СИСТЕМНАЯ РЕФЕРЕНЦИЯ, САМОРЕФЕРЕНЦИЯ И

ИНОРЕФЕРЕНЦИЯ В РУССКОЙ И ЕВРОПЕЙСКОЙ

КУЛЬТУРАХ (Протопоп Аввакум и Джордано Бруно)
Большунов А.Я., кандидат психологических наук, доцент,
Финансовый университет при Правительстве РФ
Тюриков А.Г. доктор социологических наук, профессор
Финансовый университет при Правительстве РФ

Аннотация. В статье обосновывается тезис, что культурно-

исторический (цивилизационный) тип определяется характером
референциальных систем общества (Н.Луман), опосредствующих
дискурсы самопонимания и ориентирующих процессы
самопроизводства социума. Для описания особенностей
референциальных систем задействуется категория ведущих
гуманистических понятий (Х.-Г.Гадамер). Концептуальные
положения раскрывается на примере русской цивилизации в
сравнении с европейской.
Ключевые слова: Системная референция, самореференция,
инореференция, аутопоэзис, ведущие гуманистические понятия,
культурно-исторические типы, этос, русская культура

SYSTEMIC REFERENCE, SELF-REFERENCE AND EXTERNAL

REFERENCE IN RUSSIAN AND EUROPEAN CULTURES (Protopop
Avvakum and Giordano Bruno)
Bolshunov A.Y Candidate of psychological Sciences, associate
Professor
Financial University under the Government of the Russian Federation
Tyurikov A.G Doctor of Sociology, Professor
Financial University under the Government of the Russian Federation
 Abstract. The article substantiates the thesis that the cultural-
historical (civilizational) type is determined by the nature of the
referential systems of society (N. Luhmann), mediating discourses of
self-understanding and orienting the processes of self-production of
society. The category of guiding concepts of humani (H.-G. Gadamer) is
used to describe the features of referential systems. Conceptual
provisions are revealed on the example of the Russian civilization in
comparison with the European one.
Key words: Systemic reference, self-reference, external reference,
autopoiesis, guiding concepts of humani, cultural-historical types, ethos,
Russian culture

Введение
Формы референции, о которых пойдет речь, относятся к
героическим, создавшем нас (европейцев и русских), периодам
нашей истории. Сегодня они находятся в процессах деконструкции,
демонтажа, трансформаций. Но чтобы осмыслить происходящее,
надо понимать, что деконструируется. И не факт ещё, что «главное»
не выживет («нутро не меняется», замечает один французский
художник). Чтобы «главное» было утрачено, надо лишить народ его
нарративов и «языковых игр» (сказок, пословиц, идиоматических
оборотов, «великих рассказов» и т.п.), лишить народ его языка с
характерными для него коннотациями, метонимиями, метафорами и
т.п. Свойственные народу формы самореференции и системной
референции развернуты в языке и, в определённом смысле, образуют
сам язык с свойственными ему формами и способами самовыражения
и выражения в значениях слов и высказываний смыслов всех вещей и
событий.
 Дж. Бруно, олицетворяющий европейский Ренессанс, учит
«форме любви» («героической любви»), являющейся «источником
всякой истины, блага, красоты» [6: 66, 144]. «Любовь Энтузиаста -
это не любовь бабочки, оленя и единорога, которые убежали бы,
если бы обладали знанием того, каковы ожидающие их огонь, стрела
и аркан … Энтузиастом руководит самая чуткая и дальнозоркая
страсть, которая заставляет его больше любить этот огонь, чем иную
прохладу, и больше любить эту муку, чем какую-либо радость, и
больше любить эти узы, чем иную свободу … , поскольку этот огонь
есть горячее желание божественных дел, эти стрелы суть
впечатление от лучей красоты высшего света; эти оковы — только
виды истины, которые соединяют нашу мысль с первоистиной» [6:
55]. Но в том же статусе, который имеют для Бруно истина, благо и
красота, он лишь раз упоминает правду. Также впоследствии
Гадамер не найдет ни совести, ни правды в ряду «ведущих
гуманистических понятий».
Протопоп Аввакум взывает к царю «Вонми, государь, с коею
Правдою хощеши стати на страшном суде Христове!» [1: 663]. И
всей жизнью своей учит стоять в Правде и жить по совести.
«Неослабно ища правды, всяк молися Христу, а не дряхлою душею о
вере прилежи» (1: 201), и «да ведомо будет всем верным человеком
повсюду правда и неправда» (1: 293). В правде содержатся и
правдой блюдутся и истина, и всякие совершенства, и благо , -
таково мироощущение Аввакума.
Оба умирают в огне - и де факто, и метафорически. «Русская
душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной,
божественной правды», - скажет Н.Бердяев [5]. И Энтузиастом Бруно
«руководит … страсть, которая заставляет его … любить огонь» [6:
55]. И оба являются олицетворениями: Бруно - создавшего Европу
Ренессанса, Аввакум – невероятной стойкости «стояния в Правде» (и
отношение к староверам у русских охарактеризовать можно как
благоговейный трепет – всмотритесь в картину В.Сурикова
«Боярыня Морозова» - потому что они не пошли на «сделку с
совестью», без которой не состоялись бы никоновские реформы).
Конечно, вследствие нашей истории «нам внятно всё …», и,
конечно же, прав Ф.М.Достоевский, «у нас — русских — две
родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы
называемся славянофилами. Против этого спорить не нужно» [16:
30]. Но всё же «народ наш носит в себе органический зачаток идеи,
от всего света особливой» [17: 22]. Было у Ф.М.Достоевского такое
выражение «русская Европа»: он отчётливо понимал, что эта
«русская Европа» совсем не та, какой она представляется европейцу.
«Русская Европа» такова, какой она обнаруживает себя в зеркале
«русской правды» (в инореференции). И если в этом зеркале
современная Европа, несомненно, отступила от своих начал, то
европеец усматривает в нынешнем активизме (в образах борцов за
права меньшинств и пр.) тот же дух свободомыслия, которым
воспламенялся Бруно. С точки зрения русского у Европы, какой он
явилась в облике Джордано Бруно, была «своя правда», а у такой,
какой она является ныне, «правды нет».

Концептуальные положения
Концептуально обсуждаемые в статье тезисы основываются на
интеграции трёх идей:
1) «Системная референция (включающая самореференцию и
инореференцию) является самой системой общества» (Н.Луман) [27:
9]
2) Четыре «ведущих гуманистических понятия» в
герменевтике Х-Г.Гадамера [8].
 3) Концепции культурно-исторических типов
Н.Я.Данилевского и О.Шпенглера, отчасти локальных цивилизаций
А.Дж.Тойнби.
Референция Н.Лумана как «сама система общества»
предполагает, что «общество» не предпослано как объект (референт)
процессам своей интерпретации, означивания; общество как
референт создаётся самим означиванием. При этом общество
находится в рекурсивных (круговых) отношениях с собой, создаёт
специфически присущую ему форму самопроизводства и
воспроизводства (аутопоэзиса): общество «организует ...
собственный аутопойезис», « организует себя как аутопойетическую
систему» [27: 145, 29].
Мы различаем два механизма самопроизводства общества: 1)
дискурсы самопонимания, самоинтерпретации (общества,
этнокультуры являются продуктами непрерывного тысячелетиями
осуществляющегося герменевтического процесса
самоинтерпретации) и 2) аутопоэзис. Аутопоэзис – предрефлексивно
совершающийся процесс со-определения себя и мира, в котором
ключевую роль играет смыслообразование [42]. При этом вместе с
смыслообразованием «мы уже оказываемся в феноменологическом
ландшафте» жизненных миров [43]. Аутопоэзис иногда переводят
как «самопроизводство». С нашей точки зрения это один из способов
самопроизводства, характеризующийся предрефлексивностью,
спонтанностью. Другим способом самопроизводства является
герменевтика: «Λογος феноменологии Присутствия [ Dasein] имеет
характер герменевтики, через которую бытийная понятливость,
принадлежащая к самому присутствию, извещается о собственном
смысле бытия и основоструктурах своего бытия. Феноменология
присутствия есть герменевтика в исконном значении слова» [35: 37].
Герменевтика – логос и процесс обращения и развития смыслов и,
соответственно, тех «феноменологических ландшафтов», которые
являются продуктами «autopoietic». Отметим, что аутопоэтическим и
герменевтическим процессам равно свойственна «диалектика части и
целого» [41], в которой Целое есть «мир Dasein», «жизненный мир».
Четыре «ведущих гуманистических понятия», которыми
опосредствуются герменевтические процессы (дискурсы
самопонимания, самоинтерпретации), не являются открытием
Гадамера; его заслуга в том, что он связал их с герменевтикой. Но
мы найдем те же понятия в «Феноменологии духа» Гегеля и, кстати,
у Гегеля совесть не «маячит где-то на задних планах, но занимает
вполне достойное место среди опосредствующих саморазвитие Духа
понятий, но, как и всё у Гегеля, является моментом
саморазвертывания Разума [см. 10: 351, 339]. Более того, мы найдем
их (угадаем в разных обличиях) в древнейших предфилософских и
философских текстах. В тибетской «Бардо Тодол» это четыре
аспекта мудрости, удачно названные четырьмя « зеркалами
мудрости» (что ставит их в связь с процессами референции,
самопонимания, самоинтерпретации) и четырьмя « тропами
мудрости» (что отражает характер их присутствия в
аутопоэтических процессах самопроизводства). В Древнем Китае
некто спрашивает философа «кого можно назвать человеком»?
«Того, - отвечает философ, - кто овладел четырьмя серьезностями,
оставил четыре легкомысленности ... Серьезно относись к словам
[разум]; серьезно относись к поступкам [совесть]; серьезно относись
к внешности [вкус]; серьезно относись к пристрастиям [здравый
смысл]» (трактат Фа янь).
Далее мы будем называть «ведущие гуманистические понятия»
четырьмя зеркалами мудрости: Зеркало Разума, в котором Истина
явлена и отличена от заблуждения, Зеркало Совести, в котором
явлена Правда (и отличена от кривды и лжи), Зеркало Вкуса, в
котором явлено и отличено от без-образия Совершенство и Зеркало
Здравого Смысла, в котором явлено подлинное Благо (и отличено
от всякого распутства, порока и срамоты).
Основной концептуальный тезис статьи : Культурно-
исторический тип образуется доминантой одного из зеркал (или,
точнее, порядком доминирования зеркал), в отражении (референции)
которого образуется характеризующий тип «жизненный
(феноменологический) мир» (см. рис 1).

