Аракел Даврижеци

КНИГА ИСТОРИЙ
о происшествиях в Армении, гаваре араратском и части
гохтанского гавара в 1051-1111 гг. армянского летосчисления
(1602-1662)

Вступительная статья Л. А. Ханларянa

к "Книге Историй" Аракела Даврижеци

АРАКЕЛ ДАВРИЖЕЦИ И ЕГО «КНИГА

ИСТОРИЙ»
Вниманию русского читателя впервые предлагается один из интереснейших памятников
средневековой армянской историографии — «Книга историй» Аракела Даврижеци.

Армянская историография, выдвинувшая с V в. плеяду блестящих историков-

повествователей, в XIV в. вступила в полосу упадка, связанного с нашествием татаро-
монгольских кочевых племен. Период этот растянулся на два-три столетия, в течение
которых не было создано сколько-нибудь серьезных исторических трудов.* Исторические
события этого периода дошли до нас главным образом благодаря мелким хроникам и
памятным записям армянских рукописей.

______________________
* В качестве исключения можно назвать небольшой, но чрезвычайно ценный труд
историка XV в. Товмы Мецопеци «История Лэнк-Тимура и его преемников».
______________________

В XVII в. появились исторические труды, среди которых самое значительное место

занимает «Книга историй» Аракела Даврижеци. Аракел Даврижеци по праву считается
самым интересным историком среди всех повествователей обширного исторического
периода, охватывающего все позднее средневековье — начиная с XIV и до XVII в.
включительно.

Армянский историк XX в. Лео называет Аракела Даврижеци «звездой первой величины»,

повествователем, не имеющим себе равных ни среди историков предшествующего
столетия, ни среди своих современников.*

______________________
* Лео, История Армении, т. III, стр. 362. (Здесь и далее подробные выходные сведения ом.
в «Использованной литературе».)
______________________
Труд Аракела Даврижеци — уникальное произведение по истории Армении XVII в.
Благодаря содержащемуся в нем материалу, ценность которого возрастает оттого, что
автор — очевидец многих событий и прилагает максимум усилий для уточнения фактов,
цифр, имен и дат, источник этот играет важную роль в изучении истории Армении и
соседних с ней стран и народов — грузин, азербайджанцев, персов и турок. Не случайно
французский перевод труда Аракела, осуществленный [16] еще в прошлом веке акад. М.
И. Броссе,* неоднократно привлекал внимание ученых — кавказоведов, иранистов и
тюркологов.**

______________________
* См.: М. Вrоsset, Livre d’histoire, t. I, стр. 267—606.
** См., например: И. П. Петрушевский, Очерки по истории феодальных отношений, стр.
48—50 и далее; «Сборник статей по истории Азербайджана», вып. 1; А. С. Тверитинова,
Восстание Кара-Языджи — Дели Хасана в Турции.
______________________

Однако отсутствие русского перевода труда Аракела ограничивало круг исследователей,

которые могли воспользоваться его данными; лишь немногие, владевшие
древнеармянским языком (грабаром), привлекали факты, описанные Аракелом, и
приводили их в своих трудах.*

______________________
* Так, М. К. Зулалян в своей монографии «Движение джалалиев и положение армянского
народа в Османской империи (XVI—XVII вв.)» наряду с турецкими и западными
источниками широко использовал данные Аракела Даврижеци.
______________________

***

Имеющиеся в нашем распоряжении биографические сведения об Аракеле Даврижеци

скудны: они ограничиваются в основном тем, что автор сам о себе сообщает в «Книге
историй» и приложенной к ней памятной записи. Лишь недавно нам стало известно, что
Аракел Даврижеци в 1636 г. был настоятелем монастыря Ованнаванк, откуда он через год
уехал в Эчмиадзин.*

______________________
* Пользуясь случаем, выражаем глубокую признательность М. О. Дарбинян-Меликян,
которая при переводе «Хроники» Закария Канакерци на русский язык обнаружила в одной
из рукописей этого труда (рук. № 3024 Матенадарана им. М. Маштоца, л. 1436)
следующие строки: «В 1085 (1636) г. стал настоятелем [Ованнаванка] вардапет Аракел
Даврижеци. Это тот, которого я много раз упоминал: его я расспрашивал обо всем, [у
него] я учился. Пробыв духовным предводителем один год, уехал в Эчмиадзин и стал
писать историю по велению католикоса Иакоба; умер и похоронен в Эчмиадзине».
______________________

Аракел Даврижеци родился в последнем десятилетии XVI в.* в г. Тавризе** провинции

Атрпатакан. Как и большинство армянских историков, Даврижеци — лицо духовное.
Большую часть жизни он провел в Эчмиадзинском монастыре, к монашеской братии
которого и принадлежал. Здесь он был, как сам говорит, «вскормлен и обучен», здесь
начал трудиться, сюда приехал на старости лет, надеясь «обрести покой». Учился Аракел
в Эчмиадзине у католикоса Филиппоса Ахбакеци (1633—1655), позже принял сан
вардапета. Как видно из высказываний его современников, Аракел Даврижеци, которого
уже при жизни называли «историком Аракелом», слыл весьма сведущим и
любознательным человеком. Степанос Лехаци — один из образованных людей того
времени, знаток латыни и переводчик многих исторических, грамматических и
философских сочинений — отзывается об Аракеле как об одном из знающих,
авторитетных и просвещенных людей своего времени.***

______________________
* Точная дата рождения Аракела Даврижеци нам неизвестна; однако сам Аракел говорит,
что трудиться над книгой ему пришлось не в годы бодрой юности, а в годы жалкой
старости, когда «был я стар, а также весьма хвор телом, померк свет очей моих и руки мои
утратили твердость и дрожат». Поскольку Аракел Даврижеци умер в 1670 г., а лет ему в
то время было около 80, можно думать, что родился он в последнем десятилетии XVI в.
** Слово «Даврижеци» означает «Давризский», «Тавризский», т. е. уроженец г. Тавриза;
это подтверждается и памятной записью автора.
*** Степанос Лехаци писал в памятной записи своего перевода книги Дионисия
Ареопагита: «В то время много было [в Эчмиадзине] прославленных вардапетов —
красноречивых, исполненных добродетелей, знающих и искусных, сочиняющих
божественные книги; одним из них был историк Аракел-вардапет, который запечатлел в
прекрасных и подобающих сказаниях хронику патриархов и царей» (см.: Г. Зарбаналян,
История армянской книжности, ч. П, стр. 172).
______________________

Армянский историк XVII в. Закарий Саркаваг Канакерци, часто обращавшийся за

помощью к Аракелу Даврижеци, [17] упоминает об этом в своем труде, причем
отзывается об Аракеле всегда почтительно, с глубоким уважением к его знаниям и
образованности.*

______________________
* Закарий Канакерци, Хроника.
______________________

Автор предлагаемой «Книги историй» часто выезжал из Эчмиадзина по делам

патриаршего престола; в качестве католикосского нвирака (нунция) он побывал во многих
странах и городах, где проживали армяне. Разъезжая по делам католикосата, он
одновременно собирал материал для своей «Книги историй». Из самого его повествования
видно, как много он путешествовал, в каких городах побывал, чтобы ознакомиться с
памятными записями рукописей, переписать их, выслушать очевидцев достопамятных
событий, записать их рассказы, взглянуть на места описываемых происшествий. Он
побывал в «стране греков», в Исфахане, Амасии, Себастии, Урфе, Халебе, во многих
городах и селениях как на Востоке, так и на Западе.

Быть может, именно благодаря тому, что вардапет Аракел много путешествовал , еще
будучи нвираком, много видел и знал, выбор католикоса Филиппоса Ахбакеци,
задумавшего зафиксировать и сохранить для потомства историю злоключений родной
страны, пал на него.

Желая сделать достоянием поколений горестные события, постигшие страну в первой

половине XVII столетия, утрату Эчмиадзином былой славы, упадок экономической и
культурной жизни, католикос поручил своему ученику Аракелу Даврижеци описать
пережитое армянами за этот период. Аракел долго не соглашался, понимая всю сложность
и ответственность задачи, ясно представляя трудности, которые она таит в себе. Посылая
к католикосу посредников, он просил поручить другому выполнение этой исторической
миссии, отговариваясь престарелым возрастом и недугами. Однако католикос не внял
мольбам Аракела Даврижеци: последовал «жестокий приказ патриарха», и в 1651 г.
Аракел был вынужден приступить к работе над «Книгой историй». Вскоре он изложил
часть событий.

Однако со смертью католикоса Филиппоса 25 марта 1655г. Аракел прервал свой труд.
Спустя три года новый католикос [18] Иакоб Джугаеци (1655—1680), считая, что такое
нужное начинание не должно остаться незавершенным, призвал к себе Аракела, напомнил
ему о долге и убедил его продолжать работу. В 1658 г. Аракел вновь вернулся к своей
«Книге историй» и в 1662 г. закончил ее. Девять лет жизни посвятил он работе над
«Книгой историй». Но и описав все события, Аракел не завершил работу над книгой: по
его заказу переписчики стали готовить списки с рукописи-автографа.

Умер Аракел Даврижеци в 1670 г. и был похоронен, как того желал, на кладбище братии
Эчмиадзинского монастыря.

***

Интересна судьба книги Аракела. Она отличается от судеб всех исторических сочинений
предшествующего периода:

Аракел Даврижеци — первый армянский историк, которому выпало счастье видеть труд
свой напечатанным. В 1669 г. «Книга историй» Аракела Даврижеци была издана в
Амстердаме.

Книга Аракела Даврижеци возбудила страсти и подверглась гонениям. Такая реакция

была следствием того, что Аракел описывал события, воспоминания о которых были еще
живы в памяти людей, рисовал портреты исторических лиц — своих современников.
Особенно усердствовали представители папы римского во Львове, так как Аракел вскрыл
их происки и интриги в армянской колонии Львова, рассказал во всеуслышание о деяниях
львовского епископа Никола Торосовича и иезуитов. На книгу Аракела Даврижеци во
Львове был наложен запрет. Истинная причина запрета — пламенная любовь автора к
своей родине, его преданность своей вере и Эчмиадзину. И это, естественно, не могло
понравиться представителям папы римского — поборникам изоляции населения
армянской колонии во Львове и уменьшения влияния Эчмиадзина и связей с Арменией.

К концу XIX в. книга Аракела Даврижеци стала библиографический редкостью,* что и

вызвало необходимость ее [19] переиздания. В 1884 г. специальным решением
Эчмиадзинского синода «Книга историй» Аракела была вторично издана в Вагаршапате.
Но и второе издание быстро разошлось, и уже в 1895 г. по распоряжению католикоса была
начата работа по подготовке третьего издания, которое и было осуществлено в 1896 г. в
Вагаршапате. Предлагаемый перевод сделан по тексту этого, третьего издания, причем в
случае необходимости этот текст сличался с текстами рукописей Матенадарана и двух
первых изданий книги.

______________________
* Фр. Мюлле (см. его рецензию на второе издание «Книги историй» Аракела Даврижеци в
журнале «Андес Амсореа») говорит, что ему с большим трудом удалось достать
экземпляр этой книги. Ю. Г. Петерманн до своего путешествия на Восток книгу Аракела
даже не видел, и лишь во время пребывания в Джуге ему посчастливилось достать один
экземпляр этой книги для Берлинской библиотеки (см.: Н. Petermann, Reisen im Orient).
______________________

В Матенадаране им. М. Маштоца хранится несколько рукописей «Книги историй»

Аракела Даврижеци. Некоторые из них (рукописи № 1773 от 1663 г. и № 1772 от 1666 г.)
дошли до нас в хорошем состоянии, другие (№ 5025 и 7296 — обе скопированы в XVII в.)
— сохранились хуже. Рукопись № 5959 (от 1682 г., лл. 95а—102а) содержит лишь
отрывки труда Даврижеци. Хранящаяся под № 4998 рукопись (от 1723 г., лл. 1366—4046)
представляет собой копию с первого, амстердамского, издания книги Аракела.

Кроме того, в библиотеке Конгрегации мхитаристов в Вене под № 137 (старый — № 83)
хранится рукопись, датированная 1665 г., написанная в Ереване рукою иерея Аветиса «по
велению и под присмотром» самого историка Аракела Даврижеци.

***

В течение долгих столетий территория Армении, расположенная на стыке Востока и

Запада, оставалась ареной кровопролитных войн, разорявших страну. Но борьба народа за
независимость, его творческий, созидательный дух не дали угаснуть трепетному пламени
в этом уголке цивилизации. Используя короткие передышки между нескончаемыми
нашествиями завоевателей, армянский народ вновь восстанавливал разрушенные города и
развивал ремесла, возрождал сельское хозяйство и возводил храмы, создавал школы,
развивал науку и культуру.

Однако снова и снова созидательная деятельность народа [20] прерывалась нашествиями

орд завоевателей, которые, как правило, находились на более низкой ступени
общественного развития, чем армянский народ, и это незамедлительно сказывалось на
развитии его материальной жизни. Разрушались цветущие города, истреблялось мирное
население, нещадно разорялись и превращались в безлюдные пустыни целые области
армянской земли, снижался уровень производства в. сельском хозяйстве, приходили в
упадок ремесла, разорялось и обездоливалось крестьянство...

Так продолжалось из десятилетия в десятилетие, из века в век.

В XVI—XVIII вв. Армения вновь стала объектом соперничества и вооруженных

столкновении соседей — на сей раз. Османской Турции и Сефевидского Ирана. Борьба
сопровождалась массовой резней, угоном населения с насиженных мест, уничтожением
производительных сил, разрушением городов, превращением в руины древнейших, а
также недавно возведенных строений, насильственным насаждением ислама в покоренной
стране.

Этой борьбе Ирана с Османской империей на территории Армении в первой половине

XVII в. и событиям, связанным с ней, и посвящен труд нашего автора.

«Книга историй» Аракела Даврижеци охватывает небольшой отрезок времени (с начала

XVII в. по 60-е годы того же столетия), однако время это, чрезвычайно насыщенное
историческими событиями, представлено автором со всей возможной достоверностью и
полнотой.*

______________________
* Все исследователи, обращавшиеся к труду Аракела Даврижеци, подчеркивали это
обстоятельство. Особенно интересны с этой точки зрения высказывания А. Папазяна и Г.
Пингирян. А. Папазян, занимавшийся изучением персидских документов Матенадарана
им. М. Маштоца, в предисловии ко второму тому опубликованных им документов пишет:
«Следует с удовлетворением отметить, что большое количество документов... еще раз
подтверждает достоверность данных Даврижеци и более чем укрепляет веру
исследователей в сообщаемые им важные исторические свидетельства» (см.: А. Д.
Папазян, Персидские документы Матенадарана, вып. I.I, стр. 272).
Г. Пингирян, изучавшая архивные документы и памятные записи армянских рукописей,
касающиеся истории армянской колонии г. Львова, в частности перипетий этой колонии,
связанных с одиозным именем Никола Торосовича, обнаружила материал,
подтверждающий достоверность чуть ли не каждого факта, каждого события, описанного
Аракелом Даврижеци в XXVIII главе его книги. В интересном сообщении на
объединенной научной сессии, посвященной армяно-украинским историческим связям
(сентябрь 1967 г.), Г. Пингирян показала, что факты и данные Аракела Даврижеци
совпадают с таковыми архивных документов и подтверждаются ими. См. «История»
Аракела Даврижеци и ее источники...».
______________________

Аракел Даврижеци, как уже говорилось, много путешествовал и по делам Эчмиадзинского

престола, и специально с целью сбора материала для своей книги. Источником для книги
послужили события и факты, очевидцем которых был сам автор либо люди,
пользовавшиеся его доверием, памятные записи рукописей, которые зачастую он
дословно переписывает, кондаки католикосов и исторические хроники.

Несмотря на поставленные перед собой географические и хронологические рамки (Аракел

Даврижеци задался целью рассказать о злоключениях армянского народа, проживавшего
[21] на своей исконной родине—территории Ереванской и Нахичеванской областей, за 60
лет XVII в.), автор очень часто выходит за их пределы, рассказывая о жизни армянского
населения далеких колоний Львова и Новой Джуги (Исфахана), о притеснениях
политического, экономического и религиозного характера, которым подвергались там
армяне; подробно говорит он и о народах, соседствующих с армянами,— грузинском,
албанском, персидском, турецком, о евреях и гебрах и даже о положении народа в
Арагстане (Персидском Ираке). Много места в книге Аракела Даврижеци занимают
сведения о повстанческом движении в Османской Турции — о джалалиях и их борьбе
против султанской власти.

В книге содержатся сведения о турецко-персидских войнах, об османских султанах и

персидских шахах. Аракел приводит их родословные и кратко характеризует этих
монархов.

Главы, посвященные родословным персидских и турецких властителей, а также перечню

сисских и эчмиадзинских католикосов, резко отличаются по стилю и содержанию от
начальных глав, где описываются бедствия, перенесенные армянским народом, и
говорится об истреблении мирных жителей и насильственном переселении части
армянского населения в Персию.

Некоторые ученые-арменоведы считают, что эти главы написаны не Аракелом

Даврижеци,* а другими авторами и включены им в «Книгу историй». По мнению других,
Аракел Даврижеци, будучи автором этих глав, не имел возможности завершить свою
работу. И в самом деле, эти схематические данные, снабженные кое-каким фактическим
материалом и датами, перечни мусульманских монархов и армянских католикосов
производят впечатление канвы, на которую автор собирался нанести узор живого
повествования, но не успел.

______________________
* См.: Г. Зарбаналян, История армянской .книжности, ч. II, стр. 176.
______________________

Есть в книге главы, вовсе не принадлежащие перу Аракела Даврижеци. К ним относятся:
глава по истории страны Агванк. написанная Иованнесом Тцареци, о чем говорит и [22]
сам Аракел; глава, посвященная пожару в Константинополе; главы о драгоценных камнях
и их свойствах, не имеющие никакого отношения к содержанию труда Аракела
Даврижеци (последние еще в прошлом веке были изучены, переведены и изданы
отдельной книгой видным арменоведом К. П. Паткановым*), и др.

______________________
* См.: К. П. Патканов, Драгоценные камни, их названия и свойства.
______________________

В труде Аракела Даврижепи есть глава (56), относящаяся к весьма распространенному в

XIII—XVIII вв. жанру так называемых мелких хроник. И хотя в арменоведческой
литературе существует мнение, что эта глава принадлежит перу другого автора,* нам
кажется, что эта компилятивная хроника составлена Аракелом. В нашей исторической
литературе известны случаи, когда отдельные историки для спасения мелких хроник
прилагали их к своим сочинениям.** Так сделал и Аракел. Однако он не просто приложил
к своей «Книге историй» чью-то хронику, а на основании имеющихся хроник известных и
неизвестных авторов*** создал новую хронику, «привел в систему», как он сам говорит,
данные нескольких авторов, а также включил сведения, относящиеся к тому периоду,
когда он жил.****

______________________
* См.: А. С. Анасян, Армянская библиология V—XVIII вв., т. I, стр. 1145.
** Подробно об этом говорит В. Акопян, изучивший и издавший два тома мелких хроник,
снабженных подробнейшим комментарием, указателем и серьезным исследованием этого
жанра исторических сочинений (см.: «Мелкие хроники ХIII—XVIII вв.», т. 1, стр. 12—13).
*** Так, Аракел Даврижеци использовал сведения неизвестных авторов (ом.: «Мелкие
хроники», т. 1, стр. 148-149, 167), а также хронику, отредактированную Григором
Даранахци (там же, т. 2, стр. 262—263), и др.
**** Об этом говорит сам Аракел Даврижеци в небольшой памятной записи,
предпосланной данной главе (ср.: «Мелкие хроники», т. 1, стр. 114, прим. 2).
______________________

Диапазон интересов Аракела Даврижеци и сообщаемых им сведений чрезвычайно широк.

Главное место в своем труде Аракел отводит политической истории Армении и связанных
с ней Ирана и Турции, подробно рассказывает о военных действиях этих держав на
территории Армении.

С большим чувством, детально описывает он жизнь народную, говорит о бесчеловечном

решении шаха Аббаса I относительно насильственного выселения армян с родных,
насиженных ими мест и угон в глубь Ирана, показывает бедственное положение их во
время переселения, скорбь и трагическую сцену прощания с родиной. Он рассказывает о
голоде, свирепствовавшем в Армении в течение четырех лет. В этом описании
проявляется незаурядное мастерство Аракела как рассказчика, оно проникнуто искренним
состраданием к народу.

Автор сообщает много фактов социально-экономического порядка, крайне нелестно

характеризует административную [23] и налоговую систему Османской Турции в
Восточном Закавказье. Подробно говорит о группировках среди армянской знати,
придерживавшихся персидской ориентации. Сам Аракел тоже явно предпочитает туркам
персов, хотя и дает в общем отрицательную характеристику шаху Аббасу I. Показывая
насилия и грабеж кызылбашей, историк в то же время говорит о «рассудительности,
мудрости и попечительности» шаха, прослывшего «другом христиан»; подчеркивая его
«благосклонное» отношение к армянам, он раскрывает мотивы, двигавшие им в период
«великого сургуна» и позже, когда шах поддерживал дружеские отношения с богатыми
джугинскими купцами, поселившимися в Исфахане, и открыто защищал христиан в их
спорах с магометанами.

Шах Аббас актом переселения армян в Иран преследовал две цели. Основная,
стратегическая цель — опустошение территории, на которую надвигалась османская
армия. Одновременно шах хотел заселить выходцами из Армении обширные свободные
территории вокруг своей столицы Исфахана и дать тем самым мощный толчок развитию
торговли и ремесел. Эту задачу должны были выполнить переселенцы из богатых и
цветущих армянских городов, в первую очередь зажиточные купцы и ремесленники
города Джуги. И Аракел, дабы не была превратно понята роль шаха Аббаса в трагедии
армянского народа, вкладывает в его уста следующие слова: «Насилу я привел их в нашу
страну, [ценою] больших затрат, трудов и уловок, но не ради их пользы, а ради нашей:
ради благоденствия страны нашей и роста населения нашего» (стр. 80).

Много места в «Книге историй» Аракела Даврижеци уделено общественно-политическим

событиям: волнениям джалалиев и распространению их движения в Армении и
Азербайджане, освободительному движению грузинского народа, возглавленному
Георгием Саакадзе, длительной борьбе армянской колонии г. Львова против притязаний
римской церкви и т.д.

Чувством глубокой скорби проникнуты страницы, повествующие о периоде упадка в

культурной жизни страны; о разрушенных [24] церквах и монастырях, некогда
представлявших собой очаги культуры и просвещения; о зданиях, превратившихся в
руины и пристанища птиц и пресмыкающихся; о книгах, почитаемых прежде армянами
как святыни и ставших ныне ненужным хламом, покрытым землею и пеплом, ибо «народ
армянский закоснел и огрубел в невежестве»; о монахах, славившихся прежде
аскетическим образом жизни и глубокими знаниями и превратившихся теперь в простых
землепашцев, которые, позабыв о книгах и науках, трудом рук своих добывают себе
пропитание (гл. 24).

В то же время Даврижеци прославляет родной народ, старающийся залечить свои раны,

очистить землю от руин и возвести новые строения; народ, нашедший в себе силы, будучи
порабощенным и угнетаемым, находясь ежедневно под угрозой нового насилия, пойти по
пути возрождения культурной жизни, просвещения и образования.

Автор подробно описывает жизнь ученых-вардапетов, вернувшихся к уединению келий и

отшельничеству, к терпеливому чтению ставших непонятными книг, к долгому раздумью
над ними. Оценивает как героический подвиг просветительский труд вардапетов,
возродивших древние книги по философии, логике, грамматике, ключ к которым был
утрачен (гл. 29). Наш историк живо повествует о том, как горсточка вардапетов —
энтузиастов просвещения и образования — разошлась по разным областям Армении,
чтобы заниматься подготовкой молодежи, ее просвещением; сообщает, где были созданы
школы, кто нес просвещение народу. По мнению Аракела Даврижеци, это было началом
возрождения духовной жизни армян. Здесь же он называет имена людей, вложивших свою
лепту в общенародное дело: вардапет Барсег из монастыря Амрдол, первым прочитавший
книги древних языческих авторов, вардапеты Саргис Амбердци и Киракос, Погос Мокаци,
настоятели монастырей и основатели школ, печатник Воскан Ереванци, вардапет
Степанос Лехаци, Симеон Джугаеци, художники из Джуги — мастера Минас и
Иакобджан — талантливые живописцы, услугами которых пользовалась не только богатая
верхушка армянской [25] колонии Новой Джуги, но и сам шах Аббас I, и многие другие.

Аракел любовно рисует образ католикоса Мовсеса Сюнеци (1629—1632), явившегося

инициатором работ по восстановлению Эчмиадзина, который приложил много усилий для
возрождения духовной жизни армянского народа. Очень тепло говорит автор и о
продолжателях дела Мовсеса Сюнеци — Филиппосе Ахбакеци и Иакобе Джугаеци.
Последние сделали все возможное, чтобы восстановить Эчмиадзин, бывший для армян
того времени не только резиденцией католикоса, но также (и это самое главное) центром,
где сосредоточивалась культурная и духовная жизнь народа, откуда распространялся свет
учения по всем армянским областям и общинам,, нашедшим прибежище в других странах;
Эчмиадзин, превратившийся в центр культурной и политической власти лишенного
государственности народа.

Галерея портретов, представленных Аракелом Даврижеци, включает не только

католикосов всех армян, но и персидского шаха Аббаса I, членов царствующего дома
грузинских царств Кахетии и Картлии, героя освободительной борьбы грузинского народа
Георгия Саакадзе и джалалиев, ученых-монахов, оставивших глубокий след в истории
духовной жизни армянского народа, и малоизвестных «благочестивых и христолюбивых»
ходжей, пожертвовавших деньги на восстановление храмов и иных строений; в скорбных,
но светлых тонах нарисованы портреты новых армянских мучеников, идущих на смерть
ради веры; автор не скупится на резкие слова, изображая «богомерзких» типов —
вероотступников. Здесь армяне, грузины, персы, турки, евреи... Образы эти отличаются
друг от друга. Одних Аракел лишь называет или описывает двумя-тремя штрихами,
других характеризует более подробно.

Конечно, характеристики эти не всегда беспристрастны. Аракел Даврижеци, член

монашеской братии Эчмиадзина, ревнитель национальной церкви, выступая в своей книге
как апологет христианства армяно-григорианского толка, глубоко верящий в истинность
этой религии и ее преимущества по [26] сравнению с мусульманством, непрестанно
подчеркивающий это обстоятельство, не мог относиться одинаково к мусульманскому
властителю и христианскому ученому-вардапету. Субъективизм автора проявляется также
в оценке движения джалалиев в Турции, их огульной отрицательной характеристике, а
также и в несколько наивном объяснении причин, вызвавших восстание п од руководством
Георгия Саакадзе.

Однако следует отметить, что Даврижеци старается быть объективным в оценке событий
и исторических деятелей. Питомец Эчмиадзина не жалеет темных красок, характеризуя
тех католикосов, которые сыграли неблаговидную роль в истории армянского народа и
умножили долги Эчмиадзинского престола, подчеркивает их пристрастие к мирским
благам и корыстолюбие, беспощадно бичует их продажность, махинации и плутни, их
раздоры из-за патриаршего сана. Мусульманские властители, угнетавшие армян и другие
христианские народы, изображаются Аракелом в общем отрицательно, однако он не
забывает упомянуть и о положительных сторонах их деятельности, особенно когда речь
идет о действиях, объективно совпадающих с интересами народов.

Так, Аракел, ненавидевший мусульманских властителей, разделивших между собой его

родину, терзавших армянский народ, охотно констатирует: «Все восточные и западные
страны благословляют этих двух царей и восхищаются ими» — шахом Сефи и султаном
Мурадом, заключившими мир на тридцать лет. И объясняет: «Ибо до заключения мира
народы были беженцами и жили в укрытии, переносили грабежи и насилие, плен и
убийство, голод и меч и наипаче бедный народ армянский» (стр. 438).

Горячо любя свой народ, сочувствуя бедам, которые бесконечной чередой обрушивались
на него, историк в то же время бичует его недостатки. «Это правдивый и беспристрастный
историк; он вовсе не стесняется и открыто показывает худшие стороны своих
соплеменников»,— говорит о нем историк армянской литературы А. Заминян.*

______________________
* А. Заминян, История армянской литературы, стр. 240.
______________________

Главным героем «Книги историй» Аракела Даврижеци является народ. Какие бы события
ни описывал автор, какой [27] бы период или географические рамки он ни охватил, в
первую очередь он видит народ, пишет о народе: о его страданиях и борьбе, о его
надеждах и чаяниях, о его созидательном труде и подвиге.

И не только за армянский народ болеет Аракел; на страницах его «Книги историй» можно
встретить порабощенных и угнетенных представителей и других народов: евреев и
азербайджанцев, жителей Арагстана (Персидского Ирака) и Грузии... Он сочувствует
христианам и мусульманам, гебрам и евреям, подвергающимся политическим и
религиозным гонениям.

С особой симпатией говорит автор о ближайшем соседе армян — христианской Грузии,

бывшей на протяжении многих веков соратницей Армении в ее борьбе за политическую и
национальную независимость. Этой стране, ее истории, грузинскому народу и его
тяжелой, неравной борьбе с Турцией и Ираном, освободительному движению,
возглавленному Георгием Саакадзе, Аракел посвящает несколько глав своей «Книги
историй» (гл. 9-12).*

______________________
* Интересно отметить, что Аракел Даврижеци, анализируя причины неудач Грузии в
борьбе с иноземными захватчиками, ставит на первое место разрозненность отдельных
частей феодальной Грузии, раздробленность ее.
______________________

И наконец, перед читателями встает еще один портрет— портрет самого автора «Книги
историй» — самоотверженного и трудолюбивого, добросовестного историка, взявшегося
за описание событий, свидетелем которых он стал волею судеб. Портрет человека,
сетующего на бремя возраста и телесную немощь, взвалившего на себя тяжесть
непосильного труда описать насыщенный горестными событиями период в истории
родного народа, не только понуждаемый поручением католикоса, но и по велению сердца.
«...Видя разорение страны армян, ослабление народа нашего... [терзался я], и сердце мое
пылало от горечи и скорби, поэтому я согласился записать [все] это»,—пишет Даврижеци
(стр. 503).
Образ автора перекликается с традиционным образом армянского историка-летописца,
описанного великим армянским поэтом Аветиком Исаакяном:

В уединеньи темных келий, в глухих стенах монастырей,

Историки, от скорби сгорбясь, перед лампадою своей, [28]
Без сна, ночами, запивая заплесневелый хлеб водой,
Записывали ход событий на святок желтый и сухой:
Нашествие орды кровавой, несчастья гибельной войны,
Врагов жестокую раоправу, крушение родной страны.
Оплакивали Айастана. жестокосердную судьбу
И уповали неустанно, что бог услышит их мольбу.

В то же время в этом образе есть и иные черты, характеризующие Аракела Даврижеци как
историка-изыскателя, неутомимо ищущего правду, старающегося докопаться до истины в
оценке фактов, исторических лиц, ставших объектом его интересов, обошедшего немало
стран в поисках материала для своего труда. И хотя портрет этот начертан несколькими
штрихами, мы живо представляем себе престарелого, больного вардапета, который, теряя
зрение в труде, «превышающем возможности» его, старается с предельной
достоверностью зафиксировать зверства завоевателей, «пленение и истребление
христиан», «утрату блеска и разорение» Эчмиадзина, не щадит даже представителей
своего народа, порой весьма высокопоставленных, ставших на путь сговора с врагами.

Искренность и честность автора, его критическое отношение к сообщаемому и

требовательность к себе снискали книге Аракела Даврижеци заслуженную славу
достоверного первоисточника по изучению истории народов Армении, Грузии,
Азербайджана, Турции и Ирана с начала XVII столетия по 60-е годы.

«Книга историй» Аракела Даврижеци пестрит выдержками из священного писания,

множество глав и частей автор завершает славословием господа; кроме того, в труде этом
большое место занимают описания «чудес святых отцов», мученичеств «страстотерпцев»
и «знамений» на их могилах (последним посвящены целиком главы 44—49).

Аракел Даврижеци — сын своего века и своей среды— не мог, конечно, в своей книге
обойти всякие чудеса, тем более что, как справедливо замечает известный арменовед М.
Абегян, житийная литература, описания чудес и мученичеств (как переводные, так и
оригинальные) исстари занимали [29] умы грамотных людей в Армении. Однако при
чтении «Книги историй» Аракела приходишь к выводу, что автор всем этим чудесам
существенного значения не придает, понимает и описывает их как нечто неизбежное.
Доказательством этого, на наш взгляд, является то обстоятельство, что Аракел Даврижеци
в главах о мучениках и знамениях не предстает перед нами как художник, как мастер
повествования. Главы и части эти стереотипны, не отличаются художественным вкусом и
эмоциональностью, характерной для нашего автора, подчас кажутся заимствованными* и
вписанными в «Книгу историй» без критического анализа, отличающего другие части
книги; описания мученичеств производят впечатление скорее всего констатации
общеизвестных фактов. Это дань времени и проявление мировоззрения автора.

______________________
* Лео высказывает предположение, что эти пять глав не принадлежат леру Аракела
Даврижеци (‘см.: «История Армении», т. III, стр. 363).
______________________
В то же время в рассказах Аракела о «чудесах святых отцов» и «знамениях» на могилах
«святых мучеников» звучит протест трудящихся масс средневековой Армении против
насилия светских и духовных властей, против господствующего класса феодалов Турции
и Ирана, завладевших Арменией, против насильственной их исламизации в коренной
Армении и городах, принадлежавших персам и туркам. Ибо, как известно, в средние века
«классовая борьба протекала... под знаком религии» и «интересы, нужды и требования
отдельных классов скрывались под религиозной оболочкой...».* Эта борьба и даже смерть
во имя национальной религии (что, в сущности, было лишь формой борьбы за
национальную независимость), борьба армянской колонии г. Львова против притязаний
католической церкви и иезуитов, безусловно, имели положительное содержание, несмотря
на религиозную форму.

______________________
* Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии,— К.Маркс и ф. Энгельс, Соч., изд. 2, т. 7,
стр. 360.
______________________

Не следует забывать также и о том, что занимательная форма «мученичеств» и «чудес»

для читателей того времени могла представлять наибольший интерес; не исключена
возможность, что и эти главы снискали «Книге историй» Аракела Даврижеци в XVII в.
большую популярность. Эта книга стала одной из любимейших книг армянского читателя.

К слабым сторонам «Книги историй» Аракела Даврижеци [30] можно отнести: обилие
постороннего материала, подчас не имеющего ничего общего с содержанием книги,
частые повторения фактов (быть может, неизбежные при избранной Аракелом форме
рассказов очевидцев), неоднократно прерывающаяся нить повествования с вводом
постороннего материала и последующим возвращением к старой теме, некоторая
упрощенность стиля и т. д.

Однако эти недостатки не умаляют достоинств книги в целом и не снижают ее ценности

как труда по истории армянского народа XVII в. и как источника по изучению истории
соседних с армянами народов.

Книга эта не история царей и властителей, а в первую очередь история армянского

народа* и его соседей. «Книга историй» Аракела повествует о судьбах Армении, ее
народа, простых людей. То или иное историческое лицо характеризуется автором лишь в
зависимости от того, какую роль оно играло в жизни народа, какую пользу принесло
родной стране.

______________________
* Как отмечает И. П. Петрушевский («Очерки по истории феодальных отношений», стр.
49—50), для историка-востоковеда, пользующегося в своих исследованиях трудами
иранских и турецких придворных историографов, излагающих в них военную и
династийную историю, играет первостепенную роль именно независимость Аракела
Даврижеци от официальной правительственной точки зрения, приверженностью к
которой страдают почти все упомянутые источники. Это ставит труд Даврижеци в особое
положение, давая исследователю возможность сравнивать сведения и факты, сообщаемые
персидскими и турецкими авторами, с аналогичными фактами армянского историка.
______________________

Еще в предисловии к своей книге Аракел Даврижеци, верный заветам отца армян ской
историографии Мовсеса Хоренаци, провозгласившего: «Нет подлинной истории без
хронологии», излагая свои принципы работы, подчеркнул, что основа всякого
исторического сочинения — достоверная хронология. «...Согласно требованию
необходимости, — говорит он, — следовало бы здесь положить в основу [изложения]
хронологию и затем... возвести над ней историю как строение» (стр. 39). И на протяжении
всего труда он старается придерживаться этого принципа — приводить проверенные и
уточненные даты; но иногда терпит неудачу, за что всякий раз приносит извинения.

Достоверность фактов — таково общее впечатление от книги нашего автора. И это

вынуждены были отметить все, кто знакомился с его трудом.*

______________________
* «Простота и непринужденность в изложении Аракела говорят в пользу достоверности
его сказаний и открытого характера», — констатирует Ст. Назарянц (см.: «Обозрение
истории гайканской письменности», стр. 42—48); «Это правдивый и беспристрастный
историк; он вовсе не стесняется и открыто показывает худшие стороны своих
соплеменников», — говорит А. Заминян (см.: «История армянской литературы», стр. 240);
«Все это написано просто и безыскусственно, но с чувством и правдиво», — пишет Г.
Алишан (см.: «Айапатум», ч. I, стр. 131, № 134). Это же подчеркивали позже М. Абегян
(см.: «История древнеармянской литературы», т. II, стр. 452) и Лео (см.: «История
Армении», т. III, стр. 362).
______________________

Аракелу Даврижеци свойствен несомненный талант рассказчика, эмоциональность,

художественный вкус и чутье, особенно при изображении самых трагических событий в
судьбе родного народа. Аракел не бесстрастный наблюдатель [31] и сухой хронист,
равнодушно фиксирующий события: труд его дышит волнением и страстями того времени
и той среды, в которой он живет. Поэтому «Книга историй» Аракела Даврижеци
представляет интерес и для современного читателя и исследователя.

В заключение хочется еще раз подчеркнуть, что труд Аракела Даврижеци ценен не только
как историческое сочинение, зафиксировавшее и сохранившее для грядущих поколений
память о горестных происшествиях, связанных с военными действиями двух враждующих
между собой феодальных государств на территории Армении, но и тем, что будил
национальное самосознание угнетенного народа, призывал его к верности родине, к
борьбе за свои интересы.

И благодарные потомки вправе гордиться летописцами, подобными нашему автору, чей

скорбный и благородный труд и поныне, спустя столетия, продолжает волновать
читателей.

***

Язык книги Аракела Даврижеци не грабар классического периода (хотя автор нередко
употребляет слова и глагольные формы, типичные для того времени) и не книжный язык
предшествующей эпохи, насыщенный латинизмами. Сторонники последнего критиковали
Аракела за недостаточную изысканность языка и стиля.* Однако были исследователи,
справедливо считавшие язык и стиль труда Аракела Даврижеци исключением в ряду
сочинений того времени.**

______________________
* Г. Алишан (см.: «Айапатум», ч. I, стр. 131), А. Заминян (см.: «История армянской
литературы», стр. 240), Г. Зарбаналян (см.: «История армянской книжности», ч. II, стр.
178-179) считают, что язык его далек от изысканности, груб и прост.
** Е. Дурян, История армянской словесности, стр. 80-81.
______________________

«Книга историй» Аракела написана живым, разговорным языком, выразительным и

сочным, подчас не лишенным восточной выспренности, сдобренным изрядным
количеством персидских и турецких слов и выражений, в ней встречаются арабские,
монгольские, греческие, грузинские слова, бывшие, очевидно, в ту пору в употреблении.
Нередко рядом с иностранным словом приводится его армянский перевод. Следовательно,
употребление иностранных слов — художественный прием. Повествовательная манера
изложения в сочетании с иностранными словами придает сочинению Аракела [32]
Даврижеци своеобразный колорит. Не случайно Манук Абегян, очень лестно отзываясь о
языке «Книги историй», писал: «Историческое произведение приобретает живость,
колорит и нюансы лишь тогда, когда рассказывается на живом. современном языке».*

______________________
* М. Абегян, История древнеармянской литературы, т. II, стр. 444.
______________________

В то же время «Книга историй» Аракела Даврижеци — типичное произведение

средневековой историографии. В ней автор передает свое отношение к событиям и свои
чувства в характерной для средневековых источников манере — довольно
непосредственно, зачастую в весьма грубой форме.

При переводе мы, побуждаемые желанием предельно точно передать на русском языке не
только мысли и стиль нашего автора, но и его чувства, старались по мере возможности не
смягчать и не изменять этих мест, будучи уверены, что читатель правильно поймет и
оценит по заслугам мысли и слова Аракела Даврижеци.

Чтобы сохранить колорит источника и по возможности живее передать звучание

разговорного языка первой половины XVII в., мы сочли целесообразным сохранить в
русском тексте ряд слов (кроме армянских) на персидском, турецком, арабском и других
языках, как это делает сам автор. Точный их перевод и объяснения приводятся в
глоссарии.

Эти слова, а также персидские и турецкие имена собственные и географические названия,

как правило, даются в той форме, в которой они употреблены автором «Книги историй».

В квадратные скобки заключены слова, которые подразумеваются по смыслу, но

отсутствуют в армянском тексте, в круглые — пояснительные слова.

К книге прилагаются комментарий, глоссарий, указатель собственных имен и

географических названий, а также перечень использованной литературы.

В заключение считаю своим долгом выразить глубокую признательность всем товарищам,

оказавшим мне в процессе работы над текстом и подготовки его к изданию помощь
ценными советами и замечаниями.

Л. А. Ханларян
 Преднаписание к предлагаемой «Книге историй»

Повествование о событиях и страданиях, постигших в последнее время страну Армению

от руки царя по имени шах Аббас и народа его – персов. И о том, как померкла слава
святого Престола Эчмиадзинского и его католикосов. А также об извращении порядков и
веры христианской. Здесь найдешь ты вместе с тем и другие исторические сведения,
разделенные по главам в соответствии со временем, о событиях, имевших место в городах
и гаварах при [различных] царях, князьях, католикосах и других.

И еще надлежит знать, что согласно требованию необходимости следовало бы здесь

положить в основу [изложения] хронологию и затем по обычаю историков возвести над
ней историю как строение. Но так как народ наш из-за грабителей, насильников и
сборщиков податей разбрелся и рассеялся [по свету], измученный и связанный,
прикованный, как говорится в псалме, к нищете, как к железу (См.: Псалт., 106, 10: «Они
сидели во тьме и тени смертной, окованные скорбью и железом»), когда каждый еле-еле
добывал себе дневное пропитание, мы не нашли знающего человека, сведущего вместе с
историей и в хронологии. Однако, [прикладывая] большие усилия, мы искали; и там, где
доискались, вместе с историей поместили и дату, там же, где не нашли, описали без дат. А
ты, не обвиняя, так и прими [труд] сей и помяни в своих молитвах тех, кто корпел над
ним. [40]
ГЛАВА 1

О страданиях католикосов из-за податей, требуемых с них насильниками

Итак, в последнее время ослабели народы, исповедующие христианскую веру, усилились

народы, исповедующие магометанскую религию: на востоке – персы, на западе – османы,
отнявшие в 902 году армянского летосчисления (1453)* у ромеев славный город
Константинополь.

______________________
* Аракел Даврижеци (как и все армянские историки), приводя даты, подчеркивает:
«нашего летосчисления». По решению Двинского церковного собора (VI в.) в Армении
было введено новое церковное летосчисление, разница между которым и христианской
эрой составила 551 год. Это так называемое Большое армянское летосчисление было
принято не сразу, а лишь в 574 г. благодаря стараниям католикоса Мовсеса Егвардци.
Окончательное исправление армянского церковного календаря относится к 1774 г., когда
католикос Симеон Ереванци составил так называемый верный календарь.
______________________

После взятия Константинополя османы еще более умножились и усилились, их власть

простерлась на восток и достигла Тавриза; османские паши восседали [уже] в Тавризе,
Ереване и Гандже, в Шамахе и Дамур-Гапу* /6/ – [всё], вплоть до Худафрина, они
подчинили своей власти. Они захватили также Грузию и обложили [ее] данью. В то время
католикосом святого Эчмиадзинского Престола был владыка Аракел** из того же селения
Эчмиадзин – муж добродетельный и постящийся, скромный и благообразный во всем – в
делах, речах и одежде, который правил патриархией при жизни своей и преставился к
господу.

______________________
* Дамур-Гапу, Темир-Гапу, Темир Капысы («Железные Ворота») — ныне Дербент.
** Согласно данным историка армянской церкви М. Орманяна, Аракел был не
католикосом, а восседал на Эчмиадзинском престоле в качестве коадъютора (вместе с
Тадеосом II, а позже, с 1597 г., и Давидом IV) при католикосе Грягоре XII Вагаршапатци с
1575 г.
______________________

После него католикосом святого Эчмиадзина стал владыка Давид;* этот тоже был
уроженцем селения Эчмиадзин. Приняв сан католикоса, правил он несколько лет по
велению времени и по своим возможностям; но еще при жизни, оставаясь католикосом,
сам рукоположил в католикосы другого, имя которому Мелкисет,** уроженца
Гарнийского гавара, селения, называемого Ахджуцванк.*** [Католикос] рукоположил его,
надеясь, что он будет ему помощником, но тот стал, как показывают последующие
события, помехой и врагом его. Говорят, были две причины, по которым католикос Давид
благословил Мелкисета католикосом. Кто говорит: благословил, чтобы тот стал
помощником и сотоварищем ему, ибо подати иноплеменников легли тяжелым бременем
на христиан, разоряли их, и от католикоса тоже требовали много добра; а он, когда мог –
давал, а когда не мог – подвергался гонениям и прятался от сборщиков. И, прожив
некоторое время [41] так, преследуемый, как вор, утомленный мучительной жизнью,
когда ему непрестанно приходилось /7/ бежать и прятаться, задумал обрести себе
товарища, чтобы помогать друг другу и сочувствовать в беде, авось тогда они смогут
вдвоем, странствуя один здесь, другой там, запастись имуществом, достаточным для нужд
католикосата. Итак, говорят: потому Давид благословил Мелкисета католикосом, чтобы
он стал помощником ему.

______________________
* Давид IV Вагаршапатци стал католикосом в 1587 г. после смерти католикоса Григора.
** Мелкисет, или Мелкиседек Гарнеци, с 1593 г. был коадъютором при эчмиадзияском
католикосе Давиде, умер 18 марта 1627 г. в г. Каменце.
*** Ахджуцванк — монастырь, расположенный недалеко от Гегарда, в ущелье р. Азат, в
.переводе означает «девичий монастырь» (см.: Г. Алишан, Айрарат, стр. 352); согласно
преданию, трое из сподвижниц святой Рипсимэ, спасаясь от преследования, нашли
прибежище в горах Гарни.
______________________

Другие говорят, что католикос Мелкисет, муж тщеславный и подчиняющийся верховной

власти, щедро одаривал всех добром и, завоевывая их сердца по примеру Авессалома
(Очевидно автор имеет в виду следующее место из Библии: “И когда подходил кто-нибудь
поклониться ему (Авессалому), то он простирал руку свою и обнимал его и целовал.. и
вкрадывался Авессалом в сердца израильтян” (II кн. Царств, 15, 5-6)), дружил со всеми,
дабы они помогли ему и согласились, чтобы он стал католикосом, дескать, он дал много
добра владетелю той области, чтобы стать католикосом. А владетель, получив добро,
заставил насильно католикоса Давида благословить Мелкисета; Давид же, не имея
другого выхода, благословил Мелкисета католикосом. Кое-кто говорит так.

Ну вот, так или иначе, стало на одном престоле в одно и то же время два католикоса.

ГЛАВА 2

О прибытии вардапета Срапиона в святой Эчмиадзин и о том, как он стал

католикосом

Хотя, как я сказал, стало двое католикосов, дабы они облегчили долги [Эчмиадзина],
однако те еще более умножили их, ибо до сих пор был один католикос – один
расточитель, а нынче стало двое католикосов – двое расточителей. Таким образом,
вследствие ли их расточительности, из-за налогообложения ли тогдашнего или по какой-
либо иной причине, но долги святого Эчмиадзинского Престола при их помощи
накопились [42], возросли и умножились и, говорят, достигли 50 тысяч гурушей, а
[католикосы] не могли их выплатить. И когда, бывало, приходили заимодавцы и
требовали обратно ссуженные ими [деньги], а также когда приходили царские и
княжеские сборщики /9/ податей, чтобы взыскать государственную (поголовную) подать,
католикосам по бедности нечем было платить. Поэтому они непрестанно находились в
бегах и скрывались, не могли оставаться два или три дня в одном месте либо переходить
из одного селения в другое при дневном свете, а делали это ночью. И, как рассказывают
очевидцы, жизнь их в то время была крайне убогой, ввиду чего, оказавшись из-за
несчастий и бремени налогов в безвыходном положении, они были все время в смятении и
надеялись, авось найдется какое-либо спасительное средство. Долго обдумывали они и
обсуждали эту мысль. И вот двое католикосов по воле своей и всех советчиков своих
сделали следующий вывод из своих размышлений: написать письмо, [исполненное]
почтения, любви и привета, великому вардапету Срапиону,* духовному предводителю
города Тигранакерта,** чтобы он, приехав, уплатил долги; в письме было написано:
дескать, мы вот по воле своей отречемся от патриаршего сана, ежели ты приедешь и
уплатишь долги, – да будут твоими престол и сан патриарший.
______________________
* Срапион позже, 14 августа 1603 г., был избран католикосом под именем Григора ХIII,
умер 23 апреля 1606 г. Подробности о нем сообщает сам Аракел Даврижеци.
** Тигранакерт — г. Амид (нынешний г. Диярбакыр в Турции).
______________________

Вардапет Срапион был родом из города Урфы,* сын благочестивых и весьма богатых
родителей. После смерти родителей множество добра и большие доходы достались
вардапету, который, возлюбив жизнь святую и целомудренный образ жизни, обратился к
чтению Священных книг и пошел в ученики /10/ к великому вардапету Гукасу Кегеци** –
главе всех вардапетов того времени. Пройдя у него обучение, он стал мужем, в
совершенстве владеющим всей мудростью и [знающим] Священное Писание.

______________________
* Урфа — Эдесса (город в Турции).
** Гукас Кегеци (или Хордзенаци) — вардапет, известный ученый средневековой
Армении, ученик вардапета Иованнеса Ширака. Перу его принадлежат и поэтические
произведения, содержание которых относится к области теории календаря, знатоком
которой был Гукас Кегеци. В 1557 г. он изложил в стихах греческий календарь. Согласно
сведениям, сообщаемым одной памятной записью (см.: А. Алпояджян, История армянской
Кесарии, т. II, стр. 1860), умер он в 1602 г.
______________________

Достоинства его (Срапиона) видел вардапет Гукас и все прихожане, поручившиеся [за
него], поэтому вардапет Гукас 20 февраля 1035 года нашего летосчисления (1586) в городе
Амиде вручил ему жезл вардапета, чтобы он проповедовал слово жизни, орошал, подобно
роднику, жаждущие души [43] народа. И все прихожане были довольны и охотно сделали
его духовным предводителем своего города. И он, согласно речению апостола, прославлял
служение свое (Библия, II, 13), ибо служба его по прекрасному и последовательному
чередованию песнопений и музыки, прославлений и мелодий, гимнов и аллилуй (Все это -
разновидности армянских средневековых песнопений) была подобна небесному
торжеству. И, совершенно не ленясь, ежедневно читал проповеди и поучения, превратив
это в свое обычное занятие. Жизнь свою он проводил как пустынник, в воздержании и
посте.

Слава о мудрости и добродетелях его распространилась повсюду. Поэтому шли к нему из

всех областей жаждущие знаний служки церковные, дабы изучить Священное Писание.

И он, подобно воде из родника животворящего, утолял жажду всех: учредил школу для
учащихся и обучал всякого, кто становился его учеником. Многие из его учеников стали
мужами знаменитыми и прославленными.

/11/ Был среди них вардапет Григор Кесараци* – муж ученый, знаток церковных и
светских наук, победоносный борец с врагами истины как из нашего народа, так и
иноплеменных. И великодушный вардапет Барсег, ставший после вардапета Срапиона
духовным предводителем Тигранакерта, т. е. Амида. И вардапет Иованнес Урфаеци,
ставший духовным предводителем Урфы, большой знаток астрономии и вообще
искусства математики. И вардапет Аристакес Таронаци, в совершенстве знающий песни и
мелодии. И вардапеты Иовсеп и Иованнес из Хзы. И другой вардапет Иованнес из
Каджберуника, т. е. из Арчеша. И католикос Мовсес** из Сюнийской области, ставший
просветителем восточной части нашей страны, обновивший святой Эчмиадзин, историю
заслуг которого я расскажу ниже.
______________________
* Григор Кесараци — вардапет, ученик Срапиона Урфаеци и учитель католикоса Мовсеса
Сюнеци. Занимал в разное время различные посты в армянской церковной иерархии,
играл довольно заметную роль в событиях своего времени, как и отмечает далее Аракел
(например, в событиях во Львове). Математик и историк, а также автор церковных гимнов
и песен, он создал глобус с армянскими надписями. Являлся одним из последовательных
защитников национальных интересов армян, боролся против ориентации некоторых
кругов армянского духовенства на католицизм. Умер в 1632 г.
** Мовсес Сюнеци, или Татеваци, был избран католикосом 13 января 1629 г. и умер 13
мая 1632 г. Аракел Даврижеци рассказывает подробно о нем в 19, 20, 24-й и других
главах. Известен также под именем Мовсеса. Хотананци.
______________________

И зачем дальше продолжать? святой вардапет Срапион был знаменит и прославлен в

глазах всех, не только нас, армян, но и ромеев, сирийцев и магометан, и за какое бы дело
житейское он ни брался, ни в чем не терпел неудачи. [44]

Поэтому двое католикосов написали ему письмо привета и любви, где было сказано: «Вот
мы изнемогаем и не в состоянии более выплачивать многочисленные долги, в которых
увязли. Почему мы по доброй воле своей отрекаемся от сана патриаршего и владения
святым Престолом. Итак, все даруется тебе – католикосат и престол, /12/ как ты того
заслуживаешь; и нынче мы просим тебя, не мешкая, приехать во имя спасения нашего и
наипаче – ради восстановления старого духовного родителя твоего – святого Престола
Эчмиадзинского».

А вардапет Срапион, как только услышал о святом Эчмиадзине, согласился поехать. Но не

ради католикосата и славы, ибо был он прославлен богом и людьми, а ради спасения
светозарного престола, ибо, как сын родной за престарелого родителя, болел он душой за
него. И, покинув Тигранакерт, он пустился в путь через город Ван и достиг Верхней
области Армении и городка Джуги* – крупного и известного в то время в восточной части
нашей страны поселения, ибо жители его еще не были угнаны в Персию. Приехав в
Джугу, он остановился здесь, а молва о его приезде распространилась повсюду. Услыхав
об этом, двое католикосов, захватив с собой некоторых своих наперсников – епископа
хавуцтарского** Манвела и другого Манвела, епископов – хорвирапского*** и
гегардского**** Аствацатура – и кое-кого из светских родичей своих, приехали в селение
Джугу, где находился и вардапет Срапион.

