9 т?

ТИ П
т

КОЛЛЕКЦИЯ
БИБЛИОТЕКА
ВСЕМИРНОЙ
ИСТОРИИ
КОЛЛЕКЦИЯ

ЭПОХА
«ЛВОРСКИХ БУРЬ»
ОЧЕРКИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ
ПОСЛЕПЕТРОВСКОЙ РО ССИ И (1725-1762 гг.)
Эпоха дворцовых переворотов» 1725-1762 гг. — период,
когда реформы Петра I и созданные им имперские струк­
туры проходили проверку временем. В книге исследу­
ются причины наступившей в послепетровское время
политической нестабильности и механизмы её преодоле­
ния, рассматриваются события дворцовых «революций»
1725, 1727, 1730, 1740-1741 и 1762 гг., выявляются
их типичные черты и особенности, прослеживаются
судьбы их участников и вызванные ими к жизни прак­
тики взаимодействия верховной власти и дворянства.
Книга предназначена для специалистов и всех интересую­
щихся отечественной историей.
ЭПОХА
«АВОРСКИХ БУРЬ»
Издательство «Наука» И З Д А Т Е Л Ь С Т В О «НАУКА»
КОЛЛЕКЦИЯ
 И. B. КУРУКИ H

3nO XA
<<ABOPCKv1X EYPb>>
ОЧЕРКИ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ
nOCAEnETPOBCKOH РОССИИ
(1725-1762 rr.)

Санкт-Петербург
«Наука»
2 0 l9
УДК 94(47)
ББК 63.3(2)46
К93

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ

«БИБЛИОТЕКА ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ»

А. И. Алексеев, Д. Д. Беляев, Д. М. Бондаренко, И. О. Ермаченко,

А. А. Исэров, А. Ю. Карачинский (ученый секретарь),
Н. Н. Крадин, Т. В. Кущ, А. А. Немировский, П. С. Стефанович,
П. Ю. Уваров (председатель), А. К. Шагинян,
В. В. Шишкин (заместитель председателя)

Рецензенты:

доктор исторических наук, профессор А. Б. Каменский

доктор исторических наук, профессор Н. М. Рогожин

Курукин И. В. Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетров­

ской России (1725— 1762 гг.). — СПб.: Наука, 2019. — 757 с.
ISBN 978-5-02-039672-2
«Эпоха дворцовых переворотов» 1725—1762 гг. — период, когда реформы Петра I и соз­
данные им имперские структуры проходили проверку временем. В книге исследуются причины
наступившей в послепетровское время политической нестабильности и механизмы её преодоле­
ния, рассматриваются события дворцовых «революций» 1725, 1727, 1730, 1740— 1741 и 1762 гг.,
выявляются их типичные черты и особенности, прослеживаются судьбы их участников и вы­
званные ими к жизни практики взаимодействия верховной власти и дворянства. Книга предна­
значена для специалистов и всех интересующихся отечественной историей.

© Курукин И. В., 2019

© Издательство «Наука», серия «Библиотека
всемирной истории» (разработка,
оформление), 2016 (год основания), 2019
ISBN 978-5-02-039672-2 ©Палей И., оформление, 2019
 ПРЕДИСЛОВИЕ

«Рассматривая летописи российской истории XVIII столетия, с изумле­

нием замечаем чудесные превращения счастья. Воцарение каждого госуда­
ря низвергает возвышенных властью предшественника и мощной рукою
старается возвеличить наперсников нового повелителя. Видя жестокие при­
меры, как все любимцы счастья и другие мужи деловые, государственные,
каждый в свою чреду, или погибал, или падал в ничтожество, все умы, есте­
ственно, объяты были невольным страхом, всякое дарование и благородное
честолюбие долженствовали исчезать во мраке неизвестности», — так об­
разно охарактеризовал неизвестный нам автор целую полосу в жизни стра­
ны, наступившую вслед за петровскими реформами.1 С 1725 по 1762 г. на
российском престоле сменились семь императоров и императриц, чьи «вос­
шествие» и правление сопровождалось большими и малыми дворцовыми
«революциями».
С лёгкой* руки В. О. Ключевского название «эпоха дворцовых перево­
ротов» прочно закрепилось за этим периодом.2 Но историк отметил и то, что
«дворцовые перевороты у нас в XVIII в. имели очень важное политическое
значение, выходившее далеко за пределы дворцовой сферы, затрагивая са­
мые основы государственного порядка».3 Выделенные историком «новые
явления в нашей государственной жизни» — выдвижение гвардии в качест­
ве особой «государственной корпорации» и «политические настроения»
дворянства — уже стали предметом анализа.4 Но в литературе по-прежнему
присутствуют мифы о послепетровской эпохе как времени «засилья ино­
странцев», «контрреформ» и отступлений от заветов Петра I,5 когда враж­
дебные преобразованиям силы стремились установить «олигархический
строй» или «старые формы власти». Эти стереотипы воспроизводятся в ра­
ботах последних лет, казалось бы, уже свободных от прежних догм и уста­

* Автор, являясь стронником употребления буквы «ё», позволил себе вольность

для более точной передачи звучания слов использовать её и в документах XVIII в., ког­
да она ещё не была введена в русский алфавит.
6 Предисловие

новок.6 Можно встретить и противоречивые утверждения, что силовые ме­

тоды борьбы за власть отсутствуют «в политической традиции России» или,
наоборот, являются «давней исторической традицией».7
Изучение послепетровского политического режима позволяет раскрыть
причины, породившие кризисные явления в механизме верховной власти
Российской империи, которые воспринимаются как характерная черта рос­
сийской политической культуры Нового времени.8 Обращение к этой теме
определяется востребованностью исторического опыта проведения реформ
в России при особой роли самодержавия, которое надолго оставалось
«единственным гарантом эффективности управления, правосудия, мерой
всех и вся в государстве»9 — и, добавим, в этом качестве успешно воспроиз­
водилось в новых исторических условиях, как и повышенная роль нефор­
мальных отношений в политической борьбе при неразвитости институтов
правового государства.
Как писал мой учитель С. О. Шмидт, и на рубеже XXI столетия «релик­
ты Средневековья (воспринимаемые — подчас бездумно — как исконные
начала общественной психологии)... во многом определяют реальное значе­
ние неформальной структуры власти, порождают зыбкость и непредвиден­
ную изменчивость правового статуса высших учреждений и распределения
полномочий внутри реально правящей элиты»; равно как и общественные
представления о государственном строе России, пришедшие ещё из Средне­
вековья, остаются во многом характерными для общественного сознания
россиян.10 Так, например, составляющей сегодняшнего административного
процесса в России являются клиентарные связи, которые оказывают решаю­
щее влияние на карьеру чиновника и определяют путь разрешения конфлик­
тов во властных структурах.11
В этом смысле история заговоров и переворотов помогает разобраться в
социальной психологии людей той эпохи, социокультурных механизмах
функционирования власти, представлениях о ней в обществе, взаимодейст­
вии небольших групп и отдельных лиц в политике, что свойственно для со­
временных подходов к изучению политической истории, которые можно
назвать «политической антропологией».12
В своё время один из героев братьев Стругацких жалел, что в учеб­
ных заведениях Земли не проходил «курс феодальной интриги», так пона­
добившейся ему при исполнении миссии в средневековом обществе. Сей­
час изучение заговоров, переворотов и других элементов политической
культуры уже признаётся заслуживающим внимания со стороны акаде­
мической науки, свидетельством чего является сборник исследований та­
кого рода, посвящённый политическим интригам и переворотам на Вос­
токе.13
 Предисловие 7

Наша работа отчасти восполняет пробел в историографии и заставляет

пересмотреть целый ряд закрепившихся в ней представлений, касающихся
последствий петровских преобразований. В центре изучения находится се­
рия политических событий 1725, 1727, 1730, 1740— 1741 и 1762 гг., тради­
ционно носящих в историографии название «дворцовые перевороты»: пере­
ходы престола сопровождались конфликтами в правящих кругах, устране­
нием с политической сцены министров-временщиков или даже самих
государей и утверждением у власти новых придворных группировок.
Мы понимаем известную условность хронологических рамок исследова­
ния (1725— 1762 гг.), поскольку проявления политической борьбы в «вер­
хах» имели место и до, и после указанных временных границ. Работа содер­
жит экскурсы в «переворотные» сюжеты допетровского времени и
XIX—XX вв., однако события 1801 г. всё же оставлены за рамками исследо­
вания, что в какой-то степени можно объяснить наличием других работ, по­
свящённых этому сюжету.14
Основная цель исследования состоит в выявлении закономерностей по­
явления, функционирования и развития феномена дворцового переворота в
отечественной политической истории, что необходимо для подтверждения
выделения периода 1725— 1762 гг. в качестве особого этапа развития рос­
сийской модели самодержавной монархии. Мы попытались установить при­
чины появления серии дворцовых переворотов в контексте развития рос­
сийской государственности. Предложена типология дворцовых переворо­
тов в зависимости от их целей и круга участников; прослежено влияние
политической борьбы на изменения персонального состава руководства
коллегий, ряда других центральных учреждений и губерний Российской им­
перии; сделана попытка выявить связь «переворотных» действий с различ­
ными уровнями политического сознания российского дворянства.
Ключевым понятием в работе является «дворцовый переворот». Со­
временники самой «эпохи дворцовых переворотов» именовали их «великим
и редким делом», «предприятием», «переменой».15 Неизвестный русский
мемуарист употреблял целый набор слов: «заговор», «смелое» или «дерзно­
венное предприятие», «вступление в правление», «счастливое событие»,
«перемена», «удар».16 Историк М. М. Щербатов в отношении вельмож пред­
почитал говорить о «падении», а переворот 1762 г. определял как «возмуще­
ние».17
Использовался для обозначения явления и термин «революция» (со зна­
чением «серьёзное изменение», «отмена»18). По-видимому, такое понятие
стало наиболее употребительным в России: так характеризовали события
1762 г. и автор популярного сочинения о перевороте 1762 г. француз
К. Рюльер, А. Р. Воронцов, А. Т. Болотов и Г. Р. Державин.19 Однако в рус­
8 Предисловие

ский язык XVIII столетия это слово не вошло; словарь Российской Акаде­
мии (под редакцией E. Р. Дашковой) и другие словари того времени его (как
и русский синоним «переворот») не содержат.20
В то же время писавшие по-французски авторы употребляли примени­
тельно к российским реалиям 1740— 1741 гг. термин «coup» («удар»), «coup
d’etat» или «revolution»; как синонимы их использовал Фридрих II.21 Ека­
терина II избегала какого-либо определения совершённого ею переворота;
но в письме на русском языке (10 июля 1764 г.) к Н. И. Панину охарактери­
зовала неудавшуюся попытку В. Мировича возвести на престол Ивана Ан­
тоновича как «дешператный и безрассудный coup».22 Таким образом, язык
самой эпохи, по-видимому, не знал чётких определений и границ явления.
Можно, пожалуй, выделить только одну закономерность: указанные выше
понятия «coup», «coup d’etat» или «revolution» применялись только к пере­
воротам 1740— 1741 и 1762 гг.; политические конфликты 1725 г., 1727 г. и
1730 г. ни отечественными, ни зарубежными авторами так не характеризо­
вались.
Впервые использовавший понятие «дворцовый переворот» примени­
тельно ко всем известным акциям такого рода в XVIII в.23 С. М. Соловьёв,
по-видимому, не придавал ему особого значения и употреблял параллель­
но такие обозначения, как «заговор», «восстание», «переворот», «прави­
тельственный переворот», «свержение», «переворот в правительстве» даже
по отношению к одному и тому же событию 1762 г.24 Ключевский тер­
мин «дворцовый переворот» применял по отношению ко всем «силовым»
акциям по занятию трона в 1725— 1762 гг., но при этом события 1730 г. оп­
ределял как «движение», а воцарение Елизаветы — как «гвардейский пере­
ворот». Одни и те же события называл «дворцовым» и «государственным»
переворотом и С. Ф. Платонов, М. М. Богословский считал «государствен­
ными переворотами» только события 1741 и 1762 гг.25 В современной науч­
ной литературе также отсутствует единое понимание и определение интере­
сующего нас понятия.26
В западной политологической терминологии формула «coup d’etat» (го­
сударственный переворот) подразумевает неконституционный и большей
частью насильственный захват верховной власти каким-либо лидером или
группой лиц. Однако употребляется данный термин по отношению к поли­
тическим системам Нового и Новейшего времени (XIX—XX вв.), преиму­
щественно в «незападном мире» (Африка, Латинская Америка) и не вклю­
чает российскую практику XVIII столетия.27 Применительно же к россий­
ским реалиям в работах современных западных историков употребляются
либо традиционное понятие «coup», либо кальки с русского — «palace
coup» или «palace revolution» («Palastrevolution»), применяемые не только
 Предисловие 9

при характеристике переворотов 1740— 1741, 1762 и 1801 гг., но и по отно­

шению к политическим кризисам 1725 и 1730 гг.28
Мы считаем необходимым, вслед за В. О. Ключевским, более дифферен­
цированно подходить к соответствующим политическим событиям XVIII
(и не только) столетия. Во-первых, предлагается всё-таки разделить понятия
«дворцовый» и «государственный» переворот: осуществление последнего
означает какое-либо изменение существующего политического строя
(«формы правления»), тогда как первый меняет только фигуру правителя.
В связи с этим мы полагаем вполне обоснованным суждение, что к числу
дворцовых переворотов необходимо причислить и смещения ключевых фи­
гур, подобных Меншикову или Бирону.29 Во-вторых, нам представляется,
что терминологическое разнообразие самих источников XVIII столетия
предполагает наличие важных для современников отличий, достаточных
для того, чтобы под привычной для нас формулировкой «дворцовый пере­
ворот» видеть явления не вполне тождественные и к тому же претерпевав­
шие эволюцию.
 Глава 1

ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОЧНИКИ ПО ПРОБЛЕМЕ

Н азванное время им еет вы со­

кий интерес для историка.
С. М. С о л о в ь ё в

«Запрещённая» история

Многое из того, что относится к числу наиболее захватывающих стра­

ниц отечественной истории, надлежало навсегда вычеркнуть из официаль­
ной истории государства Российского, «предать вечному забвению и глубо­
кому молчанию».1 Позднейшие сочинители официальной истории могли
даже позавидовать бесхитростным методам «исправления» прошлого в
XVIII в.
Для молодого поколения современников этих событий официально как
бы и не существовало. Первые учебники истории обычно использовали без­
личные формулировки о «вступлении» той или иной фигуры на престол без
указания, как именно это вступление происходило. В подобных книгах нет
«запрещённой» фигуры XVIII столетия — младенца-императора Ивана Ан­
тоновича, как и «кондиций» при вступлении на престол Анны Иоанновны,
свержения Бирона или переворота 1762 г.2
В дальнейшем от столь примитивного «устранения» нежелательного
прошлого пришлось отказаться, тем более что во второй половине столетия
стали доступными заграничные издания мемуаров очевидцев и участников
событий. Один из первых издателей такого рода документов, немецкий
учёный-энциклопедист и издатель Антон-Фридрих Бюшинг в первом томе
своего ежегодника «Magazin fur die neue Historie und Geographie» поместил
и первую статью на эту тему «Основательно исследованные и изысканные
причины перемен правления в доме Романовых»; затем там же появились
жизнеописания ключевых фигур эпохи — А. И. Остермана, А. П. Бестуже-
 Историография и источники по проблеме 11

ва-Рюмина, А. Лестока, Б.-Х. Миниха и даже «История императора Иоан­

на III» — свергнутого и заточённого Ивана Антоновича.*
В России век Просвещения стал временем создания системы школьного
образования. В этой системе, по словам Екатерины II, изучение истории «не
могло иметь другого вида и цели, кроме прославления государства». Импе­
ратрица лично контролировала процесс подготовки школьного учебника по
истории адъюнктом Академии наук и чиновником Коллегии иностранных
дел И. Г. Стриттером.3 Этот учебник увидел свет только в 1799 г. и затем пе­
реиздавался в течение четверти века. Его текст отличался предельной дели­
катностью; так, Иван Антонович уже упоминался в качестве императора,
но его правление «не долго продолжалось»; Бирона просто «удалили», а
Пётр III естественным образом «скончался в июле 1762 г.».4 В других по­
добных сочинениях щекотливость ситуации компенсировалась изяществом
стиля. В официально дозволенном прошлом вельможи добровольно отправ­
лялись из столицы «в отдалённые местности»; младенец Иван Антонович
воцарился «беззаконно», поэтому был свергнут, «доброчестно заключён» и
в конце концов ко всеобщему облегчению лишён «тягостной самому ему...
ни к чему не способной жизни»; а Пётр III, «слыша, что народ не доверят
его поступкам, добровольно отрёкся от престола и вскоре затем скончался в
Ропше».5
Лишь в некоторых вышедших из «вольных типографий» исторических
сочинениях появлялись известия о колебании «государственных чинов» при
избрании Екатерины I, её нарушенном завещании, «договорной грамоте» и
попытке ограничения монархии в 1730 г., свержении Бирона и убийстве
Ивана Антоновича «через злодейство Василия Мировича».6 Но для таких
случаев уже имелась цензура. В 1779 г. из переводного учебника Г. Ахенва-
ля были вычеркнуты все «нежелательные» известия о событиях XVIII в.7
В 1796 г. Тайная экспедиция Сената вела следствие по делу М. Антоновско­
го: в его переводе немецкого сочинения «Новейшее повествовательное опи­
сание всех четырёх частей света» (СПб., 1795) содержались упоминания о
придворной борьбе в 1725 г., во время которой «большая часть народа жела­
ла иметь наследником Петра II, но сильнейшая сторона употребила к возве­
дению на престол Екатерины, супруги Петра I».8
Особенно раздражали власть неподконтрольные зарубежные сочинения.
Ещё Елизавета Петровна распорядилась в 1743 г. конфисковывать и сжи­
гать немецкие «пашквили» — жизнеописания только что свергнутых и со­

* В нашей литературе его обычно именуют «Иваном VI Антоновичем», но по по­

рядку от первого венчанного царя И вана Грозного он является Иоанном III и именно
так называется в официальных документах своего времени.
п Глава 1

сланных Бирона, Остермана и Миниха.9 Впоследствии запрещался ввоз со­

чинений, повествовавших о судьбе Петра III; по заданию Екатерины II рус­
ское посольство делало всё, дабы не допустить издания книги бывшего
секретаря французского посольства в Петербурге Клода Рюльера о «рево­
люции» 1762 г.10 В дальнейшем гонениям подвергались любые сочинения
на эту тему: произведения Ж. Кастера, Ж.-Ш. Тибо де Лаво и прочие «непо­
зволительные» книги о российском дворе.11
И всё же только мифами и официальной ложью в век Просвещения
обойтись было уже невозможно. События 20—40-х гг. XVIII столетия вы­
зывали у современников Екатерины Великой размышления и оценки тех
времён, которые, судя по сохранившимся запискам и высказываниям, были
преимущественно отрицательными. Сама Екатерина II писала, что «от кон­
чины Петра I до восшествия императрицы Анны царствовала невежества
собственная корысть и борствовалась склонность к старинным обрядам с
неведением и нежелательством новых, введённых Петром I».12
Таким образом, Екатерина задала оценку российских «дворских бурь»
как борьбы сторонников петровских новшеств с поборниками старины — и
эта характеристика оказалась долгоживущей. Кроме того, императрица и
один из самых серьёзных русских историков той поры И. Н. Болтин видели
в событиях предшествовавшего времени прежде всего ослабление могуще­
ства государства в результате «вредного и бедственного многоначалия»
вельмож.13 С другой стороны, неизвестный автор замечаний к «Запискам»
Манштейна и оппозиционно настроенный к режиму Екатерины II историк
М. М. Щербатов обращали внимание на отсутствие «основательных зако­
нов» о престолонаследии, «жестокие примеры» произвола временщиков,
приводившего к «повреждению нравов» в дворянской среде и репрессиям
против знати и всего «народа».14
Наметившиеся разногласия, однако, долгое время не выходили за рамки
частных бесед и записок, не предназначенных для печати. Но в эпоху Екате­
рины II запретная ранее тема впервые становится предметом публичных ис­
торических размышлений. Правда, доступны они были только лицам, обле­
ченным высочайшим доверием, и остроты проблемы не снимали — скорее,
наоборот, подчёркивали отсутствие бесспорного и законного порядка пре­
столонаследия.
Болтин, полемизируя с с французом Леклерком, утверждал, что «рус­
ские во всё время были государям своим верны, даже и самым строптивей-
шим». Но он же, оправдывая воцарение Елизаветы, считал заговоры
1740— 1741 гг. «в существе своём суть законными и правотой производи­
мыми». Однако если устранение «тирана» Бирона историк ещё как-то мог
представить в качестве законного акта, то объяснить «незаконность» воца­
 Историография и источники по проблеме 13

рения Ивана Антоновича и предшествовавшей ему Анны Иоанновны было

трудно; приходилось оправдывать правление последней тем, что она «всею
нациею признана самодержавной».15
Либеральное начало царствования Александра I и наметившийся в об­
ществе в эпоху Наполеоновских войн интерес к отечественной истории по­
служили толчком к появлению в печати целого ряда публикаций о жизни за­
бытых или «запрещённых» деятелей — Меншикова, Миниха, Остермана —
и даже о «бунтовщике» и самозванце Пугачёве.16 Однако многое по-преж­
нему оставалось невозможным для «публичного разглашения». Так, в
1816 г. была запрещена продажа вполне благонамеренной книги П. А. Яков­
лева «Жизнь принцессы Анны, правительницы России».
Лишь немногим удавалось проникнуть в Государственный архив Рос­
сийской империи, где хранились секретные политические документы.
Именно к этим бумагам стремился получить доступ А. С. Пушкин, когда в
июне 1831 г. писал шефу жандармов А. X. Бенкендорфу о давнишнем жела­
нии «написать историю Петра Великого и его наследников до государя Пет­
ра III». Позднее поэту удалось поработать над документами петровской эпо­
хи под присмотром графа Д. Н. Блудова — главного николаевского специа­
листа по политическим архивным делам — и даже ознакомиться с делом
царевича Алексея; но мечта заняться историей послепетровского времени
так и осталась неосуществлённой: царь не одобрил его замысел написать о
преемниках Петра I.17 Сам Д. Н. Блудов в 30-е гг. XIX в. работал с докумен­
тами политических дел эпохи дворцовых переворотов и готовил для госуда­
ря специальные записки об их содержании; как следует из записей Блудова,
Николай I знакомился с этими источниками.18
Н. М. Карамзин лишь в конце жизни смог прочесть запретные мемуары
Екатерины II и материалы политических процессов 30—40-х гг. XVIII в., о
чём сообщил своим слушателям: «Истинные причины разных событий,
жизнь и характеры многих лиц доходили до нас нередко в превратном
смысле, и мы часто, по слухам, хвалим их и порицаем несправедливо. Поли­
тика того времени, по необходимости, закрыла от нас истину. Вот нечто
взятое из достоверных источников. Пётр II подавал о себе прекраснейшие
надежды. Он погиб от своих любимцев, которые расстроили его здоровье,
действуя из личных видов... Обручение Петра II с княжною Долгоруковою
было принужденное. При императрице Анне важнейшую роль играл, бес­
спорно, Бирон; но он совсем не был так жесток, как описали его современ­
ники; имел даже многие благородные свойства; впрочем, главная страсть
вельмож тогдашнего времени была взаимная ненависть...»19
И всё же начавшиеся реформы потребовали определённого осмысления
минувшего. Престарелый екатерининский вельможа А. Р. Воронцов в осо-
14 Глава 1

бой записке 1801 г. впервые попытался проследить закономерности полити­

ческих переворотов прошлого и подметил различия между ними в диапазо­
не от попытки ограничить монархию «несвойственными для России конди­
циями» до проявления «преторианской гвардейской необузданности».20
М. М. Сперанский в «Введении к Уложению государственных законов»
1809 г. полагал, что «замыслы политических систем» при императрице
Анне в 1730 г. не удались, поскольку опередили «состояние народного
духа».21
Н. М. Карамзин в известном трактате «Записка о древней и новой Рос­
сии» подошёл к проблеме формирования политического строя в России как
к естественному и закономерному процессу развития от «древней республи­
канской системы» к самодержавной монархии, которую Екатерина II окон­
чательно «очистила... от примесов тиранства». Для него на этом пути были
равно неприемлемы как «гидра аристократии», так и грубое насилие, когда
государя (Елизавету Петровну. — И. К.) возводили на престол «несколько
пьяных гренадеров».
При этом Карамзин отметил и «нарушения» в идеальной, с его точки
зрения, российской политической модели, связанные с реформами Петра I.
Историк осуждал ликвидацию автономии Церкви, которая должна была
вмешаться «при уклонении государя от добродетели» и должна была иметь
свой «особый круг действия вне гражданской власти». Отрицательно оцени­
вал Карамзин ослабление «связей родства» и — шире — «удаление в обыча­
ях дворянства от народа», что разорвало традиционные отношения и ценно­
сти общества. Именно с этим он и связывал перевороты XVIII в., когда мо­
нархи (пусть даже и «пигмеи» в сравнении с «великаном» Петром) могли
пасть «жертвой неуважения». Наконец, Карамзин чётко сформулировал
единственно возможное и необходимое ограничение власти самодержца:
«Закон должен располагать троном», — что было вполне актуально не толь­
ко для прошлого, но и для современности между 1801 и 1825 гг.22
«Записка» Карамзина не предназначалась для печати — слишком ост­
рые и злободневные вопросы в ней поднимались. Но затронутые историком
проблемы политического развития страны нашли отклик у членов тайных
обществ, которые, в свою очередь, обращались к истории в поисках преце­
дентов борьбы народной вольности с тиранами и также неизбежно должны
были оценивать недавний опыт дворцовых «революций». Известно, что
М. И. Муравьёв-Апостол, Д. И. Завалишин, К. Ф. Рылеев, И. И. Тургенев,
Н. М. Муравьёв не раз высказывались о «постыдной эре женского правле­
ния и безнравственных временщиков», хотя молодые офицеры были не
слишком высокого мнения о «серальных переворотах» или «домашних ссо­
рах немцев», не менявших к лучшему положение страны.23
 Историография и источники но проблеме 15

В сибирской ссылке декабристы осмысливали эту проблему уже на бо­

лее глубоком уровне. Составляя «Разбор донесения Тайной следственной
комиссии», Н. М. Муравьёв и М. С. Лунин (а несколько позднее и
М. А. Фонвизин) стремились отделить традицию дворцовых переворотов,
которые «не приносят у нас никакой пользы», от собственных усилий и свя­
зать последние с поиском «конституционных начал» в отечественной исто­
рии. В этот ряд они ставили и «присягу» Василия Шуйского в 1606 г., и Зем­
ские соборы XVII в., и борьбу «партий» в 1725 г., и события 1730 г. Сами же
перевороты «каторжные мыслители» связывали с появившейся при Петре I
«пустотой в устройстве общественном», исчезновением «духа законной
свободы и гражданственности» вследствие ликвидации или подчинения со­
словно-представительного «государственного собора» и независимой Церк­
ви. Они полагали, что при сохранении «законно-свободных постановлений»
в России не было бы характерных для послепетровской эпохи «насильст­
венных переворотов и потрясений».24
В то время формировалась и более радикальная точка зрения. А. И. Гер-
цен начал поход против самодержавия с разоблачения истории династии и
её опоры — «невежественного, тупого и равнодушного общества». После­
петровская эпоха предоставила ему обширный материал для «уголовного
дела, теперь начавшегося над петербургским периодом нашей истории».
Однако радикализм Герцена отчасти совпадал с позицией Екатерины II:
шла борьба «свирепого деспотизма, схватившегося с раболепной олигархи­
ей»; только первого участника этого спора публицист оценивал безусловно
со знаком «минус». Единственный проблеск в этой «оргии» он видел в не­
удачной попытке установления конституционного порядка в 1730 г.25
Так же, как и Карамзин, Герцен отмечал усиленный петровскими реформа­
ми «отрыв» дворянства от народа и существенные противоречия внутри
«шляхетства», ещё не успевшего стать настоящим сословием. По мнению
Герцена, высказанному в адрес Александра II, максимальная и ничем не
ограниченная концентрация и персонификация власти («военный деспо­
тизм») как раз и порождали неустойчивость и уязвимость положения самого
монарха.26

Дворцовые перевороты:
изучение и осмысление в науке

Записки и размышления как эмигрировавших, так и находившихся

в ссылке «государственных преступников» до поры оставались мало кому
известны. Однако вопреки утверждениям Герцена о сплошном засекре­
чивании неугодной властям истории «освоение» её нового периода про-
16 Глава 1

должалось в первой половине XIX в. достаточно интенсивно. Русским ис­

торикам был доступен труд профессора Иенского и Марбургского универ­
ситетов Эрнста-Адольфа Германа «Geshichte des Russ іshe Staates».
Появившиеся в 1846— 1853 гг. 3-й, 4-й и 5-й тома этой работы были посвя­
щены истории петровской и послепетровской России и обильно цитирова­
ли найденные автором документы из дрезденских, лондонских и берлин­
ских архивов, в том числе донесения саксонских дипломатов при русском
дворе.27
Именно в николаевские времена появились работы, достаточно подроб­
но рассматривавшие события «потаённых» царствований. Издавались пер­
вые истории гвардейских полков с почерпнутыми из полковых архивов све­
дениями о действиях гвардейцев во время переворотов.28 Д. Н. Бантыш-Ка-
менский и А. В. Терещенко выпустили биографические справочники о
государственных деятелях России прошлого и настоящего.29
А. В. Вейдемейер познакомил читателей с борьбой «партий» у постели
умиравшего Петра I в 1725 г., с «аристократическим правлением» в 1730 г.
(правда, без упоминания о дворянских проектах), рассказал о «кровожад­
ном» Бироне и «милосердной» Анне Леопольдовне. Преподававший рус­
скую историю наследнику профессор К. И. Арсеньев в книге о Петре II из­
ложил историю «падения» Меншикова и цитировал следственные дела того
времени (А. Нарышкина, Е. Пашкова, Долгоруковых). В сочинениях
Н. Г. Устрялова ответственность за политическую борьбу и перевороты
XVIII века возлагалась на действовавших «из личных видов» вельмож и
обуреваемых «необузданными страстями» временщиков. Но при этом до се­
редины XIX столетия отечественная историография не упоминала о ка­
ком-либо «господстве немцев» после смерти Петра или стремлении русской
знати вернуться к допетровской старине.30
С. М. Троицкий, первым изучавший историографию «эпохи дворцовых
переворотов», полагал, что тезис о борьбе «русской» и «немецкой» группи­
ровок в ХУНТ в. впервые появился в печати в конце 50-х гг. XIX столетия.
По-видимому, это всё же случилось раньше и не без помощи исторической
беллетристики: в 30-е гг. были опубликованы первые исторические романы,
обращавшиеся к эпохе «бироновщины».31 Подобные утверждения появи­
лись в это время в сочинениях А. А. Лефорта. Затем Н. А. Полевой сформу­
лировал тезис о перевороте 1741 г. как о «падении партии иностранцев»,
как будто нарочно посылавшихся Провидением в Россию для доказательст­
ва прочности начинаний Петра Великого.32 Отныне в историографии соеди­
нились обвинения в адрес противников петровских реформ — «буйных оли­
гархов» — и честолюбивых «немцев», которым удавалось «ослепить» до­
верчивых государей.
 Историография и источники по проблеме 17

Крах николаевских порядков вызвал, в числе прочих последствий, и ли­

берализацию цензуры, и оживление исторической журналистики, что сразу
же сказалось на изучении проблемы. Уже в 1856 г. К. И. Арсеньев издал не­
большую монографию о времени Екатерины I, где использовал «журналы»
Верховного тайного совета, записки его членов о необходимости изменений
в финансовой политике правительства, следственные дела; отрывки из след­
ственного дела А. М. Девиера и завещание Екатерины I были опубликованы
в приложении. Автор впервые указал на особую роль совета в послепетров­
ское время, когда он выполнял функции координирующего центра и подчи­
нял себе Сенат и коллегии; рассмотрел предпринятые «верховниками» ре­
формы петровской административной машины и начавшуюся борьбу за
влияние в их рядах.33
Другим серьёзным шагом в изучении петровских преобразований и их
последствий стал выход в 1859 г. шестого тома «Истории Петра Великого»
Н. Г. Устрялова с изложением дела царевича Алексея и приложениями —
публикациями следственных материалов. Работа, задержанная цензурой с
1849 г. и выпущенная с личного разрешения Александра II, вызвала боль­
шой общественный интерес. Опубликованные материалы дела используют­
ся до сих пор, хотя американский историк П. Бушковиц установил, что Уст-
рялов существенно редактировал (чтобы не сказать фальсифицировал) до­
кументы, устраняя из них информацию о сочувствовавших царевичу
представителях петровской знати.34
Выход академических трудов сопровождался с конца 50-х гг. XIX в.
волной журнальных публикаций. В 1858 г. И. Шишкин утверждал, что пере­
вороты есть «дело одних русских немцев и онемечившихся русских»; одна­
ко «разгул личных страстей» всё-таки завершился «непостижимым coup
d’etat» 1741 г., который привёл к окончанию господства иноземцев.35
В 1859 г. молодой М. И. Семевский опубликовал серию очерков о жизни и
царствовании Елизаветы Петровны, написанных в основном по ранее из­
вестным мемуарам и документам; публика приняла их с интересом, а автор
был счастлив вступить в «область отечественной старины, бывшую запо­
ведной землёю».36 В том же году чиновник особых поручений при Мини­
стерстве внутренних дел П. К. Щебальский (составлявший, кстати, обзоры
прессы для императора) выступил со статьёй о событиях 1730 г., ставших,
по его мнению, звеном в «цепи потрясений и переворотов», когда попытка
«верховников» установить аристократическое правление привела к «крова­
вой бироновщине».37
В условиях наступившей гласности журналы помещали ещё недавно не­
цензурные сочинения, изображавшие «распущенность» двора, произвол
временщиков, отсутствие чёткого правительственного курса.38 Начавшаяся
18 Глава 1

в России «оттепель» способствовала отмене наиболее грубых запретов на

исторические исследования и публикации. Правда, цензурное ведомство
постановлением 1860 г. предупредило о недопустимости обнародования
«сведений неосновательных и по существу своему неприличных к разгла­
шению о жизни и правительственных действиях августейших особ царст­
вующего дома». Запрет касался фактов начиная как раз с 1725 г., не распро­
страняясь на более ранние времена, чтобы «не стеснить отечественную ис­
торию в её развитии».39
Материалы о царствованиях первых преемников Петра I обычно не вы­
зывали возражений. М. И. Семевскому удалось добиться отмены введённой
было предварительной цензуры для его журнала «Русская старина». Про­
блемы возникали при освещении переворота 1762 г.: издателю «Русского
архива» П. И. Бартеневу пришлось править материалы об А. Г. Орлове и за­
писки Н. И. Греча, затрагивавшие эту тему; ему не разрешили издать сочи­
нение К. Рюльера.40 В 1890 г. главный цензор империи E. М. Феоктистов и
министр внутренних дел И. Н. Дурново рассматривали фундаментальный
труд профессора В. А. Бильбасова «История Екатерины II». В конце концов
сам Александр III вызвал автора для беседы и, несмотря на все аргументы
историка, признал том с описанием событий 1762 г. «опасным». Тираж уже
отпечатанной книги был конфискован и даже приговорён к сожжению.41
Последней «линией обороны» прошлого династии стали события 1801 г.:
эти сведения вплоть до революции 1905 г. считались совершенно недопус­
тимыми к опубликованию, и издателям даже приходилось давать подписку,
что они об этом осведомлены.
Однако введённые ограничения не смогли существенно повлиять на ко­
личество публикаций о ещё недавно запретной эпохе: именно в это время
одна за другой появлялись документированные статьи и заметки о «падени­
ях» П. А. Толстого, А. М. Девиера и А. Д. Меншикова; о Бироне и его родст­
венниках; о свергнутом императоре Иване Антоновиче.42
Вал публикаций, посвящённых послепетровской истории, рано или
поздно должен был привести к появлению серьёзных исследований, ос­
нованных на архивных материалах. Начало положили труды биографиче­
ского жанра: очерки об А. И. Остермане, фундаментальные монографии
Н. А. Попова о Татищеве и И. А. Чистовича о Феофане Прокоповиче,
А. А. Васильчикова о Разумовских. П. К. Щебальский опубликовал в «Рус­
ском вестнике» исследование о политике Петра III, а В. В. Андреев —
серию очерков-портретов преемников Петра I «с их достоинствами и не­
достатками». В 1873 г. вышел сборник работ М. Д. Хмырова об историче­
ских фигурах той эпохи — Густаве Бироне, княгине Е. И. Головкиной, Лес-
токе.43
 Историография и источники по проблеме 19

Обилие названных публикаций находилось в русле исследованного

М. П. Мохначёвой процесса «журнализации исторической науки», когда
«учёно-литературные», а затем и специальные исторические издания стано­
вились «системоформирующим звеном научного и научно-популярного
знания».44 Можно отметить, что на изучении избранной темы отразилась и
несомненная демократизация самого круга авторов: для них (в отличие от
просвещённых вельмож начала века) проблема выходила из разряда неуме­
стных для публичного обсуждения и представляла как раз удобный матери­
ал для критики российских порядков.
Научные публикации стимулировали и появление многочисленных ис­
торических романов по сюжетам данной эпохи (В. П. Авенариуса, В. С. Со­
ловьёва, Е. П. Карновича, М. Н. Волконского, П. В. Полежаева, Е. А. Салиа-
са) различного уровня — от классических произведений Г. П. Данилевского
до халтурных поделок, которые А. М. Скабичевский называл «скороспелы­
ми борзопи саниями».45
Рубежом в новом этапе изучения проблемы стало освещение послепет­
ровской эпохи в «Истории России» С. М. Соловьёва. Этому времени посвя­
щены её XVIII—XXV тома, выходившие в 1867— 1875 гг. Труд Соловьёва
окончательно перевёл проблему из области политических секретов, с одной
стороны, и предмета «обличения», с другой, в сферу научного изучения.
Впервые читатель получил подробную панораму эпохи, которая рассматри­
валась не как досадное «междуцарствие» или провал между «великими»
правлениями Петра I и Екатерины II, а в качестве самостоятельного и важ­
ного периода отечественной истории.
Соловьёв видел профессиональный интерес изучения этой эпохи в
том, что «здесь русские люди были предоставлены самим себе ввиду гро­
мадного материала, данного преобразованием».46 Это было крайне важно
с точки зрения поставленной им принципиальной задачи: «...показать,
как новое проистекало из старого, соединить разрозненные части в одно
органическое целое», — в известном смысле остающейся актуальной и
сейчас.
Наконец, историк ввёл в научный оборот большинство известных к
тому времени и использующихся и по сей день источников. Ему же удалось
найти и много нового; к сожалению, при нечёткой системе научно-справоч­
ного аппарата некоторые из обнаруженных документов (например, записку
о предполагавшемся браке Петра II с Елизаветой Петровной или документ,
проливающий свет на подлинность завещания Екатерины I) до сих пор не
удаётся разыскать и идентифицировать при расшифровке ссылок для совре­
менных переизданий его «Истории».47
20 Глава 1

В «Истории России» С. М. Соловьёв не только подробно описал основ­

ные политические коллизии, но и выделил характерные черты эпохи, кото­
рые можно суммировать таким образом:
1) Борьба придворных «партий» после смерти Петра I привела к откло­
нению от намеченной им программы преобразований и недопустимо­
му засилью иностранцев в правящих кругах.
2) Оскорблённое «народное чувство» вызвало перевороты 1741 и
1762 гг. как «народное движение, направленное против преобладания
иноземцев», что означало «возвращение к правилам Петра Велико­
го», получившее поддержку всего общества.
3) 20— 50-е гг. XVIII века были отмечены «сильным влиянием гвардии»
как института, «заключавшего в себе лучших людей, которым были
дороги интересы страны и народа».
4) Наконец, ещё одним важным фактором политической нестабильности
историк признавал вмешательство иностранной дипломатии во внут­
ренние дела страны.48
Выдвинутая Соловьёвым концепция политической истории России пос­
лепетровского времени прочно вошла в науку и школьные учебники. Ог­
ромный к тому времени научный авторитет учёного и богатство собранного
им материала были уже вне критики — не случайно соответствующие тома
«Истории» не вызывали, в отличие от первых, посвящённых древней исто­
рии, рецензий и полемики.
Однако само появление фундаментального курса необходимо было для
следующего этапа исследования, связанного с изучением отдельных сюже­
тов в рамках периода и появлением спорных позиций. Примером подобного
подхода может служить изучение междуцарствия 1730 г. Отталкиваясь от
труда Соловьёва, публицист и писатель Е. П. Карнович закрепил и «оппози­
ционную» концепцию событий 1730 г. Он связал «революционное движе­
ние» 1730 г. с прежними попытками ограничения самодержавия и практи­
кой Земских соборов допетровской России.49 Следующим шагом в логике
исследования проблемы стала фундаментальная монография Д. А. Корсако­
ва о воцарении Анны Иоанновны, положившая начало традиции изучения
политической борьбы и политических проектов 1730 г. и вызвавшая, в свою
очередь, серьёзную полемику. В Германии в 1900 г. вышли в свет в не уре­
занном цензурой виде два первых тома сочинения В. А. Бильбасова, по­
свящённые подготовке, проведению и последствиям переворота 1762 г.;
был опубликован и 12-й том с обзором иностранных источников по теме.50
Иные из таких монографий по причине «неприличия к разглашению» так и
остались в рукописи и были опубликованы только недавно, как сочинение
барона М. А. Корфа о «брауншвейгском семействе».
 Историография и источники по проблеме 21

В начале прошлого века появились работы о «падении» канцлера

A. П. Бестужева-Рюмина и Лестока; вышла первая специальная монография
Б. Л. Вяземского о Верховном тайном совете; в книгах В. М. Строева и
B. Н. Бондаренко о царствовании Анны Иоанновны обозначилась тенден­
ция к пересмотру безусловно отрицательных его оценок как времени упадка
и господства иноземцев.51 К юбилею Сената в 1911 г. увидело свет много­
томное коллективное исследование по истории этого учреждения; затем
были опубликованы богато документированная история императорского
Кабинета и ряд других работ.52 Появились многотомные «истории» Пре­
ображенского и Семёновского полков, а также информативная моногра­
фия С. А. Панчулидзева о кавалергардах. Обширные полковые архивы дали
авторам немало информации о формировании этих частей, смене офицер­
ского и командного состава, а также об участии гвардейцев в придворной
борьбе.53
Поставленные в трудах Соловьёва проблемы заинтересовали и истори­
ков права. А. Д. Градовский одним из первых отметил, что исторический
опыт показал несостоятельность «великодушных намерений» Петра I соз­
дать новый порядок престолонаследия, и проследил, как с помощью «госу­
дарственных переворотов» менялись принципы этого важнейшего элемента
монархического государственного устройства.54 «Мы встречаем самые раз­
нообразные способы занятия престола от законного наследования детей
после родителей и до государственного переворота включительно», — так
оценивал этот период в своем учебнике В. Н. Латкин. Он же обратил внима­
ние на исключительный характер власти самого Петра I, изменившего, по
его мнению, «весь общественный и государственный строй древней Рос­
сии», хотя после его смерти «старые традиции стали снова оживать». Автор
отметил и споры коллег-юристов по поводу полномочий Верховного тайно­
го совета, в частности, ограничения им прерогатив самодержавной власти
де-факто и де-юре.55
Причины «беззакония» в вопросе престолонаследия попытался впервые
сформулировать И. И. Дитятин в статье, очевидно, не случайно появившей­
ся в 1881 г., когда самодержавие впервые за много лет столкнулось с поку­
шением на жизнь монарха. Учёный отметил принципиальные особенности
верховной власти, в той или иной мере сохранившиеся до конца XIX в. Это,
во-первых, отсутствие «единообразного порядка» в государственном уст­
ройстве, когда «в течение всего XVIII столетия ни один носитель верховной
власти не назначался на престол законом самим»; во-вторых, нежелание са­
мих монархов хоть как-то обозначить пределы своих полномочий; наконец,
«личный характер службы, личное начало», определявшее взаимоотноше­
ния монарха и его слуг.56
22 Глава 1

Профессор Дерптского университета А. Г. Брикнер задумал обобщить

накопленный материал для создания труда по истории послепетровских
царствований 1725— 1762 гг. по образцу написанных им «Истории Петра I»
и «Истории Екатерины II», но закончить работу не успел. Её итогом стали
помещённые в периодических изданиях статьи, представляющие и по сей
день немалый интерес, поскольку они были написаны с привлечением обна­
руженных автором дипломатических документов из архивов Берлина,
Вены, Стокгольма. Но в самих событиях Брикнер видел только столкнове­
ние личных выгод вельмож и не усматривал никакого «политического эле­
мента».57
Постоянно вводившийся в оборот фактический материал и характерное
для науки второй половины XIX столетия внимание к социальным пробле­
мам вызывали и несогласие с заданной Соловьёвым концепцией. «Время со
смерти Петра I до воцарения Екатерины II можно назвать эпохой дворцовых
переворотов. Дворцовые перевороты у нас в XVIII веке имели очень важное
политическое значение, которое выходило далеко за пределы дворцовой
сферы, затрагивало самые основы государственного порядка», — подводил
итог этому периоду В. О. Ключевский в IV томе своего «Курса русской ис­
тории», готовившегося к печати в 1907— 1909 гг.
Главной чертой этого явления Ключевский считал выдвижение новой
господствующей силы, «дворянства с гвардией во главе», служба в которой
стала «политической школой» этого сословия, формировавшей его взгляды
и помогавшей удовлетворению его притязаний. Так учёный впервые поста­
вил вопрос о не характерной для других европейских держав социально-по­
литической роли гвардии. Если Соловьёв видел в ней «лучших людей» стра­
ны, усилиями которых в 1741 г. произошло «возвращение к правилам Петра
Великого», то, по мнению Ключевского, царствование Елизаветы, напро­
тив, явилось «крутым поворотом от реформы Петра I» и именно гвардия
способствовала становлению режима «дворяновластия». Шляхетство полу­
чило «законодательное удовлетворение важнейших нужд и желаний», по­
скольку на этом пути «нужды казны дружно встретились со стремлениями
дворянства»; в результате Россия отстала от других европейских стран «на
крепостное право».58
Отметил он и развитие политической роли гвардии на протяжении по­
слепетровской эпохи: по его мнению, «в 1725, 1730 и 1741 гг. гвардия уста-
новляла или восстановляла привычную верховную власть в том или другом
лице, которое вожди её представляли ей законным наследником этой вла­
сти. В 1762 г. она выступала самостоятельной политической силой, притом
не охранительной, как прежде, а революционной, низвергая законного но­
сителя верховной власти, которому сама недавно присягала». Впрочем, ис­
 Историография и источники по проблеме 23

торик скептически оценивал степень политического прогресса российской

государственности: «Дворцовое государство преемников Петра I получило
вид государства сословно-дворянского. Правовое народное государство
было ещё впереди и не близко». В другой лекции приговор был более стро­
гим: «Гвардия могла быть под сильной рукой только слепым орудием вла­
сти, под слабой — преторианцами или янычарами». Ещё ниже Ключевский
оценивал достоинства самих власть имущих той поры, которую для себя оп­
ределил уж совсем нелестно «эпохой воровских правительств».59
Учёный первым постарался уловить внутренний механизм политиче­
ских потрясений, к рассмотрению которых его предшественники подходили
прежде всего с их внешней стороны. К сожалению, он не стал развивать да­
лее собственные подходы; его литературное мастерство и талант рассказчи­
ка способствовали закреплению сложившихся штампов известных событий,
некритически воспроизведённых в «Курсе русской истории», вроде описа­
ния предсмертной попытки Петра написать имя наследника или характери­
стики «иноземного ига» при Анне Иоанновне, когда «немцы посыпались в
Россию, точно сор из дырявого мешка», и вызвали жестокие казни, «шпион­
ство» и упадок «народного хозяйства».60
О социальных последствиях «эпохи дворцовых переворотов» писали и
ученики Ключевского в условиях начала XX века, когда обсуждение проблем
государственного устройства страны полуторавековой давности становилось
весьма злободневным. М. М. Богословский и П. Н. Милюков, в отличие от
своего учителя, видели в событиях 1730 г. не только конфликт «органов пра­
вительства между собою за распределение власти», но и борьбу за конститу­
цию, отвечавшую «интересам всего общества». Но, считали они, «конститу­
ционалисты» и «верховники» не сумели договориться и страна «пошла дале­
ко не тем путем, о котором мечтали руководители движения 1730 г.».61
Позиция С. Ф. Платонова и другого ученика Ключевского, М. К. Любав-
ского, была более традиционной. Для них 1725— 1762 гг. оставались
«тёмным периодом» нашей истории; в действиях сторонников Петра II в
1725 г. и «верховников» 1730 г. они видели преимущественно «реакцион­
ные стремления к старым московским порядкам» и попытки установить
«аристократическое правление», а в событиях 1741 г. — свержение ненави­
стного «немецкого режима» русской гвардией, отражавшей интересы дво­
рянского класса.62
Наметившееся на рубеже XIX—XX вв. обсуждение проблемы и её рас­
пространение «вширь» — в сферу изучения повседневной работы государ­
ственного аппарата — не получило продолжения. В советское время насту­
пил длительный перерыв в изучении политического механизма российской
государственности — в значительной степени благодаря смене приоритет-
24 Глава 1

ных направлений исторических исследований. Лишь в начале 1920-х гг. «по

инерции» вышло несколько работ, посвящённых отдельным событиям по­
литической борьбы послепетровской эпохи.63
Предпринятая М. Н. Покровским попытка пересмотреть русскую исто­
рию с марксистской точки зрения привела к созданию вульгарно-материа­
листической концепции. Получалось, что проводников буржуазной полити­
ки в Верховном тайном совете в 1730 г. сменили ставленники западноевро­
пейского капитала во главе с Бироном, которых, в свою очередь, свергли в
1741 г. представители «дворянского управления» или «нового феодализ­
ма».64 Затем в исторической литературе прочно утвердилась формула
В. И. Ленина: «Перевороты были до смешного легки, пока речь шла о том,
чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать другой».
Пафос ленинской речи на II Всероссийском съезде профсоюзов в январе
1919 г. был направлен на решение грандиозной задачи социального перево­
рота: дать «всем трудящимся возможность легко приспособиться к делу
управления государством и созданию государственного распорядка» и за­
менить в этой сфере «всех имущих, всех собственников».65
С этой точки зрения перипетии борьбы за власть между отдельными
группировками навсегда свергнутого класса не имели никакого значения и
тем более не заслуживали изучения. Неудивительно, что в учебниках и
обобщающих трудах по отечественной истории 1930— 1970-х гг. на первый
план выдвигались социально-экономическая сфера исторического процесса
и классовая борьба как «двигатель общественного развития». В политиче­
ской же сфере преимущество отдавалось освещению петровских преобразо­
ваний и их роли в преодолении отсталости России. Возможно, как раз по­
этому все проявления оппозиции этим реформам воспринимались как одно­
значно реакционные попытки реставрации допетровских порядков. В итоге
произошло своеобразное возрождение «охранительной» оценки действий
противников воцарения Екатерины I в 1725 г. и «верховников» в 1730 г. как
попыток установления правления старинных боярских родов. Предельно
негативно оценивалась и «бироновщина», представлявшаяся «кровавым
правлением шайки иноземных угнетателей».66
Что же касается собственно дворцовых переворотов, то в учебной лите­
ратуре утвердилась пренебрежительная оценка этого явления как «борьбы
придворных аристократических группировок за власть, за право безнака­
занно расхищать казну и грабить государство».67 Изучение их заменялось
фразами об «альковных переворотах», совершаемых без всякого участия на­
рода. Альтернативой формулировкам учебников стали лишь романы В. Пи­
куля с принципиально упрощённым до уровня анекдота восприятием про­
шлого, но зато выдержанные в патриотическом духе.68
 Историография и источники по проблеме 25

Незамеченными на фоне утвердившихся оценок проходили немногие

работы, посвящённые послепетровской эпохе и её драматическим коллизи­
ям.69 Так, Г. А. Некрасов пришёл к выводу, что, несмотря на некоторые ко­
лебания, во внешней политике страны в 1725— 1740 гг. сохранялась «преем­
ственность петровской традиции», а сама эта политика была вполне прагма­
тичной и последовательной в достижении поставленных целей: укрепления
завоеванного положения на Балтике, усиления своего влияния в Речи По-
сполитой и борьбе с Турцией за выход к Чёрному морю. Е. И. Индова суме­
ла на материалах дворцового архива показать, как конфискации и раздачи
дворцовых земель совпадали с очередными переворотами.70
Лишь немногие авторы рассматривали проблему политической борьбы
и пытались увидеть в ней нечто большее, чем передачу власти от одной
«кучки» феодалов другой: реакцию дворянства на усиление абсолютной мо­
нархии. По мнению Я. Я. Зутиса, «бироновщина» была не анти-, а продво­
рянской политикой или «системой террора, в интересах русского дворянст­
ва направленного против „старых фамилий” или знати», в которой «немцы»
были только исполнителями. Эта политика — за вычетом террора — про­
должалась и позднее; так что «по своей классовой сущности елизаветинское
царствование отнюдь не было отрицанием бироновщины, а его естествен­
ным продолжением».71
В начале 1960-х гг. к проблеме обратился С. М. Троицкий — ему при­
надлежит специальный и единственный пока очерк историографии «эпохи
дворцовых переворотов», где учёный показал существование различных
подходов к проблеме в науке. Пытаясь дать этим точкам зрения оценку в со­
ответствии с ленинской концепцией, историк видел истинные причины двор­
цовых переворотов «в обострении внутриклассовых противоречий среди гос­
подствующего класса феодалов, что было связано с консолидацией его в еди­
ное привилегированное сословие и обострением антифеодальной борьбы
трудящихся масс». И всё же перспективу дальнейших исследований Троиц­
кий связывал не с изучением антифеодальной борьбы, а с монографической
разработкой «истории господствующего класса феодалов» (что отчасти успел
сделать в своей последней работе), а также «тех форм, которые принимала
борьба между отдельными прослойками феодалов в тот или иной период».72
Тогда же С. О. Шмидт попытался дать новую трактовку этого периода
русской истории. В опубликованной на французском языке статье о внут­
ренней политике России в середине XVIII в. и последующих работах
Шмидт выступил против сложившегося с подачи В. О. Ключевского образа
периода 1725— 1762 гг. как «эпохи социально-политической летаргии, на­
рушаемой лишь время от времени шумом дворцовых переворотов». Основ­
ной смысл внутренней политики в это время учёный связал с «про­
26 Глава 1

свещённым абсолютизмом», в котором видел «интенсивное государствен­

ное и культурное строительство»: серию реформ, направленных на
модернизацию российских порядков при сохранении дворянских привиле­
гий. Он указывал, что не только собственно перевороты, но и гвардия, и
«сильные люди» являлись своеобразными политическими институтами, и
подчёркивал преимущественно «мирный характер» дворцовых переворотов
XVIII столетия, в отличие от стрелецких выступлений 1682 г., обусловлен­
ный как принципиальным союзом верхушки русского дворянства, в лице
гвардии, и государя, так и тем обстоятельством, что перевороты «мало каса­
лись бюрократии, даже высшей».73
Как отметил М. М. Кром, состоявшееся в 60-х гг. прошлого века «воз­
вращение» политической истории в круг основных изучаемых проблем на­
чалось с эпохи Средневековья в трудах А. А. Зимина, С. О. Шмидта,
Р. Г. Скрынникова, Н. Е. Носова, Ю. Г. Алексеева и ряда других историков.
Затем настала очередь сюжетов XIX столетия. Предложенное С. М. Троиц­
ким монографическое изучение политической борьбы XVIII в. нашло осу­
ществление несколько позднее — в трудах Н. Я. Эйдельмана, Н. И. Павлен­
ко, Е. В. Анисимова, О. А. Иванова, О. И. Елисеевой.74
В работе об эпохе правления императрицы Елизаветы Е. В. Анисимов
рассмотрел «переворотную ситуацию» 1741 г., особенностями которой, по
мнению историка, являлись, во-первых, самостоятельное осуществление
переворота гвардейскими низами, «солдатством»; во-вторых, «антинемец-
кий» и патриотический характер переворота, что свидетельствует о «высо­
ком уровне общественного сознания если не всего русского общества, то,
по крайней мере, его широких столичных кругов»; третьей специфической
чертой переворота он счёл активное вмешательство во внутриполитический
конфликт французской и шведской дипломатии в своих интересах. Выделил
Анисимов и ещё одну особенность: пропагандистскую кампанию с целью
убедить подданных в законности власти Елизаветы и заклеймить предшест­
вовавшее «засилье иноземцев».75 В предисловии к публикации источников
об «эпохе дворцовых переворотов» он подчеркнул и обозначенную ещё в
XIX в. причину политических потрясений — ликвидацию сословно-пред­
ставительных институтов, приведшую к «сужению социальных основ вла­
сти, к возможности проявления насилия».76
В другой работе о послепетровской России Е. В. Анисимов рассказал о
царствовании Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны; из интересующих
нас сюжетов он рассматривал только события 1730 г., охарактеризовав их
как «олигархический переворот», а спор за власть после смерти Петра I оце­
нил как «типичный военный переворот». В биографии императрицы Елиза­
веты исследователь повторил свои выводы о характере и особенностях пе-
 Историография и источники по проблеме 27

реворота 1741 г., хотя и с оговорками относительно отнюдь не массового, а

специфически гвардейского «патриотизма» и отсутствия на деле «свирепо­
го режима иностранных поработителей».77
А. Б. Каменский в книге о времени Екатерины II проанализировал заго­
вор 1762 г. и его отличия от переворота 1741 г.78 В последнее время появи­
лись и самостоятельные исследования, посвященные наиболее важным по­
литическим событиям первой половины XVIII в. и их главным героям — ца­
ревичу Алексею, А. Д. Меншикову, Д. М. Голицыну, А. П. Волынскому,
Э. И. Бирону, братьям Шуваловым, Н. И. Панину, Екатерине II.79
Указанные работы представляют целое направление в освещении рус­
ской истории XVIII столетия, которое можно назвать преимущественно ис­
торико-биографическим. С начала 1990-х гг. появились перепечатки доре­
волюционных работ.80 Был опубликован в двух вариантах труд барона
М. А. Корфа и В. В. Стасова о «брауншвейгском семействе».81 В изобилии
стали выходить статьи и книги, посвященные династии Романовых, в том
числе о её представителях, правивших в XVIII в.82
В том же ключе написана обобщающая работа Н. И. Павленко о после­
петровской эпохе, состоящая из очерков и портретов её крупнейших деяте­
лей. Книга как бы суммирует накопленные в литературе сведения и пред­
ставления о дворцовых переворотах и их участниках. Оценки же автора но­
сят довольно общий характер — например, выводы, что «три силы управляли
государством российским... бюрократия, фавориты, вельможи», что «сила
торжествовала над правом» или что гвардейские полки при Петре и его бли­
жайших преемниках «представляли собой однородную силу с группировка­
ми, боровшимися за власть». Исследователь не ставил своей задачей под­
робный анализ развития форм политической борьбы.83 Новацией можно,
пожалуй, считать его предложение (в последнем учебнике для вузов) пере­
именовать «бироновщину» в «остермановщину», под которой понимается
уже весь период 1725— 1741 гг.84
Другое выделившееся в 90-е гг. прошлого века направление в науке рас­
сматривает политическую историю на ином уровне, с применением новых
подходов, которые М. М. Кром определил как «политическую антрополо­
гию», включая в эти рамки «культурные механизмы» функционирования
власти, представления о ней в обществе, анализ государственной символи­
ки, изучение патронатно-клиентарных отношений и других форм политиче­
ского поведения.85 Работы такого плана представляют собой исследования
символики царских коронационных торжеств XVIII—XIX вв., народных
представлений о царской власти в XVII столетии, опыты объяснения рас­
цвета в XVIII в. фаворитизма или нюансов психологии дворянства и город­
ских слоёв.86
28 Глава 1

Предпринимаются попытки проследить процесс формирования россий­

ской политической элиты, в которых авторы пока опираются на сложив­
шиеся в дореволюционной историографии положения: например, политиче­
ская борьба в 1725— 1762 гг. объясняется противостоянием «старомосков­
ской аристократии» и «новой дворянской элиты».87 Однако единственная
монография, посвящённая развитию патронажно-клиентских отношений в
правящей среде России, охватывает слишком большой период и потому не
выделяет конкретной специфики исследуемого нами этапа.88
В более традиционной области изучения политических институтов важ­
ные замечания о политических событиях послепетровского времени содер­
жатся в статье Д. Н. Шанского. Автор обратил внимание на стабильность
высших советов при особе монарха, являвшихся, таким образом, специфи­
ческим и необходимым «институтом русского абсолютизма» в условиях не­
зрелости и ненадёжности государственного аппарата и вовсе не стремив­
шихся к установлению олигархического режима.89 В. П. Наумов исследовал
механизм работы и принятия решений елизаветинской Конференции при
высочайшем дворе и Императорского совета Петра III.90 М. В. Кричевцев
рассмотрел роль Кабинета — личной канцелярии монарха — в структуре
государственных органов при Елизавете и Петре III.91
В монографии Н. Н. Петрухинцева исследуется такой важнейший для
состояния империи сюжет, как военная политика, и в связи с этим — борьба
группировок при дворе Анны Иоанновны в 1730— 1732 гг.92
Работы Ю. Н. Смирнова и E. М. Болтуновой посвящены специфической
роли российской гвардии как особой корпорации и чрезвычайного «адми­
нистративного ресурса» петровских преобразований. Сохранившаяся и в
послепетровское время практика участия гвардейцев в делах управления и
назначений их на важнейшие государственные посты в сочетании с культом
«сильного и доброго» императора-отца формировала особую гвардейскую
психологию и сознание своего права вмешиваться в решение династических
проблем. Ю. Н. Смирнов показал определённую эволюцию этого вмеша­
тельства — от выступления в качестве «орудия» придворных группировок
до солдатского «мятежа», — правда, не подтверждая свои выводы ссылками
на документальный материал.93 Я. А. Гордин склонен несколько преувели­
чивать политическое значение гвардии, полагая, что её полки после смерти
Петра I превратились в своеобразный «парламент», т. е. заняли место, «ко­
торое осталось вакантным после упразднения Земских соборов и любого
рода представительных учреждений, так или иначе ограничивающих само­
державный произвол».94
Появились и попытки объяснения расцвета в XVIII в. фаворитизма в
России — «регулятора различных сфер социальных отношений» или, на­
 Историография и источники по проблеме 29

оборот, «негативного фактора в кризисных ситуациях». Предлагается и

классификация фаворитов — хотя и незатейливая — по принципу «люби­
мец» или «государственный служащий».95 Пожалуй, только Н. Ю. Болотина
оценила фаворитизм не в плане характеристики морального облика «вер­
хов», а с точки зрения функции — как «дублирующую систему» исполне­
ния указаний монарха.96
В области освещения внешней политики данной эпохи можно назвать
обобщающий труд из пятитомной «Истории внешней политики России», в
котором сделан вывод о продолжении военных и дипломатических усилий
России петровского царствования и в то же время о наличии известных ко­
лебаний внешнеполитического курса под влиянием борьбы дворянских
группировок; правда, именно этот аспект не получил подробного раскры­
тия.97 Монография П. П. Черкасова, основанная в значительной части на не­
опубликованных документах из Архива МИД Франции, освещает в том чис­
ле проблему влияния иностранной дипломатии на российскую внутреннюю
и внешнюю политику.98 К ней примыкает и ряд других работ, изучающих
внешнюю политику России в послепетровское время.99
В обобщающих трудах, посвященных развитию политического строя
России, этот период оценивается по-разному. А. Н. Медушевский причи­
нами династических кризисов считает «неоднородность правящего слоя,
противоречия внутри него, различие интересов и отсутствие единой поли­
тической программы», а также «особый способ организации власти и ме­
ханизм принятия решений в рамках узкой дворцовой олигархии», хотя
суть этого механизма не раскрывает и в целом полагает, что «за преобра­
зованиями Петра следует консервативная политика его преемников».100
В другой работе автор считает политической новацией усвоение «стереоти­
пов европейской массовой культуры», в том числе появление фаворитизма
как «негативного фактора в кризисных ситуациях», хотя и отмечает эво­
люцию этого института в сторону его укоренения в «местной социальной
среде».101
Точка зрения Е. В. Анисимова, отражённая в коллективной монографии
петербургских историков, более оптимистична, хотя и несколько противо­
речива. Автор убеждён, что «в целом нет оснований говорить о подрыве
престижа самодержавия, упадке страны, кризисе в обществе и в экономи­
ке»; но в то же время пишет о «проявлениях серьёзного кризиса народного
хозяйства после разорительной Северной войны» и «серьёзнейшем дина­
стическом кризисе». Главную причину «хрупкости» власти преемников
Петра он находит в принципиальном «внутреннем пороке» российской го­
сударственности — отсутствии правовых механизмов, которые смогли бы
обеспечить бесперебойное функционирование самодержавия в системе вла-
30 Глава I

