Тема 3.

МО в истории социально-политической мысли

Теоретические традиции в той или иной науке связаны с кропотливым
накоплением данных наблюдения и исследования определенного явления
или совокупности явлений, представляющих собой ее объект. Они
формируются в процессе длительного исторического опыта, который
подводит к выводам о том, какие проблемы следует считать принципиально
важными и как они должны решаться.
Как верно отмечает Н.А. Косолапов, «многочисленные наблюдения, понятия,
попытки концептуализации, относящиеся к явлениям международной жизни,
в изобилии раскиданы по всей дошедшей до нас литературе - от Библии и
трудов философов античности до Средневековья». Специалисты (это
направление международно-политической науки возникло относительно
недавно) истории теории международных отношений привлекают внимание
к тому вкладу, который внесли в ее становление Фукидид и Цицерон, Эмер
фон Ваттель и Томас Гоббс, Джон Локк и Гуго Гроций, Дэвид Юм и
Иммануил Кант и другие крупнейшие мыслители в истории человечества.
Теория международных отношений - важная и неотъемлемая часть
современной политической науки. Также как и политология, теория
международных отношений анализирует прежде всего реалии современного
мира, но опирается на теоретический фундамент, созданный многовековым
развитием политической мысли. Первые внешнеполитические концепции
возникли одновременно с появлением государств. Большинство суждений о
внешней политике и межгосударственных отношениях, высказанных
древними мыслителями, сегодня звучат весьма наивно. Однако нельзя
отрицать того, что некоторые из этих концепций вплоть до нынешнего
столетия использовались в реальной внешнеполитической практике
отдельных государств.
Всю историю международных отношений условно приято делить на
несколько основных периодов (эпох):
I.  Древний период (эпоха) (с начала III тысячелетия до н. э. до 476 г. н. э.);
1.  Первый этап: начало III тысячелетия до н. э. – середина II тысячелетия до
н. э.
2.  Второй этап: середина II тысячелетия до н. э. – V-IV вв. до н. э.
3.  Третий этап: V-IV вв. до н. э. V в. н. э.
II.  Средневековый период (эпоха) (гг.)
III.  Вестфальский период (эпоха) (1648 – 1991 гг.)
1.  Вестфальский этап
2.  Венский этап
3.  Версальский этап
4.  Ялтинско-потсдамский этап
1
IV.  Беловежский (Современный) период (эпоха).
Общая характеристика Древней эпохи развития
международных отношений

Международные отношения древнего мира обладали целым рядом

специфических характеристик, отличавшихся от современных
международных отношений и вытекавших из особенностей военной,
политической, социальной организации государственных образований
Древности, их хозяйственного уклада и уровня развития техники.

