3

СЕРИЯ «ОЛМА-СПОРТ»

Игорь Фесуненко

БРАЗИЛИЯ, ФУТБОЛ, ТОРСИДА…

Москва
«ОЛМА-ПРЕСС»
2003
 4

ББК 75.578
Ф448

Исключительное право публикации книги И. Фесуненко

«Бразилия, футбол, торсида…»
принадлежит издательству «ОЛМА-ПРЕСС».
Выпуск произведения или его части без разрешения издательства
считается противоправным и преследуется по закону.

Художник

Фесуненко И.
Ф448 Бразилия, футбол, торсида… — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. —
с.: ил. — (Олма-Спорт)

ISBN 5-224-03297-0
Книга известного спортивного журналиста Игоря Фесуненко открывает массовому читателю
мир бразильского футбола — феноменального социального явления.
В первой части книги — любопытные исторические очерки, интервью о всех сторонах
футбольной жизни (тренеры, клубы, звезды, болельщики, судьи, репортеры, спортивный
бизнес и т. д.)
Во второй части непосредственно рассказано об истории бразильской сборной, единственной
команды, ставшей участницей всех чемпионатов мира, от первого ее матча в 1914 г. до
завоевания титула пятикратных чемпионов мира в 2002 г.
Бóльшее внимание уделено последним событиям, звездам и тренерам.

ББК 75.578
ISBN 5-224-03297-0 © Издательство «ОЛМА-ПРЕСС», 2002
 5

ЧАСТЬ I
ИСТОРИЯ, КОТОРАЯ ЖИВА

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

По данным швейцарской фирмы HBS, которая организовала телетрансляции всех

матчей 17-го чемпионата мира, финальный поединок Бразилии и Германии смотрели 1, 5
миллиарда телезрителей. Это — рекорд.
И в тот момент, когда на 67-й минуте Ривалдо пробил в левый от Кана нижний угол,
вратарь бросился за мячом, отбил его, а набежавший Роналдо открыл счет, все эти полтора
миллиарда пришли в движение. Кто-то кричал и плакал от восторга, кто-то рыдал и рвал на
себе волосы от горя. Равнодушных и спокойных не было. Планета смотрела величайший
матч в истории мировых турниров. Население земли превратилось в армию болельщиков.
Или, как сейчас говорят, в торсиду.
Футбол — это не только двадцать два парня, которые гоняют по полю мяч. Это еще и
тренеры, и врачи, и клубные чиновники, и судьи, и журналисты. Это — спонсоры,
подбрасывающие деньги клубам. Несколько десятков тысяч болельщиков, страдающих на
трибунах стадионов, и миллионы — затаивших дыхание перед экранами телевизоров.
Страсть к футболу уже охватила всю планету, и каждый год умножается и растет на всех
континентах армия болельщиков. Каждый из них — приверженец своей команды,
российской или японской, французской или камерунской, мексиканской или австралийской.
Но при всей несхожести взглядов и предпочтений вряд ли кто осмелится оспорить
очевидную истину: единоличным лидером мирового футбола является Бразилия. Потому что
она — чемпион мира, потому что бразильцы играют в самый красивый и эффективный
футбол, потому что Бразилия — единственная страна, участвовавшая во всех семнадцати
мировых чемпионатах и победившая в пяти из них. Таких показателей нет и, возможно,
никогда не будет ни у одной другой страны мира. Книжка, которую вы, уважаемый читатель,
держите в руках, познакомит вас с ярким неповторимым миром бразильского футбола. Со
всеми его компонентами, которые только что были перечислены. И рассказ этот мы начнем с
главы, посвященной знаменитой бразильской торсиде.
 6

ГЛАВА 1. ТОРСИДА

ДРАМА НА УЛИЦЕ МИГЕЛЬ ЛЕМОС

Я видел это собственными глазами: стоявший совсем рядом со мной смуглый худой
парнишка с глубокими следами оспы на лице дважды нервно хватал меня за локоть, потом
отпускал со стоном отчаяния, и вдруг громко вскрикнул, тяжело задышал, словно
финиширующий после марафона бегун, рванул майку, распарывая ее от подбородка до
пояса, и бросился под несшийся по узкой улице желто-синий автобус линии «Урка-Леблон».
...Прежде, чем расказать, что было дальше, попробую описать место и причины этой
драмы.
В тот день, 19 июля 1966 года, вся Бразилия — от самого южного поселка Чуи на
границе с Уругваем до затерянного в амазонских джунглях у Французской Гвианы Ояпоке
— жила футболом. Впрочем, «жила» — это не совсем точно. Бразилия «живет футболом»
постоянно и повседневно. Но в тот прохладный зимний день страна скорее не жила, а
умирала от вызванных любимым спортом потрясений. В Великобритании в разгаре был
очередной чемпионат мира. И двукратные чемпионы бразильцы, победившие на двух
предыдущих чемпионатах подряд, прибыли на землю туманного Альбиона за заветным
«ТРИКАМПЕОНАТОМ».
С первого удара по мячу на этом турнире Бразилия замерла в предвкушении
торжественного мига. Страна ждала заветного «ТРИ»! И поначалу казалось, что надежды
сбываются: первый матч со сборной Болгарии бразильцы выиграли 2:0, голы забили их
родные кумиры Пеле и Гарринча.
Но второй поединок был неожиданно проигран 1:3 превосходно игравшей венгерской
команде. И теперь дальнейшая судьба «бикампеонов» стала зависеть от исхода третьей
битвы: со сборной Португалии. Этот поединок нужно было выиграть во что бы то ни стало.
И обязательно с перевесом в три мяча!
В те годы чемпионаты еще не транслировались по телевидению, и потому страна
приготовилась слушать радиорепортажи из Ливерпуля, где играли «бикампеоны». Впрочем,
что значит «приготовилась слушать»!? Бразилию охватило какое-то коллективное
помешательство. С утра 19 июля все, абсолютно все бразильцы говорили только о футболе.
С первых предрассветных часов предстоящему матчу посвятили свои программы все
местные радиостанции. В ожидании трансляций из Ливерпуля, которые должны были
начаться после полудня, местные комментаторы анализировали предстоящий матч,
взвешивали шансы команд, пытались предугадать составы, сопоставляли силы соперников и
 7

сравнивали их возможности. На каждом шагу: на улицах и в автобусах, у газетных киосков,

овощных и фруктовых лотков, в ботекинах и барах — за стопкой тростниковой водки —
кашасы или кружкой пива, в кондитерских — за чашкой кофе, в прохладных банковских
офисах и удушливых лавках бакалейщиков, в супермаркетах и скверах, в грязных
забегаловках и сверкавших накрахмаленными скатертями ресторанах, словом, везде можно
было видеть одну и ту же картину: люди с прижатыми к уху транзисторными приемниками и
полностью отрешенными от всего окружающего лицами. Они вслушивались в скороговорку
спортивных аналитиков. Они ждали начала матча. Они жили надеждой на чудо и верой в
магическую силу своего «лучшего в мире» футбола.
Бразилец не может говорить о футболе, ждать футбола, смотреть футбол и вообще
жить футболом в одиночестве. Ему обязательно нужно сопереживание, ему нужен друг, с
которым можно разделить радость и горе, или соперник, с которым можно яростно
схлестнуться. Учитывая это, бразильские радиостанции, ведущие трансляции из Англии,
организовали на площадях, в парках и скверах Рио, Сан-Пауло и других городов страны
специальные площадки: на тротуаре или газоне сквера, на рыночной площади или в переулке
воздвигался помост. На нем вывешивалось такое же, как на стадионах, громадное табло с
составами играющих команд и с ячейками, в которых должно было фиксироваться каждое
изменение в счете. Рядом с табло крепились мощные динамики, излучавшие голоса
комментаторов, ведущих репортаж оттуда, из Ливерпуля. Собиравшиеся перед такими
помостами толпы соотчественников получали благодатную возможность (ну точно, как на
трибуне «Мараканы» или «Пакаэмбу») делить плечом к плечу с соседом радость и горе,
страдать и ликовать, рыдать и прыгать от счастья.
Друзья рассказывали мне, что на предыдущем чемпионате мира 1962 года,
проводившемся в Чили, некоторые из организаторов таких коллективных футбольных
бдений дошли даже до совсем удивительного изыска. На нескольких таких площадках,
отведенных для коллективных прослушиваний репортажей, рядом с динамиком укреплялось
громадное электрифицированное табло, расчерченное как футбольное поле, и
перемещавшийся по нему под звуки радиорепортажа огонек электролампочки пытался
показать зрителям точку, где в данное мгновенье находился мяч….
На сей раз, в июле шестьдесят шестого года, я таких ухищрений нигде в Рио не
обнаружил, но радиофицированных площадей и перекрестков было в этом городе полным
полно. Матч с Португалией, о котором идет речь, я слушал в толпе, собравшейся на углу
улицы Мигель Лемос и Копакабаны у подмостков с громкоговорителями и табло, на котором
фиксировались составы команд и отмечались изменения в счете.
 8

К тому времени прошло чуть больше месяца после моего приезда в Рио. Я только-
только начинал осматриваться, привыкать к какой-то совершенно невероятной жизни в этом
удивительном городе, приютившемся под раскинутыми руками бетонного Христа на горе
Корковадо на берегу бескрайней Атлантики. Я еще не успел ничего толком понять в этом
странном и загадочном мире, так сильно отличающемся от привычного нашего. И не знал
еще пока, что небольшая улочка Мигель Лемос, спускающаяся по кварталу Копакабаны от
горы Кантагало к пляжу, издавна (как мне впоследствии объяснил все это мой незабвенный
друг Жоан Салданья) является излюбленным местом встреч местной торсиды, любимой
точкой предматчевых и послематчевых сборищ футбольных фанатов южных кварталов Рио.
И вполне естественно, что именно на пересечении Мигель Лемос с авенидо Наша
сеньора Копакабана был установлен один из крупнейших в городе помостов для
радиотрансляций из Ливерпуля, где сражалась за «ТРИ» любимая команда бразильцев.
Именно здесь, на углу Мигель Лемос и разыгралась на моих глазах трагедия достойная пера
Шекспира. И говорю об этом без тени преувеличения! И без всякого сарказма, потому что
никакой сарказм, юмор или улыбка тут совершенно не уместны. Потому что речь
действительно идет о трагедии.
...Бразилии, как было сказано, надлежало или умереть или выиграть у португальцев
три мяча. Третьего, было не дано. Бразилия безапелляционно и безжалостно проигрывала
этот бой.
15-я минута: Симоэс — 0:1! Тяжелый вздох навис над толпой.
Теперь нужно забивать уже не три, а четыре гола...
24-я минута: Эусебио — 0:2!
Рыдания и стоны потрясают торсиду. Еще одним черным мазком на эту симфонию
всеобщего горя накладывается лихорадочный крик репортеров о травме Пеле, за которым
безжалостно охотятся португальские защитники. «…И при возмутительном попустительстве
британского арбитра Маккейба!…» — гневно восклицают репортеры.
Слезы. Яростно сжатые кулаки. Крики отчаяния и боли.
Забитый за двадцать минут до конца гол Рилдо вызывает на мгновение всплеск
надежды, которая тут же гаснет: всем ясно, что это провал. Четыре гола в оставшееся время
не забить! Катастрофа. Крушение мечты.
Десять минут до конца поединка.
Из окон домов начинают сыпаться клочки черной бумаги. В знак траура и печали.
Яростно рвутся петарды, приготовленные для того, чтобы отметить победу. Рыдают
девушки. Мужчины сжимают кулаки и беззвучно глотают скупые слезы, вперяясь
невидящими взглядами в безжалостное табло.
 9

Седой старик, сидящий у моих ног, чертит угольком на троутаре какие-то загадочные
знаки и раздувает дымок от тлеющего пряным ароматом пучка сухой травы. Видать, творит
языческий обряд. Взывает к своим идолам или покровителям, к святым или дьяволам с
мольбой о помощи. О помощи, которая не приходит.
За пять минут до конца все та же «Черная пантера» Эусебио забивает в ворота
бразильцев третий мяч.
И тут разыгрывается драма, с описания которой я начал этот рассказ: совсем рядом
молодой мулат с лицом, усеянным оспинами, с мозолистыми руками, в пластиковых
шлепанцах на босу ногу, рвет майку на груди и с криком бросается под автобус.
Боги пощадили безумца. Каким-то чудом водитель уводит яростно визжащую
тормозами тяжелую машину в сторону и умудряется затормозить в сантиметре от столба, на
котором мигает желтым светом, словно сигнал бедствия, заклинившийся, видимо, тоже под
воздействием всеобщей национальной драмы, светофор.
Мулатика поднимают, встряхивают, шлепают по щекам.
А над толпой все так же отчаянно и трагично, все так же на грани рыдания звенят
голоса репортеров-соотечественников, сообщающие оттуда, из Ливерпуля, о крушении всех
надежд.
Свисток судьи, возвещающий об окончании матча. Словно удар молотка, вгоняющий
в гроб последний гвоздь. На табло приговор: 1:3!.. Горестный стон торсиды. Взрывы петард.
И этот мой сосед, вроде бы уже пришедший в себя и неосторожно отпущенный
сердобольными сострадальцами, снова кидается под машину. На сей раз под легковую:
фольксваген-«жучок».
Тут боги, видимо, тоже отвлеченные ливерпульской трагедией, уже отвернулись от
мулатика: взвизгнув тормозами, машина бьет несчастного по ногам, парень взлетает вверх и
с пронзительным криком падает на капот.
...Я видел это собственными глазами. На перекрестке улицы Мигель Лемос и авенидо
Наша сеньора Копакабана 19 июля 1966 года.
Так я впервые ощутил накал страстей вокруг футбола в этой необычной стране, с
которой судьба связала меня на долгие годы.
И в тот момент мне отчаянно захотелось понять, почему с такой силой бразильцы
отдаются этой самоубийственной страсти?
Именно об этом: о полной и безоглядной поглощенности футболом, о том, к чему
приводит эта национальная страсть, о ее благотворных и негативных последствиях, о ее
влиянии на жизнь страны и на судьбы людей и пойдет речь в этой книге.
 10

Начнем же рассказ с самого начала. С объяснения слова «торсида», которое стало для
нас, русских людей, едва ли не самым известным и, пожалуй, самым популярным словом из
загадочного, мало кому знакомого португальского языка. Именно на нем, на португальском,
и говорят в Бразилии.

«ВЫВИХНУТЬ» ИЛИ «СТРАДАТЬ»?

Итак «ТОРСИДА»: Откуда оно, это странное слово, возникло?

Звучное и хлесткое (пишется по-португальски: «torcida»), оно давно уже пришло к
нам, в Россию. И не без участия автора этих строк, который широко пользовался им в своей
первой книге, посвященной бразильскому футболу и изданной еще в 1970 году. Слово это
понравилось, прижилось, вошло в нашу жизнь, в наш лексикон, видимо, навсегда. Самое
время поэтому задуматься для начала о его происхождении, о его семантических корнях.
Образовано оно от португальского глагола «torcer», который в соответствии с
утвержденным Бразильской академией словесности «Малым бразильским словарем
португальского языка» означает: «вывихнуть», «скручивать», «сгибать», «крутить»,
«портить», «развращать», «запутывать», «заставлять кого-либо менять направление или
курс», «отказываться от задуманного», «подчинять» ...и еще целый ряд значений,
большинство из которых столь же специфичны и, скажем прямо, малопривлекательны. Лишь
на одном из последних мест в этом перечислении значится: «спорт.: болеть». Вот так...
Видимо, это не случайно. Ведь и в самом деле: «болеть» — означает проделывать над
собой именно то, что столь скрупулезно перечислено в словаре. И многое другое. В
частности и в первую очередь: «страдать»...
Между прочим, известен и самый первый случай употребления этого глагола
применительно к футбольным переживаниям. Где-то в самые первые годы прошлого века,
когда футбол только-только начинал обретать популярность и первые репортеры выезжали
на первые футбольные матчи, в их отчетах еще почти не было места описанию собственно
футбола, поскольку футбол тогда интересовал репортеров гораздо меньше, чем публика,
которая начинала заполнять трибуны. В основном на матчи приезжали либо на своих
экипажах, либо на конке (в Бразилии она называлась «бонде») друзья или родственники
игроков, а также члены клубов, на базе которых возникали футбольные команды, и их друзья
или родственники. Вылазка на футбол была «выходом в свет». И наряды этих гостей, их
разговоры, анекдоты, слухи и сплетни, которые собирались репортерами на трибунах, были,
естественно, куда интереснее, чем непонятная беготня двух десятков парней за одним
 11

мячиком там, внизу, на поле... Но случалось, что подруга или сестра кого-нибудь из
футболистов вдруг начинала принимать близко к сердцу то, что происходило перед ее
глазами. Не потому, что она лучше других разбиралась в стратегии и тактике футбольной
игры (если в те времена еще можно было говорить о какой-то «стратегии» или «тактике»), а
просто потому, что вдруг видела, как ее возлюбленный получал по ногам, падал, корчился от
боли. Возможно, именно в такой момент один из репортеров подметил и описал в своей
заметке девушку, которая «нервно скручивала перчатки, переживая происходящее на этом
поле, для foot-ball...».
И в одной из следующих своих заметок с футбольного матчая, он снова вспомнил эту
девушку, которая принималась «torcer», то-есть «нервно крутить» свои перчатки. Это
выражение понравилось, его подхватили другие писаки, оно стало кочевать из газеты в
газету, и в конце-концов, благодаря извечной любви бразильцев к крылатым выражениям, к
лихим оборотам, к поэтическим метафорам, прижилось. Отсюда и появилось собирательное
значение болельщиков как «торсиды». Со временем оно стало общеупотребительным в
Бразилии, а потом и в десятках других стран, в том числе и в России.

«МЫ УМИРАЕМ ЧАЩЕ...»

Всю эту гамму переживаний, выраженных глаголом «torcer», один бразильский

публицист остроумно выразил в форме призыва торседора, обращающегося к жене накануне
очередного футбольного сезона с такими словами:
«Чемпионат начинается, жена...Все! Отныне и до декабря не рассчитывай на мое
участие в воскресных обедах со своей мамашей. Теперь буду кушать пораньше и что-нибудь
легкое. Лишь бы обмануть желудок. Доктор говорит, что перед матчем нельзя слишком
плотно наедаться. Приходится слушаться доктора, жена. Ведь война чемпионата
слишком жестока и безжалостна, и чтобы победить в ней, необходимо соблюдать режим.
И не стоит, моя дорогая, говорить, что я смешон, что я преувеличиваю! Да, я не
играю, не бегаю за мячом, но ты же знаешь: нам, торсиде, приходится гораздо труднее,
чем игрокам. И торседорес умирают чаще, чем те, кто бегает там, внизу...
Да, жена, начинается священная война, и впереди у меня масса забот. Я буду
свистеть и сам буду освистан, буду забивать голы и пропускать их, я буду плакать и
смеяться... Поэтому, жена, смирись с моим отсутствием по воскресеньям. Но прежде чем
отправиться с сестрой или тещей в кино, не забудь поставить для меня бутылку пива в
 12

холодильник. И таблетку «Мельорала» от головной боли — на тумбочку у моей кровати.

Пиво, чтобы отметить победу, лекарство — на случай поражения.
Но никому не говори про таблетку, потому что друзья начнут смеяться надо мной.
И потому что думать о проигрыше перед матчем — плохая примета».
Такой вот страстный и взволновванный монолог.
Ну, а если кто-нибудь из вас, уважаемые читатели, полагает, что фраза «...Торседорес
умирают чаще, чем те, кто бегает там, внизу» является заведомым преувеличением, что
это — всего лишь поэтическая гипербола, расскажу такую историю.

«МАТЧ ПЯТИ СМЕРТЕЙ»

6 марта 1958 года в Сан-Пауло на стадионе «Пакаэмбу» в рамках традиционного

турнира сильнейших команд Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло встречаются старые и
непримиримые соперники: «Сантос» и «Палмейрас». Одно из самых традиционных и
непримиримых дерби бразильского футбола, которое всегда гарантирует жаркую борьбу,
вулканические эмоции на трибунах и любые неожиданности на табло.
В тот осенний мартовский день пятьдесят восьмого года именно так все и
происходило. На поле и на трибунах. И чтобы выразить нашим земным языком страсти,
бушевавшие на поле, на трибунах и во всем городе и штате Сан-Пауло, нужен гений
Шекспира. Не обладая таким даром, автор этих строк ограничится лишь конспективным,
протокольным изложением происходивших на поле событий:
8-я минута, гол «Палмейраса» (Уриас), 1:0.
10-я минута, гол «Сантоса» (он забит еще безвестным за пределами Бразилии, всего
лишь подающим надежды семнадцатилетним Пеле), 1:1.
25-я минута, гол «Сантоса» (Пагао), 2:1.
26-я минута, гол «Палмейраса» (Нардо), 2:2.
33-я минута, гол «Сантоса» (Дорвал), 3:2.
42-я минута, гол «Сантоса» (Пепе), 4:2.
44-я минута, гол «Сантоса» (Пагао), 5:2.
Перерыв... Прервемся и мы и посмотрим еще раз на табло. Итак, после первого тайма
«Сантос» ведет 5:2.
— И теперь скажите мне, пожалуйста: разве у кого-нибудь могут возникнуть
сомнения по поводу окончательного исхода поединка? — такой вопрос задал финансовый
директор клуба сеньор Сиро Коста, рассказывая мне историю десять лет спустя, когда я
 13

однажды в его кабинете ожидал игрока «Сантоса» Зито, который должен был отвезти меня
на загородную базу этого клуба для встречи с Пеле.
Я, разумеется, согласился, что никакого сомнения тут быть не может.
— И все мы так думали, — продолжил рассказ Сиро Коста. — Я уже начал
подсчитывать, каким будет «бишо», то есть премия за победу, и как мне придется по
справедливости разделить между нашими игроками выделенную под победу премиальную
сумму.
— И парни наши, — продолжает Сиро Коста, — не сомневались в победе. Некоторые
спрашивали у меня, каким будет «бишо». Кое-кто уже рассказывал, радостно смеясь, как он
собирается израсходовать эту сумму...
Начинается второй тайм. В котором события развиваются весьма неожиданным
образом. Вновь перехожу к телеграфно-протокольному изложению событий:
16-я минута, гол «Палмейраса» (Маззола), 3:5.
19-я минута, гол «Палмейраса» (Паулиньо), 4:5.
27-я минута, гол «Палмейраса» (Маззола), ничья 5:5.
35-я минута, гол «Палмейраса» (Уриас), «Палмейрас» ведет 6:5.
...К этому моменту среди торсиды уже были зарегистрированы три смерти: на
трибунах стадиона погибли от разрывавших душу эмоций два болельщика (один «сантист»,
другой — торседор «Палмейраса»), а в городе умер от тяжелого инфаркта третий, ехавший в
автобусе с транзистором, излучавшим смертельную радиацию репортажа...
Но впереди еще десять минут игры.
37-я минута. Гол «Сантоса» (Пепе), ничья 6:6.
В этот момент в городе Кампинасе (в ста километрах от Сан-Пауло) умирает от
разрыва сердца четвертый болельщик, слушавший вулканический радиорепортаж с
«Пакаэмбу».
41-я минута. Гол «Сантоса» (Пепе), 7:6, победа «Сантоса», конец матча и... с
финальным свистком судьи Жоана Этцеля погибает пятый болельщик. И тоже от инфаркта.
И тут нужно заметить, что несмотря на обилие голов и накал борьбы, никто из
футболистов не получил серьезных травм. Все остались живы и здоровы. Погибли лишь пять
болельщиков.
И потому в историю бразильского футбола этот поединок вошел под названием «матч
пяти смертей».
И теперь самое время задуматься, почему люди способны на такие реакции? Почему,
с какой стати эта страшная в своей неудержимости сила не только приводит их на стадионы,
но и толкает подчас на гибель?
 14

Прежде, чем попытаться ответить на эти вопросы, нужно для начала разобраться, как
же родилась и сформировалась бразильская торсида, выражающая такие эмоции?

ЭТО НАЧИНАЛОСЬ ТАК...

Первая игра в футбол состоялась в Бразилии в 1890 году в городе Белем, лежащем в
устье Амазонки. Играли там англичане: моряки, стоявшего на рейде Белема судна, и местные
инженеры, работавшие по контрактам. В Сан-Пауло первый футбольный матч был
зафиксирован 14 апреля 1895 года. Присутствовали на нем 60 болельщиков, точнее сказать,
любопытствующих зевак, с интересом наблюдавших за этим странным зрелищем. Никаких
чрезвычайных происшествий, тем более смертельных случаев, в тот день зафиксировано не
было. Так же, как и на первом матче в истории Рио-де-Жанейро, который состоялся 1 августа
1901 года. Там за ходом событий наблюдали всего полтора десятка зрителей.
Видимо, вряд ли эту кучку энтузиастов, случайно забредших на диковинное игрище (а
скорее всего приглашенных самими футболистами), можно считать первыми торседорес.
Думаю, будет правильно предположить, что формирование торсиды в Бразилии началось с
того момента, когда на матчи начали продаваться билеты, то есть сам факт посещения
футбола уже превращался в акт определенного самопожертвования. Имеется в виду
некоторая денежная сумма.
Первый такой поединок с платными зрителями был организован через год после
возникновения первого в Рио футбольного клуба «Флуминенсе» на его поле — 16 июля 1903
года. Билет стоил два мильрейса. Не так уж и дешево. Столько же, учтите, стоил билет в
местную Оперу! На эти деньги можно было хорошо прокатиться на извозчике, либо купить
две бутылки шикарного итальянского вина или килограмм хорошего французского
сливочного масла (датское, выше классом, стоило уже три мильрейса). Либо упиться пивом.
Так нет же: нашлись все-таки целых 969 человек, которые решились израсходовать эту
сумму на просмотр футбольного матча! А вместе с родственниками и друзьями футболистов
(которые, естественно, прошли на матч без билетов) на той игре присутствовали около двух
с половиной тысяч зрителей! Цифра, которую, заметим, и сегодня-то далеко не всегда
регистрируют контролеры стадионов даже на матчах больших клубов. (Например, 20 ноября
1996 года на матче еще формально сохранявшего тогда звание чемпиона Бразилии-95
«Ботафого» с командой «Витория» присутствовало... 162 болельщика. Это был рекордно
низкий показатель посещаемости в национальном чемпионате того года).
 15

Возвращаясь к истокам бразильского футбола и к первым росткам формировавшихся

в начале века торсид, напомню очень важную для понимания этих давних событий деталь. В
те времена сама футбольная игра была еще уделом элиты: студентов, молодых адвокатов,
юных выходцев из самых «сливок» общества. Оно и понятно: ведь первые футбольные
команды формировались в рамках аристократических клубов типа «Пайссанду» в Рио или
«Германия» в Сан-Пауло. Они издавна практиковали вполне добропорядочные спортивные
увлечения: гимнастику и крикет, гольф или греблю. А по выходным дням или праздникам
устраивали для своих членов шикарные балы, на которые полагалось появляться в смокингах
и вечерних туалетах. Одна только сумма вступительного взноса в такой клуб, превышавшая
годовую зарплату рабочего или мелкого чиновника, сама по себе служила надежным
барьером, предохранявшим от проникновения туда нежелательной публики. Не говоря уже о
необходимости представления обязательных и авторитетных рекомендаций, о строгом
процессе отбора кандидатов. Ни о каких неграх и мулатах в таких клубах, так же как и об их
появлении на футбольных полях, и речи в те годы идти не могло!
Все это и предопределило социальный состав зрителей, располагавшихся в прошлые
времена на трибунах первых бразильских стадионов. Публика эта, нужно признать, совсем
не походила на то, что мы видим сегодня на трибунах «Мараканы», «Лужников» или
«Сантьяго Бернабеу». То были почтенные джентльмены в сюртуках и элегантных
соломенных шляпах: отцы, старшие братья и друзья резвившихся на поле игроков. И их
матери, сестры и подруги: в изящных платьях с кринолинами и кружевами, с веерами из
страусиных перьев, благоухавшие французскими духами, шелестевшие шелками,
трепетавшие зонтиками. Неудивительно поэтому, что, как я уже сказал, попадавших иногда
на матчи репортеров (так же, как и читателей их продукции) гости на трибунах интересовали
гораздо больше потных парней, носившихся по полю за мячом. В отчете о первом поединке
«Фламенго» и «Флуминенсе», состоявшемся 7 июля 1912 года, газета «О Паис» писала:
«Несмотря на имевшие в этот день место turf и rowing, очень многочисленное избранное
общество собралось, все же, на field, где состоялся meeting».
Да, действительно, в те времена газеты имели обыкновение вдохновенное
перечислять наиболее примечательные фигуры, изволившие почтить всвоим присутствием
эту странную забаву, детально описывали туалеты дам, рассказывали о слухах и анекдотах,
которыми перебрасывались на трибуне представители «общества», созерцавшие матч. Ну, а
иногда случалось, что в конце такой заметки сообщался и результат поединка.
Постепенно эта загадочная, но чертовски увлекательная британская игра football
начала завоевывать симпатии публики и отбирать зрителей у самых популярных воскресных
развлечений: скачек, гребли, крикета и парусных регат. Стало модным ходить на матчи.
 16

Стало престижным отдавать свои симпатии любимому клубу. И декларировать эту свою
любовь ленточками с цветами любимого клуба, которые укреплялись на соломенных
шляпах. Причем это были не просто ленточки, купленные, извините меня за предположение,
в галантерейной лавке за углом. Нет! Это были ленточки, заказанные в Англии! Вот так...

С НОЖОМ И ПИСТОЛЕТОМ

Хотя негров и мулатов держали вдали от футбольных клубов, но запретить им глазеть

на матчи было невозможно. И если «чистая» публика гордо восседала на плетеных креслах
трибун, то плебс вынужден был толкаться на так называемой «geral» — узкой полоске
стоячих мест вдоль ограды, отделявшей трибуны от зеленого газона «field», на котором
резвились «бэки», «халфы» и «форварды». (В футболе тогда царила только английская
терминология).
И почему-то именно там, на этой «жерал», появлялись самые горячие, самые
страстные и верные поклонники «Фламенго», «Флуминенсе» и других «больших» клубов.
Хотя в фавелах, на рабочих окраинах, в северной зоне Рио, где жил незнатный люд, тоже
начали создаваться свои команды, свои клубы, но плебс поначалу с особым удовольствием
отдавал свои симпатии клубам-«грандам» с их «академиками», как называли тогда
футболистов. (Еще бы! Во «Фламенго», выигравшем свои первые чемпионаты Рио в 1914—
1915 годах, из четырнадцати игроков основного состава восемь были студентами
медицинского факультета местного университета, четверо — юридического, и только двое
были не студентами, а сыновьями богатых бизнесменов!).
В историю «Флуминенсе» вошла экзотическая пара его первых знаменитых
торседоров: Шико Гуанабара и Овидио Дионизио. В день матча своего клуба эти два
могучих негра, принаряженные, благоухающие дешевой туалетной водой, спускались из
фавелы. Надо было видеть этих дэнди! Физиономии тщательно выбриты. Вокруг шеи —
яркие платки, белоснежные, безупречно отглаженные брюки аккуратно заправлены в
начищенные до блеска сапоги, из-за отворотов которых торчали ручки длинных ножей.
Парни, естественно, отправлялись на «жерал»: Шико стоял всегда в первом ряду,
облокотившись небрежно на ограду, а громадный Овидио, прозванный почему-то
«Джонсоном», торчал позади. Чтобы не закрывать другим футбольного поля. Но если кто-то
поблизости вдруг ронял неосторожное словцо в адрес любимого «Флу», Шико выхватывал
нож, а Овидио сжимал кулак. И все, и точка! Дискуссии или насмешки тут же прекращались.
 17

А клуб «Сан-Кристован» был известен в те годы столь же экспансивным торседором

по кличке «Пернета» («Безногий»). Это был одноногий мулат, в любой драке пускавший в
ход свой костыль. А иногда и нож... Однажды он чуть было не прирезал президента
«Ботафого» Пауло Азередо, которого спас от расправы тренер «Сан-Кристована» Луис
Виньяс, утихомиривший «народного мстителя».
Такой же рыцарь был тогда и у «Ботафого»: негр Мануэль Моторнейро. Однажды его
клуб играл в гостях, в северном пригороде Рио, против «Бангу». За победу вручался весьма
красивый кубок. Матч был выигран «Ботафого», но разъяренная местная торсида с громкими
воплями: «Выиграли, но не получите!», вооружившись палками, ножами и камнями,
окружила палатку, где «ботафогенсес» переодевались после игры. Расправа была бы
ужасной, если бы не Мануэль. Он выхватил пистолет, встал перед входом в палатку и
крикнул, что застрелит каждого, кто сделает шаг вперед.
Как взбесившиеся, желающие полакомиться мясом дресировщика тигры, торседорес
«Бангу» теснились вокруг «Ботафого», ругаясь, крича, проклиная обидчиков, и так и не
решаясь сделать роковой шаг. Осада продолжалось около часа, пока не подоспел вызванный
кем-то отряд полиции, вызволивший пленников. Их отконвоировали до платформы
пригородного поезда, они сели в вагон и тут же легли на пол, ибо в окна вагона полетели
камни.
Элитарность тех первых футбольных клубов-грандов приводила иногда к совершенно
невероятным ситуациям. Однажды, это было еще в двадцатые годы, хозяева «Флуминенсе»,
после отчаянных споров и колебаний, решились-таки пойти на нарушение неписанного, но
святого закона: из «Америки» во «Флу» был приглашен светлый мулат Карлос Альберто. Уж
больно хорошо играл, мерзавец! Впрочем, пока он играл во второй команде «Америки»
никто не обращал внимание на смугловатость его кожи. А тут вдруг его определяют в
первый состав «Флу» — едва ли не самого аристократического клуба!
Нет, вы представьте себе всю невероятность ситуации: рядом с «академиками» этот
мулат должен был выбегать на поле, и, как это было принято в те годы перед началом матча,
подбегать к главной трибуне и дружно, вместе с командой скандировать несколько раз,
обращаясь к той шикарной публике, к тем вылощенным сеньорам в котелках с трехцветной
ленточкой из Лондона, к тем нежным и хрупким девочкам под зонтиками, к их мамашам,
затянутым в корсеты из китового уса:
«Гип-гип ура! Гип-гип-ура!».
И слушать в ответ снисходительно-доброжелательные рукоплескания.
И еще раз представьте себе: вся команда — белая, как подвенечный наряд, а он,
Карлос Альберто... Ах, черт возьми!
 18

Терзаясь и смущаясь, парень попытался найти выход: перед первым своим

появлением на поле он тщательно запудрил лицо рисовой пудрой.
Выбежали, подбежали к трибуне, прокричали.
Трибуны ответили вежливыми хлопками и девичьим повизгиванием. Все нормально.
Потом разбежались по своим позициям, судья дал свисток, игра началась, и тут...
спустя уже несколько минут (старавшийся не ударить в грязь лицом Карлос Альберто
носился по полю, не жалея сил) по вспотевшему лицу его эта проклятая пудра потекла
вместе с каплями пота да так, что лицо сначала стало полосатым, как у зебры, а потом и
вовсе открылась та самая природная, так компрометирующая его смуглость. Кошмар!
И это, естественно, тут же заметили на трибунах. И торсида соперников — те самые
болельщики «Америки», которые не хотели простить ему «предательства», начали вдруг
скандировать: «Po de Arroz!», что означало: «Рисовая пудра!».
Не будем гадать, что творилось в те минуты в душе отверженного. Но заметим, что
как-то неожиданно это название «Рисовая пудра» так и прилипло к команде и торсиде
«Флуминенсе». И вскоре с каждым появлением «трехцветных» игроков на поле соперники
на трибунах начали встречать их дружным криком: «Po de Arroz!». Это продолжалось и
тогда, когда Карлос Альберто перестал играть. Торсида «трехцветных» сначала
возмущалась, а потом вдруг как-то неожиданно приняла это прозвище, сделала рисовую
пудру своим «фирменным знаком» и стала появляться на матчах с... запасами этого
продукта, используя его для расцвечивания атмосферы: тысячи легких бумажных мешочков,
запущенных вверх, разрывались и окутывали трибуны пьянящим серо-белым туманом.
Этот обычай, кстати сказать, сохранился и до сих пор. Помнится, на последнем «Фла-
Флу» (так для краткости и лихости именуются дерби «Фламенго» и «Флуминенсе»), которое
я видел на «Маракане» в ноябре 2001 года, при появлении своей команды из туннеля торсида
«Флу» буквально погрузила весь стадион в туман рисовой пудры. Точно так, как я это
наблюдал на первом моем «Фла-Флу» три десятка лет назад.

ВЕСЛАМИ ПО ГОЛОВАМ

Да, соперничество команд порождало соперничество торсид. Но первые его

проявления, по крайней мере, в среде «академиков», в кругах той элитарной торсиды, что
посещала трибуны, а не толпилась на «жерал», еще не были слишком уж безжалостными.
Они поначалу выливались в невинные забавы над неудачниками, в подшучивание и
насмешки, вроде упомянутой «Рисовой пудры», в ответ на что торсида «Флу», обращаясь к
 19

болельщикам «красно-черного «Фламенго», скандировала столь же вдохновенно: «Po de

carvao!» — «Угольная пыль!»
Ах, как это было мило, как это было интеллигентно, если посмотреть на эту традицию
из суровых сегодняшних стадионных буден! Если вспомнить о нынешних нравах торсиды...
В те годы, например, с трибун еще не летели на поле бутылки, еще не научились орать
неудачно игравшим футболистам: «Вон с поля!». Вместо этого в тот момент, когда мяч
попадал к неугодному торсиде игроку, она начинала хором покрикивать: «Olha о telefone!»
(«Ой-ой-ой! Звонит телефон!...»). Подразумевалось, что неугодный футболист должен
отправиться к ближайшему телефону, куда его якобы вызывают, освободив тем самым
команду от своего присутствия.
Проигравшей команде, пока она переодевалась после матча, могли привязать к
автобусу связку пустых жестянок. Их громыхание должно было возвестить городу о проезде
неудачников. Посылались язвительные телеграммы с выражением «искренних
соболезнований» по случаю проигрыша. Покупались и дарились гигантские шляпы — «для
вспухшей головы».
Естественно, торсида победителей стремилась отпраздновать победу как можно более
пышно и шумно. Размах таких торжеств становился все более изощренным и
изобретательным. Если самые первые матчи в Рио и Сан-Пауло в начале прошлого века
обязательно завершались торжественным совместным — для победителей и побежденных —
ужином в дорогом ресторане, то с нарастанием соперничества эта традиция умерла.
Ужинали только победители. Причем старались, чтобы ужин сопровождался оркестром. Но
поскольку матчи проходили в воскресенье, то оркестр приходилось заказывать заранее: в
пятницу или субботу.
Свисток судьи, возвещавший об окончании поединка, служил стартовым сигналом
для оркестра, нанятого торсидой победителей. Под грохот барабанов, ликующее пение труб,
размахивая стягами свеого клуба и скандируя насмешки в адрес поверженных соперников,
победители гордо шествовали с трибун на улицы города. Чтобы затем в ресторанах и кафе
достойно отметить победу.
Ну, а в случае проигрыша ужин, естественно, отменялся. Оркестранты, получив от
неудачников какую-то компенсацию, отправлялись восвояси, а проигравших подстерегала на
улице и безжалостно освистывала счастливая, изнемогающая от восторга «вражеская»
торсида.
Страсти накалялись. Противоборство торсид обретало все более резкие и грубые
формы. Особенно это стало заметно с появлением в первой лиге чемпионата Рио-де-Жанейро
(национальные чемпионаты в те времена в Бразилии еще не проводились) клуба «Васко да
 20

Гама», выигравшего в 1922 году чемпионат второй лиги и получившего право на вхождение
в элитную группу «грандов». Возникший в начале века в недрах многотысячной
португальской колонии бразильской столицы, «Васко» с первых же шагов проявил
беспрецедентный шокирующий демократизм: он свободно принимал в свои ряды негров и
мулатов. Мало того, именно они: «colored» («цветные») стали основной ударной силой этой
команды. И именно потому, что все футболисты этой команды были «из низших сословий»,
ее тренер Рамон Платеро смог впервые в Бразилии наладить с ними самую что ни на есть
профессиональную работу. Он посадил их на режим жесткой концентрации, организовал с
помощью покровителей и спонсоров из порутальской колонии режим питания и всерьез
занялся физической подготовкой своих парней. Каждое утро негры и мулаты, выпив по
стакану свежего сока, отправлялись бегать кросс. В конце концов, они дошли до таких
физических кондиций, какие не снились академикам, никогда не знавшим серьезных
нагрузок, никогда не уделявшим своей «физике» должного внимания. И когда «Васко» вдруг
получил право играть с «академиками», в их рядах возникло состояние шока, негодования, а
затем и паники. «Эти» негры и мулаты, после первой весьма бледной (сказалось, видимо,
волнение премьеры) ничьей (1:1) со слабенькой командой «Андараи», вдруг начали
беспощадно бить одного за другим всех этих самонадеянных, уверенных в своей
непобедимости грандов. Они просто давили их своей выносливостью, в каждом матче
умудрялись «перебегать», поразить скоростью и выносливостью самых сильных соперников.
От победы к победе «Васко» неудержимо продвигался к первому месту, и тогда
оскорбленная в своих лучших чувствах, торсида «академиков» перед поединком «Васко» —
с последним из еще неповерженных могикан «Фламенго», намеченным на 8 июля 1923 года,
затеяла жестокую и сладостную месть. Идея вызревала в кафе «Рио Бранко» и в галерее
«Крузейро» — стратегических центрах фанатов «Фламенго». Было решено, что после
«постыдных» поражений, которые потерпели от «Васко» все остальные гранды, именно
элитарный, гордящийся своей «голубой кровью» «Фламенго» должен смыть этот позор!
Причем не только на поле… Началась невиданная доселе психологическая подготовка.
Взвинчивали себя и игроки, и торсида. Была «проведена работа» с судьей предстоящего
поединка Карлосом Мартинсом да Роша, знаменитым «Карлитой Роша», известнейшим
«ботафогенсе», фигурой, отметившей историю бразильского футбола. Впрочем, с ним работу
можно было и не «проводить»: как почетный член тоже элитарного «Ботафого» он жаждал
мести и рвался в бой. И сыграл свою роковую роль на последних минутах поединка.
И вот, в тот памятный зимний, но теплый июльский день, отправляясь на матч с
«Васко», фанаты «Фламенго» прихватили с собой на трибуны ...весла, завернув их в газеты и
в красно-черные флаги «Менго», как любовно называют иногда свою команду ее
 21

поклонники. (Весла объявились тут совсем не случайно: клуб этот еще до появления в нем
футбола активно культивировал парусный и гребной спорт. И с момента своего основания в
1895 году до сих пор он все еще именуется «Клуб регат Фламенго»). И этими веслами прямо
там, на трибунах, торседорес «Менго» принялись избивать «васкаинос» каждый раз, когда те
пытались подбадривать свою команду. Кажется, это был первый в истории случай такого
жесткого столкновения торсид прямо на трибунах. За пределами стадиона стычки уже
случались, но на трибуны эта война перекинулась именно с того памятного дня.
По окончании поединка (он был выигран «Фламенго» 3:2 при явном попустительстве
Карлито Роша, который на последних минутах поединка не засчитал абсолютно верный гол в
ворота «Фламенго») ликующие фанаты «Менго» в союзе с не менее радостными
болельщиками других грандов организовали торжественный автомобильный (100 машин!)
проезд. Они шли через весь город от раскидистых пальм пляжа Фламенго через богемный,
славившийся хулиганистым нравом своих обитателей квартал Лапу, где был забросан
камнями и бомбами португальский бар Капела, затем, уже в центре — по улицам Эваристо
Вейга, авенидо Рио Бранко, через площадь Республики к площади 11 июня, где была
мимоходом разгромлена португальская пивная «Виктория», в которой «васкаинос» обычно
отмечали свои славные победы.
Свирепо сигналя, гремя барабанами и взвизгивая трубами, этот кортеж плыл под
овации толпившихся на тротуарах зевак, и при его приближении в панике закрывались лавки
португальцев, задвигались шторы, опускались жалюзи и ставни. В их витрины летели камни
и самодельные бомбы. Над входом в штаб-квартиру «Васко» близ пляжа Санта Лузия был
подвешен двухметровый башмак, служивший до того рекламой португальского обувного
магазина на улице Катете. А на шею бронзовому первооткрывателю Бразилии знаменитому
португальскому мореплавателю Педро Альваресу Кабралу, высящемуся на площади Ларго
да Глория, подвесили гигантскую связку лука.
Поразительно, что ни полиция, ни пресса, ни то, что принято называть
«общественным мнением», не осудили этого варварства, и до сих пор тот матч числится в
анналах «Фла», как одно из самых славных свершений любимого клуба.
Вспоминаю, с каким восторгом расказывал мне однажды об этой странице его
истории один из самых авторитетных летописцев «Менго», создатель подробнейшей
истории этого клуба, умнейший и добрейший Иван Алвес, талантливый журналист,
вдохновенный рассказчик, с которым мы долго и крепко дружили, несмотря на абсолютное
несходство наших футбольных религий: Иван был, естественно, фанатичным «красно-
черным», а я — не менее стойким приверженцем «Ботафого».
 22

Но, возвращаясь в те бурные двадцатые годы... несмотря на только что описанную

неудачу в матче с «Фламенго» чемпионом Рио-1923 стал, все-таки, «Васко». (Для любителей
статистики приведу состав той замечательной команды: Нельсон Чофер, Лейтао и Минготе,
Клаудионор, Болао и Артур, Паскоал, Тортеролли, Сеси и Негрито.) И теперь португальская
колония, а вместе с ней и весь незнатный, небогатый Рио получили благодатную
возможность отомстить «академикам» за недавнее унижение — отпраздовали свой
сенсационный успех. И они-таки, пользуясь сегодняшней терминологией, «оторвались по
полной программе». Торжествуя эту победу, таксисты Рио (большинство из них были
португальцами) носились по городу с ревущими сиренами, бары и кафе, владельцами
которых были португальцы, не закрывались до утра. Гремела музыка, звучали песни,
взлетали в черное небо ракеты, тротуары и стены Рио были расписаны «Васко-чемпион!».
А уязвленные до глубины души торсиды клубов-грандов уже мечтали о реванше. И о
мщении.
И месть была придумана: руководители ведущих клубов Рио обратились в федерацию
футбола с требованием тщательно проверить «социальный состав» команды-
победительницы. Тут я должен пояснить, что в те времена футбол в Бразилии был
стопроцентно любительским. В учетных карточках городской лиги Рио обязательно
фиксировались данные об основном месте работы или учебы или о занятии игрока. С
клубами-грандами проблем не былор. На их игроков анкеты заполнялись без всяких
проблем: «студент», «адвокат», «предприниматель», «лицо свободной профессии». Никаких
зарплат, премий за забитые голы или выигранные матчи и турниры никто официально
платить футболистам не имел права! И весьма состоятельным «академикам» никакие
футбольные заработки не были нужны. Они играли в футбол ради славы, а не ради денег.
Но набрав талантливых ребят из дворовых команд, из маленьких периферийных
клубов, руководители «Васко» смекнули, что наибольших успехов в футболе, как и в любой
другой сфере человеческой деятельности, может добиться только тот, кто целиком
посвящает себя данному делу. То есть, начинает заниматься им профессионально. Поэтому
для своих питомцев хозяева «Васко» наняли прекрасного тренера уругвайца Рамона Платеро,
перекупив его, кстати сказать, у «Фламенго», (что еще более усилило ярость торсиды
«красно-черных»!), отстроили специальный учебный центр, где будущие чемпионы были до
конца чемпионата поселены на постоянное жительство, и с утра до вечера тренировались.
А в учетных карточках, отправляемых в лигу, для этих парней ставились липовые
названия профессий и фирм, где они якобы работали.
И именно подобная стопроцентная всепоглощенность футболом позволила
«васкаинос» победить всех фаворитов уже в первом же своем сезоне в высшей лиге.
 23

Но это же послужило и основой для обвинений со стороны соперников «Васко» в

скрытом, замаскированном профессионализме! И руководство футбольной Лиги Рио-де-
Жанейро приняло сторону взбунтовавшихся «грандов»: потребовало от «Васко»
«немедленно убрать» из команды всех, кто не докажет, что он является стопроцентным
любителем. Речь шла фактически о дисквалификации двенадцати футболистов основного
состава!
Произошел скандал. «Васко» отказался выполнить это требование и пригрозил
уходом из Лиги. Болельщики поддержали чемпионов, и, в конце концов, футбольные бонзы
вынуждены были пойти на попятный. Руководство Лиги опубликовало «разъяснение»: ее
теперь не устраивал плохо приспособленный для проведения матчей чемпионата стадион
«Васко» на улице Мораис э Силва.
Стадион этот и впрямь был, скажем прямо, не ахти. Но у новорожденных чемпионов
взыграло самолюбие, был брошен клич, объявлен сбор денег, и в конце концов к 1927 году
«Васко» обзавелся лучшим на тот период в стране стадионом «Сан-Жануарио». (Он, кстати,
и сейчас обслуживает игры местного чемпионата, я побывал там в 1996 году на поединке
«Фламенго» с «Гоясом» и был поражен отличным состоянием поля).
В конце концов «мятежники» из «Васко да Гама» добились-таки своего: мало того,
что они были признаны в качестве равноправных партнеров, но через десяток лет один за
другим все остальные «гранды» поняли, что без негров и мулатов им не обойтись. И весь
бразильский футбол начал перестраиваться на рельсы профессионализма.

БАЛЛОН НАД ГОРОДОМ И МАГИЯ ФУТБОЛКИ

Но это произошло лишь в начале тридцатых, а до того, случилась в Рио еще одна
взбудоражившая торсиду сенсация: в 1926 году звание чемпиона (в первый и последний раз
в своей истории) силами негров и мулатов, игравших в этом клубе, завоевал скромный «Сан-
Кристован», за который болела вся северная зона Рио. И как блестяще была достигнута эта
победа! Надменные академики «Фламенго» были, например, повержены дважды: 5:1 и 5:0! С
таким же грохотом провалились и остальные гранды. По этому случаю незнатная торсида
«Сан-Кристована» в пароксизме восторга довела до абсурда практиковавшийся уже
несколько лет обычай запуска по праздникам и по торжественным случаям «баллонов» —
воздушных шаров. Мастерились они по тому же принципу, по которому и ныне созидаются
гиганты воздухоплавания, пытающиеся даже облететь всю нашу планету: внизу под
шариком крепится банка с керосиновым или иным нагревателем, теплый воздух наполняет
 24

шар и поднимает его. И это «баллон» летает до тех пор, пока не выгорит горючее или пока
его не расклюют любопытные птицы.
Так вот торсида «Сан-Кристована» соорудила десятиметровый шар, который, полетав
над центром города, начал затем опускаться на гигантские баки с газом и горючим близ
порта!
Рио охватила паника. Из близлежащих домов бросились убегать люди. Если бы не
отвага пожарников, как минимум, половина столичного города в тот день, 21 ноября 1926
года, взлетела бы на воздух! Вместе с императорским дворцом, зоопарком, муниципальным
театром, парламентом и национальной библиотекой.
...Так постепенно страсти торсиды продолжали накаляться все горячее и безогляднее.
Манифестации вражды к соперникам и демонстрации беззаветной преданности родному
клубу становились все более шумными, экзальтированными, истеричными.
Именно в эти годы в недрах торсиды «Фламенго» рождается красивая легенда о «силе
нашей футболки»: о том, что магия имени «Фла» способна творить чудеса. И в самом деле:
все чаще и чаще случались поединки, которые эта команда выигрывала у заметно более
сильных противников только «на крике» трибун. Торсида «Менго» увлекала своих парней,
подстегивала их, заставляла брать невероятные высоты и выигрывать, казалось бы,
безнадежно проигранные бои!
А подвиги «наших парней» опять-таки подхлестывали торсиду, рождали чувство
единства и сопричастности тех, кто бегает с мячом, и тех, кто страдает на архибанкаде.
«Патриотизм футболки» гиперболизировался, обретал черты магии и фанатизма, как это
случилось однажды в той памятной истории 1927 года с одним из «красно-черных» по имени
Пенафорте.
Это был молодой игрок. Белый. Но не из самых богатых. Из средних слоев, скажем
так. Играл он очень даже прилично. Хотя и не был звездой. Пришла пора — собрался
жениться. Но ему было как-то неловко — привести невесту в почти пустую свою квартиру.
И он попросил у хозяев клуба денег на мебельный гарнитур. А в ответ получил гневный
отказ и яростный упрек в отсутствии патриотизма, в измене идеалам клуба: «Как это так!?
Разве кто-нибудь играет в нашем «Менго» за деньги?».
Ну, что же, бывает... Прослышав об этой истории, хитрые картолы 1 конкурирующего
клуба «Америка» тут же подсуетились и предложили жениху мебельный гарнитур в качестве
свадебного подарка. Взамен, естественно, на переход Пенафорте в их команду. И парень
ушел в «Америку». (Еще раз напомню: это было до вступления бразильского футбола в «эру
профессионализма», когда никаких контрактов футболисты с клубами не подписывали, и
выбирали свою судьбу, исходя не из размеров денежных сумм, премий или окладов, а
 25

руководствуясь только и исключительно симпатиями к клубам или коллегам-футболистам,

или тем, что уже тогда называлось «магия футболки»).

## 1 Картолами называют в Бразилии футбольных чиновников.

Расценив шаг Пенафорте как «акт предательства», торсида «красно-черных» (мало

того, что она безжалостно, уже совсем по сегодняшним нашим меркам и стандартам,
освистывала его на стадионе!) решила еще устроить ему и символические «похороны».
Нельзя сказать, что уход Пенафорте слишком уж ослабил ряды «красно-черных». Отнюдь,
нет! На его место очень удачно встал Эрминио. И играл ничуть не хуже «беглеца». Но все
равно: «предателя» нужно было наказать! Дабы другим было неповадно. И чтобы все знали,
сколь беспощадна к предателям торсида «Менго!».

ОН БЫЛ ГОТОВ УМЕРЕТЬ

Публичную экзекуцию было решено устроить не сразу, а по окончании чемпионата. И

по счастливому для торсиды «Менго» совпадению судьба чемпионата решалась в последнем
матче их команды именно против «Америки», выигранном со счетом 2:1.
Это было 18 сентября 1927 года. И вскоре после победы от штаб-квартиры
«Фламенго», которая тогда находилась еще не в Гавеа, как сейчас, а на улице Пайссанду, по
главной авенидо Рио-Бранко через кварталы Лапа, Манге, Площадь Бандейра по
направлению к стадиону «Америки» на улице Кампос Салес двинулся «траурный кортеж»:
увитые черными лентами машины. На первой из них плыл громадный гроб, на котором
большими буквами было написано имя «предателя»: P E N A F O R T E.
Но ведь не только клуб «Фламенго» имел торсиду. Были не менее восторженные и
патриотичные обожатели и у «Америки»! И когда кортеж приблизился к кварталам, где уже
царила и господствовала торсида этого клуба, один из «американос» по имени Армандо де
Паула Фрейтас встал посреди мостовой перед машиной с гробом и широко раскинул руки.
Кортеж остановился. Сидевший рядом с водителем шеф торсиды «Фламенго» Силвио
Пессоа встал на ноги, достал из-за пояса револьвер и направил его на Армандо. Тот закрыл
глаза и отчаянным жестом беззаветной готовности умереть за «Америку» рванул рубаху на
груди: «Стреляй!».
 26

Силвио поднял револьвер, прицелился. Народ на улице замер. Стих горячий ветерок,
гнавший по мостовой обрывки газет, застыли в жаркой неге пальмы, смолкли птицы: то ли
от духоты, то ли от страха перед тем, что может сейчас произойти.
Армандо стоял с закрытыми глазами, неподвижный, как памятник самому себе. Было
ясно, что он-таки умрет за родной клуб, но не сделает и шагу назад.
Тогда Силвио снова сунул револьвер за пояс и крикнул, что сейчас переедет Армандо.
Тот продолжал стоять, закрыв глаза с распахнутой на груди рубахой.
«Считаю до трех!» — предупредил Силвио.
Армандо стоял.
Раз! Два! Три!...
Силвио скомандовал водителю, мотор взревел, автомобиль медленно двинулся на
Армандо, толкнул его, бросил на тротуар, надвинулся.… Задавил?! Нет, Армандо схватился
руками за бампер и, истекая кровью, тащился под кузовом, болтаясь из стороны в сторону,
но, слава Богу, уклоняясь от колес, которые так и не переехали его.
Подбежавщий со всех сторон народ прекратил этот поединок, в котором один готов
был убить, а другой — умереть во имя любимого клуба.
Таким становился накал футбольных страстей. И никого уже не удивляло, казалось
вполне естественным, когда умиравший от туберкулеза водитель такси Мелкиадис, всю
жизнь болевший за маленький клуб северной зоны Рио «Андараи», попросил пришедших
проститься с ним родных и друзей: «Когда повезете мое тело на кладбище, пускай катафалк
два раза объедет вокруг нашего стадиона». Пожелание Мелькиадиса было выполнено. Так
же, как и последняя просьба болельщика «Сантоса» Жозе Жоакина Маркеса, который еще в
молодости сменил жилье, только для того, чтобы поселиться поблизости от «Вилы
Бельмиро» — стадиона любимого клуба, где он не пропускал ни одного матча. Так, в
страданиях и радостях, в неразрывной связи с любимым клубом прошла вся его жизнь...
И однажды после тяжелого сердечного приступа, чувствуя, что неотвратимо близится
последний час, 87-летний Жозе прошептал супруге, с которой к тому времени прожил в
любви и согласии 64 года: «Котинья, радость моя! Поверни пожалуйста меня так, чтобы
лицо мое было обращено к «Виле Бельмиро». Хочу уйти, глядя на наш «Сантос»...

ПЕРВАЯ ШАРАНГА

Рано или поздно такие страсти и столь горячая преданность родному клуба должны
были привести к неизбежному и естественному организационному объединению всех этих
 27

людей, готовых убить или умереть за свой «Фла» или «Триколор», «Ботафого» или «Васко»,
«Палмейрас» или Коринтианс». И первым шагом в этом направлении стал удивительный для
того времени и совершенно обычный для сегодняшних дней поступок болельщика
«Фламенго» Жайме де Карвальо.
11 октября 1942 года перед началом матча своей команды с «Флуминенсе» он вышел
на поле вместе со своей супругой доной Лаурой, подняв над головами красно-черный плакат
с яркобелыми буквами: «Аvante, Flamengo!» («Вперед, Фламенго!»). Поскольку это
произошло на стадионе «Флуминенсе» в Ларанжейрас, где преобладала «вражеская» торсида
— поклонники «рисовой пудры», трибуны разразились протестующим свистом. И в этот
момент вдруг оглушительно грянула «Шаранга» — самодеятельный оркестр, тоже
приведенный Жайме на этот матч. А поскольку в его составе преобладали ударные
инструменты и трубы, свист «трехцветных» был безжалостно задавлен. Это так понравилось
«красно-черным», что они с тех пор на всех матчах любимого «Менго» стали появляться с
«Шарангой» и плакатами, приветствующими любимый клуб.
Итак, родоначальником первой организованной торсиды стал именно «Фламенго» —
самый популярный бразильский клуб, торсида которого так многочисленна, так велика, что
его поклонники утверждают: «Где бы «Менго» не играл, он всегда чувствует себя хозяином
поля, ибо всегда и везде — от Рио до Токио, от Бразилии до Исландии — его окружает
любовь торсиды». И потому вполне логично, что именно торсида «Менго» первой
сорганизовалась, первой появилась на стадионе не как разнокалиберная, анархическая толпа,
а как организованная масса, как сплоченный отряд болельщиков, ведомый командирами,
скандирующий, ликующий и вибрирующий под звуки и ритм своей «шаранги» или
«батареи».
Этому примеру тут же последовали болельщики других клубов. А чтобы этой стихии
поклонения и жертвенности придать какие-то осознанные и четкие формы, вскоре в недрах
торсид родились и избираемые на собраниях и ассамблеях исполнительно-директивные
органы: президенты, вице-президенты, директора, члены правления. Торсиды обзавелись
департаментами, службами и отделами.
Вы спросите: «Какие еще отделы?»
Отвечаю: финансовый, ведающий сбором членских взносов, коммерческий,
занимающийся контрактами с заинтересованными фирмами и властями, заказывающий
«фирменные» футболки, значки, флажки, эмблемы… Пропагандистско-рекламный,
ведающий распределением среди болельщиков, отправляющихся на очередной матч,
плакатов, флагов, транспарантов, петард, ракет, мешочков с пудрой (у торсиды
«Флуминенсе»).
 28

Естественно, появились у организованных торсид и руководители оркестров и

«батарей», и свои юристы, помогающие разобраться с полицией в учащавшихся случаях
обострения страстей, свои администраторы, премирующие самых старательных торседорес
бесплатными билетами на матчи любимого клуба и организующие коллективные выезды
торсиды на поединки в другие города и штаты на специально арендованных для этого
автобусах, а впоследствии и чартерных авиарейсах.
Сейчас такие поездки болельщиков за любимым клубом или за сборной стали во всем
мире делом обычным, никого не удивляющим. Британские «хулиганы», летящие за
«Арсеналом» или «Челси», наводят трепет на полицию и директоров стадионов европейских
стран, болельщики «Спартака» отправляются за любимым клубом в Исландию или Питер.
Сколько таких фанатов едет за любимым клубом в другой город или страну? Две-три сотни?
Тысяча? Пять или десять тысяч? А знаете ли вы, что бразильцы и тут поставили
удивительный и убедительный рекорд?
Самое мощное из таких перемещений торсиды на матч любимой команды было
отмечено 5 декабря 1976 года, когда более 70 тысяч болельщиков «Коринтианса»
отправились из Сан-Пауло в Рио, чтобы поддержать свою команду в полуфинальном матче
национального чемпионата против «Флуминенсе»! Семьдесят тысяч «гостей» на трибунах
стадиона!
Невероятно, но факт: из 146 тысяч присутствовавших в тот день на «Маракане»
болельщиков ровно половина были «коринтианос» из Сан-Пауло! И опровергая давнее
категорическое футбольное поверие: «Торсида матч выиграть не может!», паулисты столь
мощно вдохновили свою команду, что, сыграв в основное время вничью (1:1), «Коринтианс»
все-таки вырвал победу по пенальти 4:1!
Но, увы, перенесенное на «Маракане» сверхнапряжение столь дорого обошлось и
торсиде и команде, что спустя неделю в финале «Коринтианс» проиграл «Интернасионалю»
0:2, и после этого «коринтианос» пришлось целых четырнадцать лет ждать первой победы в
чемпионате страны: в 1990 году!

