Виктор Шнитке. Стихотворения на немецком, русском и английском языках PDF

Москва
2013
Виктор Шнитке
Я
в странствиях
души был
чужаком
Книга стихов Виктора Шнитке

в переводах других авторов
Viktor Schnittke
I
ch war auf
Seelenwanderung,
ein Fremder
Buch der Gedichte Viktor Schnittkes

in Übersetzungen anderer Autoren
УДК 83.3 (2Рос=Нем)-5
ББК 821.161.1(=11)-1
Ш77
Schnittke V. Шнитке В.
Ш77 Ich war auf Seelenwanderung, ein Fremder. Я в странствиях
души был чужаком. Книга стихов Виктора Шнитке в перево-
дах других авторов / Под общей редакцией Е. Зейферт. – М.:
МСНК-пресс, 2013. – 256 с. (Серия «Зеркальные стихи» /
«Spiegelgedichte»)
ISBN 978-5-98355-107-7
Книга стихов философичного российско-немецкого поэта Виктора
Шнитке (1937–1994) представляет параллельные переводы его
немецкоязычных произведений на русский язык, русскоязычных –
на немецкий. В издание также вошли переводы англоязычных
стихотворений В. Шнитке.
Поэт сам намеревался перевести свои стихотворения на два родных
для него языка, но эта идея осталась неосуществлённой. Переводы вы-
полнены участниками Международного литературного конкурса им.
Виктора Шнитке, проведённого Международным союзом немецкой
культуры и Центром немецкой культуры г. Энгельса в 2012 г., а также
другими авторами.
В издание намеренно включены не только профессиональные, но
и любительские переводы, поскольку основная цель книги – показать
зарождающийся интерес к творчеству Виктора Шнитке. В книгу как
образцы вошли переводы таких известных авторов, как Вячеслав
Куприянов и Владимир Летучий.
УДК 83.3 (2Рос=Нем)-5
ББК 821.161.1(=11)-1
Книга является лауреатом Всероссийского конкурса «Российские

немцы в авангарде будущего» по поддержке проектов и присуждению
общественных грантов в сфере искусства, образования, науки,
спорта и развития гражданского общества, проведённого в 2013 г.
Международным союзом немецкой культуры.
© Е.Г. Казённова, 2013

© АОО «Международный союз
немецкой культуры», 2013
ISBN 978-5-98355-107-7 © ЗАО «МСНК-пресс», 2013
ПРЕДИСЛОВИЕ
П ри жизни российско-немецкого поэта Виктора

Гарриевича Шнитке (1937–1994) увидела свет
единственная его авторская книга «Stimmen des
Schweigens» («Голоса молчания»), написанная на
немецком языке (1992 г.). После его смерти выш-
ли из печати две книги стихов и прозы, заботливо
подготовленные друзьями поэта и издательством
«Готика».
Новая книга, которую вы держите в руках, – первая
попытка привлечь внимание читателей к творчеству
Виктора Шнитке через перевод его произведений.
По свидетельству друга детства Виктора Шнитке,
ныне профессора МГУ им. М. В. Ломоносова Нины
Леонтьевой, поэт намеревался перевести свои
русскоязычные стихотворения на немецкий язык,
а немецкоязычные – на русский. Поэт ушёл, и идея
осталась неосуществлённой. Не сомневаемся в том,
насколько хороши были бы авторские переводы.
Но мы уже никогда не прочитаем эти тексты. Однако
возможность приблизиться к исполнению мечты по-
эта, сделать его намерение живым и относительно
реальным существует.
Книга «Ich war auf Seelenwanderung, ein Fremder» /
«Я в странствиях души был чужаком» – лишь первое
приближение к этой цели. В издание намеренно
включены не только профессиональные, но и люби-
тельские переводы.
6
Виктор Шнитке писал стихи и на английском язы-
ке, в книге представлены отдельные переводы этих
произведений.
Одна из важнейших задач издания – передать вы-
званный Международным литературным конкурсом
имени Виктора Шнитке интерес к его творчеству. Этот
конкурс был объявлен в 2012 г. в честь 75-летия со дня
рождения поэта. В книгу вошли работы участников
в переводческой номинации.
Но представлены переводы и других авторов, не
только участников конкурса. К примеру, это рабо-
ты участников литературной студии «Кипарисовый
ларец» (Елена Попкова). Студия появилась в 1982 г.
Её основатель Ольга Татаринова помогала молодым
переводчикам делать первые литературные шаги.
В 2007 г. Ольги Татариновой не стало. Группа её учени-
ков решила продолжить начатое ею дело. Теперь при
Литературном институте им. А. М. Горького студией
руководит поэт и переводчик Игорь Болычев.
Отрадно, что не осталось безответным обращение
к известным переводчикам – Вячеславу Глебовичу
Куприянову, Владимиру Матвеевичу Летучему…
Их пока немногочисленные переводы – важный шаг
к воплощению мечты Виктора Шнитке. Загруженные
другой работой, далеко не все мастера перевода,
к которым обращались редакторы книги, взялись
переводить В. Шнитке.
Итак, в книге представлены переводы разного уров-
ня. Не удивляйтесь, что найдёте под этой обложкой
7
работы маститого переводчика (Вячеслав Куприянов),
и студентов (Олеся Бессмельцева), и даже школьни-
ков (Владимир Лежнев).
Западногерманские переводоведы в трудах о кри-
тике перевода отмечают, что необходимо отличать
неточности, допущенные переводчиком, от случаев
намеренного преобразования контекста (В. Виллс).
В издание вошли разные по поэтике произведения.
Классически выдержанные и авангардные. Узнаваем
ли Виктор Шнитке в намеренно лишённых заглавных
букв и знаков препинания переводах Валентина На-
деждина? Решать читателю. Уловима ли стиховая
система Шнитке в переводах Катарины Кухаренко,
которые опираются на едва заметную рифму или на-
писаны белым стихом, а также специально изменяют
графику оригинала? Или случай обратный: Лидия
Нечаева переводит англоязычные верлибры Шнитке
рифмованными и метризованными стихами, и эти
тексты больше по объёму, чем оригиналы. Здесь
важно понять интенцию переводчика. Стремился ли
он создать классическую «копию» оригинала или
у него были другие творческие задачи? Так же как
режиссёр ставит перед собой задачу воспроизве-
сти на экране приближенную к оригиналу копию
литературного произведения или создать картину
«по мотивам».
Благодарим авторов книги, чей творческий вклад по-
зволил приблизиться к исполнению мечты поэта.
8
О МЕЖДУНАРОДНОМ
ЛИТЕРАТУРНОМ КОНКУРСЕ
ИМЕНИ ВИКТОРА ШНИТКЕ
У чредителем конкурса выступил Международный

союз немецкой культуры. Организаторами стали
Международный союз немецкой культуры и Центр
немецкой культуры г. Энгельса. В Энгельсе традици-
онно проходит региональный конкурс имени братьев
Альфреда и Виктора Шнитке.
Международный литературный конкурс им. В. Шнит-
ке проводился в рамках направления «Авангард» по
программе помощи федерального правительства Гер-
мании в пользу немецкого меньшинства в Российской
Федерации.
Номинации конкурса были следующие:
1. Стихи о Поволжье.
2. Художественная проза о человеке искусства –
российском немце.
3. Переводы стихотворений Виктора Шнитке на рус-
ском и немецком языках (с немецкого языка на
русский; с русского на немецкий).
4. Литературоведческие работы о литературе рос-
сийских немцев.
В конкурсе могли принимать участие авторы, пишу-
щие на русском и немецком языках, вне зависимости
от их возраста, национальности и места проживания.
В оргкомитет конкурса вошли представители учре-
дителя конкурса и независимые эксперты. Предсе-
датель оргкомитета конкурса – первый заместитель
9
председателя Международного союза немецкой
культуры Ольга Мартенс.
В жюри конкурса вошли писатели, литературоведы,
литературные критики. Председатель жюри конкур-
са – писатель, доктор филологических наук, профессор
Российского государственного гуманитарного универ-
ситета Елена Зейферт.
Члены жюри:
• профессор Московского государственного универ-
ситета им. М. В. Ломоносова, доктор филологиче-
ских наук Олег Клинг (Москва);
• профессор Московского государственного универ-
ситета им. М.В. Ломоносова, кандидат филологиче-
ских наук Нина Леонтьева (Москва);
• профессор Тюменского государственного универ-
ситета, доктор филологических наук Галина Дани-
лина (Тюмень);
• доцент Саратовского государственного универси-
тета им. Н.Г. Чернышевского, кандидат филологиче-
ских наук Анна Драпалюк (Саратов);
• кандидат филологических наук Андрей Лейман
(Москва);
• прозаик Александр Райзер (Берлин);
• переводчик Ульяна Ильина (Москва).
На конкурс было подано много достойных работ из
самых разных уголков России, а также из Германии,
Израиля и стран СНГ.
Жюри составляло лонг-листы и шорт-листы по всем
номинациям.
10
Шорт-лист по номинации «Стихи о Поволжье»:
Анна Гааг
Валерия Демидова
Лидия Нечаева
Светлана Озерет
Василий Реснянский
Шорт-лист по номинации «Художественная проза

о человеке искусства – российском немце»:
Сергей Егерь
Валентина Стасевич
Алиса Ширшикова
Александр Герзон
Елена Думрауф
Шорт-лист по номинации «Переводы стихо

творений Виктора Шнитке на русском
и немецком языках»:
Виктор Диц
Светлана Качеровская
Катарина Кухаренко
Валентин Надеждин
Юрий Куимов
Шорт-лист по номинации «Литературоведческие

работы о литературе российских немцев»:
Айгуль Кемелбаева
Нелли Мельникова
Светлана Язовская
Александр Шуклин
Нелли Третьякова
11
После длительной поэтапной работы жюри подве-
ло итоги Международного литературного конкурса
им. В. Шнитке. Определились четыре лауреата по
четырём номинациям:
• в номинации «Стихи о Поволжье» – Анна Гааг
(Республика Башкортостан);
• в номинации «Художественная проза о человеке
искусства – российском немце» – Александр Гер-
зон (Израиль);
• в номинации «Переводы стихотворений Виктора
Шнитке на русском и немецком языках» – Юрий
Куимов (Кировская область);
• в номинации «Литературоведческие работы о лите-
ратуре российских немцев» – Александр Шуклин
(Тюмень).
Третьего ноября 2012 г. состоялась торжественная
церемония награждения лауреатов Международ-
ного литературного конкурса им. Виктора Шнитке.
На церемонии присутствовала вдова Виктора Гарри-
евича Екатерина Георгиевна Казённова-Шнитке. Были
высоко отмечены стихи Валерии Демидовой, Лидии
Нечаевой, Василия Реснянского, проза Елены Думра-
уф, переводы Виктора Дица, Светланы Качеровской,
Валентина Надеждина, Катарины Кухаренко, лите-
ратуроведческие работы Светланы Язовской, Нелли
Мельниковой, Нелли Третьяковой.
12
О ВИКТОРЕ ШНИТКЕ
Р одился в 1937 г. в городе Энгельсе. По матери

немец, по отцу еврей, поэт остро ощущал свою
сложную ментальность, отражая размышления в
стихах и прозе. В зрелом возрасте жил в основном
в Москве. Умер в 1994 г. в городе Регенсбурге во
время поездки в Германию. Писал стихи на русском,
немецком и английском языках, прозу – на немецком
и русском.
Снискавший в сравнении со старшим братом, ком-
позитором Альфредом Шнитке при жизни меньшую
известность, Виктор Шнитке обладал глубоким по-
этическим талантом, признание которого постепенно
приходит.
Путешествуя по собственной душе, лирический ге-
рой Шнитке остаётся «слепцом», «нищим», «другим»,
«чужаком». Странствуя по внутренним и внешним
ландшафтам, он научается находить себя. Время для
героя Виктора Шнитке относительно, оно не линей-
но: на нынешний мир падает отсвет прошлого; из
звуков прошлого на глазах у настоящего рождается
будущее. Лужи хранят следы умершей матери героя,
листва – дыхание предков. И реальные и вообража-
емые образы призваны напомнить человеку о том,
что он часть природы. Из бочки с мягкой дождевой
водой выглядывают лицо «предка» и «будущее»,
которое «приснилось» лирическому герою; «снег»
представляется «возвращением», «паломничеством»
в детство.
13
Особое, пронзительное внимание в своём творчестве
Виктор Шнитке уделяет родственникам – от далёких
предков-крестьян до покойных родителей. Он бо-
лезненно переживает вечную разлуку с умершими
близкими.
Характерно, что в стихах на русском языке Шнитке
описывает Москву и современность (даже идентифи-
цирует лирического героя с Москвой: «Патриаршие,
Малая Бронная, / Спиридоновка – это я»), а в немец-
коязычных – Поволжье и детство. Именно поэтому
для немецкоязычного Шнитке так важны образы ро-
дителей, а для русскоязычного – образ возлюбленной.
В прозе, как и в стихах, автор обращается к детству,
судьбе российских немцев, национальной идентифи-
кации собственного «я».
В книге «Голоса молчания» поэт выделяет значения
«голосов» и «молчания» в своём творчестве: молча-
ние природы и голоса как откровения природы в её
проявлениях; молчание как стеснённость (робость)
души и голоса как редкие высказывания души; мол-
чание как образ действия мёртвых и голоса как их че-
рез наши воспоминания получившая звучание речь;
молчание как длившееся десятилетиями (особенно
до 1986 г.) молчание нации и голоса как знаки её
дальнейшего существования; собственное молчание
и голоса как собственное говорение, которое и право
и обязанность.
Разнонациональные корни для автобиографичного
героя Шнитке – источник страданий, но и исцеления
14
от этих страданий. Это особый дар генетического
обладания двумя культурами.
Виктор Шнитке – блистательный переводчик на
русский, немецкий и английский языки и с этих
языков. Перевёл с немецкого языка на русский ряд
книг по музыковедению. Автор перевода текста
кантаты «История доктора Иоганна Фауста» на музыку
Альфреда Шнитке.
Елена Зейферт,
писатель, доктор филологических наук,
профессор Российского государственного
гуманитарного университета
15
VORWORT
Z u Lebzeiten des russlanddeutschen Dichters Viktor

Garrijewitsch Schnittke (1937–1994) erschien nur ein
einziges deutschsprachig verfasstes Autorenbuch von
ihm – „Stimmen des Schweigens“ („Голоса молчания“)
(1992). Nach seinem Tod wurden zwei weitere Bücher der
Dichtung und Prosa herausgegeben, sorgfältig vorbereitet
von den Freunden des Dichters und dem Verlag „Gotika“.
Dieses Ihnen jetzt vorliegende neue Buch ist der erste Ver-
such, die Leserschaft auf das Schaffen Viktor Schnittkes über
die Übersetzungen seiner Werke aufmerksam zu machen.
Nach der Aussage von Nina Leontjewa, einer Freundin
aus der Kindheit Viktor Schnittkes, heute Professorin der
Moskauer Staatlichen Lomonossow-Universität, beab-
sichtigte der Dichter, seine russischsprachigen Verse ins
Deutsche und die deutschsprachigen Verse ins Russische
zu übertragen. Der Dichter ist dahingegangen, und die
Idee blieb unrealisiert. Wir haben keine Zweifel daran, wie
schön die Selbstübersetzungen gewesen wären. Jedoch
werden wir diese Texte nie lesen können. Doch besteht
eine Möglichkeit, dem Traum des Dichters nahezukom-
men, seine Absicht mit Leben zu erfüllen und relativ real
werden zu lassen.
Das Buch unter dem Titel „Ich war auf Seelenwanderung,
ein Fremder“ / „Я в странствиях души был чужаком“
ist erst die erste Annäherung an dieses Ziel. In diese Aus-
gabe wurden bewusst nicht nur professionelle, sondern
auch Amateurübersetzungen aufgenommen.
16
Viktor Schnittke dichtete auch in Englisch, im Buch sind
einzelne Übersetzungen dieser Verse enthalten.
Eine der wichtigsten Aufgaben der Publikation besteht
darin, das durch Internationalen Literaturwettbewerb „Vik-
tor Schnittke“ verursachte Interesse für sein Schaffen wie-
derzugeben. Dieser Wettbewerb wurde 2012 anlässlich des
75. Jahrestages des Dichters initiiert. Ins Buch gingen die Ar-
beiten der Teilnehmer in der Übersetzungsnominierung ein.
Jedoch sind auch die Übersetzungen der weiteren, außerhalb
des Wettbewerbs liegenden Autoren vertreten. Dabei geht es
beispielsweise um die Arbeiten des Literaturstudios „Zypres-
senschrein“ („Кипарисовый ларец“) (Elena Popkowa). Das
Studio entstand 1982. Seine Begründerin Olga Tatarinowa
half jungen Übersetzern bei ihren ersten Schritten im Lite-
raturbereich. 2007 starb Olga Tatarinowa. Eine Gruppe ihrer
Schüler beschloss, die von ihr angefangene Sache fortzuset-
zen. Heute wird das Studio beim Literaturinstitut„A. M. Gorkij“
vom Dichter und Übersetzer Igor Bolytschew geleitet.
Erfreulicherweise blieb auch die Einladung renommierter
Übersetzer wie Wjatscheslaw Glebowitsch Kuprijanow,
Wladimir Matwejewitsch Letutschij nicht unbeantwortet.
Ihre erst einmal zahlenmäßig wenige Übersetzungen bil-
den einen wichtigen Schritt zur Umsetzung des Traums von
Viktor Schnittke. Anderweitig stark ausgelastet, machten
sich bei weitem nicht alle Meister der Übersetzung, die von
den Redakteuren des Buches angesprochen wurden, an die
Übersetzung von V. Schnittke.
Also werden im Buch die Übersetzungen auf verschiede-
nem Niveau vertreten. Man braucht sich nicht zu wundern,
17
wenn man im Buch neben den Arbeiten eines so renom-
mierten Übersetzers wie Wjatscheslaw Kuprijanow auch
die von Studenten wie Olesja Bessmelzewa und gar von
Schülern wie Wladimir Lezhnew entdeckt.
In ihren Beiträgen über die Kritik der Übersetzung weisen
westdeutsche Übersetzungskundler darauf hin, dass die
dem Übersetzer unterlaufenden Ungenauigkeiten von den
Fällen einer absichtlichen Umwandlung des Texts zu unter-
scheiden sind (W. Wills). In diese Ausgabe gingen poetisch
unterschiedliche Werke ein. Klassisch gehaltene wie auch
avantgardeartige. Lässt sich Viktor Schnittke in den Über-
setzungen von Valentin Nadezhdin wiedererkennen, die
absichtlich keine Großbuchstaben und keine Interpunkti-
on enthalten? Die Beurteilung wird dem Leser überlassen.
Lässt sich das Verssystem Schnittkes in den Übersetzungen
von Katharina Kucharenko wiedererkennen, die sich auf
kaum erkennbare Reime stützen bzw. gar reimlos sind und
die Graphik des Originals bewusst verändern. Oder aber
gibt es ein gegenteiliges Beispiel, wo Lidija Netschajewa
englischsprachige freie Verse von Schnittke als gereimte
und metrisierte Verse übersetzt, wobei diese Texte vom Um-
fang her größer als Originale sind. Hier ist es wichtig, die In-
tention des Übersetzers zu verstehen. Will er eine klassische
„Kopie“ des Originals schaffen oder verfolgt er andere krea-
tive Aufgaben? Gleichwohl setzt sich ein Regisseur zum Ziel,
eine möglichst originalgetreue Kopie des Literaturwerks zu
schaffen oder seinen Film „nach einer Idee“ zu gestalten.
Wir danken den Autoren des Buches, deren schöpferi-
scher Beitrag uns erlaubt, dem Traum des Dichters nahe
zu kommen.
18
ÜBER INTERNATIONALEN
LITERATURWETTBEWERB
„VIKTOR SCHNITTKE“
A ls Begründer des Wettbewerbs trat der Internationale

Verband der deutschen Kultur auf. Veranstalter waren
der Internationale Verband der deutschen Kultur und das
Zentrum für deutsche Kultur der Stadt Engels. In Engels fin-
det traditionell ein den Brüdern Alfred und Viktor Schnittke
gewidmeter regionaler Wettbewerb statt.
Der Internationale Literaturwettbewerb „V. Schnittke“ wur-
de im Rahmen der Arbeitsrichtung „Avantgarde“ im För-
derprogramm der deutschen Bundesregierung zuguns-
ten der Russlanddeutschen in der Russischen Föderation
abgehalten.
Die Nominierungen des Wettbewerbs waren wie folgt:
1. Gedichte über Wolga-Region.
2. Schöngeistige Prosa über einen russlanddeutschen
Kunstschaffenden.
3. Übersetzungen der Gedichte von Viktor Schnittke in
russischer und deutscher Sprache (aus dem Deutschen
ins Russische; aus dem Russischen ins Deutsche).
4. Literaturwissenschaftliche Arbeiten über die Literatur
der Russlanddeutschen.
Teilnehmer des Wettbewerbs konnten Autoren werden,
die in russischer und deutscher Sprache verfassen, ohne
Einschränkung von Alter, Abstammung und Wohnort.
Ins Organisationskomitee des Wettbewerbs gingen die
Vertreter des Begründers des Wettbewerbs sowie neut-
rale Experten ein. Vorsitzende des Organisationskomitees:
19
Olga Martens, Erste Stellvertreterin des Vorsitzenden des
Internationalen Verbandes der deutschen Kultur.
Zur Jury gehörten die Schriftsteller, Literaturwissenschaft-
ler, Literaturkritiker. Vorsitzende der Jury des Wettbewerbs:
Elena Seifert, Schriftstellerin, hab. Doktor der philologischen
Wissenschaften, Professorin der Russischen Staatlichen
Universität für Geisteswissenschaften.
Jury-Mitglieder:
• Oleg Kling, Professor der Moskauer Staatlichen Lomo-
nossow-Universität, hab. Doktor der philologischen
Wissenschaften, Moskau;
• Nina Leontjewa, Professorin der Moskauer Staatlichen
Lomonossow-Universität, Doktor der philologischen
Wissenschaften, Moskau;
• Galina Danilina, Professorin der Staatlichen Universität
Tjumen, hab. Doktor der philologischen Wissenschaf-
ten, Tjumen;
• Anna Drapaljuk, Dozentin der Staatlichen Universität
Saratow „N.G. Tschernyschewskij“, Doktor der philolo-
gischen Wissenschaften, Saratow;
• Andrej Leimann, Doktor der philologischen Wissen-
schaften, Moskau;
• Alexander Reiser, Prosaist, Moskau;
• Uljana Iljina, Übersetzerin, Moskau.
Zum Wettbewerb wurden viele würdige Arbeiten aus
verschiedensten Ecken und Enden Russlands sowie aus
Deutschland, Israel und den GUS-Ländern eingereicht.
Von der Jury wurden für alle Nominierungen Long- und
Shortlists erstellt.
20
Shortlist in der Nominierung „Gedichte über Wolga-Region“:
Anna Haag,
Valerija Demidowa
Lidija Netschajewa
Swetlana Oseret
Wassilij Ressnjanskij
Shortlist in der Nominierung „schöngeistige Prosa über

einen russlanddeutschen Kunstschaffenden“:
Sergej Jäger
Valentina Stassewitsch
Alissa Schirschikowa
Alexander Gerson
Elena Dumrauf
Shortlist in der Nominierung „Übersetzungen

der Gedichte von Viktor Schnittke in russischer
und deutscher Sprache“:
Viktor Ditz
Swetlana Katscherowskaja
Katharina Kucharenko
Valentin Nadezhdin
Jurij Kuimow
Shortlist in der Nominierung „literaturwissenschaftliche

