Дискуссионный клуб

А. Раквиашвили,
кандидат экономических наук,
старший преподаватель экономического факультета
МГУ им. М. В. Ломоносова

Либертарианская концепция
государства: логика и мораль

Зададимся нетривиальным вопросом: какой размер государства

оптимален для общества? Парадоксально, но требуя расширить мас­
штабы государственного регулирования, экономисты упускают из виду,
что причиной многих бед может быть само государство.
Если исходить из общепринятой точки зрения (государство долж­
но вмешиваться в экономику, когда рыночный механизм дает сбой),
то в первую очередь следует выяснить пределы эффективности­
рынка. Иными словами, необходимо предоставить максимальную
свободу рыночным агентам и ограничить полномочия государства.
А это предполагает минимизацию налогов; упрощение формальных
процедур, регулирующих проверок и других форм вмешательства;
открытость и прозрачность процесса принятия решения со стороны
государства и, что крайне важно, подробное обоснование необходи­
мости регулирования.
Мы, конечно, не можем не считаться с окружающей нас дейст­
вительностью и строить идеальные модели того, что могло бы быть
в отсутствие государства, да и демонтаж государства — опасная
и практически не реализуемая идея. Но для нормального развития
экономики необходимо иметь четкие представления о границах госу­
дарственного вмешательства. Хотя за исключением узкой группы
маргинальных теоретиков, все экономисты сходятся во мнении, что
тотальное государство, полностью руководящее гражданами, не есть
благо, но консенсуса о четких границах в научном сообществе до сих
пор не существует.
Однако такой консенсус существует среди экономистов из либе­
рального лагеря, чаще именующих себя либертарианцами. По их
мнению, наиболее эффективным, логически и морально оправданным
может быть исключительно минимальное государство, осуществляю­
щее только защитные функции. Задача данной статьи — представить
целостную, хотя и в некоторой степени сжатую, картину основных
доводов либертарианства в пользу минимального государства.

"Вопросы экономики", № 9, 2009 119

А. Раквиашвили

Но сначала мы конкретизируем понятие «принуждение». При­

нуждение — важнейшая характеристика государственного аппарата,
и путаница в определении сделает напрасным любое дальнейшее
обсуждение роли государства.
Б. Леони писал: «Когда лавочник, врач или адвокат ждут клиен­
тов, каждый из них может ощущать, что их возможность заработать
на жизнь зависит от этих клиентов. Это верно. Но если клиент или
покупатель не появляются, то нельзя, не выходя за рамки принятого
словоупотребления, сказать, что клиенты (или покупатели), которые
не приходят, принуждают лавочника, врача или адвоката к голодной
смерти. Действительно, никто никого не принудил тем, что не пришел.
Если предельно упростить ситуацию, можно допустить, что клиентов
(или покупателей) вообще не было... Можно относиться с презрением
к человеку, который, хорошо умея плавать, не бросается на помощь
тонущему, но нельзя, оставаясь в рамках принятого словоупотребле­
ния, сказать, что, отказавшись от спасения утопающего, этот человек
„принудил“ его утонуть».
Исходя из этого, не выдерживает критики, например, распростра­
ненная точка зрения, что рабочих в период промышленной революции
эксплуатировали лишь потому, что они добровольно соглашались
на плохие условия труда и низкую заработную плату. Утверждать,
что у рабочих есть «право» не быть уволенным или получать некую
компенсацию после увольнения, то же самое, что утверждать, будто
у предпринимателя есть обязанность начинать бизнес, строить завод
или учреждать банк. Подобная логика может увести очень далеко.
Леони по этому поводу пишет: «Пропаганда Муссолини и Гитлера
перед Второй мировой войной и во время нее включала утверждение,
что народы других стран, в том числе находящихся далеко от Италии
и Германии, например Канады и США, „принуждали“ итальянцев
и немцев довольствоваться своими скудными сырьевыми ресурса­
ми и относительно небольшой территорией, несмотря на то, что ни
Канада, ни США не захватили ни пяди итальянской или немецкой
территории». Нельзя считать принуждением сделку, заключенную
добровольно, и нельзя создавать искусственно абстрактное право на
большее богатство только на том основании, что это самое богатство
теоретически доступно. С другой стороны, если принуждение на самом
деле осуществляется, то речь идет о желании нарушить добровольное
взаимодействие либо изменить его результаты.
Свободная рыночная экономика лишена проблемы принуждения,
так как все трансакции в ней происходят на добровольной основе.
Поэтому не только не нарушаются чьи-либо права, но и отпадает
проблема справедливости. Если два человека в результате доброволь­
ного взаимодействия заключили контракт, а правительство решило

Леони Б. Свобода и закон. М.: ИРИСЭН, 2008. С. 70.

Там же. С. 72—73.

