Пыжиков А.В. - Славянский разлом. Украинско-польское иго в России - 2018

П ы ж и к о в А.В.
СЛАВЯНСКИЙ
РАЗЛОМ
Украинско-польское иго в России
Концептуал
Москва
2018
УДК 94(47)
ББК 66.3(2Рос)3
П941
Пыжиков А.В.
Славянский разлом. Украинско-польское иго в России. —
М.: Концептуал, 2018. —272 с.
Почему центром всей российской истории принято считать Киев

и юго-западные княжества? По чьей воле не менее древний Се
вер (Новгород, Псков, Смоленск, Рязань) или Поволжье считают
ся как бы второсортными? В этой книге с беспощадной ясностью
показано, по какой причине вся отечественная история изложена
исключительно с прозападных, южно-славянских и польских по
зиций. Факты, собранные здесь, свидетельствуют, что речь идёт
не о стечении обстоятельств, а о целенаправленной многовеко
вой оккупации России, о тотальном духовно-религиозном диктате
полонизированной публики, умело прикрывающей своё господ
ство. Именно её представители, ставшие главной опорой рома
новского трона, сконструировали государственно-религиозный
каркас, до сего дня блокирующий память нашего населения. Раз
личные немцы и прочие, обильно хлынувшие в элиту со времён
Петра I, лишь подправляли здание, возведённое не ими. Данная
книга явится откровением для многих, поскольку слишком уж не
привычен предлагаемый исторический ракурс.
© Издательство «Концептуал», 2018

ISBN 978-5-906867-60-5 © Пыжиков А.В., 2018
Содержание
Вступительное слово............................................................................4
1. Киевско-литовский зад Европы ................................................... 8
2. Литовские инъекции в М осковию.............................................37
3. Снова на вторых ролях. 1565-1605 годы ................................ 60
4. Инструментарий Смуты................................................................78
5. От пятой колонны к колониальному реж им у........................ 99
6. Идеологическая архитектура никонианства.........................122
7. Гражданская война 1670-х — начала 1680-х годов.............147
8. Лицо оккупационной администрации.................................... 168
9. Пугачёвская война...................................................................... 190
10. Народные н и зы ......................................................................... 208
11. Метаморфозы правящего слоя............................................... 228
12. Советский период, 249

В ступительное слово
В постсоветский период на нас обрушился целый поток все

возможных интерпретаций нашего прошлого. С одной сторо
ны, целый ряд авторов, покинув историческую канву, оказались
во власти разыгравшегося воображения, чьи построения разра
батываются, как правило, без должного учёта фактического мас
сива. С другой стороны, многие специалисты-историки остаются
на уровне представлений XVIII-XIX веков, ограничиваясь воспро
изводством прежних схем.
Потребность в последовательном, но осмотрительном про
движении вперёд сегодня актуальна как никогда. Безудержным
порывам непозволительно сметать очевидное, в то же время
привязка к определённой традиции не должна блокировать то,
что с помощью критического взгляда пробивает себе путь. Имен
но этот принцип — руководящий для данной книги. В её осно
ву легли не предположения, домыслы, догадки, а свидетельства,
уже находящиеся в научном обороте, то есть использованные
в монографиях, трудах или опубликованные в различных сбор
никах документов. Опираясь на этот фундамент, автор по-ново
му пытается переосмыслить наработанную фактуру.
Ощущение, что немало страниц нашего прошлого сшито,
что называется, белыми нитками, знакомо многим, кто решил
не то чтобы углубляться, а просто бегло с ним ознакомиться.
В этой ситуации требуется аккуратно распороть наложенные
швы, а не кромсать историческое полотно в угоду амбициям.
Чем больше вчитываешься в проведённые исследования, всма
триваешься в давно минувшие события, тем лучше понимаешь,
что весомая часть российской истории изложена исключитель
но с украинско-польских позиций. До сих пор этот очевидный
ительное слово 5
факт совершенно не осознан, как и то, зачем и когда старатель
но сшивалось наше прошлое.
Официальная версия отечественной истории — это укра
инско-польский продукт, о чём пришло время сказать откры
то. Различные немцы и прочие, обильно хлынувшие в элиту
со времён Петра I, лишь укрепляли конструкции, возведённые
не ими. Все вместе они относились к России с типично коло
ниальным пренебрежением. Конечно, так же было и в Индии,
где население находилось в фактическом рабстве у англичан,
и в Южной Америке, где индейские народности горбатились
на испанцев, и у африканских племён, угнетаемых француза
ми и португальцами.
Но согласитесь: нигде колонизаторам не приходило в голо
ву маскироваться под своих. Ни Лондон, ни Париж, ни Мадрид
не объявлялись «родиной» для тех народов и территорий, ко
торые подверглись захвату. У нас же именно это и произошло:
во второй половине XVII века униатскую Киевщину провозгласи
ли «матерью» необъятной страны, источником её государственно
сти и духовности. Если называть вещи своими именами, то Рос
сия подверглась идеологической диверсии, аналогов которой,
пожалуй, не знает мировая история.
Многочисленные народы (поволжские, кавказские, северные,
сибирские и др.) превращались в малые, «второсортные» на фоне
тех, кто олицетворял исторический путь страны. Чужеродная
элита с украинско-польско-немецким нутром, тыкая никониан
скими пиками, столбила себе привилегированное положение.
Но помимо этого она добилась того, о чём даже и не мечтали
западноевропейцы. Те никогда не забывали: они непрошеные
гости в странах, оккупированных силой и кровью, и рано или
поздно придётся покидать облюбованные земли. А вот у киев
ских пришельцев подобных проблем не возникало: куда это уби
раться самым что ни на есть «коренным»?! Поднять на них руку
значило покуситься на устои всего и вся. На такое, как нам вну
шили, способны только инородцы или маргиналы, коим безраз
лична держава.
6 Пыжиков А.В.
Под гипнозом созданной в XVII веке никонианской власти,

вылупившейся из «святой» Украины, мы все живём уже не одно
столетие. Украинизированный образ России по сей день довле
ет над нами.
Задача данной книги — заявить об этом, вытащить украин
ско-польские нити, коими прошита наша история с Киевской
Руси и до Брежнева. Речь не о стечении обстоятельств, не о ка
ких-то недоразумениях, а о сознательной перекройке нашего
прошлого в угоду украинско-польскому элементу, разбавленно
му различными европейцами.
Мысли обо всём этом, конечно, станут откровением для мно
гих. Их стимулирует и современное российско-украинское обо
стрение, которое сейчас выставляют делом рук некой группы
в Киеве. На самом деле перед нами очередная фаза конфликта,
существующего не одну сотню лет. Собственно, официальная
история, которую нам презентуют, — это умело заретуширо
ванное противостояние многонациональной Московии, России
и элитных модификаций «колыбели». Можно долго спорить о на
звании, дискутировать, как правильнее именовать её: Украина,
Малороссия, часть Речи Посполитой. Суть не в вывеске, а в дру
гом: нужно наконец-то разглядеть и сбросить с себя этот «мо
гильный камень», выдаваемый за спасительный амулет.
Тем более что сегодня те же силы, оправившись от советско
го удара, разъев СССР изнутри, жаждут возобновить своё господ
ство, трезвоня о возвращении к «коренному», то есть к тому же
государственно-церковному всевластию. На наших глазах вновь
воспроизводятся монархическо-православные механизмы, обка
танные при Романовых. И этому нельзя положить конец, пока
отечественная история будет находиться под их неусыпным кон
тролем. Нужно помнить непреложную истину: наиболее опасен
не открытый враг, а скрытый, маскирующийся под своего. Не
обходимо вырвать наше прошлое из их вёртких рук — только
так можно обрести собственное будущее.
Данная книга не является исследованием в полном смыс
ле этого слова. Автор не претендует на создание какой-либо но
Вступительное слово 7
вой концепции, что не может быть сделано в одиночку и требу
ет значительных сил. Предлагаемый текст выполняет больше
черновую работу: намечает путь, по которому можно было бы
продвигаться вперёд, и прежде всего молодому поколению. Ему
предстоит жить, ему возвращать память о своих предках, а зна
чит, и о себе. На это мы и надеемся.
1. К иевско-литовский зад Е вропы
Начала отечественной истории скрыты от нас толщей столе

тий. Однако это не единственное препятствие на пути желающих
проникнуть в наше прошлое. Куда большие проблемы связаны
непосредственно с самими источниками, дошедшими до нас. Нет
большого секрета в том, что используемый в научном обороте
летописный комплекс представляет собой не беспристрастное
повествование, а изложение, обслуживавшее конкретные, при
чём менявшиеся политические цели. Иначе говоря, широко раз
рекламированные как «наше всё» летописи следует восприни
мать в первую очередь как инструмент идеологической борьбы
далёкой эпохи. В этом смысле они немногим отличаются, напри
мер, от известного «Краткого курса истории ВКП(б)», проливая
свет на реальные события примерно в той же степени.
Киевская Русь (до начала XIX века её называли Древней) яв
ляется продуктом юго-западного летописания. Его альфа и оме
га — это христианизация, а также создание государственных
начал на обширных землях, где впоследствии раскинется много
национальное Московское царство. Со второй половины XVII сто
летия образ киевской «родины-колыбели» подаётся в качестве
цивилизующего источника, давшего жизнь необъятной стране.
С тех пор и по сей день усилия направлены на оберегание его
чистоты, а любые сомнения на сей счёт воспринимаются край
не раздражительно. Однако привычный свет киевской право
славной идиллии заметно тускнеет, если на первый план выдви
гать детали, очевидность которых ранее просто игнорировалась.
Принятие христианства князем Владимиром произошло, как
известно, в 988 году, после знаменитого диспута о выборе веры,
описанного Повестью временных лет. Христианизация прохо
fc. Киевско-литовский зад Европы 9
дила тогда в орбите соперничества двух крупнейших религиоз
ных центров — Рима и Константинополя. Глубокие расхождения
между ними наметились в так называемый «иконоборческий пе
риод», когда с 726 по 843 год в Византийской империи господ
ствовала, мягко говоря, крайне своеобразная церковная модель.
Уничтожение икон и мощей, разгон монахов, закрытие мона
стырей — визитная карточка тех лет. Подобная практика вы
зывала отторжение в западном мире и привела к отчуждению
от восточных собратьев, чьё христианство с тех пор ставилось
под большое сомнение.
Возврат к привычной церковной практике (середина IX сто
летия) не восстановил репутацию Константинополя, выглядев
шего теперь в глазах Рима и Западной Европы второсортным.
Усилия известного патриарха Фотия придать православию но
вое дыхание сосредоточились на вовлечении в сферу изрядно
дискредитированной Византии славянских земель. Стремление
вернуть утраченные позиции быстро инициировало конфликты
с римским понтификом, взаимные отлучения и анафемы, по
этому задолго до официального разделения, зафиксированно
го в 1054 году, каждый пребывал в полной уверенности в соб
ственной правоте.
Проводником греческого православия среди славян стали
Константин (перед смертью принял имя Кирилла) и Мефодий.
Двум знаменитым братьям — уроженцам знатного семейства
в Салониках — выпала честь познакомить с христианской книж
ностью целые народы. С давних пор они считаются культовыми
лицами и в России, вооружившими православную веру. Старший
брат, Мефодий, начинал военным, обладал административными
способностями, затем принял монашеский постриг; младший
рано окунулся в научно-религиозный мир, став библиотекарем
при Константинопольском патриархе, совершал миссионерские
поездки к хазарам, к арабам.
Но главным делом Константина явилось просвещение славян,
чем тот занялся по поручению того же патриарха Фотия. Тако
ва официальная версия РПЦ, причислившей братьев за заслуги
перед православием к лику святых. Однако на деле эта история

выглядит совсем иначе, а поскольку она базовая для понимания
религиозной обстановки в Киевской Руси, то об этом нужно ска
зать несколько слов. Тем более что кирилло-мефодиевская про
блематика во многом превратилась в вотчину церковных апо
логетов, а также исследователей церковнославянского языка.
Просветительская деятельность братьев — наглядный пример
того, каким острым противоборством Рима и Константинополя
отличалась атмосфера той эпохи. Крупнейшие государственные
образования Средней Европы (Болгария, Моравия) превратились
в арену ожесточённого религиозного соперничества. Особенно
это касается Моравии, включавшей тогда Словакию, часть Че
хии, южную Польшу, Лужицу. В местной церкви хозяйничало ба
варское духовенство. Но моравский государь Ростислав тяготился
немецкой опекой, пытаясь сбалансировать их влияние. К тому же
паства с трудом воспринимала латинские религиозные тексты:
мысль об использовании народного языка витала в воздухе. При
бывший туда Константин взялся создать особый алфавит для пе
редачи славянской речи и адаптировать греческое богослужение.
За три с лишним года он перевёл весь круг богослужения и под
готовил кадры для поставления в церковные степени.
Здесь мы сталкиваемся с первой странностью, на которую
литература не имеет сколько-нибудь внятного ответа: для та
кого важного дела Фотий послал человека, занимавшего срав
нительно низкую ступень в церковной иерархии, не имевшего
права рукополагать в священники. Более того, именитый Кон
стантинопольский патриарх вскоре вообще утрачивает интерес
к этой миссии. Видимо, сыграли роль сложные отношения па
триарха и Константина: скупые источники сообщают о расхож
дениях между ними, в том числе и догматического характера.
Завершив перевод священных книг на славянский язык, бра
тья отправились не обратно в Византию, что казалось бы есте
ственным, а прямиком в Рим. И хотя там от проделанной рабо
ты в восторге были далеко не все, папа Андриан II устроил им
торжественный приём. Подчеркнём: Константин и Мефодий го
|h Киевско-литовский зад Европы 11
товили свой визит именно в Рим. Об этом свидетельствует то,
что они заранее запаслись мощами папы Климента, особо чти
мого Римской церковью.
Эти факты остаются крайне неудобными для поборников РПЦ
не одного поколения; длительное пребывание борцов за право
славную веру в Венеции и Риме, мягко говоря, не улучшает их
образ. И уж совсем из ряда вон выходящим является освящение
папой сделанных переводов и признание славянской литургии
богоугодной: начало служений по ним началось в римской церк
ви Св. Марии. Там же состоялось рукоположение подготовлен
ных Константином учеников в священники, включая Мефодия,
бывшего до того простым монахом. Посвящению в епископы
самого Константина помешала серьёзная болезнь: прикован
ный к постели, он принял схиму, имя Кирилл, под коим и во
шёл в историю, скончавшись в 868 году. Его даже хотели похо
ронить в главном храме Римской церкви — соборе Св. Петра,
но брат настоял на его захоронении в церкви Св. Климента, ря
дом с мощами святого. В сан епископа, а затем и архиеписко
па возвели самого Мефодия, пользовавшегося расположением
и покровительством следующего понтифика на римском престо
ле — Иоанна VIII.
Мефодий оправдывал высокое доверие, подготовив право
вой кодекс «Закон судный людям», содержащий суровые санк
ции тем, кто недостаточно проникся христианством. За нежела
ние «творить требы и присяги» предусматривалась конфискация
имущества и даже продажа в рабство. Кодекс стоял на страже
особого положения церкви в жизни. Умер Мефодий в 885 году,
рукоположив почти двести священников и оставив преемником
одного из моравских учеников. Примечательна данная тому ха
рактеристика: стойкий в вере и прекрасно знает латынь. Прав
да, после кончины учителя мефодиевских учеников изгнали:
они стали жертвой борьбы папства и немецкого духовенства,
а сама Моравия вскоре прекратила своё существование. Но их
дело не пропало даром: Кирилла и Мефодия свято чтили в Ки
евской Руси. До нас дошли их жития, датируемые XII столетием.
Как в свете изложенного можно оценить их историческую

миссию? Ответ на самом деле не вызывает больших затрудне
ний: перед нами типичный униатский вариант, продвигаемый
Римом для распространения своего влияния. Такой религиоз
ный формат, адаптированный к греческому обряду, оптималь
ный инструмент для папского престола. О том, что кирилло-ме-
фодиевская эпопея именно из этой серии, большого секрета для
специалистов не составляло. Например, дореволюционный зна
ток РПЦ Евгений Голубинский (Песков), в своих трудах описывая
их просветительство, недвусмысленно давал понять, откуда ноги
растут. Лишь пребывание в штате Московской духовной акаде
мии не позволяло ему называть вещи своими именами. Не слу
чайно уважаемый профессор, не пренебрегавший подобными
сюжетами, находился под подозрением у обер-прокурора Свя
щенного синода Константина Победоносцева, нутром чувство
вавшего угрозы для официальной церковной доктрины. Ведь
за признанием кирилло-мефодиевского униатства неизбежно
следовали более серьёзные вопросы о том, что собой представ
ляло христианство Киевской Руси, провозглашённое нашим жи
вительным источником.
Конечно, тогда подобные темы не могли полноценно обсуж
дать, ограничивались лишь намёками, бросавшими тень на цер
ковный официоз. Это касается также оценок крестителя Руси
князя Владимира. Историк Антон Карташёв, вслед за Голубин
ским, ставил под сомнение княжеские религиозные предпочте
ния вместе с корсунской былью о крещении. Указывал на кон
такты князя с Болгарской церковью — то ли автокефальной,
то ли с каким-то непрояснённым статусом, не умалчивал об ин
тенсивном обмене посланниками с Римом. Не скрывал Карта
шёв и конфликт Владимира с греками: в результате лишь его
сын Ярослав Мудрый входит в юрисдикцию Константинополя.
Но, конечно, из учёных того времени строго определённую чер
ту никто переходить не решался.
Так, от западных материалов о насаждении христианства
в Киеве латинскими миссионерами дружно открещивались, от
.$i Киевско-литовский зад Европы 13
вергая их как мифологические. Легендой считается Житие свя
того Ромуальда, сообщавшее о немецких миссионерах в сла
вянских землях. В нём содержится рассказ о прибытии в Киев
одного бенедиктинского монаха, именуемого «епископом рус
ским». Княгиня Ольга, вернувшись после крещения из Царьгра-
да, почему-то снарядила посольство к германскому императору
Оттону I с просьбой прислать епископов и священников; в от
вет тот вместе с папой Иоанном XII и направил своих миссио
неров. Популярна на Западе Хроника Титмара Мерзебургского,
ровесница киевской Повести временных лет, где описывает
ся ласковый приём Владимиром западного деятеля по имени
Бруно.
Погружаться в споры о правдивости указанных источников
выглядит не столько утомительным, сколько тупиковым. Под
черкнём другое: все эти известия актуализируются, если рассма
триваются в общеевропейском контексте той эпохи. Напомним:
вторая половина X — XI век проходят под знаком доминирования
германской династии Оттонов. Завоевав Рим и подчинив папство
своей императорской власти, они провозглашают себя главными
покровителями христианства, перехватывая пальму первенства
у Византии, выбравшейся из иконоборческой полосы. Именно
в это время в Италии, Германии, Франции наблюдается небыва
лый религиозный подъём. По свидетельствам хроник, начинает
ся массовое строительство епископальных, монастырских хра
мов, обновление многочисленных деревенских часовен.
Надо отметить, что внутренняя христианская экспансия сопро
вождается внешней: последнюю Оттоны считали своей истори
ческой миссией. Распространение веры практически полностью
переходит в руки немцев, усиленно занявшихся христианиза
цией северных народов и славянских территорий; на этих на
правлениях достигаются весомые результаты. Данный период
отмечен целым рядом крещений, совершённых под влиянием
Римской церкви: в 942 году — датского короля, в 966-м — поль
ского князя Мешко I, в 976-м — норвежского короля, в 985-м —
венгерского герцога, а в 988 году череду крещений продолжил
киевский князь Владимир, что органично укладывается в обо

значенный выше ряд. Не случайно католическая церковь уве
ренно признаёт за Владимиром крещение киевских земель «по
латинскому обряду». В 1634 году декретом папы Урбана XIII его
причислили к лику святых.
Возникает вопрос: а как же греческое православие, ставшее
историческим выбором Руси? Как быть с образом святого Влади
мира — страстного проводника православия? Чтобы разобраться
с этим, следует в первую очередь обратить внимание на церков
ные термины, этимология которых сохранила латинское, а не гре
ческое происхождение. Само название «церковь» — cyrica («круг
верующих») — латинское, тогда как греческое — екккцота
[eklesia]; слово «крест» — от польского krzyi: или латинского
crucificus, а не от греческого отаир6<; [stavros]. Далее: слово «ал
тарь» происходит от латинского altare, а не от греческого Ршцос
[bomos], «орарь» — надеваемая при служении полоса — от ла
тинского orarium, вера по-гречески — лгатц, «пост» в германских
языках, производных от латинского, — fast (в готском fasten оз
начает «поститься»), а в греческом — t) vt| errata [nesteia]. Поня
тие же «поганый» (то есть язычник) тоже восходит к латинско
му paganus, греческий же вариант слова — аАХ60рт|<жо<; [etnikos].
Число подобных примеров можно легко умножить. Согласим
ся, такая перегруженность церковного лексикона латинизмами
весьма показательна.
Теперь посмотрим на многочисленную плеяду князей той са
мой православной Киевской Руси. Несложно заметить, что среди
них нет ни одного с именем какого-нибудь знаменитого грече
ского святого. Если они крестились по византийским образцам,
то это нельзя не признать очень странным. Кто же все эти Ярос
лавы, Володимиры, Всеславы, Святославы, Изяславы, Мстисла
вы, Ярополки, Ростиславы? Скорее всего, перед нами персона
жи греко-униатских реалий, ориентированных на католичество.
Эту версию подкрепляют и известные в киевский период бра
ки княжеских семейств. Так, Владимир Святой имел трёх жён:
одна — дочь половецкого князя, другая — из Богемии, а тре
1. Киевско-литовский зад Европы 15
тья — внучка Византийского императора Константина Багря
нородного; дочь Владимира Доборогнева выдана за польского
короля Казимира I.
Его сын Ярослав Владимирович (Мудрый) связал судьбу с до
черью шведского короля Олфа, а из десяти детей знаменитого
киевского князя все женились или выходили замуж за инозем
цев. Так, старший сын Изяслав был мужем сестры польского
короля Казимира, другие сыновья породнились с дочерью сак
сонского маркграфа (Игорь), с дочерью графа Штадского (Вяче
слав). Дочери Ярослава сосватаны: одна за французского короля
Генриха I, другая — за норвежского, третья — за венгерско
го. Изяслав Ярославович сочетал уже свою дочь со следующим
польским королём Болеславом. Дочь великого князя Всеволода
Ярославовича вышла за маркграфа Шаденского, а затем за гер
манского императора Генриха IV
То же самое наблюдается и в начале XII века: дочери князя
Святослава Изяславича замужем за польским королём Болес
лавом Кривоустым, за венгерским королевичем. Знаменитый
Владимир Мономах женат на дочери англосаксонского короля
Гарольда. Его сын Мстислав Владимирович стал супругом доче
ри шведского короля, а первая его дочь сначала была замужем
за норвежским королём, а затем — за датским. Великий князь
Всеволод Большое гнездо женат на дочери одного из чешских
аристократов. Конечно, такие династические связи можно ха
рактеризовать как очень разветвлённые, и почти 90 % браков
правящей прослойки Киевской Руси заключались с католиками
или католичками. Случаи же родства с византийскими монарха
ми встречаются редко, можно сказать, в виде исключений. Кро
ме Владимира Святого, о чём уже говорилось, Всеволод Яросла-
вич женат на греческой царевне, дочь Мстислава Владимировича
выдана за одного из сыновей византийского императора, да дочь
Владимира Мономаха (Марица) — за греческого царевича Лео
на Диогена. Отмеченные династические предпочтения — весо
мый довод в пользу существования сильных католических вея
ний в киевской элите той эпохи.
Ещё один аргумент в этом смысле — выяснение того, какой

календарь находился тогда в употреблении. Хорошо известно,
что католический мир практиковал летоисчисление, где начало
года приходилось на 1 марта: по господствовавшим представле
ниям в этот день Бог сотворил небо и землю. В Византии же но
вый год праздновался с сентября: этот месяц считался первым,
тогда как в латинском варианте он был седьмым. Напомним, ка
лендарь имел принципиальное значение для всей жизни, кото
рая определялась исключительно церковным обиходом.
А потому в православной твердыне, каковой представала
в научных изысканиях Киевская Русь, новый год мог стартовать
только 1 сентября, и никак иначе. Однако историк XVIII века
В. Н. Татищев, исходя из доступных ему тогда источников, го
ворил о мартовском начале нового года, чему резко возражал
Н.М. Карамзин, назвавший подобное утверждение фантазией,
вымыслом. Тем более удивительно, что в хрестоматийной «Исто
рии государства Российского» он фактически дезавуировал свою
критику Татищева. Правда, сделал это незаметно, поместив в об
ширных примечаниях официозного труда ряд наблюдений над
текстом Повести временных лет. В примечании 50 ко второ
му тому Карамзин привёл доказательства, что знаменитый Не-
стор-летописец, воспетый православной церковью, начинал год
по-римски — с марта, а не с сентября.
Вот эти сообщения Нестора: Изяслав ушёл из Киева 15 сен
тября 6576 (1068) года, а возвратился в столицу через семь ме
сяцев 2 мая 6577 (1069), что случилось бы не в двух, а в одном
году, если бы год начинался с сентября. Далее: в мае 6621 (1114)
году умер Давид Святославич, и в ноябре того же года престави
лась Янка — следовательно, год не начинался в сентябре. Ещё
примеры: в августе 6615 года разбит неприятель, затем в ян
варе того же года умерла мать Святополка; 10 июля 6617 года
скончалась Евпраксия, и в то же лето 2 декабря Дмитр Иворо-
вич взял половецкие вежи; весной 6618 Святополк и Владимир
ходили на половецкую сторону, и в то же лето 11 февраля явил
ся огненный столп над Печерским монастырём. Остаётся при
S. Киевско-литовский зад Европы 17
соединиться к тем, кто недоумевает, зачем придворный историк
вытащил подобные свидетельства, хоть и запрятав их в подва
лы справочного отдела.
Разумеется, православные научно-церковные круги не в вос
торге от этих сведений. В ход шло и огульное отрицание, и при
знание, что использовались сначала одно, потом другое лето-
исчисление или одновременно оба, но в разных местах. Чтобы
избежать намёка на католические влияния, не стеснялись ссы
латься на языческие пережитки. Ключ же для понимания даёт
текстуальный анализ Повести временных лет, содержащей сле
ды трёх правок. Не секрет, что знаменитый Нестор из Киево-Пе
черской лавры входил в окружение пропольского князя Свято-
полка Изяславича, с весьма сомнительной репутацией. Другая
редакция — дело рук игумена Выдубицкого монастыря в Кие
ве Сильвестра, возвеличившего семейство Владимира Монома-
ха — заказчика переработки. Итог: текст Повести временных лет
пропитан духом сближения с латинским Западом, вокруг чего,
по-видимому, и шла борьба. Отсюда вставки и о варяжском про
исхождении Руси, и о путешествии апостола Андрея — брата по
кровителя Римской церкви Петра. Путь Андрея в Рим лежал че
рез те места, где впоследствии раскинется Киевская Русь, что
весьма символично.
Конечно, выявление таких деталей — дело кропотливого тру
да, поскольку русские летописи как бы «стесняются» касаться
всего, что связано с западным влиянием. Так, поражает полное
молчание о крестовых походах, буквально потрясших христи
анский мир, как в католической, так и в православной проек
ции. И это при том, что летописи наполнены самыми разными
знамениями, производившими на людей той поры неизглади
мое впечатление. Казалось бы, завоевания крестоносцев, осво
бождение ими в мае 1099 года Гроба Господня от неверных или,
наоборот, падение Константинополя в марте 1204 года должны
восприниматься киевскими православными очень эмоциональ
но. Однако, судя по текстам, эти величайшие события не при
влекли внимания, создатели и переработчики летописей упорно
их не замечали. Лишь почему-то в северном Новгородском сво

де содержится небольшая повесть «О взятии Царьграда от фряг»
(фрягами в ту пору называли европейцев), тогда как в источни
ках южных земель, примыкающих к Византии, сведения об этом
отсутствуют.
Если ориентироваться исключительно на летописный ком
плекс, то создаётся впечатление об изолированном существо
вании Киевской Руси от Запада. Хотя княжеские династические
связи, о которых упоминалось, свидетельствуют как раз о её
плотном вовлечении в католические дела. Недоумение ещё боль
ше возрастает, когда узнаёшь о наличии в западноевропейских
архивах массы свидетельств, касающихся тех или иных контак
тов с Киевской Русью. Особенно обширен документальный мас
сив об итальянской колонизации Причерноморья и Приазовья
сначала венецианцами, затем генуэзцами, состоящий из множе
ства деловых договоров, расписок, заметок и т.д.
В руках могущественных республик с конца XI века пульси
ровала торговля Византийской империи, чья былая мощь окон
чательно канула в Лету. Венеция и Генуя обладали крупнейшим
на тот момент флотом и контролировали всю акваторию Чёр
ного и Азовского морей, а также речные подходы к ним (Днепр,
Дон). Без преувеличения это главные действующие лица в том
регионе. Не случайно, что именно они наряду с римскими па
пами выступали деятельными организаторами крестовых по
ходов. Неосведомлённость же обо всем этом русских летописей
труднообъяснима.
Очевидно, на повестке дня — корректировка исторической
традиции, связанная с признанием того, что Киевская Русь в дей
ствительности была не тем, чем её изображал летописный ма
териал. Киевская Русь являлась плацдармом, с которого раз
ворачивалась западная экспансия на нашу родину. Движимые
религиозными и коммерческими мотивами, киевские князья,
вдохновляемые католическим Римом, выступали в роли остер
венелых захватчиков, жаждущих поживиться землями обшир
ного Волжского бассейна. Такой образ Киевской Руси, мягко го
^Киевско-литовский зад Европы 19
воря, не совпадающий с господствующим, неизбежно подводит
к переоценке украинской колонизации Центральной части Рос
сии. Эти процессы историками дореволюционной школы счита
лись базовыми в образовании великорусской народности. По их
утверждению, колонизация развернулась с середины XI века.
Мнение о том, что её начал ещё Владимир Святой, не пользует
ся популярностью, это считается как поздней легендой, возник
шей исключительно из политических целей.
Юго-западную направленность колонизации подтверждают
и географические наименования новых территорий. Переяслав
ль, Владимир, Ярославль, Вышгород, Галич, Звенигород, Ростов,
Стародуб и другие — эти названия приехали к нам из придне
провских краёв, где уже имелись такие города. Заметная роль
в этом отводится Владимиру Мономаху, объездившему все зем
ли вдоль и поперёк. Он основал Владимир-на-Клязьме, соору
див там по примеру Киева Золотые ворота, в Ростове постро
ил церковь наподобие Киево-Печерской лавры, привёз немало
икон. Подобная практика свойственна всем колонистам, как бы
переносившим на новые места дух прежних жилищ. Как заме
чал В.О. Ключевский, «по городам США можно репетировать ге
ографию доброй доли Старого Света».
Это верное замечание, хотя в нашем случае такое масштаб
ное перемещение названий городов с Киевской Руси не может
не настораживать. К тому же следует вспомнить, как протека
ла американская колонизация, сопровождавшаяся геноцидом
местного населения, творимым поборниками европейского про
гресса. Украинская же княжеская колонизация, оказывается,
коренным образом отличалась от североамериканской. У нас
всё протекало мирно: происходило заселение, а не завоевание.
Правда, чувствуя неправдоподобность, тот же Ключевский ого
варивается, дескать, «уцелели некоторые смутные воспоминания
о борьбе, завязывавшейся на почве религии, с местными наро
дами, находившимися на низкой стадии развития». Читая это,
вспоминается, как англосаксы и французы в течение почти ста
с лишним лет (с начала XVII по середину XVIII века) находились
20... Пыжиков Л.В.
в Северной Америке фактически на осадном положении, обитая

в укреплённых фортах, носивших названия родных им европей
ских мест. Поездки между ними больше походили на преиспол
ненные опасностей вылазки.
Не стоит забывать и попытки немцев в XII—XIII веках закре
питься под эгидой христианства в языческой Литве. По описа
нию тех же романовских историков, здесь велась уже ожесто
чённая борьба с коренным населением. Рассказы об агрессии
папства, о притворно крестившихся местных народах, о восста
ниях против католических орденов — излюбленная тема Клю
чевского, Соловьёва и др. Но вот когда речь заходит о юго-за
падной колонизации в центральной части современной России,
то тут презентуется благостная картина.
Хотя вряд ли что-то иное происходило и на нашей земле по
сле появления чужеродных элементов под христианскими знамё
нами. Многого стоит вывод учёных о том, что в домонгольский
период ни один монастырь не располагался вне городских стен,
то есть без защиты. Кроме того, воздвижение церквей в ту пору
было прерогативой преимущественно иноземных, а не наших
мастеров. Интересен такой факт: для строительства Владимир
ского собора князь Андрей Боголюбский выписывал зодчих
не из Византии, что выглядело бы естественным, а из разных
стран Европы, не говоря уже о местных, почему-то вообще не за
меченных в этом святом деле.
О том, что мы имеем дело с широко распространённой прак
тикой, говорит свидетельство летописца об обновлении Суздаль
ского собора. По его словам, участие здесь принимали свои,
а не только «мастера из немец», что уподобляется чуду, настоль
ко это обстоятельство выглядело тогда необычным. Необходи
мо также упомянуть, что ещё до революции специалисты (речь
о проф. Ф.И. Буслаеве) обратили внимание на так называемые
корсунские ворота Софийского собора в Новгороде. Как оказа
лось, знаменитые врата изготовлены в немецких землях во вто
рой половине XII века и привезены отдельными четырёхуголь
ными частями с изображением сцен из Ветхого и Нового Завета.
Все фигуры на них облачены в западные одежды и красуются
на фоне латинских надписей (впоследствии переведены на рус
ский язык). Аналогичным образом были оформлены барелье
фы Дмитриевского и Покровского храма.
Конечно, романовские апологеты дистанцировались от дан
ных фактов, рассуждая о формировании новой общности, где всё
было, как слеза, православно. Коренные народности с готовно
стью вливались в неё, разумеется, из-за отсталости не на ведущих
ролях. Вообще пришельцам с Киевщины крупно повезло, посколь
ку северо-восток населяли миролюбивые финно-угорские племе
на, расположенные к православию. А вот совсем другое дело —
тюркские народности, объявленные «погаными», коварными,
ни на что не способными. Потому-то в других частях обширного
Волжского бассейна и не прослеживается следов «родной» Киев
ской Руси, так как цивилизованные люди не могли иметь с тем
населением ничего общего. На самом деле юго-западным агрес
сорам просто удалось закрепиться только в верховьях Волги и её
притоках, а основная же часть Великой реки — средняя и юж
ная — оказалась им не по зубам. Хотя сведениями о захватниче
ских походах туда от легендарного Кия до поздней россыпи кня
зей пестрят летописи и польские хроники.
Огромная по отношению к Киевской Руси территория как бы
делилась на две половины: северо-восточная — «хорошая»,
юго-восточная — «плохая». То есть насколько к покорённым
финно-уграм относились позитивно, а точнее снисходительно,
настолько же негативно воспринимались непокорные тюрки.
Так вбивался клин в уникальную этнографию обширного Волж
ского бассейна, здесь истоки противопоставления, разделения
братских народов, выросших из одного корня. Где колонизато
ры сумели зацепиться и распространить влияние со всеми сопут
ствующими атрибутами — там «свои», а где нет — то там «чу
жие». Так начали кромсать наши народности, сортируя их в угоду
захватническим интересам.
В конце 1230-х годов этот сценарий был прерван. Перелом
ный момент отечественной истории — «монголо-татарское наше
ствие». За последние десятилетия этой странице нашего прошло

го адресована изрядная порция критики, заметно подорвавшей
позиции традиционалистов. И если альтернативные мнения пока
ещё не могут похвастаться убедительностью, то главное уже сде
лано. Официозные взгляды на «монголо-татарское иго» значитель
ной частью общества воспринимаются как нечто фантастическое.
Даже статусные историки не стесняются публично призна
вать, что в XIII-XV веках население ни о каком «монголо-та
тарском иге» не подозревало. Да и сам термин, давно ставший
привычным, весьма сомнителен, поскольку тогда ни один из на
родов не называл себя подобным образом. В не лишённом за
гадок справочном отделе «Истории государства Российского»
Н.М. Карамзина сообщается: персидские и арабские источники
того времени не осведомлены о «татарах», а Чингиз-хана вели
чают царём народа монгольского, что в переводе означало «ве
ликий» вне какой-либо территориальной привязки.
Характер данной работы не предусматривает выяснения
того, как происходило «нашествие», поразившее современни
ков. Когда в эту кропотливую работу включатся специалисты,
нацеленные не на освоение грантов, а на поиск истины, тог
да дело двинется с места; пока же ограничимся лишь необхо
димыми констатациями. В XII—XIII веках папы, взявшие вверх
в борьбе с императорами Священной Римской империи герман
ской нации, возглавили католическую экспансию на Восток, по
лучившую название крестовых походов. Под её знамёнами шло
продвижение венецианцев и генуэзцев, чьи торговые интере
сы устремлялись в Чёрное и Азовское моря и далее по Днепру
и Дону. Падение Константинополя, как и его «освобождение»,
подспудно отражало соперничество двух торговых республик,
боровшихся за обладание ключом к региону.
Религиозное и экономическое проникновение шло рука об руку.
Сохранилось послание папы Иннокентия III к русскому духовен
ству, написанное после завоевания Константинополя. Римский
понтифик ставил на вид, что это событие должно сопровождать
ся обращением в католичество огромных территорий. С дру
^.К иевско-литовский зад Европы 23
гой стороны, Венеция и Генуя смогли стать активным субъек

том местной жизни не благодаря задушевному пению псалмов,
а опираясь на силу оружия. Ответной реакцией на эту религи
озно-торговую экспансию и явилось «монголо-татарское наше
ствие», естественно, не вызвавшее в Европе ничего, кроме от
вращения.
Именно оно отправило в небытие Киевскую Русь. В 1237-38 го
дах были вычищены города в верховьях Волги, после чего ос
новной удар обрушился на Приднепровье, часть Польши, Че
хии, Венгрии. Причём последние походы во многом напоминали
карательные экспедиции. Территории явно не завоёвывались:
города, селения, посёлки предавались огню и тотальному ра
зорению. Историки заметили, что киевские, черниговские, пе
реяславские, рязанские княжеские роды вырезались с особой
жестокостью, что называется, под корень. Не случайно юго-за
падные источники тех, кто учинил подобное, отказываются име
новать людьми.
А вот в летописном материале северо-восточного происхож
дения — иные ноты. Здесь минимизирована трагичность слу
чившегося, описания зверств и ужасов, зато с удовлетворени
ем отмечены случаи, когда князья, засевшие в городах, отдают
честь нападавшим; подобное поведение не осуждается. Это раз
личие объяснимо: если верховья Волги только очищали от чу
жаков, то их матку, откуда они наплодились (Киевскую Русь),
просто уничтожали, как уничтожают очаг заразы. Под «монго
ло-татарской упаковкой» надёжно скрыто освободительное дви
жение от западной агрессии. Родина этого движения, конечно,
никакая не далёкая Монголия, как нас уверяют не одну сотню
лет, а Волжский бассейн с прилегающим к нему Яиком (Ура
лом). Названные регионы и есть подлинная колыбель России.
Этим «нашествием» родственные многообразные связи меж
ду нашими народами были восстановлены. Прежде всего в эко
номическом смысле, поскольку разветвлённые волжские арте
рии представляли собой магистральный торговый путь между
Востоком и Западом; именно в него-то и удалось вклиниться ки
евским «братьям». Наступление «монголо-татарского ига» озна

меновалось рядом серьёзных сдвигов. В религиозном плане си
туация характеризуется отходом от принесённых с Киевщины
традиций, пропитанных западно-католическим духом.
Удаление от Рима подразумевало более тесное взаимодей
ствие с Константинополем, что мы и видим при создании Мо
сковского государства. Новая династия, основанная Калитой,
резко отличается от киевских Рюриковичей. Так, среди князей,
утвердившихся Калитичей, мы уже не встретим киевско-сла
вянских имён, что свидетельствует о религиозных изменениях.
Связи же с «православной» Киевской Русью после «татарского»
разгрома резко идут на убыль: она уже мало кого интересует.
Между тем оставшиеся там в живых князья по-прежнему тянут
ся на католический Запад.
На Лионском соборе 1274 года присутствует посланец уце
левших черниговских Всеволодовичей игумен Пётр Акерович.
В качестве представителя Руси он обсуждает возобновление кре
стовых походов. Галицкие князья ведут свои интенсивные и пря
мые контакты с папством, рассчитывая на поддержку в сложной
для них ситуации. Да и на территории разгромленной Киевской
Руси мы продолжаем встречать различных латинских послан
цев. Некого Иакова-римлянина, посвящённого в сан очередно
го «епископа русского» папой Григорием IX с оговоркой: «без по
стоянной кафедры». В Риме в это время состоялась канонизация
какого-то Яцека Одроводжа, за миссионерские подвиги объяв
ленного ни много ни мало «апостолом Руси».
Отметим, что в течение XIII — середины XIV столетия запад
ное давление на наши земли сведено к минимуму, поскольку пла
цдарм для него в лице Киевской Руси разрушен. Её развалины
переходят под контроль литовских князей начиная с Гедимина.
Западные и юго-западные земли сливаются с Великим княже
ством Литовским, поскольку их объединяет общая цель — про
тиводействие Востоку.
Что же в действительности представляла собой Великая Лит
ва? Это — сестра-близнец Киевской Руси, вплоть до всех роди
%. Киевско-литовский зад Европы 25
мых пятен. Она также находилась в орбите католического вли
яния, которое местные правители стандартно уравновешивали
связями с Константинополем. Тем не менее романовские исто
рики делают акцент на последнем, свободно рассуждая о право
славии, о братской Литве.
Если оставить эти идиллии, следует сказать, что именно Ве
ликое княжество Литовское принимает эстафету Киевской Руси
и превращается в форпост, откуда нависает угроза. С середины
XTV столетия, оправившись от «монголо-татарского» удара, мы
вновь видим стремление «наложить лапу» на ресурсы обширных
регионов, к чему усиленно подталкивала католическая Европа,
имевшая здесь стратегический интерес.
Возобновление этих попыток связано с великим литовским
князем Ольгердом. Именно он в 1368 году предпринял поход
на Москву, вошедший в историю под названием «первая литов-
щина». Это событие произвело неизгладимое впечатление на лю
дей того времени. Разграблялись и жглись селения, посады,
церкви, уничтожалось мирное население, в осаде побывала Мо
сква. Даже Карамзин со своей романовской колокольни призна
вал, что Ольгерд «свирепствовал, как лев, не уступая в жестоко
сти монголам». Добавим, что в его войско входила смоленская
дружина, а также немало других «братьев». Как они могли уча
ствовать в подобном? Летописи предлагают «убедительное» объ
яснение: не ведали, куда и зачем идут, коварен великий литов
ский князь, «обманувши многих, а иных заставивши силой»?!
Интересна и личность самого Ольгерда, принявшего христи
анство, дабы загладить своё отступничество. Вот только не ясно,
в лоне какой церкви он собирался отмаливать грехи. Вопрос да
леко не праздный, если учесть, что новообращённый казнил 500
человек местного населения в наказание за убийство семи фран
цисканских монахов, усиленно трудившихся на миссионерской
ниве. Поэтому не вызывает большого удивления, что термин
«поганые» у наших предков соотносился с Литвой, с выходца
ми оттуда, а не с кем-либо ещё. Лишь впоследствии «погаными»
станут имеющие восточные корни.
Выпады против Москвы продолжались в 1370 и 1372 годах,

разорению подвергались наши территории на сотни вёрст. При
чём самое деятельное участие в этом приняли литовские союз
ники в лице князя Святослава смоленского и Михайло тверского,
координировавшие свои действия с Ольгердом. Здесь мы сталки
ваемся с продуманным планом оккупации верховьев Волги. Ли
товцы с их западными патронами жаждали вернуть их под свой
контроль, как это было во времена Киевской Руси.
Однако московский великий князь Дмитрий оказался креп
ким орешком. Если первый поход 1368 года застал его врасплох,
то затем он держал удары агрессоров, не став мальчиком для би
тья. К тому же Ольгерд находился в преклонном возрасте, его
активность постепенно угасала. Но в Европе уже до его кончи
ны, последовавшей в 1377 году, осознали, что тому не удастся
взять реванш по восстановлению господства в северо-восточных
землях. Захватнические планы Запада обрели новые перспекти
вы, связанные с возвышением любопытной фигуры, известной
в истории как татарский темник Мамай.
Этот откровенно прозападный ставленник стал инструментом
в руках генуэзцев, о которых с такой неохотой упоминают рус
ские летописи. Итальянская торговая республика в тот период
стремилась закрепиться гораздо далее Причерноморья и Приа
зовья. Но Москва противостояла подобным намерениям, нема
лую роль здесь играла церковь, устами преподобного Сергия Ра
донежского заявившая о невозможности хозяйничанья латинян
на нашей земле.
Столкновение с великим князем Дмитрием не заставило
себя ждать. Выпад Мамая следует рассматривать не обособлен
но, а как логичное звено вдохновляемой Западом агрессии про
тив нашей земли. После смерти Ольгерда генуэзцы снарядили
военный поход вглубь страны, опираясь на темника, выступив
шего организатором этого предприятия. Вторжение предприня
то в 1380 году: речь о знаменитой Куликовской битве, которая
оказалась для Москвы ударом в спину, что серьёзно осложня
ло ситуацию.
Наняв кочевников, укомплектовавшись генуэзской пехотой,
ставшей ядром войска, Мамай выступил к Москве. Привлекли
и литовского князя Ягайло, который жаждал продолжить дело
Ольгерда. На помощь же московскому князю Дмитрию выступил
противник Мамая — хан Тохтамыш. Его неприятие генуэзцев
имело не только политические, но и личные причины: дочь хана
убежала с одним молодым генуэзцем, а когда их настигли — по
кончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Напом
ним: Мамай с генуэзцами спешили дать бой ещё до соединения
войск Дмитрия и Тохтамыша, но это, как известно, не помогло.
Чтобы оценить место Мамая во всей этой истории, не лишне
вспомнить бывшего советского генерала Власова, перебежавше
го к гитлеровцам в годы Великой Отечественной войны. Пойдя
на союз с генуэзцами, Мамай выступил в его амплуа, превра
тившись в персону non grata на уже бывшей родине. Мы не бу
дем сейчас касаться споров о том, где происходило Куликовское
сражение, в чём в последние годы любят упражняться. Подчер
кнём только её огромное значение, поскольку речь шла о буду
щем нашего молодого государства.
Стереть из памяти Мамаево побоище было сложно, а пото
му его элегантно перекрасили в искомые татарские тона, акку
ратно замазав западные уши. Кстати, после поражения Мамай
в скором времени оказался там, где и должен был оказаться, —
в генуэзской столице в Крыму, городе Каффа (ныне Феодосия).
Здесь от ненужного союзника, провалившего задуманное пред
приятие, просто избавились, придушив в одну из прекрасных
крымских ночей.
Однако московская победа не решила проблемы. На смену
получившим отпор генуэзцам вновь ринулись поляки и немцы,
надеявшиеся быть более удачливыми. К тому же через два года
после Куликовской битвы последовал разрыв Дмитрия с Тохта-
мышем, что произошло по ловко состряпанным наветам. Ито
гом стал поход последнего на Москву с чередой межкняжеских
разборок. В 1386 году происходит знаковое событие: Литва за
ключает унию с Польшей, закреплённую браком Ягайло, став
шего Владиславом, и польской королевы Ядвиги. Эта династи

ческая комбинация не только нарастила вес Литвы, но и создала
манёвр для двоюродного брата Ягайло, одевшего польскую ко
рону, — Витовта. Отныне он специализируется на борьбе с Мо
сквой. Заметим, Витовт хорошо усвоил уроки Ольгерда с Мама
ем и уже не надеялся только на военную силу, проявив большую
изобретательность.
Литовский князь предусмотрительно заготовил династиче
скую комбинацию. Летописи сообщают, что старший сын велико
го князя Дмитрия Донского Василий, пребывавший заложником
в Орде, сумел бежать, но очутился где-то в западных регионах,
в том числе в Молдавии. Находясь там, он даёт обещание Витовту
жениться на его дочери Софье. И вот после смерти московского
триумфатора Куликовской битвы Витовтова дочь прямиком въез
жает в Кремль. Такие родственные узы, как несложно догадать
ся, не очень хорошо сказываются именно на Москве. В течение
последующих десяти лет литовцы хозяйничают не только в Вязь
ме, Ржеве, Великих Луках, но и «всплывают» уже в Калуге и Туле.
За таким поворотом событий с тревогой наблюдали те, кого
летописи именуют татарами. На их глазах происходило посте
пенное таяние Московии, причём без открытых военных дей
ствий, мириться с чем, разумеется, никто не собирался. Витовт
также прекрасно понимал: достигнутые успехи, дабы стать не
обратимыми, должны быть подкреплены крупной боевой побе
дой. Выяснение отношений произошло в левом притоке Днепра
реке Ворскле в 1399 году. В битве сошлись татары и польско-ли
товское войско, укреплённое немецкими рыцарями.
В их рядах волею судеб оказался и Тохтамыш, чьё положе
ние к этому времени сильно пошатнулось. Он надеялся на по
мощь в восстановлении утраченных позиций, за что согласился
смириться с контролем Литвы и её союзников над Москвой. Ви
товт надеялся разбить ордынские рати, приобрести славу объе
динителя земель и прослыть в Европе героем. Но судьба распо
рядилась иначе: сокрушительное поражение обернулось рейдом
татар по Украине. Поляков, литовцев, немецких рыцарей пресле
%. Киевско-литовский зад Европы 29
довали 500 вёрст, а сам Витовт еле унёс ноги. Киев, Луцк и дру
гие города подверглись разгрому, живо напомнившему Батые-
во нашествие.
Но интересно другое: великий князь Василий Дмитриевич
(супруг Витовтовой дочери) как-то слабо проявился в этом исто
рическом событии. Остаётся только гадать, на чьей стороне
были его симпатии. Литва же на удивление быстро оправилась
от поражения и уже с 1405 года начала опять потихоньку запол
зать на наши территории, причём при явном попустительстве
Василия Дмитриевича. Его протесты против действий Литвы
на самом деле малопонятны и уж точно несерьёзны. Как можно
оценить ситуации, когда великий князь Московский и Витовт не
однократно сходились для битвы, а в результате всё выливалось
в стояние друг против друга с устройством застолий то на одной,
то на другой стороне.
Победителей при Ворскле явно не могло устроить такое по
ведение московского князя. К тому же присутствие в Москве
личности Софьи Витовтовны, мягко говоря, не способствовало
укреплению доверия. Последнее проявление тёплых родствен
ных чувств Василия Дмитриевича последовало при его кончи
не в 1425 году: умирая, он поручил свою жену и десятилетнего
сына попечительству отца Софьи, то есть Витовта! Однако этот
деятель через несколько лет также отошёл в мир иной: в про
тивном случае, учитывая его прыть, от Московского княжества
могло остаться немногое.
Василий Васильевич в возрасте пятнадцати лет успел вместе
с матерью посетить своего деда в Вильно, на 80-летие которо
го съехалась католическая элита соседних стран, даже ожида
ли короны Витовту от императора Священной Римской импе
рии. Видимо, там юный великий князь проникся ненавистью
к своим литовским родственникам. По крайней мере он являет
полную противоположность своего отца. Он настаивает на сво
ей женитьбе на коренной уроженке Московии, что определён
но не понравилось Софье. На свадьбе в 1433 году она учиняет,
говоря по-современному, дебош с оскорблением родственников
30 Пыжиков Л. В.
Василия по отцовской линии. Это даёт старт кровопролитной

междоусобице, длившейся полтора десятилетия. В ходе неё Ва
силий Васильевич был ослеплён, войдя в историю под прозви
щем Тёмный.
А решающий вклад в его победу опять-таки внесли те же са
мые татары. Да и вообще, судя по летописям, великий князь Мо
сковский обладал протатарской репутацией, основал под Ряза
нью Касимское ханство, рассадил татарскую знать по Оке. Его же
противники, напротив, искали поддержки на польско-литовской
стороне. Например, главный враг, Дмитрий Шемяка, опирался
на своего зятя А.В. Чарторыйского — двоюродного брата поль
ского короля Казимира (сына Ягайло-Владислава и Ядвиги).
Чтобы объяснить это, историки вынуждены делать оговорки:
типа татары волею судеб служили преградой на пути прокато
лических сил, неосознанно давая усилиться Москве. Остаётся
добавить, что острый период противостояния с «братской» Лит
вой конца XIV — начала XV века ещё ждёт своей реконструкции.
В хитросплетениях той эпохи нельзя разобраться, не прояс
нив роль Византии, чьё дыхание ощущается на каждом шагу. На
помним, что в 1261 году из Константинополя изгнаны кресто
носцы и к власти пришло семейство Палеологов, основавшее
новую династию. Однако это трудно назвать триумфом, посколь
ку за громким названием «Византийская держава» скрывалась
ж алкая территория вокруг города, окружённого со всех сто
рон неприятелями. По меткому выражению, достигшие власти
Палеологи фактически оказались императорами без империи.
Да и трон они заполучили лишь благодаря поддержке генуэз
цев, мечтавших вытеснить из региона венецианцев. С этих пор
они почти в течение двухсот лет хозяйничали в акватории Чёр
ного моря. Доходы императоров и генуэзцев от торговли, сбора
таможенных пошлин распределялись как один к семи, то есть
монета — городу, а семь — Генуе.
В таких условиях о каком-либо экономическом или военном
могуществе можно было только мечтать. Поэтому Константино
полю оставалось окончательно сосредоточиться на духовном или
на чем-то подобном, что и превратилось в основное «ремесло» Ви
зантии при Палеологах. Интеллектуальная элита этого периода
концентрируется на обосновании единства с Западом, чтобы полу
чить поддержку от возрастающего турецкого давления. В качестве
инструмента использовался античный мир, заблиставший на ви
зантийской поверхности. С помощью него демонстрировали общ
ность происхождения, культурную идентичность Древней Греции
и Древнего Рима. Так подводился фундамент под унию с папством,
горячими приверженцами коей как раз и являлись Палеологи.
Однако такие исторические искания вызывали изжогу у Кон
стантинопольского патриархата. Православные деятели не раз
деляли тягу к античным увлечениям как противоречащим хри
стианскому духу, считая, что западную помощь можно получить
и без языческих изысков. При императорском дворе таких кри
тиков не жаловали, а потому оппозиция латинству зрела в мона
стырях Афона: её идеологами являлись Григорий Палама и Фи
лофей, ставший патриархом. Эта партия при помощи военных
в середине XIV века даже оказалась у власти, отстранив на не
которое время Палеологов.
Афонские отцы в противовес раскручиваемой античности
сделали ставку на современные им государственные образова
ния, раскинувшиеся на северных просторах. Особенное внима
ние уделили Московскому княжеству, поскольку с наступлением
«монголо-татарского ига» православие не испытывало там ка
толической конкуренции. Как указывалось выше, в этот пери
од Москва, избавившись от юго-западного наследия, уже по-на
стоящему втягивается в орбиту греческой веры. Да и вообще
о христианизации страны можно говорить лишь применитель
но к XIV столетию. Именно с тех пор население стало называться
крестьянами (то есть христианами), а монастыри стали строить
ся вне городов, выходя из-под защиты крепостных стен, начало
чему положили преподобный Сергий Радонежский и целая пле
яда его последователей.
Идея афонской партии заключалась в следующем: объеди
нить под своим духовным руководительством огромную терри-
торию от Юго-Западной Руси, Литвы и до восточных княжеств

во главе с Москвой. Конечно, реализовать подобное непросто,
а потому в помощь и было сконструировано идеальное про
шлое, когда все были едины. Всплывал исторический образ не
кой «всея Руси» как образец желанного будущего для всех наро
дов, здесь проживающих, а роль «матери-колыбели» доверили
Киеву. Развивая эту концепцию, заговорили о Малой и Великой
Руси: Малая (Киевская) — коренная Русь, а всё остальное, вы
росшее из неё, — это Великая.
Заметим, афонские авторы не отличались оригинальностью:
они просто копировали наработки тех, кто импровизировал с ан
тичностью и уже вовсю оперировал образом Древней (языче
ской) Греции. Там тоже фигурировала Малая (коренная) Греция,
которая затем трансформировалась в Великую. Только скрепля
ющим элементом «всея Руси» объявлялось православие в его
греческой версии: именно оно, а не языческое наследие долж
но стать тем знаменем, вокруг которого нужно сплотиться. Вот
такую программу, выдвинутую Афоном, поднял на щит патри
арх Филофей и его преемники.
По их мысли, геополитическая конструкция в чисто христиан
ском духе конкурентоспособнее концепта «античный мир». Если
называть вещи своими именами, то афонские технологи плани
ровали, с одной стороны, с выгодой для себя «окормлять» огром
ные территории, а с другой — сбыть объединённый религиозный
актив в лице «варварских территорий» тому же Риму в уплату
за поддержку Византии в борьбе против неверных. Отсюда та на
стойчивость, с которой поставленные Константинополем митро
политы проводили религиозное сплочение «всея Руси».
Её светлый образ оттачивается в первой половине XIV века.
Здесь нельзя не вспомнить митрополита Петра, начавшего подго
тавливать Московию к грядущему «счастью». Он перенёс митро
поличью кафедру в Москву, дабы разрыхлять почву для единства,
и это было явно не лишним, поскольку здесь плохо понимали,
о чём идёт речь и что им навязывают. Пётр с большим трудом
балансировал между различными князьями, интересами. Сам
он я в л я л с я уроженцем Волыни (то есть коренной Руси), ради
статуса которой, надо думать, прежде всего и старался. Молит
венный подвиг Пётр начал на реке Рате на границе с Польшей,
а затем он, замеченный константинопольским религиозным бо
мондом, переместился к нам.
С 1340-х годов в термин «всея Руси» перекочёвывает из афон
ских монастырских бесед в государственные документы Визан
тии. Присланные оттуда архиереи буквально метались между
Москвой, Киевом и Вильно, настраивая эти разные регионы
на искомое единство. Для практической работы их снабдили
соответствующими летописными сводами, являвшимися про
дуктом византийско-монастырской мысли. Так, в северо-восточ
ных землях появляется знаменитая Лаврентьевская летопись,
повествующая о Киевской Руси: именно здесь содержится По
весть временных лет. В литовских же территориях известна Рад-
зивилловская летопись с аналогичным набором информации
о прошлом.
Весьма показательно, что Лаврентьевский свод был изготов
лен под патронажем Дионисия Суздальского. Этот персонаж ро
дился в Киевщине, стал иеромонахом Киево-Печерской лавры.
С группой ему подобных пришёл к нам, основав Вознесенский
Печерский монастырь. Как ставленник Константинопольской па
триархии достиг высокого положения, претендовал на митропо
личий престол, из-за чего конфликтовал с Дмитрием Донским,
протестуя против возвышения местных уроженцев. До конца
своих дней оставался ярым проводником концепции «всея Руси»,
по его завещанию погребён в пещере возле родной ему Кие
во-Печерской лавры.
Интересно, что на московскую митрополию тогда посыла
лись греки Феогност, Фотий, серб Киприан или уроженцы Ма
лой Руси, вспомним ещё Алексия (Бяконта). Вся их деятельность
оценивалась Константинопольским патриархатом исключитель
но с точки зрения успехов на религиозно-объединительном по
прище. Большие надежды возлагались на доверенное лицо па
триарха Филофея — митрополита Киприана. Утверждённый
в 1375 году он около пятнадцати лет провёл вне Москвы, куда

его не пускали из-за попыток примирить литовских князей
и Дмитрия Донского, что последний воспринимал без энтузи
азма. Вообще говоря, Москва отличалась стойким нежеланием
участвовать в византийских комбинациях. Дмитрий Донской
стремился провести собственного кандидата на митрополичью
кафедру, а также настоял на отмене при богослужениях упоми
наний о византийском кесаре. Конечно, всё это раздражало Кон
стантинополь: там прекрасно понимали, что греческие инициа
тивы будут блокироваться.
Несколько иначе отнеслись к ним в Вильно. Здесь не менее
хорошо осознавали, к чему клонится греческая православная
затея, но не желали, чтобы весь гешефт с этого имела Визан
тия. Витовт попытался, как говорится, без посредников выйти
на сделку с Римом и начать свой торг с папством. Не случайно
в это время он активно подминал Московию через своего зятя
великого князя Василия Дмитриевича. Проект «всея Руси» уже
под литовским началом конструировался с помощью племянни
ка митрополита Киприана Григория Цамблака. Витовт усадил
его киевским митрополитом, несмотря на протесты Константи
нопольского патриарха. Под эгидой этого Цамблака собрали так
называемое великое русское посольство, которое в 1418 году на
правилось прямиком на католический собор в Констанце. Под
черкнём: это был выверенный ход, поскольку собор подвёл черту
под сорокалетним разбродом в католической церкви, обретшей
признанного всеми главу в лице папы Мартина V
Наша церковная литература старается не привлекать внима
ния к этой неудобной странице. Принижая её значение, сообща
ет, что литовский князь Витовт смог снарядить лишь несколь
ко епископов и священников. В действительности же делегация
состояла из трёхсот человек, представлявших Киев, Новгород,
Перемышль, Львов, Смоленск, Вильно, Стародуб и др. Великому
русскому посольству устроили торжественный приём, а импера
тор Священной Римской империи Сигизмунд (венгерский гер
цог) выехал навстречу, приветствуя желающих вернуться в лоно
1 Киевско-литовский зад Европы 35
католической церкви. На аудиенции у папы Мартина V послан
цы «всея Руси» преклоняли перед ним колени, выражали живое
желание соединиться со Вселенской церковью.
Но всё дело сорвал очнувшийся Константинополь, где возму
щение било через край. Патриарх со всем сонмом кинулся про
клинать Цамблака, лишил его сана, доказывал неправомочность
посольства и т.д. Предприимчивые литовские плагиаторы стави
ли под угрозу давно пестуемые греческие планы. Данный эпи
зод продемонстрировал, что проект «всея Руси» нужно неослаб
но держать в руках. На этот участок отрядили грека Исидора,
которого в 1433 году «обкатали» на Базельском соборе, а через
два года направили митрополитом в Москву. Исидор должен был
добиться согласия великого князя Василия Васильевича на уча
стие в готовящемся Ферраро-Флорентийском соборе, где плани
ровалось поставить точку в воссоединении церквей. Изощрён
ный грек под клятвы о незыблемости православной веры сумел
обосновать поездку на собор, правда, уже по прибытии в Юрьев
(Дерпт) кланялся латинскому кресту и посетил костёл.
Одновременно из Константинополя в Феррару выехала пред
ставительная греческая делегация из семисот человек во гла
ве с императором Иоанном VIII, константинопольским патри
архом Иосифом и никейским архиепископом Виссарионом:
корабли за ними были снаряжены папой. Операция по «сбы
ту» «всея Руси» уже в авторском исполнении наконец-то всту
пала в заключительную стадию. Причём в этом внушительном
«православном десанте» серьёзная роль отводилась Московско
му митрополиту Исидору. Наша страна была одним из ключе
вых ингредиентов греческого лакомства, поданного к папскому
столу. Уния с соответствующей помпой провозглашена участни
ками собора в 1439 году. Незадолго до её подписания — то ли
с горя, то ли с радости — скончался Константинопольский па
триарх, зато перед отбытием из Италии и Виссариона, и Исидо
ра возвели в кардиналы.
Возвращался Исидор неторопливо, подолгу задерживаясь
в Кракове, в Вильно. За это время великий князь Василий Ва
сильевич получил достаточную информацию о произошедшем.