Во-первых, на всём протяжении истории Древнего мира международные

отношения развивались фактически в рамках определённых локальных и
региональных субсистем, так и не перерастая в единую систему
международных отношений. Под международной субсистемой в данном
случае понимается совокупность географически близких политических
сообществ, которые поддерживают между собой регулярные отношения и
могут быть вовлечены во всеобщую войну.
В силу слабого развития средств транспорта и коммуникации, наличия
естественных ограничителей в виде особенностей климата и ландшафта
(труднопроходимых горных цепей, пустынь и т. п.) международные
отношения распадались на ряд чётко выраженных региональных сегментов
(Восточная Азия, Южная Азия, Ближний и Средний Восток,
Средиземноморье), контакты и взаимодействия (в рамках, международной
торговли, войн и конфликтов) носили вплоть до середины I тысячелетия до
нашей эры эпизодический характер. Если в современных международных
отношениях мы привыкли иметь дело с системой и миропорядком, то
применительно к Древнему миру не имеет смысл говорить о наличии
нецелостного мирового порядка как такового.
Во-вторых, международные отношения этой эпохи выходят за рамки
отношений между государственными акторами и включают в себя
отношения государственных образований с «чем-то иным» - племенными
союзами, теократическими и военными вождествами и т. п. Иными словами,
отличительной чертой открытых региональных субсистем на всём
протяжении Древнего мира остаются сосуществование и взаимодействие
разнокачественных субъектов: наряду с сообществами, обладающими
собственной государственностью, неизменными и активными участниками
политической истории выступают народы, ещё не преодолевшие стадию
потестарности (дополитической организации).
В-третьих, одной из основных существенных характеристик современного
государства является суверенитет. Понятие суверенитета не свойственно
государственным образованиям Древности, будь-то империи или города-
государства. Империям присуще включения одних государственных
образований в другие. Возникает проблема «разделения суверенитета»
между имперским центром и составляющей империю периферией.
2
В-четвёртых, ещё одной отличительной чертой современных государств
выступает фиксированная территория. Империи являющиеся открытыми
политиями и претендующие в идеале на всемирную гегемонию, не знают
постоянных границ. Расширение пределов империи приводит к увеличению
находящихся в её распоряжении людских и материальных ресурсов. В этом
смысле территориальный императив для эпохи Древнего мира однозначно
связан с осуществлением контроля над всевозможно большей территорией.
В-пятых, Древний период международных отношений характеризуется
практически полным отсутствием религиозной вражды. Дело в том, что
функции богов у разных народов, как правило, во многом совпадали,
поскольку олицетворяли собой совокупность космических, природных и
стихийных сил – земли, неба, Солнца, Луны, моря, реки, плодородия, войны
и т. п. По сути это были одни и те же боги, только именуемые по-разному,
что не вызывало больших международных конфликтов. Также отсутствовали
и этнические предпосылки международных конфликтов, что было
обусловлено строительством политических образований по принципу
«государство-империя», а не «государство-этнос» или «государство-нация».
В-шестых, политическая карта Древнего мира неоднократно претерпевала
существенные изменения. С неё не редко исчезали без следа не только
отдельные государственные образования, но и целые империи. (Хеттское
царство, Мидия и др.), уступая место зачастую столь же эфемерным и
недолговечным государственным образованиям или имперским структурам.

Наиболее значимые субъекты международных отношений древности:

1.Египет (Конец IV тысячелетия до н. э. – 31 год до н. э.);
2. Древняя Греция (XXX в. до н. э. I в. до н. э.);
  I.  Крито-Микенский период (XXX – XII вв. до н. э.);
  II.  Полисный период (XI-IV вв. до н. э.); 
III.  Эллинистический период (IV – I вв. до н. э.);
3. Ассирия (XVII в. – 609 г. до н. э.);
4. Мидия (670 – 550 гг. до н. э.);
5. Вавилония (начало II тысячелетия до н. э. 539 г. до н. э.);
6. Древняя Индия (III тысячелетие до н. э.);
7. Древний Китай (возникает в XIV веке до н. э.)