Arbeiten über die Literatur der Russlanddeutschen“:
Aigul Kemelbajewa
Nelly Melnikowa
Swetlana Jasowskaja
Alexander Schuklin
Nelly Tretjakowa
21
Nach langer stufenweiser Arbeit zog die Jury die Bilanz
des Internationalen Literaturwettbewerbs „V. Schnit
tke“. Es wurden vier Preisträger in vier Nominierungen
ermittelt:
• In der Nominierung „Gedichte über Wolga-Region“:
Anna Haag (Republik Baschkirien);
• in der Nominierung „ schöngeistige Prosa über einen
russlanddeutschen Kunstschaffenden“: Alexander Ger-
son (Israel);
• in der Nominierung „Übersetzungen der Gedichte von
Viktor Schnittke in russischer und deutscher Sprache“:
Jurij Kuimow (Gebiet Kirow);
• in der Nominierung „literaturwissenschaftliche Arbeiten
über die Literatur der Russlanddeutschen“: Alexander
Schuklin (Tjumen);
Am 3. November 2012 fand die feierliche Auszeichnung
der Preisträger des Internationalen Literaturwettbewerbs
„V. Schnittke“ statt. Der Veranstaltung wohnte die Witwe
von Viktor Garrijjewitsch, Fr. Jekaterina Georgijewna Kas-
jonnowa-Schnittke bei. Hohe Einschätzung fanden die Ge-
dichte von Valerija Demidowa, Lidija Netschajewa, Wassilij
Resnjanskij, die Prosa von Elena Dumrauf, die Übersetzun-
gen von Viktor Ditz, Swetlana Katscherowskaja, Valentin
Nadezhdin, Katharina Kucharenko, literaturwissenschaftli-
che Arbeiten von Swetlana Jasowskaja, Nelly Melnikowa,
Nelly Tretjakowa.
22
ÜBER VIKTOR SCHNITTKE
E r wurde 1937 in der Stadt Engels geboren. Mit seiner

deutschen Abstammung mütterlicherseits und jüdi-
scher väterlicherseits, empfand er eine komplizierte Men-
talität, wodurch er seine Gedanken in Vers und Prosa zum
Ausdruck brachte. Im fortgeschrittenen Alter lebte er vor-
wiegend in Moskau, starb allerdings 1994 in Regensburg
während einer Deutschland-Reise. Er dichtete in Russisch,
Deutsch und Englisch, seine Prosa-Werke schuf er in deut-
scher und russischer Sprache.
Viktor Schnittke, der zu Lebzeiten im Vergleich zu seinem
älteren Bruder, dem Komponisten Alfred Schnittke, weni-
ger bekannt war, besaß ein tiefes, dichterisches Talent, das
jetzt nach und nach Anerkennung findet.
Bei all seinen Streifzügen durch die eigene Seele bleibt der
Protagonist Schnittkes ein „blinder Mann“, ein „Bettelmann“,
„ein Anderer“ und „ein Fremder“. Durch innere und äußere
Landschaften ziehend, lernt er, zu sich selbst zu finden. Für
den Helden Viktor Schnittkes ist die Zeit relativ, nicht linear:
Auf die heutige Welt fällt ein Schatten des Vergangenen; aus
den Klängen der Vergangenheit entsteht die Zukunft vor
den Augen der Gegenwart. Die Pfützen tragen die Spuren
der verstorbenen Mutter des Helden und im Laub versteckt
sich der Atem der Ahnen. Reale wie auch erdachte Gestal-
ten sind dazu berufen, den Menschen daran zu erinnern,
dass er ein Teil der Natur ist. Aus einem Fass mit „sanftem
Regenwasser“ blicken ein Ahnengesicht und die Zukunft,
die den lyrischen Helden „im Traum aufsuchte“, der Schnee
erscheint als „Rückkehr“, als Pilgerfahrt in die Kindheit.
23
In seinem Schaffen richtet Viktor Schnittke ein besonders
scharfes Augenmerk auf die Verwandtschaft, von entfern-
ten bäuerlichen Ahnen bis zu den verstorbenen Eltern.
Die ewige Trennung von seinen verstorbenen Verwandten
empfindet er als schmerzhaft.
Es ist charakteristisch, dass er in seinen russischsprachigen
Gedichten Moskau und die Gegenwart beschreibt (und
sogar den Protagonisten mit Moskau identifiziert: „Die
Patriarchenteiche, Malaja Bronnaja, / Spiridonowka – das
bin ich“), während er in deutschsprachigen Versen vom
Wolga-Gebiet und der Kindheit spricht. Gerade daher sind
für den deutschsprachigen Schnittke die Gestalten seiner
Eltern so wichtig, für den russischsprachigen ist es jedoch
die Gestalt der Geliebten. In seiner Prosa ,wie auch in seinen
Versen, wendet sich der Autor der Kindheit, dem Schick-
sal der Russlanddeutschen und der nationalen Identität
des eigenen Ichs zu.
Im Buch „Stimmen des Schweigens“ werden vom Autor
Sachverhalte mit „Stimmen“ und „Schweigen“ akzentuiert:
Das Schweigen der Natur und Stimmen als Offenbarungen
der Natur in ihren Erscheinungsformen; Schweigen als Be-
fangenheit (Zaghaftigkeit) der Seele und Stimmen als lose
Aussagen der Seele; Schweigen als Verhalten der Verstor-
benen und Stimmen als deren über unsere Erinnerungen
hindurch klingende Rede; Schweigen als über Jahrzehnte
hinweg (bis 1986) andauerndes Schweigen der Nation
und Stimmen als Zeichen ihres Weiterbestehens, eigenes
Schweigen und eigene Stimmen als eigenes Sprechen, das
gleichzeitig Recht und Pflicht ist.
24
Für den autobiographischen Helden Schnittkes bilden ver-
schiedene nationale Wurzeln eine Quelle des Leids, aber
auch der Genesung. Es ist ein besonderes Geschenk, erblich
zwei Kulturen anzugehören.
Viktor Schnittke ist brillanter Übersetzer der russischen,
deutschen und englischen Sprache. Er übertrug eine Reihe
von Büchern der Musiklehre aus dem Deutschen ins Russi-
sche und ist Übersetzer des Textes der Kantate „Geschichte
von Doktor Johann Faust“ zur Musik von Alfred Schnittke.
Elena Seifert,
Schriftstellerin, hab. Doktor philologischer
Wissenschaften, Professorin der Russischen Staatlichen
Universität für Geisteswissenschaften
25
СТИХИ НА НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ.
ПЕРЕВОДЫ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
GEDICHTE AUF DEUTSCH.
RUSSISCHE ÜBERSETZUNGEN
***
Ich singe in einem kleinen Chor.
Ich weiß nicht, ob Bariton, ob Tenor.
Es kommt nicht drauf an –
ich singe.
Die Weise einfach, die Worte schlicht.

Es ist eine Kerze, kein strahlendes Licht.
Es kommt nicht drauf an –
wir singen.
Solang wir es tun, ist die Kerze da.

Solang wir es tun, sind die Sterne nah.
Darauf kommt es an –
zu singen.
***
Я пою в маленьком хоре.
Не знаю: баритон у меня или тенор?
Не суть важно –
я пою.
Мелодия проста, слова обыкновенны.

Свеча, а не лучистый свет.
И мы поём.
Пока нас слышно, свеча горит.

Пока нас слышно, звёзды близко.
Главное –
петь.
(Перевод Владимира Летучего)
28
EIN MENSCHENLEBEN
Für meine Mutter
Wie alle urwüchsigen Wesen

sich Treue bewahren,
so warst du dem Menschlichen treu.
Du stammtest vom Lande,

doch weit über Acker und Weide
sah Leben dein gütiger Blick.
Nur wenige nannten dich Mutter,

doch wie vielen warst du
Schwester und Beistand
in Kummer und bitterer Not.
Der Krug deiner Sorgen war schwer,

doch es quoll unversiegbar
Freude und Liebe empor
aus dem tätigen Herzen.
Du warst voller Leben,

als jählings der Tod dich erlegte.
Und gleich einem Vogel,
dem plötzlich im Fluge das Herz bricht,
so glittst du hinab
in die kühle, verschwiegene Nacht.
29
ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
Моей матери
Как все существа из праха

верны своей внутренней сути,
так ты сохраняла верность
всему, что свойственно людям.
Ты, вся от земли по роду,

взором своим благосклонным
обнимала лугов и пашен
раскинувшуюся ширь.
Немногими называлась
ты матерью, но для многих
сестрой и защитой стояла
в скорбях и горькой нужде.
Полна забот твоя чаша

была, но из бурного сердца
били, не иссякая,
любовь и радость ключом.
Была ты исполнена жизни,

как вдруг тебя смерть подстрелила, –
и птицей, чьё сердце в полёте
внезапным ударом разбито,
в холодную ты соскользнула,
безмолвную скрытную ночь.
(Перевод Юрия Куимова)
30
ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
Моей маме
Как всё, что природой хранимо,

с природой не спорит,
верна была правде людской.
Цвет почвы родной,

но дальше, чем поле и пашня,
простёрся твой ласковый взор.
Немногие матерью звали,

для ближних была ты
поддержкой сестринской
в печали и горькой нужде.
Глубок тёмный омут забот,

но поёт неустанно
любовью безбрежной родник
кипучего, жаркого сердца.
Полна была жизни,

такой же живой застаёт тебя смерть.
И словно души
крылатой лишённая птица,
ты падаешь вниз,
во тьму замогильного хлада.
(Перевод Олеси Бессмельцевой)
31
***
Diese Pfütze im Gras –
der Regen von gestern Abend –
birgt meiner Mutter Spur,
meiner toten Mutter Spur.
Dieses Lispeln des Laubs –

über die Zeiten hinweg –
ist meiner Vorväter Atem,
der ewige Hauch des Werdens.
***
Эта лужица в траве –
вчерашний вечерний дождь –
хранит моей мамы след,
моей умершей мамы след.
Слышишь: лепет листвы –

над временами –
дыханье моих предков,
вечное дыхание жизни.
***
Лужица на траве –
вчерашний вечерний дождик –
32
прячет матери след,
умершей матери след.
Этот шёпот листвы –

слышен сквозь времена –
дыхание предков моих,
грядущего вечный вдох.
(Перевод Светланы Качеровской)
***
Vater,
wie kommt es, dass ich,
ewige Zwiesprache haltend mit dir,
stets nur die eigene Stimme vernehme?
Was immer ich biete –
sei’s Gabe, sei’s Frage –
fällt alles zu Boden.
***
Отец,
почему так происходит, что я,
ведя с тобой наедине бесконечные разговоры,
постоянно слышу только собственный голос?
Что я только ни предлагаю, –
будь то дар, будь то вопрос, –
всё рассыпается.
33
***
Vater, ich denke so oft an dich –
du tatst mir nicht immer recht.
Du sagtest ein Wort, und es war ein Stich,
der setzte mich außer Gefecht.
Dann kamst du und wolltest vertraulich sein –
ich fand nicht den richtigen Ton.
Wir hatten so viel und so wenig gemein –
ich war ein missratener Sohn.
Dein Deutsch war vollkommen, das Meine glich
einem verlassenen Haus.
Du warst in der Großstadt daheim und ich
im Freien. Ich ahnte voraus,
dass du auch beim Scheiden mir nicht vergibst
mein heimliches Anderssein.
Doch schien mir zuweilen, dass du mich liebst.
Das war mir wie Brot und Wein.
***
Как часто тебя вспоминаю, отец, –
всегда ль справедлив ты был?
Ты слово бросал, чей острый конец
из строя меня выводил.
Потом приходил ты, доверчив, но тон
я нужный не мог найти.
Как много и мало в нас общих сторон –
я сын неудачный, прости.
34
Был очень хорош твой немецкий язык,
а мой словно брошенный дом.
К столице душой ты прирос и привык,
я к воле. Предчувствие в том,
что не было и перед смертью тобой
моё бытие прощено.
Но ты меня любишь – казалось порой
и было как хлеб и вино.
(Перевод Елены Зейферт)
***
Отец, я помню, часто так бывало:
ты говорил, досаду сохраня.
И слово твоё было будто жало,
из строя выводившее меня.
Когда же ты пришёл для примиренья,
мне верный тон не удалось найти.
Так много и так мало, к сожаленью,
в нас общего. И разошлись пути.
Немецкий твой язык был безупречен,
а мой – подобен дому без людей.
Тебе Столица подставляла плечи,
а я Природу чувствовал своей.
И я предвидел – ты уже не сможешь
простить всё то, что тайно мне дано.
Меня ты любишь – мне казалось всё же.
Как хлеб мне это было и вино.
(Перевод Натальи Коткиной)
35
***
Wenn, fremd im Dorf meiner Väter,
ich stumm unsren Hof passiere
und das blonde Mädchen am Brunnen
mir folgt mit ahnendem Auge,
möchte ich sagen:
Du,
ich will dir alles erzählen.
Großvater lag im Sterben

und konnte den Tod nicht finden.
Wir hockten auf Sack und Bündel.
Der Karren stand vor dem Haus.
Großvater stammelte:
Lasst mich –
liegen. Ich werd’s schon schaffen.
Macht euch nun auf.
Sie werden –
euch holen.
Dann kommt ’s noch ärger …
Wir betteten ihn auf den Wagen,

zu Füßen die Sachen. Dann ging es
hinaus aus dem Dorf. Die Hitze
lastete schwer auf dem Weg.
Großvater blieb die Mühsal

Erspart. Die heimische Steppe
Behielt ihn für sich. Wir zogen
Grimmig ins schwarze Nichts.
36
***
Когда я, в селе своих предков чужой,
молча иду мимо родного двора
и меня провожает понимающий взор
белокурой девушки у колодца,
я думаю: знаешь,
тебе
я всё расскажу.
Дед умирал, но смерть

не торопилась его забирать.
Все пожитки уже были собраны,
перед домом ждала нас телега.
Дед лепетал:
оставьте меня –
тут. Я справлюсь сам.
Уходите скорей, иначе
они вас –
заберут.
И будет ещё хуже…
Мы уложили его в телегу,

вещи – в ноги. Вышли
из родного села. Тяжёлым грузом
на нас опустилась жара.
Деду не пришлось бороться с невзгодами.

Родная степь приютила его.
А мы яростно шли
в чёрное Никуда.
(Перевод Натальи Колесниковой)
37
EINE GRUPPENAUFNAHME
Ich konzentriere mich auf dein Gesicht.
So jung, so schön wie da – so sah ich’s nie.
Ich war noch nicht geboren, war noch nicht
ein Glied von dieser Kette. Aber wie,
wie war es möglich, dass schon damals du

die ganze Zukunft in dir trugst, und was
erfüllte dich mit dieser tiefen Ruh?
Ein Bild aus ferner Vorzeit, etwas blass.
Doch unverkennbar deine Eigenart.

So warst du, Mutter: schlicht und ohne Scheu.
Kein Tropfen Bitternis blieb dir erspart.
Du nahmst es hin. Du warst der Zukunft treu.
ГРУППОВОЙ СНИМОК
В твоё лицо я вглядываюсь вновь,
В такое юное, прекрасное и милое.
Я узнаю в твоём лице родную кровь,
Хотя тогда ещё на свете и не жил я.
Всё будущее ты несла в себе.

Я это чувствовал отчётливо и ясно.
Поблёкло фото, но в моей судьбе
Оно осталось ярким и прекрасным.
38
Покоем веял милый облик твой.
Без страха будущее ты воспринимала.
Хотя (я, мама, очень горд тобой!)
Ни капли горечи тебя не миновало.
(Перевод Виктора Дица)
GEDENKTAG
Ich stehe vor deinem Grab.
Der Herbstregen strömt mir übers Gesicht.
Heute vor zwölf Jahren.

Im braunen beschriebenen Stein schimmern
drei rote Flammen –
die Rosen in meiner Hand.
Feiere ich den Tod?

Feiere ich das Leben?
ДЕНЬ ПАМЯТИ
Стою над твоей могилой.
Осенний дождь хлещет в лицо.
Двенадцать лет миновало.
39
На буром камне с надписью
три алых пламени –
розы в моей руке…
Праздную смерть?
Праздную жизнь?
***
Wer Gedichte macht, ist ein einsamer Mann.
Er fängt mit dem Dichten aus Einsamkeit an
und ist dann einsam mit seinem Werk.
Seine Welt hat weder Vers noch Reim

und stürzt beim leisesten Beben ein.
Aus Trümmer muss er sie täglich erbau’n.
***
Творец всегда одиночка,
он творит от одиночества
и остаётся один на один со своим твореньем.
Он создаёт мир, где нет ни строк, ни лада,

где всё рушится при самой лёгкой тряске.
И он обречён ежедневно
строить свой мир из обломков.
40
***
Сочинитель стихов всегда одинок.
Он один в окружении собственных строк
и творить продолжает один.
Но мир его рифм и ритма лишён,

от лёгкой встряски рушится он.
И поэт вновь творит из руин.
(Перевод Вячеслава Куприянова)
***
Кто стихи создаёт – словно перст одинок:
из одиночества творить – его тяжкий рок –
и оставаться в одиночестве со своим трудом.
Его внутренний мир не имеет ни слов, ни рифм

и рушится при легчайшем сотрясении, –
ежедневно приходится восстанавливать его из руин.
***
Одинокий голос человека
непременно перельётся в стих.
Так от века будет и до века,
и судьба оставит нас одних –
со своим стихом наедине,
с тем, кто дорог, с тем, кто близок мне.
41
Мир мой ритма, рифмы не имеет,
лёгок он и рушится легко.
Если одиночество довлеет
надо мной, то вряд ли высоко
я взлечу. И снова из руин
возводить свой мир примусь один.
***
Кто пишет стихи, тот одинок.
Он пишет от одиночества.
И потом остаётся один,
один со своим творчеством.
В мире его уже нет ни рифмы, ни слов:

тихо рушится всё, содрогаясь…
Ежедневно он должен их строить вновь,
из обломков опять собирая.
(Перевод Анны Гааг)
***
Тот, кто пишет стихи, всегда одинок.
Один, и вдруг рифмы пронзают висок…
Потом он один со своим трудом.
Его мир пуст – ни стихов, ни рифм,

встряска лёгкая сокрушит.
42
Он должен мир поднимать из руин.
***
Кто стихи создаёт, тот всегда одинок.
Поэт начинает сочинять от одиночества
И остаётся один со своим произведением.
Его хрупкий мир без рифм и без строк

Даже от малых вибраций рушится.
И каждый день он строит новое своё творенье.
(Перевод Лидии Шульц)
***
Поэт, по сути, одинок,
и одиночества клинок
пронзает жизнь его!
И ни стиха, ни рифмы нет

в его душе! Она из бед
сотворена. Хрупка.
И все мечты его во прах

стирает время, но в стихах
они встают опять!
(Перевод Елены Попковой)
43
***
кто пишет стихи тот всегда одинок
ему в одиночку начать суждено
и быть со стихами один на один
а мир его вовсе не рифмы и песнь
неловким касанием рушится весь
едва только собранный вновь из руин
(Перевод Валентина Надеждина)
***
Кто пишет стихи – одинокий поэт.
Пусть из одиночества явятся в свет
труды, но и с ними он одинок.
Его мир не стихи и не рифмы,

вмиг разрушится трепетом тихим.
Из обломков поэт его воскресит.
(Перевод Владимира Лежнева)
***
Кто пишет стихи – одинок.
Начав от одиночества творить,
один останешься наедине с твореньем.
В такой душе – ни рифмы, ни стиха,

и рушится весь мир от ветерка.
И нужно запастись терпеньем.
(Перевод Игоря Новокрещинова)
44
DER DICHTER
Der einsame Dichter
Keine Häuser gebaut.
Keine Frauen geliebt.
Keine Kinder gezeugt.
Habe nur dieses

einzige Leben.
Hat man mich weggetragen,

zeugen nur Texte
von meinem Dasein.
ПОЭТ
Поэт одинокий,
я не выстроил дом.
Женщин я не любил.
Детей не родил.
Есть только эта

жизнь, что дана мне.
Когда я упокоюсь,
скажут лишь стихи
о том, что я жил.
45
DIE RUSSLANDDEUTSCHEN
Ihre Dörfer schweben
im Nebel der Vergangenheit.
Ihre Herde weiden
unter dem Horizont.
Die Glocken ihrer Kirchen
liegen in der Erde.
Was hält den verstreuten
Volksstamm zusammen?
Das Bewusstsein eines vor Jahrhunderten
begangenen Irrtums?
Die Träume der Väter?
РОССИЙСКИЕ НЕМЦЫ
Их деревни парят
в тумане прошлого.
Их стада пасутся
за горизонтом.
Колокола их церквей
лежат в земле.
Что держит вместе
разбросанное племя?
Осознание одного заблуждения,
которому больше века?
Мечты отцов?
46
Их деревни парят
в тумане былого.
Их стада на выпас
ушли за горизонт.
Церковные колокола
молча лежат в земле.
Рассеянный в мире,
чем связан народ?
Осознаньем ошибки, свершённой
столетья назад?
Мечтами отцов?
Давно забытые деревни
В тумане прошлого парят.
Стада ушли со стойбищ древних,
За горизонтом их поля.
Колокола церквей разбиты,
Лежат в далёкой стороне.
Но в нас единства силы скрыты,
В чужой для племени стране.
Через столетия несу
ошибку ту,
отцов мечту.
(Перевод Бориса Марченко)
47
В тумане прошлого
мерещатся их сёла.
За горизонтами
пасутся их стада.
В земле покоятся
церквей колокола.
Что ж держит вместе
мой разбросанный народ?
Столетий прошлых
осознание ошибки?
Или отцов несбывшиеся сны?
(Перевод Катарины Кухаренко)
***
Der Schnee ist Wiederkehr der Kindheit,
ist Tod und Auferstehn vom Tod,
ist Traum und gnadenreiche Blindheit –
Weiß deckt nun Schwarz, Weiß deckt nun Rot.
Der Schnee ist Wallfahrt in die Kindheit.
48
***
Снег – возвращение детства,
снег – смерть и воскрешение из смерти.
Снег – сон и милосердное ослепленье.
Смотри: белизна искупает чёрное, а теперь
белизна искупает красное.
Снег – паломничество в детство.
***
Снег – это детства возвращение,
мечта, блаженства слепота,
смерть – и от смерти воскресение,
невинность белого листа,
путь в детство, детства возрождение.
***
Снег – это детства возвращение,
смерть и из смерти возрождение,
и сон, и благостная слепота –
где чёрное с красным – всё белым накрыто,
и детство при этом отнюдь не забыто.
И в этом – его красота.
49
***
Снег – возвращенье в детство, это – смерть
И воскресение из смерти, как мечта,
И сон, и благодать, и слепота.
Покроет белизною черноту,
И красное покроет снега цвет.
Снег – в детство давнее побег.
(Перевод Игоря Новокрещинова)
***
Снег – это возвращенье в радость,
Мечтами детства – ослепленье,
Смерть – оставление иль праздность?
Души невинной воскресение.
Путь в детство, детства обретенье.
(Перевод Екатерины Новиковой)
***
снег – возвращенье детских лет
и смерть и воскресение
и сон и слепоты спасение
как по цветному белый плед
снег – это в детство вознесение
50
***
Снег возвращает в детство.
Смерть воскрешает из смерти.
Мечта и щадящая слепость.
Белое покрыто теперь чёрным.
Белое покрыто теперь красным.
Снег – святая поездка в детство.
***
Tier
reimt sich mit wir?
Ich finde,
es ist ein schöner Reim.
Ich habe zwei ulkige Hunde daheim.
Wenn im Februar grimmige Winde
das Haus umheulen
und wütend das Blechdach verbeulen,
lacht mir das Herz im Leib.
Da sitzen am Ofen zwei Hunde –
O fröhliche Stunde,
verbleib!
51
***
Зверь
рифмует со словом – верь.
Я верю,
эта рифма весьма весома.
У меня две смешные собаки дома.
И когда зимний ветер стучится в двери
и даже, я слышу –
колышет крышу,
тогда моё сердце поёт в груди.
Здесь две собаки сидят на печке.
О радость в сердечке,
не проходи!
***
Du bist alles –
Eva in Eden,
Bäuerin auf dem Acker,
Königin auf dem Thron.
Stimme und Zunge

sind deine Gestalten.
Dein Blick und dein Schweigen – du.
Wenn ich dir reiche Buch oder Blume,

bebt meine Hand.
52
***
Ты всё – и Ева, и рай.
На троне – королева.
Язык и голос – украшение твоё.

