Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
АННОТАЦИЯ
Художник А. Е. СКОРОДУМОВ
БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЗЛЁТ
Под вечер по бульвару Капуцинов в Париже шел стройный, выше среднего роста
блондин лет тридцати. Шел он не спеша, на каждом шагу останавливаясь, разглядывая
красочные рекламы ночных кабаре, броские афиши кинокартин. Подолгу задерживался
путник и у каждой витрины; порой он что-то шептал про себя, удивленно покачивал головой
и затем медленно шел дальше, чтобы вновь задержаться у следующего окна.
По тому, как внимательно разглядывал он все, что попадалось на пути, как быстро
бегали от предмета к предмету его голубые глаза, можно было предположить, что человек
этот - приезжий. В этом убеждал также его новенький, видимо, недавно сшитый, костюм,
несколько темный для этого времени года, вышедший из моды галстук и чересчур светлые
ботинки. Мгновенно определив, что это приезжий, продавец каких-то забавных мелочей
обратился к нему с предложением товара, но остановился в изумлении, услыхав слова,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 3
контузия. Томительные месяцы лазарета, потом революция, внезапная нищета. Долгие годы
разрухи, голода. Чего только не предпринимал, что не делал, где не работал, лишь бы
спастись от гибели, избежать голодной смерти! Следователем работал в уголовном розыске,
переводчиком, киноактером был. Сказали бы раньше студенту училища правоведения
дворянину Алехину - только бы улыбнулся.
Так велика ли цена твоим сегодняшним заботам? - спрашивал сам себя Алехин. - Что
они значат? Нет денег - подумаешь, беда! Будут, все будет! И деньги будут и квартира.
Главное, получил, наконец, возможность играть в шахматы, участвовать в международных
турнирах. Несколько приглашений уже в кармане: Будапешт, Гаага, Лондон. И сеансы
одновременной игры - это ведь тоже деньги и популярность. Теперь вспомнят гроссмейстера
Алехина, очень скоро вспомнят! Умеет он играть в шахматы и заставит себя признать! Пусть
сейчас на троне Капабланка, царствование его недолго будет безмятежным. Кубинцу
придется пережить неприятные минуты, скоро придется. Русский лев вырвался из заточения,
он теперь страшен. Берегись, «непобедимый» чемпион! Мы еще…»
Задумавшись, Алехин чуть не сшиб какого-то господина, и это вернуло его к
действительности. Он уже поднялся к площади Этуаль и находился теперь у самой
Триумфальной арки. Отсюда по многочисленным радиусам растекались потоки автомобилей
и устаревших экипажей. Полюбовавшись величественным зрелищем, Алехин уже по другой
стороне Елисейских полей пошел обратно к Лувру. Не дойдя до мрачного дворца
французских королей, он свернул налево и вскоре оказался у здания оперы. Это было
любимое место Алехина, отсюда начинался бульвар Капуцинов, потом Итальянский бульвар
и Монмартр. Спросили бы его, почему он так привязался душой именно к этому месту
Парижа, Алехин толком не смог бы ответить. Может быть, потому, что тень разбросистых
каштанов, звонкие голоса продавцов и величавое спокойствие посетителей кафе создавали
здесь атмосферу сердечности и обжитого уюта.
На углу бульвара Капуцинов и авеню Опера у Алехина развязался шнурок… Пока он
соединял узлом непослушные тесемки, мимо него беспрерывным потоком шли приехавшие
со всех концов света туристы, юркие, щупленькие завсегдатаи кафе, элегантные женщины.
Знаменитые парижские женщины: броские прически, подведенные глаза и неестественно
тонкие талии. «Соблюдают диету», - подумал Алехин.
Мысль о еде вызвала вдруг острый приступ голода, и он уже не мог оторваться от
витрины ближайшего магазина, за углом, где было выставлено все, что смог придумать
изобретательный ум французских гастрономов. Рядом с огромной банкой розовых креветок
лежали коробки со скумбрией и сардинами; черная кровяная колбаса хвасталась своим
здоровьем перед лионской и совсем не замечала свисавших откуда-то сверху ожерелий
бледных сосисок. Трусливо прижались друг к другу сгорбившиеся нашпигованные языки.
Левая половина витрины была отдана во власть сырам. Колеса швейцарского сыра толкались
здесь с круглыми головами сыров голландских; рокфор с голубыми прожилками
покровительственно поглядывал из-под стеклянного колпака на обнаженный кантальский
сыр и честер золотого цвета. Дальше шли горы фруктов, потом печенье, торты и пирожные с
кремом и сбитыми сливками.
Тысячи пиявок присосались вдруг к желудку Алехина, нестерпимый приступ голода
вызвал внезапную дрожь в ногах и руках. Идти дальше не было сил. Не в состоянии
справиться с муками голода, Алехин зашел в магазин и вскоре вышел оттуда, неся в руках
маленькую, завернутую в прозрачную бумагу колбаску-салями. Оглянувшись по сторонам,
он жадно откусил половину колбасы и, тайком пожевывая, с безразличным видом пошел
дальше.
Вскоре и остатки салями последовали за первой порцией.
Ощущение голода все же не исчезло, и Алехин один момент подумал: не поесть ли где-
нибудь здесь, в ближайшем кафе? Затем он решительно повернул назад и зашагал уже
быстрее, как человек, твердо знающий, куда направляется. Вскоре он опять был на площади
Оперы и, пройдя с километр по авеню Опера, попал, куда стремился.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 5
вглубь коридора, отсюда лестница вела наверх - в комнату, где играли в бридж. В углу на
пришельца хмуро глядел бронзовый Морфи, на стенах висели карикатуры. Среди
изображенных персонажей Алехин сразу узнал Тургенева. Все здесь сохранилось в том же
порядке, что и восемь лет назад. Пусть мчится время, кафе «Режанс» было и остается
шахматным! Что же до бриджа, так ведь на Западе шахматы и бридж уживаются рядом.
Алехин вернулся в шахматную комнату. «Раньше здесь бывало больше посетителей, -
подумал он, оглядев десяток любителей, склонившихся над шахматами. - Времена все же не
те! А может быть, еще рано?»
Пройдя мимо столиков, Алехин оглядел играющих и автоматически оценил положение
на досках. Два аккуратненьких старичка замерли друг против друга в удивительно похожих
позах, да и позиции их шахматных армий были абсолютно схожи. «Битая ничья», - сразу
оценил положение на доске Алехин. За соседним столиком тяжело сопел толстяк, не находя
защиты против атаки худого, нервного юноши. «Плохи дела у толстяка, нужно сдаваться», -
молниеносно поставил гроссмейстер диагноз безнадежно больной шахматной позиции
толстого француза. Острая схватка за третьим столиком заинтересовала было Алехина, но он
решил не задерживаться и, заняв свободное место за столом, покрытым белоснежной
скатертью, принялся изучать меню.
Появился официант.
- Креветки, филе Шатобриан, соус беарнез, - распорядился Алехин. Помедлив секунду,
добавил: - Бутылочку бургундского - помар и, конечно, кофе.
Вскоре Алехин с аппетитом уничтожал вкусную пищу. Вино приятно согревало и
заметно кружило голову. «Без привычки, - про себя отметил Алехин. - Сейчас еще ничего, а
вот в первый день приезда из Москвы в Ригу стало плохо». Первое блюдо быстро исчезло; на
тарелках осталась лишь гора красно-коричневой шелухи. С завидной быстротой был съеден
салат и поджаристый розовый цыпленок. Но и тогда Алехин еще чувствовал голод, однако
решил не заказывать ничего больше, так как по опыту знал, что ощущение голода скоро
пройдет. Просто это результат многолетнего недоедания.
Закурив сигарету, Алехин подвинул свой стул ближе к столику, за которым играли два
старичка. Они начали новую партию, на этот раз ферзевым гамбитом. Механически наблюдая
за ходом скучной баталии, Алехин задумался и вскоре унесся в мыслях совсем в иную
страну, в другую обстановку.
«Вот старички играют здесь в шахматы, - подумал Алехин. - В комнате тепло, светло, в
любую минуту можно получить кофе, сэндвич. А знали бы они, как мы играли! В
нетопленых комнатах, окна выбиты. В пальто, в галошах играли, но и это не предохраняло от
холода. Замерзали руки, нос, особенно ноги. Но мы играли! Думаешь над ходом, а под
столом вытанцовываешь ногами польку-мазурку. В животе кошки скребли от голода, но мы
играли. Можете вы так любить шахматы?! Еще хорошо, если имелась свеча, а когда кругом
кромешная тьма? Я зажигаю спичку, держу ее, пока противник обдумывает ход… Пламя
обжигает пальцы - каждая крупица огня на вес золота, - но я держу! Спичка кончилась, вновь
темнота, виден лишь несгоревший красноватый червячок. Теперь моя очередь думать над
ходом. Новую спичку зажигает и держит противник. Чего только не случалось при таком
освещении! «Вам шах, Александр Александрович!» - «Простите, Николай Дмитриевич, но
вам самому шах!»
Воображение нарисовало ему еще одну картину. Турнир, большой турнир с
сильнейшим составом, проведенный на руинах. Шахматный чемпионат Советской России,
первая пробасил и мужества. Как нужно любить шахматы, чтобы играть в подобных
условиях! Потомки сложат легенды о беспримерной шахматной баталии!
«1 октября в Москве состоится шахматный турнир, - вспомнил Алехин текст
необычных телеграмм, посланных год назад по всем военным округам РСФСР. - Приказываю
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 7
- Знаю. Выигрывает слон эф-шесть, дэ-четыре, конь е-два, а-один, ферзь, конь цэ-один,
- мысленно объяснил решение Алехин. - «Красивая штучка!» - написал Ленин брату об этом
этюде. И действительно, красивая!»
- А сейчас он играет в шахматы? - поинтересовался Тартаковер.
- Что ты! Разве ему теперь до шахмат!
- Очень плохо в Москве?
- Ужас! Ты себе представить не можешь! Голод. Сто граммов черного хлеба в день - это
уже пир. Шахматными досками «буржуйки» топят. Полированные короли трещат в огне.
Подошел официант. Тартаковер заказал себе омлет, кофе. Алехин решил было ничего
больше не заказывать, но выпитое вино вызвало аппетит.
- Тоже омлет, - против собственной воли произнес он.
С минуту собеседники молчали, наслаждаясь теплым вечером, видом красивой, ярко
освещенной улицы. Потом Тартаковер сказал:
- Тебя нужно поздравить! Ты выиграл турнир в Москве. Первый советский чемпион.
- Если бы ты только знал, что это был за турнир, - покачал головой Алехин. - В холоде,
голодные играли.
- С пустым животом в цейтноте - это действительно трудно, - усмехнулся Тартаковер. -
«Съел коня» - В таком турнире звучит как издевательство.
- Коня! Если бы можно было найти коня! Ну ладно, что мы все обо мне! - махнул рукой
Алехин. - Как ты-то? Как устроился?
- Ничего, - неопределенно протянул Тартаковер.
- Ты женат?
- Зачем? В Париже-то!
- Ты будешь играть в Гааге?
- Я обязан играть в каждом турнире, куда меня приглашают, - ответил Тартаковер. - У
шахматистов ведь нет акций, не с чего стричь купоны.
- А что это за новое течение вы провозгласили в шахматах? - Что-то в тоне ответа
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 12
коллеги подсказало Алехину, что больше не следует расспрашивать оего жизни и лучше
переменить тему разговора. - Ты, Рети, Брейер.
- Ультрамодернизм, - ответил Тартаковер.
- Это что-то из области живописи.
- Почему? - развел руками Тартаковер. - Как раз подходит и к шахматам. Нельзя стоять
на месте, сто лет жить законами Стейница. Жизнь идет вперед, нужны новые формы.
- И что за формы? Фианкеттирование слонов. Фигурами против пешек.
- Хотя бы!
- Но это же не ново! - воскликнул Алехин. - Это еще встречалось в партиях Чигорина.
- Ничто не ново под луной, - протянул Тартаковер. - Искусство состоит в том, чтобы по-
новому пересказать старое. Мы и тебя считаем апостолом ультрамодернизма.
- Нет уж, избавьте! Мы как-нибудь по-старому. Кстати, как старички? Я еще ничего не
знаю.
- Что сказать?! Тарраш со всеми воюет, хотя уже меньше. Рубинштейн стал иным.
Видно, подорвала его война, играть стал значительно слабее.
- С Капабланкой бороться не собирается?
- Ему теперь не до этого! Хотя старый ореол Акибы еще сказывается: многие до сих пор
считают его претендентом на мировое первенство.
- А что Ласкер? Расстроен?
- Еще бы не расстроиться: проиграл четыре - ноль. Старик закрылся в Берлине, нигде не
хочет играть.
- Говорят, они поссорились с Капабланкой?
- Ласкер обиделся на письмо, написанное Капоп перед матчем. Кто прав - трудно
разобраться! - развел руками Тартаковер.
Некоторое время царило молчание. Видимо, гроссмейстеры вспоминали все известные
им подробности борьбы за шахматный трон.
- И почему это шахматисты, народ, в общем-то, мирный, дружный, начинают ссориться,
когда дело доходит до борьбы за мировое первенство? - произнес Алехин.
- Слава, - с улыбкой отвечал ему Тартаковер. - Пусть только в шахматах, но все же
слава. Сильнейший шахматист планеты! Ты собираешься посылать вызов Капабланке?
- А ты?
- Я что! Просто сильный игрок, знающий, что играю слабо.
- Скромничаешь! Я бы послал вызов, но где взять денег? - задумчиво произнес Алехин.
Тартаковеру давно было известно честолюбие русского чемпиона и его мечты о шахматной
короне. Сам он, действительно, давно уже решил для себя, что чемпионом мира не будет, и
ему легче, чем другим, было рассуждать на тему о шахматном господстве.
- Денег, - протянул Тартаковер. - А в Москве не дадут?
- Что ты? Разве там до этого!
- Тогда женись на миллионерше, - пошутил Тартаковер. - Вези ее обратно в Москву. Ты
ведь здесь в командировке. - Таргаковер показал на боковой карман пиджака Алехина, куда
тот спрятал советский паспорт. - Обратно поедешь?
- Посмотрим, - уклонился от ответа Алехин. - Пока я собираюсь как можно больше
играть в шахматы. Во всех турнирах, так же, как и ты.
- Мне кажется, у тебя есть все основания вызвать Капабланку, - уже серьезно вернулся к
главной теме шахматистов Тартаковер. - А кто еще?
- А деньги? Кто даст? Нужно найти богатых меценатов, а меня на Западе еще мало
знают.
- Возьми десять первых призов в турнирах - сразу узнают, - предложил Тартаковер. -
Появятся и меценаты и деньги.
- Спасибо за совет, - поблагодарил Алехин. - Ты смотрел последние партии
Капабланки? Здорово играет?
- Неподражаемо! Шахматная машина. Ни одной ошибки! Ласкер ничего не смог с ним
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 13
В жаркий июньский день тысяча восемьсот девяносто второго года после сиесты
сеньор Капабланка-и-Граупера играл у себя в конторе в шахматы. Партнер его жил рядом с
конторой и по-соседски частенько навещал Капабланку, чтобы сыграть партийку-другую.
Никто не мешал им, лишь редкий посетитель отрывал иногда хозяина на несколько минут,
затем он вновь возвращался к увлекательному занятию.
Сеньор Капабланка не был силен в шахматах, но, как и многие его соотечественники,
любил мудрую игру древности. Какой кабальеро не мечтал стать умелым в игре, популярной
на острове! Во второй половине девятнадцатого столетия Гавана была выдающимся
шахматным центром. Красота города, щедрое гостеприимство, более чем щедрые гонорары,
добрые симпатии и интерес кубинских любителей притягивали сюда выдающихся мастеров
шахмат. Здесь была атмосфера, насыщенная шахматами и шахматными событиями.
На Кубе не жалели денег на турниры и матчи. Много раз жители острова бывали
свидетелями выдающихся схваток полководцев деревянных армий. Капабланка помнил визит
в столицу Кубы гениального Поля Морфи и его партии с чемпионом острова - талантливым
рабом-негром Феликсом. А совсем недавно Гавану навестил бородатый Вильгельм Стейниц.
Во второй раз отбил он здесь попытку русского виртуоза Чигорина отобрать у него
шахматную корону. Правда, второй матч Чигорин играл значительно лучше, чем первый. Он
уже имел отличные шансы на победу, как вдруг в решающей партии просмотрел мат в два
хода. А позиция была совершенно выигрышна для русского. Ужасный просмотр! Капабланка
хорошо запомнил эту позицию, не раз показывал ее соседям. Те лишь сокрушенно качали
головами - бедный русский. Такое невезенье!
Сегодня партия сложилась на редкость интересно: Капабланка нападал на белого
короля, сосед тоже не зевал и готовил опасные ответные угрозы. Соперники так глубоко
забрели в дебри шахматных вариантов, что не заметили, как открылась входная дверь, и
тихонько вошел сын хозяина четырехлетний Хосс. Большие голубые глаза мальчика широко
раскрылись при виде интересных фигур, пушистые ресницы почти коснулись бровей. Какая
замечательная игра! Хитрые взрослые, оказывается, тоже играют в игрушки, но прячутся для
этого от детей. Какая хорошенькая круглая фигурка! А эта! А эта! Ведь это лошадка! Еще
одна! Белая, черная! Как ловко они скачут с белой клеточки на черную!
Отец молча обнял Хосе. Не мешай! Но он и не собирался мешать, только бы не
выгнали! Широко раскрытыми глазами глядел Хосе, как через восемь полей пронеслась
высокая фигурка с резным венчиком, как под ее натиском неловко потеснился на одну
клеточку рыцарь с короной на голове.
Выиграл отец. Потом была еще одна партия, потом еще. Стемнело, когда отец увел Хосе
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 14
домой. Мальчик был настолько ошеломлен, что забыл спросить, как называется эта игра.
Но он не забыл на следующий день вновь прийти в контору. Отец с соседом опять засел
за шахматы. Вновь по доске носились толстые круглые башенки (партнеры в редких
восклицаниях их называли ладьями), опять упорно лезли вперед, сметая все на пути, пешки.
- Мат! - прервал молчание отец, и сосед вновь расставил фигурки в первоначальное
положение. Завязалась новая битва. На этот раз сосед теснил армию сеньора Капабланки.
Катастрофа казалась неизбежной. Вдруг Хосе увидел, как отец взялся за коня и сбил им
неприятельского ферзя. Это вызвало панику в рядах наступающего. Белые фигуры
смешались, побежали назад, ища спасения у собственного короля. Но что могла сделать эта
малоподвижная фигура, как она могла защитить свое разбитое войско? Армия неприятеля
ворвалась в лагерь белых, и торжествующий отец еще раз объявил мат.
Противники собирались уже начать третью партию, как вдруг тишину прорезал
звонкий голосок Хосе.
- А ты сплутовал, папа! - протянул лукаво мальчик, снизу глядя в глаза отца. Тот
возмутился:
- Я… сплутовал?! Как ты смеешь так говорить!
Хосе испугался грозного тона отца, тем более что сосед тоже в недоумении глядел на
мальчика. На глазах Хосе появились слезы. Но он не сдавался.
- Да, да, ты обманул, - повторил Хосе. - Ты сделал неправильный ход.
- И как же я сплутовал? - уже спокойно спросил сеньор Капабланка сына.
- Ты пошел конем с белого поля на белое, - пояснил обрадованный мальчик. - И при
этом взял белого ферзя.
- Интересно! А откуда ты знаешь шахматы?
- Я тебе сейчас покажу, - приблизился к доске Хосе и воспроизвел на доске все события
недавнего сражения. Удивленный отец с восторгом следил за действиями сына.
- Где ты научился играть? - смеясь, спросил он мальчика.
- Здесь, вчера. Ночью я долго вспоминал, как ходят фигурки. Не сердись, папочка, ты
просто ошибся.
Хосе оказался прав: оба взрослых не заметили, что черный конь сделал недозволенный
прыжок. Не оставалось ничего иного, как сыграть с сыном. Самоуверенный родитель дал
малышу ферзя вперед. Это кончилось для него плохо. Хосе с завидной уверенностью
реализовал свой материальный перевес. Это была первая победа шахматного гения -
предвестник его грядущего триумфального шествия по всем странам мира.
Хосе был незаурядным ребенком, у него оказался тот таинственный талант, который
проявляется лишь у немногих. Большинство людей, глядя на шахматную доску, видят лишь
безжизненные кусочки дерева на квадратиках доски. Капабланка видел в шахматах живую,
движущуюся картину, в которой проявляли свою силу ферзи, ладьи и пешки. Обычный ум
должен иметь время, чтобы обдумать возможные варианты, Капабланка мгновенно определял
все возможности. Став взрослым, он сам не мог объяснить этого. Он просто «видел» - и все!
Природа щедро одарила маленького Хосе Рауля, но известно, что одного дарования
недостаточно для полного развития таланта. Сколько вундеркиндов погибло из-за отсутствия
подходящих условий для развития, сколько дарований увядало в руках неумных
воспитателей. Талант ребенка - вещь хрупкая и нежная, только заботливое и умелое
обращение способствует его совершенствованию. К счастью, Хосе Рауль имел таких
воспитателей. Осторожно вели они мальчика по трудной лестнице шахматной славы и
жизненного пути, бережно поддерживая в опасных местах, предупреждая угрозы, убирая с
его пути преграды.
Заботливый отец избавил мальчика от губительных перегрузок. В итоге он получил
правильное, всестороннее развитие. Только когда ему исполнилось восемь лет, Хосе
разрешили посещать шахматный клуб, да и то лишь по воскресеньям. Однако одного дня в
неделю оказалось достаточным: в тринадцать лет Хосе стал чемпионом острова. Юноша
поступил в Колумбийский университет, но не инженерные науки владели его мыслями. Хосе
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 15
для Ласкера условиях. Тогда посмотрим, кто победит! И уж, во всяком случае, новый король
должен доказать, что он король! Пусть не в матче, пусть в турнире. Мы еще не уверены, что
он сильнее Алехина, Рубинштейна, Рети, Нимцовича, Тарраша.
Недоверие шахматного мира отравляло торжество Капа бланки. Вот почему он с охотой
принял предложение англичан сыграть в большом международном турнире в Лондоне 1922
года. С решимостью ехал в Европу новый чемпион мира. Он докажет свое превосходство,
убедит всех, что по праву занимает шахматный трон! Он заставит замолчать
недоброжелателей, вынудит непокорных склониться к его ногам.
- Я должен быть первым в лондонском турнире, должен! - не раз говорил Хосе Рауль
Глории, вместе с которой сразу после свадьбы приехал в Европу.
«Я должен взять первое место в этом турнире. Должен, - убеждал себя Алехин. - Теперь
или никогда! Это очень важное состязание, может быть, самое важное из всех, где мне
приходилось участвовать. Одним этим турниром я могу разом решить почти все проблемы.
Трон Капабланки вообще непрочен, шахматный мир не верит в его превосходство над
остальными гроссмейстерами, а тут еще новый удар. Мой первый приз поставит кубинца в
трудное положение, он будет вынужден принять вызов».
Алехин одевался сегодня с особой тщательностью. Как же иначе - открытие турнира.
Он впервые играет в Лондоне, важно сразу завоевать симпатии англичан. Бритва лишний раз
прошлась по его щекам. Особенно много времени отняли усики: не так-то просто вывести
ровную линию на верхней губе и при этом не порезаться. Нелегким оказался также выбор
сорочки и галстука в тон костюму, только что принесенному горничной из утюжки.
«С Надей все было бы гораздо проще, - подумал Алехин, и на сердце его потеплело. -
Надя, милая, хорошая Надя! Видно, сам бог послал мне ее в награду за долгие муки».
Мало кому известный в Париже, он встретил Надю на вечере у знакомых. Чем-то
родным повеяло сразу от ее мягкого тихого голоса, что-то теплое и согревающее было в ее
добром, благожелательном взгляде. А разве не соскучился Алехин в годы скитаний и тревог
по этой женской ласке? В Наде было много чисто материнской теплоты, а именно ласковой
руки матери был лишен всю жизнь Алехин в их сложной, разобщенной семье.
«Жаль, что она не согласилась приехать, - подумал Алехин, расхаживая из угла в угол
небольшого номера в гостинице «Уолдорф», где он остановился. - Все условности, боязнь
людского суда. Подумаешь, не женаты? Ну и что? Разве все уже не решено?! Сказал утром по
телефону: «Приезжай». - «Что ты! - чуть не закричала в трубку. - Как можно!» - «Очень
просто: садись в поезд и приезжай. Свободный человек, уже не девочка, чтобы обращать
внимание на условности». Так нет тебе! Неудобно. Мнение людей на первом плане. А как ей
было бы здесь хорошо, она так любит удобства».
Алехин оглядел уютную обстановку номера. Мягких тонов обои гармонично
сочетались с красочными панно и маленькими бра: патроны в виде оплавленной свечи,
миниатюрные красные колпачки. Особенно красивы они вечером, при зажженном свете.
Несколько тяжелых кожаных кресел так и тянули к себе усталого человека, обещая
безмятежный отдых. Но всего удивительнее пол, затянутый толстым серым ковром; при
каждом шаге нога утопает в его длинном, густом ворсе. Уютная домашняя обстановка! Пусть
здесь нет и грана модерна, пусть все старомодно, зато все проверено годами: поместившись в
таком номере, сразу чувствуешь себя так, будто уже живешь здесь долгие годы.
Завязывая галстук перед зеркалом, Алехин вернулся мыслями к турниру. Больше всего
его беспокоила предстоящая встреча с Капабланкой. Восемь лет не виделись они после
Петербурга. Тогда были друзьями, вместе смотрели варианты, готовились к партиям. А
теперь?! Теперь конкуренты в острейшей схватке за шахматную корону. Дружба! Разве может
быть дружба между королем и ближайшим претендентом на трон? «Есть другие достойные
претенденты», - вот как ответил недавно Капабланка на вызов Алехина.
«Другие претенденты, - продолжал рассуждать Алехин. - Кто? Ласкер - это понятно, но
ведь он и не собирается искать реванша. Капабланка пишет о Маршалле, но причем здесь
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 17
«О, черт! - тихо воскликнул он. - Забыл, здесь же левое движение! И чего они держатся
за свою левую сторону? Традиции! Просто упорство, консерватизм. Вроде как мили и фунты.
В магазинах не поймешь, что сколько стоит. Три дроби: фунты, шиллинги, пенсы. Пока
переведешь в франки!» Ход его мыслей прервала необходимость перейти Уайтхолл, это было
непросто. Гляди да гляди! С Викториа-стрит на Уайтхолл и через мост беспрерывным
потоком неслись экипажи.
А вот и Вестминстерское аббатство, пора идти в Централхолл. Вновь мысли Алехина
вернулись к шахматам, к предстоящей встрече с Капабланкой. Как-то они будут вести себя в
первые минуты, как поздороваются? На деле все оказалось совсем просто. Недалеко от
входной двери, у самой нижней ступеньки дугообразной лестницы, ведущей на второй этаж,
стоял сияющий Хосе Рауль. Он бросился к Алехину, обнял его, что-то радостно повторяя по-
испански, затем, видимо, вспомнив, что этот язык труден русскому, перешел на французский.
- Поздравляю! - промолвил Алехин, освободившись от объятий кубинца, и Капабланка
даже не спросил, с чем. Со званием чемпиона мира, с чем же еще! Капабланка представил
русскому свою жену. В слабом свете верхнего окна Алехин не сумел как следует рассмотреть
молодую кубинку, но у него осталось приятное впечатление от красивого, хотя немного
надменного и капризного лица. Он читал в газетах о женитьбе Капабланки на Глории
Симиони и Бетанкоурт из Камагуэй. Потомственная семья кабальеро со звучной фамилией.
Понятно, откуда эта надменность.
Капабланка засыпал Алехина вопросами: его интересовала судьба многих знакомых ему
шахматистов России. Он даже забыл на минуту, что Глории скучно, - она не понимала
французского языка. Мимо увлекшихся собеседников вверх по лестнице проходили зрители,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 18
зрителей.
Попытка Алехина перегнать лидера, победив его в личной встрече, не удалась,
Капабланка все еще опережал его на пол-очка. Но не в характере Алехина отказываться от
цели при первой неудаче. Впереди еще семь туров, дистанция большая. Можно еще обогнать
Капабланку, нужно только выигрывать. И Алехин с блеском проводит следующие три партии.
Повержены Ятс, Мориссон, наконец, принципиальная встреча с Рубинштейном также дала
русскому важное очко. Вопрос о конкуренции Рубинштейна в значительной степени
разрешился этой встречей, тем более, что он вообще играл в турнире неважно. Оставался
Капабланка, но, увы, чемпион мира все еще был недосягаем. Алехин одержал три победы,
кубинец повторил его достижение. Все еще сохранялся разрыв в пол-очка. Чемпион мира
лидировал в турнире, догнать его, не то чтобы перегнать, оставалось все меньше шансов.
И в этот момент произошло событие, резко ухудшившее настроение Алехина. В один из
дней гроссмейстерам - участникам турнира раздали листочки бумаги. В них были напечатаны
новые условия матчей на мировое первенство, выработанные Капабланкой и его друзьями. В
большинстве пунктов это были известные уже условия, в них не было ничего нового, но два
пункта вызвали жаркие дискуссии.
«Матч играется до шести выигранных партий, ничьи не считаются», - гласил первый
пункт условий.
Какой прозрачный пункт! Ничего лучшего нельзя было придумать для Капабланки. Не
проигрывать, играть осторожно - это ведь его стихия! Он может делать сколько угодно
ничьих, при его стиле игры это нетрудно. Но как непостижимо трудна задача претендента!
Шесть раз победить Капабланку, когда в течение многих лет никто не может выиграть у него
одной партии. Страшное условие! Раньше матч игрался на большинство из двадцати четырех
или тридцати партий, это была борьба, оба противника обязаны были стремиться к победе в
каждой партии. Иначе одно случайное поражение могло привести к катастрофе. А теперь?!
Особенно расстроил этот пункт Алехина; он будто бы специально был написан против
него. При фантазии русского гроссмейстера, его стремительности, наступательном стиле
игры риск неизбежен. Значит, неизбежны и проигрыши. Капабланка может, как за каменную
стену, укрыться за свою технику, отсидеться, ожидая «лучшей погоды». Он блестяще
научился избегать малейшего риска, спасаясь при необходимости в ничейной гавани.
Непреодолимые препятствия поставил новый чемпион на пути конкурентов. Алехин,
например, не выиграл до сих пор у кубинца ни одной, партии; где же гарантия, где хотя бы
малейшая надежда, что он выиграет у него в матче целых шесть?!
Но если бы, прочтя этот пункт, гроссмейстер и нашел какой-нибудь успокаивающий
довод, то седьмой пункт условий окончательно лишал его всякой надежды на мировой
престол. «Чемпион мира не может быть принужден к защите своего звания, если призовой
фонд не достигает суммы в размере 10 000 долларов, не считая расходов по проезду и
содержанию участников». Потрясающий пункт! Десять тысяч! Это только призы, требуется,
кроме того, обеспечить оплату расходов. Всего около пятнадцати тысяч долларов нужно
иметь гроссмейстеру, чтобы он мог сказать: «Сеньор Капабланка, я готов с вами сражаться».
Два коротких, лаконичных пункта, два непреодолимых препятствия. Прощай надежды,
мечты о шахматной славе. Алехин видел, что не только его расстроили новые условия
чемпиона мира. Поник Рубинштейн: где ему, при его непрактичности, собрать такую
баснословную сумму! Сердито ворчал обычно добродушный Боголюбов, а Тартаковер
отделался шуткой:
- Женюсь на дочери Форда.
Постарались нью-йоркские друзья Капабланки! Но что можно было поделать? Разве
исстари не было правом чемпиона ставить условия сражения?! Такова полувековая традиция
борьбы за шахматный трон. Получив условия, гроссмейстеры покачали головами,
пожаловались друг другу, на этом дело и кончилось. Не спорить же с чемпионом мира! Да и
неприлично: подумают, что сам себя считаешь ближайшим претендентом и заранее
выговариваешь легкие условия сражения. Поговорили-поговорили в кулуарах турнира в
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 21
Косой луч солнца каким-то чудом пробился сквозь каменные громады соседних домов,
проник через оконное стекло, упал на никелированную облицовку мраморной колонны и,
отразившись, упал на стекло очков старичка, игравшего в одном из побочных турниров.
Глубоко задумавшись, старичок не понял, что вдруг ему стало мешать, и отмахнулся от луча,
как от назойливой мухи. Но настойчивый зайчик вновь заиграл на очках недогадливого
шахматиста.
ни у кого не будет сомнений, прекратятся обидные намеки в печати. Чемпион мира всем
доказал, что он сильнейший: Ласкера разгромил в матче, остальных намного опередил в
турнире. Пусть после этого поднимется у кого-нибудь рука написать что-нибудь обидное!»
Капабланка вновь подошел к окну, вечернее солнце осветило его стройную фигуру.
Немного выше среднего роста, осанистый, импозантный, стоял он гордый, как триумфатор,
на фоне силуэтов лондонских зданий. Женщины, находившиеся в зале, с нескрываемым
любопытством следили за каждым движением этого удивительно красивого человека.
Большие выразительные глаза слегка навыкате, тонкий красивый рот, густые волнистые
волосы. Даже крупный мясистый нос не портил его обаятельного лица. Изящно одетый, с
мягкими обволакивающими движениями, он был неотразим для женщин, тем более, что сам
всегда проявлял к ним интерес.
В сердце кубинца царила радость, да и как ему было не радоваться! Молод, здоров.
Утром он сыграл несколько сетов в теннис и теперь чувствовал приятную усталость. Жизнь
балует его, все складывается для него так, как нужно. Нет никаких оснований для
беспокойств и волнений. Он богат, счастлив, любим, у него красивая, молодая жена.
Шахматный мир у ног, корона на долгие годы останется на его голове. Пусть злопыхатели
кричат, что она досталась ему не без помощи гаванской жары. Люди всегда злы, пусть
злорадствуют. Теперь они примолкнут. Блестящая победа в лондонском турнире доказала
полное превосходство чемпиона над всеми. Ласкер предпочел даже уклониться от нового
боя. «Кое-кто хочет еще матч-реванша с Ласкером, пожалуйста, я готов к бою. Не только с
ним, но и со всяким другим. Можете испробовать силу чемпиона мира! Только потом не
жалейте!» Все, что нужно для счастья, было у этого любимца судьбы. Здоровье, молодость,
красота. Слава, почет, деньги.
Будущее рисовалось победителю во всей своей безмятежной прелести, его мысленный
взор создавал самые увлекательные, самые радужные картины. И ни одного облачка на
горизонте, ни одного темного пятнышка! Счастье, радость, успех. И слава, слава, слава!
…Рука кубинца нащупала вдруг в кармане маленькую бумажку. Что такое? Ах, вот что!
Смешной гороскоп, составленный утром уличным предсказателем судеб по настоянию
Глории. Капабланка с улыбкой прочел написанные трудно разборчивым почерком строки:
«Все свидетельствует о печати необыкновенности: прекрасные физические данные,
гениальные качества. Обладает решительностью, и это делает его непобедимым для
противника. Видно сочетание власти атаки с дипломатическим искусством, хорошим
рассуждением и благоразумием…»
«Хорошо разобрался в моем характере», - без излишней скромности подумал
Капабланка и улыбнулся. Но вдруг лицо его омрачилось.
«К сожалению, Солнце отделено от негармоничного аспекта Сатурна, - читал кубинец
дальше. - Это ослабляет до какой-то степени его телосложение. Плохое здоровье может
послужить причиной срывов и препятствием в его карьере. Уран имеет неблагоприятный
поворот к Марсу, поэтому нездоровье и беды будут происходить внезапно и неожиданно. Все
заботы и зло случатся, когда осуществится раскол между Сатурном и Марсом, как, например,
в 1927 году. Ненужный риск и излишества должны быть избегаемы в эти годы…»
Нахмурив брови, дочитывал кубинец последние строки. Настроение его разом
испортилось. Как многие баловни судьбы, Капабланка верил во всевозможные предсказания,
а тут такое пророчество, неожиданное, как удар грома среди ясного неба. Но вскоре к нему
вернулось прежнее настроение. Ничего, решил он, двадцать седьмой год еще далеко! Если
понадобится, будем избегать риска и излишества. А пока да здравствует жизнь!
Капабланка решительно смял бумажку с гороскопом и направился к Глории,
встретившей его влюбленным взглядом.
3
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 23
удивлением глядели пассажиры на двух взрослых мужчин, в порыве восторга душивших друг
друга в объятиях, восклицавших сквозь слезы радости какие-то слова на непонятном языке.
- Саша! Не может этого быть! Как ты попал во Францию? - повторял Волянский.
- Я здесь уже больше года, - спешил объяснить Алехин. - Странно, что я тебя не мог
найти.
- Меня не было в Европе. На жизнь зарабатывал.
- Но ведь я играл в нескольких международных турнирах, - продолжал Алехин. -
Неужели ты ничего не читал об этом. Хотя бы телеграммку прислал, письмо.
- Дорогой мой, ты забыл, что здешние газеты редко пишут о шахматах даже во время
больших шахматных событий. Где ты живешь?
- В Париже. А ты?
- Где придется. Больше плаваю на пароходах. Но и эта работа скоро кончится.
- Наступило небольшое молчание. Его прервал Алехин:
- Как я рад тебя видеть, Валя! Шесть лет, как расстались.
Немного больше. Двадцать пятого июня шестнадцатого года подпоручик Валентин
Волянский был назначен помощником военного атташе в Лондон… А ты имеешь сведения из
Москвы? - продолжал Волянский после небольшой паузы. - Как Варя? Алексей?
И посыпались эти бесконечные: а как поживает? ты давно не видел? - неизбежные при
каждой встрече после долгой разлуки. Друзья ушли в купе Алехина, где могли остаться
вдвоем. В полутьме наступившего вечера они вспоминали знакомых, сверстников,
восстанавливали в памяти события далекого прошлого. Им было что вспомнить: много лет их
пути шли рядом, много радостей делили они пополам, много горестных забот поверяли друг
другу.
- Как твои успехи в шахматах? - спросил Волянский. - Скоро будешь играть с
Капабланкой?
- У! - протянул Алехин. - Легче верблюду пролезть в игольное ушко. Нужно набрать
пятнадцать тысяч долларов, чтоб матч состоялся.
- Пятнадцать тысяч! - воскликнул в удивлении Волянский. - Это почему?
- Так требует Капабланка. Знаешь, Валя, так надоело, порой хочется бросить все,
отказаться от всяких попыток сыграть матч с чемпионом мира.
- Ты что! - протестуя, воскликнул Волянский. - Столько сил отдал шахматам, столько
времени. Терпи - все обойдется. Я верю в тебя - ты будешь чемпионом мира. Помнишь, когда
я сказал тебе, что верю в это? Постой, сколько же лет назад это было? Восемнадцать лет, да,
именно восемнадцать. Ты рассказал мне тогда свой сон, и я тебе сказал: «Сон пророческий:
ты будешь шахматным королем». Помнишь?
- Еще бы Саша не помнил. Такой странный, смешной сон…
Зал шумел, волновался, бурлил. Необычное чудо возбуждало зрителей. Солидные
господа во фраках, с тщательно расчесанными бородками забыли про свою солидность и
бегали из угла в угол огромного, с высокими потолками зала. Каждый спешил сообщить
другому, какое чудо произошло. Все восхищенно качали головами, ахали, всплескивали
руками. Чудо! Тот, кто не верил раньше, что это возможно, теперь примолк ошеломленный.
- Где он? Покажите его, - просили шепотом входящие в зал, и те, кто был уже там
давно, кивали головами в сторону эстрады. Там, повернувшись спиной к залу и зрителям, за
маленьким столиком сидел белоголовый худенький мальчик. Хотя никто не видел его лица,
многие знали, кто он. К нему в этот момент было приковано общее внимание зала.
Да разве только одного зала! Вся Москва, Россия, весь мир следит за тем, что
происходит в этом зале Московского собрания врачей. Шутка ли, устанавливается новый,
необычный, нигде и никогда не виданный рекорд. Тридцать партий вслепую играет чудесный
рекордсмен. Подумайте только, на тридцати досках ведет шахматный бой мальчик и при этом
даже не видит ни одной шахматной доски. Все запечатлено в его мозгу, каждая клеточка,
каждый участок всех тридцати шахматных фронтов.
Совсем недавно в этом же зале выступал американский феномен Гарри Нельсон
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 26
белье, вызывал отвратительную дрожь. Ноги утопали в сугробах, холодные хлопья снега
попадали в ботинки и, растаяв, стекали вниз щекочущими струйками. Обледенелые концы
брюк болтались на ходу и сквозь тонкие носки хлестко ударяли по ногам. Больше всего
беспокойств доставляла шляпа - при каждом порыве ветра Эммануил Лаокер испуганно
хватался за нее руками. Что сказать, неважная экипировка для покорителя ледяных
пространств!
Правда, и остальные спутники одеты не лучше. Особенно этот беспокойный биржевик:
демисезонное пальтишко треплется на его длинной, нелепой фигуре, легкие туфли скользят
на льду, на голове какой-то чулок: настоящий Пат! Зато маленький толстячок вполне может
сойти за Паташона. Бодрится - пошел совсем без головного убора! «Я так привык», - говорит.
Лишь один ведущий в порядке. Чему удивляться - финн, свыкся с непогодой, шагает по льду
так же спокойно, как по паркету!
Иней оседал на усах, превратив их в сосульку. Вот уж никогда не думал, что из-за усов
придется претерпеть столько неудобств! И с носом одни заботы - время от времени Ласкер
косил на него глазом. Сперва он видел что-то красное, затем это пятно приобрело сине-
фиолетовый оттенок. В испуге забывал он тогда про шляпу и обеими руками принимался
неистово растирать уязвимое место. Отморозишь, хорош появишься в Гамбурге! Экс-
чемпион мира, доктор философии - без носа!
«И зачем тебе эти муки?! Те хоть вынуждены - жизнь заставила. Биржевик спешит на
свадьбу сына - тут откладывать нельзя; толстяк имеет важное поручение фирмы. А ты куда
тащишься на старости лет?! Пятьдесят шесть уже, а бежишь на турнир, как мальчишка. Не
наигрался. Ну, опоздаешь, не попадешь в Нью-Йорк, ну и что? Одним турниром меньше,
мало ты их сыграл!»
Поругивая сам себя в этой тяжелой ситуации, Ласкер автоматически продолжал шагать,
стараясь попадать ногой в галошах в отпечатки, оставленные на снегу впереди идущими.
Просто ли поспеть за этим длинным?
«Сам виноват - попал в такое положение, - продолжал на ходу ругать себя Ласкер. - В
Россию поехал, правильно - давно хотел посмотреть, что там делается при новой власти.
Москва, Ленинград - все это хорошо, но зачем Хельсинки? Ведь тебе нужно в Нью-Йорк
ехать, турнир на носу. Разве тут до лекций? Нет тебе, поехал. Марта не зря предупреждала:
не езди, ей чутье подсказывало.
Вернешься из Нью-Йорка, тогда, пожалуйста! Но ведь ты настойчив, недаром она
говорит, что нелегкий ты человек. Всегда поставишь на своем! Взял бумажку, все рассчитал -
профессор математики! Сколько ехать из Ленинграда до Хельсинки, сколько плыть из
Финляндии до Гамбурга. Все получалось - успевал. А тут бац - мороз! Лед сковал пароход, и
стоит он среди льдов, как слабая женщина, затертая в толпе великанов».
Вспомнив о покинутом пароходе, Ласкер на ходу оглянулся.
Красивое белое сооружение, призванное перевозить людей по морским просторам,
теперь казалось жалким, затерянным в бесконечной снежной глади. Издалека люди,
оставшиеся на борту, выглядели маленькими черными букашками. Им там все-таки тепло, в
каютах уютно. А здесь… «Может, стоило остаться, - начал сомневаться Ласкер. - Но тогда
наверняка опоздал бы и не попал в Нью-Йорк. «Кливленд» уходит двадцать восьмого, а когда
еще выручат эту жалкую посудину изо льдов?»
Дурацкое положение: кругом лед, снег; ни туда, ни сюда! Капитан только руками
разводил: «Ничего не могу поделать. Знаю, что нужно плыть в Нью-Йорк, знаю, что деловое
свидание. Ждите ледокола, когда придет, не знаю. Ничего не могу поделать». Утром
биржевик высказал идею: идти к берегу пешком по льду, багаж доставят в Гамбург позже.
Капитан протестовал - не могу взять на себя ответственность. Принесли карту, стали изучать.
Семь километров до железнодорожной станции. Спорили, биржевик горячился: дойдем, лед
достаточно прочен, пароход не может пробить. Под конец капитан согласился, дал в
проводники матроса. Как полярную экспедицию, провожали пассажиры трех смельчаков.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 32
пароход. Жаль, что не поехала Марта. Что поделаешь, у нее свои заботы. Ферма, весна -
время становления новой жизни. Да и не любит она столицу Америки, плохо переносит
копоть и гарь засоренного воздуха ее тесных улиц.
Был уже поздний час - Ласкер отлично поспал после путешествия по льду! Яркие лучи
солнца врывались сквозь круглый иллюминатор и отражались в небольшом зеркале у
водопроводной раковины. «Недурная каюта», - решил Ласкер, осмотрев низкие, удобные
кресла, столик, вделанный в стену. Давно уже не плавал Ласкер на океанских пароходах: в
последний раз возвращался из Гаваны, после позорного фиаско в матче с Капабланкой.
Официант принес только кофе - так распорядился Ласкер: у него было чем
позавтракать! При расставании в порту Марта несколько раз повторяла:
- Будь осторожен, не доверяй пароходной кухне. Там, говорят, ужасно кормят!
И долго рассказывала, где какие лежат запасы. Хватит на всю дорогу, может быть,
придется только обедать в ресторане.
С улыбкой раскрыл Ласкер небольшой чемодан, здесь были бисквиты, варенье. Другой
чемодан был заполнен картонными сотами: в каждой ячейке лежало по одному яйцу.
Математический мозг быстро произвел подсчеты: яиц дюжины три, девять дней
путешествия. Получается по четыре яйца на день, многовато! А может быть, расчет идет и на
Нью-Йорк?
Ласкер вынул из клеточки первое яйцо и тихо засмеялся. На бело-кремовой скорлупе
была написана дата, когда по предположению заботливой жены это яйцо должно быть
съедено, и несколько слов: «29 февраля. Не забывай Марту!» - прочел Ласкер.
«Не забывай Марту!» Милая, дорогая Марта! Как благодарен я судьбе, что она послала
мне тебя. Единственная женщина в моей жизни, зато какая женщина!»
Воображение нарисовало Ласкеру картину далекого прошлого. Девятьсот второй год.
Молодого профессора математики, чемпиона мира по шахматам восторженно принимают в
доме издателя «Берлинер Локаленцайтер» Людвига Метцгера. По воскресеньям здесь
собираются писатели, музыканты, художники, артисты. Родители гордятся своей дочерью -
будущей солисткой оперы.
Именно в такой вечер Ласкера знакомят с маленькой, милой женщиной с каким-то
удивительно добрым лицом, мягкими движениями, обласкивающим, чисто материнским
взглядом. Ни одна женщина до сих пор не поражала так Эммануила. Мудрено ли, что весь
вечер он был смущен и стеснителен.
Лишь при расставании робкий профессор набрался храбрости.
- Где я могу вас увидеть еще? - спросил он Марту.
- Приходите в любой понедельник к чаю, - спокойно пригласила она. - Мой муж будет
очень рад встретиться с вами.
- Ах, вы замужем! - печально протянул Ласкер, и Марта поспешила сказать, что муж ее
очень болен, много лет лежит недвижим, но, тем не менее, охотно принимает гостей. Эмиль
Кон стоически переносил тяжкие удары судьбы.
И начались регулярные визиты к чаю по понедельникам; никакая сила в мире не могла
бы заставить Ласкера пропустить визит к Марте и ее больному мужу. Но вскоре стало мало
отих мимолетных встреч, Марта и Эммануил искали другой возможности побыть вместе.
…Ласкер вынул яйцо из другой клеточки. На этом было написано: «Не кури слишком
много». «Не кури много», - сколько лет уже говорила она эти слова! Как она сумела сразу
понять его привычки, капризы, недостатки! Однажды они собрались на прогулку в зоопарк.
Ласкер встретил Марту у Бранденбургских ворот восторженным взглядом. Мило болтая, они
прошли десяток метров, как вдруг Эммануил остановился.
- Я должен вернуться домой, - сказал он, глядя куда-то в небо, поверх головы Марты. -
Объясню все потом.
И почти побежал от любимой женщины. В недоумении стояла Марта посреди парка, не
зная, что подумать. Поступок неучтивого профессора, даже при ее исключительной доброте,
разозлил Марту, и она решила не встречаться больше с ним.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 35
Несколько дней спустя Эммануил, как ни в чем не бывало, появился в доме Конов и
принес с собой толстую тетрадь.
- Это ваша работа, - сказал он хозяйке, положив тетрадь на стол.
- Моя? - протянула Марта. - Что это значит?
- Да, да, она ваша и только ваша! - настаивал Ласкер. - Когда мы встретились, я был так
счастлив, что сразу в уме решил математическую проблему, терзавшую меня несколько лет.