О справедливости и «социальной справедливости» довольно много писал Ф. Хайек,
и его аргументация представляется более чем исчерпывающей. Подробнее см.: Хайек Ф. Право,
законодательство и свобода: Современное понимание либеральных принципов справедливости
и политики. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 167—320.

120 "Вопросы экономики", № 9, 2009

 Либертарианская концепция государства: логика и мораль

вмешаться и изменить условия контракта или запретить его заключе­

ние, то это можно сделать только через принуждение. Исключением
может быть лишь создание определенных стимулов для этих лиц, но
поскольку государство само не создает ресурсов, то средства для сти­
мулирования, в свою очередь, должны быть получены в результате
принуждения третьих лиц, то есть в любом случае желание изменить
результат добровольно заключенного контракта (или препятствовать
его заключению) требует принуждения. Прибегнув к принуждению,
правительство создает проблему справедливости, которой не было, пока
все сделки носили добровольный характер. Как сказал Хайек, «целью
вмешательства всегда является достижение конкретного результата,
отличающегося от того, какой получился бы, если бы механизму пре­
доставили идти своим ходом… Таким образом, вмешательство — всегда
акт несправедливости, подвергающий кого-то принуждению (обычно
в интересах третьей стороны) в ситуации, в которой другой не подверг­
ся бы такому принуждению и ради решения чьих-то задач».
Однако в некоторых случаях добровольное взаимодействие двух
и более лиц может само быть актом принуждения по отношению к дру­
гим людям. В таком случае необходим механизм защиты, в качестве
которого и должно выступать государство. Сама защитная функция
может быть разнообразной и включать как защиту от внешнего (по отно­
шению к обществу) врага, так и защиту при осуществлении трансакций
внутри общества. Во всех остальных случаях вмешательство не будет
иметь оснований, по крайней мере, с точки зрения морали.
Кроме морального аргумента, необходимость и достаточность
«защитного» государства вытекает из логики построения эффективных
институтов власти. Решить серьезные проблемы демократического
строя, известные со времен Платона, можно лишь в ситуации огра­
ниченного правительства. Иными словами, демократия и «большое»
государство несовместимы. Но для большей ясности либертарианского
видения роли государства рассмотрим все аргументы по порядку.

Моральная оправданность

Во второй половине ХХ в., в основном в США, развивалось новое

течение в либерализме — либертарианство, которое стало попыткой
переломить негативную тенденцию усиления диктата государства
и указать людям на ценности, обеспечившие стремительный подъем
человечества в эпоху Нового времени. Термин «либертарианство» воз-
ник во многом из-за того, что под либерализмом в ХХ в. стали пони-
мать зачастую диаметрально противоположную идеологию. Хайек
по этому поводу написал в 1956 г. в предисловии к работе «Дорога
к рабству»: «В моей книге термин „либеральный“ используется в сво­
ем первоначальном смысле, в традиции употребления, сложившейся
в Англии в XIX в. и сохранившейся там и поныне». Согласно Хайеку,
слово «либерализм» «стало частью камуфляжа американских левых

Хайек Ф. Указ. соч. С. 295.



"Вопросы экономики", № 9, 2009 121

А. Раквиашвили

движений (чему немало способствует бестолковость многих людей,

действительно верящих в свободу) и стало означать поддержку любой
формы государственного контроля. Меня до сих пор поражает, почему
те американцы, которые искренне верят в либеральные ценности, позво­
лили левым присвоить этот практически незаменимый термин».
Как сказал немецкий философ И. Г. Гердер, «когда значение тер­
мина расширяется настолько, что начинает означать все что угодно,
настает такой момент, когда он не значит ровным счетом ничего».
Поэтому подмена понятий заставила либералов США придумать новый
термин. Первым в современном значении термин «либертарианство»
ввел в употребление Л. Рид, и хотя многие предпочитают использовать
термин «классический либерализм», сегодня именно либертарианство
стало синонимом идеологии личной и экономической свободы, мини­
мального государства и отказа от насилия в решении социальных
проблем. Более того, либертарианцы привнесли ряд новых идей,
обеспечивших дальнейшее развитие либерализма.
Либертарианство основано на двух идеях — признания самопри­
надлежности (право собственности на жизнь) и отказа от насилия.
Нелегко подробно рассматривать общество, в котором за челове­
ком не признается право на жизнь, хотя, несомненно, история знает
множество случаев, когда ценность отдельно взятой жизни была близка
к нулю. Тем не менее очень сложно найти период, когда «обесценение
жизни» было возведено в универсальное правило, то есть когда не
только жизнь «жертвы» не ценили, но и жизнь «убийцы» не ценилась
никем, в том числе самим убийцей. Если исходить из универсальности
применяемых подходов, то очень сложно представить общество, в ко­
тором никто ни за кем не признает права на жизнь. Человек в этих
условиях мало отличался бы от любой другой вещи, например дома или
лопаты. А ценность его определялась бы местом в обществе: больного,
ослабшего или ленивого человека убили бы, а более работоспособно­
го — оставили бы жить. Возможно, «слабые» члены общества убивали
бы себя сами, осознавая свою бесполезность.
Как далеко подобное общество может пойти, допустив, что, заро­
дившись, оно не эволюционирует в более гуманное объединение? На
самом деле такое отношение к себе самому и к окружающим не под­
разумевает заботу о себе и о других. Зачем заботиться о своем благо­
получии, когда жизнь не имеет никакой ценности? Вряд ли такого
рода сообщества могли долго и продуктивно существовать. В любом
случае отказ от идеи самопринадлежности требует признать равнообос­
нованными с точки зрения морали и логики любые типы общества:
от канибалистских до тоталитарных. Признание права собственности
на жизнь — то, что отличает цивилизованное общество от варварства
в худшем смысле этого слова.
Вместе с тем из факта самопринадлежности вытекает ряд очень
интересных обстоятельств, не всегда осознаваемых экономистами.


Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 18—19.

Цит. по: Кревельд М. ван. Трансформация войны. М.: Альпина Бизнес Букс, 2005.
С. 229.

122 "Вопросы экономики", № 9, 2009

 Либертарианская концепция государства: логика и мораль

Если у человека есть право собственности на свою жизнь, то у него,

очевидно, есть право собственности на свои мысли, из чего следует
право на свободу вероисповедания, свободу слова и т. д. Из права
собственности на жизнь логично вытекает право собственности на мате­
риальные предметы. Возьмем пример: чтобы прокормить себя, человек
поймал в море рыбу (ни море, ни рыба, допустим, никому до этого
не принадлежали). С этого момента рыба становится собственностью
человека, так как она служит ему для реализации права собственности
на жизнь. Если кто-то отнимет эту рыбу, это будет нарушением права
собственности на жизнь, ибо может вызвать смерть (от голода). Но если
один ловит рыбу лучше другого, причем лучший рыбак не просто ест
добычу, но и делает из нее украшения, запасы на экстренный случай
и т. д., будет ли это основанием отнять излишек рыбы? Какая разница
в том, отнять «излишек» рыбы или «сверхприбыль»? Следовательно,
признание принципа самопринадлежности необходимо рождает при­
знание права собственности на материальные предметы.
Право собственности на жизнь требует отказа от насилия. Человек
обладает такими правами, которые не нарушают равные права других
людей. Даже в ситуации голода и ограниченности ресурсов признание
права собственности исключает конфликтные ситуации.
Допустим, Адам и Ева, съев все фрукты в райском саду, начали
присматриваться к запретному плоду, а Ева заявила о праве собствен­
ности на плод (например, заключив сделку с предыдущим хозяином
или на правах первого заявителя). Тогда, признавая собственность
Евы, Адам, даже умирая от голода, не стал бы предпринимать попыток
отнять у Евы яблоко. У него был бы выбор: дождаться предложения
разделить трапезу или взять инициативу в свои руки и попытаться
договориться — например, взамен половины яблока разделить ответст­
венность с Евой за нарушение запрета.
Таким образом, признание права собственности приводит к от­
казу от насилия — второму важнейшему принципу либертарианства.
По этому поводу Р. Нозик пишет: «Нет оправданий, позволяющих
пожертвовать одним человеком ради других. Эта центральная идея —
а именно, что есть разные люди, живущие каждый своей жизнью, и ни
одним нельзя пожертвовать для других — не только лежит в основе
существования жестких моральных ограничений, но и, по моему
мнению, порождает либертарианское ограничение, которое запрещает
агрессию против другого».

Ожидая гнева защитников животных, мы не признаем право на жизнь за рыбой, так
как можем привести ряд свидетельств, указывающих на принципиальное отличие рыбы от
человека. Вместе с тем мы четко осознаем, что, признав «принципиальные отличия» доста­
точным основанием для покушения на жизнь, мы одновременно признаем за гипотетическим
«инопланетянином» право употреблять человека в пищу. (Если, конечно, такие инопланетяне
найдутся и соответствующие «принципиальные отличия» будут иметь место.) Признавая это,
мы не отказываем себе и другим в праве на защиту и находим это оправданным. Одновременно
важно подчеркнуть, что, рассуждая о правах человека, мы не распространяем эти рассуждения
на всех существ и все предметы мира.

Похожее обоснование права собственности на материальные предметы можно встретить
еще у Дж. Локка. См.: Штраус Л. Естественное право и история. М.: Водолей Publishers,
2007. С. 225—240.

Нозик Р. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2008. С. 57.

