МИНИСТЕРСТВО СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ

УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«АЛТАЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АГРАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

ХРЕСТОМАТИЯ
ПО ФИЛОСОФИИ И МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ
Учебное пособие

ЧАСТЬ 2

Под редакцией А.В. Иванова

Барнаул
Издательство АГАУ
2008

1
УДК I

Рецензенты:
доктор философских наук, профессор АлтГТУ М.Ю. Шишин;
доктор философских наук, профессор АлтГУ И.В. Фотиева.

Хрестоматия по философии и методологии науки. Часть 2: учебное посо-

бие / под ред. А.В. Иванова. Барнаул: Изд-во АГАУ, 2008. 515 с.

ISBN 978-5-94485-113-0

Коллектив авторов:
Артамонова Т.А., кандидат философских наук;
Демина Л.С., кандидат философских наук, доцент;
Журавлева С.М., кандидат философских наук;
Иванов А.В., доктор философских наук, профессор;
Каланчина И.Н., кандидат философских наук;
Рахманова И.В., кандидат философских наук, доцент
Цейзер Е.Л., кандидат философских наук.

Учебное издание, вслед за первой частью, продолжает знакомить студен-

тов с классиками мировой философской мысли и содержит фрагменты работ
выдающихся европейских и русских философов XIX-XX веков. Также вклю-
чены выдержки из классических работ по истории и философии науки, знание
которых необходимо аспирантам для успешной сдачи кандидатского миниму-
ма. К хрестоматии прилагается краткий словарь философских и методологиче-
ских терминов, встречающихся в приводимых источниках.
Предназначено для изучения академических курсов по философии, исто-
рии и философии науки, может быть использовано при чтении спецкурсов по
философской антропологии и культурологии.

Рекомендовано к изданию учебно-методической комиссией центра гума-

нитарного образования АГАУ (протокол № 7 от 5 марта 2008 г.).

ISBN 978-5-94485-113-0

© Коллектив авторов, 2008

© ФГОУ ВПО АГАУ, 2008
© Издательство АГАУ, 2008

2
 СОДЕРЖАНИЕ

РАЗДЕЛ I. Европейская философия ХIХ века ......................4

Конт О. ........................................................................................9
Маркс К. .....................................................................................23
Ницше Ф. ....................................................................................44
Фрейд З. ......................................................................................65
РАЗДЕЛ II. Европейская философия ХХ века ......................88
Гуссерль Э. .................................................................................93
Лоренц К. ....................................................................................103
Льюис К.С. .................................................................................125
Ортега-и-Гассет Х. ....................................................................140
Сартр Ж.-П. ................................................................................161
Фромм Э. ....................................................................................180
Хайдеггер М. ..............................................................................205
РАЗДЕЛ III. Русская философия ХIХ-ХХ веков ...................224
Бердяев Н.А. ...............................................................................231
Булгаков С.Н. .............................................................................247
Достоевский Ф.М. .....................................................................260
Ильин И.А. .................................................................................283
Пушкин А.С. ..............................................................................300
Соловьев В.С. .............................................................................304
Трубецкой Н.С. ..........................................................................327
Флоренский П.А. .......................................................................342
РАЗДЕЛ IV. Философия науки................................................362
Вернадский В.И. ........................................................................367
Гейзенберг В. .............................................................................385
Кун Т. ..........................................................................................403
Лакатос И. ..................................................................................414
Менделеев Д.И. ..........................................................................425
Миронов В.В. .............................................................................433
Полани М. ...................................................................................445
Поппер К. ...................................................................................452
Рерих Н.К. ..................................................................................463
Степин В.С. ................................................................................472
Фейерабенд П. ............................................................................488
Словарь философских терминов ............................................500

3
РАЗДЕЛ I. ЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ XIX ВЕКА

Представляя собою нечто единое в стремлении к познанию

предельных истин и смыслов бытия, философия тем не менее
всегда остается пантеоном оригинальных мыслителей, отра-
жающих свою эпоху с различных идейных и методологических
позиций, привносящих в свои теоретические труды неповтори-
мое личностное своеобразие и тем самым обогащающих миро-
вую культуру. Мы отобрали только ряд фрагментов из произве-
дений, ставших важнейшими вехами в истории западной и ми-
ровой философской мысли данного периода.
XIX век – это эпоха становления новых направлений фило-
софии, на которые огромное влияние оказали взгляды выдаю-
щегося немецкого философа Г. Гегеля (1770-1831). Последова-
тели Гегеля, взявшие на вооружение его диалектический метод,
стали называться младогегельянцами. Они желали изменения
государственного строя и государственных реформ. Сторонники
сохранения старых форм жизни − старогегельянцы − оправды-
вали действительность феодально-сословного государства, сле-
дуя гегелевскому лозунгу «Все действительное – разумно, все
разумное – действительно». Между двумя этими ветвями в
30-40-е годы XIX века в Германии, как и в других странах Евро-
пы, шла теоретическая борьба. В ней отражались общественная
потребность в реализации прогрессивных идеалов и сила воз-
действия гегелевских идей на европейское сознание. Философ-
ские идеи Гегеля отвечали общему умонастроению эпохи. Од-
нако высшая точка развития нередко означает и начало упадка,
наступление кризиса. Так произошло и с гегельянством.
Уже к середине века оно было подвергнуто критике с двух
сторон: «слева» − со стороны материализма (Фейербах, Маркс)
и «справа» − со стороны идеалистического иррационализма
(Шопенгауэр, Кьеркегор, Ницше).
Людвиг Фейербах (1804-1872) в 1841 г. опубликовал знаме-
нитую работу «Сущность христианства». Вместе с другими его
работами, такими как «Основные положения философии буду-
щего», «Лекции о сущности религии», это сочинение знамено-
вало собой радикальный переворот в мысли, а именно: реши-
тельный отказ от дуализма и идеализма, становление и утвер-

4
ждение антропологического материализма, основоположни-
ком которого и считают Фейербаха. Именно он стал первым
критиком классического немецкого идеализма, первым крупным
материалистом XIX в. По этому пути, но значительно дальше
него, пошли К. Маркс (1818-1883) и Ф. Энгельс (1820-1895). С
их именами связано возникновение марксизма – философского
и социально-экономического учения, которому суждено было
сыграть огромную не только теоретическую, но и практическую
роль в жизни всего человечества.
Возникновение марксизма было обусловлено как идейно-
теоретическими предпосылками, так и объективными социаль-
но-историческими условиями, сделавшими возможным его ак-
тивно преобразовательный и революционный дух. Уже в самом
начале своего творческого пути К. Маркс открыто заявил: «Фи-
лософы лишь различным образом объясняли мир, но дело за-
ключается в том, чтобы изменить его». Философию Маркс и Эн-
гельс рассматривали как «руководство к действию», имея в виду
революционное преобразование общества. Марксизм стал не
только философским течением, но и идеологией, он носил ярко
выраженный классовый характер. Теория Маркса была откли-
ком на острые социальные противоречия в современном ему
обществе, которые выразились в революциях 1848-1851 гг. в
Австрии, Италии, Германии, Франции, а также знаменитой Па-
рижской коммуны 1872 года. Гегель – Фейербах – Маркс таков
классический (рационалистический) вектор развития европей-
ской философии XIX в. Ему противостоял европейский ирра-
ционализм в лице А. Шопенгауэра, С. Кьеркегора, Ф. Ницше,
З. Фрейда.
Основоположником иррационализма считают немецкого
мыслителя Артура Шопенгауэра (1788-1860), изложившем
свои взгляды в сочинении «Мир как воля и представление». Оно
не имело успеха при его жизни и не было признано современни-
ками. Только в самом конце его жизни, в 1851 г., когда вышли
«Примечания и дополнения» к этому труду, о Шопенгауэре за-
говорили. Сам автор говорил о комедии своего успеха, так как
«все, что он написал после первого тома, было лишь дополнени-
ем к нему». Основным понятием философии А. Шопенгауэра
является Воля. Именно она является началом любого бытия, она

5
порождает явления, или «представления». Воля свободна, в то
время как мир явлений обусловлен необходимостью. Она силь-
нее разума, так как многие наши поступки продиктованы не до-
водами разума, а желаниями и инстинктами. Окружающий мир
не имеет целостности, он не подконтролен разуму и подчиняет-
ся все той же воле. Ей мы обязаны не только жизнью, но и сво-
им страданием. Жизнь человека Шопенгауэр рассматривает в
категориях желания и удовлетворения. Удовлетворение желания
насыщает человека, приводит к скуке, отчаянию и страданию.
Счастье – это не блаженное состояние, а только избавление от
страдания, которое сопровождается новым страданием и скукой.
Страдание поэтому является постоянной формой проявления
жизни, оно неотвратимо и коренится в самой «воле к жизни», а
счастье − иллюзорно. В связи с этим существующий мир Шо-
пенгауэр, в противовес Лейбницу, называл «наихудшим из воз-
можных миров».
Философия А. Шопенгауэра оказала большое влияние на
последующее развитие иррационалистической линии европей-
ской философии. Продолжателем его идей был Ф. Ницше
(1844-1900), представитель «философии жизни». Жизнь – это
единственная подлинная реальность, с точки зрения Ницше, ко-
торую современное человечество попросту забыло за своими
научно-техническими и культурными игрищами. Он выступил с
философской программой «переоценки ценностей» европейской
культуры, подвергнув критике как науку и атеистический гума-
низм, так и христианскую религию. Его философия – предшест-
венница ряда современных западных философских течений, в
основе которых лежат проблемы человека и его жизни.
Крупнейшим представителем философии иррационализма
является С. Кьеркегор (1813-1855), предшественник современ-
ного экзистенциализма, который выступил против рационализ-
ма классической европейской философии, обвинив разум в по-
глощении индивидуальности. Уже при жизни его называли
«Анти-Гегелем». Гегелевской диалектике Кьеркегор противо-
поставляет свою экзистенциальную диалектику, или «диалекти-
ку существования». Из всех переживаний человека главнейшее
– страх, выражающий бытие личности перед лицом смерти. Ка-
ждый переживает ожидание смерти сам, наедине с собой. Ни

6
поделиться с другим, ни передать другому такое переживание
нельзя, но именно поэтому оно относится к сфере истинного
существования личности, экзистенции. Кьеркегор выступил
против гегелевской попытки рассматривать индивида в качестве
субъекта исторического процесса, являющегося проявлением
абсолютного духа. Эта позиция определялась Кьеркегором как
стремление исключить самостоятельность и свободу личности,
снять с нее ответственность за свои действия. Кьеркегор осво-
бождал личность от каких-либо зависимостей – природных свя-
зей, общественных влияний и других отношений, которые свя-
зывают человека с другими людьми. Только освободившись от
всего внешне существующего, человек может обрести ту инди-
видуальность, которая определяет его как личность. В этом от-
ношении личность способна принять на себя ответственность и
за совершаемые действия. Свобода – это свобода решения или
выбора. Индивидуальная свобода однако растворяется у Кьерке-
гора в Боге. Именно Бог гарантирует индивидуальный выбор
личности.
Важной вехой философской мысли конца XIX − начала XX вв.
стал психоанализ, автором которого был З. Фрейд (1856-1939).
Он применил психоанализ к проблемам межличностных отно-
шений, к психологии масс. Главная проблема, которую он пы-
тался решить, – это проблема конфликта человека и общества.
По Фрейду, каждый человек стремится к удовлетворению своих
бессознательных инстинктов и влечений, а общество подавляет
эти устремления, что вызывает враждебное отношение человека
к обществу в целом. Главное − изучение бессознательных слоев
психики и терапия человеческих неврозов на основе разрабо-
танных психоаналитических методов. Суть психоаналитическо-
го лечения состоит в помощи пациенту в осознании причин сво-
их неврозов и комплексов, что недоступно самому пациенту.
С успехами науки в различных областях и ее огромным
влиянием на умы людей связано возникновение позитивизма –
философского течения, предлагающего ограничить процесс по-
знания «положительным», т.е. конкретным, опытным знанием и
отрицающего практическую значимость и смысл метафизиче-
ских проблем философии. Основоположником данного направ-

7
ления является француз О. Конт (1798-1857), который и ввел
термин «позитивная философия». Его ключевой тезис: «Долой
метафизику, да здравствует физика». Спор между материализ-
мом и идеализмом, по мнению О. Конта, не имеет смысла, по-
скольку философия должна основываться только на позитивном
научном знании. Продолжателями его идей стали англичане
Д.С. Миль и Г. Спенсер. Одной из заслуг позитивистской ме-
тодологии – выяснение смысла научной деятельности и ее взаи-
моотношений с другими сферами деятельности. Позитивизм
также поставил проблему рационализации научной деятельно-
сти в самой философии.
К 70-м годам XIX в. относится возникновение философского
учения, известного под названием «эмпириокритицизм», или
«махизм», по имени одного из его авторов – Э. Маха. Иногда
его называют «вторым позитивизмом». Это субъективно-
идеалистическое учение объявляло понятия и теории, принятые
в естественных науках, лишенными объективного значения и
чисто условными, созданными лишь для систематизации и
удобства обозрения данных чувственного опыта. Никакой объ-
ективной истины не существует, утверждали представители это-
го направления, и нельзя даже ставить вопрос о существовании
чего-либо за пределами чувственных ощущений субъекта.
Оппонентом позитивизма выступило неокантианство мар-
бургской школы (Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер), которое,
в противовес позитивизму, обосновывало особую роль активно-
сти и конструктивных способностей человеческого разума в ес-
тествознании и философии. Неокантианство Баденской шко-
лы (В. Виндельбанд, Г. Риккерт) впервые остро поставило
проблему своеобразия методов гуманитарных наук (наук о духе)
по сравнению с методами естествознания (наук о природе), а
также проблему ценностей, дав толчок развитию аксиологиче-
ских исследований в философии.
В целом XIX век подготовил почву для возникновения клю-
чевых философских направлений ХХ века, таких как экзистен-
циализм, структурализм, аналитическая философия, феномено-
логия, герменевтика, постмодернизм.

8
 КОНТ ОГЮСТ
(1798-1857)

Основатель позитивизма. Родился в Монпелье и получил об-

разование в Парижской политехнической школе, где изучал ма-
тематику, астрономию и физику. В 1818-1824 гг. он был личным
секретарем социалиста-утописта Сен-Симона. С 1826 по 1848 гг.
Конт занимался преподаванием с целью пропаганды своей «по-
ложительной философии», а в период Буржуазно-демократичес-
кой революции (1848-1849) обратился к французскому пролета-
риату с призывом покинуть революционные знамена и воспри-
нять позитивистскую доктрину. В послереволюционный период
его взгляды приобрели мессианский характер. Им было создано
учение о «новой церкви» позитивизма с особым культом чело-
вечества, изложенное в четырехтомной «Системе позитивной
политики» (1852-1854).
Основные идеи позитивизма первого периода деятельности
О. Конта освещены в шеститомном «Курсе позитивной филосо-
фии» (1830-1842), а также в «Духе позитивной философии» и
др. Конт объявил всякую теорию, признающую существование
и познаваемость объективной реальности, «метафизикой». Нау-
ка должна ограничиться описанием внешней структуры явле-
ний, отвечая на вопрос, как протекают явления, а не что пред-
ставляет собой их сущность. Описание явлений имеет целью
вероятное предсказание будущего течения событий. Последова-
тельная смена в истории трех «состояний» человеческого ума
– теологического, метафизического и позитивного – приво-
дит, по Конту, к ликвидации всей прежней философии, которая
отныне может существовать только в функции учения о класси-
фикации наук, руководствуясь «позитивным» методом. Этот
закон «трех стадий развития человеческого ума» Конт считал
своим основным теоретическим открытием. Господство пози-
тивного знания означает отказ не только от объективно-
идеалистических концепций, но и от материализма, ибо здесь
провозглашается ориентация только на фактически действи-
тельное, бесспорное, точное и практически полезное знание.
Основной лозунг позитивной философии Конта − «наука сама
себе философия», а если за философией и сохраняется какое-то

9
значение, то исключительно в плане обобщения достижений
частных наук и исследований по методологии. Парадоксальным
образом антиметафизическая направленность философии Конта
связана с совершенно метафизической − абстрактной и бездока-
зательной − формулировкой его «закона трех стадий». Здесь мы
встречаемся с тем случаем, когда методологическая позиция
мыслителя опровергает его же собственные построения.
Любопытна контовская классификация наук, располагавшая
их в порядке следования от общего, более легко изучаемого и
точного знания, к частному, более сложному для изучения, а
потому и менее точному. В социологии О. Конта социальная
динамика была отделена от социальной статики, фиксирующей
так называемое «равновесное состояние» общества. Норматив-
ный принцип, характеризующий, по Конту, «нормальное» со-
стояние общества, – это «любовь как принцип, порядок как ос-
нование и прогресс как цель». Философия французского мысли-
теля оказала больше влияние на социологические и методологи-
ческие исследования в философии и социологии, остро постави-
ла проблемы соотношения философии и частных наук.
Ниже приводятся отрывки из работы: Конт О. Курс пози-
тивной философии: в 4 т. / О. Конт // Антология мировой фило-
софии / под ред. Н.С. Нарского. М.: Мысль, 1973. Т. 3. С. 549-585.

КУРС ПОЗИТИВНОЙ ФИЛОСОФИИ

Закон трех стадий и сущность позитивной философии

Чтобы надлежащим образом объяснить истинную природу и

особый характер позитивной философии, необходимо прежде
всего бросить общий взгляд на поступательный ход человече-
ского разума, рассматривая его во всей совокупности, ибо ника-
кая идея не может быть хорошо понята без знакомства с ее ис-
торией.
Изучая таким образом весь ход развития человеческого ума в
различных областях его деятельности от его первоначального
проявления до наших дней, я, как мне кажется, открыл великий
основной закон, которому это развитие в силу неизменной не-
обходимости подчинено и который может быть твердо установ-

10
лен либо путем рациональных доказательств, доставляемых по-
знанием нашего организма, либо посредством исторических
данных, извлекаемых при внимательном изучении прошлого.
Этот закон заключается в том, что каждая из наших главных
концепций, каждая отрасль наших знаний последовательно про-
ходит три различных теоретических состояния: состояние тео-
логическое, или фиктивное; состояние метафизическое, или от-
влеченное; состояние научное, или позитивное. Другими слова-
ми, человеческий разум в силу своей природы в каждом из сво-
их исследований пользуется последовательно тремя методами
мышления, характер которых существенно различен и даже
прямо противоположен: сначала методом теологическим, затем
метафизическим и, наконец, позитивным. Отсюда возникают
три взаимно исключающих друг друга вида философии, или три
общие системы воззрений на совокупность явлений; первая –
есть необходимый отправной пункт человеческого ума; третья −
его определенное и окончательное состояние; вторая – предна-
значена служить только переходной ступенью.
В теологическом состоянии человеческий ум, направляя свои
исследования, главным образом на внутреннюю природу вещей,
на первые и конечные причины всех поражающих его явлений,
стремясь, одним словом, к абсолютному знанию, рассматривает
явления как продукты прямого и беспрерывного воздействия
более или менее многочисленных сверхъестественных факто-
ров, произвольное вмешательство которых объясняет все кажу-
щиеся аномалии мира.
В метафизическом состоянии, которое в действительности не
что иное как общее видоизменение теологического состояния,
сверхъестественные факторы заменены отвлеченными силами,
настоящими сущностями (олицетворенными абстракциями), не-
раздельно связанными с различными предметами, которым при-
писывается способность самостоятельно порождать все наблю-
даемые явления, а объяснение явлений сводится к определению
соответствующей ему сущности.
Наконец, в позитивном состоянии человеческий разум, при-
знав невозможность достигнуть абсолютных знаний, отказыва-
ется от исследования происхождения и назначения Вселенной и
от познания внутренних причин явлений и всецело сосредото-

11
чивается, правильно комбинируя рассуждение и наблюдение, на
изучении их действительных законов, т.е. неизменных отноше-
ний последовательности и подобия. Объяснение фактов, приве-
денное к его действительным пределам, является отныне только
установлением связи между различными частными явлениями и
некоторыми общими фактами, число которых уменьшается все
более и более по мере прогресса науки.
Теологическая система достигла наивысшей степени доступ-
ного ей совершенства, когда она поставила провиденциальное
действие единого существа на место разнородных вмешательств
многочисленных не зависящих друг от друга божеств, сущест-
вование которых первоначально предполагалось. Точно так же и
крайний предел метафизической системы состоит в замене раз-
личных частных сущностей одной общей великой сущностью,
природой, рассматриваемой как единственный источник всех
явлений. Равным образом совершенство, к которому постоянно,
хотя, весьма вероятно, безуспешно, стремится позитивная сис-
тема, заключается в возможности представить все наблюдаемые
явления как частные случаи одного общего факта, как, напри-
мер, тяготение.
Здесь не место подробно доказывать этот основной закон
развития человеческого разума и выводить наиболее важные его
следствия. Мы рассмотрим его с надлежащей полнотой в той
части нашего курса, которая посвящена изучению социальных
явлений. Я говорю о нем теперь только для того, чтобы точно
определить истинный характер позитивной философии, сопос-
тавляя ее с двумя другими философскими системами, которые
до последнего времени господствовали последовательно над
всей нашей умственной деятельностью. Но чтобы не оставлять
совершенно без доказательства столь важный закон, который
часто придется применять в этом курсе, я ограничусь здесь бег-
лым указанием на самые общие и очевидные соображения, до-
казывающие его справедливость. …
…Во всякую эпоху необходимо иметь какую-нибудь теорию,
которая связывала бы отдельные факты; создавать же теории на
основании наблюдений было, очевидно, невозможно для чело-
веческого разума в его первоначальном состоянии.

12
 Все здравомыслящие люди повторяют со времени Бэкона,
что только те знания истинны, которые опираются на наблюде-
ния. Это основное положение, очевидно, бесспорно, если его
применять, как это и следует делать, к зрелому состоянию наше-
го ума. Но относительно образования наших знаний не менее
очевидно, что человеческий разум первоначально не мог и не
должен был мыслить таким образом. Ибо если, с одной стороны,
всякая позитивная теория необходимо должна быть основана на
наблюдениях, то, с другой − для того, чтобы заниматься наблю-
дением, наш ум нуждается уже в какой-нибудь теории. Если бы,
созерцая явления, мы не связывали их с какими-нибудь принци-
пами, то для нас было бы совершенно невозможно не только
сочетать эти разрозненные наблюдения и, следовательно, извле-
кать из них какую-либо пользу, но даже и запоминать их; и чаще
всего факты оставались бы незамеченными нами.
Таким образом, под давлением, с одной стороны, необходи-
мости делать наблюдения для образования истинных теорий, а с
другой − не менее повелительной необходимости создавать себе
какие-нибудь теории для того, чтобы иметь возможность зани-
маться последовательным наблюдением, человеческий разум
должен был оказаться с момента своего рождения в заколдован-
ном кругу, из которого он никогда не выбрался бы, если бы ему,
к счастью, не открылся естественный выход благодаря самопро-
извольному развитию теологических понятий, объединивших
его усилия и давших пищу его деятельности. Таково независимо
от связанных с ним важных социальных соображений, которых
я не могу теперь касаться, основное положение, доказывающее
логическую необходимость чисто-теологического характера
первоначальной философии…
То же самое можно сказать, рассматривая с практической
точки зрения природу исследований, занимающих первоначаль-
но человеческий ум. В этом отношении они сильно привлекают
человека перспективой неограниченной власти над внешним
миром, как бы всецело предназначенным для нашего пользова-
ния и находящимся во всех своих явлениях в тесных и непре-
рывных отношениях с нашим существованием. Все эти несбы-
точные надежды, все эти преувеличенные представления о зна-
чении человека во Вселенной, которые порождает теологиче-

13
ская философия и которые падают при первом прикосновении
позитивной философии, являются вначале тем необходимым
стимулом, без которого совершенно нельзя было бы понять пер-
воначальную решимость человеческого разума взяться за труд-
ные исследования.
Мы теперь так далеки от этих первичных настроений, по
крайней мере по отношению к большинству явлений, что нам
трудно ясно представить себе силу и необходимость подобных
соображений. Человеческий рассудок теперь настолько созрел,
что мы предпринимаем трудные научные изыскания, не имея в
виду никакой посторонней цели, способной сильно действовать
на воображение, вроде той, которой задавались астрологи или
алхимики. Наша умственная деятельность в достаточной степе-
ни возбуждается одной надеждой открыть законы явлений, же-
ланием подтвердить или опровергнуть какую-нибудь теорию.
Но так не могло быть в младенческом состоянии человеческого
разума. Без увлекательных химер астрологии, без могуществен-
ных обманов алхимии, где, например, почерпнули бы мы посто-
янство и усердие, необходимые для длинного ряда наблюдений
и опытов, которые позже послужили фундаментом для первых
позитивных теорий того и другого класса явлений…
Теперь очень легко понять, что для перехода от этой предва-
рительной философии к окончательной человеческий разум, ес-
тественно, должен был усвоить в качестве посредствующей фи-
лософии метафизические методы и доктрины. Это последнее
соображение необходимо для пополнения общего обзора ука-
занного мной великого закона.
Нетрудно, в самом деле, понять, что наш ум, вынужденный
двигаться с почти незаметной постепенностью, не мог перейти
вдруг и непосредственно от теологической философии к пози-
тивной. Теология и физика так глубоко несовместимы, их поня-
тия настолько противоречат друг другу, что, прежде чем отка-
заться от одних, чтобы пользоваться исключительно другими,
человеческий ум должен был прибегать к посредствующим кон-
цепциям, имеющим смешанный характер и способным в силу
этого содействовать постепенному переходу. Таково естествен-
ное назначение метафизических понятий: они не приносят ника-
кой иной действительной пользы. Заменяя при изучении явле-

14
ний сверхъестественное направляющее действие соответствен-
ной и нераздельной сущностью, рассматриваемой сначала толь-
ко как эманация первой, человек мало-помалу научился обра-
щать внимание на самые факты, понятия же о метафизических
причинах постепенно утончались до тех пор, пока не преврати-
лись у всех здравомыслящих людей просто в отвлеченные на-
именования явлений. Невозможно представить себе, каким
иным путем наш ум мог бы перейти от явно сверхъестественных
к чисто естественным соображениям, от теологического к пози-
тивному образу мышления.
Установив, таким образом, поскольку я мог это сделать, не
вдаваясь в неуместные здесь подробные рассуждения, общий
закон развития человеческого разума, как я его понимаю, нам
легко будет сейчас же точно определить истинную природу по-
зитивной философии, что составляет главную задачу настоящей
лекции.
Из предшествовавшего мы видим, что основной характер по-
зитивной философии выражается в признании всех явлений
подчиненными неизменным естественным законам, открытие и
сведение числа которых до минимума и составляет цель всех
наших усилий, причем мы считаем, безусловно, недоступным и
бессмысленным искание так называемых причин как первич-
ных, так и конечных…
Так, я привожу наиболее замечательный пример, мы говорим,
что общие мировые явления объясняются, насколько это возмож-
но, ньютоновским законом тяготения, ибо, с одной стороны, эта
прекрасная теория нам показывает, что все неисчислимое разно-
образие астрономических явлений представляет один и тот же
факт, рассматриваемый с различных точек зрения: постоянное
стремление частиц друг к другу пропорционально их массам и
обратно пропорционально квадрату расстояния между ними; с
другой же стороны, этот общий факт нам представляется как про-
стое обобщение чрезвычайно знакомого нам явления, рассматри-
ваемого нами в силу этого как вполне известное, именно тяжести
тел на земной поверхности. Что касается определения того, что
такое сами по себе притяжение и тяжесть, каковы их причины, то
эти вопросы мы считаем неразрешимыми и лежащими вне сферы
позитивной философии, предоставляя их теологам и метафизи-

15
кам. Невозможность разрешения этих вопросов доказывается тем,
что всякий раз, когда самые великие умы пытались сказать отно-
сительно этого предмета нечто действительно рациональное, они
могли только определять эти два принципа один посредством
другого, говоря, что притяжение не что иное, как всеобщая тя-
жесть, и что тяжесть состоит просто в земном притяжении. Такие
объяснения, вызывающие улыбку, когда они предъявляют притя-
зание на знание внутренней природы вещей и способа возникно-
вения явлений, составляют, однако, все наиболее удовлетвори-
тельное, что мы можем иметь, так как показывают нам тожество
двух родов явлений, которые долгое время считались независи-
мыми друг от друга. Ни один здравомыслящий человек не ищет
теперь дальнейших объяснений.
Было бы легко увеличить число примеров, которые на про-
тяжении этого курса встретятся в большом количестве; ибо та-
ково ныне направление, господствующее во всех важных умст-
венных построениях. Чтобы ограничиться здесь указанием од-
ной из современных работ, я выберу ряд прекрасных исследова-
ний Фурье по теории теплоты. Он дает нам весьма яркое под-
тверждение предшествовавших общих замечаний. Действитель-
но, в этом труде, философский характер которого столь очевид-
но позитивен, раскрыты наиболее важные и наиболее точные
законы тепловых явлений, и между тем автор ни разу не задает-
ся вопросом о внутренней природе вещей и упоминает о горя-
чем споре между сторонниками тепловой материи и физиками,
объясняющими происхождение теплоты колебанием эфира,
только для того, чтобы показать его бессодержательность. И тем
не менее в этом труде рассматриваются самые важные вопросы,
из которых некоторые поставлены впервые, − ясное доказатель-
ство того, что человеческий разум может найти неисчерпаемую
пищу для самой глубинной своей деятельности, не берясь за не-
доступные ему проблемы, а ограничивая свои исследования ис-
ключительно позитивными вопросами.
Охарактеризовав с точностью, поскольку я мог это сделать в
этом общем обзоре, дух позитивной философии, развитию кото-
рой посвящается весь этот курс, я должен теперь исследовать, в
каком состоянии она находится в настоящее время, и что еще
остается сделать, чтобы завершить ее построение.

16
 Для этого нужно, прежде всего, принять во внимание, что
различные отрасли наших знаний не могли с одинаковой быст-
ротой пройти три вышеуказанные главные стадии своего разви-
тия и, следовательно, не могли одновременно достигнуть пози-
тивного состояния. В этом отношении существует неизменный
и необходимый порядок, который … соответствует разнообраз-
ной природе явлений и определяется степенью их общности,
простоты и взаимной независимости, − тремя условиями, веду-
щими, несмотря на свое различие, к одной и той же цели. Так, к
позитивным теориям приведены были сначала астрономические
явления как наиболее общие, наиболее простые и наиболее не-
зависимые от всех других, затем в последовательности, завися-
щей от тех же причин, явления земной физики в собственном
смысле, химии и, наконец, физиологии…
Так как во избежание неясности идей уместно точно опреде-
лить эпоху зарождения позитивизма, я укажу на эпоху сильного
подъема человеческого разума, вызванного два века тому назад
соединенным влиянием правил Бэкона, идей Декарта и откры-
тий Галилея, как на момент, когда дух позитивной философии
стал проявляться как очевидное противоположение теологиче-
ским и метафизическим воззрениям. Именно тогда позитивные
понятия окончательно освободились от примеси суеверия и схо-
ластики, которая более или менее искажала истинный характер
всех предыдущих работ.
Начиная с этой памятной эпохи, поступательное движение
позитивной философии и падение философий − теологической и
метафизической − определились чрезвычайно ясно. … И если
позитивизму еще остается сделать какое-либо крупное завоева-
ние, если не все области умственной деятельности им захваче-
ны, то можно быть уверенным, что и там преобразование со-
вершится, каково совершилось во всех других областях…
Таким образом, все сводится к простому вопросу: обнимает
ли теперь позитивная философия, постепенно получившая за
последние два века столь широкое распространение, все виды
явлений? На это, бесспорно, приходится ответить отрицательно.
Поэтому, чтобы сообщить позитивной философии характер все-
общности, необходимой для ее окончательного построения,
предстоит еще выполнить большую научную работу…

17
 Очевидно, что социальные явления еще не вошли в сферу по-
зитивной философии. Теологические и метафизические методы,
которыми при изучении других видов явлений никто теперь не
пользуется ни как средством исследования, ни даже как прие-
мом аргументации, до сих пор, напротив, исключительно упот-
ребляются в том и в другом отношении при изучении социаль-
ных явлений, хотя недостаточность этих методов вполне созна-
ется всеми здравомыслящими людьми…
Итак, вот крупный, но, очевидно, единственный пробел, ко-
торый надо заполнить, чтобы завершить построение позитивной
философии. Теперь … остается для завершения системы наук
наблюдения основать социальную физику. Такова … главная и
специальная цель этого курса…
Когда это условие будет в действительности выполнено, со-
временная философская система во всей своей совокупности
будет, наконец, поставлена на прочное основание; ибо тогда бу-
дут установлены пять главных категорий явлений: астрономиче-
ских, физических, химических, физиологических и социальных,
которые, очевидно, обнимут все доступные наблюдению явле-
ния. Когда все наши основные понятия станут однородными,
философия окончательно достигнет позитивного состояния; она
не сможет уже изменять свой характер, и ей останется только
развиваться бесконечно путем новых, все увеличивающихся
приобретений, которые явятся неизбежным результатом новых
наблюдений или более глубоких размышлений…

***
При первобытном состоянии наших знаний не существует
правильного разделения умственного труда; все науки разраба-
тываются одновременно одними и теми же лицами. Такая орга-
низация научных работ человечества сначала неизбежна и даже
необходима, как мы это позже установим, затем постепенно из-
меняется по мере развития отдельных разрядов понятий. В силу
закона, необходимость которого очевидна, каждая отрасль на-
учной системы незаметно отделяется от общего ствола, когда
она разрастется настолько, что становится доступной отдельной
обработке, т.е. когда она делается способной одна занять на
продолжительное время умы нескольких человек.

18
 Этому распределению различных видов исследований между
различными классами ученых мы, очевидно, обязаны тем уди-
вительным развитием, которого в наши дни достигла каждая
отдельная отрасль человеческих знаний и которое делает в на-
стоящее время совершенно невозможным универсальные науч-
ные исследования, столь доступные и обычные в древности.
Одним словом, разделение умственного труда, все более и
более совершенствуемое, является одним из наиболее важных
характерных свойств позитивной философии.
Но, хотя мы вполне признаем поразительные результаты это-
го деления, … не будем забывать и того, что, невзирая на такое
признание, в ученом мире очень мало людей, которые охваты-
вали бы совокупность понятий одной науки, которая сама со-
ставляет только часть великого целого. Большинство всецело
ограничивается специальным изучением более или менее об-
ширной части одной определенной науки, мало заботясь об от-
ношении этих частных исследований к общей системе позитив-
ных знаний. Поспешим же исправить это зло, пока оно не сде-
лалось еще серьезнее. Примем меры, чтобы человеческий разум,
в конце концов, не потерялся в мелочах. Не будем скрывать от
себя, что здесь-то и находится слабое место позитивной фило-
софии…
Действительное средство для остановки разъедающего влия-
ния, которым слишком большая специализация отдельных ис-
следований угрожает в будущем нашей умственной деятельно-
сти, не состоит, конечно, в возвращении к прежнему смешению
труда, которое вызвало бы попятное движение человеческого
разума и которое, к счастью, сделалось теперь вообще невоз-
можным. Напротив, это средство заключается в усовершенство-
вании самого разделения труда.
Для этого достаточно сделать изучение общих научных по-
ложений отдельной самостоятельной наукой. … Пусть в то же
время другие ученые, прежде чем взяться за специальные ис-
следования, знакомятся с совокупностью позитивных знаний,
что позволит им непосредственно пользоваться светом, проли-
ваемым учеными, посвятившими себя изучению общих научных
положений, и в свою очередь исправлять полученные этими по-
следними результаты...

19
 Когда оба этих важных условия будут выполнены (а возмож-
ность этого очевидна) разделение научного труда может быть
без всякой опасности доведено до той степени, которой потре-
бует развитие отдельных отраслей знания. При существовании
особого, постоянно контролируемого всеми другими класса
ученых, на обязанности которых лежит исключительно установ-
ление связи каждого нового открытия с общей системой, не бу-
дет более основания бояться, что слишком большое внимание к
частностям помешает охватить целое. Одним словом, после это-
го новая организация ученого мира будет вполне закончена и ей
останется только развиваться беспредельно, сохраняя всегда тот
же характер…
Так именно я понимаю назначение позитивной философии в
общей системе наук позитивных в собственном смысле слова…

***
Теперь, после того как я попытался … точно определить об-
щий дух курса позитивной философии, я считаю нужным для
сообщения этой картине ее действительного характера бегло
указать на главные выгоды, которые подобная работа может
доставить прогрессу человеческого разума, если все существен-
ные условия будут надлежащим образом выполнены…
Во-первых, изучение позитивной философии, рассматри-
вающей результаты деятельности наших умственных способно-
стей, дает нам единственное истинно рациональное средство
открывать логические законы человеческого разума, к отыска-
нию которых до сих пор применялись очень малопригодные для
этого способы…
С динамической точки зрения вопрос сводится к изучению
действительного хода работы человеческого ума путем исследо-
вания приемов, действительно примененных им для приобрете-
ния различных точных знаний, что, в сущности, и составляет
главный предмет ПОЗИТИВНОЙ философии, как я ее определил в
этой лекции. Одним словом, считая все научные теории велики-
ми логическими фактами, мы только путем глубокого наблюде-
ния этих фактов можем подняться до понимания логических
законов…

20
 Позитивная философия приобрела превосходство постепен-
но, начиная со времени Бэкона; ныне она косвенно получила
такое влияние даже на умы, оставшиеся наиболее чуждыми ее
огромному развитию, что метафизики, занимающиеся изучени-
ем нашей познавательной способности, могли надеяться замед-
лить падение своей мнимой науки, только пытаясь представить
и свои учения как бы основанными на наблюдении фактов. С
этой целью они в последнее время с помощью очень странного
ухищрения предложили различать два одинаково важных вида
наблюдения − внешнее и внутреннее, из которых последнее
предназначено исключительно для изучения интеллектуальных
явлений. Здесь не место вдаваться в подробный разбор этого
основного софизма. … Это хваленое самонаблюдение есть чис-
тейшая иллюзия…
Мыслящий человек не может разделиться на две половины,
из которых одна рассуждала бы, а другая наблюдала бы за рас-
суждением. Так как в данном случае орган наблюдаемый и на-
блюдающий тождественны, то как могло бы производиться на-
блюдение?
Итак, этот мнимый психологический метод по самому своему
основанию не имеет никакого значения…
Результаты столь странного способа рассуждения вполне со-
ответствуют его принципу. Уже две тысячи лет метафизики та-
ким образом разрабатывают психологию, и до сих пор они не
смогли столковаться ни об одном понятном и твердо установ-
ленном положении. Даже теперь они разделены на множество
школ, беспрестанно спорящих о первых элементах своих док-
трин. Внутреннее наблюдение порождает почти столько же раз-
норечивых мнений, сколько есть людей, верящих, что они им
занимаются.
Истинные ученые, люди, посвятившие себя позитивным ис-
следованиям, напрасно просят этих психологов указать хоть од-
но действительное, большое или малое открытие, которым мы
были бы обязаны их прославленному методу. Это не значит, что
они не принесли ровно никакой пользы общему прогрессу на-
ших знаний, независимо от важной услуги, которую они оказа-

21
ли, поддерживая деятельность нашего ума в эпоху, когда он не
мог найти для себя более питательной пищи. Можно, однако,
утверждать, что все, что в их сочинениях, по справедливому вы-
ражению знаменитого позитивного философа Кювье, не состоит
из метафор, принимаемых за рассуждения, а представляет ка-
кое-нибудь истинное понятие, найдено не с помощью их мнимо-
го метода, а было получено путем действительных наблюдений
хода человеческого разума, наблюдений, вызываемых развитием
наук…
Соображения относительно науки рассуждения, которые я
только что изложил, еще более очевидны, если их перенести на
искусство рассуждения…
Метод не может быть изучаем отдельно от исследований, к
которым он применяется; иначе получается наука мертвая, не-
способная обогатить ум людей, ее разрабатывающих. Все, что,
рассматривая метод отвлеченно, можно о нем сказать, сводится
к общим местам, настолько смутным, что они не могут оказать
никакого влияния на умственную деятельность человека.
Хорошее доказательство логического тезиса, что все наши
знания должны быть основаны на наблюдении, что мы должны
переходить то от фактов к принципам, то от принципов к фак-
там, и иных подобных афоризмов, дает гораздо худшее понима-
ние метода, чем сколько-нибудь глубокое изучение одной пози-
тивной науки, даже без всякого философского намерения.
Именно потому, что наши психологи не поняли этого важного
факта, они стали принимать свои мечты за науку, полагая, что
одним чтением правил Бэкона или рассуждений Декарта можно
постигнуть позитивный метод.
Я не знаю, будет ли возможно со временем составить a priori
настоящую методологию совершенно независимо от философ-
ского изучения наук; но я вполне убежден в том, что подобное
предприятие неосуществимо в настоящее время, так как важ-
нейшие логические процессы еще не могут быть объяснены с
достаточной точностью независимо от их применения…

22
 Контрольные вопросы

1. Какие, согласно Конту, три теоретические стадии прохо-

дят человеческие знания? В чем специфика и необходимость
каждой из этих стадий?
2. Какова главная цель «позитивной» философии? Почему
искание причин явлений бессмысленно и ненаучно (по Конту)?
3. Какие пять отраслей знания выделяет Конт? Все ли они
достигли «позитивного» состояния?
4. Какую эпоху Конт называет «эпохой зарождения позити-
визма»? Конечен или бесконечен прогресс научных знаний (по
Конту)?
5. В чем достоинства и недостатки усугубляющейся специа-
лизации научного знания и чем здесь может помочь «позитив-
ная» философия?
6. За что Конт критикует психологию? В чем он видит ос-
новную задачу «позитивной» психологии?

МАРКС КАРЛ
(1818-1883)

Немецкий философ, экономист, публицист и политический

деятель, труды которого оказали и до сих пор оказывают огром-
ное влияние на культуру. Родился в Трире. Изучал право в
Боннском университете, а затем перевелся в Берлин, где защи-
тил докторскую диссертацию (1841) по натурфилософии древ-
негреческих материалистов. После этого стал активно занимать-
ся журналистикой, сотрудничая с радикальными изданиями
Германии, Франции, Бельгии, Англии, Австрии и публикуя ост-
рые статьи по политическим и социальным вопросам. В 1844 г.
в Париже знакомится с Энгельсом − другом и философским со-
ратником всей своей жизни. С 1849 года и до конца дней Маркс
с семьей живет в Лондоне как политический эмигрант и играет
значительную роль в развитии международного рабочего дви-
жения в 60-70 годы XIX в.
Уже в конце 30-х годов в Берлинском университете, где гос-
подствовала философия Гегеля, молодой Маркс начинает фор-
мировать свои взгляды. Находясь под сильным влиянием идей

23
Фейербаха, Маркс поместил в центр своей философии человека
(вместо гегелевского Абсолютного Духа), трактуя цель филосо-
фии весьма конкретно и деятельно − упразднить отчуждение
человека от своей родовой сущности и от другого человека,
причем это родовая сущность изначально виделась Марксу в
совместном труде людей и их общественной жизни.
Именно общественный совместный труд по изменению при-
роды − внешней (материальной) и внутренней (духовной) − от-
личает человека от животного. Этот труд организуется посред-
ством общественных отношений. Общественные отношения −
одна из центральных категорий в философии Маркса, под кото-
рыми он понимает совокупность устойчивых связей, возникаю-
щих между людьми в процессе их деятельности. Развитие обще-
ственных отношений связано с уровнем развития наемного тру-
да, производства, торговли и денег. В марксистской философии
истории именно общественные отношения являются опреде-
ляющими силами развития человечества. Вместе с производи-
тельными силами (технологиями) общественные отношения
(куда включаются и производственные отношения) составляют
экономическую структуру общества − тот базис, который опре-
деляет характер политических, социальных и духовных процес-
сов (надстройку). Когда производительные силы вступают в
конфликт с существующими производственными отношениями
(отношениями между землевладельцем и наемным работником,
владельцем завода и рабочим и т.д.), тормозя развитие общест-
ва, тогда случаются социальные революции, которые Маркс
называл «локомотивами истории». В результате революций ме-
няются не только способ производства и организация труда, но
и отношения собственности, а уже потом, в качестве следствия,
происходят политические, моральные и духовные изменения.
Иными словами, перестройка базиса порождает изменения в
надстройке, а не наоборот. Маркс подчеркивал, что ни один по-
рядок не исчезнет, прежде чем все производительные силы не
будут развиты, и новые, более высокие, производственные от-
ношения никогда не появятся, прежде чем материальные условия
существования не созреют в недрах старого общества. Из чего он
делал вывод, что законы истории объективны, а история челове-
ческого общества есть естественно-исторический процесс.

24
 Объективность исторического развития подтверждается также
и материалистической диалектикой (философским учением о
всеобщих законах развития), разработанной Марксом и Энгель-
сом на основе гегелевской диалектики. Энгельс выделяет три
главных закона диалектики как «науки о всеобщей связи» − это
«превращение количества в качество − взаимное проникновение
полярных противоположностей и превращение их друг в друга,
когда они доведены до крайности, − развитие путем противоре-
чия, или отрицание отрицания, − спиральная форма развития»1.
Именно исходя из приведенных законов диалектики Маркс
делает вывод, что капитализм, для которого характерно посто-
янное нарастание противоречий между двумя группами людей −
теми, кто только производит (рабочими) и теми, кто только вла-
деет (собственниками средств производства, капиталистами), не
является конечным этапом развития промышленного общества.
Требования «социальной справедливости» будут расти от борь-
бы за разнообразное улучшение условий труда до требования
равенства в распределении и потреблении производимого про-
дукта, т.е. до ликвидации частной собственности и реорганиза-
ции производства на общественных (социалистических) нача-
лах. Упразднение частной собственности, по мнению Маркса,
неизбежно (ибо у рабочих со временем происходит все большее
осознание причин своего бедственного положения), а вместе с
ним произойдет и смена системы труда − с эксплуататорской на
свободное сотрудничество.
Огромное влияние марксизма на философию XIX-ХХ вв.
вполне объяснимо. Маркс обрисовал новые перспективы обще-
ства, преодолевающие пороки капитализма, удовлетворив тем
самым вечное стремление человечества к «царству свободы и
справедливости». В учении о свободе человека, о преодолении
всех типов отчуждения в общественной жизни марксизм про-
должил гуманистические традиции европейской философии.
Ниже приводятся фрагменты «Экономическо-философских
рукописей 1844 года» по изданию: Маркс К. Из ранних произ-
ведений / К. Маркс, Ф. Энгельс. М.: Гос. изд-во полит. лит-
ры, 1956. С. 559-599.

1
Маркс К. Сочинение / К. Маркс, Ф. Энгельс. Т. 20. С. 343.

25
 [ОТЧУЖДЕННЫЙ ТРУД]

…На основе самой политической экономии, пользуясь ее

собственными словами, мы показали, что рабочий низводится
на степень товара, притом самого жалкого, что нищета рабочего
находится в обратном отношении к мощи и размерам его про-
дукции, что необходимым результатом конкуренции является
накопление капитала в руках немногих, т.е. еще более страшное
восстановление монополии, и что в конце концов исчезает раз-
личие между капиталистом и земельным рантье, между хлебо-
пашцем и промышленным рабочим и все общество неизбежно
распадается на два класса − собственников2 и лишенных собст-
венности рабочих.
Политическая экономия исходит из факта частной собствен-
ности. Объяснения ее она нам не дает. Материальный процесс,
проделываемый в действительности частной собственностью,
она укладывает в общие, абстрактные формулы, которые и при-
обретают для нее затем значение законов. Эти законы она не
осмысливает, т.е. не показывает, как они вытекают из самого
существа частной собственности. Политическая экономия не
дает нам ключа к пониманию основы и причины отделения тру-
да от капитала и капитала от земли. Так, например, когда она
определяет взаимоотношение между заработной платой и при-
былью на капитал, то последней причиной является для нее ин-
терес капиталистов; иными словами, она предполагает как дан-
ное то, что она должна вывести в результате анализа. Точно так
же всюду вклинивается конкуренция. Объяснение для нее ищут
во внешних обстоятельствах. При этом политическая экономия
ничего не говорит нам о том, в какой мере эти внешние, с виду
случайные обстоятельства являются лишь выражением некото-
рого необходимого развития. Мы видели, что самый обмен
представляется ей случайным фактом. Единственными маховы-
ми колесами, которые пускает в ход политико-эконом, являются
корыстолюбие и война между корыстолюбцами − конкурен-
ция…

2
Здесь и далее по тексту слова курсивом выделены автором – К. Мар-
ксом.

26
 Итак, нам предстоит теперь осмыслить существенную взаи-
мосвязь между частной собственностью, корыстолюбием, отде-
лением друг от друга труда, капитала и земельной собственно-
сти, между обменом и конкуренцией, между стоимостью чело-
века и его обесценением, между монополией и конкуренцией и
т.д., между всем этим отчуждением и денежной системой…
Мы берем отправным пунктом современный политико-
экономический факт
Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он
производит, чем больше растут мощь и размеры его продукции.
Рабочий становится тем более дешевым товаром, чем больше
товаров он создает. В прямом соответствии с ростом стоимо-
сти мира вещей растет обесценение человеческого мира. Труд
производит не только товары: он производит самого себя и ра-
бочего как товар, притом в той самой пропорции, в которой он
производит вообще товары.
Этот факт выражает лишь следующее: предмет, производи-
мый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое
существо, как сила, не зависящая от производителя. Продукт
труда есть труд, закрепленный в некотором предмете, овеществ-
ленный в нем – это есть опредмечивание труда. Осуществление
труда есть его опредмечивание. При тех порядках, которые
предполагаются политической экономией, это осуществление
труда, это его претворение в действительность выступает как
выключение рабочего из действительности, опредмечивание
выступает как утрата предмета и закабаление предметом, ос-
воение предмета − как отчуждение, как самоотчуждение…
Все эти следствия уже заключены в том определении, что ра-
бочий относится к продукту своего труда как к чужому пред-
мету. Ибо при такой предпосылке ясно: чем больше рабочий
выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чу-
жой для него предметный мир, создаваемый им самим против
самого себя, тем беднее становится он сам, его внутренний мир,
тем меньшее имущество ему принадлежит… Самоотчуждение
рабочего в его продукте имеет не только то значение, что его
труд становится предметом, приобретает внешнее существова-
ние, но еще и то значение, что его труд существует вне его, не-
зависимо от него, как нечто чужое для него, и что этот труд ста-

27
новится противостоящей ему самостоятельной силой; что
жизнь, сообщенная им предмету, выступает против него как
враждебная и чуждая.
Рассмотрим теперь подробнее опредмечивание, производство
продукта рабочим, и в этом опредмечивании отчуждение, ут-
рату предмета, т.е. произведенного рабочим продукта.
Рабочий ничего не может создать без природы, без внешнего
чувственного мира. Это − тот материал, на котором осуществ-
ляется его труд, в котором развертывается его трудовая дея-
тельность, из которого и с помощью которого труд производит
свои продукты.
Но подобно тому, как природа дает труду средства к жизни
в том смысле, что без предметов, к которым труд прилагается,
невозможна жизнь труда, так, с другой стороны, природа же
доставляет средства к жизни и в более узком смысле, т.е. сред-
ства физического существования самого рабочего.
Таким образом, чем больше рабочий с помощью своего труда
осваивает внешний мир, чувственную природу, тем в большей
мере лишает он себя средств к жизни в двояком смысле: во-
первых, чувственный внешний мир все больше и больше пере-
стает быть таким предметом, который неотъемлемо принадле-
жал бы его труду, перестает быть жизненным средством его
труда; во-вторых, этот внешний мир все в большей мере пере-
стает давать для него средства к жизни в непосредственном
смысле − средства физического существования рабочего.
Итак, рабочий становится рабом своего предмета в двояком
отношении: во-первых, он получает предмет для труда, т.е.
работу, и, во-вторых, он получает средства существования.
Только этот предмет дает ему, стало быть, возможность суще-
ствовать, во-первых, как рабочему и, во-вторых, как физиче-
скому субъекту. Венец этого рабства в том, что он уже только в
качестве рабочего может поддерживать свое существование как
физического субъекта и что он является рабочим уже только в
качестве физического субъекта…
Политическая экономия замалчивает отчуждение в самом
существе труда тем, что она не подвергает рассмотрению
непосредственное отношение между рабочим (трудом) и про-
изводимым им продуктом. Конечно, труд производит чудесные

28
вещи для богачей, но он же производит обнищание рабочего. Он
создает дворцы, но также и трущобы для рабочих. Он творит
красоту, но также и уродует рабочего. Он заменяет ручной труд
машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих назад к вар-
варскому труду, а другую часть рабочих превращает в машину.
Он производит ум, но также и слабоумие, кретинизм как удел
рабочих…
До сих пор мы рассматривали отчуждение, самоотчуждение
рабочего лишь с одной стороны, а именно со стороны его от-
ношения к продуктам своего труда. Но отчуждение проявляется
не только в конечном результате, но и в самом акте производ-
ства, в самой производственной деятельности. … если продукт
труда есть самоотчуждение, то и само производство должно
быть деятельным самоотчуждением, самоотчуждением деятель-
ности...
В чем же заключается самоотчуждение труда?
Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то
внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в
своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не
счастливым, а несчастным, не развертывает свободно свою фи-
зическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую
природу и разрушает свой дух. Поэтому рабочий только вне
труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувст-
вует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он
не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого
труд его не добровольный, а вынужденный − принудительный
труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только
средство для удовлетворения других потребностей, нежели по-
требность в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в
том, что, как только прекращается физическое или иное прину-
ждение к труду, от труда бегут, как от чумы. Внешний труд −
труд, в процессе которого человек себя отчуждает, есть прине-
сение себя в жертву, самоистязание. И, наконец, внешний ха-
рактер труда проявляется для рабочего в том, что этот труд при-
надлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принад-
лежит не себе, а другому…
В результате получается такое положение, что человек (ра-
бочий) чувствует себя свободно действующим только при вы-

29
полнении своих животных функций − при еде, питье, в половом
акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, укра-
шая себя и т.д., а в своих человеческих функциях он чувствует
себя только лишь животным. То, что присуще животному, ста-
новится уделом человека, а человеческое превращается в то, что
присуще животному.
Правда, еда, питье, половой акт и т.д. тоже суть подлинно
человеческой функции. Но в абстракции, отрывающей их от
круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в
последние и единственные конечные цели, они носят животный
характер.
Мы рассмотрели акт отчуждения практической человеческой
деятельности, труда, с двух сторон. Во-первых, отношение ра-
бочего к продукту труда как к предмету чуждому и над ним
властвующему. Это отношение есть вместе с тем отношение к
чувственному внешнему миру, к предметам природы, как к ми-
ру чуждому, ему враждебно противостоящему. Во-вторых, от-
ношение труда к акту производства в самом процессе труда.
Это отношение есть отношение рабочего к его собственной дея-
тельности как к чему-то чуждому, ему не принадлежащему.
Деятельность выступает здесь как страдание, … собственная
физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо
что такое жизнь, если она не есть деятельность?) как повернутая
против него самого, от него не зависящая, ему не принадлежа-
щая деятельность. Это есть самоотчуждение, тогда как выше
речь шла об отчуждении вещи.
Теперь нам предстоит на основании двух данных определе-
ний отчужденного труда вывести еще третье его определение.
Человек есть существо родовое … в том смысле …, что он
относится к самому себе как к наличному живому роду, как к
существу универсальному и потому свободному.
Родовая жизнь как у человека, так и у животного физически
состоит в том, что человек (как и животное) живет неорганиче-
ской природой, и чем универсальнее человек по сравнению с
животным, тем универсальнее сфера той неорганической при-
роды, которой он живет. … Практически универсальность чело-
века проявляется именно в той универсальности, которая всю
природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она

30
служит, во-первых, непосредственным жизненным средством
для человека, а во-вторых − материей, предметом и орудием его
жизнедеятельности. …
Отчужденный труд человека, отчуждая от него 1) природу,
2) его самого, его собственную деятельную функцию, его жиз-
недеятельность, тем самым отчуждает от человека род: он пре-
вращает для человека родовую жизнь в средство для поддержа-
ния индивидуальной жизни…
Животное непосредственно тождественно со своей жизне-
деятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельно-
сти. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает свою
жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания.
Его жизнедеятельность − сознательная. … Только в силу этого
его деятельность есть свободная деятельность. Отчужденный
труд переворачивает это отношение таким образом, что человек
именно потому, что он есть существо сознательное, превращает
свою жизнедеятельность, свою сущность только лишь в средст-
во для поддержания своего существования.
Практическое созидание предметного мира, переработка
неорганической природы есть самоутверждение человека как
сознательного родового существа, т.е. такого существа, которое
относится к роду как к своей собственной сущности, или к са-
мому себе как к родовому существу. Животное, правда, тоже
производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делают
пчела, бобр, муравей и т.д. Но животное производит лишь то, в
чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно
производит односторонне, тогда как человек производит уни-
версально; оно производит лишь под властью непосредственной
физической потребности, между тем как человек производит
даже будучи свободен от физической потребности, в истинном
смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от
нее; животное производит только самого себя, тогда как человек
воспроизводит всю природу; продукт животного непосредст-
венным образом связан с его физическим организмом, тогда как
человек свободно противостоит своему продукту. Животное
формирует материю только сообразно мерке потребности того
вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет
производить по меркам любого вида и всюду он умеет прила-

31
гать к предмету соответствующую мерку; в силу этого человек
формирует материю также и по законам красоты.
Поэтому именно в переработке предметного мира человек
впервые действительно утверждает себя как родовое существо.
Это производство есть его деятельная родовая жизнь. Благодаря
этому производству природа оказывается его (человека) произ-
ведением и его действительностью…
Таким образом, отчуждение труда приводит к следующим
результатам:
3) Родовая сущность человека − как природа, так и его ду-
ховное родовое достояние − превращается в чуждую ему сущ-
ность, в средство для поддержания его индивидуального суще-
ствования. Отчужденный труд отчуждает от человека его соб-
ственное тело, как и природу вне его, как и его духовную сущ-
ность, его человеческую сущность.
4) Непосредственным следствием того, что человек отчу-
жден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от
своей родовой сущности, является отчуждение человека от че-
ловека. Когда человек противостоит самому себе, то ему проти-
востоит другой человек. То, что можно сказать об отношении
человека к своему труду, к продукту своего труда и к самому
себе, то же можно сказать и об отношении человека к другому
человеку, а также к труду и к предмету труда другого человека.
Вообще положение о том, что от человека отчуждена его ро-
довая сущность, означает, что один человек отчужден от друго-
го и каждый из них отчужден от человеческой сущности.
Отчуждение человека, вообще любое отношение, в котором
человек находится к самому себе, реализуется, выявляется лишь
в отношениях человека к другим людям.
Следовательно, в условиях отчужденного труда каждый че-
ловек рассматривает другого, руководствуясь масштабом и от-
ношением, в котором находится он сам как рабочий.
Мы исходили из политико-экономического факта − отчужде-
ния рабочего и его продукции. Мы сформулировали понятие
этого факта: отчужденный, самоотчужденный труд. Это поня-
тие мы подвергли анализу. Мы анализировали, стало быть, лишь
политико-экономический факт.

32
 Теперь посмотрим, как это понятие отчужденного, самоот-
чужденного труда выражено и представлено в реальной дейст-
вительности.
Если продукт труда мне чужд, если он противостоит мне в
качестве чуждой силы, кому же в таком случае он принадлежит?
Если моя собственная деятельность принадлежит не мне, а
есть деятельность чуждая, вынужденная, кому же принадлежит
она в таком случае?
Некоторому иному, чем я, существу.
Что же это за существо?
Не боги ли? Правда, на первых порах главная производствен-
ная деятельность, например, строительство храмов и т.д. в Егип-
те, в Индии, в Мексике, шла по линии служения богам, и самый
продукт принадлежал богам. Однако боги никогда не были одни
хозяевами труда. Не была хозяином и природа…
Если продукт труда не принадлежит рабочему, если он про-
тивостоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь в резуль-
тате того, что продукт принадлежит другому человеку, не рабо-
чему. Если деятельность рабочего для него самого является му-
кой, то кому-то другому она должна доставлять наслаждение и
жизнерадостность. Не боги и не природа, а только сам человек
может быть этой чуждой силой, властвующей над человеком…
Таким образом, посредством отчуждения труда человек по-
рождает не только свое отношение к предмету и акту производ-
ства как к чуждым и враждебным ему силам, − он порождает
также и то отношение, в котором другие люди находятся к его
производству и к его продукту, а равно и то отношение, в кото-
ром сам он находится к этим другим людям. Подобно тому, как
он свою собственную производственную деятельность превра-
щает в свое выключение из действительности, в кару для себя, а
его собственный продукт им утрачивается, становится продук-
том, ему не принадлежащим, точно так же он порождает власть
того, кто не производит, над производством и над продуктом.
Отчуждая от себя свою собственную деятельность, он присваи-
вает чужому человеку деятельность, ему не присущую…
Итак, посредством отчужденного, самоотчужденного труда
рабочий порождает отношение к этому труду некоего человека,
чуждого труду и стоящего вне труда. Отношение рабочего к

33
труду порождает отношение к тому же труду капиталиста или
как бы там иначе ни называли хозяина труда. Стало быть, част-
ная собственность есть продукт, результат, необходимое след-
ствие отчужденного труда, внешнего отношения рабочего к
природе и к самому себе.
Таким образом, понятие частной собственности получается
посредством анализа из понятия самоотчужденного труда, т.е.
самоотчужденного человека, отчужденного труда, отчужденной
жизни, отчужденного человека…
Как из понятия отчужденного, самоотчужденного труда
мы получили путем анализа понятие частной собственности,
точно так же можно с помощью этих двух факторов развить все
политико-экономические категории, причем в каждой из кате-
горий, например, в торговле, конкуренции, капитале, деньгах,
мы найдем лишь то или иное определенное и развернутое вы-
ражение этих первых основ…

[ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И КОММУНИЗМ …]

<…> Частная собственность сделала нас столь глупыми и

односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим
лишь тогда, когда мы им обладаем, т.е. когда он существует для
нас как капитал и когда мы им непосредственно владеем, едим
его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т.д. − одним сло-
вом, когда мы его потребляем, − хотя сама же частная собст-
венность все эти виды непосредственного осуществления вла-
дения в свою очередь рассматривает лишь как средство к жиз-
ни, а та жизнь, для которой они служат средством, есть жизнь
частной собственности − труд и капитализирование.
Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало
простое отчуждение всех этих чувств − чувство обладания. Вот
до какой абсолютной бедности должно быть доведено человече-
ское существо, чтобы оно могло породить из себя свое внутрен-
нее богатство…
Поэтому упразднение частной собственности означает пол-
ную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств…
Не только пять внешних чувств, но и так называемые ду-
ховные чувства, практические чувства (воля, любовь и т.д.), од-

34
ним словом, человеческое чувство, человечность чувств возни-
кают лишь благодаря наличию соответствующего предмета,
благодаря очеловеченной природе. Образование пяти внешних
чувств − это работа всей до сих пор протекшей всемирной исто-
рии. Чувство, находящееся в плену у грубой практической по-
требности, обладает лишь ограниченным смыслом. Для изго-
лодавшегося человека не существует человеческой формы пи-
щи, а существует только ее абстрактное бытие как пищи: она
могла бы с таким же успехом иметь самую грубую форму и не-
возможно сказать, чем отличается это поглощение пищи от по-
глощения ее животным. Удрученный заботами, нуждающийся
человек невосприимчив даже к самому прекрасному зрелищу;
торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а
не красоту и не своеобразную природу минерала; у него нет ми-
нералогического чувства. Таким образом, необходимо опредме-
чивание человеческой сущности как в теоретическом так и в
практическом отношении, чтобы, с одной стороны, очеловечить
чувства человека, а с другой − создать человеческое чувство,
соответствующее всему богатству человеческой и природной
сущности.
Подобно тому, как благодаря движению частной собствен-
ности, ее богатства и нищеты − материального и духовного бо-
гатства и материальной и духовной нищеты − возникающее об-
щество находит перед собой весь материал для этого образова-
тельного процесса, так возникшее общество производит, как
свою постоянную действительность, человека со всем этим бо-
гатством его существа, производит богатого и всестороннего,
глубокого во всех его чувствах и восприятиях человека ...
Мы видим, как на место политико-экономического богатст-
ва и политико-экономической нищеты становятся богатый че-
ловек и богатая человеческая потребность. Богатый человек −
это в то же время человек, нуждающийся во всей полноте чело-
веческих проявлений жизни, человек, в котором его собственное
осуществление выступает как внутренняя необходимость, как
нужда. Не только богатство человека, но и бедность его полу-
чают при социализме в равной мере человеческое и потому об-
щественное значение. Она есть пассивная связь, заставляющая
человека ощущать потребность в том величайшем богатстве,

35
каким является другой человек. Господство предметной сущно-
сти во мне, чувственная вспышка моей сущностной деятельно-
сти есть страсть, которая, таким образом, становится здесь
деятельностью моего существа. …

[ЗНАЧЕНИЕ ПОТРЕБНОСТЕЙ ЧЕЛОВЕКА

ПРИ ГОСПОДСТВЕ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ …]

Мы видели, какое значение имеет при социализме богатство

человеческих потребностей, а следовательно, и какой-нибудь
новый вид производства и какой-нибудь новый предмет произ-
водства: новое проявление человеческой сущностной силы и но-
вое обогащение человеческого существа. В рамках частной соб-
ственности все это имеет обратное значение. Каждый человек
старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность,
чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в
новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения,
а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится
вызвать к жизни какую-нибудь чуждую сущностную силу, гос-
подствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удов-
летворение своей собственной своекорыстной потребности. По-
этому вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых
сущностей, под игом которых находится человек, и каждый но-
вый продукт представляет собой новую возможность взаимно-
го обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек стано-
вится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается
в деньгах, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила
его денег падает как раз в обратной пропорции к массе продук-
ции, т.е. его нуждаемость возрастает по мере возрастания вла-
сти денег. Таким образом, потребность в деньгах есть подлин-
ная потребность, порождаемая политической экономией, и
единственная потребность, которую она порождает. Количество
денег становится все в большей и большей мере их единствен-
ным могущественным свойством; подобно тому, как они сводят
всякую сущность к ее абстракции, так они сводят и самих себя в
своем собственном движении к количественной сущности. Без-
мерность и неумеренность становятся их истинной мерой.

36
 Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том,
что расширение круга продуктов и потребностей становится
изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных,
рафинированных, неестественных и надуманных вожделений.
Частная собственность не умеет превращать грубую потреб-
ность в человеческую потребность. Ее идеализм сводится к
фантазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит бо-
лее низким образом своему повелителю и не старается возбу-
дить более гнусными средствами его притупившуюся способ-
ность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это
делает евнух промышленности, производитель, старающийся
хитростью выудить для себя серебряные гроши, выманить золо-
тую птицу из кармана своего христиански возлюбленного
ближнего (каждый продукт является приманкой, при помощи
которой хотят выманить у другого человека его сущность − его
деньги; каждая действительная или возможная потребность ока-
зывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем
палочке…). Для этой цели промышленный евнух приспосабли-
вается к извращеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя
роль сводника между ним и его потребностью, возбуждает в нем
болезненные вожделения, подстерегает каждую его слабость,
чтобы затем потребовать себе мзду за эту дружескую услугу.
Отчасти же это отчуждение обнаруживается в том, что утон-
ченность потребностей и средств для их удовлетворения,
имеющая место на одной стороне, порождает на другой стороне
скотское одичание, полнейшее, грубое, абстрактное упрощение
потребностей... Даже потребность в свежем воздухе перестает
быть у рабочего потребностью. Человек поселяется снова в пе-
щерах, которые, однако, ныне отравлены удушливым чумным
дыханием цивилизации, по отношению к которым он чувствует
себя неуверенно, как по отношению к чуждой силе, могущей в
любой день ускользнуть от него, и из которых его могут в лю-
бой день выбросить, если он не внесет квартирной платы. Рабо-
чий должен оплачивать эти покойницкие… Свет, воздух и т.д.,
простейшая, присущая даже животным чистоплотность пере-
стают быть потребностью человека… Ни одно из его чувств не
существует больше не только в его человеческом виде, но и …
даже в его животном виде… Человек утрачивает даже живот-

37
ные потребности. Ирландец знает уже только одну потребность
− потребность в еде, состоящей из … картофеля самого худше-
го сорта. Но в каждом промышленном городе Англии и Фран-
ции уже имеется своя маленькая Ирландия. У дикаря, у живот-
ного все-таки есть еще потребность в охоте, в движении и т.д., в
общении с себе подобными. − Упрощением машины, упрощени-
ем труда пользуются для того, чтобы из совершенно еще не раз-
вившегося, только формирующегося человека, из ребенка сде-
лать рабочего. Машина приноравливается к слабости человека,
чтобы превратить слабого человека в машину…
Политико-эконом превращает рабочего в бесчувственное и
лишенное потребностей существо, точно так же как деятель-
ность рабочего он превращает в чистую абстракцию от всякой
деятельности. Поэтому всякая роскошь у рабочего представля-
ется ему недопустимой, а все, что выходит за пределы самой
наиабстрактной потребности (будь то пассивное наслаждение
или активное проявление деятельности) кажется ему роскошью.
Вследствие этого политическая экономия − эта наука о богат-
стве, есть в то же время наука о самоотречении, о лишениях, о
бережливости, и она действительно доходит до того, что учит
человека сберегать даже потребность в чистом воздухе или
физическом движении. Эта наука о чудесной промышленности
есть в то же время наука об аскетизме, и ее подлинный идеал −
это аскетический, но занимающийся ростовщичеством скряга и
аскетический, но производящий раб. Ее моральным идеалом яв-
ляется рабочий, откладывающий в сберегательную кассу часть
своей заработной платы, и она даже нашла для этого своего из-
любленного идеала нужное ей холопское искусство − в театре
ставили сентиментальные пьесы в этом духе. Поэтому полити-
ческая экономия, несмотря на весь свой мирской и чувственный
вид, есть действительно моральная наука, наиморальнейшая из
наук. Ее основной тезис − самоотречение, отказ от жизни и от
всех человеческих потребностей. Чем меньше ты ешь, пьешь,
чем меньше покупаешь книг, чем реже ходишь в театр, на балы,
в кафе, чем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, по-
ешь, рисуешь, фехтуешь и т.д., тем больше ты сберегаешь, тем
больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни мо-
лью, ни червем, − твой капитал. Чем ничтожнее твое бытие,

38
чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое иму-
щество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты
накапливаешь своей отчужденной сущности. Всю ту долю жиз-
ни и человечности, которую отнимает у тебя политико-эконом,
он возмещает тебе в виде денег и богатства, и все то, чего не
можешь ты, могут твои деньги: они могут есть, пить, ходить на
балы, в театр, могут путешествовать, умеют приобрести себе
искусство, ученость, исторические редкости, политическую
власть − все это они могут тебе присвоить; все это они могут
купить; они − настоящая сила. Но чем бы это все ни было, день-
ги не могут создать ничего кроме самих себя, но могут купить
ничего кроме самих себя, потому что все остальное ведь их слу-
га, а когда я владею господином, то я владею и слугой, и мне нет
нужды гнаться за его слугой. Таким образом, все страсти и вся-
кая деятельность должны потонуть в жажде наживы. Рабочий
вправе иметь лишь столько, сколько нужно для того, чтобы хо-
теть жить, и он вправе хотеть жить лишь для того, чтобы иметь
[этот минимум].
Правда, в политической экономии возникает некоторого рода
спор. Одна сторона (Лодердель, Мальтус и др.) рекомендует
роскошь и проклинает бережливость; другая (Сэй, Рикардо и
др.) рекомендует бережливость и проклинает роскошь. Но пер-
вая признает, что она хочет роскоши, чтобы производить труд
(т.е. абсолютную бережливость); а вторая признает, что она ре-
комендует бережливость, чтобы производить богатство, т.е.
роскошь. … Обе стороны забывают, что расточительность и бе-
режливость, роскошь и лишения, богатство и бедность равны
друг другу.
И экономить ты должен не только на твоих непосредствен-
ных чувственных потребностях, на еде и прочем, но и на уча-
стии в общих интересах, на сострадании, доверии и т.д.; во всем
этом ты должен проявлять максимальную бережливость, если
ты хочешь поступать согласно учению политической экономии
и не хочешь погибнуть от своих иллюзий.
Все, что у тебя есть, ты должен пускать в продажу, т.е. из-
влекать из этого пользу. Если я задам политико-эконому вопрос:
«Повинуюсь ли я экономическим законам, когда я извлекаю
деньги из продажи своего тела для удовлетворения чужой похо-

39
ти (фабричные рабочие во Франции называют проституцию
своих жен и дочерей добавочным рабочим часом, и это букваль-
но так и есть), и разве я не действую в духе политической эко-
номии, когда я продаю своего друга марокканцам (а непосред-
ственная продажа людей в виде торговли рекрутами и т.д., име-
ет место во всех культурных странах)?» − то политико-эконом
мне отвечает: «Ты не поступаешь вразрез с моими законами; но
посмотри, что скажут тетушка Мораль и тетушка Религия»; моя
политико-экономическая мораль и моя политико-экономическая
религия не имеют ничего возразить против твоего образа дейст-
вий, но ... − кому же мне больше верить − политической эконо-
мии или морали? Мораль политической экономии − это нажива,
труд и бережливость, трезвость, но политическая экономия
обещает мне удовлетворить мои потребности… Политическая
экономия выражает моральные законы, но только на свой лад.
Подавление потребностей как принцип политической эконо-
мии с наибольшим блеском обнаруживается в ее теории народо-
населения. Существует слишком много людей. Даже существо-
вание людей есть чистейшая роскошь, и если рабочий «мора-
лен» (Милль предлагает объявлять общественную похвалу тем,
кто показывает себя воздержанным в половом отношении, и
общественное порицание тем, кто грешит против этого идеала
бесплодного брака... Разве это не мораль, не учение аскетизма?),
то он будет бережлив по части деторождения. Производство
человека выступает как общественное бедствие.
Смысл и значение производства, имеющего в виду богатых,
открыто обнаруживают себя в производстве, рассчитанном на
бедных... Грубая потребность рабочего − гораздо больший источ-
ник дохода, чем утонченная потребность богача. Подвальные
помещения в Лондоне приносят своим хозяевам больше дохода,
чем дворцы, т.е. они являются в отношении приносимого ими
дохода большим богатством и, значит, выражаясь на языке по-
литической экономии, большим общественным богатством.
И подобно тому как промышленность спекулирует на утон-
ченности потребностей, она в такой же мере спекулирует и на
их грубости, притом на искусственно вызванной грубости их.
Поэтому истинным наслаждением для этой грубости является
самоодурманивание, это кажущееся удовлетворение потребно-

40
сти, эта цивилизация посреди грубого варварства потребностей.
Вот почему английские кабаки являются наглядными символами
частной собственности. Их роскошь показывает истинное отно-
шение промышленной роскоши и богатства к человеку. Поэтому
они по праву являются единственными воскресными развлече-
ниями народа, к которым английская полиция относится, по
меньшей мере, снисходительно. …

[ВЛАСТЬ ДЕНЕГ В БУРЖУАЗНОМ ОБЩЕСТВЕ]

…Смысл частной собственности, если ее отделить от ее от-

чужденности, есть наличие существенных предметов для чело-
века как в виде предметов наслаждения, так и в виде предметов
деятельности.
Деньги, обладающие свойством все покупать, все предметы
себе присваивать, представляют собой, следовательно, предмет
в наивысшем смысле. Универсальность этого их свойства есть
всемогущество их сущности; поэтому они слывут всемогущими.
Деньги − это сводник между потребностью и предметом, между
жизнью и жизненными средствами человека. Но то, что опо-
средствует мне мою жизнь, опосредствует мне и существова-
ние другого человека для меня…
Шекспир в «Тимоне Афинском»:
«Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее − белейшим,
Все гнусное − прекрасным, всякий грех −
Правдивостью, все низкое − высоким,
Трусливого − отважным храбрецом,
А старика − и молодым и свежим!...
…этот плут сверкающий начнет
И связывать и расторгать обеты,
Благословлять проклятое, людей
Ниц повергать пред застарелой язвой,
Разбойников почетом окружать,…
Сажая их высоко, на скамьи
Сенаторов…»
И далее:
«…ты, видимое божество,
Осуществляющее братание невозможностей».

41
 Шекспир превосходно изображает сущность денег…
То, что существует для меня благодаря деньгам, то, что я мо-
гу оплатить, т.е. то, что могут купить деньги, это − я сам, вла-
делец денег. Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила.
Свойства денег − суть мои − их владельца − свойства и сущно-
стные силы. Поэтому то, что я есмъ и что я в состоянии сделать,
определяется отнюдь не моей индивидуальностью. Я уродлив,
но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не урод-
лив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится
на нет деньгами. Пусть я − по своей индивидуальности − хро-
мой, но деньги добывают мне 24 ноги; значит, я не хромой. Я
плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный человек, но
деньги в почете, а значит, в почете и их владелец. Деньги явля-
ются высшим благом − значит, хорош и их владелец. Деньги,
кроме того, избавляют меня от труда быть нечестным, − поэто-
му заранее считается, что я честен. Я скудоумен, но деньги − это
реальный ум всех вещей, − как же может быть скудоумен их
владелец? К тому же он может купить себе людей блестящего
ума, а тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве
не умнее их? И разве я, который с помощью денег способен по-
лучить все, чего жаждет человеческое сердце, разве я не обла-
даю всеми человеческими способностями? Итак, разве мои
деньги не превращают всякую мою немощь в ее прямую проти-
воположность?
Если деньги являются узами, связывающими меня с челове-
ческою жизнью, обществом, природой и людьми, то разве они
не узы всех уз? Разве они не могут завязывать и расторгать лю-
бые узы? Не являются ли они поэтому также и всеобщим сред-
ством разъединения? Они, поистине, и разъединяющая людей
«разменная монета» и подлинно связующее средство; они −
[всеобщая] химическая сила общества. …
Извращение и смешение всех человеческих и природных ка-
честв, братание невозможностей, эта божественная сила денег
кроется в их сущности как отчужденной, отчуждающей и отчу-
ждающейся родовой сущности человека. Они − отчужденная
мощь человечества.
То, чего я как человек не в состоянии сделать, т.е. чего не мо-
гут обеспечить все мои индивидуальные сущностные силы, то я
могу сделать при помощи денег. Таким образом, деньги пре-

42
вращают каждую из этих сущностных сил в нечто такое, чем
она сама по себе не является, т.е. в ее противоположность…
В качестве этой извращающей силы деньги выступают затем
и по отношению к индивиду и по отношению к общественным и
прочим связям, претендующим на роль и значение самостоя-
тельных сущностей. Они превращают верность в измену, лю-
бовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, по-
рок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость
в ум, ум в глупость.
Так как деньги в качестве существующего и действующего
понятия стоимости смешивают и обменивают все вещи, то они
представляют собой всеобщее смешение и подмену всех вещей,
т.е. мир навыворот, перетасовку и подмену всех природных и
человеческих качеств.
Кто может купить храбрость, тот храбр, хотя бы он был тру-
сом. Так как деньги обмениваются не на какое-нибудь одно опре-
деленное качество, не на какую-нибудь одну определенную вещь
или определенные сущностные силы человека, а на весь челове-
ческий и природный предметный мир, то, с точки зрения их вла-
дельца, они обменивают любое свойство и любой предмет на лю-
бое другое свойство или предмет, хотя бы и противоречащие об-
мениваемому. Деньги осуществляют братание невозможностей;
они принуждают к поцелую то, что противоречит друг другу.
Предположи теперь человека как человека и его отношение к
миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь
любовь обменивать только на любовь, доверие только на дове-
рие и т.д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты дол-
жен быть художественно образованным человеком. Если ты хо-
чешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть
человеком, действительно стимулирующим и двигающим впе-
ред других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к
природе должно быть определенным, соответствующим объекту
твоей воли проявлением твоей действительной индивидуальной
жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т.е. если твоя
любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты сво-
им жизненным проявлением в качестве любящего человека не
делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и
она − несчастье.

43
 Контрольные вопросы

1. Объясните главную мысль Маркса: «Рабочий становится

тем беднее, чем больше богатства он производит».
2. Какие четыре вида отчуждения выделяет Маркс в капита-
листическом обществе и производстве?
3. Каким образом рабочий через отчуждение труда приходит
к отчуждению самой жизни (природы) и всего человеческого в
себе?
4. В чем Маркс видит существенное отличие жизнедеятель-
ности человека от жизнедеятельности животного?
5. Как проявляется отчуждение в отношении человека к дру-
гим людям? Как отчужденный труд порождает частную собст-
венность?
6. Объясните, почему «чувство обладания», порожденное
господством частной собственности, отчуждает все другие че-
ловеческие чувства и свойства, в том числе и духовные? Или,
что то же, почему экономически богатый человек часто беден
духовно?
7. Какова роль потребностей человека при господстве част-
ной собственности? Кто и зачем стимулирует извращенный рост
потребностей и, наоборот, их полное оскудение?
8. Объясните определение Марксом денег как «отчужденной
мощи человечества».

НИЦШЕ ФРИДРИХ
(1844-1900)

Немецкий философ, крупнейший представитель «философии

жизни», мастер философских афоризмов. Родился в протес-
тантской пасторской семье. В 24 года стал профессором класси-
ческой филологии Базельского университета и проработал в
этой должности 10 лет; в это же время дружил с великим немец-
ким композитором Р. Вагнером. В 1879 г. из-за наследственной
болезни (сильнейшие головные боли, припадки, потеря сил и
временная слепота) Ницше оставляет преподавание. В этот пер-
вый период, выделяемый в его творчестве, Ницше видел спасе-

44
ние человечества и высший его тип в гении. Он публикует рабо-
ты по греческой культуре, в том числе «Рождение трагедии из
духа музыки» (которую не приняли коллеги-филологи) и «Не-
своевременные размышления». Второй период в жизни и твор-
честве Ницше был посвящен исторической критике господ-
ствующих в европейской культуре ценностей («Человеческое,
слишком человеческое», «Веселая наука» и «Утренняя заря»).
Он начался с резкого разрыва с Вагнером (1876) и закончился
появлением наиболее знаменитого произведения философа «Так
говорил Заратустра» (1883-1885). В нем Ницше окончательно
порывает не только с университетской научной традицией, но и
вообще со всей европейской культурой. Его Заратустра – это
пророк новых ценностей (свободы и творчества) и новой буду-
щей культуры, которая должна расцвести на обломках старой,
опиравшейся на платоновско-христианские ценности. Эти по-
следние отрицают богатство и многообразие реальной жизни, ее
страстей и инстинктов. Христианская и платоновская филосо-
фия переносят цели нашего бытия за пределы жизни, создает
фикцию «истинного мира». Этот идеальный мир, с его форму-
лой общеобязательного морального закона и равенства резко
противоречат сущности жизни − духу неравенства и борьбы,
«воли к власти». Вершиной ницшеанской критики старой Ев-
ропы стала констатация «смерти Бога» в европейской культуре,
проявившейся в атеизме и нигилизме (утрате веры в высшие
ценности). Бог умер, теперь должен жить «сверхчеловек», −
скажет он, имея в виду, что над человеком больше нет никакой
высшей воли, он абсолютно свободен. «Сверхчеловек» − тот,
кто рад этой свободе, кто не боясь ответственности, рушит и
творит миры, находясь «по ту сторону добра и зла», этих сомни-
тельных категорий выродившейся европейской культуры. Но
эпоха «сверхчеловеков», «детей Заратустры» еще не пришла,
ибо не разрушена еще культура стада: «Много (еще) есть таких,
которые, отбросив свое подчинение, отбросили с ним и послед-
нюю свою ценность». Должна развернуться сперва эпоха раз-
рушения ценностей. «Нигилизм стоит за дверями, этот самый
жуткий из всех гостей», − пророчески скажет Ницше. Предпо-
сылкой нигилизма и житейского пессимизма стала власть
«массы», «стада» (эти термины Ницше ввел в философию).

45
Масса вульгаризирует жизнь, раздувая свои животные потреб-
ности до размеров метафизических ценностей. Стадо тиранизи-
рует исключения, подавляет все творческие импульсы, мысли,
личные черты и свойства, выходящие за рамки обыденности.
Поэтому отрицание стадных ценностей есть показатель повы-
шенной мощи, аристократизма духа. Ницше сам себя называл
первым нигилистом, вышедшим на борьбу с «великой школой
клеветы» (так он называл классическую философию).
В третий период он создает свои главные труды: «По ту
сторону добра и зла», «Генеалогию морали», «Сумерки идолов,
или как философствуют молотом», «Антихрист». Вселенная, по
мысли Ницше, представляет собой вечное и абсолютное станов-
ление, в котором нет ни пребывающей и становящейся субстан-
ции, ни конечной цели, к которой бы стремилась эволюция.
Вселенная − это последовательность сложных комбинаций, раз-
вертывающихся в бесконечную цепь, в которой нет ни единства,
ни порядка, ни логики, ни целесообразности. Ее естество − со-
перничество между волями, непрестанно борющимися за пре-
восходство. Воля к власти представляет основу мировой эво-
люции. Эта воля не едина, а состоит из устойчивых центров си-
лы, каждый из которых стремится не к самосохранению, не к
устойчивости, а к росту, желая распространить свою власть на
другие центры силы, на пространство во всем его объеме. Таков,
по Ницше, характер мирового процесса. При этом сумма сил,
т.е. возможностей проявления «воли к власти», ограничена.
Время же, в котором проявляется эта воля, бесконечно, поэтому
через громадные промежутки времени должны наступать в ми-
роздании все те же комбинации сил, и картина жизни будет по-
вторяться (идея «вечного возвращения»). Таким образом, ста-
новление лишено всякого смысла, безразлично и аморально, не-
доступно разумному толкованию. Интеллект – только орудие,
инструмент «воли к власти»; становление и познание исключа-
ют друг друга. «Слабый ищет в жизни смысла, а сильному она
должна служить материалом для творчества его воли. Сильный
любит нелепость жизни и радостно приемлет свою судьбу», −
формулирует Ницше свое кредо.
Влияние Ницше на философию ХХ века было огромным. Нет
ни одного крупного европейского философа, который бы не от-
кликнулся на идеи Ницше и не признал бы их влияния на свою
философию.

46
 Ниже представлены отрывки из произведений: «По ту
сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего» и «Су-
мерки идолов, или как философствуют молотом» в книге:
Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 283-290,
573-575 (перевод Н. Полилова), а также фрагменты книги:
Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей / Ф. Ницше.
М.: REFL-book, 1994 (перевод Г. Рачинского).

СУМЕРКИ ИДОЛОВ

Мораль как противоестественность

1
У всех страстей бывает пора, когда они являются только ро-
ковыми, когда они с тяжеловесностью глупости влекут свою
жертву вниз, − и более поздняя, гораздо более поздняя пора, ко-
гда они соединяются брачными узами с духом, когда они «оду-
хотворяются». Некогда из-за глупости, заключающейся в стра-
сти, объявляли войну самой страсти: давали клятву уничтожить
ее, все старые чудовища морали сходятся в том, что «надо уби-
вать страсти». Самая знаменитая формула на этот счет находит-
ся в Новом Завете, в той Нагорной проповеди, где, кстати ска-
зать, вещи рассматриваются отнюдь не с высоты3. Там, напри-
мер, говорится в применении к половому чувству: «если око
твое соблазняет тебя, вырви его» (Матф., 5, 29) к счастью, ни
один христианин не поступает по этому предписанию. Унич-
тожать страсти и вожделения только для того, чтобы предот-
вратить их глупость и неприятные последствия этой глупости,
кажется нам нынче, в свою очередь, только острой формой глу-
пости. Мы уже не удивляемся зубным врачам, которые вырыва-
ют зубы, чтобы они больше не болели... С другой стороны,
нельзя не признать с некоторой справедливостью, что на той
почве, из которой выросло христианство, вовсе не может иметь
места концепция понятия «одухотворение страсти». Ведь, как
известно, первая церковь боролась против «интеллигентных» на

3
Здесь и далее курсивом выделено автором − Ф. Ницше.

47
благо «нищих духом»; как же можно было ожидать от нее ин-
теллигентной войны со страстью? Церковь побеждает страсть
вырезыванием во всех смыслах: ее практика, ее «лечение» есть
кастрация. Она никогда не спрашивает: «как одухотворяют,
делают прекрасным, обожествляют вожделение?» − она во все
времена полагала силу дисциплины в искоренении (чувственно-
сти, гордости, властолюбия, алчности, мстительности). Но под-
рывать корень страстей, значит, подрывать корень жизни: прак-
тика церкви враждебна жизни...

4
Я формулирую один принцип. Всякий натурализм в морали,
т.е. всякая здоровая мораль, подчиняется инстинкту жизни. Ка-
кая-нибудь заповедь жизни исполняется определенным каноном
о «должен» и «не должен», какое-нибудь затруднение или враж-
дебность на пути жизни устраняется этим. Противоестествен-
ная мораль, т.е. почти всякая мораль, которой до сих пор учили,
которую чтили и проповедовали, направлена, наоборот, как раз
против инстинктов жизни − она является то тайным, то явным и
дерзким осуждением этих инстинктов. Говоря, что «Бог читает
в сердце», она говорит: «Нет низшим и высшим вожделениям
жизни и считает Бога врагом жизни... Святой, угодный Богу,
есть идеальный кастрат... Жизнь кончается там, где начинается
«Царствие Божие»...
ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА

61
Философ, как мы понимаем его, мы, свободные умы: как че-
ловек, несущий огромнейшую ответственность, обладающий
совестью, в которой умещается общее развитие человека, − та-
кой философ будет пользоваться религиями для целей дисцип-
линирования и воспитания так же, как иными политическими и
экономическими состояниями. Избирательное, дисциплини-
рующее, т.е. всегда настолько же разрушающее, насколько
творческое и формирующее воздействие, которое может быть
оказано с помощью религий, многообразно и различно, смотря
по роду людей, поставленных под их опеку и охрану. Для людей

48
сильных, независимых, подготовленных и предназначенных к
повелеванию, воплощающих в себе разум и искусство господ-
ствующей расы, религия является лишним средством для того,
чтобы преодолевать сопротивление, чтобы мочь господствовать:
она служит узами, связующими властелина с подданными, она
предает в его руки их совесть, выдает ему то скрытое, таящееся
в глубине их души, что охотно уклонилось бы от повиновения;
если же отдельные натуры такого знатного происхождения,
вследствие высокого развития своих духовных сил, обладают
склонностью к более уединенной и созерцательной жизни и ос-
тавляют за собой только самый утонченный вид властвования
(над избранными учениками или членами ордена), то религия
может даже послужить средством для ограждения своего покоя
от тревог и тягот более грубого правления и своей чистоты от
необходимой грязи всякого политиканства. Так смотрели на де-
ло, например, брамины: с помощью религиозной организации
они присвоили себе власть назначать народу его царей, между
тем как сами держались и чувствовали себя в стороне от прав-
ления, вне его, как люди высших, сверхцарственных задач. Ме-
жду тем религия дает также некоторой части людей, подвласт-
ных, руководство и повод для подготовки к будущему господ-
ству и повелеванию, тем, медленно возвышающимся, более
сильным классам и сословиям, в которых вследствие благопри-
ятствующего строя семейной жизни постоянно возрастают сила
и возбуждение воли, воли к самообузданию: религия в доста-
точной степени побуждает и искушает их идти стезями, веду-
щими к высшему развитию духовных сил, испытать чувства ве-
ликого самопреодоления, молчания и одиночества; аскетизм и
пуританизм почти необходимые средства воспитания и облаго-
рожения, если раса хочет возвыситься над своим происхождени-
ем из черни и проработать себя для будущего господства. Нако-
нец, людям обыкновенным, большинству, существующему для
служения и для общей пользы и лишь постольку имеющему
право на существование, религия дает неоценимое чувство до-
вольства своим положением и родом, многообразное душевное
спокойствие, облагороженное чувство послушания, сочувствие
счастью и страданию себе подобных; она несколько просветля-
ет, скрашивает, до некоторой степени оправдывает все буднич-

49
ное, все низменное, все полуживотное убожество их души. Ре-
лигия и религиозное значение жизни озаряют светом солнца та-
ких всегда угнетенных людей и делает их сносными для самих
себя; она действует, как эпикурейская философия на стражду-
щих высшего ранга, укрепляя, придавая утонченность, как бы
используя страдание, наконец, даже освящая и оправдывая его.
Быть может, в христианстве и буддизме нет ничего столь дос-
тойного уважения как их искусство научать и самого низменно-
го человека становиться путем благочестия на более высокую
ступень иллюзорного порядка вещей и благодаря этому сохра-
нять довольство действительным порядком, который для него
довольно суров, но эта-то суровость и необходима!

62
Однако, в конце концов, чтобы отдать должное и от-
рицательному балансу просчетов таких религий и осветить их
зловещую опасность, нужно сказать следующее: если религии
не являются средствами воспитания и дисциплинирования в ру-
ках философов, а начинают действовать самостоятельно и само-
державно, если они стремятся представлять собою последние
цели, а не средства наряду с другими средствами, то это всегда
обходится слишком дорого и имеет пагубные последствия. Че-
ловечество, как и всякий другой животный вид, изобилует не-
удачными экземплярами, больными, вырождающимися, хилы-
ми, страждущими по необходимости; удачные случаи также и у
человека являются всегда исключением, и, принимая во внима-
ние, что человек есть еще не установившийся животный тип,
даже редким исключением. Но дело обстоит еще хуже: чем вы-
ше тип, представляемый данным человеком, тем менее является
вероятным, что он удастся; случайность, закон бессмыслицы,
господствующий в общем бюджете человечества, выказывает
себя самым ужасающим образом в своем разрушительном дей-
ствии на высших людей, для существования которых необходи-
мы тонкие, многообразные и трудно поддающиеся определению
условия. Как же относятся обе названные величайшие религии к
этому излишку неудачных случаев? Они стараются поддержать,
упрочить жизнь всего, что только может держаться, они даже
принципиально принимают сторону всего неудачного, как рели-

50
гии для страждущих, они признают правыми всех тех, которые
страдают от жизни, как от болезни, и хотели бы достигнуть то-
го, чтобы всякое иное понимание жизни считалось фальшивым
и было невозможным… Если они приносили страждущим уте-
шение, внушали угнетенным и отчаивающимся мужество, дава-
ли несамостоятельным опору и поддержку и заманивали в мона-
стыри и душевные тюрьмы, прочь от общества, людей с рас-
строенным внутренним миром и обезумевших; что еще, кроме
этого, надлежало им свершить, чтобы со спокойной совестью
так основательно потрудиться над сохранением больных и стра-
ждущих, т.е., по существу, над ухудшением европейской расы!
Поставить все расценки ценностей на голову − вот что надлежа-
ло им свершить! И сломить сильных, оскорбить великие надеж-
ды, заподозрить счастье, обнаруживаемое в красоте; все, что
есть самовластительного, мужественного, завоевательного, вла-
столюбивого, все инстинкты, свойственные высшему и наибо-
лее удачному типу «человек», согнуть в неуверенность, совест-
ливость, саморазрушение, всю любовь к земному и к господству
над землей обратить против земли и в ненависть ко всему зем-
ному − вот задача, которую поставила и должна была поставить
себе церковь, пока в ее оценке «отречение от мира», «отречение
от чувств» и «высший человек» не сложились в одно чувство.
Допустив, что кто-нибудь был бы в состоянии насмешливым и
беспристрастным оком эпикурейского бога окинуть причудли-
во-горестную и столь же грубую, сколь и утонченную комедию
европейского христианства, ему, сдается мне, было бы чему
вдоволь надивиться и посмеяться; не покажется ли ему, что в
Европе в течение восемнадцати веков господствовало единст-
венное желание − сделать из человека возвышенного выродка!
…Я хотел сказать: христианство до сих пор было наиболее ро-
ковым видом зазнайства человека. Люди недостаточно возвы-
шенного и твердого характера для того, чтобы работать над че-
ловеком в качестве художников; люди недостаточно сильные и
дальновидные для того, чтобы решиться на благородное само-
обуздание и дать свободу действия тому первичному закону
природы, по которому рождаются и гибнут тысячи неудачных
существ; люди недостаточно знатные для того, чтобы видеть
резкую разницу в рангах людей и пропасть, отделяющую одного

51
человека от другого. Такие люди с их «равенством перед Богом»
управляли до сих пор судьбами Европы, пока, наконец не поя-
вилась взлелеянная их стараниями, измельчавшая, почти смеш-
ная порода, какое-то стадное животное, нечто добродушное, хи-
лое и посредственное − нынешний европеец...
ВОЛЯ К ВЛАСТИ
Книга 2. Раздел 2. Критика морали
274
Чью волю к власти представляет собой мораль? Общее в
истории Европы со времен Сократа есть попытка обеспечить за
моральными ценностями господство над всеми другими видами
ценностей, так чтобы они были руководителями, судьями не
только жизни, но также и 1) познания; 2) искусств; 3) государст-
венных и общественных стремлений. «Стать лучше» есть един-
ственная задача; все остальное средство к этому (или помеха,
стеснение, опасность: следовательно − бороться с этими по-
следними до уничтожения...). − Сходное движение в Китае.
Сходное движение в Индии.
Что обозначает эта обнаруживающаяся в моральных ценно-
стях воля к власти, которая проявлялась до сих пор на земле в
самых необыкновенных формах развития?
Ответ: три силы скрыты за ней: 1) инстинкт стада против
сильных и независимых; 2) инстинкт страждущих и неудачни-
ков против счастливых; 3) инстинкт посредственности против
исключений. Колоссальные выгоды этого движения, несмотря
на деятельное участие в нем жестокости, коварства и ограни-
ченности (ибо история борьбы морали с основными инстинкта-
ми жизни оказывается сама величайшей безнравственностью,
какая до сих пор существовала на земле)…
279
К критике стадных добродетелей. Инерция выражается:
1) в доверии, потому что недоверие требует напряжения, на-
блюдения, раздумья; 2) в почтении − там, где различие во вла-
сти велико и подчинение неизбежно: чтобы не бояться, пробуют
любить, высоко ценить и интерпретировать различие во власти,

52
как различие в ценности, так что зависимость не вызывает
больше протеста; 3) в стремлении к истине. Где истина? Там,
где дано объяснение, которое вызывает в нас минимум напря-
жения духовных сил (помимо того, лгать крайне утомительно);
4) в симпатии. Уподобляться другим, стремиться чувствовать
вместе с ними, предполагать у других такие же чувства достав-
ляет облегчение: мы имеем здесь нечто пассивное, по сравне-
нию с тем активным, которое отстаивает свое священнейшее
право оценки и непрерывно его осуществляет (а это не дает по-
коя); 5) в беспартийности и хладнокровии суждения − боятся
напряжения аффекта и предпочитают стоять в стороне, быть
«объективными»; 6) в честности: предпочитают лучше подчи-
няться существующему закону, чем создавать таковой для себя,
чем приказывать себе самому и другим; страх перед необходи-
мостью приказывать; лучше подчиниться, чем реагировать; 7) в
терпимости: страх перед необходимостью осуществлять свое
право, творить суд.

280
Инстинкт стада видит в середине и среднем нечто высшее и
наиболее ценное: это то положение, которое занимает большин-
ство, и тот образ поведения и действия, которые ему при этом
свойственны. В силу этого инстинкт является противником та-
бели о рангах, которая рассматривает подъем от низшего к выс-
шему, в то же время как нисхождение от наибольшего числа к
наименьшему. Стадо ощущает исключение, стоящее как над
ним, так и под ним, как нечто ему враждебное и вредное. Его
уловка по отношению к исключениям высшего порядка, к более
сильным, более могущественным, более мудрым, более плодо-
творным заключается в том, чтобы убедить их взять на себя
роль блюстителей, пастырей, стражей, стать первыми слугами
стада: таким образом, оно превращает опасность в выгоду. На
средине нет места для страха: здесь ни в чем не ощущается оди-
ночества; здесь мало простора для недоразумения; здесь господ-
ствует равенство; здесь собственное бытие ощущается не как
упрек, а как истинное бытие; здесь царствует довольство. Недо-
верие проявляют лишь к исключениям; то, что ты исключение,
вменяется тебе в вину.

53
 287
Моя философия направлена в сторону иерархии − не в сторо-
ну индивидуалистической морали. Стадное чувство должно гос-
подствовать в стаде, но не выходить за его пределы: вожакам
стада нужна в самом корне своем отличная от стадной оценка их
собственных поступков, равным образом − независимым или
«хищным» животным и т.д.

Книга 3. Раздел 1. Воля к власти как познание

483
Мышление полагает «я», но до сих пор верили, подобно тол-
пе, что в «я мыслю» лежит нечто непосредственно-достоверное,
и что это «я» есть данная нам причина мышления, по аналогии с
которой мы понимаем все другие причинные отношения. Как бы
привычна и неизбежна ни была теперь эта фикция, это еще не
может служить доводом против ее вымышленности: вера может
быть условием жизни, и, несмотря на это, может быть лож-
ной.
493
Истина есть тот род заблуждения, без которого некоторый
определенный род живых существ не мог бы жить. Ценность
для жизни является последним основанием.
494
Невероятно, чтобы наше «познание» простиралось дальше,
чем это нужно в обрез для сохранения жизни. Морфология по-
казывает нам, как развиваются чувства, нервы, а также и мозг в
прямом отношении к трудности добывать себе питание…
503
Весь познавательный аппарат есть абстрагирующий и упро-
щающий аппарат, направленный не на познавание, но на овла-
девание вещами: «цель» и «средство» также далеки от истинной
сущности, как и «понятия». При помощи «цели» и «средства»
овладевают процессом (измышляют процесс, доступный пони-
манию), а при помощи «понятий» − «вещами», которые образу-
ют процесс…

54
 555
Больше всего басен рассказывается о познании. Желают
знать, каковы вещи в себе; и вот оказывается, что не существует
вовсе вещей в себе! Но если даже и предположить, что сущест-
вует некое в себе, нечто безусловное, то именно поэтому оно не
может быть познано! Безусловное не может быть познаваемо:
иначе оно не было бы безусловным! … Познавать – значит,
«ставить себя в некоторые условия к чему-нибудь»: чувствовать
себя чем-нибудь обусловленным и, со своей стороны, обуслов-
ливать это что-нибудь, следовательно, это, при всех обстоятель-
ствах, есть установление условий, их обозначение, их осознание
(не исследование сущностей, вещей, каких-либо «в себе»)…

569
Наша психологическая оптика определяется следующим:
1. Общение необходимо и что для возможности общения мы
должны иметь нечто прочное, упрощенное, ясное (прежде всего
в так называемом тождественном случае). Но, чтобы нечто
могло быть сообщаемо, оно должно быть ощущаемо в обрабо-
танном виде как нечто знакомое. Материал чувств обрабатыва-
ется разумом, сводится к грубым основным чертам, делается
однородным, объединяется с родственным. Итак, смутность и
хаос чувственных впечатлений как бы логизируются.
2. Мир «феноменов» есть обработанный мир, который мы
ощущаем как реальный. «Реальность» лежит в непрерывном
возвращении одинаковых знакомых, родственных вещей, в их
логизированном характере, в уверенности, что мы можем здесь
применить счет, исчислять.
3. Противоположностью этому феноменальному миру явля-
ется не «истинный мир», но бесформенный, недоступный фор-
мулировке мир хаоса ощущений, следовательно, некоторый фе-
номенальный мир другого рода; «не познаваемый» для нас.
4. Вопрос: «Каковы вещи «в себе», взятые совершенно неза-
висимо от нашей чувственной восприимчивости и рассудочной
активности?» − надо отклонить вопросом: «Откуда можем мы
знать, что существуют вещи». «Вещественность» создана лишь
нами. Вопрос в том, не может ли существовать еще много дру-
гих способов создавать такой мир явлений и не есть ли это соз-

55
давание, логизирование, обработка, подтасовка наилучшая га-
рантия реальности, короче говоря, не есть ли то, что «полагает
вещи», единственная реальность; и не есть ли «действие внеш-
него мира на нас» также только результат воли подобных субъ-
ектов... Другие «сущности» действуют на нас; наш обработан-
ный мир явлений есть обработка и преодоление их действий: не-
которая оборонительная мера. Только субъект доказуем; гипо-
теза, что существуют лишь субъекты, что «объект» есть лишь
известный вид действия субъекта на субъект... есть... modus
субъекта...
584
Философия сбилась с пути благодаря тому, что мы, вместо
того, чтобы видеть в логике и категориях разума лишь средство
для обработки мира в целях полезности (следовательно, «прин-
ципиально», средство для полезной фальсификации), принимаем
их за критерий истины, а следовательно, и реальности. В дейст-
вительности «критерий истины» представлял просто биологиче-
скую полезность такой системы принципиальных фальсифика-
ций: и так как известная порода животных не знает ничего более
важного, чем самосохранение, то можно действительно гово-
рить здесь об «истине». Наивность заключалась лишь в том, что
антропоцентрическая идиосинкразия принималась за «меру ве-
щей», за руководящую нить в определении «реального» и «не-
реального», короче говоря, в том, что некоторая обусловлен-
ность признавалась за нечто абсолютное. И вот, мир при этом
сразу распался на «истинный» мир и «кажущийся»; и именно
тот самый мир, для жизни и удобства жизни в котором человек
изобрел свой разум, этот-то мир и был дискредитирован в его
глазах. Вместо того, чтобы использовать формы как сподручное
средство для того, чтобы сделать мир доступным нам, исчисли-
мым, безумие философов усмотрело в этих категориях понятие,
дошедшее к нам из того другого, мира, которому не соответст-
вует этот мир, в котором мы живем... Средства были ложно
приняты за мерило ценности и даже за осуждение самой цели...
…Закон противоречия дал схему: истинный мир, к которому
ищут путь, не может находиться в противоречии с самим собою,
не может изменяться, не может становиться, не имеет ни начала,
ни конца.

56
 Это есть величайшая из совершенных ошибок, истинный ис-
точник ошибок на этой земле: вообразили, что нашли критерий
реальности в формах разума, тогда как они служили для того,
чтобы мы могли быть хозяевами над реальностью, для того,
чтобы весьма искусно перетолковать реальность...
И вот мир теперь стал ложным как раз благодаря тем своим
свойствам, которые составляют его реальность, благодаря его
изменчивости, становлению, множественности, противополож-
ности, противоречию, войне.
И роковое дело было сделано.
Как же теперь отделаться от ложного, только кажущегося
мира (а ведь он действительный, единственный)?
Как самим нам стать по возможности противоположностью
этому кажущемуся характеру мира? (Понятие о совершенном
существе как о некоторой противоположности всему реальному
или, яснее, как о чем-то, противоречащем жизни...).
Все направление наших оценок ставило задачу − оклевета-
ние жизни. Создано было некоторое смешение идеального дог-
матизма с познанием вообще, так что противная сторона стала, в
свою очередь, относиться подозрительно к науке.
…Мы видим, как мораль: а) отравляет все миропонимание;
б) отрезает пути к познанию, к науке; в) разрушает и подрывает
все действительные инстинкты (научая ощущать их корни как
неморальные)…

614
Очеловечить мир, т.е. чувствовать себя в нем все более и бо-
лее властелином…

616
Что ценность мира лежит в нашей интерпретации (что, мо-
жет быть, возможны где-нибудь еще и другие интерпретации,
кроме человеческих), что бывшие до сих пор в ходу интерпре-
тации суть перспективные оценки, с помощью которых мы под-
держиваем себя в жизни, т.е. в воле к власти, в росте власти,
что каждое возвышение человека ведет за собою преодоление
более узких толкований, что всякое достигнутое усиление и
расширение власти создают новые перспективы и заставляют

57
верить в новые горизонты. Эти мысли проходят через все мои
сочинения. Мир, поскольку он имеет для нас какое-либо значе-
ние, ложен: т.е. не есть нечто фактическое, но лишь толкование
и округление скудной суммы наблюдений; он «течет» как нечто
становящееся, как постоянно изменяющаяся ложь, которая ни-
когда не приближается к истине: ибо никакой «истины» нет…

Книга 3. Раздел 2. Воля к власти в природе

631
Неизменное следование друг за другом известных явлений
доказывает не существование «закона», а отношение власти ме-
жду несколькими силами. Сказать: «но именно это отношение
остается одинаковым» − обозначает не что иное, как: «одна и та
же сила не может быть также и другой силой». Дело идет не о
следовании одного за другим, а о переходе одного в другое, о
процессе, в котором отдельные следующие друг за другом мо-
менты обусловливают друг друга не как причины и следствия...
Отделение «деяния» от деятеля, явления от того, что его про-
изводит, процесса от того, что не процесс, а нечто прочное, т.е.
субстанция, вещь, тело, душа и т.д. есть попытка понять проис-
ходящее как своего рода передвижение, перемену места извест-
ного «сущего», неизменного. Эта старая мифология установила
веру в «причину и действие», после того как эта вера нашла
прочную форму в словесно-грамматических функциях…

634
Критика механизма. Необходимо устранить два по-
пулярных понятия: «необходимость» и «закон»: первое ложно
приписывает миру принуждение; второе − свободу. Вещи не
подчинены ни регулярности, ни правилу: нет вещей (это наша
фикция); столь же мало их поведение находится под влиянием
необходимости. Здесь нет повиновения, ибо то, что нечто та-
ково, как оно есть, т.е. столь сильно или столь слабо, − это не
есть следствие повиновения или правила, или принуждения...
Степень сопротивления и степень превосходства мощи − к
этому сводится все дело во всяком процессе; если мы, в целях
удобства вычисления, сумеем выразить это в формулах и «зако-

58
нах», тем лучше для нас! Но мы не сообщим миру «морально-
сти» тем, что мы прибегнем к фикции его послушания законам.
Закона нет, каждая власть в каждый данный момент развива-
ется до последних своих пределов. Именно на том, что иначе
быть не может, покоится возможность вычисления.
Количество власти характеризуется действием, которое оно
производит, и действием, которому оно оказывает сопротивле-
ние…
Мы еще не вышли за пределы привычки, которую навязыва-
ют нам среда и язык. Субъект, объект, деятель и действие отде-
ляются друг от друга. Не забудем, что это простая семиотика, а
не что-либо реальное. Механика как учение о движении есть
уже перевод на язык чувств человека.

635
Нам необходимы «единицы», чтобы иметь возможность счи-
тать; это не дает нам права предполагать, что такие единицы
действительно существуют. Понятие единицы мы заимствовали
у нашего «я» − старейшего из членов нашего символа веры. Ес-
ли бы мы не считали себя единицами, мы никогда не сумели бы
образовать понятия «вещи». Теперь − довольно поздно − мы
убедились с полной ясностью в том, что наша концепция поня-
тия «я» не может ни в каком случае считаться гарантией реаль-
ного единства. Таким образом, чтобы сохранить в неприкосно-
венности теорию механистического мира, мы всегда должны
делать некоторого рода оговорку, поскольку мы образуем тако-
вой мир при помощи двух фикций: понятия движения (заимст-
вованного из нашего языка органов чувств) и понятия атома
(единства, имеющего своим источником наш психологический
«опыт»); предпосылками его, таким образом, служат известное
предубеждение наших чувств и психологический предрассудок…
Механистический мир мыслится нами так, как единственно
его могут себе вообразить наш глаз и наше осязание (как «дви-
жущийся»), таким образом, что он поддается вычислению, для
чего вымышляются нами причинные единства − «вещи» (ато-
мы), действие которых остается постоянным (перенесение лож-
ного понятия субъекта на понятие атома).

59
 Следовательно, примешивание нами понятия числа, вещи
(понятия субъекта), деятельности (разделение причины и дейст-
вия), движения имеет характер феноменальный. В этом сказыва-
ется участие все того же нашего глаза и нашей психологии.
Если мы элиминируем эту примесь, то вещей не будет, а ос-
танутся динамические количества, находящиеся в известном
отношении напряженности ко всем другим динамическим коли-
чествам; сущность их состоит в их отношении ко всем другим
количествам, в их «действии» на последние. Воля к власти не
есть ни бытие, ни становление, а пафос − самый элементарный
факт, из которого уже возникает некоторое становление, неко-
торое действование...
636
Физики верят в «истинный мир» на свой лад: в устойчивую,
одинаковую для всех существ систематизацию необходимых
движений атомов… Но в этом они заблуждаются. Атом, гипо-
тетически построенный ими, выведен путем умозаключения,
силой логики упомянутого перспективизма сознания. Он, по-
этому и сам также является субъективной фикцией. Та картина
мира, которую они развертывают перед нами, отнюдь не отлич-
на по существу от субъективной картины мира: она конструиро-
вана только с помощью мысленно утонченных органов чувств,
но все-таки безусловно с помощью наших органов чувств.. И,
наконец, они, сами того не зная, кое-что в своей системе опус-
тили: именно необходимый перспективизм, с помощью которо-
го всякий центр силы − не только человек − конструирует из
себя весь остальной мир, т.е. меряет его своей силой, осязает,
формирует...
Перспективизм есть только сложная форма специфично-
сти. Я представляю его себе так, что каждое специфическое те-
ло стремится к тому, чтобы овладеть всем пространством, воз-
можно шире распространить свою силу (его воля к власти) и
оттолкнуть все то, что противится его расширению. Но тело это
постоянно наталкивается на такие же стремления других тел и
кончает тем, что вступает в соглашение («соединяется») с теми,
которые достаточно родственны ему. Таким образом, они вме-
сте составляют тогда заговор, направленный на завоевание
власти. И процесс идет дальше...

60
 638
Если мы предположим, что в распоряжении мира имеется
лишь известное количество силы, то будет ясно, что всякое пе-
ремещение силы в каком-нибудь месте влияет на всю систему,
следовательно, наряду с причинностью следования друг за дру-
гом была бы дана зависимость расположения друг около друга и
друг с другом.

639
Единственной возможностью сохранить смысл понятия
«Бог» было бы: Бог не как двигательная сила, а Бог как макси-
мальное состояние, как известная эпоха как известная точка в
развитии воли к власти, из которой объяснялось бы в одинако-
вой степени, как дальнейшее развитие, так и то, что было рань-
ше, что было до него…
Что мир не стремится к устойчивому состоянию, есть един-
ственное, что доказано. Следовательно, мы вынуждены мыс-
лить высшую точку в его развитии не как состояние равнове-
сия...

647
Против дарвинизма. Полезность органа не объясняет его
происхождения, напротив! Ведь в течение того весьма продол-
жительного времени, которое нужно для возникновения извест-
ного свойства, это последнее не сохраняет индивида и не прино-
сит ему пользы, а всего менее в борьбе с внешними обстоятель-
ствами и врагами.
Да и что, в конце концов, «полезно»? Далее, позволительно
спросить: «в отношении к чему полезно?» Например, то, что по-
лезно с точки зрения продолжительности жизни индивида, мог-
ло бы быть неблагоприятным для его силы и великолепия; то,
что сохраняет индивида, могло бы в то же время задержать и
даже остановить его развитие. С другой стороны, известный не-
достаток, форма вырождения могут быть в высшей степени
полезными, поскольку они действуют стимулирующим образом
на другие органы. Точно так же состояние нужды может быть
условием существования, поскольку она низводит индивида на
такой уровень, на котором он может держаться, не расточая

61
своих сил. Сам индивид, как борьба составных его частей (за
пищу, место и т.д.), его развитие связано с победой, преоблада-
нием отдельных частей и с захуданием, «превращением в орга-
ны» других частей.
Влияние «внешних обстоятельств» переоценено у Дарвина до
нелепости: существенным в процессе жизни представляется
именно та огромная созидающая изнутри формы сила, которая
обращает себе на пользу, эксплуатирует «внешние обстоятель-
ства». Новые формы, созданные изнутри, образованы не для оп-
ределенной цели; но в борьбе частей новая форма не может дол-
го оставаться вне отношения к полезности, а затем, по мере уп-
ражнения, она будет вырабатываться во все более совершенную
форму…

649
«Полезно» в смысле дарвиновской биологии − значит, благо-
приятно с точки зрения борьбы с другими. Но с моей точки зре-
ния, уже чувство подъема, ощущение возрастания силы пред-
ставляются истинным прогрессом, совершенно независимо от
полезности их в борьбе. Только из этого чувства возникает воля
к борьбе…

682
Рука об руку с моральным принижением ego в естествознании
идет также переоценка значения рода. Но род есть нечто столь же
иллюзорное, как ego; в основе его лежит ложное различение. Ego
в сто раз больше, чем простая единица в цепи членов; оно − сама
цепь в полном смысле слова, а род − простая абстракция из мно-
жества этих цепей и их частичного сходства. Что индивид, как
это часто повторяют, приносится в жертву роду, совершенно не
соответствует фактам действительности и, скорее, может слу-
жить образчиком ошибочной интерпретации…

684
Анти-Дарвин… Рассчитывают на борьбу за существование,
на вымирание слабых существ и на переживание наиболее силь-
ных и наиболее одаренных, следовательно, предполагают по-
стоянный рост совершенства живых существ. Мы, наоборот,

62
склоняемся к убеждению, что в борьбе за жизнь случай идет
одинаково на пользу как слабым, так и сильным, что хитрость
часто с выгодой дополняет силу, что плодовитость видов стоит
в достопримечательном отношении к шансам вымирания.
Естественный отбор основывают вместе с тем на медлен-
ных и бесконечных метаморфозах: утверждают, что всякое вы-
годное изменение передается по наследству и является в после-
дующих поколениях все сильнее выраженным (между тем как
наследственность так капризна...). Берут какой-нибудь случай
удачного приспособления известных организмов к весьма ис-
ключительным условиям жизни и объявляют, что приспособле-
ние достигнуто благодаря влиянию среды.
Но примеров бессознательного отбора мы не найдем нигде
(решительно нигде). Самые различные индивиды соединяются
вместе, продукты высшего развития смешиваются с массой. Все
конкурирует, стремясь сохранить свой тип; существа, обладаю-
щие внешними признаками, которые защищают их от известных
опасностей, не утрачивают их и тогда, когда они попадают в
условия, не угрожающие более их безопасности... Если они по-
селяются в местах, где одеяние перестает служить им защитой,
то они все-таки никоим образом не ассимилируются со средой.
Значение отбора наиболее красивых было в такой мере пре-
увеличено, что он оказался перешедшим далеко за пределы ин-
стинкта красоты нашей собственной расы! Фактически краси-
вейшее существо спаривается часто с весьма обездоленными
созданиями, высшее с низшим. Почти всегда мы видим, что
самцы и самки сближаются благодаря какой-нибудь случайной
встрече, не проявляя при этом особой разборчивости. Измене-
ние под воздействием климата и питания, но на самом деле оно
имеет безразличный характер.
Не существует никаких переходных форм.
Утверждают, что развитие существ идет вперед, но для
утверждения этого нет никаких оснований. У каждого типа
есть своя граница, за ее пределами нет развития…
Мой общий взгляд. Первое положение. Человек как вид не
прогрессирует. Правда, достигаются более высокие типы, но
они не сохраняются. Уровень вида не подымается.

63
 Второе положение: человек как вид не представляет про-
гресса в сравнении с каким-нибудь иным животным. Весь жи-
вотный и растительный мир не развивается от низшего к выс-
шему...
Но все виды развиваются одновременно и друг над другом, и
в смешении друг с другом, и друг против друга. Самые богатые
и сложные формы − ибо большего не заключает в себе слово
«высший тип» − гибнут легче; только самые низшие обладают
кажущейся устойчивостью. Первые достигаются редко и с тру-
дом удерживаются на поверхности, последним помогает их
компрометирующая плодовитость. И внутри человечества более
высокие типы, счастливые случаи развития погибают при смене
благоприятных и неблагоприятных условий легче других. Они
легко поддаются действию всякого рода декаданса: они − край-
ности и в силу этого сами почти что декаденты... Короткое су-
ществование красоты, гения, Цезаря есть явление исключитель-
ное: такого рода вещи не передаются по наследству… Гений –
это самая совершенная машина, какая только существует, сле-
довательно, и самая ломкая…

Контрольные вопросы

1. Что значит «противоествественная мораль»? В чем суть

ницшеанской критики морали?
2. В чем «польза и вред» религии по Ницше?
3. Объясните суть ницшеанской критики основных «фик-
ций» познания: «я» («субъекта»), «объекта» («вещи»), «исти-
ны», «разума», «логики», «действительности». Согласитесь ли
Вы с определением науки как «оклеветания жизни»? Почему?
4. Перескажите критику основных понятий механицизма в
науке – «закона», «необходимости», «движения», «атома». Что
такое «перспективизм» и «воля к власти»?
5. В чем суть ницшеанской критики дарвинистской теории
«естественного отбора»?

64
 ФРЕЙД ЗИГМУНД
(1856-1939)

Австрийский психолог, невропатолог и психиатр; основатель

психоанализа как метода лечения психических заболеваний, а в
широком смысле − комплекса гипотез и теорий, объясняющих
роль бессознательного в жизни человека и развитии человечест-
ва. Получил медицинское образование в Венском университете,
став в 1881 г. доктором медицины, написал несколько моногра-
фий по физиологии высшей нервной деятельности и невропато-
логии. С 1886 г. стал заниматься медицинской практикой и на
протяжении первых 10 лет использовал для лечения гипноз. В
середине 90-х годов происходит формирование собственной
теории Фрейда, согласно которой причиной невротических сим-
птомов являются вытесненные влечения раннего детства. Гип-
ноз Фрейд заменяет методом свободных ассоциаций и толкова-
нием сновидений. Уже в ранний период своего творчества
Фрейд выделил три области психики: сознание, предсознатель-
ное и бессознательное. Последнее иррационально и вневре-
менно, в нем сосредоточены бессознательные желания и вытес-
ненные из сознания идеи. Деятельность бессознательного, по
Фрейду, подчиняется принципу удовольствия. Область предсоз-
нательного (куда входят разумное Я человека, память, мышле-
ние) отгораживает бессознательное от сознания − окна во внеш-
ний мир, осуществляя цензуру желаний бессознательного, руко-
водствуясь в этой деятельности принципом реальности. Именно
желания бессознательного, стремящиеся к разрядке в виде дей-
ствия, являются источником психической динамики. Сообразу-
ясь с реальностью внешнего мира, предсознательное вытесняет
обратно в бессознательное неприемлемые желания и идеи (сек-
суальные, эгоистические, асоциальные), сопротивляется их по-
пыткам проникнуть в сознание. Но вытесненные неразряженные
желания могут сохранять свою активность и находят «околь-
ные» пути проникновения в сознание − через сновидения, грезы,
случайные ошибочные действия, шутки и обмолвки, а также
через явления психической патологии и симптомы невроза. Все
эти феномены выступают в качестве компромисса, служащего
удовлетворению как желаний бессознательного, так и цензур-
ных требований предсознательного. Краеугольным камнем пси-

65
хоаналитической системы Фрейда стало учение о либидо и дет-
ской сексуальности. У Фрейда либидо − это психическая энер-
гия влечений преимущественно сексуального характера, которая
может быть или разряжена в действии, или неразряженной вы-
теснена обратно в бессознательное; или лишена своей энергии
посредством реактивной деятельности Сверх-Я (мораль, стыд,
совесть) и сублимации (переориентация энергии либидо на со-
циально приемлемую деятельность, в том числе на художест-
венное и научное творчество). Сверх-Я у позднего Фрейда («Я и
Оно», 1923) − это представитель общества, внешнего идеала и
авторитета в психике человека. Соответственно, бессознатель-
ное поздний Фрейд именует «Оно» − «кипящий котел инстинк-
тов», а сознание − «Я». При этом Я − «несчастное существо»,
«очаг страха и фобий», ибо «служит трем господам и вследствие
этого подвержено троякой угрозе: со стороны внешнего мира, со
стороны вожделений Оно и со стороны строгости сверх-Я»4. На
последнем этапе творчества Фрейд сосредоточился на проблеме
осмысления феномена человеческой культуры, которая, по его
мнению, существует за счет сублимированной энергии либидо.
Исходя из последнего убеждения, он усмотрел сходство между
симптомом навязчивых состояний психики и религиозными об-
рядами («Будущее одной иллюзии», 1927), объявив религию
«коллективным неврозом». В целом в своих социологических
взглядах Фрейд приходит к заключению, что прогресс культуры
ведет к уменьшению человеческого счастья и усилению чувства
вины ввиду растущего ограничения природных желаний («Не-
довольство культурой», 1930).
Воздействие идей Фрейда на западную культуру ХХ века было
огромным. Психологические и социологические взгляды Фрейда
оказали значительное влияние на искусство и литературу, а также
педагогику, психологию, социологию, литературоведение, этно-
графию и ряд других гуманитарных дисциплин, не исключая и
философию.
Ниже приводятся фрагменты из программной работы:
Фрейд З. Я и Оно / З. Фрейд // Хрестоматия по истории пси-
хологии. М.: Изд-во МГУ, 1980. С. 184-210.

4
Фрейд З. Я и Оно / З. Фрейд // Хрестоматия по истории психологии.
М.: Изд-во МГУ, 1980. С. 208.