Рис. 1. Феноменологическая структура жизненного мира

То, что на рис 1 «правда с небес приниче», а «истина от земли
возсия», это особенность жизненного мира русского народа. Для
китайца в образе Неба являет себя дао, а дао – то, в чём заключено
благо каждой вещи как её «быть самой собой» (т.е. «с небес
приниче» благо, и поэтому находящийся на вершине лестницы дао
отличался естественностью). Для европейца «с небес приниче»
несомненно истина – как сказано в латинском варианте Иисусовой
молитвы Que es (каков Ты, т.е. Бог, есть в своей Истине, на самом
деле).
В отражениях доминирующего зеркала развертывается система
референции - интенсиональные структуры и контексты (речь идёт о
первичных интенсионалах, см. ниже), определяющие специфический
этос нации. Выразительный пример – «лесенка дао». «Дэ появляется
только после утраты дао; человеколюбие — после утраты дэ;
справедливость — после утраты человеколюбия; ритуал - после
утраты справедливости. Ритуал — это признак отсутствия доверия и
преданности. [В ритуале] — начало смуты» (Дао дэ цзин § 38); в
переводе М.Соловьева «Теряя Путь, обращаются к нравственности;
утратив нравственность, вспоминают милосердие; забыв милосердие,
заявляют о справедливости; оставив справедливость, проявляют
почтительность. Почтительность же уничтожает верность слову,
оставляя лишь лицемерие. Тогда и начинается всякого рода смута».
В России подобная лесенка строится иначе: в основании всех
добродетелей лежит правда. «Правда, - пишет М.Сперанский, - сама
по себе не есть добродетель, но ею начинаются все добродетели. От
правды вверх восходит лествица нравственного достоинства», по
которой люди поднимаются «от правды человеческой к правде
Божией»; от правды вниз простирается лествица всех пороков, всего
нравственного унижения», по которой люди «нисходят в кромешную
неправду» [32: 49].
«Жизненные миры» (этномиры), как логически возможные
(осмысленные) миры, различаются интенсиональными структурами и
контекстами – смысловыми системами. Важно различать первичные
и вторичные интенсионалы. Вторичный («карнаповский»)
интенсионал – «содержание понятия»; например, «вода это Н 2 О», и
эта пропозиция верна в любом из миров. Но она ничего не сообщает
нам о том, какой смысл имеет вода в том или ином мире для его
обитателей. Смысл воды (первичный интенсионал) выражается в
том, как мы обращаемся с водой в различных бытовых, деловых,
социальных, социокультурных практиках (например, в быту
«купаться, нырять, кувыркаться» или в культовой практике
крещения и т.п.). Наконец, есть первичные интенсионалы высокого
порядка. Например, свобода – то, что имеет смысл свободы,
справедливость – то, что имеет смысл справедливости и т.д. Нет
таких вещей, как свобода, справедливость, добро и т.д.; есть только,
используя выражение Э.Гуссерля, «опредмечивающие оборачивания»
этих интенсионалов (смыслов). При этом первичные интенсионалы
(смыслы) понимаются и интерпретируются, а вторичные мыслятся
(см. Г.П.Щедровицкий) [36].
Поскольку в первичных интенсионалах типа «воды» речь идёт о
смыслах вещей (например, воды), вторичный интенсионал всегда
может быть «восстановлен» из первичного. Из первичных же
интенсионалов типа «свободы» вторичный интенсионал не может
быть «восстановлен». «Рационально ли полагать, - спрашивает
Э.Вильянуэва, - что термин ‘свобода’ функционирует также, как
термин ‘вода’? В случае с водой мы можем различать первичный
интенсионал … и вторичный интенсионал, выражаемый как H 2 O. В
случае с термином “свобода” мы имеем первичный интенсионал … .
Но какого рода факт мог бы стать здесь вторичным интенсионалом?
Физический факт? Нейрофизиологический факт? … Мы не можем
сказать что-либо стоящее по этому поводу. [Более того], вторичный
интенсионал свободы, по-видимому, может стать угрозой самому
этому понятию» [7].
 Все первичные интенсионалы являются «функциями от миров»
[Д.Чалмерс], поэтому они различны в контфактических жизненных
мирах. Но первичные интенсионалы типа «свобода» являются ещё и
продуктом герменевтического процесса (интерпретации, понимания),
развертывающегося на протяжении всей истории каждого из миров;
миры, соответственно, представляют собой такое бытие, в котором
понимание является самим способом бытия, которое «от начала и до
конца остается интерпретированным бытием» [28: 41, 42]
(логическая структура жизненных миров представлена на рис. 2).
 Рис. 2. Логическая структура жизненных миров.
Система референции в мирах образуется опредмечивающими
оборачиваниями и объективирующими формами сознания
интенсиональных структур и интенциональных объектов -
социокультурными образцами «человечности», творений и событий
(социокультурными образцами совести и правды, вкуса и
совершенств, разума и истины, здравомыслия и блага). Культура,
соответственно, в специфическом значении этого термина, есть сама
референциальная система жизненного мира: ведь только соотнося
себя и всё происходящее с социокультурными образцами, мы узнаём,
каковы мы и вещи в полноте своего смысла - в своей Правде и
Истине, в своём Совершенстве и Благе (понятно, что постигая себя и
вещи такими, каковы мы и они есть в полноте своего Смысла, мы
обнаруживаем и то, какими мы и вещи даны в своей жалкой
наличности, в своих «превращённых» формах).
В завершение концептуальной части статьи отнесёмся к дебатам
в фокусе которых стоит вопрос, могут ли социальные системы быть
аутопоэтическими? [40, 41] Дело в том, что если люди полностью
(без остатка) инкорпорированы социальными системами, являются
не более, чем элементами социальных систем (а такая точка зрения
достаточно широко распространена в социологии), то со-
определение себя и мира становится немыслимым. J.Mingers берёт в
качестве модели социальной системы игру Nomic и показывает, что
она развивается лишь в том смысле, что правила порождают
правила; никакого со-определения, соответственно, не происходит,
люди (их игровые роли и поведение) насквозь и тотально социально
детерминированы. Ошибка Mingers на наш взгляд состоит в том, что
он мыслит социальную систему как субстанцию и субъект, которая
«в себе» и «для себя» заключает все основания своих проявлений.
Но социальная система не субстанция, а мир, в котором действуют
люди. И они действуют, в том числе, из оснований
«экзистенциальной безусловности» (К.Ясперс), они могут быть
«лиминальными (пороговыми) personae», находится в процессе
«переходов» из одного мира в другой (В.Тэрнер), они находятся в
отношениях коммунитас (М.Бубер, В.Тэрнер). которые способны
обратить социальный мир в хаос, ввергнуть его в состояние
сингулярности; они, наконец, могут выйти в трансгредиентную миру
позицию (М.М.Бахтин). Иначе говоря, люди характеризуются
неистребимой спонтанностью и только люди располагают
субъектностью (и, в конечном итоге, именно они, а не системы
являются тем, самопроизводство чего осуществляется). Конечно,
субъектность может быть атрибутирована (присвоена) чему угодно,
например государству или камням (как это происходит у
камнепоклонников – и в смысле архаичной формы фетишизма, и в
современных смыслах преклонения драгоценным камням). Но ни
государство, ни камни не располагают экзистенциальными
качествами, которые позволили бы им реализовать себя в ипостаси
субъектности, исполнение всегда остается за людьми. В ситуациях
присвоения субъектности государству или камням возникает
субститут субъектности (левиафан), и люди как «шудры» могут быть
интегрированы в обслуживание «пищеварительной» системы
субститута. Но всегда остаются проблемы смысла (причины
существовать) субститута, а значит и вопросы его легитимности.
Иначе говоря, социальная система всегда является нелинейной,
всегда находится на кромке хаоса, вследствие чего ей присущ
аутопоэзис.
Сказанное возвращает нас к двум механизмам, формам
самопроизводства.
1) Герменевтика, в контексте которой миры являются
интерпретированным бытием. Самопроизводство здесь
осуществляется в дискурсах самопонимания, самоинтерпретации, в
которых человек присутствует в трансгредиентных миру (целому)
позициях, образуемых герменевтическим «набрасыванием Целого».
«Зеркала мудрости» здесь опосредствуют и направляют дискурсы
самопонимания.
2) Аутопоэзис - специфический для культуры спонтанный
способ самопроизводства и воспроизводства, в котором «зеркала»
играют роль «великих аттракторов» (attract — влечь, притягивать,
привлекать, пленять). Аутопоэзис осуществляется людьми в
ингредиентной Целому (миру) позиции и преимущественно в
состояниях бифуркаций (поэтому возникает иллюзия, что люди
являются всецело социально детерминированными существами).
В заключение концептуальной части подчеркнём, что, как
русские люди, мы, конечно, симпатизируем русской культуре, но
нам абсолютно чужда позиция, что различные культуры имеют
разную ценность, могут характеризоваться как «хорошие» и
«плохие», как это делают участники западного проекта «Культура
имеет значение» («в общем плане, - пишет один из лидеров проекта,
- анализ религиозного фактора позволяет сделать вывод, что
протестантские, иудаистские и конфуцианские общества добиваются
большего, чем католические, мусульманские и православные,
поскольку для первых в целом характерны одни и те же
способствующие прогрессу ценности …, а последние тяготеют к
сопротивляющимся прогрессу ценностям » [26]). Нам это чуждо,
потому что с естественной для действительно русского человека
позиции – у каждого своя Правда – культуры не могут быть более
или менее ценными («У Бога Отца моего обителей много», правде
каждого человека найдется место – не в этом ли «Правда
Христова»). Согласно известной притче, Господь разделил народы,
дав каждому свой язык, и каждый из этих 72 языков суть свой путь к
Богу. И нет среди них «магистрального», но каждый, говоря словами
Иисуса, подобен узкой и тернистой тропе со своими искушениями и
испытаниями. Должны ли мы наконец обрести lingua franca или есть
смысл в том, что мы говорим на разных языках и должны исчерпать
все варианты восхождения к «полноте человечности»?