Решение явилось мне молниеносно, как при вспышке молнии. Я должен был
немедленно идти домой и записать его на бумаге, чтобы не забыть. Я знаю, это было грубо с
моей стороны - убегать таким образом. Пожалуйста, не сердитесь! Пожалуйста!
Бедняжка Кон угасал с каждым днем. Девять лет ждал Ласкер свободы Марты. Редкие
встречи, теплые письма, тревожные телеграммы, как волновали они Ласкера во время его
путешествий от турнира к турниру! Марта была его добрым гением, незаменимым
советчиком, наставником. Какое блаженство испытывал он, когда, наконец, они обвенчались.
Что мог дать в качестве свадебного подарка новобрачной чемпион мира? Ласюер решил
задачу просто: разгромил в матче Яновского с сухим счетом восемь - ноль!
«Какие новости от вашей жены», - прочел Эммануил на новом яйце. «Отдай в стирку
белье!» - увидел он приказ на следующем. Блаженная улыбка застыла на устах довольного
профессора, когда он тихонько прикрывал крышку чемодана.
Ласкер закончил завтрак и, закурив сигару, отдыхал в кресле, когда в дверь постучали.
Он вспомнил: вчера приглашал к себе Алехина. Ласкер не виделся с русским чемпионом
десять лет - с самого петербургского турнира. Когда тот проезжал Берлин три года назад и
играл матч с Тейхманом, Ласкера не было в Германии.
Алехин возмужал, на лице его появились выражение решительности и отпечаток
перенесенных страданий. Шахматисты рассказывали Ласкеру в Москве, что пришлось
перенести русскому гроссмейстеру. Ужасы войны, контузию, голод. Но и теперь Ласкера
восхищала алехинская уверенность в себе, какая-то стремительность и нервное беспокойство
во всем его облике.
- Хотите кофе? - предложил Ласкер, жестом приглашая гостя сесть в соседнее кресло.
Тот отказался - только что завтракал. Слегка прищурив близорукие глаза, Алехин с
любопытством разглядывал бывшего чемпиона мира.
- Давно мы с вами не виделись, - произнес Ласкер после короткого молчания. - Как
ваши дела?
- Спасибо, хорошо, - ответил Алехин. - А как вы? Говорят, вы хотите создать
конкуренцию Нансену и Амундсену.
- А что, - тихо засмеялся Ласкер. - Другого выхода не было - только по льду. Иначе
играли бы без меня. Приехал срок в срок.
Только Ласкер мог найти путь к спасению в таком безнадежном положении.
- Вам привет из России, - переменил тему разговора Ласкер. - Прежде всего, от сестры
Варвары и брата Алексея.
- Спасибо. Где вы их видели?
- В Москве. Алексей, кажется, работает в Харькове, а Варвара в Москве снимается в
кино. Наилучшие пожелания от шахматистов. От Романовского, Левенфиша, Григорьева. От
многих других, всех я даже не запомнил.
- Спасибо. Ну и как там?
- Вы знаете, ничего. Жизнь в последние годы заметно улучшилась. Ввели этот самый…
как его гам, - вспоминая, потер пальцами лоб Ласкер.
- Нэп, - подсказал Алехин. - Новая экономическая политика.
- Да, да. В общем, жизнь стала значительно лучше. Я играл там много показательных
партий, давал сеансы.
- И как играют?
- Ничего. Романовский, Левенфиш - отличные мастера. Другие, Дуз-Хотимирский,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 36
отложенных партий - восемь часов игры в день вполне достаточно, чтобы сыграть самую
затянувшуюся партию. Но и это еще не все. Чтобы исключить элементы дебютной
подготовки, домашнего анализа, судьи до самого последнего момента не определяли, кто с
кем сегодня играет. Лишь перед самым началом игры бросался жребий, определявший номер
играемого в тот день тура.
Разные цели ставил перед собой каждый из великой шахматной тройки. Александр
Алехин прямолинейно и стремительно мчался к главной цели своей жизни - матчу с
Капабланкой. В Лондоне его успех был значителен и давал все основания вызвать на матч
чемпиона. Но в игре русского гроссмейстера именно в лондонском турнире проявились
большие недостатки, и это лучше всего понимал сам Алехин.
С присущим ему неистовством принялся Алехин за работу по совершенствованию
стиля своей игры. Сквозь пальцы смотрел он на спортивные итоги своих выступлений в
турнирах того времени. Главное - наладить игру, добиться гармонии всех качеств и навыков,
необходимых шахматисту. Больше года было отдано этой титанической работе, Алехин даже
обрадовался отказу Капабланки принять его очередной вызов. К этому времени он еще не
чувствовал себя внутренне готовым к ответственному единоборству.
И вот теперь настала пора, Алехин должен был убедить мир в том, что именно он
является наиболее достойным претендентом на шахматный престол, что у него все права
носить шахматную корону. Только отличной игрой мог русский гроссмейстер заставить
меценатов вынуть кошельки и дать деньги на желанный матч с Капабланкой. Наконец, ему
нужно было во что бы то ни стало вынудить самого Капабланку дать согласие на встречу с
Алехиным.
Не слишком ли многого нужно было добиваться? «Хочешь на гору, а черт тянет за
ногу», - говорит русская пословица, и в ее справедливости Алехин еще раз убедился в Нью-
Йорке. С большим подъемом провел он первые две партии, но уже в третий день судьба
уготовила ему жестокий удар. Именно желание играть как можно лучше в партии с Ласкером
привело к тому, что Алехин, наоборот, маневрировал неудачно, сам ослабил собственную
позицию и понес справедливое возмездие. Горькое поражение выбило из колеи
честолюбивого гроссмейстера, он стал делать ничью за ничьей и вскоре уступил лидерство
двум своим конкурентам из «большой тройки».
Нелегкая задача стояла и перед Капабланкой. Шахматный король должен был в Нью-
Йорке подтвердить свое превосходство. Правда, он уже победил всех в Лондоне два года
назад, но ведь там не было Ласкера. Несгибаемый шахматный титан вновь показал былую
бодрость и силу, с блеском взяв первый приз в Остраве-Моравской. Не пора ли кубинцу хоть
один раз стать в турнире выше поверженного чемпиона?
С обычной самоуверенностью начал состязание Капабланка.
Правда, по утверждению некоторых газет, кубинец перед самым началом турнира
перенес грипп и играл первые партии с высокой температурой. Но, не помешало же это ему
сыграть в дополнительном блиц-турнире перед началом большого состязания и вновь
вызвать хвалебные залпы газет, возвестивших с радостью еще об одной победе любимца.
В обстановке всеобщего поклонения Капабланка вдруг в пятом туре проигрывает
партию Рети. Причем как проигрывает! Чешский гроссмейстер во всю силу своего редкого
таланта переиграл виртуоза шахматной техники именно в чисто технических маневрах.
Поражение Капабланки явилось чем-то вроде взрыва бомбы. Десять лет не знал Хосе Рауль,
что такое ноль в шахматной таблице, создавалось впечатление, что он вообще забыл о
возможности такого результата. Правда, выдающаяся сила чемпиона все же сказалась, и он
ответил на поражение двумя рядовыми победами. Однако, несмотря на усилия, к концу
первой половины сражения он отстал от Ласкера на целое очко.
Теперь все зависело от финиша. Толпами шли американцы на каждый тур. Догонит ли
Хосе великого немца? Вспоминали, что в Петрограде Капабланка первым закончил половину
дистанции, но стремительный Ласкер догнал и перегнал его в последних партиях. Удастся ли
сейчас сделать то же кубинцу? Роли переменились, но нельзя не учитывать, что лидирует
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 38
наличии нужных финансовых фондов для матч-реванша Капабланка - Ласкер, и тогда прощай
мечты! Ждать больше нельзя, и русский чемпион тоже устремляется за океан, только в
Америку Южную. Вновь неимоверное напряжение сил, вновь самые удивительные
рекламные выступления для доказательства своей исключительности, и вот в сентябре мир
облетают ошеломляющие телеграфные строки: «В Буэнос- Айресе Алехину удалось
обеспечить финансовую сторону матча с Капабланкой». Рядом сообщение из Берлина:
«После продолжительных гастролей в Америке Эм. Ласкер возвратился в Германию». Ни
слова об итогах его финансовых переговоров в Нью-Йорке. Может быть, действительно
Ласкер не хотел становиться на пути молодого претендента?
Казалось, все в порядке, и Алехин может, наконец, успокоиться и сесть за конкретную
подготовку к матчу. Но как можно быть спокойным и уверенным в этом мире? Ответ
Капабланки вновь вызвал тревогу.
«Я считаю себя обязанным играть в первую очередь матч с Нимцовичем, - писал
Алехину чемпион мира. - По окончании этого матча я готов сразиться с вами. Я предложил
Нимцовичу внести не позже 15 декабря залог в размере 500 долларов, в противном случае я
буду считать претензии Нимцовича несостоятельными».
Всему миру было ясно, что переговоры датского гроссмейстера носят мифический
характер. Неистощимый изобретатель самых оригинальных шахматных идеи, Арон
Нимцович был на редкость своеобразен в жизни и абсолютно беспомощен в практических
делах. Коллеги любили добродушного и редкостно одаренного гроссмейстера, прощали ему
его чудачества, но не упускали ни одной возможности подшутить над ним. Да и сам
Нимцович давал им для шуток много поводов. Рассеянный, ушедший целиком в шахматы
Нимцович в жизни был большим оригиналом, способным на необычные поступки. Вдруг во
время турнирной партии отойдет он от столика шага на два и на глазах у зрителей начнет
делать десятки приседаний. Он считал, что во время партии ему время от времени полезно
размяться. Внимательно следили за Нимцовичем служащие отелей, в которых он
останавливался. Датчанин очень любил делать холодные обтирания в комнате, но не всегда
закрывал после этого краны. Трижды в день потоки воды лились по лестницам.
Особенно много казусов случалось у Нимцовича при встречах с югославом Миланом
Видмаром. Добродушный, но, в то же время, весьма лукавый профессор из Люблян был
сильным гроссмейстером и большим любителем шуток. Каждый раз, когда он играл вместе с
Нимцовичем в одном турнире, случались какие-нибудь происшествия.
Однажды Видмар, встречаясь в очередном туре с Нимцовичем, вынул из кармана во
время партии огромную трубку и кисет с табаком. Кнмцович немедленно побежал к судье
Мароцци.
- Я не терплю дыма, - заволновался Нимцович. Вежливый Видмар спрятал обратно
трубку и табак.
Во втором круге того же турнира опять та же встреча. Вновь рассеянный Видмар
вынимает табак и трубку. И вновь Нимцович у Мароцци.
- Он же не курит! - удивляется судья,
- Да, но у него такой вид, что он собирается курить, - объясняет Нимцович.
На турнире в Карлсбаде Видмар сделал свой ход и поднялся со стула.
- Вы куда идете? - грозно спросил его Нимцович.
- Гулять, - развел руками Видмар.
- Сидите на месте.
- Да, но сейчас ваша очередь думать над ходом, я имею право гулять.
- Нет, сидите! - приказывал настойчивый гроссмейстер. - Я должен видеть вашу
физиономию и изучать по ней, какие планы кроются за вашим ходом.
В другой раз Нимцович во время игры пошел в буфет, принес пустую чашку и начал
стучать по ней чайной ложечкой.
- Что вы делаете? - спросил его судья.
- Мой противник пьет кофе и, размешивая сахар, мешает мне думать. Я должен
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 43
любителя его техника - совершенство, знаток найдет в ней много трещин. Верь мне, я уже
долгие годы изучаю каждый его шаг.
Потом, он стал совсем другим в последнее время, в его партиях появились грубые
ошибки, - продолжал Алехин после небольшой паузы. - Видимо, слава и фимиам
почитателей стали его портить. Известно: для таланта самое вредное - чрезмерные похвалы.
Нет в мире более сладкого яда, чем слава!
Монтень говорит: «Среди всех наслаждений нет более гибельного, чем одобрение со
стороны, нет никакого другого, от которого нужно было бы так бежать», - процитировал
Волянский.
- Да, бесконечные похвалы явно вредят Капабланке. В Москве, например, Берлинскому
он зевнул ферзя, его стратегия против Женевского граничила с самоубийством. И в
эндшпилях он не так уж безгрешен. Нет, ты должен понять меня правильно, Валя, техника
Капабланки-человека блестяща, совершенна, но как «шахматная машина» он не выдерживает
никакой критики.
- Значит, все-таки он неподражаемый виртуоз в шахматах, - перебил друга Волянский,
опять жестикулируя своими тонкими пальцами. - Как же можно победить его? Пусть не
шахматную машину, пусть человека, но человека - совершенного мастера, безукоризненно
владеющего шахматной техникой.
обаяния невольно притягивала внимание мужчин. Надя сняла высокую шляпу-тюрбан, под
которой обнаружились густые черные волосы. Алехин помог жене снять пелерину. На
черном платье почему-то был приколот желтый бант, что явно противоречило канонам
старого вкуса.
- О, да вы чаевничаете! - воскликнула хозяйка дома, войдя в гостиную. - Молодцы!
Попроси и мне чаю, - обратилась Надя к мужу, - только без молока. А Валя давно приехал? -
обратилась она затем сразу к обоим мужчинам.
- Уже час беседуем, - ответил Волянский. - Я - бездельник и своей болтовней мешаю
Саше заниматься.
- Что вы! - возразила Алехина. - Он так рад поговорить с вами. После этого он еще
лучше работает. А я задержалась у Гвендолины. Вы знаете ее мужа, Валя. Изнар - отличный
инженер. Живут они с Гвендолиной душа в душу. Мне кажется, скоро я буду бабушкой.
- Очаровательная бабушка! - воскликнул Волянский. - Побольше бы таких!
- А когда мы будем гулять на вашей свадьбе? - улыбаясь, спросила Надя Волянского. -
Что же, так вы и будете вечно ходить бобылем?
- Ему не до женитьбы, - вмешался Алехин.
- Нет, почему же, я с удовольствием женюсь, только на миллионерше, - ответил
Волянский. - Другого выхода у меня нет.
- Если так, то женись на племяннице Вандербильда, - продолжал потешаться Алехин. -
Ты знаешь, Надя, Валя окончательно решил ехать в Америку.
- Все-таки? - спросила Алехина.
- Иначе у меня нет выхода, - провел ребром ладони по горлу Волянский.
- Так ничего и не получилось с работой, жаль, - тихо произнесла Надя. - А деньги-то у
вас на проезд есть?
- Кое-что собрал. Берегу с лучших времен.
- Если будет не хватать, мы вам дадим. Правда, Саша? - обратилась Алехина к мужу. Тот
согласно кивнул головой.
Горничная убрала чайную посуду. Надя вынула из сумочки фотографии Гвиндолины, ее
мужа. Несколько минут все рассматривали любительские фотографии.
- Вот что, давайте поедем в Америку вместе, - внесла вдруг предложение Надя. - Мы с
Сашей тоже ведь едем в Нью-Йорк, - обратилась она к Волянскому.
- Ах, да, конечно! Я читал: большой турнир в Нью-Йорке. А тебе не утомительно будет
играть в турнире перед матчем с Капабланкой?
- Что поделаешь? Должен, - уклонился от объяснений Алехин.
Собеседники опять замолкли. Некоторое время они вновь занимались разбором
фотографий. Вдруг в коридоре раздался телефонный звонок. Алехин поднялся с места,
подошел к аппарату и поднял трубку. Надя с Воляпским с места наблюдали за ним.
- Алло! Здравствуй, Савелий! - произнес Алехин. - Ничего, как ты? Когда еду? Думаю,
числа пятого… А ты? Конечно, лучше вместе… И Видмар, Нимцович, Шпильман… Всем,
конечно, лучше… Что?! Не читал… Ну и что там написано?…
Алехин замолчал и несколько минут слушал. С каждой секундой его лицо все больше
омрачалось, брови сошлись к переносице. Валя и Надя с удивлением наблюдали, как сильно
действовала на него какая-то неприятная новость.
- Безобразие! - крикнул в трубку Алехин. - Я так и знал, что они придумают что-нибудь
подобное. Я сейчас же пошлю телеграмму с протестом… Или откажусь от турнира… Что?!
Ну, конечно, издевательство!… Все делается для Капабланки. Конечно, глупость. Будет иметь
право на матч, но не будет иметь денег. А аргентинская договоренность пропадет… Нет, это у
них не выйдет! Я играть не буду! Хорошо, спасибо, что позвонил. Будет что-нибудь новое,
сообщи. До свидания! Как вам это нравится! - почти крикнул Алехин, повеспв трубку и
вернувшись в гостиную. - Я так и знал, что что-нибудь произойдет. Я говорил тебе, Валя! Все
полетело к чертям, вся моя работа, все, чего с таким трудом добивался!
- Успокойся, Саша, - положила руку на плечо мужа Надя. - Что произошло?
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 48
должным великодушием, пощадят его самолюбие. Но после разгрома Алехина вряд ли кто
посмеет еще раз оспаривать у Капабланки мировое первенство.
Сам Хосе Рауль, по-видимому, тоже был такого мнения. Вот почему, когда президент
после жеребьевки, обняв обоих противников, сказал: «Можно теперь начинать, сеньоры.
Завтра за работу», - Капабланка ответил: «Мне не нужно работать. Пусть сеньор Алехин
трудится».
Прошел еще один день, и противники заняли места за шахматным столиком. Простой
маленький столик, такой же, как во многих гостиных, только в темно-коричневую ореховую
поверхность вделаны тридцать два желтых пальмовых квадрата. Свидетелем каких больших
событий суждено ему стать! За этим столиком должна решиться судьба первенства мира,
сюда два сильнейших гроссмейстера принесут весь свой опыт, знания, результат
многолетнего труда над освоением премудрости шахмат. Здесь одному из них суждено
испытать торжество победы, в то время как другой будет терзаться горечью поражения.
Многое дано было историей узнать и увидеть этому маленькому шахматному столику!
Сосредоточенные, внутренне собранные, сели друг против друга чемпион мира и
смельчак, захотевший отобрать у него корону. На лицах застывшая улыбка, с трудом
скрывающая неимоверное напряжение нервов. Последний раз вспыхнул магний фотографов,
пророкотали аппараты кино. Карлос Кваренцио пустил часы.
Медленно передвинул Капабланка белую королевскую пешку на два поля вперед. Битва
шахматных гигантов началась.
О, эта ужасная первая партия, сколько неприятностей она доставила Капабланке,
сколько тяжелых минут пришлось ему пережить!
Он сел играть первую партию спокойный и уверенный: у него белые фигуры, он в
отличной форме - всего несколько месяцев назад завоевал первый приз в Нью-Йорке, далеко
опередив Алехина и выиграв у него матч из четырех партий.
Казалось, ему ли бояться русского гроссмейстера - правда, шахматиста талантливого и
интересного, но…
До сих пор Алехину не удалось выиграть у кубинца ни одной партии; почему же он
должен выиграть сейчас, когда чемпион мира в расцвете сил, когда весь шахматный мир
считает Капабланку непогрешимой шахматной машпной, непобедимым «чемпионом всех
времен»?…
Так рассуждал кубинец в начале матча; вот почему он ничуть не расстроился, когда,
просмотрев в первой партии несложную комбинацию Алехина, потерял пешку. «Ну что ж,
начнем матч с ничьей, - успокаивал сам себя Хосе Рауль. - Все равно выигрыш Алехина в
этой сложной позиции весьма проблематичен».
Однако вскоре Капабланка убедился, что даже при лучшей защите спастись не так-то
просто. Алехин играл неподражаемо, находил ходы, которые Капабланка не предвидел. И
тогда уверенность начала покидать кубинца, его настроение резко ухудшилось.
…Алехин надолго задумался над ходом. Устав бродить по залу, Капабланка вышел па
балкон. Весенний вечер был чудесен, после духоты турнирного помещения свежий ветерок
приятно обдувал разгоряченное лицо. «Хорошая погода, - подумал Капабланка. - А тут играй,
да еще проигранную позицию… Плохи дела! А может быть, все же спасу партию, неудобно
начинать матч с поражения!» Но интуиция подсказывала, что дело его безнадежно.
Вдруг под балконом раздались аплодисменты, послышались крики: «Браво,
Капабланка! Ура чемпиону мира!» Вглядевшись в полутьму, он увидел толпу любителей,
собравшихся на улице у входа в клуб. Ничего не зная о ходе партии, а может быть, просто не
разбираясь в тонкостях игры, аргентинцы шумно приветствовали своего любимца.
Смущенный неуместной овацией, Капабланка был вынужден принимать поздравления.
Когда его глаза после яркого света освоились с темнотой, он заметил недалеко от балкона
группу танцовщиц из театра «Батаклан» и среди них Кончиту. Женщины старались кричать
громче всех, считая своим долгом поддержать знакомого своей подруги.
Поспешно вернувшись в зал, кубинец сел за столик. Мозг его лихорадочно искал
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 54
спасения. Алехин еще не сделал очередного хода и более двадцати минут обдумывал
варианты. Но вот он сделал ход. Русский не зря терял драгоценное время - его тридцатый ход
был ошеломляющим. Капабланка не учел этого ответа черных в своих предварительных
расчетах. Алехин возвращал лишнюю пешку, зато его фигуры занимали грозные атакующие
позиции. Пока черные старались сохранить свой материальный перевес, у кубинца еще
теплилась надежда на спасение, но теперь его позиция сразу стала безнадежной. Ферзь и
ладья противника врывались по открытой линии, чтобы начать решающее преследование
белого короля.
«Прекрасный маневр, - невольно похвалил Капабланка противника. - Может быть, не
брать пешки, а разменять ладьи?» Немного подумав, он пришел к выводу, что в этом случае
его шансы на защиту становились совсем минимальными. С тяжелым сердцем пошел Хосе
Рауль на невыгодное продолжение, ничего другого уже не оставалось. Последующие десять
ходов были разыграны быстро. Когда истекли положенные сорок ходов, Капабланка отложил
партию, хотя и прекрасно понимал, что доигрывать ее совершенно бесполезно. Просто ему
уже в первый день не хотелось огорчать своих поклонников.
…Больше двух недель прошло с начала матча, а события первого дня еще не
изгладились в памяти Капабланки. Медленно прогуливаясь по улицам вечернего Буэнос-
Айреса, он вспоминал мельчайшие подробности семи первых партий матча.
Как быстро взял он реванш за первый проигрыш! Всего одна ничья во второй встрече, и
уже в третьей партии Алехин был буквально разбит. Потом «отдых» - три ничьи, и вот во
вчерашней седьмой партии дерзкий претендент вновь жестоко разгромлен в результате
блестящей атаки. Хороший урок! Пусть знают все, как играет чемпион мира, как умеет он
брать реванш за поражение! Капабланка даже зашагал бодрее - так много сил и уверенности
вселили в него приятные воспоминания о блестящих победах.
До встречи с Кончитой оставалось полчаса - у него было еще время погулять. Миновав
обелиск в честь независимости страны, Хосе Рауль вскоре дошел до улицы больших
магазинов - Флориды. Здесь он на минуту остановился в сомненье: не пройтись ли направо к
улице и площади Мажо - месту важнейших учреждений страны и дворца президента? Где-то
близко была и Ривадавиа, но Капабланка избегал эту улицу, напуганный ее гигантской
длиной: двадцать три километра! За день ее, пожалуй, всю и не пройдешь!
Толпа все более сгущалась: еще бы, что ни шаг, то кинотеатр. Дальше шла Санта-Фе -
улица модниц и самых дорогих магазинов, куда обычно ходят те, кто радп моды готов
переплачивать за наряды втридорога. Побродив еще немного в толпе, Хосе Рауль направился
в ресторан «Трампесон».
Кончиты в ресторане еще не было. «Задержалась в театре, - подумал Капабланка, - а
может быть, опять что-то приключилось с ее «шевроле». Хосе Рауль улыбнулся, вспомнив, с
каким гордым видом сидит Кончита за рулем своего маленького автомобиля и как
беспомощен и жалок бывает ее вид, когда пустячная неисправность нарушит работу мотора.
Ресторан «Трампесон», как всегда в вечерние часы, был переполнен. Капабланка с
трудом отыскал свободную кабину и в ожидании Кончиты с наслаждением отдыхал после
прогулки. Многие посетители тотчас узнали чемпиона мира и кивком головы указывали на
него соседям. Женщины не сводили с него любопытных взоров.
Капабланка давно привык к всеобщему вниманию и спокойно рассматривал сидящих за
соседними столиками. Бурлящий зал, разделенный невысокими перегородками, напоминал
огромные пчелиные соты с квадратными ячейками; монотонный беспрерывный разговор еще
более увеличивал сходство ресторана с пчелиным ульем.
- Добрый вечер, дон Хосе, - услышал кубинец голос Кончиты. Задумавшись, Хосе Рауль
не заметил, как она подошла.
- Здравствуйте, дорогая, - поднялся с места Капабланка. - Что с вами? Что произошло?
- Ничего особенного. Опять закапризничал Россинант, - и она показала на свои
запачканные маленькие руки.
Приход Кончиты вызвал всеобщее внимание посетителей. Как порыв ветра взмывает
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 55
все флаги в одну сторону, так появление актрисы привело в одно и то же положение все
шляпки и прически. Знакомые раскланивались с известной актрисой, мужчины открыто
любовались ее пышной красотой. Женщин больше всего интересовал наряд Кончиты: они, не
стесняясь, рассматривали ее изящный костюм из дорогой темно-желтой шерсти,
широкополую шляпу, большие серьги и кольца с крупными камнями, блиставшими на
длинных тонких пальцах.
- Боже, как я голодна! - театрально воскликнула Кончита. - Дон Хосе, дорогой, закажите
мне дыню с ветчиной и седло дикой козочки. Я сейчас приду.
- А все-таки хорош наш «Трампесон»! - сказала она, возвратясь через несколько минут.
- Лучший ресторан в Буэнос- Айресе. Особенно для нас, артистов. Да и для вас, дон Хосе, -
добавила она, очаровательно улыбнувшись.
Кубинцу тоже нравился этот простой и удобный ресторан на улице Кожао. Пусть здесь
нет хрустальных люстр, ослепительной белизны скатертей, поющего хрусталя. «Трампесон»
ценят за простоту и удобство, а главное, за то, что он открыт круглые сутки.
Официант принес заказ.
- Что вы делали днем, Хосе? - спросила Кончита.
- Играл в бридж, немного в домино.
- А теннис опять пропустили. Вам же вредно все время сидеть за столом, - укоряла
Кончита.
- Мало ли что мы делаем вредное. А потом выясняется, что это вредное-то и есть самое
полезное.
- А как ваше настроение после вчерашней победы? Лучше, чем две недели назад? -
Актриса лукаво улыбнулась, напомнив, как расстроен и подавлен был ее друг после первого
поражения. - А вы заметили, дон Хосе, что я приношу вам счастье? - продолжала Кончита, не
дождавшись ответа Капабланки.
- О, да!
- Я имею в виду ваш матч с Алехиным.
- Конечно, моя дорогая! Вы же мой ангел-хранитель!
- Нет, серьезно, дон Хосе. Разве не я говорила вам после первой партии, что все будет в
порядке, что скоро вы победите, исправите печальное недоразумение. Разве получилось не
так?
- Именно так, дорогая. Вы принесли мне удачу. Теперь, когда счет матча уже в мою
пользу, мне ничто не страшно.
- Я это знаю: вы же гений, мой единственный, неповторимый гений! - Кончита нежно
дотронулась до руки возлюбленного. - Разве может кто обыграть моего дона Хосе? Я всегда
предсказывала, что именно вы всех победите, а я ведь счастливая.
При этих словах Кончита незаметно подавила тяжелый вздох, ибо ее собственную
жизнь вряд ли можно было назвать счастливой. Путь к театральной славе был трудным для
Кончиты, хотя она и выступала теперь в лучшем театре страны.
- Быть женщиной - это специальность! - любила повторять Кончита и всем своим
поведением оправдывала этот афоризм.
Встретив Капабланку чемпионом мира, Кончпта сразу подметила в нем новые черты
характера. Никогда не покпдавшая его самоуверенность переросла теперь в безграничную
самовлюбленность. Как все люди, которым путь к славе и успехам не стоил большого труда,
кто достигал всего лишь за счет без меры отпущепного природой таланта, Капабланка слепо
верил в свою судьбу, предопределение, в свое неизменное счастье.
Кончита сумела быстро приспособиться к новым качествам знаменитого друга: в
удачную минуту называла его непобедимым, чемпионом всех времен, гением, вовремя
высказывала уверенность в его будущих победах и вызывала в сердце кубинца приятное
чувство удовлетворения. Лесть возмещала теперь недостающее влияние былой красоты и
обаяние молодости.
Кончита сумела уверить своего друга, что именно она является путеводной звездой к
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 56
его славе и успехам, что она неизменно приносит ему счастье в матче. Всегда готовый
принять подобные утверждения, Капабланка поверил и в это. Вспоминая теперь перипетии
первых семи партий матча, он все больше убеждал себя, что только влияние Кончиты, ее
внимание и заботливость помогли ему добиться успеха.
Сегодня я слышала разговор в театре, - продолжала Кончита после некоторой паузы. -
Аргентинцы восхищены вашей вчерашней игрой.
- Да, я играл неплохо, - заметил дон Хосе. - Но мне помог мой противник. Он допустил
несколько ошибок в дебюте.
- Кто же не ошибается, играя против Капабланки? Даже я и то веду себя с вами не
безошибочно.
- Уже сожалеете, дорогая?
- О, что вы? Я согласна всю жизнь делать такие ошибки! Последовало молчание.
- Что еще говорят о матче? - переменил тему Капабланка после небольшой паузы.
- Говорят, что Алехин долго не продержится. Еще бы - проиграть две партии, да еще в
таком стиле! А знаете, дон Хосе, я не хочу, чтобы вы быстро выигрывали матч. Тогда вы
скорее покинете меня, вернетесь в Гавану… А еще через тринадцать лет я буду совсем
старуха.
- Для меня вы всегда остаетесь молодой, - пристально поглядев в ее глаза, произнес
Капабланка. - А насчет окончания матча: не хотите же вы, чтобы я нарочно отказывался от
выигрышей?
- Что вы, что вы, мой любимый дон Хосе! Выигрывайте, и чем скорее, тем лучше.
Пусть это даже будет хуже для меня. Я согласна…
- Все! Партия проиграна. Как его разделал Капабланка! Три победы в первых девяти
партиях. Чемпионом захотел быть! Не так-то просто обыграть нашего Хосе!
Надя Алехина с ужасом слушала эти разговоры. И без них, по одному лишь поведению
публики она догадывалась, что дела Саши плохи. Еще одно поражение! Три проигрыша - это
конец, ничего исправить нельзя, слишком много упущено! Бедной женщине уже рисовалась
самоуверенная фигура Канабланки, принимающего поздравления. Она уже видела, как
кругом все ликуют, а они с Сашей, уничтоженные и убитые, возвращаются в Европу.
Тщетно пыталась Надя по демонстрационной доске разобраться в том, что происходит
наверху. Как ей понять, что уготовила судьба, запрятанная в загадочной расстановке
маленьких картонных фигурок? Блеснет ли радостный свет победы в голубых глазах
Александра, или муж спустится к ней внешне спокойный, но взбешенный до предела
обидным поражением?
Фигурки на доске не хотели выдавать шахматной тайны. Они жили своей особой
жизнью, безразличные к ее умоляющим взорам, равнодушные к ее страданиям. Гордые кони,
передвигаемые демонстратором, игриво взмахивали пышными гривами; красавцы ферзи
кокетливо несли резные венчики; лихие слоны-офицеры только и ждали случая показать
быстроту своего бега. А черный король, когда их взоры встретились, вдруг кивнул Наде
укоризненно: «Как же это так - в шахматы не умеешь? А еще жена маэстро!»
Вот когда Алехина пожалела, что не изучила как следует шахматы. Уже скоро пять лет
она живет рядом с человеком, чьи помыслы, чья каждая минута отданы шахматам, но ей так
и не удалось освоить ни премудрости шахматных комбинаций, ни тонкости стратегических
замыслов. Сколько раз она говорила себе, что неудобно оставаться невеждой в той области,
где царствует любимый человек, сколько раз давала себе слово заняться изучением теории;
но дальше элементарного освоения ходов дело так и не пошло.
Впрочем, нет! Однажды она твердо решила научиться хотя бы читать книги по
шахматам, понять элементы теории игры. Тайком от Александра она разобрала сто лучших
его партий, но и этот самоотверженный труд не на много увеличил ее познания.
Существенных результатов в понимании игры она не достигла и лишь убедилась в горестном
сознании, что, видимо, просто не создана для шахмат.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 57
- Ну, нет, этого нельзя позволить. Это негуманно, - заволновался доктор. - Я сейчас
поговорю с Кваренцио, с Капабланкой. Обязательно поговорю, сегодня же! - Он сразу
загорелся пришедшей в голову идеей, искренне веря, что сумеет преодолеть все трудности.
Через минуту Надя уже видела его мелькающим то в одной, то в другой группе
зрителей. Он что-то доказывал своим соотечественникам, возмущался, энергично размахивая
руками в подтверждение своих слов. При этом черные глаза его блестели, подвижное лицо
выражало решимость. Даже волосы, тщательно разделенные пробором, растрепались.
«И этот говорит, что дела Саши плохи, - вернулась мыслями к мужу Надя. - Бедный
Саша, как ему не повезло! Как все началось хорошо, какой веселый он был после первой
партии! Радовался, как дитя: первая победа в жизни над Капабланкой, да еще какая победа!
«Я им покажу! - грозил он. - Пусть все узнают, какой он «непобедимый»!» И вдруг эта
ужасная болезнь. И с чего она привязалась, где простудился? Вероятно, также нервы
сказались, проигрыш третьей партии. Как он, бедный, переживал, мучился. «Не то обидно,
Надя, что проиграл, - играл беспомощно, вот что противно! Точно так же я проиграл ему в
Нью-Йорке, стыдно вспомнить. Без борьбы, без всякого сопротивления, как мальчишка…»
Понервничал, на следующее утро боль усилилась. Еще, слава богу, что всего одну партию
проиграл. Мало ли что могло получиться в таком состоянии! Видно, не забыл еще нас бог.
Господи, помоги ему и сегодня. Хоть бы ничью сделал!»
Не в силах больше выносить бездействия, взволнованная женщина решила побродить
по клубу в тайной надежде услышать хоть одно ободряющее слово. Она несколько раз
обошла большой зал, прошла мимо групп зрителей, оживленно обсуждавших ход борьбы.
Все сходились в одном: Алехину плохо. Около демонстрационной доски многие,
предсказывая легкий выигрыш чемпиону мира, пытались показать возможные ходы, но это
им не удавалось только потому, что администраторы категорически запрещали передвигать
фигуры.
Всюду заключались пари на результат сегодняшней партии, всего матча. Огромное
большинство держало сторону Капабланки. Особенно рьяно спорили янки, отвечая тройным
кушем за чемпиона мира. Это еще больше расстроило Надю, и она поспешила уйти в
соседние комнаты, где было меньше народу и можно было немного отдохнуть от шума и
суеты.
Здесь было уютно, темные тона отделки стен успокаивали. На стенах между дубовыми
панелями висели портреты великих мастеров шахмат и президентов шахматной федерации
Аргентины. Темные занавески на окнах, бронзовые люстры, струившие мягкий свет,
затейливые решетки огромных каминов - все это оставляло впечатление чего-то домашнего,
обжитого. Хотя клуб был шахматный, в некоторых помещениях играли в бридж- в
пропитанном дымом воздухе слышались восклицания да шелест карт.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 59
Он сообщил, что шум их разговоров мешает играющим думать и что Капабланка потребовал
выполнения пункта, написанного в регламенте матча. Этот пункт гласит: «Каждый из
играющих имеет право требовать, чтобы игра происходила в особом помещении, в стороне
от публичного зала и шума. В это помещение никто не допускается, кроме играющих,
арбитра, заместителя, секундантов и, если нужно, еще одного выбранного с согласия обоих
играющих лица, передающего ходы из комнаты, где происходит игра».
В поднявшейся суматохе все забыли, что партия может кончится одним ходом коня
Капабланки. Только когда по телефону сверху передали ход белых, зрители вновь вернулись к
шахматному бою. Немного успокоившись, они снова взялись за анализ позиции.
- Ну как, что? - засыпала вопросами подошедшего Монастерио Надя. - Алехин
проигрывает, да?
- Ничего не пойму. Капабланка отказался от выигрывающего хода. Неужели не нашел?
Нет, чемпион мира хорошо разобрался в том, что происходит на доске, и со
свойственной ему интуицией отыскал способ избежать опасных осложнений. Если бы он
сделал ход конем, замеченный зрителями, его противник ответил бы маленьким, незаметным
передвижением ладьи, всего чуть-чуть, на одну лишь клеточку. Но этот маленький ход
вызвал бы большие последствия - положение чемпиона мира могло сразу пошатнуться.
Несколько раз пересчитывал Капабланка сложные варианты и с каждой минутой все
больше убеждался: выигрыша нет. Замысел Алехина основывался на тончайшем учете
малейших возможностей, план защиты был глубоко продуман. Выигрыша не было, наоборот,
белым самим нужно играть осторожнее, иначе они могли оказаться в опасности.
Нелегко переходить от сознания, что партия легко выиграна, к признанию того факта,
что самому нужно спасаться. Да еще в партии, где была применена новинка, специально
подготовленная к данной встрече.
Убедившись, что взятие центральной пешки конем не проходит. Капабланка забрал ее
ладьей. Ферзь Алехина выбрался из опасной зоны и вернулся в собственный лагерь. Худшее
было позади, черные могли теперь спокойно смотреть в будущее. Еще несколько ходов, и
игра полностью уравнялась. Капабланке ничего не оставалось, как согласиться на вечный
шах. Девятая встреча кончилась миром, перевес Капабланки в счете остался тем же - одно
очко.
Пережив тяжелые минуты, Надя едва успокоилась. Паулино сообщал ей, что дела
Алехина все более улучшаются, и, наконец, принес сверху радостную весть о ничьей. Еще
через несколько минут на лестнице появился Александр, в его уставших глазах светился
радостный блеск.
«Как в дни побед», - подумала Надя. И действительно, разве ничья в этой партии не
была победой? «Как намучился бедный, как переволновался, - пожалела она мужа. - Да еще
эта болезнь…»
И тут же вспомнила чей-то совет Александру - переменить прическу. Действительно,
откинутые назад волосы заметно старили его лицо.
на выставках, и быков-рекордсменов.
- Я скорее назвал бы «Кабанью» не консерваторией, а крематорием для быков, -
отозвался Капабланка. - Это больше похоже на правду.
У входа в ресторан была выставлена напоказ огромная зажаренная туша барана: сразу
же за дверью по обеим сторонам горели два гигантских очага. Отсюда на улицу до прохожих
доносился звук шипящего мяса и острый запах приготовленной пищи. Целые туши баранов,
огромные куски говядины, несчетное количество дичи, различных сортов колбас - все это
жарилось здесь же, на глазах, распаляя аппетит, завлекая даже тех, кто и не собирался сюда
заходить.
Стены ресторана были отделаны в темные цвета. Темные абажуры и бра создавали в
залах «Кабаньи» умиротворяющий полумрак, в котором мысли посетителя должны
сосредоточиваться только на еде. Может быть, опять-таки для того, чтобы разжечь аппетит,
на бесчисленных полках в оплетенных соломой бутылках стояли лучшие аргентинские и
чилийские вина.
- А у них тоже соревнование! - воскликнула вдруг Кончита, показывая на фотографии
быков. - Среди них тоже, наверное, есть чемпион мира. Может быть, вот этот? - показала она
на короткорогого волосатого гиганта с маленькими злыми глазками. - Смотрите, какой
красавец!
Алехин и Диллетайн промолчали, пропустив мимо ушей сомнительную остроту своей
соседки. Что поделаешь - актриса! Но Капабланка обиделся.
- Я всегда считал, что у вас хороший вкус, - хмуро ответил он.
В ресторан вбежал голосистый назойливый мальчишка-газетчик. Он скорее насильно
всучил, чем продал, свой товар. Некоторое время за столом длилось молчание - все были
заняты разглядыванием газет и журналов. Вдруг тишина прервалась раскатистым смехом
Кончиты.
- Ой, как хорошо! Просто прелесть! - заливалась она. - Смотрите, какие вы смешные!
На карикатуре были изображены Алехин и Капабланка за шахматным столиком.
Талантливый художник верно схватил черты, удачно подчеркнув характерные особенности
их лиц. У обоих противников были длинные черные бороды, спускавшиеся куда-то под стол.
Надпись гласила: «Такими будут Алехин и Капабланка в конце матча».
- Острят насчет ничьих, - объяснил Диллетайн. - Художник показывал мне эту
карикатуру, он рисовал в клубе…
- А знаете, дон Хосе, с бородой вы мне больше нравитесь! - воскликнула Кончита.
- Рад слышать, дорогая. Сегодня же куплю средство для ращения волос.
- Но почему они вам нарисовали черную бороду? - взялась актриса за Алехина. - Вы же
блондин, вам больше подойдет небольшая русая бородка.
- Вам виднее, сеньорита, - отшутился Алехин. - Это по вашей части - находить грим и
подбирать, кому какую носить бороду.
«И рога тоже», - хотел добавить Диллетайн, но вовремя сдержался.
- А ведь действительно вы будете делать ничьи до самой старости, - уверенно заявила
Кончита. - Сколько вы уже их сделали?
- Пока немного, - ответил за партнеров Диллетайн. - Четырнадцать.
При этом он подумал, что ей-то, Кончите, неплохо бы помнить счет в самом важном
сражении Капабланки.
- После двенадцатой партии было восемь рядовых ничьих, - сообщил секундант
Алехина.
- Ну, вот видите, как много! И правда, у вас скоро отрастут бороды.
- Вот почему я и предложил доктору Алехину прервать матч, считать его ничейным.
Через год можно сыграть новый, - безразличным тоном, обращаясь только к Кончите,
произнес Капабланка.
Свою самую заветную мысль он высказал вскользь, между прочим, будто она его
ничуть не интересовала. Чемпион мира еще ни разу не предлагал Алехину прекратить матч,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 66
отложена в тяжелой позиции для Капабланки, хотя некоторые рьяные сторонники кубинца
еще надеялись, что техника его восторжествует и ему удастся спастись. Выиграй Александр
эту партию - матч был бы окончен. Такая нужная, долгожданная шестая победа!
Последние дни Надю буквально осаждали зрители, и это всеобщее внимание утомляло
ее, нервная обстановка последних дней заметно подорвала ее силы: она осунулась, стала
раздражительной. Да и как было не волноваться!
После двадцати одной партии Саша одержал четыре победы, Капабланка - две.
Казалось, все в порядке: Саше нужно выиграть всего две партии, чтобы стать чемпионом. И
вдруг он проигрывает двадцать девятую! Хорошо, хоть тридцать вторая партия досталась
Саше, теперь лишь одно решающее очко отделяет его от заветной цели.
Днем перед доигрыванием тридцать четвертой и, может быть, последней партии она
спросила мужа:
- Как дела? Он ответил:
- Должен выиграть, хотя и не без труда. Саша даже не так уж долго анализировал
отложенную позицию.
- Такие положения нужно решать за доской, - сказал он. - Все равно в домашнем
анализе всего не увидишь.
В этой решающей позиции у Алехина была лишняя пешка. Вот она висит на
демонстрационной доске, эта маленькая картонная фигурка, а сколько с ней связано горя и
радости, сколько сердец она заставляет сейчас биться учащенно! «Исчезни она сейчас, - с
ужасом подумала Надя, - допусти Александр просмотр, жизнь для Капабланки вновь будет
полна счастья, надежд на спасение матча, удержание звания чемпиона… А Саша потеряет
вместе с этим кусочком картона все, к чему стремился всю жизнь, чему отдал силы, здоровье,
расстроенное в бессонных ночах. Как все-таки странно устроен мир!»
Но она и не думала исчезать, эта лишняя крайняя пешка. Она прочно вцепилась в белый
квадрат и даже попыталась немного продвинуться вперед на соседнее черное поле. «Вперед,
к счастью, сеньора Алехина!» - сказал Паулино об этом продвижении и вскоре еще более
обрадовал Надю, принеся сообщение о том, что на доске разменены ферзи. Теперь победа
Алехина не за горами. Надя чувствовала это и по настроению публики. В клуб прибыли
важные лица, перед которыми расшаркивались администраторы. «Представители нашего
президента, - сообщили Алехиной. - Приехали поздравлять нового чемпиона с победой!»
Сердце Нади радостно забилось. Господи, неужели вправду конец мучениям, желанная
шестая победа, выигрыш матча? Скорее бы уж!…
Но время шло, а Капабланка не сдавался. Он, видимо, решил упорно бороться до конца,
использовать малейший шанс. Вдруг Надя испугалась - крайняя пешка Саши, за которой она
так следила весь вечер, исчезла. Неужели что-нибудь просмотрел?! Однако Паулино
успокоил ее, сообщив, что за отданную пешку сеньор Алехин получил две на другом фланге.
Правда, пешки разбиты, но, к счастью, король противника далеко, и Алехин должен вот-вот
победить.
Напряжение в клубе достигло предела. Комнаты переполнились зрителями,
репортерами, фотографами. Привезли даже киноустановку, чтобы снять на пленку момент
передачи высшей шахматной власти. С минуты на минуту ждали конца исторической битвы.
Все боялись пропустить этот важный момент. Знатные гости ушли наверх, наиболее рьяные
зрители залезли на верх лестницы и стояли там, ожидая капитуляции кубинца. «Ждут
низвержения старого чемпиона, горят желанием поздравить нового, - подумала Надя. - Даже
не скрывают своего восторга. Таковы люди: их пленяет только успех. Как жестоко это по
отношению к Капабланке! Но ничего не поделаешь, такова жиз.нь». Ей стало жаль кубинца: в
последние дни добрая женщина не раз замечала в его глазах печаль.
Вдруг по рядам зрителей пробежал ропот. «Не просмотрел ли Саша чего?» - по
привычке подумала она в первую минуту. Но ее успокоили: Капабланка заявил судье, что
хочет отложить партию. «Смена власти» была перенесена на завтра.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 69
Вскоре появились партнеры. По лицу Александра Надя поняла, что победа у него не
вызывает сомнений.
Как, вы думаете, закончится партия? - обратился какой-то корреспондент к Капабланке.
- Полагаю, что Алехин должен выиграть, - ответил он.
Все внимание теперь было сосредоточено на Алехине. Аргентинцы, когда-то мало
верившие в его побед, ныне старались с лихвой исправить свою ошибку пылким выражением
чувств. Его поздравляли, корреспонденты засыпали его вопросами, на которые он не отвечал,
- партия еще не кончена. Фотографы мучали его бесконечными снимками, десятки рук
зрителей тянули к нему книги, блокноты, клочки бумаги: каждый хотел иметь автограф
будущего шахматного короля.
А в это время Капабланка - поверженный кумир - был покинут даже своими самыми
пылкими почитателями. Чемпион мира всего на одни сутки - кого он мог теперь
интересовать!
«Шахматная машина!», «Непобедимый чемпион всех времен», - вот тебе и
«непобедимый»! «Разгромлен, уничтожен, разбит вдребезги!…», «Так ему и надо!…», «Ура
Алехину!».
Когда Капабланка уходил из клуба вместе с Кончитой, толпа безмолвно расступилась
перед ними. С таким холодным любопытством пропускают на эшафот обреченного на казнь,
жить которому осталось считанные минуты.
В отеле Алехин расставил на своих любимых шахматах отложенную позицию. Фигур-
то всего шесть: по королю, ладье и две белые пешки. Проверив элементарные варианты, он
вскоре махнул рукой: «Чего тут смотреть! Две лишние пешки. Играть дальше смешно».
- Вот и все! - вслух произнес счастливый победитель. И надолго задумался, вспоминая
свой большой и трудный путь.
Позади - четверть века турнирной жизни. Миновали огорчения неудач, терзания
творческих мук. Вспомнился московский дом в Плотниковом переулке и старый дуб в садике.
Именно здесь, под этим дубом, он придумал множество интересных новинок. Потом война,
голодная Москва, первый чемпионат Советской России. Вспомнил свои неустанные попытки
добиться матча с чемпионом мира. Вот и конец мучениям - теперь он на самой вершине: то, к
чему стремился всю жизнь, достигнуто!
Взгляд Алехина задержался на старинных шахматах, когда-то подаренных ему
бабушкой. На миг показалось, будто белые пешки радостно улыбнулись своими круглыми
полированными мордочками, а черная ладья, только что воевавшая на стороне Капабланки,
смущенно покачала резной головой: «Что я могла поделать? Так уж получилось!»
Аккуратно сложив вдвое ящичек, внутри которого так и остались стоять фигуры в
позиции отложенной партии, Алехин прошел в комнату жены.
- Я поздравляю вас, Наденька, - улыбаясь, обратился он к супруге. - Мы победили!
На следующий день Алехины с трудом пробрались в клуб: толпа, казалось, и не
уходила со вчерашнего вечера. Да и в самом помещении клуба было все то же, что и вчера: те
же лица, та же демонстрационная доска, на ней та же позиция. Праздник просто был
перенесен на один день позже.
Алехин ушел наверх, с ним секундант, судья матча, важные персоны. Пора было
начинать доигрывание, но Капабланка не появлялся.
«Еще несколько минут, - подумала Надя, - и громкий титул чемпиона перейдет к
Александру. Его будут именовать сильнейшим шахматистом мира, он будет шахматным
королем».