Например, внешняя политика традиционного Китая на протяжении

веков в значительной степени вдохновлялась идеями, берущими своё начало
в двух основных течениях древнекитайской политической мысли, -
конфуцианстве и легизме. Конфуцианство породило представление об
исключительном положении Китая по отношению к соседним странам и
народам, его превосходстве над ними и привело впоследствии к
изоляционизму. В основе внешнеполитической концепции легизма лежал
3
прагматический принцип выгоды и пользы отношений Поднебесной с теми
или иными «варварами» (под которыми понимались все остальные народы).
Поскольку легизм делал ставку на принуждение и насилие как наиболее
эффективные средства управления людьми, постольку и во
внешнеполитической сфере он ориентировался прежде всего на силовые
методы. Об этом свидетельствует выдвинутая легистами теория прямой
зависимости могущества государства от его военных успехов. По существу,
это было одно из первых в истории теоретических оправданий агрессивных
войн. Проблема войны и мира оказалась центральной для всех без
исключения направлений внешнеполитической мысли с момента ее
возникновения. Сходный взгляд на роль силового фактора в международных
отношениях продемонстрировал древнегреческий мыслитель Фукидид (471--
401 до н.э.) в своей «История Пелопоннесской войны в восьми книгах».
Многие положения и выводы древнегреческого историка не утратили
своего значения до наших дней, тем самым оправдав его надежды, что труд
этот станет «достоянием навеки», что «его сочтут достаточно полезным все
те, которые пожелают иметь достаточно ясное представление о минувшем,
могущем по свойству человеческой природы повториться когда-либо в
будущем в том же самом или подобном виде». Задавшись вопросом о
причинах многолетней и изнурительной войны между афинянами и
лакедемонянами, античный историк обращает внимание на то, что это были
наиболее могущественные и процветающие народы, каждый из которых
главенствовал над своими союзниками. При этом он подчеркивал, что «...со
времени Персидских войн и до этой, войны афиняне и лакедемоняне
постоянно то заключали союз, то воевали или между собою, или с
отпадавшими от них союзниками; при этом они усовершенствовались в
военном деле, изощряясь среди опасностей, и приобрели большой опыт».
Поскольку оба могущественных государства превратились в своего
рода империи, усиление одного из них как бы обрекало их на продолжение
этого пути, подталкивало к стремлению подчинить себе все свое окружение,
с тем чтобы поддержать свой престиж и влияние. В свою очередь, другая
«империя», так же как и менее крупные города-государства, испытывая
растущие страх и беспокойство перед таким усилением, принимает меры к
укреплению своей обороны. Тем самым государства втягивались в
конфликтный цикл, который в конечном итоге неизбежно выливается в
войну. Вот почему Фукидид с самого начала отделяет причины
Пелопоннесской войны от многообразных поводов к ней: «Истиннейший
повод, хотя на словах и более скрытый, состоит, по моему мнению, в том, что
афиняне своим усилением стали внушать опасение лакедемонянам и тем
вынудили их начать войну». «Лакедемоняне признали, что мир нарушен и
4
что необходимо начать войну не столько под влиянием речей союзников,
сколько из страха перед афинянами, опасаясь дальнейшего роста их
могущества...» .
Древнегреческий историк настаивает на том, что в конфликте между
двумя политическими единицами главным и наиболее убедительным
аргументом может быть только сила. Так, рассчитывая склонить
лакедемонян скорее к сохранению мира, чем к войне, «афинские послы
желали дать понять, как велико могущество их государства...». Оправдывая
же это могущество и ту власть, которую оно давало им над другими
государствами, они заявляли: «Не мы первые ввели такой порядок, а он
существует искони, именно что более слабый сдерживается более сильным».
Вместе с тем, по мнению Фукидида, сила и могущество государства - это не
самоцель. Они служат лишь основными инструментами в отстаивании
интересов государства, его чести (престижа) и его безопасности. «Мы
вынуждены были, -- говорят афиняне, - довести нашу власть до теперешнего
состояния прежде всего самим стечением обстоятельств, больше всего из
страха перед персами, потом из чувства чести, наконец, ради наших
интересов».

Очевидно, что Фукидид отнюдь не является апологетом насилия, он лишь с

сожалением констатирует его неизбежность, коренящуюся в самой природе
человека, самые низменные черты которого проявляются в экстремальных
ситуациях. Именно так в эпоху междоусобной брани и войн, охвативших
современную историку Элладу, «человеческая природа, которой свойственно
впадать в преступления, вопреки законам, взяла верх над последними и с
наслаждением проявляла себя, господствуя над правом и враждуя с лицами,
имеющими превосходство».

Фукидид не отрицает пользы и необходимости правовых норм во

взаимодействии между государствами, однако отмечает, что в условиях
конфликта «при правдивой оценке... право имеет решающее значение только
при равенстве сил на обеих сторонах; если же этого нет, то сильный делает
то, что может, а слабый уступает». Что касается морали, то в
межгосударственных отношениях высшим проявлением нравственности
может выступать лишь умеренность в использовании силы. Поэтому в
конечном итоге, «преуспевает всего больше тот, кто не уступает равному
себе, кто хорошо относится к более сильному, кто по отношению к более
слабому проявляет умеренность».