«Сердцевина» русского культурно-исторического типа

 Русская культура принадлежит к культурно-историческом типу,
в котором доминирует зеркало Правды. Сразу предупредим, что из
этого не следует, что русские люди отличаются особенной
честностью. Но из этого следует, что им свойственна совестная
рефлексия. Часто, глядя в зеркало, они видят «гоголевские рожи и
хари», а от того, иной раз, ещё пуще похабничают. «Т рагедия
Гоголя, - писал Н.Бердяев. - была в том, что он никогда не мог
увидеть и изобразить человеческий образ, образ Божий в человеке .
… Гоголя мучило, что Россия одержима духами зла и лжи, что она
полна рож и харь» [4]. Сам Гоголь говорил о своих героях: «Каждый
из нас опозорил до того святыню своего званья и места …, что
нужно богатырских сил на то, чтобы вознести их на законную
высоту» [10: 80], все «они сделаны без Бога» [10: 131]. Но это не
трагедия исключительно Гоголя, это трагедия всякого русского
человека, поскольку зеркало правды формирует специфическую
форму социальной чувствительности.
По свидетельству В.Розанова (ст. «О Достоевском») «Правда
народная получила в лице Достоевского такого по силе и
настойчивости выразителя, какого не имела никогда ранее. Он был
ее Аароном, и речь его потому именно звучала так твердо, что он
чувствовал за собою несметные народные толпы, которые, не будь
они немы, заговорили бы то именно и так именно, что и как говорил
он». Предоставим слово Ф.М.Достоевскому. «Какой же он есть
русский народ, какова главная, мощная сердцевина его души …
Можно бы вот как сказать: ‘ ЖАЖДА ПРАВДЫ, НО
НЕУТОЛЕННАЯ’. Ищет народ правды и выхода к ней беспрерывно
и все не находит» [27: 16]. Что русскому мужику надо? «Что у него в
волости правда, что у него в суде правда, в земстве. Что правду
любят и чтят начальники его и проч.» [27: 81]. «Никаким развратом,
никаким давлением и никаким унижением не истребишь, не
замертвишь и не искоренишь в сердце народа нашего жажду правды,
ибо эта жажда ему дороже всего. Он может страшно упасть; но в
моменты самого полного своего безобразия он всегда будет помнить,
что он всего только безобразник и более ничего; но что есть где-то
высшая правда и что эта правда выше всего» [15: 58]. «Вот
выразительнейшая черта народа нашего Особенность русской
народности: «бессознательная и чрезвычайная стойкость народа в
своей идее, сильный и чуткий отпор всему, что ей противоречит, и
вековечная, благодатная, ничем не смущаемая вера в справедливость
и в правду» [14: 18].
Характернейшие русские пословицы, выражающие суть
отношений, в которых русский человек находится с собой и с миром,
гласят: «больше совести - больше сознания», «всё минет, одна
правда останется», «с совестью не разминутся - душа не сосед».

Гипотетический разговор русского, европейца (немца) и

американца
Представим, что русский, немец и американец решили прийти к
согласию по важному вопросу, например по Крыму. Договорились,
что по-простому поговорят, без дипломатических церемоний.
Американец (самоуверенно): Давайте определим процедуру,
правила, которые всем предоставят равные шансы. Это будет
справедливо.
Немец: Процедуры, конечно, важны, но они могут навязать
согласие. Согласие не навязывается. Нужна картина ситуации, с
которой все мы согласимся на основании рациональных аргументов,
примем как истину.
Русский: К чёрту правила, правилами люди обманывают друг
друга. Да и ваша (немцу) рациональность меня не интересует. Нужно
по правде вопрос решить.
 Немец: По какой правде? Не понимаю. Надо сообразовать
решение с действительностью, а действительность разумна.
Русский: Да коли правды нет – ничего нет. Если ваш «разумный
мир» обманывает меня, на чёрта он мне? В правде надо стоять и
вопреки убогой «действительности».
Немец: Что вы говорите, как может мир обманывать!? Можно
заблуждаться в отношении мира, но, если истина установлена, надо
сообразовать с ней свой образ мыслей и действий.
Русский: Ну и сообразуй, рождённый ползать. «Истина, от
земли возсия, а правда с небес приниче ».
Американец: Господа! Истина, правда – всё это метафизика.
Давайте держаться здравого смысла, реальности. Давайте определим
процедуры, которые должны выполняться независимо от того, каких
убеждений мы придерживаемся, независимо от наших интересов и
целей – так, чтобы у всех были равные шансы. И пусть каждый
живет, с чем хочет: со своей правдой, истиной и ещё чем угодно.
Главное, чтобы процедуры были толерантны по отношению к
различиям между людьми, никому не предоставляли преимуществ,
преференций.
Русский: Ага, а потом вы посредством этих «толерантных
процедур» начнёте протаскивать права каких-нибудь сексуальных
меньшинств.
Американец: Но ведь это же справедливо, что всем должны быть
предоставлены равные шансы. Вот взять референдум в Крыму. Дело
не в том, что результат был подтасован и пр., я думаю, что при
повторном проведении референдума при наличии международных
наблюдателей результат будет такой же. Но дело в том, что
процедурой проведения референдума украинцам не было
предоставлено никаких шансов, поэтому его нельзя назвать
справедливым, его результат был процедурно предрешён.
 Русский: Украине шансы предоставить? Фашистам? За Украиной
в вопросе Крыма правды нет! Мы всё сделали по правде, в том числе
правде самих крымчан. А вам с вашими равным шансам на правду
наплевать!
Немец: Господа, погодите. Процедуры, конечно, нужны, но
главное, чтобы решение было общественно легитимным, а это значит
рациональным. Люди соглашаются с тем, что разумно. Процедуры
сами по себе не обеспечивают легитимности, они должны быть
такими, чтобы обеспечивать разумность, рациональность.
Американец: Есть множество видов рациональности, какую из
них примем за основу? Как решим, какая рациональность
рациональнее? Давайте договоримся о процедурах, и не будем
вдаваться в философские дискуссии.
Русский: Нет, ребята, так мы с вами не договоримся. Как может
быть чтобы правде были предоставлены равные шансы с кривдой,
ложью? В этом (американцу) и состоит проблема вашей демократии
и толерантности. Вы ведь к неправдам толерантны! А что касается
«истины», она может быть бессмысленной. Если уж о процедуре
говорить, она должна быть осмысленной, а осмысленным всякое
дело делает то, что в нём является правдой. Я буду стоять в правде,
в чём бы вы меня не убеждали своими софистическими ухищрениями
под предлогом рациональности и как бы не водили за нос
посредством ваших толерантных процедур.
Американец и немец (в один голос): Ну с вами невозможно
договориться!? Что это за такая «ваша правда» вопреки всему!?
Почему мы вообще должны принимать её во внимание? Вот друг с
другом мы хотя бы в том согласны, что должно быть какое-то
объективное основание, и можем обсуждать характер этого
основания. А вы твердите – правда, правда, правда … Вы не хотите
договариваться!
 Русский: Вы не понимаете. Вы хотите со мной договориться?
Тогда примите во внимание мою правду.
Немец: Я у Розанова читал, что русские мужики за правду
стаканы грызли, кто больше сгрызет, того и правда больше. В
Европе в тёмные времена похожими способами вопросы решали. Но
мы от этого избавились. Я стакан грызть не буду, это бессмысленно.
Русский: Решать надо по совести. Бог в правде, а не в
рациональных расчётах. И уж точно не в процедурах. Церемониями
люди обманывают друг друга. Вы (немцу) не от бессмысленности
избавились, а от совести, теперь живете с вашей бессовестной
истиной. За правду стоять надо, а не разглагольствовать. Если
потребуется, буду и стаканы грызть.
Немец: Не хочу стакан грызть, тем более, что это ничего не
доказывает.
Русский: Доказывает, что ты в своей правде стоять готов, что
она у тебя есть.
Американец: Если стаканы грызть примем как процедуру,
сгрызу. Давайте определимся с демократической процедурой.
Немец (американцу): Нет, с ним (показывает на русского)
невозможно разговаривать.
Немец (русскому): Вот поэтому с вами, с русскими невозможно
договориться, вы ведь считаете возможным все нарушить, если не по
совести. Я стаканы грызть не буду.
Русский: В том то и дело, что вам стоять не за что. Согласие - не
соглашательство. Не рациональный мюнхенский сговор. За правду
стоять надо.
Американец (тоскливо): Господа, давайте определимся с
процедурой, так мы ни о чем не договоримся ...

