Анастасия Долганова

Мир нарциссической жертвы.

Отношения в контексте
современного невроза

Издательский EPUB
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=25452043
Мир нарциссической жертвы: отношения в контексте
современного невроза: ИГ «Весь»; СПб.; 2017
ISBN 978-5-9573-3234-3

Аннотация
Психологи говорят об эпидемии нарциссизма.
Сегодняшний мир требует от нас соответствия все
большему количеству требований – мы должны проявлять
лидерские качества и креативность, позитивно мыслить,
постоянно учиться, очень много работать и хорошо
зарабатывать. В этом мире нет места усталости, плохому
настроению, неправильному выбору, кризису ценностей
и другим явлениям, которые сопровождают обычную
человеческую жизнь. Все это становится подкреплением
для людей с нарциссической травмой, убежденных, что
такие, какие есть, они недостаточно хороши. Они требуют
от себя (как, возможно, в детстве требовали от них
родители или ждет, уже во взрослом возрасте, партнер-
нарцисс) идеала. А поскольку не в их силах достичь
его, они считают единственно возможным – мириться
с неудовлетворяющими их обстоятельствами жизни и
травмирующими отношениями.
Только осознание травматического опыта позволяет
сделать его частью (полезной частью!) своей личности
и восстановить собственную целостностью. Книга
психолога Анастасии Долгановой рассказывает о том,
как распознать корни и проявления нарциссизма (это
помогают сделать и многочисленные истории клиентов,
которые приводит автор) и найти путь к себе настоящему
и здоровым отношениям с окружающими.
 Содержание
Введение 6
Эпоха нарциссизма 8
Нарциссическая семья 16
Правильные декорации 34
Невиновности не существует 38
Травмы сошлись 45
Динамика отношений 51
Психотерапевтическая динамика 74
Мир нарциссической жертвы 96
Мазохизм 107
Терпеть и страдать 109
Особое мышление 115
Личность без права на радость 131
Жизнь без ресурсов 168
Идеальная пара: взаимные провокации 206
Мазохизм нарциссической жертвы и 212
терапия
Нарциссизм 230
Разные нарциссы 232
Идеальные опоры 246
Нарциссические ресурсы 254
Отвергающий мир 259
Особые отношения 267
 Освобождающее горе 275
Сила других 281
Контейнирование чувств 287
Реальность берет свое 301
Живой партнер 337
Терапия нарциссизма 364
Травма 374
Диссоциация 375
Отвергнутые части 382
Вторая травма 401
Травматические симптомы 442
Исцеление травмы 478
 Анастасия Долганова
Мир нарциссической
жертвы: отношения
в контексте
современного невроза
Введение
Нарциссизм, нарциссическое расстройство
личности —
расстройство личности, характеризующееся
убежденностью в собственной уникальности,
особом положении, превосходстве над
остальными людьми; завышенным мнением
о своих талантах и достижениях;
поглощенностью фантазиями о своих
успехах; ожиданием безусловно хорошего
отношения и беспрекословного подчинения
окружающих; поиском восхищения окружающих
для подтверждения своей уникальности и
значимости.
Нарциссическая травма —
 специфический след в личности у тех, кто
воспитывался нарциссическими людьми или
просто имел слишком много травматического
опыта взаимодействия с ними. Представляет
собой повышенную уязвимость к стыду,
а также трудность в поддержании границ
между собой и окружающими людьми.
Большинство людей с нарциссической травмой
либо так же, как нарциссические личности,
вкладывают много сил в поддержание
ощущения своей сверхзначимости, либо склонны
безропотно выполнять прихоти окружающих,
боясь сталкиваться с их гневом.
Между тем, в отличие от личностей с
патологическим нарциссизмом, нарциссически
травмированные люди сохраняют достаточный
уровень рефлексии, чтобы иметь возможность
осознавать собственные зависть, стыд и вину.
Нарциссическая жертва —
человек, находящийся в отношениях с
личностью с выраженными нарциссическими
чертами (нарциссических отношениях).
 Эпоха нарциссизма
Существует такое понятие, как «современный нев-
роз». Это значит, что в каждом времени, в каждом
веке история и культура человеческой цивилизации
складываются таким образом, что родившиеся в это
время дети будут обладать общими чертами, законо-
мерностями в поведении, которые появились в связи
с особым стилем воспитания и условиями развития.
Наш век считается веком нарциссизма, когда прояв-
ление нарциссических черт встречается у большин-
ства. Говорят даже об «эпидемии нарциссизма».
Мы, современные взрослые люди, которые ищут
отношений и вступают в них, – дети одной и той же
эпохи, одной и той же культуры. Думаю, что это спра-
ведливо только для детей европеизированных стран.
Культура Азии или Африки, культура малых, оторван-
ных от общих тенденций, народностей обладает сво-
ими специфическим чертами. У них наверняка есть
свои, особые неврозы.
Эпидемия нарциссизма – это про цивилизованное
общество, которое может пользоваться всеми совре-
менными достижениями науки и техники, с размыты-
ми границами, большой свободой, доступностью са-
мых разнообразных знаний. Огромное информацион-
ное поле, которое доступно каждому современному
человеку, оказывает на него влияние, хочет он того
или нет. В этом информационном поле есть цели, к ко-
торым нужно стремиться, ценности, на которые нужно
опираться, шаблоны поведения, которым нужно сле-
довать. Их сообщают нам родители, учителя, сверст-
ники. Мы занимаем место в социуме согласно тому,
насколько соответствуем этим шаблонам, и можем
претендовать в мире лишь на то, чего заслуживаем,
исходя из нашей «правильности» или «неправильно-
сти».
Яркий пример нарциссических требований мира –
«американская мечта». Американец может считать
себя успешным тогда, когда он достиг определенно-
го уровня богатства. США, что интересно, отходят от
этого стереотипа: сказываются десятилетия привыч-
ки к психотерапии. Но сам посыл очень живуч: нужно
пройти путь от обычного человека до того, кто решает
судьбы мира, потому что у него очень много денег. Ни
Стив Джобс, ни Генри Форд не были бы так популяр-
ны, если убрать из их историй материальную состав-
ляющую. Они остались бы гениальными, яркими лич-
ностями, но не были бы так интересны. Современные
идолы – это богачи.
Есть довольно простой шаблон, который предла-
гает схему действий для обогащения: рискуй, много
работай, делай все идеально, будь лидером. В об-
щем, эти четыре совета даются в большинстве книг
по саморазвитию, дальше частности. Этот шаблон
невыполним, потому что описывает плоскую реаль-
ность, предполагая, что человеку нужно лишь прило-
жить усилия – и он изменится. Миллионы и миллиар-
ды людей обвиняют себя в лени, считая ее единствен-
ной причиной своего несоответствия требованиям.
Этот шаблон сплошь состоит из дыр. Что делать с
усталостью? С негативными чувствами? С недостат-
ком ресурсов? С ошибками и поражениями? Вообще
со всей психической реальностью, которая не вписы-
вается и никогда не будет вписываться в слишком ма-
ленький для нее шаблон?

Есть такая категория клиентов, которые прихо-

дят на психотерапию не затем, чтобы познавать
себя, а затем, чтобы заставить себя быть кем-
то другим. Часто это предприниматели, менедже-
ры высокого звена, работающие на себя специали-
сты. Они считают себя неэффективными и нужда-
ются в том, чтобы убрать помехи в своей лично-
сти.
Денис, например, приходит за коучингом: ему хо-
чется понять, почему его цели не выполняются или
выполняются медленно. Он топ-менеджер и рабо-
тает с большим напряжением. Он очень худой, вид-
но, что мало спит, он всегда делает записи и все-
гда отказывается от чая. Его цели не выполняют-
ся потому, что они неадекватны: он хочет слишком
много, слишком быстро и слишком ненавидит себя
за промахи. У него недавно родился третий ребенок
в браке, который ему не нравится. Его отец тяже-
ло болен. Денису очень плохо, и он уходит в работу
в том числе для того, чтобы отвлекаться. Рабо-
чее напряжение, ощущение себя неудачником, мыс-
ли о том, что его жизнь должна быть какой-то дру-
гой, на самом деле относятся не только и не столь-
ко к работе, но, когда они спроецированы на нее, их
легче переносить. Идея профессиональной успеш-
ности становится сверхзначимой, потому что это
выглядит самым простым. Если Денис поймет, что
это невозможно в том виде, в каком он себе это
представляет, то ему придется переосмысливать
и другие стороны своей жизни и проживать много
боли, от которой он так хорошо отстраняется.
Лена обращается на терапию с вопросом о позна-
нии себя и своего предназначения. Ей кажется, что
она была бы более успешна, у нее не было бы сомне-
ний и лени, если бы она точно знала, для чего пред-
назначена. Поиск такого дела в немалой степени
связан с культурой, в которой она живет: ее круг об-
щения – «люди, интересующиеся саморазвитием»,
грубо говоря – психолого-эзотерическая тусовка с
усредненными требованиями к тому, как жить пра-
вильно. Много прочитанных книг, много посещен-
ных тренингов, много уверенности в том, что она
уже осознанная и развитая. Только вот ощущения
своего предназначения у Лены нет, а по требова-
ниям быть должно. Ради этого самого предназначе-
ния Лена недосыпает, потому что медитирует по
утрам, занимается спортом для тренировки силы
воли и использует разного рода аффирмации. В ре-
зультате она уходит все дальше и дальше от того,
чтобы слышать себя настоящую, со своими реаль-
ными чувствами и потребностями, и вопрос с пред-
назначением никак не сдвигается с места.
А Костя услышал в компании молодых предприни-
мателей о бизнес-гуру, который меняет сознание,
и люди становятся миллиардерами. На этого гуру
денег у Кости пока нет. Он пытается сохранить и
развить свое первое дело, пока его знакомый откры-
вает филиалы по всей стране после встречи с этим
самым гуру. Костя игнорирует тот факт, что у его
знакомого отец – крупный предприниматель и у них
совершенно разные входные ресурсы. Косте кажет-
ся, что если бы он был усерднее (а еще, конечно, ес-
ли бы я работала лучше), то и он был бы таким.
 Так как мир нарциссичен, в качестве основной фор-
мы взаимодействия между людьми он предлагает
конкуренцию. Конкуренция проникает во все сферы
жизни, подменяя собой другие формы взаимодей-
ствия: близость, обучение, партнерство, совместное
исследование. В любых отношениях словно всегда
стоит вопрос сравнения. Мы конкурируем с друзьями
в том, кто из нас лучше справляется с трудностями,
с возлюбленными – за власть, с незнакомцами – за
право на социальное внимание и одобрение. Роди-
тели конкурируют с помощью детей. Дети – с помо-
щью игрушек, одежды, родителей. Позже можно кон-
курировать посредством оценок или количества дру-
зей, еще позже – количества денег и идеальной се-
мьи на страницах «Инстаграма». В отсутствие явных
конкурентоспособных качеств можно конкурировать в
количестве проблем, в болезнях и несчастьях.

В основе такой конкуренции лежит тревога, че-

ловек переживает, что для него не будет места в
этой жизни, если он не станет самым лучшим.
Гарантию такого места дает только выигрыш с пе-
ревесом, то есть такой выигрыш, в котором даже
сомневаться не приходится, потому что все осталь-
ные остались далеко позади. Это делает конкурен-
цию нездоровой: в нормальных отношениях конкурен-
ция тоже есть, но она не предполагает победу в от-
сутствие других участников. Нарциссический же опыт
диктует необходимость задавить, обесценить, уни-
чтожить соперников, чтобы выигрыш был однознач-
ным. При неустойчивой самооценке присутствие кон-
курента – хотя бы в зоне видимости – означает, что
победа сомнительна.
Нездоровая, навязчивая конкуренция будет зани-
мать большое место в нарциссических отношениях.
Приз в этой конкуренции – нарциссическое ощущение
собственной правоты, которое снижает тревогу.

Аня в отношениях с Владом, и это нарциссиче-

ские отношения. Яркий нарцисс там Влад, Аня вос-
принимает себя как жертву нарциссизма. Ей многое
тяжело в этих отношениях: терпеть его насмешки
или приступы гнева, соответствовать требовани-
ям, выдерживать магическое мышление. Она пыта-
ется научить его быть более терпимым и рацио-
нальным. Каждый раз, когда его приметы и суеверия
не срабатывают, она обращает на это внимание и
подсмеивается над ним. Даже публично она может
отпустить комментарий типа: «Ну, Влад же сего-
дня в счастливой рубашке, пусть он и договарива-
ется о скидке». Влад, разумеется, бесится, и это
для Ани небезопасно, но она все равно так делает.
Аня чувствует, что он относится к ней как к необ-
разованной простушке. Влад чувствует, что к нему
относятся как к дурачку. Они конкурируют друг с
другом за то, кто же из них имеет право считаться
полноценным человеком.
А Настя с Женей конкурируют за друзей: при
встречах дружеских компаний между ними всегда
происходят вспышки ссор – Настя плачет, Женя
в бешенстве уходит. Настя, оставшись наедине с
другими людьми, много жалуется на свою жизнь и
разоблачает Женины секреты, выставляя его на-
сильником и альфонсом. Женя действует более пря-
мо, при следующей встрече очевидно контролируя
Настин алкоголь под соусом «опять напьешься и бу-
дешь вести себя как дура». При этом наедине друг с
другом они вполне способны на уважение и взаимную
преданность. Врагами они становятся только при
наличии зрителей.
 Нарциссическая семья
Нарциссическую травму можно получить и в отно-
шениях с родителями. Опыт отвержения детей и дет-
ских потребностей в родительских семьях разнообра-
зен и может быть продиктован очень разными по кон-
тексту ситуациями.
Мать или отец могут предъявлять невыполнимые
требования к детям потому, что предъявляют невы-
полнимые требования к себе. Это так называемые
«фасадные» семьи. Для них очень важно впечатле-
ние, которое они производят со стороны, социальная
оценка семейной жизни. Дети в таких семьях – это
угроза: живой и реальный ребенок неизбежно сооб-
щает в мир информацию, которую взрослые хотели
бы скрыть. Это происходит и на словах, и в поведе-
нии: ребенок может просто рассказать о том, что роди-
тели ссорятся, а может часто болеть или плохо учить-
ся, что также разоблачает реальное положение дел в
такой семье. Поэтому к ребенку предъявляются тре-
бования по поддержанию фасада – иллюзии, создан-
ной взрослыми, ценой отказа от реальных чувств и
потребностей. Часто дети в таких семьях не имеют
права уставать, не должны иметь социальных трудно-
стей или трудностей в развитии, не должны быть гряз-
ными, испытывать аффекты или болеть. Маленькие
идеальные штрихи к портрету идеальной семьи – вот
какова их функция.
Бывает, что такой посыл исходит не от обоих роди-
телей, а лишь от одного. Тогда ребенок оказывается
в одной лодке со вторым родителем и теоретически
может обратиться к нему за поддержкой, но на деле
бывает так, что ко времени появления детей второй
супруг подавлен стремлением партнера к поддержа-
нию видимой идеальности. Часто через какое-то вре-
мя он начинает сознательно или бессознательно бун-
товать, демонстрируя социально неприемлемое по-
ведение (задерживаться ночами, пить), теряет ста-
бильный доход или тяжело заболевает. Жизнь ребен-
ка это не улучшает, а наоборот. Покачнувшаяся иде-
альная картинка увеличивает требования к оставше-
муся подконтрольным члену семьи (ребенку), и дав-
ление на него только усиливается.
Получается, что чувствовать себя нужным и люби-
мым такой ребенок может, лишь демонстрируя нуж-
ное матери или отцу поведение. От остального он
должен отказаться. Правильное поведение встреча-
ется ликованием, похвалой, гордостью, когда ребенку
говорят «ты самый лучший», или снижением напря-
жения внутри семьи. Неправильное поведение встре-
чает разочарование, холод, агрессию и комментарии
«мне за тебя стыдно». Происходит распад: ребенок
может чувствовать себя либо прекрасным, либо ужас-
ным.

Отец Лизы по мере ее взросления пил все боль-

ше и все больше отдалялся от семьи, становясь
неадекватным и в опьянении, и в трезвые минуты.
Мать мирилась, боролась, жалела, героически спа-
сала, рожала новых детей. Отец со временем ста-
новился все тяжелее, мать – все слабее, и есте-
ственным образом часть функций по уходу и спасе-
нию легла на старшую дочь. Лиза помнит, как мать
со слезами благодарила ее за помощь по доведению
невменяемого отца до дома, как она говорила доче-
ри «как бы я без тебя». Лиза этим гордилась. При
этом ей запрещалось в своей жизни иметь хоть ка-
кие-то трудности, поскольку у матери и так было
достаточно проблем. У Лизы медаль, красные ди-
пломы, спортивные кубки. Игнорируя свои настоя-
щие чувства, в своих взрослых отношениях она ма-
зохистически молчит о потребностях и нарцисси-
чески считает, что для отношений она всегда дела-
ет больше партнера. Психически стабильные муж-
чины с ней не уживаются. Это как бы беспокоит Ли-
зу, но не очень: главная ее функция по-прежнему «ма-
мина гордость» и «укор отцу, потому что дочь без
его помощи вышла такой замечательной».
У Вовы все проще – ему просто ничего нель-
зя. Нельзя болеть, злиться, увлекаться чем-либо,
нельзя с кем-то ссориться и к кому-то привязы-
ваться тоже нельзя. Он – наследник семейного биз-
неса, он должен хорошо учиться и оправдывать ожи-
дания. Но какие именно ожидания нужно оправды-
вать – не совсем ясно. Если он учится на одни пя-
терки – он ботаник, если у него сложности с уче-
бой – дебил. Если он много работает – то он себя
гробит, если отдыхает за сериалом – бездарь. Во-
ва привык, что любой его контакт с собственной
семьей приносит боль, и «отрастил» броню, кото-
рая делает его невосприимчивым не только к сло-
вам родителей, но и вообще ко всему. Он выглядит
неживым и чувствует себя так же. Он не может ра-
доваться, грустить, сопереживать кому-то. Оста-
лись только аффекты: зависть, ярость, ревность.
Другие люди ему неинтересны потому, что у него
нет внутренней жизни, которая наполняла бы от-
ношения. Он эгоистичный и манипулятивный руко-
водитель, равнодушный и требовательный парт-
нер. Основное содержание его жизни – это напря-
жение, связанное с попытками сделать хоть что-
то, чтобы внутренний критикующий голос замол-
чал. Иногда, если случайно он воспроизводит нужное
поведение, его хвалят, и на несколько часов он мо-
жет расслабиться. Потом все начинается по новой
(обычно с присловьем «стоило только тебя похва-
лить»).

В этих историях есть хотя бы награда за правиль-

ное поведение, когда ребенок в действительности мо-
жет чувствовать себя любимым, хоть и не очень дол-
го. Бывает, что значимый взрослый в принципе не спо-
собен любить или ему трудно любить именно этого
ребенка.
Так бывает, когда беременность и рождение про-
исходят случайно, или не с тем партнером, или ко-
гда рождение ребенка сильно меняет жизнь в худшую
сторону.

Материнский инстинкт, который заставляет

женщину любить своего ребенка, каковы бы ни
были обстоятельства, – миф.
Женщина может не хотеть детей вообще, потому
что это мешает ее свободе и карьере, но согласить-
ся на уговоры мужа и давление общественности. Или
она может любить другого мужчину, а забеременеть
случайно. Гормональный сбой после беременности
может наложиться на стресс, связанный с серьезны-
ми и необратимыми изменениями в жизни, и тогда де-
прессия и апатия матери не даст ей почувствовать ра-
дости и любви в контакте с ребенком. Что бы он ни
делал и каким бы он ни был, ребенку может оказаться
не по силам изменить мать и научить ее чувствовать
по-другому.
Хорошие чувства к ребенку также могут оказаться
недоступны, если с ним связаны травматические пе-
реживания: насилие, например, или измена мужа во
время беременности. На ребенка в таком случае пе-
реносятся чувства, которые небезопасно испытывать
к источнику травмы: страх, гнев, презрение, нена-
висть. Эти чувства могут быть настолько сильными,
что мать не может с ними справиться и переносит их
в отношения с детьми.
Также любви нет места, когда появление ребенка
актуализирует у матери или отца страх смерти. Так
бывает, когда беременность связана с тяжелым физи-
ческим состоянием и угрозой жизни, когда появление
нового члена семьи осложняет ситуацию до уровня
выживания, когда рядом есть кто-то, от кого исходит
прямая угроза. Прошлый опыт также может пугать: де-
ти и внуки блокадников Ленинграда или участников
военных действий часто говорят о страхе смерти, ко-
торый был передан им их предками, – в невыносимых
условиях появление детей действительно уменьшало
шансы на выживание взрослого.
 Бабушка Иры – свидетель битвы на Курской ду-
ге. Это страшный опыт, опыт массовых смертей,
опыт выживания на грани. Она больше не может
быть нормальной: сломанная психика не дает ей
возможности испытывать чувства, для которых
нужна безопасность, – привязанность, нежность,
любовь. Мир для нее – военные действия. Свою дочь,
мать Иры, она так и воспитывает. Так она воспи-
тывает и внучку Иру, когда та появляется на свет.
Маленькая девочка каждый день наблюдает войну
между матерью и бабушкой, войну не на жизнь, а на
смерть, в которой ей нет места. Ира мечется меж-
ду желанием привлечь все же к себе так необходимое
ей внимание и потребностью замереть, чтобы не
убила шальная пуля. По мере взросления паттерны
не меняются: Ира так же либо замирает в страхе,
либо привлекает внимание своей яркостью, эксцен-
тричностью, талантом. У нее много страхов, мас-
кирующихся за внешней уверенностью. Она фанат
контроля, тиран и деспот в собственной семье. Ес-
ли что-то идет не так, как Ира хотела и планиро-
вала, то изнутри у нее поднимается волна гнева, в
глубине которой всегда находится страх смерти.
Детей у Иры нет.
А Соня – дочь насильника. Татарская семья ее ма-
тери выгнала юную девушку за позор, нанеся двой-
ную травму: жертва изнасилования, она не встре-
тила поддержки и помощи, ее наказали и изгна-
ли. Несколько раз она пыталась избавиться от бе-
ременности, потом – от ребенка. Не получилось.
Мать смирилась с Соней, но чувствовать к ней что-
то, кроме злости, так и не научилась. К облегчению
их обеих, мать и дочь больше не общаются. Но Со-
ня по-прежнему не выносит ни малейшего недоволь-
ства: она до сих пор словно чувствует, что ее в лю-
бой момент могут убить. Главная цель Сони – за-
щититься и сохранить себе жизнь.

Отец также может нанести нарциссическую трав-

му. Он может быть отстраненным, погруженным в де-
ла, работу, хобби, алкоголь или болезнь. Отверже-
ние ребенка может и не быть прямым: отец может
демонстрировать дочери или сыну радость от их су-
ществования, готовность играть или помогать, но его
может быть просто очень мало. Ребенок с его маги-
ческим мышлением трактует постоянное физическое
или эмоциональное отсутствие отца рядом как отвер-
жение, причина которого находится в нем самом. От-
страненная мать также дает ребенку нарциссический
опыт.
 У ребенка 90-х Оли все воспоминания о детстве
– это приступы тревоги за отсутствующих мать
и отца. Чтобы заработать, папа торговал мясом,
мама таксовала, оба возвращались домой поздно.
По телевизору и в газетах говорили о беспреде-
ле. Оля каждый вечер проводила у двери в кварти-
ру в ожидании звука лифта и не понимала, почему
ее оставляют одну и почему забота о ней ставит
под угрозу жизнь ее родителей (так говорила мама:
«тебе же нужны книжки в школу и новая одежда, по-
этому мы с папой должны работать»). Выросшая
Оля не допускает, чтобы о ней заботились, не при-
знает своей слабости и все на свете может сде-
лать сама. Близость и зависимость от другого че-
ловека она не выносит. Она ненавидит женщин за
слабость, мужчин за риск, мир за несправедливость.

Травмировать нас могут и собственные чувства. На

пути своего развития каждый из нас встречается с
новым миром, для познания которого нужен взрос-
лый: сообщить названия предметов и их функции, на-
учить поведению, которое будет обеспечивать нашу
безопасность, сориентировать в социуме. Все в но-
винку для новорожденного, и до конца жизни мы бу-
дем встречаться с чем-то таким, чего нет в нашем
опыте. Если рядом есть кто-то, кто может нас сори-
ентировать, то это новое можно сделать частью без-
опасного мира и научиться этим пользоваться.
Собственный внутренний мир, мир чувств и эмо-
ций – это тоже нечто абсолютно новое для ребен-
ка. Встречаясь со своими эмоциональными реакция-
ми, дети не знают, нормально это или ненормально
и что теперь с этим делать. Если взрослый рядом не
готов объяснять, утешать, регулировать – то эмоции
становятся пугающими и психика стремится к их по-
давлению. Например, очень часто это происходит с
чувством стыда: вместо того чтобы поддержать и уте-
шить, взрослый усиливает стыд. Это тоже нарцисси-
ческая травма: стыд, который говорит нам о том, что
с нами что-то не так, не может быть пережит и поэто-
му вытесняется, а мы начинаем прикладывать усилия
для создания такой личности, которая стыда будет ли-
шена.

Колин отец ушел из семьи, когда сын был еще ма-

ленький, и больше с Колей не общался. Мать оста-
лась в сильной обиде на бывшего мужа, но он был
недосягаем, а Коля – досягаем. Потребность мате-
ри в том, чтобы перед ней раскаялись и извинились,
привела прямо-таки к культивации стыда в этой
семье: малейший промах сына воспринимался его
матерью как возможность осуществить воспита-
тельные меры, заставить Колю стыдиться и тем
самым вырастить из него лучшего человека, чем
был его отец. Меры, конечно, возымели противопо-
ложный эффект, и теперь Коля от стыда (и ответ-
ственности) бегает. Мать разочарована, отец так
и не объявился, а у Коли нет возможности стать
счастливее – слишком много сил уходит на поддер-
жание иллюзии того, что все и так хорошо и сты-
диться ему нечего.

Травмировать может не только отсутствие любви,

но и слишком сильная любовь. В семьях матерей-оди-
ночек, например, женщине может казаться, что отно-
шений с мужчиной она больше не хочет: они небез-
опасны, причиняют боль. В этом случае все нереа-
лизованное возбуждение размещается в детско-роди-
тельских отношениях. То же самое бывает, когда брак
не очень удачен и мать или отец выбирают строить
отношения с детьми, а не друг с другом.
Тогда ребенок становится сосредоточением взрос-
лых надежд на идеального партнера. Он должен ра-
довать родителя, не перечить ему, не злить и не рас-
страивать, всегда быть доступным для потребностей
взрослого, должен им восхищаться, должен в первую
очередь хотеть проводить время именно с ним. Такая
любовь насильственна. Она отрицает право ребенка
на непереносимые для родителя чувства и потребно-
сти.

Маша, например, должна быть в папу влюблена.

Из семьи ушла мама, когда дочери было уже три-
надцать. Вернее, родители развелись, и подрост-
ку предложили выбрать, с кем жить. Маша выбрала
отца – то ли из жалости, то ли потому, что меж-
ду ними уже в то время существовали особые от-
ношения, в которых матери места не было. Долгие
годы они жили вдвоем, да и теперь, когда у Маши
своя семья и две дочери, она покупает ему квартиру
рядом, чтобы папа мог ей помогать с детьми. Сво-
ей жизни у папы нет. У Маши, в общем, тоже. Она
не имеет права даже подумать об этом, даже до-
пустить мысль о том, что хочет проводить время
наедине со своей семьей. По этой причине от мужа
и детей Маша отдалена, но понимать это – значит
ставить под угрозу отношения с отцом, поэтому
Маша обвиняет мужа в холодности и других семей-
ных проблемах. Эта запутавшаяся женщина муча-
ется от необходимости выбирать отца, хочет бли-
зости с мужем и детьми, но выбор уже сделан. Ей
остается только обесценивать своего реального
партнера и считать папу главным источником сча-
стья, чтобы хотя бы так этот выбор был оправ-
дан.

Дети с затяжной тяжелой жизненной ситуацией в

детстве также могут развивать нарциссические чер-
ты в качестве защиты, которая помогает им выжить в
плохих условиях. Например, если родители постоян-
но ссорятся и ситуация близка к разводу, ребенок мо-
жет брать всю ответственность за происходящее на
себя. Это тоже нарциссизм.
Каждому ребенку свойственно магическое мыш-
ление, основанное на его ощущении себя центром
мира. Когда отношения между родителями плохие
или осложняются ситуацией, с которой взрослые не
справляются (безденежье, болезнь, неудачи, депрес-
сия), то именно ребенок может чувствовать себя обя-
занным ее разрешить. Ничего реального он сделать
не может, но может пользоваться магическим мышле-
нием, придумывая своеобразные «сделки» с реаль-
ностью. Если я буду хорошо учиться, то мама попра-
вится. Если мой отец вернется сегодня домой, то я бу-
ду хорошо себя вести и больше никогда не скажу ему
ни одного плохого слова. Если я буду носить только
это платье, то все будет хорошо.
Иногда в таких идеях в качестве второй стороны
присутствует Бог, но не обязательно. Выдуманные ре-
бенком причинно-следственные связи, в которых по-
ведение взрослых зависит от его поведения, помога-
ют ему ощущать иллюзию контроля, выполняют функ-
цию самоуспокоения тогда, когда взрослые о нем по-
заботиться не в состоянии. В норме умение позабо-
титься о себе – хорошее качество, но здесь оно за-
вязано на идее грандиозности, гиперответственности.
Когда ребенок вырастает и ситуация, в которой разви-
лось такое восприятие, исчезает, паттерны остаются.
Часто к ним добавляются взрослые манипулятивные
стратегии, а сама причина – ощущение мира хрупким
и полностью зависящим от поведения – уходит глубо-
ко в бессознательное.

Юля, которая пережила развод родителей, не мо-

жет переносить большую часть чувств окружаю-
щих ее близких людей. Ей плохо, если кто-то рядом
расстроен, злится, грустит, обижен, разочарован,
находится в отчаянии. Юле кажется, что эти чув-
ства обязательно приведут к катастрофе, к рас-
паду отношений. Поэтому она всеми силами дела-
ет так, чтобы близкие ей люди были счастливы –
точнее, демонстрировали ей счастье, потому что
на самом деле быть счастливым постоянно невоз-
можно. Она бывает настойчивой в этом до насилия,
запрещая своей семье любые негативные пережи-
вания. У нее широкий ассортимент уловок: от ин-
троекций о позитивном мышлении до манипуляций
своим здоровьем и прямой агрессии. Например, ради
мужа, который был подавлен неудачей на работе,
Юля развернула целую кампанию. Сначала она орга-
низовала ему совместный отдых в санатории, где
постоянно привлекала его к развлекательным меро-
приятиям. Потом затащила его на лекцию извест-
ного лектора, где рассказывали о том, что плохие
мысли привлекают плохие события. Целыми днями
Юля щебетала, смеялась, приглашала мужа танце-
вать или заниматься живописью, а когда он наконец
сорвался – заболела от расстройства. Муж, не раз-
веселившийся от ее активности, все же изобразил
для нее приподнятость из чувства вины. Юля при
этом считает его неблагодарным, неспособным на
эмоции и эмпатию, возможно – психопатом.

Нарциссизм, в основе которого лежит искажение

реальности, также развивается у детей насильников,
людей с психическими расстройствами, зависимых,
неизлечимо больных. Это же характерно для тех, кто
попал в тяжелую жизненную ситуацию: оказался в
детском доме, в эпицентре военных действий. Реаль-
ность в этом случае слишком сложна и болезненна.
Для детей в принципе характерен уход в фантазии,
которые помогают пережить тяжелые моменты прак-
тически без вреда для психики. Но если в этой реаль-
ности есть стыд, то фантазии могут обретать гипер-
компенсирующий характер, помогая ребенку это пе-
реживание подавлять.
Это могут быть фантазии о мести, о своей неви-
новности, о суперспособностях. Дети фантазируют о
том, что умеют летать, что могут пускать из глаз ла-
зерные лучи или бегать быстрее всех. Современная
культура супергероев дает много пищи для таких фан-
тазий, самое главное в которых – неуязвимость ге-
роя для своих обидчиков и возможность безнаказан-
но творить возмездие тем, кто обижает маленьких и
слабых. Правда, бывает, что уже в детстве в приду-
манном образе нет черт великодушия и заботы о сла-
бых, а есть лишь функция агрессии и разрушения.
По мере взросления эти фантазии становятся все
менее безобидными и могут превратиться, например,
в фантазию о себе как о сверхчеловеке, гении, о том,
кому суждено сыграть большую роль во всемирной
истории. Часто это служит оправданием агрессивно-
сти и неадекватного поведения. Часто в грандиозной
идее содержится элемент посредничества: тогда че-
ловек не Бог, а глас Бога, тот, кто слышит его голос и
призван сообщить об этом другим. Пророки, помощ-
ники лидеров сект, религиозные фанатики – это часто
изнасилованные или травмированные в детстве лю-
ди, которые таким образом освобождаются от агрес-
сии, накопившейся в болезненном детстве. Матери-
альная выгода при этом не так важна (в отличие от тех
же психопатов, для которых этот вопрос первостепе-
нен).
В таких идеях всегда содержится агрессия. Даже
если это идея о Спасителе – то он с огненным мечом.

Саша – человек мира, он живет в Индии, Непале,

Вьетнаме, Лаосе. Строгий веган, йога-практик, он
на протяжении последних двадцати лет поддержи-
вает целибат. Для его учеников и последователей
это часть практики по очищению. На самом деле
у Саши есть намерение зачать божественное су-
щество, для чего ему необходимо еще десять лет
жить в строгости. Мать для своего божественного
сына он подбирает уже сейчас, создавая вокруг себя
окружение из молодых и красивых женщин, которые
его обеспечивают и обслуживают. Он не занимает-
ся с ними сексом, но эксплуатирует по полной про-
грамме. Они живут все вместе и вместе занимают-
ся практиками, быть с другими партнерами этим
женщинам запрещено. Если кто-то из женщин поки-
дает этот табор – то дело в ней: конечно, она не
выдержала соблазна мирского и теперь недостойна
даже называть вслух имя Учителя (он, кстати, обе-
щает им всем, что даже за плохие мысли о нем они
будут кармически наказаны). Саша живет по одно-
стороннему принципу «око за око»: то есть он ни-
кому ничего не должен, потому что свят, а за зло в
его сторону обидчик должен заплатить. Например,
человеку, случайно выбившему Саше зуб, Саша вы-
бивает зуб (на самом деле зубы, потому что спра-
ведливость у Саши какая-то такая) уже намеренно.
Саша из небольшого рабочего городка, сын рано
умершей матери и отца-алкоголика. У него сталь-
ная конструкция в позвоночнике и несколько штиф-
тов в костях от постоянных избиений. Он счита-
ет, что это карма, конечно, что такое детство
его очистило, что это аналог страданий Христа.
На самом деле он изувеченный, озлобленный и мсти-
тельный социопат.
 Правильные декорации
Вернемся к отношениям. Старые травмы всегда
стремятся к завершению. Психика стремится к отра-
ботке болезненного материала. Чтобы раны зажили,
нам нужно получить возможность по-другому отреа-
гировать на прежнюю ситуацию. Мы стремимся испы-
тать новые чувства к старой проблеме и поэтому бес-
сознательно ищем и выбираем людей, рядом с кото-
рыми наша травма всплывет и мы наконец сможем
пережить ее по-другому. А кто лучше, чем человек с
нарциссизмом, способен воссоздать для нас травму
нарциссического отвержения, поднять со дна психики
нарциссический опыт?

Мама Иры – психопатка, которая выбрала для

любви одного из своих троих детей, а остальных
отвергала. Ира в любимчики не попала и достаточ-
но наслушалась про то, что она некрасива, что мог-
ла бы поменьше есть, что растет слишком быстро
и вообще мать позорит. Сейчас Ира замужем за че-
ловеком из другого социального круга, который Иру
воспринимает как не самую удачную елочную игруш-
ку, которая висит на самом видном месте. Ей нужно
ходить с ним на приемы и деловые обеды, нужно кра-
сиво одеваться, нужно вести себя с достоинством,
которое выигрышно дополнит образ мужа. У нее не
получается, конечно, так он ей говорит. Вкус у нее
плохой, фигура некрасивая, манеры провинциалки, и
вообще она его все время перебивает и позорит пе-
ред людьми.
А у Лены отвергающий папа, который много лет
живет на две семьи. Он вроде и любит дочь, но нико-
гда не находит для нее времени – во всяком случае,
столько времени, сколько бы ей хотелось. В дет-
стве она считает, что все дело в ней и старает-
ся его привлечь и удержать, горько рыдая, когда у
нее это не получается. К подростковому возрасту
она решает, что отец сам во всем виноват, и пе-
рестает с ним общаться, считая свои чувства к
нему угасшими и не имеющими значения. У нее нет
постоянных отношений, но те отношения, что бы-
ли, – с командировочным, с вахтовиком, с трудого-
ликом, с отцом-одиночкой. У всех ее партнеров то-
же всегда не хватает на нее времени, их она тоже
ненавидит и вычеркивает из своей жизни, как отца.
У Дениса все не так очевидно: семья хорошая, ро-
дители любят друг друга и детей, ресурсов много.
Папа – хирург, обожающий свою работу, професси-
онал с известным именем. Денис, кстати, тоже хи-
рург, и хороший (но не такой, как отец, конечно, го-
ворит он). У Дениса отношения с яркой, интересной
девушкой, поэтессой и писательницей, успешной и
увлеченной своим делом. Денис чувствует, что он
ей не подходит, что он до ее уровня не дотягивает.
Неуверенность в себе – его постоянный фон в от-
ношениях, которые в остальных смыслах могли бы
быть вполне хорошими. А так он изводит возлюб-
ленную приступами неуверенности. Денис подозре-
вает ее в изменах, остро реагирует на любые ее
оплошности, сложно переносит ее успехи. Она ста-
рается меньше с ним делиться, чтобы меньше его
ранить, и тогда он обвиняет ее в скрытности и в
том, что она ему не доверяет. Измучившись, она
уходит, оставляя Дениса в уверенности, что он был
ее недостоин и сам все испортил.

Такие отношения – это идеальные декорации для

старых травм. Поэтому они становятся сверхценны-
ми, сверхзначимыми: психика бросает все ресурсы на
возможность снова стать здоровой. На поверхности
это выглядит как большая любовь, сильная привязан-
ность, любовная зависимость. В глубине эта всегда
попытки – снова и снова доказать отвергающему че-
ловеку, что я все же достоин любви, что со мной все в
порядке, а ты не прав. Поэтому идея о том, что парт-
нер – безнадежно больной человек и с ним ничего не
получится просто потому, что он на это не способен,
так легко находит отклик у нарциссических жертв.

Это один из вариантов разрешения психиче-

ской травмы: решить, что я здесь ни при чем и все
дело в другом человеке, который в принципе не
способен любить.
Про родителя это чаще всего правда.
Про взрослого партнера – не обязательно.
 Невиновности не существует
Тут дело в том, что психика в поиске подходящих
декораций подгоняет реальность под то, что ей необ-
ходимо. Способов для этого много: от простой де-
монизации партнера до неосознанных провокаций на
нарциссическое поведение. Это очень сложная тема.
Думать об этом – значит отказываться от спаситель-
ного перекладывания ответственности на другого че-
ловека. Слово «спасительный» здесь не ирония, а
внутренняя реальность: допустить, что на мне лежит
часть ответственности за происходящее со мной, –
значит вернуться в детское переживание «если со
мной это происходит – значит, со мной что-то не так».
Испытать стыд, которого вы так старательно избега-
ли, и обнаружить, что не так уж вы и невинны. Учи-
тывая, что психика ищет именно невинности, адек-
ватной и обоснованной тогда, когда мы были детьми,
избегание ответственности спасительно. Нужно мно-
го, очень много ресурсов и поддержки, для того что-
бы перестать во всем винить партнера (как фигуру
травмирующего родителя) и опереться на собствен-
ную взрослость, для того чтобы действительно покон-
чить со старыми переживаниями.
 Наша взрослая задача – не в том, чтобы удовле-
творить наши детские отчаянные нужды, а в том,
чтобы научиться жить с тем, что они не были и не
будут удовлетворены.
Это огромное, необратимое горе. Можно ли винить
нас, что мы всеми силами стараемся его избежать?
Поэтому стратегии жертвы инфантильны и спосо-
бы ее адаптации к отношениям и заботы о себе тоже
инфантильны. Самая частая стратегия жертвы в нар-
циссических отношениях – сбежать от того, кто счита-
ется насильником. Это не просто детская стратегия.
Эта стратегия слишком похожа на то, в чем обвиняет
жертва своего партнера.

Яна рассказывает о муже, долго, все первые

встречи, практически не давая мне вставить сло-
во. Я понимаю, что ей важно высказываться, важ-
но чувствовать себя услышанной и понятой. Мне
не сложно ее понимать: она говорит о том, что
муж не обращает на нее внимания, увлеченный тем,
что происходит с ним, и я рядом с ней чувствую
то же самое. Она говорит о его холодности и рав-
нодушии, о том, что ему неинтересна она сама, –
и я чувствую то же. Она жалуется на категорич-
ность его суждений, на то, что он ставит ей оцен-
ки, называя его «выраженным нарциссом» и «чело-
веком без чувств». Рядом с ее жалобами на обесце-
нивание мне сложно почувствовать себя ценной: не
давая мне что-то для нее сделать, через несколько
встреч Яна начинает говорить о том, что терапия
идет как-то не так. А когда я обращаю внимание на
то, что здесь у нее есть пространство для всех ее
переживаний, что таким образом они находят себе
место и выражаются, – говорит, что и так посто-
янно делится этим с подругами и от психолога жда-
ла чего-то посерьезнее.
Для Юли важен страх: она живет в постоянном
напряжении из-за того, что ее партнер постоянно
сравнивает ее с бывшей девушкой, и это сравнение
она проигрывает. Говоря об этом, она произносит
фразу: «Мой прошлый мужчина носил меня на руках,
с ним я понимала, что такое любовь».
Андрей женат на нарциссичной девушке, которая
обвиняет его в любых трудностях, которые возни-
кают у них в воспитании дочери. «Ты плохой отец»,
«если бы ты больше времени проводил дома», «ты
ее балуешь», «ты мне не помогаешь в воспитании»,
«для тебя это все непрекращающийся праздник» –
все эти упреки сыпятся на Андрея постоянно. Он же
чувствует, что если бы жена справлялась со своими
материнскими обязанностями, то никаких проблем
у дочери бы не было. В этой семье идет необъявлен-
ная война за то, кто лучший родитель: открытая с
одной стороны и тайная – с другой. При этом оба
искренне радуются, когда второй допускает ошиб-
ку или не справляется. Все живут в постоянном на-
пряжении и стрессе: война есть война. Дочь плохо
спит ночами, закатывает истерики и никак не мо-
жет научиться пользоваться горшком.