Взгляд и молчание – всё ты.
Когда дарю тебе цветы иль книгу –

Дрожит моя рука.
***
Ты всё в этом мире –
Ева в раю,
Крестьянка на пашне,
Королева на троне.
Голос и язык –
Вот образы твои.
Твой взгляд и твоё молчание –
Во всём ты.
Когда я протягиваю тебе книгу или цветок,

Моя рука дрожит.
53
DER ANFANG
Der Tag verglomm. Mein ganzes Leben lag
im Eis der Stummheit, wartend, dass ich spräche.
Ich sprach. Ich drang in dieses Eis, als bräche
ich aller Stummen Schweigen.
Jeder Tag
ist mir nun Mahnung. Jeder ist Gebot,
sein stummes Sein dem Schwinden zu entreißen,
ihn zu erhalten als ein Licht im weißen
Erlöschen eines Winters.
Scharlachrot,
Orangengelb und Golden, Apfelgrün,
Kornblumenblau – mein Leben trägt
die Farben
der Ewigkeit. Ich starrte stumm – sie starben.
Ich nenne sie – sie leuchten auf und glüh’n.
***
день отгорел и жизнь моя ушла
под лёд молчанья ожидая слова
я молвил в этот лёд врезаясь словно
и рухнула безмолвия скала
и каждый день мне вызовом теперь

его немого вырвать у распада
его спасти как свет живой лампады
что захватил зимы слепящей зверь
54
нежно-зелёный алый голубой
вся жизнь моя исполнена цветами
я промолчу – тогда цветов не станет
глаголю я – цвета горят дугой
IN DER APOTHEKE
Graue Augen, helles Haar,
weißer, makelloser Kittel …
Fräulein, haben Sie ein Mittel
gegen Heimweh?
Ich bin zwar
hier zu Hause. Diese Stadt
birgt in ihren alten Gassen
meine Kindheit. Lieben, Hassen,
Fürchten, Hoffen – alles hat
hier begonnen …
Doch wo sind
Spur und Sprache jenes Lebens?
Wo sein Licht? Ich such’ vergebens.
Alles weg, verweht vom Wind.
Niemand, der mich da noch kennt.
Bin ich wirklich hier geboren?
Hat mich meine Stadt verloren?
Fräulein, ein Medikament
gegen Heimweh …
55
***
Безупречна форма, волосы светлы…
– Девушка, скажите, не найдёте ль Вы
нужное мне средство
от тоски по дому, от тоски по детству?
Этот город старый, улицы его
вновь уносят в годы детства моего.
И любовь, и ненависть,
и плоды надежды –
всё здесь начиналось,
всё здесь, как и прежде…
Только я не вижу, где здесь колея,
где тот след, наречие,
где здесь жизнь моя?
Где же свет? Напрасно я его искал.
Никого уж нет здесь, кто б меня узнал.
Всё прошло и ветром развеяно давно.
Здесь ли я родился? Детство, где оно?
Девушка, найдите нужное мне средство
от тоски по дому, от тоски по детству…
(Перевод Анны Гааг)
***
Wenn alles nur Zufall
in dieser Welt –
woher dieses Ahnen von Gestern und Morgen,
von Mutters Gespielen und Vaters Gefährten
im Nebel der Zeit?
56
Wenn alles nur Fügung
und tappendes Fühlen –
woher das Verlangen
nach sicherem Wissen,
der Ernst des Gelehrten,
die Kunst?
***
А если случайность
весь этот мир –
как прошлое чувствую или грядущее,
как вижу друзей и подружек родителей
в тумане времён?
Коль это судьба и

в потёмках блужданье –
откуда потребность
в истинных знаниях,
учёных серьёзность,
искусство?
***
Ein kleiner Ort an einem großen Fluss
Die Gassen ungepflastert. Hohe Zäune.
Ein grüner Hof. Ein Wohnhaus. Eine Scheune.
Die Bauten alt, doch wie aus einem Guss.
57
Ein Mütterchen von hagerer Gestalt
macht sich zu schaffen an den Gurkenbeeten.
Tagsüber Arbeit: Kochen, Waschen, Jäten.
So bleibt man stark, wird man auch langsam alt.
Ein Junge, tief im Schatten, liest ein Buch.

Die Welt ist voller Wunder, und ihr Wesen
ist eine Melodie. Er hört beim Lesen
davon ein Bruchstück. Doch ein helles Tuch
verhüllt den Fest. Er ahnt, es kommt die Zeit,

da wird sich ihm das Ganze offenbaren.
Die Sonnenblumen ragen in den klaren
vorabendlichen Himmel. Weit und breit
kein Wölkchen. Eine sanfte goldne Flut

ergießt sich über Menschen, Häuser, Steppe.
Die Sonne zaudert vor der steilen Treppe
des Niedergangs. Sie sieht: Der Tag war gut.
***
Местечко на излучине реки.
Ограды и дороги без брусчатки.
Зелёный двор. Сараи. Дом и грядки.
Постройки ветхи, но строители крепки.
Хозяюшки лицо полно забот.

Орудует она на грядке ловко.
Всё как всегда: дом, огород, готовка.
Так день за днём, и в этом наш оплот.
58
За книгой паренёк в тени кустов.
Мир соткан музыкой и чудесами вышит.
Читая, он мотив чудесный слышит
и хочет ближе быть. Таинственный покров
всё прячет. Но у мальчика в глазах

святая вера: скоро тайна прояснится.
Подсолнухи сияющие лица
подняли к небесам. А в небесах
ни тени. Опрокинут солнца ковш

на все на свете улицы и грядки.
Садится солнце, замерев от мысли сладкой,
что день сегодня был воистину хорош.
***
Селенье над широкою водой.
Вдоль переулков – серые заборы.
Зелёный двор. Амбары и запоры.
Старьё построек – длинной чередой.
Вот матушка с лицом сухим, как жесть,

хлопочет всё над грядкой огуречной.
Прополка, стирка, варка – бесконечно.
Бодрится: «Хоть старею – силы есть!»
В тени мальчишка – книгою пленён:

мир полон чуда, – в сущности, звучанья.
59
Он постигает смысл его отчаянно,
взахлёб читая. Гаснет праздник… Он
в предчувствии – настанут времена,

когда ему все тайны покорятся.
Подсолнухи радарами стремятся
к вечерним небесам. Заря ясна,
безоблачна. Её живая дрожь

льёт золото – на степи, стены хижин…
И солнца шар, почти что неподвижен,
плывя в закат, блеснёт: «День был хорош».
***
Деревня притулилась у реки.
В ней переулки кривы и заборы.
Зелёный двор и дом открыты взору.
Амбары в глубине двора крепки.
Над грядкой с огурцами наклонясь,

без устали хозяйничает мама:
день напролёт работает упрямо,
старея, но годам не покорясь.
В тени парнишка примостился, он

читает книжку, не торопит время
и, суть её мелодии доверив,
прослушивает ритма перезвон.
60
Подспудно он уже осознаёт,
что всё пройдёт, и этот праздник детства.
От будней никуда уже не деться,
и лишь подсолнух без труда растёт.
Ни облачка на небе, солнца свет

объял собой дома, людей и степь
до вечера, когда сползает тень
закатная на подуставший день.
(Перевод Ирины Фадеевой)
***
Буду вспоминать годам я вопреки
малое селенье у большой реки,
где забор высокий и зелёный двор,
в переулке к дому лепится бугор.
За бугром сараи, бурьян да белена,
старые строенья цвета чугуна.
В огуречных грядках отражает день

мамы наклонившейся сухонькую тень.
А мальчик восхищённый живёт в других мирах,
пока взросленья стрелка застыла на часах.
Он время не торопит и знает наперёд –

его стихам и прозе настанет свой черёд.
Подсолнухи рядами до неба достают.
Какое вдохновенье охватывает тут!
61
Над степью, догорая, садится солнца диск.
В деревне умолкает колёс тележных визг.
Ко сну отходят люди. Покой. Округа вся
измаялась от зноя… И всё ж день удался.
***
вот деревенька прямо у реки
нет мостовой а за большим забором
дом в зелени сарай закрытый взорам
уже не новы но ещё крепки
поджарая хозяйка под окном

копается на грядке с огурцами
вари стирай поли и годы сами
пройдут как на дыхании одном
её сынок за книжкою в тени

мир для него загадочен и звучен
а книжка потихонечку научит
что там к чему лишь время не гони
подсолнухи до неба доросли

безоблачно и предвечерне тихо
и солнце не торопится на выход
лья золото кругом поверх земли
62
***
Маленький посёлок на большой реке,
улочка в три дома и забор в репье,
острая осока, отчий дом, амбар.
День погожий майский. Дом бревенчат, стар.
Тощими руками делает гряды

мать на огороде. Всё длинней бразды.
Трудная работа – в доме всё успеть.
Силы зря не тратить. Некогда стареть!
Мальчик у забора спрятался в тени

и читает книгу: как в былые дни
рыцари сражались за прекрасных дам,
всё готовы были бросить к их ногам!
Чудной увертюрой из старинных лет

целый мир пронизан, и в нём горя нет.
Но когда же мальчик подрастёт чуть-чуть,
мир ему откроет роковую суть.
А пока лишь вечер, розовый закат…

Канул день в былое, не вернуть назад.
Луч последний солнца за рекой потух.
Завтра вновь разбудит поутру петух.
63
***
Das sanfte Regenwasser im Fass
glich einem stillen Teich.
Ich langte hinein ins kühle Nass,
ein Langen dem Tauchen gleich.
Das dunkle knabenhafte Gesicht,

das mir entgegensah,
schien mir vertraut, doch ich kannt’ es nicht –
war es zu ernst, zu nah?
Blickte ich einem Vorfahren tief

ins Auge? War es ein Traum?
War es die Zukunft, die in mir schlief? –
Ich weiß es auch heute kaum.
***
В бочке дождевая вода
вроде как тихий пруд.
Я мысленно погружался туда,
как если знал, что зовут.
Тёмный мальчишеский лик

виделся в глубине;
да, я узнавал, но я не постиг:
так ли уж близок он мне?
Или предка увидел воочию я?

Или сон? Или как раз
64
будущее проскользнуло в меня?
Не знаю я и сейчас.
***
В бадье, где дождевая вода,
как в тихом пруду, темно.
Я только хотел заглянуть туда
и словно канул на дно.
Этот тёмный мальчишеский лик,

что отразила бадья,
кто это – ребёнок или старик,
я это или не я?
Словно какой-то пращур мой

глядел на меня сквозь тьму.
Это мой рок? Или сон немой?
Я и теперь не пойму.
***
В бочке – покой воды дождевой
тихою гладью пруда.
Прохладной влаги коснувшись рукой,
я заглянул туда.
65
Сквозь рябь проступило лицо паренька, –
до боли знакомый взгляд.
Мне трудно было наверняка
понять – чьи глаза глядят?
Не предок ли мой смотрел на меня?

Была ль то грядущего тень,
что сном просквозила, тайну храня,
по сей я не знаю день.
***
В бочке дождевая вода
тиха, как пруд, и мягка.
Прохладную влагу, как гладь пруда,
я тронул рукой слегка.
Тёмный мальчишеский лик со дна

взглядом ко мне прирос.
Он вроде знаком, но его я не знал –
то было вблизи, всерьёз?
Я предку взглянул глубоко в глаза?

Или всё было сном?
Может, грядущее сон предсказал? –
И сегодня знать не дано.
66
***
была дождевая вода в кадушке
будто спокойный пруд
тронешь – отступит она послушно
словно ныряешь вглубь
было в лице паренька другого

что на меня глядел
много знакомого и чужого
скрытого в темноте
был ли то предок или потомок

что мне смотрел в глаза
или мечтания плод пустого
я не могу сказать
***
В бочке мягкая дождевая вода –
походит на тихий пруд.
Я руку тихо опустил туда
и всколыхнул изумруд.
Снизу чьё-то мальчишеское лицо

смотрит пристально на меня.
Я его не узнал, но, в конце концов,
это был, возможно, не я.
67
Это предков моих в том лице окоём
иль грядущее, что дремлет во мне?
Или что-то иное, «другое моё»,
что я изредка вижу во сне?
***
Вода дождевая в глубоком ковше
тиха, словно гладь пруда.
Тянулся я к влажной её душе,
меня выпивала вода.
Всходило мальчишеское лицо

ко мне из глубин воды
так близко, но смутно, как давний сон, –
кто был тот подводный ты?
Предшественник, что у ковша стоял,

с воды не спуская глаз?
Мой завтрашний или вчерашний я?
Не знаю и посейчас.
68
***
Jetzt kann ich Dürer werden,
Mozart, Thomas Mann –
du, liebe Mutter, wirst davon
nichts wissen.
Kann rauben, morden

und am Galgen enden –
du wirst es nie erfahren,
nie mehr helfen.
Ich bin allein.

Die Welt starrt mir ins Aug’.
***
Кто теперь я? Быть может, Дюрер,
Моцарт или Томас Манн –
ты об этом, милая мама,
ничего не будешь знать.
Я могу убивать, грабить

и сгинуть в тюрьме,
ты об этом уже не узнаешь
и не поможешь мне.
Я один.
Мир сурово глядит на меня.
69
***
Теперь кем ни стану,
Дюрером, Моцартом, Томасом Манном,
ты, милая мама,
уже не узнаешь.
Ограблю, убью,
вздёрнут на виселице –
ты никогда уже не узнаешь об этом
и ничем мне уже не поможешь.
Я одинок,
и мир испытующе уставился на меня.
***
Сегодня мог бы Дюрером я быть,
я мог быть – Моцарт, или – Томас Манн…
Но, дорогая мама, ты
об этом не узнаешь.
Я мог бы грабить, убивать,

на виселице кончить жизнь, –
ты не узнаешь никогда об этом,
помочь не сможешь.
Я одинок.
Весь мир в моих глазах померк.
70
***
Хоть стану я Дюрером, Моцартом, Манном,
Ты, мама, теперь не узнаешь об этом,
Пусть даже вкушу я небесную манну,
Пусть стану я признанным в мире поэтом.
Могу стать бандитом, убийцей и вором,

Повесят меня – и ты мне не поможешь.
А люди мне скажут пронзительным хором:
Ты – нуль, ты – один, и спастись ты не сможешь.
***
Могу писать великие холсты,
поэмы, музыку –
ты, мама, не узнаешь
этой славы.
Могу разбойником, убийцей

в петле закончить –
ты беду не отведёшь
и не поможешь.
Я одинок.
Мир опустевший давит на глаза.
71
***
Meine Vorfahren waren Bauern,
durchzogen das Feld mit dem Pflug –
bei strahlender Sonne und Schauern,
bei Falter- und Vogelflug.
Durchschreitend die zeitlose Ebene

im stetigen Hin und Zurück,
bejahten sie stumm das Gegebene
und wünschten kein andres Geschick.
Ich will mit dem Schicksal nicht hadern,

doch brodelt dem Städter bei Nacht
das Bauernblut in den Adern,
durch Träume in Aufruhr gebracht.
***
Крестьянами были отец мой и мать,
им хлеб приходилось в поту добывать:
при солнце и ливне, при ветре и в зной,
но жизни они не хотели иной!
Они объезжали свой вспаханный луг.

Земля награждала тяжёлый их труд.
Колосья вздымались, смотря в синеву,
и птахи трещали вослед торжеству!
Я спорить не стану с постылой судьбой,

Но всё же ночами я маюсь борьбой!
72
Крестьянское сердце во мне городском
зовёт возвратиться в родительский дом.
***
Были предки мои крестьянами,
бороздили плугом поля
под пеклом и ливнями пьяными,
где цвела мотыльками земля.
По равнинам, не тронутым временем,

продвигаясь и в холод, и в зной,
молчаливым скитались племенем,
не желая доли иной.
Дом мой – город. Роптать как можно мне! –

Но зачем тогда по ночам
кровь крестьянская жжёт под кожею,
закипает в жилах печаль?!
***
Корнями уходит в крестьянство мой род,
С сохою ходили, гляди-ка! Поля поднимали.
Где в вечной красе расцветал огород,
Там солнце и ливни сердца их впитали.
73
Во время оно, в равнинной дали,
Под северным солнцем, в холодных просторах,
Они молчаливо скитались в пыли,
Приняв свою долю без капли укора.
Мне домом стал город, не стоит роптать.

Но что по ночам мне дышать так тревожно?
Крестьянская кровь закипает опять
И душу мою бередит невозможно.
***
Предки – крестьяне все от роду –
В ливень и зной на полях
Плугом чертили борозды, –
Вольная жизнь в цепях.
Мчались равниной безвременной –

Взлётов, падений клубок, –
Всходы пололи трепетно
И отходили в срок.
Грустно. Хоть с роком не ссорюсь я,

Но крестьянская кровь во мне
Гложет, как муки совести,
Вновь возрождаясь сквозь гнев.
(Перевод Гарри Перельдика)
74
TRAUM
Im Tintenschwarz der tiefsten Nacht
ertönt die heisere Sirene.
Ein Schiff legt ab. Ich winke sacht.
In einer Dampf- und Feuermähne
fährt es davon. Ihr steht auf Deck.
Ihr scheint mein Winken nicht zu sehen.
Schon blinkt mir nur das Licht am Heck,
schon zieht das Schiff auf dunklen Seen
des Schlafs in die verschwieg’ne Welt
der Kindheit, der Familienmythen …
Ein Abglanz eures Nichtseins fällt
in meine Welt. Ich will ihn hüten.
МЕЧТА
В чернилах ночи – знак печали:
сирены хриплой звуки живы.
Корабль, от пристани отчалив,
проходит в космах дымной гривы.
Машу рукой. Не замечая,
на палубе стоите молча.
Лишь на корме огни качает
корабль на тёмных водах волчьих, –
в сон замолкающего мира
тех детских лет, – как будто небыль, –
вы растворились. – Отблеск мифа
в душе сберечь хотелось мне бы…
75
МЕЧТА
В чернильной глубине ночной
раздался хриплый звук сирены.
Корабль отчаливает. Мой
прощальный взмах, Вам незаметный.
Вот с гривой огненной, в дыму
корабль уходит. Вы одна.
Уже я вижу лишь корму,
уже на тёмных водах сна,
где детская страна моя,
корабль Ваш тонет в мифах вечных…
Ваш отблеск из небытия
на мне. Хочу его сберечь я.
***
В чернильной тьме ночных глубин
раздастся хриплая сирена.
Стою на пристани один.
Машу рукой. В чаду и пене
корабль отходит. На борту
стоите Вы, меня не замечая.
Маяк мигает в пустоту,
корабль отчаливает, тает
в пучине сна умолкших лет,
лет детских в любящем кругу…
Но отблеск вашего небытия во мне
ещё живёт. Его я сберегу.
76
***
в черночернилии ночном
звучит протяжная сирена
то пароходика фантом
отчаливает с лёгким креном
и я машу ему вослед

а вас на палубе качает
но я не виден вам о нет
я это скоро замечаю
лежит кораблика транзит

по детству по семейным сказам…
ушедших память отразив
оберегает пуще глаза
МЕЧТА
Глубокой ночью мглу густую
Сирен пронзает хриплый вой.
Корабль отходит. Я тоскую.
Прощальный взгляд сквозь дым сплошной.
Ты тоже с палубы на берег
Глядишь, но здесь лишь пелена.
Корабль всё дальше. Он намерен,
Растаяв в тёмном море сна,
Пробиться в порт воспоминаний,
77
Уткнуться в детских грёз страну…
Небытия тот отблеск дальний
В своём я мире сохраню.
***
Die Wege der Steppe sind lang
und haben am Ende kein Ziel.
Die Seen der Steppe sind still
und spiegeln das fernste Gestirn.
Der Wechsel von Sonne und Mond,

von Sommer und Winter ist ihr
so viel und so wenig wie uns
das Lispeln der Gräser im Wind.
Wer einmal die Steppe erlebt,

ist nie mehr derselbe. Er hört
die Stimmen der Ferne. Er nimmt
die Sehnsucht nach ihr in den Schlaf.
***
Долги дороги степей,
и нет у них цели в конце.
Безмолвны озёра степей, –
созвездия в их зеркалах.
78
Им смена вёсен и зим,
и солнца с луной в небесах
ни больше, ни меньше, чем нам
шептание трав на ветру.
Кто степью переболел,

не будет прежним, – зовут
её голоса. Берёт
он в сон всю тоску по ней.
***
Дороги степные длинней,
Порою конца у них нет.
В спокойной степной глубине
Созвездий рассеялся свет.
Что танец небесных светил,

Что холод, сменивший жару, −
Всё то же огромной степи,
Что нам шорох трав на ветру.
Кто степь эту пережил сам,

Тот прежним не будет уж, нет:
Он слышит её голоса,
Тоскует по ней и во сне.
(Перевод Дарьи Барабеновой)
79
IM RUBLJOW-MUSEUM
Wir ziehen durch den grünen Hof.
Die Pappeln rauschen wie die See.
Da ragt aus weißem Löwenzahn
die Kathedrale. Dicht davor,
unter der Gräserdecke, ruht –

fünfhundertfünfzig Jahre tief –
ein Maler, der Ikonen schuf
wie wohl kein andrer auf der Welt.
… Ich höre kaum dem Führer zu.

Ich denke an Ikonen – was
das Magische an ihnen sei?
Ich weiß die Antwort nicht. Nur dies:
Ikonen strahlen Ruhe aus.

Ikonen strahlen Frieden aus.
Ikonen sind wie Gras und Laub
ein stummes Ja dem Sein.
В МУЗЕЕ РУБЛЁВА
Идём через зелёный двор.
Как море, тополя шумят.
Из белых одуванчиков встаёт
собор. И тут же, рядом с ним,
там, под травой, пять с половиной

веков, в глубоком сне –
80
художник. В жизни он писал
иконы как никто другой.
Экскурсовод бубнит, а я
весь в думах об иконах – в чём
их магия? И у меня
ответа нет. Но знаю я:
иконы излучают тишь.

Иконы излучают мир.
Иконы как трава, листва
и бытия немое «Да!».
Мы миновали зелёный двор.
Здесь, как море, шумят тополя.
Над одуванчиками встаёт
белый собор. И возле него
под покровом травы лежит

уже пять с половиной веков
мастер, создатель таких икон,
каких ещё не было до него.
…Что-то рассказывает экскурсовод…

Я думаю об иконах – что,
что за магия скрыта в них?
И другого ответа не нахожу:
81
Иконы покой источают всегда.
Иконы мир источают всегда.
Иконы, как листва и трава, –
бытию безмолвное Да.
Проходим мы через зелёный двор,
где шелест тополей, как шум прибоя.
Вот выступает львиный клык собора,
и прямо перед ним
покоится под травяным покровом

художник, пять столетий и полвека
тому назад писавший так иконы,
что всем другим на свете и не снилось.
…Рассказ экскурсовода мне не слышен.

