Тело Савелия доплыло до Астрахани; и тут его втянуло в рукав поймы, впадающей в
Каспийское море.
В море его встретили мальки осетров, удивляясь громаде человеческой, а раки и прочая
морская живность стали рвать его тело на кусочки, распыляя человека по всей акватории
морской.
63
Багор, вертящийся некогда пропеллером на льдине у Нижнего Новгорода, тоже качался
на волнах Каспия, постепенно распадаясь на волокна, но потом попал в мазутное пятно,
пропитался мазутом, просолился и стал гнить медленнее.
...Из каменного колодца наверх вела узкая лестница. По ней, набрав воду в кувшин,
поднимались Петруха и Гюльчатай; парень обогнал девушку на две ступени и закрыл ей
дорогу. Она испуганно остановилась.
- Открой личико, а?.. Покажись хоть на секунду. Ты не думай, я не какой-нибудь. Если
чего, я по-серьезному.... Замуж возьму... Женюсь то есть. Мне ведь наплевать, что ты там
чьей-то женой была. Ты мне характером подходишь. Откройся... покажи личико...
- А ты откуда приехал, Петруха? - на ломаном русском спросила Гюльчатай.
- Ты говоришь по-русски? - удивился парень.
- Да, плохо.
- Рязанский я. Слыхала про такой русский город Рязань?.. Отец с матерью у меня там...
Открой личико, Гюльчатай.
Девушка засмеялась.
- Чего ты смеешься?
- Ты смешно говоришь - «Гюльчатай»... Как мой маленький братик, - ласково сказала она.
Петруха неловко наклонил кувшин, и вода пролилась на каменные ступени колодца;
соскакивая со ступени на ступень, покатилась вниз пепельными шариками, подвижными, как
шарики ртути.
- Ой, как бусинки!.. У меня были такие, - обрадовалась Гюльчатай, указав на катящиеся
шарики воды.
- Открой личико, Гюльчатай.
Она отрицательно качнула головой.
- У нас нельзя.
- Но я же сказал - не обману, я по-серьезному!.. - взмолился парень.
Петруха все больше нравился ей - рыжий, открытое, в веснушках лицо, голубые
беззащитные глаза. Сердечко ее учащенно билось.
Абдуллу она боялась, хотя он был красив мужской красотой, уверенностью в себе,
статью, силой, но его она так и не полюбила, даже когда Абдулла обнял ее в первый раз. К
Петрухе же сразу прониклась доверием и симпатией.
64
- Гюльчатай, ну открой личико!.. - снова завел Петруха.
В проеме колодца показалась голова Сухова.
- Отставить! - прикрикнул он на парня. - Я тебе дам личико! К стенке поставлю за
нарушение революционной дисциплины!
Гюльчатай выскочила из колодца, выхватила кувшин у растерянного Петрухи. Сухов
остановил ее.
- Стой!.. Объяви барышням подъем!.. И вот что: с сегодняшнего дня назначаю тебя
старшей по общежитию. Будешь отвечать за порядок. Вопросы есть?
Гюльчатай молча смотрела на Сухова.
- Вопросов нет, - ответил он за нее. - И быть не может!.. Ступай.
Девушка припустила по двору к помещению, над которым красовалась вывеска, и с порога
ликующе закричала остальным женщинам:
- Господин назначил меня любимой женой!
Петруха, выйдя из колодца, принял стойку смирно, начат оправдываться:
- Я же по-серьезному, товарищ Сухов... Я на ней жениться хочу... Личико бы только
увидеть... А то вдруг крокодил какой-нибудь попадется. Потом казнись всю жизнь.
- Давай, давай, таскай воду, - смягчаясь, сказал Сухов и направился к общежитию.
Едва он вошел в дверь, как раздались крики, в него полетели подушки и утварь... Сухов,
увертываясь, отбил рукой крышку кастрюли и в удивлении замер: жены Абдуллы все как
одна задрали подолы платьев, чтобы прикрыть ими свои лица. Сухов обалдело смотрел на
оголенные животы и пупки, на длинные, до щиколоток, полупрозрачные шальвары.
Первой выглянула из-за своего подола Гюльчатай.
- Не бойтесь, - сказала она. - Это наш господин!
Женщины сразу же открыли свои лица, и Сухов увидел, какие они разные - и очень
красивые, и не очень... Но все смотрели на него преданно и призывно. Он зажмурил на
мгновение глаза...
И увидел плывущую по косогору Катю, увидел ее полные руки, спокойно лежащие на
коромысле, в который раз увидел игру ослепительных бликов в наполненных до краев
ведрах, которые она несла легко, играючи.
Сухов, Петруха и все девять женщин гарема разом навалились на баркас, стоящий на
берегу моря с подсунутыми под него валками.
- Раз, два... - командовал Сухов.
- Взяли! - подхватывал Петруха.
Баркас общими усилиями чуть сдвинулся в сторону воды, скрипя валками.
- Раз, два... Барышни! - напрягался Сухов, багровея.
- Взяли! - подхватывал Петруха, и с ним вместе женщины тоже кричали: - Взяли!
Баркас сдвинулся еще на вершок - Петруха и Сухов вытерли лбы; их спины были темными
от пота.
- Товарищ Сухов, - крикнула Гюльчатай, - твои жены устали!.. Что кричать - «ешбаш» или
«перекур»?