Новоявленный митрополит-кардинал в Кремле торжественно
объявил об историческом акте, обязав при богослужении пер
вым поминать папу Евгения IV В ответ Исидора на третий день
по возвращении объявили еретиком и арестовали. Но всё же
наибольшее недоумение вызвало вероотступничество не Исидо
ра — на его счёт никто уже иллюзий не строил, — а греческих
верхов начиная с императора и патриарха. Причём император
Иоанн VIII был тот самый жених скончавшейся в 1417 году до
чери Василия Дмитриевича Анны. Репутация не только импера
тора, но и византийской церкви была бесповоротно подорвана.
В сложившейся обстановке Василий Васильевич присту
пил к реализации давно заготовленного сценария по возведе
нию в московские митрополиты епископа Ионы — уроженца
Костромского края. Наступила ожидаемая полоса нескончае
мых пререканий с Константинополем, не желавшим допускать
Иону в митрополиты. Туг ещё из-под ареста бежал Исидор, объ
явившийся сначала в Польше, а затем в Риме. Тем не менее
в 1448 году состоялось долгожданное избрание Ионы, при этом
московская церковь заявила об автокефалии, то есть самостоя
тельности. Это событие прошло под аккомпанемент проклятий
Рима, оттуда посадили исидоровских и виссарионовских учени
ков в митрополичьи кресла в Киеве и в Вильно, папа Пий II по
велел польскому королю «поймать и сковать нечестивого Иону».
Так состоялось церковное разделение, а точнее формальная
фиксация давно очевидного. В действительности ничего общего
между Москвой, с одной стороны, и Киевом с Вильно — с другой,
не было, если вообще когда-либо существовало. Эта общность,
к которой так любят апеллировать до сего дня, являлась геопо
литическим изобретением афонской партии, преследовавшей
исключительно собственные интересы. Тогда из-за неприятия
Москвы греческий проект «всея Руси» претворился лишь частич
но, однако предназначенные для Ватикана наработки не кану
ли окончательно. В середине XVII века манящий образ киевской
«матери-колыбели» получит новую жизнь.
2. Л итовские инъекции в М осковию
Регулярные посещения России стали практиковаться евро

пейцами с начала XVI века. Некоторые из иностранных диплома
тов, торговцев, просто путешественников, побывавшие на Руси
в течение этого столетия, оставили свои записки, воспомина
ния о пребывании в стране. Их труды хорошо известны и дав
но находятся в научном обороте: благодаря этим источникам
мы можем узнать немало интересного. И наиболее ценным яв
ляется — что неожиданно — взгляд на Московию как на не ев
ропейское, а типично восточное, азиатское государство, в чём
едины практически все западные визитёры той поры. В первую
очередь авторов поражало сходство местных жителей с татара
ми или турками. Начиная от одежд (как мужчин, так и женщин)
и заканчивая обычаями и порядками. Это отмечалось С. Гербер-
штейном, Д. Флетчером, де ла Нёвиллем, Дж. Горсеем, R Ченсло-
ром и др. Причём указанная схожесть подчёркивалось настолько
определённо, что будущим историкам нельзя было отмахнуть
ся, «не заметить» соответствующих фрагментов.
В этом смысле дошедшие до нас описания доставляли им се
рьёзный дискомфорт. Так, В.О. Ключевский считал сравнения
с турецким строем жизни явным преувеличением, даже некой
предвзятостью со стороны иностранных «корреспондентов».
С удвоенной энергией напоминал: мы имеем дело с подлинно
христианской страной, правда не до конца избавившейся от чуж
дых нравов, привнесённых извне. По сути, подобными объяс
нениями, ставшими ритуальными, всё и ограничивалось. Офи
циальная наука Российской империи не стремилась осваивать
неудобные свидетельства, находясь в русле утверждённых свы
ше канонов.
То же происходило и в советскую эпоху, где со второй поло

вины 1930-х годов поредевшие дореволюционные кадры вновь
оказались на «коне», а с ними восторжествовали прежние взгля
ды, адаптированные под исторический материализм. В старом,
знакомом формате продолжала нарабатываться фактура, уточня
лись различные детали и т.д. Иного — как, например, выяснения
подлинной природы московского государства — никто не требо
вал. С мёртвой точки дело сдвинулось лишь в постсоветский пе
риод, когда идеологический диктат канул в Лету, а изменившая
ся обстановка располагала к пересмотру устоявшихся традиций.
Проблема идентичности турецких, татарских и московских по
рядков оказалась в эпицентре ряда исследований. Наконец-то
обнаружилось, насколько много у Московии и Оттоманской им
перии имелось общего: гораздо больше, чем считалось ранее.
Прежде всего схожесть между ними зримо прослеживалась
в экономических устоях. Речь о поместной системе, когда за во
инскую службу наделяли землёй, тем не менее владение остава
лось в собственности государства. Его могли отобрать из-за не
подобающего поведения на воинском поприще или, наоборот,
увеличить за проявленные заслуги. Любопытна и практика на
следования таких имений: за выходившими в отставку по воз
расту или по ранению поместья сохранялись, а в случае гибели
воина на поле битвы его сыну, пополнявшему армейские ряды,
доставалось не всё, а лишь часть «собственности», полагавша
яся новичку. Практиковалось также перераспределение земель
в пользу мелких и средних пользователей.
Подобное движение земельного фонда и величина выдава
емого надела определялись той или иной службой, а не знат
ностью — на этом основывалась вся хозяйственная жизнь.
На широкое распространение подобных принципов как у нас,
так и в Турции указывали многие. Известные учёные с дорево
люционным стажем РГ. Виппер, С.Б. Веселовский терялись в до
гадках, сравнивая московское поместье и его аналог — осман
ский тимар, Надо отдать им должное: они признавали, что эта
система, скопированная у южного соседа и внедрённая у нас,
2. Литовские инъекции в Московию 39
сильно отличалась от того, что мы видим на Западе. Господство
вавшие там представления о собственности абсолютно не совпа
дали с порядками при турецких султанах и московских князьях.
В этом нет ничего удивительного, если допустить, что во вто
рой половине XV и XVI веках эти молодые, растущие державы
развивались в тесном соприкосновении. Практически одновре
менно в 1470-1490-х годах в них проводилось нечто подобное
переписи населения с верификацией прав на землю. Эти гранди
озные мероприятия венчались изданием общегосударственных
кодексов: в Турции — сборника законов Канун-наме, в Моско
вии — Судебника 1497 года. Любопытно, что оба акта не пре
доставляли особых привилегий аристократии, а скорее делали
акцент на равенстве всех перед законом, в чём было заинтере
совано население, страдавшее от произвола сильных мира сего.
В то же время следы влияния знаменитой Русской Правды
Ярослава Мудрого на московских просторах конца XV-XVI ве
ков не очень-то и заметны. Здесь нет ничего удивительного, по
скольку дух разрекламированного киевского кодекса отражает
совершенно иную ментальность, замешанную на примате бо
ярства (олигархий) и на соответствующей судебной практике.
Вряд ли подобное законодательное творчество могло быть вос
требовано там, где общество явно тяготело к иному. Добавим:
ничего подобного не знала и Византия, где знаменитый Кодекс
Юстиниана, построенный на принципе имущественной состоя
тельности, предусматривал для бедных более тяжёлые наказа
ния, для богатых — менее. В Европе же равенство перед зако
ном вообще было провозглашено лишь Великой Французской
революцией в 1789 году.
В Московии, как и в Оттоманской империи, отмечено также
немало сходства в организации военных дел. К примеру, меж
ду турецкими янычарами и нашими стрельцами, применявши
ми похожую тактику ведения боя с использованием полевых
укреплений, образующих лагерь. Кроме того, у нас стрельцы
использовали и передвижные заслоны из деревянных щитов,
за которыми закрепилось название «гуляй-поле». Даже ружья
использовались турецкой конструкции: с другим, по сравнению

с европейским, устройством фитильного затвора. Что касается
артиллерии в московском войске, то она также была организо
вана по-восточному. Известно о корпусе пушкарей, где лёгкие
орудия назывались тюфяками от персидского «тюфенги».
Однако все эти отличия от Запада отнюдь не являлись при
знаком отсталости, что как бы подразумевалось романовскими
историками. Напомним, что Турция той эпохи воспринималась
передовой державой, о которой в той же Европе ходило нема
ло легенд. Философы Возрождения Т. Кампанелла, Ж. Боден,
У. фон Гуттен и другие во многом находили там образцы для
вдохновения. Восточный сосед воспринимался ими не только
как символ могущества, но и справедливости. Заметим, у Мо
сковии связи с Турцией, в отличие от Европы, развивались
в атмосфере взаимопонимания, чему не препятствовал конфес
сиональный фактор.
Среди учёных дискутируется вопрос, почему османские об
разцы так прочно укоренились у нас. То ли их привнесла супруга
Ивана III Софья Палеолог, то ли дипломаты, осознававшие пре
имущества турок, либо мыслители-путешественники типа Ива
на Пересветова, преклонявшегося перед южным соседом, — та
кие варианты выдвигает литература. Нельзя не заметить, что
в качестве причины нам предлагают считать различных внеш
не людей. Якобы узкие группы в верхах стали проводниками
чего-то нам несвойственного. Однако дело явно не в предпо
чтениях конкретных лиц. Насильно навязать чуждую реаль
ность невозможно. Необходима естественная восприимчивость
населения к переменам, а отсутствие таковой — прямой путь
к масштабным потрясениям с трудно прогнозируемыми послед
ствиями; события конца XVII века станут лучшей тому иллю
страцией. Поэтому к истине ближе другое: московское и турец
ко-татарское сходство — это не результат каких-либо внешних
воздействий, а плод одного корня, ко второй половине XV сто
летия заметно разросшегося, но сохранившего немало обще
го, что добросовестно фиксировали иностранные наблюдатели.
I^JfegTOBCKMe инъекции в Московию 41
Конечно, подобная мысль звучит по меньшей мере провокаци
онно, но несмотря на это, сегодня уже определённо ясно: даль
нейшее изучение Московии в отрыве от турецких реалий совер
шенно бесполезно.
Романовские же историки, как и советская наука, были раз
вёрнуты в другую сторону, предпочитая совсем иное. Их инте
ресовало пополнение московских элит того периода так назы
ваемыми «выезжанами», то есть представителями Великого
княжества Литовского, состоявшего из полонизированных зе
мель, включая украинские. Прибывавшая оттуда знать со своею
обслугой считалась исключительно своей — породнённой грече
ской верой. К тому же по официальной трактовке большинство
населения Московии — это прямые потомки Киевской Руси, чьи
жители после «татарского нашествия» уже в массовом порядке
переместились на северо-восток.
Волна этих «высокоразвитых» переселенцев растворила мест
ное население, сформировала новую общность, в корне отлич
ную от финно-угорской. С этой точки зрения Литва и теперь
могла только оздоровить государственный организм Московии,
избавляя его от «ненавистной всем татарщины». В ответ на эту
историографическую идиллию нужно напомнить о «могучем ли
товском заде», обращённом к нам с Запада. В конце XIV — нача
ле XV века именно с помощью «братской» Литвы немцы, поляки
пытались подмять наши земли. Однако Московскому княжеству
в лице Василия Васильевича удалось выдержать натиск.
К правлению Ивана III осколком прежнего антимосковского
фронта оставался Великий Новгород с его боярско-олигархиче
ским правлением, устроенным по польским образцам. В городе
заправляли порядка сорока знатных фамилий, среди коих выде
лялись Борецкие, Лошинские (к ним принадлежала известная
Марфа-посадница), Шенкурские и др. Большим влиянием поль
зовался также немецкий квартал с сильными позициями тор
гового союза «Ганзы». Ферарро-Флорентийская уния 1439 года
с папством резко обострила отношения Новгорода с Москвой,
вылившиеся в боевые действия.
Местная олигархия приветствовала унию с латинянами, рас

считывала сохранить «вольности», не принимала автокефалии
(то есть самостоятельности) московской церкви. Так что воен
ный союз с польским королём Казимиром, направленный против
Василия Васильевича, а затем и молодого Ивана III, был не ли
шён религиозной подоплёки. Конфликт разрешил молниеносный
рейд великого князя, 14 июля 1471 года в битве при реке Ше-
лони наголову разбившего противника. Боярская верхушка под
верглась репрессиям, причём, что показательно, с ней поступали
как с иноверцами, а мольбы местного архиепископа о помило
вании успеха не имели. Новгород обязывался навсегда порвать
с католической и греко-униатской Литвой, а немецкий квартал
в городе был закрыт.
Новгородский погром окончательно довершил расстановку
сил: прямые литовско-польские военные выпады против крепну
щей Москвы канули в прошлое. Теперь инициатива прочно пере
шла к Ивану III, стремившемуся к выходу к Балтийскому морю,
а территориальный рост увеличивал контролируемые государ
ством ресурсы. В этой ситуации магнаты и шляхта, коих всегда
манили восточные горизонты, меняют тактику в отношении уси
ливающегося соседа. Именно с последних десятилетий XV века
и далее наметился поток «выезжай» к великокняжескому столу.
Историков это даже приводит в замешательство, поскольку им
больше по душе бегство из варварской страны к неизменно пе
редовому Западу. Почему же окультуренные магнаты и шляхта
тянулись к «дикарям», а не в Европу? Очевидно, православные
Литвы предпочитали католическим реалиям такую же право
славную Москву, но тогда не ясно, почему миграция к 1560 году
развернулась в обратное направление и те же «истинно» пра
вославные, пополнявшие верхи, дружно ринулись в католиче
скую Литву.
Ответ, на наш взгляд, объясняется не столько жаждой лич
ного обогащения или кормления, сколько продуманной полити
кой по овладению крепнущего не по дням, а по часам восточного
соседа. Оседавшие в Московии «выезжане» проводили скоорди
нированные действия в верхах, укрепляя свои позиции изнутри.
Иначе говоря, на смену литовско-польской внешней экспансии
пришли кадровые инъекции в московские элиты под личиной
службы и заверений в преданности. Такая тактика реализовыва
лась и при Василии III, и при Иване IV Когда же при последнем
наступил форс-мажор, то «преданные» слуги поспешили уносить
ноги, дабы не попасть под карающий меч самодержца, предусмо
трительно объявленного психопатом.
Но до этого наплыв полонизированной публики шёл пол
ным ходом. Проиллюстрируем это на примере потомков литов
ских Гедиминов — князей Милославских. Впервые они объяв
ляются в Московии в 1514 году: глава этого семейства перешёл
на службу к Василию III, рассчитывая на богатый удел. Но вы
шло не так, как мечталось, и через год «верный слуга» бежит
обратно, то есть на родину. Вскоре там у него происходит кон
фликт с отпрыском из-за имущественного дележа. В 1526 году
уже обиженный сын Фёдор выезжает в Московию, где под клят
вы о готовности служить ему выделяют вотчину в Ярославском
уезде (Юхотское владение).
Тем не менее аппетиты у сына оказались под стать отцов
ским, и он решает тайком вернуться в Литву. Его задерживают
и кидают за решётку. Неудачливого беглеца спасло рождение
у государя наследника — будущего Ивана IV На радостях Васи
лий III объявил нечто вроде амнистии, и Ф. Милославский обрёл
свободу. Обращает на себя внимание одна деталь: быстрое вос
становление утраченных позиций после освобождения. Очевид
но, этому активно поспособствовали другие «выезжане», проч
но освоившиеся в верхах.
Такие, как, например, семья Глинских, обосновавшаяся в Мо
скве с 1508 года. Елена Глинская даже становится второй женой
Василия III, что вызвало немалое неудовольствие среди населения.
Её родной брат Михаил — ярый приверженец польско-литовской
культуры — слыл известным международным авантюристом,
но его сумели пристроить на видное место в великокняжеском
дворе. К концу правления Василия III недостатка в литовско-у
краинской публике вокруг трона не ощущалось: Оболенские,

Палецкие, Микулинские, Гедиминовичи — Щеняевы и Голицы
ны, Одоевские, Лятцкие, Трубецкие, Стародубские, Ромоданов
ские, Вишневецкие и др.
Все они составляли костяк клана, спаянного родными ме
стами, откуда они вышли, и общностью представлений о том,
как вести государственную политику. Разумеется, образцом их
жизнеустройства всегда оставались Польша и её окрестности
в лице Литвы с Украиной. Утвердившаяся в Московии помест
ная система, о которой говорилось выше, была им не по вкусу.
В противовес они откровенно превозносили боярские, то есть
олигархические, порядки, считая их оптимальными для управ
ленческой практики.
Конечно, подобный настрой в московских элитах всегда от
мечала и дореволюционная, и советская историография. Только
ранее никогда не заострялось внимание на литовско-польской
подкладке, а рассуждения велись о боярской оппозиции вели
кокняжеской власти вообще. И уж тем более никто не выделял
в элитах полонизированные кадры, вклинившиеся в московскую
действительность. Повторим: научный официоз неизменно вос
принимал перечисленных персонажей в качестве своих. С на
шей же точки зрения, этот традиционный взгляд контрпродукти
вен. Затушёвывая важные детали, он консервирует навязанный
облик нашей истории.
Так, совершенно справедливо трактуя время после смерти
Василия III (1533 год) как «лета боярского всевластия», литера
тура проходит мимо того, что боярское правление имело вполне
определённую физиономию. Ключевыми фигурами тогда явля
лись Елена Глинская (мать малолетнего Ивана IV) и её любов
ник И. Телепнев (в действительности Оболенский). Они входи
ли в так называемый опекунский совет при малолетнем царе,
в большинстве своём состоявший из лидеров литовско-польско
го клана, настроенных уже на полную поживиться Московией.
Интересно следующее: если Василий III постоянно конфликто
вал с Польшей, то эта компания первым делом посчитала нуж
% Литовские инъекции в Московию 45
ным установить надёжную связь с королём и сеймом, для чего
отрядили специального посланника Заболоцкого.
Вспыхнувшая у трона борьба опекунов, свидетельств коей
предостаточно, никого не должна смущать. Разделу «пирога»
всегда сопутствовала толкотня с обидами на обделённость.
Смерть в 1538 году Е. Глинской повлекла за собой падение И. Те-
лепнева и перегруппировку в верхах. Конечно, в интригах при
нимали деятельное участие и те, кто своим происхождением
не был связан с новым кланом, но в душе приветствовал, выра
жаясь по-современному, олигархический тренд. Наглядный при
мер — известный боярский род Шуйских, игравший заметную
роль в политических раскладах. А вот народные массы весьма
критично воспринимали происходящее наверху, и действовав
шие там лица не вызывали у людей положительных эмоций.
В этой обстановке даже кончина Е. Глинской не сопровождалась
в низах хоть какой-нибудь, даже самой притворной горестью.
Настоящий погром членов этой фамилии произошёл при пожаре
Москвы в 1547 году, когда молва обвинила их в поджоге города.
Попытку как-то обуздать разгул верхов предпринял подрос
ший Иван 1У вступивший в свои права в конце 1540-х. Для этих
целей в феврале 1549 года он созывает что-то вроде большо
го совещания, вошедшего в историю как первый Земский со
бор. Летописи сообщают, что заседания длились всего два дня,
но проходили достаточно напряжённо. Речь Ивана IV в адрес
бояр звучала в укорительно-обвинительном тоне. Массовые
беспорядки в ходе пожара 1547 года и народный гнев на по
грязшую в безудержном обогащении верхушку побудили его
одёрнуть правящ ий слой. Бояре молили прощения и тут же
просили об очередных «пожалованиях». Итогом стало проведе
ние в 1550 году Земского собора, принявшего новый Судебник,
структурно состоявший из ста глав.
Дебаты по нему заняли несколько месяцев, хотя называть его
новым не совсем верно: по сути, Иван IV представил обновлён
ный вариант Судебника конца XV века. Цель — восстановление
в экономике поместной системы, подорванной боярским прав
лением. Ссылаясь на опыт полувековой давности, новая редак

ция декларировала «править по старине». Оградить население
от произвола кормленщиков, ликвидировать всякие «обидные
дела». Отменялся «боярский суд» наместников, представлявший
собой высшую инстанцию, а судебные функции передавались
в центр. Практика созывов крупных соборов весьма примеча
тельна: там были представлены все слои московского общества,
и это не напоминало узкий боярский междусобойчик, а было,
скорее, действенным противовесом последнему.
Однако нельзя сказать, что литовско-польский клан потер
пел какое-то поражение, да он и не мог чувствовать себя прои
гравшим. Ведь трон был занят по матери Глинским, связанным
с ними родственными узами. Родной брат правителя — князь
Юрий Васильевич — был женат на девице из рода Палецких.
За представителями клана числилось немало статусных и «тё
плых» мест. Но главное — Иван IV воспринимался ими полно
стью своим, который ни при каких условиях не пойдёт супро
тив. И тот действительно оправдывал ожидания. Романовские
историки характеризуют деяния государя с конца 1540-х до на
чала 1560-х годов крайне позитивно, особенно во внешнеполи
тической сфере.
Если с конца XV века Московия поглощена польско-литов
ским направлением, то при молодом Иване IV происходит зри
мый разворот на восток. С Польшей заключают мир и даже воз
вращают завоёванные ранее Полоцк, Стародуб. Одновременно
снаряжают несколько военных походов на Казань, завершив
шихся через пять лет её падением в 1552 году. Затем наступа
ет черёд Астрахани, взятой четырьмя годами позже. На этом
фоне возникает напряжённость с Османской империей, к чему,
собственно, и подталкивали молодого государя. Всё располага
ло к тому, что постепенно удастся втянуть страну в явно несвой
ственную ей геополитику.
Правда, эти грёзы омрачало московское общество, вдоль
и поперёк насыщенное коренными людьми, сильно напоминав
шими тех, кого называли татарами. Более того, источники свиде
тельствуют: немало приказных, а также государевых слуг на ме
стах вообще являлись мусульманами. Саид-Булат господствовал
в Касимове, царевич Кайбула — в Юрьеве, Ибак — в Сурожике,
князья ногайские — в Романове и т.д. Подобные представители
элит, тесно сплетённые с разнообразным населением страны, ни
когда не признали бы первенство тех, кто не имел корней в ни
зах обширной Московии. Присутствие тюркского элемента очень
смущало романовских придворных пропагандистов от истории
и их сегодняшних последователей. Ключевая задача заключа
лась в следующем: выставить уроженцев волжских регионов чу
жеземцами, а литовско-польскую публику, наоборот, — роднёй.
У людей XV-XVI веков разделения на политическую и рели
гиозную сферу не существовало. Само слово «политика» вошло
в обиход лишь в преддверии XVIII столетия. Роль ключевого ин
струмента в достижении политических по сути задач выполня
ла церковь. Отсюда укрепление литовско-польского клана на
прямую зависело от прочных позиций в церковной сфере. Более
того, без обретения таковых его возвышение не представля
лось бы возможным. Исторической литературе, далёкой от вы
деления «выезжай» и их отпрысков в самостоятельный субъект
внутри правящей прослойки, такая исследовательская «опти
ка» незнакома в принципе. Альфа и омега проромановских учё
ных в том, что эти кадры растворялись в общественной среде —
религиозно единой с ними. Допустить, что церковь Московии
и церковь в Литве и Украине — это две большие разницы, они
не могут.
Межу тем наша церковь, в отличие от униатской, стара
лась придерживаться двух незыблемых принципов. Первый —
церковь не мож ет быть бизнес-структурой, а значит, вести
Торгово-имущественные операции. Второй — учитывая много
национальное строение страны, она должна быть максимально
адаптирована к другим верованиям. Это позволяло поддержи
вать сбалансированные отношения с тем же широко распро
странённым исламом. Именно за такую религиозность ратовал
великий святой подвижник Сергий Радонежский. Но подобная
церковная атмосфера была абсолютно чужда Литве и Украине

с её сильными католическими веяниями. Не погружённая в ком
мерцию церковь в лучшем случае считалась там второсортной,
а подчёркнутая лояльность к мусульманам воспринималась во
обще как нечто запредельное.
Говоря о московской церкви, следует особо подчеркнуть её
ярко выраженную национальную укоренённость. Не случайно
иностранные визитёры той поры были убеждены, что греческая
вера, распространившаяся на наших просторах, является тако
вой больше по названию, чем по сути. Философско-догматиче
ские постулаты слабо воспринимались населением. Усваивались
только простейшие нравственные истины (спасение души, мо
литва, милостыня) вкупе с наклонностью к обрядовой стороне.
В этих условиях ни о каком глубоком усвоении христианского
учения в византийском духе говорить не приходилось. Право
славие стало у нас скорее народным верованием, замешанным
на языческих традициях, которые сохранялись по умственной
и бытовой инерции; они переплетались с библейскими сюжета
ми из церковной литературы. Распространённое тогда христиан
ство зиждилось не на догматах, «бережно» переданных Византи
ей, а на примате национального (никакая икона не почиталась,
если не сделана в стране). Поэтому религиозная специфика того
времени определялась следующим: греки для нас не Евангелие,
мы верим Христу, а не грекам.
Подписанная в 1439 году Ферраро-Флорентийская уния с ка
толиками ещё больше отдалила их от Москвы. Здесь нужно ска
зать о женитьбе Ивана III на племяннице последнего византий
ского императора, чему придают большое значение, усматривая
в этом неоспоримое греческое влияние. На самом же деле всё
обстояло иначе: идея брака шла от приютившегося в Италии
кардинала-грека Виссариона — одного из творцов унии. Зоя
Палеолог воспитывалась и проживала при папской курии, где
рассчитывали пристроить её куда-нибудь с пользой. Папство
не оставляло надежд проникнуть в неподвластную пока Моско
вию, поэтому посланцы Рима в течение трёх лет уговаривали
^Л итовские инъекции в Московию 49
Ивана III принять предлагаемую кандидатуру. Согласились пере
именовать своё протеже в Софью, так как имя Зоя слишком от
давало униатством, что смущало московское население. Но во
преки расхожему мнению переезд Софьи в Москву немногое
изменил: после свадьбы великий князь сохранял пренебрежи
тельное отношение к униатству.
В 1480 году на помощь Софье из Италии прибыл её старший
брат Андрей Палеолог, который манил правами на византий
ский престол: однако и это никого не заинтересовало. Поняв,
что затея со сбытом Москве наследия кесарей провалилась, тот
поспешил продать титул французским королям. Почему Иван III
никак не реагировал на византийские перспективы, тогда не яв
лялось секретом. Он учитывал интересы своего главного со
юзника — Османской империи. Ведь турки после взятия Кон
стантинополя (1453 год) в течение трёх десятков лет буквально
охотились за потомками поверженных Палеологов, устраняя
всех, кто имел отношение к династии. Претензии кого-либо
на трон могли вызвать серьёзный конфликт, что, кстати, и про
изошло в случае, когда французы выкупили соответствующие
права у Андрея Палеолога, на столетия став заклятыми врагами
османов. Однако же когда Иван III породнился в 1472 году с Со
фьей, то это событие никаких обострений не вызвало. Очевид
но, турецкая сторона не рассматривала случившееся в качестве
угрозы и не ждала от московского государя подвоха.
Никакого греческо-униатского влияния через Софью прове
сти не удалось, о чём свидетельствует тот факт, что греки к се
редине XV века уже не становились митрополитами, а кафедру
занимали исключительно местные уроженцы. Иону из Костром
ского края сменил Феодосий (Бывальцев) из Подмосковья, чью
кандидатуру подобрали заранее во избежание вмешательства
Константинополя, не желавшего признавать ни самого Иону,
ни его преемников. При Иване III митрополитами становились
Филипп, Геронтий, Зосима, Симон, среди которых мы не найдём
ни греков, ни малороссов. Не потому ли проромановская исто
риография не жалует никого из перечисленных архиереев? В её
изображении они с теми или иными нравственными изъяна

ми, а некоторые прямо ассоциируются с распространением ере
сей, в том числе «жидовствующих». Очевидно, само присутствие
местных людей во главе иерархии раздражало литовско-поль
ских выходцев с униатской закваской. Полонизированные ка
дры ориентировались на родную им церковную модель, считая
её более продвинутой по сравнению с московской религиозной
«неполноценностью».
Ключевую роль здесь довелось сыграть игумену Иосифу Во-
лоцкому, чей отец — выходец из Литвы. Этот крупный цер
ковный идеолог никогда не скрывал, что образцом для него
является Киево-Печерская лавра; по её подобию он старался пе
реиначить всю местную духовную жизнь. Иосиф превратил свой
монастырь в огромное многопрофильное хозяйство. Его коммер
ческая активность вызвала массу восторгов в среде «выезжай»,
где игумена ставили в пример. Требования продолжателя Сер
гия Радонежского Нила Сорского положить конец этому бала
гану тонули в хоре голосов почитателей Иосифа. А тот, чувствуя
поддержку сверху, явно вошёл во вкус, приправляя бизнес-аппе
титы типично инквизиционными замашками. Апеллируя к чи
стоте православия, этот «подвижник» требовал расправы над
теми, кто пытался выступить с осуждением его предпринима
тельских порывов. Вместе со своими союзниками он сосредото
чился на вычищении недругов из великокняжеского окружения.
Дело это было не из лёгких: чаша весов неоднократно ко
лебалась. Окончательно она склонилась на сторону иосифлян
уже после смерти их идеолога, когда митрополитом в Москве
стал Даниил. Ученик и преемник Иосифа по монастырю зани
мал кафедру с 1522 по 1539 год и быстро окунулся в вельмож
ную жизнь. Митрополит входил в тот узкий круг преимуществен
но литовско-украинских выходцев, которые подали Василию III
мысль развестись с Соломонией Сабуровой, сославшись на её
бесплодие, и организовали вторую женитьбу на Елене Глинской.
При этом митрополит просто проигнорировал запрет восточных
патриархов на развод по подобному поводу как противоречащий
2» Литовские инъекции в Московию 51
церковным канонам. Кроме этого, Даниил запечатлён в истории
как инициатор осуждения известного интеллектуала того вре
мени Максима Грека, позволившего себе критиковать стяжа
тельство архиереев.
В «радужный» с точки зрения официальной историографии
период правления Ивана IV позиции иосифлян только крепли,
чему активно способствовал митрополит Макарий. Родственник
самого Иосифа Волоцкого находился на митрополичьем посту
в 1542-1563 годах и оставил значительный след. Его пребывание
во главе русской Церкви романовские историки и их сегодняш
ние последователи рассматривают как борьбу за православие
в период, когда над страной ещё не взошло «солнце» никониан
ства. И с этим нельзя не согласиться: Макарий неутомимо бил
ся за православие, если только за последнее считать его униат
ский вариант, близкий сердцу этого митрополита.
Чего стоят его усилия обосновать право церкви на владение
имуществом, ведение торговли, финансовых операций. Пресле
дуя эту цель, им была предпринята невиданная по масштабам ка
нонизация: на церковных соборах 1547 и 1549 года, где заправ
ляли почитатели Иосифа Волоцкого, к лику святых причислено
39 человек — столько же, сколько за всё время существования
церкви. Среди канонизированных, кроме архиереев и четырёх
юродивых, значилось аж 16 игуменов — основателей разных
монастырей. Это наглядно демонстрировало: святые всегда вла
дели землёй и собственностью! Заметим, Иван IV не позволил
«божьим слугам» разжиться во всю коммерческую прыть, на
стояв на следующем, Стоглавом соборе 1551 года (до XIX века
его называли «Стоглавник») на запрете дальнейшего прираще
ния церковных земель.
На этом же наиболее знаменитом соборе эпохи Ивана Грозно
го рассматривался и вопрос об иконах. Были санкционированы
важные вещи, как, например, изображение Бога Отца, что пре
жде считалось недопустимым. После пожара 1547 года по ини
циативе митрополита Макария и протопопа Сильвестра (родом
из Новгорода) в Кремлёвских соборах появились новые иконы,
написанные псковскими и новгородскими мастерами. Москви

чи изумились изображениям Бога Отца или Христа в доспехах,
назвав это «латинским мудрованием». Макарий и Сильвестр
яростно отстаивали нововведения, откровенно почерпнутые
из западной практики, где подобное церковное творчество уже
стало нормой. В этой борьбе были повержены те, кто не разде
лял подобных латинских увлечений, как, к примеру, глава По
сольского приказа Иван Висковатов (Висковатый). Характерно,
что в острых спорах Макарий и его сторонники, обосновывая
свою правоту, прибегали к различным ссылкам и иллюстраци
ям из западно-русской жизни. Не случайно некоторые советские
исследователи даже называли это время — благостное, с точки
зрения романовских и либеральных историков, — ползучей «ка
толической реформацией».
Макарий около 20 лет потратил на составление Великих че
тьих миней, где собраны жития различных угодников. К рабо
те над сводом активно привлекались юго-западные, сербские,
болгарские книжники. Не случайно на его страницах достойное
место получили святые из украинских земель. Популяризацией
нового церковного тренда занялась специальная типография,
возглавляемая книгопечатником Иваном Фёдоровым, находив
шимся в столице под особым покровительством деятельного
митрополита. Малоизвестным остаётся факт, что этот «право
славный» просветитель — бакалавр Краковского университета
в Польше, и в действительности звали его Ян Федорович. Вскоре
после смерти Макария он предпочёл убраться в Литву, где при
ютился под крылом короля, а затем переехал на Волынь, пожил
во Львове. Там Федорович не покинул просветительскую ниву.
Например, в своих комментариях к Львовскому изданию «Апо
стола» (деяния и послания апостолов) нещадно обливал Моско
вию грязью, награждал её людей самыми нелицеприятными
эпитетами.
Говоря о процессах в московской церкви и усилении в её вер
хах литовско-польских веяний, необходимо уточнить, почему это
стало возможным. Разумеется, подобное не могло происходить
2.Литовские инъекции в Московию 53
без прямой санкции великокняжеской власти. Хотя мы знаем,
что тот же Василий III с известной долей подозрения относил
ся к служивым из тех краёв. Тем не менее он внял их уговорам
и в 1526 году пошёл на брак с Е. Глинской, что стало знаковым
шагом. Причины этого, конечно, не в личных мотивах, а в ма
гистральном векторе внешней политики — продвижении на се
веро-запад, выходе к Балтийскому морю, с соответствующим
выдавливанием литовцев, поляков, к чему начинал вплотную
подходить уже Иван III. Укрепление позиций в регионе предпо
лагало привлечение на свою сторону кого-то из местной знати.
Но главное — требовало идеологически обосновать претензии
Московии на новые территории. На практике это означало объ
явить о владении ими когда-то в прошлом. Исполнение данной
задачи и легло на плечи польско-литовских кадров, прибывших
с той стороны, а потому лучше всего знающих, как это обставить.
Отсюда востребованность тех идей, на которых эта публи
ка выросла. Концепт «всея Руси», сконструированный в Визан
тии, занимал здесь ключевое место. Кроме того, нужно сказать
о популярном в Литве «отце» польской истории Яне Длогуше
(1415-1480), четверть века возглавлявшего канцелярию Кра
ковского архиепископа. Он культивировал взгляд на Московию
как на сугубо «варварскую» землю. Именно им была оконча
тельно сформулирована концепция так называемого татарско
го ига, противостоящего Руси. Вот этот-то багаж, дополнявший
константинопольские наработки, использовали для того, чтобы
состыковать Московию с тем, о чём рассказывали древние лето
писи, то есть с историей Киевщины.
Подчеркнём, что в московских духовных грамотах на протя
жении всего XIV века митрополиты именовались не иначе как
«всея Руси». Те же Алексий, Киприан, Феогност и другие при
кладывали титанические усилия для пропаганды византийской
идеи «русского» единства, пытаясь утверждать ее в настоящем.
В отличие же от них наши великие князья не стремились назы
ваться подобным образом, причём не только в ХЩ но и в XV сто
летии. Только после новгородского разгрома в середине 1480-х
годов Иван III для внешнеполитических целей начинает исполь

зовать этот термин, чтобы обратить козырь в свою пользу.
Ситуация кардинально меняется при его сыне Василии III,
когда за дело берётся упомянутый митрополит Даниил. Под его
непосредственным началом действовала специальная мастер
ская по копированию различного материала. Так появляются
Воскресный и Никоновский летописный свод, вобравшие в себя
разнообразные тексты юго-западного происхождения. На прак
тике это привело к тому, что целые фрагменты московской исто
рии оказались реконструированными в соответствии с идеями
Константинополя и представлениями Длогуша.
Даниил быстро превратился в поставщика сведений о «на
шем» прошлом, которые обильно черпал из указанных источни
ков. Например, дипломат С. Герберштейн свои «Записки о Моско
вии», популярные в Европе, готовил в контакте с митрополитом,
с коим состоял в дружеских отношениях. Интересен такой факт:
погрузившись в исторические изыскания, Даниил явно не то
ропился брать на себя инициативу в подведении Киевской Руси
под Московию XV-XVI веков. Видимо, он не желал становиться
крайним в этом деле, что косвенно свидетельствует, мягко го
воря, о неоднозначности данного мероприятия.
Эта «почётная» миссия была предоставлена некому Спири
дону Савве, который творчески развил афонские разработки
о «всея Руси». Заметим: репутация этого уроженца Твери край
не сомнительна. Долгие годы он находился в Константинопо
ле, где тесно контактировал с последователями митрополи
та Исидора, поддержавшими Ферраро-Флорентийскую унию
1439 года. Затем объявляется в Литве и оповещает о своём по
становлении митрополитом, к чему король отнёсся совершенно
без доверия, отправив его в тюрьму. Выбравшись из злоключе
ний, тот прибывает в Москву с теми же претензиями на митро
поличий престол. Его восприняли с подозрением и поместили
в Ферапонтов монастырь на севере. Там Спиридон Савва, бу
дучи неплохо образованным, предаётся написанию различных
трудов. Именно к нему, достигшему преклонного 90-летнего
■1»еговские инъекции в Московию 55
возраста монаху, поступает из столицы заказ на труд о проис
хождении московских князей.
Вскоре на свет появляется «Послание» на данную тему, адресо
ванное Василию III. В нём родословие князей излагается в кон
тексте не только Киевской Руси, но и вообще мировой истории,
а точнее, выводится от брата римского императора Августа —
Пруса. «Послание» не носило официального характера: в нём
много личного, непризнанный митрополит особенно сетует
на судьбу. Тем не менее переработка этого материала в столице
оформилось в новое «Сказание о князьях Владимирских». Здесь
уже уверенно проводится линия: Рим — Рюрик — Владимир Мо
номах — великие князья Московии.
Судя по всему, нечто подобное уже пытался изобразить ми
трополит Киприан в конце XIV века, когда пробовал на практике
воплотить образ «всея Руси», но в то время в великокняжеской
Москве это не вызывало ничего, кроме скепсиса и раздражения.
Спустя столетие подобные построения входят в моду: в Европе
все стремились связать происхождение с античностью, позицио
нировать себя в качестве наследников той эпохи. В Польше уси
лиями Длогуша римляне объявлялись прародителями шляхты,
чем последние очень гордились. А император Австрии Макси
милиан пошёл ещё дальше, объявив своими прямыми предка
ми вслед за римлянами гомеровских героев Троянской войны
и даже богов Древнего Египта.
Однако Василий III, видимо, испытывал некоторые колеба
ния относительно античной подоплёки, а потому новую схе
му, сформулированную около 1520 года, не спешили запускать
в оборот. При его жизни лишь символ верховной власти — укра
шенную драгоценностями шапку, известную со времён Ивана
Калиты, — начали называть шапкой Мономаха. Как утвержда
лось, она была передана киевскому князю Владимиру Монома-
ху от одного из византийских императоров. Хотя современные
исследования установили, что технология изготовления и орна
ментация этого памятника искусства указывает не на византий
ское, а на татарское происхождение.
Полномасштабное же использование родословных нарабо

ток стартует только в 1547 году, когда молодой Иван ГУ решает
венчаться на царство. Для обоснования этой цели «Сказание...»
обретает официальный статус: в качестве вводной части вклю
чается в чин вступления. Начинается активная апробация идеи
в дипломатической практике. Однако это наталкивается на рез
кое неприятие Польши и Литвы, которые ни под каким пред
логом не соглашались именовать московского великого кня
зя царём. В Европе к появлению «Сказания...» также отнеслись
более чем прохладно. Лишь Османская империя безоговороч
но поддержала Москву, что, согласимся, весьма показательно.
Тогда было решено усилить позицию утверждением царско
го титула константинопольским патриархом. О непростом ха
рактере переговоров на сей счёт говорит их продолжительность
с 1557 по 1561 год: очевидно, там были изумлены неожидан
ными родословными новациями. Возникало немало вопросов.
Например, по поводу царских регалий, присланных из Визан
тии Владимиру Мономаху: почему после него никто из князей
не венчался на царство? Объяснение звучало следующим обра
зом: по его смерти началась полоса раздробленности, поэтому
регалии передавали вплоть до объединения страны. Иван Гроз
ный же собрал земли, отсюда и венчание на царство, регалии
снова выполнили своё предназначение.
Конечно, прожжённых восточных архиереев нельзя было
пронять подобным. Но не пойти навстречу они не реш и
лись, учитывая признание московской инициативы хозяева
ми поверженного Константинополя, то есть турками. Грамота
об утверждении царского титула практически дословно повто
ряла текст прошения московских послов, который те предусмо
трительно заготовили и привезли с собой. Здесь следует ещё
раз подчеркнуть нежелание Ивана IV тесно вовлекать греков
во внутренние дела. Получив от них искомый акт о признании
царём, он уклоняется от повтора церемонии венчания в при
сутствии специально приехавших константинопольских архи
ереев. Отказался даже от благословения на том основании,
что те при проезде через Литву прикладывались к католиче
скому кресту.
«Здесь нельзя не сказать и о появлении в это время концепции
„Москва — третий Рим“, по которой четвёртому Риму не бывать.
Эта привлекательная идеологема весьма популярна в патриоти
ческих кругах со времён воцарения Романовых. Исследователи
давно заметили, что несмотря на повышенный пропагандистский
шум вокруг неё, она не находила широкого практического при
менения в государственной практике Московии. Причина в том,
что использование этой концепции, на деле грозило превратить
Россию в оружие западных государств. Ведь объявление Москвы
наследницей Византии сразу сталкивало её с Османской импери
ей, что и являлось целью католического мира.
Напомним, что Турция к тому времени завладела юго-вос
точным углом Европы и намеревалась продвинуться дальше. Её
вторжение превратилось в общеевропейскую угрозу. Поэтому за
падные державы и римский престол уже давно пытались, начи
ная с женитьбы Ивана III на Софье Палеолог, столкнуть лбами
Россию и Турцию. Камнем раздора между ними и должна была
выступить историческая миссия Москвы как — преемницы Ви
зантии. Запад буквально толкал Ивана IV на Восток, чему вся
чески содействовал полонизированный (литовско-украинский)
клан в окружении ещё молодого царя.
Идея преемственности с Византией способствовала и ещё од
ной важной цели — возвышала Киевскую Русь, через которую
эта преемственность и реализовывалась. А это, в свою очередь,
открывало невиданные перспективы для литовско-польского
клана. В свете родства с Киевской Русью потомки последней пре
вращались в самых что ни на есть коренных жителей, олицетво
рявших собой исторический и духовный путь страны». А зна
чит, именно они имели полное право на властное первенство.
С другой стороны, все, кто по происхождению не ассоциировал
ся с Литвой и Украиной, априори отодвигались как бы на вто
рой план. В этой ситуации их государственную идентификацию
следовало уточнить, а точнее, пересмотреть.
В полном блеске концепция преемственности с Киевской

Русью содержится в знаменитой Степенной книге, созданной
в окружении митрополита Макария в начале 1560-х годов. В ней
в развёрнутом виде использовалась идея «Сказания о князьях
Владимирских»: учёные даже обнаружили текстуальное сход
ство некоторых фрагментов. Степенная книга впервые излагает
систематизированную схему отечественной истории. Здесь уже
тщательно прописана княжеская генеалогия, вплоть до Ивана Щ
состоящая из 17 ступеней, то есть великокняжеских поколений.
Значительное внимание уделено идеализации киевского этапа,
особенно князя Владимира и его потомков. Счёт степеней начи
нается именно с Владимира, крестившего Русь, а предшествую
щий период, в том числе генеалогия от Пруса брата императора
Августа, даётся в качестве введения. В подготовке этого истори
ческого памятника использовался обширный круг источников.
Текст демонстрирует прекрасную осведомлённость в области ге
ографии Украины, Литвы, причём последовательно растолкова
ны названия, которые были малопонятны или вовсе незнако
мы в Московии.
Исследователи указывают на спешность конструирования
Степенной книги, точнее, обстоятельства её появления связаны
с форс-мажором. В это время политическая обстановка заметно
меняется. Иван IV уклоняется от вооружённого конфликта с Ос
манской империей и развязывает войну с Польшей и Литвой,
известную как Ливонская. Поводом стал отказ Ливонского ор
дена от признания «юрьевской дани», установленной в далёкие
времена Ивана III за Юрьев (Дерпт, Тарту) и давно позабытой.
Требование Ивана IV о её уплате в Польше и Литве сочли оскор
блением. В наших верхах такой поворот оказался не только не
ожиданным, но и неприятным для многих. В планы полонизи
рованного клана это обострение явно не входило.
Положение пытались выправить в 1560 году, когда сконча
лась Анастасия Романова — первая супруга Ивана IV В новые
жёны усиленно сватали сестру польского короля, надеясь, что
такой родственный союз приведёт к свёртыванию начавшейся
Литовские инъекции в Московию 59
войны. Но свадебное предприятие постигла неудача, вдобавок
государь вступил в брак с Марией Темрюковной — уроженкой
Кавказа, что не могло понравиться литовско-польскому элемен
ту. Тогда прибегли к другому средству: решили вновь напомнить
Ивану IV о генеалогии, о Киевской Руси, тем самым подчеркнув
его близость со многими деятелями, ведущими родословную
из тех же краёв. Таким напоминанием и стала Степенная кни
га, призванная разрядить сгущавшуюся атмосферу. Однако это
не помогло: в истории Московии неотвратимо назревали дей
ствительно грозные события.
3. С нова на вторых ролях . 1 5 6 5 - 1 6 0 5 годы
С точки зрения исторической репутации Ивану IV не позави

дуешь. За ним прочно закрепилось прозвище Грозный с соответ
ствующим зловещим оттенком. Правда, так же именовали и его
деда, Ивана III, но только тот был Грозным в смысле непримири
мости к врагам, то есть к чужим. А вот в случае с внуком всё ина
че: он проявил свирепость, развязав репрессии не против кого-то
вовне, а против своих, что не подразумевало никаких оправда
ний. Кровавые события, именуемые опричниной, давно приобре
ли нарицательное значение, о них и по сей день не вспоминают
без содрогания. Причины случившегося справедливо объясня
ются окончательным подрывом системы уделов и обновлением
верхов, предпринятым по инициативе царя. В этом едино боль
шинство историков, как и в том, что психическая неуравнове
шенность государя, граничащая с безумием, наложила трагич
ный отпечаток на эти процессы.
Однако исторический ракурс данной книги позволяет допол
нить устоявшиеся взгляды. Новация в следующем: в боярской
верхушке в преддверии опричнины присутствовал заметный ли
товско-украинский сегмент. В качестве своего лидера эта элит
ная группировка рассматривала породнённого с ними Ивана IV
(Глинского). Полонизированные кадры связывали с ним не про
сто укрепление позиций в Московии, но и проведение кардиналь
ных перемен в жизни государства. Безоговорочное собственное
лидерство, создание нужной экономической модели, реформи
рование церкви — вот те конечные цели, которые планирова
лось продавить с помощью царского трона.
Весь XVI век казалось, что события медленно, но верно раз
виваются именно по такому сценарию. Прозападные историки
юва на вторых ролях. 1565-1605 годы 61
даже пафосно именуют период до 1560-х годов «европейским
столетием» московской истории. Не будет преувеличением ска
зать: Ивану IV готовилась миссия, которую во второй половине
XVII века осуществил уже представитель новой династии в лице
Алексея Михайловича Романова. Однако Иван IV поступил иначе,
с ненавистью обрушившись на тех, кто возлагал на него столь
ко надежд.
Конфликт царя с литовско-украинским окружением н а
растал с начала Ливонской войны. Быстро выяснилось, что эти
кадры без энтузиазма включились в боевые действия, об этом
свидетельствуют их переходы на сторону противника, то есть
в Польшу. В литературе побег князя Андрея Курбского в июне
1564 года подают как событие, после которого государь вознаме
рился учредить опричнину. На самом деле данный побег скорее
был последней каплей, поскольку до этого происходили не ме
нее крупные измены. Так, Иван Бельский пытался бежать, для
чего контактировал с властями Вильно и даже успел обзаве
стись королевской охранной грамотой. По той же причине был
арестован двоюродный брат Ивана IV князь Василий Глинский.
Царский родственник обладал военными сведениями, знал о раз
говорах в боярской думе: его предательство могло доставить не
мало проблем.
Череду побегов продолжил князь Дмитрий Вишневецкий:
этому удалось добраться до короля, принявшего его как родно
го. Кстати, в случаях, когда побеги не удавались, за вельмож ча
сто заступался не кто иной, как митрополит Макарий, просив
ший не наказывать их строго! После его кончины в 1563 году
на заступничестве специализировался его преемник — митропо
лит Афанасий. После взятия Полоцка последний слишком рьяно
хлопотал о литовских военнопленных, чем привёл в негодование
Ивана IV Нетрудно понять, что в подобной атмосфере эффектив
ность боевых действий не могла быть высокой. На повестку дня
в полный рост встала задача очищения власти от «верных слуг».
Старт был дан 3 декабря 1564 года, когда царь внезапно на
правился в село Коломенское под Москвой. Причём его отъезд
не напоминал прежние, поскольку государь взял с собой ико

ны и кресты вместе с казною. Затем он проследовал в Алексан
дровскую слободу, прислав оттуда в адрес митрополита список,
где указывались боярские измены и убытки, причинённые госу
дарству, начиная аж со времён его несовершеннолетия. Заметим,
что царскую грамоту, а также обращение к купцам, мещанам до
ставили в столицу и огласили дьяки по фамилиям Поливанов,
Михайлов и Васильев, а не кто-либо из литовско-украинских
служивых. Спешно прибывшая в слободу столичная делегация
пыталась урегулировать положение. В ответ Иван IV требовал
покарать виновных, имения их отобрать в пользу государства,
учредив особый удел — опричнину. Кроме того, обвинил цер
ковь и лично митрополита Афанасия в покрывании предате
лей. Как пояснял государь, его обиды и гнев ни в коей мере
не касаются народа. Несомненно, это означало полный разрыв
с прежним окружением. В Москве царь не пожелал находиться
в Кремле и приказал выстроить дворец, куда переселился в са
мом начале 1567 года. Хотя в последующие годы он нечасто на
езжал в столицу, предпочитая Александровскую слободу или по
ездки по стране.
Все эти события хорошо описаны в литературе: их традици
онно квалифицируют как вероломство с изрядной долей умствен
ного помешательства. Только в последние годы исследователи
смогли осмыслить их иначе, не модернизируя средневековое со
знание на современный лад. Это позволило понять, что у людей
той эпохи действия Ивана IV ассоциировались со Страшным су
дом. В контексте подобных представлений слово «опричники» оз
начало не «кроме», как считалось ранее, а «избранные». Кстати,
точно так переводили его иностранцы, рассказывавшие о Моско
вии. Обратили внимание и на тот факт, что приказания о казнях
давались царём главным образом во время пребывания в церк
ви. Ведь признание в грехах требуется не Всевышнему, которому
и так всё известно, а самому грешнику. Да и сами казни в пода
вляющем большинстве через утопление или расчленение также
не случайны: это отражало определённый религиозный смысл,
3. Снова на вторых ролях. 1565-1605 годы
— ............................. ........................................................................................................................................................ 63
связанный с исцеляющим свойством мук для грешников в пред
дверии Страшного суда, что малопонятно современному чело
веку. Даже возведение Опричного дворца велось в соответствии
с видениями пророка Иезекииля о строительстве Божьего хра
ма, изложенными в Ветхом Завете.
Эсхатологический гнев Ивана Грозного обратился не про
сто на боярскую аристократию, а в первую очередь на предста
вителей литовско-украинского происхождения. Ведь те не пре
кращали плести интриги, поддерживая связи с командующим
польскими войсками А. Полубенским. Были также перехвачены
письма самого короля к видным боярам — выходцам из Литвы
и с Украины — с предложением схватить царя в ходе поездки
по прифронтовой полосе и доставить в Польшу. Это сильно по
трясло Ивана Грозного, чью реакцию на подобное и без эсхато
логической окраски понять несложно. Тем не менее литература
нас уверяет, что основной опричный удар пришёлся по владими
ро-суздальским родовым гнёздам. Однако, на наш взгляд, гово
рить о целенаправленном сокрушении указанного сегмента зна
ти неправомерно. Зато вот в отношении литовско-украинского
боярства, особенно на фоне его поведения на войне, такая оцен
ка более справедлива и логична.
Романовский официоз предпочитал не углубляться в подоб
ные детали, ограничиваясь общими рассуждениями о насилии
против «своих», включая полонизированные кадры. Действи
тельно, они тоже владели землями и вотчинами, раскинутыми
по всей территории страны. При поверхностном взгляде кажется,
что речь идёт об уже ассимилированных людях, попавших под
репрессивный каток. Вместе с тем более внимательный просмотр
данных о жертвах обнаруживает избирательность репрессий.
Возьмём репрезентативную выборку синодиков опальных, опу
бликованную советским историком с дореволюционным стажем
С.Б. Веселовским. Из неё следует, что около 30-40 процентов ре-
Орессированных — выходцы из Новгорода и Пскова. Из остав
шихся почти половина, то есть ещё треть, — литовско-украин
ские выходцы и их слуги.
К примеру, Горенский (ветвь Оболенских), пойманный при

бегстве в Литву и казнённый вместе с 50 приближёнными. Да
лее — Друцкой, Заряжский, Желнинский, Дубровский, Дашков
из смоленской шляхты и т.д. Примерно такая же картина скла
дывается по прочтении известной «Истории о великом князе
Московском» А. Курбского. Автор перечисляет убиенных, ко
торые по родословной зачастую оказывались из тех же краёв.
Как некая польского происхождения Мария с пятью сыновья
ми, благородный Пётр Оболенский, Пётр Щентяев из князей ли
товских, братья Одоевские, Михаил Воротынский из рода Миха
ила Черниговского, разнообразные потомки Ягайло, каких-то
австрийский князей. Немало родственников подобной публи
ки отправлено в ссылку, причём в восточные районы страны,
в Поволжье.
Число погубленных в опричнину, чьи имена известны, — око
ло четырёх тысяч человек. Если учесть неполноту этого спи
ска, то количество доводят до десяти тысяч. А это означает,
что размах гонений в Московии заметно уступал европейско
му. Во Франции одна Варфоломеевская ночь августа 1572 года
унесла около двух тысяч жизней, а общее число пострадавших
на порядки превышало опричные жертвы. Это не удивительно,
ведь в европейские религиозные войны втянули значительную
часть населения. У нас же удар изначально нацеливался на вы
мывание прежде всего полонизированных литовско-украинских
кадров, сконцентрированных в элитах; в народных низах того
времени их просто не существовало.
Отсюда ограниченность опричнины, затронувшей лишь пра
вящие слои. Хотя впоследствии романовские учёные трубили
о тотальном насилии, о повальных жертвах среди населения.
Напрочь забывая, что сам народ сохранил об Иване Грозном са
мую светлую память как о справедливом царе. Если бы тот пу
скал под нож массы простых людей, то, очевидно, воспоминания
о нём были бы иными. Что же касается действительно массово
го террора, по масштабам соизмеримого с европейским, то это
относится не к опричнине, а ко второй половине XVII века, о чём
3. Снова на вторых ролях. 1565-1605 годы 65
ещё будет сказано. Его непосредственными организаторами бу
дут как раз украинско-литовские «братья», включая потомков
тех, кто пострадал при Иване Грозном.
Опричнина знаменовала не только устранение названной пу
блики, но и приток во власть новых лиц. С этой целью действо
вала комиссия, которая рассматривала кандидатуры, вела рас
спросы о родстве, друзьях, о покровителях. Условие карьерного
продвижения — отсутствие каких-либо связей с опальными.
По результатам отбора выдвинуто около шести тысяч человек,
занявших различные посты; среди них практически отсутству
ют полонизированные лица. На государственную арену выходят
Юсуповы, причём им даже не пришлось переходить из ислама
в христианство. Возвышаются далёкие от литовско-украинской
«обоймы» Годуновы, Щелкаловы, Клешнины, Вылузгины, Хво-
ростинины, Басмановы и др.
В ряду этих выдвиженцев исключение составляют, пожалуй,
лишь мелкопоместные Трубецкие, ранее не занимавшие силь
ных позиций в чиновничьей иерархии. Новый расклад зафик
сировал уже Земский собор 1566 года, твёрдо высказавшийся
за продолжение Ливонской войны; из 357 его участников более
половины — новые имена. Любопытная деталь: Земские соборы
в Московии всегда открывались в пятницу, которая тогда счита
лась святым днём, что зримо перекликалось с мусульманскими
обычаями о святости этого дня. В то же время беса представля
ли в образе ляха, а Литву часто именовали поганой.
Романовская историография подчёркнуто негативно оцени
вала произошедшую «кадровую революцию», когда на место вы
дающихся добрых мужей (в свете сказанного понятно каких)
пришли «наполненные злым духом». Но ещё больший скепсис
вызвал неожиданный поворот Ивана Грозного к Западной Ев
ропе. Действительно, годы опричнины, помимо всего прочего,
характеризовались сближением с англичанами. Кроме дарова
ния льгот, права свободно вести торговлю, ездить в Персию им
■оручалось искать и выплавлять железную руду, обучать мест
ных мастеров различным промышленным искусствам. Кстати,
торговое представительство английских купцов размещалось

в опричном ведомстве.
Иван Грозный настолько увлёкся перспективами сотрудни
чества со стремительно растущей державой, что даже после
смерти второй супруги Марии Темрюковны в 1569 году рассма
тривал возможность женитьбы на племяннице (по матери) ко
ролевы Елизаветы I графине Гастингдонской. Аналогичные сим
патии проявлял государь и к немецким коммерсантам той поры.
Для укрепления связей царь также хотел женить сына на одной
из немецких княжон. Что касается Ливонии, то здесь вынашива
лась идея создания вассального королевства наподобие Касимов
ского ханства возле Рязани. Во главе нового государственного
образования предполагалось посадить датского принца Магну
са. Королевство должно было стать связующим звеном с Евро
пой. Уточним: с Европой Западной, чей индустриальный про
гресс в XVI столетии уже не вызывал сомнений.
Европейские предпочтения Ивана Грозного, как несложно за
метить, не распространялись на Польшу и её литовско-украин
ские окрестности. Это объяснялось тем, что в формирующейся
в ту эпоху мировой (уже в полном смысле этого слова) эконо
мике место Польши было весьма специфично. Местная шляхта
оказалась совершенно не адаптирована к промышленно-техни
ческому строительству и мало им интересовалась. Её приори
теты главным образом концентрировались, с одной стороны,
в сельском хозяйстве, а точнее, в поставках зерна, леса, рыбы
и т.д. на международные рынки, а с другой — в импорте промто
варов, предметов роскоши из Западной Европы. Собственно,
этим исчерпывалась экономическая модель, которую продвигал
польский истеблишмент. Говоря иначе, страна по собственной
инициативе превратилась в сырьевой придаток более развитых
держав. Рост доходов магнатов и шляхты зависел от контроля
над как можно большим объёмом ресурсов.
В этом смысле обширная Московия с её природными богат
ствами выглядела настоящим эльдорадо. Литовско-украинские
«слуги великого князя», оседавшие у нас в стране, нацелива-
лись на воспроизводство привычной для них экономической мо
дели. Вот этому-то сценарию и попытался бросить вызов Иван
Грозный. Он прекрасно понимал, что ни к чему другому, кроме
выкачивания того же сырья, «братья» не только неспособны,
но и не расположены. Напомним: появление фабрик и заводов
даже в самой Польше явилось делом не местных, а немецких
рук, державших контрольные высоты в промышленности. «Кто
умнее немцев и надменней поляков» — этот афоризм метко от
ражал реалии того времени. Для Московии шансом избежать
«сырьевой судьбы» было расширение торгово-экономических
связей с Западной Европой на другой основе. Только такое дви
жение позволило бы занять достойное место в концерте миро
вых держав.
Причём расчёты на европейский опыт не ставили под сомне
ние особые отношения с Османской империей. Об этом красно
речиво свидетельствует такой эпизод: в 1573 году польский сейм
избирал короля (там существовала выборная монархия, сильно
ограниченная сеймом) и среди претендентов значились предста
вители австрийской, французской и шведской династий. Иван IV
решил вмешаться в этот «тендер» и рекомендовать на польский
престол сына Фёдора, указывая, что эти королевские дома Евро
пы не ровня ему и турецкому султану. Со своей стороны, послед
ний, отдавая должное росту Московии, приветствовал её пре
тензии на литовско-украинские земли. Особые отношения двух
государств подтверждает и то, что между ними не было ни од
ного непосредственного вооружённого столкновения. Все кол
лизии и шероховатости из-за крымских и кавказских дел разре
шались дипломатическим путём, обменом посольствами.
Здесь необходимо отметить: романовские историки с лёгко
стью ставили знак равенства между Турцией и Крымским хан
ством. На самом деле их политика далеко не всегда совпадала,
особенно в отношении Московии. Это связано с тем, что Крым
в течение XVI столетия пытался стать центром, объединявшим
Среднее и Нижнее Поволжье. Однако конкуренции не выдержал:
в то же время турки не считали возможным вмешиваться в эти
дела, предпочитая поддерживать с растущим северным соседом

миролюбивую политику. В этой ситуации о вхождении Москвы
в антитурецкую коалицию, сложившуюся на Западе под патро
нажем Ватикана, не могло быть и речи. Между тем это являлось
европейской внешнеполитической idea fixe. Римские папы стара
лись поссорить московского царя с южным соседом. В ход пошёл
веер предложений: короновать царя на византийское наслед
ство, признать его владыкой Востока, считать Московского ми
трополита патриархом. Но все усилия оказывались тщетными.
Именно это подразумевала концепция «Москва — третий Рим».
Добавим: первая война с Турцией произойдёт лишь при Рома
новых, в 1676-1681 годах, после кардинальной ревизии восточ
ной политики. Разумеется, её коренной пересмотр проходил под
знаком укрепления православия, покровителем коего презенто
вала себя новая династия. В то же время это нисколько не по
мешало ей с энтузиазмом приступить к воплощению в жизнь
ватиканского сценария. Отсюда закономерные вопросы: как по
следнее совмещалось с клятвами верности православию? и, глав
ное, чем же православная вера до Романовых отличалась от того,
что насаждалось во второй половине XVII века? Похоже, отли
чалась весьма сильно, и прежде всего отношением к грекам.
В доромановскую эпоху церковная жизнь руководствовалась
принципом: мы держим веру христианскую, а не греческую. Это
обеспечивало приоритет национального, когда общество пребы
вало в убеждении, что оно никому и ничему не обязано следо
вать, в том числе и грекам, православие которых к XVI столетию,
изрядно «заражённое» католицизмом, котировалось невысоко.
Источник духовности Московии находился в народных слоях,
а потому Ивану IV претендовать на роль христианского царя Вос
тока не было большого смысла. Романовы же разрушили эту ре
альность, перенеся религиозный центр тяжести на обязательное
соответствие грекам.
Конечно, уже хозяйственно-собственнический напор иосифлян
и завоевание ими командных высот в церковной иерархии нало
жили отпечаток на духовную жизнь. Однако в XVI веке до пол
ной и откровенной сдачи позиций дело не доходило. Тот же Сто
главый собор 1551 года, проходивший под контролем иосифлян,
подтвердил представление о московской церкви как наиболее
полно сохранившей предание веры Христовой. Опричнина же
знаменовала серьёзный подрыв иосифлянских позиций. На Зем
ском соборе 1566 года большинство настоятелей крупных мо
настырей уже отсутствовало, а численность духовенства соста
вила всего около 8 процентов присутствовавших. И далее Иван
Грозный постоянно держал церковь под давлением, не разре
шая земельные вклады в монастыри, лишая их права покупать
и брать в заклад недвижимое имущество. Ранее находившиеся
в закладе земли конфисковались.
Церковной верхушке царь указывал на жалобы населения
о том, что иерархи присвоили себе треть страны, развернули
бурную торговлю, с людей любого звания берут «мыт» за проезд
по монастырским землям и т.д. Интересно и другое: критика ио
сифлян шла и по линии веротерпимости к другим конфессиям,
против чего настойчиво выступали последователи Иосифа Во-
лоцкого. Пример здесь подавал непосредственно Иван Грозный.
Как сообщают источники того времени, его нисколько не сму
щало присутствие в православной церкви приверженцев исла
ма. Выражавший недовольство подобной практикой митропо
лит Филипп был выгнан царём из храма. В другой раз на него
наложили денежный штраф за какую-то обиду немецкому пас
тору, приехавшему в Москву и получившему разрешение посе
щать разные города.
Таким образом, опричнина задала тренд, определявший по
литическое лицо Московии вплоть до 1605 года, то есть до нача
ла Смуты. И хотя репрессии после 1572 года спали, однако это
не привело к восстановлению позиций литовско-украинского
клана, остававшегося в подавленном состоянии весь этот исто
рический отрезок. После смерти Ивана Грозного в 1584 году
на престол вступил его сын Фёдор Иоаннович, а главным субъ
ектом власти была группировка, состоявшая из представите
лей коренных регионов страны. В ней выделялся Борис Годунов,
чью родную сестру Ирину выбрал в жёны наследник. Конечно,