Отношения, в которых находится жертва нарцисса,

нарциссичны с обеих сторон. У партнеров в таких от-
ношениях одинаковая травма. Они оба стремятся к
слиянию, которое наконец излечит старую боль, и они
оба выбирают себе партнеров, которые могут воссо-
здать нужные декорации. Оба стремятся к однознач-
ному признанию и принятию себя, страдая из-за недо-
вольства или требований партнера. Оба обладают на-
бором специфических шаблонов адаптации, которые
делают человека уязвимым к критике и заставляют
тратить все свои силы на того, кто критикует.
Жертва отвергает своего партнера не реже, чем от-
вергают ее. Ему не нравится то, как она разговари-
вает, – она отвергает его потребность в том, чтобы
иметь достойного партнера на важных мероприяти-
ях. Он обесценивает ее хобби – она не замечает его
усилий на работе, которые он прилагает, чтобы обес-
печивать семью. Он изводит ее требованиями поряд-
ка и чистоты – она считает его маньяком, выполняя
его просьбы с гневом и страхом, неспособная прислу-
шаться к тому, чего он хочет на самом деле.

Отношения между Ланой и Егором выглядят, на

первый взгляд, как отношения насильника и жерт-
вы: для Егора важна чистота, и Лана вынуждена
большую часть своего времени проводить за убор-
кой, потому что капля воды на зеркале в ванной
способна привести в лучшем случае к нотациям, в
худшем – к скандалу. Лана мучается в этих попыт-
ках сохранить чистоту и не нарваться на агрессию
партнера, и ее мученичество очевидно всем, вклю-
чая Егора. Он действительно нарциссичен, и непо-
слушание вызывает у него пугающий Лану гнев, это
правда, но злится он не только потому, что она
не вынесла мусорное ведро или не заправила по-
стель. Несмотря на измученное лицо и отказ от
того, чтобы проводить время вместе, по причине
ее усталости (а это пассивная месть), она все рав-
но не делает того, о чем он ее просит. Мусор все
равно не вынесен, постель все равно не заправле-
на. Прежде всего Егор бесится потому, что Лане по
большому счету его потребности не важны: она вы-
полняет механическую работу, чтобы измучиться и
иметь право обижаться на него и отказывать ему,
не разбираясь в том, что для него действительно
важно. Это такое пассивное отвержение, в кото-
ром нарциссические черты характера вырастают
в разы.
Лана провоцирует нарциссизм Егора – если он не
будет выглядеть маньяком, то и она не будет вы-
глядеть невинной жертвой. Поэтому она игнориру-
ет требования Егора (он просит, чтобы дома были
чистота и порядок, она же делает из квартиры опе-
рационную, в которой порядка так и не появляет-
ся, потому что она устала). Егор изводит ее прямо.
Лана пассивно-агрессивна.

Отношения, в которых находится жертва нарцисса,

мазохистичны с обеих сторон. У обоих партнеров есть
трудности с выражением своих чувств напрямую, оба
не умеют полноценно о себе заботиться, оба склонны
самоутверждаться за счет другого, поскольку возмож-
ность реализовываться утеряна. Мазохизм и нарцис-
сизм всегда ходят рука об руку: это две больные фор-
мы адаптации, два стереотипа, которые вытекают из
невозможности в раннем детстве быть такими, какие
мы есть. Если говорить очень грубо, в нарциссических
отношениях нарцисс тот, кто больше пользуется нар-
циссическими стереотипами – грандиозностью, соци-
альным восхищением, публичностью, а жертва – тот,
у которого больше мазохистических паттернов: тер-
петь, страдать и ухудшать свою жизнь так, чтобы и
остальным было плохо. Обычно эти паттерны меня-
ются, хотя есть излюбленные. В истории выше Лана
– мазохист, который нарциссично считает себя абсо-
лютно правой, а Егор – нарцисс, который мазохистич-
но выносит свою роль домашнего тирана, хотя не по-
лучает от нее никакого удовольствия.
Эти стереотипы в поведении не говорят о чем-то
необычном. Собственно, именно они и составляют
большую часть современных отношений.
 Травмы сошлись
У нарцисса и его жертвы одинаковая травма.
Я считаю нарциссическую травмированность обоих
партнеров основной, если не единственной, причи-
ной начала и сохранения нарциссических отношений.
Я не верю, что за деструктивность отвечает толь-
ко один партнер (это касается отношений, а не ра-
зовых встреч или случайных контактов). Отношения
– это пространство, которое возникает между двумя
людьми, их общее поле, в котором находятся они оба.
В отношениях размещается весь наш прошлый опыт,
вся наша сложившаяся за время жизни личность – как
же может быть, чтобы все это не имело никакого зна-
чения? Я уверена, то, что происходит в отношениях,
держится на опыте каждого из партнеров и включа-
ет его личность, его сознательные и бессознательные
потребности.
Ощущение себя пассивной стороной безопасно
только на первый взгляд. Без возможности ощутить
собственную ответственность мы теряем шанс изме-
ниться и лишаем нашего партнера надежды на бо-
лее здоровые отношения. Отказываясь что-то делать
– что-то настоящее, не имеющее отношения к играм
и шаблонам травмированного человека, – жертва не
меньше, чем ее партнер, поддерживает те самые пат-
терны, которые ее разрушают. А так как нарцисси-
ческая травма и нарциссические черты свойственны
большинству современных людей, то в любых отно-
шениях могут проявиться чувства и поведение, кото-
рые сделают эти отношения нарциссическими. Это
тенденция даже не на уровне личности, а на уровне
системы.

Есть четыре типа травматических реакций: бег-

ство, борьба, замирание и полное подчинение.
Травмированный фиксируется на этих способах
действия, теряя возможность к гибкой адаптации.
Все, что он может делать, – это бежать, проявлять
агрессию, впадать в ступор или подчиняться. В этом
смысле массовый призыв «бегите из отношений с
нарциссами» – тоже результат травмы.
При этом задачи, которые встают перед нами в лю-
бых отношениях, сложны и многогранны. Они требуют
большего количества навыков и реакций, чем эти че-
тыре. Гибкое, творческое приспособление к отноше-
ниям и к партнеру – это необходимое условие для то-
го, чтобы эти отношения (и партнер) были как можно
более здоровыми и функциональными. Чем сложнее
жизненные ситуации, через которые проходит пара,
тем более сложными и неоднозначными будут ее спо-
собы адаптации.
Например, в отношениях может случиться безде-
нежье или безработица одного из партнеров. Исходя
из набора травматических паттернов, в этом случае
можно:
• бежать – заканчивать отношения;
• бороться – злиться на партнера, обвинять его
внешне или внутренне, считать его альфонсом или
искать для него работу, одалживать деньги, спасать;
• замирать – избегать разговоров на эту тему, пере-
стать слышать свои потребности в материальной под-
держке, отключить свое беспокойство за партнера и
за себя;
• подчиняться – приспособиться к ситуации в уве-
ренности, что денег у партнера нет и никогда не будет.

Реальность намного сложнее. В реальности мы ис-

пытываем все эти чувства одновременно: и злость, и
страх, и жалость, и желание помочь, и надежду, и от-
чаяние, и готовность смириться, и потребность иметь
опору. В каждых конкретных отношениях должен ро-
диться свой уникальный вариант того, что эта пара бу-
дет делать со сложившейся ситуацией. Универсаль-
ные ответы, которые предлагает любая система, не
подходят и не могут подходить, поскольку не учиты-
вают индивидуальной реальности пары. Универсаль-
ный ответ – это один из вариантов травматических
шаблонов.
Например, для пары может оказаться приемлемым
воспользоваться внешней помощью – обратиться к
родителям, взять кредит в банке, одолжить денег у
друзей. Возможно, именно для этой пары подойдет
такой вариант, когда второй партнер на некоторое
время возьмет на себя все материальные функции и
даст другому время и возможность найти себя и снова
начать зарабатывать, если ему этого захочется. Для
третьей пары самым лучшим вариантом будет пере-
езд в Индию, духовные практики и случайные зара-
ботки. Для остальных – вполне возможно, что и рас-
ставание, и спасение, и приспособление, но это дол-
жен быть результат осознанного выбора из множества
возможностей.
Вернуть взрослому человеку возможность гибкой
адаптации к тому, что происходит в его жизни и в
его отношениях, – это самое важное и самое здоро-
вое, что можно предложить тогда, когда он со своей
жизнью не справляется. Предложить такому человеку
идею его полной невиновности – значит усилить нев-
роз и обречь его на повторение старой истории, снова
и снова, возможно, что и до конца жизни.

Тамара, например, ежедневно терпит от мужа

угрозы и издевательства. Терпит как будто пото-
му, что он может сильно осложнить ей жизнь: пе-
реехав за ним в другую страну, она боится лишить-
ся при разводе вида на жительство, и муж не забы-
вает об этом напоминать. Здесь тупик: я могу со-
чувствовать ей и учить больше о себе заботиться,
но больше ничего не могу. У нее появляется множе-
ство причин для того, чтобы пропускать встречи
или проводить их, повторяя старые жалобы, она на-
чинает жаловаться и на меня, на то, что ей ничего
не помогает. Только когда я говорю ей о том, что в
наших отношениях она делает из меня нарцисса, ко-
торый пользуется ее ресурсами и остается беспо-
лезен, у нас начинается работа. Тамара рассказыва-
ет о том, что с самого начала вышла замуж за чело-
века, который не особенно ей нравился, и его упреки
в ее равнодушии вполне обоснованны. Начав быть
с собой честной, она перестает разрушаться от
злости мужа, поскольку наконец перестает оправ-
дываться и пытаться убеждать его в том, что он
неправ. Как-то все складывается и с видом на жи-
тельство. Пара разъезжается, но отношения меж-
ду ними становятся более здоровыми, чем в браке.
Свете с ее сильной тревогой и попыткой суици-
да в анамнезе разговоры о том, какой ее муж са-
дист, тоже не особо помогают. Скорее, ситуация
становится хуже: играя для меня хорошего клиен-
та, а для мужа хорошую жену, она оказывается еще
более неустойчивой, поскольку должна быть двумя
разными людьми. Только поняв, что она обманыва-
ет себя и такие отношения не могут стать хоро-
шими при всех усилиях другого человека (меня, на-
пример), Света начала выстраивать границы, гово-
рить о своих переживаниях и чувствовать себя в
большей безопасности.
А вот Юля в ответ на мое замечание о том, что
она меня не слышит и слышать не собирается, по-
сле паузы продолжает рассказывать о прошедшей
неделе. Когда я говорю о своем раздражении – реа-
гирует агрессивно, обосновывая мне свою правоту
тем, что я же психотерапевт. Когда я говорю об
отсутствии контакта – притворяется, что пони-
мает меня, опять рассказывает о прошедшей неде-
ле, уходит от меня неудовлетворенная и находит
причину (это всегда либо деньги, либо время) боль-
ше не приходить на сеансы.
 Динамика отношений
Такие отношения часто содержат похожие друг на
друга сценарии, так как начинаются и развивают-
ся между людьми, имеющими похожие травмы. Эти
травмы диктуют особые формы адаптации к миру
и проявляются в нарциссических и мазохистических
чертах.

Каждый из партнеров испытывает необходи-

мость удовлетворить свои потребности в близо-
сти и принятии, и у каждого недостаточно здоро-
вых внешних и внутренних навыков, чтобы вы-
страивать действительно близкие отношения.
Конечно, на входе в отношения никто не думает
о том, что другой человек отлично подходит на роль
партнера, который будет приносить боль, поскольку
похож на родителя и сможет воспроизводить болез-
ненные ситуации. При знакомстве и на первых эта-
пах отношений мы всегда чувствуем тревогу, которая
связана с неизвестностью. Для нарциссических от-
ношений характерна особая динамика тревоги: она
не снижается, а нарастает при сближении и лучшем
узнавании партнера. Так как у каждого из партнеров
есть трудности с распознаванием своих эмоций, эта
тревога может выглядеть как влюбленность, страсть,
возбуждение, притяжение. Бывает, что эти отношения
возникают из-за тревоги, когда сам контекст отноше-
ний или ситуация знакомства небезопасны и предпо-
лагают дальнейшие трудности. Бывает, что отноше-
ния, которые начинаются довольно скучно, вспыхи-
вают страстью тогда, когда происходит первая ссора
или пара встречается с первой проблемной ситуаци-
ей. Эти приступы тревоги оба или один из партнеров
трактуют как «искорку», «любовь с первого взгляда»,
«я такого никогда не чувствовала».

«Роковая любовь» Илоны – мужчина, оскорбивший

ее на дороге, прижавший к обочине и угрожающий
расправой. Домой к Илоне они поехали уже вместе.
С первых секунд этот мужчина захватил все ее вни-
мание, вся жизнь сосредоточилась на том, как под-
нята его бровь, с каким настроением он пришел до-
мой, какое количество скобочек поставил в сооб-
щении. Илону избивала в детстве мать, и теперь
она воспринимает свою жуткую тревогу как силь-
ную любовь.
А для Инги отношения становятся интересны-
ми тогда, когда ранее безразличный ей друг мужа
посещает их дом в его отсутствие, пьяный, изби-
тый, нуждающийся в помощи. Она начинает думать
об этом мужчине, искать с ним встреч, в конце кон-
цов – заводит роман. У Инги отец – алкоголик, и для
ее психики нет ничего более интересного, чем оче-
редная попытка спасти и сохранить. Муж Инги за-
ботиться о себе умеет прекрасно, ему помощь не
нужна, эти отношения спокойные и потому для нее
непривлекательные.

Здесь же происходит первое разделение функций:

кто будет насильником, а кто жертвой? Этот выбор
чаще делает жертва, реагируя первой волной боли
на поведение того, у кого в перспективе будет ста-
тус насильника и нарцисса. Стимул может быть са-
мым разным: от действительно выходящего за рамки
неприемлемого поведения до какого-то бытового слу-
чая или привычного для другого проявления. Что-то,
что происходит в сексе, в быту, в публичном месте или
наедине, ранит одного из партнеров так сильно, что
он не может с этим справиться.

Для Раисы непереносимо упоминание бывшей де-

вушки возлюбленного в общей компании, в которой
они вместе находятся. На первых порах она притво-
ряется, что все нормально, что ей интересно об
этом слушать, она даже шутит на эту тему. Для
нее это подвиг и геройство, за которое она ожида-
ет такого же такта и поддержки со стороны муж-
чины. Когда он впервые говорит ей о том, что по-
друга Раи ему не нравится и он не хотел бы видеть
ее в их общем доме, у Раи готов на это накоплен-
ный гнев и обида, обвинения в том, что она ради
него все, а он ради нее не готов даже потерпеть.
Мужчина реагирует на такое предъявление агрес-
сивно, Рае больно, она чувствует себя непонятой и
униженной. С подругой начинает встречаться тай-
но, мужчине при этом говорит, что она выполнила
его просьбу и с подругой теперь общается реже и
на нейтральной территории. Отношения довольно
быстро приобретают нарциссический оттенок, в
котором Раиса – жертва эгоистичного и холодного
мужчины, который лишает ее права иметь подруг.
Рита же чувствует себя нормально и ведет себя
адекватно до тех пор, пока не знакомится с мамой
мужа, которая не особо одобряет Ритину профес-
сию и образ жизни. Рита молчит и старается быть
милой, печет маме печенье, справляется о ее здо-
ровье, отпускает мужа ее проведать. На очередной
общей встрече муж шутит над чем-то, касающим-
ся ее работы, и это провоцирует взрыв. Дома Рита
кричит, что муж ее не уважает, потакает во всем
своей маме, ни во что не ставит ее работу. Муж
уезжает к маме. Они помирятся (через долгий пери-
од ее молчания), но прецедент останется – и то,
что он позволил себе шутку, и то, что он на мами-
ной стороне, и то, что он бросил ее, когда она была
в истерике.

Во всех этих случаях у нарциссической жертвы

включаются механизмы травмы и она бежит, борется,
замирает или подчиняется. Ни в одном из этих слу-
чаев это не является гибкой адаптацией, ни в одном
это не решает появившуюся проблему. Так как жертва
не может полноценно о себе заботиться, она созда-
ет первый прецедент неравенства и с этих пор будет
иметь в таких отношениях моральное преимущество.
Если она не в отношениях с психопатом, то это будет
иметь значение. Никому не хочется чувствовать себя
плохим. Для человека с нарциссическими чертами та-
кие переживания вообще непереносимы, потому что
его психика травмирована и вынуждена игнорировать
стыд, для того чтобы остаться целой.

Наде трудно с ребенком, сложно жить в малень-

кой и неуютной квартире, переносить отдален-
ность от родителей, безработицу и длительные
командировки мужа. Ей кажется, что о своих чув-
ствах и потребностях говорить она не имеет пра-
ва, и она старается быть удобной и не доставляю-
щей проблем. Невыраженные переживания проявля-
ются в один из приездов мужа: у Нади нет сил быть
милой, она плохо себя чувствует, и на этом фоне
прорывается подавленная злость. Повод случаен:
муж, привыкший к ее демонстрируемому приподня-
тому настроению, говорит что-то вроде «что ты
такая кислая». Надя высказывает ему все, что ду-
мает по поводу всего накопившегося, и делает это
в виде упреков: что он не такой отец, не такой муж,
не такой мужчина. На такой поток непредсказуемой
злости сложно реагировать мирно. Муж пугается
ее аффекта и отстраняется еще больше, ей ста-
новится еще хуже. Постепенно отношения ухудша-
ются: он возвращается домой, видит ее усталое и
недовольное лицо, говорить об этом у них у обоих
не получается, и он становится все более и более
агрессивен к той, от кого постоянно нужно защи-
щаться. Оба все глубже погружаются в недоволь-
ство друг другом. Она несчастна, он в этом вино-
ват. Она страдает, он злится на ее страдание, по-
скольку является его причиной.

Вместо того чтобы получить так нужное ей понима-

ние и сочувствие, жертва снова травмируется. Ей ста-
новится еще хуже, и в этом она снова винит партне-
ра. Он, защищаясь от нового чувства вины, снова да-
ет ей понять, что он за ее состояние ответственности
не несет, что она сама во всем виновата и принимать
ее он не собирается, поскольку это уже предполагает
игру на неравных условиях. Здесь речь уже не идет о
равных отношениях: речь идет о том, кто в них заслу-
жит или докажет свое право на то, чтобы быть правым
и не испытывать стыда.
Начинается война, которая и будет потом содержа-
нием этих отношений на долгие годы вперед. На вой-
не много тревоги, которая слышна как возбуждение
и большая любовь. Силы, вложенные в эту войну, не
позволяют капитулировать, требуя справедливости и
возмездия. Один из партнеров все глубже погружа-
ется в боль, психоз, болезнь. Второй становится все
более равнодушным и агрессивным. Оба все больше
ранятся об эти отношения и все больше застывают в
уверенности в своей правоте. Все меньше между ни-
ми возможна близость, искренняя забота, честность.
Отношения превращаются в союз двух врагов, каждо-
му из которых нужно перехитрить другого.

Оля и Вася много читают. В основном литера-

туру по психологии и саморазвитию. После этого
они рассказывают друг другу о прочитанном, делая
предположения о том, что с партнером не так. Они
ходят к одному и тому же психотерапевту, кото-
рый Оле говорит, что дело в Васе, а Васе гово-
рит, что дело в Оле. Когда эта пара сталкивается
с какой-то проблемой, им важнее не решить ее, а
выяснить, кто виноват. Например, конфликтных и
неадекватных соседей сверху пара обсуждает не в
смысле поисков выхода из ситуации, а в том смыс-
ле, кто из них бессознательно эту ситуацию при-
тянул и кому теперь мысленно ее отрабатывать.
А для Веры и Максима война – это сравнение ро-
дительских семей: у Веры родители – врачи и про-
фессора, у Максима – рабочие. Вера обвиняет се-
мью мужа в примитивности, Максим семью жены –
в высокомерии. Редкие общие сборы полны прово-
каций. Вера может демонстративно беседовать с
родителями о ситуации с беженцами в Европе или
обсуждать французские фильмы. Максим настаива-
ет, чтобы отец показал ремонт, сделанный своими
руками. Обе пары родителей чувствуют себя нелов-
ко и почти не общаются между собой: у них и так
мало общего, они живут разными жизнями, а тут
еще и эта война. Кстати, потом родители и Ве-
ры, и Максима поступают одинаково – при обраще-
нии молодой семьи за помощью с появлением детей
они самоустраняются. Их взрослым детям от это-
го больно, но причины они так же продолжают ви-
деть в разном: Вера – в родителях Максима, Максим
– в родителях Веры.

Если один из партнеров выходит из этой игры, ди-

станцируется, то второй на время тоже стихает, пред-
лагая приблизиться. Это так называемые «нарцис-
сические пинги», когда при дистанцировании одного
из партнеров второй начинает предлагать сходить ку-
да-нибудь, спрашивает, как дела, делится смешными
картинками. Уже традиционно считается, что пингу-
ет нарцисс, призывая жертву вернуться в отношения.
Но если отстраняется тот, у кого статус нарцисса, то
жертва пингует не меньше. Только вот его приветы
и картиночки она будет расценивать как притворство
и манипуляцию, а свои – как проявления искренних
чувств и шаги навстречу партнеру.

Вероника не выносит отсутствия партнера то-

гда, когда не она сама его оттолкнула. Если после
ссоры Вероника решает наказать его молчанием –
она не отвечает на звонки, не читает сообщения,
не открывает дверь до тех пор, пока не сочтет на-
казание достаточным. Если на этот раз бросили
ее (а это сходящаяся-расходящаяся пара, они рас-
ходятся каждые несколько месяцев), то она пишет
длинные письма, подстраивает случайные встречи
или «нечаянно» набирает его номер телефона.
 Вариантов развития у нарциссических отношений
несколько. Чаще жертва все же уходит, обычно не
сразу, а успев основательно разрушиться. Нарцисси-
ческие отношения вообще короткими бывают редко:
для разворачивания невроза нужно время, сила по-
требностей в этих отношениях велика, а сила тре-
воги выглядит как любовь и привязанность, поэтому
партнеры остаются во взаимной зависимости даже
тогда, когда становится совсем плохо. Человеку, ко-
торый привык жить в ситуации подавления своих по-
требностей, такое положение дел не кажется чем-то
новым и заслуживающим вмешательства. Нужен по-
вод.
Этим поводом может стать какая-то «последняя
капля»: измена, избиение, откровенное публичное
оскорбление. Это всегда ситуация с однозначной
трактовкой: один точно прав, второй точно виноват,
и уходит тот, кто прав. Такая возможность приносит
кратковременный катарсис, чувство освобождения.
Обретение возможности действовать по собственной
воле может казаться целительным. Увы, ненадолго.
Так как в отношениях разворачивалась старая
травма, психика заботилась о том, чтобы игнориро-
вать не вписывающиеся в прежнюю картину эмоции и
потребности. Теперь, когда игра сыграна, эти чувства
начинают возвращаться. Жертва тоскует по своим от-
ношениям, горюет по неудавшемуся браку, может чув-
ствовать нежность и теплоту и по-другому смотреть
на своего партнера. Ее может с огромной силой тя-
нуть обратно: чувства были сильные, потеря серьез-
ная. Она может думать, что партнер изменился, воз-
можно, у них все наладится. К сожалению, если эти
отношения снова начнутся, скорее всего, в них про-
должится та же игра. У жертвы просто нет возможно-
сти строить эти отношения по-другому. Она чувствует
фрагментарно, отдельными кусками: в разлуке и ря-
дом. Раздробленность ее личности не дает ей соеди-
нить эти куски воедино и строить отношения, исходя
из полноценной внутренней жизни.
Тот, кто остался на позиции насильника, тоже чув-
ствует многое и тоже кусками: гнев и презрение, стыд
и вину, сожаление и облегчение. У него намного мень-
ше возможностей что-то вернуть – его роль предпо-
лагает, что возобновление этих отношений возможно
только тогда, когда он извинится, изменится, раскает-
ся, будет теперь всю жизнь о своем партнере забо-
титься. Это большой груз, и поэтому он также обвиня-
ет партнера, чтобы избежать его обвинений. Часто по-
сле этих отношений его ненависть к себе усиливается
вместе с усилением всех защитных реакций и ухуд-
шением качества жизни.
 Таким образом, травмированными оказываются
оба.

Для Ренаты, которая вышла замуж за иностран-

ца, брак заканчивается кризисным центром после
очередного избиения. Около года ушло на то, что-
бы собрать жизнь по кусочкам, восстановить здо-
ровье, устроить сына от первого брака в школу,
подтвердить русский диплом и начать работать.
Этот год она воспринимает как освобождение, как
возможность дышать, как исцеление. Потом начи-
нается тоска. Рената придумывает повод, чтобы
увидеться с бывшим мужем, и обнаруживает, что
он опасен для жизни. Рената не собирается воз-
вращаться, она достаточно ясно видит невозмож-
ность отношений и уже чуть лучше умеет о себе
заботиться, но у нее возникают приступы нежно-
сти и благодарности – и тогда она снова приду-
мывает повод, заезжает, привозит кофе, вскользь
говорит о пользе терапии и немножко прибирает-
ся. Возможность этих чувств снимает хроническое
удушье и облегчает фобии, с которыми Рената вы-
шла из этого брака. Потом она уезжает из это-
го города и теряет бывшего мужа из вида до тех
пор, пока несколько лет спустя не приходит весть
о несчастном случае. Рената искренне горюет, но
виноватой себя не чувствует: она помнит и свой
страх, и свою злость и прощает себя за уход. До-
ступность всех этих сложных переживаний дает
ей возможность построить новую семью по новым
правилам.
Иван, приходя за сыном, замечает новую причес-
ку бывшей жены, новые туфли, видит, что она по-
прежнему хороша собой. Он восстанавливается по-
сле развода благодаря друзьям, работе и осознанию
своего отцовства. А Женя (жена) двигается в дру-
гом направлении: она все больше не переносит об-
щество сына, все больше тяготится своим мате-
ринством и в конце концов предлагает Ивану офор-
мить единоличную опеку и тем самым освободить
его от алиментов. Иван видит, что с ней что-то
не так, но в ее жизнь не лезет и сына забирает.
На Женю он то злится, то скучает по ней: это бы-
ла большая любовь, и осознавать себя разведенным
отцом-одиночкой очень непросто. Но забрать сына
– это возможность больше не обвинять жену в том,
что она плохая мать, и списать все трудности сы-
на на нее. Он сосредоточен на своей ответствен-
ности перед сыном и своих задачах. Женя из их жиз-
ни постепенно пропадает.

Поводом для разрыва может стать не только по-

ступок партнера, но и книга, совет подруги, ролик в
интернете. Часто именно так впервые в отношениях
появляется слово «нарциссизм». Это всегда прино-
сит жертве облегчение – информированность снижа-
ет тревогу, а доступная по нарциссизму информация
легализует потребность жертвы считать себя невин-
ной. Здесь роли вообще могут поменяться: бывший
нарцисс, подавленный обесценивающей и агрессив-
ной информацией о себе самом, сам может стать
жертвой своего партера, у которого теперь есть уни-
версальный аргумент.

В той же паре Иван – Женя нарциссом был изна-

чально Иван, он обесценивал занятия жены, упрекая
ее в своих неудачах, проецируя на нее свою неспо-
собность быть в близких отношениях. Женя идет
к психологу, который рассказывает ей о нарциссиз-
ме. Так как этот психолог – друг семьи, то вокруг
Ивана формируется среда, которая постоянно за-
мечает его нарциссические черты и обвиняет его
в том, что он нездоров. Иван сначала агрессивно
защищается, а потом думает, что они, возможно,
правы, и пытается научиться действовать по-дру-
гому. Он пробует делать жене комплименты, ин-
тересоваться ее работой, проводить с ней боль-
ше времени, но Женя говорит, что уже не готова
на встречные шаги, что он слишком часто делал ей
больно и что его нарциссизм все разрушил. После
развода обвинения не прекращаются – Женя винит
Ивана в потерянном на декрет времени, говорит,
что он не дал ей возможности реализоваться, по-
тому что полностью ее обеспечивал и у нее не бы-
ло необходимости работать, и поэтому она счита-
ет, что он должен забрать сына к себе и тем са-
мым искупить нанесенный вред. Роли меняются –
Иван молчит и терпит, Женя искажает реальность
и травмирует.
Рина приходит после того, как ее партнерша по-
смотрела лекции о нарциссизме и теперь наста-
ивает на том, что Рина – нарцисс. Это в целом
правда, у Рины есть серьезная травматика и нар-
циссические черты личности. Она начинает учить-
ся быть внимательнее и бережнее, брать ответ-
ственность на себя, вкладываться в отношения.
К сожалению, Лена, партнерша, эти попытки не
поддерживает, и отношения все равно остаются
деструктивными. Лене становится все хуже, она
больше не может опираться на тот факт, что Ри-
на плохая, а она сама хорошая, так постепенно Лена
впадает в психотическое состояние. Отношения
заканчиваются ссорой из-за того, можно ли Рине
сходить выпить с подругами. Лена избивает парт-
нершу и похищает ее маленькую дочь, пишет тера-
певту Рины о том, что собирается совершить са-
моубийство и что ее все предали. Трагедии удает-
ся избежать – дочь находится, отношения заканчи-
ваются, но Лена продолжает саморазрушение, об-
виняя в этом Рину и ее терапевта. Она говорит:
«Я думала, ей помогут, она же психически больна, а
стало только хуже». Рина теперь живет в глубоком
чувстве вины.

Бывает, конечно, что уходит нарцисс. Для жерт-

вы это выглядит как последний разрушительный акт
агрессии. Человек с нарциссическими чертами уходит
по-особому: резко, внезапно, часто без внешнего по-
вода или с недостаточным поводом. Часто в этом рас-
ставании он обесценивает, обвиняет, искажает реаль-
ность, не оставляет возможности поговорить. Часто
расставание – это его единоличный выбор, который
не обсуждается.
Агрессивные паттерны нарциссизма защищают
прежде всего от вины и стыда. Нарцисс уходит тогда,
когда жертва уже разрушилась. У психопатов это про-
стой расчет: раз мне нечего с нее больше взять, я ухо-
жу. У человека с нарциссической травмой это вина:
я не могу и не хочу быть с человеком, который разру-
шается из-за того, что я делаю, или из-за того, какой я.
В личной истории нарциссов часто есть такое же рас-
ставание с родителями: однозначное, одностороннее,
основанное на невозможности сделать страдающую
маму хоть немножко более счастливой.

Антон заканчивает отношения с Таней на улице,

после того как они вместе делали покупки в супер-
маркете. Он кричит на нее на парковке, что она
его достала, что она вынесла ему весь мозг, что
если бы она была нормальной бабой, то ему не бы-
ло бы за нее стыдно. Он садится в машину и уезжа-
ет, оставив рыдающую Таню без денег и телефо-
на на другом конце города. Когда она добирается до
дома, он смотрит телевизор и игнорирует все по-
пытки поговорить. Таня собирает вещи и уходит
к подруге. Следующие три месяца Антон продолжа-
ет молчать, игнорирует ее звонки, не открывает
ей дверь. Эта невозможность сказать свое слово,
стать активной в этом разрыве причиняет Тане
сильную боль и усиливает одновременно и злость
на Антона – за то, что он так ее ранил и оскорбил,
и потребность быть с ним.

Очень редко такие отношения заканчиваются по

обоюдному согласию. Для согласованных решений
нужны навыки, которых у пары обычно нет. Нужно не
умение воевать, а прежде всего – умение сдавать-
ся, выдерживать неудачу, отказываться от надежды,
сознавая и свою часть ответственности. Нужно уме-
ние желать лучшей жизни для себя и партнера. Ес-
ли у пары остаются общие обязательства и нерешен-
ные вопросы, финансовые, например, или связанные
с детьми, то нужно умение договариваться, соблю-
дать свои границы и границы партнера. Все это воз-
можно тогда, когда вопрос вины в отношениях решен
поровну.
В нарциссических же отношениях вина – это «горя-
чая картошка», которой партнеры яростно перебра-
сываются. Между взрослыми людьми такая игра все-
гда построена на иллюзиях: в реальности ответствен-
ность разделена 50/50. Если у кого-то есть потреб-
ность избегать ответственности, то в таких отношени-
ях всегда будет энергия, поскольку баланс так и не бу-
дет восстановлен. У кого-то всегда найдутся силы на
то, чтобы бросить «горячую картошку» обратно.
Посылы, предполагающие перекладывание и раз-
деление ответственности, сильно различаются.
«Ты мне изменила, предала, я не могу быть с то-
бой и ухожу» – в этой ситуации тот, кто уходит, пере-
кладывает всю ответственность на другого, которому
бессознательно хочется избежать такого груза, а зна-
чит, исправиться, заслужить доверие, доказать парт-
неру, что и он не безгрешен.
«Ты мне изменила и мне очень больно. Настолько,
что я не готов эту боль переносить. Я не могу научить-
ся жить в отношениях с тобой, я не справляюсь с тем,
чтобы решить эту проблему, я могу только злиться и
обвинять. Возможно, что у меня так и не получится с
этим справиться. Давай подумаем о том, стоит ли нам
быть вместе» – в этом случае тот, кто хочет уйти, при-
знает свою ответственность за свое решение и тем
самым снижает напряжение. Бороться тут не с чем.
Такие отношения могут закончиться, и через некото-
рое время каждый из партнеров будет готов к новым
отношениям с другими людьми.
«Ты не уделяешь мне внимания, не помогаешь по
дому, мало зарабатываешь, я достойна лучшего» –
это обвинение.
«У меня есть потребности, которые важны для ме-
ня: потребность в том, чтобы обо мне заботились,
опекали, чтобы я могла чувствовать свою значимость.
У тебя другие потребности и другое видение отноше-
ний. Мне кажется, мы оба несчастны» – это предло-
жение согласованного решения.
«Я ухожу от тебя, а почему – мог бы давно уже
догадаться» – это обвинение. «Мне трудно говорить
о своих потребностях с тобой. Думаю, что в такой си-
туации отношения не станут лучше» – это предложе-
ние.
Когда пара становится способна принимать согла-
сованные решения, случается, что и отношения полу-
чают второй шанс.

У Ульяны дома итальянские страсти: муж может

разбить бытовую технику в процессе выяснения
отношений, а она может выбросить все его вещи
с балкона. Эти ссоры – отчаянная попытка Улья-
ны соблюсти свои границы, остаться в безопасно-
сти, когда муж упрекает в чем-то ее родителей,
требует секса без учета ее желаний или заставля-
ет ее участвовать в философских разговорах, в ко-
торых она чувствует свою невежественность. Ее
отказы грубы и агрессивны, потому что ей страш-
но, что она не будет услышана, и реакция на них
ее мужа тоже груба и агрессивна. Не имея возмож-
ности получить что-то от другого мирным путем,
пара разъезжается после затяжного скандала, и оба
остаются истощенными и травмированными.
После отъезда мужа Ульяна начинает по нему
скучать. Боится она его не меньше прежнего, но он
далеко, и контактируют они только по телефону. В
этих телефонных разговорах Ульяна понемногу ре-
шается говорить о своих потребностях и чувствах
– не по факту нарушения границ, а когда между ними
все в порядке. Однажды этот разговор длится три
часа, и Ульяна рассказывает о своей обиде на кри-
тику, о неудовлетворенности в сексе, о том, что
его философия ей чужда и пугает. Она просто рас-
сказывает – не обвиняет, не упрекает, не обесцени-
вает партнера, и муж при следующем разговоре го-
ворит ей, что много думал о ее словах и о том, поче-
му она раньше обо всем не сказала. Отношения по-
степенно становится лучше. Ульяна учится не во-
евать с мужем, он учится не быть воинственным в
своих желаниях. Оба получают новые возможности
для того, чтобы им в отношениях было хорошо. Па-
ра снова начинает жить вместе. Им предстоит ре-
шить еще много трудностей, но сейчас у них есть
надежная база для того, чтобы двигаться дальше.

Чаще же бывает, что такие отношения не заканчи-

ваются вообще. В них слишком много энергии, слиш-
ком много потребностей, чтобы просто завершить их
и двинуться дальше. Быть в отношениях – не обяза-
тельно быть с этим человеком в браке или вообще его
видеть. Связь, которой много десятилетий, может со-
стоять из двух-трех встреч в разные периоды жизни.
Но если есть чувства, мысли, энергия, напряжение,
если мы находим для этого время и место – то это от-
ношения.
 Таким образом, физическое расставание и оконча-
ние отношений совсем не обязательно происходят в
одно и то же время. Партнеры продолжают фанта-
зировать, додумывать, спрашивать себя о том, кто и
что сделал не так, реагировать на запах духов спу-
стя годы, сравнивать новых партнеров с «тем самым»
и считать свои новые отношения скучными. Энергия,
которая при этом тратится на поддержание старых от-
ношений, могла бы использоваться на новые. Но это-
го не происходит, и новые отношения также не стано-
вятся полноценными и здоровыми. Часто бывает так,
что бывшая нарциссическая жертва в новых отноше-
ниях ведет себя нарциссично, своей холодностью и
равнодушием отвергая партнера и не вкладываясь в
него, за исключением приступов вины.

Аделина замужем уже десять лет и восемь из них

часто думает о другом мужчине. Это не был класси-
ческий любовник: это был коллега по работе, с ко-
торым был флирт и начинались какие-то отноше-
ния, и Аделина с ним даже съездила в другой город на
прогулку и осмотр достопримечательностей. По-
том этого коллегу перевели в другое место, и он
просто пропал – перестал отвечать на звонки и со-
общения и выпал из ее жизни односторонне и навсе-
гда. Аделина мучается возможными причинами, пы-
тается понять, что с ней или с ним было не так,
и приходит на терапию как нарциссическая жертва
этих отношений. Ее брак запущен – ни сексуальной,
ни эмоциональной близости с мужем нет уже те же
восемь лет. У Аделины много злости на мужа, на то,
какой он малоподвижный, на то, что он ее подавля-
ет своей негибкостью, но при всякой попытке пого-
ворить о муже она переводит разговор на бывшего
коллегу («мне опять снился Паша»). Пытаясь разо-
браться в отношениях, которые продлились три
недели восемь лет назад, она оставляет мужу от-
ветственность заниматься их семьей и осуждает
его за то, что у него не получается.
 Психотерапевтическая динамика
Нарциссическая жертва попадает на прием с по-
требностью измениться таким образом, чтобы ее от-
ношения улучшились и она (или он, но намного ре-
же) наконец понравилась своему партнеру, остановив
или уменьшив поток боли, в котором она живет. Отно-
шения и партнер – это единственное, о чем она может
говорить на протяжении довольно долгого времени.
Отношения являются центром ее жизни, нарциссич-
ный партнер – фундаментом, от которого зависит ее
настроение, состояние, здоровье. И конечно, она хо-
чет видеть эту опору более прочной и более стабиль-
ной и готова сделать для этого все, что от нее может
потребоваться.
Это серьезная, тяжелая зависимость, которая раз-
вивается не за один день. К моменту обращения за
помощью многое разрушено. Отношения, в которых
находится жертва, требуют от нее всех возможных ре-
сурсов, и их трата отражается на ее физическом здо-
ровье, состоянии психики, социальной и творческой
жизни. Недели, месяцы и годы вся энергия расходу-
ется на то, чтобы защититься, понравиться или что-то
доказать партнеру. Жертве остается истощенность и
ощущение усталости и пустоты.
 Трудности с физическим здоровьем – след-
ствие опасного пренебрежения собой и соматизи-
рованных эмоций.
В нарциссических отношениях забота о себе сто-
ит на одном из последних по значимости мест, важ-
нее заботиться о партнере. Собственные ощущения и
потребности подавлены. Тело не получает достаточ-
ной заботы, зато получает много напряжения. В та-
ких условиях обостряются старые заболевания и воз-
никает множество новых, нарушается работа сердеч-
но-сосудистой, дыхательной и пищеварительной си-
стем. Часто у женщин в нарциссических отношени-
ях развивается бесплодие и симптомы, связанные с
сексуальной жизнью: кандидозы, циститы, воспали-
тельные процессы. У мужчин – импотенция. Мигре-
ни, вегетососудистая дистония, разного роды дерма-
титы тоже возникают и усугубляются по мере ухудше-
ния общего состояния жертвы. Все симптомы выгля-
дят точной метафорой внешней ситуации – жертва
чувствует, что ее сердце разбито, что ее душат, что ее
тошнит от происходящего, что она сама себе отврати-
тельна и хочет умереть. Чаще всего медицинское ле-
чение при этом не помогает, а если помогает, то воз-
никают другие симптомы. В тяжелых случаях это мо-
жет быть рак, инсульт, инфаркт.
 Психика тоже запущена. Невозможность жить нор-
мальной внутренней жизнью приводит к неврозам,
фобиям, навязчивостям. Настроение снижено, в це-
лом – подавленное, с пиками тревоги и агрессии.
Часто есть параноидальные мысли, мысли о само-
убийстве. Картина психического состояния нарцис-
сической жертвы – это острое стрессовое расстрой-
ство или посттравматическое стрессовое расстрой-
ство с диссоциациями, флешбэками (возвращающи-
мися воспоминаниями, носящими характер вторже-
ний), нарушениями сознания. Самой жертвой такое
состояние может восприниматься как что-то привыч-
ное и проблемой может не являться. Беспокоит ее
боль – в отношениях ей невыносимо больно. Она по-
стоянно травмируется, постоянно получает раны, по-
стоянно живет в ожидании следующего удара. Она
плохо спит, имеет пищевые или другие зависимости.
Трудности с сосредоточением и недостаток энергии
приводят к трудностям в работе. Если работа твор-
ческая – начинается творческий кризис. Если работа
предполагает большой уровень напряжения, то начи-
наются ошибки, потому что сил работать на два фрон-
та не хватает. Любое напряжение начинает быть в тя-
гость. Прогулы, затяжные больничные, недовольство
работой и неспособность что-то поменять приводят
к профессиональным кризисам и остановке профес-
сионального развития. Работа перестает быть ресур-
сом, даже если она нравилась. Редкие всплески инте-
реса сменяются затяжными периодами разочарова-
ния, раздражения и лени.
Избегание боли и стыд за свое состояние при-
водят к социальной изоляции: для нарциссической
жертвы характерно постепенное отдаление от быв-
ших друзей и приятелей, выход из компаний, охла-
ждение отношений с близкими. Во-первых, на них не
хватает ресурсов. Во-вторых, другие отношения часто
становятся объектом проекции невыносимых чувств.
Не имея возможности полноценно разместить свой
страх, злость, обиду, боль, жертва часть из них раз-
мещает в более безопасных и менее важных для себя
отношениях. Другие люди вдруг начинают ей казаться
отвратительными. Друзья предают, знакомые скучны
и поверхностны, близкие не понимают и не поддержи-
вают. Постепенно развивающиеся социальные стра-
хи делают невозможным развитие новых контактов.
Она остается одна.