Я только об иконах размышляю:
какая магия таится в них?
Ответа нет. Быть может, только это:
Иконы излучают безмятежность.

Спокойствие иконы источают.
Подобно листьям и траве, иконы –
безмолвное согласье бытию.
82
***
Ich hab’ mich in fremden Sprachen verirrt,
zu fremden Stämmen gesellt.
Mit vierundvierzig steh’ ich verwirrt
in einer fremden Welt.
Der Heimweg wird wohl ein weiter sein.

Ich fürchte, ich schaff’ es nicht.
Als Wegweiser da – ein beschriebener Stein,
dort – ein erloschenes Licht.
***
Я заблудился в чужих языках,
примкнул к племенам чужим.
В сорок четыре стою я, как
чужак, рядом с миром другим.
Всё длиннее, пожалуй, дорога домой.

Боюсь, не дойти мне, нет.
Здесь я камень дорожный, знак путевой,
а там я – погасший свет.
***
Я в речи чужой потерял ориентир,
К чужим основам примкнул.
Меня отторгает чуждый мне мир,
Но я у него же в плену.
83
А путь до дома будет далёк.
Боюсь, не преодолеть.
Я камень здесь на развилке дорог,
А там я угасший свет.
(Перевод Дарьи Барабеновой)
***
я затерялся в чужих речах
слившись с чужой толпой
в сорок четыре я одичал
сбился и стал слепой
будет нескорым к себе возврат

да и найду ли ключ?
вехами станут надгробий ряд
чей-то угасший луч
***
В чужих языках заблудился я,
стал частью племён чужих.
В сорок четыре душа моя
в масле чужом – как жмых.
До дома идти – очень долгий срок. –

Боюсь, с ним не справлюсь, нет…
84
Я здесь словно камень у трёх дорог,
а там – как потушенный свет.
***
В чужих языках я блуждал, как во сне,
С чужими дружил наяву.
Стою, сбит я с толку, за сорок мне,
И в мире чужом я живу.
А может, на родину… Но не сейчас.

Мне страшно, смогу иль нет…
Что ждёт меня здесь? – Надгробья печать.
Что там? – Погашенный свет.
***
Я заблудился в городах и весях
Чужих наречий чуждых мне племён.
Свой горизонт я пологом завесил
Смятенных чувств и сумрачных времён.
Мой путь домой тяжёл, далёк и долог,

И я боюсь его не одолеть.
Проходят годы. Мне уже за сорок,
Дорожных знаков мне не разглядеть.
85
Здесь мой путеводитель виден ясно –
Горючий белый камень на пути.
А там – иначе. Всё вокруг погасло.
Но мой удел – идти, идти, идти…
***
Wenn ich im Herbst über die Felder geh’
und die Natur mir ihre Not verkündet,
so weiβ ich kaum, was mich ans Leben bindet –
ob Todesangst, ob Sehnsucht nach dem Schnee.
Dann kommt ein Morgen – und die Welt ist weiß.

Ich seh’ auf einmal: Ja, es gibt noch Raben.
Es gibt noch Pferde, die vor Schlitten traben.
Es zuckt noch Leben unter Schnee und Eis.
Dann klirrt der Frost, dann schlägt bei Nacht die Uhr
wie eine Glocke, und die Sterne scheinen
so fremd. Die Bäume steh’n erstarrt zu Steinen,
und Wochen währt das Koma der Natur.
Doch eines Abends glüht der Himmel rot,

als stände fern ein grosser Wald in Flammen.
Dann kommt der Wind. Der Winter bricht zusammen,
und die Natur ersteht aus ihrer Not.
86
***
Когда в полях осенних я бреду,
едва ли зная, чем я связан с веком, –
то ль страхом смерти, то ли новым снегом, –
природа никнет, впавшая в нужду.
Но выйдет солнце – мир как белый гул!

И вдруг я вижу: вороны лесами,
и кони, рысью тянущие сани…
Трепещет жизнь под слоем льда, в снегу.
Зима как сон, – колоколами бьют

часы ночами, звёзды светят вчуже.
Оцепенев во мгле, деревья тужат,
природа в коме, и мороз так лют…
Но будет вечер – вспыхнет небосклон,

и пламя побежит лесною чащей.
Повеет ветром, и зимой пропащей
весна восстанет, опрокинув сон.
***
Was ist mir diese herbe, strenge Sprache –
das Nibelungenlied, Narziss und Goldmund –
unübersehbar,
wogend wie das Meer,
veränderlich wie dessen tausend Farben
87
und dennoch immer
ihrem Wesen gleich –
Was ist sie mir?
Nur Mutterlaut und Kindheit.

Nur Vaters letztes Wort.
Nur Traum und Zuflucht.
Nur Durchbruch zur Verständigung.
Nur Zukunft.
***
Что мне этот терпкий, строгий язык –
Песнь Нибелунгов, Нарцисс и Златоуст –
необозримый,
волнующийся, как море,
изменчивый во всех своих тысячах красок
и все же вечно
верный своей сути –
Что он мне?
Только детство и матери зов.

Только отца последнее слово.
Только мечта и убежище.
Только прорыв к пониманию.
Только грядущее.
88
***
Что для меня вот этот строгий, резкий язык –
Нарцисс и Гольдмунд, Песнь Нибелунгов –
Необозримый,
Бурный, словно море,
Изменчивый, как сто его оттенков,
И всё-таки всегда
Подобный его сути –
Что он мне?
Лишь голос матери и детство.

Отца последние слова.
Мечта, убежище.
К взаимопониманию прорыв.
Лишь будущее.
***
Что для меня этот терпкий, строгий язык –
Песнь Нибелунгов, Нарцисс иль Гольдмунд –
безбрежный,
волнующийся, как море,
изменчивый, как тысячи его красок,
и всё же всегда
неизменный в своём существе, –
Что он для меня?
89
Только речь матери и детство.
Только последнее слово отца.
Только мечта и прибежище.
Только прорыв к пониманию.
Только Будущее.
***
Что для меня значит этот терпкий и строгий язык –
о Нибелунгах песнь, и Нарцисс, и Гольдмунд –
он велик и необозрим,
словно море;
словно сотни морских оттенков,
он переменчив,
но постоянен в своей
морской сути.
Так что же он для меня?
Всего лишь
детство и голос матери.

Слово отца прощальное.
Мечта и прибежище, путь
к пониманью взаимному.
Завтрашний день.
90
***
Что мне этот строгий и гортанный
немецкий язык –
Песнь о Нибелунгах,
Гольдмунд ли, Нарцисс –
необозримый, необъятный,
как колышущееся море
разноцветных оттенков,
сверкающих красок,
и всё ж – постоянный в сути своей?
Что он для меня?
Всего лишь голос матери,

звуки первые детства.
Последнее слово отца.
Мечта и место, где можно укрыться.
К общению ключ.
Будущее всего лишь.
***
Ich habe gesprochen mit hundert Stimmen,
und keine war ich.
Ich habe geschwiegen mit tausend Stimmen,
und jede war echt.
91
Und doch ist mir manchmal,
als übt’ ich durch Schweigen Verrat
an mir und den Meinen,
als gäb’ ich dadurch
uns alle dem Nichtsein preis.
***
Ста голосами я говорил,
но голос был не мой.
Я молчал на тысяче голосов,
и каждый был моим.
Но кажется мне иногда,

что я немотой предаю
себя и близких моих,
как будто я жизнь предаю
в угоду небытию.
***
Я говорил сотнями голосов,
и ни один не был моим.
Я молчал тысячью голосов,
и каждый был истинным.
И всё же мне иногда кажется,
92
что каждое моё молчанье − предательство
и себя, и близких,
как если бы я делал вид,
что ни меня, ни их нет.
***
Я ста голосами пытался поведать,
но всё было ложь.
Молчал сотней тысяч различных мотивов,
и каждый был прав.
Но всё-таки мнится,
что сам себя лжи предаю
бессильным молчаньем,
немому ничто
со всей своей правдой сдаюсь.
***
Из сотни голосов
себя я не узнал.
Но в тысячах немых
себя я угадал.
Порой читаю я
93
в молчании моём
предательства печать,
клеймо измен на нём,
и к ближним, и к себе…
Как если б я низверг
нас всех в небытие.
***
Я шептал, как ветер, сотнями голосов
и даже не слышал слов.
Я молчал, как скала, тысячей голосов,
в них был гений людских умов.
И молчанием я упражнялся
в мастерстве безмолвных измен,
испытать их успел на себе и семье,
но лишь близким благодаря
смог уйти я из небытия.
(Перевод Владимира Лежнева)
***
Die Welt ist mir zweimal gegeben:
als Wirklichkeit und als Traum.
Ich lebe ein zweifaches Leben.
Ich schwebe am schwindenden Saum
94
des Tages, im Zwielicht, im Schatten
der nahenden Nacht, im Bereich,
wo Helle und Dunkel sich gatten,
am Waldrand, am schimmernden Teich.
Das Plätschern, das Raunen der Bäume
berührt mich im Schlaf, und ich trag’
die stummen Gestalten der Träume
hinein in den hellichten Tag.
***
Мир мне подарен дважды:
как бытие и мечта.
Я изнываю от жажды,
и жизнь моя разлита
меж днём и ночною тенью,
где с тьмой обручилась звезда,
где равен лес отраженью
деревьев в лоне пруда.
Все это мои владенья,
и сон влечёт сквозь меня
немые ночные виденья
в светлые очи дня.
***
Этот мир даётся дважды,
95
как действительность и как сон.
В двойной жизни, как каждый,
я на кромке дня обречён
жить, в двойном свете, в тени
наступающей ночи, где льнут
свет и темь друг к другу – взгляни:
где луг, где мерцающий пруд.
Плеск, шелест деревьев, кустов
и во сне меня мучит, и я
немые письмена ночных снов
читаю при свете дня.
***
Витаю словно в двух мирах:
во сне и наяву.
И грань стирается во прах –
две жизни я живу.
То я парю в закате дня,
то прячусь в мрак ночи.
Где свет и тьма – найдёшь меня
и в трепете свечи.
В дыханье леса, у реки
и в капле дождевой.
Мы далеки, но мы близки,
лишь ты глаза закрой.
96
***
Мне дважды дан мир необъятный –
как явь и как призрачный сон.
Я жизнь проживаю двукратно:
над кромкою дня вознесён,
во мраке парю, где усталость,
что ночь распластала кругом,
где с тьмою заря сочеталась
у леса, над зыбким прудом.
Плеск волн и деревьев шептанье
коснутся, – и правят меня
безмолвные тени мечтанья
в рассвет лучезарного дня.
***
Этот мир мне подарен дважды:
в виде яви и в виде сна.
Проживаю двукратно каждый
новый миг, что дала весна.
Я парю в чуть заметной кромке
под закат ушедшего дня,
в полумраке, в тени, в негромком
колыханье вокруг меня.
Свет и тьма там равны. И кроны
шёпот слышен в глубоком сне.
Там мечты сквозь меня безмолвно
растворяются в светлом дне.
97
***
Die Vergangenheit ragt
über die Gegenwart
wie eine Orgel.
Ihre Töne sind hell und zart,

dröhnend und drohend.
Wir vernehmen in ihnen
alles, was war,
alles, was kommen kann:
die Wiegenlieder der Mütter,
die trauten Geräusche der Arbeit,
das Brüllen kämpfender Heere.
Sind wir willens zu hören,

gibt’s eine Zukunft.
***
Прошлое нависает
над настоящим,
словно орган.
Звук его нежен и светел,

грезит он и грозит.
Мы слышим в нём
всё, что было,
и всё, что может быть:
колыбельные матерей,
добрый грохот работы,
вопль воюющих орд.
98
Если мы настроены слушать,
грядущее к нам придёт.
***
Прошлое возносится
словно органная музыка.
Звуки его – то нежно звенят,

то гремят и грозят.
Мы узнаём из них всё,
что было,
и всё, что может произойти:
матерей колыбельные песни,
привычные звуки дня,
вопли воюющих армий.
Если мы захотим слушать,

у нас будет будущее.
***
Прошлое высится
словно орган.
99
Его звуки звонки и нежны,
гудят и грозят.
Мы слышим в них всё,
что было,
всё, что может случиться:
колыбельные песни матерей,
уютные шорохи труда,
грохот сражающихся армий.
Если мы готовы слышать,

это будущее.
***
Органом былое звучит
под настоящего
сводом высоким.
Его звуки нежны и чисты,

громогласны и строги.
Всё озвучено ими:
слышно, что было,
слышно, что жизнь несёт:
колыбельные песни
и гул ежедневных забот,
оглушающий скрежет войны.
И пока мы их слышим,
продолжаемся мы.
100
NOVEMBER ’42
Ich sah meine Mutter Bäume fällen
in kargem, waldarmem Steppengebiet.
Die kahlen Wipfel erbebten im hellen
Himmelblau bis ins feinste Glied
und sausten hernieder. Die Sägen nagten

sich emsig in neue Stämme hinein.
Die sägenden Frauen weinten, doch zagten
sie nicht. Denn sie wussten: Es musste sein.
Waisen- und Krankenhäuser, Betriebe

brauchten Brennholz. Gegen den Krieg
halfen nur Arbeit, Opfer und Liebe,
die vom eigenen Kummer schwieg.
НОЯБРЬ 1942-го
Я видел, как мама пилила деревья,
что выросли в нашей безлесой степи.
В небе пронзительно светлом чернели
верхушки без листьев, кренились и
со стоном рушились. Жадно вгрызались

пилы в послушную плоть стволов.
Пилили хозяйки в слезах, но знали –
иначе нельзя: час невзгод суров.
Больницы, приюты для сирот, заводы

должны быть в тепле. Из войны один
101
выход – жертва, любовь и работа,
а о боли пока помолчим.
***
Ich habe ein altes Klavier zu Hause
es schweigt schon seit vielen Jahren.
Ein Musiker fehlt in der engen Klause,
so kann’s denn nicht offenbaren
sein menschliches Wesen …
***
Дома у меня есть старое пианино,
оно молчит уже много лет.
Музыканта нет, и в этом причина,
что оно не может явить на свет
свою человеческую сущность.
***
Годами стоит пианино, стареет
беззвучно в моём жилище.
Никто в тёмном доме играть не умеет,
и молкнет под лаковой крышкой
живое поющее сердце…
102
DER MUSIKER
Da kam ein alter Mann und saß am Tisch,
und aß und trank und pries die gute Köchin,
und küsste ihr die müde Hand und sprach,
geniesserisch und mit präziser Kenntnis,
von Speisen und Getränken aller Zeiten,
gedachte der Gelage des Lucullus,
der wüsten Ritterschmäuse und der steifen
Diners des Adels nebst der Schlemmerfeste
des Bürgertums,
erzählte Anekdoten
über die kleinen Schrullen großer Männer,
verfiel in Klatsch und plauderte gemütlich
über Verwandte und Bekannte, kam
vom Hundertsten ins Tausendste –
und wir,
die wir zuerst an seinen Lippen hingen,
wir wechselten verständnisvolle Blicke,
und jeder dachte: Ja, ein alter Mann …
Doch manchmal trat er ans Klavier und lieβ

die schweren Hände auf die Tasten fallen
und füllte unsren engen Raum mit Klängen
versunk’ner Welten und verstummter Leben,
entlockte dem verkratzten schwarzen Kasten
die dumpfen Stimmen toter Leidenschaften
und sättigte den hohlen, rauhen Ton
mit Obertönen und den feinsten Farben
des Lebens.
Und der Tod war tot.
Die Zeit
103
ging auf im Licht der Ewigkeit. Und er,
der alte Mann, war alterslos und stand
äonenweit vom nahen Grab entfernt.
МУЗЫКАНТ
Он приходил, за стол садился, он ел
и пил, хвалил искусную хозяйку,
ей целовал натруженные руки
и в рассуждения пускался непременно
о яствах всех народов и времён.
Лукулловы пиры он вспоминал

и рыцарские шумные застолья,
аристократов чопорных банкеты,
не забывал обжорства буржуа,
потом переходил на анекдоты
про шалости мужей великих. Болтал

и сплетничал беспечно и про родню,
и про знакомых, про то, про сё,
а мы вначале
с восторгом слово каждое ловили,
потом украдкой взглядами менялись,
и каждый думал про себя:
какой же спрос со старика…
Но иногда он за рояль садился,

и клавишей касались его руки,
104
а тесный зал наш заполняли миров
ушедших и умолкших жизней звуки,
из старого он инструмента извлекал

глухие голоса несбывшихся желаний
и насыщал пустой и хриплый тон
мелодией возвышенной, тончайшей
краской жизни.
И умирала смерть сама.
А время
в сиянье вечности вдруг растворялось,
ну а старик вне возраста, казалось,
ещё далёк был от своей кончины.
МУЗЫКАНТ
Вошёл старик, удобно сел за стол,
Ел, пил и добрую хвалил кухарку,
Усталые ей руки целовал
И говорил, смакуя, в знанье дела,
О блюдах и напитках всех времён,
Лукуллов пир бесспорно разумея,
Застолья рыцарских попоек славных,
Обедов чопорных дворянства, кутежи
Завзятых буржуа,
Травил ей байки
О мелких вывертах больших людей,
Дошёл до сплетен, впрочем, добродушных,
105
О близких и родне, о том, о сём, –
И мы, внимая каждому словцу,
Сочувственными взглядами менялись,
Мол, что поделать, старость…
Но порой
Он вскакивал и шёл к роялю, он
На клавиши ронял с размаху руки,
И наполнялось тесное пространство
Созвучьями, окаменев в безмолвье…
Он извлекал из старенькой коробки
Глухие звуки умерших страстей
И насыщал глухой и резкий тон
Чистейшим, тонким обертоном.
Сразу
Жизнь возрождалась, умирала смерть.
В сиянье вечном прорастало время.
И он, старик, вне вечности стоял,
Вне возраста и далеко от гроба…
ÖSTERREICH-VISIONEN
Unbeweglich wie Berge
stehen die Wolken am Himmel,
goldüberflutete Firne,
schreckenerregende Schluchten.
Sah ich das einst schon in Träumen?

Bestieg ich bereits jene Gipfel?
106
Trank ich mit prickelnder Kehle
vom Wasser der schmelzenden Gletscher?
Lebte ich einst in der stolzen

Stadt mit dem ragenden Domturm,
die über schneeigen Tälern
schwebt in der scheidenden Sonne?
Könnt’ ich hinauf zu den Wolken,

fand ich an Felsrand und Domturm,
einen verlorenen Jungen,
eine verlassene Kindheit.
ВИДЕНИЯ АВСТРИИ
Неподвижно, как горы,
облака на небе застыли,
залитые золотом дали,
ущелья, таящие ужас.
Во снах я их видел когда-то?

Взбирался на эту вершину?
Пил пересохшим горлом
льда отогретую влагу?
Жил ли я в городе гордом,

где над белоснежной долиной
высится башня собора
в свете закатного солнца?
107
Взмыть бы мне облака выше, –
там, над скалою отвесной,
обрёл бы ушедшую юность,
своё одинокое детство.
EIN BAUER IN MÖNICHKIRCHEN

(Herr Luev*)
Herr Luev schwingt die Sense –
die Sonne blinkt im Stahl.
Hoch an des Himmels Grenze
macht er sein Heu. Im Tal,
im Schatten wilder Birnen,

da steht Herr Luevs Haus,
von günstigen Gestirnen
beschützt. Ein Veilchenstrauß
schmückt in der guten Stube

der alten Eltern Bild.
Sie ruhen in der Grube,
ihr Lebenslauf ein Schild.
Herr Luev schwingt die Sonne –

die Sense singt im Gras.
Er hat vor Tag begonnen,
er schafft ein volles Maß.
* Zweisilbig; Lu-ev.
108
In einer Leinentasche
liegt seine Tageskost:
ein Brot und eine Flasche,
gefüllt mit Birnenmost.
Mit Schweiß und Most benetzt er

der Arbeit harten Ranft,
und dieses Leben schätzt er.
… Herr Luev, ruh’n Sie sanft?
КРЕСТЬЯНИН В МЁНИХКИРХЕНЕ
(Герр Люев)
Косою машет Люев –
на солнце блещет сталь.
Едва на руки плюнет –
до неба стог достал.
В тени корявой груши

крестьянский дом его, –
печали не нарушат
покоя торжество.
В гостиной – фото предков

с сиренью на столе. –
Благоухают ветки,
а старики – в земле…
109
Герр Люев солнце косит,
поёт в траве коса. –
Он стог с утра возносит
почти под небеса.
Нести обед нетяжко

в котомке изо льна:
краюха хлеба, фляжка
фруктового вина.
Он орошает потом
труда сухой ломоть
и ценит жизнь! – чего там!..
Храни его Господь.
***
Da steht ein Greis vor der Tür,
starre Trauer im Blick.
Allein. Ich weiß, wofür
ihm das harte Geschick.
Seine Schuld: er ist alt.

Die Alten stehen allein.
Diese Elendsgestalt
geht mir durch Mark und Bein.
Vater, tritt ein. Du siehst

mir ähnlich, wesensverwandt.
110
Wenn du verloren ziehst
durchs nächtliche Dämmerland,
bedrängt mich die gleiche Not.

Komm. So darf es nicht sein.
Teilen wir Wasser und Brot
und am Festtag den Wein.
***
старик у двери застыл
уставившись в никуда
наверное спросишь ты
ему-то за что беда?
вина его в том что стар
а в старости всяк как перст
я речи теряю дар

в гримасе мой рот отверзт…
отец заходи и всё!
ведь мы же с тобой родня
когда тебя тьма несёт
несёт она и меня
я тоже совсем один

не помню уж сколько лет
да что же ты? заходи!
разделим вино и хлеб
111
***
Старик у дверей: продрог,
в тоске отрешённый взгляд.
Я знаю, что, одинок,
он участью злой распят.
Он стар – в том вина. Забыт:

ведь старость – возьми да брось.
Его утомлённый вид
меня прохватил насквозь.
Входи, отец. Ты похож

характером на меня.
Когда ты молча бредёшь
сквозь сумерки, боль храня, –
я той же тесним нуждой.

Зайди! Так быть не должно.
Разделим мы хлеб с водой,
а в праздник – нальём вино.
DER ALTE MANN IM FREIEN

Sah er Bäume zum Himmel ragen,
grüne Fische durch Algen schießen,
so vergaß er die großen Fragen,
die bei Nacht ihn nicht schlafen ließen.
112
Gräser raunten ihm in die Ohren.
Falter zuckten dahin im Winde.
Weltvergessen und traumverloren,
war er Wermut, Kamille, Linde,
Falter, Vogel, der Himmelsäther –

und, untrennbar in eins verschlungen,
sang in ihm das Geschlecht der Väter
und die Zukunft in tausend Zungen.
СТАРИК НА ПРОСТОРЕ
Наблюдал: вот к небу стремятся сосны,
изумрудные рыбы в воде снуют… –
в этот час забывал такие вопросы,
что нередко ночами спать не дают.
Травы что-то в уши ему шептали.

Мотыльки на ветру трепетали мягко.
Позабыв обо всём и в мечтах растаяв,
был он липой, полынью, ромашкой, маком,
мотыльком и птицей в стозвучной трели, –

и, в одно сплетаясь, как в сноп колосья,
пел в нём род отцов, поколенья пели
и грядущее пело многоголосно.
113
СТАРИК ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ
Он видел – тянутся к небу деревья,
рыбы меж водорослей играют,
и забывал большие сомненья,
которые спать ему ночью мешают.
Травы в уши ему рокотали.