______________________
* Джуга — городок на левом берегу р. Араке. Уже в XVI в. он славился торговыми
связями с Востоком и Западом. Джугинские купцы вели оживленную торговлю шелком со
странами Западной Европы и Россией. Благодаря этому город разбогател, стал одним из
красивейших армянских городов того времени, с великолепными домами, церквами и
школами. Воюя с Турцией, шах Аббас I. решил разорить и выселить жителей всех районов
по левому берегу Аракса, дабы османы не могли использовать их как базу для своего
наступления. Шах руководствовался соображениями не только стратегического, но и
экономического характера: в дальнейшем развитии шелковой торговли Ирана с Западной
Европой богатым джугинским купцам отводилась одна из первых ролей. Аракел
рассказывает печальную повесть об осуществлении плана шаха Аббаса Г (см. гл. 5 и далее
«Книги историй»).
** Хавуц-Тар, или Хайоц-Тар,— обитель во имя всеспасителя («Аменапркич»),
расположенная на берегу р. Азат, недалеко от Гарни, название ее происходит от названия
селения (ныне необитаемого), расположенного недалеко от обители. Построена в начале
XI в.
*** Хорвирап, или просто Вирап,— одно из наиболее почитаемых армянами святых мест,
связанное с именем просветителя армян Григора.. По преданию, Григор за
приверженность к христианству был брошен-царем Трдатом в темницу, кишащую
ядовитыми змеями и другими пресмыкающимися. Там он провел четырнадцать лет и
выжил «благодаря божественному провидению» и доброте некой вдовы, которая каждый
день бросала ему в темницу скудную пищу. Царь Трдат подвергся участи Навуходоносора
— обезумел и, подобно вепрю, скитался с дикими зверями по лесным чащам. Ужас объял
страну. И тогда пришлось освободить Григора, ибо сестре царя Хосровидухт явилось
видение, что спасти царя и страну может лишь узник Хорвирапа (подробности этой
легенды сообщает историк Агафангел, см.: «История Армении», стр. 30—133).
**** Гегард, или Айриванк («Пещерный монастырь»),—прославленный монастырь,
вырубленный в скалах, расположен в ущелье р. Азат. Самые ранние исторические
сведения об этом монастыре относятся к IV в., в IX в. он был основательно опустошен
арабами; существующие ныне сооружения относятся ж XII—XIII вв. Гегардом (гегард —
«копье», «пика») называется потому, что там хранилось копье, которое, по преданию,
было вонзено в бок Иисуса Христа.
______________________

По прошествии нескольких дней они замолвили слово о деле, в связи с которым вызван
был вардапет. И пока они вели переговоры и дело их продвигалось вперед, враг
справедливости и противник истины, искуситель, непрестанно раздирающий церковь
Христову, нежданно внес распрю в их среду: приближенным католикосов не понравились
несколько пренебрежительные слова вардапета, из-за чего они и /13/ подняли сумятицу и
шум. Так, епископ хавуцтарский Манвел здесь же, на этом собрании, самочинно поднялся
и, громким воплем вызвав замешательство среди них, не дал [другим] ни говорить, ни
слушать. Вздорное поведение его возмутило всех присутствующих. И, обнаружив, что
ненавидят друг друга, они с отвращением бросили все и разбрелись кто куда. [45]

Уехав отсюда, католикосы со своими людьми направились в Татевский монастырь,* что в

Сюнийском гаваре. А вардапет Срапион, пробыв несколько дней в Джуге, подобно
громогласному евангелисту нового Сиона, непрестанно поучал и просвещал всех
светоносной проповедью своей, что очень понравилось и доставило удовольствие
джугинцам и всем восточным [армянам], которые радовались и воссылали благословение
Всевышнему.

______________________
* Татевский монастырь — один из известнейших монастырей Армении. Созданный в
незапамятные времена, Татевский монастырь, расположенный высоко в горах Зангезура, в
стороне от больших дорог и почти недоступный для набегав вражеских орд, с IX в. стал
крупным культурным и духовным центром средневековой Армении. На протяжении
многих веков (особенно в XIII—XV вв.) Татев оставался одним из самых прославленных
научных и просветительных центров Армении.
Слава монастыря и университета при нем распространялась по всей Армении, и в Татев
стекались юноши и зрелые мужи, желавшие совершенствоваться в науках и искусствах,
получить духовный сан.
Здесь ученые-монахи изучали разные отрасли науки (в том числе естественные науки и
философию) и искусства. Временами число братчи монастыря вместе с учащимися
достигало 500 и даже 1000 человек, как свидетельствует историк Степанос Орбелян (см.:
«История области Сисакан», стр. 227).
Татевский университет имел наиболее длительную историю существования из всех
подобных заведений в Армении. История сохранила и донесла до нас созвездие имен
средневековых армянских ученых, тесно связанных с Татевским монастырем и его
университетом, ряд интересных трудов ученых этой школы, многочисленные рукописи,
скопированные и украшенные писцами и миниатюристами Татева (здесь имелся и свой
скрипторий).
Татевскому университету, его истории и деятельности ученых этой школы большое
внимание уделил А. X. Мовсисян в своем труде «Очерки по истории армянской школы и
педагогики (X—XV вв.)», стр. 95—161.
______________________

Они препроводили вардапета к высочайшему престолу в святом Эчмиадзине и созвали

весь народ страны – духовенство и мирян; собрался синод великий, и торжественно
рукоположили вардапета Срапиона в католикосы всех армян и восприемники святого
Эчмиадзинского Престола 14 августа 1052 года нашего летосчисления (1603). И в день
рукоположения нарекли его по имени святого просветителя Григором, уповая, что
молитвами его в грядущем, как того в прошлом, воссияют армяне. И намерение это, и
дума исполнились в наши дни.

ГЛАВА 3

О том, как царь персидский шах Аббас пришел в Армению и завладел всем, и о том,
как вардапет Срапион вернулся опять к себе

Двое католикосов – Давид и Мелкисет – и их приближенные, увидев, что между ними и

вардапетом Срапионом не установилось согласия, более того, вместо согласия возник
даже раздор, покинув Джугу, направились в Татевский монастырь. И, пробыв там дней
десять, совещались – думали да гадали, как бы найти средство не лишиться
католикосского сана, удержать католикосат в своих руках и как-нибудь ускользнуть из
рук заимодавцев. Посовещались, но не с господом, как говорится в Писании, а на
погибель себе, на [46] уничтожение и ниспровержение страны [своей], на истребление
своего народа: они твердо решили /15/ промеж себя отправиться в Исфахан к царю
персидскому по имени шах Аббас.*

______________________
* Аббас I — персидский шах из династии Сефевидов (род. в 1557 г. — ум. в 1629 г.),
младший сын шаха Худабенде, был правителем Хорасана, когда умер его отец (1585 г.).
По наущению Аббаса I были убиты два его старших брата, и он стал шахом (1986 г.).
Почти весь период царствования Аббас I вел кровопролитные воины с Турцией, боролся
за возвращение территорий, потерянных в период царствования его предшественников, и
присоединение новых областей. Владения Персии при нем значительно выросли. Аракел
описывает военные действия между войсками шаха Аббаса I и Османской Турции.
______________________

А причина их поездки к шаху была следующая: они верно и точно знали, что шах
готовится к нашествию на Армению; еще до них многие магометанские и христианские
князья и правители страны Атрпатакан* ездили к персидскому царю, ибо племя османское
подвергало их жесточайшим гонениям, грабило и мучило их тяжелыми налогами,
разоряло, бесчеловечно глумилось над верой и подвергало их иным мукам, и не только
армянский народ, но также грузин и магометан; и из-за этих-то притеснений отправились
они к царю персидскому, надеясь с его помощью изыскать средство освобождения от
османского ига.
Некий Гази-хан из племени курдов, великий князь и правитель страны Маров,**
притесняемый османами, ибо османы хотели убить его и овладеть его княжеством, послал
преданного ему человека по имени Авдал-хан к шаху [с просьбой] прийти спасти его, сам
же он [обещал] быть на стороне шаха.

______________________
* Атрпатакан — по древней армянской географии северная часть Мидии (Атропатена
греков), долгое время составлявшая часть царства армянских Аршакидов. Средневековые
армянские источники под Атрпатаканом подразумевали наместничество Азербайджан в
Сефевидском Иране (современный Южный Азербайджан).
** Страна Маров — так называют армянские источники XIII—XIX вв. Курдистан.
______________________

Другой князь из племени Маров,* по имени Улама-оглы Гайбад-бек, не то чтобы других

послать, – сам поехал к шаху. Цари грузинские тоже хотели, чтобы персы завладели их
страной, ибо до глубины души были оскорблены /16/ османами – и не столько из-за
притеснений их, но наипаче из-за захвата царя их, Симон-хана великого.** Османы,
захватив его, увезли в Стамбул и там убили и внука его тоже обманом повезли в Стамбул
и тоже убили. Сверх того, у персидских царей много было заложников – грузинских
царей: так, например, дочь и сын вышеупомянутого Симон-хана Тифлисского, сын
кахетинского царя Александра, которого звали Константином, а также брат Атабека,
владетеля Сомхета, которого звали Тахмасп-Кули. И много других заложников из грузин
было при царях персидских.

______________________
* Племя маров (курдов).
** Симон-хан (1558—1600)—царь грузинского Картлийского царства; после сражения у
Нахидури с османскими войсками, в котором грузины потерпели поражение, царь Симон
был захвачен в плен османским военачальником Джафар-пашой; летом 1601 г. он был
отправлен в Стамбул и заключен в замок. Настойчивые переговоры грузин об
освобождении царя Симона ни к чему не привели; умер он в Стамбуле. Дальше Аракел
рассказывает о нем и о его внуке Луарсабе.
______________________

А из страны Агванк* от армян поехали: Сарухан-бек и брат его Назар из селения

Восканапат, кешиш Оглан и брат его Галабеки из селения Атерк, Джалал-бек с
племянниками [47] из Хачена, мелик Суджум из Дизака, мелик Пашик из селения Кочиз,
мелик Бабе из селения Бритис, епископ Мелкисет из селения Меликзата из Верхнего
Закама, мелик Айказ из селения Ханадзах из области Кштах. Кроме того, [жители]
четырех селений области Дизак снялись и отправились все вместе в Персию. И шах
поселил их в городе Исфахане. А еще третья часть населения местечка, называемого
Дашт, что находится в гаваре Гохтн, близ Агулиса, переселилась в Персию, и шах их тоже
поселил в городе Исфахане. Причиной же переселения дизакцев и даштцев были тяжесть
налогов, грабеж и разорение, насилия и безжалостное истребление христиан.

______________________
* Страной Агванской или просто Агванком (Албанией Кавказской) называлась страна,
занимавшая северо-восточную часть Закавказья. Агваны приняли христианство в начале
IV в. Церковь агванская, придерживавшаяся монофизитского толка и отвергшая
постановления Халкидонского собора 461 г., была на протяжении всей своей истории
тесно связана с армянской, а агванские католикосы признавали над собой верховенство
армянских католикосов. Народ Кавказской Албании в течение многих веков подвергался
притеснениям со стороны могущественных соседей — Персидской державы и
Византийской империи, а также набегам кочевых племен — гуннов и хазаров. В период
арабского нашествия и владычества часть населения Агванской страны подверглась
насильственной исламизации. Часть территории Агванка ныне занимает Азербайджанская
ССР (об Агванке см.: А.Ш.Мнацаканян, О литературе Кавказской Албании).
______________________

/17/ Все они крайне обнищали, были в долгах и в безвыходном положении, вот почему
бежали в Персию. Мужи, чьи имена мы упомянули, все были людьми знатными; они, и
помимо них еще многие другие, были у шаха, о чем знали католикосы; более того, им
было известно, что шах непременно должен приехать в страну армян, поэтому они хотели
явиться к нему, дабы выказать себя друзьями шаха, уповая на поддержку и помощь его
против притеснений и долгов.

Тогда по завершении всех совещаний католикос Давид и хорвирапский епископ Манвел

остались в Армении. А католикос Мелкисет, хавуцтарский епископ Манвел и гегардский
епископ Аствацатур, покинув Татев, под каким-то предлогом поехали в Персию. И было
так, что, прибыв в пределы страны персидской, [они], не мешкая, пустились [снова] в путь
и ехали, пока не добрались до города Исфахана. Предстали перед царем шахом Аббасом и
доложили ему о своем намерении. Шах, как только услышал и узнал это, возрадовался
душой, возликовал умом, взбодрился телом, ибо радость его в эти дни была превыше
[радости] во все остальные дни жизни его. И как было свойственно коварному нраву его,
шах Аббас стал возвеличивать их, преподносить дары и щедрые даяния и изо дня в день
приглашал их к себе, беседовал с ними об их намерениях; привлекал их сердца, а сам
притворно выказывал им свою преданность и дружбу, /18/ обещал оказать им великие [48]
благодеяния и множеством суетных и коварных ухищрений разыгрывал из себя их
верного друга, так что выведал все [их] сокровенные помыслы: узнал входы и выходы
стран их и [имена] владетельных мужей. И, поняв, что действительно на душе у них то, о
чем говорят уста, [шах] велел военачальникам своим подготовить войско к походу.
Приказ был тотчас, немедля исполнен.

Затем все войска двинулись по направлению к Тавризу против войск османских,

расположившихся там лагерем, и овладели Тавризом и его гаварами.

Шах, выступив из Исфахана, чтобы пойти на Тавриз, взял с собою всех вышеназванных
мужей. Выехав из Исфахана на борзых быстролетных конях, они через несколько дней
достигли Тавриза. Османские войска даже и не думали о приходе персов, ибо те
добирались до Тавриза недолго, а всего лишь несколько дней. Когда шах Аббас прибыл в
Тавриз, дела для него обернулись счастливо. Владетель Тавриза по имени Али -паша,
начальник всех османских войск, охранявших страну, собрался и со всем
двадцатитысячным войском выступил по направлению к гавару Салмасту против
упомянутого ранее курдского властителя Гази-хана, ибо османам известно было, что Гази-
хан откололся от союза с османами, сговорился с персами и послал к шаху своего
наперсника Авдал-хана. Вот /19/ почему османские войска собрались и пошли в Салмаст
на Гази-хана. А Гази-хан еще до прихода османских войск вышел из Салмаста,
направился в гавар Урмию, вошел в неприступную крепость, называемую Гогарчин-
галаси, посреди озера Урмийского и укрепился там. Али-паша с османскими войсками,
придя в Салмаст и увидев, что Гази-хан ушел в Урмию, сам не пошел в Урмию, ибо хотел
сначала овладеть областью Салмаст и крепостью и затем уже двинуться к Урмии против
Гази-хана. И так как в области Салмаст была лишь одна сильная крепость, называемая
Гарниярух, [османы] стали готовиться к сражению в окрестностях ее. Османские войска
оставались там почти три месяца, сражались против крепости, но не смогли взять ее.
В дни, когда османы сражались за крепость Гарниярух, [49] в Тавриз приехал шах, [затем]
он покинул город и выступил против османских войск. Османы, узнав о приходе персов и
удостоверившись, что это сам шах (ибо до того полагали, что это какой-нибудь
военачальник), сразу бросили осаждать крепость, отступили и подошли к селению
Софиан; и там на Софианском поле они столкнулись в открытом бою. В этом сражении
отменную храбрость проявил Улама-оглы Гайбад-бек: он преподнес шаху 20 голов и,
подобно лютому и ненасытному зверю, [снова] ринувшись в бой, добавил еще. От долгих
походов и /20/ усилий конь его изнемог, а османские воины окружили его и, метнув ядро,
убили. Увидев это, персидские войска, испугавшись, дрогнули, поэтому на миг
показалось, будто персы побеждены. Но шах тотчас же потребовал к себе великого хана
Зилфигара, подбодрил его и призвал к бою. А тот, воодушевленный ободрением шаха,
ринулся на арену боя и могучим ударом сокрушил османские войска. Увидев это,
персидские войска нагрянули со всех сторон, рубя острыми мечами, раскидали всех по
полю, остальные же спаслись бегством.

Али-паша, увидев поражение своей стороны, а также [то], что это действительно шах, взял
с собой сына своего и, явившись к шаху, пал к стопам его и молил даровать ему свободу.
А шах благосклонно и милостиво принял его, держал с великими почестями при себе и
повез с собою в Исфахан.

Одержав победу в бою, шах возвратился, вступил в Тавриз и, захватив его, покорил город
и все гавары. И крепость городскую, разрушив до основания, сравнял с землей. [Шах]
пробыл там несколько дней, завладел всей страной, назначил правителей и должностных
лиц во всех концах ее.

А остальные османские войска, те, что убежали из города /21/ Тавриза, и те, что избежали
войны, направились к Нахичевану и собрались [там]. Посовещались с войсками
нахичеванскими и решили: дескать, персидский царь пришел сюда ради этой именно
страны, и, следовательно, в конце концов он отнимет ее у нас. Так давайте же до его
прихода мы разорим эту страну и, расхитив, награбим в селениях этого [50] гавара, что
можем, и, захватив с собою все, уйдем. Замысел этот стал известен крестьянам гавара и
особенно [жителям] Джуги – поскольку больше всего решение это касалось Джуги,
поэтому все [жители], покинув насиженные места, убежали из селений, поднялись в горы,
пещеры и твердыни [и стали] дожидаться, чем же все это кончится.

Молва об этом дошла до шаха в Тавриз, вот почему он назначил Чрах-султана

полководцем и послал его с большим войском защищать население Нахичеванского
гавара. И тот поехал и добрался до Джуги. Османы, увидев это, отказались от своего
намерения. Однако хоть и не очень много, но кое-что они сумели награбить в ближайших
селениях, разорили и опустошили [гавар] и собрались в Нахичеване.

Жители же Нахичевана, как воины, так и простой люд, услыхав о взятии Тавриза, об
изгнании оттуда войск, а также о том, что персы готовятся идти на них, растеклись,
подобно [весенним] водам, по всей стране, с унынием в сердце, с опущенными руками.
Войска османские, что убежали из Тавриза и пришли в Нахичеван, не смогли остаться там
и противостоять персам, а, объятые великим страхом до глубины души, вышли в панике и
тревоге из Нахичевана и направились в город Ереван. И в южной /22/ части Ереванской
крепости, вплотную к ней, возвели ограду и построили еще одну крепость, а сами в
боевом снаряжении вошли в нее.

В эти тревожные дни османы, ссудившие деньгами католикоса Давида и католикоса

Мелкиседека, задержали католикоса Срапиона и стали требовать у него свое добро,
говоря: «Долг этот числится за престолом, восприемником и католикосом которого нынче
являешься ты, тебе и следует заплатить нам».

И хотя он в ответ им сказал много верных и справедливых слов, они ему не вняли. И
хотели даже взять его с собою в крепость, но милосердие Божье помогло: Срапион дал
одним много [денег], а другим – меньше и ускользнул из их рук, так что в крепость его не
взяли, а оставался он в гаваре, пока в Ереван не приехал шах. [51]

Шах Аббас, еще до того как выехал из Тавриза, послал Зилфигар-хана в Нахичеван
обосноваться там и править городом до его прибытия, что Зилфигар-хан и сделал.

Приехав [туда], он расположился станом и осел близ крепости Нахичеван, так близко [к
ней], что можно было достать выстрелом из ружья. Поэтому друзья Зилфигар-хана
говаривали ему: «Будь осторожен, как бы османы не попали в тебя из ружья». И
Зилфигар-хан отвечал им, улыбаясь и хуля османов: «Пусть пуля их попадет мне [прямо]
в глаз». А на второй день он отправил к владетелю города посольство, дескать, не
стреляйте из ружья или лука, ибо я с несколькими мужами иду к вам /23/ откровенно и по
справедливости переговорить кое о чем.

И, взяв с собою двадцать человек, он вышел из стана и пошел пешим к городу; дойдя до
городских ворот, [он] уселся там, и, когда собралась к нему вся знать города, Зилфигар-
хан обратился к ней: «На что вы надеетесь и чего вы ждете, оставаясь здесь? Ведь пришел
сражаться с вами не я и не подобный мне хан, а сам державный государь с
многочисленными войсками пришел домогаться страны отцов своих. Что за сила у вас,
чтобы сопротивляться и воевать с ним? Вот потому и говорю вам по-дружески, ибо мне
кажется, так будет лучше. И если вы согласны со мной, сейчас же выходите вместе с
семьями и имуществом своим и идите с миром – не сопротивляйтесь и не упорствуйте,
сражаясь, ибо, возможно, вы не победите, а потерпите поражение. И тогда вас убьют,
семьи ваши заполонят, а имущество разграбят».

И знать, и население османское, согласившись с ним, попросили назначить дни для

выхода из города, что хан и сделал. Затем все османское население стало покидать город
Нахичеван и расположилось станом недалеко от города, пока там не собрались все. Когда
османы выходили из города, пришли воины из войска Кызылбаша и встали у городских
ворот; они отнимали у османов из наличного оружия лишь ружья, и больше ничего. Взяв
все свое имущество и оружие, кроме ружей, османы уходили.

К Зилфигар-хану пришли многие из воинов города /24/ и [52] сказали: «Те, что
собираются уйти, не коренные жители города сего, что же касается нас, мы коренные
жители города и не желаем уходить отсюда. До сей поры власть в городе принадлежала
хондкару – ему мы служили, отныне, так как власть перешла к шаху Аббасу, желаем
остаться здесь и служить ему». Хан весьма охотно согласился с их речами, благосклонно и
милостиво принял их и приказал быть посему. И воины, пришедшие [к хану], быстро
сняли с себя османскую одежду, постригли длинные бороды свои, облачились в
кызылбашскую одежду и стали похожи на стародавних кызылбашей. Затем хан приказал
глашатаю выйти и громогласно провозгласить в городе, что отныне власть и управление
страной перешли к шаху; кто доброжелателен к шаху – пусть спокойно остается здесь, а
кто хочет уйти – пусть уходит с миром своей дорогой. Остальные мужчины остались в
соответствии с этим предписанием в городе до тех пор, пока сам шах не прибыл в
Нахичеван.
Шах, будучи еще в Тавризе, очень быстро уладил все тамошние дела и тут же приказал
своим начальникам конницы двинуться прямо на город Нахичеван. И по пути, когда они
достигли городка Джуги, все многочисленное и разнообразное население города, заранее
подготовившись, вышло навстречу шаху, как и подобало [встречать] царя. Знать – как
старые, так и молодые, разряженные и /25/ вооруженные, облаченные в чудесные
златотканые одежды, – шествовала навстречу [шаху]. И юные отроки подносили сладкое,
благородное вино в золотых чашах. Священники с зажженными свечами, ладаном и
фимиамом и светские певчие, шествуя впереди, пели благозвучными голосами. Путь царя
был украшен: от берега реки до дворца ходжи Хачика дорога была устлана коврами,
драгоценной, прекрасной парчой, по которым царь прошествовал и вступил в дом ходжи
Хачика. А дома ходжа Хачик, вручив сыну своему золотое блюдо, полное золотых
[монет], преподнес [его] царю. Все вельможи джугинские тоже преподнесли дары,
подобающие царю. Шах оставался там три дня, и джугинцы потчевали его прекрасными,
изысканными яствами и благоуханным вином. [53]

Шах Аббас же, этот вишап из преисподней, издревле исполненный змеиной ненависти к
христианам, увидев такое богатство и благосостояние христиан, почувствовал зависть. И
стал выискивать в уме повод и удобный случай, чтобы предать их. Однако, утаив на время
яд, внешне притворялся довольным.

Спустя три дня он вышел из Джуги, направился в Нахичеван и, войдя в город, овладел им
без боя и уж вовсе без усилий; пробыв там несколько дней, он назначил князей и
должностных лиц во всех концах его.

А сам он со всем войском /26/ своим выступил, двинулся на город Ереван и, достигнув
Еревана, окружил, осадил крепость без всяких трудов и усилий, осел и остался там, ибо
окрестные земли, занятые по его же приказу, были благоустроенны и изобиловали всяким
добром, откуда и восполнялось войско персидское людьми и животными. И, так
разместившись, он преспокойно ждал. Сражался подчас жестоко, а подчас вяло.
Временами посылал в крепость людей с предложением мирного союза и договора, с
ложными клятвами и коварными речами, [прося] сдать ему лишь крепость, а самим, взяв
добро свое, уйти с миром к себе на родину. Но османские войска не прислушивались к
словам шаха, а продолжали надеяться, авось откуда-нибудь придет спасение.

В эти дни шах приказал персидским войскам направиться в область Араратскую и ее

окрестные гавары, поднять отовсюду мужчин, называемых райятами, будь то христиане,
магометане или какого-либо иного племени, собрать и привести их в стан персов, чтобы
они вместе с персидскими войсками участвовали в сражениях, толкали сибай и иными
действиями помогали персидским войскам. Чтобы в бою, когда начиналось наступление
или выдвигали сибай, выталкивая вперед христиан, подставлять их под огонь и меч и
чтобы тем самым народ армянский истреблялся с обеих сторон: османами – спереди и
персами – сзади.

/27/ После взятия Тавриза, когда шах находился еще там, послал он оттуда Амиргуна-
хана* в Ганджу, чтобы он оставался [54] там и преграждал путь османским войскам, дабы
те неожиданным нападением не нанесли бы урона персидской рати. И тот, прибыв в
Ганджу, пробыл там два месяца, а когда узнал, что османы бессильны и не в состоянии
взять [Ганджу], предал в области Гандзакской огню и мечу все, что только мог; [жителей],
где вырезал, а где, разорив, угнал в плен вместе со скарбом и семьями и все это доставил в
Ереван для удовлетворения и насыщения рати персидской. Осадив же Ереванскую
крепость и ведя [там] бои, шах отдал Амиргуна-хану Ереванскую область и назначил его
ханом этой области.
______________________
* Амиргуна-хан — один из военачальников шаха Аббаса I, имя которого тесно связано с
историей Армении того периода, ибо Амиргуна-хан был несколько позже (в 1605 г.)
назначен шахом Аббасом I беглербегом Ереванской области, как рассказывает ниже и сам
Аракел Даврижеци. На протяжении 20 лет (он умер в 1626 г.) своего беглербегства
Амиргуна-хан сделал многое для восстановления разоренной Армении. Армянские
историки довольно лестно характеризуют этого военачальника. Так, один из них, Закарий
Канакерци («Хроника», т. I, стр. 70), называет Амиргуна-хана «мужем храбрым и смелым,
доблестным в битвах, неустрашимым и безбоязненным, благоустроителем и другом
христиан».
______________________

Когда шах прибыл в Ереван, все жители страны пришли поклониться и приветствовать
государя, преподносили дары в соответствии со своими возможностями. Пришел с дарами
и католикос Срапион, представился царю и на вопрос шаха, кто он и откуда, ответил:
дескать, он католикос армян и родом из страны Амид. Шах пренебрег им и не побеседовал
с ним, ибо не признал его; он хотел назначить католикосом Мелкисета, которого держал
при себе (тот притворялся шахисеваном). А Срапион, увидев, что шах его не признал,
выехал из Еревана и отправился в Джугу, дабы оттуда вернуться к себе.

В те дни искушенный в коварных помыслах шах Аббас призвал к себе католикоса Давида
/28/ и католикоса Мелкисета и сказал: «Обычай и закон у царей, как вам известно, таков:
так как раньше страна эта принадлежала османам, а теперь перешла к нам, то все
имущество и доходы их, оставшиеся без хозяина, должны стать казенными, т. е.
миримали. Сейчас у вас находятся огромные богатства османов, одолженные вами у них,
и вы должны их вернуть безо всяких отговорок, ведь это долг, который должен быть
уплачен в государеву казну, так как это имущество османов. И поскольку мы захватили их
страну, постольку все их добро должно стать миримали. Когда же вы уплатите [долг] в
царскую казну, я дам вам грамоту об освобождении через диван и суд; мол, я получил все
деньги, одолженные ими, пусть никто не требует с них ничего, поскольку они уплатили
мне». [55]

Католикосы эти бежали из-за долгов и рассчитывали на шаха, надеясь, что, может быть,
шах их спасет от заимодавцев, а теперь сам шах требует с них долг; так вот она, помощь
шаха, на которую они уповали!

И католикосы поняли, что из его рук они не ускользнут, ибо знали жадность его. Волей
или неволей они выплатили весь долг шаху Аббасу, невзирая на то, кому они были
должны. В этой связи был вспомянут и католикос Срапион; шах сказал католикосам:
«Сейчас вот я посылаю одного из слуг своих, такого-то, за тем католикосом. И вы со
своей стороны снарядите кого-либо, чтобы он с посланцем моим поехал, нашел его и /29/
привез, как подобает тому». Вот поэтому католикосы послали одного из своих служителей
вместе с царским слугою за католикосом Срапионом. Поехав в Джугу, они нашли
католикоса Срапиона, задержали его, взяли под стражу и стали требовать у него большие
деньги. И он хотя и давал сколько мог, но тем все было мало, и, проявляя бесчеловечный
и дикий нрав свой, они подвергли Срапиона ужасным мукам, били батогами и плетью,
всячески унижали почтенного мужа сего, вплоть до того, что подвесили его за ноги на
площади и много дней подряд жестоко били дубинами на виду у всех. Срапион, видя, что
неоткуда ему ждать спасения, взял в долг большие деньги и отдал им, пока, подобно Иуде,
не насытились очи их деньгами и взятками, и тогда они отпустили его. И он, вырвавшись,
как ягненок из пасти волчьей, уехал из Джуги и еле-еле избавился от них. И, скорбя
душой и тоскуя сердцем, безутешно и горько стеная, поехал он в город Ван, а оттуда в
город Амид. Пробыв здесь год, он на второй скончался и преставился к господу. И
кончина его имела место в 1055 году нашего летосчисления (1606), 23 апреля.
Похоронили его на кладбище города Амида. Да будет благословенна память о нем, и
молитвами его да помилует нас господь, аминь.

А шах, пока воевал, осадив Ереванскую крепость, не переставая разорял страну и угонял в
плен армян. Послал он [своих] военачальников /30/ с большим войском в сторону
Эрзерума. Они отправились, разорили области Басен и Хнус, [56] долину Эрзерума и
другие [земли], куда только смогли дойти, и, разрушив, разорив, предав огню и осквернив
области и поселения, разграбив скарб и имущество, зарубив мужчин, заполонив женщин и
детей, привезли [их] в Ереван, в лагерь свой. Войска были посланы и в область Арчеш;
придя туда, они, подобно вышеописанному, разорили, полонили и осквернили население
армянское в зимнюю пору.

В это же время, покуда шах воевал, осадив Ереванскую крепость, прибыл из Шираза в
Ереван к шаху Аллахверди-хан,* и это принесло персам большую пользу. Шах послал
Аллахверди-хана на город Арцкэ. Причина же, по которой отправили его в Арцкэ,
следующая. Когда был еще 1049 год армянского летосчисления (1600), царь грузинский
Симон-хан великий восстал против османского владычества и истребил османские
гарнизоны, находившиеся в Грузии. Поэтому хондкаром Мухаммед-Султаном владетелю
Тавриза Джафар-паше был отдан приказ собрать большое войско и идти на Симон-хана.
Джафар-паша со множеством войск по приказу царя пошел на Симон-хана. И случилось
так, что Симон-хан попал в руки османов, и Джафар-паша поручил одному паше, по
имени Мамад-паша, отвезти его в Константинополь к хондкару. И когда этот Мамад-паша
привез Симон-хана к хондкару, хондкар пожаловал ему (Мамад-паше) в хила
пашалыкство в Эрзеруме, а также в /31/ арпалых пашалыкство в Ване. И, отправившись по
царскому приказу в Эрзерум, Мамад-паша управлял пашалыкством. Городу же Вану и
другим окрестным касабе это не понравилось, ибо им была невыносима мысль о том, что
город Ван с его крепостями так обессилел, что превратился в арпалых Эрзерума. И
поэтому они не желали подчиниться Мамад-паше. А Мамад-паша выступил из Эрзерума,
прибыл в город Ван и, подчинив своей воле, покорил его. И уехал оттуда, чтобы
подчинить себе также и окрестные касабе; объехав их, привел все в порядок, пока не
дошел до Арцкэ. Но владетель Арцкэ, тоже по имени Мамад-паша, не пожелал
подчиниться, а, услыхав о его прибытии, собрал большое войско и, запершись в крепости,
укрепился там и не покорился, ибо крепость была [57] неприступной. Прибывший Мамад -
паша обложил крепость и, начав с ним войну, мужественно сражался. А другой Мамад -
паша, что был внутри крепости, с целью избежать войны по совету своих
единомышленников послал кого-то из преданных ему людей, чтобы те тайком добрались
до шаха, расположившегося в то время вокруг крепости Ереванской и сражавшегося [там].
Люди эти явились к нему и сказали: «Государь, живи во веки веков, Мамад-паша,
восседающий в крепости Арцкэ, желает стать шахисеваном и сдать крепость шаху, а
ванский паша не хочет этого; он пришел, окружил крепость и хочет сам завладеть ею.
Поэтому Мамад-паша послал нас к твоему величеству и просит тебя послать ему на
помощь войска, дабы спасти его, а страну и крепость он сдаст твоему полководцу».

______________________
* Аллахверди-хан (Аллаверди) — один из военачальников шаха Аббаса I, талантливый
полководец, выходец из гулямов. Аллахверди-хан, был по происхождению армянин (см.:
М. С. Иванов. Очерк истории Ирана, стр. 64).
______________________
/32/ А искусный в коварных помыслах шах Аббас приказал Аллахверди-хану взять
большое войско и выступить. И наказал ему: «Ежели страну и крепость сдадут тебе –
добро, завладеешь страной и осядешь в крепости, но если они захотят обмануть тебя –
причини им какой только можешь вред и, заполонив страну, возвращайся сюда».
Аллахверди-хан вышел из Еревана и направился в Арцкэ. Мамад-паша, окруживший
крепость, услыхав о прибытии хана, ушел оттуда и направился в область Муш. И хан,
подойдя к Арцкэ, ждал, когда Мамад-паша, находящийся в крепости, явится к нему и
выполнит свое обещание. А тот к хану не явился и крепость не сдал; более того, он стал
готовиться к бою с ханом. Тогда хан предпринял наступление на крепость, паша же,
выйдя с войском из крепости, в первый раз обратил в бегство ханские войска; во второй
же раз, желая начать наступление на крепость, хан устроил засаду и поручил сидевшим в
засаде: «Оставайтесь там и прячьтесь, а мы пойдем в бой против крепости, а когда из
крепости выйдут [войска], мы, якобы убегая от них, уйдем подальше от крепости. Вот
тогда вы подниметесь позади них, а мы спереди, и, окружив, уничтожим их». И когда так
и сделали, окружив, уничтожили вышедшие из крепости войска, воины, оставшиеся в
крепости, заперли ее и не сдали хану. [58]

Увидев твердую волю защитников крепости не сдавать ее, хан ушел прочь оттуда, напал
/33/ на гавары этой области и всю землю Арцкэ разорил дотла, сжег и п редал огню,
истребил все население мужского пола, разграбил имущество и скарб, угнал в плен
сыновей, дочерей и жен…

Выйдя оттуда, он пришел в Арчеш, Беркри и Ван, и во всех этих гаварах он сделал то же
самое. Он разъезжал [по стране], подобно владетелю и князю, без страха и сомнений
разъезжающему по гавару своему, разрушал и разорял земли, в которых бывал. И
оставался на одном месте по многу дней, ибо не было никого, кто был бы в состоянии
оказать ему сопротивление. Он делал все, что желал и что мог. Собрав отовсюду пленных,
стада животных, отары овец и табуны лошадей, погнал, соединив их в могучий буйный
поток, и привел в Ереван для насыщения рати персидской. Вот по какой причине
отправился Аллахверди-хан в Арцкэ, отчего было взято в плен так много христиан, и
число их, как говорят, достигло двадцати трех тысяч, помимо убитых.

Османские войска, находившиеся в крепости Ереванской, во главе которых стояли Саид -

паша и сын Хтыр-паши Сулейман-паша, смело преградив путь царю и войскам
персидским, сражались восемь месяцев, а на девятом, оказавшись в безвыходном
положении, сдали крепость, ибо османы пришли к выводу, что неоткуда им ждать
помощи: ни из городов, расположенных окрест, ни из двора царя их, так как двор царский
раздирала смута. Ибо хондкар султан Мухаммед скончался в том году, а /34/ сын его,
султан Ахмед,* возведенный на престол, был отроком двенадцати лет; царь был новый, к
тому же мальчик. Более того, среди вельмож не было любви и согласия и приверженности
к царской фамилии. К тому же много было внутри страны мятежных джалалиев,**
разрушавших города и земли государевы, и все они (вельможи) были заняты
[джалалиями] и не могли помочь войскам, находившимся в Ереване. Имена этих
джалалиев мы упомянем ниже, в главе, посвященной им, и, прочитав ту главу, ты
узнаешь, кто такие джалалии. По вышесказанным причинам и множеству иных
затруднений, переживаемых османскими [59] войсками, осажденные в Ереванской
крепости [османы], теснимые, не имея надежды на помощь и спасение, сдали крепость
персидским войскам.

______________________
* Ахмед I —турецкий султан (1603—1617).
** Джалалии, джеляли — первоначально участники повстанческого движения в
окрестностях Тохата (Турция) в 1519 г.; называли их джалалиями по имени шейха
Джаляли, руководители этого движения. Аракел Даврижеци сообщает интересные
подробности о движении джалалиее. Благодаря достоверности приводимых им сведений
«Книга историй» Аракела Даврижеци имеет исключительную ценность как источник для
изучения повстанческого движения в Турции на рубеже XVI и XVII вв. (см.: А. С.
Тверитинова, Восстание Кара-Языджи..., стр. 19—20).
______________________

Взяв крепость, шах приказал глашатаям возвестить всенародно в станах персидском и

османском: «Великий государь шах Аббас повелевает: все те, кто любит шаха и страну
сию и желает остаться в отчей стране своей, пусть остаются с богом, они по заслугам
получат почет и признание шаха; а кто желает уйти к своему племени и народу, пусть
уходит с миром, взяв имущество свое и достояние». Саид-паша стал шахисеваном,
домогался у шаха власти и управления Имамурузом* и получил от него просимое: он
отправился в Хорасан управлять Имамурузом. Сулейман-паша попросил у шаха
разрешения вернуться к племени своему, шах позволил ему уйти. И тот собрался и ушел,
и с /35/ ним [ушли] пять тысяч всадников, а также множество людей. Несколько полков из
дьявольских войск персидских последовали за ними и, тайком настигая их, [идущих]
порознь друг от друга, ударяли по ним, кого уничтожали, а кого, разогнав, обращали в
бегство; и так, разграбив их имущество, возвратились они в стан свой.

И все это сделал царь персидский. Народ османский и царь их, восседавший в
Константинополе, услыхав об этом, сговорились и вышли на ратный подвиг, чтобы
ударить врага в лоб. Поставили главою некоего сардара, по имени Синан-паша,**
прозванного Джгал-оглы; он собрал большое войско, с которым выступил из
Константинополя и двинулся к нам, в восточную страну.

______________________
* Имамуруз (правильнее Имам-Риза)—одно из самых почитаемых магометанами-
шиитами святых мест, усыпальница Имама-Ризы, находящаяся в Мешхеде — главном
городе персидской провинции Хорасан.
** Синан-паша, более известный под именем Джгал-оглы (правильнее Джигал-оглы),—
полководец Османской империи, итальянец по происхождению, отрекшийся от своей
веры, поступивший на службу ко двору султана и добившийся успехов на военном
поприще. Войска под его командованием одержали немало побед в войнах Османской
империи с Ираном и Австрией.
______________________

После взятия крепости шах приказал поискать, найти в области Ереванской и согнать в
Персию всех странников и чужбинников, сколько бы их ни было, а также людей,
освобожденных из плена, будь то христиане, магометане или иудеи, которых ханы
сгоняли отовсюду, куда они вторгались за добычей. Так, Амиргуна-хан пригнал [жителей]
из области Ганджинской, Аллахверди-хан – из Арцкэ и Арчеша, Беркри и Вана. И иные
ханы, согнавшие в другое время людей из Арчеша, Маназкерта, Алашкерта и Маку. И еще
ханы [60] согнали [людей] из Карса, Кахзвана, Басена, Эрзерума, Хнуса. И всех других,
откуда бы они ни были.

/36/ И приказ этот был немедленно исполнен: сколько ни было таких людей, всех их
погнали в страну персов.

Еще когда шах взял Тавриз и покуда находился там, он велел погнать в страну персов всех
бывших там чужбинников, что и было исполнено.
А когда он, покинув Тавриз, приехал через Нахичеван в Ереван, чужбинники в
Нахичеване, узнав, что шах тавризских чужбинников изгнал и переселил в Персию, сочли
это для себя благом, и кое-кто из них поехал в Ереван, предстал перед шахом, дескать, мы
тоже шахисеваны, и желаем поехать в страну персов. И шах, дабы ублажить их и
обмануть этаких простаков, велел преподнести им хлхат, и им дано было пять хлхатов.
[Шах] поставил над ними проводников, которые переселили их в Персию.

И все это произошло в течение двух лет: прибытие католикоса Срапиона в Эчмиадзин,
избрание его католикосом, прибытие в том же году шаха и овладение им Тавризом,
Нахичеваном и Ереваном, возвращение Срапиона к себе и все другое, о чем мы рассказали
в этой главе, – все это имело место в течение двух лет, кои были 1052 и 1053 годы нашего
летосчисления (1603 и 1604).

ГЛАВА 4

О первом нашествии Джгал-оглы, из-за которого шах окончательно выселил все

население Араратской страны и сопредельных с ней близлежащих земель

Покончив со всеми делами и начинаниями, предпринятыми им, шах со всем своим

войском выступил из Еревана и двинулся на Карс, чтобы завладеть и им. И когда достиг
он гавара Ширакван, наряду со множеством высланных им [61] лазутчиков, непрестанно
приносивших ему слухи о продвижении Джгал-оглы, явились туда и другие лазутчики и
сообщили точные сведения: Джгал-оглы уже пришел и вступил в Каринский гавар, т. е. в
Эрзерум. Услыхав эту новость, шах повернулся и /38/ поехал в бывший Ервандакерт,
который ныне называется Агджакала. И там он сообщил наперсникам своим то, что с
давних пор вынашивал в сердце своем: об изгнании христианского населения и разорении
Армении. Ибо в глубине души он понимал, что в [открытом] сражении не сможет
противостоять Синан-паше, т. е. сардару Джгал-оглы. Поэтому и приказал выселить всех
жителей Армении – и христиан и евреев, и магометан – в Персию чтобы османы, придя,
нашли бы страну обезлюдевшей. Войско же османское, не найдя провианта и корма,
нужного как им самим, так и скоту их, было бы обеспокоено отсутствием необходимого.
Кроме того, изгнанное население [в Персии] стало бы неотвратимо и навеки тяглыми
рабами и земледельцами.

И пока [шах] все еще колебался, стало известно, что Джгал-оглы выступил из Карина.
Тогда [шах] призвал пред очи свои вельмож страны армянской и, лицемерно притворяясь
сочувствующим армянам, сказал старейшинам и вельможам: «Слыхали мы, будто Джгал-
оглы пришел и уже вступает с неисчислимой ратью в страну вашу. Наши войска тоже
бесчисленны. И, как вы знаете, в такое время и на одной и на другой стороне появляется
множество людей с ожесточившимся сердцем: грабителей, разбойников и негодяев, о
которых мы не знаем даже, кто они и откуда. Может случиться, что кое-кто из них,
пренебрегши жизнью своей и приказом начальников, неожиданным ударом нападет на
часть страны вашей и народа вашего и, похитив скарб и ближних ваших, разбежится. И
попадут люди /39/ ваши в плен и погибнут. Так вот, сочувствуя вам, я хочу спасти вас
таким образом: пусть селяне и жители страны вашей, поднявшись со своих мест, немного
продвинутся и пройдут путь нескольких дней, а мы приостановим продвижение османов,
вступим в бой с ними. И если господь дарует нам [успех], вы вернетесь на свои места и
будете нашими подданными, [62] а если господь даст [победу] им, мы уйдем и вы
вернетесь к себе и будете их подданными».
Так сказал шах вельможам армянским, главу которых звали тэр Иованнесом, коего
велеречиво называли ага тэртэром. Но те поняли предательские козни и не согласились на
это предложение, а, ища предлога, явились к шахскому нахарару и сказали: «Время нынче
осеннее, – ибо было это уже после праздника Св. Креста, когда стали выселять [жителей]
страны, – люди не все готовы отправиться в путь, [не у всех] есть вьючный и иной скот,
чтобы погрузить на них имущество и детей; ведь хотя здоровые и сильные пойдут
пешком, старики и младенцы-то пешком пойти не могут. Умоляем, пусть сейчас царь
смилуется над нами, а весной мы с богом выполним его приказ». Они говорили так, чтобы
выиграть время.

А разоритель стран и погубитель христианских народов, обиталище Несара (Т.е.

“обиталище дьявола” (ne”sar, евр.) “дьявол, сатана”), шах Аббас не внял мольбам армян.
Он призвал к себе своих нахараров и назначил из них надсмотрщиков и проводников
жителей страны, с тем чтобы каждый князь /40/ со своим войском выселил бы и изгнал
население одного гавара. [Население] собственно города Еревана, Араратской области и
отдельных близлежащих гаваров [было поручено] Амиргуна-хану.

Шах приказал под страхом меча, смерти и плена выселить [жителей] отовсюду, куда
только они могли добраться, изгнать их и не оставить ни единой живой души, будь то
христианин или магометанин, согласный [на переселение] или несогласный или
нарушитель приказа царя.

Получив такой всесокрушающий и жестокий приказ царя, каждый из военачальников

выступил со своим полком и устремился в тот гавар страны армян, куда ему было
приказано; и, словно бушующее пламя, бегущее по тростнику, они погнали перед собой
объятых паникой и тревогой жителей гаваров, выселенных отовсюду из их жилищ, и
насильно гнали, подобно огромному сонмищу стад, пока не довели до [63] Араратского
гавара, где они заняли от края до края всю обширную равнину. Ширина стана
простиралась от подошвы Гарнийских гор до берега большой реки Ерасх, а длину его я
[лишь] укажу, а ты сам измерь – путь одного дня. Но я видел, в другом месте было
написано путь пяти дней.

Только что сменился год и наступил 1054 год армянского летосчисления (1605), был
первый армянский месяц навасард,* когда изгнали /41/ жителей страны. И персидские
войска, посланные выселять народ, подняв, изгоняли его из деревень и городов, предавали
огню и безжалостно сжигали все поселения, дома и обиталища. А также заготовленные
впрок сено и солома, пшеница и ячмень и другие припасы – все было уничтожено и
предано огню.

______________________
* Навасард—первый месяц древнеармянского календаря.
______________________

Так персы разорили и опустошили страну из-за османских войск, дабы не осталось ничего
для прокормления их и они оказались бы в опасности. А также чтобы у изгнанного
населения при виде этого дрогнуло бы сердце и оно не вернулось бы обратно. И пока
персидские войска, назначенные сопровождать народ, выселяли и сгоняли его на
Эчмиадзинское поле, а шах Аббас находился в Агджакале, османский сардар Джгал-оглы
со своим войском добрался до Карса. Шах Аббас знал, что в [открытом] бою не сможет
задержать османов, и, испугавшись многочисленности их, повернул и пошел со всем
войском своим за ратью народной к Персии.
Войска османские тоже последовали за персидскими войсками. И стало три рати –
великие и неисчислимые: первая – рать народная, вторая – персидское войско и третья –
войско османов. И так сложились обстоятельства, что, когда уходила рать народная, в их
стане, остановившись, располагался шах Аббас с персидским войском; а по выступлении
их располагался на том же месте Джгал-оглы с войском османов. Так, идя след в след,
наступая друг другу на пятки, шли они до тех пор, пока народ и персы не пришли в
местечко Джуга и османы не дошли до Нахичевана. И /42/ тогда персы, не давая народу
передышки ни на час, стали с крайней жестокостью гнать его, нанося смертельные удары,
[64] отсекали ноздри и уши, а некоторым (как, например, брату католикоса Аракела –
Оганджану) отрубали головы и втыкали на шесты. [Оганджану] и другим отрубили
головы на берегу реки Ерасх и воткнули их на шесты. [Персы] терзали людей подобными
и еще более [жестокими] пытками на страх и ужас им самим и всем очевидцам, дабы
заставить их быстрее перейти реку. Коварное племя персидское подвергало народ всем
этим мукам от страха перед османами, шедшими вслед за ним. Ибо персы глядели на рать
народную – была она несметна, смотрели и на свое войско – и оно было велико. Прошло
бы много дней, прежде чем такое множество [народу] переправилось бы через реку.
Персы боялись, как бы османские войска за эти дни внезапным ударом не разгромили
персидские войска и не нанесли им урона или же не отбили народ и не вернули его, что
помешало бы их коварным замыслам. Поэтому они торопили народ перейти реку. Народу
было много, а шлюпок и плотов для переправы не хватало. И хотя откуда-то были
доставлены шлюпки, а, кроме того, на месте было построено множество плотов, однако,
так как народ и персидское войско были многочисленны, этого все еще было
недостаточно. Воины же /43/ персидские, сопровождавшие народ, окружив, удерживали
людей, чтобы никто не убежал, и подгоняли ударами дубин, рубя и избивая, сгоняли их в
воду. Так сгущались опасность и горе над народом.

А несчастный народ видел впереди широкую реку, подобную морю, которое топит, а
сзади – меч персидский, который рубит, и не находил пути к избавлению; повсеместное
скорбное рыдание и обильные слезы, текущие из глаз, породили второй Ерасх; плач и
стенания, крики и стоны, сетования и скорбь слились в единый громкий вопль, а
милосердия и спасения не было ниоткуда.

Вот здесь нашему народу был бы очень нужен древний Моисей и ученик его Иисус, дабы
спасти новый Израиль из рук второго фараона (Автор намекает на библейский эпизод о
чудесном избавлении израильтян от фараона (Исх. 14-18) или приостановить течение
многоводной и широкой великой реки; но их не было, ибо обилие грехов наших закрыло
пред нами двери сострадания милосердного бога.

А безжалостные персидские воины, согнав людей, заставили их войти в воду; в реке же

они от страха все громче и громче вопили и рыдали. И переправились они, кто
ухватившись за край лодки, кто держась за плоты, иные – за хвосты лошадей, быков и
буйволов, а другие – вплавь. Не умеющие плавать и немощные: старики и старухи,
мальчики, девочки и младенцы – сплошь устилали реку, /44/ и она, подхватив их, несла,
подобно соломинке в весеннее половодье.

Река была полна людьми, которых уносило течением, и, хотя кто сумел – переправился,
много было и таких, кто погиб, утонув в воде. Среди христиан шныряли какие-то
всадники из воинов персидских, смелые и сильные, на могучих конях; они
приглядывались и примечали сыновей и дочерей христиан и, если кто-то из них
приходился им по душе – будь то женщина, девушка или юноша, – обманывали
родителей, предлагая, мол, дай ради тебя переправлю через реку на тот берег, и,
переправив, не отпускали, а забирали с собой, увозили куда хотели. А некоторые увозили,
захватив тайком. Другие же увозили, отняв у родителей силой или убив их.

Нестерпимые бедствия, нависшие над людьми, заставляли многих матерей покинуть детей
своих на дороге, другие уходили, оставив больных родственников. Итак, повторяю:
невыносимые бедствия и ужасы постигли народ наш, но я не в силах [выбрать], по какому
образцу сложить плач печальный и скорбный о гибели племени армянского, сумевшего
перенести столько бедствий. Ибо хотя [народ наш], подобно древнему Израилю, гнали в
плен рукою вторых вавилонян, но не было ни второго Иеремии, который поучал бы, ни
Иезекииля, который просвещал бы, и ни Иисуса или Зоровавеля, который возглавил бы
возвращение, а был он подобен рассеявшемуся стаду без пастыря, преследуемому
клыкастыми волками и хищными зверями, /45/ насильно изгонявшими [66] их. И они шли
и рыдали, и некоторые из них несли семена свои. (Автор намекает на Библию, где
говорится: “сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена
возвратится с радостью, неся снопы свои” (Псалом 125, 5, 6))

Однако того, что последовало за этим [там] (ведь говорится: возвращаясь, шли и
радовались), здесь не имело места (Т.е. возвращения народа на родину), ибо [армяне] не
вернулись и не было радости. Остались они там, куда переселили их и задержали, то есть
в стране персов.

И случилось так, что весь народ перешел реку; переправилось, смешавшись с ним, и
войско персидское. До этого места народ погонял Амиргуна-хан, здесь же шах Аббас
приказал ему уйти вместе со своим войском. Он назначил сопровождающим народ Элиаз -
султана Халифалу* и приказал ему быстро погнать народ, отвести подальше от войск
османских и довести до страны персов. Сам шах со всем войском персидским вступил на
дорогу джадахн, то есть на царскую дорогу, и направился в город Тавриз. А народ повели
в Тавриз не по той, царской дороге, ибо боялись, как бы османы, следуя за ними, не
отбили [народ] у персов. Шах приказал Элиаз-султану повести [армян] по тесным,
потайным и трудным местам, по которым не смогла бы вслед за ними пройти рать
османская. И он, переправив народ, повел [его] по дороге в ущелье, где течет п о руслу
своему река Ерасх, по трудным горным стремнинам и склонам, по ущельям и узким
тропам. И со множеством злоключений и страданий прошли они трудные горные
местности. Проведя народ через труднопроходимые места, привели его в область,
называемую /46/ Тарумхалхал, а также в Агар, Мушкун и их окрестности и поселили их
там на несколько месяцев из-за жестокого зимнего холода, мешавшего продвигаться.

______________________
* Речь идет об Илиасе Халифэ Карадаглу.
______________________

А по наступлении благостной весенней поры назначили начальником над [армянским]

населением другого властителя, по имени Абутураб-бек, который снова погнал народ,
пока не привел его в город Исфахан. И в том городе разместили [67] и поселили горожан,
а селян и крестьян разместили в гаварах вокруг города Исфахана: в Лнджане и Алнджане,
в Гандимане и Джлахоре, в Пари и Бурвари. Обосновались они и остаются там по сей
день. Ибо старики, переселившиеся из Армении и знавшие прелесть Армении, умерли
там, а те, кто родились, были вскормлены и обучены там, привыкли к той стране,
полюбили ее и свыклись с ней, так как к этому они были приучены, поэтому там остались
и живут по сей день.
Из [числа] армян, переселенных в Исфахан, отделили пятьсот домов и поселили в
Исфахане, пятьсот же домов отделили, повели в Ширазскую область и поселили там. (Так
как армяне были покорными и верными, владетель Шираза Аллахверди-хан попросил
шаха Аббаса даровать ему часть армян, чтобы они стали его подданными; царь уважил его
просьбу, и он переселил их и обосновал в Ширазском гаваре).

[А теперь] вернемся опять к началу нашего повествования: когда по приказу царя /47/
Амиргуна-хан собрался выселить [жителей] Араратской области, он послал часть своих
войск в Гарнийский гавар, чтобы поднять и повести [тамошних жителей] и присоединить
их к переселенцам. А войско, прибыв, вступило прежде всего в селение Гарни и начало
вопреки повелению государя захватывать, подобно разбойникам и грабителям, имущество
и детей христиан. И, видя это, жители села, сговорившись, напали на н их огромной
толпой, [вооруженные] мечами и мотыгами, камнями и дубинами; перебив и обезглавив
[многих], обратили персов в бегство, а сами беспечно остались на месте, как во времена
Маврикия,* не разбежались оттуда, не пошли к хану и не доложили ему о бесчинствах
[персидских воинов]. Меж тем убежавшие воины, явившись к Амиргуна-хану, начали
клеветать на крестьян, свалили всю вину на них. Разъяренный этим, [Амиргуна -хан] в
великом гневе пришел с войском в Гарнийский гавар и, сперва схватив мужчин селения
Гарни, подверг их мучительным пыткам: их били батогами, отсекали им члены. И тут же
выселил их и поручил своим воинам погнать и присоединить их к большой рати
переселенцев. [68]

______________________
* В тексте: –”– — времена Маврикия (582—602), военачальника, а затем и императора
византийского, вошли у армянских авторов в поговорку: они считали, что в период его
правления в Византии царил мир. На самом же деле именно в этот период народные
восстания и волнения в войске достигли особой силы. Сам Маврикий погиб в результате
восстания — в 602 г. он был убит вместе с братьями и сыновьями по приказу Фоки,
возглавившего восстание и объявившего себя императором.
______________________

И погнали их, присоединили к переселенцам, вместе с которыми они пустились в путь, в

страну персов. А в Гарни Амиргуна-хану сообщили, что есть в том гаваре и иные селения,
жители которых укрепились в горных твердынях гавара, в пещерах и расщелинах [скал].
И назвали поименно епископа Хавуцтарского монастыря Манвела и епископа Гегардского
монастыря Аствацатура, они-де укрылись в этих пещерах, укрепились там. Эти два
епископа, услыхав об изгнании [жителей] страны, запаслись самым /48/ необходимым,
чтобы есть и пить, и, взяв кое-кого из близких своих – духовных и мирян, пошли к
Гегардскому ущелью и укрылись в одной из пещер (ибо в Гегардском ущелье с давних
пор есть много выдолбленных пещер и твердынь). Узнав об этом, Амиргуна-хан пришел
вместе с войском, находившемся при нем, в Гегардское ущелье и, встав перед пещерой,
где были епископы, начал [им] кричать, уговаривать мирно покориться государеву
приказу.

А [епископы] оттуда громогласно выкрикивали безобразные оскорбления, ругательства и

хулу да еще метали в хана камни и стрелы. И, увидев, что мирным путем они не
покорятся, хан приказал своим войскам выполнить его волю любой ценой. И несколько
скалолазов из его войска поднялись на вершину горы, где была пещера, и, держась за
выступ, спустились по извилистой тропе к входу [в пещеру]. Один из скалолазов-
мусульман, добравшись до пещеры, в которой находился епископ Манвел, встал и
заглянул внутрь. Увидев сидевшего там епископа, [мусульманин] прежде всего
приветствовал его на своем языке, а епископ, опешив, не смог даже ответить ему;
мусульманина это приободрило и в душе и на деле – он вошел в пещеру, выхватил из-за
пояса меч, ударил епископа и убил его на месте, а отсеченную голову сбросил вниз к
стопам хана. Потом и другие /49/ воины-персы, подбодренные, быстро взобрались в
пещеру и, схватив единомышленников этих епископов, спустили их вниз к хану, и все они
здесь же были убиты. Затем персы учинили великий розыск по всему ущелью и, поискав,
нашли всех беженцев, спрятавшихся в расщелинах и за выступами скал, разграбили [69]
их имущество, кое-кого убили, а остальных погнали и присоединили к основной рати
переселенцев.