В таких условиях отношения с партнером ста-

новятся не просто важными: они остаются един-
ственной возможностью получить облегчение,
радость, подпитку. Именно поэтому потребность
улучшить их и захватывает целиком.
 И ничего не получится до тех пор, пока эти отно-
шения не перестанут быть для измученной жертвы
единственной опорой. Это парадокс: чем больше она
занимается партнером – тем хуже отношения, а чем
больше она делает центром жизни саму себя и свои
потребности – тем больше у отношений шансов быть
здоровыми.
В терапии динамика нарциссических жертв непро-
ста и мучительна. От терапии, так же как и от отно-
шений, жертва ждет разрешения травмы в одном из
двух вариантов: либо с помощью терапевта все же по-
нравиться своему партнеру и заслужить его любовь
и уважение, либо с помощью терапевта убедиться в
том, что он плох и неправ по сравнению с ней. Много
времени на первом этапе терапии уходит именно на
такие попытки пригласить терапевта на свою сторону,
убедить, что партнер ужасен, рассказать о своей боли
и негодовании. Для этого этапа характерно, что жерт-
ва практически не говорит о себе и не просит от те-
рапевта ничего, что могло бы улучшить ее состояние.
Запросы звучат очень абстрактно: «я хочу избавить-
ся от травм», например, или «что мне делать», или
«мне так плохо, мне так больно, я так устала». Часто
запросы меняются в течение встречи, когда вначале
жертва хочет говорить о соматическом симптоме, по-
том вспоминает маму, потом рассказывает об измене.
Ни одна из тем полноценно не раскрывается. Жерт-
ва мучается воспоминаниями, ассоциациями, флеш-
бэками, не допуская при этом никого в этот процесс и
оставаясь в одиночестве.
После нескольких встреч, когда жертва ведет себя
именно таким образом, который создает трудности в
ее отношениях с людьми и с собой, наступает крити-
ческий момент. Терапия к тому времени не удовлетво-
рительна ни для терапевта, ни для клиента. Ничего не
происходит, боль не уменьшается, отношения не ста-
новятся лучше, часто – становятся хуже, потому что
всплывают старые переживания. В этот момент жерт-
ва либо будет думать и говорить о том, что происхо-
дит, либо разорвет отношения с терапевтом. Разрыв
будет односторонним.

Алиса во время первых встреч принимает реше-

ние: лучшим выходом для нее будет переезд в другой
город, новые возможности, новые отношения. Она
договаривается о продолжении терапии по скайпу,
но звонит только один раз, примерно через месяц
после переезда, подавленная неуспехом и навязчивы-
ми мыслями. Больше встреч не назначает.
Аля после пятой встречи пишет в социальной
сети о том, что хочет сделать перерыв, обсто-
ятельства изменились, много работы и денежные
проблемы. Обещает написать через пару месяцев.
Не пишет.
Диана более откровенна, хоть и тоже в пере-
писке. Она пишет о том, что пришла на тера-
пию прорабатывать травмы, но никакой проработ-
ки травм не получает, а только рассказывает о се-
бе, что ей жаль потерянного времени и денег. Это
сообщение она сравнивает с отзывом в книге жа-
лоб и предложений, сделанным для того, чтобы те-
рапевт мог улучшить свою работу. Больше на кон-
такт не идет.

У того, кто остался в терапии, начинается работа,

которая направлена на коррекцию мазохистических и
нарциссических паттернов. Осью этой работы будет
построение клиент-терапевтических отношений, в ко-
торые жертва принесет все свои трудности. Это вто-
рой этап терапии: медленное и безопасное сближе-
ние, в процессе которого нарциссическая жертва зна-
комится с собой, с другим человеком и с тем, как они
оба строят отношения. На этом пути часто встречают-
ся схожие для нарциссов и их жертв особенности.

Идеализация – обесценивание

Человек с нарциссической травмой нуждается в

опоре, которая должна быть идеальной. Сила его
страха, боли, одиночества и отчаяния такова, что ему
самому кажется, что выдержать это сам он не смо-
жет. Обесценивая свои силы и переоценивая силы
терапевта, жертва ожидает от него абсолютной ста-
бильности и выдержки. Имея внутри себя разделе-
ние на идеальность и ничтожность, жертва перено-
сит на того, с кем она в отношениях, такие же требо-
вания. Для поддержания идеального образа терапев-
та жертва склонна искажать реальность и подавлять
свои чувства до тех пор, пока это возможно, – потом
начинается период обесценивания.

Нина много говорит о том, как ей повезло с тера-

певтом, что ей никто другой не смог бы помочь. По-
том постепенно и тайно начинает изучать блоги
других психологов, ходить на их тренинги или рас-
становки. Проблема не в том, что она интересу-
ется другими: у терапевта нет таких требований,
она свободна в поисках дополнительных источников
помощи. Проблема в том, что она делает это тай-
но, чувствуя вину и перенося эту вину на терапев-
та: если бы он был идеальным, работал бы быст-
рее, знал бы еще и этот метод – тогда бы у нее
не было необходимости искать ресурсы в других ме-
стах. Все рассказать она решается, только соби-
раясь на интенсив, – в уверенности, что терапевт
этого не переживет, она надеется, что такая но-
вость приведет к окончанию отношений. Поддерж-
ка терапевта и его интерес к исследовательской и
терапевтической работе, которую она проделала
не на его глазах, заставляют Нину обратить вни-
мание на то, что ее трактовки ошибочны, а пове-
дение – нездорово.

Страх близости

Нарциссический опыт – это такой опыт, когда тот,

кем я являюсь на самом деле, не заслуживает призна-
ния и любви. Страх близости возникает как уверен-
ность в том, что, если другие люди узнают меня насто-
ящего, они от меня отвернутся. Люди с нарциссиче-
скими чертами сами склонны отворачиваться от лю-
дей с недостатками, не перенося их неидеальности и
бессознательно завидуя их жизни.

Ярослава не переносит несобранных людей, пре-

зирает их за безответственность, ненавидит за
нарушение обещаний, воспринимая это как обман и
предательство. На встречи она приходит точно во-
время и уходит точно вовремя. Эти встречи пол-
ны напряжения: в них не находится места для чая,
телефонного звонка или болтовни о чем-то неваж-
ном. Ее терапевт не может опоздать, не может за-
болеть, не может ошибиться. Трудности Ярославы
лежат именно в области напряжения: у нее пробле-
мы с усталостью и вспышками гнева, она не удовле-
творена своей жизнью, своим партнером и своими
детьми.
Как-то случайно она встречает терапевта в ре-
сторане. Не подходит, но целый вечер наблюдает
за этой компанией. Пропускает несколько встреч,
борясь со сложными чувствами. Это создает дина-
мику в нужном направлении: она понимает, что все
ее осуждение построено на зависти и на том, что
она ощущает себя неживой. Постепенно она ста-
новится менее требовательной и более удовлетво-
ренной и собой, и другими.

Трудности с выдерживанием
нелинейного процесса

Когда потребности подавлены, то они подменяются

целями. По отношению к терапии у жертвы тоже есть
набор целей, по которым она оценивает собственный
прогресс и профессионализм терапевта. Без возмож-
ности оценивать себя таким способом она сталкива-
ется со своей растерянностью, поскольку если целей
нет, то есть только она сама со своими чувствами. На-
учиться выдерживать нелинейные процессы (а психо-
терапия на 90 % именно нелинейна) – это значит на-
учиться выдерживать самого себя.

Для Полины этот процесс разворачивается в те-

рапевтической группе длиной в год. У нее на это
время есть набор целей, она никуда не ездит, от-
казывается от предложений, если они попадают на
время встречи, приходит, даже если чувствует се-
бя плохо. Остальные участники и ведущий отно-
сятся к группе по-другому, и за год несколько встреч
выпадают, поскольку нужного минимального коли-
чества участников не набирается или не присут-
ствует сам терапевт. Полина очень злится: ее
идеально выверенный процесс рушится, сталкива-
ясь с потребностями других людей. Она чувствует
растерянность, обиду, страх, гнев, горе, отчаяние.
Она не нравится себе такой, эти переживания воз-
вращают ее в крайне тяжелое детство, в котором
она ничего не могла поделать, поскольку была ре-
бенком. Научиться переносить такие переживания
– значит обнаружить свое прошлое и свою травми-
рованность. Контроль и цели помогают этого из-
бегать.
 Пассивный способ предъявлять
агрессию и потребности

Страх отвержения делает невозможным прямое

предъявление себя со своими переживаниями. Пе-
реживания от этого никуда не деваются, но уходят
вглубь, находя для себя непрямые, часто многоэтап-
ные способы удовлетворения. В отношениях это вы-
глядит манипуляциями.

Роза никогда не напоминает мужу о своем дне

рождения или годовщине свадьбы, ожидая, что он за-
будет о важной дате и у нее будет причина на него
обижаться. Причин у нее на самом деле достаточ-
но, но все они эмоциональные, неконкретные, предъ-
являть их она боится. Настоящая обида – на то,
что он долго не делал ей предложение и ее семья
подшучивала над ней из-за этого (мужу она говори-
ла, что брак ей не особо и нужен), за его роман (она
его даже не упоминает, сказав мужу, что давно его
простила и сама несет часть вины), за то, что он
ушел со стабильной работы в поисках своего дела
(на словах она его поддерживает и гордится им).
Обида и ощущение несправедливости ищут выхода,
ищут проступка, на который они могли бы легально
выплеснуться. Кроме важных дат, есть еще плате-
жи по кредиту или обещания ее или его родителям,
о которых она тоже не напоминает. Муж чувствует
это как подставу, но аргументировать не может.
Роза при внешней роли идеальной прощающей жены
пассивно-агрессивна, и это создает в семье много
недоверия и напряжения.
А Тоня очень быстро мирится с мужем, но всегда
жалуется на него маме. Мама относится к нему хо-
лодно и осуждающе. Тоня как бы отдает маме все
свое раздражение и остается легкой и отходчивой,
но пассивно наказывает мужа ухудшением его от-
ношений с тещей.

Трудности с границами

Тот, кто не чувствует свои границы и не умеет о

них заботиться, не может соблюдать и чужие грани-
цы. Нарциссическое нарушение границ – это претен-
зия на то, что нарциссу можно это делать, несмотря
на неудобства другого. В этом всегда есть ощущение
вседозволенности, часто нарушения границ «оправ-
даны» тяжелым состоянием, мнимой разницей в ста-
тусе или благородством мотивов.

Ваня рассчитывает, что он сможет звонить сво-

ему терапевту в любое время дня и ночи, если ему
будет очень плохо. Так поступали психоаналитики
в зарубежных фильмах о психотерапии, и он ожида-
ет, что эти правила разделяет каждый професси-
онал. Границы для него существуют как одолжение
терапевту и до тех пор, пока у Вани не возникнет
потребность в звонке.
Юля требует, чтобы терапевт и все участники
ее терапевтической группы смотрели фильмы, ко-
торые ей нравятся, чтобы лучше ее понимать. Еще
она требует удалить из группового чата картинки,
которыми обмениваются другие участники и кото-
рые не нравятся ей по содержанию. Она даже удаля-
ется из чата, когда эти требования оказываются
невыполненными.
А Галя в общем чате своей группы размещает
просьбу о пожертвовании денег на лечение и очень
удивляется и обижается, когда не находит откли-
ка и, более того, получает агрессивную обратную
связь. Для Гали это кризис в отношениях с группой –
не получив удовлетворения своей претензии на под-
держку любой потребности, она группу обесценива-
ет. Только поняв нарциссичность своей просьбы, Га-
ля переживает стыд и через него вновь налаживает
отношения с дорогими для нее людьми.
 Претензия на исключительность,
на особые отношения

Нарциссическая жертва плохо выдерживает свою

неисключительность для специалиста, который с ней
работает. Иногда претензия на особые отношения
звучит с самого начала – например, она может наста-
ивать на особых условиях встреч, особой частоте, це-
не или стиле работы. Иногда в самом процессе рабо-
ты появляются особые традиции, которые призваны
выделить клиента в восприятии терапевта и создать
с ним отличающиеся от всех остальных связи.

У Маргариты странный запрос: она считает, что

помочь ей может только этот конкретный тера-
певт, но при этом хочет, чтобы он работал в дру-
гом стиле. При отказе притворяется, что согла-
шается, но периодически возвращается к разговору,
подчеркивая особенность этих отношений и мани-
пулируя своим состоянием и чувством вины. Иные
отношения ей не нужны – нормальную работу она
саботирует. Но переходить к другому терапевту с
другими границами тоже отказывается.
А Вера приносит на встречи печенье домашней
выпечки, пару яблок, нарисованную ею открытку.
Это приятно, и так делают почти все клиенты, но
Вера делает это каждую встречу. Ей кажется, что
если она не будет заслуживать любви терапевта
больше, чем все остальные, то ее бросят. Просто
чувствовать стабильное и ровное отношение к ней
другого недостаточно, ей нужно быть лучше всех
и привлекательнее всех, чтобы хоть как-то успоко-
иться и поверить в то, что ее не отвергнут.

Эксплуатация

Клиент-терапевтические отношения в глазах чело-

века с нарциссическим опытом – это обмен, на одной
стороне которого деньги клиента за консультацию, а
на другой – обслуживание терапевтом клиентских по-
требностей. Для потребностей и чувств самого тера-
певта часто не остается места. Это тупик: обслуживая
клиентские желания, терапевт не сможет принести в
мир клиента ничего нового, и терапия не поможет, а
отношения закончатся. Настойчивое соблюдение сво-
их границ и выражение своих чувств другим челове-
ком помогает нарциссической жертве обнаружить ря-
дом с собой кого-то, кроме самой себя.

Маша пытается использовать терапевта в ка-

честве эмоциональной боксерской груши. Ей кажет-
ся, что если это психотерапевт, то ему все рав-
но, что она делает и говорит, он устойчив и «про-
лечен». Поэтому она обесценивает его, сравнивает
с другими, говорит о своей злости и равнодушии к
мужчинам (терапевт – мужчина). Когда он наконец
убеждает Машу в том, что она ошибается и ему не
все равно, Маша приходит в ужас от того, как она к
нему относится. Эта же потребительская позиция
свойственна ей и в других отношениях, и, обнару-
жив, что другой человек существует и у него есть
свои переживания, она испытывает стыд и впада-
ет в глубокий кризис. Постепенно она учится заме-
чать других людей.

Магическое мышление

Мир, в котором есть магия, защищает от многих

страхов и дает дополнительную подпитку ощущению
грандиозности. В терапии магическое мышление ча-
сто служит формой обесценивания терапевтической
работы.

Инга каждый терапевтический успех, изменения

в своем состоянии приписывает молитве, аффир-
мациям или йоге. Это создает впечатление, что
клиент-терапевтические отношения пусты, в них
ничего не происходит и не на что опираться. Та-
ким обесцениванием Инга избегает близости и при-
вязанности, которых боится. Ведь если терапевт
сделал для нее что-то важное – значит, есть что-
то, чего Инга сама не может, и это разрушает ее
ощущение собственной грандиозности. Признать
вклад терапевта равносильно тому, чтобы при-
знаться в своей слабости и потребности в других
людях.

Третий этап терапии возможен только тогда, когда

отношения между жертвой и терапевтом становятся
более здоровыми и доверительными для обоих. К это-
му времени часто и отношения жертвы вне терапии
становятся более здоровыми, да и сама жертва жерт-
вой уже не является. В отношениях изменяются ее по-
слания: она имеет меньше претензий к тому, чтобы
партнер был идеальным, и способна по-другому ре-
агировать на привычные вещи. Она становится чест-
нее, осознаннее, и часто – гуманнее. Рост ресурсов
впервые за долгое время создает избыток энергии.
Постепенно улучшается физическое и психическое
состояние, зависимости сменяются гибкостью, соци-
альный круг растет. Возвращается интерес к работе.
Начинается период взросления, проживания и
адаптации: как раз та самая «проработка травм», о
которой часто говорят на входе. Пройдя на первом и
втором этапе большой путь от травматических реак-
ций избегания к возможности адаптации, клиент на-
чинает создавать новую картину мира, в котором ста-
рое безвозвратно потеряно и надежды на его возвра-
щение нет. Это период горевания о неидеальном дет-
стве, о несправедливом мире, о том, что мечты так и
не сбудутся и мама так и не полюбит. Для этого этапа
как раз и нужны хорошие и крепкие отношения, в ко-
торых полноценное присутствие другого человека по-
могает выдержать волны тоски и услышать в себе но-
вые желания.
Зерно этой работы – глубокие и болезненные чув-
ства: растерянность, ненависть, боль, стыд, горе. В
каждом из них много нереализованной энергии. Эта
энергия требует борьбы, сопротивления, изменения
мира и другого человека таким образом, чтобы этих
чувств больше не было. Терапия травмы – это пре-
кращение такой борьбы и интеграция сложного опыта
в структуру личности. Именно этот процесс позволя-
ет реализовать заблокированную энергию и научить-
ся жить в реальном мире, в котором произошло все
то, что произошло.

Римма развелась с богатым и параноидальным

мужем. Тот делиться имуществом не хотел и ре-
шил воспользоваться услугами киллера, в задачи ко-
торого входило войти к Римме в доверие, узнать ее
планы и в случае наличия материальных претензий
решить проблему самым кардинальным из всех воз-
можных способов. Но совершенно неожиданно вме-
шались страсть и любовь – Римма начала жить вме-
сте с этим человеком. Через несколько месяцев под
влиянием развивающихся чувств мужчина признал-
ся, что он – киллер, которого наняли для ее убий-
ства. Римма разрушилась мгновенно. Она провела
в этих отношениях еще год, ходя вокруг любовни-
ка на цыпочках, прислушиваясь ночью к его дыханию,
всегда наблюдая краем глаза, где он и что делает.
Теперь она себя ненавидит, не понимая, как нужно
к себе относиться, чтобы жить в таких условиях.
Ненависть эту переносить проще, чем смертель-
ный страх. Только осознав (не поборов!) его, она по-
нимает, что такое поведение было способом выжи-
вания – в отсутствие других опор ей оставалось
только завоевывать его расположение, чтобы со-
хранить себе жизнь. Стыд и ненависть заканчива-
ются. Римма расслабляется, успокаивается, начи-
нает называть его по имени, а не «тот человек».
Проходят телесные зажимы. У нее начинаются но-
вые отношения, в которых она чувствует себя в
безопасности.
 А мама Венеры всю жизнь обещала ей, что если
дочь выйдет замуж, то она покончит с собой. Ве-
нера выходит замуж – и мама выполняет свое обе-
щание. Чувство вины и горе настолько велики для
Венеры, что она отстраняется от них, обвиняя и
ненавидя маму за такой поступок. Бессознательная
вина при этом толкает ее на саморазрушение, по-
давленное горе – на прямое суицидальное поведе-
ние. Ее борьба не работает. Этим чувствам нужно
дать место и время. Горюя по маме, осознавая свою
любовь и печаль, проживая вину, Венера не умира-
ет от боли, а становится способна по-настояще-
му отдать маме ответственность за ее решение и
смириться с ним. Это приводит к разводу (уже не с
первым мужем, а со вторым, который появился на-
много позже трагедии): брак получился ужасный, ос-
нованный именно на бессознательной вине. Венера
получает возможность жить дальше.

Фиксация на травме заканчивается. Возникает опо-

ра на реальность, на себя и на других. Становятся
доступными новые формы поведения, в том числе –
простые и ясные послания о своих потребностях и
чувствах. В мире появляются другие вещи, которые
могут интересовать и вызывать возбуждение, кроме
отношений. Появляются новые чувства к партнеру –
терпимость, сочувствие, интерес к тому, чем он живет
и какой он человек. Кроме желания быть только с ним,
появляется и желание проводить время без него. Об-
наруживается, что можно принимать совместные ре-
шения и что с недостатками отношений вполне можно
жить. Партнер на этом этапе часто становится более
слушающим, терпимым и бережным, поскольку война
наконец заканчивается.
Ну или пара расходится по адекватным причинам,
переживает расставание в здоровом темпе и начина-
ет поиск новых отношений.
Терапия на этом тоже заканчивается. Средний срок
такой динамики – два года.
 Мир нарциссической жертвы
Хоть отношения для участника нарциссической
связи и становятся краеугольным камнем жизни, это
не единственные трудности, которые испытывает че-
ловек с описанными выше особенностями личности и
поведения. Те же паттерны могут проявляться в отно-
шениях с работой, детьми, собственным телом. Мож-
но сказать, что нарциссическая жертва строит нар-
циссические отношения с любым объектом, с кото-
рым вступает в контакт. Весь внешний и внутренний
мир работает декорацией старой травмы.
В профессиональной жизни жертва травмируется
о свою неидеальность и неспособность выносить ру-
тинное рабочее напряжение. Ей может казаться, что
ее отвергают, не понимают и не принимают, относят-
ся к ней плохо, мало о ней заботятся. Большое коли-
чество энергии уходит на заслуживание любви кол-
лег и на внутреннее критиканство. Ее неспособность
соблюдать границы приводит к тому, что ее эксплуа-
тируют, за что жертва ожидает аналогичной отзывчи-
вости. Этого не происходит – никто не догадывается
о ее тяжелом внутреннем состоянии, никто не дела-
ет ей скидок исходя из ее мученичества. Люди вокруг
становятся такими же холодными и равнодушными,
как и ее родители или партнер. Жертва чувствует, что
не справляется с рабочими отношениями: появляется
один или несколько человек, рядом с которыми она
чувствует себя уязвимой, уязвленной, обиженной.
По отношению к рабочим обязанностям может раз-
виваться «синдром Самозванца» – внутреннее обес-
ценивание себя приводит к тому, что опираться на
себя у жертвы не получается. Свои заслуги и реаль-
ные дела она обесценивает, считая их следствием не
столько своего ума и таланта, сколько своей усидчи-
вости, а часто – случайности. Ей может казаться, что
само ее нахождение на этой должности или в этой
профессии – случайно, что на самом деле она его не
заслуживает. Поэтому у нее есть внутренняя необхо-
димость делать работу идеально: только тогда жерт-
ва может не испытывать стыда и чувства нелепости
от того, что для этой работы она не годится. Развива-
ется перфекционизм и прокрастинация. Высочайшие
требования вызывают столько напряжения, что раз-
вивается трудовой невроз: невозможность работать,
скука, лень, отчаяние, которые вызывают попытки за-
няться рабочими обязанностями. Сама работа ста-
новится нарциссом. Жертва мучается, остро ощущая
свою неполноценность и разрываясь между гранди-
озным удовлетворением собой и ощущением своего
ничтожества.
 Полина – дизайнер. У нее достаточно таланта
для того, чтобы делать свою работу хорошо, но
самой Полине этого недостаточно. Она гордит-
ся тем, что ее коллекции идут в производство,
гордится фотосессиями своих моделей, комплимен-
тами ее собственным детям. Но эта гордость
неустойчива – замечание или критику Полина вос-
принимает с большим трудом. Ей кажется, что кол-
леги по работе ей завидуют и потому не ценят, что
начальница слишком груба и примитивна, чтобы по-
нять ее идеи, что муж слишком далек от мира мо-
ды, чтобы оценить изящество ее задумок. С пре-
тензией на идеальную поддержку она остается без
поддержки вообще, потому что реальную обратную
связь она обесценивает и от людей отстраняет-
ся. Без ресурсов работа превращается в «горки» –
с пиками энергии и интереса и затяжными глубоки-
ми провалами, когда Полина не может рисовать и
не может думать.
Оля, отработав несколько лет в компании сво-
его знакомого, решила уйти в развитие собствен-
ного дела. По факту – уже два года она не зани-
мается ничем. Требования, которые она предъявля-
ет к работе и к себе, так велики, что она может
только смотреть на экран монитора. Каждый день
она встает рано с мыслью, что вот сегодня-то
она напишет статью, займется холодными звон-
ками, доработает продукт, который продает. Че-
рез несколько часов мук она сдается и смотрит се-
риалы. Оля себя ненавидит, каждый день внутрен-
не уничтожая себя за неспособность заработать
деньги, и часть этой ненависти переносит на со-
временный бизнес, на бывших и настоящих парт-
неров, на мужа, который в нее не верит и не вдох-
новляет ее. Разозлившись на что-то внешнее, она
чувствует, что ей становится немножко легче, и
несколько дней работа идет. Потом снова прихо-
дит время сериалов.
Для Карины мукой становится докторская дис-
сертация. Ее собственное напряжение и ощуще-
ние себя самозванкой в науке заставляет ее ожи-
дать критики и провала. Это так страшно, что она
не может даже обратиться за помощью, поскольку
это разоблачает ее некомпетентность. Научный
руководитель усиливает ее напряжение, так как не
знает о ее неуверенности, помочь не может и вме-
сто этого ставит перед ней новые задачи тогда,
когда она еще не разобралась со старыми. Время
идет, напряжение только усиливается. Карина пе-
рестает работать с информацией, теряет иссле-
довательские навыки, не может развить свои ори-
гинальные идеи. Она считает, что ей нужна длин-
ная пауза. На самом деле она хочет сдаться, потому
что не чувствует себя вправе быть доктором наук.

Восприимчивость жертвы к проявлениям нарцис-

сизма со стороны других людей влияет и на ее отно-
шения с детьми. Неспособность выстроить границы и
давать простые и прямые послания, желание заслу-
жить любовь, претензия на безусловное принятие и
понимание не дают ей возможности гибкого и адап-
тивного взаимодействия. Часто дети воспринимаются
ею как эксплуататоры, часто они не оправдывают ее
ожиданий. Жертва может неадекватно реагировать на
их болезни или неудачи, поскольку это ставит под со-
мнение ее идеальное материнство. Трудности с ощу-
щением собственной ценности сталкиваются с дет-
ским равнодушием или потребностью в других людях.
Отношения с детьми начинаются задолго до их
появления: принуждая себя к безупречному роди-
тельству, жертва может избегать рождения детей как
огромной нагрузки, с которой она точно не справит-
ся идеально. Напряжение, которое она чувствует, мо-
жет приводить к ее эмоциональной отстраненности.
Ее может казаться, что к детям она равнодушна, она
может чувствовать страх и гнев на то, что дети заста-
вят ее столкнуться с собственным несовершенством.
 Отношения с родившимися детьми также не сво-
бодны от этих чувств: страха, боли, гнева, обиды, за-
висти. Для снижения тревоги жертве нужно считать
себя хорошей матерью, а это почти всегда невозмож-
но. Дети с потребностями, которые матери или отцу
не нравятся, обладающие чертами характера, кото-
рые разрушают идеальный фасад семьи, восприни-
маются как помеха. С такими переживаниями сложно
видеть настоящие потребности ребенка и заботиться
о том, чтобы отношения были хорошими.

Для Юли обе ее дочери – живое напоминание о

том, что в своей семье у нее нет места. У дево-
чек прекрасные отношения с отцом. Они любят дя-
дю и тетю и тянутся к ним. Оставаясь наедине с
Юлей, девочки ведут себя капризно и высокомерно,
требуя от нее бытового обслуживания и манипули-
руя ею. Юля любит детей, но мучается с ними. Не
понимая, что идет не так, она обвиняет мужа в ко-
алиции с детьми против нее, требует поддержи-
вать ее решения и публично относиться к ней ува-
жительно. Это тоже не помогает. На самом деле
Юля все попытки детей сблизиться отвергает: на-
пример, недавнее обращение младшей дочери с раз-
говором о том, что ее обижают в детском саду,
Юля превратила в обвинение типа: «Я же тебе го-
ворила, что если будешь так себя вести, то с то-
бой никто не будет дружить». Она не знает, что
делать с детьми, поскольку не чувствует, что мо-
жет дать им что-то ценное. Именно поэтому Юли-
ны отношения с дочерями – это обслуживание. С од-
ной стороны, Юля бунтует против этого и обижа-
ется, но с другой стороны – глубоко внутри себя
чувствует, что ей больше нечего им предложить.
А Соня с трудом выдерживает сына-подростка
с его бурей чувств и откровенным нарциссизмом
(норма для этого возрастного периода). Соне слож-
но с его приступами гнева или апатии, но труднее
всего выносить его боль. Ей кажется, что если бы
она была хорошей матерью, то у нее получилось бы
воспитать его так, чтобы он был защищенным и
не чувствовал боли. Ее стыд и жалость так сильны,
что сына, которому больно, она избегает. Он пы-
тается обратить на себя ее внимание любыми спо-
собами и начинает пить и пропадать на несколько
дней. Соня чувствует полный крах своего родитель-
ства и готова отказаться от сына вообще, лишь
бы не сталкиваться с его чувствами и потребно-
стями. Только соприкоснувшись с собственными бо-
лью и виной, Соня становится способной на утеше-
ние молодого парня, которому очень плохо без ма-
тери.
 Примерно таким же образом строятся отношения
с друзьями и подругами. Трудности в их жизни актуа-
лизирует у человека с нарциссической травмой боль
собственного бессилия. Неидеальное поведение вы-
зывает гнев, трудности с границами приводят к оби-
дам и конфликтам. Отношения с друзьями не удержи-
ваются долго и не достигают такой степени близости,
которая принесла бы чувство принятости и облегче-
ния.

Аня поссорилась со старой подругой меньше чем

за полчаса и при этом так, что восстановление от-
ношений теперь почти невозможно. Все произошло
в переписке: подруга спросила у Ани о чем-то, Аня
ответила и задала уточняющий вопрос, на который
подруга не написала ничего. Так как все происходи-
ло в одном из мессенджеров, Аня видела, что ее со-
общения прочитаны. Она спросила еще раз, подру-
га снова прочитала и не ответила. Аню буквально
начало трясти от гнева. Для нее такое поведение
означало только одно: что ею пренебрегают, что
ее опять использовали, что она никому не нужна.
После еще нескольких минут молчания Аня написа-
ла: «Некрасиво молчать, когда сама первая попро-
сила совета» – и заблокировала контакт.
 Марина считает, что подруги ее используют, она
нужна им только тогда, когда что-то идет не так
и нужны помощь или совет. У Марины много раздра-
жения на подруг, у которых, как ей кажется, вечные
трудности – то с мужьями, то с детьми, то с ра-
ботами. Когда у них что-то случается, Марина не
выдерживает напряжения, не способна разделить
их непростые чувства. Она предлагает план дей-
ствий: развестись, поменять работу, быть с ре-
бенком строже. Подруги этим советам не следуют,
и Марина обижается: она же говорила, а теперь все
опять по-старому, и она снова должна это выслуши-
вать. Понятно, что близости в этом немного.

Подобные шаблоны присутствуют даже в отноше-

ниях с собственным телом, которое не оправдывает
ожиданий, не является идеальным, не заслуживает
жалости. Тело может восприниматься как предатель,
как источник угрозы. Кроме психосоматических симп-
томов, невыраженная и неосознанная тревога нар-
циссической травмы может приводить к навязчивой
ипохондрии.

Олесе кажется, что она заболеет раком. Психо-

логически начитанная, она трактует свой страх
как ненависть к себе и осуждает за это мужа: их
брак из-за него настолько плох, что она себя нена-
видит и умрет от онкологии. На самом деле ее
страх – отражение сильной внутренней тревоги,
которая плохо переносима и нуждается в том, что-
бы иметь понятное лицо, например онкофобию. На
самом деле тревога у Олеси вполне нарциссическая.
Глубокое чувство собственной ничтожности фор-
мирует невозможность иметь недостатки или ко-
му-то не нравиться. Страх заболеть раком усили-
вается и превращается в навязчивость с обследо-
ваниями у разных специалистов в периоды, когда
Олеся чувствует себя плохой. Например, после ссо-
ры с мужем, когда он сказал ей о своей неудовлетво-
ренности в сексе, Олеся на несколько месяцев ушла
в паранойю. С сексуальной жизнью работать в та-
кие периоды у нее нет сил, как и заниматься вообще
чем-то еще.

Мир нарциссической жертвы – это мир ее бесси-

лия, боли и напряжения. Такова ее внутренняя ситу-
ация. Именно с ее отражением жертва сталкивает-
ся при любом контакте с миром внешним, который
выглядит для нее холодным, эгоистичным, отвергаю-
щим, не находящим для нее места. Поиски способа
изменения такого мира обречены на провал. Нарцис-
сической жертве, желающей исцеления, придется об-
ратиться внутрь и встретиться с реальностью самой
себя.
 Мазохизм

А вот меня бы кто бы так полюбил:

Ранки бы мне от пуль языком зализывал,
Чай приносил, маскировал залысины,
Склеил сердечный шов, обработал спил.

Я бы его не любила, а только жалилась:

Не горевала б вечером, не эсэмэсила,
Я бы была бой-баба – скальный могучий лось
С выжженными глазами, душою в месиво.

Я бы его убила и вознеслась

К обледенелой выси обабенелой…
Стой. И не двигайся. Видишь – висит омела.
Трогай меня. Целуй. Прижимайся.
Всласть.

Чтобы жить хорошо, нужно знать, что такое хоро-

шо и что такое плохо. Чтобы размещать в отношениях
прямые и ясные послания, необходимо слышать свои
эмоции. Для того чтобы заботиться о себе в достаточ-
ной степени, стоит быть внимательными к своему те-
лесному и психическому состоянию. Для того чтобы
не пользоваться манипуляциями, полезно знать о сво-
их потребностях.
И ничего из этого человеку с нарциссической трав-
мой недоступно. Его внутренний мир оказывается за-
крыт травматическим опытом, потребности и чувства
не имеют голоса, навыки поведения по удовлетво-
рению потребностей не развиты. Желания подмене-
ны долженствованием, эмоции слышны лишь тогда,
когда становятся аффектами, а телесные состояния
принимают вид болезней. Особая жизнь, основным
содержанием которой являются страдание и терпе-
ние, называется мазохизмом.
 Терпеть и страдать
Мазохизм в психологии – это такая форма поведе-
ния, при которой человек не может о себе прямо по-
заботиться и вынужден жить в страдании, которое по-
степенно становится не только нормой, но и желае-
мым состоянием. Желаемым – потому что в мазохи-
стических паттернах скрыты косвенные психические
выгоды, которые пусть не намного, но облегчают су-
ществование мазохиста. Это не удовольствие от бо-
ли в прямом смысле. Выгода мазохизма в том, что он
предполагает сложные, тайные, многоходовые спосо-
бы удовлетворения потребностей, в которых мазохист
не встретит отказа просто потому, что никто так и не
поймет, чего же он хотел, или не будет в состоянии
отказаться из-за чувства вины или долга.
Дело в травматической природе мазохизма: в ран-
нем (и позднем тоже) детстве ребенок оказывается в
такой ситуации, когда его потребности не удовлетво-
ряются, а чувства не имеют значения.

Это та же самая нарциссическая травма: семья

ребенка или мир в целом оказываются не в состо-
янии принять его таким, какой он есть, со всеми
его проявлениями, к которым относятся чувства и
потребности.
Такое отвержение создает необходимость, во-пер-
вых, максимального подавления неугодных качеств, а
во-вторых, заставляет ребенка изобретать такие спо-
собы непрямого удовлетворения оставшихся потреб-
ностей, которым нельзя отказать.

Мама Вани – усталая и измученная жизнью жен-

щина, которой трудно даже прокормить сына, не
говоря уж об эмоциональной заботе. Ваня своими
реальными чувствами маму раздражает. Он хочет
пить не вовремя, хочет есть не то, что она ему
предлагает, одеваться по-другому, дружить не с
теми. У мамы на Ваню всегда есть план, который
должен выполняться, на гибкость у нее просто не
хватает энергии: она пришла с работы, он поел суп,
поиграл в тихие игры и лег спать. Ваня как живой
и реально существующий ребенок в эти планы не
вписывается и потому часто бывает отвергнут.
Он не может злиться, потому что его мама и так
для него много делает, не может грустить, потому
что какие у него могут быть проблемы, не может
хотеть чего-то сверх того, что она запланировала,
потому что деньги она не печатает, а отец, ско-
тина, и думать о нем забыл.
Вырастая с такими посланиями, Ваня постепен-
но учится игнорировать собственную внутреннюю
жизнь: а какой в ней смысл, если он все равно все чув-
ствует неправильно? Единственная радость, ко-
торая ему доступна, – это похвала мамы за то, что
он сегодня был хорошим мальчиком, то есть не до-
ставлял забот, не нарушал планов, не проявлялся и
не утомлял ее. На фоне отсутствия других ресур-
сов этот становится таким значимым, что Ваня
учится терпеть как можно больше. Он становится
очень удобным мальчиком: ест, что дают, спит, ко-
гда нужно. Распространяется это не только на их
маленькую семью. В других социальных кругах он на-
чинает вести себя так же, потому что невозможно
в одной ситуации потребности подавлять, а в дру-
гой слушать. Он не отвлекается на уроках, в туа-
лет ходит на переменке, претензий ни к кому не
предъявляет. Однажды его как самого ответствен-
ного отправляют в школьную библиотеку за учеб-
никами. Ожидание затягивается, и Ваня, не смея
отпроситься в туалет, не выдерживает и мочится
в штаны. Библиотекарь не злится на него за это,
она помогает маленькому мальчику снять и высу-
шить одежду, дает сменную – и у Вани возникают
с ней особые, заботливые отношения. Так он начи-
нает понимать, что если ему плохо, то он имеет
право на сочувствие и заботу.
 То же самое происходит, например, на уроках
физкультуры: не чувствуя своего тела, Ваня не
может самостоятельно регулировать нагрузку и
переутомляется, получая проблемы со здоровьем.
Как-то он падает в обморок во время подвижной иг-
ры, и учитель с тех пор присматривает за ним,
спрашивает, не пора ли ему отдохнуть, чуть за-
вышает ему оценки. Страдание оказывается вы-
годным: чем ему хуже, тем с большим сочувствием
и вниманием относятся к нему окружающие взрос-
лые. С мамой дома это тоже работает: когда Ва-
ня болеет, она хоть и ругает его, но чай с малиной
заваривает и проводит с ним больше времени, чем
обычно.
Правда, со сверстниками такое поведение созда-
ет скорее проблемы, чем облегчает коммуникации.
Мальчик с подавленными потребностями и чувства-
ми, с желанием угодить взрослым больше раздража-
ет, чем интересует одноклассников и ребят во дво-
ре. Дружбы ни с кем не складывается. Зато взрос-
лые Ваню любят, и это повод для его тайной гордо-
сти и высокомерия: его ставят в пример, с ним здо-
роваются, его выбирают для поручений. Моральное
превосходство становится его единственной от-
душиной. Он услужлив, тих, вежлив и надменен.
Вырастая, Ваня обнаруживает, что мир больше
не делится на взрослых и детей. Он сам теперь
взрослый, и ему приходится вступать в отноше-
ния с ровесниками, для которых у него практиче-
ски нет навыков. Он начинает пользоваться прове-
ренными способами: обслуживание, угадывание же-
ланий, терпение своих неудобств – и ждет в ответ
от другого такого же увлеченного служения. Когда
этого не происходит – обижается, разрывает от-
ношения, упрекает партнеров и навязывает им чув-
ство вины. В работе не особо успешен, хотя и мно-
го старается. Для семьи выбирает девушку, кото-
рая с удовольствием принимает его служение, в на-
дежде на симметричный ответ.
Брак быстро становится нарциссическим: ника-
кого ответного высокого служения он не получает,
страдает, обслуживает, терпит, временами выва-
ливая на жену ворох накопившегося неудовольствия.
Он пытается заполучить все ее внимание: снача-
ла хорошими поступками и заботой, потом, когда
это не срабатывает, – скандалами, упреками, про-
блемами, болезнями. Начинает пить (в опьянении,
кстати, оказывается способен делать то, что ему
самому хочется, и поэтому алкоголь быстро стано-
вится важной частью его жизни). Начинает болеть.
Затевает ремонт, на котором постоянно то тя-
нет спину, то ушибает палец. Растягивает этот
ремонт на несколько лет, тратя на него все свои
силы и ресурсы. Ожидает соразмерной благодарно-
сти, не получает, становится еще более несчаст-
ным. Жена отстраняется все больше, не чувствуя
возможности принести ему облегчение и избегая
своей постоянной вины. Ваня стареет, худеет, бо-
леет и спивается.
На него обращает внимание дочь – девочка лю-
бит отца и искренне хочет, чтобы ему было хоро-
шо. Именно она начинает угадывать его желания и
обслуживать его потребности так, как ему хочет-
ся. Она ездит с ним на дачу, вместо того чтобы
встречаться с друзьями, хорошо учится, чтобы ра-
довать его, обходится малым, чтобы не напрягать
его финансово. Оба тайно завидуют матери, кото-
рая позволяет себе то, что хочет. Девочка тоже
начинает болеть.
Круг замыкается.
 Особое мышление
Мазохизм в своей основе интроективен, то есть
построен на идеях, которые усвоены некритично и
кажутся непреложной истиной, – интроекциях. Такие
идеи могут быть выражены в пословицах и поговор-
ках, в «житейской мудрости» родителей, в принятых в
обществе правилах поведения. Эти идеи кажутся вер-
ными и создают такую картину мира, в которой тер-
пение и страдание являются единственной альтерна-
тивой. Для этого есть исторические предпосылки: за
последний век на территории нашей страны история
не раз поворачивалась таким образом, что терпение
и страдание были функциональными, помогали вы-
жить. Революция, война, голод, нестабильный соци-
альный строй – все это было причиной тревоги, вы-
носить которую было легче в том случае, если было
ощущение светлого будущего, полагающегося за тер-
пение. Времена изменились, а идеи остались. Поко-
ления, воспитанные на ожидании изменений, этих из-
менений не заметили. Более того, их ожидание оказа-
лось неоправданным. Никакой награды за страдания
не последовало. Никакого общего богатства и равен-
ства, никакого социального почета, никакого здоро-
вья и долголетия. Огромное количество людей строи-
ли свою жизнь на основании идеи, которая оказалась
ложной.
Это серьезное испытание для психики, и она пред-
почитает сохранять надежду, а значит – продолжать
следовать старым правилам.