"Вопросы экономики", № 9, 2009 123

А. Раквиашвили

Вместе с тем, понимая, что далеко не все люди будут готовы

несмотря ни на что взаимодействовать исключительно на доброволь­
ной основе, либертарианство признает необходимость существования
некоторой организации, защищающей своих членов как от внешних,
так и от внутренних угроз. Такой защитной организацией выступает
минимальное государство, ограниченное узкими функциями защиты
от насилия, воровства, мошенничества, принуждения к выполнению
догово­ров и т. п. Следовательно, существование минимального государст­
ва морально оправдано, однако любое более громоздкое государст­во
будет нарушать право людей на то, чтобы их не принуждали делать
определенные вещи, и его существование нельзя оправдать.
Принципы либертарианства далеко не всегда принимаются, даже
если и кажутся самоочевидными. Поддерживая регулирование, люди
ставят себя в положение тех, кто выиграет от вмешательства в добро­
вольное взаимодействие, и забывают о тех, кто за это платит, пред­
почитая не думать, откуда к ним поступили деньги. Многие считают
свои потребности достаточным основанием для помощи со стороны
государства (читай: со стороны других граждан). Уволенные рабочие
хотят пособий; те, кого еще не уволили, — защиту от увольнений;
фермеры — высоких цен на свою продукцию, а неудачливые бан­
киры — «поддержки банковской системы». Причем каждый требует
помощи не потому, что это будет выгодно всем, а лишь потому, что
это необходимо для удовлетворения его «жизненно важных» потреб­
ностей10. Получается, что если у человека появляется важная, с его
точки зрения, потребность, то другие становятся (по логике сторон­
ников большого государства) обязаны ему эти потребности оплачи­
вать. Конечно, напрямую кроме ярых социалистов никто не признает
за «социальными» функциями государства оплату претензий одних
за счет других. Это всегда обосновывается уникальными условиями
и значением тех или иных групп людей, особенно когда эти группы
имеют серьезное электоральное влияние. Но никакие ширмы и фанто­
мы не скроют того очевидного факта, что любые действия государства,
сверх своих защитных функций — акт несправедливости и нарушение
неотъемлемых прав граждан. Поэтому вместо того, чтобы требовать
удовлетворения потребностей, уместнее требовать условий для возмож­
ности самостоятельно обеспечить себя всеми желаемыми благами11.

10
Нельзя не отметить развращающий характер лозунга советской эпохи: «Каждому по
потребностям, от каждого по способностям!». Это утверждение, прочно осевшее в головах
многих, извратило представление людей о правах и роли человека в обществе. «Мне надо» —
стало синонимом «У меня есть право», причем безответственное и асоциальное поведение,
обоснованное таким образом, сторонники большого государства не преминули приписать
вседозволенности «рынка».
11
Как писал Нозик: «Зачем кому-либо работать в свободное время в обществе, в котором
предполагается, что все нужды людей удовлетворены? Возможно, потому что эти люди заботятся
о чем-то еще, кроме нужд. Мне нравится делать заметки на полях книг, которые я читаю, и иметь
доступ к книгам, чтобы рыться в них в любое время дня и ночи. Было бы очень приятно и удобно
иметь у себя на заднем дворе библиотеку Гарвардского университета. Я полагаю, что ни одно
общество не предоставит таких ресурсов каждому, кто хотел бы, чтобы они были частью его ре­
гулярного пайка. Таким образом, либо люди должны обходиться без каких-либо дополнительных
вещей, которые они хотят иметь, либо нужно разрешить им делать что-то дополнительное, чтобы
получить некоторые из этих вещей. На каком основании можно было бы запретить неравенство,
которое возникло бы в результате этого?» (Нозик Р. Указ. соч. С. 209).

124 "Вопросы экономики", № 9, 2009

 Либертарианская концепция государства: логика и мораль

Необходимо отметить, что современный либерализм не выступает

против государства как такового. Желание дирижистов представить
либерализм как некий аналог анархизма можно считать попыткой
подменить одни аргументы другими, более удобными для критики.
Государство для либерала — это инструмент для защиты прав, и оно не
может быть чем-либо большим. Нозик пишет: «Минимальное государст­
во обращается с нами как с неприкосновенными индивидами, которых
другие люди не могут использовать в качестве инструмента, средства или
ресурса; оно обращается с нами с почтением, которого мы заслуживаем
как обладатели индивидуальных прав. Уважая наши права и тем самым
обращаясь с нами с уважением, оно позволяет нам — по отдельности
или вместе с теми, кого мы выберем, — выбирать свою жизнь и реали­
зовывать свои цели и представления о себе... опираясь на добровольное
сотрудничество других индивидов, обладающих тем же достоинством.
Как смеет государство или группа индивидов делать больше? Или мень­
ше?»12. Эти слова Нозика легко заменить словами Иммануила Канта:
«Относись к человеку как к цели, а не как к средству».