Итак, здесь ясно проявился справедливый суд Божий над этими двумя епископами,
которые поехали в Исфахан и привели оттуда племя персидское,* разорившее Армению;
[суд праведный], лишивший их возможности жить, мыслить и дышать: они и сами
погибли от меча, ибо те, на кого [епископы] уповали, стали их убийцами. Согласно тому,
как сказано в Писании: «Чем кто согрешит, тем и наказывается» (Кн. Прем. Соломона, II,
17). Не получив никакой пользы от суетного предложения и нечестивых дел своих, они
перед справедливым судом Божьим понесли наказание за разорение страны армянской, за
гибель народа и за смерть невинных людей, за лишнее кровопролитие, за разорение
святых церквей и много других несчастий, и после всего этого сами околели от меча
персидского.

______________________
* См. об этом в гл. 2 «Книги историй» Аракела Даврижеци, стр. 47.
______________________

Покончив с этим, хан собрал все свое войско и выступил против других беженцев в
Гарнийском же гаваре; оставив тех, кого не смогли поймать, /50/ разграбив и перебив тех,
кого поймали, выселили [остальных] и погнали с собой, пока не дошли до обширной
долины, называемой Корадара. И хотя много было в том ущелье пещер и твердынь, где
прятались христиане, [персы], оставив все, обратились к прославленной пещере, которую
называли пещерой Яхышхан; ибо, прослышав о неприступности ее, здесь собралось много
мужчин и женщин христианского вероисповедания, около тысячи душ. Христиане
тщательно охраняли путь к пещере. А персидские войска, хоть и дрались несколько часов
[подряд], вооруженные стрелами и ружьями, однако ничего не добились, так как [пещера]
находилась чрезвычайно высоко, в глубине [скалы]. И вот коварные персы изобрели иной
способ: отделили от войска своего двести человек, вышли из ущелья и подняли сь на
вершину утеса (а утесы и скалы в ущелье возвышались друг над другом поясами);
привязавшись веревками друг к другу, они стали спускаться с пояса на пояс, с пояса на
пояс, пока не дошли до вершины пояса, на котором находилась [70] пещера; там облачили
четырех человек в железные доспехи, одели их с ног до головы в железо, привязав к поясу
каждого четыре или пять сабель (дабы когда сломается одна, была наготове другая), дали
им в руки обнаженные мечи и опоясали каждого двумя или тремя веревками (дабы если
оборвется одна, поддержала его другая). Затем спустили их на веревке с огромной
высоты, те /51/ добрались до пещеры, вошли в нее и, напав на мужчин и женщин с
обнаженными мечами, стали безжалостно рубить их, подобно тому как волк, забравшийся
в загон для скота, пожирает без пощады скот. Христиане, увидев безжалостный меч
персидский, разящий их, начали громко кричать, горестно вопить, рыдать и оплакивать
гибель своих близких. И, негодуя, подобно бушующему морю, бросаясь взволнованно
друг к другу, они в смятении метались по пещере, жаждая избавления, но не было им
спасения.

Люди, охранявшие путь к входу в пещеру, услышав шум и узнав о случившемся,

покинули оборонные [посты] и, волнуясь за своих близких, ворвались в пещеру, чтобы
спасти их. Персы же извне, увидев, что защитники ушли, все сразу вошли в пещеру и
начали убивать христиан смертоносным мечом, начиная от входа в пещеру и вплоть до
дальних углов ее; всех зарубили и бросили наземь, подобно скошенной траве. И так как
были убиты все непригодные им мужчины и все старики, земля пещеры была залита
морем христианской крови и все камни были обагрены. Грудных младенцев вырывали из
объятий матерей и выбрасывали из пещеры вниз. Кое-кто из женщин, юношей и девушек,
избежавших гибели, видя, что они попали в руки нечестивых зверей в человеческом
обличье, которые угонят их в плен и различными мерзостями осквернят их чистоту, сочли
за благо умереть в святости, /52/ нежели жить еще сколько-нибудь, но в грехе и беде:
многие из них, укрыв лицо повязкой и одеждой своей, бросались с непомерной высоты
пещеры вниз и погибали. И так как внизу, в ущелье, рос густой лес, кое-кто из
выбросившихся из пещеры, падая, зацепился за ветви деревьев и застрял там, а других
сучья [проткнули насквозь] [71] от живота до крестца, а иных – от сердца до плеч. Эти
тоже умерли столь тяжкой и горькой смертью. Остальных же, взяв в плен, погнали [в
Персию], а имущество их разорили, разграбили и поделили между собой, [дабы]
разбогатеть. Войска персидские вместе с пленниками выступили оттуда и пришли в
основной стан персидский.

Когда мы слышим и пишем обо всем этом, сердце наше щемит, и содрогаются
внутренности наши, и глаза наши источают потоки слез из-за бедствий, постигших народ
наш. И не можем решить, по какому примеру или по какому образцу будем оплакивать
здесь гибель народа и страны нашей, о которой появился смертоносный приказ из уст
второго Сабюроса, огненное дыхание из ноздрей которого сожгло кедр ливанский,* ибо
он превратил в необитаемую [пустыню] благоденствующую и плодородную Армению.
Ибо при переселении он изгнал в Персию [жителей] не одного или двух, а многих гаваров,
начиная с /53/ границ Нахичевана через Ехегадзор,** вплоть до берегов Гегамских,***
Лорийский и Хамзачиманский гавары, Апаран, Шарапханэ, Ширакван, Заришат и часть
селений Карса, все ущелье Кахзвана, всю область Алашкертскую, селения Маку и область
Ахбак, Салмаст, Хой и Урмию и всех чужбинников и странников, оставшихся в городе и
селениях Тавриза, всю долину Араратскую, город Ереван, землю Кырхбулахскую, ущелье
Цахкунуц, ущелье Гарни и Урцадзор. А еще до того, разграбив и заполонив, изгнали
[население] гаваров Карина и Басена, Хнуса и Маназкерта, Арцкэ и Арчеша, Беркри и
Вана – добычу и пленных доставили в Ереван и погнали дальше вместе с другими.

______________________
* Здесь Аракел Даврижеци сравнивает шаха Аббаса I с Шапуром II (Sapores, греч. и лат.)
(309—379), персидским царем из династии Сасанидов, при котором была покорена
Армения и который жестоко преследовал христиан, уничтожал греческие и армянские
книги. Намек на сожжение кедра ливанского относится к библейскому эпизоду,
описанному в 9-й главе Книги судей: «...выйдет огонь из терновника и пожжет кедры
ливанские».
** Ехегадзор, или Вайоцдзор,— один из гаваров исторической области Сюник.
*** «...до берегов Гегамских». Гегамским озером называлось озеро Севан.
______________________

Итак, шах приказал выселить [население] всех этих гаваров, а также и других и
переселить их в страну персов, и превратил прекрасную Армению в развалины и
пустыню.

И ныне мы видим изобильные, плодородные земли, поля и луга ее, руины

многочисленных сел и многолюдных поселений. И разрушение, сокрушение и разорение
сложенных из прочных глыб неприступных и твердокаменных замков и скрепленных
известью неодолимых крепостей. И еще более известные [72] прославленные монастыри,
места [паломничества] и усыпальницы святых господа [нашего]. И сооруженные из
тесаного, прочно скрепленного камня, высоченные, небом данные сводчатые церкви
Армении.

И в них тщательно подобранная живопись, /54/ красиво украшенные и искусно

высеченные в камне изображения лилий и [святые] лики. [Церкви], в которых все
таинственно: форма и расположение зданий, колонны и капители, многообразие сводов,
окна и двери.

А также сладкая, прозрачная вода бурно бегущих родников. И звонкие, журчащие, вечно
живые потоки, сбегающие со снежных вершин высоченных, ослепительно-белых гор, что
спешат в долины напоить ее поселения. И благоуханный, здоровый, живительный воздух
и ветер [родины] – душа замирает при виде всех этих благ, и, источая слезы, скорбим и
рыдаем, ибо благодатная, прекрасная страна наша превратилась в пустыню. И племя и
народ наш, разлученные с [родными] и отторгнутые от истинного наследия отцов –
благословенной родины, изобилующей святыми мощами, орошенной кровью святых
мучеников, освященной проповедью святых апостолов,* – были изгнаны и переселены на
чужбину, к инородному и иноязычному племени, врагам по сердцу и по вере, а по плоти –
жаждущим крови их. И [число армян] там день ото дня все убывает и убывает из-за
[естественной] смерти и убийств, а также вероотступничества, ибо некоторые из них
принимают неправую веру нечестивца пустыни. (Имеется в виду пророк Магомет)

______________________
* По преданию, основателями армянской церкви явились апостолы Фаддей и Варфоломей,
.которые еще на заре распространения новой религии отправились с проповедью
христианства в Армению.
______________________

Что же сказать мне о райских и небоподобных церквах, оставшихся во мраке и /55/

запустении, оголенных, лишенных украшений, ставших жилищем чудищ и страусов,
согласно пророку Исайе (Здесь автор ошибся; подобные слова мы нахождим в книге
пророка Иеремии: “И поселятся там степные звери шакалами и будут жить в ней страусы
и не будет обитаема вовеки... “ и т.д. (Иерем., 50, 39)) , логовами лисиц и зайцев, загонами
для, скота и животных, гнездами птиц и сов – обитательниц руин.

Вместо того чтобы изо дня в день обновляться, [церкви наши], разрушаясь и разоряясь, с
каждым днем превращались [73] в руины; вместо приятного благовония ладана были они
полны плача; умолкли голоса, прославляющие бога, перестали отмечаться годовые
празднества и спасительные литургии.

И нужен нам здесь древний Иеремия, чтобы оплакать новый Израиль; ибо, согласно
скорбопевцу Мовсесу – отцу стихотворцев,* не вернется уж к нам жених, удалившись,
ушел он безвозвратно от нас. Так назовем же народ наш вайкабовт (Т.е. “бесславный”,
“несчастный” (евр) См. I кн. Царств, 4, 21), ибо перенял он славу Израиля, согласно
древнему сказанию.

______________________
* В тексте у Аракела: –”–. Речь идет о Мовсесе Хоренаци, последняя глава труда которого
«История Армении» озаглавлена так: «Плач о прекращении Армянского царства из рода
Аршакуни и патриаршества из дома овятого Григория». Аракел называет Мовсеса
Хоренаци вслед за другими историками –”–, «отцом стихотворцев».
______________________

Вернемся опять к порядку прежнего повествования нашего, к словам, которыми мы

довели Джгал-оглы до Нахичевана, а шаха – до Тавриза. Итак, направился шах в Тавриз и
перезимовал там с войском персидским, ибо страх его перед османами исчез.

А Джгал-оглы, шедший вслед за персидским войском, достигнув Нахичевана, узнал, что

шах переправил переселенцев через реку Ерасх и погнал в Персию, а также выселил и
погнал джугинцев, предав огню все строения [их]. И ошалел от величайшего изумления
[Джгал-оглы], что так быстро за несколько дней персы смогли свершить столько великих
дел. Поэтому снарядил двух лазутчиков и приказал им добраться до Джуги, посмотреть и
узнать правду и принести ему /56/ точные сведения. А лазутчики, добравшись [до Джуги],
увидели, что все уже было кончено: строения Джуги были сожжены, а головешки
продолжали дымить. Они вернулись к Джгал-оглы и [сообщили] о достоверности
рассказанного. И там Джгал-оглы решил в душе не идти по джугинской дороге, не
переправляться по реке Ерасх и не следовать за персами. Во-первых, потому, что был в
сомнении и подозревал персов в уловке: как бы не повернули они стопы и неожиданным
ударом по османам не зажали их между Ерасхом и ущельем и не уничтожили их. Во-
вторых, потому, что изгоняемый народ вели по дороге, по которой тяжелое османское
войско, если бы даже захотело, не смогло бы пройти. [74] И в-третьих, так как
приближался их знаменитый [праздник], дня Возвращения, называемый Касум Гюню.*
Подумав обо всем этом и тому подобном, [Джгал-оглы] тогда не пошел на Тавриз, а,
выйдя из Нахичевана, переправился через Ерасх близ селения Астабад и направился с
ратью своей в город Ван и там перезимовал до весны.

______________________
* Праздник Касум (Касым) Гюню приходится на 26 октября: в этот день прекращаются
военяые действия этого года, начинающиеся обычно 23 апреля.
______________________

ГЛАВА 5

Об изгнании [населения] самого богатого городка Джуги в Персию

Итак, мы рассказали обо всем, что было соделано царем шахом Аббасом со страной и
народом армянским, изгнанным в Персию, и теперь пора нам рассказать о большом и
прославленном городке Джуге. Ибо накопленные издавна горький яд и ненависть к
Джуге, сокрытые в сердце шаха, нашли здесь случай открыто проявиться. Он последовал
примеру предшественника своего – Сабюроса.* Как мы уже рассказали в предыдущей
главе, шах выделил для армянского населения провожатых из персидских войск и послал
их во все области армянские, и они выселили и изгнали [армян]. Так поступили и с
Джугой. /58/ Призвал к себе [шах] Ханиса Тахмасп-Кули-бека, о котором мы сказали в
самом начале,** что он брат Атабека и был заложником грузин у персидских царей и,
вскормленный последними, отрекся от [своей] веры.

______________________
* См. гл. 4, прим. 34.
** Аракел упоминает его в гл. 3.
______________________
И вот теперь шах призвал этого Тахмасп-Кули пред очи свои, написал номос с приказом,
отдал ему и велел отправиться в Джугу, выселить оттуда все [население] и не оставить в
ней ни единого жителя. И Тахмасп-Кули, вернувшись от царя, совершил стремительный
поход прямо в Джугу и, призвав к себе вельмож, в большой ярости грозился предать их
жестокой и мучительной смерти, если они тотчас же, немедля, не выполнят повеления
царя. И, достав, прочли всему народу номос с приказом царя, в котором написано было:
«Наше величество приказывает вам, джугинцам, подняться [75] с мест свои х и
отправиться в страну персов». Затем Тахмасп-Кули-бек велел выйти джарчи, т. е.
горнисту, и созвать [народ] отовсюду в городок Джугу. «Приказ великого царя шаха
Аббаса вам, всем жителям Джуги, подняться с мест жительства своего и двинуться в
страну персов. И если вы выступите в течение трех дней – будет вам снисхождение, а
того, кто будет обнаружен здесь через три дня, убьют, семью же и имущество захватят в
плен, [в случае] же если кто убежит или спрячется, имущество [убежавшего] перейдет к
тому, кто указал, а голова – к царю». И горнист всенародно выкрикивал этот приказ, пугая
всех; джугинцы же под страхом смерти совершенно не стали мешкать: приказ /59/ царя
тотчас же был выполнен, и они снарядились в путь. Но так как выступать им пришлось
поспешно и непредвиденно, люди не могли найти вьючного и тяглового скота и были в
сильном беспокойстве, ибо пожитки и имущество их, разбросанные и разоренные,
находились перед ними, но они из-за отсутствия вьючного скота не могли нагрузить и
увезти ничего. Кто сумел увезти, увез кое-что, а кто не сумел, зарыл в тайники и убежища.
Многое же из имущества их было растеряно и расхищено, ибо не только воины,
прибывшие с Тахмасп-Кули-беком, – не только они торопили население скорее уйти, [их
торопили] и магометане, собравшиеся здесь из окрестных селений, и те из войск
персидских, что шли впереди основной рати и присоединились к войску Тахмасп -Кули-
бека. День ото дня [число] персов в Джуге росло. И случалось так, что магометане,
собравшись вместе по десять, двадцать, тридцать [человек], заходили в дома христиан,
жестокими побоями заставляли их собраться и уйти, грабили пожитки и скарб, брали все,
что им нравилось, а остальное разбрасывали, чтобы подобрали другие. Так истреблялось и
грабилось имущество христиан.

И, видя бесчеловечные злодеяния персов, убийства, грабежи и насилия, все жители

Джуги, отчаявшись, поневоле собрались уйти. И хотя сильные телом или имущие уже
снарядились в путь, немощные и неимущие, вдовые и старцы не /60/ могли уйти, они
жалобно вздыхали, скорбели и рыдали [76], оплакивали горькими слезами: кто – дом и
кров свой, кто – жилище и вотчины, кто – церкви, кто – могилы и гробницы умерших
предков своих, а кто – немощность тела и неспособность уйти; и текли из глаз обильные
потоки слез, и не было никого, кто пожалел бы их и помог, ибо закрыты были перед ними
врата благости милосердного бога.

Священники взяли ключи от церкви, называемой Верхний Катан, и, когда вышли за

городские ворота Джуги, подошли и [остановились] перед церковью во имя Богородицы,
выстроенной за [стенами] Джуги; глянув, увидели эту церковь. Множество христиан,
которые тоже принесли ключи от домов своих, подойдя, примкнули к священникам, и все
вместе подняли горестный крик, и с сердцем, разрывающимся на части, и глазами,
полными слез, стенали, и плакали, и громко взывали к Богородице, и говорили: «О святая
Богородица, тебе вверяем мы ключи от святой церкви и домов наших; верни, нас из
чужбины, куда угоняют нас». И, молвив это, бросили ключи в реку. Так плакали они и
причитали много часов подряд, а потом пустились снова в путь.

И вот жители Джуги – и богатые и бедные – поднялись и пошли к берегу реки Ерасх,
чтобы переправиться через нее; остановились они там, расположившись станом, пока не
пришло туда все население деревень и не собралось на месте сбора на берегу реки. И
когда уже собрался весь народ, персы приказали перейти реку. /61/ В эти дни царь шах
Аббас приехал в Джугу и остановился на берегу реки Ерасх, а в тот час якобы из
сочувствия к джугинцам, желая им помочь, шах Аббас велел своим военачальникам
приказать, войскам помочь народу и переправить [их] на конях и верблюдах на другой
берег реки. И когда персидские всадники переправляли христиан, все, что приходилось им
по душе – будь то женщина, девушка или отрок, либо что из имущества, они забирали и
уходили куда глаза глядят, а хозяева и родные не могли преследовать их; и попадали они в
плен и погибали. А те, кто был слаб, падали в воду и, барахтаясь и крича, неслись по
течению реки; многие тонули и умирали. На обоих берегах реки валялись тела и трупы
утонувших [77] людей. Вот с такими мучениями переправился народ через реку Ерасх и,
продвинувшись немного вперед, раскинул стан, покуда все не собрались в стане.

В те тревожные дни искушенный в коварных помыслах шах Аббас задумал новые беды
для Джуги – призвал к себе того же Ханиса Тахмасп-Кули-бека и спросил: «Поджег ли ты
строения Джуги, выселив жителей оттуда?» Тогда [Тахмасп-Кули] ответил, мол, царь не
приказывал [этого], потому и не подожгли. И там же [шах] долго ругал его, затем
приказал вернуться тотчас же с большим войском [в Джугу] и поджечь все строения, дома
и иные сооружения. И направились сейчас же в Джугу большие банды и горящими
факелами, тростниками и светильниками, наполненными /62/ керосином, начали
поджигать, предали все огню, руша кровли и ломая каменные строения. И не осталось там
ни одного целого здания: все было разорено и осквернено. А завершив свое злое дело, они
повернули обратно, пришли в стан и, представ перед царем, рассказали, мол, властелин
наш, как ты приказал, так мы и сделали.

Затем шах приказал Тахмасп-Кули-беку не давать жителям Джуги больше задерживаться,

а, подгоняя, довести их до Тавриза. И он, вернувшись, сразу поднял людей оттуда, где они
раскинули стан. В тот день и час, когда люди поднимали свою ношу, сразу и небо и ветры
обиделись на христиан: сгустились тучи и взволновались ветры, потемнело небо, подули
сильные вихри, сверкнула молния с великим шумом, пошел дождь, смешанный со снегом,
на горе христианам. И кто был силен телом или [имел] вьючных, пустились в путь, а
немощные настигли [их лишь] спустя несколько дней; и, [доставляя им] такие огромные
мучения и тяготы, гнали их [персы] и довели до города Тавриза.

И там, в Тавризе, какие-то нечестивцы из злых сокровищ сердца своего исторгли

коварные слова о Джуге коварному Тахмасп-Кули-беку: вспомнили, что в Джуге все еще
остались жители, ибо многие бежали в горы и ущелья, а другие, отговариваясь слабостью,
старостью, бедностью или какими-либо иными причинами, не переселились, остались там
и [78] поныне живут в Джуге. Когда Тахмасп-Кули-бек услыхал об этом, его /63/ охватил
жестокий гнев, однако [джугинцам] он не мог причинить вреда, ибо это было не в его
власти. И оставили их там до весны. А в начале весны [Тахмасп-Кули-бек] снарядил
одного знатного мужа из своих людей, некоего Хамдан-агу, с многочисленным войском,
затем, взяв грамоту с приказом царя, вручил ему и послал его в Джугу привести
остальных жителей. Хамдан-ага, прибыл со своим войском в Джугу, созвал оставшихся
жителей и молвил грозно и жестоко: «Коль повинуетесь приказу царя, собирайтесь с
семьями своими и имуществом и отправляйтесь вместе [с нами], если же не хотите идти –
мужчин и сильных ваших перебьем мечами, а семьи ваши и имущество заполоним».
[Персы] поднялись также в горы, и в ущельях нашли в тайниках беженцев, привели их в
Джугу и в понедельник второй недели Пятидесятницы* двинулись из Джуги и
направились к Тавризу. И, проведя через [Тавриз], довели их до первой группы
переселенцев в городе Казбине. Стояли зимние холода, поэтому они не могли двинуться
дальше, и разместили их всех вместе там, в городе Казбине и селениях его.
______________________
* Пятидесятница –”– — пятидесятидневный пост, который предшествовал у армян
празднику рождества и явления Христа (.6 января), начинается 21 ноября
предшествующего года.
______________________

И [как только] подули весенние ветры, [их] снова подняли и погнали, пока не довели до
города Исфахана, где и поселили их, выделив им участки для застройки; [джугинцы]
застроили их своими домами и жилищами – прекрасными сооружениями, сводчатыми
[торговыми] рядами, дворцами с пристройками и летними беседками, стройными и
величественными строениями, затейливо /64/ украшенными разнообразными и
ласкающими взор золотыми и лазурными цветами. Построили также дивно убранные
церкви, достойные славы господа, с небоподобными хоранами, высоченными куполами,
сплошь раскрашенными разноцветными красками, золотом и лазурью, с [изображениями]
страстей господних и ликами святых. И на маковке купола каждой церкви на гордость
христианам, венчая церковь, был воздвигнут образ святого Креста.

Причин, из-за которых жители Джуги и другие армяне переселились в город Исфахан и
обосновались там, было много. [79] Царь шах Аббас, будучи рассудителен, мудр и
попечителен, изыскивал различные способы, чтобы удержать армянское население в
стране персов, ибо, если бы он так не старался, [армяне] там не остались бы. Во-первых,
сам шах Аббас дружил с армянами и почитал их, особенно джугинцев, главу которых
звали ходжа Сафар,* и брата его ходжу Назара, и сыновей их Мелик-агу, Султанума и
Сарфраза. Всегда самолично приходил к ним домой, ел и пил с ними все без разбору (а
ведь у персов принято привередничать у христиан), а также приглашал их к себе домой, к
столу своему, и воздавал им почести наряду с вельможами своими, и своим нахарарам
наказал поступать также. Во-вторых, он облегчил, как того хотели христиане, царскую
подать, платимую христианами. В-третьих, если случались какие-либо ссоры и распри /65/
христиан с магометанами либо другое подсудное дело – большое или маленькое, христиан
он оправдывал, магометан – осуждал. В-четвертых, когда он изгнал христиан [из
Армении] и переселил их в Исфахан и окрестные селения, множество магометан было
выселено с места их жительства, а дома и поля их были отданы христианам. В-пятых, он
по доброй воле своей приказал построить повсюду в Джуге и селениях церкви, а внутри
крепости городской – просторную и высокую [церковь]; он благоволил к христианам и
сам увещевал их строить церкви. А в дни великих праздников – Воскресения, Вознесения
и других – приходил в церкви и радовался [вместе] с христианами. В-шестых, христиане
смело придерживались всех христианских обычаев и ритуалов – били в трещотку, сзывали
в церковь и отмечали большим торжеством праздник Водокрещения. И случалось, шах
сам приходил в день Водокрещения на торжество и тоже веселился. И когда умерших
выносили из города и, чтобы похоронить, шли с хоругвями и громкими шараканами через
рынок, никто из персов не произносил слов осуждения или хулы. Вот таким образом
множеством различных средств шах угождал христианам. Шах предоставил христианам
такую свободу, что, если на площади или рынке случалась ссора или распря христиан с
магометанами, они одинаково без [80] страха били и ругали друг друга. Это обижало
персов, и [особенно] их /66/ духовенство и знать, до того, что те спросили шаха: «Почему
ты дал христианам так осмелеть или почему не обращаешь их из блудной веры в
истинную веру Магомета?»

______________________
* Ходжа Сафар и ходжа Назар — богатые армянские купцы, выходцы из старой Джуги,
сыновья ходжи Хачика, который с царственной роскошью принимал у себя дома, в старой
Джуге, шаха Аббаса I и преподнес ему золотое блюдо, полное золотых монет (см. гл. 3,
стр. 52). Представители этой своеобразной купеческой династии пользовались большим
уважением шаха, играли заметную роль в торговле Персии с европейскими державами.
Подробнее о них см.: А. Кюртян, Джугинец ходжа Назар и его семья.
______________________

И шах, видя их душевную досаду, сообщил им тайну своего сердца и сказал: «Пусть вас
не огорчает преходящая и суетная любовь моя, выказываемая им, и не ругайте вы меня,
ибо насилу я привел их в нашу страну, [ценою] больших затрат, трудов и уловок, но не
ради их пользы, а ради нашей: ради благоденствия страны нашей и роста населения
нашего. Если вы всех христиан, переселившихся из страны своей и живущих здесь, даже
разрубите на части – ни один из них не примет веры нашей. Наоборот, остальные,
испугавшись, начнут по одному, тайком убегать и возвращаться в свою страну; и
получится, что труды наши пропали даром. Вот потому я и выказываю любовь к ним,
дабы, связанные этим, они остались в нашей стране. Старики, родившиеся в Армении и
переселившиеся сюда, все умрут, а [поколения], родившиеся от них в нашей стране, – эти
уже без нашего приглашения и без наших стараний сами добровольно перейдут в веру
нашу. Так вот, если вы радеете о пользе народа нашего, то поступайте по-моему». И тогда
они ушли восвояси, согласившись со словами шаха и превознося мудрость его.

Слова, сказанные шахом Аббасом вельможам, полностью исполнились /67/ сейчас, в наши
дни: все старики, родившиеся в Армении и переселившиеся оттуда в Персию, умерли; и
хотя была у них мечта вернуться в страну свою, но [осуществить ее] они не смогли по
вышесказанным причинам, а также [потому, что] им не позволили персы. А потомки их,
[те], кто родился в Персии, там были вскормлены, полюбили эту страну, поэтому живут
там; и, хотя некоторые из них – благочестивые и честные люди – хотят перебраться в
Армению, персы не позволяют им уехать. А кое-кто из вновь родившихся детей христиан
из-за вероломства, мошенничества и распутства своего, оставив светозарную веру
христианскую [81], обратились и все еще обращаются в нечестивую веру Магомета и,
примкнув к персам, всячески притесняют христиан. И особенно те, что дают магометанам
взятки и определяют их лжесвидетелями, тащат христиан к судьям-магометанам на суд и
требуют с христиан, что только ни придумают. С некоторых [требуют], мол: «Должен
мне, уплати долг свой». И с иных, мол: «Я родственник твой, все твое имущество и добро
принадлежат мне, верни мне». И иные поклепы, какие только могут придумать. Судьи же
согласно нечестивому закону их оправдывают речи вероотступников под тем предлогом,
что, раз он перешел в веру Магомета, к нему должно перейти все имущество
родственников его.* И так, обирая бедных христиан, грабя все имущество их, отдают его
тем вероотступникам. И не то чтобы какую-нибудь мелочь, а вплоть до дома [ценою] в
пятьсот /68/ туманов. Оправдав нечестивыми законами этими слова вероотступников,
отняли наследство одного христианина и отдали вероотступнику, и это мы видели своими
глазами. Более того, какие-то вероотступники из родственников умерших христиан,
присвоив дома и все имущество умерших христиан, завладели также сыновьями,
дочерьми и служанками умерших. И хотя джугинцы долго ходили по дворам власть
имущих, тщетно стараясь спасти детей, однако ничего не получилось, так как все
защищали [вероотступников], ибо сами они были магометане. А ты на этих двух случаях,
описанных мною тебе для примера, поразмыслив, поймешь последствия опасностей,
которым подвергало христиан коварное племя персов.

______________________
* Наследственное право мусульман-шиитов при передаче имущества после смерти
христианина отдает предпочтение тому из его родственников, который отрекся от
христианства и принял магометанство (согласно так называемому закону Имам -Джафара);
подробнее об этом см.: Г. А. Эзов, Сношения Петра Великого с армянским народом..., стр.
XII; А. Д. Папазян, К вопросу об ассимиляторской политике Сефевидского Ирана.
______________________

И, как говорит Божественное Писание, «умер Иосиф, и все братья его, и весь род их… и
восстал… новый царь, который не знал Иосифа, и сказал он народу своему: «Перехитрим
же народ Израиля»» (Исх., I, б, 8-10). Так же случилось и с нашим народом, ибо царь шах
Аббас знал, с какими злоключениями переселили народ армянский в Персию и все те
горести, которые он сам причинил народу армянскому, поэтому сочувствовал [82] и жалел
армян и выказывал любовь, хоть и лживую, суетную и неверную, однако любовь.

Скончался он и все князья и мужи того времени. И после шаха Аббаса воцарился внук его
– /69/ шах Сефи.* И он обращался с христианами сносно, при нем все еще живы были
некоторые из нахараров шаха Аббаса, которые напоминали ему об обхождении шаха
Аббаса с армянским народом, а также о доброжелательстве армян к предку его. И поэтому
армяне легко переносили бедствия. [Потом] умер шах Сефи и все старики. А после шаха
Сефи воцарился сын его, которого нарекли опять шахом Аббасом по имени предка его,
поэтому мы называем его шахом Аббасом вторым.** Этот хотя и слышал о событиях,
связанных с армянами, но не видел их [своими] глазами; точно так же и нахарары его,
управлявшие государством.

______________________
* Еще при жизни шаха Аббаса I был умерщвлен его старший сын, ослеплены двое других.
Преемником шаха Аббаса I стал его внук — шах Сефи I (1629—1642).
** Шах Аббас П (1642—1666) — сын шаха Сефи I. Армянские хронисты, как правильно
отмечает И. П. Петрушевский, считают период его правления временем экономического
процветания закавказских стран.
______________________

Поэтому они не проявляли никакой заботы об армянах – ни попечения, ни жалости; и

лишь единственной их заботой было обратить под каким-либо предлогом армян в веру
Магомета. Поэтому приставили к христианам людей кровожадных, нечестивых,
похотливых и распутных, людей, которые сладострастие и наслаждение плоти почитали
[высшим] блаженством жизни; некоторые из них были вероотступники из армян, а другие
– коренные персы. Они притесняли, неволили и оскверняли христиан, жестоко
обращались с ними. И еще того из детей христиан, кто приглянулся персам, – мальчика,
девочку или молодку – похищали, уводили в царский дворец и, назвав слугой, более не
возвращали семьям их и из веры Христовой обращали в веру Магометову. Во-первых, для
гнусных дел своих, во-вторых, для умножения [числа] /70/ царских слуг и населения
персидского и, в-третьих (В подлиннике: “во-вторых”), чтобы по прошествии времени в
связи с этими похищенными детьми захватывать в плен, грабить и опустошать дома и
жилища, [отнимать] имущество и жизнь оставшихся семей их – христиан.

И по сей день, до времени, до которого мы дошли, джугинцы [83], а также все те армяне,
что жили в стране персов, не ведали о змеенравном коварстве персов по отношению к
себе. А [нынче], узнав, сетуют, вздыхают, томятся и мучаются, чтобы высвободиться
оттуда, явно или тайно вернуться в Армению, и не могут. Ибо персы не позволяют им
выехать из страны своей, подобно египтянам, [не позволявшим] уйти народу Израиля
(См.: Исход.).

[Как знать], может быть, молитвами великих патриархов, пророка Моисея и просветителя
нашего, святого Григора, все та же могущественная и всесильная рука господа выведет и
их отсюда, как тех оттуда?
ГЛАВА 6

О втором нашествии, поражении и возвращении Сардара Джгал-оглы

Как только Сардар Джгал-оглы добрался до Вана, он расположился там со своим войском
и приказал распределить его среди населения страны на зимовку. Распределили войско по
Ванской области и по всем окрестным гаварам ее. И войска, расположившиеся на зимовку
в области, как звери в видении Даниила, пожирали и сокрушали, остатки же попирали
ногами (Даниил, 7, 1-7); вместо того чтобы благоустроить страну, они безжалостным
грабежом и иными гнусностями разорили, разрушили [ее] и довели до края бедствия.

Увидев, что шах вернулся из Ереванской области в Тавриз, а область Ереванская осталась
без властителя, Джгал-оглы назначил одного из знатных мужей, по имени /72/ Омар-ага,
начальником и послал его с большим войском в область Ереванскую завладеть этой
областью. И тот пришел, поселился в Нахичеване и стал править страной. Шах же,
находившийся в Тавризе, услыхав об этом, послал Амиргуна-хана [84] с множеством
воинов против Омар-аги, и тот, прибыв, сражался с Омар-агой, убил его, разбил его
войско и захватил живыми множество воинов; и этих захваченных живыми и головы
убитых [Амиргуна-хан] послал шаху в Тавриз, а сам, укрепившись, занял место Омар-аги
в Нахичеване и правил страной, как велел ему шах.

Джгал-оглы провел в городе Ване морозную зимнюю пору и, как только наступило время
весеннее, вывел все табуны лошадей своих и армии своей на зеленые пастбища, чтобы
лошади вдоволь насладились бы весной. А искушенный в коварных помыслах шах Аббас,
находившийся в то время в Тавризе, снарядил Аллахверди-хана с большим войском и
послал его в Ван привести коней Сардара, а также сделать все, что в его силах.
Аллахверди-хан вышел из Тавриза и нежданно-негаданно объявился в Васпураканском
гаваре, то есть в Ване. Сперва напал на табун османских коней, захватил невзнузданных,
угнал их в свой стан, перерезал жилы и заколол всех [коней], связанных цепями и путами,
а сам, расположившись станом и укрепившись, обосновался в стране.

Когда Джгал-оглы увидел, что Аллахверди-хан пришел и сделал все это, он снарядил и
подготовил /73/ многочисленное войско и назначил военачальником его ванского пашу. А
когда наступил день битвы, они вышли на бой друг с другом посреди поля перед
крепостью Ванской; сам же Джгал-оглы следил за воинами, сидя на крепостной стене, ибо
поле битвы находилось не очень далеко от крепости. Когда обе стороны столкнулись друг
с другом, началась жестокая битва и ужасная сеча, и трупы людей, подобно земле и
камню, покрыли поле боя. Сторона османская была побеждена, а сторона персидская
приободрилась и обратила в бегство войско османское [и преследовала его] до ворот
крепости Ванской. Двое персов, преследуя османов, тесня и подгоняя, довели их до
крепостных ворот, и, когда османы вошли за ограду, вошли [туда] и персы; и там между
двумя стенами, называемыми [85] сиратч, османы схватили одного из персов и увели [с
собой]. Другой перс там же убил одного османа и взял себе его голову. Потом этот перс
подбросил вверх к небу свой платок и, выхватив меч свой, на виду у османских войск и
самого Джгал-оглы рассек надвое платок, и Джгал-оглы видел все своими глазами, так как
сидел на стене неподалеку от этого места. Увидев это, Джгал-оглы приложил платок к
глазам, из глаз его потекли слезы, и он заплакал, ибо предчувствовал в душе гибель
народа своего и успех персов. А перс, ударивший и рассекший мечом платок, вышел из -за
стены, пошел, смешался с полком своим, с войском персидским.
/74/ Аллахверди-хан, изгнав войска османские, вступил в страну, чтобы разграбить и
осквернить, согласно реченному господом: «Прежде свяжите сильного и тогда расхитите
дом его» (Никто, войдя в дом сильного не может расхитить вещей его, если прежде не
свяжет сильного и тогда расхитит дом его” (Марк, 3, 27)). Так он и сделал: все запасы
пшеницы и других плодов, сена и соломы, жилые строения – все было предано огню. И
повсюду, куда только смогли добраться, они [подвергли гонениям] всех попавших к ним в
руки жителей гаваров: мужчин зарубили, а остальных взяли в плен. И, собрав в большую
рать как людей, так и животных, погнали их и привели в Тавриз для обогащения племени
персидского.

А Джгал-оглы, увидев столь великое поражение, ушел из Вана, сел на судно и отправился
по морю в Арцкэ, оттуда в Хнус, оттуда в Эрзерум и осел там. [Потом] призвал к себе всех
окрестных князей, как из грузинских, так и из марских областей, среди которых был и
великий князь племени Маров, которого звали Миршараф. И так собрал он всех
начальников областей и пограничных земель в город Карин, то есть Эрзерум. И приказал,
чтобы каждый из них подготовился и вместе с войском своим в полном составе и в
военном снаряжении прибыл в Ван к тому времени, когда сам Джгал-оглы приедет туда,
дабы, объединившись, пойти на Тавриз воевать с персами. [86]

Затем, выйдя из Карина, Джгал-оглы отправился в Тигранакерт, то есть Амид,

остановившись там, хлопотал о подготовке к сражению и собрал себе войско из всех
средиземных гаваров* Азии и Междуречья.

______________________
* В тексте: –”–. Под «средиземными гаварами» Аракел Даврижеци подразумевает
внутренние области Армении.
______________________

/75/ Великий и известный в то время паша, по имени Насиф-паша, уроженец города Бериа,
то есть Халеба, тоже прибыл в Амид к Джгал-оглы. Они вместе готовились к войне, ибо
он по славе своей был равен Джгал-оглы. Эти двое собрали вокруг себя все войско страны
османской и, выступив из Тигранакерта, пришли опять в Ван, там тоже собрали вокруг
себя войско из Курдистана и Эрзерума. И получилась великая и неисчислимая рать.
Выйдя из Вана, направились они к Тавризу и, достигнув границ его близ селения,
называемого Софиан, на поле том начали сражение. И войска османские потерпели
поражение.*

______________________
* Битва на Софианском поле близ Тавриза (26 октября 1606 г.) имела роковое значение
для османской армии. Сардар Синан-паша Джгал-оглы, готовясь к встрече с персидской
армией, привлек на свою сторону и джалалиев, надеясь использовать их силу либо в
крайнем случае избавить свою страну от беспокойных мятежников. Османская армия в
этой битве была наголову разбита.
______________________

Многоопытный шах Аббас разделил войско персидское на четыре полка: первый полк
поручил Аллахверди-хану и приказал ему открыто и явно выйти на бой с войском
османским. А остальные три [полка] поручил трем нахарарам своим: один – Карчиха-
хану, второй дал Зилфигар-хану и третий – Пирбудах-хану – и приказал им тайно
укрыться в засаде с трех сторон. Сам же шах, спрятавшись со своими слугами, остался на
вершине дальней горы.
Как только наступил назначенный день битвы, Аллахверди-хан, выйдя со своим полком,
появился перед войсками османов. Увидев их, османы решили, что войска персидские
лишь те, что видны, поэтому радостно выступили вперед и начали сражаться. Тогда
сторона персидская быстро согласно договоренности /76/ подала дымом сигнал; и, увидев
этот дым, персы, [сидевшие] в засаде, выскочили, напали на османские войска и, окружив
их с четырех сторон, начали сечу и, вырезав всех, завалили трупами поле. И было
бедствие великое и день горестный.

Сардар оставался в своем стане, но был он в глубокой печали и, подобно роженице,

измученной родовыми схватками, не находил нигде ни отдыха, ни покоя. В сердечном
смятении смотрел и наблюдал он за дорогой военной, [ожидая], [87] не появится ли кто и
не принесет ли ему доброй вести. Но не было никого.

При Сардаре находился великий парон, курд Миршараф, которого мы упомянули ранее.
Он почуял в душе, что сторона Сардара побеждена, потому и не было вестей. Он старался
найти предлог, чтобы уйти от Сардара и убежать. И вот он молвил Сардару притворные
слова соболезнования: «Прошу твое величество приказать и мне вступить в бой, авось
встречусь там в бою с шахом». [В ответ] на многократные просьбы его [Сардар] приказал
ему вступить [в бой]. А Миршараф, отойдя от стана, повернул прямо к своей стране, куда
и ушел безвозвратно.

Войска персидские одержали победу над османскими войсками, и обратили их в бегство к

стану османскому, и сами [шли] по пятам, преследуя и убивая, и довели их до самого
стана. Персы вступили и в их стан и [там] тоже убивали османов. Карчиха-хан, подойдя
близко к шатру Сардара, /77/ ударил по нему мечом, рассек [его] и прошел через него, но
никто не осмеливался выйти против него. До вечера не прекращалось кровопролитие: кого
зарубили, кого обратили в бегство, кого схватили и бросили к стопам шаха. Говорили,
якобы было захвачено тридцать четыре известных вельможи: паши, кехиа, гуллар-агаси,
санджак-беки и многие другие.

Итак, кончилась битва, и Джгал-оглы, увидев, что войска его потерпели поражение и он
не сможет уже собрать воинов и сражаться, а также, что оставшееся войско его
потихоньку разбегается, подумав, как бы не попасть в руки персов, решил немедленно
вернуться в город Ван. В ту же ночь Сардар и все войска его стали поворачивать обратно,
и тогда каждый стал заботиться лишь о своей собственной жизни и старался в безумной
спешке убежать раньше товарищей, дабы персы неожиданно не догнали и не прикончили
их. И в спешке бегства они оставили все свое добро: утварь и скарб, верблюдов и скот,
съестные припасы, сокровища в сундуках и ящиках, оставили светильники зажженными,
шатры как были воздвигнутыми – оставили, бросили все, что было у [88] них, и, круто
повернув, поспешно убежали. И до утренней зари не осталось никого [в стане]. А утром
на рассвете персидские войска узнали о побеге османов. Когда /78/ доложили об этом
шаху Аббасу, он приказал войскам персидским войти в стан османов и учинить разгром; и
те тотчас же разграбили и расхитили [все] и радостные, с большой добычей вернулись в
Тавриз и разместились там – шах и войска его. А Сардар, покинув Софиан, бежал, пока не
достиг города Вана, и там, сев на судно, переплыл море и направился в Амид, где и умер.
Сражение состоялось 25 октября, сам он поехал в Амид и умер 6 февраля. Кто-то говорил,
что он отравился от стыда за поражение.

Итак, было два нашествия Сардара Джгал-оглы: в первый раз пришел он в начале 1054
(1605) года; только начался месяц навасард, пришел он в Нахичеван и оттуда ушел в город
Ван. Второй его поход – это тот, когда пришел он в Софиан, потерпел поражение и ушел;
и было это в 1055 (1606) году, в начале нового года, в пору ранней осени.*
______________________
* Речь идет о новом годе по древнеармянскому календарю, по которому первым месяцем
считался навасард, соответствующий августу юлианского календаря.
______________________

И как только ни разорялась и ни разрушалась страна наша во время передвижения этих

двух завоевателей мира, поднявшихся на войну: Сардара, пришедшего с запада, и шаха,
[пришедшего] с востока, и при наступлении их и при отступлении; каким тяжким поборам
подвергали народ и как жестоко с них взыскивали; а также сурусат,* который они
заставляли возить вслед за войском, и еще заставляли зимой выводить коней на кишлаки,
или же разрушение домов и садов и потрава полей, расхищение из амбаров пшеницы и
иных семян, разорение /79/ и грабеж скарба и имущества, [угон] сыновей и дочерей, явное
и тайное убийство невинных людей и все иные беды, выпавшие на долю страны [нашей],
перечислить нам не под силу. [Это может лишь] тот, кто исчисляет множество звезд и
[кто] создал людей, ставших [жертвой] тех безжалостных и бесчеловечных зверей.

______________________
* Сурусат — здесь: поставка райатами продовольствия и фуража для военных сил,
расположенных в данной местности, а также по мере надобности и для главных сил
армии. См. подробнее: И. П. Петрушевский, Очерки по истории феодальных отношений...,
стр. 276—377.

ГЛАВА 7

О появлении джалалиев и жестоком голоде, о волках-людоедах, а также иных

опустошениях, постигших страну

Земля араратская с отдельными ее гаварами лежала опустошенная между двумя

завоевателями, то есть шахом и Джгал-оглы; шах отправился в Тавриз и был вне пределов
досягаемости, а Сардар османский умер; сами же [османы] меж собой враждовали и не
были единодушны. Потому и некоторые пароны, ободренные, понадеялись на свою силу,
пришли и завладели областью Араратской, то есть Ереваном. Так, пришел и завладел
страной парон по имени Канакрлу Махмат.

/80/ Вслед за ним другой паша из джалалиев, которого называли Топал Осман -паша, сын
Зиал-паши, придя, столкнулся с Канакрлу Махматом в Котайском гаваре, который нынче
зовется Кырхбулахом,* близ селения Ариндж, и прогнал Канакрлу Махмата. Сам Осман -
паша, собрав вокруг себя множество праздношатающихся людей, составил войско
[числом] около тысячи душ, сделал местом своего пребывания селение Карби, осел там и
перезимовал зиму. Оттуда он посылал войска в окрестные гавары и селения добыть снедь
для себя и [корм] для своих животных. И люди, посланные им, в какое бы селение ни
вступали, не довольствовались необходимым, а, запасясь им, хватали и другое,
захватывали мужчин, вешали – кого за ноги, кого за руки, а иных за то и за другое – и
безжалостно били батогами, пока они не становились бездыханными, словно трупы, а
некоторые даже умирали от мук. Отсекали людям уши, а других водили [напоказ],
проткнув им нос стрелой. Подобными жестокими пытками заставляли [людей] показать
запасы пшеницы и ячменя, тайники и хранилища сокровищ и имущества. И, вскапывая
пол в домах и иных строениях, рыли, чтобы обнаружить добро, разрушали стены и кровли
жилищ, допытывались и искали сокровища. И под этим предлогом причинили множество
[90] разрушений [стране]. Прежде всего так поступили в селении Карби, где какого-то
мужчину, уроженца этого селения, держали несколько дней закованным в узилище,
требовали у него какие-то сокровища, мучили разными пытками, затем убили и, разодрав
надвое, повесили на стене вдоль дороги на страх и ужас зрячим жителям гавара (В тексте
*** - буквально “согаварникам”, “землякам проживающим в том же гаваре, провинции”.).

______________________
* Кырхбулах (правильнее Кырюбулак) означает «сорок источников». Так назывался
центральный магал Ереванского ханства при персах, соответствующий историческому
гавару Котайк Араратской области.
______________________

Несколько этих джалалиев направились к достославной /81/ обители Ованнаванк.* При

виде их все обитатели монастыря разбежались, но [джалалии] схватили какого-то
больного и немощного инока и стали требовать, чтобы он показал тайники и хранилища.
И, повесив за руки, били этого монаха в течение трех дней. А когда он не показал никаких
тайников, джалалии разъярились, как бешеные звери, и, развязав ему руки, повесили за
мужской уд и жестоко мучили его; и он в отчаянии показал им хранилище. [Джалалии],
войдя внутрь хранилища, разграбили и захватили все имущество, а затем убили монаха и
бросили его в одно из подземелий монастыря. Из хранилища было вынесено много добра:
одежда, медная посуда, сосуды, кресты, чаши священные, ризы, кадила и книги, а книги
эти были все редкие и поучительные. Здесь же, в хранилище, находились святыни
монастырские: покрывало с лица Христа, часть тернового венца Христа и десница святого
первомученика Степаноса, а также другие святыни и святые Знамения. И джалалии все
это захватили, унесли и растеряли. Главу [этих джалалиев] звали Абдурахман Мусалим.

______________________
* Ованнаванк — один из замечательных армянских средневековых монастырей. Многие
его строения, относящиеся к XIII и даже к более ранним векам (IV—V вв.), в несколько
измененном и реставрированном виде сохранились до наших дней. Расположен в
исторической области Арагацотн (ныне Аштаракский район АрмССР). По преданию,
основателем монастыря Ованнаванк был Григор Лусаворич. При монастыре Ованнаванк
существовала школа; сюда нередко переселялась также школа Эчмиадзинского
католикосата (км. гл. 25, прим. 7).
______________________

В селении Ошакан они схватили другого мужчину и, повесив его за мужской уд, мучили
два дня, чтобы тот показал тайник. Видя это, другие поселяне, забрав свои семьи, убежали
в гавар Гегаркуни. Так поступали [джалалии] во всех окрестных селениях: гаварах Карби,
на земле Апаранской, на земле Кырхбулахской, на земле Цахкунуцдзорской, в ущелье
Гарни, ущелье Урца и по ту сторону реки Ерасх, в стране Саада – Кохбе и Агджакале. [91]

Некоторые из этих джалалиев направились в /82/ Гарнийский гавар, где они обнаружили
искусственную пещеру, в которой спряталось множество убежавших от страха перед
ними христиан. Эта большая пещера была вырыта под землей и имела лишь один вход, и
не было нигде ни отверстия, ни отдушины, ни щели. Ее давным-давно вырыли князья и
приспособили к каким-то своим нуждам; и теперь туда забрались [люди] и спрятались там
в страхе перед джалалиями. Когда пришли джалалии и обнаружили их – много дней они,
бились, но взять эту пещеру не могли. Тогда прибегли к такому способу: принесли и
развели огонь перед входом в пещеру, так, чтобы дым от костра, попав в пещеру, выкурил
бы тех, кто находился внутри, и бросили в огонь какой-то зловонный труп, запах которого
заносило в пещеру. В пещере было множество людей – около пяти сотен или более того.
Из-за темноты в пещере были зажжены светильники. Зловоние от трупа, брошенного в
огонь, проникая в пещеру, начало осквернять воздух в пещере, запотели все камни, и пот
ручьями стекал с них; светильники стали гаснуть, пока окончательно не потухли, а у
людей начали вздуваться тела, покрываться волдырями и источать жидкость желтого
цвета. Люди стали задыхаться, они изнемогали и, ослабев, там же падали в обморок и
испускали дух. Все мужчины, женщины, старики, отроки и младенцы умерли, и никто из
них не вышел [из пещеры]. Джалалии же, сторожившие вход в пещеру, думая, что люди,
спрятавшиеся там, не хотят им повиноваться, были в /83/ недоумении и смятении. Они
схватили какого-то уроженца этого гавара и стали вынуждать [его] показать им тайники; и
тот, испугавшись смерти, сказал им: «Пойдемте со мной в Корадара, там я покажу вам
тайники». [Джалалии] пошли [с ним], и тогда попечением Божьим несколько человек,
вышедших незадолго до этого из потайной пещеры и ушедших куда-то по своим делам,
вернулись и стали издали потихоньку наблюдать за входом в пещеру – нет [92] ли там
кого. Потом они подошли к входу в пещеру, увидели, что там произошло, и, быстро
развеяв огонь, зажгли светильники и вошли внутрь пещеры. И увидели, что все, кто там
был, умерли, подобно согнанным в загон овцам; умерли отец и сын, мать и дочь, брат с
братом, обняв друг друга. И тогда они стали поспешно вытаскивать их вон из пещеры;
сперва вытаскивали [членов] своих семей, а затем и остальных и вытащили наружу
скольких сумели. И те, кого выносили наружу и о которых тщательно заботились –
обливали водой и растирали снегом, – милостью Божьей оживали. Многие вынесенные из
пещеры таким образом избавились от жестокой смерти, но те, которых не смогли вынести,
все умерли такой смертью. А вышедшие из убежища больше не могли оставаться там, так
как боялись джалалиев, поэтому они быстро ушли оттуда, убежали кто куда, чтобы
спастись. Так [джалалии] разорили и осквернили все селения гаваров Араратской
[области], лишили их как семян злаковых, так и населения.

Затем задумали джалалии направиться в страну Гегамскую, то есть Гегаркуни, ибо знали,
что есть там запасы пшеницы и ячменя, и отары овец, и /84/ многочисленные стада
косуль. Поэтому многие из войск джалалиев, собравшись, направились в Гегамскую
область, разграбив, разорили множество селений. И, найдя их запасы пшеницы и ячменя,
руками их же владельцев нагрузили на их же скот и их самих поставили надсмотрщиками
(это и есть кор), проводниками и погонщиками тяглых животных, на которых повезли
пшеницу в свой стан. Заполонив, привели с собой также женщин и детей, с тем чтобы
родственники пленённых принесли бы серебро и золото для выкупа их, вернули бы
пленных. И они сделали все, что душе их было угодно. И так, собрав пленных женщин и
детей, нагрузив при помощи людей, назначенных надсмотрщиками, вьючный скот и
волов, принадлежащих им же, всякой кладью, и [захватив] также множество скота – отары
овец и косуль, табуны лошадей – погнали их дальше. Когда они прошли двухдневный
путь (события эти имели место зимой, а зима в тот год была суровой и снежной), все
вьючные животные, измученные, остались в пути, [93] ибо из-за глубины и изобилия
снега не могли идти дальше. А груз оставшихся вьючных разделили на ноши и навьючили
на спины пленных мужчин, женщин и детей и так, перевалив через гору, довели их до
селения Карби. И какое это было горе горькое для этих людей! Кое-кому отморозило
руки, ноги и носы, которые и отпали. Другие, замерзнув от ледяного дуновения жестокого
ветра, /85/ остались на месте и тут же на дороге умерли. Рассказывали о женщинах,
навьюченных пшеницей, [о том], как, утомленные тяжким трудом и изнуренные холодом,
они теряли остатки бодрости и, отчаявшись, не могли идти дальше, садились с ношей на
снег и тут же умирали. Так вот, кто умер в пути – умер, а всех, кто остался [в живых],
погнали и довели до Карби. Там кое-кого продали за серебро, а других оставили в
услужении у себя. И так джалалии оставались [в Армении] до весны, до дней [праздника]
Вознесения.

Затем, выступив оттуда, направились в Ахалцихскую область и там делали то же самое.

Это делали не только эти джалалии; были [здесь] и другие – много ли, мало ли, – которые,
осев и устроив себе логово в разных местах, делали то же, [что и эти]. Более того,
некоторые из христиан, не имевшие [в душе] страха Божьего, увидев, что иноверцы
поступают так, начали и сами вести себя так, ибо они своими глазами видели все и это
пришлось им по вкусу. Они явно грабили и тайно воровали, ибо страна была беззащитна и
обезлюдела из-за властителей-захватчиков и каждый делал что ему заблагорассудится.
Итак, как рассказывают очевидцы-современники, в те дни не было даже проблеска добрых
дел. Одни лишь горести, как мы рассказали и еще расскажем. Царь восточный шах Аббас
с персидскими войсками разорил восточные /86/ области нашей страны, джалалии же
разорили и осквернили часть восточных областей страны гораздо больше. Сардар
османский со своими войсками разорил все в средиземных [гаварах], начиная с
Константинополя и до города Еревана; джалалии, поднявшиеся в то время в разных
концах страны османской, были большими, чем они, разорителями. И были это люди
знатные и всепобеждающие, храбрые [94] воины и неодолимые бойцы. И так как этих
джалалиев было множество, я считаю нужным перечислить имена их, по ним ты сможешь
узнать о разрушениях, причиненных ими стране. Мы записали, сколько их было, и все,
что слышали, от рассказчиков-очевидцев.

Во-первых, Кара-Языджи* со множеством всадников, который в 1047 (1598) году восстал

против царя и, придя в город Урфу, вошел в крепость и укрепился [там]. Царь приказал
Сардару выступить против него, и Сардар, выступив с 40 тысячами человек, никак не мог
его одолеть и вернулся [ни с чем]. Затем Языджи, выйдя из крепости, собрал вокруг себя
еще более многочисленное войско и начал вместе с ним разорять страну, прежде всего
город Урфу, а затем другие [города]: Тохат, Себастию, Бурсу, Анкюрию и прочие, где
только он появлялся. И харадж, взыскиваемый всегда царем с населения, этот Языджи сам
взыскал за два года и роздал как жалованье своим войскам.