сти, но в то же время приводили к юридическому определению компетен­

ции самодержца и тем самым неизбежно отнимали бы часть его власти. В то
же время историк отмечает своеобразное разделение полномочий в системе
исполнительной власти, имевшей три центра: высшие и центральные госу­
дарственные учреждения (Сенат, Синод, коллегии); советы при особе госу­
даря; фавориты.102
М. А. Бойцов вывел «эпоху дворцовых переворотов» за привычные хро­
нологические рамки, доведя ее до 1825 г. В политической нестабильности
автор видит неизбежную «плату за реформы» Петра, когда «изменения в по­
литической культуре общества не поспевали за реформами; облик, стиль
поведения и властвования верхушки новой, императорской России настоль­
ко не соответствовали прочно укоренившимся стереотипам массового со­
знания в отношении царя и его окружения, что породили глубокое отчужде­
ние (не социальное — оно и так издавна было, а именно психологическое)
подданных от петербургской власти». Бойцов поставил дворцовые перево­
роты в один ряд с самозванством в качестве проявлений одного типа поли­
тической культуры, в основе которого лежал «недостаток публично-право­
вого начала в политической жизни России». Он выделил два типа переворо­
тов: относительно «мирное» отстранение государя, регента, важнейшего
сановника — и наступивший на рубеже 1730— 1740-х гг. «классический для
русской истории этап военного переворота», закономерности которого ус­
матривал в «нарастании жестокости» и росте от раза к разу числа участни­
ков заговора.103
В работе А. Б. Каменского о реформах XVIII в. «эпоха дворцовых пере­
воротов» была окончательно «вписана» в поступательное развитие России.
Анализ законодательства привёл автора к убеждению, что внутренняя поли­
тика наследников Петра являлась не попыткой возвращения в прошлое, а
прагматичной «корректировкой последствий реформ», завершившейся к
концу 40-х гг.; только короткое царствование Петра III он рассматривает
как разрыв или «отказ от преемственности».104
Автором этих строк ещё в статье 1995 г. была предпринята попытка вы­
делить особенности российских дворцовых переворотов как своеобразного
механизма разрешения противоречий в правящей верхушке и проследить
закономерности развития этого явления, представлявшего, по нашему мне­
нию, устойчивый компонент политической культуры в условиях самодер­
жавия.105 Проведенные исследования по проблеме и архивные находки на­
шли отражение в последующих опубликованных работах.106
Зарубежная историческая наука сравнительно мало интересовалась сю­
жетами «эпохи дворцовых переворотов»: они затрагивались прежде всего
в биографических работах о российских государях или государственных
 Историография и источники по проблеме 31

деятелях.107 В обобщающих трудах эти события, как правило, трактовались

с позиций дореволюционной консервативной историографии: речь шла о
победе после смерти Петра «старорусской партии», желавшей вернуть
Россию назад; о господстве и последующем свержении «иностранной вла­
сти»; о личном безрассудстве Петра III,108 а также о неблагоприятном впе­
чатлении, производимом на Западе российской политической нестабиль­
ностью, выставляемой характерной чертой «русской политической культу­
ры» того времени.109 Некоторое исключение представляют опять же
события 1730 г., рассматриваемые как возможный «поворотный пункт в
русской истории» и попытка установления новой «формы правления» по за­
падным образцам.110
Впрочем, некоторые авторы сомневаются в наличии у «верховников»
планов модернизации политического строя.111 Политическая активность
дворянства и характер придворной борьбы рассматриваются ими преиму­
щественно с точки зрения взаимодействия различных группировок знати, к
которым примыкало мелкое «шляхетство», исходя главным образом из
унаследованных от прошлого «патронажно-клиентских связей».112 В по­
следнее время эта точка зрения получила распространение и привела её
приверженцев к выводу: борьба кланов, или «сетей протекции», исключала
какие-либо совместные действия, которые могли бы привести к изменению
самой абсолютной монархии.113
На практике этот принцип попытался применить Д. Ле Донн. Он отка­
зался от традиционного противопоставления родовитого и нового дворянст­
ва в послепетровскую эпоху, предполагая, что в среде российской знати был
достигнут консенсус по отношению к результатам реформ, но одновремен­
но создана широкая сеть покровительственных отношений. Столкновения
отдельных групп в рамках такой структуры исключали появление «институ­
циональных интересов» сословия.114
По мнению исследователя, механизм российской политической системы
заключался прежде всего в борьбе сменявших друг друга или деливших
власть нескольких «опорных» руководящих кланов (Салтыковых, Нарыш­
киных, Трубецких). Исследователь попытался проследить воздействие воз­
никавших политических комбинаций на работу административной машины,
результатом чего стал анализ кадровых назначений в системе управления.115
Однако, как будет показано ниже, составленные Ле Донном схемы не всегда
«работают» при изучении конкретных ситуаций, поскольку основаны ис­
ключительно на родственных связях, в то время как переплетения родства
предполагали для конкретных лиц возможности выбора, не всегда опреде­
лявшегося клановой солидарностью. К тому же историки подчёркивают
«эфемерность» таких родственно-политических отношений, которые «ис-
32 Глава 1

пользовались, когда это было выгодно, и забывались, когда это становилось

политически целесообразно».116 Последнее замечание не является упрёком
в адрес исследователя, а скорее характеризует трудности и современный
уровень разработки генеалогических материалов. Выводы Ле Донна в це­
лом были приняты, хотя иные исследователи указывали, что выделенные
им «патронажные сети» оказываются весьма непохожими на западные ана­
логи, где родство было не единственным образующим фактором.117 Другие
исследования показали, что в России существовали различные формы кли-
ентелизма, которые ещё предстоит выявить применительно к изучаемой
проблеме.118
Можно также выделить небольшую, но интересную, благодаря исполь­
зованным архивным данным, работу Д. Кипа, посвящённую позиции гвар­
дии накануне переворота 1741 г.119 Специфику российской гвардии как
«суррогата дворянства» и её роль в дворцовых переворотах отмечает
Д. Бейрау, хотя и несколько унифицирует её, полагая, что во всех случаях
солдаты выступали «как актёры на смотровом плацу».120
Заслуживает внимания попытка К. Леонард добиться «историографиче­
ской реабилитации» Петра III, предпринятую вслед за аналогичным намере­
нием петербургского исследователя А. С. Мыльникова. Однако анализ
внутри- и внешнеполитической деятельности Петра III в её работе соседст­
вует с отрицанием весомости российских источников как якобы заведомо
предвзятых; симпатии к Петру как человеку переносятся на представления
о нём как о правителе без достаточных оснований.121
Иногда даже работы последних лет трактуют проблему несколько уп­
рощённо. Так, в книге Ф.-Д. Лиштенан двор Елизаветы представлен как
абсурдное «дисфункциональное пространство, где правили зависть, интри­
ги и недоверчивость». Там, по мнению автора, боролись «два основных кла­
на: «бояре», возводившие свой род к Рюрику или Гедимину, и служи­
лое дворянство, возвысившееся в результате петровских реформ»; при этом
члены каждой группировки были подкуплены той или иной европей­
ской державой. Неудивительно, что и сам переворот 1741 г. автор по восхо­
дящей к тому же веку традиции рассматривает как дело рук французского
посла.122
Как уже отмечалось в литературе, специальные исследования «перево-
ротной» проблематики не отражаются в массовой учебной литературе, для
которой послепетровская эпоха по-прежнему остаётся «тёмным перио­
дом».123 Авторы вузовского учебника по истории России устранились от ка­
ких-либо объяснений причин дворцовых переворотов, при сохранении не­
которых прежних оценок о противостоянии старой и новой знати и «влия­
нии иностранцев».124 В обобщающем труде по истории Европы период
 Историография и источники по проблеме 33

1725— 1762 гг. выпал из очерка о развитии государственного строя Рос­

сии.125
Пресловутое «засилье иностранцев» до сих пор украшает вузовские и
школьные учебники. Самый массовый из них даже утверждает, что именно
Бирон и прочие «немцы» перенесли в Петербург «распущенность нравов и
безвкусную роскошь, казнокрадство и взяточничество, беспардонную лесть
и угодливость, пьянство и азартные игры, шпионство и доносительство» и,
очевидно, заразили этими пороками до того трезвых и чистосердечных рос­
сиян.126 Но и другие учебные пособия внушают студентам и абитуриентам
всё те же штампы о выступлении «родовой аристократии», о «глухом вре­
мени иностранного засилья»...
Иные авторы как будто и не представляют себе реалии XVIII столетия,
когда заявляют, что «самодержавная власть вызывала недовольство кресть­
ян», а их господа всерьёз увлекались «идеями свобод и вольностей».127 В
итоге даже в специальных научных курсах проблема подменяется простым
перечислением соответствующих эпизодов.128 В литературе междисципли­
нарного типа ситуация схожая. В работах по истории государства и права и
соответствующих словарях дворцовые перевороты или не упоминаются,129
или объясняются недовольством «более широких слоёв правящего класса»,
в условиях которого «гвардия начинает диктовать свои условия (кондиции),
которые вынуждены принимать монархи».130
Порой же анализ событий подменяется поверхностной публицистикой.
В таких сочинениях послепетровская эпоха оценивается как безысходный
«тупик» или трактуется в стиле романов середины позапрошлого века:
«Бездушные люди, убогие времена, проматывающие ранее приоб­
ретённое», — а их авторы обличают злодеев-временщиков, чьим главным
орудием была «чувственность».131 В потоке статей и эссе с налётом сенса­
ционности можно встретить и утверждения о пугачёвском восстании при...
Елизавете или рассуждения о «колонизации России активными европейски­
ми жуликами».132 Подобные, мягко говоря, поверхностные оценки закреп­
ляются в массовом сознании с помощью перепечаток дореволюционных ис­
торических романов о «дворцовых тайнах»133 или фильмов в стиле «русско­
го вестерна» с патриотическим уклоном.134 Лишь немногие публикации
отличаются серьёзным подходом к источникам и обращением к новым до­
кументам.135
Как можно видеть, уход от обусловленных идеологией формулировок
сменился появлением различных подходов к проблеме развития российско­
го государства и общества послепетровской эпохи, что можно только при­
ветствовать. Однако отсутствие специального исследования такого специ­
фического института, служившего «регулятором» российского самодержа-
34 Глава 1

вия, как «переворотство», приводит к терминологической неясности (когда,

например, вступление на престол Екатерины I оценивается и как «избра­
ние», и как «типичный военный переворот») и полярно противоположным
оценкам — например, событий 1730 г.

Источники

Интерес к драматическим событиям дополнялся особым значением для

правящего сословия любых перемен «наверху» сверхцентрализованной дер­
жавы. Редкий из родов дворянской элиты XVIII—XIX вв. не испытал пре­
вратностей политического развития страны. Взлёты и падения целых фами­
лий, чередования милостей и опал прочно держались в памяти даже спустя
несколько поколений; стоит вспомнить, как Пушкин прямо связывал свою
судьбу с поведением деда, оставшегося верным Петру III во время перево­
рота 1762 г.
Тайны придворной жизни неизбежно привлекали внимание современни­
ков и потомков. Но официальные манифесты о многом умалчивали и мно­
гое искажали; дворцовые интриги и суматоха ночных переворотов не спо­
собствовали созданию и хранению компрометирующих документов; напи­
санные на склоне лет мемуары не всегда предполагали открытие истины,
тем более что у их авторов ещё должна была сформироваться потребность
размышлять над прошлым. Фигуры петровской эпохи — в основном люди
действия, а не мысли; герои событий 1725 г. и последующих лет в подав­
ляющем большинстве воспоминаний не оставили.
Документы, затрагивавшие престиж династии, тщательно охранялись в
архивах. Порой некоторые факты оставались загадкой даже для самой вла­
сти: так, Павел I, вступив на престол, стал выяснять судьбу своего свергну­
того и убитого в 1762 г. отца Петра III, предполагая, что он мог быть ещё
жив; через сто лет правнук Павла Александр III столь же серьёзно расспра­
шивал историка Я. Л. Барскова, чьим всё-таки сыном был сам Павел.136
Отдельные факты, вероятно, так и не найдут на этих страницах убе­
дительного объяснения: историку не всегда дано до конца постичь «дух
времени» и характеры своих героев; некоторые подробности событий
по-прежнему останутся неизвестными. Далеко не все документы о дворцо­
вых тайнах дошли до нашего времени. Рукописи горели, терялись, редакти­
ровались, уничтожались или фальсифицировались заинтересованными ли­
цами. Захватившая престол в 1741 г. Елизавета распорядилась изъять из го­
сударственных учреждений все дела с «известным титулом», то есть с
упоминанием свергнутого императора-младенца Ивана Антоновича; име­
 Историография и источники по проблеме 35

ются утраты в следственном деле канцлера А. П. Бестужева-Рюмина; идут

споры о подлинности якобы уничтоженного письма А. Г. Орлова об убийст­
ве Петра III; не обнаружены подлинник отречения того же Петра III и кон­
ституционный проект 1772 г., в составлении которого якобы участвовал на­
следник Павел Петрович.
Многие же события — и в XVIII, и даже в XX столетии — вообще не
фиксировались документально. Они оставались в памяти очевидцев и уча­
стников в виде слухов, семейных преданий, легенд и анекдотов, в некото­
рой степени компенсировавших отсутствие подобной информации или её
искажение в официальной истории. Историки дорого дали бы за возмож­
ность послушать, например, застольные «поверенные» разговоры Никиты
Ивановича Панина в кругу друзей «о настоящей причине смерти блаженной
памяти государя Петра Великого», последних днях Петра II, «революциях
при Анне Иоанновне» или «некоторых придворных обстоятельствах» цар­
ствования Елизаветы.137
Политические события обсуждали не только в столичном кругу, но и в
провинциальных усадьбах, как это делали отец будущего поэта и министра
И. И. Дмитриева и его гости. По вечерам в дворянской гостиной «с таинст­
венным видом вполголоса начинали говорить о политических происшестви­
ях 1762 г.; от них же восходили до дней могущества принца Бирона, до пре­
вратности счастия вельмож того времени». Спустя много лет эти предания
стали собирать заинтересованные авторы, к примеру М. А. Фонвизин или
князь П. В. Долгоруков.138 Наличие таких сведений, хранившихся в качест­
ве слухов, преданий и «анекдотов», зачастую не поддающихся проверке,
составляет особенность круга источников по избранной теме; их жанр
П. В. Долгоруков определил как «интимную хронику императорского дво­
ра».139
Однако уже в первой половине XIX в. — тогда же, когда появились пер­
вые работы о преемниках Петра I, — стали публиковаться и некоторые ис­
точники, в том числе сочинения Феофана Прокоповича (о смерти Петра I и
о воцарении Анны Иоанновны) и близких ко двору В. Нащокина и Н. Виль-
буа; с 1853 г. началось издание официальных придворных камер-фурьер-
ских журналов петровского и последующих царствований.140
Отдельными изданиями или на страницах журналов стали появляться
публикации мемуаров о недавнем прошлом — записок генерал-проку­
рора Я. П. Шаховского (1808 и 1810 гг.) и сенатора И. И. Неплюева
(1823— 1826 гг.), переводы сочинений Манштейна (1810 и 1823 гг.), Э. Ми­
ниха (1817 г.), записки испанского посла герцога де Лириа (1822 г.). Парал­
лельно некоторые из них (записки Манштейна, Э. Миниха, Шаховского)
распространялись в рукописях, как и записки Екатерины II, памфлет
36 Глава 1

М. М. Щербатова «О повреждении нравов в России», записки княгини

E. Р. Дашковой или запрещённые иностранные сочинения по русской исто­
рии.141
Другие ценные материалы «потаённой» истории открыли лондонские
издания Вольной типографии А. И. Герцена. Здесь впервые вышли на рус­
ском языке записки E. Р. Дашковой и Екатерины II, введение к конституци­
онному проекту Н. И. Панина и Д. И. Фонвизина, материалы о деле Алек­
сея, убийствах Петра III и Павла I, восстании 1825 г. и многие другие мате­
риалы, которые вскоре уже читались по всей России. В том же ключе были
выдержаны и публикации другого эмигранта — князя П. В. Долгорукова.
Новый этап в освоении и издании источников «эпохи дворцовых пере­
воротов» наступил с начала 60-х гг. XIX в.: свет увидели не только много­
численные указанные выше работы и статьи, но и объёмистые публикации
документов по интересующей нас эпохе, касающиеся Меншикова, следст­
венных дел Артемия Волынского, Бирона, князей Долгоруковых, обстоя­
тельств восшествия на престол Елизаветы.142
Важным рубежом в освоении новой истории России стало появление
специализированных исторических журналов — «Русского архива»
П. И. Бартенева (1863 г.) и «Русской старины» М. И. Семевского (1870 г.).
В «Русском архиве» помещались материалы о деле новгородского архиепи­
скопа Феодосия Яновского, выдержки из допросов арестованных в ходе пе­
реворота 1741 г. министров, биография и письма Бирона, русский перевод
записок Бассевича о событиях 1725 г., мемуары С. Р. Воронцова и барона
А. Ассебурга о перевороте 1762 г.143
Вместе с журнальными публикациями П. И. Бартенев выпустил в
1868— 1869 гг. сборник «Семнадцатый век», значительная часть материалов
которого была посвящена той же эпохе: письма Остермана, первые манифе­
сты Екатерины II. Он же приступил к изданию семейного архива князей Во­
ронцовых, где в числе прочего помещались материалы о переворотах 1741 и
1762 гг. , например, первое российское издание записок E. Р. Дашковой на
французском языке.144
В «Русской старине», помимо очерков о судьбе князей Долгоруковых
при Анне и Бироне, помещались подборки материалов, посвящённые таким
деятелям, как Д. В. Волков, А. П. Волынский, E. Р. Дашкова; переписка Пет­
ра III с Фридрихом II, памфлет М. М. Щербатова «О повреждении нравов в
России».145 В издательстве М. И. Семевского впервые была напечатана се­
рия известных воспоминаний деятелей той поры: записки придворного юве­
лира Елизаветы и Екатерины II И. Позье и А. Т. Болотова; заново изданы
мемуары Манштейна, отца и сына Минихов, Я. П. Шаховского, И. И. Не-
плюева.146 Таким образом, именно во второй половине XIX—начале XX в.
 Историография и источники по проблеме 37

был в основном выявлен круг мемуарных свидетельств и записок деяте­

лей и участников событий 1725— 1762 гг., которые являются наиболее из­
вестной и давно введённой в научный оборот частью использованных в ра­
боте источников.
До известной степени скудость отечественных источников компенсиро­
валась сочинениями иностранцев, появившимися в печати уже во второй
половине XVIII в. С 1770 г. стали публиковаться (в Лондоне, Лейпциге, Ам­
стердаме) мемуары адъютанта фельдмаршала Миниха Х.-Г. фон Манштей-
на; в Копенгагене вышло сочинение о русском дворе Б.-Х. Миниха (1774 г.),
в Париже — записки испанского посла в России при Петре II Я. де Лириа
(1788 г.).147 В немецком издании А.-Ф. Бюшинга увидели свет дневник гол­
штинского камер-юнкера при дворе Петра I Ф.-В. Берхгольца
(1785— 1788 гг.), записки графа Г.-Ф. фон Бассевича о воцарении Екатери­
ны I (1775 г.) и Э.-И. Бирона (1783 г.). В 1789 г. вышли воспоминания само­
го Бюшинга — очевидца переворота 1762 г.148
Отмена цензурных ограничений после 1905 г. создала условия для выхо­
да в свет совершенно не печатных прежде материалов. В течение несколь­
ких лет выдержал пять изданий сборник «Переворот 1762 г.: Сочинения и
переписка участников и современников», где наконец было опубликовано
так не понравившееся Екатерине II повествование К. Рюльера. За ним по­
следовал ещё один сборник воспоминаний, на этот раз о событиях 1801 г.,
освещение которых прежде категорически не допускалось.149 Академия
наук приступила к изданию «Сочинений» Екатерины II, в составе которых
вышли и её знаменитые «Записки». Стали доступны для широкой публики
мемуары E. Р. Дашковой и сочинения князя-эмигранта П. В. Долгорукова.150
«Русская старина» и «Русский архив» поместили интересные материалы о
последних днях и часах царствования и отречении Петра III.151
Но с 20-х гг. прошлого столетия в связи с принципиальным изменением
задач и направлений исторических исследований публикации по теме прак­
тически прекращаются. За несколько десятков лет можно указать лишь на
единичные случаи такого рода — например, новое издание сочинений
В. Н. Татищева, в том числе его записки о событиях 1730 г.152
Возобновление публикаторской деятельности относится уже к 80-м гг.
XX в. и продолжается по сей день, хотя и несколько однобоко: издаются
преимущественно мемуары. В предпринятой Фондом Сергея Дубова фунда­
ментальной публикации воспоминаний деятелей XVIII столетия вышли со­
чинения Ф.-В. Берхгольца, Г. Бассевича, Х.-Г. Манштейна, отца и сына Ми-
нихов, Я. П. Шаховского, В. А. Нащокина, И. И. Неплюева, Я. Штелина,
подготовленные и прокомментированные В. П. Наумовым и А. Б. Камен­
ским.153 Столь же тщательно были выполнены публикация С. Р. Долговой
38 Глава 1

«Повседневных записок» А. Д. Меншикова и составленный Ю. Н. Беспятых

сборник «Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях».154 Не­
давно были впервые изданы записки М. А. Муравьёва.155
Вновь были напечатаны записки Г. Р. Державина, мемуары E. Р. Дашко­
вой; вышло новое издание сочинения князя Щербатова «О повреждении
нравов в России».156 За ними последовали мемуары А. Т. Болотова и сочине­
ния Екатерины II.157 Переиздавались и сочинения иностранцев — книга
К. Рюльера о перевороте 1762 г.; мемуары герцога де Лириа и капитана
Н. Вильбуа — о событиях царствования Екатерины I и Петра II.158
Появление этих публикаций можно только приветствовать; но, к сожа­
лению, уровень их подготовки не всегда одинаково высок. Так, например,
Н. Я. Эйдельман впервые осуществил издание подлинника знаменитого
памфлета князя Щербатова. Но переиздание Г. Н. Моисеевой мемуаров
Дашковой, по сути, явилось воспроизведением публикации 1907 г. и содер­
жало ошибки в комментариях, из-за чего получило отрицательный отзыв.159
В 1990-х гг. одновременно увидели свет несколько сборников источни­
ков, специально посвящённых дворцовым переворотам XVIII в. В 1991 г.
Е. В. Анисимов подготовил очередное издание мемуаров Б.-Х. и Э. Мини-
хов, записок княгини Н. Б. Долгоруковой, М. В. Данилова, а также письма
из Петербурга в Лондон леди Рондо. В том же году М. А. Бойцов впервые
представил читателям свод источников о дворцовых переворотах с включе­
нием фрагментов мемуаров их участников, публицистических произведе­
ний, писем, донесений иностранных дипломатов.160 Л. И. Левин в приложе­
нии к своей книге о герцоге Антоне-Ульрихе Брауншвейгском опубликовал
дневник секретаря брата неудачливого принца, повествующий о событиях
придворной жизни в Петербурге в 1741— 1742 гг.161 Издательство «Слово»
выпустило сборник «Путь к трону», включающий воспоминания пяти авто­
ров и другие материалы по истории дворцового переворота 1762 г. и воца­
рения Екатерины II.162 Эти подборки носят скорее научно-популярный ха­
рактер, но всё же выпущены в свет с комментариями и указателями и тем
выгодно отличаются от простых перепечаток изданий XIX — начала XX в.
Доминируют в этой группе источников мемуары-автобиографии (со­
чинения А. Т. Болотова, М. В. Данилова, Э. Миниха, Я. П. Шаховского,
И. Позье, Я. де Лириа, И. И. Неплюева, В. А. Нащокина, С. Р. Воронцова,
Г. Р. Державина, Екатерины II, E. Р. Дашковой); но имеются также мемуа­
ры — «современные истории» — например, подробные и богатые информа­
цией записки полковниках.-Г. Манштейна; записки фельдмаршала Миниха
и капитана Ф. Вильбуа. Большинство указанных выше сочинений, а также
близких к ним по типу рассказов и заметок (таких, как сообщение неизвест­
ного офицера-поляка о перевороте 1741 г., записка С. Р. Воронцова и адью-
 Историография и источники по проблеме 39

танта Петра III Д. Сиверса об их участии в событиях 1762 г.163) чаще всего
изучалось в предшествующих работах по теме. В дополнение к ним автору
посчастливилось обнаружить в фондах Государственной публичной исто­
рической библиотеки написанный на полях «Санкт-Петербургского кален­
даря» на 1741 г. дневник неизвестного московского чиновника с описанием
реакции московских жителей на переворот 1741 г.164
Особенностью российских сочинений такого рода (как дневники
М. И. Грязново, А. А. Благово, И. П. Анненкова или мемуары В. А. Нащоки­
на и С. И. Мордвинова165) является скупое, за немногими исключениями
(например, мемуары Я. П. Шаховского), освещение интересующих нас со­
бытий. В большинстве случаев они бесстрастно сообщали о «происшестви­
ях»: «Ноября 8 вышеобъявленный регент Бирон в ночи взят под караул фел-
тмаршелом Минихом и сослан в ссылку»;166 в худшем — глухо упоминали о
«великих переменах в правлении».167
Иные же жизнеописания «летописного типа» (по классификации
А. Г. Тартаковского) вообще не касались этих тем, хотя «перемены» порой
напрямую затрагивали их авторов, как Г. П. Чернышёва или Н. Ю. и
П. Н. Трубецких.168 Было ли тому причиной отсутствие стимулов к мемуар­
ному творчеству у поглощённых службой людей первой половины XVIII
столетия? Или авторы записок даже наедине с собой не считали возможным
дать более эмоциональную оценку — а, возможно, намеренно не раскрыва­
ли своих чувств.169 Но следует признать, что, за немногими исключениями
(как, например, мемуары Я. П. Шаховского), записки русских людей той
поры скупо освещают интересующие нас события.
В этом смысле исключительные по значению события 1730 г. почти не
получили отражения в известных нам сочинениях их участников, если не
считать публицистики Ф. Прокоповича; отклики имеются только в записках
иностранцев: испанского посла герцога де Лириа и менее известных мемуа­
рах генерала-шотландца на русской службе Д. Кейта. Последующие собы­
тия 1740— 1741 гг.170 и особенно царствование Петра III и переворот
1762 г.171 отражены уже в большем количестве мемуарных сочинений.
Записки иностранцев, особенно такие обстоятельные, как дневник
Ф.-В. Берхгольца или мемуары Манштейна, содержат порой уникальные из­
вестия (например, о последних днях и часах царствования Петра III у акаде­
мика Я. Штелина или об аресте герцога Бирона у Манштейна).172 Они до­
полняют заметки отечественных участников событий, фиксируют детали, а
иногда даже сохраняют свидетельства русских собеседников, по тем или
иным причинам не оставивших собственных воспоминаний: так, датский
посланник барон Ассебург записал рассказ Н. И. Панина о воцарении Екате­
рины. Однако участие авторов в политических акциях (например, Бирона,
40 Глава 1

сына фельдмаршала Миниха или его адъютанта Манштейна) налагает на

эти сочинения определённый отпечаток. К тому же вращавшимся в специ­
фической придворной или военной среде иностранцам сложнее было уло­
вить действительные настроения их русских современников и тем более
«улицы».
Обстоятельный анализ мемуаров XVIII в. предпринял А. Г. Тартаков-
ский,173 что освобождает нас от необходимости давать общую характери­
стику этого вида источников. Их достоинства и недостатки не раз коммен­
тировались в литературе; наши замечания будут сделаны в соответствую­
щих главах работы.
Законодательные материалы составляют второй комплекс используе­
мых в работе источников. «Полное собрание законов Российской империи»
до сих пор остаётся одним из важнейших источников, несмотря на пропус­
ки отдельных документов (например, «Устава» о регентстве Бирона или ма­
нифеста Екатерины II от 6 июля 1762 г.). В то же время значительное число
актов XVIII — первой половины XIX в., не вошедших в ПСЗРИ, опублико­
вано в «Русском архиве», «Русской старине», «Чтениях в обществе истории
и древностей российских», «Сборниках Русского исторического общества»
и других изданиях.
Помимо манифестов, каждая «переворотная» смена государя или факти­
ческого правителя, как Меншиков или Бирон, сопровождалась указами о на­
казаниях сторонников одной из придворных «партий» и раздаче наград дру­
гой, что даёт возможность выявить персональные перемены в кругу связан­
ных с переворотом военных и статских чинов. В этом аспекте необходимым
дополнением к ПСЗРИ является подготовленная заведующим архивом Се­
ната П. И. Барановым «Опись высочайшим указам и повелениям, храня­
щимся в Петербургском Сенатском архиве за XVIII в.»,174 где указаны акты
о пожалованиях и перераспределении постов, а также о судьбе имущества и
имений пострадавших при переворотах лиц.
Кроме того, подготовленные по высочайшей воле постановления Си­
нода и сенатские протоколы и указы (а также резолюции на сенатских
докладах) вошли в публикации «Полное собрание постановлений и распо­
ряжений по ведомству православного исповедания Российской империи»,
«Сенатский архив» (с 30-х гг. XVIII в. до первых лет правления Екатери­
ны П)
Помимо опубликованных актов, автор выявлял соответствующие доку­
менты в «записных книгах указов» из императорского Кабинета и XVI «раз­
ряда» («Внутреннее управление») в Российском государственном архиве
древних актов (сборники именных указов Екатерины I, Анны Иоанновны,
регента Бирона, правительницы Анны Леопольдовны, Петра III, Екатерины
 Историография и источники по проблеме 41

II176). В работе использованы неопубликованные именные указы по гвар­

дейским полкам из фондов Преображенского и Семёновского полков Рос­
сийского государственного военно-исторического архива.
К комплексу законодательных документов близко примыкают (а порой
являются неотделимыми) разнообразные материалы делопроизводства
верховных и центральных государственных учреждений — в первую оче­
редь опубликованные и неопубликованные документы Верховного тайного
совета. Кабинета министров, Кабинета е. и. в., Сената, Конференции при
высочайшем дворе, Тайной канцелярии и дворцового ведомства из РГАДА
и документация Военной коллегии и гвардейских полков из РГВИА.
В рамках серийного издания Русского исторического общества увидели
свет бумаги Екатерины II (прежде всего письма и записки императрицы и
близких к ней лиц),177 «журналы» и протоколы Верховного тайного совета
1726— 1730 гг. и Кабинета министров 1731— 1740 гг.178
Необходимо отметить также другие «ведомственные» публикации: ма­
териалов архива императорского двора (в том числе придворного штата
1727 г. и распоряжений по придворному ведомству времени Екатерины I,
Петра II и Анны Иоанновны) и названного выше «Сенатского архива».179
Серийная публикация документов Адмиралтейства содержит информацию
о переменах в кадровом составе морского ведомства и неудавшейся попыт­
ке Екатерины I начать экспедицию против Дании в 1726 г.180
По инициативе директора Московского архива Министерства юстиции
Н. В. Калачова была создана комиссия по изданию «дел с известным титу­
лом» — документации правления Ивана Антоновича (1740— 1741 гг.), «аре­
стованной» по приказу императрицы Елизаветы. Предполагалось издать
около 10 тыс. документов по шести разделам; но вышли только два тома,
посвящённые императорскому дому и высшим государственным учрежде­
ниям.181
В 1872 г. были изданы собранные К. И. Арсеньевым материалы по исто­
рии царствования Анны и Елизаветы, в том числе отрывки следственных
дел Миниха, Остермана и других осужденных после переворота 1741 г.
В. В. Кашпирев выпустил трёхтомник «Памятники новой русской исто­
рии», где, в частности, была помещена подборка уникальных документов,
повествующих о событиях в 1730 г. и политических процессах 1740-х и по­
следующих годов.182
Огромный количественный рост делопроизводственных документов в
XVIII столетии, естественно, затруднял поиск и отбор необходимых мате­
риалов; в данном случае наши усилия были сосредоточены на поиске новых
источников, позволяющих судить о кадровой политике отставок и назначе­
ний, финансовом «обеспечении» переворотов, конфликтных ситуациях в
42 Глава 1

правящем кругу; о репрессивных акциях в адрес лиц, покушавшихся на

трон или обсуждавших такую возможность; выявлялась также личная и слу­
жебная переписка главных действующих лиц.
Основные архивные источники по теме (из числа названных выше
групп) находятся в многочисленных фондах и коллекциях Российского го­
сударственного архива древних актов. Это прежде всего коллекции быв­
шего Государственного архива Российской империи, среди которых можно
выделить комплекс материалов о событиях 1730 г. (Ф. 3). Значительный ин­
терес для нашего исследования представляли документы личной импера­
торской канцелярии, в том числе «записные книги указов», дополняющие
«Полное собрание законов»; поданные «наверх» доклады по различным от­
раслям управления; многочисленные прошения и проекты в собрании импе­
раторского Кабинета, включившего, среди прочего, документацию «неза­
конного правления» 1740— 1741 гг. (Ф. 9, 10). Сведения о государственных
расходах и тратах «комнатных сумм» содержатся в Ф. 14, 19; доклады и
другие материалы высших государственных учреждений — в Ф. 16; дела по
гвардейским полкам, среди которых нам удалось найти новые данные об
участии гвардейцев в восстановлении самодержавия Анны Иоанновны, — в
Ф. 20. Мы рассматривали переписку, личные и служебные документы вид­
нейших государственных деятелей — А. Д. Меншикова, А. И. Остермана,
И. Бирона, А. И. Ушакова, М. И. Воронцова, Н. И. Панина, Орловых,
А. П. Бестужева-Рюмина (Ф. 11) и широко использовали дела важнейших
политических процессов — Девиера, Волынского, Бирона, Остермана, Бес­
тужева-Рюмина, гвардейских офицеров после 1762 г. (Ф. 6); около двухсот
дел из архива Тайной канцелярии (Ф. 7), а также её протоколы и поступав­
шие по делам указы и резолюции, списки арестантов и ссыльных.
Были рассмотрены материалы обширного фонда Сената (Ф. 248), в том
числе журналы и протоколы его заседаний, документы канцелярии гене­
рал-прокурора и Кабинета министров; выборочно привлекались отдельные
дела Сената по коллегиям, а также документы Камер- и Штате-коллегии
(конторы) (Ф. 273, 279). Сенатские документы, в частности, помогли соста­
вить списки руководителей важнейших учреждений и губернаторов, по­
мещённые в Приложении.
В работе использованы также материалы Кабинета министров (Ф. 177),
Конференции при высочайшем дворе (Ф. 178), Канцелярии конфискации
(Ф. 340), Комиссии для сочинения нового Уложения (Ф. 342); коллекций —
«Портфели А. Ф. Малиновского» (Ф. 197), «Портфели Миллера» (Ф. 199),
Сношения русских государей с правительственными местами и с частными
лицами» (Ф. 168); «Дела относящиеся до образования различных государст­
венных учреждений» (Ф. 370), «Кабинет Петра III» (Ф. 203), «Исторические
 Историография и источники по проблеме 43

и церемониальные дела» (Ф. 156), «Исторические сочинения» (Ф. 375),

«Дела о самозванцах» (Ф. 149).
Ведомости Дворцового архива (Ф. 1239) содержат сведения о раздачах и
конфискациях недвижимости при опалах и ссылках, что даёт возможность,
вкупе с использованием других источников, ориентировочно определить
«стоимость» дворцовых переворотов в России. Книги Герольдмейстерской
конторы (Ф. 286) представляют данные о чинопроизводстве. Личные фонды
Меншикова (Ф. 198), Воронцовых (Ф. 1261), Паниных-Блудовых (Ф. 1274)
сохранили служебные документы и переписку вельмож той эпохи.
Другим важнейшим местом поиска документов по теме стал Россий­
ский государственный военно-исторический архив. Здесь в основном
изучались архивы Преображенского и Семёновского гвардейских полков
(Ф. 2583, 2584) и Лейб-компании (Ф. 32); именные указы и журналы еже­
дневных приказов по полкам, послужные списки офицеров и солдат, дан­
ные о награждениях и взысканиях и прочая полковая документация, кото­
рая позволяет судить о повседневной жизни гвардии, взаимоотношениях её
с высшими чинами империи и самим монархом, а также об участии гвардей­
цев в дворцовых переворотах.
Материалы того же рода содержатся и в коллекциях «Кабинетские дела»
(Ф. 24) и «Коллекция материалов Военной коллегии» (Ф. 393), переданных
в своё время из РГАДА и содержащих в том числе «дела с известным титу­
лом», то есть «арестованную» документацию царствования Ивана Антоно­
вича 1740— 1741 гг. (документы Кабинета, гвардейских полков, гарнизон­
ной канцелярии Петербурга).
Нами были изучены также материалы самой Военной коллегии и её под­
разделений (Ф. 2, 8, 20, 21, 23): протоколы заседаний, судные дела, материа­
лы различных комиссий и служебная документация возглавлявших колле­
гию должностных лиц, в том числе фельдмаршала Миниха и принца Антона
Брауншвейгского. Списки генералов и штаб-офицеров сохранились в кол­
лекциях «Формулярных списков» (Ф. 489) и «Офицерских сказок» (Ф. 490).
Новые сведения о царствовании Петра III и событиях 1762 г. удалось найти
в документах «походной канцелярии» главнокомандующего П. С. Салтыко­
ва (Ф. 39) и фонде Разумовских (Ф. 53).
Кроме перечисленных выше, мы использовали и отдельные документы
из фондов Российского государственного исторического архива, Науч­
но-исторического архива Санкт-Петербургского Института истории
РАН и Отдела рукописей Российской национальной библиотеки в Пе­
тербурге.
Наконец, четвёртую большую группу источников составили диплома­
тические материалы — прежде всего донесения иностранных дипломатов
44 Глава 1

и составленные на их основании сочинения. Серийные публикации таких

документов в сборниках РИО и других изданиях, к сожалению, далеко не
полны (что уже отмечалось историками в XIX в.183) и включают в основном
реляции дипломатов Англии (за 1728— 1746 и 1762— 1769 гг.), Франции (за
1719— 1732, 1739— 1742 и 1762— 1765 гг.); частично — Пруссии (за 1725—
1730, 1740, 1762 гг.) и Саксонии (1725— 1730 г г .).^
В «Древней и новой истории» под редакцией С. Н. Шубинского увидели
свет депеши прусского посланника А. Мардефельда, повествующие о ко­
ротком регентстве Бирона, и донесение очевидца переворота 1762 г. — ис­
панского посла П. де Альмодовара.185 В «Русской старине» вышли реляции
датского дипломата барона Вестфалена, а в сборнике П. И. Бартенева «Сем­
надцатый век» — донесения испанского посла герцога де Лириа о событиях
1730 г.1811
В последнее время появился ряд публикаций такого рода. В комплекс­
ном сборнике материалов русских и испанских архивов о связях этих стран
вновь были представлены читателю некоторые донесении герцога де Лириа
и свидетельство другого испанского посла, маркиза де Альмодовара о пере­
вороте 1762 г.187 Были изданы также сочинения герцога де Лириа и англий­
ского посла Д. Бекингема о дворе Екатерины II.188 В указанном выше сбор­
нике М. А. Бойцов впервые поместил в переводе на русский язык «Историю
низложения и гибели Петра III очевидца событий, датского дипломата Анд­
реаса Шумахера.189
Реляции посланников Швеции, Австрии и Голландии (кроме относя­
щихся к 1762 г.190) практически не изданы, хотя как раз две последние дер­
жавы имели стабильные и даже союзнические отношения с Россией, а их
дипломаты располагали неплохими связями в Петербурге. Лишь отчасти
этот недостаток восполняют выписки из их донесений, приведённые в ука­
занных выше работах А. Г. Брикнера и других авторов. В РГАДА нами об­
наружен перевод донесений австрийского резидента в Петербурге за ок­
тябрь—декабрь 1740 г.191 Там же в фонде Русского исторического общества
содержатся выписки из донесений саксонских дипломатов при русском дво­
ре (40— 60-х гг. XVIII в.), прусского посла Акселя Мардефельда (1745 г.) и
обнаруженный нами перевод донесений секретаря австрийского посольства
Николая Гохгольцера (Гогенгольца).192
Специфика этих источников уже неплохо изучена в научной литературе.
Иностранные дипломаты (особенно те кто имел надёжных информаторов
при дворе) сообщали порой уникальные сведения, не отраженные ни в ка­
ких официальных документах. Но ещё С. М. Соловьёв отмечал, что запад­
ноевропейцы нередко преувеличивали уровень российской политической
культуры того времени: «Мы должны осторожно обходиться с известиями
 Историография и источники по проблеме 45

иностранцев о партиях в России, обыкновенно все шли вразброд, личные и

фамильные интересы были на первом плане...»193
Для оценки условий работы дипломата важно учитывать характер меж­
государственных отношений, титул и ранг автора реляций, определяющие
его положение при дворе и в высшем обществе; его цели и задачи в кон­
кретных ситуациях; степень и характер его участия в событиях государст­
венно-политической жизни страны пребывания. Огромное значение имеет
наличие добросовестных помощников в лице сотрудников миссии, дипло­
матов союзных держав и надёжных «друзей»-информаторов; в этой связи
существенным оказывается и размер средств, отпускаемых на оплату их ус­
луг и для обеспечения режима наибольшего благоприятствования.194 Этими
критериями мы и руководствовались в работе с названными источниками.
Помимо перечисленных выше источников, мы привлекали материалы
русских дипломатических миссий в Париже, Лондоне, Вене, Гааге, Берлине,
Копенгагене, Гамбурге, Константинополе и в Иране из фондов Архива
внешней политики Российской империи МИД РФ (Ф. 32, 35, 44, 50, 53,
74, 77, 89, 93). Рескрипты Коллегии иностранных дел и реляции российских
дипломатов позволяют получить представление о влиянии внутриполитиче­
ских событий на проведение внешнеполитического курса, а также о впечат­
лениях и откликах за границей на происходившие в России события. Ис­
пользовались также аналитические и финансовые материалы самой колле­
гии (Ф. 2 «Внутренние коллежские дела», Ф. 15 «Приказные дела
новых лет» и Ф. 13 «Письма и прошения разных лиц»), перлюстрация ино­
странной почты (Ф. 6 «Секретнейшие дела»), а также переводы иностран­
ной прессы о событиях в России (Ф. 11 «Иностранные газеты»).
Дипломатическая документация содержит интересные сведения об от­
ражении в иностранной прессе российских внутриполитических коллизий.
В бумагах коллегии и переписке русского посла в Голландии нами найдены
сведения о счетах российских государственных деятелей (фельдмаршала
Б.-Х. Миниха, и вице-канцлера А. И. Остермана) в иностранных банках и по­
пытках правительства Елизаветы вернуть эти деньги.195 Там же обнаружена
переписка, отражающая стремление русского правительства в 40-х гг.
ХУНТ в. пресечь нежелательные отзывы о петербургском дворе.196
В целом указанный корпус как ранее известных, так и вновь выявлен­
ных и вводимых в оборот источников позволяет, на наш взгляд, выполнить
намеченные в нашем исследовании задачи.
 Глава 2

ПОЯВЛЕНИЕ ДВОРЦОВЫХ ПЕРЕВОРОТОВ

В РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

Вопрош ение было у м удры х си-

цево: «К оторы м делом см ута и м я­
теж в государстве делается?» Ему
ж е ответование: «Егда честны е лю ­
ди в государстве заслуж ены е о т чи ­
нов великих и честны х откиненые,
а м елкие лю ди бы ваю т подвзыщ е-
ныя».
Сильвестр М е д в е д е в

Власть и традиция: до и после Смуты

В отечественной науке высказывалось мнение об отсутствии оснований

для традиционно существующих рамок «эпохи дворцовых переворотов»,
поскольку «острая борьба между интересами отдельных придворных груп­
пировок имела место и до, и после этих переворотов. Достаточно напомнить
о борьбе бояр за власть в малолетство Ивана IV и после его смерти, вплоть
до воцарения Михаила Романова в 1613...»1
Количество примеров жестокой политической борьбы нетрудно увели­
чить, будь то убийство Андрея Боголюбского в 1174 г. или свержение и ос­
лепление московского великого князя Василия II в 1446 г. Заговоры в обоих
случаях налицо. Однако убийцы владимирского «самовластца» не готовили
ему замены; последовавшая усобица, как и феодальная война первой поло­
вины XV в., вписывается в борьбу княжеских домов за лучшие «столы», ко­
гда перемещение фигур на политической арене закреплялось новой систе­
мой договоров-«докончаний». Однако именно в ходе средневековых усобиц
в европейских странах формировались правовые основы будущего поряд­
ка — законы престолонаследия.
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 47

На Руси усиление государственного начала привело к «сверхконцентра­

ции властных прерогатив и управленческих функций в государственном
центре», чему способствовало отсутствие прочных институтов земельной
собственности и, соответственно, земельной аристократии; а также под­
чинённое положение Церкви.2 В условиях становления российской «патри­
архальной монархии с элементами сеньориального режима»3 не сложились
самоуправлявшиеся сословия-корпорации, которые бы «принимали участие
в политическом конституировании страны».4 Отношения власти и поддан­
ных не выработали ни твёрдых норм престолонаследия, ни конкретных по­
литических теорий о возможности ограничения или ответственности княже­
ской власти иначе, как перед Богом.5
Это в значительной степени можно объяснить уникальностью юридиче­
ской ситуации средневековой Руси. Во-первых, для нее было характерно
специфическое принижение значения договорных отношений как языче­
ских;6 во-вторых, заимствованные византийские нормы права находились в
сфере культуры и не действовали, а действующее право лежало вне сферы
культуры. Следствием этого противоречия являлось отсутствие «тех инсти­
тутов, которые вызываются к существованию применением права, обладаю­
щего культурным статусом: юридического образования, развития науки
права, формирования юридических корпораций».7
С XIII в. право наследования княжеской власти по завещанию было ог­
раничено не только обычаем родового старейшинства, но и верховным су­
веренитетом хана Золотой Орды. В Москве XIV—первой половины XV в.
так и не было выработано правового порядка передачи власти ни по прямой
нисходящей линии, ни по «очередной системе» — старейшему в роде. Но в
силу стечения обстоятельств не возникало и конфликтов за право наследо­
вания.* Отсутствие механизма престолонаследия и породило усобицу вто­
рой четверти XV в., в итоге которой появилась традиция своеобразного «со­
правительства», то есть усиления ещё при жизни великого князя политиче­
ской роли его старшего сына, который затем получал большую часть
отцовских владений при обязательном выделении уделов братьям.8
Со времени образования единого государства на рубеже XV—XVI сто­
летий в политической жизни страны стали возникать ситуации, которые
можно было бы назвать дворцовыми переворотами. Вот как, например, опи­

* В 1325 г. Иван Калита был единственным из оставшихся в живых детей Даниила

М осковского и в 1340 г. передал престол старш ему сыну Семёну Гордму. В 1353 г.
Семён с детьми умерли во время эпидемии чумы и власть легитимно переш ла к его
единственному брату Ивану Ивановичу, а затем — к единственному наследнику по­
следнего Дмитрию. Тот же, в свою очередь, назначил наследником сына Василия.
48 Глава 2

сывает летописец победу одной из боярских группировок в царствование

малолетнего Ивана IV в 1542 г.: «...B ночи той с недели на понедельник по
совету своих единосмысленников поймали князя Ивана Бельского на его
дворе и посадиша его на Казённом дворе до утра; а князь Иван Шюйской
тое же ночи пригонил из Володимера, и назавтреи, в понеделник, сослаша
князя Ивана Бельского на Белоозеро. А советников княже Ивановых Бель­
ского, переимав, разослаша по городом...»9 Однако эта и другие схватки
шли в 1534— 1546 гг. вокруг юного великого князя Ивана IV, и расправы
происходили формально от его имени.
Интриги бояр во времена царствования Фёдора Ивановича (1584—
1598 гг.) при его преемниках перерастали уже в открытые покушения на
царскую власть и жизнь. Весной 1605 г. по воле самозванца Лжедмитрия I
были низложены, а затем задушены шестнадцатилетний царь Фёдор Году­
нов и его мать; народу же объявили официальную версию: «царица и царе­
вич со страстей испиша зелья и помроша».10 Через год новый заговор во
главе с Шуйскими стоил жизни самому Лжедмитрию: во время восстания в
мае 1606 г. он был захвачен и убит в Кремлевском дворце. Столь же легко
был «ссажен» летом 1610 г. и следующий царь Василий Шуйский.
При известном сходстве этих событий с переворотами XVIII в. можно
заметить и существенную разницу.
Во-первых, политическая нестабильность была связана с борьбой от­
дельных группировок знати в условиях ещё относительно слабой централи­
зации и способна была привести, как в период Смуты, к распаду властных
структур. Поэтому не случайно смена фигур (царей или вельмож) у руля
власти происходила не столько путём заговоров, сколько в условиях сопут­
ствовавших им народных волнений: в 1547, 1584, 1605— 1606, 1610 гг.
Во-вторых, патриархальный уклад и выработанные веками нормы поли­
тического поведения заставляли и государя, и подданных действовать в оп­
ределённых рамках, тем более что и недостаточное развитие властных
структур фактически ограничивало «вольное самодержавство». Даже такой
правитель, как Иван Грозный, для введения опричнины (на современном
языке — режима чрезвычайного положения) нуждался в санкции Боярской
думы и опирался на «соборные» процедуры.11
В-третьих, в России «централизованная власть в гораздо более прямой
форме, чем на Западе, строилась по модели религиозных отношений»; рас­
пространённое на государственность религиозное чувство делало царя фи­
гурой символической, «живой иконой».12 Управленческие функции главы
государства не определялись писаными законами или иными юридически­
ми установлениями, а воспринимались как проявление особой харизмы вла­
сти, когда её носитель уподобляется сверхъестественному существу.13 Та­
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 49

кое восприятие царской власти в России как «предназначенной» Божьим

промыслом делало весьма проблематичным сопротивление «праведному»,
то есть истинному и природному государю. В глазах современников царь
мог выглядеть тираном; но это не означало, что он не на своём месте: под­
данные Ивана Грозного не мыслили о покушении на прирождённого госу­
даря даже во время опричных репрессий.14
Исключение представляли цари «незаконные», не обладавшие бесспор­
ными правами на престол (как Годуновы и Шуйский) или «сомнительные» с
точки зрения верности православной традиции (как Лжедмитрий I). Таким
образом, беззаконие дворцового переворота всё же требовало определённо­
го уровня правосознания или хотя бы осознания нарушения законных прав
и привилегий.
Происходившая на протяжении XIII—XV вв. постепенная деформация
социально-экономического и политического устройства Северо-Восточной
Руси (замедление развития городов и городских сословий, ликвидация дру­
жины и вечевых органов, изменение статуса княжеской власти) способство­
вала становлению специфической формы средневековой монархии, отлич­
ной как от западноевропейской, проделавшей путь от сословного предста­
вительства к абсолютизму, так и от восточной деспотии.
Ведущими силами политического развития оставались верховная власть
и «корпорации несословного типа», представлявшие собой совокупность
«чинов», чьи обязанности в виде безусловной и бессрочной службы и весь­
ма ограниченные права определялись самой царской властью. Попытки ог­
раничения царской власти в эпоху Смуты («подкрестная запись» Василия
Шуйского 1606 г., договоры с королевичем Владиславом 1610 г., гипотети­
ческая «ограничительная запись» при избрании на царство Михаила Рома­
нова в 1613 г.) остались безрезультатными.15
В том же XVII в. рост центрального бюрократического аппарата сделал
ненужными Земские соборы. Третьего сословия как политической силы в
России не существовало, а изучение политических взглядов служилых лю­
дей показало, что на протяжении столетия их симпатии неуклонно сдвига­
лись «от поддержки „сословно-представительного” порядка к апологии са­
модержавия».16 Ответом на вызов западноевропейской «военной револю­
ции» стало образование регулярной армии и военных округов —
«разрядов», что привело к угасанию организации местных служилых «горо­
дов»; в 1679 г. была упразднена главная должность дворянского самоуправ­
ления — губных старост. На местах же выборные «мирские» органы подчи­
нились назначенным из Москвы воеводам. Новая система налогообложения
и переход от дворянского ополчения к постоянной армии делали царя всё
более независимым от своей социальной опоры. В XVII в. заметна также
50 Глава 2

тенденция к сакрализации царской власти, когда царь стал упоминаться на

богослужении как «святой» вместе со всем родом.17
Но восстановленная «старина» уже отличалась от «досмутного» поряд­
ка: в обществе появились понятия о государстве-«земле», «земском деле»,
то есть наблюдался «отказ от патримониального видения политики, при ко­
тором все состоят в подобном домашнему хозяйству сообществе, связанном
личными отношениями патримониальной власти и почтения».18 В челобит­
ной служилых и торговых людей, составленной во время восстания летом
1648 г., подданные напоминали царю о его обязанностях: «...от Бога и всего
народа был поставлен и избран государем и великим князем и тебе меч
злым на казнь, а добрым на милость был вручён». Новации в формах от­
правления религиозного культа и вызванный ими раскол поставили под со­
мнение представление о незыблемости не только церковного быта, но и са­
мой государственной власти.19
После Смуты из практики вышла передача власти и «собственности» на
всю страну по царскому завещанию-«духовной». Оба избранных царя (Бо­
рис Годунов и Михаил Романов) стремились выдать дочерей замуж за при­
рождённых государей, чтобы закрепить законность своих прав на престол.20
Царевичей-наследников (Алексея Михайловича, Фёдора Алексеевича) тор­
жественно «являли» народу по достижении 14-летия, а вступление на пре­
стол сопровождалось актом утверждения на Земском соборе.
В народном сознании в XVII столетии существовал идеальный образ
праведного и благочестивого «великого государя царя»: он должен был вес­
ти себя «благолепно» как в общественной, так и в личной жизни; осуществ­
лять патерналистскую заботу о подвластных. Но при этом в результате Сму­
ты обожествлённая функция царя-правителя отделилась от личности госу­
даря. Царя уже могли воспринимать как «нашего брата мужичьего сына»,
которого можно было «выбрать».21 Обыватели могли «лаять царя», шутить:
«Я-де буду над вами, мужиками, царь», — или поверить «бесовскому меч­
танью», что если «он, Степанка, переставит избу свою и сени у ней сделает,
и ему, Степанку, быть на царстве».22 Дворяне XVII в. могли в запальчивости
высказать желание «верстаться» с Михаилом Романовым — «Старцевым
сыном», а отца государя, патриарха Филарета, объявить «вором», которого
можно «избыть». Второго царя династии считали происходящим «не от
прямого царского корени».23
Вместе с «природными» монархами в период Смуты исчезли другие
опоры прежней традиции — «великие роды». Первых Романовых окружала
новая «дворцовая знать, созданная исключительно близостью к династии и
её милостями».24 Утратившая значительную часть родовых вотчин, от­
чуждённая от местного дворянства княжеско-боярская знать не представля­
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 51

ла собой слой, способный противостоять самодержавной власти. Выдвиже­

ние в XVII в. в её ряды незнатных фамилий Нарышкиных, Лопухиных, Мат­
веевых, Матюшкиных, Стрешневых, Апраксиных порождало в ней
противоречия. С другой стороны, разобщённое по городовым организациям
уездное дворянство не могло составить политического противовеса москов­
ской знати и приказной бюрократии.25 Таким образом, политической ста­
бильности новой власти могли препятствовать как её сомнительная леги­
тимность, так и раздоры в царском окружении в борьбе за влияние, посты и
обогащение.
Приход к власти в 1619 г. реального правителя — патриарха Филаре­
та — и перестановки в правящих кругах после его смерти в 1633 г. уже на­
поминают перевороты: возвращение к власти бояр (Салтыковых) привело
даже к смене внешнеполитического курса — выходу России из войны с Ре­
чью Посполитой и прекращению сотрудничества со Швецией.26
Явно проявилось соперничество придворных группировок в первые
годы правления Алексея Михайловича. Царский «дядька» Б. И. Морозов су­
мел отстранить с занимаемых постов противников — Ф. И. Шереметева,
Н. И. Одоевского и И. Б. Черкасского — и посадить во главе ряда важней­
ших приказов своих сторонников и родственников. Их политика привела к
массовым волнениям в Москве летом 1648 г., что позволило выступить оп­
позиционной «партии» во главе с дядей царя Н. И. Романовым и боярином
Я. К. Черкасским. Обе «партии» стремились привлечь на свою сторону во­
енную силу в столице — стрельцов.27 В итоге «партия» Морозова восторже­
ствовала: её вождь вернулся в столицу, а Я. К. Черкасский попал под до­
машний арест и был снят со всех должностей.
Придворная борьба, таким образом, «наложилась» на социальное дви­
жение: победившая группировка сумела перехватить инициативу, что
уменьшило остроту социального противостояния в обществе и сократило
возможности противников поднять народ. Стоит отметить при этом, что ха­
рактерными чертами подобных столкновений стали взаимные обвинения в
посягательстве на жизнь и здоровье государя и раскол внутри отдельных
фамилий, так как политические интересы нарушали родственные связи.
Уложение 1649 г., сформулировавшее статус стоявшей над обществом
неограниченной царской власти, уже подразумевало возможность обостре­
ния политической борьбы и впервые вводило понятие государственного
преступления («скоп и заговор») против царя и других властей: захват
кем-либо верховной власти с целью самому «государем быть»28 или даже
умысел на совершение подобных действий.
Характерно, что тема дворцового переворота появилась в первой пьесе
русского театра «Артаксерксово действо» (поставленной при дворе в 1672 г.),
52 Глава 2

где перед зрителями разыгрывался сюжет о заговоре придворных «спальни­

ков», собиравшихся с помощью «ложного указа» проникнуть во дворец и
убить царя. Алексей Михайлович мог наблюдать на сцене опасения своего
«брата» Артаксеркса: «Не могу же на своём ложе быти безопасен, а мои не­
приятели, которые входят в мою полату... и те впредь моей смерти ищут».
«Измена» была предотвращена верным слугой Мардохеем, ставшим пер­
вым вельможей и низвергнувшим своего главного противника — полковод­
ца Амана.29 Театральные «страсти» осуществились на практике во время
придворных смут после смерти в 1676 г. Алексея Михайловича.

«Великое шатание»: 1682— 1689 гг.