такой расклад не сулил оттеснённым на вторые роли вельмо
жам светлого будущего. Не случайно романовская историогра
фия изображает эти десятилетия в негативных тонах, а Фёдор
Иоаннович не пользуется её симпатиями. Красноречива харак
теристика царя — ширококостный карлик с маленькой головой
и огромным носом, а также ограниченными умственными спо
собностями.
Тем не менее смерть Ивана Грозного побудила литовско-
украинских мужей попытаться если не переломить, то улучшить
ситуацию, прибегнув к испытанному способу. В 1586 году при
дворе заговорили о бесплодии Ирины Годуновой, вспоминали
Василия III, когда тот из-за той же причины развёлся с С. Са
буровой и вступил в брак с Е. Глинской, дабы трон не остал
ся без наследников. И теперь целая группа во главе с Шуйски
ми и Милославскими собиралась бить челом царю о разводе.
В новые жёны сватали не кого-нибудь, а одну из сестёр Милос
лавских, чей отец погиб в опричнину. ЕГ. Скрынников отмечал,
что названные деятели являлись лидерами польской партии
в Москве. В случае же смерти бездетного Фёдора, что их вполне
устраивало, они возлагали надежды на унию, то есть фактически
на вхождение Московии по аналогии с Литвой в состав Польши.
Однако Борис Годунов нейтрализовал этот замысел: несосто-
явшаяся невеста пострижена в монахини, а зачинщиков с Шуй
скими выслали. Но младшие представители рода, остававшие
ся на свободе, продолжали «семейное дело», выезжая под видом
охоты к границе для сговоров с литовскими панами. Там рожда
лись слухи о раздорах в семье царя, о его стычках с Годуновым,
доходивших до поножовщины. Во всём этом обращает на себя
внимание одно обстоятельство: пропольскую партию возглавили
Шуйские. Мы сталкиваемся здесь с новой тактикой: после оприч
нины никто из откровенной пропольской публики не решался
на лидерство, уступая первые роли кому-то из местных бояр. Это
позволяло минимизировать риски, связанные с раздражитель
ным восприятием тех, кто симпатизировал польским порядкам.
Второстепенные позиции литовско-украинского клана в эли
тах уточнялись и идеологически. Концепция Московии как цен
тра «всея Руси» актуальности не теряла, но предназначалась,
что особенно важно понимать, сугубо для внешнего потребле
ния. Попытки использовать идеологему для внутренних целей,
то есть для первенства во внутриполитических раскладах, пре
секались. Подчеркнём одно обстоятельство: большинство тех,
кто оказался у руля государства с конца 1560-х годов и далее,
являлись опричными выдвиженцами, но главное, они не вели
своё происхождение от разнообразных князей Киевской Руси
или Литвы. Отсюда их совершенно иное восприятие общерус
ской «колыбели».
Отказываться от дополнительных территорий никто, конеч
но, не собирался. Сохранение же литовско-украинского элемен
та имело вполне определённый смысл. Представители этих ро
дов, присутствовавшие в элитах нынешней Московии, как бы
олицетворяли связь с западными территориями, подкрепляли
справедливость претензий на обладание этими землями. Конеч
но, это далеко от главных ролей, но вполне достаточно, чтобы
оставаться встроенными во власть. Поэтому в конце 1580-х го
дов даже инициаторы неудавшегося развода Фёдора Иоаннови
ча и Ирины Годуновой были помилованы. По случаю рождения
у царской четы дочери объявили амнистию, включая тех, «кои
мятеж творили о безчадии благоверной царицы». Так, Шуйские
с компанией были возвращены в столицу, в 1591 году именно
Василий Шуйский будет расследовать в Угличе гибель цареви
ча Дмитрия (младшего сына Ивана Грозного) — судьбоносную
для российской истории.
С целью усиления позиций в литовско-украинском вопро
се Московия предприняла сильный ход, связанный с учрежде
нием патриаршества. Эта миссия выпала на долю митрополита
Иова, ставшего первым русским патриархом и сыгравшего зна
чимую роль в истории нашей страны. Ему — выдвинувшемуся
в ходе опричнины — тоже не повезло с точки зрения историче
ской репутации, поскольку верой и правдой служил и Фёдору
Иоанновичу, и Борису Годунову. Романовский официоз начиная

с Карамзина обвинял Иова в потворстве тёмным силам. Проис
хождением будущий патриарх не был связан с литовско-украин
скими землями, его карьере способствовал сам Иван Грозный.
В 1581 году Иов уже епископ Коломенский, в 1586-м — архие
пископ Ростовский, а с 1587-го — митрополит.
К этому времени Москва выдвигает претензии на учреждение
патриаршества, что вызвало неоднозначное отношение на Вос
токе. Ситуации благоприятствовала крайне тяжёлая обстановка
в Константинопольской патриархии. Борьба двух группировок
поставила её на грань финансового разорения. Поэтому побе
дивший патриарх Иеремия впервые в истории решился на по
ездку в Московию, рассчитывая на щедрые царские дары. В Мо
скве шанса не упустили и после долгих переговоров, пререканий
и уловок добились от высокого гостя согласия на патриарше
ство. В 1589 году Собор глав Восточных церквей утвердил это
решение, но по рангу поставил московского патриарха на пятое
(последнее) место, что вызвало негодование в Москве. Там как
минимум рассчитывали на третью позицию после Константино
польской и Александрийской церкви. Спор остался незавершён
ным, поскольку Иов и правительство просто-напросто проигно
рировали это мнение.
Иов не благоволил иосифлянам, которым правление Фёдо
ра Иоанновича радости не принесло. О направленности церков
ной политики свидетельствует канонизация Максима Грека, об
личавшего религиозных коммерсантов и осуждённого ими ещё
при митрополите Данииле. Именно патриарх Иов стал ключе
вой фигурой, обеспечившей избрание Бориса Годунова царём
на Земском соборе 1598 года. Из 474 участников 100 — духов
ные лица, ориентировавшиеся на главу церкви. Иов участвовал
во всех переговорах, церемониях и крестных ходах, связанных
с избранием. Как язвительно заметил С.М. Соловьёв, патриарх
проявил усердие к выгодам Годунова, более чем сам Годунов.
Подобный сарказм сопровождал всё, что связано с избранием
Бориса на царство. Мелкодушный, безнравственный, власто-
Снова на вторых ролях. 1 5 6 5 -160S годы 73
любивый — такими эпитетами награждали нового государя ро
мановские историки.
В этом нет ничего удивительного: продолжатель Ивана Гроз
ного не мог рассчитывать на иное. Годунов пролонгировал поли
тику по укреплению многочисленных средних слоёв, видя в них
опору, благоприятствовал консолидации различных групп слу
живых людей. Проводил так называемое «обеление» запашки,
то есть ослабление от тягла, что должно приостановить разоре
ние, замедлить запустение поместного земельного фонда. С дру
гой стороны, в годуновское правление выпады против крупного
боярства не канули в прошлое, то затухая, то вспыхивая вновь.
Нужно подчеркнуть, что вся земельная политика 1570-1590-х
годов, включая крестьянскую, окрашена в мрачные тона. Истори
ческая традиция именно к этому периоду относит неприглядное
событие — окончательное закрепощение крестьян Московии.
Здесь как бы подразумевается, что реализовать подобный акт
могли только бездушные, коварные правители, использовавшие
власть во зло. Напомним: наиболее громкий в этом ряду — указ
Ивана Грозного об отмене Юрьева дня от 1581 года, запретив
шего уход от помещиков. Этот указ прекрасно дополняет образ
тирана, выступившего против своего народа, а на закате цар
ствования решившего его закрепостить. Только вот в данном
эффектном замысле не достаёт лишь «малого» — самого тек
ста указа, поскольку его никто не обнаружил! Несмотря на это
нет недостатка в научных дискуссиях, в обилии комментариев.
Факт отсутствия базового документа крестьянской политики на
ука объясняет двояко. Во-первых, текст считают просто-напро
сто утерянным, что, заметим, довольно нелепо, поскольку его
никогда и не находили. Тем не менее такую точку зрения выдви
гали Н.М. Карамзин и С.М. Соловьёв. Во-вторых, закрепощение
рассматривают по факту, то есть вне зависимости от каких-либо
отдельных указов. Подобной позиции придерживались В.О. Клю
чевский и М.П. Погодин.
Последующие поколения историков, понимая уязвимость
предложенных объяснений, осторожно говорят о запрете Юрье-
ва дня при Иване Грозном, относя это событие к царствова

нию Фёдора Иоанновича. Однако и это не оказалось выходом.
Как выяснилось, уже во время Лжедмитрия I не могли найти
актового материала, относящегося к этому правлению, кото
рый по смыслу можно было бы подтянуть под версию о зако
нодательном закрепощении. Оставался Борис Годунов, при ко
тором 24 ноября 1597 года правительство издало развёрнутый
указ о пятилетием сыске сбежавших крестьян. Но и там пункт
об упразднении Юрьева дня (26 ноября) не содержится. В ре
зультате версия об установлении крепостного права до прихо
да к власти Романовых не подтверждалась. А это означает, что
созданная ими научная школа не смогла избавить новую дина
стию от репутации подлинных закрепостителей страны, в чём,
собственно, и состоял замысел.
При Борисе Годунове практика привлечения западноевропей
цев для промышленного строительства не только продолжилась,
но и существенно расширилась. Общее мнение историков: ни
когда ещё иностранцы не пользовались в Московии таким почё
том и уважением, как на рубеже XVI-XVII веков. Некоторые даже
считали, что в этом Годунов предвосхитил Петра I. Активно раз
вивались связи с англичанами и голландцами: порт Архангель
ска принимал до 30 кораблей ежегодно. Было подтверждено пра
во беспошлинной торговли с туманным альбионом, дарованное
ещё Иваном Грозным. Королева Елизавета I с энтузиазмом смо
трела на открывающиеся возможности сотрудничества с Москвой.
Узнав, что Борис имеет намерение женить сына, предлагала ва
рианты с английскими аристократками. Лишь кончина Елизаве
ты I в 1603 году помешала сватовству. Помимо Англии укрепля
лись отношения с немецким торговым союзом — Ганзой. Была
исполнена просьба 59 городов, входивших в объединение, коим
жалована грамота для торговли с понижением пошлины до по
ловины. Кроме того, впервые группа молодых людей направля
лась в немецкий Любек для обучения промышленным наукам.
Московское правительство ратовало за сближение с теми,
у кого было чему поучиться и позаимствовать знания. Не остав
лена также мысль об овладении прибалтийскими берегами для
беспрепятственного сообщения с Западной Европой. Как Иван
Грозный хотел сделать из Ливонии вассальное королевство и на
значал своей рукой королём датского принца Магнуса, так и Го
дунов для той же цели ещё при Фёдоре Иоанновиче завёл сноше
ния с шведским принцем Густавом, изгнанным из своей страны.
После 1598 года тот приехал в Москву: его сватали за дочь Бо
риса Ксению, но он не пожелал переменить веру. Тогда всплыла
кандидатура брата датского короля, которого приняли с большой
торжественностью, однако вскоре тот скончался. В 1604 году на
чались переговоры о браке Ксении с одним из герцогов шлез
вигских, прерванные начавшейся Смутой.
Но узловым событием этого периода стал разгром романов
ского рода, о чём историки XVIII-XIX веков не пишут без гнева,
адресуя проклятья Годунову. Тот не переставал видеть конкурен
тов в досточтимом семействе, которое, в отличие от него, было,
как бы, связано кровными узами с домом Мономахов через пер
вую жену Ивана Грозного Анастасию Романову — мать Фёдора
Иоанновича. Сын её родного брата, то есть двоюродный брат
царя Фёдор Никитич Романов с годами стал ближайшим к тро
ну. Поэтому именно ему по легенде умирающий царь вручил
знак державной власти — скипетр или посох, но выскочка Году
нов обманом завладел престолом. Отсюда его злоба по отноше
нию к Романовым, но гонение требовало предлога, дабы как-то
прикрыть злодейский замысел. Вовремя подоспел донос от одно
го из дворовых людей Романовых, якобы те задумали отравить
Бодунова. Проведённый обыск обнаружил мешок с кореньями
для отвара зелья, и их арестовали со многими родственниками.
Следствие закончилось к июню 1601 года, и пятерых брать
ев Романовых — Фёдора, Александра, Михаила, Ивана, и Ва
силия — сослали в разные регионы страны. Причём старшего,
Фёдора Никитича, дабы исключить претензии на престол, пост
ригли в монахи под именем Филарета, а его жену Аксинью —
в монахини под именем Марфы. Пострадали также близкие ро
мановской семьи через женскую линию — Шестуновы, Сицкие,
Репнины и др. Их вотчины и поместья роздали, дома и иму

щество взяли в казну. Пережить несчастье удалось лишь двум
из братьев — Филарету и Ивану Никитичам. Любопытна одна
деталь: буквально тут же после осуждения благородного семей
ства на страну обрушивается несчастье. Разразился невидан
ный голод, начавшийся летом 1601 года, в августе случились
заморозки, чуть ли не выпал снег, посевы уничтожены, масса
пострадавших и умерших голодной смертью. Иными словами,
за гонение на Романовых бог покарал московскую землю, сама
природа протестовала против опалы невинных — такова офици
альная версия происшедшего, возведённая Карамзиным в ранг
«канонической».
В постсоветский период подлинная картина тех событий по
немногу проясняется, и она далеко не выигрышная для Романо
вых. Начнём с того, что при Фёдоре Иоанновиче и Борисе Году
нове семейство занимало прочные позиции в верхах. В это время
под подозрением были возвращённые из ссылки Шуйские, Ми
лославские и ряд других литовско-украинских выходцев. К при
меру, некоторым из них не позволяли жениться, чтобы не усили
вать родовой потенциал. В такой ситуации пропольская партия,
существующая в загоне, не могла на них рассчитывать. Тогда её
интересы обращаются к цветущим Романовым: они вовлекают
ся в орбиту нового общения и постепенно с ними связывают на
дежды на будущее. На рубеже XVI-XVII столетия появляется ле
генда о спасшемся царевиче Дмитрии — младшем сыне Ивана
Грозного. В этом качестве выступает холоп Романовых Григорий
Отрепьев, которого тщательно готовят к ответственной роли.
Однако тот, вдохновлённый перспективами, с большим трудом
удерживает язык за зубами, и его — от подозрений подальше —
отправляют или прячут в монастыре.
В это время в Москву приезжает посланник польского ко
роля, католик Лев Сапега с очередным предложением об унии,
но получает жёсткий отказ. Тем не менее Сапега времени зря
не терял, контактируя с теми, кто сочувствовал объединению
или, точнее, вхождению в состав Польши. В авангарде этого ока-
З^Снова на вторых ролях. 1565-1605 годы 77
задись Романовы, выступавшие уже в качестве лидеров прополь-
ской партии в Москве. В их распоряжении имелась «козырная
карта» — «законный» претендент на московский престол. Конеч
но, это весьма щекотливый момент, потому-то видный дорево
люционный историк Д. Иловайский, озабоченный честью рома
новского дома, называет самозванца побочным сыном польского
короля Стефана Батория. Однако ложный след не получил раз
вития, поскольку с трудом состыковывался с пребыванием От
репьева в православном монастыре. Именно там «герой» рос
сийской истории проболтался о своём высоком предназначении.
Об Отрепьеве докладывают патриарху Иову, а тот в свою оче
редь царю.
Осенью 1600 года Годунов серьёзно заболевает, и тогда его
противники начинают подготовку к перевороту: из романовских
вотчин съезжаются их люди. Но последних опередили, и 26 ок
тября несколько сот стрельцов атаковали подворье на Варвар
ке. Романовых арестовывают, на них обрушиваются репрессии.
Отрепьева также ссылают в далёкий Кирилло-Белозерский мо
настырь, откуда он в 1601 году и бежал в Польшу. Такова пре
людия потрясений, в которые будет втянута наша страна, и Ро
мановы сыграли в этом далеко не последнюю роль. Их опала
похожа не на корыстное злодейство, а скорее на превентивную
меру во избежание надвигающегося несчастья.
4 . И нструментарий С муты
Об этой трагической странице нашего прошлого сегодня из

вестное многое, поскольку она уже давно стала неразрывной ча
стью исторического пейзажа России. Немало сказано о патри
отизме, на волне которого Романовы (точнее, что к 1605 году
осталось от многочисленного семейства) пришли к власти, за
владев троном. К тем событиям обращались практически все от
ечественные историки первого ряда. Карамзин, Соловьёв, Пого
дин, Ключевский, Иловайский, Платонов оставили подробные
описания тех государственно-общественных потрясений. Сра
зу скажем: изложение русской Смуты в их трудах весьма одно
образно и различается лишь деталями.
Это не удивительно, поскольку творчество маститых учёных
отражало официальную точку зрения дома Романовых. Идеоло
гический трафарет данной темы был утверждён уже в 1630 году
в так называемом Новом летописце, где представлен взгляд
на Смуту, коего обязаны придерживаться все, кто имеет или хочет
иметь отношение к России. Произведение вобрало в себя обшир
ный справочный материал, включая отрывки сочинений мемуар
ного характера откровенно проромановских авторов. Значимую
роль играли помещённые там литературные очерки, к примеру,
«Об убиении царевича Дмитрия Ивановича», «О Фёдоре Никити
че с братьею», «О настоящей беде Московскому государству» и др.
В Новом летописце чётко обозначены этапы Смуты, спрово
цированной корыстью и властолюбием Бориса Годунова. Гибель
царевича Дмитрия и погром семейства Романовых инициирова
ли самозванство, что вначале привело к династическому кри
зису, после чего последний трансформировался в социальный,
когда неопределённое™ с новым царствованием породили вол-
4 . Инструментарий Смуты 79
нения низов, поднявших руку на своих господ. Затем вторжение
иноземцев вылилось уже в национальное движение, что, разу
меется, более приятно, чем крестьянские бунты. Сквозь обозна
ченные этапы настойчиво проводился образ Филарета (Фёдо
ра Никитича Романова) как неутомимого и пламенного борца
за Россию, пелись хвалебные оды новой династии. Божествен
ное провидение именно ей, а не кому-либо ещё, уготовило цар
ский престол; восторги по поводу Романовых завершались апо
логией абсолютизму в целом. Нужно подчеркнуть, что готовился
Новый летописец в Посольском приказе и при дворе самого па
триарха Филарета, лично санкционировавшего его окончатель
ную редакцию.
Вот вкратце та схема, которую поочерёдно воспроизводили
в XIX-XX столетиях. Конечно, сегодня она уже не может устроить
тех, кто действительно интересуется историей, а не удовлетворя
ется подсунутыми «истинами». Чтобы разобраться в подлинных
событиях начала XVII века, необходим новый инструментарий,
без чего Смута будет выглядеть или пропагандистской ширмой,
или набором хаотичных действий. Один такой ключевой фак
тор — польская интервенция и всё, что с ней связано — тщ а
тельно разрабатывался той же романовской школой. Конечно,
отражение иноземной агрессии — беспроигрышная карта, по
зволяющая облагородить всё, что угодно.
Поэтому здесь необходимы уточнения. Речь правильнее вести
не о польской, а о польско-украинской интервенции, и не столь
ко по формальным признакам (Украина и Польша составляли
тогда единое государство), сколько по причинам глубинных ин
тересов и общности захватнических планов. Подобного взгля
да карамзинско-соловьёвское направление всегда сторонилось.
Дореволюционная историография всячески вымарывала укра
инский след в событиях той поры, специализируясь на проти
востоянии исключительно с поляками, ну ещё на северо-западе
со шведами. Это вполне объяснимо, ведь Украина как «роди
на-мать» всей России обязана быть святой и непорочной, её об
раз нельзя пачкать неблаговидными подозрениями.
Если же отрешиться от забот романовского официоза, то ин

струментарий Смуты следует дополнить и ещё одним фактором,
который поможет осмыслить реалии той поры. Понятие пятой
колонны ранее было абсолютно неприемлемо, поскольку резко
противоречило историографическому концепту. Из кого она со
стояла, какие интересы связывали её с поляками? — подобные
вопросы не могли быть даже поставлены в рамках утвердившей
ся со времён Нового летописца схемы. О существовании в мо
сковских элитах со времён Василия III пропольской группиров
ки, костяк которой состоял из литовско-украинских выходцев,
старались вообще не упоминать.
Как показано выше, властные претензии последних были пе
речёркнуты опричниной, после чего последовали четыре десяти
летия прозябания на задворках власти. Самостоятельно вернуть
утраченные позиции, не говоря уже о большем, не представля
лось возможным. Реванш мог осуществиться лишь с помощью
внешней силы, то есть Польши, где также с вожделением смо
трели на огромные ресурсы Московии. Превратить её в сырье
вой придаток Европы — вот та цель, которая объединяла поль
ских магнатов и часть боярства литовско-украинского разлива,
осевшего у нас.
Смерть Фёдора Иоанновича в 1598 году наглядно показала
опору поляков в московских верхах. После кончины царя король
Сигизмунд III обратился к московскому боярству с предложени
ем избирать на трон себя, сулил всем шляхетские вольности. Го
дунову же обещал сохранить положение правителя, как и было
при Фёдоре. Эта откровенность не оставляла сомнений в том,
что подобные попытки последуют вновь. На таком фоне расцвет
легенды о царевиче Дмитрии нельзя назвать неожиданным. Тем
более что идея самозванства в Речи Посполитой уже давно обка
тана в Молдавии. Там на протяжении 1540-1580-х годов плелись
интриги вокруг искателей престола, а на династических аферах
специализировалось украинское казачество, у которого подобно
го рода дела вошли в обычай. Перенесение на московскую почву
польско-украинского опыта выглядело вполне логичным. Таким
1иструментарий Смуты 81
образом, Лжедмитрий I представлял собой совместный продукт
Варшавы, запорожско-приднепровского казачества и литовско-
украинской пятой колонны в московских элитах.
Бежав в 1601 году из монастыря, Григорий Отрепьев в на
чале объявился в Киеве, затем переехал на Волынь, где успел
нахвататься вершков образования. При знакомстве с князьями
Вишневецкими он открывает своё великое предназначение, пер
спективность чего те мгновенно оценили. В свою очередь они
знакомят будущего самозванца с их родственником воеводой
сандомирским, львовским старостой и сенатором Речи Посполи
той Юрием Мнишеком. Молва о спасённом царевиче Дмитрии
распространяется повсюду, им интересуется папский нунций
Рангони, его желает видеть сам король Сигизмунд III. В марте
1604 года Отрепьева привозят в Краков, где и принимается окон
чательное решение относительно московского похода. Там же
он раздал множество самых различных обещаний: от введения
римско-католической веры в Московии до женитьбы на дочери
Мнишека Марине.
Интересно соотношение войска, собранного для выполнения
«святых» целей. В него входили несколько сот польских гусар, од
нако основную часть составили украинские казаки числом око
ло пяти тысяч во главе с атаманами Белешко, Кучко, Швейков-
ским. Поэтому когда Ключевский, склонный к художественным
характеристикам, писал, что самозванец был «испечён в Поль
ше, а заквашен в Москве», то это не выглядело исторически без
упречным. В действительности тот «испечён на Украине», откуда
и пришла беда на нашу землю, но, разумеется, акцент на подоб
ное в планы Ключевского не входил.
В преддверии Московии, в городе Путивле, Лжедмитрий про
был месяца три, его отряды за счёт местного приукраинского на
селения увеличились до 15 тысяч человек, и с ними он двинул
ся вглубь страны. В каждом селении народ сбегался посмотреть
на «чудом спасённого царя». В Туле произошло знаменательное
событие — встреча с представителями той самой пятой колон
ны, существование которой не желают видеть романовские исто
82 Пыжиков А.5.
рики. Туда прибыли трое братьев Шуйских, Ф.И. Милославский,

В.В. Голицын, Д.И. Масальский. После встречи с ними Отрепьев
в качестве доказательства своего царского происхождения на
чал демонстрировать усыпанный бриллиантами крест, якобы по
даренный ему в детстве И.Ф. Милославским. Кроме бояр в Тулу
приехал и ещё один весьма любопытный персонаж — Рязан
ский архиепископ Игнатий. Этот грек, не сумевший возвысить
ся на родине, поначалу подался в Рим, но быстро понял, что там
тоже много не достичь. После чего вернулся, и уже в качестве
представителя константинопольского патриарха присутствовал
на коронации Бориса Годунова в 1598 году.
В Москве тёртый грек быстро сориентировался и решил за
держаться, вы клянчивая место подоходнее; так он оказался
на епископской кафедре в Рязани, чем остался очень доволен.
Именно Игнатию, первому из церковников публично приветство
вавшему новоявленного государя, была доверена роль патриарха
вместо преданного Годунову Иова. Интересно, что по мере про
движения Дмитрия к столице шла интенсивная переписка ряда
московских бояр с Мнишеком и Вишневецким, просивших под
держать их протеже, от которого будет немало пользы. Но всё
решилось проще: весть о смерти Годунова деморализовала его
сторонников, после чего массовый переход на сторону Лжедми-
трия стал фактом. К нему из Москвы прибыли многие, включая
даже царскую кухню с прислугой.
Наконец, 20 мая 1605 года вся польско-украинская компа
ния торжественно въехала в Кремль. Московские колокола мно
гочисленных церквей не смолкая звонили весь день, из-за чего,
по свидетельству очевидцев, свита Лжедмитрия с непривычки
чуть не оглохла. «Царь» первым делом отправился к гробу Ива
на Грозного и погрузился в громкие рыдания. Через некоторое
время привезли «мать» — инокиню Марфу (Нагую): сцена с ры
даниями повторилась снова. Были возвращены практически все
опальные годуновского правления. Особенно трепетное отноше
ние продемонстрировано в отношении семейства Романовых.
Филарет из простого монаха возведён в сан Ростовского митро
4. Инструментарий Смуты 83
полита, а его двенадцатилетний сын Михаил — будущий царь —
получил чин стольника при дворе Лжедмитрия, что явилось бес
прецедентным для того времени. Кроме того, умерших в ходе
гонений романовских родственников перевезли в столицу и с по
честями перезахоронили.
Как из рога изобилия посыпались высочайшие милости. Но
вый царь старался угодить всем: удвоил жалованье сановникам
и войску, снизил многие торговые пошлины, запретил всякое мз
доимство и наказал судей, выносивших сомнительные решения,
объявил, что сам будет принимать челобитные от жалобщиков.
Чтобы окончательно прослыть справедливым, заявил о желании
подготовить новый Судебник и т.д. В ответ придворное духовен
ство во главе с патриархом Игнатием оглашали похвальные сло
ва венценосному, предрекая тому блистательное будущее. Сооб
щали, как о спасении Иоаннова сына вместе с Москвой ликует
и Палестина, где три лампады денно и нощно пылают над гро
бом Христовым во имя царя Дмитрия. Затем пришёл черёд вен
чания на царство, правда церемония была немного смазана. Мо
сковская публика сильно изумилась, когда священное действие
завершилось выступлением иезуита Николая Черниковского,
приветствовавшего монарха на латинском языке.
Как выяснилось, данное недоразумение оказалось далеко
не единственным. Замашки нового царя давали обильную пищу
для размышлений. Прежде всего тем, что с языка у него не схо
дила Польша, перед чьими порядками он откровенно прекло
нялся. Желая следовать польскому уставу, решил переименовать
боярскую думу в сенат, назвал думных мужей сенаторами, уве
личив их число за счёт духовенства, как это было в сейме. Сам
царь регулярно участвовал в заседаниях, обладая определён
ным даром красноречия, рассказывал о жизни в польских кра
ях, да и в личном плане — в одежде, причёске и т.д. — подражал
ляхам. Иными словами, монаршие склонности не могли не вы
звать у людей удивления, перераставшего в более сильные эмо
ции. Этому способствовало и поселение иезуитов прямо в Крем
ле с позволением служить латинскую обедню.
В то же время Лжедмитрий иронизировал над московскими

обычаями, высмеивал местные суеверия, не хотел креститься
перед иконами, не велел благословлять трапезы. Добавим: го
сударственные заботы отнюдь не составляли главного занятия
нового царя. Его подлинное credo заключалось в беспрестанных
гуляниях: большая часть времени протекала в увеселительных
забавах, из-за чего всякий день при дворе казался праздником.
Ситуацию усугубляла и непомерная расточительность монарха,
сыпавшего деньгами направо и налево. Кто-либо из его музы
кантов мог получить жалование, коего не имели и первые госу
дарственные люди. Любя роскошь и великолепие, он приобретал
и заказывал драгоценные вещи. Особенное поражает описание
царского трона, вылитого из чистого золота, обвешанного ал
мазными и жемчужными кистями.
Очутившись в такой обстановке, Лжедмитрий серьёзно пе
ременился, уверовав в своё божественное предназначение. Это
быстро проявилось в забвении тех обещаний, кои он в обилии
раздавал в Кракове. Изменившийся настрой нового самодерж
ца сполна ощутили иезуиты. При всём внешнем уважении к ним
он явно не торопился обращать «свою» державу в католическую
веру. В подобном мероприятии, сулившем очевидные пробле
мы, для него уже не виделось острой необходимости. Так что
восклицание папского нунция в Польше Рангони — «Мы побе
дили!» — оказалось явно поспешным. Следующим разочарова
ние постигло Сигизмунда III, рассчитывавшего на немедленную
передачу ряда земель. Но, как оказалось, «протеже» раздумал
это делать. В качестве компенсации он пообещал королю, ис
ключительно по дружбе, помочь денежной суммой, если такая
помощь потребуется. Обмен посольствами для выяснения воз
никшей проблемы ничего не изменил. Становилось очевидным:
Лжедмитрий не желает, чтобы его воспринимали как вассала.
Дабы обрести статус равноправного партнёра с Мадридом, Ве
ной, Венецией, Парижем, новый монарх активно устремляется
в европейскую антитурецкую коалицию и начинает широкомас
штабную мобилизацию сил на южном направлении. От окружа
ющих он требует впредь именовать его не просто царём, а «не
победимым цезарем».
Боевые действия против Крымского ханства, пожалуй, един
ственное начинание за кратковременное царствование, которое
дошло до стадии реализации. Если, конечно, не считать женить
бы на Марине Мнишек. К последнему делу Лжедмитрий прояв
лял действительно неугасимый интерес, с нетерпением ожидая
невесту, чей отец медлил, беспрестанно требуя с наречённого
зятя денег. Наконец, в апреле 1606 года будущие родственники
с делегацией панов, шляхтичей числом около двух тысяч въе
хали в Москву. Их принято считать исключительно поляками,
что на самом деле не так. Среди прибывших было много право
славных из Украины, как, например, те же князья Вишневецкие.
Но московские люди с трудом могли признать в них единоверцев
по разности обычаев и языка. Приезжие погрузились в череду
пиров, где молодая красовалась в польской одежде, а жених —
в гусарском платье. 8 мая Марину предварительно короновали
царицею, а затем последовало бракосочетание. Получалось, что
в торжественных церемониях фактически участвовала иновер
ка, поскольку о её отречении от латинства никто не объявлял.
Тем не менее невеста целовала иконы и была провозглашена па
триархом Игнатием благоверной царицей.
Увлёкшись свадебными хлопотами, Лжедмитрий не замечал
сгущавшихся вокруг него туч, а именно охлаждения со сторо
ны пятой колонны, которая не разделяла легкомысленного от
ношения «новоявленного» к польскому королю. В Москве были
прекрасно осведомлены о том, что новый монарх утратил рас
положение Сигизмунда III. У того даже возникли неприятности
в сейме: там открыто говорили о бесперспективности использо
вать для политических целей подозрительных типов и предлага
ли делать ставку на статусных персон, хотя бы Шуйского. В этой
ситуации московское боярство решило избавиться от «непобе
димого цезаря».
В середине мая 1606 года Шуйские, Милославские, Голицы
ны, Куракины и другие инициировали бунт низов, недоволь
ных польско-украинским своеволием. В результате Лжедмитрий

был убит, после чего начался погром приезжих, в ходе которого
растерзано около тысячи человек. Пострадали даже те из мест
ных, кто в угоду самозванцу носил польскую одежду. Добавим:
пятая колонна всячески спасала знатных поляков и украинцев
от расправы, в том числе семью Мнишек. Через несколько дней
на Красной площади при скоплении народа в цари «выкрикну
ли» Василия Шуйского. От проведения Земского собора, чей со
зыв потребовал бы времени, решили отказаться. Не затягивая
провели венчание на царство, предварительно отправив в мо
настырь патриарха Игнатия, само присутствие которого раздра
жало людей.
Царь Василий поспешил отменить нововведения Лжедми-
трия, восстановил в прежнем виде думу, удалил наиболее одиоз
ных личностей. Хотя, конечно же, этого было недостаточно для
установления спокойствия. В течение года страна имела чет
вёртого самодержца (Бориса Годунова, его сына Фёдора, само
званца и теперь Шуйского), пережила два цареубийства, так
что надеяться на общее согласие не приходилось. Не помогла
и транспортировка из Углича тела погибшего в 1691 году цареви
ча Дмитрия, чтобы покончить с этой опасной легендой. Инокиня
Марфа — мать царевича — молила простить ей грех признания
самозванца, совершённый под угрозами физической расправы.
После погрома последовали и непростые объяснения с польски
ми послами по поводу растерзанных в ходе погрома поляков.
Но, главное, от единства в пятой колонне теперь не осталось
и следа: воцарение Шуйского удовлетворило там далеко не всех.
Помимо этого особое недовольство проявили юго-западные об
ласти, приграничные с Украиной: убиенный «царь» успел осво
бодить от уплаты каких-либо налогов Путивль и близлежащие
города. Представители тех мест даже покинули Москву, отка
завшись целовать крест «шубнику». В такой атмосфере появ
ление нового самозванца являлось делом времени. Следующая
самозванческая инициатива стала также плодом польско-укра
инских слоёв и части расколовшейся пятой колонны. Авторство
^ И нструментарий Смуты 87
принадлежало близкому к Лжедмитрию I Григорию Шаховско
му, удалённому на воеводство в приукраинский Путивль, и дру
гому опальному — воеводе Андрею Телятевскому. Они объявили
о спасении истинного государя, в роли которого поначалу высту
пил некий Михаил Молчанов, обитавший в Литве и в том же Пу-
тавле. Мало кого смущало, что очередной претендент на москов
ский престол оказался совсем не похож на первого Лжедмитрия.
В Путивле, как и годом ранее, начала концентрироваться пу
блика, жаждавшая броска на Московию. С той лишь разницей,
что теперь на первый план выходили не династические цели,
а откровенный, ничем не прикрытый грабёж населения. Впо
следствии этот грабительский порыв выставят в качестве кре
стьянской войны под предводительством Ивана Болотникова.
Особенной любовью она пользовалась у советских историков,
считавших её наиболее грандиозной, поскольку народным мас
сам, в отличие от восстаний Разина и Пугачёва, удалось осуще
ствить поход на столицу. Однако в действительности это была
не столько крестьянская война, сколько прямая украинская
агрессия на нашу землю. Польский элемент участвовал на этот
раз весьма ограниченно, поскольку, обжёгшись с самозванцем,
Сигизмунд III не желал ввязываться в аналогичные авантюры.
К тому же у короля и части сейма возник конфликт, переросший
в вооружённые столкновения. Занятому выяснением внутренних
отношений польскому воинству на время было ни до чего. Зато
наши украинские «братья» теперь, как говорится, отвели душу.
Заметим: население Московии весьма смутно представляло себе
этот «родственный» контингент; с начала XIII века прошло не
мало времени. Отдельные его представители мелькали только
в элитах и широким народным слоям практически не были из
вестны.
Первый контакт с «братским» народом состоялся при Лже-
дмитрии I, но это носило ещё поверхностный характер. Настоя
щее же «знакомство» произошло во время агрессии, предусмо
трительно затем замаскированной под крестьянскую войну.
Напомним, сам Болотников личность довольно тёмная: несколь
ко лет находился в плену у турок, затем был освобождён венеци

анцами, выучил латынь, прошёл военную подготовку, проживал
затем в Польше, где и увлёкся самозванством. Ключевую роль
в его войсках играло запорожское и приднепровское казачество,
промышлявшее разбоями. Причём казачьи отряды были орга
низованы по польским образцам.
В рядах «крестьянской армии» находились и многочислен
ные люди, служившие Романовым. После опалы в 1601 году Го
дунов распустил их слуг, холопов, запретив принимать последних
на службу. Многие ушли в украинскую сторону, где и встали под
знамёна Болотникова. Впоследствии это сильно смущало патри
арха Филарета, приказавшего при подготовке Нового летопис
ца с нужной версией Смуты удалить этот факт из текста. И это
было совсем не лишнее, учитывая те зверства, грабежи, погро
мы церквей, которые чинили на своём пути «восставшие». Они
открыто заявляли: «Идём и примем Москву и потребим живу
щих в ней и обладаем ею». Григорий Шаховской энергично рас
сылал указы с призывами «соединяться с Украиной», приклады
вал к ним государственную печать, которую прихватил в Кремле
при свержении Лжедмитрия I. Любопытно, что новый самозва
нец не присутствовал в своей армии, где от его имени орудова
ли военные начальники.
Осенью 1606 года войска Болотникова подошли к столице
и начали её осаду. Новый патриарх Гермоген — бывший Казан
ский митрополит, — сменивший ненавистного Игнатия, обратил
ся к стране, предавая анафеме мятежников. В его грамотах они
характеризовались весьма определённо: «Собрались украинских
городов воры — казаки, боярские холопы и мужики, и побрали
себе в головы таких же воров». Жители Москвы прекрасно осоз
навали, с кем столкнула их судьба, а потому все способные носить
оружие «сели в оборону». Кроме того, в распоряжении Шуйско
го находились отряды из московских дворян, стрельцы и «охочие
люди» из северных уездов. В конце октября Болотникова отвлек
ли хитростью — переговорами о якобы готовящейся сдаче горо
да. Тем временем правительственные силы перегруппировались
Инструментарий Смуты 89
и нанесли ощутимый удар «восставшим крестьянам». Их ахилле
совой пятой стало отсутствие «царя Дмитрия» при войске и вооб
ще где-либо, что само по себе вызывало подозрение.
Москвичи требовали показать им «царя», в очередной раз чу
десно спасённого, но исполнить это Болотников не мог. Сюда же
добавилась и личная вражда вождей в лагере. Некоторые реши
ли принять сторону Шуйского. Характерно, что это были уро
женцы Московии типа Прокопия Ляпунова, Истомы Пашкова,
присоединившиеся к украинскому воинству в силу различных
обстоятельств. Они каялись, получили прощение, став думны
ми дворянами и внеся весомый вклад в разгром Болотникова,
после чего тот вынужденно ушёл в Калугу. Вскоре украинскую
рать вышибли и оттуда: последним её рубежом стала Тула. Си
лам Шуйского удалось подтопить город, и прежде всего подвалы
и погреба, что сразу сказалось на продовольственном снабже
нии. Последовала капитуляция, а Болотникова пленили и лик
видировали. Победу праздновали так, будто свершилось нечто
эпохальное. Уверовав, что всё худшее позади, Василий Шуйский
17 января 1608 года женился, твёрдо намереваясь основать свою
династию.
Однако всё сложилось иначе. Поняв, что вести боевые дей
ствия в отсутствии «царя» весьма неудобно, желающие погра
бить нашу землю озаботились этой проблемой. К тому же их
ряды теперь пополнились поляками: потерпевшие поражение
в конфликте с королём спасались от наказаний, победившие —
искали применение силам. Между тем Сигизмунд III, одержав
верх во внутренних передрягах, вновь подтвердил отказ от уча
стия в подобных предприятиях. А потому «династические» забо
ты легли на плечи тех, кто рвался в бой. Они подыскали нового
претендента, и с октября 1607 года разнеслась весть: в Моско
вию идёт сам «царь». В его окружении главную роль играл по
ляк Ружинский и казак из Тернополя Заруцкий, взявшие на себя
организацию войска.
Долгожданное появление царя Дмитрия всколыхнуло Укра
ину: в его стан слетелось около 15-20 тысяч человек. Среди них
солировали А. Лисовский и Ян Сапега (родной брат польского

канцлера), которые жаждали грабежей и разбоев московских
уездов. Вся эта рать двинулась по проторённому Лжедмитрием I
и Болотниковым маршруту — с Украины на Москву. И на этот раз
«благодетель» щедро обещал участникам «великое жалованье,
чего у вас и на разуме нет». Кто же принял на себя роль вновь
спасённого царевича Дмитрия, доподлинно неизвестно. Это был
уже не Молчанов, но и точно не тот, кого в мае 1606 года убили
в Москве. Новый кандидат на царство отличался заметной для
окружающих неуверенностью в себе: он явно не сиживал на мо
сковском золотом троне с алмазными и жемчужными кистями.
К тому же он не столько возглавлял события, сколько влёкся
ими. Его личность не была окружена почётом, как предыдуще
го «венценосца».
Однако надежды на лёгкую победу не оправдались: Шуйский
сумел организовать оборону, затянулась позиционная борьба.
Штурмовать столицу польско-украинское воинство не решилось,
а разбило лагерь недалеко от Москвы у Тушино на реке Сходне,
из-за чего за Лжедмитрием II закрепилось прозвище Тушинский
вор. Отсюда начались рейды во все концы страны, «воровские»
отряды буквально рыскали по богатым областям, крестьянство
подвергалось террору. Некоторые города сами «целовали крест
Дмитрию», другие вынужденно подчинялись. Набегам подвер
глись Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологда, Тотьма,
Кострома и др.
Особенно памятной стала осада знаменитого Троицко-Сер-
гиева монастыря — весьма укреплённого, с каменными башня
ми и двумя с половиной тысячами оборонявшихся. Его осадили
Сапега и Лисовский с запорожскими казаками, они беспрестан
но палили из орудий по мощным стенам. Как писали очевидцы,
ядра попадали в Троицкий собор даже во время праздничных
служб. Оборонявшиеся понесли большие потери. Все окружав
шие монастырь деревни и слободы были сожжены дотла. Не
смотря на все усилия, агрессоры так и не сумели сокрушить
обитель и не сломили духа её защитников. Другим центрам по-
Ц И нструментарий Смуты ............ 91
везло меньше, как, например, городу Ростову, где ворвавшиеся

«тушинцы» вырезали около двух тысяч жителей, разграбив иму
щество. Полк Щучинского разорил Даниловский монастырь, ди
кими расправами над мирным населением прославились атама
ны Заруцкий, Наливайко, Будила. Причём в самом тушинском
лагере даже не пытались координировать разбои, что иногда
приводило к недоразумениям между предводителями отрядов.
Тем временем в Тушине начали концентрироваться предста
вители боярства, которые проявили себя во всей красе. К Лже-
дмитрию перебеж али Д. Трубецкой, Д. Черкасский, Сицкие,
Салтыковы, а возглавил эту компанию возведённый в ранг па
триарха Филарет (Романов). Последний объединил вокруг себя
мятежную аристократию и образовал нечто подобное боярской
думе. В элитах предательство становилось обыденностью. Мно
гие знатные семьи уговаривались между собой, кому оставаться
в Москве, кто едет в Тушино, чтобы пользоваться выгодами той
и другой стороны. Однако дело не ограничивалось лишь изме
нами, последовали попытки убийства царя. Было раскрыто не
сколько заговоров, а зачинщики казнены. Правительственная
власть таяла на глазах, а страна погрузилась в хаос.
Пытаясь выправить ситуацию, Шуйский вступил в перего
воры с Сигизмундом III об отзыве польских подданных из лаге
ря мятежников. В итоге заключили мир на четыре года на ус
ловиях: не помогать врагам друг друга, обменяться пленными,
впредь самозванцам не верить, не признавать Тушинского вора.
Шуйский, со своей стороны, отпустил из Москвы ляхов, удержи
ваемых со времени свержения Лжедмитрия I, включая Марину
Мнишек, коей запрещено называться государыней. На деле всё
вышло совсем иначе. Практически никто из поляков не отреа
гировал на соглашение — оно осталось для них пустой бумаж
кой, а освобождённая Марина Мнишек оказалась в лагере у но
вого самозванца, где неплохо справилась с ролью «законной»
супруги Лжедмитрия II.
Шуйский всё яснее понимал, что совладать с агрессорами
£обственными силами уже нереально, и решил прибегнуть к по-
мощи шведского короля. Это выглядело вполне логичным, так

как Польша уже несколько лет находилась в состоянии войны
со Швецией; последняя никак не могла допустить усиления сво
его давнего противника. Шведы располагали тогда подготовлен
ной армией, чьё вмешательство в боевые действия выглядело
весомо. В Россию направлялся восьмитысячный корпус, состав
ленный преимущественно из наёмников, коих фактически пе
редавали нам на содержание. Однако за эту помощь, которая,
по сути, ничего не стоила, пришлось расплачиваться террито
рией, а именно уступить Карелу (ныне Петрозаводск) с уездом.
В свою очередь союз со шведами дал отменный повод Сигизмун-
ду III для открытой интервенции, от чего Шуйский тщетно наде
ялся прикрыться вышеуказанным договором.
Очень любопытно, какие доводы использовали для прямого
вторжения поляки. Они апеллировали к Киевской Руси, чью кар
ту с XVI века разыгрывала Москва, обосновывая права на литов
ско-украинские земли. Теперь же ей напомнили эпизод из про
шлого, когда на киевский княжеский престол Изяслава — сына
Ярослава Мудрого — посадил польский король Болеслав. Полу
чалось, раз московские князья действительно происходят от ки
евских, то, значит, они являются вассалами польских королей.
Теперь же род вассалов пресёкся, и права на московские вла
дения перешли к Польше, которая вольна распорядиться ими
по своему усмотрению.
Особо подчеркнём: этот аргумент СигизмундШ адресовал
исключительно элите, то есть тем, кто хорошо понимал, о чём
идёт речь. К народам же Московии король обратился с другим
воззванием: дескать, узнав о беде соседей, он идёт как спаси
тель — остановить войну, водворить мир и спокойствие. Очевид
но, король, в отличие от романовских историков XIX-XX веков,
полностью отдавал себе отчёт, что население огромной страны
ни о какой Киевской Руси понятия не имеет и все эти родослов
ные — достояние узкой прослойки в верхах. Перед нами нагляд
ный пример того, как создавались исторические конструкции,
замешанные исключительно на прагматике.
Появление польских войск на территории страны резко из
менило расстановку сил. Кроме понятного неудовольствия шве
дов, возмущение охватило «тушинский лагерь», то есть поляков
и украинцев из Речи Посполитой. Здесь завопили о том, что ко
роль хочет украсть у них заслуженное и воспользоваться выгода
ми, которые они приобрели своей кровью. Решили ни в какие пе
реговоры с королевскими послами не вступать, продолжая своё
дело, то есть грабежи и разбои. Зато «тушинские бояре» во гла
ве с Филаретом отреагировали иначе: они сразу же начали кон
тактировать с Сигизмундом III, быстро предложив вариант для
взаимодействия. Покончить с неуправляемым хаосом и изба
виться от Шуйского предлагалось призванием на московское
царство сына короля — Владислава. Были выработаны усло
вия из 18 пунктов, где оговаривалась территориальная целост
ность, незыблемость православной веры, обязанность совето
ваться с боярской думой и т.д.
Перед нами не просто компромиссный документ, а воплоще
ние давних чаяний пятой колонны, вынашиваемых ещё в XVI сто
летии. Однако дореволюционный официоз воспринимал это
иначе. Более либеральные круги видели в польско-боярском со
глашении, копирующем порядки Речи Посполитой, некий про
образ первой отечественной конституции, что являлось плодом
воображения. Монархисты же усматривали в нём твёрдое от
стаивание «национально-охранительных» начал, позабыв, что
требование о целостности страны при владычестве королевича
оборачивалось пустой формальностью. Забота же о незыблемо
сти православной веры была не более чем фикцией; спустя не
сколько десятилетий Романовы с соратниками во всей красе про
демонстрируют эту «заботу о незыблемости».
Посольство во главе с Салтыковым и Андроновым в начале
1610 года посетило Сигизмунда III, достигнув взаимопонима
ния. Королевские отряды двинулись на Москву: Шуйский, чья
персона вызывала уже всеобщее раздражение, был не в состо
янии дать отпор. В этой обстановке пятой колонне не составило
большего труда низложить деморализованного царя. 17 июля
1610 года его «свели» из дворца и постригли в монахи, заточив

в Чудов монастырь. Власть, если о таковой вообще можно го
ворить применительно к данной ситуации, перешла к так назы
ваемой Семибоярщине. Её обязанностью был объявлен созыв
Земского собора для избрания нового монарха. Одновремен
но к Москве подошло 25-тысячное польское войско, выглядев
шее предпочтительнее полубандитских формирований Лжедми-
трия II. Позиции же последнего оказались подорваны: его «рати»
разбегались, даже несмотря на то, что тот отверг предложение
гетмана Жолкевского признать себя вассалом Сигизмунда III.
Путь несостоявшегося царя прервала гибель под Калугой. Тем
самым все препятствия были устранены: сотрудничеству пятой
колонны и короля ничего не мешало.
Польские отряды, вошедшие в Кремль, озаботились государ
ственным обустройством, начав с введения комендантского часа
для жителей города. По-хозяйски приступили к печатанию де
нег с изображением Владислава Жигимонтовича. Снова затащи
ли в патриархи Игнатия — любимца Лжедмитрия I, поскольку
на Гермогена рассчитывать не могли. Кроме того, у себя поляки
устроили триумф по образцу римских императоров. Сигизмунд
торжественно въезжал в Вильно, где его чествовали как победи
теля Московии. За ним в коляске следовал низложенный царь
Василий Шуйский с братьями, специально вывезенными для
унижения из Москвы. Причём шляхта намеривалась растерзать
их за погибших в ходе свержения Лжедмитрия I сородичей: ве
ликодушный король не дал свершиться расправе.
Вместе с тем разнош ёрстные сторонники Лжедмитрия II
не желали мириться с возникающей реальностью и стремились
продолжить борьбу за место под солнцем. Так родилось первое
ополчение, выступившее против польско-боярской власти, где
первую скрипку играл начальник гарнизона А. Гонсевский. В про
тивовес им образовался Совет всей земли, также требовавший
проведения собора и избрания на нём царя. Не будет ошибкой
сказать, что за броским названием скрывались преимуществен
но те же, кто ранее осел в Тушине. Теперь их возглавлял триум
вират Заруцкий — Трубецкой — Ляпунов. Причём последний
явно выглядел белой вороной в этой украинско-польской ком
пании, продержался там недолго и был зарезан казаками.
На истинное лицо «народного ополчения» проливает свет та
кой эпизод: в это время из Казани доставили список иконы Ка
занской Божией Матери, высоко чтимый населением. Икону во
зили по стране, молясь о прекращении смуты. Когда её привезли
в Подмосковье и жители вышли к святыне, то казаки с Заруцким
прибыли на конях, даже не спешившись. Вдобавок они начали
насмехаться над верующими и оскорблять их, возникла стыч
ка, которую с трудом погасили. Здесь уместно спросить: насколь
ко вера этих хлопцев была совместима с нашей? У романов
ских историков никаких вопросов по этому поводу не возникает.
Распалось это «православное ополчение» из-за того, что Заруц
кий, к которому после гибели Лжедмитрия И перешла Мнишек,
выдвинул очередную идею самозванства — на сей раз с сыном
Марины Иваном Дмитриевичем, родившимся в Калуге в конце
1610 года. Понравилось это немногим, и Совет всей земли по
сыпался, часть склонялась к объявившемуся в Пскове Лжедми-
трию III, но тот так же быстро исчез на горизонте истории, как
и появился.
Тем временем события в России развивались по своей вну
тренней логике. Как известно, в Поволжье в сентябре 1611 года
сформировалось второе ополчение, в отличие от первого (укра
инско-польского) его можно с полным правом называть народ
ным. Здесь следует отметить, что на самом деле реакция насе
ления на смуту проявилась раньше, ещё до составления отрядов
по призыву нижегородского человека Козьмы Минина. Уже
с конца 1608 года земские силы Верхнего и Среднего Повол
жья начали оказывать активное сопротивление Лжедмитрию II;
в борьбу включились местное дворянство, крестьяне и посад
ский люд. Документы сохранили имена тех, кто встал на защи
ту родины от появившегося украинско-польского воинства. Сре
ди них исключительно русские фамилии, а вожаком стал второй
воевода Нижнего Новгорода Андрей Алябьев. Просто его соеди-
нения не получили всероссийской известности, поскольку дей

ствовали преимущественно на местном уровне, защищая свои
города и деревни от разграбления. Перед нами свидетельство
того, что центр противостояния захватчикам неизменно нахо
дился на Волге. Именно она выступила в роли «матери городов
российских» — матери, спасающей в труднейший период жизни.
Ополчение образца 1611 года было уже намного сильнее,
и его влияние распространяется на Суздаль, Пошехонье, Углич,
Ростов, а также на большую часть других городов центра страны.
С началом весны 1612 года оно базируется в Ярославле, где клю
чевую роль играет князь Дмитрий Пожарский, чья яркая лич
ность недооценена до сих пор. Его популярность среди населения
была чрезвычайно высока. Не случайно казаки даже предпри
нимали попытку убийства Пожарского. В Ярославле образова
лись органы власти — приказы. Примечательно, что среди тех,
кто возглавлял эти управленческие структуры, мы также не на
ходим ни одной украинской или польской фамилии. Тогда как
в тушинском лагере наблюдалась ситуация с точностью до на
оборот. Ярославские приказы вели дипломатическую перепи
ску, чеканили свою монету, то есть начали выполнять государ
ственные функции. Родовой герб Пожарского — два рыкающих
льва — утвердили в качестве официального символа движения.
Здесь с большим почётом встретили икону Казанской Божией
матери — ту самую, над которой насмехалась тушинская публи
ка. Духовную власть представлял бывший Ростовский митро
полит Кирилл, смещённый с кафедры Лжедмитрием I, чтобы
усадить туда Филарета, которого в ополчении никто ни митро
политом, ни патриархом не считал.
Собранное Пожарским войско теснило казачьи банды, а в кон
це августа 1612 года состоялась знаменитая битва под Москвой,
где королевские отряды потерпели сокрушительное поражение.
Такой неожиданный поворот событий буквально привёл в сту
пор пятую колонну, сидевшую в Кремле вкупе с поляками. Кста
ти, там же находился юный Михаил Романов, в числе других
«радетелей за нашу землю» целовавший крест королевичу Вла
^ И н стр ум ентарий Смуты 97
диславу. Его папа в это время отбыл с «великим посольством»
к Сигизмунду III утрясать детали по сдаче страны. Остававший
ся в Кремле польский гарнизон был выбит оттуда 22 октября
1612 года. В штурме приняли участие куски первого «ополче
ния»: у этих «тушинских» вояк были свои счёты с королевски
ми отрядами. Весть о случившемся, о созыве Земского собора
и о нежелании многих видеть своим царём Владислава потряс
ла польского короля, почувствовавшего себя обманутым. Оче
видно, что инициатива стремительно уходила из его рук.
Теперь судьба страны решалась представителями второго
ополчения. На чьей стороне выступит пятая колонна, было доста
точно предсказуемо. Эта полонизированная элита не могла быть
с народом, поскольку люди Московии всегда оставались для неё
чужими, поэтому, видя, что произошло с королевским войсками,
эти «патриоты» вновь развернулись к украинско-польскому сбро
ду. С помощью него надеялись нейтрализовать людей типа Мини
на и Пожарского, с которыми им было явно не по пути. Те желали
строить могучую державу, а украинско-польский контингент меч
тал соорудить на нашей земле по сути колониальный режим, пре
вратив население в дойную корову для себя и своих отпрысков.
В феврале 1613 года состоялся Земский собор, избравший
Михаила Романова на царский престол. Считается, что в нём уча
ствовало 700-800 человек, хотя подписей под грамотой об из
брании — только 235-238. К тому же, как выяснила источнико
ведческая экспертиза, имеющиеся подписи ставились не сразу,
а собирались довольно длительное время. Как известно, претен
дентами на царствование были королевич Владислав, шведский
королевич Карл-Филипп, сын Марины Мнишек, бояре Трубец
кой, Черкасский, Голицын, а также Дмитрий Пожарский. Причём
избрание последнего, учитывая его роль в событиях минувших
двух лет, выглядело наиболее естественным. Однако маститые
историки вроде С.М. Соловьёва уверяют: тот сам отказался, со
славшись на свою неподготовленность к такому делу. Вероятно,
нам предлагают поверить, что шестнадцатилетний юноша ока
зался гораздо более подготовленным.
Уход в тень Пожарского произошёл не по доброй воле, а че

рез оказываемое на него давление. Главным действующим ли
цом проведения собора и околособорной жизни стало всё то же
украинское казачество. В разных частях Подмосковья бродило,
по разным оценкам, от 10 до 40 тысяч подобной публики. Даже
в Москве за Яузой возник целый городок, именуемый Казачьей
слободой. Участники второго ополчения, составленного из ко
ренных жителей, после окончания боевых действий с поляками
к зиме 1612/1613 года разъехались по своим городам и дерев
ням. Тогда как бывшим «тушинцам» — главным образом при
шлым украинцам — идти по большому счёту было некуда. Они
заявились сюда не обрабатывать землю, не поднимать мануфак
туры, а грабить и властвовать. Кто обеспечит им это на посто
янной основе, тому они проложат дорогу к трону. В этом смыс
ле такой кандидат, как Пожарский, не мог пользоваться у них
симпатиями.
Поэтому украинское казачество с польской прожилкой реши
ло вмешаться в ход Земского собора. Их тревожило, что участ
ники собираются узнать мнение областей и земель относительно
того или иного претендента. Упреждая события, более 500 по
добных лиц вломились к Крутицкому митрополиту Ионе, потре
бовав ускорить избрание царя. Затем они ворвались в Кремль
с воплями: Михаила на царство, взывая при этом к авторитету
его отца Филарета. Согласие Пожарского на такой исход собора
было вырвано после осады двора, где тот проживал в Москве,
несколькими сотнями казаков. Бывшие «тушинцы» фактически
обеспечили избрание Михаила, поэтому фраза, что романовская
династия вылетела из украинско-польского лагеря Тушинского
вора, наиболее точно отражает ту реальность.
5. От пятой колонны
К КОЛОНИАЛЬНОМУ РЕЖИМУ
Избрание Земским собором Михаила Романова на царский

престол проходило в его отсутствие. Более того, по завершении
никто не знал, где тот находится. Только потом стало известно,
что новый монарх приютился в Ипатьевском монастыре, куда
выехал к зиме 1612 года после изгнания из Москвы поляков. Си
туация отличалась крайне неопределённостью, его предусмотри
тельная мать — инокиня Марфа — посчитала не лишним поки
нуть беспокойную столицу. Почему их убежищем стала именно
обитель в Костромском крае, хорошо выяснено, о чём рома
новские историки предпочитают не распространяться лишний
раз. Архимандрит монастыря, отказавшись помогать законно
му царю Василию Шуйскому, присягнул Лжедмитрию II и посе
тил тушинский лагерь. После чего неизменно ориентировался
на Филарета, имевшего там большой вес.
Свержение Шуйского подтвердило правильность выбора
«ипатьевцев». Союз «Семибоярщины» и польского короля Сигиз-
мунда III сулил светлое будущее именно Филарету: он возглавил
«великое посольство» к королю для утряски деталей по передаче
России под иноземное иго. Уезжая, предупредил родных: в слу
чае непредвиденных обстоятельств укрыться в надёжном месте,
указав на Ипатьевский монастырь. Эти непредвиденные обстоя
тельства настали, когда народное ополчение выкинуло поляков
из столицы. Архимандрит с распростёртыми объятиями при
нял сына своего покровителя, оправдывая доверие последнего.
Именно оттуда избранный царь направился в ожидавшую его
Москву. Однако триумфальной его поездку в столицу назвать ни
как нельзя. Страна пребывала в таком хаосе, что о существова-
нии самого государства можно было говорить с известной долей

условности. Часть казаков во главе с Заруцким сразу отвергла
новоизбранного. На руках у них имелся свой кандидат — сын
Марины Мнишек, они строили планы вокруг него. Другие про
должали существовать в прежнем режиме, то есть разбойни
чать и грабить, отвлекаться на очередного царя считалось по
терей времени. Казацкими бандами настолько кишели дороги,
что даже Михаил с матерью, следуя к Земскому собору, дол
го не могли выехать из Троицко-Сергиева монастыря, опасаясь
за свои жизни. Всё это наглядно показывает, насколько шат
ким являлось избрание, предстоящее будущее тоже не обеща
ло быть радужным.
Венчание на царство, состоявшееся в июле 1613 года, дало
старт пожалованиям земель тем, кто поддержал нового монар
ха. Речь идёт о перераспределении земельного фонда или фор
мальном закреплении вотчин, которые уже находились под
контролем его сторонников. Законный вид этому придавало
решение Земского собора: «Прошлого не ворошить, и старых
счетов не поднимать». Кто бы в Смутное время в каком лагере
ни подвизался, за ним оставлялись чины, награды и пожалова
ния. Не трудно понять, что в наибольшем выигрыше оказались
бывшие «служивые Тушинского вора» — Лжедмитрия II: они
составляли костяк, обеспечивший возведение Михаила на пре
стол. Исследователи изучили корпус грамот о раздачах земель
и выяснили, что больше всего досталось именно «тушинцам»,
как из бояр, так и из казаков; сотни вояк из воровского лагеря
превратились в зажиточных дворян. Избавились лишь от откро
венно засветившихся у поляков, как, например, Фёдора Андро
нова, ведавшего при них казной Кремля и нажившего на том
массу недоброжелателей.
Бывшие «тушинцы», сплотившиеся вокруг Михаила, объя
вили своими заклятыми врагами всех продолжающих делать
иные ставки. Последующие пять лет вся страна по-прежнему
напоминала арену с рыскающими повсюду украинско-польски
ми бандами. Крупным очагом сопротивления с осени 1613 года
От пятой колонны к колониальному режиму 101
стала Астрахань, где осел Заруцкий и Мнишек с сыном. Здесь
они вынашивали планы похода на Самару и Казань. Через не
которое время к ним присоединился родной брат Заруцкого,
Пробившийся из Литвы аж через всю страну. Бои с этой компа
нией продолжались вплоть до середины следующего года, ког
да правительственным войскам удалось одержать верх. После
чего предводителей отправили в Москву, где Заруцкого посади
ли на кол, четырёхлетнего «ворёнка» удушили, а Мнишек умер
ла по дороге в столицу в Коломне.
Серьёзную головную боль властям доставлял Лисовский
со своим отрядом. Его тактика состояла в том, чтобы избегать
крупных и прямых столкновений с царскими войсками. Зато
он со знанием дела проводил отличавшиеся жестокостью набе
ги на разные уезды, появляясь то тут, то там. Причём это во
инство постоянно укрывалось на территории Речи Посполитой.
Сигизмунд III открыто поддерживал Лисовского, снабжал день
гами, удостоил личной аудиенции. В 1616 году, готовясь к оче
редному рейду, верный королевский слуга разбился, упав с коня.
Не меньшую опасность представлял и ещё один персонаж — ата
ман Янко Баловень. Летом 1615 года тот даже сподобился пой
ти на Москву с жёсткими денежными требованиями. Его отряд
остановился в селе Ростокине, угрожая городу, когда основные
силы были задействованы против Лисовского. Справиться с Ба
ловнем удалось лишь хитростью: его с 36 соратниками пригла
сили в Кремль к царю, якобы обсудить предполагаемые выпла
ты. Там их схватили и приговорили к повешению, остальных,
лишившихся руководства, разогнали.
Все эти события — любимые сюжеты хронистов, с воодушев
лением повествующих об освободительной войне, возглавляе
мой Романовыми. Между тем новая власть воспринималась тог
да не так восторженно, как изображалось впоследствии. В этом
нет ничего удивительного, поскольку её лицо определяли запят
нанные сотрудничеством с Сигизмундом III бояре, соединившие
ся теперь с теми, кто на протяжении ряда лет грабил и насило
вал страну. Разумеется, население не могло не испытывать к ним
вполне определённых и понятных чувств. Когда предводители

ещё первого ополчения Заруцкий и Трубецкой раздавали грамо
ты на угодья от своего имени, то мужики с помощью стрельцов
часто не пускали новоявленных хозяев в пожалованные волости.
После избрания нового царя ситуация практически не изме
нилась, поскольку на земле пыталась закрепиться всё та же нена
вистная публика. Своим указом царь Михаил запретил её впредь
называть разбойниками. Хотя сама «освободительная» власть,
находясь в шатком положении, не брезговала грабительскими
методами. Именно так воспринималось введение чрезвычайных
налогов. Такие сборы широко практиковались в 1614-1618 го
дах, составляя «пятину», то есть пятую часть от всего движимо
го имущества каждого плательщика, и весьма напоминали уза
коненный грабёж. Простые люди даже сравнивали служивых
Михаила с контингентом того же Лисовского. Интересно, что
и сопротивлявшиеся Романовым банды не упускали случая ука
зывать на то, кто является опорой новых властей. Так, Заруцкий,
овладев летом 1613 года Астраханью и казнив воеводу, опове
щал жителей, что московским государством «Литва завладела».
Надо заметить, подобные утверждения не были такими уж лег
комысленными, как кажется на первый взгляд. Достаточно вспом
нить и то, как повела себя новая «народная» власть по отноше
нию к лидерам второго ополчения, внёсшим решающий вклад
в разгром войск польского короля. На Пожарского после избра
ния Михаила полились потоки грязи и клеветы. Оказалось, имен
но он ратовал за призвание иностранца на царство и отказывал
в доверии местным претендентам. Получалось, рискуя жизнью,
тот выдавливал врагов, чтобы затем настойчиво зазывать их об
ратно. В ход пошли и попытки обвинения в растрате казённых
сумм. Подчеркнём, что семейство Романовых ещё с годуновских
времён отличали натянутые отношения с будущим руководите
лем ополчения: тогда тот остро конфликтовал с Лыковым, жена
тым на родной сестре Филарета Настасье. Теперь же бывшая жена
последнего инокиня Марфа при сыне-царе фактически вершила
дела вкупе со своими племянниками Салтыковыми. Теми самы-
пятой колонны к колониальному режиму 103
ми, что вместе с Филаретом дружно присягали всем без исклю
чения, начиная с Лжедмитрия I. При владычестве этой публики
у Пожарского оставалось немного шансов удержаться на плаву.
Вскоре его втянули в местнический спор с Борисом Салтыковым
и официально объявили проигравшим, то есть более худородным,
что теоретически означало отдачу в холопы. Хотя дело ограничи
лось пешим визитом ко двору победителя, поклонами и стояни
ем на коленях; таким способом Романовы глубоко унизили лучше
го полководца. Его родного брата, командовавшего в ополчении
передовыми отрядами, отослали из столицы, назначив воеводой
в глухую провинцию.
Фактически произошёл разгром руководства действительно
народного ополчения, в то время как персонажи типа Трубец
кого, Милославского, Салтыковых, олицетворявшие предатель
ство, прекрасно освоились в новой обстановке. Подчеркнём, что
царская канцелярия впервые в московской истории была устрое
на на польский манер, как и у Лжедмитрия I. Прежняя пятая ко
лонна осваивалась в новой роли, только её опорой становились
не польские регулярные войска, как планировалось изначально,
а украинское казацкое воинство, влившееся в элиту. Если до Сму
ты боярство с литовско-украинским нутром представляло собой
узкую группу в верхах, то ныне всё изменилось.
Приток новых кадров, обеспечивших трон сыну Ф иларе
та, открывал возможности укрепиться уже более основательно.
Наиболее существенным препятствием на этом пути была Поль
ша, где считали королевича Владислава законным правителем
Московии. Причём так считали не только там, но и практиче
ски во всей Европе. Послы Михаила, прибывшие в Австрию с ве
рительными грамотами, встретили более чем холодный приём:
с ними явно не желали разговаривать. Во Франции на просьбы
московских дипломатов признать избрание нового государя от
ветили молчанием. Что касается Швеции, то та вообще не пре
кращала военных действий на северо-западе России; в 1615 году
осадили Псков. Очевидно, Романовых воспринимали как лиц,
укравших законную власть у тех, кому они же ранее присягали.
Из Польши постоянно раздавались упрёки в измене Владис