Бабочки на ветру парили.
Забыв о мире, уйдя в мечтанья,
был он полынью, ромашкой, липой,
бабочкой, птицей в небесном эфире –

и, нераздельный в едином, великом,
пел в нём род предков в подлунном мире
и будущее хором разноязыким.
***
видя кроны деревьев в небе
стайки рыбок спешащих в заводь
забывал он вопросов дебри
что ночами его терзали
травы что-то ему твердили

вились птицы над головою
в полунебыли-полубыли
становился он сам травою
114
птицей рыбой самим эфиром
и тогда как одним аккордом
раздавались в нём предков лира
и потомков далёких хоры
СТАРИК НА БЕРЕГУ
Он глядит на верхушки деревьев,
На рыбу, мелькнувшую в тине прибрежной.
Здесь оставляют его на время
Горечь вопросов, тоска жизни прежней.
Шёпот трав вдаль несёт с ветром сокол.

Старик растворяется в шёпоте этом
И сам становится ненароком
Тиной, травой, рыбой, птицей и ветром.
Битый жизнью, мечту потерявший,

Он свой среди вздохов и песен природы.
В мире простом он с душой уставшей
Свет и покой обретёт за все годы.
***
Он глядел, как вонзаются в небо сосны,
В изумруде воды плывёт плотва,
115
Он хотел позабыть про все вопросы,
От чего ночами болит голова.
Придорожные травы ему шептали,

Мотыльки светлокрылые были нежными,
И, мечту отогрев, словно снег, он таял,
Осыпался ромашкой на луг безбрежный.
И в стозвучной весенней трели, –

Колосками вплетаясь в узоры тьмы,
Поколенья целые в горле пели,
Голосами сотен таких, как мы.
IN PJATIGORSK
Er ist schon hundertvierzig Jahre tot.
Die späte Sonne glüht und schimmert rot
vor jenem Berghang, wo die zwei sich schossen.
Er starb im Meer des Abends, und er stirbt
allabendlich. Die Stille sirrt und zirpt
rings um die Stelle, wo sein Blut vergossen.
Die Stille ist sein Schweigen. Sie enthält

die uns durch jenen Schuss entzog’ne Welt,
von der er uns so wenig offenbarte.
Wer tief in diese Stille sich versenkt,
vernimmt des Dichters Atem und empfängt
auch etwas vom Geheimnis, das er wahrte.
116
В ПЯТИГОРСКЕ
Он мёртв уже сто сорок долгих лет.
Заходит солнце, красен его цвет
у склона той горы, где выстрел грянул.
Он в океане вечера угас –
и снова умирает в этот час,
где тишь – сквозь треск цикад над степью пряной.
О, тишь – его молчанье. В ней сокрыт

тот мир, который выстрелом убит,
проявленный нам в малости случайной.
Кто в эту тишь всем сердцем погружён,
Поэта дух как будто видит он
и слышит отзвук им хранимой тайны.
***
Die dunklen Tiefen der Tischplatte spiegeln
das wehende Weiß der Gardinen,
das triefende Grau des Himmels
und das heftig bewegte Gelbgrün
einer kopfstehenden Pappel.
Das unruhige Rauschen und Lispeln des Laubs

löst sich im gedämpften Continuo des
langsamen,
seiner Sache sicheren Septemberregens auf.
117
Unentrinnbar vom Herbst umstellt,
sage ich Leben Leben Leben …
***
Тёмные глубины столешницы
Отражают развевающуюся белизну гардин,
Сочащуюся серость небес
И резко колышущуюся желтозелень
Перевёрнутого кверх ногами тополя.
Неугомонный шорох и шелест листвы

Растворяется в приглушённом пространстве
монотонного,
Верного себе сентябрьского дождя.
Неизбежно окружённый осенью,

Я повторяю «жизнь, жизнь, жизнь…»
***
Тёмные глубины столешницы отражают
развевающуюся белизну занавесок,
совершенно мокрую, набухшую серость неба
и сильно волнующуюся желтеющую зелень
перевёрнутого вниз кроной тополя.
118
Взволнованный шорох и шелест листвы
растворяется в приглушённом пространстве
медлительного,
уверенного в своём деле сентябрьского дождя.
Неминуемо окружённый осенью,

я повторяю – жизнь, жизнь, жизнь…
***
Ich war auf Seelenwanderung – verwandelt.
Ich sah euch nicht, ihr schönen Sommergräser.
Ich war auf Seelenwanderung, ein Blinder.
Ich ging der Liebe nach im Lärm der Straßen.

Das harte Pflaster pochte mir im Herzen.
Ich sah euch nicht, ihr sonndurchglühten
Bäume.
Ich war auf Seelenwanderung, ein Bettler.
Ich lag entkräftet an der Brust der Sehnsucht.

Wo waren Steppe, freier Wind und Himmel,
mich zu erlösen aus der dunklen Knechtschaft?
Sie sah’n mich nicht. Ich war nicht ich,
ein Andrer.
Ich war auf Seelenwanderung, ein Fremder.
119
***
Я в странствиях души был – изменённый.
Я вас не видел – трав, рождённых летом.
Я в странствиях души блуждал – незрячий.
Я шёл к любви сквозь суетный шум улиц.

Как мостовая, моё сердце билось.
Я вас не видел – крон солнцелюбивых.
Я в странствиях своей души был нищий.
Я лёг на грудь тоске, изнемогая.

Где были степь, прохладный ветер, небо,
чтобы спасти меня из сумрачного рабства?
Они не видели меня. Я был не я – другой.
Я в странствиях души был чужаком.
***
Я, в странствиях души, был отрешён.
Я их не видел, нежных трав июля.
Слепец, я снова странствовал душою.
Я в шуме улиц брёл к любви своей, –

Стучала глухо в сердце мостовая.
Я солнцем лип пронизанных не видел.
Я, нищий, снова странствовал душою.
Лишённый сил, я лёг на грудь тоске.

Могли ли степи, вольный ветер, небо
120
Меня из тёмной вырвать кабалы? –
О, нет! – ведь я, я был другой:
Чужак, я странствовал душой своею.
***
Я пережил перевоплощенье душ, я был иной.
Я вас не видел, солнечные травы лета.
Я пережил перевоплощенье душ и я был слеп.
Я за любовью шёл в разгуле улиц.

Гремели в сердце камни мостовых.
Я вас не видел, солнечные деревья.
Я пережил перевоплощенье душ, я был нищ.
На грудь тоски склонился я бессильно.

Где степь была, где небеса и ветер,
чтобы спасти меня из сумрачного рабства?
Я был для них невидим, был не я, иной.
Я пережил перевоплощенье душ, для всех чужой.
***
Selbst im Nebel des Herbstes
sucht das Auge die Weiten,
findet neue Gestalten
auch bei schwindendem Licht.
121
Zeichen stehen am Himmel
selbst in nüchternsten Zeiten.
Selbst das bitterste Schweigen
wird zuweilen Gedicht.
Bruder, hoffe und wisse:

Auch der finstre November
birgt das Wunder des Schneefalls,
Sonne, Sterne und Mond.
Im Geheimen geflüstert,
ist dein Glück unabwendbar.
Auch wer lange gewartet,
wird am Ende belohnt.
***
Даже в осеннем тумане
ищут глаза простора,
новые лики находят
даже сквозь меркнущий свет.
В небе стоят созвездья
даже в скудное время.
Даже в горьком молчанье
вдруг возникают стихи.
Брат, внемли и надейся,

даже в ноябрьской стуже
есть чудеса снегопада,
солнце, звёзды, луна.
122
Я возвещаю тайно,
счастье твоё неизбежно.
Кто ожидает долго,
будет вознаграждён.
***
И в осеннем тумане
Взгляд обводит просторы,
Ищет новые формы
Там, где звуки глухи.
Звёзды светят на небе
Даже в скучную пору.
И молчанье порою
Облечётся в стихи.
Брат, надейся и помни:

И ноябрьская сутемь
Прячет свет снегопада,
Солнца, звёзд и луны.
Нам залогом-наградой
Неизбежности судеб:
Те, кто ждать научился,
Будут счастьем полны.
123
***
В тумане осени глаза поэтов ищут
идеи, формы, образы, сюжет.
В созвездиях они находят пищу,
хвалу им воздавая столько лет.
И горькое молчание поэта
со временем становится строфой.
Порой затворники, порой любимцы света,
в судьбе им выпал жребий непростой.
Мой друг и брат, надейся ты и помни:

ноябрь мрачен, но чистейший снег
его спасает. Ты же всё исполни,
что суждено. Назад дороги нет!
Тому, кто верит – будет воздаянье!
А кто искал – отыщет, наконец!
Учёный с опытом приобретает знанья.
И на ошибках учится мудрец.
***
и в осеннем тумане
глаз находит просторы
и находит картины
где ни лучика нет
небо звёздами манит
и в нелёгкую пору
из безмолвия мины
может вспыхнуть сонет
124
верь что всё не случайно
и в ноябрьском ненастье
будет снежная сказка
солнце звёзды луна
нам заложено в тайне
безотвратное счастье
кто дотерпит бесстрастно
тот получит сполна
***
Wie sich mein Weg auch wand,
wohin mich prophetische Rufer
immer auch lockten, ich fand
zurück zum heimischen Ufer.
Augen verschüttet mit Sand –

Ohren betäubt mit Parolen –
Gefoltert der Menschenverstand –
Heimat und Sprache gestohlen –
Das Haus meiner Väter verbrannt –
Im Herzen Verzicht und Verwesung –
Doch führt mich die rettende Hand

des Heimwehs zurück zur Genesung.
125
***
Как ни был извилист мой путь,
куда б ни манили витии,
я снова отыскивал суть,
ведущую в земли родные.
Глаза засыпало песком –

От лозунгов уши повяли –
Рассудок был взят на излом –
Язык и отчизну отняли –
В пожаре сгорел отчий дом –
В душе – отреченье и тленье…
Рукой Ностальгии ведом,

я всё же иду к исцеленью.
DEIN SCHWEIGEN
Ich neige mich zum Bach,
und eisiges Kristall
presst mir die Hand
im harten Gruß des Herbstes.
Die Bäume streuen Laub.
Im fahlen Himmel zieht
der Habicht seine langgedehnten Kreise.
Schon fünfzehn Herbste sind ins Land gegangen

seit jenem Tag. Dein Schweigen ist so tief.
126
ТВОЁ МОЛЧАНИЕ
Склоняюсь над ручьём,
и ледяной кристалл
стискивает мою ладонь −
жёсткое приветствие осени.
Деревья рассыпают листву.
В блёклом небе
ястреб описывает свои длинные круги.
Уже пятнадцать осеней

минуло с того дня. Так глубоко твоё молчание.
ТВОЁ МОЛЧАНИЕ
К ручью склоняюсь я,
И ледяной хрусталь
Приветствует меня
Рукопожатием осенним крепким.
Деревья рассыпают листья.
В поблекшем небе ястреб
Протяжными кругами чертит путь.
С тех самых пор сменялась осень

Пятнадцать раз… Как тяжело твоё молчание.
127
***
Genieße diese Minute,
wo – frei von Ängsten und Zwang –
du wandelst durch friedliche Gassen,
umweht von nächtlicher Kühle.
Du hattest schon manchen Abend,

wo das Jenseits deines Balkons
dich lockte mehr als der Morgen.
Frei von Ängsten und Zwang,

genieße diese Minute.
***
Живи этой минутой,
где – свободный от страхов и неизбежности –
бродишь по знакомым переулкам,
овеян ночным холодком.
У тебя случались и другие вечера,

когда край балкона
влёк посильней, чем утро.
Свободный от страхов и неизбежности,

живи этой минутой.
128
***
Цени такие минуты,
когда – без насилья и страха –
гуляешь по улочкам мирным,
прохладой ночной овеян.
Не раз уже тихий вечер

манил зазеркальем балкона
сильней, чем ясное утро.
Без насилья и страха –

цени такие минуты.
***
Наслаждайся этой минутой,
Когда, свободным от страхов и принуждения,
Ты бродишь тихими улочками,
Обвеваемый ночной прохладой.
Тебя уже ждёт некий вечер,

В котором потусторонний мир твоего балкона
Манит тебя больше утра.
Освобождённым от страхов и принуждения,

Наслаждайся этой минутой.
129
***
Diese Anstrengung,
dieses Schweißbad
des täglichen Brotes halber …
Bin ich Adam, der erste Sterbliche,

der Vater der Erbsünde?
Muss ich, nach tausend Geschlechtern,
nach allen Mühen der Vorfahren,
immer noch bangen des Nachts
um morgiger Arbeit
Gelingen?
Herr,
wie lange noch müssen wir
jenes erste Vergehen
sühnen mit täglicher Pein?
***
Все эти усилия,
кровь и пот
ради ежедневного куска хлеба…
Разве я Адам, первый смертный,

отец первородного греха?
Разве я, через тысячу поколений,
после всех усилий, приложенных предками,
должен переживать по ночам,
130
принесёт ли удачу
завтрашний труд?
Господь,
как долго нам ещё придётся
искупать ежедневным страданием
то первое преступление?
***
In der ärgsten Kriegszeit zerbrachen
unsere Nachbarn unseren Zaun
und verheizten die Latten in ihren Öfen.
(Sie konnten es unbehelligt tun –
wir gehörten zu den Verfemten.)
Jetzt durchquerten die herrenlosen Hunde

unbehindert unseren Gemüsegarten
und stampften die zarten Setzlinge
in den Boden.
In der bittersten Hungersnot zerstieß

unsere katholische Großmutter
eine Handvoll Glasscherben zu Splittern,
vermischte sie mit dem letzten Rest unsres
Mehls und buk einen schönen Fladen.
Den legte sie den Hunden vor.
131
Mehrere Wochen lag der Fladen
im Garten herum.
Keines der hungergeplagten Tiere
nahm die geringste Notiz davon.
Herr,
habe Nachsicht
mit allen Hungernden.
***
В самые трудные дни войны соседи
сломали наш забор
и истопили штакетник в своих печах
(они могли делать это безнаказанно,
ведь мы были объявлены вне закона).
С этого момента бродячие собаки

беспрепятственно рыскали по нашему огороду
и втаптывали в землю
хрупкую рассаду.
Во времена самого страшного голода

наша бабушка-католичка
растолкла горсть битого стекла,
смешала его с остатками нашей муки,
испекла красивую лепёшку
и выложила её перед собаками.
Несколько недель
лепёшка валялась в саду.
132
Ни одна из измученных голодом собак
не обращала на неё ни малейшего внимания…
Господь,
будь милостив
ко всем голодным.
***
В тяжелейшие дни войны соседи
разрушили наш забор, и доски
пошли на отопление их домов
(и такое им можно было творить безнаказанно –
ведь мы относились к лицам, объявленным
вне закона).
После этого бездомные собаки

беспрепятственно бегали по нашему огороду
и втаптывали нежные ростки
в землю.
Был жесточайший голод,

и наша бабушка, католичка,
смешала горсть осколков стекла
с последней горстью нашей муки
и испекла аппетитную лепёшку
для этих собак.
133
Много недель лепёшка
валялась на огороде.
Изголодавшиеся животные
не обращали на неё
ни малейшего внимания.
Господь,
будь милосерден
ко всем голодающим.
***
Ich reiche in den Bach,
und eisiges Kristall
presst mir die Hand
im harten Gruß des Herbstes.
Die Birken streuen Gold.

Im fahlen Himmel zieht
der Habicht seine langgedehnten Kreise.
… Ich ahnte wohl, es würde einmahl kommen.

Doch als es kam,
da lag die Welt in Scherben
und ich war barfuß.
134
***
Я касаюсь ладонью ручья,
и ледяной хрусталь
пожимает мне руку
крепким приветствием осени.
Берёзы рассыпают золото.

По белёсому небу долгими кругами
парит ястреб.
…Я предчувствовал, что это однажды произойдёт.

Но как только это случилось,
мир рассыпался на осколки,
а я был босой.
***
Я опускаю руку в ручей,
и ледяной хрусталь
крепко пожимает её
приветствием осени.
Берёзы рассыпают золото.

По блёклому небу
протяжными кругами проплывает ястреб.
…Я предвидел, что такое вполне может случиться.

Но когда это произошло,
135
весь мир уже рассыпался на осколки,
а я был босиком.
***
Касаюсь ручейка,
и ледяной кристалл
мне руку жмёт
в приветствии осеннем.
Лес сыплет золото.

По небу блёклому
рисует ястреб длинные круги.
…Я чувствовал, оно придёт однажды.

Оно пришло,
и мир лежит в осколках,
а я – босой.
***
Wenn der Asphalt dir vor die Fenster dringt,
vernimmst du noch den fernen Ruf der Gräser?
Verstummt ein Lied in dir, wenn es verklingt?
Und wenn du Wahres liest, bist du nur Leser?
136
Siehst du in Gesten die geheime Schrift
der unbewussten Wünsche und Gefühle?
Wenn dich ein Blick aus tiefem Schweigen trifft,
hältst du ihm stand? Ist eine alte Mühle
in ihrem müden Fluge durch den Wind

auch dir ein Bild der Ewigkeit? Ein Drachen
am Wolkensaum das traumgetränkte Kind,
der schlaferfrischte Wandrer beim Erwachen?
Ich weiß, ich weiß, wie du die Dinge nennst –

den Riesen Sommer, den verschwieg’nen Winter.
Ich frage nur, damit du mich erkennst.
Ich bin dein Bruder, bin ein Gleichgesinnter.
***
когда асфальт накатан на пути
слышна ль тебе гармонь лугов далёких?
живёт в тебе пропетого мотив?
живут в тебе прочитанного строки?
поймёшь ли что пытается сказать

тебе язык примет неуловимых?
а долгий очень долгий взгляд в глаза
удержишь ты или пропустишь мимо?
а мельницы стареющей разгон

не символ ли извечного движенья?
137
или младенца беззаботный сон?
иль чудное скитальца пробужденье?
я знаю знаю как бы ты назвал

и лета зной и зимнюю мороку
я брат тебе и просто подавал
тебе лишь знак – мы братья по истоку
***
Wo sich Lippen auf Lippen pressen
und Brust an Brust,
wo Leib in Leib dringt
und Angst in Angst,
grünt, über den Liebenden,
der Baum der Ewigkeit –
spendet Schutz und Trost,
Heim und Glück.
***
Где губы прижимаются к губам
и грудь к груди,
где плоть проникает в плоть,
а страх – в страх, –
зеленеет над любящими
Дерево Вечности –
138
дарит защиту и утешение,
родной очаг и счастье.
***
Das Brot war knapp. Es war das Abendbrot.
Am Morgen und am Tag – Kartoffelbrüh.
Ein Weltkrieg tobte. Doch das Abendrot
war voll Verheißung. Ja, ich ahnte früh
der Zukunft Unermesslichkeit. Ich war

ein Junge, ich ging baden, und der Fluss
war Gegenwart des Ozeans. Gefahr
war Wagnis, und das Wagen ein Genuss.
Das Gras im Hof war Wiesenland. Ein Baum

vertrat den Wald, ein alter Gaul das Feld.
Ich kreiste frei in sonndurchstrahltem Raum
und war Bestandteil einer großen Welt.
***
Горбушка к ужину – весь хлеб, что был у нас.
Похлёбка жидкая на завтрак и обед.
Война гремела, но заката тихий час
был обещанием покоя. С ранних лет
139
я знал, грядущее безмерно. Я ходил
купаться к речке, и её поток
звал в океан. Опасный вызов был
призывом к подвигу, а подвиг славу влёк.
Был степью луг у дома, старый вяз

дремучим лесом, старый конь на пашню шёл.
В мирке лучистом обитала жизнь моя
и раскрывалась где-то в мир большой.
***
Был скуден хлеб, и составлял он ужин.
С утра и днём – картофельный бульон.
Кругом война, но всё же мне был нужен
малиновый закат – вселял надежду он!
Грядущее казалось бесконечным.

Я был мальчишкой и ходил на пруд.
Он мнился океаном мне и вечно
тяжёл, но интересен был маршрут!
Трава, казалось, достигала ярда,

а дерево – так это целый лес!
Я верил в сказку слепо, безоглядно
и был частицей той страны чудес.
140
ABEND
Zigeuner zelteten vor der Stadt
auf der freundlichen Frühlingserde.
Nach der schmalen Winterkost wieder satt,
ruhten im Gras die Pferde.
Die Männer saßen ums Feuer herum,

die Frauen machten das Essen.
Die sinkende Sonne betastete stumm
die Welt, die sie heute besessen
und nun wieder aufgab: die friedliche Flur,

die Menschen, die Pferde, die Zelte …
Die Farben erloschen. Es leuchteten nur
Zinnober und Purpur, als gelte
im Spektrum der oberste Streifen allein.

Und alles, was lebte und blühte
und einfach bestand wie der leblose Stein,
war eins, bis der Abend verglühte.
Zigeuner lagerten auf dem Feld

und wussten nichts von Gefahren.
Die Sterne strahlten am Himmelszelt
wie vor hundert und tausend Jahren.
141
ВЕЧЕР
Цыганский табор вновь осел у города.
Весна, зелёный луг и – веером шатры.
Зима прошла, забылось чувство голода.
Цыгане, лошади – все сыты до поры.
Завечерело. Солнце клонит к западу.

Оно, безмолвное, обласкивает мир.
Еда готовится, и всё приятней запахи.
Цыгане предвкушают скорый пир.
Ну а пока – к костру мужчины тянутся,

Степенно сели, разговор ведут.
Сегодня ужин, видимо, затянется –
Природа щедрится, разлив вокруг уют.
Поблёкло небо, лишь полоской светятся

На западе пурпур и киноварь.
С луною звёзды вновь готовы встретиться,
И безмятежность излучает Божья тварь.
***
Wir nahmen uns so vieles vor
als Kinder.
Die weite Welt lag vor dem Tor.
Ein Blinder,
142
ein Krüppel mit dem Bettelsack
war Bote
des Horizonts. Das morsche Wrack,
die Boote
am Ufer forderten uns auf
zum Wandern.
Der Fluss in seinem stummen Lauf
zu andern,
uns fremden Orten riss uns mit.
Die Winde
der Steppe gruben einen Schnitt
dem Kinde
ins Herz, und er vernarbte nie.
Die Sterne
am Himmel – was verschwiegen sie?
Die Ferne
war aller Schöpfung tiefer Chor,
nicht minder …
Wir nahmen uns so vieles vor

als Kinder.
***
Казалось в детстве всё легко и просто.
Волшебный мир повсюду окружал.
И к странствиям рвалась душа подростка,
отважным боцманом себя воображал.
143
У берега обломки сгнившей лодки
мне виделись погибшим кораблём.
Морские карты выучил и сводки,
к мечте своей стремился с каждым днём.
Пустыни африканские манили

зыбучими барханами песков.
Большие караваны, что бродили,
ища оазис. Мир вставал из снов.
Казалось, звёзды многое скрывали

и слали приключения не те.
Я вырос, но мечты все в идеале
воссоздаю, как в детстве, на листе.
***
Heute ging ich
wie damals
an deinem Hause
vorbei.
Vor dreißig Jahren
hattest
du es mir angetan.
Auch zerriss
der Gedanke an dich
mir das Herz.
144
***
Сегодня проходил я,
как тогда,
мимо дома
твоего.
Тридцать лет назад
ты вскружила мне голову.
И сегодня те же
мысли о тебе
разрывают моё сердце.
***
Er stand, ein Kind, in einem grünen Garten.
Die junge Mutter reicht’ ihm eine Birne.
Er aß – es war die süβe Frucht des Lebens.
Er saß, ein Jüngling, trist auf öder Steppe.