…Утром она спросила мужа, как объявляют нового чемпиона мира, как происходит вся
церемония? Он улыбнулся:
- Не знаю, я еще ни разу не был чемпионом мира. Испытаю, тогда скажу.
Потом он все-таки рассказал, что, по существующей традиции, старый чемпион, как бы
передавая невидимую шахматную корону своему преемнику, обычно провозглашает:
- Ура в честь нового чемпиона мира!
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 70
Так сделал Стейииц, когда проиграл матч Ласкеру, так же поступил и Ласкер, когда
передавал «власть» молодому Капабланке.
- А Капабланка тоже сегодня так сделает? - не удержалась и спросила Надя.
- Не знаю, - ответил Александр. - Это его дело.
…Прошло уже около часа с момента, назначенного для начала доигрывания, а
Капабланки все не было. Организаторы удивленно пожимали плечами, взволнованно сбегали
вниз, снова устремлялись наверх, чтобы успокоить не столь Алехина, сколь важных
чиновников, теряющих драгоценное государственное время.
Надя подумала, что Саша очень волнуется, и решила нарушить правила - теперь уж все
равно. Поднявшись на второй этаж, она зашла за стеклянную перегородку и приблизилась к
Александру. В этот момент в зал вбежал посыльный, в руке его было письмо Капабланки,
адресованное Алехину.
«Я сдаю партию и желаю вам счастья в звании чемпиона мира. Мои поздравления
вашей супруге».
У сломленного Капабланки не хватило мужества на традиционное «ура».
В ту же секунду Алехин потерялся в толпе людей, спешивших поздравить его с
победой. Надя долго не могла добраться до Саши - он исчез в неистовом вихре восторга. Его
обнимали, целовали, хлопали по плечам. Все, кто только мог, прибежали снизу - теперь уже
правила не действовали. Десятки фотографов осаждали Алехина, чтобы разослать во все
концы мира портрет нового шахматного короля. Репортеры спешили взять у него интервью,
операторы снимали бурную шахматную коронацию.
Только через полчаса Алехин с женой могли спуститься вниз. У самой двери Надя
вдруг заметила, что у Саши расшнуровались ботинки. «Господи, ничего нельзя доверить, -
подумала Надя. - Один раз сам покупал шнурки и то взял раза в два длиннее». Она хотела
сказать об этом Александру, но он уже открывал наружную дверь.
В ту же секунду десятки людей бросились к Алехину с возгласами восторга и
оттеснили его от Нади. Вдруг она увидела, что Саша начал подыматься над головами толпы и
в следующий миг взлетел на воздух. Шумная, бурлящая толпа восхищенно приветствовала
нового чемпиона мира. За пятнадцать тысяч километров от родной России на другом конце
земли аргентинцы славили русский шахматный гений.
Толпа с каждой минутой увеличивалась и медленно плыла по широким улицам
аргентинской столицы.
Сквозь слезы радости, застилавшие глаза, Надя видела нелепую, согнутую пополам
фигуру Александра. Каждый раз, когда он взлетал вверх, его русые волосы поднимались над
головой, как у клоуна в цирке: при этом развязавшиеся черные шнурки забавно вскидывались
вверх, словно маленькие юркие змейки.
- Саша, шнурки, Саша! - крикнула Надя, но ее слова потонули в многоголосом крике
ликования.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПАДЕНИЕ
Надя устала перелистывать бесконечные страницы газет. Господи, каких только чудес
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 71
на свете не бывает. Ревнивый муж бросил любовника в машину для выделки колбасного
фарша, в Италии похоронили женщину, уснувшую в летаргическом сие. Когда разрыли
могилу, рядом с ней лежал грудной ребенок, родившийся в гробу. Чудеса! А может быть,
репортеры просто придумывают?
В другом журнале ее внимание привлекла серия цветных фотографий: «Нью-Йорк
встречает Линдберга. Отважный летчик первым в истории перелетел океан». Тысячи
восторженных людей, знамена, цветы. Сотни фотографов, кинорепортеров, объятия
президента. «Как-то нас встретят? - подумала Надя. - Саша, конечно, не Линдберг, но все же
чемпион мира; много ли во Франции чемпионов мира?»
Она уронила журнал на колени и стала смотреть в окно. Поезд быстро мчался к
Парижу, оставались последние километры. В квадратном проеме окна, как на киноэкране,
возникали и тотчас исчезали пейзажи зимней Франции. Занесенные снегом поля сменялись
миниатюрными домиками деревень, чтобы в свою очередь уступить место густому частоколу
деревьев. Белые стволы берез сливались с искрящимся снегом, пушистые ветви елей свисали
до земли, отягощенные огромными снежными хлопьями. После жаркой Южной Америки
переход к зимней Европе отразился на здоровье Алехина: он немного простудился, и Надя
боялась, как бы вновь не возобновилось воспаление надкостницы.
Вспомнились ей праздничные дни последних двух месяцев. Сколько радости принесли
они, как приятно было видеть веселого, торжествующего Сашу. Шахматный король!
Наконец-то! Вспомнилась ей поездка из Буэнос-Айреса в Чили, куда они прибыли после
недолгого отдыха в покоренной аргентинской столице. Гостеприимные чилийские
шахматисты радушно встретили нового чемпиона мира. Они показали почетным гостям
уютную столицу Сант-Яго, красивейший курорт Вальпарайзо и многие другие живописные
места на побережье Тихого океана.
«Бедный Саша, устал, - подумала Надя. - Болезнь, матч, само торжество победы,
длинные путешествия. Приятные переживания, но утомительные. Он обязательно должен
теперь отдохнуть, никаких турниров, никаких шахмат! Только отдых. Но разве его
заставишь! Опять анализирует», - с досадой повела Надя плечами, посмотрев в сторону
мужа. Алехин сидел боком на диване, поджав под себя одну ногу, и ничего не замечал,
уткнувшись в карманные шахматы. Время от времени он передвигал пальцами правой руки
какую-либо фигурку на новое место, но сводя при этом глаз со складной кожаной доски,
зажатой в левой руке.
- Опять шахматы, Саша! - прервала молчание Надя. - Не надоело?
- Надоело?! - подняв голову, удивленно посмотрел в лицо жены Алехин.
- Отдохни немного, скоро Париж.
- Как я плохо играл тридцать вторую партию, - покачал головой Алехин.
- Но ведь ты выиграл ее.
- Да, но с каким трудом. А мог легко добиться победы.
- Посмотри, как встречали Лиидберга, - протянула Надя журнал мужу. - Тысячи людей,
оркестры.
- Еще бы! Впервые через океан. Герой, - сказал Алехин, не отрывая взгляда от шахмат.
- А как тебя встретят в Париже?
- Я же океан не перелетал. - Алехин поднял взор на жену. - Я его только переплывал
дважды, и притом дьявольски долго.
В дверях на секунду появился проводник.
- Париж, - объявил он протяжно, и это заставило Алехина положить наконец шахматы в
карман.
Поезд уже сбавлял ход и вскоре ворвался в предместья столицы. Показались
завешанные товарами витрины магазинов, замелькали рекламы на заборах и крышах домов.
По мокрому асфальту мостовых мчались полированные лимузины и огромные многоместные
автобусы; иногда из-за крыш домов появлялась на миг верхушка Эйфелевой башни. А вот и
перрон вокзала: сотни встречающих машут шляпами, платками, букетами цветов; слышатся
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 72
выходом осмотрела костюм мужа. Саша был великолепен: черный смокинг, высокий
крахмальный воротничок, белый бантик. Весь он был сегодня собранный, подтянутый, глаза
горели огнем. «Важный банкет, - решила Надя. - На весь Париж, на всю Францию!»
У входа в Русский клуб Алехиных встретили аплодисментами. Наде преподнесли букет
багряно-красных роз. Изрядно заждавшиеся гости заполнили высокие просторные залы.
Расставленные покоем столы для банкета слепили белизной скатертей. По занесенной сюда
французской традиции среди фужеров и тарелок длинной цепочкой были уложены цветы:
красные, желтые лепестки н зеленые листья контрастно выделялись на фоне мертвенной
бледности хрусталя и серебряных ваз.
Надя и раньше бывала в Русском клубе. Здесь обычно проводила свои собрания
наиболее реакционная часть русской эмиграции. В другие вечера сюда приезжали княгини и
жены поэтов, обедневшие дворянки и преуспевающие купчихи. Здесь они не только
встречались, чтобы поболтать о своих женских делах, у всех было еще одно желание -
утолить страсть к азартным играм в тихой, спокойной на вид, русской игре - лото. Именно в
этом доме на рю дель Ассомпсион, в самом центре Франции, привилась и нашла всеобщее
признание немудреная игра русской деревни и городских окраин.
По законам Франции женщины не имеют права участвовать в азартных играх, поэтому
деятельностью Русского клуба заинтересовалась парижская полиция.
- Пардон, какой же это азарт! - удивленно воскликнули хозяева клуба. - Это же
национальная русская игра, в ней нет ни капли азарта.
И полиция разрешила открытую игру в лото, прелесть которой вскоре познали и
француженки. Русский клуб порой не мог вместить всех желающих испытать счастье в
таинственном сочетании выпадающих цифр. Сюда приезжали и русские дамы, и знатные
парижанки, и иностранки-туристки, желающие ознакомиться с достопримечательностями
французской столицы.
На этот раз лото в клубе не было. Вокруг стола и в соседних комнатах бродили пары в
изысканных вечерних туалетах. Среди них несколько французов; эти с интересом
разглядывали на стенах фотографии Московского Кремля, царь-пушки, Петергофа,
памятника Петру. Среди картин и гравюр русских художников-классиков были также работы
эмигрантов-экспрессионистов, в изгнании воспринявших манеру современной французской
школы живописи.
Гуляя с Надей по комнатам клуба, Алехин едва успевал принимать поздравления. Одни
сердечно приветствовали чемпиона мира, у других отсутствие искреннего чувства
скрывалось за хорошо разыгранной непосредственностью. Встречая таких гостей, Алехин в
ответ тоже был преувеличенно любезен, однако побыстрее старался уйти к тем, в
преданности и дружбе которых он был более уверен.
Поздравить Алехина пришел хозяин эмигрантской газеты «Иллюстрированная Россия»
Миронов - маленький хромой человек, страдавший страшной болезнью - отмиранием
конечностей. Газеты «Возрождение» и «Последние новости» предпочли прислать лишь
второстепенных лиц. Среди присутствующих сразу бросалась в глаза солидная фигура
холеного барина - Половцева, учившегося с Алехиным в училище правоведения, зато
небольшого роста, коренастый писатель Куприн как-то терялся в толпе. Однако по тому, как
почтительно с ним раскланивались самые именитые гости, можно было судить о его
известности среди русских людей Парижа.
Почти у входа в клуб Алехины встретили Нику Северскую, весело смеявшуюся шуткам
собеседника - бывшего сенатора Любимова. Этот среднего роста человек со стриженой
большой головой славился как остроумный рассказчик и изобретательный выдумщик
всевозможных смешных историй. «Королева красоты» внимательно осмотрела наряд Нади, и
Алехиной показалось, что на ее губах проскользнула насмешливая улыбка. Сама Ника -
круглолицая блондинка с типично русским лицом и огромными голубыми глазами - была
одета в глубоко вырезанное спереди светло-голубое платье. Надя могла бы отметить при
желании, что на такой официальный прием следовало являться в черном туалете, но сегодня
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 75
Просмотрев накопившиеся во время его отсутствия газеты, Алехин нашел лишь крохотные
заметки о тех днях, когда определялась его победа. Это русские эмигранты, а что говорить о
французских газетах; те вообще поместили о матче за два месяца несколько строк. «Вот тебе
и «следили затаив дыхание», - подумал Алехин, - вот тебе и «рвались помочь всем сердцем».
И тут же вспомнил, что в его парижский адрес регулярно приходили письма из Москвы от
Григорьева с вырезками из газеты «Известия», где были помещены все партии матча с
комментариями Капабланки.
- Мои милые друзья, - гремел тем временем Чебышев. - Наряду с Рахманиновым,
Шаляпиным, Павловой наш великий соотечественник в шахматном искусстве прославил на
весь мир талант русского человека. Разрешите мне от имени многострадального народа
русского обнять и горячо расцеловать моего знаменитого соседа, коллегу по юриспруденции,
великого шахматного короля, нашего несравненного шахматного гения!
Высокий грузный оратор приблизился к Алехину и под аплодисменты подвыпивших
гостей облапил его за плечи. Немного растерявшийся Алехин ощутил на щеке крепкое
прикосновение мясистых мокрых губ растроганного бывшего прокурора.
Но Чебышев еще не кончил говорить.
- Дорогие друзья! - снова воскликнул он, оторвавшись от Алехина. - Мы - русский
народ, великий народ-страдалец! Но недолго нам еще страдать. Выпьем за гибель царящей
сейчас в России дикой фантасмагории! Пусть развеется легенда о не победимости
большевиков, так же как рассеялся миф о непобедимости Капабланки!
Опять аплодисменты, опять крики, однако речи заметно всем надоели, тем более, что в
зал пришли уже многие из тех, кто купил билеты только на танцы. Принесли гитару, и
артистка Чарова глубоким грудным голосом спела несколько русских и цыганских романсов.
Зазвучала музыка, и большинство гостей покинуло стол. Под шуточное одобрение всех
гостей право открыть танцы было нредоставлено королям: королю шахмат ж королеве
красоты. Недовольной этим Алехиной пришлось пойти следом в паре с Шамшиным. До трех
часов длилось шумное веселье.
Алехин был счастлив. Он находился на вершине шахматного Олимпа, достиг всего, к
чему стремился. Осуществилась мечта всей жизни, судьба вознаградила его за все труды, за
все мученья. Как было не радоваться! Он весь вечер шутил, смеялся, много танцевал. И все
же даже в эти минуты безоблачного счастья временами возбужденным чемпионом вдруг
овладевало какое-то беспокойство. Тревожный голос где-то внутри нашептывал ему тогда,
что вершина счастья, на которую он наконец взобрался, не так уж надежна, что он начал
скользить куда-то вниз, в глубокую страшную бездну.
стола навстречу ему поднялся грузный Чобышев. С протянутой рукой он шел к Алехину, не
спуская с него пристального взгляда маленьких рачьих глаз.
- Здравствуйте! - Алехин пожал протянутую ему толстую влажную руку бывшего
прокурора. - Я к вам с жалобой: ваш репортер умышленно исказил мою речь в Русском
клубе.
- Это плохо, плохо, - успокаивал пришедшего Чебышев. - Присядьте, пожалуйста, -
указал он Алехину на кресло, сам снова устраиваясь за письменный стол.
- Так что же произошло? - подчеркнуто спокойно спросил он Алехина.
- Вот здесь написано о фантасмагории и прочем, - протянул Алехин газету Чебышеву. -
Это же не я, а вы говорили!
- Я? - протянул Чебышев. - А в вашей речи разве ничего подобного не было?
- Нет. Я говорил о русских людях, об эмиграции.
- А насчет грозных сил? Помните?
- Ну, это было, но тут такое наплетено?!
- Дорогой Александр Александрович! - назидательно произнес Чебышев. - Вы знаете
принцип порядочной газеты: если в заметке есть хоть пять процентов правды, вся заметка
правильна.
- Ну, если таков принцип порядочности, вы меня извините! - развел руками Алехин. Он
вынул портсигар и нервными движениями зажег сигарету.
- А что вас, собственно, беспокоит? - спросил Чебышев после небольшой паузы. - В
Париже это только прибавило вам авторитета.
- Да, но ведь эта заметка ложь, неправда! - продолжал настаивать Алехин.
- Так нужно, дорогой господин Алехин. Нужно!
- Кому?
- Вам, мне, всем, кто был в Русском клубе! Всем русским людям, лишенным родины.
Это политика.
- Я ие хочу вмешиваться в вашу мелкую политику!
- Мелкую?! - посмотрел в глаза Алехину Чебышев. - Так знайте: эта политика кормит
двести тысяч эмигрантов во Франции! Приют им добывает, кусок хлеба.
- Причем здесь я?
- Вы - чемпион мира, шахматный король. Если хотите знать, вы, Шаляпин, Рахманинов
- наше знамя.
- Но я не хочу ссориться с Россией. Это моя родина.
- Это и моя родина, - утвердительно качнул головой Чебышев. - Но там большевики. А
кто они для нас? Они отняли и у меня и у вас все, что мы имели. Вы же дворянин! Против
чего вы возражаете?! Крах большевиков действительно неизбежен. - Чебышев протянул
собеседнику пачку газет. - Кошмар, который окутал Россию, на самом деле скоро развеется.
Об этом говорят и во Франции, и в Англии, и в Америке. Во всем мире!
Алехин замолчал, умолк и Чебышев. После небольшой паузы бывший прокурор
продолжал:
- Так что извините, что немного подправили ваши слова, - обратился он к Алехину. -
Так было нужно. Да и поздно теперь говорить об этом.
- Как поздно? Почему? - не понял Алехин.
- Я только что хотел вам звонить. Мы помещаем в газете вот такую информацию. Из
русских газет. Прочтите!
Чебышев протянул Алехину листок бумаги. Чувство недоброго охватило Алехина, когда
он брал бумагу из толстых пальцев редактора. Да и взгляд бывшего прокурора сулил мало
приятного.
«…После речи в Русском клубе, - читал Алехин заключительные строки, быстро
пробежав описание банкета, - с гражданином Алехиным у нас покончено. Он наш враг, и
только как врага мы отныне должны его трактовать. Тот, кто сейчас с ним хоть в малой
степени, - тот против нас. Н. Крыленко».
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 80
Хотя он только что затушил окурок сигареты, Алехин вновь вынул портсигар и зажег
новую сигарету.
- Да, - тихо проговорил он после паузы. - То-то я получил телеграмму от Грекова - он
отказывается от моего сотрудничества в журнале «Шахматы».
- А от брата ничего не получали? - спросил Чебышев.
- А откуда вы знаете, что у меня есть брат?
Алехин взял протянутый листок. В нем было написано: «Я осуждаю всякое
антисоветское выступление от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат
мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда. Алексей
Алехин».
Алехин, опустив голову, скрыл от Чебышева лицо.
Верьте мне, я в этом не виноват, - после долгого молчания нарушил тишину Чебышев. -
Это Семенов переменил. Я для него, видите ли, фигура недостаточная, надо, чтобы слова
против большевиков говорил король.
Значит, враг… «С Александром Алехиным у меня все покончено», - горестно
размышлял Алехин. - Быстро… Ты же сам меня учил, Леша: никогда не торопись, выясни
все, обдумай… Враг…
Что тужить, поздно уже, да и стоит ли? - попытался поддержать Алехина Чебышев. -
Может быть, все это к лучшему. Вы теперь принадлежите не только одной России, дорогой
Александр Александрович, а всему миру. Шахматный король! Всюду вас будут встречать с
почетом, самые великие люди сочтут за честь знакомиться с вами. Кстати, вы не забыли, что
Бертелье приглашал вас с женой на весенний праздник элегантности. Это большой почет! Вы
обещали прийти. Будут Куприн, Лифарь. Бертелье заказал специальный столик. Сделать это
было не так-то просто, вы же знаете, что такое праздник элегантности.
Когда Алехин уходил из редакции, в коридоре он встретил Заливного. Видимо, тот
сумел подслушать разговор Алехина с Чебышевым, а может быть, знал обо всем заранее. На
маленьком, угреватом лице репортера было написано торжество: Алехин с трудом удержался
от того, чтобы расправиться с ним тем простейшим методом, каким разделывался с врагами
когда-то в далеком детстве.
Выйдя из редакции, Алехин медленно побрел домой. Все было как прежде на улицах
Парижа: те же дома, те же быстрые, суетливые люди, но вместе с тем очень многое стало
иным. Неожиданная катастрофа резко изменила жизнь Алехина, лишила его прежнего покоя,
уверенности. Совсем еще недавно, до этого посещения редакции, до этих листочков с
ужасными словами, все казалось таким устойчивым, надежным: будущее представлялось
безмятежным и радостным. А теперь в один миг все полетело кувырком!
Что скрывать, Алехина в эти дни его всемирного торжества тяготило и обижало
безразличие к нему французов. Как холодно они встретили его после победы в Буэнос-
Айресе, как мало писали газеты о его триумфе. Он уже смирился с этим. Что поделаешь: в
этой стране вообще мало ценят шахматы, а тут еще торжество чужеземца. В трудные
минуты, когда становилось особенно тоскливо на душе, Алехина согревало сознание того,
что где-то, пусть далеко, есть близкая его сердцу страна, в которой он родился и вырос, что
эта страна следит за его успехами, взволнованно переживает его достижения и неудачи. Не
зря он так бережно хранит паспорт этой страны! За шесть истекших лет русский чемпион ни
на минуту не прекращал связи с друзьями на родине, делился с ними своими планами и
замыслами. Общение было теплым и сердечным, пусть в письмах, пусть не регулярное, но
это общение было важно и дорого Алехину. Оно укрепляло его в трудной борьбе, вселяло
новые силы и уверенность. Посылая письмо или статью в русский шахматный журнал,
Алехин чувствовал, что пишет в родной дом, к близким по крови и духу людям. Возможность
такой связи согревала его, укрепляла в сознании правоты своей борьбы за высоты
шахматного искусства.
И вот все кончилось. Неосторожные слова, сказанные на этом никому не нужном
банкете, оборвали нить, соединявшую его с родиной, с людьми, мнением и дружбой которых
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 81
он так дорожил. Он чужой теперь для них, даже враг, никто больше не пришлет ему
весточки. «Тот, кто сейчас с ним хоть в малой степени, - тот против нас», - вспомнились ему
слова Крыленко. Кончились статьи в Москву, письма Григорьеву и Грекову, кончились
добрые, сердечные поздравления, приходившие из России.
И нет больше Варвары, Алексея! «С Александром Алехиным у меня все покончено», - с
ужасом повторял Алехин слова брата. Милые Варя и Леша, если бы вы только знали, как
сейчас нехорошо вашему Саше! Но как вам все объяснишь?! «Может, написать, - мелькнула
на миг мысль. - Рассказать, как произошло это нелепое недоразумение? Попытаться
восстановить прежнее положение? Нет, ничего не получится! Не поверят: скажут, просто
оправдываешься. А то и совсем не ответят. И чего ты добьешься? Ничего! Принесешь только
новые неприятности для себя и для Нади. Выгонят из Франции, куда денешься? Лишат крова,
не посмотрят, что чемпион мира. Такой, как Заливной, ни перед чем не остановится. «Хотите
и вашим и нашим… на двух стульях сидеть!» Да и остальные его поддержат. Никак не могут
простить мне лет, прожитых у большевиков».
Что ж получается: ни туда, ни сюда. Здесь чужой, там враг. Между двух огней, один на
всем свете. Страшное состояние - одиночество! Вот шагает человек по многолюдным улицам
в самом центре Европы, в огромном цивилизованном городе. Вокруг дома, машины, мимо
снуют люди, и все же он среди них одинок. Никому не нужен, чужой для всех. Пройдут
мимо, заденут, словно неодушевленный предмет, и даже не приметят. Для них он
безразличен, чужой! Чужой и для этого бородатого мужчины и для этой кокетливой дамы,
ищущим взглядом смотрящей по сторонам. Случись что - никому не будет нужен этот
скиталец. Нет, конечно, ему окажут первую помощь, посочувствуют. Народ цивилизованный!
Потом разойдутся по сторонам и через пять шагов забудут и о нем самом и о его бедах.
Поистине, самое страшное одиночество - это одиночество в толпе!
«Что же теперь делать, погибать? - спросил сам себя Алехин. - «Зачем нам погибать?» -
вспомнил он смешное объявление у Заливного. - Нет, рано расклеился, дела еще не так
плохи. Мы еще подержимся, не такие уж мы несчастные! Есть Надя, Волянский, Куприн.
Потом шахматы сами по себе уже большая, содержательная жизнь. Жизнь особая. Пусть
узкая, пусть отвлеченная, но жизнь увлекательная, приносящая радость, счастье. Буду жить
теперь шахматами, ведь можно же, уйдя в любимое искусство, забыть про все жизненные
беды. Я же шахматный король, мне подвластны чудесные тайны этой бесконечно глубокой
игры. Здесь я сильнее всех, владыка, мое слово в этом молчаливом царстве - закон. Пусть я
потерпел катастрофу в мире людей, зато в шахматах я триумфатор. Отныне моя цель -
служить шахматному искусству, служить беззаветно. Ему и буду отдавать все свои силы,
помыслы, всего себя!»
в жизни и в шахматах.
Совсем иное дело зависть. Ослепленный этим чувством, завистник обычно неверно
оценивает события, теряет объективность, необходимую для того, чтобы верно разобраться в
том или ином явлении. Зависть к человеку мешает правильно понять его, оценить его
действия, налагает на мысли и решения печать преднамеренности, лишает
беспристрастности, а порой и порядочности.
Да, он именно завидовал Флору; в этом Алехин убедился во время своего визита в
Чехословакию зимой тридцать третьего года. Дело не только в шахматных успехах, хотя
маленький Флор в те годы достиг выдающихся результатов. Рядовые победы в
международных турнирах принесли ему широкую известность. Энергичный чешский
гроссмейстер вдоль и поперек исколесил Европу, выступая в турнирах, сеансах,
консультационных партиях. Его невозможно было обыграть - за два года он ни разу не
произнес в турнирах слова «сдаюсь». «Непробиваемый Флорик» - именовали его шахматные
ценители, и их восторга не могли умалить те, кто упрекал молодого гроссмейстера в сухости
и осторожности.
И все же не успехи Флора вызывали зависть Алехина. Ему ли, чемпиону мира, гению
шахматных комбинаций, победителю. Сан-Ремо и Бледа, завидовать чьим-либо
достижениям? Пусть другие ему завидуют! К тому же Алехин лучше, чем кто-либо другой,
знал, что Флор совсем не конкурент ему в борьбе за шахматную корону. Он один из тех
гроссмейстеров, про которых хорошо сказал Тартаковер: «Играть будет сильно, чемпионом
мира не будет никогда!» Ибо не хватает в характере Флора какой-то детали, позволяющей в
решающий момент сделать гигантский скачок в творчестве, на мгновение подняться над
самим собой. А это как раз нужно, чтобы стать сильнейшим среди сильных.
Популярности Флора в родной стране - вот чему завидовал чемпион мира. Чехи на
руках носили своего любимца, он был их кумиром, национальным героем. В газетах,
журналах, в витринах магазинов часто можно было увидеть его портрет с наивной улыбкой
ребенка и морщинками в уголках глаз. Каждый успех Флора, каждая его неудача
чувствительно переживалась не только отдельными любителями. Волновалась и «болела»
буквально вся страна. «Как там наш Сало? Браво нашему Флорику - опять он победил!» -
только и слышал Алехин во всех уголках страны.
«Почему обо мне никогда так не кричали газеты? Почему мое имя не было столь
популярным во Франции? - задавал себе риторические вопросы Алехин. - Ни одна
французская фирма ни разу не дала подобной рекламы, не использовала для этого славу
чемпиона мира. Даже в двадцать седьмом году, даже в момент высшего торжества. И никого
из французов не волновал мой успех, так же как никто из них не печалился при моих
неудачах. Почему?
Да разве тебе не ясно, - отвечал сам себе Алехин в следующий момент. - И жалкая
встреча по возвращении из Аргентины, и пренебрежение французов - причина этого все одна
и та же. Не нужен ты никому во Франции, чужой ты им. Кто ты - не француз, не русский. В
этом вся причина! Ох, если бы ты был французом, как тогда раскричались бы! «Он
прославил великие традиции французского народа - голосили бы газеты. - Только великая
французская нация могла дать такого гения!» На красочные, цветистые фразы они большие
мастера. А когда доходит дело до тебя, будто в рот воды набрали, исчезает все их
красноречие.
Впрочем, чего их винить, разве одни французы так поступают? На чужой стороне и
сокола зовут вороной. Живи ты в России, среди близких по крови и духу людей, было бы
точно так же, как здесь с Флором. Помнишь, как встретили твой успех в девятом году.
«Взошла новая звезда, надежда русских шахмат!» - писали газеты. А в четырнадцатом? «Ура
гроссмейстеру Александру Алехину!», «Слава наследнику Чигорина!» А сейчас разве
русские любили бы тебя меньше, чем чехи Флора? Но они далеко от тебя, они тебе чужие. И
ты им чужой, враг. Пять лет уже не имеешь ни единой весточки из Москвы. А хорошо бы
съездить в родные края, побывать в Москве, Петрограде, или, как, он теперь называется,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 88
Ленинграде. Чего зря мечтать, закрыт тебе туда доступ. А может, все-таки попробовать?
Сегодня же, сейчас, при свидании с Флором?» Вновь, в который раз за последние дни,
Алехин вернулся к навязчивой мысли, пришедшей ему в голову в тот же миг, когда он узнал о
скорой поездке Флора в Москву на матч с Ботвинником.
Флор уже был в «Амбассадоре», когда туда пришел Алехин. Помахивая рукой, он
приветствовал прибывшего чемпиона.
- Привет, вельтмейстер! Как дела? Как ты вчера сыграл? - спросил Флор. Он сам
организовал этот сеанс Алехина в одном из клубов Праги.
- Двадцать выиграл, три ничьих, - ответил чемпион мира.
- А сколько было всего досок?
- Тридцать одна.
- Ого! Восемь проиграл. Здорово тебя поколотили чехи! Это они за меня мстят, -
оживился Флор, обрадованный пришедшей в голову забавной мыслью. - Чтобы ты меня не
обыгрывал.
Флор был в отличном настроении. Жизнь ему улыбалась, он был молод, здоров, в самом
расцвете шахматных сил. Прославленный гроссмейстер был изысканно одет: темно-серый
костюм из тяжелого английского материала складно сидел на его маленькой фигурке, искусно
завязанный красный галстук выделялся на фоне белоснежной крахмальной сорочки. «Видно,
сорочка оттуда, где висит реклама», - подумал Алехин и невольно посмотрел на ноги Флора.
Новые ботинки «Батя», казалось, только сейчас были получены из магазина.
Алехин заказал чашку кофе.
- Ты когда едешь в Москву? - спросил он Флора.
- Послезавтра утром.
- Сколько партий вы будете играть с Ботвинником?
- Двенадцать. Потом сеансы одновременной игры в Москве, в Ленинграде.
- Ну, это понятно, - кивнул Алехин.
- Ты смотрел партии Ботвинника? - спросил Флор.
- Да. Очень хороший шахматист. Много знает, отлично понимает позицию.
- Он особенно страшен в дебютах. Я решил быть с ним осторожным в начальной
стадии.
- У них там есть еще один интересный шахматист - Рюмин. Николай Рюмин. Мне очень
нравятся его партии, - сказал Алехин.
- Да, - согласился Флор. - Смелый, темпераментный. Только он очень болен. Туберкулез.
Разговаривая о шахматах, о далеких советских мастерах, Алехин терзался мыслью о
том, как бы удобнее приступить к тому главному, что мучило его последние дни, ради чего он
устроил это свидание с Флором в «Амбассадоре». Наконец он решился.
- Ты когда пойдешь в советское посольство? - спросил он Флора, стараясь не глядеть
ему в глаза.
- Завтра в одиннадцать. Ильин-Женевский сказал, виза будет готова. Знаешь что: поедем
в Москву вдвоем. Ты будешь играть с Ботвинником, я - с Рюминым.
Неожиданная мысль показалась Флору остроумной, и он раскатисто засмеялся, но,
взглянув на Алехина, сразу прекратил смех. Выражение лица собеседника подсказало ему,
что тому совсем не до шуток. Он и раньше не раз подмечал, как серьезен становился Алехин,
едва речь заходила о его родине. В голубых глазах русского чемпиона в таких случаях
появлялась трудно скрываемая болезненная тоска.
- Я как раз хотел просить тебя, - вымолвил Алехин, и по его тону Флор понял, что
разговор будет о чем-то очень важном. Алехину трудно было начать говорить, но,
решившись, он объяснил все четко и твердо, как излагают хорошо обдуманное, давно
решенное.
Смысл просьбы был несложен: когда Флор будет в посольстве, не смог бы он спросить
у Женевского, когда он может принять Алехина?
- Я хочу с ним говорить. Если спросит, о чем, скрывать ненужно. Хочу поехать в
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 89
Москву. Пусть назначит любой день и час встречи. Если ему неудобно говорить со мной в
посольстве, пусть скажет, где я должен его ждать.
- А не лучше ли тебе самому позвонить в посольство? - предложил Флор. - Ты же
знаком с ним, играл в Москве.
- Вот поэтому-то и неудобно. Я уже думал об этом, - сказал Алехин. - Может создаться
впечатление, что я использую свое шахматное знакомство с Женевским. Лучше попроси ты.
На следующий день пополудни в том же кафе Алехин с нетерпением ожидал Флора.
Народу в кафе было мало, Алехин сидел за столиком, глубоко задумавшись. Ему
вспомнились далекие годы революции, голодовка в Москве, первый чемпионат Советской
России. Мысленно представил он себе Ильина-Женевского. Какой он теперь, как изменили
его прошедшие двенадцать лет? Тогда был молодой, решительный, только контузия
затрудняла его обычно умную, содержательную речь. Говорит, говорит гладко, потом вдруг
начнет часто ударять кулаком по ладони другой руки. И не скоро успокоится. Как любили его
шахматисты, каким авторитетом пользовался он!
И вот теперь именно от него зависит, удастся Алехину поехать в Москву или нет.
Несколько лет уже работает Женевский посланником Советского Союза в Праге, это именно
он организовал поездку Флора на матч с Ботвинником. Женевский сейчас важная фигура, он
многое может сделать, если, конечно, захочет. «А почему бы ему не захотеть? - спрашивал
сам себя Алехин. - Что он может иметь против меня?» II все-таки ему казался странным один
факт: шахматный мастер, столь любящий шахматы, ни разу не был в Праге ни на одном
выступлении чемпиона мира.
Флор задерживался, и это заставляло Алехина нервничать. Он даже заказал двойную
порцию сливовицы. «Пригодится чешская водка, - с горькой усмешкой сказал он сам себе. -
Если все будет хорошо - выпью с радости, если плохо - выпью с горя».
Почему-то Алехин был уверен в успехе похода Флора; очень уж умеет очаровывать
людей этот маленький посланник, природное остроумие и мягкость невольно располагают к
нему того, к кому он обращается с просьбой. Вот войдет он сейчас в кафе, улыбнется и еще в
дверях воскликнет: «Поехали, доктор! Все в порядке! Кого выбираешь: Ботвинника или
Рюмина?» Сядут они в поезд, поедут через Негорелое, Минск, прибудут в Москву. Поедут в
Ленинград. Увидит Алехин родные места, встретит близких, друзей. И кончится эта мука
одиночества, вновь обретет он родину, тысячи и миллионы сторонников; отдохнет на покое
его уставшее, истомившееся сердце. Не в силах справиться с волнением, Алехин до прихода
Флора выпил обе заготовленные рюмки сливовицы.
Но вот в дверях показался чешский гроссмейстер. Уже по выражению лица его Алехин
понял: миссия Флора кончилась неудачно. Еще не слыша ни одного слова, опечаленный
чемпион понял: только что построенный им воздушный замок мигом рассыпался, как
карточный домик.
- Он сказал, что не может сам решить этот вопрос, разрешить его можно только в
Москве, - коротко изложил Флор итог своего визита.
- Да, хорошо, - вымолвил Алехин, и его рука автоматически потянулась к пустой рюмке
сливовицы. - Ну, а как твои дела? - умышленно сменил тему разговора Алехин, стараясь
сохранять безразличный вид. - Получил визу?
- Все сделано. Можно ехать, - сообщил Флор. - Ты придешь меня провожать?
- А кто будет на вокзале?
- Брат, знакомые шахматисты.
- А из советского посольства кто-нибудь будет?
- Обещал прийти Ильин-Женевский.
- Тогда я не приду! - воскликнул Алехин.
- Почему?
- Лучше не надо! Подумает, что я ищу возможности все же как-то с ним встретиться.
- Пустяки! Приходи, не обращай ни на что внимания. Алехин подумал несколько
секунд, потом решительно заявил:
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 90
провожавшим до тех пор, пока не потерял их из вида. Но даже когда поезд совсем далеко
отошел от вокзала, Флор все еще различал то исчезавшую в толпе, то вновь появлявшуюся
фигуру Алехина. В своем радостном возбуждении он как-то не подумал о том, что теперь
переживает чемпион мира, какие горькие думы его обуревают.
А тот долго стоял на пустеющей платформе вокзала. Скрылся последний вагон,
служащие уже готовились принимать новый состав, а он все еще махал рукой вслед
ушедшему в Москву поезду.
«Вот, едет он, улыбающийся чешский гроссмейстер, в Россию, - думал Алехин, - и для
него это обычная поездка, ничем не отличающаяся от гастролей в Лондон, Амстердам или
Париж. Прибудет он в Москву, пойдет по Охотному ряду, Смоленской площади, может быть,
зайдет в Плотников переулок. И для него это будут просто улицы, площади, дома. А если бы
я был на его месте? Для меня эти улицы - кусок жизни, с ними связаны самые дорогие, самые
близкие воспоминания. Двенадцать лет не был! Побывать бы там, побродить по знакомым
мостам, увидеть милые сердцу дома, встретиться с родными, друзьями. Нет, это невозможно.
Этот вопрос нужно решать в Москве. Что поделаешь! А он мало изменился, Ильин-
Женевский. Постарел, конечно, пополнел, но, в общем, почти такой же, что и двенадцать лет
назад. А меня он неужели не заметил? Это хорошо, а то подумает бог знает что!»
Покидавшие платформу чехи с удивлением смотрели на стройного мужчину в зимнем
пальто без шляпы, видимо, проводившего с поездом кого-то близкого сердцу. С молчаливым
почтением глядели они в печальное, нахмуренное лицо незнакомца и тихо проходили мимо,
стараясь не мешать ему переживать свое горе.
склонившегося к горизонту солнышка, светившего так, что лучи его, слава богу, не падали на
шахматную доску; живописных гор, охранявших уютную долину от ветра, который мог чего
доброго сдуть со столика бланки для записи ходов. Не видел он влюбленных, гулявших у
озера по аллеям парка: трепетные пожатия рук, взоры, прикованные к предмету обожания. Не
обращал внимания на коляски миллионерш, задержавшихся на этом свете, - нанятые
компаньонки брезгливо возили их по ровным, узким дорожкам.
Даже то, что было совсем рядом, ускользало от внимания Алехина. Официант,
скучающий от безделья - шахматисты давно уже выпили полагавшийся им бесплатный кофе;
механическая радиола, отключенная от электросети на время турнира; коллеги по званию,
уже закончившие свои партии и с любопытством обступившие столик чемпиона мира.
Откуда-то из-за горы вдруг появилась черная туча и, двигаясь быстро, вскоре достигла
отеля. Закапал дождь, столики пришлось отодвинуть от окон. В зале появились люди. В
хорошую погоду шахматный турнир мало привлекал зрителей, лишь изредка какой-нибудь
одинокий турист забредал сюда на минутку. Теперь непогода поневоле загнала всех под кров,
и зрители вскоре сгрудились около красного каната, отделяющего публику от играющих.
Случайные наблюдатели, они ничего не понимали в шахматах, судьба самого острейшего
сражения их вовсе не волновала. Покуривая сигареты, туристы с безразличным видом
прохаживались от столика к столику - что делать, нужно переждать непогоду.
Алехин был в цейтноте. Он много думал над первыми ходами, и теперь, в решающий
момент битвы, ему приходилось делать ходы быстро. Как на грех, исход сражения оставался
еще далеко не ясным. Несмотря на внешнюю простоту позиции, каждый ход требовал
точнейшего расчета, разбора множества вариантов. А времени нет! Вот почему все больше
нервничал Алехин, вот почему все чаще вынимал и ломал он зажженные сигареты. Ему
пришлось пуститься на привычную хитрость - он стал рассчитывать сложные варианты даже
тогда, когда очередь хода была за противником. Когда идут чужие часы, можно думать
сколько хочешь! Конечно, это вдвойне утомляет, зато позволяет рассмотреть больше
вариантов.
Высокий худой Ганс Ионер решил дать Алехину бой не на жизнь, а на смерть. Чем черт
не шутит, вдруг удастся сделать ничью, а то и выиграть! Победа над вельтмейстером - об
этом мечтает каждый шахматист. Завтра распишут все газеты: директор цюрихской
филармонии победил чемпиона мира! А как выиграть? Позиция у него хорошая, но как
прорваться ферзем? Пробовал и так и этак - никак не удается!
А ведь играет-то Ионер против «гения шахматных комбинаций», тут нельзя шутить.
Допустишь оплошность или просчитаешься, и конец! Может быть, Алехин видит на доске
такое, о чем ты даже и не думаешь. Нужно считать, считать! И щвейцарец методично
рассчитывал вариант за вариантом, выбирая самый надежный, самый безопасный путь. Он то
и дело впивался взглядом в лицо противника, пытаясь узнать, нравится ли Алехину позиция,
какое на него впечатление произвел последний ход Ионера. Затем вновь взор его
приковывался к шахматной доске.
Алехин не замечал ни дождя, ни зрителей. В его мозгу родилась интереснейшая мысль.
Можно пожертвовать одну за другой три пешки. Как здорово, это сразу изменит весь ход
событий. Освобожденный слон с решающим эффектом ворвется в игру. Тогда от матовой
атаки не будет никакой защиты. Блестящая мысль! Значит, нужно отступать слоном, готовить
комбинацию. В один момент Алехин уже взялся было за слона, потянул к нему руки, но затем
вновь его охватили сомнения.
«А что, если конь противника не отступит, а сам пойдет в атаку на же-пять? Что тогда
будет? - заколебался Алехин. - Позиция страшно обострится, будет грозить прорыв ферзя,
ведь король Алехина тоже стоит в матовой клетке. Нужно считать, рассмотреть все
возможности защиты, ход за ходом, до конца. Иметь бы еще полчаса времени! А где взять эти
полчаса, на часах осталось всего десять минут.
Ну и что ж, что десять минут! - в следующее мгновение решил Алехин. - Можно и за
это время рассчитать варианты. Это же вопрос судьбы всей партии и, может быть, первого
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 93
приза. Если комбинация проходит, черным нужно сдаваться. Нужно считать, не жалея
времени. Пусть на последние ходы останется хоть полминуты, не беда! Когда все будет ясно,
оставшиеся ходы можно выполнить блитц».
Сильнейший шахматист земного шара принялся лихорадочно пересчитывать вариант за
вариантом. Его тренированный мозг выискивал самые скрытые возможности, распутывал
хитрейшие сплетения фигур, старался проникнуть в тайны неподдающейся позиции.
Сложные варианты нужно было считать не только точно, но и быстро. Гигантскую
умственную работу следовало уложить в железные рамки отведенных десяти минут.
Алехинский мозг работал с предельным напряжением, ему предстояло рассмотреть
максимальное число возможностей в минимальное время, разобраться во всех тонкостях
позиции, уловить сокровенные особенности. Титаническая работа!
Чемпион мира полностью отрешился от всего окружающего, ушел в шахматную
позицию всеми мыслями, желаниями, чувствами. Всем своим существом он стремился к
одной цели - быстрее и точнее рассчитать варианты. Он подался вперед, опершись на локти,
навис над шахматной доской, сверху глядя на фигурки. Весь его вид выражал внимание,
напряжение, сосредоточенность: горящий взгляд, сжатые в кулаки пальцы, глубокая складка
на лбу. Считать, считать! Скорее и точнее считать!
Но что это вдруг стало мешать Алехину? Считает варианты, систематически, ход за
ходом, углубляется в самые дебри позиции, и вдруг в мозгу какое-то колесико
«проскакивает», дает «осечку». Обрывается тонкая, хрупкая нить мысли, связавшая было его
с бескрайними глубинами шахматной неизвестности, куда, казалось, он уже проник. Каждый
раз приходится вновь начинать расчет сначала. Одна неудача… вторая! Опять помеха! Да что
это, в конце концов, происходит?!
- Марго, пойдем отсюда, - дошли, наконец, до сознания Алехина слова, произнесенные
низким грудным голосом.
Разъяренный чемпион мира вскочил с места.
- Что вы делаете?! Здесь нельзя разговаривать! - закричал он на нарушителя тишины. И
в тот же миг замер на месте…
Перед Алехиным около красного каната стояла стройная блондинка. Платье из ярко-
зеленой материи, перетянутое широким поясом, плотно облегало ее статную фигуру. В глаза
Алехина глядели большие зеленые глаза; в них было удивление его неожиданной вспышке и
нескрываемая самоуверенность. Женщину удивлял, но в то же время восхищал джентльмен,
осмелившийся обрушиться на нее с такой яростью.
Несколько секунд молча стояли они друг против друга. Память подсказала Алехину:
двадцать восьмой год. Париж, вокзал. Соседний вагон, дама, торжественная встреча.
Вспомнил, какое впечатление произвела на него тогда эта женщина, как иногда пытался он
воскресить в своем воображении ее образ. И вот она опять здесь, рядом с ним, такая же
броская, эффектная, притягивающая.
Алехин растерялся, не зная, что делать, что сказать. На миг он забыл шахматы,
прерванную партию, часы, пожирающие драгоценные десять минут. Гнев слетел с него, в
глазах горели огоньки восхищения.
- Простите, сударыня, - хмуро проговорил, наконец, Алехин. - Но здесь нельзя говорить
громко.
- Сорри, - извинилась женщина и быстро отошла от столика.
Алехин вернулся к партии. Сев на стул и обхватив голову руками, он попытался
сосредоточиться, углубиться в позицию, припомнить считанные раньше варианты. Но ничего
не получалось: внезапная помеха перепутала его мысли. К тому же она отняла у него минуты
драгоценного времени - теперь трудно было успеть рассмотреть все возможности и
выполнить десять ходов, оставшихся до контроля.
Мысленно махнув рукой, чемпион мира решил не рассчитывать больше все возможные
ходы в позиции и нервным движением руки, с неожиданным стуком фигуркой по доске
переставил белого слона. Будь что будет! Алехин приготовился к жестокой битве в цейтноте -
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 94
- Я должен извиниться перед вами, шум так мешает мне во время игры!
- Извиниться должна я, - сказала дама низким грудным голосом. - Я не знала, что это
турнир.
Казалось бы, и все. Взаимные извинения принесены, инцидент исчерпан. Но подобные
встречи не заканчиваются быстро, если обе стороны хотят их продолжить.
- Вы шахматный мастер? - спросила дама.
- Выше, сударыня, - с улыбкой поклонился Алехин.
- Как у вас там, гроссмейстер? - с трудом вспомнила собеседница высшее шахматное
звание.
- Еще выше. Я - чемпион мира.
- Так вы Алехин! Вот никогда бы не сказала! Я представляла вас старым, сутулым от
бесконечной игры.
- Сожалею, сударыня, что не оправдал ваших ожиданий. Женщина оглядела Алехина и
улыбнулась: она совсем не сожалеет. Строгий темный костюм, крахмальная сорочка и удачно
подобранный галстук. Стройный, выше среднего роста, мягкие, уверенные движения
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 95
парикмахерской.
- Жена гроссмейстера Боголюбова. Очень милая женщина.
- А где ее муж? Она вечно гуляет одна.
- Играет в шахматы в фойе. С утра до вечера. Одержимый, - улыбнулся Алехин.
- Это что - судьба всех жен гроссмейстеров? - спросила Грейс, пристально глядя в глаза
Алехина.
- Многих, - засмеялся Алехин. - Я всегда говорил: печальная доля - быть женой
шахматиста. Хотя, - добавил он после короткой паузы, - есть судьба еще хуже.
- Какая?
- Быть мужем шахматистки.
- Ах, да! Ведь есть и такие.
- Вы представляете, как приятно глядеть на жену, которая всю ночь анализирует
отложенную партию, - продолжал Алехин. - А утром проигрывает ее и плачет.
- А есть женщины, хорошо играющие в шахматы? - спросила Грейс.
- Есть одна. Великолепно! Чемпионка мира Вера Менчик.
Алехин, не думая, передвигал фигурки. Не отрываясь, глядел он на блондинку. Грейс
все больше нравилась ему. Она была уже не молода: ей было около сорока, а может быть,
даже больше. Но выглядела она моложе этих лет: так бывает с женщинами, у которых
стройность фигуры, красота тела привлекают больше, чем красота лица.
Желанная женщина вызывала в Алехине давно забытое, испытанное когда-то однажды
в молодости сладостное чувство влюбленности. Ее пухлые чувственные губы что-то
шептали, когда она думала над трудным ходом; большие глаза исподволь изучали Алехина;
маленькие руки мягкими движениями поправляли упавшие на лоб локоны. Думая над
шахматами, она часто меняла позу; каждое ее движение, каждый жест были женственно
мягки и приятны.
«Какое счастье гладить эти мягкие пальцы, перебирать непослушные локоны, - думал
Алехин, не спуская восторженного взгляда с Грейс. - Какое необъяснимое блаженство
целовать эти чувственные губы, обнимать стройную фигуру. Быть всегда рядом с этой
женщиной, ощущать трепет ее рук, губ, тела. Счастлив тот, кто может пользоваться ее
благосклонностью и вниманием!»
- Чей ход? - вопросом прервала задумчивость Алехина Грейс. Алехин улыбнулся.