Алексей Михайлович, дважды женатый, оставил потомство по обеим

линиям, но к моменту его смерти старшему из его сыновей, Фёдору, было
всего 14 лет. В условиях вакуума власти вновь начинается борьба различ­
ных придворных группировок вокруг малолетних наследников.
Сохранилось не слишком достоверное польское известие о том, что бо­
ярин А. С. Матвеев сделал попытку подговорить стрельцов сделать ца­
рём Петра в обход старших братьев, поскольку «Фёдор лежит больной,
так что мало надежды на его жизнь». Но бояре во главе с князем Ю. А. Дол­
горуковым при поддержке патриарха посадили на престол Фёдора
(1676— 1682 гг.).30 Возможно, это сообщение отражало лишь ходившие в
кругу московских иноземцев толки; но датский резидент Магнус Гэ в фев­
рале 1676 г. докладывал: новый царь долго не проживёт, и его двор «разде­
лился на несколько партий».31 Матвеев был отправлен в ссылку, а брат вто­
рой жены Алексея Михайловича Иван Нарышкин по доносу лекаря обвинён
в подстрекательстве своего слуги к убийству царя из пищали.32
Через некоторое время в борьбе за влияние на слабого и больного цин­
гой царя Милославские уступили другим фаворитам: «первым государст­
венным советником» стал получивший боярство постельничий Иван Язы­
ков вместе с А. Т. и М. Т. Лихачёвыми. Новые приближённые сумели дваж­
ды женить царя, но 27 апреля 1682 г. Фёдор Алексеевич умер, не дожив до
21 года и не оставив потомства.
К часу дня 27 апреля в Кремле было объявлено о смерти государя и во­
царении маленького Петра. Согласно официальной версии, патриарх и боя­
ре после прощания с телом покойного провели своеобразное заседание Зем­
ского собора с «призванными» на площадь перед дворцом представителями
разных сословий. Вопрос о преемнике Фёдора был якобы «всенародно и
единогласно» решён в пользу Петра.33 Однако исследователи обоснованно
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 53

сомневаются в существовании избирательного собора 1682 г.; собрание

«чинов» на площади, по всей вероятности, гораздо больше походило на ми­
тинг, где одержали верх сторонники Петра, многие из которых (его «дядь­
ка» Борис Алексеевич Голицын, братья Долгоруковы) пришли во дворец
вооружёнными.34 Записи частных летописцев дают основание полагать, что
Фёдор был ещё жив, когда в дворцовых покоях и на площади решалась
судьба короны. Информированный голландский резидент Иоганн фан Кел­
лер прямо утверждал: заговор в пользу Петра существовал при жизни
Фёдора, с чем был согласен и его коллега и соперник датский посол Гиль-
денбранд фон Горн.35
Скорее всего, пока родственники Фёдора и Ивана Милославские нахо­
дились близ умиравшего царя, сторонники Нарышкиных из числа знати и
верхушки приказной бюрократии во главе с патриархом Иоакимом действо­
вали быстро и решительно. Они добились, чтобы имя Петра выкрикнули со­
бравшиеся на площади представители «разных чинов», и быстро привели к
присяге новому царю «думных и ближних людей», приказных и стрельцов.
В итоге противники Петра I и Нарышкиных временно потерпели поражение.
Отстранённая от власти «партия» во главе с царевной Софьей и бояри­
ном И. М. Милославским сумела использовать недовольство расположен­
ных в Москве 20 стрелецких полков (примерно 15 тыс. чел.) — были един­
ственной организованной военной силы в руках правительства. Их роль в
подготовке восстания признают даже те исследователи, которые отстаива­
ют оценку событий 1682 г. как массового народного движения.36 Заранее
были составлены проскрипционные списки бояр и «начальных людей»,
подлежавших расправе. Правительство же Нарышкиных и вернувшийся из
ссылки А. С. Матвеев проявили беспечность.
15 мая 1682 г. стрельцы с оружием ворвались в Кремль, охрана которо­
го — царский Стремянной полк — не только не оказала сопротивления, но
и открыла ворота. Восставшие потребовали выдачи бояр, виновных в гибе­
ли царевича Ивана (им говорили, что его Нарышкины «хотели задушити по­
душками»37); но, когда обоих братьев вывели на крыльцо и показали стрель­
цам, это их не остановило. В итоге единственный раз в истории страны вос­
ставшие захватили и удерживали власть в столице в течение нескольких
месяцев.
Правящая верхушка понесла тяжёлые потери: среди сорока убитых
были шестеро бояр, в том числе братья царицы. Власти были вынуждены
удовлетворить все требования «бунтовщиков»: виновные в злоупотребле­
ниях командиры были сосланы или казнены, их имущество конфисковано, а
стрельцы «с великою наглостию» получили из казны огромную сумму де­
нег.38 Добились они и «политической реабилитации»: в июне 1682 г. полки
54 Глава 2

получили царские грамоты с гарантиями восставшим, указывавшие, чтобы

их «бунтовщиками и изменниками не называли и без... государских имян-
ных указов и без подлинного розыску их и всяких чинов людей никого бы в
ссылку не ссылали».39
Под нажимом стрельцов было созвано подобие собора, провозгласив­
шее царями обоих братьев: Иван якобы вначале добровольно «поступился
царством» в пользу Петра I, затем согласился «самодержавствовать обще» с
братом; оба царя, по челобитью «всенародного множества людей», вручили
правление сестре Софье, поскольку сами находились «в юных летех».40 На
деле же установилось стрелецко-боярское двоевластие, которое сохраня­
лось до конца лета 1682 г. Лишь с большим трудом правительнице и её ок­
ружению удалось к сентябрю собрать под Москвой дворянское ополчение и
принудить восставших к капитуляции на весьма мягких условиях: казнено
было всего несколько человек, и даже по фактам убийства членов царской
семьи следствие не заводилось.
Одновременно Софья устранила заигрывавшего со стрельцами князя
И. А. Хованского. «Хованщина» не удалась в том числе и потому, что само­
уверенный князь Иван Андреевич не сумел или не догадался поставить во
главе приказного аппарата верных людей. Стоило «правителю» в июле на
несколько дней покинуть столицу, как его распоряжения перестали испол­
няться; прекратилась даже выдача денег стрельцам по их искам к полковни­
кам.41 Кроме мятежных стрельцов, Хованскому не на кого было опереться; в
итоге он был казнён по обвинению в измене и «злохитром вымысле на дер­
жаву их, великих государей, и на их государское здоровье».42
После усмирения стрельцов ситуация в «верхах» на несколько лет ста­
билизировалась, и власть перешла в руки близких к Софье лиц — боярина
Василия Васильевича Голицына и начальника Стрелецкого приказа неродо­
витого Фёдора Леонтьевича Шакловитого. Как «первый министр» и руково­
дитель Посольского и некоторых других приказов князь заключил в 1686 г.
«вечный мир» с Речью Посполитой, вступил в коалицию европейских стран
для борьбы с Османской империей и возглавил русскую армию в походах
на Крым в 1687 и 1689 гг. Военных лавров Голицын не стяжал, но, по сооб­
щениям иностранных дипломатов, разрабатывал планы преобразований,
включавшие создание регулярной армии, подушной налоговой системы, ли­
квидацию государственных монополий и даже отмену крепостного права.43
В то же время Голицын открывал собой плеяду официальных фаворитов
при «дамских персонах»; по-видимому, эта «должность» негативно воспри­
нималась ещё не привыкшими к подобным вещам современниками. К нему
пристало прозвище «временщик»; с этим обращением бросился на князя в
1688 г. некий персонаж с ножом.
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 55

Однако Голицын не смог создать в правящем кругу надёжных «креатур»

и обеспечить стабильность власти. Иностранные послы сообщали о «взаим­
ной ненависти и недоверии» придворных группировок. Реформы армии,
привлечение иностранцев, попытка устройства первого университета, ла­
тинская гимназия С. Медведева вызвали неудовольствие Церкви: патриарх
Иоаким оказывал двору Петра I материальную поддержку; противники Го-
лицына не одобряли покровительства членам ордена иезуитов в Москве и
распускали слух о подкупе князя шведами.44 Безуспешные Крымские похо­
ды подорвали авторитет правительства в армии.
Странная конструкция верховной власти (вместе с именами двух ца-
рей-соправителей с 1686 г. в царском титуле появилось и имя «государыни
царевны» Софьи) неизбежно должна была породить соперничество с дво­
ром Петра I. Юного Петра больше занимали «марсовы и нептуновы поте­
хи», но иностранные наблюдатели уже с конца 1682 г. отмечали формирова­
ние «партий» вокруг обоих царей. Придворные группировки вели борьбу за
назначения на ключевые посты в системе управления.45
Весной 1689 г. в России и за границей стал распространяться коронаци­
онный портрет Софьи в царском облачении со скипетром.46 В Москве Шак-
ловитый готовил выступление стрельцов с целью «выборов» правительни­
цы на царство по образцу Собора 1682 г. На этих совещаниях, если верить
показаниям стрельцов на следствии, прозвучало предложение «уходить
медведицу, царицу Наталью» и самого Петра I: «Чего и ему спускать? За
чем стало?»47 Были планы подложить в сани царю гранату или зарезать его
во время пожара. Возражений, судя по тем же материалам, они не встрети­
ли; но не заметно и каких-либо решительных действий. По-видимому,
стрельцы не доверяли царевне и не желали уничтожать сторонников Петра I
без официального приказа. Отдать же такой приказ Софья так и не реши­
лась, тем более что в рядах её приверженцев единства не было.48
После провала второго Крымского похода летом 1689 г. противоречия
между придворными «партиями» достигли предела. Развязка наступила в
ночь на 8 августа 1689 г., когда в Преображенское приехали двое стрельцов,
уведомивших Петра I о сборе по тревоге ратных людей в Кремле и на Лу­
бянке «неведомо для чего».49 Испуганный царь с немногими людьми немед­
ленно ускакал из своей резиденции и укрылся в укреплённом Троице-Сер-
гиевом монастыре. В течение последующих недель в Троицу явились сол­
датские и стрелецкие полки; на стороне Петра оказались Дума, дворяне и
патриарх. Развернулось следствие против Шакловитого и верных Софье
стрельцов, которых ей пришлось выдать на расправу.
Сам Пётр, кажется, верил, что его жизни угрожала опасность; он сооб­
щал брату, как Шакловитый и его друзья «умышляли с иными ворами об
56 Глава 2

убивстве над нашим и матери нашей здоровьем и в том по розыску и с пыт­

ки винились». Сподвижники Петра Б. И. Куракин и А. А. Матвеев также
приводили в своих записках версию о заговоре: «Царевна София Алексеев­
на, собрав той ночи полки стрелецкие некоторые в Кремль, с которыми хо­
тела послать Щегловитого в Преображенское, дабы оное шато зажечь и
царя Петра Алексеевича I и мать его убить, и весь двор побить и себя декле-
ровать на царство».50 В дальнейшем такая оценка событий утвердилась в ис­
торической традиции.
Но ещё в XIX в. ряд исследователей сомневались в существовании заго­
вора.51 Сохранившееся с некоторыми утратами следственное дело Шакло-
витого позволяет говорить об отсутствии организованных действий сторон­
ников Софьи. Попытки поднять стрельцов в защиту правительницы успеха
не принесли. Царевна не дала санкций на выступление против сторонников
брата, а её окружение само боялось нападения со стороны Преображенско­
го — не случайно Шакловитый ставил усиленные караулы в Кремле
25июля, в день празднования именин царской тётки Анны Михайловны.
Между тем бранденбургский посол Рейер сообщал о неудачном покушении
на Голицына уже в декабре 1688 г.52
Вечером 7 августа в распоряжении Софьи вообще не было собранных
войск, и её действия выглядят скорее как ответная мера: в Кремле было най­
дено подмётное письмо, «а в том письме написано, что потешные конюхи,
собрався в селе Преображенском, хотели приходить августа против 7 числа
на их государский дом в ночи и их, государей, побить всех».53 Шаклови­
тый отправил на разведку в Преображенское трёх стрельцов — они-то и по­
спешили с доносом к Петру. Но срочно собранные в Кремле и на Лубянке
стрелецкие отряды не имели конкретного плана выступления, что подтвер­
дили и сами доносчики, не приведшие никаких доказательств угрозы жизни
царя.
На первом допросе Дмитрий Мельнов и Яков Ладыгин назвали имена
пославших их товарищей и единомышленников во главе с пятисотенным
Стремянного полка Ларионом Елизарьевым — доверенным лицом Шакло-
витого. А те, прибыв к Троице через два дня, подали уже подробные изветы,
где речь шла о планах убийства «ближних людей» царя — Б. А. Голицына и
Нарышкиных — и смещения патриарха.54
Показания семерых стрельцов (Л. Елизарьева, И. Ульфова, Д. Мельнова,
Я. Ладыгина, Ф. Турки, М. Феоктистова и И. Троицкого) стали основанием
для розыска, через месяц приведшего Шакловитого и его приближённых на
плаху. Именно эта семёрка получила не только огромную награду — тысячу
рублей каждому, но и право «быть в иных чинех, в каких они похотят».55
Многие из верно служивших в те дни Петру I (например, полковник Л. Су­
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 57

харев, примчавшийся в Преображенское накануне событий и сопровождав­

ший царя в Троицу) были награждены намного скромнее.
Через несколько лет, осенью 1697 г., стрелец находившегося в только
что завоёванном Азове Стремянного полка Михаил Сырохватов объявил
«государево дело» и рассказал воеводе, что именно Ларион Елизарьев и его
друзья были в 1689 г. активными сторонниками Шакловитого: раздавали от
его имени деньги и руководили сходками. По словам Сырохватова и пред­
ставленных им свидетелей, Елизарьев и Феоктистов собирали в памятную
августовскую ночь стрельцов у съезжей избы, посылали трёх человек в Пре­
ображенское «для проведывания про великого государя» и, получив извес­
тие о отъезде Петра I, «Ларион и Михайло и иные отправились в троицкой
поход».56 Однако доносчик не дождался награды — по указаниям из Моск­
вы он был «бит кнутом на козле нещадно» и оставлен на вечное житьё в
Азове, а его донос не повредил службе оговорённых.
Следы столь деликатного предприятия, как заговор, с какой бы стороны
он ни исходил, трудно обнаружить в имеющихся источниках. Но анализ со­
хранившихся данных позволяет думать, что, настоящая попытка переворота
Софьей, скорее всего, не предпринималась. В атмосфере взаимного подоз­
рения действия стрельцов Лариона Елизарьева стали толчком, который вы­
звал все дальнейшие события — если, конечно, они являлись наивными слу­
жаками, принявшими ночной сбор стрельцов за подготовку покушения на
царя, а не провокаторами, подтолкнувшими Петра I к активным действи­
ям.57 Приведённые выше факты, на наш взгляд, добавляют лишние штрихи
к данной версии, но не позволяют пока сделать окончательный вывод. Од­
нако характерно, что при любой оценке этого «заговора» очевидно наличие
«переворотной» ситуации, когда династический конфликт решался сило­
вым путём.

Специфика «ранних» переворотов

С разрешением в 1689 г. политического кризиса идея переворота не ис­

чезла. В 1691 г. был казнён стольник Андрей Безобразов за то, что «мыс­
лил злым своим воровским умыслом на государское здоровье» и даже яко­
бы готовил специальных людей для убийства царя.58 В 1697 г. был раскрыт
уже более серьёзный заговор во главе с полковником «из кормовых инозем­
цев» Иваном Цыклером и окольничим Алексеем Прокофьевичем Соков-
ниным.
В этом кругу речь об убийстве царя шла уже вполне свободно: «Можно
им государя убить, потому что ездит он один, и на пожаре бывает малолюд­
ством, и около посольского двора ездит одиночеством». Сам Цыклер пред­
58 Глава 2

лагал своему пятидесятнику Силину «изрезать его ножей в пять». Заговор­

щики намечали «выборы» собственных кандидатов на престол (бояр
А. С. Шеина и Б. П. Шереметева) и рассчитывали на поддержку стрельцов и
казаков. Донёс же на Цыклера... тот же Ларион Елизарьев, служивший в
Стремянном полку и каким-то образом оказавшийся в курсе опасных разго­
воров полковника со своими сослуживцами.59 За новый донос он был пожа­
лован в дьяки и поставлен заведовать Житным двором, а все виновные по­
сле пыток публично казнены.
На исходе века откликом дворцовых «смут» стало обращение в 1698 г.
стрельцов из полков, размещённых на литовской границе, к свергнутой Со­
фье. На этот раз прибывшие в столицу беглецы из полков сами стремились
снестись с опальной царевной и получили от неё письма (хотя до сих пор не
вполне ясно, писала ли она сама или это сделали от её имени стрелецкие
вожаки) с призывом освободить её из заточения, «бить челом» ей, чтобы
«иттить к Москве против прежнего на державство» и не пускать в город
Петра.60
С помощью этих грамот предводители взбунтовали полки и двинулись к
Москве: «царевну во управительство звать и бояр, иноземцев и солдат по­
бить». В случае отказа Софьи от власти предполагались и иные кандидату­
ры: «обрать (избрать. — И. К.) государя царевича». Контакты с Софьей не
получили развития (загадочное письмо на бумаге с «красной печатью», по­
казал пятидесятник А. Маслов, он отдал своему родственнику, а тот после
поражения восставших утопил документ), но дорого обошлись восставшим:
после розыска было казнено более тысячи человек. На следствии опять
всплыли имена доносчиков 1689 г.; видимо, их действия были памятны
стрельцам даже десять лет спустя: «возьмём Дмитрея Мельнова, да Ипата
Ульфова с товарыщи: они все полки разорили, и чтоб их убить до смерти».61
На этот раз правящая верхушка сохранила единство, а стрельцы не смог­
ли сломить сопротивление верных правительству войск. Несомненно, одна­
ко, что к концу XVII в. утвердившаяся было самодержавная власть при ма­
лолетних или неспособных к правлению монархах подверглась серьёзным
испытаниям в виде активной борьбы за престол между соперничавшими
группировками знати. Как бы ни квалифицировались события августа
1689 г. — как заговор Софьи или захват власти сторонниками Петра I, — их
вполне можно назвать дворцовым переворотом.62 То же определение приме­
нимо и к периоду апреля— сентября 1682 г., когда произошло несколько
больших и малых переворотов, осложнённых выступлением стрельцов и по­
садских людей. Оставляя в стороне спор о народном или «антинародном»
характере стрелецкого движения,63 можно попытаться наметить черты этого
нового явления в политической жизни страны.
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 59

В это время отрабатывается механизм переворота, выделяются его дви­

жущие силы, которые пока не всегда умело разыгрывают свои роли; впер­
вые обозначается и возможность «женского правления». При этом наличие
выбора между равно законными претендентами провоцировало такую си­
туацию ещё при старой системе престолонаследия, то есть задолго до зна­
менитого петровского указа 1722 г.
Династический кризис можно считать частью «структурного кризиса
XVII в.», хотя содержание этого понятия, как нам кажется, требует уточне­
ния.64 В его основе лежали нараставшее отставание России от передовых
стран Европы, деформация фундамента российской военно-государствен­
ной системы — поместного землевладения и служилого «города», церков­
ный раскол. Попытки выхода из кризиса неизбежно порождали в правящих
кругах как «реформаторские» настроения, так и оппозицию им. Династиче­
ские споры при отсутствии чётко определённых норм престолонаследия до
предела обострили существовавшие в «верхах» противоречия.
В обоих случаях — в 1682 и 1689 гг. — перевороты были невозмож­
ны без действовавшей (или угрожавшей действием) военной силы, спо­
собной контролировать столицу и центральный аппарат управления.
В XVII столетии такой силой стали стрельцы — военно-корпоративная ор­
ганизация служилых людей «по прибору», имевшая ряд привилегий).
При Алексее Михайловиче они являлись не только частью армии, но и ос­
новной полицейской силой в столице, и царской охраной. В этом смысле
расположенные в Москве стрелецкие полки можно сравнить с гвардией
XVIII в.66
Стрельцы положили начало традиции военного вмешательства в вопро­
сы престолонаследия, хотя, по-видимому, ещё не осознавали его как своё
право и старались легитимизировать свои действия в 1682 г. Земским со­
бором и жалованными грамотами. Однако они отличались от петровской
гвардии как раз тем, что сохранили связь с посадом и, как показали собы­
тия 1682 г., могли представлять угрозу для правящего круга.66 Отсутствие
должной организации и несогласия среди стрельцов сделали их небоеспо­
собными; но всё же исход придворного конфликта решили стрелецкие ко­
мандиры, явившиеся 30 августа в Троицу: именно после этого правительст­
во Софьи лишилось военной опоры; Боярская дума решила выдать Ф. Шак-
ловитого и потянулась на поклон к Петру I.67
Сами же соперничавшие группировки ещё не умели или не решались
действовать активно: одни игнорировали явную угрозу, другие пытались
прийти к власти на волне движения чуждых им социальных групп, третьи
боялись энергичных шагов. В 1689 г. сторонники Софьи не были готовы на­
пасть на Преображенское, но и приближённые Петра I предпочли отсижи-
60 Глава 2

ваться за монастырскими стенами; обе группировки пытались перетянуть

на свою сторону Думу, двор и гарнизон.
Но если отбросить некоторую неловкость участников и их стремление
замаскировать свои действия традиционными формами, то перед нами на­
стоящие дворцовые перевороты (в 1682 г. даже несколько) со всеми их ат­
рибутами. Придворные интриги превращаются в заговор и сопровождаются
переходами из одного лагеря в другой — это было характерно для боярско­
го клана Одоевских в 1682 г. и патриарха Иоакима во время регентства Со­
фьи;68 смена власти происходит с помощью ударной силы в виде верных во­
инских частей; новые правители производят «чистку» фигур на ключевых
постах в системе управления.69
К концу столетия намечается выдвижение фаворитов (И. М. Языкова,
А. С. Матвеева, В. В. Голицына), устранение которых сопровождается сме­
ной верхушки чиновничьего аппарата. Политическая борьба получает
«идеологическое обеспечение» в виде публицистических произведений и
прямых фальсификаций в официальных документах, порой создаваемых
задним числом. Появляются, наконец, намерения физического устранения
законного и «природного» царя, что в XVIII в. станет обычной практикой.
Концентрация власти и нараставшая бюрократизация государственного
аппарата вместе с обозначившимся разложением служилого «города» уст­
раняли с арены политической борьбы провинциальных дворян; не случайно
поместное ополчение не проявило себя во время кризиса 1689 г. — к Троице
собрались лишь несколько десятков человек. Политика регентши была на­
правлена на удовлетворение дворянских чаяний, о чём свидетельствуют на­
каз сыщикам 1683 г., восстановление постов губных старост, повеление
«справлять» любые по размерам поместья за малолетними наследниками в
1684 г., земельные пожалования в связи с «Вечным миром» 1686 г. Но для
совершения переворота в столице этот фактор оказался несущественным и
не спас правительство.
Между прочим, это означает, что утверждения о прямой связи полити­
ческих переворотов с теми или иными интересами дворянского сословия не
всегда корректны. Зато в условиях нестабильности растёт зависимость меж­
ду политической лояльностью приближённой в данный момент к монарху
группировки и её оплатой в виде земельных раздач. В сравнительно спокой­
ное царствование Алексея Михайловича было пожаловано 13 960 крестьян­
ских дворов, за шесть лет правления царя Фёдора Алексеевича — 6 274, а в
1682— 1690 гг. — уже 17 168. Одни только Нарышкины получили из двор­
цовых владений 6 500 дворов.70
Иногда такие перевороты практически ничего не меняли в политике,
приводя лишь к смене лиц, стоявших у власти; в других случаях можно за­
 Появление дворцовых переворотов в российской политической традиции 61

метить попытки поворота правительственного курса. Так, переворот 1689 г.,

утвердивший власть Петра I, был, вопреки обычным представлениям, не по­
бедой молодого реформатора над косным боярством, а скорее консерватив­
ной реакцией на западническую и «латинофильскую» политику правитель­
ства Софьи и Голицына. Не случайно его поддержал патриарх Иоаким, уже
через несколько дней после победы Петра потребовавший высылки из Рос­
сии всех иноземцев. В начале 1690-х гг. Пётр I являлся скорее символом,
чем реальным правителем и занимался главным образом любимыми «мар­
совыми» и «нептуновыми потехами».71 Все высшие посты были захвачены
сторонниками и родственниками Нарышкиных (Т. Н. Стрешневым,
И. Б. Троекуровым, Л. К. Нарышкиным, Б. А. Голицыным и др.); прошло
немало лет, прежде чем царь привёл к власти свою «команду» и приступил
на рубеже веков к решительным преобразованиям.
Окончательное утверждение на престоле Петра I открыло новую эпоху в
истории России и на время устранило возможность новых переворотов.
 Глава 3
1725 г.: ПЕТРОВСКОЕ «НАСЛЕДСТВО»

Какову он Россию свою сделал,

такова и будет...
Феофан П р о к о п о в и ч

Цена имперского величия:

предпосылки «дворских бурь»

22 октября 1721 г. канцлер Г. И. Головкин от имени Сената просил

Петра принять звание «отца Отечества, Петра Великого, императора Все­
российского». Ориентация царя на римскую императорскую традицию сов­
пала с завершающим этапом формирования самодержавной монархии в
России и утверждением новой роли страны в системе международных отно­
шений.
Однако по мере побед российского оружия выдвигались и новые про­
блемы. Претензии на господство на Балтике способствовали складыванию
враждебного России блока во главе с Англией. Несмотря на подписанный
им в 1724 г. с Турцией мирный договор, турецкая армия устремилась в
Иран, создав угрозу территориям по западному и частично южному побере­
жью Каспийского моря, завоёванным в ходе «персидского похода»
1722— 1723 гг.1 Предпринятые союзником, саксонским курфюрстом и поль­
ским королём Августом II, попытки увеличить армию вызвали в Петербурге
озабоченность; накануне смерти Петра I его посол в Варшаве князь
С. Г. Долгоруков просил денег для раздачи депутатам сейма, «дабы помяну­
той сейм ко окончанию не привести».2 Стремление урезать автономию Ук­
раины вызвало брожение казацкой «старшины». Пётр полагал, что после
Богдана Хмельницкого «все гетманы явились изменниками»; в 1723 г. он
отложил выборы и арестовал вероятного их победителя Павла Полуботка
вместе с другими представителями «старшины».
 1725 г.: Петровское «наследство» 63

Блеск празднеств не мог скрыть от наблюдателей тяжёлого внутреннего

положения страны. Недостаток средств вынуждал уже в 1723 г. разложить
недостающую сумму «на всех чинов государства, которые жалованье полу­
чают». Зарплату не платили даже гвардии и Тайной канцелярии: в сентябре
1724 г. руководители Тайной канцелярии П. А. Толстой и А. И. Ушаков
подтвердили, что их подчинённые «весьма гладом тают».3
Исследования состояния сельскохозяйственной отрасли в петровское
время показали уменьшение числа хозяйств, сокращение резерва рабочей
силы и в итоге тенденцию к снижению уровня земледельческого производ­
ства.4 Новая столица росла на глазах; но процесс градообразования и внут­
реннее развитие городов были законсервированы. Утверждение крепостни­
чества подрывало образование третьего сословия (численность постоянных
жителей городов снизилась с 5,3 до 4,6 %), а фискальная политика приводи­
ла к застою и даже упадку промышленности, ориентированной на внутрен­
ний рынок.5
Практика государственного строительства была далека от реализации
поставленной задачи создания «регулярного государства». Некомпетент­
ность и злоупотребления чиновников власть пыталась пресечь с помощью
новой системы тайного и явного контроля в лице фискалов и прокуроров,
присылаемых из центра ревизоров и гвардейских офицеров с чрезвычайны­
ми полномочиями.
Пётр намеревался дополнить контроль «сверху» не менее эффективным
надзором «снизу», основным средством которого в централизованной бю­
рократической системе было поощрение доносительства. Пётр в 1713 г.
обязался лично принимать и рассматривать доносы. За такую «службу» до­
носитель мог получить движимое и недвижимое имущество виновного, «а
буде достоин будет — и чин»; таким образом, он мог рассчитывать не толь­
ко на вознаграждение, но и на обретение нового социального статуса.6 При­
мером для подражания царь назвал «национального героя» Лариона Ели-
зарьева и его подвиги в 1689 и 1697 гг. Донос был закреплён в тексте прися­
ги в качестве обязанности подданного «благовременно объявлять» о всяком
«его величества интереса вреде и убытке».7
В дальнейшем практика доносительства показала, что такой канал об­
ратной связи самодержца с подданными становился деморализующим фак­
тором в развитии самого «шляхетства» и правящей верхушки. Он стимули­
ровал попытки выдвинуться и достичь не только выгоды, но и чинов самым
аморальным способом, что продемонстрировала послепетровская «эпоха
дворцовых переворотов»: если одни стремились прорваться к цели силой,
то другие последовательно доносили на сослуживцев. Самого Петра регу­
лярно пугали извещениями о готовившемся «великом смятении»; царя и ца-
64 Глава 3

рицу предупреждали о близкой гибели, в результате которой якобы может

воцариться Меншиков. Вероятно, такие «прогнозы» в атмосфере петров­
ской кадровой «революции» уже могли восприниматься всерьёз.8
Сам император, похоже, ощущал перенапряжение сил страны и к концу
царствования желал продолжения преобразований таким образом, «дабы
народ чрез то облегчение иметь мог». Однако основная линия на укрепле­
ние и модернизацию «служилого» государства при сохранении сложивших­
ся социальных отношений изменений не претерпела. Поэтому предположе­
ния о возможной смене курса — о том, что Пётр «мог бы, если бы пожелал,
сравнительно легко избавиться и от крепостного права», — представляются
нам интересными, но всё же спорными.9
Можно согласиться с мнением о наличии в то время объективной тен­
денции буржуазного развития страны; можно даже предположить, что воля
и темперамент Петра могли подвигнуть его если не на отмену крепостного
права, то хотя бы на регламентацию крестьянских оброков и повинностей.10
Но не было бы тогда в нашей истории одним дворцовым переворотом боль­
ше? Акция такого масштаба для успешного осуществления должна опирать­
ся на единство правящей группы, которого не было, как не было и осозна­
ния необходимости подобных перемен. А накопленная за столетия русской
истории инерция развития в определённом направлении всё явственнее
уменьшала возможность такого варианта, и «сворачивание» с крепостниче­
ского пути, по которому уже больше ста лет двигалась страна, выглядит ма­
ловероятным.11
Царь-реформатор разрушал старую систему управления и преобразовы­
вал структуру служилого класса, но не изменял лежавшего в её основе
принципа обязательной службы с «земли». Завершение переписи совпало с
введением паспортной системы и устройством «вечных квартир» для пол­
ков регулярной армии — создание настоящих «военных поселений» или
слобод с типовыми избами, полковым хозяйством, рабочим скотом и даже
женитьбой солдат на местных крестьянках, которых в интересах армии
предполагалось отпускать из крепостного состояния.12
В январе 1725 г. послы России в европейских странах получили для об­
народования манифест (не вошедший в ПСЗРИ), который предписывал им
объявить царскую волю, «дабы всяких художеств мастеровые люди ехали
из других государств в наш российский империум» с правом свободного
выезда и беспошлинной торговли своей продукцией в течение нескольких
лет. Государство обязалось предоставить прибывшим «готовые квартеры»,
«вспоможение» из казны, свободу от постоя и других «служб».13 Похоже,
что Пётр, как и в начале царствования, готовил очередную волну иммигран­
тов, чтобы дать новый импульс преобразованиям.
 1725 г.: Петровское «наследство» 65

Последние именные указы конца 1724 — начала 1725 г. — о жалованье

чиновников, о скорейшем сборе подушных денег на гвардию, о расположе­
нии к 1 марта 1725 г. полков на новых квартирах — свидетельствуют о не­
изменности курса государственного строительства при некотором стремле­
нии сократить издержки в условиях острого финансового кризиса.14
Выдвинутая Петром I формула российского абсолютизма: «Его величе­
ство есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах от­
вету дать не должен» — означала разрыв с прежней системой управления
государством, с теми её институтами и традициями, о которых В. О. Клю­
чевский писал, что «московский царь имел обширную власть над лицами,
но не над порядком», который, как показывают современные исследования,
в известной степени ограничивал власть монарха.15
Современникам Петра особенность национального политического уст­
ройства была понятна. Побывавший во Франции Людовика XIV петровский
дипломат Андрей Матвеев, побывав в «Версальской слободе», увидел «на
обеде у короля чин слово в слово весь двора московского старого». Но он
же подчеркнул и существенную разницу: «Но хотя то королевство деспоти­
ческое или самовладечествующее, однако самовластием произвольным ни-
коли же что делается, разве по содержанию законов и права, которыя сам
король, и его совет, и парламент нерушимо к свободе содержит всего наро­
ду».16 Резонно предположить, что поощряемое и направляемое Петром зна­
комство русской знати с заграницей поневоле заставляло сравнивать евро­
пейские порядки с отечественными.
Пока во главе системы стоял Пётр Великий, она могла быть динамичной
и эффективной. Однако созданный им механизм власти имел уязвимые мес­
та с точки зрения политической стабильности режима.
Во-первых, особенностью петровской «революции» была установка не
на сохранение и «улучшение» признанных норм и обычаев, а на «полный
отказ от существующей традиции и от преемственности по отношению к
непосредственным политическим предшественникам».17
Смена модели культурного развития России сопровождалась «отказом»
Петра от поведения, присущего православному царю: он путешествовал ин­
когнито за границей, демонстративно нарушал придворный этикет, владел
далеко не «царскими» профессиями и развлекался в составе кощунственно­
го «всепьянейшего собора».18 Вместе с ликвидацией патриаршества Пётр I
провозгласил себя «крайним судией» духовной коллегии — Синода и при­
нял титул «отца отечества», что означало в глазах его традиционно мыслив­
ших подданных разрыв с древнерусской традицией. В результате церков­
ных реформ первой четверти XVIII в. верховная власть подчинялась теперь
только Богу, но не церковным канонам.19
66 Глава 3

Ликвидация патриаршества, включение Синода в систему государствен­

ного аппарата, присяга архиереев в качестве «послушных рабов и поддан­
ных» государю, которого в начале XVIII в. уже публично приравнивали
к самому Христу, — всё это означало исчезновение ещё одного, сохраняв­
шего пусть даже относительную автономию, противовеса самодержавию.
Новая генерация духовенства отличалась сервилизмом и готова была оправ­
дать любые деяния власть имущих. Следствием усилий по сакрализации
монарха стали дискредитация самой духовной власти и ожидание «правед­
ного», богоизбранного государя, приводящее к появлению самозванцев.20
Ускоренная и насильственная европеизация вместе с нарушением естест­
венного порядка престолонаследия могла только усилить эти настроения.
Главный идеолог петровских реформ Феофан Прокопович провозгла­
шал право монарха изменять по своей воле культурно-бытовые нормы,
включая «всякие обряды гражданские и церковные, перемены обычаев,
употребление платья, домов строения, чины и церемонии в пированиях,
свадьбах, погребениях и прочая». Следствием подобной установки стал и
«Устав о наследии престола» 1722 г., отменявший сложившуюся, но юриди­
чески не закреплённую традицию передачи власти по нисходящей линии от
отца к сыну. Правда, сам Пётр им так и не воспользовался, продемонстриро­
вав тем самым несоответствие между стремлением установить новый поря­
док посредством монаршей воли и случаем, который мог на эту волю по­
влиять. В результате после его смерти возникла уникальная ситуация: на
престол имели равные права все члены семьи Романовых, что привело к ди­
настическому кризису.21
«Устав» 1722 г. можно рассматривать и в контексте упоминавшейся
выше коллизии двух правовых систем. Юридическое сознание, выработав­
шееся в условиях противопоставления русского и церковнославянского пра­
ва, переносило на дейстующее законодательство атрибуты культурного
права, как они понимались в России, и прежде всего его недейственность.
Этому способствовали и сами петровские указы, ставшие орудием «пере­
воспитания» общества. Законодательные акты превращались в литератур­
но-полемические сочинения; прагматические аспекты оттеснялись на вто­
рой план или игнорировались в связи с появлением невыполнимых норм.
В результате новое законодательство становилось «культурной фикцией», а
его неисполнение подданными (отнюдь не только «подлыми») — нормаль­
ным и психологически естественным явлением.22
Новое светское обоснование власти снимало с государя ограничения,
связанные с традицией и обычаем, но одновременно «снижало» образ царя
в глазах подданных, тем более что критерием оценки деятельности монарха
становилось «общее благо». Кроме того, этот порядок разрушал вертикаль­
 1725 г.: Петровское «наследство» 67

ную (или генеалогическую) ось в придворной системе, что приводило к уве­

личению роли и веса горизонтальной оси — различных группировок и кла­
нов, ориентирующихся на тех или иных, равно законных претендентов.23
Издание «Устава» сопровождалось появлением трактата Феофана Про­
коповича «Правда воли монаршей», призванного разъяснить подданным но­
вый порядок престолонаследия. Но он же доказывал необязательность са­
мого принципа наследственной монархии, поскольку государь, стоящий
выше любого «человеческого закона», в выборе наследника волен не прини­
мать в расчёт даже само «сыновство» и сделать преемником любого «чест­
ного и умного юношу». Более того, Феофан представлял ситуацию с кончи­
ной монарха, не успевшего определить наследника: в таком случае «должен
народ всякими правильными догадами испытовать, какова была или быти
могла воля государева», и определять престол «первородному» или иным
возможным наследникам, не исключая и дочерей, если «женская власть не
отставлена» какими-либо иными законами.24
Подобная официальная интерпретация фундаментальной основы монар­
хического правления оправдывала не только произвол власти, но и право
подданных «испытовать» кандидатов на престол — при этом она же отрица­
ла идею избирательной монархии. Феофан, явно не желая того, предсказал
реальную ситуацию 1725 г. и, возможно, стимулировал желание близкого
ко двору «народа» осуществить указанные «догады».
Образцом государственного устройства царь считал свою армию; не
случайно в именном указе Сенату в 1716 г. он объявил, что Воинский устав
«касается и до всех правителей земских». С XVII в. армия не только обгоня­
ла государственный аппарат в деле централизации, она играла всё воз­
раставшую роль во внутренней жизни страны — и выполняла админист­
ративные и полицейские функции, приобретая при этом обособленность,
корпоративный характер; её верхушка — гвардия — являлась по сути чрез­
вычайным органом управления и контроля.25 На другом уровне — в торже­
ственных церемониях («презентациях власти») петровской эпохи — цен­
тральное место занимала «демонстрация насилия»; главными участниками
и украшением официальных торжеств и празднеств стали гвардейские пол­
ки, в чине самой церемонии войска затмили духовенство.26
Отказ от древнерусского «наследия» (ставшего в глазах людей
XVIII столетия символом отсталости и предрассудков), резкая смена куль­
турных ценностей и «военизация» гражданского устройства не могли не по­
влиять и на нормы политической этики. Возможно, поэтому Пётр стал пер­
вым царём, на жизнь которого его подданные считали возможным совер­
шить покушение. Об этом говорили и опальные бояре Соковнины в 1697 г.,
и участник Астраханского восстания Степан Москвитянин: «А буде бы он,
68 Глава 3

государь, платье немецкое носить и бород и усов брить перестать не велел,

и его б, государя, за то убить до смерти». Даже простой посадский Сергей
Губин посмел в кабаке ответить на тост во здравие монарха: «Я государю
вашему желаю смерти, как и сыну его, царевичу, учинилась смерть».27
Во-вторых, бюрократическая машина со своей иерархией и реальной
властью на нижних этажах управления быстро показала, что может обхо­
диться без хозяина. Чиновничество сумело обеспечить работу учреждений
при любых переменах «наверху», но при этом усваивало нормы служения
не закону, а «персонам» и собственной карьере. Оборотной стороной вы­
движения новых людей в армии, государственном аппарате, судах были хи­
щения, коррупция, превышение власти, которые не только не были истреб­
лены законодательством Петра, но перешли на новый уровень.
Трансформация патримониальной монархии в бюрократическую импе­
рию вызвала разрыв с традициями гражданской службы вследствие резкого
увеличения численности бюрократии (только за 1720— 1723 гг. число при­
казных, по расчётам Е. В. Анисимова, увеличилось более чем в два раза28) и
снижение уровня профессионализма чиновников при возрастании их амби­
ций и аппетитов.29 Проще говоря, дьяки и подьячие XVII века брали «уме­
реннее и аккуратнее», а дело знали лучше, чем их европеизированные пре­
емники, отличавшиеся полным «бесстрашием» в злоупотреблениях.
В записках одного из сотрудников Петра I, вице-президента Ком-
мерц-коллегии Генриха Фика запечатлён характерный образ такого «нового
русского чиновника», с которым сосланному при Анне Иоанновне автору
пришлось встретиться в Сибири. «Молодой двадцатилетний детинушка»,
прибывший в качестве «комиссара» для сбора ясака, на протяжении не­
скольких лет «хватал всё, что мог». На увещевания честного немца о воз­
можности наказания «он мне ответствовал тако: „Брать и быть повешенным
обое имеет своё время. Нынче есть время брать, а будет же мне, имеючи
страх от виселицы, такое удобное упустить, то я никогда богат не буду; а
ежели нужда случится, то я могу выкупиться”. И когда я ему хотел более о
том рассуждать, то он просил меня, чтоб я его более такими поучениями не
утруждал, ибо ему весьма скушно такие наставлении часто слушать».30
На вид стройная петровская административная система не выработала
строгих норм компетенции и ответственности государственных «мест». Ха­
рактерной её чертой стало постоянное нарушение нормального «течения»
дел, чему способствовал сам Пётр. Огромное количество рапортов, жалоб и
доношений шло мимо всех инстанций прямо в Кабинет; там оформлялись и
выходили подготовленные его чиновниками указы и письма: до 20% всех
именных указов и не подлежащее подсчёту количество устных приказов и
письменных распоряжений, переданных через кабинет-секретаря А. В. Ма­
 1725 г.: Петровское «наследство» 69

карова.31 Таким образом, с одной стороны, подрывался «регулярный» поря­

док решения многих вопросов; с другой — решения по обильно поступав­
шим делам готовились чиновниками, от которых в немалой степени зависе­
ло, как и когда подать царю ту или иную бумагу.
В-третьих, в отличие от ситуации XVI—XVII вв., обретённый страной
статус великой державы не мог не привлекать внимания правительств иных
стран к ситуации при петербургском дворе. Внешнеполитическая ориента­
ция, в свою очередь, играла роль в борьбе за власть в самой России: в пер­
вой половине XVIII в. правящая верхушка не раз стояла перед дилеммой
союза или с Австрией, или с Пруссией и Англией, или с Францией. В соот­
ветствии с различным пониманием интересов России возникали противо­
борствовавшие группировки вельмож и придворных.32 Борьба по вопросу о
союзнических отношениях России с европейскими державами вплеталась в
перипетии соперничества у трона и становилась частью общей картины
придворных интриг.
Наконец, к концу царствования перенапряжение сил страны в ходе
тяжёлых войн и внутренних реформ объективно ставило перед правящими
кругами проблему корректировки петровской политики, имевшей сторон­
ников и противников в правящей элите.

«Шляхетство» и гвардия

Петровская «Табель о рангах» открыла карьерные возможности неродо­

витым дворянам и стимулировала служебное рвение выходцев из «подлых»
сословий: почти четверть (22,6%) офицерского корпуса пехотных полков
петровской армии составляли произведённые унтера и рядовые — вчераш­
ние крестьяне, посадские, дети подьячих и церковнослужителей.33 Появле­
ние поколения выдвиженцев совпало с «прививкой» ему новых представле­
ний и поведенческих норм.
Повести петровской эпохи рисуют образ нового русского шляхтича, ко­
торый мог сделать карьеру, обрести богатство и повидать мир от «Гитттпа-
нии» до Египта. Герой появившейся в кругу царевны Елизаветы «Гистории
о некоем шляхетском сыне» уже в «горячности своего сердца» смел претен­
довать на взаимную любовь высокородной принцессы, «понеже изредкая
красота ваша меня подобно магнит железо влечёт». В этой дерзости — «как
к ней пришёл и влез с улицы во окно и легли спать на одной постеле»34 —
не было ничего невозможного: в «эпоху дворцовых переворотов» этот лите­
ратурный образ стал реальностью. Ведь теперь от усилий таких «кавалеров»
в значительной степени зависело их поощрение в виде чинов или «дере­
7о Глава 3

вень», не связанное, как прежде, с «породой» и соответствующим «окла­

дом».
Закон о единонаследии 1714 г. и введение «Табели о рангах» содейство­
вали процессу консолидации, но этот процесс шёл не гладко.35 Ломка преж­
них «чиновных» перегородок XVII в. не привела к радикальному измене­
нию структуры служилого класса: старая элита «государева двора» приспо­
собилась к новым требованиям и сохранила как высокий статус на службе,
так и размеры землевладения — пусть и с интеграцией в её состав новых
дворянских фамилий, выдвинувшихся уже в XVII в.36
Однако приток выдвиженцев порождал недовольство среди старых слу­
жилых родов. Незнатных новый порядок службы ставил перед волей выше­
стоящей инстанции, произволом военного или «статского» генерала, а всех
вместе — перед волей монарха, которая могла обернуться взлётом-«случа-
ем» или ссылкой с конфискацией имущества, а то и эшафотом. Подобная
«атомизация» общества (термин М. Раева) препятствовала складыванию со­
словной солидарности и, кажется, стала осознаваться просвещёнными со­
временниками к концу XVIII столетия. М. М. Щербатов сетовал на упадок
«духа благородной гордости и твёрдости» у дворян своего века, оставшихся
перед самодержавным произволом «без всякой опоры от своих однород-
цов». Об ослаблении «связей родственных» писал Александру I Н. М. Ка­
рамзин.
В жёстко централизованной системе стремление конкретного лица или
группы повысить свой статус и упрочить материальное положение не могло
не быть устремлено к вершине, откуда исходили милости, ведь по имею­
щимся в литературе расчётам получение образования и «европейский» об­
раз жизни были доступны лишь помещикам, обладавшим не менее чем сот­
ней душ.37 В процессе реформ Пётр формировал при помощи массовых
земельных раздач опорную группу приближённых; всего, по данным
Ю. В. Готье, при нём было роздано крестьян больше, чем в предыдущие
царствования (175 тыс. душ). Е. И. Индова относит эту цифру уже ко всей
первой половине XVIII столетия; но по её расчётам получается, что за это
время «шляхетство» потеряло ровно столько же (175 тыс. душ) вследствие
опал и конфискаций.38
Указ 1714 г. ликвидировал разницу между поместьем и вотчиной; но од­
новременно предписывал «не продавать и не закладывать» дворянские зем­
ли, за исключением «крайней нужды», т. е. прямо ограничивал дворянское
право собственности. Не случайно само понятие «собственность» утвержда­
ется в языке и документации только в последние десятилетия XVIII в.39
Указ не обеспечивал наследственное владение «недвижимым имением»: в
первой четверти XVIII в., по неполным данным, земли были конфискованы
 1725 г.: Петровское «наследство» 71

у трёх тысяч дворян.40 Петровская европеизация не давала «шляхетству» га­

рантий от телесных наказаний и регламентации личной жизни; власть тре­
бовала от дворян тяжёлой повседневной службы, в то время как государст­
венное налогообложение примерно в 8— 10 раз превосходило стоимость
владельческих повинностей.41
Благосклонное внимание царя оставалось и при Петре, и после Петра
главным критерием, смыслом и стимулом службы для получения нового
чина и связанных с ним благ; эта черта стала определяющей для массового
сознания дворян XVIII столетия при отсутствии прочных межличностных
связей и корпоративной солидарности.42 Однако усиление патримониально­
го начала, возрастание зависимости статуса и благосостояния от воли мо­
нарха имели и оборотную сторону, которую уловил М. М. Щербатов: «На-
чели люди наиболее привязываться к государю и к вельможам, яко ко ис­
точникам богатства и награждений... сия привязанность несть благо, ибо
она не точно к особе государской была, но к собственным своим пользам».43
Прошедшие петровскую «школу» дворяне, осознавшие свои возможности,
со временем не могли не задуматься о плюсах и минусах реформ и их по­
следствиях и попытаться воздействовать на петровское «наследство» в же­
лательном им смысле.
Естественно, оказывать реальное влияние на верховную власть могла
только наиболее приближенная к трону группа знати — несмотря на отсут­
ствие солидарности и смену состава придворных «партий». При отсутствии
правовых традиций и легальных корпоративных форм донесения до престо­
ла своих чаяний регулятором политики абсолютизма в интересах всего дво­
рянства стали не конкретные учреждения, а бюрократия, двор и, со време­
нем, гвардия.44
Эта специфическая корпорация являлась не только элитной воинской
частью, но и чрезвычайным рычагом управления. В первой половине столе­
тия гвардия стала школой кадров военной и гражданской администрации:
из её рядов вышли 40% сенаторов и 20% президентов и вице-президентов
коллегий.45 При Петре гвардейцы формировали новые полки, отправлялись
с ответственными поручениями за границу, собирали подати, назначались
ревизорами и следователями; порой сержант или поручик были облечены
более значительными полномочиями, чем губернатор или фельдмаршал.
Пётр лично «экзерцировал» свои полки, угощал гвардейцев из своих рук
и был желанным гостем на их свадьбах. Символом доверия к гвардейцам
стало включение 24 офицеров Преображенского полка в число судей над
царевичем Алексеем: рядом с генералами и вельможами подпись под приго­
вором сыну государя поставил прапорщик Дорофей Ивашкин.46 Культиви­
руемые Петром I силовые методы политической борьбы и приближение
72 Глава 3

гвардейцев к «политике» не могли рано или поздно не породить реакции в

виде заговоров, опиравшихся на гвардию как единственную оформленную
политическую силу.
Большинство действующих лиц «эпохи дворцовых переворотов» —
А. Д. Меншиков, И. А. и В. В. Долгоруковы, Д. М. и М. М. Голицыны,
Б.-Х. Миних; позднее А. Г. и К. Г. Разумовские, П. И. и А. И. Шуваловы,
братья Орловы и другие, даже такие «штатские» деятели, как П. А. Толстой,
Н. Ю. Трубецкой, Н. И. Панин, Я. П. Шаховской, — прошли через эту шко­
лу: служили в гвардейских частях или командовали ими. Вслед за царём
другие фигуры при дворе стремились найти опору в воинских частях. Лич­
ной гвардией Меншикова стал созданный им в 1703 г. Ингерманландский
полк, пользовавшийся «всеми преимуществами императорской гвардии».47
Однако перечисленные выше лица являли собой «генералитет». Сами
полки гвардии к концу царствования Петра только наполовину были дво­
рянскими (43.5 % состава по спискам 1723 г.), но среди унтер-офицеров и
офицеров дворян было намного больше — 70— 90 %. В рядах гвардейцев
встречались выходцы из аристократических фамилий; но полковые списки
чинов 1724— 1725 гг. показывают, что подавляющее большинство служи­
вых были мелкими и мельчайшими помещиками: так, в Семёновском полку
27% дворян вообще не имели крепостных, а 50 % владели не более чем
1—5 дворами.48 Они не слишком сильно отличались от сослуживцев-недво-
рян — детей приказных, канцеляристов, однодворцев, церковников, двор­
цовых служителей.
Многим гвардейцам только личная храбрость, исполнительность и усер­
дие позволили сделать карьеру, находясь «на баталиях и в прочих воинских
потребах безотлучно». В 1704 г. сиротой из бедных новгородских дворян
(на четверых братьев — один крепостной) начинал службу солдатом-добро-
вольцем Преображенского полка Андрей Иванович Ушаков — и через де­
сять лет стал майором гвардии и доверенным лицом царя по производству
«розысков». Там же служил и земляк Ушакова Пётр Максимович Ханыков.
У него карьера не задалась: к 1725 г. он дослужился только до сержанта49 —
но, как и его удачливый сослуживец, стал одним из героев «эпохи дворцо­
вых переворотов».
Для многих гвардейцев служба была единственной возможностью полу­
чить обер-офицерский чин и в редком случае «деревнишку» (при Петре I
оделяли скупо и с разбором), а жалованье — основным источником сущест­
вования. Одни из них так и умирали «при полку»; другие выходили в от­
ставку шестидесятилетними солдатами, порой не имевшими ни одного кре­
постного. Что же касается политических взглядов и духовных запросов
гвардейцев, то такие тонкие материи трудно уловить по служебным доку­
 1725 г.: Петровское «наследство» 73

ментам; но можно предполагать, что они не слишком отличались от пред­

ставлений массы служилых людей той эпохи, чьими главными «универси­
тетами» были походы и командировки для подавления «бунтовщиков» и
«понуждения» местных властей.
Полковые документы свидетельствуют о традиции наследственной
службы, когда взрослевшие недоросли просили зачислить их в полк, «где
служат родственники мои». Поступившие же следили за продвижением на
«убылью места», напоминали о выплате задержанного жалованья, о повы­
шении окладов, выдаче провианта; этот круг интересов отражён в делах и
приказах по полкам. Там же фигурируют карты, вино и прочие походно-ка­
зарменные развлечения, после которых приходилось лечиться от «старой
французской болезни», улаживать ссоры и выплачивать долги.
Судя по военно-судным делам, общие пороки петровской эпохи не ми­
новали и гвардию. В 1728 г. ссыльный солдат Преображенского полка Гри­
горий Бушинский с товарищами-гвардейцами подал прошение о помило­
вании; выписка по делу перечисляет весь традиционный набор грехов: при­
своение жалованья умерших и отставных, воровство, в том числе и
охраняемого имущества, загул с многодневным «отлучением»» из строя,
пьянство, убийства, разбой. Из десяти челобитчиков только один солдат
Семён Ижорин оказался грамотным.50
При полках существовали школы; но в промежутках между боями с
внутренними и внешними врагами солдаты так и не смогли выучиться гра­
моте: за многих гвардейцев в бумагах расписывались грамотные сослужив­
цы. Немногие сохранившиеся записи в принадлежавших гвардейцам книгах
свидетельствуют о традиционных вкусах: читали «Келейный летописец»
Дмитрия Ростовского, Новый летописец, сочинения Сильвестра Медведе­
ва.51 Но, как указывают пометы в списке Преображенского полка 1725 г.,
дети петровских офицеров уже получали иное образование: сыновья майо­
ров Г. Д. Юсупова и С. А. Салтыкова учились во Франции, а отпрыски
младших офицеров изучали «русскую и французскую грамоту», геометрию
и фортификацию в Петербурге в «немецкой» и других школах.52

Дело царевича Алексея и проблема престолонаследия

По распоряжению Петра I его сын от нелюбимой и сосланной в мона­

стырь Евдокии Лопухиной в 1711 г. по воле отца вступил в брак с крон­
принцессой Шарлоттой-Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. В сле­
дующем же году сам царь «оформил» свои отношения с бывшей пленницей
Мартой Скавронской, ставшей царицей Екатериной Алексеевной (причём
74 Глава 3

царевич стал её крестным отцом). От брака Алексея — ставки в дипломати­

ческой игре его отца — 12 июля 1714 г. родилась дочь Наталья, а 12 октября
1715-го. — сын Пётр.
Положение сына официального наследника престола сразу же оказалось
под угрозой. Уже через десять дней умерла его мать; а на следующий день
Екатерина родила сына, тоже названного Петром. Характерно, что имя не­
счастной Шарлотты-Софии было использовано заграничными самозванца­
ми: в Европе ходили слухи, что принцессу похитил влюблённый в неё кава­
лер и тайно обвенчался с ней во Франции; в 1773 г. там умерла некая дама,
выдававшая себя за «бывшую российскую царевну.53 Узел династического
спора завязался в тот момент, когда подходило к концу столкновение Алек­
сея с отцом, «омерзение» к особе которого переросло у наследника в непри­
ятие его преобразований, приведшее к его бегству за границу.
Итогом стал разыгранный в Кремле спектакль прощения и отречения от
престола, затем следствие в застенках Тайной канцелярии, смертный приго­
вор Верховного суда, связавший круговой порукой сподвижников Петра, и
загадочная смерть в Трубецком раскате Петропавловской крепости. Какими
бы ни были последние минуты жизни Алексея (происхождение опублико­
ванного Герценом в 1858 г. в «Полярной звезде» письма с описанием
умерщвления царевича по приказу Петра остаётся загадкой54), в народном
сознании царь вполне мог выглядеть убийцей сына. Ветераны петровской
эпохи спустя много лет рассказывали собеседникам: «Знаешь ли, государь
своего сына своими руками казнил», — как это делал в 1749 г. солдат Нава-
гинского полка в далёком Кизляре Михаил Патрикеев.55
Вплоть до недавнего времени эти события оценивались в нашей литера­
туре как разгром реакционных сил, знаменем которых был Алексей.56 Пред­
принятое недавно новое исследование «дела» показывает, что при дворе к
середине 1710-х гг. сложились две противоборствовавшие «партии»: во гла­
ве первой стоял А. Д. Меншиков, другую возглавляло семейство Долгору­
ковых, приобретавшее всё большее влияние на Петра I. К взрослевшему на­
следнику тянулись лица из ближайшего окружения Петра, в их числе
фельдмаршалы Б. П. Шереметев и В. В. Долгоруков, сенаторы Я. Ф. Долго­
руков и Д. М. Голицын. Эта «пассивная оппозиция» (А. В. Кикин, Д. М. и
М. М. Голицыны, Я. Ф. и В. В. Долгоруковы, Б. П. Шереметев, царевич Ва­
силий Сибирский) были готовы после кончины Петра перейти от выжида­
ния к активным действиям. С этой целью был разработан план, предусмат­
ривавший возведение Алексея на престол или утверждение его регентом
при единокровном младшем брате.57
Некоторые авторы считают возможным охарактеризовать эту группи­
ровку как «умеренных реформаторов европейской ориентации».58 Выводы
 1725 г.: Петровское «наследство» 75

эти кажутся обоснованными применительно к таким личностям, как

А. В. Кикин или В. В. Долгоруков. Однако в кругу «сообщников» были и
люди, настроенные против всяких реформ. Едва ли стоит идеализировать и
погибшего царевича: он сам признавался, что «всегда желал наследства» и
понимал, что за трон предстоит борьба, поскольку отец решил сделать на­
следником младшего сына, то есть фактически отдать правление в руки
Екатерины. Каково было Петру читать мысли своего первенца в откровени­
ях «девки» Ефросиньи: «Надеется отец мой, что жена его, а моя мачиха,
умна; и когда, учиняя сие, умрёт, то де будет бабье царство. И добра не бу­
дет, а будет смятение: иные станут за брата, а иные за меня».59
Можно сомневаться в искренности данных Алексеем 22 июня 1718 г. на
допросе с пыткой показаний о якобы имевшемся у него намерении «не жа­
лея ничего, доступать наследства» при военной поддержке со стороны
Австрии, хотя эти слова и не были «подсказаны» ему в письменных вопро­
сах, а о предложении «цесарцами» помощи царевич сам заявил ещё 8 февра­
ля.60 Находясь в австрийских владениях, он отправил Карлу XII письмо с
просьбой о защите. Ответ, переданный через находившегося на швед­
ской службе Станислава Понятовского и содержавший обещание втор­
жения шведской армии, опоздал — павший духом Алексей уже отбыл из
Неаполя.61
Если бы в случае внезапной смерти Петра царевич оказался на престоле,
как сочетались бы с планами просвещённых реформаторов намерения
Алексея опереться на духовенство (он рассчитывал, что архиереи и священ­
ники его «владетелем учинят»), не «держать» флот и устранить старых слуг
отца? Да и сами «оппозиционеры» не были едины; к примеру, Кикин хранил
письмо царевича, адресованное В. В. Долгорукову, «на обличение» послед­
него. Алексей унаследовал отцовский темперамент: пообещал посадить на
кол князя Трубецкого и сына канцлера Головкина и всерьёз собирался же­
ниться на своей крепостной любовнице: «Видь де и батюшко таковым же
образом учинил».62 Можно предположить, что, приди царевич к власти, в
имперской верхушке начались бы столкновения с вероятными исходами как
в виде дворцового переворота, так и в виде ссылки или плахи для европей­
ски ориентированных и самостоятельных вельмож. Но и избранный Петром
«силовой» выход из кризиса вместе с устранением законного, в глазах об­
щества, наследника обещал потрясения в будущем.
По воле царя Россия в 1718 г. присягнула новому наследнику — его
сыну Петру Петровичу. Но в апреле 1719 г. тот неожиданно умер, и че­
тырёхлетний сын Алексея опять стал кандидатом на престол и объектом по­
литических интриг: за ним начали пристально наблюдать иностранные ди­
пломаты.63 В 1720 г. внук появляется на миниатюрном семейном портрете
76 Глава 3

Петра I, исполненном Г. Мусикийским; а в 1722 г. был заказан и написан

Луи Караваком портрет маленького Петра и его сестры, где дети изображе­
ны в виде Аполлона и Дианы.
В октябре 1721 г. внимательный и хорошо информированный француз­
ский посол при русском дворе Жан Кампредон осторожно назвал наследни­
цей старшую дочь царя Анну, а 10 ноября доложил о долгом разговоре с
П. П. Шафировым, сообщившим ему: «...император, некоторые другие дер­
жавы и даже кое-кто из наших хлопочут о назначении наследником внука
царя, чего сам царь, сколько я могу судить, не желает. Отец этого принца
покушался на жизнь и на престол его царского величества; большая часть
нынешних министров и вельмож участвовала в произнесённом над ним
приговоре. К тому же весьма естественно отдавать преимущество собствен­
ным детям, и, между нами, мне кажется, что царь назначает престол своей
старшей дочери, которую отдаст замуж за какого-нибудь принца, не имею­
щего собственного государства и могущего поэтому жить среди нас и пе­
рейти в нашу веру». В следующем донесении француз уверял, что царица
«не помнит себя от радости» после того, как Пётр обещал ей провозгласить
старшую дочь наследницей.64
Но у такой комбинации нашлись противники. В мае 1722 г. тот же Кам­
предон сообщал, что царица опасалась внимания мужа к беременной от
него дочери молдавского господаря Дмитрия Кантемира: «как бы царь, если
девушка эта родит сына, не уступил убеждениям принца валахского и не
развёлся с супругою для того, чтобы жениться на любовнице, давшей пре­
столу наследника мужского пола».65 Возможно, Мария Кантемир не была
красавицей, но уж точно умницей: знала греческий, французский и итальян­
ский языки, любила читать, чем отличалась от российских сверстниц. Княж­
на сумела обратить на себя внимание государя и вместе с отцом сопровож­
дала его на юг, но в самом походе не участвовала, оставшись в Астрахани.
Там, судя по всему, Мария и потеряла ребёнка — и в столицу уже не верну­
лась, а отбыла с больным отцом в имение.
В июле 1722 г. имперский посланник граф Стефан Вильгельм Кинский в
беседе с Шафировым и Ягужинским настаивал на правах единственного
мужского отпрыска Романовых и одновременно племянника супруги импе­
ратора Карла VI. Австриец пугал собеседников «междоусобными войнами»
в ином случае и предлагал оригинальный выход из династической колли­
зии — женить внука царя на его дочери Елизавете, вследствие чего Россия
получит законного монарха, произойдёт примирение двух ветвей династии
и последует заключение союза с империей; после смерти Петра Екатерина
станет регентшей при юном императоре, а другим её дочерям Карл VI уст­
роит браки с «князьями империи».66
 1725 г.: Петровское «наследство» 77

Проникнуть в планы царя не удалось: в 1724 г. Кампредон признался,

что так и понял, получит ли престол дочь Петра Анна, «как вообще все ду­
мали до сих пор», или всё-таки внук. Между тем в 1723 г. в числе претен­
дентов появилась и жена Петра Екатерина — началась подготовка к её коро­
нации. По данным прусского посла Мардефельда и датского посланника
Вестфалена, царица Екатерина смотрела на дочь как на соперницу.67
Выбор был нелёгким — Петра не могли не беспокоить интриги вокруг
малолетнего монарха, имевшие место во Франции — стране с гораздо более
прочными правовыми традициями. Царь был в курсе того, что завещание
его «брата» Людовика XIV о передаче своему незаконному сыну, герцогу
дю Мэну, военного ведомства и ответственности «за безопасность, охрану и
воспитание» нового короля было отменено регентом Филиппом Орлеан­
ским при поддержке высшего судебного учреждения — парижского парла­
мента. В декабре того же года российский посланник барон Шлейниц сооб­
щал из Парижа о «великом беспокойстве» — аресте испанского посла гер­
цога Челламаре («князя Селламара»), его сына графа Монтелеоне и
виднейших французских вельмож: герцога дю Мэна, хранителя печати
д’Аржансона и др. Как следовало из захваченных французскими властями
документов посла, заговорщики стремились устранить регента и самого ко­
роля и передать трон другому внуку Людовика XIV — испанскому королю
Филиппу V, который должен был вторгнуться с войсками во Францию.68
Австрийский император Карл VI ещё в 1713 г. издал «Прагматическую
санкцию», в которой провозгласил нераздельность всех наследственных
владений Габсбургов и переход престола, при отсутствии наследников муж­
ского пола, к своей дочери, будущей императрице Марии-Терезии. Доку­
мент был обсуждён и утверждён в сословных ландтагах всех земель авст­
рийской монархии (Австрийских Нидерландах, Венгрии, Хорватии и собст­
венно Австрии) в 1720— 1723 гг. — как раз в то время, когда Пётр I решал
для себя аналогичную задачу. До самого конца своего царствования Карл VI
стремился обеспечить международные гарантии этого акта, что ему в пол­
ной мере так и не удалось.
Российский же император имя наследника так и не назвал, но 5 февраля
1722 г. утвердил первый в отечественной политической традиции закон о
престолонаследии. Но этот важнейший правовой акт по сути провозглашал
беззаконие — право монарха назначать наследника по своему усмотрению
и отменять уже состоявшееся назначение по причине «непотребства» кан­
дидата — «дабы сие было всегда в воле правительствующего государя,
кому оной хочет, тому и определит наследство, дабы дети и потомки не впа­
ли в такую злость, как выше писано, имея узду на себе». Отменяя «недоб­
рый обычай», Пётр ссылался на великого князя Ивана III (1462— 1505 гг.),
78 Глава 3

который «не по первенству, но по воле же чинил и дважды отменял, усмат­

ривая достоинство наследника».69 Царь мог и не ведать, что борьба сторон­
ников обоих претендентов (внука Дмитрия и сына от второй жены Софьи
Палеолог Василия) в 1497— 1502 гг. сопровождалась заговорами, казнями и
гибелью в темнице уже венчанного на великое княжение внука. Или знал —
но верил в мощь созданной им государственной машины и подчинение всех
его воле.
Вслед за столь революционным актом царь издал распоряжение о прися­
ге будущему — неназванному — наследнику, что вызвало глухое сопротив­
ление самодержавной воле в традиционной для России форме поиска истин­
ного царя. Богохульные забавы Петра и перемена жизненного уклада вызва­
ли сомнения в его царском происхождении: «Если б де он был государь,
стал ли б как свою землю пустошить?» Но Пётр всё же был слишком неор­
динарной личностью, и его слишком часто можно было видеть «живьём»,
чтобы мог появиться самозванец-двойник. Зато слухи о выступлении царе­
вича Алексея против отца стали распространяться ещё до его смерти: в
1715г. в Нижегородском уезде царевичем назвался рейтарский сын
А. Крекшин, затем это имя принял вологодский нищий А. Родионов; в
1724 г. «Алексеями» объявили себя солдат Александр Семиков в украин­
ском городе Почепе и извозчик Евстифей Артемьев в Астрахани; последний
даже объявил на исповеди, что скрывался «для того, что гонялся за ним
Меншиков со шпагою».70 В 1723 г. началось дело монаха-капуцина Петра
Хризологуса, который якобы по поручению австрийского двора «изыскива­
ет идти для свидания с его высочеством».71
В ноябре 1723 г. был издан манифест о коронации Екатерины (по образ­
цу «православных императоров греческих»), поскольку она «во многих во­
инских действах, отложа немочь женскую, волею с нами присутствовала и
елико возможно вспомогала...» Едва ли император обольщался насчёт госу­
дарственных способностей супруги, которую никогда не привлекал к управ­
лению; скорее, Пётр решил предоставить ей особый титул (независимо от
брака) и право на престол в расчёте на поддержку ближайшего окружения
из числа новой знати. Во всяком случае, французский посланник процедуру
миропомазания Екатерины понял так, «что этим она признана правительни­
цей и государыней после смерти царя, своего супруга»; но он же доклады­
вал и о «множестве недовольных», от которых можно ожидать «тайного за­
говора».72
Через несколько месяцев факт коронации станет одним из главных аргу­
ментов, с помощью которого «партия» императрицы будет доказывать её
право на престол. Желал ли этого сам Пётр весной 1724 года? Своих планов
он никому не раскрыл. Можно только предполагать, что царь не ожидал
 1725 г.: Петровское «наследство» 79

скорого ухода из жизни и рассчитывал, что несколько лет у него есть. Позд­
нее появился рассказ голштинского министра Бассевича, как накануне коро­
нации в доме некоего английского купца в присутствии Феофана Прокопо­
вича и канцлера Головкина император якобы «сказал обществу, что назна­
ченная на следующий день церемония гораздо важнее, нежели думают; что
он коронует Екатерину для того, чтоб дать ей право на управление государ­
ством; что, спасши империю, едва не сделавшуюся добычею турок на бере­
гах Прута, она достойна царствовать в ней после его кончины; что она под­
держит его учреждения и сделает монархию счастливою».73 Однако это ле­
генда. Столь важное и публичное заявление монарха немедленно стало бы
известно следившим за событиями при дворе дипломатам, но в их донесе­
ниях нет упоминания ни о чём подобном.
Скорее всего, решение о наследнике тогда не было принято — у царя ос­
тавался выбор между подраставшими дочерями и внуком. Жену же можно
было использовать в качестве регентши-правительницы, если смерть всё-та-
ки настигнет государя до того времени, когда намеченный преемник созре­
ет для дел. Поддержка ближайшего окружения могла позволить Екатерине
оставаться у власти несколько лет, чтобы обеспечить интересы детей и не
допустить отказа от проведения начатых её мужем реформ. Другое дело,
что современники могли воспринимать манифест и пышную церемонию ко­
ронации Екатерины именно как намерение «утвердить ей восприятие пре­
стола».74
Однако удар постиг Петра с той стороны, откуда он, по-видимому, его
не ожидал: 8 ноября 1724 г. был арестован управляющий канцелярией Ека­
терины камергер Вилим Моне, а уже 15-го казнён — по официальной вер­
сии, за злоупотребления и казнокрадство. Современники же считали, что
главной причиной была предосудительная связь императрицы с красавцем
камергером. Но из всех доступных нам свидетельств современников лишь
мемуары капитана русской службы Ф. Вильбуа и доклад австрийского по­
сланника графа А. Рабутина-Бюсси императору Карлу VI о положении в
России определённо говорят о неверности Екатерины.75
Следствие было проведено в кратчайший срок в Кабинете императора;
сам Моне помещён под стражу то ли в дом Ушакова, то ли прямо в Зимний
дворец. Дыбу и кнут применять не пришлось. По собранным саксонским
посланником Лефортом сведениям, Моне «признался во всём без пытки».
В чём именно он повинился, мы вряд ли когда-нибудь узнаем; на бумаге ос­
тались лишь признания во взятках.
По данным австрийских дипломатов, Пётр приказал опечатать драго­
ценности жены и запретил исполнять её приказания. Согласно свидетельст­
вам его адъютанта капитана Ф. Вильбуа и французского консула Виллардо,
80 Глава 3