Логическая обоснованность

К. Поппер в книге «Открытое общество и его враги» сформулиро­

вал три парадокса, которые ставят свободное, не регулируемое общество
перед неразрешимыми сложностями. Стоит процитировать его слова:
«Так называемый парадокс свободы показывает, что свобода в смысле
отсутствия какого бы то ни было ограничивающего ее контроля должна
привести к значительному ее ограничению, так как дает возможность
задире поработить кротких… Менее известен парадокс терпимости:
неограниченная терпимость должна привести к исчезновению терпи­
мости. Если мы безгранично терпимы даже к нетерпимым, если мы не
готовы защищать терпимое общество от атак нетерпимых, терпимые
будут разгромлены… Таким образом, во имя терпимости следует про­
возгласить право не быть терпимыми к нетерпимым... Другой, менее
известный парадокс — это парадокс демократии, или, более точно, прав­
ления большинства, состоящий в возможности большинства решить,
что править должен тиран»13. Как преодолеть эти три парадокса, если
мы считаем себя членами цивилизованного общества?
Для преодоления парадокса свободы необходимы ограничения
внутри общества, иными словами, нужны органы правопорядка и судеб­
ная система. Парадокс терпимости по отношению к внешним обществам
преодолевается созданием армии, а внутри общества — правоохрани­
тельными органами. Наконец, парадокс демократии требует институтов,
ограничивающих власть. Следовательно, чтобы преодолеть парадоксы
Поппера, даже в самом миролюбивом обществе должны присутство­
вать: внутренние ограничения; система защиты от внешнего врага и от
внутренних конфликтов; институты, ограничивающие власть.

Нозик Р. Указ. соч. С. 406.

12

Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1: Чары Платона. М.: Феникс, Между­
13

народный фонд «Культурная инициатива», 1992. С. 329.

"Вопросы экономики", № 9, 2009 125

А. Раквиашвили

Итак, мы, рассуждая отличным от Нозика способом, снова при­

шли к необходимости государства как защитной организации. Но
для стабильности «открытого общества» этого оказывается недоста­
точно, так как процесс выбора власти таит в себе риски разрастания
государства.
Сдерживать власть правительства может свобода слова, обеспе­
чивающая большую информированность, а также сложная процедура
изменения конституции, которая защитит от безответственных попыток
увеличить власть конкретных политиков или сделать их пребывание
во власти бесконечным. Естественно, необходима система сдержек
и противовесов, которая может проявляться в четком разделении
властей, а также в развитом федерализме. И наконец, успешным
сдерживающим фактором может стать американская модель консти­
туции, предполагающая ограничение власти правительства, когда для
бюрократии действует правило: «Запрещено все, что не разрешено».
Именно в таком виде государство становится логическим следствием
предпосылок современного либерализма.
Однако все эти сдерживающие факторы — лишь внешние по
отношению к механизму избрания власти и не могут защитить от
внутренних противоречий демократической процедуры. Наиболее
важная проблема демократии — невозможность однозначно сформу­
лировать «общественное мнение». Как указывал Леони, «во многих
случаях такой вещи, как „общественное мнение“, не существует; нет
никаких оснований удостаивать титулом „общественного мнения“
частные мнения групп и индивидов, которые случайно оказались
в положении, позволяющем им принять закон, часто с ущербом для
других групп и индивидов»14. Но идея демократии как раз и заклю­
чается в том, что некоторые представляют интересы многих. Однако
«чем больше количество людей, которых пытается „представлять“
законодатель в законодательном процессе, и чем больше количество
вопросов, по которым он пытается их представлять, тем меньше слово
„представительство“ сохраняет связь с волей реальных людей, а не
с волей людей, которые называются их „представителями“»15. Тем
не менее для сохранения демократии необходимо каким-то образом
решить эту проблему. Леони предлагает использовать «негативный»
способ: уточнить, какой образ действий люди считают недопустимым:
«Волю, общую для каждого члена общества, гораздо легче определить
в плане ее содержания „негативным“ способом, как в конфуцианском
принципе16, чем любым из „позитивных“ способов… опрос любой
группы с целью установить, что ее члены не хотели бы претерпеть
в результате прямого действия других людей, дал бы более ясные
и более точные результаты, чем любой опрос людей относительно
их желаний»17.
Какие можно выделить цели, которые соответствовали бы общей
воле? Леони по этому поводу пишет: «Cтрого говоря... ни одно группо­

14
Леони Б. Указ. соч. С. 31.
15
Там же. С. 34.
16
Не делай другим того, чего не хотел бы, чтобы другие сделали тебе.
17
Леони Б. Указ. соч. С. 30.