Мы не одни
 Древняя Индия. Как пишет Т.Я.Елизаренкова, переводчик
Ригведы, «ключом к пониманию ведийской религии является её
космогония», т.е. мифы, рассказывающие о том, как возникла и
существует Вселенная. Основным «законом кругообращения»
(воспроизводства, обновления) Вселенной является Rta. – рита,
ритм, включающий в себя различные циклы воспроизводства мира:
дневной, годовой, многолетние, мировой (от начала до гибели мира).
«В момент завершения определенного цикла Космос распадался.
Хаос … вступал в свои права, и в этой борьбе Космоса и Хаоса
необходим был новый акт творения для создания упорядоченного
мира, живущего по закону Rta. Основным инструментом
восстановления и поддержания космологического порядка был
ритуал, в котором «жрецы и поэты-риши фактически выступали в
роли демиургов, своей ритуальной деятельностью помогая Космосу
одержать победу над Хаосом, … [и] это называлось ‘битвой за свет
Солнца’» [18] В чём же участвовали люди, вступая в «битву за свет
Солнца»? Слово Rta в санскрите указывает и на правду, и на истину.
Участвуя в Rta, человек, участвует в Правде и в Истине мира. Но
всё же в Мокша Дхарме сказано « Тайноучение Вед есть Правда »
(гл. 251), «Вселенная пребывает в Правде, Истина — Веды и
дополненья, Истина — устав и обряды, Истина — исполненье
обетов, а АУМ есть Правда … на Правде основано небо» (гл. 199),
«мир держится Правдой, Правдой восходят на небо» (гл. 190).
Древняя Персия. Гесиод свидетельствует, что персы более
всего чтили Правду (Арту, Аша). В Авесте читаем: «Два Духа, два
близнеца в начале провозгласили от себя чистое и нечистое мыслей,
речей и поступков: один выбрал Арту (Правду), другой Друджа
(Ложь). Они установили, с одной стороны, Жизнь, с другой -
Разрушение Жизни. Прислушайтесь ушами своими ... , проникнетесь
ясным пониманием двух верований, дабы каждый ... сам избрал одно
из двух. Да пребудем мы Твоими, Ахура-Мазда, мы, стремящиеся к
преуспеянию мира, да укрепит нас Правда». Надпись на надгробии
царя Ксеркса гласит: «Чтобы мне быть счастливым при жизни и
чтобы мне по смерти быть приобщенным к Арте, следуй тому
закону, который Ахурамаздой установлен, чти Ахурамазду и Арту
небесную».
В Древней Греции (предполисный и начала полисного периоды)
более всего ценилась parrêsia - способность жить в Правде,
действовать в Правде, видеть и говорить Правду.
Индоевропейский термин rta означал и правду, и истину, и хотя
в Мокша Дхарме эти понятия разводятся, древним индоеваропейским
культурам свойственна контаминация понятий правды и истины. Но
в какой-то момент аутопоэтической бифуркации Россия выбрала
Правду, а Европа Истину.

О различии между правдой и истиной

Истине противостоит заблуждение, правде ложь. Вопрос
истины/заблуждения - вопрос о соответствии высказывания фактам,
«объективной реальности» (такова ли она, какой мы её мыслим?).
Вопросы правды/лжи – вопрос о соответствии высказывания смыслу
события (ситуации) и соответствии выраженного смысла
действительному смыслу (слова выражают смысл в значениях слов).
Вопрос, выражают ли смысл? Истина вводит в игру «объект»,
правда вводит в игру «смысл» . Характерно, что немецкое Sinn,
английское meaning, французское sens не являются точным
переводами русского «смысл» и имеют отличную от «смысл»
этимологию (см., например, ст. В.Л. Чечулин «Об этиологии слова
‘смысл’ в русском и некоторых европейских языках»). Русское
«смысл» это тот «свет, который и во тьме свети, и тьма не объяла
его»
 Европейское (вольтеровское) Просвещение вдохновлялось идеей
очищения мира от заблуждений, и, соответственно императивом
истины. Только Ф.Ницше и К.Маркс ставили задачу «очищения»
мира от «ложного сознания» (поэтому их идеи легко привились на
русской почве). В европейской философии мы не найдем
философских трактатов, в фокусе которых находилась бы проблема
совести (Сартр тщательно разбирается с феноменом самообмана, но
в обсуждении этого феномена легко обходится, в отличие от
Достоевского, без категории совести). В русской же философской
литературе, даже бегло обозрев её, мы найдем у И.А.Ильина
подробнейшие исследования «совестного акта».

Русский мир
Если бы кто выразил лаконично суть русского мировосприятия
(как Гегель выразил суть европейского - «всё разумное
действительно, всё действительное разумно»), вышло бы что-то
вроде: «что по совести, то и есть, а что не по совести, того нет , то
майя, блазня, видимость, пена». Ведь « всё минет, одна правда
останется» (ибо, кстати, таков закон Rta) и «коли правды нет –
ничего нет».
Это мировосприятие наиболее полно выразилось в понимании
государства. Русским свойственно понимать государство не как
институт, а как «землю», «мир».
И.С.Пересветов в «Большой челобитной» [31] пишет: «И говорит
Петр, молдавский воевода: ‘Сильно и прославленно и всем богато
это царство Московское! А есть ли в этом царстве правда ?’ [и
ответил служивый Васька Мерцалов] ‘Вера, государь, христианская
добра, во всем совершенна, и красота церковная велика, а правды
нет’. Тогда Петр, молдавский воевода, заплакал и так сказал: ‘ Коли
правды нет, так ничего нет ’. Рассказ этот является, по сути,
перефразой первой русской летописи: «земля наша велика и обильна,
а порядка в ней нет». Мы, конечно, можем только предполагать, что
под «порядком» в Летописи подразумевалась «правда» (ведь законы
на Руси назывались правдами), но интерпретация И.С.Пересветовым
слов Летописца создает тон и уклад собственно русского
(великорусского) самосознания. «Пересветову, - замечает
Н.Н.Алексеев, - крепко засела в голову мысль, что Россия может
быть только государством правды , и в этом отношении он
типичный русский интеллигент, предок русской интеллигенции
петербургского периода» [2: 95]. Пересветову предшествовал
Ф.Карпов, создавший концепцию «государства правды» [21, см.
также 22]. Ф.Карпов нашёл «государство правды» в сочинениях
Аристотеля (поистине, неисповедимы пути Господни), А.И.Клибанов
полагает, что, прежде всего, в Никомаховой этике. Н.Н.Алексеев
отсылает к подделке Аристотеля: «Особо привлекательной, служила
известная и на Западе книга "Аристотелевы врата, или Тайная
тайных", ходившая среди наших старых книжников в славянском
переводе. Книга эта, чтение которой считалось, по-видимому,
показателем уже еретического свободомыслия, "сложена" будто бы
была "философом великим и преподобным Аристотелем” … И тайная
премудрость ее гласит … что "правдой" устроилось все - стали
небеса над землей, населилась земля и устроились царства; правдою
становятся послушными слуги государевы, правдою утешаются
бедные, привлекаются враги. И умирают народы от всякой кривды»
[2: 90].
С этих пор идея государства правды питала все крестьянские
бунты, «государство правды» обещал Пугачев [2]. Но и Иван
Грозный, а вслед за ним всё русское самодержавие, воспринял идеи
Карпова и Пересветова и одного желал: «В день Страшного суда
услышать глас милости «Ты еси царь правды» [20: 563].
 Политический идеал «государства правда» был уточнён
Ф.М.Достоевским. «Надо, чтоб и в политических организмах была
признаваема та же правда, та самая Христова Правда, как и для
каждого верующего» (Дневник писателя за 1987 год, февраль). А в
чём же она, «Правда Христова»? «У Бога Отца моего обителей
много», правде каждого человека найдется место. Также и в
государстве должно найтись место правде каждого гражданина.
«Русский народ, - пишет Н.Н.Алексеев, - имеет какую-то свою
собственную интуицию политического мира, отличную от воззрений
западных народов и в то же время не вполне сходную с воззрениями
народов чисто восточных» [2: 69]. «Опредмечиванием» этой
интуиции является «государство правды». И «большевизм, -
замечает Н.Н.Алексеев, - привился не потому, что в нем открыта
была новая, марксистская правда, но главным образом вследствие
старой правды, в большевизме ощущаемой» [2: 115].
Конечно, «правды» Карпова, Пересветова, Достоевского,
Сперанского и пр. не тождественны. Но они являются
интерпретациями одной сути, в поисках, в осуществлении которой
находился всякий подлинно русский человек.