______________________
* Kapa-Языджи (букв. «Черный писарь») — руководитель восстания джалалиев,
вспыхнувшего в конце XVI в. в анатолийских провинциях Османской империи, когда
силы страны были заняты войной в Европе. Кара-Языджи (Абдалхалим) командовал
ротой секбанов и был также писарем (отсюда и его прозвище). Восстание, возглавленное
Кара-Языджи, по составу участников и по целям, которые они преследовали, не было
однородным (см.: А. С. Тверитинова, Восстание Кара-Языджи...).
______________________

Хусейн-паша восстал против царя в 1048 (1599) году.

Кёса Сафар восстал в 1048 (1599) году.
Ахмат-паша восстал в 1050 (1601) году.
/87/ Инджахан восстал в 1053 (1604) году.
Юларкасты восстал в 1054 (1605) году.
Тавул с 12 тысячами человек восстал в 1042 (1593) году.
Брат этого Тавула, имени которого мы не установили.
Махмат-паша с 20 тысячами человек.
Ман-оглы.
Джанполат-оглы Али-паша.
Его брат, имени которого мы не установили.
Кёр-оглы* (это тот Кёр-оглы, который сложил множество песен, распеваемых ныне
ашугами).
Гзир-оглы Мустафа-бек с одной тысячей человек (это товарищ Кёр-оглы, который
упоминает его во многих местах своих песен).**
[Затем] другой Мустафа-бек.
Гарагаш.
Далу-Насиб.
Еола Сехмаз. [95]
Тангри-Танимаз.
Гокапахан Чыплах.
Кёсакёса.
Крлу.
Кара-Саад.
Агаджан-Пири.

______________________
* Кёр-оглы («Сын слепого») — один из любимейших героев многих народов Востока,
друг бедняков, враг угнетателей, борец за свободу своей родины. Кёр-оглы —
представитель беднейших слоев джалалиев, которые вели партизанскую войну на
территории Азербайджана и Армении. Песни, сложенные Кёр-оглы, и поныне пользуются
большой популярностью в Закавказье.
** В Тексте: –”– перевод Броссе: «Karh-Oghli, 1’auteur meme de beaucoup de mauvais tours,
chantes par les romanciers» (см.: «Livre d’histoire...», стр. 311). И. П. Петрушевский,
характеризуя Кёр-оглы, так переводит слова Аракела Даврижеци: «Кёр-оглы это тот, о
котором сложено много песен, ныне распеваемых ашугами». Меж тем Аракел говорит:
«Это тот Кёр-оглы, .который сложил множество песен, распеваемых ныне ашугами», т. е.
сам Кёр-оглы — автор песен, до сих пор распеваемых в народе.
______________________

Все они были джалалии, не повиновавшиеся царю. Они не обосновыва лись нигде на
житье, а разоряли и разрушали страну; и откуда бы ни дошла до них весть о созидании –
устремлялись туда, спеша поспеть, и, разорив, опустошали и предавали огню все, что
было уже создано.

И от окрестностей Константинополя до города Еревана, от Багдада до Дамур-Гапу, от

Белого моря* до Черного в пределах очерченных нами границ – все эти страны разорили
они и осквернили. И по этой причине земледельцы и хлебопашцы, где бы они ни были,
убегали в страхе и ужасе, укреплялись в крепостях, и замках, и горных пещерах и не
могли заниматься земледелием. И посему прекращены были вовсе сев и жатва, обмолот и
сбор, и появилась скудость хлеба и всякой снеди, и нельзя было ничего раздобыть, а если
даже в иных местах можно было добыть, то цены были [очень] высокие. И в эту пору
скудости налетела на все /88/ средиземные области саранча и поразила сразу всю страну,
съела траву, растительность и всю зелень, какая только была. После этого начался
жестокий голод и совсем не стало хлеба и снеди и вообще съестного.

______________________
* Имеется в виду Средиземное море.
______________________

И тогда армяне рассеялись, и каждый ушел куда глаза глядят в поисках места, где можно
было спастись и выжить. Кто в Румелию,* кто в Бугдан,** кто в Ляхию (т.е. в Польшу),
кто в Кафу,*** кто на побережье Понтоса,**** кто в Тавриз и Ардебиль и гавары их. И
сколько ни есть чужеземцев из армян в указанных странах – все они ушли в то время и по
тем причинам. Множество христиан из армян, изгнанные шахом Аббасом и переселенные
в Исфаханскую и Фахрабадскую области, – все они обосновались [там] в те дни, когда
шах их переселил. [96]

______________________
* Румелия (т. е. страна ромеев, греков) — так называлась часть Европейской Турции,
включавшая древнюю Фракию и часть Македонии.
** Бугдан, страна Бугданов,—Молдавия (см.: Г. Алишан, Каменец, поим. на стр. 130).
*** Ныне г. Феодосия в Крыму.
**** Имеется в виду Черное море.
______________________

И как уже было сказано, во время голода иные рассеялись и ушли, а оставшиеся в
средиземных областях из-за отсутствия хлеба начали есть животных – быков и овец. А
когда иссякли чистые твари, голод вынудил их поедать тварей поганых: лошадей, мулов,
ослов и иных нечистых тварей, вплоть до собак и кошек и прочего, что только попадало
под руку. А когда голод еще более усилился, начали есть мертвецов; [их уже] не
хоронили, а поедали, ибо голод царил по всей стране. И часто в разных местах стали
хватать людей и съедать их живьем.

Как рассказывали нам, в Араратской области, в селении, называемом Ошакан, какой -то
человек тайно вырыл в своем доме погреб, обманом /89/ приводил к себе чужаков, убивал,
хранил в том погребе и каждый день понемногу ел. Позже об этом узнали жители деревни
и силой выгнали его из деревни.

В селении, называемом Бджни, как-то путники, проходившие через него, увидели дым,
поднимающийся из [трубы] одного из домов, и, отметив, вошли в дом и увидели там трех
женщин, подвесивших котел [над огнем] и варивших пищу; когда они приподняли
крышку, стали видны кисти рук и иные [части] человечьего тела, которое [женщины]
варили, чтобы съесть. Тогда они вынудили женщин к признанию, и те сказали:
«Вынуждаемые голодом – ведь нам нечего есть, – обманом завлекаем к себе людей,
проходящих мимо, и убив, варим и съедаем».

Такое же точно происшествие имело место в городе Эрзеруме, о чем рассказали мне
очевидцы. Четыре женщины сошлись и поселились в каком-то доме; одна или две из них
выходили ежедневно на прогулку и, обманывая людей лживыми речами, приводили
домой, убивали схваченного человека, варили и ели. И случилось однажды им привести
домой какого-то человека. Пока они собирались схватить его, человек тот, поняв
намерение их, проворно отскочил, выскользнул из их рук и, убежав, выбрался из этого
дома и, явившись к паше – властителю того города, рассказал ему [все]; и властитель [97]
приказал воинам пойти с тем человеком и забрать женщин. Воины пошли, забрали /90/
женщин. Затем они стали обыскивать дом, а когда вошли в самый дальний внутренний
покой, увидели головы 24 человек, убитых и уже съеденных. Воины пытали женщин и
заставили их правдиво рассказать о своих проделках. И они рассказали, что, томимые
голодом, хитростью заманивали людей к себе и, убив, съедали их. Взяв под стражу,
повели этих женщин к паше, а паша приказал убить всех четырех. Так и было сделано.

Близ Басенской страны есть гавар, называемый Халиеази. Гавар этот ныне необитаем.
Выходец оттуда, некий честный и сведущий человек, рассказал: «Во время этого голода
жили с нами двое юношей, ибо у нас было немного пшеницы на пропитание. Однажды я
увидел, что этих юношей нет; у меня появилось подозрение, что они попали в руки
людоедов и их съели. Боясь людоедов, я взял с собой еще двух мужчин, – ибо я опасался
идти к ним в одиночку, – и пошел туда, где, как я предполагал, собралось множество
голодающих людей – мужчин и женщин, – подозреваемых в людоедстве. Войдя в дом, я
стал расспрашивать их, но они отнекивались; тонир же был затоплен, и над ним висел
котел, в котором варилась пища. Приподняв крышку, я заглянул в котел и увидел ногу
юноши. Затем подошел брат этого юноши и сказал: «Брата моего зарезали и съели, а это
вот – нога его». Долго мы горевали, а потом я взял второго юношу и увел к нам домой, так
он выжил». И еще тот человек рассказывал: «Я видел, как две старые женщины схватили
маленькую девочку, задушили и съели ее. Я рассказал об этом человеку по имени Саргис,
/91/ и тот убил обеих старух». Во многих местах многие так поступали: хватали людей и
съедали.

И съедали не только посторонних – мужчины и женщины съедали также и своих детей.

Слышали мы, будто в области Себастии кто-то съел своих детей. В другом гаваре
женщина съела двоих сыновей своих и дочь.

Иные, вынуждаемые голодом, выходили, скитались по деревне и, [когда], обессилевшие,

изнуренные и похудевшие, изнемогающие от голода, не могли уже идти дальше, падали
[98] посреди деревни, на проезжей дороге, под стенами, и, мыча, со стонами и рыданиями
умирали.

Какие-то пришельцы, собравшись по десять, двадцать, тридцать человек, ходили по миру

из селения в селение, из области в область в поисках чего-либо съедобного, но нигде не
находили ничего, ибо голод как ниспосланная богом кара распространился в стране
повсюду и, как сказал пророк, [господь] «призвал голод на землю; всякий стебель
хлебный истребил» (Псалм., 104, 16). Случалось, что некоторые из них добирались до
населенных мест, но бывало и так, что умирали прямо на дороге.

Хищные звери и дикие животные, особенно волки, пожирали эти трупы и, пожирая
мертвецов, повадились пожирать также и живых. Их называли волками-людоедами. И
настолько волки эти осмелели и привыкли к людям, что даже живого человека раздирали
и пожирали. От страха перед волками-людоедами прекратилось движение по пешеходным
дорогам. И настолько обнаглели /92/ волки [и перестали бояться] людей, что приходили в
селение, забирались в дома и, где видели дитя, спящее в постели, в колыбели или на руках
у матери, накидывались, насильно вырывали его из рук, или, стащив из колыбели, убегали
и пожирали. Было множество людей, видевших это своими глазами. Они рассказывали
мне все, что видели, – удивительные и ужасные истории. Нынче многие из похищенных в
то время волками детей живы; они стали настоящими мужчинами, постарели. У них на
голове, лице и других местах на теле [по сей день] видны разодранные и растерзанные
следы волчьих клыков. Когда мы спрашивали их о рубцах, они отвечали: «Волки, схватив,
утащили меня, чтобы съесть, но собралось много людей, и они сообща спасли меня из
волчьей пасти».

Распространился голод между двумя великими морями, то есть Белым морем и Черным
морем, от гаваров, близлежащих к Константинополю, до гаваров Тавриза, от Багдада до
Дамур-Гапу. В этих пределах царствовал голод, и он так свирепствовал, [99] что люди, как
мы уже рассказывали, начали есть собак, кошек, иных поганых тварей и человечье мясо.
Начался голод этот в 1055 (1606) году. В тот год голод был не сильный и не жестокий; с
наступлением 1056 (1607) года и в 1057 (1608) году он резко усилился, когда же наступил
1058 (1609) год, он пошел на убыль и в 1059 (1610) году вовсе кончился милостью
всемилосердного бога, который до конца не гневается на тварей своих и не помнит вечно
обиды. Которому слава вечная. Аминь.
/93/ ГЛАВА 8

О взятии городов Ганджи и Шамахи

Зимой, после второго нашествия и отступления Сардара Джгал-оглы, когда пришел он в

Софиан, сражался с персами и, побежденный, вернулся в Амид, где и умер,* царь
персидский шах Аббас со всем своим войском находился в городе Тавризе. А в весеннюю
пору, когда подули южные ветры, собрал он все войска свои и выступил против
османских войск, все еще находившихся в городе Гандзаке, т. е. Гандже, и было это в
1055 году нашего [летосчисления] (1606). Как только добрался он туда, осел и окружил
крепость. И, подчинив своей власти всю страну, правил ею с миром, приказав войскам
своим не беспокоить и не неволить жителей страны, из которой восполнялись /94/ все
нужды их в людях и животных. Сам же шах был озабочен делами военными: он хотел во
что бы то ни стало взять крепость.

______________________
* См. гл. 6, стр. 83—88.
______________________

[Персы] то били [по крепости] сверху, поднимая сибай, то делали подкопы внизу, под
стенами, наполняли их порохом, поджигали и, взорвав стену, развеивали ее в воздухе.
Подчас шах писал ложные клятвы и договор о мире и посылал в крепость, мол, выйдите
со всем своим имуществом и семьями, уходите восвояси, а мы никакого вреда вам не
причиним, только лишь крепость сдайте нам. Войска же османские не сдавали [крепость],
а терпеливо ждали и, храбро сражаясь, сопротивлялись. Персидские войска не терпели
нужды [100] в провианте, не страдали от холода, окружающих врагов или чего иного, а
жили себе, ни в чем не нуждаясь, и беспрерывно воевали. И когда увидел шах, что
военные действия несколько затянулись, велел отлить две огромные пушки – мощные и
большой пробойной силы, – стрельба из которых сильно разрушила крепостную стену.
Тем самым он причинил много беспокойства османам. И наконец, после всех этих
сражений находящиеся в крепости османские войска, осмотревшись, увидели, что им
неоткуда ждать помощи: ни из окрестных городов, ни от двора их царя, ибо в стране
османов было много джалалиев, имена которых мы упомянули в предыдущей главе, и
[двор] был занят ими. А также паша ганджинский, по имени Зынджилгран Али -паша, пал
в сражении. И еще вновь отлитая пушка сильно разрушила стену. Поэтому, притесняемые
со всех сторон, они сдали крепость персам. Взяв крепость Гандзакскую, шах завладел всей
страной /95/ и назначил тамошним властителем человека по имени Ахсах Махмат-хан.

До сей поры шах держал при себе Теймураза, внука кахетинского царя Александра, а
теперь он отпустил его на родину, дав ему царский приказ владеть своей родной страной и
править делами своего царства, однако же пребывать в согласии [с ним] и подчинении от
царства персидского. И Теймураз отправился в Кахетию, на родину свою, управлять
царством и пребывал в покорности персам.

Говорили, будто после взятия шахом Ганджи в Ганджинском гаваре [все еще] жило какое-
то племя магометан, которое сами они называют элем, и называли этот эль Джекирлу; они
придерживались исповедания и религии османов, называемых сунни. Шах приказал
собрать их всех в каком-то месте, затопляемом потоком, куда вел узкий ход, охраняемый
персами; чем дальше, тем более расширялся [ход], а вокруг был высокий обрыв, и оттуда
нельзя было выбраться и убежать. Шах приказал зарубить их всех – мужчин и женщин,
стариков и детей – острыми мечами, даже малые дети были вырезаны и истреблены.*
______________________
* Шах Аббас I, хотя и не был фанатиком в религиозных вопросах, возобновил политику
насильственного насаждения шиизма в Азербайджане, ибо видел в преследовании
суннитов не столько религиозный, сколько политический смысл: сунниты
рассматривались как потенциальные сторонники османов.
______________________

А царь шах Аббас после взятия крепости Гандзак и [101] овладения всей страной пустился
в путь и пошел по направлению к Грузии, в город Тифлис. Взял он с собой оставшиеся
войска и османское население, выжившее после резни в крепости. Обманул их коварными
речами, внушив им /96/ суетную надежду, мол, идите вслед за моей ратью, чтобы
разбойники не нанесли вам какого-либо вреда, а я выделю из своего войска охранный
отряд для вас, чтобы, оберегая и заботясь [о вас], он довел вас до границы вашей страны.

И этаким обманом [шах] повел их с собой и, дойдя до Ахстефского гавара, расположился

станом у реки, в ущелье, называемом Инджайским ущельем. И там он приказал
персидским войскам зарубить всех оставшихся османов и разграбить скарб и имущество,
[полонить] жен и детей их. И все было сделано, как повелел шах.

После этого шах Аббас, двинувшись со всей ратью своей из инджайской земли, пошел в
город Тифлис. С миром вошел и с миром ушел оттуда, ибо между персами и грузинами
существовало соглашение.

Выйдя из Тифлиса, шах направился в Гегамский гавар, и войско царское раскинуло там
стан, а сам шах Аббас остановился в селении Мазра в доме коренного жителя того
селения мелика Шахназара. И был мелик Шахназар родом из армян, и христианин по вере,
ишхан славный и могущественный; он оказал шаху гостеприимство, приличествующее
царю; был он другом, близким человеком царя и пользовался его уважением. Почему и
царь, возвеличив, одарил его почетными и благородными одеяниями, и пожаловал ему
власть мелика того гавара, и пожаловал ему и братьям его другие имения и деревни. И
написал надежный номос, закрепил царской печатью и дал им, дабы вотчина эта
неизменно принадлежала /97/ им и сыновьям их навеки, из поколения в поколение.

И, выступив оттуда, шах двинулся со всем войском своим и достиг Тавриза; дождался,
пока наступил следующий год, который был 1056 годом нашего летосчисления (1607),
затем, собрав все войска свои, пошел на Шамаху и осел под крепостью, окружив и осадив
ее. И, воюя с Шамахой [102] так же, как мы рассказали о Гандже, отнял ее у османов.
Войска османские уничтожил мечом, а семьи и скарб разорил и разграбил. И назначил над
ними властителем Зилфигар-хана, а сам выступил с ратью своей и вернулся в Тавриз. С
наступлением 1057 (1608) года шах направился в город Исфахан.

/98/ ГЛАВА 9

О том, под каким предлогом призвал шах Аббас к себе грузинских царей и коварно
обманул их

Во времена правления царя народа персидского шаха Тахмаспа* очень усилился этот шах,
стал тиранить другие народы, соседствующие с ним, завладел народом грузинским и взял
заложников из царства их: от царя тифлисского, великого Симон-хана, – дочь его и ее
брата, от царя кахетинского, Александра,** – сына его, по имени Константин. Были у
этого царя Александра также двое других сыновей – Давид и Георгий; эти двое оставались
при отце своем Александре. А Константин, отданный заложником персидскому царю
шаху Тахмаспу, остался там, и, вскормленный при /99/ нем, вырос и стал знатным
человеком при царском дворе, ибо его отвратили от христианской веры [и обратили] в
религию лжетворца. Умер шах Тахмасп, сын его, шах Исмаил,*** царствовал полтора
года, но [вскоре] его убили. После него царствовал девять лет брат его – шах
Худабенде.**** После него царствовал сын его – разоритель мира шах Аббас. И
Константин этот во времена шаха Аббаса все еще здравствовал. Когда шах пришел в
Тавриз, Нахичеван и Ереван и подчинил их своей власти, этот Константин находился при
нем.

______________________
* Тахмасп I — персидский шах (1524—1576).
** Александр II (1574—1605) —царь грузинского Кахетинского царства, сын Левана.
Царь Александр, продолжая политику своих предков [еще в начале XVI в. кахетинский
царь Александр I (1476-1511) признал себя вассалом шаха Исмаила], не выходил из
повиновения персидским шахам, направляя всю свою энергию на внутренние дела.
*** Шах Исмаил И, царствовал в 1576—1577 гг.
**** Шах Худабенде (1578—1587) — отец шаха Аббаса I.
______________________

В дни, когда щедрый на коварные замыслы шах Аббас находился под Ереваном и
сражался с османами, бывшими в Ереванской крепости, задумал он привлечь к себе и
царей грузинских, поэтому послал к ним зватаями оставленных ими заложников. Одним
из них был этот самый Константин, [103] которого [шах] послал зватаем к его
собственному отцу, Александру. Упомянутого нами выше Ханиса Тахмасп -Кули,* брата
Атабека, [шах] послал зватаем к тифлисскому царю Георгию.** А царь Георгий, сын
великого Симон-хана, был назначен после захвата Симон-хана царем вместо него. И шах,
послав зватаев к грузинским царям, напомнил им: «Коли вы верны прежним
обязательствам, которые предки наши, договорившись, приняли, то должны потрудиться
и прийти на помощь нам, ибо мы сражаемся с врагом».

______________________
* Ханис Тахмасп-Кули — брат сохметского атабека (так назывался начиная с конца ХV1
в. один из шести крупных сановников Грузинского царства), о нем Аракел рассказывает в
гл. 3, стр. 46.
** Георгий X, сын Симон-хана, царь грузинского Картлийского царства (1601—1606).
______________________

А цари грузинские были /100/ смущены этим, они не хотели выступать. После долгих
размышлений и соображений они обещали выступить, но не добровольно или же по
неведению, а просто потому, что не было у них иного выхода. Ибо они не были
независимы, чтобы суметь противостоять османам и персам, а были немощны и
бессильны, посему и вынуждены были подпасть под власть одного из них. Раньше, во
времена шаха Тахмаспа, они находились под владычеством персов; позже османский
сардар Лала-паша пришел, захватил грузинские города, построил в них крепости,
расположил в крепостях янычаров и вынудил Симон-хана к бегству. Затем другой
османский военачальник, Джафар-паша, пришел, захватил Симон-хана и отправил его к
хондкару в Константинополь, и там Симон-хана и внука его убили.* И по этой причине
грузины оказались независимыми. И вот [теперь] шах требует от них признания
покорности из-за заключенного прежде, во времена предков их, договора. И они задумали
удовлетворить желание [шаха], но не из-за договора, или по неведению, или же доброй
воле своей, а потому, что не было у них иного выхода, [они боялись], как бы шах, окончив
войну с османами, не повернул бы на грузин. [Они решили] задобрить шаха, дабы жить в
мире; и не ведали они, что в дальнейшем его рукою будут истреблены и погублены и сами
они, и народ их.

______________________
* См. прим. 5 к гл. 20.
______________________

Итак, оба царя грузинских – Александр и Георгий – прибыли в Ереван повидать шаха. А
шах с присущей ему /101/ хитростью с великой любовью и почтением принял их, одарил,
воздал почести, чтобы доставить удовольствие им и [всем] [104] взирающим на него, и с
миром продержал их, пока не взял крепость Ереванскую.

А затем благодаря колдовству и чародейскому искусству своему напоил каким-то

смертоносным зельем царя Георгия, чтобы тот спустя несколько дней умер. Некоторое
время царь Георгий даже не подозревал о коварном поступке шаха по отношению к нему.
Вслед за этими событиями шах любезно, с подарками отпустил Георгия домой. И он,
выехав из Еревана, направился в свой город Тифлис и, прожив несколько дней, умер в
соответствии с действиями и желанием шаха. А народ и князья тамошние посадили на
место Георгия сына его, Луарсаба,* в отроческом возрасте. И так, в результате действий
шаха окончились дни царя Георгия.

______________________
* Луарсаб II (1605 — 1604) — картлийский царь, сын царя Георгия X; был посажен на
престол с согласия шаха Аббаса I в. 14-летнем возрасте.
______________________

А царя Александра шах задержал у себя и не отпустил; взяв его с собой, заставлял его
скитаться здесь и там, требовал от него заложников. Поэтому Александр, отчаявшись,
поневоле привел внука своего Теймураза,* еще ребенка, и отдал его в залог шаху. И тогда
шах позволил ему уехать. Александр, отпущенный шахом, отправился восвояси, а внук
его, Теймураз, остался при шахском дворе. И был этот Теймураз сыном Давида, сына
Александра.

______________________
* Теймураз — внук царя Александра II, сын Давида I; впоследствии он унаследовал
кахетинский престол и правил с перерывами с 1606 по 1648 г. Аракел ниже подробно
рассказывает о нем.
______________________

/102/ ГЛАВА 10

Еще один рассказ о предательстве шаха Аббаса, совершенном им по отношению к

грузинскому царю

Вышеупомянутый царь Кахетии Александр отдал свое царство по собственной воле сыну
своему Давиду, и Давид управлял царством. А другой сын Александра, Георгий,
разгневался и убил своего брата Давида, чтобы самому стать царем. Но отец их,
Александр, был еще жив и не отдал царства Георгию, а сам занял [престол] и правил
царством.
В это время коварный, [поднаторевший] на злых уловках шах Аббас задумал новые
способы ниспровержения христиан [105] и возбуждения раздора в их царстве. Призвал он
пред очи свои вышеупомянутого вероотступника Константина, сына Александра,
находившегося при нем, и заговорил, к его радости, с ним по душам, соответственно
желаниям его, и сказал ему: «Возьми с собой /103/ сколько нужно воинов из нашего
войска – я их предоставляю тебе – и возвращайся к себе на родину, найди способ убить
отца своего Александра и брата Георгия, с тем чтобы стать царем вместо отца своего и
править царством отцов своих. Но пока как при наших, так и там, среди грузин, не говори
о причине отъезда: мол, еду на родину, чтобы там остаться, а отговаривайся следующей
мнимой причиной и тверди об этом каждому: мол, посылает меня шах с этим войском в
поход на Шамаху, чтобы взять ее. А по прибытии на родину ты сделаешь то, что тебе
удастся: убьешь отца и брата своего или же возьмешь Шамаху».

И вот, получив такое поручение, змея подколодная (Константин), выступив с войском,

направился в Кахетию, к отцу своему Александру. Но в тот раз он не смог осуществить
своих козней, ибо при виде неправедных дел его подозрение запало в душу грузин, и
посему он в то время скрыл сокровенную тайну души своей. И чтобы показать себя
прямым и бесхитростным и угодить грузинам, он взял с собой из грузин-ратников отца
большое войско и, выступив, пошел на Шамаху. А грузины очень хотели погибели его,
поэтому во время сражения воздерживались и не сражались самоотверженно, [надеясь],
что в этом сражении придет к нему погибель от руки османов. А коварный Константин
понял в глубине души положение вещей и знал также, что с персидскими войсками не
сможет победить войска османов, и покуда войска сражались /104/ с османами, бросил,
оставил поле боя и убежал прямо в Персию, явился к шаху. И османы, окружив
оставшиеся войска персидские, дотла уничтожили их, разграбили все добро его
(Константина).

Шах вторично дал Константину войско – около 30 тысяч [человек] – и вторично послал
его на родину с тем же намерением. И когда Константин достиг родины своей,
притворился, будто сожалеет о вероотступничестве и хочет снова вернуться [106] [в лоно]
христианства, поэтому, как человек благочестивый, от всего сердца пожелал
постранствовать по церквам и монастырям грузинским. И таким образом он собрал
множество церковной утвари, крестов, сосудов, кадильниц и другого, что пожелал, а затем
всю утварь уничтожил и раздарил [в качестве] жалованья персидским войскам,
пришедшим вместе с ним. Увидев это, грузины были глубоко уязвлены в сердце и хотели
сейчас же лишить его жизни и, посоветовавшись с отцом его Александром, [решили]
убить его, но Александр откладывал это дело и все еще размышлял об исходе выполнения
[задуманного]. И пока Александр раздумывал, этот замысел стал известен Константину, и
Константин поспешил предупредить их и убил отца своего Александра и брата своего
Георгия, захватил власть в свои руки и завладел страной.

После этого Константин снова собрал рать свою и [рать] страны народа грузинского и,
выступив с ними, пошел на город Шамаху. Когда прошли путь нескольких дней,
грузинские войска, сговорившиеся по пути, напали на Константина и, разрубив его на
части, /105/ растерзали и искоренили зло со света. А пришедшие вместе с Константином
войска персидские, разгневанные этим, хотели начать войну с грузинскими войсками.
[Тогда] грузинские воины показали письменную грамоту, якобы посланную шахом к ним,
[с приказом] сделать это; тем самым грузины ответили, мол, сделано это по приказу шаха.
И потому сторона персидская притихла и не стала воевать, и, расставшись друг с другом и
рассеявшись, [они] пошли восвояси к своему народу. И было первое и второе нашествие и
гибель Константина в 1054 году нашего летосчисления [1605].
Власть в Кахетинском царстве взяла в свои руки невестка Александра, жена Давида, и
[случилось] это по двум причинам. Во-первых, потому, что так пожелала знать страны,
ибо была она женой Давида, которому Александр поручил царство [свое]. И, во-вторых,
потому, что она была матерью Теймураза, оставшегося наследником царства; и должна
была она хранить как завет царство сына своего Теймураза, [107] все еще находившегося
в качестве заложника при шахе. Как мы выше отметили, после взятия креп ости Ганджи
шах послал Теймураза в Кахетию и он, приехав, царствовал вместо предков своих.

А причина, по которой послали Теймураза в Кахетию, следующая: когда шах Аббас

всяческими уловками дал убить деда Теймураза с тремя сыновьями их же (грузин)
руками, осталось место их незанятым, наследником же престола был Теймураз,
пребывавший заложником при шахе, поэтому [шах] и послал его. А также потому, что
шах прекрасно знал, что, если он пошлет властителем Кахетии [кого-либо] из персов,
знать кахетинская [его] не примет, а посему он послал Теймураза.

/106/ ГЛАВА 11

История и причины разорения страны грузин и смерти царя их, Луарсаба, от руки
шаха Аббаса первого

Когда грузинский царь Георгий вернулся из Еревана в Тифлис, он [долго] не прожил, а

вскоре умер, поскольку, как мы выше рассказали, шах Аббас отравил его. И князья
грузинские определили на его место царем сына его в отроческом возрасте. И имя его
было Луарсаб.

И случилось так, что по приказу этого царя Луарсаба в городе Тифлисе был назначен на
должность моурава* (который нынче называется даругой) некий муж; и был муж,
назначенный моуравом, велеречив и проницателен, сведущ в своем деле, а также исполин
по росту и весьма храбрый. Был он воинственный и непобедимый /107/ ратник: к какой бы
стороне ни присоединялся – побеждал другую, противную сторону. И, скосив полчища
противников, подобно траве, покрывал ими поле [брани]. Храбрость его в дальнейшем
много раз будет упоминаться, и оттуда ты узнаешь правду. Этот самый Моурав не был
благородного происхождения и не был сыном [108] князя или же [отпрыском] знатного
рода, а [был он выходец] из простого и низкого рода, который народ грузинский называет
глехи. Была у этого Моурава сестра – юная дева, прелестная и красивая, пригожая и
статная, стройная и высокая.

______________________
* Моурав, правильнее моурави (груз.), — феодальный правитель (деревни, города,
области, страны). По отношению к Георгию Саакадзе слово моурави применяется и как
имя собственное. Аракел Даврижеци, уделяющий Георгию Саакадзе так много места, ни
разу не упоминает его имени, как будто он и не знает его. Георгий Саакадзе, его отец и
братья достигли высокого положения при дворе, хотя и не были тавадами. Они были и не
глехи, как пишет Аракел, а азнауры — представители дворянского сословия, хотя и не
высшего.
______________________

Царь Луарсаб рос и достиг пятнадцатилетнего возраста, [немного] более или менее
шестнадцати лет; [возраста], когда пробуждаются желания и волнения и властвуют,
подчиняя себе все.
В эту пору царю Луарсабу понравилась сестра Моурава: он полюбил ее исступленной
страстью и тайно с нею развлекался; но они не совокуплялись, а были девственны оба – и
Луарсаб и девушка. И хотя это дело некоторое время оставалось тайной – потом
открылось, ибо, как велит господь, «нет ничего сокровенного, что не открылось бы»
(Матф., 10, 26). Позже весть об этом достигла ушей Моурава: какие-то завистники и
ненавистники Моурава, исчадия зла и возбудители гнева, упомянули об этом при Моураве
и попрекали его, оттого Моурав огорчился до глубины души, со скорбью в сердце просил
смерти себе и не находил ее. После долгих сетований, – а сетовал Моурав тайно –
заговорил он явно и смело перед всеми /108/ и заявил, что я, мол, убью Луарсаба, ибо не
могу перенести попреков, которые мне бросают в лицо, так как стал я постыдной притчей
в стране. А князья и приближенные царя Луарсаба, услыхав эти слова Моурава и
испугавшись, стали избегать его, ибо знали, что он может претворить в дело то, что сказал
на словах. Поэтому в удобный и подходящий час смиренно и убедительно умоляли
Луарсаба бросить затею эту, вовсе не подобающую царскому званию; а также [передали]
ему угрозы Моурава, [которые], возможно, будут претворены в жизнь. На долгие уговоры
своих друзей Луарсаб ответил: «Не могу я отказаться от этой девы, ибо люблю ее всей
душой, но раз вы так говорите и так как вы сами прекрасно знаете, что у меня не было
жены, [109] а у нее – мужа, то сосватайте ее, как полагается по закону, мне в жены,
обручите нас, сыграйте свадьбу, тогда недовольство оставит вас».

Князья, а также и сам Моурав согласились с этим предложением Луарсаба и,

обрадовавшись, воздали хвалу господу за то, что он устранил ссору. И на основании этих
слов сосватали девушку в жены Луарсабу. А брат девушки, Моурав, очень обрадовался
этому и был признателен Луарсабу, называл себя рабом и слугой его, дескать, «себя и
жизнь свою отдам за дело и повеления его, так как он не только не презрел безродность
мою – ведь меня называли сыном глеха, но так благоволит ко мне, что сестру мою берет в
жены и царицы себе».

А упрямому, высокомерному и гордому племени грузинскому, /109/ которое считается с

родословной и происхождением предков и расследует [их], не понравилось это. Женам
князей, вельмож и тавадов, бывшим прежде дочерьми дворян, а ныне – женами и
матерями князей, а вместе с ними и кое-каким мужчинам вовсе не понравилось [это], и
они не согласились на [этот брак]. Знатные женщины говорили своим мужьям и
сыновьям: «Ужели подобает нам, дочерям таких-то дворян и женам и матерям таких-то
князей, пойти на поклон и поздравлять ту, кто является дочерью какого-то глеха –
крестьянина. И если убедите царя отказаться от этого намерения и взять себе жену из
дочерей царских – хорошо, а если нет – мы не желаем идти на поклон и [приносить]
поздравления какой-то дочери глеха, ибо нам это трудно; и если хотите – откажитесь от
нас, жен своих, и берите других жен». Эти смятение и раздор, крамола великая и
непримиримая в народе грузинском продолжались много дней. И как ни старалась группа
сторонников, не могла убедить группу противников, потому, будучи в затруднении,
сторонники мира поклонились в ноги Луарсабу, умоляли его как-нибудь мирно разрешить
[спор]. А царь был тоже в затруднении и сказал им: «[Делайте] как знаете». Князья
послали [людей] в страну [князей] Дадиани* и сосватали дочь царя Дадиани в жены
Луарсабу. Поэтому Луарсаб отказался от сестры Моурава. [110]

______________________
* Имеется в виду Мегрелия — Колхида древних. Дадиани были владетельными князьями
Мегрелии.
______________________
В Моурава и без того прежде вселен был демон, а нынче этот демон, вселившись в
Моурава, присоединил к себе семерых, еще более злых демонов. И эти последние были
злее /110/ первого. Поэтому он ржал, как конь боевой, рыкал, как лев, как дракон
огнедышащий, изрыгал [пламя] на Луарсаба и хотел убить его по двум причинам: во-
первых, из-за прежнего позора сестры своей, и, во-вторых, из-за последнего унижения ее.
И так он всячески старался найти способ убить Луарсаба.

А приближенные – князья и сострадатели-доброжелатели – берегли, блюли Луарсаба и

предупреждали его, чтобы он остерегался Моурава. А также увещевали его убить
Моурава. И вот князья и Луарсаб порешили меж собой убить Моурава. С этим
намерением как-то во время пьяного веселья сильно подпоили Моурава, дабы хоть
немного обессилить его, чтобы легче было убить. Когда наступил [назначенный] час, царь
вышел вон; те из князей, что знали, тоже вышли по одному и позвали к Луарсабу какого-
то палача, чтобы Луарсаб приказал ему войти и убить Моурава. Когда [Луарсаб] говорил с
палачом, один из слуг Моурава – скороход, идущий впереди него, которого называют
шатром, – услышал; подобно птице, влетел он в покои, где находился Моурав, и сказал
ему: «Вот идут убить тебя, ибо так повелел царь».

И когда Моурав услышал это, от сильного страха хмель покинул его, будто он вовсе и не
был никогда пьян. Сидел он тогда распоясанный, с непокрытой головой, и в спешке, как
был, босой и распоясанный, с непокрытой головой, вскочив с места, ринулся в конюшню
царскую /111/ (ибо находилась она близко), где стояли связанными дворцовые кони. И так
как Моурав по собственному опыту знал, который из коней был быстрее и стремительнее
[всех], бросил узду в рот коню, там же в конюшне сел на него и с одной лишь уздечкой,
без седла, боясь, как бы, поймав, не убили его, вскочил на коня, вылетел из конюшни и,
ослабив уздечку, пришпорил коня, чтобы тот ускакал вместе с ним. А крылатый конь тот,
как птица поднебесная, ускакал вместе с ним, будто шел он не по земле, а по воздуху. И
хотя многие из воинов Луарсаба [111] вскочили на коней и бросились в погоню, никому
из них не удалось настигнуть [Моурава], за исключением двоих. А Моурав убедил их
остановиться и обождать минуту; когда преследователи остановились, Моурав начал
молить их оставить его и позволить уйти, и столько уговаривал он, пока не заронил
жалость и милосердие в их душу, и они, [вместо того чтобы] схватить, отпустили его. И
он направился в город Тифлис; ночью вошел [в город] и той же ночью вышел, взяв с
собой какого-то толмача, ибо сам он не знал иноплеменного языка. Отправился в
Ахстефский гавар к султану Казаха, правившему в этом гаваре, рассказал ему обо всех
событиях и попросил переправить его к шаху Аббасу. И они, полные неописуемой
радости, снарядили множество своих людей и, пустившись в путь, привели к шаху,
который находился в то время в местечке, называемом Кызлагач, что в области
Шамахинской.

И казахские воины привели Моурава, представили шаху Аббасу. Шах заговорил с

Моуравом, спросил его, кто он, откуда и почему /112/ [приехал к нему], и Моурав на все
вопросы отвечал как и следовало. И сказал: «Если примешь меня под покровительство
твоего величества, на службу к себе, во многих делах и вещах я окажусь полезным тебе».
Шах с войском своим пробыл там некоторое время, а затем, двинувшись оттуда к
Исфахану, взял с собой и Моурава, и, медленно продвигаясь вперед, достигли они
Исфахана. И шах, как только улучал минуту, говорил с Моуравом и справлялся у него о
состоянии страны и народа грузинского, о мощи страны и мудрости царей и князей, о
количестве населения и храбрости войск и обо всем ином, о чем желал. И так жили они в
Исфахане. Прошел тот год, и наступил второй год, и сказал шах Моураву: «Прошло уже
много дней, какой же мы придумаем повод, чтобы по этому поводу, собрав войско,
выступить против народа грузинского?».
Моурав всячески хотел отомстить Луарсабу за обесчещение и унижение сестры; и по
какой причине сам он явился сюда, соответственно этому и заговорил. Он поклонился
шаху Аббасу и сказал: «Есть у Луарсаба сестра-принцесса, юная [112] дева, прелестная и
красивая, достойная во всех отношениях; она достойна, чтобы владел ею никто иной,
кроме тебя, господин мой государь; так посватай ее в жены себе, а когда приедет сюда
дева эта, потребуй также и мать ее, [будто] ради девушки; и когда при едет мать – задержи
ее здесь из-за девушки; [при помощи] их тебе нетрудно будет захватить Луарсаба и убить.
Итак, /113/ если замысел сей осуществится так – хорошо, это удобно и легко, а если не
послушают и не отдадут тебе девушку, тогда отказ их будет для тебя поводом
выступления против них».

А непременный угодник сатаны, этот второй Сабюрос, шах Аббас, получив такой совет от
Моурава, написал Луарсабу и матери его послание, полное любви и почтения,
относительно сестры Луарсаба, содержащее на словах жизнь, а на деле – призыв к смерти.
И суть послания была следующая:

«Мы искренне желаем, чтобы наше и ваше царства были твердыми и непоколебимыми во
имя любви и согласия двух народов – персидского и грузинского; и управление всеми
князьями и землями в этой части поручим вам, чтобы вы пеклись и правили как царь в
северной части, а мы будем печься обо всех иных частях. И символом и причиной этого
соглашения будет то, что деву – дочь свою вы приведете ко мне. Во-первых, чтобы она
стала символом исполнения этого дела и союзом, связующим два народа, во-вторых,
чтобы стала она царицей и государыней всего народа арийского». И вот письмо,
написанное по такому образцу, [шах] послал в страну грузин, в город Тифлис, Луарсабу и
его матери.

Когда [последние] прочли послание это, поняли, что содержание письма – предательство
по наущению и вражде Моурава. Они не пожелали ни сами явиться, ни девушку отдать. И
ответила /114/ мать Луарсаба: «Когда ты был в сражении под Ереваном, то призвал нас к
себе по дружбе, и мы с открытой душой пришли к тебе, как к искреннему другу и царю, а
ты поступил с нами по-вражески, ибо отравил зельем мужа моего и опозорил меня; и
теперь мы, увидевши подобные деяния твои, как решимся еще раз приехать к тебе? И если
ты, как говоришь, действительно желаешь укрепления [113] [союза] и спокойствия нашего
– не притесняй нас, не тревожь и не нарушай спокойствия нашего, оставь нас в покое, ибо
этого маленького княжества нашего нам достаточно для удовлетворения наших
потребностей; будь здоров».

Ответ этот был доставлен шаху Аббасу, пока тот еще находился в Исфахане, где они с
Моуравом целыми днями размышляли и обдумывали [способы] разорения страны грузин
и низвержения царства их. Повеление, написанное шахом раньше, он дважды и трижды
повторил и послал Луарсабу и матери его, дабы заполучить Луарсаба, мать [его] или
сестру. Но ему это не удалось.

После того как посланники трижды отправлялись и возвращались и когда [Луарсаб, сестра
его и мать] не явились, шах обратился к стране грузин и, собрав войско свое, двинулся из
Исфахана, имея при себе советником коварного и всеразрушающего Моурава. Выступив
из Исфахана, двигаясь спокойно и медленно, они достигли земли Карабахской, города
Ганджи, и, расположившись там, переждали лето. И говорил шах Моураву: «Уже прошло
много времени, когда же /115/ ты поведешь нас в Грузию?» И отвечал Моурав: «Потерпи
еще, ибо сейчас не время; а когда наступит время, я сам напомню тебе и мы направимся
туда». Моурав говорил, что не время, дабы лето прошло, наступила зима и деревья в лесах
оголились, чтобы войскам персидским легко было бы продвигаться на конях и войти в
страну грузин. А также чтобы убежавшее, укрывшееся и укрепившееся в твердынях,
пещерах и труднодоступных местах страны население грузинское, [вынуждаемое]
суровым зимним морозом и снегом, изнуренное голодом и иными нуждами, будучи не в
состоянии терпеть холод и оставаться в укреплениях, вернулось бы на свои [прежние]
места жительства, удобные для передвижения коней, дабы легко было персидским
войскам – захватчикам и разрушителям – продвигаться на конях и грабить их. И в конце
концов все претворилось в жизнь так, как он заранее задумал.

А грузины, услыхав о походе шаха к ним, стали искать [114] выхода из положения и
решили заключить союз между двумя царями – Луарсабом, владетелем Тифлиса и
Картлии, и Теймуразом, владетелем Кахетии и Греми, – чтобы они, взаимно помогая друг
другу, сумели бы противостоять персам. Поэтому Луарсаб и приближенные его послали в
Кахетию и пригласили Теймураза в Тифлис для [заключения] соглашения. А Теймураз,
много раз испытавший вред разъединения и разлада и неоднократно познавший горе и
вражду, причиненные персами, желал союза всем сердцем. Поэтому, собравшись, приехал
он в Тифлис. Приезд его был /116/ радостью несказанной для Луарсаба и его
приближенных. И дали они обет, [и заключили] соглашение быть единодушными и
дружными, жертвовать собой друг ради друга и умереть во имя Христа.

В те дни, когда Теймураз прибыл в Тифлис, лазутчики шаха, вернувшись, сообщили шаху
Аббасу весть о том, что слышали и видели. И добровольный угодник падшего Люцифера
– шах Аббас, воодушевленный последним, задумал новые способы разрушения и раздора
в христианском царстве. Поэтому, пока он находился вместе с войском своим в городе
Гандже, начал и отсюда посылать письма, [полные] лести и обмана. Как раньше из
Исфахана, так сейчас отсюда [писал письма], которые содержали на словах привет,
любовь и мир, а на деле – лесть, обман и коварство, чтобы заполучить хотя бы одного из
троих: Луарсаба, мать его или сестру. Но не смог.

И новый замысел его был таков: чтобы вместе с грамотой повеления, которую он открыто
посылал, написать еще тайные письма отдельно Луарсабу и Теймуразу с сокровенными и
коварными намерениями. Луарсабу он писал, мол, «не доверяй Теймуразу и не
соглашайся с ним, ибо он твой враг и хочет [под покровом] дружбы обмануть и убить тебя
и овладеть страной твоей, – таково его намерение, сообщенное мне. Ты сам, пока он не
убил тебя, поторопись убить его, дабы владеть и своей и его страной, а я тебе помогу, если
тебе понадобятся войска или деньги, ибо я согласен, /117/ чтобы ты овладел страной его».
Точно такое же [письмо] по тому [115] же образцу написал он Теймуразу тайно от
Луарсаба: «Убей Луарсаба и ты будешь владеть обеими странами». Трижды посылал он
им эти послания – и тайные и явные. Но Луарсаб и мать его ни сами не пошли, ни
девушку не отправили.

Тайные послания друг о друге Теймураз и Луарсаб, спрятав, держали при себе, стараясь
узнать, где правда и где ложь. И благодаря попечению бога оба царя сообщили эту тайну
друг другу, а также показали письма, посланные им шахом. Увидев [письма], они
доподлинно узнали о вражде шаха к ним. И вместо вражды утвердили нерушимую любовь
и нерасторжимую дружбу между собой. И Луарсаб, так как прежняя жена Теймураза
умерла, отдал ему в жены свою сестру, которой домогался шах. Сыграли там же свадьбу
Теймураза и сестры Луарсаба, чье имя было Пари.* После свадьбы Теймураз и Луарсаб
отправились в Мцхету,** [где находится] престол и патриархия их, и [там] вторично
поклялись жить в мире и согласии и воевать с персами.

______________________
* Сестру Луарсаба П звали Хорешам. Она была посватана за сына могущественного
арагвского эристава Нугзара, на дочери которого был женат Георгий Саакадзе. Из
политических соображений Луарсаб выдал сестру свою за овдовевшего кахетинского царя
Теймураза. Оскорбленный Нугзар и его опальный зять отправились в Иран и стали
служить шаху Аббасу I.
** Мцхета — один из древнейших городов Грузии, ее первоначальная столица. Позднее
Мцхета стала резиденцией главы грузинской церкви.
______________________

После того как произошло все это, посланцы персидские, прибывшие открыто, и
лазутчики, [прибывшие] тайно, уехав, рассказали шаху, и тот был глубоко уязвлен, ибо
столько раз он просил [дать ему] эту девушку и пришел с таким большим войском ради
нее – ему ее не отдали, а отдали Теймуразу. /118/ Призвал он Моурава и говорит ему: «Ты
привел меня со всем войском сюда, а девушку, о которой ты говорил, отдали, как видишь,
не мне, а врагу моему, который едва ли сравнится с моими слугами. Тем самым ты сделал
меня шутом и посмешищем перед всем миром и, если не введешь меня в страну грузин и
не завоюешь для меня страну их, так и знай – в живых не останешься, а тело твое будет
разрублено на части». И Моурав ответил: «Если я не поведу тебя в ту страну, ты так и
сделаешь, а что ты сделаешь, если поведу?» И говорит ему шах: «Ты станешь настоящим
главой всех моих советников и знатных нахараров и будешь предпочитаемым и самым
главным над ними».

По совету Моурава ждали до декабря месяца, до Великих праздников,* пока наступила

зимняя пора, закрепчал [116] мороз и выпавший снег покрыл вершины гор и [перекрыл]
пути побега. И скрывавшиеся в укреплениях люди, вынуждаемые холодом, спустились в
деревни и села; листья с деревьев опали, так что все вокруг стало хорошо
просматриваться. Тогда Моурав сказал шаху: «Вот теперь пойдем в страну грузин, ибо
уже пора». И, двинувшись из города Гандзака, пришли они на границу Кахетии, страны
Теймураза. Дорога, ведшая в Кахетию, шла по ущелью, лишь переправившись через
которое можно было вступить в страну, и было оно узким, тесным и труднопроходимым,
а по обе стороны ущелья – высокие и каменистые скалы, кустарники и густые леса, через
которые ни человек, ни конь не могли /119/ пройти. Теймураз и Луарсаб с большим
войском прибыли, заняли выход из ущелья и возвели прочные стены из камня и дерева, а
[за оградой] подготовили место для сражения, откуда они, оставаясь внутри, сражались бы
с врагами, находящимися за [стеной].

______________________
* Великие праздники—так называются некоторые праздники, широко отмечаемые
христианской церковью (рождество богородицы, воздвижение креста, рождество
Христово, богоявление, или крещение, сретение, преображение). У грузин (как и у всех
православных) на декабрь приходится великий праздник — рождество Христово (25
декабря).
______________________

Персидское же войско расположилось в открытой местности напротив ущелья. Как только

[персы] увидели, что грузины заняли проход, их охватило отчаяние и смятение. И шах
снова призвал Моурава и стал угрожать ему смертью, но Моурав и сам не знал, что
делать. Спустя два дня Моурав сказал шаху: «Подумав, я нашел в одном месте дорогу, но
она проходит на расстоянии двухдневного пути отсюда, и нужны [еще] люди с топорами,
лопатами и молотами, чтобы вырубить лес и превратить труднопроходимые места в
легкопроходимые». Шах, как только услышал это, возликовал и приказал войскам своим
взять множество топоров, лопат и иных орудий, пойти куда нужно и прорубить дорогу; и
они, отправившись, вырубили лес, сделали удобными труднопроходимые места и открыли
дорогу и, прибыв, сообщили шаху, мол, выполнено то, что ты приказал. И шах приказал
рати своей, чтобы, как до этого составлены, разбиты и воздвигнуты были шатры, [где
находились] верблюды и тягловый скот, орту-базарчи и все остальное, все так и осталось
бы на своих местах, дабы грузины думали, что персидские войска все еще находятся там.
[117]

Лишь боевые части персидские (В тексте –“– т.е. части непосредственно участвовавшие в
сражении; меж тем как обоз, шатры, животные и т.д. остались на месте) со своим военным
снаряжением и конями должны были, снявшись, неслышно и тайно продвинуться и по
открытой дороге вступить в Кахетию. Ратные войска персидские выступили /120/ и,
продвигаясь по вновь открытой дороге, вступили в страну Теймураза, добрались до
деревень и сел и стали безжалостно избивать грузинское население. А Теймураз и
Луарсаб, находившиеся вместе с войском грузинским у входа в ущелье, не знали о
действиях персов, пока неожиданно не увидели человека, раненного, окровавленного с
головы до ног, который, спасаясь от персов, явился [в качестве] скорбного вестника,
[чтобы сообщить] о нашествии персов и вступлении их в Грузию. Услышав это, Теймураз,
Луарсаб и все, кто был с ними, опешили и не могли ничего предпринять: ни ув езти
имущество и пожитки, ни сделать что-либо иное. Каждый из них, взяв с собой семью
свою и самых близких, еле-еле успев оседлать по одной лошади, в панике и тревоге
спешили убежать, дабы не попасть в руки персов. Вот по этой причине Теймураз и
Луарсаб, убежав оттуда, попали в Тифлис и оттуда – в Гори, но и там они не смогли
остаться, а по Колбайской дороге перешли гору Кавказ, т. е. Эальбуз, и направились в
страну Пашиачух. Ибо мать Луарсаба была дочерью пашиачухского царя, поэтому
Теймураз с женой своей и Луарсаб с матерью своей и другие [члены] семей их, убежав в
Пашиачух, спаслись от персов.

Войска персидские, пришедшие с другой стороны, вошли в страну Теймураза, дошли до

входа в закрытое грузинами ущелье, разрушили ограду и открыли широкую и просторную
дорогу, по которой прошла персидская рать и вошла в страну Теймураза, /121/
расположилась там станом, пробыла дней пятьдесят и не выходила из страны. И что
натворили они в течение дней, проведенных там, – ни уста не в состоянии рассказать, ни
язык – выговорить, ты сам представь себе и [118] пойми. Сколько невинных людей из
христиан было заколото мечами и ранено либо вовсе убито! Невинных угнали в плен и
обесчестили, [их] имущество и добро разграбили, а строения подожгли, предали огню и
разрушили и церкви разорили, ниспровергли святые алтари и святые Знамения крестов. И
пленных держали у себя в стране и мучили их холодом и наготой, голодом и жаждой и
многими другими способами.

Шах Аббас, вступив в Кахетию, увидел, что Теймураз и Луарсаб убежали, а страна и
народ остались в его руках. Тогда он, искушенный в коварных помыслах, пустил в ход
новые всеразрушающие козни: приказал послать во все гавары и селения Кахетии
глашатаев, чтобы они разъезжали в течение многих дней и громогласно возвещали, мол:
«[Таков] приказ могущественного, миролюбивого и миросозидающего государя шаха
Аббаса, чтобы все население Кахетии – как князья, так и всадники, ремесленники,
простой люд и все, кто, уйдя, укрепился в горах и лесах, в крепостях и иных твердынях, –
вернулось и пришло на свои места, в свои обиталища; пребывало в мире, и не страшилось,
не боялось войска персидского, ибо царь приказал им не притеснять и не обижать никого
из обитателей страны, покорных шаху, тех, что стали шахисеванами; чтобы не было
[нанесено] им /122/ никакого вреда и чтобы пребывали они в мире. А против тех, кто,
упорствуя, не повинуется приказу царя, царь пошлет многочисленные войска, которые,
захватив, разорят укрепления их, самих их убьют, семьи захватят в плен, имущество
разграбят. Итак, выходите из укреплений и покоритесь, станьте шахисеванами и
пребывайте в мире. И кто из князей и знатных людей раньше придет, тем царь дарует
славу, почет, множество подарков и княжеский сан».

А жители Кахетии, услыхав слова, которые объявляли глашатаи, одни, обманувшись,

поверили, пришли и стали шахисеванами, другие в страхе перед смертью и пленением
пришли и стали шахисеванами, третьи пришли и стали шахисеванами, так как много дней
пробыли там, в стране персов, и уже отчаялись. А иные, увидев, что [персы] захватывают
одну крепость за другой, вырезают и полонят обитателей [119] крепостей, испугались и
ужаснулись, как бы и с ними не случилось то же самое, поэтому вышли из укреплений,
пришли и стали шахисеванами.

И еще шах приказал, чтобы тех, кто стал шахисеванами, поселили повсюду в селениях и
[иных] местах и беседовали с ними, ободряя и утешая великой добротой, и чтобы персы
записали на бумаге имена мужчин и женщин, сыновей и дочерей и всех [членов] семей их
и хранили при себе. А также повсюду приставили к ним стражу из воинов персидских,
/123/ чтобы никто из них не убежал бы никуда. Но их самих обманывали и говорили:
«Приставили к вам стражу, чтобы никто из персов вас не притеснял или не разграбил
имущество ваше». И со всеми теми, кто пришел и стал шахисеваном, поступали так, как
мы рассказали.

Что же касается тех, что не пришли, а остались в своих укреплениях, – персы выступили
против их укреплений и много дней подряд всячески воевали с ними, пока, победив, не
захватили и, предав мечу, не стали безжалостно убивать, будто, по свидетельству господа,
считали это благоговением перед богом (В тексте –“– . Очевидно, имеется в виду
следующее место из Библии “...благоволение к богу - начало разумения (Притчи
Соломоновы I, 7)). Затем разграбили их, разорили имущество и скарб, заполонили
оставшихся жен и детей, привели их в свой стан. И, как я уже сказал, после
пятидесятидневного их пребывания [там] не осталось ни одного незанятого укрепления
либо места, которое не разорили; они опустошили дотла и осквернили изобильные,
плодородные и густонаселенные земли Кахетии и Греми.

Шах приказал утварь, кресты и священные чаши, Евангелия, ладанницы, ризы и иные
сосуды и святыни церквей Кахетии и Греми, великолепные и драгоценные, искусно
украшенные благородными каменьями и жемчугами, не уничтожать, а повезти в город
Исфахан и сдать в царскую казну. И по сей день остается все это там, в казне, о чем
свидетельствуют многие из наших армян, видевшие эти святыни. [120] И еще увезли туда
вместе с другими святынями и нешитую одежду Христову, /124/ что находится [поныне] в
той же казне города Исфахана, и до сих пор перед ней ставят лампаду. Нам рассказывали
об этом [люди], которые видели своими глазами, и им можно доверять.