«FIEL» ОЗНАЧАЕТ «ПРЕДАННАЯ»

Впрочем, ожидание победы для «коринтианос» дело привычное. Однажды им

пришлось ждать победы любимого клуба в чемпионате Сан-Пауло целых 22 года. Или, если
уж быть совсем точным, 22 года 8 месяцев 7 дней, 4 часа и 36 минут! С такой
скрупулезностью был подсчитан местными статистиками срок, отделявший победный гол в
 29

чемпионате 1954 года, (завоеванном, правда, 6 февраля 1955-го) от гола, принесшего

следующую победу и забитого 13 октября 1977 года...
Нет, вы вдумайтесь в эти цифры: 22 года торсида «Коринтианса» ожидала победу
своего клуба в каком-либо из чемпионатов или турниров! Двадцать два года! За эти два с
лишним десятилетия неузнаваемо изменились и страна и мир. Пришел в большой футбол и
ушел из него великий Пеле, успев забить более тысячи двухсот голов (в том числе немалую
толику из них в ворота «Коринтианса»!). Трижды бразильцы становились за это время
чемпионами мира. В стране тем временем был свергнут демократический режим президента
Гуларта, и власть захватили генералы, двадцать лет со скучной регулярностью сменявшие
друг друга в президентском дворце. Менялись эпохи, мир стал иным, а «коринтианос» все
ждали и ждали победы!
Не случайно, видать, один из самых верных поклонников этого клуба поэт и
композитор Жилберто Жил сказал однажды: «Быть коринтиано — значит решить для себя,
что каждый год ты будешь страдать».
Да, именно это чувство — страдание, является определяющим, когда речь заходит об
«алвинегрос» — «черно-белых», как называют себя фанаты «Коринтианса», которые за все
свои долголетние и нескончаемые страдания, за долготерпение и верность любимому клубу
назвали сами себя, свою торсиду, крупнейшую в самом крупном штате страны Сан-Пауло и
вторую по численности в стране после «Фламенго», трогательным и точным словом: «Fiel»
— «Верная» или «Преданная».
Я бывал в гуще разных торсид, общался с их лидерами и с рядовыми фанатами. С
теми, не слишком многими, кто приходит на «Маракану» или «Пакаэмбу», чтобы просто
насладиться игрой. И с теми (их большинство), кто без лишних раздумий отдается своей
страсти, кто ликует и рыдает, кричит и падает в обморок, танцует и лезет в драку, запускает
петарды и в самозабвенном реве скандирует слова любви или ненависти. И прихожу к
убеждению, что, пожалуй, правы те, кто считает: «Fiel» — это что-то особое, что-то
отличающееся от остальных торсид и фанатов. Что-то загадочное для постороннего глаза.
Даже по сравнению с общепризнанно самой главной, самой шумной, самой многочисленной
в стране, а, может быть, и в мире, торсидой «Фламенго».
Но и что?... Летописец и страстный, до полной потери себя, фанат «Коринтианса»,
Жука Кфури — один из лучших футбольных журналистов и автор мемориального альбома
«“Коринтианс” — страсть и слава», заметил в этом своем монументальном труде
интересную особенность: оказывается, самые великие идолы «черно-белой торсиды» не
обязательно являются самыми лучшими игроками команды. Прежде всего они должны
получить признание как символы клуба, как воплощение его особых качеств, как
 30

олицетворение самых выдающихся достоинств того, что принято гордо называть

«Коринтианская нация!».
Да, да, именно так, особой нацией, со своим характером, со своими неповторимыми
чертами, традициями, привычками считают себя «коринтианос». Один из величайших
бразильских поэтов двадцатого века Винисиус де Мораис убежден, что для «Fiel»
физическое данные игрока, красота его игры и совершенство его облика никогда не были
чем-то первостепенным, существенным. Наоборот, подавляющее большинство идолов этой
торсиды отличаются внешностью, которую можно было бы назвать «лицом бразильского
народа». То есть, это парни не слишком приметные, среднего роста, в большинстве своем —
негры или мулаты.
Продолжая эту мысль, можно придти к выводу, что именно страдание является той
чертой, которая роднит «алвинегрос» с бразильской нацией в целом. С народом, который
привык к страданиям, к долготерпению, к мукам вечного ожидания перемен к лучшему в
своей судьбе, перемен, которые, увы, почти никогда не приходят...
Именно это, видимо, имел в виду кардинал Сан-Пауло дон Пауло Эваристо Арнс,
когда в октябре 1977 года обратился со специальным трогательным «Посланием к
коринтианскому народу», в котором говорится: «Коринтианс» — это символ народа,
который не достигает цели. Народа, который страдает от всех разочарований, как самых
реальных, так и тех, которые привиделись в его мечтаниях. Народа униженного. Народа,
который борется с трудностями и знает, что нужно уметь и быть способным начать все
сначала. И действительно начинает!
Я уверен, — пишет далее кардинал, — что победа «Коринтианса» должна привести
нас к самым главным жизненным победам. И приведет! Мы всегда верим в приход новой
эры, которая близится, которая наступит для народа, с участием народа и будет создана
самим народом».
Вот до каких социально-философских обобщений и размышлений приводит нас
рассказ о торсиде и торсидах!
Размышляя над этим парадоксальным посланием духовного пастыря, Жука Кфури
развивает его мысли: победы «Коринтианса» не ограничиваются футбольными матчами,
выигрышем какого-то чемпионата. И потому быть чемпионом — это славно, но отнюдь не
может считаться чем-то абсолютно необходимым, жизненно неизбежным. «Коринтианские
победы» обретают всегда какое-то новое (непонятное «некоринтианцу») качество: они
вызывают жажду иных побед, куда более значимых, побед, которые ведут людей к свободе...
 31

Отсюда, возможно, станут понятными и разговоры о том, что «Коринтианс» — это

«состояние души». Это — выше, чем победа. Это — страсть, накал которой совершенно не
зависит от того, является ли «коринтиано» и его команда чемпионом или нет.
Видимо, именно этим объясняется одна из неповторимых и нигде более не
встречающихся особенностей торсиды «Коринтианса», на которую обратил внимание
великий Сократес, один из кумиров этой торсиды: ее заметная политическая
ангажированность. Скажем так... Именно в недрах этой торсиды и этого клуба зародился в
начале восьмидесятых годов удивительный для бразильского футбола феномен, который
получил прозвище «Коринтианская демократия» («Democracia corintiana»).
Родилась она с появлением в клубе между тренерами и игроками редкой в
профессиональном футболе атмосферы взаимного доверия. Игрокам стали разрешать
отправляться по домам перед матчами: тренеры знали, что никаких «излишеств» и
нарушений режима допущено не будет.
Потом тренеры начали советоваться с игроками при определении тактических схем
игры, игровых заданий на предстоящий поединок. Даже приглашение в этот клуб вратаря
Леао решалось голосованием игроков!
И видимо, потому в недрах именно этой торсиды стало зарождаться сначала глухое, а
потом и заметное, активное сопротивление военному режиму и требование немедленного
проведения прямых президентских выборов: «Diretas ja!», которое вскоре с энтузиазмом
было подхвачено всей страной. Это был, насколько мне помнится, первый и пока
единственный случай прямого и открытого участия футбольного клуба и его торсиды в
политической борьбе за демократизацию страны.
Любопытный факт: придя в этот клуб в разгаре своей футбольной карьеры, будучи
уже знаменитым мастером, достигшим великих побед, Сократес (видимо, из духа
противоречия) с вызовом заявил, что никогда не считал себя его поклонником, никогда не
был убежденным «коринтиано!».
Поиграв в нем несколько лет, он сказал: «Если бы я получил возможность прожить
свою жизнь еще раз, и при этом мне было бы предложено изменить в ней что-нибудь, я
предпочел бы родиться здесь, в парке Сан-Жорже, в колыбели «Коринтианса». Потому что
теперь я — «коринтиано» до самой смерти».
И объяснил, почему это так: «Играть в «Коринтиансе» — ни с чем не сравнимо. Я
говорю со знанием дела, ибо играл так же и за «Фламенго», торсида которого еще сильнее и
точнее выражает национальный характер бразильцев, чем «коринтианос», хотя она в Рио не
так мощна, как торсида «Коринтианса» — в Сан-Пауло.
 32

Все время, пока я играл в «Коринтиансе», я должен был постоянно контролировать

себя, свои эмоции, не позволять себе быть увлеченным, захваченным нервом торсиды. Если
этого не сделать, то ты окажешься подавленным, утонувшим в этих эмоциях. Я, например, не
стал таким прекрасным игроком, каким был Ривелино. Но в «Коринтиансе» я сыграл лучше,
чем он. Ибо я заставлял торсиду думать. Она плакала, она улыбалась, она кричала,
содрогалась, но прежде всего она думала! Мы заставляли ее думать, мы обменивались
информацией. Потому что великая сила торсиды «Коринтианса» заключается в эмоциях,
которые она вселяет в команду, это что-то такое, чего не имеет никто больше».

ЭЛИЗА И БЕНЕДИТО

Впрочем, «никто больше», никакая иная торсида не дошла и до еще одного парадокса,
рожденного загадочной душой великой «коринтианской нации»: несколько десятилетий
президентом «Фиэль» была женщина по имени Элиза. Женщина во главе торсиды! Вы
можете себе это представить? Такое возможно только в Бразилии!
Когда-то в конце шестидесятых меня познакомили с ней. Миловидная полненькая
брюнетка, без какой бы то ни было фанаберии или провинциального фанатизма. Но с
глубокой убежденностью, читавшейся в глазах, в каждом слове и в каждом жесте: «Важнее и
дороже нашего клуба нет и не может быть ничего на свете!».
— Элиза, — спросил я ее, — но объясни мне, пожалуйста, почему в этой стране, где
мужики привыкли командовать и распоряжаться абсолютно всем, они терпят тебя как лидера
торсиды?
— Это надо спросить у них, — смеясь, ответила она, кивнув головой на трибуну
стадиона. И добавила с той же, чуть беззаботной и слегка самодовольной улыбкой: — Я
доказала, что умею быть преданной клубу!
Да, она это доказала хотя бы в тот день, когда в одной из жарких и зубодробительных
схваток с соперниками из другой торсиды (будучи женщиной, она, все же, не смогла, не
захотела остаться в стороне от драки) ей сломали предплечье левой руки. Выйдя из
больницы, где рука была загипсована, Элиза тут же начала организовывать торсиду на
очередной матч и через два дня появилась на трибунах во главе «Фиэль», которая встретила
свою любимицу бурной овацией. Такой же, какой встречали в то время выходящего на поле
лидера атак «Коринтианса» стремительного и неудержимого Пауло Боржеса.
Говоря о «Фиэль», нельзя, конечно же, не вспомнить и еще одного ставшего
легендарным «коринтиано»: Бенедито Педрозо дос Сантоса. Этот человек, закончивший
 33

факультет журналистики, работавший в сан-паульском корпункте издательства «Британская

энциклопедия» и перидически выступавший с фортепианными концертами, несмотря на
обилие интересов, всю свою жизнь старался не пропустить ни одного матча любимого клуба.
По крайней мере из тех, что игрались в родных, так сказать, стенах: в Сан-Пауло. Сидя на
архибанкаде под солнцем или дождем всегда в черных очках с тщательно прижатым к уху
транзистором, из которого лился репортаж, Диди, как прозвали Бенедито друзья, в унисон со
всей многотысячной «Фиэль» ликовал и страдал, хвалил или ругал игроков и тренеров,
кричал и даже обсуждал удачные и провалившиеся комбинации...
Но почему тут возникло это слово «даже»? — спросит, возможно, читатель.
Да потому что Диди... был слеп от рождения!
И попробуйте же представить себе, уважаемый читатель, сколь велика была у этого
человека любовь к футболу и сколь сильна преданность любимой команде! И желание быть
в гуще единомышленников и друзей-«коринтианос». И сколь чарующим, сладостным, хотя и
не всегда до конца понятным, было для него погружение в этот невидимый, но
восхитительный мир футбола, «Коринтианса» и «Фиэль», который он воспринимал только
через голоса радиокомментаторов и рассказы друзей!

НЕ ТО, ЧТО НЫНЕШНЕЕ ПЛЕМЯ

Одна из самых интересных особенностей бразильской торсиды — страсть к

историческим экскурсам. Постоянная готовность заглянуть в прошлое и черпать там
вдохновение и материал для анализа событий сегодняшнего дня. Такое, впрочем,
свойственно не только бразильцам. Разве мало, к примеру, у нас любителей с наслаждением
повспоминать о незабываемых крученых корнерах Валерия Лобановского, о
головокружительных финтах Михаила Месхи, о пушечном ударе Александра Пономарева
или рывках Всеволода Боброва? Разве кто-либо из наших фанов старшего поколения
удержался бы от соблазна порассуждать, что было бы, если бы капризная судьба и суровые
власти не тормознули бы «Стрельца» перед чемпионатом мира 1958 года, и он получил бы
возможность померяться в Швеции силами с юным Пеле?
Однако, думаю, нигде в мире этой страсти не отдаются столь самозабвенно и
вдохновенно, как в Бразилии.
Есть в этой стране особый тип фаната, привыкшего копаться в футбольных делах
давно минувших дней. Его всегда можно встретить в баре или кафе, на уличном перекрестке
или на пляже, на футбольной трибуне или в переполненом салоне автобуса, словом, в любой
 34

точке страны, где заходит речь о футболе. Где скрещиваются копья в спорах о том, какие
команды выйдут в финальный турнир нынешнего национального чемпионата или кого
Флавио Коста, Феола, Теле Сантана, Паррейра, Загало или Сколари призовет на очередной
матч сборной. И сколько бы ни спорили участники подобных дискуссий о сравнительных
достоинствах «Фламенго» или «Флуминенсе», «Гремио» или «Интера», «Сан-Пауло» или
«Коринтианса», сколько бы ни восторгались они пушечными ударами Ривалдо или
неудержимыми рывками Роналдиньо, рано или поздно среди них обязательно подаст голос
седеющий скептик с изжеванной сигаретой в зубах, который в разгар спора вдруг громко
вздохнет и скажет сквозь зубы: «Ривалдо? Он, конечно, ничего. Прилично играет. Смотреть
можно. Но его удар?...Нет это не тот удар, какой был у Деламара. Вот где был настоящий
удар. Удар с большой буквы! Сегодня таких ударов уже не увидишь».
После этого скептик вздохнет, отхлебнет пива и в наступившей уважительной тишине
начнет вспоминать о том, как легендарный Деламар отрабатывал в «Ботафого» свои
знаменитые неберущиеся мячи. Как собирал мальчишек со всей округи, приводил их на
стадион «Женерал Севериано», точнее сказать — на футбольное поле, ибо стадиона в
нынешнем понимании этого слова тогда, при Деламаре, на улице Женерал Севериано еще не
было. И после окончания тренировки, когда усталая команда уходила в душевую и на
массаж, Деламар раставлял мальчишек за воротами и начинал бить.
Ах, как он бил! Нет, это надо было видеть, как он бил! Некоторые из посланных им
мячей перелетали через ворота, через трибуну, через забор стадиона, через две идущие за
забором ленты автострады Лауро Мюллер и оказывались в университетском саду напротив!
И тут все присутствовавшие непременно также вздохнут, потому что хорошо помнят
расстояние от футбольного поля на улице Женерал Севериано до университетского сада. И
потому, хлебнув по глотку пива и заказав еще по одной кайперинье, согласятся, что
действительно, сейчас таких ударов ни у кого нет…
«И никогда не будет!» — добавит какой-нибудь скептик. И вспомнит знаменитую
историю с Деламаром, когда он в 1911 году врезал по физиономии Габриэлю де Карвальо из
«Америки» за то, что тот начал охотиться за Флавио Рамосом и несколько раз ударил Флавио
по ногам. И когда пытавшаяся бороться с насилием на полях футбольная Лига отстранила за
этот поступок Деламара от игр на весь сезон, то его клуб «Ботафого» в знак солидарности со
своим форвардом вышел из розыгрыша и покинул Лигу!
И тут все вскочат на ноги и закричат, что такое уважительное отношение к игроку,
такая забота о нем были возможны только в те давние времена. Когда клуб еще был большой
семьей, где все были равны и равнозначны... И руководители клуба не были отравлены
 35

погоней за прибылями, не плели интриг, не строили козни, а уважали и почитали своих

игроков.
И кто-то обязательно подхватит эстафету воспоминаний о других легендарных героях
вчерашних дней, навсегда оставшихся в благодарной памяти торсиды. О рыцаре футбола
Мими Содре, самом честном футболисте в истории Бразилии. «И всего мира!» —
категорически добавит кто-нибудь.
И все сразу же согласятся: Да, другого такого не было, нет и никогда не будет ни в
одной стране мира!
Вы не верите? Напрасно. Тогда представьте себе в наш век грубости, подлости, драк,
подножек, ударов в спину Мими Содре умер бы от стыда. И наверняка бросил бы футбол в
знак протеста!
И если вдруг найдется среди экзальтированных спорщиков какой-нибудь юнец,
который ничего не знает о Мими Содре, ему тут же раскажут, что это был крошечный,
юркий, до невероятия элегантный форвард из того, самого первого состава «Ботафого»,
который завоевал чемпионское звание в 1907, а потом и в 1910 годах. Мими! Ах, Мими! В
самой острой голевой ситуации, когда мяч попадал ему в руку, или он видел, что кто-то из
его товарищей сыграл рукой, он мгновенно останавливался, замирал и вскидывал вверх руку,
превращаясь в подобие бронзового изваяния. Что-то вроде памятника самому себе.
«Рука! У меня была рука!» — означал этот жест: поднятая рука Мими с вытянутым к
небу пальцем. Нет, не пальцем, а крохотным пальчиком, как у гнома из диснеевской
«Белоснежки». И судья, заметив этот пальчик, даже если он не видел, что Мими или кто-то
там еще сыграл рукой, сразу же свистел и назначал штрафной. Если бы в те годы
существовал приз «фэйр-плей» за честную игру, Мими стал бы его первым лауреатом.
Сомнения в том нет.
А затем, перебивая друг друга, участники этой футбольной посиделки, вновь
начинают вспоминать великие удары.
— «Мараньон», например, — крикнет заскочивший в бар пропустить рюмку перед
очередной вахтой ночной сторож из соседнего банка. — Вот это был удар! Его изобрел
доктор Рауль Баррето де Альбукерке Мараньон. — То есть, тогда он еще не был доктором,
он был студентом. Доктором он стал потом. А тогда он был просто «Мараньон из Бангу».
— Не только из «Бангу», — поправит тут же негр-чистильщик ботинок,
приютившийся со своей нехитрой аппаратурой у игрального автомата с тускло мерцающими
на экране фигурками футболистов. — Из-за этого его замечательного удара Мараньона
переманивали к себе несколько клубов. Он играл и за «Риашуэло» и за «Мангейру». Сейчас
этих команд уже нет, а память о Мараньоне осталась.
 36

— А что же это был за удар такой? — поинтересуется кто-то из более юных

собеседников.
— О, это был удар смертельный. В смысле силы. Мараньон играл в защите, и в
трудную минуту, разряжая обстановку у своих ворот, отправлял мяч свечой вверх. Мяч
уходил в небо с такой страшной силой, что превращался в крохотную точку где-то под
облаками. Казалось, исчезал в голубизне неба. И потрясенные трибуны замирали, ожидая,
чем же это кончится. А потом мяч низвергался сверху вниз с такой же силой, с какой он
взлетал к небесам. Это было, как удар молнии, как раскат грома, как свист торнадо. И
игроки, свои и чужие, разбегались в стороны, никто не мог его принять и усмирить, этот мяч,
отправленный в небеса Мараньоном и вернувшийся на грешную нашу землю.
И аудитория вновь уважительно замолкала, переваривая информацию. Даже если кто-
то и усматривал тут некоторую гиперболизацию и склонность рассказчика к поэтическим
метафорам, все равно, все молчали, воздавая дань уважения великим предкам. Тем более, что
сейчас никто и никогда уже не попытается повторить такой удар. Ведь сейчас, со всеми
этими новомодными теориями насчет взаимодействия линий и необходимости для
защитника либо самому выходить с мячом вперед, либо точно пасовать его партнерам, с
такими теориями и концепциями, удар «мараньон» обречен на вымирание. Послать мяч к
облакам сегодня не решится никто. Ни Роберто Карлос, ни Ромарио, ни Роналдиньо. На
такое был не способен даже король Пеле.
— Ну, а «чарльз»?! — подхватит тему старичок, с давно уже дымящий толстой
сигарой в самом углу бара близ занавески, прикрывающей вход в туалет. — А кто, скажите
мне, сможет сейчас исполнить «чарльз» так, как его делал сам Чарльз Миллер? Мне об этом
рассказывал отец!
И хотя, кроме отца ветхого старичка, никто из присутствующих не видел и не мог
видеть живьем Чарльза Миллера, игравшего в самом начале прошлого века, все молчаливо
согласятся, что сейчас с такой элегантностью никто «чарльз» исполнить не сможет.
А родился этот прием почти одновременно с рождением бразильского футбола. И
родился случайно. Где-то в одном из первых матчей чемпионата Сан-Пауло 1902 года.
Потому и не осталось уже свидетелей того любопытного эпизода: оказавшийся в страшной
толчее игроков и уже совсем, было, потерявший контроль над мячом Чарльз Миллер вдруг
споткнулся, чуть не упал, промахнулся мимо мяча, пытаясь ударить по нему. Но спустя
секунду, когда удалось сохранить равновесие, и нога пошла обратно, нечаянно и неловко
ударил, точнее сказать, ткнул его пяткой назад. И по счастливой случайности мяч попал на
ногу своего же рванувшегося к воротам соперника игрока.
 37

Зрители, столпившиеся вокруг, расмеялись: уж больно удачно это получилось. И

Чарльз Миллер через пару минут уже сознательно повторил этот удар пяткой назад. И снова
народ возликовал. Сюрприз для соперников и счастливый случай для своих. С тех пор удар
этот и стал называться «чарльз». В отличие от «мараньона» им и сегодня пользуются
довольно широко, но попробуйте утверждать, что кто-нибудь исполняет его лучше Чарльза
Миллера!
— Ну, а «баррозо»? — воскликнет протирающий стаканы буфетчик. И тут же бросит
полотенце на стойку бара и зажмурится с наслаждением, словно созерцая этот
восхитительный прием.
— Еще бы! — с готовностью откликнутся все присутствующие. Как же, как же! Удар
«баррозо»! Знаменитый удар внешней стороной стопы, путающий защитников и
повергающий в панику вратарей. Впоследствии он превратился в «сухой лист», тот
знаменитый удар, прославивший Диди. Тот самый «сухой лист», каким Диди забил первый
гол в истории «Мараканы» в июне пятидесятого года в матче сборных Рио и Сан-Пауло. А
потом, в пятьдесят седьмом, тот же Диди тем же ударом вывел Бразилию в финал
чемпионата мира в отборочном матче с командой Перу.
И каскад подобных ностальгических восклицаний будет завершен обязательным
напоминанием, что, все-таки, первый «сухой лист» был исполнен не Диди, а Рубенсом
Салесом. И случилось это, когда Диди еще и на свете-то не было: в 1914 году в первом же
матче сборной Бразилии со сборной Аргентины в Буэнос-Айресе на Кубок Рока. Это был
единственный в том поединке «наш» гол. Который принес первую победу в долгом,
продолжающемся до сих пор и никогда не утихающем споре двух великих футбольных
держав.
— Ну, а «бисиклета»? — устало спросит зашедший пропустить рюмочку по дороге
домой репортер светской хроники, собирающий в близлежащих к своему дому барах добрую
половину информации для ежедневных колонок. — А «бисиклета»? Не станете же вы
утверждать, что ее изобрел не Леонидас, а кто-то другой?
И замолчит, оглядывая всех с видом картежника, держащего в руках полный «стрит»
и предвкушающего верную и неминуемую свою победу.
Тут все уважительно замолчат и закивают головами. Потому что двух мнений здесь
быть не может: «бисиклету» («велосипед») — удар в падении на спину через себя —
действительно изобрел «Черный диамант» Леонидас, великий идол тридцатых годов, с
которым никто не мог сравниться.
— По крайней мере, до появления Пеле, — скажет кто-то вполголоса, словно
размышляя вслух.
 38

— И Гарринчи, — добавит бармен со вздохом.

И все кивнут головами, отдавая дань уважения великим именам Гарринчи и Пеле,
Леонидаса и Рубенса Салеса, Чарльза Миллера и Мими, Мараньона и Баррозо. Вспомнив с
легкой и сладостной ностальгией великие удары, финты и приемы.
...Так это происходит в Бразилии. В Рио и Сан-Пауло, в тысячах других больших и
малых городов и крошечных селений этой гигантской страны. Я был десятки раз либо
невольным свидетелем, либо участником таких дискуссий и дружеских перепалок, в финале
которых все мы всегда приходили к чуть грустному выводу: «Да были люди в наше
время...».
Ну, а мы, россияне?... Разве мы не любим вспоминать наших героев вчерашних дней?
Федотова или «Стрельца», «Бобра» или великого «Льва Ивановича»?
А Антон Кандидов, он что: существовал только в изощренном воображении
любимого писателя? А сотни иных кумиров, потрясавших воображение наших отцов и
дедов, и сегодня постепенно уходящих из памяти наших сыновей и внуков? Мы тоже
слагали легенды и расказывали то ли сказки, то ли были. Помню, как в сороковых годах в
Запорожье, сидя за дырявой сеткой расшатанных ворот стадиона «Металлург», мы,
мальчишки, слушали от более взрослых парней рассказы о великих басках и геройски
противостоящих им спартаковцах. О ком-то, кто однажды ударом с лета сломал штангу
ворот, а в следующем матче еще более страшным ударом убил вратаря. Об этом доложили
товарищу Сталину, и великий вождь, строго покачав головой, запретил ему отныне и до века
бить правой ногой.
И тогда появилась песенка, в которой были такие слова:

«С левой он всегда ломает штанги,

С правой — бить ему запрещено».

«ЯСТРЕБЫ» и «МУШКЕТЕРЫ» ПОД ГРОХОТ БАТАРЕЙ

Стремительное разрастание торсид привело к тому, что они начали делиться и

дробиться на всевозможные более или менее солидные по количеству болельщиков
автономные формирования и группы, каждая из которых организационно оформлялась,
выбирала своего президента, свои руководящие органы. У того же «Коринтианса»,
например, в рамках «Фиэль» появились теперь «Ястребы», «Футболка номер двенадцать»,
 39

«Сердце Коринтианса», «Мушкетеры Фиэль», «Молодая Сила» и еще несколько

подразделений со столь же экзотическими именами.
От многотысячной торсиды «Фламенго» отпочковалась в 1981 году «Красно-черная
Фаланга» (ее президент, 27-летний учитель истории Марсело Паулиньо, взял это название из
древнеримской истории), затем появились: «Фла-12», «Молодой Фла», «Красно-черная
Раса», и зловещее слово «Урубу». (Так зовут питающегося падалью стервятника).
Возникновение этой фракции в торсиде красно-черных связано с весьма любопытным
эпизодом.
Однажды, когда «Фла» в очередной раз оказалась в долгом провальном периоде, не
выигрывая ни одного серьезного турнира и проигрывая один матч за другим, кто-то из
болельщиков принес на стадион живого стервятника, подстриг ему крылья так, чтобы птица
уже не могла взлететь, и в разгар матча зашвырнул несчастное существо на поле. Подтекст
этой обращенной к игрокам «Фла» акции был очевиден: «Вы настолько бездарны и
беспомощны, что кажетесь дохляками! Самое время отправить вас на корм стервятникам!».
Под оглушительный свист торсиды перепуганный и нахохлившийся «урубу» долго
бегал по газону, увертываясь от ловивших его игроков. А затем сработала традиционная
способность любой торсиды обращать неудачу в «викторию»: группа болельщиков назвала
себя «Урубу», подчеркнув тем самым свои, так сказать, природно-санитарные функции:
уничтожать посредством пожирания как врагов любимой команды, так и тех в ее рядах, кто
мешает успехам родного клуба.
Все эти фракции каждой торсиды организованно являются на матчи в футболках
своего клуба, с флагами, плакатами, ракетами, оркестрами. Под грохот «батарей», шаранг и
оркестров приходят задолго. Занимают каждая свое определенное место. Торсида
«Фламенго», например, всегда оккупирует левую от ложи прессы половину гигантского
кольца архибанкады «Мараканы», «Флуминенсе» — приходит всегда на правую. Среди
болельщиков «Фламенго» крайние слева позиции занимает «Молодой Фла», затем —
«Фаланга», после нее — «Фламенго-12» и так далее. Тщательно и любовно развешиваются
на трибунах гигантские плакаты, флаги, лозунги. Причем с каждым годом, с каждым сезоном
их размеры растут, и, помнится, в ноябре 2001 года на очередном «Фла-Флу» на «Маракане»
я увидел, не веря собственным глазам, как торсида «трехцветных» растянула на поле перед
матчем приветствующий свою команду плакат размером в половину футбольного поля!
Перед выходом команд его скатали, унесли. А потом, по ходу игры, вдохновляя своих,
несколько раз умудрялись каким-то образом разворачивать его и на «архибанкаде» —
трибуне второго яруса, покрывая свой сектор, тысяч на двадцать человек, почти целиком!
Что будет дальше — не знаю. Но могу предположить, что придет когда-нибудь момент,
 40

когда с неба с помощью вертолетов опустится и накроет всю «Маракану», вместе с полем,
трибунами и зрителями плакат с надпись: «Вперед, дорогой «Менго!».
Весь матч торсида либо ликует, либо страдает. Но то, что мы видим и слышим у нас в
«Лужниках» или на «Динамо» (даже если играет «Спартак», и его фаны дружно явились на
трибуны со своими шарфами и дудками), так же не сопоставимо с тем, что происходит на
«Маракане», как наш футбол не сравним с футболом бразильским...
Хотите — верьте, хотите — нет, но по сделанным однажды специалистами замерам,
шумовой эффект на этом крупнейшем стадионе мира в иные моменты превышает в
децибеллах рев реактивного лайнера, идущего на взлет!
С давних пор торсиды играющих команд обязательно располагаются на
противоположных сторонах трибуны. Между ними нет никакого непосредственного
контакта. Ни до матча, ни во время, ни в процессе выхода со стадиона. Причем на
крупнейших стадионах страны даже доступ на эти трибуны (эспланады или лестницы) —
совершенно отделены и удалены один от другого. Таким образом, основные массы торсид
соперничающих команд не соседствуют друг с другом, что предохраняет их от… понятно
чего.
И с началом каждого матча на любом бразильском стадионе обязательно начинается
война торсид, сидящих друг против друга. Они пытаются переорать, пересвистеть,
перегромыхать соперников. У каждой есть свое фирменное блюдо. Торсида «Фламенго»,
помимо слаженного рева десятков тысяч глоток, издавна славится своими шарангами,
скомпанованными в основном из барабанов, тамбуринов и иных ударных инструментов и
оглушающих своим грохотом не только стадион, но и прилегающие к нему городские
кварталы.
Торсида «Ботафого», оправдывая название своего клуба (слово «Botafogo» буквально
означает «Подбрось огня!». Или: «А ну-ка, зажги!»), потрясает стадион и весь город
многоцветными ракетно-петардными фейерверками.
Торсида «Флуминенсе», как я уже упомянул, в момент выхода на поле своей команды
швыряет в небо тысячи небольших бумажных мешочков с рисовой пудрой.
Забитый командой гол повергает ее торсиду в экстаз и заставляет горестно умолкнуть
население противополождной трибуны. Потом, спустя несколько минут, оправившись от
шока и вытерев слезы, торсида-неудачница снова начнет подстегивать, подбадривать свою
команду. Причем дело не сводится к одному лишь примитивному ору: «Вперед! Дави их!
Даешь победу!». Нет, скандирование торсиды бывает обычно целенаправленным и
конкретным. Помнится, тренера сборной Бразилии Теле Сантану торсида несколько лет
«доставала» категорическим хором-призывом: «Bota ponta, Tele!». Что означало: «Поставь-ка
 41

крайнего форварда, Теле!». (Наслаждавшиеся воспоминаниями о еще недавних

выступлениях великих Гарринчи и Жаирзиньо болельщики тогда упрямо не соглашались с
принятой тренером тактической схемой игры в нападении без крайних нападающих).
К концу матча, если его судьба уже решена и преимущество одной из команд
зафиксировано достаточно солидным разрывом в счете, торсида победителей запевает
ликующий гимн: «Подходит время!» и размахивает белыми платками, ехидно «прощаясь» с
побежденными. А те начинают покидать трибуны задолго до финального свистка.
И нередко случается так, что принесенные с собой плакаты, флаги, транспаранты, а
иногда и в отчаянии сорванные с тела футболки отправляются в гигантские костры,
зажженные прямо на цементных трибунах в знак протеста и печали.
Бывают случаи и более серьезных «репрессий» по отношению к тем, кого торсида
считает виновником поражения. В конце национального чемпионата 1996 года были
перебиты уникальнейшие витражи, украшавшие штаб-квартиру вылетевшего во вторую лигу
клуба «Флуминенсе». В 1998-м после постыдного провала «Фламенго» (0:5) от
провинциальной команды «Витория» в Баие штаб-квартира «красно-черных» близ озера
Гавеа в Рио была не только забросана камнями, но даже и обстреляна!
А сколько раз случались набеги разъяренных фанатов на квартиры и дома
неудачников: тренеров и футболистов! После поражения на чемпионате мира 1966 года в
Англии был разгромлен в Сан-Пауло дом тренера сборной Висенте Феолы, его семью спасла
полиция, а сам он предпочел несколько месяцев отсидеться за пределами страны, ожидая
пока не утихнут страсти.
По мере того, как футбол занимал все более важное место в жизни бразильцев,
авторитет и влияние клубов и их болельщиков начали стремительно возрастать. Политики и
чиновники быстро сообразили, что поддержка торсиды означает более легкую, а иногда и
верную победу на губернаторских или муниципальных выборах. Отсюда — постоянное
стремление властьимущих к флирту с торсидами, к заискиванию перед их лидерами. (В Сан-
Пауло считается, что после поста губернатора штата и префекта этого крупнейшего в
Южной Америке города третьим по значению и по влиянию является пост президента
«Коринтианса»). Для размещения штаб-квартир торсид стали наниматься помещения,
сниматься в аренду дома. Словом, работа организованных торсид приобретала уже характер
грандиозных общественных кампаний и была сравнима или даже превосходила по размаху
деятельность политических партий.
И если эта, в общем-то, безобидная суета и возня велась среди, так сказать,
«номенклатуры» фанов, среди шефов торсид, то со временем в низах, в громадной массе
рядовых болельщиков, соперничество и взаимная враждебность накалялись все больше и
 42

больше. И все чаще и чаще между ними вспыхивали острые инциденты, все более
непримиримой становилась атмосфера между соперниками: болельщиками, к примеру,
«Фламенго» и «Флуминенсе» в Рио, «Коритианса» и «Палмейраса» в Сан-Пауло, «Гремио» и
«Интернасионаля» в Порту-Алегре, «Крузейро» и «Атлетико» в Белу-Оризонте. Со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Иногда печальными, а, случалось, и трагическими.
Ведь если на трибунах торсиды разных команд, как я уже сказал, разделены надежными
шеренгами полиции и по окончании матчей они спускаются с архибанкады по двум
различным пандусам и не смешиваются, не пересекаются друг с другом, то... в городе-то их
разделить невозможно! Рано или поздно они приходят в соприкосновение и тогда...

ВРЕМЯ БОЛЕТЬ И ВРЕМЯ УМИРАТЬ

24 марта 1994 года болельщики «Фламенго», бурно празднуя победу своей команды
над «Ботафого», в одном из баров с радостным боевым кличем набросились на оказавшихся
там «соперников». Началась перестрелка, два человека были убиты, четверо ранены.
23 октября того же года два молодых парня, одетые в футболки клуба «Сан-Пауло»,
были подвергнуты издевательствам группой болельщиков «Палмейраса».
19 февраля 1995 года два болельщика «Васко-да-Гамы», направлявшиеся на матч
своей команды, погибли в вагоне пригородного поезда обстрелянного враждующей
торсидой.
Этот перечень можно было бы продолжать. Но закончу его упоминанием о трагедии,
которая привела однажды к попытке обеспокоенных властей весьма кардинально укротить
бущующие на трибунах страсти. 20 августа 1995 года по окончании матча молодежных
команд «Палмейраса» и «Сан-Пауло» на стадионе «Пакаэмбу» вспыхнула грандиозная драка
двух торсид. Побоище продолжалось недолго: семь минут. Но в нем участвовали несколько
сот человек. В итоге один болельщик погиб, он был забит железной трубой, более сотни
фанатов ранены.
После этого в коридорах власти разразился весьма шумный скандал. Даже конгресс
попытался вмешаться и потребовал с докладом на одно из своих заседаний министра спорта
Пеле. Вслед за этим местные власти приняли жесткие решения: запретить наиболее
агрессивные торсиды, в частности, «Mancha Verde» («Зеленое Пятно» — это одно из
формирований торсиды «Палмейраса»), «A Torcida Independente» («Независимая торсида
клуба «Сан-Пауло»»), позднее была также закрыта торсида «Gavioes de Fiel» («Верные
ястребы клуба «Коринтианс»»).
 43

Закрытие не было формальным актом: болельщикам было категорически запрещено

появляться на стадионе в футболках с эмблемами этих торсид, с их флагами и
транспарантами. Были закрыты их штаб-квартиры и распущены руководящие органы.
Тогда же Пеле расценил такое решение как ошибочное. По его мнению, запрещение
«организованных торсид» — не выход! Он сказал, что нужно более строго контролировать
их, следить за их поведением, бороться с «излишествами», но не запрещать. Кроме того,
Пеле заметил, что за лидерами торсид стоят иногда хозяева футбольных клубов,
пытающиеся использовать их в своих интересах, для укрепления своего влияния в футболе.
Однако уже через несколько дней «запрещенные торсиды» ловко
переквалифицировались, точнее сказать, загримировались, замаскировались, назвав себя
«карнавальными блоками», и возобновили свою деятельность: сбор членских взносов,
мобилизацию сторонников, организацию коллективных выездов на матчи.
Спустя еще год, 20 ноября 1996 года, во время матча «Флуминенсе» и «Атлетико»
(Парана) на стадионе «Ларанжейрас» в Рио торсида «Флу» выбежала на поле и избила
вратаря гостей Рикардо Пинто: с сотрясением мозга он был госпитализирован. (Кстати,
спустя еще две недели «Атлетико» в своем последнем матче отдал победу одному из
соперников «Флу», после чего «триколор», оказавшись на предпоследнем месте, был на
следующий сезон впервые в своей истории отправлен во вторую лигу).
В январе 1997 года перед открытием очередного чемпионата Рио-де-Жанейро
футбольная федерация штата издала беспрецедентное для Рио-де-Жанейро, да и для всей
страны решение: если в Сан-Пауло была попытка запретить всего две из множества
«организованных торсид», то здесь, в Рио, болельщикам всех команд было вообще
запрещено приходить на стадионы в организованном порядке, с плакатами, флагами,
лозунгами, транспарантами любимых клубов. Было запрещено даже появляться на трибунах
одетыми в футболки клубов и организовывать во время матчей какие-то группы. Это
означало фактическое запрещение организованных торсид...
Разумеется, это решение вызвало яростное массовое неприятие среди болельщиков. И
началась долгая борьба с полицией, в которой перевес был на стороне торсид. В самом деле:
никакие силы не смогут достаточно надежно контролировать десятки тысяч людей, идущих
на стадион. Флаги и плакаты не так уж трудно спрятать под одежду. Переодеться в красно-
черную футболку «Фламенго» или трехцветную «Флуминенсе» можно ведь и
непосредственно «на рабочем месте»: на архибанкаде. И теперь оставалось только следить за
развитием событий и ждать, чем закончится эта война на стадионах Рио. Да и не только на
стадионах.
 44

О том, как она развивается, эта война, как функционируют «запрещенные» торсиды в
новых фактически нелегальных условиях, расказывает опубликованный в ноябре 1998 года в
журнале «Ишто э» репортаж «Драка—футбол—клуб», оснащенный весьма выразительным
подзаголовком: «Торсиды демонстрируют оружие и вновь приводят в ужас стадионы Сан-
Пауло». Вот небольшой отрывок из него:
«Он не курит, не пьет, не прибегает к наркотикам. Ему 23 года, всю неделю он
проводит на работе и в учебе (по вечерам) на частном факультете. В остающееся время он
ухаживает за девушкой, играет в футбол и ходит в танцзал в квартале Каза Верде в
северной зоне городе, где он и живет. Он — один из тех юношей, которые нравятся
абсолютно всем. Приносит как донор свою кровь в госпиталь, угощает нищих едой и даже
помогает старушкам перейти улицу. Любая теща хотела бы иметь именно такого зятя.
Но... им владеет неуемная и неконтролируемая страсть к «Палмейрасу». И больше
того: к «Манча Верде» — запрещенной после драки в августе 1995 года «организованной
торсиде» этого клуба. В дни матчей он полностью преображается:
— Я становлюсь другим человеком и не могу сдержаться. Если я вижу типа из
торсиды соперников, то немедленно его атакую. И не даю спуска никому. Конечно, я не
стану бить женщин, детей или стариков. Но для остальных у меня нет жалости.
Отправляясь на стадион, он думает о том, что может однажды и не вернуться
домой:
— Я всегда говорю матушке: «Если я погибну в день матча, то ты не волнуйся: я
умру счастливым, потому что делаю то, что люблю».
К этим словам могли бы присоединиться два друга — 22-летний продавец Бетиньо и
охранник Жаррао, которому 21 год. Они — активисты торсиды «Коринтианса» — «Верные
ястребы».
— Я готов схватиться врукопашную с любым прямо на пороге моего дома. Каждый,
кто появится передо мной в футболке чужого клуба, получит от меня по мозгам, —
хвастается Бетиньо. (А он, кстати, является любителем «борьбы без правил»).
Демонстрируя журналисту дубинки и металлические прутья, которыми он пользуется для
выяснения отношений с «противниками», Бетиньо заключает: — Мне нравится драться,
особенно — бить болельщиков «Сан-Пауло». Если кто-нибудь из них будет изуродован или
даже убит, значит так надо...
Прочитав откровения столь воинственных торседорес, психолог Пауло Гуаденсио
размышляет: «Эти настроения не имеют с футболом ничего общего. Они просто служат
оправданием для любого индивида, пытающегося исторгнуть из себя свою патологию.
 45

Футбол, таким образом, платит высокую цену, поскольку становится площадкой или
полигоном, собирающим множество таких больных».
В такой причудливый коктейль смешиваются чисто футбольные эмоции, патриотизм
фанов, безудержная и неконтролируемая любовь к этой игре, ставшая национальной
страстью, и постепенно разрастающаяся страсть к насилию, у кого-то, может быть,
врожденная, а у иных и «благоприобретенная». Родившаяся и окрепшая в уличных
разборках, в столкновениях с полицией, в непрерывной погоне за деньгами, за достатком, за
куском хлеба, за женщиной. Но это уже выходит за рамки разговора о футболе. Это уже
совсем другая история.
И все-таки, возвращаясь к тому, о чем идет речь на этих страницах, могу сделать
категорический вывод: при всей оправданности самых суровых мер, предпринимаемых
против насилия на стадионах или вокруг стадионов, нельзя не согласиться с Пеле: никакими
чиновничьими решениями и постановлениями «закрыть» или «запретить» торсиды уже
невозможно. Как невозможно закрыть или запретить сам футбол.

* * *
...Как я уже рассказал, бразильская торсида родилась вскоре после появления в этой
стране первых футбольных клубов. Она росла и развивалась вместе с ними. И понять ее
психологию, настроения, пульс жизни, странные и подчас непривычные обычаи и формы
поведения, способы выражения своих эмоций и проявления любви и преданности своему
клубу можно только тогда, когда знаешь историю, традиции, особенности ведущих клубов
этой страны, вокруг которых рождается, растет, формируется и живет торсида. К рассказу об
одном из самых знаменитых бразильских футбольных клубов мы сейчас и переходим.

ГЛАВА 2. КЛУБ

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Итак, прочитав предыдущую главу, мы получили некоторое представление о том, что

такое «торсида».
Что такое «футбольная команда» любой человек, интересующийся футболом,
прекрасно знает и без помощи автора этой книжки: три-четыре десятка игроков, тренеры,
администраторы, массажисты, врач, тактика игры, турнирная стратегия, купля «звезд!»,
продажа «балласта» и так далее. Тут все ясно.
 46

Ну, а что такое «футбольный клуб»? Уверен, что многие отождествляют это понятие с
футбольной командой. Но это далеко не так. Именно об этом, о том, что такое бразильский
«футбольный клуб», я и собираюсь сейчас рассказать.
Во-первых, подчеркну, что это — именно КЛУБ: закрытое, элитарное сообщество
людей, которые объединены общими убеждениями, взглядами, принципами. И которые
тщательно оберегают свой мирок от проникновения в него лиц «другой группы крови»,
чуждых, «низких» по общественному положению, чужих по идеологии и по настроению.
Клубы существовали на земле нашей вообще и в Бразилии в частности задолго до
появления футбола. Клубы могли объединять людей по самым разным принципам. Клубы
охотников, рыболовов или ценителей вин, ценителей красивых женщин или собирателей
курительных трубок, клубы любителей парусных регат или конских скачек, гольфа или
крикета. Кстати, многие футбольные клубы в Бразилии, да и во многих других странах на
рубеже XIX—XX веков родились на базе спортивных кубов или, можно сказать,
отпочковались от них: знаменитый «Фламенго» родился на основе клуба любителей
парусных гонок и до сих пор этот, на 90 процентов футбольный клуб именуется «Клуб регат
Фламенго». В Аргентине на базе основанного в 1887 году клуба «Химназия и Эсгрима»,
объединившего любителей гимнастики и фехтования, появился четырнадцать лет спустя
одноименный футбольный клуб.
Другая питательная среда возникновения клубов вообще и футбольных, в частности,
— эмигрантские землячества и сообщества, которые складывались в Южной Америке в ходе
массовой эмиграции сюда людей из Европы и Азии во второй полoвине XIX — начале ХХ
веков. На базе итальянской общины Сан-Пауло возник клуба «Палестра», впоследствии
переименовынный в «Палмейрас». Англичане организовали в Уругвае «Клуб Атлетико
Пеньярол», португльская колония в Рио-де-Жанейро основала клуб «Васко-да-Гама».
Ну, а бывали и такие случаи, когда просто небольшое сообщество людей, горячо
преданных футболу, объединялись и основывали клуб, который начинал свою долгую
историю со всеми сопутствующими футбольному клубу не слишком частыми радостями и не
очень редкими, но неизбежными горестями, а, случалось, и страшными трагедиями.
Короче... Чтобы дать представление о том, что такое бразильский футбольный клуб,
по каким законам он живет, можно было бы взять в качестве объекта исследования любой из
названных выше или иных бразильских футбольных «грандов»: «Коринтианс» или
«Палмейрас» в Сан-Пауло, «Фламенго» или «Ботафого» в Рио, «Гремио» или
«Интернасионал» в Порту-Алегре, «Атлетико» или «Крузейро» в Белу-Оризонте. Картина
получилась бы примерно одинаковая. Потому что все бразильские «гранды» — клубы,
создавшие себе имя и славу, обладающие командами, которые играют сейчас в первом
 47

дивизионе национального чемпионата, поставляющие более или менее регулярно игроков в

сборную команду страны и в знаменитые европейские клубы — все они прошли схожий
путь: от некогда элитарных закрытых сообществ до самых популярных (хотя далеко не
всегда открытых и по-настоящему демократичных) общественных организаций этой страны.
Их бесспорная закрытость и элитарность сохраняется и до сих пор, что проявляется, в
частности, в весьма высоких вступительных и членских взносах, а также в необходимости
для лиц, желающих вступить в них, заручаться солидными рекомендациями. Но все равно, к
футбольным клубам приковано сейчас постоянное внимание общественногог мнения и всего
населения страны, а посты президентов и членов правлений этих клубов являются весьма
престижными в негласной табели о рангах, принятой в обществе.
И одной из самых типичных (и с точки зрения интриги рождения, и по набору
«радостей», и по коллекции «горестей», и даже по случившейся совсем недавно трагедии)
может быть названа история и судьба одного из самых известных в стране и старейшего в
Рио — в июле 2002 года он отметил свое столетие — клуба «Флуминенсе», о котором я хочу
рассказать поподробнее.
Правда, тут следует немного углубиться в историю и для начала упомянуть о том, что
прежде, чем в Бразилии возникли первые футбольные клубы, в стране царил довольно
долгий период неуправляемой футбольной стихии. Едва ли не ровесник бразильского
футбола историк Лорис Баэна Кунья, симпатичный старичок, сухонький, но крепкий, с
которым я познакомился в середине 90-х годов в Ассоциации бразильской печати,
покопавшись в своих пухлых досье, сообщил, что самый первый в этой стране отмеченный
историками и журналистами факт ударов по футбольному мячу был зафиксирован в 1890
году на севере страны — в городе Белеме, лежащем в устье Амазонки. Разумеется, это были
еще не бразильцы: гоняли мяч англичане из компании «Амазон Штим Навигэйшн» и моряки
одного из британских судов, пришвартовавшихся в местном порту. Известно также, что два
года спустя некий англичанин мистер Хьюг гонял с товарищами мяч на пустырях города
Жундиаи. В 1893 году инженеры (опять же, британские), гарантировавшие
функционирование железной дороги «Леопольдина», играли в футбол в часы отдыха на
лужайке сквера Пайссанду в Рио-де-Жанейро. Были и другие версии, которые не всегда
подтверждались документальными источниками. Например, Флориано Пейшото Корейа,
ветеран «Сантоса», игравший в этом клубе еще в двадцатых годах, уверял, что первый
футбольный матч на территории Бразилии состоялся в поселке Ита в штате Сан-Пауло еще в
1872 году, когда мяч погоняли во дворе местного колледжа его семинаристы.
Имеются и другие весьма зыбкие и недостоверные версии, но бесспорным и
доказанным фактом остается возвращение в Бразилию Чарльза Миллера, сына англичан,
 48

живших во второй половине XIX века в Сан-Пауло и отправивших своего отпрыска

обучаться на историческую родину предков. Оттуда он и привез футбольный мяч и комплект
бутс и футболок, с помощью которых и организовал 14 апреля 1895 года официально
считающийся первым футбольный матч между работавшими в Сан-Пауло англичанами из
газовой и трамвайной компаний. Победили трамвайщики со счетом 4:2.
Вскоре начали создаваться и первые в стране футбольные клубы. Самый первый из
них: «Sao Paulo Atletic Club» был основан (опять же, целиком из англичан!) в 1896 все тем же
Чарльзом Миллером. Он и его друзья поначалу занимались футболом в гордом одиночестве:
не было тогда еще какой-либо другой команды, с которой можно было бы сразиться первым
энтузиастам этого спорта.
Вскоре, однако, в этом крупнейшем промышленном городе Бразилии появился со
своим привезенным из Гамбурга мячом еще один столь же страстный, как британец Миллер,
поклонник футбола: немец Ганс Нобилинг, основавший клуб «Hans Nobiling Quadro».
Нечто подобное происходило, правда, чуть позже, и в Рио-де-Жанейро, где первый
мяч был доставлен приехавшими в 1900 году из Швейцарии братьями Оскаром и Эдвином
Кох. Они стали основателями футбольного клуба Рио-де-Жанейро, существующего и
поныне, — знаменитого «Флуминенсе».
А вслед за пионерами: чисто футбольными клубами «Флуминенсе» и «Сан-Пауло
Атлетик» начали появляться футбольные команды при уже давно существовавших клубах
регат, крикета, гольфа. Потом стали создаваться и новые футбольные клубы. Футбол
постепенно начал обретать популярность, число гоняющих мяч бразильцев стало быстро
расти, несмотря на то, что, как уже было сказано выше, в первые десятилетия своей истории
бразильский футбол оставался занятием сугубо элитарным и доступ на те первые
футбольные поля был напрочь закрыт громадному большинству незнатного населения
страны, в первую очередь неграм и мулатам.
Постепенно, уже в первом и втором десятилетиях двадцатого века, в стране
закладываются основы нынешней структуры ее футбольного хозяйства, рождается основная
масса тех клубов, которые сохранились до наших дней, и в которых появились все великие
игроки, принесшие бразильскому футболу мировую славу.

КОГО ВОЗЯТ ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ?

Итак, о жизни, заботах и проблемах бразильских футбольных клубов мы будем теперь

говорить на основе и примере «Флуминенсе» или, как его ласково называет торсида, «Флу».
 49

Основан он был в 1902 году. Правда, не менее знаменитый «Фламенго» отмечает в

качестве своего «дня рождения» 15 ноября 1895 года. Но всем известно, что в тот
ноябрьский день возник «Гребной клуб Фламенго». Именно — «гребной». И только. А
футбольная команда в нем появилась лишь в 1912 году. И, кстати сказать, только и
исключительно благодаря «Флуминенсе», о чем речь у нас впереди.
Ну, а родоначальником футбола в Рио был первый президент «Флу» Оскар Кох,
который, как уже было сказано, вместе с братом Эдвином возвратился в 1901 году на родину
из Швейцарии, где они учились в одном из университетов, и привез с собой футбольный
мяч.
Именно он организовал первую футбольную игру в Рио 1 августа 1901 года, в которой
встретились его друзья и члены английской колонии города. Закончившийся со счетом 1:1
поединок особого интереса не вызвал: количество зрителей — полтора десятка — было
меньше численности обеих команд. Однако забава пришлась друзьям Коха по вкусу и,
списавшись с Чарльзом Миллером в Сан-Пауло, Оскар организовал 19 октября первый выезд
туда своих бойцов. Он даже попытался договориться с администрацией железной дороги о
бесплатном проезде «спортивной делегации», но получил сухой ответ: «Железная дорога
была сделана не для того, чтобы «за спасибо» возить бездельников и хулиганов».
Многие из участников того турне (были сыграны два матча, оба вничью: 1:1 и 2:2) и
стали организаторами и первыми членами совета «Флуминенсе», учредительная ассамблея
которого с участием двадцати гостей состоялась 21 июля 1902 года в особняке Орасио да
Косты Сантоса по улице Маркес де Абрантес, 51. С того дня и ведут свой отсчет историки
этого футбольного клуба.
А всего через месяц, 19 сентября, «Флуминенсе» сыграл свой первый матч с
энтузиастами из «Рио-Крикет-клуба», учинив им жестокую «голеаду»: 8 сухих мячей! Еще
через три месяца, 17 октября, была взята в аренду для тренировок шикарная поляна близ
улицы Гуанабара в квартале, который носил поэтическое имя «Ларанжейрас», что означает
«Апельсиновая плантация». Впоследствии она была куплена, и на том самом месте
разместился и находится до сих пор стадион этого клуба.
Там же 16 июня 1903 года состоялся и первый в истории Рио футбольный матч с
платными билетами.
Вслед за Оскаром Кохом и его друзьями в футбол потянулись другие энтузиасты,
появились новые команды. В гребных и крикет-клубах стали зарождаться футбольные
секции. И 8 июля 1905 года в Рио была создана городская футбольная Лига, которая в
следующем году организовала первый чемпионат Рио-де-Жанейро. В нем приняли участие
шесть команд. Матчи прошли в два круга, и чемпионом стал, естественно, «Флуминенсе»,
 50

проигравший всего один матч из десяти, забивший 52 и пропустивший только 6 голов.

Показатель, согласитесь, отличный! И потому сохраним для истории имена тех первых
чемпионов Рио, добившихся столь блистательного успеха: «голкипер» Ватерман, «бэки» —
Витор Этчегарай и Алмонд, «хавбэки» — Портела, Бучан и Гулден, «форварды» — Освальдо
Гомес, Орасио Коста Сантос, Эдвин Кох, Эмилио Этчегарай и Феликс Фриас.

ТОЛЬКО ПО-АНГЛИЙСКИ...

Я не случайно сохранил тогдашнее, то есть британское наименование игровых ролей.

В те времена и еще лет десять спустя на футбольных полях Бразилии просто неприлично
было говорить по-португальски. Даже между собой игроки общались на языке
родоначальников этого великого спорта. Футбол, напомню еще раз, был тогда экзотическим
и далеким от основной массы населения страны занятием.
Кстати, когда начали проводиться регулярные чемпионаты, и обязательным,
предъявляемым к каждому участнику требованием стала его собственноручная роспись в
протоколе матча, некоторые из «малых» клубов, где начинали приобщаться к диковинной
заморской игре уже не студенты и аспиранты, а простые сыны земли бразильской,
вынуждены были завести специальных преподавателей для обучения игроков ...нет не
грамоте, не умению читать и писать, а способности начертать свою фамилию или имя в
протоколе.
И чтобы упростить им эту задачу, иногда приходилось менять слишком длинную
фамилию (состоящую иной раз из четырех-пяти слов) на что-нибудь более простое. Чтобы
легче было запомнить, как это слово «нарисовать». Так скромный мулат Паскоал Чинелли
стал именоваться «Силва». Всего пять букв. Запомни и рисуй...
Во «Флуминенсе» таких педагогов никогда не заводили. В них не было нужды: «Флу»
всегда был, да и до сих пор остается самым элитарным, самым недоступным для простых
смертных клубом.
Эти его традиции легко прочитываются в облике и укладе жизни штаб-квартиры,
размещающейся под главной трибуной стадиона, построенного еще к южноамериканскому
чемпионату 1919 года.
Побывал я в нем в ноябре 1996 года. По его салонам водил меня бывший вице-
президент «Флу» и один из его «Benemeritos» — «Заслуженных ветеранов» (есть такая
привилегированная категория для самых отличившихся и старейших членов клуба) сеньор
 51

Жозе Бернардо Бишукер. Он делал это с гордостью за славную историю своего «Флу» и с
горечью за надвигавшуюся тогда трагедию, в неизбежность которой никто не хотел верить.
Мы вошли в клуб через парадный подъезд по улице Алваро Шавес, 41, к которому в
начале века подкатывали экипажи и кабриолеты, потом, в 20-е годы, дымящие «испано-
сюизы» и «даймлер-бенцы», затем — бесшумные и бездымные «роллс-ройсы» и
«мерседесы» с самыми сиятельными из «бенемеритос» и самыми почетными из именитых
гостей старейшего футбольного клуба Рио.
Мраморная парадная лестница ведет в холл первого этажа. Налево — зал для
банкетов и ресторан. Направо — библиотека и музей. Выше — салон для балов. Паркет
потрясающего рисунка. Запах воска, которым он натерт до блеска. Витражи, почти как в
парижском «Нотр-Даме». Хоры, на которых в дни балов и торжественных церемоний
располагается оркестр.
Мы помолчали благоговейно, и я представил себе эти балы: барышни в кринолинах
или вечерних платьях с оголенными плечами, на которых поблескивают и переливаются
миллионные колье или бусы с бриллиантами и изумрудами, кавалеры в смокингах или
фраках, офицеры в парадных мундирах, скользящие с подносами официанты.
А библиотека!? Боже, вот это библиотека! Она вызывает почтение одним только
своим видом: близ входа — этажерки с газетными подшивками и книгами по истории клуба,
где бросаются в глаза многотомные сочинения главного летописца «Флу» Пауло Коэльо
Нето.
Весь громадный салон устлан толстыми коврами, заглушающими шаги. В центре —
длинный стол, за который можно усадить сразу три футбольных команды, если бы, конечно,
у кого-либо из футболистов когда-нибудь возникло желание раскрыть хотя бы один из
фолиантов, покоящихся в шкафах из красно-темной жакаранды.
Присмотревшись сквозь мерцающие в свете неярких люстр стекла к кожаным
корешкам, видишь, что такая литература сделала бы честь самому именитому
академическому учреждению любой столицы мира. Тут тебе и «Леон Толстой», и полный
Бальзак, и Дюма, и собрания многих других виднейших светил мировой литературы.
Пройдя через читальный зал, в следующем салоне мы оказались в музее: опять же
самом шикарном и богатом из всех спортивных музеев Бразилии! В сравнительно
небольшом зале под вывешенными у потолка портретами всех президентов клуба — шкафы
и этажерки с пятью тысячами (!) кубков, чаш, статуэток и иных призов, завоеванных
спортсменами «Флу». Самая крупная из которых — «Чаша Гардано» высотой 2, 15 метра, за
первый победный «трикампеонат» Рио в 1936—1938 годах.
 52

ДА, БЫЛИ ЛЮДИ В НАШЕ ВРЕМЯ

На одной из стен — изящный серо-болотного цвета диплом в память о чемпионате по

плаванию, выигранном «Флуминенсе» в середине тридцатых годов. Лица славных
победителей заключены в овал, напоминающий очертания рыбы. В самом центре —
медальный в «три четверти» портрет очень знакомого молодого лица. Кто — понять
невозможно. До тех пор, пока хитро улыбающийся Жозе Бернардо не сообщает, что это
самый знаменитый из «бенемеритос» и почетный президент «Флуминенсе» сеньор Жоан
Авеланж, бывший президент ФИФА, который тоже считает себя «триколором» —
«трехцветным», как именуются адепты этого клуба, цветами которого являются красный,
белый и зеленый.
Среди них — почти вся политическая и артистическая элита Рио: виднейшие
журналисты, политики, банкиры, предприниматели. Композитор Чико Буарке де Олланда,
телезвезда (и бывшая возлюбленная Роналдиньо) Сюзанна Вернер, писатели Диас Гомес и
Миллор Фернандес, экс-президент страны Жоан Фигейредо, один из самых богатых людей
Бразилии банкир Антонио Карлос де Алмейда Брага. Старейший болельщик страны (в
январе 1997 года ему исполнилось сто лет) журналист, политик, бывший депутат и
губернатор Барбоза Лима Собриньо — «трехцветный» с 1921 года.
Но вместе с этими людьми, представляющими, так сказать, визитную карточку
великосветского Рио, среди торседоров «Флу» масса и простого люда из низов. Почему-то
так исторически сложилось, что этот самый элитарный из бразильских клубов всегда имел и
большую простонародную торсиду. Как уже говорилось, на заре футбола, негры и мулаты,
еще не имевшие доступа в «настоящие» команды, куда охотнее болели за «Флу», чем за
зарождавшиеся на рабочих окраинах «свои», казалось бы, клубы: «Бангу», «Андараи»,
«Мангейру».
Ну, а каковы же были успехи «Флу» на футбольных полях? О них ветераны клуба
говорят с такой же гордостью и волнением, с какой наши ветераны вспоминают Сталинград,
танковую битву у Прохоровки и штурм Берлина. И не надо упрекать автора в кощунстве! У
каждого народа — свои святыни, свое прочтение истории и свои красные дни в календаре.
Так вот: «Флуминенсе» — это самый титулованный на сегодняшний день из клубов
Рио. Он выиграл, правда, всего лишь один чемпионат страны в 1984 году, но помимо этого
насчитывает две победы в турнирах Рио — Сан-Пауло (1957 и 1960), один титул (1970) в
национальном турнире Роберто Гомес Педроза (предшественник национального
 53

чемпионата). И 28 раз (больше любого другого клуба этого штата) завоевывал звание
чемпиона Рио-де-Жанейро.
В первых турнирах первой декады XX века «Флу» безоговорочно доминировал в Рио,
выиграл большинство чемпионатов и имел только одного достойного соперника:
«Ботафого». Но в 1912 году в клубе произошел первый серьезный кризис: из основного
состава футбольной команды ушли девять (!) титуларов. И, что оказалось для «Флу» самым
неприятным: перебежчики надели красно-черные футболки «Фламенго» — клуба, который
до тех пор был исключительно гребным и парусным, а вскоре после этого драматического
раскола на улице Гуанабара обрел возмутительную с точки зрения «трехцветных»
популярность и стал самым главным их соперником на футбольных полях.
В своей истории «Флу» изведал несколько особенно ярких взлетов. «Трикампеонат»
1917—1919 годов, например. Причем, что особенно приятно для «триколорес», третий из
этих турниров был выигран в решающем матче у «Фламенго» в присутствии президента
республики Эпитасио Пессоа. Эта победа была отмечена и запомнилась навечно
поклонникам «Флу» блистательным подвигом легендарного вратаря «трехцветных» Маркоса
де Мендонсы.
На 8-й минуте матча в его ворота был назначен весьма сомнительный (как убеждены
до сих пор все «триколорес») пенальти. Адемар Мартинс, лучший, ни разу до того не
ошибавшийся пенальтист «Фламенго», пробил сильно и точно, но Маркос отбил мяч.
Защита «Флу» зазевалась, и потому набежавший форвард «Фламенго» Сидней
получил благодатную возможность с лета добить этот мяч. Он направил его в ворота
Маркоса, но успевший с какой-то кошачьей ловкостью вскочить на ноги вратарь отразил и
этот удар! Отбил его перед лицом смолкнувших в ужасе трибун и застывших в
растерянности своих товарищей по команде.
И снова зазевались защитники «Флу»! И опять отлетевший от Маркоса мяч оказался в
ногах соперника: на сей раз неудачливого пенальтиста Адемара Мартинса, который, вложив
в замах всю свою силу и помножив ее на ярость после нереализованного пенальти, еще раз
ударил по воротам Маркоса.
Но он и тут оказался победителем в этой невероятной дуэли. И взял мяч намертво!
После такого подвига своего вратаря не выиграть у соперников «Флу» просто не мог,
не имел права.
И он выиграл этот поединок более, чем убедительно: 4:0!
Бразильские футбольные летописцы, в частности, самый известный из болельщиков
«Флу» знаменитый драматург Нельсон Родригес, зафиксировали сцены эйфории, потрясшие
Рио после этой победы. Торжественное дефиле по футбольному полю оркестра морских
 54

пехотинцев, чуть было не смытого наводнившими стадион в Ларанжейрас толпами

восторженных торседорес. Вратарь Маркос, вынесенный на руках, торжественный салют
победителям из установленной на горе над стадионом пушки. Карнавальные безумства на
улицах с серпантином и хлопушками, визгом труб, грохотом барабанов и тамбуринов и
тысячами взлетавших в небо соломенных шляп...
Так завершился шестнадцатый поединок этих команд. Впоследствии встречи
«Фламенго» и «Флуминенсе» стали называться кратко и афористично: «Фла-Флу». Столь
забавное имя дал этому футбольному соперничеству страстный болельщик «Фла»,
крупнейший футбольный журналист этой страны периода сороковых—пятидесятых годов,
автор множества потрясающе интересных книг и статей о футболе, Марио Фильо, чьим
именем, кстати сказать, был даже назван стадион «Маракана».
Довольно быстро «Фла-Флу» превратились в самое жаркое дерби, в интереснейший
элемент жизни Рио, вылились в самую упорную в бразильском футболе, самую
непримиримую, напоенную страстью, слезами и восторгами дуэль команд и торсид. Именно
это никогда не затухающее соперничество сыграло заметную и весьма значительную роль в
бурной футбольной истории крупнейшей латиноамериканской страны.
Примерное равенство сил обеих команд всегда предопределяло жесткую и
непримиримую борьбу, невзирая на позиции, занимавшиеся этими клубами в турнирных
таблицах, на конкретное, всегда меняющееся соотношение их сил, наличие звезд в их рядах
и на прочие факторы. Это всегда была борьба равных соперников, каждый из которых
постоянно стремится доказать свое превосходство, свое могущество, свой авторитет.
Некоторые из «Фла-Флу» стали легендарными, навсегда вошли в историю, им
посвящены страницы книг и восторженные рассказы ветеранов. Чего стоил, хотя бы, первый
поединок этих команд, сыгранный 7 июля 1912 года. В тот день лишившийся, как уже было
сказано, девяти игроков «основы», и не просто титуларов, а чемпионов прошлого 1911 года,
которые теперь вышли на поле в составе «Фламенго» против своего родного клуба,
«Флуминенсе» совершил невозможное. Его вчерашние запасные игроки вышли на поле с
таким яростным азартом, с таким горячим желанием «наказать этих предателей», что
уверенные в своем неизмеримом превосходстве бывшие чемпионы, надевшие красно-черные
футболки «Менго», оказались поверженными — 2:3.
Вот имена героев «Флу» совершивших тот великий, как считают летописцы клуба,
спортивный подвиг: Лапорт, Бело и Майа; Леал, Мютцембекер и Пернамбуко; Бартоломео,
Освальдо, Берман, Е.Калверт и Ж.Калверт.
Или уже упомянутый поединок за звание чемпиона Рио 1919 года. Или вошедший в
историю под именем «Фла-Флу на озере» поединок, решивший судьбу чемпионата Рио 1941
 55

года. «Флуминенсе» выигрывал 2:0, но упустил инициативу, растерял силы, «Менго»

усилиями своего тогда знаменитого бомбардира Силвио Пирило сумел отыграть оба мяча, но
для завоевания титула ему была необходима только победа, тогда как «трехцветным»
достаточно было ничьей.
И они начали тянуть время. Поскольку матч проходил на стадионе «Фламенго» на
Гавеа — близ озера в южной зоне Рио, игроки «Флу», получая мяч, стали со страшной силой
отбивать его в аут. Да так, что он улетал в озеро. Расчет был не только на выигрыш во
времени, но и на неизбежное угасание наступательного порыва соперников.
Расчет оказался верным. Хотя «Фла» в ответ срочно отмобилизовал своих гребцов,
которые на лодках начали дежурить у берега, чтобы побыстрее подхватывать выбитый в
воду мяч и возвращать его в поле, но в конце концов игра-таки закончилась вничью. И
чемпионом 1941 года стал «Флу».
Шел, между прочим, ноябрь 1941 года, в разгаре была Вторая мировая война, немцы
уже оккупировали всю Европу и стояли у стен Москвы, но эти страсти никак не отразились
на футбольных бурях в Бразилии и вообще на жизни этой страны. Если, конечно, не считать
того факта, что в августе мрачного сорок первого года бразильское правительство издало
указ, предложивший всем спортивным и иным организациям страны, имевшим названия и
имена стран, связанных с Германией и ее союзниками, срочно провести переименование.
(Кстати, именно тогда один из самых старейших и популярнейших клубов Сан-Пауло
«Палестра Италия», родившийся в августе 1914 года в недрах многочисленной итальянской
колонии, вынужден был поменять свое название и стал с тех пор «Палмейрасом».)
...Мне довелось видеть множество «Фла-Флу». Никогда не забуду невыносимо острый
по накалу страстей поединок, состоявшийся 15 июня 1969 года. Это действительно была
напряженнейшая схватка равных по силе борцов, в которой чаща весов склонялась то на
одну, то на другую сторону. «Флуминенсе» открыл счет, «Менго» отквитал этот мяч. Потом
«Флу» снова вышел вперед, и опять счет стал равным. Но в конце концов «триколорес»
одержали верх: 3:2. И эта победа была не только заслуженной, но и закономерной: именно
«Флу» стал тогда чемпионом.
По состоянию на 1 августа 2002 года эти два клуба сыграли между собой 339 матчей.
121 раз побеждал «Фламенго», 106 — «Флуминенсе», 112 встреч завершились ничейным
исходом. 482 гола забил своим соперникам «Фла», 427 — «Флу».

ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВНИЗ

 56

Одна из самых славных страниц истории «Флу» приходится на вторую половину 30-х
годов, когда под натиском «черных» талантов, с приходом сотен потрясающих футболистов
из фавел бразильский футбол обрел после долгих споров, сомнений, острых дискусий и
разногласий профессиональный статус.
Начало этой новой эры ознаменовалось вспышкой энергии «Флу»: он стал чемпионом
в 1936—1938, затем в 1940—1941 годах. Потом настал черед «Фламенго» и «Васко», их
преимущество было столь весомым, что даже обладая весьма сильным в начале пятидесятых
годов составом: Кастильо, Диди, Орландо, Пинейро, Теле Сантана, «Флу» — не смог
перехватить у них пальму первенства в футболе Рио.
Следующий славный этап «Флу» приходится уже на 70-е годы. Это было поколение
выдающихся мастеров: Феликс, Гальярдо, Денилсон, Марко Антонио, Кафуринга, Лула,
Самароне... И сегодня сердце каждого «триколора» сладостно замирает при упоминании
этих имен, создавших клубу его великую славу.
Последний высокий взлет «Флу» пришелся на середину 80-х. Здесь был еще один
выигранный «трикампеонат» Рио (1983—1985) и единственное пока звание чемпиона
Бразилии, завоеванное в 1984 году. После этого начинается то, что в аэронавтике именуется
«глиссада снижения».
Правда, еще одна вспышка, еще одно нервное биение уже больного сердца случилось
в 1995 году. Тогда «Флу» стал чемпионом Рио, причем добился этого титула в решающем
поединке со своим вечным соперником «Фламенго», обыграв его 25 июня со счетом 3:2.
Во второй половине того года «Флу» очень неплохо выступил в национальном
чемпионате, пробившись в полуфинал этого важнейшего турнира года! И здесь по сумме
двух матчей он проиграл «Сантосу».
Причем как проиграл! Первый матч в Рио был выигран трехцветными 4:1. Город
ликовал. Все «триколорес» чувствовали себя именинниками, принимали поздравления, и с
превосходством посматривали на болельщиков «Фламенго» и «Васко», которые не
пробились в финальный турнир.
Особую радость торсиде «Флу» (исходя из общеизвестного для болельщиков правила:
«Мало того, что твоя команда добилась успеха. Для полного счастья обязательно нужен
провал твоего соперника!») доставил тот факт, что «Фламенго» в том году оказался в
итоговой таблице на постыдном 21-м месте. И это в год своего столетнего юбилея! Да и
«Васко» тоже выступил не намного лучше: занял лишь 20-е место! Только «Ботафого»
держался тогда молодцом: он тоже вышел в полуфинал, геройски бился с «Крузейро», и
«трехцветные» уже начали прикидывать свои шансы в сенсационном матче за звание
чемпиона страны между родным клубом и «Ботафого».
 57

Увы, недолго музыка играла, и через три дня наступило тяжелое «похмелье»: в
ответном матче «Флу» проиграл «сантистам» 2:5! И выбыл из турнира, хотя и гарантировал
себе не такое уж плохое четвертое место.
А затем настал драматический сезон 1996 года, в конце которого «Флу» оказался в
хвосте турнирной таблицы чемпионата страны и... впервые в своей истории вылетел во
второй дивизион.

НЕТ ПОВЕСТИ ПЕЧАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ...

Начался он, как это уже стало традицией, чемпионатом штата. В этом турнире «Флу»
выглядел более или менее достойно. В первом круге «трехцветные» оказались на третьем
месте (из двенадцати участников), а во втором — на четвертом. Однако, уже здесь, несмотря
на эти далеко не провальные результаты, можно было заметить очевидную слабость «Флу» в
атаке и неуверенность в оборонительных действиях: среди четырех ведущих клубов Рио
«трехцветные» забили наименьшее количество голов: 37 в 22 матчах, а пропустили больше
своих главных соперников (26 мячей).
Во второй половине года начался национальный чемпионат, вылившийся в
настоящую, никогда ранее не переживавшуюся трагедию для «Флу».
В первом туре «Флу» на своем поле выиграл у «Брагантино» со скромным счетом 1:0.
Потом была ничья с «Ботафого» (1:1), а затем начался провал: два поражения, ничья и еще
два поражения подряд. В восьмом туре была одержана наконец победа, причем над сильным
соперником «Интернасионалем» (2:1), но к этому времени «Флу» занимал 21-е место (из 24-х
участников) при соотношении мячей 8:16.
Затем скольжение вниз продолжилось: после четырнадцати туров «Флу» по-прежнему
завис на 21-м месте с 13-ю очками, после девятнадцати игр опустился на 22-ю строчку (16
очков), после двадцати оказался на последнем месте с теми же 16-ю очками.
К этому моменту ситуация в команде достигла критической точки. Торсида бушевала,
директорат раздирался сомнениями, спорами и противоречиями, игроки, которым уже
четыре месяца не выплачивали зарплату, пребывали в состоянии уныния, пресса буквально
разрывала в клочья и команду и чиновников «Флу».
Не ругал «трехцветных» в эти дни только ленивый. Пишущие и вещающие с
телеэкранов и в радиоэфире комментаторы соревновались в накале критики. Поклонники
других клубов издевались, журналисты, болеющие за «Флу», тоже не жалели критических
стрел. И было за что. Команда просто поражала слабостью игры во всех звеньях. Перед
 58

каждым очередным поединком история повторялась: взволнованный монолог тренера,

призывающий своих парней «погибнуть, но не сдаться», «отдать все силы», «умереть на
поле»! И вслед за этим — либо бесцветная ничья, либо очередное поражение. Такого
кошмарно-катастрофического сезона в истории «Флу» еще не было. Никогда!
Как писал после провала в двадцатом туре, отбросившего «Флу» на последнюю
строчку в турнирной таблице, футбольный обозреватель газеты «О Глобо» Фернандо
Калазанс, «по крайней мере, одно качество было заметно в этой команде на протяжении
всего матча: дерзость. Все время подталкиваемые тренером Ренато Гаучо игроки
выкладывались изо всех сил. Но футбол, между прочим, слагается не только из мужества,
беготни, пота и борьбы. Нужно еще уметь играть. А «Флуминенсе», как мы уже знаем,
слишком слабенькая команда».
Издевательские слова! Тем более, что сказаны они были в адрес клуба, который в
прошлом сезоне, всего год с небольшим назад стал чемпионом Рио и пробился в полуфинал
национального чемпионата.
Но в том-то и дело, что год назад это еще была КОМАНДА, хотя и не первоклассная,
но отличавшаяся вразумительным рисунком игры, элементарным пониманием своих
возможностей и умением более или менее правильно рассчитывать свои силы. Теперь же
торсида видела беспомощную, распадавшуюся от матча к матчу ...нет, не команду, а группу
игроков, которых пытался сплотить, сорганизовать, отвести от края пропасти их молодой
тренер Ренато Гаучо, еще вчера игравший в составе «Флу».

РЕНАТО ИЗ РИО-ГРАНДЕ

Ренато — родом из Рио-Гранде, и потому является «гаучо», как зовут себя выходцы
из этого края. «Гаучо» может считаться воплощением и олицетворением всех человеческих
достоинств: это рыцарь без страха и упрека, человек, готовый умереть за правое дело,
мужественный и щедрый душой боец. Именно так и смотрелся на поле Ренато, который
давно уже получил почетную приставку «Гаучо», фигурирующую и в судейских протоколах,
и в репортерских отчетах, и в восторженном скандировании трибун. Он был взят во «Флу» в
январе 1995 года, и сразу же без ложной скромности с уверенностью, присущей истинному
гаучо, заявил: «Я пришел, чтобы стать чемпионом!»
И он имел право на эту браваду: в свои 33 года завоевал уже более чем достаточно
титулов и званий: был чемпионом штатов Рио-Гранде (с «Гремио»), Минас-Жерайса (с
«Крузейро»), чемпионом Бразилии (с «Фламенго»), обладателем Кубка страны (с
 59

«Фламенго»), Суперкубка Бразилии (с «Крузейро»), Кубка Либертадорес (с «Гремио»),

Межконтинентального кубка (с «Гремио») и Кубка Америки — со сборной Бразилии, за
которую сыграл до 1995 года 42 матча и забил 5 голов! Естественно, даже не будучи
«триколором» ни по рождению, ни по биографии, он сразу же стал общепризнанным
лидером команды, кумиром для молодых игроков, идолом ее торсиды.
Итак, пообещав стать чемпионом, он действительно выполнил свое намериние всего
полгода спустя. Энергичный, стремительный, обладающий прекрасным видением и
пониманием игры, безоговорочным и общепризнанным авторитетом, Ренато в 32 года для
«Флуминенсе» сыграл такую же роль непререкаемого лидера и авторитета, какую в свое
время играли в «Ботафого» Диди, во «Фламенго» Зико, в «Сантосе» Зито.
Но продолжалась эта идиллия, увы, недолго: в 1996 году Ренато уже не выходил на
поле. Он был тяжело травмирован, а после того, как в седьмом туре «Флу» потерпел
разгромное (1:5) поражение от «Палмейраса», тренер «трехцветных» Жорже Виэйра был
изгнан, и исполнение тренерских обязанностей было возложено на Ренато Гаучо. В первом
матче в этой роли ему повезло: был обыгран сильный «Интер» (2:1), однако затем «Флу»
проиграл подряд два поединка. Причем, если первое поражение от одного из сильнейших в
стране клуба «Крузейро» со счетом 0:2 еще можно было как-то понять, то унизительный и
постыдный разгром от весьма средненькой команды «Спорт» (Ресифе) окончательно показал
глубину пропасти, в которую свалилась «Флу», эта беспомощная, слабая, разваливающаяся в
клочья команда.
Стало ясно, что в таком составе ее не спасли бы ни Флавио Коста, ни Жоан Салданья,
ни Загало, ни Карлос Альберто Паррейра.

318-й «ФЛА-ФЛУ»

И вся остальная часть сезона, все последующие тринадцать матчей превратились для
«Флуминенсе» и для Ренато Гаучо в тринадцать кругов ада, в скольжение в бездну,
отмеченное истерическими попытками уйти с последних мест, грозящих падением во
вторую Лигу.
Говоря «истерическими» я не преувеличиваю. Достаточно вспомнить 318-й «Фла-
Флу», сыгранный в 21-м туре 17 ноября. Он решал многое. И не только для «Флу»,
бившегося за выживание. Ведь к этому моменту и «Фламенго» сохранял еще зыбкую
надежду войти в восьмерку сильнейших, которая должна будет разыграть звание чемпиона
страны. И потому тоже нуждался в каждом очке.
 60

Теоретически это была ситуация, всегда гарантировавшая отличную публику на

трибунах, но на сей раз огорчение и расстройство торсид неудачными боевыми кампаниями
обеих команд было столь велико, что, несмотря на «судьбоносность» поединка и
повышенное внимание к матчу во всей стране, на двухсоттысячных трибунах «Мараканы»
собралось всего около семи тысяч болельщиков! Кажется, ни один из всех предыдущих 317-
ти «Фла-Флу» не был оскорблен такой крошечной торсидой!
Я побывал на этом матче и, скажу вам, никогда еще за тридцать с лишним лет моего
«общения» с «Мараканой» не припомню столь удручающего зрелища: практически пустые
громадные сектора архибанкады (так называются трибуны второго яруса), где билеты
сравнительно дешевы (в то время — всего 10 долларов) и где всегда размещается основная
масса болельщиков.
Весь матч тренер «Флу» Ренато Гаучо в белой рубашке с галстуком и светлых
джинсах провел на ногах, не отходя от кромки поля. И казалось, что он был там на поле, со
своими ребятами. Он почти не кричал на игроков, не суетился, не угрожал им всеми
земными и небесными карами, что присуще подавляющему большинству тренеров,
вынужденных наблюдать, как идет ко дну их дружина. Но какая-то пронзительная боль
ощущалась в этой фигуре: он видел, он чувствовал, что его парни не могут противостоять
натиску «красно-черных». И ничем не мог им помочь!
Из множества «Фла-Флу», которые мне довелось посмотреть, это был, пожалуй,
самый незатейливый по сюжету поединок. Преимущество «Фламенго» обозначилось с
самого начала, и ни у кого ни на минуту не возникало сомнений в неминуемом поражении
«трехцветных».
Играя по схеме 4-1-3-2, они с первых же минут матча показали беспомощность своих
центральных защитников — медлительных и нерешительных Лимы и Сезаря, явно
уступавших техничным форвардам красно-черных Савио и Марко-Аурелио. (Этот последний
был в ударе и забил два гола. Еще один стал результатом блестящего рывка Савио).
Полностью провалил свою миссию игравший перед защитниками оттянутый игрок
средней зоны «трехцветных» Амарилдо (тезка того великого Амарилдо из «Ботафого»,
прославившегося на чемпионате мира 1962 года), который должен был встречать Савио на
дальних подступах к штрафной и не справился с этой задачей. После перерыва Ренато
заменил его.
Тройка полузащитников «Флу» как-то беззубо, без борьбы уступила соперникам
контроль за средней зоной. Лишенные поддержки с тыла, не получавшие острых передач
Валдеир и Леонардо бестолку болтались на половине поля «Фла». Валдеир сделал, правда,
 61

несколько стремительных, но бестолковых рывков, в которых со своим бесплодным

старанием даже опережал мяч. А Леонардо вообще ничем не проявил себя.
Короче говоря, и в этом матче «Флу» опять не смог мобилизовать себя, не сумел
достойно сыграть, не попытался противопоставить сопернику ничего, кроме стихийного
навала, беспомощной суеты и вспотевших в бесплодных трудах футболок. Вот когда
пригодились бы герои прошлых сезонов: Аилтон, проданный в «Гремио», постоянный
бомбардир «Флу» Эсио, беззаботно уступленный в начале сезона «Атлетико Минейро», и
техничный полузащитник Джаир, так умело дирижировавший действиями «Флу» в том
памятном победном матче против «Менго» в июне 1995 года, о котором я уже упомянул, а с
начала 1996-о ушедший во «Фламенго». Да и сам 33-летний Ренато Гаучо наверняка
оказался бы более полезным команде не рядом с боковой линией, а на поле, где он,
возможно, попытался бы зажечь команду своим напором и энергией. Увы... Матч
завершился со счетом 3:1 в пользу «Фламенго».
На следующий день на послеигровом сборе команды Ренато вдруг неожиданно для
игроков и просочившихся на тренировку репортеров разрыдался во весь голос. И
всхлипывая, вытирая слезы ладонью, он плакал минут десять, беспомощно прислонившись к
ограде, отделяющей футбольное поле клуба от трибун. И притихшие, мрачные игроки
сидели молча, в то время как тренер по физподготовке, отмахиваясь от фотографов,
пытавшихся увековечить эту мелодраму, утешал наставника.
Потом, успокоившись, Ренато сказал, что еще не все потеряно, нужно лишь взять себя
в руки, мобилизовать силы, которые еще остались. И может быть, даже чуть больше... Он
твердил, что не может себе представить «Флу» уходящим в низшую лигу. «Еще не все
потеряно! Еще можно побороться! — говорил он, обращаясь после тренировки к
журналистам. — Мы добьемся своего, и если «Флу» не останется в первой лиге, я готов
пройти голым по пляжу Ипанема, где живу...».

КТО ИМИ КОМАНДУЕТ

Для Ренато Гаучо победа в этой битве была не просто вопросом спортивной чести или
личной гордости. Это становилось и проблемой его персонального благополучия в самом
обыденном смысле слова: он был одним из кредиторов «Флу». Потому что уже четыре
месяца клуб не платил ему (как и остальным игрокам) зарплату. И кроме того, «Флу» не
рассчитался по контракту, на основе которого Ренато был сюда куплен. В общей сложности
клуб был должен своему кумиру и идолу около миллиона долларов! И мало того, что
 62

оправдывая гордое звание сына южных памп, Ренато не требовал этих долгов, но он, как
истинный гаучо, из собственного кармана помогал некоторым совсем уж бедствующим
служащим клуба. И даже подбрасывал время от времени собственных денежек бухгалтерии
«Флу» при покупке некоторых игроков!
Естественно, что в случае, если клуб уйдет во вторую лигу, возможность получить эти
долги из кассы клуба становилась пугающе малой. Ведь в этом случае «Флу» терял и
спонсоров, и ежегодную двухмилионную квоту за телетрансляции своих матчей. Словом,
нужно было во что бы то ни стало избежать падения.
Именно в те дни я и побывал в штаб-квартире «Флуминенсе» на улице Алваро Шавес
в Ларанжейрас, о чем шла речь выше. Помнится, когда мы с Жозе Бишукером входили в
главный подъезд под центральной трибуной знаменитого стадиона, он, грустно покачав
головой, обратил мое внимание на разбитые несколько дней назад разгневанной торсидой
шикарные витражи вверху над подъездом.
В салонах клуба, в библиотеке, в ресторане царила атмосфера уныния и тоски. Члены
правления отсутствовали, словно спасаясь от гнева рядовых членов этого старейшего
футбольного сообщества, самых преданных футболу и «Флу» торседорес.
Под их давлением именно в эти дни подал в отставку президент клуба Жил Карнейро
де Мендонса, избранный на трехлетний срок менее года назад. (Кстати сказать, сын того
знаменитого вратаря Маркоса де Мендонсы, героя двадцатых годов).
В январе 1996 года, вступая на пост президента «Флу», Жил Карнейро заявил, что
потрясен и изумлен картиной, которая открылась ему при первоначальном знакомстве с
делами и бухгалтерией клуба. Среди основных ошибок прежнего руководства он отметил
потерю ряда ведущих игроков, приобретение за явно завышенную цену весьма средненьких
футболистов (например, защитника Лима, купленного за полмиллиона долларов у «Спорта»
в Ресифе), нарастающий лавинообразно долг клуба кредиторам (более, чем вдвое
превышающий официально признанные 6 миллионов долларов).
Похоже, сеньор Жил не успел, а, скорее всего, и не сумел найти выход из тупика. На
следующий день после того, как в газете «Жорнал дос спортс» было напечатено его
патетическое, расцвеченное мелодраматическими эмоциями заявление об отставке, в газеты
водопадом хлынули комментарии в связи с этим добровольно-принудительным уходом. В
них говорилось о некомпетентности, о хаосе, о беспомощности и самого президента и людей,
которых он избрал себе в помощники. Посредственность среди руководителей клуба как бы
обуславливали и появление посредственностей на поле. Случайные люди, оказавшиеся с
помощью интриг, подкупа голосов избирателей и иных махинаций на вершине правящей
«Флу» бюрократической пирамиды, схватившись с вожделением за штурвал прославленного
 63

клуба, рулили, как бог на душу положит. А точнее, как скомандуют те, кто был готов дать
клубу деньги.
Таких, впрочем, становилось все меньше и меньше. В конце концов отказалась от
спонсорства «Флу» и такая мощная «кормилица», как корейская фирма «Хонда». (Между
прочим, в Бразилии в то время ходили слухи, что она в свое время связалась с «Флу» только
по просьбе почетного президента и главного «патрона» этого клуба Жоана Авеланжа, дабы
умаслить его перед предстоявшим в первом квартале 1996 года решением ФИФА об
избрании то ли Японии, то ли Южной Кореи в качестве амфитриона чемпионата мира по
футболу 2002 года).
Словом, архаическая бюрократическая структура клуба, сложившаяся еще в начале
ХХ века, стала корсетом, сковывающим растущий организм, уродующим его мышцы.
Журналист Марио Нето подсчитал, что за последние десять лет картолы «Флу», как правило,
не советуясь с тренерами, купили для клуба свыше 145 игроков. В большинстве своем
сереньких, ничем не примечательных. Но из-за этого мощного потока серятины со стороны
практически погибло, оказалось невостребованным целое поколение юных футболистов,
выросших в детских и юношеских командах «Флу».
Впрочем, «невостребованным» оно оказалось только для самого «Флу»: в 1990 году
молодежь из «Флу» отправилась на поиски лучшей доли в сан-паульский «Брагантино» и
помогла этому заурядному клубу, только что с трудом выбравшемуся из второй лиги штата в
первую, стать чемпионом Сан-Пауло! А на следующий год уже под руководством Карлоса
Альберто Паррейры эти же ребята дошли в составе «Брагантино» даже до финала
чемпионата страны, уступив его лишь в самом последнем матче грозному сопернику —
«Сан-Пауло»!
Тогда же, сразу после только что описанного 318-го «Фла-Флу», я поинтересовался у
старого поклонника «Флуминенсе» Карлоса Альберто Паррейры, в чем на его взгляд
причины провала его клуба. Он был краток и безапелляционен: «Бездарное и беспомощное
руководство». И тут же подчеркнул: «Имею в виду не тренеров, а картол».

НА КРАЮ ПРОПАСТИ

...Потом, когда в предпоследнем туре был выигран (1:0) матч у «Жувентуде», надежда
вновь забрезжила в сердцах «трехцветных». Газеты начали публиковать бесчисленные
прогнозы и варианты спасения «Флу» от «деклассификации». Ведь теперь судьба команды
зависела не только от ее победы в последнем туре. Нужно было, чтобы потерпел поражение
 64

или, хотя бы, сыграл вничью в своем последнем матче и кто-нибудь из двух других
соперников, которым тоже грозило падение во вторую лигу: «Баия» и «Крисьума».
Шансы «Флуминенсе» казались вполне реальными, поскольку оба конкурента играли
на чужих полях и не с самыми слабыми соперниками: «Крисьума» — с «Атлетико
Паранаенсе», а «Баия» — с «Фламенго», причем на «Маракане», где вся торсида Рио
теоретически должна была помогать своим... Друг Ренато Гаучо тренер «Фламенго» Жоэль
Сантана заявил, что его команда сделает все возможное, чтобы протянуть руку помощи:
— Мы обыграем «Баию»! — уверенно заявил он.
Увы, сумев забить в ворота «Фламенго» единственный гол этого поединка, «Баия»
смогла гарантировать себе место на Олимпе. А во втором, так интересовавшем «Флу», матче
«Крисьума» сошлась с «Атлетико Паранаенсе», которому место в восьмерке лучших и
участие в «плей-оф» уже было гарантировано при любом исходе. Но тут получилась
любопытная коллизия: у «атлетиканос» еще не погасли воспоминания о драке, которую
торсида «Флу» учинила в матче против них три недели назад на стадионе «Ларанжейрас» в
Рио.
Торсидой «трехцветных» был в тот день серьезно искалечен вратарь «Атлетико»
Рикардо Пинто, отправленный в больницу с разбитой головой. И хотя президент клуба Жил
Карнейро специально ездил в Куритибу с извинениями и даже навестил Рикардо Пинто в
больнице, но... сознательно или нет, никто сказать не может, а «Атлетико» проиграл свою
последнюю встречу «Крисьуме» и тем самым лишил «Флу» последней надежды.
И все. «Флуминенсе» выбыл из первой лиги. Такого позора, такого провала эта
команда не знала никогда!
А дальше были проклятия и стоны, траур и протестующие демонстрации торсиды. И
гневные комментарии прессы. Ренато Гаучо объявил, что выполнит свое обещание и
прогуляется по Ипанеме в чем мать родила, ...имея в руках (чтобы слегка прикрыть наготу)
лишь календарь игр «Флу» во втором дивизионе.
Тут же в стане поклонников «Флу» появились и прагматические «идеи»: а не
подправить ли регламент национального чемпионата, как это уже случалось однажды? Было
это в 1988 году, когда самый популярный клуб Сан-Пауло «Коринтианс» умудрился рухнуть
до последнего, шестнадцатого места, но после напряженных закулисных махинаций в
коридорах и салонах футбольных структур количество участников чемпионата в первом
дивизионе на будущий год было увеличено до двадцати четырех, и среди них, естественно,
оказался и падший «Коринтианс».
Еще в середине сезона, когда над «Флу» только начинала нависать угроза вылета, в
газетах и телевизионных «круглых столах» данный прецедент вдруг начали довольно
 65

активно вспоминать и обсуждать. Все понимали, что тайные пружины подобных интриг
приводились в движение анонимными радетелями «Флу». Однако президент Бразильской
конфедерации футбола (СБФ) Рикардо Тейшейра вылил на интриганов ушат холодной воды:
категорически отверг любые варианты увеличения численности первого дивизиона: «Там и
24-х команд много. И потому не может идти и речи о его расширении! Наоборот, — сказал
Тейшейра, — нужно идти к тому, чтобы в ближайшем будущем ограничить количество
команд в первой лиге шестнадцатью. Пускай лучше небольшая группа действительно
сильнейших клубов встречается друг с другом не по два, а по три раза».
Эту точку зрения приняли и одобрили практически все руководители клубов, вожди
торсид и пресса.

СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ

Сразу же после того драматического воскресенья 30 ноября 1996 года, когда все
встало на свои места, и печальная судьба «Флуминенсе» определилась окончательно, группа
самых влиятельных торседоров несчастного клуба разработала проект его спасения. Не
будем вдаваться в его технические детали. Упомянем лишь, что была провозглашена главная
цель: в предстоящем сезоне 1997 года клуб должен выступить достойно, вернуться в первый
дивизион, а затем, уже в 1998 году, стать чемпионом Бразилии. Вот так. Ни больше ни
меньше.
Для достижения этой цели был объявлен сбор средств среди самых состоятельных
«трехцветных». Самые авторитетные «бенемеритос» клуба начали активно обсуждать
приобретение нескольких звезд из мадридского «Реала». Эта было поручено одному из
крупнейших южноамериканских футбольных импрессарио уругвайцу Хуану Фиджеру,
который распоряжается судьбами более трехсот одних только бразильских футболистов.
Такие планы встретили одобрение торсиды.
Но... спустя несколько месяцев: в июне 1997 года, незадолго до открытия очередного
национального чемпионата, СБФ вдруг взрывает бомбу: Рикардо Тейшейра объявляет о том,
что директорат Конфедерации принял решение... увеличить численность клубов в первом
дивизионе до 26! И включить в его состав вылетевших в прошлом году во второй дивизион
«Атлетико» из Параны и «Флуминенсе»!
Что творилось в те дни в футбольном мире Бразилии описать невозможно. Скандалы,
истерика, анекдоты, разоблачающие статьи! Газеты печатали, а радиостанции передавали в
эфире документальные фрагменты звукозаписей прежних интервью Рикардо Тейшейры, в
 66

которых он еще совсем недавно категорически утверждал: — Не может идти и речи о

возвращении «Флуминенсе» в первый дивизион!
Журналисты гадали, что послужило причиной этого переворота в мыслях главного
футбольного начальника страны? Видимо, интриги картол «Флуминенсе», которые, это всем
известно, связаны теснейшими узами с печально знаменитым президентом рио-де-
жанейрской футбольной федерации Эдуардо Вианой. Он, видимо, и «повлиял» на Рикардо
Тейшейру.
Руководители остальных «грандов» выступили с протестами. Некоторые клубы даже
обсуждали возможность бойкота национального чемпионата в знак категорического
несогласия с этим вопиющим нарушением традиций и «честного слова». Но потом волна
затихла.
В самом «Флуминенсе» решение СБД вызвало, естественно, волну энтузиазма. Ренато
Гаучо заявил, что теперь он избавлен от необходимости выйти на пляж Ипанему в костюме
Адама. Торсида ликовала и строила планы гигантского отмщения всем обидчикам
старейшего клуба Рио. Картолы поздравляли друг друга и давали ликующие интервью, в
которых яркими мазками рисовалась оптимистическая картина скорейшего возрождения
клуба. Грохотали на всю страну пропагандистские барабаны, пронзительно пели ликующие
пиаровские фанфары и победно развевались трехцветные знамена «Флуминенсе».
Но... дальше случилось то, что не могло не случиться. Если Бог действительно
бразилец, как глубоко убеждены все граждане этой футбольной страны.

ПОРОК НАКАЗАН, ДОБРОДЕТЕЛЬ ТОРЖЕСТВУЕТ

Буду краток: в сезоне 1997 года «Флу», играя в первом дивизионе, с оглушающим
треском провалился снова. Выиграв из 24-х матчей чемпионата всего четыре, проиграв
десять и десять сведя вничью, команда заняла предпоследнее 25-е место и вновь была
отправлена во второй дивизион! Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить...
И точка! Тут уже никто «трехцветным» помочь не мог...
А победителем чемпионата-1997 стал «Васко да Гама».
...Свой первый матч во втором дивизионе национального чемпионата 1998 года
«Флу» должен был играть против скромной команды «АБС» из города Натал. В штабе
«трехцветных», уже начавшем оправляться от позора, загорелись лучики оптимизма. Первый
соперник, казалось, был оптимальным: команда ничем не прославленная. Типичный
середнячок, путешествующий между вторым и третим дивизионом, «АБС» идеально
 67

подходил на роль «мальчика для битья». Для «Флу» убедительная победа в первом же матче
должна была стать первым твердым шагом, эдаким стартовым аккордом триумфального
марша, целью которого было, естественно, возвращение в первый дивизион.
Такова была психологическая атмосфера в стане «трехцветных» накануне старта в
национальном чемпионате. И тут нужно отдать должное их торсиде: она нервно, но с
энтузиазмом, с пением гимна клуба, со статьями в пресе, с пассеатами (демонстрациями) по
улицам под знаменам «Флу» отмобилизовалась. Было решено: да, пускай нам не повезло! Но
мы не из тех, кто бросает своих любимцев в трудную минуту! Мы поддержим свой клуб! Мы
стимулируем их борьбу за возвращение в первый дивизион!
Именно по требованию торсиды «Флу» этот матч был назначен к проведению на
«Маракане». Ни в коей мере не уверенная в коммерческом успехе этой авантюры,
администрация стадиона пустила в продажу всего двадцать тысяч билетов. Но к воротам
стадиона явились тридцать пять тысяч болельщиков «Флу»! И после того, как билеты в
мгновение ока разлетелись, дирекция вынуждена была открыть ворота и уже бесплатно
запускать на трибуны всех желающих!
На архибанкаде «Мараканы», окутанной традиционным туманом «рисовой пудры»,
царил нервный ажиотаж. Громадные транспаранты призывали к победе.
Колыхались трехцветные стяги.
Торсида была уверена: «Сегодня мы все делаем первый шаг на пути, который
увенчается возвращением на Олимп!».
И что же? Матч был бездарно и бесславно проигран с постыдным счетом 0:3.
Невозможно описать гнев и разочарование торсиды «Флу».
Нельзя без восклицательных знаков и многоточий охарактеризовать моральное
состояние игроков, надеявшихся на триумф и разгромленных столь унизительно.
Пресса откликнулась на провал взволнованными комментариями и призывами не
опускать руки, не сдаваться.
«Флуминенсе» не может умереть!» — воскликнул самый авторитетный футбольный
обозреватель газеты «Жорнал ду Бразил» (и старый болельщик не «Флу», а «Ботафого»)
Армандо Ногейра. И разразился взволнованным эссе: «Флуминенсе» не может, не имеет
права умереть ради всего того, чем был отмечен путь этого славного и великого клуба: ради
гола Адемира в суперчемпионате 46 года, ради чудес, которые творил великий вратарь
Карлос Кастильо, ради прозы, которую посвящал любимому клубу Коэльо Нето, ради
страсти, сквозившей в хрониках Нельсона Родригеса!
«Флу» не может, не имеет права погибнуть, потому что с этим клубом связаны юмор
Сержио Порто, лиризм Одувальдо Гоцци (который, как никто, умел в своих репортажах
 68

выразить гол любимого «Флуминенсе»), песни Чико Буарке, великое прошлое Теле
Сантаны».
Не стану, впрочем, перечислять всего, что прозвучало в этом патетическом,
вдохновенном гимне, написанном человеком, казалось бы, сторонним, но, вместе с тем,
искренне заинтересованным в том, чтобы великий клуб оставался действительно великим,
чтобы он нашел в себе силы вернуться в семью грандов.
...Свой второй матч «Флу» играл против еще более скромного клуба «Ювентус»,
который в прошлом году находился в третьем дивизионе. «Флу» умудрился проиграть и этот
поединок: 0:1. Все, что было дальше, напоминало агонию. И конец агонии пришел в ноябре
1998 года: «Флу» оказался в конце турнирной таблицы ВТОРОГО ДИВИЗИОНА! И... был
отправлен в третий!
Представьте себе на минуту, уважаемые читатели, московский «Спартак», играющий
не в Премьер-лиге, а в чемпионате, скажем, Московской области с командами Гусь-
Хрустальненского завода и сборной дачного поселка Жуковка!
А ведь в данном случае речь идет не о российском клубе. Речь идет о Бразилии!
Бразильская торсида неукротима в своих страстях. И очень жестока. Хорошо, если
вчерашнего кумира просто ругают или проклинают. Не так уж страшно, если выяснение
отношений ограничивается выбитыми стеклами в штаб-квартире клуба или побоищем на
стадионе. Но иногда ведь дело доходит и до перестрелок. Воспламеняется торсида
мгновенно. Поэтому путь футболиста или команды от звездной славы до проклятий и
презрения очень короток. Два-три неудачных матча, пара незабитых голов, «франго»
(«цыпленок») пущенный вратарем между ног в ворота. И все...
Герой повержен, его прежние, может быть даже вчерашние подвиги забыты. Позор и
тоска становятся его уделом. Отворачиваются от него те, кто два дня назад клялся в вечной
дружбе, выпрашивал автограф и фотографировался, обняв за плечи. Кольцо врагов
угрожающе сжимается. И выход из этой ситуации может быть только один: вновь наверх, на
пьедестал почета, на вершину славы, на гребень волны.
Проблема, правда, в том, что обратный путь наверх бывает в тысячу раз труднее,
мучительнее и болезненнее, чем падение в пропасть. Это как у любителей горнолыжного
спорта: в гору карабкаешься долго и трудно, а вниз слетаешь за считанные мгновения.
Но если кто-то свалился под откос, оказался на дне и умудрился при этом выжить, то
перед тобой встает труднейшая задача: попытаться снова встать на ноги и, залечив раны и
переломы, опять начать восхождение к вершине.
Именно такая задача возникла в самом конце 1998 года перед «Флуминенсе». И
решать ее было поручено специально приглашенному на пост тренера чемпиону мира
 69

Карлосу Альберто Паррейре, который привел с собой всю свою команду: администратора
Америко Фария, доктора Лидио Толедо, тренера по физподготовке Мораси Сантану.
И нужно признать, новая авторитетная бригада засучила рукава и попыталась
вдохнуть струю оптимизма в еле дышащий организм «Флу». Паррейра дал несколько
успокоительных интервью, пообещал своим питомцам, руководству клуба и торсиде, что
сделает все возможное.
И начальный же шаг на этом пути оказался провалом: свой первый матч в чемпионате
третьего (!) дивизиона «Флу», играя в маленьком городке Нова Лима в штате Минас-Жерайс,
опять проиграл более чем скромной местной команде «Вила Нова»! Это как если бы
московский «Спартак» проиграл студенческой команде кулинарного техникума из какого-
нибудь Новохоперска... Подобное уже было по ту сторону добра и зла! За гранью! Хуже уже
ничего не существовало, ниже падать было просто некуда, большего позора представить себе
невозможно ни в горячечном бреду, ни в алкогольном психозе.
И психоз действительно случился. Дело в том, что вдохновленные заверениями
Паррейры туда, в эту забытую Богом и людьми Нову Лиму, за любимой командой
отправились из Рио на этот матч более полутысячи болельщиков. И вот они присутствуют
при этом позоре... Ноль — два!...
Вне себя от гнева и ярости торсида «Флу» учинила дикое побоище на стадионе Нова
Лимы. На поле летело все, что можно было бросить, драки сначала начались на трибунах,
потом выплеснулись на футбольное поле. Полиция выбежала вслед за обезумевшей
торсидой. Полетели гранаты со слезоточивым газом. Раздались предупредительные
выстрелы. Матч был прерван на 37-й минуте второго тайма. И так и не был доигран до
конца!
После такого даже самые преданные клубу и команде торседоры должны были рвать
на себе волосы, стреляться или уходить в монастырь.
Этот проигрыш, случившийся в тот момент, когда ожидался первый шаг к
реанимации, к возрождению, к поиску обратного пути «наверх» вызвал эффект катарсиса. И
потому после истерик, проклятий, клятв никогда в жизни не показываться больше на
стадион, после речитативов ненормативной лексики и водопадов горючих слез началось
покаяние, а затем произошло то, что и должно было рано или поздно произойти: дела стали
налаживаться.
И в конце концов «Флуминенсе» вышел-таки на первое место в своем третьем
дивизионе и завоевал право подняться во вторую лигу.
Теперь надо было там побороться за победу, чтобы вернуть себе право выступать в
элитарной первой группе национального чемпионата вместе с «грандами». Эта задача была
 70

решена несколько иными путями и до удивительности быстро: на будущий год в

организации главного турнира страны произошел новый переворот. Поскольку он был в
некотором роде «юбилейным», тридцатым по счету, решено было провести его с
неслыханной доселе помпой: привлечь ...116 клубов! Из первого, второго и третьего
дивизионов. Как говорится, гулять — так гулять! Тут и бедному «Флу» нашлось место! Так
состоялось его возвращение на Олимп.
И нужно сказать, что в этом юбилейном чемпионате «Флуминенсе» зарекомендовал
себя очень прилично: уверенно держался в группе лидеров, временами даже лидировал. Но
чемпионом стал «Васко да Гама».

* * *
Вот, собственно, и вся повесть о старейшем клубе Рио, о его былом величии и
сегодняшних проблемах, о прежних кумирах и идолах, о героях, которые устали играть, и
картолах, которые не устают интриговать, о его взлетах к звездам, падении в пропасть и
возвращении из нее. Надеюсь, читателю стала теперь более понятной и разница в понятиях
«клуб» и «команда». Резюмируя, скажем, что «команда» — это те, кто играет в футбол, кто
доставляет торсиде радость или горе, кто зарабатывает или теряет деньги и славу, честь и
достоинство. А «клуб» — это история и традиции, это кучка прилипших к футболу
чиновников, которых обычно называют в Бразилии «картолами». Они должны обеспечивать
команде оптимальные условия для выступлений, но в большинстве случаев просто
паразитируют на ней: на волне славы своих клубов делают политическую карьеру,
избираются в парламент, в законодательные собрания штатов, пробиваются на другие
выигрышные посты и должности. А часто зарабатывают капитал в самом прямом смысле
этого слова. Делают на славе и престиже клуба деньги. И очень большие.
Замечу еще, что в 2002 году, отмечая свое столетие, «Флу» сумел завоевать первое
место в своем штате — Рио-де-Жанейро. То есть, повторил свое собственное достижение
1906 года, когда в Рио был проведен первый футбольный чемпионат.
И все же, все же… Столетие «Флу» стало печальным: клуб встретил его в ситуации
жестокого кризиса: с долгом в 90 миллионов реалов (то есть около 30 миллионов долларов),
забастовками игроков, много месяцев не получающих зарплаты и полной неуверенностью в
будущем. И потому торжества по случаю юбилея, наспех состряпанные картолами, больше
походили на похороны дорогого друга, чем на праздник, который был бы достоин этого
самого старого рио-де-жанейрского клуба.
 71

ГЛАВА 3. ПРОФЕССИЯ — ТРЕНЕР

НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ…

Я уже писал когда-то, что нет в Бразилии профессии более «опасной» и

неблагодарной, чем футбольный тренер. Тем более, тренер сборной. В стране, каждый
гражданин которой считает себя авторитетнейшим футбольным специалистом, оценка
работы спортивного наставника идет всегда по гамбургскому счету.
Одному из самых известных поклонников «Флуминенсе», завоевавшему со сборной
командой страны звание чемпионов мира в 1994 году, Карлосу Альберто Паррейре долгое
время принадлежала сомнительная честь быть самым отвергаемым, самым критикуемым,
самым (мягко выражаясь) нелюбимым тренером из всех наставников национальной
команды.
Никого из них никогда не подвергали такой жестокой критике, как Паррейру. Главное
обвинение: он «изменил национальным традициям». Его команда «пошла на поводу у
Европы». Его футбол «некрасив», потому что слишком «рационален», в нем нет
традиционной для Бразилии легкости и магии. И так далее и тому подобное.
Все три года (1991—1994), пока Паррейра возглавлял сборную, эта критика
нарастала, подобно обвалу в горах. Она продолжалась и в ходе чемпионата мира 1994 года.
Потом была эйфория победы, вулканическое извержение восторгов, водопады поздравлений.
На некоторое время после победы пресса и торсида, футбольные картолы и коллеги-тренеры
сменили гнев на милость. Но не «реабилитировали» его полностью.
Спустя всего год после победы команды Паррейры в США, 3 июня 1995 года в
Бразилии были опубликованы итоги опроса общественного мнения. Причем весьма
представительного: опросили 3 047 человек в 256 городах и поселках всех 25 штатов страны.
Один из вопросов был сформулирован так: «Если бы Вам было поручено выбрать тренера
для сборной Бразилии, кого бы Вы назначили на этот пост?».
За Загало высказались 24 процента опрошенных. 20 отдали свои симпатии Пеле,
который, замечу, никогда не высказывал ни малейшего желания заняться тренерской
работой. 18 — Теле Сантане. И лишь 9 предпочли Карлоса Альберто Паррейру. Всего через
год после завоевания «ТЕТРА» — четвертого чемпионата мира!
В ноябре того же, 1995 года я встретился с ним и беседовал около часа в его
шикарном доме, расположенном в тщательно охраняемом, обнесенном высокой оградой
квартале очень богатых вилл «Жардим Марапенди» в аристократическом районе Рио «Барра
 72

да Тижука», куда в последние годы начала переселяться из южных кварталов города самая
элитная, точнее сказать, самая обеспеченная публика.
Мы сидели у бассейна под пальмами, на которых мягко покачивались гигантские
кокосовые орехи. Карлос Альберто согласился на интервью без колебаний и отвел мне
времени столько, сколько я пожелал. Он никуда не спешил: в очередной раз сидел без
работы, спустя всего три месяца после приглашения на пост старшего тренера одного из
самых популярных клубов этой страны «Сан-Пауло». Три месяца поработал, и... спасибо за
услуги, будьте здоровы!
А дело было так: после шести туров с четырьмя победами «Сан-Пауло» возглавлял
турнирную таблицу. К десятому туру — все с теми же четырьмя победами — оказался уже
на 10-м месте. К тринадцатому — опустился на 11-е, к семнадцатому — на 17-е. После этого
Карлос Альберто Паррейра был уволен из «Сан-Пауло», вернулся в Рио, где и состоялась
наша беседа.

Я ПО СВЕТУ НЕМАЛО ХАЖИВАЛ...

— Для начала вспомните, пожалуйста, основные вехи своего пути в футболе.

Насколько мне помнится, Вы — один из немногих тренеров, у которых за плечами не было
солидной игровой футбольной практики, не так ли?
— Я получил спортивное образование в школе физвоспитания в Рио-де-Жанейро:
закончил ее в 1966 году и был откомандирован в Гану, где в течение года работал тренером
сборной команды этой страны. Затем три месяца учился в Германии в спортивной школе
(«Sportschule») в Ганновере, оттуда отправился в Англию, где проходил стажировку в
профессиональных футбольных клубах «Челси» и «Тоттенхэм». Вернувшись в Бразилию,
был приглашен в «Васко да Гама» на должность тренера по физической подготовке. Вскоре
меня призвали на эту же роль и в сборную команду страны, которая готовилась к чемпионату
мира в Мексике. Это было в 1970 году в тот момент, когда на смену Жоану Салданье пришел
новый старший тренер Загало. Как известно, мы завоевали тогда звание чемпионов.
После этого меня пригласили в клуб «Флуминенсе», тоже тренером по
физподготовке, но время от времени приходилось подменять там и старших тренеров, в те
моменты, когда они менялись. Знаете, как это иногда бывает: один уже ушел, ему на смену
ищут другого, но работа должна продолжаться, команда не может простаивать, и в эти
периоды я руководил футболистами.
— А в сборной Вы тоже продолжали работать после завоевания «ТРИ»?
 73

— Да, конечно, по совместительству я оставался и тренером сборной по

физподготовке, мы продолжали сотрудничать с Загало, а перед чемпионатом мира 1974 года
меня ввели в состав Технической комиссии (так назывался штаб по руководству сборной,
который всегда создавался перед очередным мировым чемпионатом) и поручили, как и
раньше, отвечать за физические кондиции игроков.
— Значит, и провал на том чемпионате мира Вы пережили вместе с Загало? Наверное,
это был один из самых тяжелых моментов Вашей биографии?
— Да. И не только для меня. Вся страна тогда жила ожиданием победы, все жаждали
«ТЕТРА», все верили, что мы станем чемпионами в четвертый раз. Ведь удалось же сборной
Бразилии победить дважды подряд: на чемпионатах 1958 и 1962 годов. Бразильцы надеялись,
что этот подвиг будет повторен: после победного чемпионата 1970 года логически
напрашивалась мысль о победе в 1974 году. Но вместо этого мы потерпели поражение, и нам
пришлось ждать «ТЕТРА» почти четверть века.
— Но к нему, все-таки, сборную привели именно Вы с Загало, правда, поменявшись
местами.
— Да, но до этого был долгий путь. После поражения в 1974 году нас всех,
естественно, из сборной убрали. Это традиция: проигравший должен уйти.
— И что было потом?
— Потом я продолжал работать во «Флуминенсе». До 1975 года. В 1976 году вместе с
Загало и по его просьбе переехал с ним в Сан-Пауло, куда он был приглашен на работу в
«Коринтианс». Но мы там пробыли недолго, меньше года, и в том же 1976 году оба
отправились в Кувейт. Загало стал там тренером сборной, а я был при нем в роли
«технического советника». Но через год он вернулся, а я там остался. В 1977—1978 годах
руководил юношеской сборной Кувейта, в 1979 был приглашен на должность старшего
тренера сборной этой страны, и тут, как я считаю, фактически и начался мой путь в качестве
футбольного тренера.
— Уже самостоятельно, без Загало?
— Да. Мы с ним оставались (и остаемся до сих пор) друзьями, но работать я стал
самостоятельно именно тогда, в Кувейте. Причем я не был там неудачником: в 1979 году мы
выиграли Кубок Азии, в 1980 поехали на Олимпиаду в Москву, где в четвертьфинале
проиграли команде СССР: 1:2. Для Кувейта дойти до олимпийского четвертьфинала это был
успех!
Затем в 1981 мы успешно провели отборочные матчи перед чемпионатом мира в
Испании. На том чемпионате попали в не самую легкую группу: Франция, Англия,
Чехословакия и Кувейт. С одной ничьей (1:1, с Чехословакией) и двумя поражениями,
 74

естественно, не вышли из группы. На чем тот первый этап моей работы на Арабском Востоке
был завершен, и в 1983 году я вернулся в Бразилию.

ПЕРВЫЙ БЛИН, КОТОРЫЙ КОМОМ...

— И сразу же получили сборную?

— Да, я руководил ею всего один год, хотя поначалу предполагалось, что доведу ее до
чемпионата 1986 года.
(...Для справки замечу, что с точки зрения результативности тот первый «заход»
Паррейры в роли старшего тренера в бразильскую сборную отнюдь не кажется со стороны
«первым блином, который оказался комом»: под его руководством сборная провела 14
матчей, одержала пять побед, семь раз сыграла вничью и всего дважды проиграла. В любой
другой стране этот баланс считался бы наверняка положительным. Но не в Бразилии...
Драма Паррейры заключалась в том, что он принял команду от Теле Сантаны после
очередной неудачи на чемпионате мира 1982 года. Та команда по единодушному мнению
бразильцев была едва ли не самой техничной, отличалась едва ли не самой красивой игрой,
но... проиграла. Паррейра был обречен на обновление, на эксперименты, он просто обязан
был искать какие-то новые пути, тем более, что пришел-то он в сборную в момент смены
поколений. И торсиде очень нелегко было расставаться с той прежней, ставшей почти
легендарной и самой любимой командой. Любые попытки изменить что-либо в составе или
манере игры сборной были обречены на критику и неприятие. В моем досье хранится отчет
о ничейном матче (1:1) команды Паррейры в Кардиффе со сборной Уэльса 12 июня 1983
года. Спортивный обозреватель журнала «Маншете» Ней Бьянки не без ехидства писал
тогда: «Не проиграть в Кардиффе — это почти подвиг. И наша новая сборная может
этим гордиться... Не потому что валлийцы стали вдруг новыми львами Британской
империи. Ничего подобного. Просто Бразилия, мало того, что не умеет выигрывать, она
умудряется сама себя загонять в самые критические ситуации. В частности в те
моменты, когда соперники начинали поливать нашу штрафную душем верховых навесов.
Это — вечная проблема всех наших защитных линий... Матч в Кардиффе стал для нас
фильмом ужасов. Правда, удалось, все-таки, спастись, хотя и ценой больших потерь. И
теперь вывод: эта команда еще очень далека от той, что играла на чемпионате мира в
Испании...».
Паррейра был изгнан из сборной после весьма бледного выступления сборной
команды в Кубке Америки 1983 года, когда в решающих финальных матчах Бразилия
 75

уступила сначала 0:2 Уругваю в Монтевидео, а затем на глазах родной торсиды в

Сальвадоре сыграла с уругвайцами вничью, упустив звание чемпиона. После этого матча
трибуны скандировали «Паррейру-вон!», и вся спортивная пресса обрушилась на тренера с
яростной критикой. Именно там и родилось представление о нем, как о «неудачнике». И
этот жестокий и безапелляционный приговор жил, живет и, видимо, будет жить, пока
живет сам он, Карлос Альберто Паррейра... Но вернемся к нашему разговору).
— Итак, Вы проработали в сборной всего один сезон?
— После чего снова вернулся во «Флуминенсе». И в 1984 году под моим
руководством эта команда стала сначала чемпионом Рио, а затем и страны.
— Кстати сказать, это ведь был пока единственный случай, когда «Флу» завоевывал
звание национального чемпиона, не так ли?
— Да. И по окончании этого чемпионата я получил очень лестное предложение от
Арабских Эмиратов, отправился в Дубай и пробыл там четыре года. Дважды мы становились
вице-чемпионами Персидского залива, сумели выйти в финальный турнир чемпионата Азии.
А в 1988 году меня пригласили тренировать сборную Саудовской Аравии, где я пробыл еще
два года. С этой командой мы стали чемпионами Азии, выиграв почетное звание у Кореи.
Я, было, вернулся в Бразилию, но тут же получил приглашение от Арабских
Эмиратов, тоже на национальную сборную, чтобы руководить их подготовкой к чемпионату
мира 1990 года. К тому времени Загало ушел из этой команды, и они искали ему замену.
(Для справки: в финальную часть чемпионата мира 1990 года сборная ОАЭ
пробилась уверенно, но на самом чемпионате сыграла неудачно, потерпев три поражения в
группе. — И. Ф.)

И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА НАМ СЛАДОК И ПРИЯТЕН...

— И после этого была завершена ваша вторая «арабская» командировка?

— Да, я окончательно вернулся домой в 1991 году и стал тренером «Брагантино».
Вместе с этой командой мы вышли в финальный турнир национального чемпионата.
(Тут требуется небольшое пояснение. «Брагантино» — это провинциальный клуб,
основанный в небольшом городке Браганса Паулиста в штате Сан-Пауло в январе 1928
года. Его полное название: «Clube Atletico Bragantino». Он обычно играл в третьем или во
втором дивизионе, лишь к концу восьмидесятых сумел закрепиться в первом дивизионе
штата Сан-Пауло, где играют такие «гранды», как «Сантос», «Палмейрас»,
 76

«Коринтианс». Мало того: в 1990 году «Брагантино» умудрился стать чемпионом этого
штата, обойдя всех «грандов»).
Что касается чемпионата страны, то тут высшим достижением «Брагантино» было
чемпионское звание во втором дивизионе в 1989 году, что позволило команде в сезоне 1990
года завоевать себе место уже в первом дивизионе. И премьера оказалась небезуспешной:
для новичка восьмое место в финальной таблице национального чемпионата (из двадцати
участников) вполне можно было считать неплохим. А в следующем сезоне к руководству
командой пришел Паррейра, он-то и вывел «Брагантино» в классификационном турнире на
второе место, что позволило скромному клубу участовать в полуфиналах. Здесь
«Брагантино» выбил «Флу», а выйдя в финал, тоже показал себя очень достойно: два
финальных матчах с «Сан Пауло», руководимом Теле Сантаной, были сыграны так: в
столице штата 1:0 в пользу хозяев поля, ответный матч в Брагансе — 0:0. Чемпионом стал
«Сан-Пауло», а вице-чемпионом — «Брагантино»... Это как если бы у нас серебрянные
медали в высшей лиге завоевала команда, допустим, города Коврова или Коломны.
(Впрочем, справедливости ради замечу, что сенсационный успех «Брагантино» был в
немалой степени обусловлен и тем, что Паррейра пригласил в том сезоне в состав этой
команды двух игроков сборной страны и будущих чемпионов мира: Мауро Силву и
Мазиньо).
...Кстати, в сезоне 1996 года «Брагантино», заняв последнее место в первом
дивизионе, опять опустился во второй.
— Итак, Вы блистательно показали себя в «Брагантино»...
— И тут — в конце 1991 года — руководство Бразильской конфедерации футбола
вновь пригласило меня в сборную страны, которую нужно было начинать готовить к
чемпионату мира 1994 года. Подготовка прошла успешно: мы выиграли «ТЕТРА», после
чего я отправился в Испанию, проработал один год в «Валенсии», затем один сезон в
Турции, в «Фенербахче», который стал со мной в том сезоне чемпионом страны, затем
вернулся в Бразилию, проработал три месяца в «Сан-Пауло», и на этом моя футбольная
биография пока заканчивается, — сказал он с мягкой улыбкой, прекрасно зная, что мне
хорошо известно о его изгнании из «Сан-Пауло» за несколько дней до нашей беседы.

ВОСТОК — ДЕЛО ТОНКОЕ...

— Поскольку Вы, как никто другой из бразильцев, хорошо знаете арабский футбол,
все-таки проработали в этих странах в общей сложности четырнадцать лет, скажите честно: у
 77

арабов есть какое-нибудь будущее на футбольных полях? Можно ли ожидать, что наступит
когда-нибудь пора, когда с ними начнут считаться футбольные авторитеты Европы и Южной
Америки, как это сейчас происходит с африканским футболом? Или арабские страны
навсегда обречены служить лишь «золотоносными приисками» для классных тренеров,
вроде Вас, которым трудно найти подобающую работу у себя на родине?
— Во-первых, я бы разделил арабский футбол по крайней мере на две группы. Если
взять страны Северной Африки: Тунис, Алжир, Египет, то у них может когда-нибудь
появиться «будущее», о котором вы говорите. Там время от времени вырастают классные
игроки, там дело поставлено, можно сказать, на профессиональную основу.
Ну, а что касается футбола стран Среднего Востока, то они пока — любители. От них
в ближайшие годы трудно ожидать чего-либо интересного. Только совсем недавно они
начали профессионализироваться, попытались покупать сильных игроков. Но все равно,
тамошний футбол еше нельзя пока оценивать как профессиональный. Да, они умеют
бороться с более сильными соперниками. Но этого мало для того, чтобы заявить о себе в
большом футболе.
Кроме того, у них есть один серьезный минус: из-за тяжелейшей жары сезон там
длится всего 8-9 месяцев в году. В июне-августе там на поле выйти невозможно. Даже в
утренние или вечерние часы.
— У нас, в России, тоже выпадают четыре месяца, правда, зимних.
— Это — ваша беда, но вы, кажется, сумели приспособиться. У арабов есть и еще
одна проблема: обмен игроками и вообще футбольные связи с Европой или Америкой не
слишком интенсивны. В таких условиях трудно научиться чему-либо. Конечно, они
работают, они стремятся чего-то добиться. Но в условиях режима полупрофессионализма эти
усилия не могут принести быстрых результатов.
И еще: во всех этих странах: в Кувейте, Катаре, Эмиратах от силы наберется с тысячу
футболистов. Это маловато. Чтобы развиваться, футбол должен опираться на многие тысячи
игроков. Возьмите у нас, в Бразилии, добрая сотня лучших футболистов за один сезон
уезжает за границу. (Уточняю: по официальной сводке Бразильской конфедерации футбола
за один год с декабря 1995 по ноябрь 1996 года из Бразилии выехали в другие страны 381
футболист. А к концу десятилетия этот показатель вырос до семисот человек. — И. Ф.). Но
на смену им тут же появляются сотни новых, талантливых, обещающих... Да иначе и быть не
может. Ведь у нас каждый мальчишка с детства гоняет мяч. В таких клубах, как «Фламенго»
или «Сан-Пауло» имеются по три сотни талантливых мальчишек в футбольных школах. А
если взять Эмираты, там от силы наберется семьсот человек, регулярно играющих в футбол.
Это очень мало. Конечно, они надеются на что-то, они борются. Но говорить о каких-то
 78

перспективах этого футбола нельзя. По крайней мере, до тех пор, пока они не поставят дело
на профессиональную основу. Чтобы футбол нормально развивался, он должен прежде всего
опираться на большую армию игроков...
— Но согласитесь, что с их деньгами они сумели бы решить и эту проблему: могли
бы в два счета скупить на корню все солидные европейские клубы вместе с тренерами. И,
извините ради Бога, они могли бы скупить и весь бразильский футбол, не так ли?
— Теоретически — да. Но ведь громадные богатства Арабского Востока не
принадлежат их футбольным клубам! Конечно, если какое-то из их правительств вдруг
пожелает заняться массированной скупкой южноамериканских или, допустим, европейских
игроков, тогда их клубы действительно могут стать угрозой для всего мирового футбола.
Теоретически говоря, они действительно могут скупить всех. Но пока до этого дело не
доходило... Слава Богу.

...МНОГИЕ РЫДАЛИ, КАК ДЕТИ

— Теперь давайте отойдем от экономических проблем. Высшей точкой Вашей

карьеры стала, видимо, победа на чемпионате-1994, не так ли? А каким было самое жестокое
разочарование, которое Вы испытали?
— Разочарование?... Без них не обходится жизнь ни одного тренера. Пожалуй, это
было в 1986 году, когда в отборочных играх чемпионата мира мне не удалось вывести в
финальную часть команду Эмиратов. Дело было так. В первом матче мы проиграли сборной
Ирака 1:2. Во втором, стало быть, нужно было выиграть 2:0. И мы вели в этом матче 2:0!
Игра была в Саудовской Аравии, поскольку в Ираке в то время невозможно было играть из-
за войны... Итак, мы ведем 2:0.Победа уже близка. Кажется, вот она, вот! Через минуту
свистнет судья и...
Заметьте: в первом тайме один из наших игроков был удален с поля. И вдесятером
ценой невероятного напряжения мы весь второй тайм удерживаем счет. Держим его до 46-й
минуты. Именно до сорок шестой, когда пошло добавленное судьей время... К этому
моменту страна уже поверила, что мы едем в Мексику. Народ уже праздновал победу, вышел
на улицы! Ликовал! И на 46-й минуте мы пропускаем гол... На табло 2:1! Как в первом
матче. Назначается дополнительное время, и тут все рухнуло: мы пропускаем в той
получасовке еще два мяча, проигрываем 2:3, и лишаемся путевки на чемпионат, которая
была у нас уже в руках!
 79

...Даже сейчас не могу без волнения вспоминать, что было с командой после этого
матча. Игроки упали на траву без сил, отказываясь верить в случившееся. Многие рыдали,
как дети. Пожалуй, большего потрясения в моей жизни я не испытал.
— Ну, а теперь давайте вернемся к высшей точке Вашей биографии: победе на
чемпионате-1994. Ваша работа там была превосходной. Команда выглядела удивительно
сплоченной, причем не только на поле, но и за его пределами. Это признано всеми, даже
самыми яростными Вашими критиками и противниками, которых у Вас всегда
предостаточно. Как Вы этого добились? Как Вы сумели так здорово сплотить коллектив?
Помнится, вплоть до финального матча следующего мирового чемпионата, команда Ваша
продолжала выходить на матчи, взявшись за руки. Мы это видели и в августе 1997 года в
Москве, когда бразильцы приехали к нам на товарищеский матч. Кажется, это единственный
такой обряд в мировом футболе? У Вас был какой-то особый план психологической
подготовки? Кто-то выполнял в команде функции профессора Карвальяэса, того, что работал
со сборной Феолы в 1958 году?
— Видите ли, тут сработала масса факторов. Начну с того, что у нас была, все-таки,
достаточно опытная команда. Профессионалы. Если я в чем-то попал, как говорится, «в
десятку», так это в том, что сделал особый упор в своей работе на самых опытных бойцов.
Хотя после очередной неудачи на чемпионате-1990 в Италии многие из них, из выступавших
в том чемпионате ветеранов, подверглись жестокой критике. Особенно те, кто играл в
зарубежных клубах.
— Мы их зовем «легионерами».
— Пусть будет так. Так вот у нас в Бразилии стало складываться после чемпионата-
1990 отрицательное отношение к таким «легионерам», как Дунга, Бебето, Мюллер, Бранко,
Рикардо Роша. Их стали считать оторвавшимися от Родины и уже отыгравшими свое
«наемниками». Проиграли чемпионат, ну, и пускай они там «в своих Европах» доживают
свой век! Такое сложилось мнение...
И когда я призвал их в состав сборной, на меня обрушилась волна критики. Но я по
опыту сборных, которые участвовали в чемпионатах 1970 и 1974 годов, прекрасно помнил,
какое психологическое давление на любого игрока, даже на самого опытного мастера,
ветерана оказывает сам факт его призыва в состав сборной. Это ведь означает высшую точку
в его футбольной карьере! Такое событие неизбежно влечет за собой стресс, игрок
оказывается объектом мощнейшего психологического давления. Особенно это стало
проявляться в последние годы, перед чемпионатом-1994, когда вся Бразилия уже
истосковалась, не видя побед на чемпионатах почти четверть века. Я предвидел, что
психологическое напряжение будет чрезвычайно сильным, и совладать с ним смогут в
 80

первую очередь самые опытные бойцы. И поэтому именно из них я смонтировал костяк
команды, на который решил опереться. Тем более, что у этих парней за плечами уже был
опыт одного, а у некоторых и двух чемпионатов, они знали, чего стоит участие в таком
состязании, как трудно выиграть Кубок мира, какого напряжения сил это стоило. У них был
опыт поражения. А ведь это тоже бесценный опыт! И самое главное, снова вернувшись в
сборную по моему призыву, они почувствовали, что это их последний шанс. Сейчас или
никогда! Человек, поставленный перед таким выбором, способен на многое.
— Вы, прямо-таки, психолог!
— Кроме того, они прекрасно понимали, что раздор в команде обязательно приведет к
поражению. Отсюда и их готовность сплотиться и сражаться до конца, биться, не жалея сил,
забывая обо всем, в том числе и о деньгах, о премиях за победу. Это все — очень важно!
Заметьте, у нас никто ни разу даже не заикнулся об оплате, о вознаграждении за победы, за
выход на какой-то определенный этап турнира. Казалось, денежного вопроса для них не
существовало. Все были нацелены только на победу и знали, что если она придет, будут и
награды.
— Нам бы Ваш опыт!
— Да, я, конечно, слышал еще до начала того чемпионата, что несколько ваших
игроков сборной потребовали сменить тренера, развязали дискуссию о вознаграждениях. Это
невероятно! Таких надо было немедленно и навсегда убирать из сборной.
— Их не только не убрали, но новый тренер, назначенный после нашего провала на
чемпионате в США, пригласил «бунтарей» и в свою команду, а они потом учинили нечто
подобное и два года спустя — на чемпионате Европы-1996.
— Просто не верится, что люди могут дважды попадать в одни и те же ловушки!
— Мы, русские, можем и не то еще! Ну, да ладно, вернемся к Вашей сборной! Вас
постоянно упрекали и даже сейчас продолжают упрекать в том, что Ваша команда не
показывала, как считают Ваши критики, по-настоящему красивой, «истинно бразильской»
игры. Вы «европеизировали» команду, Вы ее слишком сильно «заорганизовали», Вы
поставили во главу угла заботу об обороне! Что Вы отвечаете на такого рода критику?

