270 Сергей Прокофьев. Письма. Воспоминания.

Статьи

Валентина Холопова

О КОНЦЕПЦИИ ШЕСТОЙ СИМФОНИИ

Немецкий издатель Эрнст Кун, выпуская серию сборников
о Прокофьеве с общим названием «Против линии социалисти-
ческого реализма? Поздние сонаты, оркестровые и сценические
произведения Прокофьева», обратился среди прочих авторов так-
же и ко мне: не выберу ли я какую-либо тему для статьи. Подоб-
ная постановка проблемы показалась мне нетрадиционной для
российского музыкознания, и остановилась я на концепции
Шестой симфонии, поскольку ее кричаще-трагическое оконча-
ние для послевоенного произведения мне казалось всегда загад-
кой. Моя статья под соответствующим названием «Шестая сим-
фония Прокофьева: против линии социалистического реализ-
ма» была опубликована в издании: «Schrag zur Linie des
Sozialistischen Realismus? Ein internationales Symposium»
(Prokofjew-Studien. Band 3. Berlin: Verlag Ernst Kuhn, 2005). Поде-
люсь несколькими мыслями, связанными с этой работой.
Прежде всего мне прищлось обратиться к природе оптимизма
марксистско-ленинской философии. Марксистское мировоззрение
было исключительно оптимистичным. Социализм мыслился как
снимающий противоречия капитализма, а дальнейшая ступень -
коммунизм — объявлялась как общественный идеал, который пла-
нировалось достигнуть в определенные годы XX века. Коммунис-
тическая партия и советское государство требовали от создателей
искусства веры в эту философию и прямого ее воплощения для це-
ленаправленного достижения всем обществом вьщвинутого идеала.
Отсюда — такая лучезарность фильмов «Веселые ребята», «Кубан-
ские казаки» с музыкой И.О. Дунаевского, «Свинарка и пастух», «По-
езд идет на восток» с музыкой Т.Н. Хренникова и т. п.
Для авторов симфоний проблема оптимизма оборачивалась
в первую очередь проблемой финала. «Досмотр за финалами» со-
ставлял едва ли не главную идейно-воспитательную задачу для
официальных советских руководителей. Как писал К.А. Караев о
Шостаковиче в 1957 году, «любителям внешнего благополучия
постоянно хочется, чтобы малосимпатичное им содержание не-
которых симфоний Д.Шостаковича было бы, по крайней мере,
уравновешено солидно громким и вполне бодрым финалом»'.

' Караев К. Несколько мыслей о трагическом в музыке / / Советская музыка.