После неоднократных грабежей страны той шах, двинувшись оттуда и подойдя к границе
между двумя странами – Кахетией и Картлией, обосновался там. И приказал своим
войскам не притеснять и не обижать никого из жителей Картлии, а если войскам
персидским понадобится что-либо или будет нужда в людях и скоте – пусть приобретают
это за деньги у жителей гавара и платят цену соответственно желанию продавца. А еще
приказал шах выйти глашатаям и разъезжать по всем гаварам Картлии, кричать и
возвещать, мол: «Великий и миросозидающий царь шах Аббас повелел, чтобы Картлия со
всем своим населением – князьями и простым людом – жила в мире и спокойствии, а все,
кто поднялись в крепости и укрепления в страхе перед войсками персидскими, пусть
отныне не боятся и не опасаются ничего, а пусть спускаются в свои жилища и пребывают
при деле своем и занятиях, и да будет любовь, и мир, и общение между народами
персидским и грузинским. И так как Картлию я признаю своей страной, то ради себя и
ради царя Луарсаба я не разорю ее, ибо его считаю сыном, братом и другом своим. И как
только он вернется, я верну ему родину, а сам отправлюсь восвояси. Так вот, коли
пожелает царь Луарсаб и придет – так и сделаю, а если не придет – вот Моурав, он родом
из Картлии и [выходец] из народа грузинского, и сейчас он при нас. Картлию я отдам
Моураву, а сам вернусь к себе в страну».

/125/ И еще шах поручил Моураву послать и своих слуг во все концы страны, чтобы и они
то же самое говорили всем жителям гаваров, дабы убедить их. Внушив суетную и
коварную надежду, он обманул и Моурава, сказав: «Придет Луарсаб или не придет –
власть в Картлии я вручу тебе». [Он велел] и слугам Моурава то же самое говорить в
народе. И так ложными и коварными речами были обмануты все жители, [121] так что не
войной и не беспорядками, а полюбовно и мирно уговорили всех жителей и вынудили их
спуститься из укреплений и поселиться в деревнях. Откуда и восполнялись нужды стана
персидского в людях и скоте, и ничего не опасались персидские войска, а пребывали в
мире и спокойствии во всех отношениях.

Однако жители Картлии боялись: а вдруг Луарсаб не вернется и, мстя за это, шах
прикажет войскам своим разграбить и заполонить страну, подвластную Луарсабу. То же
самое говорили им и персидские воины и еще говорили: «Давайте, вы тоже запишитесь
шахисеванами, чтобы вас не взяли в плен, подобно жителям Кахетии, где [лишь] те, кто
записался шахисеванами, не были угнаны в плен». По этой причине многие из Картлии
пришли и записались в шахисеваны. Персы записывали в списки имена тех, кто
становился шахисеваном, и всего его семейства и держали [списки] при себе. И тех, кто в
надежде на великое благо и мир записались шахисеванами, поселяли повсюду. /126/ И
шах, пока оставался на границе между двумя странами, задумал еще одну, новую уловку:
одного из своих советников, крупнейшего князя и известного нахарара по имени Сару-
ходжа, назначил посланцем мира и с письмом, полным любви, послал его в Пашиачух к
Луарсабу. Содержание послания было таково: «Царь арийский* шах Аббас с великой
любовью шлет привет царю грузинскому Луарсабу; много раз мы писали тебе с любовью
и высказывали дружбу свою сердечную к тебе, но ты не внимал и не верил речам нашим.
Так вот на деле узнай и поверь: как видишь, страну Теймураза я разорил, а твою оставил
целой и невредимой для тебя и жду твоего прибытия. Итак, не мешкая, приезжай, не
слушай глупых и бестолковых увещевателей и не лишай себя царства своего, ибо нет в
сердце моем злобы и коварства по отношению к тебе, так как ты никакого вреда мне не
причинил. А прихода твоего я домогаюсь, так как хочу, чтобы, как при предках наших
было согласие между двумя народами, так и в наше время было. Всю северную часть, что
по сю сторону реки Ерасх, мы отдадим тебе, чтобы ты был главой и повелителем [122] над
всеми князьями этих земель и оберегал эти земли, а мы спокойно оберегали бы другие
земли и противостояли врагу. Будь здоров». Написав это письмо, отдал его Сару-ходже, а
устно поручил ему [претворить в жизнь] много других дел и коварных козней,
накопившихся у него в душе, дабы [тот] как-нибудь уговорил Луарсаба явиться к /127/
шаху. А Сару-ходжа, поехав в Пашиачух и представ перед Луарсабом, передал привет и
письмо. Когда прочли письмо, поняли, что все слова – обман, и не поверили ему – как
Луарсаб, так мать, сестра [его] и Теймураз. Хотя Сару-ходжа много дней и на все лады
увещевал Луарсаба, однако они не поверили.

______________________
* Арии (санскр. агуа, т. е. «верный») — индо-иранские племена, от которых произошли
иранцы (персы). Самоназвание этих племен агуа дало, в частности, название Arjana —
Иран.
______________________
Спустя несколько дней они ответили на слова шаха следующим образом: «Ежели то, что
ты написал, правда и ты действительно хочешь, чтобы была дружба между нами, то пусть
знаком любви твоей и мира будет то, чтобы ты оставил целой и невредимой страну нашу
и народ наш остался бы повсюду, а ты взамен себя оставил бы там кого-либо из своих
князей, чтобы при его посредничестве мы утвердили бы любовь, согласие и союз с тобой,
как ты того желаешь; а ты, покинув страну нашу, ушел бы, мы же, вернувшись, владели
бы своей страной и пребывали бы в любви и согласии. Будь здоров».

После многих лукавых речей, когда увидел Сару-ходжа, что не поверили ему, он взял
письмо Луарсаба, поехал к шаху и передал ему речи и твердое намерение их.

Выслушав слова ответа, шах Аббас двинулся со всей ратью и, выйдя на дорогу, ведшую в
Пашиачух, выше Гори, там же, на дороге, раскинул стан. А раскинул он стан именно на
этом месте, чтобы, в случае если кто-либо из грузин – князь или простолюдин – захотел
бы убежать и направиться в Пашиачух, не смог бы пройти.

Шах отсюда /128/ вторично послал Сару-ходжу с предложением и письмом к Луарсабу,

дабы тот, обманувшись, пришел. Но он не пришел.

И в третий раз был послан тот же Сару-ходжа к Луарсабу, но [Луарсаб] не пришел. [123]

Многократные посещения и возвращения [послов] надоели Луарсабу и его близким; в это

последнее посещение они сделали нечто унизительное для Сару-ходжи, с тем чтобы шах
не посылал больше посла к ним. А действия, которые были унизительными [для посла],
заключались в том, что все его имущество они похитили, раздели его донага, отняли
украшения и оружие, одежду и лошадей, вплоть до того, что и мула, на котором он сидел,
взяли. А его отпустили пешим и наказали с большими угрозами: не ходи, мол, больше. И
так Сару-ходжа вернулся опозоренный к шаху. А шах терпеливо ждал его у себя и,
обдумывая, замышлял злые и коварные плутни-действия против Луарсаба и Теймураза.

Пока шах пребывал в таком смятении и не мог найти выхода из положения, в эти же дни
некий муж из города Тифлиса, служитель зла и исчадие ада, движимый демонами по
наущению сатаны, выйдя из Тифлиса, пришел в государев стан и спросил шаха, мол, не
хочет ли твое величество, чтобы я привел Луарсаба; коли ты в самом деле хочешь и не
причинишь вреда, я пойду и приведу его к тебе. И шах крайне удивился речам мужа сего и
спросил его, как-де ты сумеешь привести его. А человек тот сказал: «Мы с /129/
Луарсабом – родственники: он мой крестник, и мы очень доверяем друг другу, поэтому я
уверен, он поверит моим словам». Шах же при этих словах преисполнился несказанной
радости, ибо то, над чем он так мучился и страдал и что не удавалось, то, чего он так
долго желал и не достигал, с большой легкостью может осуществиться. И он обещал
этому человеку большое богатство и множество подарков, а также [помощь] в достижении
непомерной славы, если он приведет Луарсаба.

А злокозненный и коварный муж тот, ставший причиной гибели христианского царства,

отправившись в Пашиачух к Луарсабу и Теймуразу, много дней говорил Луарсабу
убедительные и умягчающие речи, пока не сломил твердость духа его. Но Теймураз, мать
и сестра Луарсаба и все наперсники их не одобряли речей того человека, а гнушались ими,
ибо доподлинно знали, что это – колдовские козни [124] шаха. Но одержимый бесом
человек тот, подобно змее, совратившей Еву, внушил Луарсабу мысль явиться к шаху.
Мать же Луарсаба и сестра, Теймураз и князья и все друзья плакали [горючими] слезами,
горевали и говорили: «Не отдавай ты себя в руки врага своего, ибо он – враг твой, а не
друг и старается погубить тебя». Теймураз говорил: «Не верь этому нечестивцу и
коварному зверю, так как он старается нас погубить». Но разум Луарсаба больше
склонялся к словам приспешника зла, чем к словам друзей. И так отвечал он всем: «Вот
пришел шах и живет в нашей стране и просит меня заключить мир; если я не явлюсь к
нему, [шах], разорив, /130/ осквернит всю страну и разрушит церкви, христиан убьет и
заполонит. И всему этому буду причиной я; чем так долго терзаться от угрызений совести
и быть обязанным стольким людям, не лучше ли мне явиться к шаху и вызволить всю
страну, дабы не было по моей вине разорения стране? Уповая на бога, открыто пойду к
нему, а что там случится со мной – смерть или жизнь, на то будет благословенная воля
господня».

Так, лишившись разума, не послушался Луарсаб друзей своих, а поверил словам и

клятвам шаха, выступил из Пашиачуха, чтобы поехать к шаху.* И когда принесли шаху
благую весть о прибытии его, душа его возликовала безмерно.

______________________
* В 1614 г. вместе с шахом Аббасом в Картлию вернулся и изгнанный Моурав — Георгий
Саакадзе. Это встревожило его противников, боявшихся мести Моурава. Нежелание
Луарсаба, скрывавшегося в Имеретии, вернуться на родину еще более усиливало опасения
верхушки феодалов. Один из них, стольник царя Шадиман Бараташвили — личный враг
Саакадзе, взялся уговорить царя Луарсаба вернуться из Имеретии. К большой радости
шаха Аббаса, миссия Бараташвили удалась, и Луарсаб явился к шаху.
______________________

Когда Луарсаб приблизился к персидскому стану, шах сам со всеми князьями и ратью
вышел навстречу ему. Увидев друг друга, они с любовью, радостью и большим почтением
приветствовали один другого. Что же касается шаха – тот радовался в душе и сердце
своем, ибо для него день этот оказался более великим, чем все дни жизни его, так как
исполнилась злая воля его [и он получил то], о чем так долго мечтал. И как принято у
хитрого и коварного племени персидского, а особенно у этого шаха – искусного вишапа,
вначале он принял Луарсаба с большой любовью и почестями, без конца говорил ему
ложные, суетные и коварные речи, соответствующие желаниям его, пока по всей стране
не распространилась молва о том, что шах домогался, мол, [125] Луарсаба не по какой-
либо иной причине, а из-за любви [к нему] и ради союза с ним.

Затем, двинувшись оттуда со своим войском, шах направился в Тифлис; он взял с собою и
Луарсаба и обращался /131/ с ним как с равным: всегда беседовал к удовольствию его о
делах, приятных ему, и выказывал себя преданным ему.

Когда Луарсаб только что сел на престол, спустя [лишь] несколько лет после этого и года
за четыре или пять до нашествия шаха, случилось как-то, что во время беседы, [когда
рассказывали] об истории деда Луарсаба, Симон-хана, которого османы схватили, увезли
в Стамбул, убили и там похоронили, вскипела кровь Луарсаба и возмечтал он привезти
останки деда своего, Симон-хана, и похоронить [его] вместе с другими предками и их
родными в своем фамильном склепе. И, справившись, проведал о каких-то людях,
знавших место в городе Константинополе, где похоронены были останки Симон-хана. Он
сейчас же послал тех сведущих людей привезти останки Симон-хана, и те, поехав в
Константинополь, выкопали останки его и привезли, доставили в Тифлис. И случилось
так, что в то время, когда прибыли люди, привезшие останки Симон-хана, шах находился
в Тифлисе, так что шах узнал, что привезли останки Симон-хана. И он, преисполненный
мыслей и коварства сатаны, который враждебен христианам так, что алчет крови их, не
довольствуясь убийством и пленением живых, стал теперь чинить вражду также и костям
умерших, поэтому строго-настрого приказал тотчас же принести [останки] к нему. И когда
приказ его был исполнен, он сказал: «Я воздам им больше почестей и славы, чем вам, ибо
вы не знаете, каких почестей достойны цари; желаю я послать их в Имамуруз, дабы их
почитали вместе с предками наших царей и повелителей». Итак, с такими колдовскими
словами /132/ послал он кости Симон-хана в Персию и не позволил похоронить их на
грузинской земле, и никто так и не узнал, что сделали с ними или куда их дели. И так они
бесследно пропали. И за то время, пока шах находился в Грузии, он подчинил своей
власти всю [126] страну. Что же касается страны Теймураза, [шах] сделал так, чтобы всем
было ясно, что она находится под властью Персии, [точно] так как если бы он мечом
своим ее завоевал.

С этой целью он послал воинские части из персов, которые возвели крепости в стране
Теймураза, и расположил в них персидские войска. И Селим-хана, Пекар-хана и Бекдаш-
хана назначил там владетелями и военачальниками, дабы они блюли в стране власть
персов. Население Кахетии и Греми он истребил убийствами и пленением, а всех тех, что
остались и записались шахисеванами, велел вывести за границу, погнать в Персию. И
назначил на это дело князей и воинов, [имевших] при себе прежние списки и грамоты, в
которых записаны были имена их.

С этими списками начали они разыскивать всех родных их и всех их вместе с семьями и
имуществом стали отовсюду выселять. Всех выселенных приводили, поселяли на берегу у
реки Куры, в местечке, называемом Крзен, так как там был раскинут стан; делали так,
пока не выселили всех записавшихся шахисеванами. А когда было завершено выселение
по спискам, подняв их оттуда, по тем же спискам и реестрам погнали в Персию и довели
до города Казвина, а оттуда переселили в город Фахрабад. Когда довели до Фахрабада,
кое-кого из них – грузин, /133/ армян, магометан и евреев – поселили в городе Фахрабаде,
многих же поселили в деревнях и дали всем им участки для домов, садов и полей. Вот
таким образом [шах] разорил страны Грузию, Кахетию, Греми, а [жителей], переселив,
согнал в страну Фахрабад.

Но переселенцы в той стране не умножались, ибо они не были приспособлены к сырому и

суровому, удушливому и смрадному воздуху, а также к пище и питью и образу жизни
этой страны, поэтому они (переселенцы) начали гибнуть и [127] умирать, и спустя
немного времени столько [народу] погибло, что едва из десятерых один остался [жив]. И
те, кто остался, спустя некоторое время так изнурились и похудели, снедаемые болезнями
и недугами, что не могли заняться каким-нибудь физическим трудом для поддержания
жизни своей.

Кроме того, вследствие изгнания и переселения они обеднели и обнищали, продали и

проели все, что было у них. Вынуждаемые бедностью, грузины подали прошение, где
жаловались на нищету и голод, терпимые ими, шаху, который в те дни находился в
Фахрабаде. И шах ответил им, мол, отрекитесь от своей веры, примите веру Магометову,
тогда я вас ссужу имуществом большим, чтобы вы могли жить и питаться. И они,
вынуждаемые голодом, выполнили приказ шаха и стали магометанами, а шах не дал им
много добра, как обещал, он солгал, обманул их. Он дал каждому – будь то взрослый или
малый – по одному пиастру и отпустил их восвояси.

/134/ Так вот, если кто воздает хвалу этому шаху, мол, он любил христиан, был
миросозидающим [царем], государем-миротворцем, вот она – любовь его к христианам,
когда весь мир христианский – Армению, Грузию – разорил и всех истребил мечом,
голодом и пленом, а остальных выселил и загнал в Фахрабад и Исфахан, и они там изо дня
в день истребляются разными способами. И тот, кто хочет воздать ему хвалу, пусть
сначала обратит взор на дела, содеянные им над христианами, а затем уже воздает хвалу.
[Выше] мы рассказали, как шах поступил с людьми, записавшимися в шахисеваны в
стране Теймураза; точно так же поступил он с людьми, записавшимися в шахисеваны в
стране Луарсаба: и над ними назначил он воинов и военачальников, которые по
предварительным записям и спискам, собрав отовсюду, погнали их в Персию. Однако
жителей Картлии повели не в Фахрабад, а в Исфахан и поселили в нагорных селениях
Исфахана, где были поселены и армяне. И ныне, в то время когда мы пишем эту историю,
в 1107 (1658) году нашего летосчисления, все те грузины уже [128] отреклись от веры
своей [и приняли] магометанскую религию. И так люты и бесчеловечны они к
христианам, что при встречах наших с ними где-либо в пути на приветствие наше они и не
отвечают, считая грехом для себя ответ на приветствие [христианина]. Более того, понося,
порочат отцов и предков своих, мол, были они неверующими и неверующими умерли, и
еще воссылают хвалу богу за новую веру свою, /135/ мол, вот вера, которую мы ныне
получили, – истинная вера. Еще когда их только переселили в Исфахан, часть этих грузин
отделили и, погнав дальше, довели до страны Шираз и страны, называемой Асупас. Эти
[грузины] тоже были истреблены разными способами, а оставшиеся все обратились в
нечестивую веру Магомета.

Когда шах находился еще в Тифлисе и держал при себе Луарсаба, он ликовал и, радуясь,
тешился, что поймал его в тенета свои. Но огорчался из-за Теймураза, ибо не мог поймать
его, и размышлял о нем на ложе Бегемота (Автор, видимо имеет в виду библейского
Бегемота, см. Иов, 40, 10-19), обдумывая в глубине души, как погубить его.

И вот задумал он такую западню для него: уговорил человека и послал его в Пашиачух,
показал ему все ходы замысла, поручив строго-настрого во что бы то ни стало убить
Теймураза – явно или тайно. И человека того, посланного тайком убить Теймураза,
отправил он скрытно от всех своих нахараров, дабы никто [об этом] не знал. И тот,
поехав, добрался до Пашиачуха и несколько дней входил туда, где жил Теймураз, и
выходил оттуда и, наблюдая, примечал все: дорогу и место, где ночью спал Теймураз (а
место это было верхним покоем, куда поднимались и спускались по деревянным
лестницам). И однажды этот человек, спрятавшись, не видимый никем, бодрствовал в
ожидании всю ночь, чтобы как-нибудь улучить удобный случай и убить Теймураза. В
/136/ полночь, думая, что все спят, спит также и ночная стража, то есть кешикчи,
пришелец тот, не замеченный никем, тихо поднялся по деревянной лестнице в верхний
покой, где спал [129] Теймураз, и увидел: в одном углу покоя спали двое в одной постели,
а в другом углу спали двое других – тоже в одной постели. И те, что спали в верхнем
покое в одной постели, были Теймураз и жена его, другая же постель принадлежала двум
служанкам, которые, прислуживая им, спали около них в одной постели. А человек,
пришедший убить Теймураза, не мог понять, который из них Теймураз, поэтому решил не
убивать этой ночью и уйти, а на следующий день разузнать точно, кто из них Теймураз, и
затем уже прийти, ударить его и безошибочно убить. (Мысль эту заронил в душу тому
человеку бог и отвратил его [руку], дабы не убил он царя-христианина; более того,
раскрыв коварную злобу шаха, осрамил его.) Вот с таким намерением человек этот вышел
из покоя и стал спускаться по той деревянной лестнице, по которой поднялся, а в это
время сабля, висевшая у него на поясе, задела о лестницу и зазвенела; от [этого] звона
проснулся пес кешикчиев и начал лаять на него. От лая пса проснулась стража, увидела
человека, окружила и схватила его; и все видевшие его ошалели от страха. Назавтра
Теймураз и другие князья призвали этого человека к себе, расспросили, и он откровенно
во всем признался, мол, /137/ шах подослал меня убить Теймураза.

Тогда Теймураз, вздохнув из глубины души, сказал: «Вот, братья мои, обоих сыновей
моих шах, отняв у меня, взял к себе и оскопил, мать мою, увезя, бросил в глубь Персии,* а
теперь страну мою вконец разорил, весь народ мой и род угнал в плен, а я убежал один-
одинешенек и живу на чужбине; и все же он, несмотря ни на что, не довольствуется этим
и даже издали старается меня убить. И если он так старается убить меня, на что я могу
рассчитывать, если осмелюсь поехать к нему?» И все, кто увидел содеянное [шахом] и
услышал слова Теймураза, оправдали речи его. А Теймураз сжалился над тем человеком и
не убил его, а отпустил идти своей дорогой. Но сам, боясь, как бы шах не задумал против
него иные козни, тоже не дерзнул остаться в Пашиачухе, а выехал оттуда, отправился в
страну Дадиани и ушел от шаха. [130]

______________________
* Об этом Аракел подробно рассказывает в следующей главе.
______________________

Мы не в состоянии рассказать о всех подробностях злых козней, навязанных шахом

стране грузин, так как это сильнее всяких слов. Целый год пробыл он со всей ратью
персидской там, в Грузии, и спустя год задумал уйти из Грузии и вернуться в Персию.

Однако был шах в замешательстве и душевном смятении, [раздумывал], как бы погубить

Луарсаба. Поэтому поручил нахарарам своим сказать Луарсабу, мол: «Ввиду того что
благополучно с Божьей помощью пришел ты повидать шаха и установились между вами
любовь и согласие, нынче для /138/ упрочения любви и мирного союза, а также потому,
что так подобает, это принято, поскольку шах покидает страну твою, хорошо было бы и
тебе проехать с ним в качестве сопровождающего путь трех или четырех дней до границ
государства своего, а затем ты вернешься на трон свой». Сам шах тоже во время беседы
сказал те же слова Луарсабу. И Луарсаб, ввиду того что, как это присуще христианам, в
душе его не было лицемерия и хитрости, согласился сделать так, как велел шах. И когда
шах двинулся из города Тифлиса, по предварительно поставленному им условию взял с
собой и Луарсаба.

Проехав трех-четырехдневный путь, шах поручил своим нахарарам передать Луарсабу

нечто новое: «Так как проехал ты путь стольких дней и это было очень хорошо, просим,
чтобы ты не почел за труд проехать еще немного и доехать до города Ганджи, ибо шах
задумал там, в Гандже, призвать к себе всех местных князей Шамахи и Еревана и хочет
подчинить их твоей власти, а тебя – назначить правителем и главнокомандующим над
всеми, дабы все, что нужно делать, они делали [лишь] по твоему приказу». Это тоже
пришлось Луарсабу по душе, и он доехал с шахом до Ганджи. И там, в Гандже, когда
прошло много дней и [все еще] не было видно никаких знаков того, о чем говорили
нахарары шаха, более того, не видно было знаков и примет освобождения его, Луарсаб
понял в [глубине] души, что с помощью уловок его вырвали из страны его и больше не
/139/ отпустят на родину. Поэтому Луарсаб впал в глубокую печаль [131] и душевное
смятение и хотя и думал, но никак не мог найти пути к спасению.

А многоопытный и хитроумный муж шах Аббас в коварной душе своей задумал: авось
найдется удобный случай как-нибудь похитить Луарсаба ночью или днем. И в связи с этой
мыслью задумал он новую уловку, которая заключалась в следующем: шах подарил
Луарсабу джигу, которую вельможи надевают на голову, и была она весьма изящной и
редкой, красивой и драгоценной; даря джигу, [шах] любезно велел Луарсабу, мол, чтобы
всегда, когда ты будешь приходить ко мне, была она у тебя на голове. И Луарсаб так и
делал всегда, когда являлся к шаху.

Спустя несколько дней шах приказал своим ворам, которых всегда держал при себе (ибо
шах держал при себе множество искусных воров, для осуществления различных
замыслов; вот так и нынче сделал), приказал им скрытно и тайно войти ночью в шатер
Луарсаба и украсть именно ту джигу и другие вещи. Вот они и сделали [так], как
подучены были шахом: украли джигу и множество вещей его. И однажды, когда
Луарсаба, как всегда, призвали к шаху и когда пришел Луарсаб и сел, не было у него на
голове джиги, как прежде. И, увидев это, шах, якобы ничего не зная, спросил: «Почему не
надел ты джигу себе на голову?» И, услыхав, что [джигу] украли, шах, извиняясь и
притворяясь другом и соболезнователем, [стал] сетовать и сожалеть. /140/ Затем, обратив
речь свою к присутствовавшим там нахарарам, гневаясь и бранясь, стал угрожать им
смертью и сказал: «Почему служите ему не с должной попечительностью и преданностью,
столь нерадивы и беспечны, что даже воры входят в шатер к нему и воруют, а тем паче –
такую великолепную и ценную вещь!» Говорил он это о джиге. И затем сказал: «Может
быть, из-за вашей беспечности, придя в другой раз, воры украдут еще что-нибудь из
вещей его, и будет нам опять стыдно. Снарядите сейчас же людей храбрых и
благоразумных, чтобы еженощно охраняли они в качестве ночной стражи окрестности
шатра его, дабы не был причинен ему малейший вред, иначе всех вас вконец уничтожу».
Получив [132] такой строгий приказ, нахарары впредь учредили над ним стражу, днем и
ночью исправно его стерегущую.

Шах применил такую уловку и поставил стражу над Луарсабом, дабы он не убежал. И
довез его в сопровождении такой охраны до Тавриза, [затем] повез с собой в Казбин,
Фахрабад, Исфахан и оттуда послал в город Шираз, чтобы держали его в заключении. И
там тоже назначил над ним стражу, которая исправно его охраняла.

И случилось так, что спустя много лет прибыли послы русского царя ради [утверждения]
дружбы и многих других дел.* В те дни шах поехал в гавар Исфахана и жил на реке,
называемой Авикуран, воду которой хотел он подвести к реке Исфахан и смешать с нею,
ибо воды в Исфахане было мало. Множество ремесленников и /141/ рабочих работало на
водном пути, и по этой причине сам шах обосновался там и жил. Послы русского царя,
явившись туда, встретились с шахом и в числе многих требований выдвинули требование
о Луарсабе: чтобы он был возвращен к себе и пребывал под властью шаха и в покорности
ему. Лукавый в своих намерениях шах Аббас любезно выслушал эти слова и
благосклонно и живо взялся исполнить просьбу их – отослать Луарсаба на родину его. И,
угодив таким образом послам, проводил их восвояси.

______________________
* Имеется в виду посольство царя Михаила Федоровича к шаху Аббасу: дворянин
Тихонов и подьячий Бухаров от имени своего государя предложили шаху взаимно «быть...
в крепкой дружбе, помогать... и ратными людьми, и казною» (см. подробнее: С. М.
Соловьев, История России с древнейших времен, кн. 5, стр. 67).
______________________

После этого шах призвал к себе вельможу, на чьем попечении находился Луарсаб, и
говорит ему: «Ну, ты, достойный умерщвления и казни, почему до сих пор оставил в
живых Луарсаба? Чтобы нынче эти, явившись, требовали бы освобождения его? Так вот,
если в скором времени не придешь и не принесешь вести о гибели его, будешь уничтожен
вместе со всеми близкими своими». А вельможа тот, получив сей приказ, поспешно
поехал в город Шираз и стал притворяться перед Луарсабом, будто прибыл с любовью и
миром.

Однажды Луарсаб и князь вышли вместе прогуляться по берегу реки, в которой стали
ловить рыбу. Сначала вельможа-перс взял в руки невод, чтобы, расправив, закинуть его в
воду и поймать рыбу, а сам нарочно плохо расправил и закинул его криво и косо в воду,
притворяясь, будто это ему [133] никак не удается. А Луарсаб, ничего не подозревая и
нисколько не беспокоясь о себе, взял из рук князя невод: самому-де лучше закинуть его в
реку; и пока он, нагнув голову и /142/ склонившись над неводом, расправлял его руками,
князь-перс, выхватив меч, висевший у него за поясом, занес его и неожиданно ударил
Луарсаба по шее. От этого удара голова Луарсаба, отделившись, отлетела и откатилась в
сторону.* И князь-перс, взяв голову Луарсаба, принес ее в местечко, называемое
Авикуран, о котором мы выше говорили, в царский стан, и преподнес шаху. И шах,
увидев голову и поняв, что это – голова Луарсаба, в жестокосердии своем впал в гнев и
раздражение против головы, порочил, хулил и, презрительно пиная, катал ее туда и сюда.
И, проведя в таком душевном раздражении много часов с головой, взял затем голову за
ухо, отбросил ее прочь, и голова, покатившись, скатилась вниз, ибо место было покатое.

______________________
* В 1622 г. Луарсаб, томившийся в течение семи лет в ширазской. крепости Голаб -кала,
был по приказанию шаха Аббаса удавлен тетивой. от лука.
______________________

Вот таков был конец жизни тифлисского царя Луарсаба; таким образом злокозненный шах
Аббас погубил его, а страну его захватил и подчинил своей власти.

ГЛАВА 12

История мученической смерти матери кахетинского царя Теймураза от руки того же

царя шаха Аббаса

Когда царь Теймураз еще жил у себя на родине в Кахетии, мирно правил страной и
повиновался персам (ибо тогда еще шах не пришел в Грузию, не вынудил к побегу царей
и не разорил страну, о чем мы рассказали в предыдущей главе; Теймураз жил у себя в
стране, а шах – в Персии), шах послал к Теймуразу и потребовал заложника, и тот
отправил одного из своих сыновей. Шах еще раз потребовал заложника, и Теймураз
послал второго сына. Шах в третий раз потребовал заложника, и Теймураз послал мать
свою. Шах оскопил обоих сыновей Теймураза, дабы не родилось от них сыновей, чтобы
не было наследников их царства. А мать [134] Теймураза [шах] послал в самую глубь
Персии, в город Шираз, к Имам-Кули-хану, [чтобы тот] держал ее под стражей. И по
этому приказу шаха Аббаса мать Теймураза, имя которой было Мариам, жила под /144/
стражей.

Спустя некоторое время она претерпела мученичество ради божественного

происхождения Христа и скончалась как мученица за веру Христову от руки все того же
шаха Аббаса по следующей причине. У персов жили и другие женщины из знатных родов
грузинских, плененные персами, а также и сыновья их, взятые в плен персами и
назначенные слугами великого государя шаха Аббаса первого, ибо из-за знатного
происхождения их всегда назначали слугами, предстоящими перед царем. Однажды шах,
беседуя о чем-то с этими слугами, испытывая их в беседе, сказал им: «Почему: позволяете
матерям вашим пребывать в христианской вере, конец которой – погибель, и не обращаете
их в веру и религию магометанские, конец которых – царствие небесное?» И слуги
отвечали: «Много раз мы говорили [им], но они не обращаются [в магометанство]».
Государь спросил: «Почему не обращаются?» И слуги в отчаянии, от страха не знали,
какую выдумать причину или что сказать в ответ. Но кто-то из них сказал: «Не по знанию,
а по неведению; когда говорим матерям своим: обратитесь в магометанство, они говорят
нам: мать Теймураза – христианка, почему же нам стать магометанками?».
Коварный шах Аббас схоронил тогда в душе своей эти слова, но спустя несколько дней
послал одного из князей своих, [приказав] или обратить дидопалу в магометанство, или
предать ее жестокой смерти. /145/ И князь отправился в город Шираз и, став неподалеку,
позвал дидопалу через дверь и, не видя ее, заговорил с нею из-за двери и сказал: «Тебе
необходимо перейти в магометанство – таков приказ царя; если согласна – хорошо, а если
не согласна – прими хоть на словах его, а в душе придерживайся веры своей; на глазах у
людей притворяйся, будто перешла в веру Магомета, а тайком исповедуй свою веру,
чтобы и нас избавить от угрызений совести из-за тебя». Такие речи произносил князь и
[134] плакал, подобно палачу Ироду, идущему отрубить голову Иоанну Крестителю.

А дидопала сказала из комнаты: «Брат мой и сын мой, почему тайком говоришь со мной?
Иди скажи мне [все] в лицо, ведь я – дочь царя, жена царя, мать царя и сама лично, пока
сын мой не вырос, правила царством после мужа своего. Однако величие в этом мире
преходяще и суетно; если государь твой [даже] станет владыкой всего сущего и даст мне
все царство свое, я не отрекусь от бога моего Христа и не изменю любви, которую я
питаю к нему. А ты поступай как знаешь».

Жили с дидопалой двое грузинских священников и другие слуги и служанки. Дидопала

обратилась к ним и сказала: «[Даже] если меня растерзают на куски, любовь моя к Христу
не ослабеет и не отрекусь от веры его, а вы выбирайте сами, что вам выгоднее». /146/ Те
громко заплакали, горюя о том, что лишаются своей славной госпожи.

Затем приезжий князь долго убеждал и угрожал [дидопале], но видя твердость ее

намерений, приказал разодрать ее тело железными крючьями и нанести глубокие раны.
Она же воссылала хвалу богу и со слезами [на глазах] просила у господа терпения себе.

Потом накалили медный шлем и надели его ей на голову, но и это тоже не убедило ее.

После этого принесли железный заступ, которым роют землю, и, докрасна накалив заступ,
положили его меж персей дидопалы – на грудь и сердце. С тем и вверила она свою
благоуханную душу богу. Там же вместе с нею принял мученическую смерть один из
священников, а другие рассеялись [кто куда].

Дидопала сперва велела: дескать, когда меня убьют, не выбрасывайте тело мое на
обозрение простому люду. Но затем, передумав, сказала: «Когда я приму мученическую
смерть за веру Христову, пусть сделают с телом моим что хотят». И когда ее убили,
славные останки тела ее выбросили на съедение собакам и зверям. Но бог прославил ее
небесным Знамением; поэтому находившиеся в городе франкские [136] патеры* выкрали
останки ее, завернули половину в чистую холстину с ладаном и мирром и послали во
Франкстан.** Там они почитаются и [пользуются] большой славой. Другую половину
тоже завернули в чистую холстину с ладаном и мирром и повезли в Грузию, к сыну ее
Теймуразу, и он, исполненный невыразимой радости, с великой благодарностью воздавал
хвалу Христу, богу нашему, /147/ за то, что он сподобил мать его мученической смерти, и
сказал: «При заступничестве ее бог да сохранит царство наше непоколебимым», и с
почетом отдал [останки] церкви своей. Память о ней да будет благословенна, и благодаря
молитвам ее господь да помилует всех христиан. Мученичество дидопалы во славу вечно
благословляемого Христа, господа нашего, имело место в 1074 году нашего
летосчисления (1625). Аминь.

______________________
* Франкские патеры — франками на Востоке называли европейцев-католиков; патер (от
лат. pater) — духовное лицо католического вероисповедания.
** Под Франкстаном подразумеваются католические страны Запада;. здесь Аракел имеет в
виду Италию.

ГЛАВА 13

Рассказ о притеснениях, которые претерпел народ армянский от царя шаха Аббаса

первого

Армянский народ сам своими перстами ослепил себя, ибо необузданностью и

непокорностью своей погубил он царство свое, его стали попирать ногами, он стал рабом
и пленником иных племен и царей; а когда его настигала какая-нибудь беда, когда,
оказавшись в безвыходном положении, не видел помощи ниоткуда, он становился
беженцем и разбегался в разные стороны.

Итак, как по этой причине, так и по причине великого голода и джалалиев, о которых мы
выше рассказали, весь народ армянский, став изгнанником, повсюду ушел из родных
домов и земель и, уйдя далеко, куда глаза глядят, разбрелся и рассеялся по всему свету: на
Кипр, в Константинополь и города, расположенные вокруг него, в Румелию, Бугдан, в
страну Ляхов, на остров /148/ Кафы, на побережье [137] Понта. Многие [переселились] в
страну Атрпатакан, в Ереван, Ганджу, Тавриз, Ардебиль и их окрестные гавары.

И всех тех армян, поселившихся в Атрпатакане, персидский царь великий шах Абба с
первый, выселив, угнал в Персию: половину – в Фахрабад, а [другую] – в город Исфахан и
его гавары.

И не так, чтобы один, два или три раза затевал он это дело – выселение и изгнание
армянского населения – и успокоился. Разыскал я множество заслуживающих доверия
людей, которые сами были выселены, и, расспросив их, осведомился, а также [узнал] из
памятных записей, мною прочитанных, что [шах] семь или восемь раз подряд выселял и
изгонял [армян]. И многие из этих жителей, переселенных в Исфахан, устроившись, живут
по сей день в Футке,* то есть в караван-сарае, называемом также караван-сараем Гечгуни.
Население это прибыло не сразу, а по частям. Поэтому было [там] два общества; главой и
начальником, меликом первого общества шах назначил одного из них же, имя его было
Мурад, по прозвищу Кырхеалан; меликом другого общества был назначен некий муж, по
имени Иовсеп, прозвище которого было Карабаш Мелик.

______________________
* Футка, согласно Броосе (см.: «Livre d’histoire», стр. 341),— искаженное персидское
слово phoundoug греческого происхождения, означающее гостиницу, гостиный двор.
______________________

Все армянское население, прибывшее в Исфахан, за исключением джугинцев и ереванцев,

обнищало, ибо, как всем известно, в городе Исфахане все – как пища, так и одежда и все
другое – дорого, и по этой /149/ причине вновь прибывшее население обнищало, потому
что все, что было у них, они продали и проели. Особенно сильно обнищал народ
упомянутых двух обществ.

Из-за нищеты и голода они разбрелись повсюду и всем, кого встречали, говорили о своей
нищете. Особенно часто [говорили они об этом] приставленному к ним персидскому
вельможе и его воинам (шах назначил управителем над ними одного из своих вельмож,
дабы ведать и знать о всех происходящих там событиях и делах их, а также чтобы [армяне
эти] не покидали Исфахана и не уходили в страну Атрпатакан или еще куда -нибудь).

Молва об их нищете через приставленных к ним вельмож [138] (старшего из них звали
Ага-Шааб, а второго – Угурлу-бек), которых христиане умоляли сообщить о нищете их
шаху и просить его [помочь] чем-нибудь из необходимых продуктов и иного для
удовлетворения [их] нужд, дошла до шаха. Вельможи сообщили [ему], поэтому шах
призвал меликов обоих обществ и еще кое-кого из них (армян) и сказал им: «Даю вам
деньги и имущество из государевой казны, с тем чтобы вы прокормились и выжили; но я
ставлю условие и даю [деньги] лишь с этим условием. И условие таково: все, что я даю
вам, даю в долг сроком на три года, чтобы спустя три года вы вернули бы нам [все, что
получили], и даю долг этот не из-за прибыли и процентов, а без барыша, дабы вы, начав
торговлю при помощи взятых денег, получили бы прибыль, а прибыль эта будет вам
подарена, чтобы вы не оставались в стесненном положении. Она станет причиной наживы
вашей на торговле, и вы проживете за счет прибыли, а по прошествии трех лет сумму
долга вы вернете в государеву /150/ казну, ибо это царские деньги и ни одна монета из них
не должна пропасть. Выплатив долг полностью, вы получите грамоту о свободе и
выплате, то есть кабс. Итак, каждый, кто взял царские деньги, станет свободным, когда
вернет взятые суммы и заплатит их в государеву казну. А если кто не вернет взятые
деньги, а проест, промотает или потеряет их и не будет у него ничего, чтобы вернуть, он
взамен денег либо отречется от веры своей и [примет] магометанскую религию, либо
отдаст в услужение царю сына или дочь». И объявил также цену их: за сыновей назначил
цену в четыре тумана, а за дочерей – в три тумана, чтобы в случае отсутствия денег для
уплаты вместо четырех туманов отдавали сына, а вместо трех туманов – дочь.

И на этих условиях шах дал людям этих двух обществ четыреста туманов, чтобы в
течение трех лет, торгуя, нажили бы они барыши и спустя три года возвратили бы
[деньги] в государеву казну.

Нетрезвые, бесчестные, безрассудные и скотоподобные мужи ни вначале не подумали, ни

впоследствии не поняли, чем же завершится это дело. А как бессловесная и
бессмысленная [139] скотина пошли и взяли царские сокровища, подобные
смертоносному яду змеи и явившиеся причиной гибели их. И не подумали, что сокровища
эти умерщвляют, подобно жалу змеи. Двое меликов со своими людьми взяли царские
сокровища: люди /151/ мелика Карабаша взяли триста туманов, люди мелика Кырхеалана
взяли сто туманов и сочли их находкой и благодеянием для себя.

Когда шах дал эти деньги армянам, был 1057 (1608) год нашего летосчисления, а когда
наступил 1062 (1613) год, шах, неизменно хранивший в сознании своем память о злом,
вспомнил об этом и потребовал отданные им деньги. А волонравные мужи, взявшие
деньги, не только не получили прибылей, но и капитал растеряли, ибо, кто по бедности,
кто по безрассудству, кто по незнанию [условий] торговли в городе, проели и промотали,
развеяли и растеряли ссуженные царем деньги.

Угурлу-бека, попечителя [этого] населения, шах снова назначил к ним, чтобы тот,
получив у населения царские деньги, сдал их в государеву казну; и он, придя с воинами и
наседая на народ, строго требовал деньги, а народ на это отвечал, мол, не имеем, ибо
обеднели и обнищали и в страхе перед голодом проели все и промотали. И князь-
попечитель со своими воинами непрестанно понуждал людей, мучил, вешал, избивал и
заключал их в тюрьму. Люди были в большом горе; и хотя ничего не было у них, все же и
то, что было, они потратили на воинов: часть тайно отдавали как подкуп, часть явно
отдавали как мухлатану, а часть отдавали, чтобы прокормить воинов и коней их, и, тратя
еще и на другое, промотали [все] и вконец обеднели и обнищали. А Угурлу-бек, когда
увидел, что не может ничего /152/ получить от армян, сообщил царю о нищете народа,
поэтому шах приказал призвать к себе армян, поговорил с ними и сказал: «Не вините меня
и не думайте, что я насилием и властью царя требую и взыскиваю с вас деньги. Я говорю
по справедливости и праву, ибо деньги те я вам отдал заимообразно, и теперь я требую с
вас эти заимообразно отданные деньги, а не что-то новое; [требую] отданное мною в долг,
и то без лишка и процентов, лишь капитал. Так вот, ежели слова эти [140] вы сочтете
справедливыми – отдайте взятые вами деньги, а если нет – здесь в городе есть судьи и суд;
пойдемте вместе в суд к судьям, что прикажут судьи – примем и я и вы». И с какой
стороны бы ни было обсуждено [дело] – сторона армянская оказалась бы побежденной.

Много дней армяне посылали к царю ходатаями многих вельмож с челобитной и с

мольбой, просили царя сжалиться над муками нищего и бедного народа, простить и
отпустить им долг этот, но он не захотел простить.

Сторона армянская, как самая униженная, покорилась; люди собрали всех своих сыновей
и дочерей, привели к царю и сказали: «Так как нет у нас денег, чтобы уплатить царю
взятый долг, отдаем сыновей и дочерей своих, как заранее было решено». С сыновьями и
дочерями, которых привели отцы их, из сочувствия к горю их пришли и все
родственники: матери, братья и другие. /153/ Они стояли все вместе и горько плакали,
громко причитая, так что у всех, кто видел, разрывалось сердце и сводило внутренности.
Видя такую скорбь и стенания, царь отказался взять детей и не взял. Говорят, будто были
две причины этого (т. е. того, что царь не взял детей): некоторые говорят, что, увидев
слезы народные, [шах] испугался бога, поэтому не взял; другие же говорят, что он не взял
детей, дабы обратить в мусульманство сразу весь народ. Последнее мнение кажется [нам]
верным; по двум признакам: во-первых, потому, что [шах] разгневался на Угурлу-бека за
то, что он привел их, и сказал: «Какая нам польза от того, что ты привел детей, когда я
хочу всех их обратить в мусульманство?» Во-вторых, потому, что он вынес решение и
сказал: «Если заплатят все деньги – хорошо, будут свободны, если же не заплатят –
[пусть] отрекутся от своей веры и обратятся в веру Магомета, а я взятые ими в долг
деньги подарю им, сверх того, я преподнесу им и другие щедрые подарки». [Так] сказал
он, вынеся решение, и заставил взыскать долг. Из этого видно, что последнее мнение
соответствует действительности. [141]

А воины, получив от царя такой приказ, стали очень строго требовать с христиан долг:
вешали, избивали их, брали под стражу и разными способами притесняли, надеясь, что от
страха перед насилием они отрекутся от своей веры. Но /154/ народ терпел, сносил все
беды и не отрекался от своей веры. Позже бедные армяне вместе с сыновьями и
семействами обошли улицы и площади города, плача и рыдая перед каждым, [надеясь],
что авось появится откуда-либо помощь – [кто-нибудь даст] им в долг или в виде
милостыни.

И так, обходя [город], дошли они до франкских монастырей,* расположенных в городе

Исфахане. Какой-то епископ из франков, приехав в Исфахан, жил во франкском
монастыре, называемом Иусиния. И был епископ этот муж известный и богатый, которого
много раз приглашал к себе шах, беседовал с ним и благоволил к нему. И епископ этот,
когда увидел слезы армян и, расспросив, узнал обо всем, заговорил с ними, обнадежил их
и сказал: «Не бойтесь и будьте тверды в своей христианской вере, а я отдам вам все, что
есть у меня, и не в долг, а из любви к Христу и вере его; вы верните шаху, выплатите долг
свой и не отрекайтесь от веры своей». Армяне со слезами благословляли бога и епископа
и с признательностью благодарили его, ибо в их безысходном горе помощь пришла к ним.
И епископ, как обещал, дал деньги людям двух обществ. Через мелика Карабаша дал его
обществу двести туманов чистого серебра. Другому обществу, главой которого были
мелик Кырхеалан и еще священник по имени Багдасар – муж дальновидный, мудрый и
непоколебимый в правде и вере Христовой, – через них [епископ] дал их обществу
пятьдесят туманов чистого /155/ серебра. И люди обоих обществ, взяв [эти деньги], отдали
их князю-попечителю в уплату своего долга, а относительно оставшегося долга попросили
потерпеть несколько дней, чтобы и его тоже, достав откуда-нибудь, уплатить.

______________________
* Франкские монастыри — католические монастыри. Тэр-Ованян в своей «Истории Новой
Джуги, что в Исфахане» говорит о двух католических монастырях, находившихся на
территории Новой Джуги: один принадлежал доминиканцам и был расположен в квартале
Кочер, другой принадлежал иезуитам и находился в квартале Большой Карагел (см. т. II,
стр. 280 и 282).
______________________

И подобно предателю Христа Иуде, отколовшемуся и отделившемуся от собрания

двунадесяти (Имеются в виду двенадцать апостолов), двое мужчин [142] из армян, из
людей общества мелика Карабаша (одного звали Багдасар, другого – Ахиджан),
превратились в служителей сатаны и в сосуд зла, стали противниками христиан и сказали:
«Если дадите каждому из нас по десять туманов из денег, полученных от франкского
епископа, тогда ничего не скажем, а если не дадите – явимся к князю и даже к самому
царю и скажем: «Они пошли и стали франками, поэтому епископ дал им деньги, которые
они принесли и отдают вам»». Остальные умоляли их и говорили: «Смилуйтесь над нами
– ведь деньги эти мы даем в [уплату] долга царю, вы же своими глазами видите, что
сейчас со всей строгостью требуют [долг]. Позже мы со всего населения соберем [деньги]
и отдадим вам, если так вам угодно». Но те не хотели терпеть, словам и мольбе их
внимать не стали, а, собравшись, пошли к магометанским вельможам, оболгали армян и
сказали, что армяне-де пошли к франкам, обратились в веру их, взяли эти деньги и
принесли, [чтобы] заплатить вам. Более того, оба предателя сами с семьями своими
обратились в веру Магомета и твердо придерживались этой веры и всей семьей стали
обрезанными.

/156/ Слова их сильно разгневали магометанских вельмож. Они передавали их друг другу,
пока не довели до ушей царя, которому они показались очень неприятными и горькими. И
он приказал привести к себе меликов. В тот день, разыскав, первым отвели [к шаху]
мелика Карабаша, с которым царь заговорил и сказал, обвиняя и угрожая: «О
неблагодарное и злое племя, достойное полного истребления! Жалея вас, я дал столько
денег и прибыль стольких лет тоже даровал вам и обещал подарить еще больше, если
обратитесь в нашу веру, а вы сказали, что ради денег не отступитесь от веры своей.
Почему же вы сейчас обратились в веру франков и взяли у них деньги? Так если вы ради
денег обращаетесь из одной веры в другую, в чем же недостаток и порок нашей веры, что
вы не обратились в нее?» Мелик с товарищами отвечал: «О дивный, миродержавный
государь, не приведи господь нам отречься от своей веры; не отреклись мы, а пребываем,
как и раньше, в своей вере, а кто сказал [143] пред твоим величеством такие слова о нас –
тот солгал. Деньги же, что мы взяли у франков, взяли заимообразно, дабы принести и дать
тебе в счет долга». Отвечая, государь сказал: «Неверны слова ваши, потому что заем этот
– лишь предлог, ибо если это действительно был заем, почему же не берете вы у другого
народа, а только лишь у франков?»

И хотя [армяне] убеждали его много дней на разные лады, все же государь не придал
никакого значения словам их. А как раньше говорил, так и сейчас сказал: «Если
обратитесь в веру нашу – очень хорошо, ибо все, что вы должны [мне], я подарю вам и,
сверх того, еще много иных /157/ даров и пожалований выделю вам. А если не обратитесь
– предам вас невыносимым мукам, чтобы, изнурившись в муках, души ваши вышли вон и
вы в тот же миг околели бы». И тут же отдал их в руки палачей, чтобы те их непрерывно,
беспощадно пытали, пока либо обратятся [в магометанство], либо умрут.

Затем над бедным народом сгустились марево, туман и тьма кромешная, ибо нечестивые
палачи эти быстро пошли и отыскали повсюду всех мужчин, живущих там, схватили и
начали безжалостно бить и наносить раны, [поднимали] на виселицу и бросали навзничь
оземь, [били] цепями и колодами, мучили в тюрьме и под стражей, голодом и жаждой в
течение многих дней; и крики людей, плач и рыдания мужчин и женщин, смешавшись
друг с другом, достигали небес.

А мелика Карабаша, повесив вниз головой, столько били дубинами, что у него отпали
ногти на ногах; все тело было залито кровью, и стал он бездыханным, как труп, ибо били
крайне жестоко – к страху и ужасу других схваченных христиан; а семью его увели и
бросили в подземелье. Персидские же воины, истязавшие людей, чтобы обмануть их,
распространили молву, будто мелик Карабаш омусульманился.

Персы, обрушившие все эти [беды] на [армян], увидели твердость духа их и поняли, что
скорее они пожелают смерти, чем обратятся в веру Магомета; тогда, силою свалив на
землю, обрезали их и заставляли произносить догматы их веры; [144] но многие из
христиан подкупили воинов и обрезателей и избежали обрезания.

И затем пошли и сказали шаху: /158/ «Мелик Карабаш и народ его исполнили приказ
царя: были обрезаны, [стали] исповедовать веру нашу – стали мусульманами». Тогда шах,
обрадовавшись, повелел: мол, всем тем, кто стал правоверным, отпустите первоначальный
долг их, подлежащий возврату, ибо я дарую им [эти деньги]. И еще дайте им новые
подарки, чтобы утешить в горе, постигшем их. По этому приказу царя всех [армян]
освободили от пут и дали им в подарок по три тумана каждому дому, вознаградив их
таким образом за содеянное. И они вернулись в дома свои, ибо день клонился к вечеру.

Вслед за ними очередь дошла до мелика Кырхеалана и его людей. В тот же вечер палачи,
придя, схватили мелика Кырхеалана и увели. Царь приказал ему, мол, обратись в веру
Магомета и получишь дары, высокую должность и государственную власть и не предавай
себя безрассудно на муки и съедение львам и собакам. (Зверей связанными держали
наготове.) А мелик Кырхеалан – то ли от страха и стыда перед царским судом, то ли от
ужаса перед мучениями, то ли из-за лживых обещаний – согласился исполнить приказ
царя. И там же заставили его перейти в веру Магометову, и он омусульманился. А князья
и другие магометане стали восхвалять его и говорить: «Как хорошо ты сделал, что
обратился в истинную веру, тебе нужно еще и народ свой обратить в эту веру». А мелик
Кырхеалан начал говорить, бессвязно и глупо болтать. И, болтая, предал отца Багдасара,
/159/ ибо сказал: «Думаю, что народ весь обратится [в магометанство] и не будет
сопротивляться и, если кто будет сопротивляться, так это лишь иерей Багдасар; а если он
обратится [в магометанство] – обратится и весь народ».

Призывающая к смерти весть и скорбная молва эта в тот же вечер достигли [ушей] иерея
Багдасара и народа, от страха дошедшего до врат ада.

В эту ночь священник Багдасар, [державшийся] мужественно и твердо, призвал к себе

надежду и веру, собрал все [145] христианское население в молитвенный дом, устроенный
им в караван-сарае, и начал проповедовать народу, [рассказывал все], что знал он о
человеколюбии, жалости и милосердии Божьем, и убедил народ просить с молитвами и
горестными стенаниями, жалобными рыданиями и [обильными] ручьями слез у
снисходительного и всепрощающего господа, дабы он превратил злой гнев в сердце царя в
сострадание и милосердие к ним. И весь народ оставался там в молельне и молился, прося
у господа жалости и милосердия.

Сам священник Багдасар начал вечером творить вечернюю молитву пением полунощных
псалмов и вскоре, исповедав народ, отслужил божественную литургию, приобщил
достойных славного тела и крови Сына Божьего. И рано утром на рассвете, пока еще свет
не отделился от тьмы, вся торжественная церемония была совершена и закончена. А на
заре, когда рассвело, прискакали на конях ратники и воины и, подобно злым зверям,
окружили тэр Багдасара, /160/ вытащили вон и вытолкнули вперед, чтобы быстро погнать
впереди коней и доставить его в царский диван. И когда добрались до царского дворца,
звери в человечьем обличье, окружив его, щелкали зубами и с грозными криками хотели
грызть тело его.

Когда царь сел в судилище своем, повели к нему тэр Багдасара, с которым государь
заговорил об отречении его от христианской веры и [сказал ему, что], мол, если не
согласишься – станешь пищей псов и львов (чтобы устрашить его, зверей держали там
наготове).

И здесь явился совершенным непреложный обет господа нашего Иисуса Христа,

сказавшего: «Когда поведут вас к судьям и царям – не заботьтесь и не думайте о том, что
вам должно говорить, ибо вам будет дано слово и мудрость в тот час, когда нужно будет
говорить; ибо то не вы будете говорить, а душа Отца вашего [небесного] заговорит в вас».

Отвечая царю, священник Багдасар сказал: «Коли ты велишь мне добровольно отречься от
своей веры – добровольно я не отрекусь; а если насильно [заставишь] отречься – не так
велит тебе закон твой; если говоришь о долге своем и [146] требуешь его – так большую
часть мы отдали, а то, что осталось, выплатим сегодня же, еще до наступления
завтрашнего утра».

И подобно тому как студеная вода, вылитая в кипящий котел, тотчас же приостанавливает
пенящееся кипение в ней, так и слова тэр Багдасара укротили гнев царя, поэтому государь
не сказал ни одного слова, а лишь только следующее: «Иди и отдай остальной долг свой».

/161/ Итак, господь Христос, сказавший: «Где двое или трое собраны во имя мое, там я
посреди них» (Матф., 18, 20.), и сам нынче обратил взор свой к собранию их, к слезной
полунощной молитве их и укротил царский гнев, поэтому тэр Багдасар и народ избежали
двух бед – мук и вероотступничества. Затем они уплатили остатки царского долга, взяли
грамоту о свободе и стали жить в мире, воссылая хвалу господу.

После того как все это случилось с [армянским] населением и часть его с меликами
обратилась в магометанское вероисповедание, вышеупомянутый франкский епископ,
придя к царю шаху Аббасу, сказал: «Хочу сказать тебе несколько слов осуждения. Ввиду
того что ты требовал от армян ссуженный им долг и у них не было, чем заплатить, я, ради
веры христианской, дал им денег, чтобы они вернули долг тебе и оставались в
христианской вере; и [деньги эти] они, взяв, отдали тебе и заплатили долг свой. А ты уже
после того, как взял деньги, не оставил их в вере Христовой, а обратил в вашу веру.
Поскольку ты поступил так – законы правосудия говорят, что деньги, отданные мною,
должны быть возвращены мне. Вот я и прошу государя вернуть мне мои деньги». А царь
по размышлении увидел, что епископ говорит справедливо, заплатил епископу, вернув
ему двести туманов.
А что касается мелика Карабаша и народа, насильственно обращенного шахом в
магометанскую религию, то они лишь там, в суде, назвали исповедание свое
мусульманским. После этого они оставались в христианской вере и из-за [угрызений]
совести, связанных с вероотступничеством, были [147] еще более тверды [в своей вере],
/162/ чем прежде. Так, младенцев крестили, умерших хоронили со священниками, и,
постоянно посещая церковь, молились, и, исповедуясь, причащались. Магометан вовсе не
заботили эти их поступки. После них и дети их ныне все христиане и живут среди
христиан.