ХОРОШО ТЕМПЕРИРОВАННЫЙ КЛАВИР

— Во-первых, мы не придерживались принципа «оборона прежде всего»! Многие

здесь, в Бразилии, этого так и не поняли. Наша игра была не оборонительной, а хорошо
организованной. У меня была четкая тактическая схема. С мячом или без мяча любой игрок
 81

наш пользовался полной свободой действий, возможностью импровизировать и искать

интересные продолжения игры. Первая наша заповедь была проста: ни в коем случае не
отбивать мяч без адреса, по принципу «вперед, а там разберемся!». Мы обязаны были всегда
бороться за контроль над мячом, завладев им, беречь его, контролировать без спешки, не
бросаясь в неподготовленные атаки. Наша задача была: держать мяч, терпеливо выжидая
своего часа, создавая, созидая, наращивая тактический перевес, чтобы в нужный момент
вдруг стремительно бросить одного из игроков в отрыв, вывести его точным пасом на
ударную позицию.
И потом: ведь это была команда, которая имела на левом фланге Леонардо и Бранко,
на правом — Жоржиньо. Команда, имевшая Бебето, Ромарио, Раи, Зиньо! И скажите на
милость: разве такая команда может считаться «обороняющейся»?! Нет, она была хорошо
организованной командой, которая умела играть без мяча, что тоже очень важно, и что
бразильцы умеют делать не всегда. Вы же видели наш футбол, и вы знаете: частенько можно
наблюдать, как, потеряв мяч, какой-нибудь из наших «суперигроков» отключается,
останавливается, успокаивается: он сделал свое дело, он теперь готов ждать, когда мяч снова
придет к нему... Нет! Так играть нельзя! Я поставил себе задачу: приучить команду играть не
только с мячом, но с не меньшей энергией и без мяча! Мне это удалось.
И еще. Чемпионат мира — это не чемпионат страны. «Атлетико» (Мадрид) стал
чемпионом страны, даже проиграв в ходе чемпионата одиннадцать матчей! А чемпионат
мира — это ведь всего семь игр! Там нет права на ошибку. Если ты ошибся один раз,
отправляйся домой и жди снова четыре года! Отсюда наш главный лозунг: максимальная
эффективность и ноль ошибок. Иначе мы вновь вернулись бы с пустыми руками, как
возвращались с пяти предыдущих чемпионатов, даже играя в «красивый», традиционно
«бразильский» футбол!

ИНЖЕНЕРЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ

— А трудно ли было укротить холерический темперамент Ромарио? Как это Вы не

побоялись поставить его в одной связке с таким непохожим на него, дисциплинированным,
выдержанным игроком, как Бебето? Неужели тут не было сомнений и риска с Вашей
стороны? Ведь, помнится, перед чемпионатом они не ладили друг с другом. Вы же знаете,
что даже в Вашем чартерном самолете при вылете в США Ромарио возмущался тем, что его
персональное кресло оказалось рядом с креслом Бебето. И вдруг мы видим, как они играют
рядом, играют удивительно слаженно, со стопроцентным взаимопониманием, и ничего
 82

похожего на трения, конфликт или разницу характеров не замечаем! Как же этого удалось
добиться?
— Тут не было особых трудностей, поскольку мы заранее провели подготовительную
работу. У нас для этого был специалист Эвандро Мота.
— Психолог?
— Нет, не совсем. Это был специалист по общению. Он провел пять бесед с
командой, в ходе которых, мы также подготовили специальный видеофильм, объяснявший
важность создания и поддержания в коллективе атмосферы взаимопонимания, дисциплины и
сплоченности. Интересы команды должны превалировать над личными интересами. Мы
вложили все это в наших игроков, и у нас не было никаких проблем. Тем более, что все
очень хотели стать чемпионами мира. Уже в конце отборочных игр Ромарио прекрасно
вписался в коллектив, и по поведению ничем не отличался от остальных игроков. То есть, на
поле-то он, конечно, отличался. Это, все-таки, был Ромарио!
С помощью Эвандро Моты мы выработали такую нашу «философию коллектива»:
«Футбол — это не самая главная вещь в твоей жизни. Есть вещи поважнее: семья, здоровье,
благополучие. Причем благополучие и твое, и твоей семьи и твоей страны... Но на эти 60
дней, на протяжении которых мы находились в США, футбол должен стать для каждого из
нас самым главным делом нашей жизни!».
И это сработало. Эта формула, эта психологическая мотивация настроила всех нас на
победу. Дело в том, что для бразильской команды не так уж трудно победить в каком-либо
матче даже с очень сильным соперником. Гораздо труднее одержать победу за пределами
футбольного поля. Я имею в виду: добиться сплочения, единения всех. Для этого полезно
даже немного забыть о профессионализме и возродить древний дух любительства в высоком
и чистом смысле этого слова: когда все помыслы нацелены на победу и только на победу!
Никаких склок и споров! Никаких дискуссий о том, кто выйдет на поле, а кто останется на
скамейке. Ничего такого! На предыдущем чемпионате 1990 года в сборной Бразилии такие
споры возникали, вы слышали об этом?
— Да, конечно.
— А у нас — в 1994 году ничего подобного уже не было.
— На чемпионате-1958 Висенте Феола опирался на группу ветеранов: Диди, Нильтон
Сантос, Беллини. На чемпионате-1970 команду цементировали Пеле, Карлос Альберто и
Жерсон. А у Вас был такой костяк, фундамент команды?
— Лидеры? Конечно. В первую очередь я бы назвал двоих: Дунгу и Рикардо Роша.
Рикардо — пока он находился в составе, но он, к сожалению, слишком быстро получил
 83

травму и не играл. Эти двое: Рикардо Роша и Дунга были бесспорными лидерами и на поле и
вне его. И игрой своей, и поведением они показывали пример.
— А почему Вы не дали сыграть, не выпустили на поле хотя бы на две-три минуты
Роналдиньо, который теперь, отправившись за океан, восхищает европейцев своей
потрясакющей игрой.
— Интересный вопрос... Во-первых, Роналдиньо всей своей последующей жизнью в
футболе уже доказал, что мой выбор: приглашение его в сборную было правильным. Но
давайте же вспомним, что в то время — три года назад ему было всего семнадцать лет!
— Как и Пеле в 1958 году.
— Да, как только он пришел в команду, сразу же начались разговоры и появились
ассоциации с молодым Пеле. Роналдиньо это очень чувствовал. Представляете себе, что это
такое, когда тебя сравнивают с Пеле? Но в то же время он отчетливо видел, что ветераны
Ромарио и Бебето — на пике формы. Они прекрасно играют. И он слегка заробел. Был
ослеплен их блеском. Честно говоря, он тогда еще не внушил нам стопроцентной
уверенности в том, что окончательно готов выступать в составе сборной. Тем более, что
вслед за Ромарио и Бебето у нас на этой позиции «перед Роналдиньо» был еще и Мюллер.
Тоже ветеран. И прекрасный мастер. Для него это уже был третий чемпионат. Наверняка
последний.

ШАКАЛ ВОЕТ, А КАРАВАН ИДЕТ СВОЕЙ ДОРОГОЙ

— Пожалуй, никого из тренеров сборной никогда не критиковали так, как Вас. Это
был какой-то кошмар. Я помню бразильскую прессу до и во время чемпионата, я побывал в
Бразилии в марте 1994 года, за несколько месяцев до начала чемпионата, и не услышал ни от
специалистов, ни от болельщиков ни одного доброго слова о Вас и Вашей работе. Только
критика, только ругань. Кстати, такое же было и в 1983 году, когда Вы уже провели в
сборной один сезон. Легко ли переносить такой постоянно обрушивающийся тайфун? Что
Вам помогло выдержать, не сломаться?
— Да, конечно, было очень трудно. Единственное, что помогало, это постоянное
понимание того, что на нас, на руководство команды, на команду возложена Миссия. Нам
поручено великое дело: выиграть этот чемпионат для нашей страны. (Когда он произнес эти
слова, я вспомнил сохранившееся в моих досье интервью, которое Паррейра дал журналу
«Вежа» за два месяца до начала чемпионата. Он говорил корреспонденту журнала:
«Интеллектуалы могут посмеиваться над этой нашей страстью, но Бразилия такова, что у
 84

народа есть только одна возможность радоваться, проявлять свой национализм и

патриотизм: футбол. Я верю в то, что вся наша родина «обута в бутсы». И поэтому каждый
наш игрок должен накрепко вложить в свою голову мысль, что за ним — 150 миллионов
бразильцев, что он защищает честь нации» — И. Ф.).
...И чтобы защититься от этой критики и ругани, я как бы окружил себя панцирем. Я
сказал себе: «Не обращай внимания! Работай, пускай они критикуют, а ты делай свое дело. И
никто не должен тебе помешать».
Чего только не говорили тогда обо мне, как только не ругали, какие обвинения не
предъявляли! Говорили, что нерационально иметь двух полузащитников «под
нападающими»: Мауро Силву и Дунгу. А сегодня мы видим, что играют уже с тремя, а то и
четырьмя такими игроками. Требовали, чтобы мы играли с тремя или четырьмя
нападающими. «А как же, как же иначе: Бразилия должна атаковать, быть агрессивной!» —
кричали мои оппоненты. Но скажите мне пожалуйста, покажите мне команду, которая играет
с тремя или четырьмя форвардами? Нет таких! А от нас этого требовали!
И при этом почему-то забывалось, что сегодня в футболе главная задача — это
контролировать большими силами среднюю зону, имея в ней игроков, способных быстро
переместиться в штрафную площадку противника. Так нет же, от меня требовали поставить
«в основу» трех-четырех нападающих, а это создало бы атмосферу беспокойства и
неуверенности в остальных линиях, могло бы привести к конфликтам. И я, как тренер, все
время вынужден был бороться с прессой, жить в атмосфере постоянных нападок и
обвинений, которые мне навязывали.
— Не потому ли Вы еще до чемпионата-1994 решили в любом случае по его
окончании распрощаться со сборной и подписали контракт с «Валенсией»?
— Да, вы правы. Мое решение было мотивировано именно той атмосферой, которая
сложилась вокруг меня. Но контракт с «Валенсией» был тайным, о нем я не объявлял до
завершения чемпионата, до нашей победы в США.
— А после победы и Вашего торжества над критиками и оппонентами Вы не
пожалели о том, что вынуждены уйти?
— Нет. Вы ведь знаете, что у нас, в Бразилии, труд тренера не ценят. В Германии,
например, тренеры сборной или ведущих команд работают в клубах по 7-8 лет, а то и
больше. За такой срок можно чего-то добиться. Их труд уважаем и ценим. Тогда как у нас из-
за постоянных нападок приходится тратить слишком много нервной энергии и духовных
сил. Особенно, когда четверть века страна не выигрывает чемпионат мира. И каждый раз по
мере приближения очередного чемпионата, начинается все то же безумие: все говорят только
о победе. И пресса, и торсида, и эстрадные артисты, и телекомментаторы, и министры, и
 85

депутаты, все, все... Все это превращается в какой-то цирк! И я решил, что проработав три
года в сборной, я уже исчерпал свои силы и теряю возможность противостоять такому
психологическому давлению.
И я не пожалел об этом решении. Нет, уж: работа в сборной — это для суперменов. Я
попробовал, оказался на что-то способен, но потом сказал себе: «Хватит!»
— А как сейчас складываются Ваши отношения с Загало? Вы ведь долгое время
работали с ним вместе. И в сборной и в некоторых других командах. Потом ваши пути
разошлись, а в 1994 году встретились вновь, но теперь вы стали главным тренером, а он у
Вас — советником. Сейчас он занял Ваше место.
— У нас прекрасные отношения. Мы часто и с удовольствием общаемся. Кстати,
сегодня в первой половине дня я снова поговорил с ним по телефону. Иногда раздаются
предположения о том, что Паррейра мог бы работать с Загало по схеме: Загало — тренер,
Паррейра — технический советник... Нет, это нереально! Такая формула сработала только
тогда, когда роли распределялись наоборот. И когда я был тренером, то согласился иметь
советника только потому, что это был Загало. Ни с кем другим я бы просто не сработался. В
таких ситуациях необходимо, чтобы в связке работали бы люди, предельно уважающие друг
друга, отличающиеся единым пониманием игры, общностью взглядов... Люди, которые
симпатичны друг другу, дружны. Именно такие отношения всегда были у нас с Загало. Мы с
ним друзья.
— А все-таки: не согласились ли бы Вы, если бы Вам сделали такое предложение:
поменяться с ним ролями? Чтобы Вы сейчас выполняли при нем такую же функцию в
сборной, какую он выполнял у Вас в 1994 году?
— Я об этом серьезно не задумывался и на это не претендую. Но если бы мне сделали
такое предложение, то не счел бы его умаляющим мое достоинство, неуважительным по
отношению ко мне. Допускаю, что это могло бы даже пойти на пользу сборной, но,
повторяю, всерьез я такую возможность до сих пор не рассматривал.

СЛИШКОМ МНОГО ЗВЕЗД

— Вот и Загало сейчас стал объектом весьма жесткой критики. Как Вы считаете:
справедлива она или нет? И в частности, в чем, по Вашему мнению, причины «провала»
Бразилии на Олимпийском футбольном турнире, если руководствоваться традиционным
национальным бразильским суждением: любой итог, если это не первое место, это провал?
 86

— Я считаю работу Загало достаточно хорошей. Он, как и все тренеры, сталкивается с
нашей традиционной проблемой: в стране слишком много хороших игроков. Конечно,
абстрактно говоря, это прекрасно, так как дает Бразилии изначально большое преимущество.
Очень хорошо, что в стране постоянно появляются все новые и новые таланты. Но увы, нам
очень трудно обеспечить всех молодых игроков надлежащим международным опытом.
Вторая вечная проблема любого тренера сборной: «легионеры». Слишком много
игроков из сборной постоянно находится за рубежом, и тренеры тех клубов обычно
стремятся придержать их, не отпустить на очередной матч. И поэтому нам не хватает
времени на то, чтобы «легионеры» сыгрывались бы с нашими «домашними» игроками. И
Загало, нужно отдать ему должное, старается максимально использовать редкие (где-то раз в
месяц) товарищеские матчи на уровне сборных, чтобы поддерживать свою команду в
относительно боевой форме. Хотя работать ему нелегко: ведь только те два-три дня, на
которые игрок прилетает из Европы на очередной такой матч, дают тренеру возможность
как-то контролировать его состояние и форму.
Я считаю, что в этих трудных условиях Загало работает блестяще. Слава Богу, у него
имеется преимущество: нам теперь не нужно участвовать в отборочном турнире, и теперь
главная задача Загало в ходе подготовки к Франции-1998 заключается в поисках хороших
спарринг-партнеров, таких, как Англия, Германия, Италия, Россия...
(Тут я улыбнулся про себя, воздав должное такту и вежливости моего собеседника.
После недавних наших провалов на международной арене у меня как-то и язык не
поворачивался спросить его об отношении к российскому футболу. Тем более, что обычно в
ответ на такой вопрос слышишь лишь несколько округленно-комплиментарных фраз. И
кроме Яшина твой собеседник в Бразилии никаких имен вытащить из кладовых памяти
просто не может. Но в данном случае из прежних интервью Паррейры, в частности — из
уже упомянутой беседы с корреспондентом «Вежи», я знал, что накануне чемпионата-
1994 он считал именно Россию самым опасным соперником Бразилии, и потому готовился к
первому матчу с нами с особым тщанием и странием. Но послушаем Паррейру дальше).
— Матчи с сильными соперниками позволят нашей команде поддерживать форму, а
новичкам, появляющимся в ее составе, обрести необходимый опыт международных встреч.
Загало — опытнейший специалист, и у меня нет никаких сомнений в том, что он подведет
нашу сборную к французскому чемпионату на пике формы.
— Ну, а все-таки, я возвращаюсь к вопросу о поражении от нигерийцев на
Олимпиаде. Это что: случайность или результат какого-то тренерского просчета?
— Разочарование в нашей стране было огромным. Ведь команда наша была
прекрасной, она интенсивно готовилась. Фактически два предыдущих года именно победа на
 87

олимпийском турнире была главной целью Загало. И от состава, в котором были Роналдиньо
и Савио, ожидали только победы, как это всегда бывает у нас, в Бразилии. Поэтому можете
себе представить силу нашего потрясения...
Ну, а что касается причины? Вот один пример: Ривалдо, просто выдающийся мастер,
считавшийся перед Олимпиадой чуть ли не самым лучшим игроком в Бразилии, вдруг
оказался не в форме. Даже не знаю, можно ли в этом винить Загало? Такое бывает.
Случается...
Но вообще-то я бы о том злосчастном матче с Нигерией сказал так: «Оступились». А
как же иначе такое назовешь: мы ведем 3:1, Роналдиньо обыгрывает вратаря и...не забивает!
Забей он — счет стал бы 4:1, и вообще не о чем было бы говорить.
Но никто не придал его промаху особого значения. И вдруг счет становится 3:2, а
затем перед самым концом 3:3... За какие-то пять минут. А потом этот «золотой гол» или
«внезапная смерть». Именно «смерть» бразильцев, гибель всех наших надежд. Бывает и
такое. Но согласитесь, что именно такие моменты и делают футбол таким завораживающим,
таким пленяющим всех нас!...
— Окидывая взглядом панораму современного бразильского футбола, в частности,
игру ведущих команд национального чемпионата, не считаете ли Вы, что имеются где-то
какие-то не мобилизованные в сборную таланты? Кто-то, кого Загало не привлек в команду,
но кто мог бы в ней неплохо сыграть?
— Я считаю, что Загало неплохо использует практически всех, кто выделяется на
общем фоне. Пожалуй, он не упускает из поля зрения никого, кто мог бы быть полезен
сборной. Возьмите, например, хотя бы Озеаса, дебютировавшего два дня назад в матче с
Камеруном. Или Джалминью, забившего в этом же матче гол. Они себя прекрасно показали,
не правда ли?
(Паррейра говорил о состоявшемся 13 ноября товарищеском матче сборных
Бразилии и Камеруна. Я видел этот поединок, который был выигран хозяевами поля со
счетом 2:0, но отличался таким их подавляющим преимуществом, что счет мог бы быть и
многократно более весомым.
Поскольку ни Доницетти, ни Роналдиньо не смогли участвовать в этой встрече, а
игра проходила в Куритибе, Загало поставил в линию атаки местного игрока Озеаса.
Пресса мгновенно сочла это «политической игрой». Загало, мол, пытается, во-первых,
заработать себе поддержку у местной футбольной федерации, а во-вторых, стремится к
тому, чтобы на трибунах было побольше болельщиков и соответственно — погуще доходов
от матча...
 88

Такие прозвучали голоса. Но местный кадр сыграл блестяще: Озеас провел на поле
всего один первый тайм, но действовал так, словно родился и вырос в футболке сборной.
Его взаимопонимание с основным форвардом Джиованни было безупречным. Он создал
несколько острейших моментов, несколько раз уходил в отрыв, терзал защиту африканцев
немыслимыми финтами и неожиданными пасами).

ГИБЕЛЬ «ТИТАНИКА»

— Теперь давайте поговорим о положении дел в бразильском футболе на клубном

уровне. В чем на Ваш взгляд причина такого оглушительного провала ведущих команд Сан-
Пауло и особенно Рио-де-Жанейро в заканчивающемся сейчас чемпионате?
(Прежде, чем Паррейра начнет отвечать на этот вопрос, поясню, что ни одна из
команд Рио-де-Жанейро не вышла в том году в финальную часть турнира, в которую вошли
восемь лучших команд из 24-х. Лучшая из команд Рио «Фламенго» заняла лишь 13-е место,
прошлогодний чемпион «Ботафого» был 17-м, «Васко да Гама» — 18-м, а «Флуминенсе»
оказался на 23-м месте и вылетел во второй дивизион, о чем сказано выше.
В Сан-Пауло тоже все «гранды», за исключением «Палмейраса» оказались за чертой
восьмерки, а «Палмейрас» был выбит в четвертьфинале. Такое произошло в том году
кровопускание лидеров!).
— Главная причина тут — недоработки организационные. Точнее — нехватка
капиталовложений. Наш футбол по-прежнему остается сильным лишь на уровне игрока. Но
он традиционно слаб в сфере руководства, на уровне планирования. Об этом много говорили
на совещании тренеров и президентов клубов, которое недавно собирала наша Конфедерация
футбола.
Посмотрите, что у нас происходит с календарем: уже 17 января начинается очередной
турнир «Рио — Сан-Пауло» — главное соревнование первой половины года. Затем сразу же
стартуют региональные чемпионаты в штатах: никому не нужные, убыточные, в которых
команды не зарабатывают деньги, а платят хозяевам полупустых стадионов. Платят, чтобы
как-то довести этот абсурдный турнир до конца в течение семи месяцев в году. И я вас
спрашиваю: можно ли, существуя в режиме профессионализма, выжить в таких условиях?
Будь на месте футбольного клуба любое другое предприятие, организация или фирма, она
тут же закрылась бы или обанкротилась. А мы существуем, мы играем! Такое возможно
только в бразильском футболе!
 89

Потом, в середине сезона начинаются южноамериканские турниры, все эти

«Либертадорес», «Конмебол»и прочие. Их, между прочим, пять, этих турниров. И к чему это
приводит, мы видим: на ближайшую среду у «Крузейро» оказались запланированными сразу
два ответственных матча: один — финал «Суперкубка» Южной Америки с аргентинским
«Велесом Сарсфилдом», другой — в рамках национального чемпионата с одним из
сильнейших клубов, борющимся сейчас за выход в «восьмерку» — «Сан-Пауло». Два матча
в один день!
И тут наша конфедерация делает добрый жест: разводит эти поединки. Поскольку
международный матч переносить нельзя, она переносит на одни сутки матч с «Сан-Пауло».
Теперь «Крузейро» должна играть два дня подряд... В какой еще стране такое возможно!? —
развел руками мой собеседник, и тут я, забегая вперед, поясню, что оба эти матча, как и
следовало ожидать, были проиграны «Крузейро». И хорошо еще, что не позорно, а с
достойным уважения минимальным счетом 0:1 в обоих поединках.
— Короче говоря, — продолжал свою мысль Паррейра, — первая и может быть
важнейшая наша проблема — календарь. Вторая, не менее важная — капиталовложения. У
нас складывается самый настоящий заколдованный круг: без доходов, без прибыли, то есть
без зрителей, которые приносят средства в кассы стадионов и клубов, команды существовать
не могут. Чтобы как-то выкрутиться, выплатить футболистам зарплату и премии за победы,
многие клубы вынуждены продавать своих лучших игроков. После этого игра ухудшается, и
приток торсиды на матчи падает, доходы снижаются, долги растут.
Почему неплохо себя чувствует такой клуб, как «Палмейрас»? Да потому что у него
— мощный спонсор: «Пармалат», который вкладывает хорошие средства в этот клуб.
Благодаря ему, «Палмейрас» имеет возможность покупать хороших игроков, нанять
прекрасного тренера, платит им солидные зарплаты.
Футбол в Рио давно уже страдает из-за бездарной организации и планирования.
Отсутствуют компетентные административные структуры, ощущается постоянная нехватка
средств. Нет солидных спонсоров. Тот же «Фламенго» погряз в долгах. Их у него где-то на
уровне 20-30 миллионов долларов! И поэтому клуб не может расплатиться с кредиторами: он
не зарабатывает. Телевидение, к сожалению, вкладывает в футбол очень мало средств. Платы
за телетрансляции у нас мизерны. Если европейские клубы, например, «Реал» или
«Барселона» получают по 30 миллионов долларов за сезон только за права на
телетрансляцию их матчей, у нас телевидение платит 10 миллионов за сезон и на всех сразу!
Эти жалкие деньги еще приходится делить... В результате каждый клуб получает какие-то
крохи. Таким образом, я бы сказал, что кризис футбола в Рио — это не спортивный кризис:
 90

наши футболисты по-прежнему прекрасно играют. А вот руководят ими некомпетентные

люди. В этом наша трагедия.
— Но согласитесь, что в сезонах прошлого и нынешнего года тот же «Фламенго»
умудрился купить или взять в аренду таких звезд, как Ромарио, Бебето, Эдмундо. У клуба
был так же и свой суперигрок Савио. И все-таки «Фла» не смог даже с этими «звездами»
ничего добиться. Почему?
— Видимо, сказывается все та же бестолковость планирования. Игра через три дня на
четвертый выматывает любых звезд. Тем более, когда играются убыточные матчи при
пустых трибунах. Доходы клуба все время падают, а зарплата только трио Ромарио, Бебето и
Савио обходится клубу, примерно, в 200 тысяч долларов! И это в условиях, когда выручка за
матч не превышает иной раз 5-6 тысяч. Как вы тут будете расплачиваться с игроками?
— Кстати, действительно: как же умудряются выживать клубы, которые не имеют
такого мощного спонсора, как «Палмейрас»?
— Это — загадка, ответа на которую не знает никто. В последнее время возникли
серьезные проблемы у «Сан-Пауло». Его оставил прежний спонсор — авиакомпания «ТАМ».
Остался без спонсора «Флуминенсе». «Коринтианс» нашел себе покровителя, но не очень
мощного. Платит маловато. И продолжается все та же карусель: без денег, с задержанными
зарплатами игроки перестают напрягаться, команды играют все хуже и хуже, торсида
перестает приходить на стадионы, и доходы клубов падают все ниже и ниже.
— Что Вы думаете в связи с этим о новом «Законе Пеле», который министр спорта,
кажется, уже окончательно пробил? И о разгоревшейся вокруг него полемике: все
футболисты поддерживают, большинство тренеров и чиновников категорически против. Они
опасаются, что предоставив игрокам право свободного перехода, клубы потеряют
заинтересованность в воспитании молодых игроков: зачем тратиться на содержание детских
школ или команд, если обученный, выращенный в клубе игрок в любой момент может его
покинуть?
— Я думаю, что этот закон, предоставляющий футболистам после достижения
определенного возраста свободу перехода из клуба в клуб, пугает чиновников своей
новизной. В конце концов, футбол у нас существует уже более ста лет, сложилась
определенная система, мы к ней привыкли, и тут появляется министр Пеле с революционной
идеей. Естественно, многие начинают бояться.
А бояться-то нечего! В Европе, например, не существует такого, как у нас,
«крепостного права» на игроков. Там футболисты пользуются определенной свободой.
Заключил контракт на три, предположим, года, будь добр, отработай его, а потом ты снова
хозяин своей судьбы. Продляешь его (с согласия клуба, естественно) или отправляешься на
 91

поиски лучших условий. Все нормально. Теперь и у нас будет такой же порядок. Для начала
— лишь по достижении игроком 27-летнего возраста. Я думаю, тут никаких серьезных
проблем не возникнет. Клубы могут вкладывать средства в подготовку игрока, и до того, как
он достигнет «совершеннолетия» и получит право свободного перехода, клуб успеет окупить
сделанные расходы.
Все это, конечно, будет выгодно только тем футболистам, которые отличаются
профессиональным отношением к делу, работают над собой, именно они будут представлять
ценность для клубов и свободно циркулировать на футбольных биржах. И это хорошо...
— Не могу не задать банальный вопрос о Ваших планах?
— Сейчас, после ухода из Сан-Пауло, пока отдыхаю. У меня есть ряд предложений,
которые нуждаются в анализе. Во первых, приглашают в США, затем — в Европу, имеются
также два предложения с Арабского Востока и от двух японских клубов. Так что материал
для размышлений имеется в изобилии.
— А здесь, в Бразилии, не собираетесь работать дальше?
— Нет, — сказал он резко и категорично. И я понял, что он жестоко оскорблен и
уязвлен тем, как обошлись с ним в «Сан-Пауло». — Нет! Я наверняка уеду за рубеж, как
минимум, на год.
— А теперь, в заключение нашей беседы хотел бы предложить Вам нечто вроде
«экспресс-интервью»: короткие вопросы и короткие ответы. Согласны?
— Пожалуйста.
— Итак, три лучших бразильских игрока за всю историю вашего футбола?
— Пеле, Гарринча, Нильтон Сантос.
— А три лучших зарубежных звезды?
— Ди Стефано, Кройф, Беккенбауэр.
— Лучший бразильский тренер (не считая, конечно, Загало и Паррейры)?
— Эваристо де Маседо Фильо.
— А зарубежный?
— Ринус Михелс, поразивший мир сборной Голландии на чемпионате мира 1974 года.
— Лучшая сборная команда, которую вы видели?
— Голландская — в 1974 году.
— Лучшая бразильская команда?
— «Флуминенсе».
— Что Вы думаете о Флавио Косте?
— Первый великий тренер в бразильском футболе. Первый, кто сумел организовать
по-настоящему работу с игроками и наладить дисциплину.
 92

— Айморе Морейра?
— Он вместе с братом Зезе тоже оставил свой след в истории нашего футбола. Они
были первопроходцами в сельве бразильского футбола, проложили нам, идущим за ними,
дорогу.
— Жоан Салданья?
— Выдающийся, возможно, самый великий в нашей стране журналист, человек,
который, как никто, умел общаться с людьми. Тренерская его карьера не была слишком
долгой, хотя он тренером был дважды: в конце 50-х годов в «Ботафого» и в 1969—1970
годах — в сборной. Его главное достоинство: умение убедить людей в своей правоте, зажечь
их своей идеей, повести за собой. В этом с ним никто не мог сравниться.
— Теле Сантана?
— Один из лучших тренеров Бразилии.
— Самое, на Ваш взгляд, важное для футбольного тренера качество, не считая,
разумеется, понимания секретов футбола?
— Может быть, это покажется спорным, но я считаю главным для тренера — умение
и способность общаться с игроками. Это, пожалуй, даже важнее чисто технических знаний
об игре, тактике и т.п.
— Считаете ли Вы себя человеком, уже выполнившим ту миссию, которую ему
поручила Судьба или Бог, как Вам угодно?
— Я кое-чего действительно добился. Одерживал важные победы. Но отнюдь не
считаю, что это все, на что я был способен. Многое у меня еще впереди.
— А сколько Вам лет?
— Пятдесят три. Не так уж и много... Впереди еще масса работы, многому можно
научиться и многое можно сделать.

* * *
...Тут пришла пора закругляться. Я поблагодарил его за беседу, за обстоятельные и
честные ответы без дешевого кокетства, рисовки, пижонства. Он предложил мне
«кафезиньо»— неизменный элемент любого общения с бразильцем.
Я с благодарностью согласился. После такой долгой беседы промочить горло было бы
весьма кстати.
Пока служанка заваривала и подавала нам ароматный, сладко обжигающий напиток, я
решил сделать хозяину приятное и похвалил шикарную, как мне показалось, коллекцию
картин, развешанных в громадном зале, на веранде и, судя по уходящим из зала переходам и
коридорам — по всему дому:
 93

— У Вас себя чувствуешь, как в картинной галерее, — сказал я... и выпустил джинна
из бутылки. Он встал и, не скрывая удовольствия, начал показывать мне свою коллекцию.
Под некоторыми картинами была его подпись.
— Это хобби или что-то большее? — спросил я.
— Меня всегда интересовало искусство, особенно живопись. Я давно собирал
картины, а лет десять назад попытался что-то изобразить.
— Но ведь этому надо учиться?
— Правильно. Я и учусь. У Романелли. Это мой друг и большой художник.
...Это имя мне было знакомо: лет тридцать назад моя жена купила здесь, в Рио, на
художественной ярмарке три картины молодого паренька, как ей показалось, не лишенного
таланта. Они до сих пор висят в Москве в моей комнате. Оказывается, тот паренек стал
мэтром?
— Сегодня он улетает в Нью-Йорк, там у него очередная выставка, — сказал Карлос
Альберто, любовно поглаживая багет одной из картин.
— Когда вернется, передайте ему, что есть в Москве дом, где на стенах висят три его
работы.
— Обязательно передам.
Мы допили кафезиньо. Я еще раз поблагодарил его, пожелал успехов и откланялся,
договорившись встретиться снова через год. Чтобы подарить ему статью, которую о нем
напишу. И сходить вместе с ним в студию Романелли. Карлос Альберто сказал, что будет
ждать.
...На выходе из «Жардим Марапенди» сидевший у шлагбаума охранник долго и с
нескрываемым удивлением смотрел на меня, одинокого пешехода, шлепавшего по мостовой:
из этого царства покоя и неги никто за все время его существования на «своих двоих» не
выходил. Все отсюда выпархивают на машинах.

ГЛАВА 4. ЗВЕЗДА

…ТОТ САМЫЙ ДИДИ

Ужасно не люблю в ходе интервью задавать вопрос о «творческих планах». С одной

стороны, для полноты информации вроде бы полагается поинтересоваться, чем собирается
заняться твой собеседник в обозримом будущем. Однако веет от этого вопроса формализмом
и некоторой бестактностью. Не каждый ведь согласится поделиться с тобой и со всем миром
 94

своими личными, может быть, даже сокровенными планами. Но и отказать в такой

«исповеди» собеседнику бывает иногда неудобно. Вот и складывается неловкая ситуация...
А в данном случае, увидев, с каким трудом передвигается этот почти
семидесятилетний человек, как он чуть ли не со стоном попытался встать со стула, но тут же
без сил рухнул обратно, я про себя решил, что такой вопрос в данном случае прозвучит
просто кощунственно. Ну, какие могут быть «творческие планы» у старика, только что
перенесшего тяжелейшую операцию на позвоночнике? Поэтому, завершая беседу, я просто
поблагодарил его за то, что он согласился принять меня в этот тяжкий для него час. И
пожелал скорейшего выздоровления, подумав с жалостью про себя, что шансов на
выздоровление у него, видимо, не так уж и много.
И вдруг в ответ на это он, все-таки, встал, держась за стенку, поднял голову,
расправил плечи, вновь обрел свою знаменитую гордую осанку, за которую еще в ранней
юности его прозвали «Черным принцем», улыбнулся и заговорил о... своих творческих
планах. Да каких! Он сказал, что намерен реформировать мировой футбол, предложив ему
совершенно новые принципы игры!
...Я давно знал его, следил за его жизнью последних лет сорок, не меньше, собрал об
этом человеке богатейшее досье. Я встречался и часа два беседовал с ним еще в
шестидесятые годы, когда он работал тренером сборной Перу. Теперь, в девяносто шестом, я
снова встретился с этим легендарным рыцарем футбола. Да, я имел все основания считать,
что прекрасно знаю и понимаю его. Но все равно, был ошеломлен объявленным им
проектом.
Но прежде, чем оценивать сенсационность услышанного мной заявления великого
футболиста, стоит вспомнить о его долгом, увенчанном заслуженной и громкой славой,
усыпанном розами, но не лишенном и терний пути в большом мировом футболе.
...Впрочем, терниями был усыпан и мой путь к нему сейчас, в девяносто шестом,
когда я снова попытался разыскать его.
Любая встреча в сегодняшней Бразилии начинается с телефонного звонка. Набрать
295-32-97: телефон клуба «Ботафого», где он провел лучшие годы своей футбольной жизни,
не составляло труда. Однако откликнувшаяся в трубке милым щебетом девушка удивленно
спросила:
— «Диди? Он же Валдир Перейра? У нас такого в компьютере нет. А он кто: член
клуба или нет?
— Простите, сеньорита, — сказал я, крепко сжав трубку, чтобы не выдать
раздражения. — Он ветеран, причем заслуженный ветеран вашего клуба.
— Минуточку! Сейчас я посмотрю среди ветеранов.
 95

В трубке послышался шелест, она легла на музыкальную подставку. И пока девушка

бегала своими пальчиками по компьютерным файлам ветеранов, я слушал записанный на
кассете под жизнерадостную мелодию клубного гимна речитатив о том, сколь велик
«Ботафого»— национальный чемпион 1995 года, как он прославил своими победами
великую Бразилию и как желательно, чтобы вы, уважаемый собеседник, вступили бы в этот
клуб, и приумножили тем его процветание и славу.
Музыка исчезла, в трубке снова возник девичий голос:
— Как вы, сеньор, говорите его имя?
— Валдир Перейра. Футбольное имя — Диди! «Диониза, Инес, и еще раз «Диониза —
Инес», — по буквам расшифровал я.
— Он действительно ветеран?
— Он двукратный чемпион мира! Играл вместе с Пеле и Гарринчи и был их старшим
товарищем.
— Минуточку...
Из трубки снова полилась мелодия гимна, и по второму разу я узнал о том, что
«Ботафого» — чемпион-1995 нуждается во мне, в моей энергии и предприимчивости...
— Да, да, вы правы. У секретарши президента я нашла его телефон. Пишите...— и она
продиктовала мне семь цифр. — А потом добавила: — Мне сказали, что он тяжело болен,
только что перенес серьезную операцию, и никого не принимает.
Я поблагодарил, положил трубку и, тут же сняв ее, набрал найденный номер. Набрал,
волнуясь и мысленно подбирая слова, которые помогут убедить Диди в том, что со мной
стоит поговорить. Об операции, о том, что он никого не принимает, я уже слышал и от
других людей, к которым обращался в поисках тропки к этому человеку. Как-то сложится
мой разговор с ним? И состоится ли он вообще?...
Гудок, другой, пятый, десятый...
Неужели никого нет дома? А может быть, там вообще выключили телефон?
Когда я уже собрался положить трубку, хрипловатый голос, как выяснилось потом,
служанки, поинтересовался, кто мне нужен.
После долгих объяснений трубка была передана, как я догадался, супруге Диди доне
Гиомар.
— Но он же болен! У него недавно была операция, и он никуда не выходит и никого
не принимает. Позвоните через месяц!
Скороговоркой, боясь, что эта всегда отличавшаяся крутым нравом и хищной
любовью к своему благоверному дама повесит трубку, я затараторил о том, что приехал из
России всего на неделю, через три дня мне нужно вылетать обратно, что я — не просто
 96

любопытствующий репортер, а футбольный обозреватель, изучаю бразильский футбол,

являюсь давним поклонником «Ботафого», «нашего с Диди, клуба». Что уже встречался с ее
супругом четверть века назад здесь же, в Рио, потом напечатал в Москве большое интервью
с ним, оно у меня в руках, я могу его показать. Сегодня мне обязательно нужно хотя бы на
пять минут встретиться с ним. И обещаю доне Гиомар, что не буду утомлять его.
В конце концов Гиомар сжалилась, и через полминуты я услышал знакомый низкий
хрипловатый голос.
Опять скороговоркой пришлось повторить, кто я такой есть. Упомянуть о дружбе с
Жоаном Салданьей, который привил мне любовь к «нашему «Ботафого»» и сделал меня
болельщиком этого клуба. По-моему, именно упоминание о нем окончательно сломило
сопротивление Диди.
Он согласился встретиться со мной, если я приеду к нему «завтра, часов в 11-12 утра»,
но предупредил:
— Я живу очень далеко. Фактически за городом. На острове Говернадор.
— Давайте адрес, Диди, и не беспокойтесь. Я найду Вас! Даже если придется
отправиться в Антарктиду.
Он продиктовал адрес, потом долго объяснял, как добираться:
«За международным аэропортом по авенидо Галеао доехать до супермаркета «Плаза-
Шопинг», от развилки по улице Маэстро Пауло Силва принять влево, затем у
автозаправочной станции направиться вниз, на третьей поперечной улице Тито Ливио де
Кастро найти дом номер... А еще лучше: спросить у прохожих, где живет Диди. Все соседи
знают...».
Увы, назавтра во всем Рио и в пригородах зарядил проливной дождь, и когда в
сопровождении двух друзей из России, болельщиков, мечтавших увидеть живого гения
футбола, я все-таки добрался до «Плаза-Шопинг», затем до автозаправки и отправился
«вниз» по этому тихому провинциальному кварталу с загадочным названием Гуарабу,
никаких «соседей» и вообще прохожих на улицах не оказалось, да и не могло быть под этим
мерзким всепроникающим ливнем.
Домики стояли наглухо закрытые, запертые, зашторенные, и за каждым забором нас
встречали гневным лаем собаки.
Пришлось долго шлепать по лужам, пока не нашелся маленький домик под
указанным нам номером с крохотным палисадником под окнами. Потом были долгие и
ожесточенные нажатия на казавшуюся обесточенной и безжизненной кнопку звонка, пока
наконец за стеклом не возникла фигура мальчишки, который и провел нас в дом.
 97

ЖИВАЯ ИСТОРИЯ ФУТБОЛА

Преодолевая эту долгую, больше часа, дорогу: сначала на 132-м автобусе от

Копакабаны, где я жил в гостинице «Осеано-Копакабана», до Центра, затем за 236-м от
Центра мимо Сан-Кристована, «Мараканы» и Бонсуссесо, по нескольким мостам через
остров Фундао, мимо международного аэропорта, готовясь мысленно к встрече с этим
великим бразильцем, я вспоминал о его долгом пути в футболе.
О том, как начинал он в сорок седьмом году в третьеразрядном клубе «Мадурейра»,
как в сорок девятом был куплен уже хорошо знакомым нам клубом «Флуминенсе» и стал с
этой командой чемпионом Рио в 1951 году.
Уже в 1950 году (ему тогда было двадцать два) Диди включили в молодежную
сборную страны. Именно он в самом первом матче на «Маракане», посвященном открытию
этого величайшего на земле стадиона, забил первый в его истории гол. Через два года
дебютировал в составе национальной сборной на панамериканском чемпионате 1952 года и
даже забил свой первый гол за эту команду 16 апреля в матче против сборной Уругвая,
выигранном 4:2.
В пятьдесят четвертом он участвовал в чемпионате мира в Швейцарии и забил там два
гола командам Мексики и Югославии, а затем вдохновенно участвовал в, ставшей
знаменитой, драке с венгерской сборной, после которой питомцы Зезе Морейры, проиграв со
счетом 2:4 легендарной команде Кочиша, Грошича, Божика и Хидегкути, возвратились
домой, посыпая голову пеплом.
В пятьдесят шестом он был куплен «Ботафого». Сделка с клубом Салданьи и
Гарринчи наделала много шума. Еще бы: 1 миллион 850 тысяч крузейро — это была самая
большая сумма, уплаченная в те годы за футболиста!
Торсида «Ботафого» собирала ее, как говорится, всем миром. Правление клуба влезло
в долги: брало кредит, где только можно. И где нельзя, тоже брало. И, как мне расказывали
ветераны, стремясь побыстрее наскрести требуемую сумму, тогдашний директор
департамента футбола Жоан Салданья выскреб даже какие-то, отложенные на аварийную
заправку, монетки из «бардачка» своей машины.
Когда я однажды попросил его подтвердить эту красивую версию или объявить ее
легендой, Жоан рассмеялся, отмахнулся и сказал: «Не приставай. Не помню...».
Как бы то ни было, но утром картолы «Ботафого» понесли своим собратьям-
чиновникам «Флу» целый мешок мелких купюр, и те с утра до вечера считали и
пересчитывали астрономическую сумму. После чего величайший бразильский футболист
 98

конца пятидесятых годов пришел в «Ботафого» и навечно связал свою судьбу и свое великое
имя с этим клубом.
Именно в «Ботафого» Диди познал высшую свою славу. Отсюда он поднялся на
околосолнечные орбиты, которых достигали немногие. Таких футболистов, как он, за всю
историю футбола можно насчитать по пальцам всего одной руки даже в самой сверхбогатой
футбольными талантами стране, как Бразилия.

КОМПЬЮТЕР ИЛИ ДИРИЖЕР. НО БЕЗ ПАРТИТУРЫ...

На Мундиале 1958 года в Швеции он стал негласным, но общепризнанным лидером

команды. К нему уважительно прислушивались и молодежь и ветераны, его мнение не
оспаривалось никем, семнадцатилетний мальчишка Пеле ходил за ним, как завороженный.
Именно Диди вместе с капитаном Беллини и Нильтоном Сантосом категорически
потребовал от тренера Висенте Феолы поставить в основной состав команды в третьем матче
чемпионата, который Бразилия должна была играть против сборной СССР и от исхода
которого зависел выход в четвертьфинал, двух новичков: Пеле и Гарринчу. Терзаемый
сомнениями Феола согласился. Что было потом, знает и помнит весь футбольный мир.
Там, в Швеции, Диди по всеобщему убеждению стал главным героем чемпионата,
был признан его лучшим игроком и удостоился персонального поздравления со стороны
короля Густава, о чем пресса сообщила коротко и выразительно: «Рукопожатие двух
королей!»
Тренер чемпионов мира-1954 «Немецкий Лис» Зепп Гербергер сказал тогда:
«Если бы мозгом моей команды, организующим ее игру и высвободившим для атак
Фрица Вальтера и Рана, был такой игрок, как Диди, не сомневаюсь, что мы и в Швеции стали
бы чемпионами».
А итальянская «Гадзетто делло Спорт» написала о нем: «Это — артист, обладающий
неисчерпаемым арсеналом. И самое главное: это великий дирижер прекрасно отлаженного
бразильского оркестра. Всемогущий хозяин средней зоны, способный вместе с тем время от
времени посылать и свои ядовитые мячи в ворота соперников».
Но лучше всех его охарактеризовал знаменитый мсье Габриэль Ано, крупнейший
французский футбольный обозреватель той поры: «Это фантастично! Таких, как он, больше
нет! Этот человек в финальном матче с командой Швеции выполнил 52 паса и все они до
одного, короткие или длинные, были точны, все прибыли по назначению! Помимо этого он
 99

весь матч диктовал нужный ритм игры своей команде. Диди, как никто, заслуживает звания
«игрок номер один» этого чемпионата, потому что равных ему в мире нет!».
В словах тончайшего знатока футбола выражена лаконично и точно та роль, которую
сыграл Диди. И не только в финальном матче чемпионата мира-1958, не только в сборной, но
и в клубах: он был Лидером. Хозяином игры, ее Творцом. За сборную, если учитывать
только матчи против национальных команд, Диди сыграл 68 раз и забил 20 голов. Но
главный его вклад в игру национальной команды и тех клубов, за которые он выступал,
были, разумеется, не голы (а всего он их забил за 17 лет профессиональной карьеры, будучи,
напомню, не форвардом, а игроком средней зоны, более трехсот!), а интеллект, которым он
насыщал действия своей команды, будь то «Мадурейра» или сборная, «Флуминенсе» или
«Ботафого» — его самый главный, и родной клуб.
Я уже подробно писал о нем в книге «Чаша Мараканы». Лучше, чем было сказано о
нем тогда, пожалуй, сказать не смогу.
Диди был диспетчером команды. Сказав это, слышу разочарованные вздохи: «Ну и
что? Подумаешь, диспетчер? В каждой команде есть диспетчер».
Увы, не в каждой. И если есть, то далеко не всегда такой, как Диди. И дело не в
индивидуальном мастерстве этого футболиста. Не в его знаменитом «сухом листе», не в
умении послать мяч через все поле в самую опасную для противника точку, где назревает
острейшее развитие атаки? Диди был не просто диспетчером, распределяющим мячи,
организующим игру своей команды. Он был (не являясь капитаном!) единодушно
признанным и неоспоримым лидером команды, сплавляющим в единый порыв одиннадцать
разных темпераментов, настроений, характеров, индивидуальностей. А ведь, замечу
мимоходом, в бразильском футболе добиться такого «сплава» гораздо труднее, чем в любом
другом: бразильские футболисты обладают куда более ярко выраженными игровыми
индивидуальностями, да еще плюс к этому нервным, легко воспламеняющимся
темпераментом.
Эту роль лидера Диди не получил от тренера. Да ее и невозможно «дать» кому-то или
«получить» от кого-то. Он стал «диспетчером», лидером сборной команды с той же
естественностью, как и во «Флуминенсе», а затем в знаменитом «Ботафого», где рядом с ним
играли Нильтон Сантос и Мане Гарринча, а тренером был Жоан Салданья.
Появление Диди, а точнее говоря, появление в бразильских командах игроков-
лидеров нового типа, игроков-диспетчеров, лучшим из которых являлся Диди, и
ознаменовало рождение нового бразильского футбола. Явилось его не менее важной
находкой, чем воспетая в стихах и прозе математическая формула «4-2-4». И было связано
неразрывными узами с рождением этой формулы, этой тактической схемы. Появление на
 100

поле четырех защитников (вместо прежних трех) и четырех нападающих (вместо пяти — по
прежней схеме «дубль-ве») отнюдь не означало ни просто смену расстановки игроков, ни
формальное перераспределение функций, возлагавшихся на них. Нет, эта футбольная, не
побоюсь этого слова, революция внесла новые функции в футбол, новую систему игры не
только команды в целом, но и каждого игрока в отдельности.
Эти четыре защитника стали отныне ИНЫМИ защитниками. Они стали «держать» не
определенных игроков противника, как это было раньше (левый крайний защитник «держит»
правого крайнего нападающего), а свою зону, свой участок поля, и, следовательно, игрока
противника, появляющегося в этой зоне. Футбольное поле, оставаясь прежним по размерам и
разметке, вдруг обрело новые свойства, обнаружило неожиданно богатые золотоносные
жилы, которые были скрыты от нелюбопытного глаза, и какие можно было разрабатывать в
течение долгих последующих лет.
Итак, игроки получали функции и задачи новые, но всегда конкретные. А
«диспетчер» Диди стал выполнять весьма необычную для традиционного футбола функцию
«свободного охотника»: он не имел ни определенного игрока противника, которого он
должен был «держать», ни четко очерченного участка поля, на котором должен был играть.
Он стал «вольным стрелком», «свободным художником», который делал на поле то, что ему
вздумается. В общем-то, так, пожалуй, оно и было: Диди и должен был играть так, как ему
вздумается, в рамках, разумеется, разработанной тренером тактической идеи или рисунка
игры. Он должен был контролировать, в основном, среднюю зону поля, и его главной
задачей был «свободный поиск» наиболее выгодных «продолжений» (выражаясь шахматным
языком) как в обороне, так и в атаке. Само собой разумеется, что такую роль мог выполнять
только игрок, обладающий не только высокой индивидуальной техникой, но и умением
видеть поле, владеющий математически выверенным пасом, отличающийся выносливостью,
авторитетом и, самое главное, творческим игровым мышлением. Четкая схема 4-2-4,
расчертившая взаимосвязи игроков с пунктуальностью геодезического планшета (вспомним,
что даже мятежный Гарринча занимался своей черной магией в сравнительно узком
«коридоре» поля), получила в лице Диди то самое «чуть-чуть», тот самый завершающий
мазок, который превращает застывший холодный пейзаж во вдохновенную симфонию
красок.
Диди стал мозгом команды, ее «компьютером», он играл так, как этого требовала
ситуация, и менял ситуацию так, как ему казалось нужным. Неожиданным пасом он мог
перевести игру от своих ворот к штрафной площадке противника, бросая в прорыв Ваву или
Пеле, выводя по флангам Гарринчу или Загало. «Сухой лист» щедро использовался им не
только для забивания фантастических голов, но и для пасов — иррациональных, сводящих
 101

защитников с ума, повергающих соперников в смятение и вызывающих на трибунах такую

же буйную реакцию, как и веселые демонические финты Мане Гарринчи.
Вспомним, что на чемпионате мира 1958 года один из таких его пасов принял Пеле в
штрафной площадке сборной Уэльса, после чего будущий «король» футбола, стоя спиной к
воротам, обыграл молниеносными финтами защитников, перебросив через них мяч, и,
повернувшись, забил свой первый гол в матчах чемпионатов мира, который он считает
самым памятным, самым важным и, пожалуй, самым красивым в своей долгой биографии,
где счет забитых голов перевалил, как известно, за тысячу. Тот гол был единственным в
матче и принес бразильцам трудную победу, выведя их в полуфинал.
Итак, резюмируя, Диди всю свою футбольную жизнь был душой и мозгом команды.
А может быть, правильнее сказать, ее сердцем. Или точнее, хотя и приземленнее: ее
диспетчером, дирижером. Причем выполнял эти функции не как уткнувшийся в партитуру
дирижер, а как лидер, который вообще не обращает внимания на лежащие перед ним ноты,
который и свою партию виртуозно ведет, и одновременно задает ритм всему оркестру,
импровизирующему в зависимости от соперника, состояния поля, складывающейся игровой
ситуации, погоды, а также всех остальных, как важных, так и второстепенных обстоятельств,
имеющих прямое или косвенное отношение к игре.
Я уже писал обо всем этом после первой моей встречи с Диди в 1971 году. И сегодня
снова так много говорю об этом не случайно. Видимо, именно такая роль, такое амплуа
«свободного художника», в котором он прожил всю свою «футбольную» жизнь,
сформировали у Диди особое отношение к этой игре. И дала ему моральное право заявить,
как он это сделал в последней встрече со мной:
«Я хочу реформировать мировой футбол!»
Впрочем, до этого мы еще доберемся, а пока продолжим рассказ о роли и месте Диди
в мировом футболе.

ОДНИ И ТЕ ЖЕ СТРАСТИ ПРАВЯТ МИРОМ

В августе 1959 года его, как говорится, «попутал бес». Точнее говоря, жажда новых
футбольных приключений: овеянный славой состоявшегося год назад чемпионата мира, он
отправился в мадридский «Реал», хозяева которого сумели убедить, уговорить, точнее
говоря, соблазнить картол «Ботафого»: за Диди была выплачена рекордная по тем временам
сумма в 80 тысяч долларов.
 102

Он был встречен громом оркестров и толпами, осаждавшими здание аэропорта.

Предоставленный ему в Мадриде дом был завален подарками, а каждый его шаг
сопровождали толпы зевак и репортеров. Почтальоны несли мешки писем от поклонниц и
фанатов.
Эта волна обожания достигла апогея в первые же недели, когда «Реал» во многом
благодаря его самонаводящимся, как баллистические ракеты, передачам и двум голам,
забитыми знаменитым «сухим листом», выиграл престижный и знаменитый турнир Рамон де
Каранса в Кадисе, где в финале был повержен постоянный и самый именитый соперник
мадридского клуба на европейских полях — «Милан» со счетом 3:0.
Так вписаться в один из редкостных по подбору футбольных звезд ансамблей, в
команду, где играли тогда венгр Пушкаш, аргентинец Домингес, француз Копа и уругваец
Сантамария, мог только такой же великий, как они, мастер.
Впрочем, в этой команде был, к несчатью для Диди, и еще один футболист
высочайшего класса: Альфредо ди Стефано...
Миром правят одни и те же страсти. Неважно где: в школьном классе или в кабинете
министров, в салонах королей или в усадьбе провинциального фермера, в акционерном
обществе или футбольном клубе. Среди вечных и общеизвестных наших пороков зависть и
ревность занимают одно из первых мест. Феерический взлет «Черного принца» и любовь к
нему, которой воспылала торсида «Реала», пришелся не по душе этому лидеру, который
вдруг почувствовал, что его непререкаемому авторитету, его положению гегемона и хозяина
команды угрожает пришелец из-за океана. Тем более, что «великий Альфредо» именно за
собой всегда оставлял ту роль «мозгового центра», на которую теперь самонадеянно и нагло
пытался претендовать бразилец!
И начались интриги и свары, сплетни и доносы. Высокая зарплата Диди подогревала
не самые высокие страсти его напарников. Его тонкий, интеллектуальный стиль игры, столь
отличный от того, к чему привыкли темпераментные испанцы, его стремление не столько
бегать сломя голову по полю, сколько руководить игрой, бросая своими выверенными до
сантиметра пасами товарищей по команде в атаку, все это изумляло торсиду, но и вызывало
раздражение у тех, кто не умел так играть, кто не всегда понимал эту манеру игры. И этим
умело и хитро пользовался коварный Ди Стефано.
И когда в начале сезона 1960 года извечный соперник «Реала» — не менее именитая
«Барселона», в которой тогда играли венгры Кубала, Кошич, Цибор и бразилец Эваристо де
Маседо, смогла уйти вперед, захватить лидерство в национальном чемпионате, интригами и
коварством Ди Стефано великий бразилец и чемпион мира Диди был посажен на скамейку
запасных.
 103

Естественно, он не хотел смириться с этим, начал писать письма в «Ботафого». Слал

отчаянные прошения своему другу Салданье, и, в конце концов, к великой радости торсиды
«Ботафого» блудного сына в октябре 1960 года удалось вернуть. (Нужно отдать ему
должное: на своих «боевых товарищей» по «Реалу» он зла не держал. И когда много лет
спустя его спросили, какую команду он считает лучшей в мире: «Сантос» или «Ботафого»,
Диди ответил: «Ни «Сантос» времен Пеле, ни «Ботафого» моего времени. Лучшая команда,
из всех которые я видел, это мадридский «Реал» начала шестидесятых»).
Для «Ботафого», ставшего теперь родным клубом Диди, эти годы были, пожалуй,
самыми славными в его истории. Клуб так и называли: «Команда Диди и Гарринчи».
Элегантный и неповторимый в своем стиле «Черный принц» вместе с несравнимым ни с кем
Мане Гарринчей, прозванным «Радость народа», плечом к плечу со своими боевыми
товарищами переживали золотую эру: «Ботафого» не без успеха оспаривал тогда у
«Сантоса» право именоваться лучшей командой страны. Кстати, к концу ХХ века
«Ботафого» занимал первое место в стране по количеству выступлений его игроков за
национальную сборную.
В 1961—1962 годах Диди помог «Ботафого» стать «бикампеоном» Рио-де-Жанейро
(национального чемпионата в те годы еще не существовало, и потому звание чемпиона Рио
было почетнейшим в бразильской футбольной табели о рангах), а в 1962 году стал в составе
сборной «бикампеоном» мира в Чили. Он вновь проявил себя там как вдумчивый
организатор игры, мозг команды, душа и сердце ее действий.
...Диди ушел из футбола во время. Не стал дожидаться естественного угасания. Не
цеплялся за второстепенные клубы. Ушел с достоинством и гордостью. Ушел, казалось, в
небытие, неизбежное для большинства футбольных ветеранов.
Но его имя вновь появилось на первых полосах бразильских газет в ходе подготовки к
чемпионату мира 1970 года в Мексике: стало известно, что Диди приглашен тренировать
участвующую в этом чемпионате сборную команду Перу.

ДИДИ И ПЕРУ: «ДАВАЙ, ПОРВЕМ ПАСПОРТ!»