лаву, там даже избегали называть по имени Михаила. Поляки
ожидали достижения королевичем совершеннолетия, что озна
чало его вступление в права на московский престол; к этому со
бытию и были приурочены военные действия. Их предварило
специальное послание, где Владислав напоминал, как его при
зывали на царство, целовали крест, отправляли послов бояр
ских к отцу для переговоров. Во главе того «славного предпри
ятия» стоял Филарет, который «начал делать не по тому наказу,
каков ему был дан от бояр» (то есть пятой колонны), а «прочил
и замышлял на московское государство сына своего». Короле
вич подчёркивал, что едет «неспокойное государство по милости
Божьей покойным сделать».
Вместе с ним следовал и незабвенный патриарх Игнатий, про
живавший в поместьях возле Вильно и ожидавший возвращения
в Москву для венчания Владислава на царство. Именно поэто
му поляки в документах называли Филарета лишь митрополи
том. Действительно, старания последнего по сдаче Московии
под Польшу удачными назвать нельзя, правда по независящим
от него причинам. «Виновником» стало ополчение Пожарского,
из-за которого весь замысел оказался на грани срыва, а после
избрания Михаила на царство филаретовская миссия вообще
лишилась какого-либо смысла. Из «великого посла» тот пре
вратился в пленника, коего Сигизмунд III заподозрил в сплани
рованном обмане.
Война началась осенью 1617 года, причём благоприятно
для поляков. Лично возглавивший поход Владислав без особых
усилий взял Дорогобуж, Вязьму, Можайск: обстановка зримо
напоминала преддверие новой смуты. Затем с Украины нача
лось очередное вторжение запорожско-приднепровских ка
заков, следовавших обычным маршрутом, проторённым ещё
самозванцами. Это воинство под началом Сагайдачного и До
рошенко захватило Ливны, Елец и вступило в Рязанскую зем
лю, блокировав Михайлов и Зарайск; всё это сопровождалось
разорением уездов и волостей. Интересно, что жители, адре
5. От пятой колонны к колониальному режиму 105
суя в столицу мольбы о спасении, ожидали помощи не от ко
го-нибудь, а именно от князя Д.М. Пожарского, чьи подвиги
чтились в народе. Недалеко от Москвы поляки и украинцы со
единились для решающего штурма столицы, который вскоре
последовал.
Но удача отвернулась от Владислава: взять город не удава
лось, попытки прорваться через Арбатские и Тверские ворота
захлебнулись. Королевич, чьи отряды курсировали вокруг сто
лицы, решил направиться на стоянку в Тушино, что наводило
на вполне понятные аналогии. Но наступала зима, и положение
польско-украинского войска становилось тяжёлым: кампанию
рассчитывали завершить до наступления холодов. Завязались пе
реговоры, для ведения коих московская сторона согласилась, что
польская будет именовать Михаила: «кого вы называете теперь
вашим царём». Тем самым щепетильное затруднение устраня
лось, открывался путь к завершению войны. Хотя против этого
возражало украинское казачество, среди которого распростра
нялся слух о якобы спасённом сыне Марины Мнишек, получив
шим приют в Киеве.
К тому же и сам Владислав не думал снимать претензии
на царский трон. При таких раскладах соглашение о мире не мог
ло быть достигнуто и речь пошла только о временном перемирии
на четырнадцать с половиной лет. В конце 1618 года его заклю
чили в подмосковном селе Деулине, правда, на очень тяжёлых
для Москвы условиях. Пришлось распрощаться с целым рядом
городов, включая Смоленск, Чернигов, Трубчевск, Торопец: эти
территории уступали вместе с населением. В результате запад
ная граница стала проходить по Можайску, как при Иване III.
В свою очередь поляки обязывались вернуть пленных во главе
с Филаретом, что и стало причиной позорного перемирия. Как
известно, в отечественной истории символом внешнеполитиче
ского предательства является Брест-Литовский мирный договор,
заключённый большевиками в 1918 году Однако это не совсем
справедливо: «патриот» Михаил Романов перещеголял интерна
ционалиста Троцкого.
Наступление перемирия означало конец привилегированно

го положения матери царя и её родственников Салтыковых. Воз
вратившийся Филарет тут же был возведён в патриархи собором
и специально прибывшим в Москву Иерусалимским патриархом.
Государственный руль фактически перешёл в руки отца Михаила:
с этих пор в официальном протоколе титул великого государя при
лагался одинаково к обоим. Надо признать, Филарет проводил бо
лее гибкую политику, чем его бывшая властная жена инокиня Мар
фа. Так, он сделал реверанс в сторону опальных лидеров народного
ополчения, подыгрывая настроениям низов. Пожарского наградили
вотчинами и даже поставили во главе Разбойного приказа, ведав
шего уголовными преступлениями. Казалось бы, пережитое поль
ско-украинское вторжение предполагало серьёзные коррективы
государственной политики, прежде всего по отношению к казаче
ству, поучаствовавшему в очередном разорении московских земель.
Однако этого не произошло: правительство Филарета, не
взирая ни на что, устремилось навстречу этой публике, стараясь
за счёт неё повысить устойчивость своей власти. В 1619-1620 го
дах происходит большая раздача поместий казакам. К примеру,
целый Галицкий уезд с ещё свободными крестьянами пожалован
различным атаманам и их окружению. В ответ Сагайдачный при
слал извинения за содеянное в ходе вторжения. В 1625 году в Мо
скву вновь прибыла казацкая делегация с повинной уже за всё,
чего натворили в Смуту: им отпустили вину и решили «впредь
того не поминать». Тем, кто пожелает, даже разрешили селить
ся в российских владениях, обещая поддержку. Очевидно, укра
инские предпочтения в элитах набирали обороты. В авангарде
этого процесса шла царская семья, что иллюстрирует эпопея
с браками Михаила. Как известно, сначала ему подыскали в не
весты девицу Хлопову — в действительности Желябужскую. По
сле неудачи государевой избранницей стала княжна Долгорукая,
а после её кончины Михаил женился на литовского происхож
дения Стрешневой, которую воспитал её родной дядя — князь
Волконский. То есть выбор царицы происходил исключительно
в украинско-польском формате.
5* От пятой колонны к колониальному режиму 107
Повторялась странная ситуация, когда после очередного на
шествия польско-украинских агрессоров принимали с распро
стёртыми объятиями. Это равносильно тому, как если бы после
Великой Отечественной войны 1941-1945 годов партийно-со
ветскую номенклатуру начали пополнять офицерами вермахта!
Необходимо объяснить этот парадокс отечественного XVII века.
Речь Посполитая намеревалась превратить обширные россий
ские территории в подобие европейских колоний в Америке, от
куда выкачивались ресурсы и где население низводилось до поло
жения скота. Продвигать оккупационные планы внутри страны
помогала полонизированная пятая колонна, имевшая в этом
предприятии свою «законную» долю.
Но пришлось на ходу менять первоначальный сценарий. Пя
тая колонна, воспользовавшись народным движением против
Поляков, решила выскочить в дамки и самостоятельно сорвать
банк, отказавшись вообще делиться с кем-либо. Однако осуще
ствить задуманное оказалось крайне непростым делом: в Поль
ше поднялась буря негодования, да и от лидеров ополчения нуж
но было как-то отделаться. Отсюда потребность в опоре, которая
опять-таки виделась в украинском казачестве и ином полонизи
рованном контингенте, только привлекаемом уже не королём,
а бывшей пятой колонной. Поэтому противостояние Речи Поспо-
литой с теми, кто вцепился во власть в Москве, — это борьба
родственных захватнических сил за утверждение колониального
режима в нашей стране. Разница лишь в том, кто будет его кон
струировать: магнаты со шляхтой под эгидой короля или те же
украинско-польские лица, по собственной инициативе прися
гавшие Романовым.
Хорошо понимая масштабность задач, Филарет озаботился
укреплением армии: впереди маячили отложенные выяснения
отношений с Польшей. Поэтому им были посланы вербовщики
в Европу для найма пяти тысяч человек пехоты, литейщиков
пушек, закупки оружия, а также для приглашения военных ин
структоров. Указ о формировании первых полков «иноземного
строя» датируется апрелем 1630 года. Новые соединения созда-
вались по методам западного военного строительства, что требо

вало немало средств. Только за один год иностранные наёмники
поглотили 430,6 тысячи рублей, тогда как на местные подраз
деления, в двадцать раз большие, затрачена лишь пятая часть
этой суммы. Учитывая растущие потребности, Филарет сосре
доточил внимание на финансовом управлении, на которое от
рядили его племянника князя И.Б. Черкасского — сына сестры
Марфы Никитичны. Ему доверены ключевые приказы: Большой
казны, Стрелецкий и Иноземный, ведавший иностранцами, по
ступившими на службу.
Государство нуждалось в увеличении налоговых поступлений,
для чего фискальный аппарат не просто увеличили, но и при
близили к плательщику. Широко использовали практику сыск
ных приказов, то есть временных комиссий по проверке вла
дельческих прав и поимке беглых крестьян. В то ж е время
правительство как-то не озаботилось развитием промышленно
сти, за исключением военных нужд. Зато формирующаяся элита
с украинско-польским душком проявляла неподдельный инте
рес к роскоши. Не случайно мастерские по её изготовлению на
ходились под особым покровительством властей. В Москву хлы
нул поток аптекарей, алхимиков, музыкантов и т.д. Сам царь
уплачивал за музыкальные инструменты огромные суммы. Всё
это напоминало «фирменную» черту магнатов и шляхты Речи
Посполитой, брезговавших промышленно-торговыми делами
и интересовавшихся лишь поместьями, увеселениями и пред
метами роскоши.
Полоса внешнеполитического признания Москвы прошла
в самом начале 1630-х годов. Если ещё 5-10 лет назад в Европе
насмехались над усилиями Филарета сколотить антипольскую
коалицию, то теперь там настроение изменилось. Прагматиче
ские расчёты взяли верх: шла затяжная Тридцатилетняя война
(1618-1648) и ряду её участников были удобны поставки зерна,
леса, продовольствия из России. Своих посланников направили
Швеция Дания, Голландия, Франция и др. А в 1632 году умира
ет польский король Сигизмунд III: настаёт удобный момент для
5к От пятой колонны к колониальному режиму 109
начала войны, тем более что срок перемирия заканчивается.
Но организованные наспех «иноземные полки» не оправдали
надежд. Московские войска не смогли закрепиться в Смолен
ске, в первую очередь по причине враждебности, установившей
ся между дворянским войском и иностранным комсоставом. Их
распри девальвировали все усилия, вести эффективные боевые
действия не представлялось возможным.
Царская казна находилась в неудовлетворительном состоя
нии: решения Земского собора 1632 года о сборе средств на вой
ну выполнялись с большим трудом. Положение усугубила смерть
Филарета в октябре 1633 года. Однако те же финансовые за
труднения не позволили уже Владиславу развить успех и повто
рить поход внутрь страны; шляхта стала разъезжаться по до
мам. В такой обстановке стороны приступили к переговорам
и уже в июне 1634 года заключили «вечный» мир в местечке
Поляновка, где ранее из плена был освобождён Филарет. Вла
дислав наконец-то отказывался от притязаний на московский
престол. Ложкой дёгтя стало заявление поляков об утрате ори
гинала трактата 1610 года, по которому корона, носимая ныне
Михаилом, доставалась Владиславу.
Однако невзирая на очевидный успех, Романовы и их сторон
ники не чувствовали себя спокойно: уверенности, что они удер
жатся у власти, у них явно не наблюдалось. Свидетельствуют
об этом метания по поводу того, кому наследовать царский пре
стол, поскольку новая династия была выбрана без всяких гаран
тий, что она станет наследственной. Для «узаконивания» дина
стии Михаил в качестве основного рассматривал вариант выдачи
своей старшей дочери Ирины за какого-нибудь отпрыска коро
левских кровей. В начале 1640-х годов выбор пал на датского
принца Вальдемара Кристиана. После необходимых переговоров
тот прибывает в Москву, производит хорошее впечатление: ему
предлагают богатый удел — ни много ни мало Суздаль и Ярос
лавль. Но тот, не соблазнившись высокими почестями, всё же от
казывается принимать православие. Уговоры не возымели дей
ствия: в мае 1644 года Вальдемар даже предпринимает попытку
по Пыжиков А.В.
бегства из Москвы, но его задерживают. Снова возобновились

диспуты о вере, о том, нужно ли ему перекрещиваться или нет.
В ходе дебатов, сопровождавшихся мучительными пережи
ваниями, Михаил скончался, так и не решив насущной для себя
проблемы; за ним через месяц умирает и царица. Здесь необхо
димо пояснить, что все эти игры с датским принцем романов
ские историки уравнивают с аналогичными попытками Ивана
Грозного и Бориса Годунова породниться с каким-либо королев
ским отпрыском из Европы. Однако это совершенно неверно:
тогда потребность в принцах обуславливалась созданием бу
ферного государственного образования в Ливонии и не более
того. Годунов ни в коем случае не собирался сажать на россий
ский трон иноземца, выдавая за него дочь Ксению: для этого
имелся наследник — его сын Фёдор. Что касается Ивана Гроз
ного, то тот просто отрыто насмехался над родовитостью евро
пейских королевских домов. Другое дело Михаил Романов, ко
торый внутренне был готов возвести на московский престол
чужестранца; подобное в начале XVII века при его участии уже
едва не случилось.
Но на этот раз всё решилось иначе. Алексея поддержала фор
мирующаяся элита, смотревшая в польскую сторону и выставив
шая цену поддержки — полное закрепощение крестьянства. Вос
шествие на престол Алексея сопровождалось аккомпанементом
подобных требований. О принце Вальдемаре быстро забыли, от
правив его восвояси: на повестке дня стояли проблемы, которые
можно было с успехом решить и без его услуг. Напомним, что
в Польше процесс закрепощения прошёл почти за сто лет до это
го — в 1540-х годах. Без крепостного права магнаты и шляхта
не смогли бы обеспечивать себе доходы от экспорта сельхозпро
дукции на мировые рынки, что и являлось стрежнем экономики.
Теперь пришёл черед России, где украинско-польская публи
ка, рассаживаясь по поместьям, жаждала на всю мощь запу
стить «родную» для них сырьевую модель. Поступавшие на имя
нового государя челобитные помещиков послужили наказом
правительству об отмене урочных лет, когда крестьянин мог
по собственной воле уходить от землевладельца. Затем власти
приступили к законодательному оформлению пожеланий. Для
выработки нового Уложения создавалась специальная комис
сия, где заправляли назначенные царём лица украинско-поль
ского происхождения: князья Н.И. Одоевский, С.В. Прозоров
ский, Ф.Ф. Волконский и дьяк Ф.А. Грибоедов (Грижбовский).
Работа над текстом завершилась в начале 1648 года: он состоял
из 25 глав, включавших 967 статей.
Как установили специалисты, некоторые части Уложения
текстуально совпадали с прошениями дворянства, ради кото
рого и готовился этот документ. Для его принятия созывался
Земский собор, заседавший без перерыва семь месяцев. Здесь
необходимо пояснить, что ранее практика проведения земских
соборов подразумевала присутствие на них представителей кре
стьянства: так повелось ещё со времён Ивана Грозного. Однако
Романовы уже с 1632 года перестали приглашать туда лиц кре
стьянского сословия. Тем более не требовались таковые и сей
час, когда речь шла о введении крепостного ига. Утверждённое
Соборное уложение основывалось на византийском праве и ли
товском статуте 1588 года.
Главным субъектом законодательства явились крестьяне,
о них упоминают 17 из 25 глав. Провозглашалась постоянная
крепостная зависимость, окончательно отменены урочные лета,
установлен бессрочный сыск беглых. Законодатель впервые рас
сматривал вотчинников и помещиков как представителей госу
дарственной власти на местах, и прежде всего в пределах своих
владений. Объект собственности становится комплексным —
земля и сидящий на ней крестьянин со всей семьёй. Впервые
в российской истории Уложение содержало описание государ
ственных преступлений, причём последние карались весьма
жёстко. В целом же смертная казнь за различные деяния была
предусмотрена в 60 случаях, даже за попытку самовольно прий
ти с прошением к царю или боярской думе. Наказания за раз
личные преступления очень дифференцированы в зависимости
от статуса и состоятельности обвиняемого: разница штрафов ко
леблется от 1 до 50 рублей, разумеется, закон стоял полностью

на стороне родовитого и богатого.
Со стороны народных масс новое законодательство было
встречено без всякого энтузиазма. Поначалу даже Никон, ещё
до возведения в патриархи, подыгрывая низам, позволял себе
критиковать Уложение, называя его авторов «злодеями и разо
рителями закона евангельского». Но представителей правящей
верхушки такие оценки абсолютно не смущали: там относились
к местному населению примерно так же, как английские коло
низаторы к индийским народам. Уложение настолько окрыли
ло российские элиты, что подготовка к войне с Польшей пошла,
как никогда, бойко. Началась перестройка армии с учётом не
гативного опыта двадцатилетней давности, когда военная мо
дернизация по западному образцу окончилась неудачей. Теперь
последовала ещё одна попытка, предпринятая сразу после так
называемого соляного бунта 1648 года. На рост стоимости жизни
население ответило погромами, в ходе которых пострадали дома
высшего чиновничества: толпа требовала выдачи приближён
ных к царю. После этих волнений Алексей форсировал создание
гвардии и полков «иноземного строя». Сначала вновь сформиро
вали четыре полка, привлекли соответствующих специалистов.
Развернулось масштабное перевооружение воинских частей. Его
смысл заключался в смене оружия, использовавшегося также
и в турецкой армии, на европейские образцы. Первые мушкеты
в России появились ещё в начале 1630-х годов, теперь же заку
пались партии по несколько десятков тысяч.
Поводом для развязывания войны стало заключение 8 янва
ря 1654 года Переяславского договора о присоединении Украины
к России. Для украинско-польских выходцев, сплотившихся во
круг Романовых, это был не просто дипломатический акт, а поис
тине историческое, эпохальное событие. Ведь с помощью мало-
российских перспектив планировалось окончательно объяснить
всем и каждому внутри страны, почему они здесь хозяйничают.
Если ранее государственная легитимация, включая Михаила Фё
доровича, опиралась на земские соборы, которые рассматрива
лись естественным подспорьем власти, то теперь на смену это
му институту приходит Малороссия.
Не случайно с момента её присоединения в 1654 году, пусть
пока ещё формального, навсегда прекращается практика созы
ва земских соборов. В них уже нет надобности, поскольку рома
новская власть объявлялась продолжением подлинных начал,
олицетворяемых Украиной, что перевешивает представитель
ство земель, замутнённых татарскими примесями; центр тяже
сти государственности смещался. Поэтому обладание Украиной
преследовало не столько экономические цели, как это традици
онно считается, сколько крайне важные идеологические смыс
лы. С этого времени война с Польшей превращается по большо
му счёту в борьбу за Украину.
Но претворить в жизнь эти далеко идущие планы оказалось
совсем не просто, несмотря на то, что в самой Малороссии про
тивостояние с Польшей длилось уже шесть лет. Казачья верхуш
ка лелеяла надежды стать третьим равноправным участником
Люблинской унии — наряду с Польшей и Литвой. Однако мно
гие в Речи Посполитой были не в восторге от признания казаче
ства равным, тем не менее польский король Владислав IV скло
нялся пойти навстречу: он рассчитывал превратить казачество
в свою опору в противостоянии с магнатами.
Смерть короля в 1648 году перечеркнула планы, коими жила
►украинская вольница». В ответ она стала угрожать пуститься
в самостоятельное государственное плавание, начались воору
жённые столкновения. Украинцы для усиления позиций решили
навязаться» с Москвой, к чему усиленно подталкивали восточ
ные патриархи во главе с константинопольским. Греческая цер
ковь имела здесь большой интерес, она активно реанимировала
подзабытые наработки о «всея Руси», что давало возможность
вновь претендовать на духовное руководительство (и не толь
ко) огромными территориями. Первым Богдана Хмельницкого
на союз с восточным соседом подвинул Иерусалимский патриарх
ЦЯаисий, следовавший в Москву за милостыней. Высокопостав
ленный грек разжёвывал гетману преимущества проекта «всея
Руси». В результате в Москву направился украинский представи

тель С. Мужиловский, а с ответным визитом прибыл посланец
царя Алексея Михайловича Г. Унковский.
Заключая Переяславский договор, украинская сторона пока
ещё с большим скепсисом отнеслась к единению. Старшины и ду
ховенство с подчёркнутым пренебрежением взирали на народы,
проживающие на обширных восточных территориях, и ни о ка
ком-либо братстве с ними слышать не желали. Тем не менее
Алексей Михайлович, проникнувшись константинопольскими
идеями, весной 1654 года объявил войну Польше. Измученная
казацким сепаратизмом и кризисом в сейме, та не смогла ока
зать сколько-нибудь действенного сопротивления. Дела у россий
ских войск пошли действительно успешно не в пример прежним
конфликтам. Довольно быстро овладели Дорогобужем, Борисо
вым, Могилёвом, вступили в Вильно. За несколько лет вернули
почти всё, что уступили полякам ранее: Алексей поспешил при
нять титул великого князя Литовского.
Однако препятствием победоносному шествию стали казац
кие верхи, ещё недавно клявшиеся в верности Москве на зна
менитой Переяславской раде. Несмотря на константинополь
ское кураторство, гетман Богдан Хмельницкий проявил полное
безразличие к подписанному им же договору о «вечной друж
бе». Без тени стеснения он заключил ещё одну унию — со Шве
цией, по которой та вступала в войну с Польшей. В этом случае
украинцы рассчитывали не просто на вооружённую поддержку,
а преследовали далеко идущие цели по разделу Польши вместе
со Швецией и Венгрией. Перед нами попытка осуществить то,
чего через сто с лишним лет полякам избежать уже не удастся.
Теперь же из-за предательства гетмана Россия оказалась
в сложном положении, поскольку шведский король, исходя
из союза с радой, выдвинулся против московских войск. Бое
вые действия в отношении такого подготовленного противни
ка оказались весьма нелёгким делом. Образцовая шведская ар
мия, уступая втрое по численности, нанесла царским войскам
крупное поражение возле Риги. Поведение Хмельницкого вызва-
5. ©т пятой колонны к колониальному режиму 115
до естественное возмущение Алексея, жёстко потребовавшего
от «братского союзника» объяснений. Но получить их не удалось:
в 1657 году того отравили, по существующим версиям то ли по
ляки, то ли агенты московского царя.
Но дело знаменитого гетмана не умерло: его преемники про
должали демонстрировать, мягко говоря, виртуозность в ин
тригах с соседями. Отвернувшись от шведского короля, гетман
Выговский переориентировался на крымского хана и даже угро
жал походом на Москву, одновременно заигрывая с Речью По-
сполитой, с которой в 1658 году успел заключить очередную
(уже третью по счёту) Гадячскую унию. Сменивший его Юрий
Хмельницкий (сын Богдана) вновь сделал шаг навстречу восточ
ному соседу, решив участвовать в совместном броске на Львов.
Но юный гетман оказался достойным своего папы, неожидан
но ускакав к полякам.
Подобные действия казацкой верхушки объясняются просто:
она старалась любыми способами добыть самостоятельность
Украине, оттого-то вышеназванные персонажи пользуются почё
том у местных националистов всех поколений. Только вот царю
Алексею нужна была совсем другая Украина — в составе России.
Отсюда снисходительность к череде откровенных предательств
и то упорство, с коим он выгрызал этот кусок Речи Посполи-
той. Ему требовалась не просто территория, а фундамент для
господства новой российской элиты, густо замешанной на укра
инско-польских дрожжах.
Положение усугублялось тем, что появление московских
войск на территории Украины и Литвы вызвало брожение сре
ди населения. Эта крайне неудобная тема по понятным причи
нам не приветствуется романовскими историками. Её сюжеты
наглядно свидетельствовали о дефиците братства с теми, кого
объявили якобы жаждущими единения. Как уже говорилось,
на Украине казачество не желало видеть московских людей
и требовало, чтобы их здесь «не водилось». В литовских землях
развернулась целая партизанская война: население постоянно
тревожило царские соединения мелкими болезненными укола-
ми, а иногда доходило и до серьёзного. Партизаны пытались от

бить город Борисов, предприняли набег на Витебск, а в феврале
1661 года в Могилёве разгромили дислоцированный там москов
ский гарнизон численностью около двух тысяч человек.
Современные белорусские националистические авторы лю
бят рассуждать об агрессии, выдвигая обвинения в адрес России.
Однако у них проскальзывают любопытные детали об участии
в этом, по их выражению, геноциде, например, князя Трубец
кого — уроженца тех самых территорий, которые он с энтузиаз
мом громил, в чём усматривают некую иронию судьбы. Если же
отрешиться от иронии, то тогда можно уяснить, что названный
Трубецкой здесь отнюдь не исключение, а закономерность. Это
представитель россыпи литовских (полонизированных) кадров,
в разное время осевших на нашей земле. С помощью Романо
вых они зацепились за власть и теперь обосновывали своё пер
венство, намереваясь представить Москву «детищем», чьи исто
ки лежат на Украине и Литве, то есть в Киевской Руси. Нужно
было только заполучить эти «святые» начала и предъявить их
московским народам, испорченным татарским игом, тем самым
подчеркнув свою первосортность и безоговорочное право вла
ствовать. Несогласных с таким историческим фортелем белору
сов или литвинов никто не спрашивал, превратив бывших со
родичей в разменную монету.
Настраиваясь на серьёзную борьбу, Алексей резко расширил
набор «иноземных полков». Их количество в первой половине
1660-х годов достигло 55, с численностью 60 тысяч солдат, служ
ба которым оплачивалась весьма неплохо: на уровне квалифици
рованного ремесленника. Однако рывок в создании регулярной
армии, к чему, собственно, и стремились, вызвал финансовое пе
ренапряжение. Его намеревались снять посредством выпуска мед
ных денег, приравняв их по стоимости к серебряным. Расплачи
валось же правительство исключительно медной монетой, курс
которой стремительно рос. Население отказывалось вести торг,
продавать хлеб за медь. В 1662 году в столице вспыхнули волне
ния, известные как медный бунт: к нему присоединились и сол
пятой колонны к колониальному режиму 117
даты, недовольные «медным» жалованием. Алексей лично два
раза упрашивал войско не покидать службу. Примечательно, что
в отличие от 1648 года ударной силой в подавлении восстания те
перь стали иностранные офицеры из Немецкой слободы, количе
ство коих заметно возросло. Правда, созданная на медные день
ги армия в качестве полноценной боевой единицы не состоялась
и на этот раз. Довершить дело удастся только Петру I.
Тем не менее раздираемая внутренними противоречиями
Польша запросила мира при посредничестве австрийцев. Перего
воры затянулись из-за прений по разделу Малороссии, а камнем
преткновения стал спор вокруг Киева. Всё же в начале 1667 года
по Андрусовскому перемирию Восточная Украина с Киевом (с на
чала на два года) достались Москве. Получив вожделенное (пу
скай ещё лишь часть), та пыталась растолковать казацкой вер
хушке планы в отношении Украины. Судя по всему, местные
кадры пока плохо представляли себе, какая судьба им уготов
лена. Поэтому переговоры шли довольно туго, о чём свидетель
ствуют все, кто изучал эту тему.
Москве удалось избавиться от ненадёжного клана Хмель
ницких, нейтрализовав гетманские претензии шурина Богдана
Хмельницкого Золотаренко. Первым из гетманов, буквально ри
нувшимся сотрудничать с Москвой, стал Брюховецкий. В отли
чие от предшественников, его уговорили посетить Москву, где
тот смог воочию увидеть, кто же там «правит бал». К примеру,
полюбоваться автором Андрусовского перемирия Афанасием Ор-
дин-Нащокиным. Как выяснилось, этот приближённый к царю
«патриот» был проникнут польским духом, ненавидел москов
ские обычаи не меньше украинских казаков. Более того, его сын,
получив от государя поручение, с важными бумагами скрыл
ся в Варшаве, и это никак не отразилось на положении отца.
И уж совсем не укладывается в голове, что царь передавал луч
шие пожелания сбежавшему изменнику, ожидая того обратно!
Однако в голове Брюховецкого всё хорошо уложилось. Он
быстро привлёк понятливых и деятельных помощников в лице
старшины Самойловича и архиепископа Барановича. Те также
прониклись старой константинопольской идей связать судьбу

Украины с Москвой, с выгодой легитимируя основы романовско
го режима. По сравнению с такими перспективами игры в не
зависимость выглядели детскими шалостями. Но даже после
этого Брюховецкий соблазнился предательством, решив восполь
зоваться недовольством населения Андрусовским перемирием
и попытаться встать во главе объединённой Украины. Несмо
тря на эту осечку, сотрудничество казацких старшин и осевших
в Москве их собратьев налаживалось. В 1669 году на раде в Глу
хове заинтересованные стороны совместно выработали так на
зываемые особые условия. По ним московские воеводы назнача
лись лишь в некоторые города, причём без права вмешиваться
в суд и управление. Москва отказывалась от введения податно
го оклада на Украине, то есть последняя вообще освобождалась
от уплаты налогов в казну!
Казацкую верхушку ж аловали московским дворянством,
а к польским помещикам, пожелавшим покинуть Левобережье,
отнеслись крайне заботливо: им выплачивалась в рассрочку
огромная сумма — один миллион рублей, — хотя те претендова
ли и на большее. То есть победители выплачивали компенсацию
побеждённым, что, пожалуй, не имеет аналогов в международной
практике. Недоумений, правда, становится гораздо меньше, когда
мы узнаем, кто вёл переговоры с польской стороной. Ключевую
роль здесь сыграли крупные московские сановники, посланные
проводить романовскую политику, — Ромодановский, Желябуж
ский, Ладыженский, Барятинский и им подобные. Чего иного мож
но было ожидать от этой «московской» знати? Ответ на этот вопрос
вряд ли вызовет затруднения. Зато в свете сказанного требуется
прояснить известный тезис о присоединении Украины к России,
вызывающий гнев у разномастных украинофилов. Не лучше ли
озаботиться совсем другим вопросом: может, это Россию присое
динили к Украине, чего нам до сих пор не дают осознать?!
Союз с Украиной повлёк за собой и крупные внешнеполити
ческие перемены. Москва нашла немало точек соприкосновения
со многими европейскими державами. Общим стали планы ан-
5. От пятой колонны к колониальному режиму \ }9
|натурецкой коалиции, традиционно патронируемой римскими

папами. Напомним, что ещё с XVI столетия Ватикан стремился
втянуть Московию в борьбу против Османской империи; одна
ко все попытки оканчивались безрезультатно. Романовы отнес
лись к этому совсем иначе. Уже в начале 1640-х годов Михаил
обозначал готовность к войне, даже объявлял сбор, но тогда из-
за дефицита сил кампания не сложилась. Ныне Алексей не мог
упустить возможность окончательно оставить в прошлом внеш
неполитическую изоляцию. Планируемые действия против ту
рок захватили правящую верхушку. Даже на рождение будущего
Петра I при дворе составили гороскоп, по предсказанию которо
го тот одержит блестящие победы над османами.
Пробным камнем стал первый прямой конфликт с южным со
седом 1676-1681 годов, коего с нетерпением ожидали в Европе.
Внешнеполитический разворот Романовых заметно смягчил от
ношения московского правительства и с Польшей, которая стре
мительно теряла статус заклятого врага, переходивший к Турции.
В начале 1670-х годов Варшава и Москва впервые обменялись по
сольствами. Даже уход Ордин-Нащокина ничего не изменил. Его
место занял другой фаворит царя Артамон Матвеев с аналогич
ными идейными предпочтениями. Он женился на перешедшей
в православие шотландке из Немецкой слободы, что тогда выгля
дело не только экзотикой. Именно с его воспитанницей Натальей
Нарышкиной (Раевской) вступил в брак царь Алексей (первая су
пруга Мария Милославская скончалась в 1669 году).
Так началось известное противостояние двух семей, пери
петии которого определяли расклады в верхах конца XVII века.
Романовских историков буквально захватывало подробное и бе
режное их описание. Они красочно рассказы вали о братьях
и сёстрах Милославских, о крепнущем Петре, вместе с которым
крепло государство. Однако при этом из поля зрения ускольза
ло то, что эта борьба за трон представляла собой соперниче
ство в рамках украинско-польского междусобойчика. И много
численные Милославские, и Раевская с сыном Петром, несмотря
на вражду, собирались продвигать один и тот же курс. Возьмём
вступившего на престол Фёдора Алексеевича, воспитывавшегося

исключительно в ставшем уже «фирменным» формате. Погова
ривали даже о его избрании на польский трон, для чего обучение
доверили деятелям греко-католического обряда. В ближайшее
царское окружение входили Збаровский, Негребецкий, успевший
потрудиться писарем в канцелярии польского короля, а также
дьяки Языков и Лихачёв, кои в симпатиях к Польше могли дать
фору первым двум. Женился Фёдор на польской девице Грушец-
кой. Поэтому, например, его указ не допускать в Кремль одетых
не по «польской моде» уже не выглядит из ряда вон выходящим;
даже царской кухней заведовал поляк Дерлецкий.
Многие сравнивали это царствование с пребыванием в столи
це Лжедмитрия I, когда в Москву нахлынула первая волна поля
ков. Грушецкая умерла при родах, и вскоре Фёдор, как известно,
женился на Апраксиной. Только вот обольщаться не надо: не
смотря на фамилию, это ближайшая родственница Грушецкой,
с теми же характерными пристрастиями. Что касается царевны
Софьи, ставшей в 1682 году правительницей при малолетних
Иване (Милославском) и Петре (Нарышкине), то та немногим
отличалась от скончавшегося брата Фёдора. Именно Софья вме
сте со своим фаворитом В.В. Голицыным — ярким ненавистни
ком всего московского — стали архитекторами так называемого
вечного мира с Польшей, заключённого в 1686 году. По пово
ду же темы «Пётр I и Запад» говорить что-либо вообще излишне.
В заключение следует сказать о набиравшем силу тренде,
связанном со всё большим привлечением западноевропейцев.
Без них не могли быть реализованы насущные задачи военного
строительства, развития торгово-промышленной сферы, в чём
едины практически все исследователи. Неприспособленность
украинско-польских кадров к подобного рода делам не являлась
откровением уже в последней трети XVI века. Именно тогда на
метился курс на широкое использование специалистов из инду
стриально развитых держав. Однако старания Ивана Грозного
и Бориса Годунова по их привлечению заметно отличались от ро
мановских, поскольку были нацелены в конечном счёте на вое-
приимчивость населения, не прикреплённого к земле, к заня
тиям не только хлебопашеством. Это открывало возможности
для экономического развития, во многом схожего с европей
ским. В отличие от этого Михаил и Алексей, также рассчитывая
на передовой опыт, не стремились соединить его с предприни
мательской инициативой широких слоёв. Напротив, с полным
закрепощением крестьянству вообще было запрещено брать
ся за что-либо, кроме сохи. Конечно, это сделано в угоду поме
щикам, больше всего заинтересованным в эксплуатации кре
постного труда на земле. Тем самым пути для промышленного
подъёма снизу оказались блокированы. Создание производств
превратилось в удел преимущественно иностранцев, прибыва
ющих из-за границы.
Но было бы неверно полагать, что по этой причине те игра
ли определяющие роли в этаком московском царстве с укра
инско-польской головой. Так, когда голландцы в начале 1630-х
годов, после полосы дипломатического признания Романовых,
выдвинули проект превращения страны в «житницу Европы»,
естественно, под своим контролем, то развернуться им не по
зволили. Реализовывать масштабные проекты могло лишь цар
ское окружение, которое устанавливало с зарубежными купцами
не только служебные контакты. Приближённые царя рассматри
вали себя главными бенефициарами экономики, остальные же
должны довольствоваться, говоря современно, субподрядами.
С другой стороны, наплыв военных и специалистов из западных
стран инициировал в элитах известную напряжённость. При
чём неприятие иностранцев демонстрировал не только простой
люд, но и большинство украинско-польских выходцев. Послед
ние рассматривали себя как главную опору режима, поскольку
именно они олицетворяли её религиозно-историческую легити
мацию. Появлявшиеся же по необходимости «конкуренты-ино
странцы» могли только присоединиться к созданному государ
ственному каркасу, стержнем которого являлась церковь. Эти
внутриэлитные расклады причудливым образом проявятся в по
следующие два столетия.
6 . И деологическая архитектура
НИКОНИАНСТВА
Единение Украины с Московией, как показано в предыду

щей главе, коренным образом отличается от череды событий
подобного рода. В данном случае речь не столько о присоедине
нии очередной территории, сколько об обретении фундамента,
на котором энергично возводилось новое государство. Афонские
разработки XIV века о Малой (коренной) Руси и Великой (расши
ренной) — обрели вторую жизнь, вновь превратившись в клю
чевой инструмент порабощения нашей страны. В соответствии
с византийским образом «всея Руси», Малая (то есть Киевская)
Русь объявлялась истинным началом всей России, существова
ние последней без Украины подавалось как некая неполноцен
ность или аномалия. А потому необходимо выправить истори
ческий дефект — вернуть страну к истокам, очистить её от всего
наносного. Исходя из этой схемы, долгое пребывание вне «роди
ны-матери», то есть вне Украины, испортило московитов, тре
бовало религиозно-нравственного исцеления «заблудших». Ле
карством провозглашалось «правильное» православие киевской
церкви, через греков сохранившее всю полноту веры.
Конечно, претворение в жизнь подобной затеи — задача
не из лёгких, так как население огромной страны оценивало ре
лигиозную ситуацию с точностью до наоборот. В Московии из
давна рассматривали свою веру выше греческой, отступившей
от старины, и ориентироваться на константинопольские образ
цы признавалось недопустимым. Например, Стоглавый собор
1551 года принудил жителей Пскова, употреблявших на грече
ский манер троеперстие, перейти на московское двуперстие. Не
посредственно же украинская церковь, пропитанная униатским
^И деологическая архитектура никонианства 123
(католическим) духом, вообще не вызывала в Москве интереса,
а религиозные связи с Киевом, мягко говоря, не отличались ин
тенсивностью. Знакомство с украинскими «православными», со
стоявшееся в Смуту начала XVII столетия, не настраивало на ду
ховное общение. Нанесённые кровавые раны, разорение земель,
оскорбления наших святынь спустя лишь несколько десятилетий
не могли быть забыты. Отсюда та чрезвычайная осторожность,
с которой Романовы подходили к предстоящей церковной пере
стройке на греко-украинский лад.
Когда архимандрит Троице-Сергиевой лавры Дионисий (Зо-
биновский) после избрания Михаила Фёдоровича начал призы
вать к исправлению богослужебных книг, то царское окруже
ние одёрнуло чересчур усердного иерарха. Его убрали с видной
Церковной позиции. Кстати, этот архимандрит Дионисий, рас
крученный, впоследствии романовскими историками, весьма
мутный персонаж. В обороне знаменитой обители он, как дума
ют многие, участия не принимал, находясь в другом монасты
ре: именно под его присмотр Лжедмитрий I сослал патриарха
Иова, где тот и закончил свои дни. В 1610 году Дионисия, явно
го приверженца пятой колонны, переместили в освобождённый
от украинско-польской осады Троице-Сергиев монастырь. Здесь
он приобрёл патриотический лоск, пытаясь примирить «тушин-
цев» из первого ополчения с Дмитрием Пожарским. Поэтому
затем ему делегировали весомую роль в прекращении смуты,
причислили к лику святых. Но тогда его ретивость в отношении
церковной реформы ещё не окрепшие власти не поддержали.
Они, как и возвратившийся в 1619 году из польского плена
Филарет (Романов), прекрасно отдавали себе отчёт в невозмож
ности преобразований на церковном поприще в условиях неста
бильности новой династии. Это усугубляла и общественная ре
путация вернувшегося патриарха, запятнанного откровенным
предательством в пользу поляков. Потому внешне он поспешил
дистанцироваться от униатства, перед коим в действительности
Преклонялся до последнего вздоха. Рядясь в тогу почитателя мо
сковской веры, Филарет провозгласил защиту последней от за
падной заразы. Религиозное общение с православными Речи

Посполитой без обязательного повторного крещения не при
ветствовалось. К примеру, украинец архиепископ А. Крыжанов-
ский даже после перекрещивания в 1630 году не смог устроить
ся на монастырское служение в России, так как его униатское
прошлое сочли предосудительным. Кроме этого, ограничива
лось хождение так называемых латинских религиозных книг,
в изобилии печатавшихся в типографиях Венеции и Кракова:
известны указы 1627-1628 годов об их недопущении. Романов
ские историки буквально умилялись такой заботой о православ
ной духовности, благодаря чему, писали они, удалось избежать
заражённости московской церкви извне. Правда, через несколь
ко десятилетий эту самую церковь отдадут на растерзание тем,
от кого её так «бережно хранили».
Публичные контакты с Украиной начинаются в 1640-х годах,
уже после смерти Филарета. По мере укрепления династии свя
зи налаживаются с ведущим учебным заведением тех краёв —
Киево-Могилянской духовной академией. Она была устроена
по образцам многочисленных польских коллегий, образование
в которой также велось на латыни. В академии господствовал
польский дух, широко ретранслируемый в украинскую элиту.
Наиболее известный Киево-Могилянский ректор той поры —
Пётр Могила, затем и Киевский митрополит — ярый приверже
нец польской культуры, чьи основные помыслы были связаны
с Речью Посполитой. Польский король даже намечал продвинуть
его в местные «православные» патриархи в пику восточному со
седу. Тот всегда свысока смотрел на московскую церковь, от пу
бличного пренебрежения к которой его удерживала не братская
любовь, а денежная поддержка, тихо выделяемая со времён Фи
ларета. В 1640 году Могила уже предлагал устроить в Москве
с помощью киевских монахов-просветителей школу с продвину
тым обучением, то есть по греческо-униатским образцам, но тог
да на это не решились.
Впервые высокая оценка православия греков прозвучала
незадолго до смерти царя Михаила в ходе дебатов с датским
6. Идеологическая архитектура никонианства 125
принцем Вальдемаром. Тот прибыл в Москву в качестве жениха
царской дочери и не пожелал перекрещиваться, намекая на ис
порченность православия. В ответ патриарх Иосиф (1640-1652)
убеждал: греки обладают всей полнотой веры, они отвергли рим
ских пап как раз за отступление от этой самой полноты. Лю
теранские пасторы из свиты принца активно развивали тему
очищения от папства и возврата к истокам веры. Патриарх их
поддерживал, заявляя, что греческая церковь наиболее древ
няя, а значит, «согласуется с правым исповеданием». Разгово
ры же об испорченности греков наотрез отвергались. Более того,
последние ставились в пример как хранители древнего устава,
в том числе и церковных обрядов, что уже прямо шло вразрез
с московской традицией. Тем самым патриарх Иосиф обозначил
направление, куда следовало двигаться.
Именно при нём в Москве распространяется новая религи
озная литература полемического характера. Наиболее весомые
из этого ряда — Кириллова книга, «О вере», Малый катехизис —
Яредставляли собой перепечатку трудов, подготовленных в стенах
Киево-Могилянской академии. В 1648 году большим тиражом из
даётся славянская грамматика М. Смотрицкого с обширным вве
дением и центральной мыслью о неправильности московских цер
ковных книг, их исправление названо богоугодным делом. Автор
писал о необходимости этой работы, которую должны поручить
знающим и образованным людям. Кого Смотрицкий имел здесь
в виду, догадаться несложно. Царь Алексей Михайлович лично
обратился к Киевскому митрополиту Сильвестру Коссову с прось
бой прислать учёных мужей, сведущих в греческом и латинском
языках. Вскоре вслед за литературой в Москве появляется пер
вая деятельная группа из Киево-Печерской лавры и других мо
настырей: Арсений (Сатановский), Славинецкий, Тернопольский,
Бережанский, Птицкий, Быковский и другие, численностью око
ло тридцати человек. Они начинают активно вразумлять мест
ные кадры по вопросам вероисповедания. Начать решили с из
менений в церковном пении. С 1651 года по униатским образцам
в нотные книги вносились коррективы.
126 Пыжиков Л.В.
Всей этой славной компании покровительствовал всемо

гущий царский духовник протопоп Благовещенского собора
в Кремле Стефан Вонифатьев. Сразу скажем, что это персонаж
с неясным происхождением, о чём до сего дня спорят специа
листы. Кстати, современники той эпохи нередко указывали его
фамилию на малороссийский манер — Вонифатьевич. Интерес
но, что, несомненно, по указанию Алексея, им был собран ещё
один кружок, занявший привилегированное положение в церк
ви. В него, напротив, вошли представители исконно россий
ских регионов, обладавшие незаурядными способностями. Речь
о протопопах Иване Неронове, Аввакуме Юрьевецком, Логгине
Муромском, Лазаре Романовском, Данииле Костромском, ар
химандрите Никоне и др. Они обсуждали укрепление благоче
стия, требовали уничтожения языческих суеверий, народных
игрищ и т.д.
Цель возникновения этого кружка станет понятной чуть
позже, когда вопрос о масштабной церковной реформе встанет
в полный рост. Разрыхлявший для неё почву патриарх Иосиф
в силу преклонных лет был не в состоянии вытянуть такое дело,
не поспевая за событиями, обещавшими быть весьма бурными.
Выдвинуть же на роль патриарха кого-либо из малороссийского
«десанта» вообще было чревато провалом. В этом случае народ
ное возмущение могло выйти далеко за рамки прогнозируемо
го. Требовался энергичный, яркий исполнитель исключительно
из местных, кому можно было бы доверить руководство погром
ными действиями по украинским заготовкам. Смотрины тако
го исполнителя и проходили в этом кружке под присмотром Во-
нифатьева. Выбор царя пал на Никона, чьи силы и честолюбие
били через край. Именно ему выпала доля войти в историю, мяг
ко говоря, в предельно противоречивом качестве.
Сказать, что Никон с первых шагов оправдывал оказанное
доверие, было бы слишком слабо. Взойдя на патриарший пре
стол, он проявил невиданную прыть в разрушении той церкви,
в которой вырос и в любви которой клялся. Перед Великим по
стом 1653 года он разослал по всем церквам Москвы распоряже
■И деологическая архитектура никонианства 127
ние креститься тремя перстами. Эта неожиданная грамота ново
го патриарха повергла в шок, поскольку неуклонно соблюдалось
Правило, подтверждённое Стоглавым собором столетней давно
сти: кто не знаменуется двумя перстами, тот будет проклят. Него
дование открыто выразили члены кружка, к коему ещё недавно
принадлежал сам Никон. Неронов, Аввакум и другие ожидаемо
отвергли новшества, считая, что московская церковь верна ис
тинному православию, а погрешности в чинах и обрядах лишь
следствие небрежного их выполнения, что устранимо через вос
питание пастырей. Они дружно апеллировали к царю, пытались
открыть ему глаза, тем самым продемонстрировав непонимание
того, что речь идёт не только о церковном вопросе, а о боль
шем: о фактическом превращении страны в колонию во главе
с домом Романовых.
Отслеживая ситуацию, царь со своим духовником одёрнули
Никона, указав на неподготовленность его действий. Посчитали
необходимым поставить предстоящую реформу на более проч
ную основу, прикрывшись церковным собором 1654 года. Здесь
в торжественной обстановке Никон уже обстоятельно выска
зался о предложенных преобразованиях. Как заметили учёные,
патриарх не обладал глубокими знаниями о происхождении тех
обрядов, кои смело бросился исправлять. Зато его объяснения
породили вполне понятные недоумения — кем и когда были
испорчены книги, — ведь в отличие от Византийской империи
Москва не знала царей-еретиков, и никакая ересь здесь не по
беждала. У собора складывалось впечатление, что под предло
гом исправлений пытаются уничтожить истинное благочестие.
Ожидая чего-то подобного, предусмотрительный Алексей пер
вым подал голос за реформы, тем самым фактически пресекая
возможность нежелательных дискуссий. Расчёт оказался вер
ным: никто не осмелился бросить вызов государю, за исключе
нием Коломенского епископа Павла, поплатившегося за это тем
ницей, истязаниями и ссылкой.
Пример непокорного архиерея возымел действие: очеред
ной собор 1655 года уже полностью подчинился Никону, зару-
пившемуся к этому времени поддержкой вовремя прибывшего

антиохийского патриарха Макария. Этот знаток греческого бо
гослужения был из арабов. В Успенском соборе Кремля через
переводчика он разъяснял скоплению ошеломлённого народа
благость троеперстия и недоумевал, почему Москва уклонилась
от праведного пути. Его «отеческие» наставления резюмировал
Никон: «Я русский и сын русского, но мои убеждения и моя
вера — греческие». Мнение оппонентов в лице бывших нико
новских сподвижников по кружку государя интересовало мало.
Вместо них входили в моду украинско-польские деятели —
надёжная опора провозглашённого курса. Их круг неуклонно
расширялся, пополняясь новыми колоритными фигурами. В этой
разрастающейся среде даже возникла конкуренция за обязанно
сти при дворе. Так, энциклопедические знания Е. Славинецко-
го превратили его, как считают некоторые историки, в одного
из авторов реформы: с ним в обязательном порядке согласовы
вал Никон свою реформаторскую поступь. После смерти С. Во-
нифатьева крайне важную позицию царского духовника занял
А. Савинович. Обладавшему даром проповедника и наставника
Симеону Ситниановичу (Полоцкому) Алексей вверил воспита
ние детей, включая наследника Фёдора и царевну Софью.
Так что удаление в 1658 году Никона, слишком возвышенно
относившегося к своим обязанностям, никоим образом не могло
сказаться на реализации того, что было задумано не им. Опаль
ный патриарх долго не мог взять в толк, что его по большему
счёту использовали, дабы замаскировать украинско-польские
уши в весьма щепетильном деле. Отделавшись от Никона, Алек
сей не рискнул определиться с новой кандидатурой, поскольку
тот формально отказался покидать патриарший престол. В тече
ние почти десятилетия царь сам занимался многообразной цер
ковной жизнью. В это время прилив с берегов Днепра нужных
кадров в церковный истеблишмент не ослабевал. Более того,
на соборе 1660 года впервые в московской истории присутство
вала делегация с Украины, внимательно следившая за религи
озными сдвигами в Москве. Конечно, прожжённые церковники
алогическая архитектура никонианства 129
с униатской закалкой приветствовали предпринимаемые шаги,
тем более что к ним самое непосредственное отношение имели
их собратья, заметно укреплявшие свои позиции.
В то же время полного доверия к происходящему пока не воз
никало, необратимость церковной реформы вызывала опреде
лённые сомнения. Так, в Киевской митрополии хорошо пом
нили попытку московских иерархов распоряжаться как дома
в отвоёванной Смоленской земле. Те вступили в борьбу с мест
ным украинским духовенством, не стесняясь называть его ино
верным. В знак протеста тогдашний глава Киевской митрополии
Сильвестр Коссов в конце 1655 года даже отказался отправлять
своего певчего Пикулинского в распоряжение Алексея. Кроме
того, появление в Москве выписанных украинских монахов при
водило к серьёзным недоразумениям. Так, после приезда очеред
ной партии малороссиян, размещённых в Иверском монасты
ре, все прежние иноки покинули обитель, не ж елая находиться
под одной крышей с неверными. Эпопея с Никоном, отставлен
ным без его согласия, вы звала у киевских архиереев опреде
ленную озабоченность. Проявленное отношение к патриарху
не могло не насторожить их, поскольку примерялось прежде все
го на себя. Не случайно именно киевлянам принадлежала мысль
(Поступить с опальным строго по установленному порядку, то есть
окончательно лишить высокого сана только в присутствии вос
точных патриархов, с чём Алексей был вынужден согласиться.
С другой стороны, конфликтный уход Никона посеял немало
надежд у тех, кто желал «старое благочестие взыскать, отложив
новые затеи». Снизу начали осаждать царя просьбами отказать
ся от никоновских новин, против которых народная агитация
не прекращалась. Распространялось немало анонимных посла
ний, известен даже случай, когда один юродивый бежал за цар
ским экипажем, выкрикивая во всеуслышание: «Добро бы, са
модержавный, на древнее благочестие вступить!» Эти массовые
настроения находили некоторое сочувствие и в верхах. Хресто
матией пример видных боярынь, протестующих против церков
ных преобразований: Феодосьи Морозовой, её сестры княгини
Евдокии Урусовой и жены стрелецкого полковника Марии Дани

ловой, являвшихся поклонницами мятежного Аввакума, снаб
жавшего их инструкциями по противодействию злу. Овдовевшая
в 1662 году боярыня Морозова даже порвала все связи с выс
шим московским обществом, отдав свои средства на содержание
большого приюта, где концентрировались приверженцы старой
веры, изгнанные из различных монастырей. Сама же она с бла
готворительными целями ходила в простом рубище, став своео
бразным «вождём» для части народа. Не удивительно, что заме
на старых текстов богослужебных книг новыми шла со скрипом,
низшее духовенство её фактически саботировало.
Учитывая это сопротивление, Алексей сочетал твёрдость в до
стижении поставленных целей с осторожностью. Государь решил
снизить накал страстей, сделав шаги навстречу главным крити
кам. Так, из ссылок были возвращены лидеры старообрядческой
оппозиции Иван Неронов и Аввакум, чей голос пользовался ав
торитетом в народе. Заметим, Алексей благоразумно пытался
примирить их с церковью, «забыв» про Никона, которого те осы
пали исключительно проклятьями. В случае с Нероновым это
удалось: тот пошёл на предложенные царём условия, но вот с Ав
вакумом всё оказалось сложнее. Он отказывался делать уступки,
отвергнув даже дозволение в виде исключения служить по ста
рым служебникам. Беседы с Симеоном Полоцким, присланным
укротить мятежного протопопа, только подлили масла в огонь.
Так, Аввакум вошёл в историю, на века став культовой фигурой
для старообрядцев.
Развязка произошла на так называемом Большом собо
ре 1666-1667 годов, созванном по инициативе Алексея, что
бы подтвердить необратимость курса. Для соответствующего
веса на него приглашались восточные патриархи: в Москве рас
считывали на приезд константинопольского и иерусалимско
го. Но те уклонились от визита, и пришлось довольствоваться
малым — александрийским и тем же антиохийским патриар
хом Макарием, поучаствовавшим в российских церковных де
лах ещё при Никоне. Правда, к моменту прибытия церковный
статус обоих нуждался в прояснении из-за каких-то внутривос-
точных церковных коллизий, что впоследствии породило версию
об их неправомочности утверждать что-либо. Отличительной
чертой данного собора стало активное участие в нём греческих
представителей, чьему мнению придавалось подчёркнуто реша
ющее значение. Помимо приезжих патриархов, серьёзную роль
играли «местные» греки: Паисий Лигарид и архимандрит афон
ского Иверского монастыря Дионисий, проживавшие в Москве.
Все они оказали неоценимую помощь Алексею и его украинской
команде в дискредитации старого обряда.
Распространение последнего связали с отрывом от Констан
тинополя, покорённого турками, после чего и произошёл пе
реход на двуперстие. Особой атаке подвергся Стоглавый собор
1551 года. Его решения объявили ошибочными, а базовый доку
мент, озаглавленный «Вопросы царя и ответы церковного собора
о различных церковных вещах» сочли за неканоническую ком
пиляцию, сделанную кем-то из участников. К тому же собор про
ходил без восточных патриархов или их полномочных предста
вителей, что теперь оценивалось крайне негативно. Не обошли
и утверждение Московского патриархата в 1589 году констан
тинопольским главой Иеремией И. Как уверяли, это произошло
по незнанию им русского языка, чем воспользовался коварный
Борис Годунов. В содержательном же смысле настойчиво про
водилась следующая мысль: когда-то давно (в светлые времена
Киевской Руси) Москва была вполне правильной, но затем про
изошло «тёмное помрачение» и только теперь при Алексее Ми
хайловиче православие торжествует. Несложно догадаться, что
оборотной стороной такой концепции должно стать признание
прежней церкви еретической. Это и произошло: как метко заме
тил А. В. Карташёв, участники собора под присмотром царя уса
дили на скамью подсудимых московскую церковную историю.
Упорство староверов объяснили рецидивами татарского по
рабощения. Долгое пребывание под властью иноверцев оберну
лось высокомерием, так как освобождённый раб всегда отлича
ется надменностью. Много говорилось о невежестве населения,
что проявилось в примате внешней стороны, а отсюда повы

шенная предрасположенность к расколам. В пример ставилась
Киевская митрополия, где в течение веков споров об обрядах
не наблюдалось, а попытки подорвать авторитет церкви не име
ли успеха. Итогом Большого собора стало не сглаживание кон
фликта, а глубокий вековой раскол, поразивший российское об
щество.
Нашу церковь силой вбивали в новый религиозный формат:
от предания анафеме старых обрядов до требования священни
кам облачаться по греческому покрою. Всё это производило на
столько тяжёлое, удручающее впечатление, что даже романов
ские историки констатировали нетактичность происходившего.
Стремясь минимизировать негатив, они подчёркивали, что из
быточная суровость могла стать только делом чужих рук, то есть
греков, заправлявших ходом собора. Тем самым из-под крити
ки выводились украинские церковные деятели, которые как бы
оказывались в тени.
Однако лидеры старообрядцев иначе оценивали ситуацию.
Говоря о восшествии в мир Антихриста, они указывали на его
путь — Рим, Польша, Малороссия и теперь Москва. В этом отраз
илось запоздалое понимание того, что бенефициарами церков
ной реформы были вовсе не греки, а совсем другие. Символич
но, что присутствовавший на соборе архиепископ Л. Баранович
был пожалован иерусалимским и антиохийским патриархом
знаками отличия, которые присваивались тогда лишь главам
церквей и наиболее значимым митрополитам. Собор также по
становил увеличить в два раза количество российских епархий:
московскую церковь готовили к нашествию отнюдь не грече
ских, а украинских иерархов.
Так без «призвания» персон типа Лжедмитрия I, без иностран
ных интервенций и чего-то подобного руками «православного»
царя осуществились старые униатские замыслы. В начавшем
проводить их в жизнь Никоне надобности уже не было: авто
ритетом восточных патриархов собор окончательно низложил
его. Добавим: он не смог простить это Алексею Михайловичу
дологическая архитектура никонианства 133
и в то же время прощения у народа, над которым надругал
ся, так и не попросил. В период царствования Фёдора Алексее
вича Никона пусть и номинально пытались восстановить в па
триаршем сане, чему помешала только его смерть. Несмотря
ни на что, заслуги последнего в разгроме нашей церкви призна
ли неоценимыми.
Вместе с тем необходимые уроки из дела Никона были выне
сены. Ведь тот, хотя и выступил в роли тарана, по сути, всегда
оставался для украинско-польской публики чужим мордвином.
Поэтому вскоре после Большого собора на роль патриарха по
добрали ещё одного любопытного кандидата. Иоаким (Савёлов)
был этнически русским, поскольку ставить патриархом украин
ца по-прежнему опасались. Не имел никакого богословского об
разования, отбывал воинскую службу в Чернигове, где женил
ся, к 35 годам овдовел и вступил на церковную стезю. В отличие
от Никона он пообтесался в Малороссии, приняв постриг в Ме-
жигорском монастыре в Киеве. Затем вернулся в Москву, как
представитель украинской школы возвысился до Новгородского
митрополита. Когда Иоакима в 1674 году призвали на патриар
ший престол, то его канцелярию возглавил проверенный киев
ский монах Ефимий. Вместе они строго стояли на охране завое
ваний церковной реформы.
В частности, нейтрализовали попытку сочувствующих ста-
роверию изменить ситуацию, используя канонизированную
в 1650 году Анну Кашинскую — жену Тверского князя Михаила
Ярославовича. К её мощам с двуперстным сложением усиленно
рекомендовали съездить новому государю Фёдору, в том числе
его тётка Ирина Михайловна (старшая сестра умершего Алек
сея Михайловича тихонько симпатизировала сосланному Авва
куму). Однако патриарх Иоаким не допустил поездки, учредил
комиссию для освидетельствования останков Анны. После чего
церковный собор 1678 года решил запечатать мощи и исклю
чить её из сонма святых.
Гонение на приверженцев старой веры — главное дело жиз
ни Иоакима. С усердием выполняя программу Большого собора,
он разработал целую систему репрессий против старообрядцев,

изложенную в 12 пунктах особой инструкции, утверждённой за
тем государством. Закон требовал «возлагающих хулу» на свя
тую церковь сжигать в срубе, а выявленных раскольников бить
кнутом и высылать в дальние края, имущество конфисковать.
Фактически впервые в российской церковной истории востор
жествовал дух западной инквизиции.
Романовские историки не любят останавливаться на этих
эпизодах, предпочитая больше говорить о борьбе патриарха Ио
акима против «латинства» некоторых киевских деятелей, имев
шего место во второй половине 1680-х годов. Но преувеличивать
значение этого не стоит: здесь не было ничего принципиально
го, интриги велись за контроль над учебными заведениями, уч
реждёнными в это время. Отсюда жёсткие конфликты с Симео
ном Полоцким и его воспитанником Сильвестром Медведевым.
И хотя Иоаким преуспел в схватке, на деле это мало чего меня
ло. Ведь все они были едины в главном: в гонениях на старове
ров и на ислам.
Хорошо известны обличения Иоакима бесполезных для цар
ства «проклятых злобожников татар», то есть мусульман, а об от
ношении патриарха и его окружения к раскольникам только что
сказано. В этом они полностью смыкались с малороссийскими
«братьями». Борьба между ними велась за право обслуживать
формирующуюся прослойку колонизаторов, а также унижать
и давить коренное население. Выходцы с Украины неизменно
играли первую скрипку в этом «святом» деле. Например, ког
да в Киево-Печерской лавре приступили к изданию новосостав-
ленных житий святых, то патриарха даже не поставили в из
вестность, а его возмущение по этому поводу проигнорировали.
Любопытно, что Иоаким не только проглотил обиду, но и меч
тал быть похороненным не где-нибудь, а в Киеве и перед смер
тью горевал, что это не удалось.
Сменивший Иоакима патриарх Андриан, выдвинутый ма
терью Петра I Натальей Нарышкиной (Раевской), уже не де
монстрировал ретивости предшественника. Начиная с середи-
алогическая архитектура никонианства 135
ны 1690-х годов церковь неуклонно погружалась в украинскую
пучину, втягиваясь туда, как в омут. Малороссийские выходцы
оккупировали практически все архиерейские кафедры, места
дастоятелей в виднейших монастырях, играли ключевые роли
в епархиальном управлении, входили в штат придворного ду
ховенства, руководили духовными академиями и семинариями,
которые в своём большинстве наполнялись воспитанниками,
вызванными из Малороссии. На фоне всего этого только недоу
мение вызывают причитания «незалежного» историка М.С. Гру
шевского о подчинении Киевской митрополии Москвой, об унич
тожении украинской церкви. В свете изложенного вопрос о том,
кто кого унизил и уничтожил, получает совсем другой ответ.
Церковному расколу второй половины XVII столетия в пост
советский период уделяется всё больше внимания. Однако стро
ительство никонианского государства не исчерпывается ре
лигиозной сферой. Не меньшую роль в этом играло создание
романовской версии отечественной истории: «возвращение»
к православным истокам шло параллельно с реконструкцией
прошлого. Кстати, сегодня укоренено мнение, будто россий
ская история — это плод усилий германских учёных во главе
с Ф. Миллером и Г. Байером, слепивших её в середине XVIII века
при жёстком оппонировании М.В. Ломоносова (это один из лю
бимых сюжетов патриотических кругов). Однако подобный
взгляд нельзя признать правомерным: каркас нашей истории
создавался не немцами, а исключительно украинско-польски
ми деятелями во второй половине XVII века. Они, а не кто-либо
ещё, — создатели всей идеологической архитектуры, включая
церковную. Что же касается немецких профессоров, то те лишь
корректировали исторические основы, заложенные не ими. А по
тому их противники — прежде всего Ломоносов, — выступая
против немецких интерпретаций (норманнская теория), по фак
ту отстаивали украинские позиции, оберегая их от нападок за
езжих иноземцев.
Рождение романовской версии отечественной истории про
исходило так же осторожно, как и религиозные новации. Пер-
вые десятилетия по окончании смуты, принёсшей столько горя

