Е.

Кожемякина, 222 группа, отделение теории и практики перевода

Язык художественной прозы Андрея Платонова своеобразен и труден для
перевода. Так, в романе «Чевенгур» (1928) помимо нестандартных, остранённых
оборотов речи («Захар Павлович сказал стесняющимся голосом
предупредительные слова»), присутствуют также выражения, которые
затрудняют понимание текста, так как требуют более глубокого погружения в
культурно-исторический контекст. Действие в романе происходит где-то на юге
молодой Советской России времен военного коммунизма и НЭПа, когда страна
была погружена в беспорядок и голод, и каждый человек выживал, как мог: «Не
отказывался он также подкидывать подметки, лить волчью дробь и
штамповать поддельные медали для продажи на сельских старинных ярмарках.
<…> Зимой же он существовал на остатки летнего заработка, уплачивая
церковному сторожу за квартиру тем, что звонил ночью часы. <…> В зимние
вечера он иногда делал ненужные вещи <…> Часто он даже задерживал чей-
нибудь случайный заказ – например, давали ему на кадку новые обручи
подогнать, а он занимался устройством деревянных часов…» Чтобы перевести
такой текст на иностранный язык без потери смысла, нужно представлять себе,
что «подкидывать подметки» значит подшивать подметку (подкидка – это
заплатка) подо что-то (сапоги), где подметка – это подкладка, часто нижняя часть
обуви. Лить (отливать) дробь (мелкие свинцовые шарики для стрельбы из ружья)
можно было вручную, так как свинец – легкоплавкий металл, однако в кустарных
условиях снаряды получаются довольно крупными, что позволяет говорить о
крупнокалиберной волчьей картечи. К такому же «домашнему» производству
относится штамповка (изготовление при помощи штампа, пресса, а также образ
действия – шаблонно) поддельных медалей, которые можно было легко сбыть на
сельских (по ближайшему населенному пункту) старинных (возможно в значении
«старьё») ярмарках, своеобразных «блошиных рынках», распространенных среди
нищенствующего населения. Часы в церковном обиходе – это соответствующие
каждой четверти дня богослужения, о времени начала которых узнают по
колокольному звону. Также колокол мог отсчитывать астрономические часы, в
том числе ночные (далее по тексту: «Малый колокол – подголосок – начал
звонить и отбил полдень: двенадцать раз. <…> что бы он ни делал, даже когда
спал, но истекал час, и сторож чувствовал какую-то тревогу или вожделение,
тогда он бил часы и опять затихал»). Кадка – это прямая бочка, сделанная из
досок, стянутых обручами. Когда дерево деформировалось под действием
времени, нужно было изменять диаметр обруча или подгонять его под размеры
новой бочки.
Первые годы существования Советов страну поражал страшный голод:
«Через четыре года в пятый (первый пятилетний план («пятилетка») начался в
год завершения работы Платонова над романом) село наполовину уходило в
шахты и города, а наполовину в леса – бывал неурожай». Сельское население
массово перемещалось в города искать работу или нищенствовать, мужчины
уходили на горные выработки или стройки, кто-то «кормился лесом»: «Туда люди
приходят жить прямо из природы». Итак, «деревня заперла свои хаты и вышла
двумя отрядами на большак – один отряд пошел побираться к Киеву, другой – на
Луганск на заработки; некоторые же повернули в лес и в заросшие балки, стали
есть сырую траву, глину и кору и одичали». Большаком называлась большая
проселочная дорога, по которой можно было добраться до города, а балками –
лощины, часто поросшие травой, на дне которых находится вода. «Но жил он
больше в лесу, в землянке (жильё, вырытое в земле) с одним бобылем…». Здесь
бобыль может быть как просто холостым человеком, так и безземельным
вследствие бедности, калечества, одиночества или небрежения крестьянином
(далее по тексту: «…рука его так и не поднялась ни на женский брак и ни на
какое общеполезное деяние»).
Видно, что очень трудно переводить и читать Андрея Платонова,
автоматически воспринимая идиоматические конструкции и дискурсивные
маркеры. Даже небольшой отрывок платоновского текста остранён и наполнен
понятиями, относящимися к местным реалиям, деревенскому быту. Особенности
крестьянской речи передаются также при помощи поговорок, например, «Что ж,
испыток не убыток, Митрий Иваныч. Пробуй, потом нам расскажешь» –
эквивалент знакомой нам поговорки «попытка не пытка, а спрос не беда»,
имеющей значение «стоит попытаться сделать что-то, даже если нет уверенности
в успехе».