Одновременно Фукидид указал, что в основе политики государств

лежат не столько действия конкретных личностей, сколько объективные и не
зависящие от воли людей интересы. Такой взгляд на внешнюю политику

5
соответствует концептуальным подходам, сложившимся в гораздо более
поздние периоды.

Объективность и глубина анализа описываемых им событий

способствовали тому, что, предвосхитив многие положения последующего
развития теории международных отношений, Фукидид стал, в известном
смысле, родоначальником одной из наиболее влиятельных традиций,
существующей в современной международно-политической науке.

В дальнейшем эта традиция, получившая название классической, была

представлена во взглядах Никколо Макиавелли (1469--1527), Томаса Гоббса
(1588-1679), Эмерика де Ваттеля (1714-1767) и других мыслителей,
приобретя в XVIII в. наиболее законченную форму в Работе немецкого
генерала Карла фон Клаузевица (1780--1831).

Одним из первых мыслителей в Новое время, обратившихся к

изучению проблем международных отношений, был Никколо Макиавелли.
Он считал, что война является неизбежной спутницей человеческой истории
в силу изначальной склонности людей к насилию. Поэтому при принятии
решения о начале военных действий руководитель государства не должен
быть связан никакими ограничениями. Главную задачу любого государства
на внешнеполитической арене Н. Макиавелли видел в достижении выгоды,
защите своих интересов, при этом он считал вполне возможным и
необходимым игнорировать и моральные, и правовые нормы. В мирное
урегулирование конфликтных ситуаций Н. Макиавелли не верил, полагая,
что только сила является реальным фактором политики.
Прямой противоположностью взглядам Н. Макиавелли была
внешнеполитическая концепция голландского гуманиста Эразма
Роттердамского, который видел в мире, а не в насилии и войне высшую
человеческую ценность. Для предотвращения войн он предлагал ввести
принцип неизменности границ, поскольку территориальные споры
выступают основной причиной военных конфликтов. Другой голландский
мыслитель Гуго Гроций вошел в историю как один из первых теоретиков
международного права. Его научная деятельность была посвящена вопросам
правового регулирования международных отношений. Творчество Г. Гроция
имело явную антивоенную направленность. Он первым пришел к выводу о
необходимости коллективной борьбы за поддержание мира. Ему же
принадлежит одна из первых классификаций справедливых и
несправедливых войн.
Поиски путей установления прочного мира, устранения войны как способа
решения межгосударственных споров отличают творческое наследие
представителей французской политической мысли ХVII-ХVIII веков Эмерика
6
Крюсе и Шарля Ирине де Сен-Пьера. Э. Крюсе, невзирая на различия между
нациями, рассматривал человеческое общество как единое целое. Поэтому
цель политики он видел в поддержании и расширении согласия между
народами. Важным направлением международного сотрудничества Э. Крюсе
считал развитие международной торговли, усматривая тесную связь между
уровнем экономического взаимодействия между государствами и степенью
конфликтности в их отношениях. Эмерик Крюсе первым высказал
предложение о создании универсальной международной организации,
которая стала бы гарантом сохранения мира. По его замыслу, в эту
организацию на правах полного равенства независимо от размеров
территории, численности населения и географического положения должны
войти все государства Европы, Азии и Африки. Возглавлять эту организацию
должен Совет, состоящий из избираемых ее членами представителей. В
компетенцию Совета входило бы разрешение спорных вопросов, выработка
рекомендаций о методах урегулирования межгосударственных разногласий.
В проекте Э. Крюсе специально оговаривалось, что ни одно государство не
должно предпринимать никаких действий в конфликтной ситуации, пока не
изучит соответствующие рекомендации Совета.
Созвучные с идеями Э. Крюсе мысли высказывал его соотечественник
Ш.-И. де Сен-Пьер. Он также считал, что государства должны заключить
договор о создании международной организации. Но предлагал в
значительной степени ограничить суверенитет отдельных государств и
строить эту организацию на конфедеративных началах, что уменьшит риск
возникновения военных конфликтов. Коллективные органы такой
конфедерации предполагалось наделить довольно широкими полномочиями.
Кроме этого, Сен-Пьер считал необходимым учредить международный
судебный трибунал с правом применения обязательных для членов
организации постановлений и создать «армию» (говоря современным
языком, коллективные миротворческие силы) для использования в тех
случаях, когда отдельное государство будет оказывать сопротивление общей
воле конфедерации. По существу, Сен-Пьер стоял на позиции создания
мирового правительства. Эта идея неоднократно высказывалась в истории
социально-политической мысли.