в это время он уничтожил заготовленный акт о назначении её наследие

цей.76 По мнению Кампредона, царица откровенно боялась за своё будущее;
саксонский посланник Лефорт сообщал, что она пыталась вернуть располо­
жение мужа и на коленях вымаливала у него прощение.77
В это же время в очередную опалу из-за неутомимого казнокрадства
попал Меншиков, которого Пётр уже лишил поста президента Военной кол­
легии. Подмётное письмо, оказавшееся справедливым, обвиняло во взя­
точничестве и других злоупотреблениях членов Вышнего суда сенаторов
А. А. Матвеева и И. А. Мусина-Пушкина, генерала И. И. Дмитриева-Ма­
монова и императорского кабинет-секретаря А. В. Макарова.78 Меншикову
и Макарову, пользовавшимся ранее поддержкой Екатерины, новые обви­
нения могли стоить головы, тем более что генерал-фискал Мякинин полу­
чил приказ «рубить все дотла» и в последнюю неделю жизни царя дважды,
20 и 26 января, докладывал Сенату о взятках и хищениях крупных чинов­
ников.79
Старшая дочь царя Анна была в том же ноябре 1724 г. обручена с гол­
штинским герцогом Карлом-Фридрихом. По условиям брачного договора,
Анна и её муж отрекались от прав на российскую корону; однако по секрет­
ной статье Пётр имел право провозгласить своим наследником сына от это­
го брака (о чём немедленно стало известно французскому послу), которого,
правда, надо было ещё дождаться.80
Предполагаемое завещание с именем наследника осталось, по выраже­
нию Мардефельда, «неразгаданной тайной». Царь медлил с принятием ре­
шений о наследстве и судьбе своих ближайших слуг. Сгущавшееся в Петер­
бурге напряжение порождало тревожные толки. Русский резидент Л. Лан-
чинский передавал в январе 1725 г. из Вены распространившиеся там слухи
о якобы совершённом покушении на царя: пуля пробила его кафтан; а адми­
ралу Апраксину, «который подле его величества шёл, обе ноги прострели­
ли».81

25—28 января 1725 г.: неудавшийся компромисс

В декабре 1724 — январе 1725 г. Пётр всё чаще хворал и всё больше вре­
мени вынужден был проводить дома. 6 января на крещенском параде он по­
следний раз стоял в строю своей гвардии; 14 января появился на ассамблее
у адмирала К. Крюйса и распорядился подготовить к плаванию пять линей­
ных кораблей и два фрегата Балтийского флота. С 17 января царь уже не по­
кидал дворца.82
Официальная версия дальнейших событий была составлена Феофаном
Прокоповичем и сразу же напечатана за границей для опровержения «несо­
 1725 г.: Петровское «наследство» 81
вершенных повестей». Феофан как «самовидец» событий утверждал, что
уже с 16 января болезнь «смертоносную силу возымела»; царь объявил о
своем безнадёжном состоянии окружающим и велел поставить рядом по­
ходную церковь. Затем Пётр стал «изнемогать». Очевидец пропустил описа­
ние последующих дней и сразу перешёл к событиям середины дня 27 янва­
ря, когда у царя началась агония и придворные стали с ним прощаться.
По кончине царя 28 января к вечеру во дворце собрались члены Сена­
та, генералитет и «нецыи из знатнейшего шляхетства». После нескольких
выступлений (имён Феофан не назвал) о праве на трон уже коронован­
ной Екатерины всем «без всякого сумнительства явно показалося, что сия
императрица державу Российскую наследовала, и что не елекция делается,
понеже уже наследница толь чинно и славно поставлена; чего для, дабы и
конгресс тот не елекциею, но декларациею назван был, согласно все приго­
ворили».83
В этой версии заметно желание, во-первых, представить смерть Петра
как образец последнего служения государя и истинного сына Церкви;
во-вторых, показать единодушный и быстрый выбор («в едином часе всё со­
вершилось») его наследницы, хотя не совсем понятно, кого же при таком
согласии всё-таки приходилось убеждать. В-третьих, очевидец привёл впол­
не реалистичные описания поведения и страданий Петра в последние часы
его жизни и несколько раз подчеркнул, что тот ещё вечером 27 января мог
говорить, хотя и «засохлым языком и помешанными словами»; но при этом
Феофан явно не считал нужным рассказывать о двух последних днях жизни
императора.
Более драматичную трактовку событий января 1725 г. дал в опублико­
ванных ещё в 1775 г. записках голштинский министр Геннинг-Фридрих фон
Бассевич, вместе со своим государем оказавшийся в это время в самом цен­
тре событий. Для голштинца утверждение на престоле тёщи своего герцога
было жизненно важным делом, поэтому его старания в пользу Екатерины
неудивительны; но в мемуарах он, не колеблясь, отводил себе главную роль
в произошедших событиях.
Согласно Бассевичу, ему от генерал-прокурора Ягужинского стало из­
вестно о готовившемся заговоре, в результате которого «гибель императри­
цы и её семейства неизбежна»: Екатерину с дочерьми якобы должны были
заточить в монастыре. Бассевич немедленно явился к ничего не подозревав­
шей императрице, а затем к Меншикову, после чего «два гениальных мужа»
начали операцию по спасению растерянной Екатерины.
Светлейший князь агитировал офицеров гвардейских полков; министр
же уговаривал царицу не робеть, а генерала Бутурлина — примкнуть к Мен­
шикову, после чего лично дал знак гвардейцам появиться под окнами двор-
82 Глава 3

ца. Заключительная часть рассказа Бассевича о речах сановников (Макарова

и Феофана) в пользу Екатерины и её провозглашении императрицей вполне
совпадает с «Повестью» Прокоповича, что неудивительно, поскольку автор
был знаком с её немецким изданием.84 Версия Бассевича о «заговоре» попа­
ла в вольтеровскую биографию Петра I, и уже оттуда её почерпнули читате­
ли второй половины XVIII века, подобно И. И. Голикову.85
Откровенное хвастовство Бассевича не заслуживало бы особого внима­
ния, если бы он действительно не был участником (во всяком случае, оче­
видцем) событий. Именно Бассевич привёл знаменитый рассказ о послед­
ней попытке Петра I назвать имя наследника: «Император пришёл в себя и
выразил желание писать, но его отяжелевшая рука чертила буквы, которых
невозможно было разобрать, и после смерти из написанного им удалось
прочесть только первые слова: „Отдайте всё...” Он сам заметил, что пишет
неясно, и потому закричал, чтоб позвали к нему принцессу Анну, которой
хотел диктовать. За ней бегут, она спешит идти, но, когда она является к его
постели, он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвра­
тились».86
Кроме того, из мемуаров голштинца, как бы к ним ни относиться, прямо
следует, что никакого согласия среди собравшихся не было; вопрос, кому
быть преемником Петра, решался силой гвардейских полков. Оба эти поло­
жения прочно вошли в науку и стали неотъемлемой принадлежностью
представлений о кончине первого российского императора, хотя первый из­
датель этого текста Бюшинг предупреждал, что сочинение Бассевича явля­
ется не собственно мемуарами, а «французским извлечением из оставшихся
после него бумаг».87
К опубликованным более века назад депешам прусского, саксонского и
французского посланников можно добавить выдержки из донесений их ав­
стрийского, голландского и датского собратьев. При этом надо иметь в
виду, что эти материалы представляют собой сложный и многослойный ис­
точник; сами авторы нередко затруднялись отделить точные сведения от не­
проверенных толков и с течением времени корректировали высказанные ра­
нее взгляды. Многие из приводимых ими фактов не имеют подтверждения в
других источниках и не могут быть проверены.
Итак, 17 января 1725 г. Пётр почувствовал себя плохо. 19 января Кам-
предон и Лефорт сообщили о припадке болезни как о рядовом событии в
числе прочих. Спустя 300 лет трудно дать однозначное заключение о при­
чинах смерти первого российского императора при отсутствии медицин­
ской истории болезни и результатов вскрытия. Тем не менее, по выводам
изучивших источники специалистов Военно-медицинской академии им.
С. М. Кирова, его проблемы были следствием аденомы предстательной же­
 1725 г.: Петровское «наследство» 83

лезы или воспалительных процессов в мочеиспускательном канале. Послед­

ние, в свою очередь, могли быть следствием перенесённой императором го­
нореи, но не сифилиса, как иногда утверждается.88
Мнение судебно-медицинского эксперта, выраженное специфическим
профессиональным языком, гласит, что Пётр страдал стриктурой уретры
(патологическим сужением мочеиспускательного канала), осложнившейся
гнойным циститом (воспалением мочевого пузыря), восходящей инфекцией
с развитием пиелонефрита (воспаления почек), а на финальном этапе болез­
ни — уремией (наводнением организма токсическими продуктами обмена
веществ) и уросепсисом — тяжёлым осложнением воспалительных заболе­
ваний мочеполовой системы, когда инфекция проникает в ток крови.89 Даже
не будучи специалистом, можно сказать, что и в наши дни жизнь пациента с
таким «букетом» проблем находилась бы под серьёзной угрозой. Что же го­
ворить о той эпохе, когда возможности медицины были несравнимы с со­
временными?
Один из лечивших Петра врачей, итальянец Азарити, заверил француз­
ского посла, что опасности для жизни царя нет. Новые депеши обоих по­
слов от 23 января также не содержали тревожных сведений; Кампредон пи­
сал об улучшении состояния больного от лечения «бальзамическими трава­
ми». Лефорт — правда, неуверенно — передавал: «Вчера царь, кажется,
написал завещание».90
На самом деле уже 19-го числа сам Пётр или лица из его окружения
предписали находившемуся в Москве А. А. Матвееву срочно выслать в Се­
верную столицу доктора Поликоло, что было сделано «с величайшим по-
спешением» рано утром 23 января. Насчёт завещания сказать что-либо кон­
кретное трудно; император поначалу явно не помышлял о скором конце: го­
товился после лечения и отдыха отправиться в Ригу и уже назначил с марта
пятницу приёмным днем по сенатским делам. Во всяком случае, до 25 янва­
ря Пётр был способен заниматься делами. 18-го числа он пожаловал Феофа­
ну Прокоповичу и Преображенскому подпоручику Пальчикову «пустоши»
на Выборгской стороне.91 «Записная книга» кабинет-секретаря А. В. Мака­
рова зафиксировала, что в эти дни царь сделал «пометы» о выдаче денег из
Кабинета ученикам иноземных мастеров, «кухмейстеру» Яну Фельтену,
солдатам «на бечевной работе» на Неве. Тогда же Пётр распорядился вы­
дать 260 рублей мастеру токарного дела Ф. Рейшу.92 После 25 января о «по­
метах» такого рода в документах Кабинета не сообщается.
Тревожные ноты появились в донесении Кампредона от 26 января
(6 февраля): в ночь на воскресенье (24 января) наступило обострение болез­
ни; и в понедельник 25 января врачи решились на операцию: «извлекли два
фунта урины с страшным гнилостным запахом и смешанной с большими
84 Глава 3

частицами какого-то сгнившего органического вещества, которое врачи

признают кусочками оболочки мочевого пузыря». Улучшение не наступи­
ло, и «мало надежды, что царь поправится от этой болезни». После опера­
ции больной смог заснуть, но во вторник 26 января у него «сделался силь­
ный пароксизм лихорадки», к ночи начались «судороги» и «бред». Врачи
поняли, что у царя «антонов огонь (гангрена. — И. К.) и что, следовательно,
нет более никакой надежды».93
Пётр умирал в своей «конторке» — рабочем кабинете в западной части
дворца. От страшных болей он «неумолчно кричал, и тот крик далеко слы­
шен был»,94 вспоминал солдат Никита Кашин. В среду была объявлена пер­
вая амнистия осуждённым на каторгу на срок не более пяти лет, за исключе­
нием обвинявшихся «по первым двум пунктам» («о каком злом умысле про­
тив персоны его величества или измены» и «о возмущении или бунте»),
а также убийц и разбойников. Затем Сенат объявит и второе помилова­
ние — уже для осуждённых на смертную казнь и вечную каторгу; но и оно
не распространялась на политических преступников.95
Из протоколов Сената следует, что в восьмом часу утра 26 января на за­
седание явились Я. В. Брюс, В. Л. Долгоруков, Ф. М. Апраксин, П. А. Тол­
стой, Г. И. Головкин и Д. М. Голицын. Заседали недолго; к девяти часам
явился посланный «от двора» Родион Кошелев, и сенаторы отправились в
«зимний дом».96 В тот же день Кампредон написал в Париж, что Пётр не
сделал распоряжения о преемнике, однако высшие чины империи, пред­
ставлявшие разные «партии», пришли к согласию: «Сенат принял уже меры
сообща с царицей. Наследником, говорят, будет провозглашён великий
князь, внук царя, а во время его несовершеннолетия царица будет прави­
тельницей совместно с Сенатом».97
Тогда же Гохгольцер написал в Вену: «В 5 часов вечера и 4 часа перед
отходом почты ко мне пришли и втайне сообщили о неимении никакой уже
надежды на выздоровление царя. В кишечных ранах царя появился или, как
ежеминутно опасаются, появится антонов огонь. Лицо, доверившее мне это,
и на которое можно вполне положиться, сообщило мне также о неимении
никакого письменного распоряжения либо завещания; царь же до того слаб,
что почти не в состоянии ничего говорить. При таких опасных обстоятель­
ствах все сенаторы и гвардейские офицеры собрались для принятия необхо­
димых мер касательно наследия престола, а именно для немедленного объ­
явления и присяги всех высших и нижних гражданских и военных служа­
щих лиц после смерти царя его племяннику, великому князю. Всё дело уже
так условлено, что в случае противуречащего ему словесного царского рас­
поряжения несколько лиц будут назначены отправиться к царю в комнату и
воспрепятствовать такому распоряжению. В то же время со стороны здеш­
 1725 г.: Петровское «наследство» S5

них сенаторов, а также и его высочества герцога Голштинского последовала

просьба к её величеству царице не вмешиваться самой в вопрос о престоло­
наследии, в каковом случае она получит и впоследствии поддержку, а также
и всё подобающее ей по сану».98
Подводя итог этого дня, можно предположить (даже при искажённости
и неполноте попадавшей к дипломатам информации), что кризис в состоя­
нии больного императора наступил 5 января, и тогда не решённый прежде
вопрос о наследнике привёл к противоборству придворных «партий». Как
можно судить из донесений дипломатов, в течение 25—26 января наметил­
ся компромисс между сторонниками Петра-внука и Екатерины. Такая ком­
бинация должна была утвердить на троне законного в глазах большинства
населения наследника и ограничить авторитетом высшего государственного
органа — Сената — власть регентши Екатерины и её ближайшего окруже­
ния. Только в докладе австрийского посла встречается известие о существо­
вании третьей группировки, которая «носилась с тем, чтобы форму правле­
ния по шведскому образцу установить и затем к той партии переметнуться,
у которой оказались бы лучшие и наиболее надёжные кондиции»;99 других
данных о существовании такой «партии» нет.
Однако свергать ограниченную в правах царицу и её дочерей не было
необходимости, и повествование Бассевича о заговоре против Екатерины не
соответствовало действительности. Заговор, если он и имел место, был ор­
ганизован именно в пользу самодержавия Екатерины, для устранения сына
Алексея и любых ограничений власти императрицы. Именно с этой целью
действовали в ночь на 28 января Меншиков, Толстой, Ягужинский, Мака­
ров, их адъютанты и доверенные лица. Как сообщил голландец де Вилде,
26 января дворец был окружён стражей; что можно объяснить усилившейся
изоляцией умиравшего царя.100
У постели Петра постоянно дежурили, по сообщению Кампредона, пре­
имущественно сторонники Екатерины: Ягужинский, Меншиков, Толстой,
Апраксин, Репнин и канцлер Еоловкин — хотя два последних, как видно из
позднейших донесений, в вопросе о престолонаследии проявили колебания.
Все источники единогласно утверждают, что не отходила от царя и сама
Екатерина.
В утренней депеше от 28 января (8 февраля) Кампредон сообщил о смер­
ти Петра I, но ещё не знал подробностей; он писал, что именно в тот момент
во дворце шла борьба двух группировок вокруг трона и он только что «по­
лучил уведомление, что восторжествует, кажется, партия царицы».101 По­
следующие сообщения были отправлены им и его коллегами-дипломатами
уже 30 января (10 февраля) после того, как они были официально извещены
о смерти императора.
86 Глава 3
Французский и прусский послы к тому времени уже располагали инфор­
мацией о событиях, и текст их депеш оказался при сличении почти идентич­
ным, что ясно даже из перевода:
Кампредон:
«О рудием всего этого явился князь
М енш иков, склонивш ий на сторону им ­
ператрицы гвардейский полк. Как толь­
ко им ператор простился с ними, М енш и­
ков повёл всех гвардейских офицеров к
императрице, которая напом нила им, как
много делала всегда для них, как заботи­
лась о них в походах, и вы разила надеж ­
ду, что они не покинут её в несчастье.
Тогда они все принесли присягу в верно­
сти императрице и со слезам и поклялись
ей, что скорее дадут себя изрубить в кус­
ки у ног её величества, чем позволят воз­
вести на престол кого-либо иного.
М еж ду тем М енш иков, не теряя вре­
мени, до самой кончины им ператора р а­
ботал ревностно и поспеш но, склоняя в
пользу им ператрицы граж данские и ду­
ховные чины государства, собравш иеся
в императорском дворце. К нязь не жалел
при этом ни обещ аний, ни угроз для
своей цели. Он прим ирился со своими
врагами и уверял всех, что не преследует
никаких коры стны х целей, а только р е­
ш ился поддерж ивать семью своего им ­
ператора до последней капли крови. Бас-
севич такж е м ного поработал для своего
государя в этом случае, от которого за ­
висело всё счастье герцога Голш тинско­
го. И м инистр этот действовал так искус­
но, что успел прим ирить Я гуж инского с
М енш иковы м и убедил его объявить се­
бя за императрицу.
К м оменту кончины им ператора все
меры были уж е приняты; и когда сенато­
ры, министры, генералы и несколько
епископов собрались на совет, им объя­
вили, что так как понесённая всеми поте­
ря вы нуж дает их подумать о новом прав­
лении, то они преж де всего должны
Мардефельд:
«О рудием в этом деле послуж ил ей
князь М енш иков, склонивш ий на её сто­
рону гвардейские полки, которые питали
к покойному им ператору бесконечную
лю бовь и почтение. Как только царь про­
стился с гвардейским и офицерами, М ен­
ш иков повёл их всех к императрице. П о­
следняя представила им, что она сделала
для них, как заботилась об них во время
походов, и что, следовательно, ожидает,
что они не оставят её своею преданно­
стью в несчастий. Н а это поклялись они
под сильным плачем и стоном её величе­
ству, что все они лучш е согласятся ум е­
реть у её ног, чем допустить, чтобы
кто-то другой был провозглаш ён.
В продолж ение остального времени,
до кончины императора, старался князь
М енш иков с чрезвы чайной бдительно­
стью и ум ом склонить н а сторону им пе­
ратрицы духовны е и светские сословия,
бы вш ие всё время собранны ми в цар­
ских палатах. Д ля этого он употреблял
обещ ания и угрозы, прим ирился со все­
ми врагам и и постоянно и твёрдо утвер­
ж дал, что он этим не дум ает выиграть
что-нибудь лично дл я себя, а ж елает
поддерж ивать до последней капли крови
права им ператорского семейства.
Ф он Б ассевич такж е принимал в
этом деле горячее участие, так как о т н е­
го зависит благополучие его господина.
О н работал день и ночь, чтобы помочь
склонить к нем у сенаторов и м инистров,
и ему действительно посчастливилось
помирить Я гуж инского с М енш иковы м
и привлечь его на сторону императрицы.
Чрез это дела располож ились так,
что тотчас после кончины им ператора
сенаторы, министры и генералы, а так-
 1725 г.: Петровское «наследство» 87

вспомнить, в чём присягали императ ри­ ж е некоторы е из епископов держали со­

це касательно престолонаследия. Затем
прочтены были самая присяга и подроб­
ное разъяснение её...»
(Сборник РИО. Т. 52. СПб., 1886.
С. 428—429.)
вет, в котором речь клонилась к тому,
что так как после столь великой потери
необходим о приступить к утверж дению
другого правительства, то они все дол­
ж ны помнить, какую клятву давали им­
перат ору касательно престолонаследия.
П осле этого бы ла прочтена присяга и акт
о правах на престол...»
(Сборник РИО. Т. 15. СПб., 1875.
С. 252—253.)

Далее в процитированных выше документах столь же схоже продолжал­

ся рассказ о том, как кабинет-секретарь Макаров доложил собравшимся об
отсутствии письменного завещания Петра и все единогласно постановили
считать Екатерину самодержавной императрицей на основании акта коро­
нации как последней воли Петра I. Был подписан соответствующий доку­
мент, после чего Екатерине принесли присягу — сначала собравшаяся во
дворце знать, а затем гвардейские полки; причём «некоторые гвардейские
офицеры в сильном волнении кричали, что если совет будет против импе­
ратрицы, то они размозжат головы всем старым боярам». Затем шли извес­
тия об отправке в Москву для приведения к присяге И. И. Дмитриева-Мамо­
нова, посылке соответствующей инструкции в украинскую армию
М. М. Голицына и подготовке похорон императора. На этом одинаковый
текст в депешах обрывался, и обе они заканчивались авторами уже «от
себя», но без существенных подробностей по интересующему нас вопросу.
В августе 1725 г. Франция и Англия создали враждебный России и Авст­
рии Ганноверский союз и вовлекли в него бывшую союзницу России —
Пруссию. Отношения между Версалем и Берлином уже в начале 1725 г. до­
пускали взаимный обмен информацией послов, ибо только так можно объ­
яснить такое сходство текстов на разных языках. Скорее всего, именно Мар-
дефельд получил информацию от Кампредона, а не наоборот; депеши фран­
цузского посла выгодно отличаются от сообщений других дипломатов
полнотой и богатством подробностей: его информаторами были сам Бассе-
вич, генерал-прокурор Ягужинский и дворянин Алексей Юров из окруже­
ния царицы. Позднее дипломат рекомендовал его своему начальству:
«...Юров, камергер царицы, восемь лет жил в Париже, где и женился на
француженке, привезённой им сюда. Это один из самых разумных русских,
каких я знаю. Он имеет доступ к государыне и расположен к Франции. Его
приятель Макаров покровительствует ему, и через него можно сообщить
последнему всё, что потребуется».102
88 Глава 3

Из донесения следует, что «партия» Екатерины сумела склонить на

свою сторону гвардию и колеблющуюся часть знати. Однако ни о каком
«заговоре», якобы угрожавшем Екатерине, там нет ни слова, как и о выступ­
лении полков, в котором Бассевич отвёл себе одну из главных ролей. Похо­
же, что голштинский министр не утверждал ничего подобного в общении с
осведомлёнными собеседниками; ложь о заговоре он позволил себе только в
записках... Кроме того, Кампредон не говорил и о столкновениях во дворце,
несомненно, имевших место (иначе непонятно, кому угрожал Меншиков,
кому и почему хотели рубить головы офицеры).
Процитированную выше депешу Кампредон послал на имя короля. Но в
тот же день он отправил своему начальнику графу Морвилю ещё одно, бо­
лее подробное послание, в котором назвал «бояр» — оппонентов Меншико­
ва, коими оказались президент Юстиц-коллегии П. М. Апраксин (старший
брат генерал-адмирала), сенаторы Д. М. Голицын и В. Л. Долгоруков,
фельдмаршал и президент Военной коллегии Н. И. Репнин. Этих же лиц на­
звал в своём донесении от 2 (13) февраля Гохгольцер. Голландский рези­
дент (в марте) и датский посланник (в июле) добавили имена президента
Штатс-контор-коллегии графа И. А. Мусина-Пушкина и канцлера Г. И. Го-
ловкина.103
Такая позиция руководства государственного аппарата (сенаторов и
президентов коллегий) выбивала почву из-под ног «выскочек», обязанных
карьерой покровительству императора и не имевших прочной опоры в пра­
вящих кругах. Напомним, что Меншиков находился под следствием, усту­
пив Репнину пост президента Военной коллегии; Толстой ведал политиче­
ским сыском (Тайной канцелярией) в Петербурге, а Ягужинский был по­
ставлен Петром над Сенатом в качестве «ока государева».
В ночь на 28 января во дворце кипели страсти. Но борьба развернулась
не между «боярами», сторонниками сына царевича Алексея, с одной сторо­
ны, и продолжателями петровских реформ — с другой. Представители обеих
«партий», в том числе Д. М. Голицын, братья Апраксины и И. А. Мусин-
Пушкин, поставили подписи под смертным приговором Алексею.104 Раскол
произошёл среди ближайшего окружения императора. Петровские выдвижен­
цы не просто боялись отстранения от власти — её новая конструкция была
принципиально противоположна их представлениям. Поэтому им пришлось
отложить старые счёты и пойти на «незаконные» меры силового характера.
Д. М. Голицын и его сторонники (а их, видимо, было немало, ведь ради
четырёх-пяти человек не стоило приводить офицеров) отстаивали свой про­
ект. «Правительницей должна быть царица вместе с Сенатом» при «необхо­
димости объявить наследником престола великого князя, усматривая в том
единственное средство сохранить спокойствие и избежать междоусобной
 1725 г.: Петровское «наследство» 89

войны», — передал эту позицию со слов своих информаторов Кампредон.

Феофан в своём сочинении привёл высказывание сомневающихся в правах
Екатерины: «И в протчих народах царицы коронуютца, и для того наслед­
ницами не бывают».
Им возражал Толстой: «В том положении, в каком находится Россий­
ская империя, ей нужен властелин мужественный, опытный в делах, способ­
ный крепостью своей власти поддержать честь и славу, окружающие импе­
рию... Все требуемые качества соединены в императрице: она приобрела ис­
кусство царствовать от своего супруга, который поверял ей самые важные
тайны; она неоспоримо доказала своё героическое мужество, своё велико­
душие и свою любовь к народу, которому доставила бесконечные блага во­
обще и, в частности, никогда не сделавши никому зла; причём права её под­
тверждаются торжественной коронацией, присягою, данной ей всеми под­
данными по этому случаю, и манифестом императора, возвещавшим о
коронации».105
В этих речах, даже если они изложены Кампредоном не с протокольной
точностью, верно показан принцип подхода к власти противников и сторон­
ников воцарения Екатерины. Едва ли опытные дельцы Меншиков и Толстой
обманывались насчёт наличия «требуемых качеств» у Екатерины. Но для
них личность самодержца была выше любого закона, пусть даже провоз­
глашённые достоинства императрицы и не соответствовали реальности. Их
противники отстаивали преимущество законных учреждений и традиций
над «силой персон». Но опытный дипломат Толстой использовал слабые
места оппонентов: указал на отсутствие каких-либо законов, устанавливав­
ших возраст совершеннолетия государя, вследствие чего «большинство не­
вежественного народа непременно возьмут его (Петра II. — И. К.) сторону»,
отчего последуют «заговоры и мятежи».
Пока Толстой во дворце «агитировал» собравшихся персон первых ран­
гов, Меншиков и командующий обоими полками гвардии генерал И. И. Бу­
турлин действовали иными средствами. Надо полагать, что не без их ведома
в дворцовых покоях появились гвардейские офицеры. Если верить Бассеви-
чу, «политичные» аргументы не помогли, и тогда под окнами дворца раз­
дался грохот барабанов, после чего прозвучал известный из мемуаров Бас-
севича диалог: «Что это значит? — вскричал князь Репнин. — Кто осмелит­
ся давать подобные приказания помимо меня? Разве я больше не главный
начальник полков? — Это приказано мною, без всякого, впрочем, притяза­
ния на ваши права, — гордо отвечал генерал Бутурлин, — я имел на то по­
веление императрицы, моей всемилостивейшей государыни, которой вся­
кий верноподданный обязан повиноваться и будет повиноваться, не исклю­
чая и вас».106
90 Глава 3

Однако близкие ко двору и целенаправленно собиравшие сведения со­

временники не заметили ночного марша к дворцу поднятых по тревоге пол­
ков. Кампредон сообщал об увеличении караула и, как уже говорилось, о
появлении во дворце только офицеров; об угрозах с их стороны упоминал в
донесении и Гохгольцер. Голландский дипломат вообще указал, что призна­
ние Екатерины императрицей «произошло совершенно мирно, без смут и
затруднений».107 Ему вторил голштинский камер-юнкер Берхгольц: «Всё
обошлось мирно и тихо, что прежде, как хорошо известно из истории про­
шедших времён, здесь редко случалось при кончине государей». Казалось
бы, слуга герцога должен был подтвердить рассказ своего земляка Бассеви-
ча; но он лишь отметил, что возле дворца «поставлены были две гвардей­
ские роты с ружьями, а на всех прочих местах размещены крепкие карау­
лы».108 Надо полагать, усилением караула дело и ограничилось; судя по за­
писи в журнале приказов по полку от 28 января, он представлял собой
сводный отряд из всех рот примерно в две сотни человек.109
В то время гвардейцы ещё не имели казарм, и нужно было приложить
усилия, чтобы собрать рассеянных по квартирам солдат и офицеров и орга­
низованно вывести полки к дворцу. Однако тот же журнал приказов не со­
держит распоряжений о сборе полка, хотя дежурным майором являлся в те
дни участвовавший в ночных спорах А. И. Ушаков. Единственный приказ
от 27 января предписывал офицерам объявить в ротах, что государь «недо­
могает», чтобы они «как возможно Господу Богу о здравии его моли­
лись».110 Можно предположить, что в суматохе формальности могли не со­
блюдаться. Но полковые документы для внутреннего употребления всё же
должны были сохранить хоть какие-то распоряжения командиров, тем бо­
лее что пропусков и подчисток в журнале нет, а ниже сразу следует изложе­
ние утреннего приказа от 28 января о принесении присяги Екатерине и вы­
ставлении караулов, в том числе «к телу императорского величества».
Январское противостояние ещё не было типичным дворцовым перево­
ротом. Спустя полтора десятка лет гвардейцы уже сами будут устранять не­
угодных правителей и утверждать у власти новых; но в ночь на 28 января
1725 г. они, по-видимому, оставались на квартирах. Однако позднее при­
выкшие к «дворским бурям» современники всё описывали уже иначе. Сочи­
нявший свои мемуары в 60-х гг. XVIII в. фельдмаршал Миних, явно под
воздействием опыта позднейших «революций» писал, что Меншиков с
гвардейцами отправился «прямо в императорский дворец, выломал дверь в
залы, где заседали сенаторы и генералы, и объявил Екатерину... императри­
цей».111 На самом деле во дворце продолжались споры. Здесь и пригодились
офицеры — об их выступлении в пользу Екатерины сообщают донесения
дипломатов и записки Ф. Вильбуа:
 1725 г.: Петровское «наследство» 91

«Во время совещания некоторые гвардейские офицеры, в сильном вол­

нении, кричали, что если совет будет против императрицы, то они размоз­
жат головы всем старым боярам» (Кампредон).
«Меншиков и Толстой провозгласили её государыней, самодержицей
всероссийской, причём через майора Ушакова угрожали смертью каждому,
кто бы осмелился противиться, начиная с канцлера» (Вестфалей).
«Царица, однако ж, имела на своей стороне всех остальных и всех вооб­
ще офицеров гвардии, открыто объявивших свою готовность жертвовать за
неё жизнью. Герцог Голштинский тоже сейчас же принял сторону царицы и
со своим министром Бассевичем действовал неутомимо в её пользу двое су­
ток. Таким образом, партия молодого великого князя была подавлена и при­
нуждена во всём покориться прочим лицам вследствие угрозы, что в случае
противудействия прибегнут к крайним мерам, то есть лишат жизни» (Гох-
гольцер).
«Великий канцлер и другие сенаторы не были согласны с Меншиковым.
Они хотели возвести на трон внука Петра I. Но так как они были ограниче­
ны в своих действиях интригами Меншикова, в руках которого была сила,
они предложили посоветоваться с народом, который окружал дворец в ожи­
дании решения Сената, и открыть для этого окно залы, где они собрались.
Но Меншиков ввёл несколько вооружённых офицеров, которых поставил в
прихожей, и ответил сенаторам с большим хладнокровием, что совсем не
так жарко, чтобы открывать окна, и что самое правильное решение было бы
передать корону Екатерине» (Вильбуа).112
Подполковник и майор гвардии провозгласили в дворцовых стенах пра­
во Екатерины на власть. О позиции массы офицеров и солдат гвардии у нас
данных нет, чтобы уверенно утверждать о сознательном выборе того канди­
дата, который мог, по её разумению, эффективнее править страной. Однако
можно, вслед за Л. Н. Толстым в его ненаписанном романе о послепетров­
ской эпохе, предполагать, что Андрей Иванович Ушаков (и подобные ему
служаки) относились к определённому типу : «Преданность слепая. Сангви­
ник. Вдали от интриг. Счастливо кончил. Выведывать мастер. Грубая внеш­
ность, ловкость».113 Сделавший карьеру выходец из бедной дворянской се­
мьи был готов выполнить любой приказ своего императора с полным ду­
шевным спокойствием — так же, как шутливо сообщал в письме своему
начальнику по Тайной канцелярии П. А. Толстому: «Кнутом плутов посека-
ем да на волю отпускаем».
Сделать выбор для него, как и для многих других гвардейских «выдви­
женцев», было нетрудно; скорее всего, даже проблемы этого выбора для
него не существовало — кто же из гвардейцев не знал свою «полковницу»,
прошедшую войну рядом с царём? Пётр сам начинал службу в Преображен-
92 Глава 3

ском полку, многих гвардейцев помнил с детства. Он лично «экзерцировал»

свои полки, участвовал в празднествах, занимался вопросами снабжения,
вооружения, обмундирования и расквартирования, выплатой жалованья;
поощрял и наказывал солдат и офицеров. Рядом с ним на смотрах и учениях
была Екатерина; она способствовала карьере некоторых офицеров, а рядо­
вым от её имени отпускалось вино с кружечного двора.114
При Петре гвардейцы охраняли царские резиденции, постоянно бывали
в покоях, исполняли различные поручения «при доме царского величества»
и сопровождали государя с женой в поездках. Однажды датский посланник
Юст Юль встретил Екатерину в октябре 1711 г. «в обществе двенадцати или
шестнадцати Преображенских офицеров, которые сидели кругом неё, пили,
кричали и играли» — словом, вели себя как дома и вместе с государыней от­
мечали годовщину победы при Лесной.
Одним из последних распоряжений Петра (или сделанным уже от его
имени) стало объявление от 27 января об амнистии гвардейцам, отдельной
от общегосударственной. По ней только в Семёновском полку от наказаний
был освобождён 21 человек, а в Преображенском смерть Петра избавила от
расстрела насильника-писаря Василия Ростовцева.115
А что же Екатерина? Все авторы говорят, что она постоянно находилась
рядом с умиравшим. Упомянутый австрийский доклад приводит слухи об
отравлении императора супругой; на их достоверности авторы не настаива­
ли, но всё же изображали царицу лицемерной особой: «...сумела сыграть ко­
медию прекрасно, её плачу и вою не было конца, она не отрывала глаз от
покойного, целовала его и с воплями падала в глубокий обморок, так что
все присутствующие, которым положение дел не совсем известно было,
склонялись к состраданию, но другие с трудом удерживались от смеха».116
Пожалуй, не стоит упрекать Екатерину в лицемерии — они с Петром про­
жили целую жизнь, в которой было и плохое, и хорошее; их слишком мно­
гое связывало, чтобы Екатерина всего лишь «играла комедию» при мучи­
тельной смерти мужа. Скорее она вела себя так, как и должна была жена по
русским обычаям. И всё же действия государыни не вполне соответствова­
ли образу убитой горем вдовы, которую оторвали от тела мужа и под руки
повели царствовать.
Кампредон сообщал: императрица нашла время беседовать с гвардей­
скими офицерами, «имела предусмотрительность заранее послать в кре­
пость деньги для уплаты жалованья гарнизону, который не получал его уже
шестнадцать месяцев, подобно прочим войскам. Гвардии она дала слово за­
платить всё, ей следуемое, из собственных денег».117 О том, что в кабинете
царицы были «приготовлены векселя, драгоценные вещи и деньги», писал и
Бассевич.118 Похоже, в критических обстоятельствах Екатерина, по словам
 1725 г.: Петровское «наследство» 93

рукописной повести о её жизни, написанной в царствование её тёзки Екате­

рины II, не потеряла «природную оборотистость» и «деятельную хитрость».
Датский посланник Вестфалей назвал даже суммы, полученные в ту
ночь участниками возведения императрицы на престол: генералу Бутурлину
якобы досталось 10 тысяч червонцев, майорам гвардии — по пять тысяч, а
рядовым — по 25 рублей. Гохгольцер оценивал расходы на мероприятие в
50 тысяч талеров.119 По-видимому, дипломаты всё же завысили стоимость
воцарения Екатерины. 27 января Сенат распорядился выдать гвардии 50 ты­
сяч рублей из касс разных ведомств. По этому указу штатс-комиссары
К. Принценстерн и И. Мякинин должны были выплатить гвардейским пол­
кам почти 17 тысяч рублей. В день воцарения эти чиновники как раз собира­
ли необходимую сумму, но сделать это вовремя, по-видимому, не смогли.120
В тот же день из Кабинета Екатерины вышел другой указ за подписью
кабинет-секретаря Макарова о немедленном получении на гвардию 20 ты­
сяч рублей из Санкт-Петербургского «комиссарства соляного правления»,
они-то и были выданы на руки семёновскому майору А. И. Ушакову; ещё
три тысячи рублей были получены 1 февраля сержантом Преображенского
полка Сильвестром Безобразовым.121 После воцарения Екатерины недос­
тающие средства быстро нашлись: уже 30 января гвардейские полки полу­
чили 50 тысяч рублей — впрочем, являвшиеся не наградой, а задержанным
за майскую и сентябрьскую треть 1724 г. жалованьем.122
К моменту смерти Петра I в Кабинете имелись в наличии 36 123 рублей
и 5873 талера, а также «портреты с алмазы», «перстни его величества», мо­
неты иностранной чеканки и золотые медали; но Екатерина повелела вы­
дать указанные выше 23 тысячи «заимно», то есть с последующим возвра­
том из общегосударственной казны. Ещё 7 414 рублей к 10 февраля были
издержаны «на некоторые чрезвычайные расходы» — какие именно, неиз­
вестно.123
В марте из Кабинета императрицы последовали «нужные и тайные
дачи»: генералу И. И. Бутурлину — 1 500 рублей, майорам А. И. Ушакову и
С. А. Салтыкову — по три тысячи рублей; по другому указу тому же Салты­
кову и майору И. И. Дмитриеву-Мамонову выдали ещё по тысяче рублей.124
9 апреля о награде попросили 27 солдат-преображенцев во главе с сержан­
том Петром Ханыковым за то, что стояли «на карауле у императорского ве­
личества бессменно генваря с 14 по 29 число». За труды сержант получил
50 рублей, капрал — 40, а рядовые — по 25.125 Тогда же графу Бассевичу
было тайно выдано из фондов Коллегии иностранных дел три тысячи руб­
лей.126 Получается, что воцарение Екатерины обошлось кабинетской казне
примерно в 30 тысяч рублей — сумму относительно небольшую, особенно
если сравнивать со «стоимостью» последующих переворотов. 26 февраля
94 Глава 3

Екатерина распорядилась пополнить свою похудевшую личную казну —

доставить в Кабинет из Малороссийской коллегии 50 тысяч рублей «на ям­
ских подводах».127
Соединённые усилия принесли результат. К четырём часам утра (по
Кампредону) «кн[язь] Репнин, завидующий сильному влиянию дома Голи­
цыных, заявил, что он соглашается с мнением Толстого и признаёт справед­
ливым признать царицу самодержавной государыней». За ним последовал
Г. И. Головкин. По сведениям дипломатов, старый канцлер призывал «ре­
шение предоставить народу» или подтвердить сделанный выбор «голосова­
нием всех сословий».128
В донесении от 23 февраля (6 марта) Гохгольцер сообщил, что Репнин,
В. Л. Долгоруков и Д. М. Голицын «сообща предложили даже в случае из­
брания на престол царицы совершить это избрание, созвав все сословия го­
сударства». Речь шла о передаче уже фактически состоявшегося решения в
коллегию из представителей «генералитета» и, возможно, «шляхетства».
В ответ прозвучали слова майора Ушакова: «Вся гвардия не хочет и слы­
шать о ком-либо другом, кроме царицы. За неё они готовы жертвовать жиз­
нью, а её противникам готовы сломать шею».129 После таких аргументов
пришлось признать права Екатерины. Президенту Юстиц-коллегии
П. М. Апраксину, по словам де Вилде, «даже не дали договорить, так что от
испуга с ним вчера сделался удар». Было от чего — впервые офицер гвар­
дии объявил вельможам империи волю новой политической силы.
Противоборство сторон оттеснило на второй план умиравшего государя.
Феофан в своём сочинении подчёркивал, что судьба трона решалась после
смерти Петра I. На самом же деле схватка «партий» шла ещё при жизни им­
ператора, скончавшегося около пяти часов утра (это время поставил
А. И. Остерман в пометках на своей немецкой Библии; оно же было указано
и в составленной в Коллегии иностранных дел «Записке о преставлении его
императорского величества».130 Походный журнал царя сообщал, что «28-го
в 6 часу пополуночи в I четверти его императорское величество Пётр Вели­
кий преставился от сего мира от болезни, урины запору».
Современников неслучайно волновало отсутствие до самого последнего
момента распоряжений относительно наследника. Согласно докладу авст­
рийского посла, Пётр «покаялся во всех своих грехах, признал, что много
невинной крови пролил за свою жизнь, и то, что с его несчастным сыном
случилось, принимал очень близко к сердцу. Однако всякий раз говорил,
что надеется на Господа, который ему за всё добро, которое он своей импе­
рии сделал, простит все грехи». Он успел попрощаться с дочерьми и внуком
и даже «царице, которая при нём до самой его смерти оставалась, позволил
к себе подойти и также, кажется, с ней примирился», однако о наследовании
 1725 г.: Петровское «наследство» 95

«не сделал ни малейшего распоряжения, собираясь сделать это позднее, но

этого Бог не дал. Хотя другие говорят, что его об этом раньше и не спраши­
вали, пока он речи не лишился, тогда он что-то захотел написать, но из-за
слабости не смог».131
Недостоверность истории с якобы недописанным распоряжением Петра
«Отдайте всё...» убедительно показал Н. И. Павленко: Бассевич явно старал­
ся подчеркнуть права на престол супруги своего герцога.132 Переданный
Гохгольцером рассказ самого Бассевича показывает, как творилась эта ле­
генда: в беседе с информированными дипломатами сразу после событий
голштинец упоминал, что Пётр «действительно написал несколько строк,
но потом от слабости у него вываливалось из рук перо. Прочесть эти напи­
санные им строки нет возможности».133 Но тогда он ничего не сказал ни о
намерении царя «отдать всё», ни об обращении его к дочери Анне; эти «до­
бавления» появятся уже позднее в записках голштинца, сочинённые им (или
тем, кто их литературно обрабатывал).
У Петра в течение 26—27 января ещё было время, чтобы объявить свою
волю; другое дело, мог ли он физически это сделать. Уже цитированный
судмедэксперт считал, что, возможно, за несколько часов до смерти Пётр
из-за очередного резкого подъёма артериального давления перенёс кровоиз­
лияние в левое полушарие головного мозга, следствием которого стали па­
ралич правой руки, временная потеря сознания, судороги и утрата речи. По­
следнее подтверждается донесением голландца де Вилде от 30 января
(10 февраля), что у царя «отнялся язык». Отсюда, возможно, и пошли слухи
об «искусственных мерах», сокративших жизнь императора, которые до сих
пор находят отражение в версиях его смерти.
Но если умиравший и мог говорить (как изображал Феофан Прокопо­
вич), то стали бы его слушать? Гохгольцер ещё 26 января указывал, что
Меншиков и его сторонники сумели изолировать Петра и никакое его «уст­
ное распоряжение в ущерб Екатерине не могло иметь успех». А Кампредон
докладывал 30 января (10 февраля), что Екатерина и близкие ей люди не го­
ворили императору о завещании «из боязни обескуражить его этим как
предвещанием близкой кончины, а может быть, и потому, что царица и её
друзья, зная и без того желания умирающего монарха, опасались, как бы
твёрдость духа, подавленная бременем страшных страданий, не побудила
его изменить как-нибудь свои прежние намерения».134 Принятые меры, в
том числе «бессменный» караул сержанта Ханыкова, исключали какую-ли­
бо случайность, в том числе и выражение воли самого императора.
Кампредон также транслировал рассказ об угрызениях совести царя и
передал слова, что он «принёс свою кровь в жертву». Возможно, умирав­
ший пытался в последний раз подчинить себе ход событий, но на это у него
96 Глава 3

уже не было сил, а ни одна, ни другая «партия» не были заинтересованы в

том, чтобы он назвал имя наследника. Феофан и Бассевич не говорили, что в
последние часы жизни император вручил престол супруге; в обоих сочине­
ниях необходимость воцарения Екатерины доказывалась речами вельмож и
ссылками на коронацию. Как передавал в Вену Гохгольцер, сторонники ве­
ликого князя Петра Алексеевича в случае, если бы царь попытался назвать
иного преемника, должны были «отправиться к нему в комнату и воспре­
пятствовать такому распоряжению».135 В созданной трудом всей жизни
Петра системе не оказалось ни чётких правовых норм, ни авторитетных уч­
реждений, чтобы обеспечить преемственность власти. На первый план вы­
ходила пресловутая «сила персон».
Бурные ночные события завершились присягой собравшихся «чинов»,
принесённой около восьми часов утра (это время фигурирует в дневнике
Берхгольца и депеше Лефорта от 30 января) — именно тогда к дворцу подо­
шли гвардейские полки. Кампредон передал, что гвардия присягала в крепо­
сти несколько часов спустя. Первый манифест нового царствования изве­
щал о вступлении на престол Екатерины по воле самого Петра, «понеже в
1724 году удостоил короною и помазанием любезнейшую свою супругу, ве­
ликую государыню нашу, императрицу Екатерину Алексеевну, за ея к Рос­
сийскому государству мужественные труды, как о том довольно объявлено
в народе печатным указом прошлого 1723 года ноября 15 числа».136
Однако сам манифест был издан не от имени Екатерины — присягать
новой государыне «Святейший Синод и Высокоправительствующий Сенат
и генералитет согласно приказали». Объявленное исполнение воли покойно­
го прикрывало фактическое избрание монарха и очень вольное толкование
устава о престолонаследии 1722 года.137 Так на практике произошло предска­
занное Феофаном Прокоповичем определение государя придворным «наро­
дом». Однако побывавший в Петербурге осенью 1726 г. французский путе­
шественник Обри де ла Мотре услышал уже сформировавшуюся версию, что
умиравший Пётр сам объявил о необходимости присяги Екатерине.138
Первый в XVIII столетии кризис власти и способ его разрешения показа­
ли, что в столкновении высшей гражданской бюрократии и «птенцов» Пет­
ра последние одержали победу. «Дух» неограниченного самовластия Петра
восторжествовал над «буквой» — его же стремлением обеспечить прочный
правовой порядок в новом государственном механизме. В итоге спор ре­
шился в пользу наиболее организованной группы петровской знати при ак­
тивном выступлении части гвардейского офицерства, которая поддержала
Екатерину и Меншикова как символ петровского наследия и продолжения
прежнего курса. Но на самом деле петровская эпоха подошла к концу. Пред­
стояло подводить итоги и намечать дальнейший путь.
 Глава 4

1725—1729 гг.: КОНСТРУКЦИЯ И ПРОБЛЕМЫ

ПОСЛЕПЕТРОВСКОЙ МОНАРХИИ

Вся Россею ш ка у нас позамя-

лася...
Исторические песни XVIII в.

Окружение «матери всероссийской»

«Великая героина и монархиня и матерь всероссийская», — так обра­

щался к Екатерине Феофан Прокопович в «Слове на погребение» Петра. Но
едва ли сподвижники императора могли преклоняться перед далёкой от го­
сударственных дел женщиной сомнительного происхождения, ими же и
возведённой на престол.1 В массовом сознании Екатерина, видимо, воспри­
нималась как добрая хозяйка и жена, но не прирождённая царица и едва ли
достойная верховного правления «баба». Даже в песнях солдат петровской
армии она не изображалась законной наследницей «империя»; на смертном
одре Пётр завещал:
Сенат судить князьям-боярам, всем старш им фельдмарш алам;
А кам енную М оскву и Россию — Кате, а империю — царевичу...2

Внешность Екатерины отвечала духу времени: она была, по словам при­

дворного и историка графа С. Д. Шереметева, «очень телесна во вкусе Ру­
бенса и красива». Сохранившиеся же документы соответствуют народным
представлениям: показывают Екатерину экономкой, погружённой в хозяй­
ственные заботы дворцового обихода.3
Согласно «повести» (биографии) о Екатерине, написанной в XVIII веке,
она явно имела лингвистические способности: помимо русского, владела
немецким, французским, польским и «природным» шведским языками.4 Од­
нако наверняка можно сказать только, что она знала немецкий. Во всяком
98 Глава 4

случае, французский министр Кампредон речь на прощальной аудиенции

специально «произнёс по-немецки, дабы государыня могла сама понять
её».5 Скорее всего, могла она говорить и по-шведски, поскольку жила в
шведской Лифляндии и даже вышла там замуж. Возможно, императрица и
была способна сказать что-либо по-французски или по-польски, но едва ли
настолько владела этими языками, чтобы вести серьёзную беседу. Что же
касается государственной сферы, то она усвоила внешний облик сановного
величия и имела некоторые — весьма скромные — представления о стояв­
ших перед страной проблемах.
После смерти Петра на Екатерину обрушился поток жалоб и челобит­
ных, начиная от обращений канцлера и кончая прошением «придворной по­
ломойки» Дарьи Ивановой («при ней восемь баб») о выдаче хлеба, соли и
крупы. Г. И. Головкин просил о повышении сына в чинах, П. П. Шафи-
ров — о прощении долгов, обер-шенк А. М. Апраксин — о ссуде в три тыся­
чи рублей и т. д. Но чаще всего просили о пожаловании «деревнями». Об
этой награде подавали прошения поручики и капитаны гвардии. А. Ушаков,
И. Корсаков, Л. Микулин, И. Толстой, А. Украинцев, С. Желтухин, С. Юрь­
ев, Л. Ляпунов, И. Софонов, В. Нейбуш, Е. Пашков, А. Шаховской, Ф. Шу-
шерин), гофмаршал Д. Шепелев, обер-прокурор И. Бибиков, лейб-медик
И. Блюментрост, граф С. Владиславич-Рагузинский, сенатор В. Л. Долгору­
ков — вот перечень фамилий всего с нескольких страниц одной из книг вхо­
дящих документов кабинета за 1725 г.6
Отныне так будет происходить каждый раз при сменах фигур на престо­
ле: воцарившийся претендент вынужден будет награждать многочисленных
просителей за действительные и мнимые заслуги. Чтобы остановить поток
прошений, издаются специальные указы о запрещении подачи челобитных
лично императрице. Просить же пожаловать деревнями разрешалось лишь
из числа «отписных» и выморочных владений.
В первые дни после воцарения Екатерины дворец был доступен для по­
сещения и «целования руки» императрицы подданным любого чина и зва­
ния. Но уже 31 января майор гвардии Г. Д. Юсупов отдал караульным
приказ: в комнаты государыни «светлейшего князя, Ивана Ивановича (Бу­
турлина. — И. К ), Павла Ивановича (Ягужинского. — И. К.), Антона Ма-
нуйловича (генерал-полицеймейстера Девиера. — И. К.) пропускать без
докладу, Алексея Васильевича Макарова и Лвовичев (братьев И. Л. и
А. Л. Нарышкиных. — И. К.)»; сенаторов же, синодальных, генералов и
прочих «по шестом класе» велено было «без докладу не пущать» — они
должны были дожидаться в «передней».7 В феврале Екатерина не разреши­
ла караулу пускать к ней людей «в серых кафтанах и в лаптях». Другое рас­
поряжение государыни запрещало гофмаршалу и дежурным камергерам да­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 99

вать приходящим без их ведома посетителям доступ в царскую «уборную»

и «передспальню» и играть в бильярд, поскольку «та забава имеетца для её
величества»; придворным дамам не дозволялось уезжать домой без спроса.8
Старевшая императрица, отбыв положенный траур, стремилась навер­
стать упущенное время с помощью нарядов, праздников и прочих увеселе­
ний, не отличавшихся изысканностью: «Господа майоры лейб-гвардии и
княгиня Голицына кушали английское пиво большим кубком, а княжне Го-
лицыной поднесли другой кубок, в которой её величество изволила поло­
жить 10 червонных».9 Закалившийся на придворной службе у польского ко­
роля племянник петровского «дебошана» Иоганн Лефорт с удивлением пе­
редавал свои впечатления от жизни петербургского двора: «Кто бы мог
подумать, что он целую ночь проводит в ужасном пьянстве и расходится,
это уж самое раннее, в пять или семь часов утра».
Как докладывал Кампредон, Екатерина была «проникнута одним жела­
нием: царствовать с блеском». Главным средоточием этого блеска стано­
вился двор. Вечно занятому и спешившему Петру I придворные были не
нужны — разве что создавали фон на неизбежных официальных приёмах.
Однако достигнутый в ходе войны статус великой державы требовал соот­
ветствующего оформления в виде императорских резиденций и придворно­
го церемониала. «Реестр придворным и дворцовым служителям» от 31 янва­
ря 1725 года показывает, что к концу петровского царствования двор насчи­
тывал уже 525 человек,10 но ещё не превратился в учреждение с чёткой
структурой и штатной численностью, утверждёнными должностными обя­
занностями и званиями. Собственно придворных чинов было немного (око­
ло тридцати человек), ещё не сложилась их иерархия; рядом с «европейски­
ми» должностями (камергерами и камер-юнкерами) состояли армейские
офицеры и персонажи без статуса («Василий распопа», «девка безногая»).
Дворцовая пышность при Екатерине должна была подчеркнуть её собст­
венное величие, которое она не могла продемонстрировать ни на поле боя,
ни в дипломатической беседе, ни в качестве законодательницы. В её царст­
вование громоздкая и аморфная сруктура двора начала упорядочиваться.
В заданном Екатериной направлении он развивался и впредь; в 1727 г. при
Петре II дворцовый штат насчитывал 686 человек, на содержание которых
уходило почти 200 тысяч рублей.11
Придворные журналы 1725 и 1726 гг. свидетельствуют: с наступлением
тёплых майских дней государыня «со всею фамилиею» перебиралась из
Зимнего в Летний дворец. Там она с небольшой свитой или с гостями выхо­
дила в любимый ею и покойным мужем «огород», прогуливалась в аллеях.
Свои дальние сады Екатерина навещала в «маленькой колясочке». Навер­
ное, в эти дни императрица была счастлива, гуляя с дочерьми по дорожкам
100 Глава 4

Летнего сада мимо фонтанов. В недавно построенных «галдареях» их ожи­

дали накрытые столы и приятная музыка. К месту приходились и зрели­
ща — доставленные из Голландии «зверки и птички» или учёный слон из
Персии. По петровской традиции государыня ещё посещала верфи, госпита­
ли и выезжала на пожары, но большую часть «рабочего времени» посвяща­
ла прогулкам «в огороде в летнем дому», в других резиденциях и по улицам
столицы и застольным «забавам» и «трактованиям».
Екатерина обещала «дела, зачатые трудами императора, с помощью Бо­
жией совершить», и по мере возможности следовала этой программе. В фев­
рале она утвердила уже рассмотренные Петром штаты государственных уч­
реждений. Отправилась в путешествие экспедиция капитан-командора Ви­
туса Беринга. 15 августа 1725 г. Екатерина дала аудиенцию первым
российским академикам. В новой столице продолжали мостить улицы и по­
ставили на «Першпективной дороге» — будущем Невском проспекте —
первые скамейки для отдыха прохожих. Указ от 5 июля решительно запре­
щал даже отставным дворянам под страхом штрафа и битья батогами хо­
дить «с бородами и в старинном платье», в крайнем случае предписывал
щетину «подстригать ножницами до плоти в каждую неделю по дважды».
На русскую службу по-прежнему охотно принимались иностранцы.
Однако прежний курс проводился с гораздо меньшей энергией. Сразу
же после смерти Петра прекратились заседания комиссии по подготовке но­
вого Уложения. Многие её члены нашли себе иные занятия, несмотря на
приказ Екатерины 1 июня 1726 г. пополнить комиссию выборными из раз­
ных сословий и срочно начать «слушать» уже готовый текст.12
Часто личная инициатива Екатерины представляла собой не более чем
карикатуру на петровские замыслы. Ассамблеи из места делового общения
превращались в основное занятие для узкого круга придворных, изучение и
применение заграничных новшеств — в заказы на покупку в голландской
Гвиане тропических «дивных птиц» и «прожорливого и жадного» муравье­
да, выдвижение талантливых помощников — в пожалования новым фавори­
там (Я. Canere, Р. Лёвенвольде) и своей мужицкой родне.
Главной своей задачей императрица видела устройство достойных «пар­
тий» для дочерей. Брак старшей, Анны, был уже предопределён Петром; и в
результате в круг высшей российской знати вошёл герцог Карл-Фридрих
Голштинский, пытавшийся с помощью тёщи играть самостоятельную роль.
Судьбу младшей, Елизаветы, предстояло решить вместе с вопросом о буду­
щем союзе для поддержания политического равновесия в Европе.
Воцарение Екатерины в столице прошло спокойно. Но всё же в первые
дни императрицу охраняли: майор Ушаков ни на минуту не покидал её и
вместе с караулом ночевал во дворце; были выделены также полицейские
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 101

команды для патрулирования улиц Петербурга.13 В Москву для охраны по­

рядка при приведении подданных к присяге был направлен Преображенский
майор И. И. Дмитриев-Мамонов.
Кое-кто старался свести счёты. Бывший посланник в Париже барон Ганс
Христофор Шлейниц подал донос на ведущего российского дипломата
Б. И. Куракина, которого обвинял в принадлежности к «партии великого
князя» и даже в том, что князь якобы сам «имеет претенсию х короне рос­
сийской».14 Императрица и её сторонники опасались сопротивления распо­
ложенной на Украине армии под командованием М. М. Голицына, старший
брат которого выступил в поддержку Петра-внука. Нескольким надёжным
офицерам, по данным Кампредона, был послан приказ «схватить Голицына
при малейшей попытке заговора или неповиновения с его стороны». Однако
опасения не подтвердились: войска присягнули без осложнений, отказались
это сделать единицы, как поручик Выборгского полка Григорий Баландин.
Сам командующий получил выговор за долгое молчание в ответ на приказ о
проведении церемонии присяги.15
Екатерина запомнила попытку вельмож сделать её регентшей на равных
правах с Сенатом. Уже на первом в новое царствование протоколе заседа­
ний Сената от 30 января 1725 г. появилась подпись Меншикова (Г. Д. Юсу­
пов принимал участие в работе органа ещё до болезни царя), а в феврале в
Сенате стали заседать А. И. Ушаков и И. И. Бутурлин. В следующем году
Сенат пополнила большая группа сановников, в составе которой были вер­
ные императрице генерал-полицеймейстер Петербурга А. М. Девиер и май­
оры гвардии И. И. Дмитриев-Мамонов и С. А. Салтыков.
Синодский приговор от 28 января 1725 г. предписывал в «возношении»
на богослужениях из лиц императорской фамилии упоминать саму Екатери­
ну и «благочестивейшие государыни цесаревны».16 По сообщению прусско­
го посланника Мардефельда, упоминание о правах великого князя расцени­
валось как государственное преступление.17 С учреждением в феврале
1726 г. нового органа — Верховного тайного совета — Сенат потерял назва­
ние «Правительствующий» и был оттеснён на задний план. Впрочем, ре­
прессий против сторонников внука Петра I не было — все они сохранили
свои посты. Более того, в мае 1725 г. по случаю свадьбы Анны Петровны и
герцога Голштинского П. М. Апраксин, В. Л. Долгоруков и Д. М. Голицын
были пожалованы в действительные тайные советники, а брат последнего
М. М. Голицын — в фельдмаршалы; остался он и главнокомандующим Ук­
раинской армии, и полковником Семёновского полка.
Из ссылки были возвращены опальные: генерал князь В. В. Долгоруков,
П. П. Шафиров, все осуждённые по делу Монса и арестованная по делу гет­
мана Полуботка украинская «старшина». Именным указом Тайной канцеля-
102 Глава 4

рии в июне 1725 г. Екатерина повелела прекратить все дела по доносам фис­
калов, начатые до 1721 г. В столице власти установили твёрдые цены на
хлеб, которые продавцы должны были указывать на дощечках-ценниках
под угрозой порки «кошками» с конфискацией товара. Прочим подданным
империи была сокращена на 4 копейки подушная подать.
По примеру Петра «полковница» Екатерина присутствовала на «екзер-
цициях» полков гвардии, делала подарки по 10— 15 червонных на именины
и крестины гвардейцев, где являлась «восприемницей»; лично разбирала их
прошения и оказывала щедрую помощь нуждавшимся. Царица следила и за
продвижением по службе; так, 12 апреля 1725 г. она приказала произвести в
каждом батальоне 12 рядовых из дворян в прапорщики.18 Отличившийся
при «избрании» императрицы А. И. Ушаков стал кавалером новоуч-
реждённого ордена Александра Невского и — в феврале 1727 г. — гене­
рал-лейтенантом. Отметившийся тогда же Пётр Ханыков получил первый
обер-офицерский чин фендрика в Преображенском полку и был отправлен
в ответственную командировку, а в следующем году пожалован в подпору­
чики.19
В 1726 г. Екатерина даровала рядовым гвардейцам из дворян-помещи-
ков, которым было затрудительно продолжать службу по домашним обстоя­
тельствам или по слабости здоровья, право выходить в отставку, предостав­
ляя взамен рекрутов из «видных и способных» людей. Постаралась и воз­
главляемая Меншиковым Военная коллегия: в октябре исправные
гвардейские обер-офицеры и солдаты при определении в армейские полки,
к статским делам или в отставку получали повышение не на два чина, как
прежде, а на три. При этом надо иметь в виду, что обычно выпускались в ар­
мию те унтера или рядовые, которые по отсутствию способностей и образо­
вания не имели шансов получить офицерское звание в своём полку.20
Документы Кабинета императрицы говорят о пожалованиях в 1725 г.
крестьянских «дворов» по челобитным гвардейцев: капитанам преображен-
цев Ф. Полонскому и А. Танееву, капитан-поручикам Г. Гурьеву и С. Жел­
тухину, поручику А. Микулину, подпоручику А. Лукину и другим офице­
рам.21 Так зарождалась опасная для самой власти традиция «оплаты» услуг
офицеров и солдат, которая могли навести их на мысли о цене своей пре­
данности.
«Великая перемена чинам» генералов и офицеров прокатилась по ар­
мии; облегчён был выход в отставку за долговременную службу. «Я тогда
был в Белогородском пехотном полку, и сколько есть в полку штаб- и
обер-офицеров, все переменены чинами, кроме полковника», — вспоминал
гвардеец В. А. Нащокин. По данным Военной коллегии, в царствование
Екатерины в 1725 г. патенты на чины получили 926 офицеров, а в 1726-м —
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 103

1235. Правда, не все из них были повышены именно при Екатерине, по­
скольку патент формально закреплял уже заслуженный чин.
Государыня в прямом смысле «приложила руку» к этой процедуре (или
за неё расписывалась дочь). Походные журналы 1725 и 1726 гг. свидетель­
ствуют, что Екатерина регулярно занималась утверждением чинов; так,
15 декабря 1726 г. она подписала 99 офицерских патентов,22 а в целом за два
года она, по нашим подсчётам, утвердила 455 патентов. Повальные награж­
дения, однако, радовали не всех, поскольку происходили «не по порядку»,
без учёта действительных заслуг и возвышали выходцев «от солдатства».23
Празднества и раздачи наград не могли скрыть подспудного напряжения
вокруг новой государыни. Гвардии вроде бы не на что было жаловаться:
полки не отправлялись в дальние походы, столичная служба шла спокойно,
а повышения происходили быстрее. Но «железной руки» Петра уже не
было, а незаслуженные милости и отсутствие жёсткого контроля не способ­
ствовали почтению к императрице. Иные гвардейцы уже считали, что их за­
слуги должным образом не оценены, а во дворце нет порядка.
Дела Тайной канцелярии свидетельствуют, что в полках были недоволь­
ные. Доносы зафиксировали ворчание гвардейцев: «Не х кому нам голову
приклонить, а к ней, государыне... господа-де наши со словцами подойдут,
и она их слушает, что ни молвят. Так уж-де они, ростакие матери, сожмут у
нас рты? Тьфу де, ростакая мать, служба наша не в службу! Как-де вон, рос-
таким матерям, роздана деревни дворов по 30 и болше... а нам что дала по­
мянуть мужа? Не токмо что, и выеденова яйца не дала». Преображенский
сержант Пётр Курлянов сетовал: «Императора нашего не стало, и всё-де,
разбодена мать, во дворце стало худо»; солдат того же полка Пётр Катаев,
напротив, утверждал, что смерть Петра «даровала многим живот», посколь­
ку он «желал всех их смерти».24
В гвардии ослабла дисциплина. Приказом по Преображенскому полку
от 2 февраля 1725 г. был отправлен под арест пьяный начальник дворцового
караула поручик Ляпунов; 28 марта командирам частей вменялось в обязан­
ность смотреть, чтобы солдаты «шумные по улицам не шатались»;25 подоб­
ные распоряжения (чтоб «шумных не было») будут повторяться и впредь.
В мае того же года раскрылось дело о хищениях в Петербургской крепости.
Следствие во главе с Меншиковым установило: профос Семёновского пол­
ка Пётр Аверкиев и его друзья, усмотрев, что «лежит казна плохо», украли
2434 рубля, которые тут же «растеряли и по кабакам пропили»; виновные
были отправлены на виселицу. В ноябре 1726 г. был расстрелян пушкарь
элитной бомбардирской роты Преображенского полка Фёдор Бушуев, по­
смевший на карауле во дворце — в четвёртый раз! — напиться так, «что
стоять на часах не мог».26
104 Глава 4

Кампредон в феврале 1726 г. сообщал о подозрительных случайностях,

угрожавших жизни Екатерины: в октябре прошедшего года во время учения
гвардейских полков в присутствии царицы стоявший подле неё лакей был
ранен в руку и в бок. «Тогда сказали, что раны нанесены были шомполом,
забытым каким-то солдатом в ружье, и разговоры об этом замолкли». В сле­
дующий раз, уже в январе 1726 г., императрица наблюдала из окна нижнего
этажа дворца за экзерцициями солдат, выстроенных на льду Невы, и «при
втором залпе одного гвардейского взвода некий новгородский купец, стояв­
ший в четырёх шагах от помянутого окна, упал, сражённый насмерть пулей,
которая ударилась затем в стену дворца»; Екатерина сохранила хладнокро­
вие, но «заметила довольно спокойно, что не несчастному купцу предназна­
чалась эта пуля».27
Полковой архив подтверждает: 26 января 1726 г. выстрел, прозвучав­
ший из рядов выстроенных на Неве семёновцев, уложил безвестного «по-
сацкого человека» на набережной у дворца. Начались допросы служивых
седьмой роты, стоявших «против того места». Приказ по полку обещал сле­
дующий чин за объявление виновного. Некомплект патронов оказался у се­
мерых солдат; одни говорили, что свои «пульки» расстреляли «в дому» или
«боронясь от волков» в дороге; другие — что их украли. Доносчиков не на­
шлось, и, несмотря на все усилия, стрелявшего так и не обнаружили — кор­
поративная солидарность оказалась выше служебного долга. Императрица
распорядилась не продолжать расследование и 4 февраля повелела освобо­
дить всех подозреваемых, но отныне на учения и парады солдатам полага­
лось выходить «без пуль» под страхом «жестокой смерти».28 Уже через ме­
сяц после этого происшествия репрессиям по неизвестной причине подвер­
глась личная гвардия Меншикова — Ингерманландский полк: были
арестованы его полковник Е. Маврин и 40 солдат. В то же время Екатерина
и её окружение стремились снискать расположение солдат и офицеров. Не­
случайно вскоре после описанного выше события в Преображенском и
Семёновском полках был объявлен указ царицы о выдаче всем чинам к Пас­
хе третного жалованья «не в зачёт».
Имели место случаи отказа от присяги императрице: «Не статочное дело
женщине быть на царстве, она же иноземка...» Объявившиеся было Лже-
алексеи были в 1725 г. казнены, но уже «созревали» новые самозванцы.
В 1726 г. флотскому лейтенанту Ивану Дирикову пришло в голову, что
он — сын Петра I (якобы царь, «будучи в Сенате, подписал протокол, что по
кончине его величества быть наследником ему, Ивану») и через несколько
лет заявил о своих правах на престол.29 В плохо сохранившихся за этот пе­
риод делах Тайной канцелярии встречаются сообщения о казни (наказании
довольно редком в её практике) нескольких лиц: рассылыцика Ф. Бородина,
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 105

крестьянина Е. Белокопытцева за неназванные, но «великие» преступления.