нашей земле, не располагали к каким-либо реверансам в сторо
ну Малороссии; ещё не окрепшая династия старалась излишне
не раздражать население. Забвению были преданы даже нара
ботки о происхождении московских великих князей от киевских,
а о писаниях, излагавших эту генеалогическую схему, вообще
перестали упоминать, как, например, о знаменитой Степен
ной книге. Всё начало меняться только к середине XVII столе
тия. Пробным камнем стала акция по возвращении на родину
останков царя Василия Шуйского, умершего в польском плену
ещё в 1612 году.
Конечно, к самому Шуйскому Романовы не испытывали
ни малейших симпатий, но возврат его праха давал прекрас
ную возможность заговорить об историческом пути страны, по
скольку погибшего причисляли к потомкам Рюриковичей, ки
евских князей. Встреча траурного кортежа состоялась 10 июня
1635 года в Москве: многочисленные церковные молебны, само
перезахоронение собрали огромные толпы. Люди услышали
о Рюрике, о киевских князьях, о началах Московии и т.д., иначе
говоря, образ Киевской Руси после долгого пребывания в лето
писях южного происхождения и в дипломатической документа
ции наконец был предъявлен широким массам.
Его внедрение началось через агиографические тексты, се
рия которых под присмотром патриарха Иосифа увидела свет
в 1645-1650 годах. Издано житие владимирского князя Геор
гия Всеволодовича, кому приписывают крылатые слова: «Лучше
смерть за веру, чем плен», произнесённые при штурме Владими
ра татарами. Созданы жития князей Михаила Тверского, Фёдора
Ярославовича, изготовлены покрова на гробнице матери и брата
Александра Невского в Георгиевском монастыре во Владимире,
обновлены княжеские росписи Архангельского собора в Крем
ле, заново украшен Ипатьевский монастырь и т.д. В княжеский
путеводитель превращается Степенная книга, которая букваль
но восстаёт из пепла. Разворачивается почитание древних прави
телей, иными словами, насаждается культ Киевской колыбели.
6^Идеологическая архитектура никонианства 137
Весомую роль в продвижении всего этого сыграли греки,
кровно заинтересованные в реализации своего давнего проекта
«всея Руси». Они работают на два фронта: на московском и укра
инском. С 1648 года, с момента казацкого восстания в Мало
россии, греки активно обрабатывают украинскую верхушку.
Коринфский митрополит Иосаф приезжает и неотлучно нахо
дится при Хмельницком, дарит ему «освящённый» меч для борь
бы за православие. По территории Украины разъезжает и ещё
один греческий архиерей — митрополит Назаретский Гавриил,
он координирует целую толпу афонских монахов, усиленно раз
носивших по украинским просторам весть о Киевской Руси, ког
да все православные были едины под духовным окормлением
Константинополя.
Примечательно, что в Москве вспышка интереса к Киевской
Руси носила антитатарскую направленность, коей были заряже
ны осевшие здесь украинско-литовские кадры. С начала 1650-х
годов мусульманам, находившимся на государевой службе, ре
комендовалось переходить в христианскую веру или покидать
занимаемые должности. Тем самым порывалось с традиционной
политикой XV-XVI веков. В ту пору московские великие князья
дорожили положением и связями в мусульманском мире. К при
меру, когда при Иване Грозном Касимовский царь Саит-Булат
крестился, то он был лишён Касимова. Теперь же существование
там мусульманского правителя, наоборот, стало неприемлемым:
его оставляли только в случае принятия крещения. Христианами
становятся многие видные представители верхов, ранее придер
живавшиеся ислама, например Юсуповы. Эти процессы завер
шилась в начале 1680-х годов, когда последние татарские кня
зья, находившиеся на службе, после принятия крещения были
пожалованы в стольники. Тогда же упомянутое Касимовское хан
ство под Рязанью ликвидировали за ненадобностью.
Наряду с церковными стараниями мозговым центром исто
рических изысканий выступает Посольский приказ, ведавший
иноземными делами. Там действовала большая группа толмачей,
переводивших зарубежные сочинения, включая хроники. Эту
структуру в разное время возглавляли ярые полонофилы А. Л. Ор-

дин-Нащокин, А.С. Матвеев, Е.И. Украинцев, В.В. Голицын. Они
вдохновляли работу по составлению новых книг, которые во всё
возраставших масштабах тиражировал Печатный двор — про
пагандистский рупор того времени. За 1640-1680-е годы из его
стен было выпущено в общей сложности около 400 различных
изданий, предназначавшихся для массового читателя. Алексей
Михайлович всячески подстёгивал переводные работы прика
за. Так, по его прямым указаниям богослужебные католические
тексты адаптировались под местную аудиторию. Для этого уби
рали ссылки на латинские источники и авторов, заменяли име
на понтификов на вселенских патриархов, святых отцов, а Рим
скую церковь — на святую соборную восточную.
Заметной вехой стал труд под названием «История» дьяка
Ф.А. Грибоедова (Грижбовского). Его цель — прославить «благо
верный и благочестивый дом Романовых». Повествование сжа
то повторяло Степенную книгу, а затем — со второй половины
XVI столетия — использовался материал хронографов, Нового
летописца, грамот, приказных документов. Поэтому подготов
ленный в 1669 году текст представлял не самостоятельное тво
рение, а скорее, компиляцию. Автор стремился продолжить Сте
пенную книгу, а потому главное внимание уделил позднейшим
событиям: практически треть текста относилась к периоду Ива
на Грозного, почти две трети — к Смуте и царствованию Рома
новых.
Причём историческая канва — войны, дипломатические до
говоры — не очень интересовали Грибоедова, сосредоточенного
на выведении правящей династии от Рюрика, князя Владимира
и др. Современные исследователи заметили, что старательный
дьяк презентовал романовскую генеалогию аналогично «Ска
занию о князьях Владимирских», послужившему затем основой
Степенной книги (об этом говорилось во второй главе). Помимо
этого «История» содержала ряд исторических экскурсов, посвя
щённых отдельным княжеским родам, например князьям и бо
ярам черниговским, рязанским.
6 *Идеологическая архитектура никонианства \ 39
Если Грибоедов не делал акцента на Киевской Руси, то этот

пробел восполняла хроника Феодосия Сафоновича, составлен
ная в 1672 году. Этот игумен Михайловского монастыря в Киеве
в первой части тщательно изложил период до конца XIII века, ос
новываясь на рассказах о Юго-Западной Руси. Во второй же ча
сти он поместил сообщения о наиболее значительных событиях
в Московии и на Украине уже до середины XVII столетия. Зна
комство с этим трудом поражает учёных обилием затронутых
тем. Тут и всякие княжеские родословные, и «Сказание о Мама
евом побоище», описания Литвы, Польши, Османской империи
и много чего ещё. Исследователи даже называют хронику Сафо
новича энциклопедией исторических и географических знаний,
имевшихся на тот момент. Нужно сказать, что малороссийский
фактор начинает оказывать решающее влияние на историче
скую литературу.
Многие крупные произведения того времени подготавли
вались непосредственно в Киеве или прямо подражали издан
ным там книгам. Например, большую популярность в Москве
приобрёл «Меч духовный» архиепископа Л. Барановича. Текст
иллюстрирован прекрасно выполненными гравюрами, многие
из которых затем воспроизводились в разных качествах. Так, на
пример, была создана большая икона «Древо московского го
сударства», где в виде дерева изображена родословная Рюри
ка-Романова вместе с отдельными святыми. В 1668-1670 годах
в Посольском приказе выполнено четыре перевода ещё одной
хроники, Матвея Стрыйковского, написанной в конце XVI века.
Такая востребованность была связана с тем, что этот поляк, осев
ший в Литве, рассуждал о славянском единстве, а также из
вещал о первой победе над татарами, одержанной литовцами
в разгар нашествия Батыя.
Но наибольшую известность в ряду киевской исторической
литературы получил знаменитый «Синопсис» (по-гречески «Обо
зрение»), изготовленный в Киево-Печерской лавре. Споры об ав
торстве до сих пор не утихают, кто-то указывает на архимандри
та монастыря Иннокентия Гизеля, другие называют доверенное
лицо Л. Барановича И. Армашенко, а Гизеля считают заказчиком

этого произведения. Последнее вряд ли справедливо, посколь
ку заказчиком являлся сам царь Алексей: при личной встре
че с архимандритом он попросил того подготовить популярное
изложение прошлого, рассчитанное на самые широкие круги.
Это удалось в полной мере: стиль произведения весьма лите-
ратурен, тяжёлый слог заметно облегчён. В то же время пове
ствование — и это примечательно — подтверждено ссылками
на источники, то есть автор считает нужным не только расска
зывать, но и доказывать.
А потому «Синопсис» представлял собой не просто популяр
ное издание, а историографическую вершину того времени с ши
роким использованием многих базовых хроник: Длогуша, Са-
фоновича, Стрыйковского, Повести временных лет, Густынской
летописи и др. Первое и второе издания вышли в 1674 и 1678 го
дах соответственно. Окончательный же вид книга приобрела при
третьем выпуске 1680 года, увеличенном вдвое за счёт встав
ки «Сказания о Мамаевом побоище» Ф. Сафоновича, о креще
нии славян М. Лосицкого и др. В общей сложности «Синопсис»
вплоть до начала XIX столетия выдержал тридцать изданий:
на нём выросло не одно поколение. О том, что эта книга пред
назначалась прежде всего для российского читателя, свидетель
ствует её распространённость именно в России: здесь сохрани
лось подавляющее большинство экземпляров.
В тексте обращает на себя внимание подробное описание
древнейших событий до Владимира Мономаха, когда автор по
стоянно подчёркивает общность славянских судеб. Они выводят
ся из Библии, где Мосох — шестой сын Иафета — представлен
прародителем всех славянских народов. Так проводилась мысль
об их единстве ещё до призвания варягов. Разумеется, не обой
дено татарское нашествие, о Куликовской битве говорится как
о кульминационном пункте борьбы с иноверными. Таким обра
зом, изложение подводило к центральной теме — союзу России
и Украины. Строго следуя византийской схеме, «Синопсис» убеж
дает, что их историческое прошлое, а значит, и будущее, несмо
тря ни на что, неразрывно связано. Правда, неудобные моменты
в тексте предусмотрительно обойдены. Очень скупо говорилось
о Смуте начала XVII века, а вот что удивляет гораздо больше,
так это полное игнорирование фигуры Богдана Хмельницкого.
Видимо, в Москве память о предательских интригах последнего
пока не изгладилась: это произойдёт позже, когда того выдви
нут на роль зачинателя российско-украинского братства. Сле
дует отметить и ещё одно важное обстоятельство: «Синопсис»
уже не принимал во внимание Степенную книгу, близость с ко
торой прослеживалась только тематически. Да и вообще из пе
речисленных выше персонажей лишь дьяк Грибоедов пытался
опираться на неё всерьёз.
Украинские же деятели отказались от её использования, пред
почитая ориентироваться на польские произведения. Во многом
это связано с тем, что Степенная книга в силу строгого деления
на степени-поколения по прямому родству не могла помочь в ис
комой преемственности Рюриковичей и Романовых. Доказать
кровное родство последних с Иваном Грозным через его первую
жену Анастасию не представлялось возможным, потому-то уси
лия дьяка Грибоедова на этой ниве были встречены сдержанно.
Некоторые поступали иначе: доводили степени до Ивана Грозно
го, а после его венчания на царство предлагали считать всех по
следующих венчанных государей, включая Романовых, в равном
положении вне зависимости от родства, хотя это тоже не очень
вдохновляло. Тем не менее ближе к концу жизни Михаил Фё
дорович «признал» в Иване Грозном своего деда, а Алексей Ми
хайлович вслед за ним — прадеда. Оставалось только патриарха
Филарета — племянника первой жены Ивана Грозного Анаста
сии — объявить не больше и не меньше как «сыном» самого из
вестного московского царя, на что всё же никто не сподобился.
Окончательно этот гордиев узел решительным образом разру
бит лишь Пётр I, императорской затеей покончив с этим дина
стическим цирком.
Если романовская родословная кое-как бы ла утрясена,
то с другой не менее важной проблемой дело обстояло слож
нее. Речь о населении страны, превращённом в объект неви

данного этнографического эксперимента. Насаждение никони
анства во второй половине XVII века сопровождалось тотальной
зачисткой народного эпоса. Эта трагедия освещена сегодня не
достаточно, хотя по последствиям она нисколько не уступает
религиозным потрясениям. До утверждения Романовых офици
альное православие, больше напоминавшее народное верова
ние, а не строгую систему религиозных догматов, сосущество
вало с устойчивыми традициями низов.
Эту ментальность издавна несли скоморохи, олицетворявшие
публичный смех и веселье. Можно сказать, у людей той эпохи
скоморох конкурировал со священником, поскольку и те и дру
гие воздействовали на простой люд. Блиставшие церковнос
лавянским красноречием попы побуждали паству к покаянию
и слезам, необходимым для спасения, тогда как скоморохи
на обычном, разговорном языке воспевали плодородие земли
и человеческую радость. Первую атаку на народных любимцев
предприняли иосифляне образца XVI века (приверженцы униат
ства), укрепившиеся в церкви. На Стоглавом соборе 1551 года
они требовали «удушения» любых народных традиций, но тог
да их стремление не поддержал Иван IV При Романовых же всё
изменилось: успех задуманной церковной реформы по большо
му счёту зависел от того, насколько удастся вытравить память
паствы.
В правление Михаила Фёдоровича, ещё отличавшегося осто
рожностью, объявлять открытую войну народному эпосу не ре
шались. Известен указ 1627 года о недопущении в Москве так
называемых языческих игрищ и суеверий. В тексте сказано, что
бы «впредь за старое Ваганьково никакие люди не сходились...»,
дабы не смущать православных игрищами мирскими, «коле-
ды бы... не кликали». Однако результативность подобных ука
зов была крайне низка. В 1636 году власти тревожились вновь:
праздники проводятся не по-христиански, вместо духовной тор
жественности веселятся, кощунствуют, пляшут. Свадьбы без ве
дунов не справляются, многие по вечерам слушают скоморошьи
Идеологическая архитектура никонианства 143
песнопения, другие «по зарям» чародеев, волхвов призывают.
Подобное наблюдалось не только в столице, но и во всех горо
дах, не говоря уже о сельской местности.
Как нужно отказываться от «бесовских сонмищ», продемон
стрировал лично Алексей Михайлович. Когда царь женился
на Марии Милославской, то запретил исполнение песен, отка
зался от тех свадебных забав и игр, где звучали народные моти
вы. Это было поистине «громом среди ясного неба», поскольку
резко противоречило вековым традициям, свято соблюдавшим
ся. Так, например, женитьба Ивана IV на черкесской княгине
Марии Темрюковне сопровождалась обрядами, празднествами,
весельями с сильным языческим привкусом. Теперь же впер
вые в истории свадьба царя совершилась в необычной тишине
на фоне духовных пений из триодей. По её завершении в тече
ние 1648 года был оглашён целый ряд указов, не просто запре
щавших увеселения, игры, но и предусматривавших конкретные
наказания за участие в них. На скоморохов обрушивались жёст
кие репрессии, их нещадно гнали, проклинали, жгли инструмен
ты, а их слушателей приказано бить кнутом и подвергать «ве
ликой опале». Фактически накануне старта церковной реформы
власти объявляли старинные обычаи вне закона. Патриарх Ио
аким в 1684 году подтвердил это, проклиная тех, кто не подчи
няется антискоморошным указам. Параллельно репрессивным
усилиям непосредственно народное творчество — былины, пес
ни, сказки — подвергались тотальной деформации.
Отечественный эпос как таковой обратил на себя внимание
лишь в середине XVIII столетия, когда казак К. Данилов на ураль
ских заводах Демидова собрал первый цикл песен. Устойчи
вый же интерес к этой сфере формируется позже под влиянием
немецкой романтической школы, ставившей во главу угла изу
чение всего народного. Довольно быстро выяснилось, что наш
эпос по сравнению с общеславянским представляет собой отно
сительно поздний слой, и это явилось откровением для многих.
По мнению специалистов, любое народное творчество создаётся
Непосредственно низами. Если отделить от него так называемое
144 Пыжиков Л.В.
сверхъестественное, то по оставшемуся можно довольно точно

судить о народной жизни, о проявлении народных чувств. Одна
ко применительно к российскому материалу подобные утвержде
ния не оправдались. Русские былины и сказания производили
очень странное впечатление: о народной жизни из них практи
чески ничего не удавалось почерпнуть. Именно это наблюде
ние стимулировало серьёзные исследования, проведённые ря
дом учёных в 1860-1890-х годах.
Отправной точкой стала идея о значительном тюркском слое,
обнаруженном в толще отечественного эпоса. В лингвистиче
ском смысле тексты оказались переполнены тюркскими слова
ми: например, тот же «богатырь» от тюркского «багатур». Наши
былинные герои, как известно, киевского и новгородского раз
лива, тем не менее большую часть времени проводят в шатрах,
не расстаются с конём, вооружены восточным оружием и т.д.
Особенно симптоматично подчёркнутое внимание к коню, что
вообще-то характерно для тюркских мотивов. Не осталась неза
меченной и родственность сюжетов восточного и нашего эпоса.
Причём это касается не только сценарной схожести, что вряд ли
ещё удивительно, но даже конкретных эпизодов и действий ге
роев. Где наш богатырь появляется в столице князя Владими
ра, там непременно всякий раз восточный богатырь присутству
ет в какой-либо столице. Если у нас дело происходит у реки или
воды, то и в восточном варианте действие разворачивается там
же. Где наш богатырь въехал на гору или холм, точно так и ази
атский аналог на том же самом месте повествования въезжает
на возвышенность. Разница заключается лишь в том, что в рус
ских былинах об этом сказано коротко, одним стихом и почти
всегда стереотипными выражениями. В восточных же поэмах
или песнях эти эпизоды поданы несравненно пространнее.
Иными словами, в нашем эпосе преобладают некие обра
зы идеальных героев, стандартных ситуаций при минимальной
живой картине. Восточные поэмы, а также славянские памят
ники являются творчеством совершенно другого рода. Различ
ные бытовые подробности, обстановка, фон — всё там другое.
Идеологическая архитектура никонианства 145
В тех героических песнях присутствует могучий элемент народ
ности: они пронизаны любовью к своему краю, природе. Посто
янно описываются горы, поля, весна и лето, деревни и селения,
причём отнюдь не стереотипными выражениями, которыми за
полнены наши тексты. Бесцветность отечественного эпоса при
сравнении с иноземными аналогами просто режет глаз.
Причина, разумеется, не в том, что наш народ менее та
лантлив или меньше любил свою землю. Просто наши былины
и сказания — продукт переработки сверху, причём в масшта
бах, не наблюдавшихся больше нигде. Всё их полотно вымара
но с определённой целью — убрать или в лучшем случае мини
мизировать национальную идентификацию. Вычищенный текст
украсили новые имена, как то: князь Владимир, Добрыня, Алё
ша Попович — и географические названия, связанные преиму
щественно с Киевской Русью. Поэтому ощущение чего-то пере-
1*ещённого, подставного не покидало многих, кто всерьёз брался
за изучение былинного материала.
О том, что всё обстояло именно таким образом, говорит от
кровенный скепсис украинофилов по адресу былин, воспевав
ших, казалось бы, украинское прошлое. Так, историк Н.И. Косто
маров заявлял об их чуждости Малороссии, о формировании
этого пласта на какой-то другой базе, только вот на какой имен
но, не уточнял. Вместо этого он подчёркивал, что лишь одно
в них относится к киевской древности — это имена Киева, дру
гих городов, князей, богатырей, но собственно киевского там
чрезвычайно мало. Добавим: исследователи второй половины
XIX века утверждали, что из наших былин нельзя даже сделать
вывод о христианском элементе в Киевской Руси. На вид буд
то бы всё христианское, а в действительности перед нами пере
ложение сюжетов вовсе не православных, а восточных. Иначе
говоря, перед нами результат украинско-польского перекодиро
вания изначально народного творчества, в ходе чего тюркский
былинный остов был раскрашен под киевскую историю. Заме
тим: такое кощунство, совершённое украинско-польским правя
щим слоем, не имеет прецедента в мировой истории. Даже над
индейцами Северной Америки не удосужились учинить подоб

ного: там сохранилась родовая память.
Любопытен и ещё один факт: при стерилизации былин, при
их адаптации к киевским летописям произошло то, что, каза
лось бы, трудно вообразить. Из русских былин совершенно вы
пал народ! Во всех восточных (да и не только) поэмах и песнях
простые люди играют определённую роль — аплодируют геро
ям, принимают участие в их подвигах. А вот в повествовани
ях об Илье Муромце или Добрыне о каком народе может идти
речь? Судя по текстам, без них абсолютно некому стоять за веру,
за церковь, за стольный град Киев. Если сравнить былины ки
евского цикла, к примеру, с киргизскими эпическими песнями,
то здесь народ постоянно появляется на сцене, с ним хан сове
туется, призывает для оглашения своего решения. В наших бы
линах отсутствуют даже признаки чего-то подобного, тут мы
не увидим людей, занятых своими делами, тем более влияю
щих на текущие события; народа нет даже в качестве декорации.
Круг персонажей строго очерчен: с одной стороны, сам князь,
его двор, богатыри, а с другой — враги, чудовища, с которы
ми расправляются княжеские воины. С идейной же точки зре
ния былины представляют собой антитюркские агитки: в этом
их основное предназначение. Образ «поганой татарвы» присут
ствует буквально повсюду, зато упоминания о Литве весьма по
казательны — «славная и храбрая».
7. Гражданская война
1 6 7 0 - х — начала 1 6 8 0 - х годов
Название данной главы удивит читателя. В обозначенный пе

риод, исходя из традиционного исторического контекста, ника
ких гражданских войн не происходило, да и каких-либо причин
для этого не существовало. Разумеется, навязанную сверху цер
ковную реформу романовская научная школа в качестве причи
ны разгоревшихся конфликтов рассматривать не могла. О рели
гиозном расколе вообще старались упоминать как можно реже.
Достаточно почитать В.О. Ключевского или С.М. Соловьёва, что
бы увидеть, насколько мизерно то внимание, которое уделяли
ему маститые профессора. В их глазах сопротивление благим
церковным преобразованиям — удел незначительного числа не
вежественных фанатиков, обитавших в маргинальных нишах.
В советский период проблематика религиозного раскола вто
рой половины XVII века также не приветствовалась, прозябая
на периферии исследовательского поля в силу общей марксист
кой зашоренности.
Сегодня, конечно, ситуация изменилась, и трагическая стра
ница нашей истории вызывает гораздо больший интерес. Его
Поддерживает круг учёных и энтузиастов, популяризирующих
исторические, этнографические и краеведческие аспекты. Учи
тывая сделанное ими, на повестку дня выдвигается новое про
чтение церковной реформы и прежде всего та глубокая враж
дебность, с которой она была встречена в различны х слоях
общества. Масштабы народного недовольства, смятение низше
го духовенства, брожение в верхах — все эти потрясения, объ
единённые знамёнами старой веры, будет справедливым опре
делить не иначе как гражданская война. Именно это понятие,
на наш взгляд, лучше всего применимо к череде бурных собы

тий, вызванных Большим собором 1666-1667 годов.
К этому времени серьёзный очаг сопротивления уже тлел
на севере, где располагался знаменитый Соловецкий монастырь.
Это — крупный духовно-культурный центр России, покровитель
ство которому оказывали государи начиная с Василия III. В оби
тели собрано богатейшее книжное собрание, со всех уголков
страны туда устремлялись паломники. Прекрасно укреплённые
Соловки имели также и военное значение, являясь оборонитель
ным форпостом региона. В признанном духовном центре — хра
нителе благочестия — критически отнеслись к церковным нов
шествам, заявленным собором 1654 года. Неприятие усилил тот
факт, что их инициатором выступил Никон. Его здесь очень хо
рошо знали, поскольку до избрания патриархом тот с 1649 года
возглавлял Новгородскую епархию, в ведении коей находился
монастырь. Никон сразу предпринял атаку, пытаясь урезать дав
ние привилегии Соловков. Принадлежность к кругу заправляв
шему на тот момент церковной жизнью, позволила ему полу
чить право суда в обители, ранее неподсудной Новгородскому
митрополиту. Кроме того, из монастырской библиотеки изъяли
некоторые книги и ценности, что породило резкое недовольство.
Репутация Никона среди многочисленной братии, мягко го
воря, оставляла желать лучшего, а потому неприятие преобра
зований, провозглашённых под его эгидой, легло на хорошо под
готовленную почву. Было решено проигнорировать московские
указания, ничего не изменяя в богослужебной практике. Кроме
того, монастырь вскоре посетил Иван Неронов, превративший
ся в одного из главных оппонентов церковной реформы: ему
устроили торжественную встречу, что не осталось незамеченным
в столице. Первые новопечатные книги (служебники, скрижали
и другие) доставили на Соловки лишь к 1657 году, но там наотрез
отказались их использовать. Последовавшее вскоре удаление Ни
кона восприняли как хороший знак, тем более что власти реши
ли действовать осмотрительно и не оказывать прямого давления
на монастырь. Был выбран другой путь: в это время скончался
^ Г ражданская война 1670-х — начала 1680-х годов 149
прежний настоятель обители, и на его место утвердили избран
ного братией архимандрита Варфоломея. Перед ним и постави
ли задачу аккуратно, постепенно перейти на исправленные кни
ги. Варфоломей взялся это реализовывать, чем быстро нажил
немало врагов; тем не менее он сумел сколотить небольшую так
называемую промосковскую партию, изъявлявшую готовность
развернуться в сторону новых обрядов. Время до Большого со
бора 1666-1667 годов протекло в позиционной борьбе между
враждовавшими группами.
Подчеркнём: противники реформы в монастыре питали на
дежды, что предстоящий собор может отменить ненавистные
никоновские новины. Отправившегося туда настоятеля снабди
ли соответствующей челобитной, где обстоятельно изложили
все доводы в пользу старой практики. Причём Варфоломей, от
правляясь в путь, «забыл» взять послание, и его нагнали с ним
уже у Вологды. Однако тот, проявляя осторожность, не торопил
ся оглашать петицию в Москве. И как выяснилось, не напрасно:
собор планировал устроить судилище старообрядчеству с целым
букетом обвинений и проклятий. Вовремя сориентировавшись,
Варфоломей предъявил челобитную уже как улику против оппо
зиции в Соловках. Но там тоже не дремали и доставили ещё одно
заявление с целью дискредитировать перед центральными вла
стями самого архимандрита. В Москве постановили разобрать
ся в этой ссоре на месте и направили в монастырь специальную
комиссию, которая уяснила, что сама собой ситуация не уляжет
ся. Сводить всё только к личностной неприязни основных дей
ствующих лиц, как это делали ранее, было признано ошибкой.
Смена настоятеля и удаление его противников ровным счётом
ничего не давала: конфликт отражал глубинные противоречия
в оценке самой реформы. К середине 1667 года все осознали, что
открытого противостояния избежать не удастся.
Началом восстания стал отказ принять нового архимандри
та Иосифа, присланного из Москвы. К его приезду монастыр
ская братия на общем собрании приняла ещё одну челобитную
на имя царя. В ней уже в крайне резкой форме говорилось о дья-
Вольском происхождении новых книг, проводилась идея стра

дания за веру. Рим, Константинополь, Москва пали, а потому
единственным местом, где обитает истинное благочестие, оста
ются Соловки. Монахи писали: «не присылай, государь, напрас
но к нам учителей, а лучше, если изволишь книги менять, при
шли на нас свой меч, чтобы переселиться нам на вечное житие».
Примечательно, что челобитная взывала к авторитету не толь
ко соловецких чудотворцев Зосиме и Савватию, но и вспомина
ла Михаила Романова с Филаретом. Правительство расценило
послание как ультиматум и в ответ выслало войска, запретило
подвоз продовольствия: началась блокада обители, произошли
первые вооружённые столкновения.
Однако установить блокаду при благожелательном настрое
крестьянства оказалось довольно трудно. Местные жители по
стоянно подвозили припасы, крестьян периодически вылавлива
ли, но те ссылались на хозяйственные дела, связь же с мятежни
ками отрицали. Некоторые просто перебегали к ним, вливаясь
в ряды обороняющихся, чьё количество достигало 700 чело
век. По деревням и селениям зачитывали указ, отписывающий
вотчины монастыря царю, но крестьяне продолжали снабжать
осаждённых. Огромный духовный авторитет старинной обите
ли, складывавшийся столетия, уничтожить росчерком пера было
невозможно. Сочувственно относилась к восставшим и часть
царского войска, состоявшего на первых порах преимуществен
но из стрельцов — архангельских, холмогорских, кемских, во
логодских — все они не отличались желанием воевать с мона
стырём.
Продолжавшаяся в течение нескольких лет осада не прино
сила ощутимых результатов. Соловецкий монастырь превращал
ся в дестабилизирующий фактор для обширного северного ре
гиона. Оттуда потоком лилась пропаганда против церковных
новшеств, раздавались призывы сжигать новые книги, ломать
четырёхконечные кресты, кои называли латинским крыжем,
уничтожать даже утварь с их изображением. Вместо царя и па
триарха начали молиться за здравие православных архиеписко-
5»ажданская война 1670-х — начала 1680-х годов 151
пов, то есть за тех, кто не принял реформу. Осаждённые также
впервые ввели не только религиозные, но и бытовые разгра
ничения между «верными» и «неверными», вплоть до выделе
ния последним особой посуды. Требовали перекрещивать греков
и киевлян, а находившихся в монастыре ссыльных украинцев
изолировали от остальных.
Разочарование итогами Большого собора дало толчок к фор
мированию беспоповской идеологии, превратившейся затем
в ведущий народный религиозный тренд. Её начала были раз
работаны одним из книжников Соловков Герасимом Фирсовым.
В своём «Трактате о двуперстии» он заключил: если духовные
наставники погрешат против веры и будут прельщать ересями,
то это не пастыри, а лжеучителя, противопоставляющие себя
христианским идеалам благолепия. Вину за смущение церкви
Фирсов полностью возлагал на верховных иерархов, а также
на тех священников, которые не проявили решимости в оттор
жении зла. Как установили специалисты, беспоповская практика
постепенно утверждается в монастыре: чтение текстов перешло
от священников к верующим, последовали изменения в испове
ди, в погребальном обряде и т.д.
Несложно понять, что всё происходящее вызывало у властей
не только раздражение, но и серьёзную тревогу. Соловецкий мя
теж, учитывая поддержку населения, мог длиться долго. Поэто
му ликвидация этого очага смуты превращается в неотложную
задачу правительства. В сентябре 1673 года от командования
осадой отстраняются воеводы Волохов, а затем Иевлев, чьи дей
ствия признаны неэффективными. На смену им приходит новое
руководство в лице И. Мещеринова, хотя в действительности
его фамилия была Мещерский. Этот персонаж был преиспол
нен решительности и жестокости по отношению к восставшим.
Численность войска увеличивается в два раза за счёт стрельцов
из других регионов.
Боевые действия разворачиваются теперь по всем правилам
военного искусства. Мещерский приказывает спустить часть
воды из озёр, расположенных у монастыря, чтобы обмелить ко
лодцы. При обстреле применяет зажигательные ядра, возво

дит срубы на уровне стен для проведения атак, начинает рыть
несколько подкопов под башни. Активизация осады приводит
к брожению среди оборонявшихся, некоторые предлагают свер
нуть сопротивление, начинаются побеги. Массированный штурм
в конце декабря 1673 года восставшие смогли выдержать, но по
сле него боевой настрой заметно упал. Один из покинувших оби
тель монахов, попав в руки к царским войскам, указал, где в сте
не одной из башен есть плохо заделанная калитка.
В ночь на 22 января 1674 года пятьдесят стрельцов пробра
лись через неё внутрь и открыли ворота для основных сил. По
сле непродолжительного сопротивления монастырь пал. Многие
отмечали, что ворвавшиеся вели себя как на захваченной враже
ской территории: казна, библиотека, ризница были разграбле
ны. Особенно отличился на ниве грабежа Мещерский, увёзший
на лодках большую часть добра. Кстати, за это он подвергся тю
ремному заключению, а следствие тянулось несколько лет. При
сматривать за разгромленной обителью Москва направила дру
гого воеводу, В.А. Волконского, чья ненависть к раскольникам
также не вызывала сомнений. Кроме того, соловецкий штурм
не принёс ничего хорошего и Алексею Михайловичу: на следу
ющий день после него царь серьёзно заболел и через неделю
скончался. Позднее в старообрядческой среде бытовала леген
да, что, почувствовав себя плохо, он «познал» своё преступле
ние и посылал приказ отменить взятие. На самом же деле перед
смертью, как сегодня хорошо известно, царь вспоминал не о по
губленном им монастыре, а о «друге» Никоне, желая попросить
у того прощения.
После этих событий Соловки быстро затухают, превратив
шись из видного духовного центра в самую заурядную обитель.
Отстроенная на новый лад церковь явно не стремилась лишний
раз напоминать о той трагической странице. Зато в народной па
мяти соловецкая оборона навсегда осталась символом мужества
и стойкости в отстаивании своих взглядов. Как убеждала люд
ская молва, защитники знаменитого монастыря обосновались
ажданская война 1670-х — начала 1680-х годов 153
в легендарном Беловодье, где должно утвердится истинное Цар
ство Божие. Непосредственным преемником Соловков стала, как
известно, Выговская беспоповская пустынь, основанная культо
выми фигурами староверия братьями Денисовыми. Один из них,
Семён, навсегда запечатлел народный подвиг в труде «История
об отцах и страдальцах соловецких».
Более крупные волнения с точки зрения размаха и остро
ты произошли в 1670-1671 годах в Южном и Среднем Повол
жье: они вошли в историю как крестьянская война под пред
водительством Степана Разина. Разгоревшиеся события даже
привлекли пристальное внимание за границей. Одно из пер
вых иностранных сочинений на данную тему, вышедшее по све
жим следам в немецком Виттенберге, сообщало, насколько слу
чившееся повергло в ужас не только Московское государство,
но и всю Европу. В то же время историография редко увязыва
ла тот факт, что эти потрясения следовали за осуждением ста
рообрядчества на Большом соборе 1666-1667 годов. Анафема
традиционной церкви всколыхнула страну с севера до юга, при
чём духовный протест трансформировался в отторжение но
вой элиты в целом.
Конечно, подобный взгляд не свойственен дореволюцион
ному официозу, не склонному драматизировать церковную ре
форму. Вместо этого причины восстания выводились из общей
неустроенности, большого количества беглых, недовольства не
которых слоёв укреплением государства и т.д. В литературе пре
обладало мнение, что вся обстановка середины XVII века рас
полагала к появлению того, кто способен оседлать тлеющие
в низах брожения. Почему им стал именно Разин? — на это да
вался вполне определённый ответ. Он обладал сильными лич
ностными качествами и был одержим чувством мести за стар
шего брата, повешенного в 1665 году князем Ю.М. Долгоруким
за самовольный уход из московского полка, воевавшего с поля
ками. Разин с другим братом Фролом поклялись «задать страху
всем боярам и знатным людям». Вот, собственно, побудительные
причины, породившие, по мнению историков, мятеж. Религиоз-
ный раскол если и занимал в этом комплексе какое-либо место,

то только самое незначительное.
Обычно о религиозности Разина — казака во втором поколе
нии — говорится крайне скупо. Известно о двух его богомольях,
совершённых в Соловецкий монастырь в 1652 и 1661 годах: ос
нователи обители Зосима и Савватий считались чудотворцами,
исцелителями ран. Вместе с тем разинское православие сильно
отличалось от греческих образцов, которые навязывало прави
тельство. Как и у большинства населения той эпохи, его веро
вания были густо пропитаны народными поверьями и обычая
ми, например, воздавать благодарность реке после водного пути.
До нас дошли сведения о присутствии Разина при свадебных об
рядах, когда венчавшиеся, приплясывая, обходили несколько
раз вокруг дерева, после чего считались обвенчанными. Одна
ко всё это нисколько не мешало ему с удовольствием принимать
в дар иконы, правда изготовленные только в России. Конечно,
с точки зрения церкви греческого покроя подобный симбиоз
граничил с богохульством. Один из голландцев, наблюдавший
восставших воочию, в своих записках вообще не признавал их
за христиан.
До поры до времени Разин вёл образ жизни, ничем не отли
чавший его от остальной казацкой массы. Он собрал вокруг себя
небольшую удалую толпу, с которой кружил по Волге и по Дону,
не брезгуя грабежами. Позже молва приписывала Стеньке чаро
дейские умения, когда тот ведовством останавливал плывущие
суда, заговаривал оружие, а от его взгляда люди каменели. Сво
ими «подвигами» Разин привлёк внимание властей: царицын
ский воевода А. Унковский посылал к нему двух духовных особ,
чтобы обуздать атамана, «застращать воровское сердце». Одна
ко тот отказался с ними встречаться, исчезнув восвояси. Вскоре
объявился на реке Яик, его репутация в этих краях заметно вы
росла, а вместе с ней и личная самооценка. Так, Разин отказался
принимать грамоту от астраханского воеводы И. Хилкова с тре
бованием отпустить каких-то стрельцов, посчитав это ниже свое
го достоинства. Он счёл правильным, если к нему обратится сам
7.|Гражданская война 1670-х — начала 1680-х годов 155
государь — только в этом случае всё будет исполнено. В Астра
хани это расценили как оскорбление и послали против атама
на подполковника И. Ружицкого, перекрещённого поляка. Кста
ти, ещё большее раздражение данный эпизод вызвал в Москве,
где решили заменить уронившего достоинство воеводу на дру
гого — И. Прозоровского.
Предусмотрительный Разин не стал ввязываться в конфликт
и в марте 1669 года покинул российские пределы: больше года
о нём ничего не было слышно. Но время даром не терял, совер
шив набег на Персию, доставивший шаху немало хлопот. Казаки
Приобрели большую добычу: теперь Стенька располагал серьёз
ными средствами, с которыми прибыл обратно. Его авторитет
поднимается на небывалую высоту, и царские власти решили
Простить ему прежние прегрешения и дерзости, так как в душе
приветствовали совершённый поход против персов. Разин клял
ся в верности к государю, одаривал всех богатыми подарками.
Его направили на Дон, где разницы повели себя не «по-государ-
Ственному», начав принимать в свои ряды беглых крестьян. На
поминание о недопустимости подобного было проигнорирова
но: «Кто к нам придёт, тот волен».
Слухи о том, что вокруг авторитетного предводителя собира
ются толпы, быстро растекались. Весной 1670 года к нему при
мыкает крупный отряд Василия Уса, который уже в течение не
скольких лет разорял помещичьи дворы у Воронежа и Тулы.
Встревоженные власти выдавили его из этих мест на Дон, куда
с ним потянулись и многие беглые. С пришельцами обращались
too-братски, делили добычу, те называли атамана батюшкой, ве
рили в его ум, силу и удачу. Разин, раздавший практически всё
Собранное в персидском походе, жил в обычной земляной избе.
Как свидетельствуют очевидцы, по одежде, по отсутствию роско
ши его нельзя было отличить от остальных, если бы не оказы
ваемые ему всеобщие знаки уважения.
В небольшом городке Паншине состоялся казачий круг: его
принято считать отправной точкой восстания. На нём Разин при
звал идти «против государевых неприятелей, чтоб из Москов
ского государства вывести изменников бояр и думных людей,

а в городах воевод и приказных людей». Давно замечено, что его
обличения не касались Алексея Михайловича, более того, анон
сированная борьба подавалась исключительно как поддержка
царю, которого предало окружение. В доказательство измены
бояр и воевод приводилась кончина трёх членов царской семьи:
царицы Марии Ильиничны в 1669 году и двух царевичей — Алек
сея Алексеевича и Симеона Алексеевича — в следующем.
Причём первого из них незадолго до смерти официально объ
явили наследником престола: в отсутствие царя в Москве указы
подписывались одновременно двумя именами — самого Алек
сея и его старшего сына. Из всего этого делался недвусмыслен
ный вывод: царскую семью сознательно «изводят», государь же
лает дать крестьянам и служивым людям свободу, а изменники
этому препятствуют. Поэтому необходимо начать борьбу с ними
и тем самым помочь царю. Вот такой идеологией изначально
было окрашено восстание. Простые люди не могли даже допу
стить, что монарх не просто заодно с меняющейся элитой, а яв
ляется прямым выразителем её интересов.
Когда Разин подошёл к Царицыну, его отряды, разделённые
на сотни и десятки, насчитывали около пяти тысяч человек. По
следовало заявление, что они пришли освободить всех от ярма
боярского рабства. Как быстро выяснилось, в штурме нет ника
кой необходимости, поскольку население не собирается оказы
вать сопротивления восставшим. Воевода с группой чиновни
чества и офицеров оказались в абсолютном меньшинстве: их
призывы защищаться никого не вдохновляли. Ворота были от
крыты, и разинцы беспрепятственно вошли в город, их встреча
ли как освободителей. В Царицыне они провели более месяца,
перебили верхушку, ввели казачье устройство, вместо власти во
еводы назначили городового атамана. Один из бежавших вниз
по Волге, с характерной фамилией П. Дубенский, достиг Астра
хани и рассказал о случившемся. Астраханская крепость явля
лась ключевым опорным пунктом юга России, и там не на шутку
встревожились известиями. Против Разина поспешили снаря
7. Гражданская война 1670-х — начала 1680-х годов 157
дить несколько тысяч человек, коими командовали иностранные
офицеры. Это войско вышло навстречу Разину, препятствуя его
продвижению к Астрахани. Но битвы опять не получилось, так
как стрельцы с развёрнутыми знамёнами и барабанным боем пе
решли на сторону восставших, между ними началось братние.
И это несмотря на то, что астраханское начальство буквально
накануне обходило весь стрелецкий строй и призывало хранить
верность присяге.
Вести об успехах Разина будоражили Астрахань, где населе
ние также проявляло сочувствие к происходившему. Например,
за речи в пользу восставших был арестован некий поп Василий.
Здесь нужно заметить: многие из низшего духовенства демон
стрировали расположенность к разницам, что наблюдалось уже
в Царицыне, где священники встречали их с иконами. Это объ
ясняется тем, что навязанная сверху церковная реформа ещё
не укоренилась на местах и при ослаблении административного
давления неприятие к ней сразу прорывалось. Поэтому попыт
ки астраханского воеводы И. Прозоровского и местного митро
полита увещевать жителей, проводить крестные ходы ни к чему
не приводили. Начавшийся штурм города подошедшими отряда
ми Разина вновь запустил уже знакомый сценарий: вместо обо
роны стрельцы по заранее условленному сигналу кинулись из
бивать чиновничество, детей боярских, иностранных офицеров,
остатки которых укрылись в соборе.
После штурма их в количестве семидесяти человек казнили,
а воеводу Прозоровского и его родственников повесили за ноги,
затем сбросив с одной из башен Кремля. В Астрахани освободи
ли всех заключённых, провели конфискацию имущества долж
ностных лиц, грабежи и разбои жёстко пресекались. Для город
ского управления создали Приказную палату, где располагалась
канцелярия, функционировала таможня. Новую власть пред
ставляли войсковой старшина и собрания населения (кругов),
что напоминало местное самоуправление. Весьма примечатель
ны сведения о том, что многие руководители повстанцев избе
гали общения с митрополитом, как, например, Василий Ус. За
фиксированы и внешнеполитические контакты Разина. Так, он

склонял персидского шаха к военному союзу, угрожая в против
ном случае более масштабным набегом. Крымский хан предла
гал ему совместно атаковать Москву.
Судя по всему, жизнедеятельность разинцев отличалась об
ширностью. Однако до нас дошло немного письменной докумен
тации, поскольку она активно разыскивалась и уничтожалась
царскими властями. Даже известие о якобы укрытом архиве
Разина стало поводом тщательных поисков, продолжавшихся
долгое время. Не удивительно, что свидетельства о восстании
сохранились главным образом в материалах, составленных по
бедившей стороной. Документов повстанческого лагеря на се
годняшний день выявлено всего семь, они хранятся в переписан
ном виде в делопроизводстве правительственных учреждений.
Это касается и так называемых «прелестных грамот» или при
зывов подниматься на борьбу, рассылаемых не только на рус
ском, но и на языках народов Поволжья, включая обращения
к мусульманам «За нас Богу помолитесь». Такие письма находили
во многих уездах и свозили в столицу для сожжения. Об их коли
честве говорит тот факт, что территория между Окой и Волгой
от Рязани до Астрахани была охвачена народными волнениями.
В середине лета 1670 года Разин начал триумфальное ше
ствие вверх по Волге. Один за другим капитулировали города.
В Саратове при его приближении произошёл антиправитель
ственный переворот, а местного воеводу посадили под арест.
Жители во главе с игуменом Богородицкого монастыря торже
ственно встретили восставших хлебом-солью. Вся верхушка го
рода, как и в Астрахани, была уничтожена. Затем пришёл черёд
Самары, где всё повторилось снова. Интересно отметить, что на
дежд на царя Алексея у разинцев заметно поубавилось, они ви
дели: тот вовсе не ищет их защиты, действуя с боярами заодно.
Эти изменения отразились в целовании креста уже царевичу
Алексею Алексеевичу, что при здравствующем государе выгля
дело вызывающе. Тем самым идеология борьбы против бояр за
метно уточняется — за царевича и за Степана Разина.
Причём именно первые двое как бы узаконивали восстание.
Говорили, что разинские отряды сопровождают два судна: на од
ном, выложенном изнутри красным бархатом, находился «умер
ший» царевич, а на другом, украшенном чёрным бархатом, —
опальный патриарх. Разумеется, никакого Никона восставшие
предъявить не могли, а вот что касается царевича, то при Разине
действительно состоял подросток — сын кабардинского мурзы,
подобранный в Астрахани; его крестили и обучали грамоте. Бо
евым кличем повстанцев было «Нечай», то есть символическое
прозвище «царевича», означавшее «неожиданно появившийся».
В Москве уже осознали, что ситуация становится угрожаю
щей, а потому объявили всеобщую мобилизацию столичного
дворянства и боярства, дабы дать отпор наступающей «голыть
бе». На новый год — 1 сентября 1670 года — собранное войско
с помпой вышло из Москвы. Присутствовавший при этом ино
странец описывал роскошь одежд, конского снаряжения этих
(«спасителей Отечества». Они устремились к Симбирску, кото
рый с начала сентября осадил Разин. Здесь развернулись уже
по-настоящему острые вооружённые столкновения, воевода боя
рин И. Милославский держал оборону города. Отсюда открывал
ся путь в центральные уезды страны, поэтому правительствен
ные войска под командованием князя Ю. Барятинского спешили
сюда на помощь.
Противостоять объединённым силам Разин уже не смог и от
ступил, потеряв много людей. Бои продолжались в Нижегород
ском уезде, но удача отвернулась от атамана. Несмотря на взятие
Макарьевского Желтоводского монастыря, что удалось с помо
щью местных крестьян, крупное поражение последовало под Ар
замасом. Там было казнено около одиннадцати тысяч разинцев.
Примечательно, когда в Поволжье полыхала самая настоящая
война, брат Разина Фрол по Дону направился к малороссийским
землям в надежде перенести борьбу на Слободскую Украину. Од
нако это оказалось тщетным: полковник И. Дзинковский, слу
живший царю, соблазнился было на разинские посулы, но мест
ное население поднять не смог.
Разина пленили на Дону, куда он ушёл набираться сил. След

ствие вёл приближённый царя А. Матвеев, а вопросы состав
лял сам государь. Казнь через четвертование состоялась 6 июня
1671 года. Когда правительство официально оповещало всех, что
с Разиным покончено, то первыми в списке проинформирован
ных значилась украинская верхушка в лице гетмана Д. Много
грешного, архиепископа Л. Барановича, архимандрита И. Гизеля.
Их успокаивали: курс на сближение с Украиной, а значит, и пло
ды церковной реформы вне опасности. Но после разгрома ра-
зинское движение своё напряжение передало в жизнь духовную,
обнаружив необычайную живучесть и долговечность. Подтверж
дение тому — множество легенд, песен, которыми окружён об
раз атамана. Как передавала молва, тот не умер, а прячется
внутри горы. Через сто лет, когда неправды и скорби народные
умножатся, Разин вернётся и будет бушевать больше прежнего.
Последний очаг сопротивления — Астрахань — пал в янва
ре 1672 года, но это не принесло успокоения. «Второе издание»
разинского восстания последовало уже вскоре, о чём не приня
то говорить. Речь идёт о масштабных беспорядках, прокатив
шихся по Поволжью, Уралу и Сибири, от которых, по словам
С.М. Соловьёва, «сильно отдавало разинским духом». Поводом
к ним (и это особенно интересно) явилась первая Русско-турец
кая война 1677-1681 годов. К этому времени Османская импе
рия, прекрасно понимая, что дружественные отношения с Рос
сией стали достоянием прошлого, решила серьёзно осложнить
ей жизнь. Турки ринулись на украинские территории, везя с со
бой бывшего гетмана Юрия Хмельницкого, коего собирались
использовать в качестве марионетки.
Ключевым сражением стала осада крепости Чигирина, при
крывавшей подходы к Киеву. Напор нападавших был настоль
ко силён, что царские войска отказались от обороны крепости,
покинув её в 1677 году. Историки до сего дня спорят: было ли
это поражение или заранее спланированный тактический ход.
Но вот что точно не было спланировано, так это волнения, раз
горевшиеся в стране после известия о падении Чигирина. Огром-
^Гражданская война 1670-х — начала 1680-х годов 161
нал территория на востоке страны оказалась охвачена бунтом.

Такая острая реакция застала власти врасплох, воеводы с мест
писали об откровенных симпатиях людей, узнававших о турец
ких успехах. Волнения затронули разные народы: калмыков,
татар, башкир, киргизов, ногайцев, коряков, чувашей, мордву.
То есть беспорядки, прокатившиеся от Волги до Красноярска,
коснулись как мусульман, так и буддистов, и язычников.
Возникала опасность смычки этих бунтов с действиями ту
рецкой армии на юге. Не будет преувеличением утверждать, что
в этом случае власть Романовых повисала бы на волоске. Отве
сти опасность удалось с помощью дипломатии, остановившей
турок различными уступками и посулами. В результате те отка
зались от продвижения вглубь России и развернулись на запад.
Вскоре — в начале 1680-х — османская армия объявилась в Ав
стрии, где в течение полутора лет штурмовала Вену, повергнув
в ужас всю Европу. Добавим: события на востоке России хотя
и озадачивают современных учёных, но тем не менее продол
жают оставаться как бы заслонёнными восстанием Разина. Эта
страница требует самого серьёзного прояснения, и прежде все
го необходимо установить, как отразились в них интересы мно
гочисленных народов нашей страны.
Ситуация в центре страны, также не отличавшаяся умиро
творением, известна гораздо лучше. После поражения разинцев
получают широкое распространение самосожжения, когда люди
предпочитали добровольную смерть наступлению никонианско
го мира. Случаи массовой гибели фиксируются в различных ре
гионах страны в Нижегородском, Владимирском крае, на Севе
ре, о чём циркулировали зловещие слухи. Не только в сельской
местности, но и в городах присутствие приверженцев старой
веры давало себя знать, расколу сочувствовали и посадские
люди. После обнародования указов Никона о троеперстии и по
явления новых книг многие перестали посещать общественное
церковное богослужение.
Последовал всплеск обычаев домашнего культа, купечество
разного уровня начало держать или прибегать к услугам священ
ников без архиерейских свидетельств, которые «на святую цер

ковь приносят страшные хулы». Подобных домашних мольбищ,
по свидетельству современников той поры, возникло очень много
«в царствующем граде Москве и иных городах». Такая атмосфера
чрезвычайно благоприятствовала созданию староверческих куль
тов, независимых от епископата. Поддержанное непосредственно
населением посадов, распространение раскола шло неудержимо.
В воздухе витала идея борьбы между избранными чадами божьи
ми и их преследователями, антихристовыми слугами. Было оче
видно, что эти настроения рано или поздно выльются в открытый
конфликт, о чём сообщали и иностранные резиденты в России.
Не только их беспокоило, что беспорядки перекинутся с окра
ин непосредственно в столицу. Как отмечалось в сочинениях тех
лет, с наступлением 1682 года катализатором недовольства вы
ступили стрельцы, расквартированные в Москве. Последние
были недовольны поборами начальства, что отразила составлен
ная в феврале челобитная на имя государя Фёдора Алексеевича.
Тот, как водится, поручил расследовать жалобы, а престарелый
глава Стрелецкого приказа Ю.М. Долгорукий всячески тормозил
расспросы. Стрельцы негодовали, но всё-таки жили верой в «до
брого царя». Однако 27 апреля 1682 года Фёдор скончался, и на
дежды на удовлетворение жалоб начали таять.
После смерти государя мгновенно вспыхнуло острое соперни
чество между семействами Нарышкиных и Милославских. Иван
(Милославский), которому стукнуло пятнадцать лет, отличался
слабым здоровьем и пониженными умственными способностя
ми. Петру (Нарышкину) исполнилось только десять, но он смо
трелся намного выигрышнее, и его провозгласили царём, что
привело к резкому всплеску дворцовых интриг и ослаблению
власти. На таком фоне незамедлительно обострились более глу
бинные противоречия, убранные властями с поверхности. Так,
ещё не оставленные чаяния о реабилитации старой веры и ста
рых обрядов вновь ворвались в общественную жизнь.
Спусковым крючком для возникновения массовых беспо
рядков стала новая челобитная стрельцов. Здесь уже более под
^Гражданская война 1670-х — начала 1680-х годов 163
робно и в красках описывались злоупотребления полковников
и других командиров. Они обвинялись в использовании земли,
выделенной стрельцам, в своих нуждах, в принуждении к хозяй
ственным работам, в поборах за предоставление отпуска и вы
ходных и т.д. При составлении этой жалобы поднимаются и во
просы веры. Да и поведение челобитчиков резко изменилось:
угрозы последовали не только в адрес непосредственного началь
ства, но и правительственных чиновников. Это объяснялось тем,
что чаша весов в верхах склонялась в пользу Нарышкиных, чьим
сторонником являлся ненавистный глава Стрелецкого приказа
Ю.М. Долгорукий. Напомним: именно он казнил за своевольство
брата Степана Разина, служившего под его началом в польской
кампании, а также участвовал в карательных операциях при по
давлении восстания 1670-1671 годов.
Тут же стало известно о возвращении к власти Артамона
М атвеева, удалённого усилиями Милославских после смерти
Алексея Михайловича. За Матвеевым также числились разин-
ские счёты, поскольку тот возглавлял следствие над знаменитым
атаманом. Таким образом, для активизировавшихся стрельцов
эти видные фигуры нарышкинского клана были неприемлемы.
Ещё более усугубил ситуацию приказ шести стрелецким полкам
выдвинуться в Казань для усмирения местных татар, но стрель
цы отказались подчиниться до удовлетворения жалоб. Царский
двор впал в смятение, под стражу посадили несколько полков
ников, которых требовали выдать на расправу, что в данной си
туации больше напоминало спасение, а не наказание.
Поняв, как накаляется обстановка, сложившиеся обстоя
тельства попытались обратить в свою пользу проигравшие Ми
лославские. Причём неожиданно на передовые роли выдвину
лась женщина — царевна Софья, старшая сестра Ивана, что для
Практики тех лет было весьма необычно. Она уже на похоронах
Фёдора Алексеевича начала интриговать против врагов свое
го семейства. Нарышкиных обвинили в неуважении к усопше
му государю, так как малолетний Пётр с матерью не достояли
до конца заупокойную службу, сославшись на усталость. При-
влекло внимание и возведение 23-летнего дяди Петра — Ива

на Нарышкина — в чин боярина, минуя промежуточные сту
пени. Широкой огласке придали третирование этим царским
родственником Ивана Милославского, едва избежавшего побо
ев. Прибывший в Москву после ссылки А. Матвеев — глава на
рышкинской партии — сразу обозначил недоброжелательность
к стрельцам, обещая их угомонить. Всё это было использовано
Софьей для привлечения стрельцов на сторону своего семей
ства, и те заговорили, что царевича Ивана с точки зрения стар
шинства незаслуженно обошли. В ходе контактов со стрель
цами Софья сближается с одним из полковников — князем
И.А. Хованским.
Бунт начался 15 мая 1682 года, когда стрельцы вместе с тол
пой ворвались в Кремль, потребовав предъявить притеснённого
Ивана. А. Матвеев решил успокоить страсти, выведя обоих царе
вичей к народу. Однако всё испортил глава Стрелецкого приказа
Ю.М. Долгорукий, в жёсткой форме потребовавший всех поки
нуть Кремль. После чего разъярённые люди накинулись на са
новников. На глазах юного Петра растерзали его родственни
ков, бояр А. Матвеева, Г.Г. Ромодановского, Ю.М. Долгорукого
с сыном, И.М. Языкова, нескольких высокопоставленных ино
странцев и других. После этой кровавой бойни Пётр всю жизнь
страдал нервными конвульсиями. Толпы в течение трёх дней ры
скали по Кремлю, выискивая изменников. Патриарх Иоаким пы
тался их успокоить, но на него не обращали внимания.
Итог — провозглашение царями и Ивана, и Петра, а Со
фью — правительницей при них. Власть перешла к Милослав
ским, старейший из них, И.М. Милославский, возглавил сразу
ряд ключевых приказов (Пушкарский, Иноземный и другие),
но продержался всего несколько дней, поскольку бенефициара
ми бунта стали также и Хованские. Отец получил Стрелецкий,
а сын — Судный и Сыскной приказ. Таким образом, неожидан
но образовалась партия, говоря современным языком, силови
ков. Именно Хованские из-за какой-то ссоры настояли на отстав
ке И.М. Милославского, и тот даже бежал из Москвы, прячась
от них по подмосковным имениям. Д ля всех становилось ясным,
что силовики превращаются в грозную силу.
Помимо перестановок в верхах, бунт буквально внёс в те
кущую политическую повестку вопрос о религиозном расколе.
Как свидетельствовали документы, повсюду вспыхнула агитация
за старую веру, все её противники и гонители умолкли, тех, кто
подавал голос за никониан, подвергали избиению. Раздавались
требования отказаться от религиозных новин, не ходить в эту
«церковь». В такой обстановке под давлением снизу правитель
ство и патриарх Иоаким были вынуждены согласиться с публич
ным состязанием о вере. Старообрядческие настроения выра
жали шесть начитанных раскольников, именуемых официозом
«злой шестерицей». Во главе её стоял Никита Добрынин из Суз
даля, прозванный никонианами Пустосвятом, а также расколь
ники из Подмосковья, Олонецкого края.
Власти всячески оттягивали публичный спор, открывали
винные погреба, чтобы отвлечь часть народа. Патриарх Иоаким
предложил вместо прений о вере устроить испытание иначе. По
ложить в раку святого митрополита Петра старые и новые кни
ги, запечатав Успенский собор Кремля. Пусть святой чудотворец
«явит» своё отношение к тем или иным текстам, оставив те, ко
торые ему угодны, а кои противны — выбросит из раки. Но рас
кольники посчитали, что кто-то из никониан затаится внутри
опечатанного собора и вышвырнет старые книги, а потому от
казались от патриаршего предложения.
Староверы продолжали настаивать на проведении открыто
го диспута, причём обязательно до венчания царей, назначен
ного на воскресенье 25 июня 1682 года. Они стремились, чтобы
цари-государи венчались в истинной, старой вере, а не в лати
но-римской. Миссию переговорщика от лица раскольников взял
на себя И.А. Хованский, который даже публично начал крестить
ся двуперстием. Однако это покровительство нельзя назвать удач
ным. Хованский разыгрывал староверческую карту, хорошо по
нимая, насколько это мощный фактор давления на верхи. Сам
'Хованский по происхождению — потомок литовских королей (Ге-
диминовичей), чем очень гордился. Кроме того, он вынашивал

планы породниться с царским семейством через женитьбу своего
сына на младшей сестре Софьи — Екатерине Алексеевне. Не пре
небрегал новый глава Стрелецкого приказа и патриархом Иоаки
мом, посещая того для благословения. Не удивительно, что, взяв
шись пролоббировать диспут о вере, он фактически затягивал его
проведение, чтобы венчание царей прошло, как и намечалось,
по новому чину. В ответ возмущённые толпы ворвались в Кре
стовую палату, вступив с патриархом в дерзкие препирательства.
Отделаться от прений не получалось, да и в планы Хованского
окончательно «хоронить» нужную ему акцию не входило. Поэтому
5 июля 1682 года при его попустительстве народ пошёл в Кремль.
По воспоминаниям современников, обстановка на Соборной
площади была такова, что патриарх с архиереями ожидали из
биения. Не рискнув выйти к нахлынувшей толпе, они выстави
ли какого-то священника с печатными тетрадями, которого едва
не растерзали. Зазвучали речи раскольников, чередовавших дово
ды за старую веру с непотребными эпитетами по адресу никони
анской церкви. Тогда патриарх Иоаким предложил перенести об
суждение в Грановитую палату, чтобы в нём смогло участвовать
царское семейство. Староверческим лидерам идея дискутировать
внутри здания была не по душе, но тот же Хованский уговорил
их согласиться. Споры там разгорелись с новой силой, причём па
триарх, по воспоминаниям очевидцев, выглядел не лучшим обра
зом. Сначала он говорил, что простолюдинам не подобает влезать
в церковные дела и судить архиереев. Затем, по сути, отмежевался
от проведённой реформы: не им это задумывалось, а он, дескать,
пришёл на готовое. Инициативу пришлось брать Софье, которая
жёстко оппонировала раскольникам, обвиняла их в непочтении
государям. В ответ было сказано, что ей нужно не «царство му
тить», а удалиться в монастырь. На этой ноте прения свернулись.
Софья прекрасно поняла, что промедление смерти подоб
но и, собрав группу верных стрельцов, спустя несколько дней
арестовала зачинщиков неприятного диспута, чему Хованский
не препятствовал, как, впрочем, и казни Никиты Добрынина,
7JГражданская война 1670-х — начала 1680-х годов 167
объявленного политическим преступником. Чтобы как-то сгла
дить последствия, патриарх Иоаким со своей стороны «вовре
мя» узрел в патриаршей ризнице ковчег с мощами апостола Ан
дрея Первозванного, привезённый и подаренный греками ещё
царю Михаилу Фёдоровичу. Рука апостола была сложена трое
перстным знамением, о чём оповестили всех, кого только мож
но, а мощи выставили на всеобщее обозрение.
Тем не менее напряжение не спадало, царское семейство жило
в страхе, опасаясь очередного нашествия в Кремль. В этой об
становке двор в середине июля 1682 года покидает столицу, про
живая в селе Коломенском, Саввином монастыре, а после на
правившись в Троице-Сергиеву лавру. Ход последних событий
продемонстрировал, что необходимо избавиться от опеки Хован
ского, активно использовавшего раскольников в своих интересах.
Упорно циркулировали слухи о готовности того занять престол,
опираясь на стрельцов. Софья решила сыграть на опережение:
под предлогом приезда сына украинского гетмана Самойловича
Хованского вызвали ко двору и схватили, казнив вместе с трид
цатью семью стрельцами 17 сентября 1682 года по пути в Троице-
Сергиеву лавру. Только в ноябре, выждав ещё около двух месяцев,
царское семейство решило вернуться в Москву.
По возвращении двора патриархом Иоакимом незамедли
тельно был устроен Церковный собор, резко ужесточивший го
нения на старообрядчество. Были разработаны так называемые
«12 статей», прозванные в народе драконовскими. Этими ста
тьями устанавливались по сути своей инквизиционные меры:
нераскаивающихся раскольников сжигать в срубах, ложно об
ратившихся, а затем вновь приставших к расколу казнить без
!*спытаний, проповедников староверия — сжигать, не донёс
ших о раскольниках — бить кнутом и ссылать. После 1682 года
мечты староверов о возможности «исправления» царей рассея
лись окончательно. Период открытой борьбы с никонианским
режимом завершается, а раскольничий фактор полностью ухо
дит из политики, которая начинает определяться другими вну-
рриэлитными раскладами, о чём и пойдёт речь дальше.
8. Лицо ОККУПАЦИОННОЙ АДМИНИСТРАЦИИ
Утверждение о том, что цементирующим элементом рома

новской элиты был украинско-польский контингент, необычно.
Национально-этническая окраска верхов неизменно рассматри
валась как исконно русская, а какие-либо уточнения считались
излишними. Недооценённым остаётся тот факт, что итогом на
вязанной церковно-униатской реформы стало привилегирован
ное положение кадров именно украинско-польского происхожде
ния. Формирование никонианской элиты происходило в отрыве
от коренного населения, которое в своём большинстве отторга
ло религиозные новшества, а потому какие-либо духовные свя
зи с меняющимся высшим сословием утрачивались. В новом
элитном разливе уже не оставалось места мусульманству или
старообрядчеству, окончательно выдавленным из государствен
ной жизни. В то же время внутри правящей прослойки стира
лись грани между боярством и дворянством: часть первого те
ряла былое значение, а многие из второго набирали силу за счёт
родства с царским семейством или же благодаря заслугам на ар
мейском или приказном поприще.
В преддверии петровского царствования выделялись Ст
решневы и Милославские, Языковы и Лихачёвы, Нарышкины
и Матвеевы, Башмаковы и Збаровские. Довольно типичная вы
борка видных фамилий того времени, однако их происхождение,
а главное, культурные предпочтения позволяют характеризовать
эти роды как находившиеся прежде всего в украинско-польской
орбите. К тому же в последнюю четверть XVII века российские
элиты наш пиговывались свежими украинскими представи
телями со схожей ментальностью. Так, гетман Брюховецкий
успел породниться с боярином Д.А. Долгоруковым, женившись
|£. Лицо оккупационной администрации 169
на его дочери, а его преемник Самойлович выдать дочь за кня
зя Ф.П. Шереметева.
Подобным образом поступали и другие малороссийские
старшины и полковники, в результате чего украинско-поль
ское присутствие в верхах только расширялось. Казалось, вли
ваясь в состав России, все они должны столкнуться с целым р я
дом проблем. Но парадоксальность российской ситуации в том
и заключалась, что присоединённые чувствовали себя на ред
кость комфортно. Отечественный высший свет начиная с Алек
сея Михайловича и вплоть до Петра I был густо окрашен в укра
инско-польские тона. А вот кто испытывал сильный дискомфорт,
так это коренное население, то есть те, к кому якобы присоеди
няли «несчастную» полонизированную публику.
С Петра I отчуждение романовской элиты от населения толь
ко нарастало, чему способствовал бурный приток иностранцев.
Если в царствование Алексея Михайловича эти процессы толь
ко набирали силу, то при Петре развернулись во всю мощь. Лю
бовь ко всему иноземному отличала государя буквально с пе
лёнок. Первым его воспитателем был шотландец Менезиус,
пленённый в польскую войну 1654-1667 годов. Алексей Ми
хайлович приблизил этого ловкого человека и даже посылал
с поручениями в Европу и в конце концов приставил к юному
царевичу. Среди первых учителей Петра значился и голландец
Ф. Тиммерман, давший ему азы арифметики и геометрии. Ув
лечению будущего государя морским делом способствовал дру
гой голландец, X. Бранд, специально выписанный в Россию для
строительства флота. Построенный при его участии первый ко
рабль, спущенный на воду на Волге, был сожжён отрядами Сте
пана Разина. Бранд же руководил закладкой новых кораблей
на Переяславском озере.
По мере взросления Пётр сближается с бывалыми иностран
ными вояками — осевшими в России шотландцем П. Гордоном
и швейцарцем Ф. Лефортом. Особенным расположением поль
зовался последний, с 1675 года офицер в полках так называемо
го иноземного строя. Лефорт знакомил молодого царя не толь-
ко с военными достижениями, но и с культурой европейской