Впрочем, прежде чем рассказать о том, как это у него получилось, следовало бы для
начала упомянуть, что история «взаимоотношений» Диди с Перу была весьма давней, долгой
и непростой. Первая встреча Диди с перуанским футболом состоялась еще в 1953 году и
явилась, по правде сказать, далеко не самым радостным эпизодом его футбольной
 104

биографии. На проходящем тогда в Лиме чемпионате Южной Америки бразильская сборная

потерпела поражение от перуанцев со счетом 0:1.
В конце матча, проходившего в присутствии президента страны генерала Одриа, на
поле разыгралась жестокая драка. Диди получил от судьи приглашение покинуть поле. Не
подчинился, чуть было не набросился на арбитра. Страсти разбушевались до такой степени,
что выскочившие на поле представители полицейского корпуса Лимы в сверкающих
галунами и бляхами мышиных мундирах выволокли с поля будущего тренера перуанской
сборной за руки и за ноги.
Несмотря на этот инцидент, турнир в Перу оставил у Диди приятные воспоминания:
именно там он окончательно вошел в основной состав бразильской сборной, заняв место
знаменитого полузащитника Зизиньо.
Вторая встреча Диди с перуанским футболом случилась в ходе подготовки
бразильской команды к чемпионату мира 1958 года. Она оказалась гораздо более счастливая
для самого Диди и весьма горькая для перуанцев: в двух отборочных матчах сборные
Бразилии и Перу боролись за путевку в Швецию. 13 апреля первый, очень трудный,
напряженный, вымотавший души и силы игроков матч в Лиме закончился вничью: 1:1.
21 апреля 1957 года на «Маракане» состоялся второй поединок. К концу второго
тайма, при зловещем счете 0:0, пробивая метров с сорока штрафной, Диди послал мяч своим
ставшим впоследствии знаменитым «сухим листом». Мяч взвился вверх, проходя над
«стенкой» защитников, перуанский вратарь вздохнул с облегчением, увидев, что он уходит
выше ворот. И вдруг, словно притянутый каким-то магнитом, мяч опустился под штангу,
укладываясь в верхний угол.
...После этой предыстории становится более понятным и колоритным дальнейший
рассказ о работе Диди в Перу. Вскоре после того, как в середине шестидесятых он расстался
с футболом, ему пришло приглашение из Перу. Речь шла о работе со скромной, не
увенчанной пышными лаврами столичной командой «Спортинг-Кристалл». А вскоре
последовала и просьба возглавить первую сборную. Перед Диди была поставлена задача,
которая на первый взгляд могла бы показаться невыполнимой: вывести Перу в число
шестнадцати финалистов намеченного на 1970 год чемпионата мира в Мексике.
Он колебался, взвешивал все «за» и «против».
«Против» было куда больше, чем «за». Задача вообще казалась не слишком-то
выполнимой: перуанский футбол был в то время совершенно не подготовлен к сражениям
подобного уровня. И соглашаясь на просьбу перуанских футбольных чиновников, великий
«бикампеон» рисковал своим престижем и авторитетом.
 105

Ссылаясь на загадочные рисунки, найденные в поселениях древних индейцев кечуа и

изображающие игры с предметами, похожими на мяч, некоторые перуанские историки,
видимо, сгораемые на костре патриотического мазохизма, берут на себя смелость
утверждать, что футбол в Перу родился едва ли не раньше, чем в Англии. Даже если и
предположить, что это и в самом деле так, то послужной список потомков средневековых
кечуа отнюдь не был отмечен в наше время никакими заслуживающими упоминания
свершениями. Если еще в доколумбову эпоху древние подданные инкского государства и
пинали ногами некое подобие резиновых шаров, изготовленных из дикого каучука, то в XX
веке их наследникам довелось лишь однажды вкусить сладость участия в чемпионате мира
по футболу, да и то в самом первом, в 1930 году, когда число участников было столь
невелико, что брали, так сказать, всех желающих, не взирая на лица и на умение или
неумение играть.
Впрочем, для того чтобы выиграть «Золотую богиню» даже в тот раз, нужно было
обладать, помимо энтузиазма, чем-то еще, чем не обладали перуанцы, и их краткое участие в
том давнем турнире было отмечено меланхолическим нулем в графе «завоеванные очки» и
скандальной дракой, развязанной в первом же матче, проигранном 1:3 румынской команде,
которая потеряла одного из защитников. Ему перуанцы сломали ногу.
Второй матч, проигранный команде Уругвая (0:1), поставил крест на робких надеждах
наследников инков и положил начало их долгим и бесплодным попыткам пробиться ежели
не на вершину футбольного Олимпа, то хотя бы в число шестнадцати финалистов
чемпионата мира. Сборная Перу регулярно, с упорством, достойным лучшего применения,
билась за достижение заветной цели, но все эти попытки проваливались раз за разом. Не
дорос, видать, перуанский футбол до таких высот... И именно эта гиблая, изначально
обреченная на провал, задача и была поставлена перед Диди.
Засучив рукава, он взялся за дело, подогреваемый не только обещанными десятками
тысяч долларов, но и чисто спортивным азартом: с такой же отвагой (или безумием?!)
бросается какой-нибудь искуситель судьбы с обрыва, не зная, найдет ли он глубину или
врежется в камень, предательски скрытый под водой.
Нужно было все начинать сначала: показывать, как должен играть центральный
защитник, что необходимо делать игрокам средней линии или вратарю. Нужно было
объяснять, почему не следует опаздывать на тренировки и задерживаться по вечерам в баре
на углу. Нужно было говорить о дисциплине и распорядке дня, о питании и умении владеть
своими нервами в трудных случаях. А подобных ситуаций предвиделось много: ведь
главным соперником перуанцев в отборочной группе стала грозная аргентинская команда,
 106

значительно превосходившая во всех отношениях и всегда ранее выигрывавшая у

перуанских команд с подавляющим преимуществом.
Постепенно скуластые парни стали понимать, чего от них хочет этот стройный,
спокойный, неторопливый в словах и движениях, но последовательный и настойчивый в
делах и поступках человек. Его прозвали «Учителем». И самое высшее удовлетворение он
получил после запомнившемуся ему на всю жизнь эпизода с Фуэнтесом. Накануне
товарищеского матча с Уругваем у Фуэнтеса умер отец. Сборная уже была в тот момент на
режиме «концентрации»: отгороженная от внешнего мира стеной молчания и покоя. Диди
сообщили об этом утром. Он сам решил рассказать игроку о постигшем его несчастье.
Вошел к нему в комнату, сел рядом с ничего не подозревавшим Фуэнтесом и завел долгий
разговор «за жизнь». Он говорил о подобных же случаях, рассказывая о том, как тяжело
отражается смерть близких на человеке, как она может выбить из колеи кого угодно, если ты
не обладаешь волей, характером... Если ты не настоящий мужчина...
И где-то в ходе беседы сказал парню о смерти отца и сообщил, что Фуэнтес,
естественно, освобождается от «концентрации» и от предстоящего вечером матча.
Кусая губы, тот отправился на похороны отца. А вечером вдруг появился на стадионе
и попросил, чтобы ему дали возможность сыграть.
Сказать по совести, эта ситуация может показаться какой-то странной. Играть в
футбол в день смерти отца?! Трудно залезть в чужую душу. Может быть, Фуэнтесу легче
было забыться таким образом?..
Я рассказал о данном эпизоде только для того, чтобы показать, как бережно
относился к своим питомцам Диди, и упомянуть, что этот случай был переломным в жизни
команды. После него авторитет тренера, доверие к нему, вера в него стали абсолютными.
Впрочем, вернемся к чемпионату мира в Мексике, точнее, к очередной попытке
пробиться в число шестнадцати финалистов, которые делала под руководством Диди
перуанская команда... О том, какое значение придавалось в стране достижению этой цели,
свидетельствует тот факт, что накануне первого матча с Аргентиной команду принял в своем
дворце президент Перу генерал Веласко Алварадо.
Церемония была краткой и волнующей: глава государства собственноручно вручил
одиннадцати «титуларес» футболки, в которых они должны были завтра выйти на матч с
аргентинцами. «Победить или умереть!» — таков был лозунг. Все понимали, что только
выигрыш на своем поле даст какой-то шанс на победу в группе и на путевку в Мексику. И
они добились этой победы: впервые в истории сборная Аргентины была повержена
перуанцами со счетом 1:0.
 107

Потом были новые матчи: и перуанцы, и аргентинцы проиграли сборной Боливии в

заоблачном Ла-Пасе и выиграли у нее у себя дома. Эти поражения были запланированы, ибо
никто не может надеяться выиграть у боливийцев на их стадионе, расположенном на высоте,
на которой человек, приехавший «с равнины», не может не то что играть в футбол, но даже и
ходить-то быстрым шагом, в чем я сам неоднократно убеждался на собственном опыте.
К финальной встрече в Буэнос-Айресе сборная Перу, благодаря той первой —
«домашней» победе над аргегнтинцами пришла с двумя очками разницы, вследствие чего ее
устраивала ничья.
Этим желанным результатом и закончился матч, повергший Аргентину в траур, Перу
— в водоворот восторга и окончательно превративший Диди в «идола», в кумира, более
обожаемого и почитаемого, чем древние императоры Куско. Словом, как видите, история
Гуса Хиддинка в 2002-м году в Корее не была такой уж оригинальной.
Рассказывают, что встреча возвратившейся из Аргентины команды превратилась в
праздник, каких не помнила история этой страны. И когда, пробившись сквозь нескончаемые
толпы рыдающих от счастья и пляшущих соотечественников, футболисты ввалились в
президентский дворец, президент обнял босого, потерявшего галстук, потного,
растрепанного Диди и шепнул ему на ухо: «Послушай, где твой бразильский паспорт? Давай
порвем его, и ты станешь перуанцем».
Так спустя тринадцать лет Диди «реабилитировал» себя в глазах перуанцев за тот
злосчастный «сухой лист» 1957 года, преградивший им дорогу в Швецию.
И вот теперь, по трагической для него иронии судьбы он сам становился на пути
своих товарищей, на пути Пеле и Загало, которым говорил тогда, в Швеции: «Нужно думать
не о себе. О Бразилии. О нашем народе, который ждет эту победу — единственную радость,
отпущенную ему судьбой».
Вскоре после победы перуанской команды в отборочных играх кто-то из местных
журналистов спросил его:
— Ну, а если нам придется играть с Бразилией?..
В тот момент эта гипотеза была сугубо теоретической. Абстрактной и далекой. Еще
не была проведена жеребьевка. Тонкая ручка девочки Моники вытаскивавшей из чаши
листочки бумаги с названиями команд, еще не определила судьбы и пути шестнадцати
участников чемпионата. Диди улыбнулся и ответил:
— В этом случае я выведу команду на поле, закрою глаза, и пусть случится так, как
угодно Всевышнему.
 108

1971: ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ С ДИДИ

Спустя полгода после окончания мексиканского чемпионата мне довелось

интервьюировать Диди. Эта беседа подробно изложена в книжке «Чаша «Мараканы»», и
сейчас я долго думал: стоит ли вновь публиковать его суждения четвертьвековой давности.
Но решил, что нужно: во-первых, изданная четверть века назад книжка давно уже стала
раритетом и сегодня она практически исчезла из оборота. Во-вторых, самое главное: это
были, все-таки, мысли Диди, одного из величайших футболистов в истории. Каждое его
слово, каждая мысль, каждая фраза представляют интерес, независимо от того, когда они
высказаны.
И еще: Диди в той нашей давней беседе сделал некоторые прогнозы, и теперь
любопытно посмотреть, какие из них оправдались...
Итак, разговор с Диди, состоявшийся в 1971 году.
Разумеется, прежде всего я попросил его рассказать о том, как он себя чувствовал
накануне и во время матча, в котором встретились сборные Бразилии и Перу.
— Конечно, я понимал, что наша команда...
— Простите, Диди! Что значит «наша»?
Он засмеялся, закурил очередную сигарету, откинулся на спинку плетеного кресла и
крикнул жене, чтобы принесла кофе.
— Буду говорить откровенно. Как профессионал, я гордился тем, что мне доверено
руководить национальной сборной Перу. И старался сделать все возможное, чтобы
оправдать это доверие. Похоже, мне это удалось. Но, разумеется, когда пришел черед
встречаться с бразильской командой, я понял, что наша — ПЕРУАНСКАЯ — команда
уступает ей. Тут не могло быть никаких иллюзий. Но и я, и все мои игроки решили сыграть
как можно лучше. Чтобы, даже проиграв, нам не пришлось бы впоследствии краснеть перед
миллионами перуанцев, которые послали нас в Мексику и ждали от нас достойной борьбы.
Это кажется просто, но... как бразилец, как сын своего народа я чувствовал, конечно,
что оказался в очень трудном положении. В конце концов, я ведь совсем недавно был
игроком нашей сборной.
— Бразильской?
— Да, НАШЕЙ, бразильской. Мы дважды побеждали — в Швеции и Чили. И все
знают, чего нам это стоило. Разве можно такое забыть? Я видел здесь, на чемпионате в
Мексике, матч бразильцев с англичанами, и едва не закричал от радости, когда Жаирзиньо
забил гол. И когда начался матч нашей команды...
— Какой «нашей»?
 109

— Перуанской... Когда мы начали матч с бразильцами. Когда я увидел, как наши

парни, то есть бразильцы, выходят на поле в желтых футболках, в этих футболках, которые
принесли нам столько славы, я...сознаюсь...в глубине души «болел» за моих
соотечественников. За бразильцев. Но, как тренер, как профессионал футбола, я сделал все
возможное для достойного выступления моей, перуанской команды.
Я спросил его, сколь интересен был мексиканский чемпионат с творческой точки
зрения: появились ли там новые идеи?
— Я считаю, — сказал Диди, — что с организационной точки зрения этот чемпионат
был лучшим из всех. Да и чисто игровой аспект турнира обрадовал любителей спорта: ряд
команд, в частности сборные Бразилии, ФРГ, Перу, показали интересные тактические
новинки и творческие находки, даже если учесть, что большинство команд придерживалось
уже известных схем: 4-3-3 и 4-4-2. Наша, перуанская команда слегка модернизировала их,
играя 4-1-2-3.
— Можно ли и сегодня продолжать делить футбол на «европейский» и
«латиноамериканский»?
— Мне кажется, что грань между этими двумя «школами» быстро стирается. Многие
европейские команды, в частности команды ФРГ, Чехословакии, Югославии и Советского
Союза, стали в последние годы демонстрировать футбол эластичный, игру, отличающуюся
«мыслительной быстротой», то есть умением игроков все быстрее и быстрее оценивать
игровые ситуации и отыскивать наиболее рациональные продолжения и ходы.
— А могли бы Вы попытаться сделать прогноз развития футбола на ближайшие годы?
Ведь совсем недавно говорилось, что ему угрожает «ничейная смерть» вследствие бурного
размножения всевозможных «замков», «бетонов», «задвижек» и прочих защитных систем.
Похоже, что мексиканский чемпионат вселил в наши сердца оптимистические надежды, не
так ли?
— Я верю, что мы начинаем возвращаться к футболу эпохи двадцатых и тридцатых
годов. Разумеется, я имею в виду не тактические схемы, не реставрацию «дубль-ве», а сам
дух игры. Тогда, лет сорок назад, футбол был ярким, увлекательным зрелищем, доставлял
зрителям куда больше удовольствия, чем нынешний: рациональный и сухой. Впоследствии
футбол профессионализировался, и в погоне за очками тренеры стали думать не о том, как,
выиграть матч, а о том, как его не проиграть. Игра стала скованной, осторожной... А сейчас,
мне кажется, начинается обратный процесс раскрепощения игроков.
— Если проследить развитие тактических схем, то можно заметить, что в течение
последних полутора десятилетий количество нападающих, точнее говоря, количество
выдвинутых вперед игроков, которых принято относить к категории «чистых» нападающих,
 110

все время уменьшалось. Схема «дубль-ве» с пятью форвардами была вытеснена бразильской
новинкой 4-2-4, затем появились 4-3-3 и 4-4-2. Не означает ли это, что вскоре на переднем
крае атаки мы увидим в командах всего лишь одного футболиста?
— Не думаю. Я могу только предположить, что футбол станет более агрессивным,
более «свободным». Нельзя выигрывать, нацеливаясь на ничью или на победу с
минимальным счетом. Именно мы, тренеры, были виноваты в появлении скованного
футбола, когда игроки и тренер заботятся прежде всего об обороне своих ворот. И именно
мы, тренеры, обязаны сейчас раскрепостить творческую инициативу футболистов. Ведь они,
спортсмены, всегда любят играть интересно и остро. Вот и надо предоставить им
возможность играть так, как им нравится.
— В Бразилии накануне чемпионата велась острая полемика по поводу двух
различных игровых концепций, которые предлагали сборной Салданья и Загало: Салданья
предпочитал игру с двумя выдвинутыми вперед крайними нападающими и одним
центральным. А Загало изменил эту схему, сосредоточив двух форвардов в центре и одного
— Жаирзиньо — на правом фланге, в то время как левый крайний нападающий (Ривелино)
был у него оттянут назад. Как Вы относитесь к этому спору?..
— Хотя Загало и стал чемпионом мира, но мне больше импонирует схема Салданьи:
он стремился использовать всю ширину поля, в то время как у Загало фронт атаки был
сужен: ее левый фланг как бы пропадал.
— Сейчас ведется спор о судьбе «либеро», «чистильщика», игрока защиты,
являющегося своего рода «свободным охотником». Многие утверждают, что «либеро»
отмирает, что необходимость в игроке такого рода постепенно отпадает. Вы согласным с
этим?
— Нет, я продолжаю считать, что роль «либеро» весьма важна. Но нужно уметь
играть на этой позиции. Так, как это делает, например, Беккенбауэр: он не только организует
действия защиты и подстраховывает товарищей, но умеет неожиданно и остро подключаться
к атаке.
— Не могли бы Вы проанализировать выступления команды Загало в Мексике? Что
явилось главным в достижении победы?
— Прежде всего, нужно сказать, что на сей раз команда была очень хорошо
организована: в ней царила атмосфера спокойствия, уверенности в своих силах веры в
победу. Что касается самой команды, то, на мой взгляд, сборная Бразилии на чемпионате-
1970 обладала лучшей в мире линией атаки и полузащиты. Что же касается защиты и
вратаря, то они были далеко не самыми сильными. Впрочем, это — вечная наша проблема.
— Кого из бразильских участников чемпионата Вы смогли бы выделить?
 111

— Троих: Пеле, который не нуждается в похвалах, Жаирзиньо, молодой, выносливый

и напористый футболист, и Жерсон, спокойный и хладнокровный диспетчер.
— Могли бы Вы сравнить Пеле «образца 1970 года» с тем юношей, которого Вы
когда-то напутствовали в его первом матче шведского чемпионата мира против нашей,
советской команды?
— Разница огромная: тот Пеле был мальчик, талантливейший и одаренный, но
лишенный — и это естественно — опыта, чувства ответственности, зрелости. Сегодня мы
видим Пеле в расцвете сил. Он понимает важность ноши, лежащей на его плечах, сознает
свою роль в команде, свое особое положение.
— Вы упомянули об атмосфере спокойствия и уверенности, царившей в бразильской
команде в Мексике. Очевидно, она явилась следствием хорошей психологической
подготовки футболистов. Помнится, в 1958 году в составе бразильской делегации был даже
специальный врач-психолог, доктор Карвальяэс. Потом он больше не приглашался для
работы со сборной. Означает ли это, что тот опыт не был оценен положительно?
— Я считаю, что значение психологической подготовки трудно переоценить, и с этой
точки зрения высоко оцениваю роль Карвальяэса в нашей команде 1958 года. Когда я
получил перуанскую команду и начал готовить ее к отборочным играм, мне пришлось
многое использовать из нашего, бразильского опыта.
...Диди стал первым тренером в Перу, организовавшим систему «интегральной»
подготовки к чемпионату: если раньше и клубы, и сборная тренировались два-три раза в
неделю, то Диди стал работать с командой два раза в день — утром и вечером. Разумеется,
это потребовало перестройки всей жизни спортсменов; за полгода до чемпионата они были
созваны на сбор и стали жить на тренировочной базе. Разрешались «увольнения» для
свидания с семьями и друзьями. Обычно это было по воскресеньям. Сначала кое-кто
запаздывал к отбою, кое-кто возвращался навеселе. Без криков и истерик, без суровых
наказаний Диди сумел добиться того, что накануне чемпионата в команде уже не было
никаких нарушений режима и дисциплины. Футболисты поняли и почувствовали, чего
добивается тренер.
Диди сказал мне тогда, что является безоговорочным сторонником такого метода
тренировок не только в сборной, но и в клубах. Он высоко оценил опыт бразильских команд
«Сан-Пауло», «Флуминенсе» и «Интернасионаля», которые во время региональных
чемпионатов держат игроков на режиме постоянной концентрации, отпуская их домой после
матча в воскресенье лишь на два дня.
— Игрок-профессионал, если он хочет добиться чего-то, обязан отдавать спорту всего
себя, — заметил Диди. И правоту его слов подтвердил тот факт, что именно три
 112

вышеназванные команды в 1970—1971 годах добились наиболее заметных побед, став

чемпионами своих штатов, а «Флуминенсе», помимо этого, выиграл Серебряный кубок
Бразилии.
...Эти воспоминания о первой моей встрече с Диди закончу рассказом о том, как
выступили ведомые им перуанцы в Мексике. Досталась им не самая легкая группа с ФРГ,
Болгарией и Марокко. В первом матче с болгарами команда Диди попала в крайне сложную
ситуацию: первый тайм она проиграла 0:1, на 12 минуте второго тайма Бонев довел счет до
2:0.
Однако уже через минуту Гальярдо отквитал один мяч, еще через три минуты
Чумпитас сравнял счет. Потом была игра на нервах, на стойкости, на моральной
выносливости. За 11 минут до конца Кубильяс забил решающий третий мяч.
У Марокко перуанцы выиграли 3:0, а ФРГ проиграли 1:3. И вышли в четвертьфинал,
оставив за его бортом болгар. И теперь, на этапе, когда вступало в силу жестокое правило
«проигравший выбывает», команда Диди должна была встретиться с триумфально
прошедшей свою отборочную группу (три победы в трех матчах) сборной Бразилии.
...Тут можно только предполагать, что творилось в душе и сердце Диди, в тот момент,
когда он выводил свою команду на идеально зеленый газон стадиона «Ацтека» в Мехико.
Каждый может представить себе его ситуацию. И вряд ли кто-нибудь согласился бы
оказаться на его месте.
Впрочем, не будем заниматься догадками, ограничимся протокольной фиксацией
фактов.
Если говорить откровенно, матч со сборной Перу не был особенно труден для
бразильцев. Уже на четвертой минуте математически рассчитанный (совсем как некогда у
Диди) пас Жерсона вывел Пеле к воротам, и его мощный удар в штангу стал увертюрой
предстоящего штурма. Конечно, перуанцам не на что было надеяться! На 11-й минуте,
разыграв отличную комбинацию в одно касание с Тостао, Пеле вдруг неожиданно откатил
мяч назад Ривелино, и тот с ходу послал его в ворота. Казалось, он уходит за лицевую
линию, но в последний момент, вращаясь, мяч ударился в штангу и ввинтился (совсем как у
Диди) в сетку. 1:0.
Спустя пять минут после хитроумного маневрирования Тостао и Ривелино на левом
фланге счет увеличился до 2:0. В этот момент, вероятно, всем стало ясно, что чудес на
футбольном свете, все же, не бывает: Диди сделал больше того, что от него требовалось! Он
не только классифицировал Перу среди финалистов, но и вывел команду в четвертьфинал.
Бороться с Бразилией? На это у его подопечных уже не было сил. И умения.
 113

Но воздадим должное их мужеству! Перуанцы понимали, что для них все кончено, но
не сдавались! Может быть, вспоминали свой отборочный матч в Буэнос-Айресе? Может
быть, свою первую встречу здесь, в Мексике, с командой Болгарии?
Как бы то ни было, но Диди имел право гордиться ими: его парни доказали, что они
бойцы. Что они спортсмены, которые не складывают оружия и ведут борьбу до последней
минуты, понимая, что надежда умирает последней. Но даже после того, как и она умирает,
остается еще мужская гордость и честь флага, цвета которого горят на твоей футболке.
На 27-й минуте Гальярдо рванулся по левому флангу, воспользовавшись тем, что
правый защитник бразильцев Карлос Альберто ушел вперед. Феликс был бессилен, счет стал
2:1. И снова Бразилия устремилась в атаку, и снова блеснул мастерством Тостао: подхватив
мяч, переброшенный Пеле через вратаря Рубиньоса, он вонзил его под верхнюю штангу.
И снова не хотели сдаваться, не складывали оружия гордые потомки инков! Блестяще
прорвавшись по центру, Кубильяс забил неотразимый гол, который сделал бы честь любому
из будущих чемпионов. И тогда пришел черед Жаирзиньо: он прошел по левому флангу и,
обыграв защитника с вратарем, точным ударом вогнал мяч в пустые ворота... 4:2.
До конца оставалось совсем мало времени. Исход встречи был решен: перуанская
команда прощалась с Мексикой, бразильцы выходили в полуфинал. Зрители начали
покидать стадион «Халиско», торопясь к автобусам и бросаясь за редкими такси.
Телекамеры все чаще и чаще показывали на экранах одиноко сидящего на скамейке Диди.
Мало кто знал в эти минуты, как тяжко приходится ему: старый недуг, являющийся эхом
давней травмы, обострился как раз накануне матча. Пронзительные боли в позвоночнике
мешали ему следить за происходящим на поле и руководить действиями своей команды. Но
не только зрители... никто и из перуанских игроков даже и не подозревал об этом: Диди
никому ничего не сказал. Стиснув зубы, он собрал свою волю в кулак и довел матч до конца.

* * *
Ну, а теперь, после этого долгого экскурса в историю мы возвращаемся к тому
моменту, когда, спустя ровно четверть века после описанных выше событий, я вновь
оказался лицом к лицу с легендарным человеком в его маленьком домике на острове
Говернадор неподалеку от международного аэропорта Рио.

И МЕЛЬКАЮТ ГОРОДА И СТРАНЫ

 114

Когда, сложив зонтик и оставляя на мраморном полу мокрые следы, я и, напомню, два
моих спутника — российские туристы, вошли вслед за открывшим дверь мальчиком в
небольшую гостиную, заставленную шкафами, комодами, столами и диванами, бросилось в
глаза то, что и должно было привлечь внимание любого человека, посещающего дом
футболиста-ветерана: кубки, дипломы, чаши, медали.
Нестройно потолкавшись, мы расселись, кто на стульях, кто на диване, и тут он и
вышел из соседней комнаты. Не «вышел», впрочем, а как-то выбрался осторожно, медленно
перебирая ногами, припадая на правый бок, опираясь двумя руками на палочку. Выбрался,
остановился, протянул руку.
Если бы не эта хромота, не видимые на лице страдания, которые доставлял ему
каждый шаг, могло бы показаться, что не так уж сильно изменился он после семьдесят
первого года, когда я видел его так близко в прошлый раз. То же черное, изрезанное резкими
морщинами, словно высеченное резцом скульптора из темного бразильского дерева
«жакаранды» лицо. Та же худоба. Та же серебристая проседь в коротких курчавых, как и
полагается негру, волосах. И самое главное — то, что никогда у него не исчезало и не
исчезнет, даже с инвалидной палкой в руках: гордая, поистине царственная осанка. За
которую и прозван он был «Черным принцем».
Мы пожали руки, он со вздохом облегчения опустился медленно на стул, и тут я
почувствовал угрызения совести за то, что вытащил этого человека из постели и заставил
принимать меня. Да еще с двумя спутниками...
Но не уходить же теперь! Я запускаю диктофон, и задаю первый вопрос: о его
жизненном пути после того, как он «подвесил бутсы».
Он покорно вздыхает и негромким, спокойным, чуть хрипловатым, низким голосом,
неторопливо, словно размышляя вслух, начинает рассказывать о том, что в последний раз
играл за свой клуб «Ботафого» в турне 1965 года в Мексике, и именно там подписал свой
первый тренерский контракт с клубом «Вера Крус». В 1967 году вернулся из Мексики в Перу
(«вернулся», сказал он, потому, что уже работал там некоторое время после чемпионата мира
1962 года), начал работать со «Спортингом-Кристалл», а затем был приглашен взять в свои
руки сборную.
— Как же Вы умудрились тогда из массы средненьких, в общем-то, игроков
сформировать ту замечательную команду?
— Я бы сказал, что звезд международного класса там действительно не было, но
несколько «более или менее неплохих» мне удалось-таки найти. Это были Кубильяс,
Гальярдо, Перико Леон, Сотил, Чумпитас. Из них можно было попытаться что-то сделать. И
они могли рассчитывать именно на то, чего и добились. Я сразу же понял, что хотя на
 115

национальном уровне они смотрелись очень неплохо, для чемпионата мира многие из
«сборников» просто не созрели. Чувствовался в них страх, ощущалась заметная
неуверенность в своих силах, и видно было отсутствие опыта.
— Много пришлось потрудиться, чтобы нейтрализовать эти психологические
минусы? Как это делалось? Был у Вас какой-то психолог?
— Да, был специальный профессор-психолог, которому и поручили эту работу.
— Сколько же времени Вы провели в Перу?
— Я начал работать со сборной этой страны в 1969 году, а сразу же после чемпионата
мира-1970 расстался с ней и переехал в Аргентину, где работал с «Ривер-Плейтом», пробыл
там два года и, честно сказать, испытываю большое удовлетворение от того, что некоторые
из моих ребят вошли впоследствии в сборную страны и стали вместе с ней в 1978 году
чемпионами мира.
— А после Аргентины?
— Потом я отправился в Турцию, работал с «Фенербахче». Здесь мне удалось сделать
приличную команду: она выиграла семь титулов за пять лет.
— Семь титулов за пять лет? Как это Вам удалось?
Он пожимает плечами:
— Особой заслуги тут нет, просто потому, что учитывались и чемпионаты страны и
кубки...
Затем из Турции я вернулся в Рио. Это был 1975 год. Начал работать во
«Флуминенсе». В то время это была отличная команда. Вспомните ее игроков: Пауло Сезар,
Ривелино, Феликс, Марко Антонио. Суперзвезды!.. Я работал с ними с громадным
удовольствием. Мы выиграли чемпионат 1975 года, после чего пришлось отправиться в
Саудовскую Аравию. Провел в Джидде пять лет и выиграл четыре титула: три Королевских
кубка и один национальный чемпионат, потом в 1981 году вернулся в Бразилию, был
приглашен в команду «Крузейро» (Белу Оризонте). Но в первом же чемпионате штата мне не
повезло: в финальном матче, решавшем, кто станет чемпионом, мы уступили 0:1 нашему
главному сопернику «Атлетико Минейро». И я вынужден был уехать. Сначала в Рио, затем в
Саудовскую Аравию, где проработал еще два года, затем переехал в Кувейт, там тоже
пробыл два года, после чего опять вернулся на родину. Был приглашен в «Бангу», и этот
клуб стал последним, в нем и завершилась моя тренерская биография...

ЧТО ИМЕЕМ, НЕ ХРАНИМ

 116

Все это он говорил спокойно, размеренно, словно заполняя анкету в отделе кадров.
Будто речь шла не о нем. Словно ему не было никакого дела до судьбы человека, о котором
он рассказывал. Я слушал размеренную исповедь, неторопливую, без проблесков каких бы
то ни было эмоций или оценок речь, и поражался бросавшемуся в глаза контрасту между
двумя половинами его жизни в футболе. Всеобщее признание, которым он пользовался на
родине и во всем мире как игрок, и полное равнодушие бразильцев к Диди-тренеру.
Давайте, вернемся к началу его тренерской биографии и восстановим, не торопясь,
хронологию. Присмотримся к временным отрезкам.
Обратите внимание: после сенсационного триумфа с перуанской сборной в Мексике
бразильские клубы, казалось бы, должны были в очередь выстроиться за ним, рвать его друг
у друга, завлекая и приманивая астрономическими окладами...
Ничего подобного! Никому он в Бразилии не понадобился. Пришлось ехать в
Аргентину. Вывел там в лидеры команду, некогда очень сильную, но в тот момент
переживавшую серьезный кризис. Опять же, ему должны были оборвать телефоны
бразильские картолы... Но дома никого по-прежнему он не интересовал. Вспоминаю, что
когда в 1971 году Диди приехал из Буэнос-Айреса в отпуск в Рио, даже журналисты за ним
не очень-то гонялись. Я тогда без всякого труда разыскал его, встретился, записал большое
интервью, которое привел выше, и был поражен тем, что от долгого пребывания в
испаноговорящих странах он стал даже терять родной язык: говорил со мной на этаком
«портуньоле», смешивая португальские и испанские слова!
...После Аргентины бразилец пять лет пробыл в Турции. А затем всего один, заметьте,
год его продержали во «Флуминенсе». Один сезон! И снова пять лет на Востоке. Потом еще
одна попытка найти себе работу на родине. Один сезон в «Крузейро», один проигрыш с
минимальным счетом. И все... И точка! И снова он никому не нужен. И опять едет на четыре
года на Восток. А затем, под занавес тренерской карьеры ему предлагают третьесортный
«Бангу». И все!
Итак, подсчитаем: за рубежом Диди работал тренером 21 год, у себя на родине —
около двух. Или чуть больше. Такова тренерская биография футбольного гения.
Что же это такое?! Что за парадокс? Как же получилось, что Диди-тренера
фактически не увидели, не узнали в Бразилии? Почему он оказался невостребованным у себя
на родине? Точнее говоря, никому не нужным!..
И что еще поразительнее: я просмотрел вышедшие в последние годы десятки
бразильских книг, посвященных футболу, и всюду, где упоминается имя Диди, речь идет о
нем только как об игроке, как о полузащитнике, как об изобретателе «сухого листа». Обо
всем этом говорится с должным пиететом, с уважением и восторгами. Но нигде никто ни
 117

словом не вспоминает о нем как о тренере. Даже посвященная ему книжка журналиста Перис
Рибейро «Диди: гений сухого листа» (Peris Ribeiro «Didi-o Genio da Folha Seca». Imago
Editora. Rio. 1993), подробнейшим образом анализируя его юные годы, детально описывая
футбольные подвиги, обходит молчанием его тренерскую работу.
Да, невероятно, но факт: эта часть его биографии, не менее богатая, и более
протяженная, чем «игровые» годы, никого в его стране почему-то не интересует.
Ну, что же... констатируем этот печальный феномен и, продолжив беседу, попытаемся
расспросить Диди о чем-то таком, что раньше ускользало от внимания. Ну, вот, например,
разве не интересно узнать: «сухой лист» — это его смертельное оружие, наводившее ужас на
вратарей и защитников, было когда-то сознательно изобретено или это случайная находка,
плод внезапного озарения, подобного тому, что родилось в голове Ньютона, когда на нее
упало знаменитое яблоко?

КАК ПО ЛАЗЕРНОМУ ЛУЧУ

Отвечая на этот вопрос, Диди улыбается усталой улыбкой и рассказывает, что еще в
раннем детстве он почему-то привык посылать мяч внешней стороной стопы, придавая ему
эффект вращения. Он даже придумал название: «удар тремя пальцами». Имелись в виду три
крайних пальца стопы, начиная с мизинца. Сначала это было чисто эстетическим
переживанием: очень уж было приятно наблюдать за красивым, плавным полетом
вращающегося мяча! Потом вдруг обнаружилось, что в этом планировании мяч меняет
траекторию полета. И если придать сильное вращение, то эффект будет соответственно
сильнее. Возможны сюрпризы для соперников. И тогда он начал уже особенно тщательно
отрабатывать такой удар. После каждой тренировки оставался на поле еще на часок и бил,
бил, бил...
А однажды, когда играл во «Флуминенсе», долго не мог оправиться от травмы ноги, и
именно такой удар был в то время единственно возможным для него. Так прием и
отшлифовался до автоматизма.
Но впрочем, помимо «сухих листов» славу ему принесли и его длинные, метров на 30-
40, и безукоризненно точные, словно управляемые лазерным лучом пасы.
Диди считает, что каждая уважающая себя команда не может не иметь хотя бы одного
игрока средней зоны, способного неожиданными «самонаводящимися» пасами выводить в
прорыв своих нападающих и взламывать защиту соперников. Причем такие игроки обязаны
уметь, если потребуется, подержать мяч, выжидая пока в обороне соперников откроются
 118

бреши, пока они, нервничающие, потерявшие покой и ослабившие бдительность, не

«откроют» какую-то точку поля для внезапного выпада. И тут, считает он, секрет успеха — в
идеальном взаимопонимании между таким диспетчером-полузащитником и игроком,
бросающимся в отрыв. Они обязаны действовать синхронно. Причем в целях экономии
времени и для достижения эффекта неожиданности мяч, посланный форварду, должен
направляться по минимальной траектории. Так чтобы он проходил над самой головой
защитника и сразу же опускался на грудь выскочившего перед вратарем форварда. «Это —
безошибочный прием, который я и сегодня посоветовал бы отрабатывать и брать на
вооружение каждому игроку средней зоны, который хочет чего-то добиться».

ДО И ПОСЛЕ ДИДИ

— Поскольку Вас можно назвать «живой историей бразильского футбола», и Вам

довелось работать, если я не ошибаюсь со всеми ведущими тренерами «эпохи до Загало»,
скажем так, кого бы Вы выделили из этих своих предшественников?
— Я бы прежде всего вспомнил Флейташа Солича, а также Флавио Косту, братьев
Зезе и Айморе Морейра, Освальдо Брандао и, конечно, Салданью. Он недолго был моим
тренером в «Ботафого», всего полтора года. Но ни о ком я не вспоминаю с таким теплом, как
о нем. Такое чувствуешь редко. Он был одним из последних моих наставников, и все мы
относились к нему, как к старшему брату, к другу. До сих пор помню это чудесное
ощущение доверия и братства, которое связывало с ним нас, игроков.
— Согласен с Вами. Меня тоже за те тридцать лет, что я связан с миром бразильского
футбола, никто не поразил так, как Салданья. Я чувствовал в нем и специалиста
потрясающего, и ощущал его поразительную душевность, внимание к людям,
непримиримость к пройдохам, прохиндеям и пролазам, и готовность голову положить на
плаху за хорошего человека, за правое, так сказать, дело...
Но мы отвлеклись. А что Вы думаете о других тренерах, более молодых?
— Тут надо в первую очередь вспомнить Теле Сантану. Вот кому не повезло:
замечательный был тренер, команду превосходную создал (Диди имел в виду сборную 1982
—1986 годов), а чемпионом мира так и не стал. Он безусловно заслуживал большего.
А вот Загало повезло больше, чем Теле. В футболе без чуточки везения нельзя. Я,
конечно, не хочу сказать, что Загало стал чемпионом только за счет везения, такого не
бывает. Нет, Загало тоже прекрасный тренер и хорошо делает свое дело.
 119

— Ну, а теперь, давайте поговорим о чемпионах 1994 года. О команде Карлоса

Альберто Паррейры. Вы, конечно, помните, какой жестокой критике он подвергался до и во
время чемпионата? И все-таки выиграл его! Однако, у меня складывается ощущение, что
критика продолжается: в Бразилии, несмотря на его победу, остались им недовольны. Вот и
недавно под давлением разъяренной несколькими поражениями торсиды его выставили из
клуба «Сан-Пауло» в самом разгаре нынешнего чемпионата. В чем тут дело? Как Вы
оценивате работу Паррейры в сборной?
— На чемпионате 1994 года ему повезло в том отношении, что «супервизором», то
есть директором или консультантом при нем был назначен Загало, который много и полезно
ему помогал. Но если говорить о команде, о сборной 1994 года, то я бы не сказал, что она
отражала уровень и качество нашего футбола. Мне кажется, мы в США видели бразильскую
сборную, которая была сориентирована только на то, чтобы не проиграть. Она прежде всего
заботилась об обороне. Ее игра не была красивой, она не соответствовала нашим
представлениям о бразильском футболе как «футболе-арте», «футболе-искусство».
— Но ведь она выиграла! А победителей не судят.
— Судят... Нам просто повезло в данном случае. И мы, конечно, были счастливы от
той завоеванной победы, но игра нашей команды не доставила радости, — сказал он и
вздохнул.
— Где-то Вы, наверное, правы. Когда я в ноябре 1995 года беседовал с Загало, он
несколько раз повторил, что видит свою главную задачу в «возвращении к истокам», к
возрождению жизнерадостной и изящной манеры игры.
— И слава Богу! Футбольный мир знает Бразилию как страну, где футбол — это
прекрасный спектакль. Увы, мы отошли от этих наших традиций, изменили им в последние
годы. Так пора и вернуться. И кажется, мы начали это делать. Вот вам примеры: Джалминья
из «Палмейраса»: потрясающий игрок, техничный, быстрый, умеющий делать с мячом
абсолютно все. И это прекрасно, что Загало начал ставить его в основной состав сборной.
Или возьмите Роналдиньо, который все время изобретает что-то новое, что-то такое,
что сводит с ума его соперников и торсиду...
— Может быть, вспомните еще кого-нибудь из молодых, кто пока не играет в
сборной, но заслуживает, если не приглашения туда, то хотя бы особого внимания со
стороны Загало?
— Я считаю, что Загало достаточно внимательно следит за молодежью. Хотя это и
нелегко. Раньше у нас сборная формировалась почти исключительно из игроков двух
главных «футбольных штатов»: Рио и Сан-Пауло. Тогда отбор производить было легче. Но
после того, как начали проводить национальные чемпионаты, и это позволило наблюдать за
 120

игроками других районов страны, стало заметно, что и за пределами «столиц» вырастает
масса мастеров, ничуть не уступающих в классе кариокам и паулистам.
— Особенно хорошо это проявилось в нынешнем сезоне-1996, когда и кариоки и
паулисты просто провалились, не так ли? Кстати, в чем причина этого провала? Разве можно
было предположить, что от Рио в «восьмерку» сильнейших не войдет ни одна команда, а
«Флуминенсе» вообще окажется перед угрозой вылета во второй дивизион?
— Тут дело, видимо, в руководстве. Я не хотел бы огульно критиковать всех
руководителей рио-де-жанейрского футбола... Но, сравнивая нынешнюю ситуацию с теми
временами, когда сам играл, не могу не заметить, что в прошлом руководители клубов
(именно руководители, а не тренеры!) подходили к своей работе более ответственно.
— Что Вы имеет в виду?
— Они более беззаветно отдавались работе. Были большими патриотами своих
клубов. Вот хотя бы такой пример. В мои времена руководители прилагали усилия к тому,
чтобы хорошие игроки не уходили из клубов. Тем более, за рубеж. Эта забота о том, чтобы
команда всегда была по возможности в сильнейшем составе, придавала нам силы. Мы
чувствовали, что о команде заботятся. По доброй воле никому раньше и в голову не пришло
бы продавать «звезду» типа Ромарио или Бебето. А сейчас что мы видим: отыграл игрок
удачно сезон, или даже несколько месяцев, и он уже, глядишь, отправляется куда-нибудь в
Японию, в США или Европу, где платят больше, чем у нас. Или, оставаясь в стране, мечется
из клуба в клуб. Игроки перестали быть патриотами клубов, утратили связь с торсидой, они
теперь меньше радости приносят тем, кто приходит на стадионы. И торсиды отвечают им
опустением трибун.
(Тут я позволю себе подкрепить замечание Диди небольшой справкой: у чемпиона-
1995 «Ботафого», на чьи матчи в том сезоне ходила самая внушительная торсида, средний
показатель посещаемости составил тогда 26 272 зрителя за матч. А лучший показатель
чемпионата-1996 был у «Крузейро»: всего 18 708. Падение, как видим, весьма ощутимое.
Если взять самый популярный клуб страны «Фламенго»: в 1995 году — 20 694, а в 1996-м —
14  113 зрителей за матч. А провал команд Рио-де-Жанейро нашел самое недвусмысленное
выражение в посещаемости матчей этих клубов. В чемпионате 1995 года средний
показатель четырех «грандов» Рио: «Фламенго», «Васко», «Ботафого» и «Флуминенсе»
составлял 16 853, а в чемпионате-1996 упал до 10 492. Цифры, согласитесь, иногда бывают
красноречивее слов... — И.  Ф.)
— Короче говоря, Вы считаете, что главная беда бразильского футбола — в плохом
руководстве, в неправильном отношении к своим обязанностям клубных чиновников и
администраторов?
 121

— Да, именно так. Звезд на поле у нас по-прежнему хватает, играть мы не разучились,
а вот руководить футболом, похоже, уже не умеем, как раньше.

ДОЙТИ ДО ШКАФА

...Я почувствовал, что он устал. На лбу у него выступили капли пота, он стал дышать
тяжело, стало ясно, что нужно закругляться. И я задал последний вопрос:
— Итак, Диди, Вы всего добились в жизни, о чем мечтали, к чему стремились?
— Да, грех жаловаться, как говорится. Я много играл, а уйдя с поля, много работал. И
всегда это делал с удовольствием. У меня еще неплохое здоровье, хотя и имеются эти
проблемы с позвоночником, но надеюсь, что скоро пойду на поправку. Все остальное у меня
в порядке: семья, жена, дочери и внуки. Все хорошо.
— В таком случае мне остается только пожелать Вам скорейшего выздоровления. Я
еще раз прошу прощения за то, что... — начал я традиционную формулу благодарности и
встал, доставая фотоаппарат, чтобы сфотографировать его. — Если Вы не возражаете, я
хотел бы снять Вас у шкафа с вашими трофеями. Вы не могли бы подойти сюда, — кивнул я
головой в сторону шкафа.
— Пожалуйста, конечно, — сказал он и поднялся, опираясь на палку. Тяжело с
трудом поднялся, посмотрел на шкаф, словно измеряя дистанцию, которую ему предстоит
преодолеть. В эту минуту я, было, подумал, что именно таким взглядом он когда-то
окидывал поле, прежде чем послать свой «сухой лист» в точку, известную только ему
самому... И только-только мелькнула у меня в голове эта мысль, как вдруг ноги у Диди
подломились, и он рухнул обратно на стул!
И улыбнулся виновато. И развел руками: ничего, мол, не поделаешь...
— Ладно, ладно, не надо никуда подходить! — испуганно сказал я, безуспешно
пытаясь поддержать его.
— Так получается иногда, когда долго сидишь, — он как-то смущенно пытался
оправдаться. — Ноги затекают...
— Да, ничего, — сказал я. — Сидите, пожалуйста!
Но Диди сделал усилие, расправил плечи и встал, преодолевая себя.
Я не знал, куда деваться от стыда: заставил инвалида подниматься, да еще хромать к
этому проклятому шкафу!..
— Надеюсь, — наигранно бодрым голосом, как и положено с тяжелыми больными,
сказал я, — что когда через полгода снова приеду сюда, и навещу Вас, чтобы вручить
 122

опубликованное интервью, которое сегодня у Вас взял, Вы уже окончательно

восстановитесь?
— Ну, я думаю, что это будет гораздо раньше. Ведь у меня впереди масса дел.
— Я желаю Вам скорейшего выздоровления... — Я тянул все ту же наивно
оптимистическую мелодию, пытаясь как можно быстрее закруглить эту беседу, столь
утомившую его.
И тут-то совершенно неожиданно и, видит Бог, без всякого к тому приглашения с
моей стороны Диди вдруг заговорил о своих «творческих планах», о которых, как мне
казалось, у него уже не нужно было бы спрашивать.
А я, открыв от восхищения и неожиданности рот, благодарил небо за то, что еще не
выключил диктофон. Я услышал потрясающее откровение, о котором никто нигде еще не
писал, никому, по-моему, это не было еще известно. И только ради того, чтобы услышать
такое из уст Диди, стоило пересечь океан и три континента.

ФУТБОЛ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА

— Дело в том, — сказал он, — что я собираюсь в ближайшее время приступить к

осуществлению специального проекта в Канаде.
— Что? Что?
— Я хочу попробовать разработать новые принципы игры.
— То есть?
— Все очень просто: с 1958 года футбол ведь практически не изменился в основе
своей. Все то, что мы видим с тех пор — все эти «4-2-4», «4-3-3», все иные схемы с «либеро»
или «без либеро», с диспетчерами и полузащитниками «под нападающими», словом, все то,
что мы наблюдаем сегодня на футбольных полях, это все-таки вариации того, что появилось
в 1958 году в Швеции.
— Ну, допустим, — сказал я, не понимая, к чему он клонит.
— А я попытаюсь найти нечто принципиально новое. И начну искать это с ребятами.
Причем не с бразильскими: они с первых же шагов, с самого детства уже воспитываются в
наших традиционных схемах. Поэтому я отправляюсь в Канаду, где еще нет таких сильных,
как у нас, традиций в футболе, открою там футбольный центр, наберу в него мальчишек от 7
до 12 лет и начну работать с ними, прививая им новые навыки. К тринадцати годам они уже
будут доведены до автоматизма. А лет в шестнадцать эти ребята смогут предложить миру
принципиально новый футбол.
 123

— Но в чем будет его «новизна», его суть? — спросил я, все еще отказываясь
поверить в происходящее.
— Я называю пока это «системой соучастия» или «ротационной системой». (Так я
перевел это с пленки, но, учитывая важность вопроса, приведу оригинальную терминологию,
услышанную от Диди: «sistema participativo», а также «sistema rotativo» — И. Ф.)
При этой системе у игроков не будет никаких закрепленных за каждым позиций или
функций... Вот возьмите, американский баскетбол. Там команды играют с одним
разыгрывающим игроком, который ведет за собой команду, руководит ее действиями. Так
вот в футболе, я считаю, нужно иметь в средней зоне поля четырех таких разыгрывающих. А
остальные семеро будут все время меняться местами и функциями, причем даже вратарь
может подключаться к игре в поле.
— Даже?
— Да, а почему бы и нет? Потому я и называю эту систему «ротационной», что
игроки не имеют заранее определенных функций, меняются ролями и местами. Думаю, что
именно таким будет футбол в ХХI веке.
— Ну, хорошо, — сказал я, — игроки меняются местами, атакуют со всех позиций,
запутывают соперника, но вдруг кто-то ошибается, и команда теряет мяч. А как же в защите
обойтись без фиксированных, заранее определенных функций и ролей?
— Все очень просто: в тот момент, когда моя команда теряет мяч, каждый из игроков
должен выполнять ту роль, играть на той позиции, где его застигла потеря мяча. То есть,
если в момент потери мяча ты оказался на месте правого защитника, ну и играй правого
защитника до тех пор, пока наша команда снова не овладеет мячом.
— Но тут ведь должно быть какое-то сверхъестественное взаимопонимание и
взаимодействие между игроками. Они должны чувствовать друг друга, как телепаты!
— Конечно! И я думаю, ничего сверхсложного тут не будет, когда мы доведем до
автоматизма новые методы игры. Именно поэтому я и хочу начинать осваивать эту
«ротационную систему» с мальчишками, которые еще не «отравлены» традициями, не
начали играть по-старинке. Которые не рассуждают о себе: «Я — левый защитник», или «Я
— либеро», или «Я — форвард». При ротационной системе никто не будет иметь таких
«амплуа». Каждый из игроков должен будет научиться выполнять любую задачу, играть на
любой позиции. Если надо — атаковать, если надо — защищаться...
— Но почему Вы выбрали для этого эксперимента именно Канаду?
— Да все потому же: в этой стране нет таких стойких игровых канонов, как в
Бразилии или Европе. Канадцы не привязаны к каким-то традициям. Там легче начинать
обучение футболу «с чистого листа». И доводить новые навыки до автоматизма.
 124

...Я слушал его и не верил своим ушам. Каким же оптимизмом, какой несгибаемой
волей и какой упрямой верой в свои силы и в правоту своих идей нужно обладать, чтобы,
имея за плечами уже 68 лет и пребывая, извините, в таком плачевном состоянии, когда и до
шкафа-то по комнате пройти, как выясняется, весьма трудно, все-таки строить «на полном
серъезе» такие космические, дерзкие, рассчитанные на десятилетия планы!
Мы поговорили еще немного. Он стоял, опираясь на палку, и продолжал с увлечением
говорить об этом «канадском проекте». Я поинтересовался, есть ли у него в Канаде какой-то
опорный пункт, база или, хотя бы кто-то сочувствующий, на кого можно опереться. Диди
сказал, что у него там — дочь с семьей. А недавно он купил дом в «стране кленовых
листьев», так что начинать будет уже не на пустом месте.
...Я, все же, сфотографировал его на прощанье. Диди уже оправился от боли. А может
быть, просто превозмог ее. До шкафа так и не дошел, но у стены стоял уверенно,
выпрямившись, каким его и привыкли видеть торсиды разных стран у кромки поля, когда он
командовал то арабами, то турками, то перуанцами, то аргентинцами. Бразильцами
командовал мало. А теперь уедет в Канаду.
Невероятно, все-таки, бывает устроен иногда наш футбольный мир!...

* * *
…Диди скончался 12 мая 2001 года в том же доме на острове Говернадор. До Канады
так и не добрался. И не успел реализовать свои планы создания нового футбола ХХI века.
Может быть, кто-нибудь подхватит эту идею? А может быть, это была просто фантазия
человека, которого так и не смогли понять на его равнодушной родине…

ГЛАВА 5. МАССАЖИСТ

СЕМЬ ЧЕМПИОНАТОВ МАРИО АМЕРИКО

— Сеньор видел когда-нибудь Пеле в белом парике? — спросил он меня.

Я с удивлением пожал плечами: зачем Пеле парик?
— А я видел нашего Короля в белом парике, с непрозрачными, как у слепцов, очками.
Да еще опирающимся на трость, в плаще, застегнутом на все пуговицы, и шляпе, надвинутой
на глаза. Он устраивал этот маскарад, чтобы сбежать от толпы, которая готова была
разорвать его на части, чтобы получить на память бесценный сувенир: либо автограф, или,
если повезет, клочок футболки, или кусок шнурка от его ботинка.
 125

…Марио сказал мне это, показав взглядом на толпу болельщиков вокруг ограды,
опоясывавшей стадион. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу в ожидании
окончания тренировки сборной, чтобы как только игроки пойдут из раздевалки к автобусу,
накинуться на них в погоне за автографами.
Мы беседовали с Марио Америко, массажистом команды, сидя на траве за воротами,
в которых стоял, между прочим, Пеле. На тренировках он иногда менял амплуа и играл
вратарем, учась отражать удары своих товарищей. Зачем ему это было нужно, мне не совсем
понятно, но в «Сантосе» он действительно считался резервным вратарем, и было четыре
случая, когда и в официальных матчах становился в ворота.
Отдыхавший неподалеку от нас основной вратарь Феликс одобрительно крякнул,
завидев, как Король лихо вытащил из нижнего угла пушечный мяч, пробитый Ривелино в
притирку к штанге.
Дело было в конце шестьдесят девятого года на тренировочной базе бразильской
сборной, готовившейся к чемпионату мира 1970 года. Я давно собирался познакомиться и
побеседовать с Марио Америко и все как-то не получалось. Он работал в Сан-Пауло, я жил в
Рио, где Марио бывал только наездами. Со сборной страны. А пробиться за кулисы сборной
всегда было очень трудно. Лишь когда старшим тренером главной команды Бразилии в
феврале 1969 года был назначен Жоан Салданья, с которым у меня задолго до этого
сложилась весьма крепкая дружба, задача эта упростилась: Жоан разрешил мне (вопреки
обычным ограничениям) посещать базу, где проживали на сборах футболисты, заглядывать в
раздевалки до и после матчей, сидеть на тренировках в непосредственной близости от
игроков, за воротами или у боковой линии. Куда обычно фотографы и репортеры не
допускались.
И когда, наблюдая и фотографируя очередную тренировочную игру первого и второго
составов, я опустился на траву, чтобы передохнуть, увидел рядом Марио.
Разговорились, пошутили, поспорили на результат.
Потом было еще несколько встреч во время тренировок команды.
У этого симпатичного, добродушного и общительного негра вызвал, как мне
показалось, некоторое удивление тот факт, что среди местных футбольных репортеров
затесался этот неплохо разбирающийся в футболе и к тому же друг «сеу Жоана» парень из
далекой, таинственной, вечно, как он был уверен, покрытой снегами и льдами России. И
относясь ко мне, как к экзотическому экспонату окружающего нас житейского цирка, он
всегда очень дружелюбно общался со мной и с готовностью отвечал на все мои вопросы.
Из бесед, из записей, сделанных в те дни, из сохранившихся в досье пожелтевших
вырезок интервью Марио, данных другим журналистам, из разговоров с футболистами и
 126

тренерами — его друзьями и коллегами сложился портрет интереснейшего человека,

дополнившего коллективный портрет бразильского футбола, который я пытаюсь создать на
страницах этой книги.

* * *
Участие в чемпионате мира — это великое событие в жизни каждого спортсмена.
Победа на чемпионате мира — высшее достижение в биографии футболиста, тренера, да и
любого человека, работавшего с командой-победительницей: доктора, повара, завхоза,
охранника, пресс-атташе, администратора или сапожника, готовящего бутсы. Марио
Америко после победы в Мексике в 1970 году не без гордости говорил: в мире существуют
только три трехкратных чемпиона мира: Пеле, Загало и я. Сегодня можно смело утверждать:
в истории мирового футбола существует только один человек — Марио Америко,
принявший участие в семи чемпионатах мира! И вложивший свой весьма весомый вклад в
три победы на этих чемпионатах.
В истории бразильской сборной, как это бывает и во всех остальных футбольных
державах мира, после каждого очередного провала на ответственных турнирах, не говоря
уже о чемпионатах мира, проходит обычно полная смена руководства команды:
отправляются или уходят добровольно в отставку тренеры, руководители, врачи,
технические специалисты. За те четверть века, что Марио работал массажистом главной
команды Бразилии (с 1950 по 1975 годы), эти перетасовки ни разу не коснулись его!
Уходили в отставку все, а Марио оставался и продолжал работу с новыми тренерами и
игроками. А всего в футболе он проработал массажистом 38 лет!
В биографии каждого футболиста или любого человека, так или иначе связанного с
футболом, всегда найдется своя особая радость и гордость, звездный миг, оставивший яркий
след на всю жизнь, описанный в статьях и книгах, вспоминаемый на старости лет со слезами
умиления. Для Яшина таким был пенальти, взятый от Маццолы в Риме в 1963 году, для Пеле
— его гол, забитый в ворота сборной Уэльса в чемпионате 1958 года. А для героя этих строк
звездный час настал после финального свистка французского судьи Гига, зафиксировавшего
победу бразильцев над шведами со счетом 5:2 в финальном поединке чемпионата мира 1958
года.
— Негриньо (это было ласковое прозвище Марио, нечто вроде «негритенок»), я хочу
получить этот мяч, — сказал ему глава бразильской делегации Пауло Машадо де Карвальо
перед началом финального матча.
— Честно говоря, — вспоминал Марио, — я уже не мог смотреть на игру, потому что
страшно волновался, не зная, как выполнить команду шефа. Ведь по неписанной традиции
 127

мяч, которым играли финалисты чемпионата мира, всегда доставался, как сувенир, судье. А
тут такой приказ!
…Опустим психологические подробности, напомним фактологическую канву
происшедшего. Когда прозвучал финальный свисток и унылые шведы пошли поздравлять
ликующих бразильцев, когда юный Пеле зарыдал на плече Жилмара, а усталый и, казалось,
равнодушный к случившемуся Диди опустился на траву, когда король Швеции Густав уже
двигался к центру поля, чтобы поздравить победителей, а судья Морис Гиг с мячом под
мышкой направился к раздевалке, к нему сзади стремительно подскочил этот невысокий,
круглый Негриньо, выбил мяч ударом кулака, подхватил его и бросился наутек.
Преследование, предпринятое растерявшимся месье Гигом, которому помогали
несколько полицейских, успехом долго не увенчивалось: а когда Марио все же настигли в
раздевалке, он уже успел спрятать похищенный мяч в мешок с запасной униформой, всучил
Гигу другой, а тот, заветный был потом передан главе делегации.
Любопытно, что данная история в точности до деталей повторилась и после
победного финала чемпионата мира 1962 года: Марио вновь таким же манером похитил мяч
у нашего Николая Латышева.
Впрочем, признаем: это были любопытные, но, конечно же, не самые славные и
интересные страницы биографии Марио. Но прежде, чем перейти к разговору о них, начнем
с самого начала…
Марио родился в 1914 году в крошечном поселке Монте Санто в беднейшей и, как
обычно, многолюдной негритянской семье; мать — прачка, отец — батрак на местной
фазенде. Впрочем, отец умер, когда Марио исполнился всего год. Уже с семи лет парня
отправили на работу: он пас скот, чистил хлев, помогал своей двоюродной сестре-кухарке.
Вставал в четыре часа, заканчивал работу затемно.
Вынес он этот рабский труд не больше года, а затем сбежал. На поезде уехал в Сан-
Пауло, где у него жил один из старших двоюродных братьев. Там Марио повезло: уже на
вокзале, когда он, потрясенный размахом мегаполиса, вспомнил, что ему неизвестен адрес
брата, и, глотая слезы, не знал, куда податься, его подобрал пожилой и степенный «сеу
Антонио» — вокзальный чистильщик ботинок, предложил стать своим помощником,
поселил в своем доме и обучил мастерству «энграйшате», — так это ремесло называется в
Бразилии.
Потом было много чего в жизни мальчишки, по мере вырастания и привыкания к
лихорадочной жизни одного из крупнейших городов мира. Он мыл машины и устроился в
помощники к механику автомастерской. Научился ремонтировать зонтики. Напросился в
ученики к одному из лучших мастеров-ударников джазового оркестра, выучился и стал
 128

работать, даже обрел популярность и дошел по крутым и скользким ступенькам славы до

одного из лучших оркестров тех времен. У него даже появился шикарный артистический
псевдоним вполне в духе времени: «Марио Чарльстон». Под таким именем, умирая от
счастья и упиваясь славой, он выступал в самых известных барах и клубах Сан-Пауло, но,
увы, философски заметил Марио, жизнь устроена так, что радость в ней всегда сменяется
горьким разочарованием: так как он был тогда еще несовершеннолетним, Марио вскоре
разоблачили инспекторы полицейского департамента по охране детей от эксплуатации,
запретив работать в ночных шоу. Единственное утешение: он успел приобщить к профессии
ударника своего старшего брата Анесталдо, который смог добиться на музыкальном
поприще еще более заметных успехов: 19 лет подряд работал в оркестре самого шикарного
ночного клуба Рио — «Капакабана-палас».
Потом увлекся боксом, тренировался даже у Кида Жофре, отца ставшего знаменитым
чемпионом Эдера Жофре. Несколько лет на местном ринге Марио зарабатывал неплохие
деньги, пока однажды не оказался в тяжелом нокауте.
После этого один из постоянных зрителей и болельщиков Марио — врач футбольного
клуба «Мадурейра» Алмир до Амарал и пригласил его в массажисты на смену старому,
уходящему на пенсию Джиованни.
— Сеу Джиованни, — сказал при знакомстве растерянный Марио, — я ничего не
понимаю в массаже.
— Я тоже, — улыбнулся старик. — Но занимаюсь этим делом уже тридцать лет. И
постараюсь тебе помочь.
Это было в 1944 году. «Мадурейра» тогда была совсем не та чуть живая команда,
которая сегодня поставляет очки всем без исключения. В «Мадурейре», которую содержал
на свои деньги знаменитый воротила подпольной лотереи сеньор Анисето Москосо, играли
многие из тех, кто впоследствии прославился в больших клубах и в сборной. Среди наиболее
известных — Леле, Исаиас, Освалдиньо и самый знаменитый: Жаир да Роза Пинто, .
Именно Жаир, проданный вскоре в «Васко да Гама», и переманил его через несколько
лет в этот самый знаменитый, сильнейший в те годы рио-де-жанейрский клуб, которым
руководил тогда великий тренер Флавио Коста. Сделал это Жаир почти обманом. С
помощью хитрого финта: в конце дня он подождал Марио около стадиона «Мадурейры», и
когда тот, закончив работу вышел, чтобы пойти домой, предложил подвезти на своей
машине. Потом, извинившись, сказал, что ему нужно подскочить на минутку в клуб, где он
якобы что-то забыл. Марио пошел вместе с Жаиром. В кабинете директора его уже ожидали
несколько картол, в том числе пара офицеров. А на столе лежал шикарный контракт.
 129

Постукивая ногтем по бумаге, подполковник строго сказал, что если Марио не подпишет
договор, его тут же арестуют и отправят за решетку.
Что оставалось делать законопослушному и не слишком уж отважному негру?
Вместе с Флавио Костой Марио пришел и в сборную страны. Вместе с Флавио он стал
участником, героем и жертвой незабываемой трагедии 16 июля 1950 года, когда считавшаяся
непобедимой бразильская сборная проиграла в последнем матче чемпионата мира
уругвайцам.
— Что тебе показалось самым ужасным в момент, когда закончился тот матч?
— Дикий контраст между той эйфорией, что царила перед матчем, и страшная
тишина на трибунах после финального свистка судьи. Потом — раздевалка: почти все
игроки рыдали. Флавио с черным, мертвым лицом ходил из угла в угол, не говоря никому ни
слова.
В окнах раздевалки не было стекол, и помню, как будто это было вчера, как к нам
заглядывали разъяренные, искаженные ненавистью лица торседорес. Как они размахивали
кулаками и кричали: «Вы предали нас, сукины дети! Мы вас всех поубиваем!»
Полиция велела нам переждать. Мы сидели часа три, пока торсида не разбредется.
Потом нас вывели из раздевалки. Почему-то повели через футбольное поле. Трибуны были
пустые. Лишь в одном месте сидел, сжав голову руками, матрос.
На всякий случай к нему подошел полицейский и тронул его за плечо. Матрос
свалился: он был мертв. Мы были причиной смерти этого человека.
…Таких воспоминаний у Марио было не счесть. Он знал и помнил такое, чего подчас
не знали, не ведали ни тренеры, ни врачи, ни сами игроки. Ведь благодаря не только и не
столько своей специальности: ставить на ноги после травм, оживлять истощенные мускулы,
а прежде всего — своему характеру, и, видимо, врожденному дару общения, умению вызвать
доверие окружающих, Марио очень быстро стал задушевным другом, желанным
собеседником и доверенным лицом практически всех футболистов, прошедших через его
волшебные руки. И соприкоснувшихся с его доброй душой и отзывчивым сердцем.
Именно Марио тренеры поручали обегать окрестные бары и публичные дома в
поисках сбежавших в самоволки игроков. Именно Марио обеспечивал своим подопечным
алиби от ревнивых жен, когда те предпринимали неожиданные набеги в отель, где
находилась на очередном предматчевом сборе команда, чтобы застать врасплох загулявших
супругов. Именно Марио узнавал от бедняг о подхваченных в загулах мелких
неприятностях, о которых стыдно сказать даже врачу. Марио доверяли сердечные тайны, с
ним советовались по поводу житейских сложностей, с его помощью искали решения
бытовых проблем. Словом, для сотен, а точнее, тысяч прошедших через его массажные
 130

комнаты футболистов Марио был чем-то вроде старшего брата. Ибо лечил не только
физические, но и душевные травмы своих бесчисленных питомцев.
Поэтому именно в комнату к Марио подселили безутешного в своем горе Пеле, когда
во втором матче чемпионата мира 1962 года со сборной Чехословакии он тяжело растянул
мышцу в паху и стало ясно, что дальше играть в этом турнире он не сможет. И Марио тогда
увидел, что Пеле страдает лунатизмом и заботливо наблюдал за тем, чтобы расхаживая во
сне по комнате, он не выпал бы случайно в окно.
Именно Марио приходил в военную тюрьму к проходившему тогда срочную службу
и арестованному за какой-то проступок Леонидасу да Силва, чтобы помассировать его,
принести весточку с воли и помочь в организации время от времени быстрой самоволки на
несколько часов до вечерней поверки.
Именно Марио выбрал себе в картежные напарники Элено де Фрейтас, звезду
«Васко» и «Ботафого», по мнению многих лучшего форварда сороковых годов,
потрясающего виртуоза, неудержимого голеадора, но хулигана, дебошира, пьяницу и
истерика, абсолютно помешанного на покере и на «buraco» (и, в довершение портрета,
закончившего жизнь в сумасшедшем доме). Марио, из песни слова не выкинешь, умело
использовал страсть товарища: ссылаясь на безденежье, договаривался, что Элено ссудит
ему необходимую для игры сумму. С условием, что если Марио выиграет, ссуду он может не
отдавать. А если проиграет, то Элено все равно компенсирует его потери. Так хитрый «Titio»
(в перводе нечто вроде «Дядюшки», как называли игроки Марио) всегда оставался в
выигрыше. И неудивительно, что именно Марио приводил в чувство Элено, когда после
возвращения из самовольной отлучки в Колумбию, его тяжело избил тренер Флавио Коста.
А однажды в Каире, когда нужно было спасти выходящего из отеля Пеле от
бушующих местных фанов, Марио организовал инсценировку: позвал Чико Ассиза
(ответственного за униформу команды — круглолицего негра), вытолкнул его на улицу и
крикнул: «Пеле! Пеле! Подойди-ка сюда!»
Восторженная толпа яростно накинулась на бедного Чико, вздыбила его на плечи,
понесла со сладостным ревом по улице, тем временем настоящий Пеле проскочил в машину
и уехал. Лишь тут обманутые фаны осознали ошибку и гневно швырнули Чико на асфальт.
На осточертевших, нескончаемых предыгровых сборах, когда парни сходили с ума от
тоски, от сексуального голода, от безделья, именно Марио гасил конфликты, мирил
спорщиков, растаскивал драчунов. А иногда, вспомнив уроки молодости, поучивал кое-кого.
Был однажды случай в финальном матче турнира Рио — Сан-Пауло 1953 года между «Васко
да Гамой» и сан-паульской «Португезой», когда между игроками вспыхнула очередная
драка, и выскочивший на поле президент «Португезы» Марио Аугусто Исаиас врезал ногой
 131

по заднице одному из «васкаинос». Тогда выбежавший и пытавшийся разнять драчунов

Марио крикнул «доктору Исаиасу» (в Бразилии доктором именуют любого человека с
высшим образованием) несколько весьма гневных слов. Тот обернулся и кинулся с кулаками
на забывшего свое место массажиста. Но Марио уклонился от удара и встречным хуком
послал «доктора» в тяжелый нокаут.
Поразительно, но факт: через некоторое время президент «Португезы» прислал
Марио телеграмму с извинениями, в которой признал, что руководитель клуба не имеет
право участвовать в драках! А еще через несколько недель, именно «доктор Исаиас» принял
решение пригласить Марио из «Васко да Гамы» в свой клуб! Где Марио и проработал 19 лет.
Бразильский футбол знаменит тем, что у каждого мало-мальски известного игрока
всегда появляются прозвища. «Король футбола»— Пеле, «Ураган» — Жаирзиньо, «Черный
Диамант» — Леонидас да Силва, «Черный Принц» — Диди. Марио тоже удостоился
любопытного прозвища: «Pombo Correio» — «Почтовый голубь». Пошло это от заведенного
Флавио Коста и в «Васко» и в сборной традиции: когда он чувствовал, что нужно внести
какие-то коррективы в ход игры, кого-то из игроков передвинуть на другую позицию, кому-
то дать дополнительные указания, кого-то из защитников «приклеить» к наиболее опасному
форварду соперников, Флавио вставал со скамейки запасных, подходил к кромке поля и
подавал определенный, заранее оговоренный знак. После которого один из игроков замертво
падал на поле, инсценируя либо травму, либо судороги. Игра, естественно, останавливалась,
и Марио, обычно даже не дожидаясь разрешения судьи, стремительно мчался, катился, как
колобок, толстенький, круглый, сверкающий черным лысым черепом, пригнувшись, словно
под артобстрелом, к упавшему футболисту. И делая вид, что оказывает ему помощь,
скороговоркой передавал тренерские команды.
Из разговоров с Марио, из его интервью и исповеди, которую он опубликовал после
ухода из футбола, возникает совершенно удивительная, не похожая на общеизвестную
официальную история бразильского футбола. И портреты некоторых его самых известных
героев и действующих лиц обретают никому не знакомые привлекательные или не слишком
симпатичные черты.
Только от него мы узнаем, что накануне того памятного матча с уругвайцами в июле
1950 года великие кумиры Жаир, Зизиньо и Адемир чуть не подрались, пытаясь урвать
каждый для себя громадную радиолу, которая была подарена какими-то спонсорами
накануне казавшейся стопроцентной победы.
Наблюдая вблизи игру немецкой команды на чемпионате мира 1954 года, Марио был
убежден, что она выиграла в финале у знаменитой команды Пушкаша, Кочиша и Хидегкути
за счет допинга. Оставим это предположение на его совести, но каждому, кто высказывал
 132

сомнение относительно его сомнений, Марио напоминал: «После того финала с венграми вся
немецкая команда была отправлена в санаторий, а потом о большинстве из этих игроков
никто нигде не слышал».
Никто, кроме Марио, не рассказывал о том, что психолог команды на чемпионате
мира 1958 года профессор Карвальяэс подготовил по итогам турнира какой-то доклад, в
котором содержался анализ методов психологической подготовки игроков. И, как сообщил
Марио, врач команды Ильтон Гослинг, крайне скептически относившийся к профессору,
организовал с помощью зубного врача команды Марио Триго похищение папки с докладом.
(Кстати, о Марио Триго. По словам героя нашего очерка это была чрезвычайно
любопытная личность: весельчак, балагур, рассказчик бесчисленного множества
анекдотов. В команде, помимо удаления или лечения заболевших зубов, он имел тысячи
других официальных и неофициальных функций. В частности: поставлял футболистам
девочек из близлежащих злачных мест, разрешал их иные проблемы, типа дефицитных
лекарств для лечения некоторых болезней, о которых не принято говорить вслух. В первые
минуты после окончания матча со шведами, когда Марио Америко улепетывал от месье
Гига с украденным мячом, инициативный Марио Триго вдруг взял на себя обязанности
церемонимейстера: подошедшего к центру поля короля Густава он небрежно подхватил
под руку, подвел опешившего от такой бесцеремонности монарха к ликующему главе
делегации Пауло Машадо до Карвальо и простецки, на португальском языке сообщил его
императорскому величеству: «Смотри, король, это наш главный шеф!»).
Но вернемся к другому Марио — Америко. Именно он рассказал о том, как
переживала в нескончаемых и неизбежных для футбольной семьи разлуках жена
знаменитого голкипера сборной Жилмара, которая однажды даже обратилась к одному из
репортеров с просьбой:
— Вы друг моего мужа?
— Да, а что?
— Сделайте мне одолжение: попросите его, чтобы он закончил играть в футбол!
И где-то вскоре после этого разговора Жилмар действительно ушел из футбола и
занялся, причем весьма успешно, предпринимательством: устроился совладельцем фирмы,
торгующей в Сан-Пауло автомашинами.
Не следует думать, что в горячей дружбе с бесчисленным легионом своих
подопечных футболистов Марио всегда был альтруистичен и безгрешен. Ничто человеческое
не было ему чуждо, и желание заработать лишнюю денежку могло сподвигнуть его не
только на стопроцентно беспроигрышные карточные игрища с Элено де Фрейтасом, о
 133