Ein Mädchen kam und reicht’ ihm einen Apfel.
Er aß – es war der herbe Schmaus der Liebe.
Er lag, ein Greis, im Bett und bat um Wasser.

Ein Schatten reicht’ ihm einen ird’nen Becher.
Er trank – es war der bittre Wein des Todes.
145
***
Ребёнком он стоял в саду зелёном.
И грушу молодая мать ему дала.
Он ел – то было жизни сладким фруктом.
Он грустным юношей сидел в глухой пустыне.

И дева яблоко в ладонях протянула.
Он ел – любви то было терпким угощеньем.
Он стариком лежал в постели душной.

И тени чашу принесли из глины.
Он пил – то было смерти горькое вино.
***
Ребёнком он стоял в саду зелёном.
Мать нежно ему грушу подавала.
Он молча ел – то был плод жизни сладкий.
Был грустен юноша в степи пустынной.

Плод с яблони ему давала дева:
Любви вкушал он терпкую отраду.
Старик просил воды, в постели лежа.

Тень подала ему из глины чашу.
Он пил – то был напиток смерти горький.
146
***
Ребёнком он играл в саду зелёном.
Там грушу протянула ему мать.
Он ел – и сладким был тот жизни плод.
Он юношей грустил в степи безмолвной.

Явилась дева, яблоко ему дала.
Он ел – вкушая терпкий вкус любви.
Он стариком просил воды напиться.

Из глины чашу протянула ему тень.
Он пил – то было смерти горькое вино.
***
Wenn der Herbst in deine Nächte dringt
und der Wind in deinem Herzen wirbelt,
denk an den, der alles Sein umschlingt
und die Fäden deines Schicksals zwirbelt.
Denk an alle, die dir wohlgesinnt,
denk an Dichter, Musiker und Kinder,
denk an Heim und Mutter – und der Wind,
der dich quält in tiefster Nacht, wird linder.
***
Когда уж осень в ночь твою стучит
и ветер в сердце диким вихрем вьётся,
147
подумай, у кого от сущности ключи,
кто нить судьбы твоей связать берётся.
Будь благодарен тем, кого Творец отметил,
поэтам, музыкантам, детворе.
Ты вспомни дом и мать тогда – и ветер
глубокой ночью стихнет на дворе.
***
Ich sah dich selten. Wenn auch klein, der Ort
verlief sich in drei Dutzend krumme Gassen,
und jede hielt in ihrem Schoß gelassen
ein ganzes Volk. Wir wechselten kein Wort,
wenn wir uns trafen – immer mittendrin

im Treiben, im geschäftigen Gewimmel
der Menge. Doch im Mai, wenn blank
der Himmel
und stark der Fluss in seinem Eigensinn,
begegnete ich dir am steilen Hang

des Ufers, vor der warmen morschen Treppe
am Wasserrand und draußen auf der Steppe.
Dann sprachen wir (und schwiegen)
stundenlang.
148
***
Встречались редко. В нашем городке,
закрученном в десяток переулков,
в глубинах улиц, как в глухих шкатулках,
своя шумела жизнь. В её реке
мы сталкивались посреди толпы

и бессловесно разбегались в суматохе
людской. Но как-то в небесах высоких
нам грянул май, потоком голубым
сверкнула речка под крутым холмом.

К воде тропинка мшистая спускалась,
и степь до горизонта раскрывалась.
Там мы встречались и молчали обо всём.
VOR DEM ERWACHEN

Ich sehe mich draußen,
am Himmelrand.
Auf menschenleerer Steppe
schreite ich
in der frühen Sonne
hinter Pferd und Pflug einher.
Beharrlich ziehe ich meine Furche –
wie’s meine Vorfahren taten.
Durft’ ich doch länger verweilen

in jener Morgengestalt.
149
ПЕРЕД ПРОБУЖДЕНИЕМ
Я вижу себя
на кромке неба.
В лучах раннего солнца
в безлюдной степи
я иду размеренным шагом
за конём и плугом.
Я упорно пашу свою борозду –
так делали мои предки.
Ах, если б я мог

хоть немного продлить
этот утренний сон.
ПЕРЕД ПРОБУЖДЕНИЕМ
Выходя на дорогу,
я вглядываюсь в горизонт.
По безлюдной степи
в лучах восходящего солнца
шагаю за лошадью с плугом.
Упорно провожу я свою борозду –
так делали предки мои…
О, если бы только мог я

продлить тот утренний образ…
150
BLICK DURCHS FENSTER
Langsamer Regen fällt
auf Dächer, Höfe und Feld –
auf graue Dächer,
auf schwarze Höfe,
auf schwarzes Feld.
Die Dächer bleiben grau –

so hat sie die Zeit gestrichen.
Auf hundertjährigen Stichen
sah ich dies müde Grau.
Doch Höfe und Feld werden braun,

belebt vom stetigen Regen.
Ich sehe den Frühling sich regen
und trete hinaus vor den Zaun.
Da quillt es, da bricht es hervor,

das Grün unzähliger Jahre.
Da ist es, das Echte und Wahre:
die Ewigkeit liegt vor dem Tor.
ВЗГЛЯД ИЗ ОКНА
Дождь зарядил, бурля,
на крыши, дворы, поля −
на серые крыши,
на чёрные дворы,
на чёрные поля.
151
Крыши серы – заимелась
от времени эта расцветка.
Ты просто берёшь на заметку
эту усталую серость.
Дворы и поля черны,

и дождь им в самую пору.
И подступает к забору
новый напор весны.
Бьёт ключом, выступает вперёд,

в зелени эры запели.
Всё подлинно, всё в самом деле,
и вечность у самых ворот.
ВЗГЛЯД В ОКНО
Падает тихий дождь
на крыши, поле, дворы –
на серые крыши,
на чёрное поле,
на чёрный двор.
А время кисть берёт

и серым ведёт по крыше.
Я сквозь столетия вижу,
серость, устав, бредёт.
152
Коричневы стали дворы,
Их с полем дождь оживил.
И я за забор выходил,
увидев движенье весны.
Вот ломится, рвётся вперёд

сквозь годы прошлые зелень.
И цвет этот истинно верный,
и вечность стоит у ворот.
***
Ich stelle mich auf den Winter ein,
auf die schüchternen Zwielichtstage,
aufs lange Lesen beim Lampenschein,
auf Frage und Gegenfrage
mit stummen Blicken im blauen Licht

der nächtlichen Nadelwälder.
Ich sage Hoffnung und höre Verzicht
im Schweigen der weißen Felder.
Ich weiß: Bevor ich es wieder kann,

das viele im Herbst Verlernte,
belegt mich der Winter mit lähmendem Bann
zur Ruhe vor neuer Ernte.
153
***
Приход зимы
всегда приятен мне.
Недолги дни.
Узоры на окне.
И лампы свет,
и книга на столе,
и диалог
с собой
в вечерней мгле.
Глядят в окно
сосновые
леса.
Надежды тают,
словно,
полоса
заката, и
чернеют их стволы.
Молчат поля –
нетронуты, белы.
Покрыла осень
многое
собой.
Зима наслала
мертвенный
покой,
но будет таять
в марте
бурый снег.
Во мне воскреснет
154
новый
человек!
***
а ну-ка настроюсь-ка я на зиму
с её неказистыми днями
для долгого чтения лампу возьму
настроюсь на встречу с тенями
вопросы вопросы тогда породят

и долгие взгляды без звука
надежда отпрянет а чуть погодя
пожалует белая скука
я знаю покуда я снова смогу

чему разучился за осень
должна отлежаться зарытой в снегу
грядущего ждущая озимь
***
Babylonische Könige,
gefolgt von Schreibern und Löwen,
betreten mein Haus.
Ihre Bärte
155
sind schwarz.
Ihre Augen
schießen
Blitze.
Mit Donnerstimme
rühmen sie ihre Größe,
erteilen Befehle,
verkünden Gesetze.
Die Schergen,
mit Stock und Peitsche
ihnen zur Seite,
lassen von mir
kein Auge.
Der Schrecken
längst verstummer Geschlechter
lähmt meine Glieder.
***
Вавилонские цари,
сопровождаемые писцами и львами,
вступили в мой дом.
Их бороды черны.
Их глаза
мечут
молнии.
Громовым голосом
прославляют они своё величие,
отдают приказы,
провозглашают законы.
156
Палачи,
с палками и плетями по бокам,
не спускают с меня глаз.
Ужас
давно потерявших дар речи поколений
парализует мои конечности.
***
Ich kenne diesen Baum von Kindheit auf,
bloß fehlt sein Name mir. Mir fehlen viele Namen.
Unzählig viele sind’s, die mir abhanden kamen
in meines Lebens wirrenvollem Lauf.
Und viele wusst’ ich nie – ich kam zu spät.

Ihr winkt mir wehmütig aus müder Abendferne.
Ich bleib’ zurück. Mein Los – ein Himmel ohne Sterne,
ein toter Acker, wo kein Mensch mehr sät.
***
Я с детства с этим деревом знаком.
Но имя я забыл. Кто воскресит их,
то множество имён совсем забытых,
когда идёшь потерянным путём.
А скольких не узнал, на много лет

отстав. Вы мне киваете из дали.
157
Я позади. Без звёзд мне небо дали,
и поле мёртвое, где сеятелей нет.
***
Я с детства с этим деревом знаком,
забыл названье лишь. Я многих забываю.
А сколько их, кого уже не вспоминаю
я в жизни, где идёт всё кувырком.
Родился поздно – многих не застал.

В дали вечерней тает ваш печальный голос.
Я остаюсь. Мой рок – невспаханное поле,
без звёзд, луны и солнца небеса.
***
Это дерево с детства я знал,
но названье его я забыл.
Как не помню имён тех, кто был.
Их не счесть, кого я потерял.
Я пришёл слишком поздно

и многих не знал никогда.
Грустно машете мне вы теперь сквозь года.
Моя пашня мертва, моё небо беззвёздно.
(Перевод Темиржана Татина)
158
***
Wenn der Mondschein die Welt überschwemmt
und ins Zimmer zum Schlafenden dringt,
wacht er auf und, am Atem gehemmt,
tritt ans offene Fenster und trinkt
dieses zeitlose Licht. Er vergisst

seine Sterblichkeit nicht, doch er sieht:
auch das Leblose atmet und ist
lebensträchtig. Das Ewige zieht
seinen Faden durch jedes Atom.

Was gestaltbar und gestaltlos, ist eins –
und entrennbar vom schimmernden Strom
des sich ewig gestaltenden Seins.
***
В час, когда наплывает луна,
спящих в комнате светом залив,
пробудясь, он встаёт у окна
и, дыханье своё затаив,
пьёт сияние вечности. Он,

помня бренность свою, сознаёт:
и бездвижное дышит сквозь сон, –
бездыханное духом живёт.
159
Через атомы тянется нить:
Вечность, новые формы струя,
будет образ и хаос хранить
нераздельно в реке Бытия.
***
Wir sind nur einmal da.
Es gibt kein Wiederkommen.
Was wir zu sagen haben –
sagen wir es jetzt.
Was heute ungesagt,
wird morgen niemand frommen.
Die späte Frucht verdorrt.
In Taten umgesetzt
sei Nacht- und Tagestraum.
Nur Taten können bürgen
für unser Dasein,
für des Geistes Flug und Fleiß.
Gib deine Kräfte kund,
die ungenutzt dich würgen.
Du bist zum Handeln da –
so muss es sein.
So sei’s.
160
***
Мы здесь живём лишь раз.
Обратно нет возврата.
Что следует сказать,
произноси теперь.
Под вечер промолчишь –
с утра придёт утрата:
так сохнет поздний плод.
Осуществятся, верь,
мечты ночей и дней,
когда дела – залогом.
Усердье прояви,
полёт души – оно.
Все силы приложи –
придёт успех во многом.
Ты здесь живёшь для дел –
лишь так.
Так быть должно.
***
мы здесь всего лишь раз
не будет повторений
и всё что есть сказать – да выскажем теперь
о чём смолчим сейчас
потом задушит время как перезревший плод
поступками проверь полёт своих идей
161
ознаменуй делами и жизни существо
и крыльев духа такт
и не сожги в себе всё внутреннее пламя
мы созданы для дел
дерзай
да будет так
***
Мы здесь только однажды.
Не будет возвращенья.
Всё, о чём сказать хотим,
проговорим сейчас.
Что не сказано сегодня,
завтра станет бесполезным.
Поздний плод засох.
В дела преобразившись,
стань мечтой ночи и дня.
Только дела могут отвечать
за нашу жизнь,
за полёт души и старания.
Отдай свои силы,
что без пользы готовы тебя сжимать.
Ты здесь для действий –
так должно быть.
Пусть так и будет.
(Перевод Ольги Выходцевой)
162
FRIEDHOF AN DER WOLGA
Pflüge ziehen über die Gräber.
Die Toten liegen tiefer.
Die Gemeinde von einst vertrieben.
Die Vorväter bleiben da.
КЛАДБИЩЕ У ВОЛГИ
Плуг распахивает могилы.
Останки мёртвых глубже.
Прежних жителей всех угнали.
А прадеды здесь навек.
***
… Eine Vision, so deutlich wie das Leben,
ein stummer Traum, von Wirklichkeit
durchtränkt.
Vergangenheit zur Gegenwart erheben –
ein Wahn. Doch wer an seinen Toten hängt,
weilt in Gedanken oft in ihrem Kreise,
trifft sie an diesem und an jenem Ort,
begleitet sie auf ihrer langen Reise
und setzt im Leben ihre Arbeit fort.
163
***
…Видение, где жизнь себя узнала,
сон из одних реальностей земных,
прошедшее, что настоящим стало, –
безумие. Но длящийся в своих
умерших с ними в мыслях пребывает,
и там, и тут встречает их следы,
их на иных кругах сопровождает
и в жизни продолжает их труды.
***
…Подобно жизни чёткое виденье, –
безмолвный сон, реальный, словно суть.
Минувшее, вознёсшееся тенью
к текущему. Кто чтит умерших – будь
в союзе с ними мысленно, но твёрдо,
встречай их повсеместно там и тут,
в любом пути сопровождай их гордо
и в жизни продолжай их нужный труд.
***
Ich will dich nicht zum Sprechen zwingen.
Dein Schweigen spricht.
164
Es schwebt verklärt auf starken Schwingen
im Himmelslicht.
Was ich von dir empfangen habe,

war Sonnenschein.
Ich weiß, auch deine Abendgabe
wird Sonne sein.
***
Я говорить тебя не принуждаю.
Ты так молчишь!
Небесным светом осеняя,
ты – речь, и – тишь.
Из-за тебя мой мир так ярок

средь темноты.
Я знаю: мой ночной подарок –
ты, солнце, ты!
HEUTE
Heute nehme ich Abschied,
solang ich der Sprache noch mächtig,
solange Atem und Zunge
noch bilden Wort und Satz.
165
Heute will ich euch danken,
Menschen, Tieren und Pflanzen,
heute pressen die Lippen
ans rauhe Antlitz des Seins.
СЕГОДНЯ
Сегодня я прощаюсь,
пока могу говорить,
пока дышу и говорю
и связна моя речь.
Сегодня я благодарю вас,

люди, звери, растенья,
сегодня прижимаются мои губы
к шершавому лику бытия.
СЕГОДНЯ
С вами прощаюсь нынче,
пока говорить способен,
пока язык на вдохе
рождает слова и речь.
Я вам всем благодарен,

люди, растения, звери,
166
и вжимаются губы
в жестокий лик бытия.
ТЕПЕРЬ
Я теперь попрощаюсь,
покуда слова мои живы,
покуда язык и дыханье
слагают живые слова.
Я теперь говорю вам «спасибо»,

люди, звери и травы,
прижимаясь губами
к разверстым устам бытия.
167
СТИХИ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ.
ПЕРЕВОДЫ НА НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК
GEDICHTE AUF RUSSISCH.
DEUTSCHE ÜBERSETZUNGEN
***
Вечер –
на плечи
легла
глыбой усталость.
Мысль, что прозрачней кристалла
утром играла,
заволокла
мгла.
Обиды, желанья, печали,
что утром молчали,
в тиши, за стенами сознанья,
опять застенали.
От них не спасёшься,
не отобьёшься:
тесна
клеть
сна.
***
Abend.
Auf den Schultern –
Ermattung felsenschwer.
Gedanken,
die morgens kristallklar brillierten,
von Finsternis
umhüllt.
170
Kränkungen,
Herzweh und Wünsche,
die morgens geschwiegen,
hinter Verstandsmauern
jammern
erneut
in Abendstille.
Kein Erbarmen
und kein Entfliehen.
Überwältigen
kann man sie nicht.
Eng ist
des Schlafes
Zwinger.
***
Abend –
auf Schultern
legt sich
schwer die Erschöpfung.
Den kristallklaren Gedanken,
der morgens prangte,
trübte der Dunst
dicht.
Kränkungen, Wünsche und Kummer,
die morgens noch schlummern
171
im tiefen Bewusstsein, in Stille,
schreien um Hilfe.
Davon keine Rettung,
da wirst du nicht fertig:
Des Traums
Zelle
ist eng.
ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ
Г. С.
Там, где я шёл, промедлила лавина,

не рухнул ствол, не проломился лёд,
и жизнь идёт второю половиной
и третьей третью, может быть, пойдёт.
Но в вечной мерзлоте давно уж стынут

мои друзья. Друзья друзей моих
в безмолвье гор, в молчании пустыни
сложили жизнь и свой последний стих.
Им были святы ветер, поле, злаки,
изгиб души, вселенной целина.
Их нет давно, а в мире светят маки,
горит закат и плавится луна.
172
GEDENK DER FREUNDE
G.S.
Dort, wo ich ging, verweilte die Lawine,

der Stamm blieb steh’n, und brach nicht durch das Eis.
Das Leben tut die zweite Hälfte spinnen,
das dritte Drittel ist vielleicht nicht weit.
Im Frostboden erkalten meine Freunde

schon längst. Auch ihre Freunde sind dabei,
in Bergenstille und im Wüstenschweigen
kam letzter Vers, und ’s Leben war vorbei.
Die Seelenweite, Wind, die Ähren, Felder,
des Weltraums Neuland war für sie stets heil.
Sie sind längst weg, beleuchten Mohne Welten,
brennt Sonnenuntergang, und Mondessilber weicht.
IN ERINNERUNG AN FREUNDE
G.S.
Da wo mein Weg, hat die Lawine sich verspätet,

der Baum ist nicht gestürzt, geblieben heil das Eis.
Mein Leben geht schon seine zweite Hälfte,
die dritte kommt wahrscheinlich auch.
Im kalten Erdboden seit Jahren frieren meine Freunde.
In der Berglandstille und im Schweigen der Wüsten –
haben Freunde meiner Freunde letzte Strophen gedichtet,
ihr Leben geopfert, dort sterben sie mussten.
173
Sie schätzten Felder, Korn und Winde,
den kleinsten Seelenwinkel, des Universums neue Land.
Sie sind gegangen längst, nur Mohnblumen,
die leuchten weiter, grell ist der Sonnenuntergang,
und in der Höhe schmilzt Mond.
***
Сам с собою я – неуживчивый:
Всё сошлось во мне смесью взрывчатой –
Кровь еврейская, кровь немецкая,
Речь российская, власть советская.
Иудеи тут, там католики –
И гармонии нет ни толики.
***
Unerträglich bin ich auch selbst mit mir:
Wie im Sprengstoff hat alles sich vermischt –
Von den Juden Blut, von den Deutschen Blut,
Sprache russische, Sowjetmacht war gut.
Judaisten da, dort Katholiken –
Und der Wohlklang fehlt, ist zum Teufel weg.
174
***
Mit mir selbst
finde ich keinen Frieden:
Aus bombiger Mischung
bin ich geschafft –
Blut von den Juden,
Blut von den Deutschen,
russische Sprache,
sowjetische Macht.
Judentum hier, da Katholiken –
Hab’ nur kein Quäntchen
von Harmonie.
***
Ты будешь уходить и возвращаться,
Как ливни лета и снега зимы.
Ты испытаешь все соблазны счастья
И всё отвергнешь ради боли. Мы
Не раз ещё расстанемся на годы,
Чтобы сойтись на день, на горький час,
Не раз умрём в застенках непогоды
И оживём, как в зеркало, глядясь
В колодец сна. В нём серебрится память,
В нём ранний мёд земного бытия,
В нём бродит юность лёгкими стопами
И всё ложится на круги своя.
175
***
Du wirst wie immer weggehen und kommen,
Wie Sommerregen oder Winterschnee.
Das Glück wird dich verführen und verlocken,
Und alles wirst du wegen Schmerz verschmäh’n.
Wir werden uns für Jahre mehrmals trennen,
Um zu genießen ’s bittre Wiederseh’n,
Das Unwetter wird bringen uns zum Sterben,
Und Träume widerspiegeln ’s Aufersteh’n.
Der Träume Brunnen – darin lebt Erinnern,
Der frühe Honig irdischen Daseins,
Dort streicht die Jugend ihre leichten Schritte,
Und alles wendet in gewohnten Kreis.
***
Du wirst gehen und wiederkommen, wie
der Regen im Sommer – und im Winter der Schnee.
Verführung des Glückes wirst du erleben,
dem Schmerze zu Opfer entsagst dieses du.
Für Jahre getrennt von einander,
wir eines Tages für bittere Stunde
uns wieder begegnen, mehrfach sterben
in Unwetterkerkern, dann im Brunnenspiegel
der Träume, wo die Erinnerung silberklar
glitzert, zum Leben uns beide bekennen.
Frischer Honig des Daseins fließt in dem Brunnen,
176
und leichten Schrittes wandert da unsere Jugend.
Und alles dreht sich weiter im ewigen Kreis.
***
Бегом буден, перестуком дат,
торопливым перебором лет
прогремела жизнь, ушла назад.
В мир струится ночь и лунный свет.
Лунный свет – когда в исходе дней

меркла мысль и погружалась в бред,
чудился мне, сумерек бледней,
вечный свет вселенной, лунный свет.
Лунный свет – как гимн издалека,

как благая весть о тишине,
как призыв уйти за облака,
мир найти в последнем, вечном сне.
Я иду. Пусть сомкнуты глаза –

светел в вечность уводящий след.
Сон глубок. Не тронет век слеза –
пройден путь и найден лунный свет.
177
***
Im Laufe von Tagen,
im hastigen Hämmern
von Jahren und Daten
mein Leben verdonnert,
es ist fast vorbei.
Mondeslicht und Nacht
überfluten die Welt.
Mondeslicht –
wenn am Ende der Tage
der schwindende Sinn
ins Delirium taucht,
so scheint mir,
der Dämmerung bleicher,
des Universums ewiges Licht.
Mondeslicht –
wie aus der Ferne ’ne Hymne,
ein barmherziger Ruhegruß,
im ewigen Schlafe
Frieden zu finden,
zum Abheben
lockender Ruf.
Und ich wandle.