А совесть мелика Кырхеалана, сильно укоряя, мучила его; по прошествии нескольких лет
он взял жену и под каким-то предлогом – мол, отправляюсь в Тавриз, – проехав через
него, отправился в Иерусалим и там исполнил все обеты страстей Христовых. Он и жена
его остались там, и так как по ремеслу он был каменщиком, то ради святого Иерусалима
безвозмездно работал, уповая на вознаграждение господне. И так прожил он остаток
жизни своей; там, в городе же Иерусалиме, умерли и были похоронены мелик Кырхеалан
и жена его, которым господь наш Христос благодаря своему неиссякаемому милосердию
простил и отпустил [грехи], аминь.

/163/ ГЛАВА 14

Еще один рассказ о притеснениях, которые претерпел народ армянский от царя

шаха Аббаса первого

Случилось как-то в 1059 году нашего летосчисления (1610) великому царю шаху Аббасу
первому, выехав из города Исфахана, направиться в страну Пари и в Бурвари, где были
поселены армяне.

И так как шах Аббас имел обыкновение иногда, преобразившись, представляться одним
из воинов [своих] и идти, куда должен был пойти, по такому же обыкновению он сделал и
в тот раз; и так он один со скороходом своим, бегущим впереди него, пришел раньше
всего войска в первое селение страны Пари, называемое Дарбни (Т.е. “село кузнеца”). Там
[шах] повстречал [148] какую-то женщину из этого селения, а женщина не знала, что это
шах. Заговорил шах с женщиной и сказал: «Если есть у тебя курица на продажу, принеси
мне, я куплю». Когда женщина принесла курицу, [шах], испытывая женщину, долго
расспрашивал ее о курице, говорил вздор, /164/ накапливая в сердце своем
несправедливость. И во время беседы шах сказал: «Даю тебе десять монет за курицу, и
ради любви твоей к шаху отдай нам курицу». И женщина сказала: «Какое добро и [какие]
милости видели мы от шаха, чтобы ради любви к нему отдать тебе курицу?». И шах
сказал: «Какое же еще добро должен был сделать вам шах, ведь он поселил вас в такой
хорошей и удобной стране, обезопасил вас от всех бед и со снисходительностью и
милосердием правит вашим народом». И женщина сказала: «Дай бог, чтобы он не
переселял нас, ибо он сделал нас изгнанниками, выселил из древней страны нашей, с
насиженных мест и родных вотчин наших, и, согнав сюда, в чужую страну, поселил как
чужбинников».

Эти слова женщины, словно меч обоюдоострый, вонзились в сердце шаха, ибо очень
жестокими и горькими показались они ему. Глубоко уязвленный в сердце, [шах] от
чрезмерного гнева остался стоять безмолвно и ничего не сказал. В это время пришли и
добрались до шаха самые знатные и известные нахарары его: Спандиар-бек и другие; при
виде его, исполненного такой буйной ярости, они не сказали ничего и молча стали в
отдалении.
В это время мимо них проходил иерей селения того, по имени тэр Аветис,
возвращавшийся домой после земледельческих работ. Когда шах увидел его, позвал к
себе, спросил, мол, что ты за человек? Иерей ответил: «Я армянин». Шах сказал: «А
почему у тебя борода длинная?» Иерей сказал: «Я иерей [этого] селения». Шах сказал:
«Так стань мусульманином». Иерей сказал: «Я простой мужик, и, более того, старый, я не
смогу исполнять мусульманские обряды». И тем самым, еще более увеличив, усугубил
ярость и гнев царя. Так что шах не выдержал и в бешенстве, /165/ выхватив из рук своего
скорохода топорик, т. е. наджак, сильным ударом поразил [149] иерея в голову, глубоко
рассек ее. Не будучи в состоянии выдержать этой раны и удара, иерей, потеряв чувства и
рассудок, упал бездыханный, как мертвец; и в ужасной ярости шах тотчас там же приказал
своим приближенным обрезать иерея; его быстро обрезали, хотя лежал он, подобно трупу,
без чувств; и, оставив иерея в таком [положении], шах ушел в стан, в шатер свой.

После этого исчезли из сердца царя жалость и милосердие к армянам; он призвал к себе
своего везира, а с ним и шейха, по имени Мир-Авдула, и приказал им вступить с воинами
в тот гавар и всех до единого омусульманить и обрезать. И если кто по воле своей и
согласию покорится – хорошо, а кто не покорится – [того] следовало обрезать и обратить
в религию лжетворца с мучениями, насильно. И, приказав им с угрозами и бранью
исполнить все его повеления, [шах], вернувшись из Пари, поехал в город Исфахан.

По этому приказу царя начались великие гонения на армян, которые, оставив дома, семьи
и имущество свое и поднявшись, рассеялись куда глаза глядят: в горы и пустыни, в места,
где не раздавался голос человеческий. И многие, уйдя в дальние гавары, переменив имя и
обличье, жили там, не опознанные никем, а иные из них, голодая и умирая от голоду,
много дней бродили в горах и в страхе перед царем и обрезателями /166/ не смели войти в
селение или показаться кому-либо [на глаза].

А князья, назначенные обрезателями, вошли в гавар и всех, кого нашли, – как мирян, так и
священников – жестоко, угрожая муками, насильно обрезали.

Поступая так, как мы уже рассказали, [персы] дошли до селения Парчиш и, совершив и
там свое безбожное дело, вышли оттуда и хотели направиться в селение Пахран. А
танутэр селения Пахран, по имени Нуриджан, сказал своим односельчанам: «Давайте
вооружимся и, дружно выступив, сразимся с иноплеменными обрезателями и не позволим
им войти в наше селение». Но сельчане не согласились и не стали единомышленниками
его, а, убежав, рассеялись в горах. Нуриджан же один, опоясав себя мечом и взяв стрелы
[150] и лук, пройдя половину пути, поднялся на вершину небольшого округлого холма,
мимо подножия которого проходила дорога. Обрезатели же, выйдя из Парчиша,
направились в Пахран. Когда они приблизились к подножию холма, Нуриджан
неожиданно для них начал с громкими криками стрелять из засады по [врагам] из лука и
своей стрельбой помешал им и остановил их. Затем, выйдя из засады, преследовал их и,
беспрестанно стреляя, вынудил [персов] вернуться в селение Парчиш, загнал их в
деревню, а сам вернулся в селение свое, в Пахран.

Обрезатели, вернувшись в Парчиш, дождались вечера, затем послали лазутчика узнать,

где находится Нуриджан. А лазутчик пришел и рассказал, что он у себя дома.

Тогда ночью /167/ персы, вооружившись, выступили и, направившись в Пахран, окружили

дом Нуриджана и, схватив, связали его, а утром, когда рассвело, бросили его навзничь я
стали бить батогами, и столько били его, что на теле у него вовсе не осталось живого
места и сам он стал как труп. Тогда там же [персы] обрезали его и тогда только ушли.
Женщины селения унесли его и прятали в погребе в течение трех дней, а Нуриджан,
мучаясь от боли, пролежал в постели четыре месяца и не мог встать на ноги.

И так князья-обрезатели разъезжали по гаварам Пари и Бурвари и всех, кого находили, –

как мирян, так и духовных – обрезали. И, покончив со всеми, вернулись в город Исфахан
и рассказали царю. Шах велел, чтобы каждому из обрезанных иереев дали из государевой
казны по 40 баранов, и так и сделали. Шах дал этих баранов священникам, дабы кое-кто
из них, жадные к добру, утешились бы этой подачкой и не побуждали бы народ свой к
отречению от мусульманства, а другие, проев и промотав, боясь расплаты, оставались бы
в мусульманской вере.

Вслед за тем шах, исполненный дьявольских намерений, послал еще раз князей с воинами
и приказал им отправиться в эти два гавара, разъезжать по селениям и хватать всех
священников, угрожать им и под страхом [пыток] брать с них обещание и ставить им
условие: не хранить ни одной из [151] своих книг. И если найдется такой, кто сохранит
[книги], и если кто сообщит об этом – голова сохранившего будет /168/ передана царю и
все имущество и семья [его] перейдут к указчику. Получив этот приказ, воины
отправились разъезжать по обоим гаварам; обнаруженные книги и церковные сосуды
насильно отняли у христиан и, отобрав, повезли в город Исфахан и предъявили шаху. А
шах велел все спрятать.

После этого шах послал многих молл из персов в Пари и Бурвари, [с тем] чтобы они
оставались там и обучали армян религии Магомета: собирали их ежедневно в мечеть для
молитвы и младенцев христианских заставляли читать по-персидски. И моллы, придя,
разбрелись по селениям гаваров – где по двое, а где по трое, и вынуждали христиан
посещать мечеть и признать веру лжетворца Магомета. Христиане, тяготившиеся этим, не
покорялись, а, сопротивляясь, вступали, в словесные споры, и споры и речи разгорались
каждый день, вплоть до того, что были убиты трое или четверо молл.

Увидев это, все другие моллы, испугавшись смерти, убежали и вернулись к себе. А
бедные христиане жили два года, гонимые и мучимые, под властью персов.

[Был там] какой-то христианин, по имени Григор, живший прежде в селении Арпа в
Вайоцдзоре, который называют также Ехегадзором, ныне же, будучи в гаваре Пари, жил в
селении, называемом Нижний Хойикан. Был он сложением богатырь, сердцем мужествен,
в суждениях и умом благоразумен, в вере и любви к Христу горяч и тверд. И вот этот
Григор собрался и прошел по селениям гавара и, уговорив, подстрекнул весь народ и стал
главой и предводителем его. И, взяв с собой семь человек, он поехал /169/ в город
Исфахан; приехав туда, он достал заимообразно денег, подкупил шахских вельмож и
уговорил всех в удобный час замолвить перед царем доброе слово о них.

Затем сам он написал арза с мольбой и вручил царю, но не раз или два, а пять или шесть
[раз]; столько говорил в царском присутствии и диване, пока царь, утомившись, не сказал:
«Оставляю вас на усмотрение ваше, идите, поклоняйтесь вере вашей». А Григор
[продолжал] просить и умолять, [152] и, пав на колени, со слезами просил шаха и говорил,
мол, к повелению своему, что даруешь нам устно, приложись одним перстом на бумаге.

Рассказывали, будто однажды, когда шах, выйдя из дворца своего, направлялся в сад
Азараджрип, [Григор] пять раз являлся к шаху и просил все ту же грамоту; шах, которому
надоели неутомимые просьбы его, написал грамоту с царской печатью, дал Григору – мол,
повелеваю всем христианам, проживающим в гаварах Пари и Бурвари, открыто
поклоняться своей христианской вере.
После этого Григор попросил шаха, чтобы государь, разобравшись, сжалился бы над
ними, даровал им их книги, расхищенные и привезенные в [Исфахан], и государь даровал
им [книги]. А Григор и товарищи его, взяв грамоту и книги свои, радостные, отправились
к себе на родину, к своему народу.

По этому поводу царь шах Аббас наложил на христиан взыскание, сказав: «Так как вы не
подчинились приказу царя, то /170/ должны уплатить в царский диван тысячу туманов
штрафа». И некоего вельможу из именитых князей своих, которого называли Хосров-
султаном, назначил попечителем, дабы он, взимая с народа [деньги], вручил их царскому
казначею; и Хосров-султан, прибыв с множеством воинов, выполнил приказ царя.

Бедные христиане ради веры христианской вернули и заплатили все – и эту тысячу
туманов, и тот долг, что Григор и товарищи его взяли в Исфахане, а также и иные
имевшие место расходы, – чрезвычайно обеднели, стали нищими, но радуются и
воссылают хвалу господу богу.

А муж этот Григор изо дня в день укреплялся в вере и благих делах и укреплял в вере
Христовой и других; и стал он ревнителем христианской религии, из-за чего кровожадные
магометане воспылали лютой ненавистью [к нему] и оклеветали, [осудив] Григора на
смерть. Сами они убили какого-то магометанина – соплеменника своего, тайно
приволокли и бросили его на поле Григора. Пришли судьи и, приведя, представили
ложных свидетелей, мол, этот труп – дело рук [153] Григора. И, схватив, увели его к
судьям на неправедный суд свой, на котором вынесли решение, мол, ввиду того что это
совершено им, либо заставить его отречься [от христианства], либо убить [его]. И, осудив
его с помощью клеветы, убили христолюбивого мужа Григора. И многие
свидетельствовали, что господь сверху прославил его Знамением – небесным сиянием. Да
пожалует ему Христос милосердный обетованное царствие небесное свое и да допустит и
нас в общение со своими святыми. Аминь.

/171/ ГЛАВА 15

О том, почему не было налога кодав с овец в стране, называвшейся Арагстан*

Царь шах Аббас первый очень полюбил город Фахрабад, поэтому собрал со всех стран
людей и переселил туда, чтобы расширить город. И сам, когда не опасался нападения
врагов, уезжал [туда] и проводил там зимнее время. Однажды, когда шах Аббас по
обычной привычке своей направлялся в Фахрабад, достигнув границ города Казбина,
остановился он в селении, называемом Хоромапат, гавара Тарим, и расположил там
станом царское войско.

______________________
* Арагстан — Персидский Ирак.
______________________

У шаха Аббаса была привычка, преобразившись, представляться кем-нибудь из воинов

своих и идти к людям и народу узнать и выведать что-либо; сделал так он и на этот раз. [В
одежде] воина-конника он со скороходом своим до прихода всего войска пришел в
селение Хоромапат. /172/ [Здесь] он увидел старейшин селения. Стоя на площади вместе с
князьями – сборщиками налогов, они пеклись о нуждах царя и других князей; шах
заговорил с ними и сказал: «Нас немного: я, да конь, да скороход мой; мы не утрудим вас.
Прошу вас, из любви к шаху приютите нас на эту ночь». А мужчины селения не проявили
никакого усердия к словам его, ибо всей душой были заняты подготовкой [к приему] царя.

Тогда какая-то женщина из этого же селения, древняя старуха, [154] сказала шаху: «Иди,
сынок, пойдем к нам домой, будь нашим гостем». И женщина повела [его] к себе домой.
Шах остался там до вечера. Вся семья старухи вымерла, и был у нее лишь сын, по имени
Лала, и тот из-за крайней бедности своей нанялся пастухом в то селение. Когда наступил
вечер, Лала привел стадо в селение и стал, по обыкновению, собирать по одному хлебу с
каждого дома и, собрав пятнадцать хлебов, держа в руках, принес домой. Увидев дома
гостя, он все принесенные хлебы положил перед гостем, которым был сам шах. Старуха,
открыв тонир, достала [оттуда] горшок крупяной похлебки, которую иные называют
врошем и шах пообедал с тем хлебом и, заговорив [с ними], долго расспрашивал их. А
вечером, когда стемнело, встал и ушел к себе.

Покинув [селение], шах направился в Фахрабад. А по возвращении из Фахрабада,

добравшись до /173/ того селения, [шах] снова переоделся и попросился на ночлег к
поселянам, но [те] не впустили его. А старуха, явившись снова к нему, сказала: «Ты,
сынок, наш знакомый и гость, ступай и нынче к нам домой». И пошел шах к старухе, и
старуха накормила его точно так, как мы выше рассказали. Шах пробыл там до вечера и
расспросил их о многом, что было у него на уме.

Затем шах сказал им: «Хочу кое-что спросить у вас, и, если вы любите шаха, отвечайте
мне правду. Вот дом ваш, где мы сидим, и покои его – широкие, просторные и
роскошные; все это говорит, и видно это и из слов, речей и поведения вашего, [что когда-
то были вы] зажиточными; однако я вижу, что [сейчас] вы очень бедны, а дом ваш
совершенно пуст. Откройте же мне истинную причину этого».

Старуха, глубоко вздохнув, начала со стоном рассказывать: «Видишь ли, сынок, все, что
ты сказал, верно: и дом и покои [наши] точно кажутся роскошными, были мы зажиточны
и богаты, так что множество неимущих и чужбинников жили, покровительствуемые этим
домом, бедняки и нищие благодаря ему становились обладателями имущества и скарба; у
нас было тысяча пятьсот голов отборных овец и табун кобыл, и множество скота –
упряжного и дойного, [155] поля и сады, водяная мельница, золото и серебро, и
множество домашней утвари и скарба; все это отобрали у нас, все исчезло, и не осталось
ничего. Ибо, /174/ продав часть, мы уплатили казенный налог, продав другую, отдали
заимодавцам, а часть [продали] для удовлетворения своих нужд и вконец обнищали.
Впоследствии муж мой, братья его и другие члены семьи и сыновья их – все умерли, и
остались теперь я и сын мой, которому скоро исполнится тридцать лет, а я из-за нищеты
[даже] женить его не могу. Негде нам [искать] средств к жизни, поэтому сына своего я
сделала пастухом нашего селения, он ежевечерне собирает плату свою – хлеб, приносит
[домой], чем, как ты видел, мы и питаемся. Так проходят дни мои в ожидании смерти;
может, она избавит меня от мучений».

Великое изумление овладело шахом при словах, сказанных старухой, и молвил он: «То,
что ты сказала о муже своем и всей семье вашей, мол, умерли – это в руках Божьих, ибо
он хранит и умерщвляет, но что касается имущества вашего, что ты сказала, мол, ушло из
рук наших, и стали нищими, что же причиной этому?»

Старуха сказала: «Кодав с овец. Царские сборщики налогов взимают кодав с овец, и, чем
дальше, тем с каждым годом все тяжелее становится кодав; и так он возрос, что [даже],
продав всех тех овец, не смогли мы уплатить кодав и тем избавиться; взяли денег в долг,
уплатили кодав, а потом, изо дня в день продавали скарб свой и имущество и
выплачивали: часть [в качестве] кодава, а часть – заимодавцам, и [у нас] не осталось
ничего, так как кодав – очень тяжелый налог. Государь и его нахарары не знают всего
этого, а пишут [лишь] сумму /175/ кодава и дают в руки воинов, а те приходят и, хотят
[крестьяне] или не хотят, силой взыскивают, говоря: «В грамоте дивана так написано, то
же и нам приказали, поэтому мы взыскиваем столько [именно], и не меньше, ибо, если мы
взыщем меньше, с нас взыщут недостающее, скажут, вы, мол, украли». И по этой
причине, как ты увидел, мы обнищали, да и не только мы: так случилось и со многими
зажиточными домами, часть коих – из [156] нашего селения, а другие – из иных деревень
нашего гавара». И старуха начала называть всех их по именам.

Шах спросил: «Почему же сведущие и красноречивые люди из вашей страны не поедут

сообщить [об этом] шаху? Я знаю, если шах узнает об этом, он отменит тяжесть сего
налога, ибо шах – миросозидающий государь и не хочет причинять никому лишения».
Старуха сказала: «Много раз ходили и шумели, но не смогли вывести из реестров дивана
сумму кодава».

Шах остался в доме старухи до утра, а утром в темноте встал и ушел к себе в шатер.

Спустя несколько дней, он послал расследователей в тот край, чтобы они точно выяснили
состояние страны. Те поехали, посмотрели и, вернувшись, рассказали шаху, что население
той страны по разным причинам, и особенно из-за кодава, находится в чрезвычайно
тяжелом [положении]. Тем самым [шаху] стало ясно, что рассказанное старухой –
истинная правда. И это стало причиной того, что жалость и милосердие запали в душу
царя шаха Аббаса, поэтому он отменил кодав не только в области Казбина, но и во всей
стране Арагстан; и ныне по /176/ всей стране, называемой Арагстан, не существует
кодава. И еще [шах] послал князей в селение Хоромапат убить людей, не приютивших
его, и привести к нему старуху и сына ее Лалу. Князья, отправившись, сделали, как шах
приказал: убили трех мужчин из селения и, взяв Лалу и мать его, привезли к шаху. Шах
воздал им почести и славу, [пожаловал] государственную власть Лале и назначил его
высокочтимым и верным нахараром при дворе своем, и отныне он стал именоваться Лала -
беком. Впоследствии и сыновья его были преданными и знатными [вельможами] при
дворе царей персидских; а одному из сыновей его, по имени Мамад-Кули-бек, шах
пожаловал ханскую власть, назвал его Мамад-Кули-ханом и послал в город Ереван, и тот,
поехав туда, несколько лет правил страной.

История этого Лала-бека повествует, как некоторые из вельмож шаха Аббаса из зависти
оклеветали Лала-бека перед шахом и шах вознамерился разорить его и низвести [157] к
прежней бедности. [Как-то] придя домой к Лала-беку, шах начал сам описывать все
имущество, чтобы отобрать его. При описи он увидел закрытый сундук, на котором висел
золотой замок; Лала-беку велели открыть [сундук], но он не открыл, а молвил шаху: «Все,
что ты описал и что еще должен описать, – все твое, а не мое, и лишь это – мое, ибо я
принес это из дома своего. Так прошу, когда возьмешь свое – мое подари мне». Тогда
заставили его насильно отпереть сундук и увидели, что там нет ничего, кроме одной лишь
пары /177/ изношенных и рассохшихся трехов, то есть чарухов, и старых, разодранных
веревок. Все были удивлены и спросили, что это значит. И Лала-бек сказал: «Это те трехи,
что носил я в отчем доме, и теперь я положил их сюда, все прихожу сюда, смотрю,
вспоминаю и говорю себе: «Ты тот, кто имел лишь это, а шах тебя из такой бедности
поднял к такому величию; так будь осторожен, как бы ни закралось в сердце твое
коварство по отношению к шаху, не уподобляйся другим клеветникам и не забывай
благодеяний его, чтобы все это не обернулось в проклятие против тебя и не опозорился ты
перед богом и людьми»». Услышав и увидев это, шах понял, что из зависти оклеветали
его; он [не только] не отнял всего его имущества, а еще пожаловал ему из своего и,
облагодетельствовав еще большим почетом, возвеличил его и держал во все дни жизни
своей превыше всех при дворе как главного своего наперсника.

/178/ ГЛАВА 16

Рассказ о мощах святой девы Рипсимэ:* как франки нашли их и достали, как
повезли их в город Исфахан

Во времена патриаршества католикоса Мелкисета, после великого сургуна,** приехали из

страны франков в Армению франкские патеры, вступили в Араратский гавар и начали
обходить расположенные в гаваре армянские монастыри. [158] Простодушные армяне не
понимали, какие у них намерения, они же своим льстивым, угодливым и хитрым нравом
угождали всем. Встретившись с католикосом Мелкисетом, они подали ему прошение и
золотые монеты, дабы он не любопытствовал и не преследовал их за дела, которые они
собирались совершить.

______________________
* Святая Рипсимэ — по преданию, царская дочь, одна из 50 дев,. спасшихся бегством от
преследования императора Диоклетиана. Одна иэ самых популярных в Армении
подвижниц. На месте ее мученической смерти Григором Просветителем была заложена
часовня, позднее — храм-Рипсимэ, сохранившийся до наших дней. Легенду о ней
рассказывает историк IV в. Агафангел.
** Великий сургун (тур. surgun) — насильственное выселение, изгнание; под таким
названием вошло в историю выселение шахом Аббасом жителей ряда районов Армении и
Азербайджана в Персию.
______________________

Патеры имели при себе [написанную] на их языке и их же письменами книгу, наподобие

географической карты, достоверно и безошибочно показывающую, где в армянских
монастырях находятся /179/ могилы и погребения святых, каково строение часовен и с
какой стороны находятся дверь и окна. Во время скитаний своих по монастырям они по
той книге находили мощи святых, давали кое-что обитателям монастыря и забирали
мощи.

И так, скитаясь, прибыли они в селение Каренис, остановились в построенном в ущелье

монастыре Апостолов* и по той книге нашли голову апостола Андрея. До той поры
обитатели монастыря, а также все население гавара даже не знали, где находятся
погребения апостолов, лишь сыновья от отцов и предков своих слышали предания о том,
что есть там могилы святого евангелиста Матфея и апостола Андрея, но даже не знали,
где они находятся. Когда патеры вошли в монастырь и вырыли там небольшую яму под
алтарным возвышением, там, где указывала книга их, вот что они увидели: появилась и
стала явственно [видна] голова апостола Андрея, [точно так] как это показывала книга; и,
когда доставали голову, ужас и трепет объяли патеров. Как только достали голову, тотчас
же монастырский епископ выхватил ее из рук патеров, не хотел отдать [им], а их самих
выгнал с пустыми [руками] из монастыря. Нынче святая голова апостола Андрея
находится в том монастыре, и мы много раз ходили на поклонение, целовали ее.

______________________
* Монастырь Апостолов—монастырь во имя апостолов Андрея и Матфея, находится в
сел. Каренис, в долине р. Раздан. Этот монастырь, согласно преданию, знаменит тем, что
там захоронены мощи апостола Андрея.
______________________

А патеры после долгих ли, коротких ли скитаний пришли в святой Престол

Эчмиадзинский, остановившись там, прожили много дней и, [пустив в ход] льстивые
уловки свои, притворились преданными /180/ [обитателям] монастыря и селянам и
понравились им. Патеры каждый день ходили в храмы [159] святых дев Гаянэ* и Рипсимэ
и возвращались; и все эти три храма: Эчмиадзин,** Гаянэ и Рипсимэ – разоряли,
расхищая, разрушая и посрамляя, как «шатер садовника в винограднике и как шалаш в
огороде», согласно пророку Исайе (Автор, по всей вероятности, имеет в виду такое место
из Библии: “И осталась дщерь Сиона как шатер в винограднике, как шалаш в огороде, как
осажденный город” (Исайя, 1.8)). Лишь в Эчмиадзине жили [тогда] несколько членов
братии, и те – очень невежественные и грубые. А [храмы] Гаянэ и Рипсимэ были вовсе не
обитаемы, [стояли] без ограды. Даже дверей и хоранов не было в церквах, а с внешней
стороны вся кровля и наружные стены были разрушены, основание поколеблено и
вскопано. Алтарь и пол внутри церкви были изрыты, вся церковь и хораны полны навоза,
ибо в летние и зимние дни скот – как волов, так и овец – загоняли в церковь. Вся кровля
храма Гаянэ обвалилась, и лишь стены одни стояли, и не было больше ничего.

______________________
* Святая дева Гаянэ — наставница святой Рипсимэ, приехавшая вместе с нею из Рима и
разделившая ее участь.
** Эчмиадзин — резиденция главы армянской церкви, католикоса всех армян, здесь
находится храм, построенный, по преданию, сохранившемуся у историка Агафангела,
Григором Просветителем на месте, где ему явилось видение, якобы предсказавшее
проникновение христианства в Армению. В полукилометре на юг от Эчмиадзина
расположен храм ов. Гаянэ, построенный, по преданию, на месте, где была убита Гаянэ.
На шоссе, ведущем из Еревана к Эчмиадзину, не доезжая двух километров до него, стоит
третий храм — во имя св. Рипсимэ, возведенный в 618 г. католикосом Комитасом.
______________________

Персы, по своему обыкновению, беспрепятственно входили в храм святой девы Рипсимэ и

выходили из него. Часовня над могилой Рипсимэ была построена глубоко под землею, под
главным алтарным возвышением, а алтарное возвышение было сверху возведено в
главном хоране над часовней. Дверь или окно часовни не видел никто, так как они были
скрыты, ибо строитель часовни и церкви мудро выполнил свою задачу, так что дверь
часовни и дорога к ней оставались в стороне, в северном хоране церкви; по длине и
ширине двери /181/ часовни обтесали большой неподвижный камень, который нельзя
было сдвинуть [с места], и приделали к двери часовни как покрытие; и так мудро было
задумано, что никто бы не догадался о существовании в том месте двери и [не понял бы],
что камень – покрытие ее, а считали бы камень одним из камней возведенной стены.
Никто из наших, из армян, не знал об этом: ни о часовне, ни о дверях ее. А франкские
патеры при помощи своей книги нашли дверь часовни и приложили много трудов и
усилий, чтобы открыть каменное покрытие, но не смогли. После долгих трудов,
размышлений и соображений убедились в том, что открыть двери [160] они не могут,
тогда оставили двери часовни, поднялись на алтарное возвышение в главном хоране и
столько рыли сверху перед возвышением и под нишей по обозначенному в их книге
проходу к двери, навстречу ей, пока не пробили потолок прохода к двери и спустились
вниз в проход, а затем долго трудились изнутри и извне, пока не сдвинули с места и не
выбросили в северный хоран камень-крышку.
Потом они спустились в часовню над могилой, откатили прочь надгробный камень и
начали копать могилу девы Рипсимэ, пока не добрались до раки, в которую были
положены святые мощи Рипсимэ. Долго еще рыли, пока не сдвинули раку с мощами с
прежнего места, из тайника. Потом вынесли раку, полную /182/ мощей, из часовни в
большую церковь и хотели украсть мощи.

Попечением и милосердием Божьим и молитвами святого Лусаворича* в тот день и в тот

же час двое каких-то епископов святого Эчмиадзина – один по имени Григор, другой –
епископ Вардан – вышли на прогулку и, гуляя, дошли до храма святой Рипсимэ и
настигли патеров в то время, когда те принесли раку с мощами в церковь и хотели
похитить мощи. Епископы расспросили патеров о сути дела, и хотя те придумали что-то и
пробормотали [в ответ], но [это была] бессмыслица. И епископы, пройдясь вокруг церкви
и увидев все – дыру сверху, и дверь сбоку, и часовню, и отброшенный надгробный
камень, и разворошенную могилу, возмущенные и разгневанные, пришли к патерам и
затеяли с ними ссору, брань и драку, вплоть до того, что стали избивать друг друга и
нанесли раны: патеры ударили по голове епископа Вардана и ранили его, ибо патеров
было трое, а епископов – [лишь] двое. (Рубец и место ран он нынче показал и рассказал
нам эту историю, которой он был очевидцем; да смилуется господь и отпустит ему грехи
его.) Епископы тогда не позволили патерам взять хотя бы часть мощей; после борьбы и
драки двое епископов отняли раку, полную мощей, и принесли [ее] в Эчмиадзин, а патеры
тоже пришли с ними в Эчмиадзин.

______________________
* Лусаворич Григор, просветитель Армении, которого армяне почитают как своего
первого патриарха.
______________________

Епископы поставили полную мощей /183/ раку посреди площади, [161] члены же братии,
а также селяне и даже сам католикос Мелкисет, прослышав [об этом], собрались вокруг. И
кто из пришедших видел и слышал, восхищались и с удивлением говорили: «Мы, отцы
наши и предки, рожденные и вскормленные здесь, все это время не знали даже об этом, а
они – люди приезжие, да еще и чужаки, как они смогли найти [мощи] и совершить такое
дело?» Епископы и монастырская братия в сильном гневе и ярости из-за происшедшего
начали спор, бранились и дрались с патерами и надеялись на католикоса, дескать, он
осудит и отомстит им. А тот, чей мысленный взор был подкуплен золотом, получив от
патеров золотые монеты, не отомстил, а попустительствовал им и не беспокоился вовсе.

В то время у патеров была при себе старая торба из клеенки, т. е. из мушамбы.

Ободренные лицеприятием католикоса, выступив вперед, они [подошли] к раке с мощами,
открыли торбу, и один из патеров, обернув руку чистым белым платком и взяв мощи,
положил их в торбу. Они хотели взять все мощи. Увидев это, епископы исполнились гнева
и злобы и, напав на них, избили патеров, прогнали прочь и больше не дали им мощей. В
раке [мощей] осталось [еще] много, голову патеры взяли, однако епископы отняли ее и
положили в раку. Вышеупомянутый епископ Вардан рассказал, /184/ что, пока руки не
коснулись мощей, мощи были белого цвета, но, когда к ним прикоснулись рукой, они
пожелтели.

Епископы стали плакать и горевать обо всем этом, высказывать католикосу свое
негодование и обвинять: мол, справедливый бог да отомстит тебе за мощи святых, ибо со
времени святого Лусаворича до наших дней мощи этих святых не были стронуты с места
и рассеяны где-либо, они начало и основа веры армян, [они] стали богатством и благом
страны, а ты сегодня их развеял. И епископы, поплакав и погоревав, подняли раку с
оставшимися мощами, понесли ее снова в храм святой Рипсимэ, опустили в часовню,
вырыв очень глубокую могилу, положили раку с мощами в могилу и, скрепив песком и
известью со всех сторон, замуровали, засыпали могилу, положили на нее надгробный
камень. Дверь же часовни [162] не заделали, а оставили ее открытой, как это и сейчас
видно; дыру наверху в алтарном возвышении закрыли; и, [хотя] ее заделали,
любопытствующим она явственно видна снизу из прохода, ибо камни, положенные на
дыру, и сейчас белые.

А патеры, взяв торбу с теми мощами святой Рипсимэ, [которые им удалось достать],
отправились в город Ереван и там стали обдумывать, как увезти [мощи] к себе в страну,
ибо, боясь османов, они не могли пройти через страну ромеев,* так как в то время великая
вражда и ожесточенная /185/ война шла между османами и франками.** И по этой
причине они не могли пройти через страну османов.

______________________
* Страна ромеев — слово «ромей» («ором») первоначально означало римлянина, а
впоследствии — византийца, грека. Армянские источники страной ромеев, Оромстаном,
называют иногда и Турцию, частью которой являлась в то время Греция.
** Очевидно, Аракел имеет в виду австро-турецкую войну (1592— 1606 гг.),
завершившуюся двадцатилетним перемирием в Ситвароке.
______________________

И вот, взяв с собой мощи, патеры вышли из Еревана, пришли в область Нахичеванскую, в
Ерынджакский гавар, во франкское селение Апаранер.* Там разделили мощи на три части;
сами патеры, взяв себе две части мощей, остались там, а одну часть с доверенными
людьми послали в город Исфахан во франкский монастырь, называемый Иусиния (ибо в
городе Исфахане есть три франкских монастыря). Те, кто повез мощи, привезли и
доставили мощи во франкский монастырь Иусиния, спрятали их [там] в сундуке в каком -
то доме и ждали удобного часа, чтобы, захватив их, повезти через Бандар в город Гоа в
стране Пуртукеш,* дабы оттуда на корабле повезти уже в самый Франкстан.

______________________
* Т. е. селение, населенное армянами-католиками.
** Имеется в виду Гоа, португальская колония на юго-западном берегу Индостана,
которая с 1548 г., с прибытием туда иезуитов, стала центром их колонизаторской
деятельности на Востоке.
______________________

Католикос Давид не был осведомлен обо всех этих событиях, ибо в это время он жил в
городе Исфахане. Был у католикоса Давида в услужении один преданный человек из
армян, по имени Григор, – сведущий и осторожный в делах и службе. Человек этот знал
франкский язык, так что всегда посещал франкскую церковь и прислуживал им (франкам)
своих житейских выгод ради; и однажды за вином, попечением Божьим размякнув в
беседе, франкский служка, привезший мощи, сказал, между прочим, служителю
католикоса /186/ Григору: «Поехали мы в вашу страну и увидели Престол ваш Эчмиадзин,
вынесли оттуда мощи святой девы Рипсимэ и привезли сюда, а теперь они находятся в
сундуке в моем доме, мы хотим повезти их в страну [163] Пуртукеш, чтобы оттуда увезти
уже в самый Франкстан».

Мудрый и рассудительный муж сей на время утаил рассказанное в душе и одобрил

намерение рассказчика, но на второй день пошел к католикосу Давиду и сообщил ему о
том, что услышал от франка.
В это время в городе Исфахане проживало множество христиан армянского
происхождения из Араратской области, и особенно выходцев из города Еревана;
католикос призвал к себе кое-кого из них – именитых и доверенных [мужей] – и сообщил
им об этом. Они были очень огорчены и решили жестоко отомстить. Католикос вместе с
ними пошел к джугинцам, к ходже Сафару (бывшему главой джугинцев, да и не только
джугинцев, но и всех армян, живших в пределах Персидского царства, ибо ходжа Сафар и
брат его ходжа Назар* очень почитались персидским царем и его вельможами), и известил
ходжу Сафара об этом. И ходжа Сафар, католикос и глава ереванцев ага тэртэр пошли
вместе к градоначальнику, по имени Мирза Мамад, назначенному шахом
градоначальником Исфахана, ибо шах в это время находился не в Исфахане, а в Тавризе;
там же при шахе находился и ходжа Назар.

______________________
* Подробно об этой семье и ее роли в жизни армянской колонии Новой Джуги пишет А.
Кюртян (см.: «Джугинец ходжа Назар и его семья», а также гл. 5, прим. 44).
______________________

Заявив градоначальнику и, взяв у него ратников, они неожиданно явились в монастырь

/187/ франков и, открыв дверь упомянутого дома, обнаружили сундук с мощами. И, взяв,
привезли этот сундук к градоначальнику, а он запечатал своим перстнем и отдал сундук в
залог Сафару, чтобы тот хранил его, пока приедет шах и потребует его.

О ходе и обстоятельствах всех этих событий ходжа Сафар и католикос известили письмом
ходжу Назара, который находился в Тавризе. И ходжа Назар, который не боялся и
открыто [говорил] с шахом, сообщил ему [обо всем] и попросил шаха послать за
патерами, охотящимися за мощами, грамоту с повелением и царских слуг, чтобы, схватив
их, привести к стопам государя. И государь исполнил все пожелания ходжи Назара.
Случилось так, что царский слуга, снаряженный в путь, был по происхождению армянин,
а по [164] вере – христианин армянского исповедания. Настоящее имя его было Аветик,
но ему приписали еще одно прозвище – Алтун. Все, что нужно было для осуществления
задуманного дела, ходжа Назар поручил Алтуну. И этот Алтун отправился [в путь] и
дошел до Нахичеванского гавара, вошел в селение франков Апаранер и тотчас же,
схватив, связал епископа, священников и именитых людей из франков и заключил их под
стражу и потребовал, чтобы они указали патеров, похитивших мощи, но те не желали
указать. Однако Алтун пытал их и, подвесив, бил батогами, и они поневоле указали
патеров, похитивших мощи, имена которых были: патер Глелун и патер Арханджели.
Затем он стал настоятельно требовать у них мощи, а они не хотели показать, но Алтун
повесил их и жестоко бил батогами, сильно /188/ мучил и пытал их. И много дней он
нещадно мучил их, так как они не указывали, [где находятся] мощи.

И однажды, подвесив одного из священников той деревни, много часов нещадно били его.
У священника того был племянник – маленький мальчик, который стоял подле него и
горько плакал. И мальчик тот спросил у людей, стоявших там, за что, мол, подвесив, бьют
священника, моего [дядю]. И люди ответили ребенку, что, мол, святые мощи были
принесены в селение и [люди] требуют указать, [где они], но мы не знаем где, поэтому
подвесили и бьют [твоего дядю]. И снова мальчик сказал им: «Так что же это, что
находится в самом дальнем покое нашем, перед чем ежедневно зажигают лампаду?» До
сего мига Алтун совсем не говорил по-армянски и не показывал вида, что он армянин, но
сам он стоял среди мужчин, когда мальчик произнес эти слова. А когда Алтун услышал
слова мальчика, тотчас же обернулся к нему, ласково заговорил с ним и сказал: «Что ты
сказал, сын мой, скажи еще раз». И мальчик повторил еще раз те слова. И тогда Алтун
сказал мальчику: «Коли покажешь мне то, о чем говорил, освободив, отпущу твоего
[дядю] – священника, а [еще] тебя и твоего священника одарю и одену в капу, а коли нет –
без конца буду бить твоего священника, чтобы он умер под палками». И затем сам Алтун,
взяв мальчика за руку, [165] сказал: «Давай сынок, пойдем к вам домой, покажи мне то, о
чем говорил». И, дойдя до дому, прошли из покоя в покой, вплоть до самого дальнего
покоя, где находились мощи. И увидел Алтун, что они покоятся на /189/ возвышении,
укрытые чистым облачением, и перед ними горит лампада; Алтун снял все покрывала и
увидел, что действительно это мощи. И, взяв на руки, вынес [их] и, как обещал мальчику,
отпустил иерея и подарил иерею и мальчику обещанные капы.

Затем Алтун стал жестоко пытать других заключенных, и особенно патеров, извлекавших
мощи, и они, не вынеся жестоких мук, сказали: «Больше нигде нет [мощей], кроме
спрятанных нами в горах; потерпи до вечера, ибо [сейчас ничего] не получится, а ночью
пойдем на место, достанем и дадим тебе». А гору, где были спрятаны мощи, весь край тот
называет Болу; она [находится] близ селения Апаранер, это высокая гора, изрытая
пещерами. В ту ночь, когда патеры поднялись на гору, пошел с ними и Алтун. Когда они
зарывали там мощи, приметили полярную звезду, и сейчас тоже стали продвигаться, имея
приметой полярную звезду, и столько ходили туда и сюда, пока не пришли точно и не
стали над местом, где [мощи] были зарыты, и тогда уже приказали слугам рыть. Когда
кончили рыть, стала видна серебряная чаша, наполненная мощами, и, взяв, отдали ее
Алтуну, и Алтун, взяв мощи, вместе с патерами вернулся в селение Апаранер. Он снова
требовал у них мощи, а они, пав ниц перед ним, плакали и клялись ужасными клятвами в
том, что мощей больше нет.

Сам Алтун был родом из селения Астабад, /190/ и дом его находился там; выйдя из
селения Апаранер и взяв с собой мощи и патеров, извлекших мощи, он прибыл в селение
Астабад.

Случилось в эти дни святому вардапету Погосу быть в селении Астабад (историю этого
вардапета я еще расскажу в этом повествовании); придя к нему, Алтун принес ему все
мощи и предложил вардапету взять свою долю, и вардапет взял кусок мощей величиной с
палец. Остальное Алтун [166] спрятал у себя. И еще Алтун сказал вардапету следующее:
«Если не станешь укорять меня за патеров, я оставлю тела их здесь и, отрубив головы,
лишь их отвезу царю». А святой вардапет, пожалев патеров, ибо и они были христиане, не
позволил Алтуну совершить то, о чем он говорил.

Вардапет, взявший часть мощей, отправился спустя несколько лет в город Нахичеван, в
маленькое селение близ этого города, что называют Культапа. До того времени в селении
этом не было церкви; заложив там основание, он положил туда те мощи и завершил
[постройку] возведенной над ними церкви. Во время освящения церкви назвал ее именем
святой Рипсимэ. И, поселившись вокруг церкви, живут ныне в том селении несколько
[семей] христиан армянского происхождения.

А Алтун ушел из Астабада, взяв с собой патеров и мощи, добрался до Тавриза и

преподнес ходже Назару мощи и [представил] патеров. Ходжа Назар доложил шаху,
обратился к нему с просьбой и сказал: «Счастливая ваша судьба, государь /191/ наш, не
позволила этим мощам отбыть во Франкстан, ибо, если бы они отбыли, весь народ
армянский ушел бы вслед за ними, поскольку все армяне – их приверженцы, и особенно
джугинцы и жители гавара Гохтн, многие из коих ныне по торговым делам находятся во
Франкстане, вряд ли они вернулись бы в эту страну. И просьба наша к царю такова: чтобы
ни одна частица не была отделена от этих мощей; и если франки взяли хоть что-нибудь,
отняв и это у них, верните нам». Эти слова сказаны были шаху ходжой Назаром [задолго]
до дня судебного расследования. А шах ответил: «Ввиду того что такова добрая воля
джугинцев, во имя желания их и из благосклонности к твоей личности сделаю, как ты
сказал».

В дни, когда шах начал суд, Алтун привел к стопам шаха патеров и мощи, и шах,
расспросив, осведомился обо всем, патеров отпустил без наказания (поскольку в то время
шах и франкский царь заключили и утвердили меж собой мирный договор,* в угоду ему
он не наказал патеров, а отпустил их без наказания). А патеры, осмелев, видя милосердие
шаха, [167] сказали ему: «[Ради] многих трудов и мучений, перенесенных нами из-за
мощей, просим, государь, подарить нам частицу мощей». Шах с изумлением и укором
ответил им: «Откуда взять и что дать вам? Ведь эти мощи, просимые вами, принадлежат
армянам и какой /192/ закон позволит взять их добро и отдать вам?». Затем шах повелел
отдать все мощи ходже Назару, что и было сделано.

______________________
* Шах Аббас сделал очень многое для укрепления экономики Персии и утверждения ее
торговых связей. Большую поддержку ему оказали англичане, особенно Ост-Индская
компания. Интересы внешней торговли Ирана, а также поиски союзников против Турции
привели к установлению связей с рядом европейских стран: из Персии посылались
посольства в Россию, Голландию, Испанию, к германскому императору и римскому папе;
в Персию прибывали послы из Испании, Англии, России и Голландии. Трудно
определить, кого из монархов этих стран имеет в виду Аракел.
______________________

После этого шах пожелал послать мощи в город Исфахан и ходже Назару также сказал,
что, мол, хочу сделать так, и тот одобрил это [намерение]. Затем шах написал ходже
Сафару письмо в Исфахан: «Из милости к вашей особе и по желанию сердца вашего я
отнял мощи святых ваших у франков и подарил вам и ныне посылаю [их] тебе в залог на
хранение. Так прими их и спрячь, а когда попрошу, принесешь ко мне». И ходжа Сафар,
получив мощи, приготовил в доме своем достойное место и положил их туда и, как и
приличествует святыням, каждый день поклонялся им благовонным ладаном и яркими
свечами, пока он сам и сыновья его были живы, а ныне [поклоняются] внуки его, и по
сегодняшний день остаются [мощи] там.

Вот так были отняты мощи святой Рипсимэ у франков, и так попали они в город Исфахан.

А отпущенные шахом патеры, извлекшие мощи, вышли из Тавриза и отправились еще раз
в Нахичеван, дабы оттуда снова перебраться в Араратский гавар на поиски мощей святых.
Однажды, в то время когда патеры находились в Нахичеванском гаваре, привелось им
встретиться с владетелем Нахичеванского гавара и всех его окрестностей Махсут-
султаном; во время бесед и разговоров между ними о вере султан сказал патерам: «Итак,
вы совсем не признаете и не почитаете пророка нашего /193/ Магомета?» В то время там
сидела собака. И один из патеров, протянув руку к собаке, сказал: «Что такое Магомет,
чтобы мы почитали его? Что Магомету, что собаке этой – одна цена». Эти слова глубоко
уязвили и смертельно оскорбили султана и всех людей и слуг его, однако они утаили на
время в душе обиду и внешне не проявляли [ее]. [168]

А патеры спустя много ли, мало ли дней, покинув Нахичеван, отправились в Ереван и
выбрались оттуда, чтобы отправиться в Гегаркуни. Когда они добрались до горы,
называемой Сулеймановой горой, ехавшие вслед за ними верхом пятеро мужчин
кызылбашского племени настигли патеров и некоторое время ехали с ними по дороге,
однако вскоре они ударом меча убили обоих патеров – похитителей мощей Рипсимэ.
Был с ними также один мирянин из франкского селения Апракунис, по имени Агамир,
прислуживавший патерам; человек этот, когда убивали патеров, убежал к пещере, а один
из кызылбашских воинов помчался вслед за ним и там ранил его мечом в голову, шею,
плечо и локоть; и человек тот, раненый, упал на землю и притворился мертвым. Воин
решил, что человек действительно умер, пнул его ногой и с края пещеры сбросил его под
утес, сам же пошел к товарищам своим; и, сделав так, воины взяли все, что им
понравилось из их вещей, и пошли куда душе их было угодно.

/194/ Говорили, будто кызылбашские воины, убившие патеров, были воинами Махсут-
султана, посланными им тайно убить патеров, так как те оскорбили Магомета и сказали,
что тому и собаке – одна цена; и воины пришли и так и сделали. Другие говорили, будто
воины, убившие патеров, были воинами владетеля Эчмиадзинского гавара Амиргуна-хана
и были посланы им вслед за патерами, чтобы убить их по двум причинам: во-первых, в
отмщение за мощи святой Рипсимэ, за то, что мощи были вывезены из страны Амиргуна -
хана и увезены куда-то; во-вторых, говорили, якобы Амиргуна-хан слышал, будто у этих
патеров есть большие сокровища –золото и серебро, и ради сокровищ послал он воинов
убить их и отнять сокровища. Итак, от Махсут-султана ли, от Амиргуна-хана ли, или
откуда-то еще пришли воины и убили патеров, а прислужника патеров, ранив, сбросили
вниз с утеса.

Отправившись в странствие с целью [написания этой] истории, прибыли мы в

Нахичеванскую область, в гавар Ерынджак, в селение Апаранер; встретились мы и с тем
человеком, Агамиром, увидели и его, и место [действия], и рубцы ран. [169] И он
рассказал нам эту историю. Затем сказал: «Когда меня сбросили из пещеры вниз, я упал в
воду, и это была река, называемая Котай-гет; речная вода, подхватив меня, понесла и
выбросила перед каким-то утесом. Утес этот /195/ помешал мне и задержал меня до
наступления вечерней темноты, до появления звезд. Все это стряслось [именно] со мной,
но я был Божьей милостью жив и сознавал все, что случилось со мной, и милосердием
Божьим я не утонул в реке. А по наступлении вечерней темноты вышел из реки и пошел,
однако не знал, куда идти. Когда я шел, я заметил протоптанную дорогу и решил про себя
остаться на ней, чтобы расспросить прохожих и знать, как мне быть. И случилось так, что
утром с рассветом появились какие-то люди, армяне по происхождению, направлявшиеся
с навьюченным скотом в какое-то селение. Выйдя, я подошел к ним, а они, узнав, что со
мной стряслось, положили меня на лошадь и довезли до какого-то селения, где я рассказал
селянам все. Кое-кто из селян пошел на место убийства патеров и увидел убитых, все их
книги, бумаги и одежду, разбросанные по пустыне. И там же, на дороге, они вырыли яму
и засыпали их землей, а я остался в селении, пока не зажили раны мои, и затем, покинув
его, вернулся к себе домой».

А описанное ниже, то, о чем мы сейчас расскажем, рассказал нам епископ, по имени
Мартирос, видевший [все] своими глазами. Он сказал, что из страны франков прибыл
другой патер, по имени Мельхиор, и привелось тому встретиться с шахом, который
находился тогда в Тавризе. И шах, выступив со всей своей ратью из /196/ Тавриза, пришел
в Гегамскую область; вместе с ним прибыл и патер Мельхиор, ибо он притворялся, будто
приехал [к шаху] как посланник, и пользовался уважением шаха. Был он муж знатный и
известный, и шах часто беседовал с ним. Однажды во время беседы Мельхиор сказал
шаху: «Сюда раньше приезжали наши патеры, но их убили разбойники, и они погребены в
горах; мне хотелось бы найти кости [их] и повезти на кладбище их отцов». А шах, будучи
язычником по вере и по рождению и не придавая значения костям умерших, ответил ему:
«[Делай] [170] как знаешь». Тогда Мельхиор послал кого-то туда, те вырыли кости
Глелуна и его товарища и принесли к нему, а он взял их с собой как мощи мучеников к
себе на родину, в коренной Франкстан. И это было так.
Во времена, в которые мы нынче живем, в 1107 году нашего, армянского летосчисления
(1658), в котором мы написали историю эту, привелось нам прибыть в величественный
город Исфахан, ибо сюда приехал мудрый, великодушный и достославный патриарх всех
армян, католикос святого Эчмиадзина, владыка Иакоб* для свидания и посещения
вверенного ему словесного стада Христова, а также для нвиракских сборов** святого
Эчмиадзина и еще для упорядочения светских дел при дворе государя. Для
прислуживания ему приехали [сюда] многие из нас. Пошли мы домой к ходже Сафару в
паломничество и на поклонение мощам святой Рипсимэ и многим мощам, которые там
находятся, и, открыв мощи, увидели все и, выполнив обет, удостоились благословения
/197/ святых. Кое-кто из именитых джугинцев рассказал нам еще несколько историй. Вот
содержание этих историй (В тексте приведена только одна).

______________________
* Иакоб Джугаеци — эчмиадзинский католикос, был избран 8 апреля 1635 г., умер в
Константинополе 1 августа 1680 г. по пути в Европу, куда юн ехал во главе делегации для
переговоров о помощи в деле освобождения Армении от турецкого и персидского ига
(см.: Г. А. Эзов, Сношения Петра Великого с армянским народом, стр. XIX и Др.).
** Нвиракские сборы — добровольные на словах и обязательные на деле
«пожертвования» в пользу Эчмиадзина, взимаемые во всех странах, где проживали
армяне. Помимо денег нвираки собирали «пожертвования» и натурой (масло, мед, зерно,
фрукты, шерсть, железо, ткани, фарфоровые изделия, товары, привезенные из армянских
колоний, и др.).
______________________

Спустя некоторое время после тех событий, о которых мы выше рассказали, прибыл шах в
Исфахан и по своей всегдашней привычке пришел домой к ходже Сафару. Оказались там
случайно и какие-то франкские патеры из того же ордена, что упомянутый выше патер
Глелун. Во время беседы коснулись мощей святой Рипсимэ, и все мощи были принесены к
шаху для всеобщего обозрения. Когда открыли мощи, патеры нашли удобный случай и
попросили шаха дать им в качестве дара какую-либо часть этих мощей. И шах сам взял
одну из костей, ударом ножа раздробил ее, половину кости опять бросил к остальным
мощам, а другую половину отдал патерам; и они взяли ее и спрятали у себя. Шах велел
ходже Сафару унести остальные мощи и спрятать; они были унесены прочь, положены
туда, где раньше находились, и там остаются по сей день. [Что же касается] части,
которую патеры тогда получили, они повезли ее в страну Бандар,* [171] в город,
называемый Гоа, построили в том городе монастырь, и в основание церкви того
монастыря положили тот кусочек. И монастырь тот нынче является женским монастырем,
в котором живет множество женщин-отшельниц. Итак, благословен бог ежечасно.

______________________
* Бандар — по всей вероятности, имеется в виду Бендер-Аббас — порт на берегу
Персидского залива, недалеко от о-ва Ормуз.

ГЛАВА 17

О том, каким образом или по какой причине увезли в город Исфахан десницу*
святого Григора, нашего просветителя, и камни святого Эчмиадзинского Престола

Великий царь персов шах Аббас первый выселил армянский народ из коренной Армении
и погнал их в Персию с целью опустошить страну армян и застроить страну персов,
уменьшить [численность] народа армянского и увеличить – персидского. И так как сам
шах Аббас был человек осторожный и предусмотрительный, всегда и беспрестанно думал
и размышлял о том, как бы предотвратить возвращение армянского населения к себе на
родину, чтобы осталось оно в стране персов (ибо армяне – те, что родились в Армении, –
страстно желали вернуться в Армению), ради изобретения [этих] способов шах Аббас,
унижаясь, снисходил с высоты своего величия и беседовал с армянами, с которыми
встречался, – богатыми и бедными – как со значительными, именитыми мужами,
заставлял говорить /199/ людей, а сам, удивляясь в уме, прислушивался к словам их и в
душе копил несправедливость и вынашивал досаду.

______________________
* Десница святого Григора Лусаворича — эмблема католикосской власти, самая чтимая
реликвия армянской церкви, хранящаяся и поныне-в музее при Эчмиадэинском соборе.
Это изготовленная из серебра правая рука с перстами, сложенными для благословения. По
преданию, в нее заключена часть мощей Григора Лусаворича. С десницей, без которой
католикос будто бы и не был полновластным верховным патриархом всех армян, связано
много историй, которые Аракел собрал воедино в своей книге.
______________________

Как мы раньше говорили, шах преображался и бродил по площадям и улицам, чтобы

послушать, о чем говорят [люди]. Ходил он из дома в дом и, где случалось, вмешиваясь,
произносил речи от имени шаха и от имени риата, дескать: «Шах миролюбив и
справедлив и не позволяет власть имущим творить насилие над риатом. И особенно
попечительствует он народу армянскому и все их дела и просьбы устраивает
соответственно их желаниям; почему же это армянское [172] население не остается с
радостью в области Исфаханской? Ведь это страна богатая и тыловая (В тексте –”–,
правильнее –”– - iceri (тур.) “внутренность”, “тыл”), а страна армян находится на границе
(В тексте –”–, правильнее sarhadd (перс.) - “граница”, “предел”, “рубеж”) и в [самой] пасти
врагов, им непрестанно [грозят] разорение и плен».