жизни. Именно благодаря лефортовскому влиянию тот осво
ился в Немецкой слободе, где начал проводить много време
ни и, невзирая на женитьбу на Е. Лопухиной, стал ухаживать
за немкой из семейства Монсов. Лефорт вплоть до самой смер
ти в 1699 году находится рядом с Петром: в Азовских походах,
в поездке по странам Западной Европы и т.д. К этому времени
вкусы Петра окончательно определены: укрепление регулярной
армии — прерогатива иностранных кадров. И хотя их числен
ность в войсках составляла около 15 процентов, но именно они
занимали наиболее важные командные должности.
Когда просматриваешь сводки начавшейся Северной войны
со шведами, то уже невозможно по фамилиям отличить своих
командиров от чужих. Так, на шведской стороне генералы Ле-
венгаупт, Крейц, Реншильд, граф Пиппер, а на российской —
генералы Брюс, Ренне, полковники Мюленфельд, Кампель, Ке-
лин. Добавим, что служба в отечественной армии оплачивалась
по трём тарифам: прибывшим иностранцам назначалось самое
высокое жалованье, те из них, кто родился в России — так на
зываемые старые иноземцы — получали меньше, а хуже всего
оплачивалась служба местных уроженцев.
Петровское пристрастие к иноземщине никогда и ни для кого
не являлась секретом, в то же время гораздо менее известно
о его глубокой привязанности (иначе не скажешь) к Малорос
сии, что практически полностью заслонено европейской темой.
Увеличение доли иностранцев в элите меняло многое, но отнюдь
не выветрило украинско-польский дух. В любимцах Петра чис
лился небезызвестный гетман Иван Мазепа (Ян Колединский),
в молодости паж при дворе польского короля. Этот деятель стал
гетманом ещё при царевне Софье, чья опала на нём никак не от
разилась. Мазепа втирается в полное доверие и к Петру, даже
сватает своего племянника за сестру А.Д. Меншикова. Изобра
жает готовность «всеми силами крепить неразрывное согласие
обоих русских народов», за что удостаивается ордена Андрея
Первозванного.
8. Лицо оккупационной администрации 171
Пётр всячески поддерживал статус Украины как особой, при
вилегированной территории в составе России, тратил немало
средств на её обустройство. За счёт казны воздвигнул там не
сколько крепостей для защиты от турок, закупал вооружение
для местного воинства, освобождал от поборов. Первым из Ро
мановых посетил Киев, где оставался почти всё лето 1706 года.
Однако успехи армии Карла XII, разгромившего Саксонию, Поль
шу и нагрянувшего на Украину, подтолкнули Мазепу к антирос-
сийскому союзу; лишь Полтавская победа 1709 года переломила
ситуацию. Но даже такое откровенное предательство не сказа
лось на трепетном отношении к украинским «братьям», в чём
Пётр шёл по стопам отца Алексея Михайловича. Манифестом
от 11 марта 1710 года великорусам строго запрещалось «делать
оскорбления малороссам, попрекать их изменою Мазепы», ви
новным грозило жестокое наказание вплоть до смертной казни
за дерзкие обиды!
Тем не менее украинские историки сдержанно относятся
к персоне Петра I, усматривая в нём некую предубеждённость
по отношению к Украине в целом. В доказательство приводится
назначение П.П. Толстого нежинским полковником в 1719 году
на место умершего Жураковского. Это первое возведение рос
сиянина в высокий украинский чин оскорбляет любителей «не-
залежности». Хотя возмущаться здесь особенно нечем, посколь
ку этот Толстой являлся зятем нового гетмана Скоропадского
и получил назначение по просьбе тестя. Бурю негодования вы
зывает учреждение в 1722 году Малороссийской коллегии для
ведения делами данной территории. Это подают как покушение
на автономию, пренебрежение украинскими интересами, а пред
седателя коллегии Вельяминова воспринимают как националь
ного врага.
Конечно, для такой импульсивной натуры, как Пётр, измена
Мазепы не могла пройти бесследно, но «гнев» царя, проявивший
ся через десяток лет в создании упомянутой коллегии, вряд ли
можно назвать угрожающим. Напомним: Малороссийская кол
легия — единственная из государственных структур, которая
располагалась не в Петербурге, а непосредственно на Украине,

в столице гетманщины Глухове. Не нужно объяснять, насколь
ко это было комфортно для украинской верхушки, давая ей до
статочно возможностей влиять на работу правительственного
органа. Кстати, его функции долго оставались неопределённы
ми и ограничивались обязанностью заботиться «о прекращении
неправедности». Иначе говоря, коллегия выступала в качестве
высшей апелляционной инстанции для местных судов. Когда же
Вельяминов пожелал коснуться финансовых вопросов, то даже
не смог собрать необходимых сведений из-за вспыхнувших пре
реканий, откровенного саботажа и потока жалоб в Петербург.
Сменивший Скоропадского гетман Полуботок дошёл до того,
что начал раздавать Малороссийской коллегии (правительствен
ному органу) указания, чем и как надо заниматься! Взбешённый
Пётр, вызвав гетмана в столицу, повелел арестовать его за вопи
ющее превышение полномочий, но никакого суда над ним не по
следовало, да и не планировалось. Следствие выяснило, что тот
вёл себя вполне законно, всё шло к освобождению, если бы По
луботок не скончался в конце 1724 года. Через пару месяцев
умирает и Пётр I, и об этом «недоразумении» просто забы ва
ют, а Малороссийская коллегия вновь низводится до инстанции
по рассмотрению апелляций. Ни о каких серьёзных угрозах, на
висших якобы над Украиной здесь говорить явно не приходится.
Если же украинские помещики действительно сталкивались
с неприятностями, то тут Пётр всегда шёл им навстречу. Чего
только стоит история с А.Д. Меншиковым, который, получив ряд
имений на Украине, насильно завладел ещё деревнями под пред
логом, что здесь укрывают беглых крестьян из России. В ответ
помещики пожаловались в Петербург, но Меншиков всячески
препятствовал проверке. В результате возникло так называемое
«Почаевское дело»: обвинения поддержала та же Малороссий
ская коллегия, царь тоже встал на сторону украинских истцов,
освободив Меншикова от должности президента Военной кол
легии. Фактически тот был накануне опалы, которую отсрочило
заступничество супруги государя Екатерины, а спасла от ареста
Лицо оккупационной администрации
...........173
последовавшая кончина Петра. Этот эпизод наглядно демонстри

рует реальный вес малороссийского фактора.
Его нельзя недооценивать и по другой причине: религиоз
ный каркас российского государства конструировали не понае
хавшие шведы, немцы или голландцы, а украинцы. Последние
могли оказаться где-то лишь потеснёнными, но не более: без них
романовская элита как таковая просто бы рассыпалась. Не уди
вительно, что Пётр, страстный любитель иностранцев-западни-
ков, тотально заполнял высшие церковные должности предста
вителями Малороссии, оставив в этом далеко позади и Алексея
Михайловича, и Фёдора Алексеевича. По его разумению, кадры
из украинских учебных заведений и монастырей — наиболее
подготовленные для просвещения и руководительства невра-
зумлённой паствой, заражённой татарщиной.
Начать нужно, конечно, со Стефана Яворского, ставшего по
сле смерти патриарха Андриана в 1700 году местоблюстителем
патриаршего престола. Начиная с Никона Романовы не реша
лись возводить на патриарший престол этнического украинца,
опасаясь недовольства в низах. И вот теперь Пётр предоставля
ет это высокое место типичному малороссу, формально не вы
двигая в патриархи. Шляхтич из-под Львова С. Яворский, буду
чи откровенным униатом, после Киевской духовной академии
доучивался в иезуитских коллегиях Польши и Литвы; его го
вор сильно отличался от московского. В пастырском послании
Петру Иерусалимский патриарх Досифей вы разил возмущ е
ние, указывая на латинский образ мыслей царского протеже
и угрожая непризнанием того всем православным Востоком,
если его вознамерятся сделать Московским патриархом. Отме
тим, что Яворский в возрасте 42 лет стал ключевым деятелем
РПЦ, штамповавшим украинцев на высшие церковные долж
ности вплоть до учреждения в 1721 году обер-прокурором Свя
тейшего синода.
Ближайшее окружение Петра составляет целый ряд архие
реев, прибывших с Украины. Среди них закадычный друг Явор
ского уроженец Киевщины Дмитрий Ростовский (Туптало). Кро-
ме Жития святых, которые тот начинал редактировать ещё при

патриархе Иоакиме, Туптало прославился «Трактатом о пользе
брадобрития». Наибольшую же известность принесло ему произ
ведение «Розыск о брынской вере» с развёрнутой критикой рас
кола, а по сути, с пасквилем на простой народ, преисполненный
ненавистью к нему. Не отставал от Туптало и архимандрит Фео
досий (Яновский) из польских шляхтичей со светскими развяз
ными манерами. Это очень импонировало Петру, который облёк
его доверием, поставив во главе открывшейся Петербургской
Александро-Невской лавры. Царь-преобразователь высоко ценил
и Киевского митрополита Иоасафа (Кроковского), посвящённо
го в сан в Москве С. Яворским (наглядная иллюстрация «пора-
бощённости» украинской церкви, на деле фактически поглотив
шей русскую). Пётр намечал возвышение Кроковского, но тот
в 1718 году, вызванный в Петербург, скончался по дороге. Сле
дует отметить, что из местных архиереев расположение Петра
завоевал лишь епископ Воронежский Митрофан — тем, что пу
блично поддерживал создание флота, первые корабли которо
го закладывались как раз под Воронежем; он умер в 1703 году
и был исключением из правил.
Наибольшей же любовью Петра пользовался Феофан (Проко
пович), оставивший заметный след в истории церкви. Воспитан
ник Киевской академии, ректором которой одно время был его
дядя, он завершал образование в Риме, ему предлагали остаться
при Ватиканской библиотеке. Но Феофан предпочёл более актив
ную карьеру, прибыв в числе других кандидатов на архиерейские
должности в Петербург. Пётр замечает красноречие и эрудицию
последнего, для государя тот превращается в ключевого совет
ника по взаимоотношениям церкви и государства. Именно Фе
офану было суждено поставить окончательную точку в уничто
жении старой русской церкви, начатом более чем полвека назад
патриархом Никоном. Старания Прокоповича на этой ниве, от ко
торых явственно отдавало протестантизмом, оказались чрезмер
ными даже для униатско-православных кругов, ориентированных
на католические образцы.
.Лицо оккупационной администрации 175
Однако это нисколько не ставило под сомнение то общее,
что их роднило: при освящении романовского режима им всем
доставляло наслаждение издеваться над «тёмными» людьми
и старозаветной верой. В 1718 году Феофан становится архие
пископом Псковским с резиденцией в Петербурге, где поселя
ется в выстроенной для него усадьбе. Из её стен вышел трактат
«Правда воли монаршей» и знаменитый «Духовный регламент»,
обосновывавший государственно-протестантское управление цер
ковью. Институт обер-прокурора Синода, введённый в 1721 году,
заменял патриаршество. Любопытно, что константинопольский
патриарх, к которому Пётр направил ходатайство признать цер
ковные новшества, не моргнув благословил разрушение право
славно-канонического строя, на страже которого стоял. Грамо
ту из Константинополя Прокопович разослал по всем епархиям
для прочтения вслух по церквам.
Таким образом, правление Петра I — судьбоносное не толь
ко с точки зрения социально-экономических преобразований,
но и в плане формирования российской правящей прослойки.
Первая четверть XVIII века фиксирует её окончательные черты.
Именно тогда в элитах завершается образование двух партий:
*шородческой и «русской», как именуют их историки романовской
школы. В петровское время противостояние между ними, в даль
нейшем определявшее расклады в верхах, уже наметилось. Бла
годаря предпочтениям царя западноевропейские выходцы прочно
освоились во власти, в то время как кадры «русского» происхож
дения — базовая опора Романовых в допетровскую эпоху — очу
тились в иных условиях. Приезжие иностранцы, в большом коли
честве пущенные Петром, стали претендовать на весомую роль
в пользовании казной, в выжимании соков из населения. Данное
обстоятельство отметили все, кто когда-либо знакомился с отече
ственным прошлым. Однако по-прежнему удивляет другое: борь
ба в российских верхах рассматривается в контексте так называ
емых инородческой и «русской» партий.
Если относительно первой всё предельно ясно, то этого ни
как нельзя сказать о второй, поскольку о русском тут мож-
но говорить с большой натяжкой. В этом серьёзное упущение

историографии, не осознавшей, а точнее, не желавшей осоз
навать, что под «русской» в действительности замаскирована
украинско-польская партия. Кто в самом деле в ней русские —
уж не Феофан ли Прокопович со Стефаном Яворским и целой
россыпью им подобных, довершивших уничтожение нашей церк
ви? Да и среди «птенцов гнезда Петрова» помимо иностранцев
немало украинско-польских лиц, без тени сомнения объявлен
ных русскими. Вспомним сына органиста из Литвы П.И. Ягужин-
ского, назначаемого то на один, то на другой высокий пост. Ви
це-канцлера, затем и канцлера Г.И. Головкина: его мать и мать
Петра — двоюродные сёстры Раевские. Возьмём кабинет-секре
таря А.В. Макарова: уроженец Вологодчины попал в поле зрения
государя по способностям, но удержался в высшем свете благо
даря женитьбе на П. Ладыженской, которая сделала его там сво
им. Или троюродный брат Петра генерал-аншеф Леонтьев, про
славившийся издевательствами над русской прислугой.
Вообще «русских» представителей в верхах отличало откры
тое пренебрежение ко всему русскому в московском понимании
этого слова, причём в этой ненависти они полностью смыкались
с инородческой партией. Преследование староверия, дискрими
нация мусульманства, уничтожение народных культур — всё это
их совместные «славные» дела. Конкурировали же они за при
дворное влияние, за властные преференции, за доступ к мате
риальным ресурсам, то есть за возможность грабить Россию.
Украинско-польская партия, именуемая «русской», осуществляя
«духовное руководительство» страной, претендовала на более со
лидный куш по сравнению с западниками.
Петровская эпоха определённо разочаровала её, отсюда едва
скрываемые обиды на царя-реформатора, всегда тлевшие имен
но в этом элитном сегменте. Не стоит забывать, что железная
рука Петра I не позволяла противоречиям в верхах проявиться
в полной мере, но после его смерти они выплеснулись наружу.
Украинско-польская партия собиралась отодвинуть иностран-
цев-западников, занявших видные аппаратные позиции, на вто
Лицо оккупационной администрации 177
рой план. Большие надежды давало в этом смысле царствование
юного Петра II, который под влиянием окружения симпатизи
ровал прежним порядкам, существовавшим до его знаменито
го деда. Только речь не заводилась о возврате к дониконианской
эпохе, о пересмотре церковных «завоеваний». В планы «русской»
партии с украинско-польским нутром подобное, конечно, вхо
дить никак не могло. Просто она жаждала снова окунуться в ат
мосферу, где понаехавшая иностранщина не занимала бы клю
чевых мест у кормушки. Не случайно двор Петра II удалился
из прозападного Петербурга в Москву: сначала под предлогом
коронации, а затем пошли разговоры, что молодой император
намерен вообще остаться в Первопрестольной. Аристократия,
ещё толком не обжившаяся в столице, потянулась в свои преж
ние московские особняки. В сентябре 1729 года в Москве состо
ялась помолвка императора с княжной Долгоруковой, причём
празднество было не лишено украинского колорита. Карету не
весты сопровождали гайдуки в национальных одеждах.
Но главное — это политический поворот в отношении Мало
россии, коей занялись с таким энтузиазмом, будто более срочных
дел не существовало. Украинским полковникам и старшинам
правительство принесло извинения за историю с обнаглевшим
гетманом Полуботком, затем вновь подтвердило отказ от нало
гов, что всех обрадовало. Восторг вызвало упразднение нена
вистной украинцам Малороссийской коллегии. Устроенная в ней
ревизия выявила многочисленные нарушения, к ответственно
сти потребовали привлечь председателя коллегии Вельямино
ва. Новым гетманом избрали заслуженного миргородского пол
ковника Данилу Апостола. Один из его сыновей воспитывался
в вельможном Петербурге, зять В. Кочубей стал полтавским пол
ковником; наследники этого «страдальца от российского гнё
та» превратятся в богатейший и влиятельный княжеский род.
Ободрённый гетман Апостол и не думал останавливаться, для
чего направился в Москву, где около года проживал при царском
Дворе. Плодом его стараний стали так называемые решительные
Пункты, то есть резолюции правительства на поданные петиции.
Ими подтверждались «права и вольности», а также намечались

новые, упорядочивалось судопроизводство, причём документ
изобиловал ссылками на Богдана Хмельницкого. К этому време
ни тот становится символом русско-украинского единства, а роль
предателя закрепляется за Мазепой. Апостол усилил гетманское
управление, не «ломясь в открытую дверь», в отличие от своего
предшественника Полуботка, испытавшего крутой нрав Петра
Великого за чересчур развязное поведение.
Внезапная кончина в 1730 году молодого Петра II не остудила
желания продвигаться в сторону польской управленческой мо
дели. Именно по примеру Речи Посполитой задумывалось огра
ничение монархии в конституционной форме с ведущей ролью
аристократического меньшинства. Короновать в этом государ
ственном формате намеревались бабку Петра II, первую супругу
Петра Великого Евдокию Лопухину, которую тот заточил в мона
стырь. При внуке она обрела волю и почёт, а по его смерти ока
залась единственной прямой наследницей престола, от которого,
правда, наотрез отказалась. Тогда и возникла кандидатура пле
мянницы Петра I Анны Иоанновны — вдовы герцога Курлянд
ского, проживавшей в прибалтийской Митаве. Дочь умершего
в 1696 году брата Петра Ивана Алексеевича (Милославского)
стала инструментом в дипломатических играх. Анна Иоаннов
на — первая из дома Романовых, выданная Петром I за рубеж,
за правителя Курляндии, дабы закрепить там российское влия
ние. Предлагая ей престол, рассчитывали, что оторванная от мо
сковских дел герцогиня будет не менее удобным орудием для
аристократических затей, чем скоропостижно почивший Пётр II.
В образованный Верховный тайный совет вошли четыре
представителя семейства Долгоруких, три Голицыных, а также
Г.И. Головкин и А.Н. Остерман, которые вступили в переговоры
с Анной. Очень любопытна её родословная, о которой старают
ся лишний раз не вспоминать: по матери она из рода Салтыко
вых, её прапрадед Михаил Глебович Салтыков в Смутное вре
мя начала XVII века входил в посольство к польскому королю
Сигизмунду III с просьбой дать сына Владислава на московское
£ Лицо оккупационной администрации 179
царство. Прадед Пётр Михайлович растерзан за преданность по
лякам, а дед сначала послужил новой родине, то есть Польше,
а затем, взвесив за и против, перебрался к Романовым, крестил
ся в православие, приняв имя Фёдор; его дочь Прасковья Фё
доровна и была матерью будущей императрицы. Казалось бы,
с точки зрения государственности такая репутация, мягко гово
ря, оставляла желать лучшего. Однако по меркам романовской
элиты это не так: достаточно вспомнить деятельность патриар
ха Филарета (Романова) и других бояр, так что запятнанные по
томственным предательством Салтыковы немногим отличались
от этих «патриотов».
Как известно, попытки «верховников», то есть Долгоруких
и Голицыных, узурпировать власть не увенчались успехом. Укра
инско-польская партия представляла собой развитый элитный
слой с неодинаковыми интересами, к тому же верховенство двух
семей раздражало не только её. Взошедшая на престол Анна
Иоанновна сразу оказалась в эпицентре соперничества различ
ных группировок. Ядро её сторонников, требовавших отмести
монаршие ограничения, составили ободрившиеся родственни
ки новой императрицы Салтыковы, почтенный фельдмаршал
И. Ю. Трубецкой, генерал-прокурор П.И. Ягужинский, церков
ный гуру Феофан Прокопович. К ним, естественно, присоеди
нились и митавцы R Левенвольде и Э. Бирон, преисполненные
планов на грядущее. Напору желающих сохранить влияние или
дорваться до трона «верховники» противостоять не могли, тем
более что их узкий круг быстро дал трещину в лице Остерамана,
чья семья была близка Анне Иоанновне. Его родной брат Дитрих
являлся любимым учителем будущей императрицы: переписку
с ним она никогда не прерывала. Не удивительно, что именно
опытнейшему царедворцу Андрею Остерману Анна поручила ко
ординировать интригу, которая привела бы её к самодержавно
му правлению. Ещё один «верховник», Г.И. Головкин, чья дочь
была замужем за Ягужинским, также дистанцировался от Дол
горуких и Голицыных. В результате они потерпели полное фиа
ско: все Долгорукие были арестованы, их обвинили в преступ
ном отношении к покойному Петру II, чьё здоровье расстроили

частые охоты и увеселения. Голицыных оставили на свободе, от
правив управлять далёкими сибирскими областями.
Когда же всё это утряслось, то быстро выяснилось, что прои
гравшим оказалось украинско-польское лобби. Симпатии Анны
были на стороне немцев: остермановские уроки и остзейские
будни не прошли бесследно. Как писал В.О. Ключевский, инород
цы в это царствование посыпались в Россию, «точно сор из дыря
вого мешка, облепили двор и престол, забрав все доходные места
в управлении». Правда, в последнее время утверждения о немец
ком засилье в тот период ставятся под сомнение, хотя всё же
нельзя отрицать, что тогда наряду со старыми петровскими ка
драми (Минихом, Остерманом и другими) верхний элитный слой
накрыла волна нового немецко-прибалтийского «призыва». Наи
более известны Бирон, Левенвольде, Кайзерлинг, Корф, Ливен,
Беверкам и др. Лишь у нас эти западноевропейские выходцы
средней руки смогли возвыситься, став основателями видных
дворянских родов. Достаточно сказать, что дед всемогущего фа
ворита императрицы Бирона был конюхом герцога Курляндско
го, а отец служил на незначительной должности в польской ар
мии, а вот внуку выпала честь рулить Россией.
Заметим, что торжество инородческой партии для украин
ско-польских конкурентов оказалось неожиданным. Тем более
что начиналось всё оптимистично: при восшествии на престол
Анна сразу сделала ряд новых фискальных поблажек для Ма
лороссии, упразднив десятины с табака и мёда, отменив сбо
ры с мостов и перевозов, уменьшив тяжести военного постоя.
Но в 1732 году последовал переезд двора в Петербург, наступи
ла эра Бирона, Остермана, Миниха, Левенвольда и им подобным,
коим Украина была глубоко безразлична. В созданном кабинете
министров (правительстве) разворачивалось соперничество этих
двух сил, причём Анна всё-таки старалась сохранять баланс. Вот
почему нельзя говорить о безраздельном господстве немцев. Не
которые современные учёные так и делают, справедливо указы
вая на противовесы душе кабинета Остерману: сначала в этом
^ Лицо оккупационной администрации 181
качестве выступал канцлер Головкин, после его смерти Ягужин-

ский, затем А.П. Волынский.
Ошибка здесь только в том, что эти перечисленные оппо
ненты инородцам традиционно принимаются за русских. В дей
ствительности перед нами знать украинско-польского разли
ва со своими видами на грабёж того народа, именем которого
они надёжно прикрылись. Их ненависть к иноземцам — это
не боль за униженную и оскорблённую страну, а негодование
таких же колонизаторов за упущенный гешефт и недополучен
ные материальные блага. Именно этим объясняется «патрио
тизм» группы Волынского, бросившей открытый вызов Бирону,
с одной стороны, и Остерману — с другой. Посмотрим, кто эти
исконно русские дворяне: Еропкин — из смоленского княж е
ского рода, Саймонов — из клана Раевских (троюродный брат
матери Петра), Хрущёв, женатый на польской девице Колтов-
ской, затесался сюда и прибалтиец Эйхлер, обиженный за что-
то на Остермана.
Те же элитные расклады мы видим и в гвардейских полках,
чей статус с петровских времён сильно возрос. Преображен
ский полк возглавляли: родственник императрицы С. Салтыков,
В. Нейбуш, Н. Трубецкой, Л. Гессен-Гомбургский, И. Альбрехт,
А. Лукин. При Анне Иоанновне созданы ещё два привилегиро
ванных полка — Измайловский и Конный. Их офицерский состав
комплектовался из европейско-прибалтийских кадров, а млад
ший состав набирался главным образом из украинцев. Шефом
Конного гвардейского полка сначала был Ягужинский, его сме
нил А. И. Шаховской, чьи многочисленные родственники слу
жили там же. Подполковниками назначены Б. фон Траутфер,
К. Бирон (брат фаворита), Е фон Фрейман. В общей сложности
из 120 офицеров Измайловского и Конного полков свыше тре
ти принадлежали к иностранцам, а до половины остальных —
к украинскому шляхетству. Вот из кого реально формировался
Командный состав ударных воинских подразделений. Конечно,
попадались там и местные, как, например, один из шефов Семё
новского полка А.И. Ушаков, затем глава зловещей Тайной кан-
целярии. Однако они растворялись в украинско-немецкой кама

рилье, задававшей тон.
В результате становится понятным, почему российская армия
так легко шла против населения, безжалостно подавляла вспыш
ки недовольства, проводила карательные операции. Наши мно
гочисленные народы всегда оставались чужими для этих господ,
относившихся к ним как к второсортным, обязанным рабски об
служивать их благополучие. Добавим ещё, что низший команд
ный состав, наиболее тесно соприкасавшийся с рядовыми сол
датами, формировался из кантонистов, то есть детей рекрутов,
фактически выросших при казармах, в военных посёлках. Они
взрослели полностью оторванными от населения, с которым их
ничего не связывало, и становились послушным орудием в ру
ках украинско-польско-немецкого комсостава.
Отметим: царствование Анны Иоанновны не приветствуется
«незалежными» историками, считающими, что императрица про
являла непочтительность к Украине. Указывают на восстановле
ние Малороссийской коллегии после смерти гетмана Д. Апосто
ла в 1733 году. Вновь учреждённая коллегия состояла из шести
человек: трёх украинцев и трёх великороссов. Давайте перечис
лим имена: А. Шаховской, Я. Лизогуб, А. Барятинский, В. Гурьев,
М. Забела, А. Маркевич. Человек, не погружённый в историче
ские изыскания, не сможет точно определить, кто тут пострадав
ший, а кто — оккупант. Перед нами типичное украинское пере
плетение со своими отношениями, обидами.
Также вспоминают церковные дела, когда опале подвергся
ряд представителей малороссийского духовенства, прочно осев
ших на ключевых местах в иерархии. Однако душой прокатив
шихся в 1730-х годах архиерейских процессов был Феофан Про
копович, чьи протестантские замашки импонировали немецкой
партии. Как метко заметил А.В. Карташёв, параллельно «биро
новщине» в церкви господствовала «феофановщина». Действи
тельно неудовольствие немецким засильем каралось нещадно.
На этом погорел Киевский архиепископ Варлаам (Вонатович),
с коим у Феофана имелись давнишние личные счёты, архие
81Лицо оккупационной администрации 183
пископ Феофилакт (Лопатинский), архимандрит Калязинско-
го монастыря Иоасаф (Маевский) и др. Но это ни в коем случае
не означало какого-либо потепления в отношении к местным
уроженцам. Так, каким-то чудом уцелевшего до Анны митро
полита Георгия (Дашкова) Прокопович буквально сжил со све
ту, а его жгучая ненависть к старообрядцам хорошо известна.
О скончавшемся в 1736 году вершителе церковных судеб печа
лились немногие.
Недовольство Анной Иоанновной только усиливается при
сравнении с царствованием Елизаветы Петровны, когда в стра
не наблюдался настоящий украинский расцвет. Потому-то это
время любимо романовским официозом, воспевающим торже
ство «русской» партии, чей час пробил. На самом деле восше
ствие на трон «русской» надежды настолько далеко от образцов
патриотизма, что об этом нельзя промолчать. При Анне Иоан
новне молодая принцесса вела себя тихо, не проявляя политиче
ских амбиций. Но по смерти императрицы втянулась в соперни
чество различных группировок, причём в союзе не с кем-нибудь,
а с Бироном. Тот, став поначалу регентом, мечтал закрепиться
у трона, подумывая о женитьбе своего сына на дочери Петра I,
чтобы породниться с царствующим домом. Однако бироновские
планы рухнули вместе с его арестом: на престоле оказалась пле
мянница Анны Иоанновны принцесса Анна Леопольдовна с ма
лолетним сыном, ставшая вместо него регентшей.
Власть перетекала к Брауншвейгскому семейству, что уже
не устраивало Францию и Швецию, имевших свои виды на Рос
сию. Они-то и предложили Елизавете добыть трон посредством
переворота. Шведы развязали войну с Россией, заявив о защи
те петровского потомства, имея в виду не только Елизавету,
но и герцога Голштинского — внука Петра I, одновременно вну
чатого племянника шведского короля Карла, разгромленного
Под Полтавой. Французское посольство в Петербурге, где пле
лись нити заговора, снабжало принцессу деньгами для раздачи
Гвардейцам. Её доверенными лицами в этой среде стали Грюн-
штейн и Шварц, навербовавшие около тридцати преображен-
ских офицеров, готовых «за матушку Елисавету Петровну хоть

в огонь, хоть в воду».
В этой неспокойной обстановке регентше Анне Леопольдов
не посоветовали для укрепления позиций короноваться. Назна
ченная на 9 декабря 1741 года церемония не состоялась: за две
недели до неё произошёл дворцовый переворот в пользу Ели
заветы Петровны. Взойдя на престол, та немедленно вступила
в мирные переговоры со Швецией, освободила пленных, объяви
ла наследником герцога Голштинского, превратившегося после
крещения в Петра Фёдоровича. Ободрённые шведы готовились
принять большую часть Финляндии с Выборгом. Но Елизаве
та повела себя иначе, вдруг заявив, что не отдаст ни пяди зем
ли, завоёванной её отцом. Вместо территориальных уступок она
объявила войну изумлённым шведам, которые уже отвели ар
мию на зимние квартиры. Так же внезапно наступило и охлаж
дение с Францией, немало способствовавшей её успеху. Ситуа
ция в чём-то напоминала начало XVII века, когда Лжедмитрий I
усилиями польского короля сел на московский трон, после чего
утратил интерес к своему благодетелю. Разница лишь в том,
что самозванец не успел расправить «патриотические» крылья,
а Елизавета «пролетала» на них двадцать лет.
Иностранная помощь, как видим, нисколько не помешала ей
предстать в образе патриотки. Видные представители немецкой
партии потеряли высокие посты, Миних, Остерман отправлены
в ссылку, об уже арестованном Бироне никто и не вспоминал.
Были вызваны из опалы оставшиеся в живых Долгорукие, вклю
чая невесту Петра II. Кстати, супруга, казнённого в 1737 году
главы клана Долгоруких — Ивана Алексеевича — удалилась
не куда-нибудь, а в Малороссию, коротая дни старицей Кие-
во-Флоровского монастыря. Также возвращена свобода и осу
ждённым по недавнему делу Волынского. Елизавета после коро
нации весь 1742 год оставалась в Москве, а затем направилась
в поездку по Украине. Всем этим искренно восхищалась исто
риография, не устававшая повторять «мантру» о наступившем
русском возрождении.
Здесь мы вновь сталкиваемся с характерной чертой рома
новского официоза, когда за русскую принимают типично укра
инско-польскую публику. Например, маститый С.М. Соловьёв
уверенно описывал лидеров «русской» партии: поляка Юшкеви
ча, преобразившегося в архиепископа Амвросия Вологодского,
а потом и в митрополита Новгородского, архимандрита Заико-
носпасского монастыря Кирилла (Флоринского), обер-прокуро
ра Синода Я. Шаховского, начальника гетмановской канцелярии
А. Безбородько, приветствовавших падение иностранцев и пре
возносивших елизаветинское царствование. Истинным укра
шением патриотического крыла явился фаворит императрицы
Алексей Разумовский — черниговский певчий, оказавшийся при
дворе и пожалованный в генерал-фельдмаршалы, хотя не уча
ствовал ни в одной битве. Его младший брат в возрасте 22 лет
стал украинским гетманом, а их мать приютилась фрейлиной
у Елизаветы. Киевская духовная академия составила для семей
ства Разумовских гербовник о происхождении от литовского пра
вителя Гедимина на трёх языках — латинском, польском и сла
вянском, то есть даже не сочли нужным использовать русский.
Не удивительно, что при господстве такой «русской» партии
Малороссия очутилась в ещё более привилегированном положе
нии. С украинцев списывались все недоимки по содержанию во
йска, казаки отпускались по домам, в Запорожье за счёт казны
раздавалось денежное и хлебное жалованье, не производились
рекрутские наборы. Петербургское правительство, называемое
«незалежными» историками оккупационным, оберегало Мало
россию от крепостного права, в то время как по всей стране кре
постничество не просто укреплялось, а приобрело уродливые,
кощунственные формы. В Тайной канцелярии расследовались
дела по оскорблению украинско-польских выходцев в высших
эшелонах власти, особенно свирепствовали за оскорбление Раз
умовского и его родни.
«Русское» возрождение ознаменовалось усилением гоне
ний на староверов, то есть действительно исконно русских лю
дей, оказавшихся в оккупации на своей родине. Нетерпимость
к раскольникам отличала не только высших иерархов, но и им

ператрицу; с 1745 года запрещалось употреблять само слово
«староверцы». В ответ на дискриминацию поднялась волна са
мосожжений, когда мученическую смерть принимали толпами
по несколько сот человек. Такие же гонения обрушились и на му
сульманские народы нашей родины. Варварский указ 1742 года
предписывал разрушение мечетей в Поволжье и запрет на стро
ительство новых. В народной памяти татар и башкир навсегда
остался местный епископ той поры Лука (Канашевич), при нём
было уничтожено несколько сот мечетей, он благословлял ка
рательные экспедиции по принудительному переселению мест
ных народов. Остаётся только добавить, что этого деятеля так
же причисляют к «русским».
Эта элита была настолько чужда коренному населению и ори
ентирована не на него, что некоторые свидетельства того време
ни просто шокируют. Вот, например, как попал в высший свет
будущий фаворит Екатерины II Григорий Орлов. Будучи поручи
ком пехотного полка, он принимал участие в Семилетней вой
не 1757-1763 годов с Пруссией. После одного из столкновений
в плен попала группа немецких офицеров, однако обращение
с ними их российских визави удивляет. Несмотря на гибель на
ших солдат-рекрутов, прусским чинам был устроен дружеский
ужин. Среди пленённых оказался флигель-адъютант прусского
короля Фридриха II, удостоенный особенно тёплого приёма. Его
с почестями отправили поправить здоровье в Кёнигсберг в со
провождении двух российских офицеров, один из которых был
Г. Орлов.
После лечения они отправились в Петербург, по дороге сдру
жились, и по прибытии в столицу прусский деятель рекомендо
вал Орлова адъютантом к П.И. Шувалову, тогда фактически пре
мьер-министру. Очутившись благодаря тому при дворе, Орлов
попал в поле зрения Екатерины, а затем и в её фавориты. Со
гласимся, такую историю невозможно представить, например,
в Великую Отечественную войну, когда схваченного адъютанта
Гитлера торжественно бы приветствовали, а тот устраивал бы
I. Лицо оккупационной администрации 187
советских офицеров в аппарат ЦК ВКП(б) или Совмина! Абсурд
ность подобного очевидна, однако если в имперскую эпоху такое
имело место, то стоит задуматься, насколько ясны наши пред
ставления о правящей элите того времени.
С другой стороны, этот эпизод наглядно демонстрирует, что,
несмотря на торжество «русской» (украинско-польской) пар
тии, западноевропейский дух стал неотъемлемой частью элит
ной атмосферы. Это проявилось и в определённых идеологиче
ских подвижках, обосновывающих ведущее значение иноземцев
в правящ ей прослойке. Речь идёт о формировании известной
норманнской теории происхождения Руси. В соответствии
с ней именно иностранцы внесли определяющий вклад в созда
ние русской государственности, а значит, их лидерство здесь
вполне закономерно. Норманнская теория поднималась на щит
для подрыва идеологических позиций украинства, изложенных
в «Синопсисе» с его концепцией «Малороссия — родина-мать».
Как уже говорилось, авторство норманнской теории, вопреки
распространённому мнению, относить к немецким учёным, при
ехавшим в Россию при Анне Иоанновне, неправомерно. Впервые
норманнские изыски появились на свет благодаря великодер
жавным порывам Швеции, пытавшейся ещё в первой полови
не XVII века обосновать свои территориальные аппетиты. Ис
пользуя этимологические сравнения, шведы названия некоторых
своих земель связывали с роксоланами, то есть русскими, а ле
тописных варяжских князей отождествляли с персонажами ис
ландских саг. Иными словами, происхождение Руси так или ина
че связывалось со скандинавами.
Первые Романовы с их ярко выраженным украинско-поль
ским акцентом игнорировали шведские разработки. Однако при
Петре I всё изменилось: для провозглашённого западноевропей
ского курса украинизированный «Синопсис» был непригоден,
отсюда интерес к новым историческим произведениям с иными
ронцептуальными подходами. Одной такой работой стал труд ди
пломата, служившего в Швеции, А. И. Манкиева «Ядро россий
ской истории». Эта книга, представленная в 1718 году Петру I,
уже содержала любопытные штрихи. Повествуя о начале рос

сийской истории, Манкиев проводил мысль, что после убийства
в Киеве Аскольда и Дира князья, ведущие происхождение от би
блейского Мосоха, исчезли. Им на смену приходит иностранная
династия, основанная Рюриком, то есть скандинавами, что зри
мо перекликалось со шведскими идеями. В 1722 году по указу
Петра I переводится сочинение Мавро Орбини (Мавроурбина),
изданное ещё в 1601 году, о древностях славянских. Родиной
славян здесь называлась Скандинавия, населённая ранее сла
вянскими племенами. Но эти первые шаги на пути к норманиз-
му не удовлетворили запросов тех слоёв общества, которые на
чали при Петре I влиять на культурное развитие.
За дело взялись приехавшие в Россию немецкие учёные,
среди которых выделялся Г.З. Байер, слывший знатоком раз
ных язы ков, кроме русского. Он ввёл в научный оборот ряд
византийских и скандинавских источников, тем самым пролив
свет на спорные вопросы древнерусской истории. Именно Бай
ер целостно сформулировал норманнскую теорию, включая
разработку исторической географии Киевской Руси. Эстафету
от скончавшегося в 1738 году Байера принял его последователь
Г.Ф. Миллер, также пропагандировавший мнение о скандина
вском происхождении варягов-руси. Он буквально разнёс «Си
нопсис», назвав изложенное там вымыслом.
В защиту славянского происхождения Руси выступил М.В. Ло
моносов, подвергший нещадной критике и Байера, и Миллера.
Великий учёный осуждал их за неуважение к славянским наро
дам, за приверженность готическим басням, а также утверждал
незыблемость легенды о посещении апостолом Андреем того
места, где возник город Киев, над чем особенно насмехались
немецкие профессора. Протестовал Ломоносов против искаже
ния имён князей на скандинавский манер, как, например, Вла
димир — Валдамар, Ольга — Аллогия и т.д. Как он иронизиро
вал, с таким же успехом можно заключить, что фамилия Байер
происходит от российского бурлак. Надо подчеркнуть, что эти
исторические споры разгорались в стенах Академии наук, чьё
руководство в лице президента Кирилла Разумовского поддер
живало Ломоносова. Разумеется, украинским выходцам не мог
ли нравиться теории, оспаривавшие национальные, то есть укра
инские, истоки русского государства. Поэтому в елизаветинское
правление Миллер подвергался преследованиям, одно время его
даже разжаловали из профессоров.
9 . П угачёвская война
О крестьянском движении под предводительством Емелья

на Пугачёва написано немало. Опубликованы сотни докумен
тов из центральных и областных архивов, рассмотрены этапы
восстания, роль Пугачёва и его ближайших соратников, участие
в волнениях крестьян отдельных губерний, уральских работных
людей и т.д. Показано отражение этого грандиозного события
в литературе, фольклоре и общественной мысли. Однако пора
взглянуть на крестьянскую войну не просто как на столкнове
ние правящего класса и крепостных низов, но и как на конфликт
двух общностей, сосуществовавших в рамках одной страны
и противостоящих друг другу. Ведь их различиями в экономи
ческом, социальном, культурном плане, ни для кого не состав
лявших секрета, проблема не исчерпывается. Нужно идти даль
ше, обращаясь к религиозным, национальным аспектам, чтобы
уточнить отличия российской элитной проекции от народной.
Конечно, выяснением подобного историография не занима
лась. Правящий слой неизменно характеризовался подлинным
русским миром, которому противостояли инородцы, ничего об
щего с ним не имеющие. Применительно к Пугачёвскому восста
нию Екатерина II усиленно навязывала схему, когда власть под
держивали истинно православные (чему синоним — русские).
А вот под знамёнами бунтовщиков выступал различный сброд,
включая инородцев, не просвещённых светом христианства,
а точнее, никонианства. Эту картину портил тот факт, что в ря
дах восставших наблюдалось множество раскольников, то есть
самых что ни на есть русских людей.
Выход из этого искали недолго: из всех документов, вклю
чая следственные материалы, буквально вымарали староверче-
^.П угачёвская война 191
ский след, убирая упоминания о расколе. Приверженцев старой
веры, участвовавших в войне, постановили считать не русски
ми, а лицами без определённой национальной идентификации.
Так быстро достигли желаемого: «русский мир» отражает пре
ступные порывы скопища «тёмных сил». В советский период от
ношение к восстанию, разумеется, резко улучшилось и симпатии
переместились в сторону побеждённых. Многонациональность
стала плюсом, участие русских в борьбе уже не скрывалось. Пу
гачёвский бунт воспринимался даже с подтекстом реалий граж
данской войны, то есть потрясением в рамках одной нации. По
этому будет явно нелишним на материалах этого восстания ещё
раз всмотреться в эту единую нацию.
Справедливости ради нужно сказать, что точка соприкоснове
ния у «русского мира» Екатерины II с пугачёвцами действитель
но существовала — это тень убитого в июле 1762 года Петра III.
Промелькнувший на троне, он был избран народом в качестве
того, кто намеревался пойти навстречу старообрядцам, урезо
нить аппетиты церкви, ограничить крепостничество. Причём
идеализация Петра Фёдоровича началась ещё до его вступления
на престол, а значит, до того, как он предпринял шаги, которые
считаются причиной его популярности. После длительного пе
рерыва он был единственным наследником-мужчиной (не счи
тая малолетнего Ивана Антоновича) в условиях, когда социаль
ная несправедливость, крепостной гнёт связывались, помимо
всего прочего, с нахождением у власти женщин. Подчеркнём,
что при царствовании Романовых не возникало ни одной леген
ды, где бы самозванство закрепилось за царевной.
В 1742 году герцог Голштинский стал наследником, и уже
в 1747-м, то есть за четырнадцать лет до его коронования, Тай
ная канцелярия расследовала распространяющиеся в низах слухи
о стремлении придворных извести великого князя. Не удивитель
но, что убийство Петра III быстро породило молву о его чудесном
спасении и о захоронении вместо него какого-то капрала. В ходе
одного из крупных предпугачёвских волнений 1763-1764 годов
в Зауралье уже фигурирует убиенный император, который «рас-
сылает» указы «для исследования об обидах и разорениях». Как

считала молва, «спасённый» находится где-то под Оренбургом,
и население пребывало в ожидании, что «теперь начнёт прав
да наверх выходить». Легенда о Петре III прочно укоренилась
во многих губерниях Центра, Поволжья, Урала.
Пугачёв в 1760-х годах имел далёкое отношение к этим слу
хам, ведя обычную казачью жизнь. Зачисленный в войско, уча
ствовал в Семилетней войне с Пруссией, отслужив на фронте
около трёх лет. После пребывания на родине (станице Зимо-
вейской на Дону) в 1768 году вновь оказывается на войне —
уже Русско-турецкой, получив чин хорунжего. Через два года
по болезни («гнили грудь и ноги») его отправляют домой, и он
просит отставки. Интересны сведения о том, как лечился Пу
гачёв — прикладыванием «лёгких из убитых баранов», отказав
шись обращаться в лазарет; тем не менее это помогло, и он встал
на ноги. Перелом в его судьбе случился после того, как родствен
ники (муж родной сестры с товарищами) уговорили его помочь
им бежать на Терек за вольностями. Вскоре их поймали, те ого
ворили Пугачёва, и тому как пособнику пришлось также уда
риться в бега. Именно с этого момента пугачёвская биография
становится тесно сплетённой с раскольниками. Они оказывают
необходимую поддержку скитальцу, помогают достичь того же
Терека, чтобы уйти из поля зрения царской администрации.
Затем по их связям он направляется на Волгу, на Иргиз, в ста
рообрядческий центр той поры всероссийского масштаба к на
стоятелю скитов Филарету Семёнову, занимавшему там видное
положение. Бывший московский купец 2-й гильдии радушно
принимает Пугачёва. Исследователи считают, что именно здесь
будущий предводитель восстания почерпнул сведения о ситуа
ции в верхах, о Петре III, о только что прокатившихся волнениях
на Яике. Напоследок Филарет настоятельно советует бывшему
хорунжему ехать к пострадавшим от царского произвола в Яиц-
ком районе: лишь несколько месяцев назад в там свирепствова
ли отряды генерала Фреймана, а теперь шло следствие генера
ла Траубенберга, который буквально терроризировал местное
Пугачёвская война 193
население. Тюрьмы были переполнены, казачий круг распущен,
традиционный набатный колокол, на чей зов сходились решать
дела, снят, и отныне все сборы производились по барабанному
бою, что вызывало небывалое раздражение людей.
В этой накалённой обстановке Пугачёв в ноябре 1772 года
объявляется на Яике с планом вывести казаков, попавших под
опалу, на Кубань и далее. Выдаёт он себя пока за богатого куп
ца с солидным капиталом, обещая каждому, кто пойдёт с ним,
по двенадцать рублей, уверяя, что «турецкий паша» им обраду
ется. Однако эта попытка была пресечена арестом, после чего
последовали «жестокие мучения» и кандалы. В Казанском остро
ге Пугачёв обрёл популярность среди арестантов, часто и усерд
но молился двуперстным крестом, подчёркивая приверженность
старой вере. Учитывая потенциал раскольничьих сетей, его удач
ному побегу из заключения не приходится удивляться. Из стен
тюрьмы вырвался уже не просто казак Емелька или «купецкий»
человек, а лидер, жаждавший окунуться в водоворот бурных со
бытий.
Сомнений, как это осуществить, у него уже не было: фигура
Петра III манила воображение. Тем более, что в марте 1772 года
крестьянин Федот Богомолов уже пытался выдать себя за монар
ха, но был быстро схвачен, оставив за собой шельф неясных слу
хов. Решив принять имя Петра Фёдоровича, вызывавшее симпа
тии населения, Пугачёв тщательно поддерживал своё «царское
реноме», используя для этого разнообразные средства. Напри
мер, он учитывал народную молву, что Пётр III после своего «спа
сения» должен скрываться пятнадцать лет, то есть до 1777 года,
но, глядя на страдания людей, он не выдержал этого срока, ре
шив объявиться народу. Пугачёв повторял окружающим: «Пре
жде ваши деды приезжали в Москву и в Петербург монархов
смотреть, а ныне монарх сам к вам приехал».
Весть о появлении «спасённого» царя начала распространят
ся, причём не только среди казаков, но и калмыков, казахов, та
тар и др. 17 сентября 1773 года отряд из семидесяти вооружён
ных людей во главе с ним двинулся в сторону Яицкого городка:
к пикам были прикреплены штандарты январского восстания

1772 года с нашитыми староверческими крестами. Первоначаль
но они не предполагали, что являются инициаторами могучего
народного движения: их целями были месть генералам и офи
церам за издевательства в ходе восстания прошлого года, осво
бождение заключённых из тюрем. Но всё вышло иначе, и этот
поход стал искрой.
Появление Пугачёва внесло брожение в окрестности Яицко-
го городка. Широкое сочувствие простонародья с первых шагов
дало о себе знать. Немногочисленный в начале отряд после успе
ха под Яицким городком двинулся по направлению к Оренбур
гу, овладевая одной крепостью за другой. 24 сентября 1773 года
взята Рассыпная, 26-го — Нижнеозёрная, 27-го — после неболь
шого сопротивления пала хорошо укреплённая Татищева кре
пость. Последняя была опорной базой всей линии, там дисло
цировалось довольно крупное подразделение. Силы Пугачёва
с каждым днём наращивались за счёт присоединения к нему
местных жителей: под одной только Татищевой крепостью на его
сторону перешло около шестисот казаков, появились первые
пушки, а с ними и возможность вести полномасштабные бое
вые действия. Затем настал черёд крупного селения Каргала, где
восставших встретили хлебом-солью. Ситуация во многом на
поминала разинскую столетней давности: тогда население так
же приветствовало бунтарей, а гарнизоны отказывались с ними
воевать.
Оренбургская администрация регулярно получала сведения
о продвижении Пугачёва, но губернатор Рейнсдорп, привыкший
к тлеющим брожениям, не придал этому серьёзного значения.
Он не проинформировал об этом Петербург, надеясь, что всё
уляжется, и направил в тот район корпус под командованием
Билова численностью около пятисот человек. Кроме этого, гу
бернатор распорядился усилить правительственный отряд кал
мыками, башкирами. Этот «русский» чиновник никак не пред
полагал, что, в сущности, оказывает неоценимую услугу своему
противнику, поскольку большая часть мобилизованных перебе-
9. Пугачёвская война 195
жит к нему. Разгром бригадира Билова продемонстрировал силу
нугачёвцев, а Оренбург стал готовиться к штурму. Напуганный
Рейнсдорп опубликовал воззвание с развенчанием Пугачёва как
самозванца. К тому же непосредственно в стан Пугачёва послали
заключённого Хлопушу (Соколова), которому обещали свободу
и вознаграждение, если тот посеет у восставших сомнения в цар
ственном происхождении их вожака. Однако Хлопуша явился
прямо к Пугачёву, где встретил немало знакомых по Яицкому
восстанию января 1772 года. Он поведал о замыслах властей
и остался в рядах восставших, где приобрёл видное положение.
Их «столицей» к этому времени стала деревня Берда, где Пу
гачёв проживал в доме, украшенном оружием и портретом ца
ревича Павла Петровича. Отсюда началась активная рассылка
императорских указов и манифестов: они размножались руко
писным способом, переводились на языки поволжских народов
и переправлялись нарочными, курьерами от одного населённо
го пункта к другому. Эти документы, зачитывавшиеся публично
на базарах, сходах и даже некоторыми священниками в церквах,
были написаны простым и выразительным языком. А. С. Пуш
кин, в своё время познакомившийся с этим творчеством, отзы
вался о нём как «об удивительном образце народного красноре
чия». Результат не заставил себя ждать: в Берду стекались люди
разных национальностей, везя с собой фураж и провиант. Здесь
оказались четыреста башкир, мобилизованных ещё Рейнсдор-
пом против восставших. Вслед за ними пришли ещё два отря
да по пятьсот человек под предводительством Е. Сарая и муллы
К. Арасланова. Ф. Дербетев привёл триста калмыков, марийский
Старшина Мендей явился во главе полуторатысячного отряда,
к ним добавились силы Салавата Юлаева. Ничем не примеча
тельная ранее деревня Берда, которую стали называть Новой
Москвой, превратилась в центр притяжения для жаждущих по
квитаться с царским режимом за все многолетние унижения
и издевательства.
В манифестах и указах Пугачёв прямо призывал к истребле
нию помещиков-дворян, то есть правящей прослойки. Вот ти-
пичное место: «Ежели, кто помещика убьет до смерти и дом ево

разорит, тому дано будет жалованье — денег сто; а кто десять
домов дворянских разорит, тому — тысяча рублев и чин гене
ральской». Народный царь жаловал своих сторонников «землёй,
водой, верой и молитвой», требуя за это служить ему «до послед
ней погибели». В охваченных восстанием районах крестьянство
делило помещичье имущество, отказывалось впредь платить
любые подати, из тюрем освобождались арестанты. Пугачёв
ские указы напутствовали: всем, кто этому будет противиться, —
«боярину, генералу, майору» — рубить головы. Вот какую про
грамму выдвигал «народный царь» в пику «помещичьей царице».
Население с энтузиазмом откликнулось на призывы: по дале
ко не полным данным в ходе восстания было истреблено около
трёх тысяч дворян, прочих приказных чинов и членов их семей,
в том числе 237 священнослужителей. 10 декабря 1773 года Си
нод предал Пугачёва церковной анафеме.
Удивительно, но поначалу петербургские власти также недо
оценили разгоравшееся движение, считая его «местным бунтом
шайки непослушных казаков», который может доставить непри
ятности разве рекрутскому набору (напомним: шла Русско-ту
рецкая война). Столичная периодическая печать писала о ско
пище разбойников и грабителей, чья натура известна испокон
веков, уверяя, что порядок вскоре будет наведён. Сама Екатери
на II смотрела на восстание как на очередную «глупую казацкую
затею», хотя слухи о расширяющемся движении всё же достига
ли сановного Петербурга. Английский посол сообщал в Лондон
о чём-то серьёзном, происходящем в Оренбургском крае, о по
явлении какого-то претендента на престол, чьё число последо
вателей велико.
Разобраться с «оренбургскими замешательствами» прави
тельство отрядило генерал-майора В.А. Кара, назначенного глав
нокомандующим над всеми войсками. В помощь ему отрядили
генерала Фреймана — усмирителя волнений в Яицком городке
зимой 1772 года, надеясь на знание тем местных условий. Лю
бопытно, что регулярные части перебрасывались из Новгоро
война 197
да в Казань, из Бахмута в Царицын, из Могилёвской губернии
к Саратову, то есть из западных регионов империи на Волгу. Ука
занное обстоятельство весьма красноречиво: власти прекрасно
осознавали: с восстанием лучше всего бороться с помощью род
ных ей украинско-литовских сил, укреплённых немецким гене
ралитетом.
Прибытие в район восстания Кара, Фреймана и ещё одного
бригадира Корфа именуется в литературе первой карательной
экспедицией. Они посетили казанского губернатора Брандта, по
знакомившего их с текущей обстановкой. «Русские» генералы
были преисполнены энтузиазма, считая, что «голытьба» разбе
жится, как только узнает об их приближении. Однако на деле всё
вышло иначе, чем рисовалось бравым воякам. Вопреки ожида
ниям, восставшие не уклонились от прямого боя и первыми ата
ковали царские части. Причём всё произошло настолько стреми
тельно, что началось спешное отступление: в рядах регулярных
войск возникла паника, солдаты начали бросать ружья, не об
ращая внимания на угрозы офицеров. Вместо Кара командова
ние принял Фрейман, пытаясь остановить беспорядочное бег
ство. Спустя четыре дня в рапорте в Военную коллегию они уже
иначе оценивали боевые способности пугачёвцев, подчёркива
ли их фанатизм. Тем не менее поражение стоило генералу Кару
суда и разжалования. Так бесславно завершилась первая кара
тельная экспедиция против восставших.
После этого успеха Пугачёв приступил уже к серьёзной ор
ганизации увеличившегося войска. Сохранившиеся документы
из лагеря повстанцев свидетельствуют о настойчивом желании
утвердить боевую дисциплину и гражданский порядок на контро
лируемых местностях. Армия делилась на полки, которые иногда
Назывались отрядами, разной численности — от трёхсот до двух
тысяч человек. Если полк состоял из представителей разных на-
|^ональностей, то разделение происходило по сотням (татар
ская, марийская, башкирская, казацкая и др.) Большое значение
рридавалось подбору командиров, при их выдвижении в обяза
тельном порядке учитывалось общее мнение о кандидате. Пол
ки имели знаки отличия и походные знамёна из красной, ж ёл

той и чёрной материи.
По подсчётам учёных, командный состав армии — полков
ники, сотники — достигал порядка двухсот человек: казака
ми являлись 52, крепостными крестьянами — 38, заводски
ми людьми — 35, среди них также были и татары, и башкиры,
и калмыки, и казахи. Функции главного штаба выполняла воз
главляемая Пугачёвым военная коллегия, включавшая четырёх
членов-судей в лице М. Шигаева, А. Витошнова, Д. Скабычкина,
И. Творогова, секретаря — М. Горшкова, думного дьяка И. По-
читалина. В работе коллегии постоянное участие принимали
К. Арасланов, И. Бахмутов, С. Сеитов, М. Алиев, Ф. Дербетев, вы
ступая переводчиками и советниками. Военная коллегия рабо
тала на постоянной основе, решая разнообразные вопросы во
оружения, снабжения, выдачи охранных грамот и т.д. Причём
случаи грабежа повстанцами местного населения жёстко пресе
кались. К примеру, по решению коллегии за разбой был пове
шен полковник Д. Лысов: высокая должность и близость к Пу
гачёву не спасли его от сурового наказания.
После разгрома группировки Кара — Фреймана занятые вос
ставшими территории существенно расширились. В орбиту дви
жения вовлекаются Южный и Средний Урал, где располагались
многочисленные горные заводы. К весне 1774 года пугачёвцы
хозяйничали на трёх четвертях горнозаводской промышленно
сти региона. На этих предприятиях, будь то частное или казён
ное, подвергалось реквизиции имущество: деньги, пушки, ядра,
порох отправлялись в ряды народной армии, использовались по
встанческими отрядами на местах. Конторские книги и долговые
обязательства сжигались, администрация разбегалась. Завод
ское население выдвинуло немало способных энергичных во
жаков, как, например, крепостной рабочий Иван Белобородов.
Другим направлением, по которому шло распространение
восстания, стал Ставропольско-Самарский край, населённый
преимущественно помещичьими крестьянами. Бригадир Фе-
гезак извещал Петербург о появлении там агитаторов и начав
шихся грабежах усадеб: причём в бунте самое активное участие
принимали чуваши, мордва, татары. Свыше десяти пугачёвских
отрядов разъезж али по сёлам, заготовляли продукты для от
правки под Оренбург, в Берду. Отзвуки происходящего наполня
ли Москву, где кишели зловещие слухи. Екатерина II даже веле
ла Московскому генерал-губернатору М.Н. Волконскому издать
указ «о неболтании» всякого вздора.
Генерал-аншефа А. И. Бибикова, назначенного подавлять
бунт, уже отличал самый серьёзный настрой. За его плеча
ми был богатый опыт усмирения заводских рабочих Казанской
и Оренбургской губерний. Теперь же командующего войсками
наделили неограниченными полномочиями, не только военны
ми, но и гражданскими. Бибикова пугала обширность террито
рии, охваченной восстанием, беспомощность местных гарнизо
нов и бездействие регулярных частей. Особенно его поражала
|(раждебность населения, сочувствовавшего Пугачёву. Поэтому,
несмотря на продолжавшуюся войну с Турцией, он сразу же на
чал просить о присылке новых войск и, чтобы хоть как-то успо
коить дворянство, посоветовал Екатерине II принять на себя
звание «почётной казанской помещицы» и организовать под её
эгидой вооружённый отряд для борьбы с бунтовщиками.
Кстати, с этих пор правительственные манифесты о само
званстве Пугачёва стали переводиться на татарский язык и рас
пространяться повсюду. Войска под началом генералов Деколон-
га, Муфеля, Кардашевского, Голицына, Михельсона, Ларионова,
командовавшего дворянским ополчением, кинулись на помощь
Оренбургу, находившемуся под осадой. В городе складывалась
напряжённая ситуация, не хватало продовольствия, продолжа
лись обстрелы, сменявшиеся ночными штурмами. Губернатору
Рейнсдорпу посылались предложения о сдаче, но тот называл
Пугачёва «злодеем, отступившим от бога»; в ответ же «русско
го» вельможу окрестили «внуком сатаны, дьявольским сыном»,
Который «власть божию не перемудрит». Очевидно, что у сто
рон, представлявших, как считалось, одну православную нацию,
были диаметрально противоположные понятия о вере.
Появление крупных правительственных сил оказалось для

Пугачёва неожиданным. Успокоенный предыдущими успехами,
он неясно представлял себе изменившуюся обстановку и недо
оценил начатого против него наступления. О его благодушном
настроении свидетельствует и вторая женитьба на Устинье Куз
нецовой, сопровождавшаяся многодневными весельями. Мно
гим его сторонникам не понравилось, что в такое ответственное
время их «царь» предаётся гуляниям. Лишь тревожные вести из-
под Оренбурга прервали затянувшиеся свадебные торжества.
Сражением с царскими войсками у Татищевой крепости
22 марта 1774 года Пугачёв руководил уже лично. Однако те
перь его воинство не выдержало атак подразделений Фреймана
и Аршеневского. В этой битве погибла лучшая часть народной
армии, многие командиры, всего около трёх тысяч человек, че
тыре тысячи попали в плен, была утрачена почти вся артилле
рия. Поражение гнетуще подействовало на восставших: из их
столицы — деревни Берда — началось отступление, посколь
ку опасность появления там противника была высока. На этой
уже печальной ноте завершилась вторая карательная экспеди
ция против Пугачёва.
Здесь дала о себе знать ахиллесова пята восстания, а имен
но его раздробленность, локальный характер, что наблюдалось
уже с начала боевых действий. При быстром распространении
восстания и возникновении повстанческих соединений движе
ние в каждом случае не выходило за пределы конкретного райо
на, уезда. Радиус действия отдельных отрядов был незначителен.
Восставшие ставили целью истребление местной администра
ции, помещиков и заводчиков. Большинство, поддержавшее Пу
гачёвцев, часто оставалось на своих местах после ухода отрядов,
продолжая борьбу в своём уезде. Лишь некоторые пугачёвские
части группировались вокруг крупных городов (Уфа, Самара,
Челябинск, Кунгур, Яицкий городок). То обстоятельство, что
после первых побед Пугачёв не пошёл на Москву, а затеял оса
ду Оренбурга, объясняется стремлением контролировать всю
пограничную полосу. Лишь с укреплённым тылом можно было
Пугачёвская война
осуществлять поход в центр России. Но главное: собрать в кулак

все имеющиеся силы никак не удавалось. Они оказались мало
связанными между собой, не объединёнными общим планом.
И всё-таки торжество правящей элиты было преждевремен
ным: Пугачёв потерял силы, но не утратил самого главного —
народной поддержки. Как говорил один из вожаков восстания,
старовер Перфильев, «я знаю, что вся чернь меня везде с радо
стью примет, лишь только услышит». Последующие события на
глядно подтвердили справедливость этого утверждения. Главно
командующий Бибиков в течение месяца после победы не имел
точных сведений о местопребывании самозванца и предполагал,
что всё в основном сделано. Тем не менее Пугачёв с остатками
своей армии объявился на горных заводах Башкирии и здесь на
чал стремительно восстанавливать силы. В его ряды по-преж
нему вливались массы людей. Как писал Павел Потёмкин свое
му двоюродному брату — екатерининскому фавориту Григорию
Потемкину, «самое главное несчастье, что на народ нельзя по
ложиться».
Однако теперь ситуация изменилась, вновь формирующи
еся отряды восставших постоянно находились в напряжении:
их неустанно преследовали корпуса Деколонга и Михельсона.
И всё же Пугачёв при таких неблагоприятных условиях смог
в июле 1774 года не просто осадить, но и штурмом взять Казань,
что повергло в шок Петербург; лишь неимоверными усилиями
[Город был отбит. Все эти потрясения оказались роковыми для
Бибикова, скончавшегося от переживаний. Любопытно, что на
родная молва иначе объясняла его смерть: якобы тот «съехался
с государем (то есть Пугачёвым) и, увидев точную его персону,
весьма устрашился и принял крепкое зелье». Кстати, примерно
так же интерпретировалось назначение новым командующим
Н.И. Панина — наставника-учителя сына Петра III Павла. Это
назначение сопровождалось слухами, будто Панин прислан Пав
лом Петровичем для переговоров с отцом (Пугачёвым).
Учитывая веру населения в «хорошего императора», прави
тельство пыталось развенчать народные царистские грёзы. Мест-
ные администрации и главнокомандующие поставили на поток