66
 I. СОЗНАНИЕ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ

Я не собираюсь сказать в этом вводном отрывке что-либо но-

вое и не могу избежать повторения того, что неоднократно вы-
сказывалось раньше.
Деление психики на сознательное и бессознательное является
основной предпосылкой психоанализа, и только оно дает ему
возможность понять и приобщить науке часто наблюдающиеся
и очень важные патологические процессы в душевной жизни.
Иначе говоря, психоанализ не может перенести сущность пси-
хического в сознание, но должен рассматривать сознание как
качество психического, которое может присоединяться или не
присоединяться к другим его качествам.
Если бы я мог рассчитывать, что эта книга будет прочтена
всеми интересующимися психологией, то я был бы готов к тому,
что уже на этом месте часть читателей остановится и не после-
дует далее, ибо здесь первое применение психоанализа. Для
большинства философски образованных людей идея психиче-
ского, которое одновременно не было бы сознательным, до та-
кой степени непонятна, что представляется им абсурдной и не-
совместимой с простой логикой. Это происходит, полагаю я,
оттого, что они никогда не изучали относящихся сюда феноме-
нов гипноза и сновидений, которые, не говоря уже о всей облас-
ти патологического, принуждают к пониманию в духе психо-
анализа. Однако их психология сознания никогда не способна
разрешить проблемы сновидения и гипноза.
Быть сознательным − это, прежде всего, чисто описательный
термин, который опирается на самое непосредственное и на-
дежное восприятие. Опыт показывает нам, что психический
элемент, например представление, обыкновенно не бывает дли-
тельно сознательным. Наоборот, характерным является то, что
состояние сознательности быстро проходит; представление в
данный момент сознательное, в следующее мгновение перестает
быть таковым, однако может вновь стать сознательным при из-
вестных, легко достижимых условиях. Каким оно было в про-
межуточный период − мы не знаем; можно сказать, что оно бы-
ло скрытым, подразумевая под этим то, что оно в любой момент
способно было стать сознательным. Если мы скажем, что оно

67
было бессознательным, мы также дадим правильное описание.
Это бессознательное в таком случае совпадает со скрыто или
потенциально сознательным. Правда, философы возразили бы
нам: нет, термин «бессознательное» не может иметь здесь при-
менения; пока представление находилось в скрытом состоянии,
оно вообще не было психическим. Но если бы уже в этом месте
мы стали возражать им, то затеяли бы совершенно бесплодный
спор о словах.
К термину или понятию бессознательного мы пришли дру-
гим путем, путем разработки опыта, в котором большую роль
играет душевная динамика. Мы видели, т.е. вынуждены были
признать, что существуют весьма напряженные душевные про-
цессы или представления. Здесь, прежде всего, приходится
иметь дело с некоторым количественным, т.е. экономическим,
моментом, которые могут иметь такие же последствия для ду-
шевной жизни, как и все другие представления, между прочим,
и такие последствия, которые могут быть сознаны опять-таки
как представления, хотя в действительности и не становятся
сознательными. Нет необходимости подробно повторять то, о
чем уже часто говорилось. Достаточно сказать: здесь начинается
психоаналитическая теория, которая утверждает, что такие
представления не становятся сознательными потому, что им
противодействует известная сила, что без этого они могли бы
стать сознательными, и тогда мы увидели бы, как мало они от-
личаются от остальных общепризнанных психических элемен-
тов. Эта теория оказывается неопровержимой благодаря тому,
что в психоаналитической технике нашлись средства, с помо-
щью которых можно устранить противодействующую силу и
довести соответствующие представления до сознания. Состоя-
ние, в котором они находились до осознания, мы называем вы-
теснением, а сила, приведшая к вытеснению и поддерживавшая
его, ощущается нами во время нашей психоаналитической рабо-
ты как сопротивление.
Понятие бессознательного мы, таким образом, получаем из
учения о вытеснении. Вытесненное мы рассматриваем как ти-
пичный пример бессознательного. Однако мы видим, что есть
двоякое бессознательное: скрытое, но способное стать созна-
тельным, и вытесненное, которое само по себе и без дальнейше-

68
го не может стать сознательным… Скрытое бессознательное,
являющееся таковым только в описательном, но не в динамиче-
ском смысле, называется нами предсознательным; термин «бес-
сознательное» мы применяем только к вытесненному динамиче-
скому бессознательному. Таким образом, мы имеем теперь три
термина: «сознательное» (С), «предсознательное» (ПС) и «бес-
сознательное» (БС), смысл которых уже не только чисто описа-
тельный. Предсознательное (ПС) предполагается нами стоящим
гораздо ближе к сознательному (С), чем бессознательное, а так
как бессознательное (БС) мы назвали психическим, мы тем бо-
лее назовем так и скрытое предсознательное (ПС)…
Таким образом, мы с большим удобством можем обходиться
нашими тремя терминами (С, ПС и БС), если только не станем
упускать из виду, что в описательном смысле существует двоя-
кое бессознательное, в динамическом же − только одно. В неко-
торых случаях, когда изложение преследует особые цели, этим
различием можно пренебречь, в других же случаях оно, конеч-
но, совершенно необходимо. Вообще же мы достаточно при-
выкли к двойственному смыслу бессознательного и хорошо с
ним справлялись. Избежать этой двойственности, поскольку я
могу судить, невозможно; различие между сознательным и бес-
сознательным есть в конечном счете вопрос восприятия, на ко-
торый приходится отвечать или да или нет, самый же акт вос-
приятия не дает никаких указаний на то, почему что-либо вос-
принимается или не воспринимается. Мы не вправе жаловаться
на то, что динамическое в явлении может быть выражено только
двусмысленно.
В дальнейшем развитии психоаналитической работы выясня-
ется, что и эти различия оказываются неисчерпывающими,
практически недостаточными. Из числа положений, служащих
тому доказательством, приведем решающее. Мы создали себе
представление о связной организации душевных процессов в
одной личности и обозначаем его как Я этой личности. Это Я
связано с сознанием, что оно господствует над побуждениями к
движению, т.е. к вынесению возбуждений во внешний мир. Это
та душевная инстанция, которая контролирует все частные про-
цессы, которая ночью отходит ко сну и все же руководит цензу-
рой сновидений. Из этого Я исходит также вытеснение, благо-

69
даря которому известные душевные побуждения подлежат ис-
ключению не только из сознания, но также из других областей
значимости и деятельности. Это устраненное путем вытеснения
в анализе противопоставляет себя Я, и анализ стоит перед зада-
чей устранить сопротивление, производимое Я по отношению к
общению с вытесненным. Во время анализа мы наблюдаем, как
больной, если ему ставятся известные задачи, попадает в за-
труднительное положение; его ассоциации прекращаются, как
только они должны приблизиться к вытесненному. Тогда мы
говорим ему, что он находится во власти сопротивления, но сам
он ничего о нем не знает, и даже в том случае, когда, на основа-
нии чувства неудовольствия, он должен догадываться, что в нем
действует какое-то сопротивление, он все же не умеет ни на-
звать, ни указать его. Но так как сопротивление, несомненно,
исходит из его Я и принадлежит последнему, то мы оказываемся
в неожиданном положении. Мы нашли в самом Я нечто такое,
что тоже бессознательно и проявляется подобно вытесненному,
т.е. оказывает сильное действие, не переходя в сознание и для
осознания чего требуется особая работа. Следствием такого на-
блюдения для аналитической практики является то, что мы по-
падаем в бесконечное множество затруднений и неясностей, ес-
ли только хотим придерживаться привычных способов выраже-
ния, например, если хотим свести явление невроза к конфликту
между сознанием и бессознательным. Исходя из нашей теории
структурных отношений душевной жизни, мы должны такое
противопоставление заменить другим, а именно: цельному Я
противопоставить отколовшееся от него вытесненное.
Однако следствия из нашего понимания бессознательного
еще более значительны. Знакомство с динамикой внесло первую
поправку, структурная теория вносит вторую. Мы приходим к
выводу, что БС не совпадает с вытесненным; остается верным,
что все вытесненное бессознательно, но не все бессознательное
есть вытесненное. Даже часть Я (один бог ведает, насколько
важная часть Я может быть бессознательной), без всякого со-
мнения, бессознательна. И это бессознательное в Я не есть
скрытое в смысле предсознательного, иначе его нельзя было бы
сделать активным без осознания, и само осознание не представ-
ляло бы столько трудностей. Когда мы, таким образом, стоим

70
перед необходимостью признания третьего, не вытесненного
БС, то нам приходится признать, что характер бессознательного
теряет для нас свое значение. Он обращается в многосмыслен-
ное качество, не позволяющее широких и непререкаемых выво-
дов, для которых нам хотелось бы его использовать. Тем не ме-
нее нужно остерегаться пренебрегать им, так как в конце концов
свойство бессознательности или сознательности является един-
ственным светочем во тьме психологии глубин.

II. Я И ОНО

Патологические изыскания отвлекли наш интерес исключи-

тельно в сторону вытесненного. После того как нам стало из-
вестно, что и Я в собственном смысле слова может быть бессоз-
нательным, нам хотелось бы больше узнать о Я. Руководящей
нитью в наших исследованиях служил только признак созна-
тельности или бессознательности; под конец мы убедились,
сколь многозначным может быть этот признак.
Все наше знание постоянно связано с сознанием. Даже бес-
сознательное мы можем узнать только путем превращения его в
сознательное. Но каким же образом это возможно? Что значит
сделать нечто сознательным? Как это может произойти?
Мы уже знаем, откуда нам следует исходить. Мы сказали,
что сознание представляет собой поверхностный слой душевно-
го аппарата, т.е. мы сделали его функцией некоей системы, ко-
торая пространственно является первой со стороны внешнего
мира. Пространственно, впрочем, не только в смысле функции,
но на этот раз и в смысле анатомического расчленения. Наше
исследование также должно исходить от этой воспринимающей
поверхности.
Само собой разумеется, что сознательны все восприятия,
приходящие извне (чувственные восприятия), а также изнутри,
которые мы называем ощущениями и чувствами. Как, однако,
обстоит дело с теми внутренними процессами, которые мы не-
сколько грубо и недостаточно можем назвать процессами мыш-
ления? Доходят ли эти процессы, совершающиеся где-то внутри
аппарата, как движения душевной энергии на пути к действию,
доходят ли они до поверхности, на которой возникает сознание?

71
Или, наоборот, сознание доходит до них? Мы замечаем, что
здесь кроется одна из трудностей, встающих перед нами, если
мы хотим всерьез оперировать с пространственным, топическим
представлением душевной жизни. Обе возможности одинаково
немыслимы, и нам следует искать третью.
В другом месте я уже указывал, что действительное различие
между бессознательным и предсознательным представлением
(мыслью) заключается в том, что первое совершается при по-
мощи материала, остающегося неизвестным (непознанным), в то
время как второе (ПС) связывается с представлениями слов.
Здесь впервые сделана попытка дать для системы ПС и БС такие
признаки, которые существенно отличны от признака отноше-
ния их к сознанию. Вопрос «Каким образом что-либо становит-
ся сознательным?» целесообразнее было бы облечь в такую
форму: «Каким образом что-нибудь становится предсознатель-
ным?» Тогда ответ гласил бы так: «Посредством соединения с
соответствующими словесными представлениями».
Эти словесные представления суть следы воспоминаний. Они
были когда-то восприятиями и могут, подобно всем остальным
следам воспоминаний, стать снова сознательными. Прежде чем
мы успеем углубиться в обсуждение их природы, нас осеняет
новая мысль: сознательным может стать лишь то, что некогда
уже было сознательным восприятием; за исключением чувств,
все, что хочет стать внутренне сознательным, должно пытаться
перейти во внешнее восприятие. Последнее возможно благодаря
следам воспоминаний…
Остатки слов происходят главным образом от слуховых вос-
приятий, благодаря чему для системы ПС дано как бы особое
чувственное происхождение…
Однако нам не следует ради упрощения, забывать о значении
зрительных следов воспоминания (не слов, а предметов) или
отрицать возможность осознания процессов мысли путем воз-
вращения к зрительным следам, что, по-видимому, является
преобладающей формой у многих… Выявляется, что при этом
сознается преимущественно конкретный материал мысли. Что
же касается отношений, особенно характеризующих мысль, то
для них зрительное выражение не может быть дано. Мышление

72
при помощи зрительных образов является, следовательно, лишь
очень несовершенным процессом сознания.
Этот вид мышления, в известном смысле, стоит ближе к бес-
сознательным процессам, нежели мышление при помощи слов,
и как онто-, так и филогенетически, бесспорно, древнее его…
В то время как отношение внешнего восприятия к Я совер-
шенно очевидно, отношение внутреннего восприятия к Я требу-
ет особого исследования. Отсюда еще раз возникает сомнение в
правильности допущения, что все сознательное связано с по-
верхностной системой воспринятого сознательного (ВС-С).
Внутреннее восприятие дает ощущения процессов, происхо-
дящих в различных, несомненно, также глубочайших слоях ду-
шевного аппарата. Они мало известны, и лучшим их образцом
может служить ряд удовольствие − неудовольствие. Они пер-
вичнее, элементарнее, чем ощущения, возникающие извне, и
могут появляться в состояниях смутного сознания…
Ощущения, сопровождающиеся чувством удовольствия, не
содержат в себе ничего побуждающего к действию, наоборот,
ощущения неудовольствия обладают этим свойством в высокой
степени. Они побуждают к изменению, к совершению движе-
ния, и поэтому мы рассматриваем неудовольствие как повыше-
ние энергии, а удовольствие − как понижение ее…
Роль представлений слов становится теперь совершенно яс-
ной. Через их посредство внутренние процессы мысли становят-
ся восприятиями. Таким образом, как бы подтверждается поло-
жение: всякое значение происходит из внешнего восприятия.
При осознании мышления мысли действительно воспринимают-
ся как бы извне и потому считаются истинными.
Разъяснив взаимоотношение внешних и внутренних воспри-
ятий и поверхностной системы воспринятого сознательного
(ВС), мы можем приступить к построению нашего представле-
ния о Я. Мы видим его исходящим из системы восприятия (В),
как из своего ядра-центра, и в первую очередь охватывающим
ПС, которое соприкасается со следами воспоминаний. Но, как
мы уже видели, Я тоже бывает бессознательным.
Я полагаю, что здесь было бы очень целесообразно последо-
вать предложению одного автора, … неустанно повторяющего,
что то, что мы называем своим Я, в жизни проявляется преиму-

73
щественно пассивно, что в нас «живут» неизвестные и непод-
властные нам силы. Все мы испытывали такие впечатления, хо-
тя бы они и не овладевали нами настолько, чтобы исключить все
остальное… Я предлагаю считаться с этими взглядами и назвать
сущность, исходящую из системы восприятий (В) и пребываю-
щую вначале предсознательной, именем Я, а те, другие области
психического, в которые эта сущность проникает и которые яв-
ляются бессознательными, обозначить … словом Оно.
Мы скоро увидим, можно ли извлечь из такого понимания
какую-либо пользу для описания и уяснения. Согласно предла-
гаемой теории индивидуум представляется нам как непознанное
и бессознательное Оно, которое поверхностно охвачено Я, воз-
никшим как ядро из системы восприятий (В). При желании дать
графическое изображение можно прибавить, что Я не целиком
охватывает Оно, а покрывает его лишь постольку, поскольку
система В образует его поверхность, т.е. расположено по отно-
шению к нему примерно так, как зародышевый кружок распо-
ложен в яйце.
Однако вытесненное также сливается с Оно и есть только
часть его. Вытесненное благодаря сопротивлениям вытеснения
резко обособлено только от Я; с помощью Оно ему открывается
возможность связаться с Я. Ясно, следовательно, что почти все
разграничения, которые мы старались описать на основании
данных патологии, относятся только к единственно известным
нам поверхностным слоям душевного аппарата…
Нетрудно убедиться в том, что Я есть только измененная под
прямым влиянием внешнего мира и при посредстве воспринято-
го сознательного (ВС) часть Оно, своего рода продолжение
дифференциации поверхностного слоя. Я старается также со-
действовать влиянию внешнего мира на Оно и осуществлению
тенденций этого мира, оно стремится заменить принцип удо-
вольствия, который безраздельно властвует в Оно, принципом
реальности. Восприятие имеет для Я такое же значение, как
влечение для Оно. Я олицетворяет то, что можно назвать разу-
мом и рассудительностью в противоположность к Оно, содер-
жащему страсти. Все это соответствует общеизвестным и попу-
лярным разграничениям, однако может считаться верным толь-
ко для некоторого среднего, идеального случая.

74
 Большое функциональное значение Я выражается в том, что
в нормальных условиях ему предоставлена власть над побужде-
нием к движению. По отношению к Оно Я подобно всаднику,
который должен обуздать превосходящую силу лошади, с той
только разницей, что всадник пытается совершить это собствен-
ными силами, Я же − силами заимствованными. Это сравнение
может быть продолжено. Как всаднику, если он не хочет рас-
статься с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей
хочется, таки Я превращает обыкновенно волю Оно в действие,
как будто бы это было его собственной волей.
Я складывается и обособляется от Оно, по-видимому, не
только под влиянием системы восприятий (В), но под действием
также другого момента. Собственное тело и, прежде всего, по-
верхность его представляют собою место, от которого могут
исходить одновременно как внешние, так и внутренние воспри-
ятия. Путем зрения тело воспринимается как другой объект, но
осязанию оно дает двоякого рода ощущения, одни из которых
могут быть очень похожими на внутреннее восприятие. В пси-
хофизиологии подробно описывалось, каким образом собствен-
ное тело обособляется из мира восприятий. Чувство боли, по-
видимому, также играет при этом некоторую роль, а способ, ка-
ким при мучительных болезнях человек получает новое знание о
своих органах, является, может быть, типичным способом того,
как вообще складывается представление о своем теле.
Я прежде всего телесно, оно не только поверхностное суще-
ство, но даже является проекцией некоторой поверхности…
Отношение Я к сознанию обсуждалось часто, однако здесь
необходимо вновь описать некоторые важные факты. Мы при-
выкли всюду привносить социальную или этическую оценку, и
поэтому нас не удивляет, что игра низших страстей происходит
в подсознательном, но мы заранее уверены в том, что душевные
функции тем легче доходят до сознания, чем выше указанная их
оценка. Психоаналитический опыт не оправдывает, однако, на-
ших ожиданий. С одной стороны, мы имеем доказательства то-
му, что даже тонкая и трудная интеллектуальная работа, которая
обычно требует напряженного размышления, может быть со-
вершена предсознательно, не доходя до сознания. Такие случаи
совершенно бесспорны, они происходят, например, в состоянии

75
сна и выражаются в том, что человек непосредственно после
пробуждения находит разрешение трудной математической или
иной задачи, над которой он бился безрезультатно накануне.
Однако гораздо большее недоумение вызывает знакомство с
другим фактом. Из наших анализов мы узнаем, что существуют
люди, у которых самокритика и совесть, т.е. бесспорно высоко-
ценные душевные проявления, оказываются бессознательными
и, оставаясь таковыми, обусловливают важнейшие поступки; то
обстоятельство, что сопротивление в анализе остается бессозна-
тельным, не является, следовательно, единственной ситуацией в
этом роде. Еще более смущает нас новое наблюдение, приводя-
щее к необходимости, несмотря на самую тщательную критику,
считаться с бессознательным чувством вины, факт, который за-
дает новые загадки, в особенности если мы все больше и больше
приходим к убеждению, что бессознательное чувство вины иг-
рает в большинстве неврозов экономически решающую роль и
создает сильнейшее препятствие выздоровлению. Возвращаясь
к нашей оценочной шкале, мы должны сказать: не только наи-
более глубокое, но и наиболее высокое в Я может быть бессоз-
нательным. Таким образом, нам как бы демонстрируется то, что
раньше было сказано о сознательном Я, а именно что оно, пре-
жде всего, Я-тело.

III. Я И СВЕРХ-Я (ИДЕАЛЬНОЕ Я)

Если бы Я было только частью Оно, определяемой влиянием

системы восприятия, только представителем реального внешне-
го мира в душевной области, все было бы просто. Однако сюда
присоединяется еще нечто.
В других местах уже были разъяснены мотивы, побудившие
нас предположить существование некоторой инстанции в Я,
дифференциацию внутри Я, которую можно назвать идеалом Я
или сверх-Я. Эти мотивы вполне правомерны. То, что эта часть
Я не так прочно связана с сознанием, является неожиданностью,
требующей разъяснения.
Нам придется начать несколько издалека…
Первоначально, в примитивной оральной фазе индивида
трудно отличить обладание объектом от отождествления… Вна-

76
чале еще хилое Я получает от обладания объектом знание, удов-
летворяется им или старается устранить его путем вытеснения.
Если мы бываем обязаны или нам приходится отказаться от
сексуального объекта, наступает нередко изменение Я, кото-
рое… следует описать как водружение объекта в Я… Может
быть, с помощью такой интроекции (вкладывания), которая яв-
ляется как бы регрессией к механизму оральной фазы, Я облег-
чает или делает возможным отказ от объекта. Может быть, это
отождествление есть вообще условие, при котором Оно отказы-
вается от своих объектов. Во всяком случае процесс этот, осо-
бенно в ранних стадиях развития, наблюдается очень часто; он
дает нам возможность построить теорию, что характер Я явля-
ется осадком отвергнутых привязанностей к объекту, что он со-
держит историю этих избраний объекта. Поскольку характер
личности отвергает или приемлет эти влияния из истории эро-
тических избраний объекта, естественно наперед допустить це-
лую скалу способности сопротивления…
Как бы ни окрепла в дальнейшем сопротивляемость характе-
ра в отношении влияния отвергнутых привязанностей к объекту,
все же действие первых, имевших место в самом раннем возрас-
те отождествлений, будет широким и устойчивым. Это обстоя-
тельство заставляет нас вернуться назад, к моменту возникнове-
ния идеала Я, ибо за последним скрывается первое и самое важ-
ное отождествление индивидуума, именно − отождествление с
отцом в самый ранний период истории личности. Такое отожде-
ствление, по-видимому, не есть следствие или результат привя-
занности к объекту; оно прямое, непосредственное и более ран-
нее, чем какая бы то ни было привязанность к объекту…
Все же отношения эти так сложны, что возникает необходи-
мость описать их подробнее…
Упрощенный случай для ребенка мужского пола складыва-
ется следующим образом: очень рано ребенок обнаруживает по
отношению к матери объектную привязанность, которая берет
свое начало от материнской груди и служит образцовым приме-
ром выбора объекта по типу опоры; отцом мальчик овладевает с
помощью отождествления. Оба отношения существуют некото-
рое время параллельно, пока усиление сексуальных влечений к
матери и осознание того, что отец является помехой для таких

77
влечений, не вызывает комплекса Эдипа. Отождествление с от-
цом отныне принимает враждебную окраску и превращается в
желание устранить отца и заменить его собой для матери. С этих
пор отношение к отцу амбивалентно; создается впечатление,
точно содержавшаяся с самого начала в отождествлении амби-
валентность стала явной. «Амбивалентная установка» по отно-
шению к отцу и лишь нежное объектное влечение к матери со-
ставляют для мальчика содержание простого положительного
комплекса Эдипа.
При разрушении комплекса Эдипа необходимо отказаться от
объектной привязанности к матери. Вместо нее могут появиться
две вещи: либо отождествление с матерью, либо усиление отож-
дествления с отцом. Последнее мы обыкновенно рассматриваем
как более нормальное, оно позволяет сохранить в известной ме-
ре нежное отношение к матери. Благодаря исчезновению ком-
плекса Эдипа мужественность характера мальчика, таким обра-
зом, укрепилась бы. Совершенно аналогичным образом «эди-
повская установка» маленькой девочки может вылиться в уси-
ление ее отождествления с матерью (или в появление такового),
упрочивающего женственный характер ребенка.
Эти отождествления не соответствуют нашему ожиданию,
так как они не вводят отвергнутый объект в Я, однако и такой
исход возможен, причем у девочек его наблюдать легче, чем у
мальчиков. В анализе очень часто приходится сталкиваться с
тем, что маленькая девочка, после того как ей пришлось отка-
заться от отца как любовного объекта, проявляет мужествен-
ность и отождествляет себя не с матерью, а с отцом, т.е. с уте-
рянным объектом. Ясно, что при этом все зависит от того, дос-
таточно ли сильны ее мужские задатки, в чем бы они ни состоя-
ли.
Таким образом, переход эдиповской ситуации в отождествле-
ние с отцом или матерью зависит у обоих полов, по-видимому,
от относительной силы задатков того или другого пола. Это
один способ, каким бисексуальность вмешивается в судьбу эди-
пова комплекса. Другой способ еще более важен. В самом деле,
получается впечатление, что простой эдипов комплекс вообще
не есть наиболее частый случай, а соответствует некоторому
упрощению или схематизации, которая практически осуществ-

78
ляется, правда, достаточно часто. Более подробное исследование
вскрывает в большинстве случаев более полный эдипов ком-
плекс, который бывает двояким, положительным и отрицатель-
ным, в зависимости от первоначальной бисексуальности ребен-
ка, т.е. мальчик становится не только в амбивалентное отноше-
ние к отцу и останавливает свой нежный объектный выбор на
матери, но он одновременно ведет себя как девочка, проявляет
нежное женское отношение к отцу и соответствующее ревниво-
враждебное к матери. Это вторжение бисексуальности очень
осложняет анализ отношений между первичными избраниями
объекта и отождествлениями и делает чрезвычайно затрудни-
тельным понятное их описание. Возможно, что установленная в
отношении к родителям амбивалентность должна быть целиком
отнесена на счет бисексуальности, а не возникает, как я утвер-
ждал это выше, из отождествления вследствие соперничества.
Я полагаю, что мы не ошибемся, если допустим существова-
ние полного эдипова комплекса у всех вообще людей, а у невро-
тиков − в особенности. Аналитический опыт обнаруживает за-
тем, что в известных случаях та или другая составная часть это-
го комплекса исчезает, оставляя лишь едва заметный след…
Таким образом, можно сделать грубое допущение, что в ре-
зультате сексуальной фазы, характеризуемой господством эди-
пова комплекса, в Я отлагается осадок, состоящий в образова-
нии обоих названных, как-то согласованных друг с другом ото-
ждествлений. Это изменение Я удерживает особое положение;
оно противостоит прочему содержанию Я в качестве идеального
Я или сверх-Я.
Сверх-Я не является, однако, простым осадком от первых из-
браний объекта, совершаемых Оно, ему присуще также значе-
ние энергичного реактивного образования, направленного про-
тив них. Его отношение к Я не исчерпывается требованием «ты
должен быть таким же (как отец)», оно выражает также запрет:
«Таким (как отец) ты не смеешь быть, т.е. не смеешь делать все
то, что делает отец; некоторые поступки остаются его исключи-
тельным правом». Это двойное лицо идеального Я обусловлено
тем фактом, что сверх-Я стремилось вытеснить эдипов ком-
плекс, более того, могло возникнуть лишь благодаря этому рез-
кому изменению. Вытеснение эдипова комплекса было, очевид-

79
но, нелегкой задачей… Сверх-Я сохранит характер отца, и чем
сильнее был эдипов комплекс, чем стремительнее было его вы-
теснение (под влиянием авторитета, религии, образования и
чтения), тем строже впоследствии сверх-Я будет властвовать
над Я как совесть, а может быть, и как бессознательное чувство
вины. Откуда берется сила для такого властвования, откуда
принудительный характер, принимающий форму категориче-
ского императива. По этому поводу я еще выскажу в дальней-
шем свои соображения.
Сосредоточив еще раз внимание на только что описанном
возникновении сверх-Я, мы увидим в нем результат двух чрез-
вычайно важных биологических факторов: продолжительной
детской беспомощности и зависимости человека и наличия у
него эдипова комплекса, который был сведен нами даже к пере-
рыву развития вожделения (libido), производимому латентным
периодом, т.е. к двукратному началу половой жизни. Это по-
следнее обстоятельство является, по-видимому, специфически
человеческою особенностью и составляет согласно психоанали-
тической гипотезе, наследие того толчка к культурному разви-
тию, который был дан ледниковым периодом. Таким образом,
отделение сверх-Я от Я неслучайно, оно отражает важнейшие
черты как индивидуального, так и родового развития и даже
больше: сообщая родительскому влиянию длительное выраже-
ние, оно увековечивает существование моментов, которым обя-
зано своим происхождением…
Теперь, когда мы отваживаемся подойти, наконец, к анализу
Я, мы так можем ответить всем, кто, будучи потрясен в своем
нравственном сознании, твердил, что должно же быть высшее в
человеке: «Оно, несомненно, должно быть, но идеальное Я или
сверх-Я, выражение нашего отношения к родителям, как раз и
является высшим существом. Будучи маленькими детьми мы
знали этих высших существ, удивлялись им и испытывали страх
перед ними, впоследствии мы приняли их в себя самих».
Идеальное Я является, таким образом, наследником эдипова
комплекса и, следовательно, выражением самых мощных дви-
жений Оно и самых важных libid`ных судеб его. Выставив этот
идеал, Я сумело овладеть эдиповым комплексом и одновремен-
но подчиниться Оно. В то время как Я является преимущест-

80
венно представителем внешнего мира, реальности, сверх-Я вы-
ступает навстречу ему как адвокат внутреннего мира или Оно. И
мы теперь подготовлены к тому, что конфликты между Я и
идеалом Я в конечном счете отразят противоречия реального и
психического, внешнего и внутреннего миров.
Все, что биология и судьбы человеческого рода создали в
Оно и закрепили в нем, − все это приемлется в Я в форме обра-
зования идеала и снова индивидуально переживается им. Вслед-
ствие истории своего образования идеальное Я имеет тесней-
шую связь с филогенетическим достоянием, архаическим насле-
дием индивидуума. То, что в индивидуальной душевной жизни
принадлежало глубочайшим слоям, становится благодаря обра-
зованию идеального Я самым высоким в смысле наших оценок
достоянием человеческой души. Однако тщетной была бы по-
пытка локализовать идеальное Я, хотя бы только по примеру Я,
или подогнать его под одно из подобий, при помощи которых
мы пытались наглядно изобразить отношение Я и Оно.
Легко показать, что идеальное Я соответствует всем требова-
ниям, предъявляемым к высшему началу в человеке. В качестве
заместителя страстного влечения к отцу оно содержит в себе
зерно, из которого выросли все религии. Суждение о собствен-
ной недостаточности при сравнении Я со своим идеалом вызы-
вает то смиренное религиозное ощущение, на которое опирается
страстно верующий. В дальнейшем ходе развития роль отца пе-
реходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты со-
храняют свою силу в идеальном Я, осуществляя в качестве со-
вести моральную Цензуру. Несогласие между требованиями со-
вести и действиями Я ощущается как чувство вины. Социальные
чувства покоятся на отождествлении с другими людьми на ос-
нове одинакового идеала Я.
Религия, мораль и социальное чувство − это главное содер-
жание высшего человека − первоначально составляли одно.
Согласно гипотезе, высказанной мной в книге «Тотем и та-
бу», они вырабатывались филогенетически на отцовском ком-
плексе; религия и нравственное ограничение − через подавление
подлинного комплекса Эдипа, социальные чувства − вследствие
необходимости преодолеть излишнее соперничество между
членами молодого поколения. Во всех этих нравственных дос-

81
тижениях мужской пол, по-видимому, шел впереди; скрещи-
вающаяся наследственность передала это достояние также и
женщинам. Социальные чувства еще поныне возникают у от-
дельного лица как надстройка над завистливостью и соперниче-
ством по отношению к братьям и сестрам. Так как враждебность
не может быть умиротворена, то происходит отождествление с
прежним соперником…
С упоминанием филогенезиса всплывают, однако, новые
проблеммы… Вопрос гласит: кто в свое время выработал на
почве отцовского комплекса религию и мораль − Я дикаря или
его Оно? Если это было его Я, почему мы не говорим тогда про-
сто о наследственности в Я? Если же Оно, то насколько это вя-
жется с характером Оно? Но, может быть, мы не вправе распро-
странять дифференциацию Я, сверх-Я и Оно на столь ранние
времена? Или же должны честно признаться в том, что вся кон-
цепция происходящего в Я ничего не дает для понимания фило-
генезиса и не может быть к нему применена?
Ответим прежде всего на то, что легче всего поддается отве-
ту. Дифференциацию Я и Оно мы должны признать не только в
первобытном человеке, но и в гораздо более простых существах,
так как она является необходимым выражением воздействия
внешнего мира. Сверх-Я мы выводим из тех самых пережива-
ний, которые вели к тотемизму. Вопрос, принадлежал ли этот
опыт и достижения Я или Оно, скоро оказывается тождествен-
ным. Простейшее соображение подсказывает нам, что Оно не в
состоянии пережить или испытать внешнюю судьбу иначе, как
посредством Я, которое замещает для него внешний мир. Одна-
ко все же нельзя говорить о прямой наследственности к Я. Здесь
раскрывается пропасть между реальным индивидуумом и поня-
тием рода. Нельзя также понимать разницу между Я и Оно
слишком грубо, нельзя забывать, что Я есть особая дифферен-
цированная часть Оно: Переживания Я вначале, по-видимому,
пропадают для наследственности; если же они обладают доста-
точной силой и часто повторяются у многих следующих в по-
рядке рода друг за другом индивидуумов, то превращаются, так
сказать, в переживания Оно, впечатления которого удерживают-
ся с помощью наследственности. Так, наследственное Оно таит
в себе остатки бесчисленных Я-существований, и если Я черпа-

82
ет свое сверх-Я из Оно, то оно, может быть, лишь вновь выводит
наружу более старые образования Я, воскрешает их к жизни.
История возникновения сверх-Я делает понятным, что ран-
ние конфликты Я с объектными привязанностями Оно могут
продолжаться в конфликтах с наследником последних сверх-Я.
Если Я плохо удалось подавление комплекса Эдипа, то его энер-
гия обладания, происходящая из Оно, вновь проявится в реак-
тивном образовании идеала Я. Обширная связь этого идеала с
бессознательными влечениями объясняет загадку, почему самый
идеал может оставаться в значительной степени бессознатель-
ным и недоступным для Я. Борьба, кипевшая в более глубоких
слоях, оказалась не доведенной до конца вследствие быстроты
сублимирования и отождествления и продолжается… в более
высокой области.

IV. ДВА РОДА ВЛЕЧЕНИЙ

…Я полагаю, что нужно различать два рода влечений, при-

чем первый род − сексуальные влечения, или эрос, − значительно
заметнее и более доступен изучению. Он охватывает не только
подлинное незадержанное половое влечение и производные от
него целесообразно подавленные, сублимированные влечения,
но также инстинкт самосохранения, который мы должны припи-
сать Я и который мы в начале аналитической работы вполне ос-
новательно противопоставили сексуальным влечениям к объек-
там. Вскрыть второй род влечений стоило нам немало труда; в
заключение мы пришли к убеждению, что типичным примером
их следует считать садизм. Основываясь на теоретических, под-
крепляемых биологией соображениях, выставим гипотезу о вле-
чении к смерти, задачей которого является возвращение всех
живых организмов в безжизненное состояние, в то время как
эрос, все шире охватывая раздробленную на части жизненную
субстанцию, стремится усложнить жизнь и при этом, конечно,
сохранить ее…
Каждый из этих двух родов влечений сопровождается осо-
бым физиологическим процессом (созидание и распад), в каж-
дом кусочке живой субстанции действуют оба рода влечений,

83
но они смешаны в неравных дозах, так что живая субстанция
является по преимуществу представительницей эроса.
Каким образом влечения того и другого рода соединяются
друг с другом, смешиваются и сплавляются − остается пока со-
вершенно непредставимым; но что смешение происходит по-
стоянно и в большом масштабе, без такой гипотезы нам по ходу
наших мыслей не обойтись…
Однако различение двух родов влечений кажется недоста-
точно доказанным, и возможно, что факты клинического анали-
за опровергают его.
Один такой факт как будто существует. Противоположно-
стью двух родов влечений мы можем считать полярность любви
и ненависти… Однако клиническое наблюдение учит нас, что
ненависть является не только неожиданно постоянным спутни-
ком любви (амбивалентность), не только часто предшествует
последней в человеческих отношениях, но что в известных слу-
чаях ненависть также превращается в любовь, а любовь − в не-
нависть. Если это превращение представляет собой нечто боль-
шее, чем простое следование во времени, т.е. смену одного со-
стояния другим, тогда, очевидно, нет данных для проведения
столь капитального различия между эротическими влечениями
и влечениями к смерти, различия, предполагающего совершенно
противоположные физиологические процессы…
Мы вели рассуждение таким образом, как если бы в душев-
ной жизни − безразлично в Я или в Оно − существовала способ-
ная перемещаться энергия, которая, будучи сама по себе ин-
дифферентной, может присоединяться к качественно дифферен-
цированным эротической или разрушительной тенденциям и
повышать их общее напряжение…
Кажется допустимым, что эта действующая, несомненно, в Я
и в Оно, способная перемещаться, индифферентная энергия
происходит из нарцистического запаса libido, т.е. является де-
сексуализированным эросом. Эротические влечения вообще
представляются нам более пластичными, гибкими и более спо-
собными к перемещению, чем влечения к разрушению. Если
так, то без натяжки можно предположить, что это способное пе-
ремещаться libido работает в интересах принципа удовольствия,
содействуя уменьшению перегрузки и облегчая разряд. При

84
этом нельзя отрицать известного безразличия того, по какому
пути пойдет разряд, если только он вообще происходит…
Все снова и снова мы убеждаемся в том, что влечения, кото-
рые мы можем проследить, оказываются восходящими от эроса.
Не будь… садических дополнений к эросу, мы вряд ли могли бы
держаться дуалистического воззрения. Но так как мы вынужде-
ны держаться его, то нам приходится создать впечатление, что
влечения к смерти большей частью безмолвствуют, и что весь
шум жизни исходит преимущественно от эроса. ...

V. ЗАВИСИМОСТИ Я

Наши представления о Я начинают проясняться, его различ-

ные соотношения становятся все отчетливее. Мы видим теперь
Я во всей его силе и в его слабостях. Оно наделено важными
функциями; благодаря своей связи с системой восприятия оно
располагает душевные явления во времени и подвергает их кон-
тролю реальности… Всякий внешний жизненный опыт обога-
щает Я; но Оно является для Я другим внешним миром, который
Я также стремится подчинить себе. Я отнимает у Оно libido и
превращает объектные устремления Оно в образования Я. С по-
мощью сверх-Я Я черпает еще темным для нас способом из на-
копленного в Оно опыта прошлого.
Существует два пути, при помощи которых содержание Оно
может вторгнуться в Я. Один из них прямой, другой ведет через
идеальное Я, и избрание душевным процессом того или иного
пути может оказаться для него решающим обстоятельством.
Развитие Я совершается от восприятия влечений к господству
над влечениями, от послушания влечениям к обузданию их. В
этом процессе важную роль играет идеальное Я, которое являет-
ся ведь в известной степени реактивным образованием против
различных влечений Оно. Психоанализ есть орудие, которое
дает Я возможность постепенно овладеть Оно.
Но, с другой стороны, мы видим, как то же самое Я является
несчастным существом, которое служит трем господам и вслед-
ствие этого подвержено троякой угрозе: со стороны внешнего
мира, со стороны вожделений Оно и со стороны строгости
сверх-Я. Этим трем опасностям соответствует троякого рода

85
страх, ибо страх есть выражение отступления. Как пограничное
существо Я хочет быть посредником между миром и Оно, сде-
лать Оно приемлемым для мира и посредством своих мышечных
действий привести мир в соответствие с желанием Оно. Я ведет
себя, в сущности, подобно врачу во время аналитического лече-
ния, поскольку рекомендует Оно в качестве объекта вожделения
(libido) самого себя со своим вниманием к реальному миру и
хочет направить его libido на себя. Я не только помощник Оно,
но также его верный слуга, старающийся заслужить расположе-
ние своего господина. Оно стремится, где только возможно,
пребывать в согласии с Оно, окутывает бессознательные веле-
ния последнего своими предсказательными рационализациями,
создает иллюзию послушания Оно требованиям реальности да-
же там, где Оно осталось непреклонным и неподатливым, зату-
шевывает конфликты Оно с реальностью и, где возможно, также
и со сверх-Я. Будучи расположено посредине между Оно и ре-
альностью, Я слишком часто подвергается соблазну стать
льстецом, оппортунистом и лжецом, подобно государственному
деятелю, который, обладая здравым пониманием действитель-
ности, желает в то же время снискать себе благосклонность об-
щественного мнения.
К двум родам влечений Я относится не беспристрастно. Со-
вершая свои отождествления и сублимирование, Я помогает
влеченным к смерти одержать верх над libido, но при этом оно
само подвергается опасности стать объектом разрушительных
влечений и погибнуть…
Из всех зависимостей Я наибольший интерес, несомненно,
представляет его зависимость от сверх-Я.
Я поистине есть настоящий очаг страха. Под влиянием угро-
зы со стороны троякой опасности Я развивает рефлекс бегства:
оно укрывает свое собственное достояние от угрожающего вос-
приятия или равнозначащего процесса в Оно и изживает его в
виде страха. Эта примитивная реакция впоследствии сменяется
созданием защитных приспособлений (механизм фобий). Чего
страшится Я, подвергаясь опасности извне или со стороны
Libido Оно, − определить невозможно; мы знаем, что это страх
порабощения или уничтожения, но уловить это аналитически
мы неспособны. Я просто слушается предостережения, исходя-

86
щего от принципа удовольствия. Напротив, объяснить, что
скрывается за страхом Я перед сверх-Я, за страхом совести, не-
трудно. От высшего существа, превратившегося теперь в иде-
альное Я, некогда исходила угроза кастрации, и этот страх каст-
рации и есть, вероятно, ядро, вокруг которого впоследствии на-
растает страх совести.
Громкое положение, гласящее: всякий страх есть в сущности
страх смерти, едва ли имеет какой-нибудь смысл и во всяком
случае не может быть доказано…
Оно, к которому мы в заключение возвращаемся, лишено
возможности выразить Я свою любовь или ненависть. Оно не в
состоянии сказать, чего оно хочет; оно не выработало направ-
ленной в одну сторону воли. Эрос и влечение к смерти борются
в нем; мы видим, какими средствами одни влечения защищают-
ся от других. Можно было бы дело изобразить таким образом,
что Оно находится под властью немых, но могущественных
влечений к смерти, которые пребывают в покое и, следуя указа-
ниям принципа удовольствия, хотят усмирить нарушителя покоя
эроса, но мы опасаемся, что при этом будет недооценено значе-
ние эроса.

Контрольные вопросы

1. Какова структура психики по Фрейду? Насколько велика в

ней роль бессознательного?
2. Что такое бессознательное? Чем отличается скрытое бес-
сознательное от вытесненного? В чем суть механизма «сопро-
тивления Я»?
3. Что такое Я и как оно связано с телом? Почему, согласно
Фрейду, «Я несчастно» и «поистине есть настоящий очаг стра-
ха»?
4. Какую роль играют «принцип удовольствия» и «принцип
реальности» в психике?
5. Что такое «эдипов комплекс»? Какую роль он играет в
формировании идеального Я (сверх-Я) и социальных чувств че-
ловека?
6. Какие два рода влечений выделил Фрейд в психике?

87
РАЗДЕЛ II. ЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ХХ ВЕКА

Глубокая оригинальность и своеобразие европейской фило-

софии ХХ века связаны с политической, научной, экономиче-
ской и общекультурной спецификой двадцатого столетия − эпо-
хой выдающихся достижений научно-технического прогресса,
но, одновременно, временем ужасных мировых войн, непрекра-
щающихся гражданских и межэтнических конфликтов, глобаль-
ного экологического и культурного кризисов. Неслучайно неко-
торые мыслители называют ХХ век эпохой несбывшихся на-
дежд человечества. Все это наложило свой отпечаток на евро-
пейскую философию, предопределило ее ключевые темы и
своеобразие. Главным ее предметом является человек во всем
многообразии своих проявлений как творческих, так и разруши-
тельных; как коллективных, так и индивидуальных. Кризис куль-
туры и кризис человека − пожалуй, ключевые общие темы, про-
низывающие все направления европейской философии ХХ века
на всех этапах ее эволюции. Общая же логика ее развития отли-
чается большим многообразием и мозаичностью подходов в на-
чале века и все нарастающей тенденцией к религиозно-научно-
философскому синтезу к концу века.
В развитии европейской философии ХХ века отчетливо вид-
ны 3 тенденции, наметившиеся уже в философии 2-й половины
ХIХ века. Первая − позитивистское стремление устранить из
философии метафизическую (т.е. мировоззренческую) пробле-
матику, замкнув ее на методологических, языковых и чисто ин-
струментальных проблемах науки. Эта сциентистская (т.е. ори-
ентированная на науку) модель философского познания реали-
зовалась в таких направления, как неопозитивизм, аналитиче-
ская философия, научный реализм, структурализм, ранняя фе-
номенология, социобиология. Здесь необходимо отметить, что
ХХ век ознаменовался небывалым ростом влияния науки во
всех сферах человеческой жизни, и философия здесь не была
исключением. Наука ХХ века глубоко проникла в структуры
материи. Были созданы квантовая механика, специальная и об-
щая теории относительности, эволюционная космология, синте-
тическая теория эволюции, психоанализ, микробиология, синер-
гетика и многие другие научные направления, в корне изменив-

88
шие наши представления о Вселенной и человеке. Особое место
во всех сферах жизни заняла техника, особенно электронная,
которая прочно проникла в быт людей, позволила исследовать и
микромир, и далекие галактики. Соответственно, неопозитиви-
стским сциентистским построениям (Б. Рассел, Г. Рейхенбах,
Р. Карнап, М. Шлик) свойственно абсолютизировать роль науч-
но-технических знаний в культуре и проблем научного знания
по сравнению с другими проблемами философии. Аналитиче-
ская философия (Л. Витгенштейн, Дж. Мур, М. Даммит,
П. Стросон), развившаяся по преимуществу на англо-
американской культурной почве, сосредоточилась на изучении
языка, правилах понимания его значений и способах правильно-
го употребления. Анализ философских проблем здесь зачастую
сводится к их выражению и пониманию в языке. Научный реа-
лизм (Х. Патнем, У. Селларс, Дж. Смарт) сконцентрировался на
решении традиционных проблем онтологии и теории познания
(структура материи, связь физических и психических процес-
сов), опираясь на результаты, полученные в современной науке,
особенно физике. Неслучайно ему свойственен физикализм, т.е.
попытка свести более сложные биологические и социальные
процессы к более фундаментальным физическим законам.
Структурализм (К. Леви-Строс, Ж. Лакан, Р. Барт), развивав-
шийся по преимуществу во Франции, поставил задачу − выявить
всеобщие законы структурной организации (прежде всего, на
основе языка и мифа) и применить их для решения научных,
социальных и особенно гуманитарных проблем. Ранняя фено-
менология в лице ее основателя, немецкого философа Э. Гус-
серля, попыталась превратить философию в строгую науку и
строгую методологию, сосредоточившись на методологически
выверенном и общезначимом описании универсальных структур
человеческого сознания, которые являются основой разных
форм человеческих знаний. Главной задачей социобиологии
стало распространение открытых в ХХ веке общебиологических
законов на человека и общество (К. Лоренц, О. Уилсон, С. Тул-
мин).
Но не все оказалось таким радужным в научно-техническом
прогрессе, как может показаться на первый взгляд. Многие тех-
нические открытия стали миной, вечной угрозой человечеству.

89
Это, в первую очередь, атомная энергетика, непрестанно совер-
шенствующаяся военная техника, химическая промышленность,
сильно ухудшившие здоровье человека и экологию. Одновре-
менно резко обострились культурные и душевные проблемы
человека. ХХ век − это кризис урбанизации, тоталитарные соци-
альные эксперименты над человеком, манипуляции его сознани-
ем, распад семейных и родовых связей, обострившиеся пробле-
мы смысла жизни, нарастание чувства потерянности и одиноче-
ства у огромных масс людей.
Из этого осознания реальной угрозы, которую несет людям
технический прогресс, сформировалась вторая тенденция в ев-
ропейской философии ХХ века, ее можно назвать антисциенти-
стской, которая представлена такими течениями, как психоана-
лиз, экзистенциализм, герменевтика, постмодернизм, разнооб-
разные варианты христианской философии (католической и
протестантской). Философы этих направлений обратили вни-
мание на «кризис гуманизма» в век технического прогресса, ко-
торый проявляется во всеобщей нарастающей отчужденности.
Последняя подогревается внедрением «экономизма» в межлич-
ностные отношения, когда к людям относятся как к товару (не
заменимых нет), все сферы общественного воспроизводства ме-
ряют деньгами и прибылью, а в качестве нормы человеческих
отношений пытаются утвердить «здоровую» конкуренцию. На-
чиная со второй четверти ХХ века, западные религиозные фило-
софы − экзистенциалисты К. Ясперс, М. Хайдеггер, Г. Мар-
сель; неотомист Ж. Маритен, еврейский философ М. Бубер,
протестантский мыслитель К. Льюис − предпринимали множе-
ство попыток вернуть людям веру, если не в личного бога, то
хотя бы в мировой Замысел (в «трансценденцию»), ведь без ве-
ры в высшее предназначение человек легко деградирует до
животного уровня, до обезличенного бытия, удовлетворяюще-
гося сиюминутными желаниями. Но массовой популярностью
религиозная философия в ХХ веке не пользовалась. Зато мас-
штабно и долго владел умами атеистический экзистенциа-
лизм (Ж.-П. Сартр, А. Камю) с его культом свободы и нонкон-
формизма. «Выбирая себя, человек выбирает мир» − знамени-
тый афоризм Сартра, при этом мой выбор должен быть таким,
чтобы его мог сделать каждый. Мой выбор и поступок – это

90
пример для других, и подавая этот пример, я несу ответствен-
ность и за выбор других, последовавших моему примеру. Но
откуда должна взяться в людях эта гиперответственность, ведь,
как говорил Ф.М. Достоевский, «если Бога нет, то все позволе-
но»?! Свой вариант понимания человека и его философско-
психологической терапии предложил психоанализ, развивший
основные идеи З. Фрейда и обогативший их новыми подходами
(К.Г. Юнг, А. Адлер, Э. Фромм, К. Хорни). Познание и овладе-
ние бессознательными структурами психики − это ключ к пони-
манию и спасению человека с точки зрения психоанализа. Со-
всем в другом видит сущность человека философская герме-
невтика (Г. Гадамер, П. Рикер, Ю. Хабермас). Главным она
считает разработку методов понимания и коммуникации как его
сущностных характеристик, ибо масса человеческих внешних и
внутренних конфликтов связаны с элементарным непониманием
ни себя, ни тем более других людей и культур.
В результате совместной интеллектуальной работы наиболее
глубоких мыслителей и сциентистской, и антисциентистской
направленности уже к концу ХХ века стало понятно, что вы-
жить на фоне ресурсного истощения планеты и усугубляющего-
ся экологического кризиса можно только двумя радикальными
путями: 1) снизить до разумных пределов материальные по-
требности и отказаться от разрушительной для личности и при-
роды идеологии комфорта и чувственных удовольствий, отдав
приоритет духовным ценностям и целям существования; 2) со-
хранить идеологию комфорта при одновременном (насильст-
венном) сокращении населения Земли до 1 миллиарда человек
(известная на западе теория «золотого миллиарда»). Выбор надо
делать уже сегодня, и даже отсутствие желания выбирать − это
тоже выбор. Здесь экзистенциалисты совершенно правы.
Совершенно особым вариантом антисциентистской фило-
софской мысли стал постмодернизм (М. Фуко, Ж. Деррида,
Ж. Делез и др.) − детище европейского модерна. Модерн, как
известно, был закономерным следствием проникновения интел-
лекта в искусство, что привело не только к распаду классиче-
ских канонов элегантности, красоты, доступности, символично-
сти в искусстве, но и к существенным трансформациям в созна-
нии творческой интеллигенции, которая стала воспринимать
себя, как новаторскую элиту, не хранящую традиции, а исклю-

91
чительно прокладывающую новые пути для человечества. Впо-
следствии это стремление к новизне любыми средствами, к не-
повторимости индивидуального стиля стало преимущественным
духом постмодерна второй половины ХХ века. Постмодерн стал
продолжением распада классики и в искусстве, и в философии,
начатым модерном. «Поток сознания» в литературе пришел к
«нелинейному письму» и к шизофреническим скачкам мысли в
философии, додекафония (распад мелодии) в музыке преломи-
лась в принципиальной постмодернистской несистемности, син-
гулярности (индивидуальной неповторимости), клиповости фи-
лософствования. Постмодерн все смешал в одну кучу, стер раз-
личия между высшим и низшим, прекрасным и безобразным,
свел всю культуру и любые возвышенные человеческие стрем-
ления к подавленной сексуальности, стремление к истине заме-
нил правом на ошибку, объявил человека телесной «машиной
желаний». Отсюда полный субъективистский произвол постмо-
дернистского сознания, где «творец» должен быть абсолютно
свободен от давления традиции, морали, общественного мнения.
В результате интеллектуальная и культурная норма не просто
стала уравниваться с патологией. Последняя устами постмодер-
нистов стала претендовать на замещение нормы, а норма − трак-
товаться как закрепляемое принудительной моралью извраще-
ние. Постмодернизм стал в ХХ веке интеллектуальной местью
духовно больных людей здоровому обществу, ведь философия,
говоря словами Фридриха Ницше, − это «мемуары, написанные
помимо воли»5. Популярность постмодерна в европейской фи-
лософии второй половины ХХ века (больше раздутая, чем ре-
альная) не случайна. Это закономерный итог, апофеоз нигили-
стической войны против духа и абсолютных ценностей. Война
эта рано или поздно закончится (любая война не может длиться
вечно) либо духовной смертью западной цивилизации, либо ее
духовным и культурным возрождением.

5
Закономерно, что в нашей стране интерес к постмодернизму быстро
вспыхнул и погас. Это было сродни детскому интересу к запретному,
удовлетворив который, российские интеллектуалы тут же осознали
всю маргинальность этой философии деструктивных личностей. И
сегодня в России интерес к этой «философии» на короткое время
вспыхивает разве что в молодых неокрепших умах студентов.

92
 ГУССЕРЛЬ ЭДМУНД
(1859-1938)

Немецкий философ, основатель феноменологии. Преподавал

в университетах Галле, Геттингена и Фрейбурга. Для становле-
ния феноменологического направления в программной статье
«Философия как строгая наука» (1911) он критикует натурализм
в философии, который отождествляет все существующее с фи-
зической природой, а существование всего психического пола-
гается зависимым от нее. Гуссерль показал, что следствием на-
турализма является релятивизм в трактовке как смысловых дан-
ностей сознания, так и абсолютных идеалов и норм в науке и
культуре. Такому натуралистическому релятивизму Гуссерль
противопоставляет методологию строгой науки о сознании, ко-
торая направляет рефлексию на смыслообразующую деятель-
ность сознания. При этом ученый должен воздерживаться от
всех высказываний о существовании предметов в их простран-
ственно-временных и причинных связях (эпохе) и от высказы-
ваний о причинно-ассоциативных связях переживаний (феноме-
нологическая редукция). В такой феноменологической установ-
ке на первый план выдвигается смысловая связь сознания и ми-
ра. Именно направленность сознания на предметы (ее Гуссерль
называет «интенциональность») и раскрывает их смысл без
отсылки к природным или рукотворным связям с другими пред-
метами. Смысловая связь реализуется в потоке феноменов соз-
нания, которые не содержат в себе различия между бытием и
явлением. В «Идеях к чистой феноменологии» (1913) немецкий
философ выдвигает понятия чистого сознания и чистого Я, в
чем некоторые последователи-критики (Хайдеггер, Сартр) спра-
ведливо увидели идеалистические тенденции. В 20-е годы Гус-
серль, учтя эту критику, расширяет сферу феноменологических
исследований до постановки проблемы интерсубъективности:
как возможны смысловые связи индивидов как духовных сущ-
ностей-монад? В последней вышедшей при жизни работе («Кри-
зис европейских наук и трансцендентальная феноменология»,
1954) он отвечает на этот вопрос, вводя понятие «жизненного
мира». Это мир обыденного опыта и культурно-исторические
реалии, в которые мы погружены с детства и которые обеспечи-

93
вают наше глубинное взаимопонимание. Кризис европейских
наук Гуссерль связывает с забвением «жизненного мира», кото-
рый должен стать смысловым фундаментом науки.
Гуссерль различал науки фактуальные и эйдетические. Пер-
вые, как бы ни занимались обобщениями и ни уходили в абст-
ракции, всегда относительны. Их законы сами по себе лишены
всеобщности и необходимости. Коль скоро мы можем помыс-
лить иной порядок фактов, мы можем помыслить и иные зако-
ны. Эйдетические науки, строящиеся a priori в сфере чистой
интуиции, обеспечивают рационализацию эмпирического зна-
ния. Лишь опора на эйдетические науки поднимает фактуальное
знание на уровень всеобщности и необходимости. Если чистая
сущность, эйдос, составляет идеальную возможность эмпириче-
ского бытия вещи, то эйдетическая (региональная) онтология −
идеальную возможность эмпирической (фактуальной) науки.
Гуссерль следующим образом охарактеризовал значимость эй-
детической онтологии: «Если мы обладаем эйдетической нау-
кой, то мы знаем заранее (априори): ничего не может случиться
в сфере фактуального существования из того, что исключается
по сущности сущностями, экземплифицированными в ней, и, с
другой стороны, все, что происходит, должно произойти в дан-
ной сфере таким образом, как эти сущности того требуют со
свойственной им необходимой определенностью».
Эйдетические онтологии образуют, согласно Гуссерлю,
иерархию. Гуссерль выделял три онтологических региона («выс-
шие и наиболее содержательные родовые единства»): неживая
природа, жизнь, сознание. В первом случае региональной сущ-
ностью является материальная вещь, во втором − живой ор-
ганизм, в третьем − чистое Я. Несмотря на аподиктическую оче-
видность эйдетических наук, эти науки требуют дополнительно-
го прояснения. Мы должны выяснить, не содержится ли в них
нечто, выходящее за пределы того, что обнаруживает интуиция.
Ключ к ответу на этот вопрос дает особая эйдетическая наука,
«геометрия опыта» − феноменология чистого сознания. Если
эйдетические науки базируются на чистой интеллектуальной
интуиции, то в науке, называемой «феноменология чистого соз-
нания», предметом исследования становится сама эта интуиция.

94
 Текст приводится по книге: Современная философия нау-
ки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей
Запада: учебное пособие / пер. А.А. Печенкина. М.: Логос,
1994.
МЕТОД ПРОЯСНЕНИЯ

Догматические науки нуждаются в прояснении

Все науки естественным образом нуждаются в обосновании в

отношении их фонда понятий и высказываний. … Каким бы
курьезным ни выглядело утверждение о том, что рациональное
обоснование не участвует в их формировании и развитии или
участвует в незначительной степени, все науки удалены от дос-
таточного рационального обоснования. И это верно даже в отно-
шении концепций тех понятий, которые создают их предикации.
Эти понятия, отчасти взятые первыми создателями науки из
очень несовершенного наивного опыта повседневности, отчасти
односторонне и неполно проясненные в процессе новообразова-
ния, входят в фонд науки вместе с путаницей, не приобретая при
этом вообще глубины и ясности. Да, здесь происходит и обрат-
ный процесс спорадического возвращения самобытных мысли-
телей к исходным понятиям, чтобы удалить ставшие ощутимы-
ми путаницу и беспорядок, и тем самым осуществляется про-
цесс спорадического достижения большей ясности. Но этот
процесс ничего не меняет. Чем более высокоразвитой становит-
ся наука, т.е. чем более богатой становится ее «методика», тем
больше главная ее работа переносится в символическую сферу
мышления, которая использует первоначально ориентированные
на интуицию понятия лишь символически, как фишки в игре,
которыми оперируют, не возвращаясь к созерцанию того симво-
лического по существу метода, который был развит. Шаг за ша-
гом совершенствуется мастерство введения символических про-
цедур, рациональность которых в сущности такова, что привя-
зана только к символическому, и, минуя интеллектуальное про-
никновение, с самого начала предполагает ценность познания
символов. … В результате науки оказываются такими, какими
мы их знаем: они оказываются фабриками очень ценных, прак-
тически полезных суждений, в которых работают рабочие и

95
изобретательные техники и из которых практический человек
может черпать без подлинного понимания, в лучшем случае с
осознанием их технической эффективности. … Многое, в этой
концепции знания, как бы она ни казалась в наш «век техники»
утвердившейся, вызвало реакцию, которая в последнее десяти-
летие очень усилилась и ознаменовала переворот. Достижения
науки не обогатили нас в плане сокровищ интеллектуального
проникновения. Мир не стал из-за них ни в малейшей степени
более понятным, он стал лишь более полезным. …
Следует возвращать науки к их началам, требующим интел-
лектуального проникновения и строгой значимости, следует
трансформировать их в системы знаний, базирующиеся на ин-
теллектуальном проникновении, проводя работу, проясняющую
и делающую отчетливыми предельные основы, следует, воз-
вращаясь обратно от понятий и положений, проследить их поня-
тийные сущности, постижимые сами по себе в интуиции, и кон-
кретные данности, которым эти положения в той степени, в ко-
торой они действительно истинны, дают соответствующее вы-
ражение. Надо, далее, также выяснить, являются ли науки и до
какой степени односторонними, дающими теоретическое пони-
мание некоторых сторон действительной реальности, и каким
образом, исходя из первичных основ интуитивной данности,
может быть достигнута цель всестороннего и полного знания,
решающего все разумно поставленные проблемы.

Прояснение понятийного материала

Первое дело, за которое надо взяться, касается, очевидно, по-

нятийного материала, с которым работает наука, причем, преж-
де всего простых понятий. Именно посредством понятий наука
соотносится с предметами своей области. Ее метод, несмотря на
отмеченные отягощающие недостатки, не чужд, разумеется, со-
зерцанию. Понятия снова и снова соотносятся с созерцаемым, в
опытных науках − с постигаемым опытом и, наоборот, понятия
образуется под руководством созерцания и его атрибутики (ри-
сунки, модели, наблюдения, опыты). У понятий тем не менее
отсутствует та ясность, которая необходима для познания с их
помощью. Данное, по которому они ориентируются, например,

96
вещь, постигнутая в каком-либо конкретном опыте, хотя и дано,
но дано не полностью, и таким образом даже понятия, которые
ориентируются на непосредственно данное и его непосредст-
венно описывают, неполны. Начнем с того, что наиболее ясно, с
того, что понятия любой науки, занимающейся индивидуальным
бытием, должны быть трех типов.
1) Логико-формальные понятия, представляющие собой об-
щие атрибуты всех естественных наук вообще, такие как «объ-
ект», «свойство», «факт», «отношение», «число» и т.д., и поня-
тия, выражающие категории значения, такие как «понятие»,
«высказывание вообще». Они в качестве «форм» лежат в основе
всех частных понятий, таких как «категорическое высказыва-
ние», «особенное высказывание».
2) Региональные понятия − понятия, выражающие сам реги-
он, например «вещь», и логические дериваты региона, такие как
«вещь − свойство», «вещь − отношение» и т.д. Некоторым обра-
зом эти понятия тоже формальны, они пропитывают все науки о
регионе и лежат в основе всех конкретных понятий (таким обра-
зом, например, в основе всех естественно-научных понятий ле-
жит формальный элемент физической реальности, а в основе
психологических наук − психической реальности).
3) Материальные спецификации региональных понятий, точ-
но обеспечивающие все материально определенные предложе-
ния их соотносительностью с материально определенными ве-
щами в соответствии с их материальным содержанием. Лишь
модусы числа принадлежат арифметике, лишь модусы идеи зна-
чения принадлежат логике значения, лишь модусы пространст-
венности принадлежат геометрии. Эти модусы формальные. Со-
вершенно отличный характер имеют такие понятия, как цвет,
тон, роды чувственных ощущений, желаний и тому подобное.
Они вносят вклад в материальное содержание всех определений.
Уже с самого начала очевидно, что для прояснения любой
науки необходимо прояснить понятия всех трех групп и что по-
следовательность групп предопределяет их иерархию. Логико-
формальные понятия должны по своей сути быть прояснены в
первую очередь, это общее дело всех наук. Затем следовало бы
прояснить регионально-формальные понятия и, наконец, частные
понятия, являющиеся специфическими понятиями частных наук.

97
 Если бы все возможные учения о сущности, все эйдетические
науки исторически развивались как и естественные науки, при-
чем с теми же недостатками, что и недостатки естественных на-
ук, то нам, очевидно, следовало бы сказать, что прояснение он-
тологии должно предшествовать прояснению эмпирических на-
ук. Действительно, с точки зрения прояснения понятий стано-
вится видно, что вся работа, требуемая для всех наук, была бы
уже выполнена через прояснение понятий онтологических дис-
циплин. Ибо каждое понятие обладает своей понятийной сущ-
ностью, которая идеально относится к своему роду понятий,
функционирующему как область учения о сущности. В тоталь-
ность онтологии в широчайшем (не просто формальном) смысле
этого слова все сущности были бы включены. Прояснение про-
стых понятий путем возвращения к простым сущностям было
бы уже достигнуто. Но в действительности конституировано
только несколько онтологий, и это, пожалуй, можно сказать, из-
за того, что их эффективное формирование в качестве наук тре-
бует с самого начала полноты интуиции, которая достигается
легко лишь в порядке исключения, лишь для сущностей извест-
ных классов. На деле с этим связан факт, что лишь геометрия и
часть формальной логики и математики начала развиваться
очень рано, в то время как онтология материальной природы и
рациональная психология отсутствуют до сих пор (вплоть до
психологической феноменологии, только сейчас возникающей).
В этих региональных сферах получение адекватных, достаточно
глубоко проникающих и незапутанных интуиций сопряжено с
такого рода трудностями, которые, коль обретена почва фено-
менологии, становятся вполне преодолеваемыми. … Соответст-
венно требование разрешить задачу прояснения во всех данных
науках в отношении их понятий, если мы посвящаем себя этому
идеалу и тут же ставим задачу для всех будущих и возможных
наук, ведет к идеальной потребности обосновать всеобъемлю-
щую систему онтологии исходя из источника чистой интуиции.
Если мы можем сказать, что фонд простых понятий, с которыми
мы проводили научную работу не только до сего времени, но и
будем выполнять ее когда-либо в будущем, хотя и ограничен, но
все же прочен, то мы приходим к эмпирически ограниченной

98
идее системы эйдетических дисциплин, в которой могут быть
размещены все для нас достижимые эйдетические сущности.
Это, однако, больше не идеал, чуждый миру, но практический
идеал: идеал, охватывающий феноменологию, которая в, свою
очередь, охватывает в известной степени все другие эйдетиче-
ские дисциплины.
И вот для того чтобы сущность самого этого прояснения,
служащего поэтическому усовершенствованию всех наук, при-
вести к ясности, продумаем смысл требуемых результатов на
примере: речь идет, скажем, о том, чтобы привести к ясности
понятие материального тела, что собственно означает «вещь»,
как она выглядит. Мы исходим тогда из примеров, представ-
ляющих собой несомненные случаи применения слова «вещь»,
скажем, камней, домов и тому подобного, но при этом не до-
вольствуемся тем, чтобы вырвать их, ухватившись за имя, т.е.
думая просто словесными значениями. Мы, напротив, приступа-
ем к созерцанию, к восприятию таких деталей или к живой фан-
тазии, которая здесь играет роль «фантазирования в перцепту-
альной данности таких фактов6». … Но речь не идет о том, что-
бы индуктивным способом находить везде общее. Мы смотрим
на то, что в очевидно данном словесного понятия, так сказать,
выделено, покрыто, понятийно имеется в виду, и что нет, и что
есть собственно «так называемое» или же каковы сущностные
моменты очевидно данного, ради чего этот факт именно так
«называется». В конечном итоге это по своей сути сократиче-
ская процедура. Естественно, речь идет не о том, чтобы фикси-
ровать языковое употребление, но о том, чтобы в таком совпа-
дении в очевидно данном выделить ноэматическую7 сторону и
зафиксировать ее как то, что есть подразумеваемое в этом сло-
весном значении. Именно таким путем словесное значение, по-
нятие, показывает себя как значимое; сущность теперь соответ-
ствует понятию.

6
Имеется в виду «данность фактов» в непосредственном чувственном
восприятии.
7
Ноэма − предметное содержание интенционального акта (акта «соз-
нания о…»), предметный смысл как таковой.

99
 Приведение к отчетливости и к ясности

Следующее различие еще предстоит провести: если понятие

сложное, то следует разделять приведение к отчетливости и
прояснение. Приведение к отчетливости понятия, которое име-
ется в виду под словом как таковым, представляет собой проце-
дуру, происходящую лишь в пределах мышления. Прежде чем
сделать хотя бы малейший шаг к прояснению и пока созерцание
не едино со словом или едино, но совершенно неподходяще и
опосредованно, можно продумать, что заключается в значении,
например, «декаэдра» − тела, имеющего форму правильного
многогранника с десятью конгруэнтными гранями. Требуемое
может быть успешно достигнуто и представлено в формах, от-
носящихся к сферам мышления: «геометрическое тело, полно-
стью ограниченное десятью конгруэнтными плоскими поверх-
ностями». При этом логическая форма может быть различной.
Для одного и того же положения дел существует много «эквива-
лентных» способов выражений. Нам следует, стало быть, разли-
чать не анализированное понятие, которое не приведено к от-
четливости, и понятие, которое аналитически приведено к от-
четливости, а также «аналитическое суждение», в том смысле
слова, который, вероятно, первоначально имел в виду Кант,
представляющее ноэматический предмет одного и другого как
один и тот же, отождествляя их. Точнее говоря, следует проти-
вопоставить не анализированное понятие и другое понятие, ко-
торое по отношению к первому функционирует как его приве-
дение к отчетливости, как разложение, разбор содержащегося в
нем. Ибо понятие, приведенное к отчетливости, как понятие, как
значение, есть другое понятие. Вместе же с прояснением мы вы-
ходим за пределы лишь словесных значений и думанья значе-
ниями, мы приводим значения к совпадению с ноэматической
стороной созерцания, ноэматический предмет первых с ноэма-
тическим предметом последнего. Совпадение должно быть на-
столько совершенным, что каждому частному понятию, по-
лученному приведением к отчетливости, соответствует явный
момент созерцательной ноэмы. Очевидно, экспликация того, что
считается созерцанием, − иное, нежели экспликация того, что
считается значением мысли. … Далее следует отметить, что на-
до обращать внимание не только на соотношение между значе-

100
нием и созерцаемым как таковым (ноэма мышления и ноэма со-
зерцания), но и на отношение самого слова к его словесному
звучанию и к свойственной ему словесной тенденции и к но-
эмам. Слово «означает» что-то, слово может сказать, его значе-
ние требует подходящей наполняющей его сущности. Но можно
также сказать, что слово с тенденцией, присущей его словесно-
му звучанию, требует значения и едино с ним как слово. Но сло-
во может быть неопределенным и как слово требовать различ-
ных значений − то чуждых друг другу, то близкородственных,
то более общих, то менее общих. Как известно, из-за этого в
науку приходит много путаницы и ошибок. Прояснение таким
образом несет еще и функцию придавать новый конституиро-
ванный смысл старым словам.
До сих пор мы рассматривали соотношения, развертываю-
щиеся между словом, словесным значением и созерцанием. Но
главную работу прояснения, находящуюся на стороне созерца-
ния, мы еще не обсудили. Приведение слова к отчетливости
(вербальный анализ смысла) выполняет пропедевтическую
функцию по отношению к интуитивному приведению к отчет-
ливости, которое, собственно, и подлежит исполнению…
Итак, если заданному понятию, которое в начале должно
быть, правда, опробовано и обосновано, найдено «подходящее»
созерцание, соответствующая ноэма созерцания, то следует за-
фиксировать посредством ограничения содержания, т.е. посред-
ством анализа всей ноэмы, то, что в принадлежащей ему сущно-
сти должно быть точным и прочным: для увиденной сущности
создается «выражение» и подчеркивается присущая ему словес-
ная тенденция. Эта выделенная сущность анализируется, анали-
тическим моментам придаются в качестве выражений соответ-
ствующие значения, причем либо вплоть до моментов-
примитивов, либо до таких пределов, которых требует интерес.
Целью (прояснения) является совершенная ясность, и это
требует, особенно в отношении всех понятий, происходящих из
сферы реальности, весьма обстоятельных процессов, которые
нам уже известны и которые мы на основании нашего анализа
можем характеристически обозначить. Прояснение должно точ-
но следовать за стадиями конституирования единичного данно-
го в созерцании объекта. Вещь не задана, понятие вещи не при-

101
ведено к действительной ясности, если вещь лишь видится.
Фантом тоже видится; простое видение тоже несет не более чем
то, что соответствует этому фантому, а именно «чувственную
схему». Если же необходимо разъяснить, что означает «вещь»
или что значит реальное «качество вещи» с ее существенной
связью с реальными обстоятельствами, то проясняющее созер-
цание должно следовать многообразию чувственных схем в свя-
зи с многообразием схематизированных обстоятельств и должно
приводить к такому наполнению компонентов созерцания, кото-
рое придает чувственным схемам значимость или ценность
вещных созерцаний. Процесс прояснения, стало быть, двоякий:
во-первых, приведение понятия к ясности через обращение к
наполняющему созерцанию и, во-вторых, процесс прояснения,
исполняемый в сфере самого созерцания: «подразумеваемый»
предмет … должен быть приведен к … совершенной самодан-
ности. Таким образом, не для всякого предмета (и таким обра-
зом, не для всякого понятия) существует что-то вроде консти-
туирования как единства многообразий, например, не существу-
ет его для чувственных содержаний или актов, которые сами в
рефлексии становятся предметами. Но, с другой стороны, для
всякого предмета существуют созерцательная близость и созер-
цательная удаленность: появление в ярком свете, позволяющее
анализировать внутреннее богатство определенных моментов, и
погружение вновь во тьму, при которой все становится неразли-
чимым. … Следовательно, понятия «ясность» и «прояснение»
многозначны. … С экспликацией сущности в самоданности и с
рассмотрением сущностных взаимосвязей регулируются необ-
ходимости, возможности и невозможности связей, многообразие
сущностно заложенных соотношений, которые, будучи выраже-
ны верными понятиями, становятся основными истинами онто-
логии. Любое такое исследование имеет в смысле уже испол-
ненного тесную связь с феноменологией. Она сама эйдетика.
Всеобъемлющая система эйдетических дисциплин включает и
феноменологию8. …

8
Эйдетическими Гуссерль называет науки, опирающиеся на чистую
интеллектуальную интуицию. Эйдос в переводе с греческого − идея,
чистая сущность.

102
 …Лишь путем совершенной рефлексивной работы феноме-
нологии, которая сама систематически анализирует то, что не-
обходимым образом совершается на другой стороне, которая
фиксирует все мотивы, лежащие в феноменологии, и задается
вопросом о мотивах, лишь таким путем онтологически обосно-
ванное исследование может развернуться в полную силу и при-
обрести свою полную определенность. Лишь феноменология
будет в состоянии совершить глубочайшее прояснение сущно-
стей, являющихся в систематически конституированных слоях,
и таким образом предуготовить обоснование онтологии, кото-
рых нам очень не хватает.

Контрольные вопросы

1. В чем заключается символичность современной науки по

Гуссерлю?
2. Какие типы понятий выделил Гуссерль?
3. Что такое «прояснение понятий»? Чем отличается вер-
бальное прояснение понятий от интуитивного?
4. Что такое «эйдетическая онтология» и какова ее связь с
феноменологией?

ЛОРЕНЦ КОНРАД
(1903-1989)

Австрийский биолог и философ, один из основателей эволю-

ционной эпистемологии. Окончил Нью-Йоркский и Венский
университеты. В 1940 г. получил должность профессора Ке-
нигсбергского университета, а с 1950 г. руководил Институтом
физиологии поведения в ФРГ. В 1973 г. стал лауреатом Нобе-
левской премии по физиологии и медицине.
Лоренц заложил теоретический фундамент современной это-
логии − науки о поведении животных. Многие его работы напи-
саны на стыке биологии и философии. Так, в статье «Кантовская
концепция a priori в свете современной биологии» Лоренц обос-
новывает тезис о том, что под давлением естественного отбора в
течение миллионов лет наши органы чувств и мыслительный
аппарат формировались так, чтобы обеспечить функционально

103
адекватное представление о действительности. Таким образом,
априоризм Канта может быть подтвержден данными из биоло-
гии.
С конца 50-х годов Лоренц занимается социокультурными и
общегуманитарными проблемами, связанными с опасностями,
которые несут техническая цивилизация и урбанизм. Безудерж-
ное потребление, нарушение принципов экологии и морали –
все это может привести к деградации человечества. Пороки со-
временной цивилизации подталкивают ее к пропасти и ставят на
грань уничтожения, так как разрушают природные принципы
самосохранения вида. Лоренц пытается найти ответы на слож-
ные вопросы, перед лицом которых оказалось человечество, а
также выяснить те глубинные корни поведения людей, которые
объединяют нас с «братьями меньшими».
Ниже приведены фрагменты работы «Восемь смертных
грехов цивилизованного человечества» в переводе А.И. Федо-
рова. Цит. по изданию: Лоренц К. Оборотная сторона зерка-
ла / К. Лоренц. М.: Республика, 1998. С. 4-60.

ВОСЕМЬ СМЕРТНЫХ ГРЕХОВ

ЦИВИЛИЗОВАННОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Глава 1. Структурные свойства и нарушения функций

живых систем

…Зачем нужны человечеству безмерный рост его численно-

сти, все убыстряющаяся до безумия конкуренция, возрастающее
и все более страшное вооружение, прогрессирующая изнежен-
ность урбанизированного человека и т.д. и т.п.? При ближайшем
рассмотрении оказывается, однако, что едва ли не все эти вред-
ные явления представляют собой расстройства вполне опреде-
ленных механизмов поведения, первоначально весьма ценных
для сохранения вида. Иначе говоря, их следует рассматривать
как патологические…
Одним из структурных свойств всех высокоинтегрированных
органических систем является управление с помощью так назы-

104
ваемых циклов регулирования, или гомеостазов. Чтобы понять
их действие, представим себе сначала ряд, состоящий из неко-
торого числа систем, каждая из которых усиливает действие
другой таким образом, что система а усиливает действие b,
b усиливает действие с и т.д., и, наконец, система z, в свою оче-
редь, усиливает действие а. Такой цикл с «положительной об-
ратной связью» может находиться в лучшем случае в состоянии
неустойчивого равновесия: малейшее усиление действия одной
из систем неизбежно вызывает лавинообразное нарастание
функций всего ряда в целом, и обратно, малейшее ослабление
вызывает угасание всякой активности. Как давно известно в
технике, такую неустойчивую систему можно превратить в ус-
тойчивую, введя в циклический процесс единственное звено,
воздействие которого на следующее звено цепи тем слабее, чем
сильнее влияет на него предыдущее. Таким образом возникает
цикл регулирования − гомеостаз, или, как его часто называют на
плохом немецком языке, «отрицательный feedback»9. Это один
из немногих процессов, изобретенных в технике прежде, чем
они были открыты естествознанием в мире живых организмов.
В живой природе существует бесчисленное множество цик-
лов регулирования. Они столь необходимы для сохранения жиз-
ни, что самое ее возникновение едва ли можно себе представить
без одновременного «изобретения» цикла регулирования. Цик-
лы с положительной обратной связью в природе почти не встре-
чаются; их можно увидеть разве лишь в таких быстро нарас-
тающих и столь же быстро угасающих явлениях, как лавина или
степной пожар. На них похожи также многие патологические
расстройства общественной жизни людей, при виде которых
приходят на ум слова Фридриха Шиллера из «Колокола» о силе
огня: «Беда, когда с цепи сорвется!».
Благодаря отрицательной обратной связи в циклах регулиро-
вания нет необходимости в том, чтобы действие каждой участ-
вующей в них подсистемы было установлено на строго опреде-
ленное значение. Небольшое отклонение функции в ту или дру-

9
Обратная связь (англ.). Примеч. пер.

105
гую сторону легко выравнивается. Опасное расстройство всей
системы может произойти лишь в случае, когда величина от-
дельной функции возрастает или уменьшается настолько, что
гомеостаз не в состоянии ее выровнять, или когда что-нибудь не
в порядке в самом механизме регулирования. В дальнейшем мы
познакомимся с примерами того и другого.

Глава 2. Перенаселение
…Все блага, доставляемые человеку глубоким познанием ок-
ружающей природы, прогрессом техники, химическими и меди-
цинскими науками, все, что предназначено, казалось бы, облег-
чить человеческие страдания, − все это ужасным и парадоксаль-
ным образом способствует гибели человечества. Ему угрожает
то, что почти никогда не случается с другими живыми система-
ми, − опасность задохнуться в самом себе. Ужаснее всего, одна-
ко, что в этом апокалипсическом ходе событий высочайшие и
благороднейшие свойства и способности человека − именно те,
которые мы по праву ощущаем и ценим как исключительно че-
ловеческие, − по-видимому, обречены на гибель прежде всего.
Все мы, живущие в густонаселенных культурных странах и
тем более в больших городах, уже не осознаем, насколько не
хватает нам обыкновенной, теплой и сердечной человеческой
любви. Нужно побывать в действительно безлюдном краю, где
соседей разделяет много километров плохих дорог, и зайти не-
званым гостем в какой-нибудь дом, чтобы оценить, насколько
гостеприимен и человеколюбив бывает человек, когда его спо-
собность к социальным контактам не подвергается длительной
перегрузке. Одно незабываемое переживание довело это когда-
то до моего сознания. У меня гостила американская супруже-
ская пара из Висконсина. Это были профессиональные защит-
ники природы, живущие в полном одиночестве посреди леса.
Когда мы собрались ужинать, раздался звонок, и я раздраженно
воскликнул: «Кого это еще там принесло!». Я не смог бы силь-
нее шокировать моих гостей, если бы совершил самый непри-
стойный поступок. Что кто-то может реагировать на неожидан-
ный звонок в дверь иначе, как радостью. Это было для них
скандалом.

106
 Без сомнения, скученность людских масс в современных
больших городах в значительной мере повинна в том, что в этой
фантасмагории вечно меняющихся, накладывающихся друг на
друга и стирающихся человеческих образов мы не можем боль-
ше разглядеть лик нашего ближнего. Наша любовь к ближнему
настолько разбавляется массой этих ближних, притом слишком
близких, что, в конце концов, даже следов ее невозможно обна-
ружить. Кто хочет испытывать сердечные и теплые чувства к
людям вообще, должен сосредоточить их на небольшом числе
друзей; как бы ни было правильно и этично требование любить
всех людей, мы так устроены, что не можем его исполнить. Нам
приходится поэтому делать выбор и тем самым в эмоциональ-
ном отношении «держать на расстоянии» множество других
людей, несомненно, не менее достойных нашей дружбы. Но в
этом неизбежном для нас всех образе действий чувствуется гу-
бительное дыхание бесчеловечности; он напоминает американ-
ских плантаторов старого времени, вполне человечно обращав-
шихся со своей негритянской «дворней», но рабов на плантаци-
ях рассматривавших в лучшем случае как ценный домашний
скот. Если это намеренное отгораживание от человеческого об-
щения заходит достаточно далеко, то в сочетании с обсуждае-
мым дальше притуплением чувств оно ведет к тем чудовищным
проявлениям равнодушия, о которых мы каждый день читаем в
газетах. Чем больше скопление людей, тем настоятельнее для
каждого необходимость «not to get involved»10, и вот, именно в
самых больших городах грабежи, убийства и насилия могут
происходить теперь среди бела дня на самых оживленных ули-
цах, не вызывая вмешательства «прохожих».
Дело не ограничивается тем, что скученность людей в тесном
пространстве ведет к бесчеловечности косвенным образом −
вследствие истощения и распада отношений между людьми:
скученность самым непосредственным образом вызывает агрес-
сивное поведение. Из множества опытов над животными из-
вестно, что скученность усиливает внутривидовую агрессию.
Кто не был в лагере для военнопленных или другом принуди-

10
«Не быть вовлеченным» (англ.).

107
тельном сборище людей, едва ли может себе представить, на-
сколько возрастает в таких условиях раздражимость от малей-
шего пустяка. И если пытаешься сдерживаться и вежливо, т.е.
дружелюбно, обращаться с собратьями по виду, которые не яв-
ляются твоими друзьями, но с которыми приходится ежедневно
и ежечасно сталкиваться, состояние это становится просто му-
чительным. Общее недружелюбие, наблюдаемое во всех боль-
ших городах, явно возрастает пропорционально плотности ско-
пления людей в определенных местах…

Глава 3. Опустошение жизненного пространства

Цивилизованное человечество готовит себе экологическую

катастрофу, слепо и варварски опустошая окружающую и кор-
мящую его живую природу. Когда оно почувствует экономиче-
ские последствия, то оно, возможно, осознает свои ошибки, но
весьма вероятно, что тогда уже будет поздно. И меньше всего
человечество замечает, какой ущерб наносит этот варварский
процесс его душе. Всеобщее и быстро распространяющееся от-
чуждение от живой природы в значительной мере повинно в
эстетическом и этическом очерствении цивилизованного чело-
века. Откуда возьмется у подрастающего человека благоговение
перед чем бы то ни было, если все, что он видит вокруг себя,
является делом рук человеческих, и притом весьма убогим и
безобразным? Горожанин не может даже взглянуть на звездное
небо, закрытое многоэтажными домами и химическим загрязне-
нием атмосферы. Поэтому неудивительно, что распространение
цивилизации сопровождается столь прискорбным изуродовани-
ем города и деревни. Достаточно сравнить старый центр любого
немецкого города с его современной окраиной или эту позор-
ную для культуры окраину, быстро вгрызающуюся в окружаю-
щую землю, с еще не захваченными ею местами. Сравните затем
гистологическую картину11 любой здоровой ткани с картиной
злокачественной опухоли: вы обнаружите поразительные анало-

11
Гистология (греч. itoz − ткань и logoz − слово, учение) − наука, зани-
мающаяся микроскопическим изучением тканей организма.

108
гии! Если это впечатление выразить объективно и перевести с
языка эстетики на язык науки, то в основе этих различий лежит
потеря информации.
Клетка злокачественной опухоли отличается от нормальной
прежде всего тем, что она лишена генетической информации,
необходимой для того, чтобы быть полезным членом сообщест-
ва клеток организма. Она ведет себя поэтому как одноклеточное
животное или, точнее, как молодая эмбриональная клетка. Она
не обладает никакой специальной структурой и размножается
безудержно и бесцеремонно, так что опухолевая ткань, прони-
кая в соседние, еще здоровые ткани, врастает в них и разрушает
их. Бросающиеся в глаза аналогии между картинами опухоли и
городской окраины основаны на том, что в обоих случаях здо-
ровые пространства «застраивались» по многочисленным, очень
различным, но тонко дифференцированным и дополняющим
друг друга планам, мудрая уравновешенность которых достига-
лась благодаря информации, накопившейся в процессе длитель-
ного исторического развития, между тем как пространства,
опустошенные опухолью или современной техникой, заполнены
немногими крайне упрощенными конструкциями. Гистологиче-
ская картина совершенно однородной, структурно бедной опу-
холевой ткани до ужаса напоминает аэрофотографию современ-
ного городского предместья с его унифицированными домами,
которые, недолго думая, в спешке конкуренции проектируют
культурно нищие архитекторы. Бег человечества наперегонки с
самим собой, описываемый в следующей главе, оказывает губи-
тельное воздействие на строительство жилищ…
Эстетическое и этическое чувства теснейшим образом связа-
ны друг с другом, и, разумеется, у людей, вынужденных жить в
только что описанных условиях, атрофируется и то и другое.
Для духовного и душевного здоровья человека необходимы кра-
сота природы и красота созданной человеком культурной среды.
Всеобщая душевная слепота к прекрасному, так быстро захва-
тывающая нынешний мир, представляет собой психическую бо-
лезнь, и ее следует принимать всерьез уже потому, что она со-
провождается нечувствительностью к этическому уродству.

109
 Когда принимается решение проложить улицу, построить
электростанцию или завод, что может навсегда разрушить кра-
соту обширного ландшафта, то эстетические соображения во-
обще не играют роли для тех, от кого это зависит. Начиная с
председателя общинного совета маленькой деревни и кончая
министром экономики большого государства, все они вполне
согласны между собою в том, что ради красоты природы нельзя
идти на экономические и тем более политические жертвы. Не-
многие защитники природы и ученые, ясно видящие надвигаю-
щееся бедствие, совершенно бессильны. Какие-нибудь принад-
лежащие общине участки на опушке горного леса повысятся в
цене, если к ним подвести дорогу; ради этого чарующий ручеек,
вьющийся по деревне, заключают в трубу, выпрямляют, отводят
под землю − и прелестная деревенская улица превращается в
омерзительное пригородное шоссе.

Глава 4. Бег наперегонки с самим собой

…Под давлением соревнования между людьми уже почти за-
быто все, что хорошо и полезно для человечества в целом и да-
же для отдельного человека. Подавляющее большинство ныне
живущих людей воспринимает как ценность лишь то, что лучше
помогает им перегнать своих собратьев в безжалостной конку-
рентной борьбе. Любое пригодное для этого средство обманчи-
вым образом представляется ценностью само по себе. Гибельное
заблуждение утилитаризма можно определить как смешение
средства с целью. Деньги в своем первоначальном значении бы-
ли средством; это еще знает повседневный язык − говорят, на-
пример: «У него ведь есть средства». Много ли, однако, оста-
лось в наши дни людей, вообще способных понять вас, если вы
попытаетесь им объяснить, что деньги сами по себе не имеют
никакой цены? Точно так же обстоит дело со временем: для то-
го, кто считает деньги абсолютной ценностью, изречение «Time
is money»12 означает, что и каждая секунда сбереженного време-
ни сама по себе представляет ценность. Если можно построить
самолет, способный перелететь через Атлантический океан не-
12
«Время − деньги».

110
много быстрее предыдущих, то никто не спрашивает, какую це-
ну за это придется уплатить в виде удлинения посадочных по-
лос, возрастания скорости посадки и взлета и, вследствие этого,
увеличения опасности, усиления шума и т.д. Выигрыш в полча-
са оказывается в глазах всего света самостоятельной ценностью,
ради которой никакая жертва не может быть слишком велика.
Каждый автомобильный завод должен заботиться о том, чтобы
новый тип машины имел несколько большую скорость, и вот
приходится расширять все улицы, закруглять все повороты,
якобы для большей безопасности, а в действительности лишь
для того, чтобы можно было ездить еще немного быстрее − и
поэтому с большей опасностью.
Возникает вопрос, что больше вредит душе современного че-
ловека: ослепляющая жажда денег или изматывающая спешка.
Во всяком случае, власть имущие всех политических направле-
ний заинтересованы в том и другом, доводя до гипертрофии мо-
тивы, толкающие людей к соревнованию. Одно из наихудших
последствий спешки или, может быть, непосредственно стояще-
го за спешкой страха − это очевидная неспособность современ-
ного человека хотя бы ненадолго остаться наедине с самим со-
бой. С пугливой старательностью люди избегают всякой воз-
можности подумать о себе, как будто боятся, что размышление
откроет им какой-то ужасный автопортрет, подобный описан-
ному Оскаром Уайльдом в его классическом романе ужасов
«The Picture of Dorian Grey»13. Лихорадочную страсть к шуму,
парадоксальную при обычной для современных людей невра-
стении, можно объяснить только тем, что им необходимо что-то
заглушит…
Итак, люди страдают от нервных и психических нагрузок,
которые им навязывает бег наперегонки со своими собратьями.
И хотя их дрессируют с самого раннего детства, приучая видеть
прогресс во всех безумных уродствах соревнования, как раз са-
мые прогрессивные из них яснее всех выдают своим взглядом
подгоняющий их страх, и как раз самые деловые, старательнее
всех «идущие в ногу со временем», особенно рано умирают от
инфаркта.

13
«Портрет Дориана Грея» (англ.). Примеч. пер.

111
 Глава 5. Тепловая смерть чувства14

У всех живых существ, способных к образованию условных

реакций классического павловского типа, этот процесс может
вызываться двумя противоположными по своему действию ви-
дами стимулов: во-первых, приучающими стимулами, усили-
вающими предшествующее поведение, во-вторых, отучающими,
ослабляющими или вовсе тормозящими его. У человека дейст-
вие стимулов первого рода связано с чувством удовольствия,
второго − с чувством неудовольствия, и вряд ли мы впадем в
слишком грубый антропоморфизм, если также и в применении к
высшим животным будем кратко называть эти процессы возна-
граждением и наказанием…
Развитие современной технологии и, прежде всего, фармако-
логии как никогда прежде поощряет общечеловеческое стрем-
ление избегать неудовольствий. Современный «комфорт» стал
для нас чем-то само собою разумеющимся до такой степени, что
мы не сознаем уже, насколько от него зависим. Самая скромная
домашняя работница возмутилась бы, если бы ей предложили
комнату с таким отоплением, освещением, удобствами для сна и
умывания, которые вполне устраивали тайного советника фон
Гете или даже саму герцогиню Анну Амалию Веймарскую. Ко-
гда несколько лет назад в Нью-Йорке из-за крупной аварии сис-
темы управления выключился на несколько часов электриче-
ский ток, многие всерьез уверовали, что наступил конец света.
Даже те из нас, кто тверже всех убеждены в преимуществах
доброго старого времени и в воспитательной ценности спартан-
ского образа жизни, пересмотрели бы свои взгляды, если бы им
пришлось подвергнуться обычной 2000 лет назад хирургической
операции.

14
Тепловая смерть чувства − от выражения «тепловая смерть Вселен-
ной», обозначающего гипотетический процесс выравнивания неодно-
родности Вселенной вследствие перехода упорядоченного механиче-
ского движения частиц в неупорядоченное тепловое движение. Проис-
ходящее при этом разрушение структур приводит к возрастанию бес-
порядка, мерой которого служит энтропия. В данном случае это выра-
жение означает общее притупление, ослабление чувства.

112
 Все более овладевая окружающим миром, современный че-
ловек неизбежно сдвигает «конъюнктуру» своей экономии удо-
вольствия-неудовольствия в сторону постоянного обострения
чувствительности ко всем ситуациям, вызывающим неудоволь-
ствие, и столь же постоянного притупления чувствительности
ко всякому удовольствию. А это по ряду причин ведет к пагуб-
ным последствиям.
Возрастающая нетерпимость к неудовольствию в сочетании с
убыванием притягательной силы удовольствия ведет к тому, что
люди теряют способность вкладывать тяжелый труд в предпри-
ятия, сулящие удовольствие лишь через долгое время. Отсюда
возникает нетерпеливая потребность в немедленном удовлетво-
рении всех едва зародившихся желаний. Эту потребность в не-
медленном удовлетворении, к сожалению, всячески поощряют
производители и коммерческие предприятия, а потребители
удивительным образом не видят, как их порабощают «идущие
им навстречу» фирмы, торгующие в рассрочку.
По легко понятным причинам принудительная потребность в
немедленном удовлетворении приводит к особенно вредным
последствиям в области полового поведения. Вместе с потерей
способности преследовать отдаленную цель исчезают все более
тонко дифференцированные формы поведения при ухаживании
и образовании пар как инстинктивные, так и культурно запро-
граммированные, т.е. не только формы, возникшие в истории
вида с целью сохранения парного союза, но и специфически че-
ловеческие нормы поведения, выполняющие аналогичные
функции в рамках культуры. Вытекающее отсюда поведение −
восхваляемое и возводимое в норму во множестве современных
фильмов немедленное спаривание − было бы неправильно назы-
вать «животным», поскольку у высших животных нечто подоб-
ное встречается лишь в виде редчайшего исключения; вернее уж
было бы назвать такое поведение «скотским», понимая под
«скотом» домашних животных, у которых для удобства их раз-
ведения все высокодифференцированные способы поведения
при образовании пар устранены человеком в ходе искусственно-
го отбора.
Поскольку механизму удовольствия-неудовольствия, как уже
было сказано, свойственна инерция и тем самым образование

113
контраста, преувеличенное стремление любой ценой избежать
малейшего неудовольствия неизбежно влечет за собой исчезно-
вение определенных форм удовольствия, в основе которых ле-
жит именно контраст. Как говорится в «Кладоискателе» Гете,
«веселым праздникам» должны предшествовать «тяжкие неде-
ли»; этой старой мудрости угрожает забвение. И прежде всего
болезненное уклонение от неудовольствия уничтожает радость.
Гельмут Шульце указал на примечательное обстоятельство: ни
слово, ни понятие «радость» не встречаются у Фрейда15. Он зна-
ет наслаждение, но не радость. Когда, − говорит Шульце, − че-
ловек взбирается, вспотевший и усталый, с ободранными паль-
цами и ноющими мускулами, на вершину труднодоступной го-
ры, собираясь сразу же приступить к еще более утомительному
и опасному спуску, то во всем этом, вероятно, нет наслаждения,
но есть величайшая радость, какую можно себе представить. Во
всяком случае, наслаждение можно еще получить, не расплачи-
ваясь за него ценой неудовольствия в виде тяжкого труда; но
прекрасная божественная искра Радости16 дается только этой
ценой. Все возрастающая в наши дни нетерпимость к неудо-
вольствию превращает возникшие по воле природы вершины и
бездны человеческой жизни в искусственно выровненную плос-
кость, из величественных гребней и провалов волн она делает
едва ощутимую зыбь, из света и тени − однообразную серость.
Короче, она создает смертную скуку…
…Поскольку способность испытывать удовольствие исчезает
главным образом из-за привычки к сильным и постоянно усили-
вающимся раздражителям, неудивительно, что пресыщенные
люди охотятся за все новыми раздражениями. Эта «неофилия»
охватывает едва ли не все отношения к предметам внешнего
мира, на которые человек вообще способен. Для человека, по-
раженного этой болезнью культуры, любая принадлежащая ему
вещь − пара ботинок, костюм или автомобиль − очень скоро те-
ряет свою привлекательность, точно так же, как возлюбленная,

15
Непереводимая игра слов: фамилия Фрейда (Freud) созвучна со сло-
вом «радость» (Freude).
16
«Радость, прекрасная божественная искра» − начальная строка оды
Шиллера «К радости».

114
друг или даже отечество. Примечательно, как легко распродают
многие американцы при переезде весь свой домашний скарб,
покупая потом все заново… Явление неофилии в высшей степени
желательно для крупных производителей, эксплуатирующих его
в широчайших масштабах с помощью описываемого в 8-й главе
индоктринирования масс для получения коммерческой выгоды.
Как в моде на одежду, так и в моде на автомобили принцип
«built-in obsoletion», «встроенного устаревания», играет весьма
важную роль.
В заключение главы мне хотелось бы обсудить возможности
терапевтического противодействия изнеженности и тепловой
смерти чувства. Сколь легко понять причины этих явлений,
столь же трудно их устранить. Не хватает здесь, конечно, есте-
ственных препятствий, преодоление которых закаляет челове-
ка, навязывая ему терпимость к неудовольствию, и в случае ус-
пеха доставляет ему радость. Большая трудность состоит здесь в
том, что препятствия эти, как уже сказано, должны быть естест-
венными, вытекающими из природы вещей. Преодоление на-
рочно выдуманных затруднений никакого удовлетворения не
дает…
У нас нет недостатка в препятствиях, которые мы должны
преодолеть, чтобы человечество не погибло, и победа над ними
поистине достаточно трудна, чтобы поставить каждого из нас в
надлежащую ситуацию преодоления препятствий. Довести до
общего сведения существование этих препятствий − вот, безус-
ловно, выполнимая задача, которую должно ставить себе воспи-
тание.

Глава 6. Генетическое вырождение

…В современной криминологии также ставится вопрос, в ка-

кой степени преступное поведение может быть объяснено гене-
тическим выпадением врожденных форм социального поведе-
ния и реакций торможения и в какой мере оно происходит от
нарушений в культурной передаче социальных норм…
Прежде всего, криминологии слишком хорошо известно, как
мало можно надеяться превратить в социальных людей так на-
зываемых эмоционально бедных. Это одинаково верно в отно-

115
шении как родившихся эмоционально бедными, так и тех несча-
стных, у кого почти такое же нарушение возникло от недостатка
воспитания, особенно от госпитализации. Недостаточный лич-
ный контакт с матерью в младенческом возрасте вызывает − ес-
ли дело не кончается еще хуже − неспособность к социальным
связям, симптомы которой чрезвычайно напоминают врожден-
ную эмоциональную бедность. Итак, если неверно, что все вро-
жденные дефекты неизлечимы, то еще менее верно, будто изле-
чимы все приобретенные; старое врачебное правило: «лучше
предупреждать, чем лечить» применимо и к нарушениям психи-
ки…
Один из многих парадоксов, в которых запуталось цивилизо-
ванное человечество, состоит в том, что требование человечно-
сти по отношению к личности опять вступило здесь в противо-
речие с интересами человечества. Наше сострадание к асоци-
альным отщепенцам, неполноценность которых может быть вы-
звана либо необратимым повреждением в раннем возрасте (гос-
питализация!), либо наследственным недостатком, мешает нам
защитить тех, кто этим пороком не поражен. Нельзя даже при-
менять к людям слова «неполноценный» и «полноценный», не
навлекая на себя сразу же подозрение, что ты сторонник газо-
вых камер…
Кто умеет мыслить биологически и знает силу инстинктив-
ных побуждений, а также относительное бессилие всякой ответ-
ственной морали и всевозможных благих намерений и кто еще в
некоторой мере понимает, с позиций психиатрии и глубинной
психологии, как возникают нарушения социального поведения,
тот не может осуждать «нарушителя» с тем же праведным гне-
вом, как это делает каждый эмоционально здоровый наивный
человек. Он видит в отщепенце не дьявольски злого, а больного
человека, гораздо больше заслуживающего сострадания, и с
чисто теоретической точки зрения это вполне правильно. Но
если к такой оправданной установке присоединяется еще заблу-
ждение псевдодемократической доктрины, будто все человече-
ское поведение структурируется кондиционированием и поэто-
му его можно также неограниченно изменять и исправлять, то
отсюда происходит тяжкое прегрешение против сообщества
людей.

116
 Чтобы представить себе, какими опасностями угрожает чело-
вечеству выпадение унаследованного инстинкта, нужно понять,
что в условиях современной цивилизованной жизни нет ни од-
ного фактора, осуществляющего отбор в направлении простой
доброты и порядочности, за исключением нашего врожденного
чувства к этим ценностям. В экономическом соревновании за-
падной культуры за них полагается безусловно отрицательная
селекционная премия! Счастье еще, что экономический успех и
показатель размножения не обязательно связаны положительной
корреляцией.
Есть старая еврейская шутка, хорошо иллюстрирующая необ-
ходимость морали. Миллиардер приходит к шадхену (брачному
посреднику) и дает ему понять, что хотел бы жениться. Шадхен,
ревностно взявшись за дело, тут же принимается восхвалять не-
кую необычайно красивую девушку, трижды подряд завоевав-
шую звание «Мисс Америка», но богач отклоняет предложение:
«Я сам достаточно красив!». Шадхен, со свойственной его про-
фессии гибкостью, сразу же начинает превозносить другую не-
весту, с приданым в несколько миллиардов долларов. «Богатства
мне не надо, − отвечает Крез, − я сам достаточно богат». Шадхен
сразу же переходит на третий регистр и рассказывает о невесте,
уже в 21 год ставшей доцентом математики, а сейчас, в 24 года,
занимающей должность ординарного профессора теории инфор-
мации МТИ. «Умной мне не надо, − говорит презрительно мил-
лиардер, − я сам достаточно умен!». Тогда шадхен в отчаянии
восклицает: «Какой же, ради Бога, она должна быть?». «Она
должна быть порядочной»,− гласит ответ…
Мы должны научиться соединять проницательную гуман-
ность по отношению к индивиду с учетом того, что нужно чело-
веческому сообществу.
Отдельный человек, у которого выпали некоторые способы
социального поведения и вместе с тем нарушена способность к
сопровождающим их чувствам, вполне заслуживает нашего со-
страдания; это и в самом деле несчастный больной. Но само по
себе выпадение − просто зло. Это не только отрицание и рег-
ресс творческого процесса, превратившего животное в человека,
но нечто гораздо худшее, поистине жуткое. Неким загадочным
путем нарушение морального поведения очень часто приводит

117
не просто к отсутствию всего, что мы воспринимаем как хоро-
шее и порядочное, но к активной враждебности против добра и
порядочности...
Без сомнения, разложение генетически закрепленных форм
поведения угрожает нам Апокалипсисом, и при этом в особенно
страшной форме. Но все же одолеть эту опасность, пожалуй,
легче, чем другие, как, например, перенаселение или дьяволь-
ский круг коммерческого соревнования, которым можно проти-
вопоставить лишь самые радикальные меры, самое меньшее −
переоценку путем воспитания всех почитаемых ныне мнимых
ценностей. Чтобы остановить генетическое вырождение челове-
чества, достаточно держаться старой мудрости, классически вы-
раженной в рассказанной выше еврейской шутке. Достаточно
при выборе супруги или супруга не забывать простого и оче-
видного требования: она должна быть порядочной − и не в
меньшей степени он.
Глава 7. Разрыв с традицией
…Заблуждение, будто лишь рационально постижимое или
даже лишь научно доказуемое составляет прочное достояние
человеческого знания, приносит гибельные плоды. Оно побуж-
дает «научно просвещенную» молодежь выбрасывать за борт
бесценные сокровища мудрости и знания, заключенные в тра-
дициях любой старой культуры и в учениях великих мировых
религий. Кто полагает, что всему этому грош цена, закономерно
впадает и в другую столь же гибельную ошибку, считая, что
наука, конечно же, может создать всю культуру со всеми ее ат-
рибутами чисто рациональным путем из ничего. Это почти так
же глупо, как мнение, будто мы уже достаточно знаем, чтобы
как угодно «улучшить» человека, переделав человеческий ге-
ном... Эта чудовищная недооценка нерациональных знаний,
заключенных в сокровищах культуры, и столь же чудовищная
переоценка знаний, которые человек сумел составить с помо-
щью своего ratio17 в качестве homo faber,18 не являются, впро-

17
Разум, рассудок (лат.). Примеч. пер.
18
Человек деятельный (буквально: человек-мастер, человек-ремеслен-
ник (лат.). Примеч. пер.

118
чем, ни единственными, ни тем более решающими факторами,
угрожающими гибелью нашей культуре…
Однако расстройства, ведущие к ненависти и войне между
поколениями, имеют другие причины, и притом двоякого рода.
Во-первых, требуемые приспособительные изменения культур-
ного наследия становятся от поколения к поколению все боль-
ше. Во времена Авраама изменения в нормах поведения, унас-
ледованных от отца, были столь незначительны, что − как это
убедительно изобразил Томас Манн в своем чудесном психоло-
гическом романе «Иосиф и его братья» − многие из тогдашних
людей вообще не были в состоянии отделить собственную лич-
ность от личности отца, и, следовательно, отождествление про-
исходило самым совершенным способом, какой можно себе
представить. В наше время при темпе развития, навязанном ны-
нешней культуре ее техникой, критически настроенная моло-
дежь справедливо считает устаревшей весьма значительную
часть традиционного достояния, все еще хранимого старшим
поколением. И тогда описанное выше заблуждение, будто чело-
век способен произвольным и рациональным образом выстроить
на голом месте новую культуру, приводит к совсем уже безум-
ному выводу, что родительскую культуру лучше всего полно-
стью уничтожить, чтобы приняться за «творческое» строитель-
ство новой…
Впрочем, убеждение в том, что следует «выплеснуть вместе с
водой родителей», широко распространенное в наши дни среди
молодежи, имеет еще и другие причины. Изменения, которым
подвергается структура семьи в ходе прогрессирующей техни-
зации человечества, действуют вместе и по отдельности в на-
правлении ослабления связи между родителями и детьми. И на-
чинается это уже с грудных младенцев. Поскольку мать в наши
дни никогда не может посвящать ребенку все свое время, почти
везде возникают, в большей или меньшей степени, явления,
описанные Рене Спитсом, под именем госпитализации. Наи-
худший ее симптом − тяжелое или даже необратимое ослабле-
ние способности общения с людьми. Этот эффект опасным об-
разом сочетается с уже рассмотренным нарушением способно-
сти к человеческой симпатии.

119
 Несколько позже, особенно у мальчиков, становится замет-
ным расстройство из-за выпадения отцовского образца. За ис-
ключением крестьянской и ремесленной среды мальчик в наши
дни почти не видит отца за работой, и еще реже приходится ему
помогать в этой работе, ощущая при этом впечатляющее пре-
восходство взрослого мужчины. Далее, в современной малой
семье отсутствует ранговая структура, при которой в первона-
чальных условиях «старик» мог внушать уважение. … И вот,
устрашающее большинство молодых людей вырастает теперь
без такого «образа отца». Физический отец слишком часто не
годится, а нынешнее массовое производство в школах и универ-
ситетах не дает уважаемому учителю его заменить.
К этим чисто этологическим основаниям, по которым отвер-
гается родительская культура, у многих мыслящих молодых
людей прибавляются и подлинно этические. В нашей современ-
ной западной культуре, с ее скученностью, с ее опустошением
природы, с ее слепотой к ценностям и бегом наперегонки с са-
мим собой в погоне за деньгами, с ее ужасающим обеднением
чувств и отупением под действием индоктринирования, во всем
этом и вправду так много не заслуживающего подражания, что
слишком легко забыть о глубокой истине и мудрости, заклю-
ченной также и в нашей культуре. Со всевозможными
«establishments» молодежь действительно имеет убедительные
и разумные причины вести борьбу. …
Как уже было сказано, на этой стадии онтогенеза «нормаль-
ным», т.е. имеющим смысл для сохранения культуры как сис-
темы, следует считать процесс, состоящий в том, что молодые
люди некоторой этнической группы объединяются в служении
некоторым новым идеалам и предпринимают, соответственно
этому, существенные реформы традиционных норм поведения,
не выбрасывая при этом за борт все достояние родительской
культуры в целом. Таким образом, молодой человек, безуслов-
но, отождествляет себя с молодой группой старой культуры.
Глубочайшая сущность человека как культурного по своей при-
роде существа позволяет ему найти вполне удовлетворительное
отождествление лишь в культуре и с культурой…

120
 Глава 8. Индокринируемость

Убеждение это, если рассмотреть его надлежащим образом с

психологической и, прежде всего, с феноменологической точки
зрения,19 следует отождествить с верой, в любом смысле этого
слова. Если естествоиспытатель проверил некоторую гипотезу
настолько, что она заслуживает наименования теории, и если эта
теория настолько «удалась», что, как можно предвидеть, в даль-
нейшем придется лишь уточнять ее дополнительными гипоте-
зами, но не придется изменять ее в основных чертах, то мы в
такую теорию «твердо верим». Вера эта не причиняет, впрочем,
какого-либо вреда, поскольку «замкнутые» теории такого рода
сохраняют свою «истинность» в пределах области их примени-
мости, даже если эта область оказывается не столь всеобъем-
лющей, как полагали во время построения теории. Так обстоит
дело, например, со всей классической физикой: квантовая меха-
ника ограничила область ее применения, но в собственном
смысле ее не опровергла…
Гипотетическое допущение, что некоторые вещи попросту
верны, принадлежит, таким образом, к неизбежным способам
действия человеческого стремления к познанию. Точно так же к
мотивационным предпосылкам человеческого исследования при-
надлежит надежда, что допущение верно, что гипотеза правиль-
на. Лишь некоторые, относительно немногочисленные естество-
испытатели предпочитают продвигаться «per exclusionem»,20 экс-
периментально исключая одну возможность объяснения за дру-
гой, пока не остается единственная, содержащая в себе истину.
Большинство же из нас − в этом нужно отдавать себе отчет −
любит свои гипотезы, и, как я говорил уже однажды, полезно
проделывать ежедневно, наподобие утренней гимнастики, бо-
лезненное, но сохраняющее молодость и здоровье упражнение −
выбрасывать за борт какую-нибудь любимую гипотезу. Нашей
«любви» к гипотезе способствует, естественно, и продолжи-
тельность времени, в течение которого мы ее защищали; при-
вычки мышления столь же легко превращаются в «любимые»
привычки, как и все другие. И особенно легко это происходит,
19
Феноменологическая точка зрения − здесь (в смысле философии
Канта): основанная на самонаблюдении субъекта.
20
Методом исключения (лат.). Примеч. пер.

121
когда мы не создаем такие привычки сами, а перенимаем их у
великого и почитаемого учителя. Если этот учитель открыл но-
вый принцип объяснения и у него было поэтому много учени-
ков, то с такой привязанностью соединяется еще массовое воз-
действие мнения, разделяемого многими людьми…
Точно так же доверие к слову учителя, сколь бы оно ни было
ценно при основании новой «школы», т.е. нового направления ис-
следований, влечет за собой опасность образования доктрины. Ве-
ликий гений, открывший новый принцип объяснения, склонен, как
известно, переоценивать широту области его применимости. Это
делали … Иван Петрович Павлов, Зигмунд Фрейд и многие другие
из самых великих людей. Если еще вдобавок теория слишком пла-
стична и мало стимулирует опровержение, то это вместе с почте-
нием к учителю может привести к тому, что ученики превращают-
ся в последователей,21 а школа − в религию и культ, как это про-
изошло во многих местах с учением Зигмунда Фрейда.
Однако решающий шаг, ведущий к образованию доктрины в
узком смысле слова, состоит в том, что к двум только что рас-
смотренным факторам, укрепляющим теорию до превращения
ее в убеждение, прибавляется еще слишком большое число ее
сторонников. В наши дни возможности распространения, дос-
тавляемые подобному учению так называемыми средствами
массовой информации − газетами, радио и телевидением, −
очень легко приводят к тому, что учение, представляющее собой
не более чем непроверенную научную гипотезу, становится не
только общенаучным, но и просто общественным мнением.
С этого момента, … доктрину защищают с тем же упрям-
ством, с той же горячностью, какие были бы уместны, если
бы надо было спасти от гибели испытанную мудрость… Вся-
кого несогласного с ходячим мнением клеймят как еретика,
осыпают клеветой и, насколько возможно, дискредитируют.
На него обрушивается в высшей степени специфическая ре-
акция «mobbing», общественной ненависти и травли…
В общем и целом общественное мнение ученых страдает те-
ми же болезнями упадка, о которых была речь в предыдущих
главах. «Big Science» − это ни в коем случае не наука о самых
21
Здесь труднопереводимое противопоставление слов Schuler (ученик
в смысле школьного обучения) и Jiinger (ученик основателя религии,
апостол).

122
великих и высоких вещах на этой планете, не наука о человече-
ской душе и человеческом духе; это прежде всего и исключи-
тельно то, что приносит много денег или много энергии, или то,
что дает большую власть, хотя бы это была всего лишь власть
уничтожать все истинно великое и прекрасное…
Все эти ошибочные установки нынешних ученых, по сущест-
ву, не связаны с наукой. Объяснить их можно только идеологи-
ческим давлением массы одинаково настроенных, жестко ин-
доктринированных людей, давлением, часто вызывающим и в
других областях человеческой жизни совершенно невероятные
глупости моды. Особая же опасность модного индоктринирова-
ния в области науки состоит в том, что оно уводит стремление к
знанию слишком многих, хотя, к счастью, не всех современных
естествоиспытателей в сторону, прямо противоположную под-
линной цели всего человеческого познания, а именно − лучшему
самопознанию человека. Тенденция, предписываемая наукам
нынешней модой, бесчеловечна в худшем смысле слова. Многие
мыслители, ясно видящие разрастающиеся повсюду, подобно
злокачественным опухолям, явления обесчеловечения, склоня-
ются к мнению, что само научное мышление, как таковое, бес-
человечно и что опасность «дегуманизации» вызвана его кол-
довством. Как видно из уже сказанного, я не придерживаюсь
этого взгляда. Я полагаю, напротив, что нынешние ученые, как
дети своего времени, заражены процессами дегуманизации, пер-
воначально возникающими повсюду в ненаучной культу-
ре…Опасное модное индоктринирование науки, угрожающее
отнять у человечества его последнюю опору, никогда не могло
бы возникнуть, если бы ему не подготовили почву болезни
культуры, рассмотренные в первых четырех главах. Перенасе-
ление с неизбежно сопровождающими его потерей индивиду-
альности и унификацией; отчуждение от природы, отнимающее
способность к благоговению; коммерческий бег человечества
наперегонки с самим собой, превращающий в утилитарном
мышлении средство в самоцель, причем первоначальная цель
забывается; и не в последнюю очередь всеобщее притупление
чувства − все эти явления находят свое отражение в процессах
Дегуманизации наук; они не следствия этих процессов, а их
причины.

123
 Глава 9. Ядерное оружие

Если сравнить угрозу атомного оружия с воздействиями на

человечество семи других смертных грехов, то трудно не прийти
к заключению, что из всех восьми этого греха избежать легче все-
го. Конечно, дурак или нераспознанный психопат может про-
браться к пусковой кнопке; конечно, простая авария на стороне
противника может быть ошибочно принята за нападение и вы-
звать чудовищное несчастье. Но можно, по крайней мере, ясно и
определенно сказать, что надо делать против «бомбы»: надо ее
попросту не изготавливать или не сбрасывать. При невероятной
коллективной глупости человечества добиться этого довольно
трудно. Но что касается других опасностей, то даже те, кто их
ясно видит, не знают, что можно против них предпринять. В от-
ношении несбрасывания атомной бомбы я настроен более опти-
мистически, чем относительно семи других смертных грехов.
Величайший вред, который ядерная угроза уже сейчас причи-
няет человечеству и который остается даже в самом благоприят-
ном случае, состоит в том, что оно создает общее «настроение
конца света». Проявления безответственного и инфантильного
стремления к немедленному удовлетворению примитивных же-
ланий и сопровождающая их неспособность к ответственности за
сколько-нибудь отдаленное будущее − все это, несомненно, свя-
зано с тем, что подсознательно в основе всех решений лежит
жуткий вопрос «как долго еще простоит наш мир?».

Контрольные вопросы

1. В чем видит причины экологического кризиса К. Лоренц?

2. Чем расслабляющее чувство удовольствия отличается от
радости, возникающей от преодоления препятствий?
3. Насколько серьезным сегодня является разрыв между по-
колениями, отмеченный Лоренцом, и как его преодолевать?
4. Насколько проблемы человечества, вскрытые К. Лоренцом
более 30 лет назад, сохраняют свое значение и сегодня?
5. Какой из «смертных грехов человечества» кажется Вам
наиболее опасным?

124
 ЛЬЮИС КЛАЙВ СТЕЙПЛЗ
(1898-1963)

Английский писатель, публицист и христианский мыслитель

К.С. Льюис родился в 1898 г. в Белфасте в семье стряпчего. Ед-
ва поступив в 1917 г. в Оксфордский университет, Льюис был
вынужден покинуть его, призванный на военную службу. После
войны, в 1919 г. Льюис возвращается в Оксфорд, заканчивает
здесь свое образование, а потом надолго, почти на тридцать лет,
связывает свою судьбу с этим учебным заведением − здесь он
преподает английский язык и литературу. Преподавателем он
был прекрасным − некоторые из студентов по несколько раз
прослушивали курсы его лекций, а аудитории, как правило, бы-
ли переполнены.
В 1929 г. Льюис обратился в христианство, и это очень тесно
сблизило его с другим известным писателем − Дж. Р.Р. Толкиеном.
Льюис стал одним из первых читателей, критиков и почитателей
зарождающейся эпопеи «Властелин Колец», более того, дружба
с Толкиеном подтолкнула его собственное творчество. Весной
1932 г. появляется «Кружной путь, или Возвращение паломни-
ка», за ним следует богословский трактат «Страдание», первые
романы «Космической трилогии» и, наконец, в 1941 г. пишутся
«Письма Баламута», сделавшие Льюиса знаменитым. Повсюду
его приглашают выступать с лекциями, предоставляют радио-
эфир для бесед на философско-религиозную тематику. Летом
1954 г. Льюис становится профессором Кембриджского универ-
ситета, в 1955 г. − членом Британской академии наук.
Знал Льюис очень много, слыл даже в Оксфорде одним из са-
мых образованных людей и делился со студентами своими по-
знаниями и в лекциях, и в живых беседах, из которых складыва-
лись его книги. Писал он романы и полутрактаты-полуповести,
которые еще называют притчами. Но глубокий ум и энциклопе-
дические познания – не единственное достоинство писателя.
Как отмечают современники, одними из самых главных качеств
Льюиса были душевная щедрость, доброта. Как-то его и других
оксфордских христиан обвинили в «гуманности», и он написал
стихи, которые заканчиваются словами: «А милостивые все равно
помилованы будут». Снова и снова убеждаясь в этом его качест-
ве, которое во имя суровости отрицает столько верующих лю-

125
дей, мы увидим, что он одновременно и строг. Льюиса часто
упрекали, что в век Гитлера и Сталина он описывает «всякие
психологические мелочи». Но он твердо знал, что это не мелочи,
что именно этим путем − через властность, зависть, злобность,
капризность, хвастовство − растет зло в человеке и в мире. Он
знал, как близко начинается грех. Бердяев писал, что многие жи-
вут так, словно Бога нет. К Льюису это не отнесешь. Самое глав-
ное в нем − не ум и не образованность, и не талант полемиста, в
которых ему не откажешь, а способность практически являть дар
психологической чуткости, любви и сострадания к людям.
Отрывки из трактата «Человек отменяется» в переводе
С. Кошелева приводятся по книге: Льюис К.С. Космическая
трилогия / К.С. Льюис. СПб.: Северо-Запад, 1993. С. 597-631.

ЧЕЛОВЕК ОТМЕНЯЕТСЯ
Если Вы скажете мне, что, кроме Биб-
лии, разрешено читать только еще одну
книгу, и спросите, какую бы я выбрал для
всех людей, я отвечу сразу: «Вот эту».
«Человек отменяется» − самая совер-
шенная защита естественного закона,
какую мне довелось встретить, и я ду-
маю, что лучшей нет. Если книга вообще
способна спасти нас от непрестанно
растущей глупости и умножающегося
зла, честь эта выпадет небольшому
трактату Льюиса.
Уолтер Хупер

I. Человек бесчувственный
…Согласно раннему индуизму, доброе поведение состоит в со-
гласии и даже слиянии с «rita» − могущественным порядком или
узором будущего, который отражен в порядке мироздания, в нрав-
ственном добре и храмовом ритуале. Rita, т.е. праведность, пра-
вильность, порядок, то и дело отождествляется с satya, т.е. правдой.
Подобно Платону, сказавшему, что добродетелью держатся звез-
ды, индийские учителя говорили, что боги подчиняются rita.

126
 Говорят об этом и китайцы, называя нечто великое (точнее,
величайшее) словом «дао». Определить дао заведомо невозмож-
но. Это суть мироздания; это путь, по которому движется мир.
Но это и путь, которым должен следовать человек, подражая
порядку Вселенной. Ритуал тем и ценен, что он воспроизводит
слаженность природы. Ветхозаветный псалмопевец тоже славит
закон и заповеди за то, что они − «истина».
Такое миросозерцание я для краткости буду обозначать в
дальнейшем как «дао». И у Платона, и у Аристотеля, и у стои-
ков, и у ветхозаветных иудеев, и у восточных народов бросается
в глаза одна общая и очень важная мысль. Все они признают
объективную ценность; все они считают, что одни действия и
чувства соответствуют высшей истине, другие − не соответст-
вуют. Человек, подчиняющийся дао, может назвать ребенка ми-
лым, а старика − почтенным, выражая не собственные эмоции,
но некие объективные свойства, которые мы обязаны призна-
вать. Скажем, я (это так и есть) устаю от маленьких детей, но
дао предписывает мне считать это моим недостатком в прямом,
даже в не нравственном смысле слова − в том смысле, в каком
мы называем недостатком плохой слух. Поскольку оценки наши
свидетельствуют о признании объективного закона, чувства мо-
гут быть в ладу и не в ладу с истиной. Само по себе чувство − не
суждение, и потому оно внеположно разуму. Однако оно может
быть разумным и неразумным в зависимости от того, сообразно
оно или несообразно разуму…
Таким образом, цель обучения и воспитания всецело зависит
от того, верите вы или не верите в дао. Если вы верите, цель эта
в том, чтобы привить ученику оценки и мнения, пусть не осоз-
нанные, но достойные человека. Если не верите и не забыли ло-
гику, все чувства для вас будут какой-то мглою, скрывающей
«вещи как они есть». Тогда вы попытаетесь искоренить чувства
из детской души (вы уж простите меня за устаревшее слово) или
оставите несколько чувств по причинам, нимало не связанным с
их сообразностью правде. В последнем случае вы займетесь до-
вольно сомнительным делом, а именно − станете «влиять» на
учеников, попросту − колдовать, чтобы у них в сознании сло-
жился угодный вам мираж…

127
 Жизнь наша настолько смешна и печальна, что мы неотступ-
но мечтаем о тех самых качествах, которые сами же подрубаем
на корню. Разверните газету − там написано, что нам насущно
необходимы «инициатива» или «творческий дух», или «жерт-
венность». По какой-то нелепой простоте мы вырезаем нужный
орган и требуем, чтобы организм работал нормально. Мы лиша-
ем людей сердца и ждем от них живости чувств. Мы смеемся
над благородством и ужасаемся, что вокруг столько подлецов.
Мы оскопляем мужчин и требуем от них потомства…

II. Путь

…То, что я для удобства назвал дао, а другие называют есте-

ственным законом, или традиционной моралью, или первыми
принципами практического разума, или прописными истинами
− не просто одна из ценностных систем, а единственный источ-
ник любой ценностной системы. Отвергнув дао, мы отвергаем
всякую ценность. Оставив малую часть, мы оставляем все. По-
пытка построить другую систему ценностей содержит противо-
речие. На свете не было и не будет другой системы ценностей.
Системы (теперь их зовут идеологиями), претендующие на
новизну, состоят из осколков дао, разросшихся на воле до ис-
тинного безобразия; крохотными крупицами заключенной в них
правды они обязаны тому же дао. Однако, если долг по отноше-
нию к родителям − ветхий предрассудок, мы обязаны счесть
предрассудком и долг по отношению к детям. Если справедли-
вость устарела, устарел и патриотизм. Если мы переросли суп-
ружескую верность, переросли мы и научную пытливость. Мя-
теж идеологий против дао − это мятеж ветвей против ствола;
если бы мятежники победили, они бы погибли. Человек не мо-
жет создать новую ценность, как не может создать новый, не
смешанный цвет или новое солнце.
Неужели, спросят меня, наши ценности стоят на месте? Неу-
жели мы прикованы раз и навсегда к нерушимому закону? Неу-
жели, наконец, нет различий между нравственным кодексом
древности и новых времен, эллинов и иудеев, Запада и Востока?
Ответить однозначно здесь нельзя. Да, различия есть, есть и
развитие. Но чтобы разобраться в них, непременно надо понять
очень важную вещь.

128
 Лингвист может взглянуть со стороны на свой родной язык и
сказать, что научная ценность или практическая польза требует
в чем-то изменить, скажем, орфографию. Поэт тоже меняет
язык, и куда сильнее, но смотрит он не со стороны, а изнутри.
Сам язык, претерпевший изменения, вдохновил его. Разница
между поэтом и лингвистом подобна разнице между матерью,
вынашивающей ребенка, и хирургом, делающим операцию.
Дао допускает только изменения изнутри. Те, кто понимает
закон, могут его менять в его же духе. Только они знают, чего
этот дух требует. Сторонний обновитель этого не знает и пото-
му, как мы видели, ничего сделать не может. Чтобы привести в
согласие различия буквы, надо постигнуть дух. Обновитель же
выхватывает несколько букв, которые попали в поле его зрения
благодаря времени и месту, и провозглашает их без каких бы то
ни было основательных поводов. Только закон может разрешить
или запретить изменения в законе. Потому Аристотель и гово-
рит, что этику усвоит лишь тот, кто верно воспитан. Человек, не
знающий дао, не увидит исходных точек нравственности. Когда
надо решать теоремы, непредвзятость только поможет. Когда же
речь идет об аксиомах, она просто ни при чем.
Конечно, не всегда легко решить, где кончаются права не-
предвзятой логики. Но ясно одно: никогда нельзя вычленить
нравственное правило и требовать для него логических обосно-
ваний. Тот, кто действительно совершенствует нравственность,
должен показать, что правило это противоречит другому, более
«аксиомному», или что оно вообще не входит в традиционную
систему ценностей. Прямые вопросы: «А кто это сказал?», «А
какая от этого польза?», «А на что это мне?» совершенно недо-
пустимы не потому, что грубы, но потому, что никакая ценность
не оправдает себя на этом уровне. Такие вопросы прекрасно мо-
гут сокрушить все ценности одну за другой, сокрушив тем са-
мым и основания для вопросов. Нельзя угрожать дао пистоле-
том. Нельзя и откладывать подчинение правилу до той поры,
пока правило это не предъявит документов. Только те, кто сле-
дует правилам, могут понять их. Только человек с поставлен-
ным сердцем (cuor gentil) видит, что верно, что неверно. Только
искушенный в законе сумел, как апостол Павел, понять, где и
когда этот закон недостаточен.
Чтобы избежать недоразумений, прибавлю: хотя сам я верю в
Бога, более того − в Христа, сейчас я никак не «проповедую

129
христианство». Я говорю только об одном: сохранить ценности
можно лишь в том случае, если мы примем абсолютную цен-
ность прописных истин. Любое недоверие к этим истинам, лю-
бая попытка поставить нравственность «на более реалистиче-
скую основу» заранее обречена. Здесь я и не ставлю вопроса о
том, свыше или откуда еще мы получили дао.
Но даже то, что я проповедую, нелегко принять со-
временному уму. Ему-то известно, что это драгоценное дао
сложилось в сознании наших далеких предков под влиянием
экономических или физиологических факторов. Как это было,
мы, в общем, уже знаем; скоро узнаем и в частности, а если не
узнаем − придумаем. Конечно, когда наука еще не постигла ме-
ханики сознания, мы считали, что оно нами правит. Многое в
природе правило нами, теперь же оно служит нам. Почему бы и
сознанию не встать на этот путь? Неужели мы остановимся из
глупого почтения к самому твердому орешку природы? Вы чем-
то грозите нам, но поборники тьмы грозили нам на каждом шагу
прогресса, и всякий раз угрозы их не оправдывались. Вы гово-
рите, что, отринув дао, мы утратили все ценности. Что ж, обой-
демся и без них. Примем, что все эти «Я должен» − занятный
психологический пережиток, и поставим на их место «Я хочу».
Решим, каким быть человеку, и сделаем его таким не ради ка-
ких-то мнимых ценностей, а потому, что нам так угодно. Окру-
жающей средой мы овладели, овладеем же и человеком, опреде-
лим сами свою судьбу.
Очень может быть, что именно так мне ответят. Здесь хотя
бы нет противоречия, которым грешат робкие скептики, надею-
щиеся отыскать истинные ценности вместо тех, прописных.
Чтобы ответить на такой вопрос, напишу еще одну главу.