И много раз он слышал в ответ, что в Армении-де богатство, и обилие всех благ, и
дешевизна, а здесь всего мало и [все] дорого; там могилы отцов и предков их, монастыри,
места паломничества, где находятся гробницы святых, а особенно величественный
Престол Эчмиадзинокий, где покоится святая десница Григора Лусаворича, которой
освящается святое миро, и оттуда оно распространяется среди армян всего мира, где бы
они ни были. Поэтому весь народ армянский повинуется святому Эчмиадзинскому
Престолу и его католикосу, восседающему там. Слова эти говорили люди не только
невежественные и незначительные, но и знатные и благоразумные. Более того, слышали
мы кое от кого, будто было сказано также, что, мол, если шах хочет, чтобы армяне
навсегда остались в Персии, следовало бы ему привезти в Исфахан десницу святого
Григора Лусаворича, /200/ построить там Новый Эчмиадзин, чтобы освящать миро и
[чтобы] там восседал католикос. И тогда армянский народ, обосновавшись, останется
[там], ибо весь армянский народ привязан к деснице и Эчмиадзину.

Итак, змея подколодная и коварный враг жизни, души и веры христианской, бывший все
время в сомнении относительно армян, сейчас от них же услышал верное разрешение
своих сомнений. Отныне он твердо и неизменно решил уничтожить святой Эчмиадзин,
пресечь бывший там католикосат, привезти десницу Лусаворича и камни Эчмиадзина в
Исфахан и возвести там Новый Эчмиадзин, чтобы там восседал католикос и оттуда
распространялось миро по всему свету, дабы тем самым население армянское оставить в
Персии, а также чтобы прибыли и доходы со всего света стекались [173] в город его для
народа его. Поэтому, отметив, выделил в Исфахане место, где хотел построить
Эчмиадзин. И место это было расположено близ сада, называемого на персидском
наречии Баг-и зришк (Баг-и-зришк — “барбарисовый сад”), [находилось] позади этого
сада; прилегало к нему с западной стороны.

Однажды шах пошел на отмеченное место. Был с ним и ходжа Назар и еще кое-кто из
армян. Шах сказал ходже Назару: «Ради вас я строю здесь Эчмиадзин, чтобы сердце ваше
не щемило от тоски по тому Эчмиадзину; я прикажу отправить множество верблюдов,
мулов и телег, чтобы, разрушив тот Эчмиадзин, привезли камни и землю сюда и из тех
камней и земли построили этот Эчмиадзин, дабы безо всяких сомнений сердца ваши
привязались к /201/ вновь воздвигаемому [монастырю]». Лукавя таким образом, он хотел
разрушить святой Эчмиадзин. А так как ходжа Назар не хотел разрушения святого
Эчмиадзина, ибо болел душой за него, он, чтобы предотвратить намерение шаха, так
ответил [ему]: «Да будет здоров государь! Если пожелал ты построить красивый и
прочный Эчмиадзин – можешь построить из серебра и золота, не говоря уж о камне. Какая
же надобность из-за камня и земли столько труда вкладывать и нести такие расходы –
везти издалека, из чужой страны, камень и землю. Довольно и здесь доброго камня и
земли. Строй, если хочешь из них, мы согласны на это».

А всемогущий бог, царство которого лишь вечно и который превосходит величием разума
людей, царей, народы и племена, как написано: «господь разрушает советы язычников,
уничтожает замыслы народов, уничтожает ответы князей. Совет же господень стоит
вовек; помышления сердца его – в род и род» (Псалт., 32, 10, 11), не захотел тогда
исполнения замысла шаха, хотя он оставался неизменно твердым в душе его;
[осуществление] замысла его было предотвращено по той причине, что он собирался
выступить против Грузии, против царя и народа их и, выйдя из Исфахана со множеством
войск [174] и большими приготовлениями, пошел в страну грузин. Сперва вторгся он в
Кахетию, вынудил к бегству кахетинского царя Теймураза и разорил страну, и,
продвинувшись, вторгся в /202/ Картлию, раскинул стан выше города Гори, на дороге,
ведущей в Пашиачух, и выжидал и обдумывал, каким же способом захватить, приневолив,
царя грузинского. Ибо, хотя царь Кахетии Теймураз и царь Тифлиса Луарсаб – оба
убежали в Пашиачух, Теймураз не дал себя обмануть и не явился к шаху, а Луарсаб был
обманут: доверился шаху, явился к нему, а тот повез его в Персию и там, как мы выше
обстоятельно рассказали, загубил его. Вот так было с этими.

А теперь расскажем о причине раздора между католикосами, ибо их раздор послужил

причиной тому, что камни Эчмиадзина и десницу Лусаворича увезли в Исфахан.

Во времена, когда шах учинил великий сургун и переселил армян в Исфахан, пошел с
ними в Исфахан и католикос Давид и остался там. Католикос Мелкисет тоже переселился
во время сургуна, но вернулся, приехал в Эчмиадзин и стал править католикосатом.
Однако католикос Мелкисет отнюдь не заботился о благоденствии, славе, церковной
службе и об упрочении Эчмиадзина, а избрал себе местом жительства Кафедральную
церковь* в городе Ереване, собрал вокруг себя родственников и приближенных и с ними
жил распутной и вольной жизнью на прибыли и доходы святого Эчмиадзинского
Престола.

______________________
* Кафедральная церковь в Ереване («Катухике») во имя богородицы; церковь эта в XVII в.
имела подворье, в котором жили представители Эчмиадзина, наезжавшие в Ереван. Здесь
останавливались и католикосы, иные из которых, как говорит Аракел, подолгу находились
здесь. Интересно отметить, что здесь был переписан один из пяти экземпляров «Книги
историй» Аракела Даврижеци, скопированных с автографа иереем Аветисом.
______________________

Жили в то время в святом Эчмиадзине епископы [родом] из селения Эчмиадзин, которых

/203/ звали Карапет, Мартирос и Иоанн, а с ними и другие епископы и монахи. Они
пеклись об Эчмиадзине, непрестанно скорбели об утрате былой славы и запустении его и
возмущались поведением католикоса Мелкисета. И много раз с мольбой, ропотом и
возмущением говорили, дескать: «Не оставляй престол в таком запустении и бесславии, а,
восседая на престоле, живи как душе твоей угодно, лишь бы ты был здесь, и этого
достаточно для нас и для престола». А Мелкисет, кичясь и чванясь государственной
властью, пренебрегал [ими], отвергал все предложения их. Епископы же, досадуя [на
него] за утрату былого блеска и [175] славы Эчмиадзина и за пренебрежение к словам их,
в один голос доложили [об этом] владетелю страны Амиргуна-хану, и по их обвинению
хан задержал католикоса Мелкисета и взял с него шестьдесят туманов штрафа, из-за чего
католикос обиделся на хана, собрался и, как бы поссорившись с ханом, уехал в Грузию.

Знать и друзья хана осудили его за то, что католикос уехал, поэтому хан послал вслед за
Мелкисетом каких-то людей – зватаев к нему, обещал обращаться с ним с уважением и
исполнять все желания его. И тогда Мелкисет вернулся в Ереван; и хан, дабы задобрить
Мелкисета, задержал епископов и взял с них штраф. Тогда епископ Карапет оставил свет
и, удалившись в пустынь, вступил в монашеский чин (это тот епископ Карапет, о котором
мы упомянем в главе о Большой пустыни, дескать, поселился он на острове Севан). [Что
же касается] епископа Мартироса, католикос Мелкисет попросил хана, чтобы он, выслав,
изгнал бы его из /204/ Араратской области, и хан так и сделал: назначил какого-то воина
проводником епископу Мартиросу, и тот, сопровождая его, довел до Старой Джуги,
переправил на ту сторону реки Ерасх и затем вернулся.

Епископ Мартирос, не будучи нигде задержан, отправился в Исфахан, явился к

католикосу Давиду, примкнул к нему и изо дня в день, кстати и некстати рассказывал при
нем о деяниях Мелкисета, о разорении и запустении Эчмиадзина. То же самое
непрестанно говорил и рассказывал он джугинцам и ереванцам. А джугинцев и ереванцев
выходки Мелкисета и опустошение Эчмиадзина очень огорчили; собрались они к
католикосу Давиду и побудили его отправиться в Эчмиадзин управлять и заботиться о
благоустройстве его, говоря: «Мы поможем тебе во всех трудах и делах твоих». И
католикос Давид вместе с епископом Мартиросом, выехав из Исфахана, отправились в
город Ереван и Эчмиадзин. В те дни, когда шах, раскинув стан, жил в Гори, католикос
Давид и католикос Мелкисет – оба находились в святом Эчмиадзине. Но, от этого,
усугубившись, сильно возросли зависть, ненависть и вражда меж ними. [176]

Ибо католикос Давид был предшественником и начал править раньше, чем католикос
Мелкисет. По возрасту и седине он тоже был старше; кроме того, Давид благословил
Мелкисета католикосом, чтобы тот был ему товарищем и споспешником, но он стал
препоной [для него]. А спустя несколько лет, когда Мелкисет преуспел в звании и делах
католикосских, он захватил полностью католикосскую власть, сам правил и, /205/
притеснив и оттеснив Давида, отстранил его от власти. Что же касается Давида, то он
говорил Мелкисету: «Хоть ты отстранил меня от католикосской власти, но старость мою
пожалей и смилуйся: выдавай мне на каждый день припасы пищи и одежды, необходимые
для того, чтобы прожил я остаток дней моих старых, не огорчай старость мою». А
Мелкисет, разжиревший, возгордившийся и кичившийся властью, и слушать не хотел
Давида, согласно притче господней (См.: Исайя, 65, 12), рассказывающей о мужах и
несправедливом судье. Что бы ни говорил Давид, Мелкисет пренебрегал его словами.
Более того, приближенные Мелкисета, как советники, так и слуги, не считая Давида за
человека, относились к нему с пренебрежением, издеваясь, говорили ему хулительные и
презрительные слова, и не тайно, а явно, в лицо ему, и из-за самых незначительных нужд
и потребностей беспрестанно мучили его.

Бесконечные жестокости их очень огорчали Давида, и в душе он смертельно был обижен,

ибо те не оставляли грубых повадок своих; тогда, скорбя сердцем, выехал он и отправился
в Гори, в шахский стан, дабы, представ пред шахом, обличить католикоса Мелкисета. Шах
в это время все еще находился в Грузии, обосновался близ города Гори и жил там. Сам
шах очень хорошо знал обоих католикосов, но признавал скорее Давида, чем Мелкисета,
так как в то время, когда шах предпринял великий сургун, оба католикоса отправились
/206/ с сургуном, а когда достигли гаваров, называемых Ахар и Мушкун, католикос
Мелкисет без ведома шаха вернулся оттуда в Ереван, в Эчмиадзин, и управлял
католикосатом без позволения шаха. Католикос же Давид отправился [177] с сургуном в
Исфахан и там, в Исфахане, много раз встречался с шахом. Шах говорил с ним милостиво
и сочувственно, вплоть до того, что даже отцом называл его – то ли притворно, то ли
искренне. Итак, возвращение Мелкисета в Ереван не понравилось шаху, а отъезд Давида в
Исфахан пришелся ему по душе, поэтому шах признавал скорее Давида.

[И вот] католикос Давид, выехав, добрался до царского стана и как-то раз пришел и
представился шаху. При виде его шах по прежней привычке сочувственно и милостиво
заговорил с ним и спросил, мол, как живешь, хорошо и спокойно ли? И, отвечая, Давид
сказал: «Живи вечно, государь; хоть и есть у меня неприятности и горести, но при виде
приятного благолепия лика твоего и утешительности речей твоих все мои горести
забываются и рассеиваются». И спросил шах: «Кто тот человек, что огорчает тебя?»
Давид ответил на иноплеменном наречии: «Смук-сатан-халифе», что значит: «Халиф,
продающий кости». Сказав «смук-сатан», он начал обличать Мелкисета, ибо упомянул
перед шахом о деяниях его, о том, что тот за мзду позволил франкам увезти мощи святой
Рипсимэ. И говорили даже, будто /207/ Давид сказал перед шахом также и следующие
слова: «Если десницу Лусаворича и камни Эчмиадзина не повезут в Исфахан, невозможно
пребывание народа армянского в Исфахане». Шах, услышав о продаже мощей,
заинтересовался и осведомился о всех подробностях. [Потом] из-за проделок Мелкисета
помрачнел, разгневался, разъярился и предал каре и мукам Мелкисета.

Покуда шах находился еще в Грузии, он пригласил к себе Амиргуна-хана, говоря:

«Приезжай, вместе с нами прими участие в сражениях против врагов». И тот, поехав в
Грузию, жил в шахском стане. А шах послал наместником Амиргуна-хана сына его, по
имени Тахмасп-Кули-бек,* который, приехав в город Ереван, вступил в крепость и,
восседая там, охранял страну.

______________________
* Тахмасп-Кули-бек — один из приближенных шаха Аббаса I, хранитель его печати; стал
беглербегом Еревана (1625—1635) после смерти своего отца Амиргуна-хана. О нем
подробно рассказывает армянский историк Закарий Канакерци (см.: «Хроника», стр. 90—
91, 142—143), а также Григор Даранахци (см.: «Хроника», стр. 518—519).
______________________

[И вот] шах в великой ярости приказал написать номос с государевым приказом Тахмасп -
Кули-беку и отправить ему [178] в Ереван. Содержание написанного таково:
«Приказывается тебе, Тахмасп-Кули, схватив католикоса Мелкисета, жестоко пытать и
даже, вырезав, заставить его съесть собственное мясо. И затем пошлите мне сюда десницу
просветителя армянского народа и Мелкисета в цепях». Письмо это дали какому-то
вельможе, по имени Нагди-бек, который быстро доставил его в Ереван Тахмасп-Кули-
беку. Тахмасп-Кули-бек, поспешно исполняя [приказ], схватил католикоса Мелкисета и
начал пытать его и, сильно неволя, требовал у него десницу святого Григора,
просветителя нашего. А католикос и наперсники его отчаялись и не могли ничего
придумать, ибо Тахмасп-Кули /208/ подвергал их ужасным пыткам. Поэтому принесли к
Тахмасп-Кули-беку десницу святого Лусаворича, а вместе с нею также бесценное
Евангелие в золотом окладе и серебряный крест. И Тахмасп-Кули, взяв все это и
католикоса Мелкисета, поехал в город Ереван.

Потом Мелкисета провели внутрь Ереванской крепости, распластав, бросили на землю,

привязали его за руки и за ноги к кольям, и, взяв калбатин, то есть клещи, вырвали ими
мясо из мышц рук, и это вырванное мясо положили ему в рот, и, стоя с обеих сторон с
палками в руках, били его и приговаривали: «Прожуй и проглоти!» И Мелкисет вопреки
желанию, в отчаянии от страха прожевал и проглотил. И затем глашатай провозвестил,
мол, приказ царя о халифе исполнен: собственное мясо свое он прожевал и проглотил. Эти
действия и пытки иноплеменники совершили над Мелкисетом в дни поста успения
Богоматери.*

______________________
* Пост, предшествующий празднику успения, преставления богоматери, который обычно
отмечается в середине августа.
______________________

Вслед за этим Тахмасп-Кули-бек снарядил воинов во главе с Наджирлу Губат-агой и

передал им закованного католикоса Мелкисета, а вместе с ним десницу Лусаворича,
Евангелие и крест. Они пустились в путь, достигли царского стана и доложили шаху, и он
приказал принести все к нему. Принесши, открыли перед шахом десницу, Евангелие и
крест. И шах брал [все это] по одному в руки и разглядывал Евангелие, крест, а затем
десницу Лусаворича и спрашивал, мол, точно ли это? А затем, поцеловав десницу,
положил ее на место. Что же касается католикоса Мелкисета, шах подтвердил [179] свою
волю: убить его. Но Амиргуна-хан /209/ очень сочувствовал Мелкисету, ибо был другом
его, поэтому надумал послать троих сыновей своих – юных отроков – к стопам шаха,
проходившего в это время по лагерю; отроки закинули мечи себе на шеи, и, увидев это и
расспросив, шах понял, что они молят не убивать Мелкисета. И еще он понял, что
придумал это Амиргуна-хан, поэтому отказался от желания убить [католикоса].

Поступок Амиргуна-хана (Т.е заступничество за католикоса) имел место за много дней до

того, как привели Мелкисета к стопам государя, поэтому в дни, когда католикос и
святыни были представлены царю, шах не давал [уже] приказа убивать или пытать
Мелкисета. А осмотрев святыни, шах обратился к Мелкисету с гневом и яростью и долго
бранил его. И в заключение сказал: «Суд над тобой будет совершен не здесь, ибо велика
вина твоя. Сейчас ты должен отправиться в Исфахан и оставаться там, пока я не прибуду
туда и не совершу суда над тобой».

Вот тут нам нужно удивиться и с восхищением изумиться возмездию, совершившемуся

над католикосом Мелкисетом, ибо, во-первых, он пренебрег помощью Божьей, уповал на
человека и презрел слова закона, говорящего: «проклят человек, который надеется на
человека» (Иерем., 17, 5). И, во-вторых, потому, что тот презрел вардапета Срапиона,
приехавшего из Амида, чтобы выплатить долг святого Эчмиадзинского Престола и чтобы
восстановить его, а возложил свои надежды /210/ на шаха и, уповая всей душою на него,
отправился в Исфахан в надежде на получение впоследствии от него множества благ, и,
приведя его оттуда в Армению, [его руками] разорил всю страну, опустошил ее от края и
до края и сделал ее необитаемой. А нынче, как мы уже рассказали и еще немного
расскажем, он принял от [шаха] эти муки в награду за заслуги и за чаяния свои. Итак,
исполняются слова, где начертано: «Чем кто согрешит, тем и наказывается» (Кн. Прем.
Соломона, II, 17) или [180] же: «Не уповайте на князей или на сына человеческого, ибо
нет спасения от них». (Видимо автор имеет в виду следующие изречения из Библии:
“Лучше уповать на господа, нежели надеяться на человека” и “Лучше уповать на господа,
нежели надеяться на князей” (Псалт., 117,8,9)

И здесь же становится ясным исполнение давних желаний шаха, ибо он издавна мечтал,
думал и гадал, как бы сделать, чтобы разрушить святой Эчмиадзин, упразднить
существующий католикосат, построить Эчмиадзин в Исфахане и учредить там
католикосат; и вот теперь он нашел повод, отвечающий его желанию. Он вернул
католикоса Мелкисета в Ереван к Тахмасп-Кули-хану и написал послание с повелением к
нему по такому образцу: «Знай, Тахмасп-Кули, что мы возвращаем к тебе католикоса
Мелкисета с десницей Лусаворича, Евангелием и крестом. Следует тебе отправиться в
Эчмиадзин и, разрушив [храм], извлечь достославные камни эчмиадзинские и те камни,
десницу Лусаворича, Евангелие, крест и [самого] католикоса Мелкисета – все /211/ это
отправить в город Исфахан». И как только повеление царя дошло до Тахмасп-Кули-хана,
он с радостью собрался исполнить все без исключения, дабы тем самым показать себя
перед шахом хорошим слугою.

Тахмасп-Кули-хан хотел в первую очередь, еще до эчмиадзинских камней, переслать

десницу Лусаворича, ибо, рассудив, понял, что, пока разрушат стены и подготовят все
снаряжение для их перевозки, [тем временем] пройдет много дней и выйдет задержка, а
кроме того, переброска камней будет [продвигаться] медленно и с трудом, по этой
причине он хотел в первую очередь послать десницу. Поэтому он снарядил воинов, чтобы
те отвезли десницу в Исфахан. И еще Тахмасп-Кули-хан приказал одному священнику из
светских, по имени Иованнес, уроженцу того же селения Эчмиадзин, человеку сведущему
и мудрому в словах и делах, отправиться вместе с воинами, чтобы прислуживать деснице.
И вот выделенные воины и тэр Иованнес взяли десницу Лусаворича, Евангелие в золотом
окладе и серебряный крест, взяли [181] все эти три [святыни] и выступили из Еревана,
ехали, пока не добрались до города Исфахана. Когда они приближались к Исфахану, по
повелению шаха навстречу деснице Лусаворича вышло все армянское население
Исфахана с хоругвями, Евангелием, ладаном, свечами и песнопениями, они (армяне)
принесли ее с большими почестями в дом к ходже Сафару и положили вместе с мощами
святой девы Рипсимэ и другими святынями, бывшими там. Вот по этой причине и таким
образом десница нашего /212/ просветителя святого Григора попала в Исфахан.

А Тахмасп-Кули-хан, отправив десницу Лусаворича, усиленно хлопотал об отправлении

камней, поэтому сам со множеством воинов отправился в Эчмиадзин. Разрушив [стены],
они извлекли достославные камни. Вот они, эти камни: святой Престол, на котором
совершается священная проскомидия, колонка этого престола; камень с Места сошествия
Христа; купель; один камень с южных ступеней алтарного возвышения и один камень с
северных ступеней алтарного возвышения, поскольку главный алтарь имеет ступени с
обеих сторон – северной и южной; четыре камня из четырех углов церкви с внешней
стороны; два каменных подсвечника, в которые клали и зажигали большие мироносицкие
свечи;* три других камня из тесаных камней алтарного возвышения – всего пятнадцать
камней. Эти камни извлекли из Эчмиадзинского храма, завернули их в кожу и зашили. И
затем снарядили воинов во главе с Нагди-беком (В III издании Наги-бек). А тэр Иованнес,
посланный вместе с десницей Лусаворича для прислуживания, уже вернулся из Исфахана;
ему и было поручено во-второй раз отправиться с камнями в качестве прислужника. Затем
приготовили телеги – сколько нужно было для камней, нагрузили их, впрягли волов и
потащили, пока не довезли до города Исфахана. Но в город [их] не ввезли. За городом,
близ ворот Тохчи, расположено магометанское селение иноплеменников, называемое
Батун; довезли камни до этого селения и положили под куполом, возведенным близ [182]
селения. И когда подъезжали с камнями к этому селению, все армяне, /213/ обитавшие в
городе Исфахане, вышли по приказу градоначальника навстречу с крестами и
Евангелиями, ладаном, свечами и песнопениями, пока [их] не привезли в селение Батун и
не сложили под куполом.

______________________
* Мироносицкие свечи — большие, разукрашенные свечи, которые зажигаются по
воскресеньям во время обедни, когда читается евангелие, упоминающее жен -мироносиц.
______________________

И оставались камни там под куполом, кто говорит, два года, а кто говорит, семь лет, а
некоторые говорят, больше либо меньше. И вот жители селения Батун подали шаху
прошение, мол, просим государя повелеть вынести камни эчмиадзинские из нашего
селения и перенести в другое место, ибо мужчины нашего селения умирают и нивы наши
больше не дают такого урожая, как прежде. Поэтому шах приказал вывезти камни оттуда
и повезти к джугинцам. Так и было сделано. Когда приблизились к Джуге, как и прежде,
все духовенство и миряне с крестами и Евангелиями, ладаном, свечами и духовными
песнопениями принесли и положили камни в церковь Ходженц, где они и находятся по
сей день.

Когда камни эти, извлекши из [стен] Эчмиадзина, отправили в Исфахан, был 1063 год
нашего летосчисления (1614), а когда достигли они Исфахана, год сменился и наступил
1064 (1615) год; и уж после этого мы прибыли в Исфахан, увидели камни собственными
глазами, посчитали, а затем записали.

Воины, выделенные Тахмасп-Кули-ханом сопровождать католикоса Мелкисета, имя

главы которых было Тахмасп-Кули-бек, привезли его в город Исфахан. Шах думал, что,
как только католикос Мелкисет прибудет в Исфахан, его тотчас же заключат в темницу и
возьмут под стражу, но тот был на свободе и католикосской властью правил христианами
армянского происхождения, /214/ проживающими в Исфахане и всех окрестных областях.
Итак, год, в котором увезли камни, мы установили и записали, а [год, когда] увезли
десницу Лусаворича и католикоса Мелкисета, не установили, поэтому и не записали. И
так и было. [183]

ГЛАВА 18

О мугаде в сто туманов, наложенной шахом на католикоса Мелкисета

Как мы выше рассказали, католикос Давид отправился ко двору шаха и донес на

католикоса Мелкисета, а шах разгневался на Мелкисета, сверг [его] с патриаршего
престола и сослал, в Исфахан. Католикос же Давид остался там, в стане, при дворе шаха;
находился там и Амиргуна-хан, хозяин и владетель всего Араратского гавара и святого
Эчмиадзина.

Однажды шах устроил пир и восседал на празднестве; перед ним стояли все нахарары и
вельможи его, присутствовали на этом празднестве Амиргуна-хан и католикос Давид.
Шах любезно заговорил с католикосом Давидом и сказал: «Мы пожаловали тебе
католикосскую власть в Эчмиадзине, так ступай, сядь /215/ в Эчмиадзине и управляй
католикосатом». И Давид с мольбой обратился к шаху: «Государь мой, поручи меня хану,
поручи меня хану». Тогда шах обратился к Амиргуна-хану, поручил ему католикоса
Давида, мол, с должным попечением относись к халифу, отцу нашему. А Амиргуна -хан,
поклонившись в пояс и положив руку на голову себе, ответил на слова шаха: «На голове
моей имеет он место для отдыха». (Дословный перевод предложения, передающего
крайнюю степень благожелательности и гостеприимства)

Покуда шах находился в Грузии, были там и католикос с Амиргуна-ханом; а когда шах,
выехав [оттуда], направился в Персию, Амиргуна-хан и католикос Давид вернулись в
Ереван: хан – в свое ханство, католикос – в свой католикосат. Пока шах был в области
Атрпатакан, в ближних городах и областях, Амиргуна-хан, боявшийся шаха, воздавал
почести католикосу Давиду и был любезен с ним; а когда шах отдалился, страх покинул
сердце хана и он стал относиться к католикосу Давиду грубо, не почитал [его] и не [184]
беседовал [с ним], а когда говорил, то говорил надменно, ибо не желал, чтобы в
Эчмиадзине сидел Давид, а хотел Мелкисета. Поэтому хан вел себя угрюмо и [неохотно]
беседовал с Давидом. Говорили даже, что хан пытался как-нибудь потихоньку убить
Давида. Некоторые говорили, будто причиной этого раздора были тайные и скрытые
ухищрения католикоса Мелкисета, ибо, хотя он и находился в Исфахане, он не оставлял
хана без писем и посланий с изъявлениями дружбы и всегда тайно посылал их ему. И еще
Мелкисет в сане католикоса был /216/ более щедрым и расточительным в деньгах и
других вещах [по отношению] к вельможам и воинам и их единомышленникам, [чем
Давид], поэтому хан и все другие желали Мелкисета, но не Давида.

В то время, когда османский сардар по имени Окуз-Ахмат-паша напал на Ереванскую

крепость, шах, чтобы поддержать крепость, приехал в Ереван и остановился в Гарнийских
горах. Когда сардар вернулся из Еревана в Эрзерум, шах все еще пребывал в нагорных
областях, а католикос Давид, опасаясь, как бы хан тайно не замыслил убить его, в
отчаянии от страха, еще раз без ведома хана отправился к шаху и предстал перед ним. И
когда шах спросил Давида, как он себя чувствует, Давид сказал на иноплеменном
наречии: «Патшахум, Занки-чайинтан мана пир ичум су верматилар» (“Государь мой, мне
не дали даже горсточки воды из Занки-чая” (тур.)) (Занки-чай – большая река в Ереване,
протекающая ниже крепости). И из этого обвинения шах понял, что это Амиргуна -хан не
дает покоя Давиду и не признает его; понял также и то, что хан не признает Давида из -за
Мелкисета, поэтому он не рассердился на хана, даже оказал ему некоторое предпочтение,
а воспылал сильным гневом на католикоса Мелкисета, ибо узнал также, что Мелкисет,
пребывая на свободе в Исфахане, правит [народом] как католикос без разрешения шаха.
Поэтому он приказал снарядить воинов и отправить их в Исфахан, чтобы они, схватив
Мелкисета, привели его закованным к шаху. И сейчас [185] же послали одного из
государевых слуг, по имени Чарказ Ибрагим, который, прибыв в город Исфахан, не нашел
там католикоса Мелкисета, /217/ так как тот отправился в Гандиманский гавар. Чарказ
Ибрагим тоже отправился в Гандиман и нашел католикоса в селении Катак. Схватив и
заковав, он привез его в Исфахан и оттуда – к шаху, который в это время прибыл в
Вайоцдзор, то есть Ехегадзор, куда в царский стан и привез Чарказ Ибрагим католикоса
Мелкисета и представил шаху. Но шах не стал судить Мелкисета, а, оставив его в оковах,
двинулся из Вайоцдзора и направился в Нахичеван.

До сей поры, до прибытия католикоса Мелкисета, католикос Давид находился в шахском

стане, а когда католикос Давид увидел, что шах пренебрег Мелкисетом и оставил его в
оковах, решил в душе, что это пренебрежительное [отношение] может продлиться много
дней, поэтому задумал отказаться от католикосского сана и отправиться в Исфахан.
Явился он к шаху и попросил позволить ему уехать в Исфахан. Шах позволил ему, и
католикос Давид отправился в Исфахан и жил там в уединении, ибо шах пожаловал ему
для поддержания его жизни селение Фрынгикан в области Джлахор, дабы он питался
доходами с этого селения и молился о [продлении] жизни царя; и он отправился в
Исфахан и так и жил. А католикос Мелкисет, закованный в цепи, остался в царском стане.

Выступив из Нахичевана, шах отправился в городок Агулис, и вот тогда он предал

мученической смерти священника тэр Андреаса, задержал вардапета Мовсеса /218/ и
вардапета Погоса, связал обоих, потребовал с них штраф и получил триста туманов; и они,
уплатив штраф, были освобождены.

Итак, подобно тому как, задержав вардапетов Мовсеса и Погоса, шах взял триста туманов,
так, задержав католикоса Мелкисета, он потребовал у него триста туманов штрафа за три
преступления. Во-первых, за мощи святой девы Рипсимэ, которые франки увезли с
разрешения Мелкисета (а многие говорили, что Мелкисет дал разрешение за взятку,
полученную от них). Во-вторых, за возвращение с великого [186] сургуна; за то, что без
дозволения шаха он вернулся и, приехав в Эчмиадзин, управлял католикосатом – и это
тоже опять-таки без разрешения шаха. В-третьих, когда шах лишил Мелкисета
католикосского сана и отправил в Исфахан, шах полагал, что тот находится в заключении,
но Мелкисет пребывал на воле и управлял католикосатом – это тоже без разрешения шаха.
За все эти преступления шах схватил Мелкисета и хотел убить его, но благодаря
заступничеству Амиргуна-хана помиловал его и не убил, но потребовал триста туманов
штрафа и поэтому держал закованным в железные кандалы, чтобы он уплатил их и,
удалившись куда-нибудь, угомонился, отстраненный от католикосской власти.

Выступив из Агулиса, шах отправился в Данги. Начиная от Исфахана и до сего места,

католикос Мелкисет был закован /219/ и так странствовал с государевой ратью. И здесь
дважды и трижды католикос Мелкисет писал и вручал шаху арза, где рассказывал о муках
своих: мол, нахожусь в таком несчастном положении и прошу государя прекратить мои
мучения, либо убив, либо помиловав. А шах ответил через Спандиар-бека: «Не убью и не
отпущу, а так продержу в оковах, пока либо [сам] умрет и избавится, либо даст, как я
приказал, триста туманов и обретет свободу».

А в это время знатные мужи и советники, бывшие при дворе государя, – и из

иноплеменников, какими были Спандиар-бек, Угурлу-бек и многие другие, и вельможи из
христиан, какими были ходжа Назар, ходжа Султанум, Мирвели, мелик Айказ и многие
другие – сказали католикосу Мелкисету: «Положение твое стало безвыходным, так что ты
должен дать [деньги] и избавиться от него».

Так вот, в главе сей речь идет о ста туманах мугады; и до сих пор рассказ мой шел по
одному руслу, поэтому мы писали без колебаний; отныне же рассказ делится на два
направления, и обширность повествования прибавляет нам трудов. И так как не у кого
было нам выяснить, [который из этих] рассказов достовернее, нам пришлось записать оба.
Некоторые из рассказчиков (а их было особенно много) говорили, будто католикос
Мелкисет, враждуя с католикосом [187] Давидом, непрестанно противодействовал ему,
соперничал [с ним] и пытался перехватить власть Давида (В тексте “Мелкисета”), не давал
/220/ [ему] покоя и мира, и посему Мелкисет задумал взвалить на себя тяжкий налог, дабы
из-за тяжести налога католикос Давид не стал бы больше владычествовать,
первенствовать, возбуждать и смущать, а отошел, и, когда тот отойдет, он Мелкисет,
станет без помех управлять католикосатом. Поэтому Мелкисет написал шаху прошение:
«Если государь соблаговолит сжалиться над нами и, разобравшись, пожалует нам
католикосскую власть, мы из года в год будем давать в государев диван ежегодно по сто
туманов на жалованье царским слугам». А царь узрел [здесь] большую выгоду для себя,
поэтому, склонившись, снизошел до предложения Мелкисета, исполнил его просьбу и
пожаловал ему католикосскую власть вместе с написанным и скрепленным печатью
царским приказом. И Мелкисет, объезжая всю страну, правил как католикос всем
населением армянского происхождения, а католикос Давид остался в стороне,
отказавшись с ненавистью от соперничества, и, подобно зверю, заключенному в клетку,
ждал и мечтал об удобном случае.

Итак, мы уже говорили, что повествование наше делится на две части; так вот, то что мы
записали, это одна [часть] – так рассказывали нам какие-то [люди], и их было особенно
много.

А иные из рассказчиков говорили, будто шах наложил на Мелкисета штраф в триста

туманов, а Мелкисет не мог заплатить его; но, оказавшись в безвыходном положении,
вынужден был волей или неволей согласиться выплатить, поэтому написал и послал шаху
грамоту по следующему образцу: «Приказано вашим величеством, чтобы я выплатил
триста туманов; я обязался дать /221/ триста туманов, но платить буду три года: буду в
течение трех лет ежегодно платить по сто туманов и покончу [с этим], ибо за один год не
смогу выплатить». А шах взял эту расписку католикоса Мелкисета, освободил его из
заключения, дал ему приказ и католикосскую [188] власть. Но в главном дафтаре
государева дивана шах записал не так, как было в расписке католикоса, мол, дам триста
туманов, и ни копейки больше, а так: «Католикос Мелкисет домогался католикосской
власти в Эчмиадзине и обещал платить в год по сто туманов мугады, в царский диван,
посему мы пожаловали ему католикосскую власть, дабы он управлял [католикосатом]». И
никто не знал, что шах так записал: ни католикос, и никто [иной] из армян. А когда
узнали, то никто ничем уже не мог помочь, ибо невозможно было уничтожить приказ
такого властолюбивого царя или же вычеркнуть из царского и диванского дафтара то, что
было [там] записано.

До сих пор шло [изложение] второго толкования, как поведали мне некоторые, а ты
выбери, что тебе нравится или же тот из двух рассказов, который соответствует твоему
умозаключению.

Итак, так или иначе, но достоверно и точно на католикоса Мелкисета была наложена
мугада в сто туманов, которую он платил из года в год. Из-за него на святой
Эчмиадзинский Престол свалилась мугада и престол попал в кабалу.

Это было несправедливое, необоснованное и тяжкое бремя, невыносимое иго и

неизбывное ярмо для святого Эчмиадзинского престола /222/ и безутешное горе и
неуемная скорбь для всех армян – духовенства и мирян.

Католикос Мелкисет после освобождения из заключения и получения католикосской

власти [прилагал] огромные усилия, чтобы избавиться от обещанного налога, старался
уплатить его. Он начал объезжать армян с целью сбора [денег] и отправился в первую
очередь в Тифлис, оттуда в Тавриз, а оттуда в Исфахан.

И когда год кончился, шах удержал в памяти и не забывал об этом, поэтому послал к
Мелкисету четырех начальников из своих царских слуг, чьи имена были Зиал-бек, Асад-
бек, Чрах-бек и Баграм-бек, мол, отдай мугаду, что обещал уплатить в государев диван,
царским слугам – для раздачи им жалованья. И было это злым бедствием и несчастьем и
неизбывным ярмом для католикосата, ибо бремя пало на [189] бремя: не было на руках
готовых денег, чтобы дать гулам, поэтому гулы вместе со своими слугами и скотом
остались и сели [на шею] католикосу и брали у католикоса все, что им было нужно, как
для питания, так и для прочего.
А католикос и из-за царской мугады, и из-за требований этих гулов выезжал обходить
армянское население. И куда бы ни поехал католикос – ездили вместе с ним и гулы, и
обременяли народ разными требованиями для [удовлетворения нужд] своих и скота
своего. За столом они никогда не обходились без /223/ вина, расходов на них было немало,
а времени [у них] на пьянство было бесконечно [много].

Во время скитаний католикоса по всей стране, [когда он обходил] прихожан, где по

закону имел он доход, получал его, а когда этого было недостаточно, чтобы [покрыть]
расходы свои и гулов и [уплатить] мугаду, тогда хватал невинных людей, не
провинившихся и не согрешивших ни в чем – будь то епископ, монах, иерей или мирянин,
возводил на них необоснованный поклеп, взыскивал [с них] деньги, а самих отдавал в
руки воинов-гулов, которые вешали их за ноги и били дубинами до тех пор, пока, как и
хотели, брали у них деньги, и тогда только отпускали их.

По этой причине вкралось в среду армян множество беспорядков и нарушений закона:

рукоположение недостойных за взятку как в епископы, так и в священники, и за взятку же
отторжение собственного удела одного монастыря и пожалование его другому
монастырю, и открытое разрешение на женитьбу несовершеннолетним, грешникам,
разведенным и двоеженцам. Множество таких и им подобных безобразий творили
католикос и его епископы и всеми силами старались правдами или неправдами собрать
хоть столько, чтобы хватило на расходы им и гулам и на уплату мугады; однако
[задуманное] не получилось, ибо задумали они исполнить дело не с богом, а при [помощи]
человеческого разума, и поэтому [оно] не осуществилось, согласно свидетельству
псалтыря: «Если господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его» (Псалт.,
126, 1).[190]

Однако католикос не уставал и не прекращал /224/ странствий, с тем чтобы как-нибудь

уплатить обещанное. Поэтому, выехав из Исфахана, направился в Фахрабад и оттуда
вернулся [опять] в Исфахан. Затем, так как [слишком] много было у него забот (ибо гулы
теребили католикоса и требовали у него денег), католикос прошением уведомил шаха о
своих горестях, но шах пренебрег словами католикоса, отчего он впал в отчаяние и
исступление. И тогда он пошел, ввалился в шахский хлев и дал знать шаху, мол, [уже]
заплатил восемьсот туманов, но больше не в состоянии уплатить. А шах сказал: «Я из этих
ста туманов мугады не уступлю ни единого гроша; я взыскал бы, даже если осталась бы
одна старая вдова».

Тогда, выехав из Исфахана, Мелкисет прибыл в Ереван и Эчмиадзин. Вместе с

католикосом приехали и шахские гулы, и они требовали свое жалованье, которое по
распоряжению шаха католикос должен был выдать им в счет ста туманов мугады. И куда
бы ни направлялся католикос, направлялись вместе с ним и гулы и притесняли народ
своими нуждами и требованиями, своим расточительством и мотовством уничтожали
народное достояние. Это было большим бедствием для народа, ибо вели они жизнь
расточительную и распутную. Это надоело всем, и в глубине души они отринули
католикоса и его приближенных, отступились от них. Ведь не по праву и существующему
порядку, а [при помощи] иноплеменных властей, подобно откупщикам податей,
притесняли они народ и незаконно грабили и разоряли население! И как бы ни брали –
грабя или по праву – все равно этого не /225/ хватало им на расходы; поэтому из-за нужды
в [самом] необходимом и из-за требований гулов обратились они (католикосы) к
заимодавцам-барышникам и брали у них [деньги] в долг за большие проценты – чаще у
иноземцев, чем у христиан, ибо христиане им не доверяли и не ссужали [деньгами].
И получилось так, что отныне долги стали расти с обоих концов: во-первых, со стороны
ста туманов мугады, которых они не могли выплатить, вследствие чего она накапливалась
[191] из года в год и достигла в общей сложности шестисот туманов, во-вторых, [со
стороны] занятых ими денег, полученных у заимодавцев на свои нужды и [нужды] гулов.

Итак, из-за растущего долга и других несчастий, которые претерпевал католикос

[Мелкисет], а также из-за непризнания его народом армянским [католикос] решил в душе
отказаться [от власти] и переложить на других сан католикоса, а вместе с ним и долг,
поэтому сказал вардапету Мовсесу, жившему в то время в городе Ереване при
усыпальнице святого апостола Анании, что на окраине города: «Видишь, народ армянский
от мала до велика отвернулся от меня, любит и признает тебя; а тем паче постарел я,
подать же казенная числится в недоимке за мной и умножается; так вот, вручаю тебе
святой Престол Эчмиадзинский и сан католикосский, отныне управляй католикосатом,
как ты того заслуживаешь, а мне из года в год выдавай довольствие и выдели один из
монастырей твоих, чтобы я там уединился и доживал дни старости своей». А вардапет
Мовсес не согласился и наотрез отказался.

Был у католикоса Мелкисета племянник, /226/ по имени Саак,* рукоположенный им в

епископы и находящийся на службе у него. До католикоса Мелкисета дошли слова его:
«патриархия эта принадлежит тебе; если ты будешь править, очень хорошо, управляй, но
если ты не будешь править, почему же даруешь ее другим, а не мне – наследнику и сыну
твоему?» Слова эти и друзья убедили католикоса. Католикос Мелкисет склонился к
уговорам Саака и друзей и с одобрения и согласия своих друзей повез Саака в Эчмиадзин
и в воскресенье, в день архангелов, благословил его в католикосы и, взяв [с собой], привез
в город Ереван и известил об этом весь народ. А также написал кондак и отдал католикосу
Сааку, мол: «Да будет известно всему армянскому народу, что стар я и немощен, поэтому
отказался от патриаршего сана, благословил сына моего Саака в католикосы и посадил его
на святой Эчмиадзинский Престол; итак, кто повинуется нам и просит нашего
благословения, пусть благосклонно повинуется повелениям его». [192]

______________________
* Саак Гарнеци был избран коадъютором в 1624 г.
______________________

Таким вот образом он провозгласил [Саака] католикосом перед всем армянским народом,
перед вардапетами и епископами. А также повел его к Амиргуна-хану, представил [ему] и
сказал, что дал ему [сан] католикоса, и хан тоже согласился [на это], и католикос
Мелкисет попросил хана написать прошение шаху, чтобы [шах] пожаловал ему
патриарший сан. Сам Мелкисет тоже написал письмо с мольбою к шаху, дескать, постарел
я и /227/ не способен управлять католикосатом, а это мой сын, прошу пожаловать ему
патриарший сан.

После всего этого, когда Саак был утвержден католикосом и получил указ католикоса
Мелкисета и Амиргуна-хана, он стал управлять патриархией, а шахские гулы собрались
уже вокруг католикоса Саака и разъезжали вместе с ним.

Спустя несколько дней Саак, взяв грамоты католикоса Мелкисета и Амиргуна -хана,
поехал ко двору шаха для утверждения за ним патриархии.

А католикос Мелкисет остался в Эчмиадзине. Заимодавцы очень строго требовали с него

возврата ссуженных ими денег: каждый день приходили и предупреждали его и, беспокоя,
требовали долг, а у него не было ничего, чтобы отдать, а также никого, кто бы поверил
ему и ссудил бы его [деньгами], и неоткуда было ему ждать чего-либо. Поэтому он принес
и заложил все оставшиеся в святом Эчмиадзине сосуды, какие только нашлись, а также
десницу патриарха Аристакеса, сына святого Григора, просветителя нашего, и еще
десницу святого Степаноса из монастыря Ахджуцванк; все, что я перечислил, он [принес
и заложил] у иноплеменников-магометан и, взяв деньги, отдал заимодавцам и таким
образом отослал их от себя.

Затем католикос Мелкисет стал в душе опасаться, как бы не пришли и не стали

притеснять его и другие заимодавцы. И еще из-за царской мугады (в душе он понимал и
точно знал, что не может внести ее), и из-за других неприятностей, /228/ нависших над
ним, задумал тайно убежать куда-либо. Поэтому однажды, по наступлении вечера, под
предлогом отъезда в Ереван он с одним из прислужников выехал из Эчмиадзина и, когда
прошел половину пути, повернул коня [193] прямо к стране Саада,* расположенной по ту
сторону реки Ерасх, в сторону Кохба; оттуда поехал в Кахзван, а оттуда в Эрзерум. Вот
такими тайными и воровскими переходами католикос Мелкисет убежал в одну из
областей страны османской. И, выехав из города Карина, медленно продвигаясь, добрался
до великого города Константинополя. Но и там тогдашнее население и вардапеты почему-
то не признали его. Тогда, выехав оттуда, поехал он в город Львов, а прихожане города
Львова приняли его с большими почестями и славой; пробыл он там недолго, почил и
преставился к праотцам своим в 1075 году нашего летосчисления (1626); там почил и там
же был погребен. Но пока Мелкисет был жив, он рукоположил в епископы над
львовянами человека по имени Николайос, родом из того же города Львова. Спустя
немного времени этот Николайос доставил много неприятностей народу, подробности о
них ты узнаешь из истории, которую мы изложим позднее.

______________________
* Страной Саада, или Чухур-Саадом, было принято называть Ереванское ханство вообще;
в данном же случае Даврижеци имеет в виду Сурмалинское поле, там, где Арпа -чай
впадает в Аракс. Это и было, собственно, ханством Саада, откуда позднее название
перешло и на всю Ереванскую область (подробнее об этом см.: А. Д. Папазян, Персидские
документы Матенадарана, вып. I, стр. 157, прим. 1).
______________________

/229/ ГЛАВА 19

История правления и побега католикоса Саака

Как мы выше рассказали, Саак получил сан католикоса, а вместе с ним челобитную от
Мелкисета и Амиргуна-хана к шаху. Амиргуна-хан написал еще одно письмо – к сыну
своему Тахмасп-Кули-хану, который все время находился на службе у шаха, ибо был
мохрдаром шаха. (Это тот самый Тахмасп-Кули, который по приказу шаха извлек камни
эчмиадзинские и отправил их в Исфахан.) А в это время он находился на службе у шаха; к
нему и написал Амиргуна-хан, мол, представь этого Саака государю, расскажи ему обо
всех его просьбах и попроси [шаха] пожаловать ему сан католикоса. И Саак взял эти
письма и отправился в Фахрабад, ибо шах в то время находился там. Когда он прибыл к
Тахмасп-Кули-хану, то услышал от него много обнадеживающих [194] речей, мол, /230/
не тревожься нисколько, все, о чем попросишь государя, – все исполню. Несколькими
днями позже Саак был представлен государю, и шах, расспросив, справился о нем, прочел
грамоты Амиргуна-хана и католикоса Мелкисета, и еще шах узнал, что Саак – племянник
Мелкисета. [Кроме того], сам Саак в соответствии со своими возможностями, преподнес
шаху кое-какие дары, в том числе и одного благородного коня. Когда принесли к царю
приношение Саака, царь спросил, берет ли на себя [Саак] остаток долга, который должен
еще выплатить католикос Мелкисет в счет долга. И Саак согласился платить, поэтому
государь остался доволен, склонился к просьбе его и пожаловал ему власть католикоса. И
молвил: «Поздравляю тебя с саном патриаршим», а еще пожаловал ему подаренного
Сааком коня вместе с его дарами. И повелел шах написать рагам, который и был написан,
но не успели поставить печать и зарегистрировать его, ибо царь и его кархане, выехав из
Фахрабада, отправились в Казбин. В те дни Саак начал собирать нвиракский сбор, и
Тахмасп-Кули-хан сказал Сааку: «Дай мне рагам, я возьму с собой и дам скрепить
печатью, а ты оставайся в Фахрабаде и собирай свои сборы, а затем приезжай, и я отдам
тебе [рагам]». Саак так и сделал: остался в Фахрабаде, а Тахмасп-Кули взял рагам с собой
в Казбин. Но шах со своей ордой поехали оттуда в Султанию, [затем] в Ардебиль, а
[оттуда] снова в Султанию. И еще до того как Саак собрал [нвиракский] сбор в /231/
Фахрабаде и приехал в Султанию, Тахмасп-Кули-хан уехал в Ереван, ибо Амиргуна-хан
заболел от раны, полученной в сражении с грузинами, поэтому Тахмасп-Кули был послан
в Ереван, управлять страной. После отъезда Тахмасп-Кули-хана Саак прибыл в Султанию
и, не найдя [там] Тахмасп-Кули-хана, стал расспрашивать его слуг и попросил у них
рагам, но те сказали, что не знают [ничего].

И, попав в безвыходное положение из-за рагама, католикос Саак, вынуждаемый

несчастьем, снова подал шаху прошение, [195] однако же хитро задуманное: мол, заболел
и потерял указ. А шах сказал: «Пойди к диван-беку». Диван-бек же из корыстных
соображений грубо отвечал Сааку, пока не удовлетворил корысти своей, а затем написал
новый рагам, но печати не приложил. И пока это продолжалось, царь снова собрался и
поехал в Багдад. Поехал вслед за ним и Саак. И так как сановники не исполняли просьбы
Саака, он был вынужден еще раз подать шаху прошение. Царь, увидев прошение, сказал:
«Я уже дал тебе халифство и рагам». Саак отвечал: «Да, государь, ты дал, но рагам не
претворяют в жизнь, ибо требуют [с меня] много [денег], а так как у меня нет
возможности [платить], они и мешкают, не скрепляют печатью и не регистрируют
[рагам]». Тогда шах призвал к себе одного из слуг-батожников* и сказал: «Сегодня же
закончишь все дела и околичности, [связанные] с рагамом, а завтра вручишь ему». И воин
по приказу царя позаботился обо всех околичностях грамоты и отдал рагам католикосу
Сааку. Саак взял грамоту и поехал в Исфахан /232/ к джугинцам, но джугинцы не
признали его: не только не дали нвиракского сбора, но не оказали ему даже мнимых
почестей.

______________________
* У Аракела: –”–. Автор, очевидно, имеет в виду элиагачли — букв. «имеющий палку в
руках». Так называлась придворная стража из юношей знатного происхождения,
исполнявшая поручения шаха, а также экзекуции по повелению государя в его же
присутствии.
______________________

В то время католикос Давид находился в Исфахане. Джугинцы сказали ему: «Мы не

желаем, чтобы [Саак] был католикосом, а [желаем] тебя; пойди ты ко двору шаха и получи
католикосскую власть, а во всех расходах мы тебе товарищи». Католикос Давид
склонился к этой мысли, собрался поехать в Багдад ко двору шаха. Тогда, узнав об этом
намерении, католикос Саак тоже собрался поехать ко двору шаха посмотреть, как решится
дело. И Саак заговорил об этом деле с Давидом, мол, почему замышляешь распрю и
чинишь зло? А Давид придумал предлог, мол: «Еду не из-за разногласий с тобой, а по
делам своим: с селения Чутлук, пожалованного мне шахом, кто-то из власть имущих
силою под каким-то предлогом взимает налог в его пользу; вот поэтому я еду ко двору
шаха, чтобы получить грамоту освобождения для Чутлука».
И когда достигли они Багдада, сначала пошел и представился [196] шаху Саак, и на
вопрос шаха о том, чего он желает, Саак сказал: «Приказ царя не признали». Шах спросил:
«Кто?» И Саак от страха не упомянул имени, но сказал лишь: «Царю известно». И шах
понял, что это ходжа Назар, поэтому сказал: «Знаю, это слепой». (А слепым шах называл
ходжу Назара.) Спустя несколько дней пришел и представился шаху и католикос Давид,
но о католикосской власти он не сказал ни слова, ибо в глубине души он чувствовал, /233/
что [ничего] не получится, поэтому даже не заикнулся [об этом]. Он заговорил о Чутлуке
и получил приказ о владении им и об освобождении [селения] от казенных податей. И
после этого католикос Саак и католикос Давид выехали из Багдада и снова приехали в
Исфахан, но джугинцы и на сей раз не признали католикоса Саака. После отъезда обоих
католикосов из Багдада шах спустя несколько дней выступил из Багдада и тоже приехал в
Фахрабад.

Годом раньше шах призвал к себе в Багдад вардапета Мовсеса, расспрашивал и

осведомлялся об искусстве отбеливания воска. Затем троих из своих царских слуг отдал в
учение к нему и приказал: «Поезжай в Исфахан, обучи своему ремеслу моих слуг и
привези их ко мне, где бы я ни был». И вардапет Мовсес, поехав в Исфахан, обучил слуг и
отбелил в белейший [цвет] много воска, а когда услышал, что шах поехал в Фахрабад,
отправился туда, взяв с собой отбеленный воск и обученных слуг, и представил царю.
Когда царь увидел отбеленный воск, такой чистый и приятный, а также и то, как легко он
плавится, ему все это очень понравилось и он остался доволен. И особенно обрадовался
он тому, что слуги были обучены, – оживился и ликовал.

Спустя несколько дней наступили дни великого праздника явления Христа, бога нашего.
В эти дни джугинец ходжа /234/ Назар тоже находился в Фахрабаде. Шах велел ходже
Назару поручить вардапету подготовиться к Водокрещению очень тщательно, чтобы все
было торжественно. И в день праздника, когда вардапет Мовсес пришел к реке освятить
воду, красивое сочетание украшений, стройные движения и позы служителей – [все это]
очень понравилось государю, и [197] он был в восторге от Мовсеса. Следует нам знать,
что все это благодаря Вседержителю-богу, держащему в руках своих сердца всех царей, а
не приятным действиям Мовсеса. Кроме того, и ходжа Назар тоже сказал шаху много
хорошего о вардапете Мовсесе. А шах спросил у ходжи Назара: «Какое желание есть на
сердце у вардапета, дабы мы исполнили [его]? Золото, серебро или другое, что
пожелает…» А вардапет ничего не пожелал и сказал: «Нет у меня нужды ни в чем
житейском, ибо о нуждах моих изо дня в день печется господь мой».

Спустя несколько дней ходжа Назар сказал государю: «Если пожалуешь ему ключарство
Эчмиадзина – будет очень хорошо, ибо он сам тоже просил об этом». И попечением
Божьим царь исполнил эту просьбу, а также написал рагам и отдал вардапету Мовсесу, а
вардапет Мовсес выехал из Фахрабада и отправился в Эчмиадзин.

Католикос Саак, находясь в Исфахане, услыхал, что вардапет Мовсес получил ключарство
Эчмиадзина, и, выехав из-за этого, прибыл в Фахрабад ко двору царя. И, представ перед
/235/ диван-беком, сообщил ему о своих опасениях и сказал, мол, вы допустили
несправедливость по отношению ко мне, отдав Эчмиадзин Мовсесу. А диван-бек отвечал:
«Хоть мы и дали ему Эчмиадзин, но дали должность ключаря, а не католикоса; сан
католикоса принадлежит тебе, а должность ключаря – ему, ты управляй своим, а он
своим». Саак объехал также дворы многих вельмож, однако ничего не выиграл. Увидев,
что ничего не помогает, он выехал из Фахрабада и прибыл в Тавриз. Вместе с Сааком
приехали и шахские гулы, требовавшие сто туманов мугады, и выехав с ними из Тавриза,
приехали [все] в область Хой.
И Саак, поразмыслив и обдумав, понял, что весь народ армянский отошел, отдалился от
него и Престол Эчмиадзинский таким образом был передан в руки вардапета Мовсеса. А
мугада в сто туманов оставалась из года в год в недоимке, пока не достигла восьмисот
туманов и продолжала увеличиваться изо дня в день. [И Саак] точно знал, что нет ему
иного спасения, кроме бегства. Поэтому и приехал он в Хой, ибо [198] хотел из Хоя тайно
убежать от гулов в город Ван, под власть османов, в страну их.

Пока Саак обдумывал это намерение и размышлял, как быть, кое-кто из старых друзей
его, как, например, хорвирапский епископ Манвел, хавуцтарский епископ Мкртыч, – они
вместе с другими, жившими в Ереванской области, послали Сааку в Хой письмо
обнадеживающего содержания, мол, не бойся и приезжай в город Ереван, ибо Тахмасп -
Кули-хан благоволит к тебе, а мы все – единомышленники твои, посему приезжай /236/
сюда к нам, и тогда мы обдумаем, как быть.

И, воодушевленный этими обнадеживающими словами, католикос Саак не убежал, а

поехал в Ереван; [поехали] с ним вместе и шахские гулы. А когда он объезжал страну,
[бывал] здесь и там, никто не стал признавать его и не глядел ему в лицо, вплоть до того,
что даже гостеприимство ему оказывали мнимое и поверхностное. Гулы же все время
притесняли его: мол, уплати царский долг и дай нам наш тонлуг. И он ввиду того что не
было у него ничего, отчаялся во всем и приуныл, а друзья, подбадривавшие его, не смогли
ничем помочь. Поэтому [Саак] твердо задумал как бы то ни было спастись и убежать.