Чемпион мира по шахматам забылся за шахматной доской, не заметил, что ему принадлежит
очередь хода. Впрочем, какая разница! Положение Грейс все равно давно безнадежно. Хотя
Алехин всячески старался поддаваться Грейс, нарочно ставил под бой свои фигуры, слабая
шахматистка, она не замечала большинства возможностей. Алехин решил все же не обижать
Грейс.
- Хотите ничью? - спросил он.
- Ни в коем случае! - воскликнула Грейс. - Я признаю только победу!
- Даже когда вам грозит неизбежный мат?
- Поражения часто бывают самыми большими победами, - прищурила глаза Грейс.
- Моя королева готова нанести вам решающий удар, - настаивал Алехин.
- Я всегда боялась коварных женских ударов, - сказала Грейс.
- А мужчин не боитесь?
- Короли всегда очень инертны, - показала англичанка на самую высокую фигурку на
доске. - Они слишком заботятся о своем покое.
- Именно поэтому я и предлагаю вам ничью, - повторил Алехин.
- Это что - снисхождение?
- Нет. Дань собственным чувствам.
- О! Тогда я с восторгом соглашаюсь на ничью, - решила наконец Грейс.
Потом они долго гуляли по узким аллеям, по берегу озера. Грейс оказалась приятной
собеседницей. Она много путешествовала, хорошо знала литературу, музыку, уверенно
высказывала самые смелые суждения. Алехин рассказал ей о своей жизни, о трудном пути к
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 97
Но вот Алехин передвинул белого коня. Тотчас он нажал кнопку шахматных часов и
поднялся с места. Критическим взглядом он посмотрел сверху на шахматную позицию, затем
обошел вокруг противника и со спины Ласкера долго изучал положение на доске.
Обрадованная Грейс подалась вперед, натянув бедрами канат. Алехин повернулся в ее
сторону. «Наконец-то!» - обрадовалась англичанка и искоса взглянула на только что
торжествовавшую Марго.
Алехин безучастно смотрел на Грейс, лицо его ничуть не изменилось. Он смотрел на
любимую женщину и… не замечал ее. Мозг увлеченного гроссмейстера, все его думы,
внимание были там, в загадочной расстановке полированных фигурок. Неподвижно стоял он
около столика, уставившись глазами куда-то вдаль, выше головы Грейс. Вдруг что-то его
озарило. Может быть, его осенила новая идея, может, заметил он возможность защиты у
противника, которую раньше не учел. Тотчас лоб озабоченно сморщился, он бросился на
стул, выхватил из коробки сигарету, зажег ее и, обхватив голову руками, опять, глубоко
задумался.
Марго тихо хихикнула. Разъяренная Грейс резко повернулась и, не обращая внимания
на шум, быстро застучала каблучками по деревянному паркетному полу. Через несколько
секунд она скрылась за дверью. Когда некоторое время спустя Марго заглянула в отель,
портье сказал ей:
- Мадам Висхар только что ушла из отеля.
Все попытки Ласкера защитить свою трудную позицию не принесли успеха. Атака
Алехина, постепенно нарастая, стала под конец неотразимой, и чемпион мира закончил ее
эффектной жертвой ферзя. Алехин торжествовал. Еще бы, это была его первая победа над
Ласкером за двадцать лет их турнирных встреч! Расписавшись на бланках, противники вновь
расставили на доске фигурки, внимательно разобрали сыгранную партию от первого до
последнего хода. Только тогда Алехин вспомнил о Грейс.
Извинившись перед Ласкером, он бросился ее искать. Несколько раз обошел вокруг
отеля, побывал у озера - англичанки нигде не было. Осторожно, чтобы не выдать себя, он
узнал номер комнаты, которую занимала Грейс. Ключ от номера висел у портье. Грейс ушла.
Алехин долго сидел в фойе, ожидая прихода своей новой знакомой. Она не появлялась.
Уже оконные стекла стали сперва серыми, затем почернели; уже горничные опустили на
окнах гофрированные занавески, Грейс все не приходила. Алехин пошел в ресторан, не было
ее и там. За одним из столиков с каким-то мужчиной ужинала Марго. Алехин хотел спросить
ее, где Грейс, но не был уверен, что это именно та самая женщина, которая приходила с Грейс
на турнир. При его близорукости он мог легко перепутать!
Наскоро поужинав, Алехин вышел на улицу, потом прошел в парк и сел на скамейку.
Густая темнота надежно прикрыла и горы и озеро; лишь временами молния, вспыхивая где-
то за вершинами, освещала нависшие над отелем тяжелые тучи. В природе царило тревожное
ожидание близкой грозы: то птица вдруг напуганно вскрикнет спросонья, то порывистый
ветер согнет шелестящие макушки деревьев. Напуганные близкой грозой туристы прятались
под кров, в теплые мягкие постели. Только влюбленные бесстрашно спешили в темноту:
стихия бушевавших внутри их чувств была сильнее всех самых страшных стихий природы.
Тревожно было и на душе у Алехина. Позавчера, после нескольких часов, проведенных
с Грейс, он еще колебался в своих чувствах к очаровавшей его англичанке. Когда она была
рядом, можно было раздумывать о судьбе их дальнейших отношений. Грейс пли Надя? -
решал тогда сложный вопрос Алехин. Сегодня же, когда Грейс неожиданно и загадочно
исчезла, а может быть, совсем ушла, у него уже не было никаких сомнений. «Что имеем - не
храним, потерявши - плачем». Только с Грейс мыслил Алехин свою дальнейшую жизнь,
только рядом с этой единственной женщиной представлялось ему его будущее. Пусть
исчезнет весь окружающий мир, пусть он лишится Нади, жизненных благ, лишь бы была
рядом желанная женщина. «Грейс! Грейс, приди», - требовало все существо Алехина.
«Что случилось? На что могла она обидеться, почему не пришла? - терзал себя
вопросами Алехин. Вдруг спасительная мысль вызвала в душе волну радости и надежды:-
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 101
Она же была занята, - вспомнил Алехин, - и не обещала твердо прийти. Сказала: постараюсь.
Но можно было меня предупредить, встретиться позже. Нет, тут что-то не то! Что-то
произошло страшное, неожиданное. А вдруг она совсем уехала, - с ужасом подумал он в
следующий момент. - Что ты вообще знаешь о ней?! Может быть, ее вызвал муж, любовник.
Может, она ушла навсегда, и тебе так и не придется еще раз ее увидеть. Или встретишь опять
через шесть лет.
Что же делать? - не унимался Алехин. - Как узнать, что случилось, избавиться от
мучительной неизвестности? Спросить у портье: не уехала ли совсем? Неудобно, портье
меня знает. Найти подругу, расспросить ее. Но как ее найдешь, я даже не запомнил ее,
немудрено - ни разу на нее не взглянул». В сотый раз мучил себя Алехин самыми нелепыми,
самыми страшными предположениями. Не в силах спокойно сидеть на месте, он вскочил со
скамейки, быстро заходил по аллеям, потом пошел в отель. Он осмотрел все залы фойе,
заглянул в ресторан. Потом прошел мимо портье - ключ от номера висел на месте. Грейс
нигде не было.
Тогда Алехина охватило отчаяние. «Все кончено, - твердил он, выбежав на улицу п
нервно шагая по маленькой площадке у входа. - Вторая встреча с Грейс будет столь же
мимолетной, как и первая, шесть лет назад. И все же в чем дело, в чем я ошибся, что сделал
плохого?»
Алехин горько улыбнулся. Ищет ошибку, как в шахматной партии. Это же тебе не
шахматы, это жизнь, здесь все значительно сложнее! Здесь свои правила, и - увы! - они часто
не подчиняются законам логики. Вот «дебют» с Грейс он разыграл правильно, по воем
канонам любви. События развивались чудесно! И вдруг все разом рухнуло. А почему -
неизвестно! По какому-то нелепому, сумасбродному капризу судьбы…
В этот момент он увидел… Грейс. Медленно шла она из темноты по направлению к
отелю. Алехин бросился к женщине, которую так ждал долгие, мучительные часы. Грейс
встретила его холодно, с гордо поднятой головой.
- Где вы были, Грейс? - жалобно пролепетал Алехин. - Почему вы не пришли на
турнир? Я вас так ждал!
Англичанка пристально посмотрела на Алехина. Что это значит? Захотелось
поиздеваться! Нет, с ней это не пройдет! С нею шутки плохи!
- Я вас так ждал, Грейс, - быстрым шепотом жаловался потерянный, но уже счастливый
Алехин. - Я искал вас всюду, весь вечер. Какое счастье, что вы пришли!
Тогда смысл произошедшего стал понемногу доходить до сознания Грейс. Вот,
оказывается, в чем дело! Она же встретила человека совсем особого, не похожего на других.
Это мечтатель, способный отрешиться от всего окружающего, всем своим существом уйти в
шахматы, забыть самое дорогое, самое любимое. Гнев постепенно улетучивался, в сердце
женщины росло теплое чувство материнской жалости к этому большому знаменитому
ребенку.
- Я не могла прийти, - спокойно сказала Грейс, решив скрыть правду. - Заболела
родственница… я ходила ее навестить.
- Саша совсем потерял голову. Он влюблен в эту женщину, забыл долг, вас… Все свое
время он проводит около нее, дни и ночи…
Волянский остановился и облегченно вздохнул. Теперь главное было сказано. Когда он
шел в квартиру Алехиных, то твердо решил ничего не говорить Наде. Сообщать такую
ошеломляющую новость жене своего друга - это не только против всех правил
общепринятого кодекса морали, - это предательство. А если еще учесть, что ты говоришь это
женщине, о которой сам думаешь дни и ночи в течение многих лет. Явное предательство!
Сама Надя может расценить это как желание очернить перед ней мужа, стремление
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 102
нечестным путем создать лазейку к ее сердцу, долгие годы принадлежащему Алехину. «Нет,
нет, ни в коем случае! - твердил сам себе Волянский. - Молчать. Пусть Надя узнает об этом из
другого источника, только не от меня!»
Но когда он очутился в уютной гостиной Алехиных, увидел любимую женщину,
грустную и одинокую, с темными кругами под глазами; когда услышал ее тихий
взволнованный голос, полный доброты ко всему окружающему, он не в силах был
сдержаться. «Довольно рассуждать о приличии, морали, - приказал Волянский себе. - Это
преступление - оставлять Надю и дальше в неведении. Разве честно скрывать правду о
человеке, который обманул ее, предательски бросил, оставил одну без помощи и поддержки.
Да и как может не помочь ей Волянский, тот, кто безумно ее любит, для кого Надя
олицетворяет все самое светлое, самое радостное в жизни. Она его солнце, предмет
поэтического восторга, одни мысли о ней согревают его трудную, мрачную жизнь».
Болтая с Надей о самых незначительных пустяках, сообщая последние светские
новости, сплетни, Волянский с каждой минутой все больше убеждал себя в том, что он не
должен молчать, обязан сообщить ей горькую правду. Пусть лучше Надя перенесет этот
тяжкий удар в присутствии Волянского, когда потрясение от свалившегося на голову
несчастья будет ослаблено его вниманием и поддержкой. И вот после долгих минут
колебаний и сомнений Волянокий рассказал Наде все. Саша ей изменяет, возможно, бросит
ее. У него есть другая женщина, в которую он страстно влюблен. Высказав долго мучившие
его слова, Волянский почувствовал, что ему сразу стало значительно легче на душе.
К его изумлению, новость не удивила Надю.
- Я все уже знаю, - тихо проговорила она. - Это Грейс Висхар.
- Откуда?! - воскликнул Волянский. Он искренне обрадовался словам Нади. Тяжелый
груз спал с его сердца. Она уже знала! Славу богу, он чист теперь! Значит, не он первым
принес, ей новость, значит, он не совершал предательства по отношению к Алехину.
- Откуда я знаю? - переспросила Надя. - Люди любят сообщать другим дурные новости.
И, по их словам, всегда с добрыми чувствами.
Волянский вскочил с места.
- Зачем вы меня оскорбляете! Я ваш преданный друг! Знайте, что бы ни случилось, я
всегда буду с вами!
Надя примирительно взяла Волянского за руку и усадила в кресло. Еще не в силах
побороть волнение, он вынул портсигар и закурил. С минуту оба не сказали ни слова.
- Я не мог больше молчать, - первым прервал тяжелую паузу Волянский. - Если бы вы
только знали, как я к вам отношусь, что вы для меня значите! Почему вы мне не верите,
Надя?
- Не надо, Валя… Я всегда отвечала вам: не надо… А тем более сейчас…- тихо и
медленно проговорила растроганная женщина.
- Но ведь Саши нет уже, он вас бросил! - настаивал Волянский.
- Уж не считаете ли вы, что это удобный момент для вас? - пристально посмотрев в
глаза Волянского, спросила Надя.
- Странно. Вы знали о его измене и до сих пор не предприняли никаких мер! -
поспешил переменить тему разговора Волянский.
- Какие меры?
- Вы его жена, на вашей стороне закон!
- Разве закон может вернуть любовь?
- На вашей стороне общество, все будут за вас в вашей борьбе.
- Мне нужен Саша, а не мнение общества, - грустно покачала головой Надя. - Никакой
борьбы не будет. Я уже послала письмо Алехину. Он может считать себя свободным.
- Как можно так смиренно отказываться от счастья! - воскликнул Волянский. С одной
стороны, его радовало, что Надя решительно рассталась с Алехиным, но в то же время его
деятельная натура не могла примириться с такой безропотностью.
- Счастье! - задумчиво произнесла Надя. - Никому не дано управлять собственным
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 103
счастьем. Это, может быть, самая большая ошибка того, кто создал этот мир.
- Но вы же любите Алехина и почему-то отказываетесь за него бороться? - не
успокаивался Волянский.
- Настоящая любовь к человеку - это когда любишь его, а не себя в этой любви, -
промолвила Надя. И тут же спросила:- Вы давно видели Сашу? Как он выглядит?
- Что ему делается! Его черт не берет!
- Волянскпй! Вы же его друг!
- Друг! Вот где у меня эта дружба! - Волянский опять вскочил с кресла и с яростью
провел ребром ладони по горлу. - Двадцать пять лет мы шли рядом, и каждый раз с железной
закономерностью повторялось одно и то же. Судьба безжалостно втаптывала меня в грязь и в
то же время заботливо подсаживала его на пьедестал. «Пожалуйста, Александр
Александрович!» - Волянский на миг перестал шагать и, остановившись около Нади,
иронически развел руками. - На фронте воюем вместе - он получает два Георгия, я - шиш! Он
- чемпион мира, я же всего - жалкий, ничтожный стихоплет!…
Надя с удивлением следила за высокой, немного сутулой фигурой, в бешенстве
бегающей из угла в угол гостиной. Ее испугало мгновенно изменившееся лицо Волянского.
Красивые тонкие губы раскрылись, обнажив стиснутые в ярости зубы; глаза горели огнем
презрения и гнева.
«Господи, что же происходит, - думала расстроенная, удивленная женщина. - И это
лучший друг Саши, тот, кому он в течение двадцати пяти лет изливал душу, открывал сердце,
делился самыми сокровенными мыслями. Лучшие годы своей жизни шли они рука в руку,
связанные общей судьбой, поступками, надеждами. Четверть века они были готовы
броситься друг за друга в огонь и воду».
что в минуту гнева он выдал самые скрытые, самые сокровенные мысли. Но он успокаивал
себя тем, что Алехин никогда не узнает об этом, а если и узнает, теперь Волянскому
всеравно. После поступка с Надей, дружбе его с Волянским конец.
- Вы задали сложный вопрос, Валя, - покачала головой Надя. - Особенно трудно
ответить на него мне сейчас. Вы понимаете, почему. А насчет логики… какая может быть
логика в любви! Логика-дело разума, а не чувств.
- Просто предпочел богатую, - огрызнулся Волянский.
- Не думаю. Саша не такой. Когда он женился на мне, я была бедна, как церковная
мышь. А Грейс действительно богата?
- Кто знает! Одно известно: она трижды была замужем. Двух мужей схоронила, от
третьего ушла. Ей принадлежит дом где-то около Дьепа.
- Где-то я читала, не помню, что в самом благом порыве человека, в самом светлом его
поступке лежат двойственные побуждения, порой совсем отличные друг от друга, -
задумчиво продолжала Надя. Волянский удивлялся мужеству этой женщины, стоически
переносящей горе, под спокойной внешностью умело скрывающей свои истинные чувства. -
Наряду с возвышенной причиной, - продолжала свою мысль Надя, - обязательно рядом
прилепится какая-нибудь маленькая, основанная на корыстном расчете. Саша любит Грейс, я
помню, какое впечатление она произвела на него на вокзале шесть лет назад. А меня? Я не
думаю, что он когда-либо по-настоящему любил меня. Что ж, мне не на что жаловаться, я
была счастлива с ним.
Несколько секунд она молчала, как бы собираясь с мыслями. Потом продолжала:
- Так вот, я говорила о двойственности причин каждого поступка. Саша любит эту
женщину, но им руководит еще и другое. Я так хорошо его знаю! Нам очень трудно жилось,
Валя, несмотря на внешнее благополучие. Саша боится старости, болезни. Ему всегда
мерещатся призраки Стейница, Чигорина, попавших в нищету в последние годы жизни. И это
не только опасения за себя, за собственное благополучие. Он шахматный художник, его
терзает страх лишиться возможности творить, заниматься любимым делом. Саша не
представляет себе, что он вдруг сможет оказаться вне шахмат, перестанет играть в турнирах
из-за внезапного ослабления, болезни. Нет, он не может уйти из шахматной жизни! Это будет
для него равносильно физической смерти.
- А что ему даст Грейс? Богатство, обеспеченность? - перебил Надю Волянский.
- Хотя бы! С милым счастье в шалаше - это, дорогой Валя, хорошо звучит только в
юности. Под старость хочется чего-нибудь потеплее. А я не была для него даже «милой», -
печально покачала головой Надя. После небольшой паузы она продолжала: - Всю свою жизнь
Саша стремился к тому, чтобы иметь возможность играть в шахматы только ради самих
шахмат. Не думать о призах, гонорарах за сеансы. Играть свободно, не скованно. Как я могла
ему в этом помочь?! Может быть, хоть сейчас ему будет лучше. И во всяком случае, он будет
иметь теперь собственный дом, угол, где под старость можно преклонить голову. Дай бог ему
счастья!
Надя устало прикрыла глаза рукой, Волянский понял: пора уходить. Надя не
удерживала его, когда он встал с кресла. У двери уже в пальто он поцеловал Наде руку и
посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом, как бы прощаясь навсегда. Он уносил с
собой воспоминание о ее больших карих глазах, их доброте и ласке, о мягких движениях
красивых рук. С тоской глядел он на крупные черты дорогого и милого ему лица.
- Помните, Надя, - сказал уже у двери на прощание Волянский. - Я ваш преданный
слуга. Всегда, в любую минуту!
- Спасибо, Валя, - поблагодарила Надя. - Спасибо. Проводив Волянского, она упала в
кресло и разрыдалась.
7
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 105
Изобрел новую кофейную мельницу, по его мнению, лучше всего приготовляющую любимый
кофе.
Не мог забыть Ласкер-изобретатель и шахматы. Долго возился с новой идеей, точнее, с
идеей старой, но оформленной на новый лад. Его соблазнил шахматный автомат, но не со
спрятанным внутри виртуозным шахматистом-лилипутом, как было на заре девятнадцатого
века, а автомат, основанный на последних достижениях электромеханики и радиотехники.
Долго возился Ласкер с этой трудной проблемой и, наконец, создал устройство, могущее
давать сеансы на двадцати досках. Он собирался демонстрировать его на Всемирной
выставке в Нью-Йорке.
- Почему при всех твоих изобретениях ты не попытался стать богатым человеком? -
спросила его как-то Марта.
- Но ведь я и так богат, - ответил Эммануил. - Богат идеями, планами, и это дает мне
именно то счастье, какое я хочу.
Марта осторожно выбирала место, куда поставить ногу, чтобы не поскользнуться. Они
переходили в этот момент улицу Коминтерна, справа от них виднелась библиотека имени
Ленина. Эммануил часто говорил, что хотел бы провести в ней несколько вечеров. Держась
за Эммануила и, в то же время, поддерживая его, Марта перешла улицу и вновь вернулась к
прерванным мыслям.
Да, мирно и счастливо жили они в Тироу. И вдруг - неожиданная и страшная беда.
Ужаоные события тридцать третьего года, приход к власти Гитлера. Сколько мучений принес
он людям Германии, сколько слез пролито! Профессоров изгоняют из клиник на глазах
больных, студенты кидают камнями в лекторов университетов. Неарийское происхождение -
одной этой причины достаточно для издевательств, избиений, а то и смерти. Бедный
Эммануил! «Вы показали величие немецкого духа!» - каким издевательством звучат эти
слова сейчас, когда у него отобрали Тироу, дом, деньги и выгнали из страны. Еще, слава богу,
остался жив.
Кончились надежды на мирную старость, вновь как в юности нужно начинать строить
жизнь сначала. Когда-то Степниц тоже потерял созданный им мир шахмат, и, не выдержав,
сошел с ума. Марта поражалась, с каким самообладанием Эммануил переносил удары
судьбы. Строил, создавал уют всю свою долгую трудную жизнь и разом потерял все. Милый
Эммануил, как трогательно успокаивал он Марту, декламируя детский стишок:
тебя любит.
- Вот именно поэтому-то и неудобно докучать ему просьбами.
По Волхонке идти стало легче. Дворники обкололи здесь лед, расчистили снег и
посыпали тротуар песком. Уже близко Музей изящных искусств, сюда каждый вечер
приезжают иностранцы, посольские машины, собирается важное начальство. В шахматы
играют, съехались со всего света. Дворники и управдом принимали самые решительные
меры, чтобы навести порядок в районе непонятных шахматных битв.
А вот и Музей изящных искусств, наверху светящаяся ночью надпись: «Всесоюзный
совет физической культуры. Международный шахматный турнир». В который раз Марта
любовалась этим зданием, сам фасад которого отражал величие и красоту творений
человеческого гения, заключенных внутри. Маленький садик музея огорожен низкой
чугунной решеткой, от входной калитки к зданию тянется немного вверх дорожка. Пока
посетитель пройдет эту дорожку, он успеет проникнуться величием мощной белой
колоннады, стеклянной крыши, скромных, но удачных по форме карнизов.
У входа в садик Ласкера, как обычно, встретила толпа шахматных любителей.
- Идет старичок! - крикнул кто-то.
Теперь уже Марта понимала, что это значит. Переводчица объяснила ей в дни первых
туров, что это трудно переводимое русское слово одновременно выражает много значений:
маленький, старенький, добрый, хороший мужчина.
В первые дни Марту удивляли эти люди, долгие часы простаивающие на морозе. Ей
объяснили: в залах не хватает мест, хотя пускают туда около четырех тысяч человек.
Нетерпеливым некогда ждать сообщений радио, они здесь же, на карманных шахматах, с
участием дежурного милиционера разбирают ход борьбы в интересных партиях.
Удивительная страна! Каждый человек здесь шахматист. Марта вспомнила рассказ
Эммануила о двадцать пятом годе, когда во время их партии с Капабланкой в первом туре
конная милиция сдерживала толпу шахматистов, рвавшихся в здание «Метрополя», где шло
сражение. «Ничья! Расходитесь, ничья!» - кричали тогда рослые милиционеры на лошадях. А
теперь что творится! В шахматы играют на заводах, в деревнях, в каждом учреждении.
Радио, газеты, журналы уделяют шахматам места столько же, сколько отводится самым
важным жизненным событиям.
Шахматисты у входа увидели Ласкера. Весть о появлении любимого шахматного
ветерана мигом перешла из уст в уста. Головы повернулись в его сторону, толпа
предупредительно расступилась, давая дорогу чете Ласкеров. Наиболее предприимчивые
попытались было воспользоваться случаем и вместе с ними пройти через калитку, но
бдительный милиционер быстро навел порядок. В короткие секунды встречи все же
состоялась летучая «конференция».
- Скажите, герр доктор, - по-немецки спросил Ласкера один из любителей. - Как ваша
отложенная позиция с Капабланкой?
- По-видимому, выигрышная, - ответил Ласкер. Любитель перевел ответ другим, и это
вызвало новую волну вопросов.
- А если бы Капабланка сыграл ладьей на аш-восемь? - спросил другой шахматист, но
уже по-русски. - А если пешкой на эф-шесть? А не лучше было вам сыграть слоном на дэ-три
вместо ладьи на же-пять?
Ласкер, может быть, и задержался бы у входа, чтобы ответить на вопросы, но он их
просто не понял. Русского языка он еще не знал, а счастливец, говоривший по-немецки, не
проявил должной предприимчивости. Милиционер предупредительно провел Марту и
Ласкера через калитку, но и «а дорожке в саднке они не остались одни. Кто-то из имевших
билеты специально ожидал их в садике ради счастья хотя бы несколько шагов пройти рядом с
прославленным чемпионом.
У входа в здание супругов встретил подвижный предупредительный Валерьян Еремеев.
Он помог раздеться Марте и Ласкеру, и втроем они вышли на площадку у самого основания
лестницы, ведущей на второй этаж. Налево был греческий дворик со скульптурами Лаокоона
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 108
Но вот он дошел, наконец, до самого верха лестницы. Отсюда по трем сторонам шли
залы, где игрались партии турнира. Ласкер играл сегодня в главном зале. Миновав огромные
латунные двери с украшениями, он попал в Большой зал музея. Здесь среди рифленых
мраморных колонн уютно пристроились шахматные столики с полированными фигурками,
часами и флажками. Вверху помещались демонстрационные доски. Они выглядели странно
среди древних скульптур; казалось, что римский воин вот-вот покинет свой пьедестал и
острием копья перенесет на два поля вперед белую пешку. Всюду разместились зрители.
Внизу они покорно ждали начала битвы, стоя за красным канатом, наверху с балкона
выглядывали из-за маленьких колонн.
Мраморный пол был покрыт коврами. Необходимая мера: организаторы убедились в
первый день, что без ковров зрители, переходя из зала в зал, создают шум.
Противницей Ласкера в десятом туре была Вера Менчик. Редкостно одаренная чешка
была бесспорно сильнейшей шахматисткой. Мало того, она смело вступала в состязания с
лучшими гроссмейстерами-мужчинами и нередко со значительным успехом. Однако в
Москве ей не везло - Менчик проиграла все девять первых партий. Ужасное начало
расстроило обычно спокойную чешку, и она заметно нервничала, садясь за доску против
Ласкера. Тот подбадривающе улыбнулся противнице.
Маленькое происшествие задержало начало тура. Директор музея подошел к столику, за
которым сидела Менчик, и, обращаясь к ней, произнес:
- Дорогая миссис Менчик! Наш шахматный турнир играется в залах, где все
напоминает о храбрости древних рыцарей. Это смельчаки мужчины. Мы рады
приветствовать в стенах музея вас, отважную женщину, ведущую борьбу с лучшими
шахматистами земного шара. Мы желаем вам самого большого, успеха в вашем смелом,
ратном подвиге. Разрешите просить вас, дорогая миссис Менчик, принять на память об этих
днях маленький подарок от работников музея.
Директор снял покрывало с небольшой статуэтки, и зрители увидели миниатюрную
копию одной из лучших скульптур музея - «Борющихся ангелов» Пигалля. На глазах
растроганной Менчик, принявшей подарок, блеснули слезы.
Ласкеру неприятно было выигрывать у милой противницы, да еще после пережитых ею
приятных минут. Но что поделаешь! Турнирные законы жестоки. После девяти туров он
отставал от Ботвинника на два очка, нужно было наверстывать упущенное. Тут не до жалости
или рыцарской галантности. Все же экс-чемпион старался делать все возможное для того,
чтобы облегчить задачу противницы. Каждый раз, когда Менчик думала над ходом, он
поднимался со стула и уходил от столика. Так ей лучше: не будет смущать вид сидящего
напротив противника, да и дым от сигары не потревожит.
Дела Менчик поначалу партии с Ласкером складывались неплохо. Она захватила
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 109
Грейс не поняла русских слов. Она подняла взгляд от тарелки и посмотрела на мужа.
Большие зеленые глаза ее были широко раскрыты, губы чуть сжались в презрительную
улыбку. Но хороша оиа была даже в гневе, и в Алехине мигом улеглось чувство неприязни к
этой капризной, но обворожительной женщине.
- Вам не нравится английский образ жизни? - запальчиво спросила Грейс.
- Мне очень нравится одна англичанка, - примирительно произнес Алехин. - И люблю я
ее со всеми традициями и… овсяной кашей.
С минуту оба молчали. Грейс уже закончила поридж, Алехин все еще возился с
полезной, но безвкусной пищей.
- Насчет традиций…- сказал Алехин, отправляя в рот на кончике ложки маленькую
порцию каши. - У Сомерсета Моэма есть роман «Ашенден». Там один мужчина хочет
жениться на любимой женщине. Чтобы не впасть в ошибку, они решают предварительно
узнать друг друга поближе. Неделю живут в Париже в одном номере отеля. Через семь дней
мужчина сбежал - он не вынес ровно семи штук яичниц, которые его возлюбленная
неизменно заказывала на завтрак…
- От хороших женщин не убегают, если даже они едят яичницы с утра до вечера, -
перебила мужа Грейс. Как всегда в гневе, она нарочито четко выговаривала каждый слог.
В столовую вошла горничная Мадлен.
- Вас просят к телефону, мадам, - сказала она хозяйке дома. Грейс вытерла салфеткой
губы - на белой материи остались ярко-красные следы помады - и быстрыми шагами вышла
из комнаты мимо горничной, предупредительно раскрывшей дверь. Алехин обрадовался -
наконец-то можно избавиться от проклятой каши. Он взглянул на Мадлен, потом на поридж и
сделал кислую гримасу. Горничная улыбнулась, взяла тарелку с почти нетронутой кашей и
вышла из столовой. Алехин облегченно вздохнул.
В широкие цельные окна с полукруглым верхом врывались яркие лучи утреннего
солнца. Они падали на высокую стеклянную горку и разноцветными бликами отражались от
полированных граней хрустальных ваз, множества чашек и блюдец кофейного и чайного
сервизов. Вдоль стены устроился длинный шкаф-креденс. Оттуда в дни приемов и торжеств
доставались гигантские миски-супницы, серебряные блюда и подносы. Но и тогда эти
бесконечные обеденные принадлежности легко размещались на необъятном обеденном столе
из черного мореного дуба. Что же говорить об обычных днях, когда они всего лишь вдвоем с
Грейс буквально терялись за огромной эллиптической плоскостью стола. «Не стол, а
ипподром», - сказал как-то Алехин.
Часы в темном футляре пробили девять. Алехин взглянул на забавный маятник этих
старинных часов. Девочка в легком платьице монотонно качалась на качелях вверх и вниз.
«Хоть что-то есть веселое в этой комнате», - подумал Алехин. Его взор безучастно скользил
по стенам, оклеенным строгими обоями, по рядам черных стульев с высокими резными
спинками. В строгом порядке стояли они, как часовые, вокруг стола. А чтобы не нарушился
этот веками установленный строй, за ним строго следил со стены закованный в черную
рамку предок Грейс.
Мадлен вернулась с новой тарелкой. На этот раз в ней была яичница с ветчиной.
Алехин с аппетитом принялся за более привычное блюдо.
- Гарольд заедет за мной, - сообщила вернувшаяся Грейс. - К счастью, он тоже едет в
Париж.
Тон этого сообщения был безразличный и даже несколько недовольный. Выходило, что
Грейс совсем не хочется ехать с Гарольдом, но что делать, приходится!
Алехин, не поднимая глаз от тарелки, молча продолжал расправляться с яичницей.
Грейс несколько раз посмотрела в сторону мужа. Он сидел, все так же уткнувшись в тарелку.
Опытная женщина поняла: соотношение сил за столом изменилось. Раньше инициатива
принадлежала ей, но ее уход и особенно неосторожное сообщение о поездке с Гарольдом
явились, как говорят шахматисты, потерей темпа. Нужно было срочно думать о защите.
- А эта женщина из романа не пробовала менять блюда? - спросила она Алехина. - Ну,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 113
в колокольчик, явилась Мадлен. Горничная забрала тарелки и вскоре принесла кофе, джем,
булочки-рожки.
- Я был всегда за обычный зал, - продолжал Алехин. - Пусть мне мешает шум, но мне
он дает непосредственный контакт с шахматными любителями, с теми, для кого я создаю
художественные произведения в шахматах. Публика вдохновляет меня, держит в
напряжении, создает дополнительный стимул для творчества.
- Я не пойму одного: какое это имеет отношение к Голландии? - нетерпеливо спросила
Грейс. - Там ведь тоже будет публика, обычный турнирный зал.
- Публика будет, но какая? Голландская, чужая, враждебная.
Грейс повела плечами: мысль мужа не совсем доходила до нее.
- Но ведь вы и раньше играли в других странах. Два раза в Германии с Боголюбовым.
- О! Это было совсем другое дело! - оживился Алехин. - В Германии мы оба были
одиночками. Два русских среди немцев. Кругом были чужие люди и для меня и для него. А
здесь целая страна будет за Эйве, миллионы людей будут ждать моего поражения. Я уже
пережил нечто подобное в матче с Капабланкой в Аргентине.
- Я всегда говорила вам: вы слишком резки, неосторожны с людьми. Вы теряете много
друзей.
- Можно приобрести одного друга, трех, пять, но нельзя приобрести миллионы друзей.
Особенно, если ты их уже потерял, - пытался объяснить Алехин и вдруг… замолчал. Что-то
подсказало ему: Грейс ничего не поняла из того, о чем он так подробно ей говорил. Она
просто по складу своего характера не может разобраться в тех чувствах, которые терзали
Алехина. Ему стало стыдно за невольное признание, не встретившее никакого отклика в
душе близкой ему женщины. «Может, не, стоило изливать душу? - задал он сам себе вопрос.
И тут же ответил встречными вопросами:- А кому же еще можешь ты пожаловаться? Где во
всем свете есть человек, способный понять тебя, пожалеть, утешить?»
- Я бы советовала вам поменьше употреблять алкоголь, - с трудом дошли до сознания
задумавшегося Алехина слова жены.
- А чем заменить? - серьезно спросил Алехин.
Грейс пристально посмотрела на мужа. Что за глупый вопрос: чем заменить? Все-таки
очень странный он человек! Как часто она не понимает его мыслей, поступков, чувств. Вот,
не угодно ли: чем заменить алкоголь?
- Ты твердо решила ехать? - спросил Алехин жену после небольшой паузы.
- Конечно. Я уже условилась. Это очень важная встреча.
- Может, останешься?
- Что вы говорите, дарлинг! Мы же давно с вами договорились: в дела друг друга не
вмешиваться.
Алехин промолчал.
- Потом, вам нужно работать, - продолжала Грейс, - готовиться к матчу. Послезавтра я
приеду. Ну, не нужно, милый!
Грейс подошла к мужу и, обняв его аа шею обнаженной рукой, коснулась губами виска.
Теперь ее терзала одна забота: как сделать, чтобы Алехин не пошел ее провожать?
Гарольд приедет один, никакой невесты с ним не будет. «Ничего, - быстро нашел выход ее
натренированный на уловки мозг. - В крайнем случае, скажу, что мы заезжаем за ней. Гарольд
поймет и не выдаст меня».
Грейс ушла. Алехин пересел в кресло и бегло просмотрел утренние газеты. Ничего
нового, никаких ошеломляющих известий. Партия Гитлера укрепилась у власти и яростно
борется с врагами внутри страны, требуя в то же время нового пространства для Германии.
Большевики кончили пятилетку и планируют новую. В Лиге Наций, как всегда, идут схватки
ораторов: каждая страна признает правоту только своего представителя.
Отложив газеты, Алехин поднялся с кресла и вышел из дому. Погожее летнее утро
показалось Алехину жарким, хотя на нем был всего лишь легкий пиджак. Солнце ярко
освещало зеленые лужайки и деревья в углу садика. Лениво потягиваясь под теплыми лучами
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 115
солнца, Алехин прошелся по саду. «Хорошо! Прекрасная погода», - подумал он. Дорожки,
выложенные ровными обтесанными камнями, резали большую лужайку на ровные квадраты
и прямоугольники. Между утонувшими в земле камнями робко пробивалась зеленая травка.
Алехин вскоре поймал себя на том, что шагает через один квадрат, ставя ногу на квадрат
соседней линии камней. «Ходом коня», - усмехнулся Алехин, и тут же вспомнил: какой
шахматист в задумчивости не расхаживал по паркету именно этими зигзагообразными
прыжками - буквой «Г»!
«Хорошо гулять в собственном саду, жить в своем доме, - мысленно произнес Алехин и
тут же спохватился:- Выговариваешь слова «собственный», «свой», а звучит странно, не
доходит до сердца. Да полно, свой ли это дом? Свой - это родной, близкий сердцу; свой - это
когда тебя тянет сюда, когда ты находишь в нем успокоение от самых тяжких забот и
волнений».
У Алехина не вызывал подобных чувств ни холодный, неуютный дом, ни сад, красивый
бездушной красивостью. Скептическим взглядом осматривал он гладко подстриженную
ярко-зеленую лужайку. Из плодоносной почвы бурно лезли на свет маленькие кустики
полевых цветов, продолговатые листики травы. Но им не суждено было расти: садовник
специальной машинкой безжалостно стриг траву и цветы. Традиция предписывает, чтобы
растительность в саду была гладко подстрижена - «под гребенку». Вот и получалось, что ни
клумбы кругом, ни единого ласкающего взор пятна. Только зелень, однообразная,
утомительная зелень. Все было холодно и строго в этом старинном жилище англичан, по
какому-то капризу утвердившемся на севере Франции. Бездушная традиция убивала жизнь.
Алехин приблизился к выходу. По обе стороны железных ворот тянулись низкие
загородки из дикого виноградника. Густые кустики были срезаны с боков и сверху
плоскостями под прямым углом. Будто кто-то гигантской машиной смял, сдавил
раскидистые, пышные кусты и выбросил их из жерла безжизненными, спрессованными
плитами.
Пора было заниматься, и Алехин повернул к дому. Темно-серый фасад двухэтажного
строения недружелюбно глядел на него широкими окнами. Тяжелые двери неохотно
впустили чужого пришельца в это хранилище древних традиций, построенное несколько
веков назад. Потемневшие бронзовые львы на круглых ручках-кольцах кровожадно разинули
пасти. С нелегким сердцем входил человек в такое жилище!
В гостиной горничная сметала пыль с ваз, картин, бесконечного множества дорогих
безделушек. Здесь древняя роскошь смешалась с современной. У лестницы, ведущей на
второй этаж, Алехина встретил огромный черный дог Форчун. Голова почти до груди
человека, гибкие сильные ноги, всегда готовые к прыжку. Мутными голубовато-серыми
глазами глядел он на Алехина. В первый день приезда мужа в Дьеп Грейс подвела Форчуна к
этому незнакомому человеку и сказала:
- Фу, Форчун! Это свой! Свой. Фу!
Дог понял: рычать на незнакомца не надо. Но дальше этого холодного признания дело
не пошло. Вот уже два месяца этот человек живет в доме, гуляет в саду, обнимает хозяйку и
ест с ней за одним столом, но Форчун все еще не решил: друг это или враг? Каждый раз
встречает он пришельца вопросительным взглядом: кто ты такой? Зачем ты здесь?
Алехин всю жизнь был осторожен с собаками, хотя животных очень любил. В детстве
он получил наглядный урок: укус ласкового на вид пса повлек за собой десятки уколов
против бешенства. Позже он предпочитал держаться на расстоянии от самой
привлекательной и безобидной на вид собачонки. Когда друзья упрекали его в трусости, он
отвечал заранее придуманной шуткой:
- У нас с собакой неравные шансы: она меня может укусить, а я ее нет. Шахматист не
любит ситуаций с неравными шалсами.
С опаской обойдя Форчуна, Алехин поднялся к себе в кабинет. Небольшая комната с
широким светлым окном, письменный стол, кушетка, кресло. Полки до потолка, наполовину
заставленные книгами. В углу пачки еще не разобранных бандеролей: Надя прислала из
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 116
Парижа все его шахматные книги, все записи до последнего листочка. Алехин еще не успел
все распаковать: оставалось мало времени для подготовки к матчу, и нужно было спешить.
Предстояла гигантская работа: изучить партии претендента на шахматный престол, найти в
его игре уязвимые места, которые можно будет использовать в предстоящем сражении.
Алехину предстояло в четвертый раз начать борьбу за шахматную корону. На этот раз
противник его - тридцатичетырехлетний голландец Макс Эйве. Кто он такой? Каковы его
сильные стороны как шахматиста, в чем его слабость? Как бороться против него, к каким
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 117
позициям нужно стремиться уже с первых ходов? Это должен был решить Алежин в первую
очередь, чтобы затем заняться конкретной дебютной подготовкой. Когда будут ясны плюсы и
минусы Эйве, можно будет готовить системы и варианты, изобретать новые ходы,
неизвестные еще в шахматной теории.
Прежде чем сесть за письменный стол, Алехин подошел к книжной полке, отодвинул в
сторону несколько томов и вытащил бутылку коньяка и рюмку. Налив одну рюмку и залпом
выпив ее, он с горечью посмотрел на бутылку. «Осталось на донышке», - с сожалением
подумал Алехин и, махнув рукой, чтобы не тянуть, тут же выпил остальное. Затем он
тщательно спрятал за книги пустую бутылку и рюмку.
В последние дни у него стало привычкой выпивать перед занятиями.
Алкоголь мне помогает, - отвечал он обычно на осуждающие замечания Грейс.
- Итак, Эйве, - вслух произнес Алехин, садясь за письменный стол и принимаясь
разбирать одну из последних партий голландца. Передвигая по доске шахматные фигурки, он
вспомнил, что сам писал недавно о будущем противнике по заказу одного агентства. Алехин
впервые встретил вежливого и корректного голландского математика на турнире в Будапеште
в 1921 году. В дальнейшем огромная работа по освоению
шахмат позволила ему выдвинуться в ряды сильнейших шахматистов мира.
Эйве обладает редкостным талантом оценить любую свежую идею, найти в ней
рациональное зерно и понять практическую ценность. Голландец в совершенстве изучил
теорию дебютов, он знает все, что сыграно за последние годы, в его шахматной картотеке
занесены и обобщены все новые идеи, ходы и варианты, открытые самыми
изобретательными аналитиками всего мира.
Огромный теоретический багаж в сочетании с природными способностями позволили
Эйве постепенно улучшать свои спортивные результаты. Особенно силен он оказался в
индивидуальных матчах. В турнирах нужно обязательно выигрывать, доказывать
превосходство над многими гроссмейстерами, а значит, смело и изобретательно атаковать. В
матчах более важно сохранять присутствие духа, подавлять противника спокойствием и
выдержкой. Здесь своевременная ничья может сослужить большую службу.
Эйве блестяще проводит матчи. Самообладание, уверенность в себе, спокойствие и
крепкие нервы принесли голландскому математику отличные результаты в матчах с
выдающимися шахматистами двадцатых-тридцатых годов. «Сам» Капабланка с трудом
выиграл матч у Эйве; Алехину и Боголюбову победа над голландцем в тренировочных
матчах давалась с большим трудом.
Теоретик, отличный тактик, блестящий знаток шахматных начал - вот кто будет
противником Алехина в предстоящей битве. Человек железных нервов, выдержки и
спокойствия. Он будет отлично подготовлен к матчу: до Алехина уже дошли сведения о том,
что голландцы пригласили виднейших теоретиков мира помочь Эйве в дебютной подготовке.
Грюнфельд, Кмох, Маро'ци, Флор - очень опасный будет штаб у Эйве! Алехину нужно
обратить внимание на дебюты, иначе окажешься беспомощным.
Таков Эйве. А что сам Алехин? Какова его форма, насколько готов он к предстоящему
сражению? Дойдя до оценки собственных слабостей, Алехин поморщился и невольно
потянулся к полке. Но тут же вспомнил, что бутылка пуста.
Открыв дверь и подойдя к лестнице, он позвал Мадлен.
- Что вы хотите? - спросила горничная, появившись внизу лестницы.
- Принесите мне, пожалуйста, виски.
Горничная смутилась, на миг отвела глаза от Алехина, затем, собравшись с духом,
ответила:
- Виски подается только к обеду. Так распорядилась мадам. Алехин с трудом сдержал
порыв бешенства. Как она смеет!
Безобразие! Ну и жизнь ему создали! Но не устраивать же сцену прислуге. Алехин
промолчал и, буркнув: «Хорошо!», - отправился обратно в кабинет.
Руки Алехина дрожали от волнения и негодования, фигурки трясллсь в его руках, когда
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 118
дебюта. Если удастся провести начальную стадию игры энергично и решительно, можно
обеспечить себе много преимуществ в дальнейшем. Если ты захватишь центральные рубежи,
укрепишься на ключевых пунктах, тебе будет легко жить, и только тебе будет принадлежать
инициатива. Не страшны будут тогда ни острые тактические выпады, ни загадочные
комбинации, ни хитрейшие ловушки, которые будет ставить противная сторона. Можно даже
позволить себе снисходительность к партнеру, простить ему прегрешения, ибо
снисходительность безопасна для человека сильного, имеющего власть. Но все-таки и в этом
случае уступки не должны вести к потере главных позиционных преимуществ».
«Брак - это скучный обед с десертом на первое», - вспомнил Алехин Сомерсета Моэма.
Он признавался сам себе, что его жизненная «партия» с Грейс, начавшись праздником, теперь
тоже стала скучной. Чемпион мира в шахматах, несравненный знаток стратегии и тактики
шахматного боя, в «игре» с Грейс Алехин уже вначале допустил много неточностей и просто
грубых ошибок. Ослепленный любовью, он не заметил, как попал под власть ее чар, а затем
вынужден был целиком подчиниться ее воле. В чужом доме, в чужой для себя обстановке он
полностью лишился инициативы, его поступками управляла капризная, властная и не всегда
рассудительная женщина. Когда-то Алехина радовала мысль, что он будет жить с красивой
любимой женщиной в большом удобном доме, но вскоре он убедился, что не получил ни
уюта родного угла, ни счастья жизни с любящей женой.
Властная, сильная натура Алехина пробовала протестовать. Зачем, в конце концов,
нужен ему этот дом, если он не стал родным и приветливым; зачем нужна эта жизнь с
безучастной к нему женщиной? Стремился к любви, а получил лишь снисхождение, мечтал о
собственном доме, семье, а стал бесправным сожителем своенравной управительницы.
Когда-то грезилось безоблачное светлое счастье, на самом деле попал в плен, мрачный,
безрадостный плен.
«Бежать отсюда! - решил Алехин. - Подальше от этого холодного дома, бесстрастного
сада, скучного уклада жизни! Прочь от этих леденящих душу традиций, однообразных и
изнуряющих привычек. Уйти от этой капризной женщины, властно овладевшей моим
сердцем, подчинившей себе мою волю. Не видеть улыбок снисхождения и презрения на
чувственных, подвижных губах, не замечать колких, изучающих взглядов. Прочь из плена,
освободиться от всего, облегченно вздохнуть. Быть снова вольным в своих поступках,
привычках, действиях. Как хороша ты, свобода!»
Но уже в следующее мгновение Алехин вновь вспомнил Грейс во всей ее
обворожительной власти. Как не видеть больше женщины, которую любишь так горячо и
страстно, женщины, дающей тебе блаженные минуты счастья? Не смотреть близко-близко в
ее зеленые глаза, не касаться губами ее трепещущих губ. Не гладить больше мягких, нежных
волос, не обнимать волнующее тело. Добровольно убежать, не быть больше рядом с ней?
Нет! Он не в силах покинуть Грейс, готов переносить невзгоды, обиды, унижения, лишь
бы оставаться рядом с ней, упиваться ее пусть мимолетными, но восхитительными
милостями.
Терзаемый тяжелыми мыслями, лежал русский скиталец на ровно подстриженной траве
маленького французского сада со строгими английскими традициями. Его умные голубые
глаза неподвижно смотрели в небо. Там, высоко-высоко, в бескрайнем синем просторе, куда-
то неслась прозрачное белое облачко. Куда летит оно: навстречу счастью или собственной
гибели? Где оно будет через час, вечером, завтра? Может быть, вольется в черную тучу над
океаном или, светлое и жизнерадостное, пронесется над Москвой? Может, ему суждено
увидеть Плотников переулок, дом Алехиных, уютный садик? Может, промчится оно над
Волхонкой, где сотни москвичей ждут выхода шахматных корифеев из Музея изящных
искусств? Свободно и легко летит облачко, купаясь в лучах солнца, в бескрайнем синем
просторе. Счастливого тебе пути!
Вдруг что-то черное, страшное нависло над лицом Алехина, закрыло солнце. От
неожиданности он на мгновение зажмурился, а когда раскрыл глаза, то увидел прямо над
собой что-то мокрое и волосатое. Приглядевшись, он различил мощный подбородок дога,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 121
лилово-красные губы, белые клыки. Дальше гладкая, сверкающая на солнце шея, черная
волосатая грудь, сильные ноги. Голова дога слегка склонилась набок, его мутный, серо-
голубой глаз внимательно изучал непонятного человека, улегшегося прямо на траве, куда ему
было запрещено даже ступать. Форчун искренне удивился столь грубому нарушению
традиций.