Сторонником создания мирового правительства был и такой известный

мыслитель, как Томас Гоббс. Как общеизвестно, он считал, что
естественному состоянию общества соответствует «война всех против всех».
Такое положение может быть преодолено только посредством заключения
общественного договора. Стремясь избежать взаимного истребления в этой
войне, люди приходят к необходимости организации государства-Левиафана.
Это происходит путем добровольной передачи людьми государству своих

7
прав и свобод в обмен на гарантии общественного порядка, мира и
безопасности. Однако если отношения между отдельными людьми вводятся
таким образом в русло пусть искусственного и относительного, но все же
гражданского состояния, то отношения между государствами продолжают
пребывать в естественном состоянии. Будучи независимыми, государства не
связаны никакими ограничениями. Каждому из них принадлежит то, что оно
в состоянии захватить, и до тех пор, пока оно способно удерживать
захваченное. Единственным «регулятором» межгосударственных отношений
является, таким образом, сила, а сами участники этих отношений находятся в
положении гладиаторов, держащих наготове оружие и настороженно
следящих за поведением друг друга.

Но в сфере межгосударственных отношений естественное состояние

сохраняется и после этого. Как и Н. Макиавелли, Т. Гоббс видел в силе
главный регулятор международных отношений. В естественном состоянии
государства не связаны какими-либо ограничениями и стремятся к своему
усилению, поэтому войны между ними неизбежны. Однако, в отличие от
Макиавелли, Гоббс осуждал войны с морально-этической точки зрения и
призывал к устранению их причин. А возможность прочного мира Т. Гоббс
допускал только при условии функционирования мирового правительства,
стоящего над властью отдельных государств.

Разновидностью этой традиции стала и теория политического равновесия,

которой придерживались, например, голландский мыслитель Барух Спиноза
(1632-1677), английский философ Дэвид Юм (1711- 1776) и упоминавшийся
выше швейцарский юрист Эмерик де Ваттель. В отличие от Гоббса, де
Ваттель смотрит на существо межгосударственных отношений не столь
мрачно. Мир изменился, считает он, и по крайней мере «Европа представляет
собой политическую систему, некоторое целое, в котором все связано с
отношениями и различными интересами наций, живущих в этой части света.
Она не является, как некогда была, беспорядочным нагромождением
отдельных частиц, каждая из которых считала себя мало заинтересованной в
судьбе других и редко заботилась о том, что не касалось ее
непосредственно». Постоянное внимание суверенов ко всему, что
происходит в Европе, постоянное пребывание посольств, постоянные
переговоры способствуют формированию у независимых европейских
государств, наряду с национальными, еще и общих интересов - интересов
поддержания в ней порядка и свободы. «Именно это, - подчеркивает де
Ваттель, - породило знаменитую идею политического равновесия,
равновесия власти. Под этим понимают такой порядок вещей, при котором
ни одна держава не в состоянии абсолютно преобладать над другими и
устанавливать для них законы».