Раздвоение референциальной системы русской цивилизации:

«Третий Рим» и «Святая Русь»
Направим читателя к В.А.Жуковскому [19], лучше не скажешь.
«В выражении Святая Русь отзывается вся наша особенная
история. … Россия стала государством, особенным достоянием
царя, а Святая Русь осталась преданием, совокупным сокровищем
царя и народа. Там наше могущество, наши многообъемлющие
грани, наше государственное достоинство; здесь наша память о
жизни праотцев, наша народная внутренняя жизнь, наша вера, наш
язык, все, что собственно наше русское, что никому, кроме нас,
принадлежать не может, что нигде, кроме Русской земли, не
встретится, чего никто, кроме русского человека, и понять не может.
Россия принадлежит к составу государств Европы: Святая Русь есть
отдельная, наследственная собственность русского народа,
упроченная ему Богом» [19]. «Не яснее ли означается в нем этот
особенный союз наш с Богом, вследствие которого от наших
праотцев перешло к нам и чудное имя его Русской Бог [не
Российский Бог, как оканчивает своего Димитрия Донского Озеров].
Русской Бог, - Святая Русь, подобных наименований Бога и
отечества, кажется, ни один европейский народ не имеет. В
выражении Святая Русь - отзывается вся наша особенная история».
«Смешно сказать, английский, французский, немецкий Бог, но при
слове русский Бог – душа благоговеет: это Бог нашей народной
жизни» (В.А.Жуковский). Святая Русь! - Какое глубокое получает
это слово теперь, когда видим, как все кругом нас валится,
единственно от того, что оторвался от него этот общий знаменатель,
к которому нельзя уже теперь привести этих мелких, разнородных
дробей, ничего целого не составляющих. Святое утрачено; крепкий
цемент, соединивший так твердо камни векового здания, по плану
Промысла построеннаго, исчез мало-помалу, уничтоженный едкою
деятельностью ума человеческого. Что воздвигнется и может ли что
воздвигнуться на этой груде развалин - мы знать и предвидеть не
можем. Между тем наша звезда, Святая Русь, сияет высоко, сияет в
стороне! Да сохранит ее Бог».
Мы думаем, что это «раздвоение личности» присуще в той или
иной мере всякому русскому человеку.
В преломлении и интерференции этих «звёзд», освещающих
Россию, возникает спектр образов государства правды: это и
православная идиллия («волк будет жить вместе с ягнёнком, и барс
будет лежать вместе с козлёнком; и телёнок, и молодой лев, и вол
будут вместе, и малое дитя будет водить их … ибо земля будет
наполнена ведением Господа» [Исаия]), и идеократическое
государство евразийцев, и казацкая вольница, и «диктатура правды»,
и православная монархия и др.

Законы и судебная система

Законы и, в особенности судебная система, наиболее полно и
точно выражают референциальную систему общества, являются
институциализацией референциальной системы. Законы на Руси и в
России от «Русской правды» Ярослава Мудрого до «Русской правды»
декабриста Пестеля назывались правдами.
Немецкое geriht этимологически связано с richten (направлять,
ориентировать). Французское tribunal ведёт начало от лат. tribunal
«платформа, возвышение для магистрата; кресло», tribuo— делю,
разделяю, от tribus единица территориального деления, tribunus
«глава трибы». Английское court - площадка для игр (корт), двор
короля, ухаживать; искать расположения, популярности, даже
льстить; здесь артикулируется момент состязательности.
Санскритское Sudh (Sudhati/Sudhate; Sudhyati/Sudhyate; SuSodha;
Suddha) - очищать(ся); освобождать(ся) от долгов, пороков; Suddhi
очищение, исправление; Suddha чистый; безупречный; непорочный,
невинный. М.Фасмер находит этимологически связанные с русским
«суд» слова только в славянских языках. И русское «суждение»
указывает не на «чистый разум» И.Канта, а на «совестную
рефлексию».
М.М.Сперанский мог бы иметь для собственно русской системы
права значение такое же, какое Гоббс имеет для европейской
системы, если бы традиция «русских правд» не оборвалась
убийством императора Александра II и свёртыванием его реформ,
включая судебную. М.М.Сперанский писал: «Всякое право …
потолику есть право, поколику оно основано на правде», «право
начинается там, где есть добро и правда» и «законы суть правда».
Он говорил о «законах, основанных на правде»; «право дано…
человеку условно; условие сие есть правда». При этом «правда есть
образ действия совести». Более того, «там, где кончится правда и
начинается неправда, кончится право», и даже «самодержец …
подлежит суду совести» [32: 50, 61, 208, 201, 180]. На здании Суда,
символизировавшим суть судебной реформы, было начертано
«Правда и милосердие». О судебной реформе Александра II
М.Н.Катков писал: «Наши [новые] судебные уставы составляют для
нас драгоценное приобретение тем, что ясно выясняют истинные,
руководящие начала суда: не новые, но старые как сама истина … .
Они драгоценны для нас тем, что отсекают многие формы
производства, которые появились в истории нашего суда не в силу
органического развития …, но или вследствие тупого подражания
чужеземным, дурно понятным формам [23: 551-552]. « Да
здравствует правда и милость в судах! Вот девиз нового суда.
Правду и милость, вот что обещает нам новая судебная реформа
… Все значение, вся сила суда заключается в правде. Правда, и
только правда, вот что требуется от суда . Чем правда чище, тем
лучше суд, тем более соответствует он своему назначению … [Но] в
чем же должно состоять начало милости, которое должно
присоединиться к правде в наших судах? Ни в чем ином, как в самой
же правде. Истинная правда, та внутренняя, та живая правда,
которая не ограничивается поверхностью, состоит не в одном лишь
наружном соблюдении условий правды, а в неутомимом,
исполненном любви. … Есть бесконечная разница между грубой
оценкой внешнего факта [преступления] и раскрытием тех
нравственных источников, откуда он вышел, тех возбуждений, что
его вызвали, тех обстоятельств, среди которых он совершился [23:
555-556].
В Европе суд должен установить «истину» - факт совершения
преступления, соответствие обвинения действительному положению
дел, фактам. Русский суд должен был «понять» обвиняемого и
судить по «правде Христовой». Присяга на должность судьи
обязывала «творить суд по чистой совести» [23: 469]. И у адвоката
здесь была не функция, а миссия выяснения правды, в том числе
правды обвиняемых (и бывало, что речам адвокатов рукоплескали и
прокуроры, и судьи). Истина (выяснение того, совершил ли
обвиняемый преступление) конечно имела значение, но главный
вопрос состоял в том, есть ли в действиях обвиняемого правда (чаще
всего, «социальная правда»), которой он может быть оправдан. И
присяжные судили по «Правде Христовой» . Эта «модель» суда
представлена в «Воскресении» Л.Н.Толстого; этой «моделью»
определяется значение, которое в традиционном российском
судопроизводстве, имело раскаяние («Преступление и наказание»
Ф.М.Достоевского). И даже сегодня, после модернизации судебной
системы по западному лекалу, русский человек идёт в суд за правдой
(поскольку же суд занимается истиной, верификацией, русский
человек правды в суде не находит, и, в конечном итоге, это является
причиной низкой легитимности в России заимствованной у Запада
системы судопроизводства).
Почему в Европе массово сжигали ведьм, в то время как на Руси
и в России это было событием исключительным? Судопроизводство
на Западе является, по сути, эпистемологической процедурой.
Сыгравшая, несомненно, значительную роль в становлении западной
логики судопроизводства и ставшая нарицательной книга
Я.Шпренгера «Молот ведьм» [38] является тщательным описанием
эпистемологической процедуры установления факта, что обвиняемая
является ведьмой (предмет судопроизводства и критерии истинности
вердикта суда сегодня, конечно, отвергнуты как варварство, но суть
процедуры осталась). Ведьм в Европе сжигали (уничтожали), а не
наказывали, потому что речь шла об установлении факта
«испорченности бытия», которое должно быть устранено, чтобы не
дать метастаз. При это, и это очевидно, раскаяние ничего не
изменяет в объективном положении дел. Поэтому зло должно быть
устранено из бытия – ведьму надо сжечь. В России ведьм сжигали в
исключительных случаях (как правило, политически
мотивированных или в случае отсутствия раскаяния). Ведь если мир
и истина содержатся в правде, то раскаяние онтологически
действенно, оно обновляет (метанойя) и плоть (и если речь идёт о
феноменологических мирах, такие представления обоснованы). Это
глубинное основание того, что на Руси и в России, начиная с князя
Владимира, несколько раз отменяли смертную казнь, когда Европа
об этом даже не мыслила). Смертная казнь стала делом обыденным
только в СССР.
Сегодня не менее половины россиян поддерживают смертную
казнь, потому что современный воспитанный в атеизме россиянин не
имет правды Христовой. Подобно движению вниз по лесенке дао
(см. выше), он с правдой имеет дело только в образе справедливости,
но справедливостью творится зло. В.Соловьев замечает, что между
христианством (правдой Христовой) и социализмом
(справедливостью) та разница, что христианство призывает отдать
своё, а социализм забрать чужое (в том числе и чужую жизнь).
Согласно западной традиции источником прав является
свобода, в России источником права является правда . Чего мы
ищем в суде? Правды. Что судах мы отстаиваем? Правду, хотя бы
правоту. В Европе право должно было быть, прежде всего,
рациональным; в России – совестным , ибо «совесть по природе своей
есть правдива, а совесть есть чувство всеобщее …, и суд её и правда
его составляют высший и всеобщий нравственный и естественный
закон», и «на сей правдивости совести основан весь порядок
нравственного мира» [32: 49, 48].