1957. № 4 . С. 65.
в. Холопова. О концепции Шестой симфонии

Прокофьев по объективным эстетическим качествам своей

музыки был носителем не только новой, «будящей» энергии ис-
кусства, но и света, солнечности, неподдельного оптимистиче-
ского жизнеощущения. Когда он решился вернуться в СССР по
собственной доброй воле, хотя и не без определенных сомнений,
то посчитал нужным как можно активнее включиться в совет-
скую жизнь, приобщиться к сфере мыслей новой художествен-
ной интеллигенции, обратиться к творчеству советских поэтов и
писателей. С легкой дущой он написал симфоническую сказку о
«ыонере Пете и стращном Волке (на собственный текст, 1936), для
него не было принуждением обратиться к сюжету о Гражданской
войне в опере «Семен Котко» по повести В.А. Катаева «Я сын
трудового народа». В списке прокофьевских опусов поражают
кантаты к советским датам — к 20-летию Октября на слова Марк-
са, Ленина и Сталина, к 60-летию Сталина («Здравица»), к 30-ле-
тию Октября («Расцветай, могучий край», 1947). Сергей Сергее-
вич Прокофьев по своей позиции никак не был подпольщиком,
диссидентом, он был достаточно лоялен стране, в которой жил.
Думаю, что прямота характера, гармония его человеческой нату-
ры требовали от него такого соответствия.
Тем несправедливей обрушилось на него Постановление
ЦК ВКП(б) 1948 года, тем страшнее вокруг него был затянут ти-
пично сталинский узел, когда в лагерь была отправлена его пер-
вая жена, Лина Ивановна Прокофьева. А произведением, особо
осуждаемым в политической кампании 1948 года, являлась его
Шестая симфония.
Напомню, что Шестая симфония es moll op. I l l создавалась
Прокофьевым в 1945—1947 годах, в ней три части: Allegro moderato.
Largo, Vivace. По дате окончания — это послевоенная симфония.
Но среди других симфоний этой поры она выделяется неслыхан-
но трагическим завершением, едва ли не «фанфарой ужаса» пе-
ред самым концом. Диаметрально противоположна она, напри-
мер, законченной сразу после войны Девятой симфонии Шоста-
ковича (1945), которую упрекали даже в гайдновской легкости,
не отвечающей величию одержанной Победы.
Замысел Шестой начал складываться сразу после окончания
Пятой, то есть еще в период войны. Далее развернулись опасные
для здоровья композитора события. В середине января 1945 года
Прокофьев с друзьями праздновал первое исполнение Пятой сим-
фонии, прошедшее в Большом зале Московской консерватории.
А через несколько дней у композитора случился приступ тяжелой
болезни, омрачившей дальнейшие восемь лет его жизни. В февра-
270 Сергей Прокофьев. Письма. Воспоминания. Статьи

ле 1945-го Прокофьев был настолько плох, что посетивший его

Д.Б. Кабалевский подумал, что это, возможно, конец. Но к лету
Прокофьев настолько поправился, что уже работал над «Одой на
окончание войны» и двумя частями Шестой симфонии в клавире.
Примечательны и конкретные даты работы композитора над
Шестой. 19 августа 1945-го в письме к Н.Я. Мясковскому он со-
общал: «Набросал почти две части 6-й симфонии... а окончание
симфонии пока отложу»^. Б.М. Ярустовский в своих публикаци-
ях по Шестой симфонии (1966) намекает, что повлиять на содер-
жание симфонии могли какие-то события, развернувшиеся пос-
ле победы над фашистской Германией. «Наплыв страшных обра-
зов в финале» он интерпретирует как идею Ю. Фучика — «люди,
будьте бдительны» и пишет далее: «Факт появления ее в прокофь-
евской симфонии говорит о том, что она была полностью завер-
шена не в первые безоблачные послевоенные месяцы, а несколь-
ко позднее, когда наступило известное отрезвление, и на жиз-
ненном штилевом просторе вновь появились зловещие призна-
ки бури»^. Трудно угадать, на признаки какой бури намекал Яру-
стовский, но можно констатировать: как раз в августе 1Й5
года, когда полным ходом шла работа над Шестой симфонией,
произошли «планетарные» события — два атомных взрыва в Япо-
нии: 6 августа над Хиросимой, 9 августа над Нагасаки. Разуме-
ется, указание на значение для Прокофьева этих новых мировых
событий — только одна из возможных гипотез.
Сам Прокофьев загадочным окончанием Шестой чрезвычай-
но дорожил. По свидетельству М.А. Мендельсон, 28 сентября
1946 года он говорил ей о новой симфонии следующее: «Кажет-
ся, в ней есть места лучше, чем в Пятой. Ну, у симфонии будет, в
общем, очень драматический конец — вопрос, брошенный в веч-
ность»'' . В других случаях пояснял: «Я не хотел, чтобы финал вос-
принимался как веселый придаток к предыдущим частям»^
Прокофьева все время интересовала реакция окружающих на нео-
бычное окончание симфонии. Когда перед премьерой в Ленин-
граде Сергей Сергеевич и Мира Александровна прослушали ре-
петицию, он спросил: обратила ли она внимание на «вопросы.