126 "Вопросы экономики", № 9, 2009

 Либертарианская концепция государства: логика и мораль

вое решение, если только оно не принимается консенсусом, не является

выражением воли, общей для всех людей, которые участвуют в при­
нятии данного решения. Однако в некоторых случаях — например,
когда суд присяжных выносит вердикт по делу грабителя или убий­
цы — против меньшинства принимаются такие решения, которые
это меньшинство, в свою очередь, без колебаний предпочло бы в том
случае, если его члены были бы жертвой соответствующих действий
со стороны других людей... Было неоднократно отмечено, что даже
пираты и грабители на практике должны выработать какой-то общий
для них всех закон, чтобы их шайка не распалась и не исчезла в ре­
зультате внутренних конфликтов... Можно утверждать, что бывают
такие решения, которые хотя и не отражают в каждый момент времени
волю каждого из членов группы, могут рассматриваться как „общие“
для этой группы в том смысле, что каждый ее член одобряет их в кон­
кретных, одинаковых обстоятельствах»18.
Это первый аргумент в пользу минимального государства, который
вытекает из работ Леони. Очевидно, что именно потребность в защите
(от внешнего врага или агрессии внутри общества) можно определить
«негативным» способом, а значит, сформулировать как цель для влас­
ти, избранной демократическим способом.
Одновременно при попытке повысить эффективность демокра­
тической процедуры возникает другое ограничение «большого» госу­
дарства. Леони пишет: «Чтобы вернуть слову „представительство“ его
исходное значение, следует радикально сократить или количество тех,
кого „представляют“, или количество вопросов, по которым якобы­
­осуществляется „представительство“, или и то, и другое. Однако
сложно допустить, что сокращение количества тех, кого представляют,
можно совместить с личной свободой, если исходить из предположе­
ния, что они имеют право выразить свою волю, по меньшей мере,
как избиратели. С другой стороны, сокращение количества вопро­
сов, по которым люди должны иметь представительство… приводит
к соответствующему расширению круга вопросов, по которым они
могут свободно принимать решения в качестве индивидов, без вся­
кого „представительства“. Таким образом, последний вариант — это,
по‑види­мому, единственный путь, который остался для личной свободы
в наше время»19. Следовательно, с одной стороны, мы имеем потреб­
ность в негативном определении общих целей, а с другой — некоторую
границу, по достижении которой большое количество различных идей
не позволит обеспечить «представительство».
Аргументы Леони не просто дополняют аргументы Поппера.
Парадоксы Поппера лишь обосновывают потребность в минимальном
государстве, хотя не доказывают наличие границ для расширения тако­
го государства. В рамках минимального государства эти парадоксы не
получили полного объяснения, так как парадокс демократии заставляет
выйти за пределы моральной аргументации Нозика. В этот момент
приходит на помощь анализ особенностей демократического процесса,

Леони Б. Указ. соч. С. 158.

18

Там же. С. 35.

19

"Вопросы экономики", № 9, 2009 127

А. Раквиашвили

осуществленный Леони. Он дополняет расплывчатую формулировку:

«Необходимость существования институтов, ограничивающих демокра­
тическим способом избранную власть». Конкретизация общественного
мнения как раз формирует ту верхнюю границу расширения государ­
ственных полномочий, которой не хватало в случае аргументации на
основе парадоксов Поппера.
Конечно, недостатки демократической процедуры этим не исчер­
пываются. Леони описывает три дополнительные проблемы: как при­
вести в соответствие количество граждан, уполномоченных выбирать
представителей, и реальную структуру населения; как поощрить
выдвигать свои кандидатуры в представители тех граждан, которые
были бы адекватными представителями воли народа; как создать сис­
тему выбора представителей, чтобы они адекватно отражали мнение
людей, которых представляют?20
Однако решение этих вопросов напрямую не связано с обосно­
ванием необходимости минимального государства, так как даже если
все эти проблемы преодолены, только минимальное государство может
обеспечить адекватное представительство. Это связано не только с проб­
лемой общей воли, но и с личными характеристиками потенциальных
правителей. Как раз на эту проблему указывал Хайек, когда говорил,
что к власти приходят худшие, и это последний аргумент в пользу
минимального государства.

Кто правит?

Как сказал Поппер, «правители — это всегда конкретные люди,

и вне зависимости от того, из какого класса они происходят, с момента,
как они начинают править, они принадлежат к правящему классу»21.
Но каков этот класс? Одна из серьезнейших проблем государства
в том, что в процессе выборов к власти приходят худшие. Одним из
первых это отметил Хайек. Он приводил три аргумента.
Во-первых, достичь единообразия взглядов легче в «слоях обще­
ства, для которых характерны низкий моральный и интеллектуаль­
ный уровень, примитивные, грубые вкусы и инстинкты»22, а более
образованные люди имеют разнообразные вкусы и предпочтения,
и опора на них не позволит победить на выборах. Следовательно,
«если нам нужна, по возможности, многочисленная группа, доста­
точно сильная, чтобы навязывать другим свои взгляды и ценности,
мы никогда не обратимся к людям с развитым мировоззрением
и вкусом. Мы пойдем в первую очередь к людям толпы, людям
„массы“ — в уничижительном смысле этого слова, — к наименее
оригинальным и самостоятельным, которые смогут оказывать любое
идеологическое давление просто своим числом»23.

