Куда уходят мужчины?

Сочи. Некурортный роман

Был в Сочи на Зимнем фестивале Башмета. Прочитал курс лекций «Театр Света и Тьмы
бытие, возвышенность и забвение. (К онтологии театра)». Решил сверить теоретические
построения с тем, что есть (точнее, с тем, что кажется, что есть – reality check это скорее
социологическое исследование глубины доминирующих заблуждений). Оказался на
спектакле Эдуарда Боякова с актрисами МХАТа «Сочи. Некурортный роман». Как
иронично заметил сам Эдуард Бояков «спектакль не имел ни единого шанса вызвать мой
интерес в силу темы, стиля (приближенного к разговорной речи южно-русских
провинций), который был прямым отражением главной мысли спектакля, основанного на
документальной записи глубинных интервью с жительницами города Сочи, и всего
остального». Но… вопреки всем предпосылкам спектакль меня заинтересовал. И своей
документальностью, и легкостью постановки, и отличной игрой актрис, и режиссерским –
очень деликатным подходом к материалу, и пожалуй главное, основной мыслью.
Поэтому поделюсь соображениями.

1. Спектакль сделан в третьей парадигме: это не либеральное "постмодернистское"

хихиканье (агрессивный русофобский нигилизм), но и не безнадежная тоска
поздно-советской псевдо-классики. Только таким и должен быть современный
русский театр, хотя примеров такого подхода раз два и обчелся. То, что я видел,
именно к этому и относится. Это еще не образец и едва ли полноценный шедевр,
но направление выбрано точно. И особенно важно: за всем читается любовь к
народу – с недоумением, сочувствием, острым ощущением его нелепости и
ненавязчивым желанием для него какого-то давно назревшего исторического и
культурного шага. Иными словами, это и не заказная апология статус кво, и не
циничная насмешка. Тут важен именно тон: именно так надо говорить о русских и с
русскими – без фальшивой идеализации и высокомерного презрения.
2. При этом подача материала вполне контемпорари – экраны, цитаты,
незамысловатые гэги, то есть все то, что призвано облегчить восприятие
незатейливой обывательской публике – но она и есть главный зритель, общество.
Какое уж есть…

3. Игра актрис в целом отличная. Они очень точно возводят бытовое

(документальное) к архетипическому. От того, что сценарий это компоновка
глубинных интервью, огромная опасность скатиться в быт или бытовой гротеск. Но
МХАТовские актрисы не делают ни того, ни другого. Напротив, почти каждая
«сочинская жена» оказывается носительницей какого-то принципиального начала,
постепенно возводимого к возвышенному. Если это применять ко всему, можно
дойти до чего-то по-настоящему важного.

4. Главная мысль спектакля «что такое женское»? Без феминизма и анти-феминизма.

Снова третья парадигма. Так как тема абсолютная, ответа нет и не может быть, но
важно -- как задан вопрос. Возможно, именно это меня и заинтересовало больше
всего, ведь я работаю над редакцией учебника по «Социологии гендера», на
основе прочитанного мной несколько лет назад в МГУ одноименного курса.

При этом не просто женское, а женское «здесь и сейчас» -- в том обществе, где мы
находимся («живем» было бы слишком громко сказано). Так вот по мере
 развертывания театрального нарратива о «сочинских женах, приглашенных на
телепрограмму, посвященную счастливым бракам», выясняется, что у большинства
либо нет мужей, либо никогда и не было, либо их брак есть что-то кошмарное. И
отсюда вывод: мы пребываем в обществе, где мужчин нет. Вот это-то и
интересно: мужчин нет, они выродились, растворились, куда-то ушли, а
женщины…. А женщины есть. Причем практически такие же, какими они были
всегда – начиная с Евы. Мужчины прошли долгий путь вырождения и исчезли, а
женщины все там же, где и всегда… Создается головокружительный контраст: ведь
пол есть отношение между двумя полюсами, и если меняется один, должен
меняться и второй. Но нет, не меняется. Вырождение человечества оказывается
затрагивает лишь его половину – мужчин. И когда они испаряются, исчезают,
становятся совершенно ничтожными, женщины оказываются в странном
положении – они оказываются одни, фактически единственным полом… Мужья-
вырожденцы, бизнесмены, либералы, перверты, самубийцы, наркоманы,
паралитики не несут более ответственности за человечество. И отвечать за
антропологию приходится женщинам. А они к этому мягко говоря вообще не
готовы. Так складывается гротескная гендерная асимметрия – причем с учетом
того, что русские женщины самые женские, это приобретает особое напряженное
измерение.
Параллельно у меня возник философский вопрос: а есть ли у женщины Дазайн?
Снова ответа нет но тот факт, что вопрос есть, уже отлично.
5. Музыкальность постановки отлично соответствует по смыслу и форме всему
остальному. Когда «простонародная полуармянка» начинает петь архаический
русский фольклор (как гениальная Анжела Манукян из «Волги»), все приобретает
особое – серьезное -- измерение. Дешевая эстрада же окрашивается в зловещие
тона, но не разрывает полностью со смыслом.
6. Идея поставить спектакль в «Зимнем театре» в Сочи, пригласив туда тех женщин, у
которых и брали интервью, вполне оправдана. Прямой урок, что даже самые
маленькие люди в своей жизни проживают драму возвышенных архетипов: «nous
vivons dans le sublime» -- этот закон Метерлинка и «театра души» действует всегда
и для всех.
7. Некоторые темы нарративов главных героинь особенно хороши: про свисающие
ноги трупа, пришедшего на первое свидание; про то, как бизнесмен столкнул жену
с лестницы, а она переломала ноги; про паралич и разорение торговца и не
справившегося с кредитом висельника, про работу на мясокомбинате в глубинке;
про Чебурашку, подаренную ветряным отцом на первой встрече с дочерью,
которой никогда не видел, так как куда-то отъехал на двадцать лет и т.д. Все это
ясно иллюстрирует тезис: мужчины уходят, а на их месте какое-то сырое готовое
разложиться на органы облако.
8. Конец мужчин. А женщины остались. Это странная и пока еще не осознанная до
конца трагедия.
Если ставить этот спектакль в столицах, надо проработать многие моменты, обдумав
дистанцию с провинцией, и еще более акцентировав главную мысль.