воззвания к населению от имени императрицы о выдаче само
званца, назначали вознаграждение за его поимку: за живого —
тридцать тысяч рублей, за мёртвого — пять. Эти предложения
отклика в рядах восставших не получали, однако по мере ухуд
шения положения и в связи с угрозой разгрома среди восстав
ших находились такие, кто желал бы выйти сухим из воды, по
лучив прощение за участие в бунте, так что выдача Пугачёва
становилась заманчивой. Первая попытка подобного рода за
фиксирована после разгрома пугачёвских войск у Татищевой
крепости: тогда несколько казаков решили передать своего царя
в руки генералов, но этот заговор сорвался, получив огласку.
Тем не менее в лагере повстанцев сформировалась группа, ко
торая не оставляла таких планов. Её ядро составили атаман
ско-старшинская семья Бородиных и родственник второй жены
Пугачёва С. Шелудяков, который, пользуясь близостью к «импе
ратору», передавал сведения о пугачёвских планах правитель
ственным войскам.
Взятие Казани и успешный переход на правый берег Волги
заставило их отложить свои намерения, но после прибытия во
инских частей с Русско-турецкого фронта под командованием
А.В. Суворова становилось очевидным, что восставшие обре
чены. Заговорщики оживились, но, чтобы оправдать свои дей
ствия в глазах окружающих, они заговорили об обмане народа.
Дескать, как выяснилось, Пугачёв совсем не тот, за кого себя
выдаёт: он самый настоящий самозванец, потому-то восстание
и терпит поражение. На одном из привалов его схватили, уме
ло изолировав от массы повстанцев, доставили в Яицкий горо
док, туда, откуда по иронии судьбы начиналось восстание. Там
его заковали в ручные и ножные кандалы, а заговорщиков от
пустили временно на поруки, но вскоре арестовали и отправили
в Москву. С захватом Пугачёва движение прекратилось не сра
зу, отдельные отряды ещё продолжали сопротивление в разных
районах Поволжья, но это уже были угасавшие вспышки. Так за
кончилось Пугачёвское восстание, потрясшее правящий режим.
война 203
Из Яицкого городка Пугачёва во избежание всяких недораз
умений перевезли в Симбирск под конвоем двухсот солдат при
двух орудиях. Там в течение месяца его ожидали допросы с истя
заниями, которые вели П.С. Потёмкин, Н.И. Панин, И.И. Михель
сон. Как сообщает присутствовавший при допросах П.С. Рунич,
«злодей, хотя сильный пот всё лицо его покрывал, с твёрдым го
лосом и духом отвечал на все расспросы». Интересно, что люди
не верили в поимку своего кумира. Ж елая убедить население
в аресте, Потёмкин и Волконский предлагали Екатерине И де
монстративно провезти Пугачёва из Симбирска в Казань, а луч
ше прямо до Москвы, дабы предъявить того сомневающимся.
Но императрица наотрез отвергла эту затею, опасаясь возобнов
ления недовольства. Вместо этого Пугачёва молниеносно доста
вили в Москву в сопровождении Смоленского драгунского полка,
Нарвский пехотный полк рассредоточили по станциям следова
ния. В ноябре 1774 года его привезли в Первопрестольную, по
садив на Монетном дворе (Охотный ряд). Допросы продолжил
Прибывший из Петербурга обер-секретарь сената С. И. Шешков-
ский. По личному указанию императрицы он вы являл следы
иностранного участия в разжигании беспорядков. Напомним:
именно во время восстания в Европе заговорили о некой княж
не Таракановой, выдававшей себя за дочь Елизаветы I, чьё появ
ление во время бунта сочли неслучайным: Алексей Орлов (брат
фаворита Григория) в конце 1774 года обманом вывез её из Ита
лии в Петербург.
Следствие велось над многими из пугачёвского окружения,
суд возглавлял князь Вяземский. К смертной казни были при
говорены шесть человек Е.И. Пугачёв, А.Т. Перфильев, М.Г. Ши-
Гаев, И.Н. Зарубин, Т.И. Подуров, В.И. Торнов. Народ, к тол
пам которого Пугачёв обратился с последним словом, выразил
своё недовольство казнью «превеликим гулом» и «оханьем».
К тому же на второй день при объявлении «высочайшего по
милования» выдавшим Пугачёва предателям никто не явился
к Красному крыльцу, таким образом выразив презрение к измен
никам. Пытаясь как можно скорее перевернуть эту неприятную
страницу, правительство 17 марта 1775 года обнародовало ма

нифест об амнистии за все преступления, совершённые во вре
мя бунта. Тем, кто был осуждён на смерть, приговор заменили
каторгой, телесные наказания смягчили. Дом Пугачёва в Зимо-
вейской на Дону снесли, а станицу переименовали в Потёмкин
скую — в честь восходящей придворной звезды.
Оценивая материалы Пугачёвской войны, следует подчер
кнуть, что здесь рельефно проявились две России, которые сфор
мировались в горниле религиозного раскола после гражданской
войны 1670-х — начала 1680-х годов. Российский мир Пугачёва
практически не был связан с правящ ей прослойкой, ставшей
опорой Романовых. Тем не менее в его недрах происходили про
цессы, во многом определившие ход отечественной истории.
Можно утверждать, что именно здесь произошло фактическое
решение того самого национального вопроса, который неизмен
но относится у нас к разряду наиболее сложных и щепетильных.
Как мы видели, в пугачёвских рядах сплотились люди разных
народностей и вер, однако это нисколько не помешало им пре
красно понимать и взаимодействовать друг с другом. Их сродни
ла общая цель — сбросить с себя ненавистных оккупантов, дер
жавших людей на положении рабов. Уроки Пугачёвской войны
убеждают, что только такой фундамент может обеспечить иско
мое национальное единство, которого, несмотря на все старания,
не смогла добиться Российская империя во главе с Романовыми.
Не смогла по главной причине — эта власть была по своей сути
типичной колониальной администрацией, абсолютно чуждой
всем проживающим здесь.
Взгляните: на одной стороне народности, укоренённые в на
шей земле, в обширном Волжском бассейне, на Урале. Их невоз
можно оторвать друг от друга, как невозможно отделить Каму
или Оку от Волги. Можно только используя ложь и обман, ра
зобщить, поссорить, к чему искусно прибегала никонианская
правящая прослойка. Дошедшие до нас материалы восстания
наглядно демонстрируют, из кого состоял «русский» мир Екате
рины II. Если в ходе Разинского восстания его украинско-поль
ско-немецкая физиономия ещё только формировалось, то теперь
она проявилось с предельной ясностью, что и запечатлела народ
ная война 1773-1774 годов. Перечислим встречавшихся в доку
ментах генералов, офицеров, чиновников: Кар, Фрейман, Брандт,
Рейнсдорп, Ступишин, Корф, Мелин, Муфель, Билов, Щербатов,
Потёмкин, Державин, Бутримович, Кардашевский, Волконский,
Шешковский, Якубович, Бошняк, Чорба, Лерковский, Штерич,
Панин, Бибиков, Суворов, Лукин, Делонг, Голицын, Лазарев, Фе-
гезак, Симонов, Аршеневский, Древиц, Зимнинский, Рунич, Фри-
зель, Буткевич, Фок и др.
Что это, если не украинско-польско-немецкая элита? Может,
кто-то возразит против включения сюда фамилий типа Н.И. Па
нина, — так это полонизированный смоленский помещик. Далё
кое отношение к коренным народам имел и А.В. Суворов: по от
цовской линии — швед, чей предок Сувор прибыл на службу
при Михаиле Фёдоровиче; по матери полководец скорее поляк.
Во всяком случае к польской аристократии и дворянству он отно
сился с нескрываемой любовью, в отличие от тех же поволжских
народов. Что касается Державина или Бибикова с местным про
исхождением, то те полностью растворялись в этом правящем
формате, в противном случае их оттуда просто вышвырнули бы.
Представить, что эти люди могли быть с пугачёвской Рос
сией, то есть с коренными народами России, невозможно. Ко
нечно, на сторону восставших перешло некоторое количество
представителей низшего офицерства, но среди них практически
не встречаются украинско-польско-немецкие выходцы. Напри
мер, на стороне пугачёвцев оказались подпоручики, прапорщи
ки Мамаев, Салманов, Баратаев, Витошков, Сулдешев, Аристов,
Юматов и им подобные. Весьма показательно, что в этой ка
тегории нельзя найти ни одной немецкой фамилии, а украин
око-польских встречаем только три: Кальминский, Дубровский,
Шванович. Они знали иностранные языки и использовались при
военной коллегии, вели переписку, читали перехваченную кор
респонденцию, написанную главным образом на французском
и немецком. Отношение к ним в пугачёвских войсках весьма
показательно: Кальминского утопили, Дубровского пытались

убить, а Шванович вовремя ускользнул от расправы (правда,
закончив жизнь на каторге). Очевидно, никто здесь не призна
вал их за своих.
Материалы Пугачёвского восстания не только проявляют
образы двух Россий, существовавших в рамках одного государ
ства, но и позволяют поставить вопрос о том, кто же такие рус
ские? Конечно, сегодня ответ не вызовет ни малейших затрудне
ний, однако тогда всё выглядело не так однозначно, как кажется
с высоты современности. Поражает, что в 1770-х годах низы,
в отличие от элит, не идентифицировали себя русскими. На эту
мысль наводят манифесты и грамоты Емельяна Пугачёва, с ко
торыми тот обращался к различным народам страны, поднимая
на борьбу с властями. В 69 сохранившихся документах такого
рода перечислено немало народностей: татары, мордва, меря,
черемисы, казаки (как народность), киргизы, калмыки, вотя
ки, башкиры, чуваши и др. Отсутствует только вроде бы есте
ственное упоминание о русском народе, хотя известно, что чис
ло людей с обычными русскими фамилиями в отрядах Пугачёва
доходило до половины. Вопрос — кем же они себя ощущали? —
назвать праздным нельзя. Добавим: само слово «русский» встре
чается в этих документах лишь дважды, и оба в контексте «рус
ское селение». Как можно предположить, это те селения, где
расположены помещичьи усадьбы.
Интересно, что и в начале XVII столетия Нижегородское зем
ское ополчение также не использовало термин «русский». Если
посмотреть грамоты и указы Д.М. Пожарского, ряд которых до
шёл до нас в подлиннике, то в них нет обращений к русскому на
роду, что казалось бы логичным. Вместо этого чаще всего при
меняется фраза: «Московского государства боярам и всей земле»
или «Московского государства боярам и воеводам от стольни
ка и воеводы Дмитрия Михайловича Пожарского и по совету
всей земли». Справедливости ради заметим, что Степан Разин
в 1670-1671-х годах слово «русский» в аналогичных своих грамо
тах употребляет. Правда, в отличие от Пугачёва таких докумен-
тов от Разина дошло всего несколько, и все в изложении прави
тельственных чиновников, то есть победившей стороны, потому
большого доверия к переписанному не возникает.
Правка документов и материалов в формирующейся никони
анской России достигла совершенства. Можно привести как при
мер хронику конца XVI столетия М. Стрыйковского, популярную
в конце XVII века. Показательны небольшие дополнения в пе
реписанный текст, которые сводятся к добавлению слова «наш»
в том случае, когда речь шла о чём-нибудь русском. То есть сло
ва «русский народ» превращались в «наш русский народ», а вы
ражение «русские летописцы» писалось «наши русские летопис
цы» и т.д. Конечно, Стрыйковский как минимум был бы сильно
Заявлен, узнав, что описываемая им Русь объявлялась своей для
тех, кого он не только не имел в виду, но и кем брезговал инте
ресоваться.
Впоследствии это вызывало уже отнюдь не удивление, а не
годование. «Незалежные» националисты XIX-XXI веков неизмен
но рассуждали и рассуждают о похищении у украинского народа
его исконного названия Русь. Хотя в действительности им сле
довало бы адресовать претензии не народам России, а романов
ской элите, то есть фактически своим же собратьям, с радостью
освоившимся с этой «исторической ношей». А вот в низах поня
тие «русский», судя по всему, приживалось с трудом, и никто по
хищать его уж точно не собирался.
1 0 . Н ародные низы
Раздел о Пугачёвской войне обязывает сказать о народных

низах, то есть о коренном населении России, оказавшемся в ок
купации на собственной родине. Великосветская публика, как
известно, практически не касалась жизни народа, на положении
рабов обслуживавшего её процветание. Впрочем, как и рома
новская историография, сконцентрированная на царях, власти,
церкви и проблематике подобного рода; народные темы всег
да оставались для неё периферийными. Только в советское вре
мя в силу понятных идеологических причин массы, по терми
нологии того периода, превратились в пристальный объект для
исследований. Однако этот научный разворот нельзя признать
удачным: марксистская догма не позволила должным образом
оценить собранный фактический материал и тем самым разгля
деть немало интересного.
А самое главное — не было осознано общее состояние, в ко
торое погрузилось страна с конца XVII века. Утверждение дина
стии Романовых, опиравшейся на украинско-польско-немецкий
элемент, сопровождалось надломом, прервавшим естественный
путь развития нашей Родины. Именно эти потрясения породили
ту российскую специфику, о которой трубят на каждом шагу. На
помним: облик современных стран, относящих себя к европей
ской цивилизации, определялся религиозным расколом, через
горнило которого прошли страны Европы. Западная Реформа
ция, взорвав средневековый европейский мир, привела к крово
пролитным войнам на большей части Старого Света.
Как известно, их итогом явился мир, подводивший черту
под противостоянием католиков и протестантов и основанный
на знаменитом принципе Cujus regio, ejus religio («Чья страна,
Народные низы 209
того и вера»), В результате сторонники и противники Реформа
ции оказались по большей части разделены государственны
ми границами. В одних странах возобладали католики (Италия,
Испания, Австрия, Бельгия, Франция, Польша, Бавария и т.д.),
а в других — различные протестантские течения (Англия, Нидер
ланды, Швеция, Дания, целый ряд германских княжеств и т.д.).
И в России, как мы видели, церковное размежевание подели
ло общество на два непримиримых лагеря: приверженцев старо
го обряда и последователей реформ патриарха Никона. Только
у нас это ожесточённое противостояние не привело к терри-
рориальному разводу враждебных сторон, как это произошло
в Европе. Правда, в определённом смысле победу сторонников
никоновских новин, мощно поддержанных царской властью,
тоже можно считать воплощением принципа «Чья страна, того
и вера». Однако здесь противоборствующие силы оставались
по одну сторону границы, в одном государстве. Россия в отличие
от европейских стран разделилась внутри себя: на географиче
ской карте она была единой, на деле же в ней образовались два
Социума с различной социальной и культурной идентификацией.
Вынужденное сосуществование на одной территории двух
Краждебных сил наглядно продемонстрировала Пугачёвская
война. Однако это ключевое обстоятельство совершенно игно
рируется как в отечественной, так и в зарубежной литерату
ре. Российское общество традиционно рассматривается в каче
стве однородного, то есть православного конфессионального
Образования с незначительными мусульманскими и лютеран
ско-католическими, главным образом окраинными, вкраплени
ями (Кавказ, Средняя Азия, Прибалтика, Финляндия, Польша),
неизбежными для страны с великодержавным статусом. Ситуа
ция с большинством русского населения страны всегда казалась
предельно ясной: его представляли приверженцем синодальной
версии православия с незначительным старообрядческим налё
том, который олицетворяла незначительная группа фанатиков.
Такой взгляд на российскую жизнь утвердился уже в петров
ское правление: власти стремились окончательно предать рас
210 Пыжиков А.Б.
кол забвению. Они не имели большого желания рассуждать

на тему, почему РПЦ, облачённая в «греческую веру», перестала
восприниматься многими русскими людьми в качестве родной.
Тем более не был расположен к этому Пётр I, низведший цер
ковь до положения одного из государственных департаментов,
выстроенного на чужеземный манер. Надо сказать, что именно
император-преобразователь решил подвести черту во взаимоот
ношениях господствующей церкви и поверженной старой веры.
Начало этому положил акт от 8 февраля 1716 года, устанавли
вавший запись и двойное налоговое обложение раскольников.
Тем самым после десятилетий физического уничтожения и го
нений государство пошло на юридическую фиксацию их статуса.
Предложенная легализация староверов должна была хоть как-
то упорядочить в империи положение со старой верой на усло
виях властей.
Однако эти надежды не сбылись: в раскол записалось всего
лишь около двух процентов плативших подать. Указ Петра имел
и ещё одно важное значение: этим документом принадлежность
к староверию определялась податными слоями, что исключало
официальное пребывание в нём дворян и прочих служивых лю
дей. Говоря иначе, петровское решение юридически фиксировало
разведение двух ветвей православия не только по вероисповед
ному, но и по социально-классовому признаку. После чего рас
кол надолго ушёл из поля зрения государственной администра
ции. Власти лишь изредка просматривали поступавшие с мест
сведения о числе староверов: по этим официальным данным
их удельный вес среди населения империи не превышал тех же
пресловутых двух процентов. А Екатерина II в 1782 году вообще
сняла эту проблему, отменив их двойное налогообложение, что
фактически означало ослабление учёта.
Перед нами тот самый случай, когда статистика имела мало
общего с действительностью. Во второй половине XVIII века не
которые наблюдатели, говоря о расколе, замечали, что «между
подлого народа эта ересь... так распространилась, что нет поч
ти ни города, ни знатного селения, где бы кого из раскольников
10. Народные низы 211
не было, а есть и целые города, как Каргополь, Олонец, Нижний
Новгород и многие другие, этим ядом заражены». То же самое
относится и к крупнейшему центру империи — Москве. В лите
ратуре преобладало мнение о том, что раскол с окраин, куда он
был вытеснен гонениями, только в последнюю треть XVIII сто
летия шагнул в центр, то есть в Москву.
На наш взгляд, говорить о возвращении раскольников сюда
на жительство неправомерно; они всегда здесь и находились.
Ещё при Петре I отмечалось, что в Первопрестольной старове
ров «значится размножение, что в некоторых приходах и нико
го, кроме раскольников не обретается». С начала столетия их
сосредоточение наблюдалось в лефортовско-измайловской сто
роне. Здесь располагались владения и Измайловский дворец ца
ревны Прасковьи Фёдоровны, жены старшего брата Петра Ива
на (от брака Алексея Михайловича с Милославской), умершего
в 1696 году. Его вдова была крайне набожным человеком, посто
янно общалась с различными божьими людьми, странниками,
что нередко становилось объектом насмешек со стороны Петра I.
В литературе имеются свидетельства о контактах Прасковьи
Фёдоровны со староверами Выговской пустыни и наставником
обители Андреем Денисовым, «толковавшим» царице древние
книги. В её землях находили убежище, оседали многие старо
веры. Поэтому когда в 1771 году раскольниками было получено
разрешение на организацию центров для борьбы с эпидемией
чумы, то такие центры моментально появились в указанной сто
роне под видом Преображенского и Рогожского кладбища. Пред
ставляется, что это была лишь организационная форма для лега
лизации давно существовавшего староверческого мира Москвы.
Серьёзной проблемой той эпохи явилось снижение числен
ности населения страны. Дореволюционная историография фик
сировала такое сокращение в конце XVII — в первой половине
XVIII века: по мнению ряда авторов, перепись 1716 года выявила
Убыль податных людей по сравнению с 1678 годом почти на 20
Процентов. Советские же учёные более осторожно высказывались
на сей счёт: они склонны говорить не о сокращении, а о серьёзном
замедлении прироста населения вплоть до середины XVIII столе

тия. Но в чём едины дореволюционная и советская литература,
так это в игнорировании конфессионального фактора при объяс
нении этих процессов. Среди причин демографического прова
ла или спада неизменно назывались наборы в армию, на верфи,
на строительство Петербурга и т.д. Позитивистский дух, которым
проникнуты все эти, казалось бы, разные исследования, исключал
анализ религиозной стороны дела как второстепенной и не очень-
то необходимой. Так, в профессионально выполненных работах
советских учёных по демографической проблематике отраже
но состояние всех конфессий, включая идолопоклонников, а вот
упоминание о старообрядцах отсутствует. Даже, например, рас
кольничьи указы петровского времени, о которых говорилось, ха
рактеризовались лишь в качестве вспомогательных мер по уточ
нению общих ревизских данных.
Однако правительство Петра I, в отличие от историков, хо
рошо отдавало себе отчёт в конфессиональных причинах опу
стения России, чьи многие подданные по религиозным мотивам
оказались вне нового законодательства. Массовое бегство лю
дей от никонианской действительности без преувеличения мож
но квалифицировать не иначе как национальную катастрофу. Ко
нечно, для петровской администрации она имела прежде всего
сугубо прагматический оттенок: по налоговой реформе уплата
подушной подати становилась одним из основных источников
пополнения государственной казны. В этом обстоятельстве —
корень заинтересованности в максимальном росте населения:
и наоборот, сокращение круга налогоплательщиков неизбежно
вело к убыткам. Поэтому власти близко к сердцу воспринима
ли многочисленные жалобы служивого дворянства на самоволь
ный уход крестьян: необходимость платить повинности за бе
глых приводила правящее сословие «во всеконечную скудность».
Пытаясь приостановить отток простых людей за рубеж, пра
вительство делало акцент на силовых, проверенных средствах;
в частности, на усилении пограничного контингента, специали
зировавшегося на задержании и поимке людей, идущих на чуж
бину. Во всех пограничных городах и «пристойных местах» учи
нялись «крепкие заставы» для удержания беглецов и отсылки
их в те провинции, из которых те бежали. Причём Военной кол
легии предписывалось «стрелять из ружья», то есть разреш а
лось применять силу. Тех же, кто подговаривал и содействовал
побегам, — вешать и с виселиц не снимать, их вину объявлять,
«дабы другие, смотря на такую казнь, того чинить не дерзали».
Парадоксальность всей этой ситуации заключалась в том, что
Правительство охраняло пограничные рубежи страны не толь
ко от внешних врагов, что естественно, а прежде всего от своих
собственных подданных, стремившихся её покинуть.
В староверческом мире происходили важные процессы,
и прежде всего в конфессиональном отношении. Осмысляя про
изошедшее, религиозное сознание противников никоновских
новин на протяжении XVIII столетия разрабатывало концепции
наступления последних времён, пришествия Антихриста, прекра
щения священства и т.д. Результатом работы старообрядческой
мысли стало появление в расколе различных беспоповских тече
ний, где наиболее полно выразилось неприятие государства и его
Церкви, а также радикализм при решении социальных и поли
тических проблем. В народных слоях Нечернозёмного центра
России, Севера, Поволжья, Урала и Сибири прочно укоренились
крупные ветви беспоповщины.
Видное место занимало Поморское согласие, ведущее проис
хождение от знаменитого Соловецкого монастыря. Манифестом
Поморцев стали так называемые «Поморские ответы»: этот объ
ёмный труд, обосновывающий базовые представления старове-
рия, явился реакцией на указ Петра I об увещевании раскольни
ков олонецких заводов. Большой популярностью пользовалось
|^едосеевское согласие, основанное на рубеже XVII— XVIII веков
[Ьеодосием Васильевым. Федосеевцы вели свою духовную родос
ловную от епископа Павла Коломенского, отвергнувшего цер
ковные новины на соборе 1654 года. К концу XVIII столетия это
была наиболее крупная ветвь беспоповщины. Широкое распро
странение получило также Филипповское согласие, отличавше-
еся более строгими правилами. У его истоков стоял Филипп,

начинавший в Выговской пустыни у знаменитого наставника Се
мёна Денисова. В свою очередь из филипповского толка выш
ли бегуны-странники, категорически не принимавшие никони
анский мир и призывавшие порвать с ним какие-либо связи.
Несмотря на различные вероисповедные оттенки, эти тече
ния сходились в общем: не имея никогда епископа, они катего
рически не приемлили иерархии. Следствием этого стала утра
та таинств, которые поначалу делились на «нужнопотребные»
и «простопотребные», но затем ими или вовсе пренебрегли, или
доверили совершение мирянам. В то же время, несмотря на та
кие кардинальные изменения богослужебной практики, беспо
повцы оставались в полной уверенности, что пребывают в ис
тинно русской вере; они активно использовали книги и иконы
дониконовских времён. Разумеется, господствовавшая церковь
крайне негативно относилась к подобным «православным», рас
сматривая их как отщепенцев, утративших всякую связь с ли
тургией и предавших религиозные идеалы.
Между тем, отрешаясь от оценок синодального официоза,
нельзя не признать, что в русском православии происходило
формирование устойчивой внецерковной традиции, доселе дей
ствительно не типичной для русского народа. Её появление —
логичное следствие деформированности русского религиозного
сознания, произошедшей после раскола. Представители беспо
повских течений реализовывали духовные потребности уже ис
ключительно вне церковных форм, потерявших в их глазах ка
кую-либо сакральность.
Однако в научной литературе утверждению понятия «вне-
церковное православие» препятствует ряд обстоятельств, на ко
торых необходимо остановиться. С внецерковностью связывали
в первую очередь различные сектантские объединения, которые
действительно не имели никакого отношения к православной
традиции как таковой.
Что же касается самого старообрядчества — части непосред
ственно православного мира, — то его принято ассоциировать
низы 215
прежде всего с церковными староверами, то есть поповцами, со
хранившими иерархию и таинства. От господствующей РПЦ по
следние отличались лишь тем, что апеллировали к древности,
а соответственно, к чистоте своих обрядов. Наличие полноцен
ной церковной инфраструктуры предопределяло поведенческую
модель поповцев: практически все они находились на виду, бу
дучи приписаны к разнообразным старообрядческим церквям
и монастырям, где только и могли исполнять свой культ. Забо
ты о поддержании публичной церковной организации предпо
лагали тесные контакты с властями (выдача разрешений, раз
личные согласования и т.д.).
Поэтому официальные реестры, учитывавшие раскольни
ков, неизменно состояли главным образом из представителей
поповского согласия. Беспоповцев там всегда значилось заве
домое меньшинство. (Более свободное отправление религиоз
ных нужд не требовало церковной инфраструктуры, а значит,
и регистрация не являлась для них жизненно важной). Отсю
да знакомство с официальной статистикой создавало однознач
ное впечатление, что среди староверов в целом подавляющее
большинство именно поповцев. Этим фактом, никогда не ста
вившимся под сомнение, и оперировала, и продолжает опери
ровать историческая наука.
Хотя в действительности всё обстояло совершенно иначе.
Доля поповцев редко превышала 10 процентов общего числа
старообрядцев; остальные же относились к многочисленным
беспоповским толкам. Однако имеющиеся в распоряжении ис
следователей документы свидетельствовали об обратном. Осоз
нание данного обстоятельства затруднялось тем, что привержен
цы беспоповщины не только не утруждали себя регистрацией,
но и вообще, как правило, числились обычными синодальными
прихожанами. В результате «силуэты» внецерковного правосла
вия на российском религиозном ландшафте были едва разли
чимы. Существуя по факту, оно оставалось скрытым под заве
сой официальной статистики, на деле имеющей мало общего
с жизнью.
О масштабах распространения внецерковного православия

можно судить по исследованиям, изредка проводившимся цар
скими властями. Так, цикл изысканий по определению прибли
зительной численности староверов был предпринят в середине
XIX века, когда комиссии МВД направлялись в различные губер
нии для сверки официальных данных с истинным положением
дел. По итогам их работы власти пришли к выводу, что количе
ство раскольников в 10-11 раз превышает заявленные в отчётах,
хотя и эти цифры, по-видимому, не до конца отражали реальную
ситуацию. Но самое интересное оказалось в другом: выявлен
ные массы неучтённых староверов, обеспечивших такой впечат
ляющий статистический скачок, оказались именно беспоповца
ми, лишь формально числившимися в лоне РПЦ.
Например, ещё молодой И.С. Аксаков, участвовавший в об
следовании Ярославской губернии, после поездок по уездам
и сёлам был поражён тому, что везде «почти все старообрядцы,
да ещё, пожалуй, беспоповцы». Хотя по документам местной ад
министрации все кругом значились православными, да и само
население при расспросах с готовностью подтверждало принад
лежность к синодальной церкви. Кстати, именно от Ярославской
комиссии власти получили информацию о существовании согла
сия бегунов-странников, располагавших разветвлённой сетью
по всей стране. В других поволжских губерниях было выявлено
значительное количество спасовцев, как бы растворённых сре
ди правоверной паствы; известный знаток раскола П.И. Мель
ников-Печерский доводил их количество в середине XIX века
до 700 тысяч человек.
Как утверждали адепты этого старообрядческого согласия,
истинное священство на Руси утрачено, а потому нет и никаких
таинств; таинства, связанные с РПЦ, якобы только пустая фор
ма, в них даже можно принимать участие; спасение же даётся
только по Божьей милости. Кстати, признание неоднородности
российской конфессиональной среды проясняет поток нескон
чаемых следствий и дознаний о переходе из православия в рас
кол, материалы которых в немалом количестве содержатся в рос-
сийских архивах. И дело здесь не в падении нравов или в чём-то
подобном, как обычно считалось. Просто каждый беспоповец,
формально крещённый в РПЦ, по жизни сторонился церкви, пе
риодически навлекая на себя при неисправной плате попам до
носы об уклонении в раскол, в котором, собственно, и находил
ся с самого рождения.
На огромное количество беспоповцев, числившихся в сино
дальном православии, указывают многие источники. Их сви
детельства весьма важны, так как определённо указывают
на наличие мощного религиозного направления, связанного
с внецерковным православием русского народа. Пока для иссле
дователей это движение выглядит как terra incognita. Тем не менее
оценивая изложенный материал, можно со всей определённостью
говорить о специфике российской конфессиональной обстановки,
сложившейся после раскола в течение XVIII-XIX веков.
Её суть в том, что в рамках одной страны стали существовать
как церковная (официальная), так и внецерковная (неофициаль
ная) православные традиции. Они переплетались территориаль
но, но и также характеризовались определённым региональным
размежеванием. Так, позиции РПЦ были сильны на Украине, Бе
лоруссии, в южных и чернозёмных губерниях страны; здесь цер
ковь традиционно имела поддержку населения. А вот внецер-
ковное православие проявляло себя в промышленном Центре,
на Поволжье, Урале и в северных губерниях. Но до революции
власти и наука не могли в полной мере оценить этого своеобра
зия, поскольку неизменно рассматривали российское общество
в качестве конфессионально однородного, то есть церковного. По
этому выявление масштабов внецерковного православия долж
но наконец-то стать актуальной задачей современной историче
ской науки. С прояснением этой непростой проблемы связано
понимание многих ключевых перипетий отечественной истории.
Не менее судьбоносные для России последствия раскола про
изошли в экономической сфере, а именно в промышленном стро
ительстве, потребности в коем с начала XVIII столетия заметно
актуализировались. Как известно, Пётр I, давший импульс фа-
брично-заводскому развитию, столкнулся с явным нежелани

ем дворянства погружаться в производственные хлопоты. Пра
вящий класс и в дальнейшем не проявлял должного интереса
к этим делам, считая их второсортными, недостойными звания
дворянина, устремления которого концентрировались главным
образом вокруг сельского хозяйства. Эта ситуация обусловила
привлечение к торгово-мануфактурной деятельности старооб
рядцев, отстранённых от административной вертикали и от соб
ственности, то есть земельного фонда. Начавшееся промышлен
ное развитие давало им реальную возможность для выживания
и сохранения своей веры в дискриминационных условиях. Поэ
тому староверческая мысль обосновала и санкционировала пози
тивное отношение к торговле и производству, уравняв его с бла
гим трудом земледельца.
Иными словами, раскол постепенно превращался в хозяй
ственный механизм для обретения своей конфессиональной
устойчивости. Об участии староверов в подъёме российской про
мышленности написано уже достаточно много. Исследователи,
в том числе и зарубежные авторитеты, даже находили немало
общего в отношении к промышленному созиданию у русских ста
роверов и западных протестантских течений. Давно расхожими
стали высказывания на сей счёт знаменитого социолога М. Вебе
ра. Известный американский учёный Дж. Биллингтон также про
водил параллели между кальвинистами и староверами. По его
мнению, «оба движения были пуританскими и заменяли обрядо
вую церковь на новый аскетизм здешнего мира, а власть церков
ной иерархии — на местное общинное правление. Оба движения
стимулировали новую экономическую предприимчивость суро
вым требованием усердного труда как единственного средства
доказать, что ты принадлежишь к избранникам гневного Бога».
Сразу бросается в глаза, что анализ русского старообрядче
ства находится здесь во власти признанных (и абсолютно спра
ведливых) оценок западного протестантизма. Действительно,
их внешняя схожесть очевидна, но при этом сравнении из виду
упускается «маленькая» деталь, учёт которой кардинально ме
няет предполагаемый смысл. Не нужно забывать, что западные
протестанты с середины XVII века, то есть после окончания ев
ропейских религиозных войн, находились в принципиально иной
обстановке, чем русские староверы. Протестанты проживали
в своих государствах, в которых их вера обрела государственный
статус. Они являлись полноправными хозяевами своей страны,
ни о какой дискриминации говорить здесь не приходится. Эта
однородная конфессиональная среда с присущей ей протестант
ской этикой могла рождать и рождала классический капитализм.
Собственно, М. Вебер наглядно продемонстрировал, как в исто
рической ретроспективе протестантская психология формиро
вала новые экономические реалии.
Совсем другое дело русские старообрядцы. Они оставались
в государстве, где власть принадлежала их идейно-религиозным
противникам, ставших победителями. Условия, в которых они
(Существовали, характеризуются откровенно дискриминацион
ным характером. В этом — принципиальное отличие от запад
ного варианта. В староверах по аналогии с протестантами ус
матривали таких же носителей здорового капиталистического
духа. Однако староверческие реалии оказались ориентирова
ны совсем на другое, имевшее немного общего с приоритетом
буржуазных ценностей. Находясь под государственно-церков
ным прессом, староверы вынужденно нацеливались не на част
ное предпринимательство с получением прибыли в пользу кон
кретных людей или семей, а на обеспечение жизнедеятельности
своих единоверцев. Только такие общественно-коллективист
ские механизмы представлялись оптимальными в том положе
нии, в котором жило русское старообрядчество. А потому его
религиозная идеология освящала экономику, предназначенную
не для конкуренции хозяйств и обоснования отдельной избран
ности, как у протестантов, а для утверждения солидарных на
пал, обеспечивающих существование во враждебных условиях.
Поэтому подводить под один знаменатель западный протестан
тизм и русское староверие в экономическом плане не совсем
правильно: это лишь затушёвывает суть дела и отдаляет от по
нимания того, какие процессы протекали в рамках раскольни

чьей общности.
Духовные и организационные правила, по которым разви
вались староверческие хозяйства, формулировались в знамени
той Выговской поморской общине. Их краеугольным камнем
явились отношения равенства всех членов общины — как в хо
зяйственном, так и в духовном смысле. Род занятий, положение
в общине зависели от способностей каждого и от признания их
со стороны единоверцев: простой крестьянин мог стать настав
ником или настоятелем. Это обеспечивала практика внутренней
открытости и гласности, когда ни одно важное дело не рассма
тривалось тайно. Любой имел право заявить свои требования,
и они выслушивались и поддерживались — в случае, если дру
гие считали их сообразными с общей пользой. В такой атмос
фере решались также и ключевые хозяйственно-экономические
вопросы. Содействие внутриобщинных сил, братское доверие по
зволили Выговскому общежительству скопить громадные капи
талы — своего рода общую кассу для различных коммерческих
инициатив. В результате Выговское староверческое общежитие
трансформировалось в самодостаточную, независимую от вла
стей структуру, развивающуюся по своей внутренней логике.
Известный писатель М.М. Пришвин — выходец из старообряд
ческой среды — воспевал край Выга, где его предки «боролись
с царём Петром и в государстве его великом создавали своё го
сударство», не совсем ему дружественное.
Устройство Выговской общины даёт представление о хозяй
ственной и управленческой организации старообрядцев, дей
ствовавшей в России. Со второй половины XVIII века в рамках
такой модели раскол превращается в прогрессирующую эконо
мическую корпорацию в купеческо-крестьянском облике. Уже
в 1770-х годах, в правление Екатерины II, происходит легали
зация староверия посредством оформления его новых крупных
центров в Москве и Поволжье. Специфика старообрядческой эко
номики не осталась незамеченной для наблюдателей той эпохи.
Как тогда подчёркивали, все они «упражняются в торговле и ре
мёслах», демонстрируя большую взаимопомощь и «обещая вся
кую ссуду и воспомоществование от их братьев раскольников;
и через сие великое число к себе привлекают».
В первой половине XIX столетия эти черты вызывают уже се
рьёзные опасения. Как, например, у Московского митрополита
Филарета, прямо объяснявшего распространение раскола суще
ствованием в нём общественной собственности, которая, будучи
его твёрдою опорой, «скрывается под видом частной». К тому же
раскольничьи наставники, проживающие не где-нибудь, а в сто
лице на Охте, в своих сочинениях открыто «проповедуют демо
кратию и республику». По убеждению именитого архиерея го
сподствовавшей церкви, это доказывает, что раскол стал особой
сферой, «в которой господствует над иерархическим демократи
ческое начало. Обыкновенно несколько самовольно выбранных
или самоназванных попечителей или старшин управляют свя
щенниками, доходами и делами раскольничьего общества. ...
Сообразно ли с политикою монархической усиливать сие демо
кратическое направление?» — вопрошал митрополит Филарет.
С ним нельзя не согласиться: очевидно, что собственность,
принадлежащая не конкретным людям, а общине через меха
низм выборов наставников и попечителей, не могла быть част
ной. Хотя для внешнего мира и государственной власти она
именно такой и представлялась. Внутри же староверческой общ
ности действовало правило: твоя собственность есть собствен
ность твоей веры. Как отмечал один из полицейских чиновников,
изучавших раскол: «Закон этот глубокая тайна только агитато
ров (то есть наставников. — А.П.), но она проявляется в заве
щаниях богачей, отказывающих миллионы агитаторам на мило
стыни, и в готовности всех сектаторов разделить друг с другом
всё, если у них одна вера».
Принцип «твоя собственность есть собственность твоей веры»
Прослеживается и в хозяйственном укладе Преображенского
Кладбища в Москве. В распоряжении исследователей находят
ся донесения полицейских агентов, расследовавших деятель
ность московских старообрядцев во второй половине 40-х годов
XIX века. Для внешнего мира это было место, где располагались
погосты с богадельнями, приютами и больницей. На самом же
деле «кладбище» служило финансовой артерией беспоповцев Фе-
досеевского согласия. По наблюдениям МВД, касса «кладбища»
помещалась в тайниках под комнатами федосеевского наставни
ка С. Козьмина. В них хранились общинные капиталы, направ
ляемые по решению наставников и попечителей на открытие
или расширение различных коммерческих дел. Единоверцам
предоставлялось право пользоваться ссудами из общинной кас
сы, причём кредит предусматривался беспроцентный, допуска
лись и безвозвратные займы.
Именно с этой помощью образовалось огромное количество
торгов и производств. Однако возвратить взятое из кладбищен
ской казны и стать полноправным хозяином своего дела, то есть
попросту откупиться, не представлялось возможным. Можно
было лишь отдать предприятие, запущенное на общинные день
ги. Как известно, многие беспоповцы-федосеевцы не признава
ли брака, а значит, наследственное право не играло здесь роли,
что усиливало общинное начало хозяйств. Воспитанниками Пре
ображенского приюта были незаконнорождённые дети богатых
купцов из разных регионов страны. Капиталами их отцов в ко
нечном счёте распоряжались выборные наставники и попечи
тели Преображенского кладбища.
Любопытно и наблюдение полиции за торговыми оборота
ми купцов Первопрестольной: оно показало, что перед Пасхой,
когда фабриканты распускали рабочих по домам, почти все вла
дельцы православного исповедания постоянно прибегали к зай
мам для проведения необходимых расчётов. Однако купечество
из кладбищенских прихожан никогда не нуждалось в деньгах:
в их распоряжении была общинная касса. Все попытки выяс
нить хотя бы приблизительные объёмы средств, которые цир
кулировали на Преображенском кладбище, ни к чему не приво
дили. Как утверждала полиция, немногие, кроме наставников
и попечителей, осведомлены о реальном обороте обществен
ных капиталов этого богадельного дома, а исчисление его дохо-
дов «едва ли может быть когда сделано при всех стараниях лиц,
правительством назначаемых наблюдать за кладбищем». Иссле
дователи, изучавшие раскол, отмечали, что практически до се
редины XIX века Преображенская федосеевская община «была
настолько многочисленнее, богаче и влиятельнее Рогожской, что
развитие московского старообрядчества происходит под значи
тельно большим влиянием федосеевцев или поморцев, а само
Преображенское кладбище, как обычно эту общину называли,
совсем затмевало своей славой Рогожское».
Такими многообразными способами и перераспределялись
финансовые потоки староверов, которые затем использова
лись на разных предпринимательских уровнях купеческо-кре
стьянского капитализма. Для убедительности проиллюстриру
ем это на столь любимом историками семействе Рябушинских,
точнее — на одном факте, сыгравшем ключевую роль в их вос
хождении. Основатель династии Михаил Рябушинский перешёл
в раскол из православия в 1820 году, женившись на старообряд
ке (и сменив фамилию со Стеколыцикова на Рябушинского).
До этого он подвизался обычным мелким розничным торгов
цем, но благодаря коммерческим задаткам в новой среде полу
чил более серьёзную торговлю, став купцом третьей гильдии.
В 1843 году произошло важное событие: супруги Рябушинские
устроили брак своего сына Павла с А.С. Фоминой. Она была
внучкой священника И.М. Ястребова — одного из самых влия
тельных деятелей Рогожского кладбища, где ничего не происхо
дило без его благословения.
Доступ к денежным ресурсам сделал своё дело: уже через
три года у Рябушинских появилась крупная фабрика с новейшим
по тем временам оборудованием, и это позволило им подняться
на вершины предпринимательства Москвы. Ко времени кончины
Основателя династии (I860) его капитал превышал 2 миллиона
рублей. Как тут не согласиться с мнением, что многие из глав
ных московских капиталистов получили капиталы, положившие
Основание их богатству, из кассы раскольничьей общины? Разу
меется, подобная циркуляция денежных средств не могла быть
отражена в каких-либо официальных статистических отчётах.

Но о том, что дело обстояло именно таким образом, косвенно
свидетельствуют собираемые властями данные о действующих
мануфактурах. В этих материалах обращает на себя внимание
формулировка: фабрика «заведена собственным капиталом без
получения от казны впомощения»; в просмотренном нами пе
речне, включающем более сотни предприятий московского ре
гиона, она встречается практически в 80 процентах записей.
Подобные источники финансирования крестьянско-купече
ского капитализма были распространены повсеместно. О них
дают представление записки Д.П. Шелехова, который в дорефор
менные годы путешествовал по старообрядческому Владимир
скому краю. В одной сельской местности, в 16 верстах от города
Гороховца, Шелехов столкнулся с «русскими Ротшильдами», бан
кирами здешних мест. Братья Большаковы располагали капита
лом в несколько сот тысяч рублей, ссужая их промышленникам
и торговцам прямо на месте их работы. Передача купцам и кре
стьянам денег — порой немалых — происходила без оформле
ния какой-либо документации: на веру, по совести. Летом оба
брата выезжали в Саратовскую, Астраханскую губернии для раз
мещения там займов. Удивление автора записок не знало гра
ниц, когда при нём какому-то мужику в тулупе выдали 5 тысяч
рублей с устным условием возврата денег через полгода. Опасе
ния в вероятном обмане, высказанные им как разумным чело
веком, были отвергнуты. По утверждению кредиторов, такого
не могло произойти, поскольку все не только хорошо знакомы,
но и дорожат взаимными отношениями. К тому же о делах друг
друга каждый неплохо осведомлён, и обмануть здесь удастся
лишь один раз, после чего уже и «глаз не показывай и не живи
на свете, покинь здешнюю сторону и весь свой привычный про
мысел». Д.П. Шелехов заключает: «Вот вам русская биржа и ма
клерство!.. Господа писатели о финансах и кредите! В совести
ищите основание кредита, доверия, народной совестью и честью
поднимайте доверие и кредит, о которых так много нынче го
ворят и пишут учёные по уму, но без участия сердца и опыта».
ДО. Народные низы 225
Характеризуя староверческие якобы капиталистические хо
зяйства, следует обратить внимание на отношения, существовав
шие внутри них. Восприятие их как общинной, а не частой (кон
кретно чей-то) собственности прослеживается не только у тех,
кому было поручено управлять ею, но и у рядовых единоверцев,
работавших на производствах. Своеобразные отношения между
рабочими и хозяевами фиксировали внимательные наблюдате
ли. Православный священник И. Беллюстин, публиковавший за
метки о старообрядчестве, описывал посещение сапожного про
изводства в большом (несколько тысяч человек) раскольничьем
селении Кимры Тверской губернии. Староверы образовывали
здесь артели по 30-60 работников, которые не только облада
ли правом голоса по самым разным вопросам, но и могли под
чинить своему мнению «хозяина» производства. И. Беллюстин
оказался, например, свидетелем горячих споров в артели о вере:
«...Тут нет ничего похожего на обыкновенные отношения меж
ду хозяином и его работником; речью заправляют, ничем и ни
кем не стесняясь, наиболее начитанные, будь это хоть послед
ние бедняки из целой артели; они же вершат и иные поднятые
вопросы». Хозяин в спорных случаях оказывался перед серьёз
ным выбором: или подчиниться артели (а между артелями в се
лении существовала подлинная солидарность), или встать в раз
лад с нею, то есть с целым обществом. Не удивительно, что, как
правило, хозяин предпочитал первое, поскольку каждый, неза
висимо от рода занятий и своей роли, был крепко вплетён в этот
социальный организм.
Подобные отношения между работниками и хозяевами суще
ствовали и на появляющихся крупных мануфактурах. Например,
в староверческом анклаве Иваново в 1830-1840-х годах уже на
считывалось около 180 фабрик. Имена их владельцев — ГЪрели-
йы, Кобылины, Удины, Ямановские и другие — были широко из
вестны в Центральной России. Заметим, что возглавляемые ими
рредприятия состояли из артелей, являвшихся основной произ
водственной единицей. Артель непосредственно вела дела, «ря
билась с хозяином», получала заработанное, то есть оказывала
ключевое влияние на весь ход фабричной жизни. В таких усло

виях сформировался особый тип «фабричного», «мастерового»,
психологически весьма далёкий от обычного работника по най
му в классическом капиталистическом смысле этого слова. Се
рьёзно изучавшие дореформенную мануфактурную Россию заме
чали: если высший класс с завистью, но без уважения относится
к этим капиталистам из крестьян, то «чернь... богатство их счи
тает своим достоянием, выманивая его по частям посредством
ловкости и хитрости». Это порождало разговоры о том, что фа
брика портит народ, что под её влиянием простолюдин утрачива
ет чистоту нравов. Официальные власти усматривали здесь кри
минализацию взаимоотношений, недоумевая: как могут простые
фабричные работники держаться с хозяевами с наглой самоуве
ренностью и ставить себя с ними на равных? Эту черту фабрич
ной жизни дореформенной России подметили и советские исто
рики. Правда, их вывод был своеобразным: якобы «фабричная
жизнь начинала вырабатывать людей, не безропотно перенося
щих произвол и эксплуатацию».
Приведённые примеры убедительно доказывают, что рост
купеческо-крестьянского капитализма происходил на общин
ных ресурсах. Существовавшая в тот период финансовая система
не была нацелена на обслуживание многообразных коммерче
ских инициатив, а кредитные операции в дореформенный пери
од находились в руках иностранных банкирских домов, обеспе
чивавших бесперебойность интересовавших их внешнеторговых
потоков. Банковские же учреждения России, созданные прави
тельством, концентрировались на другой задаче: поддержании
финансового благосостояния российской аристократии и дво
рянства, что обеспечивалось предоставлением им ссуд под залог
имений. Нужно сказать, что у правительства подобная направ
ленность старообрядческой экономики вызывала нарастающую
тревогу. Всё это противоречило рыночным началам экономики,
зримо напоминая коммунистические идеалы общественной соб
ственности и управления. Напомним, что в 40-х годах XIX века
такое социальное устройство активно популяризировали неко-
10. Народные низы ............. 2.27
торые европейские мыслители. Разумеется, это обусловило при
стальное внимание российских властей к подобным явлениям
на местной почве.
В результате была инициирована масштабная атака на старо
верческое купечество, которое рассматривали как силу, поддер
живающую раскольничьи порядки. По указанию администраций
«не принадлежавшим к святой церкви», то есть раскольникам,
независимо от согласий, давалось право пребывать в купеческих
гильдиях лишь временно, сроком на один год. Желающие же на
ходиться в гильдиях на постоянной основе обязывались пред
ставить документы о принадлежности к господствующей церкви.
Запрещалось также утверждать староверов в должностях по об
щественным выборам, удостаивать их наградами и отличиями.
Данные меры означали коллапс всей староверческой экономи
ки и привели к её переформатированию уже в рамках офици
ального законодательства империи. Раньше, как мы видели, гла
венствующую управленческую роль играли наставники, советы,
попечители, а частно-семейное владение выступало своего рода
адаптером по отношению к властям и официальному миру. Те
перь же, в условиях жёсткого государственного контроля, ак
центы смещались в сторону тех, кто управлял торгово-промыш
ленным делом, и их наследников. После этих потрясений лицо
русского староверия сильно изменилось.
11. М етаморфозы правящего слоя
В последнюю треть XVIII века Российская империя, создан

ная решимостью Петра I, пережила заметную трансформацию,
коснувшуюся всех сторон жизни. К примеру, в хозяйственной
сфере стартовал перезапуск экономической системы, связан
ный пусть и с дозированной, но разблокировкой предпринима
тельства снизу. Подвижки произошли в государственном строи
тельстве, проведена административная реформа, освоен целый
ряд окраинных территорий и т.д. Все эти преобразования, хо
рошо известные в историографии, связываются с именем Ека
терины II. Однако процессы в «русской» элите, имевшие серьёз
ные последствия, освещены гораздо хуже. Речь идёт о давлении
на украинско-польские круги, инициированном императрицей.
Ничего подобного не наблюдалось с 1654 года, когда Украина
оказалась в составе России: даже правление Анны Иоанновны
в этом смысле не идёт ни в какое сравнение с екатерининским
царствованием.
Софья Августа Ангальт-Цербстская, выбранная супругой на
следнику престола Петру Фёдоровичу, поселилась в Петербурге
в 1745 году, крестившись в православие под именем Екатерины
Алексеевны. Поначалу немецкая принцесса имела смутное пред
ставление об украинско-польском элементе в российской ари
стократии и дворянстве. Её религиозным образованием занялся
архиепископ Псковский и Нарвский С. Тодорский, окончивший
Венский университет и владевший немецким и латинским язы
ками. Присматривать за супругой наследника Елизавета I пору
чила своему доверенному духовнику протоирею Ф. Дубянскому,
а тот в свою очередь приставил к ней фрейлину Е. Шаргород-
скую; любовником Екатерины стал один из многочисленных
11. Метаморфозы правящего слоя 229
поляков петербургского бомонда С. Понятовский. Очутившись
в таком обществе, будущая Екатерина II, отличавшаяся прони
цательностью, не только вкусила господствовавший в верхах
украинско-польский дух, но и прониклась, мягко говоря, пре
дубеждением к нему как к совершенно бесполезному для како
го-либо конструктива. Заметим, что аналогичными чувствами
к «русской» элите пропитался и её незадачливый супруг, кото
рый буквально горел желанием поставить на место хозяев рос
сийского государства. В этом смысле Екатерина II пошла по пути,
намеченному ещё Петром III.
Конечно, «русская» элита предчувствовала, что ничего хоро
шего от голштинского племянника Елизаветы I ожидать не сто
ит: на горизонте маячило «немецкое засилье» в духе Анны Ио
анновны. С конца 1750-х годов слухи о лишении великого князя
престолонаследия и замене его Екатериной (регентшей при ма
лолетнем Павле) усиленно циркулировали при дворе. Как из
вестно, Пётр III полностью оправдал тревожные ожидания, не
замедлительно вызвав из Европы родственников по отцовской
линии, среди них двух голштинских принцев. Одного сразу про
извёл в генерал-фельдмаршалы, другого сделал петербургским
генерал-губернатором, а также командующим войсками в Фин
ляндии, Эстляндии, Ревеле и Нарве. Одновременно с этими на
значениями из ссылок с почестями были возвращены звёзды
1730-х: Миних, Бирон, Менгден, Лилиенфельд и др. Грозные
тучи сгущались и над Русской православной церковью, где без
раздельно заправляли архиереи из Малороссии. Так что собы
тия 28 июня 1762 года, инициированные гвардейцами в пользу
Екатерины, многими были восприняты с облегчением. Причём
в дворцовом перевороте наряду с преображенцами, сагитиро
ванными братьями Орловыми, деятельным участием отметился
и Измайловский полк, более всего укомплектованный украинца
ми: их командиром был малороссийский гетман К. Разумовский,
не желавший усиления немецкой партии при дворе.
Однако быстро выяснилось, что возведённая на трон супру
га Петра III не собирается выступать выразительницей укра-
инско-польской воли в стиле Елизаветы I. Символичный факт:

если последняя после коронации направилась в поездку по Ма
лороссии, то новая императрица предпочла посетить Лифлян-
дию и Эстляндию. Очевидно, у неё имелось своё видение пер
спектив предстоящего царствования. Поэтому «русская» элита
на первых порах грезила мечтой, чтобы на троне вновь очу
тился правитель, благосклонный к украинско-польскому духу.
В начале екатерининского царствования подобные настроения
хорошо ощущались в верхах, тем более что способ, каким Ека
терина добыла себе трон, не обеспечивал уверенности в проч
ности положения. Первая попытка бросить вызов императрице
была связана со Шлиссельбургским узником — Иваном Антоно
вичем. Напомним, что тот ещё в младенчестве попал в эпицентр
династических интриг и после триумфа Елизаветы I оказался об
речённым на тюремное заключение. К моменту воцарения Ека
терины II ему исполнилось двадцать два года. Забавно, что аре
стованного Петра III до убийства поместили в ту же крепость, где
содержался Иван Антонович: ненадолго Шлиссельбург превра
тился в сборный пункт претендентов на престол. В августе 1762
года Екатерина II посетила вечного узника и беседовала с ним:
тот представлял тлеющую опасность для её царствования.
Вскоре этой «картой» не преминул воспользоваться подпо
ручик Смоленского пехотного полка В. Я. Мирович. Он проис
ходил из знатной малороссийской семьи, будучи внуком пере
яславского полковника И. Мировича, который в ходе Северной
войны начала XVIII века поддержал гетмана Мазепу со шведами,
за что и подвергся ссылке в Сибирь. Внук уже оправился от уда
ров судьбы, поступил на военную службу, хлопотал о возврате
имений деда, стремясь пробиться наверх. Пользуясь отсутстви
ем в столице Екатерины II, Мирович с несколькими офицерами
в начале августа 1764 года попытался освободить из заточения
Ивана Антоновича и провозгласить того императором. Заранее
был составлен манифест от его имени, где императрица именова
лась «самолюбной расточительницей», чуждой России. Но охра
на крепости, проявив бдительность, ликвидировала Ивана Анто-
новича и схватила заговорщиков. Неудавшийся заговор вызвал
большой резонанс в верхах, следствие вёл генерал Ганс фон Вей-
марн, получивший указание не тянуть с допросами. Казнь состо
ялась 15 октября 1764 года.
Однако для императрицы эпизод с Мировичем оказался не са
мым неприятным. Куда большая, хотя и скрытая угроза исходила
от малороссийского гетмана К. Разумовского, поначалу с энтузи
азмом поддержавшего Екатерину. На рубеже 1763-1764 года был
поднят вопрос о наследственном гетманстве в роде Разумовских:
инициативу проявили украинские полковники и старшины. Они
мотивировали просьбу верностью этого рода престолу, а также
ссылались на пример Богдана Хмельницкого, которому насле
довал его сын Юрий. Из-за характера поднятой темы сам Разу
мовский предусмотрительно дистанцировался от петиции в Пе
тербург. Хотя его интерес здесь очевиден: в случае утверждения
наследственного гетманства в России фактически появлялась па
раллельная династия, которая вполне могла посматривать в сто
рону трона. Вне всякого сомнения, эти поползновения были бы
поддержаны малороссийскими архиереями, души не чаявшими
в родном разумовском клане. Екатерина II зримо почувствова
ла дыхание украинско-польской фронды. Разумовскому отказали
от двора, со стороны императрицы начались мелочные придирки
к его супруге. Закономерным итогом стал специальный манифест
от 10 ноября 1764 года, извещавший об увольнении Разумовского
от исполнения гетманских обязанностей. Тот предпочёл смирить
ся, тем более что ему, видимо, в качестве компенсации достались
огромные имения, причём не только на Украине.
Екатерина II решила не ограничиваться отстранением Разу
мовского, а поспешила вообще ликвидировать должность гет
мана, вновь вернувшись к институту Малороссийской колле
гии, правда декларируя это осторожно: «...пока время и опыт
не даст нам о его (малороссийского народа) благе лучший учи
нить промысел». Коллегия состояла из восьми человек: четы
рёх украинцев и четырёх великороссов. Причём по правитель
ственной инструкции на заседаниях им велено располагаться
не напротив друг друга, как при Анне Иоанновне, а вперемеж

ку, дабы способствовать единству. Председателем коллегии стал
граф П.А. Румянцев, до этого командующий русскими войсками
в Восточной Пруссии. Отец этого сановника слыл приближён
ным к Петру I, а крёстной была Екатерина I. Историки считают,
что на Румянцева рассчитывал Пётр III, успев осыпать того вы
сокими наградами. Однако дворцовый переворот, казалось бы,
поставил крест на карьере. Находясь в немецких краях, Румян
цев, который к этому времени завёл любовницу из Данцига, уже
собирался перейти на службу к прусскому королю. Но указ Ека
терины II, а также пожалование огромных поместий, изменили
его планы. Малороссия была ему почти родной: до четырнад
цати лет он жил и воспитывался там под руководством местно
го интеллектуала Т.Ю. Сенютовича. Теперь же настал черёд ре
ализовывать неожиданные екатерининские планы по введению
Украины в правовое поле Российской империи.
Одновременно с уничтожением гетманства ликвидировал
ся и весь строй малороссийских земель, учреждалось новое гу
бернское деление. После этого смогли провести полноценную ре
визию территорий и имущества (так называемую румянцевскую
опись), чего полковники и старшины благополучно избегали
со времён Алексея Михайловича. Был отменён свободный пере
ход крестьян от помещика к помещику, ведь действие Соборного
уложения 1649 года не затрагивало Малороссию. До екатеринин
ской поры здесь фактически не знали крепостного права, живя
по разным вариантам литовских статутов, тексты коих существо
вали на латыни и на польском языке. Кроме этого, на Украину
наконец-то распространялось в полном масштабе налоговое за
конодательство, а также вводились обязательные рекрутские на
боры. Не удивительно, что такие преобразования сопровожда
лись там вполне объяснимым раздражением.
Но всё-таки особенное негодование вызывала секуляризация
церковных земель, что успел продекларировать ещё Пётр III. Ека
терина II понимала, что контролировавшие РПЦ украинцы пока
не являются её союзниками. В случае появления родственного
по происхождению и духу претендента на престол эта «русская»
церковь может «благословить» последнего. Эпопея с потомствен
ным гетманством Разумовского продемонстрировала вероятность
такого сценария. Поэтому актуальным вопросом стал подрыв ма
лороссийского церковного клана, наиболее действенным путём
к чему и явилась конфискация земельных владений. Планы им
ператрицы получили отклик ютящегося на вторых ролях велико
русского духовенства, увидевшего в развороте екатерининской
политики долгожданную возможность пробиться наверх. И дей
ствительно, Екатерина II сразу сделала ставку на местных уро
женцев, таких как архиепископ Дмитрий (Сеченов) или Гавриил
(Петров), Платон (Левшин). Некоторые из них вошли в образо
ванную комиссию по выяснению «истинных доходов от церков
ных имений». Малороссийские выходцы негодовали: они не мог
ли смириться с мыслью о потере владений, поскольку считали
их неотъемлемой частью церковного организма.
Знамя борьбы поднял один из авторитетных архиереев той
поры Ростовский митрополит Арсений (Мациевич), чей демарш
наглядно иллюстрирует униатский менталитет украинцев с его
латинством и полыциной. В марте 1763 года многие представи
тели элиты съехались в Ростов на переложение мощей святого
митрополита Дмитрия (Туптало), канонизированного при Ели
завете I. Здесь Арсений публично произнёс речь в защиту цер
ковной собственности, подкрепляя свои доводы историческими
экскурсами. Он напомнил всем собравшимся, что в ходе борь
бы с ересью жидовствующих конца XV века в чин православия
введена анафема тем, кто позарится на церковные имущества.
Это был, по сути, прямой вызов: оставить подобное без вни
мания Екатерина II не могла и повелела арестовать пламенно
го трибуна. Однако тем овладел обличительный пыл, и он ре
шил идти до конца, проявив на учинённом следствии «резкость
в ответах». Состоялся суд Синода, где Арсению не дали сидячего
места, как в своё время патриарху Никону на Большом соборе
1666-1667 года. Затем в монашеской одежде мятежного архие
рея повезли в Ферапонтов монастырь — туда же, где коротал дни
низложенный Никон. Очевидно, что подобная параллель удачно

подкрепляла нынешнюю победу власти. Ошеломлённое украин
ское духовенство не решилось выражать несогласие. Манифест
от 26 февраля 1764 года возвестил об упразднении поместного
землевладения церкви, а все латифундии с населением передава
лись в административное, судебное, податное ведение Коллегии
экономии. В общей сложности туда перешло свыше 900 тысяч
душ, получивших название «экономических крестьян». Правда,
что касается церковного землевладения в самой Малороссии,
устроенного по законам Речи Посполитой, то тут с секуляриза
цией решили повременить, проведя там её лишь в 1786 году.
Одновременно с ней потребовали от Киевской митрополии ве
сти преподавание в духовных заведениях, включая знаменитую
Киево-Могилянскую академию, на русском языке, что произве
ло эффект разорвавшейся бомбы.
Общий вектор екатерининского правления очевиден — при
струнить украинско-польские круги. В этом же ключе можно
оценивать и ещё одно важное событие — созыв в 1767 году Уло
женной комиссии. Многие учёные усматривают в этом некое вос
произведение практики проведения земских соборов, которые
канули в Лету как раз после Переяславской рады, одобрившей
вхождение Малороссии в состав тогда ещё Московского царства.
Представительство земель в глазах Романовых утратило смысл,
поскольку религиозно-идеологический вектор стал выстраивать
ся вокруг Украины, объявленной подлинным источником веры
и государственности. Поэтому инициатива императрицы при
звать выборных всех территорий и сословий на совет говорила
уже сама за себя. Но Уложенная комиссия имела важное отли
чие от земских соборов: в екатерининском варианте духовенство
было представлено не мощной когортой, как в XVI и первой по
ловине XVII века, а лишь одним-единственным депутатом от Си
нода. Символично, что местом заседаний комиссии, собравшей
460 человек, была определена Москва.
Предубеждение к украинской теме сквозило в Екатерине II
буквально во всём. В ходе поездки по югу России она посетила
Киев, который ей очень не понравился; в её письмах «славный
град» характеризовался «странным городом». В идеологическом
плане неприятие украинства выразилось также в безоговороч
ной поддержке императрицей норманнской теории, провоз
глашавшей строителями древнерусского государства варягов,
то есть иностранцев. Спор о происхождении Руси, продолжав
шийся между М.В. Ломоносовым и А. Шлёцером, окончательно
разрешён в пользу последнего. Ломоносов был отдалён от дво
ра и скончался от расстройств в 1765 году. Вплоть до середины
XIX столетия норманисты господствовали в отечественной исто
рической науке. С учётом всего сказанного не удивительно, что
из всех правителей дома Романовых — от Михаила Фёдорови
ча до Николая II — Екатерина II является самой нелюбимой для
украинской публики. Недобрая память о ней запечатлена извест
ной песней: «Катэрына — вражда маты, шо ты наробыла. Стэп
широкий, край весёлый та и занапостыла!»
Аналогичны чувства Екатерины II и к «старшей украинской
сестре» Польше. Речь Посполитая к середине XVIII столетия
с преобладанием барщины и игнорированием промышленно
го производства выглядела плачевно, превратившись в проход
ной двор для армий соседних государств. «Русская» правящая
прослойка с сильной польской прожилкой никогда не забыва
ла о своей исторической родине, тем более что там оформилась
группировка магнатов Чарторыйских-Понятовских, также не
прочь с выгодой для себя приютиться под сенью России. Имен
но она стала опорой Екатерины II, чья любовная связь с С. По-
нятовским (до Г. Орлова) ни для кого не составляла секрета.
Личные чувства уступили затем место политический прагмати
ке: бывший щёголь-любовник начинает проталкиваться даль
новидной императрицей на польский престол. После его избра
ния в августе 1764 года Екатерина II не стеснялась поздравлять
Приближённых «с королём, которого мы сделали». С этого мо
мента Понятовский становится орудием разрушения Польши,
на века оставшись для неё чем-то вроде нашего М.С. Горбачёва.
Через Понятовского Россия поучаствовала в трёх разделах Речи
Посполитой наряду с Пруссией и Австрией. Кстати, это приоб

ретение оказалось весьма странным, как, впрочем, и всё, что
для нас связано с украинско-польскими делами. Присоедине
ние Польши легло тяжким бременем на коренные народы на
шей страны, трудом и потом оплативших долги панов различ
ным европейским державам и частным банкам. В свою очередь
казна империи не получила ни копейки из налогов, собиравших
ся в новоприобретённых землях: все средства шли исключитель
но на местные нужды. Поэтому вопли польских националистов
о превращении их страны в российскую колонию вызывают как
минимум недоумение.
Конечно, здесь не может не возникнуть вопрос: как Екатери
на II с учётом всего сказанного могла допустить такое «присое
динение»? Однако не нужно забывать, что главная её задача —
укрепление своих позиций в элите, где после елизаветинского
правления царил украинско-польский подъём. Требовалось пе
реформатирование правящей прослойки, придание ей необхо
димой сбалансированности. Екатерининские усилия в чём-то
напоминали петровские начала XVIII века: тогда великий пре
образователь, осознавая бесполезность украинско-польских ка
дров, активно привлекал западноевропейцев. По большому счёту
именно это позволило России избежать судьбы деградировавшей
Речи Посполитой. Екатерина II брала пример со своего знамени
того предшественника.
В то же время она, также как и Пётр I, не собиралась вы
давливать украинско-польский элемент из властной конструк
ции, понимая, что без него это государство просто рассыпет
ся. Поэтому её окружение по-прежнему нельзя представить без
украинизированной и полонизированной публики. О наместни
ке Малороссии графе П.А. Румянцеве говорилось выше, вспом
ним Григория Потёмкина — большого лю бителя украинских
песен и стиля, проводника внешнеполитического курса Алек
сандра Безбородько. Бессменным секретарём императрицы со
стоял жуткий ненавистник русского народа А.Б. Храповицкий:
его мать за издевательства едва не задушила прислуга. Всем по-
11. Метаморфозы правящего слоя ,237
добным деятелям предлагалось стать более имперскими, чем
украинскими, и тогда их процветание за счёт российских наро
дов по-прежнему гарантировалось.
Что касается излишних строгостей, допущенных Екатери
ной II в отношении Малороссии и Польши, то они были с лихвой
сглажены её преемниками. Последующие самодержцы, поддер
живая сложившийся в последнюю треть XVIII века элитный ба
ланс, тем не менее отличались подчёркнутыми украинско-поль
скими симпатиями. Так, Павел, едва усевшись на трон, освободил
до 20 тысяч поляков, убивавших наших рекрутов во время вос
стания Т. Костюшко. Закадычным другом и советчиком Павла
являлся Ю. Иллинский: именно ему будущий император пору
чил удостовериться в смерти матери. Сенатор Иллинский вёл
в Петербурге роскошный образ жизни, а после убийства своего
венценосного друга удалился в волынское имение, где органи
зовал (наверное, для укрепления православия) иезуитскую шко
лу. Канцелярией Павла заведовал Ю.А. Нелединский-Мелецкий.
Ещё большим полонофилом слыл Александр I, который, как
считают, испытывал угрызения совести за некоторые поступ
ки своей бабки. Его многолетней любовницей была Мария Чет-
вертинская, а закадычные друзья А. А. Чарторыйский, В.П. Кочу
бей, П.В. Завадовский, А.К. Разумовский (сын несостоявшегося
наследственного гетмана), Д.П. Трощинский занимали ведущие
министерские посты, протежируя своим сородичам. Младший
брат императора великий князь Константин Павлович, ставший
наместником Царства Польского, женился на Ж. Грудзинской,
обожая вместе с ней всё польское. Сам Александр I любил рас
хаживать в польском военном мундире. Согласимся, довольно
странное поведение для «оккупантов»: например, английская
элита, превратив Индию в колонию, не щеголяла по Лондону
в индийских одеяниях и индийцев не назначали в британское
правительство. Почему так происходило в России? Да потому,
что в Петербурге и Польше присутствовали одни и те же род
ственные лица. Это подтверждает и тот факт, что после войны
1812 года поляки, воевавшие на стороне Наполеона, с радостью
зачислялись в российскую армию на офицерские должности.