Тогда же был тайно заточён в Шлиссельбурге шведский шпион капитан
Цейленбург, которого было приказано держать в строжайшей изоляции;
спустя 15 лет Тайная канцелярия даже не смогла объяснить причин ареста.
Имеются известия об уничтожении таких дел (как показаний «калуженина»
А. Анцифорова).30
В мае 1725 г. отправился в Соловки «карла» императрицы Яким Волков
за «противные его слова против персоны её императорского величества».31
Священник стоявшего в Петергофе Нарвского полка Иван Алексеев был
арестован за отказ от присяги и заявление, что Синода «он не знает, а знает
патриархов и своего архиерея».32 В мае 1725 г. датский посол Вестфалей со­
общал о казни какого-то полковника, также не признавшего новую импе­
ратрицу. Зимой и весной 1726 г. в столице горели дома обывателей и триж­
ды Адмиралтейство, где были уничтожены 30 новых галер и 30 тыс. пудов
провианта для флота. Власти предполагали диверсию и искали поджигате­
лей; но был пойман и казнён лишь несовершеннолетний Аристов, поджи­
гавший дома соседей.33
В такой обстановке в декабре 1725 г. было решено создать специальную
охрану императрицы — кавалергардскую роту «из знатного шляхетства са­
мых лучших людей из прапорщиков и из поручиков». Пожалованный в ка­
питан-поручики кавалергардов Меншиков определял, кто из кандидатов,
присланных в Военную коллегию из полевых полков, годен для службы в
конной роте, где капитаном состояла сама императрица. В течение несколь­
ких месяцев Военная коллегия подбирала кандидатов на эту почётную
службу — но не из гвардии, а из офицеров армейских полков, «собою весь­
ма великорослых и достаточных иждивением», поскольку жалованья им не
полагалось, содержать квартиры и приобретать мундиры они должны были
за свой счёт. К началу 1727 г. эта «гвардия в гвардии» насчитывала 56 чело­
век во главе с самим Меншиковым, поручиком И. И. Дмитриевым-Мамоно­
вым и корнетом А. И. Шаховским; в числе телохранителей были и курлянд­
ские дворяне Ю. Ламздорф, Э. Каульбарс, М. Ливен.34 «Новоучинённая»
рота впервые предстала перед императрицей в день её тезоименитства,
24 ноября 1726 г., и сопровождала государыню при выезде в Исаакиевский
собор. В начале 1727 г. очередной манифест предупредил подданных, что
«за неправедные и противные слова против членов императорского дома
без всяких отговорок учинена будет смертная казнь без пощады».35
Начались и конфликты между победителями. В марте 1725 г. Ягужин-
ский вступил в ссору с Меншиковым; в апреле разразился новый скандал,
виновником которого оказался вице-президент Синода, новгородский архи­
епископ Феодосий Яновский. Он теперь высказывался против новых цер­
106 Глава 4

ковных порядков, смерть Петра назвал Божьим наказанием за покушение на

«духовные дела и имения».
Остановленный 12 апреля при въезде на мост близ дворца (спавшая до
полудня Екатерина запрещала пропускать грохочущие кареты), Феодосий
заявил: «Я-де сам лутче светлейшего князя», — и в гневе отправился к цари­
це. Когда его задержали, обиделся: «...для чего они его не пускают; мне-де
бывал при его величестве везде свободный вход», — и под конец «вельми
досадное изблевал слово, что он в дом ея величества никогда впредь не
войдёт, разве неволею привлечён будет».36 Буйный архиерей исполнил обе­
щание. Он не участвовал в панихиде по усопшему царю в Петропавловской
крепости и, несмотря на персональное приглашение, демонстративно отка­
зался являться во дворец, пояснив, что ему «быть в доме её величества не
можно, понеже обесчещен».
Терпение Екатерины лопнуло — 27 апреля она повелела арестовать и
допросить Феодосия. Им занялось следствие во главе с П. А. Толстым и
Г. Д. Юсуповым, быстро нашедшее обвинительный материал. Сами архие­
реи во главе с Феофаном Прокоповичем донесли о «злохулительных сло­
вах» коллеги, объяснившего отказ служить панихиду по императору тем,
что «духовные пастыри весьма порабощены». Кроме того, архиепископ был
обвинён в хищениях из сокровищниц новгородских монастырей: он забирал
иконы из церквей, обдирал с них оклады и переплавлял в слитки; отбирал
древнюю церковную серебряную утварь, колокола, прочее имущество и
употреблял на свои домашние нужды; преступлением стала даже неявка
«к столу» императрицы. Суд оказался скорым: уже 11 мая первое лицо цер­
ковной иерархии было приговорено к смерти «за некоторый злой умысел на
Российское государство». Екатерина заменила казнь «неисходным» заточе­
нием в Николо-Корельском монастыре в устье Северной Двины.37
Владыку замуровали в камере и не оставляли с ним наедине даже свя­
щенника — при исповеди (с непременно запертой дверью камеры!) надле­
жало присутствовать самому губернатору И. П. Измайлову. В дополнение к
имеющейся охране к арестанту приставили шестерых солдат архангельско­
го гарнизона. В Петербурге боялись, что заключённый может сказать испо­
ведующему нечто «государству вредительное» и «противное» её импера­
торскому величеству.38
Особо строгие условия заточения заставляют исследователей предпола­
гать, что Феодосий обладал какими-то неприятными для государыни и её
окружения секретами. К тому же правительство было озабочено загранич­
ной реакцией на это событие, а потому предписало послу в Гааге И. Г. Го­
ловкину объяснять арест архиепископа его «церковными преступлениями»
и немедленно «опровергать и уничтожать» любые иные толкования в прес­
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 107

се.39 Однако возможно и более простое объяснение: строптивый владыка

слишком многих восстановил против себя и оказался удобным «козлом от­
пущения» при недовольстве непопулярными преобразованиями в церков­
ной сфере.40
Заточение в тёмной и сырой камере обрекло «чернца Федоса» на скорую
смерть. Донесения о его слабости заставили государыню смягчиться: 1 фев­
раля 1726 г. она разрешила кормить заключённого так же, как братию, — но
было поздно. Монастырские власти встревожились: «Федос по многому
клику для подания пищи ответу не даёт и пищи не принимает». 5 февраля
по приказу губернатора вскрыли келью, в которой обнаружили мёртвого уз­
ника. Из Тайной канцелярии пришёл указ похоронить в тело монастыре.41
Покойника зарыли при больничной церкви. Затем было велено доставить
тело в столицу, но по дороге пришло ещё одно указание: погрести бывшего
архиерея в Кирилло-Белозерском монастыре.
«Демонстрации» Ягужинского и Феодосия показали: после железной
руки Петра его сподвижники не очень склонны признавать авторитет цари­
цы. Феодосий был уверен, что Екатерина «будет трусить», и предсказывал
дальнейшие «междуусобия». В этих предположениях он был не одинок;
17 февраля (10 марта) 1725 г. Кампредон отмечал, что единства среди мини­
стров нет и все их усилия направлены «к приобретению наибольшего влия­
ния в ущерб друг другу».42

Верховный тайный совет: первые шаги

В созданной Петром I модели власти объём полномочий монарха ока­

зался слишком велик — не только для бывшей «портомои», но и для любого
человека, не обладавшего талантами и работоспособностью первого импе­
ратора. В таких условиях основной задачей правящей верхушки стала необ­
ходимость хотя бы относительной консолидации для решения важнейших
проблем при слабой и болезненной императрице. Политическим отражени­
ем подобной ситуации стало появление в феврале 1726 г. Верховного тайно­
го совета «как для внешних, так и для внутренних государственных важных
дел». В числе инициаторов этого проекта современники называли разных
лиц — Меншикова, Толстого, Шафирова, Остермана, Бассевича, что только
подтверждает осознанную потребность в таком объединяющем центре.
Начиная с мая 1725 г. иностранные дипломаты не раз перечисляли кан­
дидатуры в состав предполагаемого «тайного совета», в том числе Менши­
кова, Шафирова, Толстого, Макарова, В. Л. Долгорукова, герцога Голштин­
ского.43 О переговорах заинтересованных лиц говорят и «поденные» запис-
108 Глава 4

ки Меншикова. В итоге в состав нового учреждения вошли сторонники

Екатерины на «выборах» в ночь на 28 января 1725 г. А. Д. Меншиков,
П. А. Толстой, Ф. М. Апраксин; к ним добавились номинальный (Г. И. Го­
ловкин) и фактический (А. И. Остерман) руководители внешней политики
империи и представитель «оппозиции» — князь Д. М. Голицын.
В историографии появление нового высшего органа власти оценивалось
как компромисс между старой и новой петровской знатью, но относительно
его роли в системе власти единства мнений не было. К концу XIX в., когда в
общественной мысли России обращение к истории стимулировалось поис­
ками путей дальнейшего развития страны и реформ её государственного
строя, актуально выглядела точка зрения, рассматривавшая образование
этого органа как изменение самой «сущности правления», когда власть им­
ператора «из личной воли превращалась в государственное учреждение», и
как «первый шаг к конституционному проекту 1730 г.»44
Другие исследователи утверждали скорее «олигархический» характер
подобных ограничений,45 на что последовали возражения: Совет являлся
лишь совещательным учреждением при монархе.46 В настоящее время боль­
шинство исследователей склоняется к тому, что Верховный тайный совет
стал «чисто абсолютистским органом», необходимым при слабом или не­
способном к правлению монархе для решения текущих дел верховного
управления при недостаточной оперативности и загруженности Сената.47
Мысль о необходимости координирующего органа витала в воздухе:
достаточно указать на учреждение совета по делам «великой важности» в
феврале 1720 г. При Петре I эта потребность компенсировалась энергией и
универсальными способностями монарха, но при его преемниках уже необ­
ходимо было отделить политическую власть от массы дел текущего управ­
ления.
Что касается сообщений дипломатов о стремлении «бояр» ограничить
власть самодержца, то проверить их трудно, тем более что оценки происхо­
дивших в стране событий тесно связаны с успехами или неудачами миссий
самих послов. Не раз приводившиеся в литературе высказывания Кампредо-
на о подобных планах появляются только с января 1726 г., когда наметилось
ухудшение отношений России с Францией в связи с провалом переговоров
о союзном договоре и протестом посла против военных приготовлений
Санкт-Петербурга. До этого того же князя Д. М. Голицына посол характери­
зовал как «весьма разумного» государственного деятеля, вовсе не склонно­
го к поползновениям на прерогативы самодержца.48
Документы Совета свидетельствуют, что он не имел сколько-нибудь
чёткого регламента и определённого круга деятельности; только завеща-
ние-«тестамент» Екатерины I сделало его после смерти императрицы офи­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 109

циальным коллективным регентом при малолетнем государе. Сама Екатери­

на не часто удостаивала министров своим присутствием, порой же обещала,
но так и не приходила на заседание. В феврале-сентябре 1726 г. Екатерина
11 раз посетила заседания Совета; 30 марта все министры были у неё. Ещё
раз Екатерина зашла к «верховникам» в декабре — и больше у них не появ­
лялась. В этой ситуации появился указ 4 августа 1726 г. о действительности
распоряжений за подписями всех членов Совета, который был необходим
для нормальной работы государственной машины.
В то же время получение Советом некоторых полномочий верховной
власти не ограничивало волю монарха. Екатерина I не утвердила пункт, по
которому все рапорты и доношения подаются только в Верховный тайный
совет, и вычеркнула в черновике указа о его учреждении слова о «неотлуч­
ном» нахождении Совета при особе императрицы. Из поданного ей «мнения
не в указ» она исключила важнейший пункт об исхождении царских указов
только из Совета и потребовала, чтобы «о важных делах поставя протоколы
и на мере и не подписав наперёд для апробации к ея императорскому вели­
честву взносить... и как уже ея императорское величество изволит апробо-
вать, тогда подписывать и в действо производить».49
Что же касается обещания Екатерины в 4-м пункте указа от 1 января
1727 г. не принимать «партикулярных доношений о делах, о которых в Вер­
ховном тайном совете предложено и общее мнение записано не было», то во
2-м и в том же 4-м пунктах этого указа названы исключения из этого прави­
ла: «...разве от нас кому партикулярно и особливо что учинить повелено бу­
дет» или «кто имеет доносить о таких делах, которые никому иному, кроме
нам самим, поверены быть могут».50 Реализацией этого порядка стали указы
о самостоятельных докладах императрице по делам своих ведомств Менши­
кова, Апраксина, командующих войсками на Украине и в Иране М. М. Го­
лицына и В. В. Долгорукова, а также послов за границей. Оставляла Екате­
рина за собой и право в случае разногласий членов Совета получить их
письменные мнения «для решения об оных».51
Екатерина имела и иные способы воздействия на Верховный тайный со­
вет, поскольку назначала его членов. К неудовольствию Меншикова импе­
ратрица ввела в состав Совета своего зятя, герцога Карла-Фридриха, к тому
же сделала его подполковником Преображенского полка и лично предста­
вила его солдатам и офицерам. Другим рычагом власти оставался Каби­
нет — личная канцелярия царя во главе с опытным А. В. Макаровым. Каби­
нет получал с мест необходимую информацию (всем губернаторам в 1726 г.
было приказано о «новых и важных делах» сообщать в первую очередь
именно туда) и от имени Екатерины общался с Верховным тайным советом;
оттуда же выходили именные указы императрицы.
по Глава 4

Из официальных формулировок журналов и протоколов Совета нелегко

понять, что именно интересовало Екатерину, каково было её действитель­
ное участие в обсуждении и принятии решений. Изучение документов Со­
вета и «записных книг» распоряжений самой Екатерины показывает, что ко­
личество её именных указов почти в четыре раза уступало законотворчеству
Совета. Практически все сколько-нибудь значимые акты короткого царст­
вования — даровавшие льготы, касавшиеся изменений в системе управле­
ния или намечавшие преобразования — были инициированы и составлены
её окружением. На долю самой императрицы можно отнести разве что рас­
поряжение о бритье бород и ношении европейской одежды, пожалования
чинами и «деревнями». Пожалуй, только в сфере увольнений и назначений
на высшие посты императрица порой отстаивала своё право действовать во­
преки мнению Совета.52
Интересы Екатерины были ограничены пределами дворца и окружав­
ших её лиц. Она раздавала дворы и «увольнения» в отпуска, приказывала
выдать заслуженное жалованье, предоставляла «материальную помощь», а
иногда наказывала (не слишком строго) своих слуг — за исключением слу­
чаев, когда те, подобно архиепископу Феодосию, позволяли себе откровен­
но наплевательски относиться к ней.
За пределами дворцового мирка императрица не чувствовала себя уве­
ренно. Почти все дела готовили и подавали ей для ознакомления и подписа­
ния куда более знающие и опытные министры. Руководить ими вчерашняя
домохозяйка не могла и большей частью утверждала их решения. Случайно
оказавшаяся на престоле Екатерина старалась обеспечить лояльность своих
знатных подданных — чинами, орденами, прощением прегрешений. Но
достигалась ли таким образом цель — создать послушное окружение? Расто­
чаемые милости только разжигали аппетит «сильных персон» и их «партий».
Создание Верховного тайного совета не прекратило борьбу в «верхах».
Если в первые месяцы правления Екатерины наиболее влиятельным совет­
ником, судя по донесениям дипломатов, был Толстой, то уже в апреле
1725 г. в составленном Кампредоном списке русских министров на первое
место поставлен Меншиков. Весной 1725 г. он вновь стал заседать в Воен­
ной коллегии и подписывать её протоколы. В 1726 г. князь добился отправ­
ки на губернаторство в Ригу бывшего президента Н. И. Репнина и обновил
состав коллегии.53 К концу 1725 г. с Меншикова были сняты все обвинения
в хищениях и денежные начёты в пользу казны.54 В день ангела Екатерины
он получил поистине царский подарок — украинский город Батурин с
1 302 дворами и ещё 2 705 дворов в окрестных сёлах.55
«Повседневные записки» Меншикова свидетельствует, что Александр
Данилович регулярно в первой половине дня заезжал навестить государы-
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 111

ню. За 1726 год, по нашим подсчётам, он посещал Екатерину в сред­

нем 18 дней в месяц; меньше всего (девять дней) в июле, почти ежедневно
(28 дней) в мае. Иногда он успевал за день нанести ей два, а то и три визи­
та; обычно князь заходил к царице до и после заседаний Верховного тайно­
го совета. Он же «гулял» с ней летом по Неве и постоянно «смотрел» за ра­
ботами по постройке её резиденций — Летнего и Зимнего дворцов и Петер­
гофа. Видимо, светлейший князь знал вкусы своей повелительницы, а
потому сам распоряжался обить её «передспальню» зелёными камками.
Случалось ему как доверенному лицу «слушать дел кабинетных» вместе с
Макаровым и обсуждать с ним «дворцовый штат».56 Неудивительно, что
при таком тесном общении Екатерина на многое смотрела глазами «Дани-
лыча».
В его руках была сосредоточена высшая военная и гражданская власть в
столице: согласно «Повседневным запискам», князь раздавал ордена, объяв­
лял императорские указы, повышал в чинах гвардейцев, крестил их детей,
утверждал дворцовый штат.57 Часто болевшая императрица всё больше за­
мыкалась во дворце; другие министры оттеснялись на второй план. Воз­
вращённый из ссылки Шафиров был назначен руководить китобойным про­
мыслом в Архангельске, а Ягужинский хотя и сохранил должность гене­
рал-прокурора, был отстранён от дел и отправлен послом в Польшу. В июне
1726 года была упразднена Тайная канцелярия, во главе которой стоял Тол­
стой, жаловавшийся, что его советов царица не слушает.
Исключительное положение светлейшего князя отмечали все наблюда­
тели. «Он завёл такие порядки в гражданском и военном ведомствах и начал
уже приводить их в исполнение, которые сделали бы его действительным
правителем, а царице оставили одно только имя. Это дошло, наконец, до
того, что он овладел всеми делами, касающимися высочайших помилова­
ний, и отправлял по денежным и другим важным делам в коллегии приказы,
лишь им самим подписанные», — докладывал в августе 1726 г. прусский
посол Мардефельд; почти в тех же выражениях информировали свои прави­
тельства другие дипломаты.58
В октябре 1726 г. Меншиков не допустил проведения ревизии в его ве­
домстве, на которой настаивали герцог и Толстой. В марте 1727 г. в Верхов­
ном тайном совете слушались неприятные для светлейшего князя дела, но
были решены в его пользу. Генерал-фискал полковник Мякинин наложил
штраф в 27 486 рублей за неуплату податей с личного владения Александра
Даниловича — городка Раненбург. 20 марта «допущенные» на заседание
Совета сенаторы Ю. Нелединский и Ф. Наумов объявили, что того «имать
не надлежит», и предложили отдать Мякинина под военный суд (это будет
сделано после смерти Екатерины).59
112 Глава 4

Меншиков мог себе позволить, например, «употребить в расход» по Во­

енной коллегии деньги Адмиралтейства; они были возвращены — но не из
коллегии, а из Штатс-конторы. Он же в январе 1727 г. провёл через Совет
решение о выпуске легковесных медных пятаков на два миллиона рублей и
подал предложение изготавливать гривенники из сплава «новой инвенции».
Новые монеты из серебра с добавлением мышьяка выглядели почти как
прежние, но через некоторое время разлагались; и всё же таких гривенников
произвели общим номиналом 40 тысяч рублей. Члены Берг-коллегии потом
признавались, что так и «не осмелились» подать в Совет соответствующее
доношение. Меншиков задумал изъять из обращения все деньги, выпущен­
ные с 1702 года, и обменять их на новые, получив за счёт изменения пробы
тридцатипроцентную прибыль.60
«Царица боится Меншикова», — так характеризовал расстановку сил
при петербургском дворе посол Рабутин в письме председателю австрий­
ского придворного военного совета (Гофкригсрата), знаменитому полковод­
цу Евгению Савойскому. Но всесильным Мент иков всё же не был: иниции­
рованный им вопрос о восстановлении гетманства на Украине так и не по­
лучил одобрения в Верховном тайном совете.61
Первые шаги новой власти были направлены на смягчение напряжённо­
го положения в стране. В марте 1725 г. было приказано вернуть в полки за­
нятых ревизией результатов переписи офицеров, оставив для завершения
работы по два человека на провинцию. Отменялись предписанная пет­
ровскими указами конфискация имений за утайку душ, а затем и штраф с
дворян, уже подвергшихся за это пытке на следствии. Основной же массы
подданных касались, помимо четырёхкопеечной сбавки с подушной пода­
ти, отмена штрафов за нехождение на исповедь и освобождение от повинно­
сти строить полковые дворы (при условии прежнего размещения войск
на постой); губернаторам и воеводам запрещалось бесплатно брать подво­
ды с крестьян для своих поездок. В феврале 1726 г. казённым сибирским
крестьянам разрешили уплачивать 40-копеечный сбор не деньгами, а хле­
бом.62
Инструкция генерал-фискалу приводила в порядок структуру фискаль­
ного надзора и преследования за взятки и «кражи казны»; одновременно се­
натский указ от 28 июня 1725 г. предписал начатые до 1721 г. «дела по фис­
кальским и доносителевым доношениям отставить».63 Государыня объявила
о решении восстановить упразднённый в 1722 г. орган государственного
контроля — Ревизион-коллегию и дала позволение ещё три года возить то­
вары по Волге на «староманерных судах».64 Далее дело «полегчения» не по­
шло: Екатерина сначала была занята свадьбой дочери, затем старалась по­
мочь зятю, что едва не привело к войне с Данией.
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 113

Перемены на российском престоле вызвали оживлённую реакцию за

границей. Российский посол в Вене Людвик Ланчинский докладывал о по­
явлении в газетах «продерзостных ведомостей» и «злостных толкований»
об обстоятельствах вступления Екатерины на престол.65 С этого времени
подобные «толкования» стали постоянной головной болью российского
правительства и сопровождались предписанием Коллегии иностранных дел
об их опровержении, поиске и преследовании их авторов.
В других странах отклики на происходившее в России были ещё менее
дипломатичными. Молодой посланник в Дании А. П. Бестужев-Рюмин ос­
мелился доложить, что по получении известия о смерти Петра «генерально
все здесь о том великую радость восприяли» — не только знатные, но «и все
подлые с радости опилися было».66 Основания для ликования у датчан
были: в последние годы царствования Пётр в стремлении закрепить успехи
русского оружия на Балтике потребовал от Дании отмены «зундской по­
шлины» при прохождении кораблей через принадлежавшие Дании проли­
вы, а в качестве средства давления на бывшего союзника избрал претензии
Карла-Фридриха, герцога маленького немецкого княжества Шлезвиг-Гол-
штинии и одновременно претендента на шведский трон.67
Редкие появления государыни в Совете были связаны большей частью с
обсуждением международных вопросов. Екатерина I попыталась проявить
себя в «царском ремесле», но при ней «голштинский вопрос» из дипломати­
ческого орудия стал основной целью российской внешней политики. Импе­
ратрица стремилась возвести дочь и зятя на шведский престол и во что бы
то ни стало вернуть им Шлезвиг, не останавливаясь перед опасностью меж­
дународного конфликта.
Однако, вопреки имеющимся в литературе утверждениям, военной уг­
розы Дании в 1725 г. не существовало. Заявления голштинских министров и
самого Меншикова об угрозе «разорить» Данию являлись блефом; француз­
ский посол докладывал в Париж о неподготовленности русского флота и
«штатном» характере военных приготовлений.68 Вышедшая в июле из
Кронштадта эскадра была отправлена к Ревелю с обычными задачами: «ла­
вировать для обучения и движения людей».69 В апреле начались переговоры
с датским послом в России Вестфаленом об условиях денежной компенса­
ции герцогу и поддержке его претензий на шведский престол.
Екатерина решилась на военные меры по отношению к «непослушной»
Дании только к началу следующего года. В январе 1726 г. Кампредон уже
докладывал в Париж о близкой войне, а в феврале вопрос о подготовке к
весне флота и сухопутной армии обсуждался на заседании Верховного тай­
ного совета: министры не возражали государыне, но в то же время указыва­
ли на предпочтительность «негоциаций», печальное состояние финансов и
114 Глава 4

возможность вести будущую кампанию только при поддержке Австрии и

прежде всего Швеции (которая помогать герцогу отказалась).70
Адмиралтейству поступило указание строить «к будущей кампании» но­
вые галеры и починить старые. Военной коллегии было поручено подгото­
вить двадцатитысячный корпус.71 Однако протоколы последней о «секрет­
ных делах», как и «доношения» самой коллегии за весенние месяцы 1726 г.,
не содержат сведений о подготовке заморской экспедиции.72 Судя по доку­
ментам Совета, в марте-апреле министры обсуждали самые разные вопро­
сы, но не военную кампанию с операциями на суше и на море. Возможно,
«верховники» не считали нужным объяснять государыне неразумность
опасного предприятия — или рассчитывали, что демонстративное вооруже­
ние флота сделает датского короля сговорчивее...
Советники Екатерины были осторожны ещё и потому, что Россия вела
еще одну войну — в горах Дагестана и прикаспийских иранских провинци­
ях. Состоявшийся в ноябре 1725 г. «тайный совет» принял решение «с вя­
щей силою в Персии действовать, нежели доныне», и отправить в Иран ещё
пять полков. Дипломаты же должны были убедить шаха признать раздел его
страны; в противном случае необходимо было позаботиться «об уставлении
другого правительства в Персии».73 Однако первоначальный успех вторже­
ния развить было невозможно; предстояло думать не столько о путях в Ин­
дию, сколько о сохранении контроля над полосой в 50— 100 вёрст по запад­
ному и южному берегу Каспия и решать возникшие в связи с этим пробле­
мы во взаимоотношениях с Турцией, чья армия развивала успешное
наступление в Закавказье.
11 мая Адмиралтейств-коллегия отдала приказ выводить корабли на
рейд, и в тот же день Екатерина велела вооружить пушками свою яхту в
Риге.74 Но уже через три дня Адмиралтейство получило известие, что «анг­
лийские корабли вошли в Балтикум с немалою эскадрою».75 Срочно отпра­
вившийся в Кронштадт генерал-адмирал Апраксин доложил царице, что
«батареи и крепость в великой неисправности и [он] стал готовить их к обо­
роне.76 К возможному штурму пришлось готовить и Ревель — 28 мая рядом
с городом, у острова Нарген, встал английский флот из двадцати трёх вым­
пелов; к нему присоединились и восемь датских кораблей. 23 мая адмирал
Чарльз Уэйджер передал русским властям письмо своего короля, которое
объявляло о недопустимости военного конфликта на Балтике. Начинать
войну без союзников и при превосходстве противника на море было невоз­
можно; пришлось ограничиться приведением в порядок укреплений Крон­
штадта и Ревеля. В результате этой авантюры внешнеполитическая ситуа­
ция для России ухудшилась: в 1726 г. Голландия, а в 1727 г. Швеция и Да­
ния официально примкнули к враждебному России Ганноверскому союзу.
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 115

Не было единства и в российской верхушке. Меншиков поначалу не воз­

ражал против планов отобрать у Дании Шлезвиг и заявлял о готовности от­
правиться в поход во главе пятидесятитысячной армии.77 Однако уже в мар­
те 1726 г. Кампредон отмечал начавшиеся ссоры князя и герцога. Когда же
эта авантюра серьёзно повредила престижу России, Меншиков выступил
против дальнейшей поддержки голштинцев.78
«Голштинский кризис» способствовал усилению позиций Меншикова,
который попытался летом 1726 г. стать коронованной особой, хотя бы и в
маленьком Курляндском герцогстве, вассальном владении Польско-Литов­
ского государства. Меншиков прибыл в Курляндию и потребовал отменить
решение о выборе герцогом неугодного Петербургу кандидата Морица Сак­
сонского (внебрачного сына польского короля) и утвердить его самого как
наиболее подходящую кандидатуру. После отказа представителей ландтага
созывать депутатов разгневанный князь запросил у императрицы разреше­
ние «ввести в Курляндию полков три или четыре» для успешного заверше­
ния дела. Новый международный конфликт не входил в намерения русского
правительства, и Екатерина приказала князю немедленно возвращаться в
Петербург.79
По даным австрийского посла Рабутина, против него объединились поч­
ти все члены императорского дома: герцог, дочери Екатерины и племянни­
цы Петра I — вдовая курляндская герцогиня Анна и её сестра, мекленбург­
ская герцогиня Екатерина.80 «Журнал» Меншикова сообщает, что 21 июля,
тотчас по приезде, князь, не заходя домой, отправился во дворец, где имел
четырёхчасовую беседу с императрицей.81 По сведениям Рабутина, светлей­
ший князь посетил и герцога Карла-Фридриха. Возможно, эти экстренные
визиты и спасли Меншикова. Тем не менее был он вынужден подать в Вер­
ховный тайный совет «репорт» с оправданием своих действий и почти це­
лый месяц (до 19 августа) не показывался на заседаниях. В итоге императ­
рица повелела «всё то дело уничтожить и не следовать», хотя на заседании
Совета 6 августа «изволила рассуждать, сколь несостоятельно светлейшего
князя желание о бытии герцогом курляндским, яко подданного ея величест­
ва, до чего, конечно, ни король, ни поляки допустить не могут», и не велела
при польском дворе упоминать о его кандидатуре.82
Долго служивший в России полковник Христиан-Герман фон Ман-
штейн утверждал, что был отдан приказ об аресте Меншикова и только за­
ступничество герцога и Бассевича спасло карьеру князя от крушения. Эта
версия отражена в литературе, но документальных подтверждений её до сих
пор не обнаружено. Однако по возвращении князя в столицу именной указ
императрицы от 28 июля 1726 г. повелевал у Меншикова и помогавшего
ему В. Л. Долгорукова «взять на письме репорты на указы наши и освиде-
116 Глава 4

тельствовать, что, будучи в Курляндии, всё ли так они чинили, как те наши
указы повелевали».83 Явно против Меншикова был направлен и указ от 4 ав­
густа 1726 г., устанавливавший правомочность принимаемых Советом ре­
шений лишь при условии подписания всеми его членами.
Голштинские амбиции Екатерины I показали, что она не освоилась с ро­
лью главы великой державы, выдвинув на первый план узкодинастические
интересы; опасной оказалась и курляндская авантюра Меншикова. Однако в
1725— 1726 гг. подобные попытки всё же оказались блокированными и не
привели к серьезным провалам. Российская дипломатическая служба суме­
ла удержаться на должной высоте, о чём свидетельствуют поиски оптималь­
ного союзника в условиях сложившихся в 1724— 1725 гг. в европейской по­
литике двух лагерей (Ганноверский союз Англии, Франции и Пруссии про­
тив Венского союза Австрии и Испании).
Для России главной задачей будущего союза являлось получение меж­
дународных гарантий сохранения владений в Прибалтике и содействие рос­
сийской политике по отношению к Польше и Турции, в то время как Осман­
ская империя была стратегическим партнёром Франции в борьбе с другой
великой европейской державой — империей Габсбургов. Последняя же не
только поддерживала кандидатуру Петра II, но и отказалась в марте 1725 г.
принять грамоту с императорским титулом Екатерины.84
Переговоры велись с Австрией и Францией параллельно.85 В октябре
1725 г. Б. И. Куракин констатировал: французская сторона отказалась не
только предоставить помощь против Турции и «эквивалентное» возмеще­
ние голштинскому герцогу за Шлезвиг, но даже гарантировать присоедине­
ние Украины, однако по-прежнему настаивала на российских гарантиях до­
говоров Франции с другими европейскими странами.86 Иных предложений
не последовало. Кампредон уже в июле 1725 г. предупреждал: если Фран­
ция упустит возможность сделать Россию союзницей, то Екатерина «кончит
союзом с императором», а в октябре признал: австрийцы «одни только мо­
гут помочь ей (России. — И. К.) и в самом деле выполнить то, что с другой
стороны обещается»,87 — и оказался прав.
В такой ситуации единственно возможным партнёром Петербурга в ев­
ропейском «концерте» осталась Вена. Ланчинский получил полномочия на
заключение договора, а конфликт вокруг титула российской императрицы
был снят принятием австрийской стороной «частного» письма от «вашего
цесарского величества доброй сестры Екатерины».88 Итогом стало заключе­
ние в августе 1726 г. союзного договора, определявшего взаимные гарантии
европейских границ, условия совместных действий против Турции и сохра­
нение неизменным государственного строя Речи Посполитой. В отечествен­
ной литературе целесообразность сделанного выбора подвергалась сомне­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 117

нию, ведь он не смог сдержать турецкого наступления в Иране и вовлёк

Россию в участие в европейских конфликтах своего нового союзника.89
Союз на самом деле был небезупречен, но политика, как известно, есть ис­
кусство возможного. Хуже было то, что отныне разногласия по внешнепо­
литическим вопросам стали важным фактором, усиливавшим расхождения
между придворными «партиями».

Дискуссия о финансах

Отказ от датского похода и выбор стратегического союзника на время

разрядили военно-политическую напряжённость. Осенью 1726 г. министры
вернулись к обсуждению трудного вопроса: как сохранить имперское могу­
щество, но при этом уменьшить «тягости поселяном», но «на мере оного
своего рассуждения не утвердили».90 Выбор был сделан в пользу сокраще­
ния затрат на государственный аппарат и привёл к ломке созданной Пет­
ром I системы управления. Штатс-контора сливалась с Камер-коллегией;
штат всех коллегий сокращался наполовину. Прекращалась выплата жало­
ванья в Юстиц- и Вотчинной коллегиях, служащие которых должны были
обеспечивать себя за счет добровольных «акциденций» просителей.91 Нача­
лось постепенное упразднение местных органов Камер-коллегии.
Свои взгляды на «поправление худого порядка» сподвижники Петра из­
ложили в 1725— 1726 гг в записках (П. И. Ягужипский, герцог Карл Фрид­
рих, Г. И. Головкин, П. А. Толстой, Д. М. Голицын, Ф. М. Апраксин) и кол­
лективном проекте (Меншиков, Остерман, Макаров и А. Я. Волков).92 На­
званные в них способы решения основных проблем — «облехчить» подуш­
ную подать, усовершенствовать сбор налогов и при этом покрыть финансо­
вый дефицит — демонстрируют разногласия в окружении императрицы.
Большинство сановников, за исключением Толстого и герцога, желали
устранить введённую Петром военную администрацию на местах. Вельмож
беспокоило не столько участие военных в сборе податей, сколько «многона­
чалие». В провинции должен быть «один главной камандир», считал гене­
рал-адмирал Апраксин; с ним были согласны Меншиков, Остерман и Голи-
цын. В результате появилось единодушное предложение передать контроль
над сбором налогов в руки провинциальных воевод, а уплату крепостными
переложить на их помещиков; «вертикаль власти» должна была укрепиться
подчинением воевод губернаторам. Но если Головкин, Голицын и Апрак­
син полагали, что нужно вывести армейские команды из провинции, то
Меншиков и Остерман считали их участие в сборе подати необходимым,
при условии подчинения командовавших ими штаб-офицеров воеводам.
118 Глава 4

Единодушно было поддержано предложение сократить штат гражданских

учреждений и предоставлять неоплачиваемые отпуска офицерам и солда-
там-дворянам, владеющим имениями.
На этом консенсус заканчивался. Предложение сократить расходы на
армию встретило сопротивление канцлера Головкина и президента Военной
коллегии Меншикова: первый опасался за престиж российской мощи в Ев­
ропе, а второй призывал экономить финансы «без повреждения войска и
флота». Генерал-прокурор Ягужинский рассчитывал урезать подушный
сбор сразу на 400—500 тысяч рублей. Остальные были осторожнее: канцлер
полагал, что можно сбавить подать на десять копеек, адмирал — на 20, а
светлейший князь считал нужным ограничиться отсрочкой платежа до сен­
тября 1727 г. Герцог доказывал, что небходимо взимать подать только с
мужчин от десяти до шестидесяти лет, а Остерман в отдельно поданной за­
писке осмелился предложить новый — подоходный — принцип налогооб­
ложения; ещё раньше идею «облехчить немощных», а с зажиточных брать
больше, какова б чину оные не были», выдвинул Миних.
Вызвал разногласия и неизбежный вопрос, чем компенсировать убавку.
Герцог, Голицын и Меншиков предлагали «с прямым радением» собирать
недоимки. Голицын считал нужным «сочинить» специальное учреждение
по их сбору — Доимочную контору — и сократить «ненужного строения»;
Апраксин видел выход в практиковавшихся при Петре вычетах из жало­
ванья; Ягужинский требовал скорейшего восстановления Ревизион-колле-
гии, контролировавшей расходы. Головкин и Толстой указывали на необхо­
димость проведения ревизии во всех учреждениях, прежде всего — «сыс­
кать остатки в Военной коллегии и Адмиралтействе», то есть в ведомствах
Меншикова и Апраксина.
Нетрудно убедиться, что этот раздел представленных записок является
самым бедным по наличию сколько-нибудь продуктивных идей улучшения
финансового положения страны и к тому же демонстрирует явные противо­
речия в рядах их авторов. Но всё же появление перечисленных мнений по­
казывает: сподвижники Петра понимали, что проблемы назрели, и пытались
их решить. При этом едва ли можно разделить участников дискуссии на
сторонников и противников петровских реформ — все они стояли за «по­
правление», но отнюдь не принципиальную ломку установленных первым
императором порядков. Однако их предложения делались «на глазок», не
были основаны на каких-либо расчётах. Только несколько более опытный в
финансовых вопросах Голицын предложил сравнить тяжесть подушной
системы с прежней подворной и тогда уже решать вопрос. Но для этого
надо было точно представлять себе реальные доходы и расходы, что для ми­
нистров Екатерины являлось непосильной задачей.
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 119

По данным П. Н. Милюкова, недоимка за 1724 г. составила 30 %; при

этом, по расчетам М. М. Богословского, недобор основного прямого нало­
га — подушной подати — достигал 33 %, а косвенных налогов — 26 %.93
Сбор подушных денег в 1725 г. был, вероятно, более успешным: к концу
1726 г. «план» в 3 780 тыс. рублей был выполнен на 91,4%, недобор подуш­
ной подати, по современным подсчетам, составил в 374 168 рублей. Види­
мо, этот показатель можно считать «нормальным» результатом при сборе
подушных денег, поскольку сопоставимые данные за 50-е гг. XVIII в. пока­
зывают размер недоимок в 7— 14% в год.94
Однако итоговая ведомость Военной коллегии определяет общий недо­
бор подушной суммы за 1725 г. в 327 700 рублей, или 13%: это разница ме­
жду требовавшимися на нужды самой коллегии 2 509 419 рублями и реаль­
но полученными 2 181 719 рублями. В то же время коллегия определяет как
собственно недоимку только 74 517 рублей,95 что не соответствует приве­
денным выше данным, но зато близко к сумме в 94 297 рублей, указанной в
сочинении обер-секретаря Сената И. К. Кирилова «Цветущее состояние
Всероссийского государства».96 По подведенным же в 1729 г. итогам рабо­
ты комиссии о подати окончательная сумма недоимок за тот же 1725 г. со­
ставила 150 780 рублей.97
Разнобой в документах можно объяснить изменением суммы недобора
по мере поступления «доимки» в последующие годы, пока не оставались
уже безнадежно «пропавшие» суммы. Если это так, то подобное обстоятель­
ство необходимо учитывать при использовании финансовых документов
эпохи, тем более что и в них самих, и в основанных на них данных научной
литературы можно обнаружить расхождения в оценках.
Вопрос о размере ставок и объёме недоимок связан с более серьёзной
проблемой «стоимости» петровских преобразований. В начале XX века бу­
дущий политик, а тогда ещё профессиональный историк П. Н. Милюков в
докторской диссертации делал однозначный вывод: «Утроение податных
тягостей... и одновременная убыль населения по крайней мере на 20 % —
это такие факты, которые, сами по себе, доказывают выставленное положе­
ние красноречивее всяких деталей. Ценой разорения страны Россия возве­
дена была в ранг европейской державы».98 Подсчёты современного автора
С. А. Нефёдова демонстрируют ещё более катастрофическую картину:
«...по сравнению с допетровским временем налоги (подушная подать и со­
ляная пошлина. — И. К.) возросли в пять раз».99
Однако «факты» — скорее, выводы — во многом зависели от исходных
данных и методики их изучения. Современные демографические исследова­
ния показали, что в петровское царствование имела место не убыль, а при­
рост податного населения, хотя война и оказала на него негативное влия-
120 Глава 4

ние.100 Не так давно Е. В. Анисимов пересмотрел принятую в литературе

оценку налоговой реформы как крайне тяжёлой для населения. По его
расчётам, увеличение налогообложения на душу по сравнению с предшест­
вовавшей подворной системой составило 16 процентов, а с учётом 40-копе­
ечного сбора для государственных крестьян — 28 %. В таком случае «мини­
стры» Екатерины I, критикуя петровскую налоговую политику, сгущали
краски с целью укрепления «своего не очень прочного положения у вла­
сти».101 При этом автор исходил из того, что покупательная способность
рубля за это время упала в два раза. Современные данные о хлебных ценах
такого падения не подтверждают; но даже в этом случае получается, что в
среднем на мужскую душу прямые налоги выросли примерно на 50 % —
что, конечно, много, но не катастрофично.102 Примерно так же (в 40 % на
душу) оценивают увеличение налогообложения авторы обобщающего труда
по истории российского крестьянства.103
Это утверждение встретило критику со стороны рецензентов. По расче­
там Н. Н. Покровского, с учетом всех дополнительных затрат (на рекрутов,
постройку полковых дворов и т. д.) налоги на каждую мужскую душу вы­
росли на 64,3%, а по мнению А. И. Юхта — даже на 75%.104 С. М. Троицкий
привел данные о вызванных сбором подушных денег возмущениях и много­
численных жалобах помещиков на тяжесть новой системы.105 Справедли­
вым представляется и утверждение о невозможности для населения выпла­
чивать подушную подать в полном размере, о чем свидетельствуют как час­
тичные сокращения ее «оклада» на треть в 1727, 1728 и 1730 гг., так и
списание недоимок в 1741 и 1752 гг.
С учётом этих замечаний стоит рассматривать развернувшуюся в
1725— 1726 гг. в правящих кругах России дискуссию о мерах по улучшению
финансового положения страны, речь о которой пойдет ниже. Ведь как бы
ни оценивать собственно недоимку, ситуация с поступлением и учетом де­
нег была тяжёлой и запутанной, а неплатежи постоянно росли. Летом
1725 г. вице-президент Штатс-конторы Карл Принценстерн докладывал: с
1719г. армия, коллегии, Кабинет и другие учреждения не получили
2 533 837 рублей и 30 с половиной копеек из положенных им по штатам
средств; несмотря на все усилия правительства, к июлю задолженность исчис­
лялась 2 353 030 рублями, что составляло более четверти всего бюджета.106
Финансовый дефицит вызвал обсуждение этой проблемы. В октябре
1725 г. сенаторы в докладе императрице указали, что с 1719 г. в армию было
взято больше семидесяти тысяч налогоплательщиков; а сколько среди ос­
тавшихся было беглых и умерших, неизвестно. Кроме того, сенаторы счита­
ли нужным отменить очередной рекрутский набор и убавить комплект в
полках до десяти драгунов и двадцати четырёх солдат на роту.107
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 121

Руководство Военной коллегии согласилось на некоторое уменьшение

расходов на мундиры, амуницию и жалованье, предложило взимать треть
подушной подати не деньгами, а провиантом и фуражом, ввести отпуска
для солдат и офицеров и брать с купцов по 100 рублей за освобождение от
рекрутской повинности при каждом наборе, но посчитало необходимым
укомплектовать войска. С особым мнением выступил генерал-лейтенант
Б. X. Миних: предложил два года войска «не рекрутовать», ввести отпуска
для военных, уменьшить гарнизоны, располагать полки по квартирам в ме­
стностях с дешёвым провиантом и завершить работу по прокладке Ладож­
ского канала для увеличения сборов с торговых судов (последнее отвечало
интересам генерала — главного строителя канала).108
Но уже в январе 1726 г. генерал-лейтенант П. П. Ласси, генерал-майоры
В. В. Долгоруков, С. А. Салтыков, И. И. Дмитриев-Мамонов, А. Я. Волков,
П. Л. Воейков и пятеро бригадиров обратились к императрице с почтитель­
ным требованием, «чтоб армея всегда в добром содержании была». Речь
уже не шла о сокращении расходов — армейская верхушка не считала воз­
можным уменьшать подушную подать и убавлять численность гарнизонных
или полевых полков. Вместо этого генералы требовали освидетельствовать,
отчего произошли недоимки, и внушить «страх зборщикам и плательщи­
кам», пополнить армию доимочными рекрутами и брать на нужды военных
«из тех сборов, которые на статские росходы употребляются... понеже со­
держание армеи нужняе многих статских расходов».109
Генерал-прокурор Ягужинский уже потерял былое влияние, а потому
Сенат не смог отстоять свою точку зрения. В марте 1726 г. был объявлен но­
вый набор рекрутов и добор «недоимочных» за прошлые годы.110 «Недоим­
ки» пополнения были не случайны — подданные не горели желанием идти
на царёву службу. Одним из своих последних указов, от 24 марта 1727 г.,
Екатерина повелела казнить за «богомерзкое дело» каждого десятого из на­
меренно отрубавших себе пальцы рекрутов; остальных ждали кнут, вырыва­
ние ноздрей и вечная каторга.111
Власти занялись взысканием прочих недоимок, для чего использовали
офицеров и их «команды». Сразу же пошли жалобы воевод, земских комис­
саров и магистратов на притеснения налогоплательщиков. Инструкция о
посылке генералов для взыскания недоимок подушной подати за 1724
и 1725 гг. предписывала им рассматривать «обиды и разорения», при­
чинённые населению, и судить виновных офицеров.112
Участие императрицы в споре сенаторов и военных не просматрива­
ется. Да и что она могла бы сказать по существу? Участвовавшая в пет­
ровских походах царица едва ли разбиралась в финансовой политике, но
военных любила и старалась в меру сил уважить их. В итоге победили во-
122 Глава 4

енно-дипломатические «конъектуры» и имперские цели внешней по­

литики.
Но возвращаться к решению проблемы пришлось. Итогом состоявшего­
ся обсуждения стал указ Екатерины Верховному тайному совету от 9 января
1727 г. Скорее всего, его сочинил кабинет-секретарь Макаров на основании
ранее составленной им же совместно с Меншиковым, Остерманом и Волко­
вым записки. Собственно, документ был перечнем задач, которые были по­
ставлены в указанной записке: ликвидировать военную администрацию в
провиции и передать подушные сборы воеводам, учредить Доимочную кан­
целярию, сократить штаты, «поправить» монетные дворы, ввести отпуска
офицерам, утвердить новые источники финансирования (поземельные по­
шлины с пожалованных и продаваемых деревень и с дипломов и патентов
на титулы и чины). Указ предусматривал создание двух комиссий, призван­
ных изучить вопрос о размерах налогообложения и о расходах на армию, за­
вершение работы над новым сводом законов и требовал восстановления Ре-
визион-коллегии, обязанной наладить строгий учёт движения денежных
сумм.113
«Известно нам учинилось, что нашей империи крестьяне, на которых со­
держание войска положено, в великой скудости находятца и от великих по­
датей и непрестанных экзекуций и других непорядков в крайнее и всеконеч­
ное разорение приходят», — гласил именной указ от 9 февраля 1727 г., от­
крывавший после перерыва серию правительственных актов, направленных
на ревизию петровской системы.114
Проводились прежде всего наиболее бесспорные меры. Военным надле­
жало срочно завершить все дела по переписи и отправляться к своим час­
тям. Полки выводились с недостроенных полковых дворов в города, а
2/3 офицеров и солдат из дворян могли отправиться в отпуска, «чтоб дерев­
ни свои осмотреть и в надлежащий порядок привесть», но без жалованья.
Сбор подушной подати переходил к провинциальным воеводам, которые
имели дело непосредственно с помещиками и вотчинной администрацией.
Лишались жалованья и низшие служащие учреждений, которые могли «до­
вольствоваться от дел».115
С целью пополнения казны и улучшения финансовой отчетности были
утверждены новые пошлины, созданы Доимочная канцелярия и обе преду­
смотренные указом от 9 января комиссии. Началось сокращение штатов —
прежде всего местных учреждений и должностей в системе Юстиц- и Ка­
мер-коллегий. В январе 1727 г. Верховный тайный совет потребовал от всех
учреждений предоставлять еженедельные ведомости о приходе и расходе;
отныне это требование станет повторяться в каждое новое царствование и
также тонуть в канцелярской рутине.
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 123

По инициативе Меншикова правительство решило выпустить легковес­

ные медные пятаки общим номиналом в два миллиона рублей. Министры
понимали, что эта мера приведёт к обесцениванию денег и вздорожанию то­
варов, но видели явное преимущество в том, что «денег будет в казне и в на­
роде довольно».116
Синод ещё в июле 1726 г. разделили на два департамента; второй депар­
тамент состоял из светских чиновников и занимался судебными делами и
управлением церковными вотчинами, все доходы с которых должны были
поступать в «коллегию синодальной экономии» и не расходоваться без оп­
ределения Камер-коллегии.117
Перечисленные решения были плодами достигнутого в окружении Ека­
терины I компромисса. Но обозначенный курс наиболее активно проводил­
ся в жизнь всего несколько месяцев. Короткое царствование императрицы
подходило к концу; на первый план неизбежно выходила проблема престо­
лонаследия — и для окружения Екатерины, и для дипломатов европейских
держав.

Борьба за трон

Императрица отдавала видимое предпочтение своим дочерям и заявля­

ла, что «зять ей ближе, чем великий князь». Австрийский двор по-прежнему
считал законными права Петра, что не могло не раздражать Екатерину и вы­
зывало её резкие заявления. Датский посол Вестфалей беспокоился за без­
опасность царевича и даже сообщал о намерениях объявить наследником
Карла-Фридриха.118
По мнению значительной части дворян, именно маленький Пётр являлся
законным наследником. Для «подлых» же подданных проблемы выбора как
будто и не было. В Суздальской провинции «незнаемый человек» объявлял
местным крестьянам осенью 1726 г. о будущей присяге и «посажении на
царство великого князя Петра Алексеевича». Не успели власти срочно от­
править туда для расследования капитана гвардии, как прапорщик Давыд
Карпов в ноябре 1726 г., приехав из столицы в Старую Руссу, объявил:
«Ныне будет коронация. Станут великого князя короновать на царство».
Взятый под арест прапорщик рассказал, что это известие слышал повсюду
«в народной молве», и следствие это подтвердило: о грядущей коронации и
присяге толковали люди самых разных состояний — дворовые, монахи,
крестьяне и солдаты.119
Своеобразной публицистикой того времени служили анонимные
подмётные письма, в которых Меншиков сравнивался с Борисом Годуно­
вым, а маленький Пётр — с царевичем Дмитрием. В подобном сочинении,
124 Глава 4

объявившемся в столице в 1725 г., светлейший князь обвинялся в том, что

«с голштинцами и с своею партиею истинного наследника внука Петра Ве­
ликого престола уж лишили и воставляют на царство Российское князя гол­
штинского»: «О горе, Россия! Смотри на поступки их, что мы давно прода­
ны».120 Другой такой листок в 1726 г. настолько взволновал Екатерину, что
она несколько дней чувствовала себя плохо. За «объявление» автора сочи­
нения было обещано целое состояние — две тысячи рублей и повышение в
чине.121
Екатерина приказала было Феофану Прокоповичу сочинить церковное
проклятие на «письмоподметчиков», отвергавших петровский устав о пре­
столонаследии. Услужливый иерарх анафему написал, но сама же императ­
рица отменила её оглашение:122 воля монарха находилась в явном противо­
речии с представлениями подданных.
Сыграли свою роль и международные «конъектуры» в связи с заключе­
нием русско-австрийского союза. С конца 1725 г. великий князь начинает
участвовать в придворных празднествах, и тогда же появляются проекты
примирения интересов двух ветвей царского дома. Назначенный воспитате­
лем царевича Остерман предложил женить Петра на Елизавете; но брак
11 -летнего племянника и 17-летней тетки, несмотря на примеры библей­
ских персонажей, была признан недопустимым.
Однако и тянуть с решением было невозможно — к нему подталкивали
и союзнические обязательства, и болезнь императрицы. В Петербурге в кон­
це 1726 г. был подготовлен вариант завещания Екатерины I: наследником
становился маленький Пётр, которого планировалось женить на представи­
тельнице «рода любекского епископа», двоюродного брата голштинского
герцога. Сам же князь-епископ Карл-Август считался подходящим женихом
для младшей дочери императрицы; он изъявил предварительное согласие на
брак и в октябре 1726 г. прибыл в Петербург для знакомства с будущей не­
вестой. Герцог Карл-Фридрих должен был в обмен на Шлезвиг получить от
Дании княжества Ольденбург и Дельменхорст и управление Лифляндией и
Эстляндией с соответствующими доходами. Очевидно, что этот вариант
был подготовлен голштинскими министрами, стремившимися удовлетво­
рить и герцога, и Меншикова. Сведения о проекте двойного марьяжа уже
стали известны дипломатам.123
Но светлейший князь, по всей вероятности, уже задумал женить Петра
на одной из своих дочерей, в результате чего сам он смог бы породниться с
царствующей династией и стать регентом при несовершеннолетнем госуда­
ре. Этому замыслу способствовали усилия датских и австрийских диплома­
тов, считавших кандидатуру Петра наиболее соответствующей их интере­
сам. По словам историка второй половины XVIII в. М. М. Щербатова, «це­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 125

сарский двор прислал 40 тысяч рублёв в подарок госпоже Крамер,

камер-фрау императрицы Екатерины Алексеевны, дабы она её склонила
именовать по себе наследником князя Петра Алексеевича».124 В личном
письме Меншикову от 21 декабря 1726 г. император Священной Римской
империи Карл VI обещал, что за «заслуги для общего интересу» намерен
любезного князя в своём «особливом попечении имети и... нашу цесарскую
милость со умножением явить».125
Датский посол барон Вестфалей в памятной записке своему королю ут­
верждал, что именно ему принадлежала инициатива этого плана, и раскрыл
механизм интриги. К ней были подключены австрийский посол граф Аме-
дей Рабутин, «покровитель» датчанина князь Д. М. Голицын и его
брат-фельдмаршал; последнему предлагалось породниться со светлейшим
князем, выдав свою дочь за его сына.126 Датский и австрийский дворы не
только оказали Меншикову политическую поддержку, но и обещали ему
крупные земельные владения — герцогство Коссель в Силезии.127 Был ли
именно Вестфалей главным действующим лицом этой пьесы, сказать труд­
но. Но, так или иначе, вмешательство иностранной дипломатии в россий­
скую политику оказалось успешным, поскольку совпадало с интересами са­
мого Меншикова.
Накануне Нового года об этом матримониальном плане стало известно
при дворе. Но добиться желаемого удалось не сразу. В феврале 1727 г. Ека­
терина ещё заявляла, что престол принадлежит её дочерям, однако затем си­
туация изменилась. Согласно депеше Маньяна от 14 марта, обе цесаревны и
герцог упрашивали Екатерину не допустить такого поворота событий; «к
ним присоединился и Толстой, с которым царица не посоветовалась рань­
ше». Императрица колебалась, но в итоге после новых усилий Меншиков
получил «подтверждение данного прежде согласия».128
В имеющихся источниках такой разговор, даже если он имел место, сле­
дов не оставил, тогда как о сопротивлении планам Меншикова сообщали
и другие дипломаты. Вестфалей доносил своему двору: «Толстой прямо
говорил Екатерине, что как скоро она согласится на этот брак, она погибнет,
и вместе с нею её дочери и все». Пруссак Мардефельд докладывал о тай­
ных интригах руководившего цесаревнами Толстого и о речи герцога,
будто бы заявившего, что «по совершению этого дела царица и её дети
будут находиться в руках Меншикова и участь их будет зависеть от
него».129
Похоже, Екатерина при принятии ответственного решения и колебалась
в зависимости от того, кто в данный момент оказывался рядом и сумел про­
извести на неё впечатление. Но дочери самостоятельной роли в политике не
играли, а зять понял, в чьих руках сила, и стал торговаться; по сведениям
126 Глава 4

Рабутина, он просил за своё согласие немалые деньги, брак своего двоюрод­

ного брата с Елизаветой и дальнейшую поддержку в борьбе за родной
Шлезвиг.130
Важнейший вопрос решался уже за спиной императрицы. «Повседнев­
ные записки» Меншикова свидетельствуют, что с начала января 1727 г. ма­
ленький Пётр стал периодически посещать дворец светлейшего князя, а тот
провёл серию консультаций с заинтересованными лицами. В том же январе
он восемь раз принимал у себя Макарова. 14 февраля к Меншикову приеха­
ли лейб-медик Блюментрост и фаворит императрицы Сапега. После этого
визита у Меншикова начались тайные беседы с Остерманом (отмечены в
его «журнале» под 17, 18, 21, 25 и 27 февраля, 2, 4, 5, 6, 7, 11, 13 и 15 марта),
Макаровым (17 и 24 февраля, 4, 10 и 13 марта), камергерами Р. Лёвенвольде
(19 и 21 февраля, 2, 4 и 7 марта) и Сапегой (19 и 28 февраля, 4, 9 и 15 марта),
герцогом Голштинским и его братом (23 февраля). В заключение Меншиков
дважды встретился с австрийским послом Рабутином (11 и 25 марта) и
нанёс визит герцогу (16 марта).131 Можно предположить, что в течение ме­
сяца с лишним непрерывных переговоров князя и лиц из ближайшего окру­
жения Екатерины были выработаны условия, на которых маленький Пётр
получал престол, а Меншиков сохранял власть.
Однако закулисная активность вокруг государыни продолжалась. По­
молвка её фаворита Петра Сапеги с Машей Меншиковой была расторгнута.
1 апреля Маньян сообщил, что назначение великого князя Петра наследни­
ком почти не вызывает сомнений. 5-го числа дипломаты ожидали офици­
ального извещения о браке и престолонаследии, но оно не последовало.132
Меншиков встретил сопротивление со стороны вчерашних соратников: сво­
его зятя генерал-полицеймейстера А. М. Девиера, П. А. Толстого, генерала
И. И. Бутурлина.
В беседах между собой противники князя высказывали пожелания, что­
бы императрица «короновать изволила при себе цесаревну Елисавет Пет­
ровну или Анну Петровну, или обеих вместе. И когда так зделаетца, то её
величеству благонадёжнее будет, что дети её родные». Маленького Петра
Толстой хотел «за море послать погулять и для облегчения посмотреть дру­
гие государства, как и протчие европейские принцы посылаютца, чтоб меж­
ду тем могли утвердитца здесь каранация их высочеств». Более решитель­
ный Девиер пытался даже повлиять на самого великого князя — уговаривал
его: «Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше и воля, и матери твоей не
быть уже живой».133 Оппозиционеры жаловались друг другу, что к императ­
рице им «двери затворены», и выражали претензии к Меншикову. Заслу­
женный генерал И. И. Бутурлин ворчал: «Служу давно, явил своё усердие
царю в ссоре его с сестрой Софьею Алексеевною. Но ныне Меншиков что
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 127

хочет, то и делает, и меня, мужика старого, обидел: команду отдал, мимо

меня, младшему и адъютанта отнял».
Рабутин сообщал: вельможи думали, как «ввести перемену, смягчаю­
щую форму правления»; но суд по делу Девиера и Толстого в подобном
умысле их не обвинял. Намерение же короновать одновременно двух прин­
цесс (одна из которых была замужем за иноземным государем) и отправить
за границу признанного наследника было способно только осложнить поло­
жение династии и спровоцировать новый тур борьбы за власть.
Можно заметить и нарождавшиеся группировки, так сказать, второго
ряда. К их числу можно отнести «факцию», образовавшуюся вокруг княги­
ни А. П. Волконской, куда входили её братья — молодые дипломаты А. П. и
М. П. Бестужевы-Рюмины, «арап» А. П. Ганнибал, камергер С. Маврин, ка­
бинет-секретарь И. А. Черкасов и член Военной коллегии Е. И. Пашков.134
Бестужев-Рюмин вёл интригу, опираясь на австрийскую помощь, и стре­
мился окружить мальчика и его сестру Наталью преданными людьми.135
Но до настоящего заговора дело не дошло; его главные участники не
были связаны с гвардией и не располагали никакими «силовыми» возмож­
ностями: в собственной команде обер-полицеймейстера была едва сотня
солдат. Герцог же оказался ненадёжным союзником — пытался выторго­
вать у Меншикова право на управление завоёванными прибалтийскими тер­
риториями и доходы с них, а в итоге удовольствовался крупной денежной
суммой, предназначенной его жене.
Не дал заговору созреть и Меншиков — пока его противники обменива­
лись «злыми умыслами», а Толстой выбирал время для аудиенции у импе­
ратрицы, он действовал. С 10 апреля светлейший князь вместе с семьёй пе­
реехал в апартаменты Зимнего дворца, чтобы держать ситуацию под кон­
тролем: у Екатерины началась горячка вследствие воспаления или, по
позднейшему заключению врачей, «некакого повреждения в лёхком».
Французский резидент Маньян в донесении от 25 апреля (6 мая) сооб­
щил о состоявшемся «в прошлое воскресенье» совещании министров. О со­
глашении Меншикова с герцогом и «императорским семейством» рассказа­
ли своему начальству и Рабутин, и Мардефельд (18 (29) апреля), и Лефорт
(22 апреля (3 мая) 1727 г.); они отмечали, что в совещании с «верховника-
ми» участвовали архиереи, сенаторы, гвардейские полковники и президен­
ты коллегий. На заседании, по мнению дипломатов, и был найден компро­
мисс: императором становился внук Петра I, но до шестнадцати или семна­
дцати лет он должен был находиться под опекой Верховного тайного
совета.136
Подробнее всего о предложенном Меншиковым «плане» информировал
венский двор 18 (29) апреля граф Рабутин: наследующий императрице
128 Глава 4