которых было сказано выше, но и сделать свой маленький бизнес на наивности и

доверчивости бесконечно любимого им Мане Гарринчи.
О Мане Марио всегда говорил только хорошее, в своей «табели о рангах», он
поставил его в пятерку самых великих бразильских игроков (после Пеле в нее он включил
также Леонидаса, Зизиньо, Гарринчу и Диди), но это не помешало ему проделать со своим
любимцем операцию, о которой он впоследствии поведал не без некоторого смущения и
раскаяния:
— Дело было в Швеции в 1958 году, когда команда готовилась к первым своим
матчам чемпионата мира. Работы у нас, в медицинском департаменте, хватало с утра до
вечера, мы не имели возможности выйти в город, а я страдал от желания купить себе
хороший транзисторный радиоприемник. О шведских радиоприемниках мы были
наслышаны в Бразилии еще до отъезда. Игроков, правда, время от времени в «увольнения»
отпускали, а нас, технический песонал, держали фактически под замком. Работы было, как
говорится, выше головы.
И вот как-то раз вижу: Мане притащил аппарат, именно такой, о каком я мечал. Лег
он на мой стол, я начал обрабатывать ему ноги. Массирую. А он тем времем блаженно
глядит в потолок, развлекается с покупкой, гоняет аппарат с волны на волну, и всюду,
естественно, слышится шведская речь.
Тут-то у меня и созрел план…
— Слышишь Мане, — спрашиваю, — ты что: здесь купил этот приемник?
— Да, а что? — улыбается, он счастливый и безмятежный.
— Что же ты за дурак, в самом деле? Как ты себе мог позволить такую оплошность!?
— Что? Что? — насторожился он. — О чем ты говоришь?
— Как это «о чем»? Ты же слышишь, что этот приемник говорит только по-шведски.
А ты ничего не понимаешь на этом языке! Представь себе: ты привозишь его в Рио, а там
тоже из него — один шведские слова. Что скажет твоя семья? Все же будут над тобой
смеяться. Да и здесь ребята увидят и начнут издеваться над тобой, разве нет?
Тут он ударил себя по лбу и взволнованно говорит:
— А ведь ты прав, Марио! Как же быть? Что же мне теперь делать?
Я сделал невинное лицо и говорю ему:
— Все очень просто: ты можешь продать его мне. Пускай надо мной смеются. Ты же
знаешь: надо мной всегда парни наши смеются, и я привык не обращать на это внимания.
— Ну, ладно, — говорит Мане, причем без всяких колебаний. — Ты меня убедил.
Сколько же ты мне за него дашь?
 134

У меня тогда было в бумажнике ровно сорок долларов, я и предложил ему именно эту
сумму. Но Мане удивился: — Почему — сорок? Я же уплатил за него больше ста!
— Хорошо, оставь его у себя и терпи все насмешки от ребят. Я бы тебе дал больше,
но у меня больше нет. — И для убедительности я вывернул перед ним содержимое
бумажника.
Мане почесал затылок, потом говорит:
— Ну, ладно, давай сорок. Только беру с тебя честное слово, что никому из ребят не
скажешь, как я опростоволосился с этим аппаратом, о-кей?
— Хорошо, — ответил я. — Но тогда дай мне и квитанцию из магазина, чтобы ее у
тебя не нашли и не начались бы распроссы.
Мане отдал мне квитанцию, долго благодарил меня, сказав, что я верный и преданный
друг.
— О Господи, прости меня за этот грех, за этот обман моего чистого и честного
друга! — воскликнул Марио, рассказав этот эпизод.
Сейчас, когда оба героя этой истории уже встретились «в лучшем из миров», как
говорят иногда в Бразилии, будем считать, что история и Господь оправдали Марио, и его
дружба с Мане продолжается и на небесах…
В ходе подготовки к чемпионату мира 1966 года были первоначально призваны под
знамена сборной 45 футболистов. Из них нужно было отобрать 22. Из-за беспорядка,
взаимного недоверия и споров, царивших в руководстве главной команды страны и в СБД
(аббревиатура «Конфедерации бразильского спорта», ведающей в те годы национальным
футболом), никто из тренеров и начальников команды не решился взять на себя нелегкую
миссию объявить двадцати трем отчисленным о том, что они отправляются домой. Это было
поручено сделать Марио Америко! Причем ему было велено вручить персональные
конверты с решением об отчислении каждому из несчастливчиков уже в автобусе, который
вывозил игроков с места последнего тренировочного сбора в Рио-де-Жанейро.
Таким образом, отправлявшиеся отдельно на своих автомашинах руководители
команды, избавляли себя от тяжкой миссии видеть несчастные лица подопечных. И
услышать кое-что нелицеприятное.
«Если бы кто-то из них, из начальников, был бы в ту минуту в этом автобусе, —
вспоминал Марио впоследствии, им наверняка не удалось бы избежать неприятностей. Тот
же Аиртон, например, мог бы и ударить кого-нибудь. Но меня никто не тронул, ибо все
прекрасно понимали: я не участвовал в отборе и в отчислении, я просто был для шефов
рукой, вытаскивавшей горячие каштаны из огня».
 135

Кстати сказать, Марио утверждает, что ни сам Феола, ни его главный помощник
Эрнесто дос Сантос не имели решающего слова в окончательном определении двадцати двух
«титуларес» из сорока пяти кандидатов. Первую скрипку тут сыграли прижившийся при
руководстве СБД тренер по физподготовке, главный, по мнению Марио, «злой гений»
сборной команды Адмилдо Широл и его единомышленник врач команды Илтон Гослинг.
Именно они склонили политическое руководство в лице Авеланжа и Карлоса Насименто к
окончательному составу. После чего Эрнесто дос Сантос, с мнением которого не
посчитались, немедленно подал в отставку. А Феола махнул рукой и смирился.
Чемпионат 1970 года в Мексике остался в памяти у Марио Америко как величайшая
несправедливость по отношению к Салданье, которого он считал одним из самых
выдающихся футбольных специалистов и с кем работал с особым удовольствием. По
мнению Марио именно Салданья создал костяк команды, выигравшей «ТРИ», а приход
мягкого и уступчивого Загало, к которому Марио относился с нескрываемым скепсисом, на
место гордого и своенравного Салданьи означал лишь одно: игроки сами должны были
определить свою судьбу. Ветераны, в первую очередь Жерсон и Пеле стали, по мнению
Марио, фактическими дирижерами и командирами, приведшими товарищей к победе.
Чемпионат мира 1974 года по мнению Марио был провален из-за плохой физической
подготовки большинства игроков. Например, Жаирзиньо — герой предыдущего чемпионата,
на которого возлагались особые надежды, «разваливался на куски», не будучи способен
выдержать в нужном ритме ни один матч. Он падал чуть ли не в каждом эпизоде, когда
получал мяч и пытался кого-то обыграть. Две нулевых ничьи в двух первых матчах с
Югославией и Шотландией подорвали мораль команды. И даже победа со счетом 3:0 над
заирцами уже не смогла вернуть уверенность в своих силах. Поэтому проигрыш 0:2
Нидерландам был закономерным: той голландской команде смогли противостоять только
немцы, которым повезло в финале столь же сенсационно, как это было ровно двадцать лет
назад в их матче у себя дома с феноменальными венграми.
Виновником фактического срыва физической подготовки команды Марио считает
Адмилдо Широла, имевшего в своем распоряжении в группе физподготовки целых пять
человек, которые так и не смогли наладить поддержание физического тонуса команды на
должном уровне. А массажист в команде был только один — сам Марио.
Именно тогда, на этом чемпионате, отношения Марио с чиновниками обострились
окончательно. Он слишком много видел и слишком много знал. А дела, которые вершились
вокруг сборной и чемпионата, далеко не ограничивались решением чисто футбольных
проблем. Была суета вокруг спонсорских контрактов с «Пумой» и «Адидасом». Как
утверждает Марио, значительные суммы прилипали к рукам тогдашних руководителей
 136

сборной и их покровителей в СБД. Среди тех, кто был замечен в подозрительном и весьма
выгодном посредничестве при заключении этих контрактов, Марио называл Адмилдо
Широла, капитана Коутиньо и некоторых других лиц, имена которых мы называть не будем,
ибо они и сейчас продолжают работать в бразильском футболе.
Осведомленность Марио вызывала недовольство многих чиновников. Адмилдо
Широл предлагал не брать его на чемпионат мира 1974 года, но сделать это было
невозможно: столь велик был опыт, столь неоспорим его авторитет и всеобщая любовь и
доверие игроков.
После проигранного в Германии чемпионата интриги продолжались, и 20 октября
1976 года Марио распрощался со сборной командой да и вообще с работой футбольного
массажиста, опубликовав нечто вроде заявления, объяснявшего причины ухода. Он говорил
о том, что устал от несправедливостей и коварства футбольных картол, от интриг и
наговоров. Он сообщил, что отвечавший за физподготовку сборной Адмилдо Широл давно
уже добивался его отставки, мотивируя тем, что Марио, якобы, плохо видит, не различает
цвета, что у него — слабое здоровье и он вообще «уже не тот».
«Раздавались голоса в СБД о том, что меня собираются чествовать, — писал Марио.
— Но я — старая обезьяна. Все понимаю, чувствую запах предстоящей отставки и потому
ухожу сам. Раньше, чем меня станут чествовать, я говорю «ЧАО»! Почтовый голубь будет
теперь летать в других небесах».
И он ушел, провожаемый вздохами сожаления футболистов, привыкших к его
заботливым сильным рукам, советам, участию, готовности в любую минуту разделить с
любым парнем радость и горе. Марко ушел, вызвав недоумение и огорчение торсиды,
привыкшей видеть этого старичка-колобка, толстенького, симпатичного, стремительно
семенящего со своим чемоданчиком через футбольное поле. Он ушел, видя и чувствуя
нескрываемую радость тех, о ком мог сказать много разоблачительных и неприятных вещей,
о которых слишком много знал, но не имел достаточно сил и, может быть, мужества, чтобы
говорить во весь голос правду, только правду, ничего, кроме правды.
Он ушел из футбола, но продолжал заниматься любимым делом, открыв в Сан-Пауло
Институт массажа на улице Professora Romilde Nogueira de Sa, 104. Для всех желающих и
страждущих либо испытать на себе чудодейственную силу его рук (он ведь, кстати сказать, и
в расцвете своей футбольной биографии неоднократно приглашался «подлечить» многих
знаменитых людей страны, актеров, губернаторов, политиков, банкиров, предпринимателей
и даже самого великого бразильского президента ХХ столетия Жетулио Варгаса), либо взять
профессиональные уроки его волшебного искусства.
 137

Ну, и ветер, как говорится, ему в паруса. А все же, видать, не остыла в нем с
возрастом страсть к публичной жизни, к восторгам людей. И потому спустя некоторое время,
решил он попробовать свои силы в политике. Начал со скромного, так сказать, «низа», и
вроде бы, не ошибся: выдвинул свою кандидатуру и был избран депутатом муниципального
собрания штата Сан-Пауло. За него проголосовали 53 тысячи избирателей.
Справедливости ради следует впрочем сказать, что на этом поприще особого успеха
он не имел. Сработало, видимо, старое житейское правило: каждый должен заниматься
своим делом.
Скончался Марио в апреле 1990 года. За три месяца до смерти Жоана Салданьи.
Одного из тех футбольных титанов, которого он уважал, даже любил и с которым с особым
удовольствием работал. Хотя и очень недолго. «Так уж устроена жизнь, — сказал он мне
однажды: в ней огорчений всегда почему-то получается гораздо больше, чем радостей».

ГЛАВА 6. СУДЬИ

А КТО СУДЬЯ?

…с такого вопроса в любой футбольной стране мира начинают обычно тренеры

разработку плана игры и подготовку команды к предстоящему матчу. Не так уж важно: на
чемпионате мира или скромном первенстве сельского округа. Именно от судьи зачастую
зависит исход игры, а иногда и вся судьба турнира, как это все мы увидели на последнем
чемпионате мира, где судьи буквально за уши тащили японцев и корейцев к победам над
куда более именитыми и опытными соперниками.
Любой тренер или бывалый футболист, не задумываясь, назовет вам множество
драматических случаев, когда злостный умысел, некомпетентность или даже неумышленная
ошибка судьи влияли на результат поединка. История футбола полна таких драм, о которых
игроки и болельщики вспоминают с содроганием сердца. Рассказы о том, как «нас погубил
судья» — любимое занятие футболистов в ожидании очередной баталии. История
бразильского футбола — не исключение…

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
 138

Футболист нарушил правила, судья засвистел, провинившийся бросился к арбитру и

начал яростно доказывать свою невиновность… Ситуация заурядная. Такое можно
наблюдать практически в любом матче. Ну, и как должен реагировать арбитр на
непослушание и строптивость нарушителя футбольных правил? «Сделать замечание,
предупредить, показать, наконец, красную карточку», — скажете вы. И будете правы. Но
прелесть бразильского футбола в его неординарности. Которая иногда не имеет доступных
пониманию границ…
Представьте себе товарищеский матч середины шестидесятых годов. Еще нет желтых
и красных карточек, но правила на 99 процентов — те же, что и сейчас. Нарушитель может
быть предупрежден или удален с поля. И вот в одном из поединков совершено грубое
нападение на прорвавшегося к воротам форварда, который сбит с ног в штрафной площадке.
Судья свистит и показывает рукой на точку пенальти. К нему бросается защитник-
нарушитель, за ним — другие игроки провинившейся команды, они окружают арбитра,
кричат, что «ничего такого» не было.
Ну, а что судья?.. Как он наказывает нарушителей?
Очень просто. Сначала кричит: «Никто не посмеет спорить со мной!», потом
выхватывает из-под футболки пистолет и открывает беглый огонь. Один из нарушителей
футбольной дисциплины падает замертво, сраженный пулей в самое сердце, другой — с
раной в животе истекает кровью как раз на точке пенальти, остальные в панике разбегаются.
На трибунах — мертвая тишина: торсида потрясена своеобразной судейской интерпретацией
игрового эпизода и столь решительными мерами по отношению к футбольным хулиганам.
Вслед за этим бравый блюститель игровой дисциплины прыгает с еще дымящимся
пистолетом в руках в седло своего верного коня, который до той минуты мирно пасся как раз
за теми воротами, где разыгрался этот игровой эпизод. И скрывается в голубой дали.
Еще раз хочу подтвердить: это — не легенда, не анекдот, и не сцена из голливудского
вестерна. Подобный казус и в самом деле имел место в городе Корумба, в штате Мату-Гросу
— на дальнем Западе Бразилии, почти на границе с Боливией. В краях, где, кстати, и сегодня
пистолет является одним из самых необходимых предметов домашнего обихода.
«Ну, а полиция?» — спросите вы. А что полиция? Полиция развела руками… Дело в
том, что никто из игравших на поле футболистов и наблюдавших за матчем болельщиков не
был знаком с судьей: поскольку назначенный на товарищеский поединок арбитр к началу
матча почему-то не явился, капитаны команд по взаимному согласию доверили судить игру
болельщику, который сам предложил свои услуги. Никто при этом не поинтересовался его
именем, фамилией и, тем более, домашним адресом. Зачем? Ведь в Бразилии нет человека,
который не знал бы футбольных правил!
 139

Начав рассказ о бразильских футбольных арбитрах с этого исторического экскурса,

продолжу движение в глубь… чуть было не сказал «веков»… до самого конца. Точнее, до
начала, до первых страниц бразильской футбольной истории.

В ШТИБЛЕТАХ И КОТЕЛКЕ...

Да, да, именно так: в тщательно отглаженном, новеньком с иголочки костюме, обутый
в лакированные штиблеты и в безукоризненном котелке вышел 3 мая 1902 года на поле с
мячом под мышкой Эжидио де Соуза Аранья — судья первого официального матча,
имевшего место на территории Бразилии. Этот матч открывал первый в истории Бразилии
футбольный чемпионат, который начал разыгрываться в городе Сан-Пауло вскоре после
того, как 19 декабря 1901 года была создана опять же первая в бразильской истории
«Паулистская лига Foot-Ball» — так на английский манер назывался тогда этот странный и
весьма притягательный вид спорта. Для полноты картины упомяну, что встречались клубы
«Макензи» и «Германия».
Кстати, футболисты играли в этом и последующих матчах исторического чемпионата
тоже в элегантных костюмах и длинных брюках, а команда «Германии», представлявшая
немецкую колонию города Сан-Пауло, вышла на поле даже с галстуками, что, впрочем, им
не помогло: проиграли 1:2.
Однако, уже к концу первого же сезона, футболисты сняли брюки и облачились в
трусы. Судьи тоже сменили строгий наряд на облегченную форму: длинные брюки, правда,
остались, но вместо лакированных штиблет начали пользоваться теннисными туфлями, а
вместо пиджаков с галстуками — легкими свитерами. В 1918 году сан-паульский судья
Одилон Пентеадо появился на поле в трусах до колен, длинных черных носках, бутсах, но в
накрахмаленной белой рубашке и черном пиджаке. Эта униформа была единодушно
одобрена и принята его коллегами на долгие последующие годы. Кстати, упомяну и о том,
что в те годы никаких судейских коллегий, разумеется, не было. И судьи выбирались на
каждый матч по согласию капитанов команд. Что касается двух помощников арбитра, то их
тоже предлагали оба клуба: каждый — своего.

СЛЕЗЫ И ЦЕРЕМОНИИ
 140

Атмосфера на футбольных полях в те времена, хотя и накалялась страстями, но до

трагических эксцессов, подобных тому, с описания которого начат разговор об орбитрах,
дело еще не доходило. Наоборот, отношения между игроками и судьями строились на базе
взаимного доверия и уважения. 8 июня 1906 года в матче «Бангу»—»Пайсанду» в Рио-де-
Жанейро произошел следующий эпизод.
Перед началом игры футболисты (в этих двух клубах большинство были англичане —
приглашенные инженеры и техники ткацких фабрик) по давней святой традиции зашли в
бар: пропустить по дозе виски. Для куражу. В перерыве обряд был повторен. Настроение
участников поединка смягчилось, мир начал казаться голубым и безмятежным. В один из
моментов второго тайма форвард «Бангу» мистер Чарльз Хилл ворвался в штрафную
площадку соперников, замахнулся, чтобы нанести удар по воротам, но… пронзительный
свисток остановил его: офсайд! Что делают в таких ситуациях сегодняшние рыцари
кожаного мяча? Либо со зла бьют, все-таки, по воротам, рискуя заработать желтую карточку,
либо тормозят, и ругаясь про себя на помощника, махнувшего флажком, бредут обратно.
Что сделал в упомянутой ситуации размягченный двумя дозами виски мистер Чарльз
Хилл? Он остановил мяч, тяжело вздохнул, присел на него и… заплакал.
На поле воцарилась деликатная тишина. К всхлипывающему мистеру Хиллу
приблизился арбитр мистер Эндрю Проктор, посмотрел на него и тоже пустил слезу.
Представьте себе картинку: рыдающий, сидя на мяче, мистер Хилл и всхлипывающий
над ним мистер Проктор.
Хотите узнать, что было дальше? А дальше игроки обеих соперничающих команд
окружили эту парочку и начали успокаивать их, похлопывая по плечам: «Ладно, чего уж там,
парни! С каждым может случиться такое!».
О времена! О нравы!
Или вспомним парадоксальный эпизод, имевший место в первом официальном матче
бразильской сборной 27 сентября 1914 года. Дело было в Буэнос-Айресе в поединке со
сборной Аргентины. На 21-й минуте второго тайма при счете 1:0 в пользу гостей аргентинец
Леонарди ворвался в штрафную, принял на грудь пас от своего товарища, обыграл
защитников и послал мяч в сетку бразильских ворот.
Трибуны радостно взревели, арбитр — бразилец Альберто Боргерт показал на центр.
(Кстати, обратите внимание: в те благословенные времена еще можно было увидеть, как
официальный матч судит представитель одной из играющих команд!). Но… тут Леонарди
подбежал к бразильскому судье и сказал: «Сеньор судья! Гол засчитывать нельзя: я
подправил мяч рукой!».
Судья пожал ему руку, отменил свое решение и назначил удар от ворот Бразилии.
 141

Тот матч так и закончился с минимальным счетом в пользу гостей. А ведь Леонарди
был соотечественником Марадоны, объявившим свой знаменитый гол, влетевший в ворота
от руки на чемпионате мира 1986 года, «забитым рукой Бога!».
Но время шло, и нравы на футбольных полях Бразилии начали меняться. Точнее,
ожесточаться.

ПЕРВОЕ ВТОРЖЕНИЕ И ПЕРВОЕ УДАЛЕНИЕ

Первый крупный скандал с предвзятым и неправедным по мнению торсиды

судейством случился в Бразилии 22 октября 1916 года. Дело было на самом жарком «дерби»
Рио-де-Жанейро «Фламенго—Флуминенсе». «Фла» выигрывал 3:2, когда судья Дэвьес
назначил пенальти в ворота «Флу». Игрок «Фла» Рьемер пробивает мимо.
Через несколько минут — новый пенальти и снова в ворота «Флу». Бьет Сидней
Пуллен. Вратарь «Флу» Маркос Мендоса берет мяч. Судья велит пробить еще раз, заявив,
что мяч был пробит до свистка. Пуллен бьет, и Маркос снова забирает мяч.
Однако арбитр опять требует повторить удар, мотивируя это тем, что игрок
«Фламенго» (!) вошел до удара в штрафную… Вопиющая ошибка: ведь таким решением
поощряется нарушитель правил!
И здесь терпение торсиды «Флу» иссякло: на поле ворвались с трибун писатель и
болельщик этого клуба Коэльо Нето и местный полицейский Аталиба Дутра, тоже
переживавший за свою команду. Вслед за ними поле наводнили сотни торседорес. Начались
препирательства, крики и потасовки. Смысл действий торсиды «Флу» был понятен: в те
времена действовало правило: если матч прерван на семь минут или больше, игра
аннулируется независимо от результата. Так оно и получилось: впоследствии матч пришлось
переиграть с нулевого счета. «Флу» добился победы 3:1.
А первое удаление с поля, которое вызвало бурные послематчевые комментарии по
всему Рио-де-Жанейро, случилось 15 июля 1918 года в поединке «Флуминенсе» и
«Ботафого». Уже тогда поединок этих команд стал самым принципиальным «дерби»,
рождавшим особо бурные эмоции на поле и трибунах. Форвард «Флу» англичанин Гарри
Велфэйр нанес тяжелейший удар по ногам защитнику «Ботафого» Паламоне, которого после
этого прямо с поля увезли в больницу, а британский судья Ричард Тодд отправил
нарушителя в раздевалку, восстановив равновесие на поле. В те времена еще не было замен.
 142

На следующий день клуб «Ботафого» отслужил благодарственную мессу, вознеся

Всевышнему хвалу «за то, что не дал погибнуть нашему герою-защитнику». А клуб
«Флуминенсе» устроил торжественный банкет в честь своего бравого рыцаря Велфэйра.
С течением времени футбольные страсти на бразильских полях начали накаляться все
больше и больше. 11 июля 1920 года в Сантосе на стадионе местного клуба «Коринтианс»
одержал победу с неслыханным счетом 11:0! Причина такого разгрома: футболисты
«Сантоса», возмущенные судейством Эдуардо Туризано (он не засчитал два «правильных»
гола сантистов и засчитал три забитых с нарушениями гола гостей), в знак протеста
организовали саботаж: сначала спровоцировали два пенальти, затем забили три мяча в
собственные ворота, а потом под предлогом травм начали покидать поле. За 17 минут до
конца игры растерявшийся арбитр вынужден был прекратить матч, ибо на поле остались
только четыре «сантиста». На следующий день руководство «Сантоса» объявило о том, что
снимает свою команду с чемпионата.
Спустя еще три года судья Нарсизо Бастос прославился тем, что изобрел собственную
манеру свистеть: короткий отрывистый свисток означал свободный удар, хрипловатый
протяжный — штрафной, в случае фиксации офсайда звучал длинный переливистый сигнал.
Три пронзительных свистка обозначали пенальти, а забитый гол фиксировался сверхдолгим
свистом, который продолжался до тех пор, пока у Нарсизо хватало воздуха в легких.

УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ

Уникальный инцидент случился 2 июля 1934 года в ходе матча команд «Баия» и
«Витория» (4:1) на стадионе «Граса» в Сальвадоре — столице штата Баия. В конце первого
тайма судья матча Вивальдо Таварес назначил одиннадцатиметровый в ворота «Баии».
Вратарь хозяев взял мяч в великолепном броске, однако арбитр потребовал перебить
пенальти, поскольку вратарь до удара сошел с линии ворот. Тут, естественно, произошел
взрыв протеста на трибунах, болельщики высыпали на поле, начались крики и потасовки, в
ходе которых попало и судье: его ударил 24-летний болельщик «Баии» Антонио да Коста
Фернандес по прозвищу «Битонья», который тут же был арестован полицией и отправлен в
участок.
Уникальность инцидента, конечно же, не в факте агрессии против арбитра: к тому
времени они стали уже явлением довольно частым. А в печальной развязке этой истории:
после того, как на Битонью комиссаром полиции Варелой был составлен протокол, он был
выпущен под залог (который уплатил клуб «Баия»), отправился домой, причем был «очень
 143

грустным», как впоследствии сообщили свидетели. Дома его посетили несколько друзей,
утешали, как могли. Но его психологическое состояние продолжало ухудшаться, он говорил,
что ему стыдно за совершенный поступок.
На следующий день Битонья вышел из дома, купил газеты, в которых с возмущением
сообщалось об инциденте и о нанесении побоев судье матча. Прочитав эти сообщения, он
окончательно впал в уныние, вернулся домой и… покончил с собой, проглотив громадную
дозу цианистого калия.
Нет, вы можете, уважаемые читатели, представить себе самоубийство фана
«Спартака» или «ЦСКА» по причине «угрызений совести»!?

И СНОВА — РЕВОЛЬВЕР!

18 ноября того же 1934 года в Рио-де-Жанейро на стадионе «Флуминенсе» в первом

тайме матча сборных Рио и Сан-Пауло судья Эдгар да Силва Маркес, назначивший
бесспорный пенальти в ворота хозяев поля за снос нападающего, стал жертвой яростной
атаки провинившихся футболистов. Одного из тех, кто особенно яростно атаковал арбитра,
форварда «кариок» Фаусто, Маркес решил удалить. После этого скандал обострился. Два
игрока Сан-Пауло пришли судье на помощь и оттеснили агрессивных «кариок». В конце
концов с помощью тренеров обеих команд пенальти был пробит, матч возобновился, но тут
судья заметил, что удаленный им Фаусто продолжает участвовать в игре. Он тогда вызвал
полицейских, предложил им вывести нарушителя, что и было сделано.
В этот момент закончился первый тайм, и когда судья направлялся под трибуны, его
неожиданно ударил один из чиновников футбольного клуба «Флуминенсе». Судья дал сдачи.
Тут подоспел местный полицейский, который вместо того, что бы вступиться за судью, тоже
дал ему тумака. После этого завязалась драка. Видя, что дела обстоят плохо, судья бросился
в раздевалку, выхватил пистолет и крикнул: «Первого же, кто приблизится ко мне,
застрелю!».
В конце концов несчастный арбитр был взят под охрану и отправлен в Сан-Пауло. Из
поезда он отправил на сан-паульскую радиостанцию «Рекорд» телеграмму: «Возвращаюсь в
Сан-Пауло вместе с нашей спортивной делегацией живой, невредимый, спасенный от
хищников и каннибалов Рио».
Анекдотический казус случился в 1940 году в финальном матче чемпионата штата
Пара в городе Белем. Играли «Туна Лузо» и «Ремо». Фаворитом был «Туна Лузо», но «Ремо»
по итогам сезона имел преимущество в одно очко, поэтому его устраивала и ничья. Долгое
 144

время игрокам «Ремо» удавалось удерживать счет 1:1, и в самом конце поединка, когда
«Туна Лузо» мощно осаждала ворота соперников, пытаясь забить решающий гол,
нападающий лузитан ворвался в штрафную площадку, получил пас сзади на выход, и уже,
было, вырвался один на один с вратарем. Но тут центральный защитник «Ремо» Коэльо,
чувствуя, что упускает форварда, хватает мяч руками, ставит его на землю, пробивает, как
если бы это был свободный удар, и кричит опешившему судье, который был неподалеку:
«Браво, сеньор судья! Никогда еще не видел офсайда, так классно замеченного арбитром, как
этот!».
Судья слегка растерялся, но поскольку игра уже продолжалась где-то в районе центра
поля, он махнул рукой: «Играйте дальше!». И через минуту, видимо, еще не придя в себя
после этого странного эпизода, арбитр дал свисток к окончанию поединка. Ничья принесла
чемпионский титул «Ремо».
О судейских ошибках, о любопытных казусах, о скандалах, вызванных
небесспорными решениями арбитров, можно было бы говорить еще долго, но не лучше ли
уделить внимание и звездам этой нелегкой профессии?

ЗВЕЗДЫ АРБИТРАЖА: ЖОАО ЭТЦЕЛЬ И МАРИО ВИАННА

Первая фигура, которую стоит упомянуть в этом «пантеоне славы», носила

любопытную кличку «Венгр». Жоао Этцель действительно родился в Венгрии и был
венгром, когда прибыл в Бразилию с родителями-эмигрантами в возрасте 11 месяцев. Семья
так и осела в Сан-Пауло, и в 18-летнем возрасте Этцель получил бразильское гражданство.
Судил футбольные матчи он с самого юного возраста, с 1936 года в различных
турнирах и лигах сан-паульской провинции. Но свой профессиональный судейский стаж
начал исчислять с 1940 года, когда вышел на матч уже в первом дивизионе штата Сан-Пауло
между командами «Ипиранга» и «Эспанья». Довольно быстро Этцель заработал большой
авторитет и стал одним из лучших, а впоследствии — лучшим национальным арбитром
Бразилии. С 1940 по 1966 годы он приглашался на самые ответственные матчи региональных
и национальных турниров, а также на южноамериканские чемпионаты. За 26 лет своей
профессиональной карьеры он провел 2145 матчей. Его путь не был безоблачным и легким.
Не счесть случаев, когда он был обвинен в подкупе, его неоднократно называли даже
«главным мафиози шайки сан-паульских арбитров», но никто никогда не смог представить
никаких доказательств выдвинутых против него обвинений, и в 1966 году Этцель
 145

распрощался с профессиональным судейством с гордо поднятой головой и в ореоле

заслуженной славы.
Одновременно с ним в сороковые—пятидесятые годы судил футбольные матчи
национальных и международных турниров тоже ставший одним из самых знаменитых
бразильских арбитров середины теперь уже прошлого века Марио Вианна. Родился он в 1902
году. Работать арбитром начал в 1935 году в Рио, затем потрудился в Сан-Пауло и
Пернамбуко. Диплом Национальной школы физического воспитания получил в 1946 году, и
вскоре после этого был включен в состав арбитров ФИФА. По количеству отработанных
матчей — более трех тысяч — обогнал даже Этцеля. И самыми яркими страницами его
профессиональной биографии стали, видимо, матчи на чемпионатах мира 1950, а затем и
1954 годов, после чего он и закончил свою карьеру.
В молодости Вианна работал в полиции, и эта профессиональная закваска
сохранилась у него на всю жизнь, наложив несмываемый отпечаток на все его действия, на
поведение и суждения. Всю жизнь он не расставался с оружием, в любую минуту был готов
к тому, что на профессиональном военном языке принято называть «скоротечный огневой
контакт», в любой напряженной ситуации, будь то слишком горячий спор в баре, накал
страстей на футбольном поле или стычка в маршрутном такси, бывший полицейский мог
схватиться за револьвер, угрожая навести порядок и усмирить нарушителей дисциплины
силой оружия. Его крутой нрав был хорошо известен, игроки, тренеры, не говоря уже о
торсиде или журналистах, никогда не ввязывались в спор с Марио, хорошо понимая, чем это
чревато. Никто не мог и представить себе даже самое легкое проявление несогласия или,
хотя бы, недовольства решением Марио, скажем об удалении игрока с поля! Его команды
обычно выполнялись неукоснительно и мгновенно.
Некоторое представление о неукротимой натуре этого бойца дает отрывок из его
воспоминаний, опубликованный в одной из книг:
«Однажды я выгнал с поля сразу двадцать одного футболиста, это был матч
между командами «Роял» — «Сентрал» в поселке Барра да Пираибо недалеко от Рио. Что
творилось на стадионе, вы можете себе представить! Дело дошло до того, что по
окончании игры я вынужден был выбираться со стадиона прямо в судейской униформе, и
лишь на станции смог послать за костюмом в отель одного из своих друзей.
Думал, что этим все и закончилось. Приехал на электричке в Рио, сел на вокзале в
маршрутное такси, заняв место рядом с водителем, и в дороге услышал, как сзади один
болельщик говорит другому:
— А ты видел этого бандита Марио Вианну? Видел, как он жульничал на той игре в
Барре да Пираи?
 146

Я велел водителю остановить машину, перешел туда, где сидели пассажиры... И в

конце концов могу с уверенностью утверждать только одно: сам-то я продолжил путь на
этой маршрутке. Это точно. А где были те типы — то ли остались лежать на тротуаре,
то ли их отправили в карете «скорой помощи» в больницу, я уже не помню. Водитель
попытался жаловаться, что он лишился пассажиров и несет убытки, но я с готовностью
возместил ему эти издержки...»
Неукротимый нрав послужил в конце концов причиной крушения его карьеры. Дело
было на чемпионате мира 1954 года. Драматическое поражение сборной Бразилии от
феноменальной венгерской команды Пушкаша, Грошича и Хидегкути вызвало у Марио
столь бурный всплеск эмоций, что он публично, в присутствии репортеров в угаре
патриотического шовинизма объявил, что судья этого матча англичанин Артур Эллис
«подкуплен коммунистами», и потому поражение бразильцев стало следствием «грязных
происков руководителей ФИФА, которые превратились в прислужников мирового
коммунизма»!
Вот так, ни больше, ни меньше... Решением ФИФА за этот идиотский (назовем вещи
своим именами) выпад Марио был пожизненно дисквалифицирован с запрещением работать
арбитром на состязаниях любых уровней и категорий.
После этого Вианна переквалифицировался в спортивные комментаторы, работал на
радио в составе репортерских бригад, специализируясь, естественно, на анализе действий и
решений арбитров и их помощников. Там, в репортерских кабинах «Мараканы», меня с ним
и познакомил Жоан Салданья. Я никогда не видел Марио Вианну в роли судьи, но его работу
на радио и телевизионных круглых столах слышал и видел десятки раз, и всегда восхищался
точными, лаконичными и эмоциональными оценками судейских решений.

АРМАНДО МАРКЕС, УДАЛИВШИЙ ПЕЛЕ

Но я могу с удовольствием заметить, что множество раз видел работу

суперзнаменитого Армандо Маркеса, или, если уж быть точным, сеньора Армандо Нуньеса
Роза да Кастанейра Маркеса — первого в истории судьи, осмелившийся удалить с поля
самого «Короля футбола» Пеле, причем в Сантосе (!), на его родном стадионе «Вила
Бельмиро» в присутствии двадцатитысячной торсиды!
Было это в 1961 году, «Король» тогда уже вознесся в зенит славы. После матча, когда
взбешенные, жаждавшие крови Маркеса поклонники «Короля» оцепили все входы и выходы
из служебных помещений стадиона и поклялись не выпустить живым этого святотатца,
 147

полиция вынуждена была разработать специальную операцию по извлечению арбитра из

жерла вулкана: его вывезли в полицейском «воронке», в котором обычно этапировали в
участок отловленных на стадионе пьяниц, хулиганов и воришек. Для пущей убедительности
один из друзей Армандо облачился в его плащ, взял его чемоданчик вышел со стадиона и...
побежал. Толпа, естественно, ринулась за ним. И пока его догоняли, пока разобрались в
ошибке, «воронок» с Маркесом успешно умчался через другие ворота.
Торсида, впрочем, этот трюк быстро распознала, пришлось искать новые пути и
варианты. Например, выпускать со стадиона сразу две одинаковых машины. Иди разберись,
в которой именно едет арбитр? Затем арбитров стали вывозить также в каретах «скорой
помощи», в солдатских бронетранспортерах и машинах пожарных. Не удивителен поэтому
вопрос, с которым обратился однажды к Армандо репортер популярного в те годы журнала
«Крузейро», поинтересовавшийся: «А в чем, собственно говоря, заключается удовольствие
рисковать своей жизнью, судя футбольные матчи?».
Армандо отвечал на него долго и вдохновенно и закончил свой монолог такой
трогательной откровенностью: «Для меня каждый матч — это вызов, это — перчатка в лицо.
И каждая игра, из которой я выхожу живым, это — победа!».
Армандо, вне всякого сомнения, был самой яркой личностью, самой своеобразной
фигурой и самым авторитетным арбитром в футбольной истории своей страны. Если Марио
Вианна напоминал танк, подавлявший и игроков и тренеров своей стальной мощью и
неукротимой энергией, то Армандо рядом с ним казался рафинированным эстетом. Хрупкий,
тонкий, до невероятия экспансивный, он, увы, умудрялся в совершенстве делать то, что
судье, в общем-то, ни в коем случае делать не следует: он превращал футбольный матч в
собственный бенефис. Он неистово жестикулировал, грозил нарушителям пальцами,
вздымал руки, хватался за голову, строил угрожающие рожи, доводя торсиду до истеричного
хохота. Армандо был и остался до сих пор единственным арбитром, который умудрялся
держать в голове полные имена и фамилии футболистов, участвующих в поединке. Он
никогда не называл их общепринятыми кличками: «Пеле» или «Гарринча». Вместо этого из
его уст звучало: «сеньор Эдсон Арантес ду Насименто» или «сеньор Маноэл Франсиско дос
Сантос». Конечно, в «быстротекущих игровых контактах», он мог ограничиться
сокращенным «сеньор Эдсон» или «сеньор Мануэл», но в момент строгого внушения,
наказания или, тем более, удаления имя и фамилия звучали обязательно целиком и
полностью!
Он с честью отработал положенный срок, вышел на пенсию по возрасту, а в конце
1997 года по просьбе президента Бразильской конфедерации футбола Рикардо Тейшейры
 148

согласился занять хлопотливый пост президента Арбитражной комиссии при Конфедерации

бразильского футбола. Стал, короче говоря, главным начальником бразильских арбитров.
Это был едва ли не самый трудный период в истории бразильского судейского
корпуса. Футбольных арбитров повсеместно ругали, ругают и будут ругать всегда. Такова уж
специфика их профессии. Но то, что случилось в бразильском футболе холодной июньской
зимой 1997 года, можно назвать сенсационным и скандальным рекордом коррупции:
предшественник Маркеса Ивенс Мендес был уличен в том, что, оказывая давление на
зависящих от него арбитров, он «организовывал» результаты матчей в обмен, естественно,
на круглые суммы, получаемые от футбольных чиновников. В те дни по радио звучал, а в
печати цитировался голос Мендеса и публиковались расшифровки телефонных перехватов, в
которых назывались имена, даты, названия клубов и астрономические выплаты, оседавщие в
карманах предприимчивого главы судейского корпуса Бразилии и, заметим, друга Рикардо
Тейшейры.
Заработанные суммы и «организованное» такими методами влияние на местных
футбольных чиновников и руководителей клубов Мендес намеревался использовать для
проведения победоносной кампании по... выборам себя любимого в Национальный конгресс!
Армандо Маркесу было поручено разгребать эту навозную кучу.
Для начала он потребовал от президента КБФ полной независимости и
невмешательства в свои дела, в свои решения. Это ему было обещано.
Первым же своим решением Армандо выгнал двух судей за «своекорыстие», еще
десяток — «за слабость характера» и еще несколько — за отсутствие физических кондиций.
Далее он создал новую систему экзаменов, через который пропустил весь судейский корпус
страны. Раньше такие экзамены устраивались в штатах, теперь же Армандо Маркес начал
сам контролировать работу всех арбитров страны. Для этого он учредил группу в 297 своих
помощников-наблюдателей, которые разъезжают по стадионам и анализируют работу судей,
как это делают у нас, в России инспекторы РФС. Зачастую он и сам инкогнито наблюдает
работу своих подопечных. И страшно любит потрясти их таким, к примеру, вопросом: «А
что это Вы, уважаемый сеньор арбитр, делали в раздевалке клуба «Ремо» в перерыве между
таймами?».
И не скрывает радости, когда в ответ слышит растерянный вопрос: «А откуда Вы об
этом знаете, уважаемый сеньор Армандо?».
Пока Армандо относится весьма скептически к своим коллегам. Он говорит, что
судьями никто долгое время не занимался. Не учил их, не контролировал их работу. И они
почили на лаврах. И потому в среднем он оценивает бразильское судейство на «семерку» по
 149

десятибалльной шкале, хотя многие бразильские обозреватели считают подобное

определение явно завышенной оценкой.
Стремясь широко провести кампанию по «ликвидации футбольной неграмотности»
среди арбитров, Армандо Маркес распорядился отпечатать три тысячи экземпляров
последнего, самого точного варианта футбольных правил ФИФА. И разослал их каждому
судье. Он хочет, чтобы судейский корпус не был профессионализирован: когда арбитры
бездельничают в недельном или более того промежутке между матчами, считает он, это до
добра не доводит.
Не знаю, вспомнил ли он свое давнее интервью журналу «Крузейро», о котором было
упомянуто выше, но в одном из первых публичных заявлений после назначения президентом
Арбитражной комиссии КБФ он, мотивируя свое согласие принять приглашение на этот
пост, почти дословно повторил вопрос, на который сам отвечал когда-то: «Прежде всего мне
хотелось бы понять, чего ради человек вдруг идет на риск, решая стать арбитром?».
Сообщивший об этом журналист газеты «Эстадо де Сан-Пауло» не без иронии
попытался дать вероятный ответ: «Возможно, из-за денег? Ведь арбитр, работающий на
бразильском чемпионате, получает за игру 800 реалов. (Около шестиста долларов). А те, кто
обладают званием «арбитр ФИФА», — в полтора раза больше...».
Но если это и так, то Армандо хочет устранить «коммерческий» подход к професии.
Он считает, что футбльному арбитру в первую очередь необходимы призвание и любовь к
этому нелегкому делу.
«Я сам в детстве хотел стать классным футболистом, — признался он однажды. — Но
Господь выбрал другого: Пеле. И мне пришлось уже в 20 лет заняться судейством. И до сих
пор не могу понять: стал я судьей потому, что люблю покомандовать, или из-за того, что не
сумел стать футболистом».
В последнее время ему прибавилось работы, поскольку деятельность судейского
корпуса стала объектом внимания специально созданной сенатской комиссии, расследующей
всевозможные нарушения в национальном футбольном хозяйстве. Сроки окончания ее
работы все время переносятся.
Армандо Маркес уже изложил на одном из заседаний комиссии свои соображения по
улучшению дел в данной сфере бразильского футбола, сенаторы заявили, что к нему самому
никаких претензий у них нет.
Учитывая аторитет этого специалиста, его почти пролувековой опыт, стоит в
заключение рассказа о бразильских судьях привести несколько советов, которые сам
Армандо когда-то сформулировал для себя и котороми он однажды поделился с одним из
журналистов:
 150

Советы Армандо Маркеса:

«Стремитесь почувствовать пульс матча и взять его в свои руки в первые же пять
минут игры. Если в эти пять минут вам не удастся овладеть инициативой, остальные 85
минут вы будете беспомощно дергать за вожжи. Мой знакомый жокей говорил: — Лошадь
чувствует всадника по тому, как он берет поводья в руки.
Только в самых чрезвычайных ситуациях можно решиться на отмену принятого
решения. А вообще-то нужно следовать правилу: дал свисток — отступать нельзя!
Никогда нельзя колебаться в наказании замеченной ошибки или нарушения.
Не пытайтесь перелагать ответственность на своих помощников на линии. Не
делите с ними авторитет арбитра!
Будьте корректны с игроками. Обращаясь к каждому из них на «ВЫ», вы должны
одновременно требовать от него вежливости не только по отношению к вам — судье, но и
к противникам и к товарищам по команде. Я не разрешаю оскорблять друг друга даже
игрокам одной и той же команды.
Никогда не следует выслушивать оправданий игрока, совершившего проступок. И
тем более нельзя позволить ему уговорить вас.
Помните: судья — хозяин на поле! Никогда не забывайте пользоваться всеми
правами, которые предоставлены вам правилами футбола».

Так говорил Армандо Маркес лет сорок назад. Так он думает и сегодня. Возможно,
эти советы смогут пригодиться тем, кто впервые берет сегодня судейский свисток в руки.
Почитайте их, прежде, чем поднесете его к губам!

ГЛАВА 7. РЕПОРТЕРЫ

ПОЧЕМУ ИМЕННО РАДИО

В формировании психологии футбольного фаната в Бразилии, да и в любой другой

стране, весьма важную роль играет пресса. В первую очередь радио, а затем телевидение.
«Но почему именно радио — “в первую очередь”»? — спросите вы. Да потому что
бразильский болельщик привык приходить на стадион с маленьким транзисторным
приемником, чтобы иметь возможность, наблюдая игру и болея за любимую команду,
одновременно слушать радиорепортаж из прижатого к уху приемника. Таким образом,
 151

оценки, мнения и выводы комментаторов, ведущих репортаж, всегда становятся для

торседора самыми первыми для восприятия, самыми «свежими» и потому воспринимаются
как самые безошибочные, оказывая колоссальное влияние на болельщиков. И чтобы понять
механизмы, силу и пружины этого воздействия, стоит поговорить о том, что представляет
собой бразильская футбольная радио и тележурналистика.
Но для начала — несколько предварительных замечаний.

ВСЕ ПОЗНАЕТСЯ В СРАВНЕНИИ

Когда мы с вами с волнением внимаем нашим телевизионным комментаторам или

радиорепортерам, расказывающим об очередном поединке «Спартака» с «Динамо» или
«Алании» с «Зенитом», мы искренне верим, что слушаем настоящий спортивный репортаж.
Увы... Именно так человек, никогда в жизни не вкусивший аромат настоящей
грузинской «хванчкары», испанского «хереса» из бодеги Гонсалеса Биасса в Андалузии или
«бургундского белого» урожая 1990 года, а, просто выхлебав стакан какого-нибудь
виноградного напитка, убежден, что насладился вином. А ведь на самом деле дистанция,
отделяющая уровень наших мастеров спортивного репортажа от профессионализма их
коллег в Англии, Испании или Бразилии, ничуть не меньше, чем качество игры российской
сборной в сравнении со «Скуадрой адзуррой», не говоря уже о бразильских
«пентакампеонах».
Однажды мне довелось поработать в бригаде наших лучших мастеров футбольного
репортажа, направленной на чемпионат мира 1986 года в Мексику. Возглавляли ее ветераны
Николай Озеров и Котэ Махарадзе, вместе с ними рассказывали о матчах чемпионата
Маслаченко, Перетурин, Майоров...
Автора этих строк руководитель спортивной редакции Александр Иваницкий
пригласил участвовать в освещении чемпионата, видимо, отдавая должное знанию языка и
авторитету, завоеванному в спортивном мире книжками о бразильском футболе.
Вспоминаю, как в разгар большого футбольного дня, когда в разных городах страны
одновременно игрались несколько матчей, и мы наблюдали за ними на мониторах в нашей
штаб-квартире в павильонах мексиканской телекомпании «Телевиса», я с помощью
транзисторного приемника поймал репортаж одной из бразильских радиостанций,
работавших на свою страну. И попросил коллег на мгновенье приглушить голос нашего,
советского репортера, расказывавшего болельщикам об этом же поединке. И когда просьба
 152

была выполнена, призвав присутствующих: «Почувствуйте разницу!», я врубил под ту же

самую «картинку» голос бразильского комментатора.
Все замолчали. На физиономиях коллег читалось изумление. Потом раздался
всеобщий вздох и дружный хохот. Контраст получился оглушающий. Не по громкости, а по
качеству рассказа. Что было очень легко понять, даже не зная языка.
Так в чем же была эта разница?
Об этом и пойдет сейчас речь.
Начну рассказ издалека, с самого начала: с зарождения в Бразилии футбольного
репортажа. Ибо его история хранит для нас, россиян, фактически присутствующих сейчас
лишь при самых пока первых шагах отечественного спортивного репортажа, массу
интересных и поучительныъ историй.

ПАТРИОТЫ ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ

Первый репортаж о футбольном матче прозвучал в бразильском радиоэфире 19 июля

1931 года: на волне радио «Эдукадора Паулиста» о матче сборных команд штатов Сан-Пауло
и Парана радиослущателям попытался рассказать репортер Николау Тума. До того дня
футбол на бразильском радио появлялся только в форме кратких сообщений в
информационных выпусках с результатами последних матчей. Тума, таким образом,
совершил революцию: он стал первым бразильским журналистом, который пришел на
стадион и начал рассказывать людям в живом эфире и «реальном времени» о том, что
происходит на футбольном поле.
Тут нужно сразу же пояснить, что организаторам первых футбольных репортажей
приходилось преодолевать множество препятствий. Во-первых, не существовало
специального оборудования или аппаратуры, предназначенной для таких трансляций. У
стадионов, например, не было никакой линии связи с радиостудией. Поэтому самые первые
футбольные репортажи велись по телефону. А так как на стадионах в те времена не было еще
и телефонов, то Туме и его последователям приходилось за неделю да игры (!) подавать
заявку на телефонную станцию о прокладке к трибуне у футбольного поля временной
(только на этот день) телефонной линии.
Иногда поблизости от стадиона никаких телефонных линий не оказывалось, и
репортажи приходилось отменять. Случалось и прибегать к услугам жильцов в соседних
домах: брать у них телефон взаймы на два часа, протягивать дополнительную линию от
квартиры до стадионной трибуны, чтобы провести репортаж.
 153

Представьте себе волнение, которое испытывал Николау Тума, начиная первый в

истории расказ о футбольном матче в «прямом», как мы говорим сейчас, эфире!
Представьте себе сотни вопросов, которые сразу же, еще до начала репортажа,
обрушились на этого первопроходца! Как это нужно делать? Как заинтересовать слушателя?
Как донести до него рисунок игры, эмоции, страсти, которые будут бушевать на поле и на
трибунах?
Перед началом матча Тума попросил слушателей мысленно представить себе и как бы
держать постоянно перед глазами прямоугольник футбольного поля и пообещал, что будет
максимально точно воспроизводить для них все перипетии игры:
«Я нахожусь в самом центре неподалеку от боковой линии, справа от меня — команда
паулистов, а слева — футболисты Параны».
Так был начат этот репортаж. И после, сообщив о том, что судья Виржилио Фредриги
дал свисток к началу поединка, Николау пошел рисовать картину происходящего на поле.
Ему было несравнимо труднее, чем всем тем, кто пошел по его стопам, кто сегодня
занимается аналогичным делом на куда более высоком уровне, на совершенно ином, куда
более высоком витке творческого совершенства и технического прогреса. Ведь ему никто не
помогал. Рядом с ним не было коллег. Его репортаж не прерывался, как сейчас, рекламными
объявлениями. Ему некогда было перевести дух и выпить глоток воды. Он говорил без
умолку все девяносто минут. И, может быть, единственным фактором, несколько
облегчившим ему работу, стало обстоятельство, что та игра оказалась динамичной,
интересной, и было забито целых десять голов! Хозяева поля — паулисты победили команду
Параны со счетом 6:4.
Тума стал не только родоначальником бразильского футбольного радиорепортажа, но
и основателем первой из двух главных его ветвей или «школ», которые существуют и
сегодня, условно названные «реалистической» и «поэтической».
Да, он был «реалистом»: в каком бы ритме ни проходил матч, как бы стремительно не
развивались и не менялись игровые ситуации, Николау успевал за мячом и игроками,
фотографически точно воспроизводя для слушателей ход игры. Для этого ему пришлось
говорить очень быстро. Вскоре его прозвали «Спикер Пулемет» (в те времена понятия
«диктор» или «комментатор» в бразильском радиоэфире не существовало, и всех, кто вел
радиопрограммы, именовали английским словом «спикер»). И до сих пор многие в Бразилии
считают, что Николау был самым «скорострельным» репортером в истории отечественного
радио.
Свою приверженность «реалистическому» стилю Тума обосновал очень просто, и,
мне кажется, было бы полезно, чтобы к его словам, сказанным более полувека назад,
 154

прислушались бы сегодняшние наши рыцари футбольного радиорепортажа, позволяющие

себе в ходе матча болтать о чем угодно, кроме того, о чем они действительно должны
говорить: «Радиорепортер обязан быть всего лишь фотографом. Своим голосом он
фотографирует и передает слушателю все то, что происходит на поле».
Гениально сказано! И это стремление к максимально точному воспроизведению
происходящих событий привело однажды к тому, что работа Николау вызвала протесты и
негодование. Правда, в данном случае он работал не на футболе, а рассказывал об
автомобильных гонках, проходивших на улицах Сан-Пауло. И в самом конце этого
состязания, когда французская спортсменка Хелле Нисе попыталась на последней прямой, у
самого финиша обойти бразильца Маноэля де Тефе, автомашины столкнулись, француженка
была выброшена в воздух, разбилась насмерть, ее машина полетела в толпу.
Раздались страшные крики, стоны, кровь потоками брызнула на асфальт, на стены
домов, на людей...
Несколько человек погибли мгновенно, десятки были ранены.
И все, происходившее прямо перед глазами Тумы, он рисовал лихорадочной
пулеметной скороговоркой, не забывая самых животрепещущих деталей: «оторванная рука»,
«вывалившиеся в пыль внутренности», «размозженная о камни голова» и так далее...
Учитывая, что за ходом гонок с помощью репортажа следили сотни тысяч бразильцев
в разных городах страны, и у многих из них друзья или родственники находились близ
трассы, страну охватил ужас, и на радиостанцию посыпались звонки слушателей. Одни
требовали уточнений, просили немедленно дать в эфире фамилии пострадавших, другие
возмущались шокирующим «реализмом» репортажа.
Тума оправдывался законами жанра: «Я обязан говорить о том, что вижу!».
И все тут.
Николау был скуп на язык, он не придумывал никаких поэтических метафор, не давал
игрокам прозвищ, не прибегал к артистическим приемам, чтобы расцветить, разукрасить
свой репортаж. Он просто расказывал о том, что видел. Так же действовали и его первые
последователи: Ребелло Жуниор и Педро Луис.
Правда, первый из них явился родоначальником самого знаменитого «фирменного
знака» бразильских, а теперь и не только бразильских футбольных репортеров: Ребелло
начал обозначать забитие гола протяжным воплем «Го-о-о-о-о-о-о-ол!», который тянулся
несколько долгих секунд.
Но вскоре на различных радиостанциях страны появились и приверженцы иного
стиля в футбольном репортаже — «поэтического». Если «реалист» Тума называл мяч только
одним этим словом: «bola», то его конкуренты, пытаясь разукрасить свою речь, прибегали ко
 155

множеству синонимов, сравнений и эпитетов. Учитывая, что в португальском языке

упомянутая «bola» — женского рода, в ход шли такие изыски, как «толстушка»,
«кругляшка», «девчонка», «ребенок», «негритянка» (мячи тогда были черные или
коричневые), «леонора».
А иногда прибегали к более «весомым» и менее поэтическим выражениям: «баллон»,
«кожаный баллон», «кусок кожи».
Впрочем, должен заметить, что на русском языке все это звучит довольно странно и
куда менее «гладко», чем на португальском.
Приверженцы «поэтического» стиля довольно быстро начали изобретать прозвища
для футболистов: Фриденрайх превратился у них в «Тигра», Леонидас — в «Черный
Диамант», Жарбас стал «Черной стрелой», Фейтисо — «Императором футбола»!
Кстати, само это имя «Фейтисо», фигурировавшее во всех протоколах, тоже ведь не
было «именем». Футболиста звали Луис Матозо, а «Фейтисо» —прозвище, означавшее
«Чудотворец». Оно было дано Луису с первых же его шагов на футбольном поле за его
действительно чудесные финты, ну, а потом от избытка чувств он был прозван еще и
«Императором». Что было особенно почетно в те времена, ибо Луис Матозо был «колорэд»,
попросту говоря негром...
Но вернемся, впрочем, к теме нашего разговора — футбольным репортерам, точнее, к
их страсти давать футболистам пышные прозвища.
Прозвища давались и командам: «Васко да Гама» конца сороковых годов именовалась
«Экспрессом Победы», «Сантос» — стал называться «Рыбой», «Ботафого» —
«Прославленным».
Сторонники «поэтического стиля», ведя репортажи, изощрялись и при описании
игровых ситуаций и эпизодов. Если игрок оступился и потерял мяч, то Осмар Сантос
говорил: «Он наступил на помидор!». Когда игроку удавался хороший удар по воротам, в
эфире звучало поощрительное: «Туда, туда ее, именно этого она (то-есть, bola-мяч) хочет!».
Когда пас оказывался слишком сильным, и игрок не успевал догнать мяч, следовал
ироничный комментарий в адрес того, кто перестарался: «Ошибся в дозе!»
Фиори Жиглиотти из радио «Бандейрантес» стал одним из самых щедрых на
поэтические сравнения и философские метафоры футбольных репортеров. Начало каждой
игры он ознаменовывал традиционно пышной фразой: «Прозвучал свисток судьи, и занавес
подымается! Игра началась, уважаемая бразильская торсида!».
В острые моменты Фиори нервно восклицал: «Ох, выдержит ли мое сердце?!». На
последних минутах матча любил повторять: «Игра близится к закату». А после финального
свистка арбитра неизменно констатировал: «Занавес опускается, спектакль завершается». Но
 156

при этом сторонники этого «поэтического» стиля все равно считали главной своей задачей
нарисовать точную картину матча, упомянуть о каждой передаче мяча, каждом ударе,
каждом броске вратаря.
...Возможно, кто-нибудь из читателей недоумевает, к чему все эти исторические
детали? Но мне они кажутся интересными, поскольку помогут понять психологические
предпосылки и исторические корни современного бразильского футбольного
радиорепортажа, о котором я собираюсь рассказать и который, повторю еще раз, является
столь же высококласным образцом спортивной журналистики, каким в сфере мирового
футбола является его бразильская ветвь.
Но прежде, чем перейти к рассказу о сегодняшних мастерах футбольного радио (а
заодно и телевидения), расскажу еще об одном выдающемся классике прошлого.

АРИ БАРРОЗО — БРАЗИЛЬСКИЙ СИНЯВСКИЙ

Когда 28 августа бразильская сборная готовилась выйти на поле стадиона «Динамо» в

Москве, выстроившийся перед Северной трибуной военный оркестр, исполнил несколько
популярных мелодий. Одна из них вызвала радостное оживление: народ услышал что-то
знакомое, веселое, ритмичное. А бразильцы уже собиравшиеся в туннеле перед выходом на
поле, сразу же заулыбались и застучали бутсами, привычно отбивая ритм. Это была самая
знаменитая, самая любимая их мелодия: «Бразильская акварель».
Для каждого сына этой земли она значит примерно то же, что для россиян
«Подмосковные вечера». А популярность ее автора в Бразилии равнозначна тому, что для
нас, в России, означают, к примеру, имена Исаака Дунаевского, Василия Соловьева-Седого и
Александры Пахмутовой вместе взятые, в одном лице. Короче говоря, автор «Бразильской
акварели» Ари Баррозо, скончавшийся в 1964 году, до сих пор остается и останется навечно
одним из самых популярных в своей стране композиторов.
Музыка была главным делом его жизни, но не единственным: в тридцатых—
пятидесятых годах Ари был популярнейшим футбольным комментатором. Точнее сказать,
одним из родоначальников бразильского футбольного репортажа. Об этом и пойдет сейчас
речь.

Детство, юнность, его университеты

 157

Трагедии и улыбка Фортуны, успех и разочарования, счастье и «непруха», постоянно

противостоя и сопутствуя друг другу, сплелись в его жизни в тугой клубок. Как непрерывное
и раздражающее своей неотвратимостью чередование: «полоска белая, полоска черная».
Так было с самого начала его жизни, откуда мы и берем старт повествования: 7
ноября 1903 года, когда Ари родился в маленьком городке Уба в штате Минас Жерайс. Отец,
доктор Жоан Эванжелиста Баррозо был весьма уважаемым человеком: прокурором города и
депутатом муниципального собрания Минас Жерайса. А матушка, на редкость красивая,
хрупкая, стройная женщина, была, как сейчас принято говорить, «домохозяйкой».
Впрочем, что о них вспоминать: они ушли в мир иной от туберкулеза, когда мальчику
было всего шесть лет. И заботы о ребенке взяли на себя бабушка Габриэла и тетушка
Ритинья. Обе они мечтали о том, чтобы их питомец стал священником. Сумели даже
заставить его помогать местному падре при исполнении некоторых нехитрых обрядов
(полоска черная). Однако, не смогли помешать тому, что однажды ускользнувший от их
опеки Ари привязал веревку от церковного колокола к хвосту пасшейся поблизости лошади
(полоска белая).
Самыми тяжкими, безусловно черными минутами его детства были те, когда тетушка
Ритинья брала его за руку, извлекая из крикливого вороха ребячьих тел, носившихся в
неуемной, никогда не кончавшейся суете футбольной пелады (маленький щуплый Ари
всегда безропотно соглашался на непрестижную в детских ватагах роль вратаря), и вела в
дом на ежедневные фортепианные экзерсисы. Три часа в день, подумать только! «Пальчик
туда, пальчик сюда! Следи за мной! Не спеши, пожалуйста! Почувствуй ритм! Это что такое
ты играешь? Разве это си-бемоль?!».
Зато, когда мальчонке исполнилось двенадцать лет, он уже не священнику начал
помогать, а самой тетушке, озвучивая вместе с ней в четыре руки на вдребезги рассохшемся,
дребезжащем, как старый трамвай, фортепиано подвиги Мэй Уэст и Дугласа Фербенкса в
кинотеатре «Идеал». Это не только приобщало его к шедеврам Голливуда, но и позволяло
зарабатывать по пять монет в день (полоска белая).
Чуть позже он с полгода подрабатывал, скрывая скуку, кассиром в галантерейном
магазинчике (полоска черная).
Несмотря на строгости домашнего воспитания, а может быть именно благодаря им,
юный Ари был далеко не самым примерным школьником. Из одной гимназии его выгнали за
непослушание, из другой — за прогул: он отправился на танцевальную вечеринку, из третьей
— за пьянку с товарищем по общежитию. Лишь с четвертого захода ему удалось закончить
«вторую ступень». К этому времени к ужасу бабушки и тетушки он уже любил пропадать в
местном баре «Камило», прилежно защищал ворота местного, там, в Убе, «Ботафого», и
 158

участвовал в карнавальных безумствах в составе блока «Драгуны и Олени». (Это все —

«полоски белые»).
Когда ему исполнилось семнадцать, Ари неожиданно (опять «полоска белая») стал
обладателем солидного наследства в 40 тысяч контов после смерти одного из дядюшек. На
такие деньги можно было купить даже небольшой дом...И потому он — какой кошмар! —
сразу же решил жениться.
С точки зрени родни это был именно кошмар: против избранной Ари пассии по имени
Ивонна встала на дыбы вся семья, и тогда он (полоска черная), отказавшись от свадьбы, в
отместку за вмешательство в личную жизнь гордо расстался с настырными опекуншами и
отправился в большую самостоятельную жизнь в Рио-де-Жанейро.
Там он поначалу даже поступил на юридический факультет, доучился до второго
курса, впрочем, не столько учился, сколько с наслаждением и восхитительной скоростью
проматывал наследство, после чего был вынужден подумать о хлебе насущном. И с
благодарностью вспомнил о кошмарных уроках тетушки Ритиньи.
Теперь, благодаря им, он смог опять подрабатывать тапером в кинотеатрах. Потом
играл пианистом в оркестрах. И начал сочинять бесхитростные «музыкиньи» на вечные и
универсальные темы. Что-то в жанре неувядаемых ни на каких широтах и меридианах
«Ландышей» или «Ты меня любила, а потом забыла, так за это пулю получай...».
А поскольку он был действительно чертовски талантлив, на карнавальном конкурсе
1931 года, обойдя сотни соперников (да, именно так: в карнавальных конкурсах в Бразилии
участвуют иногда и по нескольку тысяч охотников за синей птицей удачи), он выиграл
первую премию, что позволило ему жениться на любимой Ивонне.
Затем он остепенился, умудрился возобновить занятия в университете, получил даже
диплом и назначение: муниципальным судьей в город Резенде. Но быстро понял, что увядать
в провинции — это не для него: жизнь в столице не только складывалась привлекательно, но
и оказалась весьма удачливой. Посудите сами: однажды из музыкального издательства ему
сообщили, что продюссер музыкального театра «Рекрейо» заинтересовался парой его
сочинений.
Взволнованный Ари тут же помчался в театр, где изнемогающий под бременем славы
мэтр снисходительно похвалил его, но заметил, что для ближайшего шоу театру нужны,
вообще-то, не самбы, а фокстроты.
— Ты ведь умеешь делать и фокстроты, не так ли?
Ари согласно и с готовностью кивнул, хотя ни разу в жизни не сочинил ни одного.
— Ну, так принеси нам завтра, скажем, полдюжины фоксов. Может быть, мы что-
нибудь выберем.
 159

...Всю ночь он просидел за фортепиано, проклинаемый соседями, неистово

колотившими в стены и в потолок. Но шесть фокстротов, которые к полудню он доставил в
«Рекрейо», понравились, четыре из них были приняты для очередного шоу, а с Ари был даже
заключен контракт, гарантирующий театру эксклюзивные права на его музыку.

«Флу» или «Фла»? — вот в чем вопрос...

По средам и субботам, в дни футбольных матчей Ари отправлялся на стадион.