Конечно, восстание 1830 года в Варшаве несколько опечали
ло «русскую» имперскую знать, но не изменило общего векто
ра: в польские территории вливались новые и новые средства,
обеспеченные кровью и потом наших предков. То же самое про
должалось и по отношению к Малороссии. При Николае I был
практически выстроен Киев: тогда «мать городов русских» обре
ла современные черты. Николай I лично утверждал обширный
план градостроительства, проекты улиц, мостов, посетив Киев
за время своего царствования пятнадцать раз. Ни один прави
тель Российской империи или Советского Союза не бывал там
так часто и заботливо. Любимым полководцем императора стал
фельдмаршал И. Паскевич, выходец из богатой украинской се
мьи: в письмах Николай I называл того «отцом-командиром».
Певчие для придворных богослужений и церковных праздников
набирались не где-нибудь, а только на Украине.
Заметим: украинско-польско-немецкое управление Россией
не признаётся многими, и не только потому, что заинтересован
ных лиц не видеть очевидного по-прежнему немало. Осознать
это мешает принятый пропагандистский штамп «русскости» той
элиты. Ведь не одно её поколение именовало себя именно таким
образом, замазывая имперской краской свою подлинную сущ
ность. Путаницу усугубляет и тот факт, что многие представи
тели украинско-польско-немецкой прослойки фигурировали под
русскими фамилиями: сегодня это сбивает с толку даже тех, кто
изучает нашу историю. Действительно, на поверхности не лежит,
что граф Баранов на самом деле Баран гофф, писатель Д.И. Фон
визин — фон Визин, министр П.А. Валуев — потомственный
остзейский барон, по материнской линии адмирал П.С. Нахи
мов — Козловский, знаменитый М.И. Кутузов — Бедринский,
начальник зловещего III отделения (полиция) П.А. Шувалов —
Валентинович, а журналист Фаддей Булгарин — чистый поляк.
Число подобных примеров можно легко умножить. Общим меж
ду носящими русские и украинско-польско-немецкие фамилии,
является то, что родовые имения этого дворянства (66,2 процен-
та общего числа поместий) располагались в Малороссии и Лит
ве, включая Прибалтику. Пожалованные им земельные владе
ния в обширной России присоединялись к их родовым гнёздам.
Именно оттуда украинско-польские и прибалтийские щупальца
забрасывались на всю страну.
Господство этой публики поддерживалось путём стравлива
ния великороссов и других коренных народностей. Проиллю
стрируем это на примере «завоевания» Кавказа в первой поло
вине XIX века, а именно посмотрим внимательнее, кто с кем
воевал. Относительно горцев ситуация совершенно ясна, а вот
что касается тех, кого на Западе, да и у нас сегодня, с лёгко
стью называют «русскими завоевателями» — не очень. Сомне
ния появляются при чтении произведения М.Ю. Лермонтова «Ге
рой нашего времени». Как известно, в нём описывается царское
дворянство на Кавказе. Вот перечень действующих лиц: боль
шинство из них офицеры, ведущие войну против местного на
селения. Семён Литовской, Мэри Литовская, Грушницкий, Раев
ский, Вернер, Апфельбаум, Вулич, некто Иванов (о нём замечено,
что он немец, просто так вышло). Среди этой публики, плохо го
ворящей на русском, главный герой Печорин, которого все зо
вут Жоржем. Задумаемся, кто же здесь русский? Все перечис
ленные персонажи — это поляки с украинцами, разбавленные
немцами, называющими себя русскими.
А теперь о других персонажах повести, их чуть более десятка.
Сразу бросается в глаза отсутствие фамилий. С точки зрения тех,
о ком только что сказано, им фамилии, видимо, не нужны или
не полагаются. Перечислим: Азамат, Бэла, Казбич, Янко (в та
тарской бараньей шапке), Митька, Настя, Еремеич, а некоторые
вообще даже без имён — десятник, ямщик. Не сложно увидеть,
что перед нами как раз представители горских народов, а также
самые настоящие русские. Причём хорошо чувствуется, как по
следние приравнены к первым. Для польско-украинско-немец
кого дворянства и те и другие — это дикари, которых, по мне
нию этой публики, и людьми-то назвать нельзя. Единственный
русский, кто в тексте имеет отношение к этой элите, — Максим
Максимович (кстати, тоже без фамилии), но он там белая воро

на: его считают кем-то вроде идиота.
Вот такой расклад зафиксировал взгляд Лермонтова. Конеч
но, эти писательские наблюдения требуется сверить с реальной
историей. Для чего приведём имена высшего «русского» коман
дования, руководившего карательными по сути своей операци
ями на Кавказе в первой половине XIX столетия. Научной лите
ратуре известны генералы: граф Граббе, барон Розен, Нейгарт,
Фрейтаг, Паскевич, Лисанович. Что касается генерала Голови
на, то он из полонизированной литовской шляхты, генерал Гре
ков — из запорожских казаков. Наиболее знаменитый из этой
плеяды генерал Ермолов — по матери Каховский. Подобные
люди составляли костяк царских военных на Кавказе. Повторим:
все эти персонажи до сих пор воспринимаются первосортными
русскими, но очевидно, что русские в кавказских войнах не ко
мандовали, а были чем-то вроде пушечного мяса.
Если говорить точнее, весь этот элитный генералитет уме
ло стравливал между собой русских и горские народности, тем
самым обеспечивая своё господство. Образец такой полити
ки демонстрировал командующий И. Паскевич, который вме
сто украинцев и поляков направлял на кавказский фронт сол
дат других национальностей. Причём эта элита, закабалившая
наших предков, вершила преступления, прикрывшись именем
действительно русских, которые вынуждены теперь выслуши
вать в свой адрес то, что совсем не заслужили. Чтобы восста
новить историческую справедливость, необходимо открыто
посмотреть правде в глаза и признать: все мы были заключён
ными в украинско-польско-немецкой тюрьме, замаскирован
ной под «русскую».
На рубеже XIX-XX столетий на Западе начался небывалый
бум вокруг понятия «народность», во многих странах форми
руется устойчивый интерес к изучению языка, быта, традиций
и т.д. Пионером здесь выступило течение немецкого романтиз
ма, поднявшего на щит подобную проблематику. Не обошёл этот
бум и Россию, только в её правящей прослойке он протекал до-
вольно своеобразно. В Европе элиты обратились, естественно,
к своим национальным корням: германская — к немецким,
французская — к французским, австрийская — к австрийским
и т.д. Однако наш «русский» истеблишмент с жадностью бро
сился изучать и превозносить не что иное, как украинско-поль
ские истоки. Хотя ничего удивительного здесь нет: он же ин
тересовался собой, своим происхождением, а многочисленные
коренные народы страны, включая великорусский, его занима
ли мало. Невероятным может показаться такой факт: при Алек
сандре I в Императорской библиотеке Петербурга, насчитывав
шей к тому времени около 150 тысяч томов, на русском было
не более десятка; даже на португальском языке имелось 874 кни
ги. Большую часть литературы составляли богословские сочи
нения — на латыни и греческом, художественные романы —
на французском, научные труды — на немецком, исторические
трактаты — на польском.
Одним из яры х пропагандистов украинско-польских на
чал выступил известный интеллектуал Я. Потоцкий, издавший
на французском языке книгу «Историко-географические фраг
менты о Скифии, Сарматии и славянах». В ней помещены рас
суждения о корнях Малороссии, о славянском единстве. Текст
был переполнен реверансами в адрес украинского народа, об
ладающим славным прошлым. Те же самые мысли излагал
и Т. Чацкий в научном труде «О названии Украина и зарождении
казачества», вышедшем в 1801 году и посвящённом Алексан
дру I. Тот в свою очередь всячески поддерживал подобных авто
ров. Например, младший брат Я. Потоцкого Северин, пользовав
шийся расположением императора, был назначен попечителем
Харьковского учебного округа. Ещё один персонаж, А. Чарноц-
кий, подвизавшийся у Наполеона во время его вторжения в Рос
сию, затем очутился в Петербурге в Министерстве народного
просвещения, занявшись этнографическим описанием украин
ских земель. Подобное творчество, призванное познакомить об
разованные классы с историей и жизнью запада и юго-запада
империи, было необычайно востребованно.
С начала XIX века большую популярность приобрели и лите

ратурные труды авторов из тех краёв. Например, поэма «Пере
лицованная Энеида» И.П. Котляревского, где ставились опыты
по созданию украинского языка. В 1818 году в Петербурге уже
вышла в свет «Грамматика малороссийского наречия» А. Пав
ловского. Начали также тиражироваться сборники старинных
малороссийских песен, составленные князем Н.А. Церетелевым,
И.И. Срезневским; появились они и в Москве. Когда Н.В. Гоголь
прибыл в столицу империи, то писал матери, чтобы та прислала
ему пьесы отца, сочинённые для домашнего пользования. Гоголь
надеялся пристроить отцовские произведения для постановки
в какой-нибудь театр. В Петербурге буквально царила украин
ская атмосфера: всё, связанное с Малороссией, принималось пу
бликой просто на ура.
Высшее общество восторгалось поэтом И.Ф. Богдановичем,
литераторами П.П. Капнистом, Н. И. Хмельницким, переводчи
ком Н.Н. Гнедичем, художником В.Л. Боровиковским, компози
торами Д.С. Бортнянским, А.Н. Верстовским и многими другими.
В то же время правящая прослойка была заряжена пренебреже
нием к многочисленным народам нашей страны. Интерес к ним
элиты ограничивался исключительно прагматическими, а точ
нее, колонизаторскими потребностями. Так, Я. Потоцкий, слу
живший в Министерстве иностранных дел, презентовал концеп
ции, созвучные французским идеям. Он предлагал при обуздании
«диких» народов Российской империи опираться не только на во
енную силу, но и на этнографические знания. Сам Потоцкий
около года знакомился с обычаями кавказских народностей,
чтобы лучше держать их под правительственной властью. Со
вершал также поездки в Армению, Баку, Сибирь, намечая пла
ны по окультуриванию местного «варварского» населения.
Украинско-польский бум, буквально захлестнувший «рус
ское» общество, превзойдя в этом смысле даже елизаветинское
правление, отсрочил рождение великорусского славянофиль
ства, которое сложилось фактически лишь к началу 1840-х го
дов. После польского восстания 1830-1831 годов Николаю I при-
шлось подкорректировать само понятие «народности», указав
правящему классу не забывать, что тот находится не на Укра
ине и не в Польше. «Быть великороссом» — такой лозунг, вы
двинутый императором, отражал суть концепта «православие,
самодержавие, народность». Хотя это не меняло, а лишь маски
ровало истинные предпочтения элит.
Весьма показательно, что когда в 1842 году композитор
М.И. Глинка представил оперу «Руслан и Людмила», выдержан
ную в исконном великорусском стиле с добавлением восточного
колорита, то это вызвало недоумение и негодование. Оперу на
зывали низкопробной, недостойной приличного общества: один
генерал грозился проштрафившихся офицеров в качестве нака
зания направлять на прослушивание этой «похабщины». Ведь
альфой и омегой «русской» элиты всегда оставалось то, что пра
вославная церковь произрастала из Малороссии, самодержавие
стояло на страже интересов дворянских кадров с замесом отту
да же, а что касается народности, то она допускалась лишь в иде
ализированном религиозно-монархическом ключе. А вот такие
её проявления, как староверие, решительно выдавливались: го
нения на раскол при Николае I зримо напоминали вторую поло
вину XVII столетия.
Болезненная реакция на концепцию «православие, самодер
жавие, народность», утверждённую свыше, проявилась на самой
Украине. В 1846 году в Киевском университете образовалось Ки-
рилло-мефодиевское братство, созданное историком Н. Косто
маровым, публицистом Н. Гулаком, этнографом П. Кулишом,
поэтом Т. Шевченко и др. Их особенно не устраивал последний
элемент этой триады: они продолжали воспринимать народность
не в великоросском, а исключительно в малороссийском сти
ле, мифологизировали казачество, местный фольклор и нравы.
Не ограничиваясь этим, окунулись в политику, вынашивая за
мыслы о славянских национальных республиках со всеобщим
избирательным правом. Российское правительство, напуганное
революциями, прокатившими в 1848-1849 годах по Европе, уже
не могло снисходительно взирать на кирилло-мефодиевские ув-
лечения. Правда, на фоне масштабов гонений на наших старове

ров нельзя сказать, что с украинскими вольнодумцами обошлись
сурово. Костомаров год отсидел в Петропавловской крепости,
потом его отправили в ссылку в Саратов, а по возвращении во
обще оставили в покое. Кулиш только два месяца провёл в аре
стантском отделении военного госпиталя, после чего оказался
в Туле. Гулаку досталось больше: три года под следствием и пять
лет ссылки в Приморском крае. Хуже всего обошлись с Шевчен
ко, у которого нашли стихи, оскорблявшие царских особ: он за
держался на десять лет в Оренбургском полку.
По окончании злоключений соратники съехались в Петер
бург и с группой украинской молодёжи начали издавать ежеме
сячный журнал «Основа». Украинофильство шагнуло из тесных
рамок братства в общественную жизнь. Главные публикации из
дания писались на русском, а беллетристика, стихи и рассказы
на малороссийских наречиях. В это же время получил распро
странение и «украинский гимн» «Ще не вмерла Украина», со
чинённый П.П. Чубинским в подражание польскому. В начале
1860-х выходит трёхтомник «Основы истории Польши, других
славянских стран и Москвы» полонизированного малороссий
ского публициста Ф. Духинского, открыто развивавшего идеи,
бродившие в журнале «Основы», о том, что «москали» не име
ют никакого отношения к славянству.
После очередного польского восстания 1863 года власти воз
намерились одёрнуть «украинофилов». Указом министра вну
тренних дел П.А. Валуева от 18 июля 1863 года запрещалась
публикация книг на украинском языке. Документ отражал опа
сения, что украинские дали рано или поздно приведут к сепа
ратизму. «Незалежные» историки расценивают указ как свиде
тельство подавления национального выбора, забывая, правда,
что его действие носило временный характер: к началу 1870-х
всё опять вернулось на свои места, и пропагандистские возмож
ности появились вновь. Теперь они концентрировались вокруг
открывшегося в Киеве Юго-Западного отделения Российско
го географического общества. Эта структура отличалось такой
украинофильской ретивостью, что правительство по указу 1876
года даже приостановило деятельность отделения. Может, ко
му-то покажется парадоксальным, но вдохновителем этой меры
стали не какие-то антиукраинские силы, а типичный малоросс,
товарищ попечителя Киевского учебного округа М.В. Юзефович.
Все эти перипетии достаточно хорошо освещены в литера
туре, однако при этом по-прежнему недооценивается важное
обстоятельство. Пестование национального украинского духа
породило серьёзное брожение в российских верхах. Часть «рус
ской» элиты не могла взять в толк, чего добиваются эти возму
тители государственных устоев. Возведение украинофильства
в ранг политики было в принципе непонятно многим, поскольку
Российская империя и так находилась в руках украинско-поль
ских выходцев, в разное время присягнувших Романовым, чтобы
паразитировать на рабском труде населения. Чего, казалось бы,
не хватало? Тем не менее само пребывание в «варварской» стра
не явно тяготило народившуюся малороссийскую интеллиген
цию. Та сетовала на невозможность культурного прогресса,
на не выветренную «татарщину», на «дикость» местных народов
и, конечно, проклинала Екатерину II, незаслуженно обошедшую
ся с их родиной. В конце концов украинофилы начали ратовать
за самостоятельное государственное плавание, за утверждение
«здоровых» национальных начал и вхождение на этой основе
в европейскую семью.
Развивать подобные взгляды в имперском политическом фор
мате было сложно, поэтому точкой опоры явилась австрийская
Галиция, куда удалились наиболее активные деятели. Финансо
вую поддержку им оказывал ряд богатых украинцев: крупные
взносы поступали от помещика Е. Чикаленко, сахарозаводчик
В. Симиренко жертвовал 10 процентов от своих доходов и т.д.
Это позволило основать во Львове Товарищество имени Шевчен-
ка, запустить типографию, то есть уютно обосноваться на «бла
годатной» галицкой почве. Со временем там сложился круг ра
дикалов, в котором выделялся историк М.С. Грушевский. Они
утверждали, что великороссы не хотят принимать участия в по-
литической жизни своей страны, предоставив всю полноту вла

сти царю-самодержцу. Украинский же народ всегда предпочитал
демократический республиканский строй, основанный на всеоб
щем голосовании, осуществляя его в казацких радах и церков
ных братствах.
Почитатели «незалежности» усиленно рекламируют само
отверженность тех интеллигентов, поскольку российское пра
вительство препятствовало их деятельности, не желая мириться
с украинством. Именно галицкий этап продемонстрировал тес
ную зависимость культурно-национальных проектов от полити
ческих. С этих пор баталии за украинскую «незалежность» стали
означать борьбу против российской монархии: место поборни
ков национальной независимости в общем политическом спек
тре окончательно определилось.
Только в последние пару десятилетий XIX века в Петербур
ге осознали, насколько серьёзная опасность возникла, причём
с самой неожиданной стороны. Одно дело, когда недовольство
прорывалось у кого-либо из покорённых народов, включая ве
ликороссов: к этому за двести с лишним лет уже попривыкли.
В данном же случае брожение началось не где-нибудь, а в Ма
лороссии, на которой основывался государственно-религиоз
ный каркас державы. Это могло иметь трудно прогнозируемые
последствия, поскольку подрывало саму основу правящего ре
жима. Ситуация в чём-то напоминала 1660-1670-е годы, когда
казацкая верхушка ещё играла в независимость, а царь Алек
сей Михайлович трамбовал фундамент для романовской Рос
сии. Не удивительно, что нынешние сторонники монархии край
не болезненно отреагировали на такой вызов. Причём не только
чиновничество, но и появившиеся в начале XX столетия про
монархические организации: они дружно кинулись проклинать
устроителей отдельного украинского будущего, окрестив их ли
бералами, евреями и тому подобное.
Но самое интересное видится в другом: «незалежных» крити
ковали патриотически настроенные сторонники монархии Рома
новых, костяк которых состоял из той же украинской публики,
недостатка в коей в имперской элите конца XIX века по-преж
нему не ощущалось. Напомним: родиной российского черносо
тенства являлась Почаевская лавра, расположенная на Волыни.
Тамошнее отделение Союза русского народа (СРН) — наиболее
многочисленное в стране — возглавляли архимандрит Виталий
(Максименко) и архиепископ Волынский и Житомирский Анто
ний (Храповицкий). Да и вообще, самые мощные отделения СРН
располагались именно в украинских губерниях, а слова гимна
организации написал Л.Е. Катанский. К тому же общероссийский
рупор монархического черносотенства газету «Московские ве
домости» (после смерти М.Н. Каткова) возглавляли С.А. Перов
ский, В.А. Грингмут, А.С. Будилович. Они адресовали проклятья
М.С. Грушевскому и его сподвижникам.
Возьмём другую известную организацию черносотенцев-мо-
нархистов — Союз Михаила архангела. Не сложно убедиться,
что в её совете (высшем органе) преобладали украинцы и укра
инизированные лица из прилегающих южных и западных реги
онов. Например, протоирей А.П. Васильев, уроженец Смолен
щины, воспитанник С.А. Рачинского, священник И.И. Восторгов,
родившийся и большую часть жизни проживший в Ставропо
лье и на Кубани. А. С. Вязигин — потомственный помещик Харь
ковской губернии, священник-миссионер В.М. Скворцов — вы
пускник Киевской духовной академии, прослуживший немало
лет в Киевской, Полтавской, Каменец-Подольской губерниях,
Н.М. Юскевич-Красковский из Таврической, В.М. Пуришкевич
из Бессарабской, Г.А. Шечков — крупный землевладелец из укра
инизированной Курской губернии. Только лишь В.Н. Ознобишин
никак не связан с Украиной, будучи по рождению и по житель
ству из Саратова.
Такая же картина наблюдалась и в Государственной думе:
из 41 депутата, избранного в III Госдуму от украинских губерний,
36 идентифицировали себя «истинно русскими людьми», что под
разумевало их принадлежность к черносотенству. На выборах
в IV Госдуму 70 процентов украинских избирателей подали го
лоса за русских националистов: это было особенно поразитель-
но, если учесть, что великороссы составляли лишь 13 процентов

населения этих провинций. Иными словами, опорой религиоз
но-монархического черносотенства являлась не обширная Рос
сия, а Украина.
Все эти факты наводят на размышления: не являемся ли мы
свидетелями застарелого внутреннего конфликта между укра
инцами, ориентировавшимися через «незалежность» на Запад,
и «имперцами», выдававшими себя за самых первосортных ве
ликороссов? Вспоминаются жаркие споры их предшественников
1650-1670-х годов по поводу того, с кем выгоднее быть: с Мо
сквой или Польшей, олицетворявшей тогда Запад. Очевидно, что
и на рубеже XIX-XX веков эта тема окончательно не исчерпана.
«Незалежные» из Галиции и монархисты-черносотенцы из Во
лыни энергично выясняют отношения между собой. Складыва
ется впечатление, что многочисленные народы России просто
втянуты в их споры, превращены в разменную монету по сути
конфликта между украинскими националистами и украински
ми великодержавными шовинистами, по недоразумению име
нуемых русскими.
12. С оветский период
1917 год — эпохальная дата отечественной истории, о ко

торой сказано, казалось бы, почти всё. Но интересно взглянуть
на неё с точки зрения именно украинства, поскольку ранее эта
тема под таким углом зрения рассматривалась в недостаточной
мере. Крушение империи привело к устранению прежней пра
вящей прослойки, а также к разгрому церкви, являвшейся её
опорой. Часть элиты вынуждена была удалиться в эмиграцию,
а некоторые из оставшихся в Советской России до начала 1930-х
годов ютились в новых органах власти на второстепенных ролях.
Так или иначе, крах царизма знаменовал конец украинско-поль
ского засилья в верхах. От этого выиграли все те многочислен
ные народы, на эксплуатации которых в течение двух с лишним
веков паразитировала романовская элита.
Конечно, для неё это стало не просто ударом, а самой на
стоящей катастрофой, за которой последовала кровопролит
ная Гражданская война 1918-1920 годов. Оставить без сопро
тивления давно облюбованную колонию, именуемую Россией,
эти господа не желали. Если посмотреть, кто пытался задушить
молодую советскую республику в зародыше, то украинско-поль
ско-немецкий оскал поверженных хозяев отчётливо проявля
ется. Они с остервенением бросились выправлять положение.
А потому нужно вспомнить лидеров Белого движения, которое,
как нас уверяли и уверяют, вобрало в себя «лучших сынов ро
дины», истинных патриотов России.
Начнём с культовых фигур типа А. В. Колчака, чьи предки
по отцу — из помещиков Херсонской губернии, в 1843 году по
лучивших потомственное дворянство. Отец будущего «Верхов
ного правителя» служил в Морском ведомстве, мать происхо-
дила из купеческой семьи, её родитель был гласным Одесской

городской думы. Женат Колчак на дворянке С. Каменской из По
дольской губернии; полноценная украинская семья. Ещё один
спаситель России — П.Н. Врангель, ведущий свой род от дома
Тольсбург-Эллистфер. Женой бравого генерала стала фрейли
на Высочайшего двора О. Иваненко; их родовые гнёзда находи
лись на Украине.
Пройдёмся по верхушке командования белых армий:
Н.Н. Юденич — из малороссийских дворян Минской губернии;
немецкие предки Е.К. Миллера (командующего в Гражданскую
Северным фронтом) обосновались в Витебской губернии; гене
рал А.Г. Шкуро — потомок запорожских казаков. Известный ка
валерист К.К. Мамантов — из богатой семьи Донской области.
Из дворян Могилёвской губернии генерал В. И. Гурко, его кол
лега А. С. Лукомский — из полтавских помещиков, также как
и популярный у белых М.Г. Дроздовский. В.О. Каппель происхо
дит из дворянского рода Ковенской губернии: по матери он —
Постольский, а женой его была некая Стрельман. Как говорит
ся, полный комплект.
Интересно, что верхи белых армий включали в себя и генера
лов не дворянского, а иногда и самого простого происхождения.
Только вот и здесь никак не получается избежать нашей любимой
темы. Так, А. И. Деникин — сын рекрута из Самарской губернии,
служившего в Царстве Польском. Там родился будущий знаме
нитый военачальник, чьей матерью была Е. Вржесинская. Её от
прыск вырос в соответствующей обстановке, говорить по-польски
начал раньше, чем по-русски, захаживал в костёл не реже, чем
в православную церковь. Кстати, в Польше до сего дня процве
тает культ Деникина, о нём издаются книги, чтится его память.
Командующий М.В. Алексеев также родился в семье солдата
из-под Вязьмы, однако спутница жизни у него опять-таки из хо
рошо знакомой серии — А. Пироцкая, как и у генерала Н.В. Руз
ского, женившегося на 3. Боржезовской и окутанного понятной
жизненной атмосферой. На этом фоне выделяется Лавр Корни
лов, родившийся в Казахстане, что заметно по его виду. Наверное,
12. Советский период 251
не случайно этот генерал всегда был чем-то вроде белой вороны
в царском генералитете, так и не принявшем этого «выскочку».
Вспомним и других активных персонажей Белого движения, на
пример С. Войцеховского, Э. Гиацинтова, П. Шатилова, А. Кутепо
ва, С. Маркова, М. Жебрака-Русаковича и пр. Наличие русских фа
милий опять-таки не должно сбивать с толку: все они находились
в элите, где присутствовали потому, что полностью разделяли и за
щищали её идеологию. Именно это и обеспечивало их благополу
чие. Так, по подсчётам специалистов, почти каждый второй воен
нослужащий врангелевской армии в целом был украинцем, и чем
выше по командным этажам, тем их процент становится больше.
Не сложно заметить, откуда черпало силу Белое движение.
Его истоки находились на юго-западе: там была историческая
родина большинства его предводителей, там — родина государ
ственно-религиозных конструкций, за которые они держались.
Тем более интересно, что формирование боровшейся против
них Советской армии, как установлено специалистами, прои
зошло в Поволжье. Именно Восточный фронт стал горнилом,
где выковывалась РККА, создавались её первые регулярные ча
сти, начали боевой путь и проявили себя в качестве полковод
цев большинство руководителей Красной армии. Как известно,
Восточный фронт возник в мае 1918 года после мятежа 50-ты
сячного чехословацкого корпуса, который поначалу доминиро
вал на Волге.
Затем инициатива переходит к Колчаку, объявившему себя
Верховным правителем России; под его эгидой сконцентриро
валось около 150 тысяч штыков. Им противостояли красноар
мейские части в 200 тысяч бойцов, чья численность продолжала
расти. Победа последних знаменовала собой рождение новой ар
мии. После разгрома Колчака эти войска, переброшенные на юг
и запад, внесли перелом на этих направлениях. Весьма симво
лично, что район Волги уже который раз в нашей истории вы
ступил очагом сопротивления романовской элите, продолжил ра-
зинские и пугачёвские традиции. Только теперь, в XX веке, бунт
низов против правящей прослойки увенчался успехом.
После завершения Гражданской войны за пределами стра

ны оказались Польша и Прибалтика; наследие царизма отныне
олицетворялось с Украиной. Конечно, в новых условиях о ста
ром имперском духе и его носителях говорить не приходится.
1920-е годы буквально снесли всё, что было связано с прежним
государством: на помойку отправились история, дворянство, им
ператоры. Большевистские идеологи шли дальше, ставя под со
мнение употребление самого слова «великорусский», предрекали
полное забвение этого термина, от которого веяло контррево
люционностью.
Вместо этого считалось правильным говорить о проживаю
щих в России различных народах. Подобная установка прово
дилась на всех партийно-советских (и не только) мероприяти
ях того периода. Это подкреплялось обильными историческими
изысканиями, в которых обосновывалась следующая мысль:
русское прошлое представляет собой непрерывную череду гра
бежей и захватов, прежняя элита характеризовалась колониза
торской, выжимающей соки из многочисленных народностей
политикой. Как заявил мэтр советской науки той поры М.Н. По
кровский на первой Всесоюзной конференции историков-марк-
систов, «в прошлом мы, русские... величайшие грабители, ка
ких можно себе представить».
В такой политической атмосфере получило расцвет всё, что
было связано с народами, населявшими Россию. И наиболее гром
ко зазвучал голос украинских националистов, которые не мог
ли не воспользоваться ситуацией, расправив свои крылья. Наци
ональная политика 1920-х как никогда благоприятствовала их
чаяниям. Созданная по окончании Гражданской войны Украин
ская ССР превратилась для «незалежных» в искомое поле, о кото
ром они ранее не могли и мечтать. Удивительно, но большевист
ские одежды не стали им помехой в реализации заветных планов
по украинизации государственной и общественной жизни.
Эту политику на Украине настойчиво продвигали представи
тели партийно-советской верхушки: Микола Скрипник, Володи-
мир Затонский, Олександр Шумский, Григорий Гринько и др.
К середине 1920-х годов их усилиями был удалён с поста перво
го секретаря ЦК Компартии Украины Э. Квиринг, не разделяв
ший намерений вышеназванных функционеров. Ощутив их ре
тивость, он опасался, как бы «коммунистическая украинизация»
не переросла в «петлюровскую», приобретя неуправляемый ха
рактер. Квиринг, всячески стопоривший инициативы в этом на
правлении, вызывал гнев у однопартийцев, с завидной регуляр
ностью строчивших на него доносы в Москву.
В марте 1925 года первым секретарём компартии Украины
(КП(б)У) назначается Л.М. Каганович. Ближайший сталинский
соратник прибыл сюда с чётко поставленной задачей — прове
сти полномасштабную украинизацию республики. Ведь на тот
момент в органах центральной администрации УССР на украин
ском языке велось лишь 10-15 процентов объёмов делопроиз
водства, тогда как сельсоветах — почти 100 процентов; причём
чем ближе к востоку, тем меньше украинского оставалось в ор
ганах власти. Каганович ретиво взялся за дело, для начала про
ведя встречи с местной интеллигенцией, к которой обращался
на родном её языке. Кроме того, пообещал выучить украинский
и на следующем республиканском съезде сделать на нём доклад.
Напомним, что до двенадцати лет будущий партфункционер про
живал в украинской деревне и немного говорил на украинском
с примесью белорусских слов.
Как таковая украинизация стартовала с начала 1920-х годов,
тогда в её фокусе находились в первую очередь органы управле
ния, особенно те, которые занимались крестьянством. Однако
партийные комитеты, имевшие дело с промышленностью, оста
вались вне этих процессов. Именно такой подход продвигал Кви
ринг, к неудовольствию своих украинских коллег. Теперь же они,
окрылённые приездом Кагановича, жаждали форсированной
украинизации. В апрельской резолюции ЦК КП(б)У 1925 года
не только отмечалась её недостаточность, но и откровенно го
ворилось о применении нажима в этом деле.
Украинизацию возвели в ранг важнейшей «революционной
задачи», именуя «великим устремлением», требующим «концен-
трации силы воли всего народа». Была провозглашена заветная

цель не одного поколения «незалежных» — сделать украинский
язык господствующим. По этим замыслам русский по-прежне
му должен связывать республику с центром, а во всём осталь
ном украинскому предстоит стать единственным и исключитель
ным языком социального общения. Данная стратегия внешне
была прикрыта разговорами о необходимости преодолеть раз
рыв между украинской деревней и русским городом (то есть про
мышленностью). С точки зрения марксистских канонов это по
зволило бы обеспечить гегемонию пролетариата.
Главные усилия проводников украинизации сосредоточились
на пропаганде национальной культуры. Её освоение предпола
гало обязательное прохождение курсов «украиноведения» для
всех государственных служащих и членов партии. Программа
обучения отличалась амбициозностью и включала в себя: исто
рию украинского языка, литературы, географии, очерк разви
тия местной экономики и многое другое. Провал на экзаменах
по этим дисциплинам ставил крест на карьере и даже мог при
вести к потере работы. На пропаганду местного театра, оперы,
кино тратилось немало усилий и средств. Всё это означало, что
советская власть претендует на украинскую культуру. Именно
со второй половины 1920-х годов в республике энергично на
саждается культ Т.Г. Шевченко. Когда кто-то выразил тревогу
по этому поводу, то последовал ответ: битва за великого укра
инского поэта является по-настоящему революционной.
Такая политика неизбежно привела к росту влияния доре
волюционных украинских националистов, рассеянных Граж
данской войной. Из-за границы вернулось несколько десятков
подобных деятелей, увлечённых большевистской программой
украинизации. Наиболее заметным событием в этом ряду стало
возвращение в 1924 году незабвенного М. С. Грушевского, воз
главлявшего после революции так называемую Центральную
раду. Теперь он начал руководить историко-филологическим от
делением Всеукраинской академии наук. В 1926 году отпраздно
ван шумный 60-летний юбилей учёного, местные власти желали
12. Советский период 25S
его избрания президентом академии. В её стенах теперь концен
трировались видные деятели, засветившиеся в разнообразных
правительствах в Гражданскую войну. Между прежними «неза
лежными» и нынешним республиканским руководством проис
ходило явное единение. Совместными усилиями они использова
ли украинизацию для насыщения всех государственных структур
сторонниками национальной идеи.
Настоящая битва развернулась не только на культурных
фронтах, но и на промышленных предприятиях. Эта стратегия
включала в себя попытку сокрушить город как оплот русско
язычной культуры. Украинство должно было буквально окру
жить местный пролетариат. Проект приобщения рабочих в на
циональную атмосферу начал осуществляться по нарастающей
с 1926 года. Расположенные в республике предприятия вовле
кались в череду культпоходов, где солировали известные писа
тели и учёные. Они читали произведения национальной литера
туры, проводили лекции на украинские темы. Череду подобных
мероприятий венчал масштабный фестиваль, прошедший ле
том 1929 года и ставший кульминацией в пропаганде украин-
ства. Такая активная политика не могла не принести результа
тов. Как с удовлетворением констатировалось, национальная
культура проникла на заводы и фабрики. Этому способствовал
тот факт, что с началом индустриализации, широко развернув
шейся в годы первой пятилетки, ускорился приток местного кре
стьянства на предприятия.
Тем не менее обольщаться здесь не стоило бы, поскольку на
блюдался и параллельный процесс, когда этнические украинцы,
попав на производство, русифицировались. Особенно это было
заметно на Донбассе. Проведённое там исследование отдела
агитации и пропаганды ЦК КП(б)У показало, что приезжавшие
на местные шахты и металлургические комбинаты крестьяне,
говорившие по-украински, подвергались насмешкам и быстро
отказывались от его употребления, переходя на русский. При
чём эту тенденцию отмечали и в других промышленных центрах,
включая предприятия Киева. Общественное мнение населения
крупных городов можно выразить одной фразой: «Не надо нас

переучивать». Нередко встречалось и противодействие, когда
даже члены партии иронизировали: «Раньше был Закон божий,
а вот теперь — украинизация». Тотального вытеснения русской
культуры в промышленности добиться не удавалось.
Сегодня укоренено мнение, что главным поборником укра
инизации был Лазарь Каганович. Но это не соответствует дей
ствительности: ближайший сталинский сподвижник явно усту
пал в этом вопросе украинским коллегам. Ретивость последних
росла буквально не по дням, а по часам. Они считали, что Ка
ганович проявляет недостаточную настойчивость в пропаганде
национальной самобытности, прежде всего в отношении про
летариата. На заседаниях политбюро ЦК КП(б)У нередко раз
давалась критика в его адрес. Особенно отличился здесь Шуй
ской, прямо обвинивший Кагановича в срыве украинизации.
В Москву полетел поток жалоб, что зримо напоминало ситуа
цию с Э. Квирингом несколькими годами ранее. Шумской так
же обратился к Сталину с просьбой направить в республику но
вого первого секретаря.
Националистически настроенная партийно-советская вер
хушка усиленно раскручивала кадры, зарекомендовавшие себя
на этой ниве. Среди них выделялся молодой поэт Микола Хвы-
левой. Несмотря на пребывание в рядах большевиков, этот сын
украинского народа открыто утверждал: национальная культура
должна ориентироваться не на Россию, а на Европу. В ходе лите
ратурных дискуссий он договорился до того, что не стоит уповать
на русскую культуру, от неё украинцы должны убегать как мож
но быстрее. Хвылевой воспроизводил перлы историка М.С. Гру
шевского, дескать, всё русское тяготело над нами, как над раба
ми, несколько веков. В общем-то представить, куда вывела бы
в конечном итоге подобная политика украинизации, несложно.
Однако она так и осталась манящим миражом, поскольку
борьба в большевистских верхах привела к резкому идеологиче
скому развороту, инициированному Сталиным. С начала 1930-х
годов национально настроенные группы, существовавшие в ре-
спубликах, подверглись демонстративному уничтожению. Нача
лось всё с Украины, где прогремел процесс по делу Союза осво
бождения Украины, проходивший в 1930 году в помещении
Харьковского оперного театра. Как сообщали газеты, эта под
польная контрреволюционная организация противопоставля
ла местное крестьянство — носителей подлинного националь
ного духа — рабочему классу, состоявшему преимущественно
из пришлых великороссов, боролась за независимость, стремясь
к отрыву республики от советского государства с последующим
свержением социалистического строя. Национальные идеи в ре
спублике воспевала интеллигенция, которая романтизировала
украинское прошлое. Спустя непродолжительное время покро
вители такой политики в руководстве ЦК КП(б)У в лице Шум-
ского, Скрыпника и другие были репрессированы.
Время национальных приоритетов уходило в прошлое, усту
пая место патриотической доктрине, которая становилась новой
основой империи. Русский народ провозглашался самым передо
вым в мире, оказывающим бескорыстную помощь другим брат
ским народам. «Правда» писала: «Всей силой своего могущества
РСФСР содействует бурному росту других советских республик...
все нации, освобождённые от капиталистического рабства, пи
тают чувства глубочайшей любви и крепчайшей дружбы к рус
ским братьям... Русская культура обогащает культуру других
народов». Иначе говоря, русский народ объявлялся «старшим
среди равных»; им гордятся, как гордятся своим старшим бра
том. Именно русские подняли знамя освобождения, совершили
Октябрьскую революцию и указали другим путь к светлой и ра
достной жизни.
О том, как в новой доктрине уживались интернационали
стические ноты и патриотические мотивы, можно продемон
стрировать на примере А.С. Пушкина. В СССР его реабилитация
и признание величайшим русским литератором произошла в на
чале 1930-х; до этого он считался типичной буржуйской обслу
гой. К 1937 году — к столетию со дня гибели поэта — в стране
уже процветал его культ. Теперь его именовали подлинным сы-
ном русской земли, чьё творчество связано с ней тысячами не

разрывных нитей. Но Пушкин настолько велик, что его произ
ведения близки всем народам, прежде даже не слышавшим его
имени. И хотя он принадлежит русской нации, его гений интер
национален. Русские всем предоставляют возможность насла
ждаться бессмертными пушкинскими творениями. И так же, как
с Пушкиным, обстоит дело с русским народом: взойдя на высо
ты революции, он готов делиться её плодами со всеми, кто го
тов к ним приобщиться.
Перед нами совершенно новое издание марксизма, где канон
о приоритете мировой революции отодвинут на задний план, те
перь его место занимает идеологический концепт «русский на
род — старший брат»; именно он прокладывает путь в светлое
завтра, а не питает надежду на мировую революцию в более под
ходящих для этого странах. Ни один народ мира не может встать
вровень с великим и передовым русским народом, который об
ладает к тому же бесценной культурой и героическим прошлым.
Согласимся: о возведении подобных патриотических воззрений
в ранг государственной политики в своё время не могли меч
тать и такие апологеты патриотизма, как М.Н. Катков и К.П. По
бедоносцев. При самодержавном строе никто не позволил бы
им развернуться во всю патриотическую удаль. А при Сталине,
в условиях господства космополитического марксизма, мощно
спрессованная патриотическая доктрина обрела явь! Конечно,
переход большевизма, по сути, на черносотенные рельсы не мо
жет не поражать. Как метко замечено, большевистская партия,
по сути, создала «деформированного близнеца» того государства,
против которого боролась.
Но отличия всё же имелись, и немалые. Новое советское го
сударство отличалось от романовской России тем, что её осно
вой явилась именно Россия, а не Украина, как это повелось с по
следней трети XVII века. Украинские представители в советской
элите занимали весьма скромное положение. Даже при расцвете
местного национализма в советских одеждах этнические украин
цы никогда не находились у руля республиканской компартии.
После Э. Квиринга и Л.М. Кагановича в 1930-е её возглавлял по
ляк С.В. Косиор, а «смотрящим» по республике был сталинский
эмиссар из политбюро ЦК ВКП(б) П.П. Постышев — выходец
из промышленного Иваново-Вознесенска.
И на всесоюзном уровне в довоенную пору коренные укра
инцы не могли похвастаться значимым присутствием в верхах.
Пожалуй, наиболее видным представителем республики можно
назвать наркома финансов СССР Гринько, репрессированного
в 1937 году. До этого его подпись украшала советские купюры
достоинством 1, 3 и 5 рублей. Да Тимошенко, быстро отставлен
ный, промелькнул на посту министра обороны. И после Вели
кой Отечественной войны ситуация не во многом изменилась.
К концу жизни Сталина в правительстве, насчитывавшем свы
ше пятидесяти министров, украинцами являлись лишь шестеро.
Однако удержать государство на новой антиукраинской
платформе было не суждено. Во многом это произошло потому,
что гуманитарная наука 1920-х годов, возглавляемая М.Н. По
кровским, не смогла осмыслить исторический путь России
и идеологически обосновать новый фундамент державы. Пато
логическая увлечённость экономическими схемами, классовой
борьбой как дань марксистской догме не позволили осознать
многого. Прежде всего, того, что для украинско-польского эле
мента Россия являлась жемчужиной созданного колониально
го режима (а уже затем окраины: Кавказ, Средняя Азия). А в
изображении того же Покровского Украина и Польша предста
вали такими же пострадавшими от «русского гнёта», как и все
другие народности.
Все проклятия адресовались русским, которые выставлялись
надсмотрщиками, администрацией тюрьмы народов, именуемой
Россией. К тому же романовской концепции истории марксист
ская школа Покровского ничего по большему счёту противопо
ставить не смогла. Привлечённые Сталиным старые профессор
ские кадры сделали всё для реабилитации дореволюционных
взглядов. Поэтому те силы, которые в течение столетий унижа
ли и грабили нашу страну, благополучно смогли уйти от ответ-
ственности, сохранить реноме, а значит — шанс снова обрести

статус хозяев.
Эти поползновения, не заставившиеся себя долго ждать, свя
заны с именем Н.С. Хрущёва. После дележа сталинского наслед
ства ему достался пост первого секретаря ЦК КПСС. Тогда эта
позиция не являлась ведущей. Партия была, как говорили, «не
на хозяйстве»; реальные рычаги управления концентрировались
в Совете Министров. Возглавив Центральный комитет, Хрущёв
начинает активно оспаривать у Совмина право солировать в эко
номике, апеллируя к ленинским традициям, попранным Ста
линым. Он неустанно повторяет: только партия должна быть
центром принятия любых хозяйственных решений. Кроме того,
Хрущёву удалось зафиксировать лидерство в рамках партийно
го аппарата, и здесь он опирается на одну из сильных парторга
низаций, вторую после РСФСР} — украинскую.
Вообще-то Хрущёв не считался там признанны м вож а
ком; в качестве руководителя он появился в этих краях только
в 1938 году, в разгар борьбы с «врагами народа». В 1949-м его
вновь отзывают в Москву, к тому же около четырёх лет его укра
инской эпопеи фактически вычеркнула война. Однако пост пер
вого секретаря ЦК позволял проявить себя, чем Хрущёв и вос
пользовался. 19 февраля 1954 года он делает поистине царский
жест: по его настойчивой инициативе в честь 300-летия присо
единения Украины к России этой республике передаётся Крым.
Восторг украинской элиты вообразить несложно. В итоге на Хру
щёва начинают ориентироваться местные кадры, а поскольку
они не пользовались большим спросом в правительственных
структурах, первый секретарь пропихивает их куда только мож
но, особенно, разумеется, по партийной линии.
Именно Хрущёву обязан карьерой незабвенный землемер
Л.И. Брежнев, у которого до московского этапа жизни в паспорте
красовалась запись «украинец». Хрущёв, ещё будучи «на респу
блике», выдвигает этого подающего надежды деятеля первым
секретарём Запорожского, а затем Днепропетровского обкомов
партии. С 1950 года тот возглавляет Молдавскую парторганиза-
цию и на XIX съезде ВКП(б) включается в расширенный прези
диум ЦК. Правда, после смерти Сталина Брежнева задвигают,
и он даже просится обратно к родным пенатам — на Украину.
Но Хрущёв перебрасывает своего протеже в Казахстан, а вско
ре переводит под своё крыло в Центральный комитет, где сосре
дотачиваются преданные ему кадры.
Хрущёв способствовал также возвышению Н.В. Подгорно
го, А. И. Кириченко, А.П. Кириленко и др. Если поначалу все
они циркулировали внутри украинской номенклатуры, то по
сле 1953 года устремились за пределы республики. Например,
Кириленко в 1955-1962 годах поработал на посту первого се
кретаря Свердловского обкома, привечая всё тех же украинцев.
Так, первым секретарём Нижнетагильского горкома, вторым се
кретарём Свердловского обкома при его поддержке становится
уроженец Черниговщины В.И. Довгопол, приехавший до войны
на Урал для учёбы и маявшийся по различным предприятиям
региона. А местного комсомольского функционера Ф.Т. Ермаша
Кириленко подтягивает сначала в обком партии, а потом берёт
с собой в ЦК, и в итоге тот оказывается в кресле председателя
Комитета по кинематографии СССР
Пример с Кириленко довольно типичный: украинцы появля
ются во главе крупных парторганизаций, не имеющих никако
го отношения к республике. Так, А.В. Коваленко из-под Полтавы
после мытарств на родине оседает первым секретарём Белгород
ского, а затем Оренбургского обкома, а уроженец Харьковской
губернии В.И. Контоп с 1956 года более чем на четверть века
задерживается в руководстве Московской области (с 1963-го —
первый секретарь). В Целиноградском обкоме Казахстана дол
гие годы работает В.П. Демиденко и т.д.
Украинские кадры заполняют и центральные органы власти,
причём с прицелом на дальнейшее повышение. К примеру, кре
стьянин из-под Киева П.С. Непорожный, в 1959 году перебрав
шийся в Москву с должности заместителя председателя Совмина
Украины, сначала занимает пост первого заместителя союзного
Министерства строительства электростанций, а спустя три года
становится министром энергетики и электрификации. Взлета

ет и глава Госплана Украины в 1950-1952 годах В.Ф. Гарбузов;
с 1953-го он уже в Москве в качестве первого заместителя ми
нистра финансов СССВ а с 1960-го — министр.
Позаботился Хрущёв и ещё об одной «яркой» личности. В де
легацию, сопровождавшую его в 1959 году в поездке по США,
входил сын харьковского инженера Н.А. Тихонов. Он пригля
нулся советскому лидеру и в 1961 году был избран кандидатом
в члены ЦК КПСС. Вскоре Тихонов становится первым замести
телем председателя Госплана СССР; при Брежневе он уже за
меститель предсовмина, а после смерти Косыгина (1980) зани
мает его место. Подтягиваются украинские кадры и на самую
вершину Министерства обороны. В 1956 году с Дальнего Восто
ка на пост замминистра перемещается РЯ. Малиновский; после
изгнания Г.К. Жукова он становится у руля военного ведомства.
Вслед за ним из группировки советских войск в ГДР вызван за
кадычный брежневский друг А. А. Гречко, с 1957 года он — пер
вый заместитель МО СССР (с 1967 года, после смерти Малинов
ского, возглавляет министерство).
1957-1960 годы — судьбоносный отрезок для советской исто
рии. В это время из руководства был устранён практически весь
сталинский призыв, костяк которого состоял из русских. Сво
их постов лишились Маленков, Булганин, Первухин, Сабуров,
Зверев, Казаков, Бенедиктов, Малышев (умер), стареющий Во
рошилов и другие. Кадровая революция окончательно расчи
стила украинским кадрам путь на вершину. Менталитет этой пу
блики отличался характерным своеобразием. Никакие идеи их
не увлекали в принципе. Если та же ленинская гвардия, состо
явш ая преимущественно из инородцев, искренне грезила миро
вым коммунистическим интернационалом, то украинские «бра
тья» не мечтали ни о какой мировой революции, ни о чём-то
подобном. Их тянуло к общесоюзному «хозяйству», создаваемо
му трудом русских. Но вот только не в плане дальнейшего сози
дания; они собирались не создавать, а с выгодой для себя осваи
вать бюджетные средства. Собственно, такое поведение типично
для номенклатуры многих советских окраин, замкнутых на сво
их проблемах. Например, Среднеазиатские республики уже тог
да погрузились в коррупцию и разворовывание фондов, посту
павших из Москвы.
Однако если партийные тузы Средней Азии или Закавказья
расхищали то, что им доставалось, и никоим образом не претен
довали на раздел общесоюзного пирога, то украинским деяте
лям повезло несказанно больше. Хрущёв сделал невозможное
возможным, и украинцы ринулись к новым горизонтам. Россию
они никогда не воспринимали как родину: здесь не лежали их
предки. Эти люди руководствовались заботой только о благопо
лучии — собственном и родной им Украины. (Именно в такой по
следовательности!) Да и своего благодетеля они никогда до кон
ца не понимали. Помимо разных наклонностей, Хрущёв обладал
чертой, которая раздражала его украинских сподвижников: он
страстно желал выглядеть архитектором коммунизма, заменив
в этом качестве Сталина. Конечно, ничего, кроме недоумения,
это не вызвало, поскольку для них стремление к общественно
му благу имело чисто ритуальный характер, а всё, что не укла
дывалось в мещанскую прагматику, воспринималось как грани
чащее с идиотизмом. В конце концов хрущёвские выдвиженцы
устали от его неугомонности и отправили строителя светлого
завтра на отдых.
С приходом Л. И. Брежнева номенклатурные верхи СССР ока
зались во власти украинской стихии. Достаточно взглянуть на со
став Центрального комитета, избранного XXV или XXVI съездом
партии: секретари обкомов (независимо от географии), мини
стры, высшие чины аппарата Центрального комитета и прави
тельства. Такого количества украинских кадров в стране не было,
наверное, с конца XVII — первой половины XVIII века, когда они
объявились в наших землях на волне церковной реформы. Им
досталось неплохое наследство. Динамика, которую изгнан
ные русские технократы придали советской экономике, оказа
лась весьма устойчивой: шла масштабная индустриализация,
появлялись новые отрасли, под них создавались научные шко-
лы. Фундамент, заложенный в 1950-х годах, позволил брежнев

ской элите прекрасно себя чувствовать вплоть до конца 1970-х.
Да и выросшие цены на нефть значительно поддерживали со
ветскую экономику.
К этому времени модернизационная логика потребовала пе
рехода к новому — постиндустриальному циклу развития, что
и происходило в Западном мире. Но украинизированный совет
ский истеблишмент, живущий «от застолья к застолью», не со
бирался напрягаться. Злополучный «застой», куда погрузилась
страна, стал прямым следствием украинского засилья в партий
но-государственных верхах. Более того, «украинский вирус» раз
лагающе подействовал на всё советское общество, подорвав его
внутренний иммунитет. И если по поводу хрущёвской оттепели
говорили: «О работе стали думать меньше, а о разных жизнен
ных благах больше», то при Брежневе всё чаще начинали раз
мышлять уже не просто о благах, а о том, как бы «расфасовать»
великую страну, созданную трудом не одного поколения титуль
ной нации, уже по-крупному.
Этому вектору пытался противостоять Ю.В. Андропов. Сегод
ня много спорят о том, какую бы политику он проводил, если бы
не быстро последовавшая смерть. Вокруг планов генерального
секретаря строится немало догадок и вымыслов. Но одно мож
но сказать абсолютно точно: Андропов намеревался вытеснить
с партийно-советской верхушки оккупировавшие её украинские
кадры. Он успел провести отставки не просто сильных, но и зна
ковых фигур этого клана, хозяйничавшего в стране. Речь о мини
стре внутренних дел Н.А. Щёлокове и первом секретаре Красно
дарского крайкома КПСС М.Ф. Медунове. Падение закадычных
брежневских друзей означало, что вскоре очередь дойдёт до мно
гих. Несмотря на это, Андропов обладает устойчиво негативной
репутацией в кругах так называемых русских патриотов. Если
те были не в восторге от соратников Леонида Ильича, то Юрий
Владимирович вызывал у них просто приливы ненависти.
Действительно, последний явно недолюбливал патриотов,
изображавших из себя истинно русских людей. Чтобы разобрать-
ся, посмотрим, что же представляла собой эта «русская партия».
Начав формироваться при позднем Хрущёве, она заявляет о себе
при раннем Брежневе. Историки традиционно противопоставля
ют её украинским кадрам, доминировавшим на партийно-госу
дарственном Олимпе. Из функционеров русское национальное
движение внутри КПСС, по мнению исследователей, олицетво
ряют А.Н. Шелепин, В.Е Семичастный, Н.Г. Егорычев, Ф.Д. Кула
ков, Г.И. Воронов, Д.С. Полянский, H.R Миронов, П.Н. Демичев,
Л.Н. Толкунов, С.П. Павлов. Примечательная черта: в большин
стве своём они родом из интеллигентских либо крестьянских
слоёв Украины или примыкающих к ней южных, чернозёмных
регионов, чья жизнь протекала вдалеке от индустрии. С рели
гиозной же точки зрения перед нами выходцы из типично ни
конианской среды.
То же самое можно сказать и о рядах патриотов-интеллекту-
алов, сильно пропитанных украинским духом, а многие вообще
потомки представителей правящих классов царской России. В па
триотической верхушке за редкими исключениями все из ин
теллигентных семей того же никонианского разлива. Проил
люстрируем это наблюдение. А.И. Солженицын из Ставрополья
(мать — Щербак, из богатой украинской семьи), И.РШафаре-
вич из Житомира. В.Н. Ганичев — уроженец села в Новгород
ской области, много лет провёл на Украине, окончил там школу
и Киевский госуниверситет, затем сделал карьеру в комсомоле.
Продюсер Н.С. Михалков, художник И. Глазунов, Л.С. Соболев
(из семьи царского офицера) — все из дворян разного уровня.
А.В. Софронов из донского казачества, родился в семье началь
ника Харьковской полиции, перешедшего на сторону советской
власти. Г.Н. Троепольский из Воронежской области, из семьи
священника, М.Н. Любомудров (Ленинград) — внук священни
ка, Б.Н. Полевой из семьи московского юриста, успел поучить
ся в духовной семинарии. У Л.И. Бородина отец — литовец (фа
милия отчима), мать — Валентина Иосифовна. С.Н. Семанов,
А.С. Иванов, С.П. Залыгин, С.Ю. Куняев — все из интеллигент
ных семей разных регионов, но только не индустриальных.
Проработав пятнадцать лет руководителем Комитета госбезо

пасности, Андропов прекрасно понимал, что имеет дело не с чем
иным, как со вторым изданием украинской группы. Если она
чем-то и отличалась от брежневской, то только тем, что назы
валась «русской партией», да неуёмной тягой к РПЦ, где так
же заправляла братская им украинско-южная группировка.
Из 13 тыс. приходов, действовавших в послевоенный период
9 тыс. располагалось на Украине, 500 — в Белоруссии и Молда
вии. А из оставшихся 3 тыс. храмов на огромную РСФСР — по
ловина существовала в южных, юго-западных областях, примы
кающих к Украине. Иными словами, русские патриоты мало чем
отличались от тех, кого Андропов собирался выдавливать с пар
тийно-советских верхов. Окажись у кормила власти, эти «рус
ские патриоты» благополучно продолжили бы паразитировать
на стране, культивируя церковно-селянский дух в стиле дорево
люционного черносотенства. Поэтому по большому счёту сме
на одних на других мало что давала.
С конца 1970-х годов силу набрал устраивавший всех тренд
«государственного разврата». Противостоять ему тогда было уже
невозможно. Советский проект, заряженный верой русских лю
дей в лучшую жизнь, был полностью выхолощен и дискреди
тирован брежневским (украинским) руководством, подгото
вившим развал великой страны, на разграбление которой уже
слетался всевозможный сброд.

Пыжиков А.В. - Славянский разлом. Украинско-польское иго в России - 2018

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Пыжиков А.В. - Славянский разлом. Украинско-польское иго в России - 2018

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

П ы ж и к о в А.В.

Украинско-польское иго в России

Почему центром всей российской истории принято считать Киев

© Издательство «Концептуал», 2018

1. Киевско-литовский зад Европы ................................................... 8

2. Литовские инъекции в М осковию.............................................37

3. Снова на вторых ролях. 1565-1605 годы ................................ 60

5. От пятой колонны к колониальному реж им у........................ 99

6. Идеологическая архитектура никонианства.........................122

7. Гражданская война 1670-х — начала 1680-х годов.............147

8. Лицо оккупационной администрации.................................... 168

9. Пугачёвская война...................................................................... 190

10. Народные н и зы ......................................................................... 208

11. Метаморфозы правящего слоя............................................... 228

12. Советский период, 249

В постсоветский период на нас обрушился целый поток все­

Под гипнозом созданной в XVII веке никонианской власти,

Начала отечественной истории скрыты от нас толщей столе­

перед православием к лику святых. Однако на деле эта история

Как в свете изложенного можно оценить их историческую

киевский князь Владимир, что органично укладывается в обо­

Ещё один аргумент в этом смысле — выяснение того, какой

их не замечали. Лишь почему-то в северном Новгородском сво­

в Северной Америке фактически на осадном положении, обитая

ствие». За последние десятилетия этой странице нашего прошло­

гой стороны, Венеция и Генуя смогли стать активным субъек­

евским «братьям». Наступление «монголо-татарского ига» озна­

Выпады против Москвы продолжались в 1370 и 1372 годах,

шего Владиславом, и польской королевы Ядвиги. Эта династи­

Василия по отцовской линии. Это даёт старт кровопролитной

торию от Юго-Западной Руси, Литвы и до восточных княжеств

в 1375 году он около пятнадцати лет провёл вне Москвы, куда

сильевич получил достаточную информацию о произошедшем.

Регулярные посещения России стали практиковаться евро­

То же происходило и в советскую эпоху, где со второй поло­

использовались турецкой конструкции: с другим, по сравнению

Местная олигархия приветствовала унию с латинянами, рас­

краинской публике вокруг трона не ощущалось: Оболенские,

лением. Ссылаясь на опыт полувековой давности, новая редак­

церковная атмосфера была абсолютно чужда Литве и Украине

изображении они с теми или иными нравственными изъяна­

написанные псковскими и новгородскими мастерами. Москви­

годов Иван III для внешнеполитических целей начинает исполь­

Полномасштабное же использование родословных нарабо­

В полном блеске концепция преемственности с Киевской

С точки зрения исторической репутации Ивану IV не позави­

не напоминал прежние, поскольку государь взял с собой ико­

К примеру, Горенский (ветвь Оболенских), пойманный при

торговое представительство английских купцов размещалось

дела, предпочитая поддерживать с растущим северным соседом

чью родную сестру Ирину выбрал в жёны наследник. Конечно,

Иоанновичу, и Борису Годунову. Романовский официоз начиная

ва дня при Иване Грозном, относя это событие к царствова­

Репнины и др. Их вотчины и поместья роздали, дома и иму­

Об этой трагической странице нашего прошлого сегодня из­

Если же отрешиться от забот романовского официоза, то ин­

рики. Туда прибыли трое братьев Шуйских, Ф.И. Милославский,

В то же время Лжедмитрий иронизировал над московскими

ных польско-украинским своеволием. В результате Лжедмитрий

ко лет находился в плену у турок, затем был освобождён венеци­

солировали А. Лисовский и Ян Сапега (родной брат польского

везло меньше, как, например, городу Ростову, где ворвавшиеся

мощи шведского короля. Это выглядело вполне логичным, так

1610 года его «свели» из дворца и постригли в монахи, заточив

В постсоветский период на нас обрушился целый поток все

Начала отечественной истории скрыты от нас толщей столе

киевский князь Владимир, что органично укладывается в обо

их не замечали. Лишь почему-то в северном Новгородском сво

ствие». За последние десятилетия этой странице нашего прошло

гой стороны, Венеция и Генуя смогли стать активным субъек

евским «братьям». Наступление «монголо-татарского ига» озна

шего Владиславом, и польской королевы Ядвиги. Эта династи

Регулярные посещения России стали практиковаться евро

То же происходило и в советскую эпоху, где со второй поло

Местная олигархия приветствовала унию с латинянами, рас

лением. Ссылаясь на опыт полувековой давности, новая редак

изображении они с теми или иными нравственными изъяна

написанные псковскими и новгородскими мастерами. Москви

годов Иван III для внешнеполитических целей начинает исполь

Полномасштабное же использование родословных нарабо

С точки зрения исторической репутации Ивану IV не позави

не напоминал прежние, поскольку государь взял с собой ико

ва дня при Иване Грозном, относя это событие к царствова

Репнины и др. Их вотчины и поместья роздали, дома и иму

Об этой трагической странице нашего прошлого сегодня из

Если же отрешиться от забот романовского официоза, то ин

ко лет находился в плену у турок, затем был освобождён венеци

нения не получили всероссийской известности, поскольку дей

Уход в тень Пожарского произошёл не по доброй воле, а че

Из Польши постоянно раздавались упрёки в измене Владис

Наступление перемирия означало конец привилегированно

вались по методам западного военного строительства, что требо

Руси». В результате в Москву направился украинский представи

ми, а иногда доходило и до серьёзного. Партизаны пытались от

Единение Украины с Московией, как показано в предыду

Всей этой славной компании покровительствовал всемо

Евдокии Урусовой и жены стрелецкого полковника Марии Дани

что проявилось в примате внешней стороны, а отсюда повы

нее. Речь о населении страны, превращённом в объект неви

индейцами Северной Америки не удосужились учинить подоб

Название данной главы удивит читателя. В обозначенный пе

на наш взгляд, лучше всего применимо к череде бурных собы

Вольском происхождении новых книг, проводилась идея стра

лодцы. При обстреле применяет зажигательные ядра, возво

Разина пленили на Дону, куда он ушёл набираться сил. След

ников без архиерейских свидетельств, которые «на святую цер

влекло внимание и возведение 23-летнего дяди Петра — Ива

Утверждение о том, что цементирующим элементом рома

последовавшая кончина Петра. Этот эпизод наглядно демонстри

целярии. Однако они растворялись в украинско-немецкой кама

к раскольникам отличала не только высших иерархов, но и им

уже содержала любопытные штрихи. Повествуя о начале рос

О крестьянском движении под предводительством Емелья

ки имели знаки отличия и походные знамёна из красной, ж ёл

страницу, правительство 17 марта 1775 года обнародовало ма

замедлении прироста населения вплоть до середины XVIII столе

брично-заводскому развитию, столкнулся с явным нежелани