Приближался в это время праздник богоявления – праздник, который вардапет Мовсес

ежегодно отмечал многолюдной церемонией и с пышным великолепием. И вардапет
Мовсес, и католикос Саак, и шахские гулы – все были в городе Ереване. Саак пришел к
гулам и сказал: «Хан приказал отметить праздник Водокрещения со всей возможной
торжественностью, поэтому вардапет Мовсес велел мне отправиться; в Эчмиадзин и
привезти сюда достославные и древние сосуды, спрятанные нами в тайниках, чтобы
отметить праздник». И, сказав так, уговорил их позволить ему уехать; и они поверили ему
и отпустили.

А Саак, у которого был превосходный конь, подаренный ему шахом, сел верхом [на коня]
и пустился в путь по эчмиадзинской дороге, якобы направляясь в Эчмиадзин, чтобы
привезти сосуды. Достигнув середины пути, он переоделся [199] в одежду /237/ воина и,
повернув коня, поехал к городу Нахичевану, к границе его. Когда он пришпоривал
быстролетного, могучего и гордого коня – не по земле, а под небом, на крыльях туч вез
его [конь] прямо к границе земли нахичеванской. Прибыв к пристани в селении Дарашамб
и переправившись на шлюпке через реку Ерасх, [Саак] поехал в Чорс, оттуда в Хой и
оттуда в город Ван. И, убежав таким образом, католикос Саак спасся из рук гулов и
поехал в пределы страны османской.

Позже шахские гулы узнали о побеге Саака, пришли к вардапету Мовсесу [и спросили]:
«Это ты послал Саака в Эчмиадзин за сосудами?» А Мовсес сказал: «Я не видел Саака и
не посылал его [никуда], а он подобными речами обманул вас и убежал». И хотя гулы
метались повсюду, являясь то к хану, то к шейху, то к судье, а подчас и к вардапету
Мовсесу, они не смогли ничего свалить на вардапета Мовсеса, а, гонимые отовсюду,
повернули и поехали восвояси. И это так.

/238/ ГЛАВА 20
О раздоре, учиненном католикосом Сааком со святым Эчмиадзином и католикосом
Мовсесом

После побега католикоса Саака в державу османскую умер персидский шах Аббас,*
обложивший католикосов мугадой в сто туманов, и вместо шаха Аббаса воцарился внук
его – шах Сефи.

______________________
* Шах Аббас I умер в январе 1629 г. в Казвине.
______________________

Все армяне – как восточные, так и западные – все время страдали, мучились и стонали из-
за мугады в сто туманов, которая несправедливо была наложена на престол, все были в
неутешном горе и безысходной печали, и все, погруженные в скорбь, были в смятении и,
сколько ни думали, не могли найти способа избавить престол ог такого тяжелого и
невыносимого ига. И попечением Божьим нашли такой повод, когда /239/ [200] воцарился
шах Сефи, ибо это был новый царь, и по возрасту отрок, а все нахарары и знать
придворная были знакомы со знатными мужами из христиан, особенно с ходжой Назаром,
который был знатнее всех. И этот ходжа Назар написал из Исфахана [письмо] и доставил
со скороходом вардапету Мовсесу, находившемуся в то время в святом Эчмиадзине,
чтобы тот безотлагательно приехал ко двору государя, ибо, может быть, удастся отменить
мугаду в сто туманов.

Тогда вардапет Мовсес поспешил приехать в Исфахан и при посредничестве ходжи

Назара, израсходовав много денег и приложив большие усилия, еле-еле сумел отменить
мугаду в сто туманов, лежавшую тяжким бременем на патриаршестве: шах Сефи приказал
и дал грамоту, мол, я отказываюсь от мугады в сто туманов.

После этого христиане попросили царя шаха Сефи пожаловать приказ о патриаршестве
вардапета Мовсеса. Затем все армяне – как восточные, так и западные – объединились и в
письмах и на словах сделали вардапета Мовсеса католикосом, посадили его на святой
Эчмиадзинский Престол.

Из-за злых козней сатаны [избрание] вардапета Мовсеса католикосом не понравилось

католикосу Сааку, ибо он в душе считал, что Мовсес несправедливо, какими-то уловками
вырвал из рук его престол, патриаршество и сан и, отняв, присвоил их себе. Он все время
в глубине души завидовал ему, поэтому начал мстить.

У вардапета Мовсеса, ставшего католикосом, /240/ было много друзей и учеников.

Взявшись за восстановление святого Эчмиадзина, он разослал своих учеников в качестве
нвираков, [которые должны были] привезти все что можно для вспомоществования
святому Эчмиадзинскому Престолу. Вардапет Филиппос, один из учеников Мовсеса, по
его приказу отправился нвираком в Эрзерум, Багеш и Ван. Когда вардапет Филиппос
находился в городе Ване, он нашел там и католикоса Саака, странствовавшего там и сям и
пока еще только приступившего к началу распри. Вардапет Филиппос и именитые люди,
жившие в городе Ване (среди коих были ходжа Амир-хан и ходжа Тумэ Ханенц, а также
ходжа [201] Ширак, ходжа Мирак, ходжа Сарухан, ходжа Полад и многие другие),
уговаривали католикоса Саака оставить распри и ссору и не рассеивать из-за пустяков
имущество христиан при дворе иноверцев. И вардапет Филиппос с согласия богачей,
договорившись, поручился выдавать католикосу Сааку, пока он будет жив, ежегодно на
удовлетворение нужд его по триста гурушей из [средств] святого Эчмиадзина, и
монастырь Курупаша со всеми доходами был обещан ему, чтобы, устроившись там, жил
бы он в мире. И хотя вардапет и ходжи в течение многих дней неоднократно толковали с
ним о мире, католикос Саак не согласился и не отказался от злых замыслов и дум своих, а
отправился ко двору везира для исполнения сокровенного намерения своего.

Когда Саак объезжал армянское население, жившее в той или иной области и в городах,
подвластных османам, он нашел кое-каких людей среди вардапетов /241/ и епископов,
согласных с его намерениями, одним из коих был некий вардапет, по имени Погос, из
Сисского патриаршества,* племянник сисского католикоса Иованнеса. И хотя
сочувствующих коварному замыслу [Саака] было много, но претворяли в жизнь злые
деяния лишь эти двое – католикос Саак и вардапет Погос.

______________________
* Сисское патриаршество, или католикосат. У армян кроме Эчмиадзинского существовали
и другие патриаршества. Чтобы сохранить независимость национальной церкви и
оградить ее от влияния римской или греческой церкви, в 1441 г. престол армянского
католикоса был перенесен из Сиса в Эчмиадзин. Однако уже в этот период у армян было
четыре патриаршества: Эчмиадзинокое, Киликийское (или Сисское), Ахтамарское и
Гандзасарское (Агванское).
______________________

Вардапет Погос отправился в великий город Константинополь к вардапету Закарию, а

этот Закарий был уроженцем области Васпуракан и являлся в то время духовным
предводителем армянского населения, проживающего в Константинополе. Он по
царскому указу и повелению восседал в Константинополе архиереем от имени
патриаршества и был ярым противником католикоса Мовсеса, пособником и помощником
католикоса Саака. Поэтому он написал и вручил царю Султан-Мураду,* находившемуся в
эти дни в Константинополе, прошение: «Мы, христиане армянского происхождения,
просим царя пожаловать нам указ о [назначении] католикосом Саака, чтобы стал он
согласно обычаям нашим пастырем над всеми христианами – армянами по
происхождению, живущими на территории царства самодержца османского». И царь, как
и просил вардапет Закарий, пожаловал указ и грамоту [202] о присвоении Сааку сана
католикоса; и эту грамоту вардапет Закарий вручил вардапету Погосу и послал
католикосу Сааку, поручил [ему] не ослаблять и не прекращать коварных усилий своих, а
стараться и трудиться до конца. В то время, когда вардапет Закарий вырвал эту грамоту у
царя, не было при царе /242/ великого везира его, многомудрого мужа и гордого
вельможи, по имени Хосров-паша, и везир не знал об этом деле ничего. Как всем
известно, порядок и законы османов таковы, что всеми делами и обстоятельствами
народов и племен, князей и начальников, владетелей областей и провинций ведает везир:
он дает и берет, ради чего и назначен, а они пошли к царю и взяли указ о [назначении]
католикоса, минуя везира. И с этой грамотой католикос Саак и вардапет Погос прибыли в
город Тигранакерт, то есть Амид, к великому везиру Хосров-паше, дабы и у него тоже
получить приказ и грамоту о [назначении] католикоса.

______________________
* Мурад IV — турецкий султан (1623—1640). При нем слава Османской империи
достигла своего апогея: турецкая армия в 1638 г. вернула Ереван, Тавриз и Багдад, был
заключен выгодный для турок мир с венецианцами.
______________________

А благочестивые христиане армянского происхождения» жившие в городе Амиде: ходжа

Еремия, ходжа Махсут и ходжа Рухиджан из Вана – кюркчи-паша, наперсник этого везира
и угодный служитель его, а также и вардапет Барсег – архиепископ того же города, друг
святого Эчмиадзина и католикоса Мовсеса (ибо он был одним из учеников католикоса
Срапиона, о чем мы и упомянули в главе о Срапионе) и много других богачей и
вардапетов, сторонников святого Эчмиадзина, собрались в городе Амиде и старались
помешать злым намерениям католикоса Саака.

Католикос Саак и все сообщники [его] порешили между собой: пусть католикос Саак
получит от везира патриаршую власть и, уехав в Мушский [монастырь] святого
Карапета,* сядет там, обосновав свой престол, и там пусть освящает миро и, посылая
оттуда, раздает всему армянскому населению, живущему /243/ под властью османов, и,
отделив издревле основанные удел и епархию святого Эчмиадзина, захватит их и
насильно подчинит себе с помощью царской власти, [отошлет] нвирака и отменит власть
святого Эчмиадзинского престола.

______________________
* Монастырь св. Карапета в Муше расположен в гористой местности, в шести часах пути
от г. Муша. Согласно преданию, часовня св. Карапета была сооружена в IV в. Григором
Лусаворичем, остальные строения — более позднего времени.
______________________

Все христиане – как духовенство, так и миряне – много [203] дней ходили к католикосу
Сааку, умоляли и просили его не толкать несчастный народ армянский в пасть иноземных
насильников и зверей в человеческом обличье, обещали католикосу Сааку, что те из
городов или монастырей, которые ему нравятся, вместе с уделом и епархией [своей] будут
принадлежать ему, пока он жив, и нвирак эчмиадзинский не будет входить туда. Более
того, наряду с этим [патриарх], правящий Эчмиадзином, всегда будет давать католикосу
Сааку на повседневные расходы по пятьсот гурушей ежегодно. Так старались и этак,
изощрялись не один день, умоляли католикоса Саака и вардапета Погоса помириться, но
те не помирились. Католикос Мовсес, бывший в Эчмиадзине, и вардапет Филиппос, все
еще находившийся в Ване, каждый от себя написали католикосу Сааку и послали со
знатными людьми письма, [полные] мольбы прекратить раздор. [Написали] также письма
к своим друзьям, дабы они склонили Саака к миру и исполнили прихоти его, о чем бы он
ни просил.

Но католикос Саак и вардапет Погос вовсе не стали их слушать, а написали со своей

стороны прошение, вручили его через посредство Ягуб-паши везиру; /244/ и содержание
этого прошения было таково: «Да будет известно тебе, могущественному [мужу] великой
и непобедимой державы, что просим мы пожаловать нам патриаршую власть над
армянским народом; если будет угодно твоему величеству и ты удостоишь нас этого сана,
мы ежегодно будем вносить, в царскую казну десять тысяч гурушей, выплачиваемых из
года в год. Мы просили также и у царя грамоты повеления об этом, и он пожаловал [ее], и
находится [грамота эта] при нас. Сейчас мы просим также и твое величество, дабы дело
наше благодаря твоему покровительству было бы верным». Грамоту прошения Ягуб-паша
подал везиру, а везир прочел, в душе согласился, но вслух не сказал ничего.

На другой день сторонники Эчмиадзина тоже написали прошение и в подобающее время

вручили везиру. Содержание прошения [было] таково: «Просим тебя, [самого]
могущественного [мужа] миросозидающей и миротворной державы, [204] не предавай
бедный и несчастный народ наш в их руки, ибо они из-за честолюбия и жадности своей
взвалят на бедных райатов тяжелый налог, который будет для нашего народа тяжелейшей
повинностью, а для учинивших [его] грехом». И везир, после того как прочел прошение,
ответил мужам, подавшим прошение: «Бестолковые вы армяне, почему бы мне не
пожаловать им сан католикоса, если они будут вносить в царскую казну ежегодно по
десять тысяч гурушей?!» А ходжа Рухиджан, благодаря своей преданности смело
разговаривавший с везиром, сказал ему: «Достопочтенный господин мой, если продаешь
бедный и несчастный народ армянский им за деньги, /245/ продай мне, а я не то что десять
тысяч гурушей – двадцать тысяч гурушей дам».

И Вседержитель-бог, держащий, согласно Соломону, в руках сердца всех царей и князей,

при словах Рухиджана открыл намерения везира, и он вторично расспросил, и ходжа
Рухиджан рассказал там все, что можно было рассказать. И чтобы заронить в сердце
везира чувство ревности, напомнил ему также и то, что, мол, все начальники, князья и
наместники областей и провинций османского народа преклоняются перед властью твоей
и приходят к тебе просить и получать титулы и власть, а они обошли тебя и пошли к царю
– от него получили патриаршую власть. И по окончании всех речей ходжи были
отпущены везиром и удалились.

В дни, когда везир восседал в суде на многолюдном собрании и творил суд, Ягуб-паша,
бывший посредником и распорядителем дел католикоса Саака, привел на собрание и
представил везиру католикоса Саака и вардапета Погоса.

Пришли на то же собрание и мужи, бывшие на стороне Эчмиадзина, множество людей,

главою которых были ходжа Еремия, ходжа Махсут, ходжа Рухиджан и вардапет Барсег.
Везир начал говорить с католикосом Сааком и вардапетом Погосом и сказал: «Каково
желание души вашей, о люди, чего вы ждете при дворе государства нашего?» Саак [205]
ответил, мол, то, о чем в письменном прошении умоляли господина нашего. И везир
приказал прочесть прошение, /246/ в котором, было написано, что, мол, получили от царя
указ о [принятии] сана католикоса, а сейчас просим у тебя [того же]. Везир спросил Саака,
действительно ли они получили грамоту о патриаршестве от царя, и он ответил: «Да,
обратились к царю и получили указ». Везир сказал: «Когда это вы извещали нас о
положении своем и мы, пренебрегши, не исполнили вашей просьбы, что вы, обойдя нас,
пошли к царю докучать ему?» И тотчас же везир приказал бывшим при нем служителям и
палачам положить католикоса Саака и вардапета Погоса на фалаху,* высечь палками и
бить до тех пор, пока они либо отрекутся от веры своей и [примут] нечестивую веру
Магомета, либо умрут под палками. А служители везира тотчас же исполнили приказ:
положили католикоса Саака и вардапета Погоса на фалаху, и люди, стоявшие по обе
стороны с толстыми дубинами, начали нещадно бить [их]; безостановочно били и все
приговаривали: «Ну, отрекитесь от блудной веры своей и примите истинную веру нашу и
вы избавитесь от мучений и горькой смерти, а если нет – мы не перестанем бить вас до
самой смерти».

______________________
* Фалаха (правильнее фалака) — орудие пытки в Турции и Иране. Обнаженные ноги
осужденного привязывали к деревянной колоде и били его по голым пяткам.
______________________

И когда случилось так, что католикос Саак и вардапет Погос были подвергнуты палочным
ударам и воины нещадно и жестоко били их, надеясь, что те в страхе перед муками
отрекутся от своей веры, – тогда ходжа Еремия и товарищи его, [подумав], что вдруг они,
не вынеся мук, отрекутся от веры, потом совесть станет мучить их (ходжей), а для народа
армянского это будет великим позором и бесчестьем, ходжи эти тотчас же начали ходить
повсюду к знатнейшим вельможам везира, сулили им много серебра, /247/ если они
замолвят доброе слово перед везиром ради спасения католикоса Саака и вардапета
Погоса. Вельможи должным образом ходатайствовали перед везиром, это укротило его
гнев, и он приказал избавить [их] от мучений и прогнать их прочь из дивана, и ратники,
уже отпустив, продолжали бить их по голове и с позором выгнали прочь из присутствия.

После того как дело католикоса Саака и вардапета Погоса [206] завершилось таким
образом, стыд и позор пали на головы их и, посрамленные, они уже не могли смотреть в
глаза христианам и от стыда не осмеливались показываться на людях. Позже вардапет
Погос поехал в великий город Константинополь, оттуда в Румелию, а оттуда в страну
Ляхов; прожив там некоторое время, он скончался и там же был похоронен. Также и
католикос Саак: продвигаясь потихоньку, достиг он Каринского гавара и оттуда Грузии, а
оттуда [приехал] в Араратскую область и святой Эчмиадзин и жил там при святом
Эчмиадзинском Престоле.

И как присуще недужливой природе человеческой, появилась у католикоса Саака какая-то

болезнь ног, и хворь эта усиливалась день ото дня, и по этой причине обе ноги его отекли,
отеки с каждым днем поднимались и дошли до живота. Так продолжалось много дней.
Недуг этот причинял ему сильную боль и жестокие мучения. Однажды, вынуждаемый
болью, католикос попросил поднять его и отнести в святой храм Эчмиадзинский и там,
упав на место сошествия Христа, куда снизошел Христос, /248/ он с глазами,
источающими слезы, скорбно и горько плакал в течение долгих часов, зарывшись лицом в
землю, и, издавая тысячи душераздирающих стонов, говорил с мольбой сквозь слезы: «О
господи Боже мой, Иисусе Христе, я, осужденный раб Твой, грешен душою и телом; если
Тебе угодно, чтобы я жил, избавь скорее меня от боли и даруй мне здоровье, а если Тебе
угодно, чтобы я умер, скорее пошли мне смерть, дабы я избавился от мук боли». И там, в
церкви, на том же месте, позвал к себе какого-то старого епископа и исповедался ему во
всех своих провинностях и грехах и с верой и надеждой причастился пречистого тела и
крови Сына Божьего. Затем, подняв, повели его в дом, где лежал он больной; и в ту же
ночь смерть настигла его, и он отдал душу [богу], покончил с жизнью и, как просил,
избавился от мук боли. И, совершив над ним похоронный обряд, понесли его и погребли в
могиле на кладбище. Вот таков был конец жизни католикоса Саака и вардапета Погоса,
которых господь Христос помиловал с присущим ему бесконечным человеколюбием.
Аминь. [207]

/249/ ГЛАВА 21

История благочестивых мужей – епископа Саргиса и тэр Киракоса, зачинателей

построения и утверждения пустыней, что явилось причиной всяческого
благоустройства монастырей, церквей и их обитателей

Епископ Саргис был родом из селения Абени, что близ селения Карби гавара Амберд, то
есть Арагацотн Араратской области. Нынче [селение это] разрушено и необитаемо, но во
времена предков наших селение Абени, откуда был родом епископ Саргис,
благоденствовало. Выехав оттуда, [Саргис] поселился в знаменитой обители
Сагмосаванк,* стал служкой при большом собрании святынь, имеющихся там. Спустя
несколько лет он стал настоятелем этого монастыря.

______________________
* Сагмосаванк — монастырь во имя псалмов. Согласно легенде (см.: Симеон Ереванци,
Джамбр, стр. 365), пустынь эта была построена в 390 г. Григором Просветителем между
горами Арагац и Ара, на западном склоне ущелья р. Касаас. Там жили отшельники,
которые постоянно пели псалмы (отсюда название пустыни). Г. Алишан (см.: «Айрарат»,
стр. 161—164) подчеркивает, что Сагмосаванк среди древних монастырей ранее XIII в. не
упоминается.
______________________

Близ монастыря находилось маленькое селение, выходец откуда некий христианин-

охотник скитался изо дня в день /250/ в горах, охотился на дикого зверя. И случилось
однажды этому человеку отправиться на охоту на большую гору Арагац; и во время
скитаний на вершине горы встретил этот человек какого-то отшельника с клобуком на
голове, в фелоне, стоявшего на коленях меж скал. Подойдя, чтобы выяснить, что это
такое, он увидел, что это действительно человек; но [даже] мертвый, он так и остался в
сидячем положении, а тело его было нетленно. При виде этого страх и ужас объяли
охотника, и он не смог больше оставаться на том месте, а, повернув оттуда, пришел к себе
домой. Вернувшись в Сагмосаванк, он рассказал всем о смерти отшельника, которого
встретил на вершине горы. Епископ Саргис, услыхав об этом, стал расспрашивать и
выяснять, где тот находится.

И однажды, поручив себя богу и уповая на предводительство Божье, епископ Саргис

вышел и направился к горе Арагац и, скитаясь в течение трех дней там и сям, нашел
умершего отшельника. С большим вожделением и набожной [208] любовью целовал он
руки и ноги и долго плакал, а затем, подобрав его, похоронил в его одежде и вернулся в
монастырь.

И это стало причиной покаяния епископа Саргиса и отказа [его] от мира сего, ибо суетная
и тщетная, развращенная и ложная благопристойность мира сего показалась ему
отвратительной. И с того дня епископ Саргис все время добивался удаления от мира и
следования по светозарному и выспреннему пути добродетельной жизни. Но в то время не
/251/ существовало пустыней, [не было] знатоков правил жизни духовенства: бесконечные
набеги врагов-грабителей, беспорядки [в стране] и разорение Армении начисто
уничтожили и искоренили [даже] намеки и следы благородных деяний и добрых порядков
в стране армян.

И епископ Саргис, будучи в таком смятении, задумал поехать в святой город Иерусалим
на поклонение [Местам] Страстей господа нашего [Иисуса] Христа и, собравшись,
отправился в Иерусалим.

И в это же время нашелся другой муж, по имени тэр Киракос, намерения и стремления
которого были схожи с намерениями и стремлениями епископа Саргиса. И был этот тэр
Киракос уроженцем города Трапезунда, готовил себя к мирской жизни, но не вкусил ее,
ибо спустя несколько дней [после женитьбы] скончалась супруга его, а он, подобно
целомудренной горлице, уединился, беспрестанно размышлял о заповедях Божьих и
неутомимо читал книги божественные, запоминал пророчества их. И прилежанием и
трудом приучал себя к жизни соответственно велению [Священного] Писания.

В то время когда тэр Киракос вынашивал подобные мысли, услышал он от кого-то о

епископе Саргисе, что и он-де раскаялся и хочет отречься от мира и следовать
благочестивому образу жизни. Поэтому тэр Киракос выехал из Трапезунда и приехал в
Араратскую область, в Сагмосаванк, чтобы присоединиться к епископу Саргису. Но ему
не удалось повидать его, ибо тот уехал в Иерусалим. Поэтому и [тэр Киракос] решил /252/
отправиться в Иерусалим и, вернувшись из Сагмосаванка [209] в Трапезунд, распорядился
всем своим имуществом: часть отдал нищим, дом и земли свои завещал церкви
трапезундской, а кое-какую часть взял с собой на расходы в пути – и, выехав, направился
в Иерусалим. Встретились эти двое – епископ Саргис и тэр Киракос – друг с другом и
после нескольких дней совместной жизни нашли, что помыслы у них одинаковые и что
одержимы они одним желанием и одной страстью, и единодушно и единогласно
договорились отныне жить всегда вместе. Однако они искали безопасного и удобного
места для пустыни, вдали от мирской суеты. Услыхали от каких-то сведущих [людей], что
множество таких мест есть в восточной части Армении, и особенно в области Сюник, и
что в старое время существовали в этой области пустыни, следы которых там все еще
видны. И, проверив слухи, выехали из Иерусалима и радостно поспешили в восточную
[часть] страны, в область Сюник; добрались до славной обители апостола Стате,* которую
нынче называют Татевским монастырем. И, пожив там немного, отправились в местечко,
именуемое Дзоройван, которое называется [также] Црванц. Спустя немного времени они
перебрались оттуда в местечко, именуемое монастырем Танахат, и, покинув его, все еще
искали более безопасное, тихое и надежное место, пока не нашли [то самое] место, где
теперь построена Большая пустынь. И там построили церковь и кельи, как подобает
пустыни и отшельнику, [такие именно], как указывают книги житий отцов и иных
страстотерпцев, – очень маленькие, угрюмые и темные. И стали располагаться там.

______________________
* Стате (–”–), или Евстате (–”–),—апостол Евстахий, ученик апостола Фаддея (см.: Г.
Алишан, Сисакан, стр. 224).
______________________

А владыка владык и бог богов, /253/ всегда желающий и творящий добро, постоянно
благоустраивал и направлял дела их и был им пособником и помощником, поэтому
многие [откликнулись] на добрую молву о них, пришли и примкнули к ним, стали их
единомышленниками и обитателями тех мест. И не только из мирян и безвестных, но и из
духовенства и именитых мужей: вардапеты, епископы и священники. И были это вардапет
Погос Мокаци; и вардапет Мовсес Сюнеци, ставший впоследствии католикосом (об
истории и заслугах [210] обоих я подробно расскажу в другой главе); и вардапет Нерсес
Мокаци, который позже отправился на остров Лим* и основал там пустынь; и татевский
епископ Тума ставший позже вардапетом и отправившийся в Шамахинскую область пасти
прихожан этой страны и руководить [ими]; и епископ Карапет Эчмиадзнеци,
отправившийся впоследствии на остров Севан и основавший на том месте пустынь,
которая и поныне прочно стоит; и вардапет Аристакес Шамбеци, который позже стал
настоятелем все той же Большой пустыни и жил там до конца дней своих и там же
похоронен; и другой тэр Аристакес из гавара Баркашат, который позже переселился в
местечко, называемое Тандзапарах, построил пустынь, жил там до конца своих дней и там
же похоронен, а пустынь на том месте прочно стоит и по сей день; и епископ Давид,
[потомок] княжеского рода, называемого Караманенц, из Шамхорского ущелья – этот,
приехав, жил в Большой пустыни, а затем, уехав оттуда, отправился в Шамхорское ущелье
и построил там пустынь, именуемую пустынью Чарекагета, где и по сей день проживает
многочисленная братия и [существуют] весьма твердые правила и распорядок, а сам
епископ Давид там скончался и там /254/ похоронен. И многие-многие другие, жившие
там и преставившиеся к богу, а также и те, что, уехав оттуда, основали пустыни и
монастыри в других местах.

______________________
* Лим — небольшой остров в восточной части оз. Ван (к северу от города Вана), на
котором находился монастырь Лим во имя св. Георгия— один из древнейших и
популярных армянских монастырей.
______________________

Ибо, подобно матери-Сиону, о котором пророк Исайя говорит: «От Сиона выйдет закон и
слово господне – от Иерусалима» (Исайя, 2, 3), эти двое мужей стали основоположниками
пустыни, а пустынь стала матерью и родительницей всех пустыней и причиной
просвещения народа армянского.

Потому что, как я уже сказал, обучаясь здесь, вардапет Нерсес Мокаци изучил
монашеский образ жизни и уехал в Васпураканский гавар, ступил на остров Лим посреди
моря, и там вокруг него собралась многочисленная братия и появилась крепкая пустынь
со всеми правилами и распорядком отшельнического образа жизни. И сам вардапет
Нерсес, [211] живя там с иноческой кротостью, завершил свой благочестивый жизненный
путь, там умер и там же был похоронен. И кончина его имела место в 1076 году нашего
летосчисления (1627).

После него настоятельство [пустыни] унаследовал его товарищ – Степанос. К этому

времени еще более возросло число членов братии Лимской пустыни, поэтому кое-кто
уехал в местечко Ктуц,* остров на том же море, и там тоже была основана пустынь и
[собралась] братия, и она со всем монашеским чином существует и ныне.

______________________
* Ктуц — остров на том же озере Ван, к юго-западу от о-ва Лим, на котором находилась
пустынь (во имя св. Карапета Предтечи); ее создание предание связывает с именем
Григора Лусаворича.
______________________

Есть также и другие небольшие, построенные там и сям пустыни, которые основали
воспитанные и обученные в этой Большой пустыни и разъехавшиеся в разные места
[мужи], мы же упомянули [лишь] известные. Зачинателями всех их и причиной [их
распространения] были вышеупомянутые двое мужей – епископ /255/ Саргис и тэр
Киракос. Так как они сразу вырвали из сердца [своего] мирское и сказали прощай всем его
житейским заботам, и распяли себя для мира и мир для себя по наставлению апостола:
«…которым для меня мир распят и я для мира» (Послание к Галатам, 6, 14). Потому что
днем и ночью – и не только в часы молитвы или в церкви – носили в глубине души своей
[образ] Христа; умерщвляя плоть, уединялись в келье и проводили время в молитвах,
беседах с богом и чтении Священных книг, превратив молитвы в еду, а слезы – в питье.

И святой Дух, который «все проницает, и глубины Божьи» (Первое послание к Коринф., 2,
10), и попечительствует знанию содержания книг, открывал перед чистым разумом их
врата знаний и наставлял их на стезе книг, которыми они сами просветились и просветили
окружающих, а через посредство их народ армянский. Ибо до этого армянский народ
закоснел и огрубел в невежестве, люди не только не читали, но даже грамоты и силы книг
не знали, ибо в глазах их книги стали бесполезными и валялись всюду по углам, как
колоды деревянные, [212] засыпанные землей и золой. И когда [эти мужи] взвалили на
себя бремя служения благородному делу, они охотно читали книги и своею доброй волей
воспитывали себя, выполняя на деле то, что прочли на словах, ибо верили, не колеблясь,
что рассуждения в книгах – заветы Божьи. И эти двое мужей вместе с вышеназванными
людьми – вардапетами и епископами, имена которых мы упомянули, – начали
посредством чтения и обучения грамоте вновь возрождать и восстанавливать все добрые
порядки в пустынях, /256/ монастырях и молельнях с помощью и при покровительстве
святого Духа, попечительствующего глубинам смысла книг, который раскрывал, выявлял
и возвещал перед мысленным взором их мудрость и стройную систему, чего они и
добивались.

И они определили, что пустынникам следует жить и поститься лишь в келье и беречь в
чистоте от всех нечистых помыслов – духовных и телесных – разум и мысль, отречься от
воли своей, быть покорными и исполнять волю настоятеля, чтобы не было ни у кого
отдельно какого-либо добра, а чтобы все имущество было бы общим, и чтобы настоятель
заботился о нуждах всей братии и оделял того, кто нуждается, чтобы ничего не держали и
не ели бы в келье, и чтобы; весь год, кроме субботы, воскресенья и праздников господних,
проводили в непрерывном посте. [Членам братии] следует вовсе отказаться от вина и мяса
и ежедневно ночью и днем беспрепятственно исповедоваться во всех провинностях и
помыслах того дня; и каждую субботу и воскресенье и в дни господних праздников
проводить ночь до самого утра в поклонении и в этот день непременно отслужить обедню;
и всем сообща – большим и малым – приходить вместе на зов к мирским делам, к столу
мирскому и на место молитв, и каждому накладывать телесную пищу, и всем – от мала до
велика – поровну; также и раздавать плоды поровну.

Нашли также в книгах описания и образец облачения: кукуль, (В тексте –”–, что
переводится латинским kukulus, т.е. “кукуль” - шапочка конической формы) т. е. топи на
голову, и четырехугольный колпак (В тексте –”–. Броссе переводит это как
“четырехугольный колпак”, отмечая однако что он не ручается за достоверность перевода,
ввиду того, что этого слова он в словарях не нашел.), [213] и схима (В тексте –”–, от греч.
“схима”, здесь “облачение”, “одежда” (см. “Livre d’Histoire” стр. 393)), и цеспи, т. е.
власяница, /257/ [надеваемая] на голое тело под одежду. И вообще вся одежда должна
быть шерстяной, а не хлопчатобумажной, шерстяная рубаха должна быть длинной, до пят,
а пояс – кожаный. И установили для всех, чтобы каждый ходил бы в своей одежде: если
он отшельник – в кукуле и четырехугольном колпаке, если иерей – в фелоне, а если инок –
в фелоне и камилавке. Это монашеское облачение бесследно исчезло, но теперь они были
найдены; а камилавка и фелон хоть и существовали, но надевали их лишь во время
молитвы, а после окончания богослужения [монахи] снимали их и ходили как миряне. И
еще установили в молельнях такой порядок: первый час ночи* в [дни] господних
праздников исполнять с напевом «Вспомянем» и др., два канона псалмов, а в конце
канонглух** с гласом; и заупокойный шаракан и Евангелие, [править] чин по усопшим и
«Благословение» соответственно содержанию дня, а сверх того, отрывки из шараканов, и
тагаворы,*** и аллилуйи с гласом; после этого читать Четьи-Минеи, а помимо того
шаракан, соответствующий главе, которую прочли; затем еще два канона псалмов, после
этого песнь «Отцев»**** со своим чином; и час восхода солнца со своим каноном
псалмов и вслед за утренним часом и вечерним часом после роспуска ежедневно читать
поучительные книги.

______________________
* Обычно церковная служба первого часа совершается вместе со службой, называемой
утреней.
** В тексте: –”–. Армянская церковь делит 150 псалмов на 8 канонов, каждый из которых
в свою очередь делится иа 7 гобх; в каждой гобхе последний псалом — главный по своему
содержанию — называется канонглухом — головной частью канонов.
*** Тагаворы — так называются начинающиеся словом «царь» церковные песнопения,
обращенные к царю небесному.
**** Так называется псалом из хваления трех отроков, начинающийся словами:
«Благословен ты, Господи, боже отцев наших». См.: Даниил, 3, 52.
______________________

И третий час утра, и шестой час, и девятый час с назначенными для них псалмами
служились в каждый назначенный час, отдельно и независимо друг от друга; а потом
служили священную литургию, и церемонию литургии совершали с причетниками и
дьяконами – каждый в установленном облачении; все исповедовались, а затем /258/
обряжались и со страхом и трепетом приступали к литургии; мысленно умильно молились
и знали в душе, о чем молятся. И с начала литургии до окончания чтения, когда вкушали
Евангелия, [214] в церкви непрерывно и беспрестанно лились слезы, подобно роднику.
После обедни не тотчас же принимали пищу, а по выходе из церкви каждый молча шел в
свою келью, дабы принять благодать и просвещение мыслей, полученные от
божественной литургии, дабы не отвращаться от мыслей своих; и там, в келье, проводили
час в одинокой молитве, пока не успокаивалось волнение души их. И когда били в
колокол и звали к столу, все собирались в трапезной, одновременно садились за стол и
молча ели, и круглый год лишь раз в день принимали пищу. А по принятии пищи решено
было читать книги, дабы подобно тому как гортань вкусила вкус, так и умы восприняли
бы слово Божье.

Вот таковы явные порядок и правила, установленные вышеупомянутыми вардапетами

вместе с двумя мужами, а тайные добродетели, которыми они обладали, знает лишь тот,
кто исследует сердце и тайны сынов человеческих. Все они были украшены различными
добродетелями: некоторые были столпниками, другие – тверды в посте, третьи
бодрствовали, четвертые источали слезы, пятые были молчальниками, шестые ухаживали
за больными, остальные [отличались] еще чем-нибудь. Меж тем все они сподобились
благости святого Духа, и за это /259/ священные молитвы их были угодны [богу]. Вот что
рассказывают о тэр Киракосе: был [когда-то] некий муж, отказавшийся от мира и ставший
пустынником; прожив некоторое время в пустыни, он хоть и исповедался и сменил
одежды мирянина, но еще не причащался, ибо в пустыни порядок был таков, что вновь
поступившего причащали лишь по истечении года, а у этого пришельца год еще не истек,
поэтому он и не был причащен. Случилось так, что он заболел и умер, не приобщившись
[святых Тайн], и то, что он умер непричастившимся, легло тяжким бременем на совесть
пустынников, и кое-кто захотел похоронить его в тот же день. Но тэр Киракос
воспротивился; он возмущался и не позволял хоронить, говоря: «Муж сей пришел к нам и
оставался здесь столько дней, но не получил от нас никакой пользы, вот даже умер
непричащенным. И теперь вы похороните его без обряда и литургии?! Ну, сжальтесь над
ним, [215] потерпите сегодня, а завтра совершим обряд и, [отслужив] литургию за
[упокой] души его, похороним его». И братия согласилась сделать так, но не знали они,
что на душе у тэр Киракоса. Когда ночь минула, назавтра они увидели, что мертвый
воскрес и сидит, говорит и двигается. И на самом деле, встав с одра, он пошел в церковь и
причастился святого тела и крови господней и, вернувшись на место упокоения своего,
следующей ночью снова скончался. Понесли и похоронили его на кладбище братии. Вот
что рассказали нам о тэр Киракосе.

И еще много других историй, достойных быть услышанными, рассказывают о

подвижниках этой пустыни, ибо Дух Божий попечительствовал им.

Епископ Саргис был экономом мирских дел пустыни, а учителями грамоты были тэр /260/
Киракос, вардапет Погос, вардапет Мовсес, вардапет Нерсес, епископ Тума, долгое время
жившие все вместе [в пустыни]. Позже тэр Киракос и епископ Тума отправились в страну
Кштах, построили близ деревни Очанц пустынь и поселились там. А епископ Саргис
остался в той же Большой пустыни и терпеливо переносил все свалившиеся на него
напасти, пока не дожил жизнью праведника до глубокой старости, завершив жизнь и
сохранив веру, преставился отсюда в мир [вечно] живых в той же Большой пустыни; и там
похоронены славные останки его. Кончина его имела место в 1069 году нашего
летосчисления (1620). А тэр Киракос, отправившийся в Очанц, жил там в монашеской
строгости и там же, в своей же пустыни, близ селения Очанц, скончался в 1070 году
нашего летосчисления (1621) и вознесся к возлюбленному своему Христу, любовь к
которому всегда носил в сердце своем. И там же похоронены славные останки тела его во
славу Христа, бога [нашего], вечно благословенного. Аминь.
ГЛАВА 22

Еще одна история об этой Большой пустыни

Расскажем еще одну историю об этой же Большой пустыни. Ну вот, когда прошло лет
сорок пять или больше после основания пустыни, к западу от пустыни земля разверзлась
по направлению к северу и достигла стороны восточной, пока [расщелина] не сошлась с
утесом. А с запада [расщелина] прошла по кладбищу и достигла скалы, расположенной на
западе; [земля] разверзлась так широко и глубоко, что, если бы случилось волу, или коню,
или скотине упасть в пробоину трещины, они не смогли бы вылезть [оттуда]; а кроме
того, изо дня в день то здесь, то там появлялось много других трещин. Посему в душу
обитателей пустыни запало страшное подозрение, что земля, на которой возведена
пустынь, сползет со своего места. То же подтверждали и все /262/ селяне, которым
случалось там бывать и видеть эту трещину.

Наступил апрель месяц 1107 года нашего летосчисления (1658), и [так как] весна та была
дождливой, то трещины стали день ото дня расширяться, и в душе у всех укрепилась
[мысль] о том, что не сегодня завтра, соскользнув, осыплется земля под пустынью.
Случилось это в зеленое воскресенье (В тексте –”–; так называетмся у армян второе
воскресенье после пасхи), которое пришлось на 25-е число апреля месяца: в то время
когда [братия] собиралась на молитву вечернего часа, перед заходом солнца с южной
стороны пустыни с высоты тамошней скалы земля начала расступаться и будто с горных
круч пошла грозовая туча и стала приближаться с ужасным треском и грохотом, громом и
шумом, похожим на гром туч, извергающих молнии; и так ужасен был гром и грохот, что
все жители селения Шинагайр и селения Алидзор, услышав шум, вышли [и, став] перед
селениями своими, наблюдали это бедствие. Испокон века твердо [стоявшие] утесы,
попирая, сокрушали друг друга, а сотворенные извечно [217] скалы подземные, вскипая,
выходили на поверхность земли; все многолетние деревья и растения – орешники и дубы,
а вместе с ними огромные камни погружались в бездну, поглощались и исчезали из виду.
Множество каменных глыб, отрываясь от скал, катились одна за другой вниз; сталкиваясь,
они разбивались и дробились и бесследно рассеивались; сила их столкновения и грохот
повергали в ужас все вокруг, оглушительный шум от криков и грома приводил всех в
сердечный трепет.

И так как [началось все, когда] вечерело и /263/ оставалось несколько часов [до ночи], и те
прошли, наступила ночь, и начал лить дождь. Ночь была такая темная, что даже рядом
стоящие не видели друг друга. Все обитатели пустыни вышли из нее, отошли [подальше],
собрались к востоку от пустыни, у каменистой горы, и устроившись, зажгли светильники
и большие свечи и оставались там, напуганные и унылые, ожидая конца, и жаждали
утреннего света.

Многие считали, что вместе со сползшей почвой разрушилась пустынь, но созидательное

попечение всеблагого бога, услыхавшего беспрестанные мольбы несчастных братьев, не
дало [пустыни] окончательно обвалиться, и [разрушения] были невелики. Были
разрушены: восточная часть пустыни, ограда, покои для гостей, хлева для скота,
кладовые, часть покоев братии, восточная сторона большой церкви и задняя сторона
западных столпов.

Свершившееся было велико и ужасно, ибо громадные глыбы скал, камней и земля тех
мест были подобны высоченным валам морских вод, катящимся один за другим. В недрах
горы, на которой был возведен монастырь Танахат, в чреве бездны начали разрываться
глыбы скал и вместе с землей, гравием и большущими камнями, величиной с дом,
осыпались и катились вниз; и лавина, катящаяся сверху, со всей силой и очень быстро
покрыла местность, простирающуюся впереди, вырвала ее с исконного места, повлекла с
собой и покатилась, поднимаясь и опускаясь, как пучина морская. Таким образом /264/
[все] катилось, достигло [наконец] большой реки Воротан, протекавшей по ущелью, и
преградило [218] течение реки приблизительно на восемь часов; а вода речная,
низвергавшаяся сверху, затопила местность и затем где-то в стороне нашла себе русло и
потекла [дальше], камни же и земля, нагромоздившиеся на берегу реки, превратились в
большой холм.

Кладбище пустынников было расположено в западной стороне пустыни, а когда

местность эту понесло, могилы, выкорчеванные с места, вместе с глубокими и
бездонными недрами своими сползли на большое расстояние и оказались где-то в
[другом] месте. Здесь были похоронены святой вардапет Погос, историю которого мы
рассказали в одной из глав, и паронтэр Саргис, о котором мы говорили в предыдущей
главе, и вардапет Аристакес, который стал настоятелем пустыни после паронтэра Саргиса,
и подвижник, бесподобный и добродетельный инок тэр Барсег, – эти четверо были
похоронены друг подле друга, а над ними была возведена часовня. И в то время когда
земля под кладбищем сползала, попечение Божье как бы совершило чудо над святыми,
ибо могилы их совершенно не были повреждены, так что надгробные плиты даже не
искривились, а сохранили свое положение и [направлены] прямо на восток; часовня же,
стоявшая над ними, обвалилась и разрушилась.

В то время когда происходили все эти ужасные события, попечением всемогущего бога
никому из людей и скота не было причинено вреда, лишь один из [членов] братии остался
в /265/ своей келье и умер там, [засыпанный] землей. Во время службы вечернего часа,
когда начался обвал, кто-то из братии, придя к нему, уговаривал его выйти оттуда, мол, не
оставайся под землей. Но он, издавна желая и ожидая смерти, не вышел, а остался там,
уповая с надеждой на господа, [думая], что, быть может, благодаря невинной смерти душа
его сподобится поспешения господа бога.

А все остальные обитатели пустыни собрались у горы, расположенной к востоку от

пустыни, и с обильными слезами и громкими стонами оплакивали себя, умоляя бога
избавить [их] от погибели и спасти строения пустыни от разрушения, ибо они, видя
огромные разрушения, пришли в отчаяние [219] и в муках молились до рассвета в светлое
утро понедельника. А тот, кому присуще сострадание, источник милосердия – господь бог
не только спас их от погибели, но сберег также всю пустынь и не дал ей разрушиться, ибо
всемогущей десницей своей [господь] сохранил пустынь непоколебимо, [если не считать]
указанных раньше разрушений.

Один из членов братии рассказывал такое сновидение. Говорит, что видел [человека]
прекрасного и великолепного, в светлом одеянии, верхом на белом коне, который был на
кровле церкви, перед которой собрались члены братии, рассказывающие об ужасных и
горестных происшествиях, а человек в видении, повторяя то же, говорил с братьями.
Славный муж сей сказал в разговоре: «И я остался [здесь], посему и беспокоюсь; я
немного ушиб себе колено, ибо, выставив ногу перед пещерой, подпер ею скалу ту, /266/
дабы она, обвалившись, не засыпала бы пустынь братьев, а вы радейте о делах
добродетельных и непрерывно с благодарностью благословляйте господа бога, который
спас вас и милосердием своим да спасет вас и в грядущем, слава которому вечна. Аминь».

ГЛАВА 23
История поучений и жития святого вардапета Погоса

Святой вардапет Погос был родом из селения Бар Мокской области; приехав в святую и
славную обитель Варага, он примкнул к вардапету Карапету,* по прозвищу вардапет Дзаг,
обучившись у которого изучил все книги Ветхого и Нового заветов. А когда он стал
совершенным в науке и возрасте, вардапет Дзаг дал ему власть вардапета, и тот, уйдя к
христианам, проповедовал заповеди господни. И, проповедуя, прибыл в город Тавриз и
там приступил к поучениям и ежедневно проповедью, уроками и убедительными
наставлениями просвещал жившее там христианское население. Купцы, приезжавшие
отовсюду в Тавриз, когда им случалось [220] прослушать проповеди святого вардапета,
утешались и /267/ радовались душой и воссылали хвалу богу, ниспославшему [им] этакую
благодать.

Сам вардапет Погос по образу жизни был [человек] святой и добродетельный,

непрестанно поющий псалмы и молящийся вдумчиво и со слезами; ночь с субботы на
воскресенье он [обычно] уже с вечера простаивал на ногах и бдел до рассвета, и так
проводил все субботние ночи. «Вспомянем»,** канонглух и аллилуйи пел по хазам***
вместе с восемью канонами псалмов, а утром совершал спасительное таинство литургии.

______________________
* Варагская обитель — один из наиболее почитаемых армянами монастырей,
расположенный на горе Вараг в Ванской провинции, к востоку or оз. Ван. Сохранились
лишь руины его.
** «Вспомянем» (****) — церковный гимн Нерсеса Шнорали, которым обычно
начиналась всенощная в армянской церкви.
*** Хазы — знаки армянской средневековой безлинейной нотописи.
______________________

И еще он наотрез отказался от вина и мяса и лишь в субботу и воскресенье вкушал

скоромную пищу, а во все остальные дни года постился; более того, он ни у кого не брал
никакого имущества и добра, проповедовал безвозмездно. А когда люди давали ему что-
нибудь, то и это он тратил на пленников, на нуждающихся и на возведение церквей. И
еще: куда бы ни отправлялся – в дальнюю ли, ближнюю ли дорогу, шел пешим, так что и
книгу проповедей, и другие книги сам он и ученики его [несли], взвалив на спину.

Хотя в городе Тавризе и была молельня, но не было в ней места для [совершения]
литургии, а он в этой молельне возвел красивый алтарь для литургии. Народ очень любил
его за праведный образ жизни. Купцы из страны Гохтн, одним из коих был ходжа Айрапет
из Цхны, а вместе с ним другие умоляли его поехать к ним в страну с проповедями и
долго уговаривали его. И вардапет, согласившись, отправился в Гохтанский гавар и
прибыл в селение Агулис.

Была там церковь Апостольская,* о которой говорили, /268/ якобы она возведена святым
апостолом Фаддеем. (Спустя много лет после того как открыли [ее] дверь, эту церковь
увидели и мы). Дверь этой церкви в давние времена закрылась без засова и замка, и,
несмотря на то что много раз старались и пытались открыть ее, невозможно было
открыть, поэтому отчаялись и отстали; вардапету рассказали о закрытии этих дверей со
всеми подробностями.

______________________
* Церковь в селении Агулис Аракел Даврижеци называет Апостольской, так как предание
приписывает апостолам Фаддею и Варфоломею строительство и обоснование ряда
церквей и монастырей в этой местности (см.: Г. Алишан, Сисакан, стр. 326 и далее);
однако, о какой именно-церкви говорит наш автор, трудно установить.
______________________

Когда наступила ночь с субботы на воскресенье, прибывший [221] вардапет встал по

своему обыкновению перед закрытой дверью церкви, дабы, бдея, исполнить полунощную.
И, стоя перед закрытой дверью, он начал громким голосом и с обильными слезами молить
из глубины души и просить благостного господа открыть дверь церкви и с разбитым
сердцем изливался перед господом обильными слезами, лившимися из глаз его, подобно
ручьям. Прежде чем начать бдение, он совершил обряд открытия дверей. И когда ударил
трижды в дверь и сказал: «Открой нам, о господи, открой нам, о господи, открой нам, о
господи, дверь к милосердию Твоему, о чем со слезами умоляем тебя», благоволением
Божьим дверь тотчас же открылась сама, без чьего-либо вмешательства. И те из
духовенства и мирян селения, кто находился поблизости, стояли, опешив, изумленные и
зачарованные, а потом, придя в себя, быстро разошлись, чтобы оповестить других. И все,
кто слышал, – и стар и млад – тотчас же, глубокой ночью, отправлялись туда, оставив дом
и семью, и при виде [чуда] воссылали славу всевышнему богу. А когда открылась дверь
церкви, войдя туда всем миром, /269/ с радостью и ликованием начали всенощную службу
там, в той же церкви, а утром отслужили спасительное таинство литургии, и все в один
голос славили бога-Чудотворца, за то, что сподобил их такой милости. И пошла слава об
этом событии во все концы гавара – к христианам и иноверцам. И [все], кто слышал об
этом, изумлялись и славили бога.

Итак, открытием этой двери было явлено таинство великое, ибо вместе с тем была
открыта дверь для проповеди слова жизни в областях восточных, где до тех пор и
духовенство и миряне пребывали в глубокой тьме невежества, как во времена
идолопоклонства. И как господь Христос поднял над миром солнце истины и просветил
все верой и признанием бога, так и святой вардапет Погос [просветил] области восточные,
ибо отмел прочь из среды духовенства и мирян все следы беспорядков и, упорядочив,
возвеличил всех проповедью истины.

После открытия церковной двери [благодаря] проповедям и безупречным и искренним

поучениям его (вардапета [222] Погоса), в восточных областях отверзлись врата веры, ибо
он, подобно апостолу, скитался повсюду, проповедовал слово жизни, рукополагал
священников, строил церкви и утверждал добрые порядки в церквах и селениях, собирал
детей для обучения Священному Писанию, учреждал в разных местах школы и назначал
учителями своих учеников, а кое-кого из способных детей брал с собой и обучал во время
скитаний; так что /270/ все они добились сана инока или иерея – к удовольствию своему и
прихожан. И повсюду, где он бывал, строил церкви, ибо до него церкви были не везде, а
где и стояли, были они неказисты и не соответствовали своему названию: темные и
мрачные, разрушенные и развалившиеся, полные земли и золы, по форме и расположению
скособоченные и кривые. А он, куда бы ни пришел, учреждал церковь должной формы,
смотрящую прямо на восток, с красиво сооруженными алтарями, окнами, куполами и
всем другим.

И так, проповедуя и возводя церкви, он дошел до городка Астабада и там сперва построил
для них монастырь во имя первомученика Степаноса с прочной оградой и окованной
железом дверью, а после завершения [строительства] монастыря по настоянию прихожан
этого селения начал строить деревенскую церковь, так как [прежняя] церковь была
маленькой и не вмещала [всех] прихожан, поскольку прихожан было много; причем
хотели разрушить кельи, расположенные вокруг церкви, и объединить с церковью, чтобы
увеличить ее размеры. Но иноки, проживавшие в селении и бывшие хозяевами [этих]
келий, разгневавшись, воспротивились и не позволили разрушить кельи. А народ даже
внимания не обратил на их возмущение и, бросившись на кельи, разрушил их. Иноки же,
обиженные этим, пошли в монастырь, привели епископов и, вернувшись в селение,
подняли громкую свару и ругали недостойными словами вардапета. А святой [вардапет],
уподобившись истинно кроткому Иисусу, думал, про себя: «Если вас изгонят из этого
/271/ города, убегите в другой». Потому собрался тайно от всех и безмолвной ночью ушел
в другое селение. А прихожане, узнав об уходе вардапета, тотчас же кинулись к инокам,
побили [их] камнями и палками [223] прогнали прочь из селения. [Сами] немедля
последовали за вардапетом, долго умоляли его и вернули, привели в то селение и начали
строить церковь – широкую и просторную, высокую и украшенную сверху куполом;
также и иные покои в помещениях и ограду. Иноки и епископы, увидев, что ничего не
могут поделать с вардапетом, отправились в Дарашамб, сговорились со всеми епископами
монастыря Первомученика и, взяв их с собой, пошли на вардапета по примеру царей
Амалика, которые, объединившись, напали на военачальника Божьего Иисуса (Исх., 17, 8 -
16), но, подобно тому как те потерпели поражение там, так и эти здесь, ибо, хотя они
много раз выступали против вардапета, тот и не думал отказываться от своих добрых
начинаний.

А сговорившиеся иноки, все более подстрекаемые завистью, пошли к католикосу

Мелкисету, получившему на откуп патриаршую власть от персидского царя, и так
старались возбудить в нем гнев, что тот несколько раз посылал вардапету угрожающие
письма, мол, должен ты уйти из нашей страны и отправиться восвояси, [туда], откуда
явился, ибо не нужны нам ни твои лживые, тобою же выдуманные проповеди, ни
лицемерное поведение твое, в противном /272/ же случае станешь ты постыдной притчей
и посмешищем в моих руках. А вардапета [это] вовсе не беспокоило, ибо он твердо
надеялся на господа и все время скитался и проповедовал, строил церкви и устраивал все
по строгому чину и уставу.

Спустя несколько лет католикос Мелкисет и вардапет Погос встретились друг с другом в
городе Нахичеване, и тогда католикос излил на вардапета яд и горькую желчь,
накопившиеся в душе его с давних пор. После долгих укоров, упреков и непристойных
слов, брошенных католикосом в лицо вардапету, он сказал также и следующее: «Все те
церкви, которые ты построил, я разрушу на твою голову». И приказал ему уйти из той
страны и вернуться к себе, а если-де он опять замешкается, то будет тотчас же предан в
руки светских властей. И не было никого ни из духовенства, [224] ни из мирян, кто помог
бы вардапету, потому что все боялись католикоса, правившего католикосатом по воле
царя. Посему, попав в безвыходное положение, вардапет вышел из Нахичевана и
отправился в селение Шамби, с тем чтобы вернуться к себе.

По всегдашней привычке своей вардапет помолился этой ночью и после молитвы толкнул
в бок ученика своего и разбудил его; проснулись также и кое-кто из других, и [вардапет]
стал спрашивать их, что кажется им лучше: мужественно встать против испытания,
воспротивиться этому раздору и проповедовать слово жизни или уступить и уйти от
крамолы их? А ученики ответили: «Ты сам /273/ видишь, что тьма невежества снизошла
на народ, а также, что господь открыл двери проповеди, ибо, о чем бы ты ни
проповедовал, все сейчас же приносит плоды. Так ты сейчас не отчаивайся, ибо господь
бог споспешествует тебе! Ты должен мужаться и выдержать испытания ради пользы
народной и проповедовать слово жизни».

Святой вардапет, услыхав это поощрение от них, сказал своим ученикам: «Итак, сыны
мои, раз вы так говорите, следует нам пойти к царю и получить от него приказ о
строительстве церквей, и я надеюсь, что с помощью господа царь даст нам то, что мы
попросим. И если мы получим от него этот приказ, мы прославимся как храбрецы, а ежели
он убьет нас, получим воздаяние за благодеяния от Христа вместе с заслуженными
слугами его». И ученики его тоже подтвердили, что это весьма благое намерение.

И тогда, собравшись, в ту же ночь вышли они из селения Шамби, переправились через

реку Ерасх и пошли к царю (которым был сам шах Аббас первый), чтобы получить у него
приказ об основании церквей. После завершения канона псалмов, который они пели по
дороге на ходу, случилось им [прочесть] проповедь, гласящую: «О направлении шествия
нашего по пути мира умоляем господа», и другой столбец, гласящий: «О быстром
сокрушении противников наших под ногами нашими умоляем господа». Тогда вардапет
сказал тем, кто был с ним: «Видите, сыны мои, путь наш, [225] по свидетельству псалма,
верен». /274/ И это еще больше укрепило и обрадовало их, и они пошли [дальше] с
большими надеждами.

И когда достигли они гавара, называемого Арахбар, и в сумерки вошли в какое-то селение
иноверцев, с тем чтобы [там] переночевать, случилось им увидеть, как вышел им
навстречу какой-то чел