Пётр II должен быть объявлен совершеннолетним по достижении шестна­

дцати лет — на этом якобы настаивал Толстой, опасавшийся наказания за
свою роль в деле отца будущего государя. В состав Верховного тайного со­
вета вводились обе цесаревны, которым полагалось и по 100 тысяч рублей в
год содержания, и по миллиону рублей при замужестве; возникший было
вопрос о необходимости присутствия мальчика-императора на заседаниях
Совета и его праве созывать министров был отложен. Было решено немед­
ленно начать переговоры о браке Елизаветы с любекским князем-еписко-
пом, причём цесаревна уже «объявила своё полное отречение от наследия
престола». Как докладывал Рабутин, Меншиков рассчитывал после одобре­
ния этого плана Екатериной немедленно провести присягу «всех знатных
особ».137
Однако «журнал» Меншикова не сообщает о каком-либо совещании.
В воскресенье 16 апреля не было и заседания Совета. В этот день светлей­
ший князь с девяти часов утра находился в «покоях ея императорского ве­
личества», затем ушёл к себе обедать, «и при столе были сенатор князь Дол­
горукой, камергер Балк, генерал-лейтенант Лопухин, гофмаршал Шепелев;
и в том же часу встав, изволил поитить паки к ея императорскому величест­
ву; и пришед в 8-м часу, изволил з бывшими в то время господами в перед­
ней разговаривать. И по некоторых разговорах изволил приказать послать в
Военную коллегию и объявлять, чтоб содержащихся от оной коллегии ам-
муничных целовальников и подьячего ис-под аресту свободить, а о протчих
колодниках как из Военной коллегии, так и с протчих коллегий взнесть ве­
домости; и потом изволил сесть кушать». «При столе его светлости» из
«верховников» присутствовал только Д. М. Голицын — вместе с А. В. Макаро­
вым, генерал-адъютантом С. К. Нарышкиным и майорами гвардии И. И. Дмит­
риевым-Мамоновым, Г. Д. Юсуповым, С. А. Салтыковым, А. И. Ушаковым и
людьми из окружения самого светлейшего князя — членами Военной кол­
легии генералами М. Я. и А. Я. Волковыми и кавалергардом А. И. Шахов­
ским. Откушав, князь отпустил всех и «пошёл опочивать».138
Таким образом, 16 апреля Меншиков дважды посетил больную императ­
рицу, от её имени объявил амнистию арестантам Военной коллегии и распо­
рядился готовить такую же акцию по «колодникам», числящимся за прочи­
ми ведомствами. Кто были находившиеся в «передней» у опочивальни ца­
рицы «господа» и о чём говорил с ними Меншиков, источник не сообщает.
Следовательно, есть основания усомниться в том, что важнейший вопрос о
передаче власти решался на специально созванном собрании высших духов­
ных и светских персон.
Зато «Повседневные записки» Меншикова зафиксировали его встречи с
послом Рабутином (12 апреля), генерал-адмиралом Апраксиным (13 апреля)
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 129

и кабинет-секретарём Макаровым (15 апреля). 17-го числа князь принял

Г. И. Головкина и Д. М. Голицына, а затем посетил императрицу и дваж­
ды — Остермана. 18 апреля состоялась новая «аудиенция» с князем Голи­
цыным и министром Бассевичем. В эти же дни прошли и заседания Совета
(17— 18 апреля без участия Меншикова), на которых, согласно журналу за­
седаний, «слушались» и обсуждались «иностранные дела», назначения на
должности, финансовые вопросы — но не условия престолонаследия.139
«Повседневные записки» Меншикова сообщают, что 1 мая князь поутру по­
бывал в крепости и у императрицы, а затем «собрались во дворец некоторые
министры и была консилия во аудиенс-каморе, а между тем его светлость
изволил быть у барона Остермана»,140 но журнал Верховного тайного сове­
та за эту дату отсутствует.
Получается, что судьба престола решалась даже не «совещанием» выс­
ших чинов империи — пусть нелегитимным, но хотя бы представительным
и формально единодушным, как это было при кончине Петра I, — а серией
индивидуальных соглашений заинтересованных «сильных персон». 16 ап­
реля Меншиков, очевидно, уже не обсуждал вопрос с собравшимися в «пе­
редней», а сообщил им о принятом решении.
Вскоре Екатерине стало лучше, о чём она сама уведомила Рабутина че­
рез камергера Р. Лёвенвольде. Может, поэтому в столице «для последнего
дня апреля били в барабан и церквей в колокола на пожар тревогу» и специ­
ально зажгли какое-то «хоромное строение» — это была последняя шутка
екатерининского царствования. В другом донесении посол сообщил: «план»
князя был доложен Екатерине, и она «никакого неудовольствия не высказы­
вала», — хотя и оговорился, что не знает, «какие настоящие чувства госуда­
рыня питает по этому поводу». Однако она вряд ли что-то могла изме­
нить — «партии» герцога и Меншикова достигли согласия. Светлейший
князь был настолько уверен в прочности своего положения, что «с каждым
днём обхождение его с великим князем становится всё фамильярнее».141
Сам Рабутин позднее признался Карлу VI, что и он приложил руку к дейст­
виям в пользу великого князя, поскольку «поселял в некоторых лицах, спо­
собных содействовать либо мешать, надежду на вознаграждение от имени
вашего императорского величества».142
Толстой и другие несогласные не смогли создать достаточно сильной
«партии», чтобы заставить с собой считаться, и оказались в изоляции. 24 ап­
реля после утреннего визита к Екатерине Меншиков «приказом ея импера­
торского величества» арестовал во дворце Девиера — как писал Рабутин,
«за непристойную радость» во время болезни императрицы и попытку отго­
ворить мальчика жениться на дочери Меншикова. В этот день князь ещё
дважды посещал государыню и имел «тайные разговоры» с Остерманом и
130 Глава 4

Макаровым, а на следующее утро уже отдавал распоряжения в крепости,

куда был доставлен арестованный.
26 апреля М ентиков отвёз наследника и его сестру Наталью на два дня
в свой дворец на Васильевском острове; затем доставил обратно в «зимний
дом» и развлекал «гуляниями» и медвежьей травлей.143 В те же дни по рас­
поряжению Меншикова камергер Лёвенвольде получил пять тысяч рублей
на покупку двора.144
На следующий день была назначена следственная комиссия во главе с
Г. И. Головкиным; там заседали те, кому светлейший князь доверял:
Д. М. Голицын, генералы И. И. Дмитриев-Мамонов, Г. Д. Юсупов и «креа­
туры» Меншикова — генерал-майор А. Я. Волков и обер-комендант столи­
цы Ю. И. Фаминцын. Указы царицы они получали вместе с сопроводитель­
ными письмами Меншикова, требовавшими скорейшего допроса подслед­
ственных.145 «На виске» после двадцати пяти ударов кнутом Девиер назвал
своих собеседников: генерал-майора Г. Г. Скорнякова-Писарева, молодого
князя И. А. Долгорукова, церемониймейстера Ф. Санти, генерала А. И. Уша­
кова; они тут же были привлечены к делу. Следователи отправились допра­
шивать Бутурлина и Толстого; последний признался, что говорил о намере­
нии короновать дочерей Екатерины.146 Следствие по обвинению в подстре­
кательстве к «великому возмущению» было проведено в рекордный срок.
При этом не были прояснены противоречия в показаниях арестованных, не
привлекались свидетели.
Днём 6 мая Рабутин срочно отправил донесение: вчера у императрицы
вновь начались «припадки», а сейчас ею «начала овладевать всё большая и
большая слабость». Как следует из «журнала» Меншикова, 5 мая он с вось­
ми утра до часа пополудни трижды посещал больную; итогом стал именной
указ следственной комиссии представить на следующее утро краткий док­
лад по делу, а остальное «за краткостью времени оставить».147 Но доклад и
приговор по делу были готовы лишь к вечеру, в последние часы жизни Ека­
терины. Меншиков «для великой болезни ея императорского величества
был во весь день» у её постели. Г де-то рядом с царской спальней в такой же
спешке им вместе с герцогом и Бассевичем готовилось завещание.
В следственном деле имеется копия приговора («сентенции») с указани­
ем, что оригинал подписан Екатериной.148 Но едва ли она могла незадолго
до смерти читать оба документа, утверждать завещание и смягчать пригово­
ры осуждённым. Однако есть известия, что в последний момент Екатерина
пыталась воспротивиться воле Меншикова. Маньяну стало известно, что
«за несколько дней до смерти царица самым положительным образом объя­
вила Меншикову, что желает, чтобы ей наследовала на престоле цесаревна
Елизавета»; о возникшем перед смертью Екатерины «проекте» сделать на­
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 131

следницами её дочерей упоминал в донесении от 6 мая Рабутин.149 Сам

Меншиков уже после описываемых событий рассказал датскому послу:
«Знайте, между прочим, что императрица назначила было герцога генера­
лиссимусом всех войск в империи с целью оставления престола своим доче­
рям. Принцесса благодарила свою мать за это в моём присутствии; она была
тут же, когда императрица приказала мне объявить об этом всенародно. Это
случилось за три дня до её кончины. Её сознание в это время было не совсем
ясным. Я не мог допустить, чтоб эти гордые и ненасытные иностранцы за­
брали в свои руки правление моего отечества, которое мне дороже всего.
Толстой — эта собака — хотел возвести на престол Анну Петровну, между
тем как герцог сделался бы королём Швеции. Далее Толстой хотел ввести у
нас шведскую форму правления».150
Но всё это уже не имело значения. Умиравшую императрицу, как и её
супруга двумя годами ранее, изолировали от нежелательных влияний. Днём
6 мая гвардейские штаб- и обер-офицеры были вызваны во дворец, а солда­
там велено не отлучаться из квартир и ожидать вестовых. К вечеру оба пол­
ка стояли вокруг дворца «на лугу» и тут же ночевали.151 Заранее было при­
казано «в Камор-колегии принять вино и роздать в роты, а в ротах вино не
вдрук раздавать: завтрашнего числа по чарке, а оставшее в понедельник
роздать»152 — во избежание чрезмерных эмоций у гвардейцев.
В тот же день первая из преемниц Петра I «с великим покоем престави­
лась» в девятом часу пополудни. Но приговор вступил в законную силу:
Толстой был отправлен на Соловки, Девиер и Скорняков-Писарев — в Си­
бирь, Бутурлин — в своё имение, замешанные в деле Ушаков и Иван Долго­
руков переведены из столицы в полевые полки. Манифест о раскрытии яко­
бы имевшего место заговора был издан лишь 27 мая; уже от имени Петра II
преступники обвинялись в злодейском умысле против его воцарения и «сва­
товства нашего на принцессе Меншиковой».153

Завещание императрицы

Утром 7 мая в присутствии высших чинов империи Меншиков объявил

о завещании Екатерины; секретарь Верховного тайного совета Василий
Степанов огласил «тестамент», согласно которому престол переходил к
Петру II. Но до совершеннолетия император «за юностью не имеет в прави­
тельство вступать»; назначались официальные опекуны: Анна, Елизавета,
герцог Голштинский и члены самого Совета.154
Завещание не только вводило регентский совет при императоре, но и
впервые в России устанавливало твёрдый и предсказуемый порядок занятия
132 Глава 4

престола — кстати, впервые официально допускавший воцарение женщин.

В случае смерти Петра II корона переходила к его сестре и дочерям Петра I
Анне и Елизавете «с их потомствами». Оглашение «тестамента» заверши­
лось присягой новому императору присутствовавших военных и граждан­
ских чинов, а также полков гвардии, прокричавших «виват» вышедшему к
ним Петру. На следующий день гвардии выдали деньги за январскую треть
1727 г.; ещё через несколько дней оба гвардейских и Ингерманландский
полки, а также кавалергардская рота получили месячное жалованье, «не за­
питая впредь в обыкновенную их дачу».155
Воцарение Петра формально не было переворотом — Меншиков успел
вырвать у умиравшей Екатерины правовую санкцию. Однако Лефорт в до­
несении о событиях этого дня писал о различных настроениях высших чи­
нов государства, среди которых было много противников Меншикова.156
Тут же стали расходиться слухи, что императрица от Меншикова «нещаст-
ливое или отравленное питие получила»; этот «глас народный» отразился в
документах архива самого князя и в воспоминаниях Ф. Вильбуа.157
«Тестамент» стал последней загадкой царствования Екатерины. Его
текст сохранился в бумагах бывшего Государственного архива Российской
империи и был опубликован в Полном собрании законов.158 Там же хранит­
ся и протокол: «1727 майя 7 дня её императорского величества... тестамент
в Верховном тайном совете при присутствии его императорского величест­
ва и как духовных, так и свецких слушали и во всём потому исполнять
должны и повинны», — подписанный самим императором, его родной сест­
рой Натальей, герцогом Карлом-Фридрихом, принцессами Анной и Елиза­
ветой, членами Верховного тайного совета, пятью духовными и тридцатью
тремя светскими лицами.159
В том же деле хранятся две копии, снятые секретарём Совета Степано­
вым и канцлером Головкиным; последний же сделал и запись о передаче им
«завещательного письма» 10 августа 1730 г. Анне Иоанновне: «1730 августа
9 день в воскресение в Ызмайлове её величество государыня императрица
изволила мне приказать, чтоб прислать завещательное письмо императрицы
Екатерины Алексеевны с Васильем Степановым, и то письмо назафтрея
10 числа послал я в Ызмайлово к её императорскому величеству с Васильем
Степановым, запечатав, и он, отвесчи, мне сказал, что он вручил самой ей,
государыне, то письмо». Здесь же хранятся и конверты: на одном (с подпи­
сью Степанова и тремя печатями) сохранилась запись генерал-прокурора
Н. Ю. Трубецкого: «Взят из иностранной коллегии 27 ноября 1741 году»; на
другом, конца XVIII века, указано: «Подлинник».160 Можно думать, что ука­
занный текст является подлинником, который хранился в Коллегии ино­
странных дел, отправлялся к императрице Анне в Измайлово, а затем вновь
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 133

потребовался при воцарении Елизаветы. Таковым его считали статс-секре­

тарь Николая I Д. Н. Блудов, рассматривавший дела императорского Каби­
нета Павла I и Александра I, и историк князь Н. В. Голицын, изучавший его
и оставивший на отдельном листке замечания.161
Однако в завещании отсутствует 12-й параграф, а в 3-м параграфе остав­
лен пропуск вместо цифры, обозначавшей возраст, до которого император
должен считаться несовершеннолетним. Кроме того, текст исправлялся.
Так, в 5-м параграфе начальные слова «и сим имеют» вписаны над строкой;
в 9-м в строке «которые нам, а не короне принадлежат, у себя (и у своих)
удержать» и в 14-м в строке «яко изменник на[ка]зан [быть] имеет» фраг­
менты, поставленные нами в скобки, также вписаны позднее над строкой; в
9-м параграфе во фразе «каждая из цесаревен, понеже от коронного наслед­
ства своего родного отца выключены» слово «выключены» первоначально
стояло перед словом «своего», но было зачёркнуто.
Невразумительно составлен 11-й параграф: «Принцесу Елизавету имеет
его любовь герцог Шлезвиг Голстинской и бискуп Любецкой в супружество
получить, и даём ей наше матернее благословение; тако же имеют наши це­
саревны и правителство администрации старатца между его любовью и од­
ною княжною князя Меншикова супружество сочинить». Получается, что
двоюродный брат Карла-Фридриха должен был одновременно жениться и
на Елизавете, и на дочери Меншикова при посредничестве той же Елизаве­
ты. Под текстом имеется подпись «Екатерина», сделанная рукой Елизаветы,
что подтверждается сравнением с подписями цесаревны на приложенном к
завещанию протоколе и на других указах.
Как объяснить содержащиеся в документе пропуски и ошибки? В своё
время С. М. Соловьёв предполагал существование «исправленного русского
текста» завещания, который затем был «истреблён» Анной Иоанновной; так
же думали и некоторые другие историки.162 Предположение выглядит ло­
гичным: завещание, несомненно, побывало в руках Анны Иоанновны, а по
нему все племянницы Петра, в том числе и она, оказались устранёнными от
престолонаследия.
После переворота 1741 г. императрица Елизавета пыталась выяснить
судьбу «тестамента» матери у министров прежнего царствования. На до­
просе Остерман показал, что подлинная «духовная» Екатерины находилась
в Верховном тайном совете, и предположил: «...не ухожена ль она от князя
Меншикова?» Затем, когда ему была предъявлена записка канцлера Голов-
кина о «взнесении» завещания к Анне Иоанновне, он подтвердил этот факт,
но заявил, что совершенно не помнит, кто и когда это сделал и что потом
случилось с документом. Интересно, что какой-то текст «духовной» Екате­
рины на немецком языке у хитрого министра явно был, что зафиксировано в
134 Глава 4

«реестре писем и бумаг» Остермана и Головкина, составленном в Коллегии

иностранных дел.163 «Забывчивость» Остермана можно объяснить его лич­
ным участием в этом деле. Однако тогда получается, что взошедшая на пре­
стол Елизавета не смогла обнаружить подлинник или не считала таковым
дошедший до нас текст, который был ею же подписан и «взят из Иностран­
ной коллегии» 27 ноября 1741 г.
В литературе можно встретить заявления, что будущий канцлер
А. П. Бестужев-Рюмин сумел выкрасть подлинник завещания, каким-то об­
разом оказавшийся вместе с дочерью Петра I Анной в Голштинии,164 однако
они не соответствуют действительности. Протоколы Верховного тайного
совета свидетельствуют, что 19 мая 1727 г. «тестамент» с подписями «канц­
лер граф Головкин запечатал своею печатью и положил на сохранение в
ящик, в котором в коллегии иностранной хранятца государственные печа­
ти».165 После смерти голштинской герцогини генерал-майор И. И. Бибиков
доставил в Петербург из Киля «копию тестамента её высочества», то есть
завещания Анны Петровны, а не её матери.166
Однако Бестужев-Рюмин упоминался не случайно. Молодой резидент в
Гамбурге в 1733 г. получил на сохранение от арестованного голштинского
министра барона Штамбке «сундучок и маленькую шкатулку» с секретны­
ми документами, которые голштинские власти потребовали вернуть и даже
пытались выкрасть. Бестужев запросил начальство: «Не роспечатать ли
оной сундучок и шкатулку для осмотрения во оных писем — не обрящется
ли что в пользу вашего императорского величества интересу?» Ведь барон
был одним из советников герцога и находился с ним в Петербурге в 1725 г.
Увы, во вскрытом сундучке резидент обнаружил лишь письма самого гер­
цога, его расписки и «старые прожекты и инструкции по разным корреспон­
денциям», которые положил обратно, подделав печати.167
Таким образом, завещание Екатерины не покидало пределов России.
Нельзя исключить возможность уничтожения подлинника. Но что в та­
ком случае считать подлинником? В 1728 г., отвечая на запрос русского
правительства, голштинский министр Бассевич признал, что именно он
«в самой скорости помянутое завещание сочинил». Трудился он не безвоз­
мездно: Меншиков купил согласие герцога на воцарение Петра II целым ря­
дом обязательств России в деле «шлезвицкого возвращения», обещанием
выдать Елизавету замуж за герцогского брата, прощением герцогу всех по­
лученных от русского двора сумм и признанием его прав на шведскую ко­
рону. Шесть из шестнадцати параграфов завещания касаются интересов
герцога. Далее Бассевич рассказал, что герцог выпросил у Меншикова от­
ступное в миллион рублей, из которых 100 тысяч надо было отдать самому
Меншикову. Стороны поторговались: сумма «отката» князю уменьшилась
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 135

до восьмидесяти тысяч, а остальные 20 тысяч получил за труды сам Бассе-

вич.168
Вестфалей в записке королю, сочинённой в 1730— 1733 гг., утверждал,
что при жизни Екатерины Бассевичем и Штамбке был составлен только не­
мецкий текст завещания. Но Екатерина скончалась прежде, чем его успели
перевести, и Елизавета подписывала текст уже после смерти матери, но «с
великой радостью в сердце после того, как прочла статью, разрешавшую ей
выйти замуж за князя-епископа Любека». Это и дало Вестфалену основание
назвать этот документ «величайшим подлогом».169 Однако он не сообщал,
что именно подписала Елизавета. Как указал в депеше от 6 (17) мая посол
Рабутин, императрице «на подпись представлено было извлечение из пунк­
тов для большей верности, пока не будет вполне выработана инструкция».
По данным шведского посла Цедеркрейца, завещание не успели перевести
на русский язык и составили некий «экстракт», подписанный Елизаветой.170
О том, что именно Елизавета подписывала «набросок завещания», знал и
Маньян; но он полагал, что «правильный» немецкий текст был написан уже
позднее.171
В таком случае дошедший до нас русский текст является тем самым то­
ропливо составленным «экстрактом», написанным рукой А. В. Макарова.172
Очевидно, так считала и сама Елизавета, поскольку при восшествии на пре­
стол в 1741 г. всё-таки пыталась найти подлинное («немецкое»?) завещание
матери, а не ту небрежно исполненную бумагу, которую когда-то сама же
подписала.
Летом 1727 г. Совет повелел изъять у населения и из государственных
учреждений все манифесты о деле царевича Алексея вместе с петровским
указом о престолонаследии и приказал «впредь никому тех манифестов в
домах своих ни под каким видом не держать и не читать».173 Таким образом,
важнейший государственный акт — петровский устав 1722 г. — с одной
стороны, не был отменён, с другой — вроде бы признавался недействитель­
ным. При этом никакого нового закона публично не объявлялось: завеща­
ние Екатерины I осталось неизвестным большинству подданных, и они при­
сягали по прежней форме Петру II и его наследникам, которые «по соизво­
лению и самодержавной её от Бога данной власти определены».
Зато за границей не успели российские представители при европейских
дворах получить указания об опровержении «разглашений» по делу Девие-
ра и Толстого, как появились «фальшивые копии» завещания Екатерины.
Русский посланник в Вене Ланчинский объяснялся по этому поводу сначала
с австрийскими министрами, а затем с местными «газетирами» — те упорно
отказывались раскрывать свои источники информации, но согласились
опубликовать опровержение.174 По мнению Коллегии иностранных дел,
136 Глава 4

утечка пошла от голштинских министров.175 Российскому внешнеполитиче­

скому ведомству ничего не оставалось, как признать эту публикацию под­
ложной, хотя её текст был как раз исправнее отечественного «подлинника»:
там проставлен возраст совершеннолетия императора Петра II (16 лет) и на­
личествует 12-й параграф о его браке с дочерью Меншикова.176
Такая ситуация вокруг важнейшего государственного документа показа­
ла отсутствие не только прочных правовых традиций, но даже элементарно­
го порядка в важнейшем вопросе российской государственности. В 1727 г.
ещё не было открытой схватки за власть — «партии» сумели договорить­
ся, пусть и ценой крушения надежд Екатерины. Однако политический ком­
промисс, приведший к дезавуированию петровского устава о наследии
престола 1722 г., не был закреплён юридически. В России наступала «эпо­
ха дворцовых переворотов». Через некоторое время соперничавшие «пар­
тии» перестанут обращать внимание на правовые акты, а дворцовые
«революции» задним числом будут объяснять божественным промыслом
и единодушной волей подданных.

Фортуна Меншикова

Воцарение Петра II стало последним успехом светлейшего князя. Одна­

ко завещание Екатерины гласило, что вместе с ним «администрацию имеют
вести наши обе цесаревны, герцог и прочие члены Верховного тайного со­
вета». В тот же день 7 мая Меншиков стал адмиралом, а его сын — обер-ка-
мергером, то есть занял руководящую должность при дворе Петра II. Мен­
шиков сразу же начал «расплачиваться» со своими сторонниками: Ю. Фа-
минцын был повышен до генерал-майора, А. Волков — генерал-лейтенанта;
оба получили «деревни» из конфискованных имений Толстого и Девиера.
И. И. Дмитриев-Мамонов был произведен в подполковники гвардии, Голов-
кин и Голицын получили по пять тысяч рублей, а Остерман — шесть тысяч.
Одновременно Остерману была пожалована вотчина; но вице-канцлер (едва
ли не единственный случай в то время) отказался от подарка, и «отписные»
владения вернулись в дворцовый фонд.177
Уже через несколько дней, 12 мая, Верховный тайный совет вместе с
Меншиковым счёл, что «государыням цесаревнам не о важных делах прото­
колов крепить не надобно». Дочери Петра I, таким образам, были фактиче­
ски выведены из регентского совета — в его заседаниях они не участвовали;
лишь на пяти заседаниях появился и герцог.178 По форме это являлось нару­
шением только что объявленного завещания, то есть «тихим» дворцовым
переворотом. В тот день светлейший князь стал российским генералиссиму­
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 137

сом, хотя по Воинскому уставу Петра I «сей чин коронованным главам и ве­
ликим владетельным принцам только надлежит».
Князь перевёз Петра в свой дворец на Васильевском острове; в Петер­
бурге свирепствовала оспа, и Меншиков распорядился, чтобы никто из
больных и их родственников не смел приближаться к его резиденции. Свет­
лейший старался постоянно держать царя при себе: вместе с ним садился за
обеденный стол, возил его то на конный, то на галерный двор, совершал
развлекательные поездки по городу, в Кронштадт и свою загородную рези­
денцию Ораниенбаум.
Сразу же после похорон Екатерины (16 мая) начались приготовления к
обручению Петра II с Марией Меншиковой. После консультаций правите­
лей страны с церковными деятелями 25 мая 1727 г. Феофаном Прокопови­
чем был совершён обряд обручения. Синод повелел во всех церквях России
поминать рядом с Петром II «обрученную невесту его благоверную госуда­
рыню Марию Александровну».179 Для неё был создан двор из камергеров,
фрейлин, гайдуков, лакеев, пажей, во главе которого стояла свояченица
Меншикова обер-гофмейстерина Варвара Арсеньева, с бюджетом в 34 тыся­
чи рублей.
Перед смертью императрицы Меншиков и другие представители правя­
щей верхушки в последний раз выказали способность к компромиссу; это
позволило несколько разрядить «переворотную» ситуацию. После своего
триумфа Меншиков уже полагал компромиссы излишними. Первым делом
он разгромил кружок А. П. Волконской,180 затем выдворил из России Анну
Петровну вместе с её мужем-герцогом.181
Был упразднён Кабинет, кабинет-секретарь Макаров, по его поздней­
шим словам, «посажен... бывшим Меншиковым к непорченым делам в Ка-
мор-колегию в неволю»; его заместитель И. А. Черкасов переведён в
обер-секретари Синода. Отправился в Сибирь по воле Меншикова обер-це­
ремониймейстер граф Санти как «в тайном деле весьма подозрительный».
Под военный суд был отправлен генерал-фискал Алексей Мякинин, в своё
время выявивший злоупотребления князя. В июле 1727 г. получил отставку
сенатор А. А. Матвеев.
Юный царь внешне соответствовал предназначенной ему роли: не раз­
лучался с детьми своего опекуна и интереса к государственным делам не
проявлял. Единственное известное его увлечение — охота — тоже контро­
лировалось Меншиковым, который сопровождал Петра в поездках по окре­
стностям Петергофа. Там же для игры и обучения императора в июле
1727 г. была заложена «потешная» крепость Петерштадт.182
Сам же князь находился на вершине славы. «На меня извольте быть бла­
гонадёжны»,183 — обращался к «высокорождённому любезному дяде и кня-
138 Глава 4

зю» в личном письме глава Священной Римской империи Карл VI. Однако
его посол Рабутин уже 20 (31) мая предупреждал: в интересах Вены предло­
жить Меншикову «княжескую аренду» в Силезии, но возможен и «упадок
кредита» князя — сестра императора сообщила, что тот «внутренне питает
к предлагаемой ему невесте большое отвращение».184
Готовилась к изданию монументальная биография «Заслуги и подвиги
его высококняжеской светлости князя Александра Даниловича Меншико­
ва», авторы которой на всякий случай указывали и на его происхождение от
«древней польской фамилии», и даже на его отношение к удельному князю
Андрею Васильевичу, брату Ивана III. Перечень заслуг Меншикова, кото­
рый «как Иосиф в Египте, счастливо управлял государством», дополнялся
оправданием его растрат: на армию, придворный штат и подарки послам
князь расходовал «собственные деньги», то есть содержал самого Петра I и
его двор.185 На возвышение Меншикова отреагировала и изящная словес­
ность: в только что сочинённой «Пьесе о воцарении Кира» прославлялся
«первосоветник» Гарпаг, сумевший спасти и сделать царём юного Кира во­
преки воле его деда.186 Сам же Александр Данилович предполагал закре­
пить своё родство с династией, женив сына на сестре Петра Наталье; тогда
при любых случайностях страной управляли бы его потомки.
Летом 1727 г. Меншиков карал и миловал, раздавал своим привержен­
цам имения, как стало потом известно из поданных в Сенат жалоб. Он взял
под собственную «дирекцию» дворцовое ведомство187 и позволял себе вме­
шиваться в церковные дела: требовал от Синода не «производить» в сан ар­
химандрита Александро-Невского монастыря до его личного прибытия и
рассмотрения кандидатуры.188
Гвардейские офицеры уже почтительно требовали от Верховного тайно­
го совета наград: «А есть ещё деревни нерозданные Петра Толстова». «За
службу при взятье Антона Девиера» приходилось отписывать гвардейцам
по 30—40 дворов.189 «Записка о раздаче деревень» из архива князя показы­
вает, что за «деревнями» опальных выстроилась целая очередь претенден­
тов с возраставшими аппетитами: так, майор гвардии С. А. Салтыков оце­
нил свои заслуги в 616 дворов из конфискованных владений Толстого, а по­
лучил только 202.190 В начале «эпохи дворцовых переворотов» раздачи
были ещё невелики: лишь доверенные лица, как Алексей Волков, получали
помногу (288 дворов); выдачи остальным были гораздо скромнее: 93 двора
Преображенскому подполковнику И. И. Дмитриеву-Мамонову, 65 дворов
генералу К. Гохмуту, 55 дворов Варваре Арсеньевой.
Сам же князь в 1727 г. практически не посещал Военную коллегию, всё
реже бывал на заседаниях Верховного тайного совета и подписывал, не чи­
тая, их протоколы191 — и тем самым выпускал из рук контроль над гвардией
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 139

и государственным аппаратом; даже его «креатуры», как член Военной

коллегии Егор Пашков, в частных письмах весьма нелестно отзывались пат­
роне.
22 июня светлейший заболел и оказался прикованным к постели.
В предсмертном обращении к Петру Меншиков не только просил его вы­
полнить свои обещания в отношении невесты, но и сумел подняться до го­
сударственного уровня и указать царю на ожидавшие его трудности: «Вос-
прияли вы сию машину недостроенную, которая к совершенству своему
многова прилежания и неусыпных трудов требует». Князь призывал воспи­
танника к тому, чтобы все его «поступки и подвиги изобразовали достоин­
ство императорское»; предостерегал его от людей, «которые похотят вам
тайным образом наговаривать»; зная нрав мальчика, он советовал «в езде
так и в протчих забавах умеренно и осторожно поступать».192
В том же письме Меншиков высказал доверие Остерману, которому в
другом послании поручил заботу о своих жене и детях. Но именно Андрей
Иванович и подготовил переворот, свергнувший Меншикова. Однако Ос-
терман обладал развитым чутьём и умением спрятаться за чужую спину, а
на первом плане действовали князья Долгоруковы — Алексей Григорьевич
и его сын, семнадцатилетний Иван, с разрешения Меншикова вернувшийся
ко двору.193 Новые фавориты взамен надоевшего учения предоставили
мальчику гулянья и игры.
После выздоровления регента начались его столкновения с императо­
ром: дипломаты докладывали, что Меншиков присвоил деньги, под­
несённые царю; что тому вовсе не нравилась его невеста. Светлейший же
позволил себе публично делать выговор за то, что «всего неделю он выдал
царю 200 рублей, и уже ничего не осталось», и забрал подарки императора
Карла VI племяннику.194 В то же время документы Верховного тайного со­
вета показывают, что сам князь свободно распоряжался дворцовыми сумма­
ми; в одном только 1727 г. он позаимствовал 200 тыс. рублей.195
В таких обстоятельствах даже разумные распоряжения Меншикова о
прекращении денежных трат по прихоти ребёнка должны были восприни­
маться Петром — с помощью новых друзей — как покушение на его власть.
В августе иностранным дворам было известно, что во время одного из
столкновений Пётр закричал на Меншикова: «Я тебя научу, что я — импе­
ратор и что мне надобно повиноваться!»196
Детали развязки остаются скрытыми от нас; только граф Рабутин сооб­
щил о беседе с Остерманом 2 сентября: очевидно, тот решился подготовить
союзника к будущей перемене. Из этой беседы австриец узнал о готовив­
шемся смещении Меншикова и участии в подготовке этой акции канцлера
Головкина, во дворце которого как раз в это время гостил император.197 Ни
140 Глава 4

на именины к Меншикову, ни на освящение новой церкви в Ораниенбауме

Пётр не приехал; не было среди гостей и Остермана. «Весь двор находился
в ожидании перемены» — записал в донесении от 5 (16) сентября прусский
посол Мардефельд. Только сам князь как будто ничего не подозревал: его
«поденные записки» фиксируют обычный распорядок дня, всё тех же посе­
тителей и привычные «забавы» в виде карт и шахмат. «Забавлялся в шахма­
ты» Меншиков и 4 сентября, когда приехал в Петергоф; но свидание было
кратким, и остаться наедине с императором ему не удалось.
На следующий день Меншиков почувствовал недоброе и отправился
выяснять отношения с Остерманом, которого назвал «атеистом» и угрожал
ссылкой в Сибирь. Видимо, разговор был очень острым: даже невозмути­
мый Остерман заметил, что и он хорошо знает человека, который вполне за­
служил колесование.198 Меншиков явно не обладал дипломатическими спо­
собностями, чтобы изменить стиль обращения с «неблагодарным» маль­
чишкой и выйти из конфликтной ситуации. Затем он сделал новую
ошибку — уступил поле боя противникам и вернулся в Петербург.
Он явно не знал, что предпринять: 6 и 7 сентября то появлялся на заседа­
ниях Совета, то говорил о желании отойти от дел и уехать на Украину, то
вызывал обратно им же высланного учителя Петра II Зейкина (вероятно, на
замену Остерману)199 и приказывал фельдмаршалу М. М. Голицыну «поспе­
шать сюда как возможно».200
7 сентября Пётр переехал из дворца Меншикова в «Новый летний дом»
у Невы. На следующее утро князю было объявлено о домашнем аресте. На
улицах под барабанный бой зачитывали именной указ: император изволил
«от сего времени сами в Верховном тайном совете присутствовать, и всем
указам быть за подписанием собственныя нашея руки» и запрещал испол­
нять любые распоряжения Меншикова.201 Х.-Г. Манштейн в мемуарах упре­
кал Меншикова в роспуске по квартирам своего Ингерманландского полка,
«который... внушал немало уважения врагам князя». Однако едва ли солда­
ты и офицеры осмелились бы сопротивляться приказам законного импера­
тора, тем более что гвардейские полки 7 сентября получили от Петра приказ
«никаких иных указов не слушать и не исполнять кроме того, что вам от ге­
нерал-поручиков и маэоров гвардии нашей князь Григорья Есупова и Се­
мёна Салтыкова нашим именем повел ено будет».202
Упомянутый именной указ от 6 сентября в очередной раз изменял уст­
ройство верховной власти. Государь объявлял себя вступившим «в прави­
тельство» (то есть совершеннолетним); тем самым регентство Верховного
тайного совета упразднялось и он превращался в прежнее совещательное
учреждение «при боку нашем». Так следом за Меншиковым был ещё раз на­
рушен «тестамент» Екатерины I и совершён государственный переворот,
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 141

который как будто и не был замечен окружающими, хотя означал ликвида­

цию регентских полномочий Верховного тайного совета.203
9 сентября в Совете появился и сам Пётр; до его прихода Остерман
представил присутствовавшим записку о «винах» Меншикова. Единоглас­
ным решением тот был лишён званий, чинов и орденов и приговорён к
ссылке в дальнее имение — городок Ораниенбург под Рязанью. Подписан­
ный императором «в своих покоях» приказ об этом также принёс Остер­
ман.204 Сам князь, его жена и дети пытались обращаться к царю с письмен­
ными и устными просьбами о помиловании. Возможно, Пётр какое-то вре­
мя колебался: сохранились противоречивые известия о его поведении в от­
ношении жены Меншикова и своей невесты.
Устранение министра-временщика показало, что такая ситуация была
ещё недостаточно отработана: свергнутый правитель России отправился в
ссылку в роскошной карете с целым караваном пожитков и прислуги.
В дальнейшем подобные «падения» будут проходить уже по иному сцена­
рию: с немедленным арестом, следствием, предрешённым приговором и ав­
томатической конфискацией движимого и недвижимого имущества.
В данном же случае события разворачивались постепенно, новые прави­
тели будто чего-то опасались. Но с «клиентами» Меншикова уже не стесня­
лись: в сентябре-октябре 1727 г. были сняты с постов столичный комендант
Ю. Фаминцын, кавалергард и майор гвардии А. И. Шаховской; член Воен­
ной коллегии А. Я. Волков лишён чинов, а секретарь князя А. Яковлев —
вотчин. Ушёл в отставку генерал-лейтенант М. Я. Волков, под следствие
попал адмирал М. Змаевич.205 В Военную коллегию были назначены
Г. Д. Юсупов и Б.-Х. Миних.206 Однако кадровые перемены затронули толь­
ко военное ведомство, на составе Сената и других учреждений смещение
Меншикова не отразилось (см.: Приложение, Таблица 1).
Новым в политической практике было и то, что «падение» временщика
вызвало международные осложнения. Инструкции послам в Вене и Берлине
предписывали доказывать союзникам, что «для некоторых важных причин
князя Менщикова от всех дел отлучили», но «управление дел в ымперии на­
шем по-прежнему з добрым порядком продолжается». Ланчинский докла­
дывал о беседах с австрийцами «в презерватив против всяких лживых тол­
кований», в которых он подтверждал, что Россия будет соблюдать только
что заключённую конвенцию о посылке войск на помощь Австрии.207 Послу
в Пруссии А. Г. Головкину тоже пришлось уверять, что «перемена с ним,
князем Меншиковым, никакой отмены в ыстинной вашего и. в. дружбы к
его королевскому величеству не принесёт».208
Западная пресса осенью 1727 г. также обсуждала события в России. Лей­
денские «куранты» печатали фантастическую биографию временщика
142 Глава 4

(«Жизнь и природа князя Меншикова»): как молодой Меншиков торговал

пирожками, был замечен Петром, стал любовником дочери коварного «кня­
зя Амильки» и разоблачил его заговор против царя. Кёльнские и франк­
фуртские «ведомости» сообщали в качестве достоверных фактов известия о
том, что фаворит приказал убить послов к австрийскому двору, чтобы ото­
брать у них царские подарки; их читатели узнавали о сказочном богатстве
министра («9 миллионов облигаций или бильетов иностранных банков») и
его коварных замыслах «младолетнего монарха погубить». Помимо интере­
са к фортуне министра, в публикациях можно отметить и ещё одну тенден­
цию: их авторы связывали судьбу Меншикова с успехом реформ и положе­
нием иностранцев в России. Они помещали известия о том, что «между рос­
сиянами и иностранцами немалые драки произошли», но успокаивали
читателей: новый царь испытывает почтение «ко всем нациям» и запрещает
обижать иностранцев «под смертным наказанием».209
В конце 1727 г. после сообщения русского посла в Швеции Николая Го­
ловина о связях Меншикова со шведским сенатором Дибеном и возможном
получении им денег от шведов за сведения о внешнеполитических планах
России начался новый розыск. Осенью 1727 г. Лефорт и Маньян передавали
расходившиеся по столице слухи о якобы найденных в бумагах светлейше­
го князя планах изменения состава Верховного тайного совета (вместо Ап­
раксина, Головкина и Остермана туда предполагалось ввести генералов
Чернышёва, А. Я. и М. Я. Волковых), о намерениях заменить своими людь­
ми офицеров Преображенского полка и даже занять 10 миллионов талеров у
прусского короля, чтобы самому «взойти на престол русский».210
Большинство подобных толков, как и сообщаемые современниками све­
дения о несметных богатствах князя, не соответствуют действительности.
Но характерно само развитие подобных обвинений: во-первых, признание
роли гвардии и попытки (мнимые или реальные) Меншикова, как и других
непопулярных правителей (Бирона, Петра III), изменить её состав; во-вто­
рых, первый опыт обвинения павшего министра в предосудительных связях
с иностранным двором, что в какой-то мере являлось отражением возрос­
шей роли страны в европейской политике.
Однако обвинители ещё не имели опыта ведения таких процессов, что­
бы убедительно обосновать «вины» недавнего правителя или сфабриковать
их. Заготовленный манифест о его преступлениях так и остался неопубли­
кованным: большинство обвинений в адрес Меншикова (в перевозе царя в
свой дворец, неуважении к его бабке-царице, издании указов) либо выгляде­
ло неубедительно, либо не соответствовало действительности.211
В эпоху абсолютных монархий фаворитизм становится особым институ­
том в силу сосредоточения колоссальной власти в руках одного и не всегда
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 143

выдающегося по способностям человека. В России 1725— 1730 гг. этот ин­

ститут переживал период становления: одни, не успев утвердиться в роли,
сходили безвестными со сцены (П. Сапега); другие заняли своё место в при­
дворном мире (братья Лёвенвольде); третьи претендовали на исключитель­
ную роль правителя государства (Меншиков). В последнем случае князю
предоставлялась возможность проявить себя в качестве государственного
деятеля уровня Ришельё или Мазарини.
Однако такая роль оказалась Меншикову не по силам. Его запросы не
поднялись выше имений, титулов, почестей, а также выделки фальшивых
гривенников и выпрашивания герцогства и новой кареты у австрийского
императора. Иностранные дипломаты стремились удерживать князя в рам­
ках нужного политического курса, соответственно расценивая его в качест­
ве «капитала, приносящего... нам большие кредиты», по утверждению авст­
рийского посла Рабутина.212
Размах и произвол действий временщика, как можно полагать, характер­
ны для раннего этапа формирования российского фаворитизма, когда его
носители ещё не представляли себе границ дозволенного. Вероятно, лично­
му другу Петра Великого и выходцу из низов было особенно трудно эти
границы осознать. Более тонко чувствовавшие ситуацию дипломаты сетова­
ли: Меншиков демонстрировал «суровость» и управлял, «как настоящий
император», вместо того чтобы вести себя «по правилам»: оказывать мило­
сти, заручиться доверием царя, его сестры и членов Верховного тайного со­
вета.213 Сам князь, похоже, этого так и не понял и оттого был таким беспо­
мощным в последние дни перед крушением.
Лёгкость свержения регента во многом была его собственной заслугой:
именно Меншиков и его сторонники обеспечили воцарение Екатерины, а
затем — вопреки её воле — вступление на престол Петра II с последовав­
шим нарушением только что составленного завещания императрицы. Пра­
вовой и моральный вакуум на самом верху политической системы вёл к
«переворотным» методам борьбы — и в данном случае обернулся против
самого Меншикова. Упоение властью привело князя к конфликтам с царём
и его окружением и репрессиям по отношению к недавним союзникам.
Чины и титулы не могли заменить утраты прежних сторонников и «привод­
ных ремней» в рядах гвардии и высшей бюрократии: за время своего корот­
кого регентства он не произвёл принципиальных кадровых назначений (см.:
Приложение, Таблицы 1 и 2).
Так начавшееся ещё в конце XVII в. «переворотное» устранение полити­
ческих фигур с исключением их не только из властного круга, но и из всей
«нормальной» жизни — лишением чинов, «чести», имущества (в оборот
войдут формулы «бывший Меншиков», «бывший Бирон») — станет нормой
144 Глава 4

в послепетровской России. Атмосфера нестабильности будет способст­

вовать развитию политических конфликтов, в которых проигравший те­
рял всё. Лишь к середине века институт фаворитизма встроился в систему
российской монархии: «случайные люди» заняли в ней своё место, их
взлёты и «отставки» стали проходить, не вызывая переворотов с опалами и
ссылками.

Возвращение в XVII в.?

Оценки короткого царствования Петра II как возвращения к власти «бо­

ярской аристократии», намеревавшейся «возродить старые формы вла­
сти»,214 представляются излишне однозначными. В переписке дипломатов
при российском дворе можно найти неоднократно высказываемые опасения
победы «старомосковской партии» при дворе и «ужаснейшей революции»,
которая вернула бы страну к «прежнему состоянию». Однако существовали
ли реальные основания для столь панических настроений?
Впечатления дипломатов от российской действительности во многом за­
висели от политического курса представляемых ими держав и успехов их
миссий в России.215 Наиболее тревожными были донесения представителей
Австрии и Испании — они воспринимали изменение петровских порядков
как ослабление союзной России: «Как скоро древние фамилии будут нахо­
диться у кормила правления, русские мало-помалу возвратятся к прежним
формам общежития и станут по-прежнему относиться равнодушно к поли­
тическим делам в Западной Европе; Россия лишится всякого значения, и
союз с нею не окажется выгодным», — полагал в 1728 г. испанский посол
при дворе Петра II Хакобо Франсиско Фитц-Джеймс Стюарт, герцог де Ли-
риа-и-Херика.216 Его задачей было подвигнуть Россию на интервенцию в
Англию, чтобы вернуть престол «претенденту» Якову III Стюарту. Герцог
был с почётом принят при дворе, но России союзники были важны прежде
всего «для нынешних наших персидских дел», а вмешательство в конфлик­
ты, далёкие от интересов страны, в планы русского правительства не вхо­
дило. Неудивительно, что в донесениях де Лириа звучит раздражение на
«хитрых и лукавых» московитов, питавших «ужасную ненависть» к ино­
странцам.
Однако эти обвинения в адрес «старой русской партии», как прави­
ло, безымянны. Но как только автор оценивал конкретных и знакомых ему
лиц, его отношение менялось: тем же Голицыным он давал отличную ха­
рактеристику. Пётр II представлялся ему «гарантом» прежнего курса; в
сестре царя дипломат видел покровительницу иностранцев. Посол отме­
тил качество продукции российских мануфактур, гвардию считал «лучшим
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 145

войском», а флот — подготовленным к войне со Швецией.217 «Партии» Го­

лицыных и Долгоруковых де Лириа называл противниками иностранцев, но
признавал, что они вели борьбу за придворные и государственные посты;
к этому же (а не к возвращению допетровских порядков) стремились дру­
гие придворные группировки, выступавшие против стоявших у власти кла­
нов.218
Обжившиеся в России дипломаты, как прусский посол Густав фон Мар-
дефельд, хотя и сообщали про «старорусскую партию», но не верили в
«большую русскую революцию», поскольку никто в правящем кругу не на­
мерен был отказываться от «славы или завоеваний своей родины».219
В представлении дипломатов гарантией европеизации являлась именно са­
модержавная власть, и «смягчение формы правления» оценивалось как дви­
жение в попятном направлении — «к прежней форме общежития».220
Представителям противоположной группировки — дипломатам Англии
и Франции — ситуация в России также не виделась катастрофической. По
мнению Маньяна, члены «старорусской партии» (этот термин впервые был
использован даже не самим дипломатом, а его начальством в Париже221)
были недовольны дороговизной в Петербурге и удаленностью его от своих
вотчин, но не собирались ликвидировать новую столицу, флот и междуна­
родную торговлю. Деятельность этой «партии» признавалась даже полез­
ной, поскольку препятствовала планам венского двора. Француз отмечал
«рознь» между министрами, но при этом видел и неизменность курса внеш­
ней политики, и единство «в деле поддержания спокойствия внутри стра­
ны». Высказывания о «грубости» и «грязном корыстолюбии» русских появ­
ляются как раз в тот момент, когда все попытки французской дипломатии
изменить внешнеполитический курс России и заключить торговое соглаше­
ние оказались безуспешными.222 Английский же консул Клавдий Рондо, на­
против, был доволен расположением «старорусской партии» к англичанам и
рассчитывал на скорое заключение торгового договора.223
Кажется излишне категоричным полагать, что меры послепетровских
правительств (упразднение местных органов коллегий и изменение системы
местного управления224) стали следствием осознания членами Верховного
тайного совета «непригодности существующей системы»225 или являлись
«возвращением к старине» и «шагом назад в ходе централизации государст­
ва».226 Скорее это была некоторая либерализация петровской системы, на
которую могло и способно было пойти правительство в условиях, когда «об
убавке расходов на армию опасно и думать».
Были отменены «поворотный сбор» с въезжавших в город возов и по­
шлины с продажи кораблей, построенных русскими купцами на отечествен­
ных верфях; монополии на торговлю табаком и солью, разработку слюды;
146 Глава 4

разрешено «каменное строение» не только в Петербурге, но и в других горо­

дах. При Петре II в 1729 г. появился Вексельный устав, действовавший без
принципиальных изменений до XIX в. Тогда же был ликвидирован инсти­
тут фискалов, которых было велено определить «в военную службу и к де­
лам и в отставку».227 Купцы обрели право заграничной торговли через Ар­
хангельск, а дворяне могли свободно «продавать домашние свои товары,
которые в собственных их деревнях и у них и у крестьян их имеются». На­
сильственно переселённые в столицу обыватели получили возможность
«увольнения» и продажи своих домов.228
Эти мероприятия несколько облегчали регламентацию внешней и внут­
ренней торговли; но приняты они были прежде всего в надежде на увеличе­
ние казённых доходов и не ставили на первое место заботу о «купечестве».
Поданный в 1727 г. в Коммерц-коллегию перечень основных просьб рос­
сийских купцов показывает, что их главные требования (освобождения от
постоев и разорительных городских «служб», сохранение Главного магист­
рата) не принимались в расчёт.229
Правительство не спешило приватизировать государственные предпри­
ятия «в вольную компанию». Либерализация тарифа вызвала у купцов опа­
сения по поводу сбыта отечественной продукции, тем более что иноземцы
свои товары провозили «тайно», торговали в розницу и заключали подряды.
Из всех поданных купеческих «мнений» позднее были осуществлены толь­
ко отмена монополии на соляную и табачную торговлю и введение русских
браковщиков в порту.230
Ломка петровской конструкции управления также не была радикальной,
несмотря на возможное субъективное стремление взять за образец старые
добрые времена, «как было до 1700 году».231 Модернизация центральных
управленческих структур стала необратимой, несмотря на некоторое уреза­
ние должностей — заметим, начавшееся ещё при жизни Петра, обеспокоен­
ного резким увеличением количества приказных.
Например, так и не удалось «сократить» Берг-коллегию: важность дан­
ной отрасли и наличие местных органов горного ведомства заставляли со­
хранять центральный аппарат под иными названиями: «Правление горных и
рудокопных дел», «Генерал-берг-директориум». История воссозданного
Сибирского приказа показала, что возвращение к традициям управления
XVII в. была неосуществима в условиях сложившихся отраслевых органов
центрального управления и сильной губернаторской власти.232 Анализ изме­
нений регламентов Вотчинной коллегии и практики деятельности Верхов­
ного тайного совета свидетельствовал не о возвращении к старине, а о до­
полнении петровских новаций «тем, что там прежде выработалось положи­
тельного», или приспособлении их к укладу русской жизни.233
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 147

На местах отмена петровских порядков также не была абсолютной. Со­

хранилось и развивалось губернское административно-территориальное де­
ление: в 1726— 1727 гг. появились Новгородская, Смоленская и Белгород­
ская губернии. Ликвидация многих звеньев местного аппарата была скорее
вынужденной: бюрократизация управления постоянно наталкивалась на от­
сутствие финансовых возможностей и подготовленных кадров. Результатом
стало хроническое «малолюдство подьячих при многодельстве в канцеляри­
ях», из-за чего к делам порой определяли даже шведских военнопленных и
грамотных уголовных преступников. Но и подданные были неспособны ра­
зобраться в компетенции новых учреждений, при неумении и нежелании и
тех и других действовать в рамках закона.
Логично вслед за М. М. Богословским признать, что петровские админи­
стративные новшества «опережали общество».234 Стоит вспомнить и о том,
что «шляхетство», обсуждавшее зимой 1730 г. планы устройства верховной
власти, не интересовалось местным управлением; этот интерес проявился
позднее — в дворянских наказах 1767 г. — и послужил предпосылкой про­
ведения губернской реформы Екатерины II. Правда, внезапная отмена но­
вых местных учреждений усиливала беспорядок и порождала новые про­
блемы. Весной 1727 г. Сенат забрасывали запросами: что делать с оставши­
мися после вывода расквартированных войск полковыми дворами и
находившимися на них лошадьми; кто должен караулить «колодников»
в провинциальных канцеляриях; в чём заключаются теперь обязанности
земских комиссаров и как поступать с офицерами, которые не принимают
всерьёз «промемории» подьячих и не сдают дела.235
В царствование Екатерины I и Петра II страна продолжала более или ме­
нее успешно усваивать «плоды» преобразований Петра I. Не был изменён и
намеченный в 1726— 1727 гг. внутриполитический курс, где частичные «по-
лехчения» проводились в рамках той же самой петровской системы. Не про­
изошло смены кадров на руководящих постах в коллегиях и канцеляриях, за
исключением опалы Меншикова и отставки П. П. Шафирова из президентов
Коммерц-коллегии в 1728 г.
В сфере фискальной политики критика петровских порядков также не
привела к каким-либо серьёзным изменениям. Комиссия о подати во главе с
Д. М. Голицыным признала, что подушное обложение является более
тяжёлым, чем прежнее подворное, и предложила снизить подушную подать:
для церковных и монастырских крестьян — до 60 копеек; для помещичь­
их — до 50 и 40 копеек.236 Нам неизвестна реакция в правящих кругах на
эти выкладки, в итоге так и оставшиеся на бумаге. Подушная подать была
сокращена в 1725 г. на четыре копейки; а в 1727 г. отсрочено взимание её
«майской трети».237 Но принцип подушного «оклада» комиссией не подвер-
148 Глава 4

гался сомнению и остался неизменным на протяжении всего столетия, не­

смотря на его недостатки — несовершенство системы учёта плателыци-
ков.238 Остались без последствий и просьбы горожан о сокращении пода­
тей.239
«Верховники» и сами могли отступать от собственных идей, изложен­
ных в записках 1726 г. Меншиков предложил коллегам в Совете восстано­
вить военные команды для сбора подати, «бес которых, по мнению моему,
они, воеводы, исправлять не могут».240 В августе 1727 г. Верховный тайный
совет возобновил посылку военных команд для взыскания податей и недои­
мок. Последующее «свержение» Меншикова ничего не изменило, и в сле­
дующем году Совет вновь направил в провинции такие команды.241 В декаб­
ре 1728 г. он же приказал назначать секретарей в провинциальные города,
где год назад эти должности были упразднены.
Военные расходы почти не уменьшились: в 1725 г. 83 полка регулярной
армии вместе с гарнизонами насчитывали 158 333 чел., а в 1726 г. 84 пол­
ка — 157 269.242 Несмотря на то что в 1729 г. треть солдат и офицеров из
дворян были распущены по домам, смотры 1728— 1729 гг. показали «ис­
правность» стоявших на Украине и в Прибалтике корпусов. Флот ежегодно
выходил на обычное «крейсование». Прекращённое было строительство
больших кораблей возобновилось, и в 1729 г. со стапелей сошли «Рига»,
Выборг» и «Полтава»; для ремонта тех кораблей, где «явилось много гнило­
сти», были отпущены средства.243 Строились и новые галеры, о чём регу­
лярно извещали «Санкт-Петербургские ведомости».
Новый курс Остермана во внешней политике был направлен на устране­
ние прежних ошибок Екатерины I — укрепление союза с Австрией и осво­
бождение «добрым порядком от имеющихся обязанностей с голштинским
двором». На западной границе — в Лифляндии, под Смоленском и вокруг
Петербурга — были сосредоточены 10 драгунских и 16 пехотных полков,
предназначенных для отправки на помощь Австрии. Не изменился прежний
курс и на юге: и в 1728, и в 1729 гг. на «низ» отправлялись новые полки;
только вместо шаха Тахмаспа главным союзником Петербург признал Эш-
рефа, афганского правителя Ирана, с которым в феврале 1729 г. был за­
ключён договор.
В бумагах Верховного тайного совета находился проект образования ка­
детского корпуса «по берлинской степени» (со сметой расходов в
18 909 рублей), в котором будущие офицеры изучали бы не только «воин­
ское обучение», но и широкий цикл наук, включавший историю, геогра­
фию, юриспруденцию, «политику» и «государственные всякие правы».244
Академия наук и университет (где пока на 18 профессоров приходилось
9 студентов) отмечали императорскую коронацию специальной сессией,
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 149

где, по анонсу «Ведомостей», «господин Делиль на французском языке про­

блематический вопрос изъяснит, ежели учинёнными поныне астрономиче­
скими обсервациями доказать можно, которое сущее система есть света, и
ежели земля вокруг солнца обращение имеет или нет».
Европеизация в культурной сфере встретила сопротивление церковной
оппозиции. Ростовский архиепископ Георгий Дашков вступил в борьбу с
Феофаном Прокоповичем и готовил восстановление патриаршества, пре­
тендуя на пост главы Церкви. В 1728 г. Сенат потребовал «двойной оклад за
раскол из за бороды по 50 рублей брать без упущения; а кто платить не ста­
нет, тех, не держав под караулом нимало, отсылать в Рогервик в работу».
Тогда же в Сенате, а затем и в Верховном тайном совете рассматривались
обвинения в отношении смоленских дворян, перешедших в католичество и
отдавших детей в польские школы: ослушникам пригрозили казнью за «сов­
ращение» и запретили иметь учителей «римской веры». Упомянутый выше
доклад на сессии Академии наук о гелиоцентрической системе мира не был
разрешён к публикации на русском языке как противный христианской вере
и опасный «для неутверждённых душ».
Однако требование запрещения браков с иностранцами встретило со­
противление со стороны Феофана Прокоповича и осталось неосу­
ществлённым. Политика по отношению к Синоду при Петре II стала более
неблагоприятной, чем при Екатерине I: его всеподданнейшие доклады не
рассматривались, зато дважды проводилась ревизия и проверялась
отчётность по денежным сборам.245
Более того, при Петре II господство «старорусской партии» обернулось
усилением позиций иноземцев. С 1729 г. лифляндских и эстляндских недо­
рослей разрешалось свободно записывать в полки с жалованием «по немец­
кому окладу», то есть в два раза выше, чем получали их русские сослужив­
цы.246 Закрытие же в Петербурге типографий Синода и Александро-Невской
лавры привело к сокращению изданий русских книг; академическая типо­
графия в 1729 г. вообще прекратила книгоиздание на русском языке, в том
числе публикацию первого русского научного журнала — «Краткого описа­
ния комментариев Академии наук», что расценивается как «контрреформа в
области культуры».247
Переезд двора и учреждений из Петербурга в Москву означал в глазах
многих современников отказ от продолжения петровской политики. Авст­
рийский посол тревожился: «Вельможи поселятся в Москве, не станут бо­
лее заботиться о флоте и о войске, и вновь завоёванные провинции окажут­
ся подвергнутыми крайней опасности».248 По-видимому, этот вопрос волно­
вал многих и в России, и за границей: Коллегия иностранных дел даже
поручила Академии наук опровергать «фальшивые разглашения», что
150 Глава 4

юный император навсегда останется в Москве и не станет «стараться» об

укреплении новых провинций, армии и флота.249
Но покидать новую столицу никто не собирался. В июне 1728 г. было
открыто судоходство по Ладожскому каналу, а в следующем году Сенат
приказал срочно вернуть в Петербург всех «переведенцев», которые «разъ­
ехались сами собою без указу в прежние и в другие городы», под угрозой
каторги и конфискации имущества. Из Петербурга уже были налажены ре­
гулярные рейсы пакетботов в Гданьск и Любек (за три рубля в один конец),
а в самом городе в 1729 г. французские комедианты «безденежно» разыгры­
вали для всех желающих пьесу «Ле педан скрупулёз» («Совестный школь­
ный учитель»).250
И в обыденной жизни Москвы дневник войскового подскарбия Якова
Андреевича Марковича за 1728— 1729 гг. фиксирует детали нового быта: в
Грановитой палате устраивались ассамблеи, на улице можно было зайти в
«кофейный дом», а о новостях из Лондона, Парижа, Вены и Лиссабона —
прочитать в газете, приходившей из Петербурга с месячным опозданием.
В повседневный обиход вошли «Канарский цукор», кофе по 20 алтын за
фунт; а вот чай был ещё дорог (целых 6 рублей за фунт) и несоизмерим по
цене с икрой (5 копеек за фунт). Обыватель мог развлекаться карточной иг­
рой «шнип-шнап» (немецкая колода стоила 8 копеек). Для любителей более
серьёзных занятий продавались учебники (первый отечественный курс ис­
тории — «Синопсис» — продавался за 50 копеек), «Политика» Аристотеля,
«книжка об орденах» и «коронные конституции» Речи Посполитой. В те­
лежном ряду можно было приобрести «английскую коляску»; купить слу­
гам готовые «немецкие кафтаны» по 2 рубля 25 копеек, а для хозяев — ки­
тайские фарфоровые чатттки (50 копеек), «померанцевые деревья с плодами»
(5 рублей) и приборы «barometram» и «thermomethrum» (за оба — полтора
рубля).251
Перемены коснулись даже твердыни старообрядчества — знаменитой
Выговской общины, добившейся от правительства официального призна­
ния и самоуправления. Её авторитетный наставник Андрей Денисов с
упрёком обращался к молодым единоверцам, склонным к своеволию и мир­
ским радостям: «Почто убо зде в пустыне живете? Пространен мир, вмеща-
яй вы; широка вселенная, приемлющая вы. По своему нраву прочая изби­
райте места...»
Вряд ли ведущую тенденцию первых послепетровских лет можно опре­
делить как сугубо реакционную по отношению к «наследству» царя-рефор-
матора и уж тем более как «аристократически-боярскую». Тяжёлая война,
налоговый пресс, ломка привычного уклада жизни — всё это явилось обо­
ротной стороной петровских преобразований и привело к чрезмерному на­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 151

пряжению всех сил страны. Поэтому многие меры нового царствования:

частичное «прощение» подушной подати, разрешение свободного устройст­
ва горных заводов в Сибири, вольная продажа табака, соли, поташа, право
вывозить товары не через Петербург, «вексельный устав» и прочее «уволь­
нение коммерции» — были необходимы. Некоторое ослабление полицей­
ского режима, ликвидация института фискалов, узаконенные продолжи­
тельные отпуска из армии, отсутствие войн создавали передышку для слу­
жилого сословия, а отчасти и для мужиков, которые могли искренне
благодарить за это Петра II. Скорее можно назвать это время эпохой про­
верки реформ на прочность, выявления того, что «в петровских реформах
выдерживало испытание временем и что должно было быть оставлено».252

Власть без императора: Пётр II и его двор

Заставшим эпоху Петра I современникам приходилось осваиваться с но­

вым порядком вещей, при котором государство существовало без правите­
ля, пропадавшего на охоте. Из «Росписи охоты царской...» следует, что для
императора в селе Измайлове были заготовлены 50 саней, 224 лошади, сот­
ни собак и «для походов 12 верблюдов»; охотничий «поезд» обслуживали
114 охотников, сокольников, доезжачих, лакеев и конюхов.253 В Москве
царя видели редко. По неполным подсчётам (не включены короткие поезд­
ки на 1—2 дня), он за два года пребывания в Москве провёл на охоте более
восьми месяцев.
Несколько раз Пётр обещал Остерману заняться учебой и присутство­
вать в Совете — но обещания не сдержал. «Ведомости» в мае 1728 г. изве­
щали читателей: «Из Москвы явствуют последние письма от 29 дня апреля,
что его императорское величество 30 вёрст отсюда на ловлях забавляться
изволит». Экспедиция затянулась до ноября, когда царь вернулся в Москву
на похороны сестры Натальи. Возвращаться в Петербург он уже не хотел:
«Что мне делать в местности, где, кроме болот да воды, ничего не ви­
дать», — по информации английского консула, заявил он Остерману.
В следующем году Пётр II со своей охотничьей командой постоянно но­
сился по ближним и дальним окрестностям столицы.254 Не состоялось и за­
думанное Остерманом в 1729 г. путешествие Петра по России через Смо­
ленск и Киев (осведомлённые иностранцы полагали, что Остерман намере­
вался вывезти Петра в Европу). Долгоруковы не выпускали царя из Москвы.
Склонности императора стали учитываться в большой политике: прус­
ский король прислал в подарок выезженных лошадей и набор ружей; дядя,
австрийский император Карл VI, и польский король Август II — охотничь­
152 Глава 4

их собак. Но эти привычки приводили в отчаяние иностранных послов,

лишённых возможности даже представиться царю.255
«Можно бы было сравнить его с кораблём, предоставленным на произ­
вол судьбы. Буря готова разразиться, а кормчий и все матросы опьянели или
заснули. Огромное судно несётся, и никто не думает о будущем...» — писал
в ноябре 1728 г. о российском государстве саксонский посланник Иоганн
Лефорт,256 и с ним были согласны другие дипломаты.
Однако за описанием придворной суеты в донесениях дипломатов за­
метна и некоторая стабильность, проявляющаяся хотя бы в повторении на
протяжении многих месяцев одних и тех же жалоб на уклончивого Остер-
мана или беспокойного фаворита Ивана Долгорукова. Отсутствие импера­
тора (в 1727 г. Пётр посетил Верховный тайный совет девять раз, в 1728 г.
до апреля — четыре, после чего вообще не появлялся там до своей смерти)
как раз способствовало устойчивости сложившейся правительственной сис­
темы, поскольку исключало непредсказуемое вмешательство юного госуда­
ря в работу высших государственных учреждений.257 Эту стабильность в
послепетровскую эпоху обеспечивали фавориты и министры, корректиро­
вавшие механизм абсолютной власти при неспособном её носителе.
Новая конфигурация власти опиралась, с одной стороны, на Верховный
тайный совет, в деятельности которого ни ссылка Меншикова, ни при­
дворная борьба 1728— 1729 гг. «не оставила ни малейшего следа»;258 с дру­
гой стороны, на заменивший Меншикова клан Долгоруковых, в котором
решающие роли играли Алексей Григорьевич и его сын Иван. Послед­
ние, в отличие от Меншикова, не пытались подмять под себя верховную
власть и «разделили» её с Верховным тайным советом, хотя в 1728 г. в
него вошли два представителя рода — князья Алексей Григорьевич и Васи­
лий Лукич.
Алексей Григорьевич, человек «посредственного разума», никакими та­
лантами не блистал и возвышением был обязан сыну Ивану — любимцу им­
ператора — и умению развлекать Петра II на охоте. Братья князя Иван и
Сергей стали тайными советниками. Из Ирана вернули ещё одного предста­
вителя клана — генерала Василия Владимировича, который был произведён
в фельдмаршалы. Молодой Иван Долгоруков стал капитаном в Преобра­
женском полку, где несколько представителей младшего поколения клана
занимали офицерские должности.
Главной «сферой влияния» Долгоруковых являлся двор, который в эти
годы стал одним из центров политической жизни. Важнейшим по близости
к императору становится пост обер-камергера. Меншиков сделал главой
придворного персонала своего сына Александра; после ссылки семейства
эту должность занял Иван Долгоруков. В декабре 1727 г. Пётр II утвердил
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 153

придворный штат; свой штат был у сестры императора, у цесаревны Елиза­

веты и племянниц Петра I царевен Прасковьи и Екатерины.259 Увеличились
и расходы на жалование придворным: согласно составленной в царствова­
ние Елизаветы ведомости, в 1719 г. составляли 52 094 рубля, в 1726 г. —
66 788 рублей, а в 1728 г. — 90 025 рублей.260
В списке придворных Петра II, за редкими исключениями (Остерман,
Ягужинский, Сапега), были представители старинных фамилий: Долгоруко­
вы, Голицыны, Лопухины, Стрешневы. Тогда же начинали придворную
службу будущие участники «дворских бурь» — А. Б. Бутурлин, Н. Ю. Тру­
бецкой, А. И. и П. И. Шуваловы, В. И. Суворов, Ф. И. Вадковский. Но на ре­
альную власть и влияние на царя претендовали лишь двое — те, кто вёл
Петра II под руки на коронацию в Успенский собор: гофмейстеры А. Г. Дол­
горуков и А. И. Остерман. Британский консул К. Рондо в мае 1729 г. докла­
дывал о «разделении труда» между ними: разработка внешней политики
всецело принадлежит Остерману, а «назначения и отличия вполне ведаются
Долгорукими».261
Князь Алексей появился в Верховном тайном совете четыре раза в
1728 г. и лишь однажды в 1729 г.; к нему обращались только для консульта­
ций по вопросам царской охоты. В дела Совета он вмешивался в исключи­
тельных случаях; так, в ноябре 1728 г. он велел «умедлить» доклад на имя
царя о назначении жалованья родственнику-фельдмаршалу. Но зато стар­
ший Долгоруков не жалел сил и времени для устройства всё новых развле­
чений, чтобы сохранить привязанность царя: продолжительные охотничьи
экспедиции в подмосковных лесах как нельзя лучше соответствовали этому
замыслу. Молодой гвардейский солдат Василий Нащокин отмечал в запис­
ках за 1727 г., что новые фавориты «так государя от всех удалили, что не
всегда можно было его видеть», чем многие были недовольны.262
Как можно судить на основании сохранившейся книги дворцовых рас­
ходов, И. А. Долгоруков в качестве близкого друга царя получил вотчины и
«подарки» в сумме 11 тысяч рублей.263 В документах Верховного тайного
совета фаворит почти не упоминается; но о его влиянии говорит тот факт,
что с декабря 1728 г. через его руки стали проходить доклады и приказы по
гвардии; именно к нему обращался её командующий В. В. Долгоруков
(фельдмаршал — к капитану!) для решения вопроса о выдаче полкам задер­
жанного «хлебного жалованья».264 Политике и охоте в глуши князь Иван
предпочитал развлечения и оказался непригодным к сколько-нибудь ответ­
ственной роли в управлении, как это и оценили дипломаты.265
С другой стороны, отсутствие столкновений группировок внутри самого
Верховного тайного совета обеспечило в нём, по наблюдениям его исследо­
вателя, «плавное течение дел».266 Не раз отмеченное в литературе сокраще-
154 Глава 4

ние количества заседаний Совета (по подсчетам Б. Л. Вяземского, в 1727 г.