10
Скрипач играл так не в лад с остальными, что это стало заметно даже Алехину, хотя он
и не имел специально музыкального образования.
«Врет же, врет! - чуть не крикнул Алехин. - И чего это люди лезут заниматься тем, о
чем понятия не имеют! «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать
пирожник», - вспомнилась ему басня Крылова. На минуту звуки внизу прекратились-
видимо/ играющие совещались, потам вновь послышался высокий звук скрипки. Его
сопровождали ворчливое завывание виолончели и ритмичные аккорды рояля. Первые ноты
незадачливого трио прозвучали верно и слаженно, затем скрипач вновь пошел своей дорогой,
далеко в сторону и от нот Генделя и от своих компаньонов.
- Идиот! - обругал скрипача Алехин. Как будто именно от этого ругательства звуки
внизу сразу вдруг прекратились.
Но вскоре тот же мотив сыграли на рояле: очевидно, Грейс показывала, как нужно
играть. Скрипач несколько раз повторил неподдающуюся мелодию, на этот раз один. В конце
концов, он осилил мотив, и вскоре подхваченная остальными инструментами музыка
зазвучала сыграннее.
«Как можно заниматься в такой обстановке?! - возмутился Алехин. - Сколько раз
говорил ей: мешают работать. Разве она слушает! Это мои друзья, говорит, я должна
принимать их, как полагается. Полагается! Ну и сидели бы молча. Неужто нельзя провести
хоть один вечер без пиликания?! Хотя бы играли как следует. Бедные Гендель и Бах, что они
из них делают!»
Алехин несколько раз передвинул фигурки по шахматной доске и задумался. Уже
несколько дней его занимала новая идея в славянской защите. Очень интересная мысль! Весь
вариант изучен вдоль и поперек, все учебники пишут: у черных равная игра. А тут
неожиданная жертва центральной пешки и опаснейшая атака на неприятельского короля.
Блестящая идея, только бы она оказалась верной!
Чемпион мира уже разобрал все возможности защиты, самые лучшие ответы. Во всех
случаях дело кончалось разгромом черных. И вот сегодня совсем неожиданно выяснилось,
что в варианте с выпадом коня на е-четыре черные могут успешно защищаться. Как же все-
таки найти выигрыш? Неужели придется отказаться от заманчивой жертвы? Опыт
подсказывал Алехину: нужно искать. Только многочасовой анализ решает судьбу варианта.
Такая идея заслуживает затраты времени, сил; в матче это верное очко. Эйве любит
славянскую, всегда играет эту защиту черными. Вот будет для него сюрприз! Алехин глубоко
задумался, отыскивая решение трудной проблемы.
Вдруг рояль издал отрывистый, мощный аккорд; вслед ему взвизгнула скрипка, сердито
проворчала виолончель. «Крещендо, - подумал Алехин, - а мне, наоборот, нужно
пианиссимо. Так больше невозможно! - Алехин откинулся от стола. - Шахматист не может
сосредоточиться при шуме. Кстати, как играют в Москве? У нас здесь мало зрителей,
десяток, полсотни, сотня! А там полторы тысячи! Зрители разговаривают между собой в зале,
делятся впечатлениями. Понятно: кто может просидеть пять часов молча? Недаром
Ботвинник проводил специальную тренировку. Включал на полную мощность
радиоприемник, его тренер Рагозин курил самые крепкие, самые вонючие сигареты.
Целый матч сыграл таким образом, теперь ему не страшен шум, а кстати, и папиросный
дым. Может, и мне тренироваться под радио?»
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 122
опять зазвучала музыка, на этот раз один рояль. Разозлившаяся Грейс играла что-то
стремительное и бравурное: видимо, в пику мужу она извлекала аккорды с максимальной
силой. Алехин безразлично махнул рукой. Мстительная выходка Грейс не затрагивала его, он
уже стал привыкать к подобным вспышкам.
Походив по кабинету, он вновь сел за письменный стол. Буду тренироваться по
Ботвиннику, - подбодрил он себя. Вместо радиоприемника будут Грейс с Гарольдом». Но
вскоре он опять увлекся позицией и забыл про шум и музыку. Хотя он не затыкал больше
ушей, до его сознания уже не доходила и не мешала ни громкая музыка, ни голос Грейс, что-
то объяснявшей внизу своим коллегам.
Вывел его из задумчивости стук в дверь. «Опять Грейс», - подумал Алехин в первый
момент. Дверь распахнулась, на пороге стояла Мадлен.
- Вас просят к телефону. Из Парижа, - сказала горничная. Алехин спустился вниз. Здесь
звуки музыки стали заметно громче. Дверь была раскрыта - еще одна месть Грейс. Алехин
увидел жену, сидящую за роялем, молодого худого Гарольда со скрипкой и коренастого
мужчину с эспаньолкой и тщательно прилизанными волосами. Короткие толстые ножки
сидящего мужчины осторожно обнимали виолончель.
- Кто говорит? - не расслышав, переспросил Алехин. - Гвендолина? Здравствуй, -
закричал он в трубку по-русски. - Что?! Когда?! - нетерпеливо переспросил Алехин и вдруг,
раздраженный неуместной музыкой, пронзительно закричал в открытую дверь гостиной:-
Прекратите играть!… Сейчас же!
В горячке Алехин крикнул сначала по-русски, затем, увидев вытянувшиеся лица,
повторил по-французски.
- Отчего умерла?! - допрашивал Алехин Гвендолину. Его пронзительный голос звучал
жутко во внезапно наступившей тишине. - Неизвестно? Когда похороны? Я приеду.
Повесив трубку, он бегом поднялся на второй этаж, зашел в кабинет и зло повернул на
два оборота ключ в двери.
Бутылка коньяка перекочевала с полки на письменный стол и опустошалась с
невероятной быстротой. «Вот уже нет Нади, - повторял сам себе и все-таки не мог поверить
Алехин. - Ушла совсем, навсегда. Единственный человек в этом мире, кто любил тебя по-
настоящему. Надя, она отдавала все свои силы, чтобы создать условия для твоего успеха,
охранить от злой судьбы. Что таить, еще большой вопрос: стал бы ты чемпионам мира без
Нади? И чем ты отплатил ей? Черной неблагодарностью, бросил одну, потерянную, забытую.
Даже и не вспоминал. А она?! До последней минуты ее мысли были о тебе, о твоей судьбе
терзалось ее доброе сердце».
Алехин вспомнил последнюю встречу с Надей. Небольшой турнир в пригороде
Парижа, полдень, ласковое солнце позднего бабьего лета. Алехин доигрывал длинную
партию, отложенную накануне. Нудная позиция - прямого выигрыша нет, приходится
выжимать небольшой перевес в эндшпиле. Все было ясно Алехину; не думая, делал он
очевидные ходы п сразу отправлялся гулять между столиками. Народу в зале было мало,
доигрывалось всего четыре партии.
Вдруг Алехин остановился в оцепенении. В углу зала, там, где красный канат
прикреплялся к стене, сидела Надя. «Не может быть, - в первую минуту не поверил глазам
Алехин, - что ей здесь делать?» Но это была она. Надя сидела молчаливая и притихшая,
черный костюм подчеркивал ее потерянность в пустом зале. Алехин не отрывал глаз от
одинокой фигурки в черном. Но вот она подняла голову, их взгляды встретились. В глазах
Нади на мгновение промелькнул испуг.
Алехин подошел к растерявшейся женщине и, не произнеся ни слова, поцеловал ей
руку. Надя устремила на бывшего мужа вопросительный взгляд добрых карих глаз.
- Прости, Саша, - смиренно и тихо прервала Надя тягостное молчание. - Мне так
хотелось побыть с тобой. Если ты против, я уйду.
- Нет, нет, - поспешил успокоить ее Алехин. Они долго смотрели в глаза друг другу.
Надя осунулась, похудела и заметно постарела. Под глазами появились темные круги, в
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 124
черных волосах искрились седые волосы. Видимо, она уже перестала краситься. Растерянно
перебирая пальцами по канату, Надя всматривалась в дорогое ей лицо Алехина. Он тоже
изменился: глаза утратили жизнерадостный блеск, лицо опухло, под глазами повисли
синеватые мешки.
- Зачем ты пьешь, Саша? - с тоской и доброй заботой спросила Надя. - Ведь скоро матч
с Эйве.
Она притянула к себе руку Алехина и прижалась щекой к его ладони. Алехин
испугался, Грейс обещала зайти за ним и в любую минуту могла появиться в зале. Как бы
почувствовав его замешательство, Надя поднялась, одним кивком простилась с Алехиным и
пошла из турнирного зала. Сквозь раскрытую дверь Алехин еще долго видел, как она
удалялась с опущенной головой, вся в черном, еще прямая и стройная…
Бутылка кончилась, Алехин опьянел. Ему не хотелось выходить из кабинета, не
хотелось встречать ни Грейс, ни гостей, ни прислуги. Не снимая пиджака, он лег на кушетку.
- Вот и все! - тихо проговорил он.
Его голос странно прозвучал в мертвой тишине. Испуганный недавней вспышкой
Алехина, огромный чужой дом молчал.
11
Алехин сделал еще один шаг вперед. Теперь он оказался среди родственников и близких
знакомых Нади. Узнав Алехина, они расступились. У гроба стояла дочь Нади Гвендолина, ее
муж Изнар. Подняв голову, Алехин встретился взглядом с Волянским. Давно не видели они
друг друга. Худой, ссутулившийся стоял Волянский, возвышаясь над остальными. В его
глазах Алехин прочел презрение и ненависть. В одно мгновение ему стало все ясно: со
смертью Нади умерла и их дружба. Гроб разделил бывших друзей навеки!
Хор запел «Последнее целование». Священник первым поклонился покойной, вслед за
ним прощались родственники, Волянский. Настала очередь Алехина. Несколько пар глаз с
укором смотрели на него, когда он шел к изголовью покойной, но он не видел этих
сгрудившихся черных фигур. Лицо Нади гипнотизировало его, притягивало к себе, лишало
сил двигаться. Раскаяние, жалость, боль царили в его сердце. Разве не он в конце концов
явился причиной ее преждевременной смерти? Разве не его жестокий уход лишил ее
последних сил, надежд, желания жить? Да, это он ускорил ее гибель, оборвал нити, которые
связывали ее с этим миром. «Да, да, я виноват», - казнил сам себя Алехин, наклоняясь ко лбу
покойной.
У самого лица Нади он тихо прошептал:
- Прости меня, родная!
Мертвое тело отдавало холодом. Странное ощущение на губах оставил бумажный
венчик. Алехин выпрямился. Вот и все? Долг выполнен, навсегда простился он с Надей.
Пора идти, не ехать же на кладбище в обществе осуждающих тебя родственников? Но ему
было трудно отойти от гроба, оторваться взором от лица покойницы. О, этот укор, этот
вопрос, готовый сорваться с ее губ! Он лишал его способности двигаться, гипнотизировал.
Ведь о нем была ее тревога, ему посвящались последние мысли несчастной женщины. О нем
думала Надя в жизни, забота о его благополучии, здоровье и успехе легла последней печатью
на ее неподвижное лицо. «Зачем ты пьешь, Саша?»
Не помнил Алехин, как опять пробирался сквозь толпу, как шел через церковь, как
опустил деньги в подставленную кем-то кружку. На паперти сильный порыв ветра чуть не
свалил его с ног. Алехин почувствовал слабость, ноги с трудом переступили несколько
ступенек лестницы. «Скорее», - торопил сам себя Алехин. Еще на пути сюда он зашел в
маленькое кафе и только там теперь видел опасение от усталости, пережитого ужаса и
пронизывающего холодного ветра.
Официант с удивлением принял заказ:
- Три коньяка, потом еще три… А можно сразу все шесть.
- Господин ждет кого-нибудь? - спросил официант. Получив отрицательный ответ, он
пожал плечами за спиной клиента. Чудно, даже для него чудно, хотя в этом кафе около самой
церкви приходится видеть всякое. Свадьба любимой, ушедшей под венец с другим, смерть
близкого - чего только не бывает в жизни, кто только не приходит сюда заливать вином горе.
Но шесть порций для одного - это да!
Три рюмки согрели и немного успокоили Алехина. В голове поплыл туман, боль от
пережитого стушевалась, потерялась в теплой волне затопившей усталое сердце. Алехин
отдыхал, закрыв глаза и опершись головой на руки. Даже когда официант, подойдя к окну,
сказал равнодушно: «Везут кого-то!» - он не поднялся с места. Из-за столика он видел, как
мимо окна медленно проплыл катафалк с гробом Нади и за ним понуро шагали перемерзшие
родственники.
- Все! Уехала! - тихо прошептал Алехин. - А я остался здесь. А кому из нас лучше? Ей
холодно, мне тепло. А Волянский какой злой! Не в силах овладеть ускользающими мыслями,
согнать их в единый комочек, он опять закрыл глаза. «Куда теперь идти? - раздумывал он. -
Домой. В собственный дом. Дом!
Хм! Ну и пошутила над тобой судьба! Лучше не придумаешь! И все-таки что же делать,
куда идти? К Грейс, опять слушать Генделя и Баха? Эх вы, музыканты! Бедные Гендель и
Бах! А Грейс зашумела. «Ты пьян!» - кричит. Ну, пьян, ну и что!? Нет, сегодня туда не поеду.
Переночую в Париже. Номер в отеле, конечно, не блестящий, но ничего! Одну ночь
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 127
проживу…
А интересно: будет она обо мне беспокоиться? Нет, не будет. Ну и черт с ней. А может,
все-таки позвонить, - обвел он глазами кафе, ища телефон. - Не стоит! Ее, наверное, и дома-
то нет. Или сидит с друзьями, пиликает, про тебя совсем забыла».
Опьяневший Алехин представил себе холодный, безразличный взгляд Грейс, ее
презрительную, злую улыбку. Он повторял ее обидные колкие выпады, упреки, повторял сам
себе, что он совсем ей не нужен, что живет она своей, отдельной от него жизнью, не обращая
ни малейшего внимания на его горести, невзгоды; живет так, будто его совсем не существует
рядом. Кто они? Посторонние люди, это не жизнь. Нужно кончать. Решительно и
бесповоротно кончать эту муку!
«А признайся честно: сможешь ты от нее уйти? - в следующее мгновение спрашивал
себя Алехин. - Перед самим собой признайся - пьяный - значит откровенный. Сможешь все
бросить и уехать? А- А! Не сможешь! То-то! Знаю я тебя. Ты готов терпеть и обиды, и уколы,
и безразличие, и холодность, лишь бы быть рядом с Грейс. Ты готов жить в плену у ее
капризов, гневных вспышек, переносить ее презрительные выпады, лишь бы бывать хоть
одну минуту рядом с ней, в ее доме, в ее будуаре. Ему представилась Грейс красивой,
нежной, чувственной…
Ага! - с пьяной придирчивостью ругал себя Алехин. - Не можешь убежать из плена.
Какой же ты мужчина! Брось все, побори это позорное желание, чувственную привязанность,
унизительную одностороннюю любовь. Ты же славился сильной волей, решительным
характером. А тут мямля, бесхарактерный мямля! Это ты только в шахматах силен, в жизни
совсем-совсем не то. Потом, вообще-то чего ты бодришься?! Куда ты пойдешь?! Некуда тебе
больше идти, сегодня исчезло твое последнее пристанище на земле, последний человек, у
которого ты мог найти утешение, ласку. Один ты теперь во всем мире! Один! А вокруг
пустота, тьма!…
Еще бы коньячку, - подумал Алехин, озирая пустые рюмки. Он решил было позвать
официанта, но затем, попробовав встать, убедился, что держится на ногах неуверенно. -
Вдруг не дойдет до отеля? Это же позор! Чемпион мира подобран на улице пьяный -
неплохая сенсация для газет. А вот что, пойду-ка я в отель, - осенила его счастливая мысль.
(Известно, если человек желает чего-нибудь запретного, он всегда найдет спасительный
выход.) - Там, около самого отеля, есть маленькое бистро. Там найдется, все, что нужно».
Расплатившись с официантом, Алехин надел плащ и вышел на улицу. Было уже темно,
в непогоду в этом тихом районе Парижа редко можно было встретить прохожего. Ветер
усилился, стало еще морознее, но Алехин не чувствовал ни порывов ветра, ни холода. Ноги
не слушались, держаться в равновесии становилось все труднее. В маленьком бистро около
отеля было пусто. Буфетчик, получив от посетителя в черной траурной одежде заказ на три
рюмки коньяку, призадумался. «Не многовато ли будет? Слабоват клиент. Не пришлось бы
потом всю ночь возиться, вызывать полицию», - примеривался этот опытный раздатчик
временного людского успокоения. Потом, прикинув поточнее, решил: дать можно, но только
две порции.
После первой же рюмки Алехин совсем ослабел. Он с трудом удерживал руками
падающую голову и сидел неподвижно, закрыв лицо ладонями. Спутанные, отрывочные
мысли никак не могли сложиться во что-нибудь единое. Все перемешалось в сознании: гроб,
озабоченное лицо Нади, Грейс, черный пес в гостиной, злое лицо Волянского и
пронзительный ветер, леденящий тело.
Лихорадочные обрывки мыслей бешено метались в его опьяненном мозгу. Сраженный
коньяком и несчастьем, он уронил голову на ладони. Вдруг сквозь пальцы, прикрывавшие
глаза, он увидел, что за его столом, напротив, сидит Надя. «Она же умерла, ее увез катафалк,
- удивился Алехин. - Как она очутилась здесь?» Осторожно раздвинув пальцы, Алехин
посмотрел перед собой. Да, точно, за столом сидит Надя. Живая Надя: добрый задумчивый
взгляд, печальная улыбка на губах. Он хотел было протянуть ей руку, но побоялся встретить
пустоту или коснуться ледянисто-холодного тела.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 128
Надя сидела, не двигаясь. Карие глаза ее в упор смотрели на Алехина, в них застыли
упрек и жалость. Слегка провалившиеся губы плотно сжаты: Надя с трудом удерживала
вопрос, готовый сорваться с ее холодных уст. Что хочет она спросить? Ну конечно, опять!
Всегда одно и то же! Вот губы ее зашевелились, задвигались. До слуха Алехина донеслись
знакомые слова, произнесенные шепотом:
- Зачем ты пьешь, Саша?
Алехин отнял ладони от лица, резко наклонился вперед к Наде. «Хорошо, я расскажу, -
про себя произнес он с пьяной решимостью. - Пусть хоть она одна знает, что у меня на душе.
Я скажу ей, что не дает мне спать, терзает ночь и день, принуждает губить силы, здоровье».
- Зачем пью? - хрипло переспросил он Надю. - Изволь, расскажу… Ты поймешь… Ты
не можешь меня не понять!
Буфетчик за стойкой удивленно посмотрел на клиента. Вроде будто он вскрикнул? А
может, показалось. Нет, вот опять что-то бурчит. На лице буфетчика удивление и испуг
сменились радостью. Слава богу, не уснул еще!
12
Третьего октября тысяча девятьсот тридцать пятого года восемь миллионов голландцев
жадно ловили по радио последние вести с шахматного фронта. Их любимец Макс Эйве начал
в этот вечер сражение за шахматную корону. Маленькой северной стране редко удавалось
выдвинуть спортсмена, способного бороться за мировое первенство, и то, что теперь их
родной, кровь от крови, голландец готовится стать лучшим шахматистом мира, волновало
всех, от мала до велика.
Накануне, на торжественном банкете в честь начала матча, была проведена жеребьевка.
Первую партию досталось играть белыми Алехину. По установившейся традиции, первый
ход в первой партии выполнил бургомистр Амстердама. Несколько сот голландцев,
собравшихся в матчевом зале, с восторгом следили за торжественной процедурой.
Приземистый, коренастый Ван дер Флюгт, улыбаясь в серебристые усы, передвинул на два
поля вперед ферзевую пешку Алехина. Эйве избрал славянскую защиту. Сражение за высший
шахматный титул началось.
По разработанному регламенту, партии матча должны были играться в различных
городах Голландии. Хорошая мысль: трудность для участников небольшая - переезды по
малой стране короткие, - а организаторам выгодно. Больше городов - больше денег. Однако
уж вскоре после начала матча из отдельных городов стали приходить отказы. Виной этому
был Алехин. На старте он буквально громил противника, его перевес был очевиден. А кто
будет платить деньги за то, чтобы видеть избиение своего любимца? Алехин выиграл первую
партию, третью, четвертую и седьмую, в го время как Эйве удалось довести до победы лишь
трудный и скучный эндшпиль второй партии. Четыре очка против одного, и это уже в первых
семи встречах! Стоит ли играть дальше? Не лучше ли вообще сдать матч и сэкономить
гульдены?
Днем перед восьмой партией Алехин сидел в глубоком, удобном кресле в фойе
«Карльтон-отеля». Именно в этом отеле останавливались участники и судьи матча, когда
партии игрались в Амстердаме. Человек посторонний, ничего не знавший о шахматах, мог
бы подумать, глядя на сумрачного Алехина, что это он, а не Эйве проигрывает матч. Чемпион
мира был заметно встревожен. Темно-серый пиджак его изрядно помялся, сорочка также не
была достаточной свежести, даже для утра. Шнурок одного ботинка развязался, черно-белый
сиамский кот Чесс лапкой легонько ударял забавную черную тесемочку.
На столике около Алехина стоял недопитый кофе и опустошенная рюмка. Он был
заметно пьян. Его русые волосы мокрыми прядями в беспорядке падали на большой
лысеющий лоб. Из-под роговых очков устало глядели потушенные алкоголем голубые глаза.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 129
Туристы, проходя мимо, с интересом рассматривали знаменитого шахматиста. Они знали, что
дела Эйве в матче совсем плохи, тем более их поражал удрученный вид Алехина, курившего
молча сигарету за сигаретой.
Может быть, потому зол и недоволен был чемпион мира, что недалеко от него, в другом
конце фойе, царило неприкрытое веселье. Вокруг Эйве собрались его друзья, (помощники,
организаторы матча. Беспрерывные шутки, смех, веселые возгласы слышались в этом
обществе остроумных, жизнерадостных людей. Неистощим был на шутки Тартаковер.
Задолго до начала матча он прибыл в Голландию. «Какой же матч без меня», - сказал он,
раскладывая бесчисленные блокноты и приступая к рассылке в различные страны мира
интервью, очерков, статей. Веселил собеседников Флор, к его пронзительному раскатистому
смеху часто присоединялся низкий гортанный хохоток мастера Ганса Кмоха. Только
болезненный гроссмейстер Эрнест Грюнфельд сидел молча. Его заботили собственные
недомогания и необходимость непрерывно пополнять теоретическую картотеку Эйве. Для
этого голландцы специально выписали его из Вены.
Сам вдохновитель этого кружка, худой, стройный Эйве, намного возвышался над
остальными. Аккуратно причесанный, в идеально отглаженном темно-синем костюме,
голландский чемпион выглядел празднично. Светлые, без оправы очки лишь подчеркивали
свежесть его лица. Ничто не выдавало подавленности четырьмя поражениями на старте, а
возможно, это его действительно не удручало. Проиграл-то он все-таки Алехину! Тут же
рядом с Эйве сидела в кресле его супруга. Вся компания, окружившая голландского
чемпиона, весело потешалась над проделками маленькой дочки Эйве, Фитти, с забавной
важностью восседавшей на руках у матери.
Алехина раздражало веселье в стане противника. Чего смеются? Нашли чему
радоваться - проиграли четыре партии. Плакать надо! А все-таки им весело, а он -
победитель - тоскует один. Никого нет вокруг. Даже Грейс уехала. А, что вспоминать о Грейс!
В Амстердаме у нее много друзей, занята с утра до вечера.
- Замечательно, дарлинг! - одобряет она каждую победу мужа. - Я вам говорила: вы
легко разобьете Эйве. Мои друзья, конечно, огорчены; понятно - они голландцы, но все же и
они восторгаются вашей игрой. Я пошла, дарлинг!
Поцелуй в висок - и ее уже нет.
Собственное одиночество и веселье в стане Эйве удручали Алехина, но, пожалуй,
больше всего огорчало его еще одно обстоятельство.
Внутреннее радио только что объявило по отелю:
- Москва вызывает гроссмейстера Сало Флора! Подвижный чех быстро засеменил в
переговорную будку, заглядывая на ходу в исписанные блокноты. Вместе с ним пошла
поговорить с родными жена Флора - Рая как очаровательный экспорт недавно вывезенная им
из России. Алехин был вообще зол на своего чешского коллегу, а тут еще его вызывает
Москва.
Три дня назад они встретились в маленьком городке Утрехте перед началом седьмой
партии.
- Ну как? Работаешь? - недружелюбно спросил тогда Алехин Флора. Тот понимал, что
рано или поздно ему предстоит неприятный разговор с чемпионом мира, и теперь стоял
немного растерянный.
- Понемножку, - уклонился от прямого ответа Флор.
- Значит, готовишь Эйве против меня, - укоризненно покачал головой Алехин. - А еще
уверял меня в своей дружбе!
- Что делать - деньги! - развел руками Флор. И, засмеявшись, добавил:- Я теперь
человек женатый!
- Сколько вас там собралось? - задорился Алехин. - Грюнфельд, ты, Кмох, Мароци. Не
многовато ли против меня одного?
- Получается, одному-то лучше, - всячески пытался снизить напряжение разговора
Флор. И решил окончательно успокоить чемпиона мира: - Дали бы тебе французы денег, мы
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 130
помогали бы тебе. Сам знаешь, шахматисты - народ бедный. Берутся за любую работу.
- Ну и что дала ваша помощь?! - все больше злился Алехин, которого спокойный,
шутливый тон Флора сегодня еще больше раздражал. - Счет четыре - один. Ничто вам не
поможет!
- Посмотрим, - пожал плечами Флор. Лично он был убежден в победе Алехина, однако
новое «служебное» положение накладывало определенные обязательства.
- Хочешь пари, - протянул ему руку Алехин. - До двадцатой партии матч будет кончен.
- Это как понимать? До двадцатой партии ты наберешь нужные пятнадцать с половиной
очков?
- Почему пятнадцать с половиной? Мне достаточно сделать ничью в матче, - поправил
Алехин.
- Ах, да, конечно, - согласился Флор. - И какие условия пари?
- Сто гульденов против пятидесяти, - предложил Алехин.
- Ты отвечаешь ста гульденами, что решишь матч к двадцатой партии?! - уточнял
условия спора Флор. Он всегда был готов на любые пари, если имелась хоть малейшая
надежда выиграть, здесь же дело вообще было верное. Но, все же, нужно уточнить условия,
чтобы не было потом неясностей.
Алехин утвердительно покачал головой.
- Хорошо, пошли, - согласился Флор, пожимая руку Алехину.
Если бы ему предложили такое выгодное пари на равных условиях один к одному, он
был бы счастлив. А здесь вдруг меценат нашелся: денег не жалеет, отвечает двойным.
- Кстати, можешь передать Эйве: сегодня я начну партию ходом е-два, е-четыре, - почти
выкрикнул Алехин. - Готовьтесь сколько вам угодно! Зовите хоть всех гроссмейстеров мира.
Позовите еще Капабланку, если вам мало шестерых. Да разве он к вам пойдет! Ничто вам не
поможет! Не поможет! Вы не угадаете моих ходов. Ни за что! Ни одного хода!
Флор не на шутку испугался горячности Алехина. Доносившийся до него запах
алкоголя в известной степени объяснил ему причину неожиданной гневной вспышки.
Наскоро попрощавшись с вельтмейстером, Флор поспешно ретировался.
А вечером произошло невероятное. Парадоксальным ходом уже в дебюте Алехин
выбил Эйве из всех усвоенных понятий, а затем буквально разгромил его позицию.
Воспоминание о разговоре с Флором и сыгранной в тот же вечер партии вызвало
улыбку на лице Алехина.
«Здорово я разбил Эйве! - с наслаждением перебирал Алехин в памяти подробности
этой во многих отношениях необычной и удивительной схватки. Приятное воспоминание
заметно улучшило настроение чемпиона мира, и он уже.с задором посмотрел на группу
гроссмейстеров, окружавших Эйве. Потом подумал немножко и пальцем подозвал официанта
бара.
- Еще одну, - показал Алехин на пустую рюмку.
«За такую партию и выпить можно, - оправдал он сам перед собой явно сомнительный
в день игры поступок. - Это была партия! Все как будто шло обычно, гладко. Известный
вариант французской партии, все по теории, и вдруг… же-два, же-четыре! Бомба и та
произвела бы меньшее впечатление. Эйве чуть не подпрыгнул на стуле. Лица его
помощников вытянулись в удивлении. А что говорить про шахматистов Утрехта. Маленький
провинциальный городок: разве его любителям понять такие шахматные тонкости. Стояли и
молча удивлялись…
А разве не удивился весь шахматный мир? Такой ход! Прямое нарушение всех законов,
явный вызов всем канонам, правилам, догмам. Вперед пешками от собственного короля!
Перчатка в лицо всем помощникам Эйве, нанятым теоретикам, прямой вызов их картотекам,
книгам, анализам. Пусть-ка Эйве сам за доской попробует определить, что к чему! Пусть
самостоятельно разбирается во всех тонкостях! Грош цена всем вашим заготовкам,
домашним анализам. Зря только голландцы вам деньги платили'»
Взрыв веселого смеха в стане Эйве на миг вернул Алехина к действительности и
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 131
Много раз рисовал Алехин в воображении, как вернется он на родину. Флор, Кмох,
Эйве рассказывали ему о пребывании в Москве, Ленинграде, на Кавказе. Они говорили, как
любят там шахматы, с каким почетом встречали их в театрах, на концертах, на улицах.
Словно кинозвезд, аплодисментами приветствовали зрители гроссмейстеров в Большом
театре, каждое их высказывание, каждую мысль, замечание немедленно распространяли
радио, газеты, заполненные отчетами о турнире. Не было ни одной газеты в стране, которая в
эти дни не отвела бы места шахматному состязанию.
«Шахматное Эльдорадо» - назвал Москву Флор. А ведь это город, близкий Алехину,
здесь он родился, провел детство, юность, жил две трети своей жизни. Здесь он вырос как
шахматист, сформировался в гроссмейстера мирового класса.
…хорошая у вас родина, - очнувшись от задумчивости, разобрал последние слова
Ласкера Алехин.
- Я ее давно потерял, - тихо сказал Алехин.
- Потерянное в молодости можно еще вернуть. Нужно только искать… - задумчиво
сказал Ласкер. - Хуже, когда теряешь все в старости.
«Что такое? И этого железного человека коснулось горе? - подумал Алехин. По тону
слов Ласкера он понял, что экс-чемпион встревожен чем-то серьезным. - Не такая уж,
оказывается, светлая и безоблачная у него старость», - пожалел своего коллегу Алехин.
- Я должен уехать из Берлина… Совсем, - продолжал Ласкер, будто для самого себя.
Может быть, хотел он пожаловаться человеку, находящемуся также в несчастье, может быть,
решил сообщением о собственном горе облегчить его боль.
- Почему уехать? - не сразу понял Алехин.
- Потому, что моя фамилия Ласкер. Потому же, почему уехали Цвейг, Эйнштейн и
тысячи других. Форма моего черепа не устраивает господина Геббельса.
- И куда же вы?
- Думаю в Москву. - Ласкер внимательно посмотрел в глаза собеседнику.
Замолчали два великих шахматных кудесника. Оказалось, не так-то просто им найти
покой в этом бушующем мире. Один когда-то бросил родину и теперь метался, ища путей
туда вернуться. Другой, гонимый злой судьбой, уже собирал незатейливый свой скарб, чтобы
под старость бросить теплый, насиженный угол.
13
Взяв кота с колен, Алехин посадил его на шахматный столик, посредине между белой и
черной армией деревянных фигур.
- Покажи, Чессик, как мне играть? - спросил Алехин, подталкивая кота к черным
фигурам. - Посоветуй, какой дебют: славянскую, ферзевый гамбит или… защиту
Нимцовича?
Даже в крайнем состоянии опьянения опытный шахматист не произнес названия
дебюта, который решил играть. Назвав три защиты, он побоялся причислить к ним защиту
Грюнфельда, намеченную им для сегодняшней встречи.
Кот лапкой свалил черную пешку королевского слона. Именно ходом этой пешки
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 136
опередила мозг, сделала импульсивный рывок. Труды многих часов, а может, даже лет,
полетели к черту!
Вот почему шахматист так упорно тренирует согласованность действий органа
приказывающего - мозга - с исполнительным - рукой. Пальцы должны только тогда браться
за фигуру, когда мозг воскликнет, как дежурный в метро: готов! Начинающему советуют
держать руки под столом или даже садиться на ладони. Когда убедишься, что обдумал ход до
конца, только тогда давай волю рукам.
Алехин в молодости на турнире в Петербурге в тысяча девятьсот четырнадцатом году
просмотрел элементарную потерю слона Блекберну. Хотя ему удалось спастись - партия
кончилась ничьей, - это был важный урок. Коли хочешь добиваться успехов в турнирах,
решил Алехин, ты должен самым решительным образом устранить всякую возможность
случайных ошибок. Если стремишься к созданию художественных произведений в шахматах,
ты обязан добиться, чтобы это произведение не испортило случайное, нервное движение
руки. Алехин выработал ценнейшие практические правила поведения во время игры, и,
следуя им, устранял в дальнейшем всякий элемент случайных ошибок и промахов.
Шахматист творит в сложнейших и чрезвычайно трудных условиях. Профессор
математики, писатель, философ для творчества выбирает место самое удобное - тихий
кабинет, куда не проникает ни малейший шум. Шахматиста жизнь заставляет играть на
сцене, на виду у сотен людей, не всегда хранящих молчание. Значит, нужно выработать в себе
какие-то особые качества, приобрести такие привычки, чтобы присутствие зрителей, их
любопытные, изучающие взоры не мешали сложнейшей работе мозга.
Ничто не должно в течение пяти часов игры рассеивать внимания мастера. Но как
достичь этого? Вдумчивым освоением опыта и специальной тренировкой Алехин научился в
конце концов полностью отключаться от всего окружающего мира, достигать той степени
сосредоточенности и увлеченности, когда никакие внешние факторы не могут увести его от
дум о шахматной партии. Конечно, понимать все это нужно относительно. Громкий голос,
выстрел, сильный стук в состоянии оторвать от партии любого самого тренированного
шахматиста.
Но как мог быть внимательным и точным Алехин в том состоянии, в каком он играл
двенадцатую партию? Известно, что алкоголь, временно улучшая настроение человека,
самым пагубным образом действует на его внимательность, точность мышления и
координацию движений. Немудрено, что неизменно пьяный Алехин в период с восьмой по
пятнадцатую партию матча с Эйве допускал такие грубейшие ошибки, которые немедленно
решали исход сражения.
Хмель мгновенно слетел с Алехина, когда он увидел, какую ошибку совершил. Мало
того, что терялась пешка, позиция черных сразу становилась безнадежной. Предстоял
печальный выбор: соглашаться на проигрышный эндшпиль без пешки или сохранить ферзей.
Алехин избрал второе, но и в этом случае его положение оставалось безнадежным. Сильные
проходные пешки белых в центре сдавили его фигуры, у черных не было ни малейшей
возможности проявить активность.
Получив шансы одержать еще одну победу, - да какую важную! - Эйве старательно
рассчитывал варианты, аккуратно обходя элементарные ловушки, расставленные
противником. Алехин сидел за доской понурый, его угнетала не столько потеря пешки, сколь
отсутствие малейшей возможности проявить инициативу, полная пассивность отброшенных
и стесненных фигур. Убедившись в безнадежности своей позиции, Алехин решил пойти на
авантюру, на сей раз вынужденную. Отдав коня за две центральные пешки, он добился, хотя
и дорогой ценой, свободы для своих фигур. Тут же он поднялся с места, прошел в буфет и
выпил рюмку коньяку.
Когда Алехин вернулся в зал, Эйве все еще думал над ходом. Его часы мерно тикали, в
зале стояла мертвая тишина. Нельзя мешать Эйве думать! Зрители, напуганные непонятной
жертвой Алехина, еще не разобрались, что происходит на доске. Внимательно глядели сотни
глаз в лицо чемпиона мира, пытаясь по его настроению, по его виду угадать, какова позиция
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 139
кораблей, принесших сюда, в порт Северного моря, людей и грузы из самых отдаленных
уголков земли. Целый лес труб, мачт, антенн высился над черными силуэтами; надписи на
всевозможных языках угадывались на лоснящихся корпусах. Некоторые плавучие гиганты
спали, их иллюминаторы, как глаза уснувшего чудища, были закрыты; на других еще царило
веселье, с палуб лился свет, в ресторанах обнявшиеся пары скользили в танце под ритм
бесшабашно веселого джаза.
Алехин неподвижно сидел на скамейке, безразлично взирая и на чужой покой, и на
чужое веселье. Ему просто нужно выждать, выиграть время, чтобы без неприятностей
вернуться домой. Чессик, спущенный на землю, ласково терся об его ногу. Два запоздавших
матроса попросили у Алехина прикурить. При свете вспыхнувшей зажигалки они удивленно
рассматривали чудаковатого, но прилично одетого господина, пришедшего. (в полночь гулять
в порт с котом. «Странная земля - Голландия», - пожали они плечами и поспешили на
корабль.
Вдруг Алехин вздрогнул. На каком языке только что раздался крик с соседнего корабля?
Не может этого быть?! Когда с палубы во второй раз послышалась русская речь, сомнений
больше не могло быть.
- Куда ты тянешь, черт, - гулко раздалось в ночи. - Правей давай, правей!
Алехин сделал несколько шагов и различил корабль, стоявший у причала. Это был
советский корабль. Алехин взял на руки кота, спрятал его под плащ и тихонько подошел
вплотную к борту карабля, с которого донесся взволновавший его голос.
На носу плавучего гиганта виднелась надпись: «Петр Великий». Корабль пришел из
России, может быть из Одессы или из Кронштадта. Как близки были в этот момент названия
родных Алехину городов! Люди на корабле еще не спали. Наоборот, чувствовалось какое-то
особое оживление, будто готовились они к большому торжеству. Наверху в полутьме кто-то
возился, что-то пристраивал. Вдруг он крикнул вниз: «Давай, зажигай!» - и сразу над палубой
загорелись ярко-красные лампочки. Подняв голову, Алехин прочел огромную световую
надпись: «XVIII Октябрь».
«Какое сегодня число? - спросил сам себя Алехин. - Двенадцатая партия, двадцать
девятое октября, - вспомнилась дата. - До праздника еще целая неделя, почему же они уже
сейчас готовят иллюминацию?» И сам себе ответил: «Видимо, решили заранее в порту
произвести нужные работы. Трудно будет изготовить необходимое в открытом море».
Несколько раз прошелся Алехин от носа корабля до кормы, стараясь получше все
запомнить, заглянуть на палубу, в каюты, в кубрик. Его интересовали люди на корабле, как
они одеты, как улыбаются, как говорят. Это же его соотечественники, их объединяет общая
любовь к большой, доброй стране. Может быть, один из этих людей несколько дней назад
гулял по Невскому или грелся на пляже в Одессе. Может, /недавно еще фланировал он по
Крещатику или зачарованный стоял около Василия Блаженного. Русские люди с русской
душой, русским характером, как близки они были в этот вечер ему, затерянному в
неприветливой Европе. И не знал никто на корабле, что вот сейчас у самого борта «Петра
Первого» одинокий человек терзается неутолимой тоской по оставленным, но никогда не
исчезавшим из сердца родным просторам.
Алехин вернулся на скамейку. Долго глядел он на светящиеся в ночи огненно-красные
буквы. Революция. Каким страшным ураганом пронеслась она над семьей Алехиных, с какой
силой вмиг смела весь их жизненный уклад! И его самого лишила родного дома, семьи, уюта.
Нарушила все планы, ввергла в водоворот самых неожиданных событий, заставила
совершать поступки и действия, о которых никогда до этого и мысль не приходила в голову.
Субботники в Сибири, работа переводчиком Коминтерна, следователем в органах Советской
власти - разве мог когда-нибудь думать о такой деятельности сын предводителя дворянства и
купчихи Прохоровой. Вспомнил Алехин голодовку в Москве, свой отъезд на турнир в Гаагу,
оставленных в Советской России шахматных друзей. Как изменилось там все, чего только не
понастроено, как не похожа теперь Москва на голодную, разрушенную Москву двадцатого
года. Взглянуть бы хоть одним глазком! А шахматы! Алехину вновь рисовались картины
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 141
14
ходе двухмесячной битвы сожалел чемпион мира, что мало уделял времени перед матчем
анализу дебютных вариантов, подготовке новых, надежных систем.
Пришлось перестраиваться и на ходу призывать всю свою фантазию,
изобретательность, чтобы успешно противостоять знаниям и опыту лучших теоретиков мира,
приехавших в Голландию помогать Эйве. Сколько сил отняло это у Алехина, сколько
бессонных ночей потратил он, изыскивая верные пути в той или иной дебютной системе. Эту
гигантскую работу он проводил один, без чьей бы то ни было помощи. В то время как
Алехин глубокой ночью, утомленный и истерзанный, сидел за шахматной доской, производя
анализ отложенной позиции или готовя варианты, его противник спокойно отдыхал,
уверенный в добросовестном анализе работающих за него теоретиков.
Такая гигантская нагрузка привела к резкому расстройству сердечной деятельности у
Алехина. Во второй половине матча врач неизменно дежурил в турнирном зале. Сколько раз,
когда сердце чемпиона начинало беспощадно сжиматься или вдруг принималось
лихорадочно метаться в груди, приходилось ему прерывать игру и искать спасения в
медицинских средствах.
После завтрака в день двадцатой партии Алехин по привычке отдыхал в фойе
«Карльтон-отеля». Сторонников Эйве не было в этот день в фойе, может быть, они, наконец,
испугались двух побед чемпиона мира. Почитав детективный роман, Алехин вытянул ноги и
удобно развалился в мягком, глубоком кресле. На стене перед ним висела небольшая картина.
«Видимо, копия Рембрандта, - решил Алехин, - в центре яркое пятно, свет которого
постепенно к краям картины исчезает в густой темноте. Как небрежно отнеслись голландцы
к своему гениальному художнику, - подумал Алехин. - Растеряли многие его полотна, в Гааге
и Амстердаме находятся лишь отдельные его произведения. Остальные разбросаны по всему
свету». Напряженно разглядывал отдыхающий чемпион полутемные места картины,
угадывая плохо освещенные, но очень выразительные лица.
Вдруг в фойе появилась Грейс. Ее приход был неожидан для Алехина - обычно она
редко возвращалась в отель днем. Грейс была чем-то разгневана: она бросала на мужа
взгляды, от которых могла, чего доброго, загореться обстановка фойе.
Предчувствуя недоброе, Алехин поднялся с кресла и проводил жену на второй этаж.
Молча прошли они пологую лестницу, длинный коридор, застеленный мягкой ковровой
дорожкой. У дверей номера обнаружилось, что Грейс не взяла у портье ключ, полагая, что он
находится у мужа. Алехин пошел вниз за ключом.
Уже у самой лестницы, когда Алехин с ключом возвращался на второй этаж, его взгляд
упал на шахматную доску: два туриста играли партию за низеньким столиком. Что
удивительного, - раз вся страна в эти дни взволнована шахматами, они тоже решили
приобщиться к загадочному искусству.
«Мат в три хода, - автоматически на ходу подсказал Алехину верное решение позиции
мозг, привыкший к слепому анализу, - Жертва ферзя на аш-семь, затем шах ладьей на аш-
один и мат на аш-восемь под защитой слона. Да, но черные могут перекрыться на аш-пять
конем. Мата нет. А что, если тогда пожертвовать еще ладью. Черные возьмут ладью, шах на
жэ-один, король отойдет на аш-семь. Шах на жэ-семь, король отходит. А дальше что? Сразу
не видно». Постояв с минуту над доской, Алехин присел на стул рядом с играющими и
вскоре с головой ушел в анализ интереснейших возможностей. Чутье подсказывало ему. где-
то должен быть мат, а как - решение не приходило в голову. Он уже перебирал и такую
возможность и такую, мата не получалось…
Вдруг кто-то резко выдернул из его рук ключ. Подняв голову, Алехин увидел спину
Грейс, убегающей вверх но лестнице.
- Сорри, дарлинг! - спохватился Алехин и пошел вслед за женой.
В номере Алехин почти испугался, взглянув в лицо жены. Зеленые глаза Грейс метали
молнии, коричневые брови почти сошлись над большой складкой на переносице.
- Я так понимаю, вы специально задались целью меня изводить, - как обычно в минуты
злости, четко выговаривала слова Грейс.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 143
чемпиона мира. Алехину пришлось сдать партию. Следующую, двадцать вторую, партию
Алехин играл настолько слабо, в ней было сделано им столько ошибок, что впоследствии
Алехин всю жизнь стыдился ее показывать.
Два проигрыша подряд - этого ни разу не случалось с Алехиным ни в одном матче на
первенство мира. И какие поражения: одно в результате грубого просмотра, другое
вследствие безобразно разыгранного дебюта. Что случилось с чемпионом мира? Почему он,
совсем, было, оправившись от депрессии периода восьмой - четырнадцатой партий, вновь
выбился из колеи, стал искать спасения в алкоголе? Какие потрясения вызвали приступ
душевной слабости, депрессии и, как следствие, нелепо слабую игру? Приступ тоски -
говорили одни; озлобление против голландцев - приводили причину другие; семейные
неприятности - утверждали третьи. Кто знает? Одно можно сказать: во время матча Алехин
находился в таком физическом и моральном состоянии, что вывести его из равновесия могла
самая незначительная причина. Чтобы свалить вековой дуб, подпиленный под корень,
достаточно толчка ребенка.
Все было против Алехина в этот труднейший момент его шахматной карьеры. В матче с
Эйве он неоднократно шел наперекор всем шахматным законам, пытался грубой силой,
необоснованным наскоком преодолеть то главное, что лежит в стратегической основе любой
шахматной позиции. Он беззаботно жертвовал пешки там, где их нужно было беречь,
бросался в атаку, не закончив мобилизации сил. Он рвался к обострению игры в тот период
шахматного боя, когда нужно было, наоборот, заботиться об укреплении собственной
позиции.
«Я все могу! - как бы утверждал своими действиями Алехин. - Шахматы должны
подчиняться мне - чемпиону мира!» Грубым насилием над тонким искусством он оскорбил
шахматы, нарушил их законы, шел наперекор принципам, заложенным в самой игре.
Одновременно он пренебрег элементарными нормами спортивного режима, основными
законами спортивной этики.
И за это понес жестокое наказание! Шахматы отомстили ему. Как своенравный
властелин, которому перестали повиноваться, как ревнивая женщина, которой пренебрегли,
шахматы обрушили свой гнев на того, кого десятки лет до этого баловали своей
покорностью. Алехин в Голландии был один, физически разбит, морально подавлен
враждебностью восьми миллионов голландцев. Вдобавок ко всему против него, казалось,
восстали сами шахматы. Последние партии матча - подлинные драматические спектакли под
общим названием: «Гений и беспутство».
Двадцать вторая партия, двадцать третья - две спокойные ничьи. Двадцать четвертая
встреча противников. Шахматы наносят первый чувствительный удар своему чемпиону.
Глубокие маневры, смелый замысел, тонкий расчет привели к подавляющему перевесу
Алехина. Победа его ясна, вот-вот Эйве сдастся. Алехин ищет самый простой путь. Чего
может быть проще - пешечный эндшпиль. Чемпион мира переводит игру именно в это
окончание. У него грозные проходные пешки на краю доски. Удержать их невозможно. Эйве
может уже со спокойной совестью сдать партию.
И тут происходит нечто невероятное. Алехину для выигрыша нужно продвинуть вперед
одну из своих пешек. Кажется, все равно, какую. Алехин переставляет на два поля вперед ту,
которая ближе к центру. И тотчас холодеет от ужаса! Что он наделал! У противника
находится единственный путь к спасению. Очевидность оказалась ложной. Шахматы
поймали оскорбившего их гения на одну из своих хитрейших ловушек. Анализ показал:
пойди Алехин другой пешкой, Эйве сразу бы сдался.
Оставалось играть пять партий. Счет равный. Кажется, чего еще нужно чемпиону мира.
Делай ничьи, при равном исходе матча ты же сохраняешь звание. Но не таков Алехин! Ему
нужна победа, победа, во что бы то ни стало! Следующую партию он играет резко на
выигрыш, в своем любимом стиле. Одна за другой жертвуются две пешки. Атака белых
кажется неотразимой, фигуры Алехина вот-вот настигнут черного короля, застрявшего в
центре. Но шахматы лишь усмехаются «ад своим бывшим любимцем. Они ловко дают
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 145
возможность Эйве отразить атаку и свести на нет все усилия чемпиона мира. Когда фигуры
Алехина изнемогли и отказались продолжать наступление, выяснилась, что в стане белых
понесены огромные потери. Победа Эйве, и какая важная победа! Впервые в матче
голландский чемпион получил перевес в счете очков, и его шансы выиграть матч стали, как
никогда, реальными.
Успех вдохновляет Эйве. Двадцать шестую партию он играет так, как, может быть, не
играл никогда в жизни. Глубокая стратегическая постановка дебюта, неожиданная жертва
коня, точные маневры делают эту партию лучшей из всех сыгранных Эйве за всю его жизнь.
Нет слов - игра голландца в этой партии великолепна, однако тот факт, что нашлась
возможность жертвы, что она оказалась правильной и вела к форсированному выигрышу -
еще один акт мести шахмат Алехину.