8
В то же время Э. де Ваттель в полном соответствии с классической
традицией считал, что по сравнению с интересами нации (государства)
интересы частных лиц вторичны. Вместе с тем он утверждал, что «если речь
идет о спасении государства, то нельзя быть излишне предусмотрительным».
«Если так легко верят в угрозу опасности, то виноват в этом сосед,
показывающий разные признаки своих честолюбивых намерений». Это
означает, что превентивная война против опасно возвышающегося соседа
законна и справедлива. Но как быть, если силы соседа намного превосходят
силы других государств? В этом случае, отвечает де Ваттель, «проще,
удобнее и правильнее прибегать к ...образованию коалиций, которые могли
бы противостоять самому могущественному государству и препятствовать
ему диктовать свою волю. Так поступают в настоящее время суверены
Европы. Они присоединяются к слабейшей из двух главных держав, которые
являются естественными соперницами, предназначенными сдерживать друг
друга, в качестве довесков на менее нагруженную чашу весов, чтобы
удержать ее в равновесии с другой чашей».

В XIX в. классическая традиция наиболее полно и последовательно нашла

свое воплощение во взглядах немецкого генерала Карла фон Клаузевица в
его книге «О войне».

Во-первых, в этом не оставляет сомнения центральная тема работы.

Во-вторых, Клаузевиц не только считает аксиомой тезис о том, что

международные отношения суть отношения между государствами, но и саму
политику трактует как единую, целостную стратегическую линию
государства по отношению к внешнему миру, не уставая при этом повторять,
что война- всего лишь орудие политики, ее инструмент. Исходя из этого, он
утверждал: «Если принять во внимание, что исходной данной для войны
является известная политическая цель, то естественно, что мотивы,
породившие войну, являются первым и высшим соображением, с которым
должно считаться руководство войной». И каким бы сильным ни было
воздействие военных соображений на намерения и направление политики,
следует всегда помнить, что именно «политическое намерение является
целью, война же только средством, и никогда нельзя мыслить средство без
цели».

В-третьих, Клаузевица не интересуют перипетии внутриполитических

баталий, для него это не более чем нюансы, не ставящие под сомнение
приоритет внешнеполитических задач государства. «Можно согласиться, --
пишет он, - с тем, что целью политики является унификация и согласование
всех аспектов деятельности внутренней администрации, а также духовных
ценностей и иного, что мог бы добавить к этому специалист по этике.
Разумеется, политика сама по себе - ничто. Она лишь выразитель всех этих
интересов перед лицом внешнего мира».
9
 Наконец, в-четвертых, следуя в русле классической традиции и
одновременно предвосхищая ее дальнейшее развитие и формирование
теории политического реализма, Клаузевиц полагал, что в основе политики
лежит постоянство человеческой природы, и поэтому она может быть
осмыслена в рациональных терминах и спланирована на основе
определенных законов. Международную обстановку позволяют понять
элементы, совокупность которых может быть представлена в виде
относительно целостной «троицы».

Это, во-первых, природные факторы, включающие в себя естественное

насилие, ненависть и вражду. Во-вторых, это человеческая воля, свобода
которой чрезвычайно важна и в то же время ограничена рамками
естественных законов и игры случая. В-третьих, политика, как выражение
рационального подхода к двум первым элементам. Таким образом, война
«представляет собой странную троицу, составленную из насилия как
первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует
рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и
случая, что делает ее свободной душевной деятельностью; из подчиненности
ее в качестве орудия политике, благодаря чему она подчиняется простому
рассудку».

Параллельно с классической формируется и другая традиция, которую в

Европе связывают с философией стоиков, развитием христианства,
взглядами испанского теолога-доминиканца Франциско де Виториа (1480-
1546), голландского юриста Гуго Гроция (1583-1645), представителя
немецкой классической философии Иммануила Канта (1724-1804) и других
мыслителей. В ее основе лежит идея о моральном и политическом единстве
человеческого рода, а также о неотъемлемых, естественных правах
человека. В разные эпохи, разными мыслителями эта идея облекалась в
различные формы.