20
Леони Б. Указ. соч. С. 140.
21
Цит. по: Кубедду Р. Политическая философия австрийской школы: К. Менгер,
­Л. Мизес, Ф. Хайек. М.; Челябинск: ИРИСЭН, Мысль, Социум, 2008. С. 317.
22
Хайек Ф. Дорога к рабству. С. 144.
23
Там же.

128 "Вопросы экономики", № 9, 2009

 Либертарианская концепция государства: логика и мораль

Во-вторых, «проще всего обрести поддержку людей легковерных

и послушных, не имеющих собственных убеждений и согласных при­
нять любую готовую систему ценностей, если только ее как следует
вколотить им в голову, повторяя одно и то же достаточно часто и доста­
точно громко»24. Поэтому даже если политик решит привлечь на свою
сторону наиболее образованных граждан, он может рассчитывать лишь
на людей податливых, не готовых отстаивать собственные интересы.
В-третьих, (это главное) причина, определяющая приход к власти
«худших», — особенность формулирования идей, которые может под­
хватить большинство населения. Хайек указывает, что «люди гораздо
легче приходят к согласию на основе негативной программы — будь
то ненависть к врагу или зависть к преуспевающим соседям, чем на
основе программы, утверждающей позитивные задачи и ценности­25.
„Мы“ и „они“, свои и чужие — на этих противопоставлениях, подо­
гревае­мых непрекращающейся борьбой с теми, кто не входит в орга­
низацию, построено любое групповое сознание, объединяющее людей,
готовых к действию»26. Разрушение, война, принуждение всегда кажут­
ся легким способом достижения лучшей, более богатой жизни, и они
легко могут стать наиболее доступным для масс объяснением причин
всех их проблем. Проще свалить все беды на «приезжих», «шпионов»
или «капиталистов», чем призывать больше и усерднее трудиться. Ведь
в последнем случае у избирателя нет иллюзии, что все проблемы будут
решены разом и без дополнительных трудозатрат27.
Аргументация Хайека перекликается с аргументацией Леони об
«общей воле». В каждом случае речь идет о неоднородности мнений
и сложности достичь согласия даже среди простого большинства.
Хайек с опаской смотрит на низменные человеческие чувства как на
источник тирании в демократическом обществе. Однако такая опас­
ность становится менее вероятной, когда цели формулируются негатив­
ным способом, как указывал Леони. Можно «зажечь» массы на борьбу
с «кулачеством», но мало нашлось бы сторонников закона, по которому
никто не может быть богатым; можно бороться за права рабочих, но
лозунг «Ни у кого нет никаких прав, если на то есть воля правитель­
ства» вряд ли станет популярным. В каждом из этих примеров люди
легко могут представить себе, что подвергаются принуждению во имя
целей третьих лиц, и не захотят голосовать за потенциального тира­
на. Поэтому негативное формулирование целей — один из способов
преодолеть тенденцию прихода «худших» к власти.

24
Хайек Ф. Дорога к рабству. С. 145.
25
Здесь надо различать смысл слов «негативный» и «позитивный» по сравнению с тем,
как они использовались у Леони. У Хайека фразу «негативные цели» можно легко заменить
на фразу «деструктивные цели», а у Леони «негативное» означает нечто нежелательное.
26
Хайек Ф. Указ. соч. С. 145.
27
В подтверждение позиции Хайека приведем слова лорда Болинброка, лидера англий­
ских тори, сказанные еще в XVIII в.: «Боюсь, мы пришли в зал заседаний с теми же намере­
ниями, что и все остальные партии; что главный мотив наших действий — взять правительство
страны в свои руки; что главные наши убеждения — сохранение этой власти, больше рабочих
мест для нас и более широкие возможности для вознаграждения тех, кто помогал нам победить,
и наказания тех, кто был к нам в оппозиции» (Цит. по: Боуз Д. Либертарианство: История,
принципы, политика. Челябинск: Социум, Cato Institute, 2004. С. 217).