Теперь уже у Эйве два лишних очка. Огромная дистанция на четыре оставшихся
партии! Как догнать Эйве? Как ликвидировать разрыв в счете? Трудно, ох как трудно это
сделать! Но Алехин и тут не теряет надежды. Не он ли всегда славился редкостным умением
выигрывать самые ответственные партии в самый ответственный момент? Сколько раз брал
он призы, побеждая в последнем туре конкурента! Неужели в этот самый трагический
момент всей своей жизни он изменит обычаю?
Уже в следующей встрече Алехин с блеском оправдывает свою славу. Двадцать седьмая
партия - шедевр шахматного искусства! Игра в ней Алехина восхищает. Здесь есть все:
изобретательность в дебюте, остроумные, тонкие маневры, удивительный ладейный
эндшпиль. Когда на сороковом ходу Эйве сдается, гроссмейстеры единодушно восклицают:
«Не может Алехин при такой игре потерять звание чемпиона мира!» С ними соглашаются
мастера, любители и, может быть, даже сам Макс Эйве.
Но не согласны с этим мнением сами шахматы, а ведь от них очень многое зависит! «Не
позволим! - заявляют они.
- Мы не можем разрешить торжествовать человеку, который пренебрег любимым
искусством. Знаем, что это случилось в отдельных партиях, знаем, что сделал он это в
тяжелый момент, угнетенный и подавленный, физически и морально разбитый. Это не
снимает с него вины. Мы лучше, чем кто-либо, знаем величие его гения, любим и ценим его
пытливый ум, фантазию, изобретательность. Но мы решили дать ему наглядный урок,
подвергнуть его тяжелому, но очень полезному испытанию. От неудач гибнет слабый духом,
сильного они лишь закаляют!»
Последние три партии матча - это уже не борьба Алехина с Эйве. На финише в борьбу
жестокую и упорную вступили Алехин и шахматы. Эта схватка была трагична для разбитого
чемпиона, но она была очень важна и принципиальна для шахмат.
Двадцать восьмая партия. Алехин делает в ней все, что в его силах. Он играет черными,
но, все же, добивается перевеса. У него лишняя пешка плюс позиционный перевес. Как
реализовать преимущество в этом случае? Переходи в эндшпиль, - учат шахматные законы.
Но, оказывается, здесь-то и была еще одна ловушка, расставленная шахматами. Именно в
этом случае, именно в этой конкретной обстановке правильнее было избегать разменов.
Только сохраняя фигуры, можно было добиться победы, только в сложной борьбе мог
оказаться правым безумец, осмелившийся восстать против шахмат. После размена эндшпиль,
хотя и выглядел выигрышным, оказался далеко не простым. Шахматы сделали так, что в нем
нашлась тонкая защита, ее-то и использовал Эйве для спасения партии.
Разрыв в очко сохранился. Алехину осталась последняя возможность спасения: из двух
партий одну выиграть, другую свести вничью. И вот предпоследняя встреча. Чемпион мира
играет белыми. Он двигает вперед на два поля королевскую пешку. Эйве выводит
королевского коня. Как интересно! В ответственный момент гроссмейстеры-консультанты
посоветовали Эйве избрать против Алехина защиту, изобретенную самим Алехиным. Тонкий
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 146
Удастся ему победить - тогда вновь торжество, радость, надежда на светлое будущее. А
если неуспех - тогда провал в черную пугающую неизвестность. Как страшно ждать
«ракового мгновения», когда отказывают нервы, мозг, сердце…
15
семь…»
Ночь перед сегодняшней партией не подкрепила Алехина, наоборот, бессонница еще
больше измотала его силы. Не помогали ни выработанные годами приемы, ни патентованные
снотворные.
Уже рассвет забрезжил в стыках оконных занавесок, уже послышались шаги горничных
в коридоре отеля, а он все еще лежал в кровати с открытыми глазами. Сердце нещадно
сжималось, временами выпадая из привычного ритма, и начинало беспорядочно метаться в
груди.
Так и не поспав ни минуты, Алехин поднялся поздно утром. Выпив кофе, он посмотрел
несколько разветвлений принятого ферзевого гамбита, играть который решил еще накануне.
Подготовка его не удовлетворила - ни в одном из вариантов он не смог найти пути, дающего
шансы на победу. Он отодвинул шахматы, опыт давно уже убедил его, что в плохой
турнирной или матчевой ситуации все варианты кажутся нехорошими. Когда в турнире дела
плохи, во всем сомневаешься! Сколько ни готовься, все равно не найдешь удовлетворяющего
тебя решения. Одно Алехин решил твердо - ни в коем случае не употреблять алкоголя. Ход
последних партий убедил его, что с тех пор, как он бросил пить, его игра заметно
улучшилась.
В полдень позвонил Клейн. Австрийский мастер уже много раз предлагал Алехину
погадать, узнать судьбу матча с помощью астрологических вычислений. Чемпион мира
отмахивался от предложений австрийца, но сегодня решил его принять. Все равно терять
нечего! Хуже не будет.
Клейн притащил с собой какие-то таинственные книги, записи хронологических дат в
биографии Алехина. Сгорбившись над столом, он долго рисовал какие-то круги, квадраты.
При этом он что-то тихо шептал, его согнутая фигура вся в черном напоминала жуткого
колдуна. Заполнив квадраты, он задал Алехину несколько бессмысленных вопросов, потом
нарисовал расположение звезд в день рождения Алехина и углубился в непонятные
арифметические вычисления. Наконец он поднялся из-за стола, простер руки вперед и
торжественно произнес:
- Звезды благоволят к тебе! Шахматная корона надолго будет на твоей голове!
Хотя Алехин и не верил в гадание Клейна, все же где-то в глубине души заверения
астролога внесли некоторое успокоение.
Алехин пришел на последнюю партию один. Грейс уехала встречать какую-то
родственницу. Они помирились после ссоры, и жизнь их вскоре потекла по прежнему руслу.
Осторожная англичанка всегда старалась избегать неприятных моментов, а здесь чем она
может помочь мужу? Лучше избежать лишних волнений. С трудом добрался Алехин до
сцены. У входа в зал, пробираясь сквозь толпу голландцев, он вдруг почувствовал чисто
физически всю их ненависть к нему, враждебность. В огромной толпе, среди многих сотен
собравшихся у входа людей, да и во всей Голландии в этот вечер не было ни одного человека,
кто бы пожелал успеха Алехину. А где они есть? Кто сейчас желает ему успеха? Алехин
поспешно отогнал от себя эти тяжелые мысля. Из толпы до него донеслись обидные
возгласы, колкие замечания, затаенный смешок. Такое открытое выражение ненависти
обычно спокойных и сдержанных голландцев злило Алехина и вместе с тем удручало,
отнимало остатки веры в свои силы.
Злой, с насупленными бровями появился Алехин на сцене. На нем был необычный
наряд: черный фрак, крахмальная сорочка, белый жилет и бабочка, черные лакированные
туфли.
- Какой вы сегодня нарядный! - воскликнул один из репортеров.
- Это в честь доктора Эйве, - тихо промолвил Алехин. Давно уже, когда его дела в матче
начали складываться плохо, Алехин решил в случае поражения обязательно прийти на
последнюю партию во фраке. Пусть печальный для него момент, но все-таки торжественный.
Передача шахматной короны! Внешне Алехин выглядел спокойным, однако спокойствие
было напускное. Он просто с трудом играл заученную роль. Сегодня Алехин не взял с собой
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 149
даже кота. «Зачем ему видеть мой позор», - горько сказал он сам себе дома. Алехин еще не
совсем потерял надежду на выигрыш последней партии, но что-то внутри настойчиво
повторяло, что дело его безнадежно, что в таком физическом состоянии он не сможет хорошо
сыграть. А ведь он всегда славился большим искусством проводить самые решающие, самые
ответственные шахматные сражения.
Если в начале партии Алехин был спокоен, то голландский чемпион явно нервничал.
Делая первый ход ферзевой пешкой, Эйве зацепил рукавом своего короля. «Плохой признак
для Эйве», - невольно подумал Алехин и тут же вспомнил предсказания Клейна. От этих дум
его отвлекли слова Эйве.
- В любой момент я согласен на ничью, - тихо сказал голландец.
Заявление Эйве со спортивной стороны было, может быть, и не совсем уместным. Но
что делать?! Как можно быть строгим судьей в минуты такого неимоверного напряжения
нервов? «Конечно, его устраивает ничья, - усмехнулся про себя Алехин. - Она дает ему
звание чемпиона мира».
А Алехину было все равно: ничья или проигрыш. И так и этак матч проигран. Какая
разница: два очка разрыва или одно? Только победа его спасала, лишь очко уравнивало счет
всего матча и сохраняло шахматную корону. Значит, нужно играть, не боясь поражения. Резко
на выигрыш, только в обострениях его шанс!
Уже первые ходы чемпиона мира показали, что он играет ва-банк, не считаясь с тем, что
ослабляет собственную позицию, сжигает за собой все мосты. Принятый ферзевый гамбит
вскоре перешел в защиту Грюнфельда. Белые получили по дебюту заметное преимущество.
Фигуры Эйве стояли значительно активнее, его пешки захватили центр и обеспечивали
пространственный перевес.
На одиннадцатом ходу Алехин надолго задумался. Он увидел удобный способ сразу
добиться полного уравнения игры.
Очень просто: продвинуть на два поля вперед центральную пешку, это вызовет размены
и позволит без труда закончить развитие черных фигур. Маневр был не новым, он много раз
применялся в подобных позициях, и Эйве, конечно, видит возможность сильного контрудара
черных. «Но ведь это вызовет упрощение позиции, - с. горечью подумал Алехин. - Эйве будет
легче сделать ничью. Что же делать? Что избрать? - мучился Алехин. - Логика, шахматные
законы, все требуют этого хода. Известно: даже стремясь к победе, не нужно бояться
упрощений. Самая худшая игра на выигрыш - это игра на осложнения. Сколько шахматистов
погибало, упорно убегая своими фигурами от разменов. И все-таки размены облегчат Эйве
достижение ничьей. Играть с ним равный эндшпиль? Нет, в таком состоянии нечего и думать
переиграть его в длительной маневренной борьбе. Не те нервы. Будь что будет! Рискну!»
И Алехин отказался от хода, упрощавшего положение на доске. Хотя его позиция
вскоре стала критической, он все еще не терял надежды. «Что он, железный, что ли? -
подумал Алехин о противнике. - Может и он ошибиться». Однако в решающий момент
сказалась выдержка и стальные нервы голландского чемпиона. После волнения первых
минут Эйве освоился и с завидным хладнокровием отразил необоснованный выпад черных.
После двух энергичных ходов белых ферзь Алехина оказался в западне. Чтобы спасти его,
Алехину пришлось отдать пешку. При позиционном перевесе у Эйве теперь был и
материальный. Дело Алехина стало безнадежным.
Зрители поняли всю трагичность положения черных скорее не по демонстрационным
доскам, а по поведению Алехина. Чемпион мира начал вдруг нервничать, закуривал одну
папиросу от другой и тут же мял их в пепельнице. Он часто о чем-то разговаривал с врачом.
Тот несколько раз давал ему не то возбуждающие, не то успокаивающие средства, от которых
Алехин еще больше нервничал.
Затуманенным взором смотрел Алехин вокруг. Справа от него в глубине турнирного
зала в напряженном ожидании притихли сотни возбужденных голландцев. Они готовы были
броситься на помощь своему любимцу, оградить и защитить его.
Слева с надоевшей уже картины прямо в глаза ему смотрел древний рыцарь с бородой.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 150
Тоже голландец, хотя и в старинном одеянии. «Нет тебе пощады!» - говорил, его
пристальный взгляд. Крепкая рука сжимала рукоятку шпаги. Более десятка (воинов - предков
современных любителей шахмат - готовы были в любую минуту сойти с картины и со
шпагами броситься на Алехина.
Впереди, за спиной думающего Эйве, стояли Ван-Гартен, Ликет, демонстраторы. Они
внимательно смотрели на демонстрационную доску, что-то шептали друг другу. «Ждут моей
гибели», - подумал Алехин и посмотрел назад. Здесь за столиком сидел высокий секундант
Эйве Геза Мароци. Он тоже нервничал, и Алехин вполне понимал его. Ведь Эйве - ученик
Мароци, кто же не будет болеть в такую минуту за своего ученика?
«Враги, кругом одни враги, - подумал Алехин. - Все ждут моей гибели. И ни одного
человека за меня. Спасенья ждать неоткуда, катастрофа неизбежна. Так что же, сдаваться?
Капитулировать?» «Я царь еще!» - вспомнил он предсмертный крик Шаляпина в «Борисе
Годунове» и невольно поднял выше голову. Скрестив руки на груди, погибающий чемпион
стал лихорадочно искать шансы в расположении фигур на доске.
Но откуда их было взять?! После хода Эйве Алехин продумал целые полчаса,
мобилизовав все силы уставшего, измученного мозга. И он, может быть, лучше, чем кто-либо
другой в этом зале, понял, что в такой позиции даже ничья - несбыточная мечта, не то что
выигрыш. Осталась одна надежда - на чудо. «Зевнул» же Чигорин Стейницу мат в два хода в
совершенно выигрышной позиции. И то же в матче на первенство мира. «Нет, Эйве не
Чигорин, - разуверил сам себя Алехин. - У пунктуального голландского математика не бывает
грубых просмотров. В позициях с явным перевесом он неподражаем».
Для Эйве момент, видимо, тоже был трудным, а может быть, он просто оказался тонким
психологом. Видя мучения противника, голландец решил избежать риска, связанного с
дальнейшей игрой, пусть даже в совершенно выигрышной позиции.
- Вы все еще не хотите ничьей? - тихо спросил он у противника и улыбнулся в ответ на
его отрицательный жест.
По рядам зрителей пробежал ропот возмущения. «Как он смеет отказываться от ничьей
в такой позиции? Сдаваться нужно, ведь у Эйве две лишние пешки. Это некрасиво!» Шум
становился все сильнее, и судья призвал зрителей к порядку. Возмущение в зале уже не
проявлялось больше так громко, зато оно перекинулось на улицу, где у входа в помещение
для игры стояли сотни амстердамцев, не сумевших попасть на матч. Величественные
полицейские на рослых лошадях сдерживали толпу, не обращавшую внимания на проливной
дождь.
Победа Эйве была близка. Голландец с удвоенным вниманием высчитывал несложные
варианты. Он уже разменял ферзей, теперь у него было две лишние пешки в простом
окончания. Стремясь быстрее закончить эту трудную партию, он начал двигать вперед
центральную пешечную массу. В такой позиции ему было просто играть, слишком велик был
перевес белых. И все же даже самые простые ходы Эйве проверял по нескольку раз. Сейчас
нельзя ошибаться, сейчас каждое неточное движение, один нервный взмах руки может стоить
звания чемпиона мира, трудов всей жизни. Согнувшись дугой, подперев голову руками, Эйве
с трудом помещал свое длинное тело за маленьким низеньким столиком. Его щеки
порозовели, аккуратно расчесанный пробор сбился, глаза лихорадочно бегали за стеклами
очков, разглядывая то королевский, то ферзевый фланг шахматной дооки.
Подавленный и уничтоженный сидел за столиком Алехин, механически отвечая на ходы
противника. «А вдруг случится чудо, - подумал он на мгновение. - Может же Эйве что-нибудь
просмотреть. Приметы-то были хорошими: предсказание Клейна, упавший король белых в
начале партии». Но эта тщетная надежда длилась всего одно мгновение. Уже в следующий
момент Алехин признался сам себе, что надеяться не на что. «К чему утешаться, - горестно
покачал Алехин отяжелевшей головой. - Зачем обманывать самого себя. Ты больше не
чемпион. Все кончено, ты уже не первый шахматист мира. Повержен. Разбит. Старый
бессильный экс-чемпион - вот твое будущее. Впереди ни малейшей надежды. Все кончено!»
Взглянув на стоящего рядом судью, Алехин увидел в его руках конверт. Закончились
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 151
пять часов игры, пора откладывать партию. «Чего ее откладывать? - подумал Алехин. -
Смешно - две лишние пешки!» И тут же решил испытать Эйве.
- Я согласен на ничью, - сказал он, не веря сам, что его предложение будет принято.
Когда Эйве ответил, что согласен и протянул Алехину руку, побежденного чемпиона
охватило чувство благодарности к противнику за благородный жест.
Зрители в первый миг не поняли, что случилось. Не знали, что произошло, и
демонстраторы. Это дало Алехину время подняться и твердым, хотя немного дрогнувшим
голосом воскликнуть:
- Ура новому чемпиону мира! Да здравствуют голландские шахматисты!
В тот же миг была вывешена табличка с надписью: «Ничья». Зал взорвался. В буре
криков, аплодисментов, смеха, радостных истерических возгласов был сметен весь
установленный порядок. Голландцы, возбужденные долгим ожиданием победы Эйве, разом
забыли все правила, дисциплину, нормы поведения. Они вскочили с мест, вмиг сломали все
перегородки, снесли заслоны. Перегоняя друг друга, неистово крича, люди в смокингах и
строгих пиджаках бросились к сцене, полезли на возвышение. Десятки людей одновременно
обнимали Эйве, целовали его, восторженно хлопали его по плечам. Судьи и демонстраторы
не в силах были удержать стихию, да и нужно ли было это делать? На мгновение новый
чемпион мира исчез в бушующей толпе. Потом Эйве подняли на руки и понесли из зала.
Весть о победе мгновенно дошла до тех, кто ждал на улице, облетела весь Амстердам…
Жители столицы бросились к турнирному залу, к дому Эйве. Как не поздравить
соотечественника с триумфом? Такой праздник! Окруженный сотнями поклонников, на
плечах друзей прибыл домой новый шахматный король. Здесь его ждали еще несколько сот
голландцев. Криками они потребовали выхода Эйве на балкон. Несколько раз появлялся
перед взорами публики счастливый триумфатор с женой и тремя дочерьми. Еще не
освоившись с ролью всенародного любимца, Эйве неловко раскланивался во все стороны,
неуверенно махал длинной рукой. До глубокой ночи длилось всеобщее ликование.
После изнурительного напряжения последних дней, Алехин почувствовал вдруг
страшную усталость. Он присел за маленький судейский столик в углу сцены. Одинокий и
убитый сидел он, закрыв глаза рукой, безучастный ко всему, не в силах подняться и покинуть
зал. Мимо пето сновали громко кричавшие люди, до него доносились истошные крики
восторга: «Браво, Эйве! Слава нашему Максу!» Алехин был безразличен ко всему, полон
лишь своим неутешным горем, сознанием непоправимости того, что произошло. Но даже в
этом состоянии крайнего отчаяния его утешала мысль, что в трагический момент он вел себя
с достоинством, нашел силы поздравить Эйве.
Разбудила его тишина. Оглядевшись вокруг, Алехин увидел, что он один в пустом
полутемном зале. Электрические лампочки погасли, служащие ушли домой. В центре сцены
все еще стоял шахматный столик с фигурами - эшафот его позорной казни. Кругом царил
беспорядок: валялись стулья, сорванные толпой объявления. Медленно обвел поверженный
шахматный гигант стены, завешанные рекламными щитами, гладкий потолок, ряды
опустевших стульев. В зале не было ни одного человека, все ушли с Эйве. Алехин никому
уже не был нужен. Его покинули даже враги.
Вдруг взгляд его упал на заднюю стенку сцены. Оттуда из полутьмы внимательно и зло
глядел все тот же рыцарь с картины, только в его взоре теперь появилась торжествующая
yсмешка. «Доволен! Смеется!» - возмутился Алехин. Ненависть охватила измученного
чемпиона. «Проклятый рыцарь. Мучил меня весь матч. Вот задам тебе сейчас!» Нелепая злая
мысль промелькнула в усталом мозгу. В зале никого нет. Изрезать этого проклятого рыцаря,
изорвать, выцарапать ненавистные глаза! Кто узнает; подумают, что повредили в суматохе
торжества. Алехин уже сделал, было, шаг к задней стенке, но вдруг заметил сторожа,
появившегося в зале у выхода. План мести сорвался.
Тяжело ступая, прошел Алехин мимо одинокого сторожа, миновал коридор, фойе и
вышел на улицу. Косой дождь неистово хлестал редких ночных прохожих. Лакированные
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 152
туфли снятого с доски истории шахматного короля с брызгами резали желтые от света
витрин лужи. Алехин ничего не замечал: ни хлещущих в лицо дождевых струй, ни
вымокшего фрака, ни смятой, скрутившейся белой бабочки, надетой в честь Эйве. Когда
швейцар «Карльтон-отеля» открыл входную дверь, мимо него проплыло страшное, мокрое
привидение во фраке. С трудом переставляя ноги, оно медленно поднялось по ступенькам
лестницы и бесшумно исчезло за поворотом в коридоре второго этажа. В номере Алехин
вынул из шкафа начатую бутылку и, раз за разом, выпил несколько рюмок. Коньяк согрет его
и вернул силы. По укоренившейся привычке обязательно смотреть сыгранную партию, он
расставил шахматы и ход за ходом разобрал все события сегодняшней встречи.
- Господи, как плохо я играл! Неужели это конец? - с тревогой спросил Алехин не то
сам себя, не то точеные шахматные фигурки. В ответ по полированной мордочке белой
пешки покатилась крупная светлая слеза. Может быть, это просто померещилось Алехину,
возможно, «капля дождя упала с мокрых волос, но на миг Алехину стало теплее и радостнее
на душе. Как-никак, все-таки не в полном одиночестве переживает он свое неутешное горе.
И в эту ночь Алехин не сомкнул глаз. Он даже не ложился. Неподвижно просидел
долгие ночные часы, уставившись на шахматную доску остекленевшим взглядом, перебирая
пальцами фигурки. Ни одного слова участия не услышал он ни от кого в эти трагические
минуты, ни вздоха сожаления не вырвалось ни из одной груди. Никому он не был нужен,
никто не остался на его стороне в этот страшный момент. Он был один, один во всем мире.
Рассвет застал Алехина сидящим за столом. Бутылка была пуста, фрак и белый жилет
еще не успели высохнуть за ночь. Бывший шахматный король не обращал ни на что
внимания. Мысли его витали где-то далеко, уставшие веки то смыкались, то вновь
раскрывались. Обида, злость, отчаяние сменяли друг друга в груди поверженного,
честолюбивого чемпиона.
В полдень позвонил по телефону Флор.
- Алло, доктор! - веселым голосом сказал Флор. - Поедем в Москву. Я получил письмо,
приглашают на турнир.
- Когда? - механически спросил Алехин.
- В мае. Будут играть Ласкер, Капабланка. Выслали приглашение тебе. Готовься. - Флор
говорил так, будто не было ни матча с Эйве, ни этого позорного поражения.
- Спасибо, - тихим голосом поблагодарил Алехин.
Положив трубку, Алехин опять надолго задумался. Временами его глаза как будто
оживали, он даже улыбался. О чем вспоминал этот одинокий человек, потерянный в
фешенебельном отеле в самом центре большого современного города? Какие картины
вставали в его мозгу, какие сцены рисовала перед ним память? На миг радостный свет озарял
его лицо, затем оно вновь становилось печальным. Только что пережитая трагедия душила
все светлое.
- Нет… - тихо шептали его пересохшие губы. - В Москву только чемпионом… Только
чемпионом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СМЕРТЬ
1
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 153
Вот он начнет шагать солдатским шагом по этому полупустому залу, мимо очарованных и
удивленных слушателей. Сразу почувствовав, что все эти люди в ресторане теперь целиком в
его власти, певец продолжал с показной самоуверенностью: - Под звуки лихих трубачей, по
улицам пыль подымая, проходил полк гусар-усачей!
Как изменились разом лица людей, совсем недавно кипевших злобой, ненавистью!
Простые слова, четкий незатейливый ритм напомнили им далекие дни молодости, вызвали
тоскливые воспоминания о любимых местах Подмосковья, Питера, широких просторов
Приволжья. Неподвижным взглядом смотрел перед собой бывший прокурор Чебышев,
вспоминая время своей былой власти и почета; жалкая улыбка беспомощности запечатлелась
на устах маленького Заливного. Пьяная слеза мелькнула на миг на его ресницах. С грустью
глядел на певца Волянский, а Куприн не скрывал восхищения его незаурядным мастерством.
Писателю военного быта России, ему была особенно близка эта гусарская песня.
А там, приподняв занавеску, лишь пара голубеньких глаз, - продолжал Орлов после
того, как оркестр исполнил припев песни. Да, вот именно так, из-за занавесок своих
особняков наблюдали эти люди когда-то марши слаженных воинских частей, любуясь
выправкой и подтянутостью проходивших под окнами воинов. А рядом были любимые,
близкие, в сердцах царили покой и уверенность в незыблемости уютно устроенной,
устоявшейся жизни. Сколько задора когда-то слышалось им в этой песне, ныне лишь грусть и
тоску вызывал в сердцах немного дрожавший баритон Орлова.
Вдруг волнение пробежало по рядам русских, сидевших за большим столом, Заливной
толкнул локтем Волянского и кивнул головой в сторону входной двери. Волянский передал
новость соседу, и вскоре все забыли про Орлова и про любимую песню. Одни вызывающе-
презрительно, другие с любопытством посматривали на нового посетителя, только что
появившегося в ресторане.
- Что?!
- Да, Саша. Еду в Москву. Решил твердо и окончательно. Домой, такая радость!
- Когда?
- Может быть, даже в ближайшие дни.
- А как с выездной визой, с билетами? - спросил Алехин.
- Пока еще нет, но обещают. Тянут… но я зубами буду… В поезд не пустят - пешком
пойду. По шпалам пойду, а в Москву доберусь!
- А те знают? - спросил Алехин, показав куда-то назад.
- Я им сказал, но… не все. В общих чертах, предположительно. И то как расшумелись!
Как раз перед твоим приходом. «Тебя в Сибирь, - кричат, - сошлют!» II знаешь, что я им
ответил? «Чехов, - говорю, - за свои деньги ездил в Сибирь, а я за казенный счет!»
Эта фраза, очевидно, понравилась Куприну, лицо его светилось от удовольствия.
Некоторое время они шли молча. Навстречу им тли рабочие, спешившие домой после
трудового дня, запоздавшие любители доступных развлечений. То и дело- Встречались
обнявшиеся парочки, влюбленные без стеснения целовались на глазах у прохожих. Раза два
уличные женщины пытались было обратить на себя внимание двух прилично одетых
мужчин, но - увы! - напрасно!
- Теперь твоя очередь в Москву, - промолвил Куприн.
- Вы так считаете? - спросил Алехин.
- Я читал твою телеграмму в «Известиях». Молодец! Давно было пора.
- Лучше поздно, чем никогда, - засмеялся Алехин. - Знаешь, как еще говорят, - поглядел
на собеседника писатель. - «Можно совершить глупость, но нельзя умирать глупцом».
- Хорошо мне сказал Ласкер в Амстердаме, - добавил Алехин. - «Лучше, когда тебя
ругает любящий, чем хвалит равнодушный». Я уже получил приглашение играть в Москве в
международном турнире.
- Это в мае месяце.
- Вы знаете все шахматные новости, Александр Иванович! - удивился Алехин. - Я
помню вашу блестящую статью в «Возрождении» о моей победе. Вы сами хорошо играете в
шахматы?
- Нет, - тихо засмеялся Куприн. - Я больше специалист по французской борьбе.
И добавил:- В молодости, впрочем, я захаживал в шахматные кафе.
- Знаю. Читал ваш рассказ «Марабу».
- Ну, это только шутка.
- Кстати, Александр Иванович, ваш герой там играет гамбит Марабу - конь ходит с бэ-
один на бэ-три. Вы знаете, что такой ход невозможен?
- Саша! - Я хотя и борец, но до такой степени, все же, разбираюсь. Плохо понимает
шахматы мой герой… Как ты решил: едешь на турнир? - после некоторой паузы переменил
тему разговора Куприн.
- Нет. В Москву я должен ехать чемпионом мира!
Куприн задумался.
- Пожалуй, ты прав, - промолвил он, наконец. - А вот я еду туда… далеко не чемпионом.
Они дошли до небольшой площади. Куприну нужно было идти к центру города,
Алехину - направо. Долго стояли двое заброшенных русских под широким раскидистым
каштаном, оттягивая минуту расставания. Они обсудили последние события в мире, свои
собственные судьбы. Тем временем улицы совсем опустели, было уже поздно, все-таки пора
было идти.
- Ну, до свидания, Саша! - первым простился Куприн. - Где-то теперь увидимся?
- До свидания, Александр Иванович! Завтра я опять в путь. Что делать - сеансы. Я
желаю вам самого лучшего, самого большого счастья. И, честно говоря, так хотелось бы
рядом с вами… по шпалам.
Они пожали друг другу руки, потом порывисто обнялись. Куприн скрылся в полутьме
улицы, Алехин долго провожал его взглядом. Если бы он знал, что дни писателя сочтены, что
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 159
Проигрыш матча Алехину в двадцать седьмом году стал для Капабланки неожиданным,
ошеломляющим ударом. «Как это могло случиться? - спрашивал сам себя кубинец уже в те
дни, когда шахматная корона не украшала больше его голову. - Ведь только что перед этим я с
блеском взял первое место в Нью-Йорке, доказал полное превосходство над всеми
сильнейшими гроссмейстерами. Не проиграл ни одной партии, на два с половиной очка
опередил Алехина! А какие партии дал! Хотя бы против Шпильмана - первый приз за
красоту получила. Триумф, всеобщее восхищение! Шахматное небо над головой было таким
чистым, таким безоблачным, и вдруг этот загадочный, убийственный удар!»
Как все люди самовлюбленные, избалованные судьбой, Капабланка не смог по
достоинству оценить силу игры противника, понять, на какие высоты шахматного мастерства
поднялся в Буэнос-Айресе Алехин. Он считал победу русского во многом случайной,
старался объяснить свое поражение только собственными ошибками.
Между тем Капабланке следовало прислушаться к оценке матча и игры Алехина,
которую дали сильнейшие шахматисты мира.
«В Алехине нужно признать самого большого шахматного гения, который когда-либо
существовал», - писал гроссмейстер Рихард Рети. «Я верил в победу Алехина, - вторил ему
Эммануил Ласкер. - Это победа непреклонного борца над умом, избегающим всего
неясного». Американский чемпион Фрэнк Маршалл отшучивался.
- Что вы окажете о победе Алехина? - спросил его корреспондент.
- Это для меня неожиданно, - сказал шахматный ветеран. - Но когда я проиграл матч
Капабланке, это было для меня еще большей неожиданностью.
Сам Алехин просто говорил о причине своей победы: «В Буэнос-Айресе я играл, как
никогда в жизни». И тут же высказал мысль, служившую серьезным предупреждением для
потерпевшего поражение чемпиона. «Шахматные минусы Капабланки незначительны, -
писал Алехин, - и мною с трудом использованы, но зато они неискоренимы, так как стоят в
слишком тесной органической связи с его человеческими, слишком человеческими
недостатками».
Серьезное замечание! Что сделал бы после таких оценок шахматист, критически
относящийся к самому себе и к своим недостаткам? Лучший выход - перерыв в игре,
глубокий анализ причин поражения, длительная упорная работа по искоренению
недостатков. Разве не делал когда-то так Алехин? Разве Ласкер, получив гибельные
«пробоины» в битве с Капабланкой, не ушел в тихий берлинский «док» для двухлетнего
«капитального ремонта»? Возможно, поступи так Капабланка, шахматный мир скоро вновь
увидел бы сияние его несравненного гения, уже лишенного темных пятен, нанесенных
чрезмерной похвалой, лестью и навязчивым восхищением.
Будь у Капабланки серьезные, по-настоящему любящие его друзья, они предостерегли
бы его от грубейших ошибок, совершенных на следующий день после утраты шахматного
трона. К сожалению, его нью-йоркские попечители и наставники, господа Фанк и Ледерер,
подстрекали пылкого кубинца действовать в стиле чисто американской рекламы и
ультиматумов. Поведение Капабланки после поражения, его статьи, письма, действия - это
настоящее смятение, отчаяние человека, потерявшего самообладание после чувствительного
удара. Кубинец заметался, лихорадочно ища выхода, и совершил несколько самых
непродуманных, самых нелепых поступков.
Приехав в Нью-Йорк сразу после матча, Капабланка обратился с письмом к президенту
шахматной федерации США с просьбой организовать матч-реванш. При расставании в
Аргентине Алехин обещал кубинцу ждать его вызова ровно год, до 29 октября 1928 года.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 160
«Хуже нет, когда в четверке бриджа попадается один слабый игрок, - думал Капабланка.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 162
- Портит всю кампанию. А если к тому же он еще воображает о себе бог знает что, тут уж
совсем горе! И надо же было Роберту привести в «Режанс» своего шефа! Напыщенный
индюк! Понятия не имеет о бридже! Торгуется, будто у него полна рука онеров, а на самом
деле одни фоски. Весь вечер испортил. И еще говорит: давайте встретимся послезавтра
снова!»
Спутник Капабланки Аурелио Гильея тоже был недоволен проведенным в «Режансе»
вечером, но он по обыкновению не выражал вслух своего недовольства. Было еще рано, и
друзья после «Режанса» решили закончить вечер в знакомом нотном кабаре «Веселый
кролик» на Монмартре. Не спеша прошлись они по ночному Парижу и вскоре уже входили в
полутемный, уютный зал ночного пристанища веселящихся людей. Мэтр встретил их у двери
и провел на лучшее место; нужно быть приветливым к постоянным клиентам, да к тому же
еще дипломатам.
В кабаре было много народу; когда начинались танцы, пары до отказа заполняли
площадку в центре зала. Невозможно было сделать ни одного шага, танцующие лишь
покачивались на месте. Музыканты так специально и играли одни медленные танцы. На
эстраде показывалась программа, пели и танцевали артисты. Иногда стройные полураздетые
певицы спускались со сцены в зал и исполняли фривольные песенки, расхаживая между
столиками и кокетничая с посетителями.
Едва друзья сделали заказ официанту, как у входа появился знакомый Капабланке
сотрудник американского посольства Джон Бирн. Рядом с ним стояла высокая стройная дама,
сразу привлекшая внимание многих посетителей. Это был тот тип женщин, который всегда
волновал Капабланку, да только ли его одного? Пышная прическа светлых волос, огромные
голубые глаза, выразительные, тонкие черты красивого лица. Черное панбархатное платье,
закрытое спереди, обтягивало ее стройную фигуру. Сзади платье имело глубокий вырез,
открывая равную, красивую спину.
Капабланка поспешил пригласить прибывших за свой столик.
- Мадам Ольга Чегодаева, - представил Бирн свою спутницу.
- О, какое интересное имя! - воскликнул в удивлении Капабланка.
- Ольга - русская княгиня, - разъяснил Бирн и добавил: - Из той же страны, что Алехин.
- Сколько раз я просил вас не произносить при мне этого имени! - вспыхнул
Капабланка. Лишь темнота помешала увидеть, как он вдруг покраснел. Быстро опомнившись,
Хосе Рауль позвал официанта и подчеркнуто вежливым обращением с дамой и друзьями как
бы извинился, прося забыть его мгновенную вспышку.
Бирн и Ольга устроились за столиком и заказали ужин. Вскоре потекла оживленная
беседа: трое мужчин наперебой развлекали даму, рассказывали ей смешные истории,
забавные случаи, передавали последние сплетни, почерпнутые из газет. Аурелио, правда,
редко вступал в беседу, зато остальные двое были в ударе. Капабланка с нескрываемым
восторгом смотрел на очаровательную соседку, ему все больше нравилось п ее лицо, и
гортанный голос, и раскатистый, слегка сдерживаемый смех.
Мужчины ничуть не удивились, когда вскоре Ольга все больше стала уделять внимание
Капабланке. Что поделаешь: где уж бороться с его привлекательной внешностью, мягкими
манерами, так высоко ценимыми женщинами, и ореолом мировой знаменитости. Не проявлял
признаков беспокойства Бирн: видимо, с Ольгой его связывала только дружба, а то и просто
знакомство. Капабланка был, как никогда, мил, любезен, остроумен; Ольга с нескрываемым
восторгом глядела в его серо-зеленые глаза, отвечала улыбкой на улыбку его чувственных
губ. Нужно ли говорить, что к концу вечера между ними установились те невидимые узы,
которые иногда с первого взгляда связывают мужчину и женщину.
Ольга рассказала Хосе Раулю о своей жизни, осторожно расспрашивала о его делах. Из
ее рассказов Капабланка понял, что она много читала, многое знает и даже писала в русских
журналах. Начав говорить об этом, она вдруг спросила кубинца:
- Вы не любите русских?
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 163
шептала: «Я здесь рядом с тобой, моя преданность оберегает тебя». Порой она воображала,
что стоит рядом с ним, как благожелательный дух, защищает его от злых дум, делает
атмосферу чище и приятнее. В некоторые мгновения ей чудилось, что она касается руки
Хосе, вливает энергию в его тело. К концу партии она чувствовала себя измотанной, будто
сама играла. Как-то она спросила Хосе:
- Скажи, ты чувствуешь мои мысли, когда я стараюсь помочь тебе во время партии?
Тот засмеялся:
- Что за чепуху ты говоришь! Как можешь ты помочь мне, дитя мое? Но, конечно, я
люблю, когда ты рядом. Я знаю, это глупо с моей стороны, потому что ты можешь устать от
шахмат.
Чуткая и добрая, преданная и, может быть, несколько искусственно наивная, Ольга
добилась того, что Хосе с каждым днем все больше любил ее, старался не расставаться с ней
ни на минуту. Временами он сам удивлялся, как могла из бесчисленного множества
встреченных им женщин только она одна взять над ним такую неограниченную власть?
Ольга не делала для этого никаких усилий. Она просто любила Хосе и безропотно отдавала
ему всю себя целиком. Именно это и покорило самоуверенного, избалованного поклонением
кубинца. Поистине, самая большая сила женщины - это ее слабость!
В декабре тридцать четвертого года Капабланка, впервые после перерыва, сыграл в
гастингском турнире. Отсутствие практики сказалось - он занял всего четвертое место. Такой
же итог был и в московском турнире, сыгранном через два месяца после гастингского. Но
уже тогда знатоки отмечали, что в игре кубинца появилось нечто новое. Он смелее вступал в
бой. делал меньше коротких ничьих. Гигант просыпался, постепенно и неохотно, лениво
расправляя свои богатырские плечи. Ольга была довольна: молитва, прочитанная ею в
кельнском соборе, возымела действие.
Вскоре произошло событие, придавшее сил Капабланке, вселившее в него новые
надежды. Алехин проиграл матч Эйве и не был больше шахматным королем. Раньше
Капабланка рассуждал так: «Чего стараться, добьюсь успехов, признания шахматного мира,
но ведь повторная встреча с Алехиным все равно неосуществима. При наших отношениях
никто никогда не сумеет организовать матч-реванша. Ссора зашла так далеко, что только
полная уступка с одной стороны может привести к договоренности. А кто будет уступать?
Он, во всяком случае, не собирается!» Было ясно: стремиться особенно не к чему!
И вдруг, о радость; все разом изменилось! Теперь король Эйве, а спортивный голландец
не раз говорил, что Капабланка - ближайший претендент на шахматный трон. Нужно срочно
доказывать всем, что жив еще Капабланка, что может он еще светить прежним
ослепительным светом. Правда, кубинца расстроило сообщение о том, что Алехин обеспечил
себе матч-реванш, но затем он успокоился. Вряд ли русскому в его состоянии полного упадка
удастся выиграть повторный матч; значит, нужно всего обождать года два-три, а за это время
отшлифовать до блеска шахматное оружие. Будущее рисовалось Хосе и Ольге в самых
светлых, самых радужных красках. Только бы играть хорошо, только бы доказать вновь свою
шахматную исключительность!
И Капабланка начинает играть так, как давно уже не играл. С болью расставался он с
женой, уезжая в Москву на новый турнир. Кикирики не рискнула поехать в страну, где когда-
то ее родители пережили столько ужасных минут. При расставании Хосе обещал ей
сражаться в Москве так, как давно уже не сражался.
- В Москве в тридцать шестом году я впервые за долгий срок играл на победу, - говорил
впоследствии кубинец.
Не так-то просто было одержать победу в Москве! Страшная десятка собралась в
русской столице! Правда, Ласкер не был опасен - шестьдесят восемь уже исполнилось, не до
ста же лет будет он хорошо играть! Потерял былую уверенность и Флор, зато русская звезда,
Михаил Ботвинник, бился, как всегда, неистово и самоотверженно. В партии между ними
добрая когда-то фортуна вновь порадовала кубинца, подарив ему очко вместо неизбежного
поражения.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 166
До отказа заполнили зрители Колонный зал Дома союзов в последний день турнира. У
входа на улице ждала новостей толпа, радиокомментаторы сообщали стране каждый ход
решающих партий. Капабланка опережал Ботвинника на пол-очка, но все могло случиться в
последнюю минуту. Ботвинник играл с Левенфишем, которого часто побеждал до этого.
Вопрос был в том, сумеет ли Капабланка выиграть у гроссмейстера Элисказеса? Если нет, у
Ботвинника все шансы догнать, а то и перегнать кубинца.
Изящный, импозантный появился Хосе Рауль в залитом светом Колонном зале. Он
опоздал минут на десять. Трудно сказать, была ли это случайная задержка или
преднамеренная? У него был такой сияющий, не озабоченный вид, что, казалось, партия его
ни капельки «е волнует. Да и дебют он играл так, будто совсем не стремился к победе.
Спокойный вариант итальянской партии, чаще всего он приводит к ничьей. «Будет дележ
первого и второго призов», - решили москвичи.
Но вот в позиции белых обозначился небольшой перевес. Совсем мало заметный - их
фигуры обладали лишь немного большей свободой. Кто-нибудь другой на месте кубинца,
может быть, не заметил бы этого преимущества, а заметив, не сумел бы использовать. Но
ведь на сцене сидел возродившийся Капабланка! В мгновение ока был пущен в ход
легендарный капабланковский механизм, с поразительным искусством и точностью
реализовал кубинец свое превосходство. Четкость маневров его была столь поразительна,
каждый ход Хосе Рауля был таким чеканно-точным, что порой в тишине зала будто
слышалось тикание механизма.
Когда Элисказес остановил часы и зал взорвался аплодисментами, Капабланки на сцене
не было. Лишь минут через пять его нашли где-то в кулуарах. Партия его больше не
интересовала, он уже увлекся чем-то другим. Долго не отпускали со сцены кубинца
восхищенные москвичи. Хотя в сердцах их была досада: Ботвинник не догнал лидера, все же
они не могли сдерживать восхищения обаятельным Хосе Раулем. Шахматный гигант
пробудился вновь и стоял перед ними во весь свой исполинский рост. Период депрессии
кончился, Капабланка был готов на новые, самые ответственные сражения. С триумфом
покидал Хосе Москву, ставшую к тому времени общепризнанной шахматной столицей мира.
Он дал согласие участвовать еще в одном турнире в Москве в феврале тридцать восьмого
года, оговорив свой приезд вместе с Ольгой.
В жаркий день конца лета Капабланка и Ольга приехали в Лондон. В который уже раз за
последние дни супруги обсуждали один вопрос: ехать Ольге в Ноттингем или нет?
- Ты будешь чувствовать себя там одинокой, - уверял Хосе. - Ничего, кроме шахмат. А я
не смогу уделить тебе должного внимания. Может быть, я буду даже иногда раздражен. Там
не будет никого, кроме шахматистов.
Ольга подумала: «Как я могу быть одинокой, когда там будет Хосе? Это же турнир
сильнейшего состава, все лучшие гроссмейстеры мира съезжаются в Ноттингем. Коллеги
Хосе, они являются частью его жизни. О каком одиночестве может идти речь?» Тут другие
причины, но Ольга ни за что не сказала бы об этом Хосе. Первый приезд Ольги в среду
шахматистов, где знали его первую жену. Вдруг это будет доставлять неприятности Ольге, а
это повлияет на Хосе, помешает ему играть? По выработанной привычке во всем соглашаться
с мужем Ольга решила остаться в Лондоне.
Расставаясь с Хосе на станции, Ольга сказала:
- Ты возьмешь первый приз в Ноттингеме. Тот уставился на жену в изумлении.
- Это что: одно из твоих предчувствий? - тон был ироническим, но глаза Хосе сняли от
счастья. Ольга знала, что нужно говорить мужу!
- Нет, не только предчувствие, - объяснила она. - Ты только что приехал из Карлсбада,
подлечился, отдохнул в хороших условиях. Перед игрой это для тебя самое важное. Но если
ты хочешь… немножко и предзнаменование.
С тревогой раскрывала Ольга каждое утро лондонские газеты в поисках сообщений из
Ноттингема. Фамилия Капабланки, напечатанная буквами, казалась ей такой странной и в то
же время много значила. Хосе начал турнир средне: он, правда, отложил важную партию с
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 167
Алехиным в выигрышной позиции, зато проиграл Флору и был где-то в середине турнирной
таблицы. Нужно ли говорить, как счастлива была Ольга, когда ей вручили долгожданное
письмо Хосе: «Я одинок, приезжай скорее».
Нагруженная книгами, сладостями ехала Ольга в Ноттингем. Она чувствовала себя
королевой, призванной занять трон. Даже скучный ландшафт, пролетавший в окне вагона,
казалось, таил улыбку. На вокзале в Ноттингеме она сразу увидела в толпе Хосе. Как всегда
после разлуки, ей показалось странным и чужим лицо любимого. Глаза Хосе светились
радостью, хотя он мало говорил и скупо выказывал свои чувства; все же каждый раз, когда их
взоры встречались, в больших глазах мужа Ольга читала неподдельный восторг.
Капабланка поцеловал жену.
- Ты выглядишь блестяще, мое дитя, - сказал он. - Недаром меня все спрашивали в
Лондоне; «Ваша жена киноактриса?»
- А как твои дела?
- Сегодня я выиграл у Алехина.
Капа произнес это таким равнодушным гоном, будто это была обычная победа над
рядовым мастером.
- О! - радостно вскрикнула Ольга. - Что за история была в этой партии?
- Видишь ли, когда пришло время откладывать партию, Алехин нарушил правила
записи хода и был вынужден сделать его на доске. Несколько дней комитет думал, как
поступить. Сегодня Алехин сдался.
Отличное начало - приезд Ольги принес Капабланке счастье! II в дальнейшем Хосе стал
выигрывать партию за партией.
- Вы принесли Хосе Раулю счастье, - оказала Ольге Раиса Флор. - Вы настоящий
талисман!
Ольга впервые попала на шахматный турнир, и на какой турнир! Она волновалась
немного: как-то встретят ее люди, о которых она так много читала в газетах? Вечером в
«Стейшен-отеле», где жили участники, Капабланка представил жену коллегам. По тому, как
довольно светились глаза Хосе Рауля, Ольга поняла: она была на высоте!
Ольге понравились Ласкер и его тихая супруга, хотя они и редко общались с
остальными участниками. Говорили, в Ноттингеме Ласкер пристрастился к гольфу, каждую
свободную минуту ездил играть. «Вот так и должен выглядеть шахматный чемпион», -
думала Ольга, наблюдая, как невозмутимо сидел Ласкер за шахматной доской. Очаровала ее
совсем еще юная чета Ботвинников; Ольге особенно было приятно видеть, что худенькая,
черноглазая Гаяне Ботвинник, так же, как и Ольга, часами просиживает около играющего
мужа.
Узнав, что Ольга русская, поспешили познакомиться с ней и поговорить на родном
языке выходцы из России. Забавный толстяк Боголюбов, правда, мало обращал внимания на
что-нибудь, кроме шахмат и бриджа, зато Тартаковер ошеломил Ольгу неиссякаемым
остроумием. Попытался было говорить с ней и Алехин, но Ольга холодно встретила эту
попытку.
Познакомили ее с элегантным Эйве, забавным югославом Видмаром. Но особенно
удивил ее американский чемпион Решевский. Маленькая голова, большой с залысиной лоб,
роговые очки. Ольга невольно вспомнила стихи русской поэтессы Веры Инбер о шахматах:
«Из-под лысой черепной коробки холодный взгляд вооруженных глаз». Хосе рассказал ей,
что Решевский в возрасте шести лет уже давал сеансы, разъезжая по Европе, и что когда-то у
него играл в сеансе Видмар. Задиристый югослав всерьез утверждал, что тогда Сэмми играл
лучше, за что Решевский жестоко отомстил ему, обыграв в Ноттингеме.
Днем к подъезду отеля подавался большой зеленый автобус, и все участники ехали в
Бистонский университет, где проводились туры. Ольга неизменно сопровождала Хосе.
Иногда она гуляла на лужайках около здания университета, вокруг живописного пруда, но
большую часть времени сидела в залитом светом, просторном зале. Ей нравилась обстановка
тишины и торжественности, царившая на турнире. Было что-то своеобразное и таинственное
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 168
в этих мастерах, сидевших в молчании друг против друга. Великие полководцы своих
маленьких армий, беспрекословно выполняющих их команды, они смотрели друг на друга
как два беспощадных врага и все-таки обычно оставались друзьями.
Часам к шести вечера позиции на досках выяснялись. Ольга любила эти минуты, ибо
тогда лицо Хосе светлело. Удовлетворение выражалось в его глазах, особенно тогда, когда он
одерживал победу. А таких дней становилось все больше.