Поначалу болел за «Флуминенсе». Этому клубу, как известно, издавна отдала свои сердца
богема: журналисты, литераторы, певцы, музыканты и вертящиеся около них девицы.
Но почему именно «Флу», как звали этот клуб его поклонники?... Вот именно:
«почему?!».
Никто толком до сих пор не может объяснить, почему именно «Флу» для них стал
«своим», стал любимым клубом.
Может быть, потому, что «Флу» был одним из самых чопорных и аристократических
клубов? А публика «полусвета» всегда стремится «наверх».
Тут еще нужно учесть, что в те времена собиравшееся в шикарных салонах штаб-
квартиры клуба в квартале Ларанжейрас местное общество еще не было «торсидой» в
сегодняшнем понимании этого слова. И поэтому, когда их любимая команда проигрывала,
эти люди в сюртуках и галстуках-«бабочках» все равно шумно заполняли салоны, толпились
в барах, танцевали, рассказывали анекдоты, ухаживали за дамами. Они не страдали, как Ари!
Не рыдали после поражения! Не проклинали центрфорварда, промазавшего верный мяч, не
ругали вратаря, пропустившего между ног легчайший мяч-«франго» («цыпленка»)!
Нет, они не болели! Для них клуб был местом сборищ. И только. А Ари так не мог.
Однажды натужный аристократизм, культивировавшийся в салонах «Флу», сыграл с
Ари грубую шутку: его почему-то не пустили на вечеринку. Не пустили, и все тут!
Это была последняя капля. Он обиделся и сказал:
— Теперь моим клубом будет «Фламенго»!
Оно и понятно: «Фла» всегда был самым непримиримым соперником «Флуминенсе».
Ари «эмигрировал» туда сначала просто со злости, сделал это по совету друга Жозе
Алмейды, который и привел его в штаб-квартиру «Фла» в квартале «Фламенго» (откуда клуб
и взял свое имя).
Атмосфера там понравилась Ари, и вскоре он заболел всерьез.
 160

Тут нужно заметить, что именно в те годы в бразильский футбол пришел

профессионализм. Этот еще недавно строго аристократический спорт начал испытывать с
середины двадцатых годов, как уже было сказано выше, массированное вторжение
«колорэд». После победы «Васко» в чемпионате Рио 1923 года негры и мулаты стали
серьезной проблемой для директоратов и правлений клубов. С одной стороны, они
прекрасно играли и умели забивать голы. Но, с другой, нельзя же было только по этой
причине, принимать их, скажем, в «Ботафого» или «Флуминенсе», славившиеся чистотой
своих рядов и блеском аристократических традиций! Просто немыслимо было делать их
полноправными членами избранного общества, разрешая им участвовать в ассамблеях,
посещать салоны, балы и бары клуба.
Нет, это было, разумеется, невозможно! Полный абсурд!..
В конце концов в начале тридцатых годов выход из тупика был найден на основе
разумного компромисса. То есть, с «колорэд», как я уже об этом расказывал в первой главе,
начали заключать трудовые контракты. Как с «обслуживающим персоналом». Это было
остроумное и простое решение казавшейся неразрешимой проблемы: негры и мулаты,
которых нельзя было пускать в клуб в качестве его полноправных членов, переходили в
разряд наемных работников.
Впрочем, все это казалось простым и понятным лишь на первый взгляд. Однако кое-
кто, в частности именно «Флуминенсе», дольше других сопротивлялся новым веяниям. А вот
«Фла» как раз довольно быстро перестроился и открыл свои двери для «колорэд».
Сказанное, впрочем, отнюдь не означает, что Ари Баррозо был каким-то там
демократом или борцом за гражданские права. Нет, ему просто импонировала атмосфера
открытости и демократизма, царившая во «Фламенго» и способствовавшая тому, что вскоре
этот клуб стал самым популярным, самым любимым торсидой.
Да, здесь действительно БОЛЕЛИ!
Здесь вечером после проигрыша «Фла» никому и в голову не пришло бы забренчать
на рояле или поставить на диск граммофона пластинку с веселым матчишем!
Здесь страдали вместе с игроками, здесь ликовали и рыдали все заодно: белые и
«колорэд», чиновники и массажисты, ветераны и новички, мастера футбола и прачки,
стиравшие обмундирование игроков.
Между прочим, такая атмосфера сохранилась в клубе до сих пор. На отмечавшемся в
1995 году столетии «Фламенго», свидетелем которого мне довелось быть, именно этот
всеобщий демократизм, способность к сопереживанию, радостная и самозабвенная
сопричастность ко всем делам, заботам, успехам и неудачам клуба, была вновь подтверждена
 161

как его постоянный и неизменный «фирменный знак». И звучала, как клятва, строфа из
гимна клуба:
«Однажды «Фламенго», навсегда «Фламенго»,
«Фламенго» — до самой смерти!»

Впрочем, вернемся в прошлое...

У микрофона — Ари Баррозо

К середине тридцатых годов у Ари уже накопился довольно богатый опыт, как мы бы
сказали сейчас, «живого эфира»: несколько лет он вел на радио «Крузейро ду Сул»
всевозможные музыкальные программы, в том числе шоу с новичками, приходившими в
студию в надежде выиграть кофеварку или электроутюг в импровизированных музыкальных
конкурсах. Эти программы требовали от ведущего остроумия, умения импровизировать,
непринужденно и весело общаться с гостями студии и с радиослушателями.
Ари чувствовал себя в этих программах, как рыба в воде. И поэтому никто на
радиостанции не удивился, когда постоянный спортивный репортер Афонсо Скола,
заболевший накануне очередного «Фла-Флу» 1935 года, предложил отправить на стадион
вместо себя именно Ари.
Тут нужно напомнить, что к тому времени футбольному репортажу в Бразилии едва-
едва исполнилось четыре года: первые трансляции со стадионов начал, как я уже упоминал,
Николау Тума в 1931 году в Сан-Пауло. А в Рио пионкером был Амадор Буэно на
«Радиоклубе Бразил». Я уже упоминал о том, что труд первых энтузиастов футбольного
репортажа никак нельзя было назвать легким. Тогда еще не существовало никаких кабин,
охраняемых от вторжения любопытствующих болельщиков. Не было «четырехпроводок»,
которые сегодня делают связь репортера со студией легкой и безмятежной. Амадор Буэно,
Афонсо Скола, Николау Тума и вот теперь, после удачной премьеры на «Фла-Флу», Ари
Баррозо работали прямо на трибуне, среди болельщиков, сначала — с телефоном, а позднее
— с большим микрофоном в руках, который соединялся со стадионной аппаратной
толстенным кабелем. Причем в отсутствие обратной связи со своей радиостанцией этот
затерянный где-то на переполненной трибуне одинокий маленький человек, окруженный
плотной стеной страдающей, рыдающей или ликуюшей торсиды, подчас даже не ведал,
принимается ли в студии его репортаж, слышат ли радиослушатели его взволнованный
монолог...
 162

Случалось, что рев трибун заглушал в микрофоне голос Ари. Иногда он, оглушенный
ревом, не мог даже толком сообщить о забитом голе. И тогда его осенила любопытная идея
— сопровождать каждое взятие ворот каким-то характерным звуком в эфире. Он провел
массу экспериментов: притаскивал с собой на трибуны стадионов и пробовал гонг, колокол,
рев трубы, звонок.
Ничто его не устраивало до тех пор, пока он не наткнулся на решение, оказавшееся
гениальным в своей простоте: губная гармошка!...Он вешал ее на шею, и когда в чьи либо
ворота влетал мяч, и судья показывал на центр, в то же мгновение Ари хватал этот нехитрый
инструмент и, приложившись к нему горячими, пересохшими от скороговорки губами,
посылал в эфир пронзительную руладу, фиксировавшую «Го-о-о-о-о-о-ол!».
Те репортажи и по настроению, по характеру своему очень сильно отличались от
нынешних. Сегодня главной заповедью рассказывающего о матче репортера является
объективность. За тем исключением, когда речь идет о поединке бразильской клубной или
сборной команд с иностранцами. Тут еще слушатели и коллеги могут простить «боление» за
своих. Поскольку за них, за «своих» болеет вся страна, и страдания или ликование репортера
вполне гармонируют с состоянием торсиды. Правда, и в этом случае репортер должен быть
объективным, а когда «наши» играют плохо, он обязан это признать и уметь нещадно
изобличать своих в отсутствии мастерства, в трусости или иных причинах проигрыша.
Ну, а если транслируется матч двух бразильских команд, тут уж никакое
предпочтительное отношение к какому-либо из соперников прощено не будет. Тут требуется
максимальная объективность!
В те годы, когда начинал Ари, этот неписанный «кодекс чести» еще не сложился. И
каждый ведущий репортажи журналист не скрывал своих симпатий и антипатий. Поэтому
любой футбольный репортаж превращался во вдохновенный панегирик той команде, за
которую болел труженик эфира. Думаю, что это было забавное зрелище. (Если, конечно,
допустимо употребить термин «зрелище», говоря о радиорепортаже).
Ари, Каглиано, Афонсо, Жеральдо и другие их коллеги буквально заводили
слушателей, заражали их своими неистовыми хвалами в адрес «нашей команды» и не менее
горячими проклятиями, адресованными соперникам. Ни о какой объективности тут не могло
идти и речи. Да она и не требовалась. Слушатель с восторгом погружался в этот водоворот
яростных «черно-белых» эмоций. В шквал восторгов и ругательств, любви и ненависти.
В самом конце 1936 — начале 1937 года сборная Бразилии отправилась в Буэнос-
Айрес на очередной южноамериканский чемпионат. Ари поехал с командой, чтобы вести
репортажи. В финальном матче с хозяевами поля, проигранном 1 февраля 1937 года на
стадионе Сан-Лоренсо де Алмагро в дополнительной получасовке 0:2, при благосклонном
 163

нейтралитете местной полиции аргентинские инчас в самом конце матча устроили побоище:
многие бразильские игроки были избиты. Крепко попало и Ари, который позволил себе
крикнуть в эфир о «дикости этих туземцев».
Ничего не поделаешь: чтобы быть патриотом, приходится и страдать...

Эксклюзивная новость из первых рук

Эта эмоциональность, помноженная на избыточный патриотизм, особенно ярко

проявилась в репортажах Каглиано Нето с чемпионата мира 1938 года, проходившего во
Франции. То были первые в истории репортажи, пришедшие в Бразилию с другого
континента: из-за океана. Да еще с чемпионата мира!
В каждом из них Каглиано трагически умирал и тут же вдохновенно воскресал. Все
соперники Бразилии были для него личными врагами. Каждый их удачный прием, точный
удар или победа в каком-то игровом эпизоде сопровождались его яростными проклятиями,
каждый свисток судьи за нарушение, допущенное кем-либо из бразильских игроков,
мгновенно интерпретировался Каглиано как «антибразильский заговор», как «происки
черных сил», как «подлый выпад», как «гнусная ошибка» или «вопиющее свидетельство
полной некомпетентности судьи».
Эти пронизанные истеричным ультрапатриотизмом репортажи, воспламеняли
далекую родину, жадно прильнувшую там, за океаном, к своим приемникам. Вместе с
Каглиано торсида возмущалась и ликовала, рыдала или хохотала. Вместе с ним винила во
всех неудачах «наших ребят» этих «продавшихся судей» и «заговорщиков» из числа
организаторов чемпионата, пытавшихся посягнуть на репутацию и честь «нашей Великой
Бразилии».
Это извержение патриотических эмоций достигло апогея в проигранном бразильцами
1:2 полуфинальном матче со сборной Италии, состоявшемся 16 июня в Марселе. Из-за
травмы, полученной в четвертьфинале, не смог выйти на поле лучший игрок сборной
Леонидас. То есть, он, может быть, и попытался бы сыграть, но тренер решил «поберечь его
для финала».
Это была роковая ошибка! В отсутствие главного бомбардира бразильская команда
cразу же после начала матча уступила соперникам инициативу, играла далеко не лучшим
образом, а затем даже позволила итальянцам открыть счет. 1:0...
Что там только в эти минуты ни говорилось в адрес швейцарского судьи Вютриха! В
каких пороках и преступлениях его не обвинил страдающий, рыдающий, захлебывающийся
 164

от негодования репортер! А когда в ворота бразильцев был назначен «этот абсурдный

пеналь», негодование Каглиано стало просто вулканическим. Тем более, что «пеналь»
действительно был далеко не бесспорным: да, конечно, бразилец Домингос действительно
ударил итальянского нападающего Пиолу ногой в своей штрафной площадке, в этом
сомнения не было.
Но!.. Но позвольте, уважаемые сеньоры! Ведь это случилось в тот момент, когда мяч
был вне игры: он улетел за ворота, и бразильский вратарь побежал за ним, чтобы ввести его в
игру ударом от ворот. Как и положено правилами.
И именно в этой паузе и произошло нарушение.
Бесспорно, Домингоса следовало строго наказать. Может быть, даже удалить с поля!
Но давать в такой ситуации пенальти, видимо, было не самым точным решением!
До сих пор в бразильской футбольной литературе данный инцидент приводится как
самый вопиющий пример судейской необъективности и произвола, непосредственным
образом отразившийся на судьбе сборной команды страны.
«Абсурдный пеналь» был забит, счет стал 0:2, потом бразильцы один мяч отквитали,
но поединок был проигран. И это означало прощание с мечтой о богине Нике.
В Рио к тому времени наступила уже глубокая ночь, страна погрузилась в траур,
улицы и площади опустели: народ оставил бары и кафе, где торседорес все вместе слушали
репортаж, повинуясь неистребимой в этой стране страсти к сопереживанию. И в этот
момент, работавший в паре с Каглиано, но в студии в Рио-де-Жанейро Ари Баррозо вдруг
выдал в эфир потрясший всю страну призыв:
«Внимание, внимание! Через полчаса мы передадим сенсационное сообщение о
только что закончившемся матче Италия — Бразилия! Это будет потрясающая новость!»—
говорил, точнее, кричал с надрывом, со сдержанным рыданием в голосе Ари.
Вся Бразилия встрепенулась, кто уже уснул, был разбужен. В домах загорелись огни,
пронзительно зазвенели телефоны:
«Включайте радио «Тупи»! Немедленно включайте! Слушайте, что говорит Ари!» —
нервно предупреждали друг друга бразильцы.
И через полчаса Ари торжественно провозгласил потрясенной родине:
«Сеньоры слушатели! Радио «Тупи» из Рио-де-Жанейро с радостью сообщает вам
эксклюзивную новость из первых рук: результат матча Бразилия — Италии был только что
А-НУ-ЛИ-РО-ВАН! Повторяю: итог матча отменен, это произошло после того, как
швейцарский судья признал свою ошибку при назначении пенальти Домингоса против
Пиолы! ФИФА тут же исправила эту ошибку решением переиграть матч. Переигровка
 165

состоится послезавтра, поэтому наш «Черный диамант» Леонидас сможет в ней участвовать,
и... да здравствует Бразилия!»
Сразу же после этого улицы Рио заполнились людьми.
Торседорес бросались друг другу в объятия, подравляли и обнимали знакомых и
незнакомых. Началась массовая эйфория, психоз нервного восторга, на улицах танцевали и
пели.
В спешно открывавшихся барах рекой хлынуло пиво и вино. Веселье продолжалось
всю ночь.
...А утром потрясенные бразильцы читали в газетах на первых полосах: «Не
подтвердились вчерашние слухи о переигровке матча Бразилия — Италия! В подписанном
судьей протоколе матча не содержалось никаких замечаний об ошибочности назначения
пенальти. Победа Италии утверждена ФИФА».

Репортаж с крыши

Когда человек болеет за одну команду, он начинает враждовать с поклонниками

другой. В Бразилии вследствие присущего этой нации взрывного и горячего темперамента
противостояние торсид издавна обрело гипертрофические формы, зачастую доходя до
жестоких побоищ и даже убийств. Эта прискорбная традиция сохранилась до наших дней. Я
уже упоминал о монументальной драке, ознаменовавшей первый матч национального
чемпионата в августе 1995 года, в которой участвовали тысячи торседорес и завершившейся
гибелью одного из болельщиков и ранениями сотни других.
А вот — более «свежий» пример: в октябре 1996 года некий Сальвадор Феликс да
Силва, видимо, столь же темпераментный как Ари Баррозо болельщик «Фламенго», после
поражения своей команды со счетом 1:4 от «Васко да Гама» убил своего друга (друг-то он,
конечно, друг, но ведь он болел за «Васко»!..) Северино Лауриндо да Силва. Убил четырьмя
(по количеству пропущенных голов) выстрелами в упор.
Полицейским же убийца сказал, что не смог перенести насмешек Северино, и не
жалеет о том, что убил его, хотя они с Северино были друзьями всю жизнь, начиная с
детства, когда вместе играли в команде города Сапу на северо-востоке страны.
Такая уж она, эта страна Бразилия... И чему тут удивляться, когда узнаешь, что в
конце тридцатых годов директорат клуба «Васко-да-Гама» запретил Ари Баррозо доступ на
клубный стадион «Сан-Жануарио». Из-за того, хотите верьте, хотите нет, что Ари в своих
репортажах слишком уж сильно хвалил «Фламенго»и критиковал «Васко»! (У нас, по-моему,
 166

нечто похожее тоже имело место во взаимоотношениях руководства «Спартака» с

некоторыми изданиями и журналистами).
Запрет этот последовал накануне одного из решающих поединков на «Сан-
Жануарио», где хозяева поля должны были играть с «Флуминенсе». Если бы играл
«Фламенго», Ари смог бы проскочить на стадион со своей командой. А тут — «Флу».
Но репортаж-то в любом случае должен выйти в эфир. Как же быть?
Ари не растерялся: он забрался на крышу соседнего здания, возвышавшегося над
трибунами, и наблюдая матч через бинокль, провел-таки репортаж!
Его страсть к любимому клубу была столь неукротимой, что когда в 1944 году
«Фламенго», выиграв в очередной раз чемпионат Рио, вдруг продал своего лучшего игрока
Домингоса да Гия «Коринтиансу», именно Ари стал инициатором покупки другой
футбольной звезды, которая могла бы прикрыть образовавшуюся брешь.
Ари самолично отправился на специально нанятом самолете в Парагвай, разыскал там
полузащитника Модесто Бриа, о мастерстве которого ходили восторженные слухи, и привез
его в Рио. Этот героический поступок особенно высоко оценили те, кто знал, что Ари всю
жизнь панически, смертельно, до полной потери сознания не переносил воздушных
путешествий и всегда стремился под любыми предлогами избегать их.
Может быть, самым фантастическим из его репортерских подвигов стал репортаж с
южноамериканского чемпионата 1942 года, проходившего в Монтевидео. Наш герой работал
тогда на радио «Тупи». А конкурирующая радиостанция «Майринк Вейга» сумела обскакать
хозяев Ари и приобрела эксклюзивные права на трансляцию репортажа о матче Бразилия —
Аргентина.
«Тупи» всеми правдами и неправдами пыталась прорваться через эту «блокаду».
Обсуждались и опробовались все варианты, включая самые невероятные. С учетом уже
имевшегося у Ари опыта были обследованы крыши всех окружавших стадион домов, но,
увы, ни один из них не был достаточно высоким, чтобы можно было видеть оттуда, что
происходит на поле знаменитого столичного стадиона «Сентенарио».
Что же делать? Ари и тут нашел выход: он отправился в Буэнос-Айрес. Слава богу,
аргентинская столица расположена рядом с Монтевидео — на другой стороне широкого
устья Ла-Платы. И паром туда ходит регулярно. Там, в Байресе, Ари снял квартиру с
телефоном, потом вернулся в Монтевидео и объявил готовящейся к поединку команде и
болельщикам, что «Тупи», невзирая ни на какие препоны, проведет-таки репортаж. Никто
этому не поверил.
Незадолго до матча Ари исчез. Он вернулся тайком в Буэнос-Айрес, в снятую заранее
квартиру, заказал с квартирного телефона разговор с Рио, уселся перед радиоприемником,
 167

транслировавшим матч из Монтевидео, и... начал по телефону вести свой репортаж на

Бразилию. Он… слушал и пересказывал своими словами «легальный» репортаж радио
«Майринк Вейга», который вел со стадиона «Сентенарио» его коллега и конкурент Одувалдо
Гоцци.
Ари до того вошел во вкус, что стал даже украшать свою скороговорку
вымышленными деталями, которые он якобы наблюдает в эти минуты: он говорил о реакции
болельщиков на трибунах, о поведении игроков, о нервных жестах тренеров на скамейке
запасных.
В те моменты, когда в ворота влетали голы, Ари играл на своей губной гармошке,
кричал в экстазе, если гол был бразильским, возмущался происками «продавшегося судьи»,
когда голы были аргентинские. А поскольку для «страховки» Ари со второго
радиоприемника слушал еще и местное аргентинское радио с репортажем об этом же матче,
то однажды он даже умудрился опередить в голевом эпизоде радио «Майринк Вейга».
Это был критический момент игры: при счете 1:1 аргентинцы бросились в атаку.
Одувалдо Гоцци к своему несчастью в то мгновение, когда в бразильские ворота влетел
второй гол, зачитывал очередную «рекламную паузу», а Ари, подхватив сообщение о голе из
эфира аргентинского радио, выдал в собственный эфир свою знаменитую руладу на
гармошке и жалобный стон: «Гол в ворота Бразилии!»...
И сделал все это раньше, чем конкурент на радио «Майринк Вейга»!
Такие комические эпизоды хранит история бразильского футбольного репортажа…

Крестный отец Эльзы Соарес

Если наш Николай Николаевич Озеров тоже был помимо спортивного репортажа
причастен к искусству: на заре творческой жизни играл во МХАТе, и лишь впоследствии
предпочел целиком посвятить себя спорту, то Ари Баррозо до конца дней своих
окончательный выбор так и не сделал: он умудрялся сочетать спорт и искусство. Он сочинял
музыку всю жизнь, стал самым любимым и почитаемым композитором своей страны.
Однажды в одном из кафе города Белем в устье Амазонки группа американских
туристов, неизвестно какими путями забредшая в тот далекий от цивилизации край,
услышала в исполнении ужасного полупьяного квартета несколько показавшихся
любопытными местных мелодий.
Один из американцев подошел к музыкантам, бросил им несколько долларов и
попросил еще разок сыграть понравившуюся ему мелодию. Просьбу исполнили. Американец
 168

улыбался и отстукивал такт пальцами по столу. (Это была та самая «Бразильская акварель»,
которую услышали в исполнении военного оркестра болельшики и футболисты на
московском стадионе «Динамо» 28 августа перед выходом на поле сборной Бразилии).
Американец поинтересовался, чья это мелодия? Ему назвали имя Ари Баррозо. И
сказали, что это — малоизвестный музыкант из Рио, который когда-то случайно оказался в
этих краях и обучил местный квартет своей песенке.
Через несколько дней отдыхавшие в Белеме янки прибыли в Рио, и американец
попросил разыскать и привести к нему Ари.
Это был великий Уолт Дисней. Человек, разбиравшийся в музыке и в кино. Дисней
тогда еще не знал, что «Бразильская акварель» скоро станет одной из самых популярных в
мире мелодий, что она будет звучать на всех континентах, что пластинки с ее записями
будут выпущены в США и Франции, в Мексике и на Филиппинах, Германии и Новой
Зеландии и десятках других стран. Дисней не мог предвидеть этого, но своим безошибочным
чутьем гения почувствовал, что перед ним — великий музыкант.
И как в голливудской сказке предложил Ари отправиться вместе с ним в Голливуд,
чтобы написать там музыку для одного из своих фильмов.
Такие случаются иногда в жизни ситуации. Достойные фильмов Диснея.
Ари действительно отправился в Голливуд и имел там большой успех. Его мелодии
украсили несколько фильмов самого Диснея. Появились и другие заказчики.
В 1944 году песенка «Рио-де-Жанейро», ставшая ключевой мелодией фильма
«Бразил», была даже выдвинута на «Оскара». Ари были сделаны весьма лестные и очень
выгодные приглашения работать в Голливуде постоянно. Он попробовал, попытался и... не
смог. Отказался. Вернулся на родину, где сказал:
— Без «Фламенго» не могу ни жить, ни работать...
В Рио он продолжал сочинять музыку и комментировать футбольные матчи. В этот
«постголливудский» период его жизни едва ли не самым замечательным делом стала борьба
за строительство стадиона «Маракана» к приближавшемуся чемпионату мира 1950 года.
Тогдашний губернатор Рио Карлос Ласерда пытался вынести стройку за пределы
города, но группа энтузиастов, в которую входил и Ари, развернула мощнейшую кампанию
за выбор площадки на территории бывшего Дерби-клуба близ фавелы Мангейра в северной
зоне Рио. И победила.
С особой гордостью Ари отправился на новый стадион вести репортаж о финальном
матче со сборной Уругвая. Когда игра закончилась со счетом 2:1 в пользу уругвайцев,
рыдавший прямо в эфире Ари объявил, что ноги его больше не будет в радиостудии. Что это
— последний репортаж в его жизни...
 169

К счастью, со временем он, как и почти все свидетели «Мараканасо», оправился от

горя и вернулся-таки к микрофону. И продолжал работать футбольным комментатором до
тех пор, пока его не отстранила от работы болезнь.
И музыкой он продолжал заниматься до конца дней своих. И был даже избран первым
в истории президентом бразильского союза композиторов.
Одна из самых известных его композиций: «Risque» («Вычеркни мое имя из своего
блокнота») была посвящена, как утверждают его друзья, знаменитой мулатке Гиомар,
артистке кабаре, участнице многих театральных шоу и музыкальных радиопрограмм.
Увы, любовь эта оказалась неразделенной: пылкая Гиомар предпочла стареющему,
хотя и сохранявшему элегантность и класс Ари юного стройного, высокого красавца Диди.
(Замечу мимоходом, что этот брак стал одним из самых скандально-сенсационных
событий бразильской светской жизни 50-х годов, ибо эта пара в первые годы супружества
жила в атмосфере периодических скандалов, войн, перемирий и новых схваток, горячо
обсуждавшихся всей страной, но несмотря на все брак оказался необычайно устойчивым.
Гиомар и Диди, с возрастом успокоившись, до смерти Диди в 2001 году, жили в мире, любви
и согласии, как я имел возможность убедиться, посетив эту чету в их доме в конце 1996 года,
о чем рассказал на предыдущих страницах).
В конце сороковых — начале пятидесятых годов едва ли не самой популярной
музыкальной радиопрограммой было шоу Ари «Calouros em desfile» («Парад новичков»),
которое он вел в прямом эфире и в присутствии довольно большой аудитории. В
радиостудию приглашались все, кто пытался в борьбе за первую премию проявить себя на
ниве пения или игры на музыкальных инструментах.
Каждому Ари давал шанс, каждого пышно представлял: «Сейчас у нашего микрофона
выступит еще один будущий великий певец...».
Однако, учитывая, что подавляющее большинство претендентов на мировую славу, не
обладали для этого даже самыми минимальными способностями, в студии неподалеку от
микрофонов стоял большой колокол, и по условленному знаку Ари (он либо приглаживал
волосы себе или трогал пуговицу пиджака) его помощник негр Макале бил в колокол,
прерывая жалкие, нестройные и фальшивые рулады очередного соискателя славы.
«Извини, мой друг! — говорил с улыбкой Ари, — придется тебе еще немного
поработать над собой...».
Однажды на данном символическом эшафоте, где рубились головы практически всем
кандидатам в гении, и именно этот процесс развенчивания честолюбивых претендентов был
самым любимым блюдом как для радиослушателей, так и для зрителей, собравшихся в
 170

радиостудии, перед Ари появилась темная стройная с пышными волосами юная мулатка,
явно не знавшая куда деть руки, как поставить ноги и с чего начинать свое выступление.
Она было облачена в платье, взятое взаймы у родной тетки, а поскольку тетка эта
была на двадцать килограммов весомее девочки, платье пришлось чуть ли не трижды
обернуть вокруг талии юной певицы и зашпилить булавкой. Зрелище было забавное;
собравшиеся в студии завсегдатаи программы уже приготовились к очередному веселому
номеру, когда Ари, посмотрев на эту смешную девчонку, для начала спросил:
— С какой же такой планеты явилась ты сюда, дочь моя?!
Она, не задумываясь, ответила:
— С планеты, которая зовется «Голод», сеньор Ари...
Это не было красивым словцом. Она пришла из фавелы, из многочисленной и нищей,
как там, в фавелах, всегда случается, семьи. Юная красавица сама первого ребенка родила в
тринадцать лет, а к двадцати у нее уже было их шестеро. Такие там нравы.
Но это, так, к слову. Вернемся в студию радио «Тупи»...
— Что ты будешь петь, дочь моя? — спросил Ари.
— Самбу «Лама», — ответила она.
Аккомпаниатор послушно взял аккорд, странная девчонка запела, негр Макале уже,
было, приготовился врезать по колоколу, но публика в аудитории замерла, и никакого
сигнала от Ари не последовало: она пела здорово, эта черная девчушка в гигантском платье,
с руками, красными и мозолистыми от вечной стирки.
Ари дослушал самбу до конца, обнял ее, расцеловал растроганно, дал ей высшую
оценку и премировал пятьюстами крузейро. На эти деньги она впервые в своей жизни наняла
такси, чтобы вернуться в фавелу, где ее ожидала очередная стирка на белых сеньор. Именно
стиркой она зарабатывала тогда на жизнь себе и своей гигантской семье.
Так прошло первое выступление по радио Эльзы Соарес, которая впоследствии стала
самой популярной исполнительницей самб, звездой кабаре, обладательницей премий и
дипломов, победительницей конкурсов и фестивалей и... женой легендарного футболиста
Гарринчи, чемпиона мира 1958—1962 годов, которого пережила: Эльза все с тем же успехом
продолжает выступать и до сих пор, когда пишутся (в августе 2002 года) эти строки.

* * *
...А Ари скончался в феврале 1964 года, когда ему было всего шестьдесят. От той
самой, увы, традиционной для бразильцев и русских беды, от которой погибло так много
достойный и великих людей. И по какой-то странной прихоти судьбы он скончался в первый
 171

день карнавала, причем главной музыкальной темой карнавального шествия был сам он —
Ари Баррозо!
Зная о его неизлечимой болезни, о том, что он уже в госпитале и, видимо, не вернется
оттуда, руководители карнавального шествия школы самбы «Империо Серрано» посвятили
ему этот карнавал.
Негры и мулаты, спустившиеся на центральную авениду Рио с окрестных фавел,
собирались исполнить самбу, сочиненную Ари. А затем и свою собственную, народную,
посвященную ему.
Участники шествия, а их на старте было более двух тысяч, да прибавьте сюда
полмиллиона на трибунах и вдоль улиц, по которым катился карнавал, узнали о его кончине
буквально за минуту до начала. Уже загремели, было, барабаны и вскрикнули куики, но
страшная весть заставила замереть весь город.
Но карнавальные оркестры — «батареи», составленные почти сплошь из барабанов,
тамбуринов и других ударных инструментов, не могут исполнять траурные мелодии. Да и
невозможно отменить карнавал. Тем более если он посвящен великому и любимому сыну
этой земли. Поэтому после минутного молчания, когда перешептывались потрясенные горем
люди, и женщины вытирали слезы, катившиеся по напудренным щекам, все-таки грянули
барабаны.
И как год, и десять, и сто лет назад пошли по улицам негры, одетые в костюмы
маркизов и князей. Пошли их темнокожие жены, дочки и любовницы. Пошли, танцуя и
выкрикивая самбу, посвященную ему.
«Ари умер, да здравствует Ари!».
И только над зданием штаб-квартиры «Фламенго» близ горы Мору да Вьюва и над
трибунами его стадиона у озера Лагоа появились слегка приспущенные красно-черные флаги
клуба, перевязанные траурными лентами: «Фламенго» прощался со своим самым
знаменитым торседором...

* * *
Ну, а теперь, закончив это «лирическое отступление», расказав об Ари Баррозо, я
возвращаюсь к «генеральной теме» главы: к рассказу о бразильских футбольных
комментаторах, об особенностях и причудах этого жанра.

ГОВОРИТ И ПОКАЗЫВАЕТ «МАРАКАНА»

 172

«Через десять часов на «Маракане» начнется очередной матч национального

чемпионата «ФЛАМЕНГО» — «КОРИНТИАНС»! Команда радио «Глобо» готовится
рассказать вам о потрясающем поединке. И она сделает это лучше всех! Включайте свои
приемники за полчаса до начала игры — в 20 часов 30 минут и настраивайте их на нашу
волну! Смотрите матч, слушая «Глобо»!
В дни больших матчей такие анонсы передаются всеми ведущими радиостанциями
регулярно через каждый час, а то и полчаса. Задолго до начала поединка радисты отчаянно
борются друг с другом за аудиторию: за то, что бы именно их репортаж слушал каждый
болельщик. И тот, что останется дома, и тот, который отправится на стадион.
Кстати, обратите внимание на последнюю фразу только что процитированного
рекламного объявления:
«Смотрите матч, слушая «Глобо!»
Это — не просто дань литературной красивости. Не только утверждение высокого
качества радиорепортажа (слушая, мол, его, вы получите такое же впечатление, как если бы
вы его посмотрели!).
Нет, этот призыв обращен, прежде всего, к тем болельщикам, которые идут на
трибуну стадиона с маленькими транзисторными приемниками в руках.
Во время матча они, как я уже упомянул в начале главы, будут следить за игрой,
прижав транзистор к уху. Все, о чем будут говорить те, кто творит репортаж, болельщики
станут наблюдать прямо перед собой. Отсюда и ответственность комментаторов: нельзя
приврать, приукрасить, обойти молчанием какой-то факт.
Громадная присутствующая на стадионе торсида — десятки тысяч болельщиков
контролируют работу репортеров, и любая случайная ошибка или преднамеренная фальшь
могут обернуться для данного труженника эфира самыми тяжелыми последствиями.
И еще несколько предварительных пояснений.
В Бразилии матчи по телевидению, как правило, не транслируются «живьем» на тот
город, где играют данные команды. (На радио такое ограничение не распространяется). Это
узаконено для того, чтобы болельщик не терзался соблазном: то ли пойти на футбол, то ли
посмотреть матч по телевизору!?
По телевизору он этот матч увидит после окончания в записи, когда результат уже
будет известен, и все перипетии борьбы будут тщательнейшим образом проанализированы
радиорепортерами. Поэтому телевидение не отвлекает торсиду от стадионов.
А радиорепортажи идут, естественно, «живьем», причем каждый матч транслируется
одновременно несколькими радиостанциями, которые, естественно, яростно конкурируют
друг с другом, борются за слушателя, за аудиторию, ибо именно большая аудитория
 173

обеспечивает им платную рекламу — основу материального благосостояния тружеников

этого жанра. В этой борьбе хороши все средства, хотя в ней давно уже сложился и некий
моральный кодекс, неписанный свод правил, фиксирующий приемы и методы борьбы,
которые можно применять, и такие, от коих желательно воздерживаться.
Не принято, например, напрямую ругать конкурента. Нельзя сказать, что «коллеги из
радио «Маншете» не сумели достаточно точно объяснить слушателям, почему была
произведена замена такого-то игрока». Зато можно хвалить себя, свою станцию, свои
репортажи. Сколько угодно. И чем больше, тем лучше!
Еще одно важное обстоятельство. У нас, в СССР и России, с появлением телевидения
жанр специального футбольного РАДИОрепортажа умер окончательно и, похоже,
бесповоротно. По большому счету у нас был только один настоящий, большой мастер этого
жанра — Вадим Синявский. (С трепетом вспоминаю его репортажи из Англии в конце 1945
года, когда на брега туманного Альбиона отправилось московское «Динамо», усиленное
лучшим игроком ЦДКА — Всеволодом Бобровым).
Сейчас у нас бытуют только ТЕЛЕрепортажи о футболе. Правда, иногда минут за
пять или десять до конца игры ведущий телетрансляцию комментатор вдруг сообщает, что
«сейчас к нам подключилась большая армия радиослушателей «Маяка»... После чего
торопливой скороговоркой напоминаются счет, основные моменты матча, и телерепортаж,
по сути своей ни на йоту не изменившийся, дотягивается до конца.
В Бразилии такого быть не может. Потому что там никто ни к кому никогда не
«подключается». Там не бывает «совмещения» этих двух совершенно разных видов
журналистской работы.
Радиорепортаж и телевизионный рассказ о футболе там живут каждый сам по себе,
что совершенно справедливо, ибо ничего общего между этими жанрами нет и быть не может.
Да так и должно быть. Ведь по телевидению мы ВИДИМ игру, и здесь задача
комментатора несколько упрощается: он должен помочь нам разобраться в том, что мы
видим. Поскольку на экране телевизора мы обычно не можем различить номеров игроков, не
узнаем их, значит, первая задача телекомментатора состоит в том, чтобы называть поименно
всех тех, к кому попадает в данную минуту мяч. Помимо этого телекомментатор должен в те
моменты, когда в игре случается пауза, анализировать тактические игровые схемы команд,
помочь нам понять и донести до нас тренерские замыслы, сопровождать пояснениями
запутанные игровые ситуации.
Он должен пояснять все «штатные» и «нештатные» ситуации. Если дан штрафной, то
за что? Если игрок наказан желтой карточкой, а нарушение произошло, как это частенько
бывает, за кадром, тут тоже нужно пояснить, в чем провинился игрок, как было дело?
 174

Комментатор расказывающий по радио о футболе поставлен в куда более сложные

рамки. Он должен помочь нам увидеть игру! Вспомните приведенные выше слова Николау
Тумы о том, что радиорепортер обязан быть «фотографом». И если в 30-х годах Тума и его
коллеги на других станциях пытались в одиночку решать эту задачу, то сегодня их
преемники работают большими командами и создают в эфире нечто, напоминающее
монументальные радиоспектакли со множеством голов, с калейдоскопом мнений, с
шумовыми и музыкальными эффектами. О том, как это делается, и пойдет сейчас речь.
Я уже упомянул, что подготовка к освещению каждого очередного футбольного
матча (или футбольного игрового дня) в бразильском радиоэфире начинается рано утром, за
несколько часов до начала игры (или игр). Каждая радиостанция стремится заинтересовать
болельщика своим репортажем, работой своей журналистской команды, загодя привлечь
торседора на свою волну. Делается это не столько для удовлетворения собственного
тщеславия, сколько для повышения рейтинга у рекламодателей. Та радиостанция, которая по
итогам последних матчей привлекла наибольший процент аудитории (а выявление
«победителей» и «проигравших» в этой конкурентной войне ведется постоянно и ежедневно
посредством широких опросов радиослушателей независимыми службами), получит на
следующий день более выгодные, щедро оплаченные заказы на рекламу.
Поэтому команды футбольных репортеров приступают к работе задолго до того,
когда футбольные команды начнут обувать бутсы. С утра по радио периодически идут
анонсы, вроде уже упомянутого из «Глобо» («Смотрите матч, слушая наш репортаж»). По
мере приближения начала игры такие анонсы учащаются, страсти в эфире начинают
накаляться. Появляются сообщения о ситуации в городе, о пробках на авенидах, ведущих к
стадиону, о притоке болельщиков к кассам, об активности спекулянтов, вздувающих цены на
билеты.
Музыкальное шоу или интервью политического деятеля в радиоэфире могут быть
неожиданно прерваны экстренным сообщением о том, что травмированный в прошлой игре
полузащитник «Фламенго» Ренато успешно завершил курс реабилитации, прошел утренний
медосмотр, и врач команды гарантировал, что он сможет выйти сегодня на поле, если тренер
пожелает ввести его в «основу». Эта радостная для болельщиков «Фламенго» новость
передается из уст в уста торсидой «красно-черных».
В этот момент город уже охватил ажиотаж. В окнах домов появились флаги
играющих сегодня команд. В городских парках, скверах, в магазинах и парикмахерских, в
государственных учреждениях и частных фирмах, в автобусах и метро горячо и весьма
компетентно обсуждаются шансы соперников, разгораются споры, заключаются пари. Эта
лихорадка поддерживается на высоком уровне учащающимися футбольными анонсами и
 175

комментариями, которыми радиостанции перебивают свои пока еще обычные программы до

того, как начнется уже собственно футбольный репортаж.
Водоразделы в спорах о предстоящем матче могут проходить не только между
случайными посетителями бара или попутчиками, оказавшимися на соседних креслах в
автобусе, но и между членами одной семьи. С одинаковым жаром, будь то в кварталах
пролетарской Мадурейры или аристократических особняках Леблона, какой-нибудь отец
семейства, нервно расхаживая по крошечной комнатке или по просторной гостиной,
сообщит домочадцам, что они могут не радоваться возвращению в строй Ренато: «Наш
Карлос Альберто ликвидирует его без особых усилий. Тем более, что как бы ни говорили
врачи, этот Ренато, все же, сегодня, не в форме, он еще не оправился от травмы».
В ответ, болеющий за «Фламенго» сын заметит, что медлительный и неповоротливый
Карлос Альберто никогда в жизни не сможет противостоять стремительному и ловкому
Ренато. Даже если он и будет играть в половину своих возможностей.
А мать семейства, включаясь в дискуссию, поддержит сына и добавит, что «наш
Ренато должен сегодня показать высокий класс еще и потому, что на прошлой неделе он
помирился с невестой, которая простила ему нечаянный роман, случившийся на прошлом
выезде команды в Аргентину. Невеста будет сегодня на трибуне «Мараканы», и Ренато
конечно захочет отличиться перед ней».
Откуда они все это знают? Да все оттуда же: из репортажей, из потоков информации,
которую радиостанции буквально вываливают на головы торсиды.
Начало матча приближается. Радиостанции продолжают сообщать о пробках на
подступах к стадиону, об авариях, о столкновениях машин, спешивших на футбол, о первых
драках болельщиков на подступах к стадиону, об ажиотаже у билетных касс, о хлопотах
полиции, о подходе к стадиону «батарей» — оркестров, которые торсиды ведут на трибуны.
За полчаса или за час до начала игры радиостанции прекращают все свои обычные
передачи, концерты по заявкам, выпуски новостей или интервью с кинозвездами и начинают
уже репортажи с «Мараканы», которые растянутся на долгие часы.
Представляете себе: до первого удара по мячу — еще целый час! А репортеры уже
начали репортаж об этом матче.
Спрашивается: о чем можно говорить целый час перед началом игры?
Да о чем угодно! Можно анализировать стратегические концепции тренеров и
пытаться прогнозировать их установки на сегодняшний поединок. Можно вспоминать
историю соперничества играющих сегодня команд, изучать их составы, сообщая о
самочувствии каждого игрока. Одна контузия Ренато, от которой он оправился только
сегодня, заслуживает самого детального расcказа, да и здесь не будет забыто ничего. Будет
 176

вспомянут и описан эпизод прошлого матча, в котором травма была получена. По этому
случаю обязательно воспроизведут звукозапись того репортажа. Затем последует рассказ о
ходе медицинских осмотров, о рентгене и томографии, о консилиуме медиков, об их точках
зрения, о восстановительных процедурах, включающих и физиотерапию, и гимнастику, и
лечебные массажи. Репотеры приведут интервью с лечащими врачами и процитируют
мнения специалистов других медицинских учреждений и школ о лечении подобных травм.
Естественно, будут переданы интервью с мамой футболиста и его невестой, которые
помогали спортсмену вернуться в строй. Особое место будет отведено подробнейшему
рассказу о том, как геройски переносил он назначенные процедуры.
Покончив с Ренато, комментаторы займутся основным блюдом: начнут детально
взвешивать шансы, плюсы и минусы обеих команд и каждого из их игроков в отдельности.
При этом к микрофону будет приглашен футбольный специалист или знаменитость шоу-
бизнеса, которые выскажут свои прогнозы на матч.
Помимо этого на радиослушателей в тот же час обрушивается и поток
дополнительной информации о положении на ведущих к стадиону дорогах, о притоке
торсиды на трибунах, о прибытии лидеров торсид, о работе подтрибунного хозяйства: баров,
раздевалок, кафе, медпунктов. О несчастных случаях, об отчаянных и, как правило,
бесплодных усилиях полиции, пытающейся нормализовать график на подступах к стадиону.
О перебоях в автобусном движении, о раздавленных и потерявшихся собаках...
Поток подобных сообщений прерывается экстренной информацией: врубившийся в
прямой эфире «летучий» репортер истерично, словно речь идет о начале третьей мировой
войны, сообщает: «Внимание! Внимание! Только что команда «Фламенго» прибыла на
стадион! Игроки проходят в раздевалку! Ждите новых сообщений!»
Тут же, почти перебивая его, эфир пронзает голос другого репортера, который
извещает планету о том, что и команда гостей въезжает в этот момент на территорию
стадиона.
Далее ведущие репортаж бригады ждут информации о заполнении протоколов, что
очень важно, ибо с этого момента окончательно проясняются составы команд и скамейки
запасных, что дает новую пищу для комментаторов.
«Пауло Сержио играть не будет!» — возвещает репортер, дежурящий у судейской
комнаты и первым подсмотревший заполненные протоколы. Сообщение пронизано таким
драматизмом, словно речь идет о неожиданной гибели главы государства...
«Как это не будет?! Почему не будет играть Пауло Сержио?!».
 177

В комментаторских кабинах разгорается ажиотаж: тщательно выстроенные прогнозы

нужно теперь срочно перекраивать. Нужно немедленно, здесь же, сейчас же предложить
радислушателям новые версии, новые варианты тактических схем и тренерских концепций...
Эти расуждения прерываются шумовым взрывом, напоминающим испытание ядерной
бомбы средней мощности:
— «Фламенго» появилось из туннели, «Фламенго» выходит на поле! — врывается в
беседу «специалистов», находящихся в комменаторской кабине, голос дежурящего у выхода
из туннеля «летучего» репортера.
В эфире — комшмар: рвутся петарды, гремят барабаны, скандирование и рев трибун
достигают запредельных значений. Громче этого рев будет только в тот момент, когда
«Фламенго» забьет свой первый гол...
В ожидании, пока торсида отведет душу, комментаторы уважительно замолкают,
давая возможность радиослушателям насладиться симфонией бушующей «Мараканы».
Через несколько мгновений раздается новый вопль, правда, куда более слабый: из
другого туннеля выходят гости. которых приветствует их малочисленная торсида, тогда как
болельщики «Фла» встречают свирепым свистом.
Вместе с командами поле наводняют репортеры с микрофонами, фотографы с
аппаратами, операторы с видеокамерами, киношники с кинокамерами, болельщики,
сумевшие просочиться или прорваться через полицейские оцепления, и еще сотни людей,
чьи функции никому не понятны, и чье появление на поле абсолютно ничем не
мотивировано.
Лайнсмены бегут проверить ворота, арбитр выхаживает в центральном круге,
упиваясь своей властью, посвистывая, созывая капитанов для жеребьевки.
Вверх взлетает монета, ее снимают десятки камер, словно от выпадающей сейчас
решки или орла зависят судьбы мира.
Все! Стороны определились, команды готовы начать игру.
Судья грозными посвистами пытается изгнать с поля репортеров и фотографов. Ему
помогает в этом полиция.
Возбужденно свистит архибанкада, раздраженная тем, что из-за этих лениво
выползающих за боковые линии парней задерживается начало игры. Напряжение достигает
предела, и вот, наконец, звучит свисток к началу матча!
Он делит день на две части: до начала игры и саму игру...
Все предварительные разговоры, прогнозы, размышления о ходе предстоящего
поединка, о его возможном результате с этого мгновенья забыты. Теперь внимание
 178

полностью отдано игре и ее творцам, носящимся там, на буро-зеленом, безжалостно

вытоптанном, расчерченном белыми линиями прямоугольнике поля.
С самого первого мгновенья игры не только начинается борьба футболистов, но и
обостряется давно уже начатая война репортеров за аудиторию. Каждый из ведущих
репортаж комментаторов на всех пяти или шести радиостанциях, транслирующих данный
матч, буквально молится об успехе своей репортерской команды, просит Господа, чтобы он
помог привлечь аудиторию радиослушателей именно к его репортажу.
Главное условие победы в этой войне — это, во первых, наличие классного
репортера, ведущего рассказ о самой игре, и, во-вторых, наличие рядом с ним авторитетного,
компетентного, хорошо знающего свое дело комментатора, анализирующего события на
поле.
Да, именно так и распределяются сейчас обязанности в команде, обслуживающей
матч: репортер, который пулеметной скороговоркой «рисует» для слушателей картину игры,
точнее сказать, передает ее фотографически точно (не забывайте, что десятки тысяч людей
на трибунах слушают его речитатив, глядя на игру, и не простят ему никаких «фантазий» и
«украшательств», до которых, кстати сказать, большим охотником был наш Вадим
Святославович Синявский).
Рядом с ним в комментаторской кабине находится аналитик, который с блокнотом в
руках внимательно следит за ходом игры и периодически, когда происходят какие-то
остановки, задержки в ходе поединка, высказывает свои суждения такого примерно типа:
— «Фламенго» явно побаивается соперника, играет от обороны, а «Коринтианс»,
наоборот, рвется вперед во что бы то ни стало... Игроки средней зоны черно-белых явно
переигрывают полузащиту красно-черных, в индивидуальных единоборствах заметно
превосходство таких-то игроков над такими-то... Если тренер «Менго» не перестроит
игру и не уберет с поля своего явно слабого левого защитника, то команда может
окончательно упустить нити и получить гол после прорыва по этому слабому флангу...».
Еще раз подчеркну: эти аналитические опусы возможны только в моменты остановки
игры или в те отрезки, когда она развивается неторопливо, а где-то на своей половине поля
защитники лениво перебрасываются пасами. Но стоит только ситуации хотя бы чуть-чуть
обостриться, и в дело вступает пулемет основного репортера.
Кроме упомянутых репортера и «аналитика», в кабине может находиться и
специальный комментатор, оценивающий работу судейской бригады. Помнится, одним из
интереснейших специалистов в этой сфере был Марио Вианна, о котором уже шла речь.
Поскольку он был крупного сложения и владел профессиональными полицейскими
средствами усмирения недовольных, игроки его просто побаивались, и при любом
 179

обострении ситуации он мог крикнуть, что сейчас отправится в раздевалку, где у него лежит
пистолет, и наведет с его помощью порядок.
Впрочем, таким грозным Вианна был до 1954 года, когда его пригласили судить
матчи мирового чемпионата в Швейцарии, где он неожиданно полностью осрамился на
матче Швейцарии и Италии. Будучи арбитром на поле, потерял контроль над игрой, которая
превратилась в нервное силовое единоборство. В какой-то момент кто-то из разгоряченных
игроков нанес и ему самому удар ногой, а Марио растерялся и не сумел отреагировать
должным образом, пресечь грубость и восстановить порядок на поле. После этого судейским
комитетом ФИФА он был «посажен на скамейку запасных».
Помимо этих трех фигур в бразильском футбольном радиорепортаже участвуют еще
несколько действующих лиц. Во первых, за каждыми воротами радиостанция размещает по
одному «летучему» репортеру, в обязанности которого входить оперативно сообщать, как
бы, с места события обо всех «крутых» эпизодах в данной штрафной площадке. Выглядит
это так: прошла атака, увенчавшаяся ударом по воротам, и репортер из кабины кричит: «А
сейчас наш «летучий» Жозе нарисует картину этого эпизода! Алло, Жозе! Что ты там
видел?»
И Жозе скороговоркой сообщает, кто кого сбил, справедливо или нет назначен
пенальти, кто ударил вратаря, а кто бросился на обидчика, и т.д. и т.п.
Такие же «летучие» бойцы могут работать и вдоль боковых линий, близ скамеек
запасных, привлекая внимание слушателей к поведению тренеров, к их репликам, крикам,
обращенным к игрокам. Они берут быстрые интервью у только что замененных игроков,
которые отправляются на скамейку запасных. Кроме того, еще два-три репортера могут
работать на трибунах, давая подробности драк и потасовок между болельщиками, стычек с
полицией, и даже за пределами стадиона, фиксируя автомобильные пробки, сообщая о
каких-то инцидентах.
Таким образом, радиослушатель имеет полную всеобъемлющую картину событий на
поле и вокруг него.
Репортаж сопровождается целой гаммой звуковых эффектов, музыкальных вставок,
рекламных клипов. Причем они весьма динамичны и коротки, чтобы исключить вероятность
попадания рекламы на важный игровой момент, не говоря уже о голевой ситуации, тем
более, о голе.
Кстати, о рекламе. Помимо заранее записанных коротких и динамичных клипов, и сам
репортер тоже иногда проявляет инициативу (видимо, хорошо оплаченную...). Вспоминаю,
как комменатор радио «Насионал» Жорже Кури украсил однажды свой репортаж
нижеследующим перлом:
 180

— Передача на выход! Жерсон в прыжке достает мяч, откидывает его Жаиру! Тот
врывается в штрафную...Финт! Еще один финт! Жаир — прямо перед воротами... Удар!!! Ай-
ай-ай! Мяч проходит в сантиметре над перекладиной! Ах, если бы Жаир чистил зубы пастой
«Колгайт», то он, конечно, ни в коем случае не промазал бы!..
Игра идет, развиваясь по своим таинственным и не всегда понятным законам.
Репортеры пулеметной скороговоркой сопровождают все перемещения мяча, все эпизоды
противоборства, комментаторы время от времени анализируют игру. «Летучие» репортеры
врываются со своими оживляющими репортаж криками и репликами.
И, в конце концов, наступает тот великий момент, ради которого выходят на поле
футболисты, собираются на трибунах торсиды, а в комментаторских кабинах — репортеры.
Ради которого и существует сама эта футбольная игра: в чьи-то ворота влетает гол!
И тут... Эта кульминация, этот апогей футбольного действа сопровождается
потрясающим своей выдумкой и обилием эффектов, этаким особым, «фирменным» для
каждой радиостанции шоу. Некогда знаменитая, но одинокая губная гармошка Ари Баррозо
неузнаваемо трансформировалась теперь в помпезные полифонические спектакли,
тщательно срежиссированные и отрепетированные, поражающие воображение
замысловатыми шумовыми фокусами, специальными эффектами, голосовыми колоратурами,
музыкой, восторгами репортеров, комментариями специалистов.
Естественно, украшением звукового карнавала служит вопль «Го-о-о-о-о-ол!»,
который каждый из классиков репортажа исторгает на свой лад. Помнится, одно время они
даже соревновались, у кого этот вопль протянется как можно дольше. Потом сообразили, что
не так уж логично столь бесцельно расходовать золотое эфирное время: лучше уж успеть до
возобновления игры с центра поля выдать побольше комментариев, суждений и реплик.
Одним из классиков радиорепортажа был Одувалдо Гоцци, прославившийся своими
трансляциями с первых послевоенных чемпионатов мира. Его лучшие репортажи оказались
на вечном хранении в фондах рио-де-жанейрского Музея изображения и звука. А самые
волнующие фрагменты самых знаменитых репортажей, вроде матчей бразильцев на
чемпионате мира в Швеции, были даже изданы в виде грампластинок!
Вскоре к Одувалдо Гоцци, Николау Туме, Блота Жуниору и другим первопроходцам
жанра присоединились те, кого можно назвать «второй волной». Классиками 1960—1970
годов. Жорже Кури (радио «Насионал»), Валдир Амарал (радио «Глобо»). Все они были
мастерами высочайшего класса, умели быстро и точно рисовать картину самого
стремительного поединка, который развивался подчас с космическими скоростями.
После фиксации и анализа гола репортажи возобновляются...
 181

И тут я должен сказать несколько слов и о телевизионных мастерах футбольного

репортажа, задача которых, еще раз повторю, конечно же, гораздо проще: их «потребитель»
видит «картинку» игры. Телекомментаторам не нужно рисовать своим голосом ход матча,
достаточно упоминать имена игроков, работающих в данный момент с мячом, чтобы помочь
телезрителю ориентироваться в происходящем на поле.
Но и в телевизионных репортажах тоже участвуют большие команды с таким же, как
было сказано выше разделением функций: с комментаторами и «летучими» репортерами, с
тщательным вниманием ко всем компонентам игры, со стремлением превратить репортаж в
артистическое шоу, которое не только дает болельщику возможность увидеть матч, но и
покоряет его режиссерской выдумкой, обилием приемов, щедростью представляемой с
экрана информации.
Лучшим из комментаторов на протяжении первых десятилетий футбольных
телетрансляций был, конечно же, Жоан Салданья. Он бывал или работал на всех
чемпионатах мира, кроме самого первого — 1930 года. Он сопровождал сборную страны во
всех ее турне по странам и континентам. Пожалуй, невозможно найти на футбольном
глобусе точку, откуда бы Жоан не комментировал матчи своей команды.
Мне повезло: я несколько раз имел возможность наблюдать его волшебство вблизи.
Сотни раз слушал его репортажи, несколько раз во время работы присутствовал в его
комментаторской кабине. Например, провел с ним все два часа в «Лужниках», когда Жоан 21
июня 1973 года расказывал бразильцам о матче сборных Бразилии и СССР (1:0 в пользу
гостей, гол Жаирзиньо).
В январе 1988 года я просидел с ним три часа в беспощадно жаркой кабине телесети
«Маншете» на «Маракане» в матче «Васко» — «Фламенго», открывавшем очередной сезон.
Сразу же замечу, что так знать футбол, как знал его Жоан, было просто невозможно.
Он был в курсе абсолютно всех футбольных событий. И не только в Бразилии, но и во всем
мире. При каждой встрече, будь то в ложе прессы «Мараканы» в шестидесятых годах, или в
Москве, где мы с супругой имели радость в 1973 году принимать в нашем доме Жоана с
женой Терезой, или в баре гостиницы «Мехико», где мы встретились на чемпионате 1986
года, или в конце восьмидесятых в его крошечной (на сей раз холостяцкой) квартирке на
Леблоне, он всякий раз заставал меня врасплох очередным каверзным вопросом. Типа: «Что
это за «Заря» там у вас появилась? И откуда пришел ее тренер Зонин?»
Этот великий и неутомимый знаток футбола скончался в 1990 году на чемпионате
мира в Италии, который, будучи уже тяжело, неизлечимо больным, он отправился освещать
на инвалидном кресле...
 182

И покинул этот наш беспокойный мир Жоан прямо там. Вдали от родины, но рядом с
футболом. Его смерть сравнима с гибелью летчика в полете или моряка на вахте...
Сегодня, замечу кстати, пресс-центр «Мараканы» носит имя Жоана Салданьи.
Главный ресторан стадиона назван именем Жорже Кури. А сам стадион «Маракана»
официально именуется «Муниципальный стадион Маракана имени Марио Фильо». Марио
Фильо, напомню, был виднейшим и старейшим бразильским футбольным обозревателем и
писателем. Умеют-таки, эти бразильцы чтить память своих футбольных репортеров и
комментаторов!
Но возвращаясь к рассказу о футбольных телерепортажах в Бразилии, упомяну, что
одну из лучших журналистских команд в этой сфере создала за последние два десятка лет
телесеть «Бандейрантес». Руководителем спортивной редакции и ведущим репортером
является там Лусиано до Валье, с которым я познакомился на чемпионате мира 1986 года в
Мексике. Вне всякого сомнения сеть «Бандейрантес» смело можно считать рекордсменом
среди телестанций и телесетей Бразилии по объему спортивного вещания. В дни чемпионата
мира по футболу 1994 года в США она отводила футбольным трансляциям до десяти часов в
сутки! На чемпионате мира-1998 во Франции этот показатель был перекрыт!
Сам Лусиано гордится тем, что является обладателем двух рекордов: на чемпионате
мира 1982 года его телерепортаж о матче команд Бразилии и Испании собрал 98 процентов
аудитории!
Другой его рекорд был завоеван не в футбольной сфере, но он не менее сенсационен:
однажды Лусиано организовал товарищескую встречу по волейболу между сборными
Бразилии и СССР на «Маракане», где присутствовали 98 тысяч болельщиков. Это тоже
неслыханный для волейбола показатель!
Чтобы провести подобный матч и показать его такой аудитории, в центре
футбольного поля была сооружена волейбольная площадка. И тут — какое невезение! —
перед матчем пошел дождь!...
Это в футбол можно играть при любой погоде. А попробуйте прыгнуть за мячом на
деревянной площадке, которая под дождем превращается в каток. На ней нельзя ни прыгать,
ни даже стоять!
И потому звезды мирового волейбола во главе с нашим легендарным Зайцевым
ползали на коленях, закрывая деревянный настил кусками коврового покрытия, сорванного в
раздевалках.
С Лусиано до Валье работали и работают привлеченные им на роли комментаторов
многие из лучших футболистов Бразилии: Жерсон, Тостао (он, впрочем, расстался с
«Бандейрантес» в 1997 году, мотивируя свое решение тем, что Лусиано слишком много
 183

внимания и времени в своих репортажах уделял коммерческой рекламе, что мешало

восприятию игры торсидой), Зико, Марио Сержио. У каждого из них — своя манера, свой
стиль и свой опыт, который накладывается на сегодняшний репортаж, на современное
видение и понимание игры, и таким образом обогащает рассказ о матче или турнире.
Кстати сказать, и сам Пеле в последние годы тоже постоянно привлекается к
важнейшим репортажам, в частности, к работе в качестве комментатора на чемпионатах
мира. Ради того, чтобы поддержать эту традицию и на чемпионате мира 1998 года во
Франции (он работал в Париже в студии ТВ-Глобо), Пеле даже ушел в отставку с поста
министра по делам спорта! После чего президент страны Фернандо Энрике Кардозо вообще
закрыл это министерство.
А ветеранами и родоначальниками жанра совмещения профессий футболиста и
комментатора можно считать двух классиков: героя тридцатых годов Леонидаса — «Черного
диаманта» и знаменитого бомбардира национальной сборной периода «бурных сороковых»,
завершившихся «трагедией» 1950 года, Адемира Менезиса, которые работали сначала в
радио, а потом и в телеэфире, прокладывая путь и накапливая опыт, облегчивший потом
работу их последователям. Эти великие мастера репортажа и помогли формированию у
торсиды глубоких знаний о футболе и превратили бразильских болельщиков в самых
верных, стойких и компетентных ценителей футбольной игры.
Остается только добавить, что чемпионат мира 2002 года освещала для Бразилии
телесеть «Глобо», но об этом я расскажу на последующих страницах.

ГЛАВА 8. ПЕЛЕ, ЗНАКОМЫЙ И НЕЗНАКОМЫЙ

Да, действительно я собираюсь рассказать сейчас об этом величайшем футболисте,

причем не только о его выдающихся футбольных свершениях, но и о той стороне его натуры,
о той его деятельности, которая вам, уважаемый читатель, либо совсем неизвестна, либо
мало знакома. Но это будет чуть позже.
А сейчас, в начале, напомню о том, почему мальчик Дико из бедной бразильской
семьи прославился на весь мир, почему и как он стал и навсегда останется самым великим
футболистом и самым знаменитым спортсменом в истории нашей цивилизации.
Для начала — несколько общих соображений.
Во-первых, о его возрасте. В это трудно поверить, но 23 октября 2000 года Пеле
перешагнул свой шестидесятилетний рубеж.
 184

Почему «трудно поверить?» — спросит дотошный читатель. Да потому, во-первых,

что выглядит он максимум на сорок, сохранив прекрасную физическую форму и завидное
здоровье атлета. И потому, во-вторых, что мы всегда воспринимали и продолжаем
воспринимать его как спортсмена, если не действующего, то расставшегося со спортом
совсем недавно. Буквально только что. И вот вдруг выясняется, что ему уже за шестьдесят…

КАК МОЛОДЫ МЫ БЫЛИ…

Мне посчастливилось неоднократно общаться с ним. Особенно часто это было в

шестидесятые годы, когда я работал в Бразилии корреспондентом Московского радио, а он
был на взлете мастерства, в зените славы. Не буду преувеличивать и уверять, что мы стали
близкими друзьями. Но смею заверить, что после нескольких встреч и приставаний с
просьбами об интервью он начал выделять меня в вечно густой толпе окружающих его,
суетящихся, жаждущих общения журналистов. Во всяком случае, через какое-то время,
когда в очередной раз расталкивая десятки бразильских коллег-соперников, рвущих его на
части в раздевалке «Мараканы» после очередного матча «Сантоса», я попытался пробиться к
нему, а меня коллеги-соперники оттирали локтями и спинами, завидевший мои тщетные
усилия Пеле покровительственно сказал:
— Ребята, пропустите-ка поближе моего русского друга…
Изумленные коллеги-соперники раздвинулись, поглядывая на меня с раздраженным
недоумением: что это за тип удостоился личного привета от Короля? А дело было вовсе не
во мне, а в присущей Пеле чуткости, в его постоянном и неуклонном стремлении к
справедливости и равновесию. Во всем. Если есть среди окружающих и домогающихся его
внимания журналистов представитель какого-то меньшинства, посланец далекой, покрытой
снегами и льдами России, он не должен быть оттерт, оттеснен! Он тоже имеет право на
доступ к королевскому телу!
А может быть, ему просто импонировала настойчивость русского репортера, который
обязательно возникал поблизости каждый раз, когда «Сантос» приезжал на очередной
поединок в Рио или сборная Бразилии собиралась на какой-нибудь товарищеский или
отборочный к чемпионату мира 1970 года матч.
Кроме того, могу предположить, что его, по характеру энергичного и напористого
человека, поразила моя наглость: во время самой первой беседы с ним (это было на
тренировочной базе команды под Сантосом) я упросил его спеть мне несколько песенок
собственного сочинения, записал это на диктофон и отправил в Москву, где они были
 185

изданы на гибком диске в журнале «Кругозор». (Было в шестидесятые годы такое

любопытное издание: журнал с гибкими пластинками, вплетенными между бумажными
страницами). Пользуясь царившим тогда в Советском Союзе наплевательским отношением к
авторским правам, я, сам того не понимая (по причине изуродованности советским
воспитанием), по сути дела обокрал футболиста-автора-исполнителя: издал его произведения
без его согласия.
И когда с гордым видом, распираемый самодовольством, я вручил ему журнал (что
фактически было в тот момент первым изданием его песенок, ибо тогда даже в самой
Бразилии еще не появилось ни одного его диска), Пеле с присущим ему здоровым
прагматизмом вежливо поинтересовался, когда и где можно получить авторский гонорар. А
я, не моргнув бесстыжим глазом, стал уверять его, что это можно сделать только у нас, в
Москве, причем только в нашей отечественной валюте.
Он посмеялся, восхищенный этим бесстыдством, и махнул рукой.
«Как молоды мы были…». И он, простивший меня за этот грех, и я, абсолютно не
осознававший своей вины перед ним.
Мы общались с ним десятки раз во второй половине шестидесятых. Потом я работал в
других странах, куда «Сантос» и сборная Бразилии не наведывались, но аккуратно собирал
досье, выстригая из мировой прессы и из сообщений информационных агенств все, что
имело отношение к Пеле, к его жизни, бизнесу, хобби.
Потом он ушел из футбола, и новый контакт с ним случился уже на чемпионате мира
1986 года в Мексике, где он работал комментатором телесети «Бандейрантес».
Последний раз я встретился с ним в январе 1997 года, когда — многие хорошо помнят
это — он неожиданно появился в Москве в роли рекламного агента бразильской фирмы,
которая производит расторимый кофе марки, естественно, «ПЕЛЕ».