"Вопросы экономики", № 9, 2009 129

А. Раквиашвили

«Худшие» у власти — большая проблема для любого сторонника

регулирования, так как это нарушает радужные планы «дирижистов»
о создании особого класса просвещенных, бескорыстных и трудолюби­
вых бюрократов. Но, допустим, Хайек был неправ и к власти все-таки
приходят не «худшие». Более того, предположим, что к власти прихо­
дят «лучшие». Однако недостаточно найти одного-двух «лучших» из
«лучших» людей, готовых бескорыстно служить общему благу, ведь
решение одного на деле осуществляют сотни и тысячи других чинов­
ников. Даже если страной правит бесконечно умный, образованный,
талантливый, трудолюбивый, честный и совестливый президент, ему
понадобится не только премьер «не хуже», но и тысячи обычных
чиновников, которые реально исполняют приказы. Соответственно
«лучшие» нам потребуются не только в верхушке власти, но и на
самых низах. Неужели не утопия верить, что такой отбор во властные
структуры возможен?
Но мы не будем отвергать этот аргумент и допустим, что идеаль­
ная модель претворена в жизнь и лучшие представители общества
оказались во власти. Возможно ли тогда эффективное регулирование?
Увы, если лучшие умы общества стали министрами, то управлять они
смогут лишь действиями «худших». Собственно, мы в таком случае
получаем незавидный выбор: либо мы сажаем за руль Ferrari обезьяну,
либо за руль «Запорожца» — Михаэля Шумахера. И в том и в другом
случае результат будет неутешительным.
Более того, идея, что к власти приходят «лучшие», — не просто­
утопия, а настоящая опасность, грозящая перерасти в катастрофу­.
Сначала следует забыть, что «никакие торжественные титулы, пышные
церемонии и энтузиазм аплодирующих масс не в состоянии скрыть
того, что и законодатели, и директора в централизованной экономи­
ке — такие же отдельные люди, как вы и я, не имеющие понятия
о 99% того, что происходит вокруг них — о реальных сделках, дого­
воренностях, установках, чувствах и убеждениях людей, которых
все это затрагивает»28. На второй стадии надо будет представить себе
группу выдающихся людей, бескорыстно работающих ради общего
блага, как, например, это имело место во многих странах29. Наконец,
на третьей стадии остается лишь возвести «новый строй» в идеал
и, подобно Гегелю, узреть в нем «шествие Бога в мире»30. После этого
в обществе будут сформированы прочные основы тоталитаризма, где
ценность жизни индивида будет бесконечно ничтожна по сравнению
с величайшим благом «Нового общества».

28
Леони Б. Указ. соч. С. 38.
29
Лейборист Р. Келф-Коэн, крупный чиновник в правительстве Великобритании
в 1946—1955 гг., писал в своих воспоминаниях: «Слова „общественный совет“ и „общественная
корпорация“ звучали магически. В них должны были работать самоотверженные люди выда­
ющихся способностей, преданные национальным интересам. Мы полагали, что таких людей
можно найти в большом количестве; естественно, у них не было никаких шансов пробиться
в ту вырожденческую капиталистическую эпоху, в которой мы жили. Мы также считали, что
Акт о национализации преобразит промышленных рабочих, которые посвятят себя националь­
ным интересам. Таким образом, сочетание самоотверженных менеджеров и самоотверженных
рабочих приведет к возникновению дивного нового мира социализма — совершенно непохожего
на капитализм» (Цит. по: Леони Б. Указ. соч. С. 198—199).
30
Цит. по: Нисбет Р. Прогресс: история идеи. М.: ИРИСЭН, 2007. C. 408.

130 "Вопросы экономики", № 9, 2009

 Либертарианская концепция государства: логика и мораль

К сожалению, некоторые страны прошли весь путь до конца,

что в итоге вылилось в миллионы жертв нацизма, фашизма, комму­
низма и прочих тоталитарных идеологий, различие между которыми
заключалось лишь в способах возвеличивания культа «коллектива»
и способах унижения, уничтожения индивидуальности и человечес­
кого достоинства.

* * *

Все рассмотренные аргументы в пользу минимального государст­

ва — небольшая часть общей критики чрезмерного разрастания
бюрократии. Однако принципиально важно, что современное патерна­
листское государство, активно вмешивающееся в жизнь граждан, не
только морально не оправдано, но и серьезнейшим образом подрывает
эффективность демократического процесса — единственного извест­
ного нам способа цивилизованной, мирной смены власти. Все прочие,
частные проблемы регулирования могут стать объектом рассмотрения
лишь после того, как сторонники регулирования преодолеют фунда­
ментальные проблемы ограниченности большого государства, кратко
изложенные в данной работе. В любом случае, как сказал М. Фридмен,
суть будет не в том, что «вмешательство не может быть оправдано,
а в том, что бремя оправдания должно лежать на его сторонниках»31.
А это уже совсем другая постановка вопроса.

31
Фридман М., Фридман Р. Свобода выбирать: Наша позиция. М.: Новое издательство,
2007. С. 47.

"Вопросы экономики", № 9, 2009 131