Augen geschlossen –
doch hell in die Ewigkeit
führende Spur.
Tief ist mein Schlaf.
Keine Träne im Auge.
178
Meinen Weg ich gegangen
und das Mondlicht erreicht.
***
Werktagslauf und Daten Schlag um Schlag,
eilen Jahre, gleiten über mich,
donnert ’s Leben seinen letzten Satz.
In die Welt fließt Nacht und Mondeslicht.
Mondeslicht – wenn ’s Lebensende nah,

und Gedanken sinken in das Nicht,
scheint mir, in der Dämmerung so blass
ewig leucht’ im All das Mondeslicht.
Wie die gute Nachricht über Ruh –

Mondeslicht, wie ferner Hymne Klang,
wie aus trautem Himmelreich ein Ruf:
Frieden finden in dem letzten Schlaf.
Zwar die Augen schon geschlossen sind,

in das Ewige führt die helle Spur.
Tief der Traum. Die Tränen fließen nicht –
geht der ins Mondeslicht von nun.
179
***
Давным-давно –
но бьёт прибоем память
ночами в мой незащищённый дом.
***
So lange her –
doch das Gedächtnis hämmert
in Nächten dunklen in mein schutzlos’ Haus.
***
Немое утро бытия,
ты возвращаешься ночами.
Давно забытые друзья
меня касаются плечами.
Давно сведённые леса
шумят ожившею листвою.
И птиц весенних голоса,
и неба синь – над головою.
***
Der stumme Morgen des Daseins,
du kehrst zurück in Nächten dunklen.
Schon längst vergess’ne Freunde mein
berühren mich mit ihren Schultern.
180
Es rauscht auflebend frisches Laub
schon längst zunicht’ gebrachter Wälder.
Hoch oben scheint der Himmel blau,
und Vögel, die den Frühling melden.
***
Ein stummer Morgen des Lebens.
Du kommst erst nachts zu mir zurück.
Die Freunde, die schon längst vergessen,
mit ihren Schultern mich berühren.
Längst kahle, blätterleere Wälder,

die rascheln nun in grüner Pracht.
Gesänge Frühlingsvögel schallen,
und überm Kopf – des Himmels Blau.
***
Как встречи в океане – наши встречи.
Как перед казнью – наши расставанья.
Мы – смертны. Этот сладкий бег – конечен.
Я упаду – и рухнет мирозданье
моих видений. Ты на полстолетья
меня переживёшь. Ты всё забудешь.
Всевластный быт невидимою сетью
тебя затянет в свой слепой безудерж.
181
Но и такой – погашенной, распятой –
тебе в дневных виденьях будут сниться
бегунья и бегун в огне заката,
две в синеве плывущих белых птицы.
***
Wie auf dem Ozean
ist jede unsere Begegnung.
Wie eine Hinrichtung –
die Trennung jedes Mal.
Sind sterblich wir.
Und einmal
wird dieser süße Lauf
sein Ende nehmen.
Ich werde stürzen.
und meiner Träume
schöne Welt
bricht dann zusammen.
Bestimmt wirst du
noch fünfzig Jahre
länger leben.
Vergessen alles.
Von Alltags Macht
im unsichtbaren Netze
ins blinde Sputen
du wirst gezogen.
Aber zu dir auch solcher,
die verglüht, gekreuzigt,
ich werde kommen.
182
In deine Tagesträume:
Zwei Läufer – du und ich –
in Abendsonnenflammen,
zwei weiße Vögel,
schwingend hoch im Himmelblau.
***
Есть ли смысл в течении рек,
в беге ветра, в движении рода,
в колесе, в ковылянье калек,
в медицине, в крестовых походах?
В топях вечности глину веков

мы напрасно, наверно, месили.
Ни с сионских верхов, ни с голгоф
не сойдёт к нам крылатый Мессия.
***
Was ergibt einen Sinn?
Windeslauf, Strömen der Flüsse,
das erfundene Rad
oder das Tapsen der Krüppel?
Fortpflanzen unseres Menschentums?
Kreuzzüge der Ritter
oder die Medizin?
Im Jahrhunderte Sumpfe
183
den Lehm gestampft
wahrscheinlich wir vergeblich.
Denn weder von Zion
noch Golgatha kommt
der beflügelte Messias nieder.
***
Ob es Sinn gibt im Fließen des Stroms,
Windestreiben, im Vormarsch der Sippe,
in der Heilkunde, Zügen fürs Kreuz,
in dem Rad, in dem Hinken der Krüppel?
In der Ewigkeit Sumpf hatten wir

dessen Lehm wohl geknetet unsinnig.
Von Golgatha und Höhen Zions
kommt zu uns kein beflügelt’ Messias.
***
Я потерял себя в снегах далёких зим,
в сошедших паводках и отгремевших грозах.
Меня баюкают тяжёлые обозы
в пространствах детства. Негасимые над ним
сияют звёзды. Затянулся сладкий сон
за полдень жизни, и не страшен близкий вечер.
184
Но явь, как колокол, как налетевший ветер,
стучится в сердце мне, диктуя свой закон.
***
In Schneewehen ferner Winter,
in Frühlingsfluten,
im Sommer in Gewittern,
hab ich für immer mich verirrt.
Es wiegen mich in Schlaf
aus Zeiten meiner Kindheit
die schweren Flüchtlingstrecks.
Dahin, wo immer Sterne leuchten.
Der süße Traum
geht bis zur Lebenshälfte.
Auch vor dem Lebensabend
hab ich keine Furcht.
Und nur die Gegenwart,
die glockenstark, wie Sturm
an meine Herztür ballert,
diktiert mir ihr Gesetz.
***
Ich hab’ verloren mich im ferner Winter Schnee,
in Überschwemmungen und donnernden Gewittern.
Die schweren Wagenzüge in den Schlaf mich schütteln
im Raum der Kindheit. Über ihr die Sterne steh’n,
185
die nie erlöschen. Weilt so lang der süße Schlaf
bis Nachmittag des Lebens, naher Abend bangt nicht.
Die Wirklichkeit wie böser Wind, wie Glockenlaute
klopft mir ins Herz ’s Gesetz wie einfaches Diktat.
***
В глазах ребёнка – вечность. Ни рожденья,
ни смерти он не знает. Он живёт
той данностью, что взрослому – мгновенье,
а для него – вселенная. Он ждёт,
он ждёт чудес – и мир являет чудо:

то бабочка, то птица, то цветок.
Он спрашивает: Что? Зачем? Откуда?
Но знает: мир таинствен, мир глубок.
Он этот мир приемлет. Он – в разливах

великих рек, в сиянии светил,
он в шуме сосен, в лепете ленивых
степных ключей. Он в мир едва вступил,
но мудрость сотен, тысяч поколений

в его глазах, и взгляд его так чист,
что отражает свет речных течений
и с дерева летящий жёлтый лист.
186
***
In Kindesaugen Ewigkeit sich spiegelt.
Weder Geburt noch Sterben kennt das Kind.
Es lebt im Dasein, was für uns nur Augenblicke –
ist für das Kind die große heile Welt. Es wartet.
Es wartet auf ein Wunder – das Leben zeigt es ihm:

ein Vöglein hier, ein Schmetterling, da eine Blume.
Es möchte alles wissen: Was? Warum? Woher?
Aber es weiß: Geheimnisvoll und tief ist diese Welt.
Es greift das Weltbild auch so auf: die Fluten

großer Flüsse, Sternenlicht und Kiefernrauschen,
der kleinen Steppequellen sachtes Murmeln.
Obwohl es kaum auf unsre Welt gekommen,
in Kindesaugen – seiner Ahnen Weisheit,

sein Blick für alles offen ist und klar,
da spiegeln sich das Lichtspiel großer Flüsse
und das, vom Baume fallend, gelbe Blatt.
***
Я вернусь и к ногам твоим
положу присмиревшее сердце,
и тяжёлую гордость,
и горькую мудрость дорог.
187
***
Dir zu Fuß, wenn ich komme zurück,
lege ich mein beruhigtes Herze
und den bleischweren Stolz,
die bittere Weisheit des Wegs.
***
Берёзовые брёвна, я вас помню:
весенним лесом вы звенели надо мною,
и я завидовал полёту ваших крон.
***
O Birkenstämme, ich kann mich erinnern:
Das Frühlingslaub in euren Wäldern rauschte über mir,
und ich beneidete den Flug der grünen Kronen.
***
Освещённые окна в тумане.
Бормотанье дождя. Тишина.
Обнадёжит на миг и обманет,
из-за туч показавшись, луна.
188
***
Die beleuchteten Fenster im Nebel.
Leises Plappern des Regens. So still.
Macht mir Hoffnung der Mond, der vergebens
aus den Wolken so trügerisch schielt.
***
В нас время стирает грани.
Нелёгок его алмаз.
И блеском уж мы не раним
ничьих ни сердец, ни глаз.
Но чей-то постылый вечер,

быть может, согреешь ты –
как в сумерки греют свечи –
свечением доброты.
***
Die Zeit in uns löscht die Grenzen,
denn ihr Diamant ist schwer.
Und unser gedämpftes Glänzen
verletzt weder Aug’ noch Herz.
Doch manchen lästigen Abend,

vielleicht kannst erwärmen du –
189
wie Kerzen in Dämmerung flackern –
ihr gutes Leuchten bringt Ruh.
***
Всю ночь щекотали мне ноздри
запахи свежего сена,
всю ночь где-то рядом звенели
колокольцы уснувшего стада.
А проснувшись с зарёй, я увидел,
что осевшие было сугробы
подступили под самые окна.
***
Es kitzelte nachts mir die Nase
duftendes Heu frischgemähtes,
über Nacht hört’ ich Glockengeläute
in der Nachbarschaft schlummernden Herde.
Doch am Morgen, als ich just erwachte,
standen wieder die Schneehaufen nahe
an den Fenstern – sie schienen zu tauen.
***
Мы – это только начало,
первые птицы весны,
190
первый баркас, от причала
взрезавший пену волны.
Мы – это окна из башен.
Мы – это книги слепым,
первое семя для пашен,
солнца рассветного дым.
***
Wir – das ist eben der Anfang,
Vögel des Frühlings, der kommt,
erste Barkasse im Hafen,
strebende vorwärts so stolz.
Wir sind die Fenster in Türmen.
Wir sind für Blinde das Aug’,
wir sind fürs Acker die Samen,
steigender Sonne Rauch.
***
Босоногая осень стоит на пороге.
Бесконечность пространств в синеве её глаз.
Я встречаю её без тоски и тревоги –
Босоногая осень в назначенный час.
***
Bloß und barfüßig steht bunter Herbst an der Schwelle.
Aus den Augen das All strahlt sein endloses Blau.
191
Ich empfange ihn ohne Besorgnis und Schwermut –
steht mein Herbst bloß und barfuß, der Zeitpunkt ist da.
***
Твоё лицо в свечах,
твоё лицо.
Твои глаза в огнях,
твои глаза.
На том конце стола,
на том конце –
твой долгий взгляд в огнях,
твой долгий взгляд.
***
Dein Gesicht im Kerzenlicht,
dein Gesicht.
Deine Augen voller Flammen,
deine Augen.
Am Tisch, am anderen Ende,
am anderen Ende –
dein langer Blick im Licht,
dein langer Blick.
192
***
In Kerzen dein Gesicht,
o dein Gesicht.
Die Flammen lodern hell
in Augen dein’.
Mir gegenüber sitzt
du an dem Tisch –
dein langer Blick entflammt,
dein langer Blick.
***
Издалека пришла и смыла
босой твой след
случайная волна.
***
Von Weitem kam die wilde Welle
und klaute deine
barfüßige Spur.
193
***
Такая близость и такая даль.
Зову, зову – твоей души не слышу.
Обжитый дом, но снег летит под крышу.
Что там в тебе – июль или февраль?
Обжитый мир, но за тобой крыла

немых пространств. Ты – гостья в этом доме.
Остановилась жизнь на переломе.
Касаюсь век и губ – ты не ушла?
***
Du bist so nah und doch bist du so weit.
Ich höre deine Seele nicht – ich rufe.
Bewohntes Haus, was birgst du in den Stuben?
Ob Juli, Februar – egal – es schneit.
Bewohnte Welt, doch du bist hier ein Gast.

Geheime Räume haben dich beflügelt.
Der Wendepunkt hat ’s Leben kaum gezügelt.
Berühre Mund und Augen – bist du da?
194
***
Нам мира не постичь. Но в окнах – свет заката.
Нам тайны не познать. Но в сумерках кувшин
oблит голубизной, сиянием объято
безмолвие цветка. И видишь: мир един.
Един на краткий миг, но в этом миге вечны

свечение цветка и глиняный кувшин.
Колодцы глубоки, пространства бесконечны.
Да, мир непостижим. Но видишь: он един.
***
Unfassbar ist die Welt. Das Abendlicht im Fenster.
’s Geheimnis – ungelöst. In Dämmerung der Krug
begossen ist mit Blau, ergriffen ist vom Glänzen
der Blume stilles Sein. Die Welt ist Eins – siehst du.
Für einen Augenblick, doch ewig sind vereinigt

der Tonkrug in dem Blau und stiller Blume Schein.
Die Brunnen sind so tief, Welträume ohne Ende.
Unfassbar ist die Welt. Doch siehst du – sie ist Eins.
195
СТИХИ НА АНГЛИЙСКОМ
ЯЗЫКЕ. ПЕРЕВОДЫ
НА РУССКИЙ ЯЗЫК
GEDICHTE
AUF ENGLISCH. RUSSISCHE
ÜBERSETZUNGEN
***
When the ringing of the doorbell
Drills into my dreams
Proclaiming the dawn of my doom –
don’t pray for me.
I’ve asked for it myself.
When they trample me underfoot
Kicking me in the eye and scrotum
With hobnailed boots –
I’ve asked for it myself.
When the executioners’ guns
Fan in towards my heart,
Ready for the deadly spew –
Pray for my child.
***
Когда звонок в дверь
сверлом ввергается в мои сны,
делая ясным моё роковое предназначение,
не молитесь за меня.
Я попросил об этом сам.
Когда они попирают меня ногами,
пиная кованым сапогом
в глаза и в пах,
Я попросил об этом сам.
198
Когда ружья палачей,
готовые извергнуть смертельный плевок,
направляются в моё сердце,
Молитесь за моего ребёнка.
***
Если резкие трели звонка
Напророчат мне с гибелью встречу, –
Не молитесь тогда за меня,
За грехи свои я отвечу.
Если грубый носок сапога

Будет бить меня, мять и калечить, –
За грехи свои я отвечу.
Если пуля из дула ствола

В моей жизни поставит точку, –
За мою помолитесь дочку.
(Перевод Лидии Нечаевой)
199
***
Когда звон дверного колокола
Врезается в мои сны,
Возвещая зарю моего рокового конца –
не молись за меня.
Я сам об этом просил.
Когда растаптывают меня,
Пиная и в глаз, и в мошонку
Шипованными ботинками –
Я сам об этом просил.
Когда винтовки палачей,
Готовые к смертельной блевоте,
Развернувшись веером, целятся в моё сердце –
Помолись за моё дитя.
(Перевод Владимира Демыкина)
***
When that single-minded carpenter – Life –
has cut you to required size and shape
and proceeded to other business,
take care to collect the shaving –
you might still restore your true self,
given the will, and chance.
200
***
Когда тот несгибаемый плотник – Жизнь –
обстрогает тебя до нужных размера и формы
и займётся другими делами,
постарайся собрать обрезки –
ты мог бы ещё воссоздать свою сущность,
были бы желание – и удача.
***
Когда этот плотник усерднейший – жизнь –
придаст вам размер нужный, форму придаст
и к прочим делам возвратится,
сберечь постарайтесь стружки,
чтоб сущность свою воссоздать,
коль будет желанье и шанс.
(Перевод Антона Ротова)
***
Когда жизнь, замечательный плотник,
обстругав вас до тонкой палки,
перейдёт к своей новой работе,
наблюдая, как вас измотала,
постарайтесь выйти за рамки
и начните с нуля, с начала.
201
***
When I stepped off the bus,
The moon was dead,
The blocks of flats ahead were like a shark’s
truncated teeth,
The stretch of wasteland which
I had to pass to reach them
was Sahara,
halfway across it was a knoll of black
at which I stopped to rest (the day had been
a little long) – and suddenly I saw:
it was a prickly shrub, a living bush
which I ought to have noticed years ago
when I first came to live there.
There it stood,
exposed to the barbarity of boys,
the builder’s bulldozer,
the gentle gardener’s greed –
and yet alive,
and on its native soil.
***
Я с автобуса сошёл:
луна мертва,
дома вдали – как сточенных зубов
акульих ряд.
Пустырь, что должен был
я одолеть, велик был,
как Сахара.
202
На полпути увидел холмик я,
где захотел присесть (ведь день был чуть
затянутым) – и вдруг я осознал:
то был колючий куст, живой был куст! –
его я должен был заметить в год,
когда приехал жить там;
он стоял,
бессильный против варварства мальцов,
ковша бульдозера,
садовничьих причуд,
но был он жив,
и рос в родной земле.
***
Я вышел из автобуса. Луна
была мертва;
вдали многоэтажки
щербатыми акульими зубами
торчали за пространством пустыря,
которое пройти мне предстояло, чтоб их достичь;
и был пустырь Сахарой.
На полпути через него чернелся холмик;
я у него остановился отдохнуть (день выдался тогда
довольно долгим) – и вдруг увидел:
это был кустарник – живой колючий куст;
его заметить мне следовало много лет назад,
когда сюда я только переехал.
Там он стоял –
203
пред варварством мальчишек,
бульдозером строителя,
корыстью заботливого садовода
открыт и беззащитен –
но живой,
и на родной, на собственной земле.
***
В этом городе, ярком и шумном,
В царстве света, неона, машин
Был мой путь каменистым и трудным,
Среди многих был я один.
Здесь луне суждено пропасть,
Льют свой свет фонари, сутулясь.
И дома, как акулья пасть,
На кривых ощерились улицах.
Как Сахара, суха и бесплодна
В панцирь спрятанная земля,
А естественная природа
Здесь уже давно умерла.
В городском суетном захолустье
Безнадёжно я сник и устал.
Но пробивший асфальт жидкий кустик
Мне нежданно силу придал.
Не коснулись его садовник
И бульдозера жёсткий скребок,
Дети-варвары, грубый дворник
Не сломали хрупкий росток.
204
Как и я, он колюч, не красавец,
Но естественный и живой,
На родной земле иностранец,
Для искусственной флоры чужой.
***
Witness the plight of the bigger fishes
Driven by storms into shallow waters,
Where the small fry proliferate in teeming multitudes,
the leviathans rot in the blazing sun.
***
Вдумайся в тяжкую долю огромных китов,
Штормом заброшенных на мелководье:
Где мелюзга плодится кишащею массой,
левиафаны гниют под солнцем палящим.
***
Взяв реванш за былые обиды,
Пожирает мелкий планктон
В мелководье крупную рыбу,
Штормом загнанную в затон.
205
***
See
the snow
falling,
shrouding the grass,
the shrubs,
the trees.
They don’t resist –
they are dead.
Your love is dead.
I am dead.
***
Видишь,
как падает
снег,
кутая в саван траву,
кусты,
деревья?
Они не противятся –
они мертвы.
Твоя любовь мертва.
Я мёртв.
206
***
Снег
летит
с неба.
Он на траве,
кустах,
ветвях,
безвольных с ним.
Мертвы они,
твоя любовь,
и сам я мёртв.
***
Видишь, травы, деревья, кусты,
Словно в шторм молодые побеги,
Сникли, умерли до весны,
Завернувшись в саван из снега.
Умерла и твоя любовь
Под пятою тяжкого рока, –
И моя не струится кровь,
Умер я – до предела, до срока.
207
***
Смотри –
падает снег,
покрывая траву,
кусты,
деревья.
Они не сопротивляются –
они мертвы.
Твоя любовь мертва.
Я мёртв.
208
209
Фотоархив
BILDARCHIV
Братья Альфред и Виктор Шнитке.
Die Brüder Alfred und Viktor Schnittke.
212
213
Бабушка Виктора Шнитке по отцовской линии.
Viktor Schnittkes Großmutter väterlicherseits.
214
Супруга поэта Екатерина Казённова.
Москва, начало 1970-х гг.
Ehefrau des Dichters Jekaterina Kasjonnowa.
Moskau, Anfang der 1970er Jahre.
215
Виктор Шнитке со своей дочерью Марией у себя дома.
Начало 1980-х гг.
Viktor Schnittke und seine Tochter Maria zu Hause.
Anfang der 1980er Jahre.
216
217
Поэт и его супруга Екатерина Георгиевна Казённова
у себя дома. Середина 1980-х гг.
Der Dichter und seine Ehefrau Jekaterina Georgijewna
Kasjonnowa zu Hause. Mitte der 1980er Jahre.
218
219
Виктор Шнитке в Вологодской области.
Начало 1980-х гг.
Viktor Schnittke im Gebiet Wologda.
Anfang der 1980er Jahre.
220
221
Виктор Шнитке в США в гостях у американского
художника. 1980-е гг.
Viktor Schnittke in den USA beim Besuch eines
amerikanischen Künstlers. 1980er Jahre.
222
223
Виктор Шнитке со своей американской
родственницей. 1980-е гг.
Viktor Schnittke mit seiner amerikanischen
Verwandten. 1980er Jahre.
224
225
В Германии. Приём на вилле Хаммершмидт.
11 октября 1989 г.
In Deutschland. Empfang auf der Villa Hammerschmidt.
11. Oktober 1989.
226
227
Виктор Шнитке с подругой детства, ныне доктором
филологических наук, профессором МГУ
им. М.В. Ломоносова Ниной Леонтьевой. 1980-е гг.
Viktor Schnittke mit seiner Kindheits-Spielgefährten
Nina Leontjewa, heute hab. Dr. der Philologie,
Professorin der Moskauer Staatlichen
M. W. Lomonossow-Universität. 1980er Jahre.
228
229
Общение с англичанами.
Ленинград, конец 1980-х гг.
Ein Gespräch mit Engländern.
Leningrad, Ende der 1980er Jahre.
230
231
Виктор Шнитке с немецким переводчиком.
Конец 1980-х гг.
Viktor Schnittke mit einem Übersetzer für Deutsch.
Ende der 1980er Jahre.
232
Дерек Хилл, художник, один из лучших друзей
Виктора Шнитке. 1990-е гг.
Künstler Derek Hill, einer der besten Freunde
Viktor Schnittkes. 1990er Jahre.
233
У родственников в Пенсильвании, США. 1980-е гг.
Bei Verwandten in Pennsylvanien, USA. 1980er Jahre.
234
В поездке с английской группой по Волге. 1980-е гг.
Bei der Wolga-Reise mit einer englischen Gruppe.
1980er Jahre.
235
Содержание / Inhalt
Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6
О Международном литературном
конкурсе имени Виктора Шнитке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
О Викторе Шнитке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13
Vorwort . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16
Über internationalen Literaturwettbewerb
„Viktor Schnittke“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19
Über Viktor Schnittke . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 23
Стихи на немецком языке. Переводы