2 С.С. Прокофьев и Н.Я. Мясковский. Переписка. М., 1977. С. 473.

' Ярустовский Б. Волнующие документы эпохи / / Советская музыка. 1966. № 4.
С. 34. То же в кн.: Ярустовский Б. Симфонии о войне и мире. М., 1966. С. 129-130.
^ Цит. по: Мендельсон-Прокофьева М.А. Воспоминания о Сергее Прокофьеве / /
Сергей Прокофьев. Воспоминания, письма, статьи. М., 2004. С. 40.
' Цит. по: Нестьев И.В. Прокофьев. М., 1957. С. 420.
в. Холопова. О концепции Шестой симфонии

брошенные в вечность», о которых он говорил ей в процессе ра-

боты? После премьеры в Ленинграде под управлением Е.А. Мра-
винского И октября 1947 года в разговоре с Мирой Александ-
ровной Прокофьев снова обратил ее внимание на «два вопроса» в
финале. Когда Мира спросила, что же они все-таки означают, он
после некоторых промедлений ответил: «Что же такое жизнь?»
Шестая имела шумный успех. Причем общий ее тонус вос-
принимался как удивительно оптимистичный, включая и музы-
ку финала: «Общий характер произведения подъемно жизнера-
достный, волевой и мужественный. Это с особой силой проявля-
ется в финале...»® Но иногда конец финала воспринимался по-
другому: «Понятен и глубокий смысл того грандиозного взрыва
гнева и скорби, который звучит перед самым концом финала...»'
Даже в январе 1948 года центральная пресса писала: «Шестая
симфония Прокофьева позволяет говорить о начавшемся новом
этапе в симфоническом творчестве этого большого мастера...»®
Февральское Постановление ЦК грянуло как гром небесный
(так пишет об этом О.П. Ламм в своих воспоминаниях). И как раз
Шестая Прокофьева стала особо выделенной мишенью: «Фор-
малистический характер музыки особенно ярко сказался... в 6-й
симфонии, ряде фортепианных сочинений и в опере "Война и
мир" С. Прокофьева»^; «...такова 6-я симфония Прокофьева, в
которой живые и ясные мысли то и дело заглушаются надуман-
ными сумбурными громыханиями»'". Особенно болезненно пе-
реживал Прокофьев прозвучавшие в докладе Т.Н. Хренникова
слова о «провале у публики» новой симфонии.
Восприятие Шестой Прокофьева было достаточно трудным
и для западных слушателей. Так, во французской рецензии
1961 года на ее грамзапись с тем же Мравинским (фирма «Chant
du Monde») после описания впечатлений от образного ряда му-
зыки (скрещивание трагического и просветленного у человека,
выстрадавшего войну и обращающего взоры к будущему) гово-
рится: все эти смыслы изложены столь серьезным тоном, что при
первом прослушивании симфония может не понравиться".

' Цит. по: Мендельсон-Прокофьева М.А. Воспоминания о Сергее Прокофьеве.

С. 82.
' Там же. С. 99.
' Т а м ж е . С. 101
' Хренников Т. За творчество, достойное советского народа / / Советская музы-
ка. 1948. № I . e . 60.
Цит. по: Первый съезд советских композиторов. М., 1948. С. 98.
" См.: Hofmann R.M. Serge Prokofiev. La Sixieme Symphonie //Journal Musical
Fran?ais. 1961. № 96, 6 mars. P. 17.
270 Сергей Прокофьев. Письма. Воспоминания. Статьи