Легитимация в России и в Европе

Легитимация – наделение институтов, порядков вещей смыслом
как причиной существовать [3]. Ю.Хабермас придерживается
аналогичной точки зрения: «Легитимацию господствующих порядков
и базисных норм можно понимать как специализацию … функции
‘наделения смыслом’» [34, 194]. В конечно итоге, легитимность
государства и его институтов выражается в том, что оно имеет,
говоря словами Н.Я.Данилевского, личностно важную «причину
существовать», и в этой причине заключены их «жизненные начала»
[13].
В чём причина существовать (смысл) усатривается Западом? «На
легитимность, - пишет Ю.Хабермас, - смеют претендовать те и
только те правила, которые могли бы быть одобрены всеми
возможными заинтересованными лицами как участниками
рационального дискурса» [33: 409]. Но что находится в основании
такого одобрения? «Причины утраты легитимности могут возникнуть
лишь из одной «своенравной» ("eigensinnigen"), т. е. истинностно-
зависимой эволюции систем интерпретаций, которая систематически
ограничивает адаптивные возможности общества. … Напротив, для
каждого действенного легитимационного верования предполагается
наличие имманентного отношения к истине» [34: 160-161, 162].
Тезис, который не устаёт повторять Ю.Хабермас: легитимация
осуществляется притязаниями на значимость, но исключительно при
условии, что значимость рационально обоснована, возведена в
истину; соответственно, легитимация осуществляется притязаниями
на истину. «Общественные системы осуществляют интеграцию
внутренней природы посредством нуждающихся в легитимации
норм. Последние, в свою очередь, также предполагают притязания
на значимость, которые могут быть разрешены только дискурсивно:
притязания(ми) на истинность [34: 22]. В контексте проблемы
легитимации «интересен лишь этот систематический аспект
предполагаемого отношения к истине ценностей и норм» [34: 159].
«Если вера в легитимность определяется как эмпирическое явление
без имманентного отношения к истине, тогда основания, на которых
она эксплицитно покоится, имеют лишь психологическое значение
… Если же, напротив, для каждого действенного легитимационного
верования предполагается наличие имманентного отношения к
истине, тогда основания, на которых оно эксплицитно покоится,
обладают рациональным притязанием на значимость, которое можно
проверять и критиковать вне зависимости от их психологического
воздействия» [34: 162].
Значение «истины» в процессах легитимации в Европе во много
определяется связкой интенсионалов «истина» и «свобода» (эта
связка христианского происхождения, «истина сделает вас
свободными», говорит Христос). Вообще же легитимация
осуществляется имманентным отношением ко всему комплексу
первичных интенсионалов (интенсиональным структурам и
контекстам), образующих жизненный мир европейца (см. рис. 1 и
рис. 2). Поскольку между этими структурами и контекстами среди
европейских народов есть различия, процессы легитимации могут
приобретать отличия. Например, француз Ж.-Ф.Лиотар (в отличие от
немца Ю.Хабермаса) артикулирует роль «великих рассказов»,
нарративов [25]. Нарратив находится в «имманентном отношении» с
совершенством формы, гармонией (в составе Целого), т.е. с
притязаниями Вкуса, а не Разума. Американскую демократию, в
отличие от европейской, часто называют процедурной. « Этика
либерального общества, - пишет Ч.Тейлор, - есть скорее этика права,
а не блага, т. е. ее основные принципы относятся к тому, каким
образом общество должно регулировать и примирять
конкурирующие требования отдельных индивидов. …. Центральным
пунктом здесь являются процедуры принятия решений , почему я и
хочу назвать эту ветвь либеральной теории ‘процедурной’» [29: 226].
Здесь и истина, и совершенство, и правда, и благо уводятся на
второй, подчас совершенно скрытый план, поскольку доступ к ним
опосредствуется процедурами, которые признаются
самодостаточными и самоценными. Характерно, например, что
делиберативные практики deliberate – спорить, обсуждать, думать
сообща), в ходе которых в европейской традиции реализуются
притязания на истину как на общую участникам картину жизненного
мира, в США приобрели форму «гражданского жюри», т.е.
процедуры, построенной по аналогии с судопроизводством.
Очевидно, что в традиционном русском сознании легитимация
осуществляется притязаниями на правду. «Свобода сама по себе …
не образует права», свобода лишь «формальное условие
совершенной нравственности» [30: 18, 36]. Русская точка зрения
может быть определена так: свобода укрощается смыслом, смысл же
там, где правда (что же касается истины, она содержится в правде).
И отъявленный русский либерал (вплоть до полного
оподкаблучивания) забывает о свободах, когда по-настоящему
любит, т.е. находится в отношениях, которые имеют для него
исключительный смысл. И оправданием ему – т.е. его «своей
правдой» - будет любовь. Бессмысленное априори не является
истинным, в отношении бессмысленного невозможно даже поставить
вопрос о наличии у него «истинностного значения». Поэтому
отсылки к истине, которая не имеет смысла ответа на вопрос,
являются не более, чем манипуляциями.
Этот акробатический кульбит, с которым легко справляется
русский ум, нокаутирует ум европейский. Правда Э.Левинас говорит
«сознание — это именно искренность» (24: 21), что близко русскому
«больше совести – больше сознания». Но по собственному
признанию Э.Левинаса источником его экзистенциальной философии
является библейская (ветхозаветная) мысль и «сущность иудейского
сознания» (европейскость же Э.Левинанаса в том, что он
ассоциирует искренность с истиной).