состоялось 164 заседания, в 1728 г. — 100, а в 1729 г. — 45), на наш взгляд,
может объясняться не «дезорганизацией» Совета, а как раз налаженной ра­
ботой подведомственных учреждений (коллегий и пополненного в 1728 г.
Сената) при отсутствии спорных вопросов, подобных «голштинской» про­
блеме или обсуждению финансового положения в 1726— 1727 гг.
Опубликованные журналы и протоколы заседаний Совета за 1728—
1729 гг. показывают, что «верховники» регулярно заслушивали доклады
трёх «первейших» коллегий (Военной, Адмиралтейств- и Иностранной),
Главной дворцовой канцелярии, Сената, реляции послов, рапорты главноко­
мандующих Низовым корпусом и Украинской армией. На смену спорам по
внутри- и внешнеполитическим проблемам приходит рутинная работа: про­
изводства в чины и отставки, назначения губернаторов, вице-губернаторов
и комендантов, рассмотрение состояния конюшенного ведомства. По на­
шим подсчетам по ПСЗРИ, за 27 месяцев царствования Екатерины I вышло
427 законодательных актов (в среднем 15.8 в месяц), за 28 месяцев нахожде­
ния на троне Петра II — 438 актов (15.6 в месяц); то есть интенсивность за­
конотворчества не снижалась.
Ключевой фигурой нового правительственного механизма и посредни­
ком между возглавлявшимся семейством Долгоруковых двором и Верхов­
ным тайным советом стал Остерман. Такая роль, по-видимому, наиболее от­
вечала как сложившейся придворной «конъектуре», так и интересам ви­
це-канцлера, не стремившегося и не способного быть лидером.
Остерман сумел сохранить влияние в Совете. От имени Петра он вно­
сил туда предложения и вопросы для обсуждения, передавал челобитные
и немногие именные указы царя и подавал ему доклады Совета. Иногда
он позволял себе высказывать своё мнение (например, по поводу назна­
чения губернатора в Архангельск), «приказывал» Совету навести в дру­
гих учреждениях справки по тому или иному вопросу или не подписывать
протокол до выяснения всех обстоятельств; он же определял круг дел,
коими стоило или не стоило «утруждать» царя.267 Он ведал драгоценностя­
ми сестры царя и орденскими знаками; в его архиве хранились и личные
документы Петра II, и челобитные, поступавшие на высочайшее имя.268 Со­
став придворного штата Петра также был подготовлен и подписан Остер-
маном.
Долгоруковых или Голицыных часто называли «национальной» партией
в России. Но хотя старшие из князей не жаловали иноземцев, никаких аль­
тернативных программ — и тем более реставраторских планов — они не
имели. Для них важнее было подчинить Петра II своему влиянию и оттес­
нить соперников в борьбе за власть. С этой точки зрения им по-прежнему
 1725— 1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 155

казался опасным Меншиков.269 Эти опасения заставили Долгоруковых и Ос-

термана окончательно добить противника — отправить его без всякого суда
в Берёзов в низовьях Оби у самого полярного круга.
Однако новые правители в точности повторяли тактику Меншикова в
отношении конкурентов. Никто из сосланных светлейшим князем сторон­
ников воцарения Петра не был возвращён, в том числе и участники «заго­
вора» Девиера-Толстого (И. И. Бутурлин, А. И. Ушаков и др.). Попал в опа­
лу и был удалён от двора камер-юнкер Алексей Татищев и родственник
царя Александр Нарышкин. Были пресечены попытки выйти «в случай»
представителей семьи Голицыных: двор покинули фельдмаршал М. М. Го­
лицын, его зять граф Александр Бутурлин и молодой камергер Сергей Голи­
цын.270
Подозрения вызывала и дочь Петра I Елизавета, которая шокировала мо­
сковское общество, по оценке Маньяна, «весьма необычным поведением».
Она сопровождала императора на охоту; тот настолько сильно привязался к
весёлой тетке, что это стало беспокоить двор и дипломатический корпус.
Опасения членов Верховного тайного совета усилились из-за того, что по­
сле смерти сестры Петра Елизавета имела все шансы стать основной пре­
тенденткой на трон. Но любовные похождения цесаревны в конце концов
позволили Долгоруковым дискредитировать её в общественном мнении и
отдалить от неё Петра.
Сохранившаяся переписка попавшей в немилость Аграфены Волкон­
ской позволяет ощутить царившую при дворе атмосферу постоянной враж­
ды, заискивания и соперничества. Брат княгини А. П. Бестужев-Рюмин рас­
считывал получить новый чин с помощью австрийского посла графа Рабу-
тина и советовал сестре к нему «в любовь себя привести». Сама опальная
дама выясняла, кто сейчас находится при дворе в «кредите» и с кем следует
«искать дружбы». Член Военной коллегии Егор Пашков искренне радовался
падению «прегордого Голиафа» Меншикова и описывал нравы придвор­
ных, которые «друг перед другом рвутца с великим повреждением» и «при
дворе всякий всякого боитца».271
Донесения послов 1728— 1729 гг. рисуют картину интриг и склок внут­
ри «мишурного семейства» Долгоруковых в борьбе за царские милости.
Сначала князь Алексей так поссорился с Остерманом , что оба «поклялись
погубить друг друга». Затем переругались уже отец и сын; в сентябре
1728 г. Лефорт отмечал, что «семейство Долгоруковых состоит из трёх пар­
тий, противных друг другу; барон Остерман сумел приобрести себе доверие
всех и даже служить им в роде оракула».272
Затем с помощью фельдмаршала В. В. Долгорукова удалось примирить
Остермана и князя Ивана — но это вызвало зависть отца последнего. По
156 Глава 4

сведениям испанского посланника, Алексей Долгоруков приложил все уси­

лия, чтобы поссорить Петра II с Иваном и «провести» в фавориты другого
своего отпрыска — Николая.273 С помощью царицы-бабушки Евдокии Ло­
пухиной интриган хотел удалить от Петра и самого Остермана, но столк­
нулся с достойным противником и вынужден был уступить.
Благодаря таким отношениям в своём окружении Пётр II получал уроки
лицемерия. «Нельзя не удивляться умению государя скрывать свои мысли;
его искусство притворяться замечательно. На прошлой неделе он два раза
ужинал у Остермана, над которым он в то же время насмехался в компании
Долгоруковых; перед Остерманом же он скрывал свои мысли: ему он гово­
рил противоположное тому, в чём он уверял Долгоруковых», — удивлялся
Лефорт зимой 1729 г. При наличии желания и воли это соперничество по­
могло бы молодому царю постичь науку управления людьми — но этого
желания он как раз и не проявлял.
Сохранившиеся портреты не дают возможности сказать что-либо опре­
делённое о характере внука Петра Великого: на них изображён в парадном
облачении — латах, мантии, пудреном парике — рослый светловолосый
мальчик с миловидным, но не очень выразительным лицом. «Он высокого
роста и очень полон для своего возраста, так как ему только 15 лет. Он бел,
но очень загорел на охоте; черты лица его хороши, но взгляд пасмурен, и,
хотя он молод и красив, в нём нет ничего привлекательного или приятно­
го», — так описала Петра год спустя жена английского консула Уорда. Но и
другие часто видевшие Петра при дворе иностранцы утверждали, что он вы­
глядел старше своих лет.
Подростку достался от отца и деда не только рост, но и взрывной темпе­
рамент, упорство в достижении своих желаний: он доставлял свите немало
хлопот. Уже в октябре 1727 г. Лефорт на основании известного опыта пи­
сал: «Царь наследовал направление своего деда, упорный в своих планах, не
любя возражений, хотя и советуется, но делает всё, что хочет».274 Уйдя
из-под опеки Меншикова, Пётр не очень стеснялся в выражении своих
чувств. Он мог отказать в аудиенции фельдмаршалу М. М. Голицыну, на­
грубить прямо на ассамблее своему наставнику Остерману, а разговору с ав­
стрийским послом предпочесть общение с конюхами.275 Во дворце, в атмо­
сфере придворного этикета ему было некомфортно.
В 11 лет он стал законным и всеми признанным главой государства, с
которым, в отличие от России образца 1682 г., была вынуждена считаться
вся Европа; в его распоряжении имелись способные министры и генералы, а
учителями были выдающийся дипломат Остерман и профессора Академии
наук. Академик Георг Бильфингер, в чьи обязанности входило преподавать
Петру «историю нынешнюю и политику моральную», составил «Располо­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 157

жение учении его императорского величества Петра Второго...» (СПб.,

1728).276 Юному монарху рекомендовалось изучение французского и немец­
кого языков, латыни, «статской истории», «общей политики» и военного ис­
кусства. Особый упор был сделан на историю и «нынешнее всех государств
состояние»: предполагалось, что на поучительных примерах прошлого и
точных сведениях о государственном устройстве, армии, законах и полити­
ке европейских держав Пётр «своё государство, оного силу, потребность и
способы как в зеркале увидит и о всём сам основательно рассуждать возмо­
жет». Бильфингер полагал необходимым «особенно тщаться, чтоб его вели­
чество жития и дел Петра I и всех приключений его владения довольное и
подлинное известие имел».
Руководство по «христианскому закону» написал для царя Феофан Про­
копович; академики Я. Герман и Ж. Делиль составили и издали «Сокраще­
ние математическое ко употреблению его величества императора всея Рос­
сии» (СПб., 1728— 1730, Ч. 1—3). Отец «норманской теории» Готлиб Байер
сочинил для Петра учебник античной истории от сотворения мира до паде­
ния Рима. На освоение всей программы Бильфингер отводил два года, если
заниматься по 15 часов в неделю.
Однако даже по облегчённой программе Петру учиться не пришлось, да
и сам он предпочитал иные занятия, так что новый австрийский посол граф
Вратислав был очень рад, когда император в конце 1729 г. смог наконец
произнести несколько слов на немецком языке. Подводя итоги первому
году правления Петра, Лефорт писал, что «молодость царя проходит в пус­
тяках; каждый день он участвует в Измайлове в детских играх... он не забо­
тится о том, чтобы быть человеком положительным, как будто ему и не
нужно царствовать. Остерман употреблял всевозможные средства, чтобы
принудить его работать, хотя бы в продолжение нескольких часов, но это
ему никогда не удавалось» ,277
Ближайшее окружение Петра как раз не было заинтересовано в его
серьёзном воспитании; Остерман же был слишком осторожен, чтобы этого
требовать. Вместе с тем постоянная лесть и угодливость окружающих при­
вели к осознанию Петром своего превосходства. «Прежде можно было про­
тиводействовать всему этому, теперь же нельзя и думать об этом, потому
что государь знает свою неограниченную власть и не желает исправить­
ся», — оценивал Лефорт в 1728 г. перспективы российской политики. Поч­
ти дословно повторял эту оценку и его австрийский коллега.278
Созданный дедом механизм абсолютной власти оказался Петру II не по
плечу. Рядом с ним не было утверждённого правом или традицией учрежде­
ния, способного сдерживать проявления неограниченной власти, оказав­
шейся в руках мальчика. Зато за неполных два года порядок центрального
158 Глава 4

управления менялся по крайней мере три раза: с образованием Верховного

тайного совета и изменениями в его составе и правах в мае, а затем и в сен­
тябре того же 1727 г. Завещание Екатерины I так и не было объявлено «во
всенародное известие», и присяга по-прежнему приносилась самому импе­
ратору и тому наследнику, кого он соизволит «определить». В ряду обла­
давших правом на престол в 1728 г. появился новый претендент — родив­
шийся в голштинском Киле другой внук Петра Великого, сын Анны Пет­
ровны и герцога Голштинского Карл Пётр Ульрих; но его имя не включили
в поминание членов царской фамилии.
Все качества юного царя с самого начала стали эксплуатироваться в
ходе придворных интриг, и из этого замкнутого круга юноше не суждено
было выйти до конца жизни. Столкновения личных, фамильных и полити­
ческих интересов окружавших его людей не оставляли места для сколь­
ко-нибудь систематического образования и воспитания: соперничавшие
группировки стремились «вырвать» Петра друг у друга, а для этого надо
было держать его при себе, доставлять ему удовольствия, удалять от
серьёзных занятий. У Петра, в отличие от деда, не было круга надёжных
друзей, выросших вместе с ним (кроме, пожалуй, сестры Натальи); едва ли
часто видел он и своих учителей — их заменили фавориты.
Титулы, чины, «деревни» — всё это заставляло искать милости единст­
венного источника этих благ. Неслучайно немногие сохранившиеся имен­
ные указы Петра II (как правило, они передавались в Верховный тайный со­
вет через Остермана или Долгоруковых) — это распоряжения о пожалова­
ниях в чины или выдаче денег и «деревень». Вновь к царю (а на деле —
к Остерману) стали стекаться челобитные: гвардейские офицеры Ф. Полон­
ский, П. Мельгунов, П. Колокольцов, А. Танеев и подпоручик П. Ханыков
просили теперь уже дворы «бывшего Меншикова»; семёновский капитан
У. Шишкин указывал в челобитной, в какой именно канцелярии находятся
сейчас 2 420 рублей и в каких уездах имеются отписные 28 дворов, которы­
ми его следует наградить за «беспорочную» службу.279
Новая волна раздач, по расчетам Е. И. Индовой, пришлась как раз на
1728— 1729 гг.: Пётр дарил сёла своим родственникам Лопухиным (740 дво­
ров), 1 800 дворов получил генерал М. А. Матюшкин, 1 000 — майор гвар­
дии Г. Д. Юсупов, более 600 душ — капитан-поручик П. Колокольцов. Дос­
тались пожалования и канцлеру Г. И. Головкину (220 дворов), и генералу
В. Я. Левашову (200 дворов), и приближённым придворным: Долгоруко­
вым, «метр-де-гардероб» Петру Бему, интенданту П. Мошкову, гофмарша­
лу Д. Шепелеву, камер-юнкеру М. Каменскому.280
Этот список можно дополнить. Согласно не учтённой Е. И. Индовой
«Выписке о раздаче деревень с 1726 по 1730 г.» из бумаг Остермана, наи­
 1725—1729 гг.: Конструкция и проблемы петровской монархии 159

большие пожалования были сделаны любимой тётке царя Елизавете

(9 382 двора или 35 тысяч душ); более скромные награды предназначались
офицерам гвардии — поручику И. Любимову, капитанам А. Танееву и
Ф. Полонскому.281 Перестановки на «верху» вызвали новые проблемы в
виде передела собственности: за возвращением ко двору опальных (Лопухи­
ных, В. В. Долгорукова) следовало возвращение их имений, уже, как прави­
ло, розданных другим лицам, которые, в свою очередь, подавали прошения
о компенсации утраченного.282
Большие надежды окружение Петра II и иностранные дворы связыва­
ли с будущей женитьбой императора. В числе возможных претенденток на­
зывались прусская и австрийская принцессы, дочери герцогов Мекленбург­
ского и Бевернского. Но у Долгоруковых были свои планы, и уже в кон­
це 1727 г. резидент Маньян предупреждал о возможных попытках новых
фаворитов выдать замуж за царя «одну из девиц из их рода».283 Дочери
А. Г. Долгорукова были непременными участницами путешествий импера­
тора, который к тому же подолгу гостил в подмосковной усадьбе Долгору­
ковых Горенках. Здесь во время своего последнего путешествия четыр­
надцатилетний Пётр II осенью 1729 г. попросил руки Екатерины Долгору­
ковой.
Торжественная помолвка императора произошла 30 ноября 1729 г.
В Москве устраивались балы и фейерверки; начались приготовления к цар­
ской свадьбе, назначенной на 19 января. В столицу съезжались гости. Екате­
рину Долгорукову, как и её предшественницу, указано было поминать при
богослужении;284 Иван Долгоруков по образцу Меншикова получил титул
князя Римской империи и в январе 1730 г. стал майором гвардии.
Новый 1730 год начался с сообщений европейских газет о недовольстве
русских усилением Долгоруковых и даже о возникновении «тайных загово­
ров».285 Об этом же докладывали и послы, к примеру, Бестужев-Рюмин из
Дании: «Из Москвы гласится коим образом россиане весьма недовольны,
что дом Долгоруких так возвышен, и начинают многие умыслы чинить».286
Характерно, что церемония обручения проходила под охраной батальона
преображенцев под командованием брата невесты.
Заинтересованные лица видели за праздничными приготовлениями но­
вый тур борьбы за власть, складывавшийся не вполне благоприятно для
Долгоруковых. Среди недовольных, по-видимому, был и сам Пётр: наблю­
датели отмечали его холодность к невесте и высказывания о своих новых
родственниках как о «двуногих собаках». Царь тайно посетил Елизавету,
несколько раз по ночам скрытно встречался с Остерманом, который дал по­
нять, что он против этого брака.287 Вице-канцлер вдруг «заболел»: с 3 нояб­
ря он не появлялся на заседаниях Верховного тайного совета вплоть до
160 Глава 4

смерти императора. Пётр II впервые отказался от охоты, собирался раздать

желающим всех своих собак и даже стал прилежно заниматься. Герцогу де
Лириа в эти дни казалось, что «в воздухе собиралась гроза».288
6 января, на Крещение, Пётр II подписал последний в своей жизни указ
об обмене московского двора графа Саввы Рагузинского на 800 дворов в
Комарицкой волости Севского уезда и на параде «перед Преображенским
полком в строевом убранстве изволил идти в полковничьем месте». В тот
же день его видели в санях вместе с невестой, отправлявшимся на водоосвя­
щение, где он долго пробыл на льду реки среди войск.289
Современники единодушно утверждали, что вечером того же дня Пётр
заболел оспой, от которой недавно умерли австрийский император Иосиф I
и испанский король Луис. Но англичанин Рондо узнал об этом только 12-го,
а Лефорт — 13-го числа, когда появилось официальное сообщение о бо­
лезни императора, которая уже якобы не представляла опасности для
его здоровья. В таком духе и составляли дипломаты донесения своим дво­
рам. Но затем внезапно последовало сообщение о смерти Петра в ночь на
19 января.
В народных песнях отразилась печальная судьба мальчика-императора:
А х ты, дедуш ка родимый!
М еня ты покидаеш ь,
К ом у царство оставляеш ь!
М не ли царство содержать!
Господа ныне больш ие
И зведут меня в минуту...290

В глазах простых людей рано умерший император навсегда остался «до­

брым царём», и его имя стало использоваться в борьбе с крепостническим
порядком. Начиная с 1732 г. в России стали появляться самозваные «Пет­
ры II» — однодворец Прокофий Якличев, конногвардейский капрал Алек­
сей Данилов и др.; последним из них был беглый рекрут Иван Евдокимов,
объявивший себя императором в 1765 г.291 Впоследствии появились и само­
званые «дети» Петра II.292
Но ещё при жизни Петра II, в 1728— 1729 гг., Верховному тайному сове­
ту пришлось публично опровергать профессионально составленные от име­
ни императора «воровские указы» о разрешении «всяких чинов людям» пе­
реселяться на Царицынскую линию и отмене подушной подати по поводу
смерти царской сестры Натальи. В дальнейшем не раз распространялись
милостивые указы, якобы подписанные покойным государем, обещавшие
крепостным свободу без «выдачи» помещикам.293
 1 7 2 5 — 1 7 2 9 г г .: К о н с т р у к ц и я и п р о б л е м ы п е т р о в с к о й м о н а р х и и 161

Любой неожиданный поворот событий и отсутствие достоверной ин­

формации заставляли современников сомневаться в официальной трактовке
событий. Лефорт уже 20 января представлял две версии случившегося. Со­
гласно первой, смерть императора ускорило его «худосочие» вследствие из­
нурительных охотничьих экспедиций; по другой — врачи во главе с прези­
дентом Академии наук Л. Блюментростом не распознали вовремя болезнь и
лечили не оспу, а лихорадку.294 Помимо этого, существовало и мнение, что
выздоравливавший Пётр II сам открыл окно и застудился.
Остерман ещё в августе 1728 г. жаловался Миниху, что «образ жизни,
который принуждают вести молодого государя, очень скоро приведёт его к
могиле».295 Оповещали свои дворы о недомогании императора австрийский
и испанский послы; в их сообщениях можно найти указания на усталость и
болезненный вид Петра II зимой 1729/30 г. С другой стороны, накануне со­
бытий Пётр был здоров и даже ездил за город на два дня. Возможно, юного
государя хотели удержать дома, но он всё-таки смог вырваться от своих но­
вых «родственников» и простудился во время катания. Неизвестно, каким
образом и от чего его лечили. Во всяком случае, эта смерть была неожидан­
ной и сразу нарушила хрупкую стабильность в «верхах».
Алексей и Сергей Григорьевичи Долгоруковы ещё 15 января стали вы­
двигать требования о передаче короны невесте царя Екатерине. Их претен­
зии поддерживал датский посол Вестфалей, ободрявший отца невесты:
«..Понеже его величества обручённая невеста фамилии вашей, то и можно
удержать престол за ней, так как после кончины Петра Великого две знат­
ные персоны, а именно Меншиков и Толстой, государыню императрицу
удержали; что и по вашей знатной фамилии учинить можно».296
Долгоруковы выслали из Москвы голштинского посла, заикнувшегося
было о правах Анны Петровны, и 17 января составили подложное завеща­
ние императора, согласно которому «якобы при смерти своей Пётр II при­
знавал, что имел сообщение с княжною Екатериною Алексеевною и остав­
лял её беременну, и сего ради сказывал своё желание возвести её на пре­
стол». По-видимому, Долгоруковы сами распространяли известие о
беременности Екатерины; и эта версия сохранилась в их родовых предани­
ях.297 Отец невесты был готов даже обвенчать умиравшего.
Попытки ослабленного раздорами клана (фельдмаршал В. В. Долгору­
ков выступил против планов захвата престола) были пресечены Остерма-
ном, безотлучно находившимся у постели Петра II. Мемуары Манштейна
сохранили известия о том, что сразу после смерти Петра Иван Долгоруков
пытался провозгласить сестру императрицей и увлечь за собой гвардейские
караулы. Но за вчерашним фаворитом (и майором гвардии) никто не пошёл;
попытка переворота окончилась, не успев начаться.298
162 Глава 4

Если считать эту историю достоверной, то она показала, что «перево-

ротные» настроения (чем Екатерина Долгорукова — при условии венча­
ния — была хуже возведённой с помощью гвардейских солдат Екатери­
ны I?) стали уже привычными в придворном кругу. Короткое царствование
Петра II создало неустойчивую систему, сохранявшую определённый ба­
ланс только благодаря фактическому отсутствию императора и разделению
«властей» в лице придворных-фаворитов и Верховного тайного совета; в
последнем, в свою очередь, уравновешивали друг друга два влиятельных
клана. Неожиданная смерть монарха вывела эту систему из равновесия.
 Глава 5

1730 г.: КРАХ «ВЕЛИКОГО НАМ ЕРЕНИЯ»

Бываем ы е перемены в государ­

ствах всегда суть соединены с п ра­
вами и ум оначертанием народным.
М. М. Щ е р б а т о в

От «олигархии» к «конституции»

События января—февраля 1730 г. приобрели особое значение в россий­

ской истории. В течение пяти недель утверждённая Петром I императорская
власть была существенным образом ограничена, и эти ограничения при
ином сцеплении политических сил могли бы стать немаловажным фактором
дальнейшей истории. Неудивительно, что оценки этой попытки оказыва­
лись полярными: от осуждения «олигархического переворота» до призна­
ния его прогрессивным конституционным движением.
Одна из самых интересных страниц российского XVIII в. по понятным
причинам долгое время была темой, неуместной для публичного обсужде­
ния. Однако уже в относительно либеральные времена Екатерины II извес­
тия о «затейке» членов Верховного тайного совета стали появляться в печа­
ти. О составлении ими «договорной грамоты» сообщал учебник профессора
Христиана Безака.1 Коллежский асессор Тимофей Мальгин в своём пособии
писал о «незаконном избрании» императрицы Анны с ограничивавшими её
власть обязательствами и восстановлении «полного самодержавства».2
О прекращении по просьбам дворянства «вредного и бедственного много­
началия» сообщал И. Н. Болтин. В его споре с французом Леклерком выри­
совывается схема: вельможи «вымыслили» Верховный тайный совет, неза­
конно избрали Анну Иоанновну (тогда как права на престол принадлежали
Елизавете Петровне) и ограничили её власть ради собственных «властолю­
бия, сребролюбия и неумеренной злобы». Но замыслы «верховников» рух-
164 Глава 5

нули по воле дворянства, и Анна была «всею нациею признана самодержи­

цею», что легитимизировало её незаконное избрание.3
Такая сложившаяся к концу века оценка стала господствующей — не
случайно «Примечания» Болтина воспроизводились в других исторических
сочинениях.4 Однозначно воспринимала события 1730 г. и сама Екатерина:
«Безрассудное намерение Долгоруких при восшествии на престол императ­
рицы Анны неминуемо повлекло бы за собой ослабление и — следственно,
и распад государства; но, к счастью, намерение это было разрушено здра­
вым смыслом большинства».5
В начале XIX в. сведения о событиях 1730 г. впервые появились в сочи­
нениях, рассчитанных на «возбуждения младой души» массового читателя,
как пример патриотического поведения «сельских дворян», выступивших
против вельмож и вручивших Анне самодержавную власть ради «любезной
её простоты».6 Также впервые были опубликованы и сами «кондиции».7 Од­
нако сочинения новых времён закрепили официальный штамп: представи­
тели знатных фамилий с помощью «несообразного» акта стремились заме­
нить самодержавие «аристократией», но «народ российской» не мог выне­
сти ограничения власти монарха, и сплочённое выступление дворянства
привело узурпаторов к провалу.8
О распространении такой оценки свидетельствуют и написанные в нача­
ле 20-х гг. XIX столетия заметки «О русской истории XVIII века»
А. С. Пушкина. По его мнению, уничтожение планов «верховников» «спас­
ло нас от чудовищного феодализма», поскольку их замыслы «вовсе уничто­
жили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили
б число дворян и заградили путь к достижению должностей и почестей го­
сударственных».9 Правда, главную опасность Пушкин видел не в ограниче­
нии самодержавия, а в создании замкнутой правящей касты и ликвидации
сильной власти, способной награждать по заслугам и вмешиваться в отно­
шения помещиков и крестьян.
Однако параллельно в общественной мысли формировалась иная тен­
денция. Её родоначальником стал князь М. М. Щербатов, указавший в пам­
флете «О повреждении нравов в России», что члены Верховного тайного со­
вета «предопределили великое намерение, ежели бы самолюбие и честолю­
бие оное не помрачило, то есть учинить основательные законы государству,
и власть государеву Сенатом или парламентом ограничить». Князь даже по­
лагал, что Анна была коронована именно в качестве государыни, «под­
чинённой некиим установлениям»».10
Эта традиция была продолжена декабристами. Н. М. Муравьёв и
М. С. Лунин провели историческую ретроспективу от 1825 г. к крестоцело­
вальной записи царя Василия Шуйского 1606 г. через события 1730 г. По­
 К р а х «великого нам ерения» 165

следние они считали реальным шансом переменить форму правления в Рос­

сии, но «измена некоторых сановников и зависть мелких дворян опровергли
это смелое предприятие». Другой ссыльный декабрист М. А. Фонвизин был
убеждён в сочувствии «верховникам» многих дворян и в том, что они пода­
вали царице челобитную не о восстановлении самодержавия, а «о лучшем
образе правления».11
Первым научным исследованием событий 1730 г. стал соответствую­
щий раздел в «Истории России» С. М. Соловьёва. Историк впервые собрал
и осмыслил комплекс материалов (публицистические сочинения, донесения
иностранных послов) и познакомил читателей с выдержками из подлинных
документов Верховного тайного совета и дворянских проектов. Соловьёв
указал, что у «верховников» «было не без приверженцев», поддерживавших
идею ограничения императорской власти. В его «Истории» нашли отраже­
ние споры и сомнения дворян по поводу нового политического устройства и
уступки «шляхетству», сделанные со стороны Совета (расширение состава с
7 до 12 человек, выборность членов Сената и коллегий, освобождение дво­
рян от службы в солдатах и матросах и т. д.).
Впервые было доказано, что явившиеся к Анне дворяне подали ей про­
шение не о восстановлении самодержавия, а «о пересмотре всех проектов и
установлении с общего согласия новой правительственной формы» и толь­
ко после вмешательства гвардии появилась вторая челобитная — о «приня­
тии самодержавства». Соловьёв как будто с сожалением перечислял такти­
ческие промахи в действиях «верховников»: инициаторы политического пе­
реворота не озаботились публикацией «кондиций», не решились изменить
форму присяги, допустили молебен с провозглашением Анны «самодержи­
цей»; в целом «надо было действовать решительнее, немедленно же назна­
чить четверых новых членов Верховного тайного совета из самых сильных
людей между недовольными; но этого не сделали».12
Опираясь на труд Соловьёва, публицист и писатель Е. П. Карнович
сформулировал «оппозиционную» концепцию событий 1730 г.: министры
имели «нескромные притязания», однако их действия являлись «корен­
ным переворотом в развитии нашей государственной жизни». Вслед за де­
кабристами он связал «революционное движение» 1730 г. с предшество­
вавшими попытками ограничения самодержавия (крестоцеловальной за­
писью Шуйского 1606 г., договором бояр с королевичем Владиславом
1610 г. и обязательствами, возможно, принятыми царём Михаилом Рома­
новым в 1613 г.) и практикой Земских соборов в допетровской России. Ав­
тор полагал, что в 1725 г. вельможи уже желали изменить государствен­
ное устройство России по шведскому образцу, но тогда эта попытка не уда­
лась.
166 Г лава 5

Впервые, по донесениям иностранных послов, Карнович указал на су­

ществование особого конституционного «плана» Д. М. Голицына. Дворян­
ские проекты, считал автор, несомненно, свидетельствовали о поддержке
реформаторских планов; но споры между «шляхетством» и Верховным тай­
ным советом привели к тому, что «верховники» и челобитчики попали в за­
падню, устроенную их политическими противниками.13
Первым научным исследованием проблемы стала монография профес­
сора Казанского университета Д. А. Корсакова, до сих пор не потерявшая
практического значения благодаря тщательности разработки темы, публи­
кации источников и обширному справочному материалу. Эта работа стала
рубежом в исследовании проблемы: после её появления любые точки зре­
ния неизбежно требовали уже профессионального исследования, пересмот­
ра датировок и атрибуции текстов сохранившегося комплекса документов.
Корсаков исследовал выявленные им «шляхетские» проекты и пришёл к
выводу о существовании в рядах дворянства двух основных течений — про­
тивников и сторонников ограничения самодержавия. Однако «шляхетство»
только что «осознало свою корпоративность», его группировки были теку­
чими; для них были характерны противоречия в убеждениях и поступках
вплоть до полной «перемены мыслей». Колебания и «неумение действовать
сообща» в сочетании с «бестактными и нецелесообразными» мерами Вер­
ховного тайного совета сделали невозможным сотрудничество «верховни-
ков» с более широким кругом сторонников политических перемен.
Учёный отрицал наличие «олигархических тенденций» в замыслах Вер­
ховного тайного совета, члены которого желали «прочного основания госу­
дарственного устройства» и «прибавляли себе воли» знаменитыми «конди­
циями» только в качестве первого шага на пути к решению этой задачи. Он
был убеждён в существовании у князя Д. М. Голицына смелого «плана» го­
сударственных преобразований и отмечал сделанные им в этом проекте и в
самих «кондициях» заимствования из актов шведского сейма 1719— 1720 гг.
Но правители закулисными действиями восстановили против себя «генера­
литет» и большую часть дворян и, таким образом, «сами подготовили паде­
ние своему делу». В результате исхода этой борьбы в стране утвердилась
«иноземная олигархия» — пресловутая «бироновщина».14
Появление труда Корсакова вызвало отклики и рецензии. Некоторые ав­
торы, как Н. И. Костомаров, соглашались с выводами учёного и с сожалени­
ем отмечали отсутствие у дворянства развитого «политического созна­
ния».15 Радикальный публицист и историк С. С. Шашков критиковал работу
«слева»: попытка «верховников» не могла стать «Magna charta» для России,
поскольку «никакая олигархия не могла ничего принести народу, кроме
вреда» и появления «второй Польши»; в олигархической природе «самоду­
 К р а х «великого нам ерения» 167

ра» Д. М. Голицына и «омаркизившегося боярина» В. Л. Долгорукова у ав­

тора сомнений не было, как и у историка Е. А. Белова.16 Консервативные
оппоненты, как Н. П. Загоскин, отмечали сходство взглядов исследователя с
выводами Карновича. По его мнению, подписи под проектами не свидетель­
ствуют об истинных позициях дворянства: оно стремилось только к «обуз­
данию» Верховного тайного совета, на деле же ему была свойственна поли­
тическая «индифферентность». Рецензент не видел в работе «ничего ново­
го», за исключением публикации самих проектов, и был убеждён, что
«верховники» действовали исключительно в фамильных интересах.17
В напряжённой атмосфере конца царствования Александра II спор во­
круг событий переводил профессиональную разработку проблемы в плос­
кость политических пристрастий авторов. Для молодого П. Н. Милюкова
исследование попытки конституционной реформы в послепетровское время
стало, по выражению Я. А. Гордина, «манифестом начинающего политика».
Милюков сделал ещё один шаг в изучении темы: привлёк новые источники
(донесения шведских посланников — по работе шведского историка Т. Иер-
не) и по-иному атрибутировал некоторые документы. Он пришёл к выводу,
что в основу проектов Верховного тайного совета легла не современная им
шведская «форма правления» 1719— 1720 гг., а постановления 1634 и
1660 гг., вводившие в Швеции правление Государственного совета из пяти
человек.
Но Милюков подходил к проблеме уже не только с академических пози­
ций. Историк вступил в спор с Загоскиным: по его мнению, дворяне (он
даже называл их «московской интеллигенцией») обсуждали и подписывали
проекты с «напряжённым интересом». Он отрицал какую бы то ни было
личную корысть в действиях Д. М. Голицына и на основании известных
ему источников реконструировал «план» князя, в существовании кото­
рого не сомневался. План этот, по убеждению Милюкова, не содержал «ни­
чего олигархического» и мог бы стать важным условием для эволюции
государственного строя России в сторону политической свободы. Но «кон­
ституционалисты» из «шляхетства» и «верховники» не согласились на вза­
имные уступки; в итоге страна «пошла далеко не тем путём, о котором
мечтали руководители движения 1730 г.». Для самого дворянства это озна­
чало победу узкосословных интересов над «политическим самосозна­
нием». Как печальное свидетельство упущенных возможностей Милюков
впервые опубликовал фотокопию надорванных императрицей Анной «кон­
диций».18
Выводы Корсакова и Милюкова принимались в работах других авторов
с большей или меньшей категоричностью в зависимости от их личных убе­
ждений. Более консервативный М. К. Любавский считал закономерным
168 Г лава 5

крах политического движения 1730 г.; более либеральные М. М. Ковалев­

ский и М. М. Богословский полагали «попытку создать представительное
правление» возможной, если бы её противники не «натравили» сторонни­
ков реформ друг на друга.19 Лишь немногие, подобно Д. И. Иловайскому,
отстаивали традиционную концепцию выступления «бояр-олигархов» ис­
ключительно «в интересах личного возвышения».
Характерными представляются аргументы основного оппонента Милю­
кова — профессора-юриста А. С. Алексеева. Основной упор в полемике был
им перенесён с анализа источников на правомерность деятельности Верхов­
ного тайного совета, с введением в его состав фельдмаршалов М. М. Голи-
цына и В. В. Долгорукова превратившегося из высшего государственного
органа в «фактическое сборище, лишённое всякой юридической санкции»,
и даже в «революционный комитет», главными орудиями которого явились
ложь и подлоги.20
Оценка В. О. Ключевским «политической драмы» 1730 г. (во время под­
готовки четвёртого тома его «Курса» в 1907— 1909 гг.) оказалась заметно
более пессимистической по сравнению с Милюковым. Историк считал
Д. М. Голицына сторонником политической свободы и автором «плана на­
стоящей конституции», но в то же время видел в нём «старого Дон Кихота
отпетого московского боярства», до конца отстаивавшего аристократиче­
ский состав Совета и превратившего политическую борьбу в «придворную
плутню».21 Не лучше оказалось и собранное в столице «шляхетство» с его
«рознью и политической неподготовленностью». Хотя какая-то его часть и
была согласна с ограничением самодержавия, но в целом оно проявило рав­
нодушие к «образам правления» и неспособность действовать самостоя­
тельно: «ютилось вокруг важных персон, суливших им заманчивые льготы,
и вторило своим вожакам».22 В итоге политическая дискуссия свелась к
борьбе Сената, Синода и генералитета с Верховным тайным советом. Спор
этот был решён гвардией, которая в данном случае поступила «по-казармен­
ному: её толкали против самовластия немногих во имя права всех, а она на­
бросилась на всех во имя самовластия одного лица».23
Выводы Милюкова получили популярность — на них ссылались авто­
ры, развивавшие концепцию «борьбы за конституцию» в России. Общими
местами стали утверждения о заимствовании «верховниками» и их оппо­
нентами западных идей в сфере государственного устройства; о распростра­
нении в обществе «либеральных идей» и появлении многочисленной «пар­
тии» конституционалистов и, наконец, о существовании «плана» князя
Д. М. Голицына по созданию двухпалатного парламента. Проиграли же сто­
ронники реформ якобы потому, что не сумели должным образом противо­
стоять немногочисленным монархистам, а сам Верховный тайный совет не
 К р а х «великого нам ерения» 169

пожелал делиться властью с оппонентами — в результате решающую роль

сыграла недостаточно просвещённая гвардия, которая и заставила «шляхет­
ство» бить челом о восстановлении самодержавия.24 Во времена первой рус­
ской революции и становления парламентаризма такой подход выглядел
убедительным и актуальным.
Предпринятая ещё до 1917 г. М. Н. Покровским попытка пересмотреть
русскую историю с марксистской точки зрения привела к созданию ориги­
нальной концепции, объяснявшей политическую борьбу экономической
конъюнктурой. Получалось, что проводников буржуазной политики в Вер­
ховном тайном совете в 1730 г. сменили ставленники западноевропейского
капитала во главе с Бироном, которых, в свою очередь, свергли в 1741 г.
представители «дворянского управления» или «нового феодализма».25
Однако уже через несколько лет спор о роли 1730 г. в отечественной ис­
тории был прекращён. В исторической литературе утвердилась формула
В. И. Ленина: «Перевороты были до смешного легки, пока речь шла о том,
чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать дру­
гой».26 С этой точки зрения перипетии борьбы за власть между отдельными
группировками навсегда свергнутого класса не имели принципиального
значения и не заслуживали внимания. Неудивительно, что в советской науч­
ной литературе возродилась и господствовала вплоть до 80-х гг. XX столе­
тия оценка действий Верховного тайного совета именно как установления
олигархической формы правления в интересах старинных боярских родов.27
«Попытки родовитой богатейшей верхушки дворянства, аристократии огра­
ничить власть монарха встречали противодействие широких слоев дворян­
ства и оканчивались неудачей...» — указывала Советская историческая эн­
циклопедия.28
Исключением стали диссертация Г. А. Протасова и созданная на её ос­
нове серия статей, в которых автор скрупулёзно исследовал комплекс опуб­
ликованных и архивных материалов по проблеме; им были пересмотрены
датировка и атрибуция важнейших документов Верховного тайного совета
и дворянских проектов.29 Выводы автора (в том числе отрицание им так на­
зываемого «плана» Д. М. Голицына, в существовании которого были убеж­
дены многие из его предшественников) почти не нашли отклика или возра­
жений, и на этом обсуждение событий 1730 г. в профессиональной истори­
ческой науке можно считать завершённым. Развернувшаяся в последующие
годы «перестройка», а затем и крушение советского строя вызвали к жизни
ряд новых научно-популярных работ. С одной стороны, их авторы отказа­
лись (хотя бы декларативно) от предшествовавших оценочных штампов; с
другой — демонстрируют весь спектр позиций, обозначившихся в науке
ещё на рубеже XIX—XX вв.
170 Г лава 5

Одни отчасти исходят из прежней оценки действий Д. М. Голицына и

его коллег как «олигархического переворота», который всё же ставил целью
ограничение самодержавия и даже имел, но «упустил исторический шанс
реформировать систему власти», как полагают М. Т. Белявский и Л. Г. Кис­
лятина, а также Е. В. Анисимов.30 Н. И. Павленко считает возможным назы­
вать «верховников «олигархами», но при этом приписывать им «конститу­
ционные» намерения.31 А А. Б. Каменский отмечает неспособность дворян­
ства выйти за узкие рамки сословных интересов.32
Другие авторы возвращаются к концепции Милюкова, когда полагают,
что лидеры переворота 1730 г. стремились «подхватить ограничительную
традицию земских соборов, вернуть в структуру власти представительный
элемент — на новом европейском уровне, совместить русский опыт про­
шлых веков с современным западным опытом», в то время как многие дво­
ряне обладали психологической готовностью «к переходу на следующий
уровень свободы». Я. А. Гордин видит в возможной победе «верховников»
«культурный сдвиг» в истории России: «участие общества в управлении
страной, контроль над хищным государством, превращение государства из
цели в орудие, гарантию соблюдения человеческого достоинства».33
Авторы коллективного труда по истории русской общественной мысли
XVIII в. убеждены в наличии в 1730 г. широкого «шляхетского» движения,
прогрессивным представителем которого являлся Антиох Кантемир.34
А С. А. Седов и А. Л. Янов однозначно утверждают, что конституционное
устройство было предрешено, и провал его объясняют «распорядившимся
иначе» случаем, «трагическим недоразумением» и досадным недоверием
дворянства и прогрессивно настроенных верховников.35
Иные историки считают возможным сделать 1730 г. исходной точкой в
новой периодизации освободительного движения в России.36 Другие вооб­
ще не видят необходимым упоминать о «кондициях» и проектах 1730 г. —
как, например, авторы энциклопедии «Общественная мысль России
XVIII — начала XX вв.».37 И лишь немногие исследователи общественного
движения в России считают возможным говорить о специфике политического
сознания «шляхетства» ХУНТ столетия, для которого «самодержавная власть
одного законного монарха являлась куда более прочной гарантией, чем не
менее самодержавная власть олигархии»: «„Конституцией” для них была та
грамота 1613 года, в которой государь обещал „быть не жестоким и непаль-
чивым, без суда без вины никого не казнити ни за что, и мыслити о всяких
делах бояры и з думными людми сопча, а без ведомости их тайно и явно ни­
каких дел не делати”. Тот факт, что современная историческая наука весьма
скептически относится к существованию „конституции 1613 года”, не отме­
няет искренней веры в неё дворянства вплоть до середины XIX века».38
 К р а х «великого нам ерения» 171

Характерно, что обращение к концепциям либеральной историографии

начала XX в. не только не сопровождается новыми источниковедческими
наблюдениями, но и не учитывает уже имеющиеся выводы — в частности,
изложенные в работах Г. А. Протасова. Поэтому, к примеру, столь разные
авторы, как Я. А. Гордин, А. Л. Янов, А. Н. Медушевский и Н. И. Павленко,
исходят из наличия конституционного «плана» Д. М. Голицына (мифич­
ность которого Г. А. Протасов давно доказал); первые двое убеждены в су­
ществовании отдельного «проекта В. Н. Татищева» и наличии целых
12 «шляхетских» проектов.39
Не решён вопрос и об источниках «кондиций» и прочих «конституцион­
ных» планов. Версия Милюкова об использовании шведских установлений
была подвергнута критике тем же Г. А. Протасовым. Однако предположе­
ние о шведском влиянии поддержали А. Г. Кузьмин, С. А. Седов и
С. В. Польской, правда, уже значительно осторожнее: речь у них идёт не
столько о прямых заимствованиях из шведских актов, сколько об использо­
вании шведского опыта ограничения королевской власти на рубеже
10—20-х гг. XVIII в.40 С. А. Седов без какого-либо источниковедческого
обоснования считает Д. М. Голицына автором всех проектов Верховного
тайного совета, составленных в конце января — феврале 1730 г., а А. Н. Ме­
душевский даже не указывает на наличие таковых.41
В итоге можно констатировать, что количество самостоятельных иссле­
дований по теме невелико, а противоречивые интерпретации событий
1730 г. отражаются не только в научной, но и в учебной литературе. Здесь
«верховники» образца 1730 г. представлены и как родовая знать, которая
«сделала всё, чтобы вернуть дореформенные порядки»,42 и как реформато­
ры, разрабатывавшие проекты ограничения самодержавия системой выбор­
ных органов — в виде всё того же «плана» Д. М. Голицына.43 Одни пособия
возвращаются к оценке событий, данной В. О. Ключевским.44 Другие кон­
статируют различие точек зрения на события 1730 г., но при этом их авто­
ры утверждают, что восстановление «самодержавства» было доминирую­
щим стремлением дворянства.45 Третьи, наоборот, подчёркивают, что сами
дворяне составляли проекты нового устройства государственной власти
на базе «кондиций», но были побеждены гвардией, отражавшей взгляды
их противников.46 Доходит до того, что в одном и том же учебнике можно
прочесть, что действия Верховного тайного совета представляли собой
«чисто феодальное движение», против которого выступили дворяне —
«сторонники самодержавия», при этом сочинявшие проекты ограничения
монархии 47 или о «победе» конституционалистов, после которой им «ниче­
го не оставалось, как присоединиться» к сторонникам восстановления само­
державия.48
172 Г лава 5

Порой анализ событий подменяется захватывающей версией о закулис­

ной борьбе самих «верховников» и обвинениями Д. М. Голицына в том, что
по его вине «возможность учреждения в российском государстве демокра­
тической республики не реализовалась».49 Подобные оценки закрепляются
в массовом сознании с помощью перепечаток дореволюционных историче­
ских романов о «дворцовых тайнах» и прочих околонаучных сочинений. До
недавнего времени отсутствовало научное издание источников о событиях
1730 г., а существовавшие публикации порой неверно указывали авторство
документов и содержали ошибки в передаче текста.50
Оценка государственного переворота 1730 г. в западной историографии
заметно осторожнее. В обобщающих трудах, где затрагиваются эти собы­
тия, речь обычно идёт о победе после смерти Петра «старорусской партии»,
желавшей повернуть Россию назад. Лишь немногие авторы видят в событи­
ях 1730 г. «поворотный пункт в русской истории» и попытку установления
новой «формы правления» по западным образцам.51 Ряд историков сомнева­
ются в наличии у «верховников» планов модернизации политического
строя,52 а у «шляхетства» — «общих интересов в преследовании политиче­
ских целей»53 и способностей понять «значение предпринятой Верховным
тайным советом под влиянием англомана князя Дмитрия Голицына попыт­
ки конституционного ограничения самовластия и введения законности, по
крайней мере в отношении того же дворянства».54
Большинство историков признают, что князь Д. М. Голицын и другие
«верховники» не стремились обратить вспять петровские преобразования.
Тем не менее, они видят в «кондициях» прежде всего попытку сохранить
власть Верховного тайного совета и сомневаются в наличии у его членов
планов модернизации политического строя.55 Активность же дворянства
объясняется, скорее, с точки зрения борьбы и взаимодействия различных
группировок знати, к которым благодаря патронажно-клиентским связям
примыкали представители «шляхетства», и поэтому не рассматривается как
качественно новый этап в развитии политической культуры российского
дворянства.56
А. Б. Плотников выпустил по данной теме ряд статей и образцовых на­
учных публикаций важнейших документов 1730 г.,57 а в совместной работе
с автором этих строк осуществил первое академическое издание источников
по истории событий начала 1730 г., включившее как ранее издававшиеся,
так и впервые выявленные авторами материалы. Эта публикация представ­
ляет собой документы из пяти комплексов: 1) редакции «кондиций», доку­
менты Верховного тайного совета, политические проекты «шляхетства»
и верховников из (РГАДА. Ф. 3); 2) законодательные акты Верховного тай­
ного совета и Анны Иоанновны, публиковавшиеся в Полном собрании за­
 К рах «великого нам ерения» 173

конов Российской империи, сборниках РИО и дополненные архивными до­

кументами (РГАДА. Ф. 176); 3) делопроизводство высших и центральных
государственных учреждений из фондов РГАДА и РГВИА; 4) дипломатиче­
ские материалы, публиковавшиеся в сборниках РИО и существенно допол­
ненные документами РГАДА; 5) частные документы, личная переписка и
мемуары, издававшиеся в XIX—XX вв. В той же работе содержится и моно­
графическое исследование авторов с изложением собственного истолкова­
ния происходившего в январе-феврале 1730 г.58

«Коварные письма»

В ночь на 19 января 1730 г. в московском Лефортовском дворце (он и

поныне стоит на берегу Яузы) умер Пётр II — недолеченная оспа и воспале­
ние лёгких оборвали жизнь последнего мужчины из династии Романовых.
Дворцовая «книга записная ежедневного расходу питей» отметила, что
«в полуночи» по смерти царя «для министров, генералитета и других пер­
сон» были поданы «водок приказной и с красного и коричной и с того же по
полукрушке, приказной и з француского кружка, боярской штоф, вина про­
стого восемь кружек, венгерского слаткого три бутылки, крепького белого и
красного по бутылке, бургонского семь бутылок, пива четыре ведра, мёду
полтретья ведра, квасу и кислых штей по ведру».59
Члены Верховного тайного совета — высшего государственного органа
страны — должны были решать судьбу монархии. Пятнадцатилетний импе­
ратор наследника не оставил и своей воли, согласно петровскому закону о
престолонаследии 1722 г., выразить не успел. Да и едва ли её приняли бы во
внимание, если вспомнить, как распорядились судьбой престола после
смерти его деда. Завещание покойной Екатерины I устанавливало порядок
передачи престола: в случае смерти Петра II бездетным трон наследовали её
дочери Анна и Елизавета. Но, во-первых, само это завещание было сомни­
тельным; во-вторых, в «эпоху дворцовых переворотов» такие вопросы уже
решались «силой персон» в ходе борьбы придворных группировок.
Опыт «силовых» решений 1725— 1727 гг. уже был усвоен не только рос­
сийской политической верхушкой, но и европейскими дипломатами при
русском дворе. Датский посланник X. Вестфалей во время болезни Петра II
призывал князей Долгоруковых действовать по примеру Толстого и Мен­
шикова, чтобы «доставить подобное же преимущество» обручённой невесте
императора княжне Екатерине.60 Другое дело, что отец и брат невесты не
обладали решительностью светлейшего князя Меншикова. Иван Долгору­
ков вроде бы попробовал провозгласить сестру императрицей; но эта по-
174 Г лава 5

пытка окончилась провалом. Расколом «фамилии» и противодействием дру­

гих правителей (прежде всего Остермана) был сорван и замысел обвенчать
заболевшего царя.61
На ночном совещании старший и наиболее авторитетный из «верховни-
ков» князь Дмитрий Михайлович Голицын пресёк попытку Долгоруковых
объявить о якобы подписанном Петром завещании в пользу своей невесты.
Вслед за тем отпали кандидатуры дочери Петра I Елизаветы и внука Кар-
ла-Петера-Ульриха: первая была слишком молода и рождена до брака, а
второй — младенец, от имени которого мог претендовать на власть недавно
выпровоженный из России в своё княжество его отец, герцог Голштинский.
Здесь и пришлась ко двору митавская затворница. С помощью наиболее
гибкого из Долгоруковых, дипломата Василия Лукича, Голицын предложил
избрать на российский престол природную московскую царевну и вдовую
курляндскую герцогиню Анну.
Выбор казался наилучшим. Старшая сестра Анны, Екатерина, отлича­
лась решительным характером и состояла в браке с герцогом Мекленбург­
ским — первым скандалистом среди германских князей, к тому времени из­
гнанным из своего герцогства. Младшая Прасковья состояла в тайном браке
с гвардейским подполковником И. И. Дмитриевым-Мамоновым. Бедная
вдова, много лет просидевшая в провинциальной Митаве (ныне Елгава в
Латвии), не имела ни своей «партии» в Петербурге, ни заграничной под­
держки. Журнал заседания Верховного тайного совета зафиксировал введе­
ние в его состав двух фельдмаршалов — В. В. Долгорукова и М. М. Голицы­
на — и сообщил: «Верховный тайный совет, генералы фелть маршалы, ду­
ховный Синод, також из Сената и из генералитета, которые при том в доме
его императорского величества быт случилис, имели разсуждение о избра­
нии кого на росиской престол, и понеже императорское мужескаго колена
наследство пресеклос, того ради разсудили оной поручить рожденной от
крови царской царевне Анне Ивановне, герцогине курлянской».62
Кандидатура Анны прошла единогласно. Но вслед за этим Голицын
предложил собравшимся «воли себе прибавить». «Хотя-де и зачнём, да не
удержим этова», — откликнулся В. Л. Долгоруков. «Право де, удер­
жим»», — настаивал Голицын и пояснял: «Буде воля ваша, толко де надоб­
но, написав, послать к ея императорскому величеству пункты». Именно так,
по рассказу В. Л. Долгорукова на следствии в 1739 г., была провозглашена
идея ограничения самодержавной монархии и появились на свет «конди­
ции», менявшие вековую форму правления. В черновом журнале Совета
(позднее названном императрицей делом «о коварных письмах как я на пре­
стол взошла») было указано, что они были составлены «собранием» Вер­
ховного тайного совета «в присутствии генералов-фельдмаршалов». Под
 К рах «великого нам ерения» 175

давлением окружающих даже осторожному А. И. Остерману пришлось

«вступить» в составление «кондиций», после чего вице-канцлер «заболел» и
не показывался в Совете.
В течение ночи и утром 19 января этот документ подвергался правке и в
окончательном виде состоял из следующих пунктов:
«П онеж е по воле всемогущ аго Бога и по общ ему ж еланию росиского народа
мы по преставлении всепресветлейш аго, держ авнейш аго, великого государя
П етра Втораго, им ператора и сам одерж ца всеросиского, наш его лю безнейш аго
государя племянника, императорский всеросиский престол восприяли, и следуя
бож ественному закону, правителство свое таким образом вести нам ерена и ж е­
лаю , дабы оное, в начале, к прославлению Бож ескаго имяни и к благополучию
всего наш его государства и всех верных наш их подданны х служ ить могло. Того
ради, чрез сие наикрепчайш е обещ аемся, что наиглавнейш ее мое попечение и
старание будет не токмо о содерж ании, но и о крайнем и всевозмож ном распро­
странении православны е наш ея веры греческаго исповедания, також де по п ри ­
нятии короны росиской в супруж ество во всю мою жизнь не вступать и наслед­
ника ни при себе, ни по себе никого не определять. Ещ е обещ аемся, что понеж е
целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоит, того
ради, мы ныне уж е учреж денны й В ерховный тайны й совет в восми персонах
всегда содерж ать и без оного Верховного тайного совета согласия:
ни с кем войны не всчинать;
миру не заклю чать;
верных наш их подданны х никакими новы м и податм и не отягощ ать;
в знатны е чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутны е и м орские,
выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять,
и гвардии и протчим войскам быть под ведением Верховного тайного совета;
у ш ляхетства ж ивота и им ения и чести без суда не отъимать;
вотчины и деревни не ж аловать;
в придворные чины как руских, так и иноземцов, без совета В ерховного тай ­
ного совета не производить;
государственны е доходы в росход не употреблять и всех верны х своих п од­
данны х в неотменной своей м илости содерж ать, а буде чего по сему обещ анию
не исполню и не додерж у, то лиш ена буду короны росиской».63

Официальный список окончательной редакции в журнале Совета был

подписан всеми его членами (в том числе и Остерманом), за исключением
В. Л. Долгорукова — ему в качестве «нейтральной» фигуры посла предстоя­
ло уговаривать Анну принять эти условия. Те же шесть подписей стояли
под сопроводительным письмом курляндской герцогине. Это послание со­
держало и утверждение о её избрании не только самим Верховным тайным
советом, но «и духовного и всякого чина свецкими людьми» (о «кондици­
ях» им официально не сообщили, поскольку последние должны были про­
возглашаться от лица Анны Иоанновны, которая пока ещё не знала не толь­
ко о них, но даже о своём «избрании» на престол).
176 Г лава 5

Заметим, что к Анне обращался Совет «в восми персонах», однако с

принятием в его состав двух фельдмаршалов количество его членов состав­
ляло семь человек. Вопреки встречающимся в литературе утверждениям
брат В. В. Долгорукова, бывший сибирский губернатор М. В. Долгоруков,
ни при Петре II, ни в январе-феврале 1730 г. членом Совета не был и ника­
ких документов в этом качестве не подписывал. Очевидно, восьмое кресло в
Совете планировалось для него или кого-то другого, но так и осталось ва­
кантным до конца описываемых событий.
Составление документов затянулось до вечера 19 января, когда в обста­
новке секретности три представителя Совета — В. Л. Долгоруков, сенатор
М. М. Голицын-младший и генерал М. И. Леонтьев — отправились в Кур­
ляндию. Одновременно Москва была оцеплена заставами, и выехать из го­
рода можно было лишь по выданным правителями паспортам. Быстрые и
решительные действия Совета позволили ему выиграть время и не допус­
тить дискуссий о порядке престолонаследия; но не могли не вызвать подоз­
рений у недовольных по тем или иным причинам решениями правителей.
Ещё в ночь смерти Петра II генерал-прокурор П. И. Ягужинский заяв­
лял: «Теперь время, чтоб самодержавию не быть», — и просил «прибавить
нам как можно воли». Но как только зять канцлера Головкина оказался за
пределами избранного круга правителей, он переменил позицию. 20 января
он тайно отправил камер-юнкера Петра Сумарокова в Митаву — доложить
Анне о подлинных обстоятельствах её избрания и требовать, «чтоб ее вели­
чество просила от всех посланных трёх персон такого писма за подписани­
ем рук их, что они от всего народу оное привезли». Ягужинский предостере­
гал герцогиню от подписания «кондиций» и требовал «донести её величест­
ву, что-де может быть, не во многих персонах оное учинено, однако чтоб её
величество была благонадёжна, что мы все её величеству желаем прибытия
в Москву».64
Сохранившиеся материалы Верховного тайного совета, следственное
дело князей Долгоруковых 1739 г. и собранная наблюдателями-дипломата-
ми информация позволяют заглянуть за кулисы заседаний Совета, где ра­
зыгрывались события, не отражённые в официальных протоколах. Но к
этим свидетельствам следует подходить критически — слишком многое по
разным причинам осталось навсегда скрытым от исследователей.
Подозрительным выглядит стремление Долгоруковых на следствии
представить выступление князя Голицына внезапным, а его самого — един­
ственным «зачинщиком» ограничивавших самодержавие мер. Но в глазах
современников инициатива и руководящая роль в Совете принадлежали
Долгоруковым (прежде всего — опытному дипломату Василию Лукичу),
что зафиксировали источники: сочинение Феофана Прокоповича, записки
 К р а х «великого нам ерения» 177