Потом наступила пора академических исследований проко-

фьевских симфоний. Музыковедческий анализ Шестой симфо-
нии (помимо монографии И.В. Нестьева) был сделан в двух ка-
питальных книгах: «Симфонии Прокофьева» С.М. Слонимского
(М.—Л., 1964) и «Стиль симфоний Прокофьева» М.Е. Таракано-
ва (М., 1968). Между ними по хронологии расположились две
примечательные работы Б.М. Ярустовского: книга «Симфонии о
войне и мире» (М., 1966) и большая статья «Волнующие доку-
менты эпохи» (Советская музыка. 1966. № 4). Примечательны они
тем, что содержат подробнейший, как бы лично заинтересован-
ный разбор Пятой и Шестой симфоний, сполна воздающий им
должное. Надо вспомнить, что автором этих работ являлся музы-
ковед, в 1946-1958 годах занимавший виднейший партийный пост
— заведующего сектором культуры ЦК КПСС, и его мнения были
решающими для прессы и учреждений культуры. Шестую Ярус-
товский интерпретировал как симфонию трагическую, наполнен-
ную впечатлениями войны (музыковед сам был в рядах Совет-
ской Армии в 1941-1946 годах). Более того, он расценил ее как
самое трагическое произведение Прокофьева и даже сравнил с
Шестой Чайковского. По поводу финала Ярустовский пишет:
«Наплыв в финале Шестой симфонии... вызывает к действию
взрыв-протест — кульминацию всего цикла»'^. Получается, что
бывший член ЦК КПСС оказывается всецело на стороне Проко-
фьева, а не догм соцреализма.
Позиции Слонимского и Тараканова существенно отлича-
ются от позиции Ярустовского и различаются между собой.
Слонимский Шестую Прокофьева в целом определяет как об-
разец остроконфликтного драматического эпоса — мне кажется, это
близко его собственному симфоническому мышлению. При этом
«углубленный психологизм и трагедийный пафос» он видит в пер-
вых двух частях. В финале же главной неожиданностью ему пред-
с т а в л я е т с я основной скерцозно-празднтный тематизм (Es dur) и
«грозная сила заключительного "выпада" маршевых лейтритмов».
Тараканов, в противоположность Слонимскому, интерпре-
тирует Шестую как «симфонию надежды»: «В этом сочинении
Прокофьев преодолевает тягостные воспоминания, утверждая
положительный идеал, высшие человеческие ценности»; «Финал
Шестой симфонии непосредственно вводит слушателя в бурля-
щее кипение жизни. Вместе с тем в нем есть и элемент театрали-
зованного комедийного представления, где стремительное дви-

'' Ярустовский Б.М. Симфонии о войне и мире. С. 158.

в. Холопова. О концепции Шестой симфонии

жение массы людей оттеняется обрисовкой юмористических

персонажей-масок»'^ Не придавая существенного значения двум
трагедийным вспышкам в коде, Тараканов все внимание сосре-
доточивает на внезапной реминисценции перед концом финала
побочной темы из первой части: «Элегическое завершение фи-
нала как будто подчеркивает, что светлое будущее еще впере-
ди...»'''
Здесь надлежит вспомнить ту простую истину, что в музыке
мнения слушателей формируют больше исполнители, чем ком-
позиторы.
Исторически важнейшими интерпретациями Шестой сим-
фонии Прокофьева стали исполнения двух великих дирижеров
XX века — Е.А. Мравинского и Г.Н. Рождественского. Мравин-
ский сыграл ее 36 раз и долгое время был единственным пропа-
гандистом данного произведения. Рождественский в 1969 году при
открытии в Париже мемориальной доски на доме, где жил Про-
кофьев, был удостоен почетного диплома за исполнение всех сим-
фоний этого композитора. Ключи к своим толкованиям оба ди-
рижера дали в том числе в словесных формулировках. Мравин-
ский еще при знакомстве с партитурой говорил про «пощипыва-
ние в глазах» от страниц первой и второй частей. По записям
М.А. Мендельсон, он сказал также: «Это гордая музыка. Ей мож-
но предпослать эпиграф "Человек — это звучит гордо!"»'^.
Рождественский уделил внимание данной симфонии в кни-
гах «Дирижерская аппликатура» (1974) и «Преамбулы» (1989). В
первой из них привлекает внимание эмоциональная реакция на
окончание симфонии:
«Эпизод в цифре 56 — гениальная страница! Какая трагиче-
ская сила, как это неожиданно и в то же время неизбежно! <...>
Эпизод идет в ре-бемоль миноре и заканчивается конфликтней-
шим столкновением двух мажорных тональностей, бьющихся в
отчаянном диссонансе. <...> Мгновенное разрешение-вспышка
не успевает быть замеченным и осознанным. Перед нами Проко-
фьев - автор последней страницы Третьей симфонии, кульмина-
ции медленной части из Пятой симфонии, "Горящей Москвы"
из "Войны и мира", "Каменного Данилы" из "Сказа о каменном
цветке", Прокофьев-трагик...»'® Рождественский как человек