Особенности русского типа экзистенциальности, формы

экзистирования
Первичным интенсионалам сопоставлены экзистенциалы (по
Хайдеггеру «бытийные черты» Dasein, образующие его
«экзистенциальную конституцию»). Различным интенсиональным
структурам, образующим феноменологические миры, сопоставлены
различные экзистенциальные конституции, образующие этос нации.
Очертим бегло некоторые особенности экзистенциальной
конституции и этоса русского культурно-исторического типа.
Совесть и душа - понятия, часто употребляемые русским
человеком как взаимозаменяемые (тождественные). «С совестью не
разминуться: душа не сосед, не обойдешь», «наперед спросись у себя
- у совести», «на совести тяжело, душа занывает» и т.п.
Воля, неволя и Белый свет. «Воля - свой Бог» и «Белый свет на
волю дан». Вот чисто русское: «Мне много ль надо? Краюху хлеба,
да каплю молока. Да это небо, да эти облака» (В.Хлебников). Воля и
неволя - основная антиномия русской экзистенциальной
конституции. Человек околдованный (лишенный облика
человеческого) бормочет: «что воля, что неволя - все одно». Он
утратил главное различение: доля (судьба, неволя) и раздолье (воля)
- два принципиально различных экзистенциальных состояния. «Воля
– раздолье», и «воля птичке лучше золотой клетки». Русский живёт в
экзистенциально-смысловой системе, основным «параметром
состояния» которого является воля . Это его (мира) изначальное и
основное состояние (белый свет), которое хотя и может утрачиваться
(«света белого не вижу») при некоторых превращениях
(деформациях) экзистенциально-смысловой системы, но не до
забвения (ибо «свет [и] во тьме светит, и тьме не объять его»). Что
русскому европейские свободы? – тришкин кафтан: «у пространства
нет размера».
Русское «ничего». «Ничего ... кривая вывезет ...», «бог не
выдаст, свинья не съест», «человек полагает, а Бог располагает».
Великое русское «ничего», с которым все переможется, любая
напасть перетерпится. Словечком этим русский человек заброшен
может быть на такую высоту, на которой любое лихо ему нипочём.
«Ничего» значит, что ничего существенного, такого, чему можно
позволить овладеть сознанием, переживанием, собой. Если ранен, то
не убит, а значит «ничего», «быть бы живу», а остальное
приложится.
Оборотной стороной является русское смыслоискательство,
которое неспособно удовлетвориться никакой объективирующей
смысл формой сознания, никакой целью. Продемонстрируем эту
особенность «Исповедью» Л.Н.Толстого, своего рода манифестом
русского смыслоискательства. «Ну хорошо, у тебя будет 6000
десятин ..., 300 голов лошадей, а потом? И я совершенно опешивал и
не знал, что думать дальше. Или начиная думать о том, как я
воспитываю детей, я говорил себе: Зачем? Или рассуждая о том, как
народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе: А
мне что за дело? Или думая о той славе, которую приобретут мне
мои сочинения, я говорил себе: Ну хорошо, ты будешь славнее
Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, - ну и
что?». Но достаточно заменить все эти «зачем», «и что» на «и
нафига» (лучше бы сказать крепче), и манифест русского
смыслоискательства превратится в манифест русского «пофигизма»
(и опят, лучше бы сказать крепче!). И этот русский « изм» всегда
имел всеобъемлющий характер, отличался тотальностью своих
притязаний. Он легко проникает в такие экзистенциальные глубины
и достигает таких «высот духа», которые никогда не были охвачены
ни одной философией в истории человечества. Будь то кантовское
априори или гегелевская абсолютная идея, даже и сам Бог, стоит
лишь задать себе этот вопрос «и что?» или сказать «да и фиг с ним»,
чтобы оказаться один на один с собой в «ничего», в котором
предстоит с нуля начать со-определение себя и мира. « Горы в
брачных венцах, я в восторге и молод, у меня на горах
очистительный холод. … Вот ко мне на утес притащился горбун
седовласый, мне в подарок принес из подземных теплиц ананасы. Он
в малиново-ярком плясал, прославляя лазурь, бородою взметал вихрь
метельно-серебряных бурь, голосил низким басом, в небеса запустил
ананасом». Русский «изм» поистине универсален. Но, между прочим,
только благодаря этой всему трансгредиентности русский человек
сохранил в девственности свою природу (натуру) во всех передрягах
своей истории.
Бисмарк, долго живший в России, смог прочувствовать
животворящее начало этого «изма», и всегда вспоминал это
«ничего», когда оказывался в неразрешимых ситуациях. Он завещал
даже Германии не воевать с Россией, потому что её всегда «кривая
вывезет».
Другой метафорой этой особенности русского человека является
образ дороги. Дороги вообще являются своеобразным
олицетворением типа экзистенциальности народа ( судьба и путь
категории ассоциируемые). Кельты, осваивая Европу, заботились о
прекрасной для своего времени системе дорог (и оставили ее в
наследство Западной Европе). Американские индейцы
ассоциируются с понятием тропы. Русская колея является лучшим
наглядным представлением русских «авось» и «как-нибудь».
«Русский человек любит авось, русский человек на авось и взрос »,
«русский крепок на трех сваях: авось, небось, да как-нибудь».
Удаль. «Удалому все нипочем, «к удалому и Бог пристает»,
«удаль мед пьет». Человек должен решиться пренебречь страхом.
«Это нам нипочем, закусывай калачом», «а, семь бед - один ответ»,
«хуже как боишься: лиха не минешь, а только надрожишься», «жизнь
копейка, судьба – индейка». Русская народная культура не боится
удали и, соответственно, не ценит страха; она превозносит и
культивирует экзистенциальное бесстрашие .
Смерть наступает в урочный час и время/место ее имеют
глубокий смысл: «умирает не старый, а поспелый» . Человек обязан
оценить (уразуметь) обстоятельства своей смерти. Лишь ее
обстоятельствами открывается человеку смысл его земного удела,
его земной доли. Смерть поэтому является важнейшим событием
жизни человека. «Избави Бог от наглой смерти », т. е.
невразумляющей, не оставляющей человеку шансов на уразумение;
«дай Бог умереть, да дай Бог и покаяться», «смерть без покаяния -
собачья смерть». Умирать нужно в сознании, человек должен глядеть
смерти в лицо, встретиться с ней лицом к лицу. «Наглая смерть» -
это смерть исподтишка, лицо которой скрыто (поэтому грех убивать
в спину, поэтому же грех и подставлять спину, например, бежать на
поле боя). Этот мотив смерти в сознакнии унаследован русскими от
древних индоевропейцев, мы найдём его в индуизме (Мокша Дхарма)
и тибетской книге мёртвых.
 Тринарность русского сознания. Европа мыслит бинарными
оппозициями, например, богатый/бедный, особенно после введения
Кальвиным принципа предустановленности спасения. Третьего не
дано. В русской культуре есть альтернатива альтернативе
богатству/бедности – тороватость. «Богатство – перед Богом грех, а
бедность – перед людьми» , «кормит (спасает) не богатый, а
тороватый». А «богатый – что бык рогатый». Сказочный и былинные
русские герои оказываются на развилке трёх дорог. Альтернативы не
сводятся к или/или, и на вопрос, поставленный в форме или/или не
следует отвечать, руководствуясь этим же принципом. Надо, что
называется, «умом пораскинуть». Европейцев поражает способность
русских (французы называют её débrouillardise) выпутываться из
ситуаций, которые европейцам представляются безвыходными (см.,
например, материал «Какое качество русских вызывает восхищение
у французов»,
https://pikabu.ru/story/kakoe_kachestvo_russkikh_vyizyivaet_voskhishc
henie_u_frantsuzov_6428088).

Заключение
Чтобы эффективно строить межкультурные коммуникации,
нужно учитывать особенности системной референции,
самореференции и инореференции, характерные для культур. По
Н.Луману формы референции раскрываются и развёртываются
именно в коммуникациях.
Чтобы изменить характер референциальной системы, нужно
лишить народ нарративов, языковых игр, в которые человек
погружён сызмальства; нужно отнять у него язык с его
коннотациями, свойственными ему формами выражения смыслов в
значениях слов.
 Мы попытались пройти путь от доминирующего в русском
культурно-историческом типе «зеркала правды» до экзистенциалов,
образующих своеобразие русского этоса. Это, конечно, не весь
список эзистенциалов. Вопрос, каким образом эти экзистенциалы
собрались в отражении зеркала правды? В упоминавшийся уже
«Бардо Тодол» прочтём: «увидишь ты предвечный Чистый Свет [и]
невероятный перед тобой распахнется Простор … это и есть твое
настоящее очищенное Сознание, твое сознание и сверкающий ум —
нераздельны». Чистый свет и невероятный простор – то же, что
русская воля-раздолье. В русских сказках герои являют себя в белом
(чистом) свете, когда освобождаются от тёмных чар («кривды») и
становятся такими, каковы они по правде. Правда всё проясняет и с
правдой на душе легко и раздольно («скажи правду, и станет легче»
– с измальства учим мы своих детей). Без этой воли-раздолья, в
спертом кривдой (тёмными чарами) сознании невозможна удаль, а
смерть будет «собачьей». И во всякой жизненной ситуации белый
свет воли-раздолья альтернатива всем бинарным альтернативам –
выход, которого нет.

Постскриптум
В заключение укажем на фундаментальную «нехватку»
(дефицит) русского экзистенциального типа. Это отсутствие в нашем
«архетипическом матриксе» «мага». Распространено мнение, что
Россия жаждет «сильной руки». Это заблуждение. Россия сегодня
ждет не Правителя, а Мага, Волшебника – того, кто чудесным
образом преобразит мир (страну).
В отличие от России Европа, например, располагает «архетипом
Мага». Это, прежде всего, Мерлин – «самый знаменитый волшебник
Запада». Время его жизни относится к царствованию короля Артура
(к концу V - началу VI века) – золотому веку европейской истории, к
горизонту, где теряется граница между реальной и мифологической
историей (эпосом и мифом). О Мерлине повествует «История
бриттов» Нения, «Жизни Мерлина» посвящена поэма Гальфрида
Монмутского. Мерлин остается действующим лицом на
протяжении всей истории Европы. Он стал покровителем
средневековых алхимиков, Нострадамус воспроизводит архетип
Мерлина, использует его прорицания в своих центурионах. Еще
позднее в европейской культуре архетип мага был ассоциирован с
наукой, инновациями, изобретательством, сегодня он занимает одно
из ведущих мест в брендах ряда крупнейших европейских фирм и
т.п.
Еще более показательным является преобразование «еврейского
духа», последовавшее вслед за разработкой Ицхаком Лурией в XYI
веке учения о каване, ставшего для иудаизма (каббалы), в некотором
смысле, легитимацией магии. «То, что учение о каване в молитве
можно истолковать как разновидность магии, кажется мне ясным», -
пишет Г.Шолем [37: 344]. На пороге XYI века, после поражения
мессии, в которого поверили евреи, мы находим евреев
обескураженными, раздавленными катастрофой 1492 г. и среди них
господствуют апокалипсические настроения. После же
распространения учения о каване евреи стремительно превращаются
в один из самых деятельных народов Европы и Азии. Потому что
кавана становится для еврея способом соучастия в Провидении, в
делах Бога, в спасении, которое суть возвращение всех вещей к их
первоначальному единению с Богом, «восстановление изначального
целого»(тикун) [37: 333]; теперь «всякое человеческое деяние
оказывается где-нибудь и как-нибудь на сложном процессе тикуна»,
и «доктрина тикуна вознесла неслыханным дотоле образом каждого
еврея до уровня протагониста в великом процессе восстановления»
(37: 340, 352). Перед евреем, таким образом, открывается глубоко
осмысленная деятельная историческая перспектива и миссия.
А что же «наши волшебники»? Ничего подобного Мерлину в
нашей культуре нет. Есть колдующий всегда невпопад Старик
Хотаббыч. Есть злые колдуны (Карачун, «Прекрасно-Ужасно»)
русских сказок. Есть Волшебник Изумрудного города, оказавшийся
всего лишь ловким фокусником. Есть, наконец, Воланд и его свита,
вряд ли вдохновляющие на исторические деяния. Образ волхва
(кудесника) почти утрачен, от него осталось лишь название вне
связи с какими-либо сюжетами (преданиями, былинами, легендами).
Магическим искусством, конечно, обладают множество персонажей,
но никто из них не является Магом по существу. В древнерусской
культуре архетип Волшебника присутствовал: князь-волшебник,
Волхв. Волшебником был Велес. Архетип был исключен из матрикса
только в XYI-XYII веке. Остались только зооморфные образы - Конь
(конек-горбунок), Рыба (щука, золотая рыбка) и др. Единственный
добрый волшебник «дед Мороз», но и он пришел только накануне
XX века (до этого был Морозко).
Отсутствие Мага, действующего в реальном мире, равносильно
невозможности преобразования (обновления) этого мира «в себе
самом». Мир, в котором нет Мага, в соответствии с нормами
архетипического мышления, может преобразоваться только через
«потустороннее», т.е. через гибель, смерть и последующее
возрождение (обновление плоти). В.Шубарт пишет об
апокалипсическом возбуждении русских, о тоске по концу мира.
«Если мир плох, туда ему и дорога!» [39: 71, 72]. И ошеломившие
мир слова В.В.Путиным – «для человечества это [уничтожение мира]
будет глобальная катастрофа, … [не] зачем нам такой мир, если там
не будет России [русской правды, русского Бога]? » - сказано очень
по-русски. Русский, - пишет Шубарт, «хочет быть свидетелем этого
крушения», он «весь превращается в один-единственный
восторженный вопль о спасительном конце всего сущего»; «русский
разрушает из чистой радости конца» [39: 71, 79].
На протяжении всего XX века мы имеем дело с «ностальгией по
Магу»: от Григория Распутина (в поведении которого явно
просматривается прототип Мерлина - «вещего мужа» и «безумца»,
прорицателя и советника Короля, не чуждого, судя по легендам,
любовных страстей [11], до Чумака и Григория Грабового. Но всё
это «несостоявшиеся маги» (по причинам достаточно очевидным,
которые я здесь обсуждать не буду).