Капабланка выигрывал партию за партией и вышел на первое место. Два мастера
сказали как-то Ольге, что Хосе играет, как в свои самые лучшие времена.
И вот настал последний тур. Ужасный последний тур! Многое пришлось пережить
Ольге в этот погожий августовский день! Игра началась утром, нужно было к банкету,
назначенному на вечер, закончить партии. Впервые Ольга не пошла на турнир: так хотелось
вечером выглядеть красивой! К тому же англичане сказали: Капа играет белыми с
Боголюбовым, а он всегда легко бьет чемпиона Германии.
Уже в вечернем туалете пришла она в турнирный зал. Около партии Хосе собралась
огромная толпа.
- Как дела у Капабланки? - ничего не подозревая, спросила Ольга у знакомого
английского любителя.
- Плохо, - ответил любитель.
- Плохо?! - воскликнула Ольга. - Как это может быть?! Все говорили, что Хосе всегда
обыгрывает Боголюбова.
- Когда-нибудь это должно было кончиться, - философски спокойно произнес
англичанин.
Но Ольги было не до философии!
- И что же теперь будет? Капабланка не возьмет первого приза? - растерянно
произнесла она. Взглянув на ее лицо, англичанин поспешил успокоить перепуганную
женщину.
- Еще не все потеряно. У Ботвинника тоже против Винтера позиция неважная. Если оба
проиграют, разделят первый и второй призы. Ну, а если Ботвинник сделает ничью, тогда
придется ограничиться вторым призом.
Какой ужас! Зачем она не поехала сразу на игру вместе с Хосе? Теперь все пропало! Из-
за одной какой-то партии мигом полетят все планы. Неужели Хосе не выиграет? Это все она
виновата: уйти в такой момент!
Ольга подошла к столику. Хосе был мрачен, брови его нахмурены. Явно дела плохи.
Капабланка заметил жену, и на его озабоченном лице промелькнула тень улыбки.
В перерыве они вместе шли из университета.
- Ты иди обедай, - сказал Хосе, - А я выпью лишь чашку кофе. Мне нужно подумать над
позицией. Может быть, мне удастся сделать ничью.
Все желания последних месяцев, напряжение решающих дней вылились в восклицании
Ольги:
- Ты должен выиграть эту партию! Капабланка зло посмотрел на жену.
- Выиграть?! - удивленно произнес он. - Каким, к черту, способом я могу выиграть в
этой позиции?
Но затем, вспомнив, что Ольга ничего не понимает в шахматах, извиняясь, добавил:
- Прости, я забыл. Кончай твой ленч. Я пойду.
Потом началось это долгое ужасное доигрывание; Ольга думала, конца не будет
страшным минутам. Ботвинник сразу кончил свою партию вничью и теперь ждал решения
судьбы первого приза. «Как-то сыграет Хосе? - мучилась Ольга. - Как будет обидно, если
проиграет! Какие-то жалкие пол-очка разрушат все планы, унесут все надежды».
Но вот толпа, окружившая столик Капабланки, зашевелилась, что-то произошло в
партии.
- Он гений! - шепнул па ухо Ольге Тартаковер. - Сделать ничью в такой позиции!
И вправду была ничья. «Слава богу, - облегченно вздохнула Ольга. - Пусть победа
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 169
делится с Ботвинником, главное достигнуто. Хосе завоевал два первых приза подряд: в
Москве и в Ноттингеме. Я счастлива!»
Красивая, нарядная появилась Ольга вечером на банкете. Не беда, что платье,
украшенное блестками, было всего моделью, данной напрокат подругой из универсального
магазина в Нью-Йорке. Но с каким изяществом Ольга шествовала по ресторану, как
величественно приподнимала край широкой юбки!
Капа любовался женой, он и не подозревал, откуда у Ольги такой роскошный наряд.
Их посадили на самые почетные места. Справа от Ольги господин Дербишер,
финансировавший турнир, слева английский чемпион сэр Томас. Хосе сидел между четой
Дербишеров, тут же рядом Ботвинник с женой. Цветистыми фразами отмечали выступавшие
большой успех молодого Ботвинника, не менее тепло приветствовали возврат к шахматной
жизни и новый взлет на вершину славы Хосе Рауля Капабланки.
Позже Хосе заказал шампанское для себя и коллег.
- Мы теперь богаты на время, - шепнул он Ольге. - Премия была хороша, хотя я ее и
поделил. Мы можем позволить себе это маленькое удовольствие.
Ольга была на верху блаженства. Все, о чем просила она в страстной молитве в соборе,
понемногу осуществлялось. Шахматный гений Капабланки вновь расцвел, он опять достиг
предельных шахматных высот. Остался один шаг, один решающий шаг до высшего счастья.
Ничего, что нужно ждать еще год, два, Хосе будет первым в мире! Она поможет ему достичь
трона, отдаст для этого все свои силы. Ее любовь будет охранять, Хосе на трудном, но
светлом пути!
им эта история в прошлом матче! Зноско-Боровский откуда-то узнал режим дня Алехина
перед матчем и спешно сообщал о нем читателям. «Алехин ложится спать теперь ровно в
десять вечера, встает в семь утра. После завтрака совершает прогулки, занимается рыбной
ловлей. Он поправился на двадцать пять фунтов. У него больше нет нервных движений,
говорит медленно. Разительная перемена по сравнению с прошлым матчем!»
Вдруг Алехин засмеялся, монашенка испуганно отодвинулась в угол дивана. «Алехин
везет с собой корову!» - прочел он заголовок в одной из газет. Прошел номер, поверил
репортер! Нахальный такой: «Что вы сейчас пьете, гроссмейстер: ликер или коньяк?» -
«Молоко. Для этой цели я приобрел корову нормандской породы по имени Анна-Мария. Если
матчевый комитет не будет возражать, я возьму Анну-Марию с собой на матч в Голландию».
И еще раз улыбнулся Алехин. Мимо окна только что пронеслась огромная реклама:
«Пейте лучшее в мире голландское молоко!» А он придумал: в Тулу со своим самоваром.
Поезд давно уже мчался по Голландии, в окнах мелькали задумчивые ветряные мельницы,
игрушечные расписные домики. Огромными цветистыми пятнами перемежались
тюльпанные поля, луга с черно-белыми коровами. Все это напомнило Алехину прошлый
матч с Эйве, вот такие же поездки в вагонах из одного городка в другой. Вспомнились дни
обидных поражений, позорное бессилие горячечного алкогольного дурмана. На миг его вновь
охватило чувство испытанного тогда одиночества в обстановке всеобщей неприязни
голландцев. Кошмаром предстали перед мысленным взором последние дни матча, дни позора
и унижения.
- Ноги моей больше не будет в Голландии! - в запальчивости воскликнул он тогда и
всерьез решил было выполнить это обещание. Потеряв шахматную корону, он отправился в
Австрию. «Панхаз» - отель в Земмеринге - пожертвовал десять тысяч гульденов, лишь бы
увидеть у себя повторную встречу чемпионов. Заметались сторонники Эйве! «Как, наш Макс
будет играть не у себя дома!» Экономные и расчетливые голландские дельцы мигом нашли
нужные средства. «Четырнадцать тысяч гульденов», - перекрыли они нужную сумму
расходов и срочно подписали контракт с Алехиным. Что было делать? Ничего не оставалось,
как согласиться играть на родине Эйве, иначе можно было вообще потерять всякую
возможность играть реванш. Десяти тысяч ведь недостаточно на весь матч.
«И вот наступает решающая минута, - подумал Алехин. - Через три дня начинаем. Что
принесет мне новое сражение? Если объективно расценивать силу, я должен победить, но
мало ли что бывает в шахматах! Только бы не сорваться, а для этого самое главное -
сохранять железное спокойствие. Не обращать внимания ни на что! Пусть будет
несправедливость, пусть обида - не терять головы! Опять меня будут ненавидеть голландцы,
но ведь это понятно. Спокойствие! Пожалуй, хорошо, что не поехала Грейс; сказала - приеду
позже. В последнее время она стала лучше. Может быть, потому, что я бросил пить?»
Поезд приближался к Амстердаму. Сельские пейзажи постепенно сменялись
индустриальными, на шоссе, то и дело пересекавшем полотно железной дороги, с каждой
минутой увеличивалось количество автомашин. Монашка заволновалась и стала собирать
свой незатейливый багаж. Вот поезд замедлил ход и плавно вполз под навес в узкий
промежуток между двумя асфальтированными платформами.
Еще из окна Алехин увидел встречавших его голландцев: они точно рассчитали и
ждали гостя как раз на том месте, где должен был остановиться восьмой вагон. Впереди
группы стоял высокий Эйве, он мало изменился с прошлого матча, пожалуй, звание
чемпиона чуть-чуть добавило ему важности. Такой же высокий, как Эйве, но немного
сгорбившийся стоял Цитерштейн; среди других, незнакомых ему людей Алехин увидел
маленького, юркого Ван-Гартена и медлительного Ликета.
В ожидании Алехина голландцы расположились у самой двери вагона. Мимо них, тихо
шурша юбками, прошли монашки, которых оказалось немало и в других купе. Наконец
появился улыбавшийся гость.
- Хун даг! Хун даг! - приветствовали Алехина голландцы и бросились пожимать руку
приезжему. Фотографы и кинооператоры спешили поймать кадры, которых с нетерпением
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 171
ждали читатели/
- О, какой вы молодец! - воскликнул, улыбаясь, Цитерштейн, одной рукой пожимая руку
Алехину, другой похлопывая его по плечу. Словоохотливый, добродушный голландец во
время первого матча, хотя и болел всей душой за Эйве, все же с заметной симпатией
относился к русскому. Может быть, потому, что страсть к алкоголю, погубившая тогда
Алехина, в последние годы всерьез захватила и самого Цитарштейна.
Голландцев удивил бодрый, здоровый вид Алехина. Они еще помнили его вид в
тридцать пятом году и теперь поражались тому, как он резко изменился. Не было больше
угловатых, порывистых движений, потухших глаз, желтых мешков под глазами.
Возродившийся шахматный гигант гордо держал голову, глаза его светились радостным
блеском.
- Прошу вас, - уже в первые минуты встречи протянул кто-то портсигар Алехину.
Возможно, это была специальная проверка. Алехин отодвинул рукой портсигар.
- Доктор, вы больше и не… пьете? - хитро нахмурив брови, спросил Цитерштейн. Запах
алкоголя и табака, доносившийся от него, явно показывал, что сам он не терзал себя
никакими запретами.
- Я решил экономить голландские деньги, - улыбнулся Алехин.
- Я смотрю: вы прямо из монастыря! - радостно воскликнул Цитерштейн.
- А он и действительно из монастыря! - засмеялся Эйве. - Приехал вместе с
монахинями.
- Но это монахини - голландские, - продолжил шутку Алехин. - Они всю дорогу
молились за успех Эйве.
- А где же ваш кот? - опросил, улыбаясь, «Пикет.
- Остался дома. Ловит мышей.
- Писали, вы хотели привезти с собой корову. Это правда, доктор? - спросил
Цитерштейн.
- Господин Цитерштейн! - развел руками Алехин. - Мы же в Голландии!
Группа репортеров терпеливо ждала, когда организаторы отпустят приезжего. Пока
искали и грузили багаж, тут же на перроне завязалась беседа. Уже по тону хозяев, по первым
вопросам корреспондентов Алехин понял, что теперь голландцы будут с ним разговаривать
совсем по-иному, не так, как два года назад. При каждом удобном случае ему давали понять,
что время прежних претензий прошло, что теперь владыка - Эйве. Алехина обрадовало то,
что все эти изменения совсем его не трогали: он успешно выдержал первую проверку
готовности своей нервной системы к трудному испытанию.
- Как ваше самочувствие? - вежливо начал беседу один из корреспондентов.
- Великолепное! - ответил Алехин. - Я даже не могу себе представить, что можно
находиться в лучшем физическом состоянии.
- Писали, вы поправились на двадцать пять фунтов. Это правда?
- У меня такое впечатление, что я борец, и именно мой вес больше всего беспокоит
знатоков, - отшутился Алехин.
- Вам нравится играть в Голландии? - задал хитрый вопрос низенький репортер,
запомнившийся Алехину еще с прошлого матча.
- Это замечательно, что в Голландии так любят и пропагандируют шахматы, -
уклонился от прямого ответа гость.
- Что вы можете сказать о своей спортивной форме?
- Мне кажется, я сейчас нахожусь в такой же форме, как и перед матчем с Капабланкой
десять лет назад.
- Это уже угроза! - Вмешался в разговор Эйве. - Вы меня пугаете!
- Почему, - удивился Алехин. - Такой формы было достаточно для Капабланки, но
неизвестно, хватит ли для доктора Эйве.
- Благодарю за комплимент, - поклонился Эйве. - Я вижу, у вас хорошее настроение, вы
будете опасны в матче.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 172
«Вечная история: как что-нибудь не так, всегда у них виноват Ван-Гартен. Кто же мог
предположить, что концертный зал в Гарлеме окажется непригодным для игры. Акустика,
видите ли, слишком хорошая. Для концерта лучше не надо, а для шахмат плохо. Кто ни
пройдет по залу, отдается, как в горах эхо. - А разве заставишь пять часов сидеть неподвижно
шестьсот человек? В Москве, говорят, стелют специальные ковры, а где их сейчас возьмешь?
Опять Эйве нервничает, который раз посматривает на Мароци. Что-то он долго думает, уже
больше получаса. И всего только над шестым ходом! Наверное, Алехин придумал какую-
нибудь хитрую штуковину. А чего же смотрели эти гроссмейстеры? Грюнфельд со своей
картотекой? Шестого хода не предвидели! И где?! В славянской защите, дебюте, изъезженном
вдоль и поперек в двух матчах!»
Ван-Гартен стоял на краю сцеиы и жестами умолял зрителей оставаться на местах. Он
даже кивал головой наиболее непоседливым; не мешайте Максу. А Эйве все еще раздумывал
над ходом. Он нервничал: с шумом передвигал под столом длинные ноги, меняя позу,
облокачиваясь то на правую, то на левую руку. «Чего ему нервничать, - подумал Ван-Гартен, -
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 173
дела идут отлично: после пяти партий - очко перевеса. Уже первая встреча - первая победа.
Говорят, Эйве в первый день помог какой-то новый ход».
- Вы хорошо сыграли конем на е-четыре, - сказал тогда Алехин противнику, запечатывая
конверт при откладывании партии.
- К сожалению, это не моя новинка, - ответил Эйве. - Этот ход уже встречался раньше.
- Где?
- В Стокгольме на последней олимпиаде, три месяца назад. Так играл Тюрн в партии с
Ояненом.
Алехин с укором посмотрел на Элисказеса. Ну, хорошо, сам Алехин не играл на
олимпиаде, но ведь Элисказес должен был знать этот ход! Зато чемоданчики Грюнфельда
сработали на славу.
На следующий день Эйве легко реализовал свой перевес: Алехин сдался. Неважное
начало матча - в первой партии поражение! А обещал сражаться, как никогда в жизни!
Реклама - желание напугать противника. Но вот что удивительно: Алехин с невероятным
спокойствием встретил тогда неудачу. В пресс-бюро он продиктовал корреспонденту
английской газеты такие слова:
«Итак, первая партия против меня! Я пишу эти строки немедленно после проигрыша.
Результат малоприятный, но не неожиданный для меня, так как я приготовился к нескольким
поражениям в матче, особенно в результате дебютных сюрпризов, приготовленных доктором
Эйве. Я основываю свои надежды в матче на следующих факторах:
1. Ни в коем случае нельзя недооценивать своего противника.
2. Сохранять свое здоровье и моральный дух. Впереди еще двадцать девять партий.
Завтра будет новый день».
И действительно, завтра был новый день. «Алехин выиграл вторую партию, -
вспоминал ход матча Ван-Гартен. - Говорят, Эйве допустил ошибку в эндшпиле. Мало
помогла русскому эта победа. Правда, в третьей и четвертой партии ему удалось убежать на
ничью, зато в пятой Эйве показал класс! Как Макс провел эту партию! Мат объявил;
несмотря на то, что были разменены ферзи. Блестящая победа! И после такой победы он еще
нервничает! Куда Алехину до нашего Эйве. Пусть он не пьет, не курит, но еще нужно и
играть в шахматы! Правы гроссмейстеры, волноваться за Эйве не нужно. Но что это так
долго думает Макс?»
Максу было о чем подумать! Алехин применил против него ошеломляющий ход, не
учтенный не только ни одним справочником дебютных вариантов, но и Грюнфельдом в его
картотеке. Сорок минут размышлял встревоженный Эйве и не мог найти верный путь игры.
Это на шестом ходу, в известном варианте! Какое удивительное изобретение применил
загадочный русский!
Пятнадцатого сентября шестнадцатого года на фронте близ реки Соммы был обычный
боевой день. Обе стороны лениво вели перестрелку, солдаты давно уже привыкли и к
разрывам снарядов и к свисту пуль. Дело знакомое: где-то вблизи блуждает смерть, но смерть
известная, с ней свыклись. Однако что это вдруг поползло от английских окопов? Черные
ящики, они подминают все на своем пути; чудище грохочет, рычит, из отверстий изрыгается
огонь. Как страшно! «Что это?!» - спрашивают немцы своих офицеров, а те сами не знают.
Минуту еще держатся ряды пехотинцев, затем вдруг все сразу с криками паники бегут назад,
подальше от непонятного, грозного чудища.
Военные хорошо знают эффект неожиданного применения нового образца вооружения.
Потом солдат привыкнет к танку, будет ждать его спокойно, чтобы подорвать гранатами, а в
первую минуту он в смертельном испуге бежит от неизвестного стального гиганта. Так уж
устроен человек: больше всего он боится того, чего не понимает.
Шахматист начинает свой бой оружием, ему отлично известным, знает он хорошо и
вооружение неприятеля. Десятки всевозможных атак, защит, гамбитов давно уже изучены и
записаны в справочники на многих языках мира. Но горе тому, кто будет считать эти
книжные варианты чем-то неизменным, незыблемым! Время от времени пытливый ум
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 174
исследователя находит в них новые ходы, и тогда самые надежные варианты зачастую
получают совершенно новую оценку.
Как важно ошеломить противника новым ходом! Ничего не подозревая, надеясь на
книжку, тот делает ходы, известные всему миру. И вдруг совершенно новый выпад врага, не
записанный ни в одном учебнике. Что делать? Как отвечать? Если противник применяет
новый ход, значит, он его предварительно изучил, дома разобрал все возможности. А для тебя
это непонятная, темная бездна, ты за доской должен найти верный ответ. Если даже найдешь
его, все равно потеряешь много времени на раздумье. А время в шахматах очень дорого!
Вот почему шахматисты значительную часть своего труда затрачивают на отыскание
новых ходов в известных вариантах. Труд этот творческий и очень нелегкий, зато он
полностью оправдывает себя. В турнирах и матчах новинка может дать верное очко. Годами
хранят гроссмейстеры и мастера такие изобретения, выжидая удобного случая. Фрэнк
Маршалл несколько лет «носил за пазухой» новинку в испанской партии, ловя случай
применить ее против Капабланки!
Шестая партия в Гарлеме началась обычными ходами. Алехин выдвинул на первых
двух ходах две центральных пешки, Эйве избрал славянскую защиту. «Опять славянская!» -
махнули рукой некоторые зрители, ждавшие каких-нибудь более острых начал. Но вот
Алехин делает свой третий ход. Эйве смотрит удивленно, то на Алехина, то на Файна,
сидящего за судейским столом. Почему Алехин идет этим конем? Ведь Эйве доказал в партии
против Файна в Зандаме в прошлом году, что черные получают отличную игру. Ни минуты не
думая, Эйве устремляется в испытанное русло.
Выпад центральной пешкой, такой же ход Алехина. Эйве уверенно берет пешку белых.
Беспокоиться нечего, игра черных отличная. Атакован белый конь, он должен отходить,
фигуры белых займут неудачные позиции. Все в порядке.
Но что это? Алехин взялся за другого коня. «Ничего не понимаю!» Эйве опять взглянул
на Файна. «Грубая ошибка», - была первая мысль голландского чемпиона. Разве Алехин в
прошлом матче не делал подобных нелепостей? Однако, посмотрев на противника, Эйве
сразу понял, что на этот раз об ошибке не может быть и речи. Алехин сидел невозмутимый и
спокойный. Тотчас Эйве быстро прикинул возможные варианты. Если взять коня- попадешь
под страшную атаку, не брать - та же атака. Как играть? Постепенно правда стала доходить до
сознания голландца: он нарвался на страшную новинку Алехина.
Шахматист за доской во время всего лишь одного хода порой переживает столько
самых различных душевных состояний, сколько в жизни не наберется за месяц. Вот,
раздумывая над ходом, он увидел, что выигрывает пешку. Радость! Но уже в следующее
мгновение он убеждается, что это ему только показалось. Разочарование. Еще минута, и
забавная мысль приходит ему в голову. Ой, как смешно! Он улыбается, но, взглянув на часы,
видит, что времени осталось совсем пустяк. Нужно спешить, иначе попадешь в цейтнот! И
его охватывает смятение спешки. Наконец ход сделан, шахматист, поднимается со стула, идет
гулять. И вдруг замирает на месте. Какой ужас! Просмотрел потерю ферзя! Холодный пот
выступает на спине. Тихонько отходит он в угол и издалека, по демонстрационной доске,
проверяет варианты. Слава богу, есть спасение! Полегчало на душе: избавился от страшной
опасности.
Паника охватила Эйве после шестого хода Алехина. Что делать?! Возьмешь коня,
попадешь под атаку всех белых фигур. Страшная атака, и вести-то ее будет Алехин! Он,
наверное, два года проверял правильность жертвы. А если не брать? Тогда атака тоже
сохраняется. И то плохо и это. Но нужно на что-то решаться. Брать или не брать? Что
делать?!
Ничего нет удивительного в том, что Эйве в состоянии крайней растерянности, без
далекого расчета поверил вдруг в надежность третьей возможности. Отказавшись брать коня,
он в свою очередь напал пешкой на белого слона. Едва сделав ход, голландец стразу заметил,
что это грубейшая ошибка. Алехин, не думая, взял пешку конем, теперь у белых, кроме
сильнейшей атаки, была еще лишняя пешка. Недолго сопротивлялся Эйве. Приезд в Гарлем
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 175
Шахматный мир - сложный мир. С одной стороны, это люди, едва узнавшие правила
игры, но уже отдающие многие часы досуга увлекательным сражениям. Таких миллионы.
Более высокая ступень - местные чемпионы; эти уже в той или иной мере освоили теорию и
в то же время отведали вкус славы. Наконец, высший шахматный клан - гроссмейстеры и
мастера, чемпионы своих стран, задающие тон шахматному искусству. За их успехами следят
миллионы почитателей, их партиями восторгаются, мастерство изучают. Многие из этой
шахматной верхушки целиком отдают себя шахматам и становятся профессионалами, другие
сочетают выступления в турнирах с обычной работой по специальности.
Разнообразна деятельность шахматного мастера. Он читает лекции, дает сеансы
одновременной игры, занимается с начинающими шахматистами. Не забывает мастер
журналистскую деятельность, пишет и книги. Но главное для него - участие в турнирах. В
каких только состязаниях не приходится выступать шахматисту! Играет он матчи
индивидуальные, выясняя при этом уровень своего мастерства в сравнении с подобным себе
виртуозом, защищает цвета своего клуба в командных встречах, где игра идет сразу на
многих досках. Большими событиями являются турниры международные: это состязания
высшего масштаба, схватки тех, у кого уже нет достойных противников в собственной
стране. Но больше всего любят шахматисты командные первенства мира, или, как их еще
называют, турниры наций, шахматные олимпиады. Эти состязания являются настоящими
шахматными праздниками; их ждут, участвовать в этих турнирах приезжают команды даже
тех стран, где шахматы начинают только приобретать популярность.
Раз в два года команды всех стран собираются вместе, чтобы определить сильнейшую1
- чемпиона мира. Олимпиады интересны скорее не спортивной борьбой - сила команд, в
общем-то, давно уже установилась и за истекшие два года не может существенно измениться.
Главное другое: на этих торжественных' форумах встречаются шахматные друзья всего мира,
здесь закрепляются связи, устанавливается новая дружба, проектируются обширные планы
на будущее. Приятный праздник - шахматная олимпиада!
Двадцать девятого июля тридцать девятого года из Антверпена вышел в дальний рейс
новый, плавающий всего два года бельгийский корабль «Пириаполис». Конечная его
остановка - Буэнос-Айрес. Необычные пассажиры заняли уютные кабины комфортабельного
корабля. Придя в этот плавучий дом на ближайшие недели жизни, пассажиры прежде всего
вынули из чемоданов черно-белые шахматные доски и расставили на них в первоначальное
положение резные шахматные фигурки. Теперь комфорт был полным, все было готово для
длительного плавания.
Бесценный для шахматного мира груз вез в далекую Аргентину «Пириаполис».
Шестнадцать европейских команд попять человек в каждой направлялись на его борту на
олимпиаду в Буэнос-Айрес. Кого только не увидел бы шахматный любитель на этом корабле!
Шведы гордились своим лидером Гидеоном Штальбергом, поляки - Савелием Тартаковером.
Ровный состав был у команды Эстонии, да и первая доска в этом коллективе была крепким
орешком. Пауль Керес год назад показал, что он намерен всерьез штурмовать шахматный
трон. Сало Флор больше не представлял Чехословакию, в Буэнос-Айрес эта команда ехала во
главе с мастером Карелом Опоченским уже в качестве представителя протектората Германии
под двойным именем Чехии - Моравии. Не имели особых претензий на победу в олимпиаде
англичане, зато они были уверены в одном успехе: Вера Метчик, которую они везли с собой в
дальний рейс, без сомнения, в который уж раз возьмет первый приз на очередном чемпионате
мира среди женщин.
перерыва вновь встретить столько друзей! Шутки, смех слышались на палубах, в кают-
компаниях, в ресторанах. Как девица, прыскал от смеха жизнерадостный швед Гидеон
Штальберг, а серебристый, раскатистый хохоток литовского лидера Владаса Микенаса
невольно заставлял смеяться и окружающих. Здесь делились планами на будущее, сообщали
последние новости, смеялись забавным анекдотам и случаям из богатой историями
шахматной жизни.
Километр за километром приближался «Пириаполис» к далекой цели. В Рио-де-
Жанейро, Сантосе и Монтевидео были остановки; каждый раз предупредительная
пароходная компания проводила интересные экскурсии. G них возвращались довольные,
посмеивались над тем, кто не смог оторваться от шахматных досок или от бриджа и провел
стоянку на корабле.
Наконец «Пириаполнс» достиг Буэнос- Айреса. Аргентинские организаторы
подготовили европейцам торжественную встречу в порту и сообщили, что американские
команды уже прибыли. Пока давно не видавшиеся друзья обменивались новостями и
изъявлением чувств, таможенники делали свое дело. Англичане жаловались потом, что им
выворачивали веки, чтобы найти следы черной крови; солидного сэра Джорджа Томаса -
выходца из знатной английской семьи, - в порту зарегистрировали как человека турецкого
происхождения. В его паспорте, видите ли, местом рождения был указан Константинополь,
именно в этом городе родился Томас во время путешествия своих непоседливых родителей.
Двадцать четвертого августа в большом зале театра Политеэма гроссмейстеры и
мастера двадцати семи команд сели за шахматные столики. Играли в четырех
полуфинальных группах, где в несколько дней отобрали шестнадцать сильнейших команд.
Этим предстояло разыграть между собой главный приз олимпиады - кубок Гамильтона-
Росселя и звание чемпиона мира. Команды-неудачницы состязались за приз имени
Аргентины.
Огромный турнир вошел вскоре в свой обычный ритм, и шахматные гости зажили в
столице Аргентины привычной турнирной жизнью. Утром доигрывали неоконченные
партии, днем готовились к новым встречам. После полудня начинался очередной тур.
Довольно утомительная работа! Однако шахматистам к этому не привыкать! В свободные
вечерние часы вместо прогулок в фойе отеля шли ожесточенные сражения в бридж или
опять-таки в шахматы.
Особенной любовью участников олимпиады и случайных посетителей отеля
пользовались увлекательные матчи между Савелием Тартаковером и Карелом Опоченским. И
не столь сами шахматные партии, которые они играли, как остроумная словесная перепалка,
неизменно сопровождавшая блиц-баталию. Старые друзья, Тартаковер и Опоченский, часто
на международных турнирах сражались между собой в матчах блиц, и каждый раз эта игра
вызывала восторженный интерес у опытных мастеров и сторонних наблюдателей.
Очередь хода была за Опоченским. Коренастый, большеголовый чех спокойно глядел на
доску, монотонно попыхивая длинной, тоненькой сигарой. Это был специальный тип сигар с
малоприятным для окружающих запахом, только Опоченский среди шахматистов
пользовался такими сигарами. Пепел с них часто падал на доску, тогда спокойный чешский
мастер, не спеша, начинал сдувать его, стараясь не сбить при этом позицию фигур.
Опоченский не был сильным шахматистом, ему так и не удалось перешагнуть ту грань,
после которой к званию шахматиста прибавляют приставку «гросс». Тем не менее это был
очень грамотный, хорошо знающий теорию и практически опасный шахматист, способный
доставить неприятности любому чемпиону. Но особенно умело Опоченский играл блиц-
партии, в них он мог победить даже сильного гроссмейстера.
Тартаковер и Опоченский играли блиц, не применяя шахматных часов. Правило было
простое: над ходом думать разрешалось до тех пор, пока противник сосчитает до пяти. Тогда
нужно было обязательно играть, дольше размышлять уже было нельзя. Такова
договоренность. Договоренность! А если ты еще не успел рассчитать всех вариантов? Что
тогда? Не спешить же! Играть быстро невыгодно - можно сделать ошибку. Игра шла на
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 179
ставку - несколько песо партия. Деньги небольшие, но все равно очень важно не дать
торжествовать противнику.
- Айн, цвай, драй, фир, - все громче с каждым словом считал по-немецки Тартаковер.
Противник оставался невозмутимым. Тартаковер оглядел окружающих, с улыбкой
следивших за ходом сражения, потом опять взглянул на партнера. Умные глаза его под пенсне
таили теплую и хитрую улыбку.
- Фюнф! - нагнувшись вперед, закричал вдруг Тартаковер страшным голосом. - Фюнф! -
повторил еще раз Тартаковер, убедившись, что неприятель еще не изменил своей позиции.
Ни один мускул не дрогнул на лице чешского мастера при этих выкриках. То же
выражение сфинкса, то же безмолвие. Лишь иногда, когда счет противника становился
слишком громким, чех медленно помахивал ладонью перед своим лицом и монотонно
повторял:
- Не надо, не надо!
- Цуг битте! Махеи зи цуг! - мягким, тихим голосом требовал хода Тартаковер. Карел
продолжал думать, попыхивая сигарой. Не добившись никакого эффекта, Тартаковер вновь
принимался считать, на сей раз по-английски.
- Уан, ту, тсри, фоор, файф! - уже с большей страстностью в голосе повторял счет
Тартаковер. И опять никакого результата не добился. Опоченский оставался непоколебимым.
С таким же эффектом можно было просить подвинуться скалу. Ответом на все усилия
Тартаковера было одно:
- Не надо, не надо!
- Хорошие нервы, - обращался тогда Тартаковер к окружающим, кивая на противника. -
Очень хорошие нервы!
Лишь когда ему стало все ясным, Опоченскпй сделал ход. Передвинув на одно поле
вперед пешку, он мигом преобразился. Теперь на лице его появилась улыбка, молчаливость
его как рукой сняло. Немедленно он принялся считать, но трудно было ожидать, что
Тартаковер в срок, точно по договоренности сделает ответный ход. Несколько раз считал
чешский мастер до пяти на разных языках. Безрезультатно. Тартаковер молча смотрел на
доску, лишь изредка делая подчеркнуто вежливые замечания:
- Пардон! Вас не затруднила бы моя просьба считать немного медленнее?
Добродушный чех ворчал в ответ что-то вроде:
- Добре! Добре! - и тут же в темпе продолжал считать. Тартаковер оставался
неумолимым.
- Может, вы хотите отложить партию? - мстил Опоченский встречным предложением
своему противнику. - Завтра мы доиграем. На свободе вы подумаете, поанализируете.
- Это хорошая мысль! - поднял руку вверх Тартаковер, но думать продолжал. -
Отличная мысль!
- Вот видите, - обратился Опоченский к зрителям. - Когда я думал, он говорил без
умолку. Как сорока! А теперь ничего, думает. В цейтнот попадешь! Ишь ты, нахохлился. Ну
ходи, голубчик! Ходи!
Тартаковер взял в руку белого коня и поднял его в воздух. Опоченский сразу стал
смотреть на доску - теперь ход противника был ему ясен. Вдруг в дверях появился один из
аргентинских журналистов.
- Страшная новость, сеньоры! - громко произнес он еще у двери. - Только что получено
экстренное сообщение: Гитлер напал на Польшу. Англия и Франция объявили Германии
войну.
Рука Тартаковера, державшая белого коня, застыла в воздухе… Какая ужасная новость!
Многие месяцы угроза войны висела над миром, но люди но исканной привычке отстраняли
от себя эту страшную возможность. Ничего, как-нибудь проскочим! А может, все обойдется,
надеялись они. И вот самое страшное стало действительностью. Страна, которую
представляет на олимпиаде Тартаковер, подверглась внезапному, предательскому нападению.
Пока он вот здесь шутил, играл блиц, бомбы рушили его дом, снаряды рвали тела близких.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 180
С утра у Хосе Рауля, было сквернейшее настроение. Болел желудок, мучили головные
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 182
- Это я сохранил для вас, - протянул Кастилио Хосе Раулю его же собственную
фотографию, когда они встретились в фойе отеля. - Мне ее передал приятель, работавший в
полиции. Я было хотел переслать вам ее по почте, но затем передумал. Мало ли что могло
случиться. Мы ведь с вами люди женатые.
Хосе Рауль узнал фотографию. Он подарил ее Кончите еще в первый свой приезд в
Аргентину в четырнадцатом году. За четверть века краски выгорели, фото потускнело, но
этот маленький кусочек картона невольно напомнил кубинцу дни его молодости, первые
мгновения волнующего счастья.
- Расскажите все, что вы знаете о судьбе Кончиты, - попросил доктора Капабланка. -
Мне говорили, что произошло, но многое для меня так и осталось неясным.
Кастилио помолчал, как бы собираясь с духом, затем тихим, так не вяжущимся с его
подвижным, энергичным характером голосом начал рассказ:
- И для нас многое осталось непонятным. Летом тридцать второго года газеты
сообщили: «Вчера днем на дороге около Буэнос- Айреса произошло столкновение тяжелого
грузового автомобиля с маленьким «шевроле», принадлежавшим актрисе театра «Батаклан»
Кончите Веласкес. Сидевшая за рулем актриса погибла».
- Что показало расследование? - задал вопрос Хосе Рауль, когда доктор на минуту
умолк.
- Причину катастрофы не удалось точно установить, - развел руками Кастилио. - Может
быть, испортилось управление. Вы же знаете: Кончита любила сама устранять неполадки в
машине. Шофер грузовика показал: метров за пятьдесят до встречи «шевроле», изменив
курс, перешел на левую сторону шоссе и понесся навстречу грузовику. «Она летела, как
дьявол! - давал показания шофер. - Я не успел даже остановить машину». Удар был
страшный, от «шевроле» осталась лишь груда переплетшихся окровавленных стальных
брусьев и обрывков обшивки. Кончиту похоронили в большом ящике, вместе с остатками
машины.
Дрожь пробежала по телу Капабланки. Доктор продолжал рассказ:
- Полиция опросила подруг Кончиты. Те сообщили: в последнее время актриса
болезненно переживала свои неудачи в театре. Сказывались годы: ведь мы - аргентинцы -
любим видеть на сцене юные лица. О многом говорит и эта надпись.
Доктор взял из рук Капабланки фотографию. На обратной стороне сохранились еле
заметные, написанные чернилами, выцветшие буквы. Надев очки, Капабланка прочел:
«Нужно иметь мужество сойти со сцены, когда ты перестаешь вызывать шепот
восхищения».
Так и не нанял Капабланка: имела ли в виду Кончита сцену или саму жизнь. А может
быть, и то и другое. «Быть женщиной - это специальность», - вспомнил Хосе Рауль любимое
выражение своей бывшей возлюбленной. Увы, она не сумела освоить специальности жены,
матери. Вот и зашла в тупик.
Размечтавшись о былом, Капабланка попробовал восстановить в памяти образ
Кончиты, но странно - никак не мог этого сделать. Черты лица актрисы путались в его
воображении с чертами Ольги. Настоящее грубо забивало далекое прошлое.
Хосе Рауль посмотрел по сторонам и с грустью заметил, что сидевшие за соседним
столом девушки безразлично скользнули взглядами по его когда-то привлекавшему внимание
всех женщин лицу. «Этих я уже не интересую, - подумал Капабланка. - Я у них тоже не
вызываю шепот восторга». И тут же обернулся в сторону пожилой дамы в широкой шляпе,
как он заметил раньше, не спускавшей с него глаз. «А эта меня не интересует», - горестно
покачал головой кубинец.
Принесший завтрак официант удивленно скосил глаза на клиента. Сидит один,
улыбается! Крепкий кофе несколько улучшил самочувствие Капабланки, но мысль о вечерней
партии все еще не перестала его терзать. Вдруг счастливое решение пришло ему в голову. «А
зачем мне играть? - спросил сам себя Хосе Рауль. - У меня на два очка больше, чем у
Алехина; если я пропущу сегодняшнюю партию и Алехин победит запасного участника
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 184
нашей команды Лопеца, расстояние между нами, правда, сократится, но очко-то разницы
сохранится! Можно будет нажать на остальных противников. Так и сделаю, какая может быть
игра при такой головной боли!
Да, но найдутся люди, которые станут упрекать меня в трусости, - поморщился
Капабланка. - Будут кричать: «Испугался Алехина! Ушел с ковра!» Сам Алехин не преминет
поиздеваться: «Вот вам ваш храбрый Капабланка!» А может, все-таки сыграть? Что он так уж
обязательно выиграет у меня? Играть или не играть? Впрочем, есть еще время - решу позже»,
- вновь нашелся удачный выход.
Расплатившись с официантом, Хосе Рауль вышел из «Трампесона».
Марта испуганно всплеснула руками. «Господи, опять! Ну что с ним делать?! Поехал в
Бостон, за триста с лишним километров, и забыл надеть пиджак. Отправился в одной
рубашке с короткими рукавами, как мальчик. Это в семьдесят два года! Хорошо явится экс-
чемпион мира, доктор философии! Официальная встреча, бостонцы изысканно одеты, а аи в
таком виде! Вечная с ним мука! Чуть недосмотришь, обязательно что-нибудь натворит!
Хорошо, но как он поедет, у него нет ни цента: все деньги остались в пиджаке.
Вернется домой с вокзала, когда заметит, что забыл пиджак. Да, но тогда он опоздает на
поезд, сорвёт сеанс в Бостоне. А там его будут встречать, соберутся игроки, зрители. Еще бы
- праздник, какого не было с восемьсот пятьдесят седьмого года. Вот так же тогда встречали в
Бостоне Пауля Морфи. Потом, сеанс - это доллары, а их в последнее время становится все
меньше и меньше. Что делать? Вот мука! Догнать?! Это мысль! Он уехал десять минут назад,
если сейчас поехать вслед, можно успеть схватить его на вокзале. Поеду!»
Марта быстро привела себя в порядок, схватила пиджак Эммануила и выбежала на
улицу. Стоял жаркий полдень. В августе жители Нью-Йорка прячутся днем в тени
небоскребов, пытаясь укрыться от испепеляющего солнца. Но в полдень жестокосердное
светило сверху настигает их в глубоких каменных колодцах: безжалостные лучи плавят тогда
асфальт площадей, жгут жалкую растительность парков, раскаленный влажный воздух
душит тех, кто осмелился выйти на улицу. Все живое спешит убежать из этого ада под
сомнительную защиту кровель.
Взять такси - было первое побуждение Марты, но, быстро прикинув, она определила,
что в этом случае никак не успеет к отходу поезда. Осталось двадцать минут, а днем по
улицам Нью-Йорка автомобили движутся, как черепахи. На каждом перекрестке пробка.
«Нет, нужно бежать на метро», - решила Марта и, не обращая внимания на палящее солнце,
зашагала к ближайшей станции подземки.
«Как надсмеялась над нами жестокая судьба, - сокрушалась Марта, быстро шагая и с
трудом дыша в полуденном зное. - Всю жизнь мечтали об уютной, безоблачной старости,
годами готовили себе покой последних лет. А получилось совсем наоборот, именно в
старости-то и приходится испытывать муки бездомных скитальцев. Бедный Эммануил, он
вынужден не упускать ни одного сеанса, ни единой возможности прочесть лекцию. Как ему
трудно». Марта видит, как устает он от этих сеансов. Но что делать, ведь это единственный
способ заработать кусок хлеба. Непригодными оказались в Америке математические работы
Ласкера, а тем более его философские трактаты. Все пошло прахом, одни лишь шахматы кое-
как кормят. Друзья стараются, помогают Эммануилу, изыскивают возможности организовать
ему сеанс, но для этого приходится скакать из города в город. И это когда ему уже семьдесят
два!
А как хорошо когда-то устроились! Ну ладно, погибло все в Германии, пережили
катастрофу. Но ведь вновь создали уютное гнездышко, опять зажили счастливой,
безоблачной жизнью. Крыленко полностью выполнил свои обещания. Какое чудесное
путешествие они совершили с Эммануилом по Кавказу после турнира тридцать пятого года:
Кисловодск, Пятигорск,
Сочи - какие красивые места, какие замечательные курорты! Потом новоселье в
Москве, в уютной квартирке в Спасоголинищевском переулке. Вновь покой: с помощью
трудолюбивой горничной Юлии Марте и здесь удалось создать возможность Эммануилу
работать без помех. Он полюбил новую квартиру, сам старался получше ее обставить. Какую
картину купил он в Ленинграде и повесил в прихожей: «Красавица цыганка» невольно
обращала на себя внимание гостей.
Счастье было полным. Эммануил много работал в Академии наук, выпустил книжку
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 186
могли сделать. Не нужны были здесь его философские работы, не находили применения
математические книжки. В Америку лучше приезжать с книжками… чековыми!
Поезд опять остановился. «Успею, целых одиннадцать минут осталось», - прикинула
Марта. И вот вновь она мчится вперед. «Так и жизнь наша с Эммануилом в последние годы, -
подумала Марта. - Летим куда-то, никак не можем остановиться. Эммануил богат планами,
идеями, но… у него нет денег. И носится он по жаре, чтобы заработать десяток-другой
долларов. При его ли способностях, положении, известности вести битву за повседневное
пропитание?! В семьдесят два года!»
Слава богу, последняя остановка. Марта вышла из вагона и нашла по указателям дорогу
к железнодорожной платформе. Поезд на Бостон стоял готовый к отправлению. Пройдя от
окна к окну почти все вагоны, Марта в одном из купе нашла мужа. Эммануил спокойно сидел
на мягком сиденье и курил сигару. Увидев жену, он сделал удивленное лицо и вышел на
платформу.
- Ты чего?! - спросил Ласкер жену.
- Господи, ну долго ты будешь так поступать?! - воскликнула уставшая, близкая к
слезам Марта.
- Что я сделал? - не понимал Эммануил.
- И ты еще опрашиваешь! Уехал без пиджака, забыл деньги.
- Они мне не нужны. Я имел достаточно денег в карманах брюк, чтобы купить билет до
Бостона.
- А потом?
- Потом я получу гонорар, и опять буду иметь деньги.
- Но как ты мог появиться на публичном представлении в одной рубашке с короткими
рукавами? - Возмущалась Марта.
- А почему нет? - развел руками Ласкер. - Жаркий день. Потом я смог бы одолжить у
кого-нибудь пиджак. Это же не отразится на качестве партий, сыгранных в сеансе.
Что поделаешь?! Он всегда умеет найти логичное объяснение и оправдает свой самый
нелепый поступок…
Ласкер сделал еще один круг сеанса, еще один. Он устал, ноги слабели, голова
становилась тяжелой, соображала плохо. Утомленный, он начал допускать грубые ошибки:
одному даже проиграл целую фигуру. «Держись! - подбадривал сам себя Ласкер. - Такое уже
сейчас время настало, всем теперь плохо». Пала Франция, Гитлер захватил почти всю Европу.
Шахматисты разбросаны по всему свету, многие погибли. Но шахматы живут! Где-то он
читал: даже на фронте в перерыве между боями играют фигурками, слепленными пз хлеба.
Разбросала война и гроссмейстеров. Капабланка здесь, в Нью-Йорке, коммерческий
советник кубинского атташе, вспоминал на ходу Ласкер. Тартаковер в Англии, в войсках
Сопротивления. Англичанам трудно произносить его имя, и его стали именовать: лейтенант
Картьер. Мечется по свету Алехин, то он служил во французской армии, теперь играет в
шахматы у немцев. Какую странную статью показывали недавно друзья. Подписано «А.
Алехин». Ругает Стейница, Ласкера, Файна. «Нет, не верю, что-то здесь не то! Это не
алехинский стиль письма, слишком смешно и глупо! Наверное, проделки фашистов, мне-то
лучше всех известно, как они поступают. Недавно выпустили календарь «Раннефорт» - в
списке известных шахматистов нет Эммануила Ласкера!
Алехин так всегда тепло говорил обо мне, а теперь смешно даже читать эти фашистские
бредни. Какую речь он произнес в Цюрихе в тридцать четвертом году. «Эммануил Ласкер, -
говорил тогда Алехин, - всю жизнь был моим учителем. Его книга «Петербург 1909 года»
была моим путеводителем. Я изучал снова и снова каждую идею, высказанную в ней
Ласкером, многие годы я имел эту книгу с собой дни и ночи. Идея о том, что шахматы -
искусство, не могла бы осуществиться без Ласкера». Какие сердечные слова! И теперь эта
безграмотная галиматья. Ручаюсь, это написал не Алехин!…
Ох, какой интересный эндшпиль! - вдруг удивился Ласкер, задумавшись над одной из
позиций сеанса. Увлекшись расчетом вариантов, он вскоре забыл и об Алехине и о статьях. -
Поистине замечательная позиция. Обе стороны проводят пешки в ферзи, затем новый ферзь
белых лесенкой приближается к неприятельскому королю и дает мат. Настоящий этюд, и
какой красивый!» С минуту Ласкер продумал над позицией, окончательно проверяя
варианты, затем сделал ход. И вот он уже около другой доски, потом у третьей.
Полный круг обошел сеансер, еще один. Какому-то худому господину он объявил мат.
Слава богу, одной партией меньше! Ноги так устали. Нужно играть быстрее, поздно уже. Не
опоздать бы па обратный поезд. Круг, еще один круг. Ох, как болят ноги! Хотя бы на минутку
присесть. Скоро десять, уже четыре часа ходишь по этому загону. Круг, еще круг. Вдруг опять
похолодел кончик языка, и сразу все завертелось перед глазами. Поплыли куда-то столы,
противники, лица. Но нужно ходить, ходить. Поздно, пора кончать сеанс. Круг, еще один
круг. «Ничего не вижу!» На одной доске сделал даже невозможный ход. Сорри, извините!
Опять шаг вбок, наклон, короткое раздумье. Движение рукой, фигура передвинута. Еще шаг
вбок, наклон, раздумье. Бродишь, как зверь, обложенный гончими! И все доски, доски.
Ненавистным стало на секунду это множество полированных фигурок. Чтобы не упасть,
Ласкер ухватился рукой за ускользающий стол. Белые, черные квадраты задвигались быстрее.
Замелькали белые, черные фигуры, белые, черные лица. Как тяжело! Только бы не упасть,
только бы доиграть сеанс. Вот проклятый приступ! Тише, как бы не узнала Марта. Как бы не
узнала Марта…
Марта узнала и повела Эммануила к врачу. Тот долго слушал сердце, измерял кровяное
давление. Потом ощупывал голову, заглянул в раскрытый рот. Царапал какими-то иголками
грудь, мял суставы. В конце концов, доктор остался один на один с Мартой и о чем-то долго с
ней говорил. Когда жена появилась, Ласкер сразу понял - конец. Они медленно шли по
ночному Нью-Йорку, беседовали о чем-то совсем постороннем, а в голове Эммануила было
одно - конец. Марта сообщала, как доктор рекомендовал лечиться, а Эммануил с удивлением
глядел на нее: зачем? Все равно - конец.
Родные обычно не рассказывают безнадежно больному всю правду о его болезни. Зачем
расстраивать, лучше держать его в неведении или говорить только ободряющие слова.
Наивные люди, они не учитывают, что кроме языка слов, есть еще язык жестов, выражений
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 190
лица, взглядов. Как можно быть двадцать четыре часа рядом с умирающим и не выдать своих
истинных чувств? Ласкер ничего не говорил Марте, но по тому, как она изредка взглядывала
сбоку на шагающего Эммануила, как временами тяжело вздыхала, Ласкер понял - близится
вечное расставание.