III. Человек отменяется

Что бы он ни говорил мне и как бы ни

льстил, я думал: «Когда мы достигнем
его дома, он продаст меня в рабство».
Джон Беньян

Мне часто доводилось слышать о победе человека над при-

родой. «Наконец-то мы ее скрутили!» − сказал моему другу его
знакомый, и в словах этих была своя, скорбная красота, ибо тот,

130
кто их произнес, умирал от туберкулеза. «Это неважно, − гово-
рил он. − Конечно, есть потери и у победителей. Но побеждают-
то они!». Я начинаю с этого случая, чтобы вы поняли сразу: пре-
уменьшать все лучшее, что есть в явлении, называемом «победа
над природой», я не собираюсь, а уж тем более не собираюсь
замалчивать, сколько она потребовала мужества и жертвенно-
сти. В каком же смысле человек все больше побеждает природу
или овладевает ею?
Возьмем три типичных примера: самолет, радио, противоза-
чаточные средства. Более или менее каждый может пользовать-
ся ими. Однако нельзя сказать, что при этом сам он скрутил
природу, стал сильнее, чем она. Если я плачу рикше, я не вправе
назвать себя сильным. Мы пользуемся упомянутыми плодами
науки, потому что кто-то продал нам их или дал нам на них пра-
во. Так что, на самом деле, во всех этих случаях человек обрета-
ет власть над человеком? Особенно удивителен третий случай.
Те, кто изготавливает противозачаточные средства, обретает
власть над теми, кто их покупает; но и те и другие, вдобавок,
обретают власть над не родившимися людьми. Они заранее ли-
шают их жизни, обрекают на несуществование, не спросив у них
согласия. Говоря строго, так называемая победа человека над
природой означает, что одни люди распоряжаются другими при
помощи природы.
Общим местом стали сетования на то, что мы используем во
вред, а не во благо силы, дарованные наукой. Однако я говорю
об ином. Многие злоупотребления могут исчезнуть, если люди
станут лучше; но я хочу поговорить о том, что неотъемлемо от
«победы над природой». Даже если все достижения техники бу-
дут употребляться только во благо ближним, воспитательные
эксперименты все равно означают власть более ранних поколе-
ний над более поздними.
Об этом часто забывают, так как социологи и прочие иссле-
дователи общества отстали от физиков в одном − они не вклю-
чают в свои расчеты фактор времени. А без этого мы не поймем,
каким образом человек распоряжается природой. Каждое поко-
ление влияет на следующее и в той ли, иной ли мере противится
предыдущему. Поэтому речь о непрестанном улучшении и уси-
лении здесь не совсем уместна. Если кто-нибудь и впрямь нау-

131
чится лепить своих потомков по своему вкусу, все последующие
поколения будут слабее тех, кому выпала такая удача. Какие бы
поразительные механизмы ни дали мы им, мы, а не они уже ре-
шили, как эти механизмы использовать. Почти, наверное, удач-
ливое поколение будет к тому же отличаться исключительной
ненавистью к традиции и постарается уменьшить не только силу
своих потомков, но и силу своих предков.
Таким образом, речь может идти не о «прогрессе», но об од-
ном столетии (скажем, сотом от Рождества Христова), которому
лучше прочих удастся подмять под себя все остальные века и
овладеть родом человеческим.
Несомненно, в столетии этом или, скорее, поколении, такой
силой будет обладать не большинство, а меньшинство. Если
мечты ученых осуществятся, крохотная часть человечества по-
лучит власть над многими миллиардами людей. Человек не мо-
жет просто «становиться сильнее». Любая сила, которую он об-
ретет, направлена против кого-то. Каждый шаг вперед делает
человека и сильнее, и слабее. С каждой победой появляются но-
вые властители и новые рабы.
Я еще ничего не сказал о том, хорошо это или плохо. Я толь-
ко объяснил, что означает победа над природой. Конец этой по-
беде (быть может, довольно близкий) настанет тогда, когда ис-
кусственный отбор, внутриутробное программирование, при-
кладная психология достигнут очень больших успехов. Изо всей
природы последней сдастся человеку природа человеческая.
Кому же, собственно говоря, она сдастся?
Конечно, всегда и везде воспитатели пытались сформировать
других, исходя из своего миросозерцания. Но то, о чем я гово-
рю, имеет две особенности. Во-первых, никогда и нигде у вос-
питателей (если здесь уместно это слово) не было столь огром-
ной силы. Как правило, им удавалось и удается немного. Когда
мы читаем у Платона, что детей нельзя растить в семье, у Элио-
та22 − что мальчик должен видеть до семи лет только женщин, а
после семи − только мужчин, у Локка − что ребенка надо обу-
вать в худые башмаки и отучать от сочинения стихов, мы испы-
тываем благодарность к упрямым матерям и нянькам, а главное

22
Сэр Томас Элиот (ок. 1490-1546) − англ. мыслитель.

132
− к упрямым детям, сохранившим человечеству хоть какое-то
здравомыслие. Однако человекоделы удачливого века будут ос-
нащены самой лучшей техникой и сумеют сделать именно то,
чего хотят.
Второе отличие еще важнее. Прежде воспитатели сообразо-
вывали свои намерения с дао, которому подчинялись сами. Они
хотели сделать других такими же, какими хотели стать. Они
проводили инициацию, передавая младшим тайну того, что та-
кое быть человеком. Теперь ценности стали чем-то вроде явле-
ний природы. Старшие внушают младшим ценностные сужде-
ния не потому, что верят в них сами, а потому, что «это полезно
обществу». Сами они от этих суждений свободны. Их дело −
контролировать выполнение правил, а не следовать им. Словом,
они вне или выше дао. Когда же они смогут сделать все, что хо-
тят, они, скорее всего, будут внушать не дао, а ту искусствен-
ную систему ценностей, которую сочтут полезной.
Быть может, на какое-то время как пережиток они сохранят
для себя подобие закона. Скажем, они могут считать, что служат
человечеству или помогают ему, или приносят пользу. Но это
пройдет. Рано или поздно они припомнят, что понятия помощи,
служения, долга − чистая условность. Освободившись от пред-
рассудков, они решат, оставить ли чувство долга формируемым
людям. Произвол у них полный − ни «долг», ни «добро» уже
ничего для них не значат. Они умеют сформировать какие угод-
но качества. Остается малость − эти качества выбрать. Повторю:
свобода − полная, никакого мерила, никакой точки отсчета у
них нет.
Многим покажется, что я придумываю мнимые сложности.
Другие, попроще, могут спросить: «Неужели они непременно
окажутся такими плохими?». Поймите, я не думаю, что «они»
будут плохими людьми. В старом смысле слова они вообще
людьми не будут. Если хотите, они − люди, отдавшие принад-
лежность к роду человеческому за право решать, каким быть
человеку. Слова «плохой» и «хороший» не имеют смысла по
отношению к ним; только от них и зависит смысл этих слов. Что
же до мнимых сложностей, мне могут сказать: «В конце концов,
люди хотят примерно одного и того же − есть, пить, развлекать-
ся, жить подольше. Ваши человекоделы могут просто-напросто

133
воспитывать других так, чтобы они обеспечивали эти возмож-
ности». Но это не ответ. Прежде всего, неверно, что люди хотят
одного и того же. Однако, если бы даже было так, с какой стати
моим человекоделам трудиться в поте лица, чтобы следующие
поколения получили то, чего хотят? Из чувства долга? Оно для
них ничего не значит. Иначе они не человекоделы, а просто лю-
ди, еще не одержавшие последней «победы над природой».
Быть может, ради сохранения вида? Но почему, скажите, надо
его сохранять? Они-то знают, как формируется забота о буду-
щих поколениях, и вольны решить, оставить это чувство на све-
те или нет. Они не плохие люди, они − не люди.
Выйдя за пределы дао, они попали в пустоту. И тех, кого они
формируют, нельзя назвать несчастными людьми, ибо они −
предметы, изделия. Победив природу, человек отменил челове-
ка.
Однако как-то действовать человекоделам надо. Я говорил о
том, что им не на что опереться; но один закон у них есть: «Мне
так угодно». Никакой объективности в этом мнении нет и быть
не может, и потому объективность не имеет над ними власти.
Когда все императивы («Я должен») исчезли, остается «Я хочу».
Разоблачить эти слова нельзя, так как они ни во что не облачи-
лись. Итак, человекоделами будет руководить произволение. Я
говорю не о том, что власть портит, я не боюсь, что она развра-
тит их: самые слова «портить» и «развращать» предполагают
систему ценностей и в этом контексте смысла не имеют. Я гово-
рю о другом: у тех, кто стоит вне ценностных суждений, нет ни-
каких оснований предпочесть одно желание другому, кроме си-
лы этого желания.
Конечно, можно надеяться, что среди желаний будут и без-
вредные, даже добрые (с нашей точки зрения). Однако я сомне-
ваюсь, что добрые желания долго продержатся без дао, в виде
простых психологических импульсов. Я не припомню в истории
человека, который, обретя власть и поставив себя вне человече-
ской нравственности, употребил эту власть во благо. Мне ка-
жется, человекоделы будут ненавидеть свои изделия. Зная, что
правила этих созданий − лишь иллюзия, они все же будут зави-
довать тем, у кого есть хоть какой-то смысл жизни, как завиду-
ют скопцы мужчинам. Но я сказал: «Мне кажется», и это лишь

134
предположение. Зато я уверен в другом: надежды, с которых я
начал этот абзац, зиждятся на понятии, которое точнее всего
назвать «если повезет». Должно уж очень повезти, чтобы чело-
векоделы предпочли добрые импульсы всем другим. Без дао −
это дело случая, случай же зависит от погоды, пищеварения,
мало ли от чего. Рационализм, заставивший «видеть насквозь»
все основания нравственности, обрек их на совершенно ирра-
циональное поведение. Можно подчиняться дао; можно совер-
шить самоубийство; если же мы не сделаем ни того, ни другого,
нам остается одно: слушаться случайных импульсов.
Итак, когда человек победит природу, род человеческий ока-
жется во власти небольшого количества существ, подвластных
уже только одним импульсам. Природа сможет отпраздновать
победу над человеком. К этому, и ни к чему иному, ведет каж-
дая наша частная победа. Природа играет с нами в хитрую игру.
Нам кажется, что она подняла «руки вверх», тогда как она соби-
рается схватить нас за горло. Если мир, который мы описали,
обретет реальность, природа сможет жить так же спокойно, как
жила она миллионы лет назад. Никто не помешает ей всякой
чушью вроде истины или милости, радости или красоты.
Быть может, меня лучше поймут, если я скажу иначе. У слова
«природа» много значений, смотря по тому, что мы противопос-
тавляем − искусственное, культурное, человеческое, духовное,
сверхъестественное. Первое из этих понятий сейчас нам неваж-
но; остальные же, лучше или хуже, покажут, что подразумевает-
ся под природой. Она была для них миром количества, а не ми-
ром качества; миром causae efficiens, а не миром causae finalis 23.
Когда мы считаем что-либо только объектом и употребляем
только себе на пользу, мы ставим это на уровень природы; цен-
ностные суждения уже неуместны, causa finalis − не важна, ка-
чественный подход − не нужен. Такое снижение статуса совсем
непросто, а порой и мучительно для нас − нужно что-то в себе
сломать, прежде чем вонзишь стилет в мертвого человека или
живого зверя. Эти объекты словно бы сопротивляются сами. Но
такой процесс непрост и в других, несравненно легчайших слу-

23
Сausa efficiens − причина, по которой что-то происходит; causa fi-
nalis − причина, ради которой это происходит.

135
чаях: когда мы рубим дерево, мы не можем одновременно ви-
деть в нем дриаду и даже прекрасное, могучее растение. Должно
быть, первые дровосеки живо ощущали это, и кровоточащие
деревья Вергилия − отзвук древнего чувства, подсказывавшего
человеку, что он совершает святотатство. Звезды утратили ве-
личие с развитием астрономии, и Богу нет места в научной агро-
технике. Многим кажется, что оно и лучше, а старый спор с Га-
лилеем или с «потрошителем трупов»24 − просто мракобесие.
Но это далеко не вся правда. Крупные ученые не так уж уве-
рены, что действительно есть предметы, к которым можно под-
ходить количественно, и никак иначе. В это твердо верят ученые
мелкие, особенно же твердо − неученые любители наук. Силь-
ный ум хорошо знает, что такой предмет − абстракция, мни-
мость, утратившая самое главное.
С этой точки зрения, победа над природой предстает перед
нами по-другому. Мы снижаем что-либо до уровня природы,
чтобы победить. Мы непрестанно побеждаем природу, так как и
называем природой то, что мы победили. Цена этой победы ве-
лика: все больше явлений снижает свой статус. Каждый наш ус-
пех расширяет владения природы. Звезды не станут природой,
пока мы их не измерим; душа не станет природой, пока мы не
подвергнем ее психоанализу. Пока процесс этот не кончен, нам
кажется, что выгод больше, чем потерь. Но стоит нам сделать
последний шаг − перевести на уровень природы самих себя, − и
потеряет смысл самая речь о выгодах, ибо тот, кто должен был
выгадать, принесен в жертву. Таков один из примеров печально-
го правила, гласящего, что некоторые принципы, дойдя до логи-
ческого конца, приходят к абсурду. Поневоле припомнишь
притчу об ирландце, который заметил, что новая печка берет
вдвое меньше дров, и решил поставить еще одну, чтобы дров
вообще не тратить. Припомнишь и сделки с чертом: «Отдай мне
душу, а я тебе дам могущество». Но без души, т.е. без самого
себя, о каком могуществе может идти речь? Мы станем рабами
или марионетками того, кому отдали души. Снизить себя до
уровня природы дурно не в том смысле, в каком дурны некото-
рые часы из жизни студента-медика. Муки, испытанные в про-

24
Так именовали первых анатомов в начале Нового времени.

136
зекторской, − это симптом, предупреждение. Низводить же себя,
человека, на уровень природы дурно вот почему: если ты со-
чтешь себя сырьем, ты сырьем и станешь, но не себе на пользу.
Тобою будет распоряжаться та же природа в лице обесчелове-
ченного человекодела.
Подобно королю Лиру, мы пытаемся сложить с себя коро-
левское достоинство и остаться королями. Это невозможно. Од-
но из двух: или мы разумные, духовные существа, подчиненные
навек абсолютным ценностям дао, или мы «природа», которую
могут кромсать и лепить некие избранники, руководимые лишь
собственной прихотью. Только дао объединяет едиными прави-
лами властвующих и подвластных. Без догмата объективной
ценности невозможна никакая власть, кроме тирании, и никакое
подчинение, кроме рабства.
Конечно, одни помягче, другие − пожестче. Но многие про-
фессора в пенсне, модные драматурги, самозванные философы
думают, в сущности, то же самое, что немецкий нацист. Мысль
о том, что мы вправе изобретать «идеологию» и подгонять под
нее ближних, уже коснулась повседневной речи. Раньше убива-
ли злодея, теперь «ликвидируют нежелательный элемент». Осо-
бенно же удивляет меня, что бережливых, умеренных и даже
просто умных людей называют неперспективными покупателя-
ми.
Истинный смысл происходящего скрыт от нас абстракцией
«человек». Слово это − совсем не всегда абстракция. Пока мы не
вышли за пределы дао, мы вправе говорить, что человек владеет
собой, и значит это, что он подчиняется нравственным прави-
лам. Но стоит нам перешагнуть границу, и мы теряем это право.
Никаких человеческих свойств для нас уже нет, а владеть могут
только некие существа, работающие над теми, кто сменил чело-
века. Нарочно или нечаянно, почти все мы помогаем произвести
на свет эти существа.
Что бы я ни сказал, меня обвинят в нападках на науку. Ко-
нечно, я отвергаю это обвинение; настоящие натурфилософы,
т.е. люди, осмысляющие природу (они еще бывают на свете),
поймут, что среди ценностей я защищаю знание, которое умрет
вместе с дао. Но я пойду дальше. Я скажу, что только от науки
можно ожидать исцеления.

137
 Я назвал сделкой с чертом ситуацию, когда человек в обмен
на могущество отдает природе все, вплоть до самого себя; и за
слова свои я отвечаю. Ученый преуспел, а чародей потерпел не-
удачу; и обстоятельство это настолько разделило их в обычном
сознании, что обычный человек не понимает, как наука роди-
лась. Многие верят и даже пишут, что в XVI в. магия была пе-
режитком средневековья, который и собиралась смести ново-
рожденная наука. Те, кто изучал этот период, так не думают. В
средние века колдовали мало, в XVI и XVII − очень и очень
много. Серьезный интерес к магии и серьезный интерес к науке
родились одновременно.
Один из них заболел и умер, другой − был здоров и выжил,
но они − близнецы. Их родила одна и та же тяга. Я готов при-
знать, что некоторых из тогдашних ученых вела чистая любовь
к знаниям. Но, вглядевшись в этот период, мы прекрасно разли-
чим тягу, о которой я говорю.
И магия, и прикладная наука отличаются от мудрости пред-
шествующих столетий одним и тем же. Старинный мудрец пре-
жде всего думал о том, как сообразовать свою душу с реально-
стью, и плодами его раздумий были знание, самообуздание,
добродетель. Магия и прикладная наука думают о том, как под-
чинить реальность своим хотениям; плод их − техника, приме-
няя которую можно делать многое, что считалось кощунст-
венным, − скажем, нарушать покой мертвых.
Когда мы сравним глашатая новой эры (Бэкона)25 с Фаустом
из пьесы Марлоу26, сходство поистине поразит нас. Нередко
пишут, что Фауст стремился к знанию. Ничуть не бывало − он о
нем почти не думал. От бесов он требовал не истины, а денег и
девиц. Точно так же и Бэкон отрицает знание как цель; он сам
говорит, что узнавать ради знания − все равно что тешиться с
женщиной и не рожать с нею детей. Истинная задача науки, по
его мнению, − распространить могущество человека на весь
мир. Магию он отвергает лишь потому, что она бессильна; но

25
Фрэнсис Бэкон, лорд Веруламский (1561-1626) − англ. ученый и фи-
лософ, один из создателей новой науки, основанной на эксперименте.
26
Кристофер Марлоу (1564-1593) − англ. драматург, написавший
«Жизнь и смерть доктора Фауста».

138
цель его точно такая же, как у чародея. Парацельс27 сумел объе-
динить в себе чародея и ученого. Конечно, у тех, кто создал
науку в нашем смысле слова, тяга к истине, хотя бы к знанию,
была больше, чем тяга к могуществу, − во всяком смешанном
явлении доброе плодоноснее дурного. Быть может, нельзя ска-
зать, что новая наука родилась смертельно больною, но можно и
нужно сказать, что она родилась в исключительно нездоровой
среде. Успехи ее слишком быстры и куплены слишком большой
ценой; поэтому ей надо бы оглядеться и даже покаяться.
Может ли существовать другая наука, которая постоянно
помнит, что непосредственный предмет ее занятий − не мир как
он есть, а некоторая абстракция, и постоянно поправляет этот
перекос? Собственно, я и сам толком не знаю. Говорят, что надо
присмотреться к натурфилософии Гете; что даже у Штейнера
есть что-то такое, чего не хватает ученым. Не знаю. Наука, о
которой я сейчас пишу, не дерзнет обращаться даже с овощами
или минералами, как обращаются теперь с человеком. Объясняя,
она не будет уничтожать. Говоря о частях, она будет помнить о
целом. Предмет изучения, по слову Мартина Бубера28, будет для
нее не «это», а «ты». Она будет рассматривать инстинкт в свете
дао, а не сводить дао к неведомым инстинктам. Словом, она не
будет платить за знание ни чужой, ни своей жизнью.
Быть может, я мечтаю о немыслимом. Быть может, аналити-
ческое познание по природе своей убивает одним своим взором
− только убивая, видит. Хорошо если ученые не в силах остано-
вить такое знание, пока оно не прикончило разум, его остановит
что-то другое. Чаще всего мне говорят, что я − «обыкновенный
обскурантист», и барьер, которого я боюсь, не так уж страшен,
наука его возьмет, как уже брала множество барьеров. Мнение
это породило злосчастная склонность современного ума к обра-
зу бесконечного и одномерного прогресса. Мы так много поль-

27
Теофраст фон Гогенхайм, известный под именем Парацельса (1493-
1545) − швейцарский врач и алхимик.
28
Мартин Бубер (1878-1965) − философ, близкий к экзистенциализму
и развивавший идеи «диалога». По его мысли, со всем миром − и с
людьми, и с животными, и с предметами − надо быть «на ты» (так на-
зываемая ситуация «я − ты»), и ничего на свете нельзя воспринимать
опредмеченно, как «оно» или «это».

139
зуемся числами, что представляем любое поступательное дви-
жение в виде числового ряда, где каждая ступенька подобна
предыдущей. Умоляю вас, вспомните об ирландце с печкой!
Бывает так, что одна из ступенек несоизмерима с другими, она
просто отменяет их. Отречение от дао − именно такая ступень-
ка. Пока мы до нее не дошли, научные достижения, даже губя-
щие что-то, могут что-то и дать, хотя цена велика. Но нельзя
повышать эту цену бесконечно. Нельзя все лучше и лучше «ви-
деть насквозь» мироздание. Смысл такого занятия лишь в том,
чтобы увидеть за ним нечто. Окно может быть прозрачным, но
ведь деревья в саду плотны. Незачем «видеть насквозь» перво-
основы бытия. Прозрачный мир − это мир невидимый; видящий
насквозь все на свете − не видит ничего.

Контрольные вопросы
1. Что Льюис подразумевает под термином «Дао», используя
его в своем трактате и рассуждая об «объективных ценностях»?
2. Почему К.С. Льюис выбрал именно такое название для
своего трактата «Человек отменяется»?
3. Кого и почему Льюис называет «человекоделами»?
4. Какой смысл вкладывал К.С. Льюис в выражение «человек
с поставленным сердцем»?
5. Можно ли сказать, что К.С. Льюис является противником
прогресса и науки в целом?

ОРТЕГА-И-ГАССЕТ ХОСЕ
(1883-1955)

Крупнейший испанский философ и искусствовед ХХ века.

Учился в университетах Испании и Германии. Испытал сильное
влияние неокантианцев Г. Когена и П. Наторпа. С 1908 г. пре-
подавал в Мадридском университете, где с 1910 по 1936 гг. воз-
главлял кафедру метафизики. С началом Гражданской войны в
Испании (1936) Ортега уезжает сначала в Париж и Нидерланды,
затем, во время Второй мировой войны, эмигрирует в Аргенти-
ну, где воспитывает плеяду талантливых учеников, сыграв та-
ким образом значительную роль в развитии латиноамерикан-
ской философии. В 1945 г. Ортега возвращается в Мадрид, где
основывает Институт гуманитарных наук (1948).

140
 Ортега не был философом-систематиком. Его увлекал сам
процесс философствования. Эволюция его философских воззре-
ний шла от неокантианства к «философии жизни» и к экзистен-
циализму, но эти внешние влияния (больше терминологические)
не затронули самостоятельности и оригинальности философии
испанского мыслителя. Его философские работы («Адам в раю»,
«Размышления о «Дон Кихоте», «Краткий трактат о романе»,
«Испания с переломленным хребтом», «Воля к барокко», «О
точке зрения в искусстве») отличаются неповторимым стилем,
блестящей сатирой, беспощадной критикой буржуазного обще-
ства.
Свою философию Ортега назвал философией «жизненного
разума», противопоставив ее и рационализму, и интуитивизму.
В рационализме разум противопоставил себя жизни, априорно
отождествил свои законы с законами бытия. Между тем разум −
это всего лишь инструмент познания мира, пользуясь которым
человек создает субъективный образ мира. Пытаться перестраи-
вать жизнь по законам «чистого» разума − значит нарушать ес-
тественную логику ее развития. Жизнь – это энергия космоса,
сконцентрированная в определенных вещах, каждая из которых
развивается, стремясь осуществить заключенный в ней иде-
альный «проект». Реальный облик каждой вещи определяется у
Ортеги, вполне в духе платонизма, тем насколько ей удается
(или не удается) приблизиться к своему «идеальному» началу.
Это всецело относится и к человеческой личности. Но вещи и
люди включены в историческое место и время, которое закла-
дывает в человеке свою историческую систему верований и
представлений. Эта исторически обусловленная система «веро-
ваний» меняется примерно каждые 30 лет (время наиболее ак-
тивного периода жизни каждого поколения), и именно она
управляет по преимуществу волей и сознанием человека, опре-
деляет перспективу человеческого мировосприятия и отношения
к миру. К идеям (рациональному обоснованию истины) человек
прибегает только в минуты жизненного кризиса, под влиянием
сомнений в истинности «верований».
Наибольшую известность, даже сенсационность, обрели два
трактата Ортеги-и-Гассета «Дегуманизация искусства» (1925) и
«Восстание масс» (1929-1930). В первой он провозглашает «спа-

141
сительность» для общества разделения на массу (большинство,
косная историческая материя) и элиту (творческое меньшинст-
во). Элита – это духовная аристократия, умственно и нравствен-
но превосходящая толпу. Именно из отрицания реального ра-
венства людей Ортега приветствует новое искусство, которое в
отличие от старого сознательно и принципиально обращается к
интеллектуальной элите, а не к массе. Это новое искусство не
хочет быть общечеловеческим, а порождаемое им эстетическое
переживание не приближает людей к образам и стихиям повсе-
дневной жизни, а дистанцирует их, отчуждает от нее, в чем и
проявляется принципиальная дегуманизированность нового ис-
кусства. Ортега приветствует это искусство, видя в нем провоз-
вестника новой эпохи, когда демократическая безыдейная и без-
вольная власть толпы сменится аристократической властью дос-
тойных людей.
В работе «Восстание масс» Ортега оценивает общественно-
историческую ситуацию начала ХХ века с точки зрения огром-
ного увеличения численности людской массы. ХIХ век – век
прогресса науки и техники в несколько раз увеличил население
Земли, особенно больших городов, и вместе с тем создал новые,
почти безграничные источники богатства и комфорта, в резуль-
тате чего большая масса людей обрела ощущение легкости жиз-
ни, лишилась нравственной требовательности к себе, чувства
ответственности перед настоящим и будущим, уважения к труду
и традиционным нормам общественной морали. Этот историче-
ский феномен Ортега и называет «восстанием масс», подчерки-
вая этим глубокий кризис, переживаемый современным челове-
чеством. Человеком массы может стать не только человек рабо-
чей профессии, но и аристократ, и чиновник, и фабрикант, и уз-
кий специалист-ученый, если он доволен существующим поло-
жением вещей (привычка к комфорту), удовлетворен своей пси-
хологической посредственностью, нравственной беспринципно-
стью и не желает быть другим. Элита также существует в каж-
дом классе (и у аристократии, и у трудящихся), способная к
творчеству и исторической инициативе. Элита – это необходи-
мый обществу культурный слой, ее историческая обязанность
выполнять не узкоэгоистические, а общенациональные и обще-
человеческие задачи. Таким образом, «духовный аристокра-

142
тизм» Ортеги обращен не против трудящихся, а против любого
строя жизни, превращающего человека в сытого и самодовольно-
го «человека массы», интересы которого связаны только с защи-
той личного комфортного и безответственного существования.
Ниже представлены отрывки из работы: Ортега-и-Гассет И.
Восстание масс / И. Ортега-и-Гассет // Вопросы философии.
1989. № 3-4.

ВОССТАНИЕ МАСС

I. Скученность
В современной общественной жизни Европы есть − к добру
ли, к худу ли − один исключительно важный факт: вся власть в
обществе перешла к массам. Так как массы, по определению, не
должны и не могут управлять даже собственной судьбой, не го-
воря уж о целом обществе, из этого следует, что Европа пере-
живает сейчас самый тяжелый кризис, какой только может по-
стигнуть народ, нацию и культуру. Такие кризисы уже не раз
бывали в истории; их признаки и последствия известны. Имя их
также известно − это восстание масс.
…Массы внезапно стали видны, они расположились в мес-
тах, излюбленных «обществом». Они существовали и раньше,
но оставались незаметными, занимая задний план социальной
сцены; теперь они вышли на авансцену, к самой рампе, на места
главных действующих лиц. Герои исчезли − остался хор.
Толпа − понятие количественное и видимое. Выражая ее в
терминах социологии, мы приходим к понятию социальной мас-
сы. Всякое общество − это динамическое единство двух факто-
ров, меньшинств и массы. Меньшинства − это личности или
группы личностей особого, специального достоинства. Масса −
это средний, заурядный человек. Таким образом, то, что раньше
воспринималось как количество, теперь предстает перед нами
как качество; оно становится общим социальным признаком че-
ловека без индивидуальности, ничем не отличающегося от дру-
гих, безличного «общего типа»…
Строго говоря, принадлежность к массе − чисто психологи-
ческий признак, и вовсе не обязательно, чтобы субъект физиче-
ски к ней принадлежал. О каждом отдельном человеке можно

143
сказать, что принадлежит он к массе, или нет. Человек массы −
это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отли-
чия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он −
«точь-в-точь, как все остальные», и притом нисколько этим не
огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все.
Представим себе скромного человека, который пытается опре-
делить свою ценность на разных поприщах, испытывает свои
способности там и тут и, наконец, приходит к заключению, что
у него нет таланта ни к чему. Такой человек будет чувствовать
себя посредственностью, но никогда не почувствует себя чле-
ном «массы».
Когда речь заходит об «избранном меньшинстве», лицемеры
сознательно искажают смысл этого выражения, притворяясь,
будто они не знают, что «избранный» − вовсе не «важный», т.е.
тот, кто считает себя выше остальных, а человек, который к себе
самому требовательней, чем к другим, даже если он лично и не
способен удовлетворять этим высоким требованиям. Несомнен-
но, самым глубоким и радикальным делением человечества на
группы было бы различение их по двум основным типам: на тех,
кто строг и требователен к себе самому («подвижники»), берет
на себя труд и долг, и тех, кто снисходителен к себе, доволен
собой, кто живет без усилий, не стараясь себя исправить и
улучшить, кто плывет по течению…
Таким образом, деление общества на массы и избранное
меньшинство − деление не на социальные классы, а на типы
людей; это совсем не то, что иерархическое различие «высших»
и «низших». Конечно, среди «высших» классов, если они и
впрямь высшие, гораздо больше вероятия встретить людей «ве-
ликого пути», тогда как «низшие классы» обычно состоят из
индивидов без особых достоинств. Но, строго говоря, в каждом
классе можно найти и «массу», и настоящее «избранное мень-
шинство». Как мы увидим далее, в наше время массовый тип,
«чернь», преобладает даже в традиционных избранных группах.
Так, в интеллектуальную жизнь, которая по самой сути своей
требует и предполагает высокие достоинства, все больше про-
никают псевдоинтеллектуалы, у которых не может быть досто-
инств; их или просто нет, или уже нет. То же самое в уцелевших
группах нашей «знати» как у мужчин, так и у женщин. И, на-

144
оборот, среди рабочих, которые раньше считались типичной
«массой», сегодня нередко встречаются характеры исключи-
тельных качеств…
Если бы люди, составляющие массу, считали себя особо ода-
ренными, это был бы случай частного ослепления, а не социаль-
ный сдвиг. Но для нынешних дней характерно, что вульгарные,
мещанские души, сознающие свою посредственность, смело за-
являют свое право на вульгарность, и, причем, повсюду. Как
говорят в Америке, «выделяться неприлично». Масса давит все
непохожее, особое, личностное, избранное.
Кто выглядит не так, «как все», кто думает не так, «как все»,
тот подвергается риску стать изгоем. Конечно, эти «все» − еще
далеко не все. Все без кавычек − это сложное единство одно-
родной массы и неоднородных меньшинств. Но сегодняшние
«все» − это только масса.
Вот страшный факт нашего времени, и я пишу о нем, не
скрывая грубого зла, связанного с ним…

II. Подъем исторического уровня

В XVIII веке некоторые группы меньшинств открыли, что

каждый человек уже в силу рождения обладает основными по-
литическими правами, так называемыми «правами человека и
гражданина», и что, строго говоря, кроме этих, общих прав, дру-
гих нет. Все остальные права, основанные на особых даровани-
ях, подверглись осуждению как привилегии. Сперва это было
лишь теорией, мнением немногих; затем «немногие» стали при-
менять идею на практике, внушать ее, настаивать на ней. Одна-
ко весь XIX век массы, все более воодушевляясь этим идеалом,
не ощущали его как права, не пользовались им и не старались
его утвердить; под демократическом правлением люди по-
прежнему жили как при старом режиме. «Народ», − как тогда
говорилось, − знал, что наделен властью, но этому не верил. Те-
перь эта идея превратилась в реальность не только в законода-
тельстве, очерчивающем извне общественную мысль, но и в
сердце каждого человека, любого, пусть даже реакционного, т.е.
даже того, кто бранит учреждения, которые закрепили за ним
его права. Мне кажется, тот, кто не осознал этого странного

145
нравственного положения, не может понять ничего, что сейчас
происходит в мире. Суверенитет любого индивида, человека как
такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи или
идеала и укоренился в сознании заурядных людей. Заметьте:
когда то, что было идеалом, становится действительностью, оно
неизбежно теряет ореол. Ореол и магический блеск, манящие
человека, исчезают. Равенство прав − благородная идея демо-
кратии − выродилась на практике в удовлетворение аппетитов и
подсознательных вожделений…

VI. Анализ человека массы

…Человек XVIII века, конечно, отличался от своего предка

XVI века; но все они схожи, однотипны, даже тождественны по
сравнению с новым человеком. Для «простых людей» всех этих
веков «жизнь» означала, прежде всего, ограничения, обязанно-
сти, зависимость, одним словом − гнет. Можно сказать и «угне-
тение», понимая под этим не только правовое и социальное, но
и «космическое». Его всегда хватало до последнего века, когда
начался безграничный расцвет «научной техники» как в физике,
так и в управлении. По сравнению с сегодняшним днем старый
мир даже богатым и сильным предлагал лишь скудость, затруд-
нения и опасности29.
Мир, окружающий нового человека с самого рождения, ни в
чем его не стесняет, ни к чему не принуждает, не ставит никаких
запретов, никаких «вето»; наоборот, он сам будит в нем вожде-
ления, которые, теоретически, могут расти бесконечно. Оказы-
вается, − это очень важно, − что мир XIX − начала XX века не
только располагает изобилием и совершенством, но и внушает
нам полную уверенность в том, что завтра он будет еще богаче,
еще обильнее, еще совершеннее, как если бы он обладал неисся-
каемой силой развития. Сегодня (несмотря на некоторые тре-

29
Как бы ни был богат и силен отдельный человек в сравнении с окру-
жающими, мир был беден и убог, богатство и силы мало использова-
лись. В наши дни средний обыватель живет богаче и привольнее, чем
жили владыки прошлых веков. Что за беда, если он не богаче других.
Мир стал богаче и дает ему все: великолепные дороги, поезда, теле-
граф, отели, личную безопасность и аспирин (прим. автора).

146
щины в оптимизме) почти никто не сомневается, что через пять
лет автомобили будут еще лучше, еще дешевле. В это верят, как
в то, что завтра снова взойдет солнце. Сравнение совершенно
точно: заурядный человек, видя вокруг себя технически и соци-
ально совершенный мир, верит, что его произвела таким сама
природа; ему никогда не приходит в голову, что все это создано
личными усилиями гениальных людей. Еще меньше он подозре-
вает о том, что без дальнейших усилий этих людей великолеп-
ное здание рассыплется в самое короткое время.
Поэтому отметим две основные черты в психологической диа-
грамме человека массы: безудержный рост жизненных вожделе-
ний, а тем самым личности, и принципиальную неблагодарность
ко всему, что позволило так хорошо жить. Обе эти черты харак-
терны для хорошо нам знакомой психологии избалованных детей.
…Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу
материальную и социальную организацию, предоставленную в их
пользование, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда
на месте и почти так же совершенна, как природа…
VII. Жизнь благородная и жизнь пошлая,
или энергия и косность
Человек массы никогда не признает над собой чужого авто-
ритета, пока обстоятельства его не принудят. Поскольку обстоя-
тельства не принуждают, этот упорный человек, верный своей
натуре, не ищет постороннего авторитета и чувствует себя пол-
ным хозяином положения. Наоборот, человек элиты, т.е. чело-
век выдающийся, всегда чувствует внутреннюю потребность
обращаться вверх, к авторитету или принципу, которому он
свободно и добровольно служит. Напомним, что в начале этой
книги мы так установили различие между человеком элиты и
человеком массы: первый предъявляет к себе строгие требова-
ния; второй − всегда доволен собой, более того, восхищен30. Во-

30
К массе духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольст-
вуется готовой мыслью, уже сидящей в его голове. Наоборот, человек
элиты не ценит готовых мнений, взятых без проверки, без труда, он
ценит лишь то, что до сих пор было недоступно, что приходится добы-
вать усилием (прим. автора).

147
преки обычному мнению, именно человек элиты, а вовсе не че-
ловек массы, проводит жизнь в служении. Жизнь не имеет для
него интереса, если он не может посвятить ее чему-то высшему.
Его служение − не внешнее принуждение, не гнет, а внутренняя
потребность. Когда возможность служения исчезает, он ощуща-
ет беспокойство, ищет нового задания, более трудного, более
сурового и ответственного. Это жизнь, подчиненная самодисци-
плине, − достойная, благородная жизнь. Отличительная черта
благородства − не права, не привилегии, а обязанности, требо-
вания к самому себе. «Жить в свое удовольствие − удел плебея;
благородный стремится к порядку и закону» (Гете)…
Все дальнейшее логически вытекает из основного положе-
ния, которое можно резюмировать так: XIX век автоматически
создал новый вид «простого человека», в котором заложены ог-
ромные вожделения и которому сейчас предоставлен богатый
набор средств, чтобы удовлетворить их во всех областях, − эко-
номика, медицина, право, техника и т.д. − словом, огромное ко-
личество прикладных наук и всяких возможностей, какие преж-
де среднему человеку не были доступны. Снабдив человека мас-
сы всеми этими возможностями, XIX век предоставил его само-
му себе, и он, верный своей природной косности, замкнулся в
себе самом. Таким образом, теперь у нас массы более сильные,
чем когда-либо прежде, но отличающиеся от обычных тем, что
они герметически замкнуты в самих себе, самодовольны, само-
надеянны, не желают никому и ничему подчиняться, одним сло-
вом, − непокорны. Если так пойдет и дальше, то в скором вре-
мени не только в Европе, но и во всем мире окажется, что мас-
сами больше нельзя управлять ни в одной области. Правда, в
бурные и тяжелые времена, стоящие перед нашим поколением,
может случиться, что под суровыми ударами бедствий массы
внезапно пойдут на уступки и подчинятся квалифицированной
элите. Но это будет попыткой с негодными средствами, ибо ос-
новные черты психики масс − это инертность, замкнутость в
себе и упрямая неподатливость; массы от природы лишены спо-
собности постигать то, что находится вне их узкого круга − и
людей, и события. Они захотят иметь вождя − и не смогут идти
за ним; они захотят слушать, и убедятся, что глухи.

148
 VIII. Почему массы во все лезут и всегда с насилием?

Итак, мы приходим к заключению, что произошло нечто

крайне парадоксальное, хотя, в сущности, вполне естественное:
как только мир и жизнь широко открылись заурядному челове-
ку, душа его для них закрылась. И я утверждаю, что именно в
этой замкнутости души − сущность того восстания масс, в кото-
ром, в свою очередь, − сущность грандиозной проблемы, стоя-
щей сейчас перед человечеством…
В данном случае перед нами пример интеллектуальной кос-
ности. Человек обзавелся запасом готовых идей. Он довольству-
ется ими и решает, что с умом у него все в порядке. Поскольку
мир ему не нужен, он остается при своем мнении. Вот это и есть
механизм закоснелости.
Человек массы считает себя совершенным. Человек элиты
ощущает что-то подобное, только если он исключительно тще-
славен, да и то вера в свое совершенство не со-природна ему, не
истинна, она порождена суетой, и даже сам он в ней не уверен.
Поэтому тщеславный нуждается в других, чтобы они подтвер-
дили мнение, какое он хочет иметь. Даже и в таком патологиче-
ском случае, даже ослепленный тщеславием, человек элиты не
уверен в своем совершенстве. Наоборот, современный человек
массы, этот новый Адам, никогда не сомневается в своем со-
вершенстве; его вера в себя поистине подобна райской вере.
Замкнутость души лишает его возможности познать свое несо-
вершенство, так как единственный путь к этому познанию −
сравнение себя с другими; но тогда он должен хоть на миг вый-
ти за свои пределы, переселиться в своего ближнего. Душа за-
урядного человека неспособна к таким упражнениям.
Мы стоим здесь перед тем самым различием, которое испо-
кон веков отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как лег-
ко сделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глу-
пый не сомневается в себе; он считает себя хитрейшим из лю-
дей, отсюда завидное спокойствие, с каким он пребывает в глу-
пости. Подобно насекомым, которых никак не выкурить из ще-
лей, глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на ми-
нуту из ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие
шаблоны со взглядами других людей. Глупость пожизненна и

149
неизлечима. Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупец го-
раздо хуже мерзавца. Мерзавец иногда отдыхает, глупец – нико-
гда.
Человек массы совсем неглуп. Наоборот, сегодня он гораздо
умнее, гораздо способнее, чем все его предки. Но эти способно-
сти ему не впрок: сознавая, что он обладает ими, он еще больше
замкнулся в себе и не пользуется ими. Он раз и навсегда усвоил
набор общих мест, предрассудков, обрывков мыслей и пустых
слов, случайно нагроможденных в памяти, и с развязностью,
которую можно оправдать только наивностью, пользуется этим
мусором всегда и везде. Это я и назвал в первой главе «знамени-
ем нашего времени»: не в том беда, что заурядный человек счи-
тает себя незаурядным и даже выше других, а в том, что он про-
возглашает и утверждает право на заурядность и самое зауряд-
ность возводит в право…
Кто хочет иметь идеи, должен прежде всего стремиться к ис-
тине и усвоить правила игры, ею предписываемые. Не может
быть речи об идеях и мнениях там, где нет общепризнанной
высшей инстанции, которая бы ими ведала, нет системы норм, к
которым можно было бы в споре апеллировать. Эти нормы −
основа нашей культуры. Речь не о том, какие они; я лишь ут-
верждаю, что там, где норм нет, там нет и культуры. Нет куль-
туры там, где нет начал гражданской законности и не к кому
апеллировать. Нет культуры там, где в решении споров игнори-
руются основные принципы разума31. Нет культуры там, где
экономические отношения не подчинены регулирующему аппа-
рату, к которому можно обратиться. Нет культуры там, где в
эстетических диспутах всякое оправдание для произведения ис-
кусства объявляется излишним.
Когда все эти нормы, принципы и инстанции исчезают, исче-
зает и сама культура и настает варварство в точном значении
этого слова. Не будем себя обманывать, новое варварство появ-
ляется сейчас в Европе, и породило его растущее восстание

31
Кто в споре не старается держаться истины, не стремится быть прав-
дивым, тот умственный варвар. Именно таков человек массы, когда
ему приходится вести дискуссию, устную или письменную (прим. ав-
тора).

150
масс. Путешественник, прибывающий в варварскую страну, зна-
ет, что там уже не действуют правила и принципы, на которые
он привык полагаться дома. У варвара нет норм в нашем пони-
мании.
…Каждый должен признать, что в Европе за последнее время
наблюдаются странные явления. Как на конкретный пример
укажем на такие политические движения, как синдикализм и
фашизм. Они кажутся странными не только потому, что они но-
вы. Увлечение новинками всегда было свойственно европейцу,
недаром он создал себе самую неспокойную историю. Нет,
странность этих движений − в их стиле, в тех небывалых фор-
мах, какие они принимают. Под маркой синдикализма и фашиз-
ма в Европе впервые появляется тип человека, который не счи-
тает нужным оправдывать свои претензии и поступки ни перед
другими, ни даже перед самим собой; он просто показывает, что
решил любой ценой добиться цели. Вот это и есть то новое, не-
бывалое: право действовать безо всяких на то прав. Тут я вижу
самое наглядное проявление нового поведения масс, причина же
в том, что они решили захватить руководство обществом в свои
руки, хотя руководить им они и не способны. В этом политиче-
ском поведении масс раскрылась грубо и откровенно вся струк-
тура их новой души; однако ключ ко всему был все же в духов-
ной замкнутости. Человек массы открыл в себе «идеи», «мыс-
ли»; однако он неспособен к идейному творчеству, к конструк-
тивному мышлению. Он не имеет даже понятия о легком, чис-
том воздухе мира идей. Он желает иметь собственные «мнения»,
но не желает принять условия и предпосылки, необходимые для
этого. Поэтому все его «идеи» − не что иное, как вожделения,
облеченные в словесную форму…

IX. Примитивизм и техника

Меня пугает та легкость, с которой забывают, что душа тех-

ники − чистая наука и что их развитие обусловлено одним и тем
же. Никто не задумывается, чем должна жить душа, чтобы в ми-
ре жили подлинные «люди науки»? Или вы всерьез верите, что
пока есть доллары, будет и наука? Это соображение для многих
успокоительное, лишний признак одичания…

151
 Посмотрите на положение науки: в то время как прочие от-
расли культуры − политика, искусство, социальные нормы, даже
мораль − явно стали сомнительными, одна область все больше,
все убедительней для массы проявляют изумительную, бесспор-
ную силу − науки эмпирические. Каждый день они дают что-то
новое, и рядовой человек может этим пользоваться. Каждый
день появляются медикаменты, прививки, приборы и т.д. Каж-
дому ясно, что если научная энергия и вдохновение не ослабе-
ют, если число фабрик и лабораторий увеличится, то и жизнь
автоматически улучшится, богатство, удобства, благополучие
удвоятся или утроятся. Можно ли представить себе более могу-
чую и убедительную пропаганду науки? Почему же массы не
выказывают никакого интереса и симпатии, не хотят давать
деньги на поощрение и развитие наук? Наоборот, послевоенное
время поставило ученого в положение парии − не философов, а
именно физиков, химиков, биологов. … Но наша планета уже не
может прокормить сегодняшнее население без помощи физики
и химии.
Какими доводами можно убедить людей, если их не убежда-
ет автомобиль, в котором они разъезжают, или инъекции, кото-
рые утишают их боль? Тут огромное несоответствие между оче-
видными благами, которые наука каждый день дарит массам, и
полным отсутствием внимания, какое массы проявляют к науке.
Больше нельзя обманывать себя надеждами: от тех, кто так себя
ведет, можно ожидать лишь одного − варварства. В особенности
если − как мы увидим далее − невнимание к науке, как таковой,
проявляется ярче всего среди самих практиков науки − врачей,
инженеров и т.д., которые большей частью относятся к своей
профессии, как к автомобилю или аспирину, не ощущая никакой
внутренней связи с судьбой науки и цивилизации.
Есть и другие симптомы надвигающегося варварства − уже
активные, действенные, а не только пассивные − очень явные и
весьма тяжелые. Для меня несоответствие между благами, кото-
рые рядовой человек получает от науки, и невниманием, кото-
рым он ей отвечает, кажется самым грозным симптомом из
всех...

152
 XII. Варварство специализации

Вспомним факт, с которого мы начали наше исследование, и

из которого вытекли постепенно все наши рассуждения. Начи-
ная с V столетия вплоть до 1800 г. население Европы никогда не
превышало 180 миллионов; но с 1800 до 1914 гг. оно возросло
до 460 миллионов. Беспримерный скачок в истории человечест-
ва! Нет сомнения в том, что именно техника в сочетании с либе-
ральной демократией расплодили человека массы − в количест-
венном смысле. Но в этой книге я старался показать, что они
ответственны за появление человека массы и в качественном
уничижительном смысле этого слова. …
И вот оказывается, что сегодняшний ученый − прототип че-
ловека массы. Не случайно, не в силу индивидуальных недос-
татков, но потому, что сама наука − корень нашей цивилизации
− автоматически превращает его в первобытного человека, в
современного варвара.
Экспериментальная наука появляется в конце XVI века с Га-
лилеем; в конце XVII века Ньютон дает ей основные установки,
и в середине XVIII века она начинает развиваться. Развитие лю-
бого явления существенно отличается от самой основы его, оно
подчинено иным условиям. Так, основные начала «физики» (со-
бирательное имя экспериментальных наук) требует объединяю-
щего усилия, синтеза; это и было дело Ньютона и его современ-
ников. Но развитие физики поставило и задачу обратного харак-
тера. Чтобы двигать науку вперед, люди науки должны специа-
лизироваться (люди науки, но не наука). Наука − не специаль-
ность; если бы она ею была, она тем самым не была бы истин-
ной. Даже эмпирическая наука, взятая в целом, перестает быть
истинной, как только она оторвана от математики, от логики, от
философии. Но исследовательская работа неизбежно требует
специализации.
Было бы очень интересно и много полезнее, чем кажется на
первый взгляд, написать историю физических и биологических
наук, показав, как росла специализация в работе исследователя.
Такая история показала бы, как ученые от поколения к поколе-
нию все больше ограничивают себя, как поле их духовной дея-
тельности все суживается. Но главный вывод был бы не в этом,

153
а в обратной стороне этого факта: в том, что ученые от поколе-
ния к поколению − в силу того, что они все более ограничивают
круг своей деятельности, − постепенно теряют связь с осталь-
ными областями науки, не могут охватить мир как целое, т.е.
утрачивают то, что единственно заслуживает имени европей-
ской науки, культуры, цивилизации. …
Исследователь, открывший новое явление, невольно прони-
кается сознанием своей мощи и уверенностью в себе. Его от-
крытие дает ему право, вернее, некоторое подобие права, счи-
тать себя «знатоком». В действительности он обладает лишь
крохой знания, которая в совокупности с другими крохами, ко-
торыми он не обладает, составляет подлинное знание. Такова
внутренняя природа специалиста − типа, который в начале на-
шего века (имеется в виду XX век) достиг необыкновенного
развития. Специалист очень хорошо «знает» лишь свой крохот-
ный уголок вселенной; но ровно ничего не знает обо всем ос-
тальном.
Вот законченный портрет странного человека, которого я по-
казал с обеих сторон. Я уже сказал, что это не имеет прецедента
во всей истории. Теперь «специалист» служит нам как яркий,
конкретный пример «нового человека» и позволяет нам разгля-
деть весь радикализм его новизны. Раньше людей можно было
разделить на образованных и необразованных, на более или ме-
нее образованных и более или менее необразованных. Но «спе-
циалиста» нельзя подвести ни под одну из этих категорий. Его
нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во
всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так
как он все-таки «человек науки» и знает в совершенстве свой
крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его
«ученым невеждой», и это очень серьезно, это означает, что во
всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек,
незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущей
знатоку и специалисту.
И действительно, поведение «специалиста» этим отличается.
В политике, в искусстве, в социальной жизни, в остальных нау-
ках он держится примитивных взглядов полного невежды, но
излагает их и отстаивает с авторитетом и самоуверенностью, не
принимая во внимание возражений компетентных специалистов.

154
Поистине парадокс! Цивилизация, дав ему специальность, сде-
лала его самодовольным и наглухо замкнутым в своих пределах;
внутреннее ощущение своего достоинства и ценности заставля-
ет его поддерживать свой «авторитет» и вне узкой сферы, вне
специальности. Оказывается, даже человек высокой квалифика-
ции, ученый специалист, − казалось бы, прямая противополож-
ность человека массы, − может во многих случаях вести себя
точь-в-точь так же...
Прямой результат этой неумеренной специализации − тот
парадоксальный факт, что, хотя сегодня «ученых» больше, чем
когда-либо, подлинно образованных людей гораздо меньше,
чем, например, в 1750 г. И хуже всего то, что вращающие «во-
рот науки» не в состоянии обеспечить подлинный ее прогресс.
Для этого необходимо время от времени регулировать ее разви-
тие, производить реконструкцию, перегруппировку, унифика-
цию; но эта работа требует синтетических способностей, а син-
тез становится все труднее, так как поле действия расширяется,
включая новые и новые области. Ньютон мог построить свою
теорию физики без особых познаний в философии, Эйнштейн
уже должен был хорошо знать Канта и Маха, чтобы прийти к
своим выводам. Кант и Мах (я беру эти имена лишь как симво-
лы той огромной работы, какую проделал Эйнштейн) освободи-
ли ум Эйнштейна, расчистили ему дорогу к открытиям. Но од-
ного Эйнштейна мало. Физика вступает в едва ли не тягчайший
из кризисов своей истории; ее может спасти только новая «Эн-
циклопедия», более систематическая, чем первая.
Итак, специализация, которая в течение столетия обеспечи-
вала прогресс экспериментальных наук, приближается к состоя-
нию, когда она не сможет больше продолжать это дело, если
новое поколение не снабдит ее более подходящей организацией
и новыми людьми…

XIII. Величайшая опасность − государство

Вот величайшая опасность, угрожающая сейчас цивилиза-

ции: подчинение всей жизни государству, вмешательство его во
все области, поглощение всей общественной спонтанной ини-
циативы государственной властью, а значит, уничтожение исто-

155
рической самодеятельности общества, которая, в конечном сче-
те, поддерживает, питает и движет судьбы человечества. Массы
знают, что, когда им что-либо не понравится или чего-нибудь
сильно захочется, они могут достигнуть без усилий и сомнений,
без борьбы и риска; им достаточно нажать кнопку, и чудодейст-
венная машина государства точно сделает, что нужно. Эта лег-
кая возможность всегда представляет для масс сильное искуше-
ние. Масса говорит себе: «Государство − это я» − но это полное
заблуждение. Государство тождественно с массой только в том
смысле, в каком два человека равны между собой, потому что
они оба − не Петры. Сегодняшнее государство и массы совпа-
дают только в том, что оба они безымянны. Но человек массы
действительно верит, что он − государство, и все больше стре-
мится под всякими предлогами пустить государственную маши-
ну в ход, чтобы подавлять творческое меньшинство, которое
мешает ему всюду, во всех областях жизни − в политике, в нау-
ке, в индустрии.
Это стремление кончится плохо. Творческие стремления об-
щества будут все больше подавляться вмешательством государ-
ства; новые семена не смогут приносить плодов. Общество бу-
дет принуждено жить для государства, человек − для правитель-
ственной машины. И так как само государство в конце концов
только машина, существование и поддержание которой зависит
от машиниста, то, высосав все соки из общества, обескровлен-
ное, оно само умрет смертью ржавой машины, более отврати-
тельной, чем смерть живого существа…
Европейские нации стоят перед тяжелым этапом острых
внутренних кризисов, сложных проблем − правовых, экономи-
ческих и социальных. Приходится опасаться, что государства,
управляемые людьми массы, не остановятся перед тем, чтобы
подавить независимость личности и групп и тем окончательно
разбить наши надежды на будущий прогресс.
Конкретный пример такого механизма представляет собою
одно из самых тревожных явлений последних 30 лет − огром-
ный рост полиции во всех государствах. Как мы к этому ни при-
выкли, наша душа не должна забывать, что самый факт трагиче-
ски парадоксален: чтобы спокойно передвигаться и ходить по
своим делам, жителям большого города непременно нужна по-

156
лиция. Но любители порядка очень наивны, если они думают,
что «силы общественного порядка» ограничатся тем, чего от
них хотели. В конце концов, решать станут они, и наведут свой
порядок…

XIV. Кто правит миром?

Человеческая жизнь по самой своей природе должна быть

чему-то посвящена − славному делу или скромному, блестящей
или будничной судьбе. Наше бытие подчинено удивительному,
но неумолимому условию. С одной стороны, человек живет со-
бою и для себя. С другой стороны, если он не направляет жизнь
на служение какому-то общему делу, то она будет скомкана,
потеряет цельность, напряженность и «форму». Мы видим сей-
час, как многие заблудились в собственном лабиринте, потому
что им нечему себя посвятить. Все заповеди, все приказы поте-
ряли силу. Казалось бы, чего лучше − каждый волен делать, что
ему вздумается, и народы тоже. Европа ослабила вожжи, кото-
рыми управляла миром. Но результат оказался другим, чем
ожидали. Жизнь, посвященная самой себе, потеряла себя, стала
пустой, бесцельной. А так как нужно чем-то себя наполнить, она
выдумывает пустые занятия, не говорящие ничего ни уму, ни
сердцу. Сегодня ее тянет к одному, завтра − к другому, проти-
воположному. Жизнь гибнет, когда она предоставлена самой
себе. Эгоизм − это лабиринт. Что ж, вполне понятно. Подлинная
жизнь должна стремиться к чему-то, идти к цели. Цель − не мое
стремление, не моя жизнь, но то, чему я жизнь посвящаю; таким
образом, она вне жизни. Если я посвящаю жизнь себе самому,
живу эгоистом, я не продвигаюсь вперед и никуда не прихожу; я
вращаюсь на одном месте. Это и есть лабиринт − путь, который
никуда не ведет, теряется сам в себе, ибо в себе блуждает.
После войны европеец замкнулся; у него ничего нет впереди,
ни для себя, ни для других. Поэтому исторически мы сейчас там
же, где были десять лет назад.
Управлять не так-то просто. Власть − давление, оказываемое
на других; но это еще не все, иначе это было бы просто насилие.
Нельзя забывать, что у власти две стороны: приказывают кому-
то, но приказывают и что-то. Что же? В конечном счете участ-

157
вовать в каком-то деле, в творчестве истории. У каждого прави-
тельства есть жизненная программа, точнее, программа правле-
ния. Как сказал Шиллер: «Когда короли строят, у возчиков есть
работа».
Поэтому мы не согласны с тем банальным взглядом, который
видит в действиях великих людей и народов только эгоистиче-
ские мотивы. Быть чистым эгоистом не так-то легко, да они ни-
когда и не добивались успеха. Кажущийся эгоизм великих наро-
дов и великих людей − не что иное, как неизбежная твердость,
присущая каждому, кто посвятил жизнь какому-то делу. Если
нам действительно предстоит что-то сделать, если мы должны
посвятить себя служению, от нас нельзя требовать, чтобы мы
уделяли внимание прохожим и совершали маленькие «добрые
дела». Путешественникам очень нравится, что, если спросишь
испанца, где такая-то улица или площадь, он часто идет с вами
до самого места. Но я все думаю: шел ли он вообще куда-
нибудь? Не гуляет ли мой соотечественник лишь затем, чтобы
встретить и проводить иностранца? ...
Творческая жизнь требует высокой чистоты, великой красо-
ты, постоянных стимулов, подстегивающих сознание своего
достоинства. Творческая жизнь − жизнь напряженная, она воз-
можна лишь в одном из двух положений: либо человек правит
сам, либо он живет в мире, которым правит тот, за кем это право
всеми признано. Либо власть, либо послушание. Но послушание
не значит «покорно сносить все» − это было бы падением; на-
оборот, в послушании чтут правителя, следуют за ним, поддер-
живают его, радостно становятся под его знамя.

XV. Мы подходим к самой проблеме

Проблема в том, что Европа осталась без морали. Человек

массы отбросил устаревшие заповеди не с тем, чтобы заменить
их новыми, лучшими; нет, суть его жизненных правил в том,
чтобы жить, не подчиняясь заповедям. Не верьте молодежи, ко-
гда она говорит о какой-то «новой морали». Сейчас во всей Ев-
ропе не найдется людей «нового этоса», признающего какие-
либо заповеди. Те, что говорят о «новой морали», просто хотят
сделать что-нибудь безнравственное и подыскивают, как бы по-
удобней протащить контрабанду.

158
 Поэтому наивно упрекать современного человека в отсутст-
вии морального кодекса: этот упрек оставил бы его равнодуш-
ным или, может быть, даже польстил бы ему. Безнравственность
стоит очень дешево, и каждый щеголяет ею.
Если оставить в стороне, как мы делали до сих пор, тех, кого
можно считать пережитком прошлого, − христиан, идеалистов,
старых либералов, − то среди представителей нашей эпохи не
найдется ни одной группы, которая бы не присваивала себе все
права и не отрицала обязанностей. Безразлично, называют ли
себя люди революционерами или реакционерами; как только
доходит до дела, они решительно отвергают обязанности и чув-
ствуют себя, без всяких к тому оправданий, обладателями неог-
раниченных прав. Чем бы они ни были воодушевлены, за какое
бы дело ни взялись – результат один и тот же: под любым пред-
логом они отказываются подчиняться. Человек, играющий реак-
ционера, будет утверждать, что спасение государства и нации
освобождает его от всяких норм и запретов и дает ему право
истреблять ближних, в особенности выдающихся личностей.
Точно так же ведет себя и «революционер». Когда он распина-
ется за трудящихся, за угнетенных, за социальную справедли-
вость, это лишь маска, предлог, чтобы избавиться от всех обя-
занностей − вежливости, правдивости, уважения к старшим и
высшим. Люди подчас вступают в рабочие организации лишь
затем, чтобы по праву презирать духовные ценности. Мы видим,
как диктатуры заигрывают с людьми массы и льстят им, попи-
рая все, что выше среднего уровня.
Бегство от обязанностей частично объясняет смехотворное,
но постыдное явление: наша эпоха защищает молодежь «как
таковую». Быть может, это самое нелепое и уродливое порож-
дение времени. Взрослые люди называют себя молодыми, так
как они слышали, что у молодежи больше прав, чем обязанно-
стей; что она может отложить выполнение обязанностей на не-
определенное время, когда «созреет». Молодежь, как таковую,
всегда считали свободной от обязанностей делать что-то серьез-
ное, она всегда жила в кредит. Это неписаное право, полуиро-
ническое, полуласковое, снисходительно предоставляли ей
взрослые люди. Но сейчас поразительно то, что это право она
приняла всерьез, чтобы вслед за ним требовать себе и остальные
права, подобающие только тем, кто что-то совершил и создал.

159
 Дело дошло до невероятного: молодость стала предметом
спекуляции, шантажа. Мы действительно живем в эпоху всеоб-
щего шантажа, который принимает две взаимно дополняющие
формы: шантаж угрозы или насилия и шантаж насмешки и
глумления. Оба преследуют одну и ту же цель − посредствен-
ность, чтобы человек толпы мог чувствовать себя свободным от
всякого подчинения высшему.
Поэтому не следует идеализировать нынешний кризис, изо-
бражая его как борьбу между двумя кодексами морали или меж-
ду двумя цивилизациями, упадочной и нарождающейся. Чело-
век массы просто обходится без морали, ибо всякая мораль в
основе своей − чувство подчинения чему-то, сознание служения
и долга. Может быть, слово «просто» здесь не уместно. Освобо-
диться от морали не так-то просто. Того, что обозначается сло-
вом «аморальный», в действительности не существует. Кто от-
вергает все нормы, тот неминуемо отрицает и самую мораль,
идет против нее; это уже не аморально, а антиморально, не без-
нравственно, а антинравственно. Это отрицательная, негативная
мораль, занявшая место истинной, положительной.
Почему же поверили в аморальность жизни? Без сомнения,
только потому, что вся современная культура и цивилизация
приводят к этому убеждению. Европа пожинает ядовитые плоды
своего духовного перерождения. Она слепо приняла культуру
поверхностно блестящую, но не имеющую корней.
Эта книга − попытка набросать портрет европейского чело-
века определенного типа, главным образом − в его отношении к
той самой цивилизации, которая его породила. Необходимо это
потому, что этот тип − не представитель какой-то новой цивили-
зации, борющейся с предшествующей; он знаменует собою го-
лое отрицание, за которым кроется паразитизм. Человек массы
живет за счет того, что он отрицает, а другие создавали и копи-
ли. Поэтому не надо смешивать его «психограмму» с главной
проблемой, − каковы коренные недостатки современной евро-
пейской культуры? Ибо очевидно, что, в конечном счете, тип
человека, господствующий в наши дни, порожден именно ими.
Но эта проблема выходит за рамки нашей книги. Пришлось бы
развернуть во всей полноте ту доктрину человеческого существо-
вания, которая здесь вплетена как побочный мотив, едва намече-
на, чуть слышна. Быть может, скоро мы будем о ней кричать.

160
 Контрольные вопросы

1. Что, по мнению Ортеги-и-Гассета, представляет из себя

«человек массы» и чем он отличается от «человека элиты»?
2. Что понимает Ортега-и-Гассет под «новым варварством»?
3. В чем опасность узкой научной специализации?
4. Почему, по мнению Ортеги-и-Гассета, так важно для че-
ловека сознание служения и долга?
5. Можно ли суждения испанского мыслителя о молодежи
спроецировать на современную ситуацию в мире?

САРТР ЖАН-ПОЛЬ
(1905-1980)

Крупнейший представитель философии экзистенциализма,

политический публицист, теоретик искусства, писатель и драма-
тург (лауреат Нобелевской премии в 1964 г.). Сартр получил
образование в лучших лицеях и университетах Франции. С 1931
по 1945 гг. преподает в лицеях Гавра, Лиона и Парижа, после
чего отказывается от академической карьеры, но периодически
все же выступает с докладами, дает интервью, активно занима-
ется политической и общественной деятельностью. Во время
Второй мировой войны принимает активное участие в движении
Сопротивления, симпатизирует коммунистической партии; но
после войны в конце 60-х годов он рвет с коммунистами, обви-
нив их в пассивности, отсутствии борьбы против буржуазной
диктатуры и поддерживает левые экстремистские группировки.
Почти до последних дней своей жизни Сартр участвует в поли-
тических кампаниях, что соответствует его философии активиз-
ма. Тема свободы, реализующейся лишь в активном, творче-
ском, ответственном преобразовании мира – центральная в
творчестве Сартра. Пассивность социальной и жизненной пози-
ции человека ведет, по глубокому убеждению философа, к росту
отчужденности субъекта от человечества, от истинных ценно-
стей и, как результат, к утрате смысла жизни.
Центральным философским произведением Сартра является
«Бытие и Ничто» − очень сложный для понимания текст, пред-

161
назначенный для искушенного в философии читателя, знакомо-
го с трудами Декарта, Гегеля, Гуссерля, Хайдеггера и Фрейда.
Дуализм субстанций (протяженной и мыслящей) Декарта обна-
руживается у Сартра в дуализме двух сфер бытия: бытия-в-себе
(аналога кантовских «вещей-в-себе») и бытия-для-себя (созна-
ния). Бытие-в-себе не обладает качественными и количествен-
ными характеристиками; оно непрозрачно, неделимо, плотно,
непроницаемо и чуждо сознанию, себя в нем опредмечивающе-
му. Это бытие-в-себе открывается нам лишь через эмоции и
ощущения, объективно же судить о нем мы не можем, ибо все-
гда включаем его в контекст нашего субъективного человече-
ского опыта. Так мы фактически придаем вещам нужный нам
смысл. Сами же в-себе, вне нашей познавательной деятельности
эти вещи и объекты бессмысленны и неоформлены, и о них
можно сказать лишь то, что они есть. Если бытие-в-себе (бытие
вещей) не нуждается в чем-либо для своего существования, то
бытие-для-себя (сознание) появляется только на основе первого
и не представляет собой самостоятельной субстанции. Сознание
не обладает внутренним содержанием, оно – чистое ничто, ос-
новная функция которого – отрицание всего, что не есть оно са-
мо. В этом отрицании всякого вещного бытия ничто (сознание)
бесконечно утверждает само себя. В этом смысле, по Сартру,
человек – не сущность, но всегда незавершенный проект. Он −
бесконечный творец самого себя. Тот, кто, по словам Сартра,
сегодня в битве повел себя как трус, завтра всегда может пере-
стать быть им. Именно преодоление, стремление к лучшему че-
рез отрицание предыдущих состояний и делает человека чело-
веком. Кто не понимает этого, похож на «мертвого без погребе-
ния».
В «Бытии и Ничто» Сартр отрицает роль бессознательной де-
терминации психики, которому столь большое значение прида-
вал Фрейд. Он предполагает в человеке абсолютную свободу в
поступках, ничем необусловленное творчество (из ничего) и
возможность свободного построения самого себя. Это представ-
лено в его знаменитом афоризме: «Выбирая себя, человек выби-
рает весь мир». В поздний период своего творчества под влия-
нием марксистской социологии он приходит к более умеренной
экзистенциальной формуле: «Человек есть то, что он сумеет

162
сделать из того, что уже сделали из него», имея в виду общест-
во, социально-исторические условия его существования, а также
личные нюансы воспитания и образования.
Ниже представлена популярная работа Сартра «Экзистен-
циализм − это гуманизм», ставшая своего рода манифестом эк-
зистенциализма. В ней французский философ доступным язы-
ком, предназначенным для широкого круга читателей, объясня-
ет основные положения философии атеистического экзистен-
циализма.
Текст в переводе А.А. Санина приводится по книге: Су-
мерки богов. М.: Политиздат, 1989. С. 319-345.

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ − ЭТО ГУМАНИЗМ

Я хотел бы выступить здесь в защиту экзистенциализма от

ряда упреков, высказанных в адрес этого учения.
Прежде всего, экзистенциализм обвиняют в том, будто он
призывает погрузиться в квиетизм отчаяния: раз никакая про-
блема вообще не разрешима, то не может быть и никакой воз-
можности действия в мире; в конечном итоге это созерцательная
философия, а поскольку созерцание − роскошь, то мы вновь
приходим к буржуазной философии. Таковы главным образом
обвинения со стороны коммунистов.
С другой стороны, нас обвиняют в том, что мы подчеркиваем
человеческую низость, показываем всюду гнусное, темное, лип-
кое и пренебрегаем многим приятным и красивым, отворачива-
емся от светлой стороны человеческой натуры. Так, критик,
стоящий на позициях католицизма, г-жа Мерсье обвиняла нас в
том, что мы забыли об улыбке ребенка. Те и другие упрекают
нас в том, что мы забыли о солидарности людей, смотрим на
человека как на изолированное существо; и это следствие того,
что мы исходим, как заявляют коммунисты, из чистой субъек-
тивности, из картезианского «я мыслю», то есть опять-таки из
такого момента, когда человек постигает себя в одиночестве, и
это будто бы отрезает нам путь к солидарности с людьми…
Со своей стороны христиане упрекают нас еще и в том,
что мы отрицаем реальность и значение человеческих по-
ступков, так как, уничтожая божественные заповеди и веч-
ные ценности, не оставляем ничего, кроме произвола: вся-

163
кому позволено поступать как ему вздумается, и никто не
может судить о взглядах и поступках других людей.
На все эти обвинения я постараюсь здесь ответить; именно
поэтому я и озаглавил эту небольшую работу «Экзистенциализм
− это гуманизм». Многих, вероятно, удивит, что здесь говорится
о гуманизме. Разберем, какой смысл мы в него вкладываем. В
любом случае мы можем сказать с самого начала, что под экзи-
стенциализмом мы понимаем такое учение, которое делает воз-
можной человеческую жизнь и которое, кроме того, утверждает,
что всякая истина и всякое действие предполагают некоторую
среду и человеческую субъективность.
Основное обвинение, нам предъявляемое, состоит, как из-
вестно, в том, что мы обращаем особое внимание на дурную
сторону человеческой жизни. Мне рассказывали недавно об од-
ной даме, которая, обмолвившись грубым выражением, заявила
в виде извинения: «Кажется, я становлюсь экзистенциалист-
кой». Следовательно, экзистенциализм уподобляют непристой-
ности, а экзистенциалистов объявляют «натуралистами». Но,
если мы действительно натуралисты, вызывает крайнее удивле-
ние, что мы можем пугать и шокировать в гораздо большей сте-
пени, чем натурализм в собственном смысле. Человек, относя-
щийся терпимо к такому роману Золя, как «Земля», испытывает
отвращение, читая экзистенциалистский роман; человек, ссы-
лающийся на народную мудрость, которая весьма пессимистич-
на, находит нас законченными пессимистами. И в то же время
трезво рассуждают по поводу того, что «своя рубашка ближе к
телу» или что «собака любит палку». Есть множество других
общих мест, говорящих о том же самом: не следует бороться с
установленной властью; против силы не пойдешь; выше головы
не прыгнешь; любое не подкрепленное традицией действие −
романтика; всякая попытка, не опирающаяся на опыт, обречена
на неудачу, а опыт показывает, что люди всегда скатываются
вниз, что для того, чтобы их удержать, нужно нечто твердое,
иначе воцарится анархия. И, однако, те самые люди, которые
пережевывают эти пессимистические поговорки, которые за-
являют всякий раз, когда они видят какой-нибудь более или ме-
нее отвратительный поступок: «Да, таков человек!», и которые
кормятся этими «реалистическими напевами», − эти же люди

164
упрекают экзистенциализм в излишней мрачности, и притом так
упрекают, что иногда спрашиваешь себя: не за то ли они им не-
довольны, что он, наоборот, слишком оптимистичен? Что, в
сущности, пугает в этом учении? Не тот ли факт, что оно дает
человеку возможность выбора? Чтобы это выяснить, надо рас-
смотреть вопрос в строго философском плане. Итак, что такое
экзистенциализм?
Большинству людей, употребляющих это слово, было бы
очень трудно его разъяснить, ибо ныне, когда оно стало мод-
ным, экзистенциалистами стали объявлять и музыкантов, и ху-
дожников. Один хроникер в «Кларте» тоже подписывается «Эк-
зистенциалист». Слово приобрело такой широкий и простран-
ный смысл, что, в сущности, уже ничего ровным счетом не оз-
начает. Похоже на то, что в отсутствие авангардного учения,
вроде сюрреализма, люди, падкие на сенсации и жаждущие
скандала, обращаются к философии экзистенциализма, которая,
между тем, в этом отношении ничем не может им помочь. Ведь
это исключительно строгое учение, меньше всего претендующее
на скандальную известность и предназначенное прежде всего
для специалистов и философов. Тем не менее можно легко дать
ему определение.
Дело, впрочем, несколько осложняется тем, что существуют
две разновидности экзистенциалистов: во-первых, это христиан-
ские экзистенциалисты, к которым я отношу Ясперса и испове-
дующего католицизм Габриэля Марселя; и, во-вторых, экзи-
стенциалисты-атеисты, к которым относятся Хайдеггер и фран-
цузские экзистенциалисты, в том числе я сам. Тех и других объ-
единяет лишь убеждение в том, что существование предшеству-
ет сущности, или, если хотите, что нужно исходить из субъекта.
Как это, собственно, следует понимать?
Возьмем изготовленный человеческими руками предмет, на-
пример, книгу или нож для разрезания бумаги. Он был сделан
ремесленником, который руководствовался при его изготовле-
нии определенным понятием, а именно понятием ножа, а также
заранее известной техникой, которая предполагается этим поня-
тием и есть, в сущности, рецепт изготовления. Таким образом,
нож является предметом, который, с одной стороны, произво-
дится определенным способом, а с другой − приносит опреде-

165
ленную пользу. Невозможно представить себе человека, кото-
рый бы изготовлял этот нож, не зная, зачем он нужен. Следова-
тельно, мы можем сказать, что у ножа его сущность, то есть
сумма приемов и качеств, которые позволяют его изготовить и
определить, предшествует его существованию. И это обуслов-
ливает наличие здесь, передо мной, данного ножа или данной
книги. В этом случае мы имеем дело с техническим взглядом на
мир, согласно которому изготовление предшествует существо-
ванию.
Когда мы представляем себе бога-творца, то этот бог по
большей части уподобляется своего рода ремесленнику высшего
порядка. Какое бы учение мы ни взяли − будь то учение Декарта
или Лейбница,− везде предполагается, что воля в большей или
меньшей степени следует за разумом или, по крайней мере, ему
сопутствует и что бог, когда творит, отлично себе представляет,
что именно он творит. Таким образом, понятие «человек» в бо-
жественном разуме аналогично понятию «нож» в разуме ремес-
ленника. И бог творит человека, сообразуясь с техникой и за-
мыслом, точно так же, как ремесленник изготовляет нож в соот-
ветствии с его определением и техникой производства. Так же и
индивид реализует какое-то понятие, содержащееся в божест-
венном разуме.
В XVIII веке атеизм философов ликвидировал понятие бога,
но не идею о том, что сущность предшествует существованию.
Эту идею мы встречаем повсюду: у Дидро, Вольтера и даже у
Канта. Человек обладает некой человеческой природой. Эта че-
ловеческая природа, являющаяся «человеческим» понятием,
имеется у всех людей. А это означает, что каждый отдельный
человек − лишь частный случай общего понятия «человек». У
Канта из этой всеобщности вытекает, что и житель лесов − есте-
ственный человек, и буржуа подводятся под одно определение,
обладают одними и теми же основными качествами. Следова-
тельно, и здесь сущность человека предшествует его историче-
скому существованию, которое мы находим в природе.
Атеистический экзистенциализм, представителем которого
являюсь я, более последователен. Он учит, что если даже бога
нет, то есть по крайней мере одно бытие, у которого существо-
вание предшествует сущности, бытие, которое существует пре-

166
жде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим
бытием является человек, или, по Хайдеггеру, человеческая ре-
альность. Что это означает: «существование предшествует сущ-
ности»? Это означает, что человек сначала существует, встреча-
ется, появляется в мире, и только потом он определяется.
Для экзистенциалиста человек потому не поддается опреде-
лению, что первоначально ничего собой не представляет. Чело-
веком он становится лишь впоследствии, причем таким челове-
ком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой
природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Чело-
век просто существует, и он не только такой, каким себя пред-
ставляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он пред-
ставляет себя уже после того, как начинает существовать, и про-
являет волю уже после того, как начинает существовать, и после
этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из
себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма. … Но
если существование действительно предшествует сущности, то
человек ответствен за то, что он есть. Таким образом, первым
делом экзистенциализм отдает каждому человеку во владение
его бытие и возлагает на него полную ответственность за суще-
ствование.
Но когда мы говорим, что человек ответствен, то это не озна-
чает, что он ответствен только за свою индивидуальность. Он
отвечает за всех людей. Слово «субъективизм» имеет два смыс-
ла, и наши оппоненты пользуются этой двусмысленностью.
Субъективизм означает, с одной стороны, что индивидуальный
субъект сам себя выбирает, а с другой стороны − что человек не
может выйти за пределы человеческой субъективности. Именно
второй смысл и есть глубокий смысл экзистенциализма. Когда
мы говорим, что человек сам себя выбирает, мы имеем в виду,
что каждый из нас выбирает себя, но тем самым мы также хотим
сказать, что, выбирая себя, мы выбираем всех людей. Действи-
тельно, нет ни одного нашего действия, которое, создавая из нас
человека, каким мы хотели бы быть, не создавало бы в то же
время образ человека, каким он, по нашим представлениям,
должен быть. Выбрать себя так или иначе означает одновремен-
но утверждать ценность того, что мы выбираем, так как мы ни в
коем случае не можем выбирать зло. То, что мы выбираем, −

167
всегда благо. Но ничто не может быть благом для нас, не явля-
ясь благом для всех. Если, с другой стороны, существование
предшествует сущности и если мы хотим существовать, творя
одновременно наш образ, то этот образ значим для всей нашей
эпохи в целом. Таким образом, наша ответственность гораздо
больше, чем мы могли бы предполагать, так как распространя-
ется на все человечество. Если я, например, рабочий и решаю
вступить в христианский профсоюз, а не в коммунистическую
партию, если я этим вступлением хочу показать, что покорность
судьбе − наиболее подходящее для человека решение, что цар-
ство человека не на земле, то это не только мое личное дело: я
хочу быть покорным ради всех, следовательно, мой поступок
затрагивает все человечество. Возьмем более индивидуальный
случай. Я хочу, например, жениться и иметь детей. Даже если
эта женитьба зависит единственно от моего положения или моей
страсти, или моего желания, то тем самым я вовлекаю на путь
моногамии не только себя самого, но и все человечество. Я от-
ветствен, таким образом, за себя самого и за всех и создаю оп-
ределенный образ человека, который выбираю; выбирая себя, я
выбираю человека вообще.
Это позволяет нам понять, что скрывается за столь громкими
словами, как «тревога», «заброшенность», «отчаяние». Как вы
увидите, в них заложен чрезвычайно простой смысл. Во-первых,
что понимается под тревогой? Экзистенциалист охотно заявит,
что человек − это тревога. А это означает, что человек, который
на что-то решается и сознает, что выбирает не только свое соб-
ственное бытие, но что он еще и законодатель, выбирающий
одновременно с собой и все человечество, не может избежать
чувства полной и глубокой ответственности. Правда, многие не
ведают никакой тревоги, но мы считаем, что эти люди прячут
это чувство, бегут от него. Несомненно, многие люди полагают,
что их действия касаются лишь их самих, а когда им говоришь:
«А что, если бы все так поступали?» − они пожимают плечами и
отвечают: «Но ведь все так не поступают». Однако на самом
деле всегда следует спрашивать: «А что бы произошло, если бы
все так поступали?». От этой беспокоящей мысли можно уйти,
лишь проявив некоторую нечестность... Тот, кто лжет, оправды-
ваясь тем, что все так поступают, − не в ладах с совестью, так

168
как факт лжи означает, что лжи придается значение универсаль-
ной ценности. Тревога есть, даже если ее скрывают. Это та тре-
вога, которую Кьеркегор называл тревогой Авраама. Вы знаете
эту историю. Ангел приказал Аврааму принести в жертву сына.
Хорошо, если это на самом деле был ангел, который пришел и
сказал: «Ты − Авраам и ты пожертвуешь своим сыном». Но ка-
ждый вправе спросить: «Действительно ли это ангел и дей-
ствительно ли я Авраам?». Где доказательства? У одной сума-
сшедшей были галлюцинации: с ней говорили по телефону и
отдавали приказания. На вопрос врача: «Кто же с вами разгова-
ривает?», − она ответила: «Он говорит, что он бог». Но что же
служило ей доказательством, что это был бог? Если мне явится
ангел, то откуда я узнаю, что это и на самом деле ангел? И если
я услышу голоса, то что докажет, что они доносятся с небес, а не
из ада или подсознания, что это не следствие патологического
состояния? Что докажет, что они обращены именно ко мне?
Действительно ли я предназначен для того, чтобы навязать че-
ловечеству мою концепцию человека и мой выбор? У меня ни-
когда не будет никакого доказательства, мне не будет дано ни-
какого знамения, чтобы в этом убедиться. Если я услышу голос,
то только мне решать, является ли он гласом ангела. Если я со-
чту данный поступок благим, то именно я, а не кто-то другой,
решаю, что этот поступок благой, а не злой. Мне вовсе не обяза-
тельно быть Авраамом, и тем не менее на каждом шагу я выну-
жден совершать поступки, служащие примером для других. Для
каждого человека все происходит так, как будто взоры всего
человечества обращены к нему и будто все сообразуют свои
действия с его поступками. И каждый человек должен себе ска-
зать: действительно ли я имею право действовать так, чтобы че-
ловечество брало пример с моих поступков? Если же он не го-
ворит себе этого, значит, скрывает от себя свою тревогу. Речь
идет здесь не о том чувстве, которое ведет к квиетизму, к без-
действию. Это − тревога, известная всем, кто брал на себя ка-
кую-либо ответственность. Когда, например, военачальник бе-
рет на себя ответственность, отдавая приказ об атаке и посылая
людей на смерть, то, значит, он решается это сделать и, в сущ-
ности, принимает решение один. Конечно, имеются приказы
свыше, но они слишком общи и требуют конкретного истолко-

169
вания. Это истолкование исходит от него, и от этого истолкова-
ния зависит жизнь десяти, четырнадцати или двадцати человек.
Принимая решение, он не может не испытывать какого-то чув-
ства тревоги. Такая тревога знакома всем руководителям. Одна-
ко она не мешает им действовать, наоборот, составляет условие
действия, так как предполагает, что рассматривается множество
различных возможностей. И когда они выбирают одну, то по-
нимают, что она имеет ценность именно потому, что она выбра-
на. Эта тревога, о которой толкует экзистенциализм, объясняет-
ся, кроме того, прямой ответственностью за других людей. Это
не барьер, отделяющий нас от действия, но часть самого дейст-
вия.
Говоря о «заброшенности» (излюбленное выражение Хайдег-
гера), мы хотим сказать только то, что бога нет и что отсюда не-
обходимо сделать все выводы. Экзистенциализм противостоит
той распространенной светской морали, которая желает изба-
виться от бога с минимальными издержками. Когда около 1880 г.
некоторые французские профессора пытались выработать свет-
скую мораль, они заявляли примерно следующее: «Бог − бес-
полезная и дорогостоящая гипотеза, и мы ее отбрасываем. Од-
нако для того, чтобы существовали мораль, общество, мир куль-
туры, необходимо, чтобы некоторые ценности принимались
всерьез и считались существующими a priori. Необходимость
быть честным, не лгать, не бить жену, иметь детей и т.д. и т.п.
должна признаваться априорно. Следовательно, нужно еще не-
много поработать, чтобы показать, что ценности все же сущест-
вуют как скрижали в умопостигаемом мире, даже если бога нет.
Иначе говоря, ничто не меняется, если бога нет; и это умона-
строение всего того, что во Франции называют радикализмом.
Мы сохраним те же нормы честности, прогресса, гуманности;
только бог превратится в устаревшую гипотезу, которая спо-
койно, сама собой отомрет». Экзистенциалисты, напротив,
обеспокоены отсутствием бога, так как вместе с богом исчезает
всякая возможность найти какие-либо ценности в умопостигае-
мом мире. Не может быть больше блага a priori, так как нет бес-
конечного и совершенного разума, который бы его мыслил. И
нигде не записано, что благо существует, что нужно быть чест-
ным, что нельзя лгать…

170
 Достоевский как-то писал, что «если бога нет, то все дозво-
лено». Это исходный пункт экзистенциализма. В самом деле,
все дозволено, если бога не существует, а потому человек за-
брошен, ему не на что опереться ни в себе, ни вовне. Прежде
всего, у него нет оправданий. Действительно, если существова-
ние предшествует сущности, то ссылкой на раз навсегда данную
человеческую природу ничего нельзя объяснить. Иначе говоря,
нет детерминизма, человек свободен, человек − это свобода.
С другой стороны, если бога нет, мы не имеем перед собой
никаких моральных ценностей или предписаний, которые оп-
равдывали бы наши поступки. Таким образом, ни за собой, ни
перед собой − в светлом царстве ценностей − у нас не имеется
ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет извине-
ний. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден
быть свободным. Осужден, потому что не сам себя создал; и
все-таки свободен, потому что однажды брошенный в мир отве-
чает за все, что делает. Экзистенциалист не верит во всесилие
страсти. Он никогда не станет утверждать, что благородная
страсть − это всесокрушающий поток, который неумолимо тол-
кает человека на совершение определенных поступков и поэто-
му может служить извинением. Он полагает, что человек ответ-
ствен за свои страсти. Экзистенциалист не считает также, что
человек может получить на Земле помощь в виде какого-то зна-
ка, данного ему как ориентир. По его мнению, человек сам рас-
шифровывает знамения, причем так, как ему вздумается. Он
считает, следовательно, что человек, не имея никакой поддерж-
ки и помощи, осужден всякий раз изобретать человека. … По-
нимать это выражение следует в том смысле, что, каким бы ни
был человек, впереди его всегда ожидает неизведанное будущее.
Но это означает, что человек заброшен. Чтобы пояснить на
примере, что такое заброшенность, я сошлюсь на историю с од-
ним из моих учеников, который пришел ко мне при следующих
обстоятельствах. Его отец поссорился с его матерью; кроме то-
го, он склонялся к сотрудничеству с оккупантами. Старший брат
был убит во время наступления немцев в 1940 г. И этот юноша с
несколько примитивными, но благородными чувствами хотел за
него отомстить. Мать, очень опечаленная полуизменой мужа и

171
смертью старшего сына, видела в нем единственное утешение.
Перед этим юношей стоял выбор: или уехать в Англию и посту-
пить в вооруженные силы «Сражающейся Франции», что значи-
ло покинуть мать, или же остаться и помогать ей. Он хорошо
понимал, что мать живет им одним и что его уход, а возможно и
смерть, ввергнет ее в полное отчаяние. Вместе с тем он созна-
вал, что в отношении матери каждое его действие имеет поло-
жительный, конкретный результат в том смысле, что помогает
ей жить, тогда как каждое его действие, предпринятое для того,
чтобы отправиться сражаться, неопределенно, двусмысленно,
может не оставить никакого следа и не принести ни малейшей
пользы: например, по пути в Англию, проезжая через Испанию,
он может на бесконечно долгое время застрять в каком-нибудь
испанском лагере; может, приехав в Англию или в Алжир, по-
пасть в штаб писарем. Следовательно, перед ним были два со-
вершенно различных типа действия: либо конкретные и немед-
ленные действия, но обращенные только к одному человеку,
либо действия, направленные на несравненно более широкое
общественное целое, на всю нацию, но именно по этой причине
имеющие неопределенный, двусмысленный характер и, воз-
можно, безрезультатные.
Одновременно он колебался между двумя типами морали. С
одной стороны, мораль симпатии, личной преданности; с другой
стороны, мораль более широкая, но, может быть, менее дейст-
венная. Нужно было выбрать одну из двух. Кто мог помочь ему
сделать этот выбор? Христианское учение? Нет. Христианское
учение говорит: будьте милосердны, любите ближнего, жерт-
вуйте собою ради других, выбирайте самый трудный путь и т.д.
и т.п. Но какой из этих путей самый трудный? Кого нужно воз-
любить, как ближнего своего: воина или мать? Как принести
больше пользы: сражаясь вместе с другими − польза не вполне
определенная, или же − вполне определенная польза − помогая
жить конкретному существу? Кто может решать здесь a priori?
Никто. Никакая писаная мораль не может дать ответ. Кантиан-
ская мораль гласит: никогда не рассматривайте других людей
как средство, но лишь как цель. Прекрасно. Если я останусь с
матерью, я буду видеть в ней цель, а не средство. Но тем самым

172
я рискую видеть средство в тех людях, которые сражаются. И
наоборот, если я присоединюсь к сражающимся, то буду рас-
сматривать их как цель, но тем самым рискую видеть средство в
собственной матери.
Если ценности неопределенны и если все они слишком ши-
роки для того конкретного случая, который мы рассматриваем,
нам остается довериться инстинктам. Это и попытался сделать
молодой человек. Когда я встретился с ним, он сказал: «В сущ-
ности, главное − чувство. Мне следует выбрать то, что меня
действительно толкает в определенном направлении. Если я по-
чувствую, что достаточно люблю свою мать, чтобы пожертво-
вать ради нее всем остальным − жаждой мести, жаждой дейст-
вия, приключений, то я останусь с ней. Если же, наоборот, я по-
чувствую, что моя любовь к матери недостаточна, тогда мне на-
до будет уехать». Но как определить значимость чувства? В чем
значимость его чувства к матери? Именно в том, что он остается
ради нее. Я могу сказать: «Я люблю своего приятеля достаточно
сильно, чтобы пожертвовать ради него некоторой суммой де-
нег». Но я могу сказать это лишь в том случае, если это уже сде-
лано мною. Я могу сказать: «Я достаточно люблю свою мать,
чтобы остаться с ней», в том случае, если я с ней остался. Я могу
установить значимость данного чувства лишь тогда, когда уже
совершил поступок, который утверждает и определяет значи-
мость чувства. Если же мне хочется, чтобы чувство оправдало
мой поступок, я попадаю в порочный круг…
Квиетизм − позиция людей, которые говорят: другие могут
сделать то, чего не могу сделать я. Учение, которое я излагаю,
прямо противоположно квиетизму, ибо оно утверждает, что ре-
альность − в действии. Оно даже идет дальше и заявляет, что
человек есть не что иное, как его проект самого себя. Человек
существует лишь настолько, насколько себя осуществляет. Он
представляет собой, следовательно, не что иное, как совокуп-
ность своих поступков, не что иное, как собственную жизнь.
Отсюда понятно, почему наше учение внушает ужас некоторым
людям. Ведь у них зачастую нет иного способа переносить соб-
ственную несостоятельность, как с помощью рассуждения: «Об-
стоятельства были против меня, я стою гораздо большего. Прав-
да, у меня не было большой любви или большой дружбы, но это

173
только потому, что я не встретил мужчину или женщину, кото-
рые были бы их достойны. Я не написал хороших книг, но это
потому, что у меня не было досуга. У меня не было детей, кото-
рым я мог бы себя посвятить, но это потому, что я не нашел че-
ловека, с которым мог бы пройти по жизни. Во мне, стало быть,
остаются в целости и сохранности множество неиспользован-
ных способностей, склонностей и возможностей, которые при-
дают мне значительно большую значимость, чем можно было
бы судить только по моим поступкам». Однако в действитель-
ности, как считают экзистенциалисты, нет никакой любви, кро-
ме той, что создает саму себя; нет никакой «возможной» любви,
кроме той, которая в любви проявляется. Нет никакого гения,
кроме того, который выражает себя в произведениях искусства.
… Человек живет своей жизнью, он создает свой облик, а вне
этого облика ничего нет. Конечно, это может показаться жесто-
ким для тех, кто не преуспел в жизни. Но, с другой стороны, на-
до, чтобы люди поняли, что в счет идет только реальность, что
мечты, ожидания и надежды позволяют определить человека
лишь как обманчивый сон, как рухнувшие надежды, как напрас-
ные ожидания, то есть определить его отрицательно, а не поло-
жительно. Тем не менее когда говорят: «Ты есть не что иное, как
твоя жизнь», это не значит, что, например, о художнике будут
судить исключительно по его произведениям; есть тысячи дру-
гих вещей, которые его определяют. Мы хотим лишь сказать,
что человек есть не что иное, как ряд его поступков, что он есть
сумма, организация, совокупность отношений, из которых со-
ставляются эти поступки.
И в таком случае нас упрекают, по существу, не за песси-
мизм, а за упрямый оптимизм. Если нам ставят в упрек наши
литературные произведения, в которых мы описываем вялых,
слабых, трусливых, а иногда даже явно дурных людей, так это
не только потому, что эти существа вялые, слабые, трусливые
или дурные. Если бы мы заявили, как Золя, что они таковы по
причине своей наследственности, в результате воздействия сре-
ды, общества, в силу определенной органической или психиче-
ской обусловленности, люди бы успокоились и сказали: «Да, мы
таковы, и с этим ничего не поделаешь». Но экзистенциалист,
описывая труса, полагает, что этот трус ответствен за соб-

174
ственную трусость. Он таков не потому, что у него трусливое
сердце, легкие или мозг. Он таков не вследствие своей физиоло-
гической организации, но потому, что сам сделал себя трусом
своими поступками. Не бывает трусливого темперамента. Тем-
пераменты бывают нервическими, слабыми, как говорится, ху-
досочными или полнокровными. Но слабый человек вовсе не
обязательно трус, так как трусость возникает вследствие отре-
чения или уступки. Темперамент − еще не действие. Трус опре-
деляется по совершенному поступку. То, что люди смутно чув-
ствуют и что вызывает у них ужас, − это виновность самого тру-
са в том, что он трус. Люди хотели бы, чтобы трусами или ге-
роями рождались. … Экзистенциалист же говорит: трус делает
себя трусом и герой делает себя героем. Для труса всегда есть
возможность больше не быть трусом, а для героя − перестать
быть героем. Но в счет идет лишь полная решимость, а не част-
ные случаи или отдельные действия − они не захватывают нас
полностью.
Итак, мы, кажется, ответили на ряд обвинений. Как видите,
экзистенциализм нельзя рассматривать ни как философию квие-
тизма, ибо экзистенциализм определяет человека по его делам,
ни как пессимистическое описание человека: на деле нет более
оптимистического учения, поскольку судьба человека полагает-
ся в нем самом. Экзистенциализм − это не попытка отбить у че-
ловека охоту к действиям, ибо он говорит человеку, что надежда
лишь в его действиях, и единственное, что позволяет человеку
жить, − это действие. Следовательно, в этом плане мы имеем
дело с моралью действия и решимости. Однако на этом основа-
нии нас упрекают также и в том, что мы замуровываем человека
в индивидуальной субъективности. Но и здесь нас понимают
превратно.
Действительно, наш исходный пункт − это субъективность
индивида, он обусловлен и причинами чисто философского по-
рядка….В исходной точке не может быть никакой другой исти-
ны, кроме: «Я мыслю, следовательно, существую». Это абсо-
лютная истина сознания, постигающего самое себя. Любая тео-
рия, берущая человека вне этого момента, в котором он постига-
ет себя, есть теория, упраздняющая истину, поскольку вне кар-
тезианского cogito все предметы лишь, вероятны, а учение о ве-

175
роятностях, не опирающееся на истину, низвергается в пропасть
небытия. Чтобы определять вероятное, нужно обладать истин-
ным. Следовательно, для того чтобы существовала хоть какая-
нибудь истина, нужна истина абсолютная. Абсолютная истина
проста, легко достижима и доступна всем, она схватывается не-
посредственно.
Далее, наша теория − единственная теория, придающая чело-
веку достоинство, единственная теория, которая не делает из
него объект. Всякий материализм ведет к рассмотрению людей,
в том числе и себя самого, как предметов, то есть как совокуп-
ности определенных реакций, ничем не отличающейся от сово-
купности тех качеств и явлений, которые образует стол, стул
или камень. Что же касается нас, то мы именно и хотим создать
царство человека как совокупность ценностей, отличную от ма-
териального царства. Но субъективность, постигаемая как исти-
на, не является строго индивидуальной субъективностью, по-
скольку, как мы показали, в cogito человек открывает не только
самого себя, но и других людей. В противоположность филосо-
фии Декарта, в противоположность философии Канта, через «я
мыслю» мы постигаем себя перед лицом другого, и другой так
же достоверен для нас, как мы сами. Таким образом, человек,
постигающий себя через cogito, непосредственно обнаруживает
вместе с тем и всех других, и притом − как условие своего соб-
ственного существования. Он отдает себе отчет в том, что не
может быть каким-нибудь (в том смысле, в каком про человека
говорят, что он остроумен, зол или ревнив), если только другие
не признают его таковым. Чтобы получить какую-либо истину о
себе, я должен пройти через другого. Другой необходим для
моего существования так же, впрочем, как и для моего самопо-
знания. При этих условиях обнаружение моего внутреннего ми-
ра открывает мне в то же время и другого, как стоящую передо
мной свободу, которая мыслит и желает «за» или «против» ме-
ня. Таким образом, открывается целый мир, который мы на-
зываем интерсубъективностью. В этом мире человек и решает,
чем является он и чем являются другие…
Нам говорят, что мы не можем судить других. Это отчасти
верно, а отчасти нет. Это верно в том смысле, что всякий раз,
когда человек выбирает свою позицию и свой проект со всей

176
искренностью и полной ясностью, каким бы ни был этот проект,
ему невозможно предпочесть другой. Это верно в том смысле,
что мы не верим в прогресс. Прогресс − это улучшение. Человек
же всегда находится лицом к лицу с меняющейся ситуацией, и
выбор всегда остается выбором в ситуации … Но тем не менее
судить можно, поскольку, как я уже говорил, человек выбирает,
в том числе выбирает и самого себя, перед лицом других людей.
Прежде всего, можно судить, какой выбор основан на заблуж-
дении, а какой − на истине (это может быть не оценочное, а ло-
гическое суждение). Можно судить о человеке, если он нечес-
тен. Если мы определили ситуацию человека как свободный вы-
бор, без оправданий и без опоры, то всякий человек, пытающий-
ся оправдаться своими страстями или придумывающий детер-
минизм, нечестен. … Мы желаем свободы ради свободы в каж-
дом отдельном случае. Но, стремясь к свободе, мы обнаружива-
ем, что она целиком зависит от свободы других людей, и что
свобода других зависит от нашей свободы.
Конечно, свобода, как определение человека, не зависит от
другого, но, как только начинается действие, я обязан желать
вместе с моей свободой свободы других; я могу принимать в
качестве цели мою свободу лишь в том случае, если поставлю
своей целью также и свободу других. Следовательно, если я
признал, что человек − это существо, у которого существование
предшествует сущности, что он есть существо свободное, кото-
рое может при различных обстоятельствах желать лишь своей
свободы, я одновременно признал, что я могу желать и другим
только свободы. Таким образом, во имя этой воли к свободе,
предполагаемой самой свободой, я могу формулировать сужде-
ние о тех, кто стремится скрыть от себя полную беспричинность
своего существования и свою полную свободу. Одних, скры-
вающих от себя свою полную свободу с помощью духа серьез-
ности или ссылок на детерминизм, я назову трусами. Других,
пытающихся доказать, что их существование необходимо, хотя
даже появление человека на Земле является случайностью, я
назову сволочью. … Поэтому, хотя содержание морали и ме-
няется, определенная форма этой морали универсальна. Кант
заявляет, что свобода желает самой себя и свободы других. Со-

177
гласен. Но он полагает, что формальное и всеобщее достаточны
для конституирования морали. Мы же, напротив, думаем, что
слишком отвлеченные принципы терпят крах при определении
действия. Рассмотрим еще раз пример с этим учеником. Во имя
чего, во имя какой великой максимы морали мог бы он, по-
вашему, с полным спокойствием духа решиться покинуть мать
или же остаться с ней? Об этом никак нельзя судить. Содержа-
ние всегда конкретно и, следовательно, непредсказуемо. Всегда
имеет место изобретение. Важно только знать, делается ли дан-
ное изобретение во имя свободы…
Меня упрекали за сам вопрос: является ли экзистенциализм
гуманизмом. Мне говорили: «Ведь вы же писали в «Тошноте»,
что гуманисты не правы, вы надсмеялись над определенным ти-
пом гуманизма, зачем теперь к нему возвращаться?». Действи-
тельно, слово «гуманизм» имеет два совершенно различных
смысла. Под гуманизмом можно понимать теорию, которая рас-
сматривает человека как цель и высшую ценность. Подобного рода
гуманизм имеется у Кокто, например, в его рассказе «В 80 часов
вокруг света», где один из героев, пролетая на самолете над го-
рами, восклицает: «Человек поразителен!». Это означает, что
лично я, не принимавший участия в создании самолетов, могу
воспользоваться плодами этих изобретений, и что лично я − как
человек − могу относить на свой счет и ответственность, и по-
чести за действия, совершенные другими людьми. Это означало
бы, что мы можем оценивать человека по наиболее выдающим-
ся действиям некоторых людей. Такой гуманизм абсурден, ибо
только собака или лошадь могла бы дать общую характеристику
человеку и заявить, что человек поразителен, чего они, кстати,
вовсе не собираются делать, по крайней мере, насколько мне
известно. Но нельзя признать, чтобы о человеке мог судить че-
ловек. Экзистенциализм освобождает его от всех суждений по-
добного рода. Экзистенциалист никогда не рассматривает чело-
века как цель, так как человек всегда незавершен. И мы не обя-
заны думать, что есть какое-то человечество, которому можно
поклоняться на манер Огюста Конта. Культ человечества при-
водит к замкнутому гуманизму Конта и, стоит сказать, к фа-
шизму. Такой гуманизм нам не нужен.

178
 Но гуманизм можно понимать и в другом смысле. Человек
находится постоянно вне самого себя. Именно проектируя себя
и теряя себя вовне, он существует как человек. С другой сторо-
ны, он может существовать, только преследуя трансцендентные
цели. Будучи этим выходом за пределы, улавливая объекты
лишь в связи с этим преодолением самого себя, он находится в
сердцевине, в центре этого выхода за собственные пределы. Нет
никакого другого мира, помимо человеческого мира, мира чело-
веческой субъективности. Эта связь конституирующей человека
трансцендентности (не в том смысле, в каком трансцендентен
бог, а в смысле выхода за свои пределы) и субъективности − в
том смысле, что человек не замкнут в себе, а всегда присутству-
ет в человеческом мире, − и есть то, что мы называем экзистен-
циалистским гуманизмом. Это гуманизм, поскольку мы напо-
минаем человеку, что нет другого законодателя, кроме него са-
мого, в заброшенности он будет решать свою судьбу; поскольку
мы показываем, что реализовать себя по-человечески человек
может не путем погружения в самого себя, но в поиске цели во-
вне, которой может быть освобождение или еще какое-нибудь
конкретное самоосуществление.
Из этих рассуждений видно, что нет ничего несправедливее
выдвинутых против нас возражений. Экзистенциализм − это не
что иное, как попытка сделать все выводы из последовательного
атеизма. Он вовсе не пытается ввергнуть человека в отчаяние.
Но если отчаянием называть, как это делают христиане, всякое
неверие, тогда именно первородное отчаяние − его исходный
пункт. Экзистенциализм − не такой атеизм, который растрачи-
вает себя на доказательства того, что бог не существует. Скорее,
он заявляет следующее: даже если бы бог существовал, это ни-
чего бы не изменило. Такова наша точка зрения. Это не значит,
что мы верим в существование бога,− просто суть дела не в том,
существует ли бог. Человек должен обрести себя и убедиться,
что ничто не может его спасти от себя самого, даже достоверное
доказательство существования бога. В этом смысле экзистен-
циализм − это оптимизм, учение о действии. И только вследст-
вие нечестности, путая свое собственное отчаяние с нашим,
христиане могут называть нас отчаявшимися.

179
 Контрольные вопросы

1. Почему Сартр отождествляет экзистенциализм с гуманиз-

мом?
2. На какие два вида, по Сартру, подразделяется экзистен-
циализм и как он их характеризует?
3. Почему Сартр исходным пунктом экзистенциализма счи-
тает известное выражение Достоевского «если бога нет, то все
дозволено»?
4. Почему Сартр такое важное значение отводит человече-
скому поступку и проекту?
5. Как соотносятся, по Сартру, свободная воля и ответствен-
ность?
6. Согласны ли Вы с утверждением Сартра, что о человече-
стве нельзя судить по поступкам выдающихся людей?
7. В чем, на Ваш взгляд, сильные и слабые стороны позиции
французского мыслителя?

ФРОММ ЭРИХ
(1900-1980)

Имя Эриха Фромма, неутомимого борца за торжество идеа-

лов добра, справедливости и свободы, широко известно не толь-
ко в США, но и в других странах. Фромм родился в Германии в
1900 г. Получив философское образование в Гейдельбергском
университете, он увлекается фрейдовским учением и избирает
карьеру психоаналитика. Наряду с психоаналитической практи-
кой, которую он начинает активно вести с 1925 г., значительную
часть своего времени он посвящает теоретическим исследовани-
ям в области социальной психологии. Постепенно под влиянием
философии Л. Фейербаха и К. Маркса он критически переоце-
нивает фрейдистскую точку зрения на природу бессознательных
влечений и роль социальных факторов в становлении человече-
ской личности. На формирование его социально-философских
взглядов большое влияние оказал Институт социальных иссле-
дований во Франкфурте-на-Майне, сотрудником которого он
был с 1929 по 1932 гг. и в котором сложилась и получила широ-
кую известность так называемая франкфуртская социологиче-
ская школа в лице таких ее представителей, как М. Хоркхаймер,

180
Т. Адорно, Г. Маркузе. После прихода к власти в Германии Гит-
лера Фромм в 1933 г. эмигрирует в США, где окончательно
складывается его социальная философия.
Критический пересмотр различных положений фрейдовской
теории послужил толчком к возникновению в 30-х годах нового
неофрейдистского направления в психоанализе, для представи-
телей которого (Э. Фромм, К. Хорни, Г. Салливен) был характе-
рен повышенный интерес к социально-философской проблема-
тике.
Фромм твердо убежден, что общество, которое культивирует
ориентацию личности на эгоизм и материальное обладание, яв-
ляется патологичным, больным и неизбежно порождает «невро-
тическую», отчужденную от своей сущности личность. Естест-
венной для человека является ориентация не на внешнее обла-
дание вещами, властью или социальным статусом, а ориентация
на бытие, т.е. на установление нравственных связей с другими
людьми, на гармонизацию своих отношений с природой и на
всестороннее развитие своих способностей. Только в этом слу-
чае человек удовлетворяет высшие потребности в истине, добре,
справедливости и красоте. Можно сколь угодно восхвалять,
превозносить ту или иную социальную систему, но если она
вступает в противоречие с этими фундаментальными потребно-
стями человека и препятствует их реализации, то она не имеет
право на существование.
Большую популярность, признание прогрессивной общест-
венности США и всего мира принесли Э. Фромму не только его
научные труды, но и резкие критические выступления в печати
и с открытой трибуны против бесчеловечности войны США во
Вьетнаме, искренние выступления за мир и всеобщее разоруже-
ние. Философия Э. Фромма является поистине философией об-
щечеловеческого гуманизма, которая возвышается над узкими
рамками национальных, классовых, политических и религиоз-
ных убеждений. Именно в создании такой философии сам
Фромм видел свою миссию и справедливо называл себя пред-
ставителем философии радикального гуманизма, которая акцен-
тирует особое внимание на единстве человечества, способности
человека развить свои собственные силы и достичь внутренней
гармонии и утверждения мира на земле. Имя Э. Фромма может
быть поставлено в один ряд с такими выдающимися гуманиста-

181
 ми человечества, как Кант, Лессинг, Гете, Маркс, Ганди, Тол-
стой, Швейцер. Его по праву можно отнести к тем мыслителям,
которые, опережая свое время, во многом предвосхищают тече-
ние мировых событий.
Далее приводятся фрагменты из книги «Иметь или
Быть» в переводе И.И. Коменкович по изданию: Фромм Э.
Иметь или быть? Ради любви к жизни / Э. Фромм. М.: Ай-
рис-пресс, 2004.
ИМЕТЬ ИЛИ БЫТЬ?
БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ, ИХ КРАХ И НОВЫЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ

Конец одной иллюзии

Великие Обещания Безграничного Прогресса − предчувствия

господства над природой, материального изобилия, наибольше-
го счастья для наибольшего числа людей и неограниченной
личной свободы − питали надежды и веру поколений с самого
начала индустриального века. Конечно, наша цивилизация на-
чалась, когда человечество научилось активно управлять приро-
дой, но до наступления индустриального века это управление
оставалось ограниченным. С началом промышленного прогрес-
са, замены энергии животного и человека механической, а затем
ядерной энергией до замены человеческого разума электронной
машиной мы чувствовали, что находимся на пути к неограни-
ченному производству и, следовательно, к неограниченному по-
треблению; что техника сделала нас всемогущими, а наука −
всезнающими. Мы были на пути к тому, чтобы стать богами,
высшими существами, способными создать второй мир, исполь-
зуя мир природы лишь в качестве строительного материала для
своего нового творения…
…Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут
всем безграничное счастье. Триединство неограниченного про-
изводства, абсолютной свободы и безбрежного счастья состави-
ло ядро новой религии − Прогресса, и новый Земной Град Про-
гресса должен был заменить Град Божий. Нет ничего удиви-
тельного в том, что эта новая религия дала ее приверженцам
жизненную силу, энергию и надежду.
Нужно наглядно представить себе всю грандиозность Боль-
ших Надежд, поразительные материальные и духовные дости-

182
жения индустриального века, чтобы понять, какую травму нано-
сит людям в наши дни сознание того, что эти Большие Надежды
не оправдались. Ибо индустриальный век действительно не су-
мел выполнить свои Великие Обещания и все большее число
людей начинают осознавать, что:
− неограниченное удовлетворение всех желаний не способст-
вует благоденствию, оно не может быть путем к счастью или
даже получению максимума удовольствия;
− мечте о том, чтобы быть независимыми хозяевами собст-
венных жизней, пришел конец, когда мы начали сознавать, что
стали винтиками бюрократической машины и нашими мыслями,
чувствами и вкусами манипулируют правительство, индустрия и
находящиеся под их контролем средства массовой информации;
− экономический прогресс коснулся лишь ограниченного
числа богатых наций, пропасть между богатыми и бедными на-
циями все более и более увеличивается;
− сам технический прогресс создал опасность для окружаю-
щей среды и угрозу ядерной войны, каждая из которых в от-
дельности − или обе вместе − способны уничтожить всю циви-
лизацию и, возможно, вообще жизнь на Земле.
Приехав в Осло для получения Нобелевской премии мира за
1952 год, Альберт Швейцер призвал мир «отважиться взглянуть
в лицо сложившемуся положению... Человек превратился в
сверхчеловека... Но сверхчеловек, наделенный сверхчеловече-
ской силой, еще не поднялся до уровня сверхчеловеческого ра-
зума. Чем больше растет его мощь, тем беднее он становится...
Наша совесть должна пробудиться от сознания того, что чем
больше мы превращаемся в сверхлюдей, тем бесчеловечнее мы
становимся».

Почему Большие Надежды не оправдались

Даже если оставить в стороне присущие индустриализму

экономические противоречия, крах Больших Надежд предопре-
делен самой индустриальной системой, двумя ее основными
психологическими посылками: 1) что целью жизни является
счастье, то есть максимальное наслаждение, определяемое как
удовлетворение любого желания или субъективной потребности

183
личности (радикальный гедонизм); 2) что эгоизм, себялюбие и
алчность, которые с необходимостью порождает данная систе-
ма, чтобы нормально функционировать, ведут к гармонии и ми-
ру.
Хорошо известно, что в истории человечества богатые следо-
вали в своей жизни принципам радикального гедонизма. Обла-
датели неограниченных средств − аристократы Древнего Рима,
крупных итальянских городов эпохи Возрождения, а также Анг-
лии и Франции XVIII и XIX веков, пытались найти смысл жизни
в безграничном наслаждении. Но хотя максимальное наслажде-
ние в смысле радикального гедонизма и было целью жизни оп-
ределенных групп людей в определенное время, оно никогда −
за единственным до XVII в. исключением − не выдвигалось в
качестве теории благоденствия никем из великих Учителей
жизни в Древнем Китае, Индии, на Ближнем Востоке и в Евро-
пе.
Этим единственным исключением был греческий философ…
Аристипп (первая половина IV в. до н.э.), который учил, что це-
лью жизни являются телесные наслаждения, и что счастье − это
общая сумма испытанных удовольствий. Тем немногим, что нам
известно о его философии, мы обязаны Диогену Лаэртию, но и
этого достаточно, чтобы считать Аристиппа единственным ис-
тинным гедонистом, для которого само существование желания
служит основанием для права на его удовлетворение и тем са-
мым осуществление цели жизни: Наслаждения…
Впервые после Аристиппа теория о том, что целью жизни яв-
ляется осуществление всех желаний человека, получила отчет-
ливое выражение у философов в XVII и XVIII веках. Подобная
концепция могла легко возникнуть во времена, когда слово
«польза» перестало обозначать «польза для души» (как в Библии
и позднее у Спинозы), а приобрело значение «материальной,
денежной выгоды», в период, когда буржуазия сбросила не
только свои политические оковы, но и все цепи любви и соли-
дарности и прониклась верой, что существование только для
самого себя означает не что иное, как быть самим собой. Для
Гоббса счастье − это непрерывное движение от одного страст-
ного желания к другому; Ламетри даже рекомендует наркотики,
так как они по крайней мере создают иллюзию счастья; для де

184
Сада удовлетворение жестоких импульсов является законным
именно потому, что они существуют и настойчиво требуют
удовлетворения. Эти мыслители жили в эпоху окончательной
победы класса буржуазии. То, что представляло собой далекий
от философии образ жизни аристократов, стало теорией и прак-
тикой для буржуазии…
Теоретический анализ показывает, что радикальный гедо-
низм не может привести к счастью, а также почему он не может
этого сделать, принимая во внимание человеческую природу. Но
и без теоретического анализа наблюдаемые факты со всей оче-
видностью свидетельствуют о том, что наш способ «поисков
счастья» не приводит к благоденствию. Мы представляем собой
общество заведомо несчастных людей: одиноких, снедаемых
тревогой и унынием, способных только к разрушению и посто-
янно ощущающих свою зависимость, − людей, которые радуют-
ся, если им удалось как-то убить время, которое они так усилен-
но стремятся сэкономить.
Наше время − время величайшего социального эксперимента,
который когда-либо был осуществлен, чтобы решить вопрос,
может ли достижение наслаждения (как пассивный аффект в
противоположность активному − благоденствию и радости)
быть удовлетворительным ответом на проблему человеческого
существования. Впервые в истории удовлетворение потребности
в наслаждении не только не является привилегией меньшинства,
но стало доступным для более чем половины населения. В ин-
дустриальных странах этот эксперимент уже дал отрицательный
ответ на поставленный вопрос.
Вторая психологическая посылка индустриального века, а
именно что индивидуальные эгоистические устремления ведут к
миру и гармонии, а также росту благосостояния каждого, столь
же ошибочна с теоретической точки зрения, и ее несостоятель-
ность опять-таки подтверждают наблюдаемые факты. … Если я
эгоист, то это проявляется не только в моем поведении, но и в
моем характере. Быть эгоистом − значит, что я хочу всего для
себя; что мне доставляет удовольствие владеть самому, а не де-
литься с другими; что я должен стать жадным, потому что, если
моей целью является обладание, то я тем больше значу, чем
больше имею; что я должен испытывать антагонизм по отноше-

185
нию ко всем другим людям: к своим покупателям, которых хочу
обмануть, к своим конкурентам, которых хочу разорить, к своим
рабочим, которых хочу эксплуатировать. Я никогда не могу
быть удовлетворенным, так как моим желаниям нет конца; я
должен завидовать тем, кто имеет больше, и бояться тех, кто
имеет меньше. Но я вынужден подавлять эти чувства, чтобы
изображать из себя (перед другими, как и перед самим собой)
улыбающееся, разумное, искреннее и доброе человеческое су-
щество, каким старается казаться каждый.
Жажда обладания неизбежно ведет к нескончаемой классо-
вой войне. Утверждение коммунистов, что, уничтожив классы,
их система положит конец классовой борьбе, является фикцией,
ибо их система зиждется на принципе неограниченного потреб-
ления как цели жизни. Поскольку все хотят иметь больше, неиз-
бежно образование классов, неизбежна классовая борьба, а в
глобальном масштабе − война между народами. Алчность и мир
исключают друг друга.
Радикальный гедонизм и безудержный эгоизм не могли бы
возникнуть как руководящие принципы экономического пове-
дения, если бы в XVIII веке не произошло коренного изменения.
В средневековом обществе, как и во многих других высокораз-
витых и примитивных обществах, экономическое поведение оп-
ределялось этическими принципами. Так, для теологов-
схоластов такие экономические категории, как цена и частная
собственность, были частью нравственной теологии. Допустим,
что теологи нашли формулировки, с помощью которых им уда-
лось приспособить свой моральный кодекс к новым экономиче-
ским требованиям (например, определение понятия «справедли-
вая цена», данное Фомой Аквинским); тем не менее, экономиче-
ское поведение оставалось человеческим поведением и, следова-
тельно, подчинялось нормам гуманистической этики. В не-
сколько этапов капитализм XVIII века претерпел радикальное
изменение: экономическое поведение отделилось от этики и че-
ловеческих ценностей. В самом деле, считалось, что экономиче-
ская машина представляет собой автономный организм, незави-
симый от потребностей и воли человека. Предполагалось, что
это некая система, которая функционирует сама по себе, в соот-
ветствии со своими собственными законами. Страдания рабочих

186
и разорение все большего числа мелких предприятий в интере-
сах роста все более крупных корпораций представлялись эконо-
мической необходимостью, о которой можно было сожалеть, но
с которой приходилось мириться, как если бы она была неиз-
бежным следствием какого-то закона природы.
Развитие этой экономической системы определялось теперь
не вопросом «Что есть благо для человека?», а вопросом «Что
есть благо для развития системы?». Остроту этого конфликта
пытались сгладить с помощью допущения, согласно которому
то, что является благом для развития системы (или даже какой-
то одной крупной корпорации), есть благо также и для людей.
Это логическое построение подкреплялось дополнительной
конструкцией: те самые качества, которых требовала система от
человека − эгоизм, себялюбие и алчность, − являются якобы
врожденными… Общества, в которых не было эгоизма, себялю-
бия и алчности, считались «примитивными», а члены этих об-
ществ − «по-детски наивными». Люди не способны были по-
нять, что эти черты являются не природными склонностями,
благодаря которым стало возможным существование индустри-
ального общества, а продуктом социальных условий.
Не менее важен и другой фактор: отношение человека к при-
роде стало глубоко враждебным. Будучи «капризом природы»,
человек, который по самим условиям своего существования яв-
ляется частью этой природы и в то же время благодаря разуму
возвышается над ней, пытается разрешить стоящую перед ним
экзистенциальную проблему, отбросив мессианскую мечту о
гармонии между человечеством и природой, покоряя природу и
преобразовывая ее в соответствии со своими собственными це-
лями, пока это покорение не становится все более и более похо-
жим на разрушение. Ослепивший нас дух завоеваний и враж-
дебности не позволил нам увидеть, что природные ресурсы не
беспредельны и в конце концов могут быть исчерпаны и что
природа отомстит человеку за его хищническое и грабительское
отношение к ней.
Индустриальному обществу присуще презрение к природе,
как ко всем вещам, которые не являются продуктом машинного
производства, и ко всем людям, которые не занимаются произ-
водством машин (представителям цветных рас, исключение де-

187
лается с недавних пор лишь для Японии и Китая). Людей при-
влекает сегодня все механическое, безжизненное, их влечет к
себе могучий механизм и все сильнее охватывает жажда разру-
шения…
Необходимость глубокого изменения человека предстает не
только как этическое или религиозное требование, не только как
психологическая потребность, обусловленная патогенной при-
родой существующего ныне социального характера, но и как
обязательное условие физического выживания рода человече-
ского. Праведная жизнь уже не рассматривается как исполнение
морального или религиозного требования. Впервые в истории
физическое выживание человеческого рода зависит от ради-
кального изменения человеческого сердца. Однако изменение
сердца человека возможно лишь при условии таких коренных
социально-экономических преобразований, которые дадут ему
шанс измениться, а также необходимые для этого мужество и
дальновидность…

Существует ли какая-либо альтернатива катастрофе?

Каким образом стало возможным, что самый сильный из всех

инстинктов − инстинкт самосохранения, казалось бы, перестал
побуждать нас к действию? Одним из наиболее тривиальных
объяснений является то, что наши лидеры предпринимают мно-
гочисленные действия, дающие им возможность делать вид, что
они принимают эффективные меры для предотвращения катаст-
рофы: бесконечные конференции, резолюции, переговоры о ра-
зоружении создают впечатление, будто они понимают стоящие
перед человечеством проблемы и стараются как-то их разре-
шить. В действительности же никаких серьезных изменений не
происходит, но и руководители и руководимые усыпляют свое
сознание и свое желание выжить, создавая видимость того, что
путь к спасению им известен и что они находятся на правиль-
ном пути.
Другим объяснением может быть то, что эгоизм, порождае-
мый системой, заставляет ее лидеров ставить личный успех вы-
ше общественного долга. Никого больше не шокирует то, что
ведущие политические деятели и представители деловых кругов

188
принимают решения, которые служат их личной выгоде, но
вредны и опасны для общества. В самом деле, если эгоизм − од-
на из основ бытующей в современном обществе морали, то по-
чему они должны вести себя иначе? Они как будто бы не знают,
что алчность (как и подчинение) делает людей глупыми, даже
когда они в личной жизни преследуют свои собственные инте-
ресы, заботясь о себе и своих близких (см. Пиаже Ж. «Мораль-
ные суждения ребенка»). В то же время рядовые члены общест-
ва тоже столь эгоистично поглощены своими личными делами,
что едва ли обращают внимание на все, что выходит за пределы
их собственного узкого мирка.
Еще одним объяснением такого притупления инстинкта са-
мосохранения может быть то, что необходимые изменения в об-
разе жизни людей должны быть настолько радикальными, что
люди предпочитают жить под угрозой будущей катастрофы,
нежели приносить сегодня те жертвы, которых потребовали бы
эти изменения. Одним из наглядных примеров подобного широ-
ко распространенного отношения к жизни может служить опи-
санный Артуром Кестлером случай, который произошел с ним
во время Гражданской войны в Испании. Кестлер находился на
комфортабельной вилле своего друга, когда поступило сообще-
ние о наступлении войск Франко; не было сомнений, что вилла
будет захвачена еще до рассвета и тогда Кестлера, скорее всего,
расстреляют. Он мог бы спастись бегством, но ночь была дожд-
ливой и холодной, а в доме было тепло и уютно, и он решил ос-
таться. Не одна неделя прошла, прежде чем его чудом удалось
спасти из плена благодаря усилиям друзей-журналистов. Тот же
тип поведения характерен для людей, которые скорее рискнут
умереть «своей смертью», чем пройти медицинское обследова-
ние, в результате которого может быть поставлен диагноз опас-
ного заболевания, требующего серьезного хирургического вме-
шательства.
Помимо этих объяснений фатальной пассивности человека в
вопросах жизни и смерти, существует и другое, которое, собст-
венно, и является одной из причин, побудивших меня написать
эту книгу. Я имею в виду мнение, согласно которому мы в на-
стоящее время не располагаем никакими альтернативами моде-

189
лям корпоративного капитализма, социал-демократического или
советского социализма или технократического «фашизма с улы-
бающимся лицом»…
Главной темой данной книги является анализ двух основных
способов существования: обладания и бытия. В первой главе я
привожу некоторые беглые наблюдения, касающиеся различия
между этими двумя способами. Во второй главе это различие
демонстрируется на ряде примеров, взятых из повседневной
жизни, которые читатель может без труда соотнести со своим
собственным жизненным опытом. В третьей главе представлены
трактовки бытия и обладания в Ветхом и Новом завете, а также
в сочинениях Майстера Экхарта. Последующие главы посвяще-
ны наиболее сложной проблеме: анализу различий между обла-
данием и бытием как способами существования, в них я пыта-
юсь сделать теоретические выводы на основе эмпирических
данных. Вплоть до последних глав речь в основном будет идти
об индивидуальных аспектах этих двух основных способов су-
ществования; последние же главы посвящены их роли в форми-
ровании Нового Человека и Нового Общества и возможным
альтернативам пагубному для человека способу существования
и катастрофическому социально-экономическому развитию все-
го мира.

Часть I. Понимание различия между обладанием и бытием

1. Первый взгляд
Значение различия между обладанием и бытием. Альтерна-
тива «обладание или бытие» противоречит здравому смыслу.
Обладание представляется нормальной функцией нашей жизни:
чтобы жить, мы должны обладать вещами. Более того, мы
должны обладать вещами, чтобы получать от них удовольствие.
Да и как может возникнуть такая альтернатива в обществе,
высшей целью которого является иметь − и иметь как можно
больше − и в котором один человек может сказать о другом:
«Он стоит миллион долларов»? При таком положении вещей,
напротив, кажется, что сущность бытия заключается именно в
обладании, что человек − ничто, если он ничего не имеет.