" Тараканов М.Е. Стиль симфоний Прокофьева. М., 1968, С. 318, 349.
" Т а м ж е . С. 361.
" Цит по: Мендельсон-Прокофьева М.А. Воспоминания о Сергее Прокофье-
ве. С. 69.
Рождественский Г.Н. Дирижерская аппликатура. М., 1974. С. 47-48.
270 Сергей Прокофьев. Письма. Воспоминания. Статьи

иной генерации, чем, скажем, Мравинский, вряд ли вообще раз-

мышлял о нормах соцреализма в советской симфонии.
Несхожесть, даже противоположность прочтений Шестой
симфонии Прокофьева двумя крупнейшими русскими дириже-
рами не могла не привлечь внимания исследователей исполни-
тельского искусства. В 1977 году была опубликована статья
В.А. Юзефовича «Изведанный мир. Прокофьевиана Геннадия
Рождественского» (Советская музыка. 1977. № 6), содержащая
подробное сравнение трактовок Рождественского и Мравинско-
го. О финале читаем: «Мравинский более "безогляден", вос-
производя финал с его карнавально-масочным кружением, не-
истощимой жизненной энергией, словно распирающей партиту-
ру, сочащейся из всех ее пор». У Рождественского же есть «безу-
держный бег», «оттенок доброй иронии», но есть и другое: «пре-
дупреждение о грядущей катастрофе».
Хотелось бы сказать про эти трактовки следующее. У Мра-
винского генеральной кульминацией предстает экспрессибно-
певучая мажорная музыка в начале репризы второй, медленной час-
ти. Она настолько мощна и всепокоряюща, что даже трагиче-
ские «вскрики» финала ей ретроспективно подчиняются. У
Рождественского заметно, что оживленный тематизм симфонии
несколько нервно устремляется к концу сочинения и увенчива-
ется душераздирающим аккордом за три такта до конца. Аккорд
настолько всепоглощающ, что даже заключительное трезвучие
Es dur тонет в его эффекте. Для «солнечного Прокофьева» пора-
зительно, что еще одна — Третья симфония заканчивается ис-
ступленной кульминацией, которую Слонимский сравнивает со
«Страшным Судом» и «вызовом небесам». Но Третья сочинена в
Париже (1928) и тематически связана с экспрессивной оперой
«Огненный ангел». Подобного же окончания «чистой симфонии»
не было ни у Прокофьева, ни у трагика Шостаковича, этот эф-
фект превосходит разве что Шестая симфония Малера с ее «гильо-
тинным» обрывом звучности.
Вывод из сказанного таков. Прокофьев в своем творчестве
художественно реализовал самые несовместимые темы. Он обра-
щался к Достоевскому, к Толстому — и к классикам марксизма-
ленинизма, даже к «Коммунистическому манифесту». Наделен-
ный от природы даром оптимизма и света, он входил в зоны де-
монизма и трагизма. Такие представления, как соцреализм, рас-
полагались по отношению к Прокофьеву где-то в другом измере-
нии. У него было понятие родины и ощущение родины, и как
истинно великий художник с неповторимой индивидуальностью
он был свободен.