Отказ от страданий означает разрушение старо-

го фундамента и создание нового. На это нужна
энергия, нужны ресурсы, которые есть не у всех
и не всегда.
Ребенок, переживающий нарциссическую травму,
очень легко поддается идеям мазохизма, принося-
щим облегчение и обещающим награду. Они в до-
статочном количестве есть у взрослых, которые его
окружают, в культуре, социальных привычках и рели-
гии. Для того, кто переживает сильную боль отвержен-
ности и невыносимый стыд за свое несоответствие
требованиям, мазохизм может стать палочкой-выру-
чалочкой. Он обещает награду за любые муки и да-
ет простые и понятные шаблоны поведения, которы-
ми можно гордиться. По большому счету, мазохисти-
ческие тенденции развиваются как защита от пережи-
вания травмы. Пока человек верит, что его страдания
не напрасны, он может отодвигать свою боль.
Мазохистические интроекции можно разделить на
несколько смысловых блоков.
 Идеи, обещающие награду за страдание

Такие идеи встречаются в самых разных сферах

жизни. Особенно много их в религиозных текстах,
«воспитательных» комментариях, устойчивых выра-
жениях:
• Бог терпел и нам велел;
• он по любовницам походит и к тебе вернется, кто
его еще терпеть будет;
• делу время, потехе час;
• терпи, солдат, генералом будешь;
• чем выше у тебя температура, тем тебе лучше бу-
дет потом;
• после черной полосы всегда следует белая;
• ну и что, что другие гуляют, а ты учишься, зато они
потом дворниками будут работать, а ты начальником;
• терпение и труд все перетрут;
• кто рано встает – тому Бог подает;
• все выходные летом на даче, зато зимой огурчики
свои.
Также идеи о том, что за страданиями следует воз-
награждение, популярны в средствах массовой ин-
формации, кино, художественных произведениях. Да-
же в сказках: примерная Золушка встречает прин-
ца, послушная Дюймовочка выходит замуж за короля
эльфов, а беспечного Колобка съедают. Сценарий, в
котором страдание оправданно, найти намного про-
ще, чем тот, в котором страдание оказывается бес-
смысленным. В распространенных историях все по-
лучает тот, кто больше страдал и мучился, а тот, кто
наслаждался жизнью и заботился о себе, бывает на-
казан.

Жизнь Оли – это иллюстрация идеи «а вот по-

том заживем». Она всю жизнь копит деньги, что-
бы на старости лет оказаться обеспеченной и ни
в чем себе не отказывать. Она мало спит, много
работает, практически не отдыхает, а если и бе-
рет отпуск, то использует его на то, чтобы сде-
лать своими силами ремонт или поработать на да-
че. Почти не лечится, потому что лечение дорогое,
планирует лечиться в старости, а пока надо рабо-
тать. Почти не имеет социальных связей. Ей ка-
жется, что всего этого будет достаточно потом:
друзей, свободного времени, путешествий, заботы
о себе. На самом деле она медленно ведет себя к
одинокой старости, наполненной болезнями, и до-
вольно короткой продолжительности жизни.
А Любовь ждет награды в браке. Она хорошая же-
на в том смысле, что все терпит, молчит и жерт-
вует собой ради счастья мужа. Бросает карьеру ак-
трисы, чтобы родить ему сына. Бросает родной
город, чтобы ездить с ним в деловые поездки. Не
просит для себя дорогих вещей, чтобы муж хорошо
одевался и презентабельно выглядел на своей ста-
тусной работе. Готовит ему обеды. Заботится о
том, чтобы он вовремя принимал прописанные ле-
карства. Не имеет ни подруг, ни увлечений, чтобы
не отвлекаться от своей семьи, члены которой за-
душены ее заботой и молчаливым ожиданием бла-
годарности за ее тяжелый труд. Она терпит лю-
бовниц мужа, терпит болезни сына, терпит соб-
ственное одиночество. Она уверена, что когда-ни-
будь муж и сын поймут, как много она для них сде-
лала, и вот тогда сами захотят справедливо возна-
градить ее. Женщина фантазирует о всплеске ро-
мантической любви, о том, как муж смотрит ей в
глаза и говорит: «Все, что у меня есть, есть бла-
годаря тебе». Она мечтает о том, как сын на соб-
ственной свадьбе заплачет и обнимет ее, поняв,
что ни одна женщина с ней не сравнится. Эти фан-
тазии – все, что у нее есть, и все, что у нее будет.

Идеи, оправдывающие страдание как

неизбежность в любой сфере жизни

Эти идеи делают страдание неизбежным содер-

жанием жизни. Дети, домашняя работа, профессио-
нальное развитие, карьера – все должно быть труд-
ным, мучительным, потому что «такова жизнь». Эти
идеи оправдывают плохие отношения, болезни, низ-
кий уровень жизни, словно это единственный возмож-
ный вариант:
• дети – это трудно, вот появятся дети – придется
решать совсем другие, серьезные проблемы;
• мужчины – враги, которыми нужно уметь манипу-
лировать, скрывать от них информацию, хитрить;
• мудрая женщина – та, которая научилась терпеть
и ждать своего часа;
• работать нужно с перенапряжением, только так
можно добиться успеха;
• все вокруг думают только о себе, нельзя рассчи-
тывать на помощь;
• никому до тебя нет никакого дела;
• не жили богато – нечего и начинать;
• там, где большие деньги, там и большие беды;
• хорошая работа – только по блату, остальным при-
ходится терпеть то, что осталось;
• счастье – это ненадолго, лучше не радоваться,
чтобы потом не было еще хуже;
• утром смеешься – вечером плакать будешь;
• живет, как будто проблем нет;
• от такой жизни как не болеть;
 • не бывает вечного праздника;
• жизнь ее пообломает.
Страдание в реальности действительно неизбежно
– просто потому, что жизнь разная. Суть мазохисти-
ческих идей в том, что они представляют страдание
единственной альтернативой. Жизнь должна быть тя-
желой, другого не дано, любой период счастья и лег-
кости закончится.

Лиза не задумывается о том, чтобы сменить

работу или сферу деятельности, потому что «не
всем везет» и потому что ей уже слишком много
лет (тридцать пять), чтобы начинать что-то но-
вое. После университета она работает на одном
и том же месте, устройство на которое органи-
зовала по знакомству бабушка. Уже это ей кажет-
ся счастьем: теплое помещение, кондиционеры, де-
крет, больничные. Лиза воспринимает это как ра-
зумность и как заботу о своей безопасности. Она не
уверена ни в своем уме, ни в своих талантах, мыс-
ли о профессиональной нереализованности не при-
ходят ей в голову. Это та сфера жизни, которая
как бы не для нее. Встречая людей, довольных сво-
ей работой или своей жизнью, она воспринимает их
как людей с другой планеты: они слишком сильно от
нее отличаются, чтобы хотеть быть на них похо-
жей. Лизе кажется, что у них другие родители, что
у них больше денег, что судьба обошлась с ними бо-
лее благосклонно. Она боится риска, потому что
должна заботиться о ребенке, на другое образова-
ние у нее нет денег и времени, для работы на себя
не хватает способностей. Лизе кажется, что та-
кая жизнь – это единственное, на что она может
рассчитывать.
Для Зои мучительны отношения с маленькими
сыном и дочерью: она устает, тратя все свое вре-
мя на заботу о них, расстраивается по любой мело-
чи, связанной с детьми. Зоя плохо спит, плохо вы-
глядит, плохо себя чувствует. Мама говорит ей: «А
что же ты хотела – это же дети, теперь ты себе
не принадлежишь». Зоя воспринимает мамины по-
слания со смирением и не протестует. Так как она
не слышит своих потребностей в отдыхе и полно-
ценной жизни, она не делает ничего, чтобы ее ма-
теринство стало более радостным. Зоя не обра-
щается за помощью (за исключением мамы, но это
странная помощь – мама пьет чай и смотрит на
детей в манеже в то время, когда Зоя моет окна,
клеит обои или шьет шторы), не ищет у других ро-
дителей информацию о том, как те облегчают се-
бе жизнь. Детское питание Зоя готовит сама. Од-
норазовых вещей, кроме подгузников, не покупает.
Чтение книги или лишний час сна заставляют ее
чувствовать себя виноватой: ей не должно быть
комфортно, потому что дети – это труд, а тем
более двое детей-близнецов. На детской площадке
Зоя знакомится с еще одной мамой близнецов и по-
ражается ее ухоженности и энергии. Когда та рас-
сказывает Зое о том, что ее малыши прекрасно мо-
гут развлечь себя сами и не требуют ежесекунд-
ного надзора, Зоя считает ее матерью-кукушкой и
возвращается к своему неусыпному бдению.

Идеи, оценивающие страдание как героизм

В этих идеях страдание воспринимается как доб-

родетель, как то, чем можно гордиться и что достой-
но уважения. Социальная оценка страданий доволь-
но высока: в современном обществе страдающих жа-
леют, им подражают. Страдание – это даже более вы-
годная валюта, чем успех (если он не явился резуль-
татом долгих страданий). Сравнение удовлетворен-
ного жизнью с тем, кто мучается, всегда оказывается
в пользу последнего:
• что ты жалуешься на бессонницу, тетя Аня вообще
всю жизнь спит по три часа;
• я в школу ходила в морозы пешком и за восемь
километров, а вы прогуливаете;
 • нужно нести свой крест;
• в Ленинграде дети голодали, а ты не ешь;
• у вас жизнь слишком легкая, люди от этого пор-
тятся;
• тяжелый труд делает из человека человека;
• она же мученица, троих детей тянет и мужа-алко-
голика;
• не устал – значит, не работал.
Еще живы истории о подвигах героев войны, кото-
рые в нечеловеческих условиях сохранили человече-
ское лицо, истории о пытках и муках тех, кто попал
в плен, о невозможном напряжении защитников Ле-
нинграда или Сталинграда. Это великие люди, но в
мирное время подвиги не оправданны. Превращение
своей жизни в череду препятствий не ведет ни к чему,
кроме социально одобряемых страданий.

У Люды, как она сама говорит, не жизнь, а излом

да вывих. «Ничто в жизни не далось мне легко», – го-
ворит она. Отец попал в тюрьму и умер там от ту-
беркулеза. Мать снова вышла замуж, и отношения
нового мужа с падчерицей не сложились, было фи-
зическое и сексуальное насилие, которое мать Лю-
ды игнорировала. Люда ушла из дома в семнадцать
лет, жила с одним мужчиной, потом с другим, стара-
лась зарабатывать деньги на жизнь в ресторанном
бизнесе. К двадцати пяти оказалось, что ее сверст-
ники с профессией и образованием могут зараба-
тывать больше, чем она со своим огромным опы-
том. Люда устроилась работать риелтором в од-
ной из столиц, вела самые тяжелые сделки, пере-
утомилась за два года так, что переехала в Индию и
занялась ручным творчеством. Белые пляжи и яркие
закаты не помогли – она продолжает работать на
износ, покупает на последние деньги самые дорогие
материалы, создает прекрасные вещи и продает их
за копейки, потому что ей просто нечего есть и по-
тому что она не уверена в высокой стоимости свое-
го труда. При этом своему мужчине, обеспеченному
европейцу, Люда о своих трудностях с деньгами не
рассказывает, потому что ей стыдно. Помощи она
у него не просит, но дико раздражается, когда он
романтично спрашивает, что сегодня она ела вкус-
ненькое. «Я вообще не ела, – плачет Люда, – как он
не понимает? Неужели трудно догадаться?» Своей
тяжелой жизнью Люда и вымотана, и гордится: та
стойкость, с которой она переносит напряжение и
беды, осталась для нее единственной опорой. Если
она начнет о себе заботиться – этой опоры она ли-
шится.
Марина, которая не считает себя ни красивой,
ни умной, тоже часто говорит о том, что ничего в
жизни не далось ей легко и до сих пор не дается. Ма-
ма и сестра в другом городе, друзей нет, есть кра-
сивая машина в кредит, обслуживание которой Ма-
рина не тянет, и съемная комната. А еще есть мно-
голетние отношения с мужчиной, который появля-
ется в ее жизни на пару недель раз в несколько ме-
сяцев. У Марины вся жизнь – ожидание этих встреч:
она к ним худеет, загорает, учится готовить но-
вые блюда, содержит маленькую комнату в уюте и
чистоте. Ее жизнь опустошена. У нее нет сил на
работу, на создание ресурсной социальной среды, на
изменения, которые привели бы к большей удовле-
творенности и уверенности. В глубине души Ма-
рина избегает таких изменений, поскольку уверена,
что с хорошей работой не справится, что людям
она неинтересна и самое лучшее время уже упусти-
ла. У нее остается один шанс на счастье: добиться
этого мужчины. Ее терпимость, нежность и забо-
та – это то, чем она может гордиться и на что она
делает ставку. Без этого она останется в полной
пустоте.

Идеи, осуждающие потребности и эмоции

Чтобы страдать, нужно отключиться от своих по-

требностей, которые требуют лучшей жизни, легкости
и радости, от чувств, которые сообщат нам, что что-
то идет не так. Польза и необходимость такого отказа
сформулирована в таких разных идеях и посланиях,
как эти, например:
• сходишь в туалет, когда до дома дойдем;
• таблетки от головной боли вредны, потерпишь;
• никогда нельзя злиться на мать;
• нельзя отчаиваться (дети в Ленинграде вообще го-
лодали);
• ты не можешь не хотеть суп, я его три часа гото-
вила;
• что значит «устал», мы только начали;
• что-то ты слишком радостная;
• из бани нужно выходить, когда уже нет сил;
• нельзя не любить яблоки, это витамины.

Без доступа к своим реальным чувствам чело-

век теряет ориентацию – он больше не знает, что
для него хорошо, а что плохо.
В такой ситуации он еще более восприимчив к ин-
троекциям, которые сообщают ему, как жить правиль-
но. Часто человек даже не замечает, что ему плохо,
что он делает не то, что ему нравится. Мазохист жи-
вет с нелюбимым и тяжело работает просто потому,
что у него нет контакта с самим собой.
Трудности с тем, чтобы слышать собственное те-
ло и его состояния, приводят к болезням, потому что
недомогание не будет замечено до тех пор, пока не
станет ярко выраженным. Кашель не будут лечить до
высокой температуры, грядки будут обрабатывать до
тех пор, пока судорога не сведет ногу или спину. Да-
же отдыхая, человеку с подавленными потребностя-
ми и чувствами сложно спать достаточно, пить в меру
или вовремя уходить с пляжа. Он все время чувству-
ет себя примерно одинаково: что бы ни произошло,
его чувства не сообщают ему о том, что пора что-то
изменить.

Александра не может вовремя остановиться в

домашней работе, поскольку не чувствует устало-
сти до тех пор, пока буквально не начнет терять
сознание. Например, она решает погладить што-
ры, которых у нее восемь штук, длинных, тяжелых,
льняных. В восемь вечера она приступает к работе,
к десяти заканчивает гладить три. Ей нужно ло-
житься спать, она встает на работу рано утром,
но Саше кажется, что она не устала и может по-
гладить еще. К одиннадцати готовы пять. У нее
начинает болеть поясница и кружиться голова от
того, что она уже несколько часов стоит на ногах
и выполняет довольно тяжелую физическую рабо-
ту. Саша принимает эти симптомы за то, что она
просто хочет спать, и продолжает гладить: ведь
нельзя же останавливаться на полпути. Заканчи-
вает она в два часа ночи, поскольку темп работы
от усталости замедляется. Ложится. Не спит от
переутомления. Утром у нее падает давление, ее
тошнит. Саша остается дома и подозревает у се-
бя грипп. Все симптомы проходят после нескольких
часов полноценного сна.
Костя должен учиться по трехлетней программе
подготовки управленческих кадров. Для этого каж-
дый месяц нужно летать на выходные в другой го-
род, выполнять домашние задания, писать исследо-
вательскую работу. Остальные выходные у Кости
заняты совещаниями, авралами, срочными делами
в собственном небольшом деле, большими пробле-
мами в компании, в которой он работает. Он без
выходных уже полтора года – ровно столько, сколь-
ко на сегодняшний день продолжается его учебная
программа. Осталось еще полтора. Косте кажет-
ся, что он должен научиться быть эффективным
в таких условиях. Он и обращается за этим к пси-
хологу: как избавиться от бессонницы, но при этом
не снижать темп, как бросить курить, как быть
счастливым и уделять время своей семье, чтобы ни
от чего в жизни не отказываться. На самом деле Ко-
сте не нравится обучение, все кажется ему повто-
рением пройденного. И свой маленький бизнес ему
тоже не нравится: много хлопот, мало результата.
Но собственных чувств Костя не слышит и продол-
жает выносить высокую нагрузку. Его усталость,
недовольство, разочарование – это не повод для от-
каза от взятых на себя обязательств.
 Личность без права на радость
Такие идеи создают картину мира, в которой
терпение и страдание – это необходимо и правиль-
но, а забота о себе, чувства и потребности – непра-
вильно. Это, в свою очередь, создает определенный
тип личности, которому свойственны характерные ма-
зохистические проявления. В глубине мазохизма ле-
жит много стыда и боли, и потому коррекция таких
проявлений непроста и почти всегда связана с сопро-
тивлением.
Среди характерных черт мазохиста встречаются:
пассивная агрессивность, запутанные способы вы-
ражения своих потребностей, претензия на обслу-
живание, претензия на благодарность, саботаж луч-
шей жизни, психосоматические заболевания, отсут-
ствие границ, саморазрушительное поведение и по-
требность в создании садиста.

Пассивно-агрессивное поведение

Чувства у человека с мазохистическими чертами

под запретом, но это не означает, что они не прояв-
ляются. Психика похожа на закипающий чайник, в ко-
тором пар найдет себе дорогу во внешний мир. Мазо-
хист с его убеждениями и с потребностью иметь мо-
ральное превосходство не может позволить себе пря-
мой агрессии, так как это чревато разрушением ком-
пенсаторно созданного идеального образа и предпо-
лагает агрессивный ответ.
Пассивная агрессивность – это такой способ про-
являть агрессию, в котором источник агрессии мо-
жет остаться неопределенным, а значит – защищен-
ным. Это маскировка собственной агрессивности под
обоснованные и социально приемлемые реакции.
Прежде всего это создание справедливого повода.
Так как мазохисту недоступна злость как реакция на
нарушение его границ или неудовлетворение потреб-
ностей, то ему нужен однозначный повод, который
сделает другого человека виноватым, а самого мазо-
хиста – правым и имеющим основания для агрессии
и обиды.
Пассивная агрессивность может проявляться по-
разному.

Пассивное ожидание

Человек с мазохистическими чертами не имеет на-

выков по выражению своих желаний. Посвящая свою
жизнь служению другому, он пассивно ждет, что для
него сделают то же самое. Это звучит очень логич-
но: если я буду делать для другого то, что ему прият-
но, даже ценой больших усилий, он захочет отблаго-
дарить меня и тоже сделает для меня что-то в ответ.
Если я буду ухаживать за ним, когда он болеет, он бу-
дет ухаживать за мной, если я потрачу полгода на вы-
бор подарка – тогда и я могу рассчитывать на анало-
гичное внимание со стороны.

Мазохист ждет, что те ограничения и обязатель-

ства, которые на себя по доброй воле налагает он
сам, будут замечены и поддержаны.
В детско-родительских, супружеских, дружеских от-
ношениях большую часть занимает именно пассив-
ное ожидание и страдание мазохиста из-за того, что
оно не оправдывается. Такое разочарование создает
повод для обвинения партнера. Без прямой агрессии
партнер мазохиста чувствует, что причинил ему боль,
и действительно пытается загладить свою вину.

Мама Иры по каким-то причинам решила, что Ира

– это венец ее жизни, и пожертвовала для дочери
всем. Эти огромные жертвы стали впоследствии
семейным мифом. Ира живет и чувствует, что ес-
ли бы не она, то мама была бы здоровее, красивее,
успешнее. Мама ничего не просит, но ей и не нужно:
Ира удовлетворяет ее желания и нужды еще до то-
го, как мама об этом подумает. Она выходит замуж
за человека с достатком, чтобы как можно рань-
ше начать обеспечивать маму всем необходимым и
чтобы у той не было необходимости работать на
ненавистной работе (что примечательно, мама на-
чинает ходить по дорогим клиникам и ездить в са-
натории, но с работы не уходит). Она звонит два-
жды в день в любой ситуации, где бы ни находилась и
чем бы ни занималась. Не рожает, чтобы не утруж-
дать маму внуками. Не рассказывает о том, что
счастлива, и не становится счастливой. Мама ожи-
дает от Иры жертвы, но какой именно – не говорит,
и поэтому Ира вынуждена действовать превентив-
но, жертвуя ради мамы вообще всем.
Для Дениса каждый день с Аней – тяжелое испы-
тание. Ему вроде и здорово с ней, она многое для
него делает, заботится о нем, печет ему кексы,
гладит рубашки. Но он не может сделать ее счаст-
ливой и все время чувствует себя виноватым. Он не
помнит о дне их знакомства, а она готовит целую
программу. Он покупает ей на день рождения обыч-
ный телефон, а она рисует картину своими руками,
целый год ходит на курсы по рисованию, готовя ему
сюрприз. Он всегда проигрывает в игре «кто из нас
больше заботится об отношениях». Она всегда го-
ворит, что все в порядке, но всегда усталая, всегда
немножко в нем разочарованная. Денис не чувству-
ет себя вправе просить о чем-то еще и тем самым
копит свою неудовлетворенность, которая со вре-
менем превращается в раздражение на Аню, из-за
чего он чувствует себя еще более виноватым.

Пассивное обвинение

Так как злость вместе со многими другими чувства-

ми у мазохиста под запретом, то и агрессивные про-
явления не могут быть прямыми. Пассивное обвине-
ние – это вздохи, интонации, выражение лица. Часто
в ответ на прямые вопросы о том, что произошло, ма-
зохист отвечает, что все в порядке, ничего не произо-
шло. Этот отказ от прямых посланий не дает партнеру
возможности исправить ситуацию и снова вызывает у
него чувство вины.
Мазохиста сложно упрекнуть в пассивном обвине-
нии, потому что оно неочевидно. Трудно найти убе-
дительные аргументы о намеках, трудно назвать сво-
ими словами тонкую игру, цель которой – создать у
других людей ощущение собственной виновности в
несчастье мазохиста. Эта игра часто остается нераз-
облаченной.

Софья рассказывает о браке, в котором к ней

предъявляются нарциссические претензии: муж об-
виняет ее в том, что она грустна, заставляя ее
быть оживленной и веселой тогда, когда она это-
го не чувствует. Это нарциссическая претензия и
нарциссическое неприятие неудобных для нарцисса
чувств, но проблема в том, что в этом браке Со-
фья никогда не чувствует себя веселой. У нее уста-
лое лицо с опущенными уголками губ, грустные гла-
за, холодные интонации. Когда Софья говорит мне
«доброе утро», я сразу начинаю подозревать, что
утро не доброе, снова что-то случилось и наша про-
шлая встреча ей не помогла, если не сделала еще
хуже. Когда я говорю ей об этом – она пропадает,
хотя на встрече делает вид, что все в порядке. Мне
остается только обвинять себя в грубости и нар-
циссизме – таких же, как и у ее мужа.
А Борис, которому нельзя проводить время нигде,
кроме своей семьи, боится звонить жене с преду-
преждением, что он задержится после работы. Его
пугает не то, что она скажет, а то, как она это
скажет. Борис говорит, что она так умеет отпу-
стить его в бар или на корпоратив, что ему уже и
быть там не хочется.
 Пассивное наказание

Вина – самый доступный для мазохиста инстру-

мент. В пассивном наказании он тоже используется –
вина помогает ухудшить качество жизни партнера та-
ким образом, чтобы это не было прямым проявлени-
ем агрессивности. Кроме того, мазохист может сде-
лать общение невозможным, не идти на контакт и тем
самым лишить партнера значимых для него потреб-
ностей. Пассивность этого способа наказания не да-
ет возможности наладить отношения до тех пор, по-
ка мазохист сам не сделает шаг навстречу, и потому
такое наказание зачастую мучительнее, чем прямые
агрессивные выпады. Затяжные периоды молчания и
дистанцирования без возможности приблизиться раз-
рушительнее, чем крики и скандалы.

Рита вспоминает затяжные периоды родитель-

ского молчания, когда оба родителя с ней не раз-
говаривали. Это была необъявленная война: никто
не говорил. «Мы не разговариваем с тобой пото-
му, что ты поздно вернулась домой», – говорили ро-
дители. Стоило Рите сделать что-то, что их не
устраивало, – и она оказывалась в изоляции. Рита
пробовала злиться – это не помогало, пробовала
объясняться – ее равнодушно выслушивали, пробо-
вала молчать в ответ – но родители всегда оказы-
вались более стойкими. Все заканчивалось одинако-
во: не выдержав напряжения и вины, Рита букваль-
но валилась в ноги отцу или матери, со слезами вы-
маливая себе прощение и обещая, что больше ни-
когда их не обидит. После такой сцены напряжение
спадало, и в семье снова налаживались нормальные
коммуникации до следующего проступка. Последний
из них Рита замаливать так и не стала. С тех пор
вот уже четыре года ее отношения с родителями
формальны. Это самое страшное: Рита обнаружи-
ла, что и отец, и мать в ней не нуждаются и потому
могут попросту отказаться от отношений с доче-
рью, если они будут построены не по их правилам.
Рита чувствует, что если она извинится, как рань-
ше, то все наладится и она снова сможет жить ил-
люзией о том, что родители ее любят.
А у Тани все выходные и отпуска проходят на ба-
бушкиной даче, поскольку если та не получит помо-
щи, то все равно будет работать и обязательно
поранится или перегреется. Это не легкие недомо-
гания, а серьезные травмы с вызовом скорой помо-
щи и госпитализацией. Таня потом навещает ба-
бушку в больнице каждый день, поскольку чувствует
себя виноватой: если бы она поехала помогать, то
бабушке не пришлось бы в одиночку пропалывать
три сотки клубники или окучивать картошку с ее
слабым здоровьем. На дачу тоже ездит, конечно, по-
тому что иначе все бабушкины труды пойдут пра-
хом. С родителями Таня не близка, мама живет в
другой стране, поэтому бабушка – самый близкий
ей человек из семьи. Уговорить бабушку отказать-
ся от огорода Таня не может, уговорить ее нанять
помощников – тоже, отказаться от тяжелой повин-
ности под угрозой бабушкиной болезни, а то и смер-
ти – тем более.

Провокация агрессии

Своей пассивной агрессивностью мазохист созда-

ет напряжение, которое трудно выразить в словах или
в действиях, и затягивает его до тех пор, пока кто-то
не взорвется. У самого мазохиста богатый опыт тер-
пения, и в этом соревновании он выигрывает – он
легко переносит периоды неопределенности и неиз-
вестности, если они инициированы им самим. Парт-
нер позволяет втянуть себя в сценарий, в котором он
рано или поздно будет испытывать такое сильное на-
пряжение, что от него необходимо будет избавиться.
Это приводит к скандалам, в которых мазохист как бы
не виноват, а партнер очевидно проявляет агрессию,
чтобы потом снова оказаться виноватым.

Олег срывается на Лену периодически и с разной

интенсивностью. Его агрессивность – это семей-
ный миф, который делает его виноватым во всех
Лениных несчастьях, а Лену – правой. Он чувству-
ет, как часто в их доме появляется напряжение: Ле-
на становится замкнутой, раздражительной, недо-
вольной. Олег не всегда понимает причину таких
состояний, а Лена не утруждается объяснить, по-
тому что для нее все очевидно. Она начинает его
третировать по мелочам: «забудет» о том, что
в этом месяце нужно оплачивать страховку на ма-
шину, и потратит деньги, отменит давно назна-
ченные планы, будет неприветлива с его родите-
лями, которые пришли в гости. Олег медленно за-
кипает от таких проявлений и от того, что Ле-
на делает непонимающее лицо и говорит что-то
вроде «а что такого?». Испытывая потребность
избавиться от напряжения, Олег начинает прихо-
дить домой поздно, разговаривает грубее, наруша-
ет обещания. Лена держится до последнего и толь-
ко пилит его за проступки – монотонно, постоян-
но, вспоминая ему все старые обиды и вешая на
него ответственность за свои несчастья. Рано или
поздно Олег взрывается, бьет посуду, орет. Лена
плачет. Он чувствует сильную вину и начинает ве-
сти себя так, как ей удобно. Напряжение в отноше-
ниях снижается, но потом снова неизбежно растет.
Катя провоцирует мужа вполне осознанно: они на-
ходятся на пути к разводу, уже не живут вместе,
но документы ни он, ни она подать не могут. Катя
знает, что, если она будет его провоцировать, он
может ее избить. Также она знает, что после это-
го он всегда идет на уступки и страшный разговор
о разводе откладывается еще на какое-то время.
Она ходит с ним на встречи, когда он зовет, оказы-
вает ему помощь, постоянно встречается с ним по
работе. Когда тема развода поднимается – она де-
лает что-то, что выводит его из себя. Например,
в последний раз Катя пригласила друга детства,
мужчину, пожить в ее квартире во время его визита
в родной город и демонстративно провела с ним всю
неделю, после чего пошла на встречу с мужем и со-
общила ему, что если бы вышла замуж за этого дру-
га, то во всех смыслах была бы удовлетвореннее.
Муж избил Катю публично, на улице. Катя теперь
со сломанным носом, мучается головными болями и
не может ходить на собеседования, но зато муж по-
могает ей деньгами и о разводе не говорит.
 Невозможность извиниться и
односторонние решения в отношениях

Так как цель пассивной агрессивности – это созда-

ние и удержание напряжения, которое рано или позд-
но выльется в чувство вины, извиниться перед мазо-
хистом бывает очень сложно. Во-первых, непонятно,
за что именно. Во-вторых, извинения не имеют под-
ходящего контекста, потому что мазохист не предъ-
являет претензий и говорит, что все в порядке. В-тре-
тьих, мазохист извинения разными способами отвер-
гает: они то неуместные, потому что все в порядке, то
запоздалые, то он и вовсе не нуждается в извинениях
и надо было изначально вести себя по-другому. Ма-
зохист в одностороннем порядке решает, когда в от-
ношениях начинается период дистанцирования и ко-
гда заканчивается. У партнера часто нет возможности
на это повлиять: требования мазохиста расплывчаты
и нереалистичны, их невозможно угадать. Мазохист
найдет, обо что пораниться.

Женя с упоением рассказывает о том, что нико-

гда не простит мужа. Так и повторяет, много раз:
«Я никогда его не прощу». Мой вопрос о том, воз-
можно ли дальше быть в отношениях, в которых
прощение невозможно, Женя воспринимает с удив-
лением: ей кажется, что вот именно теперь отно-
шения и наладятся. Ее мучения должны быть вечны-
ми для того, чтобы ее потребности имели оправда-
ние и выглядели как справедливая награда. То есть
Женя чувствует, что просто так она права на лю-
бовь и верность не имеет, а вот чем больнее ей
сделал муж, тем больше он обязан любить ее, для
того чтобы ее страдания искупить. Повлиять на
этот процесс у самого мужа нет никакой возможно-
сти: Жене так нужны страдания, что она единолич-
но принимает решение о том, когда они начинают-
ся и когда заканчиваются.
Ян тоже принимает односторонние решения в
отношениях: когда им сближаться, когда женить-
ся, где жить, чем заниматься, куда лететь в от-
пуск. Эти решения основываются не на потребно-
стях Яна, которые можно было бы обсудить и скор-
ректировать, а на необходимости, построенной на
его страдании. Например, жить они будут в горо-
де Яна, поскольку его будущая жена «слишком близ-
ка» с компанией молодых мужчин и женщин, ее дру-
зьями, а у Яна друзей нет и им нужно создавать
новую дружескую компанию, уже как паре. В отпуск
они едут к родителям Яна, поскольку у него пробле-
мы с алкоголем и он боится ехать на курорт с си-
стемой «все включено», а дикарями ехать нельзя,
потому что у него слабое здоровье. Будущую же-
ну, которая пока живет в другом городе, он муча-
ет внезапными исчезновениями, которым всегда на-
ходятся объяснения типа: «Я должен был побыть
один, ты как самый близкий мне человек должна ме-
ня в этом поддерживать». Близости на самом деле
в этих отношениях не хватает: стоит паре нала-
дить контакт и в этой стабильной связи развивать
какое-то сближение, Ян от этого дистанцируется,
и после перерыва все приходится начинать с само-
го начала.

Запутанные, многоходовые,
манипулятивные способы
удовлетворения своих потребностей

Мазохисту недоступны прямые и ясные послания.

Его способы удовлетворения потребностей неочевид-
ны порой и самому мазохисту. Он манипулирует, хит-
рит, пользуется намеками, вовлекает третьих лиц –
таким образом, чтобы в результате выглядеть невин-
ным, хорошим, морально правильным. Такие слож-
ные игры часто затратнее, чем удовлетворение, кото-
рое мазохист в результате получает. Поэтому для че-
ловека с мазохистическими чертами характерны от-
сутствие энергии и ощущение постоянной усталости
и неудовлетворенности, а для окружающих его людей
– вина за то, что они никак не могут сделать его счаст-
ливым, и раздражение на это.

С Асей бабушка и мама постоянно проворачива-

ют такие «многоходовочки». С бабушкой Ася не об-
щается, но с мамой поддерживает контакт и бли-
зость, при этом мама и бабушка живут вместе. От
бабушки Ася отстранилась именно из-за чувства
вины и приближаться обратно не собирается. На
свой день рождения Ася на вопрос мамы о том, что
ей подарить, просит подушки, которые мама и да-
рит. При вручении подарка мама говорит, что ку-
пила подушки на деньги бабушки, которые та пере-
дала для внучки, раз уж Ася с бабушкой не общает-
ся. Бабушка при этом пассивно удовлетворяет свою
потребность показать внучке, какая та несправед-
ливая и какая бабушка хорошая. Мама просит ба-
бушке позвонить и сказать ей спасибо, пассивно
удовлетворяя свою потребность в том, чтобы не
быть между двух этих сильных и взрослых женщин в
позиции громоотвода. Ася в бешенстве: ее подста-
вили, теперь она снова чувствует себя виноватой
перед бабушкой, ничего не сделав. От подушек она
отказывается, бабушке не звонит, с мамой отно-
шения на какое-то время портятся. Прямым посла-
нием от бабушки стал бы телефонный звонок, а от
мамы – просьба не втягивать ее в сложные отно-
шения, но этого не происходит.
А Рома, которого воспитывали как «хорошего
мальчика», не может прямо предъявлять миру свою
потребность в том, чтобы его похвалили, чтобы
заметили его успехи в спорте, чтобы восхитились
его меняющимся от большой и серьезной работы
телом. В компании друзей и подруг он не рассказыва-
ет о своих успехах, потому что «хвастаться нехо-
рошо». Зато он рассказывает историю о том, как
накануне в спортзал пришел новый парень и он на-
ходится в такой плохой форме, что Роме неудобно
снять при нем футболку и заниматься с обнажен-
ным торсом, чтобы этому парню не было за себя
стыдно. Это именно хвастовство: но не тем, какой
Рома порядочный, а тем, какое у него тело. Рома
не может заявить об этом прямо, и ему приходится
придумывать поводы, которых он даже не осозна-
ет.

Претензия на догадливость и
обслуживание со стороны других

Это тоже проявление подавленных потребностей и

невозможности заявить о них прямо: мазохист в одно-
стороннем порядке идет на сделку, в которой со сво-
ей стороны он угадывает желания другого таким об-
разом, что тому не нужно даже просить, и ждет в ответ
того же самого. Так как другой человек в этой сделке
на этапе ее возникновения не участвует, то для него
эти обязательства остаются тайной. Даже если мазо-
хист свои требования в отношениях проговаривает, то
у другого часто просто нет возможности их выполнить,
поскольку нет достаточных навыков.
Чтобы угадывать потребности другого человека и
обслуживать его таким образом, чтобы это обслужи-
вание попадало в цель, навыки нужны специфиче-
ские. У мазохиста их достаточно из собственного дет-
ства, когда он вынужден был по выражению лица ро-
дителей или по звукам поворачивающихся в замке
ключей угадывать их настроение и состояние, чтобы
не нарваться на отвержение. У человека с более здо-
ровым детством таких умений просто нет. Сделка, ко-
торая звучит как «ну я же для тебя это делаю, делай и
ты для меня», оказывается не только нежелательной
для партнера, но и невозможной.

Галя чувствительна к настроениям и состояниям

окружающих ее людей. Она ловит малейшие призна-
ки раздражения, усталости, обиды. Для нее инфор-
мативны изменившийся тембр голоса, чуть другое
выражение лица. Часто Галя угадывает состояния
других даже до того, как они сами начинают чув-
ствовать, что что-то не так. При этом Галя та-
ких состояний у близких ей людей боится и при пер-
вых признаках того, что они раздражены или оби-
жены, начинает о них нежно заботиться и опекать,
чтобы им стало лучше: она может сделать массаж
ног, приготовить любимые блюда, сделать малень-
кий подарок. В отношении себя Галя ожидает тако-
го же поведения, ей хочется, чтобы, когда она боль-
на, расстроена или устала, другие люди создавали
вокруг нее такой же кокон безопасности и поддерж-
ки. Но прямо Галя о своих желаниях и состояниях
не говорит, потому что в этом как будто нет нуж-
ды: для Гали нормально угадывать чужие настрое-
ния, и ей непонятно, что другие люди этого не уме-
ют. Муж не обращает внимания на Галино неоче-
видное предъявление усталости, сын может спро-
сить, как у нее дела, но удовлетворяется ответом
«все нормально». Галя живет и чувствует их холод-
ность, обвиняет их в эгоизме, но более прямо вы-
сказываться не начинает.
Лене нужно столько внимания, сколько у ее парт-
нера просто нет. Таковы были требования ее ро-
дителей, которых Лена должна была окружать вни-
манием и заботой, потому что иначе они начина-
ли разваливаться: пить, болеть, попадать в небез-
опасные ситуации, ссориться друг с другом. Дочь
вынуждена была все время держать руку на пуль-
се, предсказывать проблемы до того, как они появи-
лись, сглаживать ссоры, напоминать пить лекар-
ства, договариваться с родней о том, чтобы к ним
в гости приходили без алкоголя. Муж Лены отно-
сится к ней как к взрослому человеку и в принципе
не имеет навыков заботы такого объема: его роди-
тели всегда были довольно самостоятельными и в
опеке со стороны детей не нуждались. Просьбы Ле-
ны он вроде и понимает и даже не против сделать
ей что-то приятное, но ему просто не приходит в
голову, что он должен контролировать количество
еды или вместе с ней пойти к доктору на плановый
осмотр. Лена обижается, он раздражается ее недо-
вольством, отношения постепенно становятся ху-
же.

Претензия на благодарность

Так как мазохист жертвует собой, посвящает свою

жизнь обслуживанию другого и терпит страдания, он
ожидает награды, которая в отношениях выглядит как
глубокая благодарность. Простого «спасибо», даже
повторенного несколько раз, недостаточно. Мазохи-
сту нужна особая благодарность, благодарность де-
лом, послушанием, заботой, тем, что ему будут доста-
ваться лучшие куски от достижений партнера. Мазо-
хист хочет публичного признания своих жертв и рас-
каяния.
Эти довольно агрессивные и необоснованные пре-
тензии мазохист размещает в отношениях как спра-
ведливые: я тебя родила, я ради тебя всем пожертво-
вала, я ночами не сплю, а ты меня не жалеешь и хо-
дишь где попало. Это мощный посыл на чувство вины,
потому что первая часть утверждения верная. Мазо-
хист действительно делает то, за что потом ожидает
благодарности. Но это его одностороннее решение, в
котором другой человек не участвовал, а если и участ-
вовал, то на такие условия благодарности не согла-
шался. Для мазохиста сделать что-то для другого без
его просьбы – привычный и рабочий инструмент ма-
нипуляций.

Аля предпочитает маме ни о чем не рассказы-

вать, потому что иначе мама берется решать все
ее проблемы в обход дочери, так, как считает нуж-
ным. Например, когда во время студенчества Аля
рассказала в телефонном разговоре о том, что пло-
хо высыпается на жесткой кровати, мама рванула в
другой город с матрасом. Аля уже привыкла к тому,
что иногда ей звонят совершенно незнакомые люди
и начинают давать советы о здоровье и об отноше-
ниях: мама, тревожась за дочь, просит их «погово-
рить с ней» и научить ее жизни. Предел наступает
тогда, когда Аля жалуется на мужа. Мама звонит
родителям мужа, самому мужу, друзьям мужа, руга-
ет их всех и пытается убедить все Алино окруже-
ние, что Але в этом городе плохо и она должна вер-
нуться к матери, а все остальные – этому поспо-
собствовать. Она прямым текстом просит у мужа
развестись с ее дочерью. Когда Аля об этом узнает,
она рвет отношения с матерью, но ненадолго, так
как чувствует себя виноватой. Самая большая пре-
тензия Али к себе заключается в том, что она ни-
как не может научиться жить такой жизнью, чтобы
мама за нее не тревожилась.
Родители Алены и Саши ожидают от своих де-
тей благодарности в виде материальной помощи.
Брат и сестра давно работают и довольно успеш-
ны. Оба чувствуют вину и необходимость забо-
титься о родителях, прежде чем о себе: копят день-
ги на санатории, шубы, новый автомобиль, каждое
лето отправляют родителей на заграничные ку-
рорты на месяц-полтора. Каждый из них живет в
съемной квартире, оба много работают. Мама не
устает им повторять, что сейчас хорошее время
для работы, что Алене и Саше повезло, а вот когда
они росли, родителям приходилось голодать, что-
бы ни в чем не отказывать детям. Дети теперь
ни в чем не отказывают им: Саша копит на новые
зубы для отца, Алена в прошлом месяце оплатила
маме профилактическую операцию. Оба тоже уте-
шают себя тем, что им не приходится голодать,
но с родителями не близки – в их частых встре-
чах нет теплоты или искреннего интереса друг к
другу, отношения строятся на выполнении обяза-
тельств. Как-то брат и сестра с ужасом говорят о
том, что родители будут стареть и становиться
немощными и кому-то из них придется отказаться
от работы, чтобы за ними ухаживать, а кому-то из-
за этого придется работать еще больше. И Саша,
и Алена любви к родителям не испытывают: все ме-
сто занимает стыд, страх, подавленная злость и
огромное чувство вины.