Ну что ж, пора! Пожил достаточно, уже семьдесят два. Честно говоря, хочется
отдохнуть, перестать, наконец, шагать от доски к доске по этому проклятому кругу. Жаль
только покидать Марту, оставлять ее одну. Какую жизнь прожили рядом, привыкли
странствовать вместе. А тут в самое дальнее путешествие уходишь один. Как она будет
жить? В запасе ни одного цента! Опять закружилась голова. Цепенеет, язык, туман застилает
глаза. Марта, где ты! Все кружится перед глазами. Бело-черные фигуры, бело-черные лица.
Острые углы бело-черных квадратов врезаются в мозг. Больно! Марта, прощай! Господи, как
ужасно болит голова! И так хочется отдохнуть…
Здания больниц, судов и полицейских участков всегда мрачны, хотя, казалось бы,
наоборот, их следовало раскрашивать в самые веселые цвета. В больничных палатах,
например, радующие глаз расцветки стен или красочные картины утверждали бы больных в
их желании подольше задержаться на этом свете; в полиции и судах веселые тона комнат
заставляли бы преступников еще больше сожалеть о потерянной свободе.
Кабинет оберштурмбаннфюрера Шпака был одним из самых мрачных помещений
парижского гестапо. Тяжелые гардины на окнах, черная мебель, огромный черный
письменный стол и на нем большая черная лампа в форме гриба. Сам Шпак казался
маленьким за этим огромным столом, он почти утопал в огромном черном кресле с высокой
резной спинкой. Флаг со свастикой над его головой утверждал безграничную и жуткую
власть этого человека: ему было дано безоговорочно решать судьбы людей, будь то
побежденные французы или подданные самого фюрера. Вот почему в такой подобострастной
позе изогнулся перед ним высокий, худой штурмбаннфюрер Шехтель.
- Решение комиссии отдела славянских стран по делу Франтишека Милека, доктора
наук, - подвинул Шехтель папку с документами грозному начальнику. - За саботаж - расстрел.
- Расстрелять, - решительно произнес Шпак, подписывая документ с приговором.
Дело Марселя де Антуана, сотрудника французской газеты, - протянул Шехтель другую
папку. - За агитацию против фюрера и великой Германии - расстрел.
Шпак молча подписал протянутую бумагу.
- Александр Алехин - чемпион мира по шахматам, - доложил о новом деле Шехтель.
Шпак внимательно посмотрел в глаза Шехтелю.
- Что решили? - спросил он.
- Ничего. Оставили на ваше усмотрение.
- Прочтите документы, - скомандовал Шпак. - Только короче, самое существенное.
Шехтель полистал бумаги и начал читать. - В первую мировую войну сражался
добровольцем против; немцев, награжден двумя георгиевскими крестами. Шпак с сомнением
покрутил пальцами.
- Это еще ничего не значит. Продолжайте, - произнес он.
- Четыре года работал у большевиков, - продолжал читать Шехтель. - С 1917 по 1921
год. Следователем, переводчиком. В двадцатом году на олимпиаде в Советской России занял
первое место и таким образом стал первым советским шахматным чемпионом. В 1921 году
выехал в Европу для участия в международных турнирах и играл в них до 1927 года. После
матча с Капабланкой остался в Париже, но эмигрантов сторонился.
После небольшой паузы Шехтель продолжал:
- Много раз в печати восхищался Советами. Трижды слал телеграммы - поздравления с
годовщиной Октября.
- А телеграммы напечатаны? - спросил Шпак.
- Да, в «Известиях»… Разрешите дальше?
Шпак утвердительно кивнул головой. Шехтель продолжал читать.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 191
- Как «красный» в 1937 году изгнан из среды русских эмигрантов Парижа. Вот одна из
его статей: «Всю мою жизнь, особенно после того, как я завоевал звание чемпиона мира,
меня именовали врагом Советов, что было особенно больно потому, что делало невозможным
контакт со страной, где я родился, которую я никогда не переставал любить и которой не
переставал восхищаться».
- Недвусмысленно сказано, - покачал головой Шпак.
- В 1939 году, - продолжал Шехтель, - на олимпиаде в Аргентине отказался играть с
немцами и в знак протеста увел с собой команду Франции, подчеркивая свою неприязнь к
немцам. Когда все шахматные мастера остались в Америке, он вернулся в Париж, чтобы
сражаться с имперскими войсками. Взят в плен в форме французского офицера… Столько
данных, - добавил Шехтель от себя, - достаточно для…
Шпак молчал. Он вышел из-за стола и прошелся несколько раз по кабинету. Шехтель
продолжал стоять, следя глазами за движущимся начальством.
- Я с вами совершенно согласен, - произнес Шпак, подойдя к Шехтелю. - Ну… на счет
этого. - Он неопределенно помахал рукой. - Но вот что меня останавливает. Мы действуем на
оккупированной территории только одной грубой силой, пора предпринимать иные меры.
Сегодня мне звонили об этом из Имперской канцелярии, советовали придумывать что-нибудь
сугубо мирное. И вот сейчас мне пришла в голову интересная мысль:
а не устроить ли нам международный шахматный турнир. Что еще может быть более
мирного, чем шахматы?
- Отличная мысль! - четко выпалил Шехтель. - И приказать играть Алехину!
- Шехтель! Опять вы за свое! Приказать, - иронически скопировал слова помощника
Шпак и, подойдя к столу, снял телефонную трубку.
- Алехина ко мне! - скомандовал он.
Через несколько минут в комнату в сопровождении конвоя вошел Алехин. У чемпиона
мира был жалкий вид. Офицерская форма французской армии была изрядно помята и
вымазана, щеки покрылись давно не бритой щетиной, редкие белесые волосы в беспорядке
торчали в разные стороны. Алехин был без очков и беспомощно поглядывал по сторонам
близорукими голубыми глазами.
- Садитесь, - указал Шпак на стул около письменного стола. Алехин сел. Конвойный
удалился, а Шехтель продолжал стоять навытяжку, ожидая приказаний начальства.
- Вы знакомились с предъявленными вам обвинениями? - строго спросил Шпак
Алехина. Тот утвердительно качнул головой.
- Здесь столько написано, - показал Шпак на лежащую перед ним папку, - что решение
может быть одно - самая строгая мера наказания. Ваше дело рассматривала специальная
комиссия, она предоставила мне решить вашу судьбу. Я должен судить вас по законам
военного времени.
Шпак замолчал. Алехин тоже сидел молча, низко опустив голову на грудь. Шпак вышел
из-за стола и прошелся по кабинету. Потом он сказал:
- Великая Германия и наш фюрер любят и ценят культуру во всех ее проявлениях. Вы -
гениальный шахматист, и мы даруем вам жизнь. Даже даем свободу, но только при одном
условии.
Вновь Шпак выдержал необходимую паузу, может быть, для того, чтобы дать пленнику
время обдумать предложение. Сделав несколько шагов, он подошел к Алехину и протянул
ему портсигар.
- Закуривайте, - предложил Шпак. Алехин секунду поколебался, затем взял сигарету,
прикурил от зажигалки Шпака и сделал несколько жадных затяжек.
- Господин Алехин, мы хотим, чтобы вы сыграли в международном турнире на
первенство Европы, а потом в Москве.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 192
Говорили, что когда-то мистер Блэк был человеком состоятельным, но в один трудный и
решающий момент ему необходимо было срочно продать пошатнувшиеся акции, а как
оторваться от шахматной партии! В другой раз мистер Блэк пришел домой в два часа ночи,
после турнирной партии.
- В семь часов вставать, - прикинул он. - Стоит ли ложиться? Посмотрю-ка я лучше
отложенную позицию.
Сел за доску и вскоре с головой ушел в варианты. Разбудил его звонок будильника.
- Боже мой, уже без четверти семь! - всполошился мистер Блэк. - Нужно бежать на
работу.
Схватив пальто и шляпу, мистер Блэк ринулся к себе в учреждение. К несчастью, у
входа он натолкнулся на шефа.
- Извините, я опоздал на десять минут, - оправдывался мистер Блэк перед начальством.
- Причем здесь десять минут! - заметил шеф. - Где вы были вчера и позавчера?
Подобных анекдотов о мистере Блэке Капабланка наслушался вдоволь за годы
знакомства с Манхэттенским клубом. Всерьез утверждали, будто мистер Блэк завещал после
смерти выточить из своих костей шахматные фигурки. Таким образом, он хотел еще лет сто
поиграть в шахматы. Мистера Блэка любили коллеги, на сердце каждого члена клуба
становилось теплее, когда, войдя в клуб, он видел его тощую длинную фигуру. На голове
мистера Блэка не было ни одного волоска, даже брови поистерлись со временем. Говорили,
что когда-то он имел красивую шевелюру, но при игре имел обыкновение нервно накручивать
на палец подвернувшуюся прядь.
Как-то коллеги заметили, что он ходит по клубу озабоченный.
- Вы не могли бы описать мне Сэма Бауера? - спрашивал он у всех.
- Зачем он вам?
- Видите ли, вчера я отложил против него партию, - объяснял Блэк. - Я хотел бы
доиграть ее, но совершенно не знаю, как выглядит противник.
Хосе Рауль с теплотой смотрел на симпатичного шахматного энтузиаста,
проигрывающего свою пятидесятую партию. Мистер Блэк заметно устал и делал совсем уж
грубые ошибки. Он мог только что красиво пожертвовать ферзя. «Стар стал мистер Блэк, -
подумал кубинец. - Видно, ему много лет, по его рассказам, он хорошо помнит и Морфи и
Стейюща. Живая история Манхэттенского клуба хранит в уме все шахматные события
последнего века. Талейран говорил: «Кто не играет в карты, готовит себе тоскливую
старость». А вот мистер Блэк нашел утешение в шахматах!
Нужно так любить шахматы, как мистер Блэк, - подумал кубинец. - Безо всяких
честолюбивых упований, без претензий на славу. Любопытно он всегда проигрывает, никто
не помнит ни одного матча, который бы Блэк выиграл. В клубе его проигрыши уже стали
чем-то нарицательным:
- Как сыграл?
- Как мистер Блэк.
- Это значит, в дым проигрался!
Но разве от этого он меньше любит шахматы? Не нужны ему успехи, победы, важны
шахматы сами по себе. А вот мы все гонимся за славой, бьемся за шахматную корону». Капа
вспомнил про свои последние переговоры с Алехиным, про дискуссии, развернувшиеся в
печати вокруг вопроса о первенстве мира. Сам Хосе уже успокоился, старается теперь
больше не думать об этом. А вот с Ольгой нет слада: спит и видит, что Хосе вернется на
шахматный трон. Как обрадовалась, когда газеты сообщили: «Матч-реванш Алехин -
Капабланка назначен на 14 апреля 1940 года». А потом опять все полетело прахом. Алехину,
видите ли, нужно ехать в Европу, во французскую армию. Этот человек вечно что-нибудь
придумает!
«Теперь этот Файн со своей статьей. Не нужно матчей, давайте играть турнир. Вышел
первым в АВРО и надеется, что опять сумеет повторить успех. А еще этот развязный
репортер. «Матч Алехин - Решевский для США будет более интересным, чем матч-реванш с
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 195
вами». Наглые люди! Равняют Решевского и меня. Что поделаешь, все меньше считаются со
стариками. Время против нас. Ага, мистер Блэк проиграл, матч кончился!» - изменил Капа
ход мыслей, взглянув на доску.
Добродушный американец беспомощно развел руками. Мат, опять проиграл.
Капабланка расставил позицию, которую мистер Блэк имел несколько ходов назад, и показал,
как тот мог выиграть с помощью жертвы ферзя. Идея жертвы напомнила партнеру мистера
Блэка какой-то этюд, и он восстановил его на доске, правда, с трудом вспомнив, где стоит
черный король. Некоторое время вместе с другими подошедшими шахматистами разбирали
любопытные позиции. Вдруг мистер Блэк воскликнул:
- Да, Хосе! Я забыл тебе показать. Смотри, какую я сегодня нашел фотографию!
Из бокового кармана пиджака он вынул пожелтевший снимок. На нем среди
шахматистов Манхэттвнского клуба стоял юный Капабланка.
- Девятьсот третий год, - потыкал пальцем в фотографию мистер Блэк.
- Этого не может быть! - возразил Капабланка. - Девятьсот пятый.
- Что ты мне говоришь? - не соглашался Блэк. - Это девятьсот третий.
- Девятьсот пятый! - настаивал кубинец.
- Господи! Я же отлично помню, - начал горячиться американец. - Это было как раз
после победы лысых.
- Каких лысых? - опешил Капабланка, невольно взглянув на гладкую, без единого
волоска голову мистера Блэка.
- Разве я тебе не говорил? - удивился Блэк.
- Нет…
Как-то в этом клубе заспорили, кто лучше играет, и провели матч на двадцати досках:
лысые против курчавых.
- И кто же победил? - засмеялся Капабланка.
Полный триумф лысых: они выиграли со счетом четырнадцать - шесть.
- Примите мои запоздалые поздравления, мистер Блэк, - слегка поклонился Капабланка.
Слава богу, был хоть один матч, где Блэк оказался в числе победителей!
- Увы, Хосе, мне и здесь не повезло, - развел руками мистер Блэк. - Я тогда имел
пышную шевелюру.
Дружный хохот раздался под сводами Манхэттенского клуба.
Ох, уж этот мистер Блэк, всегда что-нибудь придумает! Когда веселье несколько утихло,
Блэк сказал:
- Я тебе сейчас не отдам эту фотографию, Хосе. Я еще не теряю надежды вручить тебе
весь свой архив, когда ты опять будешь чемпионом мира.
- Боюсь, что в этом случае он навсегда останется у вас, - ответил Капабланка.
- Нет, я верю в тебя, Хосе. Такой гений!
Капабланка взял в руки фотографию. Интересно все-таки, какие далекие воспоминания
доносят до нас эти кусочки картона. Вот мистер Эттлингер, это он считал, что открыл
Капабланку. А вот и Хосе в курточке «Вудклиф-школы». Директор запретил в то время
юному кубинцу ходить в Манхэттенский клуб, а мистер Эттлингер добился для него
разрешения приходить сюда по воскресеньям. Поистине этот клуб родной Капабланке: здесь
он заработал первую категорию, победил чемпиона Редмингтона. И как всегда манхэттенцы
переживали успехи своего любимца!
Капабланка посмотрел на часы. Без четверти одиннадцать. Скоро приедет Ольга.
Скорее бы, немножко не по себе. Брр! Вдруг будто что-то тяжелое, мягкое ударило по голове.
Сразу стало душно, жарко. Капабланка поднялся со стула, непослушные руки никак не могли
сдернуть плаща.
- Помогите мне! Помогите снять плащ…- обратился он к шахматистам и без сознания
рухнул на пол. Мистер Блэк первым бросился к любимцу, поднял его слабыми руками и с
помощью других положил на кушетку. Вызвали «Скорую помощь». Хосе Рауль не приходил в
сознание. На следующее утро восьмого марта сорок второго года он скончался в госпитале.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 196
Смерть, которую, быть может, пожелал бы себе любой шахматист! Последние сознательные
секунды жизни шахматный гений провел именно в той обстановке, которую всю жизнь так
любил. Его глаза видели шахматы, принесшие ему славу и всемирное, признание, он слышал
восторженные похвалы искренних почитателей: вместе с друзьями беззаботно смеялся
шуткам. Он был любим, его окружали люди, всем сердцем преданные той игре, которой он
отдал свой гений и артистичность.
Опечаленная Куба похоронила Хосе Рауля с почестями, обычно воздававшимися в этой
стране полковникам, убитым в сражении. Поныне помнит она своего национального
шахматного героя!
Даже по внешнему виду легко было определить, что Отто Шехтель был озабочен. Час
назад позвонил по телефону Шпак. Голос его был строгим, Шехтелю нетрудно было понять,
что оберштурмбаннфюрер не в духе. Слава богу, за шесть лет совместной работы привык уже
определять настроение начальства. Задание было необычным: завтра к утру доставить все
сведения о выступлениях Алехина за два последних года. Нет, речь не о какой-нибудь
крамоле - гестапо точно знает: чемпион мира не прочел за это время ни одной лекции, да,
пожалуй, и не сказал публично ни одного слова. Он лишь играл в турнирах да давал сеансы.
Но именно об игре-то и идет речь. Шпака интересуют результаты Алехина в турнирах, счет
сеансов. Зачем это нужно? Кто знает! Это дело начальства, низшие чнны не должны задавать
вопросы. Шехтелю пришлось срочно мобилизовать всех своих подчиненных. Мигом
притащили шахматные журналы, газеты со статьями о турнирах, вырезки. Вон сколько
бумаги исписали эти сумасшедшие! Действительно, одержимые!
«Я так и знал, что с этим русским будут еще неприятности, - подумал Шехтель. -
Предчувствовал еще два года назад. Недаром уже в первый день предлагал Шпаку разом с
ним покончить. Нет, видите ли, нельзя: он - чемпион мира! Великая немецкая нация должна
ценить гениев в любой области культуры. Вот и цени теперь! А впрочем, может быть, все
пройдет хорошо, еще неизвестно, зачем нужны эти сведения. Ведет себя Алехин неплохо,
играет в шахматы и больше ничего. Два года Шехтель даже ничего не слыхал о нем. Так чего
же беспокоиться?»
И все же штурмбанпфюреру было не по себе. Больше всего волновал его грозный тон
Шпака. Плохой признак! В таких случаях держи ухо востро, можно мигом потерять все, даже
жизнь. Пошлет куда-нибудь на передовую. Нужно точно выполнить его задание, дать все
нужные сведения. Не упустить ни одной мелочи, самой незначительной детали. То и дело
Шехтель нажимал кнопку под столом, и секретарша приглашала в кабинет нужного
сотрудника. Найдя в статье какой-нибудь интересный факт, Шехтель хотел разузнать о нем
подробнее и приказывал отыскать новые материалы. Немецкая пунктуальность, она
проявляется и в широких фронтовых операциях и в подготовке простейшего документа.
Шехтель плохо понимал шахматы; сам он лишь иногда играл в них дома с приятелями
и, конечно, не умел разбираться ни в партиях, записанных каким-то неизвестным ему
способом, ни в комментариях, в которых авторы отмечали хорошие и плохие ходы. В конце
концов, он бросил смотреть партии и стал читать лишь обзорные статьи и литературные
заметки о турнирах. Но даже из этого материала он вскоре понял, каких значительных
успехов добился чемпион мира в турнирах последних лет.
Начало было скромным. В сорок первом году в Мюнхене Алехин разделил второе и
третье места. Это легко понять, особенно хорошо зная о причинах посредственной игры
чемпиона. Достаточно было вспомнить вид Алехина после плена: не до игры ему было в те
дни: кости да кожа. Зато потом все шло с завидным постоянством, как в хорошо отлаженном
автомате. В семи турнирах играл Алехин с сорок первого по сорок третий год и все семь раз
выходил победителем. Неважно, какой был состав, кто из гроссмейстеров и мастеров
участвовал в этих состязаниях. Конечный итог всегда был один и тот же - Алехин первый,
лишь изредка кто-нибудь догонял его, и тогда они делили первые два приза. Но это
случилось всего дважды, остальные пять турниров Алехин выиграл единолично.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 197
было в зале - все рода войск, все чины. Даже один генерал сидел за шахматной доской. А
позади играющих - зрители, тоже военные, но низших чинов. Пришли посмотреть, как будет
сражаться начальство с чемпионом мира. Ни одного штатского - им запрещено
присутствовать на армейских праздниках.
Царила напряженная тишина. Военные о чем-то тихо переговаривались друг с другом,
бросали любопытные взгляды на Алехина. Чемпион мира был сегодня в отличном
настроении. Только что Шехтель сообщил ему о том, что получен приказ выдать ему визу в
Испанию. Наконец-то! Можно уехать отсюда, поехать в Аргентину. Жаль, конечно, что не
разрешили поехать Грейс, по она что-то молчит, не отвечает на письма. Может, что-нибудь
плохо с домом в Дьепе? Ничего, устроюсь сам, потом можно будет вызвать и Грейс».
Близилось начало сеанса. К Алехину подошел чех Каличка, привезший из шахматного
клуба комплекты фигур и помогавший в организации сеанса. Он отвел Алехина в сторону.
- Случайно я слышал сейчас разговор Шехтеля по телефону, - сообщил он чемпиону
мира. - Видимо, с каким-то начальником. Против вас, оказывается, подобрали очень сильный
состав. Шехтель хвалился: собирается напоследок устроить вам разгром.
- Вот как! Самый сильный состав. А вы знаете кого-либо из сидящих?
Каличка осмотрел ряды участников сеанса.
- Нет. Мне никто из них не известен, - уверенно сказал чех.
- Отлично! - обрадовался Алехин. - Значит, хотят учинить разгром? Ну что ж,
посмотрим. Пусть попробуют, - улыбнулся Алехин.
- Может быть, лучше попросить уменьшить количество досок, - предложил Каличка. -
Вы ведь так слабы после болезни.
- Ничего, дорогой Каличка! - вздохнул русский чемпион. - Мне в жизни приходилось
выдерживать и не такое. Давайте начинать.
Алехин вошел внутрь прямоугольника столов. Его встретили напряженным молчанием.
Он подошел к первой доске, за которой сидел генерал, и хотел уже сделать первый ход. Затем
он вдруг хлопнул рукой по левой стороне груди и полез в боковой карман пиджака. Пошарив
там и не найдя, что нужно, Алехин обыскал затем остальные карманы. Вид его был
растерянный, он в удивлении пожимал плечами. Затем он подозвал к себе Каличку и о чем-то
долго совещался с чехом. Каличка явно не соглашался с предложением чемпиона. В конце
концов Алехин, видимо, уговорил чеха, и тот обратился к немцам со следующими словами:
- Уважаемые господа офицеры! Чемпион мира приносит глубочайшие извинения. Он
где-то потерял свои очки и не может играть сеанса. Но, чтобы не срывать намеченного
выступления, господин Алехин решил давать сеанс вслепую.
- Это как так? - крикнул кто-то из зрителей.
- Чемпион мира будет находиться в соседней комнате и по памяти играть все тридцать
досок. Я буду передавать его ходы по шахматной нотации, а также относить ему ваши
ответы.
В зале несколько минут царило небывалое возбуждение. Участники сеанса, вместе с
ними и стоявшие сзади зрители, оживленно обсуждали неожиданное и необычное решение
чемпиона. Появился Шехтель. Он подошел к доске, за которой сидел генерал, туда же
устремились два организатора сеанса. До Алехина и Калички донеслись их возбужденные
голоса.
- Это унизительно для нас! - горячился генерал. - Я лично не собираюсь участвовать в
такой игре.
- А что делать? - вмешался один из организаторов. - Он действительно всегда играет в
шахматы в очках.
- Пошлите куда-нибудь за очками, - предложил генерал.
- Куда? Сегодня воскресенье. Потом подобрать очки не такое быстрое дело, генерал.
- Но как же он будет играть?! - удивленно воскликнул другой организатор. - Вслепую на
тридцати досках! Этого не могли делать ни Ласкер, ни Капабланка.
- Его разобьют наши ребята, - поддержал первый организатор.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 200
Вновь потекли часы игры, не прерываемые особыми происшествиями. Часов через пять
Алехин выиграл десятка два партий, в трех игра закончилась вничью. Оставалось всего
несколько досок. Вокруг них столпились любопытные и те, кто уже кончил игру. Эти
подсказывали больше всех: не сумев победить в собственной партии, они прилагали усилия,
чтобы показать свою силу в партиях соседей.
Вдруг в одном углу в одной из партий возникло бурное оживление. После длительного
совещания с окружающими офицер, игравший на этой доске, заявил Каличке:
- Передайте господину Алехину: я играю ферзем на е-четыре. Ему шах и мат в четыре
хода.
Каличка ушел в соседнюю комнату и тут же вернулся.
- Вы немножко опаздываете, - улыбаясь, заявил он самоуверенному немцу. - Чемпион
мира в свою очередь объявляет вам мат в два хода.
И, передвинув белую ладью, Каличка защитился от шаха черного ферзя. В свою
очередь от вскрытого шаха белым слоном защищал только один ход, да и то ненадолго.
Количество досок уменьшалось с катастрофической для немцев быстротой. Алехину
теперь легко было играть небольшое количество партий, и он отвечал на ходы немцев
значительно быстрее. Вскоре осталась всего одна доска, на которой играл генерал. Он, по-
Видимому, понимал шахматы лучше других, кроме того, ему помогало больше всего
советчиков. Делая ход, он поучал окружающих, высказывал глубокомысленные, на его
взгляд, суждения о шахматах. Но вскоре и его позиция стала безнадежной, и он сказал
Каличке, что сдает партию.
вторил ему другой. «Мы не надеемся, что вы будете продолжать печатать партии Алехина, -
вторил коллегам третий. - Мы требуем этого». А четвертый свою мысль выразил образно:
«Если святой Петр плохой шахматист, а дьявол - отличный, - писал он, - то я предпочту
разбирать партии дьявола».
«А почему вы так нападаете на Алехина? - спрашивал Джон Ханнак из Филадельфии, -
Ведь Макс Эйве тоже играет с фашистами. Он же в сорок первом году сыграл в Карлсбаде
матч с чемпионом фашистской Германии Боголюбовым».
И тут же приводил свой разговор с Алехиным в сорок первом году.
- Что вы скажете о вашем друге Эйве? - с явным вызовом спросил тогда Ханнака
Алехин. - Он уже сотрудничает с фашистами. А я - царский офицер - стою за свободу и
демократию и ненавижу расизм. Я знаю только хороших и плохих шахматистов, не смотрю,
евреи они, магометане или буддисты. Я готов играть матч с большевиком Ботвинником и
американцем Решевским и не буду разглядывать их генеалогическое дерево.
А еще один читатель спрашивал: «А почему вы не клеймите Ефима Боголюбова? Этот
человек стал в последние годы выразителем самой откровенной фашистской идеологии.
Проиграв одну из турнирных партий Флору, Боголюбов сказал в сердцах:
- Вот скоро Гитлер завоюет Россию, тебя поймают и по моей протекции не повесят, а
только расстреляют.
Когда на турнире в Ноттингеме в тридцать шестом году Решевский, следуя канонам
своей религии, попросил в субботу одного из любителей записывать ходы, его противник
Боголюбов вскочил возмущенный.
- Это выпад против моей родины! - закричал шахматный проповедник расизма.
И вот теперь вы не клеймите его? Оставляете в покое и других, кто играл в немецких
турнирах. Почему?
Ответ на эти вопросы вскоре дала статья в том же журнале. В годы войны в шахматной
жизни США важную роль играл гроссмейстер Рейбен Файн - человек с тяжелым характером,
выливший впоследствии немало грязи на Капабланку и Алехина, на своего соотечественника
Решевского и на всю американскую шахматную организацию. В те годы фотография Файна
из сходила со страниц журнала «Америкэн чесс ревю», в каждом номере печаталась
минимум одна его поучающая статья.
Тайное стало явным. В очередной пространной статье Файн решительно заявил, что
Алехин давно уже является чемпионом мира только по названию, что имеются уже шесть
человек - один из первых сам Файн, - кто легко его побьет в матче. Вывод, по Файну, был
ясен: нужно лишить Алехина звания чемпиона мира и разыграть это звание вновь,
желательно в турнире с участием шести или восьми человек. Одним из первых участников
такого турнира был назван сам Файн. Так этот развязный молодой человек, укрывшись в
безопасном месте, не испытывающий ужасов войны, решал судьбу своих измученных в
военном горниле коллег.
Шахматный мир понимал всю тенденциозность таких устремлений и читал подобные
статьи с недоверием. Однако находились и в Европе такие, кто с охотой использовал их для
своих целей. Во время двойного поединка с Эйве Алехин резкими высказываниями обидел
немало голландских сторонников Эйве, и они сейчас не прочь были поддержать инициативу
американского гроссмейстера, тем более, что с падением Алехина их Эйве сразу возвышался.
С болью читал Алехин эти статьи. Вот чем хочет отплатить мир своему чемпиону, отдавшему
все силы, всю жизнь для прославления шахматного искусства.
Тем временем жизнь его в Мадриде становилась хуже и хуже. Шахматные «запасы» в
стране были исчерпаны, не было больше турниров и сеансов. По счастью, один из меценатов
выдал скудные средства для обучения способного мальчика, Артура Помара, и это на время
поддержало Алехина. Но вскоре и это подкрепление кончилось. Сколько раз совещались
испанские коллеги Алехина, ища возможности еще чем-нибудь помочь чемпиону мира.
Вдруг им повезло. Алехин получил приглашение на турнир в Португалию. С трудно
скрываемой радостью проводили засидевшегося гостя испанские шахматисты и облегченно
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 205
Счастья не было.
Тогда Алехин решил быть более осторожным - слишком уж много зависело от этих
минут. Теперь он играл уже не на номера, а ограничиваясь двойными шансами и ставя на
красное и черное, чет и нечет. Иногда он угадывал, но в большинстве случаев результат был
как раз обратным. Когда крупье кричал «красный», фишка Алехина чаще всего оказывалась
на черном номере, и наоборот. А между тем выиграть было так просто! Сосед Алехина, начав
с трех-четырех фишек, уже несколько раз получал огромные кучки выигрыша и теперь
обладал значительной суммой. Алехин пробовал было следовать за счастливцем и повторять
его ставки, но, как назло, это были как раз те немногие случаи, когда сосед проигрывал.
«Вот так и в жизни, - думал Алехин. - Одному везет, хотя он ничего для этого и не
делает, а другого все время преследует неудача, хотя он и мужественно против нее борется.
Судьба,. безжалостная слепая судьба!»
Наконец наступил момент, когда у Алехина осталась всего одна единственная
квадратная фишка. Долго не решался он выпустить из рук последнюю надежду, судорожно
сжимая нагревшийся, взмокший кусочек пластмассы, олицетворение своей судьбы. Но вот он
решительно поставил фишку на черное и, скрестив руки на груди, безразлично посматривал
через головы играющих.
- Красное! - воскликнул крупье.
Все было кончено. Постояв немного у стола, Алехин медленно пошел к выходу. Вокруг
все так же царил ажиотаж игры, десятки людей продолжали испытывать свое счастье. А для
него испытание кончилось, в ушах отчетливо слышался скрежет ненавистной лопаточки
крупье, снимающей с сукна последние эскудо.
- Ставок больше нет! - крикнул крупье за ближайшим столом. Алехин вздрогнул: для
него действительно ставок больше не было.
Его всегда удивляло, почему так неуютно устроены номера даже в самых дорогих
гостиницах. Внешне все красиво: нежная расцветка обоев, сверкающая белизной ванная
комната, сигналы коридорным. Все к твоим услугам: нажмешь кнопку - пожалуйста,
господин Алехин! Живи, наслаждайся! А присмотришься, поживешь с недельку, и захочется
куда-нибудь в уютную комнату, где все приспособлено для жизни, работы, отдыха.
У забытого чемпиона было больше чем достаточно свободного времени, чтобы
присмотреться. Вот уже месяц, как он живет один, совершенно один в полупустом «Парк-
отеле» Эсториаля. Люпи уехал в Лондон, исчез последний человек, с кем можно поговорить,
кому можно пожаловаться… чуть было не сказал: с кем поделиться радостями. Какие уж тут
радости в этакой жизни! С утра до вечера дома на кровати, даже на прогулку в последнее
время не ходит. Не хочется попадаться на глаза людям, проходить мимо портье, всегда
оглядывающего тебя критическим, презрительным взглядом.
Хотел было работать - не получается. Над чем работать и зачем? Что ждет впереди -
неизвестно. Да и как будешь работать: столик маленький, неудобный, положишь книгу,
больше и места нет. Шахматы приходится на подставку для чемоданов ставить, письма не
напишешь, недаром все пишут письма в фойе. А ему нож острый спускаться в фойе,
встречать людей…
Положив ноги на стул, Алехин примостился на кровати, уставившись неподвижным
взором в непонятную гравюру на противоположной стене. Никак не мог он понять, что там
нарисовано. Неясная картина, такая же неясная, как его жизнь в последнее время. И что это
за манера у хозяев - вешать в номерах самые странные гравюры? Сами не знают, что это
такое, а вешают. Для важности, по- Видимому. Так уж принято: в дорогом отеле должны
обязательно висеть самые замысловатые, самые непонятные картины.
«Хватит, нужно вставать», - не раз уж решал Алехин, но продолжал лежать. Ему
предстоял долгий мучительный вечер и бесконечная бессонная ночь. Самое страшное время:
заснуть невозможно, а усталые, больные глаза не позволяют читать при слабом свете бра.
Лампы настольной и той нет, сколько раз просил! Вот и мечешься всю ночь по комнате или
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 209
полутемном зале сидели, прижавшись друг к другу, влюбленные пары, за иными столами
сидели одинокие женщины, одежда и вид которых не вызывали сомнений в их профессии. На
невысокой эстраде выступали артисты. Они часто сходили в зал и продолжали петь или
играть, прогуливаясь меж столиков.
Люпи заказал вина и водки. Алехин залпом выпил две стопки, почти не закусывая. Он
сразу же захмелел; это не удивило Люпи, с опасением следившего за тяжелым состоянием
друга.
- Так вот, утешительного мало, - начал португалец. - Они устроили специальное
совещание. Было много крику.
- В чем хоть меня обвиняют?! - с болью спросил Алехин.
- Играли в турнирах при фашистах.
- Да рааве я один! Почему других не судят?! Я же вам говорил, Люпи. Как я мог
отказаться - угрозы, хлебные карточки? Потом, я же шахматист, Люпи, а этот ужас длился
шесть лет! Скажи художнику: шесть лет не рисуй; музыканту: не играй, - разве настоящий
согласится!
- Я им говорил: что вы хотите? Какую невероятную жизнь прожил Алехин! Две войны,
революция, голод, эмиграция, фашизм. Как тут не наделать ошибок! Да разве слушают!
Нашлись и такие, кто требовал снять с вас звание чемпиона мира. Этот вопрос еще будет
решаться…
- Вот это понятно! Это причина настоящая! - вскричал Алехин. - Я их понимаю! Снять
звание легче, чем выиграть у меня матч… А что говорили русские?…
- Их не было. Они не приехали, - ответил Люпи и продолжал после небольшой паузы:-
Американцы настояли - принять решение не приглашать вас на турниры, не давать сеансов.
- Значит, голодная смерть. Кстати, мне сегодня сказали - нужно освобождать номер.
- Ничего, что-нибудь придумаем! - успокоил Люпи.
- Что вы придумаете? Что теперь можно придумать!… Пианист на сцене заиграл
тоскливую мелодию. Под аккомпанемент скрипки низкий баритон пропел:
Печально на душе, темно и безвозвратно,
Так жутко все кругом, как в омуте речном.
В безвыходной тоске рыдаю безответно…
- Как с визой во Францию? - тихо спросил Алехин.
- Не дают. Граница закрыта на неопределенный срок.
- Тогда все! - безнадежно махнул рукой Алехин. - Вы меня простите, Люпи, я эту
бутылочку возьму с собой. И если можно, дайте мне несколько эскудо: у меня нет даже на
сигареты.
- Пожалуйста, доктор, - протянул деньги португалец, поднимаясь из-за столика. -
Ничего, не волнуйтесь, все уладится. Что-нибудь придумаем. А пока отдыхайте.
- Отдыхать, - горько усмехнулся Алехин, расставаясь с Люпи у выхода из кафе. - Как
все заботятся о моем отдыхе! Пора и мне о нем подумать.
Вяло пожав руку португальца, Алехин скрылся в темноте. Люпи рванулся было следом,
чтобы задержать, остановить, но потом раздумал. Чем он мог помочь? Да и кто в этом мире
мог сейчас оказать помощь этому покинутому всеми, отверженному человеку?!.
Тяжелые шаги гулко раздавались в пустынном в этот ночной час фойе отеля. Не глядя
на портье, Алехин взял протянутый ключ. В номере он достал из шкафа рюмку, вынул
принесенную бутылку и сел в кресло. Пить не хотелось. Несколько минут он бессмысленно
смотрел на занавеску, прикрывающую балконную дверь, потом на шахматы, расставленные в
первоначальное положение на подставке для чемоданов.
- Да, да! Теперь уже один. Совсем, совсем один, - тихо прошептал он, сокрушенно
покачивая головой. - Только вы со мной, мои маленькие друзья! - нежно погладил Алехин
деревянные фигурки. - Одни вы мне верны, да и я всегда любил вас! Все для вас бросил:
карьеру юриста, родину, Надю… Вот и остался один: ни семьи, ни дома. Прожил всю жизнь
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 211
скитальцем - вечные отели, поезда, турнирные залы. И всегда был одинок: и в славе и в
падении. Одинок… Совсем, совсем одинок!…
Алехин вскочил с места, быстро зашагал по комнате.
- И все-таки я не кляну вас! Это злые люди придумали, будто Чигорин сжег перед
смертью свои шахматы. Нелепость! Шахматы дают радость, свою, особую, ни с чем не
сравнимую радость! Вас будут любить люди. Да, да, поймут и полюбят… Поймут и
полюбят…
Подойдя к полке, он взял книгу. Это была «Сестра Керри», оставленная кем-то из
постояльцев номера. Много раз перечитывал Алехин эту книгу. Его и раньше поражала сила
и убедительность, с которой Драйзер обрисовал этапы постепенного обнищания человека,
когда-то купавшегося в благополучии и довольстве, но тогда он считал, что причина падения
героя книги - личная слабость, отсутствие воли и энергии в борьбе за жизнь. Теперь его
собственный опыт убедил Алехина, что лестница жизни, крутая и непреодолимая при
движении вверх, становится удивительно скользкой, когда человек летит по ней вниз.
«Стоит ли продолжать? - чуть слышно пробормотал Гарствуд и растянулся во всю
длину…» Этими словами заканчивалась история человека, дошедшего в своем падении до
самоубийства в ночлежном доме.
- А стоит ли мне продолжать? - вслух спросил себя Алехин. - В совершенно
безнадежной позиции нужно сдаваться.
Да, да, сдаваться. Зачем терзать себя, продолжать мучения, котда можно покончить со
всем одним ударом? Человек должен иметь достаточно мужества и воли, чтобы властно
распорядиться своей судьбой. «Самоубийца похож на шахматного игрока, партия которого
стоит плохо, и он, вместо того чтобы играть с удвоенным вниманием, предпочитает сдать ее,
смешать фигуры», - пришли ему на память слова Толстого.
- Ты прав и не прав, великий знаток души человека! - пробормотал Алехин. - Ты
говоришь - «партия стоит плохо». А если совсем безнадежно, как у меня теперь? Что тогда
сделаешь даже с удвоенным вниманием? Ни проблеска, ни просвета!
И мысли его вновь - в который раз! - перебросились на собственную судьбу. «Что меня
ждет? - думал он. - Суд, разбор грязных дел, состряпанных врагами. За что? Ну, играл в
турнирах при фашистах! А что было делать?» И хотя даже в этот тяжелый момент он
целиком оправдывал себя, все же где-то в глубине души его не покидало сознание
собственной виновности. «А разве ты не дал оснований для обвинения? - спрашивал он себя.
- Разве в твоем поведении не было такого, что заслуживает осуждения? Ну, признайся, разве
не был ты доволен, когда вокруг твоего имени нацисты поднимали шумиху? «С нами
чемпион мира! - кричали они. - Да здравствует чемпион мира!» И ты ведь не протестовал
против этого, наоборот, довольный, слушал эти речи. Уж очень ты любил всю жизнь славу и
себя в этой славе. Вот теперь и расплачивайся!
Как это Флор говорил, меня называют в России? Ах да, беспринципный…
Беспринципный в жизни и в политике. А пожалуй, они правы, действительно
беспринципный… Ну вот, в такой момент и начал ругать себя. Как это пишут в советских
газетах: самокритикой занялся. Тут дело до петли дошло, а он себя критикует. До петли… до
петли… А ведь это идея! Сразу все будет кончено. Взять простыню, свить канат и…»
Алехин испуганно взглянул вверх, мысленно примериваясь и проверяя прочность
крюка, удерживающего люстру. На миг ему представилось, как он влезает на стол,
привязывает канат, продевает голову в петлю… Затем ногой толкает стол и - страшный рывок
за шею…
«Брр! Ужасно! - содрогнулся Алехин. - Все что угодно, только не это! Слишком
позорная смерть. Вот английский мастер Ейтс - тот газом… Открыл кран - и все! Это лучше.
А талантливый был шахматист, как он однажды меня разгромил! Ни с того ни с сего, бац
ладью на аш-два… Я даже растерялся. И что его заставило покончить с собой? Говорят,
нужда, вечная спутница престарелых шахматистов…»
Жуткие мысли душили его, ему хотелось ощутить признаки жизни, услышать
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 212
вновь вызываю вас на матч за мировое первенство. Если вы согласны, я жду вашего ответа, в
котором прошу вас указать ваше мнение о времени и месте матча.
4 февраля 1946 года. Михаил Ботвинник».
Сквозь слезы невидящим взглядом смотрел Алехин то на телеграмму, то в глаза
горничной. Он улыбался, и в ответ на его открытую, детски ясную улыбку улыбалась
Мануэлла. Хотя ей и непонятно было, в чем дело, все же она не могла не разделить радости
доктора Алекса, как не могла не ответить на его улыбку. Доброе сердце подсказывало ей: так
может улыбаться человек, только что избежавший смерти.
- Я думал об этом, - немного нахмурившись, ответил Алехин. - Ботвинник моложе меня
на девятнадцать лет, и это, конечно, большое преимущество.
- Вам нужно как следует отдохнуть!
- Опять отдохнуть! - воскликнул Алехин. - Лучше не говорите мне этого слова!…
- Ну, поправиться, подкрепить здоровье. Ваш противник молодой, здоровый.
- Но ведь я буду играть в Москве! Значит, мне тоже нужно будет сбросить лет десять, -
улыбнулся чемпион мира.
Сообщение о вызове Ботвинника и согласии Алехина на матч немедленно появилось
как сенсация во всех газетах мира. Любители шахмат всех стран радостно приветствовали
предстоящую встречу сильнейших шахматистов современности: однако те, кому такая
встреча мешала без игры завоевать титул сильнейшего в мире, подняли крик. «Позор!
Русские хотят играть с коллаборационистом Алехиным, - писали они в газетах. - Мы лишили
Алехина звания чемпиона мира, а Ботвинник вновь поднял его на шахматный трон.
Международная шахматная федерация должна запретить этот матч!»
Алехин болезненно переживал такие выпады, он боялся, как бы врагам не удалось
сорвать его встречу с советским чемпионом. Но немногие корыстные нападки тонули в
общем одобрении людей благоразумных, объективно расценивающих предстоящую встречу.
«Россия как заботливая мать поддержала блудного сына в самый трудный для него момент», -
писала чешская газета, и эти строки вызвали у Алехина волну благодарности к покинутой им
когда-то родине. Крики желавших сорвать матч становились все слабее, и было ясно, что им
не удастся повлиять на советских шахматистов, твердо решивших провести матч своего
лидера с чемпионом мира. И Алехин уже не сомневался, что вновь настало время всеобщего
признания, что скоро осуществится его поездка в Москву.
На закате погожего мартовского дня Алехин отдыхал после обеда в кресле в фойе
«Парк-отеля». Портье видел, как он с полчаса перелистывал скопившиеся за неделю газеты
на различных языках, изредка углубляясь в какую-нибудь статью. Вдруг он заволновался,
стал беспокойно озираться по сторонам, видимо, ища, с кем бы поделиться мучившими его
мыслями. Потом он встал, подошел к портье и попросил соединить по телефону с Люпи.
Пока телефонистка устанавливала связь, Алехин не выпускал газеты, беспокойно выстукивая
нервную дробь пальцами по столу. После неоднократных попыток телефонистка нашла
Люпи в одном из клубов.
- Люпи. Это Алехин! - порывисто закричал в трубку взволнованный русский. - Я вас
очень прошу, приезжайте ко мне. Да, да, сейчас, именно сейчас! Это очень важно, так важно,
что вы и представить не можете. Приедете? Благодарю вас. Жду у входа в отель.
Минут через десять появился изрядно запыхавшийся португалец. Едва поздоровавшись,
Алехин увлек Люпи к столику и показал взволновавшую его статью.
- Ну и что? - удивленно спросил Люпи, кончив читать статью.
- Как что! Черчилль хочет снова начать войну. Как вы можете говорить об этом
спокойно!
- А, кто обращает внимание на эти речи!
- Речи! Хороши речи! Мир потерял разум. И это в тот момент, когда с Ботвинником уже
все договорено!
- Не волнуйтесь. Поедете, будете играть, ничего не случится.
- Уже дважды моя поездка в Москву была близка, и каждый раз что-нибудь мешало. В
тридцать пятом году проиграл матч Эйве, в тридцать девятом - война. Если еще раз сорвется,
я не выдержу!
- Почему сорвется? Никакой войны не будет, - успокаивал португалец.
- Сколько бед принесли мне эти войны! И теперь, когда самое страшное уже позади…
- Ничего, доктор, все будет в порядке. Пойдемте лучше погуляем.
Стояла тихая, безветренная погода, гигантские листья пальм бросали на землю
недвижимые тени. Океан дремал, серебристо-желтый отблеск луны разрезал на две части его
бескрайное полированное зеркало.
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 215
Эпилог
Скитальцу в жизни нет покоя и после смерти. Жаркие споры разгорелись между
французской легацией в Лиссабоне, министерством иностранных дел и португальскими
священниками по вопросу о том, как, где и по обрядам какой религии хоронить Алехина. В
чужих странах для изгнанника не находилось даже жалкого клочка земли. Только на двадцать
третий день после смерти, шестнадцатого апреля сорок шестого года, отыскали, наконец,
возможность как-то решить посмертную судьбу Алехина. Его гроб был поставлен в
усыпальницу шахматиста Мануэля Эстева на кладбище св. Иоанна близ Эсториаля. Мог ли
предполагать рядовой шахматный любитель, что ему когда-нибудь придется делить
коммунальную гробницу с величайшим шахматным гением?
Прошло десять лет. Шахматный мир готовился отмечать десятилетнюю годовщину со
дня смерти Алехина. В Париже собрались вице-президенты Международной шахматной
федерации. Посматривая на своих коллег, изредка подкрепляя свои слова скупыми жестами,
Александр Александрович Котов : БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ 217
его жизни, что заботы о доме в Дьепе больше волновали ее, чем судьба супруга. Но что
делать! Иногда нельзя говорить то, что думаешь.
Мы приглашаем госпожу Алехину на торжества в Москве, на открытие памятника ее
супругу…- начал было Рагозин, но Грейс, выслушав перевод его слов, неожиданно резко
перебила советского делегата.
- Инаф Москоу! - гневно выкрикнула Грейс, потряхивая маленьким кулачком. - Москва
достаточно портила мне жизнь! Хватит! Я не хочу слышать о перевозе праха Алехина в
Россию и категорически настаиваю на своих правах. Если вы примете другое решение, на
мою сторону встанет закон. Я уже советовалась с адвокатом.
Через два месяца на кладбище Монпарнас был захоронен маленький ящичек,
прибывший из Португалии. Но Грейс не дано было присутствовать при печальных
торжествах: она скончалась за две недели до юбилейной даты.
Когда спало покрывало со скромного надгробного камня, делегаты многих стран,
собравшиеся у могилы, прочли надпись:
«Александр Алехин. 1892- 1946 г. Гений шахмат России и Франции».
А еще через несколько месяцев весь цвет шахматного мира собрался в концертном зале
имени Чайковского в Москве.
- Уважаемые дамы и господа! Дорогие товарищи! - открыл собрание представитель
шахматной организации Советского Союза. - Сегодня в этом зале, носящем имя гения
русской музыки, мы открываем турнир памяти гения отечественной шахматной школы
Александра Александровича Алехина. Он родился в Москве, здесь шлифовался его
шахматный талант. В нашей стране он получил звание гроссмейстера. Много лет затем жил
Алехин вне пределов Родины, но паша связь с ним не прекращалась ни на один момент. Мы
мысленно сопровождали его на многотрудном шахматном пути. Мы горячо желали ему
победы в титаническом матче с Капабланкой, а когда эта победа пришла, мы радовались
торжеству отечественной шахматной мысли. Мы восторгались его неповторимыми победами
в Сан-Ремо и Бледе и искренне огорчились внезапной катастрофой в матче с Максом Эйве в
тридцать пятом году. Но мы не верили, что это творческая смерть Алехина, и эта вера
подтвердилась его незабываемым взлетом в году тридцать седьмом.
Всю свою жизнь, все свои силы, мысли, здоровье Алехин отдал шахматам, начиная от
детских анализов при свете лампады и кончая последним вздохом над шахматной доской с
расставленными фигурами. И мудрые шахматы отблагодарили Алехина за эту любовь. Они
раскрыли ему свои самые сокровенные тайны, самые сложные законы, управляющие
движениями фигур на доске. Они позволили ему проводить неповторимые стратегические
планы, наполнять их сверкающими блестками, вызывать на доске неукротимые
комбинационные бури.
Десять лет назад Алехин ушел из этого мира. Но он остается навсегда в памяти
истинных любителей шахмат. Его глубокие мысли будут вечно жить среди шахматистов, а
бессмертные партии восхищать людей, привлекать их к многогранному, покрытому
таинством шахматному искусству.
Миллионы советских людей слушали эти слова по радио, теплое чувство радости
согревало их сердца. Жив Александр Алехин, вернулся он, наконец, на свою Родину! Его
шахматные заветы вечны, учению его принадлежит будущее. С гордостью несет по всему
миру молодой отряд алехинских учеников идея своего великого шахматного учителя.