190
 И все же великие Учителя жизни отводили альтернативе
«обладание или бытие» центральное место в своих системах.
Как учит Будда, для того чтобы достичь наивысшей ступени че-
ловеческого развития, мы не должны стремиться обладать иму-
ществом. Иисус учит: «Ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот
потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет
ее. Ибо что пользы человеку приобресть весь мир, а себя самого
погубить или повредить себе?» [Евангелие от Луки, IX, 24-25]…
Долгие годы различие между бытием и обладанием глубоко
интересовало меня, и я пытался найти его эмпирическое под-
тверждение в конкретном исследовании индивидов и групп с
помощью психоаналитического метода. Полученные результаты
привели меня к выводу, что различие между бытием и облада-
нием, так же как и различие между любовью к жизни и любовью
к смерти представляют собой коренную проблему человеческо-
го существования; эмпирические антропологические и психо-
аналитические данные свидетельствуют о том, что обладание и
бытие являются двумя основными способами существования
человека, преобладание одного из которых определяет различия
в индивидуальных характерах людей и типах социального ха-
рактера…
Различие между бытием и обладанием… касается типов об-
щества: одно ориентировано на человека, другое − на вещи.
Ориентация на обладание − характерная особенность западного
индустриального общества, в котором главный смысл жизни
состоит в погоне за деньгами, славой и властью…
Происхождение терминов. «Иметь» − на первый взгляд про-
стое слово. Каждое человеческое существо что-нибудь имеет:
тело, одежду, кров и так далее, вплоть до того, чем обладают
современные мужчины и женщины: автомобиль, телевизор, сти-
ральная машина и многое другое. Жить, ничего не имея, прак-
тически невозможно. Почему же в таком случае обладание
должно быть проблемой? Тем не менее история слова «иметь»
свидетельствует о том, что оно представляет собой настоящую
проблему. Те, кто считает, что «иметь» является самой естест-
венной категорией человеческого существования, будут, воз-
можно, удивлены, узнав, что во многих языках слово «иметь»
вообще отсутствует. В древнееврейском языке, например, вы-

191
ражение «я имею» должно быть передано косвенной формой
jesh li («это относится ко мне»). Фактически языки, в которых
обладание выражается именно таким образом, превалируют.
Интересно отметить, что в развитии многих языков конструкция
«это относится ко мне» впоследствии заменялась конструкцией
«я имею», однако, как указал Эмиль Бенвенист, обратный про-
цесс не наблюдался. Этот факт наводит на мысль, что развитие
слова «иметь» связано с развитием частной собственности, при-
чем эта связь отсутствует в обществах, где собственность имеет
преимущественно функциональное назначение, то есть ею вла-
деют в целях использования. В какой степени обоснована эта
гипотеза, покажут дальнейшие социолингвистические исследо-
вания.
Если понятие «обладание» является, по-видимому, сравни-
тельно простым, то, напротив, понятие «бытие», или такая его
форма, как «быть», является гораздо более сложным и трудным
для понимания. С точки зрения грамматики глагол «быть» мо-
жет употребляться в разном качестве: 1) в качестве связки, как,
например, в английском: «I am tall» («Я [есть] высокий»), «I am
white» («Я [есть] белый»), «I am poor» («Я [есть] бедный»), то
есть грамматического показателя тождества; … 2) в качестве
вспомогательного глагола для образования формы страдатель-
ного залога, например, в английском языке: «I am beaten»
(«Я избит»), где «я» является объектом, а не субъектом действия
(ср. с «I beat» − «Я бью»); 3) в значении «существовать» − и в
этом случае, как показал Бенвенист, его следует отличать от
глагола «быть», употребляемого в качестве связки для обозна-
чения тождества…
Исследование Бенвениста проливает новый свет на значение
«быть» как самостоятельного глагола, а не глагола-связки.
«Быть» в индоевропейских языках представлено корнем es-,
имеющим значение «иметь существование, принадлежать дей-
ствительности». «Существование» и «действительность» опре-
деляются как «нечто достоверное, непротиворечивое, истин-
ное»… (В санскрите sant − «существующий, действительный,
хороший, истинный», превосходная степень sattama, «самый
лучший».) «Быть», таким образом, по своему этимологическому
корню означает нечто большее, нежели констатация тождества

192
между субъектом и атрибутом; это нечто большее, чем описа-
тельный термин. «Быть» обозначает реальность существования
того, кто или что есть; оно констатирует его или ее достовер-
ность и истинность. Утверждение, что кто-то или что-то есть
относится к сущности лица или вещи, а не к его или ее видимо-
сти.
Этот предварительный обзор значений слов «иметь» и
«быть» позволяет сделать следующие выводы:
1. Под обладанием и бытием я понимаю не некие отдельные
качества субъекта, примером которых могут быть такие утвер-
ждения, как «у меня есть автомобиль» или «я белый» или «я
счастлив», а два основных способа существования, два разных
вида самоориентации и ориентации в мире, две различные
структуры характера, преобладание одной из которых определя-
ет все, что человек думает, чувствует и делает.
2. При существовании по принципу обладания мое отноше-
ние к миру выражается в стремлении сделать его объектом вла-
дения и обладания, в стремлении превратить все и всех, в том
числе и самого себя, в свою собственность.
3. Что касается бытия как способа существования, то следует
различать две его формы. Одна из них является противополож-
ностью обладания… и означает жизнелюбие и подлинную при-
частность к миру. Другая форма бытия − это противополож-
ность видимости, она относится к истинной природе, истинной
реальности личности или вещи в отличие от обманчивой види-
мости, как это показано на примере этимологии слова «быть»…

2. Обладание и бытие в повседневной жизни

Поскольку общество, в котором мы живем, подчинено при-
обретению собственности и извлечению прибыли, мы редко
можем встретить какие-либо свидетельства такого способа су-
ществования, как бытие. В связи с этим многие считают облада-
ние наиболее естественным способом существования и даже
единственно приемлемым для человека образом жизни. Все это
создает особые трудности для уяснения людьми сущности бы-
тия как способа существования или хотя бы для понимания то-
го, что обладание − это всего лишь одна из возможных жизнен-
ных ориентаций. Тем не менее корни обоих этих понятий − в

193
жизненном опыте человека. Ни то, ни другое нельзя рассматри-
вать отвлеченно, чисто рационально; оба они находят отражение
в нашей повседневной жизни и требуют конкретного рассмот-
рения. Возможно, приводимые ниже простые примеры проявле-
ний принципов обладания и бытия в повседневной жизни помо-
гут читателям понять суть этих двух альтернативных способов
существования.
Обучение. Студенты, ориентированные на обладание, могут
слушать лекцию, воспринимать слова, понимать логическое по-
строение фраз и их смысл и в лучшем случае дословно записать
все, что говорит лектор, в свою тетрадь с тем, чтобы впоследст-
вии вызубрить конспект и таким образом сдать экзамен. Содер-
жание лекции не становится однако частью их собственной сис-
темы мышления, не расширяет и не обогащает ее. Вместо этого
такие студенты все услышанное в лекции просто фиксируют в
виде записей отдельных мыслей или теорий в своих конспектах
и сохраняют их. Между студентами и содержанием лекций так и
не устанавливается никакой связи, они остаются чуждыми друг
другу, разве что каждый из студентов становится обладателем
некой коллекции чужих высказываний (сформулированных лек-
тором или заимствованных им из какого-то другого источника).
У студентов, для которых обладание является главным спо-
собом существования, нет иной цели, как придерживаться того,
что они «выучили», либо твердо полагаясь на свою память, либо
бережно сохраняя свои конспекты. Им не приходится создавать
или придумывать что-то новое, напротив, индивидам такого ти-
па свежие мысли или идеи относительно какого-либо предмета
внушают немалое беспокойство, ибо все новое ставит под со-
мнение ту фиксированную сумму знаний, которой они облада-
ют…
Совершенно по-иному протекает процесс усвоения знаний у
студентов, которые избрали в качестве основного способа взаи-
моотношений с миром бытие. Начнем хотя бы с того, что они
никогда не приступают к слушанию курса лекций − даже первой
из них, будучи tabula rasa32. Они ранее уже размышляли над
проблемами, которые будут рассматриваться в лекции, у них в

32
Tabula rasa − лат. «чистая доска».

194
связи с этим возникли свои собственные вопросы и проблемы.
Они уже занимались данной темой, и она интересует их. Они не
пассивные вместилища для слов и мыслей, они слушают и слы-
шат, и, что самое важное, получая информацию, они реагируют
на нее активно и продуктивно. То, что они слышат, стимулирует
их собственные размышления. У них рождаются новые вопро-
сы, возникают новые идеи и перспективы. Для таких студентов
слушание лекции представляет собой живой процесс. Все то, о
чем говорит лектор, они слушают с интересом и тут же сопос-
тавляют с жизнью. Они не просто приобретают знания, которые
могут унести домой и вызубрить. На каждого из таких студен-
тов лекция оказывает определенное влияние, в каждом вызывает
какие-то изменения: после лекции он (или она) уже чем-то от-
личается от того человека, каким он был прежде. Конечно, та-
кой способ усвоения знаний может превалировать лишь в том
случае, если лектор предлагает материал, стимулирующий ин-
терес студентов. Переливание из пустого в порожнее не может
заинтересовать студентов с установкой на бытие; они в таких
случаях предпочитают вовсе не слушать лектора и сосредото-
читься на своих собственных мыслях. …
Беседа. Различие между принципом обладания и принципом
бытия можно легко наблюдать на примере двух бесед. Предста-
вим себе сначала типичный спор, возникший во время беседы
двух людей, один из которых, А, имеет мнение X, а второй, В,−
мнение У. Каждый из них отождествляет себя со своим собст-
венным мнением. Каждый из них озабочен тем, чтобы найти
лучшие, то есть более веские аргументы, и отстоять свою точку
зрения. Ни тот, ни другой не собирается ее изменить и не наде-
ется, что изменится точка зрения оппонента. Каждый из них бо-
ится изменения собственного мнения именно потому, что оно
представляет собой один из видов его собственности, и лишить-
ся его − значило бы утратить какую-то часть этой собственно-
сти.
Несколько иная ситуация возникает в беседе, которая не но-
сит характер спора. Кому не знакомы чувства, которые испыты-
ваешь при встрече с человеком, занимающим видное положе-
ние, или пользующимся известностью, или даже обладающим
действительными достоинствами, или с тем, от кого мы хотим

195
получить что-то: хорошую работу, любовь, восхищение? В по-
добных обстоятельствах многие склонны проявлять по крайней
мере легкое беспокойство и часто «готовят» себя к этой важной
встрече. Они обдумывают темы разговора, которые могли бы
быть интересными для их собеседника; они заранее задумыва-
ются над тем, с чего бы лучше начать разговор; некоторые даже
составляют план всей беседы − той ее части, которая отводится
им самим. Они подбадривают себя, думая о том, что они име-
ют: о своих прошлых успехах и личном обаянии (или о своей
способности внушать людям страх, если такая роль представля-
ется им более эффектной), о своем общественном положении,
связях, своей внешности и одежде. Словом, они мысленно взве-
шивают свои достоинства и, исходя из этой оценки, выклады-
вают свой товар в последующей беседе. Человек, хорошо вла-
деющий этим искусством, и вправду способен произвести впе-
чатление на многих, хотя это впечатление лишь отчасти являет-
ся результатом хорошего исполнения избранной роли: в значи-
тельной степени здесь сказывается и неумение большинства
разбираться в людях. Однако, если исполнитель не столь иску-
сен, его игра будет казаться грубой, фальшивой, скучной, а по-
тому и не вызовет особого интереса.
Полную противоположность этому типу людей представляют
собой те, кто подходит к любой ситуации без какой бы то ни
было предварительной подготовки и не прибегает ни к каким
средствам для поддержания уверенности в себе. Их реакция не-
посредственна и продуктивна; они забывают о себе, о своих
знаниях и положении в обществе, которыми они обладают. Их
собственное «я» не чинит им препятствий, и именно по этой
причине они могут всем своим существом реагировать на друго-
го человека и его мысли. У них рождаются новые идеи, потому
что они не держатся ни за какую из них. В то время как люди,
ориентированные на обладание, полагаются на то, что они име-
ют, люди, ориентированные на бытие, полагаются на то, что
они есть, что они живые существа и что в ходе беседы обяза-
тельно родится что-то новое, если они будут всегда оставаться
самими собой и смело реагировать на все. Они живо и полно-
стью вовлекаются в разговор, потому что их не сдерживает оза-
боченность тем, что они имеют. Присущая им живость зарази-

196
тельна и нередко помогает собеседнику преодолеть его собст-
венный эгоцентризм. Таким образом, беседа из своеобразного
товарообмена (где в качестве товара выступают информация,
знания или общественное положение) превращается в диалог, в
котором больше уже не имеет значения, кто прав. Из соперни-
ков, стремящихся одержать победу друг над другом, они пре-
вращаются в собеседников, в равной мере получая удовлетворе-
ние от происходящего общения; они расстаются, унося в душе
не торжество победы и не горечь поражения − чувства в равной
степени бесплодные, − а радость…
Чтение. Все, что было сказано в отношении беседы, спра-
ведливо также и для чтения, ведь чтение − это беседа между ав-
тором и читателем (или по крайней мере оно должно быть тако-
вым). Конечно, в чтении (как и в личной беседе) важное значе-
ние имеет, кто является автором (или собеседником). Чтение
дешевого, не отличающегося высокими художественными дос-
тоинствами романа напоминает сон наяву. Такое чтение не вы-
зывает продуктивной реакции; текст просто проглатывается, как
проглатывается телевизионное шоу или хрустящий картофель,
который мы жуем, уставившись в телевизор. Однако чтение ро-
мана, скажем, Бальзака, может быть продуктивным и вызывать
внутреннее сопереживание − то есть представлять собой чтение
по принципу бытия. Между тем большинство людей в наше
время, вероятно, читают по принципу потребления или облада-
ния. Как только любопытство читателей возбуждено, их охва-
тывает желание узнать фабулу романа: останется ли в живых
герой или умрет, соблазнит ли он героиню или же ей удастся
устоять; они хотят знать ответы на все эти вопросы. Сам роман
играет лишь роль своего рода возбудителя; «счастливый» или
«несчастливый» конец − это кульминационный момент пережи-
ваний читателей: зная конец, они обладают всей историей, ко-
торая становится для них почти столь же реальной, как если бы
она жила в их собственной памяти. Однако знания их не стали
от этого шире: действующие лица романа остались ими не поня-
ты, и потому им не удалось глубже проникнуть в суть человече-
ской природы или лучше узнать самих себя.
Те же способы характерны и для чтения книг на философ-
ские или исторические темы. Способ чтения книги по филосо-

197
фии или истории формируется − или, точнее, деформируется − в
ходе обучения. Школа ставит своей целью дать каждому уча-
щемуся определенный объем «культурной собственности» и в
конце обучения выдает документ, удостоверяющий обладание
по крайней мере минимумом этой собственности. Студентов
учат читать книгу так, чтобы они могли повторить основные
мысли автора. Именно в этом смысле студенты «знают» Плато-
на, Аристотеля, Декарта, Спинозу, Лейбница, Канта, Хайдегге-
ра, Сартра. Разница между уровнями образования от средней
школы до аспирантуры состоит в основном в величине приобре-
таемой культурной собственности, которая примерно соответст-
вует количеству той материальной собственности, владельцами
которой станут в будущем эти студенты.
Так называемые отличники − это учащиеся, которые способ-
ны наиболее точно повторить мнение каждого из философов.
Они напоминают хорошо информированного гида в каком-
нибудь музее. Они учатся только тому, что не выходит за рамки
такой суммы знаний, которая существует в виде некой собст-
венности. Они не учатся мысленно беседовать с философами,
обращаться к ним с вопросами; они не учатся подмечать прису-
щие философам противоречия, понимать, где автор опустил ка-
кие-то проблемы или обошел спорные вопросы; они не учатся
отличать то новое, что есть у самого автора, от всего того, что
отражает лишь «здравый смысл» того времени, в котором он
творил; они не учатся прислушиваться к автору, чтобы пони-
мать, когда в нем говорит только голос рассудка, а когда его
слова идут одновременно и от ума, и от сердца; они не учатся
распознавать истинность или ложность доводов автора и еще
многое другое.
Люди, читающие по принципу бытия, будут часто приходить
к выводу, что книга, получившая очень высокую оценку, не
имеет абсолютно никакой ценности или что ценность ее весьма
ограниченна. Они могут полностью понять содержание книги, а
иногда даже глубже, чем это способен сделать сам автор, кото-
рому кажется важным все им написанное…
Обладание знанием и знание. Различие между принципом об-
ладания и принципом бытия в сфере знания находит выражение
в двух формулировках: «У меня есть знания» и «Я знаю». Обла-

198
дание знанием означает приобретение и сохранение имеющихся
знаний (информации); знание же функционально, оно участвует
в процессе продуктивного мышления.
Понять, как проявляется принцип бытия применительно к
знанию, нам помогут глубокие высказывания на этот счет таких
мыслителей: Будда, иудейские пророки, Иисус, Майстер Экхарт,
Зигмунд Фрейд и Карл Маркс. По их мнению, знание начинает-
ся с осознания обманчивости наших обычных чувственных вос-
приятий в том смысле, что наше представление о физической
реальности не соответствует «истинной реальности» и, главным
образом, в том смысле, что большинство людей живут как бы в
полусне, пребывая в неведении относительно того, что большая
часть всего, что они почитают за истину или считают самооче-
видным, − всего лишь иллюзия, порожденная суггестивным воз-
действием социальной среды, в которой они живут. Таким обра-
зом, подлинное знание начинается с разрушения иллюзий, с раз-
очарования [Ent-tauschung]. Знать − значит, проникнуть за по-
верхность явления до самых его корней, а следовательно, и при-
чин; знать − значит, «видеть» действительность такой, какова
она есть, без всяких прикрас. Знать не означает владеть истиной;
это значит проникнуть за поверхность явлений и, сохраняя кри-
тическую позицию, стремиться активно приближаться к исти-
не…
Любовь также имеет два разных значения в зависимости от
того, имеем ли мы в виду любовь по принципу обладания или
бытия.
Может ли человек иметь любовь? Будь это возможно, лю-
бовь должна была бы существовать в виде какой-то вещи, суб-
станции, которой человек может владеть и обладать как собст-
венностью. Но дело в том, что такой вещи, как «любовь», не
существует… В действительности же существует лишь акт
любви. Любить − это форма продуктивной деятельности. Она
предполагает проявление интереса и заботы, познание, душев-
ный отклик, изъявление чувств, наслаждение и может быть на-
правлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает и
усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообнов-
ления и самообогащения.

199
 Если человек испытывает любовь по принципу обладания, то
это означает, что он стремится лишить объект своей «любви»
свободы и держать его под контролем. Такая любовь не дарует
жизнь, а подавляет, губит, душит, убивает ее. Когда люди гово-
рят о любви, они обычно злоупотребляют этим словом, чтобы
скрыть, что в действительности они любви не испытывают.
Многие ли родители любят своих детей? Этот вопрос все еще
остается открытым. Ллойд де Моз обнаружил, что история за-
падного мира двух последних тысячелетий свидетельствует о
таких ужасных проявлениях жестокости родителей по отноше-
нию к собственным детям, начиная от физических истязаний и
кончая издевательствами над их психикой, о таком безразлич-
ном, откровенно собственническом и садистском отношении к
ним, что приходится признать, что любящие родители − это,
скорее, исключение, чем правило.
То же самое можно сказать и о браке. Основан ли он на люб-
ви или согласно традициям прошлого на существующих обыча-
ях или является браком по расчету, действительно любящие
друг друга муж и жена представляются исключением. То, что на
самом деле является расчетом, обычаем, общими экономиче-
скими интересами, обоюдной привязанностью к детям, взаим-
ной зависимостью или взаимной враждой или страхом, осозна-
ется как «любовь» − пока один или оба партнера не признаются,
что они не любят и никогда не любили друг друга. Сегодня в
этом отношении может быть отмечен некоторый прогресс: люди
стали более реалистично и трезво смотреть на жизнь, и многие
уже больше не считают, что испытывать к кому-либо сексуаль-
ное влечение − значит, любить или что теплые, хотя и не осо-
бенно близкие отношения между друзьями есть не что иное, как
проявление любви. Этот новый взгляд на вещи способствовал
тому, что люди стали честнее, а также и тому, что они стали ча-
ще менять партнеров. Это не обязательно приводит к тому, что
любовь возникает чаще; новые партнеры вполне могут столь же
мало любить друг друга, как и старые.
Переход от «влюбленности» к иллюзии любви-«обладания»
можно часто со всеми конкретными подробностями наблюдать
на примере мужчин и женщин, «влюбившихся друг в друга». В
период ухаживания оба еще не уверены друг в друге, однако

200
каждый старается покорить другого. Оба полны жизни, привле-
кательны, интересны, даже прекрасны − поскольку радость жиз-
ни всегда делает лицо прекрасным. Оба еще не обладают друг
другом; следовательно, энергия каждого из них направлена на
то, чтобы быть, то есть отдавать другому и стимулировать его.
После женитьбы ситуация зачастую коренным образом меняет-
ся. Брачный контракт дает каждой из сторон исключительное
право на владение телом, чувствами и вниманием партнера. Те-
перь уже нет нужды никого завоевывать, ведь любовь преврати-
лась в нечто такое, чем человек обладает,− своего рода собст-
венность. Ни тот, ни другой из партнеров уже больше не прила-
гает усилий для того, чтобы быть привлекательным и вызывать
любовь, поэтому оба начинают надоедать друг другу, и в ре-
зультате красота их исчезает. Оба разочарованы и озадачены.
Разве они уже не те люди, которыми были прежде? Не ошиб-
лись ли они?
Как правило, каждый из них пытается отыскать причину по-
добной перемены в своем партнере и чувствует себя обманутым.
И ни один из них не видит, что теперь они уже не те, какими
были в период влюбленности друг в друга; что ошибочное пред-
ставление, согласно которому любовь можно иметь, привело их
к тому, что они перестали любить. Теперь вместо того чтобы
любить друг друга, они довольствуются совместным владением
тем, что имеют: деньгами, общественным положением, домом,
детьми. Таким образом, в некоторых случаях брак, основывав-
шийся сначала на любви, превращается в мирное совместное
владение собственностью, некую корпорацию, в которой эгоизм
одного соединяется с эгоизмом другого и образует нечто целое
− семью.
Когда пара не может преодолеть желания возродить прежнее
чувство любви, у того или другого из партнеров может возник-
нуть иллюзия, будто новый партнер (или партнеры) способен
удовлетворить его жажду. Они чувствуют, что единственное,
что им хочется иметь, − это любовь. Однако для них любовь не
является выражением их бытия; это богиня, которой они жаж-
дут покоряться. Их любовь неизбежно терпит крах, потому что
«любовь − дитя свободы» (как поется в одной старинной фран-
цузской песенке), и тот, кто был поклонником богини любви,

201
становится в конце концов настолько пассивным, что превраща-
ется в унылое, надоедливое существо, утратившее остатки своей
прежней привлекательности.
Все это не означает, что брак не может быть наилучшим ре-
шением для двух любящих друг друга людей. Вся трудность за-
ключается не в браке, а в собственнической экзистенциальной
сущности обоих партнеров и в конечном счете всего общества.
Приверженцы таких современных форм совместной жизни, как
групповой брак, смена партнеров, групповой секс и т.д., пытают-
ся, насколько я могу судить, всего лишь уклониться от проблемы,
которую создают существующие для них в любви трудности, из-
бавляясь от скуки с помощью все новых и новых стимулов и
стремясь обладать как можно большим числом «любовников»
вместо того, чтобы научиться любить хотя бы одного…

Часть III. Новый человек и Новое общество

Новое общество: есть ли реальные шансы создать его?

Учитывая силу корпораций, апатию и бессилие значительной
массы населения, несостоятельность политических лидеров поч-
ти во всех странах мира, угрозу ядерной войны и экологическую
угрозу, не говоря уже о таких явлениях, как климатические из-
менения, способные сами по себе вызвать голод во многих стра-
нах мира, можно ли считать, что есть реальные шансы на спа-
сение? С точки зрения бизнеса такого шанса просто нет; ни один
здравомыслящий человек не стал бы рисковать своим состояни-
ем, когда вероятность выигрыша составляет всего 2%, не стал
бы вкладывать большой капитал в какое-нибудь предприятие со
столь мизерными шансами на успех. Но когда речь идет о жизни
и смерти, так называемый «разумный шанс», каким бы малым
он ни был, должен быть превращен в «реальную возможность».
Однако жизнь − не азартная игра и не деловое предприятие, и
потому мы должны везде, где только можно, искать хотя бы на-
мек на реальную возможность спасения, например, в исцеляю-
щем искусстве медицины. Ведь если у больного есть хотя бы
ничтожный шанс остаться в живых, ни один сознающий свою
ответственность врач не предложит оставить все попытки и не
станет прибегать только к паллиативам. Напротив, он сделает

202
все возможное, чтобы спасти жизнь больного. Очевидно, ничего
иного нельзя ожидать и в том случае, когда речь идет о больном
обществе.
То, что шансы на спасение этого общества оцениваются с
точки зрения азартной игры или бизнеса, а не с точки зрения
человеческой жизни, весьма характерно для духа современного
делового общества. Мало здравого смысла в столь модном ныне
технократическом мировоззрении, согласно которому нет ниче-
го опасного в том, что мы поглощены работой или развлечения-
ми, не испытываем никаких чувств, и что даже если это и есть,
возможно, технократический фашизм, то, может быть, он не так
уж и плох в конце концов. Но мы просто принимаем желаемое
за действительное. Технократический фашизм неминуемо при-
ведет к катастрофе. Дегуманизированный человек станет на-
столько безумным, что окажется, в конечном счете, не в состоя-
нии поддерживать существование жизнеспособного общества, а
в скором времени не сможет удержаться от самоубийственного
применения ядерного или биологического оружия.
И все-таки есть несколько обнадеживающих факторов. Во-
первых, все большее число людей осознают истину, сформули-
рованную Месаровичем и Пестелем, Эрлихами и другими, а
именно: если западный мир не хочет быть стертым с лица земли,
необходимо создать… новую этику, новое отношение к приро-
де, человеческую солидарность и сотрудничество между людь-
ми. Этот призыв к разуму, даже если оставить в стороне всякие
эмоциональные и этические соображения, способен мобилизо-
вать умы довольно многих людей. Не следует относиться к это-
му легкомысленно, несмотря на то что народы в ходе своего ис-
торического развития неоднократно действовали вопреки своим
жизненным интересам и даже вопреки своему стремлению к са-
мосохранению. Они могли действовать так, потому что вожди
убеждали их в том, что они не стоят перед выбором «быть или
не быть». Но если бы они осознали всю правду, то имела бы ме-
сто нормальная нейрофизиологическая реакция: осознание угро-
зы своим жизненно важным интересам вызвало бы соответст-
вующую защитную реакцию.
Еще одним обнадеживающим признаком является усиление
неудовлетворенности нашей нынешней социальной системой.
Все больше и больше людей … испытывают депрессию и осоз-

203
нают ее, несмотря на все усилия ее подавить. Они чувствуют
себя несчастными от собственной изолированности, пустоты
своего «единения»; они чувствуют свое бессилие, бессмыслен-
ность своей жизни. Многие осознают все это очень отчетливо;
другие чувствуют менее отчетливо, однако когда кто-то другой
раскроет им истину, они полностью осознают ее…
Пытаясь обрисовать человеческую установку, лежащую в ос-
нове мышления Лао-цзы, Будды, пророков, Сократа, Христа,
Спинозы и философов Просвещения, поражаешься тому, что,
несмотря на значительные различия, существует ряд идей и
норм, общих для всех этих учений. Не претендуя на полноту и
точность, следующая формулировка будет приблизительным
описанием общей сущности всех этих учений: человек должен
стремиться познать истину и он может стать в полном смысле
человеком только в той степени, в какой преуспеет в решении
этой задачи. Человек должен быть независимым и свободным,
он должен быть целью, а не служить средством осуществления
целей других людей. Человек должен с любовью относиться к
своим ближним. Если он живет без любви, он − просто пустыш-
ка, даже если у него есть власть, богатство и ум. Человек дол-
жен знать, что такое добро и что такое зло, он должен научиться
прислушиваться к голосу своей совести и быть способным сле-
довать ему…
Контрольные вопросы
1. В чем, по мнению Фромма, заключается причина «краха
больших надежд» (или говоря иначе, кризиса современной ци-
вилизации)?
2. В чем проявляется искажение основных ценностных ори-
ентаций в современном мире?
3. Какие ценностные установки лежат в основе полярных
смысложизненных ориентаций, которые Фромм называет «мо-
дусом бытия» и «модусом обладания»?
4. Как Фромм характеризует «рыночных личностей», или
людей «с рыночным характером» и в чем видит причину их по-
явления?
5. Существуют ли альтернативные сценарии развития совре-
менного общества и какой именно выход из цивилизационного
тупика предлагает Э. Фромм?

204
 ХАЙДЕГГЕР МАРТИН
(1889-1976)

Немецкий философ, оказавший большое влияние на всю фи-

лософию ХХ века. В ранний период творчества он находился под
сильным влиянием феноменологии Гуссерля, но уже в 1919 г. он
разрывает с ней. Под влиянием Гегеля и В. Дильтея Хайдеггер
решает вопрос о предмете философии в пользу «фактической
жизни», а не трансцендентально очищенного сознания. В 1929-
1930 гг. происходит «поворот» в философском мышлении фило-
софа от экзистенциализма к онтологизму: от активности сущего
(человека), вопрошающего о смысле бытия, к вопросу о том, как
реализуется открытость самого бытия. В результате для
«позднего» Хайдеггера 1930-1960 гг. центральными становятся
две проблемы: 1) истина как «несокрытость» (греч. aleteia − не-
сокрытость); 2) язык как форма проявления истины бытия. Бы-
тие Хайдеггер трактует теперь не как неизменное присутствие,
но как открытую возможность, развертывающую саму себя (en-
ergeia) через деятельность человека, в результате чего сложился
новый подход к проблеме языка и произведения искусства.
Его доклады об истоке художественного творения, по словам
его верного ученика Г.Г. Гадамера, стали «философской сенса-
цией». «Сенсационность» хайдеггеровского подхода к искусству
виделась его современникам в том, что существо искусства ус-
матривается у него из истины в пику произвольно эстетствую-
щему сознанию. Произведение искусства оказывается востребо-
ванным самой истиной бытия, проявление которой через ткань
художественного творения Хайдеггер нарек «сказом» («казом»,
т.е. показыванием себя). Здесь проявляется излюбленный язы-
ковой метод хайдеггеровского философского выведывания глу-
бинных смыслов языка. Сказ (его аналог − термин «Логос» в
древнегреческой философии) означает фундаментальную от-
крытость бытия для тех, кто умеет в это бытие всматриваться и
особенно вслушиваться. Отсюда следует знаменитый тезис не-
мецкого мыслителя, что «язык − это дом бытия», а точное и об-
стоятельное проговаривание философских проблем − ключ к
этому дому.

205
 Согласно Хайдеггеру, нареканию в философии, как и в по-
эзии, должно предшествовать неторопливое и непредвзятое (т.е.
необусловленное сложившимися философскими и художествен-
ными предрассудками) выведывание сути того, что должно ска-
заться. Именно поэтому в своей поздней философии он исполь-
зует исключительно немецкий язык, не употребляя латинских и
греческих терминов. Сначала, учитывая способность слов заго-
нять мысль в заведомое русло уже сформировавшихся пред-
ставлений, Хайдеггер намеренно отказался от каких бы то ни
было определений своего философствования. Однако потом,
понимая, что в «общественном мнении без наименований не
обойтись», обозначил его «герменевтическим», в смысле – по-
нимающего вслушивания в вещь, со-вестия с вещью. Вследст-
вие такого понимания истины бытия Хайдеггер утверждал глу-
бокое «родство» поэзии и философии: «Они вверены таинству
слова как наиболее достойному своего осмысления»33.
Помимо языка поздние работы Хайдеггера посвящены про-
блемам современной техники. Техника − не просто продукт на-
учного изобретательства, она изменяет сущность человека, по-
рождая потребительское, предвзятое отношение к миру, делая
его безжизненным и схематичным. Такой лишенный единства с
человеком технизированный мир Хайдеггер назвал «поста-
вом». Человек полностью подчинился власти техники и произ-
вольно сконструированному на ее основе образу мира. Этот ил-
люзорный образ мира Хайдеггер называет «сущим» в противо-
положность бытию. Однако бытие как недоступное и безоснов-
ное свершение не утратило от этого реальность и истинность,
просто человек перестал ему соответствовать.
Далее представлена одна из центральных работ Хайдеггера,
посвященная осмыслению феномена машинной техники и его
роли в становлении современного европейского научного и фи-
лософского мировоззрения.
Текст в переводе В.В. Бибихина приводится по книге:
Хайдеггер М. Время и бытие / М. Хайдеггер. М.: Республика,
1993. С. 41-52.

33
Хайдеггер М. Диалог о языке между японцем и спрашивающим /
М. Хайдеггер // Время и бытие. М.: Республика, 1993. С. 288.

206
 ВРЕМЯ КАРТИНЫ МИРА

В метафизике происходит осмысление существа сущего, и

выносится решение о существе истины. Метафизика лежит в
основе эпохи, определенным истолкованием сущего и опреде-
ленным пониманием истины закладывая основание ее сущност-
ного образа. Этим основанием властно пронизаны все явления,
отличающие эпоху. И наоборот, в этих явлениях для достаточно
внимательного осмысления должно раскрываться их метафизи-
ческое основание. Осмысление есть мужество ставить под воп-
рос прежде всего истину собственных предпосылок и простран-
ство собственных целей.
К сущностным явлениям Нового времени принадлежит его
наука. Равно важное по рангу явление − машинная техника. По-
следнюю, однако, было бы неверно истолковывать просто как
практическое применение новоевропейского математического
естествознания. Сама машинная техника есть самостоятельное
видоизменение практики, такого рода, что практика начинает
требовать применения математического естествознания. Ма-
шинная техника остается до сих пор наиболее бросающимся в
глаза производным существа новоевропейской техники, тожде-
ственного с существом новоевропейской метафизики. Третье
равносущественное явление Нового времени заключается в том
процессе, что искусство вдвигается в горизонт эстетики. Это
значит: художественное произведение становится предметом
переживания, и, соответственно, искусство считается выраже-
нием жизни человека.
Четвертое явление Нового времени дает о себе знать тем, что
человеческая деятельность понимается и осуществляется как
культура. Культура есть в этой связи реализация верховных
ценностей путем заботы о высших благах человека. В существе
культуры заложено, что подобная забота со своей стороны на-
чинает заботиться о самой себе и так становится культурной
политикой.
Пятое явление Нового времени − обезбожение. Это выраже-
ние не означает простого изгнания богов, грубого атеизма.
Обезбожение − двоякий процесс, когда, с одной стороны, кар-
тина мира расхристианизируется, поскольку вводится основание

207
мира в качестве бесконечного, безусловного, абсолютного, а с
другой, − христиане перетолковывают свое христианство в ми-
ровоззрение (христианское мировоззрение) и таким образом со-
образуются с Новым временем. Обезбожение есть сочетание
принципиальной нерешенности относительно Бога и богов. В ее
укоренении христианам принадлежит главная роль. Но обезбо-
женность настолько не исключает религиозности, что, наоборот,
благодаря ей отношение к богам впервые только и превращается
в религиозное переживание. Если до такого дошло дело, то боги
улетучились. Возникшая пустота заменяется историческим и
психологическим исследованием мифа.
Какое восприятие сущего и какое истолкование истины ле-
жит в основе этих явлений?
Сузим вопрос до явления, названного у нас первым, до нау-
ки.
В чем заключено существо науки Нового времени?
На каком восприятии сущего и истины основано это сущест-
во? Если удастся дойти до метафизического основания, обосно-
вывающего новоевропейскую науку, то исходя из него можно
будет понять и существо Нового времени вообще.
Употребляя сегодня слово «наука», мы имеем в виду нечто в
принципе иное, чем doctrina и scientia Средневековья. Греческая
наука никогда не была точной, а именно потому, что по своему
существу не могла быть точной и не нуждалась в том, чтобы
быть точной. Поэтому вообще не имеет смысла говорить, что
современная наука точнее античной. Также нельзя сказать, буд-
то галилеевское учение о свободном падении тел истинно, а
учение Аристотеля о стремлении легких тел вверх ложно; ибо
греческое восприятие сущности тела, места и соотношения обо-
их покоится на другом истолковании истины сущего и обуслов-
ливает, соответственно, другой способ видения и изучения при-
родных процессов. Никому не придет в голову утверждать, что
шекспировская поэзия пошла дальше эсхиловской. Но еще не-
мыслимее говорить, будто новоевропейское восприятие сущего
вернее греческого. Если мы хотим поэтому понять существо со-
временной науки, нам надо сначала избавиться от привычки от-
личать новую науку от старой только по уровню, с точки зрения
прогресса.

208
 Существо того, что теперь называют наукой, состоит в ис-
следовании. В чем существо исследования?
В том, что познание учреждает само себя в определенной об-
ласти сущего, природы или истории в качестве предприятия. В
такое предприятие входит больше, чем просто метод, − образ
действий; ибо всякое предприятие заранее уже нуждается в рас-
крытой сфере для своего развертывания. Но именно раскрытие
такой сферы − основополагающий шаг исследования. Он со-
вершается благодаря тому, что в некоторой области сущего, на-
пример в природе, набрасывается определенная всеобъемлющая
схема природных явлений, набросок предписывает, каким обра-
зом предприятие познания должно быть привязано к раскры-
ваемой сфере. Этой привязкой обеспечивается строгость науч-
ного исследования. Благодаря этому наброску, этой общей схе-
ме природных явлений и этой обязательной строгости научное
предприятие обеспечивает себе предметную сферу внутри дан-
ной области сущего. Взгляд на самую раннюю и вместе с тем
определяющую новоевропейскую науку, математическую физи-
ку, пояснит сказанное. Поскольку даже новейшая атомная физи-
ка остается еще физикой, все существенное, на что мы здесь
только и нацелены, справедливо и о ней.
Современная физика называется математической потому, что
в подчеркнутом смысле применяет вполне определенную мате-
матику. Но она может оперировать так математикой лишь пото-
му, что в более глубоком смысле она с самого начала уже мате-
матична. К этому, уже известному, т.е. математическому, отно-
сятся, наряду с вышеназванным, и числа. Обнаружив на столе
три яблока, мы узнаем, что их там три. Но число три, троицу мы
знаем заранее. Это значит: число есть нечто математическое.
Только потому, что число, так сказать, ярче всего бросается в
глаза как всегда уже-известное, будучи самым знакомым из все-
го математического, математикой стали называть числовое. Но
никоим образом существо математики не определяется числом.
Физика есть познание природы вообще, затем познание матери-
ально-телесного в его движении, поскольку последнее непо-
средственно и повсеместно, хотя и в разных видах, обнаружива-
ется во всем природном. И если физика решительно оформляет-

209
ся в математическую, то это значит: благодаря ей и для нее не-
что недвусмысленным образом условлено заранее принимать за
уже-известное. Эта условленность распространяется не менее
как на набросок, проект того, чем впредь надлежит быть приро-
де перед искомым познанием природы: замкнутой в себе систе-
мой движущихся, ориентированных в пространстве и времени
точечных масс. В эту вводимую как заведомая данность общую
схему природы включены, между прочим, следующие определе-
ния: движение означает пространственное перемещение; ника-
кое движение и направление движения не выделяются среди
других; любое место в пространстве подобно любому другому;
ни один момент времени не имеет преимущества перед прочи-
ми; всякая сила определяется смотря по тому и, стало быть, есть
лишь то, что она дает в смысле движения, т.е. опять же в смыс-
ле величины пространственного перемещения за единицу вре-
мени. Внутри этой общей схемы природы должен найти себе
место всякий природный процесс. Природный процесс попадает
в поле зрения как таковой только в горизонте общей схемы.
Этот проект природы получает свое обеспечение за счет того,
что физическое исследование заранее привязано к нему на каж-
дом из своих исследовательских шагов. Эта привязка − гарантия
строгости научного исследования − имеет свои сообразные про-
екту черты. Строгость математического естествознания − это
точность. Все процессы, чтобы их вообще можно было предста-
вить в качестве природных процессов, должны быть заранее оп-
ределены здесь в пространственно-временных величинах дви-
жения. Такое их определение осуществляется путем измерения с
помощью числа и вычисления. Однако математическое исследо-
вание природы не потому точно, что его расчеты аккуратны, а
расчеты у него должны быть аккуратны потому, что его привяз-
ка к своей предметной сфере имеет черты точности. Наоборот,
все гуманитарные науки и все науки о жизни именно для того,
чтобы остаться строгими, должны непременно быть неточными.
Конечно, жизнь тоже можно охватить как величину движения в
пространстве и времени, но тогда нами схвачена уже не жизнь.
Неточность исторических гуманитарных наук не порок, а лишь
исполнение существенного для этого рода исследований требо-

210
вания. Зато, конечно, проектирование и обеспечение предмет-
ной сферы в исторических науках не только другого рода, но его
и намного труднее осуществить, чем соблюсти строгость в точ-
ных науках.
Наука становится исследованием благодаря проекту и его
обеспечению через строгость научного подхода. Проект и стро-
гость впервые развертываются в то, что они суть, только благо-
даря методу. Метод характеризует вторую существенную для
исследования черту. Спроектированная сфера не станет пред-
метной, если не предстанет во всем многообразии своих уров-
ней и переплетений. Поэтому научное предприятие должно пре-
дусмотреть изменчивость представляемого. Лишь в горизонте
постоянной изменчивости выявляется полнота частностей, фак-
тов. Но факты надлежит опредметить. Научное предприятие
должно, поэтому, установить изменчивое в его изменении, оста-
новить его, оставив, однако, движение движением. Устойчи-
вость фактов и постоянство их изменения как таковых есть пра-
вило. Постоянство изменения, взятое в необходимости его про-
текания, есть закон. Лишь в горизонте правила и закона факты
проясняются как факты, каковы они есть. Исследование фактов
в области природы сводится, собственно говоря, к выдвижению
и подтверждению правил и законов. Метод, с помощью которо-
го та или иная предметная область охватывается представлени-
ем, имеет характер прояснения на базе ясного, объяснения. Это
объяснение всегда двояко. Оно и обосновывает нечто неизвест-
ное через известное, и вместе подтверждает это известное через
то неизвестное. Объяснение достигается в ходе исследования.
Но не так что наука становится исследованием благодаря экспе-
рименту, а наоборот, эксперимент впервые оказывается возмо-
жен там и только там, где познание природы уже превратилось в
исследование. Только потому, что современная физика в своей
основе математична, она может стать экспериментальной. И
опять же поскольку ни средневековая doctrina, ни греческая
«episteme» − не исследующие науки, дело в них не доходит до
эксперимента. Правда, Аристотель первым понял, что значит:
наблюдение самих вещей, их свойств и изменений при меняю-
щихся условиях и, следовательно, познание того, как вещи ве-
дут себя в порядке правила. Однако experimentum как наблюде-

211
ние, имеющее целью только познание, пока еще в корне отлично
от того, что принадлежит исследующей науке, от исследова-
тельского эксперимента, даже тогда, когда античные и средне-
вековые наблюдатели работают с числом и мерой, и даже там,
где наблюдение прибегает к помощи определенных приспособ-
лений и инструментов. Ибо здесь полностью отсутствует ре-
шающая черта эксперимента. Он начинается с полагания в ос-
нову определенного закона. Поставить эксперимент − значит,
представить условие, при котором определенную систему дви-
жения можно проследить в необходимости протекающих в ней
процессов, т.е. сделать заранее поддающейся расчету. Выдви-
жение этого закона происходит, однако, с учетом общей размет-
ки предметной сферы. Она задает критерий и привязывает к се-
бе предвосхищающее представление условий эксперимента. Та-
кое представление, в котором и с которого начинается экспери-
мент, не есть произвольный плод воображения. Недаром Нью-
тон говорил: полагаемое в основу не измышляется по прихоти.
Гипотезы развертываются из основополагающей схемы приро-
ды и вписаны в нее. Эксперимент есть образ действий, который
в своей подготовке и проведении обоснован и руководствуется
положенным в основу законом и призван выявить факты, под-
тверждающие закон или отказывающие ему в подтверждении.
Часто поминаемый средневековый схоласт Роджер Бэкон никак
не может поэтому считаться предтечей современного исследо-
вателя-экспериментатора, он остается пока еще просто преем-
ником Аристотеля. Дело в том, что к его времени христианский
мир перенес подлинное богатство истины в веру, в почитание
истинности слова Писания и церковного учения. Высшее по-
знание и наука − богословие как истолкование божественного
слова Откровения, закрепленного в Писании и возвещаемого
церковью. Познание здесь не исследование, а верное понима-
ние законодательного слова и возвещающих его авторитетов.
Поэтому главным для приобретения знаний в Средние века
становится разбор высказываний и ученых мнений различных
авторитетов, … обусловливая заодно неизбежное превращение
традиционной платоновской и аристотелевской философии в
схоластическую диалектику. И если Роджер Бэкон требует
эксперимента − а он его требует, − то он имеет в виду не экс-

212
перимент исследовательской науки, а вместо разбора ученых
мнений добивается наблюдения самих вещей…
Современный исследовательский эксперимент есть, однако,
не просто наблюдение более точное по уровню и охвату, а со-
вершенно иного рода метод подтверждения закона в рамках и на
службе определенного проекта природы. Естественно-научному
эксперименту соответствует в историко-гуманитарных науках
критика источников. Это название означает теперь весь ком-
плекс разыскания, сопоставления, проверки, оценки, хранения и
истолкования источников. Основанное на критике источников
историческое объяснение, конечно, не сводит факты к законам и
правилам. Однако оно не ограничивается и простым сообщени-
ем о фактах. В исторических науках не меньше, чем в естест-
венных, метод имеет целью представить постоянное и сделать
его предметом. Предметной история может стать только когда
она ушла в прошлое. Постоянное в прошлом, то, на что истори-
ческое истолкование пересчитывает единственность и непохо-
жесть всякого исторического события, есть всегда-уже-однажды-
имевшее-место сравнимое. В постоянном сравнении всего со
всем самопонятное выходит в общий знаменатель, утверждаясь
и закрепляясь в качестве единой схемы истории. Сфера истори-
ческого исследования охватывает лишь то, что доступно исто-
рическому истолкованию. Неповторимое, редкостное, простое,
словом, великое в истории никогда не самопонятно и потому
всегда необъяснимо. Историографическое исследование не от-
рицает величия в исторических событиях, но объясняет его как
исключение. При таком способе объяснения великое измеряется
обычным и средним. Никакого другого объяснения истории не
существует, пока объяснением считается приведение к общепо-
нятности и пока история есть исследование, т.е. объяснение.
Поскольку история как исследование проектирует и опредмечи-
вает прошлое в виде объяснимой и обозримой системы факто-
ров, постольку в качестве инструмента опредмечивания она тре-
бует критики источников. По мере сближения истории с публи-
цистикой критерии этой критики меняются.
Каждая наука в качестве исследования опирается на проект
той или иной ограниченной предметной сферы и потому необ-
ходимо оказывается частной наукой. А каждая частная наука в

213
ходе достигаемого ею методического развертывания исходного
проекта должна дробиться на определенные поля исследования.
Такое дробление (специализация) никоим образом не есть про-
сто фатальное побочное следствие растущей необозримости ре-
зультатов исследования. Оно не неизбежное зло, а сущностная
необходимость науки как исследования. Специализация не про-
дукт, а основа прогресса всякого исследования. Последнее не
расползается в своем поступательном движении на произволь-
ные отрасли исследования, чтобы затеряться в них; ибо новоев-
ропейская наука обусловлена еще и третьим основополагающим
процессом: производством.
Под производством прежде всего понимают то явление, что
наука, будь то естественная или гуманитарная, сегодня только
тогда почитается настоящей наукой, когда становится способна
институировать себя. Однако исследование не потому произ-
водство, что исследовательская работа проводится в институтах,
а наоборот, институты необходимы потому, что сама по себе
наука как исследование носит характер производства. Метод,
посредством которого она овладевает отдельными предметными
сферами, не просто нагромождает полученные результаты. С
помощью полученных им результатов он всякий раз перестра-
ивает себя для того или иного нового подхода. В ускорителе,
который нужен физике для расщепления атома, спрессована вся
прежняя физика. Соответственно, в историографическом иссле-
довании имеющиеся источники применимы для интерпретации
лишь тогда, когда сами эти источники удостоверены на основе
историографического выяснения. В таком поступательном дви-
жении научная работа очерчивается кругом своих результатов.
Она все более ориентируется на возможности, ею же от-
крываемые, для научного предприятия. Эта необходимость ори-
ентироваться на собственные результаты как на пути и средства
поступательного методического развертывания составляет суть
производственного характера исследования. Он, является внут-
ренним основанием неизбежности его учрежденческого харак-
тера.
Через научное производство проект предметной сферы впер-
вые встраивается в сущее. Все учреждения, облегчающие пла-
номерную смычку различных методик, способствующие взаим-

214
ной перепроверке и информированию о результатах, регули-
рующие обмен рабочей силой в качестве мероприятий, никоим
образом не являются лишь внешним следствием расширения и
разветвления исследовательской работы. Это, скорее, издалека
идущее и далеко еще не понятое знамение того, что новоевро-
пейская наука начинает входить в решающий отрезок своей ис-
тории. Только теперь она входит в обладание полнотой своего
собственного существа.
Что происходит при расширении и упрочении институтского
характера науки? Не менее как обеспечение первенства метода
над сущим (природой и историей), опредмеченным в исследова-
нии. На основе своего производственного характера науки дос-
тигают необходимой взаимосвязи и единства. Поэтому истори-
ческое или археологическое исследование, организованное про-
изводственным образом, стоит, по существу, ближе к аналогич-
но налаженному естественно-научному исследованию, чем к
какой-нибудь дисциплине своего же гуманитарного факультета,
которая все еще увязает в простой учености. Решительное раз-
витие новоевропейского производственного характера науки
создает, соответственно, и новую породу людей. Ученый-эрудит
исчезает. Его сменяет исследователь, состоящий в штате иссле-
довательского предприятия. Это, а не культивирование учености
придает его работе острую злободневность. Исследователю уже
не нужна дома библиотека. Кроме того, он везде проездом про-
водит обсуждения на конференциях и получает информацию на
конгрессах. Он связан заказами издателей. Они теперь заодно
определяют, какие должны быть написаны книги.
Исследователь сам собой неотвратимо вторгается в сферу,
принадлежащую характерной фигуре техника в прямом смысле
этого слова. Только так его деятельность еще действенна и тем
самым, по понятиям его времени, актуальна. Параллельно неко-
торое время и в некоторых местах еще может держаться, все
более скудея и выхолащиваясь, романтика старого университе-
та. Характер действенного единства, а тем самым новая акту-
альность университета коренятся, не в исходящей от него, ибо
им питаемой и им хранимой, духовной мощи исходного едине-
ния. Университет теперь актуален как учреждение, которое еще
в одной, своеобразной, ибо административно закрытой форме

215
делает возможными и обозримыми как тяготение наук к раз-
граничению и обособлению, так и специфическое единство раз-
делившихся производств. Так как истинные сущностные силы
современной науки достигают действенности непосредственно
и недвусмысленно в производстве, то лишь стоящие на своих
ногах исследовательские производства могут, руководствуясь
собственными интересами, планировать и организовывать при-
емлемое для них внутреннее единение с другими.
Действенная система науки опирается на планомерно и кон-
кретно налаживаемое взаимное соответствие своей методики и
своей установки на опредмечивание сущего. Искомое преиму-
щество этой системы не в каком-то надуманном и окостенелом
единении предметных областей по их содержательной связи, а в
максимально свободной, но вместе и управляемой маневренно-
сти, позволяющей переключать и подключать исследование к
ведущим на данный момент задачам. Чем исключительнее обо-
собляющаяся наука сосредоточивается на полном развертыва-
нии своего исследовательского потенциала и на овладении им,
тем трезвее практицизм, с каким научное производство переба-
зируется в специальные исследовательские учреждения и ин-
ституты, тем неудержимее науки движутся к полноте своего от-
вечающего Новому времени существа. И чем безоговорочнее
наука и исследователи начнут считаться с новым образом ее
существа, тем однозначнее, тем непосредственнее они смогут
предоставлять сами себя для общей пользы и вместе тем безус-
ловнее они должны будут отступать в социальную непримет-
ность всякого общеполезного труда.
Наука Нового времени коренится и вместе специализируется
в проектах определенных предметных сфер. Эти проекты раз-
вертываются в соответствующую методику, обеспечиваемую
научной строгостью. Та или иная методика учреждает себя как
производство. Проект и строгость, методика и производство,
взаимно нуждаясь друг в друге, составляют существо новоевро-
пейской науки, делают ее исследованием. Мы осмысливаем су-
щество новоевропейской науки, чтобы увидеть в ней метафизи-
ческое основание. Каким восприятием сущего и каким понима-
нием истины обосновано превращение науки в исследование?

216
 Познание как исследование привлекает сущее к отчету, узна-
вая от него, как и насколько представление может располагать
им. Исследование располагает сущим тогда, когда может либо
предрассчитать сущее в его будущем протекании, либо учесть
его как прошедшее. Благодаря опережающему расчету природа,
а благодаря учету задним числом история как бы устанавлива-
ются. Природа и история становятся предметом объясняющего
представления. Последнее рассчитывает на природу и считается
с историей. Есть принимается за существующее только то, что
таким образом становится предметом. До науки как исследова-
ния дело доходит впервые только тогда, когда бытие сущего на-
чинают искать в такой предметности.
Это опредмечивание сущего происходит в представлении,
которое имеет целью поставить перед собой всякое сущее так,
чтобы рассчитывающий человек мог обеспечить себя со сторо-
ны этого сущего, т.е. удостовериться в нем. До науки как ис-
следования дело доходит впервые тогда и только тогда, когда
истина превращается в достоверность представления. Впервые
сущее определяется как предметность представления, а истина −
как достоверность представления в метафизике Декарта. Вся
метафизика Нового времени, включая Ницше, держится внутри
намеченного Декартом истолкования сущего и истины.
Если, однако, наука как исследование есть сущностное яв-
ление Нового времени, то установка, составляющая метафизи-
ческое основание исследования, должна была заранее и задол-
го до того определить существо Нового времени вообще.
Можно видеть существо Нового времени в том, что человек
эмансипируется от средневековой связанности, освобождая
себя себе самому. Однако эта верная характеристика остается
еще поверхностной. Она имеет следствием заблуждения, меша-
ющие охватить существо Нового времени в его основании и
отсюда впервые измерить весь его размах. Конечно, как след-
ствие освобождения человека Новое время принесло с собой
субъективизм и индивидуализм. Но столь же несомненным ос-
тается и то, что никакая эпоха до того не создавала подобного
объективизма и ни в одну прежнюю эпоху неиндивидуальное
начало не выступало в образе коллектива. Существенны здесь
необходимые взаимопереходы между субъективизмом и объ-

217
ективизмом. Но как раз эта их взаимная обусловленность друг
другом указывает на более глубокие процессы.
Решающее здесь не то, что человек освобождает себя от
прежних связей себе самому, а то, что меняется вообще сущест-
во человека, и человек становится субъектом. Так называется
подлежащее, то, что в качестве основания собирает все на себе.
Это метафизическое значение понятия субъекта не имеет бли-
жайшим образом никакого подчеркнутого отношения к челове-
ку и тем более к Я.
Если теперь человек становится первым и исключительным
субъектом, то это значит: он делается тем сущим, на которое в
роде своего бытия и в виде своей истины опирается все сущее.
Человек становится точкой отсчета для сущего как такового.
Такое возможно лишь с изменением восприятия сущего в целом.
В чем это изменение сказывается? Каково в его свете существо
Нового времени?
Когда мы осмысливаем Новое время, то думаем о новоевро-
пейской картине мира. Мы характеризуем ее через отличие от
средневековой и античной картин мира. Однако почему при ис-
толковании определенной исторической эпохи мы спрашиваем о
картине мира? Каждая ли эпоха истории имеет свою картину
мира, и притом так, что сама каждый раз озабочена построением
своей картины мира? Или это уже только новоевропейский спо-
соб представления задается вопросом о картине мира?
Что это такое − картина мира? По-видимому, изображение
мира. Но что называется тут миром? Что значит картина? Мир
выступает здесь как обозначение сущего в целом. Это имя не
ограничено космосом, природой. К миру относится и история. И
все-таки даже природа, история и обе они вместе в их подспуд-
ном и агрессивном взаимопроникновении не исчерпывают мира.
Под этим словом подразумевается и основа мира независимо от
того, как мыслится ее отношение к миру.
При слове «картина» мы думаем прежде всего об изображе-
нии чего-то. Картина мира будет тогда, соответственно, как бы
полотном сущего в целом. Картина мира, однако, говорит о
большем. Мы подразумеваем тут сам мир, его, сущее в целом,
как оно является определяющим и обязывающим для нас. Кар-
тина означает здесь не срисованное, а то, что слышится в оборо-
те речи: мы составили себе картину чего-либо. Имеется в виду:
сама вещь стоит перед нами так, как с ней для нас обстоит дело.

218
Составить себе картину чего-то значит: поставить перед собой
само сущее так, как с ним обстоит дело, и постоянно иметь его
так поставленным перед собой. Но тут пока еще нет решающего
определения, касающегося существа такой картины. «Мы соста-
вили себе картину чего-то» значит не только, что сущее у нас
вообще как-то представлено, а еще и то, что оно предстало нам
во всем, что ему присуще и его составляет, как система. В этом
«составить картину» звучит компетентность, оснащенность, це-
ленаправленность. Где мир становится картиной, там к сущему
в целом приступают как к тому, на что человек нацелен и что он
поэтому хочет, соответственно, преподнести себе, иметь перед
собой и тем самым в решительном смысле представить перед
собой. Картина мира, сущностно понятая, означает таким обра-
зом не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле
такой картины. Сущее в целом берется теперь так, что оно толь-
ко тогда становится сущим, когда поставлено представляющим
и устанавливающим его человеком. Где дело доходит до карти-
ны мира, там выносится кардинальное решение относительно
сущего в целом. Бытие сущего ищут и находят в представленно-
сти сущего.
Напротив, везде, где сущее не истолковывается в этом смыс-
ле, не может и мир войти в картину, не может быть картины ми-
ра. То, что сущее становится сущим в своей представленности,
делает время, когда это происходит, новым по сравнению с
прежним. Выражения «картина мира Нового времени» и «ново-
европейская картина мира» говорят дважды одно и то же и под-
разумевают нечто такое, чего никогда прежде не могло быть, а
именно средневековую и античную картины мира. Не картина
мира превращается из прежней средневековой в новоевропейс-
кую, а мир вообще, становится картиной, и этим отличается су-
щество Нового времени. Для Средневековья сущее есть ens crea-
tum, творение личного Бога-творца как высшей причины. Быть
сущим здесь значит принадлежать к определенной иерархиче-
ской ступени сотворенного бытия и в таком подчинении отве-
чать творящей первопричине. Но никогда бытие сущего не со-
стоит здесь в том, что оно, будучи предметно противопоставле-
но человеку, переходит в сферу его компетенции и распоряже-
ния и только потому существует.
Еще дальше новоевропейское истолкование сущего отстоит
от греческого. Одно из древнейших изречений греческой мысли

219
о бытии сущего гласит: «ибо мышление и бытие есть то же са-
мое». Этим положением Парменида сказано «к бытию принад-
лежит, ибо им требуется и обусловливается, внимание к суще-
му». Сущее есть то возникающее и самораскрывающееся, что
своим присутствием захватывает человека как присутствующего
при нем, т.е. такого, который сам открывается присутствующе-
му, выслушивая его. Сущее становится сущим не оттого, что
человек его наблюдает в смысле представления рода субъектив-
ной апперцепции. Скорее сущее глядит на человека, раскрывая
себя и собирая его для пребывания в себе. Быть под взглядом
сущего захваченным и поглощенным его открытостью и тем
зависеть от него, быть в вихре его противоречий и носить печать
его раскола − вот существо человека в великое греческое время.
Оттого этот человек должен, чтобы осуществить свое существо,
собрать, спасти, принять на себя раскрывающееся ему, сберечь
его, каким оно открылось, и взглянуть в глаза всему его зияю-
щему хаосу. Греческий человек есть как принимающий сущее,
почему для греков мир и не может стать картиной. А с другой
стороны, если для Платона существо сущего определяется как
эйдос (вид, облик), то это очень рано посланная, издалека пота-
енно и опосредованно правящая предпосылка того, что миру
предстоит стать картиной.
Совсем другое, в отличие от греческого внимания, означает
новоевропейское представление, смысл которого всего лучше
выражен в слове repraesentatio. Представить означает тут: по-
местить перед собой наличное как нечто противостоящее, соот-
нести с собой, представляющим, и понудить войти в это отно-
шение к себе как в определяющую область. Где такое происхо-
дит, там человек составляет себе картину сущего. Составляя се-
бе такую картину, однако, человек и самого себя выводит на
сцену, на которой сущее должно впредь представлять, показы-
вать себя, т.е. быть картиной. Человек становится репрезентан-
том сущего в смысле предметного.
Новизна этого процесса заключается никоим образом не в
том, что теперь положение человека среди сущего просто другое
по сравнению со средневековым или античным человеком. Ре-
шающее в том, что человек, собственно, захватывает это поло-
жение как им же самим устроенное, волевым образом удержи-
вает его, однажды заняв, и обеспечивает его за собой как базу

220
для посильного развертывания своей человечности. Только те-
перь вообще появляется такая вещь, как статус человека. Чело-
век ставит способ, каким надо поставить себя относительно оп-
редмечиваемого сущего, на себе самом. Начинается тот род че-
ловеческого существования, когда вся область человеческих
способностей оказывается захвачена в качестве пространства,
где намечается и осуществляется овладение сущим в целом.
Эпоха, определяющаяся этим событием, нова не только при рет-
роспективном подходе по сравнению с прошлым, но и сама себя
полагает как именно новая. Миру, который стал картиной, свой-
ственно быть новым.
Если, таким образом, присущий новому миру характер кар-
тины проясняется в смысле представленности сущего, то, чтобы
вполне охватить новоевропейскую сущность представленности,
мы должны добраться в стершемся слове и понятии «представ-
ление» до его исходной именующей силы: поставление перед
собой и в отношении к себе. Сущее тем самым фиксируется в
качестве предмета, впервые получая так печать бытия. Превра-
щение мира в картину есть тот же самый процесс, что превра-
щение человека внутри сущего в subjectum.
Лишь поскольку − и насколько − человек вообще и по суще-
ству стал субъектом, перед ним как следствие неизбежно встает
настоятельный вопрос «Хочет ли и должен ли человек быть
субъектом?, − каковым в качестве новоевропейского существа
он уже является − как ограниченное своей прихотью и отпу-
щенное на собственный произвол Я или как общественное Мы,
как индивид или как общность, как лицо внутри социума или
как рядовой член в организации, как государство и нация и как
народ или как общечеловеческий тип новоевропейского челове-
ка. Только когда человек уже стал в своем существе субъектом,
возникает возможность скатиться к уродству субъективизма в
смысле индивидуализма. Но и опять же только там, где человек
остается субъектом, имеет смысл усиленная борьба против ин-
дивидуализма и за общество как желанный предел всех усилий
и всяческой полезности.
Определяющее для существа Нового времени скрещивание
обоих процессов, превращения мира в картину и человека в
субъект заодно бросает свет и на, казалось бы, чуть ли не аб-
сурдный, но коренной процесс новоевропейской истории; чем

221
шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром,
чем объективнее становится объект, чем субъективнее, т.е. на-
ступательнее выдвигает себя субъект, тем неудержимее наблю-
дение мира и наука о мире превращаются в науку о человеке, в
антропологию. Неудивительно, что только там, где мир стано-
вится картиной, впервые восходит гуманизм. И напротив, на-
сколько такая вещь, как картина мира, была невозможна в вели-
кое время Греции, настолько же был бессилен тогда утвердиться
и гуманизм. Гуманизм в более узком историческом смысле есть
поэтому не что иное как этико-эстетическая антропология. Это
слово означает здесь не то или иное естественно-научное иссле-
дование человека. Оно не означает и сложившегося внутри хри-
стианской теологии учения о сотворенном, падшем и искуплен-
ном человеке. Оно обозначает то философское истолкование
человека, когда сущее в целом интерпретируется и оценивается
от человека.
С того времени это слово проникает в язык. Коль скоро мир
становится картиной, позиция человека понимает себя как ми-
ровоззрение. Слово «мировоззрение», правда, легко пере-
толковать в том смысле, будто речь идет лишь о бездеятельном
разглядывании мира. Поэтому уже в XIX веке начали справед-
ливо подчеркивать, что мировоззренческая позиция означает
также, и даже в первую очередь, жизненную позицию. Так или
иначе появление слова «мировоззрение» как обозначение пози-
ции человека посреди сущего свидетельствует о том, как реши-
тельно мир стал картиной, когда человек в качестве субъекта
поднял собственную жизнь до командного положения всеобщей
отсчета. Это значит: сущее считается сущим постольку и в такой
мере, в какой оно вовлечено в эту жизнь и соотнесено с ней, т.е.
переживается и становится переживанием. Сколь неуместным
всякий гуманизм должен был казаться грекам, столь же немыс-
лимым было средневековое и столь же абсурдным является ка-
толическое мировоззрение. С какой непреложностью и право-
мерностью все должно превращаться в переживание у новоев-
ропейского человека по мере того, как он все раскованнее зама-
хивается на формирование собственной сущности, с такой же
несомненностью у греков на праздничных торжествах в Олим-
пии не могло быть никаких «переживаний».

222
 Основной процесс Нового времени − покорение мира как
картины. Слово «картина» означает теперь «конструкт опредме-
чивающего представления». Человек борется здесь за позицию
такого сущего, которое всему сущему задает меру и предписы-
вает норму. Поскольку эта позиция обеспечивается, структури-
руется и выражается как мировоззрение, новоевропейские от-
ношение к сущему при своем решительном развертывании пре-
вращается в размежевание мировоззрений, причем не каких
угодно, а только тех, которые успели с последней решительно-
стью занять крайние принципиальные позиции, возможные для
нового человека34. Ради этой борьбы мировоззрений и в духе
этой борьбы человек вводит в действие неограниченную мощь
всеобщего расчета, планирования и организации. Наука как ис-
следование есть незаменимая форма этого самоучреждения в
мире, один из путей, по каким со скоростью, неведомой участ-
никам бега, Новое время несется к полноте своего существа. С
этой борьбой мировоззрений Новое время только и вступает в
решающий и, надо думать, наиболее затяжной отрезок своей
истории…

Контрольные вопросы

1. Назовите пять сущностных явлений Нового времени.

2. В чем сущность науки Нового времени? Сравните ее с ан-
тичной и средневековой наукой.
3. Определите существо математики и математического ес-
тествознания. Что такое «проект природы»?
4. Объясните понятия метода, факта и закона в современной
науке. В чем сущность научного эксперимента и научного про-
изводства?
5. Что такое «картина мира» и «субъект познания»? Можно
ли говорить о них в древней и средневековой науке?

34
Хайдеггер имеет в виду размежевание религиозного и атеистическо-
го мировоззрений, тот «свободный выбор, призванный решить, ока-
жется ли бытие снова способным вместить Бога, будет ли существо
человека с большей исходностью захвачено истиной бытия в ее суще-
стве» (там же, с. 61).

223
РАЗДЕЛ III. РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ XIX-XX ВЕКОВ

Философы задаются множеством вопросов относительно

русской философии. Например, стоит ли серьезно говорить о ее
самобытности до XVIII века? Существует ли особый стиль рус-
ской философской мысли? Является ли русская философия ча-
стью мировой философии? Могла ли существовать и развивать-
ся русская философия в многонациональной стране Советов? Не
переместилась ли русская философия со времен революционных
преобразований за границу, в Европу?
Вглядываясь в многообразие направлений русской филосо-
фии, отразивших социокультурные и исторические традиции
России, несомненно, можно вести речь о русской философии
как о специфической национальной традиции мысли, сформи-
ровавшейся под влиянием особого «жизненного мира» − с его
моральными нормами (более коллективистскими, чем индиви-
дуалистскими) и верованиями (например, во всеобщее братство
народов и возможность реализации царства правды), выражаю-
щими фундаментальный характер этноса. По мнению всех ко-
ренных самобытных русских философов − Ф.М. Достоевского,
А.С. Хомякова, В.С. Соловьева, И.А. Ильина и др., − специфика
«русского философского мышления» в том, что ни оно само, ни
его понимание философами других культур невозможно из
«омертвелого и заглохшего сердца». И здесь термин «русская»
не свидетельствует об автономности, изоляционизме, но отра-
жает «способность через призму национальной ментальности
пропустить образы античной, средневековой, просветительской,
материалистической традиции»35. Поэтому и этапы, традицион-
но выделяемые в развитии русской философии, связаны, с одной
стороны, с историей становления самобытности мировоззрения;
с другой − с европейской философией (ее критикой либо, на-
оборот, принятием ее основ). В этом ключе обычно выделяют
4 основных этапа в развитии русской философии:
1 этап. XI-XVII вв. − зарождение русской философии под
влиянием эллинизма, византийского христианства и восточной

35
Философия в вопросах и ответах: учебное пособие / под ред.
А.П. Алексеева, Л.Е. Яковлевой. М., 2007. С. 182.

224
патристики. В этот период философские интересы сосредоточе-
ны в рамках религиозного мировоззрения. И это понятно, ведь
Русь испытывает, по выражению В.В. Зеньковского (знатока
истории русской философии), «религиозное одушевление».
Строятся бесчисленные храмы и монастыри, в которых совер-
шают свой духовный труд многочисленные святые и праведни-
ки. Развивается иконопись, которую из-за насыщенности ее
символическими смыслами и богословскими интуициями назо-
вут впоследствии «умозрением в красках» (Е.Н. Трубецкой) и
«манифестацией Логоса» (В.В. Зеньковский). На Руси в это вре-
мя распространяются многочисленные «сборники» переводов из
Отцов церкви и античных философов.
Основными проблемами этого периода становления русской
философии были проблемы соотношения веры и разума, здраво-
го смысла и интуиции, философии и теологии, а также идеала
аскетического (юродство) и мирского. Весьма характерной была
также тема обличения житейской неправды и последующего
преображения мира силой Божьей, которое должно реализовы-
ваться посредством государственной власти. Эта идея теокра-
тии была возможной благодаря мотиву целостности («нераз-
дельности» и «неслиянности») божественного и человеческого
миров. Среди идеологических споров этого периода, повлияв-
ших на становление культурной идентичности, отметим спор о
природе власти между иосифлянами (последователями Иоси-
фа Волоцкого) и нестяжателями (последователями старца
Нила Сорского). В нем победила иосифлянская тенденция обо-
жествления царской власти и, соответственно, самодержавного
произвола в пику завещанному Христом в «Евангелиях» разде-
лению миссий («Богу Богово, а кесарю кесарево»). Кровавое
правление Ивана IV стало первым наглядным практическим во-
площением иосифлянских идейных установок. Другой полюс
иосифлянства в этом споре позже представил патриарх Никон,
проведший реформу богослужебного канона на Руси. Никон
ставил церковную власть выше светской, трактуя эту власть
вполне по-мирски (в духе католиков-иезуитов), как власть не
столько над душами, сколько над телами и имуществом людей.
Вопреки иосифлянам, тему нравственной ответственности вла-
сти перед Богом и народом, а также тезис о недопустимости для

225
церкви стяжания мирских благ развивали русские нестяжатели.
Так, Нил Сорский резко выступил против накопления церковью
богатств, видя в этом путь к обмирщению мистической природы
церкви. Но официально победила точка зрения иосифлян, ви-
девших в церковном владении важнейшее условие существова-
ния церкви как социального института, реализующего «соци-
альные программы» строительства храмов и монастырей, созда-
ния приютов и больниц для бедных, организации миссионер-
ской деятельности. По мнению многих русских философов, по-
беда иосифлян в споре с нестяжателями оказалась убийственной
для духовной традиции русской церкви, ибо с этих пор церковь
встала на путь компромисса с самодержавной властью ради со-
хранения своего имущества и влияния.
Еще одной важной философской идеей этого периода, кото-
рую нельзя не отметить, была идея богоизбранности Руси и осо-
бой миссии русского народа. Она была выражена в XVI веке
старцем Филофеем в формуле: «Два Рима пали, Третий стоит, а
Четвертому не быть». В ней Москва, т.е. Русь, представлена как
прямая преемница подлинной христианской (православной)
традиции от «второго Рима» − Византии в пику всем извращен-
ным формам христианства, существующим в мире. Эта идея
особой миссии русского народа и русской православной Церкви
впоследствии окажет значительное влияние на многих русских
философов и вызовет довольно интенсивную полемику.
2 этап. XVIII в. − век Просвещения в России, равно как и в
Европе. В 1700 г. в Москве на основе «эллино-греческого учи-
лища» организуется знаменитая «Славяно-латинская академия»,
получившая в 1775 г. название «Славяно-греко-латинской ака-
демии» − первое общеобразовательное высшее учебное заведе-
ние в России36. В первой половине XVIII века в ее стенах препо-
давались весьма разнообразные дисциплины: древние и совре-
менные языки, юриспруденция, медицина, горное дело и т.п., в
том числе и философия (преподавание велось на латинском
языке). В рамках курса философии преподавали логику и тео-

36
В 1814 году «Славяно-греко-латинской академия» была преобразо-
вана в Московскую духовную академию и переведена в Троице-Сер-
гиеву Лавру, где существует и поныне.

226
рию познания, психологию и натурфилософию (которая вклю-
чала в себя астрономию, химию и аристотелевскую физику),
математику и метафизику; изучали труды европейских филосо-
фов − от схоластов до Лейбница. С открытием Академии наук в
Петербурге Московская академия постепенно превращается в
центр духовного образования, однако не следует забывать и
преуменьшать той роли, которую она сыграла в образовании и
просвещении формирующейся русской разночинной интелли-
генции, вносившей свой неоспоримый огромный вклад в хозяй-
ственное и культурное преобразование России. Среди учеников
Славяно-греко-латинской академии были такие знаменитые дея-
тели отечественной культуры: М.В. Ломоносов (ученый-энци-
клопедист, естествоиспытатель, основоположник светского фи-
лософского образования в России, реформатор русского языка и
литературы), А.Д. Кантемир (философ, историк, переводчик,
сатирик, тайный советник Екатерины II), Н.Н. Поповский (фи-
лософ, переводчик, профессор красноречия Московского уни-
верситета, ректор университетской гимназии).
В 1755 г. происходит еще одно великое событие в культур-
ной жизни России − открывается Московский университет.
Преподавание в нем велось, как правило, на русском языке. При
нем были созданы крупная типография и большая учебно-
научная библиотека. Здесь были опубликованы работы фран-
цузских просветителей − Вольтера, Дидро, Руссо и других евро-
пейских мыслителей. Ученые труды, лекционные курсы про-
фессоров и преподавателей университета печатались на русском
и латинском языках и рассылались в города России и Европы.
На лекции университетских профессоров могли приходить все
желающие. Извещение о них, а также обо всех диспутах и тор-
жественных актах публиковались в «Московских ведомостях».
Первоначально в Московском университете существовало 3 фа-
культета − философский, юридический и медицинский, при
этом на начальной двухгодичной ступени все студенты обяза-
тельно изучали философию.
Из наиболее ярких мыслителей этого периода следует также
выделить Г.С. Сковороду (самобытный философ, поэт, музы-
кант и педагог), Н.И. Новикова (просветитель, философ, журна-
лист, книгоиздатель, выпустивший 891 книгу, что составило

227
почти треть изданных в России того периода книг), А.Н. Ради-
щева (автор знаменитого «Путешествия из Петербурга в Моск-
ву» и философского труда «О человеке, о его смертности и бес-
смертии»), В.Н. Татищева (автор работ по экономике, языку,
географии, а также «Истории Российской с самых древнейших
времен»).
3 этап. XIX в. Философское творчество приобретает здесь
ярко выраженный общественный характер. Философы много
публикуются в периодических изданиях, выступают с публич-
ными лекциями, ведут дискуссии о судьбе России и ее будущем.
Наиболее значимым оказался спор славянофилов (И.В. Киреев-
ский, А.С. Хомяков, Ю.Ф. Самарин, К.С. Аксаков и др.) и за-
падников (Н.В. Станкевич, М.А. Бакунин, В.Г. Белинский,
А.И. Герцен). По мнению западников, Россия не имеет своего
«уникального» (отдельного от западной цивилизации) истори-
ческого пути развития. Она отстала от Европы, и благом для нее
будет усвоение западных ценностей, благодаря которым воз-
можно вхождение в семью просвещенных европейских народов.
Славянофилы исторический путь России видели в общинном
образе жизни и православии, поскольку русскому народу свой-
ственны святость, соборность, набожность, коллективизм, не-
приятие западного индивидуализма, бездуховности и культа
конкуренции (войны всех против всех).
С середины XIX в. получают развитие материалистические
(Н.Г. Чернышевский и его последователи) и позитивистские
взгляды (К.Д. Кавелин, П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский,
Н.К. Кареев), с которыми полемизируют мыслители консерва-
тивной и почвеннической направленности: Аполлон Григорьев,
Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев. К.С. Победоносцев.
Среди наиболее ярких русских философов второй половины
XIX в. отметим Н.Ф. Федорова, который стал основоположни-
ком оригинальной русской философии «космизма», или «обще-
го делания» (по выражению самого философа), повлиявшей на
формирование философских взглядов двух великих русских
мыслителей − Ф.М. Достоевского и В.С. Соловьева. Труды по-
следнего положили начало оригинальной традиции − «метафи-
зики всеединства» − в русской религиозной философии конца
XIX – начала XX веков. Идея связи Бога и мира, неразрывности

228
божественного и человеческого бытия выражает суть религиоз-
ной онтологии В.С. Соловьева. При этом философ считал, что
именно христианство позволяет осуществить взаимосвязь еди-
ного принципа «всеединства» с идеей развития. Всеединство
проявляет себя, согласно Соловьеву, в совершенно разных ас-
пектах: онтологическом (единство Бога, человека и космоса);
аксиологическом (единство Истины, Добра и Красоты); гносео-
логическом (единство эмпирически-научного, рационалистиче-
ски-философского и религиозно-мистического видов познания);
космологическом (единство идеально-смыслового Логоса с твар-
но-множественным физическим миром Софии); историческом
(единство человеческой истории и божественной метаистории),
а также в политическом (идея всемирной теократии на базе объ-
единенного христианства) и социальном (нравственное и сози-
дательное единение людей в масштабах семьи, государства и
человечества как условие достижения богочеловеческого стату-
са). «Русская идея», по Соловьеву, есть единение церкви, госу-
дарства и общества − своеобразная «социальная троица». Осо-
бая миссия России в том, чтобы трудиться, прежде всего, не для
себя, а для мира во имя христианского начала. Национальный
эгоизм не может служить русской идее. Русский характер как
раз имеет черту «всечеловечности». Эту идею горячо поддержи-
вал и проповедывал в своем творчестве Ф.М. Достоевский.
4 этап. XX в. Русская философская традиция выдвигает на
историческую арену целое созвездие блестящих мыслителей:
братьев С.Н. и Е.Н. Трубецких, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова,
Л.П. Карсавина, И.А. Ильина, Н.О. Лосского, П.А. Флоренско-
го, С.Л. Франка. Все они − христианские мыслители и, напри-
мер, Бердяев объяснял это тем, что именно в христианстве
«пропасть между Богом и человеком была преодолена», по-
скольку «только христианство учит, что Бог стал человеком».
Человек принадлежит к царству Бога и царству Кесаря, а потому
только воссоединение человека с Богом способно разрешить
противоречия человека. Как существо творческое человек мо-
жет реализовать свою свободу, но только приняв духовные цен-
ности в качестве руководства к жизни. Понимание человеческой
жизни как связи между «Я» и Богом, Я и другим человеческим
Я, Я и природой заставляет русских философов подчеркнуть,

229
что именно «интуиция всеединства есть первая основа всякого
знания» (С.Л. Франк). Возможность органического включения
человека в структуру всеединства задается существованием Со-
фии-Премудрости Божией, женским началом мироздания, по-
средницей между Богом и миром, Богом и человеком. Тема
Софии, одна из ключевых для русской философии, была осо-
бенно глубоко проработана братьями Е.Н. и С.Н. Трубецкими,
С.Н. Булгаковым и П.А. Флоренским.
Весьма оригинальными оказались идущие от Н.Ф. Федорова
идеи русских «космистов»: К.Э. Циолковского, В.И. Вернадско-
го, А.Л. Чижевского. Они говорили о неразрывной связи Земли
и Космоса, духовной и материальной коэволюции, человеке как
космическом творце. «Космизм» объединил естественно-
научное и религиозно-философское мировоззрения. Одним из
необходимых условий дальнейшего прогресса человечества яв-
ляются сознательная регуляция природы, выход за пределы
планеты Земля и овладение космическими энергиями.
Русская идея в широком смысле слова была стержневой и
для евразийства: Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Н.Н. Алек-
сеев, Г.В. Вернадский, П.П. Сувчинский, В.Н. Ильин. Это фи-
лософское учение утверждало, что Россия − это особый евра-
зийский культурно-географический мир, отличный и от Запада,
и от Востока. Главное для России − осознать и развить свою
культурную евразийскую самобытность, преодолеть тупики за-
падного капитализма и отечественного большевистского социа-
лизма.
И, наконец, в этот же 4-й период в России развивается и
утверждает себя марксизм (Г.В. Плеханов, А.А. Богданов,
В.И. Ленин). ХХ век − это время развития марксистской диа-
лектико-материалистической философии в России, которая, по
мысли советских партийных деятелей, призвана была стать
единственно научной и истинной философией революционного
пролетариата. Философия, таким образом, стала частью полити-
ки СССР. Данный период развития русской философии харак-
теризуется господством одной философской системы, догма-
тизмом и связью с официальной коммунистической идеологи-
ей. Вместе с тем внутри советской марксистской философии

230
трудился целый ряд выдающихся мыслителей: А.Ф. Лосев,
В.Ф. Асмус, Э.В. Ильенков, Б.М. Кедров, П.В. Копнин.
Современный этап в развитии русской философии выявил
приоритетную тенденцию возврата к незаслуженно забытым
самобытным философским традициям. «Переболев» в послед-
нюю четверть ХХ века новомодными европейскими течениями,
Россия с начала XXI в. вступила на путь обретения националь-
ной самоидентичности, перечитывая и заново переосмысливая
свое обширное философское наследие. Его фрагменты пред-
ставлены в данном разделе хрестоматии.

БЕРДЯЕВ НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

(1874-1948)

Выдающийся русский мыслитель, разработавший самобыт-

ный вариант христианской антропологии и экзистенциальной
философии. Испытал большое влияние со стороны немецкой
мистики, а также славянофилов − К.Н. Леонтьева и особенно
Ф.М. Достоевского. Происходил из аристократической семьи,
учился в Киевском кадетском корпусе, затем на естественном
факультете в Университете Св. Владимира (1894-1898), откуда
был отчислен за пропаганду марксизма. Но уже в 1901 г. Бердя-
ев решительно обращается к идеализму. В своих первых круп-
ных самостоятельных произведениях – «Философия свободы»
(1911) и особенно «Смысл творчества. Опыт оправдания чело-
века» (1916) − выразил ключевые идеи своего «неохристианст-
ва». Первую мировую войну Бердяев воспринял как завершение
целой эпохи, когда в мировой истории доминировали западно-
европейские культуры, и предсказывал выход на историческую
арену новых сил, и, прежде всего, России. Познанию загадок
русской души, ее достоинств и недостатков, а также будущей
политической и исторической судьбе России посвящено много
работ мыслителя: «Судьба России» (1918), «Философия нера-
венства» (1923), «Миросозерцание Достоевского» (1923), «Но-
вое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы»
(1924), «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937). Все эти
работы написаны Бердяевым после Октябрьской революции,
после высылки из Советской России в 1922 г. В эмиграции Бер-

231
дяев вел активную творческую, общественную и редакционно-
издательскую работу. Был инициатором создания и многолет-
ним редактором журнала «Путь» − главного органа русской ре-
лигиозно-философской мысли за рубежом. Бердяев много сде-
лал для пропаганды русской культуры на Западе, был избран
почетным профессором ряда университетов. В эмиграции соз-
даст труды, которые сам считал наиболее важными, – «О назна-
чении человека» (1931), «О рабстве и свободе человека» (1939),
«Творчество и объективация» (1947).
В центре философского творчества Бердяева стоит проблема
человека с ее ведущими темами – свободой, творчеством, лич-
ностью, духом и историей. Сам мыслитель относил свою фило-
софию к дуалистической. В работе «Мое философское миросо-
зерцание» он пишет: «Исходная точка моего мировоззрения есть
примат свободы над бытием. Это придает философии динамиче-
ский характер и объясняет источник зла, а также возможность
творчества в мире чего-то нового. Свобода не может детерми-
нироваться бытием, свобода не определяется даже Богом. Она
укоренена в небытии»37. Небытие, вслед за немецким мистиком
XVI-XVII вв. Я. Беме, Бердяев трактует как Ungrund – безоснов-
ную бездну, существующую до бытия и времени наряду с Бо-
гом, который из нее творит мир и человека. Такая трактовка
свободы допускает не только творчество во имя добра, но и
творчество во имя зла, результатом которого является рождение
мира объектов – объективация. В мире объективации дух нахо-
дится в состоянии «падшести», «утери свободы», т.к. 1) объекты
отчуждены от субъекта; 2) все неповторимо-личное, индивиду-
альное поглощено общим, безлично-универсальным; 3) господ-
ствует необходимость, внешняя взаимосвязь событий подавляет
внутреннюю свободу; 4) весь «мир в его массивности» и исто-
рия приспособлены к среднему, социализованному человеку
(человеку массы). В оппозиции ко всем разнообразным формам
объективации стоит творчество. Человек призван стать со-
творцом Бога, продолжая дело его творения на Земле и в иных
космических пределах. Человек оправдывается только творчест-
вом, а не смирением и упованием на милость Божью.

37
Бердяев Н.А. О русской философии / Н.А. Бердяев. Свердловск: Изд-
во Урал. ун-та, 1991. Ч. 1. С. 19.

232
 Важное место в трудах Бердяева занимают вопросы религии
и историософии. Вера – это высший род познания. Религиозные
истины становятся очевидными только на высоком нравствен-
ном и соборном уровне развития личности. Философское же и
тем более научное познание – объективированное, опирающееся
на логическую общеобязательность и связано с более низкими и
объективированными формами духовной общности людей.
Проблема смысла истории тесно связана у Бердяева с положе-
нием о конце истории, ибо если историческое время бесконечно,
то история лишена смысла. Конец истории Бердяев мыслит не
как катастрофу, а как преодоление объективации, т.е. всех форм
отчужденности, вражды, безличности. И хотя Бог выступает си-
лой, управляющей историей, главная роль в ней все же принад-
лежит человеку – свободному творцу. Кризис современной ци-
вилизации может привести или к смерти человечества через са-
моразрушение и духовное вырождение или к возрождению, ве-
дущую роль в котором призвана сыграть Россия, если только она
выдержит искушение потребительством и комфортом. Миссия
России – в объединении восточного (религиозного) и западного
(гуманистического) начал истории.
Фрагменты работ выдающегося отечественного мысли-
теля приводятся по следующим изданиям: Бердяев Н. Фи-
лософия неравенства / Н. Бердяев. М.: ИМА-ПРЕСС, 1990.
С. 158-175; Бердяев Н. Смысл истории / Н. Бердяев. М.: Мысль,
1990. С. 162-174.

ФИЛОСОФИЯ НЕРАВЕНСТВА

О демократии
…Вы поверили в демократию потому, что вы потеряли веру
в правду и истину. Если бы вы верили в объективное бытие
правды и истины, то должны были бы правду и истину поста-
вить выше воли народа и им подчинить волю народа. Но для вас
правда и истина то, чего захочет народ и что он скажет. Вы хо-
тите отдать правду и истину на решение большинства голосов и
провести их через всеобщее избирательное право. Это и есть
неверие, это и есть безбожие, положенное в основу всей демо-
кратической идеологии. Вы хотите добыть правду и истину об

233
общественном устроении из большинства, из количества. Но
может ли иметь какое-либо отношение к критериям большинст-
ва и количества правда и истина? Правда и истина имеют иной,
божественный источник, независимый от человеческого произ-
воления. Правда и истина могут быть в меньшинстве, а не в
большинстве, и даже всегда она бывает в меньшинстве. И почти
чудовищно, как люди могли дойти до такого состояния созна-
ния, что в мнении и воле большинства увидели источник и кри-
терий правды и истины! Оправданием принципов демократии,
принципов большинства и количества может быть только скеп-
тицизм. Сомневающиеся, опустошенные, оторвавшиеся от он-
тологических основ жизни должны прибегать к решениям
большинства, критериям количества. Если нет правды и истины,
то будем считать за правду и истину то, что признает большин-
ство. Если и есть правда и истина, но я ее не знаю, и не знаю
реальных путей к ней, и вечно сомневаюсь в ней, то остается
положиться на большинство и в человеческом количестве ис-
кать замены недостающих во мне самом качеств! Демократиче-
ская революция в мире потому и вызывает религиозный ужас,
что она свидетельствует о духовном упадке человечества, о рос-
те безбожия, о страшном скептицизме, о потере всех качествен-
ных критериев правды и истины…
Народ может держаться совсем не демократического образа
мыслей, может быть совсем не демократически настроен. Так и
бывало в истории при органическом состоянии народа. Демо-
кратия есть уже выхождение из органического состояния, рас-
падение единства народа, раздор в нем. Демократия по существу
механична, она говорит о том, что народа как целостного орга-
низма уже нет. Демократия есть нездоровое состояние народа».
В «органические» эпохи истории никаких демократий не бывает
и не возникает. Демократия − порождение «критических» эпох.
Демократия не может быть выражением духа народа, ибо дух
народа выразим лишь в организме, демократия же есть меха-
низм. Демократия берет человека как арифметическую единицу,
математически равную всякой другой. Для нее народ как орга-
ническое целое распадается на атомы и потом собирается, как
механический коллектив. Народ не состоит из арифметических
единиц и атомов. Народ есть иерархический организм, и в нем

234
каждый человек есть разностное существо, неповторимое в сво-
ей качественности. Потому-то воля народа невыразима в сумме
человеческой, в мнении большинства. Всеобщее голосование −
негодный способ выражения качеств в жизни народной. Мень-
шинство может лучше и совершеннее выражать волю народа
как органического целого, обладающего соборным духом…
Один может лучше выразить волю и этот дух, чем все, чем все
человеческое количество. На этом основано значение великих
людей в исторической жизни народов, вождей, царей. Народ не
есть человеческое количество, человеческая масса, Вот что за-
были вы в демократический век. В ваших демократиях господ-
ствует человеческое количество, и вы думаете, что за ним стоит
народ. Но это есть великая ваша ложь, которая должна быть
изобличена. Человеческое количество есть пыль, носимая волей
ветра. И воля этого человеческого количества не может быть
волей народа. Воля эта не может быть случайной суммой, ко-
леблющейся от всякого дуновения. Уже одно то, что ваше цар-
ство демократии раздирается борьбой партий и что партиям от-
даны в нем судьбы государств, свидетельствует против вас и не
позволяет верить, что народ находит в нем свое выражение. Де-
мократическое правление есть в конце концов фикция. Я гово-
рил уже, что в действительности возможны лишь аристократия
или охлократия. Тирания партий редко бывает аристократией.
Там не происходит подбора лучших и способнейших…
Демократический парламент есть арена борьбы за интересы и
за власть. В нем трудно услышать голос единого народа. Он
слышен лишь в исключительные минуты и через исключитель-
ных людей. Подсчет голосов, зависящий от миллиона случайно-
стей, ничего не говорит о качестве народной воли. Всеобщее
избирательное право, которое и доныне является для многих из
вас непререкаемым догматом, вызывает величайшие сомнения.
Всеобщее избирательное право есть совершенно механический,
количественный и отвлеченный принцип. Всеобщее избиратель-
ное право не знает конкретных людей с их разнокачественно-
стью, с их различным весом, оно исключительно имеет дело с
отвлеченными людьми, с атомами и математическими точками.
Оно не знает и органических социальных групп. Всеобщее из-
бирательное право есть отвлечение от качественного содер-

235
жания жизни, оно не хочет знать никакого качественного под-
бора. Откуда же взялась уверенность, что таким путем можно
получить общество высокого качества? Это гипноз идеи равен-
ства. Поверили, что равенство − не пропорциональное, а меха-
ническое равенство, есть столь великая правда и великое благо,
и что хорошо все, что приложится к нему. Но это обоготворение
равенства и есть первородный грех; оно ведет к подмене кон-
кретной, качественной, индивидуальной природы человека при-
родой отвлеченной, количественной и безличной. Основанное
на ложном равенстве всеобщее избирательное право есть отри-
цание человека. В результатах всеобщего избирательного права
поистине есть что-то нечеловеческое и противочеловеческое…
Демократия не могла низвергнуть иерархического строя об-
щества, который коренится в иерархическом строе космоса.
Возрождение во Франции средневековой идеи корпоративного
представительства говорит о глубокой неудовлетворенности
отвлеченной, механической, количественной демократией. На-
чинают сознавать, что человека нельзя брать как изолированный
атом, и из этих атомов создавать общество и государство. Суще-
ствует иерархия органических образований, к которым принад-
лежит человек. Эти органические образования должны иметь
свое представительство. Беда в том, что все органические обра-
зования почти разрушены демократическим веком, изолирован
и уединен человек, и новые корпорации связываются исключи-
тельно экономическими интересами. Французский синдикализм
наносит сильные удары демократической идее, и в нем последо-
вательно действует дух огромной корпорации − рабочего син-
диката. Но корпорация эта имеет исключительно экономиче-
скую основу, и дух ее движется исключительно интересами
классовой борьбы. Она возникла в эпоху распадения народной
воли. Из господства такого рода корпораций не может возник-
нуть органического строения общества. Оно ведет лишь к пер-
манентной революции. Но синдикализм, как и возрождение
идеи корпоративного представительства, обозначает серьезный
кризис демократии. Начинают догадываться, что народ не есть
толпа, количественная масса, когда он имеет сложное строение
и качественные дифференциации. И необходима более сложная
система представительства, не столь механическая и уравни-

236
вающая, как система всеобщего избирательного права. В самом
принципе советского представительства есть доля истины, кото-
рая останется. Но никогда не найдете вы совершенной системы
представительства, ибо само представительство есть одно из
подчиненных, относительных и преходящих начал обществен-
ной жизни. Духовной культуре принадлежит примат над всякой
политической формой, и корпорации должны иметь, прежде
всего, духовную основу…
Ваша демократия глубоко враждебна духу свободы, и вам
следовало бы прекратить декламацию об освобождении от ти-
рании и деспотии, которое будто бы приносят ваши демократи-
ческие движения. Свобода аристократична, а не демократична,
она обращена к личности, а не к массе. Ваша же общественная
свобода может быть самой страшной тиранией, она может пре-
вратиться в порабощение всех. Глубоко враждебна ваша демо-
кратия и духу творчества. Она не только не раскрывает путей
для творчества, но суживает все пути, сдавливает все творческие
порывы. Самые творческие эпохи в жизни человечества − ари-
стократичны, а не демократичны. Ваша демократия глубоко
враждебна высшей культуре. Она хотела бы понизить уровень
культуры, уменьшить в культуре качественный элемент для
усиления количественного. Демократическими движениями
движет зависть к высшей культуре, злопамятная нелюбовь к
чужим качествам. И это налагает печать неблагородства на
стиль демократической культуры. Ваш демократический век
начал отрицать великих людей, гениев и святых. Он борется
против прерогатив творческих личностей. Эгалитарная страсть
мутит ваше сознание, искажает качество вашей воли, вашей
мысли и ваших чувств, она мешает подниматься ввысь. Эгали-
тарная страсть всегда ведет к понижению уровня личности и
культуры в демократическом веке. Проникнутые пафосом демо-
кратии могут ставить себе лишь вульгарные и вульгаризирую-
щие задачи в духовной культуре. Идеалы демократии − мещан-
ские идеалы. Предания демократии − мещанские предания. Воля
демократии направлена к понижению человеческой расы. Эта
воля хотела бы не только уничтожить сословия, но и истребить
все качественные различия в обществе, все качественные ре-
зультаты расового подбора. Это недостижимо. Качества народа

237
не могут быть окончательно стерты и истреблены. Но воля к
этому движет демократию. Демократическое общество хотело
бы быть обществом совершенно упрощенным и смешанным.
Это и было бы самой горшей из тираний…
Для истинной свободы человека, для охранения его достоин-
ства и для гарантии прав его важно, чтобы воля народа была на-
правлена к добру, чтобы истина и правда владели ею. Освобож-
дение человека и народа есть освобождение воли человека и на-
рода от зла, подчинение ее Божьей правде. Если воля народа
подчинена злым стихиям, то она − порабощенная и порабо-
щающая воля. И как могли вы дойти до того, чтобы признать
волю народа саму по себе верховным благом и в ней искать ис-
точника освобождения? Вы впали в грех человекообожествле-
ния и пошли путем человекообожествления. Чтобы освободить
себя и других, человек должен признать волю высшую, чем он
сам, и ее искать, ее осуществлять в жизни общества. Формаль-
ный принцип народовластия сам по себе уже безбожен. Можно
признавать демократию как одно из подчиненных начал обще-
ственной жизни, но религиозно недопустимо признавать ее вер-
ховным началом. Христианство не имеет ничего общего с демо-
кратией и не может давать обоснования демократии. Эта попыт-
ка сблизить христианство и демократию есть великая ложь на-
шего времени, отвратительная подмена. Христианство − иерар-
хично, Христианское откровение о бесконечной ценности души
человеческой, о равноценности перед Богом всех душ человече-
ских не есть демократическое откровение, не есть демократиче-
ское равенство. Христианское братство не есть демократическое
равенство. Все качественно в христианстве, все неповторимо
индивидуально, все единственно, все связано с личностью и по-
тому иерархично. Вот чего вы никогда не могли понять: связи
личности с иерархизмом. Вы думаете, что личности благопри-
ятно уравненное, упрощенное и смешанное состояние общества,
что иерархическое начало враждебно личности. Но это и есть
основная ваша ложь, ваше духовное невежество. Само сущест-
вование личности предполагает иерархический строй космоса,
качественное различие и расстояние, общественную и мировую
среду, которая не представляла бы бесформенной бездны, все-
уравнивающей и всесмешивающей…

238
 Демократия должна быть прежде всего ограничена духовной
жизнью и подчинена духовной жизни. Это ставит задачу внут-
реннего воспитания демократии. Она остро сознается лучшими
политическими мыслителями и деятелями. Но как беспомощны
они в ее разрешении! Торжествующая демократия не поддается
воспитанию, она остается на поверхности жизни и не хочет идти
вглубь. Лишь ужас жизни, лишь гибель всех надежд может при-
нудить самодовольную демократию, как и самодовольную мо-
нархию и аристократию, к углублению, к исканию выхода в ду-
ховной жизни. Так упираются все политические кризисы в кри-
зис религиозный. Демократия слишком пленилась благами зем-
ной жизни. Она перестала верить в то, что человеческое обще-
ство имеет и сверхземную цель. Мировое демократическое дви-
жение, вызывающее в чутких и глубоких людях религиозную
тревогу, приводит к горькому пессимизму. Но в пессимизме
этом есть здоровое начало. Он обращает человека к сверхземной
жизни. Опыт человека в демократии должен обратить его к Бо-
гу. В этом − значение демократии.

СМЫСЛ ИСТОРИИ

Воля к жизни и воля к культуре

1
В нашу эпоху нет более острой темы и для познания, и для
жизни, чем тема о культуре и цивилизации, об их различии и
взаимоотношении. Это тема об ожидающей нас судьбе. А ничто
не волнует так человека, как судьба его. Исключительный успех
книги Шпенглера о закате Европы объясняется тем, что он так
остро поставил перед сознанием культурного человечества во-
прос о его судьбе. На исторических перевалах, в эпохи кризисов
и катастроф приходится серьезно задуматься над движением
исторической судьбы народов и культур. Стрелка часов миро-
вой истории показывает час роковой, час наступающих сумерек,
когда пора зажигать огни и готовиться к ночи. Шпенглер при-
знал цивилизацию роком всякой культуры. Цивилизация же
кончается смертью. Тема эта не новая; она давно нам знакома.
Тема эта особенно близка русской мысли, русской философии

239
истории. Наиболее значительные русские мыслители давно уже
познали различие между типом культуры и типом цивилизации
и связали эту тему с взаимоотношением России и Европы. Все
наше славянофильское сознание было проникнуто враждой не к
европейской культуре, а к европейской цивилизации. Тезис, что
«Запад гниет», и означал, что умирает великая европейская
культура и торжествует европейская цивилизация, бездушная и
безбожная. Хомяков, Достоевский и К. Леонтьев относились с
настоящим энтузиазмом к великому прошлому Европы, к этой
«стране святых чудес», к священным ее памятникам, к ее ста-
рым камням. Но старая Европа изменила своему прошлому, от-
реклась от него. Безрелигиозная мещанская цивилизация побе-
дила в ней старую священную культуру. Борьба России и Евро-
пы, Востока и Запада представлялась борьбой духа с бездушием,
религиозной культуры с безрелигиозной цивилизацией. Хотели
верить, что Россия не пойдет путем цивилизации, что у нее бу-
дет свой путь, своя судьба, что в России только и возможна еще
культура на религиозной основе, подлинная духовная культура.
В русском сознании очень остро ставилась эта тема. Но чужда
ли она сознанию западному, не возвышалась ли и сама европей-
ская мысль до ее постановки; один ли Шпенглер подошел к ней?
Явление Ницше связано с острым сознанием этой роковой для
западной культуры темы. Тоска Ницше по трагической, диони-
сической культуре − есть тоска, возникающая в эпоху торжест-
вующей цивилизации. Лучшие люди Запада ощущали эту смер-
тельную тоску от торжества мамонизма38 в старой Европе, от
смерти духовной культуры священной и символической − в без-
душной технической цивилизации. Все романтики Запада были
людьми раненными, почти смертельно, торжествующей цивили-
зацией, столь чуждой их духу… Все французские католики −
символисты и романтики бежали в средневековье, на далекую
духовную родину, чтобы спастись от смертельной тоски торже-
ствующей цивилизации. Устремленность людей Запада к былым
культурным эпохам или экзотическим культурам Востока озна-
чает восстание духа против окончательного перехода культуры
в цивилизацию, но восстание слишком утонченного, упадочно-

38
Мамонизм – власть денег.

240
го, ослабленного духа. От надвигающегося небытия цивилиза-
ции люди поздней, закатной культуры бессильны перейти к
подлинному бытию, бытию вечному, они спасаются бегством в
мир далекого прошлого, которого нельзя уже вернуть к жизни,
или чуждого им бытия застывших культурных миров Востока.
Так подрываются основы банальной теории прогресса, в силу
которой верилось, что будущее всегда совершеннее прошедше-
го, что человечество восходит по прямой линии к высшим фор-
мам жизни. Культура не развивается бесконечно. Она несет в
себе семя смерти. В ней заключены начала, которые неотврати-
мо влекут ее к цивилизации. Цивилизация же есть смерть духа
культуры, есть явление совсем иного бытия или небытия. Но
нужно осмыслить этот феномен, столь типичный для филосо-
фии истории, для осмысления истории. Шпенглер ничего не да-
ет для проникновения в смысл этого первофеномена истории.

2
Во всякой культуре, после расцвета, усложнения и утонче-
ния, начинается иссякание творческих сил, удаление и угашение
духа, убыль духа. Меняется все направление культуры. Она на-
правляется к практическому осуществлению могущества, к
практической организации жизни в сторону все большего ее
расширения по поверхности земли. Цветение «наук и искусств»,
углубленность и утонченность мысли, высшие подъемы худо-
жественного творчества, созерцание святых и гениев − все это
перестает ощущаться как подлинная, реальная «жизнь», все это
уже не вдохновляет. Рождается напряженная воля к самой
«жизни», к практике «жизни», к могуществу «жизни», к наслаж-
дению «жизнью», к господству над «жизнью». И эта слишком
напряженная воля к «жизни» губит культуру, несет за собой
смерть культуры … Цель начинают полагать в самой «жизни», в
ее практике, в ее силе и счастье. Культура перестает быть само-
ценной, и потому умирает воля к культуре. Нет более воли к ге-
ниальности, не рождаются более гении. Не хотят уже незаинте-
ресованного созерцания, познания и творчества… Происходит
социальная энтропия, рассеяние творческой энергии культуры.
Культура срывается и падает, она не может вечно развиваться
потому, что не осуществляет целей и задач, зародившихся в ду-
хе творцов ее.

241
 Культура не есть осуществление новой жизни, нового бытия,
она есть осуществление новых ценностей. Все достижения
культуры символичны, а не реалистичны… Она осуществляет
лишь истину в познании, в философских и научных книгах;
добро − в нравах, бытии и общественных установлениях; красо-
ту − в книгах стихов и картинах, в статуях и архитектурных па-
мятниках, в концертах и театральных представлениях; божест-
венное − лишь в культе и религиозной символике… Высший
подъем и высшее цветение культуры мы видим в Германии кон-
ца XVIII и начала XIX века, когда Германия стала прославлен-
ной страной «поэтов и философов». Трудно встретить эпоху, в
которой была бы осуществлена такая воля к гениальности. На
протяжении нескольких десятилетий мир увидал Лессинга и
Гердера, Гете и Шиллера, Канта и Фихте, Гегеля и Шеллинга,
Шлейермахера и Шопенгауера, Новалиса и всех романтиков.
Последующие эпохи с завистью будут вспоминать об этой вели-
кой эпохе. Виндельбанд − философ эпохи культурного заката −
вспоминает об этом времени духовной цельности и духовной
гениальности как об утерянном рае. Но была ли подлинная
высшая «жизнь» в эпоху Гете и Канта, Гегеля и Новалиса? Все
люди той замечательной эпохи свидетельствуют, что тогда в
Германии «жизнь» была бедной, мещанской, сдавленной. Гер-
манское государство было слабым, жалким, раздробленным на
мелкие части, ни в чем и нигде не было осуществлено могуще-
ство «жизни», культурное цветение было лишь на самых вер-
шинах германского народа, который пребывал в довольно низ-
ком состоянии. А эпоха Ренессанса эпоха небывалого творче-
ского подъема, была ли в ней действительно высшая, подлинная
«жизнь»? Пусть романтик Ницше, окруженный ненавистной ему
цивилизацией, влюбленно влечется к эпохе Ренессанса, как к
подлинной, могущественной «жизни», этой «жизни» там не бы-
ло; «жизнь» там была ужасной, злой жизнью, в ней никогда не
была осуществлена красота в земном ее совершенстве. Жизнь
Леонардо и Микель Анджело была сплошной трагедией и му-
кой. И так всегда, всегда бывало. Культура всегда бывала вели-
кой неудачей жизни. Существует как бы противоположность
между культурой и «жизнью». Цивилизация пытается осущест-
влять «жизнь». Она создает могущественное германское госу-

242
дарство, могущественный капитализм и связанный с ним социа-
лизм; она осуществляет волю к мировому могуществу и миро-
вой организации. Но в этой могущественной Германии, импе-
риалистической и социалистической, не будет уже Гете, не бу-
дет великих германских идеалистов, не будет великих романти-
ков, не будет великой философии и великого искусства − все
станет в ней техническим, технической будет и философская
мысль (в гносеологических течениях). Метод завоевания во всем
возобладает над интуитивно-целостным проникновением в бы-
тие. Невозможны уже Шекспир и Байрон в могущественной ци-
вилизации Британской империи. В Италии, где создан разда-
вивший Рим памятник Виктора Эммануила, в Италии социали-
стического движения, невозможен уже Данте и Микель Андже-
ло. В этом трагедия культуры и трагедия цивилизации.

3
Во всякой культуре на известной ступени ее развития на-
чинают обнаруживаться начала, которые подрывают духовные
основы культуры. Культура связана с культом, она из религи-
озного культа развивается, она есть результат дифференциации
культа, разворачивания его содержания в разные стороны. Фи-
лософская мысль, научное познание, архитектура, живопись,
скульптура, музыка, поэзия, мораль − все заключено органиче-
ски целостно в церковном культе, в форме еще не развернутой и
не дифференцированной. Древнейшая из культур − культура
Египта − началась в храме, и первыми ее творцами были жрецы.
Культура связана с культом предков, с преданием и традицией.
Она полна священной символики, в ней даны знаки и подобия
иной духовной действительности. Всякая культура (даже мате-
риальная) есть культура духа; всякая культура имеет духовную
основу − она есть продукт творческой работы духа над природ-
ными стихиями. Но в самой культуре обнаруживается тенден-
ция к разложению своих религиозных и духовных основ, к низ-
вержению своей символики. И культура античная, и культура
западноевропейская переходят чрез процесс «просвещения»,
которое порывает с религиозными истинами культуры и разла-
гает символику культуры. В этом обнаруживается роковая диа-
лектика культуры. Культуре свойственно, на известной стадии

243
своего пути, как бы сомневаться в своих основах и разлагать эти
основы. Она сама готовит себе гибель, отделяясь от своих жиз-
ненных истоков. Культура духовно истощает себя, рассеивает
свою энергию. Из стадии «органической» она переходит в ста-
дию «критическую»…
Перед судом реальнейшей «жизни» в эпоху цивилизации ду-
ховная культура признается иллюзией, самообманом еще не ос-
вобожденного, зависимого сознания, призрачным плодом соци-
альной неорганизованности. Организованная техника жизни
должна окончательно освободить человечество от иллюзии и
обманов культуры; она должна создать вполне «реальную» ци-
вилизацию. … В цивилизации неизбежно господствует эконо-
мизм; цивилизация по природе своей технична, в цивилизации
всякая идеология, всякая духовная культура есть лишь над-
стройка, иллюзия, не реальность. Призрачный характер всякой
идеологии и всякой духовности изобличен. Цивилизация пере-
ходит к «жизни», к организации могущества, к технике, как
подлинному осуществлению этой «жизни». Цивилизация, в про-
тивоположность культуре, не религиозна уже по своей основе, в
ней побеждает разум «просвещения», но разум этот уже не от-
влеченный, а прагматический разум. Цивилизация, в противо-
положность культуре, не символична, не иерархична, не орга-
нична. Она реалистична, демократична, механична. Она хочет
не символических, а «реалистических» достижений жизни, хо-
чет самой реальной жизни, а не подобий и знаков, не символов
иных миров. В цивилизации и в капитализме, как и в социализ-
ме, коллективный труд вытесняет индивидуальное творчество.
Цивилизация обезличивает. Освобождение личности, которое
как будто бы цивилизация должна нести с собой, смертельно
для личной оригинальности. Личное начало раскрывалось лишь
в культуре. Воля к мощи «жизни» уничтожает личность. Таков
парадокс истории.

4
Переход культуры в цивилизацию связан с радикальным из-
менением отношения человека к природе… Жизнь перестает
быть органической, теряет связь с ритмом природы. Между че-
ловеком и природой становится искусственная среда орудий,

244
которыми он пытается подчинять себе природу. В этом обнару-
живается воля к власти, к реальному использованию жизни в
противоположность аскетическому сознанию средневековья. От
резиньяции и созерцания человек переходит к овладению при-
родой, к организации жизни, к повышению силы жизни. Это не
приближает человека к природе, внутренней ее жизни, ее душе.
Человек окончательно удаляется от природы в процессе техни-
ческого овладения природой и организованного властвования
над ее силами. Организованность убивает органичность. Жизнь
делается все более и более технической. Машина налагает пе-
чать своего образа на дух человека, на все стороны его дея-
тельности. Цивилизация имеет не природную и не духовную
основу, а машинную основу. Она, прежде всего, технична, в ней
торжествует техника над духом, над организмом. В циви-
лизации само мышление становится техническим, всякое твор-
чество и всякое искусство приобретают все более и более тех-
нический характер. Футуристическое искусство также характер-
но для цивилизации, как символическое искусство − для культу-
ры. Господство гносеологизма, методологизма или прагматизма
также характерно для цивилизации. Самая идея «научной» фи-
лософии порождена цивилизаторской волей к могуществу, же-
ланием приобрести метод, дающий силу. В цивилизации побеж-
дает начало специализации, в ней нет духовной цельности куль-
туры. Все делается специалистами, от всех требуется специаль-
ность…
Вся красота культуры, связанная с храмами, дворцами и
усадьбами, переходит в музеи, наполняемые лишь трупами кра-
соты. Цивилизация музейна, в этом единственная связь ее с
прошлым. Начинается культ жизни вне ее смысла. Ничто уже не
представляется самоценным. Ни одно мгновение жизни, ни одно
переживание жизни не имеет глубины, не приобщено к вечно-
сти… В быстром, все ускоряющемся темпе цивилизации нет
прошлого и нет настоящего, нет выхода к вечности, есть лишь
будущее. Цивилизация футуристична. Культура же пыталась
созерцать вечность. Это ускорение, эта исключительная устрем-
ленность к будущему созданы машиной и техникой. Жизнь ор-
ганизма более медлительна, темп не столь стремитель-
ный…Цивилизация есть подмена целей жизни средствами жиз-

245
ни, орудиями жизни… Цели жизни представляются иллюзор-
ными, средства признаются реальными. Техника, организация,
производственный процесс реальны. Духовная культура не ре-
альна. Культура есть лишь средство для техники жизни. Соот-
ношение между целями и средствами жизни перемешивается и
извращается. Все для «жизни», для ее нарастающей мощи, для
ее организации, для наслаждения жизнью. Но для чего сама
«жизнь»? Имеет ли она цель и смысл? На этих путях умирает
душа культуры, гаснет смысл ее…

6
Внутри культуры может возгореться и иная воля к «жизни»,
к преображению «жизни». Цивилизация не есть единственный
путь перехода от культуры, с ее трагической противо-
положностью «жизни», к преображению самой «жизни». Есть
еще путь религиозного преображения жизни, путь достижения
подлинного бытия…
Россия была страной загадочной, непонятной еще в судьбе
своей, страной, в которой таилась страстная мечта о рели-
гиозном преображении жизни. Воля к культуре всегда у нас за-
хлестывалась волей к «жизни», и эта воля имела две направлен-
ности, которые нередко смешивались, − направленность к соци-
альному преображению жизни в цивилизации и направленность
к религиозному преображению жизни, к явлению чуда в судьбе
человеческого общества, в судьбе народа…
Воля русского народа нуждается в очищении и укреплении, и
народ наш должен пройти через великое покаяние. Только тогда
воля его к преображению жизни даст ему право определить свое
призвание в мире.

Контрольные вопросы

1. Почему распространение демократии в мире вызывает у

Бердяева религиозный ужас? Объясните связь между распро-
странением демократии и отрицанием Бога, духовным упадком
человечества.
2. Что такое народ как «онтологическая реальность» («со-
борная личность»), противостоящая «механической сумме»?

246
 3. В чем суть смешения понятий «народ» и «демократия»?
Почему при совместном употреблении эти понятия становятся
фиктивными?
4. Объясните слова Бердяева, что «основанное на ложном
равенстве всеобщее избирательное право есть отрицание чело-
века».
5. Почему «иерархизм» (аристократия) более способствует
развитию личности, чем власть массы (демократия)? Что такое
«духовный ценз»?
6. В чем отличие культуры от цивилизации? Насколько не-
избежен переход от культуры к цивилизации?

БУЛГАКОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

(1871-1944)

Философ, богослов, экономист, общественный деятель. Ро-

дился в семье священника, что и определило его дальнейший
жизненный выбор. Окончив Елецкую гимназию, Булгаков по-
ступает на юридический факультет Московского университета,
и по окончанию преподает политическую экономию в Москов-
ском коммерческом училище. Как и многих современников, мо-
лодого Булгакова увлекают популярные социально-политичес-
кие учения того времени. Он проходит через школу марксизма и
экономического материализма, но их «обаяние» не может за-
тмить истин религиозной веры. Этому способствовало и тяже-
лое душевное потрясение, которое Булгаков пережил в зрелом
возрасте. Потеря трехлетнего сына вернула его к отеческой вере,
положив конец длительному периоду религиозных сомнений. В
1918 г. он рукоположен в сан священника.
В 1901 г. Булгаков переезжает в Киев, где избирается про-
фессором Киевского политехнического института. В это время
он серьезно изучает философию, особенно труды Канта. Итогом
этого периода явится сборник «От марксизма к идеализму».
Идеализм, считает Булгаков, необходим философу не для «ухо-
да от земли», но для того, чтобы утвердить нравственные и об-
щественные идеалы. Начиная с 1902 г. Булгаков становится
пропагандистом творчества Вл. Соловьева, стремясь привлечь
внимание к идеям вселенского христианства и «христианской

247
политики». В 1910 г. Булгаков знакомится с Флоренским, друж-
ба с которым порождает интеллектуальную близость и духовное
родство двух мыслителей. Их увлечение «метафизикой всеедин-
ства» Вл. Соловьева и, в особенности, идеей Софии Премудро-
сти Божией, дает новый импульс развитию софиологии. По
представлению Булгакова, София имеет двойственный характер
одновременно небесный и тварный. Человек, укорененный в
софийном естестве мира, сотворенный по образу и подобию
Божьему, призван в любви и труде восстанавливать исходную
полноту и единство мира.
Никто другой не посвятил столько сил и времени разработке
учения о Софии, как Булгаков. Идея святой Софии стала не толь-
ко предметом интеллектуального увлечения Булгакова, но и век-
тором его духовного совершенствования, источником душевной
стойкости. После ареста и пребывания в тюрьме в 1922 г. по ре-
шению советского правительства Булгаков был выслан в Турцию.
Его ждут тяжелые испытания: расставание с Родиной, скитание
по Европе в поисках пристанища. Но уже в 1923 г. в Праге он ор-
ганизует Братство святой Софии, куда войдут многие русские
философы-беженцы, а именно: В.В. Зеньковский, П.Б. Струве,
Г.В. Флоровский. В 1925 г. Булгаков возглавит кафедру догма-
тического богословия в парижском Православном богословском
институте, с которым будут связаны оставшиеся 20 лет его жиз-
ни. Даже в 1940 г., когда Париж окажется под игом фашистских
оккупантов, Булгаков будет продолжать работу в институте.
Рассматривая деятельность человека как хозяйственную дея-
тельность, Булгаков говорит о предвечно существующих в Бо-
жественной Софии идеях как об идеальных моделях, воспроиз-
водимых в хозяйственной деятельности. Человечество есть
трансцендентальный субъект хозяйства − носитель хозяйствен-
ной функции, связующий разрозненные хозяйственные акты.
Хозяйство, по мнению Булгакова, софийно в глубинном мета-
физическом смысле, т.е. религиозно и божественно. Но в реаль-
ном своем проявлении оно еще далеко от этого. Тяжелый по-
кров хозяйственной нужды ложится на человека, скрывая его
софийное предназначение. И только когда труд станет свобод-
ным, бескорыстным и любовным, хозяйство будет выполнять
свою изначальную функцию, сливаясь при этом с художествен-

248
ным творчеством. Задача хозяйства − восстановление утрачен-
ной связи между природой творящей и природой сотворенной.
Эти идеи изложены Булгаковым в работе «Философия хо-
зяйства», фрагмент из которой приведен ниже по изданию:
Булгаков С.Н. Сочинения: в 2 т. / С.Н. Булгаков. М.: Наука,
1993. Т 1.

Глава четвертая
О ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОМ СУБЪЕКТЕ ХОЗЯЙСТВА

I
Человек и Человечество
То, что называется хозяйством, в смысле эмпирическом вы-
ражается в множестве раздробленных хозяйственных актов, со-
вершаемых отдельными людьми на протяжении времени и про-
странства, подобно тому как и знание (наука) существует лишь
в виде раздельных познавательных актов, научных эксперимен-
тов, специальных исследований. В генетическом понятии хозяй-
ства (так же как и знания, науки) мы, безусловно, поднимаемся
над этими частными раздробленными актами и рассматриваем
их как проявления некоторой единой функции, обладающие из-
вестной связностью, единством иного рода, чем только их ал-
гебраическая сумма. Динамически они представляются нам час-
тичными, отрывочными проявлениями некоторой единой дея-
тельности, подчиненной в развитии своим особым нормам. И
эти нормы нельзя установить чисто индуктивным путем, иссле-
дуя каждый отдельный хозяйственный или познавательный акт
в его конкретности. Они могут быть установлены лишь a priori39,
из анализа всеобщеприложимых или трансцендентальных усло-
вий знания или, в нашем случае, хозяйства. Этот трансценден-
тальный анализ хозяйства, конечно, исходит, а вместе с тем и
упирается в хозяйственный опыт.
Таким всеобщим и априорным предположением хозяйства −
так же как и знания − представляется родовой, или историче-
ский, характер этой деятельности…

39
Вне опыта (лат.).

249
 Трансцендентальный субъект знания есть функция знания,
которая осуществляется через посредство отдельных личностей,
с отдельными центрами сознания, но которая сверхиндивиду-
альна и по своим задачам, и по своему значению, и по своей
возможности. Личности суть только очи, уши, руки, органы
единого субъекта знания, которому и принадлежит вся сила зна-
ния, энергия, глубина и все плоды знания. Им обосновывается
знание не только в бесконечном многообразии и разнообразии
содержания, но и в единстве формы: общеобязательных норм,
логических законов, трансцендентальных форм чувственности и
познавательных категорий. Это именно он относит бесконечное
многообразие опыта к единому пространству, располагает его в
последовательности моментов единого времени, связывает его
непрерывной причинной связью. Все те черты, которые выделе-
ны Кантом как a priori познания, принадлежат этому трансцен-
дентальному субъекту, существуют не где-то между бытием и
небытием, между опытом и вещью в себе, но суть самоположе-
ния этого субъекта… Или отдельные акты познания суть абсо-
лютно разорванные, обособленные, суть друг для друга транс-
цендентные области − тогда единого знания вообще нет, и ста-
новится невозможна традиция, прогресс знания, или же эти акты
знания существуют в едином знающем как его деятельность, как
его энергия. Следовательно, существует субъект, который во-
площает в себе форму познания, но вместе с тем может знать
все, что знает по частям человечество, имеет положительную
мощь знания, раскрывающегося в процессе… ЕДИНСТВО субъ-
екта знания со стороны a priori с необходимостью ведет к рас-
пространению этого единства и на его a posteriori, хотя для раз-
розненных человеческих сознаний это единство только фор-
мально и потенциально, как возможность усвоения знаний во-
обще. Но этой возможности полагают границу не внутренние
препятствия, но лишь внешняя ограниченность человеческой
жизни, энергии, здоровья, принципиально же не невозможно,
чтобы один человек гениального ума и колоссальной работоспо-
собности вместил в себе все знание. И идеал развития знания и
педагогического искусства состоит все-таки в том, чтобы один
субъект вместил в себя все знание, т.е. эмпирически осуществил
бы то, что мы постулируем лишь для трансцендентального
субъекта...

250
 Итак, существует субъект знания, который обосновывает его
единство и с формальной стороны, гносеологически, и по со-
держанию, научно. Знание действительно едино и действитель-
но интегрируется в этом субъекте. В отдельных актах познания
отдельных субъектов оно лишь актуализируется, из потенции
переходит в реальность, выявляется и, далее, в развитии знания
оно организуется, разрозненность его преодолевается стремле-
нием к единству. Знает один, познают многие. Этот один, этот
трансцендентальный субъект знания, есть уже не человеческий
индивид, но целокупное человечество, Душа мира, Божествен-
ная София, Плерома, Natura Naturans40. Под разными именами и
под разными личинами выступает он в истории мысли.
…Самое знание (как об этом мы будем еще говорить ниже)
есть в известном смысле деятельность хозяйственная, поскольку
она является трудовою. Практически же оно неразрывно слива-
ется с хозяйством вследствие прагматического характера зна-
ния. Хозяйство не существует без знания, знание есть проектив-
ная, моделирующая сторона в хозяйстве; вместе с тем и знание
не может обойтись без хозяйства, существует только с ним и в
нем не в смысле материальной, денежной зависимости, но слит-
ности обеих деятельностей. Человек не делает ни одного шага в
знании, не совершая его и в практической жизни. Хозяйство
есть знание в действии, а знание есть хозяйство в идее. Синте-
зирующая функция, которая соединяет отдельные акты хозяйст-
ва в хозяйство, отдельные акты знания в науку, отдельные дея-
ния человеческих индивидов в историю, в своей основе одна и
та же. Как процесс динамический и хозяйство, и знание, и исто-
рия предполагают единство трансцендентального субъекта. Ис-
следование a priori знания, хозяйства, истории необходимо при-
водит нас к установлению общего их трансцендентального
субъекта, обосновывающего собой общую возможность знания,
хозяйства, истории. Мы подчеркиваем, что это не разные субъ-
екты, но один: трансцендентальный субъект и знания, и хозяй-
ства, и истории есть, очевидно, тот же самый субъект, который
обосновывает эти процессы и их объективирует, превращая
субъективное в транссубъективное, синтезируя раздроблен-

40
«Природа порождающая» (лат.).

251
ность, дискурсивность хозяйства, знания, истории в некоторое
живое единство. Что же можно высказать об этом субъекте? Ка-
кова его характеристика, которую можно сделать на основании
этой его синтезирующей функции, благодаря которой вносятся
единство в разнообразии и связность во множественности? Что
можно сказать об этой Мировой Душе − Человечестве (ибо, оче-
видно, субъект этот есть Мировая Душа, насколько она самооб-
наруживается в этой синтезирующей функции)? Для того, чтобы
возможно было хозяйство, его всеобщий трансцендентальный
субъект, мировой хозяин или демиург, сам должен принадле-
жать к этому природному миру, быть ему реально причастным
или имманентным. Сопричастность миру, как разъяснено выше,
есть условие возможности хозяйственной деятельности. Но
природа как продукт, как natura naturata41, представляет собой
механизм сил хотя и связанных между собою, но не сознающих
своего единящего центра. Поэтому природа извне есть механизм
сил, в недрах же своих, потенциально, она есть живой организм.
Живая организующая сила выступает в ней лишь в борьбе с
безжизненным механизмом, с тяжелой личиной природной не-
обходимости, слепого и бесчувственного механизма. Natura
naturata представляет собой картину борьбы жизни со смертью,
космического «хозяйства». Поэтому-то, насколько эта natura
naturata может быть воссоздаваема собственным, трудовым,
космогоническим процессом, и своими силами должна сбросить
с себя этот тяжелый покров механизма, то и мировой демиург
сам должен быть «повинен суете тления», тяготеющей над всей
тварью. Он, как Геракл, должен находиться в неволе у природ-
ной необходимости, − светлый герой, полубог, должен очищать
Авгиевы конюшни. Он сам должен сделаться звеном в цепи не-
обходимости, частью этого механизма, вещью.
Для того, чтобы умыслить этот умысел — в недрах природы
поднять бунт против нее самой, повести медленную, но упор-
ную и непримиримую борьбу с нею, как Прометей с своеволь-
ным деспотическим миродержцем, как Зигфрид с темными си-
лами мирового фатума, сковывающего людей и богов, сам де-
миург должен быть выше этой natura naturata, омертвевшей, ме-

41
«Природа порожденная» (лат.).