Отсутствие осознанных усилий

для повышения качества жизни,
внутренний и внешний саботаж

Несчастья мазохиста складываются в отлаженную

систему жизни, в которой он с помощью многохо-
довых способов удовлетворения потребностей жи-
вет так, как ему хочется. Изменение такой системы
опасно, поскольку предполагает развитие совершен-
но других навыков, которых у него нет. Отказ от ма-
нипуляций актуализирует страх отвержения, забота о
себе лишает права на опеку со стороны других, а вни-
мание к своим желаниям и удовлетворение их лишает
чувства морального превосходства.

Мазохист часто говорит о том, что все бы изме-

нил, если бы его жизнь сложилась иначе, но избе-
гает реальных изменений.
Новая работа не ищется, новые отношения не на-
ходятся, изменения стиля жизни приводят к заболе-
ваниям, которых мазохист пугается и возвращается в
старое русло.

Олег делает попытку изменить свою жизнь то-

гда, когда ему тридцать пять. До этого он как-
то все время оказывался под крылом у сильной и
энергичной женщины – сначала матери, потом же-
ны. После тридцати он начинает чувствовать се-
бя неполноценным, и ему хочется самостоятельно-
сти, успеха и развития. Он разводится и откры-
вает собственное дело, которым не может зани-
маться. Его трудности буквальны: Олег физически
не может усидеть за компьютером, для того что-
бы продумать рекламу, не может ездить на пере-
говоры, не может перезванивать тогда, когда ба-
зовые договоренности уже есть. Он просто сидит
дома, не отвечая на звонки, или с большим облегче-
нием погружается в дела своей новой девушки, ра-
ботая для нее водителем. На собственные дела у
него нет сил. Олег погружается в философию и пси-
хологию, отдавая энергию абстрактным размыш-
лениям, вместо того чтобы тратить ее на рабо-
ту. Портит отношения с детьми до такой степе-
ни, что они отказываются общаться с отцом, и
лишает себя этого ресурса. Портит отношения с
девушкой, ненавидя ее за то, что рядом с ней он
превращается в безвольного мальчика. Копит дол-
ги. В конце концов начинает искать новую сильную
и энергичную женщину, для того чтобы она решила
все его трудности, и считает развод и уход в соб-
ственный бизнес большой ошибкой.
Для Зины желание изменить жизнь заканчивает-
ся эмиграцией в другую страну и кардинальной сме-
ной сферы деятельности. Россию и руководящую
должность она меняет на тропики и йогу. Переме-
ны связаны с усталостью, даже истощением. Зина
рассчитывает, что в новом климате и с новой ра-
ботой она больше не будет так себя нагружать и
сможет просто наслаждаться жизнью. Но уже че-
рез несколько месяцев она превращает новую рабо-
ту в такую же утомительную, какой была прежняя:
берет слишком много часов, мало спит, поскольку
ведет занятия с раннего утра и до полуночи, мало
ест, потому что требует от себя идеальной физи-
ческой формы. Она снова чувствует себя утомлен-
ной и снова мечтает о переменах, думая на этот
раз о Европе и о работе «простого продавца или
официанта».

Психосоматические заболевания

Так как собственное тело для мазохиста не имеет

большого значения, он довольно легко переносит не
вызывающие больших затруднений симптомы и даже
использует их для сохранения такой системы, в кото-
рой он чувствует себя хорошо. Так, аритмия или повы-
шенное давление может быть хорошим основанием
для пассивного наказания или чувства вины, головная
боль – легальной причиной для отказа в чем-то, боль-
ной желудок может обосновывать строгую диету и из-
можденный вид. Симптом в таких случаях выполняет
функцию косвенного послания: ты виноват, я устала,
я нуждаюсь в заботе, пожалей меня. Таким образом,
подавленные потребности находят себе место. Уси-
лия по облегчению состояния часто оказываются са-
ботированными: таблетки мазохист не пьет, за помо-
щью врача не обращается, рекомендации по образу
жизни не соблюдает. Иметь симптом оказывается вы-
годнее, чем быть здоровым.
Эта система бонусов от симптомов и функциональ-
ности (полезности) болезней в жизни мазохиста под-
держивает соматизирование эмоций. Невыраженные
чувства и в норме склонны находить выражение в те-
ле, это один из способов функционирования психики,
но у мазохиста первичный процесс подкреплен вто-
ричными выгодами.

Высокое давление для человека с мазохистически-

ми чертами – довольно частый симптом, который
изначально возникает от внутреннего напряжения
при нереализованных вовне эмоциях и потребно-
стях. Спазм мышц и сосудов вызывает головные бо-
ли и падение уровня энергии, обуславливая тем са-
мым необходимость отдохнуть. Часто это един-
ственный легальный способ остановиться и поза-
ботиться о себе. С течением времени любой симп-
том приобретает и вторичные выгоды, как, напри-
мер, у Маши: поднявшееся давление не только ле-
гализует ее право на отдых, но и позволяет ей из-
бегать неприятных разговоров и регулировать по-
ведение близких. Вся семья Маши знает о том, что
Машу нельзя расстраивать, потому что у нее под-
нимется давление. Значит, нужно приходить вовре-
мя, не ссориться, не иметь проблем. Каждый раз,
когда сын пытается поговорить с Машей о том,
что поступать в университет он планирует в дру-
гой город, у нее поднимается давление, и этот раз-
говор не может состояться вплоть до того, по-
ка сроки подачи документов не выйдут. Когда муж
пытается рассказать ей о своих сложностях, про-
исходит то же самое. К Маше в семье относятся,
как к механизму, который в любой момент может
выйти из строя. Ее от всего берегут и не воспри-
нимают как человека, на которого можно опереть-
ся. Это Машу тоже обижает: она расстраивается,
что близкие ничего ей не рассказывают, не совету-
ются с ней и вообще держат многое в тайне. От
этой обиды у нее тоже поднимается давление. Се-
мья находится у ее симптома в заложниках: что бы
они ни делали, они будут испытывать чувство ви-
ны.
У Марины роль симптома выполняет глухота.
Она оглохла в детстве, из-за взрыва фейерверка, но
глухота решила и множество других проблем: в се-
мье у Марины страшно ссорились, привлекая девоч-
ку каждый на свою сторону, и нарушения слуха за-
ставили Марининых родителей искать себе друго-
го арбитра (им стал брат-погодок, который решил
эту проблему с помощью алкоголя и наркотиков).
Во взрослой жизни Марина часто замечает, что ее
глухота избирательна: иногда она слышит почти
все, а иногда не может разобрать ни звука, сколь-
ко бы усилий не прикладывала. Она понимает, что
это не просто так, и даже догадывается, какие за-
дачи ее симптом решает, но не знает, как решать
их по-другому. Мучаясь от своей инвалидности, Ма-
ша пасует перед трудностями, которые обещает
ей жизнь здорового человека.

Отсутствие границ

Для того, кто не умеет заботиться о себе и подав-

ляет необходимые для этого процесса импульсы, по-
нятие границ абстрактно. В норме ощущение границ
обозначает то, что для нас хорошо, а что плохо. Гра-
ницы помогают устанавливать правила в отношении
своих вещей, своего времени, своего тела, своей лич-
ности. Нарушения границ причиняют боль.
Для мазохиста границ не существует: к нему можно
придти в любое время, взять любую вещь, обратиться
с любой просьбой. Для мазохиста также не существу-
ет и границ других людей: выбирая для себя пассив-
ный способ во взаимодействиях с миром, он ожидает
ответной услуги от всех остальных. Не ориентируясь в
вопросах неуместности или права на отказ, мазохист,
пассивно предъявляющий свои потребности, не ожи-
дает столкнуться с границами других людей и может
реагировать на них сильным гневом. Так как этот гнев
вызван нежеланием «эгоистичных» партнеров «пла-
тить добром за добро», то это переживание вполне
легально и может размещаться в отношениях в виде
претензий, скандалов, упреков и обид.

Окружающих отсутствие границ раздражает –

не только потому, что мазохист нарушает чужие
границы, но в основном потому, что он не соблю-
дает свои.
Необозначенные границы легко нарушить и стать
при этом источником боли для человека с мазохисти-
ческими чертами, а за этим неизбежно следует чув-
ство вины. Эта необходимость обращаться с мазохи-
стом, как с нежнейшим растением, лишает контакт ис-
кренней теплоты и вызывает отторжение у того, кто
все время вынужден в одиночестве заботиться о том,
чтобы не причинить боль другому.

Надя – нежный цветок: с утонченными чертами

лица, мягким голосом, в платье в цветочек. Она при-
ходит в терапевтическую группу, где занимает ма-
ло места, легко откликается на просьбы о помощи
и практически не заботится о себе. Ей часто ста-
новится плохо: она бледнеет, становится еще бо-
лее тихой, но о своем состоянии не говорит до пря-
мого вопроса. Надя ранится о чужую грубость или
агрессию, тратит слишком много сил на то, что-
бы помочь другим, и сама остается истощенной.
В ее картине мира это должно обеспечить ей ме-
сто нужного и благородного человека. На деле ее
начинают избегать: никому не хочется причинять
боль или неудобства этой воздушной девушке. На-
дя, нуждающаяся в людях, снова оказывается в оди-
ночестве. Для нее это большое открытие: чтобы
люди могли к ней приближаться, она сама должна
позаботиться о том, чтобы ей не причиняли боли.
У Стаса всегда все в порядке. Когда другие хо-
тят позаботиться о нем (и о себе) и спрашивают,
не напрягает ли его то или другое, не обижают ли
его такие слова и поступки, не разозлился ли он, не
устал ли, Стас настаивает на том, что все хоро-
шо, до тех пор пока не отказывается от отноше-
ний в одностороннем порядке. Его негативные чув-
ства копятся, не имея возможности выхода, и Стас
их даже не замечает. Например, на дружеской вече-
ринке ребята выпивают и смеются над всеми жен-
щинами, рассказывая нелепые истории из собствен-
ной жизни. Стас же относится к женщинам с обо-
жанием, но остановить этот процесс не может. Он
сидит, улыбается, на вопросы о своем неучастии в
общем разговоре отвечает, что все в порядке, но
больше в эту компанию не приходит.

Саморазрушение

Чем несчастнее мазохист – тем больше возмож-

ностей для удовлетворения видит его исковерканная
травмой психика. Саморазрушение в таких сценариях
приобретает важное место. Ухудшение собственной
жизни может быть способом пассивного наказания,
может быть способом манипуляций и вызывать вину,
может оправдывать агрессивные и эгоистические вы-
плески.

Разного рода саморазрушение выполняет раз-

ные функции, помогая мазохисту сохранить кон-
троль над окружающими и чувство морального
превосходства.
Саморазрушение не всегда очевидно, как, напри-
мер, алкоголизм или физически разрушительная ра-
бота. Иметь плохие отношения с детьми, перенапря-
гаться до болезней, быть бедным, рожать нелюбимого
ребенка, быть в отношениях с тем, у кого отношения
с кем-то еще, – это тоже саморазрушение. Часто бы-
вает так, что попытки улучшить свою жизнь заканчи-
ваются для мазохиста тем, что он попадает в еще бо-
лее сложную ситуацию и тем самым отказывается от
дальнейших продвижений. Что характерно, от помо-
щи мазохист отказывается. Объяснять это он может
тем, что просить стыдно и что он сам должен разо-
браться, но это тоже проявление внутреннего сабота-
жа.

Яна два года находится в отношениях с мужчи-

ной, который относится к ней плохо. Он обвиняет
ее в изменах и следит за ней, может при вспышке
гнева протащить ее по улице за волосы, угрожает
и запугивает тем, что причинит серьезный вред ее
жизни и здоровью. Этот мужчина – сотрудник по-
лиции, поэтому Яна верит ему и живет в огромном
напряжении. Вместе они не живут, да и отношения
вроде как закончились, но когда он приходит, Яна не
может его не впустить. Он предлагает ей лететь
на отдых вместе – она летит, предлагает сходить
в кино – она идет. Так как они расстались, Яна про-
бует встречаться с другими мужчинами, что дает
ему новые поводы для ревности и насилия. За помо-
щью Яна не обращается, потому что думает, что
в полиции все повязаны и ей остается только ре-
шить эту проблему самостоятельно. Проблема не
решается, все становится только хуже, Яна начи-
нает много работать, чтобы хоть как-то отвлечь-
ся от своего подавленного состояния и суицидаль-
ных мыслей. Работа тоже превращается в муку –
ее слишком много, а денег недостаточно: Яна рабо-
тает на себя и устанавливает неадекватно низкие
цены на свои услуги. В разбитом и полуразрушен-
ном состоянии она живет так, чтобы разрушаться
и дальше.
У Кристины есть взрослая дочь, которую она вос-
питывала одна. Это было тяжело: в одиночестве,
в далеком от родителей городе, со слабым здоро-
вьем. С годами дела вроде как налаживаются – дочь
не причиняет проблем, Кристина работает, даже
ездит пару раз на отдых. Отъезд дочери в столич-
ный университет вроде бы окончательно дает Кри-
стине возможность позаботиться о себе и жить
счастливо. Но в последний школьный год дочери
Кристина сближается с женатым мужчиной, начи-
нает много болеть от тревог, обращается к ка-
ким-то экстрасенсам, которые подсаживают ее на
БАДы. Денег снова нет, здоровья тоже, счастьем и
не пахнет. Ближе к отъезду дочери Кристина пони-
мает, что беременна. Аборт делать не собирает-
ся. История повторяется: она снова будет рожать
и воспитывать ребенка в одиночестве, на пределе
сил и возможностей. Старшая дочь свою мать не
понимает и злится на нее – такое материнское ре-
шение портит жизнь и ей, поскольку дочь не может
оставить мать в таком состоянии. Она остается
в родном маленьком городе. Поступает в местный
университет на проходную специальность. Устраи-
вается на работу, чтобы помогать матери финан-
сово. Кристина бичует себя еще и за то, что испор-
тила дочери жизнь.

Создание садиста

Мазохизм в одиночестве не имеет смысла: нужны

зрители и мучители. Зрители – для того, чтобы подпи-
тывать героизм мазохиста и давать ему жалость, теп-
ло и поддержку. Садист нужен для того, чтобы быть
источником неприятных чувств: кто-то должен причи-
нять мазохисту страдания, кто-то должен быть осно-
вой его мучительной жизни. Это могут быть родите-
ли, соседи, страна, время, но больше всего – партнер,
тот, кто существует рядом и с кем мазохист соприка-
сается чаще всего.
Тут работают все ранее описанные способы. Несо-
блюдение границ мазохистом заставляет другого при-
чинять ему боль, пассивное предъявление потребно-
стей не дает сделать мазохиста счастливым, пассив-
ная агрессивность вызывает активный ответ. Мазо-
хист ранится о сам факт жизни другого, которая не со-
средоточена на нем самом. Близкий мазохисту чело-
век – вечный повод для его несчастий.
Этот процесс в отношениях начинается довольно
рано и со временем только набирает обороты.

Рая, последний месяц пребывавшая в эйфории от

новых отношений с мужчиной, который нежно влюб-
лен в нее и много о ней заботится, теперь несчаст-
на. Несколько дней назад у них произошла размолв-
ка: Рае нужно было домой утром, а ее возлюбленный
не отвез ее, как обычно, а просто дал денег на так-
си и остался спать. Рая обиделась и устроила скан-
дал, в ответ на который мужчина встал, оделся,
молча привез ее домой и молча уехал. На следующий
день Рая, поглощенная страхом от этого напряже-
ния, спровоцировала новый скандал, в котором он
уже высказался в стиле «не нужно меня торопить
и не надо мной манипулировать». Рая рассказыва-
ет об этом всем подругам, спрашивая, правильно
ли она поступила, а на самом деле – ища подтвер-
ждения своей невиновности. Она очень обижена на
этот крик. Отношения, которые были источником
радости, не выдержали первого же испытания. Те-
перь она видит этого мужчину как садиста, кото-
рый ведет себя по отношению к ней неправильно и
делает ей больно.
Отношения Маши когда-то давно испортились
из-за такой же мелочи, а сейчас находятся в расцве-
те ее мазохизма. Муж Маши выглядит садистом,
с какой стороны ни посмотри. Он мало зарабаты-
вает, и Маша мучается необходимостью ограниче-
ний. Он проводит на работе слишком много време-
ни, и она вынуждена проводить весь день одна. Он
не опекает ее, не носит на руках, равнодушен к про-
блемам ее мамы, ему не нравятся ее подруги. Каж-
дый день Маша плачет от такой жизни. К момен-
ту, когда муж приходит домой, она уже готова: на
него выливается ушат упреков, подколок, циничных
комментариев. Маша кормит его вкусным ужином,
чувствуя себя хорошей женой, но превращает этот
процесс в ад с помощью своих претензий. Рано или
поздно муж срывается, кричит, отказывается от
еды и уходит из дома. Маша еще больше укрепля-
ется в своем мнении о его садизме: она так стара-
лась приготовить ужин, а ему все равно. Она проси-
ла внимания, а он ушел, она просила помощи, а он ее
отверг. Через какое-то время муж возвращается,
чувствуя себя виноватым, Маша великодушно его
принимает, но не прощает. Его срывы и уходы – это
тоже постоянная тема их вечерних разговоров.
 Жизнь без ресурсов
В связи с таким набором паттернов у людей с мазо-
хистическими чертами развиваются специфические
проблемы.

Остановка в развитии

Энергия, которая в здоровой психике расходуется

на обеспечение задач развития, у мазохиста тратит-
ся на сверхзадачу безопасности. Для развития нужно
уметь исследовать, рисковать, выдерживать неопре-
деленность, действовать согласно своим потребно-
стям. Для травмированного человека эти задачи че-
ресчур сложны: основная доля его энергии уходит на
заботу о своей безопасности, которая продолжается
даже тогда, когда в этом нет необходимости.

Создается такое впечатление, что на задачи

адаптации будущий мазохист еще ребенком по-
тратил слишком много сил и на лучшую жизнь в
настоящем их уже не осталось.
Потребность в первую очередь сохранять то, что
есть, а во вторую – развиваться свойственна всем, но
у мазохиста этот второй этап никогда не наступает.
 Жалобы на профессиональную нереализован-
ность или творческий тупик связаны также с отсут-
ствием контакта с чувствами и потребностями. Ори-
ентируясь на социальные нормы, мазохист строит
свою жизнь без учета того, чего хочет на самом де-
ле, и неизбежно упирается в тупик, потому что этот
социальный сценарий конечен. Если бы он черпал
энергию из знаний о себе и собственных импульсов,
то за очередным горизонтом всегда открывалась бы
неисследованная зона, пойти в которую означало бы
выполнить очередную задачу развития. В общих для
всех сценариях таких горизонтов нет.

Рамиль сталкивается с кризисом смысла жизни в

свои сорок два. У него хорошая работа, семья, де-
ти, дом. Все стабильно и безопасно, если не случит-
ся никаких форс-мажоров, то Рамиль сохранит то,
что имеет, на годы и десятилетия вперед. И Ра-
миль не знает, чем заниматься дальше: задачи, вы-
полнения которых он от себя требовал, выполне-
ны, а жизнь все еще продолжается. В сказочных сце-
нариях это хорошая новость: сделав то, что было
необходимо, можно заняться собой и тем, что при-
носит удовольствие, но в реальности такая ситу-
ация чревата депрессией. У человека, который со-
рок лет не задумывался о том, чего он хочет, нет
шансов просто взять и понять, чем же он будет за-
ниматься теперь. Более того, любая работа, свя-
занная с познанием себя, чревата разочарованиями,
поскольку неизбежно окажется, что жизнь, которая
выглядит такой долгой в отсутствие желаний, вы-
глядит преступно короткой для начала собствен-
ного пути во второй ее половине. Рамилю, который
остановится в развитии, предстоит понять само-
го себя и найти для себя место в своей организован-
ной по всем правилам жизни.
Веру дочь давным-давно зовет в гости, если уж
та не соглашается на переезд поближе к дочери.
Живет дочь при этом на одном из райских островов
и вполне готова взять маму к себе и обеспечивать
всем необходимым. Это предложение выглядит хо-
рошим, поскольку терять Вере в России особенно
нечего: скоро пенсионный возраст, работа не раду-
ет и не позволяет жить в достатке, других детей
или внуков у нее нет. Воздух другой страны мог бы
стать целебным для Вериных творческих способно-
стей, но она не едет. Причины, которые она озву-
чивает дочери, банальны: нет денег на билет (хо-
тя на то, чтобы одолжить коллеге сумму, соразмер-
ную полноценному отпуску у дочери, они находятся),
нет времени из-за аврала на работе (перманентно-
го последние десять лет), не сезон или слишком да-
леко. Дочь Веры упрекает ее в том, что та не хо-
чет ее видеть и даже тогда, когда она еще жила
в России, но в другом городе, ни разу не выбралась
ее повидать. Вера же чувствует, что больше все-
го на свете хочет быть снова рядом с дочерью, но
– только в своей квартире провинциального города
Н., которая досталась ей ценой тяжких трудов. На
другие варианты у нее просто не хватает энергии.

Безденежье и специфические
отношения с деньгами

С деньгами мазохист строит такие же отношения,

как и со всем миром. Деньги становятся одновремен-
но источником страдания, основанием для чувства
морального превосходства и полем для реализации
вторичных выгод.
Так как мазохист не может быть счастлив потому,
что его счастье лишит его последней надежды на лю-
бовь и принятие, денег у него обычно нет, а если есть,
то они используются специфическим образом. День-
ги – хороший ресурс, который может быть потрачен
на улучшение качества своей жизни. Так как для ма-
зохиста это неприемлемо, то денег он либо не зара-
батывает, либо тратит на помощь другим, сомнитель-
ные проекты, копит их или теряет. Нередко деньги ста-
новятся поводом, из-за которого начавшийся процесс
изменений останавливается и все возвращается на
круги своя.

Марина, например, несколько месяцев назад на-

чала целую программу для улучшения своей жиз-
ни: стала меньше работать, ходить на массаж
и фитобочку, запланировала семейный отпуск, на-
шла подходящих для себя парикмахера и мастера
по маникюру. Изменения не заставили себя ждать
– уровень энергии подрос, самооценка тоже, здоро-
вье и настроение улучшились. Жизнь получила шанс
быть другой, но Марина, затеявшая весь этот про-
цесс с целью «уесть» мужа, не обращающего на нее
внимание, обнаружила, что мужа эти изменения не
касаются и цели ее действия не достигают. Муж
не остается равнодушным, но реагирует не так,
как Марине хотелось бы: не валится ей в ноги с по-
винной за все годы ее страданий и воспринимает
ее не как святую, к которой он был так неблагода-
рен, а как очень даже аппетитную женщину. К этому
Марина совершенно не готова: она хотела отстра-
ненного обожания, а не плотского возбуждения. По-
этому постепенно все заканчивается: и на работе
опять нужно проводить больше времени, да и денег
нет на все эти фитобочки, надо вон маме телеви-
зор купить.
Катя не едет в отпуск, Ваня не лечит зубы, Аня
сохраняет нездоровое состояние кожи, Вера ест
невкусную еду – на все это есть причина: «нет де-
нег». Иногда каждый из них решает, что дальше
так жить нельзя, и делает для улучшений что-то
странное. Катя берет кредит и проводит неделю в
шикарном отеле, после чего еще два года работает
не только без отпусков, но и без выходных, чтобы
этот кредит погасить. Ваня идет в дорогую сто-
матологическую клинику, смотрит на оценку работ
и убеждается в том, что красивые и здоровые зу-
бы ему не по карману. Аня игнорирует советы кос-
метолога и покупает набор средств на порядок де-
шевле, но все равно на серьезную для себя сумму, и
выбрасывает их, разочарованная, когда они не помо-
гают. Вера раз в месяц устраивает себе «праздник
живота» с продуктами класса красной икры и коро-
левских креветок, тратит на это треть доходов и
снова плохо питается, потому что денег не оста-
лось. У каждого из них есть «рациональные» доводы
для такого поведения – и у каждого настоящей це-
лью являются не изменения, а сохранение ситуации
неизменной.

Мазохист несчастен вне зависимости от того, есть

у него деньги или нет. Если денег нет, то он несча-
стен по поводу своей несостоятельности, или страда-
ет от внешней несправедливости, или испытывает му-
ки зависимости. Если деньги есть, то страдание мо-
жет быть связано с необходимостью ими управлять
или оберегать, с тем, что высокий уровень доходов
как будто отдаляет от мазохиста его старых прияте-
лей, или с тем, что уровень ответственности на хоро-
шо оплачиваемой работе приводит к стрессам и бо-
лезням. Деньги никогда не становятся прямым ресур-
сом. Но вполне становятся ресурсом косвенным.
Моральное превосходство бедных – это часто
встречающийся феномен, имеющий отношение к ги-
перкомпенсации, когда недостаток превращается в
достоинство и преподносится как основание для гор-
дости или особого положения. Это идеи о порочности
богатых и духовности бедных, о том, что деньги могут
появиться только нечестным путем, о том, что у хоро-
ших людей денег быть не может. Бедные, но честные
ведут разговоры о продажности бизнеса, власти или
начальства, скрывая от самих себя свою зависть и ра-
ционализируя безденежье.
У современного поколения такого рода гиперком-
пенсация может идти по другому пути – по пути фило-
софских идей о быстротечности материальных цен-
ностей и свободе души от приземленного. Потреб-
ность в деньгах в таких идеях может выглядеть при-
знаком духовной примитивности того, кто такую по-
требность имеет. Равнодушие и пренебрежение к фи-
нансовому миру становятся чертой высшей касты тех,
кто руководствуется ценностями другого порядка.

Для Нины, кришнаитки, вопрос денег противоре-

чив. Вся ее живая и бурлящая энергией натура хочет
денег, красивой одежды, хорошего дома. Но она счи-
тает, что хотеть всего этого ей нельзя: это раз-
облачает ее как более мирского человека, чем она
хотела бы быть. Так как на жизнь Нина зарабатыва-
ет именно в кришнаитском сообществе, это слож-
ная задача: заработать много денег, притворяясь,
что деньги ей не нужны и делает она это исключи-
тельно по альтруистическим соображениям. Внут-
ренний конфликт раздирает ее на части и застав-
ляет сомневаться в себе, все больше и больше по-
давляя «низкие» потребности в пользу «высоких».
Через какое-то время Нина начинает воспринимать
свою бедность как награду, как то, что позволяет
ей быть лучше. К людям, имеющим достаток, она
начинает относиться довольно враждебно.
Рома, предприниматель, чувствует вину за свой
уровень жизни и занимается благотворительно-
стью, выбирая для этого популярные в социаль-
ных сетях сообщества помощи детям-инвалидам
или бездомным животным. Он делает это не ано-
нимно: чувство вины требует публичного призна-
ния его хорошим, и поэтому он идет к организато-
рам сборов и приютов лично и предлагает им день-
ги. Обычно при его первом визите Рому действи-
тельно воспринимают как спасителя и деньги бе-
рут с благодарностью, но потом начинает проис-
ходить что-то странное: Рома все отчетливее на-
чинает чувствовать по отношению к себе не сим-
патию, а враждебность. В сообществе помощи жи-
вотным его обвиняют в том, что он откупается
от проблемы, хотя мог бы делать реальные де-
ла – брать животных на передержку или помогать
в повседневных делах. В организации, помогающей
больным детям, от него категорично требуют все
больше и больше денег с аргументом «кому мно-
го дано, с того много и спросится». В конце кон-
цов Рома «завязывает» с благотворительностью и
вынужден справляться со своими внутренними кон-
фликтами самостоятельно.

Косвенные выгоды от безденежья могут проявлять-

ся не только в виде морального превосходства, хотя
оно самое важное – мазохисту в отсутствие других ре-
сурсов нужно внутренне оправдывать ситуацию стра-
дания, и ощущение себя выше остальных обладает
для этого достаточной силой. Но так как безденежье
или трудности в отношениях с деньгами – симптом
хронический, то за годы и десятилетия жизни он успе-
вает встроиться в повседневные процессы и служит
и другим целям.
Эти вторичные выгоды разнообразны. Отсутствие
денег помогает избегать ответственности и взросле-
ния, привлекать внимание, рассчитывать на особое
положение и особый выигрышный статус в компании
друзей, помогает все контролировать. Часто от бедно-
сти так много пользы, что она эффективнее, чем фи-
нансовый достаток.

Соня злится: Максим, который нравится ей своей

глубиной и душевностью, ловит ее в ловушку, кото-
рую она даже не может выразить словами. В нача-
ле их отношений Максим предупредил Соню о том,
что он беден. Соне до этого факта его жизни де-
ла не было, так как она сама привыкла заботиться
о своих деньгах, да и нравился ей Максим не поэто-
му. Они договорились о том, что Соня не будет при-
давать этому значения. На деле же оказалось, что
не замечать бедности Максима у Сони не получает-
ся: пара не может отдыхать в любимых Соней ме-
стах или вести привычный для нее образ жизни, по-
тому что Максиму дорого. Изначальное требование
«не обращать внимания» превращается не толь-
ко в необходимость учитывать бедность Максима
в каждый момент совместного времяпрепровожде-
ния пары, но и относиться к этому почти одобри-
тельно. Соня понимает, что это неправильно и на
это она не соглашалась, но у нее как будто нет воз-
можности передумать – тем самым она как будто
нарушит свое обещание, выставит себя такой же
меркантильной обманщицей, как и остальные. Эта
невозможность позаботиться о себе и остаться
хорошей и злит Соню, постепенно портя их отно-
шения. Максим же получает возможность иметь за-
ботливую девушку, которая ничего от него не тре-
бует, и не чувствовать себя виноватым тогда, ко-
гда их отношения закончатся.
Для Гали выгода от собственной бедности не
так завуалирована: она просто получает заботу и
опеку со стороны всей семьи, включая поколение де-
тей. У Гали благородная профессия, которая не при-
носит больших доходов: она педиатр. Вернее, се-
мейный миф гласит, что Галя выбрала альтруизм,
а не зарабатывание денег. Тетя и дядя, занимаю-
щиеся строительством, делают ей ремонт. Отец
покупает автомобиль. Подрастающие племянники
сначала помогают по хозяйству, потом дают тете
денег на отдых. Своей семьи Галя не заводит, боясь
отделения и самостоятельности. Для того чтобы
не привлекать мужчин, не лечит зубы и кожу и де-
нег на такое лечение не берет: «Это было бы уже
слишком, они все и так для меня много делают». По-
являющиеся деньги тайно тратит на вино: позже
она станет алкоголиком, и забота со стороны се-
мьи только усилится. Брошенная в детстве на ба-
бушкиной даче, выросшая в изоляции девочка берет
у виноватой перед ней семьи то, что причиталось
ей по праву, но, правда, саморазрушительными спо-
собами.

Обесценивание себя,
неуверенность, низкая самооценка

При всем ощущении морального превосходства

мазохист не имеет надежной опоры в том, что каса-
ется восприятия самого себя. Отсутствие контакта с
потребностями не дает ему реализоваться, травмати-
ческие паттерны поведения часто делают его участ-
ником деструктивных отношений. Мазохист может ме-
таться от восприятия себя как образца для других до
приступов паники и робости при контактах с окружа-
ющим миром.
 Устойчивая опора на себя – это опора на приоб-
ретенный жизненный опыт и знания о себе, кото-
рые говорят о том, что человек скорее справится,
чем не справится.
Опыт является стабильным: он неизменен, по-
скольку остался в прошлом. Объективно он останет-
ся с нами до конца жизни, обеспечивая нас знанием о
том, кто мы есть, и о границах наших возможностей.
Субъективно опыт можно исказить настолько, что
он начинает быть не основанием для уверенности, а,
наоборот, основанием для сомнений в себе. Уверен-
ность для мазохиста – такой дар, с которым он не зна-
ет что делать. Быть неуверенным и сомневающимся
подходит ему больше, это привычнее и безопаснее,
поскольку помогает строить привычные отношения с
людьми и с миром. Мазохист боится быть успешным,
поскольку это лишает его инфантильной позиции и
предполагает взросление и ответственность, которых
он не хочет выносить. Внутренний процесс обесцени-
вания может выглядеть как сравнение себя с други-
ми, поиск поводов для того, чтобы чувствовать себя
плохо, поиск оснований для тревоги или недостатков
принятого решения, плохие воспоминания, повторе-
ние расстроивших диалогов, самоупреки и самообви-
нения.
 Гера рассказывает: когда он просыпается, то
обычно у него хорошее настроение. Несколько ми-
нут, пока он окончательно не пришел в себя и его
внутренние процессы не начали работать в полную
силу, он может быть даже приятным в общении.
Его жена говорит ему, что тот Гера, который ухо-
дит с утра в душ, и тот, кто из него возвращает-
ся, – это два разных человека. Проснувшись оконча-
тельно, Гера становится хмурым и раздраженным.
Он вспоминает неприятности, произошедшие вче-
ра, впадает в уныние от вида куртки, которая ему
не нравится, а по пути на работу сравнивает свой
автомобиль с теми, что рядом, и чувствует свою
неполноценность. Иногда, если утро идет по непри-
вычному сценарию, состояние радости удается за-
держать на несколько часов, но потом неизбежно
самоугнетение продолжается. В таком состоянии
для него становится непереносимым любое внеш-
нее напряжение: уровень внутреннего и так слиш-
ком высок, срабатывают предохранители, и Гера
часто не может даже запомнить, что нужно вы-
нести мусор или заехать за лекарством для соба-
ки. Если Гере удается избежать своих монотонных
утренних мыслей или у него есть основания для
внутренней похвалы – то он вполне энергичен. К со-
жалению, это быстро заканчивается.
 Внутреннее обесценивание проявляется и внешне:
в речи и в решениях, которые человек принимает по
поводу самого себя.

Юля, рассказывая о себе, часто делает ремар-

ки типа: «Ну я же раздолбайка», «Я, как обычно,
торможу», «Ну мне же непонятно с первого раза».
Этот поток речи утомляет: я отношусь к Юле хо-
рошо, мне нравится ее внутренняя энергия, и я со-
чувствую той ситуации, в которой она оказалась,
но она как будто сама запрещает мне испытывать
к ней симпатию. Мне было бы проще присоединить-
ся к ее обесцениванию и воспринимать ее как ребен-
ка-неумеху. Юля плохо говорит о себе, о своих ин-
тересах, о своей жизни. Мне стоит больших трудов
сохранить собственное уважение к ней и научить
ее высказываться о себе в более уважительном то-
не. Для этого ей приходится осознать внутренний
процесс постоянного обесценивания, который и на-
ходит место в ее речи. Юля, кстати, очень удивля-
ется, что меня такая манера общения раздражает:
вообще-то она делает это как раз для того, чтобы
не раздражать другого и не конкурировать с ним, из-
начально занимая позицию ниже. Так было безопас-
нее общаться с ее мамой. Взрослого же человека
это скорее злит и лишает возможности опереться
на другого: как можно быть слабым или ошибаться
рядом с человеком, который сам настолько слаб?
А Нюра, с разницей в год, рассказывает две ис-
тории, которые начинаются одинаково, но заканчи-
ваются по-разному. Год назад ей сделали предложе-
ние о работе, которое было по всем статьям луч-
ше, чем ее должность на тот момент. Нюра тогда
посоветовала на это место подругу, сославшись на
что-то незначительное. Настоящей причиной была
неуверенность: Нюра сомневалась в том, что спра-
вится, более того – даже не представляла себя на
месте такого уровня и отказалась скорее импуль-
сивно, даже не задумываясь. Через год предложение
повторилось. Нюра рассказывает, что впервые в
жизни вдруг позволила себе задуматься о том, какие
перемены может нести в себе эта работа, и захо-
теть этих перемен. Согласие на это предложение
венчало собой долгую Нюрину работу над тем, что-
бы научиться хотеть большего и относиться к се-
бе лучше, не обрекая себя довольствоваться самым
малым из того, что называется успешностью и ре-
ализованностью.

Самооценка – это не то, насколько человек себя

превозносит, а то, насколько человек себе нравится,
как он в связи с этим к себе относится и как он строит
отношения с окружающей средой. Внутренние каче-
ли «превознесение – обесценивание» оставляют са-
мооценку низкой. У мазохиста невысокие требования
к качеству своей жизни, часто он даже не задумыва-
ется о том, что может и должно быть по-другому, не
тратит энергию на улучшения даже там, где это было
бы уместно и очевидно. Снисходительное отношение
к себе, которое лучше всего описывается коротким по-
сылом «потерпишь», переносится и на окружающих.

Вера, уехав на несколько месяцев в другую страну,

оставляет свою любимицу кошку родителям. Вер-
нувшись, Вера узнает, что несколько недель назад
кошка упала и сломала обе передние лапы. Кошка на
лапы не опирается и в туалет ходит под себя, ис-
портив кусок ковра и вообще утомив переживания-
ми тех, кто о ней заботится. Вере о произошедшем
не сказали, чтобы не волновать, в больницу не по-
везли, потому что думали, что «само срастется».
Визит в больницу прояснил, что переломы с таким
смещением, что срастаться, в общем-то, нечему.
На следующий же день после операции кошка начи-
нает немного двигаться, через неделю бодро дохо-
дит до еды и лотка. Зачем нужно было целый месяц
мучиться самим и мучить животное, Вера искренне
не понимает.
Оля уже несколько лет хочет подарить маме ав-
томатическую стиральную машину. Не то чтобы
мама стирает руками – у нее есть машина, даже
две: одна для повседневной стирки, другая, с от-
дельным баком для отжима, – для стирки сезонных
вещей. Даже при таких условиях стирка вещей за
неделю занимает полдня неотлучного присутствия
и ручного полоскания. Отговорки у мамы стандарт-
ные: некуда поставить, много места занимает, мне
не нужно. Оля в конце концов убеждает отца, и вдво-
ем они все же уговаривают маму на покупку, кото-
рой та не нарадуется, хотя автоматическая сти-
ральная машина действительно облегчает жизнь.
Но при новых предложениях мама снова сопротивля-
ется: телевизор и так нормальный, новым ноутбу-
ком она все равно будет пользоваться только для
скайпа, а смартфон вовсе не освоит. Оля знает,
что это еще не самый тяжелый случай: многие ро-
дители ее подруг просто не пользуются дорогими
подарками, оставляя их стоять в коробках до тех
пор, пока дети не заберут их обратно.

Лучше тот, у кого хуже

Конкуренция – часть жизни, часть реальности, в

которой ресурсы ограничены. Прямая конкуренция
свойственна самым разным уровням коммуникаций
и присутствует в самых разных отношениях. Люди
предъявляют свои права на время, на место под
солнцем, на внимание других, на особые отношения,
должности и деньги. Прямая конкуренция предпола-
гает предъявление себя с лучших сторон, демонстра-
цию ума, интересности, душевных качеств. Это спра-
ведливо: тот, кто демонстрирует лучшее, и получает
лучшее.
Мазохисту же лучшее нельзя демонстрировать, по-
скольку это противоречит всей этике его жизни. В
неограниченном количестве ему можно иметь толь-
ко страдание. Поэтому мазохистическая конкуренция
выглядит как сравнение того, кому хуже живется.

В одной из терапевтических групп есть девушка,

для которой прямая демонстрация собственных до-
стоинств представляет большую сложность. Она
дружелюбна, мила, умна и талантлива, но для то-
го чтобы люди к ней тянулись, это нужно показы-
вать, а для Кати это трудно. Ей хочется внимания
терапевта и участников, но его быстрее получа-
ют более уверенные члены группы, ей хочется от-
ношений, но никто не знает, какая она, и потому не
приближается. Катя прибегает к мазохистическо-
му способу конкуренции: когда ей нужно внимание,
она не просит об этом прямо, но ухудшает свое со-
стояние. Она из тех участниц, на которых все вре-
мя нужно поглядывать: все ли в порядке, не ушла
ли Катя в переживания, не стало ли ей физически
плохо. Несколько раз разговор с другого участника
группы переключался на нее, поскольку ее состоя-
ние требовало неотложной помощи. Конечно, это
скорее отталкивает от нее других участников, чем
приближает, но ситуативное внимание Кате обес-
печивает. При этом сама Катя говорит о том, что
почти на каждой группе она переживает такие тя-
желые вещи, что ей трудно удерживаться в рабо-
те. Но тяжесть ее состояния – это способ конку-
ренции в первую очередь. Когда она учится демон-
стрировать свои достоинства, а не симптомы, да-
же тяжелые воспоминания и разговоры даются ей
намного легче.
Алиса рассказывает, что существует компания,
в которой она чувствует себя уверенно только то-
гда, когда у нее случилось что-то плохое: в иных
случаях ей как будто нечего им рассказать, нет пра-
ва на сочувствие и внимание, потому что у других
членов этой компании все очень плохо и говорить
нужно о них. Алиса не понимает, как она может рас-
сказывать о своем отпуске, когда у подруги боль-
шие проблемы с деньгами. Как может жаловаться
на ссору с мужем, когда бывший муж другой подру-
ги снова караулит ее у подъезда с ножом. В этой
компании принято обсуждать несчастья. И это пер-
вое место, куда Алиса пойдет, когда действитель-
но что-то случится: ее боевые товарищи встанут
за нее стеной и вытащат из любой передряги. Но
в повседневной жизни с ее повседневными трудно-
стями Алисе там места нет. На войне цветов не
собирают.

Кроме такого способа прямой конкуренции, у мазо-

хиста развиваются пассивные, косвенные методы по-
лучить желаемое. Так же, как с пассивной агрессив-
ностью и пассивным предъявлением потребностей,
эти методы могут быть разнообразны и совершенно
неочевидны для окружающих.