МИНИСТР-ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ

Организовывавшая этот визит российская фирма пригласила меня сопровождать

высокого гостя (ведь он в то время был министром по делам спорта!), помочь с переводами,
общением с журналистами. Что и было сделано. Двое суток я провел с Пеле, как говорится
бок о бок, и именно с воспоминаний о нашем общении в эти два дня хочу начать рассказ об
этом удивительном человеке.
Во первых, я увидел, что он почти не изменился. Конечно, можно было заметить
седину на висках и редкие морщины на лбу. Но он совершенно не растолстел, и при
 186

желании, как он сам с гордостью сказал, мог бы и сегодня воспользоваться костюмами,

купленным тридцать лет назад. Если бы они не вышли из моды. А гений футбола, кстати
сказать, за модой следит очень внимательно.
Супружескую чету (он прилетел со своей второй женой Ассирией) я встретил у трапа
самолета. В зале для ВИП-гостей его ожидала густая толпа репортеров, фотографов и
телеоператоров. Меня поразило, что в аэропорт на встречу с Пеле не прибыл никто из наших
официальных представителей правительства и ни один из спортивных начальников… А ведь
это был, хотя и частный визит, но визит члена бразильского правительства. Зато пресса была
представлена во всем столичном блеске и многообразии. И потому там, в аэропорту,
состоялась первая пресс-конференция высокого гостя, необычайно затянувшаяся, ибо два
чемодана, с которыми Пеле направлялся в Москву, где-то затерялись.
Через некоторое время Элио Вианна — его ближайший друг и вице-президент
компании «Pele.Sports&Marketing»— (запомните это имя, он станет одним из главные героев
рассказа о «Пеле, которого вы не знаете») попросил меня отвезти «Короля» и Ассирию в
отель, а остальные члены делагации, заполнив поисковые претензии на пропавшие
чемоданы, приедут позднее.
Мы отправились в «Балчуг», заполнили там анкеты, получили ключи от номера-люкс
и решили дождаться остальную делегацию в баре отеля.
Я, естественно, накинулся на усталого Короля с расспросами о его министерской
деятельности. И увидел, что он полон энтузиазма: он работал тогда над законом, который
ограждал бы права футболистов от произвола футбольных чиновников и владельцев клубов.
Сейчас-то этот его энтузиазм слегка угас: бразильская пресса сообщала, что
разработанный им законопроект был изуродован в конгрессе и президент страны подписал
уже сильно измененный, фактически совсем другой закон. Но так бывает не только в
Бразилии.
Тогда, в баре «Балчуга-Кемпински», он с гордостью сообщил мне, что построенный
по его инициативе детский стадион в Мангейре, одной из крупнейших в Рио-де-Жанейро
фавел, привел к заметному уменьшению в том районе города детской преступности и
наркомании.
— И нам бы такое не помешало бы, — вздохнул я.
— Ну, так стройте и вы детские стадионы! — ответил он бодро.
— Денег нет у правительства.
— А тот стадион в Мангейре был построен на деньги частных инвесторов. Ищите их
и вы… Ведь вложения такого рода должны освобождаться от налогов.
 187

Я махнул рукой: было бесполезно объяснять ему особенности нашего российского

предпринимательства и государственного менталитета. Тем более, что утомленная долгим
перелетом Ассирия уже зевала, и потому по просьбе заботливого мужа я проводил ее в
номер, а затем вернулся к Королю, и мы продолжили беседу.
И тут я почувствовал, что он остался тем же прежним молодым и энергичным
«жизнелюбом», каким его знают все, кто общается с ним более или менее близко. Поскольку
теперь рядом не было строгого супружеского ока, Король с нескрываемым интересом
принялся изучать женщин за соседними столиками, придирчиво и внимательно анализируя
их достоинства, на которые мы, мужчины, обращаем особо пристальное внимание,
интересуясь моим мнением, и сравнивая его собственные оценки с моими суждениями.
Это было довольно любопытно, тем более, что некоторые из подопытных объектов
наблюдения, узнав Короля, приближались к нашему столику и робко просили у него
автограф.
Но вскоре приехала вся делегация с найденными все-таки чемоданами, и все
отправились по номерам. А уже на следующее утро началась карусель интервью, встреч,
переговоров.
Фирма-устроитель визита Короля футбола в заснеженную Москву распланировала его
пребывание не совсем удачно: для главной пресс-конференции был избран зал Дома дружбы
на Воздвиженке, маленький зал которого не смог вместить громадную массу журналистов,
примчавшихся на встречу с едва ли не самой легендарной личностью ХХ века. Многие из
моих коллег помнят дикую давку, которая возникла там, когда Король и Ассирия на
последовавшем вслед за пресс-конференцией коктейле появились среди журналистов и едва
не были растоптаны и смяты. Мне пришлось буквально выцарапывать их из страшных
объятий толпы, прятать в лимузин и вместе с ними спасаться бегством в отель.
И когда слегка помятая и растерянная Ассирия, приводя себя в порядок на заднем
сидении машины, с трудом отдышавшись, нервно сказала: «Вот так каждый раз, когда ты
пытаешься выйти на люди!», невозмутимый супруг пожал плечами и философски заметил,
что, мол, за все надо платить…

ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ!

Он действительно всю жизнь платит нелегкую дань — вечный налог на популярность.

Платит тем, что не может появиться на людях без риска быть раздавленным и смятым.
Платит необходимостью скрываться от вечной, никогда не прекращающейся осады
 188

репортеров и любителей автографов, которые охотятся за ними не только на улицах или в

аэропортах, но и на светских раутах и правительственных мероприятиях.
Не анекдот, а факт: когда 1 января 1996 года вновь избранный и только что
вступивший в должность президент Бразилии Фернандо Энрике Кардозо начал представлять
на официальном приеме свой новый кабинет, все участники приема: министры, гости,
фотографы, мобилизованные для фиксации исторического факта, и пресса, призванная
освещать его, тут же выстроились в очередь за автографами к новоиспеченному министру
спорта Пеле.
Вообще-то, о его не знающей границ популярности, о немыслимом и никогда не
затихающем ажиотаже вокруг него, вокруг имени, ставшем имиджем, известно всем. Весь
мир видел фотографию Роберта Кеннеди, обнимающего в раздевалке «Мараканы» Пеле.
Похожа на красивую легенду невыдуманная история о прекращении на одни сутки
бушевавшей в Заире гражданской войны: соперники неистово захотели посмотреть матч с
участием Пеле.
Посмотрели. И как только «Сантос» отбыл, война возобновилась…
В шестидесятых годах мировую прессу обошла история бедняка, который где
«автостопом» на попутках (интересно было быь узнатиь, что это были за попутки:
верблюжьи караваны или грузовики с урожаем маиса?), а где безбилетным «зайцем» проехал
через всю Африку из Кейптауна в Касабланку, чтобы попасть на матч с участием Короля.
(Посмотрите, пожалуйста, уважаемый читатель, на карту Африки и попробуйте представить,
что это за подвиг: через джунгли и пустыни, через реки и горы только ради того, чтобы
попасть на футбол!).
А уже совсем недавно, в июле 1995 года, другой африканский бедняк тоже, между
прочим, «зайцем» в трюме американского сухогруза переправился через Атлантику и
отправился пешком по Бразилии к «Королю Пеле» с просьбой помирить воюющих в Руанде
тутси и хуту. Правда, ему не повезло: неграмотный африканский бродяга не знал, где именно
следует искать благодетеля, он не имел представления о том, что тот стал уже министром и
работал не в городе Сантосе, где когда-то играл в футбол, а в столице страны. Да и где
находится эта столица африканский посол доброй воли тоже не имел ни малейшего
представления. Короче говоря, местная полиция повязала его почти мгновенно, где-то в
окрестностях порта Сантоса, где он высадился с судна.
В Бразилии и во всем мире — миллионы фанатов Пеле. Но самый «фанатичный» его
фанат обитает не в Бразилии, а на Украине в городе Луганске. Зовут его Николай Худобин. В
дошкольном возрасте он, не колеблясь, обменял свой новый велосипед (нет, вы представьте
себе, что это такое для шестилетнего мальчишки: новый, только что купленный, сверкающий
 189

эмалью и попахивающий машинным маслом велосипед!?) на фотографию Пеле и Яшина.

Эта страсть горит в нем уже около сорока лет. Николай расходует на нее все свои силы,
здоровье, и, разумеется, средства. Он собственноручно перерыл личные коллекции и архивы
всей футбольной Москвы в поисках всего, что имело хотя бы косвенное отношение к
Королю. Он безжалостно изымал у наших ветеранов футбола и футбольных чиновников
значки, марки, открытки, автографы, футбольные программки или вырезки из газет, где
упоминался или был изображен Пеле. Он запустил лапу в мои коллекции и досье,
выцыганивая у меня что-то такое, чего не мог найти в других местах у иных людей.
Благодаря своей одержимости Николай Худобин сумел создать первый в мире частный
музей Пеле и посвятил заботам о нем всю свою жизнь. Жалко, конечно, что музей этот
находится не в России, а в другой стране.
Кстати, о музеях: в родном городе Пеле Сантосе, где он сделал свои первые шаги в
профессиональном футболе, к его 60-летию открылся в Бразилии (второй — после
худобинского) мемориальный музей Пеле.
Наверняка в нем будет такой интересный экспонат, как памятная медаль — одна из
самых первых наград, которой Король был удостоен еще в конце пятидесятых годов
министерством просвещения Бразилии: тысячи мальчишек начали учиться грамоте только
для того, чтобы прочесть его первую книгу, вышедшую после чемпионата мира 1958 года:
«Я — Пеле».
О популярности Пеле свидетельствует весьма красочно и комическая сценка,
свидетелем которой я был на «Маракане» в ноябре 1969 года по окончании футбольного
матча между сборными Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло, сыгранного специально для
английской королевы, находившейся в тот момент с официальным визитом в Бразилии.
По тщательно разработаному и утвержденному королевской канцелярией и
бразильским министерством иностранных дел распорядку после окончания матча Ее
Королевское Величество должна была вручить капитану команды-победительницы очень
тяжелый, громадный кубок. Принимал его, естественно, Пеле.
И, конечно же, десятки тысяч зрителей «Мараканы» наблюдали за торжественной
церемонией, а сотни фотографов стремились запечатлеть ее для анналов истории. И, как
всегда в таких ситуациях, участники церемонии спешили, служба безопасности мешала,
торсида свистела, местные чиновники лезли на первый план, стремясь не упустить
возможности попасть в кадр рядом с «Королем» и Королевой.
Уставшая от матча, от бразильской жары, и от столь же типично бразильского
беспорядка Ее Королевское Величество, сунула кое как Пеле громадный кубок, который
 190

чуть не выпал из ее слабых рук, собралась со вздохом облегчения ретироваться, но

неутоленные фоторепортеры яростно завопили:
«Куда, куда, Королева?! Стой, не спеши! Встань рядом с Ним!»
Заметьте: «рядом с Ним»! Не «Пеле — подойди поближе к Королеве!», а «Королева
— встань рядом с Пеле!»
Поэтому ни у кого в Бразилии не вызвала иронической улыбки опубликованная
однажды подпись под фотографией: «Король и один из его болельщиков». На снимке был
изображен Пеле с папой Римским.

РЕКОРДЫ КОРОЛЯ

Они прекрасно известны всему миру: 1281 гол в 1363-х матчах, сыгранных за 21 год
карьеры в профессиональном футболе. 32 выигранных чемпионата. В том числе три
мировых. 90 раз он делал «хет-трик», 30 раз забивал по четыре мяча за игру, четыре раза —
по пять, а однажды (в 1964 году в ворота «Ботафого»из города Рибейрао Прето) забил восемь
голов.
Тут уместно было бы вспомнить о том, что у нас в стране в свое время появился Клуб
имени Григория Федотова, в который с гигантской помпой принимались или, точнее сказать,
«вписывались» футболисты, забившие в официальных матчах сотню голов и более. За всю
свою футбольную жизнь. Долгие годы рекордсменом был великий торпедовец Александр
Пономарев: 148 голов в 244-х матчах за два десятка лет. Для сравнения: в 1959 году 19-
летний (!) Пеле, сыграв за один сезон 103 матча, забил в них 126 голов!
Периодически в Бразилии составляются символические «сборные всех времен». Один
из наиболее авторитетных подобных опросов был проведен в 1996 году футбольным
журналом «PLACAR». В нем участвовали 64 человека: тренеры национальных и ведущих
клубных команд, ветераны бразильского и зарубежного футбола, самые компетентные,
самые опытные футбольные обозреватели. Среди привлеченных «Плакаром» экспертов были
такие фигуры, как Альфредо ди Стефано, Жюст Фонтэн, Мишель Платини, Айморе и Зезе
Морейра, Флавио Коста, Теле Сантана, Йозеф Масопуст, Карлос Альберто Паррейра.
Каждому из них было предложено составить свой собственный, так сказать,
«персональный», основанный на личных наблюдениях и ощущениях список бразильской
национальной «сборной всех времен». Всего было названо 75 имен. И только одно имя
вошло во все 64 списка. Это был, как нетрудно догадаться, Пеле.
 191

У каждого футболиста, включая самых великих мастеров, всегда имеются какие-то

особенно сильные стороны и, в то же время, определенные слабости. Чтобы не ходить
далеко за примерами: Ривалдо — левша, он не любит принимать мяч под правую ногу.
Знаменитый бомбардир чемпионата мира в Корее-Японии Роналдо умеет в футболе почти
все, но не слишком уверенно играет головой. Что касается Пеле, то его профессиональная
характеристика, если бы ее пришлось составлять, оказалась бы очень лаконичной. В ней
можно было бы записать всего несколько слов: «У него нет слабых мест».
И все. Точка.
Действительно, он не имел слабых мест. Любой элемент футбольной игры Король
выполнял лучше, чем любой другой футболист. Он быстрее всех бегал, выше всех прыгал,
потрясающе бил с обеих ног. Для него не существовало никаких секретов в футбольной
технике. Отсюда и неслыханный урожай голов. Отсюда и трепет, который Пеле внушал
любым соперникам различных команд мира. Отсюда и беспредельная вера в его
возможности, которая приводила к тому, например, что однажды кинорежиссер, снимавший
о нем фильм, попросил забить мяч с определенной точки поля:
«Чтобы не тратить лишнюю пленку и не бегать за тобой вокруг футбольного поля, мы
поставим камеру на помост с этой стороны, а ты забей пожалуйста вон оттуда, с правого угла
штрафной площадки. О кей?»
Желание режиссера было исполнено. Гол влетел именно с запрошенной точки.

ХАРАКТЕР

Его характер изумляет всех, кто знаком с ним. Меня, например, больше всего
поражает, что при невероятно стремительном восхождении на вершину Олимпа (он стал
чемпионом мира в 17 лет, а двукратным чемпионом — в 22 года!) ни в юности, ни в зрелые
годы Пеле не заболел «звездной болезнью». Всех, кто его знает, кто общался с ним хотя бы
раз, он всегда восхищал и восхищает своим дружелюбием, отзывчивостью и мягкостью в
отношениях с окружающими.
Возьмем стандартную, так утомляющую всех чемпионов спорта и звезд
кинематографа операцию, как подписание автографов. Для Пеле этой проблемы не
существует. Он никогда не скажет: «Ах, оставьте меня в покое! Я так устал от вас!»
Если только болельщику удавалось пробиться к нему через цепи никогда не
ослабляющей бдительности охраны, то он мог быть уверен, что Король не откажет в
 192

автографе, любезно поприветствует своего балдеющего от счастья обожателя, похлопает его

по плечу и пожелает всего доброго.
Как раз такой и оказалась моя первая встреча с ним тридцать лет назад на
тренировочной базе в «Сантосе». Утомленный до последней степени нещадной тренировкой,
он, тем не менее, согласился уделить мне «несколько минут». После чего беседовал со мной
два часа, терпеливо отвечая на все вопросы, многие из которых ему задавали уже тысячи раз.
Множество раз я наблюдал, как он, выходя, к примеру, из автобуса, доставивщего
команду на стадион, приветливо и дружелюбно откликался на восторженный вопль какого-
нибудь торседора, сумевшего прорвать заградительный заслон и приблизиться вплотную к
Королю.
«Здравствуй, Пеле!», — рыдая от счастья, визжал счастливчик. И в ответ обязательно
слышал: «Привет, привет! Как дела? Все в порядке?».
И обалдевший фанат восторженно глазел вслед удаляющемуся божеству. Теперь у
него оставалось счастливое воспоминание на всю жизнь.
Но этот почти ангельский его характер, этот идеальный образ «милого друга»
поразительно менялся, когда Король выходил на футбольное поле, на котором он всегда был
сверх меры говорлив.
Это была еще одна весьма заметная черта его натуры: повышенная, мягко скажем,
говорливость на поле. При всей сдержанности, чувстве собственного достоинства, при
врожденной интеллигентности, мягкости, которые свойственны ему во «внефутбольной»
жизни, во время игры он всегда был одним из самых крикливых, а иногда и сварливых
игроков. Это я вам точно говорю, поскольку сам это видел неоднократно.
Когда «Сантос» играл на «Маракане» я любил наблюдать Пеле не в ложе прессы,
находящейся на втором ярусе трибун, а на поле — прямо за сеткой ворот соперников
«сантистов» рядом с фотографами и операторами. Именно там, например, довелось
посмотреть 19 ноября 1969 года знаменитый поединок с «Васко да Гама», в котором Пеле
забил свой тысячный гол.
И скажу прямо: здесь, в непосредственной близости от событий, разворачивающихся
на поле, я слышал в его исполнении такие фольклорные перлы, которые не могу
воспроизвести публично, потому что они не поддаются цитированию в прессе.
И все же, постараюсь передать хотя бы несколько фрагментов его изречений,
адаптировав их применительно к нормам русской речи.
— Эй, ты, негао, — кричит Пеле сопернику куда более, кстати сказать, светлокожему,
чем он сам. (Слово «негао» означает нечто вроде «черномазый». Но оно, заметим, может
звучать в зависимости от ситуации и интонации и уничижительно, и шутливо, и даже
 193

ласково. Мы ведь тоже, к примеру, слово «бандит» можем произнести по-разному. Одно
дело — в устах репортера «желтой прессы», а совсем по другому — в устах молодой
мамаши, обращающейся к своему непоседливому пятилетнему сыночку).
— Эй, негао! — вопит «Король» сопернику. — Ты пытался меня обвести? Ты что: с
ума сошел? Отвали-ка в сторонку и не путайся под ногами!
— А ты, дурачок, — кричит он через секунду своему полузащитнику. — Куда тебя
понесло на левый край? Ты же не играешь левой ногой! Убирайся на свое место!
Ворвавшись в штрафную площадку соперников и получив в очередной раз по ногам,
он огрызается:
— Еще раз меня зацепишь, огребешь сдачи! И уедешь на носилках, так и знай!
И так весь матч с первой до последней минуты.
Шумно он играл всю свою футбольную жизнь, отдаваясь игре целиком, до последней
нервной клеточки. Так страстно и самозабвенно другие отдаются женщине, алкоголю,
картам… Причем у него была даже своя философия, объясняющая эту страсть:
— Крик — это тоже элемент игры. И весьма важный, — откровенничал он однажды.
— В «Сантосе» я и Зито кричим больше всех. И помогает. Даже среди своих игроков бывают
такие, которые могут играть только тогда, когда на них прикрикнешь. Начинает игру такой
представитель сонно, вяло, еле двигается. А заорешь на него разок-другой, да погромче, так
он, глядишь, и забегал. Нет, крик это такое же оружие, как финт, как удар головой, как
хороший пас, как рывок к воротам.
Кричал Король на поле много, и потому иногда могло сложиться впечатление, что это
— очень жесткий, даже слишком резкий игрок, но в том-то и дело, что вся его «грубость» и
«свирепость» были строго ограничены словами. То есть криками. А жестокости физической:
ударов по ногам, запрещенных толчков, подножек, грязных подкатов он, как правило, не
допускал. Во всяком случае, никогда не начинал первым. Но если получал, то мог в качестве
ответа действительно отправить «агрессора» на больничную койку.
Отмечен в его биографии и эпизод, когда он даже сломал ногу защитнику немецкой
сборной. Но это была не умышленная грубость, а несчастный случай.
Куда чаще сам он превращался в объекта насилия со стороны «деревянных ног» (так
зовут в Бразилии не слишком умелых футболистов), со стороны всех тех, кто не мог
сдержать его «легальными» способами. И случалось нередко, что в ответ на вызывающую
грубость или подножку, спустя несколько минут, Пеле, в очередном игровом эпизоде, когда
обидчик оказывался рядом, мог изящно унизить его серией стремительных, откровенно
издевательских финтов, превращавших грубияна в беспомощного дурачка, уязвленного и
оглушенного свистом трибун.
 194

Обычно играл он чисто. Уважал правила игры. И не был способен на «подвиг»

Марадоны, который на чемпионате мира 1986 года забил свой знаменитый гол рукой, а
потом сказал, что это была «рука Божья».
Но не будем идеализировать Короля! Иногда он мог и слегка схитрить. Как это было
однажды, когда в трудном матче, во время подачи углового, ожидая мяч в штрафной
площадке и безуспешно пытаясь освободиться от прилипшего к нему защитника, Пеле,
воспользовавшись тем, что судья, смотрел на угол поля, вдруг неожиданно и быстро
просунул голову под руку своего назойливого «сторожа» и одновременно завопил дурным
голосом:
— Эй, судья! Судья! Смотри, что он со мной делает!
Судья обернулся, увидел нечто, напомнившее прием из греко-римской борьбы, и,
подавленный авторитетом Короля, послушно свистнул и... показал на отметку пенальти.
Впрочем, не всегда у него проходили такие номера. Известен случай, когда самый
строгий, самый принципиальный и неподкупный бразильский судья Армандо Маркес
(ставший ныне президентом национальной федерации судей) выгнал однажды Короля с
поля.
Это, впрочем, был не единственный казус в творческой жизни великого футболиста.
Известен совсем уж анекдотический, но вполне реальный случай, когда в Колумбии местный
судья тоже попытался удалить Пеле, но торсида разбушевалась, на поле полетело все что
могло и что не могло летать, возникли, говоря языком полицейских прготоколов, «серьезные
беспорядки», в результате которых матч был прерван, судья (!) изгнан со стадиона, свисток
взял резервный арбитр, который первым делом вызвал из раздевалки, уже принявшего душ и
отдыхавшего Пеле и попросил его… доиграть матч.
Да, Король мог быть хитер, мог быть строг, но в то же время всегда был и остается до
сих пор чрезвычайно сентиментальным.

СЛЕЗЫ КОРОЛЯ

Да, он очень сентиментален. (Кстати, это — типичная черта бразильского

национального характера). И плачет он с необычайной легкостью. Был бы, как говорится
повод.
Впервые это случилось, точнее не «случилось», а стало заметно широкой публике,
сразу же по окончании финального матча на чемпионате мира в Швеции и увековечено
десятками фоторепортеров: семнадцатилетний темнокожий мальчонка, только что забивший
 195

два гола в финальном матче в ворота шведов, буквально взахлеб рыдает на плече счастливо
улыбающегося Жилмара.
Потом Пеле плакал в Чили в 1962 году, когда стал «бикампеоном», прослезился в
момент завоевания «трикампеоната» в Мексике в 1970-м. Обильно лил слезы, когда забил
тысячный гол: рыдал, пока журналисты и торседорес носили его вокруг поля на своих
плечах. Затем плакал под душем и всхлипывал, уже сидя на скамейке и вытираясь. И
трогательно вновь прослезился, когда там, в раздевалке, я вручил ему маленький сувенир —
программку нашего футбольного матча с автографом Льва Яшина, сказав, что великий
русский вратарь тоже поздравляет его с тысячным голом. (Лев Иванович, по правде говоря,
передал мне ее для Пеле за несколько месяцев до того дня: когда я был в отпуске в Москве.
Ну, а вручение сувенира я просто приурочил к самому торжественному и счастливому
моменту в жизни Короля).
Он ронял скупую мужскую слезу, каждый раз, когда прощался с футболом. А
поскольку этот процесс затянулся на долгие годы, то и слезы лились с завидной
регулярностью. В тридцать один год он прощался со сборной: плакал. В тридцать четыре —
расставался с «Сантосом»: рыдал. В тридцать шесть — прощался с «Космосом»: лил слезы
как ребенок.
И пожалуйста, не надо скептических улыбок! Я не иронизирую, не высмеиваю, не
издеваюсь над ним. Просто привожу факты, зафиксированные тысячами фотографий и
сотнями репортажей. И прошу вас, читатель: давайте будем объективны! Давайте зададимся
таким вопросом: смог ли кто-нибудь из нас, пусть даже самых твердокожих и крутых
мужиков, избежать влаги в глазу, когда в твою честь стотысячная архибанкада «Мараканы»
вдруг подымается на ноги в едином порыве, и куда-то в небо, к планетам, к созвездию
Южного Креста несется обращенное к тебе мощное, громоподобное: «О-стань-ся!!!»

ЕГО ДОМ — ЕГО КРЕПОСТЬ

Да, это именно так, в его дом посторонний человек не войдет ни под каким
предлогом. И это логично. Это разумно. В любой стране мира личная жизнь известных
людей обязательно привлекает всеобщее внимание и рождает массу слухов, сплетен и
легенд. Потому и Пеле всегда стремился не подпускать пытливых репортеров и к своему
дому в прямом смысле этого слова и к своей личной жизни, протекающей за границами
футбольного поля.
 196

Помнится, он поразил меня ответом на вопрос одного из репортеров, который

упрекнул Короля в том, что тот долго скрывал факт своего «жениховства», своего
ухаживания за Розе-Мери и предъявил миру и журналистам свою супругу только после
свадьбы. Пеле ответил ему, что не хотел создавать никаких проблем для своей невесты: «А
вдруг у нас с ней что-то не сложилось бы, и свадьба не состоялась бы? Тогда она на всю
жизнь осталась бы «невестой Пеле». И это могло бы создать ей проблемы, если бы она вдруг
нашла бы кого-то другого…».
Согласитесь: это была похвальная деликатность! Свадьба с Розе-Мери состоялась в
начале 1966 года. Через год появилась дочь Келли-Кристина, потом сын Эдиньо, затем еще
одна дочь Дженифер. И два десятка лет семья эта считалась «образцово-показательной»:
кроткая Розе-Мэри, милые детишки, папочка любимый в семье и боготворимый
миллиардами людей планеты.
В газетах и журналах Бразилии и других стран мира довольно часто появлялись
статьи о мире и согласии в королевском семействе, оно стало совего рода «визитной
карточкой» Бразилии шестидесятых-семидесятых годов. Тем более, что супруга была белой,
ее знаменитый на весь мир муж — негр. Тут вам, пожалуйста, и трогательное отстутствие
барьеров между расами, и полное отсутствие расовой сегрегации, тут и счастливая судьба
вышедшего из социальных низов одного из темнокожих сынов нашей великой Бразилии…
И потому известие о начавшемся в 1978 году бракоразводном процессе было
воспринято бразильцами с таким же изумлением и недоверием, с каким итальянцы
услышали бы о падении Пизанской башни, а мы, россияне, о высадке наших космонавтов на
Марсе.
Я считаю необходимым отдать должное знаменитым супругам: бракоразводный
процесс у них тоже оказался образцово-показательным: без прилюдной стирки белья, без
истерик и публичных упреков. Пеле был мудр и щедр: Розе и дети получили достойную
компенсацию, и все это завершилось вполне благопристойно и благополучно. Насколько,
конечно, в таких ситуациях можно говорить о «благополучии».
После развода, как и следовало ожидать, Король немедленно получил самый высший
рейтинг на негласной национальной ярмарке самых завидных женихов. Разумеется, при
каждом удобном случае, по любому поводу, а то и без повода, он постоянно повторял, что не
намерен снова вступать в брак. И… извлекал хороший «навар» из своего холостяцкого
положения: поток его подруг становился все более бурным, ужасая жадных до подробностей
соотечественниц Короля его всеядностью и вызывая бешеную зависть бразильских Казанов.
Открыла перечень его возлюбленных юная Шуша — девчушка, пытавшаяся сделать
себе карьеру в лучах телевизионных прожекторов. Уже сама по себе завязка этого романа
 197

носила черты голливудской мелодрамы, выдаивающей с удивительной легкостью слезы

умиления из глаз прекрасной, но слабой половины человечества. Чего стоит одна только
завязка этого романа! Когда Король в первый раз попытался пригласить девушку (а ей в ту
пору было не то 14, не то 15 лет) в кино, замиравшеее от предвкушения романтического
приключения, но воспитанное в строгих традициях дитя сказало Пеле робкое «ДА!», но тут
же предложило спросить разрешения у строгого папеньки.
Пеле вздохнул, но согласился, позвонил домой и откровенно, без всяких там обиняков
сказал:
— Здравствуйте! С вами говорит Пеле. Я хочу пригласить вашу дочку в кино. Вы не
возражаете?
Теперь поставьте себя на место этого папеньки, и попытайтесь представить себе, что
вам звонят и заявляют такое по поводу вашей невинной еще, чистой дочурки!
Заслышав в трубке соблазнительно рокочущий баритон, явно принадлежащий
мужчине, безусловно, не юного возраста, определенно намного ближе к пенсии, чем к
первой получке… бдительный папенька, естественно, не поверив насчет «Пеле», наглецу,
назвавшему себя именем великого Короля, тут же назвал точный, но не поддающийся
цитированию адрес, куда именно тот должен отправиться вместо кино.
Пришлось Королю смирить гордыню, звонить еще раз и долго убеждать строгого
отца, что это не розыгрыш… Что он — действительно Пеле, и что речь идет именно о
кинотеатре, и ни о чем другом.
В конце концов, в кино они-таки пошли. Потом погуляли. Потом… ну, что бывает
потом, нетрудно догадаться.
Короче говоря, роман состоялся, и за те несколко лет, что он развивался, широко
освещаемый местной и национальной прессой, благодаря громкой и крепкой «дружбе» с
Пеле Шуша сделала головокружительную карьеру.
Очень скоро этой никому до тех пор не известной девочке было доверено ведение
утренней детской телепрограммы, которая завоевала сумасшедшую популярность, рейтинги
ее ток-шоу побили всех конкурентов и соперниц на других каналах. Шуша стала самой
популярной ведущей детских программ сначала в Бразилии, а вскоре — после импорта своих
программ на другие телеканалы Западного полушария, и в иных странах Латинской
Америки.
Затем по подсказке Пеле Шуша запатентовала свой имидж, начала выпуск сувениров
и кукол по имени «Шуша» и через год-другой стала процветающей «бизнес-вумен». К
началу 90-х годов она вошла даже в рейтинг-лист самых богатых женщин-бизнесменок,
публикуемый журналом «Форбс». Тогда же в один из наездов в Бразилию по каким-то
 198

другим делам я смог пообщаться с ней благодаря содействию моего коллеги тогдашнего
корреспондента нашего радио в Бразилии Сергея Бельдинского, за что ему особое спасибо.
Сергей снимал для останкинского телевидения очерк о бразильских телесериалах и
пригласил меня посетить вместе с ним студию ТВ-Глобо, которая хорошо известна в нашей
стране после «Рабыни Изауры», «Тропиканки», «Нежного яда», «Семейных уз». Шуша
оказалась обаятельной и весьма веселой особой, охотно и много говорила о закулисье
бразильского телевидения, но не высказала никакого желания комментировать свой роман с
Королем. Правда, к тому времени, он уже близился к неизбежному финалу. Вскоре Шуша
сказала Пеле «спасибо» и ушла в самостоятельное плавание.
А у него, естественно, объявились новые подруги. Актрисы, журналистки, модели,
певицы, девушки без определенных занятий и светские дамы. Каждый год в феврале на
очередном карнавале Бразилия знакомилась с новой возлюбленной своего кумира,
появлявшейся рядом с ним в губернаторской ложе. Обсуждение быстротекущего хоровода
«подруг» и потенциальных невест Короля стало в те годы одним из самых любимых занятий
бразильских обывателей, желтой прессы и особенно дам.

ЖЕЛАНИЕ ДАМЫ ДЛЯ РЫЦАРЯ ЗАКОН?

Так продолжалось до тех пор, пока в апреле 1994 года не свершилось-таки

неизбежное: 53-летний Король повел под венец 34-летнюю Ассирию Сейшас Лемос, врача-
психолога.
Свадьбу сыграли в Ресифе, родном городе Ассирии. Городские власти, возбужденные
такой удачей, стремясь выжать максимальный «пиаровский» успех из столь удачного для
города события, оперативно осуществили капитальный ремонт улиц, по которым двигался
кортеж.
У алтаря жених, естественно, пролил свою очередную скупую мужскую слезу,
невеста лучилась счастьем. Свадьба эта, прошу отметить, как летний день от зимней ночи
отличалась от скромного бракосочетания юного Пеле с первой своей супругой в 1966 году.
Присутствовали в Ресифе не только родственники, но и триста приглашенных со всей страны
гостей, которых сто семьдесят полицейских ограждали от сотен тысяч фанатов, бравших
штурмом епископальную англиканскую церковь в надежде хотя бы издали углядеть краем
глаза белоснежный фрак Короля или, на худой конец, фату невесты.
Брак с Ассирией подбросил топлива светским хроникерам еще и потому, что вдруг
обогатился сенсационной пикатной подробностью. Она затмила все другие национальные
 199

новости: Ассирия заявила о своем категорическом желании иметь детей от любимого

супруга. Именно «детей», а не «ребенка»! К своей трехлетней Жемиме, дочурке от первого
брака, она пожелала добавить несколько братишек и сестер.
Желание, согласимся, вполне законное и оправданное. Тем более, что исходило оно от
молодой привлекательной женщины, которая не обременена мыслями о соответствии
семейного бюджета своим планам, которая не думает о размерах жилплощади и о месте, где
удастся поставить еще кроватку для будущего чада… В таких условиях плодитесь и
размножайтесь, дорогие друзья!
Но… Но тут вся Бразилия с истеричным вздохом изумления вдруг узнала, что еще
семнадцать лет назад, сразу же после рождения третьего ребенка — младшей дочки
Дженифер Король сделал себе операцию. Простенькую такую…. На языке врачей она
именуется «резекцией семявыводящих протоков». Так называется надежный, даже
стопроцентный метод предупреждения беременности. Для мужчины… Причем, заметим, он
ни в коей мере не снижает эмоциональной энергии пациента. И его всех остальных мужских
достоинств. Просто на финальном отрезке своего супружества Розе-Мери была избавлена от
традиционных женских тревог. Так же, как и все последующие подруги Короля. Но вот
возникла эта неожиданная просьба Ассирии...
Пеле тут же кинулся к специалистам: а нельзя ли сыграть «отбой» и вернуть ему то,
что у него было отнято семнадцать лет назад безжалостным скальпелем?
После долгих консилиумов и консультаций в одной из лучших клиник США было
констатировано, что то, что отрезано ножом, увы, не подлежит «реставрации».
Однако не случайно же поется в одной мудрой песенке, насчет того, что «все могут
короли». Тем более, когда они вопреки упомянутой песенке еще умудряются и жениться по
любви! Эскулапы почесали затылки и посоветовали молодой семье прибегнуть к
искуственному осеменению.
Сказано — сделано!
Затаив дыхание, страна с волнением ожидала развязки этой драмы. Журнал «Вежа» и
ежедневные газеты, причем не только «желтые», печатали сводки, как с полей сражений и
публиковали графики, рисовавшие в самых мелких деталях, что именно и где у Короля
отрезано, и что и каким образом предстоить сделать Ассирии, чтобы ее желание сбылось!
Операция прошла успешно, и через положенные девять месяцев Ассирия родила
Королю двойню: мальчика и девочку.
Решая эту проблему, Король одновременно столкнулся с другой, еще более
деликатной.У него вдруг обнаружилась… внебрачная дочь!
 200

Свободная пресса — великая сила! Именно благодаря шакальей настырности и

кошачьему нюху светских хроникеров, страна узнала, что появилось неожиданное дитя на
свет в результате быстротечного романа Короля с собственной домработницей еще в те
далекие годы, когда он только-только начинал в Сантосе свою футбольную карьеру. Был
холост, заметим. И не был знаменит.
Доверчиво раскрывшая юному мальчишке свои объятия тихая служанка Анизия
Машадо, узнав об огорчительном последствии этого романа, исчезла из дома Пеле. Унося с
собой роковую тайну. Он так и не узнал тогда о рождении дочки Сандры Режины.
И, возможно, не знал бы и до сих пор. Но когда девочке было уже далеко за двадцать,
семья начала испытывать трудности, и потому Сандра Режина, узнав от матушки тайну
своего появления на свет, решила попытать счастья: уговорить папеньку профинансировать
ее поступление в институт физкультуры (тоже голос крови!).
Увы, тут Король (из песни слова не выкинешь!) поступил отнюдь не по королевски:
он отказал в этой просьбе и вообще не признал свое отцовство. По совету адвокатов, которые
буквально схватились за головы, представив себе, сколько еще может объявиться
«самозванных» наследниц и наследников, учитывая буйную молодость и неуемный
темперамент Короля.
Нужно отдать Пеле должное: он согласился на генетический анализ, который и снял
все вопросы. Впрочем, и без анализа каждому, кто видел их рядом в приемной судьи,
неоспоримое внешнее сходство устраняло все сомнения.
Увы, несмотря на решение суда, Сандра так и осталась без признания и без отцовской
помощи. И нашла утешение в политике: сумела избраться там, в Сантосе, депутатом
городского муниципального собрания. А вскоре после этой истории вышла замуж, родила
Пеле внука, которого он так и не увидел. По крайней мере, до тех пор, пока в июле 2002 года
писались эти строки.
Совсем недавно Сандра выпустила книгу воспоминаний под названием «Дочь,
которую не признал Король». При тираже 100 тысяч, что для Бразилии — крайняя редкость,
книжка успешно разошлась. Видимо, личная жизнь королей по-прежнему интересует массы.
…Но если вы думаете, что этой сентиментальной мелодрамой история внебрачных
подвигов нашего героя закончилась, вы глубоко ошибаетесь, дорогой читатель.
Спустя несколько лет, точнее — в начале 2002 года, Бразилию всколыхнуло известие
о еще одной внебрачной дочери Короля. Новой претенденткой стала 32-летняя врач-
физиотерапевт из города Порту-Алегре Флавиа Кристина Куртц.
Ее история стала известна из уст Элио Вианы, ближайшего друга и соратника Пеле,
вице-президента возглавляемой Пеле фирмы «Пеле Спортс и Маркетинг».
 201

Об этом человеке, сыгравшем очень серьезную роль в жизни Пеле, я еще буду
подробно и много говорить чуть позже. А пока — несколько слов о Флавии.
Она родилась после мимолетной связи Пеле с одной из девушек во время приезда в
Порту-Алегре «Сантоса» в 1968 году. (Напомню, что, если Сандра Режина Машадо
появилась на свет, когда Пеле еще был холостым юношей, то связь с матерью Флавии
случилась через два года после его брака с Розе-Мери).
Как и Сандра, Флавиа выросла, не зная, кто ее подлинный отец. Потому что ее мама
вышла замуж, когда девочка была совсем маленькой, и Флавиа считала отчима своим
родным папенькой вплоть до 20 лет, когда стала известна история ее появления на свет.
Тогда-то она и разыскала Пеле. И в отличие от истории с Сандрой свое отцовство в
отношении Флавии Пеле признал сразу же и без всяких сомнений. Причем даже отказался от
генетической экспертизы. Увидел ее и сказал: «Это моя дочь!». Произошло это за несколько
лет до того, как история Флавии стала известна стране и миру. И все время Пеле
поддерживал материально Флавию. Вроде бы, выплачивал по тысяче долларов в месяц и
периодически встречался с ней…
Почему же столь разной оказалась реакция Короля на двух его дочерей? Он ответил и
на этот вопрос, когда история Флавии стала известной, и на него накинулись репортеры. Тут
Пеле и дал понять, что в истории с Флавией его растрогал тот факт, что она не стала
«наезжать» на него с материальными претензиями, ничего не требовала, не просила. Просто
пришла посмотреть на папочку. И все…
И сердце Короля дрогнуло.

И АКАДЕМИК, И ГЕРОЙ…

Я уже говорил о том, что Пеле сочинял и исполнял для друзей милые «музыкиньи»,
напоминающие настроением наши бардовские песни, а ритмом — класическую «босса-
нову». Они не могли оставить в истории музыки такого же следа, какой оставили в истории
футбола забитые им голы. Но Пеле не особено и гнался за музыкальной славой. Сочинял, как
мы бы сказали, «для души». Первый его опус, который я услышал, звучал примерно так:

…Если бы я мог переделать мир,

вот что я сделал бы:
покончил бы с невежеством,
уничтожил бы нищету,
запретил бы войну.
 202

И пускай на земле было бы

Много-много любви и мира!

После того, как у нас, в Москве появился его первый диск (эта история рассказана
выше), вышли еще два или три маленьких диска с этой и другими песенками. Один из них он
записал вместе с популярнейшей в шестидесятые годы певицей Элис Режиной. (И нужно
сказать, что это было довольно любопытно: звонкий голос Элис весьма своеобразно звучал в
синхроне с глуховатым робким баритоном Короля.) Еще две его песни были записаны очень
популярными певцами Жаиром Родригесом и Уилсоном Симоналом.
Но продемонстрировав завидную способность к объективной самооценке, Пеле
понял, что ему не по плечу соперничество с отечественными классиками и не стал обогащать
национальную музыку своими новыми шедеврами.
Много раз снимался Король в кино и на телевидении. Однажды стал даже героем
целого телесериала «Чужие», замешанного на космической тематике. Телекомпания
«Экселсиор» сняла его в роли писателя по имени Помпеу, сочиняющего научно-
фантастические фильмы и вдруг встретившегося со своими героями, когда на землю
прибыли инопланетяне…. Снимать приходилось только по понедельникам, когда у
«Сантоса» был выходной после воскресного матча, и Пеле мог вырваться в студию. Этот
опыт, судя по отзывам критиков, оказался весьма удачным. Может быть, потому, что
«крестной матерью» Короля в этом новом для него жанре, его наставницей стала знаменитая
бразильская актриса Касильда Беккер, тоже снимавшаяся в сериале.
Словом первый блин не оказался комом, а режиссер сериала Стено Гарсия стал в
шутку называть себя «профессором Хиггинсом», сотворившим из Пеле актера.
Отведав сладкого яда из чаши Талии и Мельпомены, Пеле не стал бороться с
искушением, с готовностью откликнулся еще на несколько предложений. Однажды судьба
чуть было не свела его с самой Брижит Бардо! Речь шла о фильме, посвященном любви. Нет,
Любви с большой буквы, Любви без предрассудков. Любви белой девушки и чернокожего
парня.
Вы только представьте себе, уважаемый читатель, что это был бы за фильм: Брижит
Бардо и ее любовник Пеле! И эротические сцены на тропических пляжах, в нью-йоркских
небоскребах и отелях Лас-Вегаса! Сколько миллионов киноманов рванулись бы в
кинотеатры планеты! Какие прибыли ухватил бы продюссер! И какие гонорары поимели бы
главные персонажи! Какой скачок произошел бы в кинематографической карьере Короля!
Именно «произошел бы»…
 203

Увы, мечтать никому не возбраняется: а на пути проекта легла Розе-Мери. Пеле и

Бардо? Этого только не хватало!
В 1970 году Пеле снялся у режиссера Освальдо Сампайо в фильме «Поход», в
котором речь шла о борьбе чернокожих рабов за свое освобождение в Бразилии ХIХ века на
одной из фазенд. Того типа, что показана была нам позднее в сериале «Рабыня Изаура». Пеле
играл там главную роль — Чико Бондаде, предводителя восставших невольников.
Специалисты утверждают, что эта роль у Пеле удалась куда лучше, чем писателя-фантаста в
сериале «Экселсиора». Моржет быть, сказался голос предков?
Потом, видимо, войдя во вкус, Пеле сам выступил в роли продюсера, организовав
съемки фильма «Воришки» — о малолетних карманниках, орудующих на улицах Рио.
А еще через несколько лет его пригласил в свой фильм знаменитый голливудский
режиссер Джон Хьюстон, великий Хьюстон, автор «Моби Дика», «Библии», «Асфальтовых
джунглей» и других шедевров. Он снимал фильм «Побег к победе». Речь шла о концлагере в
годы Второй мировой войны, в котором немецкие охранники (среди них были игроки
сборной Германии, участвовавшие в чемпионате мира 1938 года) затевают матч с
заключенными. История, знакомая нам по аналогичным событиям в оккупированном
немцами Киеве…
Хьюстон всегда любил превращать в своих фильмах заведомых «сверхчеловеков» в
банкротов, а «маленьких людей» в героев, в подвижников. Одного из таких «маленьких
людей» — британского пленного из Тринидада-и-тобаго и должен был сыграть Пеле.
Он слегка заробел, узнав, что его партнерами будут Силвестр Сталлоне, Майкл Клейн
и Макс фон Сюдов. И попытался ограничить свою роль постановкой футбольных сцен, в
которых, кстати, участвовали тоже не статисты с улицы, а игроки калибра чемпиона мира
1966 года Бобби Мура, чемпиона мира 1978 года аргентинца Освальда Ардиллеса, поляка
Дейна и других футбольных звезд. Нужно признать, что вместе с Пеле они разработали и
исполнили футбольную партитуру фильма с таким блеском, что рецензент кинообзора в
журнале «Вежа» воскликнул: «Ах, как жаль, что эта лента не имела добавочного времени:
еще двух таймов по пятнадцати минут!».
А сам Пеле, просмотрев готовый продукт, сказал, что зря он скромничал,
ограничившись чисто футбольными эпизодами. Нужно было бы попросить у Хьюстона еще
пару-тройку сцен и без футбола: «В таком фильме с такими актерами хотелось бы побыть
рядом подольше».
Да, видимо, его к этому времени уже всерьез жег тот огонь, та неуемная неземная
страсть, которая способна превратить простого смертного либо в великого трагика, либо в
бездарного и беспомощного лицедея.
 204

Хорошо понимая, что лавры Бельмондо или Марлона Брандо ему не по плечу, в конце
концов, Пеле вышел на серьезную кинематографическую работу: он сам сочинил сценарий
фильма «Йайа с Золотой набережной». Это была тропикалистская «лав-стори»,
вдохновленная самбой народного композитора Мартиньо да Вила. Но сценарий так и не был
экранизирован. А жажду самореализации Король, все-таки, утолил, снявшись в фильме
«Педро-Мико», поставленном по пьесе известного бразильского писателя Антонио Кальядо.
Пеле играл в нем роль эдакого плейбоя, опять же, в тропическом варианте: гуляки, сорви-
головы, рыцаря городского дна, жиголо и сердцееда, хвастливого и драчливого. На сей раз
Король был холост, и потому не побоялся сняться в откровенных эротических сценах с
Терезой Ракел, одной из самых талантливых и красивых бразильских актрис.
Были у него и еще роли, новые выступления и в кино, и на телевидении. В последнее
время Пеле участвовал в большом документальном фильме, рассказывающем о его жизни и
о его футболе. Там даже методами компьютерной графики был восстанолвлен его самый
знаменитый гол, который не был в свое время запечатлен на кинопленку.
Учитывая стремительный прогресс Интернета, Пеле и тут отличился и попытался
стать первым: открыл в августе 2000 года свой персональный футбольный сайт, который
надеется превратить в лучший футбольный сайт Интернета. И вижу, что это у него начинает
получаться. Интересуясь новостями бразильского футбола, я уже просто не могу не
заглянуть на сайт Пеле хотя бы раз в неделю.
Но с наибольшей силой (по крайней мере, не меньшей, чем на футбольном поле)
многогранные и разносторонние таланты Пеле проявились на ниве предпринимательства. Не
может не восхищать его виртуозное, выстраданное и отточенное двумя банкротствами
умение делать деньги. Искусство бизнеса, умение зарабатывать на всем, что может быть
связано с его именем, Пеле довел до подлинного артистизма и поставил на поток.
В коллекции, которую я собираю вот уже три десятилетия, хранятся фотографии
рекламных объявлений Короля, где он пропагандирует все, что душе угодно: магнитофоны
«Сони» и банк «Кампина Гранде», мотоциклы «Хонда» и велосипеды «Монарк», дачные
домики на пляже Гуаружа под Сан-Пауло и леденцы «Дропс», авиакомпанию
«Панамерикен» и витаминный напиток «Таффман», компьютеры «Кобра» и костюмы Пьера
Бальмена (где он даже выступал одно время манекенщиком), банк «Унибанко» и магазины
«Дукал», батарейки «Райовак» и авиакомпанию «Вариг», бензоколонки «Шелл» и джинсы
собственной марки «Пеле».
Пеле подписывал рекламные контракты с самыми различными фирмами, кроме тех,
которые рекламировали спиртные напитки и табачные изделия. Сам он никогда не пил и не
курил. Даже сейчас, открывая седьмой десяток, Пеле не позволяет себе никаких излишеств,
 205

кроме, может быть, глотка шампанского в рождественский вечер. Этот строгий

антиалкогольный режим гений футбола поддерживает с раннего детства. Точнее, с того
момента, когда однажды (он тогда еще подрабатывал чистильщиком ботинок, гоняя на
пустырях Бауру мяч и мечтая о карьере пилота) кто-то из старших сорванцов попытался
соблазнить его бутылкой какой-то отравы, после чего мальчонку вывернуло наизнанку, и
отец, старый, так и не сумевший подняться до высшего дивизиона футболист Дондиньо,
провел с Дико (так его звали родители) душеспасительную беседу...
Поначалу Пеле просто продавал свое имя рекламодателям. Однако вскоре сообразил,
что следует требовать с них и определенный процент с продаж. Представьте себе, как
возросли его доходы, когда он начал получать один процент от экспорта одежды фирмы
«Спарта» или пять процентов от продаж футбольных бутс фирмы «Пума»! Еще бы: каждый
начинающий футболист стремился обзавестись именно той моделью бутс, которая, как
говорилось в рекламе, была одобрена «Королем футбола». И каждый парень, мечтавший
покорить сердце девушки, стремился приобрести джинсы, на заднем кармане которых
красовался автограф Пеле.
Впрочем, вспомним и о том, что во всей этой многолетней рекламной лихорадке у
Пеле произошел однажды и весьма любопытный и неожиданный сбой. Одна из швейцарских
фирм, продающая про всем миру наручные часы знаменитой марки «Буре», решила
завоевать и бразильский рынок. С этой целью был заключен контракт с Королем, по
которому фирма получила право продавать в Бразилии свою продукцию под именем «Пеле».
Вместо «Буре».
И что же вы думаете, уважаемый читатель, произошло? Произошло то, что
швейцарцы не учли одной характернейшей особенности бразильского национального
темперамента: крайне легкого, точнее сказать, легкомысленного, даже, еще точнее,
наплевательского отношения ко времени. Дело в том, что в этой стране издавна ничто не
совершается во время: ни торжественные акты, ни футбольные матчи, ни киносеансы, ни
официальные визиты, ни любовные свидания, ни церемонии бракосочетания, ни
бракоразводные процессы. Бразильцы никуда не спешат и никогда не приходят во время.
Они ни в коем случае не станут делать работу сегодня, если ее можно отложить на завтра, а
еще лучше на «потом». Или навсегда.
В сказанном нет ни капли осуждения. Просто их нужно понять. Такие они, эти люди,
бразильцы. И все тут.
И вот бразилец подходит к прилавку, видит часы марки «Пеле» и, естественно, сразу
же соображает: «Стало быть, это — продукция национального производства. И наверняка
часики эти будут минут на десять в сутки опаздывать».
 206

И, поразмыслив, он отправляется искать другие часы: японские, швейцарские или,

хотя бы, гонконгские. Но только не свои, родимые.
…Через несколько месяцев швейцарцам пришлось снимать имя «Пеле» и возвращать
марку «Буре». Те же самые часы стали пользоваться нормальным спросом.
Уже к концу своей футбольной карьеры Пеле зарабатывал на контрактах с
рекламными фирмами куда более солидные гонорары, чем были его футбольные премии
даже в разгаре карьеры. Распрощавшись с футболом, он создал свою рекламно-
посредническую фирму, которая не прекращала деятельности даже тогда, когда Пеле года на
полтора был призван на государственную службу: президент страны Фернандо Энрике
Кардозо пригласил его на пост министра по делам спорта, где Король успел разработать
названный его именем «Закон Пеле», который раскрепостил футболистов, позволив им
участвовать в решении своей судьбы при заключении контрактов с клубами.
Правда, как я уже упоминал выше, после того, как в середине 1998 года Пеле покинул
пост министра, бразильские футбольные чиновники предприняли массу усилий, стремясь
если не отменить, то хотя бы тормознуть вступление законопроекта в силу и инспирировали
принятие конгрессом целого ряда поправок, уточнений и примечаний, «стерилизующих»
этот закон.
Итак, 23 октября 2000 года Королю исполнилось шестьдесят. А он по-прежнему в
прекрасной форме: не прибавил в весе ни килограмма по сравнению со своими данными
конца футбольной карьеры. Полон сил и энергии. И постоянно занят кучей самых
разнообразных дел. Пеле входит в правление футбольного клуба «Сантос», является
советником там, но упрямо отказывается стать тренером, хотя однажды снялся в учебном
фильме, в котором показывал технику исполнения различных футбольных приемов, ударов,
финтов.
Когда я однажды поинтересовался (это было во время уже упомянутого визита Пеле в
Москву в январе 1997 года), не собирается ли он поработать тренером, Пеле засмеялся и
сказал:
— Посмотри на меня! Я и сейчас могу надеть костюмы, которые покупал тридцать
лет назад. И все это потому, что не становлюсь тренером. Это — профессия, которая
убивает…
Да, тренером он не хочет быть, и никогда, видимо, не будет. Главным делом его
жизни стал бизнес, который простирается сейчас на все континенты, кроме Антарктиды. И
потому у него теперь друзья или коллеги — во всех ведущих столицах мира. Он, как и
раньше, обаятелен и… недоступен. Он всегда в пути. И везде, на каждом шагу — окружен
 207

агентами службы безопасности. Он всегда — желанный гость на светских раутах и

кинопремьерах, в правительственных ложах стадионов и в кварталах бедняков.
Кстати, во время уже упомянутого визита в Москву в 1997 году он тоже выступал как
бизнесмен, пропагандируя кофе марки «Пеле», которое, как нас уверял, является лучшим в
мире. Но мы-то хорошо знаем, что лучшей продукцией марки «Пеле» были его ставшие уже
легендарными футбольные победы, его знаменитые голы, его триумфы на зеленых полях
всех континентов.
6 октября 2001 года исполнилось ровно 25 лет с того дня, когда Пеле в последний раз
вышел на поле в официальном матче. Более четверти века торсида не видит его на поле, но
мы по-прежнему продолжаем измерять всех сегодняшних футболистов по нему, и
болельщики не прекращают истязать себя дискуссиями на вечную тему: может ли когда-
нибудь где-нибудь появиться кто-нибудь, кто сможет встать рядом с ним. Именно рядом! А
не выше! Выше — исключено. И самые великие звезды наших дней или недавнего прошлого
в качестве высшего знака признания могут проходить в народной молве как «аргентинский
Пеле», если это Марадона, «португальский Пеле», если это Эусебио или «голландский
Пеле», если это Кройф. Но никому не пришло бы в голову назвать Пеле «бразильским
Марадоной».
И, мне кажется, нет, я убежден, что самая притягательная особенность этого человека
в том, что став супермиллионером, завоевав поистине всемирную славу, поднявшись вровень
с самыми значительными фигурами нашей цивилизации, он по характеру, по поведению
своему почти не изменился с тех пор, когда делал свои первые робкие шаги в «Сантосе» и
одерживал свои первые победы.
Поэтому для подавляющего большинства его фанов абсолютно неважно, кем является
сегодня этот человек: бизнесменом или одним из руководителей клуба «Сантос», министром
спорта или кандидатом на пост президента страны. Для всех нас он остается ПЕЛЕ! Ни с чем
не сравнимая магия этого имени будет всегда пленять нас всех — бразильцев и русских,
европейцев и американцев, африканцев и азиатов, всех людей Земли, где бы мы ни жили, на
каком бы языке мы ни говорили.
Этими, простите за нескромность, «вдохновенными» словами можно было бы и
закончить очерк о Пеле. Но тогда это был бы рассказ о Пеле, хорошо нам знакомом. А ведь в
заголовке этой главы я обещал поговорить также и о Пеле — «незнакомом». Об этом и
пойдет сейчас речь.
 208

КОТОРЫЙ РАЗ НА ЭТОМ САМОМ МЕСТЕ...

Коррупция в Бразилии ничуть не уступает тому, что нам известно о нравах, царящих
на просторах нашей необъятной родины. Разница, может быть, только в том, что там, за
океаном, коррупционеров разоблачают и наказывают гораздо чаще, чем у нас, в России.
В Бразилии периодически уходят в отставку скомпрометированные взятками высокие
государственные чиновники или отправляются за решетку акулы частного бизнеса,
запустившие лапы в общественные фонды или госбюджетные деньги. Не так давно даже
один из президентов этой страны под угрозой импичмента, в связи с подозрениями насчет
грубой профессиональной нечистоплотности, подал в отставку и был на долгий срок лишен
конгрессом права участвовать в политической жизни или занимать любые государственные
посты.
И все-таки, казалось, что есть тут какая-то крайняя черта, за которую переступить
невозможно...Есть святые имена, о которых в этой связи просто невозможно было бы
упоминать.
И вот, нате вам!

«Фирма Пеле присвоила 700 тысяч долларов!»,

«Деньги ЮНИСЕФ через фирму Короля уплыли в налоговый рай на Карибских
островах!»,
«Пеле — жертва или соучастник?!»,
«Король футбола вновь обманут недобросовестным партнером!», —

такими заголовками взорвались в ноябре 2001 года все бразильские газеты. Передаваемые в
экстренных выпусках теленовостей сообщения о нечистоплотных махинациях фирм,
связанных с именем Короля футбола, об исчезновении в частных банках громадных сумм,
направленных на благотворительные цели, вызвали в стране шок. Пеле — один из самых
популярных людей ХХ века, человек, ставший гордостью Бразилии, ее символом,
воплощением лучших качеств бразильца, вдруг оказался подвергнут подозрениями в… если
говорить мягко, непорядочности.
Дело в том, что еще в январе 1995 года ЮНИСЕФ («Детский фонд ООН») выделил
принадлежащей Королю фирме «Пеле Спортс и Маркетинг» («Pele Sports & Marketing Ltda»)
700 тысяч долларов для проведения большой общественной акции в Буэнос-Айресе в пользу
 209

беспризорных детей. С тех пор прошло шесть лет, и ни оговоренного мероприятия, ни следа
этих денег никто нигде никогда не видел.
И только сейчас начинает рассеиваться туман недоверия, только сейчас появляются
ответы на тяжелые вопросы, касающиеся морального облика легендарного человека. Но
прежде, чем расставить все точки над i в неприглядной истории, необходимо вспомнить еще
некоторые страницы биографии Пеле, точнее, Эдсона Арантеса до Насименто — бизнесмена.

ПЕРВЫЙ БЛИН...

Вообще-то ему всегда везло на хороших людей. С первых шагов в городе Сантосе,
куда в одноименный клуб его — шестнадцатилетнего парнишку привез в 1956 году друг
отца, уходивший в отставку футбольный ветеран Вальдемар де Брито, его окружала
атмосфера дружелюбия и сердечности. Старшие товарищи — Зито, Пепе, Васконселос,
Пагао, Дель Веккио взяли шефство над «Газолиной» — таково было первое шутливое
прозвище молодого Эдсона. По мере роста славы, росла и волна сначала популярности,
потом любви, затем обожания... Многие молодые футболисты и в прежние времена и сейчас
тонули в таких волнах, заражались «звездной болезнью». Но Пеле выдержал испытание
славой. Может быть, потому, что перед глазами у него был пример звездных ветеранов
«Сантоса», обладателей самых высоких футбольных титулов, которые всегда весело,
иронично, шутливо общались с торсидой и поклонницами, не захлебывались в фимиамах
обожания и раздавали автографы легко и непринужденно, не делая из этого культа.
После 1959 года, благодаря своим феноменальным успехам на футбольном поле,
двадцатилетний парень начал зарабатывать уже до ста тысяч долларов в год. Сумма
смехотворно маленькая, если сравнивать ее с сегодняшними гонорарами футбольных звезд,
но вполне весомая в те далекие времена (особенно в Бразилии). Встал вопрос о том, куда
девать деньги?
Друзья подсказали: «Их надо вкладывать! Деньги должны делать деньги!».
Ветеран «Сантоса» полузащитник Зито, взявший на себя роль опекуна Пеле с первых
же дней его пребывания в команде, посоветовал начинающему бизнесмену своего
компаньона по бизнесу испанца Хосе Гонсалеса Осориса, которого за необъятный живот
добродушно прозвали «Пепе Гордо» («Пепе Толстяк»).
Толстяк, как и положено людям такой комплекции, казался щедрым и добродушным.
Пеле даже переехал из пансионата в его дом. А поскольку беспрерывные футбольные
заботы: матчи, тренировки, постоянные разъезды, не позволяли футболисту вплотную
 210

заняться бизнесом, он с легким сердцем подписал доверенность, дававшую Пепе Гордо

право полностью и бесконтрольно распоряжаться его сбережениями.
Теперь Толстяк от имени своего доверителя, снимал с его банковского счета деньги
или, наоборот, вносил их на счет Пеле, подписывал чеки, оплачивал векселя, заключал
контракты на рекламу.
Поначалу казалось, что дело идет к процветанию. Первым объектом
капиталовложений Пеле, которые должны были, как уверял Пепе Гордо, принести ему
сказочные прибыли, стал большой магазин хозяйственных товаров и сантехники «Санитария
Сантиста». Вскоре операции расширились: компаньоны приступили к строительству
небольших, по десятку квартир, домов, которые затем должны были сдаваться в аренду. Для
руководства строительством была открыта еще одна фирма «Инкорпорадора Нетуно»
(«Incorporadora Netuno»), руководство которой тоже фактически оказалось в руках Толстяка.
Через некоторое время, однако, вдруг выяснилось, что банковские счета Пеле —
пусты, а долги его достигли весьма впечатляющих размеров. С большим опозданием
начинающий предприниматель Эдсон Арантес до Насименто понял, что добродушие Пепе
Гордо, увы, не подкреплено деловой хваткой. Стройматериалы для возводимых домов
приобретались у сомнительных фирм. Одни из них поставляли некачественный товар,
другие, взяв аванс, закрывались и исчезали. Выбор участков, на которых строились дома,
оказался неудачным: никто не хотел там поселяться.
Неоплаченных счетов накопилась гора, кредиторы принялись атаковать компаньонов.
Выяснилось, что беды накапливались уже давно, но беспечный Пепе Гордо замалчивал их,
надеясь, что когда настанет критический час, Пеле сможет «что-то придумать».
Мало того, что в сфере бизнеса компаньон Короля оказался никудышным, он, приведя
совместное предприятие к краю пропасти, все еще упрямился, кричал, что готов «наладить
дело». При этом пытался командовать Пеле, в частности весьма категорически
воспротивился его браку с Розе-Мери, а когда свадьба все-таки состоялась, Толстяк, не
спросив разрешения у новобрачных, продал права на трансляцию свадебной церемонии
одной из телестанций.
Короче говоря, Пеле очутился по уши в долгах. Ведь именно он оказался
единственным вкладчиком комплекса, объединявшего шесть небольших фирм. Потому что
Зито за полгода до катастрофы распрощался с Пепе Гордо и переключился на иные сферы, а
сам Пепе, не вложив в «дело» ни цента, принес в общую копилку только свой «талант»
менеджера.
Так прославленный футбольный «бикампеон» вдруг неожиданно почувствовал себя
неудачливым бизнесменом-банкротом. Никаких сбережений у него уже не было, и даже если
 211

бы он продал все свое имущество, акции других предприятий, которые к тому времени
заимел, имущество и квартиру родителей, приобретенный недавно в окрестностях Сантоса
дом, вырученных средств не хватило бы, чтобы расплатиться с кредиторами. Причем с точки
зрения закона Пепе Гордо был чист: он не воровал, не обманывал Пеле, он не наживался за
его счет. Он просто-напросто оказался бездарным дельцом. В декабре 1965 года Пеле порвал
все связи со своим компаньоном, заявив, что отныне и впредь он будет в деловых связях
«держать ухо востро».
Горечь неудачи слегка скрашивало сознание того, что заканчивавшийся 1965 год
оказался провальным только для молодого предпринимателя Эдсона Арантеса до Насименто.
А для футболиста Пеле он оказался весьма успешным: сыграв в том году 74 матча, он забил
в них 105 голов! Кстати, два из них читатели старшего поколения могли видеть
собственными глазами: 4 июля 1965 года в Лужниках сборная Бразилии обыграла сборную
СССР 3:0, два гола были забиты Королем.

...А ТАБАЧОК — ВРОЗЬ!

Голы голами, а бизнес бизнесом. Чтобы найти выход из сложившейся ситуации,

растерянный Пеле обратился за помощью к руководству «Сантоса». К тому времени он
сыграл за этот клуб уже более шестиста матчей, добрую половину из них — за границей, что
приносило приличный «навар»: каждый матч с участием Короля продавался клубом за
суммы от 20 до 50 тысяч долларов. Долги, поставившие Пеле на грань банкротства, для
бюджета «Сантоса» были, в общем-то, копеечной величиной. Клуб вполне мог бы сделать
своем