на русский язык / Gedichte auf Deutsch.
Russische Übersetzungen
„Ich singe in einem kleinen Chor …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . 28
«Я пою в маленьком хоре…»
(Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 28
Ein Menschenleben . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29
Жизнь человеческая (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . 30
Жизнь человеческая (Перевод Олеси Бессмельцевой) . . . . 31
„Diese Pfütze im Gras …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32
«Эта лужица в траве…»
(Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32
«Лужица на траве…»
(Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32
„Vater …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33
«Отец…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33
„Vater, ich denke so oft an dich …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34
236
«Как часто тебя вспоминаю, отец…»
(Перевод Елены Зейферт) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34
«Отец, я помню, часто так бывало…»
(Перевод Натальи Коткиной) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35
„Wenn, fremd im Dorf meiner Väter …“ . . . . . . . . . . . . . . 36
«Когда я, в селе своих предков чужой…»
(Перевод Натальи Колесниковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37
Eine Gruppenaufnahme . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38
Групповой снимок (Перевод Виктора Дица) . . . . . . . . . . . . 38
Gedenktag . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39
День памяти (Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . . . . . 39
„Wer Gedichte macht, ist ein einsamer Mann …“ . . . . . 40
«Творец всегда одиночка…»
«Сочинитель стихов всегда одинок…»
(Перевод Вячеслава Куприянова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41
«Кто стихи создаёт – словно перст одинок…»
(Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41
«Одинокий голос человека…»
(Перевод Виктора Дица) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41
«Кто пишет стихи, тот одинок…»
(Перевод Анны Гааг) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 42
«Тот, кто пишет стихи, всегда одинок…»
«Кто стихи создаёт, тот всегда одинок…»
(Перевод Лидии Шульц) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
«Поэт, по сути, одинок…»
(Перевод Елены Попковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
«кто пишет стихи тот всегда одинок…»
(Перевод Валентина Надеждина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
«Кто пишет стихи – одинокий поэт…»
(Перевод Владимира Лежнева) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
237
«Кто пишет стихи – одинок…»
(Перевод Игоря Новокрещинова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
Der Dichter . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45
Поэт (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45
Die Russlanddeutschen . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 46
Российские немцы (Перевод Елены Зейферт) . . . . . . . . . . . . 46
Российские немцы (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . 47
Российские немцы (Перевод Бориса Марченко) . . . . . . . . . . 47
Российские немцы (Перевод Катарины Кухаренко) . . . . . . . 48
„Der Schnee ist Wiederkehr der Kindheit …“ . . . . . . . . . . 48
«Снег – возвращение детства…»
«Снег – это детства возвращение…»
«Снег – это детства возвращение…»
«Снег – возвращенье в детство, это – смерть…»
(Перевод Игоря Новокрещинова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 50
«Снег – это возвращенье в радость…»
(Перевод Екатерины Новиковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 50
«снег – возвращенье детских лет…»
«Снег возвращает в детство…»
(Перевод Лидии Шульц) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51
„Tier …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51
«Зверь…» (Перевод Вячеслава Куприянова) . . . . . . . . . . . . . . 52
„Du bist alles …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
«Ты всё – и Ева, и рай…» (Перевод Лидии Шульц) . . . . . . . 53
«Ты всё в этом мире…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . 53
Der Anfang . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 54
«день отгорел и жизнь моя ушла…»
238
In der Apotheke . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55
«Безупречна форма, волосы светлы…»
(Перевод Анны Гааг) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56
„Wenn alles nur Zufall …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56
«А если случайность…»
„Ein kleiner Ort an einem großen Fluss …“ . . . . . . . . . . . 57
«Местечко на излучине реки…»
(Перевод Олеси Бессмельцевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 58
«Селенье над широкою водой…»
«Деревня притулилась у реки…»
(Перевод Ирины Фадеевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60
«Буду вспоминать годам я вопреки…»
«вот деревенька прямо у реки…»
«Маленький посёлок на большой реке…»
„Das sanfte Regenwasser im Fass …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . 64
«В бочке дождевая вода…»
«В бадье, где дождевая вода…»
«В бочке – покой воды дождевой…»
«В бочке дождевая вода…»
«была дождевая вода в кадушке…»
«В бочке мягкая дождевая вода…»
«Вода дождевая в глубоком ковше…»
239
„Jetzt kann ich Dürer werden …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 69
«Кто теперь я? Быть может, Дюрер…»
«Теперь кем ни стану…»
«Сегодня мог бы Дюрером я быть…»
«Хоть стану я Дюрером, Моцартом, Манном…»
«Могу писать великие холсты…»
„Meine Vorfahren waren Bauern …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72
«Крестьянами были отец мой и мать…»
«Были предки мои крестьянами…»
«Корнями уходит в крестьянство мой род…»
(Перевод Екатерины Новиковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73
«Предки – крестьяне все от роду…»
(Перевод Гарри Перельдика) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 74
Traum . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75
Мечта (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75
Мечта (Перевод Елены Зейферт) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 76
«В чернильной тьме ночных глубин…»
«в черночернилии ночном…»
Мечта (Перевод Гарри Перельдика) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 77
„Die Wege der Steppe sind lang …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 78
«Долги дороги степей…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . 78
«Дороги степные длинней…»
(Перевод Дарьи Барабеновой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79
Im Rubljow-Museum . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80
240
В музее Рублёва (Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . 80
В музее Рублёва (Перевод Вячеслава Куприянова) . . . . . . . . 81
В музее Рублёва (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . 82
„Ich hab’ mich in fremden Sprachen verirrt …“ . . . . . . . . 83
«Я заблудился в чужих языках…»
«Я в речи чужой потерял ориентир…»
(Перевод Дарьи Барабеновой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 83
«я затерялся в чужих речах…»
«В чужих языках заблудился я…»
«В чужих языках я блуждал, как во сне…»
«Я заблудился в городах и весях…»
„Wenn ich im Herbst über die Felder geh’ …“ . . . . . . . . . 86
«Когда в полях осенних я бреду…»
„Was ist mir diese herbe, strenge Sprache …“ . . . . . . . . . 87
«Что мне этот терпкий, строгий язык…»
«Что для меня вот этот строгий, резкий язык…»
«Что для меня этот терпкий, строгий язык…»
«Что для меня значит этот терпкий и строгий язык…»
«Что мне этот строгий и гортанный…»
(Перевод Катарины Кухаренко) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 91
„Ich habe gesprochen mit hundert Stimmen …“ . . . . . 91
«Ста голосами я говорил…»
241
«Я говорил сотнями голосов…»
«Я ста голосами пытался поведать…»
«Из сотни голосов…» (Перевод Ирины Фадеевой) . . . . . . . 93
«Я шептал, как ветер, сотнями голосов…»
(Перевод Владимира Лежнева) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94
„Die Welt ist mir zweimal gegeben …“ . . . . . . . . . . . . . . . 94
«Мир мне подарен дважды…»
«Этот мир даётся дважды…»
«Витаю словно в двух мирах…»
«Мне дважды дан мир необъятный…»
«Этот мир мне подарен дважды…»
(Перевод Натальи Коткиной) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 97
„Die Vergangenheit ragt …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98
«Прошлое нависает…»
«Прошлое возносится…»
«Прошлое высится…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . 99
«Органом былое звучит…»
(Перевод Олеси Бессмельцевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100
November ’42 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 101
Ноябрь 1942-го (Перевод Олеси Бессмельцевой) . . . . . . . . . 101
„Ich habe ein altes Klavier zu Hause …“ . . . . . . . . . . . . . 102
«Дома у меня есть старое пианино…»
(Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 102
«Годами стоит пианино, стареет…»
242
Der Musiker . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103
Музыкант (Перевод Катарины Кухаренко) . . . . . . . . . . . . . . . 104
Музыкант (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 105
Österreich-Visionen . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 106
Видения Австрии (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . 107
Ein Bauer in Mönichkirchen (Herr Luev) . . . . . . . . . . . . . 108
Крестьянин в Мёнихкирхене (Герр Люев)
(Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109
„Da steht ein Greis vor der Tür …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110
«старик у двери застыл…»
(Перевод Валентина Надеждина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 111
«Старик у дверей: продрог…»
Der alte Mann im Freien . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 112
Старик на просторе (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . 113
Старик под открытым небом
(Перевод Елены Зейферт) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114
«видя кроны деревьев в небе…»
Старик на берегу (Перевод Гарри Перельдика) . . . . . . . . . . 115
«Он глядел, как вонзаются в небо сосны…»
(Перевод Екатерины Новиковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 115
In Pjatigorsk . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 116
В Пятигорске (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
„Die dunklen Tiefen der Tischplatte spiegeln …“ . . . . . 117
«Тёмные глубины столешницы…»
«Тёмные глубины столешницы отражают…»
„Ich war auf Seelenwanderung – verwandelt …“ . . . . . 119
«Я в странствиях души был – изменённый…»
243
«Я, в странствиях души, был отрешён…»
«Я пережил перевоплощенье душ, я был иной…»
(Перевод Вячеслава Куприянова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121
„Selbst im Nebel des Herbstes …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121
«Даже в осеннем тумане…»
(Перевод Вячеслава Куприянова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 122
«И в осеннем тумане…»
«В тумане осени глаза поэтов ищут…»
(Перевод Елены Попковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 124
«и в осеннем тумане…»
„Wie sich mein Weg auch wand …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
«Как ни был извилист мой путь…»
Dein Schweigen . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 126
Твоё молчание (Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . 127
Твоё молчание (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . . . . . 127
„Genieße diese Minute …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 128
«Живи этой минутой…»
«Цени такие минуты…»
(Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 129
«Наслаждайся этой минутой…»
„Diese Anstrengung …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130
«Все эти усилия…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . . . . 130
„In der ärgsten Kriegszeit zerbrachen …“ . . . . . . . . . . . . 131
«В самые трудные дни войны соседи…»
244
«В тяжелейшие дни войны соседи…»
(Перевод Натальи Колесниковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133
„Ich reiche in den Bach …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 134
«Я касаюсь ладонью ручья…»
«Я опускаю руку в ручей…»
«Касаюсь ручейка…»
„Wenn der Asphalt dir vor die Fenster dringt …“ . . . . . 136
«когда асфальт накатан на пути…»
„Wo sich Lippen auf Lippen pressen …“ . . . . . . . . . . . . . 138
«Где губы прижимаются к губам…»
„Das Brot war knapp. Es war das Abendbrot …“ . . . . . 139
«Горбушка к ужину – весь хлеб, что был у нас…»
«Был скуден хлеб, и составлял он ужин…»
Abend . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 141
Вечер (Перевод Виктора Дица) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 142
„Wir nahmen uns so vieles vor …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 142
«Казалось в детстве всё легко и просто…»
„Heute ging ich …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 144
«Сегодня проходил я…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . 145
„Er stand, ein Kind, in einem grünen Garten …“ . . . . . . 145
«Ребёнком он стоял в саду зелёном…»
245
«Ребёнком он стоял в саду зелёном…»
«Ребёнком он играл в саду зелёном…»
(Перевод Катарины Кухаренко) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 147
„Wenn der Herbst in deine Nächte dringt …“ . . . . . . . . 147
«Когда уж осень в ночь твою стучит…»
(Перевод Ирины Фадеевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 147
„Ich sah dich selten. Wenn auch klein, der Ort …“ . . . . . 148
«Встречались редко. В нашем городке…»
Vor dem Erwachen . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 149
Перед пробуждением
(Перевод Натальи Колесниковой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 150
Перед пробуждением (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . . 150
Blick durchs Fenster . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 151
Взгляд из окна (Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . . 151
Взгляд в окно (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . . . 152
„Ich stelle mich auf den Winter ein …“ . . . . . . . . . . . . . . 153
«Приход зимы…» (Перевод Елены Попковой) . . . . . . . . . . . 154
«а ну-ка настроюсь-ка я на зиму…»
„Babylonische Könige …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155
«Вавилонские цари…» (Перевод Юрия Куимова) . . . . . . . 156
„Ich kenne diesen Baum von Kindheit auf …“ . . . . . . . . 157
«Я с детства с этим деревом знаком…»
«Я с детства с этим деревом знаком…»
«Это дерево с детства я знал…»
(Перевод Темиржана Татина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 158
„Wenn der Mondschein die Welt
überschwemmt …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
246
«В час, когда наплывает луна…»
„Wir sind nur einmal da …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 160
«Мы здесь живём лишь раз…»
«мы здесь всего лишь раз…»
«Мы здесь только однажды…»
(Перевод Ольги Выходцевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 162
Friedhof an der Wolga . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163
Кладбище у Волги (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . 163
„… Eine Vision, so deutlich wie das Leben …“ . . . . . . . 163
«…Видение, где жизнь себя узнала…»
«…Подобно жизни чёткое виденье…»
„Ich will dich nicht zum Sprechen zwingen …“ . . . . . . 164
«Я говорить тебя не принуждаю…»
Heute . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 165
Сегодня (Перевод Владимира Летучего) . . . . . . . . . . . . . . . . 166
Сегодня (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . . . . . . . . . 166
Теперь (Перевод Олеси Бессмельцевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167
Стихи на русском языке. Переводы

на немецкий язык / Gedichte auf Russisch.
Deutsche Übersetzungen
«Вечер…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 170
„Abend …“ (Перевод Катарины Кухаренко) . . . . . . . . . . . . . . 170
„Abend …“ (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . . . . . . 171
247
Памяти друзей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 172
Gedenk der Freunde
In Erinnerung an Freunde
«Сам с собою я – неуживчивый…» . . . . . . . . . . . . . . . . 174
„Unerträglich bin ich auch selbst mit mir …“
„Mit mir selbst …“ (Перевод Катарины Кухаренко) . . . . . . . 175
«Ты будешь уходить и возвращаться…» . . . . . . . . . . . 175
„Du wirst wie immer weggehen und kommen …“
„Du wirst gehen und wiederkommen, wie …“
«Бегом буден, перестуком дат…» . . . . . . . . . . . . . . . . . 177
„Im Laufe von Tagen …“
„Werktagslauf und Daten Schlag um Schlag …“
«Давным-давно…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
„So lange her …“ (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . 180
«Немое утро бытия…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
„Der stumme Morgen des Daseins …“
„Ein stummer Morgen des Lebens …“
«Как встречи в океане – наши встречи…» . . . . . . . . 181
„Wie auf dem Ozean …“
«Есть ли смысл в течении рек…» . . . . . . . . . . . . . . . . . 183
„Was ergibt einen Sinn? . .“
248
„Ob es Sinn gibt im Fließen des Stroms …“
«Я потерял себя в снегах далёких зим…» . . . . . . . . . 184
„In Schneewehen ferner Winter …“
„Ich hab’ verloren mich im ferner Winter Schnee …“
«В глазах ребёнка – вечность. Ни рожденья…» . . . . 186
„In Kindesaugen Ewigkeit sich spiegelt …“
«Я вернусь и к ногам твоим…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187
„Dir zu Fuß, wenn ich komme zurück …“
«Берёзовые брёвна, я вас помню…» . . . . . . . . . . . . . . 188
„O Birkenstämme, ich kann mich erinnern …“
«Освещённые окна в тумане…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . 188
„Die beleuchteten Fenster im Nebel …“
«В нас время стирает грани…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 189
„Die Zeit in uns löscht die Grenzen …“
«Всю ночь щекотали мне ноздри…» . . . . . . . . . . . . . . 190
„Es kitzelte nachts mir die Nase …“
«Мы – это только начало…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 190
„Wir – das ist eben der Anfang …“
«Босоногая осень стоит на пороге…» . . . . . . . . . . . . 191
„Bloß und barfüßig steht bunter Herbst an
der Schwelle …“ (Перевод Светланы Качеровской) . . . . . . . 191
249
«Твоё лицо в свечах…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 192
„Dein Gesicht im Kerzenlicht …“
„In Kerzen dein Gesicht …“
«Издалека пришла и смыла…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 193
„Von Weitem kam die wilde Welle …“
«Такая близость и такая даль…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . 194
„Du bist so nah und doch bist du so weit …“
«Нам мира не постичь. Но в окнах –
свет заката…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195
„Unfassbar ist die Welt. Das Abendlicht im Fenster …“
Стихи на английском языке. Переводы

на русский язык / Gedichte auf Englisch.
Russische Übersetzungen
„When the ringing of the doorbell …“ . . . . . . . . . . . . . . . 198
«Когда звонок в дверь…»
(Перевод Натальи Коткиной) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 198
«Если резкие трели звонка…»
(Перевод Лидии Нечаевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199
«Когда звон дверного колокола…»
(Перевод Владимира Демыкина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200
„When that single-minded carpenter – Life …“ . . . . . . 200
«Когда тот несгибаемый плотник – Жизнь…»
(Перевод Владимира Демыкина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 201
«Когда этот плотник усерднейший – жизнь…»
(Перевод Антона Ротова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 201
250
«Когда жизнь, замечательный плотник…»
(Перевод Лидии Нечаевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 201
„When I stepped off the bus …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 202
«Я с автобуса сошёл…» (Перевод Антона Ротова) . . . . . 202
«Я вышел из автобуса. Луна…»
(Перевод Владимира Демыкина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 203
«В этом городе, ярком и шумном…»
(Перевод Лидии Нечаевой) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 204
„Witness the plight of the bigger fishes …“ . . . . . . . . . . 205
«Вдумайся в тяжкую долю огромных китов…»
(Перевод Владимира Демыкина) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 205
«Взяв реванш за былые обиды…»
„See …“ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 206
«Видишь…» (Перевод Владимира Демыкина) . . . . . . . . . . . 206
«Снег…» (Перевод Антона Ротова) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 207
«Видишь, травы, деревья, кусты…»
«Смотри…» (Перевод Натальи Коткиной) . . . . . . . . . . . . . . 208
Фотоархив / Bildarchiv . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 212
251
О серии
«Зеркальные стихи» /
„Spiegelgedichte“
Р оссийско-немецкие писатели – русско-немецкие

билингвы, нередко пишущие на двух родных язы-
ках. Это уникальное литературное явление.
В 2011 г. издательство «МСНК-пресс» инициировало
книжную серию «Зеркальные стихи» /„Spiegelgedichte“.
Первая книга в этой серии – сборник стихов россий-
ско-немецкого поэта Роберта Вебера «В точке пере-
сечения» / „Im Schnittpunkt“.
В названии серии – метафора «Стихи, отражающиеся
друг в друге», показывающая специфику содержания
книг. Серия представляет издания поэтов – рос-
сийских немцев с зеркальными русско-немецкими
переводами стихотворений. Даётся перевод каждого
стихотворения – русские тексты словно бы отража-
ются в немецких. Для этой серии предпочтительны
авторские переводы на второй родной язык (или
авторское создание вариантов стихотворений на вто-
ром родном языке). Но книга может быть переведена
и не автором, а другими переводчиками.
Преимущество серии «Зеркальные стихи» / „Spiegel-
gedichte“ – доступность книг как для русского, так и
для немецкого читателя.
252
Über die Gedichtreihe
„Spiegelgedichte“ /
«Зеркальные стихи»
R usslanddeutsche Schriftsteller sind Zweisprachler mit

Deutsch und Russisch, die oft in den beiden Mutter-
sprachen dichten. Dies ist eine unikale Erscheinung in der
Literatur.
2011 wurde vom Verlag „IVDK-Medien“ eine Bücherreihe
„Spiegelgedichte“ («Зеркальные стихи») initiiert. Als ers-
tes Buch dieser Reihe erschien ein Gedichtsband des russ-
landdeutschen Dichters Robert Weber „Im Schnittpunkt“
(«В точке пересечения»).
Im Titel dieser Bücherreihe versteckt sich die Metapher:
„Gedichte, die sich gegenseitig widerspiegeln“, welche auf
die Eigenart der Bücherinhalte hindeutet. Die Bücherreihe
stellt die Ausgaben russlanddeutscher Dichter mit spie-
gelbildlichen russischen und deutschen Übersetzungen
der Verse vor. Jedes Gedicht wird mit Übersetzung ver-
sehen: Russische Texte bilden ein gewisses Spiegelbild
der deutschsprachigen. Für diese Bücherreihe wurden
die Autorenübersetzungen in die jeweilige zweite Mut-
tersprache (bzw. Dichtungen des Autors in der jeweiligen
zweiten Muttersprache) bevorzugt. Jedoch kommt auch
vor, dass das Buch auch nicht vom Autor selbst, sondern
von anderen Übersetzern übersetzt wird.
Der Vorteil der Bücherreihe „Spiegelgedichte“ / «Зеркаль-
ные стихи» besteht in der Zugänglichkeit der Bücher so-
wohl für russische als auch für deutsche Leserschaft.
253
Книга стихов Виктора Шнитке
в переводах других авторов
Виктор Шнитке
Я в странствиях души
был чужаком
Редакторы: д. филол. н. Елена Зейферт, Марина Чикова

Корректоры: Татьяна Мельниченко, Александр Паисов
Дизайн, вёрстка: Анастасия Иксти
Логотип и иллюстрация на обложке: Елена Эпп
Проект осуществлён из средств

бюджета Федеративной Республики Германия
в рамках программы по поддержке
немецкого меньшинства.
Buch der Gedichte Viktor Schnittkes
in Übersetzungen anderer Autoren
Viktor Schnittke
Ich war auf Seelenwanderung,

ein Fremder
Lektorat: Dr. habil. Elena Seifert, Marina Tschikowa

Korrektur: Tatjana Meljnitschenko, Alexander Paissow
Design, Layout: Anastassija Iksti
Logotype und Umschlaggestaltung, Illustration: Elena Epp
Die Herausgabe der Publikation wurde möglich dank der Förderung

des Bundesministeriums des Innern der Bundesrepublik Deutschland
im Rahmen des Programms zur Förderung deutscher Minderheiten
in den Ländern der ehemaligen Sowjetunion.
Подписано в печать: 7.11.13.
Формат издания: 75х90/32. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 8. Тираж 500 экз.
Издано ЗАО «МСНК-пресс» по заказу

АОО «Международный союз немецкой культуры»
119435, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 5, оф. 51

Виктор Шнитке. Стихотворения на немецком, русском и английском языках PDF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Виктор Шнитке. Стихотворения на немецком, русском и английском языках PDF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Москва

Книга стихов Виктора Шнитке

Buch der Gedichte Viktor Schnittkes

Книга является лауреатом Всероссийского конкурса «Российские

© Е.Г. Казённова, 2013

П ри жизни российско-немецкого поэта Виктора

У чредителем конкурса выступил Международный

Шорт-лист по номинации «Художественная проза

Шорт-лист по номинации «Переводы стихо­

Шорт-лист по номинации «Литературоведческие

Р одился в 1937 г. в городе Энгельсе. По матери

Z u Lebzeiten des russlanddeutschen Dichters Viktor

A ls Begründer des Wettbewerbs trat der Internationale

Shortlist in der Nominierung „schöngeistige Prosa über

Shortlist in der Nominierung „Übersetzungen

Shortlist in der Nominierung „literaturwissenschaftliche

E r wurde 1937 in der Stadt Engels geboren. Mit seiner

Die Weise einfach, die Worte schlicht.

Solang wir es tun, ist die Kerze da.

Мелодия проста, слова обыкновенны.

Пока нас слышно, свеча горит.

Wie alle urwüchsigen Wesen

Du stammtest vom Lande,

Nur wenige nannten dich Mutter,

Der Krug deiner Sorgen war schwer,

Du warst voller Leben,

Как все существа из праха

Ты, вся от земли по роду,

Полна забот твоя чаша

Была ты исполнена жизни,

Как всё, что природой хранимо,

Цвет почвы родной,

Немногие матерью звали,

Глубок тёмный омут забот,

Полна была жизни,

Dieses Lispeln des Laubs –

Слышишь: лепет листвы –

Этот шёпот листвы –

Großvater lag im Sterben

Wir betteten ihn auf den Wagen,

Großvater blieb die Mühsal

Дед умирал, но смерть

Мы уложили его в телегу,

Деду не пришлось бороться с невзгодами.

wie war es möglich, dass schon damals du

Doch unverkennbar deine Eigenart.

Всё будущее ты несла в себе.

Heute vor zwölf Jahren.

Feiere ich den Tod?

Двенадцать лет миновало.

Seine Welt hat weder Vers noch Reim

Он создаёт мир, где нет ни строк, ни лада,

Но мир его рифм и ритма лишён,

Его внутренний мир не имеет ни слов, ни рифм

В мире его уже нет ни рифмы, ни слов:

Его мир пуст – ни стихов, ни рифм,

Его хрупкий мир без рифм и без строк

И ни стиха, ни рифмы нет

И все мечты его во прах

Его мир не стихи и не рифмы,

В такой душе – ни рифмы, ни стиха,

Habe nur dieses

Hat man mich weggetragen,

Шорт-лист по номинации «Переводы стихо