Обслуживание, например, может быть неочевид-

ным способом конкуренции. В разного рода группах и
компаниях всегда находится тот, кто ухаживает за
другими: приносит чай, находит при необходимости
нужную таблетку, моет посуду. Наташа, например,
даже не пробует заявлять о своих потребностях
прямо: ей кажется, что для этого она недостаточ-
но умна или интересна. При этом ее тянет к ярким
лидерам группы, она всегда делает им комплимен-
ты и внимательно слушает их рассказы. Приносит
чай, не без этого. Когда у Наташи с одной из вос-
хищающих ее девушек происходит небольшой кон-
фликт, Наташа мучается от внутренней боли и на-
пряжения, неспособная на протест или отстаива-
ние границ. Вместо этого она печет для нее пече-
нье: это форма извинения, тоже не прямая, но до-
вольно понятная. Напряжение спадает, конфликт
забывается, и Наташа продолжает получать свое
место под солнцем через обслуживание и уход.
Для Инги такого рода обслуживание становится
почти диктатурой: в дружеской компании, к кото-
рой она принадлежит, стало традицией, что на сов-
местных встречах есть Ингина еда. Она любит го-
товить, и для нее это вроде не в тягость, но при
этом обеспечение друзей вкусной пищей – это еще и
способ конкуренции, заявления о себе. Во время са-
мих встреч Инга в основном молчит, сама тем не
поднимает и следит за тем, чтобы всем всего хва-
тало. Комплименты ее стряпне и благодарность
за сытный и вкусный ужин – вот плата за ее тру-
ды. Трудов много, Инга старается, изобретает но-
вые блюда, находит редкие ингредиенты, проводит
много времени в поисках новых хитростей, кото-
рые она могла бы продемонстрировать. Такой уро-
вень напряжения требует все большего внимания и
благодарности, но друзья, настроенные на легкий
треп и настольные игры за перекусом, Ингу под-
держать не могут. Постепенно ее забота начина-
ет вызывать больше раздражения, чем внимания,
кто-то отказывается от еды, потому что есть
на ночь вредно, кто-то откровенно недоволен тем,
что встреча для игры превращается в вечер автор-
ской кухни. В конце концов компания решает вер-
нуться к заказу пиццы и роллов, а Ингу от повин-
ности освободить. Для Инги это страшный удар:
у нее пропал единственный способ привлечения вни-
мания. В этой компании Инга теперь появляется
редко. Все чувствуют вину.

Тревога и контроль

Для мазохиста тревога привычна. Большую часть

своей жизни он проводит в тревожных мыслях и со-
стояниях, беспокоясь о будущем или переживая про-
шлое. В любой момент времени у мазохиста находят-
ся причина или несколько для того, чтобы испытывать
тревогу. Деньги, здоровье, отношения – все это стано-
вится источником страхов, волнений, переживаний.
Все поводы для такого беспокойства не имеют ни-
чего общего с настоящей причиной тревожных состо-
яний. Они выполняют скорее роль рамки, привычного
образа того, о чем можно тревожиться.

Тревога в своей сути не имеет объекта: напря-

жение уже есть, а чего бояться – пока непонятно.
В таких случаях психика выбирает привычные кана-
лы, по которым и начинает течь энергия тревоги. Кто-
то привычно беспокоится о детях, кто-то – о делах или
деньгах, кто-то переживает о своем здоровье. Это не
мимолетные мысли, а навязчивости, от которых труд-
но отделаться: у человека с привычным каналом тре-
воги «здоровье» любое недомогание превращается в
мысли об онкологии и смерти, у того, кто тревожится
о деньгах, малейшее изменение или плохие новости
вызывают приступы паники о банкротстве и крахе все-
го материального состояния. Чем сильнее изначаль-
ная энергия, тем сильнее привычный страх, который
тем не менее выполняет лишь функцию понятного со-
держания для непонятного процесса.
На самом деле процесс, вызывающий тревогу, –
это подавление возбуждения разного рода. По боль-
шому счету возбуждение – это любой процесс, вы-
зывающий прилив энергии: интересный фильм или
книга, приступ злости, встреча, на которую давно хо-
телось попасть. Реализованное возбуждение, реали-
зованная энергия превращаются в поступок, слово,
решение. Нереализованная энергия превращается в
тревогу.

Детские страхи и фобии – следствие такой нере-

ализации. Дети могут бояться тишины, темно-
ты, высоты или собак, для этого всегда находится
удобный повод (например, нападение уличного пса),
но если при этом в психике нет нереализованной
энергии, то фобия не разовьется. У нее просто не
будет топлива, чтобы воплотиться в жизнь. При
наличии же этого неиспользованного топлива пси-
хика найдет повод, форму, в которую можно облечь
страх. Чаще всего такой избыток непроявленной
энергии у детей – это чувства, запрещенные в от-
ношениях со взрослыми (родителями), и чаще всего
это злость.
Семилетний Ваня, например, боится буквально
всего: быть один, быть с кем-то, громких звуков,
тихих звуков, собак, кошек, птиц, насекомых, еды,
автомобилей и так далее. Для каждой фобии есть
как бы причина – эпизод, после которого развился
страх. Настоящей причиной является подавленная
злость на родителей, особенно на отца, который
растит себе настоящего мужчину из сына, который
его разочаровывает. Во сне к Ване приходят велика-
ны-убийцы, людоеды, поглощающие его киты, про-
тив которых он бессилен, – так же как против по-
глощающего и разрушающего отца. Вернув в снах
способность к сопротивлению и право на защиту
(убийцу нужно убить, людоеда съесть, кита выбро-
сить на берег) и настояв на праве спать с молот-
ком под подушкой, Ваня избавляется от большей ча-
сти своих страхов: поскольку запертая энергия ре-
ализовалась, им больше нечем питаться.

Для тревожного взрослого типична такая же причи-

на страхов. Мазохист чувствует себя расщепленным,
чувствует, что есть правильная и неправильная часть
его личности (правильная – та, что терпит, неправиль-
ная – та, что выступает против страданий и делает по-
пытки сделать жизнь лучше). В попытке понравиться
значимому взрослому он, будучи ребенком, учится из-
бегать таких своих проявлений, которые не вызывают
у того симпатии и принятия. В будущем мазохист бу-
дет пытаться жить как бы половиной своей личности,
«светлой» стороной, не осознавая и не умея пользо-
ваться теми своими качествами, что остались в тени.
Нереализованная энергия, которая остается в ре-
зультате невыраженности теневых качеств и чувств,
превращается в разного рода тревогу: фобии, обсес-
сивно-компульсивные расстройства, панические ата-
ки. У них одинаковая причина, и положительная дина-
мика тревожных состояний возможна только при раз-
витии способности к большему принятию себя и боль-
шей цельности и проявленности личности.

Аня впадает в панические состояния по поводу

денег. Временами она спокойна, но иногда что-то
происходит, и она начинает подсчитывать, плани-
ровать, корить себя за прошлые покупки, судорож-
но искать способы увеличить доход. Для таких со-
стояний всегда есть внешняя и внутренние причи-
ны. Внешней может быть что угодно: новость о па-
дении рубля, приближающийся день оплаты счетов,
грядущая проверка счетчиков. Аня фантазирует,
что денег не будет совсем, что придут приставы
и изымут все имущество, перестает спать. Внут-
ренние причины всегда одинаковые: это злость на
мужа, которую она подавляет, поскольку хорошая
жена должна мужа поддерживать, а не ругать. Ко-
гда он пьет или не выполняет своих обещаний, Аня
сводит свои упреки к денежным тревогам по поводу
того, сколько он потратил или сколько не зарабо-
тал. Невыраженная злость превращается в навяз-
чивую тревогу, которая истощает их обоих.
Для Даши подавление себя тоже очень привыч-
но: долго и тяжело болеющая в детстве, она по-
давляет свою слабую часть, не слышит своей по-
требности в помощи и поддержке и обрекает себя
на то, чтобы справляться со всем самостоятель-
но. Последствия хронических болезней при этом
вполне очевидны в ее взрослой жизни и внешно-
сти. Даша болезненно худая, бледная, она хромает
и быстро устает, но снизить ритм жизни или хо-
тя бы организовать себе полноценное питание и
сон отказывается: это будет означать, что она не
справилась, а это неприемлемо. У нее развивает-
ся обсессивно-компульсивное расстройство: навяз-
чивые ритуалы, без которых она не выходит из до-
ма или не приступает к новому делу. Часть навязчи-
востей связана с домом: выключить газ и свет, за-
править постель, поддерживать определенный ал-
горитм уборки. Другая часть – с выходом на улицу:
сборы сумки, подбор одежды, отвечающий всем пла-
нам на день макияж. Даша вкладывает в эти риту-
алы много энергии, и часто они настолько затрат-
ны, что на другие дела у нее не остается ни време-
ни, ни сил. Например, на выходные у Даши заплани-
рована уборка, но это будет означать, что ее ма-
никюр пострадает и ей нужно будет сделать но-
вый до того времени, как она выйдет из дома, по-
сле того как наведет чистоту. Уборка занимает по-
ловину дня, маникюр – тоже, поскольку делает его
Даша сама, и он должен соответствовать ее наря-
дам и макияжу в течение всей следующей недели.
Подбор одежды связан с ее планами: сколько дней
она будет работать, предстоит ли ей визит к по-
другам или светское мероприятие – все это долж-
но быть учтено при выборе цвета и яркости ног-
тей. При этом что-то из одежды, которую она пла-
нирует использовать, может нуждаться в стирке,
и тогда маникюр (а с ним и уборка) откладывает-
ся до тех пор, пока вся одежда не будет готова и
не будет ясно, что с ней все в порядке. А еще Да-
шины планы могут зависеть от того, состоится
ли дружеская вечеринка, позовут ли ее на концерт,
не отправят ли ее по работе в другой офис. Риту-
алы делают гибкость невозможной, и Даша вынуж-
дена знать все это до того, как начнет планиро-
вание недели, подбор одежды, макияжа, маникюра и,
следовательно, уборки. Так что уборку Даша дела-
ет очень редко, хотя ненавидит жить в грязи. Сде-
лать освежающую, а не генеральную уборку, кото-
рая позволит ей жить в относительной чистоте и
при этом не повредит рукам, для Даши невозможно.
Ее требования идеальности от самой себя по фак-
ту делают ее жизнь едва выносимой и сильно сни-
жают ее качество.
Для Володи и Дианы приступы тревоги связаны
с проявлениями друг друга, а точнее, с их реакция-
ми на эти проявления. Диане, например, нельзя от-
даляться от мужа, нельзя чувствовать потребно-
сти побыть в одиночестве и вообще больше зани-
маться своей жизнью, а не его. Когда они ссорятся
и Володя уходит гулять или в другую комнату, пер-
вое, что она чувствует, – облегчение. Но побыть
в одиночестве Диана позволяет себе недолго: у нее
развивается сильная тревога, и она начинает чув-
ствовать себя так, словно самое главное в ее жиз-
ни – это помириться и снова быть вдвоем. Воло-
дя, в свою очередь, не выносит в себе эгоизма, ему
нельзя быть отстраненным и не заботиться, по-
этому, когда Диана приходит мириться, он согла-
шается. Пара снова начинает делать что-то вме-
сте, хотя каждый из них хотел бы побыть один и
позаботиться о себе. В таких условиях они ссорят-
ся довольно часто: каждая ссора дает полчаса бла-
женного одиночества, желанного ими обоими. Неле-
гальность таких желаний создает тревогу о том,
что в отношениях что-то не клеится, и развивает
привычные для них фантазии: у Дианы – о том, что
она навсегда останется одна, у Володи – о том, что
он жестокий монстр.

Сверхконтроль – следствие повышенной тревожно-

сти. Для поддержания мира в том состоянии, в кото-
ром с ним более или менее можно уживаться, мазо-
хист использует множество средств.
Самое очевидное проявление контроля – это фи-
зический контроль за предметами и людьми. Мазохи-
сту с его негибкостью и страхом перемен важно, что-
бы все оставалось так, как он привык. Расположение
мебели, привычные лекарства, привычные места для
отдыха и развлечений, старые друзья или привычная
работа – за них он может держаться даже тогда, ко-
гда все это становится очевидно неудобно или даже
вредно.

У Гали много лет один и тот же парикмахер, и

стрижет он плохо. Раз за разом Галя возвращает-
ся от него разочарованная: и длина не та, и цвет
не тот, и вообще выглядит она теперь как мало-
летка, а хотела взрослую и статусную стрижку.
Мастера Галя не меняет, объясняя это тем, что
он близко к ее работе, что уже знает особенно-
сти ее волос, и так далее. Мастер с годами луч-
ше не становится, Галина прическа – тоже. Когда
этот парикмахер меняет салон и начинает рабо-
тать на другом конце города, Галя продолжает ез-
дить к нему за плохими стрижками с мотивацией
вроде: «Ну, мы столько лет вместе, я уже привык-
ла, а еще он мне позвонил, когда сменил место, по-
заботился обо мне, я теперь не могу его бросить».
Похожие истории на протяжении жизни случались
с маникюршами, строительными бригадами, плохи-
ми врачами. Галя настойчиво строит отношения с
теми, кого она уже знает и контролирует (или ис-
пытывает иллюзию контроля). Парикмахер, напри-
мер, безропотно слушает Галины жалобы на мать
и не торопит ее с уходом до тех пор, пока Галя сама
не соберется: стрижка и окраска занимают у них ча-
са три. Мастер, для которого эти отношения сло-
жились в самом начале работы, не может изменить
один раз установившиеся правила, и Галя получает
свое (вместе с плохой стрижкой).
А для Юли стала проблемой мебель в квартире:
Юля бьется об углы пальцами на ногах, коленями,
бедрами. Раньше этого не происходило, потому что
Юля в пространстве занимала меньше места. За
последние пять лет ее вес увеличился практически
в два раза, и проходы между предметами интерье-
ра, которых раньше было вполне достаточно, те-
перь для нее узки. Мебель Юля не двигает и ни от
чего не отказывается, не принимая перемен в сво-
ем теле и собираясь похудеть. Адаптировать свою
квартиру для большего удобства на то время, пока
она худеет, Юля тоже не собирается. Она продол-
жает ходить с гематомами на теле и рационализи-
ровать отсутствие перемен: ведь для того, что-
бы передвинуть кровать, нужно куда-то деть при-
кроватную тумбочку, а это нарушит все освеще-
ние, поскольку на тумбе стоит прикроватная лам-
па и нужно будет вешать ее на стену, а это труд-
но, потому что стены обиты декоративными объ-
емными панелями, и так далее. Юле действитель-
но больно, и она действительно злится на эту же
кровать или тумбочку, но перемен избегает.

Кроме физического контроля, мазохист может при-

бегать к эмоциональным воздействиям и манипуля-
циям для получения желаемого. В этот репертуар вхо-
дят обвинение, игнорирование, пассивное наказание
и другие проявления пассивной агрессивности, пря-
мые посылы и интроекции.

Костя действует исподтишка: прямо контроли-

ровать Лизу, его девушку, у него не получается, по-
скольку она на это не соглашается и вообще хочет
больше свободы, чем Костя может перенести. Его
ранят ее отлучки в командировки, к друзьям, к роди-
телям, он болезненно переживает, когда она гово-
рит о смене места работы, об их возможном пере-
езде в другой город или другую страну. Переживает
болезненно – это буквально: от таких разговоров
Костя начинает болеть. Лиза знает об этой его ре-
акции и постепенно начинает реже говорить о сво-
их желаниях и планах, да и ездить тоже меньше. В
паре устанавливается подобие мира: Костя предпо-
читает думать, что Лиза успокоилась, Лиза пред-
почитает избегать сложных тем. Все взрывается,
когда она собирается ехать на учебу на месяц: Ко-
стя не просто устраивает сцену, он буквально раз-
рушается у нее на глазах, худеет, болеет, говорит
о том, что он ничтожество и она обязательно бро-
сит его и найдет кого-то лучше. Лизе такое выно-
сить сложно. На учебу она все же едет, но разгово-
ры о переездах и других больших переменах больше
не ведет, запрещая себе даже думать об этом. Ко-
стя постепенно получает подконтрольную ему де-
вушку, которая точно так же подавляет свои жела-
ния, как и он сам.

За этим стоит большой психический процесс: адап-

тация к жизни была для человека с мазохизмом на-
столько непростой, что у него не хватает энергии на
новые адаптации, поскольку ему кажется, что они бу-
дут настолько же трудными, как и та, первая. В резуль-
тате он тратит энергию на то, чтобы сохранять неиз-
менным привычное, и на новые события энергии дей-
ствительно не остается. Таким образом, мазохист из-
бегает жизни, которой боится и в которой чувствует
себя растерянным и неконкурентоспособным.

Дине кажется, что она знает рецепт от всех бо-

лезней и несчастий: это путешествия. Сама она
ездит часто, остается в других странах подолгу,
осваивая их быт и ближе знакомясь с особенностя-
ми местной жизни. Для нее это действительно хо-
роший рецепт – открытая новому опыту, она обо-
гащается от своих поездок, становится спокойнее
и постепенно учится жить в мире с самой собой. То
плохое и хорошее, что происходит с ней в поездках,
не ломает ее, а закаляет.
Поэтому Дина путешествия, можно сказать, про-
поведует. Она ведет блог, в котором рассказыва-
ет о своей жизни, и всегда готова вложить энергию
в то, чтобы кто-то еще решился жить, как она. В
особенности это касается тех близких, кто остал-
ся на ее родине. Она зовет подругу в Европу, ста-
рого приятеля – в Австралию, маму – в Таиланд.
Периодически кто-нибудь из них даже решается и
приезжает: кто-то – на отдых, а кто-то – с на-
стоящим намерением изменить свою жизнь и задер-
жаться подольше.
И вот здесь происходит самое странное для Ди-
ны: девять из десяти людей, решивших попробо-
вать, терпят поражение. У нее возникает ощу-
щение, что люди сами мешают себе жить. На-
пример, Лена, уставшая от вечных неудовлетвори-
тельных отношений и приехавшая на тропический
остров строить новую жизнь, умудряется за пер-
вые две недели потерять две работы и влюбить-
ся в женатого мужчину. Дина искренне хочет пока-
зать ей что-то новое: научить наслаждаться кра-
сотой, строить свою жизнь более свободно, выби-
рать других людей. Но Лена и на острове наполняет
свою жизнь трудной работой и плохими отношени-
ями. Через полгода она вернется домой, уверенная,
что жизнь везде одинаково трудная.
Для Ромы переезд тоже ничего не меняет, конеч-
но: зажатый и напряженный дома, он и в европей-
ской стране остается зажатым, у него такие же
трудности с зарабатыванием денег и такие же при-
ступы тревоги и паранойи. Дина недоумевает: Ро-
ма, который всегда винил свою страну в собствен-
ных неудачах и мечтал о Европе, никак не меняет-
ся. Более того, Дина видит, как Рома выбирает
старые варианты поведения, принимает знакомые
решения, например, не пытается устроиться на
высокооплачиваемую работу или выбирает плохую
квартиру для жилья. Поменялись только рационали-
зации: раньше Рома говорил, что все куплено. А те-
перь – что он эмигрант и такие, как он, никому здесь
не нужны.
Только для Насти советы Дины оказываются под-
ходящими, но тоже не сразу. Потратив первые
несколько месяцев на то, чтобы сделать жизнь в
другой стране как две капли воды похожей на ту,
что осталась позади, Настя вдруг понимает про се-
бя, что ей так жить необязательно и она может
тратить энергию на то, чтобы жить так, как ей
хочется. В этом месте пути Насти и Дины все рав-
но расходятся: Настя понимает, что жизнь Дины
тоже ей не подходит. Она останавливается на од-
ной из стран и начинает строить там карьеру. Ди-
на рада за подругу, которая, так же как и сама Дина,
смогла не держаться за привычные стереотипы и
более внимательно отнестись к собственным же-
ланиям.

Отказ от потребностей и чувств делает гибкость

невозможной: у мазохиста просто нет ориентиров для
того, чтобы он мог быстро и адаптивно реагировать на
меняющуюся среду. При этом среда меняется всегда,
и бегать от жизни приходится довольно быстро. Чаще
всего этот процесс заканчивается тем, что мазохист
вовсе отказывается от процесса исследования и жи-
вет жизнью со строгими границами, которую он может
полноценно контролировать.

Для Оли каждое предложение об изменениях – до-

вольно сильный стресс. Она много лет работает
на одном и том же месте, и естественно, что пе-
риодически ей предлагают повышение. Ее мастер-
ство могло бы пригодиться на других должностях
или других местах. Но Оля не хочет перемен: каж-
дый раз она берет себе время для размышлений и
каждый раз в результате отказывается. Когда она
думает об очередном предложении, она пытается
уговорить себя на перемены, пытается предста-
вить себе жизнь в новом качестве или на новом ме-
сте, но всегда отказывается. Даже новая дорога на
работу кажется ей менее удобной, чем старая, да-
же повышение доходов как будто обещает новые
трудности. Оле не очень комфортно на старом ме-
сте – скучно и грызут мысли о необходимости раз-
виваться дальше, но перемены как будто сделают
еще хуже.
 Идеальная пара:
взаимные провокации
В отношениях с нарциссической личностью мазо-
хизм проявляется полноценно, более того, усилива-
ет проявления нарциссизма партнера. Обвинения ак-
туализируют у нарцисса подавляемый стыд и ухуд-
шают тенденцию к перекладыванию ответственности.
Немые упреки, которые проявляются в виде интона-
ций, вздохов, выражений лица, не дают защититься
и провоцируют выплеск агрессии. Потребность в са-
дисте закрепляют негативные проявления нарцисса
и часто не дают последнему возможности поступать
каким-то другим образом, поскольку позитивные про-
явления мазохист не поддерживает. Пассивное раз-
мещение чувств и потребностей также не позволяют
дать мазохисту что-то хорошее. Моральное превос-
ходство мазохиста погружает нарцисса в ничтожный
образ и тем самым усиливает потребности в гранди-
озности. Отсутствие в таких отношениях нормальных
и здоровых ресурсов усиливает и закрепляет поиск
ресурсов нарциссических. Невозможность мазохиста
полноценно позаботиться о себе не дает ему защи-
титься от нарциссических уколов партнера и застав-
ляет переживать весь спектр эмоций нарциссической
жертвы в полной мере, постепенно разрушаясь физи-
чески и эмоционально.
Так как нарциссический опыт присутствует в психи-
ке большинства современных людей, проявления ма-
зохизма могут спровоцировать нарциссические реак-
ции даже у того, кто в обычной жизни нарциссом не
является.

Отношения Вовы и Светы складываются как нар-

циссические с самого начала, хотя Вова до этих от-
ношений нарциссом себя не чувствует и яркого нар-
циссизма не проявляет. Все начинается с выбора: на
дружеской вечеринке, где Света и Вова встречают-
ся впервые, Вова находится с другой девушкой, с ко-
торой у него отношения. Свету привлекает энер-
гичный и довольный собой парень, и она начинает
с ним флиртовать. Вова, разгоряченный нескольки-
ми порциями алкоголя и расстроенный идущими на
спад отношениями с партнершей, отвечает девуш-
ке со светящимися глазами и явным интересом. Мо-
лодые люди начинают проводить время вместе, хо-
дят в кино, пьют кофе. У них начинаются отноше-
ния, и Вова расстается с прежней возлюбленной.
Свете он так и объясняет ситуацию: у нас все шло
к концу, часто ссорились, и тут появилась ты.
Для Светы эта ситуация сразу становится пово-
дом для тревоги: она говорит, что отбила Вову у
другой, а значит, и от нее Вова уйдет, если появит-
ся кто-то привлекательнее или если в отношени-
ях что-то не заладится. Эта тревога растет по
мере развития отношений и снижения первого при-
тяжения. К концу первого года пара начинает жить
вместе, но первый период слияния заканчивается,
и Вова больше не хочет проводить со Светой каж-
дую минуту своего времени. На самом деле Света
тоже этого не хочет, но скрывает от самой себя
желание просто почитать книгу или встретиться
с подругами. Потребность Вовы проводить время
с другими людьми пугает ее и нарушает ее ощу-
щение идеальности этих отношений. Вове она го-
ворит, что так как их отношения начались именно
таким образом, то ей тревожно и страшно. Словам
Вовы о том, что он не нуждается в другой женщи-
не и любит Свету, она не верит. В отношениях по-
являются правила, которые как будто должны сни-
зить Светину тревожность, а на самом деле уси-
ливают контроль: Вова должен обязательно отве-
чать на звонок, если звонит Света (а звонит она
часто), должен знакомить ее с друзьями, должен из-
бегать компаний, в которых присутствуют другие
женщины. Несколько раз Вова пробует взять Све-
ту с собой, для того чтобы она убедилась в своей
безопасности. Но компании Свете не нравятся: она
считает этих людей глупыми и безответственны-
ми. Так что с Вовой она не ходит, но когда Вова идет
без нее – досаждает ему своей тревогой, звонками,
требованиями придти домой.
Вова начинает скрывать от Светы какую-то
часть своей жизни, например, ему проще сказать,
что он на работе, чем признаться в том, что его
пригласили на день рождения. Постоянное ощуще-
ние себя плохим вызывает у Вовы чувство вины,
несчастные глаза Светы не дают ресурса. Он дей-
ствительно начинает совершать поступки, о ко-
торых Свете стоило бы беспокоиться: идет на ве-
черинку со своей знакомой, соглашается подвезти
до дома незамужнюю коллегу, проводит много вре-
мени с компанией, в которой преимущественно жен-
щины. Недостаток здоровых ресурсов в отношени-
ях заставляет его начать поиск ресурсов нарцис-
сических, и восхищенные женские взгляды, флирт и
комплименты его мужественности питают его, в
отличие от вины и раздражения, которые он начи-
нает чувствовать в отношениях со Светой.
К концу третьего года отношений отстранен-
ность Вовы становится очевиднее, как и несчаст-
ливость Светы. Пара живет волнами: то у Вовы
волна вины – и на ее основании он начинает уделять
Свете больше внимания, то у Светы волна трево-
ги – и он начинает от нее отдаляться. В перио-
ды сближения Света чувствует, что он наконец ее
слушает и слышит, и начинает выговаривать ему
за все то время, когда он был недоступен. Никакая
вина не помогает Вове выдерживать этот шквал
упреков, и он снова отдаляется, сожалея, что во-
обще приблизился. У Светы все больше претензий,
у Вовы все меньше чувств. Он начинает игнориро-
вать ее звонки, перестает ее утешать, занимает-
ся собой и своей жизнью. Раздражение, которое он
чувствует к Свете, принимает форму издевок. Из-
бегание чувства вины перед ней превращается в ис-
кажение реальности и встречные обвинения. Вове
не нравится, как он ведет себя с любимой женщи-
ной, но он уже ничего не может поделать: его пси-
хика включила защитные механизмы и заработала
на полную мощность. Из любящих друг друга людей
Света и Вова превращаются в двух врагов, живу-
щих под одной крышей. Света живет в эмоциональ-
ной перегрузке, она не способна уйти, расслабляет-
ся только тогда, когда Вова рядом. Вова становит-
ся жестоким, но уйти тоже не может, потому что
это окончательно будет означать, что он плохой.
Света думает о замужестве и о ребенке. Вову та-
кая перспектива приводит в ужас.
 В конце концов Вова все же уходит, и уходит имен-
но так, как Света и боялась: к другой женщине.
Это полный провал и для Светы, и для Вовы. Света
остается в предпсихотическом состоянии, с болез-
нью сердца, постаревшая за годы тревоги и несча-
стья. Вова остается настолько разочарованным в
себе, что не может позаботиться о себе сам и нуж-
дается в обожании и восхищении. Мир обоих рушит-
ся, ломается одно из фундаментальных представ-
лений о жизни: Света больше не может доверять
миру, Вова больше не может доверять себе. Эта
свежая травма будет разворачиваться и дальше,
портя жизнь им обоим.
 Мазохизм нарциссической
жертвы и терапия
Работа с мазохистическими проявлениями и обуче-
ние умению лучше заботиться о себе – первая задача
в терапии нарциссической жертвы, которая обраща-
ется за помощью.

Важно научиться жить согласно своим потреб-

ностям, выражать свои чувства, ухаживать за
своим телом, следить за правильным питанием,
отдыхать.
Организация такого образа жизни может оказать-
ся затруднительной – прежде всего потому, что жерт-
ве стоит научиться заботиться о себе самостоятель-
но, а она ожидает, что это сделает кто-то (чаще все-
го – несправедливый, провинившийся, обидевший ее
партнер).
Но это принципиально важная вещь: жертве, ощу-
щающей себя заложницей плохих отношений и стре-
мящейся к возможности чувствовать и вести себя по-
другому, необходимо освоиться в активной позиции
внутри собственной жизни. Инфантильная и мазохи-
стическая позиция невинности лишает жертву воз-
можности изменений, поскольку тот, кто невиновен,
делать ничего не должен. Это парадоксально: жерт-
ва хочет, чтобы все изменилось, но мучается своей
невозможностью совершать активные действия и на
терапии больше сил тратит на сопротивление изме-
нениям, чем на продуктивную работу.

Аня обращается на терапию с просьбой о помощи

в том, чтобы уйти от мужа, неадекватного сади-
ста. На первом этапе работы у меня складывает-
ся ощущение, что ей важнее обвинять его, чем уй-
ти. На встречах она в деталях рассказывает о том,
как он ее унижает, какое у него выражение лица, как
виртуозно он опять искажает реальность. Она ис-
следует своего мужа с неподдельным интересом –
раскладывая его поведение на термины и диагнозы,
но продолжает находиться с ним в отношениях и
не делает никаких серьезных попыток уйти. В те-
рапии она поет гимн своей невиновности и его па-
тологичности. Я, в общем, не спорю, поскольку ис-
кренне считаю, что восстановление границ и избав-
ление от спроецированного нарциссического стыда
– это важно, но постепенно начинаю замечать, что
это ничего не меняет.
У человека без черт мазохиста восстановле-
ние возможности понимать, кто насильник, а кто
жертва, вызывает серьезные изменения. Здоровая
психика с ролью жертвы не соглашается и начина-
ет пользоваться активными инструментами изме-
нений. Проще говоря, человек со здоровой психикой
в отношениях, где он невинная жертва насилия, не
живет, а меняет отношения или уходит.
Для Ани же, как и для всех тех, у кого есть черты
мазохизма, собственное страдание – не повод к из-
менениям. Наоборот, сейчас время триумфа. На ка-
ком-то тонком уровне Аня именно так и выглядит,
когда проходит терапию по поводу плохого состоя-
ния брака: триумфатором. Ее муж настолько плох,
что она вынуждена обратиться за помощью. У нее
есть социальная поддержка и поддержка специали-
ста. У нее нет мотива уходить от мужа: чем он ху-
же, тем важнее для нее эти отношения.

В таком состоянии психики говорить об ответствен-

ности и активности внутри собственной жизни необ-
ходимо, но очень трудно. Это тот момент, когда обра-
тившийся за помощью не получает той помощи, кото-
рую хочет, – поддержки в его невиновности и безот-
ветственности. Без ощущения влияния на собствен-
ную жизнь жертва не может сделать выбор, не может
совершить активный поступок. Конечно, она не вино-
вата в неадекватности своего партнера. Проблема в
том, что это ничего не меняет.
 Сверхзначимость невинности и борьба с ответ-
ственностью – сигналы, которые выявляют мазо-
хистический характер жертвы.
Терапевт, который говорит об ответственности и
активности, становится врагом не меньшим, чем на-
сильник-партнер. Терапевт же, который об ответ-
ственности не говорит, становится сообщником-парт-
нером по обвинениям и ожиданиям. Со вторым ти-
пом терапевта разговаривать приятнее, но ситуация
в жизни жертвы от этого не меняется, и постепенно
такой терапевт также разочаровывает, поскольку не
выполняет возложенных на него обязательств по спа-
сению жертвы. Часто человек, оказавшийся внутри
нарциссических отношений, не дает себе помочь, по-
скольку отвергает единственный рабочий инструмент
помощи – поддержку взросления и избавления от пас-
сивных проявлений.
Если этот сложный этап пройден, то по большому
счету терапия мазохизма заключается в восстановле-
нии (или создании) навыков заботы о своей жизни та-
ким образом, чтобы качество этой жизни было высо-
ким. Часто необходимо бывает начать с самых ба-
зовых вещей – еды и сна. Регуляция режима сна и
осознанность в своих отношениях с едой дают жерт-
ве возможность восстановить нужный уровень энер-
гии, которая понадобится для выполнения дальней-
ших задач.
Для полноценного отдыха и питания необходимо
восстановление своих отношений с телом: понимание
чувства голода, усталости, бодрости, насыщения, от-
вращения, физиологического комфорта и дискомфор-
та. Такое внимание непривычно для человека с «от-
резанными» чувствами, ему в новинку прислушивать-
ся к себе не только тогда, когда дела обстоят совсем
плохо, но и в повседневных процессах. Удобно ли те-
бе сидеть? Хочешь ли ты воды? В чем ты сейчас нуж-
даешься? Это все – простые вопросы, но они могут
вызывать недоумение и трудности с формулировани-
ем своих ощущений и желаний.

Оля сначала реагирует на мои вопросы о ее сего-

дняшнем самочувствии и настроении с раздражени-
ем: она хочет разговаривать, рассказывать о сво-
ей беде, а не прислушиваться к себе. Она сидит в
одной позе, наклонившись ко мне, никогда не пользу-
ется туалетом, зимой может приехать без шапки
или без шарфа с объяснением: «Я все равно на ма-
шине». Имея не очень крепкое здоровье, она посто-
янно простужается, чем-то травится или мучает-
ся похмельем. Базовая забота о себе кажется ей пу-
стой тратой времени по сравнению с тем ужасом
и тревогой, которые она чувствует постоянно.
Постепенно она учит себя больше спать, меньше
работать, одеваться теплее или прохладнее в за-
висимости от погоды и регулировать количество
(качество) съеденного и выпитого, принимает курс
витаминов. Удивительно (для нее), но ее состоя-
ние улучшается: у нее появляется больше сил и яс-
ности сознания для того, чтобы не просто быть
внутри своей тревоги, но осознавать ее и пробо-
вать ею управлять. День, когда она впервые прини-
мает удобную позу у меня в кабинете, становится
днем, когда она впервые больше говорит о себе, а
не о других людях, причиняющих ей боль. Обратив
внимание на саму себя, она наконец становится спо-
собна на активную заботу о себе, а не на пассивное
ожидание, страдание и претензии.

После того как у жертвы вырастает уровень энер-

гии, эту энергию можно тратить на развитие осознан-
ного поведения и обучение новым навыкам общения.
В основном эта работа концентрируется на появлении
простых и ясных посланий. Жертвы учатся сообщать
о своих потребностях и чувствах таким образом, что-
бы быть понятыми и не тратить слишком много энер-
гии. Часто в терапии это место страха и уверенности
в том, что если жертва будет прямо и ясно говорить о
том, что ее волнует, или будет обозначать свои грани-
цы, то ее отвергнут или накажут. Пробуя размещать
свои потребности в отношениях с терапевтом, посте-
пенно жертва знакомится с собственной пассивной
агрессивностью и манипулятивными способами об-
щения. Это тоже трудный момент: весь детский опыт
заставляет ее бояться своих чувств и желаний, и пси-
хика защищается от них примитивными способами –
вытеснением, соматизацией и инфантилизацией.

Инне становится физически плохо до, во время

и после встречи. У нее кружится и болит голова,
плывет сознание. Так же она чувствует себя и вне
терапии, когда сталкивается с сильными для се-
бя переживаниями – гневом, любовью, тоской или
стыдом. Например, если она откроет в социальной
сети страницу бывшего возлюбленного, то через
несколько минут у нее разболится голова.
Соматизированные чувства не дают Инне про-
двигаться в терапии, замедляют и даже делают
невозможным продолжение роста осознанности и
ощущения свободного выбора. Жалуясь на свои бо-
лезни, Инна размещает свои потребности в забо-
те, бережности и внимании, но так как она этих по-
требностей не осознает, то удовлетворенной она
быть тоже не может. Также в ее больной голове
есть гнев на меня и на терапию за то, что она
не чувствует улучшений, и призыв работать по-
другому или быстрее, и границы, которые останав-
ливают меня от несвоевременных или неприятных
для Инны интервенций. В таком количестве смыс-
лов симптом просто необходим: говорить обо всем
этом прямо Инна не умеет, ей страшно, что она
оттолкнет меня или что я ее отвергну. Симптом
позволяет ей получать то, что ей нужно, избегая
прямой конфронтации, а с ней и риска, что ей могут
отказать. При том что симптом делает для Инны
очень много полезного, он одновременно приносит в
наши отношения много напряжения и недовольства:
я недовольна тем, что мне приходится угадывать,
Инна – тем, что у меня не получается. Невозмож-
ность Инны проживать и размещать собственные
чувства проявляется также и в отношениях с ма-
мой, и в отношениях с мужем, которыми она так же
недовольна и в которых так же нуждается.

Простые и ясные послания отличаются от косвен-

ных тем, что предполагают отказ или частичное удо-
влетворение. Например, при просьбе о внимании от
мужа у него может не быть на это энергии, он мо-
жет быть на что-то обижен и отказать или перене-
сти взаимодействие на более удобный для себя мо-
мент. Болезнь или упрек снижают вероятность отка-
за. Непрямая конкуренция увеличивает возможность
выигрыша, пассивная агрессивность снижает вероят-
ность ответной агрессии. Неясные послания мазохи-
ста – это его стратегия избегания реакций других лю-
дей, которые своими чувствами и потребностями мо-
гут осложнить получение желаемого.

Жертве важно восстановить возможность про-

сто и ясно проявлять свои чувства и желания,
справляясь при этом с реакциями на них других
людей.
Зине трудно найти место для потребностей му-
жа и вообще трудно найти ему место в собствен-
ной жизни. С одной стороны, она чувствует силь-
ную тревогу в ответ на его отдаления и похожа на
сверхчувствительный прибор: она переживает, ко-
гда он ставит меньше смайликов в сообщениях, чем
обычно, или когда он как-то не так здоровается, или
когда его выражение лица не дает ей уверенности в
том, что все в порядке. С другой стороны, она раз-
дражается, когда он перекладывает вещи в шкафу
или предлагает ей какие-то нововведения в ее квар-
тире (это молодой брак, они начали жить вместе
несколько месяцев назад). Муж Зины чувствует, что
он должен быть рядом с ней, но только по ее прави-
лам, и это создает у него ощущение ловушки и уду-
шения, от которых он и отдаляется. Для Зины най-
ти в себе возможность допустить в свою жизнь из-
менения, которые означает ее замужество, – зна-
чит признать свою уязвимость и принять боль, ко-
торую может принести расставание.
А для Карины слушать свои потребности озна-
чает сразу впадать в детские истерики по поводу
их неудовлетворенности. В отношениях в основном
она терпит все, обслуживая потребности партне-
ра, утешая и успокаивая себя по поводу собствен-
ной фрустрации. Когда она приходит на встречи и я
спрашиваю ее о чувствах – эти чувства сразу при-
обретают характер аффекта, как долго сдержива-
емая лавина. Собранная и осознанная в обычной жиз-
ни, Карина впадает в токсичную обиду и капризы,
полностью теряя возможность регулировать свои
состояния и слышать партнера и его нужды. Это
настолько отличается от ее обычного поведения,
что отношения сразу разрушаются – ее партнер
испытывает гнев и обвиняет ее в обмане и при-
творстве, никак не поддерживая ее истерик и не
пытаясь понять ее воинственности. Карина гово-
рит, что терапия для нее разрушительна до того
момента, пока она не научится выражаться как-то
по-другому и сохранять взрослую позицию и умение
заботиться о партнере и в тех случаях, когда ей
необходимо что-то получить. До этих пор она со-
бирается продолжать свою стратегию терпения и
самоуговоров.

Одним из самых трудных становится развитие уме-

ния прямо, а не косвенно предъявлять свою агрес-
сию. У жертвы обычно есть опыт того, что агрессию
в отношениях ей демонстрировать нельзя, посколь-
ку с последствиями она может и не справиться. Этот
опыт имеет отношение к детско-родительским взаи-
модействиям и там адекватен: ребенку действитель-
но нечего противопоставить взрослой агрессии, у него
нет необходимых навыков.
Во взрослых отношениях агрессия в норме вызы-
вает агрессию, защитную реакцию. Пассивное предъ-
явление гнева позволяет вместо этого вызывать вину.
Прямая демонстрация злости предполагает конфрон-
тацию с неопределенным финалом, в котором злость
может помочь получить желаемое, а может вместо
этого встретиться с отказом или обидой. Легализовать
злость не значит получить полную поддержку и при-
нятие, а означает рискнуть и столкнуться с обратной
связью и чувствами другого по этому поводу.

Первые предъявления злости обычно носят дет-

ский характер с претензией на полное удовлетво-
рение. Это неадекватно, хоть и приносит ощуще-
ние освобождения и удовлетворения. Маша, напри-
мер, злится на меня за то, что я не поздравила ее с
днем рождения. Для нее это первый опыт размеще-
ния злости, и он выглядит примерно так: Маша при-
ходит ко мне холодная и отстраненная и на вопрос о
том, что происходит, обвиняет меня в равнодушии:
она ждала моего поздравления, а я не поздравила. В
ответ на свое предъявление она ожидает извине-
ний и покаяния, в ее гневе есть ощущение неспра-
ведливости и гордости за то, что она наконец поз-
воляет себе прямо высказать обиду. Я поддерживаю
ее прямоту, и мне жаль, что я ее обидела, но я гово-
рю о том, что не поздравляю клиентов с днем рож-
дения. Для Маши это идет вразрез с ее ожидани-
ями, и она злится еще больше – для нее то, что
ее злость не приносит желаемого, выглядит обма-
ном с моей стороны. Однако то, что она прямо го-
ворит о своей обиде, имеет другую задачу: это вы-
ражение злости помогает не разворачивать ее про-
тив себя и не соматизироваться, помогает остав-
лять наши отношения простыми и понятными, по-
могает нам обеим учитывать реальность и стро-
ить картину происходящего, исходя из нее. Для Ма-
ши все эти смыслы пока непонятны. Для нее выра-
жение злости ценно только тогда, когда приводит
к удовлетворению ее потребностей.
Для Ольги допущение злости тоже выглядит как
освобождение и получение права на то, что дав-
но не было доступно. Разозлившись на свою подру-
гу (обоснованно), Ольга не только разрывает с ней
отношения, но и рассказывает в социальных сетях
интимную историю о ней, для того чтобы ото-
мстить. Более того, Ольга не собирается больше
строить отношений с женщинами вообще, перено-
ся свою злость и недоверие на всю женскую дружбу.
С одной стороны, для нее полезно такое развора-
чивание гнева вовне, а не вовнутрь, но этот гнев
разрушителен для ее же собственной жизни. Не го-
товая к обратной связи, Ольга использует гнев для
войны, а не для диалога, и остается при этом в оди-
ночестве.