Так, в трактовке Ф. Витории приоритет в отношениях человека с

государством принадлежит человеку, государство же - не более чем простая
необходимость, облегчающая проблему выживания человека. В конечном
счете единство человеческого рода делает вторичным и искусственным
любое разделение его на отдельные государства. Нормальным, естественным
правом человека является его право на свободное передвижение. Иначе
говоря, естественные права человека Витория ставит выше прерогатив
государства, тем самым предвосхищая и даже опережая современную
либерально-демократическую трактовку данного вопроса.

Сторонники рассматриваемой традиции убеждены в возможности

достижения вечного мира между людьми - либо путем правового и
морального регулирования международных отношений, либо иными путями,
связанными с самореализацией исторической необходимости. По Канту,
10
например, подобно тому, как основанные на противоречиях и корысти
отношения между отдельными людьми в конечном счете неизбежно
приведут к установлению правового общества, так и отношения между
государствами должны смениться в будущем состоянием вечного,
гармонически регулируемого мира. Представители этой традиции исходят не
столько из сущего, сколько из должного, опираясь на соответствующие
философские идеи, и апеллируют к моральным и правовым аргументам,
отстаивая неотъемлемые права личности, поэтому за ней закрепилось
название либерально-идеалистической.

В рамках данной традиции между линией Канта и Витория, с одной стороны,

и линией Гроция - с другой, есть одно существенно важное различие. Речь
идет о том, что М. Уайт назвал различием между революционаризмом и
рационализмом. Сторонники революционаризма настаивают на приоритете
моральных норм и неотъемлемых и вечных, а потому естественных прав
человека: «Право человека должно считаться священным, каких бы жертв ни
стоило это господствующей власти», - утверждал И. Кант. Поэтому, по его
мнению, политические максимы, какие бы ни были от этого физические
последствия, должны исходить не из благополучия и счастья каждого
государства, ожидаемых от их соблюдения, следовательно, не из цели,
которую ставит перед собой каждое из этих государств (не из. желания), как
высшего (но эмпирического) принципа государственной мудрости, а из
чистого понятия правового долга, принцип которого дан арпоп чистым
разумом».

Сторонники рационализма подчеркивают значение правовых норм,

разработанных и принятых государствами в процессе их общения. Базируясь
на общечеловеческих нравственных универсалиях и неотъемлемых правах и
свободах личности и представляя собой их кодификацию, эти нормы вместе с
тем отражают сложившиеся в практике межгосударственных отношений
подходы к вопросам войны и мира, не подлежат пересмотру в произвольном
порядке и не допускают их нарушения без серьезных последствий для
международного порядка и стабильности. Указанное различие, как мы
увидим в дальнейшем, приобретает исключительную важность в свете
проблемы так называемого гуманитарного вмешательства и концепции
кооперативной безопасности.

На рубеже ХVIII-ХIХ веков развернутый план перестройки

международных отношений предложил английский мыслитель, один из
основоположников либерализма Иеремия Бентам. В этом плане
предусматривалось создание универсальной международной организации,
международного суда, коллективных вооруженных сил. И. Бентам опередил
свое время, предложив полностью отказаться от колоний, поскольку они
являются для метрополий бременем, а не источником прибылей, как
11
полагали тогда многие. Международные отношения, по мнению И. Бентама,
должны носить демократический характер, строиться на принципах полного
равенства государств и исключать господство одних народов над другими.

Возникновение в середине XIX в. марксизма обусловило появление еще

одной традиции во взглядах на международные отношения, которая не
сводится ни к классической, ни к либерально-идеалистической традициям.
Согласно К. Марксу, всемирная история начинается с капитализма, ибо
основой капиталистического способа производства является крупная
промышленность, создающая единый мировой рынок, развитие средств
связи и транспорта. Буржуазия путем эксплуатации мирового рынка
превращает производство и потребление всех стран в космополитическое и
становится господствующим классом не только в отдельных
капиталистических государствах, но и в масштабах всего мира. Но «в той же
самой степени, в какой развивается буржуазия, т.е. капитал, развивается и
пролетариат». Международные отношения в экономическом плане
становятся отношениями эксплуатации. В плане же политическом они
становятся отношениями господства и подчинения и, как следствие,
отношениями классовой борьбы и революций. Тем самым национальный
суверенитет, государственные интересы вторичны, ибо объективные законы
способствуют становлению всемирного общества, в котором господствует
капиталистическая экономика и движущей силой которого является
классовая борьба и всемирно-историческая миссия пролетариата.
«Национальная обособленность и противоположность народов, - писали К.
Маркс и Ф. Энгельс, - все более и более исчезают уже с развитием
буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием
промышленного производства и соответствующих ему условий жизни».