Литература
1) Аввакум, протопоп. Собрание творений. —
СПб.:Издательский проект «Квадривиум», 2017. — 1232 с, с..663
1) Аввакум, протопоп. Собрание творений. —
СПб.:Издательский проект «Квадривиум», 2017. — 1232 с, с..663
2) Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М.,
«Аграф», 1998. — 640 с.
3) Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование
реальности. Трактат по социологии знания. — М.: “Медиум”, 1995.
— 323 с.
4) Бердяев Н. Русская идея. Санкт-Петербург Издательский
Дом «Азбука-классика», 2008. – 319 с.
5) Бердяев Н. «Судьба России» (сборник). – М.: Эксмо, 2007.
-
6) Бруно Дж. О героическом энтузиазме. - М.:
Государственное издательство художественной литературы, 1953. –
220 с.
 7) Вильянуэва Э. Метафизическая свобода и рациональная
философия / Эпистемология & философия науки. 2010. № 3. Т. XXV.
с. 154-168
8) Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы филос.
Герменевтикию. - М.: Прогресс, 1988.-704 с.
9) Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. Сочинения, т. 4. –
М.: 1959. – 439 с.
10) Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: В 17 т.
Т. 6: Выбранные места из переписки с друзьями. - М.: Издательство
Московской Патриархии, 2009. — 744 с.
11) Гальфрид Монмутский. Жизнь Мерлина.
12) Даль В. Пословицы русского народа: Сборник. В 2-х т. Т.
1, 2. - М.: Худож. лит., 1989. — 431 с., 447 с.
13) Данилевский Н. Я. Россия и Европа. / Составление и
комментарии Ю. А. Белова / Отв. ред. О. Платонов. – М.: Институт
русской цивилизации, 2008. — 816 с.
14) Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати
томах. Т. 19. – Ленинград: Издательство «Наука», Ленинградское
отделение, 1979. – 459 с.
15) Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати
томах. Т. 21. – Ленинград: Издательство «Наука», Ленинградское
отделение, 1980. – 540 с.
16) Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати
томах. Т. 23. – Ленинград: Издательство «Наука», Ленинградское
отделение, 1981. – 423 с.
17) Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати
томах. Т. 27. – Ленинград: Издательство «Наука», Ленинградское
отделение, 1984. – 463 с.
 18) Елизаренкова Т.Я. Ригведа – великое начало индийской
литературы и культуры. В кн. Ригведа. Мандалы I-IY. – М.: Наука,
1989. – с. 426-543
19) Жуковский В.А. Святая Русь. Письмо князю П. А.
Вяземскому 23-го июля (5-го августа) 1848г.
20) Карамзин Н.М. Предания веков. – М.: Правда, 1988. – 768
с.
21) Карпов Ф. Послание к митрополиту Даниилу. - http://old-
ru.ru/07-48.html
22) Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. –
М.: Аспект Пресс, 1996.- 368 с.
23) Кутафин О.Е., Лебедев В.М., Семигин Г.Ю. Судебная
власть в России: история, документы. Т. III. От Свода законов к
судебной реформе 1864. – М.: Мысль, 2003. – 829 с.
24) Левинас Э. Избранное. Тотальность и Бесконечное. - М.;
СПб.: Университетская книга, 2000.- 416 с.
25) 3) Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна/Пер, с фр. Н.А.
Шматко - М.: Институт экспериментальной социологии, Спб.:
Алетейя, 1998. - 1б0 с.
26) Лоуренс Е. Харрисон. Культура и экономическое развитие.
Электронная публикация: Центр гуманитарных технологий. —
10.08.2009. URL: https://gtmarket.ru/laboratory/expertize/3506 )
27) Луман Н. Общество как социальная система. - М:
Издательство "Логос". 2004. - 232 с.
28) Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о
герменевтике. – М.: «КАНОН-пресс-Ц»; «Кучково поле», 2002. – 624
с.
29) Современный либерализм. Ролз, Бёрлин, Дворкин,
Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. Перев. С англ. Л.Б.Макеевой. –
М.: Дом интеллектуальной книги, Прогресс-Традиция, 1998. – 248 с.
 30) Соловьев В.С. Право и нравственность. – Мн.: Харвест,
М.: АСТ, 2001. – 192 с.
31) Сочинения Ивана Семеновича Пересветова (перевод )
(http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/sochineniya-ivana-
peresvetova/sochineniya-ivana-peresvetova.htm ). - В Библиотека
литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; Под ред. Д. С. Лихачева, Л.
А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. – СПб.: Наука, 1997.
Источник: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/biblioteka-
literatury/index.htm
32) Сперанский М.М. Руководство к познанию законов. –
СПб.: Наука, 2002. – 680 с.
33) Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической
теории. - СПб.: Наука, 2001. - 417 с.
34) Хабермас Ю. Проблема легитимации позднего
капитализма. - М.: Праксис, 2010. — 264 с.
35) М.Хайдеггер. Бытие и время. – М.: Академический проект,
2011. – 460 с.
36) Щедровицкий Г.П. Мышление - Понимание – Рефлексия. -
М.: Наследие ММК. 2005. - 800 с. (статьи «Понимание и мышление,
смысл и содержание», «Заметки к определению понятий мышление»
и понимание», «Смысл и понимание», «Смысл и значение»)
37) Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. – М.:
«Мосты культуры»; Иерусалим «Гешарим». – 2004. – 512 с.
38) Шпренгер Я. Молот ведьм. – М.: Издательство «Э», 2017.
– 480 с.
39) Шубарт В. Европа и душа Востока. — М.: "Русская идея",
2000. - 448 с.
40) Mingers John. Can social systems be autopoietic? Assessing
Luhmann’s social theory. -
https://www.academia.edu/2521701/Can_social_systems_be_autopoietic
_Assessing_Luhmanns_social_theory ;
41) Mingers John Can Social Systems be Autopoietic? Bhaskar's
and Giddens' Social Theories. -
https://www.academia.edu/2521711/Can_social_systems_be_autopoietic
_Bhaskars_and_Giddens_social _theories
42) Voros S. The Autopoiesis of Peace Embodiment Compassion
and the Selfless Self. - https://www.academia.edu/10886101/V%C3%B6r
%C3%
B6s_Sebastjan._2014_._The_Autopoiesis_of_Peace_Embodiment_Compa
ssion_and_the_Selfless_Self_._Poligrafi_in_press_pre-
print_version_please_quote_the_original_
43) Villalobos M., Ward D. Living Systems: Autonomy,
Autopoiesis and Enaction. -
https://www.academia.edu/35537995/Living_Systems_Autonomy_Autop
oiesis_and_Enaction ; Hugo Cadenas, Marcelo Arnold. The Autopoiesis
of Social Systems and its Criticisms. -
https://www.academia.edu/11445263/The_autopoiesis_of_social_systems
_and _its_criticisms/