Когда гнев и другие эмоции начинают проявляться

прямо, становятся доступными изменения жизни на
более высоком уровне. Восстановление эмоциональ-
ной картины происходящего в повседневности жерт-
вы дает жертве понять, как же она относится к то-
му, что происходит. Чувства непроходящей боли и му-
ки сменяются более полноценными и богатыми пере-
живаниями, а растущая осознанность помогает заме-
тить их и действовать исходя из того, что она чувству-
ет на самом деле, а не из привычек и не из ощущения
«должна» или «должен».

Коля, последовательно работая над тем, что-

бы слушать и слышать свои чувства, обнаружива-
ет, что не все то, что по привычке причиняло ему
боль, действительно болезненно. Например, он за-
мечает, что успешность его жены рождает в нем
не только зависть и страх того, что она выбе-
рет другого мужчину, но и гордость за нее, и уваже-
ние, и теплоту, поскольку она, не жадничая, делит-
ся с ним духовными и материальными достижения-
ми. Одновременно с этим он чувствует гнев на соб-
ственную пустую жизнь и на мать, которая не спо-
собствовала его развитию и свободному самовыра-
жению. Злость на жену, раньше выражаемая пас-
сивно, теперь помогает его развитию – ясно ощу-
щая неудовлетворенность собой, он наконец может
прикладывать осознанные усилия по изменению соб-
ственной жизни, а не требовать от жены чего-то
невнятного. Он много думает о своей работе и дей-
ствует, для того чтобы она стала более комфорт-
ной и прибыльной. Он размышляет о своей потреб-
ности в людях и рискует заводить новые знаком-
ства, которые могут перерасти в партнерство по
работе или дружбу. Он пробует взаимодействовать
со своей матерью по-новому, выстраивая с ней гиб-
кие границы после долгого периода взаимного избе-
гания. На фоне всех происходящих с ним процессов
его жена наконец перестает выглядеть для него
источником боли – этот источник оказывается в
нем самом, и на него можно влиять.

Умение ориентироваться в своих чувствах также

дает новые возможности в конкретных ситуациях:
лучше понимать происходящее, более адекватно ре-
агировать, не попадать в привычные стереотипы за-
мирания, страха или боли. В повседневных делах чув-
ства становятся ориентиром, картой, на которую мож-
но опираться для выстраивания более полноценного
взаимодействия с происходящими событиями и дру-
гими людьми. Впоследствии эта осознанность станет
ключевой в работе с травматическим синдромом.

Наташа склонна замирать и терпеть, когда на

нее повышают голос или когда происходит что-то,
что рождает в ней страх. Пока она этот страх не
осознает, все, что ей в таких ситуациях остает-
ся, – это ждать, когда настроение другого челове-
ка изменится. Она может развивать симптом на
это время (головные или мышечные боли прекрасно
помогают ей уходить от контакта, запираться в
спальне или брать отгулы на работе) или просто
быть очень отстраненной, пристально наблюдая в
то же время за состоянием своего обидчика. Потом
на короткое время эти периоды замирания сменя-
ются аффектами гнева – это тоже нормально, ко-
гда давно подавляемый гнев в первое время вылива-
ется лавинообразно, это уже лучше, чем подавле-
ние, но все еще разрушительно. Потом устанавли-
вается баланс – она становится способна не толь-
ко выбирать способ выражения злости и оставать-
ся при этом восприимчивой к реакциям партнера, но
и слышать другие свои эмоции.
В один из дней у Наташи случается очень непро-
стая ситуация на работе: она выясняет, что дове-
ренные люди воруют, и по-крупному. Сначала она за-
мирает и полностью теряет возможность реаги-
ровать на происходящее. Ей кажется, что это пол-
ный провал: она ошибалась в людях, да и вообще как
будто сильно ошибается в своем восприятии жиз-
ни. Реагировать на происходящее она не может, но
с бывшими коллегами становится пассивно-агрес-
сивна. Ситуация усугубляется тем, что проблема
не может быть решена немедленно в связи с рядом
особых деталей, и ее руководитель требует, что-
бы она делала вид, что все по-прежнему. Ей, нарцис-
сической жертве в своих отношениях с матерью и
с первым мужем, кажется, что теперь и работа об-
манывает ее ожидания, не давая ей быть собой и
причиняя сильную боль.
Восстановление более полноценной эмоциональ-
ной картины происходящего позволяет ей ощу-
тить стабильность. Она испытывает страх, по-
скольку предательство близких людей нарушает
ее чувство безопасности. Она чувствует гнев, по-
скольку ее система ценностей протестует против
такого положения дел в ее жизни. Она чувствует
печаль о потере друзей и желание защитить ком-
панию, которую искренне любит. Она испытывает
уважение к собственнику бизнеса, который делит с
ней тяготы сложившейся ситуации и не оставляет
ее решать проблемы в одиночестве.
Проживая свои чувства во всей их полноте и
не замирая, Наташа внутренне становится более
цельной и более сильной. Теперь она способна со-
гласиться с планом разрешения проблемы, кото-
рый займет какое-то время, и не чувствовать себя
при этом использованной или страдающей. Наташа
больше узнает о себе, о мире и о других людях, и это
знание наполняет ее жизнь и дает ей возможности
для новых решений – например, для изменения отно-
шений со своим возлюбленным, который также вы-
зывает у нее много противоречивых чувств.

По мере развития способности осознавать свои же-

лания и чувства в терапии возникают новые феноме-
ны, которые позволяют продолжить работу. Постепен-
но жертва начинает понимать токсичность некоторых
своих чувств – зависти, гнева или стыда. Она обнару-
живает, что склонна к проецированию ответственно-
сти и обесцениванию, что ее удовлетворенность ско-
ротечна и что ряд ее потребностей ненасыщаем, что
она поглощена фантазиями о мести и склонна к сли-
янию с другим человеком, что она строит свою жизнь,
исходя из некоего идеала, которого ей никак не уда-
ется достичь.
Следующим направлением в терапии станет кор-
рекция нарциссических потребностей жертвы и рабо-
та с нарциссическими ресурсами.
 Нарциссизм

Издалека я выгляжу, как скала.

Шпильки, помады, платья, слова, дела,
Так, словно мне не снятся плохие сны,
Так, словно туфли Золушке не тесны.

Ну а на деле я – просто трусливый пес,

Тот, что бы в речку сунулся, да замерз,
Тот, что всегда подставит под ласку лоб,
Будь то бродяга, барин или холоп.

Все эти буковки, лекции, что еще —

Это же, знаете, просто середнячок.
Это же – слышите? – шумный
пчелиный рой,
Он защищает дерево, что с дырой.

Даже те шрамы, выжженные в боях,

Тонкими стали, белыми, не болят.
В баре, когда разливают четвертый круг,
Их не покажешь картой былых заслуг.

Я фантазирую, что есть другие Мы —

Сильные, очень смелые, все верны,
Только бы не лениться – и выйдет толк,
Словно у жизни есть перед нами долг.

Словно пока мы бегаем, муравьи,

Что-то растет красивое изнутри,
И вот когда наконец оно выйдет в цвет —
Время придет для жизни, которой нет.

Есть ипотеки, вещи и платежи,

Люди, что не желают со мной дружить.
Тот, кто не очарован мною всерьез,
Смотрит в меня и видит: трусливый пес.

Я так устала прятать и покрывать.

Я бы хотела спрятаться под кровать.
Пить через трубочку теплое молоко
Или уйти надолго и далеко.

Я тут сижу, тут море и облака —

Синие, серые, розовые слегка,
Я обязательно встану, как выбьет час,
Только, пожалуйста, мамочка,
Не сейчас.
 Разные нарциссы
В информации, которая на сегодняшний день есть
по нарциссизму и широко доступна, идея оздоровле-
ния отношений с нарциссом практически не рассмат-
ривается. Нарциссические отношения в литературе
выглядят как отношения насилия, от которых нужно
дистанцироваться, а нарциссический партнер – как
агрессор, который полностью отвечает за состояние
своей жертвы. И я уверена, что так бывает, когда мы
имеем дело с перверзным нарциссом, с психопатией,
которая отметает все шансы на здоровую жизнь.
Но нарциссизм не всегда психопатичен. Есть пу-
таница терминов «нарциссизм», «нарциссическое
расстройство личности», «перверзный нарциссизм»,
«психопатия». Все они так или иначе описывают че-
ловека, плохо или совсем не способного к эмпатии,
имеющего трудности с системой ценностей, стремя-
щегося к поддержке своего грандиозного образа. Все
дело в выраженности этих качеств, а также в прогно-
зе динамики.
Для психопата, перверзного нарцисса, такой про-
гноз неблагоприятен: психопатия неизлечима, воз-
можна только коррекция поведения с помощью фар-
мацевтических препаратов, например, для уменьше-
ния агрессивности. Психопатия в своей глубине име-
ет нарушение работы центральной нервной системы,
когда из-за дефектно работающего мозга складыва-
ется дефектно работающая психика. Психопат не ме-
няется, не способен к гибкой адаптации, не испыты-
вает чувств, которые заставляют здорового челове-
ка менять свои поведенческие паттерны. Психопат –
насильник без совести, человек, живущий по своей
особенной логике, в которой только он имеет значе-
ние, и это никогда не изменится. Он деструктивен для
окружающих, часто антисоциален (социопат), он не
имеет сдерживающих факторов для своего поведе-
ния. Жить с ним, быть с ним в отношениях, работать
– значит разрушаться. Основные признаки психопата
– неадекватный образ жизни, неадекватное мировоз-
зрение, которое построено без учета способности ис-
пытывать сочувствие или жалость, неадекватное по-
ведение, полное отсутствие способности к изменени-
ям. Такие отношения не смогут быть здоровыми. Мак-
симум, чему мы можем научиться, – это распознавать
психопатию и держать безопасную дистанцию с таки-
ми людьми. Их не так много: от 3 до 20 человек на
1000.

Психопатия усиливается с возрастом, когда

адаптивные возможности психики исчерпывают-
ся, а неадекватность становится все заметнее.
В детстве психопатичность Анны маскируется
под болезненность: у девочки генетическое забо-
левание, которое требует ухода и особого обра-
за жизни. Анна эксплуатирует свою болезнь как мо-
жет, но пока она маленькая, все это выглядит как
капризы больного ребенка, которого грех не пожа-
леть. К юности складывается другой манипулятив-
ный образ – хрупкой и слабой девушки, которой так
приятно помогать. С годами ей все труднее сдер-
живать свою ярость, и постепенно вся романтич-
ность образа разрушается, обнажая потребитель-
ство, наглость и пугающую агрессивность. Для Ан-
ны весь мир – обслуга. Она грандиозно, гениально
искажает реальность, ловит окружающих в ловуш-
ки вины и ответственности, виртуозно остает-
ся неуловимой и как будто невинной. Ее окружение
– люди, живущие в постоянном эмоциональном на-
силии. Она неадекватна в своих поступках: напри-
мер, может начать драку с мужем, вынудив его за-
щищаться, а потом написать заявление в полицию
и посадить его на несколько лет, или может просто
поехать в другой город к родственнице, которая не
общается с ней со школы, и объявиться на пороге
с чемоданом и фразой: «Я у тебя немного поживу».
На работе она (медсестра) на хорошем счету, но от
прямых обязанностей отлынивает: она любит ру-
ководить, учить, администрировать. Больше всего
ей нравится ходить на свадьбы и на похороны, где
она всегда привлекает к себе много внимания экс-
центричным поведением.
А Вася, про которого в детстве говорили «ну что
вы хотите, у мальчика нет отца», прошел путь
от романтичного драчуна к враждебному и опас-
ному пенсионеру. Он травит животных у своего
подъезда, может испортить чужой автомобиль, ес-
ли он припаркован как-то не так. Переговоров и
просьб Вася не признает. Он полон ненависти, у ко-
торой множество объектов. Жена умерла от рака,
и теперь нет того, кто помогал бы ему социали-
зироваться и прикрывал его очевидную неадекват-
ность. Он в здравом уме, не алкоголик, никого не бо-
ится, потому что его обычная агрессивность на-
много выше, чем пиковая у человека нормы. Васю все
просто обходят стороной, но это не спасает от
его оскорбительных замечаний. Дни Вася проводит,
сидя у своего окна на первом этаже, наблюдая за со-
седями и подслушивая.

А вот людей с нарциссизмом намного больше –

каждый десятый с выраженными чертами и каждый
первый с нарциссическими стереотипами в поведе-
нии, отношениях, восприятии себя. В его основе ле-
жит психическая травма, тяжелая ситуация в ран-
нем детстве, результатом которой стало спе-
цифическое личностное развитие. Это называет-
ся «нарциссическая травма», или «нарциссический
опыт», когда ребенок в своем раннем детстве оказал-
ся в ситуации, в которой он был вынужден быть кем-то
другим: более умным, более сильным, с другими чув-
ствами и потребностями. Ощущение себя недостаточ-
но хорошим для принятия и любви травмирует ребен-
ка и создает у него несколько идей, опираясь на кото-
рые он будет строить свою дальнейшую жизнь и даль-
нейшую личность.
Это, например, такие идеи:
• мир примет меня только тогда, когда я буду выда-
ющимся, грандиозным, лучше всех;
• истинный я (моя личность, мои настоящие чувства
и потребности) – ужасен, поэтому я должен это скры-
вать и никому не показывать;
• если люди увидят, какой я на самом деле, они ме-
ня отвергнут;
• люди вокруг меня должны обслуживать мою иде-
альность.

У Игоря солидный бизнес в столице, семья, краси-

вая одежда, две дорогие машины. Он мечется между
раздутой гордостью за все, что имеет, и глубоким
чувством неполноценности: вокруг него множество
(как ему кажется) людей, которые богаче, красивее,
физически и психически здоровее него. С такими
людьми ему хочется сближаться и дружить, пото-
му что ему кажется, что тогда их качества станут
и его качествами. Он завидует своему менеджеру и
его юмору, своему бухгалтеру и ее стилю, другу, у
которого меньше финансовой стабильности, но ко-
торый при этом легко и свободно чувствует себя в
любых ситуациях. Эту зависть он скрывает от се-
бя, маскируя восхищением. Из-за этой зависти-вос-
хищения он начинает их обслуживать, неосознанно
завоевывая их расположение с помощью комплимен-
тов, особого отношения и потакания. Когда это
расположение будет завоевано, Игорь обнаружит,
что на самом деле эти люди не так идеальны, как
бы ему хотелось, и начнет им мстить. Историями
таких отношений полна жизнь Игоря, он и сам устал
ходить по кругу «обслуживание – отвержение», но
ничего не сможет с собой поделать до тех пор, пока
не начнет уважать себя за свои реальные заслуги и
не позволит другим людям быть такими, какие они
есть.
У Артура нет бизнеса. У него вообще мало что
есть: в юности он много сил и времени вложил в чу-
жое дело, которое оказалось неприятным и невы-
годным, и к середине жизни остался без опыта и
без понимания того, чем же он хочет заниматься
и куда ему двигаться дальше. Он тяжело пережи-
вает эту ситуацию, считая себя хорошим руково-
дителем, дальновидным стратегом и просто очень
умным человеком. Когда он осознает реальное по-
ложение дел, то испытывает тяжелые, затяжные
приступы гнева и отчаяния. При этом слышать се-
бя и свои потребности он не может, мысль о том,
чтобы начать исследовать мир в поиске того, что
же его заинтересует, для Артура непереносима, по-
тому что будет означать окончательное пораже-
ние. Он держится за старое дело, вливая в него все
больше и больше ресурсов, истощаясь из-за этого и
истощая тех, с кем он близок. Например, все накоп-
ления его родителей, его жены и ее родителей дав-
но съела идея Артура о том, что нужно только пе-
режить кризис и вот тогда все наладится. Артуру
кажется, что это абсолютно нормально – использо-
вать чужие средства, ведь это его семья, она долж-
на ему помогать, других вариантов он не рассмат-
ривает, границ не признает. Если его жена уйдет
(а она об этом подумывает – не из-за денег, а пото-
му что свой гнев он изливает на нее) – он расценит
это как предательство.
 А Вера любит и ненавидит свою профессию, свя-
занную с публичностью и обучением. Любит за то,
что, когда у нее все получается, она напитывается
нарциссическими ресурсами – обожанием и восхище-
нием других людей, их благодарностью, их идеали-
зацией. Эта эйфория длится недолго: на поддержа-
ние такого образа требуется очень много сил, так
много, что у Веры не получается ничего, кроме ра-
боты. Она не может заниматься спортом, не мо-
жет читать, даже не может полноценно содержать
дом в чистоте. Приходя домой, она лежит в крова-
ти и смотрит ролики в интернете. При этом у нее
есть руководитель, который не относится к ней
как к гуру, проверяет и оценивает ее, и это самое
мучительное в этой работе. Она хотела бы рабо-
тать на себя, быть вдохновляющим оратором, мо-
тивационным тренером, за которым идет множе-
ство людей, но у нее нет сил на то, чтобы выдер-
живать напряжение рутины и неизбежно терпеть
поражения. Чтобы стать публичной персоной, у нее
не хватает навыков обычной работы, не связанной
с восхищением и обожанием других. Вера думает,
что ей просто нужен менеджер, продюсер, который
ее раскрутит. Но пока она такого не нашла – как ей
кажется, вокруг одни посредственности.
 С такими идеями формируется специфическая
адаптация к миру, построенная на том, чтобы избе-
гать чувства ничтожности и отвергнутости. Личность,
помещенная в рамки требований, которым она не мо-
жет соответствовать, отказывается быть сама собой и
начинает развивать ложную личность – грандиозный
фасад, великолепную маску, за которой можно спря-
тать невыносимые зависть и стыд.
И беда в том, что современная действительность
цивилизованного европейца, американца, русского
нарциссична в своих требованиях. Каждый из нас так
или иначе соприкасается с миром, культура и стерео-
типы которого таковы, что мы не обнаруживаем се-
бя принятыми и понятыми. Рождаясь и делая первые
шаги по исследованию большого мира, мы сталкива-
емся с его недовольством и отвержением, с тем, что
мы не такие, каких этот мир ценит и любит.
Современный мир формирует вокруг нас идеаль-
ные образы, которым заставляет нас соответство-
вать. Это идеальный ребенок, который не плачет, не
капризничает, не выражает бурных чувств, не обижа-
ет маму и дает всей семье повод им гордиться. Это
идеальная жена или муж, безупречные люди, без прав
на слабость или усталость. Это идеальные родители,
которые должны быть настолько хороши, чтобы вос-
питать идеальных детей.
 Идеи об «идеальных детях» поддерживаются
статусными школами и лицеями, всевозможными
кружками раннего развития, спортивными секция-
ми и, конечно, родителями. Комната, в которой ро-
дители ждут своих детей с занятий, часто стано-
вится ярмаркой тщеславия, местом, где родите-
ли сравнивают успехи своих детей. Задача таких
разговоров – выиграть конкуренцию, они напряжен-
ные и часто далеки от правды. Чтобы родителю
чувствовать, что его ребенок умнее, сильнее, та-
лантливее всех остальных, ему нужно искажать ре-
альность и раздувать то, что получается у ребен-
ка хорошо, умалчивая об ошибках. Ребенок, который
преподносится как «идеальный», должен стать та-
ким и на самом деле. А те дети, родители кото-
рых проиграли конкуренцию, теперь должны быть
не хуже, чем чужой «идеальный ребенок». Начина-
ются все эти сравнения – «а вот Маша», «а вот у
Пети». То есть и реальная Маша, и все ее сверст-
ники оказываются в плену у выдуманного в комнате
ожидания образа, которому теперь нужно соответ-
ствовать и с которым себя нужно сравнивать.
Идеальные образы мужчин и женщин – это вся-
кого рода системы: религиозные, культурные, эзо-
терические. В них есть наборы желаемых качеств
и черт, которые обещают решить все проблемы,
если им соответствовать. Это довольно агрес-
сивные системы, которые работают по принци-
пу «будь такой (таким) или сама виновата (вино-
ват)». Часто такие системы не помогают гибко
адаптироваться к собственной уникальной ситуа-
ции, а предлагают универсальный выход. На любой
вопрос у них есть одинаковый ответ: молись, учись
быть более мягкой и женственной, терпи, прощай.
Такой подход не может быть адаптивным, человек
не может успешно приспосабливаться к разнообраз-
ному миру, имея только один паттерн поведения.
Любая система – это попытка игнорирования это-
го разнообразия. Часто женщины или мужчины, ко-
торые выглядят похожими на свои «идеальные об-
разы», либо, опять же, искажают реальность, ли-
бо как раз способны на гибкую адаптацию, которая
предполагает нелинейность и отход от любой си-
стемы.
Идеальных родителей создает общество, цен-
трированное на детях. Этот фетишизм заставля-
ет родителя испытывать к своему ребенку ограни-
ченное количество чувств и иметь по поводу ребен-
ка и собственного родительства ограниченное ко-
личество мнений. Дети – это только прекрасно, и
им нужно только радоваться, а если переживания
родителя под это клише не подходят, то с ним что-
то не так и он плохой родитель. Таких клише в дет-
ской сфере невероятно много, и они нарциссичны
и по отношению к ребенку, и по отношению к ро-
дителю. Например, родитель должен способство-
вать развитию творческих способностей у ребен-
ка, а ребенок, соответственно, должен этими спо-
собностями обладать. Или – родитель должен про-
водить с ребенком много времени, а ребенок должен
этого хотеть и не нуждаться в свободной зоне са-
мостоятельного исследования и одиночества. Ре-
альные чувства обоих никого не интересуют.

Этим образам невозможно соответствовать: они

плоские, абстрактные, не учитывают и не могут
учитывать всю полноту нашей внутренней жизни.
Несмотря ни на что мы злимся, обижаемся, ошиба-
емся, имеем неудобные для окружающих и для ми-
ра потребности, мы недостаточно хорошо выглядим
и неправильно себя ведем. И мир отвергает нас: сло-
вами и чувствами родителей, которым за нас стыдно,
разочарованием учителей, даже комментариями ма-
лознакомых людей. Мы травмируемся о нарциссич-
ность мира и, избегая боли неприятия, начинаем тра-
тить все силы на поддержание образа, который нам
самим кажется более безопасным: всеми любимого,
всегда правого, всегда имеющего превосходство.
Открытие в себе нарциссизма для нарциссической
жертвы – действительно открытие, и очень неприят-
ное. Даже если жертва раньше задавала себе во-
прос: «Может быть, это я – нарцисс?» – чаще всего
эти вопросы носили игривый характер и были нацеле-
ны на то, чтобы переубедить себя или получить под-
держку понимающего окружения. Реальный нарцис-
сизм непривлекателен и мучителен, и открывать его в
себе – это значит знакомиться с собственной внутрен-
ней пустотой и токсичностью для окружающих. Это
точно не то знание о себе, которое поддерживает и
дает ресурсы, хотя со временем это знание дает воз-
можность выстроить совершенно другие по качеству
жизнь и отношения.

Нарциссизм жертвы проявляется в требовании

идеальных опор и идеальных ресурсов, в пре-
тензии на особые отношения, в склонности при-
нимать единоличные решения по поводу отноше-
ний.
Жертва оказывается на качелях «раздувание –
обесценивание», и на таких же качелях качает сво-
его партнера. Она боится разоблачения, мучается
токсичным гневом и завистью, страдает недостатком
энергии в отсутствие позитивной подпитки и ощущает
нестабильность своего образа «Я». Как и нарцисс, его
жертва в глубине души не уверена, что она существу-
ет, и потому нуждается в постоянных подтверждени-
ях своего существования – это могут быть внимание,
одобрение, поддержка, восхищение или обслужива-
ние, яркость проживаемых чувств, грандиозность до-
стижений. Переживание внутренней пустоты требует
заполнений извне с помощью ресурсов нарциссиче-
ского характера или проецируется на других в виде
пренебрежения и обесценивания.
 Идеальные опоры
Нарцисс чувствует, что ему не на что опереться.
Он воспринимает себя двойственно: с одной стороны,
он уверен в своем всемогуществе и в том, что он по
всем параметрам выше остальных на голову. С другой
стороны, при отсутствии веских подтверждений своей
грандиозности он впадает в стыд и зависть к тем, у
кого есть что-то большее. Для пребывания в гранди-
озном состоянии ему нужны особые условия, в кото-
рых он сможет избегать болезненной неуверенности
и токсичных чувств.
Для нарциссической жертвы возможность хорошо
себя чувствовать зависит от наличия опоры. Нарцисс
нуждается в ориентире, который был бы постоянным
в любых изменяющихся контекстах. Такой опорой мо-
жет стать жесткая идея или идеализируемый человек.
Опора в виде идеи обычно представляет собой ка-
кую-либо теоретическую модель, которая по возмож-
ности полно и непротиворечиво объясняет происхо-
дящее в жизни жертвы. Это могут быть религиозные
или философские идеи, научные и околонаучные тео-
рии. Важно, чтобы такая модель возвращала жерт-
ве ощущение контроля, позволяла чувствовать се-
бя невинной и помогала принимать себя, используя
в этом процессе не столько знания о себе, сколько
внешнюю оправдательную систему.
Значимость такой системе придает ее стабиль-
ность, отсутствие гибкости – идеальная опора не
должна меняться или адаптироваться, поскольку
тогда она теряет свою идеальность и вызывает
тревогу. Консерватизм взглядов и враждебность в
отстаивании значимых идей – то, что характерно для
нарциссической жертвы в вопросах мировоззрения.

Для Даши такой идеальной опорой становится

астрология. Гороскопы объясняют все, что с ней
происходит: и плохие отношения, и трудности с
деньгами, и проблемы со здоровьем. «Моя жизнен-
ная задача, – говорит Даша, – это духовное раз-
витие, которое будет проходить через испыта-
ния, поскольку они закаляют». У ее партнера дру-
гая астрологическая задача: он должен научиться
зарабатывать деньги и заботиться о других мате-
риально. Это очень удобная схема, которая оправ-
дывает ее материальные претензии и снимает с
нее ответственность за благосостояние семьи. Ее
астрологическая карта избавляет Дашу от необхо-
димости выбирать свой жизненный путь или при-
кладывать осознанные усилия к изменению своей
жизни: у ее неудач есть объяснение, которое обе-
щает ей светлое будущее и подпитывает внутрен-
ний грандиозный образ духовного человека. Поведе-
ние Дашиного партнера тоже укладывается в схе-
мы, вернее, Даша довольно агрессивно пытается
его туда уложить. Усталость партнера объясня-
ется Луной, злость – Марсом, нежелание идти на
компромисс – Юпитером. Даша игнорирует его же-
лания и чувства, если они не вписываются в обо-
жествляемую ею схему, и точно так же подгоняет
под эту схему себя. У нее мало возможности изме-
ниться: как можно работать над тем, чего нет?
Для Маши такой схемой становится книга о нар-
циссизме, написанная в привычном для таких книг
тоне обвинения. Она находит себе консультанта,
разделяющего идеи и ценности этой книги, и пыта-
ется постепенно донести до мужа, что он – нар-
цисс, а все беды в семье – результат его нарциссиз-
ма. Ее жесткость и категоричность в этой позиции
сводят на нет ту пользу, которую ей могли бы при-
нести более глубокие знания. Используя книгу и ав-
торитет автора в качестве карающего меча, она
не хочет и не может слышать о чем-то другом и
склонна видеть насилие во всем, что не содержит
прямой поддержки ее правоты. С одной стороны, ей,
конечно, становится легче, поскольку она избавля-
ется наконец от своей растерянности и чувства
стыда, спроецированного на нее партнером. С дру-
гой стороны, она попадает в другую крайность, и
теперь весь стыд (и его, и свой) и всю ответствен-
ность проецирует на него. При видимом облегчении
это тупиковый путь.

Другой человек в виде идеальной опоры может

быть знакомым или незнакомым, близким или дале-
ким, реально существующим или выдуманным. Нар-
циссическая жертва может опираться на судьбу ли-
тературного героя или собственного дальнего пред-
ка, на автора книги или своего психолога, на ребенка,
мать, близкую подругу или просто соседку по подъез-
ду. Если человек, выбранный в качестве идеальной
опоры, недоступен или не существует, то его судьба и
размышления могут начать выполнять роль идеаль-
ной системы ориентиров. Если это реально существу-
ющий и доступный человек, то процесс будет разви-
ваться в сторону идеализации, которая неизбежно за-
кончится обесцениванием.
Другой человек, на которого возлагается необхо-
димость быть идеальной опорой, должен стать ста-
бильным, непротиворечивым, испытывающим только
нужные чувства и проявляющим только нужное пове-
дение. Он должен быть бесперебойным источником
поддержки и мудрости, маяком в океане странной и
мучительной жизни жертвы. На него возлагается от-
ветственность за настроение и состояние, за проис-
ходящие события, за то, есть ли у жертвы силы. За та-
кую передачу ответственности жертва готова платить
послушанием и идеализированной любовью, в кото-
рой она склонна раздувать объект своей идеализации
до тех пор, пока он слишком явно не проявит свои че-
ловеческие качества и идеальная картинка не разру-
шится.
По большому счету со своей идеальной опорой
жертва строит те же самые нарциссические отноше-
ния – с обслуживанием, раздуванием и передачей
ответственности, – что и со своим нарциссическим
партнером, разница лишь в количестве идеализаций.
Для здорового человека такая роль связана с боль-
шим напряжением и невозможностью быть собой.
Для нарцисса идеализация ожидаема и желаема. Ча-
сто именно потребность жертвы, которая приобрела
свою структуру личности задолго до настоящего мо-
мента, в идеальной опоре и служит основанием для
начала нарциссических отношений.

Это неочевидный, но значимый момент. Не все

люди хотят попасть под определение «идеальный»,
не каждый принимает ощущение грандиозности,
за которое нужно будет платить ответственно-
стью за чужую жизнь. Для личности ненарциссиче-
ского склада это тяжелая и неблагодарная ноша.
Для нарцисса это привычный, понятный и искомый
процесс.
Например, отношения Нади начались с того, что
в клубе к ней подошел парень, который отобрал
у нее какой-то коктейль и сказал: «Ты не будешь
пить, тебе еще детей рожать». Это грубое нару-
шение границ и хамство, и Надя внешне так и отре-
агировала, но ее психика получила сигнал о том, что
во внешнем мире есть человек, готовый взять за
нее ответственность и говорить ей, что делать
и как жить.
У Коли отношения начинались совсем иначе, но
внутреннее содержание у них такое же: он полно-
стью поменял свою жизнь ради встреченной им де-
вушки, потому что она была травмирована преды-
дущими отношениями и требовала много внима-
ния и осторожности. Рядом с ней Коле нельзя бы-
ло пить, поскольку «бывший» имел проблемы с алко-
голем. Нельзя было проявлять агрессию. Нужно бы-
ло интересоваться и поддерживать ее в любимом
хобби (танцах) и позволить ей не работать, что-
бы она могла сосредоточиться на исполнении сво-
ей мечты. Возбуждение проявлять тоже было нель-
зя. Жизнь Коли приобрела вполне ясные рамки, кото-
рые избавили его от проблемы выбора. При том что
со стороны это выглядит большой жертвой, а сам
Коля кажется идеальным мужчиной, такое положе-
ние дел позволяет ему избегать ответственности
и превращает эти отношения в нарциссические.
Этот же поиск идеальной опоры и готовность
пожертвовать ради нее своей свободой и ответ-
ственностью приводит людей в кабинеты нарцис-
сичных терапевтов, коучей, консультантов, учите-
лей, гуру. Мессианские потребности последних со-
звучны инфантильным потребностям первых. На
первый взгляд такая помощь приносит много удо-
влетворения, поскольку предоставляет ощущение
готового позаботиться о жертве взрослого. Нар-
циссичный гуру точно говорит, что не так, кто ви-
новат и что делать. Это прямое попадание в по-
требности невинности и контроля, и жертва мо-
жет ощущать настоящее облегчение и улучшения
в жизни, которые происходят, если она точно сле-
дует рекомендациям. Но без роста ответствен-
ности и взрослости жертва так и не приобрета-
ет самых нужных качеств: осознанности и гибко-
сти в поведении, способности переносить трево-
гу и фрустрацию, умения принять неизбежное. Ин-
струкции рано или поздно работать перестают, а
отношения с учителем превращаются в те же нар-
циссические отношения, из которых жертве хочет-
ся выбраться.
 Нарциссические ресурсы
Поиск нарциссических ресурсов похож на поиск
идеальных опор. В жажде ощущения своей невинно-
сти и правоты, значимости и безусловной принятости
жертва не может удовлетвориться простыми вещами:
взглядом, добрым словом, готовностью другого чело-
века уделить ей сочувственное и понимающее внима-
ние. Нарциссические ресурсы – это полная поддерж-
ка, безграничное время, гордость и восхищение, по-
мощь, которая разрешает все вопросы. К ресурсам
жертва применяет нарциссические требования, ожи-
дая от людей, вещей и мира таких проявлений, кото-
рые избавили бы ее от вопросов к себе и позволили
бы ей пребывать в искомом состоянии. А когда мир,
вещи или люди не оправдывают ожидания, жертва
склонна впадать в обесценивание и упреки, не прини-
мая неидеальности происходящего и необходимости
совершать дополнительную работу.
Нарциссизм изнутри ощущается как боль и пустота.
Бывшие дети, которые не имели возможности быть
самими собой, вынуждены были становиться кем-то
другим, для того чтобы не чувствовать этой боли и
получать хотя бы шанс на принятие. Там, где у нор-
мального ребенка постепенно образуется особая, на-
полненная и отличающаяся от других Самость, спо-
собная давать силы изнутри, у нарциссически трав-
мированного не образуется ничего. Именно от этой
пустоты и должны защищать нарциссические ресурсы
и нарциссические опоры. Давая возможность не осо-
знавать отсутствие самого себя, они создают маску,
видимость, за которой выросший ребенок прячется от
непереносимого ощущения не-бытия.
Отсюда и категоричная требовательность к таким
ресурсам, и злость на того, кто таких ресурсов не да-
ет. Бездонная яма внутри нарцисса (или его жертвы)
требует не просто уважения, а благоговения, не про-
сто благодарности, а повторенной много раз и запом-
ненной на всю жизнь благодарности.

Нарциссические ресурсы способны давать об-

легчение, но сами по себе ненадежны и кратко-
временны. Обрушение, которое испытывает нар-
цисс тогда, когда такой ресурс заканчивается, ко-
лоссально.
Дима рассказывает о том, как он целую неделю
держался на нарциссических ресурсах. Его бизнес
принес хорошие деньги. Его друг из родного горо-
да целый вечер посвятил одному Диме, разговорам
о Диме и его делах. Дима носил красивую одежду,
обедал в ресторанах с дорогим вином, ездил на кра-
сивой машине, был доволен городом, в котором он
живет, планировал возвращение к нему жены после
недавнего развода и глубоко верил в себя. До пят-
ницы, когда оказалось, что пришло время платить
долг, который полностью съедал его недавнюю при-
быль. И хотя долг был давним и платеж по нему
не был внезапным, вся уверенность с Димы слете-
ла – он больше не мог планировать новую мебель
или оплату путевки, которую заказал жене для при-
мирения. Внутренне ликование сменилось унынием
и ощущением поражения. Город снова Диме не нра-
вится. Жена снова его отвергает. Дима вернулся в
ту яму, в которой он обычно живет, и начал поиски
новых нарциссических ресурсов.
Для Ани нарциссический ресурс – это признание
ее заслуг нарциссическим партнером. Она жертва,
вкладывающая в эти отношения всю себя и ожидаю-
щая благодарности и признания, которые дают ей
силы продолжать свой труд дальше. Она вроде бы
уже научила себя не требовать постоянных «люб-
лю» и «если бы не ты», но иногда так случается,
что ее партнер в каком-то особом настроении и
состоянии дает ей больше, чем обычно. Это про-
исходит непредсказуемо: просто он вдруг смотрит
на нее и говорит что-то вроде «я иногда думаю о
том, как же много ты стараешься, и я очень тебе
благодарен» или «все-таки хорошо, что ты у меня
есть». Для Ани это самые счастливые и самые ожи-
даемые моменты в ее жизни. Она чувствует, что
наконец добилась своего, что ее признали. Некото-
рое время она находится в эйфории. Прилив сил де-
лает возможным то, что в обычном состоянии у
Ани не получается: она начинает больше думать о
себе, больше проявляться и высказываться, в бес-
сознательной уверенности, что, раз уж ее призна-
ли, значит, теперь ей можно наконец стать собой.
Но проявляться она умеет только агрессивно – раз
уж пришел ее час, то можно все – и очень быстро
вновь сталкивается с отвержением и превращает-
ся из уверенной женщины в обслуживающую девочку.
Ее партнер, кстати, замечает эти циклы, но ком-
ментирует по-своему – он говорит, что Аня от по-
хвалы портится и лучше вообще ей ничего такого
не говорить. Аня снова погружается в депрессию.

Обычные ресурсы так кардинально состояние не

меняют. Простое «спасибо» приятно, но оно не запол-
няет черную дыру. Простое «я люблю тебя» не застав-
ляет в это поверить, особенно сказанное в стиле «да
люблю я тебя», в раздражении, вызываемом неудо-
влетворенностью жертвы. В погоне за особыми сло-
вами и особыми чувствами жертва не может насы-
титься чем-то повседневным. Ее потребности слиш-
ком высоки, и она напоминает голодного, сидящего за
богатым столом в ожидании невероятного блюда дня,
которого в итоге может и не быть.

Удивительно, как много ресурсов нарциссичность

обесценивает, и удивительно, как много их вокруг
оказывается тогда, когда этот процесс ослабева-
ет. Зина может обнаружить, что ее равнодушный
муж заботится о ее родителях и о ней, много рабо-
тая и обеспечивая большой семье высокий уровень
жизни. Костя заметит, что его обожаемая девушка
при всей своей враждебности – его настоящий друг,
который никогда не бросал его в беде. Паша гово-
рит, что его мама пусть не всегда, но старается
наладить их отношения, Ира – что ее муж-тюфяк
добр и что ей очень нужна эта доброта. Это не со-
всем равноценная замена: радоваться простой люб-
ви совсем не то же самое, что радоваться любви
идеальной. Но простые ресурсы более долговечны и
устойчивы, они позволяют постепенно построить
ту опору, которой так не хватает. Часто этот
процесс связан с одновременным гореванием о том,
чего так никогда и не случится, с обнаружением сво-
ей неидеальности и неисключительности.
 Отвергающий мир
Отказ от надежды на нарциссические ресурсы и
проживание потери ослабляет нарциссизм, но этот
процесс непрост. Для человека с нарциссическими
чертами его обычность, неграндиозность поднимает
старый страх отвержения. Повседневное отвержение,
которое испытывает нарциссически травмированный
к самому себе за то, что он не таков, каким должен бы
быть, проецируется на внешний мир.

Жертва строит отношения, исходя из того, что

ее отвергают. Это предпосылка ее отношений, ее
настройки по умолчанию.
Воспринимая мир через фильтр своей внутренней
отвергаемости, она видит в отношении к себе агрес-
сию и неприятие там, где их может и не быть. Она ра-
нится о поступки партнера, о его интонации или сло-
ва, даже о то, как он ест или как он дышит. Целой жерт-
ва остается только тогда, когда получает нарциссиче-
скую подпитку в виде идеальной опоры или идеаль-
ного ресурса.

Марине нравится проводить время одной, по-

скольку каждый раз, когда она проводит время с му-
жем, они ссорятся, и Марина убегает – гулять, в
другую комнату, к подругам. Это происходит пото-
му, что она чувствует боль, которую перенести не
может, а остаться при этом в контакте – тем бо-
лее. Муж не выгоняет ее, как она всегда понимает
чуть позже, прогулявшись или с кем-то поговорив.
Более того, обычно он пытается ее удержать, по-
скольку ему не нравится такой финал разговора. Но
в момент самого контакта Марина ранится. Причи-
ной для ее бегства может быть повышенный голос,
грубое слово, но чаще всего – то, что ее муж ведет
себя не так, как Марине хотелось бы. Например, он
может сказать ей о том, что жареное мясо на ужин
– это не то, чего он хотел бы при своей диете, или
сделать замечание о чистоте пола. Это обычные
вещи, через которые можно и нужно проходить, но
Марина слышать этого не может и сначала начи-
нает плакать, а потом, если муж не бросается ей
на помощь и не «отменяет» с помощью извинений
все сказанное, убегает. Марина и сама понимает,
что ведет себя неадекватно, и муж несколько раз
заводил разговор о том, что ей невозможно что-то
сказать, но от таких разговоров она точно так же
сбежала. Она буквально физически не удерживает-
ся рядом с кем-то, кто демонстрирует ей что-то,
кроме полного принятия. Это ее внутренняя ситу-
ация, не внешняя: девочкой Марина росла с отвер-
гающей бабушкой, поскольку ее не менее отверга-
ющая мать не была готова к заботам о ребенке и
сама была слишком травмирована, чтобы слышать
чьи-то еще потребности, кроме своих, так что к
отвержению Марина привыкла еще в детстве. Она
при этом хорошая жена – незлобивая, любящая, она
чудесно чувствует себя на своем месте тогда, ко-
гда все хорошо. Но внутреннее отвержение требу-
ет внешнего отыгрывания, и Марина бежит от бо-
ли, от которой на самом деле не убежать.
Кроме боли, отвержение рождает гнев – особен-
но у того, у кого способность переносить боль сни-
жена за счет более серьезной травмации. Чем боль-
ше нарциссических черт – тем меньше боли и боль-
ше гнева, как, например, у Олега, который находит-
ся в нарциссичных отношениях со своей девушкой.
При том что большую часть времени Олег обслу-
живает ее потребности и сливается с ней для то-
го, чтобы защититься от собственной пустоты,
иногда он испытывает приступы токсичного гнева,
которые разрушают их обоих. Эти приступы гнева
возникают на этапе его «обрушений» – когда он от-
вергает себя за неудачи и проецирует это отверже-
ние на девушку. Например, после неудачной стрижки
он может обратиться к ней за поддержкой и разо-
злиться на нее за любое ее слово. Если она скажет,
что все хорошо и ему идет, – он обвинит ее во вра-
нье. Если скажет, что все ужасно, – то он впадет
в бешенство по поводу ее черствости. Если она по-
пытается как-то разрулить ситуацию и сказать
что-то вроде «ну теперь ты точно знаешь, что
именно тебе не идет» – то Олег накричит на нее
за то, что она говорит какую-то чушь тогда, когда
ему нужна помощь. Он не понимает в эти момен-
ты, что трактует мир по-своему, находясь в пол-
ной уверенности в своей правоте. Такое отверже-
ние, идущее изнутри, дает ему иллюзорную возмож-
ность сопротивляться: воевать с чем-то внешним
проще, чем с чем-то внутренним. Девушка Олега в
такие моменты старается не попадаться ему на
глаза: с ее собственными нарциссическими черта-
ми его агрессия и отвержение разрушают ее, и им
обоим несколько дней или недель потом приходит-
ся восстанавливаться на каком-то расстоянии друг
от друга.