Также как и И. Кант, основоположники марксизма считали возможным

достижение вечного мира, но путь к нему лежал, по их мнению, не через
моральное совершенствование, а через классовую борьбу и революцию.
Уничтожение частной собственности и классов должно было стать условием
распространения простых нравственных норм, характерных для отношений
между частными лицами, на отношения между народами. Но пока эта цель не
достигнута К. Маркс и Ф. Энгельс, вслед за Г. Гегелем, считали войны и
конфликты между государствами неизбежными и неустранимыми.
Марксистское понимание проблем мировой политики и международных
отношений базировалось на идеях экономического детерминизма. Сама
мировая политика, по марксизму, могла появиться только после
формирования мирового рынка. Буржуазия отдельных стран посредством
контроля над этим рынком превращается в космополитическую силу,
становится господствующим классом в мировом масштабе. Одновременно и

12
социальный антипод буржуазии – пролетариат – превращается в некую
интернациональную общность, не имеющую собственного отечества, но
имеющую общие классовые интересы во всех странах. Пролетарская
революция, призванная положить конец господству капитала, приобретает,
таким образом, всемирный характер. Мировая революция призвана
покончить не только с социальными, но и с национальными антагонизмами,
превратить все человечество в единую общность, не знающую ни классовых
различий, ни государственных границ.

В свою очередь, В. И. Ленин подчеркивал, что капитализм, вступив в

государственно-монополистическую стадию своего развития,
трансформировался в империализм. В работе «Империализм как высшая
стадия капитализма», он пишет, что с завершением эпохи политического
раздела мира между империалистическими государствами на передний план
выступает проблема его экономического раздела между монополиями.
Монополии сталкиваются с постоянно обостряющейся проблемой рынков и
необходимостью экспорта капитала в менее развитые страны с более
высокой нормой прибыли. Поскольку же они сталкиваются при этом в
жестокой конкуренции друг с другом, постольку указанная необходимость
становится источником мировых политических кризисов, войн и революций.

Поддерживая марксистскую доктрину мировой революции, В. Ленин

внес в нее некоторые коррективы. Но, как К. Маркс и Ф. Энгельс, он
игнорировал проблемы национально-государственных интересов. Эта
позиция отчетливо проявилась после прихода большевиков к власти, когда
их внешняя (в значительной степени и внутренняя) политика осуществлялась
в расчете на скорую победу мировой революции. Вследствие этого ни В.
Ленин, ни его соратники не были особенно озабочены государственными
интересами самой России, рассматривая ее лишь как плацдарм мировой
революции. Впоследствии внешняя политика советского государства
приобрела более прагматический характер, но окончательно избавиться от
идеологизированного подхода к международным отношениям руководители
СССР не смогли вплоть до середины 80-х годов. Попытка уйти от такого
подхода, предпринятая под флагом «нового политического мышления»,
обернулась для внешней политики СССР, а затем и России гигантской
катастрофой.

Рассмотренные основные теоретические традиции в науке о международных,

отношениях - классическая, либерально-идеалистическая и марксистская - во
многом остаются актуальными и сегодня. Несмотря на то что
конституирование международно-политической теории в относительно
самостоятельную область знания повлекло за собой значительное увеличение
13
многообразия теоретических подходов и методов изучения,
исследовательских школ и концептуальных направлений, основные
проблемы данной науки отражаются в ее главных парадигмах.

14