252
ханизировавшейся, бессознательной природы, он должен нести
в себе светлый огонь жизни, зажженный не в этом мире. В при-
роде он должен быть сверхприроден. Он должен иметь ключи
тайн природы, обладать способностью ее постижения. Он дол-
жен быть живым прообразом воскресения природы и деятелем
ее воскрешения…
Демиург в хозяйственном процессе организует природу, пре-
вращая ее механизм снова в организм, разрешая омертвевшие ее
продукты в живые силы, их породившие; он делает природу,
ставшую только объектом, снова субъект-объектом, восстанов-
ляет в сознании утерянное и позабытое единство natura naturans
и natura naturata и тем превращает мир в художественное произ-
ведение, в котором из каждого продукта светит его идея, и весь
мир в совокупности становится космосом, как побежденный,
усмиренный и изнутри просветленный хаос. Поэтому победа
хозяйства выражается в космической победе красоты. Отсюда
пророческое значение искусства как прообраза: «Красота спа-
сет мир».
И как душа-монада, по глубокомысленному учению Плотина,
создает себе тело и, как организующая сила, проникает все
функции организма, руководит им, но не сливается с ним, царит
над ним, становится ему имманентна, но остается в то же время
ему и трансцендентна, так и человечество есть душа мира, по
крайней мере, в своем предназначении и в своей потенциально-
сти. Однако же она принадлежит и к самому этому миру, и са-
мый процесс хозяйства обусловлен этой космической болезнью,
разрывом между natura naturans и natura naturata. Поэтому цель
хозяйства, его предел − преодоление этой болезни, восстановле-
ние единства natura naturans и natura naturata, − сверхприродно-
сти природы. Человек, будучи частью природы, до некоторой
степени ее продуктом, носит в сознании своем образ идеального
всеединства, в нем потенциально заложено самосознание всей
природы. В этом самосознании в нем непосредственно про-
является Мировая Душа, идеальный центр мира, и в этом смыс-
ле, как мы уже говорили, природа человекообразна. Каждая че-
ловеческая личность потенциально носит в себе всю вселенную;
будучи причастна natura naturans, творящей душе природного
мира, и natura naturata, теперешней природе. Этим принципи-

253
ально и обосновывается хозяйство как единый процесс, в кото-
ром разрешается общая задача и творится общее дело всего че-
ловечества. В многообразных актах хозяйства осуществляется,
по существу, единая деятельность, субъект хозяйства воздейст-
вует на его объект, совершается взаимодействие natura naturans
и natura naturata. Оно синтезируется из отдельных актов как
процесс не только экстенсивный, но и интенсивный, и оно син-
тезируется в одном объекте как трудовое, хозяйственное им ов-
ладение (на языке политической экономии это называется «раз-
витием производительных сил»)…

II
Софийность хозяйства
Между миром как космосом и миром эмпирическим, между
человечеством и Софией, существует живое общение, которое
можно уподобить питанию растения из его корней. София, при-
нимающая на себя космическое действие Логоса, причастная
Его воздействию, передает эти божественные силы нашему ми-
ру, просветляя его, поднимая его из хаоса к космосу. Природа
человекообразна, она познает и находит себя в человеке, чело-
век же находит себя в Софии и чрез нее воспринимает и отража-
ет в природу умные лучи божественного Логоса, чрез него и в
нем природа становится софийна. Такова эта метафизическая
иерархия.
Этим дается ответ и на вопрос о природе человеческого
творчества. Человеческое творчество − в знании, в хозяйстве, в
культуре, в искусстве − софийно. Оно метафизически обосновы-
вается реальной причастностью человека к Божественной Со-
фии, проводящей в мир божественные силы Логоса и по отно-
шению к природе как продукту имеющей значение natura
naturans. Человек может познавать природу и на нее воздейство-
вать, «покорять» ее, быть ее «царем» только потому, что он но-
сит в себе, хотя и в неразвернутом еще виде, потенциально,
компендиум всей природы, весь ее метафизический инвентарь,
и, в меру его развертывания, актуализирования, он и овладевает
природой. …
Итак, хозяйство софийно в своем метафизическом основа-
нии. Оно возможно только благодаря причастности человека к

254
обоим мирам, к Софии и к эмпирии, к паtura naturans и к natura
naturata. Человек есть, с одной стороны, потенциальное все, по-
тенциальный центр антропокосмоса, хотя и не реализованного
еще, но реализуемого, а с другой, − он есть продукт этого мира,
этой эмпирии. Для него − потенциально − вся природа прозрач-
на и снимает свои погребальные пелены, но вместе с тем он и
сам ими повит, окован тяжелою космическою дремой. Хозяйст-
во софийно в своем основании, но не в продуктах, не в эмпири-
ческой оболочке хозяйственного процесса, с его ошибками, ук-
лонениями, неудачами. Хозяйство ведется историческим чело-
вечеством в его эмпирической ограниченности, и потому далеко
не все действия его отражают на себе свет софийности. Однако
остаться совершенно вне ее оно не может ни по тем энергиям,
которые в трудовом процессе развивает человечество, ни по за-
дачам своим, которые можно условно обозначить как победу
культуры над природой, или очеловечение природы…
Метафизические основы этого процесса полагают ему опре-
деленную границу. Человек не может умножать творящих сил
природы, распространять свое влияние и на natura naturans, на
источник живых сил. Это значит, что человек не может хозяйст-
венным путем, т.е. трудовым усилием, творить новую жизнь.
В этой неспособности к творчеству жизни лежит абсолютная
граница для человека как твари. Жизнь дана в мире, она не сво-
дима к его элементам и не объяснима из них. Она изошла из
вне-мирного Источника Жизни, Бога Живых, не ведающего за-
висти и творящего жизнь. Она сотворена творческим глаголом
Божиим, излиянием божественной любви:
He ты живешь, не ты: все созданное смерть,
А жизнь в тебе − животворящий Бог.
Жизнь создается поэтому не хозяйством, не трудом, но лишь
рождением, т.е. передачей и осуществлением изначально зало-
женной жизнетворческой силы. Нам дано расширять жизнь,
оживлять природу, быть может, по мнению наиболее смелых
мыслителей, воскрешать угасшую жизнь, но творить жизнь нам
абсолютно не дано, одинаково ни микроскопической козявки,
ни гомункула в реторте. Поэтому хозяйство есть функция жиз-

255
ни, уже созданной и существующей. Этот божественный огонь,
зажженный творческой любовью, есть основа для всей паtura
naturata:
И под личиной вещества бесстрастной
Везде огонь божественный горит...
(Вл. Соловьев)
Мир как София, отпавший в состояние неистинности и пото-
му смертности, должен снова приходить в разум Истины, и спо-
собом этого приведения является труд, или хозяйство. Если са-
мость в человеке может быть исторгаема и побеждаема лишь
трудом его над самим собой или религиозным подвигом, то са-
мость в природе побеждается трудом хозяйственным, в истори-
ческом процессе. Поэтому окончательная цель хозяйства − за
пределами его, оно есть только путь мира к Софии осуществ-
ленной, переход от неистинного состояния мира к истинному,
трудовое восстановление мира…
София правит историей как Провидение, как объективная ее
закономерность, как закон прогресса (который так безуспешно
стараются эмпирически обосновать позитивные социологи).
Только в софийности истории лежит гарантия, что из нее что-
нибудь выйдет и она даст какой-нибудь общий результат, что
возможен интеграл этих бесконечно дифференцирующихся ря-
дов. То, что история не есть вечное круговращение или однооб-
разный механизм или, наконец, абсолютный хаос, не поддаю-
щийся никакой координации, − то, что история вообще есть как
единый процесс, преследующий разрешение единой творческой
задачи, в этом нас может утвердить только метафизическая идея
об ее софийности, со всеми связанными с нею метафизическими
предположениями. История организуется из внеисторического и
запредельного центра, София земная возрастает только потому,
что существует мать ее София Небесная, ее зиждительными си-
лами, ее водительством. … И если развитие хозяйства, вместо
того чтобы быть простой … звериной борьбой за существова-
ние, приводит к покорению природы совокупным человечест-
вом, то это происходит благодаря этой сверхличной силе, назы-
ваемой Гегелем «лукавством разума», а здесь обозначенной как
софийность хозяйства.
В софийности природы обосновывается и объективно-
логическая связь вещей, ее закономерность, которая усыновля-

256
ется в науках. Мы уже разъясняли, «что Истина не есть предмет
дискурсивного, теоретического знания, основанного на раздво-
енности субъекта и объекта и на распаде бытия, сопровождае-
мого обособлением его элементов, Истина лежит по ту сторону
знания. Потому она и невыразима в терминах дискурсивного
знания, и ничего не могли рассказать о ней доступным нам язы-
ком святые и богоугодные мужи, восходившие, как апостол Па-
вел, на «третье небо» и слышавшие там «неизреченные глаголы,
их же не леть есть человеку глаголати». Неизреченность и
вследствие этого тайна, как облако, окружает Истину, но ей ста-
новятся сопричастны те, кто удостаивается стать органом ее от-
кровения. Она не познается в науках, но открывает себя неизъ-
яснимым на языке дискурсивного мышления и в этом смысле
чудесным, интуитивным путем. Это откровение имеет разные
формы: религиозную − в виде мифов и символов, философскую
− в виде гениальных интуиции философских гениев, художест-
венную − в творениях искусства, в которых (по определению
Шеллинга) в конечном просвечивает бесконечное, она открыва-
ет себя, наконец, в тайниках личной религиозной жизни. Кто
переживал хотя раз в жизни неизреченное, тот знает об этом, а
для непереживавшего нельзя об этом рассказать. К Истине пря-
мо и непосредственно ведет один только путь − религиозного
подвига, приятия в себя Того, Кто сказал о Себе: «Я путь, исти-
на и жизнь», и кто приобщается жизни в Нем, тот сопричастен
уже и жизни в Истине. Он становится живым членом Божест-
венной Софии, Тела Христова, Его Церкви, и то, что для мира в
его теперешнем неистинном состоянии есть только идеал или
предельное понятие, для него ощущается как непосредственная
действительность, какую для нас имеет этот мир. Он становится
прозрачен в своей софийности, раскрывается как София, − то
солнце, которое светит и греет нас, оставаясь нам невидимым,
выходит для него из-за покрова туч и открыто становится по-
средине неба. Этими видениями Истины переполнены жизне-
описания святых. Но они не неведомы и внехристианскому ми-
ру в лице мыслителей и подвижников, отличавшихся особенной
напряженностью религиозного созерцания (свет Плотина, «де-
мон» Сократа, опыт буддийских монахов, браминов и др.). Ко-
нечно, в религиозном смысле между переживаниями софийно-

257
сти мира у людей церковной и внецерковной жизни, напр., меж-
ду опытом христианского подвижничества и индийского йогиз-
ма, лежит целая пропасть. Но нас интересует сейчас не столько
это различие, сколько констатирование самого факта, что мир и
теперь остается проницаем в своей софийности, хотя и в раз-
личной степени и разными путями…

III
Софийность науки

Формально истинность научных положений защищается ло-

гикой, имеющей как идеальное, так и реальное значение в силу
изначального тожества субъекта и объекта в силу того, что в
существе своем субъективное и объективное суть только созна-
тельные или бессознательные проявления одного процесса, об-
наружения одного начала, лежащего выше различения субъекта
и объекта, противоположения сознательного и бессознательно-
го. По содержанию же истинность науки обосновывается ее со-
фийностью, она возможна благодаря организующей силе Со-
фии. В ней София овладевает миром. Можно сказать, что в нау-
ке выражается пробуждение мирового самосознания, причем с
мира спадает постепенно его мертвенное окоченение. Потому в
развитии науки совершается действительный, реальный про-
гресс. Благодаря этому единству ее функции только и можно
сказать, что существует единая наука − не как единое знание, но
как единая деятельность. Здесь наука сливается с общим хозяй-
ственным процессом и входит в него как его фактор. Наука есть
орудие оживления мира, победы и самоутверждения жизни. Ее
положительный итог тот, что мир косный, мертвый, не прони-
цаемый все более теряет эти черты и уступает надвигающейся
жизни.
Вне предположения объективной логической связи вещей,
изначальной софийности мира и производной софийности нау-
ки, факт науки факт хозяйства, да и сама история становятся
совершенно непостижимым чудом, каким-то фокус-покусом или
действительно каким-то открыванием секретов у «природы». Но
ведь этого нельзя продумать, не впадая в явное противоречие
или грубое мифологизирование, не превращая мертвый и рас-

258
сыпчатый агрегат «природы», каким она представляется в меха-
ническом мировоззрении, в живое существо, хотя бы в ту боги-
ню в зеленой одежде и с влажными глазами, которую описывает
Тургенев в своем стихотворении в прозе «Природа»…

VII
Самосознание науки

Корни науки − в Софии, в идеальном тожестве и самосозна-

нии мира, в идеальном его организме. Зеркальная теория науки
закрывает глаза на то вещее и творческое, на тот анамнезис, ко-
торый в действительности происходит и в науке, вопреки ее ме-
ханическому мировоззрению, как и во всякой живой, следова-
тельно, основанной на всеобщем тожестве и всеобщей связи ве-
щей деятельности. Ведь рассудок (ratio), лишь констатирующий
схемы вещей, их описывающий и в своей деятельности наибо-
лее приближающийся к зеркальной пассивности, бесплоден. Он
не родит научных идей, он только пользуется уже родившимися,
регистрирует, проверяет, он − бухгалтер мысли, но не ее творец.
В действительности же творческие мысли, новые замыслы и в
науке получаются не из бухгалтерской деятельности рассудка,
они родятся, восходят в сознание из недр досознательного тоже-
ства, Софии. Они осеняют своих творцов, аналогично с тем, как
вдохновение осеняет художника, они сами являются плодом
некоторого вдохновения, эроса, а не бухгалтерского искусства,
и, лишь родившись, они попадают в руки своей строгой няньки
и взыскательного акушера. Разум научный по бесплодию своему
не может родить науку, наука, как и все живое и творческое, за-
рождается и творится вненаучным, сверхнаучным путем, и на-
учный гений, как и всякий другой, есть способность ясновиде-
ния поверх разумной данности или глубже нее. Но в науке ве-
дется точная опись мира как он открывается сверхнаучному,
творческому, софийному сознанию, наука − это протоколы об-
наруживающейся софийности мира...
Наука вносит в темный хаос косной материи, смешения кос-
мических сил и элементов свет различения и закономерности.
Она идеально организует мир как объект и хаос явлений прони-
зывает светом идей, всеобщих и разумных законов. Наука есть

259
хозяйство разума в природе, трудовое восстановление идеально-
го космоса как организма идей или идеальных закономерностей,
гармонично сочетающих космические силы или формирующих
первоматерию и первоэнергию, «праматерь» бытия. В трудовом,
хозяйственном процессе наука проникает чрез кору и толщу
хао-космоса к идеальному космосу, космосу-Софии. Мир пред-
стает тогда действительно как единство, но не в канто-лапла-
совском смысле. Единство это выразит не абстрактная формула
мирового детерминизма, но организм идей, механическое же
единство его лишь отражает в опрокинутом и искаженном обра-
зе. Таков идеальный предел научного знания.

Контрольные вопросы

1. Что такое София, по учению С.Н. Булгакова, и почему не-

обходимо признать ее наличие?
2. Как соотносятся Божественная София (natura naturans) и
София Тварная (natura naturata)?
3. В чем состоит цель существования Космоса и какую роль
в этом призвана сыграть наука?

ДОСТОЕВСКИЙ ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ

(1821-1881)

Гениальный русский писатель и мыслитель. Родился в семье

врача в 1821 г. в Москве. Образование получил в инженерном
училище в С.-Петербурге. В 1841 г. произведен в офицеры, но
через три года ушел в отставку и в 1845 г. издал свой первый ро-
ман «Бедные люди». Принимал активное участие в кружке Пет-
рашевского, за что в 1849 г. приговорен к смертной казни, но
впоследствии сослан на каторгу на четыре года. В 1856 г. воз-
вращается из ссылки и вновь продолжает писать и публиковать
романы: «Униженные и оскорбленные», «Записки из мертвого
дома», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подрос-
ток», «Братья Карамазовы». Кроме того, Достоевский принимал
участие в издании публицистических журналов и был автором
целого ряда полемических статей на самые злободневные соци-
ально-политические темы своего времени. В 1881 г. похоронен в

260
Александро-Невской лавре. Произведения Ф.М. Достоевского –
редкие образцы тончайшего психологического проникновения в
самые сокровенные тайны человеческого сердца, а также глубо-
кого философского осмысления ключевых вопросов как лично-
стного, так и социального бытия.
Что же составляло центральный стержень его творчества и
его устремлений? Во-первых, это глубочайшее проникновение в
глубины психологической и духовной жизни человека со всеми
ее открытиями и заблуждениями, взлетами и падениями. Во-
вторых, блестяще − и художественно, и своеобразно философ-
ски − обоснованный тезис о том, что без «высшей идеи» и об-
щество, и человеческая личность лишаются своего главного из-
мерения и рано или поздно распадаются в хаос. Творчество Дос-
тоевского несет еще одну важнейшую мысль: истинная реаль-
ность не исчерпывается обыденностью, повседневностью; это
всего лишь «верхушка айсберга», и цель истинного художника −
показывать именно реальность, стоящую над обыденностью и,
в-третьих, − обоснование великой роли России и русского наро-
да для всего человечества. «Лебединой песней» Достоевского
стала, как известно, речь на празднике, посвященном открытию
памятника Пушкину в Москве, в 1880 г. Г.И. Успенский отме-
чал: «Когда пришла его очередь, он «смирнехонько» взошел на
кафедру, и не прошло пяти минут, как у него во власти были все
сердца, все мысли, вся душа всякого, без различия, присутство-
вавшего в собрании...». Самые завзятые его противники, даже
Тургенев, попали под обаяние этой речи. Чем же он так потряс
слушателей, какие струны затронул в их душах?
Проанализировав творчество Пушкина, которого он, вслед за
Гоголем, назвал не только явлением русского духа «чрезвычай-
ным и, может быть, единственным», но и пророческим, − Досто-
евский выделил главную, по его мнению, черту: «всемирную
отзывчивость» великого поэта.
«...В европейских литературах были громадной величины ху-
дожественные гении − Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но
укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы об-
ладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш
Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей
национальности, он именно разделяет с народом нашим, и тем,

261
главнейшее, он и народный поэт... И не в одной только отзывчи-
вости тут дело, а в изумляющей глубине ее, в перевоплощении
своего духа в дух чужих народов». И за этим перевоплощением
стоит, по мнению Достоевского, фундаментальнейшее качество
русского характера. «Назначение русского человека есть бес-
спорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским,
стать вполне русским, может быть и значит только... стать бра-
том всех людей, всечеловеком, если хотите... Ко всемирному, ко
всечеловечески-братскому единению сердце русское, может
быть, изо всех народов наиболее предназначено...».
В речи Достоевского нет квасного патриотизма, ведь никто
правдивее и безжалостнее его не вскрывал недостатки русского
национального характера, изломов русской души (достаточно
почитать его «Записки из подполья»). Главный смысл речи −
утверждение положительного русского идеала в лице Пушкина
и страстный призыв к единению. Это было очень смело: ведь
русское передовое общество того времени было ареной ярост-
ных споров, идейной и политической борьбы. И вдруг некто ут-
верждает возможность, более того − закономерность и необхо-
димость согласия, примирения, всемирного братства.
Достоевский не просто утверждал возможность единения, но
ставил его как задачу, возлагал ее на каждого русского человека
и призывал приложить все возможные усилия для ее выполне-
ния. Только в этом залог спасения от мировых катастроф, кото-
рые он предчувствовал.
«Знаю, слишком знаю, − говорил он в конце речи, − что сло-
ва мои могут показаться восторженными, преувеличенными и
фантастическими. Пусть, но я не раскаиваюсь, что их высказал».
Действительно, можно ли считать фантазией и утопией то,
что составляет единственный выход из грозящего тупика!». И
спустя полтора столетия мы задаемся тем же вопросом: если
ноосферная цивилизация, основанная прежде всего на глубоком
понимании единства человека и мира, на красоте и добре, − уто-
пия, если люди не смогут преодолеть веками формировавшиеся
расколы − то что нам остается? И Достоевский отвечает: спасе-
ние от катастрофы может быть достигнуто только долгим,
трудным путем «выделки» самого себя. «Сделаться человеком
нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина...

262
Мыслители провозглашают общие законы, т.е. такие правила,
что все вдруг сделаются счастливыми безо всякой выделки,
только бы эти правила наступили. Да если бы этот идеал и воз-
можен был, то с недоделанными людьми не осуществились бы
никакие правила, даже самые очевидные». Это его давнее убеж-
дение: «чтобы сделать рагу из зайца, надо иметь зайца»; чтобы
сделать братство − нужны братья.
Мудро и пророчески звучит предупреждение Достоевского:
«Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских
целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее
нравственной? А нравственные идеи только одни: все основаны
на идее личного абсолютного самосовершенствования впереди,
в идеале, ибо оно несет в себе все, все стремления, все жажды, а,
стало быть, из него же исходят все ваши гражданские идеа-
лы…». А если духовные идеалы, жажда свободы и правды в на-
роде угасают, тогда власть над ним берут «великие инквизито-
ры». Они насильно присваивают себе право делать народ счаст-
ливым и самовольно распоряжаться его судьбой.
Об этом знаменитая «Легенда о великом инквизиторе» из
романа Достоевского «Братья Карамазовы»: Достоевский
Ф.М. Собр. соч.: в 15 т. / Ф.М. Достоевский. Л.: Наука, 1991.
Т. 9. С. 277-296.

ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР

− Ведь вот и тут без предисловия невозможно, то есть без ли-

тературного предисловия, тьфу! − засмеялся Иван, − а какой уж
я сочинитель! Видишь, действие у меня происходит в шестна-
дцатом столетии, а тогда, − тебе, впрочем, это должно быть из-
вестно еще из классов, − тогда как раз было в обычае сводить в
поэтических произведениях на землю горние силы. Я уж про
Данта не говорю. Во Франции судейские клерки, а тоже и по
монастырям монахи давали целые представления, в которых
выводили на сцену Мадонну, ангелов святых, Христа и самого
бога. Тогда все это было очень простодушно. … У нас в Москве,
в допетровскую старину, такие же почти драматические пред-
ставления, из Ветхого завета особенно, тоже совершались по
временам; но, кроме драматических представлений, по всему
миру ходило тогда много повестей и «стихов», в которых дейст-

263
вовали по надобности святые, ангелы и вся сила небесная. У нас
по монастырям занимались тоже переводами, списыванием и
даже сочинением таких поэм, да еще когда − в татарщину. Есть,
например, одна монастырская поэмка (конечно, с греческого):
«Хождение богородицы по мукам», с картинами и со смелостью
не ниже дантовских. Богоматерь посещает ад, и руководит ее
«по мукам» архангел Михаил. Она видит грешников и мучения
их. Там есть, между прочим, один презанимательный разряд
грешников в горящем озере: которые из них погружаются в это
озеро так, что уж и выплыть более не могут, то «тех уже забыва-
ет бог» − выражение чрезвычайной глубины и силы. И вот, по-
раженная и плачущая богоматерь падает пред престолом божи-
им и просит всем во аде помилования, всем, которых она видела
там, без различия. Разговор ее с богом колоссально интересен.
Она умоляет, она не отходит, и когда бог указывает ей на про-
гвожденные руки и ноги ее сына и спрашивает: как я прощу его
мучителей, − то она велит всем святым, всем мученикам, всем
ангелам и архангелам пасть вместе с нею и молить о помилова-
нии всех без разбора. Кончается тем, что она вымаливает у бога
остановку мук на всякий год от великой пятницы до троицына
дня, а грешники из ада тут же благодарят господа и вопиют к
нему: «Прав ты, господи, что так судил». Ну вот и моя поэмка
была бы в том же роде, если б явилась в то время. У меня на
сцене является он; правда, он ничего и не говорит в поэме, а
только появляется и проходит. Пятнадцать веков уже минуло
тому, как он дал обетование прийти во царствии своем, пятна-
дцать веков, как пророк его написал: «Се гряду скоро». «О дне
же сем и часе не знает даже и сын, токмо лишь отец мой небес-
ный», как изрек он и сам еще на земле. Но человечество ждет
его с прежнею верой и с прежним умилением. О, с большею да-
же верой, ибо пятнадцать веков уже минуло с тех пор, как пре-
кратились залоги с небес человеку:
Верь тому, что сердце скажет,
Нет залогов от небес.
И только одна лишь вера в сказанное сердцем! Правда, было
тогда и много чудес. Были святые, производившие чудесные
исцеления; к иным праведникам, по жизнеописаниям их, сходи-
ла сама царица небесная. Но дьявол не дремлет, и в человечест-
ве началось уже сомнение в правдивости этих чудес. Как раз

264
явилась тогда на севере, в Германии, страшная новая ересь. Ог-
ромная звезда, «подобная светильнику» (то есть церкви), «пала
на источники вод, и стали они горьки». Эти ереси стали бого-
хульно отрицать чудеса. Но тем пламеннее верят оставшиеся
верными. Слезы человечества восходят к нему по-прежнему,
ждут его, любят его, надеются на него, жаждут пострадать и
умереть за него, как и прежде. И вот столько веков молило че-
ловечество с верой и пламенем: «Бо господи явися нам», столь-
ко веков взывало к нему, что он, в неизмеримом сострадании
своем, возжелал снизойти к молящим. Снисходил, посещал он и
до этого иных праведников, мучеников и святых отшельников
еще на земле, как и записано в их «житиях». У нас Тютчев, глу-
боко веровавший в правду слов своих, возвестил, что
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил благословляя.
Что непременно и было так, это я тебе скажу. И вот он воз-
желал появиться хоть на мгновенье к народу, − к мучающемуся,
страдающему, смрадно-грешному, но младенчески любящему
его народу. Действие у меня в Испании, в Севилье, в самое
страшное время инквизиции, когда во славу божию в стране
ежедневно горели костры и
В великолепных автодафе
Сжигали злых еретиков.
О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится он,
по обещанию своему, в конце времен во всей славе небесной и
которое будет внезапно, «как молния, блистающая от востока до
запада». Нет, он возжелал хоть на мгновенье посетить детей
своих и именно там, где как раз затрещали костры еретиков. По
безмерному милосердию своему он проходит еще раз между
людей в том самом образе человеческом, в котором ходил три
года между людьми пятнадцать веков назад. Он снисходит на
«стогны жаркие» южного города, как раз в котором всего лишь
накануне в «великолепном автодафе», в присутствии короля,
двора, рыцарей, кардиналов и прелестнейших придворных дам,
при многочисленном населении всей Севильи, была сожжена
кардиналом великим инквизитором разом чуть не целая сотня

265
еретиков ad majorem gloriam Dei42. Он появился тихо, незаметно,
и вот все − странно это − узнают его. Это могло бы быть одним
из лучших мест поэмы, то есть почему именно узнают его. На-
род непобедимою силой стремится к нему, окружает его, на-
растает кругом него, следует за ним. Он молча проходит среди
их с тихою улыбкой бесконечного сострадания. Солнце любви
горит в его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из
очей его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною
любовью. Он простирает к ним руки, благословляет их, и от
прикосновения к нему, даже лишь к одеждам его, исходит це-
лящая сила. Вот из толпы восклицает старик, слепой с детских
лет: «Господи, исцели меня, да и я тебя узрю», и вот как бы че-
шуя сходит с глаз его, и слепой его видит. Народ плачет и целу-
ет землю, по которой идет он. Дети бросают пред ним цветы,
поют и вопиют ему: «Осанна!» «Это он, это сам он, − повторяют
все, − это должен быть он, это никто как он». Он останавливает-
ся на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во
храм вносят с плачем детский открытый белый гробик: в нем
семилетняя девочка, единственная дочь одного знатного граж-
данина. Мертвый ребенок лежит весь в цветах. «Он воскресит
твое дитя», − кричат из толпы плачущей матери. Вышедший на-
встречу гроба соборный патер смотрит в недоумении и хмурит
брови. Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она
повергается к ногам его: «Если это ты, то воскреси дитя мое!» −
восклицает она, простирая к нему руки. Процессия останавлива-
ется, гробик опускают на паперть к ногам его. Он глядит с со-
страданием, и уста его тихо и еще раз произносят: «Талифа ку-
ми» − «и восста девица». Девочка подымается в гробе, садится и
смотрит, улыбаясь, удивленными раскрытыми глазками кругом.
В руках ее букет белых роз, с которым она лежала в гробу. В
народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту самую минуту,
вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал великий
инквизитор. Это девяностолетний почти старик, высокий и пря-
мой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще
светится, как огненная искорка, блеск. О, он не в великолепных
кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера пред

42
К вящей славе господней (лат.).

266
народом, когда сжигали врагов римской веры, − нет, в эту мину-
ту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе. За ним в
известном расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его
и «священная» стража. Он останавливается пред толпой и на-
блюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у
ног его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось. Он
хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает злове-
щим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять
его. И вот, такова его сила и до того уже приучен, покорен и
трепетно послушен ему народ, что толпа немедленно раздвига-
ется пред стражами, и те, среди гробового молчания, вдруг на-
ступившего, налагают на него руки и уводят его. Толпа момен-
тально, вся как один человек, склоняется головами до земли
пред старцем инквизитором, тот молча благословляет народ и
проходит мимо. Стража приводит пленника в тесную и мрачную
сводчатую тюрьму в древнем здании святого судилища и запи-
рает в нее. Проходит день, настает темная, горячая и «безды-
ханная» севильская ночь. Воздух «лавром и лимоном пахнет».
Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрь-
мы, и сам старик великий инквизитор со светильником в руке
медленно входит в тюрьму. Он один, дверь за ним тотчас же за-
пирается. Он останавливается при входе и долго, минуту или
две, всматривается в лицо его. Наконец тихо подходит, ставит
светильник на стол и говорит ему: «Это ты? Ты? − Но, не полу-
чая ответа, быстро прибавляет: − Не отвечай, молчи. Да и что бы
ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права
не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой
прежде. Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам
мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли, что будет завтра? Я не
знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это или только подобие его,
но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре как злейшего из
еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои но-
ги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать
к твоему костру угли, знаешь ты это? Да, ты, может быть, это
знаешь», − прибавил он в проникновенном раздумье, ни на
мгновение не отрываясь взглядом от своего пленника.
− Я не совсем понимаю, Иван, что это такое? − улыбнулся
все время молча слушавший Алеша, − прямо ли безбрежная

267
фантазия или какая-нибудь ошибка старика, какое-нибудь не-
возможное qui pro quo?43
− Прими хоть последнее, − рассмеялся Иван, − если уж тебя
так разбаловал современный реализм и ты не можешь вынести
ничего фантастического − хочешь qui pro quo, то пусть так и бу-
дет. Оно правда, − рассмеялся он опять, − старику девяносто
лет, и он давно мог сойти с ума на своей идее. Пленник же мог
поразить его своею наружностью. Это мог быть, наконец, про-
сто бред, видение девяностолетнего старика пред смертью, да
еще разгоряченного вчерашним автодафе во сто сожженных
еретиков. Но не все ли равно нам с тобою, что qui pro quo, что
безбрежная фантазия? Тут дело в том только, что старику надо
высказаться, что наконец за все девяносто лет он высказывается
и говорит вслух то, о чем все девяносто лет молчал.
− А пленник тоже молчит? Глядит на него и не говорит ни
слова?
− Да так и должно быть во всех даже случаях, − опять засме-
ялся Иван. − Сам старик замечает ему, что он и права не имеет
ничего прибавлять к тому, что уже прежде сказано. Если хо-
чешь, так в этом и есть самая основная черта римского католи-
чества, по моему мнению, по крайней мере: «все, дескать, пере-
дано тобою папе и все, стало быть, теперь у папы, а ты хоть и не
приходи теперь вовсе, не мешай до времени по крайней мере».
В этом смысле они не только говорят, но и пишут, иезуиты по
крайней мере. Это я сам читал у их богословов. «Имеешь ли ты
право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого
ты пришел? − спрашивает его мой старик и сам отвечает ему за
него, − нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже
было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за
которую ты так стоял, когда был на земле. Все, что ты вновь
возвестишь, посягнет на свободу веры людей, ибо явится как
чудо, а свобода их веры тебе была дороже всего еще тогда, пол-
торы тысячи лет назад. Не ты ли так часто тогда говорил: «Хочу
сделать вас свободными». Но вот ты теперь увидел этих «сво-
бодных» людей, − прибавляет вдруг старик со вдумчивою ус-
мешкой. − Да, это дело нам дорого стоило, − продолжает он,

43
Одно вместо другого, путаница, недоразумение (лат.).

268
строго смотря на него, − но мы докончили наконец это дело во
имя твое. Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но
теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что конче-
но крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостоиваешь ме-
ня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти
люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а
между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно
положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты
желал, такой ли свободы?».
− Я опять не понимаю, − прервал Алеша, − он иронизирует,
смеется?
− Нимало. Он именно ставит в заслугу себе и своим, что на-
конец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы
сделать людей счастливыми. «Ибо теперь только (то есть он,
конечно, говорит про инквизицию) стало возможным помыс-
лить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бун-
товщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя
предупреждали, − говорит он ему, − ты не имел недостатка в
предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреж-
дений, ты отверг единственный путь, которым можно было уст-
роить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты передал де-
ло нам. Ты обещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право
связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и думать от-
нять у нас это право теперь. Зачем же ты пришел нам мешать?».
− А что значит: не имел недостатка в предупреждении и ука-
зании? − спросил Алеша.
− А в этом-то и состоит главное, что старику надо высказать.
«Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, −
продолжает старик, − великий дух говорил с тобой в пустыне, и
нам передано в книгах, что он будто бы «искушал» тебя. Так ли
это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того,
что он возвестил тебе в трех вопросах, и что ты отверг, и что в
книгах названо «искушениями»? А между тем если было когда-
нибудь на земле совершено настоящее громовое чудо, то это в
тот день, в день этих трех искушений. Именно в появлении этих
трех вопросов и заключалось чудо. Если бы возможно было по-
мыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса
страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо вос-

269
становить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в
книги, и для этого собрать всех мудрецов земных − правителей,
первосвященников, ученых, философов, поэтов − и задать им
задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые
мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выра-
жали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах челове-
ческих, всю будущую историю мира и человечества, − то дума-
ешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся,
могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по
глубине тем трем вопросам, которые действительно были пред-
ложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне? Уж по
одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно по-
нимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с
вековечным и абсолютным. Ибо в этих трех вопросах как бы
совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая исто-
рия человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все
неразрешимые исторические противоречия человеческой при-
роды на всей земле. Тогда это не могло быть еще так видно, ибо
будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать
веков, мы видим, что все в этих трех вопросах до того угадано и
предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или
убавить от них ничего нельзя более.
Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогда во-
прошал тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но
смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми рука-
ми, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей
и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, ко-
торого боятся они и страшатся, − ибо ничего и никогда не было
для человека и для человеческого общества невыносимее свобо-
ды! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне?
Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо,
благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты
отымешь руку свою и прекратятся им хлебы твои». Но ты не
захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо
какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хле-
бами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но зна-
ешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на
тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут

270
за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с
небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провоз-
гласит устами своей премудрости и науки, что преступления
нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
«Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» − вот что
напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым
разрушится храм твой. На месте храма твоего воздвигнется но-
вое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и
хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог
избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страда-
ния людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тыся-
чу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под зем-
лей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы
и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: «Накормите нас, ибо
те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали». И тогда
уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а
накормим лишь мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое. О,
никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука
не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но
кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и
скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Пой-
мут, наконец, сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для вся-
кого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они
разделиться между собою! Убедятся тоже, что не могут быть
никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ни-
чтожны и бунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный, но, повто-
ряю опять, может ли он сравниться в глазах слабого, вечно по-
рочного и вечно неблагородного людского племени с земным?
И если за тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десят-
ки тысяч, то что станется с миллионами и с десятками тысяч
миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь хле-
бом земным для небесного? Иль тебе дороги лишь десятки ты-
сяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочислен-
ные, как песок морской, слабых, нелюбящих тебя, должны лишь
послужить материалом для великих и сильных? Нет, нам дороги
и слабые Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то ста-
нут и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать
нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выно-
сить свободу и над ними господствовать, так ужасно им станет

271
под конец быть свободными. Но мы скажем, что послушны тебе
и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять, ибо тебя мы
уж не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше
страдание, ибо мы должны будем лгать. Вот что значил этот
первый вопрос в пустыне, и вот что ты отверг во имя свободы,
которую поставил выше всего. А между тем в вопросе этом за-
ключалась великая тайна мира сего. Приняв «хлебы», ты бы от-
ветил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как еди-
ноличного существа, так и целого человечества вместе − это:
«пред кем преклониться?». Нет заботы беспрерывнее и мучи-
тельнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать по-
скорее того, пред кем преклониться. Но ищет человек прекло-
ниться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все
люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение.
Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, что-
бы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но что-
бы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились
пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность
общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого че-
ловека единолично и как целого человечества с начала веков.
Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом.
Они созидали богов и взывали друг к другу: «Бросьте ваших
богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам
вашим!». И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда
исчезнут в мире и боги: все равно падут пред идолами. Ты знал,
ты не мог не знать эту основную тайну природы человеческой,
но ты отверг единственное абсолютное знамя, которое предла-
галось тебе, чтобы заставить всех преклониться пред тобою бес-
спорно, − знамя хлеба земного, и отверг во имя свободы и хлеба
небесного. Взгляни же, что сделал ты далее. И все опять во имя
свободы! Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее,
как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с
которым это несчастное существо рождается. Но овладевает
свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. С хлебом
тебе давалось бесспорное знамя: дашь хлеб, и человек прекло-
нится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время
кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя − о, тогда он да-
же бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его со-
весть. В этом ты был прав. Ибо тайна бытия человеческого не в

272
том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого
представления себе, для чего ему жить, человек не согласится
жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы
кругом его все были хлебы. Это так, но что же вышло: вместо
того чтоб овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще
больше! Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку
дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего
обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет
ничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успо-
коения совести человеческой раз навсегда − ты взял все, что
есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все,
что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не лю-
бя их вовсе, − и это кто же: тот, который пришел отдать за них
жизнь свою! Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты
умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство чело-
века вовеки. Ты возжелал свободной любви человека, чтобы
свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою.
Вместо твердого древнего закона − свободным сердцем должен
был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь
в руководстве твой образ пред собою, − но неужели ты не поду-
мал, что он отвергнет же, наконец, и оспорит даже и твой образ
и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как
свобода выбора? Они воскликнут, наконец, что правда не в тебе,
ибо невозможно было оставить их в смятении и мучении более,
чем сделал ты, оставив им столько забот и неразрешимых задач.
Таким образом, сам ты и положил основание к разрушению сво-
его же царства и не вини никого в этом более. А между тем то
ли предлагалось тебе? Есть три силы, единственные три силы на
земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабо-
сильных бунтовщиков, для их счастия, − эти силы: чудо, тайна и
авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример
тому. Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вер-
шине храма и сказал тебе: «Если хочешь узнать, сын ли ты бо-
жий, то верзись вниз, ибо сказано про того, что ангелы подхва-
тят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и узнаешь тогда,
сын ли ты божий, и докажешь тогда, какова вера твоя в отца
твоего», но ты, выслушав, отверг предложение и не поддался и
не бросился вниз. О, конечно, ты поступил тут гордо и велико-
лепно, как бог, но люди-то, но слабое бунтующее племя это они-

273
то боги ли? О, ты понял тогда, что, сделав лишь шаг, лишь дви-
жение броситься вниз, ты тотчас бы и искусил господа, и веру в
него всю потерял, и разбился бы о землю, которую спасать
пришел, и возрадовался бы умный дух, искушавший тебя. Но,
повторяю, много ли таких, как ты? И неужели ты в самом деле
мог допустить хоть минуту, что и людям будет под силу подоб-
ное искушение? Так ли создана природа человеческая, чтоб от-
вергнуть чудо и в такие страшные моменты жизни, моменты
самых страшных основных и мучительных душевных вопросов
своих оставаться лишь со свободным решением сердца? О, ты
знал, что подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины
времен и последних пределов земли, и понадеялся, что, следуя
тебе, и человек останется с богом, не нуждаясь в чуде. Но ты не
знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет
и бога, ибо человек ищет не столько бога, сколько чудес. И так
как человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе
новых чудес, уже собственных, и поклонится уже знахарскому
чуду, бабьему колдовству, хотя бы он сто раз был бунтовщиком,
еретиком и безбожником. Ты не сошел с креста, когда кричали
тебе, издеваясь и дразня тебя: «Сойди со креста и уверуем, что
это ты». Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел порабо-
тить человека чудом и жаждал свободной веры, а не чудесной.
Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника
пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но и тут ты
судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники,
хотя и созданы бунтовщиками. Озрись и суди, вот прошло пят-
надцать веков, поди посмотри на них: кого ты вознес до себя?
Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думал!
Может ли, может ли он исполнить то, что и ты? Столь уважая
его, ты поступил, как бы перестав ему сострадать, потому что
слишком много от него и потребовал, − и это кто же, тот, кото-
рый возлюбил его более самого себя! Уважая его менее, менее
бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо лег-
че была бы ноша его. Он слаб и подл. Что в том, что он теперь
повсеместно бунтует против нашей власти и гордится, что он
бунтует? Это гордость ребенка и школьника. Это маленькие де-
ти, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя. Но придет
конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им. Они
ниспровергнут храмы и зальют кровью землю. Но догадаются

274
наконец глупые дети, что хоть они и бунтовщики, но бунтовщи-
ки слабосильные, собственного бунта своего не выдерживаю-
щие. Обливаясь глупыми слезами своими, они сознаются, нако-
нец, что создавший их бунтовщиками, без сомнения, хотел по-
смеяться над ними. Скажут это они в отчаянии, и сказанное ими
будет богохульством, от которого они станут еще несчастнее,
ибо природа человеческая не выносит богохульства и в конце
концов сама же всегда и отмстит за него. Итак, неспокойство,
смятение и несчастие − вот теперешний удел людей после того,
как ты столь претерпел за свободу их! Великий пророк твой в
видении и в иносказании говорит, что видел всех участников
первого воскресения и что было их из каждого колена по двена-
дцати тысяч. Но если было их столько, то были и они как бы не
люди, а боги. Они вытерпели крест твой, они вытерпели десятки
лет голодной и нагой пустыни, питаясь акридами и кореньями, −
и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать на этих детей
свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы
их во имя твое. Но вспомни, что их было всего только несколько
тысяч, да и то богов, а остальные? И чем виноваты остальные
слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? Чем
виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных
даров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным
и для избранных? Но если так, то тут тайна и нам не понять ее.
А если тайна, то и мы вправе были проповедовать тайну и учить
их, что не свободное решение сердец их важно и не любовь, а
тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их
совести. Так мы и сделали. Мы исправили подвиг твой и осно-
вали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались,
что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят, наконец,
столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы
были, уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человече-
ства, столь смиренно сознав его бессилие, с любовию облегчив
его ношу и разрешив слабосильной природе его хотя бы и грех,
но с нашего позволения? К чему же теперь пришел нам мешать?
И что ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими
глазами своими? Рассердись, я не хочу любви твоей, потому что
сам не люблю тебя. И что мне скрывать от тебя? Или я не знаю,
с кем говорю? То, что имею сказать тебе, все тебе уже известно,
я читаю это в глазах твоих. И я ли скрою от тебя тайну нашу?

275
Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слу-
шай же: мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже
не с тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад
как мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг, тот по-
следний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все царст-
ва земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь
себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успе-
ли еще привести наше дело к полному окончанию. Но кто вино-
ват? О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно началось.
Долго еще ждать завершения его, и еще много выстрадает зем-
ля, но мы достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о
всемирном счастии людей. А между тем ты бы мог еще и тогда
взять меч кесаря. Зачем ты отверг этот последний дар? Приняв
этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего
ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому
вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в
бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность
всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей.
Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться не-
пременно всемирно. Много было великих народов с великою
историей, но чем выше были эти народы, тем были и несчаст-
нее, ибо сильнее других сознавали потребность всемирности
соединения людей. Великие завоеватели, Тимуры и Чингисха-
ны, пролетели как вихрь по земле, стремясь завоевать вселен-
ную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту же самую ве-
ликую потребность человечества ко всемирному и всеобщему
единению. Приняв мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное
царство и дал всемирный покой. Ибо кому же владеть людьми
как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы
их. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли тебя и
пошли за ним. О, пройдут еще века бесчинства свободного ума,
их науки и антропофагии, потому что, начав возводить свою
Вавилонскую башню без нас, они кончат антропофагией. Но
тогда-то и приползет к нам зверь, и будет лизать ноги наши, и
обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих. И мы сядем на
зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: «Тайна!». Но
тогда лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия.
Ты гордишься своими избранниками, но у тебя лишь избранни-
ки, а мы успокоим всех. Да и так ли еще: сколь многие из этих

276
избранников, из могучих, которые могли бы стать избранника-
ми, устали, наконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы
духа своего и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что
на тебя же и воздвигнут свободное знамя свое. Но ты сам воз-
двиг это знамя. У нас же все будут счастливы и не будут более
ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе твоей,
повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут
свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам
покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами
убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и
смятения доводила их свобода твоя. Свобода, свободный ум и
наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и
неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свире-
пые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные,
истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и не-
счастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы
были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к
вам, спасите нас от себя самих». Получая от нас хлебы, конечно,
они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добы-
тые, берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, уви-
дят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более чем
самому хлебу, рады они будут тому, что получают его из рук
наших! Ибо слишком будут помнить, что прежде, без нас, самые
хлебы, добытые ими, обращались в руках их лишь в камни, а
когда они воротились к нам, то самые камни обратились в руках
их в хлебы. Слишком, слишком оценят они, что значит раз на-
всегда подчиниться. И пока люди не поймут сего, они будут не-
счастны. Кто более всего способствовал этому непониманию,
скажи? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведо-
мым? Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз
навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье
слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их
наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил гордиться;
докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети,
но что детское счастье слаще всякого. Они станут робки и ста-
нут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к
наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться
тем, что мы так могучи и умны, что могли усмирить такое буй-
ное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепе-

277
тать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточи-
вы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить
они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости
и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в
свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую иг-
ру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы
разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут лю-
бить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы ска-
жем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с
нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их
любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя.
И возьмем на себя, а нас они будут обожать как благодетелей,
понесших на себе их грехи пред богом. И не будет у них ника-
ких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с
их женами и любовницами, иметь или не иметь детей − все судя
по их послушанию − и они будут нам покоряться с весельем и
радостью. Самые мучительные тайны их совести − все, все по-
несут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению на-
шему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы
и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И
все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч
управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только
мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых мла-
денцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие по-
знания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя твое и
за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для
их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною.
Ибо если б и было что на том свете, то уж, конечно, не для та-
ких, как они. Говорят и пророчествуют, что ты придешь и вновь
победишь, придешь со своими избранниками, со своими горды-
ми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя,
а мы спасли всех. Говорят, что опозорена будет блудница, си-
дящая на звере и держащая в руках своих тайну, что взбунту-
ются вновь малосильные, что разорвут порфиру ее и обнажат ее
«гадкое» тело. Но я тогда встану и укажу тебе на тысячи мил-
лионов счастливых младенцев, не знавших греха. И мы, взявшие
грехи их для счастья их на себя, мы станем пред тобой и ска-
жем: «Суди нас, если можешь и смеешь». Знай, что я не боюсь
тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и

278
кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благосло-
вил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в
число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но я
очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул
к сонму тех, которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых
и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я
говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю
тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по
первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к
костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам
мешать. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то
это ты. Завтра сожгу тебя. Dixi»44.
Иван остановился. Он разгорячился, говоря, и говорил с ув-
лечением; когда же кончил, то вдруг улыбнулся.
Алеша, все слушавший его молча, под конец же, в чрезвы-
чайном волнении, много раз пытавшийся перебить речь брата,
но, видимо, себя сдерживавший, вдруг заговорил, точно сорвал-
ся с места.
− Но... это нелепость! − вскричал он, краснея. − Поэма твоя
есть хвала Иисусу, а не хула... как ты хотел того. И кто тебе по-
верит о свободе? Так ли, так ли надо ее понимать! То ли понятие
в православии... Это Рим, да и Рим не весь, это неправда − это
худшие из католичества, инквизиторы, иезуиты!.. Да и совсем
не может быть такого фантастического лица, как твой инквизи-
тор. Какие это грехи людей, взятые на себя? Какие это носители
тайны, взявшие на себя какое-то проклятие для счастия людей?
Когда они виданы? Мы знаем иезуитов, про них говорят дурно,
но то ли они, что у тебя? Совсем они не то, вовсе не то... Они
просто римская армия для будущего всемирного земного царст-
ва, с императором − римским первосвященником во главе… вот
их идеал, но безо всяких тайн и возвышенной грусти... Самое
простое желание власти, земных грязных благ, порабощения...
вроде будущего крепостного права, с тем что они станут поме-
щиками... вот и все у них. Они и в бога не веруют, может быть.
Твой страдающий инквизитор одна фантазия...

44
Так я сказал (лат.).

279
 − Да стой, стой, − смеялся Иван, − как ты разгорячился. Фан-
тазия, говоришь ты, пусть! Конечно, фантазия. Но позволь, од-
нако: неужели ты в самом деле думаешь, что все это католиче-
ское движение последних веков есть и в самом деле одно лишь
желание власти для одних только грязных благ? Уж не отец ли
Паисий так тебя учит?
− Нет, нет, напротив, отец Паисий говорил однажды что-то
вроде даже твоего... но, конечно, не то, совсем не то, − спохва-
тился вдруг Алеша.
− Драгоценное, однако же, сведение, несмотря на твое: «со-
всем не то». Я именно спрашиваю тебя, почему твои иезуиты и
инквизиторы совокупились для одних только материальных
скверных благ? Почему среди них не может случиться ни одно-
го страдальца, мучимого великою скорбью и любящего челове-
чество? Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех
этих желающих одних только материальных и грязных благ −
хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который
сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою,
чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же,
всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и
увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть
совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что
миллионы остальных существ божиих остались устроенными
лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться
со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не
выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гу-
сей великий идеалист мечтал о своей гармонии. Поняв все это,
он воротился и примкнул... к умным людям. Неужели этого не
могло случиться?
− К кому примкнул, к каким умным людям? − почти в азарте
воскликнул Алеша. − Никакого у них нет такого ума и никаких
таких тайн и секретов... Одно только разве безбожие, вот и весь
их секрет. Инквизитор твой не верует в бога, вот и весь его сек-
рет!
− Хотя бы и так! Наконец-то ты догадался. И действительно
так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не
страдание, хотя бы для такого, как он, человека, который всю
жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к

280
человечеству? На закате дней своих он убеждается ясно, что
лишь советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-
нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков,
«недоделанные пробные существа, созданные в насмешку». И
вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умно-
го духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того при-
нять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и
разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-
нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в доро-
ге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми. И заметь
себе, обман во имя того, в идеал которого столь страстно веро-
вал старик во всю свою жизнь! Разве это не несчастье? И если
бы хоть один такой очутился во главе всей этой армии, «жаж-
дущей власти для одних только грязных благ», то неужели же не
довольно хоть одного такого, чтобы вышла трагедия? Мало то-
го: довольно и одного такого, стоящего во главе, чтобы на-
шлась, наконец, настоящая руководящая идея всего римского
дела со всеми его армиями и иезуитами, высшая идея этого дела.
Я тебе прямо говорю, что я твердо верую, что этот единый чело-
век и не оскудевал никогда между стоящими во главе движения.
Кто знает, может быть, случались и между римскими первосвя-
щенниками эти единые. Кто знает, может быть, этот проклятый
старик, столь упорно и столь по-своему любящий человечество,
существует и теперь в виде целого сонма многих таковых еди-
ных стариков и не случайно вовсе, а существует как согласие,
как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны,
для хранения ее от несчастных и малосильных людей, с тем
чтобы сделать их счастливыми. Это непременно есть, да и
должно так быть. Мне мерещится, что даже у масонов есть что-
нибудь вроде этой же тайны в основе их и что потому католики
так и ненавидят масонов, что видят в них конкурентов, раздроб-
ление единства идеи, тогда как должно быть едино стадо и един
пастырь... Впрочем, защищая мою мысль, я имею вид сочините-
ля, не выдержавшего твоей критики. Довольно об этом.
− Ты, может быть, сам масон! − вырвалось вдруг у Алеши. −
Ты не веришь в бога, − прибавил он, но уже с чрезвычайною
скорбью. Ему показалось к тому же, что брат смотрит на него с

281
насмешкой. − Чем же кончается твоя поэма? − спросил он вдруг,
смотря в землю, − или уж она кончена?
− Я хотел ее кончить так: когда инквизитор умолк, то неко-
торое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его
молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникно-
венно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ни-
чего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-
нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг молча при-
ближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяно-
столетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то
шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и
говорит ему. «Ступай и не приходи более... не приходи вовсе...
никогда, никогда!» И выпускает его на «темные стогна града».
Пленник уходит.

Контрольные вопросы

1. Перескажите сюжет поэмы, рассказанной Иваном Карама-

зовым своему младшему брату Алексею.
2. Что за три вопроса, выразившие «всю будущую историю
мира и человечества», задал Христу «страшный дух самоунич-
тожения и бытия»?
3. Верно ли утверждение инквизитора, что «свобода и хлеб
земной для всякого вместе немыслимы»?
4. Почему Христос не сошел с креста, когда ему кричали:
«Сойди со креста и уверуем, что это Ты»?
5. Какие аргументы приводит Иван, что иезуитская католи-
ческая церковь уже давно не с богом, а с дьяволом?
6. Верно ли противопоставление инквизитором счастья люд-
ского и духовной свободы? Почему ради счастья, по его мне-
нию, нужно добровольно отказаться от свободы?
7. На ваш взгляд, любит ли на самом деле инквизитор чело-
вечество − слабое, жалкое и ничтожное, в его определении?
Ведь именно ради этой любви он отказался от личного спасения
и бросил житие отшельника!

282
 ИЛЬИН ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ
(1882-1954)

Выдающийся русский мыслитель, религиозный философ,

теоретик государства и права, представитель русского неоге-
гельянства. Является автором одного из лучших трудов о Гегеле
на русском языке. Был профессором философии права в Мос-
ковском университете. Выслан из России советским правитель-
ством в 1922 г. С 1923 г. по 1934 г. был профессором Русского
научного института в Берлине. Активно участвовал в политиче-
ской жизни русской эмиграции, издавал в течение ряда лет
«Русский колокол. Журнал волевой идеи». После прихода к вла-
сти нацистов уволен из института, эмигрировал в Швейцарию.
Его основными работами являются следующие: «Философия
Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» в двух томах,
1918; «О сопротивлении злу силой», Берлин, 1925; «Религиозный
смысл философии», Париж, 1925; «О России», 1926-1933; «Осно-
вы художества», Рига; «Путь духовного обновления», Париж,
1937; «Мир перед пропастью», Париж, 1950; «О русской идее»,
1951; «Путь к очевидности», Париж, 1955.
Смысл философии состоит, по Ильину, в познании Бога и
божественной основы мира, а именно в изучении истины, добра
и красоты как исходящих от Бога. Ильин объясняет упадок со-
временного ему искусства недостаточным распространением
религии среди народа, высказывая надежду, что опять наступит
период религиозного возрождения, и тогда вновь расцветет ис-
кусство. Одну из главных причин кризиса современной ему
культуры Ильин видит в ее механицизме, материализме и в бес-
сердечии, в забвении человеком важнейших духовных устоев
бытия: благородства, искренних отношений с другими людьми,
любви к Родине, способности жертвовать собой ради высшего.
Бессердечие современной культуры ведет к раздробленности
души современного человека и всего его бытия, к утрате смысла
жизни. «Человек не должен стыдиться своего сердца, ибо без
любящего и открытого сердца разум становится разрушитель-
ной силой в мире» − вот одно из предупреждений выдающегося
русского мыслителя своим потомкам.

283
 Ценной работой Ильина является его исследование «О со-
противлении злу силой». В ней он резко критикует учение Тол-
стого о непротивлении. Ильин говорит, что Толстой называет
всякое обращение к силе в борьбе со злом «насилием» и рас-
сматривает его как попытку «кощунственно» узурпировать бо-
жью волю путем вмешательства во внутреннюю жизнь другого
лица, которая находится в руках бога. Ильин начинает конст-
руктивную часть своей книги указанием на то, что не всякое
применение силы должно считаться «насилием», так как это ос-
корбительный термин, заранее предрешающий исход спора.
«Насилием» нужно называть только произвольное, безрассудное
принуждение, исходящее от злой воли или направленное ко злу.
В целях предупреждения непоправимых последствий грубой
ошибки или дурной страсти человек, стремящийся к добру,
должен сначала искать психические и духовные средства для
преодоления зла добром. Но если он не имеет в своем распоря-
жении таких средств, то обязан использовать психическое или
физическое принуждение или предупреждение. «Сопротивление
злу силой и мечом позволительно не тогда, когда оно возможно,
но когда оно необходимо, потому что нет других средств». Оз-
начает ли это, что цель оправдывает средство? Конечно, нет. Зло
физического принуждения или предупреждения не превращает-
ся в добро оттого, что оно употреблено как единственное сред-
ство, имеющееся в нашем распоряжении, для достижения хоро-
шей цели. «В таких случаях, − говорит Ильин, − путь силы и
меча как обязателен, так и справедлив».
За полемику с теоретиками научного коммунизма осенью
1922 г. в числе десятков ученых, писателей, публицистов Ильин
на «философском пароходе» был выслан за пределы России. Как
и ряд других деятелей российского зарубежья, И.А. Ильин вни-
мательно следил за всем, что происходило на родине, до конца
пронес искреннюю к ней любовь, размышляя над самыми ост-
рыми вопросами прошлого, настоящего и будущего России, ви-
дя в ее духовном возрождении единственно возможный выход
из общецивилизационного кризиса.
Ниже приводятся отрывки из статей И.А. Ильина «О
русской идее» и «О России», взятые из книги: Ильин И.А. О
русской идее / И.А. Ильин // Русская идея: сборник произведе-
ний русских мыслителей. М.: Айрис-пресс, 2002. С. 402-441.

284
 О РУССКОЙ ИДЕЕ

1
Если нашему поколению выпало на долю жить в наиболее
трудную и опасную эпоху русской истории, то это не может и не
должно колебать наше разумение, нашу волю и наше служение
России. Борьба русского народа за свободную и достойную
жизнь на земле продолжается. И ныне нам более, чем когда-
нибудь, подобает верить в Россию, видеть ее духовную силу и
своеобразие, и выговаривать за нее, от ее лица и для будущих
поколений ее творческую идею.
Эту творческую идею нам не у кого и не для чего заимство-
вать: она может быть только русскою, национальною. Она долж-
на выражать русское историческое своеобразие и в то же время
− русское историческое призвание. Эта идея формулирует то,
что русскому народу уже присуще, что составляет его благую
силу, в чем он прав перед лицом Божиим, и самобытен среди
всех других народов. И в то же время эта идея указывает нам
нашу историческую задачу и наш духовный путь; это то, что мы
должны беречь и растить в себе, воспитывать в наших детях и в
грядущих поколениях и довести до настоящей чистоты и полно-
ты бытия − во всем, в нашей культуре и в нашем быту, в наших
душах и в нашей вере, в наших учреждениях и законах. Русская
идея есть нечто живое, простое и творческое. Россия жила ею во
все свои вдохновенные часы, во все свои благие дни, во всех
своих великих людях. Об этой идее мы можем сказать: так бы-
ло, и когда так бывало, то осуществлялось прекрасное; и так
будет, и чем полнее и сильнее это будет осуществляться, тем
будет лучше...
В чем же сущность этой идеи?
Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца.
Сердца, созерцающего свободно и предметно; и передающего
свое видение воле для действия, и мысли для осознания и слова.
Вот главный источник русской веры и русской культуры. Вот
главная сила России и русской самобытности. Вот путь нашего
возрождения и обновления. Вот то, что другие народы смутно
чувствуют в русском духе, и когда верно узнают это, то прекло-
няются и начинают любить и чтить Россию. А пока не умеют

285
или не хотят узнать, отвертываются, судят о России свысока и
говорят о ней слова неправды, зависти и вражды.
1. Итак, русская идея есть идея сердца.
Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что
именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из
любви родится вера и вся культура духа. Эту идею русско-
славянская душа, издревле и органически предрасположенная к
чувству, сочувствию и доброте, восприняла исторически от
христианства: она отозвалась сердцем на Божие благовестие, на
главную заповедь Божию, и уверовала, что «Бог есть Любовь».
Русское православие есть христианство не столько от Павла,
сколько от Иоанна, Иакова и Петра. Оно воспринимает Бога не
воображением, которому нужны страхи и чудеса для того, что-
бы испугаться и преклониться перед «силою» (первобытные ре-
лигии); не жадною и властною земною волею, которая в лучшем
случае догматически принимает моральное правило, повинуется
закону и сама требует повиновения от других (иудаизм и католи-
цизм), не мыслью, которая ищет понимания и толкования и за-
тем склонна отвергать то, что ей кажется непонятным (протес-
тантство). Русское православие воспринимает Бога любовью,
воссылает ему молитву любви и обращается с любовью к миру и
к людям. Этот дух определил собою акт православной веры,
православное богослужение, наши церковные песнопения и
церковную архитектуру. Русский народ принял христианство не
от меча, не по расчету, не страхом и не умственностью, а чувст-
вом, добротою, совестью и сердечным созерцанием. Когда рус-
ский человек верует, то он верует не волею и не умом, а огнем
сердца. Когда его вера созерцает, то она не предается соблазни-
тельным галлюцинациям, а стремится увидеть подлинное совер-
шенство. Когда его вера желает, то она желает не власти над
вселенною (под предлогом своего правоверия), а совершенного
качества. В этом корень русской идеи. В этом ее творческая
сила на века.
И все это не идеализация и не миф, а живая сила русской ду-
ши и русской истории. О доброте, ласковости и гостеприимст-
ве, а также и о свободолюбии русских славян свидетельствуют
единогласно древние источники − и византийские, и арабские.
Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием.

286
Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех
его видоизменениях. Русский танец есть импровизация, проис-
текающая из переполненного чувства. Первые исторические
русские князья суть герои сердца и совести (Владимир, Яро-
слав, Мономах), первый русский святой (Феодосий) есть явле-
ние сущей доброты. Духом сердечного и совестного созерцания
проникнуты русские летописи и наставительные сочинения. Этот
дух живет в русской поэзии и литературе, в русской живописи и в
русской музыке. История русского правосознания свидетельству-
ет о постепенном проникновении его этим духом, духом братско-
го сочувствия и индивидуализирующей справедливости. А рус-
ская медицинская школа есть его прямое порождение (диагно-
стические интуиции живой страдающей личности).
Итак, любовь есть основная духовно-творческая сила русской
души. Без любви русский человек есть неудавшееся существо.
Цивилизующие суррогаты любви (долг, дисциплина, формаль-
ная лояльность, гипноз внешней законопослушности) сами по
себе ему мало свойственны. Без любви он или лениво прозябает,
или склоняется ко вседозволенности. Ни во что не веруя, рус-
ский человек становится пустым существом без идеала и без
цели. Ум и воля русского человека приводятся в духовно-
творческое движение именно любовью и верою.
2. И при всем том первое проявление русской любви и рус-
ской веры есть живое созерцание.
Созерцанию нас учило прежде всего наше равнинное про-
странство, наша природа с ее далями и облаками, с ее реками,
лесами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взира-
ние, наша мечтательность, наша созерцающая «лень» (Пушкин),
за которой скрывается сила творческого воображения. Русскому
созерцанию давалась красота, пленявшая сердце, и эта красота
вносилась во все − от ткани и кружева до жилищных и крепост-
ных строений. От этого души становились нежнее, утонченнее и
глубже; созерцание вносилось и во внутреннюю культуру − в
веру, в молитву, в искусство, в науку и в философию. Русскому
человеку присуща потребность увидеть любимое вживе и въяве
и потом выразить увиденное поступком, песней, рисунком или
словом. Вот почему в основе всей русской культуры лежит жи-
вая очевидность сердца...

287
 3. Но сердце и созерцание дышат свободно. Они требуют
свободы, творчество их без нее угасает. Сердцу нельзя прика-
зать любить, его можно только зажечь любовью. Созерцанию
нельзя предписать, что ему надо видеть и что оно должно тво-
рить. Дух человека есть бытие личное, органическое и самодея-
тельное; он любит и творит согласно своим внутренним необхо-
димостям. Этому соответствовало исконное славянское свобо-
долюбие и русско-славянская приверженность к национально-
религиозному своеобразию. Этому соответствовала и право-
славная концепция Христианства: не формальная, не законниче-
ская, не морализующая, но освобождающая человека к живой
любви и к живому совестному созерцанию. Этому соответство-
вала и древняя русская (и церковная, и государственная) терпи-
мость ко всякому иноверию и ко всякой иноплеменности, от-
крывшая России пути к имперскому (не «империалистическо-
му») пониманию своих задач…
Русскому человеку свобода присуща как бы от природы. Она
выражается в той органической естественности и простоте, в
той импровизаторской легкости и непринужденности, которая
отличает восточного славянина от западных народов вообще, и
даже от некоторых западных славян. Эта внутренняя свобода
чувствуется у нас во всем: в медлительной плавности и певуче-
сти русской речи, в русской походке и жестикуляции, в русской
одежде и пляске, в русской пище и в русском быту. Русский мир
жил и рос в пространственных просторах и сам тяготел к про-
сторной нестесненности. Природная темпераментность души
влекла русского человека к прямодушию и открытости, … пре-
вращала его страстность в искренность и возводила эту искрен-
ность к исповедничеству и мученичеству...
Еще при первом вторжении татар русский человек предпочи-
тал смерть рабству и умел бороться до последнего. Таким он
оставался и на протяжении всей своей истории. И неслучайно,
что за войну 1914-1917 гг. в из 1 400000 русских пленных в
Германии 260000 человек (18,5%) пытались бежать из плена. По
словам Н.Н. Головина: «Такого процента попыток не дала ни
одна нация». И если мы, учитывая это органическое свободолю-
бие русского народа, окинем мысленным взором его историю с
ее бесконечными войнами и длительным закрепощением, то мы

288
должны будем не возмутиться сравнительно редкими (хотя и
жестокими) русскими бунтами, а преклониться перед той силою
государственного инстинкта, духовной лояльности и христи-
анского терпения, которую русский народ обнаруживал на про-
тяжении всей своей истории.

2
Итак, русская идея есть идея свободно созерцающего сердца.
Однако это созерцание призвано быть не только свободным, но
и предметным. Ибо свобода, принципиально говоря, дается че-
ловеку не для саморазнуздания, а для органически-творческого
самооформления, не для беспредметного блуждания и произво-
ления, а для самостоятельного нахождения предмета и пребы-
вания в нем. Только так возникает и зреет духовная культура.
Именно в этом она и состоит.
Вся жизнь русского народа могла бы быть выражена и изо-
бражена, как свободно созерцающее сердце искало и находило
свой верный и достойный Предмет. По-своему находило его
сердце юродивого, по-своему − сердце странника и паломника;
по-своему предавались религиозному предметовидению русское
отшельничество и старчество; по-своему держалось за священ-
ные традиции Православия русское старообрядчество; по-
своему, совершенно по-особому вынашивала свои славные тра-
диции русская армия; по-своему же несло тягловое служение
русское крестьянство и по-своему, же вынашивало русское бо-
ярство традиции русской православной государственности; по-
своему утверждали свое предметное видение те русские правед-
ники, которыми держалась русская земля, и облики коих худо-
жественно показал Н.С. Лесков. Вся история русских войн есть
история самоотверженного предметного служения Богу, Царю и
отечеству; а, напр., русское казачество сначала искало свободы,
а потом уже научилось предметному государственному патрио-
тизму. Россия всегда строилась духом свободы и предметности
и всегда шаталась и распадалась, как только этот дух ослабевал,
как только свобода превращалась в произвол и посягание, в са-
модурство и насилие, как только созерцающее сердце русского
человека прилеплялось к беспредметным или противопредмет-
ным содержаниям...

289
 Такова русская идея: свободно и предметно созерцающая
любовь и определяющаяся этим жизнь и культура. Там, где
русский человек жил и творил из этого акта, он духовно осу-
ществлял свое национальное своеобразие и производил свои
лучшие создания во всем: в праве и в государстве, в одинокой
молитве и в общественной организации, в искусстве и в науке, в
хозяйстве и в семейном быту, в церковном алтаре и на царском
престоле. Божии дары − история и природа − сделали русского
человека именно таким. В этом нет его заслуги, но этим опреде-
ляется его драгоценная самобытность в сонме других народов.
Этим определяется и задача русского народа: быть таким со
всей возможной полнотой и творческой силой, блюсти свою ду-
ховную природу, не соблазняться чужими укладами, не иска-
жать своего духовного лица искусственно пересаживаемыми
чертами и творить свою жизнь и культуру именно этим духов-
ным актом.
Исходя из русского уклада души, нам следует помнить одно
и заботиться об одном: как бы нам наполнить данное нам сво-
бодное и любовное созерцание настоящим предметным содер-
жанием; как бы нам верно воспринять и выразить Божественное
− по-своему; как бы нам петь Божьи песни и растить на наших
полях Божьи цветы... Мы призваны не заимствовать у других
народов, а творить свое и по-своему; но так, чтобы это наше и
по-нашему созданное было на самом деле верно и прекрасно,
т.е. предметно.
Итак, мы не призваны заимствовать духовную культуру у
других народов или подражать им. Мы призваны творить свое и
по-своему: русское, по-русски.
У других народов был издревле другой характер и другой
творческий уклад: свой особый − у иудеев, свой особый − у гре-
ков, особливый – у римлян, иной – у германцев, иной – у галлов,
иной – у англичан. У них другая вера, другая «кровь в жилах»,
другая наследственность, другая природа, другая история. У них
свои достоинства и свои недостатки. Кто из нас захочет заимст-
вовать их недостатки? Никто. А достоинства нам даны и заданы
наши собственные. И когда мы сумеем преодолеть свои нацио-
нальные недостатки − совестью, молитвою, трудом и воспитани-
ем, тогда наши достоинства расцветут так, что о чужих никто из
нас не захочет и помышлять.

290
 Так, например, все попытки заимствовать у католиков их во-
левую и умственную культуру − были бы для нас безнадежны.
Их культура выросла исторически из преобладания воли над
сердцем, анализа над созерцанием, рассудка во всей его практи-
ческой трезвости над совестью, власти и принуждения над сво-
бодою. Как же мы могли бы заимствовать у них эту культуру,
если у нас соотношение этих сил является обратным? Ведь нам
пришлось бы погасить в себе силы сердца, созерцания, совести
и свободы или, во всяком случае, отказаться от их преоблада-
ния. И неужели есть наивные люди, воображающие, что мы
могли бы достигнуть этого, заглушив в себе славянство, искоре-
нив в себе вековечное воздействие нашей природы и истории,
подавив в себе наше органическое свободолюбие, извергнув из
себя естественную православность души и непосредственную
искренность духа? И для чего? Для того, чтобы искусственно
привить себе чуждый нам дух иудаизма, пропитывающий като-
лическую культуру, и далее − дух римского права, дух умствен-
ного и волевого формализма и, наконец, дух мировой власти,
столь характерный для католиков?.. А в сущности говоря, для
того, чтобы отказаться от собственной, исторически и рели-
гиозно заданной нам культуры духа, воли и ума: ибо нам не
предстоит в будущем пребывать исключительно в жизни сердца,
созерцания и свободы и обходиться без воли, без мысли, без
жизненной формы, без дисциплины и без организации. Напро-
тив, нам предстоит вырастить из свободного сердечного созер-
цания − свою, особую, новую, русскую культуру воли, мысли и
организации. Россия не есть пустое вместилище, в которое мож-
но механически, по произволу, вложить все, что угодно, не счи-
таясь с законами ее духовного организма. Россия есть живая ду-
ховная система, со своими историческими дарами и заданиями.
Мало того, за нею стоит некий божественный исторический за-
мысел, от которого мы не смеем отказываться и от которого нам
и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и захотели... И
все это выговаривается русской идеей.
Эта русская идея созерцающей любви и свободной пред-
метности − сама по себе не судит и не осуждает инородные
культуры. Она только не предпочитает их и не вменяет себе в
закон. Каждый народ творит то, что он может, исходя из того,

291
что ему дано. Но плох тот народ, который не видит того, что
дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими ок-
нами. Россия имеет свои духовно-исторические дары и призвана
творить свою особую духовную культуру − культуру сердца,
созерцания, свободы и предметности. Нет единой общеобяза-
тельной «западной культуры», перед которой все остальное −
«темнота» или «варварство». Запад нам не указ и не тюрьма. Его
культура не есть идеал совершенства. Строение его духовного
акта (или вернее − его духовных актов), может быть, и соответ-
ствует его способностям и его потребностям, но нашим силам,
нашим заданиям, нашему историческому призванию и душев-
ному укладу оно не соответствует и не удовлетворяет. И нам
незачем гнаться за ним и делать себе из него образец. У Запада
свои заблуждения, недуги, слабости и опасности. Нам нет спа-
сения в западничестве. У нас свои пути и свои задачи. И в этом
− смысл русской идеи.
Однако это не гордость и не самопревознесение. Ибо, желая
идти своими путями, мы отнюдь не утверждаем, будто мы ушли
на этих путях очень далеко или будто мы всех опередили. По-
добно этому мы совсем не утверждаем, будто все, что в России
происходит и создается, − совершенно, будто русский характер
не имеет своих недостатков, будто наша культура свободна от
заблуждений, опасностей, недугов и соблазнов. В действитель-
ности мы утверждаем иное: хороши мы в данный момент нашей
истории или плохи, мы призваны и обязаны идти своим путем,
− очищать свое сердце, укреплять свое созерцание, осуществ-
лять свою свободу и воспитывать себя к предметности. Как бы
ни были велики наши исторические несчастия и крушения, мы
призваны самостоятельно быть, а не ползать перед другими;
творить, а не заимствовать; обращаться к Богу, а не подражать
соседям… Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Богу
и учителя себе самим. Перед нами задача: творить русскую са-
мобытную духовную культуру из русского сердца, русским со-
зерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предмет-
ность. И в этом − смысл русской идеи.
[15 февраля 1951 г.]

292
 О РОССИИ

Три речи
(1926-1933 гг.)
…Духовная культура народа… не есть только музей его
лучших свершений или все множество его вещественных и
сверхвещественных созданий; нет, она живет и творится и в нас,
его сынах, связанных со своею родиной любовью, молитвою и
творчеством; она живет незримо в каждом из нас, и каждый из
нас то бережет и творит ее в себе, то пренебрегает ею и запуска-
ет ее… Россия не только «там», где-то в бескрайних просторах и
непроглядных лесах; и не только «там», в душах ныне порабо-
щенного, но в грядущем свободного русского народа; но еще и
«здесь», в нас самих, с нами всегда в живом и таинственном
единении. Россия всюду, где хоть одна человеческая душа лю-
бовью и верою исповедует свою русскость. И потому возрожде-
ние и перерождение ее совершаются в нас, в наших душах, в их
горении, творческом напряжении и очищении. Очистившиеся
души найдут новые молитвы; созревшие души породят новые
дела. Новыми молитвами и новыми делами обновится Россия и
ее культура.
Мы призываем думать об этом и трудиться над этим день и
ночь − и там, в России, в рабском стеснении городов, на ограб-
ленных полях, в каторге ссыльного труда; и здесь, за рубежом,
сидя в бесправии и уничижении у негостеприимных очагов не-
допогибших народов. И, прежде всего, и больше всего каждый
из нас призван, не соблазняясь иностранными и инославными
суждениями о нашей России и предоставляя упорствующим в
слепоте стать жертвою их слепоты, постигнуть Россию в ее веч-
ном, исторически духовном естестве, найти ее в себе и найти в
своей душе то место, от которого он мог бы ныне же заткать но-
вую ткань своей жизни как ткань Ее жизни…
Россия одарила нас бескрайними просторами, ширью уходя-
щих равнин, вольно пронизываемых взором да ветром, зовущих
в легкий, далекий путь. И просторы эти раскрыли наши души и
дали им ширину, вольность и легкость, каких нет у других на-
родов. Русскому духу присущи духовная свобода, внутренняя
ширь, осязание неизведанных, небывалых возможностей. Мы

293
родимся в этой внутренней свободе, мы дышим ею, мы от при-
роды несем ее в себе − и все ее дары, и все ее опасности: и дары
ее − способность из глубины творить, беззаветно любить и го-
реть в молитве; и опасности ее − тягу к безвластию, беззаконию,
произволу и замешательству… Нет духовности без свободы; и
вот благодаря нашей свободе пути духа открыты для нас − и
свои, самобытные, и чужие, проложенные другими. Но нет ду-
ховной культуры без дисциплины; и вот дисциплина есть наше
великое задание, наше призвание и предназначение. Духовная
свободность дана нам от природы; духовное оформление задано
нам от Бога.
Разливается наша стихия, как весенняя полая вода, − ищет
предела вне себя, ищет себе незатопимого берега. И в этом раз-
ливе наша душа требует закона, меры и формы; и когда находит,
то врастает в эту форму свободно, вливается в нее целиком,
блаженно вкушает ее силу и являет миру невиданную красоту…
Что есть форма? Грань в пространстве; мера и ритм во вре-
мени; воля, закон и долг в жизни; обряд в религии. Всмотритесь
в линии нашей иконы, в завершенные грани наших храмов,
дворцов, усадеб и изб, почувствуйте живой, неистощимый ритм
нашего стиха, нашей музыки, нашей свободно творимой пляски
− все это явления свободы, нашедшей свой закон, но неисчер-
паемой и не умерщвленной им. Так, в старину облик царя вен-
чал собою свободное биение народной жизни, но не подавлял и
не умерщвлял его, ибо народ свободно верил своему царю и лю-
бил его искренно, из глубины. Так, православный обряд наш
дышит успокоением и свободой в своей завершенности, цельно-
сти и гармоничной, мерной истовости.
Не разрешена еще проблема русского национального харак-
тера, ибо доселе он колеблется между слабохарактерностью и
высшим героизмом. Столетиями строили его монастырь и ар-
мия, государственная служба и семья. И когда удавалось им их
дело, то возникали дивные, величавые образы: русские подвиж-
ники, русские воины, русские бессребреники, претворявшие
свой долг в живую преданность, а закон − в систему героиче-
ских поступков; и в них свобода и дисциплина становились жи-
вым единством. А из этого рождалось еще более высокое: свя-
щенная традиция России − выступать в час опасности и беды

294
добровольцем, отдающим свое достояние и жизнь за дело Бо-
жие, всенародное и отечественное. … И в этом ныне − наша бе-
лая идея…
Россия одарила нас огромными природными богатствами −
и внешними, и внутренними; они неисчерпаемы. Правда, они
далеко не всегда даны нам в готовом виде: многое таится под
спудом, многое надо добывать из-под этого спуда. Но знаем мы
все, слишком хорошо знаем, что глубины наши − и внешние, и
внутренние − обильны и щедры. Мы родимся в этой уверенно-
сти, мы дышим ею, мы так и живем с этим чувством, что «и нас-
то много, и у нас всего много», что «на всех хватит, да еще и
останется», и часто не замечаем ни благостности этого ощуще-
ния, ни сопряженных с ним опасностей… От этого чувства в нас
разлита некая душевная доброта, некое органическое ласковое
добродушие, спокойствие, открытость души, общительность.
Русская душа легка, текуча и певуча, щедра и нищелюбива −
«всем хватит и еще Господь пошлет»… Вот они − наши мона-
стырские трапезы, где каждый приходит, пьет и ест и славит
Бога. Вот оно наше широкое гостеприимство. Вот и эта дивная
молитва при посеве, в которой сеятель молится за своего буду-
щего вора: «Боже! Устрой, и умножь, и взрасти на всякую долю
человека голодного и сирого, хотящего, просящего и произво-
ляющего, благословляющего и неблагодарного»… И если в про-
стых сердцах так обстоит, то что же думать о сердце царя, где
«всей Руси было место» и где был источник любви, справедли-
вости и милости для всех «сирот» без изъятия?..
Да, благодушен, легок и даровит русский человек: из ничего
создаст чудесное; грубым топором − тонкий узор избяного ук-
рашения; из одной струны извлечет и грусть, и удаль. И не он
сделает; а как-то «само выйдет», неожиданно и без напряжения;
а потом вдруг бросится и забудется. Не ценит русский человек
своего дара; не умеет извлекать его из-под спуда, беспечное ди-
тя вдохновения; не понимает, что талант без труда − соблазн и
опасность. Проживает свои дары, проматывает свое достояние,
пропивает добро, катится вниз по линии наименьшего сопро-
тивления. Ищет легкости и не любит напряжения: развлечется и
забудет; выпашет землю и бросит; чтобы срубить одно дерево,
погубит пять. И земля у него «Божия», и лес у него «Божий»; а

295
«Божье» − значит, «ничье»; и потому чужое ему не запретно. Не
справляется он хозяйственно с бременем природной щедрости.
И как нам быть в будущем с этим соблазном бесхозяйственно-
сти, беспечности и лени − об этом должны быть теперь все наши
помыслы…
…Россия поставила нас лицом к лицу с природой суровой и
захватывающей, с глубокой зимой и раскаленным летом, с без-
надежной осенью и бурною, страстною весною. Она погрузила
нас в эти колебания, растворила с ними, заставила нас жить их
властью и глубиной. Она дала нам почувствовать разлив вод,
безудерженность ледоходов, бездонность омутов, зной засухи,
бурелом ветра, хаос метелей и смертные игры мороза. И души
наши глубоки и буреломны, разливны и бездонны, и научились
во всем идти до конца и не бояться смерти?
Нам стал, по слову Тютчева, «родным древний хаос»; и «без-
глагольные речи» его <естества> стали доступны и понятны
нашим сердцам. Нам открылся весь размах страстей и все край-
ности верха и низа, «самозабвенной мглы» и «бессмертного
солнца ума» (Пушкин), сонной вялости и буйной одержимости,
бесконечной преданности на смерть и неугасимой ненависти на
всю жизнь. Мы коснулись в лице наших Святых «высшей, ан-
гельской праведности»; и сами изведали природу последних па-
дений, безумства, злодейства и сатанинства. Из этих падений мы
вынесли всю полноту покаяния и всю остроту совестных угры-
зений, сознание своего «ничтожества» и близость к смирению.
Но тяжести смирения мы не вынесли и меры его не соблюли: мы
впали в самоуничтожение и уныние; и решили, что «мы − перед
Западом − ничто». И не справившись с этим чрезмерным бреме-
нем самоглодания и самоуничижения, вознаградили себя мечта-
нием о том, что «мы − народ богоносец», что мы − «соль все-
ленной»… Мало того, мы не выдержали соблазна этой вседос-
тупности, этой душевной раскачки и впали в духовное всесме-
шение: мы потеряли грани божественного и небожественного,
неба и земли, добра и зла; мы попытались обожествить сладост-
растие и возвеличить грех; мы захотели воспеть преступление и
прославить слепую одержимость; мы отвернулись от стыда, по-
гасили разум, разлюбили трезвение, потеряли дорогу к духовной
очевидности. И вот, перед революцией − хлыстовское начало

296
захватило русскую интеллигенцию: возникли хлыстовское ис-
кусство, хлыстовская философия, хлыстовская политика − поли-
тика вседоступности и вседозволенности… И воцарилась смута,
и все пошло верхним концом вниз…
Но соблюдем же наши дары и одолеем наши соблазны. Чув-
ство беспредельности, живой опыт ночной стихии, дар проро-
ческой одержимости дала нам наша родина. Отречься от этого
дара значило бы отречься и от нее, и от себя. А о том, как понес-
ти и оформить этот дар, не падая и не роняя его, как очистить
его от соблазнов, как освятить его молитвою и пронизать Божи-
им лучом − об этом нам надо болеть и радеть неустанно. … Ибо
это есть путь к исцелению и расцвету всей русской культуры.

***
…Из глубины нашего Православия родился у нас этот вер-
ный опыт, эта уверенность, что священное есть главное в жизни
и что без священного жизнь становится унижением и пошло-
стью; а Пушкин и Гоголь подарили нам это клеймящее и ре-
шающее слово, которого, кажется, совсем не ведают другие
языки и народы…
Пусть не удается нам всегда и безошибочно отличить глав-
ное от неглавного и священное от несвященного; пусть низы
нашего народа блуждают в предчувствующих суевериях, а вер-
хи гоняются сослепу за пустыми и злыми химерами. Страдания,
посланные нам историей, отрезвят, очистят и освободят нас…
Но к самому естеству русской народной души принадлежит это
взыскание Града. Она вечно прислушивается к поддонным ко-
локолам Китежа; она всегда готова начать паломничество к да-
лекой и близкой святыне; она всегда ищет углубить и освятить
свой быт; она всегда стремится религиозно приять и религиозно
осмыслить мир… Православие научило нас освящать молитвою
каждый миг земного труда и страдания: и в рождении, и в смер-
ти; и в молении о дожде, и в окроплении плодов; и в миг по-
следнего, общего, молчаливого присеста перед отъездом, и в
освящении ратного знамени, и в надписи на здании университе-
та; и в короновании царя, и в борьбе за единство и свободу от-
чизны. Оно научило нас желанию быть святою Русью…

297
 И пусть не говорят, что «русская культура началась всего
лишь один век тому назад», что русский народ малограмотен,
что он и думать-то как следует не научился… Духовная культу-
ра совсем не исчерпывается культурою рассудочной; напротив,
от плоского и самоуверенного рассудка истинная культура раз-
лагается и гибнет. Но есть еще культура сердца, совести и чув-
ства, есть культура созерцания, видения; есть культура служе-
ния, самоотречения и жертвенности; есть культура веры и мо-
литвы; есть культура храбрости и подвижничества. Этой-то
культурой строилась и держалась Россия. И когда она позже
других народов приступила к разумному и научному оформле-
нию своих накопленных в духе богатств, то ей было откуда чер-
пать свои содержания; и самобытность ее созданий прослави-
лась по всему миру. Наших кладезей и рудников, наших под-
земных озер и горных жил никто и никогда не сможет отнять у
нас. И заменить их было бы нечем: ибо их не даст никакой рас-
судок и их не заменит никакой «ум». Мало того: без них самый
ум есть глупость; без них рассудок уводит науку в несущест-
венность и мертвенное крючкотворство; без них философия
становится праздной и кощунственной игрой ума.
Пусть же неосведомленные и духовно слепые люди, выше
всего ставящие умственную полуобразованность массы, говорят
о мнимой «некультурности» России. На самом деле Россия есть
страна древней и самобытной духовной культуры; и не запад-
ным ученым позволительно судить о ней понаслышке. И пусть в
научной культуре Россия страна молодая; ведь ее старейшему
университету только что минуло 175 лет… Что ж, тем богаче и
плодотворнее будет ее будущее… И это будущее да будет орга-
нически и целостно связано с ее сокровенным духовным богат-
ством!..
Но ведь чувствительность и фантазерство в политике бывают
беспочвенны, безвольны и гибельны; а нравственный идеализм
может выродиться в сентиментальность, в пустое, рудинское
прекраснословие, в моральную заносчивость… Запомним же
это! Не забудем этой опасности! Но не отречемся же из-за нее от
наших сокровищ и не будем искать спасения в механической
пустоте и «американизме»…

298
 И еще один дар дала нам Россия: это наш дивный, наш могу-
чий, наш поющий язык.
В нем вся она − наша Россия. В нем все дары ее: и ширь не-
ограниченных возможностей; и богатство звуков, и слов, и
форм; и стихийность, и нежность; и простота, и размах, и паре-
ние; и мечтательность, и сила; и ясность, и красота. Все доступ-
но нашему языку. Он сам покорен всему мировому и надмирно-
му и потому властен все выразить, изобразить и передать.
В нем гудение датских колоколов и серебро ближних коло-
кольчиков. В нем ласковые шорохи и хрусты. В нем травяные
шелесты и вздохи. В нем клекот, и грай, и свист, и щебет пти-
чий. В нем громы небесные и рыки звериные; и вихри зыбкие, и
плески чуть слышные. В нем − вся поющая русская душа: эхо
мира, и стон человеческий, и зерцало божественных видений…
Пока звучит он в своей неописуемой музыкальности, в своей
открытой четкой, честной простоте, в своей скромности, в коей
затаилась великая власть, в своем целомудрии, в своей кованно-
сти и ритмичной гибкости, кажется, что это звучат сами име-
нуемые предметы, знаменуя о самих себе и о том большем, что
скрыто за ними. А когда смолкают его звуки, столь властные и
столь нежные, то водворяется молчание, насыщенное высказан-
ными несказанностями…
Это язык острой, режущей мысли. Язык трепетного, рож-
дающегося предчувствия. Язык волевых решений и свершений.
Язык парения и пророчеств. Язык неуловимых прозрачностей и
вечных глаголов.
Это язык зрелого самобытного национального характера. И
русский народ, создавший этот язык, сам призван достигнуть
душевно и духовно той высоты, на которую зовет его − его
язык…
Горе нам, что не умели мы беречь наш язык и бережно рас-
тить его − в его звучании, в его закономерной свободе, в его
ритме и в ризах его органически выросшего правописания. Не
любить его, не блюсти его – значит, не любить и не блюсти на-
шу Родину.
А что есть человек без Родины?
Чем были бы мы, если бы кому-нибудь удалось оторвать нас
от нашей России?

299
 Пусть же другие народы поймут и запомнят, что им только
тогда удастся увидеть и постигнуть Россию, когда они познают
и почуют нашу речь. А до тех пор Россия будет непонятна и не-
доступна; до тех пор они не найдут к ней ни духовного, ни по-
литического пути.
Пусть мир познает наш язык и через него впервые коснется на-
шей Родины. Ибо тогда и только тогда он услышит не о Ней, а Ее.
А о Ней говорить нельзя. Она как живая тайна: Ею можно
жить, о Ней можно вздыхать. Ей можно молиться; и, не пости-
гая Ее, блюсти Ее в себе; и благодарить Творца за это счастье; и
молчать.
Контрольные вопросы
1. В чем, по мнению И.А. Ильина, заключается историческая
судьба России и какие стоят перед ней общецивилизационные
задачи?
2. Какое содержание И.А. Ильин вкладывает в понятие «рус-
ская идея»?
3. Какому типу мировоззрения соответствует идея «созер-
цающего сердца», развиваемая русскими философами?
4. Почему И.А. Ильин считает важным, чтобы каждый народ,
стремясь к взаимодействию с другими культурами, сохранял бы
при этом свою самобытную культуру?
5. Прав ли, на Ваш взгляд, И.А. Ильин, отводя такую боль-
шую роль русскому языку в сохранении русского своеобразия?
ПУШКИН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ
(1799-1837)
Великий русский поэт, символ русской культуры, ее нацио-
нального своеобразия и «всемирной отзывчивости». Талант
Пушкина многогранен: он не только поэт, критик, создатель со-
временной русской литературы, но и историк. Его энциклопеди-
ческие знания по достоинству оценил В.В. Ключевский, кото-
рый писал, что такое знание истории «сделало бы честь любому
ученому-историку».
В 1826 г. в записке «О народном воспитании», адресованной
императору, А.С. Пушкин высказывает идею о необходимости
учреждения специальных кафедр (русской истории, статистики

300
и законодательства), целью которых должно было бы стать ши-
рокое изучение России, подготовка молодых умов, «готовящих-
ся служить отечеству верою и правдою». Пушкин, конечно, знал
язвы России, критиковал ее многочисленные грехи, однако он
не терпел «безумных и несправедливых» нападок на свое Оте-
чество. По его словам, можно понять, если не оправдать пред-
взятость тех европейцев, кто не хочет «любить ни русских, ни
России, ни истории ее, ни славы ее». В целом отношение Евро-
пы к России всегда было «столь же невежественно, как и небла-
годарно». Но нельзя прощать «клеветников России», особенно
ту категорию людей, которая в ответ на «русскую ласку» спо-
собна «клеветать на русский характер, мазать грязью священные
страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не
довольствуясь современниками, издеваться над гробами праот-
цев». Поэт, открытый к восприятию лучших традиций Запада и
Востока, в своих произведениях утверждает дух евразийской
самобытности России. Для него Россия ценна и уникальна в
своей многонациональности, куда входит и «гордый внук сла-
вян, и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык». Как
считают современные исследователи евразийского учения, в
этих строках Пушкин с гениальной прозорливостью выделил
ключевые евразийские этносы, образующие «Русь Великую».
А.С. Пушкин, признавая самобытность русской истории,
считал, что ее объяснение требует «другой формулы», чем исто-
рия христианского Запада. Эту мысль он развивает в письме к
своему другу П.Я. Чаадаеву. Получив от Чаадаева оттиск его
«Философического письма», содержащего жесткую и часто не-
справедливую критику России и русской истории, Пушкин из-
лагает собственный взгляд на историю Отечества. Оппонируя
Чаадаеву, Пушкин утверждает, что русская христианская исто-
рия может представляться «нечистой» лишь с догматической
католической точки зрения. Исходя же из широкой христиан-
ской позиции, Пушкин заявляет, что человечество едино и не
может быть деления истории народов на «чистую» и «нечис-
тую». История России, показывает Пушкин, как раз есть пример
служения не частным, а всеобщим европейским интересам, и
особенно это проявлялось «в тот момент, когда человечество
больше всего нуждалось в единстве» (в период нашествия Ор-

301
ды, во время наполеоновских войн и т.д.). Позиция Пушкина −
позиция просвещенного патриота, для которого язвы и боли
Отечества, не повод для циничного глумления над своим наро-
дом и его недостатками, а стимул для служения этому народу.
Письмо А.С. Пушкина перепечатано из сборника: Русская
идея. М.: Республика, 1992. С. 49-51.

ПИСЬМО П.Я. ЧААДАЕВУ

19 октября 1836 г.
Благодарю за брошюру, которую вы мне прислали. Я с удо-
вольствием перечел ее, хотя очень удивился, что она переведена
и напечатана. Я доволен переводом: в нем сохранена энергия и
непринужденность подлинника. Что касается мыслей, то вы
знаете, что я далеко не во всем согласен с вами. Нет сомнений,
что Схизма (разделение церквей) отъединила нас от остальной
Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих
событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое пред-
назначение. Это Россия, это ее необъятные пространства погло-
тили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши
западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим
пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для дос-
тижения этой цели мы должны были вести совершенно особое
существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас,
однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что на-
шим мученичеством энергичное развитие католической Европы
было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник,
откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия бы-
ла достойна презрения и презираема и т.п. Ах, мой друг, разве
сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был
притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумитель-
но? У греков мы взяли евангелие и предания, но не дух ребяче-
ской мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не
были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофана, было дос-
тойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папиз-
ма и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент,
когда человечество больше всего нуждалось в единстве. Согла-
сен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать

302
причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит к
хорошему обществу. Что же касается нашей исторической ни-
чтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны
Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та
жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной дея-
тельности, которой отличается юность всех народов? Татарское
нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение Рос-
сии, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русско-
му единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, на-
чавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре,
– как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабы-
тый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная
история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге
Европы? А Александр, который привел вас в Париж? И (положа
руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в
теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит бу-
дущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Ев-
ропы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не
восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня
раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, но
клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить
отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших
предков, такой, какой нам бог ее дал.
Вышло предлинное письмо. Поспорив с вами, я должен вам
сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действи-
тельно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – груст-
ная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равно-
душие ко всему, что является долгом, справедливостью и исти-
ной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоин-
ству поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали,
что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши религиозные
исторические воззрения вам не повредили. Наконец, мне досад-
но, что я не был подле вас, когда вы передали вашу рукопись
журналистам. Я нигде не бываю и не могу вам сказать, произво-
дит ли статья впечатление. Надеюсь, что ее не будут разду-
вать… Прощайте, мой друг. Если увидите Орлова и Раевского,
передайте им поклон. Что говорят они о вашем письме, они,
столь посредственные христиане?

303
 Контрольные вопросы

1. В каких пунктах Пушкин коренным образом расходится с

Чаадаевым во взглядах на русскую историю?
2. Какие эпохи русской истории особенно ценит Пушкин и
почему?

СОЛОВЬЕВ ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ

(1853-1900)

Великий русский философ, поэт, публицист, великолепный

знаток мировой философской мысли (он возглавлял философ-
ский отдел русской энциклопедии Брокгауза и Эфрона). С его
именем связано создание первой оригинальной отечественной
философской системы, получившей название «метафизики все-
единства». Родился в семье известного историка России
С.М. Соловьева. По матери происходил из старинного украин-
ского рода, к которому принадлежал один из первых отечест-
венных философов, «русский Сократ» – Григорий Сковорода.
Детство Соловьева прошло в обстановке высокой интеллекту-
альной культуры и религиозности, что и определило его даль-
нейшие духовные искания.
В юности Владимир Соловьев становится страстным после-
дователем материализма, но, преодолев религиозный кризис
юношеских лет, приходит к убеждению, что человечество ду-
ховно может возродиться лишь благодаря истине христианства.
Отчуждение современников от религии он объясняет тем, что
христианское учение заключено в несоответствующую ему не-
разумную и несистематическую форму. Благодаря прогрессу
науки и философии, пришло время обновить эту форму. По его
глубокому убеждению, разум должен служить укреплению ве-
ры, и более точное изложение христианской истины и устране-
ние теоретических разногласий помогут вернуть «смущенные
умы» в лоно христианства.
Уже в своей магистерской диссертации «Кризис западной
философии» (1874) он указывает на необходимость «универ-
сального синтеза науки, философии и религии», что приведет к
«восстановлению совершенного внутреннего единства умствен-

304
ного мира». Этот тезис Соловьев развивает также в другой ран-
ней работе «Философские начала цельного знания» (1877). Это
первый очерк философской системы Соловьева. Уже здесь он
пытается развернуть и обосновать идею божественного все-
единства бытия, привлекая понятие развития. «Наша жизнь, –
пишет он, – как стремление к определенной цели есть развитие.
Так, семя потенциально содержит в себе уже все будущее расте-
ние, и только благодаря наличию такой идеальной цели стано-
вится возможным его реальное развитие». Эту схему Соловьев
применяет и к истории человечества, которая начинается с се-
мьи как примитивного человеческого организма, названного им
экономической ступенью. Ей противостоит политическая сту-
пень, та ступень человеческого развития, когда вместо чистой
экономики зарождается нечто общее между человеческими ин-
дивидуумами. Затем наступает ступень духовного общения лю-
дей, которую Соловьев называет церковью. Так от примитивно-
го организма человечество развивается до ступени духовного
объединения, на деле осуществляя «цельную жизнь». Однако
идеальный замысел о целях развитии человека и всего человече-
ства потенциально уже содержится в Божественном Уме. Там
задан идеал будущего соборного человечества, призванного
реализовать его в своем актуальном космическом бытии. Отсю-
да возникает знаменитое учение Соловьева о Софии.
По преданию София трижды мистически являлась мыслите-
лю, что нашло отражение в его знаменитой поэме «Три свида-
ния». Эти мистические озарения Соловьев постарался осмыс-
лить философски, став основателем софиологической линии в
отечественной религиозной философии. Этой теме посвящена
работа «Чтения о Богочеловечестве» и ряд других работ. Образ
Софии – Премудрости Божией в наследии русского мыслителя
предстает исключительно сложным и многогранным понятием,
где переплелись языческие и христианские, восточные и запад-
ные, религиозные и философские представления о женском −
материально-материнском − начале мироздания. Так, до рож-
дения физического Космоса София существует как Вечная Жен-
ственность, как София Горняя, воплощающая идеальный замы-
сел Бога о мире и о человеке, призванная гармонично реализо-
ваться во множестве космических материальных форм. В этой

305
ипостаси она является и потенциальным богочеловеческим ор-
ганизмом, где все прибывают друг в друге и в Боге. Однако
причастная и предвечному космическому хаосу (Ничто) как
началу множественности и изменчивости бытия она отпадает от
Бога в физический Космос в акте творческого своеволия, делая
возможными и зло, и эгоизм как формы ложного космического
существования. Отделившаяся от Бога, София имеет в себе
лишь неопределенное внутреннее стремление к всеединству и
становится хаокосмосом, Софией Тварной. Лишь в соединении
с божественным началом, с оформляющим хаос Божествен-
ным Логосом Тварная София может проявить свою божествен-
ную светоносную первооснову и стать гармоничным вселенским
организмом, реальным воплощением божественного замысла.
Именно через человека, его космическое творчество и личное
духовное преображение, происходит восстановление мира в его
Божественной софийной полноте, красоте, добре и всеединстве.
Человек является естественным посредником между Богом и
материальным миром, ответственным за процесс собственной и
космической эволюции. Постепенное одухотворение человека
через внутреннее усвоение и развитие божественного начала
образует, собственно, весь исторический процесс, внутри кото-
рого происходит и Боговоплощение как прямая весть Христа-
Логоса падшему человечеству. «К человеку стремилась и тяго-
тела вся природа, к Богочеловеку направлялась вся история че-
ловечества», – пишет Соловьев. Софиология, в сущности, рас-
сматривает мировую эволюции как проявление и сознательное
использование софийных светоносных сил и энергий, заложен-
ных в мироздании, т.е. как процесс телеологический; как акту-
альное восстановление потенциального мирового всеединства.
Вершиной творчества Соловьева можно по праву считать его
нравственную философию, изложенную в самом крупном труде
– «Оправдании Добра». В этой работе Соловьев дает глубокий
анализ чувств, или естественных корней нравственности – сты-
да, жалости и благоговения. Человек стыдится того, что состав-
ляет в нем низшую природу. Жалость, сопереживание чужому
страданию человек испытывает ко всем живым существам. Чув-
ство благоговения – это преклонение человека перед высшим
началом, что и является нравственной основой религии.

306
 Значительная часть его обширной публицистики посвящена
русской теме: назначению России и ее месту в мировой истории.
Соловьев ратует за единство России и Европы, за объединение
всех трех ветвей христианства (православия, католичества и
протестантизма). Сущность русской идеи в представлении Со-
ловьева совпадает с христианским преображением жизни. Для
национальной идеи «нет имен, нет званий и положений, а есть
только другая человеческая личность, ищущая правды и добра,
заключающая в себе искру Божию, которую следует найти, про-
будить, зажечь».
Идеи Соловьева оказали сильнейшее влияние на русскую фило-
софскую, научную и художественную мысль рубежа 19-20 веков.
Не потеряли они своей актуальности и в наши дни. Глобальный
системный кризис, отчуждение человека от природы, противо-
борство индивидуализма и коллективизма, разъединение духов-
ного и материального начал в человеке и, как следствие, потеря
нравственных ориентиров лишь заострили вопросы, поставлен-
ные великим русским философом.
Фрагменты сочинения В.С. Соловьева «Смысл любви»
публикуются по книге: Соловьев В.С. Избранные произведе-
ния / В.С. Соловьев. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. С. 426-503.

СМЫСЛ ЛЮБВИ

Статья вторая

II
…Истина, как живая сила, овладевающая внутренним суще-
ством человека и действительно выводящая его из ложного са-
моутверждения, называется любовью. Любовь как действитель-
ное упразднение эгоизма есть действительное оправдание и спа-
сение индивидуальности. Любовь больше, чем разумное созна-
ние, но без него она не могла бы действовать как внутренняя
спасительная сила, возвышающая, а не упраздняющая индиви-
дуальность. Только благодаря разумному сознанию (или, что то
же, сознанию истины) человек может различать самого себя,
т.е. свою истинную индивидуальность, от своего эгоизма, а по-
тому, жертвуя этим эгоизмом, отдаваясь сам любви, он находит

307
в ней не только живую, но и животворящую силу и не теряет
вместе со своим эгоизмом и свое индивидуальное существо, а,
напротив, увековечивает его…

III
Смысл человеческой любви вообще есть оправдание и спасе-
ние индивидуальности через жертву эгоизма…
Ложь и зло эгоизма состоят вовсе не в том, что этот человек
слишком высоко себя ценит, придает себе безусловное значение
и бесконечное достоинство: в этом он прав, потому что всякий
человеческий субъект как самостоятельный центр живых сил,
как потенция (возможность) бесконечного совершенства, как
существо, могущее в сознании и в жизни своей вместить абсо-
лютную истину, − всякий человек в этом качестве имеет безот-
носительное значение и достоинство, есть нечто безусловно не-
заменимое и слишком высоко оценить себя не может (по еван-
гельскому слову: что даст человек в обмен за душу свою?). Не-
признание за собою этого безусловного значения равносильно
отречению от человеческого достоинства; это есть основное за-
блуждение и начало всякого неверия: он так малодушен, что
даже в самого себя верить не в силах, − как может он поверить
во что-нибудь другое? Основная ложь и зло эгоизма не в этом
абсолютном самосознании и самооценке субъекта, а в том, что,
приписывая себе по справедливости безусловное значение, он
несправедливо отказывает другим в этом значении; признавая
себя центром жизни, каков он и есть в самом деле, он других
относит к окружности своего бытия, оставляет за ними только
внешнюю и относительную ценность…
Человек (вообще и всякий индивидуальный человек в част-
ности), будучи фактически только этим, а не другим, может
становиться всем, лишь снимая в своем сознании и жизни ту
внутреннюю грань, которая отделяет его от другого. «Этот» мо-
жет быть «всем» только вместе с другими, лишь вместе с дру-
гими может он осуществить свое безусловное значение − стать
нераздельною и незаменимою частью всеединого целого, само-
стоятельным живым и своеобразным органом абсолютной жиз-
ни. Истинная индивидуальность есть некоторый определенный
образ всеединства, некоторый определенный способ восприятия

308
и усвоения себе всего другого. Утверждая себя вне всего друго-
го, человек тем самым лишает смысла свое собственное сущест-
вование, отнимает у себя истинное содержание жизни и пре-
вращает свою индивидуальность в пустую форму. Таким обра-
зом, эгоизм никак не есть самосознание и самоутверждение ин-
дивидуальности, а напротив − самоотрицание и гибель…
Ложь и зло эгоизма состоят в исключительном признании
безусловного значения за собою и в отрицании его у других;
рассудок показывает нам, что это неосновательно и несправед-
ливо, а любовь прямо фактически упраздняет такое несправед-
ливое отношение, заставляя нас не в отвлеченном сознании, а во
внутреннем чувстве и жизненной воле признать для себя безус-
ловное значение другого. Познавая в любви истину другого не
отвлеченно, а существенно, перенося на деле центр своей жизни
за пределы своей эмпирической способности, мы тем самым
проявляем и осуществляем свою собственную истину, свое без-
условное значение, которое именно и состоит в способности
переходить за границы своего фактического феноменального
бытия, в способности жить не только в себе, но и в другом.
Всякая любовь есть проявление этой способности, но не вся-
кая осуществляет ее в одинаковой степени, не всякая одинаково
радикально подрывает эгоизм. Эгоизм есть сила не только ре-
альная, но основная, укоренившаяся в самом глубоком центре
нашего бытия и оттуда проникающая и обнимающая всю нашу
действительность, − сила, непрерывно действующая во всех ча-
стностях и подробностях нашего существования. Чтобы на-
стоящим образом подорвать эгоизм, ему необходимо противо-
поставить такую же конкретно-определенную и все наше суще-
ство проникающую, все в нем захватывающую любовь. То дру-
гое, которое должно освободить из оков эгоизма нашу индиви-
дуальность, должно иметь соотношение со всею этою индиви-
дуальностью, должно быть таким же реальным и конкретным,
вполне объективированным субъектом, как и мы сами, и вместе
с тем должно во всем отличаться от нас, чтобы быть действи-
тельно другим, т.е., имея все то существенное содержание, ко-
торое и мы имеем, иметь его другим способом или образом, в
другой форме, так, чтобы всякое проявление нашего существа,

309
всякий жизненный акт встречали в этом другом соответствую-
щее, но неодинаковое проявление, так, чтобы отношение одного
к другому было полным и постоянным обменом, полным и по-
стоянным утверждением себя в другом, совершенным взаимо-
действием и общением. Тогда только эгоизм будет подорван и
упразднен не в принципе только, а во всей своей конкретной
действительности. Только при этом, так сказать химическом,
соединении двух существ, однородных и равнозначительных, но
всесторонне различных по форме, возможно (как в порядке
природном, так и в порядке духовном) создание нового челове-
ка, действительное осуществление истинной человеческой ин-
дивидуальности. Такое соединение или, по крайней мере, бли-
жайшую возможность к нему мы находим в половой любви, по-
чему и придаем исключительное значение как необходимому и
незаменимому основанию всего дальнейшего совершенствова-
ния как неизбежному и постоянному условию, при котором
только человек может действительно быть в истине…

Статья третья

I
Смысл и достоинство любви как чувства состоят в том, что
она заставляет нас действительно всем нашим существом при-
знать за другим то безусловное центральное значение, которое,
в силу эгоизма, мы ощущаем только в самих себе. Любовь важ-
на не как одно из наших чувств, а как перенесение всего нашего
жизненного интереса из себя в другое, как перестановка самого
центра нашей личной жизни. Это свойственно всякой любви, но
половой любви – по преимуществу; она отличается от других
родов любви и большей интенсивностью, более захватывающим
характером, и возможностью более полной и всесторонней вза-
имности; только эта любовь может вести к действительному и
неразрывному соединению двух жизней в одну, только про нее
и в слове Божьем сказано: «будут два в плоть едину», т.е. ста-
нут одним реальным существом…
Задача любви состоит в том, чтобы оправдать на деле тот
смысл любви, который сначала дан только в чувстве; требуется

310
такое сочетание двух данных ограниченных существ, которое
создало бы из них одну абсолютную идеальную личность. Эта
задача не только не заключает в себе никакого внутреннего про-
тиворечия и никакого несоответствия со всемирным смыслом,
но она прямо дана нашей духовной природой, особенность ко-
торой состоит именно в том, что человек может, оставаясь са-
мим собой, в своей собственной форме вместить абсолютное
содержание, стать абсолютной личностью. Но чтобы наполнить-
ся абсолютным содержанием (которое на религиозном языке
называется вечной жизнью или царствием Божьим), сама чело-
веческая форма должна быть восстановлена в своей целости
(интегрирована)… создать истинного человека, как свободное
единство мужского и женского начала, сохраняющих свою фор-
мальную обособленность, но преодолевших свою существенную
рознь и распадение, − это и есть собственная ближайшая задача
любви…

III
Мы знаем, что человек кроме своей животной материальной
природы имеет еще идеальную, связывающую его с абсолютной
истиной или Богом. Помимо материального или эмпирического
содержания своей жизни каждый человек заключает в себе об-
раз Божий, т.е. особую форму абсолютного содержания. Этот
образ Божий теоретически и отвлеченно познается нами в разу-
ме и через разум, а в любви он познается конкретно и жизненно.
И если это откровение идеального существа, обыкновенно за-
крытого материальным явлением, не ограничивается в любви
одним внутренним чувством, но становится иногда ощутитель-
ным и в сфере внешних чувств, то тем большее значение долж-
ны мы признать за любовью как за началом видимого восста-
новления образа Божия в материальном мире, началом вопло-
щения истинной идеальной человечности. Сила любви, перехо-
дя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений,
открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за
нами: мы сами должны понять это откровение и воспользовать-
ся им, чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным про-
блеском какой-то тайны…

311
 IV
Внешнее соединение, житейское и в особенности физиологи-
ческое, не имеет определенного отношения к любви. Оно быва-
ет без любви, и любовь бывает без него. Оно необходимо для
любви не как ее непременное условие и самостоятельная цель, а
только как ее окончательная реализация. Если эта реализация
ставится как цель сама по себе прежде идеального дела любви,
она губит любовь. Всякий внешний акт или факт сам по себе
есть ничто; любовь есть нечто только благодаря своему смыслу,
или идее, как восстановление единства или целости человече-
ской личности, как создание абсолютной индивидуальности.
Значение связанных с любовью внешних актов и фактов, кото-
рые сами по себе ничто, определяется их отношением к тому,
что составляют самое любовь и ее дело. Когда нуль ставится
после целого числа, он увеличивает его в десять раз, а когда ста-
вится прежде него, то во столько же уменьшает или раздробляет
его, отнимает у него характер целого числа, превращая его в де-
сятичную дробь; и чем больше этих нулей, предпосланных це-
лому, тем мельче дробь, тем ближе она сама становится к нулю.
Чувство любви само по себе есть только побуждение, вну-
шающее нам, что мы можем и должны воссоздать целость чело-
веческого существа… Но без действия сознательного человече-
ского духа Божья искра гаснет, и обманутая природа создает
новые поколения сынов человеческих для новых надежд…
Для большинства человечества жизнь есть только смена тя-
желого механического труда и грубочувственных, оглушающих
сознание удовольствий. А то меньшинство, которое имеет воз-
можность деятельно заботиться не о средствах только, но и о
целях жизни, вместо этого пользуется своей свободой от меха-
нической работы главным образом для бессмысленного и без-
нравственного времяпровождения. Мне нечего распространять-
ся про пустоту и безнравственность − невольную и бессозна-
тельную − всей этой мнимой жизни после ее великолепного
воспроизведения в «Анне Карениной», «Смерти Ивана Ильича»
и «Крейцеровой сонате»…

312
 Статья четвертая

IV
На первом месте в нашей действительности является то, что
поистине должно быть на последнем, − животная физиологиче-
ская связь. Она признается основанием всего дела, тогда как она
должна быть лишь его крайним завершением. Для многих здесь
основание совпадает с завершением: дальше животных отноше-
ний они и не идут; для других на этом широком основании под-
нимается социально-нравственная надстройка законного семей-
ного союза. Тут житейская средина принимается за вершину
жизни, и то, что должно служить свободным, осмысленным вы-
ражением во временном процессе вечного единства, становится
невольным руслом бессмысленной материальной жизни. А за-
тем, наконец, как редкое и исключительное явление остается
для немногих избранных чистая духовная любовь, у которой все
действительное содержание уже заранее отнято другими, низ-
шими связями, так что ей приходится довольствоваться мечта-
тельной и бесплодной чувствительностью безо всякой реальной
задачи и жизненной цели. Эта несчастная духовная любовь на-
поминает маленьких ангелов старинной живописи, у которых
есть только голова да крылышки и больше ничего. Эти ангелы
ничего не делают за неимением рук и не могут двигаться впе-
ред, так как их крылышкам хватает силы только на то, чтобы
поддерживать их неподвижно на известной высоте. В таком же
возвышенном, но крайне неудовлетворительном положении на-
ходится и духовная любовь…
Эта исключительно духовная любовь есть, очевидно, такая
же аномалия, как и любовь исключительно физическая и исклю-
чительно житейский союз. Абсолютная норма есть восстановле-
ние целости человеческого существа, и, нарушается ли эта нор-
ма в ту или другую сторону, в результате во всяком случае про-
исходит явление ненормальное, противоестественное. Мнимо
духовная любовь есть явление не только ненормальное, но и
совершенно бесцельное, ибо то отделение духовного от чувст-
венного, к которому она стремится, и без того наилучшим обра-
зом совершается смертью. Истинная же духовная любовь не
есть слабое подражание и предварение смерти, а торжество над

313
смертью, не отделение бессмертного от смертного, вечного от
временного, а превращение смертного в бессмертное, воспри-
ятие временного в вечное. Ложная духовность есть отрицание
плоти, истинная духовность есть ее перерождение, спасение,
воскресение…
Переходя к изложению основных моментов в процессе осу-
ществления истинной любви, т.е. в процессе интеграции чело-
веческого существа или восстановления в нем образа Божия, я
предвижу недоумение многих: зачем забираться на такие недос-
тупные и фантастические высоты по поводу такой простой ве-
щи, как любовь? Если бы я считал религиозную норму любви
фантастическою, то я, конечно, и не предлагал бы ее. Точно так
же, если б я имел в виду только простую любовь, т.е. обыкно-
венные, заурядные отношения между полами, то, что бывает, а
не то, что должно быть, то я, конечно, воздержался бы от всяких
рассуждений по этому предмету, ибо, несомненно, эти простые
отношения принадлежат к тем вещам, про которые кто-то ска-
зал: нехорошо это делать, но еще хуже об этом разговаривать.
Но любовь, как я ее понимаю, есть, напротив, дело чрезвычайно
сложное, затемненное и запутанное, требующее вполне созна-
тельного разбора и исследования, при котором нужно заботить-
ся не о простоте, а об истине... Гнилой пень, несомненно, проще
многоветвистого дерева, и труп проще живого человека. Про-
стое отношение к любви завершается тем окончательным и
крайним упрощением, которое называется смертью. Такой неиз-
бежный и неудовлетворительный конец «простой» любви побу-
ждает нас искать для нее другого, более сложного начала…

VI
Так как для Бога, вечного и нераздельного, все есть вместе и
зараз, все в одном, то утверждать какое-нибудь индивидуальное
существо в Боге − значит, утверждать его не в его отдельности,
а во всем или, точнее, в единстве всего. Но так как это индиви-
дуальное существо в своей данной действительности не входит
в единство всего, существует отдельно, как материально обо-
собленное явление, то предмет нашей верующей любви необхо-
димо различается от эмпирического объекта нашей инстинктив-
ной любви, хотя и нераздельно связан с ним. Это есть одно и то

314
же лицо в двух различных видах или в двух разных сферах бы-
тия − идеальной и реальной. Первое есть пока только идея. Но в
настоящей, верующей и зрячей любви мы знаем, что эта идея не
есть наше произвольное измышление, а что она выражает исти-
ну предмета, только еще не осуществленную в сфере внешних,
реальных явлений.
Эта истинная идея любимого предмета хотя и просвечивает в
мгновения любовного пафоса сквозь реальное явление, но в бо-
лее ясном виде является сначала лишь как предмет воображе-
ния. Конкретная форма этого воображения, идеальный образ, в
который я облекаю любимое лицо в данный момент, создается,
конечно, мною, но он создается не из ничего, и субъективность
этого образа как такого, т.е. являющегося теперь и здесь перед
очами моей души, нисколько не доказывает субъективного, т.е.
для меня лишь существующего, характера самого воображаемо-
го предмета. Если для меня, находящегося по ее сторону транс-
цендентного мира, известный идеальный предмет является
только как произведение моего воображения, это не мешает его
полной действительности в другой, высшей сфере бытия. И хотя
наша реальная жизнь находится вне этой высшей сферы, но наш
ум не совсем чужд ей, и мы можем иметь некоторое умозри-
тельное понятие о законах ее бытия. И вот первый, основной
закон: если в нашем мире раздельное и изолированное сущест-
вование есть факт и актуальность, а единство − только понятие
и идея, то там, наоборот, действительность принадлежит един-
ству или, точнее, всеединству, а раздельность и обособленность
существуют только потенциально и субъективно.
А отсюда следует, что бытие этого лица в сфере не есть ин-
дивидуальное в смысле здешнего реального бытия. Там, т.е. в
истине, индивидуальное лицо есть только луч, живой и действи-
тельный, но нераздельный луч одного идеального светила − все-
единой сущности. Это идеальное лицо, или олицетворенная
идея, есть только индивидуализация всеединства, которое неде-
лимо присутствует в каждой из этих своих индивидуализации.
Итак, когда мы воображаем идеальную форму любимого пред-
мета, то под этою формой нам сообщается сама всеединая сущ-
ность. Как же мы должны ее мыслить?

315
 VII
Бог как единый, различая от себя свое другое, т.е. все, что не
Он сам, соединяет с собою это все, представляя себе его вместе
и зараз, в абсолютно совершенной форме, следовательно, как
единое. Это другое единство, различное, хотя и неотделимое от
первоначального единства Божия, есть относительно Бога един-
ство пассивное, женское, так как здесь вечная пустота (чистая
потенция) воспринимает полноту божественной жизни. Но если
в основе этой вечной женственности лежит чистое ничто, то для
Бога это ничто вечно скрыто воспринимаемым от Божества об-
разом абсолютного совершенства. Это совершенство, которое
для нас еще только осуществляется, для Бога, т.е. в истине, уже
есть действительно. То идеальное единство, к которому стре-
мится наш мир и которое составляет цель космического и исто-
рического процесса, оно не может быть только чьим-нибудь
субъективным понятием (ибо чьим же?), оно истинно есть как
вечный предмет любви Божией, как Его вечное другое.
Этот живой идеал Божьей любви, предшествуя нашей любви,
содержит в себе тайну ее идеализации. Здесь идеализация низ-
шего существа есть вместе с тем начинающая реализация выс-
шего, и в этом истина любовного пафоса. Полная же реализация,
превращение индивидуального женского существа в неотдели-
мый от своего лучезарного источника луч вечной Божественной
женственности, будет действительным, не субъективным толь-
ко, а и объективным воссоединением индивидуального человека
с Богом, восстановлением в нем живого и бессмертного образа
Божия.
Предмет истинной любви не прост, а двойствен: мы любим,
во-первых, то идеальное (не в смысле отвлеченном, а в смысле
принадлежности к другой, высшей сфере бытия) существо, ко-
торое мы должны ввести в наш реальный мир, и, во-вторых, мы
любим то природное человеческое существо, которое дает жи-
вой личный материал для этой реализации и которое чрез это
идеализуется не в смысле нашего субъективного воображения, а
в смысле своей действительной объективной перемены или пе-
рерождения. Таким образом, истинная любовь есть нераздельно
и восходящая и нисходящая, или те две Афродиты, которых
Платон хорошо различал, но дурно разделял. Для Бога Его дру-

316
гое ( т.е. вселенная) имеет от века образ совершенной Женст-
венности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Не-
го, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индиви-
дуального существа, способного с ним соединяться. К такой же
реализации и воплощению стремится и сама вечная Женствен-
ность, которая не есть только бездейственный образ в уме Бо-
жием, а живое духовное существо, обладающее всею полнотою
сил и действий. Весь мировой и исторический процесс есть про-
цесс ее реализации и воплощения в великом многообразии ферм
и степеней.
В половой любви, истинно понимаемой и истинно осуществ-
ляемой, эта божественная сущность получает средство для сво-
его окончательного, крайнего воплощения в индивидуальной
жизни человека, способ самого глубокого и вместе с тем самого
внешнего реально-ощутительного соединения с ним. Отсюда те
проблески неземного блаженства, то веяние нездешней радости,
которыми сопровождается любовь, даже несовершенная, и ко-
торые делают ее, даже несовершенную, величайшим наслажде-
нием людей и богов. Отсюда же и глубочайшее страдание люб-
ви, бессильной удержать свой истинный предмет и все более и
более от него удаляющейся.
Здесь получает свое законное место и тот элемент обожания
и беспредельной преданности, который так свойствен любви и
так мало имеет смысла, если относится к земному ее предмету, в
отдельности от небесного…

Статья пятая

I
Невольное и непосредственное чувство открывает нам смысл
любви как высшего проявления индивидуальной жизни, нахо-
дящей в соединении с другим существом свою собственную
бесконечность. Не довольно ли этого мгновенного откровения?
Разве мало хоть раз в жизни действительно почувствовать свое
безусловное значение?
«И я знаю, взглянувши на звезды порой,
Что взирали на них мы, как боги, с тобой»…

317
 Но чтобы не оставаться мертвою верой, ей нужно непрерыв-
но себя отстаивать против той действительной среды, где бес-
смысленный случай созидает свое господство на игре животных
страстей и еще худших страстей человеческих. Против этих
враждебных сил у верующей любви есть только оборонительное
оружие − терпение до конца. Чтобы заслужить свое блаженство,
она должна взять крест свой. В нашей материальной среде нель-
зя сохранить истинную любовь, если не понять и не принять ее
как нравственный подвиг. Недаром православная церковь в сво-
ем чине брака поминает святых мучеников и к их венцам при-
равнивает венцы супружеские.
Религиозная вера и нравственный подвиг охраняют индиви-
дуального человека и его любовь от поглощения материальною
средой во время его жизни, но не дают еще ему торжества над
смертью. Внутреннее перерождение любовного чувства, ис-
правление извращенных отношений любви не исправляет и не
отменяет дурного закона физической жизни не только во внеш-
нем мире, но и в самом человеке. Он реально остается по-
прежнему ограниченным существом, подчиненным материаль-
ной природе. Внутреннее − мистическое и нравственное − со-
единение его с дополняющею индивидуальностью не может
одолеть ни их взаимной отдельности и непроницаемости, ни
общей зависимости их от вещественного мира. Последнее слово
остается не за нравственным подвигом, а за беспощадным зако-
ном органической жизни и смерти, и люди, до конца отстаивав-
шие вечный идеал, умирают с человеческим достоинством, но с
животным бессилием.
Пока индивидуальный подвиг ограничивается только своим
ближайшим предметом − исправлением личного извращенного
отношения между двумя существами, − он необходимо останет-
ся без окончательного успеха и в этом своем прямом деле. Ибо
то зло, с которым сталкивается истинная любовь, зло матери-
альной отдельности, непроницаемости и внешнего противобор-
ства двух существ, внутренне восполняющих друг друга, − это
зло есть частный, хотя и типичный случай общего извращения,
которому подвержена наша жизнь, и не только наша, но и жизнь
всего мира.

318
 Действительно спастись, т.е. возродить и увековечить свою
индивидуальную жизнь в истинной любви, единичный человек
может только сообща или вместе со всеми. Он имеет право и
обязанность отстаивать свою индивидуальность от дурного за-
кона общей жизни, но не отделять свое благо от истинного блага
всех живущих. Из того, что самое глубокое и интенсивное про-
явление любви выражается во взаимоотношении двух воспол-
няющих друг друга существ, никак не следует, чтобы это взаи-
моотношение могло отделять и обособлять себя от всего проче-
го как нечто самодовлеющее; напротив, такое обособление есть
гибель любви, ибо само по себе половое отношение, при всем
своем субъективном значении, оказывается (объективно) лишь
преходящим, эмпирическим явлением. Точно так же из того, что
совершенное соединение таких единичных существ останется
всегда основною и истинною формою индивидуальной жизни,
вовсе не следует, что эта замкнутая в своем индивидуальном
совершенстве жизненная форма должна пребывать пустою, ко-
гда она, напротив, по самой природе человека способна и пред-
назначена наполняться универсальным содержанием. Наконец,
если нравственный смысл любви требует воссоединения того,
что неправедно разделено, требует отождествления себя и дру-
гого, то отделять задачу нашего индивидуального совершенства
от процесса всемирного объединения было бы противно самому
этому нравственному смыслу любви, если бы даже такое отде-
ление было физически возможно.

II
Таким образом, всякая попытка уединить и обособить инди-
видуальный процесс возрождения в истинной любви встречает-
ся с тройным неодолимым препятствием, поскольку наша инди-
видуальная жизнь со своей любовью, отделенная от процесса
жизни всемирной, неизбежно оказывается, во-первых, физиче-
ски несостоятельной, бессильной против времени и смерти, за-
тем, умственно пустой, бессодержательной и, наконец, нравст-
венно-недостойной. Если фантазия перескакивает чрез физиче-
ское и логическое препятствие, то и она должна остановиться
перед нравственной невозможностью.

319
 Предположим нечто совершенно фантастическое, предполо-
жим, что какой-нибудь человек так усилил свой дух последова-
тельным сосредоточением сознания и воли и так очистил свою
телесную природу аскетическим подвигом, что действительно
восстановил (для себя и для своего дополнительного «другого»)
истинную целость человеческой индивидуальности, достиг пол-
ного одухотворения и бессмертия. Будет ли эта возрожденная
индивидуальность наслаждаться своим одиноким блаженством
в той среде, где все по-прежнему страдает и гибнет? Но пойдем
еще дальше. Пусть эта переродившаяся чета получила способ-
ность сообщать всем другим свое высшее состояние; это, конеч-
но, невозможно, поскольку оно обусловлено личным нравствен-
ным подвигом, но пусть это будет что-нибудь в роде философ-
ского камня или жизненного эликсира. И вот, все живущие на
земле исцелены от своих зол и болезней, все свободны и бес-
смертны. Но чтобы быть при этом счастливыми, им нужно еще
одно условие: они должны забыть своих отцов, забыть настоя-
щих виновников этого своего благополучия, потому что, какое
бы фантастическое значение ни приписывалось личному подви-
гу, все-таки нужно было, чтобы тысячи и тысячи поколений
своим совокупным собирательным трудом создали ту культуру,
те нравственные и умственные построения, без которых задача
индивидуального перерождения не могла бы быть не только ис-
полнена, но и задумана. И эти миллиарды людей, положивших
свою жизнь за других, будут тлеть в своих могилах, а их празд-
ные потомки будут равнодушно наслаждаться своим даровым
счастьем! Но это предполагало бы нравственное одичание и да-
же хуже, потому что и дикари чтут своих предков и сохраняют
общение с ними. Каким же образом окончательное и высшее
состояние человечества может быть основано на несправедли-
вости, неблагодарности и забвении? Человек, достигший выс-
шего совершенства, не может принять такого недостойного да-
ра; если он не в состоянии вырвать у смерти всю ее добычу, он
лучше откажется от бессмертия.
«Разбей этот кубок, в нем злая отрава таится».
К счастью, все это − только произвольная и праздная фанта-
зия, и до такого трагического испытания нравственной солидар-
ности в человечестве дело никогда не дойдет в силу естествен-

320
ной солидарности нашей с целым миром, − в силу физической
невозможности частного решения жизненной задачи отдельным
человеком или отдельным поколением. Наше перерождение не-
разрывно связано с перерождением вселенной, с преобразовани-
ем ее форм пространства и времени. Истинная жизнь индивиду-
альности в ее полном и безусловном значении осуществляется и
увековечивается только в соответствующем развитии всемирной
жизни, в котором мы можем и должны деятельно участвовать,
но которое не нами создается. Наше личное дело, поскольку оно
истинно, есть общее дело всего мира − реализация и индивидуа-
лизация всеединой идеи и одухотворение материи. Оно подго-
товляется космическим процессом в природном мире, продол-
жается и совершается историческим процессом в человечестве.
Наше неведение о всесторонней связи конкретных частностей в
единстве целого оставляет нам при этом свободу действий, ко-
торая со всеми ее последствиями уже от века вошла в абсолют-
ный всеобъемлющий план.
Всеединая идея может окончательно реализоваться или во-
плотиться только в полноте совершенных индивидуальностей,
значит, последняя цель всего дела есть высшее развитие каждой
индивидуальности в полнейшем единстве всех, а это необходи-
мо включает в себя и нашу жизненную цель, которую нам, сле-
довательно, нет ни побуждения, ни возможности отделять или
обособлять от цели всеобщей. Мы нужны миру столько же,
сколько и он нам; вселенная от века заинтересована в сохране-
нии, развитии и увековечении всего того, что действительно для
нас нужно и желательно, всего положительного и достойного в
нашей индивидуальности, и нам остается только принимать
возможно более сознательное и деятельное участие в общем ис-
торическом процессе − для самих себя и для всех других нераз-
дельно.