- Я же объяснял, - сказал Сухов, - «шабаш» кричат, когда конец работе, а «перекур» - если
отдохнуть.
- Перекур! - звонко закричала Гюльчатай.
- Отдохни, - сказал ей Петруха. - Здорово устала?
- Я не устала. Петруха... рязанский, - улыбнулась девушка.
- Еще бы человек пять мужиков, - вздохнул Петруха.
- Десять лучше, - подхватил Сухов. - А еще лучше - пяток лошадей!.. Ничего не поделаешь
- придется покряхтеть. Спустим баркас - и в море... Там нас никто не достанет.
- Надорвутся с непривычки, - проговорил Петруха.
Женщины, воспользовавшись передышкой, сразу же присели в тени баркаса.
- Петруха все косился на Гюльчатай, которая глядела в морскую даль, подставляя лицо
ветру с моря.
- Я посмотрю мотор, а ты пока сходи туда, - Сухов указал Петрухе в сторону дома,
стоявшего на берегу в полуверсте от них.
Дом был белого цвета, окружен деревьями и глухим дувалом, тоже белым.
- Раньше это царская таможня была... Узнай, кто там сейчас. Вроде мелькнул кто-то, -
добавил Сухов.
- Есть узнать, кто там сейчас! - бодро ответил Петруха и направился в сторону дома,
закидывая винтовку за плечо.
Сухов полез на баркас, громко затопал там ботинками по дощатой палубе, потом
раздался скрип отворяемой в рубку двери.
Он проверил, как слушается штурвала перо руля, и спустился в машинное отделение,
громыхая по железной лесенке, ведущей вниз.
66
Жилье, к которому приблизился Петруха, показалось ему необычным. В выжженном
солнцем Педженте совсем не было зелени; здесь же из-за высокого дувала выглядывали
густые деревья, свешиваясь ветвями наружу; в кронах, перекрикиваясь, порхали какие-то
птицы, переливаясь сине-зелеными перламутровыми перьями.
Огромные ворота с массивными металлическими кольцами были на запоре, а на окнах и
ставнях дома висели замки.
Петруха обошел дом-крепость со всех сторон, но нигде не нашел лазейки, чтобы
пробраться хотя бы во двор. Тогда он, повесил на плечо винтовку, прыгнул с разбега,
ухватился за верх дувала, подтягиваясь на руках...
Осторожно приоткрылась одна из ставен, и показались огромные усы и дуло револьвера.
Перекинув ногу через забор, Петруха спрыгнул в сад.
Что-то зашуршало, зашлепало, сбив фуражку с его головы - это пронесся над ним
разноцветной радугой потревоженный павлин. Ярко оперенная птица опустилась на навес в
глубине двора; там же Петруха увидел квадратный бассейн и, приблизившись, заметил в
глубине зеленой воды плавающих осетров.
Парень вытер вспотевший лоб и разглядел у противоположного дувада барашков,
пощипывающих травку.
Стараясь не шуметь, он поднялся по каменной лестнице, ведущей на террасу второго
этажа. На двери висел амбарный замок.
И снова одна ставня, на этот раз из тех, что выходили во двор, чуть приоткрылась и
показались те же усы и револьвер.
Петруха, решив, что в доме никого нет, хотел было выбраться со двора. Сделать это было
нетрудно, так как лестница на террасу шла возле дувала; но только он повернулся, как
сверху из окна раздался тихий голос:
- Стой. Руки вверх.
Петруха замер от неожиданности и автоматически поднял вверх руки. Кто-то схватил его
за запястья и одним мощным рывком легко втянул вместе с винтовкой в окно.
Оказавшись в комнате, Петруха увидел перед собой огромного, тучнеющего уже, усатого
мужчину в казацких шароварах и белой нательной рубахе. В полумраке - ставни повсюду
были закрыты - разглядел на стене текинский ковер с саблями, гитару и несколько
фотографий; под потолком - птицу в клетке, на окнах - занавески, цветы; на одном из
подоконников - пулемет «максим», в углу иконостас, под которым находилась горка гранат и
пулеметных лент, в другом углу комнаты стояла широкая кровать с цветастым лоскутным
одеялом и горой подушек. Под кроватью он заметил еще один «максим».
- Ты в чей дом забрался?.. Отвечай! - негромко, но властно спросил хозяин, разглядывая
оробевшего паренька.
- Не знаю, - искренне ответил Петруха.
На столе стоял самовар, труба которого выведена была в окно. Возле откупоренной
бутылки - «четверти» и цветных пиал стояла деревянная миска с солеными огурцами,
лежали полдыни, кусок осетрового балыка и персики.
- Ты что, не слыхал про Верещагина? - удивленно спросил хозяин, внимательно
посмотрев на Петруху, и, не дождавшись ответа, вздохнул. - Дожил!.. Было время, в этих
краях каждая собака меня знала... Вот так держал! - Усач сжал свой огромный кулак. - А
сейчас забыли... - Огорчившись, он налил себе в пиалу из бутылки, взглянул на Петруху и
налил во вторую пиалу.
- Садись, пей, коли храбрый, - Верещагин показал на пиалу.
Петруха хлебнул и, выпучив глаза, сразу задохнулся, схватил огурец. Верещагин
усмехнулся, затем залпом осушил свою пиалу, даже не поморщившись.
- Это же... спирт, - выровняв дыхание, сказал Петруха.
- Тебя кто прислал? - строго спросил Верещагин.
- Сухов.