герцога де Лириа и письмо неизвестного автора, использованное англий­

ским консулом в донесении от 26 февраля 1730 г.65 Генерал русской службы
шотландец Джеймс Кейт вспоминал, как вскоре после смерти Петра II «ста­
ло известно, что Долгорукие составили форму правления, по которой импе­
ратрица должна была получить титул, а они — власть».66
Прусский дипломат А. Мардефельд уже 19 января утверждал, что Голи-
цын заранее договорился с Остерманом о выдвижении Анны «с условием
ограничения самодержавной власти».67 Какие-то контакты были у Голи­
цына с датским послом; Вестфалей успел занять у английского консула
шесть тысяч рублей для противодействия избранию нежелательной для Да­
нии кандидатуры голштинского принца. Во всяком случае, именно его раз­
будил в пять часов утра 19 января посланный Д. М. Голицыным человек и
известил о воцарении Анны; благодарный посол тут же поспешил поднести
супруге князя подарок в виде тысячи дукатов.68 Другие донесения по­
слов свидетельствуют о появлении «партий» сестры Анны (Екатерины Мек­
ленбургской), первой жены Петра I Евдокии Лопухиной и цесаревны Елиза­
веты.69
Посольство прискакало в Митаву в 7 часов вечера 25 января. Сумароков
опередить его не успел — прибыл в столицу Курляндии то ли 26-го, то ли
27 января; по приезде был «окован» и после допроса отправлен в Москву.
Трудно сказать, успела ли Анна узнать что-либо о событиях в Москве и о
существовании противников «верховников»; но разборки среди московских
гостей могли вызвать некоторые подозрения. По мнению Д. А. Корсакова,
Анну успели предупредить посланцы К. Р. Лёвенвольде и Ф. Прокоповича,
однако эта информация почерпнута из более поздних сообщений Э. Миниха,
и митрополита Евгения (Болховитинова), которые ни участниками, ни оче­
видцами событий 1730 г. не являлись, и даже X. Г. Манштейн, собиравший
сведения о них на рубеже 1730— 1740-х гг., упоминал лишь о поездке Сума­
рокова.
В любом случае герцогине, коротавшей дни на положении бедной род­
ственницы правителя маленького остзейского государства, предстоял важ­
нейший в её жизни выбор — принимать или не принимать российскую
корону на предложенных условиях. Немедленная аудиенция принесла
успех — наутро Долгоруков отправил гонца обратно. В доношении он сооб­
щал: Анне объявили, «что избрали её величество на росиский престол, и
просили, чтоб изволила потписать посланные с нами кондиции. Её вели­
чество изволила печалитца о преставлении его величества, а потом по чело­
битью нашему повелела те кондиции перед собою прочесть, и выслу­
шав, изволила их потписать своею рукою тако: по сему обещаю всё без вся­
кого изъятия содержать. Анна». Росчерком пера самодержавная монархия
178 Г лава 5

в России стала ограниченной — ровно на месяц, с 25 января по 25 февра­

ля 1730 г. Правда, большинство подданных об этом так никогда и не уз­
нало...
Путь до Москвы занимал пять-шесть дней. «Верховники», кажется,
были уверены в положительном исходе и отправили 28 января очередного
гонца с наказом: «...когда её величество изволит подписать по прошению
нашему отправленное с вами к подписи её величеству известное писмо, то
оное, нимало у себя не удержав, изволите сюды прислать з генералом маео-
ром Леонтьевым». В тот же день, 28 января, из Митавы выехал генерал Ле­
онтьев с подписанными «кондициями» и поскакал курьер с письмом самой
Анны, которое, скорее всего, было продиктовано опытным Василием Луки­
чом. Императрица сообщала: ей известно, «коль тяшко есть правление толь
великой и славной монархии, однако ж, повинуяся той божеской воли и
прося его, создателя, помощи и к тому ж не хотя оставить отечества моего и
верных наших подданных, намерилась принять державу того государства и
правителствовать, елико Бог мне поможет», — а далее как бы от себя пове­
дала: «...пред вступлением моим на российский престол, по здравом разсуж-
дении, изобрели мы за потребно для ползы российского государства и ко
удоволствованию верных наших подданных, дабы всяк могли мы видеть го-
рячесть и правое наше намерение, которое мы имеем ко отечествию нашему
и к верным нашим подданным, и для того, елико время нас допустило, напи­
сав, какими способы мы то правление вести хощем, и подписав нашею ру­
кою, послали в Тайный верховный совет».70
25 февраля 1730 г. этот документ будет «изодран» Анной вместе с «кон­
дициями». Но сейчас он давал «верховникам» возможность публично объ­
явить о согласии государыни принять престол, добровольно ограничив
свою необъятную власть для блага державы и «ко удоволствованию верных
наших подданных». Похоже, министры всё же нервничали. Документы Со­
вета последних дней января говорят, что они собирались в эти дни необыч­
но часто: в черновом журнале указаны не отмеченные в издании протоколов
заседания 22, 30 и 31 января. За решением не слишком сложных вопросов
текущего управления (о выделении денег на строительство крепостей, ссыл­
ке колодников в Сибирь, присвоении очередных воинских чинов) «верхов­
ники» ждали известий из Курляндии.
Гонец князя В. Л. Долгорукова прискакал в Москву только 30 января, за
что ему, прапорщику лейб-регимента, выпала щедрая награда в 100 рублей.
Немедленно последовало новое письмо в Митаву с тем же наказом как мож­
но скорее прислать подписанные «кондиции».71 Сам Василий Лукич остался
при Анне, чтобы не выпускать её из-под контроля, пока новая «форма прав­
ления» не утвердится. 1 февраля «кондиции» и закованный в кандалы Сума­
 К р а х «великого нам ерения» 179

роков были доставлены М. И. Леонтьевым в Москву. На следующий же

день «верховники» арестовали Ягужинского и всех, кто знал о миссии его
посланца.
Секретность и быстрота должны были обеспечить победу замысла ми­
нистров. Если бы перенести современные транспортные возможности в то
время, то, пожалуй, немедленное прибытие растерянной Анны могло бы —
во всяком случае на время — упрочить положение Совета. Подтверждение
«кондиций», издание торжественного манифеста о новом порядке правле­
ния и проведение присяги (при условии отсутствия в столице дворянства,
собравшегося на свадьбу Петра II, а после его смерти решившего дождаться
прибытия новой государыни) поставило бы власти империи перед совер­
шившимся фактом. Затем от имени новой императрицы должны были по­
следовать раздачи чинов, наград и должностей и отправка подальше от сто­
лицы недовольных: в полки, в персидские провинции, на воеводства и гу­
бернаторства. Сторонники других членов царского дома (Екатерины
Мекленбургской, Елизаветы, «голштинского» принца, царицы Евдокии) не
представляли реальной силы и не выступали самостоятельно.
Но время работало против «верховников». Добиться ограничения само­
державной власти оказалось легче, чем организовать быструю доставку им­
ператрицы к «верным подданным» за 1124 версты — такова по данным Ям­
ской канцелярии была в 1730 г. протяжённость пути от Митавы до Москвы
через Псков и Новгород. Надо было срочно добыть деньги (Анна попросила
на «подъём» 10 тысяч рублей) — выручил богатый купец, президент риж­
ского магистрата Илья Исаев; разыскать для Анны «сани крытые, в которых
бы можно лежать». Лифляндский губернатор генерал П. П. Ласси доклады­
вал, что собрать лошадей и 130 подвод для царского «поезда» раньше 29 ян­
варя невозможно; всего же для доставки Анны и её свиты необходимо было
по пути следования приготовить не менее 1500 подвод, что превышало воз­
можности ямской службы.72
Пришлось самому Верховному тайному совету распоряжаться об уст­
ройстве подстав на больших перегонах, подготовке дополнительных подвод
за счёт крестьян и «градских жителей» и назначать к ямам и подставам по
унтер-офицеру и пяти рядовым из расположенных поблизости полков. Да и
путешествовать с курьерской скоростью императрица не могла: необходи­
мы были встречи с «паратами» войск и молебнами. Кроме того, надо было
обеспечить ей достойный ночлег — Долгоруков требовал найти в Новгоро­
де «дом такой, чтоб в котором или очень давно жили, или недавно построен,
чтоб тараканов не было». Только утром 29 января Анна отправилась в путь,
занявший почти две недели; порой государыне приходилось пить «кофий» в
крестьянских избёнках и даже ночевать в санях на улице.73
ISO Г лава 5

Было невозможно сохранить всё в секрете — к примеру, скрыть необыч­

ную активность от служащих самого Совета, караульных и рассыльных —
сержантов и капралов гвардии. Интересно, что большинству иностранных
дипломатов стала известна не окончательная редакция «кондиций», а чер­
новые варианты — вероятно, от друзей и родственников «верховников» или
прямо из канцелярии Совета. Расспросные речи Сумарокова показывают,
что сенсационная новость стала известной широкому кругу лиц: адъютанту
и секретарю Ягужинского Ивану Окуневу и Авраму Полубоярову, а от
них — камер-юнкеру Семёну Нарышкину, гоф-юнкеру Льву Кайсарову,
Петру и Воину Корсаковым, Алексею Аргамакову, Василию Дурново, кава­
лергарду Ивану Чаплыгину и их жёнам.74 Некоторые из перечисленных пер­
сонажей позже принимали участие в обсуждении «шляхетских» проектов и
поставили под ними свои подписи.
Что же могло быть известно собравшимся в Москве представителям ге­
нералитета и прочему «шляхетству»? К настоящему времени известен лишь
составленный накануне объявления «кондиций» в Кремле 2 февраля так на­
зываемый «проект общества» — небольшой документ, предлагавший учре­
дить полномочный и выборный Сенат «в 30-ти персонах».75 Прочие немно­
гочисленные источники, оставленные людьми этого круга, не упоминают о
январской «революции», хотя некоторые из названных лиц были её непо­
средственными свидетелями и участниками, как ординарец фельдмаршала
Долгорукова подпоручик Василий Нащокин, поставивший подпись под
проектами и прошениями генерал Григорий Чернышёв или молодой капи­
тан Яков Шаховской.
Особо можно выделить сочинение Феофана Прокоповича; но оно мень­
ше всего может считаться объективным свидетельством; это, скорее, поли­
тический памфлет, направленный против «верховников». Феофан в харак­
терной для него манере соединил наблюдения очевидца с пристрастными
толкованиями действий своих противников и умолчанием о событиях, про­
тиворечивших замыслу его сочинения. Так, он подробно рассказывал о вол­
нениях и подозрениях «шляхетства» в адрес Верховного тайного совета, но
ни словом не обмолвился о содержании самих «кондиций» (только упоми­
ная «некое письмо») и поданных дворянством проектах; чтобы избежать
этого, он вообще опустил все события, происходившие с 3 по 10 февраля
1730 г. Рассказывая о восстановлении самодержавия, он писал только об од­
ной из двух поданных Анне в этот день челобитных. «Верховников» же он
постоянно называл «осьмиличными затейщиками», хотя не мог не знать,
что М. В. Долгоруков не был членом Совета; зато так ещё больше подчёрки­
валось засилье в нём двух знатных фамилий.76
 К р а х «великого нам ерения» 181

Поэтому главными источником для изучения общественной атмосферы

тех дней остаются донесения иностранных дипломатов. К настоящему вре­
мени опубликованы в русских переводах (полностью или в подробных вы­
держках) депеши испанского посла герцога де Лириа, датского, прусского и
саксонского посланников Вестфалена, Мардефельда и Лефорта, английско­
го консула Рондо и французского резидента Маньяна. П. Н. Милюков ис­
пользовал известия из донесений шведского посланника Дитмара (по рабо­
те шведского историка Т. Иерне).77
Как правило, такие депеши отсылались регулярно, раз в неделю, если не
представлялась возможность с оказией сообщить о каком-нибудь чрезвы­
чайном происшествии. Первые по времени сообщения о смерти Петра II и
избрании Анны от 19 января иных сведений не содержат. Но уже 20-го
(здесь и далее даты приводятся по принятому тогда в России юлианскому
календарю) герцог де Лириа узнал о каких-то условиях, ограничивающих
власть императрицы. 22-го об этом же сообщили Лефорт, Маньян и Марде-
фельд.78
Уже по первым донесениям можно судить о разной степени информиро­
ванности их авторов. Только А. Мардефельд точно знал уже 22-го числа о
существовании «акта», передававшего власть Совету и запрещавшего импе­
ратрице производить в чины выше полковника, выходить замуж и назначать
наследника. Лефорт писал о запрещении выходить замуж и о том, что импе­
ратрица «некоторым образом» зависит от Совета. Маньян и Лириа могли
только сказать о каких-то «особых условиях», не зная ничего конкретно.
К тому же Маньян ошибся, когда предположил, что эти условия включали
требование подчиняться Совету, «назначаемому народом».
Такими были сообщения первой недели «революции» — с 19 по 25 ян­
варя. На протяжении второй недели новой информации о событиях у дипло­
матов не появилось. Только к концу третьей недели (5 февраля) Лефорт
смог передать свой пересказ «условий» и на следующей, четвёртой неделе
от начала событий (12 февраля) сообщил текст этого документа в одной из
черновых редакций. Чуть раньше (к 9 февраля) текст, также в черновой ре­
дакции, добыл де Лириа «путём интриг и денег». Рондо и Маньян передали
известный им — тоже черновой — вариант «кондиций» только в понедель­
ник пятой недели, 16 февраля. И на той же неделе (19 февраля) Лефорт от­
правил единственный известный нам по дипломатической переписке бело­
вой текст документа, с указанием на подчинение армии и гвардии Верхов­
ному тайному совету и запрещением назначать в придворные чины
иностранцев.
Публикация депеш Мардефельда обрывается на документе от 12 февра­
ля, но до этого времени новой информации о «кондициях» у него нет. Инте-
182 Г лава 5

ресно, что Вестфалей — единственный из послов беседовавший с Д. М. Го-

лицыным о шведском и английском образе правления (согласно его депеше
от 22 января), — ничего об этих условиях не знал вплоть до 19 февраля.
В донесениях он сообщал только о намерениях Совета «ограничить само­
властие». И лишь 26 февраля посол передал в Копенгаген текст «кондиций»
вместе с рассказом о восстановлении самодержавия. В этом же послании
Вестфалей проговорился и о причине своей неосведомлённости о готовив­
шемся перевороте: «Человек по своей природе легко склонен верить испол­
нению того, что он желает».79 Действительно, депеши датского дипломата
свидетельствуют о его желании сохранить новый политический строй Рос­
сии, лишь бы только возможные потрясения не привели к власти «голштин­
скую» линию русской династии.
Таким образом, сопоставление посольских сообщений о «кондициях»
показывает, что большинство дипломатов получили более или менее точ­
ные известия о содержании этого документа только после его публично­
го оглашения на собрании «чинов» в Кремле 2 февраля. До этого време­
ни лишь Мардефельд и Лириа имели представление о них — и то весьма не­
полное — со слов своих информаторов. Их коллеги не располагали и
этим — как, вероятно, и многие из собравшихся в Москве дворян, жив­
ших первые две недели нового царствования в атмосфере ожидания, слу­
хов и подозрений при отсутствии точных сведений о планах Верховного
тайного совета. Необычность ситуации избрания монарха и «утечка» ин­
формации могли только стимулировать появление различных толков и суж­
дений.
Всё это представляется весьма важным для ответа на вопрос о знамени­
том «плане» князя Голицына. Ряд исследователей, начиная с Д. А. Корсако­
ва, были убеждены в его существовании. Наличие необычного по смело­
сти замысла реформы государственного строя империи служило дополни­
тельным аргументом для опровержения концепции «олигархического
заговора» и доказательства зрелости «конституционного» движения в среде
дворянства.80
В литературе за последние 30 лет только Г. А. Протасов уверенно опро­
вергал наличие такого плана.81 Обращаясь к источникам сведений о «пла­
не», то есть к тем же дипломатическим донесениям конца января — начала
февраля 1730 г., он обратил внимание, что лишь Маньян связывал «план» с
именем князя — у остальных авторов такого отождествления нет. О нали­
чии «плана» сообщили 26 января де Лириа, 29 января Лефорт и 2 февраля
Маньян и Рондо. Напомним, что речь шла о намерении учредить вместе с
Верховным тайным советом (из десяти членов по Маньяну или из двенадца­
ти по данным Лириа, Рондо и Лефорта) Сенат из 30 (Лириа), 36 (Маньян и
 К р а х «великого нам ерения» 183

Рондо) или 60 (Лефорт) человек и нижнюю палату из представителей дво­

рян в 100 (Лефорт) или 200 (Лириа, Маньян и Рондо) человек. Только у
Маньяна и Рондо имеются сведения о возможном созыве ещё одной палаты
из представителей купечества или «городских депутатов».82
Нам кажется, что рассматривать эти сведения стоит с учётом уровня ин­
формированности их обладателей. Сравнение же такой информации в ди­
пломатических депешах по ряду параметров (полнота и скорость получения
информации о событиях в ночь на 19 января, о «кондициях», о дворянских
проектах) показывает, что Маньян и Рондо как раз являлись наименее осве­
домлёнными. И дело, кажется, не только в источниках информации (хотя и
это весьма важно83) — выше уже описывалось почти абсурдное неведение
хорошо знакомого с князем Д. М. Голицыным Вестфалена. Маньяна и Рон­
до интересовала прежде всего внешнеполитическая сторона происходив­
ших в стране событий. В этом нетрудно убедиться, читая подряд их донесе­
ния: основным для них является вопрос, пойдёт ли русский корпус в 30 ты­
сяч человек на помощь Австрии, поскольку оба дипломата представляли
страны, входившие во враждебную Габсбургам коалицию. И при ответе на
него сказались различные возможности дипломатов. Опытный Мардефельд
сообщил об отправке русского корпуса уже 2 февраля (до того, как был под­
писан официальный протокол Совета от 21 февраля), тогда как английский
консул известил об этом только 25 марта.
Нельзя сказать, чтобы эта проблема не волновала де Лириа, в то время
их союзника. Но и испанского герцога, и представлявшего на тот мо­
мент противоположный лагерь саксонского дипломата интересовали внут­
ренние дела России. Характерным показателем можно считать внимание
к развернувшейся на их глазах политической борьбе. Именно Лириа и Ле­
форт (а также Мардефельд, судя по свидетельству Д. А. Корсакова, зна­
комого с его неопубликованными депешами) добывали и приводили в своих
донесениях проекты «шляхетских» группировок; Маньян же о них ниче­
го не сообщал и просто отмечал «хаос» разногласий во мнениях; Рондо,
хотя и держал эти проекты в руках, но даже не посчитал нужным доложить
о них в Лондон, поскольку все они, по его словам, были «мало продума­
ны».84
С учётом этих обстоятельств представляется важным, что хорошо ин­
формированный Мардефельд ничего не писал о «плане» Голицына, а Лириа
и Лефорт, первыми сообщившие о проекте важной политической реформы,
не связывали его с именем князя и вообще с намерениями Верховного тай­
ного совета. Речь шла о неких «планах вельмож», противопоставляемых на­
строениям мелкого дворянства. И связывать их, на наш взгляд, следует не с
какими-либо оформленными замыслами «верховников» (ведь ко времени
184 Г лава 5

посылки этих депеш дипломаты ещё не представляли себе содержания

«кондиций», а «верховники» не знали ответа Анны), а с информацией, со­
державшейся в их же более ранних донесениях.
Так, Лириа в депеше от 20 января сообщал о намерениях «учредить рес­
публику» то ли по польскому образцу, то ли на английский манер. О том же
писал 22 января Лефорт: «Одни хотят устроить его («новое правление». —
И. К.) наподобие правления Англии, другие — подобно Польше, а третьи
желают республики без представителя, и тогда знатные уничтожили бы вер­
ховную власть и неограниченную зависимость».85
Если сопоставить изложение этих намерений в посольских донесениях
от 20 января—2 февраля (то есть до оглашения «кондиций») с тем, что засе­
дание с «секретными разговорами» Верховный тайный совет смог провести
только 31 января (после получения известия о согласии Анны принять коро­
ну), то можно с достаточной определённостью утверждать: изложенного в
посольских донесениях «плана» Д. М. Голицына не существовало. Донесе­
ния дипломатов отразили толки и слухи, которые циркулировали в столич­
ном кругу. События, в достоверности которых трудно сомневаться (разго­
вор Вестфалена с Д. М. Голицыным о шведском и английском «образе прав­
ления», упоминаемый в депеше от 22 января, или упомянутая Милюковым
беседа шведского дипломата с В. Н. Татищевым о шведской форме правле­
ния), могли только подогревать и стимулировать эти мнения. Обратимся те­
перь к реальным документам эпохи — основным проектам, появившимся в
конце января—феврале 1730 г.

«Конституция» Верховного тайного совета

и дворянские проекты

К созданию какой политической системы стремились «верховники»?

2 февраля министры объявили в Кремле о принятии Анной престола и огла­
сили «кондиции». «Общество» может быть и рассчитывало на диалог с вер-
ховниками по поводу содержания будущей «формы правления». Но князь
Дмитрий Михайлович дискуссии не допустил и предложил собравшимся
разработать и подать в Совет на рассмотрение проекты нового государст­
венного устройства.
И сами «верховники» в эти дни разрабатывали свою программу. Соглас­
но выводам А. Б. Плотникова, они ещё до получения подписанных «конди­
ций» составлили две записки («К прежде учинённому определению попол­
нение» и «Способы, которыми, как видитца, порядочнее, основателнее и
твёрже можно сочинить и утвердить известное толь важное и полезное все­
 К р а х «великого нам ерения» 1S5

му народу и государству дело»), которые ещё Г. А. Протасов определил как

документы Верховного тайного совета.86
Первый из них намечал задачи внутренней политики (установление по­
рядка службы дворян, «волного торга» для купечества, снижение податей,
«отставку» государственного контроля над церковными вотчинами). Вто­
рой впервые предлагал юридическую процедуру законотворчества, что
было отмечено ещё П. Н. Милюковым, — избрание «шляхетством» от 20 до
30 депутатов, которые «имеют сочинять всё, что к правлению всего госу­
дарства принадлежит». Далее же, «как те выборные между собою какое
дело сочинят и утвердят и тогда всем им с тем делом взойтить в Сенат и с
ними советовать и согласитца, а как те выборные и Сенат о том деле согла-
сятца, тогда выборным и Сенату всем иттить с тем делом в Верховной совет
и всем обще о том деле разсуждать, а как выборные, Сенат и Верховной со­
вет о каком деле все согласятца, и тогда послать с тем делом несколко особ
к её императорскому величеству и просить, чтоб конфирмовала».87
Отсюда следует вывод о сохранении законодательной инициативы са­
мого Совета вместе с подчинённым ему Сенатом на весь период составле­
ния нового законодательства. Устанавливалась процедура утверждения за­
конов с требованием общего согласия и последовательным прохождением
законопроекта через ряд учреждений и зависимую от «верховников» импе­
ратрицу, что практически на неопределённое время оставляло Верховный
тайный совет высшей инстанцией при принятии любого закона.
Характерно, что «верховники» понимали трудности, ожидавшие депута­
тов нового «Учредительного собрания». Их надо было выбирать с участием
всех православных дворян империи, «чтоб никто, никак и ничем от того со­
гласия не отговаривался — ни заслугами, ни рангом, ни старостию фами­
лии, и чтоб всякому был один голос». Сколько бы ушло времени на «изби­
рательную кампанию» при понятных технических трудностях и обычном
«нетстве»? В 1730 г. по вызову в очередную комиссию для окончания Уло­
жения в столицу явились только пять человек, да и тех пришлось отправить
обратно из-за их непригодности к законодательной работе. В наконец-то со­
званном присутствии должны были дежурить «две особы, а голос им не да­
вать, толко чтоб оне содержали в том их собрании доброй порядок, а имян-
но: голосы давали, шум и крик, а особливо брань, унимали». Очевидно, по­
добные сцены заранее предвидели опытные бюрократы, в руках которых
оставалась бы реальная власть.
Более развёрнутый план содержала подготовленная не позднее 4 февра­
ля 1730 г. «Форма правления», или «Пункты присяги». Этот необычный до­
кумент предполагал обязательство «быть верными подданными и хранить
ея величества честь и здравие», но «по силе вышеозначенных ея император-
186 Г лава 5

ского величества постановленных и утверждённых кондицей во общую пол­

зу и благополучие всего государства».
Далее же указывались функции и порядок комплектования высших (са­
мого Совета, Синода, Сената) и центральных (коллегий) учреждений — ко­
торые также надлежало «во всём содержать по сему»:
«П онеж е Верховной тайной совет состоит ни для какой собственной того со ­
брания власти, точию для лутчей государственной ползы и управления в п о ­
мощ ь их им ператорских величеств, а впредь, еж ели кого нс того собрания
смерть пресечёт или каким случаем отлучён будет, то на те упалы е места вы би­
рать кандидатов В ерховном у тайном у совету общ е с Сенатом и для опробации
представлять ея им ператорскому величеству ис первых фамилей, из генералите­
та и из ш ляхетства лю дей верных и общ еству народному доброж елателны х [не
воспоминая об иноземцах], и смотрить того, дабы в таком персон собрании о д ­
ной фамилии болш е двух персон ум нож ено не было, чтоб тем нихто не мог вы ш ­
ней взять на себя силы, и долж ны разсуж дать, что не персоны управляю т закон,
но закон управляет персонами...
Будет ж е когда случитца какое государственное новое и тайное дело, то для
оного в Верховной тайной совет им ею т для совету и разсуж дения собраны быть
Сенат, генералитет, и калеж ские члены, и знатное ш ляхетство; будет ж е что ка-
сатца будет к духовному правлению , то и синодцкие члены и протчие архиереи,
по усм отрению важ ности дела...
В Сенат, в колегии, и в канцелярии, и в протчия управления вы бираны да бу­
дут из фамилных лю дей, из генералитета и из знатного ш ляхетства достойны е и
доброж елателны е общ еству государства, також и всё ш ляхетство содерж ано
быть им еет так, как и в протчих европейских государствах, в надлеж ащ ем почте­
нии и в ея им ператорского величества милости и консидерации, а особливо ста­
ры е и знатны е фамилии да будут иметь преим ущ ества и снабдены быть имею т
рангам и и к делам определены по их достоинству».

В заключение шли социальные гарантии и обещания: «шляхетство в

салдаты, в матрозы и протчие подлые и нижние чины неволею не опреде­
лять», жалованье военным давать «сполна без задержания» и сохранять дви­
жимое и недвижимое «сродникам» даже осуждённых преступников. Духо­
венству возвращались «по-прежнему» вотчины с уничтожением петров­
ской Коллегии экономии. «Приказных людей» надлежало «производить по
знатным заслугам и по опыту верности всего общества, а людей боярских и
крестьян не допускать ни х каким делам». Купечеству было обещано «при­
зрение, и отвращать от них всякие обиды и неволи, и в торгах иметь им
волю», а «крестьян податми сколко можно облехчить».88
Можно думать, что «верховники» ожидали встретить одобрение своим
действиям, ведь они предложили гарантии от монаршего произвола — бес­
судной опалы и конфискации имущества, от чрезвычайных податей и уси­
ления влияния временщиков. Пока Анна медленно двигалась из Митавы, в
 К р а х «великого нам ерения» 187

зимней Москве наступила небывалая политическая оттепель. Едва привык­

шие к бритью бород и европейским камзолам дворяне, ещё хорошо помнив­
шие дубинку императора и его грозные указы, приступили к сочинению но­
вой формы правления.
Однако инициатива министров единодушного одобрения не вызвала.
С 5 по 7 февраля в Совет были поданы семь дворянских проектов.89 «Вер-
ховники» и «шляхетство» были согласны в стремлении расширить права
дворян, но последнее не вполне доверяло семерым правителям, тем более
что и другие знатные персоны рассчитывали на свою долю участия в вер­
ховной власти.
Наибольшее значение имел самый представительный из проектов —
«проект 364-х». Первый его экземпляр (известный в литературе как «проект
361»), был подан в совет 5 февраля 1730 г. за подписями 28 персон гене­
ральского ранга; два других идентичных по содержанию экземпляра были
подписаны остальными участниками, которых на самом деле было не 333, а
336.90 «Проект пятнадцати» был составлен по предложению самого Верхов­
ного тайного совета группой высших чинов, несогласных с первым проек­
том, и также официально принят 7 февраля. Прочие («проект тринадцати»,
«проект двадцати пяти», «мнение И. А. Мусина-Пушкина» и «проект пяти»)
либо не принимались Верховным тайным советом, либо не содержали ниче­
го принципиально нового по сравнению с двумя первыми.
Наиболее представительный «проект 364-х», как и остальные, отражал
чаяния пережившего годы войн и реформ служилого сословия: отмены за­
кона о единонаследии 1714 г., определения сроков дворянской службы и не-
назначения дворян рядовыми солдатами и матросами, «порядочного произ-
вождения» по службе. Но главным был вопрос о власти. Авторы всех по­
данных «мнений» указывали на целесообразность увеличения численного
состава Верховного тайного совета. «Проект тринадцати» предполагал уве­
личить его до 15 человек и образовать дворянское собрание из 80 человек,
призванное избирать кандидатов на высшие должности; «проект двадцати
пяти» — соответственно до 16 и 100 вместе с расширением Сената до
21 члена. В «проекте пяти», поданном статским советником С. А. Колыче­
вым, речь шла только об увеличении количества министров до 15. Новым
предложением в «проекте тринадцати» было «сделать различие между ста­
рым и новым шляхетством»; И. А. Мусин-Пушкин в своём «мнении» про­
сил выбирать в высший орган государственной власти только «ис фамиль­
ных и генералитета и из знатного шляхетства».91
Однако «проект 364-х» предлагал создать «Вышнее правительство» из
21 «персоны». Это правительство, а также Сенат, губернаторов и президен­
тов коллегий предлагалось «выбирать и балатировать генералитету и шля-
188 Г лава 5

хетству... а при балатировании быть не меньше ста персон». Таким образом,

проект предусматривал упразднение Верховного тайного совета в прежнем
качестве и, что не менее важно, устранение его членов от процедуры попол­
нения его рядов. Кроме того, как и в проектах «пятнадцати», «тринадцати»
и «двадцати пяти», предлагалось распространить принцип выборности не
только на «верховников», но также на сенаторов, президентов коллегий и
губернаторов. Запрещалось наличие в «Вышнем правительстве» и Сенате
«более двух персон из одной фамилии» — правда, с оговоркой: «кроме об­
ретающихся ныне»; но и при таком раскладе кому-то из троих Долгоруко­
вых пришлось бы «Вышнее правительство» покинуть.
Принять такое устройство «верховники» едва ли могли — это означало
бы отстранение их от власти. «Проект пятнадцати» предполагал сохранение
Совета при увеличении его состава до 12— 15 человек и проведение выбо­
ров в его состав особым собранием в «70 персон», но при этом утверждение
одного из трёх кандидатов передавалось самому Совету. В вопросе о попол­
нении Сената и назначении губернаторов и президентов авторы проекта
явно колебались — выбирать или опять-таки передать это дело Верховному
тайному совету — и допускали оба варианта: «Выбор в Сенат и в президен­
ты коллежские и в губернаторы передаетца в волю и расмотрение Верхов­
ного тайного совета или обществом выбрав балантировать». Этот проект
представлял собой компромисс с существовавшим порядком и оставлял за
«верховниками» контроль за назначениями на важнейшие посты, включая
формирование самого Совета. Но его авторы представляли явное мень­
шинство.
«Верховники» искали пути для компромисса и утверждения новой
«формы правления». Поиск шёл трудно — они так и не рискнули изменить
титул «самодержицы» и опубликовать «кондиции» вместе с манифестом о
вступлении на престол императрицы. Изданный в тот же день манифест со­
общал о воцарении не слишком вразумительной формулой: «Общим жела­
нием и согласием всего российского народа на российской императорской
престол изобрана по крове царского колена тётка его императорского вели­
чества (Петра II. — И. К.) государыня царевна Анна. Иоанновна»,92 — что
нарушало как устав 1722 г., так и завещание Екатерины I и могло в дальней­
шем поставить под сомнение правомочность процедуры «избрания».
7 февраля при рассмотрении уже отпечатанных экземпляров манифеста
В. В. и А. Г. Долгоруковы предложили во избежание нежелательных толко­
ваний внести «кондиции» в манифест. Однако большинство — Г. И. Голов-
кин, М. М. и Д. М. Голицыны и А. И. Остерман (письменно) — высказались
против, поскольку считали,, что следует «о тех кондициях объявление тогда
учинить, когда её императорское величество прибудет, от ея лица».
 К р а х «великого нам ерения» 189

Сохранившиеся бумаги Верховного тайного совета показывают, что ми­

нистры согласились на увеличение своего состава («Верховного правле­
ния») на пять членов: единственная черновая помета в беловом экземпляре
(или третьей редакции «Формы правления») — вписанные на полях цифры
«7 + 5» в первом параграфе.93 2-й параграф предлагал для обсуждения особо
важных дел собирать Сенат, генералитет, «калежских членов» и «знатное
шляхетство»; но порядок созыва этого собрания и рамки его компетенции
не оговаривались. 4-й параграф утверждал выборы президентов коллегий и
руководителей других ведомств «из фамильных людей, из генералитета и из
знатного шляхетства», из чего можно сделать вывод, что выбор должны
были делать те же знатные сенаторы вместе с членами Совета. В конце это­
го параграфа авторы документа сочли необходимым подчеркнуть: «Особли­
во старые и знатные фамилии да будут иметь преимущества и снабдены
быть имеют рангами и к делам определены по их достоинству».
В третьей редакции исчезло предполагавшееся в первой черновой редак­
ции расширение круга выборщиков за счёт президентов коллегий и генера­
литета. Но согласно этому же переработанному пункту в четвёртой редак­
ции, их всё же предстояло «выбрать из шляхетства, из Сената и из генерали­
тета», но «ежели убылое место случитца из фамилных особ, на то место из
фамилных же и выбирать, а когда убылое место будет из шляхетства и из ге­
нералитета, на то из шляхетства и выбирать, дабы в том собрании было все­
гда одна половина из фамилных, а другая из шляхетства, аднако ж чтоб
впредь одной фамилии болше двух персон не было; тот выбор имеет быть
от Верховного собрания, от Сената и от генералитета и статских тех рангов,
которые тогда в резиденции быть случатца, выбирая на одну персону канди­
датов по три человека и таких людей, которые б были к верховному правле­
нию как во внутренних, так и иностранных делех искусные и поверенные и
всему государству доброжелателные».
Следом авторы признали возможными выборы сенаторов (уже без ука­
зания на преимущество «старых и знатных фамилий») — их надлежало про­
водить «Сенату, генералитету и статцким тех рангов, выбирая кандидатов
на одну персону по три человека таким же образом, как в Верховное собра­
ние, чтоб одна половина была из фамилных, а другая из шляхетства, и для
опробации приносить к Верховному правлению». При этом кандидаты
должны были состоять из «персон» не ниже действительного статского со­
ветника (то есть IV класса по «Табели о рангах»).94
Таким образом, программа «верховников» сохраняла исключительное
положение самого Совета с зависимым от него Сенатом; «выборы» в Вер­
ховный тайный совет предполагали закрепление половины мест за «фа-
милными особами», а в Сенат — участие кандидатур не ниже IV ранга; не
190 Г лава 5

затрагивался вопрос об отмене обязательной и бессрочной службы дворян

и петровского указа о единонаследии («верховники» никак не отреагиро­
вали на ясно выраженное в проектах общее пожелание его отмены). Вопре­
ки мнению Д. А. Корсакова, их план не был обнародован и остался лишь
в бумагах Совета. Окончательного варианта своей «конституции» «вер­
ховники» до приезда Анны так и не подготовили. К 18 февраля был го­
тов короткий текст обязательной присяги новой царице, где термин «само­
державие» отсутствовал; Анна Иоанновна именовалась лишь «великой
государыней-императрицей», а от каждого присягающего требовалось
быть «верным, добрым рабом и подданным» не только ей, но и «госу­
дарству».
Далее можно только предполагать, считали ли члены Совета завершение
своей «конституции» делом уже решённым — или, наоборот, проявляли ко­
лебания. Донесения дипломатов как будто свидетельствуют о разногласиях
среди правителей. Все они отметили «болезнь» Остермана и его демонстра­
тивное уклонение от участия в работе Совета. Мардефельд в депеше от
5 февраля указал на расхождения между фельдмаршалами В. В. Долгоруко­
вым и М. М. Голицыным; 12 февраля он же сообщил в Берлин, что канцлер
Г. И. Головкин последовал примеру Остермана и «устранился доброволь­
но» от дел. Судя по этому донесению, в тот день члены Совета явились на
дом к Остерману и вынудили его подписать «некоторые пункты основных
государственных законов».95 Что это был за документ, неизвестно; во вся­
ком случае, никаких проектов с подписью Остермана до нас не дошло —
что, впрочем, может свидетельствовать и об умении вице-канцлера заметать
следы. 19 февраля Лефорт отметил отъезд в деревню А. Г. Долгорукова, на
который «смотрят как на приличное изгнание»; он же в донесении от
23 февраля передал, что «законодатели между собой не согласны». В тот же
день Маньян писал о «затруднениях, встречающихся по поводу составления
новой формы правления», тщетно надеясь, что «результаты вскоре будут
обнародованы».96 Насколько верны свидетельства Манштейна и Вестфале-
на о переходе канцлера Головкина на сторону «партии» сторонников само­
державия и ходившие впоследствии слухи, что окружение Анны сумело до­
говориться с князьями Голицыными против долгоруковского клана,97 про­
верить сейчас невозможно.
Документальным свидетельством разногласий членов Совета осталась
записка В. Л. Долгорукова — один из последних по времени создания пла­
нов «верховников», составленный не ранее 21 февраля. Главная ее цель —
как можно скорее «убегнуть разногласия» и «удовольствовать народ», а
главное средство для этого — немедленно пополнить Совет новыми члена­
ми, то есть принять главное требование оппозиции.
 К р а х «великого нам ерения» 191

По мнению Василия Лукича, это можно было бы сделать путём немед­

ленной организации выборов с участием Сената и «несколько генералов и
из штатцких, которые в тех рангах». Более сложный, но и более «демокра­
тичный» путь — условиться с Сенатом о числе новых кандидатов, объявить
о выборах от лица императрицы и призвать выдвигать кандидатов чином не
ниже полковника; затем собрать генералитет и прочее дворянство отдельно,
чтобы они «избрали между собою годных людей... человек и дали б им вы­
бор и полную мочь за себя и за всех... присутствующих и отсутствующих».
Третий вариант допускал сначала избрание предложенных «Способами»
20—30 депутатов, чтобы «прежде выбору те, кому выбирать, знали, х каким
делам те выборные 30 особ потребны, и потому б выбирали. Тако ж чтоб по
тому народ узнал, что к ползе народной дело начинать хотят».98
Правители с запиской ознакомились и, похоже, согласились с её авто­
ром. В переработанном пункте «Формы правления» они учли первое из
предложений В. Л. Долгорукова. Но все их планы так и остались неизвест­
ными дворянскому «обществу» — по причине уверенности «верховников»
в своих силах или по нежеланию объявлять о своих планах, не совпадавших
с самым массовым «оппозиционным» проектом. В любом случае затянув­
шееся молчание не могло не волновать собравшихся в столице дворян нака­
нуне начавшейся 20 февраля присяги.

«Общенародие» 1730 г.

При беглом взгляде на «прожекты» с точки зрения наших современни­

ков, отчасти знакомых с проблемой становления более либеральной поли­
тической системы, нельзя не заметить некоей простоты предлагавшихся ре­
шений сложнейших проблем. Как, например, можно было организовать вы­
боры в собрание из 70 или 100 «персон» по всей стране? Кто мог избирать и
избираться? Перед кем такой избранник отвечал бы? Какие именно вопросы
были бы в компетенции такого собрания и как его деятельность сочеталась
бы с практикой «общего совета» с генералитетом и «шляхетством»? Как
разграничивались бы его полномочия с «Вышним правительством» и импе­
ратрицей, о которой проекты вообще не считали нужным упоминать?
По-видимому, подобное отношение в своё время рассердило В. О. Ключев­
ского.
Но что представляло собой это общество? Сколько людей участвовало в
политических событиях января-февраля 1730 г.? Разумеется, точный ответ
на этот вопрос невозможен: участие в спорах могло и не оставить следа в
документах, к тому же менялся и состав — дворяне приезжали и уезжали из
192 Глава 5

столицы. Поэтому реально мы можем учесть лишь количество лиц, поста­

вивших свои подписи на известных нам проектах и прошениях.
Итак, 2 февраля «кондиции» были оглашены. Согласно черновому жур­
налу Верховного тайного совета, с 5 до 8 февраля дворяне ставили подписи
под полученным из Митавы «всемилостивейшим писанием». Всего распи­
сались 502 человека, среди которых были не только генералы и бригадиры,
но и люди совсем не чиновные." В дальнейшем представители «шляхетст­
ва» ставили свои подписи под дошедшими до нас проектами и двумя чело­
битными, поданными Анне Иоанновне 25 февраля 1730 г. Круг лиц, подпи­
савших все эти документы, шире, чем упомянутые 502 подписанта начала
февраля. Если исключить 32 расписавшихся в ознакомлении с «кондиция­
ми» архиереев и настоятелей монастырей, то он включает 748 знатных и не­
знатных дворян. Эта цифра является далеко не полной, поскольку явно не
все присутствовавшие в Москве дворяне оставили свои подписи 5—8 фев­
раля.100 Тем не менее она, на наш взгляд, более точно оценивает количест­
во «действующих лиц» при обсуждении проектов, чем расчеты Д. А. Кор­
сакова.
Наиболее политически активными являлись представители генералите­
та — «особы» первых четырёх классов «Табели о рангах», занимавшие наи­
более важные должности при дворе, в армии и в системе управления.
В 1869 г. М. Н. Лонгинов опубликовал список членов генералитета по руко­
писи П. Ф. Карабанова. Он послужил предметом исследования Б. Ми­
хан-Уотерс о российской правящей элите. Ей удалось в ряде случаев допол­
нить биографические данные перечисленных в нём лиц и определить их
имущественное положение; в обновленном виде этот перечень опубликован
в её книге, хотя и с неточностями.101
Этот список интересует нас в основном с точки зрения участия поиме­
нованных в нём лиц в событиях января-февраля 1730 г. В этом смысле он
нуждается в корректировке, поскольку для ряда лиц указаны чины, полу­
ченные позднее. При обращении к опубликованному комплексу материалов
Верховного тайного совета за 1728— 1730 гг. и хранящемуся в РГВИА
«Списку генералитету и штаб-офицерам» 1729 г. можно представить себе
реальный состав генералитета на начало 1730 г. и уточнить соответствую­
щие данные Лонгинова и Михан-Уотерс.102
По нашим подсчётам, в числе генералитета по состоянию на февраль
1730 г. остаётся 143 человека. Из участников событий следует исключить
посла в Голландии (А. Г. Головкина); генералов, находившихся в Петербурге
(И. М. Головина и В. И. Порошина, коменданта Г. А. Урусова, начальника
Канцелярии от строений У. А. Сенявина и его брата-моряка Н. А. Сеняви-
на), при полках и в Низовом корпусе в Иране (Ф. Г. Чевкина, А. Г. Загряж­
 К р а х «великого нам ерения» 193

ского, Вл. П. Шереметева, А. И. Румянцева, В. Я. Левашова, Е. И. Фамин-

цына); морских чинов Адмиралтейства; иностранцев на русской службе, в
большинстве своём армейских генералов и адмиралов, включая дипломата
С. Владиславича-Рагузинского, братьев Блюментростов, грузинского царе­
вича и генерал-лейтенанта артиллерии Бакара Вахтанговича, гетмана Ук­
раины Д. Апостола. По месту службы находились губернаторы и вице-гу­
бернаторы: И. В. Болтин в Сибири, П. П. Ласси и Ф. Н. Балк в Риге,
И. Я. Дупре и А. И. Панин в Смоленске, А. П. Волынский в Казани,
И. Ф. Менгден в Астрахани, Ю. Ю. Трубецкой в Белгороде, С. Ф. Мещер­
ский в Архангельске, В. И. Гагарин в Новгороде.
Всего мы насчитали 59 таких чиновных лиц, русских и иноземцев,
пре бывавших на службе за пределами Москвы и за границей. Из оставших­
ся 84 представителей правящей российской элиты 27 подписали основной,
поданный в Верховный тайный совет экземпляр «проекта 364-х» (А. П. Бас­
каков получил чин действительного статского советника только в апреле
1730 г.), другую копию того же проекта подписали В. Ю. Одоевский,
С. А. Алабердеев и С. Г. Нарышкин. 13 особ в генеральских чинах подписа­
ли «проект пятнадцати» (или «проект Матюшкина»); тайный советник
С. Д. Голицын подписал «проект тринадцати», старейший из сенаторов
И. А. Мусин-Пушкин подал особое мнение. Наконец, второе прошение
25 февраля 1730 г. подписали фельдмаршал И. Ю. Трубецкой и действи­
тельный статский советник Р. М. Кошелев. Вместе с членами Верховного
тайного совета, секретарём Совета В. В. Степановым и арестованным Ягу-
жинским получается, что в событиях января— февраля 1730 г. приняли уча­
стие 55 человек.
Реально процент участвовавших был, очевидно, выше. На основании
протоколов и бумаг Верховного тайного совета 1730 г. можно утверждать,
что в Москве в январе—феврале 1730 г. были, но не подписали никаких про­
ектов возвращённый из ссылки П. П. Шафиров, генерал-фельдцейхмей-
стер Я. В. Брюс, действительный статский советник А. И. Дашков, гене­
рал-майор М. И. Леонтьев, московский губернатор А. Л. Плещеев и его от­
ставной предшественник И. Ф. Ромодановский, генерал-майоры И. В. Панин
и А. Б. Бутурлин, сенатор М. М. Голицын-младший, брат фельдмаршала
М. В. Долгорукий, дядя новой императрицы кравчий В. Ф. Салтыков; от­
ставные генерал-майоры И. В. Солнцев-Засекин и И. Колтовский, действи­
тельный статский советник Г. Т. Ергольский. Таким образом, 69 представи­
телей правящей элиты, то есть 80% наличного генералитета, присутствова­
ли при обсуждении нового политического устройства страны. Отсутствие
подписей некоторых из них не исключает их участия в обсуждении, не оста­
вившего следов в известных нам документах.103
194 Глава 5

Помимо собственно генералитета, проекты обсуждали и представители

прочего знатного и незнатного дворянства. Если исключить из подписей
под самым массовым «проектом 364-х» 30 генеральских имён, то остаются
329 человек в одном экземпляре, ещё четыре в другом и А. П. Баскаков из
«генеральского» экземпляра. Эти 334 человека представляют все слои то­
гдашнего российского шляхетства: от членов древних боярских родов до
вчерашних разночинцев и выдвиженцев петровской эпохи.
Д. А. Корсаков в своей монографии определил статус 161 из подписав­
шихся под главным из шляхетских проектов, хотя в некоторых случаях не­
верно идентифицировал подписи.104 В результате нашего исследования мы
располагаем сведениями о чине 353 (96.9 %), характере службы 352
(96.7 %), возрасте 219 (60.2 %) и имении 210 (57.7 %) подписавшихся под
«проектом 364-х» лиц.105
Эти данные представляют нам «коллективный портрет» участников
«проекта 364-х» путём выявления общих характеристик конкретной группы
действующих лиц. Итак, более половины (199 человек, или 56 %) из 353 че­
ловек, чьи чины нам известны, составляют лица VI—IX рангов: 38 полков­
ников и коллежских советников (11 %), 39 подполковников (11 %), 55 майо­
ров и коллежских асессоров (16 %), 67 капитанов и аналогичных чинов про­
чих ведомств (18%). В армии служили 147 человек (41% от 352
известных), в статской службе — 69 человек (20 %), на флоте — 37 человек
(11 %), при дворе — 21 человек (6 %), менее чем по одному проценту со­
ставляли гвардейцы — 2 человека и недоросли — 2 человека.
73 % лиц с известным возрастом (162 из 219) составляют люди зрелые и
пожилые: 63 человека (29 %) в возрасте 41— 50 лет, 80 человек (36 %) — в
возрасте 51— 60 лет и 17 человек (8 %) — старше 60 лет.
93 человека (44 %) из 210, данными о чьём землевладении мы распола­
гаем, обладали имениями с количеством крепостных от 101 до 500 душ, у
45 человек (21 %) было более 500 душ, у 60 (29%) — менее 100 душ, у
12 человек (6 %) вотчин не было.
Наличие данных о неизвестных участниках могло бы несколько изме­
нить эту картину — скорее всего, в сторону увеличения количества лиц бо­
лее молодых и менее чиновных. Но всё же, вероятно, можно сделать вывод,
что оппозицию Верховному тайному совету составляли достаточно опыт­
ные и зрелые (с осторожностью можно сказать, что и не самые бедные) офи­
церы и чиновники, занимавшие средние командные должности в армии и
государственном аппарате.
В числе участвовавших менее заметна дворянская молодёжь — она
в большинстве своём находилась на службе в полках. Но зато высока
доля отставников и находившихся «не у дел» — 20 % (74 из 351 участников
 Крах «великого намерения» 195

с известным нам характером службы). Именно последняя группа имела воз­

можность свободно проживать в Москве и в своих «подмосковных»
или прибыть в столицу для участия в торжествах по поводу намечавшей­
ся свадьбы императора Петра II, а позднее — для встречи новой импе­
ратрицы.
Большинство из них — старые служаки, прошедшие школу петровских
реформ: посланные в свое время за границу «пенсионеры», капитаны и лей­
тенанты нового флота (И. Д. Кошелев, Ф. И. Соймонов, В. А. Урусов); бое­
вые офицеры, заканчивавшие карьеру переходом из полковников и подпол­
ковников на должности воевод и комендантов (А. Ю. Бибиков, С. М. Коз­
ловский, И. Чичерин, В. Волков, Н. Львов, С. Д. Потёмкин, И. Яковлев,
В. Ртищев, И. М. Вяземский), чиновников Сената (Ф. Гурьев), в полицию
(П. Улыбышев, М. И. Мещерский), в новые коллегии (А. Т. Ржевский,
В. С. Батурин).
Иные уже получили отставку (бригадиры И. Г. Безобразов, А. Г. Ки­
селёв, В. С. Хлопов, В. Ф. Стремоухов, полковники А. Г. Маслов, В. М. Ли­
харев, П. Е. Вельяминов, Н. И. Нащокин, Г. И. Овцын; подполковники
Т. Р. Дуров, С. К. Крюков, Я. Баскаков, В. С. Волконский; майоры Е. И. Тар-
беев, А. Д. Воронин, А. Я. Дохтуров, И. Д. Дубровский; капитаны
В. М. Аристов, М. М. Панов, П. В. Ермолов, вице-губернатор Сибири
А. Петрово-Соловово, подпоручик М. А. Хитрово, мичман М. Волконский).
Среди ветеранов выделяются В. Е. Лутовинов, занимавший воеводские по­
сты с 1696 г., и приказный дьяк с 1680 г. Л. Нечаев.
Жизненный путь и «университеты» таких ветеранов описал в своей
«сказке» 1722 г. отставник В. Ф. Стремоухов: «С прошлого 190 году служил
его императорскому величеству в стольниках в походех и в полковых служ­
бах, в дву крымских и в дву озовских походех. А в 1701 году взят я из столь­
ников к кавалерии в капитаны и был во многих походех и посылках в швец-
кую землю, а в 1702 году по рассмотрению генерал-фелтмаршала и кавале­
ра господина графа Шереметева пожалован я за службы мои х кавалерии ж
в Астраханской полк в маэоры, а в 1709 году по расмотрению господина ге-
нерала-фелтмаршала и кавалера светлейшего князя Александра Даниловича
Меншикова пожалован я х кавалерии в Тверской полк в подполковники.
И при тех полках служил безотлучно во многих швецких и полских походех
и был на многих генералных и в партиях на баталиях против швецких войск
и изранен тяжёлыми ранами, и в 1715 году по генералному смотру Военной
канцелярии за тежолыми моими ранами и за старостью от армейской служ­
бы я отставлен. А в 1720 году его императорское величество указом от вы­
сокоправительствующего Сената определён я в Санкт Питербурхе в Ям­
ской приказ окольничему господину князю Щербатому в товарищи. А в
196 Глава 5

1721 году его императорского величества милостивым указом пожалован я

полковничим рангом».106
В марте 1730 г. ещё один ветеран, 55-летний капитан Вятского драгун­
ского полка Пётр Борисович Неелов, доложил в Герольдмейстерской конто­
ре, что «в службу записан из недорослей; с 700 по 702 год служил в гусарех,
а в 702 году написан в Вяцкой драгунской полк в драгуны и был капралом,
ротным квартермистром и вахмистром, потом произведён в 709 году от
Меншикова в прапорщики, в 712 от генерал-адмирала графа Апраксина в
порутчики, в 725 от генерала-фелтмаршала и ковалера князя Михаила Ми­
хайловича Голицына в капитаны. И будучи в службе, был на баталиях на ре­
ках Ижоре и Тосне, под Шкудами, под Плоцким, под Гроднею, на Калиш-
ском, под Добрым, на Лесной, под Кропольским, под Апошнею, под Крас­
ным кутом, под Иваном-городом, под Соколками, под Ахтыркою, на
Полтавской, на реке Пасе, при Оборфорсе, под Пелкиной, под Пойкирками,
под Борховым; при атаках Нарвы, Пернова, Риги, Ревеля...» Другой капи­
тан, 45-летний Никита Иванович Ушаков, был «в службу взят из недорослей
в 704 году и написан в лейб-гвардии Преображенской полк в салдаты, и слу­
жил в том полку капралом и произведён в 709 году от Меншикова в порут­
чики в Ранинбургской драгунской шквадрон; в 711 от генерала-адмирала и
ковалера графа Апраксина в капитаны в Воронежской гарнизон. И был при
отаке и взятье Нарвы и при отаке и на выласке под Нитавою, в данском по­
ходе против воров-булавинцов и на штурме под Есоуловым, на левенгоб-
ской и на полтавской баталиях, при взятье города Вольного, на турецких ко­
миссиях для разграничения земли...»107
Вместе с Нееловым и Ушаковым зимой и весной 1730 г. явились в Ге-
рольдмейстерскую контору на смотр другие подписавшие «проект 364-х»
офицеры. Просили об отставке 52-летний капитан Вологодского драгунско­
го полка И. С. Ушаков, 57-летний майор казанского гарнизона И. И. Болтин
(отставлен «за головною и цынготною болезнью и дряхлостью»), 44-летний
капитан Эстляндского полка И. А. Свищов, 58-летний квартирмейстер Рос­
товского полка О. В. Ларионов, капитан Астраханского полка В. Линёв,
58-летний майор Г. А. Лавров и 60-летний капитан К. А. Ивашкин из гарни­
зона Выборгской крепости (отставлен «за старостью, за раной и почечуй­
ною болезнью» и по причине того, что «мало слышит»); прибывшие из на­
ходящегося в иранских провинциях Низового корпуса 57-летний беспоме­
стный полковник А. Г. Маслов (в экспедициях против «горских татар» был
«ранен в грудь и сквозь спину пулею») и 49-летний подполковник Б. А. Гла-
затой; 58-летний майор из московской полиции В. О. Губарев, состоявший
при Адмиралтействе 55-летний поручик-инвалид Ф. И. Травин («стар и
дряхл и ногу розогнуть не может»), 47-летний беспоместный капитан Вто­
 Крах «великого намерения» 197

рого Московского полка Д. Д. Ознобишин, бывший гвардеец капитан

Д. С. Ивашкин.108
При этом отнюдь не все обращавшиеся в это время в контору офицеры
интересовались политикой. Иные из них во время пребывания в Москве ни­
где не отметились и не оставили подписей на документах — как, например,
отставленный прапорщик Белозерского полка И. П. Львов, сержант Д. Су­
ходольский («за увечьем и за неумением грамоте и за пьянством никаких
дел исправить не может») или 64-летний капитан Александр Македонский,
который поступил на русскую службу «из Царяграда из шляхетства в
193 году и восприял веру греческую».
Среди подписавших «проект 364-х» стоят имена денщиков Петра I из
его «потешных» солдат И. В. Верёвкина и В. Нелюбохтина. Проект подпи­
сали уволенный от дел «в наказание» судья И. В. Отяев,109 находившиеся
«под счётом» майор А. В. Петров, капитаны И. А. Палибин и П. П. Дурново;
подследственный асессор Мануфактур-коллегии И. С. Неелов; сменённый с
воеводства в Устюге за постоянные «ссоры и драки» с посадскими и отка­
завшийся сначала сдавать дела стольник В. Е. Лутовинов.
Вместе с ними в центр событий попали вызванные на смотр офицеры,
прикомандированные к различным учреждениям: полковник М. С. Скаря-
тин, подполковник П. А. Соковнин, майор И. Г. Бибиков, капитаны
С. М. Любученинов и Г. Стрекалов, прапорщик С. М. Болтин; один из них,
капитан Е. С. Мазовский, пробыл в Москве почти год до осени 1730 г. и под
конец просил либо пожаловать его в майоры, либо отпустить в отставку.110
Таким же образом оказались в Москве назначенные Сенатом «нароч­
ные» в губернии и провинции для сбора недоимок: бригадиры О. И. Щерба­
тов, И. М. Волынский и А. И. Чернышов; полковник И. Е. Лутковский, май­
оры Н. Ф. Буланин, С. А. Загряжский, И. И. Орлов и Н. С. Кондырев, капи­
таны В. А. Мещерский и Г. М. Засекин, жилец И. Ф. Арсеньев, стольник
А. Я. Львов, адъютант С. Я. Львов.111 Тамбовский воевода И. Г. Несвицкий
был 14 января вызван Сенатом в Москву. Оставшиеся «не у дел» бывшие
прокуроры капитан А. И. Жолобов и майор И. Н. Чевкин ожидали нового
назначения. Подполковник Я. Н. Сытин как раз 23 февраля 1730 г. стал пол­
ковником и командиром Вятского полка, а князь И. М. Вяземский на сле­
дующий день получил назначение воеводой в Калугу.
Иностранные дипломаты в самом начале событий отметили появление
«партий» других претендентов на престол, но позднее об их действиях не
упоминали. Это кажется неслучайным: представители названных «партий»
также влились в ряды оппозиции. Обер-гофмаршал царицы Евдокии
И. П. Измайлов вместе с родственниками примкнул к «проекту пятнадца­
ти»; «проект 364-х» подписали гофмейстер царевны Прасковьи Иоанновны
198 Глава 5

В. М. Еропкин, шталмейстер царицы Евдокии А. Ф. Лопухин, сторонник

«голштинского принца» И. И. Бибиков и придворные Елизаветы —
обер-гофмейстер С. Г. Нарышкин, гофмаршал Г. А. Петрово-Соловово,
мундшенк Ф. Нестеров.
Рядом со старинными чинами «стольников» и «жильцов» подписи ста­
вили представители иного поколения: обучавшийся в Париже инженер­
ному искусству (и на протяжении ряда лет являвшийся информатором
французского посольства в России) «трезорье» (казначей) Академии наук
А. И. Юров, «архитектурного и шлюзного дела мастер» И. Ф. Мичурин,
только что успешно сдавший экзамен по новой профессии, и «гезель архи­
тектуры» А. Евлашев.
Смешение имён, чинов, карьер, поколений, знатности и «подлости» де­
лает крайне затруднительным однозначный ответ на вопрос о побудитель­
ных мотивах участников событий и их действительном отношении к пер­
спективе изменения политической системы страны. Можно определённо
отметить только отражённое практически во всех проектах осознание
сословных шляхетских интересов, а также осторожно предположить,
что, судя по известным нам данным, наиболее активными среди обсуж­
давших и подписывавших проект были представители как раз старшего по­
коления. Возможно, именно авторитетом «отцов» руководствовались
«дети»; среди подписей можно встретить до пяти представителей разных
поколений фамилий: пятеро Ржевских и Мещерских, четверо Хитрово, трое
Лихаревых, Зыбиных, Татищевых, Сабуровых, Ходыревых, Львовых, Нес-
вицких.
Следующий вывод, который можно сделать на основании анализа соста­
ва подписавших «проект 364-х» и компромиссный «проект пятнадцати», —
о наметившемся расколе правящего круга и близких к нему по служебному
статусу лиц по ключевому вопросу о численном и персональном составе
высшего органа государственной власти и способе его формирования.
В числе членов Верховного тайного совета находились два фельдмарша­
ла. «Примирительный» по отношению к замыслам верховников проект под­
писали один «полный» генерал (М. А. Матюшкин), один генерал-лейтенант
(И. И. Дмитриев-Мамонов) и пять генерал-майоров, находившихся на при­
дворной, административной и гвардейской службе: Л. В. Измайлов (гварде­
ец-дипломат и зять фельдмаршала М. М. Голицына), И. М. Шувалов
(обер-комендант Выборга), П. В. Измайлов (в отставке), И. П. Измайлов
(обер-гофмаршал царицы Евдокии) и Д. Ф. Еропкин (обер-комендант Моск­
вы). Именно лиц из этого круга (И. И. Дмитриева-Мамонова, Л. В. Измайло­
ва) Д. М. Голицын посвятил в свои планы в ночь, когда составлялись «кон­
диции».
 Крах «великого намерения» 199

На стороне их противников оказался наличный «русский» состав армей­

ского командования: три генерал-лейтенанта (Г. П. Чернышёв, А. И. Уша­
ков, Г. Д. Юсупов) и шесть генерал-майоров (И. Ф. Барятинский, А. И. Та­
раканов, С. И. Сукин, И. И. Бибиков, А. И. Шаховской, С. Л. Вельяминов).
В 1730 г. С. И. Сукин являлся генерал-провиантмейстером, И. Ф. Барятин­
ский и И. И. Бибиков представляли Военную контору в Москве, а
Г. Д. Юсупов вместе с также подписавшим проект бригадиром С. Л. Иг­
натьевым и казначеем А. Ю. Бибиковым были первыми лицами Военной
коллегии. Таким образом, недоверие к планам «верховников» выразили ру­
ководство военным ведомством и А. И. Ушаков и И. Ф. Барятинский, прямо
подчинённые по «команде» фельдмаршалу Долгорукову.
В «оппозиции» оказались трое из шести сенаторов: И. Г. Головкин,
В. Я. Новосильцев, А. М. Черкасский; к ним примкнул член Сенатской кон­
торы в Москве П. И. Мусин-Пушкин, а его отец подал в Совет особое мне­
ние. «Верховников» поддержал лишь один сенатор — И. П. Шереметев и за­
висимый от них обер-прокурор Сената М. Ф. Воейков.
«Проект 364-х» подписали президент Берг-коллегии А. К. Зыбин, прези­
дент Камер-коллегии А. В. Макаров (вместе с советниками В. С. Батуриным
и И. Т. Сафоновым и асессором М. Л. Пашковым), президент Вотчинной
коллегии М. А. Сухотин (вместе с советниками А. Г. Комыниным и
В. И. Полтевым), снятый с поста президента Ревизион-коллегии и направ­
ленный в Сибирь И. И. Бибиков (вместе с советником Ф. Барятинским), ру­
ководитель Доимочной канцелярии И. Н. Плещеев с подчинённым майором
Е. И Тарбеевым, обер-прокурор Синода А. П. Баскаков; три советника Юс­
тиц-коллегии — П. В. Квашнин-Самарин, А. Т. Ржевский и Е. И. Му­
син-Пушкин; возглавлявший Оружейную и Мастерскую палаты В. Ю. Одо­
евский. На проекте изменения политического строя империи поставили
подписи чины московской полиции: обер-полицеймейстер И. Д. Поздняков,
майоры П. Улыбышев и В. О. Губарев, советник А. Е. Зыбин, подпоручик
М. Мещерский. Таким образом, в рядах оппозиции оказались представите­
ли центрального государственного аппарата. Примкнул к ней и оказавший­
ся в Москве смоленский вице-губернатор А. Ф. Бредихин.
Наконец, вместе с высокопоставленными чиновниками и генералами в
рядах противников «верховников» выступили придворные: камергеры
А. Г. Строганов, А. А. Черкасский и С. В. Лопухин; обер-гофмейстер Пет­
ра I и Екатерины I, бывший глава Дворцовой канцелярии М. Д. Олсуфьев и её
нынешний директор гофмейстер А. Н. Елагин; камер-юнкеры Б. Г. Юсупов,
Ф. Каменский, Л. Кайсаров. Примирительный «проект пятнадцати» подпи­
сали обер-шенк А. М. Апраксин, бывший обер-гофмейстер Анны Иоаннов­
ны П. М. Бестужев-Рюмин и члена Дворцовой канцелярии П. Т. Савёлов.
200 Глава 5

Среди перечисленных военных и «статских» чинов не хватает одной су­

щественной для дальнейшего понимания событий группы — гвардии. Мно­
гие исследователи без сомнений принимали сообщение «записки» В. Н. Та­
тищева о том, что копию его проекта подписал 51 гвардейский обер-офи­
цер. Основанием для этого, возможно, послужила опубликованная ещё в
1871 г. приписка к копии «проекта 364-х» в публикации К. Н. Бестуже­
ва-Рюмина.112 Как следствие, появились утверждения о «расколе» гвардии в
1730 г. на сторонников и противников самодержавия.113
Как установил ещё Г. А. Протасов, «проект Татищева» — это и есть
«проект 364-х». Источник публикации 1871 г. также известен: это копия
«проекта 364-х» из бумаг А. П. Волынского, содержащая указанную при­
писку. В эту копию добавлены пожелание рассмотреть вопрос о дворянах,
служивших рядовыми в армии и на флоте, и пункт: «Которые офицеры и
салдаты за ран