III
Истинному бытию, или всеединой идее, противополагается в
нашем мире вещественное бытие − то самое, что подавляет сво-
им бессмысленным упорством и нашу любовь и не дает осуще-
ствиться ее смыслу. Главное свойство этого вещественного бы-
тия есть двойная непроницаемость: 1) непроницаемость во вре-

321
мени, в силу которой всякий последующий момент бытия не
сохраняет в себе предыдущего, а исключает или вытесняет его
собою из существования, так что все новое в среде вещества
происходит на счет прежнего или в ущерб ему; 2) непроницае-
мость в пространстве, в силу которой две части вещества (два
тела) не могут занимать зараз одного и того же места, т.е. одной
и той же части пространства, а необходимо вытесняют друг дру-
га. Таким образом, то, что лежит в основе нашего мира, есть бы-
тие в состоянии распадения, бытие, раздробленное на исклю-
чающие друг друга части и моменты. Вот какую глубокую поч-
ву и какую широкую основу должны мы принять для того роко-
вого разделения существ, в котором все бедствие и нашей лич-
ной жизни. Победить эту двойную непроницаемость тел и явле-
ний, сделать внешнюю реальную среду сообразною внутренне-
му всеединству идеи − вот задача мирового процесса, столь же
простая в общем понятии, сколько сложная и трудная в кон-
кретном осуществлении…
Совершенное всеединство, по самому понятию своему, тре-
бует полного равновесия, равноценности и равноправности ме-
жду единым и всем, между целым и частями, между общим и
единичным. Полнота идеи требует, чтобы наибольшее единство
целого осуществлялось в наибольшей самостоятельности и сво-
боде частных и единичных элементов – в них самих, через них и
для них. В этом направлении космический процесс доходит до
создания животной индивидуальности, для которой единство
идеи существует в образе рода и ощущается с полною силой в
момент полового влечения, когда внутреннее единство или
общность с другим (со «всем») конкретно воплощается в отно-
шении к единичной особи другого пола, представляющей собою
это дополнительное «все» − в одном. Сама индивидуальная
жизнь животного организма уже содержит в себе некоторое, хо-
тя ограниченное, подобие всеединства, поскольку здесь осуще-
ствляется полная солидарность и взаимность всех частных орга-
нов и элементов в единстве живого тела. Но как эта органиче-
ская солидарность в животном не переходит за пределы его те-
лесного состава, так и для него образ восполняющего «другого»
всецело ограничен таким же единичным телом с возможностью
только материального, частичного соединения; а потому сверх-

322
временная бесконечность, или вечность идеи, действующая в
жизненной творческой силе любви, принимает здесь дурную
прямолинейную форму беспредельного размножения, т.е. по-
вторения одного и того же организма в однообразной смене
единичных временных существований.
В человеческой жизни прямая линия родового размножения
хотя и сохраняется в основе, но благодаря развитию сознания и
сознательного общения она заворачивается историческим про-
цессом все в более и более обширные круги социальных и куль-
турных организмов. Эти социальные организмы производятся
тою же жизненною творческою силою любви, которая порожда-
ет и организмы физические. Эта сила непосредственно создает
семью, а семья есть образующий элемент всякого общества. Не-
смотря на эту генетическую связь, отношение человеческой ин-
дивидуальности к обществу существенно иное, нежели отноше-
ние животной индивидуальности к роду: человек не есть прехо-
дящий экземпляр общества. Единство социального организма
действительно сосуществует с каждым из его индивидуальных
членов, имеет бытие не только в нем и чрез него, но и для него,
находится с ним в определенной связи и соотношении: общест-
венная и индивидуальная жизнь со всех сторон взаимно прони-
кают друг друга. Следовательно, мы имеем здесь гораздо более
совершенный образ воплощения всеединой идеи, нежели в ор-
ганизме физическом. Вместе с тем здесь начинается изнутри (из
сознания) процесс интеграции во времени (или против времени).
Несмотря на продолжающуюся и в человечестве смену поколе-
ний, есть уже начатки увековечивания индивидуальности в ре-
лигии предков − этой основе всякой культуры, в предании − па-
мяти общества, в искусстве, наконец, в исторической науке. Не-
совершенный, зачаточный характер такого увековечения соот-
ветствует несовершенству самой человеческой индивидуально-
сти и самого общества. Но прогресс несомненен, и окончатель-
ная задача становится яснее и ближе.

IV
Если корень ложного существования состоит в непроницае-
мости, т.е. во взаимном исключении существ друг другом, то
истинная жизнь есть то, чтобы жить в другом, как в себе, или
находить в другом положительное и безусловное восполнение

323
своего существа. Основанием и типом этой истинной жизни ос-
тается и всегда останется любовь половая, или супружеская. Но
ее собственное осуществление невозможно, как мы видели, без
соответствующего преобразования всей внешней среды, т.е.
интеграция жизни индивидуальной необходимо требует такой
же интеграции в сферах жизни общественной и всемирной. Оп-
ределенное различие, или раздельность, жизненных сфер как
индивидуальных, так и собирательных, никогда не будет и не
должно быть упразднено, потому что такое всеобщее слияние
привело бы к безразличию и к пустоте, а не к полноте бытия.
Истинное соединение предполагает истинную раздельность со-
единяемых, т.е. такую, в силу которой они не исключают, а вза-
имно полагают друг друга, находя каждый в другом полноту
собственной жизни. Как в любви индивидуальной два различ-
ные, но равноправные и равноценные существа служат один
другому не отрицательною границей, а положительным воспол-
нением, точно то же должно быть и во всех сферах жизни соби-
рательной; всякий социальный организм должен быть для каж-
дого своего члена не внешнею границей его деятельности, а по-
ложительною опорой и восполнением. Как для половой любви
(в сфере личной жизни) единичное «другое» есть вместе с тем
все, так с своей стороны социальное все, в силу положительной
солидарности всех своих элементов, должно для каждого из них
являться как действительное единство, как бы другое, воспол-
няющее его (в новой, более широкой сфере) живое существо.
Если отношения индивидуальных членов общества друг к
другу должны быть братские (и сыновние − по отношению к
прошедшим поколениям и их социальным представителям), то
связь их с целыми общественными сферами − местными, нацио-
нальными и, наконец, со вселенскою − должна быть еще более
внутреннею, всестороннею и значительною. Эта связь активного
человеческого начала (личного) с воплощенною в социальном
духовно-телесном организме всеединою идеей должна быть жи-
вым сизигическим отношением. Не подчиняться своей общест-
венной сфере и не господствовать над нею, а быть с нею в лю-
бовном взаимодействии, служить для нее деятельным, оплодо-
творяющим началом движения и находить в ней полноту жиз-
ненных условий и возможностей − таково отношение истинной

324
человеческой индивидуальности не только к своей ближайшей
социальной среде, к своему народу, но и ко всему человечеству.
В Библии города, страны народ Израильский, а затем и все воз-
рожденное человечество или вселенская Церковь представляют-
ся в образе женских индивидуальностей, и это не есть простая
метафора. Из того, что образ единства социальных тел не ощу-
тителен для наших внешних чувств, никак не следует, чтоб его
вовсе не существовало: ведь и наш собственный телесный образ
совсем неощутителен и неведом для отдельной мозговой кле-
точки или для кровяного шарика; и если мы как индивидуаль-
ность, способная к полноте бытия, отличаемся от этих элемен-
тарных индивидуальностей не только большею ясностью и ши-
ротою разумного сознания, но и большею силой творческого
воображения, то я не вижу надобности отказываться от этого
преимущества. Как бы то ни было, с образом или без образа,
требуется прежде всего, чтобы мы относились к социальной и
всемирной среде как к действительному живому существу, с
которым мы, никогда не сливаясь до безразличия, находимся в
самом тесном и полном взаимодействии. Такое распространение
сизигического отношения на сферы собирательного и всеобщего
бытия совершенствует самую индивидуальность, сообщая ей
единство и полноту жизненного содержания, и тем самым воз-
вышает и увековечивает основную индивидуальную форму
любви.
Несомненно, что исторический процесс совершается в этом
направлении, постепенно разрушая ложные или недостаточные
формы человеческих союзов (патриархальные, деспотические,
односторонне-индивидуалистические) и вместе с тем все более
и более приближаясь не только к объединению всего человече-
ства, как солидарного целого, но и к установлению истинного
сизигического образа этого всечеловеческого единства. По мере
того, как всеединая идея действительно осуществляется чрез
укрепление и усовершенствование своих индивидуально-
человеческих элементов, необходимо ослабевают и сглажива-
ются формы ложного разделения, или непроницаемости существ
в пространстве и времени. Но для полного их упразднения и для
окончательного увековечения всех индивидуальностей, не толь-
ко настоящих, но и прошедших, нужно, чтобы процесс интегра-

325
ции перешел за пределы жизни социальной или собственно-
человеческой, и включил в себя сферу космическую, из которой
он вышел. В устроении физического мира (космический про-
цесс) божественная идея только снаружи облекла царство мате-
рии и смерти покровом природной красоты: чрез человечество,
чрез действие его универсально-разумного сознания она должна
войти в это царство изнутри, чтобы оживотворить природу и
увековечить ее красоту. В этом смысле необходимо изменить
отношение человека к природе. И с нею он должен установить
то сизигическое единство, которым определяется его истинная
жизнь в личной и общественной сферах.

V
Природа до сих пор была или всевластною, деспотическою
матерью младенчествующего человечества, или чужою ему ра-
бою, вещью. В эту вторую эпоху одни только поэты сохраняли
еще и поддерживали хотя безотчетное и робкое чувство любви к
природе как к равноправному существу, имеющему или могу-
щему иметь жизнь в себе. Истинные поэты всегда оставались
пророками всемирного восстановления жизни и красоты, как
хорошо сказал один из них своим собратьям:
Только у вас мимолетные грезы
Старыми в душу глядятся друзьями,
Только у вас благовонные розы
Вечно восторга блистают слезами.
С торжищ житейских, бесцветных и душных,
Видеть как радостно тонкие краски,
В радугах ваших прозрачно-воздушных
Неба родного мне чудятся ласки.
Установление истинного любовного, или сизигического, от-
ношения человека не только к его социальной, но и к его при-
родной и всемирной среде − эта цель сама по себе ясна. Нельзя
сказать того же о путях ее достижения для отдельного человека.
Не вдаваясь в преждевременные, а потому сомнительные и не-
удобные подробности, можно, основываясь па твердых аналоги-
ях космического и исторического опыта, с уверенностью утвер-
ждать, что всякая сознательная действительность человеческая,
определяемая идеею всемирной сизигии и имеющая целью во-
плотить всеединый идеал в той или другой сфере, тем самым

326
действительно производит или освобождает реальные духовно-
телесные токи, которые постепенно овладевают материальною
средою, одухотворяют ее и воплощают в ней те или другие об-
разы всеединства − живые и вечные подобия абсолютной чело-
вечности. Сила же этого духовно-телесного творчества в чело-
веке есть только превращение или обращение внутрь той самой
творческой силы, которая в природе, будучи обращена наружу,
производит дурную бесконечность физического размножения
организмов.
Связавши в идее всемирной сизигии (индивидуальную поло-
вую) любовь с истинною сущностью всеобщей жизни, я испол-
нил свою прямую задачу − определить смысл любви, так как
под смыслом какого-нибудь предмета разумеется именно его
внутренняя связь со всеобщею истиной. Что касается до некото-
рых специальных вопросов, которые мне пришлось затронуть,
то я предполагаю еще к ним вернуться.
Контрольные вопросы
1. Почему В.С. Соловьев любовь называет истиной?
2. Что понимает В.С. Соловьев под «идеальной природой»
человека?
3. Как соотносятся любовь и «Всеединая идея»?
4. Что включает в себя понятие «сизигия», или «сизигиче-
ское отношение к миру»?
5. В чем, по Соловьеву, заключается истинный, высший
смысл Любви?

ТРУБЕЦКОЙ НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ

(1890-1937)

Князь Н.С. Трубецкой − основоположник евразийского дви-

жения, крупнейший языковед ХХ века, философ, культуролог,
политолог, общественный деятель. Родился в семье выдающего-
ся русского философа и ректора Московского государственного
университета С.Н. Трубецкого. Работал приват-доцентом в Мо-
сковском университете (1913-1914) и профессором Ростовского
университета (1918). После эмиграции живет в Софии, а с 1922 г.
− профессор славянской филологии Венского университета. С
1930 г. − член Венской академии наук. Являясь активным чле-

327
ном Пражского фонологического кружка, внес большой вклад в
формирование структуралистской методологии и разработку
учения о фонологическом строении языка. Значительная часть
его последней рукописи «Опыт предыстории славянских язы-
ков» была изъята нацистами при обыске и считается утрачен-
ной.
Ключевая культурологическая идея Трубецкого заключается
в том, что европоцентристский (романо-германский) подход к
истории и культуре является несостоятельным. Нет никаких ос-
нований считать европейскую культуру более развитой и высо-
кой, чем культуры других (в том числе и евразийских) народов,
а европейскую историю − центральной линией исторического
процесса. По мысли Трубецкого, каждая национальная культура
уникальна и самобытна, и каждый народ должен защищать и
развивать свою собственную культуру, в то время как механиче-
ская прививка европейских ценностей ведет к деградации на-
циональных культур и подчинению их культуре романо-
германских народов. Н.С. Трубецкой внес значительный вклад в
исследование «туранского» (тюркского) этноязыкового субстра-
та в культуре России, а также в обоснование глубинных куль-
турных и исторических связей между народами, населяющими
евразийский континент. Впервые ввел понятие «языкового сою-
за», которое характеризовало языки, распространенные в одной
географической и культурно-исторической зоне и, в силу этого,
обладающие рядом существенно общих характеристик. Взаимо-
отношения культур оказываются сходным с взаимоотношения-
ми языков, и культуры соседних народов всегда имеют много
схожих черт в мифологии, обрядах и религиозных верованиях.
Все эти конкретные научные идеи факты позволили Н.С. Тру-
бецкому убедительно обосновать главную евразийскую идею,
что Россия − это не Восток и не Запад, а особый культурно-
географический мир, лежащий между ними и обладающий
внутренним географическим, языковым, культурным и истори-
ческим единством.
В отличие от многих других представителей русского зару-
бежья, князь Н.С. Трубецкой сумел объективно оценить и плю-
сы, и минусы практики российского социализма, избежав как
апологетики сталинского режима, так и эмигрантского антисо-

328
ветизма. Предрек распадение Советского Союза на множество
суверенных государств, построенных по национальному при-
знаку, если на смену идеологии марксизма не придет евразий-
ская идея. Исследовал различные виды национализма, которые
впоследствии проявились на пространстве бывшего СССР. До
сих пор большую ценность представляют суждения Трубецкого
о национальных проблемах Украины и Кавказа и путях их ра-
зумного решения. Все это делает наследие Трубецкого весьма
актуальным и ценным, особенно после краха прозападнических
утопий 90-х годов, что можно механически заимствованными
средствами обустроить России.
Следующие фрагменты работы Н.С. Трубецкого «Общеев-
разийский национализм» из книги: Русская идея: сборник
произведений русских мыслителей / Е.А. Васильев. М.: Айрис-
пресс, 2002. С. 372-384.

ОБЩЕЕВРАЗИЙСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ

До революции Россия была страной, в которой официальным

хозяином всей государственной территории признавался рус-
ский народ. При этом не делалось никакой принципиальной
разницы между областями с исконно русским и областями с
инородническим коренным населением: русский народ считался
собственником и хозяином как тех, так и других, а инородцы –
не хозяевами, а только домочадцами.
За время революции положение дела изменилось. В законо-
мерном для известного периода революции процессе всеобщего
анархического разложения Россия грозила распасться на от-
дельные части, если бы русский народ не спас государственного
единства, пожертвовав ради этого своим положением единст-
венного хозяина государства. Таким образом, в силу неумоли-
мой логики истории прежнее соотношение между русским на-
родом и инородцами было нарушено. Нерусские народы быв-
шей Российской Империи приобрели положение, которого они
не имели ранее. Русский народ оказался не единственным гос-
подствующим, а одним из равноправных народов, населяющих
государственную территорию. Правда, превосходя все прочие
народы своею численностью и имея за собой многовековую
традицию государственности, русский народ, естественно, игра-

329
ет и должен играть первую роль среди всех народов государст-
венной территории. Но это все же уже не хозяин среди домо-
чадцев, а только первый между равными.
Описанная перемена, наступившая в положении русского на-
рода, должна быть учтена всеми, кто задумывается над будущим
нашей родины. Никак нельзя предполагать, чтобы создавшееся в
процессе революции новое положение русского народа среди
других народов бывшей Российской Империи и нынешнего
СССР было лишь временным, преходящим. Те права, которыми
теперь наделены нерусские народы СССР, уже не могут быть
отняты. Время укрепляет существующее положение. В будущем
попытка отнять или хотя бы умалить эти права вызвала бы са-
мое ожесточенное сопротивление. Если русский народ когда-
нибудь вступит на путь такого насильственного отбирания или
умаления прав других народов, проживающих на государствен-
ной территории, то тем самым обречет себя на длительную и
тяжелую борьбу со всеми этими народами, на вечное состояние
то явной, то скрытой войны со всеми ними. Не подлежит сомне-
нию, что такая война чрезвычайно желательна для врагов Рос-
сии, и что в своей борьбе против притязаний русского народа
отдельные самоопределившиеся народы прежней Российской
Империи и нынешнего СССР найдут себе поддержку и союзни-
ков среди иностранных держав. Тем более, что с моральной точ-
ки зрения позиция русского народа, пытающегося отобрать или
умалить национальные прерогативы других народов государст-
венной территории, будет крайне невыгодной, почти незащити-
мой. В силу же моральной необоснованности борьбы за отобра-
ние прав у нерусских народов бывшей Российской Империи
борьба эта окажется непопулярной прежде всего в среде самого
русского народа. Каков бы ни был исход данной борьбы, самый
факт ее означал бы утрату русским народом государственного
чутья в угоду шовинистическому самоутверждению, а это было
бы, во всяком случае, признаком близкого распада государства.
Таким образом, об отобрании или умалении прав, приобре-
тенных за время революции равными народами бывшей Россий-
ской Империи, не должно быть и речи. Та Россия, в которой
единственным хозяином всей государственной территории был
русский народ, − эта Россия отошла в историческое прошлое.

330
Отныне русский народ есть и будет только одним из равноправ-
ных народов, населяющих государственную территорию и при-
нимающих участие в управлении ею.
Эта перемена роли русского народа в государстве ставит пе-
ред русским национальным самосознанием ряд проблем. Преж-
де самый крайний русский националист все же был патриотом.
Теперь же то государство, в котором живет русский народ, уже
не является исключительной его собственностью, исключитель-
ный русский национализм оказывается нарушающим равнове-
сие составных частей государства и, следовательно, ведет к раз-
рушению государственного единства. Чрезмерное повышение
русского национального самолюбия способно восстановить
против русского народа все прочие народы в государстве, т.е.
обособить русский народ от других. Если прежде даже крайнее
русское национальное самолюбие было фактором, на который
государство и могло опираться, то теперь это же самолюбие,
повысившись до известного предела, может оказаться фактором
антигосударственным, не созидающим, а разлагающим государ-
ственное единство. При теперешней роли русского народа в го-
сударстве крайний русский национализм может привести к рус-
скому сепаратизму, что прежде было бы немыслимо. Крайний
националист, желающий во что бы то ни стало, чтобы русский
народ был единственным хозяином у себя в государстве, и что-
бы это государство принадлежало на правах полной и нераз-
дельной собственности одному русскому народу, такой нацио-
налист при современных условиях должен примириться с тем,
чтобы от его России отпали все окраины, т.е. чтобы границы
этой России совпали приблизительно с границами сплошного
великорусского населения в пределах до уральской России:
только в таких суженных географических пределах эта ради-
кально-националистическая мечта и осуществима. Таким обра-
зом, в настоящее время крайний русский националист оказыва-
ется с государственной точки зрения сепаратистом и самостий-
ником − совершенно таким же, как всякие украинские, грузин-
ские, азербайджанские и другие националисты-сепаратисты.

331
 II
Если прежде основным фактором, спаивавшим Российскую
Империю в одно целое, являлась принадлежность всей террито-
рии этого государства единому хозяину – русскому народу, воз-
главляемому своим русским царем, то теперь этот факт уничто-
жен. Возникает вопрос: какой же другой фактор может теперь
спаять все части этого государства в одно государственное це-
лое?
В качестве такого объединяющего фактора революция вы-
двинула осуществление известного социального идеала. СССР
есть не просто группа отдельных республик, а группа республик
социалистических, т.е. стремящихся осуществить один и тот же
идеал социального строя, и именно эта общность идеала объе-
диняет все эти республики в одно целое.
Общность социального идеала и, следовательно, того на-
правления, по которому устремляется государственная воля всех
отдельных частей нынешнего СССР, разумеется, является мощ-
ным объединительным фактором. И даже если со временем ха-
рактер этого идеала изменится, все же самый принцип обяза-
тельной наличности общего идеала социальной справедливости
и общей воленаправленности к этому идеалу должен продол-
жать лежать в основе государственности тех народов и облас-
тей, которые ныне объединены в СССР. Но, спрашивается, дос-
таточно ли одного этого фактора для объединения разных наро-
дов в одно государство. В самом деле, ведь из того факта, что
Узбекская республика и Белорусская республики обе руково-
дствуются в своей внутренней политике стремлением к дости-
жению одного и того же социального идеала, вовсе еще не сле-
дует, чтобы обе эти республики обязательно должны были объ-
единиться под сенью одного государства. Мало того, из этого
факта даже не следует, чтобы эти две республики не могли вра-
ждовать или воевать между собой. Ясно, что одной общности
социального идеала недостаточно и что националистически-
сепаратистским стремлениям отдельных частей СССР должно
быть противопоставлено что-то еще.
В современном СССР таким противоядием против национа-
лизма и сепаратизма являются классовая ненависть и сознание
солидарности пролетариата перед лицом постоянно грозящей

332
ему опасности. В каждом из народов, входящих в состав СССР,
полноправными гражданами признаются только пролетарии, и,
в сущности, самый Советский Союз составляют не столько на-
роды, сколько именно пролетарии этих народов. Захватив власть
и осуществляя свою диктатуру, пролетариат разных народов
СССР в то же время постоянно чувствует себя под угрозой сво-
их врагов как внутренних (ибо социализм еще не наступил, и в
переживаемую переходную эпоху приходится допускать суще-
ствование капиталистов и буржуев даже внутри СССР), так и
внешних (в лице всего прочего мира, пребывающего всецело во
власти международного капитализма и империализма). И вот
для того, чтобы успешно отстаивать захваченную власть против
происков врагов, пролетариям всех народов СССР и необходимо
объединиться в одно государство.
Благодаря этому взгляду на смысл существования СССР со-
ветскому правительству оказывается возможным бороться с се-
паратизмом: сепаратисты стремятся к разрушению государст-
венного единства СССР, но это единство необходимо пролета-
риату для отстаивания захваченной им власти; следовательно,
сепаратисты являются врагами пролетариата. По той же причи-
не оказывается возможным и необходимым бороться и с нацио-
нализмом, так как этот последний легко может быть истолкован
как скрытый сепаратизм. К тому же согласно марксистской док-
трине пролетариат лишен националистических инстинктов, ко-
торые являются атрибутами буржуазии и плодом буржуазного
строя. Борьба против национализма осуществляется уже самим
фактом перенесения центра народного внимания из сферы на-
циональных эмоций в сферу эмоций социальных. Сознание на-
ционального единства, являющееся предпосылкой всякого на-
ционализма, оказывается подорванным обостренной классовой
враждой, а большинство национальных традиций опорочено
связью с буржуазным строем, с аристократической культурой
или с «религиозными предрассудками». При всем том честолю-
бие каждого народа до известной степени польщено тем, что в
пределах той территории, которую он населяет, язык его при-
знан официальным, административные и иные должности заме-
щаются людьми из его среды и зачастую и самая область офи-
циально называется по населяющему ее народу.

333
 Итак, можно сказать, что фактором, связывающим все части
нынешнего СССР в одно государственное целое, опять является
наличие официально признанного единого хозяина всей госу-
дарственной территории; только прежде таковым хозяином при-
знавался русский народ, возглавляемый своим царем, а теперь
таковым хозяином считается пролетариат всех народов СССР,
возглавляемый коммунистической партией.

III
Недостатки только что описанного современного решения
вопроса сами собой очевидны. Не говоря уже о том, что деление
на пролетариат и буржуазию по отношению ко многим народам
СССР либо вовсе непроводимо, либо совершенно малосущест-
венно и искусственно. Следует особенно подчеркнуть, что все
это решение вопроса само в себе несет указание на свою вре-
менность. В самом деле, ведь государственное объединение на-
родов и стран, в которых власть захвачена пролетариатом, явля-
ется целесообразным только с точки зрения данного этапа борь-
бы пролетариата со своими врагами. Да и самый пролетариат
как угнетаемый класс согласно марксизму есть явление времен-
ное и подлежащее преодолению. То же следует сказать и о клас-
совой борьбе. Таким образом, при описанном выше решении
вопроса единство государства оказывается покоящимся не на
каком-нибудь принципиально постоянном основании, а на осно-
вании принципиально временном, преходящем. Это создает не-
лепое положение и целый ряд совершенно нездоровых явлений.
Чтобы оправдать свое существование, центральному правитель-
ству приходится искусственно раздувать опасность, угрожаю-
щую пролетариату, приходится самому создавать объекты клас-
совой ненависти в лице новой буржуазии с тем, чтобы натрав-
ливать пролетариат на этот класс и т.д. Словом, приходится все
время поддерживать в сознании пролетариата представление о
том, что положение его в качестве единого хозяина государства
крайне непрочно.
В задачу этой статьи не входит критиковать коммунистиче-
скую концепцию государства по существу. Мы рассматриваем
здесь идею диктатуры пролетариата только в одном аспекте,
именно − как фактор, объединяющий все народы СССР в одно

334
государственное целое и противостоящий националистическо-
сепаратистическим течениям. И следует признать, что в этом
своем аспекте идея диктатуры пролетариата, хотя до сих пор и
оказывалась действенной, не может стать прочным, непреходя-
щим решением опроса. Национализм отдельных народов СССР
развивается по мере того, как эти народы все более свыкаются
со своим новым положением... Все это создает самые благопри-
ятные условия для развития в каждом из народов СССР своего
национализма с сепаратистским уклоном. Против этого идея
диктатуры пролетариата оказывается бессильной. Пролетарий,
попавший к власти, оказывается обладающим, при этом иногда
даже в очень сильной дозе, теми националистическими ин-
стинктами, которые согласно доктрине коммунизма у настояще-
го пролетария должны отсутствовать. И такого попавшего к
власти пролетария интересы мирового пролетариата, оказывает-
ся, волнуют гораздо меньше, чем это полагается по доктрине
коммунизма...
Таким образом, идея диктатуры пролетариата, создание со-
лидарности пролетариата и разжигание классовой ненависти в
конце концов должны оказаться недействительными средствами
против развития националистических и сепаратистических
стремлений народов СССР.

IV
Современное решение вопроса о принципе государственного
объединения частей Российской Империи логически вытекает из
марксистского учения о классовой природе государства и из
свойственного марксизму пренебрежения к национальному суб-
страту государственности. Но следует признать, что для сторон-
ников этого учения ничего и не остается другого, как заменить
идею господства одного народа идеей диктатуры одного класса,
т.е. подменить национальный субстрат государственности суб-
стратом классовым. А из этой подмены все дальнейшее вытека-
ет само собой. Таким образом, коммунисты, во всяком случае,
гораздо более правы и последовательны, чем те демократы, ко-
торые, отрицая единый национальный субстрат русской госу-
дарственности, проповедуют широкую областную автономию

335
или федерацию без классовой диктатуры, не понимая, что при
таких условиях существование единого государства немыслимо.
Для того чтобы отдельные части бывшей Российской Импе-
рии продолжали существовать как части одного государства,
необходимо существование единого субстрата государственно-
сти. Этот субстрат может быть национальным (этническим) или
классовым. При этом классовый субстрат, как мы видели выше,
способен объединить отдельные части бывшей Российской Им-
перии только временно. Прочное и постоянное объединение
возможно, следовательно, только при наличии этнического (на-
ционального) субстрата. Таковым до революции был русский
народ. Но теперь, как указано выше, уже невозможно вернуться
к положению, при котором русский народ был единственным
собственником всей государственной территории, Ясно также,
что и никакой другой народ, проживающий на этой территории,
не может исполнить роли такого единственного собственника
всей государственной территории. Следовательно, националь-
ным субстратом того государства, которое называется СССР,
может быть только вся совокупность народов, населяющих это
государство, рассматриваемая как особая многонародная нация
и в качестве таковой обладающая своим национализмом.
Эту нацию мы называем евразийской, ее территорию − Евра-
зией, ее национализм − евразийством.

V
Всякий национализм исходит из интенсивного ощущения
личностной природы данной этнической единицы и потому
прежде всего утверждает органическое единство и своеобразие
этой этнической единицы (народа, группы народов или части
народа). Но фактически нет (или почти нет) на свете народов
вполне единых или однородных; во всяком народе, даже в очень
маленьком, всегда существует несколько племенных разновид-
ностей, нередко довольно значительно отличающихся друг от
друга по языку, по физическому типу, по характеру, по обычаям
и проч. Нет также (или почти нет) на свете народов вполне
своеобразных или обособленных: каждый народ всегда входит в
какую-нибудь группу народов, с которыми его связывают те или
иные общие признаки, а часто один и тот же народ по одному

336
ряду признаков входит в одну, а по другому ряду − в другую
группу народов… Таким образом, национализм всегда в извест-
ной мере отвлекается от фактической неоднородности и необо-
собленности данной этнической единицы, и, смотря по степени
этого отвлечения, можно различать разные видны национализ-
ма.
Из сказанного явствует, что в каждом национализме наличе-
ствуют одновременно элементы централистические (утвержде-
ние единства данной этнической единицы) и сепаратистские
(утверждение своеобразия данной этнической единицы и ее
обособления от более широкой единицы). Далее ясно, что бла-
годаря вхождению одной этнической единицы в другую (народ
входит в группу народов, но сам в свою очередь заключает в
себе несколько племенных или краевых разновидностей) могут
существовать национализмы разной амплитуды, разной широты,
причем эти национализмы тоже входят друг в друга подобно
концентрическим кругам, сообразно тем этническим единицам,
на которые они направлены. Наконец, ясно, что нейтралистские
и сепаратистские элементы одного и того же национализма не
противоречат друг другу, но нейтралистские и сепаратистские
элементы двух концентрических национализмов друг друга ис-
ключают: т.е. если этническая единица А входит как часть в эт-
ническую единицу В, то сепаратистский элемент национализма
А и нейтралистский элемент национализма В друг друга исклю-
чают.
Таким образом, для того чтобы национализм данной этниче-
ской единицы не вырождался в чистый сепаратизм, необходимо,
чтобы он комбинировался с национализмом более широкой эт-
нической единицы, в которую данная этническая единица вхо-
дит. В применении к Евразии это значит, что национализм каж-
дого отдельного народа Евразии (современного СССР) должен
комбинироваться с национализмом общеевразийским, т.е. евра-
зийством. Каждый гражданин евразийского государства должен
сознавать не только то, что он принадлежит к такому-то народу
(или к такой-то разновидности такого-то народа), но и то, что
самый этот народ принадлежит к евразийской нации. И нацио-
нальная гордость этого гражданина должна находить удовле-
творение как в том, так и в другом сознании. Сообразно с этим

337
должен строиться национализм каждого из этих народов: обще-
евразийский национализм должен явиться как бы расширением
национализма каждого из народов Евразии, неким слиянием
всех этих частных национализмов воедино.

VI
Между народами Евразии постоянно существовали и легко
устанавливаются отношения некоторого братания, предпола-
гающие существование подсознательных притяжений и симпа-
тий (обратные случаи, т.е. случаи подсознательного отталкива-
ния и антипатии между двумя народами, в Евразии очень ред-
ки). Одних этих подсознательных чувств, разумеется, недоста-
точно. Нужно, чтобы братство народов Евразии стало фактом
сознания, и притом существенным фактом. Нужно, чтобы каж-
дый из народов Евразии, сознавая самого себя, сознавал себя
именно прежде всего как члена этого братства, занимающего в
этом братстве определенное место. И нужно, чтобы это сознание
своей принадлежности именно к евразийскому братству народов
стало для каждого из этих народов сильнее и ярче, чем сознание
его принадлежности к какой бы то ни было другой группе наро-
дов. Ведь по какому-нибудь частному ряду признаков отдель-
ный народ Евразии может входить и в какую-нибудь другую не
чисто евразийскую группу народов: так, русские по языковым
признакам входят в группу славянских народов; татары, чуваши,
черемисы и пр. – в группу так называемых туранских народов;
татары, башкиры, сарты и пр. по религиозному признаку входят
в группу мусульманских народов. Но эти связи для всех назван-
ных народов должны быть менее сильными и яркими, чем связи,
объединяющие эти народы в евразийскую семью, ни панславизм
для русских, ни пантуранизм для евразийских туранцев, ни пан-
исламизм для евразийских магометан не должен быть на первом
плане, − а евразийство. Ибо все эти панизмы, усиливая центро-
бежные силы частнонародных национализмов, подчеркивают
одностороннюю связь данного народа с какими-то другими на-
родами только по одному ряду признаков и потому не способны
создать из этих народов никакой реальной и живой многонарод-
ной нации-личности. В евразийском же братстве народы связа-
ны друг с другом не по тому или иному одностороннему ряду

338
признаков, а по общности своих исторических судеб. Евразия
есть географическое, экономическое и историческое целое.
Судьбы евразийских народов переплелись друг с другом, проч-
но связались в один громадный клубок, который уже нельзя
распустить, так что отторжение одного народа из этого единства
может быть произведено только путем искусственного насилия
над природой и должно привести к страданиям. Ничего подоб-
ного нельзя сказать о тех группах народов, которые лежат в ос-
нове понятий панславизма, пантуранизма или панисламизма; ни
одна из этих групп не объединена в такой степени единством
исторической судьбы входящих в нее народов. И потому ни
один из этих панизмов не является прагматически ценным в той
мере, как общеевразийский национализм. Национализм этот не
только прагматически ценен, но прямо даже жизненно необхо-
дим: ведь мы уже видели, что только пробуждение самосозна-
ния единства многонародной евразийской нации способно дать
России-Евразии тот этнический субстрат государственности, без
которого она рано или поздно начнет распадаться на части, к
величайшему несчастью и страданию всех ее частей.
Для того чтобы общеевразийский национализм мог успешно
выполнить свою роль фактора, объединяющего евразийское го-
сударство, необходимо, соответственно, перевоспитать само-
сознание народов Евразии. Конечно, можно сказать, что таким
перевоспитанием занимается уже сама жизнь. Один тот факт,
что все евразийские народы (и кроме них, ни один другой народ
в мире) вот уже столько лет совместно переживают и изживают
коммунистический режим, − один этот факт создает между все-
ми этими народами тысячу новых психологических и культур-
но-исторических связей и заставляет их всех ясно и реально
ощущать общность их исторических судеб. Но этого, конечно,
мало. Необходимо, чтобы те отдельные люди, которые уже сей-
час ясно и ярко сознали единство многонародной евразийской
нации, проповедовали это свое убеждение, − каждый в той евра-
зийской нации, в которой он работает. Здесь непочатый край
работы для философов, публицистов, поэтов, писателей, худож-
ников, музыкантов и ученых самых различных специальностей.
С точки зрения единства многонародной евразийской нации на-
до пересмотреть целый ряд наук и построить новые научные

339
системы в замену старых, обветшавших. В частности, с этой
точки зрения совершенно по-новому приходится строить исто-
рию народов Евразии, в том числе и русского народа...
Во всей этой работе по перевоспитанию национального са-
мосознания с установкой на симфоническое (хоровое) единство
многонародной нации Евразии русскому народу, быть может,
приходится напрягать свои силы более, чем какому бы то ни
было другому народу Евразии. Ибо, во-первых, ему более чем
другим, «придется бороться со старыми установками и точками
зрения, строившими русское национальное самосознание вне
реального контекста евразийского мира и отрывавшими про-
шлое русского народа от общей перспективы истории Евразии».
А во-вторых, русский народ, который до революции был един-
ственным господином всей территории России-Евразии, а те-
перь является первым (по численности и по значению) среди
евразийских народов, естественно, должен подавать пример
другим.
Работа евразийцев по перевоспитанию национального само-
сознания в настоящее время протекает в исключительно тяже-
лых условиях. На территории СССР такая работа открыто вес-
тись, конечно, не может. В эмиграции же преобладают люди,
неспособные в своем сознании реализовать объективные сдвиги
и результаты революции. Для таких людей продолжает сущест-
вовать Россия как совокупность территориальных единиц, за-
воеванных русским народом и принадлежащих на правах пол-
ной и нераздельной собственности одному этому русскому на-
роду. Поэтому самой проблемы создания общеевразийского на-
ционализма и утверждения единства многонародной евразий-
ской нации эти люди понять не могут. Для них евразийцы − из-
менники, потому что понятие Россия заменили понятием Евра-
зия. Они не понимают, что не евразийство, а жизнь произвела
эту замену, не понимают того, что их русский национализм при
современных условиях есть просто великорусский сепаратизм,
что та чисто русская Россия, которую они хотели бы возродить,
реально возможна только при отделении всех окраин, т.е. в гра-
ницах этнографической Великороссии. Другие эмиграционные
течения нападают на евразийство с противоположной стороны,
требуют отказа от утверждения какой бы то ни было националь-

340
ной самобытности и полагают, что Россию можно построить на
началах европейской демократии, не выдвигая ни единого на-
ционального… субстрата русской государственности. Будучи
представителями отвлеченно-западнических настроений старых
поколений русской интеллигенции, эти люди не хотят понять,
что для существования государства необходимо прежде всего
сознание органической принадлежности граждан этого государ-
ства к одному целому, к органическому единству, каковое мо-
жет быть только либо этническим, либо классовым, и что по-
этому при современных условиях возможно только два решения
− либо диктатура пролетариата, либо сознание единства и свое-
образия многонародной евразийской нации и общеевразийский
национализм.

Контрольные вопросы

1. Какие изменения произошли в после революции во взаи-

моотношениях между русским и нерусскими народами бывшей
Российской Империи?
2. К каким последствиям, по мнению Трубецкого, может
привести нарушение межнационального равновесия, устано-
вившегося в Советской России?
3. Что является «объединяющим фактором» в процессе
взаимодействия различных народностей в СССР?
4. Почему идея диктатуры пролетариата в конечном итоге не
является противоядием против развития тенденции сепаратизма
и национализма в многонациональном составе СССР и о чем
дальновидно предупреждает Трубецкой в своей статье?
5. На какие более надежные, исторически сложившиеся фак-
торы единения евразийских народов следует опираться в про-
цессе укрепления их добрососедских отношений?
6. Что Н.С. Трубецкой подразумевает под понятием «обще-
евразийский национализм» и почему придает ему такое большое
значение?
7. Как должна быть выстроена внутригосударственная поли-
тика, чтобы «общеевразийский национализм» сыграл роль фак-
тора, объединяющего евразийское государство?

341
 ФЛОРЕНСКИЙ ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ
(1882-1937)

Выдающийся русский мыслитель, сочетающий в себе разно-

сторонние интересы ученого, философа и религиозного деятеля.
Родился в Грузии. После окончания Тифлисской гимназии, в
1900 г. поступил на физико-математический факультет Москов-
ского университета. Параллельно он изучает философию на ис-
торико-филологическом факультете. В студенческие годы зна-
комится с концепцией всеединства Владимира Соловьева и ос-
новами философско-математической школы Н.В. Бугаева. Опи-
раясь на эти учения, Флоренский развивает собственные идеи о
синтезе всего доступного человеку знания на основе математи-
ки. Тогда и оформляется его «математический идеализм» – убе-
ждение в том, что в математике содержатся все возможные за-
кономерности бытия. В 1904 г. Флоренский знакомится с епи-
скопом-старцем Антонием (Флоренсовым) и поступает в Мос-
ковскую духовную академию, которая располагается в Сергие-
вом Посаде. Свои богословские идеи он развивает в кандидат-
ском сочинении «О религиозной истине», а позже – и в маги-
стерской диссертации, которая легла в основу самой известной
его работы «Столп и утверждение Истины. Опыт православной
теодицеи». В 1911 г. он принимает сан священника. После рево-
люции Флоренский остается на родине и работает в Комиссии
по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой
лавры, благодаря деятельности которой удалось спасти истори-
ко-художественное наследие святой обители. Позже П.А. Фло-
ренский трудится в Государственном экспериментальном элек-
тротехническом институте, редактирует первую советскую тех-
ническую энциклопедию, делает многочисленные изобретения и
открытия в области науки и техники. В 1927 г. его высылают в
Нижний Новгород, но через 3 месяца Флоренский возвращается.
В 1933 г. его арестовывают снова и отправляют по этапу снача-
ла в Забайкалье на мерзлотную станцию, а затем в Соловецкий
лагерь особого назначения. В 1937 г. П.А. Флоренский был рас-
стрелян.
Философские взгляды Флоренского вбирают в себя достиже-
ния науки, искусства и опираются на христианское учение. По-

342
пытки интеграции методов современного естествознания и ре-
лигиозных представлений о мире становятся главными установ-
ками его «конкретной метафизики», которая является развити-
ем метафизики всеединства В.С. Соловьева. В его работах по-
лучают новое звучание и темы теодицеи (оправдания Бога) и
антроподицеи (оправдания человека). Важное место в трудах
П.А. Флоренского занимает софиология. Вслед за Вл. Соловье-
вым он связывает с образом Софии-Премудрости, посредницы
между Богом и сотворенным бытием, христианское представле-
ние о мире как органическом целом, пронизанным Божьим за-
мыслом.
Флоренский разрабатывает новое учение о символе, за кото-
рым он видит высшую духовную реальность. Такими символа-
ми, например, являются русские православные иконы, которые
служат посредниками для нашего общения с миром высших
сущностей и божественных энергий. Он также является создате-
лем оригинальной философии языка. Флоренский считает, что
между языком и реальностью существует сущностная связь, ко-
торая выявляется с помощью имени. Оригинальный взгляд раз-
вивает Флоренский и относительно техники, трактуя ее как про-
ецирование вовне телесных и психических органов и способно-
стей человека.
Текст приводится по книге: Русский космизм. Антология
философской мысли. М.: Педагогика-Пресс, 1993.

ОРГАНОПРОЕКЦИЯ

I. Орудия расширяют область нашей деятельности и нашего

чувства тем, что они продолжают наше тело. Эта мысль опира-
ется на прямое наблюдение; но тем не менее в ней скрывается
большая трудность. В самом деле, как может продолжаться на-
ше тело в том, что по строению своему во всяком случае не есть
наше тело? Как нечто неживое может продолжать живое, а сле-
довательно, в каком-то смысле входить в состав его жизненного
единства? Греческий язык намекает на путь к ответу на постав-
ленный вопрос, называя как орудия-инструменты, так и расчле-
нения тела одним словом − орган. Прояснение же этого намека

343
и ответ на поставленный выше вопрос даны в термине органо-
проекция − слове, предложенном в 1877 г. Эрнстом Каппом в
его «Философии техники»45…
Суть мысли Каппа − уподобить искусственные произведения
техники естественно выросшим органам. Техника есть сколок с
живого тела или, точнее, с жизненного телообразующего нача-
ла; живое тело, разумея это слово с вышеприведенной поправ-
кой, есть первообраз всякой техники. «Человек есть мера всех
вещей», − скажем старыми словами Протагора46, но придавая им
смысл не субъективно-психологический, а объективный, физи-
ческий и метафизический. По образцу органов устраиваются
орудия. Ибо ... одно и то же творческое начало в инстинкте зиж-
дет подсознательно тело с его органами, а в разуме − технику с
ее орудиями, но и тут орудие-строительная деятельность проте-
кает в важнейших своих стадиях подсознательно, и сознанию
достается лишь процесс вторичный. Можно сказать, что перво-
проекты как телесных органов, так и технических орудий одни и
те же и лаборатория их − в одной и той же душе. Но осуществ-
ления этих проектов направляются двумя различными руслами,
но первоначально единство замысла и на различных путях пре-
бывает соблюденным.
Непосредственное действие инстинкта ... при задержке сво-
его непосредственного проявления дает мнимый фокус, мнимый
образ творческого импульса. Этот образ именно этого задер-
жанного действия; и потому, когда образ воплощается, облека-
ясь веществом, то это вещество, хотя и вне живого тела, оказы-
вается, однако, вырезанным именно по образцу, так сказать, по
контурам того действия или того действия-органа, которое было
задержано. Было только что сказано: действия-органа, ибо орган
нельзя мыслить вне его функции, и со своим действием всякий
член тела составляет неразрывное целое.

45
Карр Е. Grundlinien emer Philosophie derTechnik / Е. Карр. Wester-
mann, 1877. Ha русском языке некоторые главы этой книги были опуб-
ликованы в: Капп Э. Роль орудия в развитии человека / Э. Капп, Г. Ку-
нов, Л. Нуаре, А. Эспинас. Л., 1925.
46
Протагор (ок. 480 − ок. 410 до н. э.) − древнегреческий философ-
софист.

344
 II. Вот схематический пример сказанному. Мы голодны. Пер-
вичный импульс голода не удовлетворяется прямо, магически,
голым волением, но раскрывает себя, свой смысл, систему внут-
ренних соотношений, как протяженно-расчлененную совокуп-
ность органов, в которых должно видеть явление воли. Наша
всегда нам принадлежащая власть над органами тела, при отсут-
ствии таковой же над прочими телами внешнего мира, опреде-
ляется не тем, что пределом власти нашей служит граница на-
шего тела, а как раз наоборот: граница нашего тела есть при-
знак, производное, последствие ограниченности нашей власти
над самими собою. ... Но эта граница не может рассматриваться
как безусловная: и в пределах самого тела очень многие функ-
ции, очень многие органы не находятся во власти тех, кто не
научился ими владеть свободным произволением, равно как и
то, что за пределами тела, напротив, жизненно связано с телом,
а, при известных навыках, делается и подвластным сознатель-
ному усилию; граница тела может суживаться, почти до исклю-
чения из тела большей части его объема, а может и расширяться
неопределенно далеко. Магия, в этом отношении, могла бы быть
определенной как искусство смещать границу тела против
обычного ее места. В сущности же говоря, всякое воздействие
воли на органы тела следует мыслить по типу магического воз-
действия. Взятие пищи рукою, поднесение ко рту, положение в
рот, разжевывание, глотание, не говоря уж о переваривании пи-
щи, выделение слюны, желудочных соков, усвоение пищи и
дальнейшее ее обращение в теле − все это действия магические,
и магическими называю их не в общем смысле таинственности
или сложности их совершения, а в точном смысле явления ими
воли, хотя местами и подсознательной, по крайней мере у боль-
шинства. Но, наряду с этими органическими последствиями ин-
стинкта, есть и другие, технические. Вместо прямого действия, в
случае голода − вместо схватывания пищи мы накопляем в себе
мысль о действии и через то обостренно сознаем необходимость
добыть себе пищу. Это сознание проектируется в виде средств к
удовлетворению того же голода и, конечно, в размерах, увели-
ченных сравнительно с первоначальной потребностью добычи
на первый раз: ведь наша мысль суммировала ряд импульсов −
позывов на пищу, может быть, не наш личный только ряд, но и

345
бесчисленное множество импульсов одного рода со стороны
окружающих нас, со стороны прошлых поколений, влечения
народной истории. Увеличенная, сравнительно с личным им-
пульсом в данный час, мысленная проекция голода облекается в
вещество, теперь уже во внетелесном пространстве, и таким об-
разом воплощается в технические приспособления. Это приспо-
собление решает ту самую задачу, которую решить призван и
орган, выдвинутый той же потребностью. И техническое при-
способление и орган выдвигаются одною потребностью и стро-
ятся одною внутреннею деятельностью. Отсюда понятно их
сходство, вытекающее не из поверхностных аналогий, но из то-
ждества их функций. Между органом и орудием, функциональ-
но обслуживающими одну задачу, есть и должно быть морфоло-
гическое тождество.
III. «Глаз действует, пока он похож на камеру обскуру47, −
написал Фехнер48, − бронхи − пока они похожи на флейту, серд-
це − пока оно похоже на помпу, все тело со всеми его химиче-
скими процессами − пока оно похоже на топящуюся печь, выно-
сящая влагу кожа − пока она похожа на холодильник». Мысль
Фехнера не нова; все, говорившие о целесообразности устройст-
ва человеческого тела, проводили приблизительно подобные же
сопоставления, с большей или меньшей отчетливостью, потому
что мысль сопоставить органы и орудия уже содержится с само-
го начала в общем клубке телеологических размышлений. ...
Подобных свидетельств можно было бы набрать множество;
большинству их присуща общность их сопоставлений. Но в ис-
тории телеологических воззрений мысль, сопоставляющая ору-
дия и органы, мало-помалу формируется и вследствие этого оп-

47
Оптический прибор, предназначенный для получения изображения
светлых предметов на плоскости. Простейший вид камеры обскуры
(светонепроницаемый ящик с проколом в одной из стенок) был извес-
тен еще арабским ученым; более совершенная камера обскура (изобре-
тена итальянцем Порта) вместо прокола имеет выпуклое оптическое
стекло. Оба типа камеры обскуры дают обратное изображение предме-
тов. Используются в фотографии.
48
Фехнер Густав Теодор (1801-1887) − немецкий физик, психолог, фи-
лософ, основатель психофизики.

346
ределительно указывается, каким именно орудиям подобны те
или иные органы. Так, Боссюэ49 высказывает приблизительно
подобные же сопоставления, но с значительною степенью от-
четливости, так что явно выступает сопоставление отдельных
органов тела с определенными орудиями и снарядами. «Из всех
дел природы, − пишет Боссюэ, − в которых цель достигнута
наилучшим образом, это, без сомнения, есть человек. Кто изу-
чит человека, тот увидит, что это есть дело величайшего наме-
рения, которое могло быть задумано и исполнено только глубо-
кой мудростью. Если мудрость эта проявляется в целом, то она
кажется не меньшею и в каждой отдельной части. В человече-
ском теле все расположено с удивительным искусством.
Для всасывания губы превращаются в трубку, а язык делает-
ся поршнем. К легким приделан воздухоносный канал вроде
нежной флейты особой отделки. Эта флейта, открываясь более
или менее, изменяет ток воздуха и дает разнообразие тонам.
Язык − это смычок, который, отделяясь от зубов и ударяясь о
небо, извлекает здесь особенные звуки. У глаза есть свои влаги
и свой хрусталик. Преломление лучей света производится здесь
с лучшим искусством, чем в стеклах, отточенных наилучшим
способом. У глаза есть также зрачок, который то суживается, то
расширяется. Все глазное яблоко то удлиняется, то делается бо-
лее сплющенным по оси зрения для того, чтобы приспособлять-
ся к расстояниям, как при очках для дальнего зрения. В ухе есть
свой барабан. В очень твердой кости у уха есть углубления,
приспособленные к тому, чтобы отражать голос, чтобы этот го-
лос отдавался отзвуком (эхо), как между скалами. В сосудах
есть свои клапаны или заслонки. У костей и мышц есть свои
блоки и рычаги...». Таковы размышления Боссюэ. Определен-
ность его слов и насыщенность его мысли конкретными впечат-
лениями, неожиданная в епископе, объясняются тем, что Боссюэ
в продолжение целого года следил за сообщениями и указания-
ми анатома Дювернэ.
IV. Только что приведенные сближения органов тела и меха-
низмов правильны, как указание на сходство тех и других, но они

49
Боссюэ Жак Бенинь (1627-1704) − французский проповедник, исто-
рик и богослов, епископ.

347
страдают пороком, свойственным вообще XVIII в., − деизмом и
потому вытекающим из него механицизмом. Логически и мета-
физически первым тут мыслится механическое приспособление,
раз навсегда сделанное неизменным и приспособленное к точно
предусмотренным заранее действиям, организм же − как нечто
вторичное, образованное по образцу или по образцам-механиз-
мам. Образец органа действует в силу внешнего сцепления своих
частей; соответственный орган ему подражает, по существу сво-
ему, будучи тоже не более как механизмом. ... Но достоинство
механизма − в его автоматичности; чем менее вмешательства со
стороны дальнейшего творчества требует раз изготовленный ме-
ханизм, тем он, как механизм, совершеннее. И потому в автома-
тичности заведенного при самом творении мира, возможности
идти ему по предустановленным механическими законами путям
видел XVIII век божественное превосходство его над механизма-
ми, изготовляемыми рукою человеческой. Однако типом совер-
шенства все же был механизм в собственном смысле слова − та-
кой, который кажется взгляду механика насквозь прозрачным, и
потому апологетика этого времени может быть рассказана про-
стыми словами: «Мир хорош − совсем как наши машины − и по-
тому сотворен Существом разумным». Но нетрудно понять, что в
этих самодовольных словах содержится самообожествление че-
ловеческого разума, образующее суть жизнепонимания Нового
времени и завершенно раскрывшееся в кантианстве. XIX век ...
открыл ... организм. А тогда стало ясно, что так называемое «ме-
ханическое» есть лишь способ грубой схематизации жизни, мо-
делирование, иногда практически полезное, но застящее действи-
тельность, лишь только к нему относимся не как к условной схе-
ме. Если же речь идет о познании действительности, то тогда не
организм и его органы должно понимать из механизма, а как раз
наоборот, должно в механизме видеть отображение, сколок, тень
какой-либо из сторон организма. Можно сказать, что механизм
есть внешний очерк, абрис, контур организма, но пустой внутри,
тогда как в организме главное − это тончайшее его строение, его
гистология и, так сказать, ультрагистология. И тогда понятен вы-
вод: «Технические продукты, как, например, зрительная труба,
фортепиано, орган, представляют собою несовершенные органо-
проекции глаза, уха, горла, а глаз, ухо, горло − органические пер-
вообразы».

348
 V. Но чтобы эта мысль об орудиях как о проекциях тела была
более ясна и, главное, более плотна, не оставим своего обсужде-
ния, прежде чем бегло просмотрим ряд примеров из этой бес-
предельной области.
а) Наши руки и плечи, в сущности вся фигура в целом, про-
ектируется в технику как обыкновенные весы; чашки весов со-
ответствуют ладоням несколько простертых рук, когда мы при-
кидываем на руках, какой из двух грузов тяжелее, коромысло −
рукам, голова − стрелке, ноги − опоре весов. Когда мы вешаем
грузы на руках, то, как всякий мог заметить, мы представляем
собою весы, и это обстоятельство запечатлено в нашем языке
названием сторон коромысла − плечами его.
б) Рука, или как поверхность, или как схватывающая пальца-
ми, или как сжимающая, «есть мать всех орудий, совершенно
так же, как осязание есть отец всех ощущений». Напомним, что
даже благороднейшее из ощущений, зрительное, есть утончен-
нейшее осязание, на что указал уже Аристотель: зрение есть
осязание ретиной50. Тут уместно напомнить, что наша кожа эм-
бриологически развивается из наружного зародышевого листка,
из той самой эктодермы51, которая порождает собой, при даль-
нейшем дифференцировании, нервную систему и потому чувст-
вующие части органов ощущения. Иначе говоря, самое сокро-
венное нашего тела есть вместе с тем и самое внешнее его, а ор-
ганы ощущений суть не что иное, как та же видоизмененная ко-
жа, и, следовательно, самые ощущения − производные осязания,
или, точнее, все они, вместе с осязанием, вырастают на почве
одной − «общего чувства», количественно наибольшая часть
коего направляется по руслу осязания; а так как представитель-
ницей чувства осязания, бесспорно, надо признать руку, то по-
нятно и то, что рука оказывается первообразом большинства
наших орудий. Гладило для разравнивания, утюг, станки шли-
фовальные и полировальные для дерева, металла, стекла, камня,
включительно до бриллиантово-гранильных машин и до при-

50
Сетчаткой (лат.).
51
Наружный зародышевый листок многоклеточных животных, из ко-
торого развивается кожный эпителий, нервная система, органы чувств,
передний и задний отделы кишечника.

349
способлений шлифовать оптические линзы − все это ладонь ру-
ки, одна и та же ладонь, то согнутая, то распрямленная, то чрез-
вычайно увеличенная, то, напротив, весьма уменьшенная, то с
подчеркнутой жесткостью, то умягченная, − рука, которой в од-
них случаях придана большая, чем у ладони органической, оп-
ределенность и постоянство движений, тогда как в других слу-
чаях, напротив, она получает большую сравнительно с членом
тела свободу движений. Органическая рука способна произво-
дить многие действия, и потому − ни одного предельно точно.
Но при разных мастерствах ладонь все же получает разный ха-
рактер, делаясь то более жесткой, то более гибкой и т.д. В пере-
численных же орудиях и других, проектирующих ту же ладонь,
те или иные свойства ладони стилизируются, подчеркиваются с
соответственным ослаблением других; тогда ладонь теряет свою
многообразную функцию и, сделавшись определенной в на-
правления своей деятельности, дает тот или иной гладильный
инструмент. Но было бы ошибочно думать, что это проецирова-
ние органа в технику делается нарочито, сознательным расче-
том: правильнее видеть в техническом творчестве сознательное
использование не готовых, растущих в теле образцов, а идей их,
доступных под- или сверх-сознательному созерцанию. И вот та
самая идея-функция, которая организмом осуществляется в ла-
дони руки, осуществляется другой раз, или другие разы, много
других разов, но с разными оттенками, в ряде орудий гладиль-
ного назначения. Если угодно, можно было бы сказать, что эти
разные орудия суть воплощение одной и той же идеи, но в раз-
ных стилях; ведь что же, в сущности, есть стиль, как не выраже-
ние того или другого поворота творческой воли в силу необхо-
димости добиться известной функции. Мы вникли в проекции
руки как ладони; нетрудно теперь было бы сделать то же в от-
ношении проекций той же руки, но в ее функции схватывания
или сжимания; но, не останавливаясь на этом, обратимся к дру-
гим органам…
ж) Уху подражает рояль, пианино, фортепиано и прочие тому
подобные музыкальные ударные инструменты с клавишами.
Сперва может показаться неестественным такое сопоставление,
раз упомянутые инструменты производят звук, а ухо его вос-
принимает, так что функции там и тут различны. Но если мы

350
вспомним, что восприятие звука возможно лишь после его в ка-
ком-то смысле воспроизведения в самом слуховом органе, то мы
согласимся, что аппарат внутреннего уха есть аппарат звуко-
производящий, хотя этот звук и не разносится наружу. Подобие
уха и рояля, следовательно, обосновывается. Ударный аппарат
уха − молоточек, наковальня и стремя удивительно воспроизве-
дены техническим творчеством в каждом из молоточков с пере-
даточными частями рояля, барабанная перепонка соответствует
клавишам, кортиевы дуги − струнам, костные резонаторы − ре-
зонансовым доскам и полостям. Таково одно направление, по
которому была стилизована идея уха; а другое привело к звуко-
записывающим аппаратам, фонавтографам, фонографам и грам-
мофонам, причем граммофоны и фонавтографы специализиро-
вали функцию фонографов.
з) Проекция глаза, со стороны оптических сред, есть камера
обскура, изобретенная Баптистом Портою в 1560 г. Так как
арабский ученый Альгасен52 описал строение глаза, а Шейнер53
в 1562 г. дополнил физическую теорию зрения, XVI век был са-
мым оживленным в обсуждении теории зрения, особенно пер-
спективы, то естественно думать, изобретение Порты не стояло
особняком от общего внимания к глазу и, следовательно, могло
быть сознательным сколком его устройства. Во всяком случае,
некоторое время спустя сам изобретатель ... сравнивает глаз со
своей камерой обскурой. Нет сомнения, что в рассматриваемом,
как и во многих других случаях, не только познание органа по-
вело к техническому строительству, но и, напротив, техническое
построение побудило более пристально вглядеться в свой про-
тотип и отчетливее представить себе его схему.
и) Заведомо сознательным повторением ахроматических пре-
ломляющих глазных сред было изобретение ахроматических
линз для телескопов и прочих оптических инструментов...
Оптические среды глаза могут проецироваться и с различны-
ми специализированными стилизациями: тогда возникают

52
Альгасен, Алыаэен (Ибн Аль-Хайсам) (965-1039) − арабский ученый,
занимался физиологией и геометрической оптикой.
53
Шейнер Кристоф (1575-1650) − немецкий астроном, физик и мате-
матик. Изучению зрения и глаза посвятил сочинение «Oculus, hoc est
fundamentum opticum» (1619).

351
сложная лупа, микроскоп, подзорные трубы, рефракторы и т.п.
При этом собственно измерительные части таких инструментов
проецируют те нервные приспособления, при помощи которых
мы можем учитывать, насколько именно мы повернули в том
или другом направлении свой глаз. Как пример вращательных
движений одного глаза мы укажем пользование лимбами, тогда
как общий подъем всего корпуса проецирован катетометром…
Другой же момент, служащий к определению глубинных
расстояний, а именно аккомодация хрусталика, тоже дает осно-
ву для телеметрии через измерение фокусного расстояния. Би-
нокулярный зрительный синтез повел, как известно, даже путем
сознательного подражания к изобретению стереоскопа и стерео-
скопической камеры в светописи; расширяясь далее, то же нача-
ло проектировалось в телестереоскопе, который правильно было
бы назвать глазами великана; а при еще большем расширении
глазного расстояния возникли астрономические фотографии для
стереоскопа путем съемки с разных концов земного диаметра
или даже земной орбиты. Мы уже видели, что устройство ахро-
матических линз исходило из подражания ахроматизму глаза.
Но у глаза помимо ахроматизма есть ряд своеобразных свойств.
Введение в современной оптической технике систем оптических
чечевиц из разных сортов стекла есть подражание оптическим
средам глаза, имеющим переменную плотность и, весьма веро-
ятно, несколько различный состав…
Оптический образ, даваемый хрусталиком в зрительном ап-
парате, дробится, как известно, на отдельные, далее уже неде-
лимые, непротяженные для сознания, элементы, каждый соот-
ветствующий одному нервному окончанию. Другими словами,
картина мира представляется точечной, как бы сложенной из
мозаики. Технически это раздробление оптического образа ис-
пользовано при фотографировании через сетку и в последую-
щем за ним цинкографском точечном воспроизведении изобра-
жения в типографском деле…
Фотография исходила из глаза. Но замечательно, что и даль-
нейшее развитие фотографической и связанной с нею типограф-
ской техники следует принципам, которые наглядно показывает
зрение. Имею в виду восприятие цветов. Глаз не только дробит
цветовую поверхность экстенсивно, но и разлагает каждый из

352
элементов поверхности качественно на три основных цвета, со-
ответствующие трем родам нервных цветовоспринимающих
окончаний в решетке, если верить теории Юнга − Гельмголь-
ца54. В истории искусства эта способность глаза повела, через
сознательное подражание, к пуэнтиллизму. В технике на том же
начале была основана сперва цветная фотография Жоли через
сетку чередующихся параллельных линий трех цветов, а затем −
вошедшая в употребление люмьеровская цветная фотография55.
... Проекцию того же принципа, но в ином направлении, дает
фотографирование через три светофильтра с дальнейшим со-
единением затем трех изображений сциоптикопом или же, при
раздроблении их сеткой, через печатание на одном листе тремя
красками, обычная трехцветка.
Чтобы закончить с вопросом о бесчисленных технических
проекциях глаза и его частей, отметим лишь, что сознательное
подражание радужной оболочке глаза дало в технике диафраг-
му-ирис, что и по названию указывает на радужную оболочку
(iris − радужная оболочка), вместившую более старые и менее
совершенные проекции той же оболочки обычными диафрагма-
ми...
л) Нервная система проецируется электрическими прибора-
ми, с которыми она имеет, по-видимому, более чем только фор-
мальное сходство. С одной стороны, мы знаем, что нервные
процессы всегда сопровождаются электрическими токами, вос-
принимаемыми и обычными чувствительными гальванометра-
ми, и при этом токами, меняющимися по силе и напряжению в
зависимости от процессов психических. Напомним к этому, что

54
Юнг Янг Томас (1773-1829) − английский физик, врач и астроном,
один из создателей волновой теории света. Разрабатывал теорию цве-
тового зрения, основанную на предположении о существовании в сет-
чатой оболочке глаза трех родов чувствительных волокон, реагирую-
щих на три основных цвета. Гельмгольц Герман Людвиг (1821-1894) −
немецкий ученый, математик, физик, физиолог, психолог. В 1859-1866 гг.
разработал учение о цветовом зрении.
55
Названа по имени фирмы братьев Люмьер, которая в 1907 г. впервые
применила в фотографии растворные фотоматериалы, так называемые
автохромные пластинки.

353
именно мышечная функция и органы преобразовываются в та-
ковые же электрические у различных электрических рыб, по
исследованиям А.И. Бабухина и И.Ф. Огнева56, иначе говоря, в
электрических ударах электрических рыб нужно видеть эквива-
лент мышечным ударам и, значит, непосредственное следствие
иннервации. А с другой стороны, электричество, объединяющее
в себе все прочие виды энергии и ставшее уже универсальной
физической причиной, лежащей не только глубже разделения
отдельных видов энергий, но и глубже разделения материи и
энергии, электричество, по эзотерическим57 воззрениям, издрев-
ле рассматривалось как частный случай первоматерии или, если
угодно, перво-силы, которая есть носитель не только всех физи-
ческих, но и оккультных явлений мира, будем ли мы называть
эту все-причину одом, астралом или иными подобными терми-
нами. Следовательно, с этой точки зрения «пластического по-
средника» понятна теснейшая связь между явлениями, связы-
вающими психику и электричество…
м) Кости с их упругими искривлениями, с двумя видами ко-
стной ткани, плотной и губчатой, с пластинками, расположен-
ными по линиям наибольшего сопротивления, и с их чудесной,
сравнительно с количеством вещества, крепостью − это прото-
тип железных и железобетонных сооружений. В запутанной, на
первый взгляд, и густо переплетенной сети косых перекладинок
и пластинок, которая пронизывает губчатую кость, мы узнаем
механически совершенную систему упругих столбов и стропил.
В каждой кости эта система распределяется иначе, но всегда так,
что костяные петли, образующие в архитектуре кости сеть,
соответствуют направлению действия силы, которому подверга-
ется данная кость, при нормальных движениях и функциях на-
шего тела. Каждая отдельная пластинка имеет свое специальное
статическое назначение, свою определенную задачу в этой ка-
56
Бабухин Александр Иванович (1827 или 1835-1891) − русский гис-
толог и физиолог, открывший образование электрических органов рыб
из мышечных клеток (1869) и впервые доказавший, что нерв способен
проводить возбуждение в обоих направлениях (1877). Огнев Иван
Флорович (1855-1928) − русский гистолог, ученик А.И. Бабухина, про-
долживший изучение строения электрических органов рыб.
57
Тайный, скрытый, предназначенный только для посвященных.

354
жущейся путанице столбов, связанных между собою и взаимно
перекрещивающихся в своих направлениях. Строение губчатого
костного вещества напоминает устройство тех, столь же легких
и изящных висячих мостов, которыми строительное искусство
заменяет с минимальной затратой материала и в наиболее целе-
сообразной форме тяжелые и массивные каменные арки, воз-
двигавшиеся в прежнее время над реками и долинами. Открытие
архитектурной сущности костного вещества принадлежит Гер-
ману Мейеру. Как установили математически Кульман и Юлиус
Вольф58, «человеческое бедро устроено строго по принципам
статики, как мог бы устроить инженер какое-либо тело, которо-
му приходилось бы, подобно бедру, выдерживать давление, и
вытяжение» (Ю. Вольф); во всех исследованиях в этом направ-
лении костей архитектура костных перекладинок в губчатом
веществе вполне соответствует теоретическим линиям графиче-
ской статики. Направление решетчатых перекладинок в кости
строго придерживается линий, которые мы получаем в матема-
тических построениях, соответствующих по форме и функции
костям.
н) Живое существо, всякое теплокровное со стороны тепло-
вой энергии может быть названо термостатам, и есть прото-
тип термостатов технических. Можно даже сказать более опре-
деленно, что термостат есть проекция материнской утробы, ис-
кусственная материнская утроба, подобно тому как инкубатор −
прибор для искусственного выведения цыплят − уже явно и
преднамеренно подражает курице-наседке.
о) Обратимся теперь к тому синтетическому орудию, которое
объединяет в себе многие орудия и, принципиально говоря, все
орудия. Это орудие орудий есть жилище, дом. В доме, как сре-

58
Мейер Георг Герман (1815-1892) − германский анатом. Занимался
исследованием скелета человека и внутренним строением костей.
Кульман Карл (1821-1881) − немецкий инженер и математик, основа-
тель графической статики. Вольф Юлиус (1836-1902) − немецкий хи-
рург-ортопед, посвятивший себя исследованиям в области функцио-
нальной ортопедии. К. Кульман и Ю. Вольф в своем изучении архи-
тектурного строения кости опирались на препараты Г. Мейера. Приво-
димые П. Флоренским сведения об их разработках, возможно, взяты
непосредственно из книги Э. Каппа.

355
доточие, собраны все орудия или находятся при доме, возле не-
го, в зависимости от него − служат ему. Чего же есть проекция
жилище? Что именно им проецируется? По замыслу своему жи-
лище должно объединять в себе всю совокупность наших ору-
дий − все наше хозяйство. И если каждое орудие порознь есть
отображение какого-либо органа нашего тела с той или другой
его стороны, то вся совокупность хозяйства как одно организо-
ванное целое есть отображение всей совокупности функций ор-
ганов, в их координированности. Следовательно, жилище имеет
своим первообразом все тело, в его целом. Тут мы припоминаем
ходячее сравнение тела с домом души, с жилищем разума. Тело
уподобляется жилищу, ибо самое жилище есть отображение те-
ла. Припоминаем и классическое изречение Витрувия59, сказав-
шего, вслед за общим воззрением древности, что прекрасное
здание должно быть построено «подобно хорошо сложенному
человеку», изречение, точный смысл которого раскрывается
ниже. Подобно сему и Микеланджело60 утверждает, что «части
архитектурного целого находятся в таком же соотношении, как
части человеческого тела, и тот, кто не знал и не знает строения
человеческого тела в анатомическом смысле, не может этого
понять». Наружность здания он сопоставляет с лицом, этою на-
ружностью тела − по преимуществу. «Если в плане имеются
различные части, − писал Микеланджело, − то все одинаковые
по качеству и количеству должны быть одинаково украшены и
орнаментированы. Если же меняется одна часть, то не только
позволено, но необходимо изменить ее орнаментику, а также и
соответствующих частей. Основная часть всегда свободна, как

59
Витрувий Марк − римский архитектор и инженер 2-й половины I в.
до н. э., автор «Десяти книг об архитектуре» − единственного сохра-
нившегося до нас полностью античного архитектурного трактата, где
обобщен инженерно-технический, градостроительный и эстетический
опыт, накопленный зодчеством эллинской Греции и Рима.
60
П. Флоренский приводит письмо итальянского скульптора и архи-
тектора Микеланджело Буонаротти (1475-1564), адресованное им кар-
диналу (вероятно, Родольфо Пио да Карпи). См.: Переписка Микель-
Анжело Буонаротти и жизнь мастера, написанная его учеником Аска-
нио Кондиви. СПб., 1914. С. 212-213.

356
нос, находящийся посредине лица, не связан ни с одним глазом,
ни с другим; рука же должна быть одна как другая, и один глаз
должен быть как другой. Поэтому очевидно, что части архитек-
турного целого находятся в таком же соотношении, как части
человеческого тела, и тот, кто не знал и не знает строения чело-
веческого тела в анатомическом смысле, не может этого по-
нять». Дом подобен телу, а разные части домашнего оборудова-
ния аналогически приравниваются органам тела. Водопровод
соответствует кровеносной системе, электрические провода
звонков, телефонов и т.д. − нервной системе, печь − легким,
дымовая труба − горлу и т.д. и т.п. И понятно, что иначе быть не
может. Ведь, заключаясь в дом со всем телом, мы заключаемся
туда со всеми своими органами. Следовательно, удовлетворение
каждого из органов, т.е. доставление ему возможности действо-
вания, происходит не иначе, как через посредство дома, и зна-
чит, дом должен быть системою орудий, продолжающих все
органы. Но, не останавливаясь на этом вопросе пока, мы лишь
отметим, что древний дом, дом по преимуществу, с его двором,
наружною частью и внутреннею рассматривается как отображе-
ние всего человеческого существа. В особенности это толкова-
ние относится к дому по преимуществу – к храму с его двором,
святилищем и святейшим, одинаковому по составу как у языч-
ников (двор, перистоль61, наос62), так и у иудеев. Нередко гово-
рилось, что храм, как дом Божий, строится именно как дом, по
образцу дома. Но это с точки зрения новейшей сакральной тео-
рии культуры ложное обращение, воистину поставление быка
после плуга. Храм есть тип дома, а не дом − храма, и самый дом
есть дом постольку, поскольку и он все же есть род храма. Ту же
трехчастность видим далее и в христианстве − притвор, храм,
алтарь, и в ламаизме и т.д. Короче, эта трехчастность есть нор-

61
Крытая галерея, образуемая с одной стороны рядом колонн, выхо-
дящих на открытый воздух или широкое внутреннее пространство
здания, а с другой − стеной этого здания. Перестильный двор (обне-
сенный со всех сторон крытой галереей) − составная часть многих ан-
тичных жилых и общественных домов.
62
Центральное помещение в древнегреческих храмах, святилище, в
котором стояли статуи богов.

357
ма храма. И теперь, обращаясь к толкователям храмовой симво-
лики как древним, так и новым, мы видим, что в этой трехчаст-
ности усматривается ими изображение трех моментов человече-
ского существа − тела, души и духа − или, если угодно, тела фи-
зического, тела астрального и тела духовного. Таково толкова-
ние, например, у Филона63 и других древних толковников...
VI. Приведенные примеры показали нам, что рассмотренные
нами орудия, действительно, суть органопроекции. Но если это
так по существу технического творчества, а не по случайному
совпадению, то следует думать, что таковы не только «некото-
рые», а и все орудия и что в существе орудия лежит и необхо-
димость быть проекцией какого-либо органа. А в таком случае
ставится двойной вопрос: во-первых, все ли наши органы про-
ецируются в техническом творчестве человека? И во-вторых,
всякое ли орудие, в самом деле, есть проекция одного из наших
органов?
Ясное дело, что на первый вопрос не может быть иного отве-
та, как отрицательный. Наша техника развивается. Я не хочу
сказать, что она беспрерывно развивается на протяжении всей
истории, но лишь то, что появляются орудия, которых в данный
период истории и в данной культуре не было, и притом орудия,
построенные по новым принципам. И нет никаких оснований
думать, что деятельность этого строительства чем-нибудь огра-
ничена и что она не может продолжаться неопределенно далеко.
Следовательно, каждое данное состояние техники не есть окон-
чательное, и, следовательно, в каждый данный исторический
момент не все органы или не все стороны органов проецируются
в технику. Историческая задача техники − сознательно продол-
жить свое органопроецирование, исходя из решений, даваемых
беспристрастным тело-строительством души. «Так как природа,
− говорит дю-Прель, − решает свои органические задачи по
принципу наименьшей затраты силы и является прообразом по
отношению к технике, то последняя должна подражать приро-

63
Филон Александрийский (ок. 25 до н. э. − ок. 50 н. э.) − иудейско-
эллинистический философ и богослов, оказавший большое влияние на
развитие христианского богословия своим экзегетическим методом
(методом истолкования текстов) и учением о Логосе.

358
де, что до сих пор она бессознательно и делала; но она должна,
если желает идеального решения своих задач, возвыситься до
сознательного подражания природе... Только с вступлением
техники на путь подражания природе и может явиться надежда,
что ее развитие не будет зависеть от случая, не будет уподоб-
ляться исканию с завязанными глазами, но явит собою осущест-
вление пророчества Бэкона Веруламского64: «С изобретением
будет совершенствоваться и искусство изобретения». Таков от-
вет на первый вопрос, ответ лишь предварительный, ибо объем
его, как увидим, будет чрезвычайно расширен, когда мы рас-
смотрим второй из поставленных вопросов, а именно, все ли
орудия суть проекции наших органов? ... Ответ на вопрос, по-
ставленный так, как он был поставлен, не может быть иным,
нежели отрицательным. Прежде всего, далеко не все органы
собственного своего тела мы знаем. Тело наше вовсе не может
считаться познанным, что, однако, не мешает творческому во-
ображению техника проецировать в технику и т.п. стороны на-
шего тела или т.п. органы, которые анатомии макро- или микро-
скопической и физиологии еще не известны. Следовательно, не
только допустимо, но и следует ждать увидеть в технике такие
орудия, которых прототипа органического мы еще не нашли.
Затем, многие из наших органов рудиментарны или даже во-
все не развиты и не выявлены вследствие растекания потока
жизни в разные существа, что не мешает этим органам принци-
пиально быть в нашем или, скорее, в жизненном начале нашего
тела. Для цельности организма необходима его стилизация в
известном направлении, то есть необходима в развитии органов
его известная односторонность. Но это не значит, что и в облас-
ти орудий, по нашему произволу, в зависимости от потребно-
стей данного времени и данной задачи, продолжающих или не
продолжающих наше тело, прилагаемых к телу или отклады-
ваемых от него, тоже должна быть специализация, если брать ее
в ее целом. В силу произвольности в присоединении или непри-
соединении того или другого орудия к телу, в силу их большей

64
Бэкон Френсис (1561-1626) − английский философ, родоначальник
методологии опытной науки. Конечной целью науки видел умножение
могущества человека, его власти в мироздании.

359
разобщенности между собою, нежели это можно сказать об ор-
ганах тела, орудиям может быть присуща меньшая согласован-
ность между собой, а потому − большая проявленность разно-
образных заданий. Например, совмещение органов и функций
обоих полов в одном организме, по крайней мере, высшем, не-
возможно: для правильности действия требуется разъединение
этих функций и органов, то есть стилизация организма или в
мужской, или в женский. Но это не значит, что творческие воз-
можности обоих полов исключаются из данного организма: ка-
ждому полу свойственны органы и функции другого, но в зача-
точном виде. Так, в мужском организме есть матка, и потому
проекция матки, созданная в технике женщиной, вовсе не может
быть отрицаема как органопроекция человеческого тела вообще
и мужского в частности, хотя матка у мужчин рудиментарна.
Скажем точнее. Орудия создаются жизнью в ее глубине, а не
на поверхности специализации, а в глубине своей каждый из нас
имеет потенциально многоразличные органы, не выявленные в
его теле, и может, однако, выявить их в технических проекциях.
Отсюда следует и обратное: жизнь может технически осущест-
вить проекцию некоторого органа раньше, чем станет он нам
известен анатомо-физиологически, у нас самих или даже у дру-
гих организмов, других созданий жизни, не человеческих – в
явном виде, а потом, быть может, и у человека – в зачаточном.
Если изучение организмов есть ключ к техническому изобрете-
нию, то и обратно, технические изобретения можно рассматри-
вать как реактив к нашему самопознанию. Техника может и
должна провоцировать биологию, как биология − технику. В
себе и вообще в жизни открываем мы еще не осуществленную
технику; в технике – еще не изученные стороны жизни. Линия
техники и линия жизни идут параллельно друг другу; но соот-
ветственные точки той и другой могут забегать вперед и отста-
вать относительно друг друга. И это дает судить нам о каждой
из этих линий прогностически, на большее расстояние, чем они
даны нам фактически − линия жизни в сознании, линия техники
в действительности. Так, например, воздухоплавание стало на
твердую почву, когда изучило полеты птиц, и именно факт
птичьего полета внушил из глубочайшей древности, еще в цар-
ствие Миноса, твердое убеждение, что аэронавтика возможна.

360
Но в других случаях результаты техники еще не достигнуты,
хотя и предвидятся определенно. Так, например, зная об органах
электрических рыб − сома, гнюса (ската), угря и оксиринха,
священной рыбы египтян, можно и должно было предвидеть
возможность построения электрических орудий как продолже-
ние тела. Таковое практически все еще не осуществлено, разве
что не считать фантазии Жюля Верна в романе «80 000 лье под
водой», где описывается электрическое оружие капитана Немо.

Контрольные вопросы

1. Что такое «органопроекция»? Почему Флоренский уподо-

бил ее магическому воздействию? Как она органически и техни-
чески осуществляется?
2. Какие механизмы Флоренский приводит в качестве при-
мера проекций руки, уха и глаза? Проекцией какой части орга-
низма видится мыслителю электричество?
3. Как Флоренский отвечает на вопросы: «Все ли наши орга-
ны проецируются в техническом творчестве человека»? «Всякое
ли орудие есть проекция одного из наших органов»?
4. Истолкуйте мысль Флоренского, что «технические изо-
бретения можно рассматривать как реактив к нашему самопо-
знанию».

361
 РАЗДЕЛ IV. ФИЛОСОФИЯ НАУКИ

За последние 400 лет наука коренным образом изменила

жизнь человека и общества в целом. Сегодня осмысление окру-
жающего нас мира невозможно без использования науки. Мно-
гое из того, что нам представляется теперь привычным и необ-
ходимым, было немыслимо без научных и технических дости-
жений, хотя новые научные открытия подчас создают проблемы
для человека и окружающей среды, иногда глобального харак-
тера. Парадоксальным образом прогресс науки усиливает не
только могущество, но и уязвимость как самого человека, так и
мира, в котором он живет. Поэтому наука сегодня стоит перед
лицом проблемы социальной и этической ответственности за
последствия научных открытий.
Наука – сфера деятельности, функцией которой являются
выработка и систематизация объективных знаний о действи-
тельности. Понятие «науки» включает в себя как деятельность
по получению нового знания, так и результат этой деятельности
– сумму полученных к данному моменту научных знаний. Тер-
мин «наука» употребляется также для обозначения отдельных
отраслей научного знания.
В ходе своего исторического развития наука из деятельности
гениальных подвижников и одиночек, на свой страх и риск до-
бывающих для человечества новые знания, постепенно превра-
тилась сначала в профессиональное научное сообщество, потом
в важнейший социальный институт и, наконец, в непосредст-
венную производительную силу общества. Оформление науки в
качестве профессионального сообщества произошло в XVII –
начале XVIII веков, когда в Европе были образованы первые
научные общества и академии (в 1662 г. возникло Лондонское
королевское общество, в 1666 г. – Парижская академия наук),
началось систематическое издание научных книг и журналов.
Наука как социальный институт, т.е. как система подготовки
и переподготовки научных кадров, а также форма интеграции
исследовательской деятельности и образования, возникла в кон-
це XVIII − начале XIX века. На рубеже XIX-XX веков возникает
новый способ организации науки – крупные научные институты
и лаборатории с мощной технической базой. Превращение нау-

362
ки в непосредственную производительную силу общества про-
исходит в 50-60-е годы ХХ века в условиях научно-технической
революции, когда от научных достижений стало напрямую за-
висеть техническое и социокультурное развитие общества. Се-
годня наука является сверхсложной социальной системой, обла-
дающей огромной степенью самоорганизации и мощной дина-
микой развития, а ее результаты составляют важнейший эле-
мент мировоззрения современного человека. Неслучайно, что,
начиная со второй половины XIX века, особую роль начинают
играть философско-методологические исследования феномена
науки, которые кристаллизуются в самостоятельный раздел фи-
лософского знания (в философию науки), удельный вес которой
в общем массиве философских исследований неуклонно возрас-
тает.
Предметом философии науки является общая структура, за-
кономерности функционирования и развития науки как системы
научного знания, как когнитивной (познавательной) деятельно-
сти особого рода, а также как важнейшего социального институ-
та. Важнейшими задачами философии науки являются изучение
механизмов взаимоотношения философии и науки, исследова-
ние философских оснований и философских проблем различных
наук, закономерностей возникновения и смены научных теорий
и научных картин мира, а также взаимодействия науки, культу-
ры и общества. Актуальными темами философии науки являют-
ся также социокультурная детерминация научного знания, при-
рода научного творчества и условия открытий в науке. В своем
развитии, философия науки тесно взаимодействует с философ-
ской теорией познания и логикой, историко-научными исследо-
ваниями и науковедением, психологией творчества и культуро-
логией.
Упоминание о философии науки как о самостоятельной дис-
циплине впервые встречается у английского философа, матема-
тика, профессора минерологии Уильяма Уэвелла (1794-1886) в
работе «История индуктивных наук от древнейшего до настоя-
щего времени» (1840). В качестве синонима «философии науки»
иногда используются словосочетания и термины «логика и ме-
тодология науки», «эпистемология», «теория научного знания».

363
 Развитие науки происходило и происходит в непрерывной
борьбе различных направлений, мнений и идей. К концу XIX века
выявились две тенденции в изучении мира. Одна рассматривала
мир как некую объективную реальность, которую наука наблю-
дает и с помощью теории адекватно объясняет. Вторая утвер-
ждала, что наше знание о мире обязано нашим ощущениям, сле-
довательно, задача науки состоит в систематизации объектов
этого чувственного опыта. Мы не в состоянии познать вещи-в-
себе отдельно от их личностного восприятия.
Развитие науки показало, что исключить субъективное нача-
ло из научного познания невозможно даже там, где субъект иг-
рает вроде бы незначительную роль. Так, с появлением кванто-
вой механики возникла «философская проблема, трудность ко-
торой состоит в том, что нужно говорить о состоянии объектив-
ного мира, при условии, что это состояние зависит от того, что
делает наблюдатель» (М. Борн). В результате существовавшее
долгое время представление о материальном мире как о некоей
«сугубо объективной», независимой ни от какого наблюдателя
реальности, оказалось сильно упрощенным. На деле, при по-
строении теории практически невозможно полностью отвлечься
от человека и его вмешательства в природу, а тем более − в об-
щественные процессы. А раз так, то возникает вопрос о крите-
риях истины в науке, отличиях научного и ненаучного знания,
механизмах выбора альтернативных теорий, объясняющих одно
и тоже явление.
В связи с этим в XX веке развернулась дискуссия по поводу
того, как определить ошибочность научной теории и когда ее
следует считать достоверной. Любая теория может быть под-
тверждена (неопозитивизм) или, наоборот, опровергнута новы-
ми, несовместимыми с ней, опытными данными (Поппер); стать
несостоятельной под воздействием глобальных перемен в науч-
ных взглядах (Кун); подвергнута корректировке в результате
проведения непрерывных исследовательских опытов (Лакатос).
Согласно взглядам Карла Поппера, логически нельзя под-
твердить (верифицировать) истинность научных теорий, выдви-
гаемых на основе индуктивных обобщений. Их можно только
опровергнуть – фальсифицировать. Наука развивается путем
«предположений и опровержений». Научная теория имеет статус

364
пробной гипотезы, которая затем противопоставляется наблюде-
ниям. Если наблюдения действительно, противоречат тому, что
предсказано теорией, тогда теория должна считаться опровергну-
той, и тем самым открывается путь для новых предположений.
Попперовская позиция в методологии науке содержит зерна ис-
тины, но одновременно подвергается существенной критике.
Размышления Томаса Куна о роли науки в развитии челове-
ческого познания вылились в книгу «Структура научных рево-
люций» (1962), которая содержала новый революционный
взгляд на науку. Он выдвинул концепцию научных революций
как смены парадигм. В развитии науки Кун различал два перио-
да: «нормальный» и «революционный». «Нормальный» период
науки протекает в спокойном русле, посредством накопления
определенных знаний, решения проблем. В этот период любая
научная теория функционирует как парадигма, т.е. как совокуп-
ность определенных научных установок, которых придержива-
ется конкретное научное сообщество. Затем в развитии «нор-
мальной» науки наступает такой момент, когда существующая
парадигма не выдерживает проблем, которые не решаются в рам-
ках существующей парадигмы, и возникает кризис, революцион-
ный период в развитии науки. Происходит смена парадигмы.
Так, аристотелевская физика функционировала в качестве
образца (парадигмы) нормальной науки от классической антич-
ности до позднего Средневековья. В течение этого периода она
задавала понятийный инструментарий и основное направление
научного поиска. Физические и математические открытия XVI и
XVII веков, связанные с именами Коперника, Галилея, Декарта
и Ньютона, создали ситуацию научной революции, в ходе кото-
рой сторонники старой парадигмы столкнулись с приверженца-
ми «новой науки». Период нормальной науки вновь наступил
лишь в конце XVII века, когда ньютоновская физика обрела ши-
рокое распространение среди ученых и утвердилась в качестве
парадигмы научного исследования.
Заслуга Куна состоит в том, что он показал ведущие парадиг-
мы, которых придерживаются в науке, первоначально могут не
быть обоснованными ни эмпирически, ни теоретически. Выбор
парадигмы часто определяется внерациональными факторами. По
его мнению, не существует абсолютных критериев рационально-

365
сти при определении научного знания, как это утверждали неопо-
зитивисты. Между парадигмами нет общих основ, и поэтому ме-
жду различными научными сообществами ведется конкурентная
борьба. Каждая вновь устанавливаемая парадигма вводит свои
критерии рациональности, свои стандарты отличия науки от не-
науки, так как не существует фактов, которые не зависят от их
истолкования определенной парадигмой. Последний тезис вызвал
резкую критику со стороны других методологов науки.
В частности, Имре Лакатос назвал позицию Куна «иррацио-
нальной». Он же показал, что сдвиги в науке видны даже в от-
сутствие смены самой парадигмы. По его мнению, наука про-
грессирует за счет исследовательских программ, направленных
на решение возникающих проблем. Дело состоит не в отбрасы-
вании гипотезы при появлении единичного противоречащего
факта, о чем говорит попперовская теория фальсификации, и не
в ожидании кризиса, за которым следует смена парадигмы. Раз-
витие науки происходит через реализацию исследовательских
программ, которые разрабатываются для планирования опытов
и получения новых фактов. Внутри такой программы сущест-
вуют «жесткое ядро» теорий, без которых она не может быть
жизнеспособной, а также «защитный пояс» из дополнительных
гипотез, которые можно проверять и менять без полного отказа от
всей программы. Соперничают не просто теории, а целые совокуп-
ности теорий внутри каждой исследовательской программы.
Пол Фейерабенд выдвинул методологический принцип про-
лиферации, т.е. размножения теорий. Ученые должны, по его
мнению, стремиться создавать новые теории, несовместимые с
существующими и признанными теориями. Фейерабенд обосно-
вывает плюрализм в методологии научного познания и тезис о
несоизмеримости теорий: ученый может выдвигать свои собст-
венные теории, игнорируя критику. Он подчеркивает также
важность наличия множества равноправных типов знания (на-
учного, мифологического, религиозного, художественного),
рассматривая данное обстоятельство как фактор общего прирос-
та человеческого знания и развития личности.
В целом же, в результате многоплановых исследований фе-
номена науки в ХХ веке стало ясно, что процесс научного по-
знания имеет ярко выраженный творческий и социально-обусло-

366
вленный характер. Открытие новых законов и научных теорий
происходит через процесс выдвижения и принятия определен-
ных гипотез. Научные теории не всегда логически выводятся из
эмпирического опыта, а свободно конструируются, изобретают-
ся мышлением. Один и тот же опыт может быть совместим с
разными, часто взаимоисключающими, теоретическими схема-
ми (например, волновая и корпускулярная теория света). Науч-
ные теории не появляются как прямое индуктивное обобщение
эмпирических фактов. Они возникают в сложном взаимодейст-
вии теоретического мышления и эмпирии, в процессе взаимо-
действия науки и культуры в целом. В свое время великий не-
мецкий физик В. Гейзенберг говорил о том, что надо постигать
действительность всеми дарованными нам познавательными
способностями. Недопустимо также какой-либо метод объяв-
лять «единственно-верным», принижая или вообще отказывая в
продуктивности другим методологическим концепциям и теоре-
тическим принципам.
В настоящее время интерес к закономерностям развития нау-
ки, возможным «алгоритмам» научного открытия и будущим ее
перспективам неуклонно возрастает. Активно обсуждаются
проблемы научной рациональности, обостряется конкуренция
различных моделей роста науки. Новый импульс исследованиям
в области философии науки придает интенсивно идущий про-
цесс компьютеризации науки, активное внедрение новых ин-
формационных и коммуникативных технологий.

ВЕРНАДСКИЙ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ

(1863-1945)

Русский естествоиспытатель и мыслитель, основатель новых

наук – биохимии, биогеохимии, космохимии, радиогеологии.
Вернадский окончил физико-математический факультет Петер-
бургского университета (1885); 12 лет проработал профессором
Московского университета (1898-1911); был академиком Рос-
сийской АН (1912), основателем и первым президентом Укра-
инской АН (1918-1919), директором Государственного радиево-
го института (1922-1939), организатором и руководителем био-
геохимической лаборатории АН СССР (1928-1945); членом Че-
хословацкой (1926) и Парижской (1928) академий наук.

367
 В своем философском творчестве Вернадский был сторонни-
ком и продолжателем идей русского космизма, так как рассмат-
ривал природные и социальные процессы на Земле в тесной свя-
зи с космическими процессами. Опираясь на тот факт, что все
известные геологам горные породы, даже наидревнейшие, несут
на себе следы жизнедеятельности, он защищал концепцию веч-
ной жизни, а не ее самозарождения из неживого вещества.
Крупным вкладом мыслителя в научную картину мира явилась
концепция биосферы, т.е. сферы существования живого на Зем-
ле, и ее органичного перехода в ноосферу (сферу разума; греч.
«noos» − разум). Вернадский видел в биосфере особое природ-
ное тело, в котором гармонично сосуществуют живые организ-
мы и минеральные образования, «впитывающие» и переводящие
в земные процессы животворную энергию Солнца. В 20-е годы
в работах «Очерки геохимии» и «Биосфера» он раскрыл геохи-
мическую роль живого вещества и человека на планете. В это
же время Владимир Иванович начал разрабатывать учение о
живом веществе с позиций кристаллохимии и законов симмет-
рии. Развивая идеи о диссимметричности живой клетки, он
пришел к выводу о принципиальной анизотропии (неодинаково-
сти физических свойств) пространства и о разных типах време-
ни (физическое, биологическое, геологическое). Свойства про-
странства-времени резко различаются в зависимости от уровня
реальности. Таких уровней русский ученый выделяет три: 1)
космический; 2) атомный (микроуровень); 3) уровень жизни че-
ловека, проявлений человеческого разума и нашей планеты, взя-
той как целое. Эти уровни проникают друг в друга, но при этом
различаются по содержанию и методам познания.
Развивая концепцию биосферы, Вернадский критикует «фи-
зическую» картину мира в современной науке, где живое прак-
тически не принимается во внимание или рассматривается как
более сложное проявление физико-химических закономерно-
стей. С точки зрения геохимии (эту позицию ученый назвал
«натурализмом»), живое вещество планеты – это основопо-
лагающая планетарно-космическая сила, способствующая
организованности природных процессов. Но Вернадский отме-
чает, что в последние века появился новый фактор, который
увеличивает количество свободных химических элементов, пре-

368
имущественно газов и металлов, на земной поверхности. Факто-
ром этим является деятельность человека, который превращает
земную поверхность в города и культурную землю, резко изме-
няя характер химических процессов и продуктов в земной коре.
Но человек не только изменяет минеральные процессы земной
коры, он пытается истолковать и объяснить космос, он творит
научной мыслью, опираясь на которую изменяет биосферу. Та-
ким образом, научная мысль становится главной геологиче-
ской силой эволюции не только биосферы, но и космоса в це-
лом. Термин «ноосфера» предложил использовать французский
мыслитель Тейяр де Шарден под влиянием сорбоннских лекций
Вернадского по геохимии. При этом Тейяр понимал под сферой
разума не только науку, но и философию, и религию. Вернад-
ский же не верил в равноправную с наукой ценность философии
(в основе которой слишком часто лежат сомнение и абстракт-
ный рационализм) и религии (которая тоже оказалась неспособ-
на объединить человечество, но сеет лишь раздор и догматиче-
скую изоляцию людей друг от друга). На современном этапе
только научная мысль охватывает всю биосферу, все человече-
ство. Наука объединяет людей, открывая новые источники энер-
гии, средства связи и передвижения, а потому является главной
вселенской силой, созидающей ноосферу.
Но при всех достоинствах научного знания мы должны по-
нимать, писал Вернадский, что в основе успехов науки лежат
сознательная деятельность и идеалы человека. С самого начала
своего развития научное мировоззрение проводило и должно
обязательно проводить в будущем гуманистические принципы:
уважение к человеческой личности, чувство взаимной солидар-
ности и тесной связи всех людей. Владимир Иванович, как и
другие представители русского космизма (Федоров, Циолков-
ский, Умов, Чижевский), верил в науку, в ее высокое предназна-
чение и не считал эволюцию человека завершенной. Вопрос же
о бесчеловечных политических манипуляциях великими науч-
ными достижениями Вернадский оставлял на обсуждение фило-
софам. Русский ученый верил, что наши потомки будут иметь
не только более развитый мыслительный аппарат, но и биологи-
чески станут более совершенны, реализовав идеал автотрофно-
сти человечества (его независимости от других форм жизни пу-

369
тем, например, искусственного синтеза пищи), что будет иметь
и огромные моральные последствия, ибо тогда прекратится еже-
годное умерщвление миллионов голов скота и птицы.
Вернадский был также крупным организатором, методологом
и историком науки, справедливо полагая, что без активной и
целенаправленной поддержки со стороны государства наука не
сможет развиваться, а хорошее знание истории науки, ее дви-
жущих сил и закономерностей − важное условие новых научных
озарений и стратегических прорывов. В.И. Вернадский и поны-
не являет образец широты научного и философского видения,
ответственности ученого как за свою собственную деятельность,
так и за то, что происходит в мире.
Далее мы печатаем программную статью ученого о путях
развития русской науки, опубликованную в 1917 г.: Вернад-
ский В.И. Биосфера и ноосфера / В.И. Вернадский. М.: Айрис-
пресс, 2004. С. 553-567, а также фрагменты его историко-
научных исследований: Вернадский В.И. Избранные труды по
истории науки / В.И. Вернадский. М.: Наука, 1981. С. 233-236,
238-239.

ЗАДАЧИ НАУКИ
В СВЯЗИ С ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКОЙ В РОССИИ

I
Глубоко переживая великое мировое столкновение, невольно
останавливаешься мыслью перед его последствием. Мысль и
внимание миллионов людей направлены сейчас на будущее. Ед-
ва ли когда, в какую-нибудь другую историческую эпоху,
стремление проникнуть в неизвестное грядущее охватывало та-
кое количество мыслящих людей, как сейчас. Оно наблюдается
везде и всюду, в Старом и Новом Свете, − везде, где только
бьется свободная человеческая мысль. Чувствуется всюду, что
человечество переживает небывалый сдвиг в грядущее. Война
не только создала в короткий срок неисчислимые изменения ма-
териальной обстановки, вызвала едва мыслимые потрясения в
области хозяйственных и государственных явлений, внесла ужа-
сающую сумму страданий, перед которыми померкли все ранее
бывшие бичи человечества, − голод, мор, нашествие варваров.
Она не в меньшей степени проникла в духовную жизнь, глубо-

370
чайшим образом повлияла на психику личностей, на понимание
исторических процессов и духовных основ существующего по-
рядка?

II
…Характерной чертой момента, удивительным образом не-
ожиданной для всех государственных организаций, явилась пе-
реоценка значения науки, как элемента государственной жизни,
как объекта государственной политики. Казалось, в жизни чело-
вечества, кроме чисто государственных интересов, очень слож-
ных по своему происхождению, могущественно и по сущности
своей независимо от государства действуют лишь две категории
идейных построений жизни, влияющих на ход государственной
политики. Во-первых, религиозные искания и построения чело-
вечества и, во-вторых, гуманитарные ее явления. Первые вы-
лились в мировые религии − буддизм, христианство, ма-
гометанство, вторые − в социалистические требования и пони-
мания государственной политики.
История последних десятилетий, со второй половины XIX века,
выяснила значение научной техники в государственной жизни,
но, странным образом, в государственной политике привыкли
считаться с научной техникой как внешним привходящим фак-
тором, не зависящим в своем раскрытии от государственной
деятельности. К тому же еще до сих пор для очень многих неяс-
на неразрывная по самой сущности явлений, все более и более
углубляющаяся связь научной техники с наукой, и особенно с
научными исканиями. Точно так же одной из крупнейших задач
государственной политики уже давно, а в последнее десятилетие
все сильнее и сильнее, является забота о народном образовании
во всех его формах. Однако забота о народном образовании от-
нюдь и далеко не совпадает с заботой о развитии научного твор-
чества и государственной организации научной работы. Правда,
элементы научной мысли и приемы научной работы все более
проникают в организацию народного образования и господ-
ствуют в современной высшей школе, но, очевидно, народное
образование никогда не будет слагаться только из одних данных
науки, но должно включать в себя создания и всех других про-
явлений духовной жизни человечества.

371
 Поэтому понятно, что, несмотря на значение последствий на-
учной техники в государственной политике и на государствен-
ную заботу о народном образовании, отношение государствен-
ных людей к науке определялось их личным вкусом, а огромное
большинство населения не считало заботу о научном искании и
о научной работе вообще делом государственным, а полагало ее
делом частным и личным. Помощь научному исканию и науч-
ной работе в тех случаях, когда они не были связаны с высшим
образованием или с необходимостями технических задач госу-
дарственной деятельности, рассматривалась как известная рос-
кошь, как некоторый исторически сложившийся обычай госу-
дарственной жизни, как проявление личных вкусов и желаний
влиятельных политиков. Может быть, только в Германии суще-
ствовало более глубокое понимание значения государственной
организации научной работы, но и здесь наука играла ис-
ключительно служебную роль в решении прикладных задач
чисто государственного характера, подобно тому, как она ис-
пользовалась государством в вопросах народного образования
или технической деятельности.
Война резко изменила в этом отношении общее понимание.
Сила науки почувствовалась так, как она никогда не чувствова-
лась в человечестве. Она почувствовалась не только в создании
орудий истребления, но она проявилась в организации защиты,
в общем направлении государственной деятельности, в так на-
зываемой организации тыла… Мысль людей направлена на бу-
дущее, на устройство жизни, в котором они были бы обеспече-
ны от катастроф, подобных переживаемым, на возможно быст-
рый и менее мучительный выход из последствий войны, на вос-
становление нарушенного войной государственного и частного
хозяйства. При таком настроении человечества приобретают
огромное значение те возможности, которые открываются во
всех этих направлениях при широком развитии научного мыш-
ления, научного исследования, научной творческой работы. Ед-
ва ли кто может сомневаться, что возможные достижения науч-
ной деятельности и научного творчества человечества превы-
шают в несравнимой степени то, что сейчас достигнуто, если
только организация научной работы выйдет из рамок личного,
частного дела и станет объектом могущественных организаций
человечества, делом государственным….

372
 Ill
Прежде чем перейти к обсуждению основных черт го-
сударственной политики нашей страны по отношению к задачам
научной работы, я хочу еще сказать несколько слов об одном
привходящем условии, которое часто забывается и недостаточно
оценивается русским обществом. Наука едина и нераздельна.
Нельзя заботиться о развитии одних научных дисциплин и ос-
тавлять другие без внимания. Нельзя обращать внимание только
на те, приложение к жизни которых сделалось ясным, и остав-
лять без внимания те, значение которых не сознано и не пони-
мается человечеством. Я не могу останавливаться на доказа-
тельствах этих положений, ибо на это у меня сейчас нет време-
ни. Я беру их за исходные. Но необходимость этого положения
ясна уже из того, что задачей государственной поддержки
должна являться не прикладная научная техника, но свободное
научное творчество, проникновение человечества в новые обла-
сти неизвестного… Однако наука не только едина и нераздель-
на, но и безбрежна. Поэтому, очевидно, из бесконечного коли-
чества ее задач государство может и должно выдвигать на пер-
вую очередь поддержку некоторых определенных. Очередь раз-
решения научных задач государством, конечно при существова-
нии в стране независимой от государства свободной личной на-
учной творческой работы, является самым основным вопросом,
интересующим государственного и общественного деятеля.
Итак, какие же области научного искания и научной работы
могут и должны быть поставлены сейчас на первую очередь с
точки зрения государственных интересов России?
Мне кажется, сейчас могут и должны быть выдвинуты три
различные области научной работы, связанные с особенностями
текущего момента и основными задачами государственного
строительства России.
Эти три области определяются: 1) необходимостью срочного,
глубокого и полного изучения естественных производительных
сил нашей страны и прилегающих к ней стран; 2) особенностя-
ми мирового положения России, в частности ее положения в
Азии; 3) чрезвычайным разнообразием как естественно-истори-
ческого, так и этнического состава русского государства.

373
 IV
Первая область государственной организации научной ис-
следовательской работы принципиально ясна, и ее необ-
ходимость не возбуждает теперь серьезных возражений. Война
до очевидности для всех выяснила крайнюю неизученность Рос-
сии. Мы не знаем ресурсов нашей страны и до сих пор не созна-
вали, до какой степени это необходимо для правильно постав-
ленной государственной политики, для государственной безо-
пасности. Нельзя сказать, чтобы работа научного обследования
производительных сил России не делалась. Она непрерывно шла
с начала XVIII столетия, когда толчок ей дал гений и творческая
воля Великого Петра. За это время сделана огромная работа,
которую мы должны особенно ценить, если учесть, в какой не-
вероятной обстановке она исполнена. Однако в течение этих
долгих десятилетий планомерная государственная деятельность
в этом направлении большею частью отсутствовала. И когда
наступили столь не забываемые нами лето и осень 1915 г., рус-
ское общество и здесь, как в других областях, увидело неизбеж-
ную необходимость спешного исследования одновременно с
необходимостью спешного использования; приходилось изучать
и действовать. За неполных два года… сделано очень много.
Еще никогда не тратилось столько средств на познание России,
как в эти последние месяцы. Правда, приходится работать в об-
становке ненормальной, не так, как следовало бы работать в
мирное время, но все же достигнутые результаты огромны. Я не
могу приводить здесь доказательства, но мне представляется
несомненным, что полученные результаты, даже при современ-
ных тратах, во много раз их окупали. Не говоря уже о блестящей
работе русских химиков, достаточно вспомнить, что за это вре-
мя в России открыты новые неожиданные отложения каменного
угля в Предкавказье и Западной Сибири, на Урале найдены
большие скопления никелевых руд, в Забайкалье впервые от-
крыты руды висмута в количестве, позволяющем его добычу,
найдены россыпи монацита, первые нахождения селена, бокси-
та, серьезные руды цинка, руды ванадия…
Совершенно ясно, что работа исследования только что нача-
та. Государство должно отпустить нужные средства, увеличить
бюджет тех научных, общественных и государственных органи-

374
заций, которые занимаются изучением естественных производи-
тельных сил; оно должно организовать планомерное, система-
тическое исследование естественных производительных сил в
ближайшие годы.
Несомненно, эта организация не так проста. Надо орга-
низовать не только выяснение имеющихся в наличности в на-
шей стране производительных сил. Надо уметь их использовать.
И здесь помимо личной инициативы, помимо капитала и труда
необходимо научное исследование. Государственная работа не-
избежно должна быть направлена в двух направлениях: с одной
стороны, на научный учет производительных сил нашей страны,
с другой, − на изучение их свойств и особенностей. Для этой
последней цели наиболее правильным и наиболее могучим
средством должно явиться создание государственной сети ис-
следовательских институтов. Мне пришлось недавно касаться
этого вопроса в другом месте − в заседании Комиссии по изу-
чению естественных производительных сил при Академии наук,
и я не буду поэтому повторять того, что тогда было сказано, ибо
издания Комиссии всем доступны.
Конечно, осуществление этих задач потребует больших,
миллионных средств, к которым для этих целей мы не при-
выкли. Но нам надо к этому привыкнуть, ибо не мы одни подо-
шли к этим новым государственным задачам, − к ним подошли
и другие народы, в том числе и те, которые лучше знают силы
своей страны, чем это знаем мы. Получить эти суммы должно
русское общество, и я не сомневаюсь, что оно сумеет найти их,
заставить государственную власть сделать эту трату, раз только
оно сознает их необходимость и неизбежность, их пользу для
безопасности и блага России.

V
Совершенно другая область научных исследований выд-
вигается сейчас на первую очередь, благодаря особенностям
мирового положения России. Россия по своей истории, по сво-
ему этническому составу и по своей природе − страна не только
европейская, но и азиатская. Мы являемся как бы представите-
лями двух континентов, корни действующих в нашей стране
духовных сил уходят не только в глубь европейского, но и в

375
глубь азиатского былого; силы природы, которыми мы пользу-
емся, более связаны с Азией, чем с Европой, и мне кажется, что
название Восточной Европы, которая почти совпадает с поняти-
ем Европейской России, далеко не охватывает всего того разли-
чия, какое представляет сейчас наше государство в общем сонме
европейских стран. Для нас Сибирь, Кавказ, Туркестан − не бес-
правные колонии. На таком представлении не может быть по-
строена база русского государства.
Она может быть основана лишь на равноправии всех русских
граждан. Мы должны чувствовать себя не только европейцами,
но и азиатами, и одной из важнейших задач русской государст-
венности должно являться сознательное участие в том возрож-
дении Азии − колыбели многих глубочайших и важнейших соз-
даний человеческого духа, которое сейчас нам приходится пе-
реживать. И едва ли можно сомневаться, что это возрождение,
темп которого все увеличивается, является крупнейшим среди
крупных мировых событий, свидетелями которых нам прихо-
дится быть. Для нас, в отличие от западных европейцев, возро-
ждение Азии, т.е. возобновление ее интенсивного участия в ми-
ровой жизни человечества, не есть чуждый, сторонний процесс,
− это есть наше возрождение…
…С этой точки зрения необходимо более точное знакомство
и более тесное общение России с жизнью Азии. И в этом на-
правлении должна сознательно идти наша государственная дея-
тельность, этими стремлениями должна определяться государ-
ственная политика. Одной из первых и главнейших ее задач
должно являться участие России и русских в культурном и ду-
ховном подъеме Азии, культурное наше сближение с азиатами.
Одним из самых могучих средств для этого должно быть широ-
кое наше участие в научном изучении Азии, совместная с азиа-
тами работа русской молодежи в высшей школе, широкая рабо-
та азиатов в наших ученых учреждениях. Для создания этой ду-
ховной связи нет ничего сильнее научной творческой работы,
ибо среди разнообразия других проявлений духовной жизни че-
ловечества, бесконечного разнообразия искусства, литературно-
го творчества, религии и даже философии единственным еди-
нящим и неизменным в человечестве является наука, в основах
своих независимая от всяких человеческих отличий. Для этого

376
необходимо не только предоставление широкой возможности
молодежи Азии (русской и зарубежной) участия в высших шко-
лах и научных институтах Европейской России, но мощное раз-
витие соответствующих государственных учреждений в России
азиатской, понимая под этим и Закавказье. В этом отношении
наша государственная политика была удивительно близорука, я
бы сказал, антинациональна, шла вразрез с интересами России.
Лучшей иллюстрацией этому является долгая борьба кавказско-
го общества, всех живущих в нем национальностей, в том числе
и русской, с русским правительством за высшую школу на Кав-
казе. Борьба эта длилась десятилетия.
Сейчас научные центры работы в виде ли высших школ, на-
учных станций, обсерваторий, лабораторий только что начина-
ют охватывать азиатский материк. Россия в этом отношении иг-
рает печальную роль. Далеко впереди стоит Япония, хотя и в
ней в этом отношении господствует узкоутилитарный взгляд на
науку и научную работу; начинает в последнее время играть
роль Английская Индия. У нас только за последние годы начи-
нает проясняться государственное творчество в этом отноше-
нии, но оно идет слабо, неуверенно, неполно. Мне кажется, что
русская Азия должна быть возможно быстро покрыта государ-
ственной сетью высших школ и научных учреждений и что это
явится самым могучим и прочным средством выявления скры-
той силы нашей государственной организации и уже с одной
этой точки зрения должно сильно отразиться на нашем мировом
положении. В основе наших азиатских научных учреждении,
должно лежать всестороннее изучение прошлого и настоящего
Азии в самых разнообразных их проявлениях − в области языко-
знания и истории, археологии, быта, фольклора, литературы,
религии, искусства, музыки, экономических и материальных
ресурсов.
Нельзя забывать одного. Естественные производительные
силы Азии в едва ли сравнимой степени превышают естествен-
ные производительные силы Европы; в частности, в нашей
стране азиатская Россия не только по величине превышает Рос-
сию европейскую. Она превышает ее и по потенциальной энер-
гии. По мере того, как начинается правильное использование
наших естественных производительных сил, центр жизни нашей

377
страны будет все более и более передвигаться, как это уже давно
правильно отметил Д.И. Менделеев, на восток, − должно быть, в
южную часть Западной Сибири. Россия во все большей и боль-
шей степени будет расти и развиваться за счет своей азиатской
части, таящей в себе едва затронутые зиждительные силы. Это
должна всегда помнить здравая государственная политика, ко-
торая должна смотреть всегда вперед, в будущее.

VI
Если мы от этих вопросов, связанных с внешним поло-
жением России, перейдем к ее внутренней структуре, мы полу-
чим третью группу научных задач, изучение которых является
срочным элементом государственной политики.
Во внутренней структуре России, при огромной ее величине
− почти одной шестой всей суши нашей планеты, − бросаются в
глаза два с этой точки зрения основных обстоятельства. Это, во-
первых, то, что наша территория представляет один целый ку-
сок. У нас нет сейчас ни заморских владений − Америку и дале-
кие Тихоокеанские острова мы безвозвратно потеряли − ни тер-
риторий, с нашей страной не смежных. При этом наша террито-
рия до чрезвычайности разнообразна по физико-географическим
условиям; правильная ее утилизация требует в разных местах
правильной специализации: русский из Приамурья нелегко вой-
дет в хозяйственную и бытовую жизнь южнорусской степи или
Туркестанской лессовой области. С другой стороны, эта терри-
тория этнически чрезвычайно разнообразна; среди ее населения,
правда, численно преобладает великорусское племя, однако не в
такой степени, чтобы оно могло погасить своим ростом и чис-
ленностью другие национальные проявления.
Мы недостаточно оцениваем значение огромной непрерыв-
ности нашей территории. Подобно Северо-Американским Со-
единенным Штатам, мы являемся государством-континентом. В
отличие от Штатов мы страдаем от того, что в действительности
является первоисточником нашей силы. Но и у нас придет вре-
мя, когда мы, подобно Штатам, будем им пользоваться для
трудно исчислимых удобств жизни. Это время придет тогда, ко-
гда наша политика будет определяться волей нас всех, т.е. во-
лей народа. То новое, что дает в быту живущих в нем людей

378
большое по размерам государство, приближается по своему ук-
ладу к тому будущему, к которому мы все стремимся, − к мир-
ному мировому сожительству народов. Огромная сплошная тер-
ритория, добытая кровью и страданиями нашей истории, должна
нами охраняться как общечеловеческое достижение, делающее
более доступным, более исполнимым наступление единой ми-
ровой организации человечества.
Но благодаря разноплеменности нашей страны и разнообра-
зию ее физико-географических условий в ней сильны и могуще-
ственны центробежные силы, грозящие единому, связанному
бытию этой сплошной территории. Тем более что ее участки
связаны друг с другом недавно, были добыты суровыми, неред-
ко кровавыми событиями истории.
Задача сохранения единства Российского государства −
уменьшение центробежных сил в его организации − является
одной из наиболее важных задач государственной политики. До
сих пор эта задача разрешалась попытками подавлять центро-
бежные стремления грубой силой и насильственной русифика-
цией. Едва ли можно сомневаться, что дальнейшее движение по
этому пути невозможно: оно противоречит и мировому положе-
нию России среди окружающих ее, возрождающихся к созна-
тельной жизни наций и тем требованиям, какие ставит для пра-
вильной жизни современное человечество. Эти требования, с
каждым поколением все более и более непреоборимые и силь-
ные, связаны с равноправным существованием всех народов и
всех граждан. Мы видим к тому же, к какому усилению, а не
смягчению центробежных сил вела насильственная политика
национальных вопросов, насколько она опасна и неудачна.
В значительной мере она поддерживалась недостаточным
знанием и недостаточной осведомленностью русского общества
и правительства о местной жизни, местных особенностях и на-
циональной жизни составляющих Россию народностей. Именно
здесь лучшим спаивающим средством и лучшим источником
единения является возможно широкое и возможно полное зна-
ние и связанное с ним понимание. В целях государственного
единства наши стремления должны идти по другому направле-
нию, чем они идут сейчас. Мы должны смело и решительно
стремиться к государственной организации взаимного ознаком-

379
ления составляющих Россию народностей, к государственной
организации их изучения, к государственному содействию их
стремлениям в этом направлении. Должна оказываться широкая
государственная помощь изучению истории, языка, этнографии,
литературы населяющих Россию народностей, изучению роди-
новедения отдельных областей нашей страны. Все эти стремле-
ния должны из области центробежных сил, какими они теперь
являются, перейти тем самым в область сил, сливающих госу-
дарственное единство…
…Усиление научной работы, связанной с местной или на-
циональной жизнью, позволяет использовать духовные силы
народа так сильно, как никогда не удается их организовать в
унитарной централистической организации. Местный центр ис-
пользует и вызывает к жизни духовные силы, иначе не доступ-
ные к возбуждению.
Этим путем достигается максимальная интенсификация на-
учной работы. А она неизбежно связана с усилением изучения, а
следовательно, и использованием естественных производитель-
ных сил данной местности, а следовательно, и всего государст-
венного целого…

VII
Таковы все три области научных заданий, которые, кажется
мне, сейчас должны направлять к себе внимание русского поли-
тического и общественного деятеля, сознающего то изменение,
какое произведено в нашей жизни великим историческим сдви-
гом, нами переживаемым. Все они требуют создания широких
новых научных организаций, мощной поддержки и переустрой-
ства старых. Государство должно дать средства, вызвать к жиз-
ни научные организации, поставить перед нами задачи. Но мы
должны всегда помнить и знать, что дальше этого его вмеша-
тельство в научную творческую работу идти не может. Наука,
подобно религии, философии или искусству, представляет со-
бою духовную область человеческого творчества, по своей ос-
нове более могучую и более глубокую, более вечную, чем вся-
кие социальные формы человеческой жизни. Она довлеет сама
себе. Она свободна и никаких рамок не терпит.

380
 Этого нельзя забывать. И если русское общество сумеет на-
править государственные средства для широкой научной работы
в этих областях научных исканий, организация научной работы
должна быть предоставлена свободному научному творчеству
русских ученых, которое не может и не должно регулироваться
государством. Бюрократическим рамкам оно не поддается.
Задачей является не государственная организация науки, а
государственная помощь научному творчеству нации. Добиться
этого удастся тогда, когда удастся вызвать к жизни волевое соз-
нательное к этому стремление русского общества.

Избранные труды по истории науки

…Взрывы научного творчества, повторяющиеся через столе-

тия, указывают,… что через столетия повторяются периоды, ко-
гда скопляются в одном или немногих поколениях, в одной или
многих странах богато одаренные личности, те, умы которых
создают силу, меняющую биосферу…
…Я не могу здесь останавливаться на сколько-нибудь пол-
ном анализе этих явлений. Я хочу только отметить всем извест-
ные факты. Всюду и всегда в истории всех наук мы видим, как
на протяжении одного, двух, трех поколений одновременно по-
являются талантливые люди, поднимают на огромную высоту
данную область духовной жизни человечества и затем не имеют
себе заместителей. Иногда надо долго ждать, чтобы вновь по-
явились равные им умы или равные им таланты; иногда они не
появляются. Мы видим это, например, в древней Греции в исто-
рии искусства, литературы, философии, где на пространстве не-
многих десятков лет были сосредоточены величайшие гении
всей исторической эллинской жизни; видим такие пустые про-
межутки, например, в XVIII в. во французской изящной лите-
ратуре после расцветов XVI-XVII и XIX столетий; видим скоп-
ление великих французских математиков в конце XVIII и в на-
чале XIX столетия и перерыв поколения раньше и позже. Мы
пережили создание великой русской литературы одновремен-
ным появлением первоклассных писателей.
Такое временное сосредоточение талантливых личностей в
немногих поколениях и их отсутствие в долгие промежуточные

381
времена − иногда века − есть общее характерное явление хода
духовных проявлений человечества. Оно резко и ярко выражено
в истории научной мысли.
Мы не знаем пока, почему, как и отчего происходит такое
нарождение талантливых людей, орудий научной мысли, и их
скопление в близких поколениях, отсутствие их в других. Мы
должны принимать их за свойство нашей расы, проявление ее
природы …
…Для натуралиста-эмпирика является аксиомой, неразрывно
связанной со всей его мыслью и с формой его научной работы,
что такие проявления не могут быть случайными, а столь же
подчинены весу и мере, как движение небесных светил или ход
химических реакций…
…Мне кажется, что именно такое явление суждено нам сей-
час переживать, что мы живем в особую эпоху, находимся на
гребне взрывной волны научного творчества …Одновременно
почти по всей линии науки в корне меняются все основные чер-
ты картины космоса… Меняются в корне наши представления о
материи, об энергии, о времени, о пространстве; создаются со-
вершенно новые понятия того же основного значения − понятия,
всецело отсутствовавшие во всех предшествовавших научных
миросозерцаниях. Этим новым понятиям часто мы не находим
прямых аналогий в прошлом. Таковы электроны, отличные от
атомов, строящие материю, но не являющиеся атомами энергии;
таковы кванты. История проникновения квантов в наши науч-
ные построения является любопытнейшим явлением в истории
мысли, ибо ни сам творец этого представления – М. Планк, ни
все увеличивающиеся в числе принимающие квант ученые не
могли и не могут дать ему ясное выражение в образах нашего
понимания мира. Создание символа квантов без возможности
выразить его в ясном, логически непререкаемом геометриче-
ском образе, и, особенно, его победоносное шествие в совре-
менном научном творчестве, есть одно из интереснейших собы-
тий в истории научной мысли, изучение которого, может быть,
позволит приблизиться к выявлению законов так называемой
научной интуиции…
…Меняется не только химия, но, благодаря новым представ-
лениям о химическом элементе, наблюдаемая картина звездного
неба начинает вскрывать нам негаданные раньше явления. Дос-
таточно сейчас вспомнить только о существовании в мире газо-

382
образных масс, плотность которых в десятки тысяч раз больше
плотности воды, тогда как земная материя в самых тяжелых ее
представителях, в платине или в иридии, всего в 20-22 раза тя-
желее воды. Астрономия переживает брожение идей, которое в
ее многотысячелетней истории напоминает, и по масштабу
только с ним может сравниваться, то изменение, которое было
произведено в ее содержании, когда Галилей направил в начале
XVII в. в Падуе и во Флоренции первый телескоп в область сол-
нечной системы. Но сейчас область изменения представле-
ний…охватывает весь доступный нашему умственному взору
Космос, а не одну систему Солнца и Земли.
Перелом научного мировоззрения, сейчас указанный, охва-
тил область физико-химических наук. В отличие от того, что
наблюдалось в XVII и XVIII столетиях, науки математические и
биологические, при огромном их росте в XIX в., не вносят в на-
ше научное мировоззрение изменений, вызывающих коренной
перелом по сравнению с миропониманием прошлого века.
Но в другой области знания − в понимании положения чело-
века в научно создаваемом строе мира − сейчас наблюдается
огромный скачок научного творчества, одновременно идущий с
ростом физико-химических наук.
Напрасно стал бы человек пытаться научно строить мир, от-
казавшись от себя и стараясь найти какое-нибудь независимое
от его природы понимание мира. Эта задача ему не по силам;
она является и по существу иллюзией и может быть сравнена с
классическими примерами таких иллюзий, как искания вечного
двигателя, философского камня, квадратуры круга. Наука не
существует помимо человека и есть его создание, как его созда-
нием является слово, без которого не может быть науки. Находя
правильности и законности в окружающем его мире, человек
неизбежно сводит их к себе, к своему слову и к своему разуму.
В научно выраженной истине всегда есть отражение − может
быть чрезвычайно большое − духовной личности человека, его
разума.
…Два больших новых явления научной мысли наблюдаются
в XX в…
Во-первых, впервые входит в сознание человека чрезвычай-
ная древность человеческой культуры, в частности, древность
проявления на нашей планете научной мысли…

383
 Во-вторых, впервые сливаются в единое целое все до сих пор
шедшие в малой зависимости друг от друга, а иногда и вполне
независимо, течения духовного творчества человека.
Перелом научного понимания Космоса, указанный раньше,
совпадает, таким образом, с одновременно идущим глубочай-
шим изменением наук о человеке. С одной стороны, эти науки
смыкаются с науками о природе, с другой, их объект совершен-
но меняется. С каждым днем вскрывается все большая древ-
ность материальных остатков прошлого человечества, рисую-
щих его духовную жизнь в такие эпохи, о которых не помышля-
ли исследователи прошлого века; в то время и в сохранившихся
и в дошедших до нас проявлениях духовного творчества − в
языке, в древних преданиях в частности − открываются реаль-
ности, которые казались невероятными исторической критике
недавнего прошлого…
Так, в науках физико-химических и в науках о человеке, ис-
торических, одновременно идет исключительный по силе и раз-
маху перелом творчества. Он находится в самом начале.
Он представляется натуралисту-эмпирику процессом стихий-
ным, естественно-историческим, не случайным и не могущим
быть остановленным какой-нибудь катастрофой. Корни его
скрыты глубоко, в непонятном нашему разуму строе природы, в
ее неизменном порядке.
Мы не видим нигде в этом строе, насколько мы изучаем эво-
люцию живого в течение геологического времени, поворотов и
возвращений к старому, не видим остановок. Не случайно, свя-
занно с предшествовавшими ему существами появился человек,
и не случайную он производит работу в химических процессах
биосферы. Поворот в истории мысли, сейчас идущий, независим
от воли человека и не может быть изменен ни его желаниями, ни
какими бы то ни было проявлениями его жизни, общественными
и социальными. Он, несомненно, коренится в его прошлом.
Новая полоса взрыва научного творчества неизбежно должна
дойти до своего естественного предела так же неизбежно, как
движется к нему комета.
Эти величайшие движения научной мысли неизбежно отра-
жаются уже сейчас на всей духовной структуре человечества.
Они отражаются и на его жизни, на его идеалах, на его быте. С

384
ним неизбежно связан новый рост философской мысли, который
некоторыми уже указывается как начавшийся, и новый подъем
религиозного творчества.
С глубочайшим вниманием должен историк мысли, историк
науки присматриваться в такие эпохи к происходящему. Он мо-
жет учиться этим путем понимать прошлое и, может быть, про-
видеть будущее.

Контрольные вопросы

1. Объясните роль войны в переоценке «идейных факторов

жизни» и в переосмыслении значения науки как элемента госу-
дарственной политики.
2. Почему Вернадский настаивает на «единстве и нераздель-
ности науки» и выступает против выборочного финансирования
государством научных исследований?
3. Определите понятие «естественные производительные си-
лы» и объясните необходимость их изучения.
4. Почему важны разностороннее изучение азиатской части
России и тесное с ней сотрудничество?
5. В чем суть политики «национальной свободы»? Почему
единство государства эффективнее обеспечивается не подавле-
нием (насильственной русификацией), а наоборот, всесторонней
государственной поддержкой развития всех национальных
культур?
6. Что такое «взрыв научного творчества»? Как он влияет на
развитие наук о человеке и на самопознание человечества, на
осмысление места и роли человека в Космосе?

ГЕЙЗЕНБЕРГ ВЕРНЕР
(1901-1976)

Выдающийся физик-теоретик, один из создателей квантовой

механики, общей теории поля и особого «неклассического» сти-
ля мышления в физике, лауреат Нобелевской премии (1932).
Гейзенберг вырос в семье гуманитариев. Отец его преподавал
классические языки и историю в гимназиях и университетах
Германии, оказав решающее влияние на формирование синтети-
ческого склада ума у своего сына, который интересовался древ-

385
ними языками, историей культуры, особенно древнегреческой,
считая науку Нового времени детищем античной науки и фило-
софии. Впоследствии Гейзенберг всегда выступал против заси-
лья практицизма и технократизма в школах и университетах, за
сохранение всеобъемлющего гимназического образования с
мощным блоком гуманитарных дисциплин, которые только и
способны правильно сформировать личность ученого.
Одним из наиболее важных событий в интеллектуальной
биографии Гейзенберга стало знакомство с философией Плато-
на, которая определила характер теоретических исследований
ученого, его попытки найти единую «мировую формулу». В
диалоге Платона «Тимей», где излагается пифагорейское учение
об атомах, Гейзенберг (кстати, читал он Платона не в переводе,
а в оригинале, благодаря своему классическому образованию)
обнаружил принципиальную важную для себя идею, что эле-
ментарные частицы (атомы) не являются просто чем-то данным,
неизменным и неделимым, но что последней основой атомной
структуры материи являются математический закон, математи-
ческая симметрия. Совершенно естественно, что надежный кри-
терий истинности теории Гейзенберг видел в ее интеллекту-
альной красоте − логически ясном единстве, охватывающем
простым принципом все бесконечное многообразие явлений. В
этом воззрении ученого, связавшего красоту и истину, также
отчетливо проступает влияние платонизма.
Помимо древних мыслителей на формирование мировоззре-
ния Гейзенберга влияли и современники – А. Энштейн, Н. Бор,
В. Паули. Все крупные физики того времени говорят о принци-
пиальной несамостоятельности научного эксперимента. «Только
теория решает, что именно можно наблюдать», − сказал в лич-
ной беседе Гейзенбергу Энштейн, то есть, прежде чем ставить
эксперимент, необходимо теоретически определить его условия,
цели и задачи. Работать без понятий – значит, работать без по-
нимания того, что, собственно, мы наблюдаем и рассчитываем.
Все понятия классической механики образовались как абстрак-
ции, извлеченные из реального опыта, но когда масштаб опыта
принципиально меняется (при переходе от макрообъектов к не-
наблюдаемым микрообъектам квантовой механики), тогда тра-
диционные понятия классической физики перестают работать.
Гейзенберг, решая эту проблему, пришел к понятию границы,

386
предела: замкнутая теоретическая система есть система универ-
сально истинная, но в пределах своей применимости. Такими
замкнутыми системами в классической науке являются, напри-
мер, ньютоновская механика, термодинамика, электродинамика
Максвелла. Цель науки – обнаружение фундаментального един-
ства подобных замкнутых в себе теоретических систем, наведе-
ние концептуальных мостов между ними. Единство природы
потенциально обеспечивает и единство науки.
Итак, научное знание, по Гейзенбергу, включает в себя три
«измерения»: математическую форму, эксперимент и «смысл»,
то есть понимание того, «что мы измеряем и наблюдаем в экс-
перименте?», «что дает возможность связывать результаты на-
блюдений, измерений, расчетов в форму знания о некоем объек-
те?», «в чем предметный смысл математической структуры?».
Ни одна из этих трех фундаментальных сторон не может быть
без ущерба изъята из научного знания, ведь в науке мы не про-
сто хотим уметь манипулировать формулами и правильно пред-
сказывать результаты эксперимента, но и хотим понять нечто
реальное, уяснить смысл познаваемой реальности. По философ-
ским проблемам физики наиболее известны такие крупные ра-
боты Гейзенберга, как «Философские проблемы атомной физи-
ки», «Физика и философия», «Часть и целое». Помимо них ин-
тересны разнообразные культурологические статьи ученого, по-
священные не узким проблемам физики, а осмыслению феномена
современной науки в общем контексте европейской культуры.
Одна из таких статей в переводе А.В. Ахутина приводит-
ся по книге: Гейзенберг В. Шаги за горизонт / В. Гейзенберг.
М.: Прогресс, 1987. С. 290-305.

КАРТИНА ПРИРОДЫ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКЕ

Проблемы современного искусства, которые в наши дни

вновь и вновь вызывают страстные споры, заставляют задумать-
ся о коренных предпосылках развития искусства вообще, счи-
тавшихся до сих пор самоочевидными. В этой связи был выдви-
нут следующий вопрос: не может ли само отношение современ-
ного человека к природе столь принципиально отличаться от
отношения прежних эпох, что в силу одного только этого изо-

387
бразительное искусство получает совершенно особую точку
зрения? В отличие от прежних времен современное отношение к
природе вряд ли находит выражение в развернутой натурфи-
лософии; теперь оно, несомненно, глубоко определяется новой
наукой и техникой. Вот почему здесь уместно задаться вопро-
сом о том, какая же картина природы свойственна современно-
му естествознанию, в особенности же физике.
Разумеется, с самого начала надо оговориться: вряд ли есть
какое-нибудь основание полагать, что современная естественно-
научная картина мира как-то непосредственно повлияла на раз-
витие современного искусства и что она вообще могла оказать
такое влияние. Скорее, можно допустить, что изменения, затро-
нувшие основы современного естествознания, суть симптомы
глубинных изменений в самых основах нашего существования,
а эти изменения, конечно же, сказываются и во всех других сфе-
рах жизни. С этой точки зрения вопрос о том, как изменилась за
последние десятилетия картина природы в естественных науках,
может быть важен и для художника.
Обратимся сперва к историческим корням естествознания
Нового времени. В XVII веке, когда Кеплер, Галилей и Ньютон
закладывали его основы, еще господствовал средневековый об-
раз природы, в котором природа виделась прежде всего как тво-
рение Божие. Природа мыслилась как созданное Богом произве-
дение. Исследовать материальный мир как независимый от Бога
показалось бы нелепым человеку той эпохи. Приведу в качестве
свидетельства того времени слова, которыми Кеплер заключает
последний том своей «Космической гармонии»: «Благодарю те-
бя, Господи, Создатель наш, за то, что Ты дал мне зреть красоту
Твоего создания и ликовать при виде дел рук Твоих. Вот я за-
кончил труд, к которому чувствовал себя призванным, я приум-
ножил талант, который Ты дал мне; все, что ограниченные силы
моего ума позволили мне понять в величии дел Твоих, я возвес-
тил людям, которые прочтут мои доказательства и рассужде-
ния».
Но на протяжении всего лишь нескольких десятилетий от-
ношение человека к природе принципиально изменилось. По
мере того как исследователь входил в детальное рассмотрение
природных процессов, он убеждался, что в самом деле можно

388
идти путем, начало которому положил Галилей, а именно: изо-
лировать отдельные процессы из их естественных связей, опи-
сать их математически и тем самым «объяснить». Правда, ему
при этом открылась и вся безграничность задачи, встающей пе-
ред зарождающимся естествознанием. Уже и для Ньютона мир
не представляется просто творением божиим, которое надо по-
нимать лишь в целом. Отношение Ньютона к природе яснее все-
го описывается известными словами о том, что он чувствует се-
бя ребенком, играющим на берегу океана и радующимся, если
ему удается там и сям находить то гладкую гальку, то красивую
ракушку, тогда как перед ним лежит неизведанный великий оке-
ан истины. Такое изменение в отношении исследователя к при-
роде станет, может быть, понятнее, если мы заметим, что для
христианской мысли той эпохи Бог удалился от Земли на небе-
са, и представлялось поэтому имеющим смысл рассматривать
Землю также и независимо от Бога. В этой связи по поводу нау-
ки Нового времени правомерно было бы даже говорить о спе-
цифически христианской форме обезбоженности, а тем самым и
яснее понять, почему в других культурах не происходят подоб-
ные процессы. Не случайно поэтому, что именно в это время
предметом отображения в изобразительном искусстве становит-
ся природа сама по себе, вне связи с религиозной тематикой.
Естественно-научному духу вполне отвечает также и тенденция
рассматривать природу независимо не только от Бога, но и от
человека. В результате формируется идеал «объективного» опи-
сания или объяснения природы. Тем не менее следует все же
заметить, что и для Ньютона ракушка важна потому, что она
порождена великим океаном истины; рассматривание ее – не
самоцель, ее изучение обретает смысл лишь в связи с целым.
С течением времени метод ньютоновской механики стал ус-
пешно применяться в исследовании все новых и новых областей
природы. В соответствии с этим методом сначала с помощью
экспериментов пытались вычленить в чистом виде отдельные
стороны естественного процесса, сделать их объективно наблю-
даемыми и понять управляющие ими закономерности; затем
стремились математически сформулировать взаимосвязи этих
процессов и таким образом прийти к «законам», имеющим не-
ограниченную силу во всем космосе.

389
 Действуя этим методом, можно было, наконец, использовать
силы природы и подчинить их нашим целям в технике.
Грандиозные успехи механики в XVIII веке, оптики, тепло-
техники и термодинамики в начале XIX века свидетельствуют о
могуществе такого подхода.
Успехи нового естествознания позволили ему выйти за рамки
повседневного опыта и распространиться на отдаленные сферы
природы, которые могли быть открыты только с помощью тех-
нических средств, развивающихся вместе с развитием науки. И
в этом отношении решающий шаг был сделан Ньютоном, кото-
рый показал, что те же самые законы механики, которым под-
чиняется падение камня, определяют и движения Луны вокруг
Земли, иными словами, что эти законы можно применять и в
космическом измерении. Впоследствии естествознание в своем
победном шествии широким фронтом двинулось на завоевание
тех сфер природы, сведения о которых мы можем получать
лишь косвенно, лишь с помощью специальной техники, то есть
посредством более или менее сложной аппаратуры. С помощью
усовершенствованного телескопа астрономия овладевала все
более далекими пространствами Вселенной; химия, изучая по-
ведение веществ в химических превращениях, пыталась выяс-
нить процессы, идущие на уровне атомов; эксперименты с ин-
дуктивностью и вольтовой батареей позволили получить первое
представление об электрических явлениях, еще неведомых по-
вседневной жизни того времени. В результате значение слова
«природа» как предмета естественно-научного исследования
постепенно изменялось. Оно становилось неким собирательным
понятием, охватывающим все сферы человеческого опыта, в
которые можно проникнуть с помощью естественнонаучных
методов и соответствующей техники исследования независимо
от того, даны ли они как «природа» в непосредственном опыте
человека.
Соответственно, и слово «описание» (природы) все более и
более теряло свой первоначальный смысл − такое изображение,
которое должно было давать возможно более живую и яркую
картину природы; под ним большей частью стали понимать ма-
тематическое описание природы, то есть максимально точную,
краткую и вместе с тем всеобъемлющую сводку информации о
природных закономерностях.

390
 В том расширении, которому по ходу дела − не вполне осоз-
нанно − подвергалось понятие природы, не нужно видеть прин-
ципиального отступления от коренных целей естествознания; и
для этой более широкой сферы опыта оставались значимыми те
же фундаментальные понятия, что и для опыта непосредствен-
ного. В XIX столетии природа виделась как закономерный ход
событий в пространстве и во времени, при описании которого
можно было если не практически, то, во всяком случае, теорети-
чески отвлечься от человека и его вмешательства в природу.
Материю, неизменную по массе и способную двигаться под
действием сил, считали чем-то пребывающим в изменчивости
явлений. В связи с тем, что химические исследования, ведущие-
ся с начала XVIII века, успешно систематизировали и истолко-
вали заимствованную у древних атомистическую гипотезу, лег-
ко было предположить в духе античной натурфилософии, что
атомы представляют собой подлинно сущее, неизменные со-
ставные части материи. Чувственные качества материи оказыва-
лись тем самым, как и в философии Демокрита, видимостью;
запах или цвет, температура или вязкость – не подлинные свой-
ства материи, а результат взаимодействия материи с нашими
органами чувств, и потому должны быть объяснены известным
расположением атомов, их движением и воздействием на наши
чувства. Так возникла весьма упрощенная картина мира, свой-
ственная материализму XIX века: в пространстве и во времени
движутся атомы − неизменно сущее в собственном смысле сло-
ва, а вся пестрота явлений чувственного мира порождается их
взаимным расположением и движением.
Первая, хотя еще и не очень опасная, трещина в этой картине
мира возникла во второй половине XIX века, в процессе разви-
тия теории электричества. Подлинной реальностью в этой тео-
рии необходимо было признать некое поле сил, а не материю.
Понять взаимодействие силовых полей, не привлекая идеи суб-
станции как носителя этих сил, было уже труднее, чем предста-
вить себе реальность в материалистической атомной физике. В
картину мира, казавшуюся до сих пор столь ясной, привносился
элемент абстрактности, ее наглядность исчезала. Поэтому дела-
лось довольно много попыток обойти трудность и вернуться к
простому, привычному для материалистической философии по-

391
нятию материи путем введения представления о материальном
эфире, упругие напряжения которого должны были соответст-
вовать силовым полям. Но эти попытки, по существу, не имели
успеха. Впрочем, можно было утешаться тем, что само измене-
ние силового поля допустимо рассматривать в качестве процес-
са в пространстве и во времени, то есть вполне объективно, вне
зависимости от способа его наблюдения, удовлетворяя тем са-
мым общепринятой идеальной картине закономерного хода со-
бытий в пространстве и времени. Поскольку, далее, поля были
доступны наблюдению только при взаимодействии с атомами,
можно было считать, что они создаются атомами, и прибегать к
ним только для объяснения движения атомов. В результате же
подлинно сущим опять-таки оказывались атомы и пустое про-
странство между ними, которое обретало своего рода реаль-
ность как носитель полей и геометрии.
Равным образом для этой картины мира не имело большого
значения, что после открытия радиоактивности в конце прошло-
го века химические атомы уже нельзя было считать последними
составными частями материи, что они, в свою очередь, оказа-
лись состоящими из трех видов более элементарных частиц, на-
зываемых теперь протонами, нейтронами и электронами. Это
открытие приобрело колоссальную важность, поскольку на
практике из него следовала возможность превращения элемен-
тов и атомной техники. Что же касается принципиальных про-
блем, то от того, что мы признали протоны, нейтроны и элек-
троны мельчайшими составными частями материи и стали счи-
тать их подлинно сущим, ничего не изменилось. Для ма-
териалистической картины мира существенна только воз-
можность рассматривать эти мельчайшие составные части, эле-
ментарные частицы как последнюю объективную реальность.
Таково основание, на котором покоится хорошо слаженная кар-
тина мира XIX − начала XX века, и именно в силу своей просто-
ты она сохраняла убедительность на протяжении ряда десятиле-
тий.
Но именно здесь и произошли в текущем столетии глу-
бинные сдвиги в основаниях атомной физики, заставившие нас
отойти от такого понимания реальности, которое было свойст-
венно атомистической философии древности. Предполагаемая

392
объективная реальность элементарных частиц оказалась слиш-
ком грубым упрощением действительного положения вещей и
должна уступить место более абстрактным представлениям. Ес-
ли мы хотим составить себе картину существования элементар-
ных частиц, мы уже принципиально не можем игнорировать те
физические процессы, с помощью которых мы получаем сведе-
ния о них. При наблюдении предметов нашего повседневного
опыта физические процессы, обеспечивающие это наблюдение,
играют весьма подчиненную роль, но в мельчайших составных
частях материи каждый акт наблюдения вызывает серьезные
возмущения, так что нельзя более говорить о поведении части-
цы вне зависимости от процесса наблюдения. В результате по-
лучается, что те законы природы, которым мы даем математиче-
скую формулировку в квантовой теории, относятся уже не к
элементарным частицам как таковым, а к нашему знанию о них.
Стало быть, и вопрос, существуют ли в пространстве и во вре-
мени частицы «как таковые», не может более ставиться в такой
форме. Отныне мы можем говорить только о том, что происхо-
дит, когда частица, поведение которой регистрируется, взаимо-
действует с какой-нибудь другой физической системой, напри-
мер с измерительным прибором. В результате представление об
объективной реальности элементарных частиц странным обра-
зом исчезает, но исчезает оно не в тумане какого-то нового по-
нимания реальности или еще не понятого представления о ней, а
в прозрачной ясности математики, описывающей не поведение
элементарных частиц, а наше знание об этом поведении. Атом-
ный физик вынужден мириться с тем, что его наука представля-
ет собой всего лишь звено в бесконечной цепи взаимоотноше-
ний человека и природы, она не может говорить попросту о
природе «как таковой». Познание природы всегда уже предпо-
лагает присутствие человека, и надо ясно сознавать, что мы, как
выразился Бор, не только зрители спектакля, но одновременно и
действующие лица драмы.
Прежде чем говорить о следствиях общего характера, кото-
рые вытекают из этой новой ситуации в современной физике,
следует обсудить процесс, тесно связанный с развитием естест-
венных наук, но еще более важный с точки зрения практической
жизни на Земле, − распространение техники. Ведь именно тех-

393
ника впервые распространила но всему миру зародившуюся на
Западе естественную науку и обеспечила ей центральное место
в мышлении нашего времени. На протяжении последних 200 лет
техника в процессе развития неизменно оказывалась и предпо-
сылкой, и следствием науки. Предпосылкой − потому, что рас-
ширение и углубление науки зачастую могли осуществляться
только посредством совершенствования наблюдательных инст-
рументов; достаточно вспомнить изобретение телескопа и мик-
роскопа или открытие рентгеновских лучей. С другой стороны,
техника представляет собой следствие естествознания, посколь-
ку техническое использование природных сил оказывается во-
обще возможным только на основе детального знания тех зако-
нов природы, которые действуют в соответствующей сфере
опыта.
Так, в XVIII − начале XIX века развивалась прежде всего
техника, основанная на использовании механических процессов.
Идет ли речь о ткачестве, перемещении грузов или кузнечной
обработке больших кусков железа − повсюду здесь машины все-
го лишь подражают движениям человеческой руки. Поначалу
такая форма техники воспринималась как продолжение и рас-
ширение старых форм ремесла. Постороннему человеку она ка-
залась понятной и ясной, точно так же как ему было ясно обыч-
ное ремесло, основы которого были известны всякому, даже ес-
ли и не всякий умел воспроизвести в точности все его приемы.
Введение паровой машины опять-таки принципиально не изме-
нило этого характера техники. Впрочем, как раз с этого момента
приобретает неведомые ранее размеры экспансия техники, по-
скольку теперь открылась возможность поставить на службу
человека мощь природных сил, сконцентрированных в камен-
ном угле, и передать им ту работу, для выполнения которой
прежде требовался ручной труд.
Пожалуй, только во второй половине прошлого столетия в
связи с развитием электротехники характер техники решительно
изменился. Отныне едва ли можно было говорить о непосредст-
венной связи с ремесленной техникой прошлого. В значитель-
ной мере дело теперь идет уже об использовании природных
сил, которые вряд ли были известны человеку в природе, данной
ему в непосредственном опыте. Поэтому еще и сегодня электро-

394
техника для многих таит в себе что-то жуткое, и, хотя она по-
всюду окружает нас, ее чаще всего воспринимают как нечто по
меньшей мере непонятное. Хотя высоковольтная линия, к кото-
рой нельзя приближаться, и придает известную наглядность
применяемому здесь понятию силового поля, вся эта область
природы, по существу, остается нам чуждой. Внутренний вид
сложного электрического аппарата порой пугает нас так же, как
лицезрение хирургической операции.
Пожалуй, и в химической технике можно было еще видеть
продолжение одной из отраслей прежнего ремесла: вспомним
хотя бы о ремесле красильщика, кожевенника или аптекаря. Но
и тут размах, который с начала нашего столетия приняло разви-
тие новой химической техники, не идет ни в какое сравнение с
предшествующим положением дел.
Наконец, в атомной технике речь идет об использовании та-
ких природных сил, к которым нет подступов из мира естест-
венного опыта. Может быть, и эта техника станет для нас в кон-
це концов столь же привычной, какой стала для наших совре-
менников электротехника, без которой невозможно уже пред-
ставить современный быт. Но от того, что вещи входят в оби-
ход, они еще не становятся частями природы в прежнем смысле
слова. Возможно, с течением времени многие технические при-
способления будут столь же неразрывно связаны с человеком,
как раковина с улиткой и паутина с пауком. Но и в этом случае
машины были бы, скорее, частью нашего человеческого орга-
низма, чем частью окружающей нас природы.
Техника глубоко вторгается во взаимоотношения природы и
человека еще и в силу того, что она существенно преобразует
окружающий человека мир, а тем самым постоянно и неуклонно
раскрывает перед ним мир в естественно-научном аспекте. Пре-
тензия науки охватить весь-космос единым методом, который
путем последовательного обособления и разъяснения отдельных
явлений шествует от одной взаимосвязи природы к другой, от-
ражается и в технике, шаг за шагом проникающей все в новые и
новые области, преобразует у нас на глазах окружающий мир и
в результате запечатлевает на нем наш образ. Подобно тому как
в науке каждый отдельный вопрос подчинен великой задаче по-
нять природу в целом, так и любой сколь угодно малый техни-

395
ческий успех служит общей цели − увеличить материальное мо-
гущество человека. Ценность этой цели вызывает столь же мало
сомнений, что и ценность научного познания природы, и обе
цели совпадают в общеизвестном лозунге: «Знание − сила». Хо-
тя для каждого отдельного технического процесса вроде бы и
можно показать его подчиненность общей цели, тем не менее
развитие техники в целом характеризуется тем, что отдельные
технические процессы оказываются связанными с этой общей
целью зачастую весьма косвенно, и увидеть в них часть созна-
тельного плана по достижении этой цели почти невозможно. В
подобных случаях техника кажется уже не продуктом созна-
тельного человеческого стремления расширить свою материаль-
ную власть; скорее, уж она представляется глобальным биоло-
гическим процессом, в котором структуры, свойственные чело-
веческому организму, все шире и шире переносятся на окру-
жающий человека мир, − биологическим процессом, который
именно как таковой ускользает от контроля человека, ибо, «хотя
человек и может делать что хочет, он не может решать, чего ему
хотеть».
В этой связи часто говорят, что изменения, глубоко за-
тронувшие в техническую эпоху окружающий мир и образ ва-
шей жизни, угрожающе деформировали также и наше мышле-
ние, и что здесь следует искать коренную причину кризисов,
которые потрясают наш мир и сказываются, между прочим,
также и в современном искусстве. Это предостережение, безус-
ловно, гораздо древнее, чем техника и естествознание Нового
времени. Примитивные формы техники и машин существовали
издавна, и люди должны были задумываться над подобными
вопросами с самых давних времен. Например, уже два с поло-
виной тысячелетия назад китайский мудрец Чжуан Цзы говорил
об опасностях, которыми чревато для человечества использова-
ние машин, и мне хочется привести здесь одно важное для на-
шей темы место из его сочинений:
«Проходя севернее реки Хань, Цзыгун заметил старика, тру-
дившегося на своем огороде. Выкопав канавы для орошения, он
сам спускался в колодец, поднимал наверх наполненный водой
сосуд и выливал воду в канавы. Трудился неутомимо, но дости-
гал немногого.

396
 Цзыгун сказал: «Есть устройство, с помощью которого мож-
но за один день наполнить сто канав. Сил расходуется мало, а
достигается многое. Не захотели бы вы им воспользоваться?».
Огородник выпрямился, посмотрел на него и спросил: «Что
это за устройство?».
Цзыгун сказал: «Берут деревянную перекладину, заднюю
часть потяжелее, переднюю полегче. С ее помощью можно чер-
пать воду так, что она только клокотать будет. Это устройство
называют журавлем».
Гнев выразился на лице старика, и, усмехнувшись, он сказал:
«Я слышал от своего учителя: «Кто использует машины, тот де-
лает все свои дела машинообразно; кто действует машинообраз-
но, у того сердце становится машинным. У кого в груди машин-
ное сердце, тот утрачивает чистую простоту, а без чистой про-
стоты не может быть уверенности в побуждениях собственного
духа. Неуверенность в побуждениях собственного духа не ужи-
вается с истинным смыслом». Я не потому не пользуюсь этой
машиной, что ее не знаю, а потому, что стыжусь это делать».
Любой из нас почувствует, что в этой древней истории со-
держатся значительная доля истины. Едва ли можно охаракте-
ризовать положение человека в нашу кризисную эпоху более
метко, чем определяя ее как «неуверенность в побуждениях соб-
ственного духа». И все же, хотя техника, машины распростра-
нились по всему свету в таких размерах, о которых наш китай-
ский мудрец не мог и подозревать, тем не менее за два протек-
ших тысячелетия возникли прекраснейшие произведения искус-
ства и простота души, о которой говорил философ, не вовсе бы-
ла утрачена − то с меньшей, то с большей силой являла она себя
в потоке столетий и плодоносила вновь и вновь. Наконец, со-
вершенствование орудий труда − это ведь тоже форма роста че-
ловеческого рода, во всяком случае, технику саму по себе нельзя
считать причиной того, что нынче повсеместно утрачивается
сознание внутренней связи событий.
Ближе к истине, по-видимому, те, кто возлагает ответствен-
ность за множество переживаемых трудностей на неожиданную
и необычную − по сравнению с прежним темпом изменений −
быстроту, с которой техника распространялась за последние
пятьдесят лет. В противоположность прежним эпохам интен-

397
сивность изменений просто не оставляла людям времени при-
способиться к новым условиям. Но и в этом еще нельзя видеть
верного или достаточно полного объяснения того, почему си-
туация, с которой столкнулась наша эпоха, кажется чем-то со-
вершенно новым, едва ли имеющим аналогии в истории.
В начале статьи уже говорилось о том, что трансформацию
основоположений современного естествознания можно рас-
сматривать как симптом смещений в коренных основах нашего
существования, которые проявляются одновременно во многих
сферах: в изменении образа жизни и манеры мыслить, во внеш-
них катастрофах, в войнах и революциях. Если, отталкиваясь от
ситуации в современном естествознании, попытаться нащупать
эти заколебавшиеся основы, мы, по-видимому, не слишком уп-
ростим положение вещей, сказав, что впервые в истории чело-
века остался на Земле один на один с самим собой, что он не
встречает отныне никакого другого партнера или противника.
Прежде всего и проще всего это сказывается в борьбе человека с
внешними опасностями. До сих пор ему угрожали дикие живот-
ные, болезни, голод, холод и другие силы природы. Всякое рас-
ширение техники означало в этом противоборстве укрепление
позиций человека, иными словами, прогресс. В наше время, ко-
гда плотность населения на Земле постоянно растет, ограниче-
ние жизненных возможностей, а стало быть, и угроза идет в
первую очередь от других людей, которые заявляют свои права
на пользование земными благами. Когда техника начинает слу-
жить интересам борющихся между собою человеческих групп,
ее развитие уже вовсе не обязательно будет прогрессом.
Но утверждение, что человек противостоит теперь только
самому себе, приобретает в техническую эпоху гораздо более
глубокий смысл. В прежние эпохи человек видел себя находя-
щимся наедине с природой. Населенная всевозможными живы-
ми существами природа была царством, живущим по своим за-
конам, и человек должен был каким-то образом суметь вклю-
читься в эту жизнь. Теперь же мы живем в мире, столь глубоко
преобразованном человеком, что повсюду и ежечасно − пользу-
емся ли бытовыми приборами, приобретаем ли приготовленную
машинами пищу или проходим по преображенной человеком
местности – мы сталкиваемся со структурами, вызванными к

398
жизни человеком, и в каком-то смысле встречаемся только с са-
мими собой. Существуют, конечно, территории, где этот про-
цесс еще далек от завершения, но рано или поздно господство
человека в этом отношении должно стать полным.
Отчетливее всего эта новая ситуация выступает именно в со-
временном естествознании. Здесь оказывается − выше я уже
описал это, − что те составные части материи, которые мы пер-
воначально считали последней объективной реальностью, во-
обще нельзя рассматривать «сами по себе», что они ускользают
от какой бы то ни было объективной фиксации в пространстве и
во времени и что предметом научного анализа в принципе мо-
жет быть только наше знание об этих частицах. Целью исследо-
вания поэтому уже не является познание атома и его движения
«самих по себе», то есть вне зависимости от экспериментально
поставленного вопроса. Мы с самого начала находимся в средо-
точии взаимоотношений природы и человека, и естествознание
представляет собой только часть этих отношений, так что обще-
принятое разделение мира на субъект и объект, внутренний мир
и внешний, тело и душу больше неприемлемо и приводит к за-
труднениям. Стало быть, и в естествознании предметом иссле-
дования является уже не природа сама по себе, а природа, по-
скольку она подлежит человеческому вопрошанию, поэтому и
здесь человек опять-таки встречает самого себя.
Задача нашего времени состоит, очевидно, в том, чтобы су-
меть справиться в этой новой ситуацией во всех областях жиз-
ни. И только если это удастся, человек сможет вновь обрести ту
«уверенность в побуждениях собственного духа», о которой го-
ворил китайский мудрец. Этот путь будет долгим и трудным, и
мы не знаем, какие страдания заставят нас останавливаться. Ес-
ли тем не менее искать признаки, по которым можно предста-
вить себе этот путь, позволительно еще раз обратиться к приме-
ру точных наук.
В квантовой теории с описанной ситуацией справились, как
только удалось выразить ее математически, а это значит − ясно,
не опасаясь логического противоречия, в каждом отдельном
случае предсказывать результат эксперимента. С новой ситуа-
цией освоились, следовательно, в тот момент, когда были устра-
нены неясности. Между тем математические формулы отобра-

399
жают теперь уже не природу, а наше знание о природе, а это
значит, что мы отказываемся от того способа описания природы,
который был в ходу на протяжении столетий и который еще не-
сколько десятков лет назад считался само собой разумеющейся
целью всего точного естествознания. Пока можно сказать толь-
ко одно: в области атомной физики справились с положением
постольку, поскольку сумели правильно описывать опыты. Но
уже там, где речь идет о философских интерпретациях кванто-
вой теории, мнения расходятся, и порою высказывается тот
взгляд, что, раз новая форма описания природы не отвечает
прежнему идеалу научной истины, она неудовлетворительна, во
всяком случае не окончательна, и может рассматриваться лишь
в качестве симптома современного кризиса.
В этой связи целесообразно обсудить понятие научной исти-
ны в несколько более общем плане и задаться вопросом о кри-
терии, позволяющем судить, когда научное познание можно на-
звать последовательным и законченным. Сначала примем до-
вольно внешний критерий. Пока какая-либо область духовной
жизни развивается непрерывно, без внутренних разрывов, перед
работающим в этой области индивидом всегда уже стоят от-
дельные проблемы, задачи, до некоторой степени ремесленные.
Их решение не является самоцелью, ценность их полностью от-
крывается в контексте общей, единственно важной связи. Эти
частные проблемы всегда уже имеются, их не нужно искать, и
работа над ними является условием сотрудничества по раскры-
тию общей связи. Так, скажем, средневековые скульпторы ста-
рались как можно искуснее передать складки на платьях, и ре-
шение этой частной проблемы было необходимо, поскольку и
складки на платьях святых входили в великий религиозный син-
тез, ради которого, собственно, все и делалось. Подобным обра-
зом и в современном естествознании всегда уже имелись и име-
ются сейчас частные проблемы, решение которых образует ус-
ловие понимания общей взаимосвязи. За последние 50 лет такие
проблемы возникали всегда сами собой, их не нужно было ис-
кать, а целью всегда была одна и та же общая совокупность за-
конов природы. Пока с этой совершенно внешней точки зрения
нельзя усмотреть никакого разрыва в непрерывном развитии
точного естествознания.

400
 Что же касается окончательности результата, то следует на-
помнить, что в точном естествознании окончательные решения
каждый раз давались для строго определенной сферы опыта.
Например, законы Ньютона и математические следствия из них
заключают в себе окончательный, раз и навсегда полученный
ответ на те вопросы, которые могут быть поставлены в понятиях
ньютоновской механики. Но применимость этих решений не
выходит за рамки применимости понятий ньютоновской меха-
ники и ее способа постановки вопросов. Вот почему уже, к при-
меру, учение об электричестве не поддается анализу с помощью
этих понятий, и в процессе исследования этой новой сферы
опыта возникла новая система понятий, с помощью которой
удалось сформулировать в окончательном математическом виде
законы электричества. В контексте точного естествознания сло-
во «окончательно» означает, очевидно, следующее: в каждом
отдельном случае существует замкнутая в себе, математически
выразимая система понятий и законов, которая согласуется с
определенной сферой опыта и в этих пределах справедлива для
всего космоса и не подлежит ни изменению, ни улучшению. Ра-
зумеется, нельзя ожидать, что эти понятия и законы окажутся
пригодными для того, чтобы впоследствии описать новую сферу
опыта. Об окончательности понятий и законов квантовой теории
тоже можно говорить лишь в таком ограниченном смысле, и
только в этом ограниченном смысле научное понятие получает
свою окончательную фиксацию в математическом или каком-
нибудь другом языке…
Если в наше время можно говорить о картине природы, скла-
дывающейся в точных науках, речь, по сути дела, идет уже не о
картине природы, а о картине наших отношений к природе.
Старое разделение мира на объективный ход событий в про-
странстве и времени, с одной стороны, и душу, в которой отра-
жаются эти события, − с другой, иначе говоря, картезианское
различение res cogitans и res extensa (субстанции мыслящей и
субстанции протяженной) уже не может служить отправной
точкой в понимании современной науки. В поле зрения этой
науки, прежде всего, сеть взаимоотношений человека с приро-
дой, те связи, в силу которых мы, телесные существа, представ-
ляем собой часть природы, зависящую от других ее частей, и в
силу которых сама природа оказывается предметом нашей мыс-

401
ли и действия только вместе с самим человеком. Наука уже не
занимает позиции наблюдателя природы, она осознает себя как
частный вид взаимодействия человека с природой. Научный ме-
тод, сводившийся к изоляции, объяснению и упорядочению, на-
толкнулся на свои границы. Оказалось, что его действие из-
меняет и преобразует предмет познания, вследствие чего сам
метод уже не может быть отстранен от предмета. В результате
естественно-научная картина мира, по существу, перестает быть
только естественно-научной.
Выявление этих парадоксов применительно к узкой сфере
науки пока еще не слишком много дает нам для понимания бо-
лее общей ситуации эпохи, когда мы, если повторить уже ис-
пользованное упрощение, оказались один на один с самими со-
бою. В этой ситуации надежда на то, что расширение матери-
альной и духовной власти человека непременно имеет прогрес-
сивный характер, обнаруживает − правда, еще далеко не ясно −
свои пределы. И чем сильнее бьется об эти пределы волна опти-
мизма, порожденного верой в прогресс, тем серьезнее опасно-
сти. Характер опасности, о которой тут идет речь, можно пояс-
нить и другим образом. Неограниченно, как кажется, расширяя
свою материальную власть, человечество попало в положение
капитана, корабль которого столь крепко закован в сталь и же-
лезо, что магнитная стрелка корабельного компаса показывает
уже не на север, а на стальную массу самого корабля. На таком
корабле уже никуда не доплыть, он может двигаться только по
кругу и становится игрушкой ветра и бурь. Вспомним теперь о
ситуации в современной физике. В действительности опасность
существует лишь до тех пор, пока капитан не знает, что компас
уже не реагирует на магнитное поле Земли. Как только это стало
ясным, можно считать, что угроза наполовину устранена. Капи-
тан, который не желает кружить на месте и хочет достигнуть
известной или неведомой цели, найдет способ определить путь
корабля. Он может использовать новый, современный вид ком-
паса, который не реагирует на массу корабля, или же, как в
древности, ориентироваться по звездам, хотя, конечно, от нас не
зависит, видимы звезды на небе или невидимы, а в наше время
их не часто увидишь. Как бы там ни было, уже само сознание
границы, на которую наталкивается вера в прогресс, таит в себе
желание не кружить на месте, а двигаться к цели. По мере того

402
как мы уясняем характер этой границы, она сама оказывается
той первой опорой, с помощью которой мы можем найти новую
ориентацию. Сопоставление с современной наукой позволяет,
может быть, обрести надежду на то, что дело здесь идет об ог-
раниченности не столько сферы человеческой жизнедеятельно-
сти вообще, сколько определенной формы ее расширения. Про-
странство, в котором развивается человек как духовное сущест-
во, имеет больше измерений, чем то единственное, которое он
осваивал в течение последних столетий. Если это так, то может
случиться, что сознательное обживание этих границ приведет по
прошествии долгого времени к известной стабилизации, когда
человеческая мысль сама собою снова сконцентрируется вокруг
общего средоточия. Быть может, такое сосредоточение заложит
также основу для нового развития искусства; говорить об этом,
впрочем, не дело естествоиспытателя.

Контрольные вопросы

1. В чем специфика «картины природы» в естествознании

XVII века по сравнению с последующими веками?
2. В чем проблематичность представлений об «объективной
реальности» в квантовой физике?
3. Как Гейзенберг представляет эволюцию техники в XVIII-
XIX веках? В чем видится ему общая цель технического разви-
тия и в чем опасность этого глобального процесса?
4. Что означает мысль, что человек в естествознании хочет
познать природу, а встречает в ней самого себя?

КУН ТОМАС СЭМЮЭЛ

(1922-1995)

Американский историк науки и философ, один из лидеров

исторического направления в философии науки. Наибольшую
известность ему принесла книга «Структура научных револю-
ций» (1962), отразившая переломный этап в развитии западной
эпистемологии и истории науки, связанный с преодолением ос-
новных догм неопозитивизма.
Наиболее оригинальным вкладом Куна является рассмотре-
ние развития науки в неразрывной связи с динамикой научного

403
сообщества. Научное сообщество состоит из специалистов,
связанных общими традициями образования и работы в опреде-
ленной исследовательской области. Основой для формирования
и функционирования таких сообществ является принятие их
членами определенной парадигмы – концептуальной схемы,
модели научной деятельности, проявляющей себя в совокупно-
сти теоретических стандартов, методологических норм, ценно-
стных критериев, мировоззренческих установок. Парадигма
(или семейство парадигм) обеспечивает прочность профессио-
нальных связей между членами научного сообщества и относи-
тельное единодушие в их суждениях и оценках.
В рамках парадигмы осуществляется решение научных «за-
дач-головоломок». Безраздельное господство той или иной па-
радигмы определяется Куном как период «нормальной науки»,
который заканчивается, когда парадигма «взрывается» изнутри
под давлением аномалий, т.е. проблем (головоломок), принци-
пиально неразрешимых в ее рамках. Наступает кризис «нор-
мальной науки», когда создаются новые парадигмы, оспари-
вающие первенство друг у друга. Результатом является научная
революция – полное или частичное вытеснение старой парадиг-
мы новой, завоевавшей приоритет. Становление новой парадиг-
мы знаменует начало нового «нормального» периода, и весь
процесс повторяется заново.
Таким образом, Кун отвергает убеждение неопозитивистов и
критических рационалистов, последователей К. Поппера, в
единственности, абсолютности и неизменности критериев науч-
ности и рациональности. Подобные критерии объявляются Ку-
ном исторически относительными: каждая парадигма определя-
ет свои критерии, которые отнюдь не сводятся к простому со-
блюдению требований формальной логики (хотя и не противо-
речат им). Демаркационная линия между наукой и ненаукой ус-
танавливается, согласно Куну, всякий раз заново с утверждени-
ем очередной парадигмы. По существу, Кун отрицает преемст-
венность в развитии науки: знание, накопленное предыдущей
парадигмой, отбрасывается после ее крушения, а научные со-
общества просто вытесняют друг друга. Прогресс, по Куну, по-
нятие, имеющее смысл только для «нормальной науки», где его
критерием выступает количество решенных проблем.

404
 Отрывки из «Структуры научных революций» в переводе
И.З. Налетова, отражающие основные положения концепции
Т. Куна, публикуются по книге: Кун Т. Структура научных
революций: монография / Т. Кун. М.: Прогресс, 1977. С. 28-202.

СТРУКТУРА НАУЧНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ

II
На пути к нормальной науке

В данном очерке термин «нормальная наука» означает иссле-

дование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых
научных достижений − достижений, которые в течение некото-
рого времени признаются определенным научным сообществом
как основа для его дальнейшей практической деятельности. В
наши дни такие достижения излагаются, хотя и редко в их пер-
воначальной форме, учебниками − элементарными или повы-
шенного типа. До того как подобные учебники стали общерас-
пространенными, что произошло в начале XIX столетия (а для
вновь формирующихся наук даже позднее), аналогичную функ-
цию выполняли знаменитые классические труды ученых: «Фи-
зика» Аристотеля, «Альмагест» Птолемея, «Начала» и «Оптика»
Ньютона, «Электричество» Франклина, «Химия» Лавуазье,
«Геология» Лайеля и многие другие. Долгое время они неявно
определяли правомерность проблем и методов исследования
каждой области науки для последующих поколений ученых. Это
было возможно благодаря двум существенным особенностям
этих трудов. Их создание было в достаточной мере беспреце-
дентным, чтобы привлечь на длительное время группу сторон-
ников из конкурирующих направлений научных исследований.
В то же время они были достаточно открытыми, чтобы новые
поколения ученых могли в их рамках найти для себя нере-
шенные проблемы любого вида.
Достижения, обладающие двумя этими характеристиками, я
буду называть далее «парадигмами», термином, тесно связан-
ным с понятием «нормальной науки». Вводя этот термин, я имел
в виду, что некоторые общепринятые примеры фактической
практики научных исследований − примеры, которые включают

405
закон, теорию, их практическое применение и необходимое обо-
рудование, − все в совокупности дают нам модели, из которых
возникают конкретные традиции научного исследования …
Изучение парадигм, в том числе парадигм гораздо более спе-
циализированных, чем названные мною здесь в целях иллюст-
рации, является тем, что главным образом и подготавливает
студента к членству в том или ином научном сообществе. По-
скольку он присоединяется таким образом к людям, которые
изучали основы их научной области на тех же самых кон-
кретных моделях, его последующая практика в научном иссле-
довании не часто будет обнаруживать резкое расхождение с
фундаментальными принципами. Ученые, научная деятельность
которых строится на основе одинаковых парадигм, опираются
на одни и те же правила и стандарты научной практики. Эта
общность установок и видимая согласованность, которую они
обеспечивают, представляют собой предпосылки для нормаль-
ной науки, то есть для генезиса и преемственности… того или
иного направления исследования...

III
Природа нормальной науки

В своем установившемся употреблении понятие парадигмы

означает принятую модель или образец; именно этот аспект зна-
чения слова «парадигма» за неимением лучшего позволяет мне
использовать его здесь...
Успех парадигмы, будь то аристотелевский анализ движения,
расчеты положения планет у Птолемея, применение весов Лаву-
азье или математическое описание электромагнитного поля
Максвеллом, вначале представляет собой в основном откры-
вающуюся перспективу успеха в решении ряда проблем особого
рода. Заранее неизвестно исчерпывающе, каковы будут эти про-
блемы. Нормальная наука состоит в реализации этой перспекти-
вы по мере расширения частично намеченного в рамках пара-
дигмы знания о фактах. Реализация указанной перспективы дос-
тигается также благодаря все более широкому сопоставлению
этих фактов с предсказаниями на основе парадигмы и благодаря
дальнейшей разработке самой парадигмы…

406
 Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели созда-
ния новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созда-
нию таких теорий другими. Напротив, исследование в нормаль-
ной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, су-
ществование которых парадигма заведомо предполагает.

IV
Нормальная наука как решение головоломок

Возможно, что самая удивительная особенность проблем

нормальной науки, с которой мы только что столкнулись, со-
стоит в том, что они в очень малой степени ориентированы на
крупные открытия, будь то открытие новых фактов или созда-
ние новой теории …
Овладевая парадигмой, научное сообщество получает, по
крайней мере, критерий для выбора проблем, которые могут
считаться в принципе разрешимыми, пока эта парадигма при-
нимается без доказательства... Парадигма… может даже изоли-
ровать сообщество от тех социально важных проблем, которые
нельзя свести к типу головоломок, поскольку их нельзя предста-
вить в терминах концептуального и инструментального аппара-
та, предполагаемого парадигмой …
Существование… жестко определенной сети предписаний −
концептуальных, инструментальных и методологических −
представляет основание для метафоры, уподобляющей нор-
мальную науку решению головоломок.

VI
Аномалия и возникновение научных открытий

Нормальная наука не ставит своей целью нахождение нового

факта или теории, и успех в нормальном научном исследовании
состоит вовсе не в этом. Тем не менее новые явления, о суще-
ствовании которых никто не подозревал, вновь и вновь откры-
ваются научными исследованиями, а радикально новые теории
опять и опять изобретаются учеными. Они создаются непредна-
меренно в ходе игры по одному набору правил, но их воспри-
ятие требует разработки другого набора правил. После того как

407
они стали элементами научного знания, наука, по крайней мере,
в тех частных областях, которым принадлежат эти новшества,
никогда не остается той же самой…
Аномалия появляется только на фоне парадигмы. Чем более
точна и развита парадигма, тем более чувствительным индика-
тором она выступает для обнаружения аномалии, что тем самым
приводит к изменению в парадигме. В нормальной модели от-
крытия даже сопротивление изменению приносит пользу. Га-
рантируя, что парадигма не будет отброшена слишком легко,
сопротивление в то же время гарантирует, что внимание ученых
не может быть легко отвлечено, и что к изменению парадигмы
приведут только аномалии, пронизывающие научное знание до
самой сердцевины …
До тех пор пока средства, представляемые парадигмой, по-
зволяют успешно решать проблемы, порождаемые ею, наука
продвигается наиболее успешно и проникает на самый глубокий
уровень явлений, уверенно используя эти средства. Причина
этого ясна. Как и в производстве, в науке смена инструментов –
крайняя мера, к которой прибегают лишь в случае действитель-
ной необходимости. Значение кризисов заключается именно в
том, что они говорят о своевременности смены инструментов …
Достигнув однажды статуса парадигмы, научная теория объ-
является недействительной только в том случае, если альтерна-
тивный вариант пригоден к тому, чтобы занять ее место… Ре-
шение отказаться от парадигмы всегда одновременно есть ре-
шение принять другую парадигму, а приговор, приводящий к та-
кому решению, включает как сопоставление обеих парадигм с
природой, так и сравнение парадигм друг с другом ...
Очень часто ученые предпочитают подождать, особенно если
есть в других разделах данной области исследования много про-
блем, доступных для решения.
Если аномалия должна вызывать кризис, то она, как правило,
должна означать нечто большее, чем просто аномалию. Всегда
есть какие-нибудь трудности в установлении соответствия пара-
дигмы с природой; большинство из них рано или поздно устра-
няется, часто благодаря процессам, которые невозможно было
предвидеть… Поэтому мы должны спросить, что именно в воз-
никшей аномалии делает ее заслуживающей сосредоточенного
исследования, и на этот вопрос, вероятно, нет достаточно обще-
го ответа ...

408
 Иногда аномалия будет явно подвергать сомнению экспли-
цитные и фундаментальные обобщения парадигмы, как в случае
с проблемой эфирного сопротивления для тех, кто принял тео-
рию Максвелла. Или как в случае коперниканской революции
аномалия без видимого основательного повода может вызывать
кризис, если приложения, которым она препятствует, обладают
особенной практической значимостью, как это было при созда-
нии календаря вопреки положениям астрологии.
…Когда в силу этих оснований или других, подобных им,
аномалия оказывается чем-то большим, нежели просто еще од-
ной головоломкой нормальной науки, начинается переход к
кризисному состоянию, к периоду экстраординарной науки. Те-
перь становится все более широко признанным в кругу профес-
сиональных ученых, что они имеют дело именно с аномалией
как отступлением от путей нормальной науки. Ей уделяется те-
перь все больше и больше внимания со стороны все большего
числа виднейших представителей данной области исследования.
Если эту аномалию долго не удается преодолеть (что обычно
бывает редко), многие из них делают ее разрешение самостоя-
тельным предметом исследования… Сперва попытки решить
эту проблему вытекают самым непосредственным образом из
правил, определяемых парадигмой. Но если проблема не подда-
ется решению, то последующие атаки на нее будут содержать
более или менее значительные доработки парадигмы… Хотя
парадигма все еще сохраняется, мало исследователей полностью
согласны друг с другом по вопросу о том, что она собой пред-
ставляет. Даже те решения проблем, которые прежде представ-
лялись привычными, подвергаются теперь сомнению…
Все кризисы заканчиваются одним из трех возможных исхо-
дов. Иногда нормальная наука в конце концов доказывает свою
способность разрешить проблему, порождающую кризис, не-
смотря на отчаяние тех, кто рассматривал ее как конец сущест-
вующей парадигмы. В других случаях не исправляют положе-
ния даже явно радикально новые подходы. Тогда ученые могут
прийти к заключению, что при сложившемся в их области ис-
следования положении вещей решения проблемы не предвидит-
ся. Проблема снабжается соответствующим ярлыком и оставля-
ется в стороне, в наследство будущему поколению, в надежде на

409
ее решение с помощью более совершенных методов. Наконец,
возможен случай, который будет нас особенно интересовать,
когда кризис разрешается с возникновением нового претендента
на место парадигмы и последующей борьбой за его принятие …
Часто новая парадигма возникает, по крайней мере, в заро-
дыше, до того, как кризис зашел слишком далеко или был явно
осознан. Однако в других случаях (например, теорий Коперни-
ка, Эйнштейна и современной теории атома) проходит значи-
тельное время между первым осознанием крушения старой и
возникновением новой парадигмы …
В периоды осознания кризисов ученые обращаются к фило-
софскому анализу как средству для раскрытия загадок в их об-
ласти. Нормальная наука обычно держится от творческой фило-
софии на почтительном расстоянии, и, вероятно, для этого есть
основания. В той степени, в которой нормальная исследователь-
ская работа может быть проведена за счет использования пара-
дигмы как модели, совсем не обязательно, чтобы правила и до-
пущения были выражены в эксплицитной форме. Мы отмечали,
что полного ряда правил, которого добивается философский
анализ, не существует. Но это не означает, что поиски предполо-
жений (даже не существующих) не могут быть эффективным
способом для ослабления власти старых традиций над разумом
и выдвижения основы для новой традиции. Далеко не случайно,
что появлению физики Ньютона в XVII веке, а теории относи-
тельности и квантовой механики в XX веке предшествовали и
сопутствовали фундаментальные философские исследования
современной им научной традиции.
Кризис расшатывает стереотипы научного исследования и в
то же время увеличивает количество данных, необходимых для
фундаментального изменения в парадигме. Иногда форма новой
парадигмы предвосхищается в структуре, которую экстраорди-
нарное исследование налагает на аномалию… Чаще, однако, ни
одна такая структура не рассматривается осознанно заранее. На-
оборот, новая парадигма, или подходящий для нее вариант,
обеспечивающий дальнейшую разработку, возникает всегда сра-
зу, иногда среди ночи, в голове человека, глубоко втянутого в
водоворот кризиса. Какова природа этой конечной стадии − как
индивидуум открывает (или приходит к выводу, что он открыл)

410
новый способ упорядочения данных, которые теперь все оказы-
ваются объединенными, − этот вопрос приходится оставить
здесь не рассмотренным, и, может быть, навсегда. Отметим
здесь только один момент, касающийся этого вопроса. Почти
всегда люди, которые успешно осуществляют фундаментальную
разработку новой парадигмы, были либо очень молодыми, либо
новичками в той области, парадигму которой они преоб-
разовали. И, возможно, этот пункт не нуждается в разъяснении,
поскольку, очевидно, они, будучи мало связаны предшествую-
щей практикой с традиционными правилами нормальной науки,
могут, скорее всего, видеть, что правила больше не пригодны, и
начинают подбирать другую систему правил, которая может
заменить предшествующую …
Столкнувшись с аномалией или кризисом, ученые занимают
различные позиции по отношению к существующим парадиг-
мам, а соответственно этому изменяется и природа их исследо-
вания. Увеличение конкурирующих вариантов, готовность оп-
робовать что-либо еще, выражение явного недовольства, обра-
щение за помощью к философии и обсуждение фундаменталь-
ных положений − все это симптомы перехода от нормального
исследования к экстраординарному …
Что такое научные революции и какова их функция в разви-
тии науки? Предшествующее обсуждение показало, что научные
революции рассматриваются здесь как такие некумулятивные
эпизоды развития науки, во время которых старая парадигма
замещается целиком или частично новой парадигмой, несовмес-
тимой со старой ...
Подобно выбору между конкурирующими политическими
институтами, выбор между конкурирующими парадигмами ока-
зывается выбором между несовместимыми моделями жизни со-
общества …
Следующие друг за другом парадигмы по-разному характе-
ризуют элементы универсума и поведение этих элементов.
Иными словами, их отличие касается таких вопросов, как суще-
ствование внутриатомных частиц, материальность света, сохра-
нение теплоты или энергии. Эти различия являются субстан-
циональными различиями между последовательными парадиг-
мами, и они не требуют дальнейшей иллюстрации. Но парадиг-
мы отличаются более чем содержанием, ибо они направлены не

411
только на природу, но выражают также и особенности науки,
которая создала их. Они являются источником методов, про-
блемных ситуаций и стандартов решения, принятых неким раз-
витым научным сообществом в данное время. В результате вос-
приятие новой парадигмы часто вынуждает к переопределению
основ соответствующей науки. Некоторые старые проблемы
могут быть переданы в ведение другой науки или объявлены
совершенно «ненаучными». Другие проблемы, которые были
прежде несущественными или тривиальными, могут с помощью
новой парадигмы сами стать прототипами значительных науч-
ных достижений. И поскольку меняются проблемы, постольку
обычно изменяется и стандарт, который отличает действитель-
ное научное решение от чисто метафизических спекуляций, иг-
ры слов или математических забав. Традиция нормальной нау-
ки, которая возникает после научной революции, не только не-
совместима, но часто фактически и несоизмерима с традицией,
существовавшей до нее …
Перенося акцент с познавательной на нормативную функцию
парадигмы, предшествующие примеры расширяют наше пони-
мание способов, которыми парадигма определяет форму науч-
ной жизни. Ранее мы главным образом рассматривали роль па-
радигмы в качестве средства выражения и распространения на-
учной теории. В этой роли ее функция состоит в том, чтобы со-
общать ученому, какие сущности есть в природе, а какие отсут-
ствуют, и указывать, в каких формах они проявляются. Инфор-
мация такого рода позволяет составить план, детали которого
освещаются зрелым научным исследованием. А так как природа
слишком сложна и разнообразна, чтобы можно было исследо-
вать ее вслепую, то план для длительного развития науки так же
существен, как наблюдение и эксперимент… Парадигмы дают
ученым не только план деятельности, но также указывают и не-
которые направления, существенные для реализации плана. Ос-
ваивая парадигму, ученый овладевает сразу теорией, методами и
стандартами, которые обычно самым теснейшим образом пере-
плетаются между собой. Поэтому, когда парадигма изменяется,
обычно происходят значительные изменения в критериях, опре-
деляющих правильность как выбора проблем, так и предлагае-
мых решений …

412
 Поскольку новые парадигмы рождаются из старых, они обыч-
но вбирают в себя большую часть словаря и приемов как концеп-
туальных, так и экспериментальных, которыми традиционная па-
радигма ранее пользовалась. Но они редко используют эти заим-
ствованные элементы полностью традиционным способом. В
рамках новой парадигмы старые термины, понятия и эксперимен-
ты оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным
результатом является то, что мы должны назвать (хотя термин не
вполне правилен) недопониманием между двумя конкурирую-
щими школами. Дилетанты, которые насмехались над общей тео-
рией относительности Эйнштейна, потому что пространство яко-
бы не может быть «искривленным» (но дело было не в этом), не
просто ошибались или заблуждались. Не были простым заблуж-
дением и попытки математиков, физиков и философов, которые
пытались развить евклидову версию теории Эйнштейна. Про-
странство, которое подразумевалось ранее, обязательно должно
было быть плоским, гомогенным, изотропным и не зависящим от
наличия материи. Чтобы осуществить переход к эйнштейновско-
му универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными
компонентами которого были пространство, время, материя, сила
и т.д., должен был быть сменен…
Именно потому, что это есть переход между несовместимы-
ми структурами, переход между конкурирующими парадигмами
не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом посред-
ством логики и нейтрального опыта. Подобно переключению
гештальта, он должен произойти сразу (хотя не обязательно в
один прием) или не произойти вообще. Дальше возникает во-
прос, как ученые убеждаются в необходимости осуществить та-
кую переориентацию. Частично ответ состоит в том, что очень
часто они вовсе не убеждаются в этом …
Макс Планк, описывая свою собственную карьеру в «Науч-
ной автобиографии», с грустью замечал, что «новая научная ис-
тина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения
оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но,
скорее, потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и
вырастает новое поколение, которое привыкло к ней» …
Хотя требуется иногда время жизни целого поколения, чтобы
осуществить какое-либо изменение, снова и снова повторяются

413
факты обращения научных сообществ к новым парадигмам.
Кроме того, эти обращения к новым парадигмам и отказ от ста-
рых происходят не вопреки тому, что ученым свойственно все
человеческое, а именно по этой причине. Хотя некоторые уче-
ные, особенно немолодые и более опытные, могут сопротив-
ляться сколь угодно долго, большинство ученых так или иначе
переходит к новой парадигме. Обращения в новую веру будут
продолжаться до тех пор, пока не останется в живых ни одного
защитника старой парадигмы и пока вся профессиональная
группа не будет руководствоваться единой, но теперь уже иной
парадигмой…

Контрольные вопросы

1. В чем, по-вашему, заключается прогрессивная и консерва-

тивная роль научных сообществ?
2. Раскройте понятие «парадигма» и охарактеризуйте ее роль
в научном познании.
3. Почему развитие науки, согласно модели Т. Куна, пред-
ставляет собой антикумулятивный процесс?
4. Чем характеризуются периоды нормальной науки и пе-
риоды научных революций?
5. Каков механизм смены парадигм в процессе развития на-
учного познания?

ЛАКАТОС ИМРЕ
(1922-1974)

Известный венгерский философ, историк и методолог науки,

один из ярких представителей школы «критического рациона-
лизма». В 1956 г. эмигрировал из Венгрии в Австрию, а затем в
Англию. Преподавал в Кембридже, а с 1960 г. − в Лондонской
школе экономики, где сблизился с К. Поппером. Лакатос разра-
батывает свой подход к интерпретации постпозитивистского
принципа фальсификации. Согласно этому принципу, рацио-
нальность научной деятельности удостоверяется готовностью
ученого признать опровергнутой любую научную гипотезу, ко-
гда она сталкивается с противоречащим ей опытом. В подав-

414
ляющем большинстве случаев поведение исследователя сводит-
ся к тому, что он не желает отказываться от своих исследований
по причине отдельных неудач, а ищет новые подтверждения
своим гипотезам и добивается определенных успехов. Об этом
свидетельствует история науки, которая тем самым вступает в
противоречие с догматическим попперовским фальсификацио-
низмом. Лакатос предпринимает попытку соединить историче-
ский подход к науке с сохранением рационалистической уста-
новки. Это выразилось в разработанной им методологической
концепции «утонченного фальсификационизма», которую чаще
называют «методологией научно-исследовательских программ».
В соответствии с этой методологией процесс развития науки
представлен как соперничество «концептуальных систем». Та-
кие системы, в свою очередь, объединены вокруг некоторых
фундаментальных идей или принципов, образующих «жесткое
ядро» научно-исследовательской программы. Под «жестким
ядром» научно-исследовательской программы Лакатос понима-
ет доминирующие метафизические принципы и идеалы, обеспе-
чивающие ее устойчивость. В него входит также понятие «нега-
тивная эвристика», тем самым накладывая ограничения на ме-
тодику опровержения базовых теоретических гипотез. Негатив-
ная эвристика создает своеобразный «защитный пояс» вокруг
«жесткого ядра». Задача «защитного пояса» заключается в том,
чтобы как можно дольше удерживать в неприкосновенности
творческий потенциал исследовательской программы. В свою
очередь, «позитивная эвристика» обеспечивает последователь-
ный прирост научного знания в рамках данной программы.
Методология научно-исследовательских программ Лакатоса
пытается также сформулировать правила развития и смены на-
учно-исследовательских программ. Это происходит тогда, когда
перестает работать «принцип прогрессивности», и научно-
исследовательская программа не обеспечивает выполнения сво-
их объяснительных, предсказательных и «проблемопорождаю-
щих» функций, тем самым «пробуксовывая» и скатываясь к
«самооправданию». В подобном случае можно говорить о том,
что программа вступила в стадию «вырождения» и должна быть
заменена другой, более продуктивной программой. Подобные
правила в совокупности образуют теорию научной рациональ-

415
ности, исследующую рост науки как смену научных теорий,
объединенных общей исследовательской программой.
Наиболее известными работами Лакатоса являются: «Доказа-
тельства и опровержения»; «История науки и ее рациональные ре-
конструкции»; «Бесконечный регресс и основания математики».
Ниже приводится отрывок из работы «Фальсификация и
методология научно-исследовательских программ», взятая
из книги: Кун Т. Структура научных революций / Т. Кун. М.:
Прогресс, 2001. С. 322-329.

ФАЛЬСИФИКАЦИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРОГРАММ

Наука: разум или вера?

На протяжении столетий знанием считалось то, что доказа-

тельно обосновано − силой интеллекта или показаниями чувств.
Мудрость и непорочность ума требовали воздержания от выска-
зываний, не имеющих доказательного обоснования; зазор между
отвлеченными рассуждениями и несомненным знанием, хотя бы
только мыслимый, следовало свести к нулю. Но способны ли
интеллект или чувства доказательно обосновывать знание?
Скептики сомневались в этом еще две с лишним тысячи лет на-
зад. Однако скепсис был вынужден отступить перед славой
ньютоновской физики. Эйнштейн опять все перевернул вверх
дном, и теперь лишь немногие философы или ученые все еще
верят, что научное знание является доказательно обоснованным
или, по крайней мере, может быть таковым. Столь же немногие
осознают, что вместе с этой верой падает и классическая шкала
интеллектуальных ценностей, ее надо чем-то заменить − ведь
нельзя же довольствоваться вместе с некоторыми логическими
эмпиристами разжиженным идеалом доказательно обоснован-
ной истины, низведенным до «вероятной истины», или «истиной
как соглашением» (изменчивым соглашением, добавим мы),
достаточной для некоторых «социологов знания».
Первоначальный замысел К. Поппера возник как результат
продумывания следствий, вытекавших из крушения самой под-
крепленной научной теории всех времен: механики и теории

416
тяготения И. Ньютона. К. Поппер пришел к выводу, что доб-
лесть ума заключается не в том, чтобы быть осторожным и из-
бегать ошибок, а в том, чтобы бескомпромиссно устранять их.
Быть смелым, выдвигая гипотезы, и беспощадным, опровергая
их, − вот девиз Поппера. Честь интеллекта защищается не в
окопах доказательств или «верификаций», окружающих чью-
либо позицию, но точным определением условий, при которых
эта позиция признается непригодной для обороны. Марксисты и
фрейдисты, отказываясь определять эти условия, тем самым
расписываются в своей научной недобросовестности. Вера −
свойственная человеку по природе и потому простительная сла-
бость, ее нужно держать под контролем критики; но предвзя-
тость, считает Поппер, есть тягчайшее преступление интеллекта.
Иначе рассуждает Т. Кун. Как и Поппер, он отказывается ви-
деть в росте научного знания кумуляцию вечных истин. Он так-
же извлек важнейший урок из того, как эйнштейновская физика
свергла с престола физику Ньютона. И для него главная про-
блема − «научная революция». Но если, согласно Попперу, нау-
ка − это процесс «перманентной революции», а ее движущей
силой является рациональная критика, то, по Куну, революция
есть исключительное событие, в определенном смысле выходя-
щее за рамки науки… Поэтому, полагает Кун, прогресс, воз-
можный только в «нормальной науке», наступает тогда, когда от
критики переходят к предвзятости. Требование отбрасывать,
элиминировать «опровергнутую» теорию он называет «наивным
фальсификационизмом». Только в сравнительно редкие перио-
ды «кризисов» позволительно критиковать господствующую
теорию и предлагать новую.
Взгляды Т. Куна уже подвергались критике, и я не буду здесь
их обсуждать. Замечу только, что благие намерения Куна − ра-
ционально объяснить рост научного знания, отталкиваясь от
ошибок джастификационизма и фальсификационизма, − заводят
его на зыбкую почву иррационализма.
С точки зрения Поппера, изменение научного знания рацио-
нально или, по крайней мере, может быть рационально реконст-
руировано. Этим должна заниматься логика открытия. С точки
зрения Куна, изменение научного знания − от одной «парадиг-
мы» к другой − мистическое преображение, у которого нет и не

417
может быть рациональных правил. Это предмет психологии
(возможно, социальной психологии) открытия. Изменение зна-
ния подобно перемене религиозной веры.
Столкновение взглядов Поппера и Куна − не просто спор о
частных деталях эпистемологии. Он затрагивает главные интел-
лектуальные ценности, его выводы относятся не только к теоре-
тической физике, но и к менее развитым в теоретическом отно-
шении социальным наукам и даже к моральной и политической
философии. И то сказать, если даже в естествознании признание
теории зависит от количественного перевеса ее сторонников,
силы их веры и голосовых связок, что же остается социальным
наукам… Надо признать, что каковы бы ни были намерения Ку-
на, его позиция напоминает политические лозунги идеологов
«студенческой революции» или кредо религиозных фанатиков.
Моя мысль состоит в том, что попперовская логика научного
открытия сочетает в себе две различные концепции. Т. Кун уви-
дел только одну из них – «наивный фальсификационизм» (луч-
ше сказать «наивный методологический фальсификационизм»);
его критика этой концепции справедлива и eе можно даже уси-
лить. Но он не разглядел более тонкую концепцию рациональ-
ности, в основании которой уже не лежит «наивный фальсифи-
кационизм». Я попытаюсь точнее обозначить эту более сильную
сторону попперовской методологии, что, надеюсь, позволит ей
выйти из-под обстрела куновской критики и рассматривать на-
учные революции как рационально реконструируемый прогресс
знания, а не как обращение в новую веру.

Методология научных исследовательских программ

Если рассмотреть наиболее значительные последовательно-

сти, имевшие место в истории науки, то видно, что они характе-
ризуются непрерывностью, связывающей их элементы в единое
целое. Эта непрерывность есть не что иное, как развитие неко-
торой исследовательской программы, начало которой может
быть положено самыми абстрактными утверждениями. Про-
грамма складывается из методологических правил: часть из них
− это правила, указывающие, каких путей исследования нужно

418
избегать (отрицательная эвристика), другая часть − это правила,
указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (по-
ложительная эвристика).
Даже наука как таковая может рассматриваться как гигант-
ская исследовательская программа, подчиняющаяся основному
эвристическому правилу Поппера: «выдвигай гипотезы, имею-
щие большее эмпирическое содержание, чем у предшествую-
щих». Такие методологические правила, заметил Поппер, могут
формулироваться как метафизические принципы. Например,
общее правило конвенционалистов, по которому исследователь
не должен допускать исключений, может быть записано как ме-
тафизический принцип: «Природа не терпит исключений»...
Но прежде всего меня интересует не наука в целом, а от-
дельные исследовательские программы, такие, например, как
«картезианская метафизика». Эта метафизика или механистиче-
ская картина универсума, согласно которой огромный часовой
механизм (и система вихрей), в котором толчок является един-
ственной причиной движения, функционировала как мощный
эвристический принцип. Она тормозила разработку научных
теорий, подобных ньютоновской теории дальнодействия (в ее
«эссенциалистском» варианте), которые были несовместимы с
ней, выступая как отрицательная эвристика. Но с другой сторо-
ны, она стимулировала разработку вспомогательных гипотез,
спасающих ее от явных противоречий с данными вроде эллип-
сов Кеплера), выступая как положительная эвристика.
(а) Отрицательная эвристика: «твердое ядро» программы.
У всех исследовательских программ есть «твердое ядро». Отри-
цательная эвристика запрещает использовать modus tollens65,
когда речь идет об утверждениях, включенных в «твердое яд-
ро». Вместо этого мы должны напрягать нашу изобретатель-
ность, чтобы прояснять, развивать уже имеющиеся или выдви-
гать новые «вспомогательные гипотезы», которые образуют за-
щитный пояс вокруг этого ядра; modus tollens своим острием
направляется именно на эти гипотезы. Защитный пояс должен
выдержать главный удар со стороны проверок; защищая таким
образом окостеневшее ядро, он должен приспосабливаться, пе-
65
Отрицающий модус (лат.) − ред.

419
ределываться или даже полностью заменяться, если того требу-
ют интересы обороны. Если все это дает прогрессивный сдвиг
проблем, исследовательская программа может считаться успеш-
ной. Она неуспешна, если это приводит к регрессивному сдвигу
проблем.
Классический пример успешной исследовательской про-
граммы − теория тяготения Ньютона. Быть может, это самая ус-
пешная из всех когда-либо существовавших исследовательских
программ. Когда она возникла впервые, вокруг нее был океан
«аномалий» (если угодно, «контрпримеров»), и она вступала в
противоречие с теориями, подтверждающими эти аномалии. Но,
проявив изумительную изобретательность и блестящее ост-
роумие, ньютонианцы превратили один контрпример за другим
в подкрепляющие примеры. И делали они это главным образом
за счет ниспровержения тех исходных «наблюдательных» тео-
рий, на основании которых устанавливались эти «опровергаю-
щие» данные. Они «каждую новую трудность превращали в но-
вую победу своей программы».
Отрицательная эвристика ньютоновской программы запре-
щала применять modus tollens к трем ньютоновским законам
динамики и к его закону тяготения. В силу методологического
решения сторонников этой программы это «ядро» полагалось
неопровергаемым: считалось, что аномалии должны вести лишь
к изменениям «защитного пояса» вспомогательных гипотез и
граничных условий…
Работая в рамках исследовательской программы, мы можем
впасть в отчаяние от слишком долгой серии «опровержений»,
прежде чем какие-то остроумные и, главное, удачные вспомога-
тельные гипотезы, позволяющие увеличить эмпирическое со-
держание, не превратят − задним числом − череду поражений в
историю громких побед. Это делается либо переоценкой неко-
торых ложных «фактов», либо введением новых вспомогатель-
ных гипотез. Нужно, чтобы каждый следующий шаг исследова-
тельской программы направлялся к увеличению содержания,
иными словами, содействовал последовательно прогрессивному
теоретическому сдвигу проблем. Кроме того, надо, чтобы по
крайней мере время от времени это увеличение содержания
подкреплялось ретроспективно; программа в целом должна рас-

420
сматриваться как дискретно прогрессивный эмпирический сдвиг.
Это не значит, что каждый шаг на этом пути должен непос-
редственно вести к наблюдаемому новому факту. Тот смысл, в
котором здесь употреблен термин «дискретно», обеспечивает
достаточно разумные пределы, в которых может оставаться
догматическая приверженность программе, столкнувшаяся с
кажущимися «опровержениями».
Идея «отрицательной эвристики» научной исследовательской
программы в значительной степени придает рациональный
смысл классическому конвенционализму. Рациональное реше-
ние состоит в том, чтобы не позволить «опровержениям» пере-
носить ложность на твердое ядро до тех пор, пока подкреплен-
ное эмпирическое содержание защитного пояса вспомога-
тельных гипотез продолжает увеличиваться. Но наш подход от-
личается от джастификационистского конвенционализма Пуан-
каре тем, что мы предлагаем отказаться от твердого ядра в том
случае, если программа больше не позволяет предсказывать ра-
нее неизвестные факты. Это означает, что, в отличие от конвен-
ционализма Пуанкаре, мы допускаем возможность того, что при
определенных условиях твердое ядро, как мы его понимаем,
может разрушиться. В этом мы ближе к Дюгему, допускавшему
такую возможность. Но если Дюгем видел только эстетические
причины такого разрушения, то наша оценка зависит главным
образом от логических и эмпирических критериев.
(б) Положительная эвристика: конструкция «защитного
пояса» и относительная автономия теоретической науки. Ис-
следовательским программам, наряду с отрицательной, присуща
и положительная эвристика.
Даже самые динамичные и последовательно прогрессивные
исследовательские программы могут «переварить» свои «контр-
примеры» только постепенно. Аномалии никогда полностью не
исчезают. Но не надо думать, будто не получившие объяснения
аномалии − «головоломки», как их назвал бы Т. Кун, − берутся
наобум, в произвольном порядке, без какого-либо обдуманного
плана. Этот план обычно составляется в кабинете теоретика,
независимо от известных аномалий. Лишь немногие теоретики,
работающие в рамках исследовательской программы, уделяют
большое внимание «опровержениям». Они ведут дальновидную

421
исследовательскую политику, позволяющую предвидеть такие
«опровержения». Эта политика, или программа исследований, в
той или иной степени предполагается положительной эвристи-
кой исследовательской программы. Если отрицательная эври-
стика определяет «твердое ядро» программы, которое, по реше-
нию ее сторонников, полагается «неопровержимым», то поло-
жительная эвристика складывается из ряда доводов, более или
менее ясных, и предположений, более или менее вероятных, на-
правленных на то, чтобы изменять и развивать «опровержимые
варианты» исследовательской программы, как модифицировать,
уточнять «опровержимый» защитный пояс.
Положительная эвристика выручает ученого от замешатель-
ства перед океаном аномалий. Положительной эвристикой оп-
ределяется программа, в которую входит система более слож-
ных моделей реальности; внимание ученого сосредоточено на
конструировании моделей, соответствующих тем инструкциям,
какие изложены в позитивной части его программы. На извест-
ные «контрпримеры» и наличные данные он просто не обращает
внимания.
Ньютон вначале разработал свою программу для планетар-
ной системы с фиксированным точечным центром − Солнцем и
единственной точечной планетой. Именно в этой модели был
выведен закон обратного квадрата для эллипса Кеплера. Но та-
кая модель запрещалась третьим законом динамики, а потому
должна была уступить место другой модели, в которой и Солн-
це, и планеты вращались вокруг общего центра притяжения. Та-
кое изменение мотивировалось вовсе не наблюдениями (не было
«данных», свидетельствующих об аномалии), а теоретическим
затруднением в развитии программы. Затем им была разработа-
на программа для большего числа планет так, как если бы суще-
ствовали только гелиоцентрические, и не было бы никаких
межпланетных сил притяжения. Затем он разработал модель, в
которой Солнце и планеты были уже не точечными массами, а
массивными сферами. И для этого изменения ему не были нуж-
ны наблюдения каких-то аномалий; ведь бесконечные значения
плотности запрещались, хотя и в неявной форме, исходными
принципами теории, поэтому планеты и Солнце должны были
обрести объем. Это повлекло за собой серьезные математиче-

422
ские трудности, задержавшие публикацию «Начал» более чем
на десять лет. Решив эту «головоломку», он приступил к работе
над моделью с «вращающимися сферами» и их колебаниями.
Затем в модель были введены межпланетные силы и начата ра-
бота над решением задач с возмущениями орбит.
С этого момента взгляд Ньютона на факты стал более тре-
вожным. Многие факты прекрасно объяснялись его моделями
(качественным образом), но другие не укладывались в схему
объяснения. Именно тогда он начал работать с моделями де-
формированных, а не строго шарообразных планет и т.д.
Ньютон презирал тех, кто, подобно Р. Гуку, застревал на пер-
вой наивной модели и не обладали ни достаточными способно-
стями, ни упорством, чтобы развить ее в исследовательскую
программу, полагая, что уже первый вариант и образует «науч-
ное открытие». Сам он воздерживался от публикаций до тех
пор, пока его программа не пришла к состоянию замечательного
прогрессивного сдвига.
Большинство…«головоломок» Ньютона, решение которых
давало каждый раз новую модель, приходившую на место пре-
дыдущей, можно было предвидеть еще в рамках первой наивной
модели; нет сомнения, что сам Ньютон и его коллеги предвиде-
ли их. Очевидная ложность первой модели не могла быть тай-
ной для Ньютона. Именно этот факт лучше всего говорит о су-
ществовании положительной эвристики исследовательской про-
граммы, о «моделях», с помощью которых происходит ее разви-
тие. «Модель» − это множество граничных условий (возможно,
вместе с некоторыми «наблюдательными» теориями), о которых
известно, что они должны быть заменены в ходе дальнейшего
развития программы. Более или менее известно даже каким спо-
собом. Это еще раз говорит о том, какую незначительную роль в
исследовательской программе играют «опровержения» какой-
либо конкретной модели, они полностью предвидимы, и поло-
жительная эвристика является стратегией этого предвидения и
дальнейшего «переваривания». Если положительная эвристика
ясно определена, то трудности программы имеют скорее мате-
матический, чем эмпирический характер.
«Положительная эвристика» исследовательской программы
также может быть сформулирована как «метафизический прин-
цип». Например, ньютоновскую программу можно изложить в

423
такой формуле: «Планеты − это вращающиеся волчки прибли-
зительно сферической формы, притягивающиеся друг к другу».
Этому принципу никто и никогда в точности не следовал: пла-
неты обладают не одними только гравитационными свойствами,
у них есть, например, электромагнитные характеристики,
влияющие на движение. Поэтому положительная эвристика яв-
ляется, вообще говоря, более гибкой, чем отрицательная. Более
того, время от времени случается, что, когда исследовательская
программа вступает в регрессивную фазу, то маленькая револю-
ция, или творческий толчок, в ее положительной эвристике мо-
жет снова подвинуть ее в сторону прогрессивного сдвига. По-
этому лучше отделить «твердое ядро» от более гибких метафи-
зических принципов, выражающих положительную эвристику.
Наши рассуждения показывают, что положительная эвристика
играет первую скрипку в развитии исследовательской программы
при почти полном игнорировании «опровержений»; может даже
возникнуть впечатление, что как раз «верификации», а не опро-
вержения создают точки соприкосновения с реальностью. Хотя
надо заметить, что любая «верификация» n+1-го варианта про-
граммы является опровержением n-го варианта, но ведь нельзя
отрицать, что некоторые неудачи последующих вариантов всегда
можно предвидеть. Именно «верификации» поддерживают про-
должение работы программы, несмотря на непокорные примеры.
Мы можем оценивать исследовательские программы даже
после «элиминации» по их эвристической силе: сколько новых
фактов они дают, насколько велика их способность «объяснить
опровержения в процессе роста»?
(Мы можем также оценить их по тем стимулам, какие они
дают математике. Действительные трудности ученых-теорети-
ков проистекают, скорее, из математических трудностей про-
граммы, чем из аномалий. Величие ньютоновской программы в
значительной мере определяется тем, что ньютонианцы развили
классическое исчисление бесконечно малых величин, что было
решающей предпосылкой ее успеха.)
Таким образом, методология научных исследовательских
программ объясняет относительную автономию теоретической
науки: исторический факт, рациональное объяснение которому
не смог дать ранний фальсификационизм. То, какие проблемы
подлежат рациональному выбору ученых, работающих в рамках

424
мощных исследовательских программ, зависит в большей сте-
пени от положительной эвристики программы, чем от психо-
логически неприятных, но технически неизбежных аномалий.
Аномалии регистрируются, но затем о них стараются забыть, в
надежде, что придет время и они обратятся в подкрепления про-
граммы. Повышенная чувствительность к аномалиям свойст-
венна только тем ученым, кто занимается упражнениями в духе
теории проб и ошибок или работает в регрессивной фазе иссле-
довательской программы, когда положительная эвристика ис-
черпала свои ресурсы. (Все это, конечно, должно звучать дико
для наивного фальсификациониста, полагающего, что раз тео-
рия «опровергнута» экспериментом (т.е. высшей для него ин-
станцией), то было бы нерационально, да к тому же и бессове-
стно, развивать ее в дальнейшем, а надо заменить старую пока
еще не опровергнутой, новой теорией).

Контрольные вопросы

1. В чем сила и слабость противоположных концепций Т. Куна

и К. Поппера с позиций методологии исследовательских про-
грамм И. Лакатоса?
2. Что такое негативная и позитивная эвристика в исследова-
тельских программах?
3. Каковы критерии динамично развивающейся и регресси-
рующей исследовательской программы?

МЕНДЕЛЕЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ

(1834-1907)

Русский ученый-химик, обессмертивший свое имя гениаль-

ным открытием (1869) периодической системы химических
элементов, в которой упорядочивались не только уже известные
к тому времени элементы, но и гипотетические, существование
и свойства которых только предполагались Менделеевым, исхо-
дя из великой гармонии Природы. Смелость и эвристичность
менделеевской периодической системы оценили впоследствии
не только химики, но и физики, нашедшие соответствие поряд-
кового номера элемента заряду атомного ядра. Однако творче-
ская личность Дмитрия Ивановича не ограничивалась только

425
занятиями химией. Это был разносторонний человек, написав-
ший труды по минералогии, геофизике, гидродинамике, возду-
хоплаванию, нефтехимии, метрологии, сельскому хозяйству и
даже по социологии, искусствоведению, судебной экспертизе и
спиритизму! Родился Менделеев в г. Тобольске семнадцатым
ребенком в семье сельского учителя, который в год его рожде-
ния ослеп и вышел на пенсию. Семья жила небогато, в основном
за счет подсобного хозяйства. Рано потеряв родителей, молодой
Менделеев духовно формировался в постоянном интеллекту-
альном труде и творческой самоотдаче, закончив с золотой ме-
далью Главный педагогический институт в Петербурге и став
доцентом кафедры химии (1856). Вскоре после продолжитель-
ной заграничной командировки (1859-1961) он становится про-
фессором химии в Технологическом институте и защищает док-
торскую диссертацию (1865) о водно-спиртовых растворах. Бу-
дучи главой кафедры неорганической химии Петербургского
университета (1867) и член-корреспондентом Петербургской
АН (1876), он в 1890 г. ушел из университета в отставку в знак
протеста против притеснения студенчества. В 1892 г. Менделеев
был назначен хранителем Депо образцовых мер и весов, преоб-
разованного впоследствии в Главную палату мер и весов (ныне
ВНИИ метрологии им. Менделеева).
Дмитрий Иванович верил в бесконечную эволюцию вещества
Земли и Космоса. В основе мироздания он усматривал три «не-
раздельных», однако и «не сливаемых», «вечных и самобыт-
ных» начала: вещество (материю), силу (энергию) и дух. Любая
частичка вещества (атом) – это целый организм, живущий, дви-
гающийся и взаимодействующий с другими в соответствии с
объективными закономерностями. Познание законов природы
Менделеев считал сутью научного исследования, которое долж-
но совершаться при помощи обобщения результатов опыта и
практики. Надо отметить, что лекции Менделеева производили
неизгладимое впечатление на слушателей, ибо он осмысливал в
них химию не как абстрактную науку о химических элементах и
их сочетаниях, а как способ познания структуры и динамики
Мироздания. В.И. Вернадский, студентом слушавший эти лек-
ции, с восторгом вспоминал их творческое, окрыляющее воз-
действие на слушателей, расширяющее горизонты знания. Мен-
делеев, как впоследствии и Вернадский, верил в созидательную,

426
творчески-преобразующую роль науки. Научное мышление, по-
родившее промышленную эпоху, должно четко осознавать уве-
личение взаимозависимости человечества и всегда этически от-
ветственно подходить к результатам своей деятельности. Буду-
щее человечества русский ученый связывал с распространением
промышленного строя на весь мир, что должно привести к ис-
чезновению социальных антагонизмов, к общему подъему мате-
риального производства и уровню культуры и, как результат, к
созданию оптимальных условий для гармоничного развития
личности.
Большое место в трудах Менделеева занимают проблемы со-
циально-экономического развития России. Он рассмотрел мно-
гие стороны жизни русского общества (демографическую, тех-
нологическую, экономическую и пр.), положив начало россие-
ведению. Он активно выступал за преодоление технологической
отсталости страны, за рациональное и интенсивное использова-
ние огромных богатств и ее экономическую самостоятельность.
Фактически он явился одним из основоположников отечествен-
ной экономической географии, особое значение придавая разви-
тию Сибири и подчеркивая евразийский, причастный и Востоку,
и Западу, характер российской цивилизации. Менделеев одним
из первых увидел опасность материального потребительства,
приходящего в неразрешимое противоречие с ресурсами приро-
ды. «Пока мы, – пишет он в обстоятельном труде «К познанию
России», – своих нужд ради потребляем или, правильнее, ис-
требляем и разрушаем так или иначе созданное – в нас еще нет
места высшим началам, человечеству свойственным, и низшее
господствует в потребителях, а потому неизбежно проявляется в
общем строе жизни… С материального рая на земле началось
человечество, а в своей эволюции оно дошло до представления о
рае внутреннем и духовном, поставив для его достижения пер-
вым условием не свое благо, а благо других и общее».
Ниже публикуется фрагмент, в котором великий русский
химик попытался изложить краеугольные положения своего
мировоззрения: Русская философия второй половины XIX в.
Ч. 1. Философия русских революционных демократов и есте-
ствоиспытателей: хрестоматия. Свердловск: Изд-во Урал.
ун-та, 1991. С. 239-245.

427
 МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Не могу, даже просто смелости у меня такой не хватает, за-

кончить изложение своих «Заветных мыслей», не попытавшись
передать своих исходных положений, выработавшихся всею со-
вокупностью испытанного и узнанного в жизни, так как этими
положениями не прямо, а косвенно определяется все мое изло-
жение. Считаю это тем более необходимым в наше время, что
оно явно занято «переоценкой» и сосредоточенным стремлени-
ем найти вновь как-то затерявшееся «начало всех начал», исходя
то из субъективной самостоятельной точки зрения, то из какого-
то абстрактного единства, будь оно энергия вообще или, в част-
ности, электричество, или что-либо иное − только не древнее
исходное начало, богом наименованное. От физики до метафи-
зики теперь стараются сделать расстояние до того обоюдно ни-
чтожно малым, что в физике, особенно после открытия радиоак-
тивности, прямо переходят в метафизику, а в этой последней
стремятся достичь ясности и объективности физики. Старые бо-
ги отвергнуты, ищут новых, но ни к чему сколько-нибудь до-
пустимому и цельному не доходят; и скептицизм узаконяется,
довольствуясь афоризмами и отрицая возможность цельной об-
щей системы… Печальнее же всего господствующий скепти-
цизм отражается на потерявшейся молодежи, так как ей самой,
как она знает, зачастую приходится разбираться в явных проти-
воречиях между тем, что она читает и слышит в различных ау-
диториях одного и того же факультета, что и заставляет моло-
дежь считать себя судьями, а своих учителей, либо одного, либо
обоих − отсталыми, у них опоры ищущими, и только ценить
«свободу», понимаемую в виде свободного халата. Известно,
что скептицизм-то и сгубил казавшиеся столь крепкими устои
древнего мира и немало мыслителей, думающих то же самое
про устои современности. Не думая так, постараюсь, насколько
сумею, высказать свою точку зрения, причем, во-первых, наде-
юсь «гусей не раздразнить», а все же сколько-нибудь выяснить
те основания, на которых созидается скептицизм научного или
философского свойства, и, во-вторых, начну прямо с вывода,
чего советую − краткости ради − придерживаться и в го-

428
товящихся обсуждениях нашей Государственной Думы. Совре-
менный научно-философский скептицизм берет свое начало из
вековечно существовавшего и долженствующего вечно сущест-
вовать стремления людей признать единство всего внутреннего
и внешнего мира, что и выражено в признании единого бога и в
стремлении это исходное понятие об «едином» по возможности
реализовать или узнать ближе. Первое признавать правильным,
по мне, совершенно необходимо, а второе − во всех отношениях
неправильно, недостижимо и к скептицизму − то и приво-
дит…Очень должна [быть] велика путаница мысли, когда с на-
учными приемами хотят найти реализацию высшего единства,
одним реальным выразить множество реальностей или от-
влечений. Вот и выходит белка в колесе. А как это увидят, сей-
час и бросают, сейчас и впадают в скептицизм по отношению ко
всем и всяким обобщениям, конечно, кроме слов, которые сами
по себе не что иное, как привычные обобщения. Реализация, ка-
кая бы там ни была, обобщения столь отвлеченного, как общее
«единое» или «единство», просто напросто противоречит само-
му духу наук и ни к чему, кроме сомнении скептицизма, приво-
дить не может. Порок тут вовсе не в самой идее единства, а
только в стремлении его реализовать в образы, формы и частные
понятия. Никогда этого не достичь по самой логике дела, а об-
щее «единое» не следует и пытаться представить ни в таких ма-
териальностях, как вещество или энергия, ни в таких реально-
стях, каковы разум, воля, индивидуум или все человечество, по-
тому что и то и другое должно охватываться этим «единым» и
то и другое составляет лишь предметы обобщающих наук.
Итак, я объясняю скептицизм тем, что неразумность застав-
ляет науку, обобщающую реализм и выводы предсказаний его
покоряющую на пользу людскую, и тем к реальности возвра-
щающуюся, заставляет науку относиться с теми же приемами к
своим крайним обобщениям. Да этого делать-то не следует, по-
тому что научные обобщения не есть уже меняющаяся безгра-
ничность или реальность, а ограничены тем, что удалось изу-
чить (а изучены лишь «песчинки на берегу океана неизвестно-
го», как сказал Ньютон) до того, что стало возможным кое-что
предсказать, и эти научные обобщения должны оставаться не-

429
изменными, пока само изучение реальности не заставит их из-
менять, расширять и совершенствовать. Оттого-то ничего тол-
кового и полезного не дала и не дает вся метафизика, на которой
и покоится весь скептицизм.
Но довольно о нем. Во всяком случае признать громадность
массы совершенно неизвестного − неизбежно необходимо. Есть
или нет в той или в этой данной области познаний какая-либо
грань, которую нельзя перейти, я и рассматривать не стану, по-
тому что для передачи того, что составляет предмет моих ис-
ходных мыслей, вовсе это решать и не надобно. Дело идет о
данном времени и лишь о том, до чего может ныне достигать
разумное обобщение, на чем должно или может соглашаться,
хоть временно успокоится лично, вовсе помимо «начала всех на-
чал», для которого почва создается не изучением, а тем, что на-
зывается верою, и определяется инстинктом, волею, чувством и
сердцем. Ведь где-нибудь да кончаются же обобщения разума?
Не сводится же вся его веками собираемая в науке работа на од-
ну разработку частностей? Где же грань современных разумных
обобщений, если не в «едином» общем? Вот тут вопрос миро-
воззрения, задача того разряда мыслей, по которому сыздавна
различают такие просто прикладные науки, как медицинские,
инженерно-технические и юридические, от философских, куда
относят не только саму философию, филологию и историю, но и
все математические и естественные науки. Первые со вторыми
связаны так тесно, что в этой тесноте запуталось много умов, но
простой здравый смысл ясно сознает, что прикладные науки
движутся философскими, и в то же время, что философские
науки разрабатываются только потому, что их хотя бы и туск-
лый свет все же освещает пути жизни, т.е. служит на пользу и
прямо и косвенно − через посредство прикладных наук. Уже
одно первичное и явно не могущее никогда закончиться искание
новых частей истины, отличающее науку, прямо указывает на
стремление ее к усовершенствованию и на признание бездны
неизвестного, короче: служение науке учит скромности, соеди-
ненной с настойчивостью, и отучает от скороспелой заносчиво-
сти и рабства предубеждениям. А так как наука исходя из дейст-
вительности или реальностей постепенно все же доходит до не-

430
которых положений или утверждений, несомненно оправды-
вающихся наблюдениями и опытами, то считать их частичной
истиной или «законами» право имеют. Этого-то от науки, ка-
жется, никто не отнимает. Но так как в республике науки «сво-
бода» мнений обеспечена до такой степени, что нет и попыток
спрашивать большинство ни тайно, ни явно, то говорить от име-
ни науки волен не только каждый, чему-нибудь учившийся, лю-
бой писатель, писака и фельетонист, но и простой проходимец, а
потому заблудиться в «последних словах науки» чрезвычайно
или до крайности легко. И не сыщется тут, пожалуй, никаких −
кроме разве отрицательных − признаков для отличения всяких
форм узурпации от действительного голоса науки, так как и чу-
тье, здесь могущее руководить, не прирожденно, а приобретает-
ся только долгим и горьким опытом. Он показывает, однако, что
спокойная скромность утверждений обыкновенно сопутствует
истинно-научному, а там, где хлестко и с судейскими приемами
стараются зажать рот всякому противоречию, − истинной науки
нет, хотя бывают иногда и художественная виртуозность, и мно-
го ссылок на «последнее слово науки». Почитайте-ка, как Ко-
перник или Ньютон проводили найденные ими истины, − убе-
дитесь. Наука истинная как будто говорит или советует: «пожа-
луйста, не верьте на слово и постарайтесь только проверить»,
оттого, со своей стороны, не могу не высказать совета: за науку
настоящую считайте только то, что утвердилось после сомнений
и всякого рода испытаний (наблюдений и опытов, чисел и логи-
ки), а «последнему слову науки» не очень-то доверяйтесь, не
попытавши, не дождавшись новых и новых проверок. Новое ис-
кание истин − это только и есть наука, но из этого вовсе не сле-
дует, что она сводится к «последним словам». Действуя в науке
более 50 лет, убеждаешься в необходимости этой осторожности.
Доказывать этого здесь не буду, хоть и не закаиваюсь возвра-
титься к этому предмету в другом месте или при другом случае.
Случаев-то благо теперь множество, больше чем когда-нибудь.
Да, «переоценку» хотят иные сделать и в науке, такое уж теперь
время, всюду − не у нас одних − бродит закваска и требуется
ясно писать «Заветные мысли», хотя бы для того, чтобы избе-
жать хоть части огульных недоразумений. Вот для этой-то цели
считаю необходимым вновь сказать, что, по моему разумению,

431
грань наук, доныне едва достигнутая и, по всей видимости, еще
и надолго долженствующая служить гранью научного познания,
грань, за которою начинается уже не научная область, всегда
долженствующая соприкасаться с реальностью, из нее исходить
и в нее возвращаться, эта грань сводится (повторю опять − для
избежания недоразумений − по моему мнению) к принятию ис-
ходной троицы не сливаемых, друг с другом сочетающихся,
вечных (насколько это нам доступно узнавать в реальностях) и
все определяющих: вещества (или материи), силы (или энергии)
и духа (или психоза). Признание же слияния, происхождения и
разделения уже лежит вне научной области, ограничиваемой
действительностью или реальностью. Утверждается лишь то,
что во всем реальном надо признать или вещество, или силу,
или дух, или, как это всегда и бывает, их сочетание, потому что
одинаково немыслимы в реальных проявлениях ни вещество без
силы, ни сила (или движение) без вещества, ни дух без плоти и
крови, без сил и материи. Развивать здесь эту тему вовсе не ду-
маю, даже предпочитаю остаться неясным, но высказать ее в
«Заветных мыслях» считаю необходимым,… потому что целая
куча людей полагают − по неведению, конечно, − что, занимаясь
веществом и силами ему свойственными, естествоиспытатели не
признают духа, все сводят на вещество и силы. Такие бывают и
есть, не отрицаю, но только преимущественно-то они и выросли
на классицизме, что доказывать − скучища страшная, да и выяс-
нено давным-давно, хотя часто забывается.

Контрольные вопросы

1. Почему в частных науках не может быть реализована от-

влеченная идея «единого» Бога?
2. Отделяет ли Менделеев веру от знания? Насколько нали-
чие религиозной веры помогает ученому в познании природы?
3. Какой главный критерий научного познания, согласно
Менделееву?
4. Есть ли границы у научного познания и каковы они?

432
 МИРОНОВ ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ
(род. 1953)

Специалист в области теории философского знания, онтоло-

гии и теории познания, доктор философских наук, профессор, с
2008 − член.-корреспондент РАН. Окончил философский фа-
культет МГУ в 1979 г., прошел все стадии научного и педагоги-
ческого академического роста. С 1998 г. − зав. кафедрой онтоло-
гии теории познания, декан философского факультета МГУ, с
2001 г. − проректор МГУ по академической политике. Автор
многих монографий и других научных публикаций по пробле-
мам теории философского знания, соотношению философии и
науки, философии образования. Внес существенный вклад в
анализ основных конкурирующих научно-философских про-
грамм осмысления феномена науки − сциентизма и антисциен-
тизма, показав их односторонность и неспособность ответить на
вызовы современной цивилизации. Исследовал влияние совре-
менного глобального коммуникационного пространства на раз-
витие науки и культуры в целом. Является крупным организато-
ром науки, главным редактором журнала «Вестник МГУ» (серия
«Философия»), членом редколлегии журнала «Вопросы фило-
софии», ответственным редактором многих учебников по фило-
софии, получивших высокую оценку общественности.
Приводимый ниже фрагмент взят из монографии: Миро-
нов В.В. Философия и метаморфозы культуры / В.В. Миро-
нов. М.: Современные тетради, 2005. С. 5-44.

ВВЕДЕНИЕ

Развитие науки, принесшее колоссальные блага, появившие-

ся в результате научно-технического прогресса, и одновременно
разбудившее огромные разрушительные силы, угрожающие су-
ществованию самой человеческой цивилизации, неоднозначно
оценивается в современной культуре и философии. Возникнув
внутри самой человеческой культуры, будучи порождением ра-
ционалистических тенденций ее развития, на каком-то этапе
наука как бы «вырывается» из ее рамок, становится противопо-
ложной ей и по целям, и по результатам. Человек оказывается

433
перед выбором: либо культура, в которой мы оказались и кото-
рая сегодня во многом детерминируется наукой и есть наша
культура, нравится ли нам это или нет, либо это принципиально
иное образование, некое цивилизационное отклонение от чело-
веческой культуры.
Именно поэтому дискуссии о глобальных последствиях
влияния науки на культуру и на жизнь отдельных людей выхо-
дят за рамки обсуждения только специалистами − философами и
учеными, и наука выступает в виде некоторого демонического
образа, с которым человек связывает либо все свои дальнейшие
надежды, либо, напротив, всю сумму тех разочарований, кото-
рые преподносит ему развитие общества. Образы науки оформ-
ляются в современной культуре как два типа противоположных
мировоззренческих ориентации.
Эйфория, связанная с достижениями науки, привела к ста-
новлению сциентистской мировоззренческой ориентации, кото-
рая на разных уровнях общественного сознания проявляется как
своеобразная вера в науку, ее могущество в решении всех про-
блем, которые стоят перед человечеством. Утверждается, что
наука на современном этапе развития человеческой культуры
доминирует над всеми иными формами духовного освоения бы-
тия…
В связи с превращением науки в ведущий фактор развития
общества, в непосредственную производительную силу во все
большей степени осознается тот факт, что знание может быть
использовано не только во благо, но и во зло. Возникает про-
блема дегуманизирующего влияния науки на культуру. При
этом система традиционных культурных ценностей и этических
принципов как бы не успевает за скоростью научно-техничес-
кого прогресса.
Соответственно, в общественном сознании возникает ответ-
ная реакция на сциентизм, которая реализуется в современной
культуре в виде антисциентистской ценностной установки,
сконцентрировавшей в себе все те аргументы против науки, ра-
ционального постижения действительности, которые существо-
вали в истории человеческой культуры. Антисциентизм отрица-
ет ценность науки, прежде всего как особого элемента культу-
ры, рассматривая ее в качестве дегуманизирующего фактора.

434
Это особая социокультурная, ценностная ориентация сознания,
базирующаяся на критике науки и вообще рационального мыш-
ления в постижении Мира и Человека…
50-60-е годы XX столетия характеризуются взаимным накоп-
лением аргументов в пользу той или иной мировоззренческой
установки, так как благодаря развитию науки осуществляются
преобразования, которые многие годы казались человечеству
невыполнимыми, и одновременно столь же быстро увеличива-
ется массив негативных последствий научно-технического про-
гресса.
Конец 60-х годов XX в. характеризуется резким повышением
активности антисциентизма. Антиинтеллектуалистские на-
строения заполняют все структуры общественного сознания, что
позволяет ряду исследователей сравнивать этот период со
штурмом Бастилии. Множество людей в открытой, публичной
форме начинают отвергать науку и вообще рациональный стиль
мышления, ценности потребительского общества, экономиче-
скую целесообразность как фактор построения общества и т.д.
Появляется скепсис по отношению к практическим приложени-
ям науки. Пиком данной ситуации становится серия моло-
дежных бунтов 1968 г. во Франции, где антиамериканские на-
строения совпадают с критикой научно-технического прогресса
и ценностей данного общества. Возникают многочисленные мо-
лодежные движения, призывающие уйти от этих ценностей.
В 70-80-е годы число сторонников антисциентизма увеличи-
вается, в частности, за счет перехода в их лагерь представителей
науки, которые разочаровываются в ней. Формируется так назы-
ваемое умеренное крыло антисциентизма. Итогом всех этих со-
циокультурных процессов является смягчение аргументов «за»
и «против» науки, и «эйфория» по отношению к ней заменяется
более трезвой оценкой. Происходит своеобразное «сближение»
позиций.
С одной стороны, даже сциентистски настроенные мыслите-
ли осознают опасность неконтролируемого развития науки.
Среди ученых возникают дискуссии по проблемам этики науки,
которая уже не может ориентироваться только на внутринауч-
ные ценностные критерии. Вырабатываются формы протеста
против конкретных исследовательских программ, до которых

435
человечество «не доросло» и которые, по мнению ученых, могут
быть направлены против человечества.
С другой стороны, более ясным становится тот факт, что рас-
суждать о развитии общества вне научного развития также бес-
смысленно, необходимо использовать его результаты, коорди-
нируя их. Все это является отражением роста общественного
сознания, перехода его на новый уровень, понимания общности
целого ряда задач, которые стоят перед всеми людьми, перед
разными политическими устремлениями…

§ 3. Сциентизм и антисциентизм
как формы превращенного сознания в культуре

Поскольку культура представляет собой целостную систему

то следует оговориться, что однозначное отнесение того или
иного ее феномена к рациональному или внерациональному
вектору представляет собой заведомое огрубление реальной си-
туации. Между векторами существует определенное взаимопро-
никновение, связанное хотя бы с тем, что носителем тех или
иных воззрений является человек или группа людей, и на уровне
как индивидуального, так и общественного сознания отделение
рационального от нерационального не всегда осуществимо. По-
этому на общественное сознание оказывает влияние та конкрет-
но-историческая ситуация, та стадия развития культуры, в кото-
рой оказывается человек. Культура находится, в свою очередь,
не в статичном, раз и навсегда кем-то заданном положении, а
представляет собой прежде всего динамическую, разви-
вающуюся систему, элементы которой также развиваются, за-
нимают различные места в культурной иерархии. В частности,
для культуры, как мы показали выше, характерным является
смена «лидирующих» в ней форм общественного сознания…
Долгий период в культуре «лидировала» религия, и вся дея-
тельность людей, в косвенной или прямой форме, ею опосредо-
валась. Затем на эту роль стала претендовать наука. Но посколь-
ку наука является формой особого специализированного знания,
не ставящего перед собой внутренней цели повлиять на созна-
ние отдельного человека или людей (в отличие от религии), то
на уровне общественного сознания ее мировоззренческая пре-

436
тензия стала реализовываться в виде особого образа (смысл
данного понятия мы раскроем ниже), который закрепляется в
культуре, и содержание которого, в свою очередь, также под-
вержено изменению.
Достаточно долго наука была в большей степени замкнута на
собственной предметной области, и ее достижения не столь
сильно влияли на жизнь людей и общественное развитие. В
культуре доминировало прагматически-позитивное отношение к
науке, которая делала жизнь человека удобнее и комфортнее, а
некоторые негативные последствия ее развития были не столь
остры и неразличимы для большинства людей. Лишь в конце
XIX − начале XX вв. все более осознается тот факт, что наука в
целом ряде своих социокультурных последствий не является
феноменом, который следует оценивать только положительно.
Более того, жесткая установка на то, что лишь рациональные
принципы лежат в основе человеческой деятельности, всего бо-
гатства ее проявлений подвергается сомнению…
В частности, с этих позиций невозможно объяснить челове-
ческую сущность, смысл человеческого существования, в кото-
рых необходимо присутствуют не только рациональные, но и
внерациональные компоненты. Причем последние оказываются
не менее важными для понимания смысла жизни, сути творче-
ства, выступая необходимым фактором существования людей…
На современной стадии развития человеческой культуры си-
туация резко изменилась, наука в виде своих как позитивных,
так и негативных результатов буквально ворвалась на все уров-
ни общественного сознания, заставив каждого человека выраба-
тывать свое отношение к ней. Культурное сообщество как бы
«раскололось» на сторонников и противников научно-техничес-
кого прогресса. Причем в основе данных позиций находится от-
ношение не к науке как таковой, а к ее сложившемуся в культу-
ре образу. Формируются две социокультурные, мировоззренче-
ские ориентации, носители которых по-разному осмысливают
этот абсолютизированный образ науки.
В одном случае это мировоззренческая установка на то, что
научное знание есть наивысшая культурная ценность, с которой
должны соизмерять свое содержание все иные формы духовного
освоения бытия. Данную мировоззренческую позицию мы обо-

437
значаем как сциентизм. При этом следует оговориться, что ис-
торически идеалом для сциентизма (что выражено и в этимоло-
гии данного слова) выступает не наука вообще, а, прежде всего,
развитые естественные и математические науки. В их лоно, как
в прокрустово ложе, укладываются не только иные способы и
методы получения знания, характерные, например, для гумани-
тарных наук, но и вообще любые достижения человеческого ду-
ха, претендующие на постижение истины.
Такой позиции противостоит антисциентизм − социокуль-
турная ориентация, основанная на широкой критике науки и как
социального института, и как формы постижения мира, рас-
сматривающая ее как «демона, выпущенного из бутылки», уг-
рожающего теперь существованию самой человеческой цивили-
зации. В качестве альтернативы науке, научному познанию, в
некоторых случаях даже вообще рациональному взгляду на мир
выдвигаются различного рода вненаучные или внерациональные
(иррациональные) способы постижения бытия. Наука объявля-
ется несостоятельной не только в постижении Истины с боль-
шой буквы, но и в решении проблем сущности человека, его
взаимоотношений с другими людьми и миром в целом.
Явная взаимосвязь указанных ценностных ориентаций, бази-
рующихся на одинаковом представлении о сущности науки, пе-
реводит данную проблему в несколько иную плоскость. Оказы-
вается, что сциентизм и антисциентизм являются своеобразны-
ми полярными, то есть противоположными, но одновременно
неразрывными сторонами современной культуры, пронизываю-
щими все ее уровни от обыденного сознания до форм различно-
го рода теоретических рефлексий. Указанная неразрывность,
внутрикультурная оппозиция позволяют говорить именно о ди-
лемме «сциентизм − антисциентизм», как важнейшем признаке
современной культуры, представляющем собой ее особый
структурный уровень и являющемся своеобразным ключом для
понимания тех новых проблем, которые в ней возникли…
Основой для возникновения и широкого распространения
указанной дилеммы выступают сложные и противоречивые
процессы, которые происходят как внутри самой науки, так и на
уровне общества в целом, во все большей степени опирающего-
ся на результаты научно-технического прогресса… Долгое вре-

438
мя классический идеал научности был органичной частью клас-
сической философии, в рамках которой познавательная деятель-
ность рассматривалась как особый общекультурный феномен,
целью которого являлась установка на поиск истины. Господ-
ствующий в общественном сознании образ науки характеризо-
вался ее пониманием как пусть и особой, но части общечелове-
ческой культуры. Наука не отрывалась от других элементов
культуры, занимая в ней собственную нишу (поиск истины).
Соответственно, те общегуманистические принципы, кото-
рые господствовали в культуре, распространялись и на научное
познание. Наука не рассматривалась как жестко ограниченная
собственной предметной областью, и господствовало представ-
ление о науке в целом, о научном познании мира и человека в
целом…
Начиная с постклассического идеала понятие науки, научно-
го познания в целом становится не столь однородным, чему
способствует и дифференциация наук. С этого момента, собст-
венно говоря, нет науки как таковой, а есть совокупность со-
вершенно различных наук, которые очень трудно привести к
общему знаменателю. Поэтому если науку вообще (в ее класси-
ческом варианте) можно было отнести к культуре, то разно-
родные научные дисциплины в общекультурную парадигму уже
не вписывались. В сознании ученых занимает свое место прин-
цип относительности, который не только выступает как внутри-
научное явление, но и имеет более широкое мировоззренческое
значение. Одновременно благодаря росту значения гипотезы как
средства построения теории в определенном смысле возрастает
роль субъекта научного творчества.
Образно говоря, в классический период, для того чтобы от-
крыть законы механики, человек (и вовсе не обязательно Нью-
тон) должен был лечь под дерево и ждать падения пресловутого
яблока. Затем этот факт обобщался, насколько это возможно
математизировался и фиксировался как научная теория. Это,
конечно, образ, который не может снять индивидуальных осо-
бенностей и таланта ученого Ньютона, так как не каждый че-
ловек, на которого падает яблоко, мог сделать такое обобщение,
но тем не менее особенности современной науки иные. Сначала
разрабатываются математические модели (например, падения

439
яблока), а уж затем их истинность подтверждается фактами.
Именно поэтому создание предварительных моделей как науч-
ных гипотез становится основным в приращении нового знания.
А это, в свою очередь, неожиданно для ранее принятого идеала,
сопровождается совершенно иным отношением к критериям
логической (или математической) строгости. Считается, напри-
мер, что аксиомы математики по определению истинны и само-
очевидны. Следовательно, строгость вывода базируется на ис-
тинных предпосылках. Но тогда, как позже делает вывод Пуан-
каре, мы не можем отдать предпочтение какой-то из аксиомати-
чески выстроенных геометрий, кроме как по соглашению. Но
описание фактов есть не что иное, как язык, и мы выбираем та-
кое описание по соглашению и критерию большего удобства. В
свою очередь, данный критерий позволяет в ряде случаев не за-
мечать противоречий и некорректностей, которые могут содер-
жаться в теории, ради ее эвристичности66.
Перечисленные изменения внутри науки уже сами по себе
влияют на изменение ее образа в общественном сознании. Ста-
новится ясным факт относительности идеалов научности. Наука
перестает восприниматься как нечто единое, имеющее общую
цель с другими способами духовного постижения мира. А со-
единение науки с техникой и ее ориентация на практическое
овладение миром включает в этот образ мысль о том, что наука
вообще лежит за пределами культуры.
Духовная культура постигает мир, интегрируется в него, а
наука, вмешиваясь в природу, во взаимоотношения людей, на-
против, направлена на его конечное овладение и изменение, уг-
рожая в некоторых случаях его существованию. Этот фактор в
восприятии образа науки усиливается своеобразной агрессивно-
стью науки и ее экспансией во все сферы жизни общества и от-
дельного человека, что позволяет некоторым исследователям
обозначать это как своеобразный научный империализм (Ту-
гендхат). Выйдя за рамки традиционной культуры, ориентиру-
ясь прежде всего на внутринаучные критерии и прагматические

66
Чудинов Э.М. Проблема рациональности пауки и строительные леса
научной теории / Э.М. Чудинов // Природа научного открытия. М.,
1986. С. 120-123.

440
запросы общества, наука отказывается от внешних для нее гу-
манистических компонентов ориентации, тем самым закрепляя
представление о собственной вне-культурной или даже анти-
культурной сущности.
Это представление закрепляется в процессе институализации
науки. Раньше наука вписывалась в парадигму любой иной
творческой деятельности и ее центральным звеном был человек,
индивид. Научное творчество носило глубоко индивидуальный
характер и в некоторых случаях не отделялось, например, от
художественного творчества. В современный период необходи-
мость решения конкретных практических задач потребовала
создания особых искусственных условий для реализации науч-
ного творчества. Выбор предмета исследования, вообще интере-
сов ученого стал в гораздо большей степени детерминироваться
общественными запросами или политикой научных фондов, чем
его внутренними индивидуальными устремлениями: вместо ге-
ния-одиночки − институт, вместо личных озарений − кропотли-
вая работа группы людей, вместо часто интуитивно выбранной
тематики − целенаправленное исследование и т.д.
Трансформация специфики научного творчества в условиях
достаточно большого коллектива невозможна без совершенно
иной организации научного труда, в котором важным становит-
ся не только непосредственно творческий процесс, но и орга-
низация его как таковая, обеспечение работы данного коллекти-
ва, что требует специального распределения функций. Коллек-
тив гениев вряд ли совершит открытие в современной науке.
Для этого понадобятся и организаторы, и люди, выполняющие
вспомогательные функции. Более того, сама научная задача мо-
жет быть расчленена на отдельные компоненты, исполнитель
которых может в некоторых случаях не знать об общем плане и
цели научного исследования.
Это приводит к изменению связи между личностью ученого
и использованием результатов его открытий. Ученый как бы
удаляется от практической реализации научных открытий, в
меньшей степени чувствует ответственность за их использова-
ние. Для общества же, в свою очередь, становится важным не
столько сам ученый как личность или процесс совершения от-
крытий, сколько полученный результат. Науки, выполняя опре-

441
деленный социальный заказ, переходят к коллективным формам
познания в рамках научно-исследовательского института… Все
вышесказанное придает науке, с одной стороны, новый импульс
для все более стремительного развития, а с другой − как бы уда-
ляет ее от системы традиционных ценностей и способов пости-
жения действительности…
Наличие дилеммы «сциентизм − антисциентизм» как систе-
мы полярных интерпретаций места науки в обществе отражает
также тенденцию к усилению роли обыденного (или массового)
сознания в современной культуре, когда обыденные представ-
ления заполняют собой все культурное пространство. Само это
культурное пространство теряет свою разнородность, и образы
обыденного сознания равномерно заполняют его.
Особенностью обыденного сознания (что проявляется в ха-
рактере сциентистских и антисциентистских воззрений) являет-
ся то, что оно «отражает объективную реальность не только по-
средством общезначимых понятий и категорий, но и более не-
посредственно: через личностно-экзистенциальные образования
(личностные смыслы), в том числе и неосознаваемые, смутно
переживаемые состояния, такие как чувство сомнения, тревоги,
напряженности, неудовлетворенности и т.д.»67.
Человек неосознанно, на уровне экзистенциальных пережи-
ваний, оценивает те изменения, которые происходят в культуре.
Эти оценки не всегда удается вербализировать, и они могут вы-
ступать действительно в виде чувства боязни или опасности,
например, перед лицом научно-технического прогресса. В то же
время чувства человека могут значительно опередить рефлек-
сивные размышления, представить реальную ситуацию в более
яркой, символической форме. Более того, в плане воздействия
на индивидуальное сознание человека, такого рода экзистенци-
альные интерпретации являются еще и более действенными,
носящими «повелительный характер».
В обществе такого рода предчувствия могут быть характер-
ными не только для отдельного человека, но и выражать общее

67
Моторина Л.Е. Диалектика общественного и индивидуального соз-
нания и развитие личности / Л.Е. Моторина // Филос. науки. 1989. № 3.
С. 101.

442
настроение, когда совокупность индивидуальных чувств соеди-
няется в общественном сознании в общее ощущение, в некое
коллективное чувство. В этом случае идеальные ценностные
установки становятся выражением позиции общества, культуры,
и тогда все перечисленные выше личностно-экзистенциальные
переживания человека (сомнение, страх, тревога и т.д.) теряют
индивидуальный характер, становясь достоянием каждого и
проникая на все уровни сознания, будь то наука или искусство,
религия или философия. Происходит социально-психологичес-
кое закрепление данных настроений в виде особых систем ценно-
стей, которые люди уже впитывают как достояние данной куль-
туры. И тогда они становятся мощнейшим фактором развития
всей культуры, влияя на изменения ее основных тенденций…
Таким образом, в основе дилеммы «сциентизм − антисциен-
тизм» стоит образ науки (то есть те стереотипы обыденного соз-
нания, которые сложились в обществе), проявляющийся прежде
всего как особого рода внешняя сила, будь то сила Франкен-
штейна или Прометея. Успехи научно-технического прогресса
порождают, с одной стороны, возникновение своеобразной веры
в данный образ как в силу, способную привести человечество к
процветанию, и, напротив, с другой − страх человека перед на-
учно-техническим прогрессом, который заставляет усматривать
в науке и технике силу, угрожающую существованию всей че-
ловеческой цивилизации.
Образ науки (а не только ее реальная сущность) интересен
тем, что представляет собой особую устойчивую структуру об-
щественного сознания. Исследуя его, мы можем получить пред-
ставление о науке сквозь призму индивидуального и коллектив-
ного восприятия. Это позволяет уловить те тенденции в разви-
тии науки и техники, которые при анализе их с чисто научной
позиции отходят на второй план, тогда как для общества и чело-
века этот второй план оказывается не менее значимым…
Таким образом, подводя некоторые итоги, можно сказать, что
сциентизм и антисциентизм являются «превращенными» фор-
мами обыденного сознания, которые, получив дальнейшую тео-
ретико-философскую разработку, закрепляются в современной
культуре уже не просто как противоположные стереотипы в
оценке науки, а как широкие мировоззренческие образования,

443
опирающиеся на собственное представление не только о науч-
ном, но в целом о теоретико-рациональном постижении бытия.
Сциентизм, возникнув как ценностная установка, в центре
которой находится наука и техника в виде абсолютно «положи-
тельного» образа, реализуется затем как более широкая социо-
культурная ориентация, основанная на абсолютизации рацио-
нального познания с одновременным принижением иных форм
духовного освоения бытия. Генетическая связь с наукой здесь
проявляется лишь на уровне философско-теоретической реф-
лексии, когда сама модель рациональности и ее критериев вы-
бирается из группы лидирующих наук, как правило, математики
или физики. На других уровнях культуры это может выглядеть
как некая сверхоптимистическая ориентация на научно-
технический прогресс.
Антисциентизм, возникнув на базе негативной интерпретации
науки, расширяет этот образ также до особой социокультурной
ориентации, которая связана с абсолютизацией внерациональных
форм постижения мира. На уровне философско-теоретической
рефлексии это выглядит как ценностная установка на то, что ду-
ховное постижение бытия, сущности человека недостижимо на
пути рационального познания, которое является слишком грубой
и ограниченной формой духовного освоения мира, стирающей
его противоречивость и многообразие. Наука как объект критики
здесь также может как бы отойти на второй план, уступив место
своеобразному экзистенциально-пессимистическому настроению
в оценке перспектив развития общества и культуры, избравших
путь технологической эволюции.

Контрольные вопросы

1. Что представляют собой мировоззренческие установки

сциентизма и антисциентизма?
2. Какие этапы исторического развития прошла дилемма
«сциентизм-антисциентизм»?
3. Какова роль массовых представлений в кристаллизации и
трансформации дилеммы «сциентизм-антисциентизм»?
4. Каково ваше личное отношение к позициям сциентизма и
антисциентизма?

444
 ПОЛАНИ МАЙКЛ
(1891-1976)

Британский ученый и философ, известный своими работами

в области философии науки. Выходец из Венгрии. С 1923 г. ра-
ботал в Институте физической химии в Берлине. После прихода
в Германии к власти нацистов в 1933 г. эмигрировал в Велико-
британию, где занимал должность профессора физической хи-
мии, затем социальных наук в Манчестерском университете, он
по праву считается одним из основателей западной социологии
науки. Полани впервые ввел термин «научное сообщество», ны-
не широко используемый в науковедческих работах. Он сфор-
мулировал концепцию неявного знания и ряд других идей, при-
нятых представителями «исторического» направления западной
философии науки.
Имя М. Полани обычно упоминается в одном ряду с именами
К. Поппера, Куна, Фейерабенда, Тулмина и других лидеров
постпозитивистской философии науки. Их объединяло критиче-
ское отношение к наследию неопозитивизма 20-30-х годов, од-
нако во многих других аспектах их позиции весьма различны,
порой диаметрально противоположны. Так, Поппер, разрабаты-
вая концепцию критического рационализма, полемизировал не
только с неопозитивизмом, но и с концепцией «личностного
знания» Полани, обвиняя ее в иррационализме. Само же назва-
ние книги Полани полемически заострено против «критицизма»
Поппера и его теории «объективного знания». Сторонники По-
лани называют его позицию «посткритическим рационализ-
мом». Это означает, во-первых, признание того очевидного фак-
та, что науку делают люди, причем люди, которые обладают
мастерством; что искусству познавательной деятельности и ее
тонкостям нельзя научиться по учебнику, что оно предполагает
овладение большим запасом неявного знания, которое осваива-
ется лишь в непосредственном общении с ученым-мастером.
Отсюда следует, во-вторых, что люди, реально делающие науку,
не могут быть механически отделены от производимого ими
знания и заменены другими людьми, приобщенными к этому
знанию только с помощью книг и учебников. И, наконец, в-
третьих, посредством своей эпистемологии «личностного зна-
ния» Полани пытается ввести в философию науки мотив науч-
ного опыта как внутреннего переживания, внутренней веры в

445
науку, в ее ценность, страстную заинтересованность ученого в
поиске объективной научной истины личностную ответствен-
ность перед ней.
Автор пытается переосмыслить свойственное позитивизму
понимание объективности, как чисто эмпирической фактуаль-
ности, исходящее из противопоставления объекта познания его
субъекту. Он настаивает на том, что человеку свойственно не
абстрактное проникновение в суть вещей самих по себе, но со-
отнесение реальности с человеческим миром. Поэтому любая
попытка устранить человеческую перспективу из нашей карти-
ны мира, считает автор, ведет не к объективности, а к абсурду.
Центральным пунктом полемики Полани с традиционной в
западной философии эпистемологической установкой является
тезис о полной осознанности познающим субъектом собствен-
ных ощущений и восприятий. Автор «Личностного знания» на-
стаивает на том, что получаемая через органы чувств информа-
ция значительно богаче той, что проходит через сознание, и
«человек знает больше, чем может сказать». Неосознанные
ощущения и образуют эмпирический базис неявного знания.
С концепцией неявного знания связана и теория личностного
знания. Полани, конечно, прав, что знания могут быть получены
только конкретными людьми, личностями. Что чем оригиналь-
нее эта личность, тем больший вклад в культуру, науку может
она внести, что процесс творчества неформализуем, что никакая
машина не может заменить живого человека, в том числе и уче-
ного-исследователя.
Отрывки в переводе М.Б. Гнедовского публикуются по
книге: Полани М. Личностное знание: на пути к посткрити-
ческой философии / М. Полани. М.: Прогресс, 1985.

ЛИЧНОСТНОЕ ЗНАНИЕ:
НА ПУТИ К ПОСТКРИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Прежде всего я отказался от идеала научной беспристрастно-

сти. В точных науках этот ложный идеал, пожалуй, не несет
большого вреда, поскольку там ученый нередко им пренебрега-
ют. Но, как я постараюсь показать, в биологии, социологии и
психологии его влияние оказывается разрушительным, иска-
жающим все наше мировоззрение даже за границами собственно
науки. Я хочу предложить иной идеал знания…

446
 Для меня знание – это активное постижение познаваемых
вещей, действие, требующее особого искусства. Акт познания
осуществляется посредством упорядочения ряда предметов, ко-
торые используются как инструменты или ориентиры…
Личностное знание – это интеллектуальная самоотдача, по-
этому в его претензии на истинность имеется определенная доля
риска. Объективное знание такого рода может содержать лишь
утверждения, для которых не исключена возможность оказаться
ложными… Я показал, что в каждом акте познания присутству-
ет страстный вклад познающей личности и что эта добавка – не
свидетельство несовершенства, но насущно необходимый эле-
мент знания…
Мы увидим, как личностное знание проявляется в оценке ве-
роятности и порядка в точных науках, как с еще большей эф-
фективностью выступает оно в описательных науках при анали-
зе умения и мастерства. Во всех этих случаях акт познания со-
держит элемент оценки; и этот личностный коэффициент, кото-
рый сообщает форму всему фактическому знанию, одновремен-
но служит также для соединения субъективности и объективно-
сти. В нем скрыто стремление человека преодолеть собственную
субъективность путем самоотверженного подчинения своих
личных свершений универсальным стандартам…
Искусство, процедуры которого остаются скрытыми, нельзя
передать с помощью предписаний. Ибо таковых не существует.
Оно может передаваться только посредством личного примера,
от учителя к ученику.
Искусство, которое не практикуется в течение жизни одного
поколения, оказывается безвозвратно утраченным…
Учиться на примере – значит, подчиняться авторитету. Вы
следуете за учителем, потому что верите в то, что он делает, да-
же если не можете детально проанализировать эффективность
этих действий. Наблюдая учителя и стремясь его превзойти,
ученик бессознательно осваивает нормы искусства, включая и
те, которые неизвестны самому учителю…
Стать знатоком, так же как и стать умельцем, можно лишь в
результате следования примеру в непосредственном личном
контакте; здесь не помогут никакие инструкции. Будь то дегу-
статор вина или чая или врач-диагност, они обязательно должны

447
пройти курс практического обучения под руководством опытно-
го учителя. Пока врач не научится распознавать определенные
симптомы, например, определять вторичные шумы в легочной
артерии, не будет никакой пользы от чтения литературы, в кото-
рой описываются различные симптомы, включающие данный
синдром…
Можно допустить, что если в науке и технике применяется
экспертиза или привлекаются знатоки, то это делается по той
простой причине, что измерением их не заменить. Измерению
присуща большая объективность, благодаря которой его резуль-
таты являются устойчивыми независимо от того, где и как оно
осуществляется. Однако то большое количество учебного вре-
мени, которое студенты-химики, биологи и медики посвящают
практическим занятиям, свидетельствует о важной роли, кото-
рую в этих дисциплинах играет передача практических знаний и
умений от учителя к ученику. Из сказанного можно сделать вы-
вод, что в самом сердце науки существуют области практиче-
ского знания, которые через формулировки передать невозмож-
но...

Субъективное, личностное и всеобщее

Личностная причастность познающего субъекта тому про-

цессу познания, которому он вверяет себя, осуществляется в по-
рыве страсти. Мы осознаем интеллектуальную красоту как ори-
ентир для открытий и как признак истинности.
Любовь к истине действует на всех уровнях развития мыш-
ления. Келер наблюдал, как охотно шимпанзе повторяли те
приемы, которые были ими ранее изобретены для добывания
пищи; повторяли уже в виде игры, заменяя пищу камешками.
Беспокойство, которое испытывает животное, когда задача его
затрудняет..., иллюстрирует и связанную с ним способность на-
слаждаться интеллектуальным успехом. Эти эмоции выражают
веру: мучиться проблемой − значит, верить, что она имеет ре-
шение, а радоваться открытию − значит, принимать его как ис-
тину…
Структура самоотдачи, служащая своего рода логической
матрицей для личностного, наиболее отчетливо представлена в

448
акте сознательного решения задачи. Подобные акты проявляют-
ся лишь на сравнительно высоком интеллектуальном уровне,
имея тенденцию исчезать снова на еще более высоких ступенях
интеллектуальной изощренности. Решение задач совмещает в
себе элементы и той области, которая выше акта решения, и той,
которая ниже его. Вначале обратимся к первой из этих двух об-
ластей, непосредственно примыкающих к области решения за-
дач.
В нижней части интеллектуальной шкалы находятся процес-
сы удовлетворения инстинктивных потребностей. В этих про-
цессах (например, в выборе пищи) может проявляться весьма
утонченная разборчивость, но сама эта способность есть, скорее,
нечто необдумываемое, чем руководимое сознательным лично-
стным суждением. Подобным же образом акт восприятия, по-
средством которого мы замечаем и идентифицируем объекты,
хотя и требует иногда заметного умственного усилия, все же
обычно не включает каких-либо раздумий, а совершается авто-
матически. Хотя инстинктивные потребности и чувственные
импульсы − это, очевидно, личностные действия, но они явля-
ются ими по отношению к тому заключенному в нас «я», с кото-
рым мы не всегда можем себя отождествить. Нам часто прихо-
дится сдерживать наши первичные желания и корректировать
свидетельства наших органов чувств, а это показывает, что наша
вовлеченность в субинтеллектуальные акты такого рода не яв-
ляется полной. В верхней части названной шкалы мы обнаружи-
ваем формы интеллекта, в которых наблюдается тенденция к
снижению нашего личностного участия уже по совершенно
иным причинам. Математику повсеместно признают за самую
совершенную из наук, а науку − за наиболее выдающееся свер-
шение разума. Хотя эти притязания, возможно, чрезмерны или
даже вообще ошибочны, они выражают глубоко укоренившийся
идеал полностью формализованного разума, из проявлений ко-
торого устранен малейший след личностной вовлеченности.
Сознательные и настойчивые усилия, предпринимаемые для
того, чтобы найти решение той или иной отчетливо сформули-
рованной задачи, − суть нечто среднее между указанными двумя
крайностями. В этих усилиях наша врожденная потребность в
достижении согласованной целостности − потребность, общая

449
нам с высшими животными − находит свое удовлетворение в
эвристической деятельности артикулированной мысли. Наука
здесь может служить в качестве руководящего примера. Отли-
чительная черта ученого-открывателя заключается в его умении
успешно находить такие пути научного поиска, которые други-
ми умами, натолкнувшимися на тот же самый благоприятный
случай, либо не были распознаны, либо не были бы сочтены
плодотворными (выгодными) для разработки. И в этом состоит
его оригинальность. Оригинальность подразумевает отчетливо
выраженную личную инициативу и всегда проникнута стра-
стью, вплоть до одержимости. Начиная с первого намека на на-
личие скрытой проблемы и на всем протяжении решения, про-
цесс открытия направляется личностным видением и поддержи-
вается личностным убеждением.
Будучи несовместимой с идеалом полностью формализован-
ного разума, оригинальность в то же время есть нечто совер-
шенно отличное от удовлетворения влечений. Ибо наши влече-
ния − именно наши, и направлены они именно на достижение
нашего удовлетворения, в то время как ученый-открыватель
ищет такое решение проблемы, которое было бы удовлетвори-
тельным и обязательным и для него и для всех остальных.
Открытие − это акт, в котором удовлетворение, подчинение
необходимости и всеобще-обязывающая сила нерасторжимо
соединены…

Структура самоотдачи: I

Мы видели, что мысль об истине предполагает желание этой

истины и постольку является личностной. Однако этот личност-
ный мотив направлен на безличностно всеобщее, поскольку жа-
ждать истины − значит, жаждать чего-то общезначимого. Мы
избегаем этих кажущихся противоречий, принимая структуру
самоотдачи, в рамках которой личностное и всеобщее взаимно
предполагают друг друга…
Такая личностная привязанность порождает парадокс пре-
данности: личность утверждает свою рациональную независи-
мость, повинуясь велениям своей совести, то есть обязательст-
вам, возлагаемым личностью самой на себя. Лютер выразил эту
ситуацию своим заявлением: «На том стою и не могу иначе».

450
Эти слова могли бы быть произнесены и Галилеем, и Гарвеем…
Они выражают суть той ситуации, в которой находится и кото-
рую сам создает всякий первопроходец в искусстве, науке, прак-
тическом действии или вере. Всякая преданность влечет за со-
бой акт самопринуждения…
Если принуждение силой или навязчивой идеей исключает
ответственность, то принуждение, обусловленное ориентацией
на всеобщее, напротив, ее устанавливает. Бремя этой ответст-
венности тем тяжелее, чем при прочих равных условиях больше
возможностей свободного выбора и чем более добросовестно
лицо, ответственное за принятие решения. Хотя акты выбора, о
которых здесь идет речь, подвержены влиянию произвольных
субъективных факторов, устремленность к всеобщему вносит
созидательное начало в предпринимаемые усилия, сужая свобо-
ду действий до такой степени, когда субъект, принимающий
решение, находит, что он не может поступить иначе. Свобода
субъективированной личности поступать как ей заблагорассу-
дится, преодолевается свободой ответственной личности посту-
пать так, как она обязана…
В структуре самоотдачи этот определяющий фактор вновь
появляется уже как чувство ответственности, взятое в его уст-
ремленности к всеобщему. Научная интуиция пробуждается в
напряженном движении ощупью к некоторому еще неизвестно-
му результату, полагаемому хотя и скрытым, но доступным.
Следовательно, хотя каждый акт выбора в эвристическом про-
цессе является недетерминированным в том смысле, что он есть
всецело личностное суждение, тем не менее для тех, кто компе-
тентно выносит такое суждение, оно полностью детерминирует-
ся их ответственностью по отношению к ситуации, с которой
они сталкиваются. В той мере, в какой они действуют ответст-
венно, их личностное участие в процессе получения их собст-
венных выводов полностью компенсируется тем фактом, что в
своих действиях они подчинены универсализму скрытой реаль-
ности, к которой стремятся приблизиться. Открытие может про-
изойти (или, наоборот, не состояться) из-за случайных обстоя-
тельств, но исследование не полагается на случайности: посто-
янно возобновляющийся риск неудачи − это нормальный эле-
мент любого шага исследовательского поиска; и, однако, при-
нимая на себя этот риск, исследователь не действует наобум.

451
Ответственность действия исключает хаотичность и сдерживает
эгоцентрическую произвольность…
Итак, мы в общих чертах установили структуру самоотдачи
применительно к данному конкретному случаю. Догадки учено-
го-исследователя о скрытой реальности личностны. Они явля-
ются его мнениями, которых пока что он один (в силу своей
оригинальности) и придерживается. Однако они не субъектив-
ное состояние ума, а обладающие универсальной интенцией
убеждения, следование которым является весьма тяжелым и
рискованным предприятием. Ученый сам решает, во что ему
верить, но в его решении нет произвола. Убеждения, к которым
он приходит, порождены необходимостью и не могут быть по
желанию изменены. Ученый приходит к ним как к чему-то та-
кому, что возлагает на него ответственность. В приверженности
научному поиску уверенность, самоотдача и законополагание
сливаются в единую мысль, говорящую о скрытой реальности…

Контрольные вопросы

1. Что подразумевает М. Полани под термином «личностное

знание»?
2. Как соотносятся личностное, субъективное и всеобщее в
познавательной деятельности?
3. Что понимает Полани под личной ответственностью уче-
ного и какую роль она играет в механизмах научного открытия?
4. Как вы считаете, могут ли быть изобретены такие совер-
шенные машины (компьютеры), которые впоследствии заменят
человеческий разум?

ПОППЕР КАРЛ РАЙМУНД

(1902-1994)

Родился в Вене в семье юриста. Его отец преподавал право в

Венском университете. Исходной областью интересов Поппера
были психология и педагогика. Работая школьным учителем,
Поппер проявил себя ревностным сторонником реформы
школьного образования, выступая против «школы муштры и
зубрежки», за создание «школы активных действий ребенка». В
1937 г. эмигрировал в Новую Зеландию, а в 1946 г. переехал в

452
Англию, где до конца жизни работал на кафедре философии,
логики и научного метода Лондонской школы экономики.
Известность Попперу принесла его крупная работа «Откры-
тое общество и его враги» (1945 г.), в которой он противопоста-
вил «открытое» демократическое общество западноевропейско-
го типа «закрытому» тоталитарному обществу, имея в виду,
прежде всего, социалистическое общество в СССР. Однако в
историю философии ХХ века он вошел, главным образом, как
крупнейший представитель постпозитивизма, создатель ориги-
нальной концепции развития научного знания.
Поппер, поддерживая контакты с представителями Венского
кружка – М. Шликом, Ф. Франком, О. Нейратом, Р. Карнапом –
выступил против позитивистского анализа значений понятий,
признав это занятие бесплодным, «схоластическим». Он не счи-
тал, что все философские проблемы науки сводятся лишь к ана-
лизу ее языка, тем более к процедуре опытной проверки осмыс-
ленности всех научных терминов и утверждений (принцип ве-
рификации) и взгляду на развитие науки как на кумулятивный
рост верифицированного знания. Как антитезу логическому по-
зитивизму, Поппер предлагает позицию критического рацио-
нализма, центральным предметом исследования которой явля-
ется рост научного знания – анализ выдвижения, проверки и
смены научных гипотез. Он вошел в историю философии науки
ХХ века как создатель методологической концепции фальсифи-
кации, т.е. опровергаемости теоретических гипотез посредством
сопоставления их эмпирических следствий с данными опыта.
Дело заключается в том, что Поппер отвергает существование
какого-либо критерия истины, который позволил бы нам выде-
лять истину из всей совокупности наших убеждений. Таковыми
не могут считаться ни непротиворечивость, ни подтверждение
эмпирическими данными, поэтому единственное, на что мы
способны – это обнаружить ложь в наших воззрениях и отбро-
сить ее. Выявляя и отбрасывая ложь в наших научных воззрени-
ях, мы тем самым приближаемся к истине. Исходя из этих фи-
лософских соображений, Поппер решает и проблему демарка-
ции (разграничения) науки и ненауки. В качестве критерия на-
учности теории он принимает ее возможную фальсифицируе-
мость: только та теория научна, которая в принципе может быть
опровергнута опытом.

453
 Процесс познания, согласно Попперу, начинается не с на-
блюдения, а с осознания проблем и выдвижения догадок, пред-
положений, разрешающих эти проблемы. Свои догадки мы со-
относим с результатами наблюдений и отбрасываем их после
фальсификации, заменяя новыми догадками. Метод проб и
ошибок – вот из чего складывается метод познания вообще и
научного познания в частности.
В приведенном ниже отрывке из работы «Объективное зна-
ние» раскрывается концепция «трех миров» К. Поппера, со-
гласно которой, наряду с физическим миром и миром субъек-
тивных психических переживаний, существует также особый
мир научных знаний, имеющий объективный статус и собствен-
ную логику развития.
Отрывок в переводе Л.В Блинникова взят из книги: Поп-
пера К. Логика и рост научного знания / К. Поппера // Избран-
ные работы. М.: Прогресс, 1983. С. 439-491.

ОБЪЕКТИВНОЕ ЗНАНИЕ

Эволюционный подход

1. Три тезиса об эпистемологии и третьем мире

Главной темой настоящего доклада будет то, что я называю −
за неимением лучшего термина − «третьим миром». Попыта-
юсь объяснить это выражение. Если использовать слова «мир»
или «универсум» не в строгом смысле, то мы можем различить
следующие три мира, или универсума: во-первых, мир физиче-
ских объектов или физических состояний; во-вторых, мир со-
стояний сознания, мыслительных (ментальных) состояний, и,
возможно, диспозиций к действию; в-третьих, мир объективного
содержания мышления, прежде всего содержания научных идей,
поэтических мыслей и произведений искусства.
Поэтому то, что я называю «третьим миром», по-видимому,
имеет много общего с платоновской теорией форм или идей и,
следовательно, также с объективным духом Гегеля, хотя моя
теория в некоторых решающих аспектах радикальным образом
отличается от теорий Платона и Гегеля…
С самого начала я хочу признать, что я реалист: я полагаю,
отчасти подобно наивному реалисту, что существуют физиче-

454
ский мир и мир состояний сознания и что они взаимодействуют
между собой, и я считаю также, что существует третий мир, в
смысле, который я объясню более подробно далее.
Обитателями моего третьего мира являются прежде всего
теоретические системы, другими важными его жителями явля-
ются проблемы и проблемные ситуации. Однако его наиболее
важными обитателями − это я буду специально доказывать −
являются критические рассуждения и то, что может быть назва-
но − по аналогии с физическим состоянием, или состоянием
сознания − состоянием дискуссий или состоянием критических
споров; конечно, сюда относится и содержание журналов, книг
и библиотек.
Большинство оппонентов идеи об объективном третьем мире,
конечно, допускает, что существуют проблемы, предположения,
теории, аргументы, рассуждения, журналы и книги. Но они
обычно говорят, что все эти явления по своему характеру явля-
ются символическими или лингвистическими выражениями
субъективных ментальных состояний или, возможно, поведен-
ческих диспозиций к действию. По их мнению, эти явления
представляют собой средства коммуникации, так сказать симво-
лические или лингвистические средства вызывать у других лю-
дей подобные ментальные состояния или поведенческие диспо-
зиции к действию.
В противоположность этому я утверждаю, что все эти явле-
ния и их содержание нельзя относить ко второму миру.
Позвольте мне повторить одно из моих обычных обоснова-
ний (более или менее) независимого существования третьего
мира.
Рассмотрим два мысленных эксперимента.
Эксперимент 1. Предположим, что все наши машины и ору-
дия труда разрушены, а также уничтожены все наши субъектив-
ные знания, включая субъективные знания о машинах и орудиях
труда и умение пользоваться ими. Однако библиотеки и наша
способность учиться, усваивать их содержание выжили. Понят-
но, что после преодоления значительных трудностей наш мир
может начать развиваться снова.
Эксперимент 2. Как и прежде, машины и орудия труда раз-
рушены, уничтожены также и наши субъективные знания,

455
включая субъективные знания о машинах, и орудиях труда и
умение пользоваться ими. Однако на этот раз уничтожены и все
библиотеки, так что наша способность учиться, используя кни-
ги, становится невозможной.
Если вы поразмыслите над этими двумя экспериментами, то
реальность, значение и степень автономии третьего мира (так же
как и его воздействие на второй и первый миры), возможно,
сделаются для вас немного более ясными. Действительно, во
втором случае возрождение нашей цивилизации не произойдет в
течение многих тысячелетий.
Я хочу в данной лекции обосновать три главных тезиса, ко-
торые относятся к эпистемологии, при этом эпистемологию я
рассматриваю как теорию научного знания…
Мой первый тезис…содержит утверждение о наличии двух
различных смыслов понятий знания или мышления: 1) знание,
или мышление, в субъективном смысле, состоящее из состояний
ума, сознания или диспозиций действовать определенным обра-
зом; 2) знание, или мышление, в объективном смысле, со-
стоящее из проблем, теорий и рассуждений, аргументов как та-
ковых. Знание в этом объективном смысле в целом не зависит от
чьего-либо требования нечто знать; оно также не зависит от
чьей-либо веры или диспозиции соглашаться, утверждать или
действовать. Знание в объективном смысле есть знание без того,
кто знает: оно есть знание без познающего субъекта.
О мышлении в объективном смысле Фреге писал: «Под суж-
дением я понимаю не субъективную деятельность мышления, а
его объективное содержание...» ...
Итак, мой первый тезис… состоит в том, что традиционная
эпистемология с ее концентрацией внимания на втором мире,
или знании в субъективном смысле, не имеет отношения к ис-
следованию научного знания.
Мой второй тезис состоит в том, что эпистемология должна
заниматься исследованием научных проблем и проблемных си-
туаций, научных предположений (которые я рассматриваю про-
сто как другое название для научных гипотез или теорий), науч-
ных дискуссий, критических рассуждений, той роли, которую
играют эмпирические свидетельства в аргументации, и поэтому
исследованием научных журналов и книг, экспериментов и их

456
значения для научных рассуждений. Короче, для эпистемологии
решающее значение имеет исследование третьего мира объек-
тивного знания, являющегося в значительной степени авто-
номным.
Эпистемологическое исследование, как я характеризую его в
моем втором тезисе, не предполагает, что ученые претендуют на
то, что их предположения истинны, что они «познали» их в
субъективном смысле слова «познать» или что они убеждены в
них. Поэтому хотя в целом они и не претендуют на то, что дей-
ствительно знают, они, развивая свои исследовательские про-
граммы, действуют на основе догадок о том, что является и что
не является продуктивным, и какая линия исследования обещает
привести к обогащению третьего мира объективного знания. Дру-
гими словами, ученые действуют на основе догадок или, если хо-
тите, субъективного убеждения (так мы можем называть субъек-
тивную основу некоторого действия) относительно того, что
обещает неминуемый рост третьего мира объективного знания…
Вместе с тем я выдвигаю еще и третий тезис. Он состоит в
следующем: объективная эпистемология, исследующая третий
мир, может в значительной степени пролить свет на второй мир
субъективного сознания, особенно на субъективные процессы
мышления ученых, но обратное не верно ...
Наряду с ними я формулирую три дополнительных тезиса.
Первый из них состоит в том, что третий мир есть естествен-
ный продукт человеческого существа, подобно тому, как паути-
на является продуктом поведения паука.
Второй дополнительный тезис (я думаю, что он имеет очень
важное значение) состоит в том, что третий мир в значительной
степени автономен, хотя мы постоянно воздействуем на него и
подвергаемся воздействию с его стороны. Он является автоном-
ным, несмотря на то, что он есть продукт нашей деятельности и
обладает сильным обратным воздействием на нас, то есть воз-
действием на нас как жителей второго и даже первого миров.
Третий дополнительный тезис состоит в том, что посредст-
вом этого взаимодействия между нами и третьим миром проис-
ходит рост объективного знания и что существует тесная анало-
гия между ростом знания и биологическим ростом, то есть эво-
люцией растений и животных …

457
 3. Объективность и автономия третьего мира
Мнение, что без читателя книга ничего собой не представля-
ет, является одной из главных причин ошибочного субъективно-
го подхода к знанию. Книга якобы в действительности стано-
вится реальной только тогда, когда она понята, в противном
случае же она просто бумага с черными пятнами на ней.
Этот взгляд ошибочен по многим пунктам. Осиное гнездо
является осиным гнездом, даже если оно было покинуто и даже
если оно никогда снова не использовалось осами как гнездо.
Птичье гнездо является птичьим гнездом, даже если в нем нико-
гда не жили птицы. Аналогичным образом книга остается кни-
гой − определенным видом продукта, даже если она никогда не
была прочитана (как часто происходит сегодня)…
Почти каждая книга подобна этому примеру: она содержит
объективное знание, истинное или ошибочное, полезное или
бесполезное, а прочитает ли ее кто-либо когда-нибудь и дейст-
вительно поймет ее содержание − это почти случайность. Чело-
век, который понимает книгу, − редкое создание. Если же взять
обыкновенного человека, то для него всегда характерно в значи-
тельной степени неправильное понимание и неправильное ис-
толкование книг …
Для того чтобы принадлежать к третьему миру объективного
знания, книга должна (в принципе, в возможности) обладать
способностью быть постигнутой (дешифрованной, понятой или
«познанной») кем-то. Однако, большего я не признаю.
Итак, мы можем сказать, что существует некий вид плато-
новского (или соответствующего идеям Больцано) третьего ми-
ра книг самих по себе, теорий самих по себе, проблем самих по
себе, проблемных ситуаций самих по себе, рассуждений самих
по себе и т.д. Кроме того, я полагаю, что, хотя этот третий мир
есть человеческий продукт, существует много теорий самих по
себе, рассуждений самих по себе и проблемных ситуаций самих
по себе, которые никогда не были созданы или поняты и, воз-
можно, никогда не будут созданы или поняты людьми.
Тезис о существовании такого третьего мира проблемных си-
туаций обычно рассматривается многими как исключительно
метафизический и сомнительный. Однако его можно защитить
ссылкой на то, что у него существует биологическая аналогия.

458
Например, полную аналогию ему можно найти в области созда-
ния птичьих гнезд. Несколько лет назад я получил в качестве
подарка для моего сада ящик-гнездо для птиц. Этот ящик-гнездо
был, конечно, продуктом человеческой деятельности, а не про-
дуктом деятельности птиц, так же как наши таблицы логариф-
мов были результатом работы вычислительной машины, а не
продуктом деятельности человека. Однако в контексте птичьего
мира это гнездо было частью проблемной ситуации, объектив-
ной возможностью. В течение нескольких лет птицы, кажется,
не замечали ящика-гнезда. Однако затем он был тщательно ос-
мотрен некоторыми синицами, которые даже начали обустраи-
ваться в нем, но очень скоро отказались от этого. Очевидно,
здесь была некоторая схваченная возможность, хотя, конечно, и
не особенно ценная. Во всяком случае, здесь существовала про-
блемная ситуация. И проблема, возможно, будет решена на сле-
дующий год другими птицами. Если этого не произойдет, то,
может быть, иной ящик окажется более подходящим ...
Большая часть объективного третьего мира реальных и по-
тенциальных теорий, книг и рассуждений возникает в качестве
непреднамеренного побочного продукта реально созданных
книг и рассуждений. Мы можем также сказать, что это есть по-
бочный продукт человеческого языка. Сам язык, подобно гнезду
птицы, есть непреднамеренный побочный продукт действий, ко-
торые были направлены на другие цели …
Идея автономии является центральной в моей теории третье-
го мира: хотя третий мир есть человеческий продукт, человече-
ское творение, он в свою очередь создает свою собственную об-
ласть автономии; то же самое происходит и с продуктами дея-
тельности других животных …
Подытоживая сказанное, следует подчеркнуть, что, хотя зна-
чение слова «знание», подобно вопросу о значениях всех других
слов, несущественно, важно различать разные смыслы данного
слова:
1) субъективное знание, которое состоит из определенных
врожденных диспозиций действовать и из их приобретенных
модификаций;
2) объективное знание, например научное знание, которое
состоит из предположительных теорий, открытых проблем,
проблемных ситуаций и рассуждений.

459
 Вся научная деятельность есть деятельность, направленная
на рост объективного знания. Мы являемся работниками, кото-
рые способствуют росту объективного знания, подобно камен-
щикам, строящим собор…
Влияние эволюции третьего мира на нас (или последствия
обратной связи) − на наш мозг, на наши традиции (если бы кто-
либо должен был начать с того места, с которого начал Адам, он
не сумел бы пойти дальше Адама), на наши диспозиции дейст-
вовать (то есть на нашу веру) и наши действия − едва ли может
быть переоценено...

8. Логика и биология научного исследования

С объективной точки зрения эпистемология выступает как
теория роста знания. Она становится теорией решения проблем,
или, другими словами, теорией конструирования, критического
обсуждения, оценки и критической проверки конкурирующих
гипотетических теорий…
Теории, обладающие высокой степенью проверяемости, ин-
тересны и важны, даже если они потерпели крушение в ходе
своей проверки. Мы очень много можем узнать из их провала.
Их крушение может быть продуктивным, так как оно может ре-
ально показать дорогу для построения лучшей теории…
К чему мы стремимся, так это к теориям, которые не только
интеллектуально интересны и обладают высокой степенью про-
веряемости, но и реально прошли серьезные проверки лучше,
чем их конкуренты, которые, таким образом, решают свои про-
блемы лучше и которые порождают новые, неожиданные и про-
дуктивные проблемы, когда их предположительный характер
выявляется посредством опровержения.
Таким образом, мы можем сказать, что наука начинается с
проблем и затем продолжает развиваться от них к конкурирую-
щим теориям, которые оцениваются критически. Особенно зна-
чима оценка их правдоподобия. Это требует для них серьезных
критических проверок и потому предполагает высокую степень
их проверяемости, которая зависит от содержания теорий и тем
самым может быть оценена a priori.
В большинстве своем и в самых интересных случаях теория
терпит неудачу, и, таким образом, возникают новые проблемы.

460
А достигнутый прогресс может быть оценен интеллектуальным
интервалом между первоначальной проблемой и новой пробле-
мой, которая возникает из крушения теории.
Этот цикл может быть снова описан посредством нашей не-
однократно используемой схемы: Р1 – ТТ – ЕЕ – Р2, где пробле-
ма P1 − пробная теория T − устранение ошибок посредством
оценки Е − проблема Р2.
Оценка всегда является критической, и ее цель есть открытие
и устранение ошибок. Рост знания — и процесс учения — не
является повторяющимся или кумулятивным процессом, он есть
процесс устранения ошибок. Это есть дарвиновский отбор, а не
ламарковское обучение.
В этом состоит краткое описание эпистемологии с объектив-
ной точки зрения: она есть метод (или логика), цель которого −
рост объективного знания. Хотя данное описание характеризует
рост третьего мира, оно, однако, может быть интерпретировано
как описание биологической эволюции. Животные и даже рас-
тения постоянно решают проблемы. И решают они свои про-
блемы посредством метода конкурирующих предварительных
пробных решений и устранений ошибок...

9. Научное исследование,
гуманизм и самотрансцендентальность
Наш подход может оказаться важным для гуманиста, потому
что предлагается новый путь рассмотрения отношений между
нами − субъектами − и объектом наших усилий − растущим
объективным знанием, растущим третьим миром …
Необходимо признать, что третий мир, мир объективного
знания (или, выражаясь более общо, мир объективного духа),
создан человеком. Однако следует подчеркнуть, что этот третий
мир существует в значительной степени автономно, что он по-
рождает свои собственные проблемы, особенно те, которые свя-
заны с методами роста, и что его воздействие на любого из нас,
даже на самых оригинальных творческих мыслителей, в значи-
тельной степени превосходит воздействие, которое любой из
нас может оказать на него.
Однако было бы ошибкой остановиться на этом. Полную ав-
тономию и анонимность третьего мира я не рассматриваю са-

461
мым важным моментом. Так же я отношусь и к общепринятому
взгляду, имеющему большое значение и утверждающему, что
мы почти всем всегда обязаны нашим предшественникам и тра-
диции, которую они создали; в особенности мы обязаны тре-
тьему миру нашей рациональностью, то есть нашим субъектив-
ным умом, практикой критического и самокритического спосо-
бов мышления и соответствующими диспозициями. Я полагаю,
что важнее всего этого выступает отношение между нами и ре-
зультатом нашей работы и то, что может быть получено для нас
из этого отношения …
Я полагаю, что все зависит от взаимного обмена между нами
и нашими творениями, от продуктов, которые мы вкладываем в
третий мир, и от постоянной обратной связи, которая может
быть усилена сознательной самокритикой. В отношении жизни,
эволюции и духовного роста можно утверждать, что здесь суще-
ствует невероятная вещь: этот метод «дать − взять», взаимного
обмена, это взаимодействие между нашими действиями и их
результатами позволяет нам постоянно превосходить себя, свои
таланты, свою одаренность.
Эта самотрансцендентальность является самым поразитель-
ным и важным фактом всей нашей жизни и всей эволюции, в
особенности человеческой эволюции.
На своих дочеловеческих стадиях она, конечно, менее оче-
видна и потому может быть действительно принята за нечто,
подобное самовыражению. Но на человеческом уровне само-
трансцендентальность может быть не замечена лишь сознатель-
но. С нашими теориями происходит то же, что и с нашими
детьми: они имеют склонность становиться в значительной сте-
пени независимыми от своих родителей. С нашими теориями
может случиться то же, что и с нашими детьми: мы можем при-
обрести от них большее количество знания, чем первоначально
вложили в них …
Рассматриваемая в этом свете жизнь есть решение проблем и
открытие − открытие новых фактов, новых возможностей путем
опробования возможностей, представляемых в нашем вообра-
жении. На человеческом уровне это опробование производится
почти всецело в третьем мире путем попыток изобразить более
или менее успешно в теориях этого третьего мира наш первый

462
мир и, возможно, наш второй мир, путем стремления прибли-
зиться к истине − к более полной, более совершенной, более ин-
тересной, логически более строгой и более релевантной, реле-
вантной нашим проблемам.
То, что может быть названо вторым миром (миром мышле-
ния), становится все больше и больше на человеческом уровне
звеном между первым и третьим мирами: все наши действия в
первом мире подвергаются влиянию со стороны нашего пони-
мания третьего мира с позиций второго мира. Вот почему не-
возможно познать человеческое мышление и человеческое «я»
без познания третьего мира («объективного мышления» или
«духа»), и вот почему невозможно интерпретировать ни третий
мир как простое выражение второго, ни второй мир как простое
отражение третьего …

Контрольные вопросы

1. Каковы, по мнению К. Поппера, существенные характери-

стики «третьего мира»?
2. Как обосновывается объективность существования мира
научного знания? Согласны ли Вы с данными аргументами?
3. Каковы основные положения попперовской концепции
роста научного знания?
4. Дайте критическую оценку концепции «трех миров»
К. Поппера.

РЕРИХ НИКОЛАЙ КОНСТАТИНОВИЧ

(1874-1947)

Художник, общественный деятель, писатель, путешествен-

ник, философ. Родился в Петербурге, в семье юриста. С 1909 г.
− действительный член Академии художеств, с 1910 г. − пред-
седатель общества «Мир искусства». С 1916 г. живет за грани-
цей в Финляндии, Англии, США, Франции. Выступает как про-
пагандист русского искусства и культуры за рубежом. В период
с 1923 по 1928 гг. предпринимает вместе с женой Е.И. Рерих и
сыновьями беспримерную экспедицию по Центральной Азии по
маршруту Индия − Гималаи − Тибет − Алтай − Москва − Мон-

463
голия − Китай − Индия. В ходе экспедиций был собран колос-
сальный археологический, этнофический, зоологический и бо-
танический материал, подтвердивший глубочайшие культурные
связи между различными регионами Евразии. Для обработки
собранного материала и ведения синтетических научных иссле-
дований был создан научно-исследовательский институт «Урус-
вати» с центром в Гималайской долине Кулу. Центр установил
тесные научные связи с крупнейшими учеными того времени:
физиками Эйнштейном и Милликеном, биологом Н.И. Вавило-
вым, шведским путешественником Свеном Гедином, американ-
ским индологом Ч. Ламаном, французским археологом Ш. Бю-
иссоном, директором ботанического сада в Нью-Йорке профес-
сором Мерилом и т.д. Ко второй половине 30-х годов институт
поддерживает отношения уже с 285 научными и культурными
учреждениями во всем мире; его ежегодник Журнал института
гималайских исследований «Урусвати» выписывается библио-
теками многих стран. Результаты экспедиций института полу-
чают высокую оценку у научной общественности Европы и
Америки. Уникальные образцы горных пород, гималайских и
центральноазиатских трав, животного мира, этнографические
экспонаты отправляются отсюда во многие музеи и лаборатории
мира.
Сознательная ориентация на синтез знаний дает ценнейшие
научные результаты: установлены интересные факты влияния
высокогорья и Космоса на организм и психику человека; посте-
пенно раскрывается огромное значение Тибета в этнокультур-
ных контактах евразийских народов, в том числе универсаль-
ность распространения на огромных пространствах Сибири и
Центральной Азии скифо-сарматского звериного стиля, а также
эпоса о Гэсэр-хане − важнейшего поэтического комплекса коче-
вых народов, особо важный для понимания их истории, быта и
мировоззрения. Получает подтверждение гипотеза о наличие
единой древней мегалитической культуры (культуры каменных
выкладок и сооружений), образцы которой на Западе, в частно-
сти на севере Франции, удивительно напоминают тибетские об-
разцы.
Постепенно у Рерихов отчетливо кристаллизуется идея о
глубинной культурной, исторической и духовной связи ключе-

464
вых этносов многонациональной Евразии (индоариев, монголов
и тюрок) и о том, какую огромную роль в истории человеческой
цивилизации играли кочевые племена, обладавшие высокой и
самобытной культурой. Они, точно скрепы связующие, обес-
печивали контакты земледельческих народов Востока и Запа-
да. Такой подход к истории исключал всякий европоцентризм
и всякое превозношение культуры одного народа над другим.
По мысли Рерихов, каждый народ внес и вносит свой непо-
вторимый вклад в общую культурную сокровищницу челове-
чества. Здесь члены семьи Рерихов чувствуют свою духовную
близость к эмигрантскому движению евразийцев (лингвисту
Н.С. Трубецкому, географу П.Н. Савицкому, правоведу
Н.Н. Алексееву, историку Г.В. Вернадскому68, кстати, сыну
В.И. Вернадского и др.), многих из которых они знали лично и
взгляды которых на евразийскую (причастную и Западу, и
Востоку) цивилизационную сущность России, безусловно, раз-
деляли. В философском плане Н.К. Рерих является последова-
телем учения Живой Этики. В ее основе лежит идея законо-
мерной духовной эволюции Космоса, органической составной
частью которой является эволюция человека и всего человече-
ства в целом. Сегодня такая позиция являются общепризнан-
ной и получила название «глобального эволюционизма».
Смыслом эволюции человечества является духовное просве-
щение и нравственное совершенствование с целью выхода на
широкую дорогу космического творчества и сотворчества.
Важнейшим фактором эволюции являются синтез лучших дос-
тижений культур Востока и Запада; древнего и современного
знания; естественных и гуманитарных наук; философии, науки,
искусства и религии. Важное место в осуществлении подобно-
го синтеза принадлежит России и особенно такому ее ключе-
вому евразийскому региону как Алтай, который семья Рерихов
посетила в 1926 г. Горячая любовь к Родине органично сочета-

68
Переписку с Г.В. Вернадским Ю.Н. Рерих вел до последнего дня
своей жизни; постоянно, после возвращения в СССР, поддерживал
дружеские и творческие контакты с другим великим евразийцем −
Л.Н. Гумилевым.

465
лась в Н.К. Рерихе с научной объективностью и готовностью
впитать в себя лучшие культурные достижения других народов.
Ниже мы публикуем фрагменты из книги: Рерих Н.К.
Держава света / Н.К. Рерих. М.: Эксмо, 2007. С. 818-825.
ОБОРОНА

Культура есть истинное просветленное познавание. Культура

есть научное и вдохновенное приближение к разрешению про-
блем человечества. Культура есть красота во всем ее творческом
величии. Культура есть точное знание вне предрассудков и суе-
верий. Культура есть утверждение добра − во всей его дейст-
венности. Культура есть песнь мирного труда в его бесконечном
совершенствовании. Культура есть переоценка ценностей для
нахождения истинных сокровищ народа. Культура утверждается
в сердце народа и создает стремление к строительству. Культура
воспринимает все открытия и улучшения жизни, ибо она живет
во всем мыслящем и сознательном. Культура защищает истори-
ческое достоинство народа.
Всякое культуроборство есть невежество. Всякое против
культуры сквернословие есть признак животности. Чело-
вечность и служение человечеству воздвигнутся от культуры.
Нести знамя культуры − это значит охранить лучшие мировые
ценности. Если мировое понятие близко душе человечества, то
насколько же ближе и проникновеннее звучит слово о Родине…
…Защита Родины есть и оборона культуры. Поверх каждо-
дневной пыли сияет понятие Родины. Тот, кто осознает это по-
нятие прекрасное и нерушимое, тот может почитать себя созна-
тельным работником культуры. В трудах, среди препятствий,
будто бы необоримых, находятся молодые силы. В любви к че-
ловечеству, в любви к Родине найдут молодые сердца неосуди-
мое, светлое стремление к подвигу. В этом русском слове − в
подвиге − заключено понятие движения, преуспеяния и неус-
танного созидательства.
Великая Родина, все духовные сокровища твои, все неизре-
ченные красоты твои, всю твою неисчерпаемость во всех про-
сторах и вершинах мы будем оборонять. Не найдется такое жес-
токое сердце, чтобы сказать: «Не мысли о Родине». И не только
в праздничный день, но в каждодневных трудах мы приложим
мысль ко всему, что творим о Родине, о ее счастьи, о ее преус-

466
пеянии всенародном. Через все и поверх всего найдем строи-
тельные мысли, которые не в человеческих сроках, не в самости,
но в истинном самосознании скажут миру: «Мы знаем нашу Ро-
дину, мы служим ей и положим силы наши оборонить ее на всех
ее путях. Поверх всяких Россий, есть одна незабываемая Россия.
Поверх всякой любви, есть одна общечеловеческая любовь».

БОРЬБА С НЕВЕЖЕСТВОМ

«Борьба с невежеством должна быть явлением мировым. Ни

один народ не может хвалиться, что он достаточно просвещен.
Никто не может найти довольно сил, чтобы одолеть невежество
в единоборстве. Знание должно быть всемирным и поддержано
в полном сотрудничестве. Пути сообщения не знают преград,
также и пути знания должны процветать в обмене мнений. Не
нужно думать, что где-то достаточно сделано для образования.
Знание настолько расширяется, что требуется постоянное об-
новление методов. Ужасно видеть окаменелые мозги, которые
не допускают новых достижений. Каждый отрицатель не может
называться ученым. Наука свободна, честна и бесстрашна. Нау-
ка может мгновенно изменить и просветить вопросы мирозда-
ния. Наука прекрасна и потому беспредельна. Наука не выносит
запретов, предрассудков и суеверий. Наука может найти вели-
кое даже в поисках малого. Спросите великих ученых − сколько
раз самые изумительные открытия происходили в процессе
обычных наблюдений. Глаз был открыт и мозг не запылен. Путь
умеющих смотреть свободно − будет путем будущего. Именно
борьба с невежеством неотложна, как с разложением и тлением.
Нелегка борьба с темным невежеством, оно имеет много пособ-
ников. Оно ютится во многих странах и прикрывается различ-
ными одеяниями. Нужно запастись и мужеством, и терпением,
ибо борьба с невежеством есть борьба с хаосом»…
…Ученый и художник знают значение слова − вдохновение.
Они знают, что есть прозрение, в котором открываются им но-
вые утонченные формы и познаются доселе не замеченные, а
может быть, и позабытые высокие энергии. Из далеких веков
уже пришло сознание того, что мысль есть энергия, мысль све-
тоносна. Давным давно некоторые люди знали о том, что мысль

467
может быть внушаема или, вернее, передаваема. Но даже и та-
кая старая истина лишь в самое последнее время, на глазах ны-
нешнего поколения, вошла в обиход ученого мышления. Все мы
были свидетелями как, еще совсем недавно невежды глумились
над так называемым магнетизмом и гипнотизмом. Доходило до
того, что та же сила, в разных ее наименованиях, воспри-
нималась иначе. Месмеризм был осмеян и осужден, и он же под
именем гипнотизма получил некоторое право на существова-
ние…
…Все мы помним, как во время образования проф. Бех-
теревым Неврологического института, все, кому не лень было,
насмехались над его опытами передачи мысли на расстоянии.
Широкая известность имени Бехтерева не избавила его не толь-
ко от насмешек, но даже и от всяких подозрений. Невежды шеп-
тали, что не могло же целое учреждение возникать для исследо-
вания процессов нервной системы и мысли. Шептали о каких-то
политических затеях или о романических увлечениях и даже о
помешательстве Бехтерева. Вот до каких геркулесовых столбов
доходили судороги невежества. Помню, как при этих злошепта-
ниях мучительно вспоминалась книга Гастона Тиссандье «Му-
ченики Науки». Куда же дальше идти, когда еще на нашем веку
некая академия обозвала великого Эдиссона шарлатаном за его
фонограф, а некие университеты не допускали женщин к выс-
шему образованию. Ведь это было, повторяю, не в средневеко-
вье, а на нашем веку. Делалось это не какими-то безграмотными
дикарями, но людьми, забронировавшими себя мертвым, офи-
циальным ярлыком учености. Не будем перечислять бесконеч-
ный ряд истинных мучеников науки, но раз мы упомянули о го-
нениях на женское образование, то вспомним хотя бы гениаль-
ную математичку Софию Ковалевскую, которая не могла по-
ступить ни в один университет, а в то же время удостаивалась
мирового признания ее работ по высшей математике. А сколько
прекрасных ученых и врачей можно бы припомнить, которые,
гонимые их невежественными коллегами, должны были даже
покидать свою родину…
…Конечно, несмотря на все ярые попытки невежества, свет-
лое познавание продвигается по всему миру. Вспомним хотя бы
недавние сведения, порадовавшие просвещенный мир. Вспом-

468
ним все замечательные достижения великого биолога Боше о
жизни растений. Проф. Комптон заявляет, что мысль человека
является самым важным фактором мира. Проф. Метальников
даст исследования об иммунитете и о бессмертии одноклеточ-
ных. Д-р Котик исследует перенос чувствительности. Профес-
сор Мюнстерского университета В. Стемпель доказывает суще-
ствование незримых излучений от всех живых существ. Д-р.
Доблер из Гейлброннского университета утверждает существо-
вание еще недавно осмеянных излучений земли и связь их с че-
ловеческим магнетизмом… Аббат Морэ, французский астроном,
делает интереснейшие выводы о солнечных пятнах. Американ-
ский биолог Бернард Проктор изучает условия жизни на высо-
тах. Французский ученый д-р Леви Валенси предостерегает об
эпидемиях безумия. Д-р Ризе делает опыты над воздействием
ритмов. Д-р Бернард Рид, британский ученый, сближает нахож-
дения древнейшей медицины с современными исследованиями
о витаминах. Венгерский молодой ученый открывает лучи-
невидимки... Профессор Харвардского университета д-р Кеннон
делает выводы о значении удачи в научных открытиях. Химик
Минглей дает смелый прогноз грядущих открытий. Проф. Хар-
вардского университета Иосиф Райн и Уиллиям Макдуггал дос-
тигают замечательных результатов по передаче мысли на рас-
стоянии. Сколько прекрасных достижений! Итак, в каждой
стране имеются светлые искатели, неутомимо и бесстрашно
приоткрывающие завесы знания. И все-таки эти великие люди
остаются единицами и вынуждены каждый в своей области, а
иногда и в общественном мнении преодолевать незаслуженные
затруднения.
Можно привести длиннейший ряд произведенных за послед-
нее время работ, расширяющих условные рамки мышления. Са-
ма природа деятельно приходит на помощь каждому мыслите-
лю. Солнечные пятна, со всеми около них выводами, о которых
пишут также величайшие авторитеты нашего времени, как
проф. Джине, Аббот и др., напоминают нам о том, что недалеко
время, когда и столь осмеянная астрология окажется ничем
иным, как просто формулой астрохимии, и еще одна великая
отрасль науки будет освобождена от наветов. И люди поймут,
что они живут окруженные великими химизмами и сами пред-

469
ставляют из себя утонченнейшую и сильнейшую химическую
лабораторию. Все читали о недавно произведенных опытах с
химизмом человеческих секреций и излучений из пальцев, при-
чем излучения некоторых людей убивали зловредные бактерии.
Также точно вспомнят и опыты проф. Юревича, подтверждаю-
щие, насколько энергия, излучаемая человеком, является про-
водником и соединителем для иначе не поддающихся сочетанию
элементов. И разве не о том же свидетельствовали попытки столь
несправедливо преследуемого Килли. Итак, изучение челове-
ческих излучений и психической энергии настоятельно зовет че-
ловечество к ближайшим, изумительнейшим достижениям.
Невежды очень любят смеяться над индусскими йогами. Для
невежд хождение по огню, сидение на воде, глотание сильней-
ших ядов, остановка или ускорение пульса по желанию, погре-
бение заживо и возвращение к жизни через несколько недель −
все это лишь ловкие фокусы и шарлатанство. Но вот, в весьма
позитивном и распространенном журнале «Модерн Ревью»
можно прочесть статью с фотографиями о ходящих по огню в
Мисоре, о чем журнал сообщает в связи с прогремевшими по
всеми миру демонстрациями кашмирца Кхуда Букса в Лондоне.
Сидение на воде на Ганге было названо шарлатанством, и осто-
рожные люди, даже видевшие это, добавляли: «Не знаем, не бы-
ло ли какой-то подводной поддержки». Но сейчас английские
газеты оповещают о женщине, настолько меняющей свой вес,
что подобное проявление на воде для нее вполне доступно, как
проявление изменения полярности…
…Из Латвии приходит сведение, описанное в целой брошю-
ре, о необыкновенном случае чтения мыслей восьмилетней де-
вочкой. Недавно зарегистрированы несомненные случаи улав-
ливания радиоволн без аппарата и замечательная способность
двух итальянских мальчиков видеть через стены и другие не-
проницаемые предметы. Конечно, в средневековье все эти зло-
счастные по необыкновенности своей люди были бы, наверно,
сожжены на кострах. Но и в настоящее время человек, улавли-
вающий самосильно радиоволны, все-таки отведал сумасшед-
ший дом.
Не забудем также и замечательные прозрения и яснослыша-
ния Жанны Д'Арк, спасшие Францию, но за которые невежест-
венные современники возвели ее на костер. И не только сами,

470
обладающие необыкновенными способностями, но даже и на-
блюдатели их подвергаются со стороны невежд и по сие время
всяким гонениям. Вспомним несправедливые насмешки и над
Обществом Психических Исследований. Преследуется каждый
зародыш нового беспредрассудочного научного завоевания. По-
лучается необыкновенно уродливое зрелище. С одной стороны,
открываются новые учебные заведения, одним видом своим как
бы зовущие для последующих познаний, но с другой стороны,
каждое необычное явление, не вошедшее еще в элементарные
учебники, оказывается достойным не только насмешек, но и
всяких гонений. Значит, гидра невежества не только в безгра-
мотности, но и в окаменелости восприятий и в человеконена-
вистничестве…
…Итак, каждый, для кого Просвещение и Культура не пус-
той звук, должен в своей области по мере сил бороться с неве-
жеством. Пусть никто не скажет, что у него нет возможности к
тому − это было бы неправдой. Невежество, и явное и тайное, со
всей его притворностью и изворотливостью, увы, существует
везде. В каждом обиходе ясный ум может усмотреть, какая пыль
и грязь должны быть убраны. И сейчас, когда в мире грохочут
пушки и конкурируют ядовитые газы, именно тогда всякая
борьба с невежеством будет особенно нужна. Будет нужна обо-
рона всего лучшего, прекрасного и просвещенного.
Если даже кто-то и не преуспеет в своих благих попытках, то
все же это будут попытки, а не только отвлеченные намерения.
Кроме того, в каждой попытке уже есть элемент действенности.
Потому каждая попытка уже будет добротворчеством. Навер-
ное, какие-то приспешники невежества будут шептать, что
именно теперь неуместны слова о культуре и просвещении. Это
их обычная уловка, чтобы в каждый момент человеческой жиз-
ни найти причину, почему именно тогда устремление к культуре
и к просвещению несвоевременно. Этою своею формулою слу-
жители невежества и выдают себя. Ведь именно добро, культура
и просвещение всегда своевременны…
…Поистине, от мала до велика каждый может и обязан вне-
сти свою лепту в дело борьбы с невежеством. Объединяясь в
группы и единолично, каждый может где-то пресечь глумливое
чудище невежества. Каждый труд уже заключает в себе попытку
к усовершенствованию и к просвещению. Только невежество

471
могло унижать труд как таковой и бесстыдно насмехаться над
исканиями знания. В справедливом негодовании против каждо-
го проявления невежества, против каждого невежественного
отрицания, работник культуры найдет и действенную мысль, и
яркое слово, и запечатлеет прекрасным действием победонос-
ный путь просвещения.
Контрольные вопросы
1. Как должны правильно соотноситься любовь к Родине и
внимание к общемировым культурным достижениям?
2. Что понимает Рерих под невежеством?
3. Какую роль в развитии науки отводит Н.К. Рерих изуче-
нию человеческой мысли?
4. Каковы наиболее перспективные направления развития на-
учной мысли по Н.К. Рериху и насколько сегодня оправдались
его научные прогнозы?

СТЕПИН ВЯЧЕСЛАВ СЕМЕНОВИЧ

(род. 1934)

Специалист в области философии, методологии и истории

науки, философской антропологии и социальной философии,
доктор философских наук, профессор, академик Российской
академии наук, с 1988 по 2004 гг. директор Института филосо-
фии РАН. Организатор и руководитель совместных проектов по
проблемам философии науки, базисных ценностей культуры с
зарубежными университетами и научными центрами (США,
ФРГ, Франции, Китая). Основные идеи отражены в монографиях:
«Методы научного познания» (Минск, 1974), «Становление на-
учной теории» (Минск, 1976), «Теоретическое знание» (М., 2000).
Степин внес существенный вклад в исследование проблем
методологии науки и теории познания. В 70-80-е годы им была
разработана перспективная концепция структуры и генезиса на-
учной теории, имеющая широкий круг приложений в методоло-
гии естественных и технических наук. Им также была открыта и
описана ранее неизученная операция построения теории, что
позволило решить проблему формирования парадигмальных
образцов решения задач. Особое значение для философии науки

472
имела разработанная им концепция типов научной рациональ-
ности − классической, неклассической, постнеклассической,
возникающих на разных стадиях цивилизационного развития
человечества. В последние годы Степин исследует функции ми-
ровоззренческих универсалий культуры, их роль в трансляции
исторического опыта, воспроизводстве образа жизни и особен-
ностей цивилизационного развития. Подвергает критике совре-
менную западную техногенную модель цивилизации и обосно-
вывает переход к ноосферной цивилизации.
Ниже приведен отрывок из работы: Степин В.С. Тео-
ретическое знание: структура, историческая эволюция /
В.С. Степин. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

ГЛАВА VII. СТРАТЕГИИ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

В ЭПОХУ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ
Универсальный эволюционизм −
основа современной научной картины мира
Переход науки к постнеклассической стадии развития создал
новые предпосылки формирования единой научной картины
мира. Длительное время идея этого единства существовала как
идеал. Но в последней трети XX века возникли реальные воз-
можности объединения представлений о трех основных сферах
бытия − неживой природе, органическом мире и социальной
жизни − в целостную научную картину на основе базисных
принципов, имеющих общенаучный статус. …
Если кратко охарактеризовать современные тенденции син-
теза научных знаний, то они выражаются в стремлении постро-
ить общенаучную картину мира на основе принципов универ-
сального эволюционизма, объединяющих в единое целое идеи
системного и эволюционного подходов.
Становление эволюционных идей имеет достаточно длитель-
ную историю. Уже в XIX веке они нашли применение в некото-
рых областях знания, но воспринимались скорее как исключение
по отношению к миру в целом69. Принцип эволюции получил

69
В данном случае имеется в виду постановка проблемы в рамках нау-
ки, что же касается философии, то в ней высказывались идеи о гло-
бальной космической эволюции, опережающие науку своего времени.

473
наиболее полную разработку в рамках биологии и стал ее фунда-
ментальным принципом со времен Ч. Дарвина. Однако вплоть до
наших дней он не был доминирующим в естествознании. Во мно-
гом это было связано с тем, что длительное время лидирующей
научной дисциплиной выступала физика, которая транслировала
свои идеалы и нормы в другие отрасли знания. Физика традици-
онно исследовала фундаментальные структуры мироздания и по-
этому она всегда была в числе наук, претендующих на формиро-
вание базисных идей общенаучной картины мира.
Но физика на протяжении большей части своей истории в
явном виде не включала в число своих фундаментальных прин-
ципов принцип развития…
Парадигмальная несовместимость классической физики и
биологии обнаружилась в XIX столетии как противоречие меж-
ду положениями эволюционной теории Дарвина и второго нача-
ла термодинамики. Согласно эволюционной теории, в мире
происходит непрерывное появление все более сложно организо-
ванных живых систем, упорядоченных форм и cостояний живо-
го. Второе начало термодинамики демонстрировало, что эволю-
ция физических систем приводит к ситуации, когда изолирован-
ная система целеустремленно и необратимо смещается к со-
стоянию равновесия.
Иначе говоря, если биологическая теория говорила о созида-
нии в процессе эволюции все более сложных и упорядоченных
живых систем, то термодинамика − о разрушении, о непрерыв-
ном росте энтропии…
В обоснование универсального эволюционизма внесли свою
лепту многие естественно-научные дисциплины70. Но опреде-
ляющее значение в его утверждении как принципа построения
современной общенаучной картины мира сыграли три важней-
ших концептуальных направления в науке XX века: во-первых,
теория нестационарной Вселенной; во-вторых, синергетика; в-

70
Саушкин Ю.Г. История и методология географической науки /
Ю.Г. Саушкин. М., 1976; Кальвин М. Химическая эволюция / М. Кальвин.
М., 1971; Кузнецов В.И. Диалектика развития химии / В.И. Кузнецов.
М., 1973; Руденко А.П. Химическая эволюция и биогенез / А.П. Руден-
ко // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1987. М.,
1987; и др.

474
третьих, теория биологической эволюции и развитая на ее осно-
ве концепция биосферы и ноосферы.
Начало XX столетия ознаменовалось цепью научных револю-
ций, среди которых существенное место заняла революция в ас-
трономии. Она сыграла важную роль в утверждении идеи эволю-
ции в неорганической природе и вызвала радикальную пере-
стройку представлений о Вселенной. Речь идет о разработке тео-
рии расширяющейся Вселенной. Эта теория вводила следующие
представления о космической эволюции: примерно 15-20 млрд
лет назад из точки сингулярности в результате Большого взрыва
началось расширение Вселенной, которая вначале была горячей и
очень плотной, но по мере расширения охлаждалась, а вещество
во Вселенной по мере остывания конденсировалось в галактики.
Последние, в свою очередь, разбивались на звезды, собирались
вместе, образуя большие скопления. В процессе рождения и уми-
рания первых поколений звезд происходило синтезирование тя-
желых элементов. После превращения звезд в красные гиганты,
они выбрасывали вещество, конденсирующееся в пылевых струк-
турах. Из газово-пылевых облаков образовывались новые звезды,
и возникало многообразие космических тел71…
Новая теория позволяет рассматривать наблюдаемую Все-
ленную лишь в качестве малой части Вселенной как целого, а
это значит, что вполне правомерно предположить существова-
ние достаточно большого числа эволюционирующих Вселен-
ных. Причем большинство из них в процессе эволюции не спо-
собны породить того богатства форм организации, которые
свойственны нашей Вселенной (Метагалактике). Но тогда воз-
никает вопрос: почему наша Вселенная такая, как она есть и как
в ней возможна прогрессивная эволюция материи? Можно ли
считать возникновение жизни на Земле, равно как и происхож-
дение человека, случайным в существующей Вселенной, либо
становление человека является закономерным процессом в эво-
люционирующей Вселенной? Какое место занимает это событие
в процессах эволюции, как сказывается оно на ходе эволюцион-
ных процессов?

71
Силк Дж. Большой взрыв: рождение и эволюция Вселенной /
Дж. Силк. М., 1982. С. 16-17.

475
 Один из вариантов ответа основан на так называемом ан-
тропном принципе, в … двух его вариантах: «слабом» и «силь-
ном», которые получили достаточно широкую интерпретацию.
Согласно первому, наше положение во Вселенной с необходи-
мостью является привилегированным в том смысле, что оно
должно быть совместимо с нашим существованием в качестве
наблюдателей. «Сильный» антропный принцип утверждает, что
Вселенная должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе
эволюции допускалось существование наблюдателей … Ан-
тропный принцип выводит исследователей в область мировоз-
зренческих проблем, заставляя вновь задуматься над вопросом о
месте человека в мире, его отношения к этому миру. Новые дан-
ные, полученные в космологии, позволяют предположить, что
объективные свойства Вселенной как целого создают возмож-
ность возникновения жизни, разума на определенных этапах ее
эволюции. Причем потенциальные возможности этих процессов
были заложены уже в начальных стадиях развития Метагалак-
тики, когда формировались численные значения мировых кон-
стант, определившие характер дальнейших эволюционных из-
менений. Все эти научные результаты дают основания рассмот-
реть их как один из факторов утверждения идеи глобального
эволюционизма в современной научной картине мира.
Не менее важную роль в утверждении этих идей сыграла
теория самоорганизации (синергетика)… Она изучает любые
самоорганизующиеся системы, состоящие из многих подсистем
(электроны, атомы, молекулы, клетки, нейроны, органы, слож-
ные многоклеточные организмы, люди, сообщества людей)72.
Для того, чтобы система могла рассматриваться как самооргани-
зующаяся, она должна удовлетворять по меньшей мере четырем
условиям: 1) система должна быть термодинамически открытой;
2) динамические уравнения системы являются нелинейными;
3) отклонение от равновесия превышает критические значения;
4) процессы в системе происходят кооперативно (В. Эбелинг).
Самоорганизация начинает рассматриваться как одно из основ-
ных свойств движущейся материи и включает все процессы са-

72
Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самооргани-
зующихся системах и устройствах / Г. Хакен. М., 1985.

476
моструктурирования, саморегуляции, самовоспроизведения.
Она выступает как процесс, который приводит к образованию
новых структур73.
Довольно длительное время самоорганизация соотносилась
только с живыми системами, что же касается объектов неживой
природы, то считалось, что если они и эволюционируют, то
лишь в сторону хаоса и беспорядка, что обосновывалось вторым
началом термодинамики. Однако здесь возникала кардинальная
проблема − как из подобного рода систем могли возникнуть
объекты живой природы, способные к самоорганизации. Вста-
вал важный в методологическом отношении вопрос о взаимоот-
ношении неживой и живой материи. Чтобы ответить на него,
требовалось изменить парадигмальные принципы науки и, в ча-
стности, устранить разрывы между эволюционной парадигмой
биологии и традиционным абстрагированием от эволюционных
идей при построении физической картины мира. …
Постепенное размывание классической парадигмы началось
уже в физике XIX века. Первым важным шагом была формули-
ровка второго начала термодинамики, поставившая под вопрос
вневременной характер физической картины мира. Согласно
второму началу запас энергии во Вселенной иссякает, и «миро-
вая машина» фактически должна сбавить обороты, приближаясь
к тепловой смерти. Моменты времени оказались нетождествен-
ными один другому, и ход событий невозможно повернуть
вспять, чтобы воспрепятствовать возрастанию энтропии. В
принципе события оказываются невоспроизводимыми, а это оз-
начает, что время обладает направленностью. Возникало пред-
ставление о «стреле времени»74. Последующее развитие физики
привело к осознанию ограниченности идеализации закрытых
систем и описаний в терминах таких систем реальных физиче-
ских процессов. Подавляющее большинство природных объек-
тов является открытыми системами, обменивающимися энерги-
ей, веществом и информацией с окружающим миром, а опреде-
ляющую роль в радикально изменившемся мире приобретают

73
Климонтович Н.Ю. Без формул о синергетике / Н.Ю. Климонтович.
Минск, 1986. С. 56-58.
74
Пригожин И. Порядок из хаоса / И. Пригожин, И. Стенгерс. С. 53.

477
неустойчивые, неравновесные состояния. С необходимостью
учитывать эти особенности все чаще сталкивались фундамен-
тальные науки о неживой природе − физика, химия, космология.
Но для их описания оказалась непригодной старая теория …
Возникала потребность в выработке принципиально нового
подхода, адекватного вовлекаемым в орбиту исследования объ-
ектам и процессам.
Важный вклад в разработку такого подхода был внесен шко-
лой И. Пригожина. В экспериментальных исследованиях было
продемонстрировано, что, удаляясь от равновесия, термодина-
мические системы приобретают принципиально новые свойства
и начинают подчиняться особым законам… И. Пригожин и
П. Гленсдорф предприняли попытку сформулировать универ-
сальный критерий эволюции (выступающий в качестве матема-
тического правила), суть которого сводилась к следующему:
термодинамика при определенных условиях не только не всту-
пает в противоречие с теорией эволюции, но может прямо пред-
сказать возникновение нового. Вводя данное правило, авторы
явно претендовали на создание универсального закона как для
живой, так и для неживой материи, закона самоорганизации и
эволюции любой открытой системы. Практически речь шла о
расширении класса самоорганизующихся систем, когда явления
самоорганизации оказалось возможным применить как к нежи-
вой природе, так и к биологическим, и к социальным процессам.
Этот аспект применения идей самоорганизации нашел свое от-
ражение в работе Э. Янча «Самоорганизующаяся Вселенная:
научные и гуманистические следствия возникающей парадигмы
эволюции».
Для Янча, использовавшего результаты научных исследова-
ний Пригожина по термодинамике неравновесных процессов,
самоорганизация может быть распространена на всю совокуп-
ность природных и социальных явлений. Исходя из того, что
самоорганизация − это динамический принцип, порождающий
богатое разнообразие форм, проявляющихся во всех структурах,
он предпринял попытку разработать унифицированную пара-
дигму, способную раскрыть всеобъемлющий феномен эволю-
ции75. Для него все уровни как неживой, так и живой материи,

75
Jantsch E. Op. cit. / E. Jantsch. P. 19.

478
равно как и состояния социальной жизни − нравственность, мо-
раль, религия − развиваются как диссипативные структуры.
Эволюция с этих позиций представляет собой целостный про-
цесс, составными частями которого являются физико-
химический, биологический, социальный, экологический, соци-
ально-культурный процессы.
…Дальнейшее усложнение первичных живых систем, кото-
рое является уже закономерным, приводит к возникновению
нового уровня глобальной эволюции − коэволюции организмов
и экосистем, приведшей впоследствии к социокультурной эво-
люции. На уровне социокультурной эволюции разум выступает
как принципиально новое качество самоорганизующихся сис-
тем. Он способен к рефлексии над пройденными этапами эво-
люции Вселенной и к предвидению ее будущих состояний. Тем
самым Янч определяет место человека в самоорганизующейся
Вселенной. Включенность в нее человека делает его причаст-
ным к тому, что в ней происходит.
…Осознание этой целостности имеет непреходящую эври-
стическую ценность, поскольку во многом определяет страте-
гию дальнейшего развития человечества. От того, как человек
будет строить свои взаимоотношения с окружающим миром,
зависит само его существование. Не случайно проблемы коэво-
люции человека и биосферы постепенно становятся домини-
рующими проблемами не только современной науки и филосо-
фии, но самой стратегии человеческой практической деятельно-
сти, поскольку «дальнейшее развитие вида homo sapiens, даль-
нейшее его благополучие требуют очень точной согласованно-
сти характера эволюции человеческого общества, его произво-
дительных сил и развития природы. Но если согласованность
процессов, протекающих в мире неживой материи, обеспечива-
ется механизмами естественной самоорганизации, то обеспече-
ние согласованности характеристик природной среды и общест-
ва может быть осуществлено только Разумом и волей Челове-
ка»76. …

76
Моисеев Н.Н. Человек во Вселенной и на Земле / Н.Н. Моисеев //
Вопросы философии. 1990. № 6. С. 40-41.

479
 Для обеспечения своего будущего человек не может пола-
гать, что он не имеет принципиальных ограничений в своих по-
пытках изменять природу в соответствии со своими потребно-
стями, но вынужден изменять свои потребности в соответствии
с теми требованиями, которые ставит природа. Все это означает,
что устанавливается новое отношение человека с природой −
отношение не монолога, а диалога. Ранее эти аспекты были ха-
рактерны для гуманитарного знания. Теперь через общенаучную
картину мира они проникают в самые различные области, ста-
новясь приоритетными принципами анализа. Вместе с тем идеи
и принципы, получившие развитие в естественно-научном зна-
нии, начинают постепенно внедряться в гуманитарные науки.
Идеи необратимости, вариабельности в процессе принятия ре-
шений, многообразие возможных линий развития, возникающих
при прохождении системы через точки бифуркации, органиче-
ской связи саморегуляции и кооперативных эффектов − все эти
и другие идеи, получившие обоснование в синергетике, оказы-
ваются значимыми для развития гуманитарных наук. Строя раз-
личные концепции развития общества, изучая человека, его соз-
нание, уже нельзя абстрагироваться от этих методологических
регулятивов, приобретающих общенаучный характер. Освоение
наукой сложных, развивающихся, человекоразмерных систем
стирает прежние непроходимые границы между методологией
естественно-научного и гуманитарного познания. …

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры

цивилизационного развития

Современная наука развивается и функционирует в особую

историческую эпоху. Ее общекультурный смысл определяется
включенностью в решение проблемы выбора жизненных страте-
гий человечества, поиска им новых путей цивилизационного
развития.
Потребности этого поиска связаны с кризисными явлениями,
с которыми столкнулась цивилизация в конце XX века и кото-
рые привели к возникновению современных глобальных про-
блем. Их осмысление требует по-новому оценить развитие тех-
ногенной цивилизации, которая существует уже на протяжении

480
четырех веков и многие ценности которой, связанные с отноше-
нием к природе, человеку, пониманием деятельности и т.д., ра-
нее казавшиеся незыблемым условием прогресса и улучшения
качества жизни, сегодня ставятся под сомнение.
В настоящее время техногенная цивилизация, развивающаяся
как своеобразный антипод традиционных обществ, приблизи-
лась к той «точке бифуркации», за которой может последовать
ее переход в новое качественное состояние. Какое направление
эта система выберет, какой характер будет иметь ее развитие −
от этого зависит не только статус науки в обществе, но само су-
ществование человечества. Культура техногенной цивилизации
в качестве своего важнейшего компонента всегда включала на-
учную рациональность. Именно в ее рамках осуществлялось
становление, функционирование и развитие научной картины
мира как такой формы теоретического представления знания,
которая олицетворяла собой мировоззренческий статус науки. В
техногенной цивилизации использование науки, прежде всего,
связывалось с технологиями по преобразованию предметного
мира. Научная картина мира ориентировала человека не только
в понимании мира, но и в преобразующей деятельности, на-
правленной на его изменение. …
В современной ситуации формируется новое видение при-
родной среды, с которой человек взаимодействует в своей дея-
тельности. Она начинает рассматриваться не как конгломерат
изолированных объектов и даже не как механическая система,
но как целостный живой организм, изменение которого может
проходить лишь в определенных границах. Нарушение этих
границ приводит к изменению системы, ее переходу в качест-
венно иное состояние, могущее вызвать необратимое разруше-
ние целостности системы.
На предшествующих этапах развития науки, начиная от ста-
новления естествознания вплоть до середины XX столетия, та-
кое «организмическое» понимание окружающей человека при-
роды воспринималось бы как своеобразный атавизм, возврат к
полумифологическому сознанию, не согласующемуся с идеями
и принципами научной картины мира. Но после того как сфор-
мировались и вошли в научную картину мира представления о
живой природе как сложном взаимодействии экосистем, после

481
становления и развития идей Вернадского о биосфере как цело-
стной системе жизни, взаимодействующей с неорганической
оболочкой Земли, после развития современной экологии, это
новое понимание непосредственной сферы человеческой жизне-
деятельности как организма, а не как механической системы,
стало научным принципом, обоснованным многочисленными
теориями и фактами. Экологическое знание играет особую роль
в формировании научной системы представлений о той сфере
природных процессов, с которой человек взаимодействует в
своей деятельности и которая выступает непосредственной сре-
дой его обитания как биологического вида. Эта система пред-
ставлений образует важнейший компонент современной науч-
ной картины мира, который соединяет знания о биосфере, с од-
ной стороны, и знания о социальных процессах − с другой. Она
выступает своеобразным мостом между представлениями о раз-
витии живой природы и о развитии человеческого общества.
Неудивительно, что экологическое знание приобретает особую
значимость в решении проблем взаимоотношения человека и
природы, преодоления экологического кризиса, и поэтому ста-
новится важным фактором формирования новых мировоззрен-
ческих оснований науки.
Вместе с тем принципы, развитые в экологии и включенные в
общенаучную картину мира, обретают и более широкое миро-
воззренческое звучание. Они оказывают влияние на мировоз-
зренческие основания всей культуры, «существенно воздейст-
вуют на духовно-интеллектуальный климат современной эпохи
в целом, детерминируют изменение ценностных структур мыш-
ления»77…
Диалог с природой в новом типе рациональности сопрягается
с идеалом открытости сознания к разнообразию подходов, к
тесному взаимодействию (коммуникации) индивидуальных соз-
наний и менталитетов разных культур...
В этом подходе рациональность уже оказывается наделен-
ной новыми отличительными чертами. Она характеризуется
открытостью, рефлексивной экспликацией ценностно-смысло-

77
Зеленков А.И. Динамика биосферы и социокультурные традиции /
А.И. Зеленков, П.А. Водопьянов. Минск, 1987. С. 81.

482
вых структур, включаемых в механизмы и результаты объек-
тивно истинного постижения мира. «Открытая рациональ-
ность» (В.С. Швырев) начинает противопоставляться закрытой
рациональности, внутрипарадигмальной рациональности, когда
исследователь движется в рамках принятого им жесткого кон-
цептуального каркаса. Открытая рациональность предполагает
«внимательное и уважительное отношение к альтернативным
картинам мира, возникающим в иных культурных и мировоз-
зренческих традициях, нежели современная наука, она предпо-
лагает диалог и взаимообогащение различных, но равноправных
познавательных позиций»78. С этой точки зрения следует обра-
тить особое внимание на новые и необычные свойства совре-
менной научной картины мира. Она во многом воплощает в себе
идеалы открытой рациональности, и ее мировоззренческие след-
ствия коррелируют с философско-мировоззренческими идеями и
ценностями, возникающими на почве различных и даже во мно-
гом противоположных культурных традиций. Речь идет об уди-
вительном соответствии современной научной картины мира не
только тем новым менталитетам, которые постепенно форми-
руются в недрах западной (техногенной) культуры конца XX
столетия в связи с осмыслением современных глобальных про-
блем, но и о ее соответствии философским идеям, выросшим на
почве самобытной культуры России и ее Серебряного века, а
также философским и мировоззренческим представлениям тра-
диционных культур Востока…
Прежде всего обратим внимание на совпадение многих пред-
ставлений современной научной картины мира с идеями фило-
софии «русского космизма». Эти идеи долгое время восприни-
мались как своеобразная периферия мирового потока философ-
ской мысли, хотя они, бесспорно, оказали влияние на творчест-
во таких выдающихся естествоиспытателей, как В.И. Вернад-
ский… Русский космизм возникал как своеобразная антитеза
классической физикалистской парадигме мышления, основан-
ной на жестком разграничении человека и природы. В нем была
предпринята попытка возродить онтологию целостного видения,
органично соединяющего человека и космос…

78
Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры / В.С. Швырев
// Вопр. философии. 1992. № 6. С. 98.

483
 Сама идея ритмов мира, их воздействия друг на друга, вклю-
чая ритмы человеческой жизнедеятельности в процессе этого
взаимодействия, для европейского ума долгое время представ-
лялась не имеющей серьезной опоры в научных фактах, казалась
чем-то мистическим и рационально невыразимым. Однако в со-
временной научной картине мира, ассимилирующей достижения
синергетики, формируются новые понимания о взаимодействии
частей целого и о согласованности их изменений. Выясняется,
что в сложных системах особую роль начинают играть несило-
вые взаимодействия, основанные на кооперативных эффектах.
Для открытых самоорганизующихся систем такие взаимодейст-
вия выступают конституирующим фактором. Именно благодаря
им система способна переходить от одного состояния самоорга-
низации к другому, порождая новые структуры в процессе своей
эволюции.
Кооперативные свойства прослеживаются в самых различ-
ных саморегулирующихся системах, состоящих из очень боль-
шого числа элементов и подсистем. Их можно обнаружить, на-
пример, в поведении плазмы, в когерентных излучениях лазе-
ров, в морфогенезе и динамике популяций, в экономических
процессах рыночного саморегулирования79. Например, при оп-
ределенных критических порогах энергетической накачки лазе-
ра возникает эффект испускания световой волны атомами: они
действуют строго коррелятивным образом, каждый атом испус-
кает чисто синусоидальную волну, как бы согласуясь с поведе-
нием другого излучающего атома, т.е. возникает эффект самоор-
ганизации. Сходные эффекты можно наблюдать в явлениях эм-
брионального деления клеток, когда каждая клетка, находящая-
ся в ткани, получает информацию о своем положении от окру-
жающих клеток, и таким образом происходит их взаимосогласо-
ванная дифференциация. «В экспериментах, проведенных на
эмбрионах, клетка центральной части тела после пересадки в
головной отдел развивалась в глаз. Эти эксперименты показали,
что клетки не располагают информацией о своем последующем
развитии с самого начала (например, через ДНК), а извлекают ее
из своего положения в клеточной ткани»80.

79
Хакен Г. Синергетика / Г. Хакен. С. 19-38.
80
Там же. С. 34.

484
 …Древневосточные представления о мире как целостном ор-
ганизме, в который включен человек, о резонансе между раз-
личными частями этого организма, формировали иной, чем в
западной техногенной культуре, идеал человеческой деятельно-
сти. Понимание человека как демиурга, осуществляющего сило-
вое преобразование объектов с целью подчинения их своей вла-
сти, было чуждо восточным культурам. Как подчеркивал Г. Гес-
се, люди, сформированные в традициях этих культур, ставили
перед собой ту же цель − умение управлять законами природы,
но шли они к этому совершенно иными путями. «Они не отде-
ляли себя от природы и не пытались насильственно вторгаться в
ее тайны, они никогда не противопоставляли себя природе и не
были враждебны ей, а всегда оставались частью ее, всегда лю-
били ее благоговейной любовью»81. В китайской культурной
традиции полагалось, что деятельность человека по отношению
к природе не должна носить характер насилия. Как отмечал Дж.
Нидам, сила в рамках данной традиции всегда признавалась ма-
лоперспективным образом действий. В китайской культуре че-
ловек ассоциировался с образом крестьянина, а не мореплавате-
ля или скотовода (для которых характерна склонность к коман-
дованию и подчинению). «Но крестьянин, если он сделал все,
что положено, вынужден ждать урожая. Одна из притч китай-
ской философской литературы высмеивает человека из царства
Сун, который проявлял нетерпение и недовольство, глядя, как
медленно растут злаки, и принялся тянуть растения, чтобы за-
ставить их вырасти скорее»82.
В китайских учениях противопоставление силы ненасильст-
венному действию получило развитие в терминах «вэй» и «у-
вэй» (приложение силы и недеяние). Недеяние (у-вэй) означало
не отсутствие какого-либо действия, а такое действие, которое
позволяет природе развиваться собственным путем. «Совер-
шенно мудрый, совершая дела, предпочитает недеяние. Осуще-
ствление недеяния всегда приносит спокойствие»83. Показатель-

81
Гессе Г. Игра в бисер / Г. Гессе. М., 1969. С. 445.
82
Ниддам Дж. Общество и наука на Востоке и на Западе / Дж. Ниддам
// Наука о науке. М., 1966. С. 159-160.
83
Древнекитайская философия. Т. 1. С. 115-116.

485
но, что принцип «у-вэй», отвергающий способ действия, осно-
ванный на постоянном силовом вмешательстве в протекании
природных процессов, в наше время довольно неожиданно на-
чинает коррелировать с представлениями синергетики о воз-
можных стратегиях управления сложными самоорганизующи-
мися системами. Выясняется, например, что такого рода систе-
ма, подвергаемая насильственному и активному силовому дав-
лению извне, может не порождать новых состояний и новых
структур, а будет «сбиваться» к прежним структурам. Но если
она проходит через точку бифуркации, то небольшое энергети-
ческое «воздействие-укол» в нужном пространственно-времен-
ном локусе оказывается достаточным, чтобы система пере-
строилась и возник новый тип структур84…
В связи с обсуждением идеалов человеческой деятельности
важно выделить еще один чрезвычайно важный аспект в восточ-
ных учениях, который перекликается с современными поисками
новых ценностей и стратегий человеческой жизнедеятельности.
Речь идет о взаимосвязи нравственности и истины, достижение
которой всегда провозглашалось целью научного знания.
Вопрос об их соотношении постоянно обсуждался в западной
философии, но ее решение было таковым, что процесс постиже-
ния истины уже сам по себе полагался нравственным деянием.
Научная революция в Европе, как подчеркивал Дж. Нидам, обо-
собила научную истину от этики, отчего мир стал более опас-
ным, тогда как в восточных учениях такого обособления нико-
гда не было85. В них развивалась более тонкая трактовка отно-
шения истины и нравственности. Истинное знание, с точки зре-
ния восточных мудрецов, заключается не в исследовании объек-
тов с целью овладения ими, а в достижении однобытия с миром.
Познать вещь можно только следуя дао, рассматриваемого как
естественный путь вещей и одновременно как нравственный
путь, который должен пройти человек. Дао открывается только
нравственным людям, и только оно способно привести людей к
совершенству.

84
Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных сис-
тем / С.П. Курдюмов. М., 1990.
85
Ниддам Дж. Предвестники современной науки / Дж. Ниддам // Курь-
ер ЮНЕСКО. 1988. Ноябрь. С. 8.

486
 Для того чтобы истина открылась человеку, ему необходимо
нравственное самовоспитание. Активность человека, направ-
ленная на постижение внешнего мира, и его активность, направ-
ленная на совершенствование своего внутреннего мира, должны
быть согласованы и предполагают друг друга.
Одной из древнейших и фундаментальных в китайской фи-
лософии была идея космического значения моральных качеств
человека. Размышляя о резонансе всех частей космоса, китай-
ские мудрецы считали, что «от поведения человека, от его нрав-
ственности зависит порядок в космосе, правильная смена вре-
мен года, жары и холода»86. Путь в образе дао, или неба, регу-
лирует поступки людей. Но небо «может и повернуться лицом к
человеку и отвернуться от него». Не случайно китайцы говорят,
что «небо действует в зависимости от поступков людей»87. Сти-
хийные бедствия в Древнем Китае воспринимались как «свиде-
тельства неправильного правления, как показатель безнравст-
венного поведения властителей»88.
Конечно, если эти идеи понимать буквально, то они выглядят
мистически. Но в них скрыт и более глубокий смысл, связанный
с требованием этического регулирования познавательной и тех-
нологической деятельности людей (включая технологии соци-
ального управления). И в этом, более глубоком смысле они
вполне созвучны современным поискам новых мировоззренче-
ских ориентиров цивилизационного развития.
Таким образом, в конце XX столетия, когда человечество
оказалось перед проблемой выбора новых стратегий выживания,
многие идеи, разработанные в традиционных восточных учени-
ях, согласуются с возникающими в недрах современной техно-
генной культуры новыми ценностями и мировоззренческими
смыслами, которые формируются в разных сферах этой культу-
ры, включая научное познание. Развитие современной научной
картины мира обосновывает в качестве своих мировоззренче-
ских следствий новые способы понимания мира, которые пере-
кликаются с забытыми достижениями традиционных культур.

86
Григорьева Т.П. Японская художественная традиция / Т.П. Григорь-
ева. С. 112.
87
Го Юй. Речи царств / Юй. Го. М., 1987. С. 298.
88
Григорьева Т.П. Японская художественная традиция / Т.П. Григорь-
ева. С. 113.

487
Можно констатировать, что развитие современной научной кар-
тины мира органично включено в процессы формирования но-
вого типа планетарного мышления, основанного на толерантно-
сти и диалоге культур и связанного с поиском выхода из совре-
менных глобальных кризисов.

Контрольные вопросы

1. В чем суть принципа глобального эволюционизма и како-

вы основные естественно-научные факторы его становления?
2. Каковы основные достижения современной синергетики?
3. В чем сущность идеи коэволюции человека и природы как
важнейшего элемента постнеклассической науки?
4. Что заставляет современных ученых обращаться к идеям
русского космизма и к древним традициям восточного понима-
ния мира и человека?

ФЕЙЕРАБЕНД ПОЛ
(1924-1994)

Американский философ и методолог науки, один из наиболее

ярких и оригинальных представителей постпозитивизма. Родил-
ся в Вене, изучал математику, астрономию, теорию искусства и
историю в Венском ун-те, теорию драматургии − в Веймаре.
Участвовал во Второй мировой войне, был ранен. После войны
ему предлагали стать ассистентом Поппера, с которым он по-
знакомился в 1948 г., но от этого предложения он отказался. С
1951 г. преподавал философию в Англии, с 1967 г. – проф. Ка-
лифорнийского ун-та в Беркли.
В своей концепции Фейерабенд своеобразно сочетает идеи
критического рационализма, «научного материализма» и нетра-
диционных идейных движений. Первоначально он получает из-
вестность своей бескомпромиссной критикой неопозитивизма,
выдвигая тезис, согласно которому принятие некоторой теории
детерминирует способ восприятия явлений и неизбежно ведет к
«теоретической нагруженности» эмпирических данных. Рост
знания, по Фейерабенду, происходит в результате «пролифера-
ции» (размножения) теорий, которые являются «несоизмери-
мыми», использующими разные методы и понятия. Фейерабенд
отстаивает позицию теоретического и методологического

488
плюрализма: существует множество равноправных типов по-
знания, что способствует не столько росту самого знания, но и
развитию личности. Он отказывается от понятий «истины» и
«объективности», подчеркивая относительность критериев ра-
циональности в познании и деятельности. Сам Фейерабенд на-
зывает свою позицию «эпистемологическим анархизмом»,
указывая на тот факт, что деятельность ученого не подчинена
рациональным нормам, а развитие науки – процесс иррацио-
нальный. Новые теории побеждают и получают признание не
вследствие рационально обоснованного выбор и не в силу того,
что они ближе к истине или лучше соответствуют фактам, а бла-
годаря пропагандистской деятельности их сторонников. Будучи
иррациональной, наука, по существу, ничем не отличается от
мифа и религии и представляет собой одну из форм идеологии.
Социальная философия Фейерабенда, изложенная в книге
«Наука в свободном обществе» (1978), исходит из концепции
«свободного общества», где «все традиции имеют равные права
и одинаковый доступ к центрам власти», что должно обеспечи-
ваться правовой «защитной структурой» и демократической
практикой «гражданских инициатив». Науку следует уравнять в
правах с другими «идеологиями» и тем самым поставить заслон
сциентизму как частной идеологии науки. Отделение церкви от
государства следует дополнить отделением науки от государст-
ва. Это должно послужить гуманизации как самой науки, так и
всей современной культуры.
Фрагменты в переводе А.Л. Никифорова взяты из книги:
Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки /
П. Фейерабенд. М.: Прогресс, 1986. С.126-146.

Против методологического принуждения.

Очерк анархистской теории познания
Предисловие к немецкому изданию

Критическое исследование науки должно ответить на два во-

проса:
1. Что есть наука − как она действует, каковы ее результаты?
2. В чем состоит ценность науки? Действительно ли она
лучше, чем космология хопи, наука и философия Аристотеля,
учение о дао? Или наука − один из многих мифов, возникший
при определенных исторических условиях?

489
 На первый вопрос существует не один, а бесконечно много
ответов. Однако почти каждый из них опирается на предполо-
жение о том, что существует особый научный метод, т.е. сово-
купность правил, управляющих деятельностью науки. Процеду-
ра, осуществляемая в соответствии с правилами, является науч-
ной; процедура, нарушающая эти правила, ненаучна. Эти прави-
ла не всегда формулируются явно, поэтому существует мнение,
что в своем исследовании ученый руководствуется правилами,
скорее, интуитивно, чем сознательно. Кроме того, утверждается
неизменность этих правил. Однако тот факт, что эти правила
существуют, что наука своими успехами обязана применению
этих правил и что эти правила «рациональны» в некотором без-
условном, хотя и расплывчатом смысле, − этот факт не подвер-
гается ни малейшему сомнению.
Второй вопрос в наши дни почти не ставится. Здесь ученые и
теоретики науки выступают единым фронтом, как до них это
делали представители единственно дарующей блаженство церк-
ви: истинно только учение церкви, все остальное − языческая
бессмыслица. В самом деле: определенные методы дискуссии
или внушения, некогда служившие сиянию церковной мудро-
сти, ныне нашли себе новое прибежище в науке.
Хотя эти феномены заслуживают внимания и несколько уд-
ручают, они не дали бы повода для беспокойства, если бы обу-
словленный ими догматизм был присущ только толпам верую-
щих. Однако это не так.
В идеале современное государство является идеологически
нейтральным. Идеология, религия, магия, мифы оказывают
влияние только через посредство политически влиятельных
партий. Идеологические принципы иногда включаются в
структуру государства, но только благодаря решению большин-
ства населения, принятому после открытого обсуждения. В об-
щеобразовательной школе детей знакомят с религией как с ис-
торическим феноменом, а не как с истиной, кроме тех случаев,
когда родители настаивают на более прямом приобщении их
детей к благодати. И финансовая поддержка различных идеоло-
гий не превосходит той финансовой поддержки, которая оказы-
вается политическим партиям и частным группам. Государство
и идеология, государство и церковь, государство и миф четко
отделены друг от друга.

490
 Однако государство и наука тесно связаны.
На развитие научных идей расходуются громадные средства.
Даже такая область, как теория науки, которая заимствует у
науки ее имя, но не дает ей ни одной плодотворной идеи, фи-
нансируется далеко не соразмерно ее реальной ценности. В об-
щеобразовательных школах изучение почти всех областей науки
является обязательным. В то время как родители шестилетнего
малыша могут решать, воспитывать ли из него протестанта, ка-
толика или атеиста, они не обладают такой свободой в отноше-
нии науки. Физика, астрономия, история должны изучаться. Их
нельзя заменить астрологией, натуральной магией или легенда-
ми.
В наших школах не довольствуются просто историческим
изложением физических (астрономических, исторических и т.п.)
фактов и принципов. Не говорят так: существовали люди, кото-
рые верили, что Земля вращается вокруг Солнца, а другие счита-
ли ее полой сферой, содержащей Солнце. А провозглашают:
Земля вращается вокруг Солнца, а все остальное − глупость.
Наконец, принятие или отбрасывание научных фактов и
принципов полностью отделено от демократического процесса
информирования общественности, обсуждения и голосования.
Мы принимаем научные законы и факты, изучаем их в школах,
делаем их основой важных политических решений, даже не пы-
таясь поставить их на голосование. Изредка обсуждаются и ста-
вятся на голосование конкретные предложения, но люди не вме-
шиваются в процесс создания общих теорий и основополагаю-
щих фактов. Современное общество является «коперниканским»
вовсе не потому, что коперниканство было подвергнуто демо-
кратическому обсуждению, поставлено на голосование, а затем
принято большинством голосов. Общество является «коперни-
канским» потому, что коперниканцами являются ученые, и по-
тому, что их космологию сегодня принимают столь же некри-
тично, как когда-то принимали космологию епископов и кар-
диналов.
Это слияние государства и науки ведет к парадоксу, мучи-
тельному для демократии и либерального мышления.
Либеральные интеллектуалы выступают за демократию и
свободу. Они твердо защищают право свободного выражения

491
мнений, право исповедовать любую религию, право на работу.
Либеральные интеллектуалы выступают также за рационализм.
Их рационализм и их восхищение демократией представляют
собой две стороны медали. Как наука, так и рациональное мыш-
ление приводят к демократии, и только они пригодны для реше-
ния технических, социальных, экономических, психологических
и т.д. проблем... Положение становится иным, когда идеи более
древних или отличных от западноевропейского сциентизма
культур пытаются возродить в их первоначальном виде и сде-
лать основой воспитания и общежития для их сторонников. В
этом случае возникает парадокс: демократические принципы в
их современном понимании несовместимы с полнокровной, не-
искалеченной жизнью обособленных культур. Западная демо-
кратия не способна включить в себя культуру хопи в ее подлин-
ном смысле. Она не способна включить в себя иудейскую куль-
туру в ее подлинном смысле. Она не способна включить в себя
негритянскую культуру. Она готова терпеть эти культуры толь-
ко в качестве вторичных образований той фундаментальной
структуры, которая образуется в результате злосчастного альян-
са науки и «рационализма» (и капитализма).
Однако нетерпеливо восклицает читатель, разве такой способ
действий не вполне оправдан? Разве на самом деле нет громад-
ного различия между наукой, с одной стороны, и религией,
идеологией, мифом − с другой? Это различие настолько велико
и очевидно, что указывать на него излишне, а оспаривать смеш-
но. Не содержит ли наука фактов и гипотез, которые непосред-
ственно отображают действительность, так что мы можем их
понять и усвоить, в то время как религия и мифы устремляются
в область грез, где все возможно и где очень мало общего с ре-
альным миром? Тогда, быть может, не только оправданно, но
даже желательно устранить религию и мифы из центра духов-
ной жизни современного общества и на их место поставить нау-
ку?!
Терпение!
На все эти вопросы имеется простой, ясный, но несколько
неожиданный ответ.
Мифы должны быть оттеснены от базиса современного об-
щества и заменены методами и результатами науки. Однако ча-

492
стные лица имеют право изучать их, описывать и излагать. По-
смотрим, как осуществляется это право.
Частное лицо может читать, писать, пропагандировать то, что
ему нравится, и может публиковать книги, содержащие самые
сумасшедшие идеи. В случае болезни оно имеет право лечиться
в соответствии со своими пожеланиями либо с помощью экстра-
сенсов (если оно верит в искусство знахаря), либо с помощью
«научно образованного» врача (если ему ближе наука). Ему раз-
решается не только пропагандировать отдельные идеи такого
рода, но основывать союзы и школы, распространяющие его
идеи, создавать организации, стремящиеся положить их в осно-
ву исследования; оно может либо само оплачивать издержки
таких предприятий, либо пользоваться финансовой поддержкой
своих единомышленников. Однако финансирование общеобра-
зовательных школ и университетов находится в руках нало-
гоплательщиков. Благодаря этому за ними остается последнее
слово при определении учебных планов этих институтов. Граж-
дане Калифорнии, например, решили перестроить преподавание
биологии в местном университете и заменить теорию Дарвина
библейской концепцией книги Бытия и осуществили это: теперь
происхождение человека объясняют фундаменталисты, а не
представители научной биологии. Конечно, мнение специали-
стов учитывается, однако последнее слово принадлежит не им.
Последнее слово принадлежит решению демократической ко-
миссии, в которой простые люди обладают подавляющим боль-
шинством голосов.
Достаточно ли у простого человека знаний для принятия та-
ких решений? Не наделает ли он нелепых ошибок? Не следует
ли поэтому решение фундаментальных проблем предоставить
консорциуму специалистов?
В демократическом государстве − безусловно, нет.
Демократия представляет собой собрание зрелых людей, а не
сборище глупцов, руководимое небольшой группой умников.
Но зрелость не падает с неба, ее нужно добывать трудом. Она
приобретается лишь тогда, когда человек принимает на себя от-
ветственность за все события, происходящие в жизни страны, и
за все принимаемые решения. Зрелость важнее специальных
знаний, так как именно она решает вопрос о сфере применимо-

493
сти таких знаний. Конечно, ученый считает, что нет ничего
лучше науки. Граждане демократического государства могут не
разделять этой благочестивой веры. Поэтому они должны при-
нимать участие в принятии важнейших решений даже в тех слу-
чаях, когда это участие может иметь отрицательные последст-
вия.
Однако последнее маловероятно. Во-первых, при обсужде-
нии важных вопросов специалисты часто приходят к различным
мнениям. Кто не встречал ситуации, когда один врач рекомен-
дует делать операцию, другой отвергает ее, а третий предлагает
совершенно иной способ лечения, нежели первые два? Или си-
туации, в которой одна группа специалистов гарантирует безо-
пасность работы ядерного реактора, а другая оспаривает это? В
таких случаях решение находится в руках заинтересованных
граждан, в первом случае − родственников больного, во втором
случае − жителей близлежащих сел и городов, т.е. решение на-
ходится в руках обыкновенных людей. Но и единодушное мне-
ние специалистов не менее проблематично, ибо противополож-
ное мнение может появиться буквально на следующий день. За-
дача рядовых граждан − искать такие мнения и в случае их
столкновения судить о положении дел. Во-вторых, мнение спе-
циалистов требует определенных поправок, ибо они склонны
отождествлять потребности науки с потребностями повседнев-
ной жизни и совершают ошибку, которая обнаруживается, когда
мы следуем их советам: ученые придерживаются особой идео-
логии, и их результаты обусловлены принципами этой идеоло-
гии. Идеология ученых редко подвергается исследованию. Ее
либо не замечают, либо считают безусловно истинной, либо
включают в конкретные исследования таким образом, что лю-
бой критический анализ необходимо приводит к ее подтвержде-
нию. Такая благонамеренная ограниченность не мешает обще-
нию с коллегами, совсем напротив, она только и делает это об-
щение возможным. Однако при обсуждении проблем, связан-
ных: с обучением (например, следует ли нам изучать теорию
Дарвина или книгу Бытия, а может быть, обе эти концепции?),
организацией социальных институтов (например: должна ли
совместная жизнь людей строиться в соответствии с принципа-
ми бихевиоризма, генетики или христианства?) или при анализе

494
фундаментальных предпосылок самой науки (например, являет-
ся ли причинность основополагающим объяснительным прин-
ципом научного мышления?) она сама становится предметом
исследования. Для такого исследования никто не подходит луч-
ше постороннего человека, т.е. смышленого и любознательного
дилетанта.
Рассмотрим действия суда присяжных. Согласно закону, вы-
сказывания специалистов должны подвергаться анализу со сто-
роны защитников и оценки присяжных. В основе этого установ-
ления лежит та предпосылка, что специалисты тоже только лю-
ди, что они часто совершают ошибки, что источник их знаний
не столь недоступен для других, как они стремятся это предста-
вить, и что каждый обычный человек в течение нескольких не-
дель способен усвоить знания, необходимые для понимания и
критики определенных научных высказываний. Многочислен-
ные судебные разбирательства доказывают верность этой пред-
посылки. Высокомерного ученого, внушающего почтение свои-
ми докторскими дипломами, почетными званиями, президента
различных научных организаций, увенчанного славой за свои
многолетние исследования в конкретной области, своими «не-
винными» вопросами, приводит в смущение адвокат, обладаю-
щий способностью разоблачать эффектный специальный жаргон
и выводить на чистую воду преуспевающих умников. И обрати
внимание, дорогой читатель, что эта способность присуща не
только высокооплачиваемым столичным адвокатам, которым
помогают друзья из научных кругов и целый штат специа-
листов, но и самому скромному деревенскому защитнику: из
природной смекалки человеческого рода выросла наука.
Мы видим, что существуют как общие политические, так и
особые практические аргументы против расширения сферы ав-
торитета науки. С общей точки зрения авторитет демократиче-
ского решения следует всегда ставить выше авторитета даже
самых лучших специалистов и наиболее выдающихся форумов
ученых. Однако аргументы в пользу ограничения науки и рацио-
нализма тем самым еще далеко не исчерпаны.
Специальные вопросы, говорят нам наши ученые, должны
обсуждаться специалистами и с помощью методов, принятых в
той или иной области науки. Рассуждая таким образом, они во-

495
все не подразумевают, что астрологические проблемы нужно
предоставить решать астрологам, проблемы иглоукалывания −
знатокам системы Ни Чина (Nei Ching), проблемы духовного
воздействия на ближних − специалистам в области колдовства и
что с этими экспертами, если они действительно являются тако-
выми, нужно консультироваться в вопросах воспитания и орга-
низации общественной жизни. О нет! Обсуждение всех этих
проблем нужно передать соответствующим ученым. Такой спо-
соб действий был бы не совсем демократичным, но не очень
вредным, если бы ученый знал, о чем идет речь в узурпирован-
ных им дисциплинах. Но этого как раз и не бывает. Если в сво-
ей собственной области ученый долгое время колеблется и со-
мневается, прежде чем решится опубликовать некоторое откры-
тие или выступить с критикой важного принципа, то для того,
чтобы разделаться с мифом или ненаучной космологией, хватает
самых смехотворных аргументов и минимума знаний. Такие ар-
гументы бывают либо общими, либо специальными. Общие ар-
гументы сводятся к указанию на то, что критикуемые идеи были
получены ненаучным путем и поэтому неприемлемы. При этом
предполагается, что имеется некий «метод науки» и только этот
метод приводит к приемлемым результатам. Если спросить уче-
ного, в чем состоит этот мнимый метод, мы получим самые раз-
личные ответы, которые показывают, что ученые весьма редко
знают, что именно они делают в процессе своих собственных
исследований. Почему же мы должны им верить, когда они бе-
рутся судить о том, чем занимаются другие? Вторая же часть
предположения, утверждающая, что только наука получает при-
емлемые результаты, очевидно ложна. Каждая идеология, каж-
дая форма жизни получают некоторые результаты. Однако, воз-
ражают нам, эти результаты неприемлемы. Но всегда ли наука
получает приемлемые результаты? И не удается ли, напротив,
мастерам колдовства или восточной медицины вызвать смерть
врага или исцелить больного, страдающего функциональными
нарушениями?
Последний случай особенно поучителен. Экзотические ме-
дицинские школы способны диагностировать и излечивать бо-
лезни, которые западным медикам представляются совершенно
непонятными. Еще более важны последние результаты археоло-

496
гии и антропологии. Они показывают, что современные «отста-
лые народы» и люди далекого прошлого (древнекаменного века
и последующих эпох) известные нам связи и процессы, напри-
мер, прецессию равноденствия, представляли необычным спо-
собом и на основе этого особого способа представления откры-
вали неизвестные нам и недоступные науке связи. Способ пред-
ставления и метод исследования объединялись в мифе, который
соединял отдельных людей в племя и наполнял смыслом их
жизнь. Этот миф содержал не только житейскую мудрость, он
также включал в себя знания, которых нет в науке, хотя наука,
как и всякий другой миф, может обогащаться и изменяться бла-
годаря им. Процесс усвоения этих знаний уже начался. И когда
ученый претендует на монопольное обладание единственно
приемлемыми методами и знаниями, это свидетельствует не
только о его самомнении, но и о его невежестве.
Это возвращает нас ко второму из двух вопросов, поставлен-
ных мной в начале этого предисловия: какова ценность науки?
Ответ ясен. Мы обязаны науке невероятными открытиями. На-
учные идеи проясняют наш дух и улучшают нашу жизнь. В то
же время наука вытесняет позитивные достижения более ранних
эпох и вследствие этого лишает нашу жизнь многих возмож-
ностей. Сказанное о науке справедливо и в отношении извест-
ных нам сегодня мифов, религий, магических учений. В свое
время они также приводили к невероятным открытиям, также
решали проблемы и улучшали жизнь людей. Нельзя забывать,
сколькими изобретениями мы обязаны мифам! Они помогли
найти и сберечь огонь; они обеспечили выведение новых видов
животных и растений, и часто более успешно, чем это делают
современные научные селекционеры; они способствовали от-
крытию основных фактов астрономии и географии и описали их
в сжатой форме; они стимулировали употребление полученных
знаний для путешествий и освоения новых континентов; они
оставили нам искусство, которое сравнимо с лучшими произве-
дениями западноевропейского искусства и обнаруживает не-
обычайную техническую изощренность; они открыли богов, че-
ловеческую душу, проблему добра и зла и пытались объяснить
трудности, связанные с этими открытиями; они анализировали
человеческое тело, не повреждая его, и создали медицинскую

497
теорию, из которой мы еще и сегодня можем многое почерп-
нуть. При этом люди далекого прошлого совершенно точно зна-
ли, что попытка рационалистического исследования мира имеет
свои границы и дает неполное знание. В сравнении с этими дос-
тижениями наука и связанная с ней рационалистическая фило-
софия сильно отстают, однако мы этого не замечаем. Запомним
хотя бы то, что имеется много способов бытия-в-мире, каждый
из которых имеет свои преимущества и недостатки, и что все
они нужны для того, чтобы сделать нас людьми в полном смыс-
ле этого слова и решить проблемы нашего совместного сущест-
вования в этом мире.

АНАЛИТИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

Набросок основных рассуждений

Введение
Наука представляет собой по сути анархистское предпри-
ятие: теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен,
чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок…

1
Единственным принципом, не препятствующим прогрессу,
является принцип допустимо все.

2
Например, мы можем использовать гипотезы, противореча-
щие хорошо подтвержденным теориям или обоснованным экс-
периментальным результатам. Можно развивать науку, действуя
контриндуктивно.

3
Условие совместимости, согласно которому новые гипотезы
логически должны быть согласованы с ранее признанными тео-
риями, неразумно, поскольку оно сохраняет более старую, а не
лучшую теорию. Гипотезы, противоречащие подтвержденным
теориям, доставляют нам свидетельства, которые не могут быть
получены никаким другим способом. Пролиферация теорий

498
благотворна для науки, в то время как их единообразие ослабля-
ет ее критическую силу. Кроме того, единообразие подвергает
опасности свободное развитие индивида.

5
Ни одна теория никогда не согласуется со всеми известными
в своей области фактами, однако не всегда следует порицать ее
за это. Факты формируются прежней идеологией, и столкнове-
ние теории с фактами может быть показателем прогресса и пер-
вой попыткой обнаружить принципы, неявно содержащиеся в
привычных понятиях наблюдения.

18
Таким образом, наука гораздо ближе к мифу, чем готова до-
пустить философия науки. Это одна из многих форм мышления,
разработанных людьми, и не обязательно самая лучшая. Она
ослепляет только тех, кто уже принял решение в пользу опреде-
ленной идеологии или вообще не задумывается о преимущест-
вах и ограничениях науки. Поскольку принятие или непринятие
той или иной идеологии следует предоставлять самому индиви-
ду, постольку отсюда следует, что отделение государства от
церкви должно быть дополнено отделением государства от нау-
ки − этого наиболее современного, наиболее агрессивного и
наиболее догматического религиозного института. Такое отде-
ление − наш единственный шанс достичь того гуманизма, на
который мы способны, но которого никогда не достигали.

Контрольные вопросы

1. В чем заключается принцип «эпистемологического анар-

хизма»? Разделяете ли Вы данную идею П. Фейерабенда?
2. Согласны ли Вы с утверждением о том, что наука пред-
ставляет собой определенную форму мифологии?
3. Разделяете ли Вы мнение П. Фейерабенда о том, что госу-
дарство должно быть отделено от науки? Обоснуйте Вашу точку
зрения.
4. Проанализируйте эпистемологическую концепцию П. Фей-
ерабенда и определите свое отношение к ней.

499
 СЛОВАРЬ ФИЛОСОФСКИХ ТЕРМИНОВ

Абсолют − начало и причина всего сущего. Используется как

синоним понятия «Бог».
Агностицизм − гносеологическая позиция, полагающая гра-
ницы человеческому познанию. Кант считал, что человеческое
познание ограничивается познанием явлений, но не может про-
никнуть в сущность вещей.
Аксиология − раздел метафизики, изучающий природу цен-
ностей и ценностные основания человеческого бытия.
Аксиоматический метод − способ построения научной тео-
рии через принятие исходных положений, принимаемых без до-
казательств (аксиом), из которых по правилам вывода дедуктив-
но выводятся следствия или доказываются теоремы.
Анализ − общелогический метод познания, нацеленный на
расчленение целостного предмета и изучение отдельных его
сторон и свойств. Связан с рассудочной деятельностью интел-
лекта и противостоит синтезу.
Аналогия − общелогический метод познания, когда на осно-
ве совпадения ряда признаков в объектах делается вывод о
сходстве у них и других признаков. Является логической осно-
вой метода моделирования.
Антиномия − предельно остро поставленная научная или
философская проблема в виде столкновения противоположных,
но равно обоснованных, высказываний относительно одного и
того же предмета, типа: «Свет есть волна, и свет есть частица»;
«Капитал возникает и не возникает в процессе обращения». Ча-
ще всего антиномия разрешается через снятие противополож-
ных позиций в рамках более систематического теоретического
видения предмета.
Антисциентизм − мировоззренческая позиция, основанная
на критике науки и ее разрушительного влияния на жизнь чело-
века и природы. Противостоит сциентизму.
Антропология − философское учение о человеке: его сущ-
ности, происхождении и предназначении во Вселенной.
Антропоцентризм − философское воззрение, согласно кото-
рому человек является центром и высшей целью мироздания.

500
 Антропный принцип − фундаментальный принцип совре-
менной космологии, известный в двух − «слабой» и «сильной» −
формулировках. Согласно первой, наше положение во Вселен-
ной является привилегированным в том смысле, что мы высту-
паем в качестве ее наблюдателей. Антропный принцип в его
«сильной» формулировке утверждает, что Вселенная должна
быть такой, чтобы в ней на определенном этапе ее эволюции
появился наблюдатель.
Априорное (a priori) − важнейшее понятие кантовской фило-
софии, обозначающее знание, предшествующее опыту и незави-
симое от него. Априорное знание лежит в основе апостериорно-
го знания.
Апостериорное (a posteriori) − важнейшее понятие кантов-
ской философии, обозначающее знание, получаемого непосред-
ственно из опыта.
Атеизм − отрицание существования Бога и любого сверхъес-
тественного бытия, безбожие.
Аскетизм − осуществляемое в рамках религиозных (или фи-
лософских) учений, существенное ограничение или полное по-
давление чувственных желаний; добровольный отказ от жиз-
ненных благ, перенесение неудобств, физической боли, одино-
чества и т.п.; религиозное подвижничество.
Бессознательное − важнейшее понятие психоанализа, обо-
значающее психические содержания, находящиеся вне контроля
нашего сознания. Бессознательное может быть индивидуаль-
ным, на чем особый упор делал З. Фрейд, и коллективным, ис-
следованию которого посвятил свои работы К.Г. Юнг.
Верификация − методологическая процедура подтвержде-
ния гипотез и теорий через опытное подтверждение выводимых
из них эмпирических следствий. Противостоит процедуре фаль-
сификации. Особое значение верификации придавалось в неопо-
зитивизме.
Витализм − учение, трактующее жизнь как уникальное яв-
ление во Вселенной, которое не может быть понято и объяснено
из физических и химических процессов, а представляет собой
всеодушевляющее и целесообразное начало природы, требую-
щее особых методов познания.

501
 Гипотеза − не полностью обоснованное предположение о
причинах явлений или о связях между ними.
Гипотетико-дедуктивный метод − метод построения тео-
рии, заключающийся в выдвижении гипотезы (или системы ги-
потез) и последующей проверке теоретических предположений.
Глобальный эволюционизм − фундаментальный принцип
современной научной картины мира, утверждающий, что Все-
ленная и все ее отдельные подсистемы находятся в состоянии
качественной эволюционной трансформации, и где на опреде-
ленной стадии эволюции предполагается появление наблюдате-
ля, наделенного сознанием.
Гносеология − раздел метафизики, изучающий всеобщие за-
кономерности познавательной деятельности человека.
Гуманизм − а) сложившееся в эпоху Возрождения движение
образованных людей, объединенных интересом к античному
культурному наследию и верящих в творческие силы человека;
б) тип мировоззрения, в центре которого стоит человек с его
земными делами и целями бытия, с присущими его природе
способностями и влечениями.
Дедукция − общелогический метод познания, связанный с
переходом от общих принципов и аксиом к доказательству тео-
рем и частным следствиям. Носит необходимый характер и про-
тивостоит индукции.
Деизм − онтологическая позиция, распространенная в 18 ве-
ке в связи с успехами ньютоновской классической механики.
Здесь Бог признается в роли первичной механической силы,
приводящей мир в движение. Этим его функции и ограничива-
ются.
Детерминизм − философское учение о закономерной упоря-
доченности мирового бытия. Противостоит индетерминизму.
Диалектика − 1) всеобщая теория развития, утверждающая
что все процессы в мире (включая человеческую культуру и
внутренний мир человека) развиваются через взаимодействие
противоположных свойств, сторон и тенденций; через переход
количественных изменений в качественные, а общая логика раз-
вития имеет характер воспроизведения прошлых состояний и
свойств вещей и процессов на более высоком уровне; 2) метод
мышления, ориентирующий: а) на всестороннее рассмотрение

502
предмета в единстве его противоположных свойств, сторон и
тенденций; б) на учет исторических особенностей развития дан-
ного предмета, воспроизводящихся в его развитом состоянии; в)
на такое движение познающей мысли, когда мы от односторон-
них и абстрактных суждений о предмете переходим к его кон-
кретному и целостному теоретическому образу.
Догма (догмат) − определенное положение (в религии − по-
ложение вероучения), принимаемое на веру в качестве непре-
ложной истины, не требующее доказательств и не подлежащее
критике.
Догматизм − философская позиция, абсолютизирующая не-
изменность наших знаний и ценностей. Противостоит реляти-
визму.
Дуализм − философская онтологическая позиция, признаю-
щая, что в основе мира лежат два начала, чаще всего − дух и ма-
терия.
Закон − а) устойчивые связи и причины явлений, обеспечи-
вающие их возникновение, функционирование и развитие и от-
ражаемые с той или иной степенью адекватности в научном и
философском знании; б) юридические предписания и нормы,
регулирующие общественную жизнь человека.
Знак − материальное образование, созданное для замещения
какого-либо предмета или передачи сообщения. Вся культура
может трактоваться как совокупность различных знаковых сис-
тем.
Идеализированный объект − важнейший конституирую-
щий элемент теории, представляющий собой выделенное теоре-
тическим разумом существенное свойство изучаемой предмет-
ной области, наделенное самостоятельным − идеализированным
− существованием. Примерами и.о. являются точка и линия в
геометрии, материальная точка в механике, идеальный газ и аб-
солютно черное тело в физике, идеальный раствор в химии; по-
пуляция в биологии; товар в политической экономии. Законы
науки описывают в первую очередь свойства и связи идеализи-
рованных объектов теории.
Идеализм − философская онтологическая позиция, при-
знающая идеальное (духовное) начало источником всех вещей и
процессов в мире. Идеализм бывает объективным, признающим

503
это идеальное начало (в виде Бога, царства идей Платона, Ми-
ровой Воли или информационного поля) независимым от инди-
видуального сознания; и субъективным, когда единственной
подлинной реальностью, с которой мы имеем дело, признается
реальность индивидуального сознания. Последняя позиция на-
зывается также солипсизмом.
Идеал научности − представления об эталонных способах
получения и организации научного знания, а также нормах на-
учной деятельности. Входит как обязательный элемент в науч-
ную картину мира.
Индетерминизм − философское учение, отвергающее объек-
тивную упорядоченность и связность мирового бытия. Противо-
стоит детерминизму.
Индукция − общелогический метод познания, связанный с
переходом от частных фактов и посылок к общим выводам и
следствиям. Носит вероятностный характер и противостоит ме-
тоду дедукции.
Интенция − ключевое понятие феноменологического на-
правления философии. Обозначает важнейшую характеристику
сознания − его обязательную направленность на какой-то опре-
деленный предмет.
Интернализм − методологический подход к исследованию
истории науки, когда главным фактором ее развития признается
влияние внутренних факторов: научных проблем парадоксов и
дискуссий. Противостоит экстернализму.
Интуиция − непосредственное постижение предмета без
опосредствующего влияния языка и логических умозаключений.
Противополагается рассудочным, линейным (дискурсивным)
рассуждениям.
Иррационализм − гносеологическая позиция, отрицающая
возможности рационального познания мира и человека.
Категория − предельно общие смысловые конструкты наше-
го сознания, обусловливающие возможность порождения и по-
нимания всего множества частных понятий. Язык философии −
это прежде всего язык философских категорий. Категории име-
ют чаще всего парный характер и определяются друг через дру-
га (материальное-идеальное; причина-следствие; необходи-
мость-случайность; чувственное-рациональное; сознательное-
бессознательное и т.д.).

504
 Каузальность − причинно-следственная связь в мире.
Конвенционализм − гносеологическая и методологическая
позиция, утверждающая, что истина − это результат соглаше-
ния.
Концептуализм − средневековый взгляд на природу поня-
тий, пытающийся преодолеть крайности номинализма и реализ-
ма. Согласно концептуализму, общее существует объективно в
самих единичных вещах, но абстрагируется (выделяется) оттуда
лишь силой человеческого ума.
Космоцентризм − философское воззрение, согласно которо-
му человек является органической частью единого Космоса,
подчиняющегося его фундаментальным законам.
Критерии научности − разрешающая процедура, которая
позволяет отличать науку от ненауки. Существуют универсаль-
ные и частные критерии научности.
Культура − важнейшая категория социальной философии и
культурологии, имеющая три основных смысла: а) система ма-
териальных, социальных и духовных ценностей, созданных че-
ловеком в процессе его жизнедеятельности и противостоящих
девственной природе как «вторая природа»; б) духовные ценно-
сти и формы творческой жизни, выработанные человечеством и
противостоящие техническим и экономическим достижениям
человека, т.е. цивилизации; в) характеристика высоких творче-
ских, коммуникативных и личностных качеств человека, кото-
рого в этом случае называют «человеком высокой культуры».
Кумулятивное развитие науки − взгляд на науку, абсолю-
тизирующий непрерывность и отсутствие скачков в ее развитии.
В качестве онтологической основы принимает позицию эволю-
ционизма.
Либидо − половое влечение (физиол.); термин получил ши-
рокое распространение в психоанализе. У Фрейда − это пре-
имущественно бессознательные сексуальные влечения, вытес-
нением которых объясняются психические расстройства и нев-
розы; у нормальных людей они трансформируются в художест-
венное и научное творчество (сублимируются). В «аналитиче-
ской психологии» Юнга − это поток витально-психической
энергии, проявлением которой являются все феномены созна-
тельной и бессознательной жизни человека.

505
 Материя − объективное, чаще всего физическое, начало, ле-
жащее в основе бытия и противостоящее началу идеальному
(духовному).
Материализм − философская онтологическая позиция, при-
знающая материю исходным началом всех вещей и процессов в
мире. Противостоит идеализму.
Ментальность (менталитет) − совокупность установок соз-
нания, ценностей и стереотипов поведения, характерных для тех
или иных этнических общностей и социальных групп.
Метафизика − центральный раздел философского знания,
изучающий первоначала бытия (онтология), познания (гносео-
логия) и ценностного отношения к миру (аксиология).
Метод − способ сознательного достижения каких-либо ре-
зультатов, подразумевающий наличие конкретной системы дей-
ствий. В науке метод − знание и способы творческой деятельно-
сти, обеспечивающие получение, проверку и трансляцию нового
знания.
Методология − учение о методах и путях их совершенство-
вания.
Моделирование − важнейший метод познания, основанный
на построении и изучении моделей (копий) объектов с после-
дующим проецированием полученных знаний на оригинал. Ло-
гической основой метода моделирования является аналогия.
Монада − неделимая субстанция, являющаяся онтологиче-
ским основанием индивидуального бытия во Вселенной и обла-
дающая способностью к совершенствованию через познание,
самопознание и творчество. Важнейшая категория философии
Лейбница и Н.О. Лосского.
Монизм − онтологическая позиция, признающая только одно
начало (или субстанцию), лежащее в основе бытия. Противо-
стоит плюрализму.
Монодуализм − синтетическая философско-онтологическая
позиция, считающая, что в основе мира лежат два противопо-
ложных, но нуждающихся во взаимном проникновение и обо-
гащении, начала − дух и материя. Развивалась преимущественно
на почве русской религиозно-философской мысли.
Научная картина мира − целостное видение предмета на-
учного познания, а также идеалов и норм научной деятельности,

506
задаваемое системой фундаментальных научных теорий и прин-
ципов, а также философскими основаниями науки.
Научный факт − главный элемент эмпирического уровня
познания. Представляет собой достоверное знание, подтвер-
жденное рядом наблюдений и экспериментов и зафиксирован-
ное в соответствующих наблюдаемых терминах и протокольных
суждениях.
Научное объяснение − подведение дотоле необъяснимых
явлений и фактов под установленные наукой законы.
Натурализм − методологическая установка, согласно кото-
рой все в мире может быть объяснено из природных причин.
Разновидность редукционизма.
Натурфилософия − б) умозрительное философствование о
природе; б) философская позиция, игнорирующая данные кон-
кретных наук при построении философских концепций. Проти-
востоит позитивизму.
Несоизмеримость теорий − взгляд на науку, абсолютизи-
рующий прерывность и скачки в ее развитии. В качестве онто-
логической основы принимает позицию эмерджентизма. Проти-
востоит кумулятивизму.
Номинализм − средневековый взгляд на природу понятий,
как на человеческие знаки для обозначения единичных вещей.
Противостоит позиции реализма.
Ноосфера − термин, введенный в науку и философию ХХ
века французским мыслителем П. Тейяром де Шарденом и оте-
чественным ученым В.И. Вернадским. Согласно Вернадскому
ноосфера − новый этап эволюции биосферы, где ее главной
движущей и организующей силой становится научный разум.
Объект познания − то, на что направлена познавательная
деятельность субъекта познания. Объектом познания могут быть
любые, даже несуществующие (типа кентавра) или противоре-
чивые объекты (типа «круглого квадрата»).
Онтология − важнейший и древнейший раздел метафизики
(который с ней часто отождествляется), изучающий всеобщие
начала бытия, а также всеобщие закономерности его строения,
функционирования и развития.

507
 Опыт − компонент познавательной деятельности, обеспечи-
вающий непосредственную связь знания с познаваемым объек-
том. Является синонимом термина «эмпирия».
Пантеизм − онтологическая позиция, отождествляющая Бога
и Природу, материальные и духовные начала бытия.
Парадигма − греческий философский термин. В философию
науки введен Т. Куном, для которого парадигма − образцы ре-
шения научных задач, «которые в течение некого времени при-
знаются определенным научным сообществом как основа разви-
тия его дальнейшей практической деятельности».
Парадокс − ситуация, когда в рамках одной и той же теории
доказываются два взаимно исключающих и равно обоснованных
утверждения. Парадоксы, как правило, свидетельствуют о не-
достатках и несовершенстве теории. Известны парадоксы тео-
рии множеств, парадоксы квантовой механики, парадоксы воз-
никновения жизни из неживого вещества.
Плюрализм − философско-онтологическая позиция, при-
знающая множественность начал бытия. Противостоит позиции
монизма.
Понимание − а) уяснение смысла речевого высказывания,
текста, рисунка или любой другой знаковой (символической)
системы культуры, без чего невозможно существование челове-
ка как сознательного существа; б) важнейший метод гуманитар-
ных наук, связанный с адекватным и общезначимым прояснени-
ем целей, культурных ценностей и смыслов, лежащих за теми
или иными историческими событиями, а также культурными
творениями (текстами, архитектурными сооружениями, произ-
ведениями искусства и литературы, научно-техническими изо-
бретениями и т.д.).
Понятие (абстракция) − важнейшая форма мышления, в ко-
торой выделяются отличительные и существенные признаки
изучаемого предмета.
Принцип − а) основоположение, исходное начало, лежащее в
основании философских систем и научных теорий; б) исходный
методологический принцип рассмотрения и оценки чего-либо.
Пролиферация (дословно − размножение) − термин, введен-
ный в философию науки П. Фейрабендом и подчеркивающий
положительное значение многообразия циркулирующих в науке
идей и подходов.

508
 Развитие − процесс необратимых качественных изменений, в
результате которых в мире появляется нечто принципиально
новое, что раньше не существовало.
Разум − высшая интеллектуальная способность, нацеленная
на синтетическое осмысление предмета в единстве его противо-
положных свойств, сторон и тенденций. Характеризует деятель-
ность крупных теоретиков в науке и философии. Связано с не-
линейным, многомерным постижением реальности.
Рассудок − низшая интеллектуальная способность, предше-
ствующая разуму, нацеленная на расчленение целостного пред-
мета и отдельное изучение его сторон, а также на построение
линейной цепи рассуждений.
Рационализм − познавательная позиция, считающая интел-
лект (рассудок и разум) главным источником и проверочной ин-
станцией наших знаний. Противостоит эмпиризму.
Реализм − средневековый взгляд на природу понятий, обра-
зующих особый мир в духе идей Платона и выполняющих кон-
структивные функции относительно единичных вещей. Проти-
востоит позиции номинализма.
Редукционизм − методологическая установка, согласно ко-
торой сложное может быть сведено к более простому, а законо-
мерности более высоких уровней организации бытия объяснены
на основе более фундаментальных законов низших уровней ор-
ганизации.
Релятивизм − философская позиция, абсолютизирующая от-
носительность наших знаний и ценностей. Противостоит дог-
матизму.
Рефлексия − мысль, направленная на саму себя.
Секуляризация − процесс освобождения общества и созна-
ния человека от влияния религии.
Семиотика − а) наука о знаках (символах); б) общенаучный
метод познания, позволяющий эвристически рассматривать раз-
личные объекты (язык, общественные процессы, генетический
код, науку, искусство) как различные системы знаков, имеющих
значение (семантику), принципы связи между собой (синтак-
сис), а также конкретные механизмы их порождения, истолко-
вания и употребления человеком (прагматика).

509
 Синергетика − а) наука о самоорганизации систем; б) обще-
научный метод познания, исследующий открытые, неравновес-
ные, нелинейно развивающиеся системы. Позволяет раскрыть
процессы самоорганизации на всех структурных уровнях миро-
здания, включая человека и его культуру.
Синтез − общелогический метод познания, нацеленный на
объединение дотоле отдельно изучаемых сторон предмета и на
его целостное постижение. Связан с деятельностью разума и
противостоит анализу.
Системный подход − общенаучный метод познания, рас-
сматривающий мир как систему, состоящую из множества раз-
личных систем. Все системы состоят из элементов, выполняю-
щих в системе определенные функции, а также характеризуются
наличием внутренней связи между элементами (структуры). В
сложноорганизованных системах их целостные (системные)
свойства не сводимы к качеству подсистем и отдельных элемен-
тов. Существуют попытки аксиоматизации системного подхода
в виде разных вариантов построения общей теории систем.
Скептицизм − гносеологическая позиция, согласно которой
каждому истинному утверждению можно противопоставить
прямо противоположное и не менее обоснованное утверждение.
Соборность − ключевое понятие русской философии, вве-
денное А.С. Хомяковым. Означает такое единение людей, где
каждый сохраняет индивидуальность в рамках целого, а прирас-
тающее целое заинтересовано в развитии творческого своеобра-
зия своих частей.
Сознание − важнейшая характеристика человека, обеспечи-
вающая познание окружающего мира, общение и творчество. К
важнейшим способностям сознания относятся чувственное, ин-
теллектуальное и интуитивное постижение реальности, дар ее
эмоционального переживания и сопереживания, оценки своих и
чужих действий, а также целеполагания. Волящим центром и
осью развития сознания выступает человеческое «я».
Софиология − оригинальное направление русской религи-
озно-философской мысли, развивающее учение о Софии-
Премуд-рости Божией, − женском, рождающем и хранящем,
материальном начале бытия, посреднице между Богом и ми-
ром, имеющем Лик Вечной Женственности. Софиология раз-

510
рабатывалась В.С. Соловьевым, П.А. Флоренским, С.Н. Булга-
ковым, братьями Е.Н. и С.Н. Трубецкими. Нашла отражение в
литературе и искусстве Серебряного века, в т.ч. у А.А. Блока.
Сублимация − переключение энергии либидо (у Фрейда −
сексуальной энергии) с социально и культурно неприемлемых
(низших) целей и объектов на социально и культурно приемле-
мые (высшие).
Субстанция − важнейшая категория онтологии, обозначаю-
щее такое бытие, которое выступает причиной (основанием)
всех других видов бытия и причиной (основанием) самого тебя.
Субъект познания − человек, наделенный сознанием и
включенный в систему человеческой культуры и практики, чья
активность направлена на постижение объекта. Иногда исполь-
зуют понятия «трансцендентальный субъект» или «коллектив-
ный субъект» познания, где подчеркивается влияние сверхлич-
ных структур и факторов на познавательную деятельность чело-
века: врожденных структур психики, коллективных форм орга-
низации научных исследований, господствующих в обществе
идеалов и норм познавательной деятельности.
Схоластика − теология западноевропейского средневековья,
сторонники которой активно использовали рационально-логи-
ческие методы и язык философии для раскрытия и защиты дог-
матических основоположений католической религии. Считали
философию служанкой теологии (богословия), активно высту-
пали против религиозной мистики.
Сциентизм − мировоззренческая позиция, основанная на ве-
ре в науку, ее абсолютную полезность и могущество в решении
всех проблем, которые стоят перед человечеством. Противосто-
ит антисциентизму.
Телеология − философско-онтологическое учение о целевых
связях в мире, особенно в человеческом бытии.
Теология (богословие) − основанное на авторитете священ-
ных текстов учение о Боге, его сущности и действии в мире.
Теология использует рациональные философские аргументы для
раскрытия и защиты вероучения, но отличается от религиозной
философии строгим следованием догматическим церковным
положениям и предписаниям.

511
 Теория − наиболее развитая форма организации научного
знания, дающая целостное и доказательное представление о су-
щественных закономерностях и связях изучаемого предмета.
Трансцендентальный − лежащий в основании любого воз-
можного человеческого опыта.
Трансцендентный − лежащий за границами любого челове-
ческого опыта. Трансцендентным является бытие Бога.
Фальсификация − методологическая процедура опроверже-
ния гипотез и теорий через опытное опровержение выводимых
из них эмпирических следствий. Противостоит процедуре вери-
фикации. Особую роль фальсификации в развитии научного
знания отводил К.Р. Поппер.
Физикализм − разновидность редукционистской методоло-
гии, рассматривающей биологические, социальные и психоло-
гические законы лишь как формы проявления фундаментальных
физических законов.
Философские основания науки − система явных и неявных
философских идей и принципов (онтологических, гносеологиче-
ских, методологических и аксиологических), составляющих
фундамент научной картины мира.
Формационный подход − методологический подход в соци-
альной философии и социологии, постулирующий единство ис-
торического развития человеческого общества, проходящего
через общие этапы (формации). Разработан К. Марксом и Ф. Эн-
гельсом, выделивших первобытнообщинную, рабовладельче-
скую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую
формацию, которой принадлежит будущее. Противостоит циви-
лизационному подходу.
Ценность − основная категория аксиологии, фиксирующая
наличие идеально-эталонных представлений, мотивов и целей
деятельности, в соответствии с которыми человек оценивает
себя и мир, а также осуществляет творческую и целеполагаю-
щую деятельность.
Цивилизационный подход − методологический подход в
социальной философии и социологии, где человеческое общест-
во признается состоящим из ряда уникальных цивилизаций,
имеющими свои собственные законы исторического развития,
социальной и духовной жизни. Жизнь одной цивилизации не

512
может быть правильно понята с точки зрения закономерностей
существования другой цивилизации. Противостоит формацион-
ному подходу. Родоначальником его является русский философ
и ученый Н.Я. Данилевский.
Цивилизация − важнейшее понятие социальной философии.
Имеет четыре основных смысла: а) человеческая цивилизация в
целом со всеми своими духовными и техническими достиже-
ниями, что подразумевает возможность существования в Космо-
се других разумных цивилизаций; б) то, что противостоит вар-
варскому существованию без государства, без правовых и куль-
турных начал жизни; б) технико-технологическое и экономиче-
ское «тело» общества, которое противостоит (зачастую враж-
дебно) различным формам духовной жизни человека, т.е. куль-
туре; в) локальное и уникальное социокультурное образование,
имеющее свою особую территорию, историю, культуру и отли-
чающееся от других локальных социокультурных образований.
В этом смысле самостоятельными цивилизациями являются ки-
тайская, индийская, западноевропейская, российская и т.д.. По-
следний смысл термина лежит в основании так называемого
«цивилизационного» подхода.
Эволюционизм − концепция развития, утверждающая не-
прерывный характер развития, отсутствие в нем скачков, пере-
рывов постепенности. Противостоит эмерджентизму.
Эвристика − а) в древнегреческой культурной традиции ме-
тод обучения путем наводящих вопросов; б) совокупность мето-
дологических приемов и правил, обеспечивающих получение
принципиально новых практических или научных результатов;
в) наука, изучающая творческую деятельность.
Эгалитарный − массово-уравнительный, относящийся к
жизни масс. Противостоит элитарному.
Экзистенция − важнейшее понятия философии экзистенциа-
лизма, обозначающее индивидуальное человеческое существо-
вание, предшествующее сущности.
Эксперимент − главный метод эмпирического исследования,
связанный с активным воздействием на изучаемый предмет с
целью наблюдения и измерения исследуемых свойств в чистом
виде, без влияния побочных факторов и условий. Иногда гово-
рят о мысленном эксперименте, когда мы объективно не можем

513
физически смоделировать экспериментальные условия для изу-
чения того или иного предмета. Важнейшим современным тех-
ническим средством для проведения экспериментов является
компьютер.
Экспликация − логическая процедура уточнения научных
понятий. Важное средство развития научной теории.
Экстернализм − методологический подход к исследованию
истории науки, когда главным фактором ее развития признается
влияние внешних − социокультурных и личностно-биографи-
ческих − факторов. Противостоит интернализму.
Элитарный − избранный, относящийся к элите общества.
Противостоит эгалитарному.
Эмерджентизм − концепция развития, отрицающая непре-
рывный характер процессов развития, абсолютизирующая его
взрывной, скачкообразный характер. Противостоит эволюцио-
низму.
Эмпиризм − познавательная позиция, которая, в противовес
рационализму, считает опыт (прежде всего чувственный) глав-
ным источником наших знаний о мире и самих себе.
Эпистемология − термин, используемый в современной фи-
лософии двояко: а) как синоним понятия «гносеология» (теория
познания); б) как синоним «философии науки». Сегодня чаще
употребляется в первом смысле.
Эсхатология − религиозное учение о конце земного мира,
дальнейшей судьбе человека и всего человечества.

514
515
 Учебное издание

ХРЕСТОМАТИЯ
ПО ФИЛОСОФИИ И МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ

Учебное пособие

ЧАСТЬ 2

Под редакцией А.В. Иванова

Корректор О.А. Самтынова

Технический редактор Н.С. Муравьева

ЛР № 020648 от 16 декабря 1997 г.

Подписано в печать 05.05.2008 г. Формат 60х84/16. Бумага для множительных
аппаратов. Печать ризографная. Гарнитура «Times New Roman». Усл. печ. л. 28,2.
Уч.-изд. л. 26. Тираж 250 экз. Заказ №

Издательство АГАУ
656049, г. Барнаул, пр. Красноармейский, 98,
тел. 62-84-26

516