Чтобы убедить нарциссическую жертву в том, что

ее не отвергают, требуются специфические условия.
Жертва со своей болью сверхчувствительна к гра-
ницам: любое ограничение ее прав означает болез-
ненный отказ. Она нарушает границы с претензией
на то, что так и должно быть в настоящих отношениях,
и это нарушение присутствует во всех ее контактах с
окружающим миром.
Учитывая ее мазохистические черты, нарушение
границ может усиливаться тогда, когда жертва чув-
ствует себя страдающей. Это идея по типу «если
нельзя, но очень хочется, то можно», только в ее цен-
тре не потребности (что было бы неплохо), а боль,
которая как бы все извиняет и оправдывает. Нельзя
унижать партнера, но если очень больно – то можно.
Нельзя приходить к подруге среди ночи без предупре-
ждения, но если больно – то можно. Нельзя залезать
в телефоны, личные счета и почту другого человека,
но если больно – то можно все.

В терапии границы между терапевтом и клиен-

том могут выглядеть для последнего как договор,
условия которого действуют до первого кризиса.
Если терапевт не приветствует разговоры по те-
лефону – то их и не будет до тех пор, пока не захо-
чется. Если терапевт предупреждает о том, что
продление сессии невозможно, то клиент будет ухо-
дить вовремя, пока не захочет остаться. То есть
границы терапевта соблюдаются тогда, когда их и
не хочется нарушать.
В других отношениях это выглядит так же. Нар-
циссическая жертва может чувствовать важность
границ для другого и соблюдать их до тех пор, по-
ка ей это ничего не стоит. Например, Наташа зна-
ет о просьбе мужа не названивать ему по мелочам
в рабочее время или тогда, когда он проводит вре-
мя вне дома, потому что так он чувствует ее кон-
троль, при том что ему не хотелось бы постоян-
но ощущать себя привязанным к ее настроению и
состоянию. Наташа и не звонит – тогда, когда са-
ма проводит время с мамой или смотрит интерес-
ный фильм. Но если ей становится тревожно или
старая травма отверженности поднимает голову
– она без раздумий нарушает границы и может зво-
нить ему, его родителям, его друзьям, вскрывать
его аккаунты в социальных сетях, чтобы найти пи-
щу для своей тревоги. Это грубое и необоснованное
нарушение границ выглядит для нее оправданным:
ведь ей было больно, и она делала все, чтобы эту
боль унять.

Такие эпизоды похожи на испытания: жертва слов-

но проверяет, примут ее такую или не примут. В здо-
ровых отношениях такие процессы тоже присутству-
ют, но они нужны для прояснения границ, когда люди
совместно выясняют, как далеко они могут зайти. Без-
условное принятие в здоровых отношениях – это миф,
поскольку между двумя взрослыми и ответственны-
ми людьми есть и принятие, и границы. Безграничное
принятие и претензия на него возможны в отношени-
ях, в которых один из участников – ребенок. В нар-
циссических отношениях это именно нарциссическая
жертва: страдающая от внутреннего отвержения, она
настаивает на условиях, в которых сможет почувство-
вать себя безусловно – или снова построить враждеб-
ный контакт, в котором от нее отказываются.
Нужно отметить, что точно такие же трудности
жертва испытывает со своими собственными грани-
цами. Она соблюдает их тогда, когда это нетрудно.
Складывается ощущение, что она все время находит-
ся в нарушенных границах, своих или чужих. Часто
это сменяющие друг друга периоды, когда сначала
жертва поступается своими потребностями и желани-
ями ради того, чтобы другому было хорошо, а затем
точно так же делает с потребностями и желаниями
другого.

Когда Олеся жалуется на постоянное предатель-

ство друзей, она рассказывает, что с каждой ее по-
другой повторяется одна и та же история: снача-
ла происходит быстрый период сближения, во время
которого Олеся слушает их истории и ходит туда,
куда ее зовут, а потом резкое отдаление – тогда,
когда Олеся начинает требовать такого же отно-
шения к самой себе. В начале отношений она нахо-
дится в грандиозных фантазиях о том, что она на-
конец нашла нужного человека и поэтому для нее
не представляет проблемы пустить новую подру-
гу ночевать, одолжить денег или позволить про-
читать любовную переписку и иронично ее проком-
ментировать. Олеся не чувствует своих границ: ей
непонятно, что в отношениях с ней позволительно,
а что запрещено. Ей кажется, что если дружба на-
стоящая – то можно все. Ее новые и старые подру-
ги этого мнения не разделяют. Они ложатся спать,
вместо того чтобы поддерживать с ней перепис-
ку, или отказывают Олесе в ответ на ее предложе-
ние сходить на каток. Для Олеси это и есть пре-
дательство: ее снова не принимают, ей снова нуж-
но мириться с ограничениями. Ее мечта о настоя-
щей дружбе (равно как и о настоящих отношениях)
остается мечтой.
 Особые отношения
Нарциссическая жертва претендует на особые
отношения – обычных ей не хватает. Она нуждает-
ся в подпитке своей исключительности, как того тре-
бует ее нарциссизм. Ее не устраивает быть просто
другом, просто женой, просто клиенткой. Она строит
с людьми связь, в которой сможет чувствовать себя
уверенной в себе и избегать преследующей ее пусто-
ты.
Это подкупает: в стремлении стать особенной
жертва способна на поступки, которые для других лю-
дей нетипичны. Приехать к малознакомому человеку
в больницу с куриным бульоном. Подарить дорогой
подарок. Среди ночи откликнуться на призыв нетрез-
вого приятеля перевезти его в другой клуб и в резуль-
тате проговорить до утра в припаркованной машине
о вечности и о чужой боли. Это удивительно, это как
будто встретил того, кого искал всю жизнь. Нарцис-
сическая жертва сближается с людьми стремитель-
но, чувствуя самые тонкие грани, удовлетворяя самые
важные потребности другого, для того чтобы точно
стать особенной.
Более того: жертва умеет вести себя таким обра-
зом, который позволяет другим людям и самим чув-
ствовать себя избранными и особенными. Она много
слушает. Много замечает. Дает поддержку. Не требу-
ет для себя места и времени, позволяя партнеру ве-
сти себя так, как ему самому этого хочется. Такое нар-
циссическое раздувание заставляет другого человека
выбирать ее общество взамен остальных и питает са-
му жертву ощущением своей избранности.
Жертва не до конца понимает, что именно она дела-
ет и зачем. Она как бы замирает в присутствии друго-
го человека, по умолчанию отдавая ему больше про-
странства, чем оставляет себе. Такова ее глубинная
защита от отвержения: застыть, не проявляться, сде-
лать все, чтобы понравиться другому человеку и не
испытать боли. Ее мимикрия требует от нее много
сил, но так как их трата привычна, то этот отток оста-
ется незамеченным.

Гульнара очень устает от встреч с дружеской

компанией мужа. Ей важно быть своей в этой ком-
пании, важно, чтобы мужу не было за нее стыд-
но, но больше всего ее утомляет необходимость
с каждым построить особые, исключительные от-
ношения. Это в принципе требует много сил, а ко-
гда этих людей много – она истощается. Это про-
исходит как бы не специально, но в течение вече-
ра она обнаруживает себя то восторженно выслу-
шивающей политические высказывания, то утира-
ющей слезы, то прислуживающей на кухне. Во всех
этих контактах она теряет свою личность, стано-
вясь тем, кем ее хотят видеть. Муж, кстати, этим
недоволен и удивлен, говоря, что на этих встречах
она совсем другая. Конечно, другая – наедине с му-
жем она подстраивается под него, и ему не нра-
вится, что он теряет собственное отражение. Са-
ма Гульнара чувствует тяжесть и отчаяние: быть
«собой» (то есть привычной мужу маской), как того
хочет муж, у нее в присутствии других людей не по-
лучается, а сохранять свою устойчивую идентич-
ность она не может, потому что ее не существу-
ет. Сами же друзья мужа относятся к ней хорошо,
но держатся несколько вдалеке, испытывая стран-
ное ощущение неестественности и обмана.

Претензия на особые отношения также проявляет-

ся в особых ритуалах взаимодействия, особой роли,
особом ресурсе, который может дать нарциссическая
жертва. С помощью нарушения своих и чужих границ
она может создавать основания для благодарности,
которая привязывает к ней другого человека и позво-
ляет ей чувствовать себя на особом положении. Про-
тивостоять этому трудно. Все, что жертва делает, вы-
глядит жестом доброй воли и проявлением искренне-
го интереса, от которого совсем не хочется отказы-
ваться.

В терапевтических группах обычно есть участ-

ник, который приходит на встречи раньше всех. За
этим могут стоять разные потребности: власти,
контроля, внимания терапевта. Карина – одна из
таких участниц. Она приходит на встречи минут за
десять до того, как начинают собираться осталь-
ные участники, и это время нашего легкого трепа
– о фильмах или книгах, о погоде, о туфлях. В Кари-
не всегда много энергии, она всегда внимательна,
всегда щедра на поддержку и обратную связь. Это
как съесть что-то вкусное: очень приятно. Ее теп-
лая и внимательная компания расслабляет, и я жду
ее приходов, но одновременно это создает трудно-
сти в групповом процессе: Карина как будто стано-
вится для меня чуть более важна, чем остальные,
я придаю ее комментариям чуть больше веса, чув-
ствую, что готова нарушать регламент ради нее.
Это губительно и для ее терапии, и для работы
остальных членов группы. Мне приходится сделать
трудный шаг назад и при сохранении всего тепла,
которое у меня к ней есть, научить себя не воспри-
нимать ее как свой ресурс. Я знаю, что с другими
важными для нее людьми (в том числе с прежними
терапевтами) она склонна строить именно такие
отношения, которые впоследствии будут изнаши-
вать ее и разрушать. На самом деле она не нужда-
ется во мне как в друге, но бессознательно уверена,
что если у нее не будет со мной особых отношений,
то я ее отвергну и ее надежды на помощь не оправ-
даются.
Для Киры границы оказываются нарушенными в
отношениях с массажистом, маникюршей, докто-
ром, к которому она обращается за консультация-
ми. Она не способна сохранить отношения «специ-
алист – клиент», ей этого недостаточно. Ей нуж-
но, чтобы ее выделяли и ждали. Поэтому она пе-
реплачивает, услужлива, не высказывает претен-
зий, преувеличенно высказывает благодарность. Ее
и выделяют, и начинают в ней нуждаться, рассказы-
вая свои личные истории и обращаясь за советом и
поддержкой, но для Киры такое развитие уже в тя-
гость. Ей не хочется никакой настоящей близости,
она тратит все ресурсы на первый этап отноше-
ний и не выдерживает их развития. Ее идеальная
мечта – чтобы все эти люди любили ее безусловной
любовью и не требовали за это больше, чем она мо-
жет дать. То есть она должна стать для них очень
важна на тот час, который они проводят вместе,
без претензий на продолжение.
 Особые отношения – страховка жертвы от чув-
ства отверженности, хотя в реальности отвержение
– часть повседневной жизни. Мы отвергаем какие-то
потребности других людей, какие-то их чувства, кото-
рых не выдерживаем, планы, особенности характера.
Точно так же поступают и с нами. Это нормально – не
принимать другого человека безусловно, и нормаль-
но, когда другой не принимает нас. Способность вы-
держать отвержение и не разрушиться может дать бо-
лее здоровое восприятие отношений, чем попытка по-
строить контакт, в котором отвержения не существует.
Специфическое «отвержение отвержения» внутри
отношений сдерживает обоих партнеров и является
серьезным ограничителем. Так как видеть его жертва
готова в любых проявлениях, сдерживать приходится
практически все. Гнев – поскольку злиться на жерт-
ву означает для нее отвержение. Потребность в оди-
ночестве – по той же причине. Потребность в других
людях, усталость, интерес к чему-то новому, мнения,
которые не соответствуют ее представлениям о ми-
ре. Партнер нарциссической жертвы, не желая стано-
виться заложником ее обиды и своей вины, вынужден
либо в очень серьезной степени менять свою жизнь,
либо развивать нарциссичность в качестве защитно-
го средства.
 В здоровых отношениях невозможность полу-
чить от партнера именно то, что нам необходимо,
не приводит к разрушению.
Существует много способов справиться с отверже-
нием: потребность можно отложить или снизить ее ин-
тенсивность до уровня того, что сейчас может дать
нам партнер, можно позаботиться о себе самостоя-
тельно, можно получить нужное из другого источника,
можно отказаться от потребности путем горевания и
адаптации. Это важно: наш партнер – не источник без-
условного удовлетворения. Невозможность отверже-
ния в отношениях делает невозможным и принятие:
тот, у кого подавлена внутренняя жизнь, не способен
на полноценную реализацию всех своих импульсов, а
не только выборочных. Человек с подавленной энер-
гией отвержения (или агрессией) ощущает себя пу-
стым и потерявшим интерес. Он может лишь притво-
ряться, изображая поддержку, но так как эта поддерж-
ка не подпитывается настоящими импульсами, то она
не принесет жертве удовлетворения. Ей нужна не иг-
ра, а настоящие чувства и импульсы, но они либо воз-
можны во всей своей полноте – либо невозможны во-
обще.
Жертва своими требованиями ювелирно повторя-
ет собственную ситуацию, когда она не могла быть
собой, а была интересна только некоторыми своими
проявлениями, только той ролью или функцией, ко-
торую она выполняла. Так бывает всегда – мы дела-
ем с другими то, что другие делали с нами. Человек,
которого били, использует разные виды насилия, тот,
кого оставляли голодным, не может напитать других.
Жертва со своей травмой травмирует известным ей
способом: требуя от партнера не быть собой, не при-
нимая его, она наносит или усугубляет нарциссиче-
скую травму и включает механизмы защиты, от кото-
рых на самом деле и бежит.
Поэтому снижение значимости другого и развитие
поведенческого репертуара в том, как именно по-
ступать со своими желаниями, оздоравливает обоих
партнеров и отношения в целом. Научиться справ-
ляться со своими желаниями непросто, и часто этот
процесс начинается с горевания.
 Освобождающее горе
Переживание потери при всей своей мучительно-
сти освобождает от неактуальных планов и надежд и
позволяет человеку выбирать для себя ту жизнь, ко-
торая действительно может состояться. В отношении
потребностей этот процесс может быть прожит как го-
ревание о своей детской жизни, которая нормальной
не была и уже не будет. То, что случилось, необрати-
мо. Именно надежда на то, что все можно изменить,
заставляет жертву приносить детские желания и пре-
тензии в актуальные отношения. Пусть родители ме-
ня не принимали – но ты-то должен, если папа отсут-
ствовал – то ты всегда будь рядом, если обо мне ни-
кто не заботился – то сейчас я не должна сама за-
ботиться о себе, поскольку ты имеешь возможность
остановить мою боль и взять на себя задачу опеки
над уязвимым ребенком. Другой человек в принципе
не может выполнить эти требования. Даже если бу-
дет очень стараться, даже если будет готов ради ми-
ра и спокойствия жертвы замереть и стать тем, кого
она хочет видеть, у него не получится. Не только по-
тому, что он живой человек и такие отношения двух
взрослых неадекватны. У него не получится потому,
что жертва не останется удовлетворенной: та часть ее
потребностей, которая относится к травме, ощущает-
ся ею как вечный голод, который невозможно заглу-
шить полностью.

Неудовлетворяемость потребности – это не

признак недостаточных стараний партнера, а ука-
зание на ее травматическую природу.
С такими потребностями нужно прощаться и учить-
ся жить дальше без них. Учиться жить с тем, что ма-
ме я никогда не буду интересна как отдельная лич-
ность, а не как источник ресурсов. Что папа никогда
не будет принадлежать только моей семье. Что стар-
ший обожаемый брат все равно уйдет, оставив меня
разбираться с пьющими родителями. И что никто, ни-
когда и никаким образом не сумеет мне дать того, что
я не получила (или не получил) в детстве, поскольку
детство давно закончилось и все уже произошло.
Технически процесс горевания требует чувстви-
тельности и времени. Чтобы войти в это состояние
и «выйти с другой стороны», нужно его чувствовать.
Это самое сложное: время само по себе не лечит, ес-
ли мы при этом отстраняемся от своих переживаний
и просто ждем, когда все пройдет. Чувство нужно про-
жить. Плакать, если грустно, кричать, если приходит
гнев. Отстраняться от людей, если нам не хочется ни-
кого видеть. Сидеть в прострации и депрессии, если
боль настолько сильная, что ни на что другое не оста-
ется сил. Стонать от боли. Краснеть от стыда.
Таковы законы любого переживания: прожитое
становится опытом, непрожитое – травмой. Имен-
но с этими травмами, о которых мы подробнее пого-
ворим в последней главе, жертве и приходится иметь
дело на пути к своему выздоровлению. Возвращая се-
бе непрожитую в детстве боль, гнев, страх, жертва по-
степенно обретает устойчивость к тому, что для нее
уже невозможно, и может обратиться к тому, что в ее
жизни реально может произойти.

Катя, которая приходит на терапию с частым

для нарциссических жертв запросом «сделайте так,
чтобы он», горевать не хочет. Я ее понимаю: в ее
прошлом столько потерь, что боль должна быть
ошеломляющей. Заботливая и принимающая ба-
бушка необъяснимо пропала из ее жизни, когда Ка-
те было три года, позже выяснилось, что мать Ка-
ти запретила своей свекрови встречи с внучкой из-
за каких-то разногласий и семья переехала в дру-
гой город, не сообщив о своем месте жительства.
Отец, героиновый наркоман, умер чуть ли не на гла-
зах у девочки от передозировки, когда ей было около
восьми. Мать продала дочь и ее девственность за
неплохие деньги и еще несколько лет способство-
вала ее отношениям с взрослыми мужчинами, кото-
рые Катя воспринимала как любовь и заботу, а мама
получала средства к существованию. Собака уто-
нула. Кот убежал.
Катя с таким опытом и сама нарциссична, еще
как, но в текущих отношениях у нее другие слож-
ности: она встретила мужчину, от которого эпизо-
дически способна получать заботу. Когда эти мо-
менты проходят – она разрушается. Катя говорит,
что это похоже на медленную пытку: сначала дать
ей то, что так необходимо, а потом забрать это.
Она вспоминает эпизод из «Каштанки», когда го-
лодной собаке давали проглотить кусочек мяса, а
затем на веревочке вытаскивали его обратно. Это
мука, изощренный садизм, как воспринимает его Ка-
тя. Мужчина в ее глазах выглядит психопатом, от
которого она не может избавиться и рядом с кото-
рым чувствует себя медленно умирающей. Сделай-
те так, чтобы он прекратил или отпустил меня,
просит Катя. Других вариантов она не видит.
Самое трудное для нее (как и для всех) – это на-
чать понимать, что дело в ее голоде, который сво-
дит ее с ума и не может быть удовлетворен. Она
может не испытывать такого голода с холодны-
ми и отстраненными мужчинами, сама отстраня-
ясь от своих потребностей. Но если в отношени-
ях возникает теплота – начинается и мука. Это
возвращает ее к воспоминаниям об украденной ба-
бушке, отце, который любил дочь, но больше любил
наркотики, напоминает о погибших и потерявших-
ся животных, даже о мужчинах, которые были с ней
в юности, а потом ушли. Это невероятная боль, и
я плачу вместе с ней, когда у нее получается к этой
боли прикоснуться. Но теперь, когда она знает, из-
за чего эти слезы, ее зависимость от мужчины сни-
жается. Теперь эти отношения даже вполне могут
выступать ресурсом.
Конечно, ей становится хуже, чем до терапии:
глубоко спрятанная боль становится актуальной,
повседневной, и это совсем не то, на что она рас-
считывала, обращаясь за помощью. Но это необхо-
димый процесс: не потому, что я так решила, а по-
тому, что в ней это есть и это нужно проживать,
постепенно освобождая место для новых чувств.
Катя плачет месяц, два, три. Потом появляется
гнев. Потом депрессия, которая отличается от
первой стадии острой боли: Катя теперь не про-
тестует, а грустит и чувствует подавленность. А
потом она вдруг обнаруживает, что способна знать
о себе все это и жить дальше.
Ее голод не пропадает совсем: она всегда чув-
ствует, что ей нужно больше, чем ей могут дать,
но теперь она способна с этим справляться. Это
как старый шрам, который иногда чешется и все-
гда ощутим. Проходит и ее ощущение пытки: она
замечает, что партнер не собирается отнимать у
нее поддержку, но вполне может быть агрессивен и
истощен ее требовательной агрессивностью. Они
все равно расстаются, но не потому, что он ма-
ньяк и психопат, а потому, что у них теперь разные
потребности. Научившись жить со своими потеря-
ми, Катя теперь стремится не только к отношени-
ям: ей становятся интересны карьера, профессио-
нальное развитие, путешествия. Это хорошее рас-
ставание, которое станет опорой для них обоих в
том, что каждый из них может быть взрослым и мо-
жет выбирать тот путь, который хочется пройти
именно ему. Прожив очень трудный год в терапии,
Катя наконец чувствует облегчение – в прежнюю
внутреннюю ситуацию она больше не вернется.
 Сила других
Переживание потери ослабляет зависимость.
Партнер из сверхзначимой фигуры (проекции травми-
рующего родителя) становится реальным человеком,
от которого можно получить не все и не всегда. При-
нятие этих ограничений дает свободу – теперь мы мо-
жем обращаться за помощью не к одному человеку,
а ко всему миру, в котором кто-то наверняка готов от-
кликнуться.
В жизни это выглядит так: если ты сейчас не мо-
жешь или не хочешь удовлетворять мои потребно-
сти, то я могу попросить об этом кого-то другого. Это
здоровый вариант, который предполагает соблюде-
ние границ, при том что потребность все же удовле-
творяется. Если ты сейчас не хочешь со мной разго-
варивать – я могу поговорить с мамой или подругой.
Если не хочешь гулять – аналогично. Если ты не под-
держиваешь меня в занятиях спортом, то я могу об-
ратиться за этой поддержкой в социальные сети, в
спортзал, к диетологу или тренеру, избавляя тебя от
необходимости поддерживать меня во всем и всегда.
В нездоровых отношениях такое невозможно, по-
тому что жертве кажется, что никто, кроме парт-
нера, не способен эти потребности удовлетво-
рить. Это следствие обесценивания – раздувания,
когда один из источников удовлетворения восприни-
мается преувеличенно значимо, при том что осталь-
ные обесцениваются. Мне теперь как будто необходи-
мо поговорить именно с тобой, а не с кем-то другим,
который так же способен был бы меня выслушать.
Но сама потребность первичнее, чем объект, ко-
торый может ее удовлетворить. Это как с голодом:
прежде всего важно наличие еды, и лишь затем –
какая именно это еда. Конечно, разборчивость важ-
на, она позволяет поднимать качество жизни, но обе-
дать только свежим манго – это не разборчивость, а
ограниченность. Важно научиться получать питание
из других источников тогда, когда ближайший (или са-
мый значимый) недоступен.

Юля ждет принятия от мамы, которая умерла.

Это уже прогресс: раньше она ждала принятия от
мужа, требуя от него безоговорочной поддержки и
не-отвержения, которого ждут и требуют боль-
шинство нарциссических жертв. Но получить при-
нятие умершего человека невозможно. Даже если
бы мама была жива, это все равно было бы невоз-
можно, потому что Юле требуется принятие ре-
бенка взрослым тогда, когда она сама уже взрослая.
Юля с этой потребностью обращается к магии –
всевозможные медитации, тренинги принятия, око-
ломагические практики, нацеленные на внутренний
разговор с умершим человеком. Это приносит об-
легчение, но не решает проблему, поскольку магии
не существует, детство прошло, а мамы нет. Вы-
ход для Юли не в том, чтобы придумывать приня-
тие там, где его не было, а в том, чтобы научить-
ся принимать его там, где оно существует, и в тех
объемах, которые ей могут дать реальные люди.
Когда Юля начинает подозревать, что самое боль-
шое ее желание никогда не исполнится, она может
постепенно начинать об этом горевать и одновре-
менно учиться удовлетворяться тем, что есть.
Она начинает замечать принятие терапевта и ра-
доваться ему, пусть в нем и существуют ограни-
чения. Точно так же она видит принятие мужа, то,
как он выдерживает ее срывы, то, что он не требу-
ет от нее заниматься домом, то, как он поддержи-
вает Юлю в профессиональном развитии. Эти про-
цессы меньше, чем тот, желаемый, но они реаль-
ны – и Юля постепенно начинает чувствовать себя
лучше.
У Алексея родители живы, но недоступны эмоцио-
нально. Для него сверхзначимой фигурой становит-
ся жена. Он чувствует себя уверенным, когда она
в него верит, может быть свободным, когда она
его отпускает и поддерживает. Без ее позитивной
обратной связи он не может опираться на себя и
ищет (или агрессивно требует) от жены нужного
поведения. Такие требования утомляют и ограни-
чивают его партнершу, которая хотела бы (и име-
ет право) на то, чтобы жить не только ради него.
Когда Алексей приходит в терапевтическую груп-
пу, больше всего он хочет научиться сделать так,
чтобы жена давала ему больше. Вместо этого груп-
па предлагает ему свою поддержку, и это на первых
порах трудно для него – говорить с другими людьми
и слушать других, он чувствует это как предатель-
ство по отношению к жене. Когда у него появляют-
ся новые возможности размешать свои желания не
только в отношениях с женой – всем становится
легче: Леше, который понимает богатство и на-
полненность мира, его жене, которая чувствует
облегчение и свободу, и группе, которую Леша те-
перь не обесценивает и не вызывает этим раздра-
жения.

Процесс поиска других людей и объектов для удо-

влетворения потребности обычно связан и со сниже-
нием требовательности. Ресурсы, которые могут дать
другие, неидеальны. Муж писательницы может и не
быть ее главным поклонником, но вполне может ува-
жать ее труд и гордиться успехами. Женщине может
нравиться ее мужчина вне зависимости от того, что
он набрал несколько килограммов, и она может дать
ему это принятие вместо мотивации на то, чтобы он
был на диете или занимался спортом. Дети могут ис-
кренне любить свою мать, но не быть готовыми к об-
служиванию всех ее желаний.
У реальных людей и реальных отношений есть
ограничения. Это и уровень энергии другого челове-
ка, и его собственные потребности и интересы, и его
способности к тому, чего от него ждут. Принимая эти
ограничения, жертва получает возможность освобож-
даться от нарциссических требований к другим и по-
лучать больше меньшими ресурсами.

Алина хочет восхищения и тратит на это столь-

ко сил, что часто чувствует себя разбитой и ни на
что не способной. Эта потребность обращена к ее
семье: маме, бабушке и сыну. Она решает их про-
блемы, ходит разбираться с одноклассниками, ор-
ганизует сложный переезд бабушки из другой стра-
ны, является опорой и поддержкой мамы. Когда ее
семья говорит, что Алина замечательная и что без
нее они бы не справились, она чувствует мимолет-
ную гордость, которая быстро сменяется устало-
стью. На деле семья ее уважает и без этих подви-
гов. Они советуются с ней по важным вопросам (а
Алине хочется, чтобы по всем), часто находят для
нее место и время, по большому счету держат в
курсе происходящего. Увидеть это Алине трудно,
поскольку этот ресурс не выпуклый, не грандиоз-
ный. Снизив свои требования и научившись его при-
нимать, она будет способна реализовывать свою
энергию в чем-то еще, кроме завоевания и так заво-
еванных людей.
 Контейнирование чувств
Еще один способ справиться с собственными же-
ланиями – позаботиться о себе самостоятельно. Са-
мому себя развлечь, самому себя утешить. При всей
доступности этого способа он – один из самых труд-
новыполнимых, и не только потому, что делать что-то
для себя кажется несправедливым человеку, который
жертвует собой в отношениях в ожидании благодар-
ности. Трудности здесь более тонкие.
Для навыка эмоциональной заботы о себе требу-
ется особое умение, которое называется «контейни-
рование». Это внутренний процесс нахождения у чув-
ства границ, когда это чувство словно бы помещается
в контейнер, в котором может размещаться безопас-
но для себя и окружающих. Это специфический бун-
кер для эмоций – когда, не теряя возможности чув-
ствовать, человек все же способен свое чувство огра-
ничить до безопасного для него в актуальный момент
уровня. По большому счету это возможность в момент
аффекта услышать какие-то еще переживания, кото-
рые и создадут границы у расползающейся эмоции:
не только страх, но и гнев, не только боль, но и облег-
чение, не только тревогу, но и интерес.
Контейнирование чувств – важная часть работы
терапевта, задача, которая изначально принадлежит
родителям ребенка. Маленький человек не справля-
ется со своими переживаниями, поскольку не владеет
для этого достаточными навыками. Контейнируя его
переживания, выдерживая их, показывая, как к ним
можно относиться, называя их по имени, утешая и
успокаивая малыша, родители создают у него психо-
логические навыки необходимой эмоциональной ре-
гуляции.

Если родители выполнили свою работу хоро-

шо, то в дальнейшем человек сам может контей-
нировать свои знакомые и новые чувства.
Если нет – то чувства (особенно травматические,
шоковые, которые и лежат в основе всех описанных
нарушений) расползаются, не имея границ, захваты-
вают личность человека и разрушают его самого и его
окружение.
Навыки контейнирования особенно важны при воз-
никновении сильных и сложных чувств: тревоги, сты-
да, гнева. Тревога, помещенная в контейнер, превра-
щается в беспокойство, которое вполне можно выдер-
жать без увеличения контроля. Тревога же, с кото-
рой не получается совладать, питает контроль, пре-
вращается в агрессию на объект тревоги, может спро-
воцировать развитие тревожных расстройств по типу
панических атак или обсессивно-компульсивных про-
явлений. Контроль здесь – следствие расплывшейся,
слишком сильной тревоги: если свою тревогу я кон-
тролировать не могу, то я буду контролировать тебя
для того, чтобы ты этой тревоги не вызывал. Это при-
чина созависимых отношений (к которым в какой-то
степени относятся и нарциссические): то, что дела-
ет другой, вызывает у меня тревогу, с которой я не
справляюсь. Поэтому мне спокойно только тогда, ко-
гда этот другой находится поблизости и ничего не де-
лает – спит, переживает депрессию и подавленность,
находится в наркотическом или алкогольном опьяне-
нии. Бессознательно созависимый поддерживает та-
кие проявления и не поддерживает свободу партнера,
поскольку тогда снова будет вынужден столкнуться с
собственными трудными чувствами.

«Когда все вместе, то и сердце на месте», – го-

ворила мама Любы, которая выросла с отцом-алко-
голиком и теперь живет с алкоголиком-мужем. У са-
мой Любы такое же требование к своей семье: все
должны быть дома и по возможности ничего не де-
лать, то есть делать только то, что Люба может
переносить без тревоги. Сын учится, дочь играет,
муж работает или смотрит телевизор. В этой се-
мье ощутимая атмосфера скуки и безрадостности
– не потому, что происходит что-то плохое, а по-
тому, что в ней вообще ничего не происходит. Люба
говорит, что вот у нее теперь есть наконец свой
дом, семья, работа и можно расслабиться. Ее муж
говорит, что вот у них есть дом, семья, работа – и
что дальше? Любу эти вопросы тревожат до пани-
ки, она ожидает перемен, которые угрожают разру-
шить ее спокойный мир. То, что эти перемены мо-
гут принести в ее жизнь намного больше развития
и радости, чем у нее есть сейчас, для нее не аргу-
мент.

Контейнировать тревогу самостоятельно – значит

утешать и успокаивать себя, верить в другого чело-
века и его способность о себе позаботиться, чувство-
вать в себе интерес к миру и к себе. Тревогу мы можем
снизить прямыми коммуникациями, например, спро-
сив другого человека о том, что происходит, можем за-
нять себя чем-то в то время, когда наш партнер занят
чем-то вдалеке от нас и не поддерживает постоянную
связь. В приступе тревоги мы можем обратиться к спе-
циальным техникам расслабления или просто занять-
ся тем, чем нам нравится, или поговорить с кем-то,
или дать себе возможность почувствовать себя нуж-
ными и значимыми.
 Если мы умеем справляться со своей тревогой
самостоятельно, то нам нет нужды контролиро-
вать другого и строить особые, созависимые от-
ношения.
Стыд также трудно контейнировать. Чувство это
сложное, токсичное, и потому оно часто становится
объектом для манипуляций: для того чтобы избавить-
ся от стыда, мы можем пойти на очень многое. В
русской традиции стыд повсеместно используется в
воспитании, когда родитель, вместо того чтобы по-
мочь ребенку пережить разрушающее его пережива-
ние, усиливает стыд, чтобы получить желаемое по-
ведение. Сконтейнированный стыд превращается в
готовность измениться или потребность извиниться,
стыд без границ – в самоуничтожение, ненависть к се-
бе и к другим, в необходимость спроецировать его на
других и остаться в ощущении своей невиновности.
Здоровый стыд (как и любое другое чувство) дол-
жен быть чувствительным, но выносимым. Токсичный
стыд должен быть либо оправдан, либо спроециро-
ван. Вне зависимости от тяжести проступка тот, кто
не умеет контейнировать свой стыд, нуждается в из-
бавлении от него. Детские паттерны «он первый на-
чал» (оправдание) и «это не я» (проекция) становятся
взрослыми «это все из-за тебя» и «ты сама винова-
та». Правда, иногда детские стереотипы могут сохра-
няться в неизменном виде.

Юля часто злится на своего инфантильного от-

ца: с ним невозможно поговорить без того, чтобы
он не ушел в детское поведение. Поговорить с ним
Юля хочет о многом: о своем прошлом, за которое
она его винит, о своем настоящем, в котором она
продолжает тратить много времени на то, чтобы
помогать матери вытаскивать его из болезней или
неприятностей. Юля хочет извинений, благодарно-
сти, ждет облегчения, но то, чего она от него тре-
бует, сталкивается с его полной неспособностью
выдерживать даже намек на стыд. Когда она обви-
няет его в том, что в ее детстве он о ней не за-
ботился, он говорит, что во всем виновата Юли-
на мать, которая все время требовала от него де-
нег, и потому он либо работал, либо пил. Когда она
упрекает его в том, что он так и не стал самосто-
ятельным и усложняет жизнь всем вокруг – он мо-
жет плакать (обычно это разговор с пьяным отцом,
трезвый он просто не отвечает на ее вопросы и на
контакт не идет) и вспоминать собственное тяже-
лое детство. Когда она требует у него объяснений
или извинений за конкретные недавние проступки,
например за пьяный ор у нее под окнами среди ночи
(«Юлька, сука, отца родного не пускаешь!»), – он за-
являет, что такого не было. Юля продолжает ра-
ниться о его неуязвимость в ощущении своей неви-
новности, но попыток пока не оставляет.

Инфантильность того, кто все же позволил себе

в какой-то степени повзрослеть, превращается в ма-
нипуляции. Оправдание становится искажением ре-
альности, проекция – тонким способом насилия, в
котором партнер чувствует себя виновным во всем,
что происходит. Часто именно этот процесс приводит
нарциссическую жертву в кабинет терапевта, явля-
ясь верхушкой айсберга нарциссических отношений,
и часто именно такой способ совладать со своим соб-
ственным стыдом использует и сама жертва, точно
так же не имея достаточных навыков контейнирова-
ния в этом процессе.

Накануне Фарида и Саша поссорились. Саше до-

мой идти не хотелось, и он задержался на работе,
потом встретился с друзьями и вернулся намного
позже, чем обычно. Так как Саша стыда не выносит,
он внутренне считал все это время, что звонить и
успокаивать Фариду не должен (хотя трубку взять
при ее звонке был готов и рассказать, где он и с кем
он, тоже), поскольку они находятся в ссоре и после
того, что она ему вчера наговорила, он имеет право
на месть. Фарида в свою очередь, также не вынося-
щая стыда, в течение дня ждала его, чтобы продол-
жить разборки, так как у нее появилось много новых
аргументов. Задержку Саши она восприняла как ле-
гальный повод снова напасть на него с порога (ха-
рактерно, что за все это время она ему не звони-
ла, не писала и ни о чем не спрашивала, сама ничем
увлекательным не занималась, давая своей злости
и тревоге расти). Начинается второй акт, в кото-
ром каждый обвиняет друг друга и никто со своими
чувствами не справляется. Победит тот, кто луч-
ше выдерживает напряжение и первый пойдет ми-
риться через несколько дней, – обычно это Фари-
да, поэтому она считает Сашу в этих отношениях
нарциссом, а себя жертвой.

Контейнировать стыд – значит уметь извиняться.

Не за все сразу, не за глобальные факты своего суще-
ствования, а за конкретное поведение. «Прости, что
я такая» – это не извинение, а упрек и саморазруше-
ние. «Прости, что я вчера накричала на тебя, ты не
заслужил таких слов» – вот это уже извинение, после
которого становится возможным прощение и облегче-
ние. В токсичном стыде, который выглядит как убеж-
денность в том, что со мной глобально что-то не так,
конкретное извинение очерчивает границы и помога-
ет увидеть, что другой человек если и отвергает нас,
то не полностью, а если полностью, так есть и дру-
гие люди. Извиняться – значит прикасаться к стыду,
но делать его выносимым.
Это же относится к изменениям: если я чувствую
стыд и способен его выдерживать, то я могу осозна-
вать и то конкретное поведение, которое мне само-
му не нравится и которое я хотел бы изменить. Най-
ти конкретный источник бывает трудно, но это всегда
приносит облегчение. Поиск такого источника может
выглядеть как перебирание карт: вспоминая произо-
шедшее и находясь в контакте со стыдом, мы можем
почувствовать, что при каких-то воспоминаниях нам
не стыдно, а на каких-то это переживание усиливает-
ся.

Изменить свое поведение возможно, изменить

себя глобально и стать абсолютно другим чело-
веком – нет. Выдерживание, а не избегание сты-
да парадоксальным образом помогает и процессу
принятия.
Контейнирование гнева предполагает заботу о сре-
де. Гнев, которого человек не выдерживает, превра-
щается в разрушительные действия против других
или против себя либо подавляется и соматизируется.
В воспитании детей родители часто боятся их гнева,
поскольку злость ребенка на мать или отца заставля-
ют их сомневаться в себе и чувствовать себя плохими
родителями. Агрессия к тому же социально неодоб-
ряема, и ребенок получает послания не только о том,
что на маму кричать нельзя, но и что он вообще в лю-
бых местах и даже наедине с собой не должен злить-
ся. Гнев остается ретрофлексировать, подавлять или
размещать аффективно.
Гнев – энергоемкое чувство. Если его энергия не
находит здорового выхода, то он с силой обрушива-
ется на самого носителя и вызывает самые разные
трудности. Зажатая в теле злость превращается в рак,
язву, вызывает проблемы с зубами, провоцирует мы-
шечные боли. Ретрофлексированные (то есть оберну-
тые против себя) агрессивные чувства толкают чело-
века на саморазрушительное поведение или зависи-
мости, с помощью которых от такого положения дел
можно убежать.
Зависимости помогают и при простом подавлении
гнева. Человек, который не слышит своей злости, ча-
сто оказывается в отношениях подавления, посколь-
ку не способен защититься и установить адекватные
границы. Состояние алкогольного или наркотическо-
го опьянения позволяет ему разместить в таких отно-
шениях то, что иначе разместить не получается. Гнев
требует действий, требует реакций, которые для че-
ловека с запрещенной злостью нелегальны, и в мо-
менты опьянения эти действия освобождаются.
Нарциссический или инфантильный вариант гнева
– это размещать свои агрессивные чувства без уче-
та контекста, не думая о последствиях. Это приводит
к серьезным разрушениям среды: сломанные вещи,
разбитая мебель, и часто – разрушенный объект гне-
ва, на который вылилась инфантильная ярость.

Для Яши, мать которого всю жизнь запрещала

ему злиться, теперь право проявлять гнев – базо-
вая свобода в отношениях. Когда кто-то делает
ему замечания, он воспринимает их как ограничения
и считает безосновательными. Когда его девушка
просит не кричать на нее или не грубить – тоже.
Яша злится инфантильно: разбрасывает и ломает
вещи, не выбирает выражений, может неадекват-
но и внезапно отомстить за что-то, что ему не по-
нравилось. Говорит он при этом что-то вроде «моя
мать меня ограничивала, и поэтому теперь я нико-
му себя ограничивать не дам». Его девушка, кото-
рую он выставляет подавляющей доминанткой, бо-
ится предъявлять ему самые маленькие претензии,
поскольку тогда Яша ее разрушает. После таких
ссор им обоим приходится долго восстанавливать
близость, в которой все равно остаются страх и
невозможность проявляться полноценно.
Яну качает от полного сдерживания к полной
несдержанности. Большую часть времени она не
злится, понимает и прощает своего партнера, но
когда ресурсы для сдерживания заканчиваются – на-
чинается ад. Обычный сценарий для Яны – это на-
питься, высказать партнеру все, что она успела о
нем передумать за месяцы соглашательства, по-
пробовать подраться, уйти из дома и осуществить
какую-либо месть типа порчи машины. Она как буд-
то становится другим человеком в эти минуты,
она чувствует себя бесстрашной и неуязвимой. По-
том воздействие алкоголя и злость заканчивают-
ся, и Яна возвращается к разрушенным отношени-
ям и разрушенному партнеру – снова тихая и услуж-
ливая в попытке извиниться и вернуть отношения
в мирное русло. Партнер, кстати, требует от нее
избегать алкоголя, и она, внешне с ним соглашаясь,
снова начинает накопление гнева и подготовку к бу-
дущему взрыву.

Гнев испытывают все, и возможность проявлять

агрессию в отношениях – действительно один из фак-
торов здоровых отношений, но контейнированный
гнев учитывает контекст. Это и среда, в которой мы
живем, и наше собственное внутреннее состояние, и
состояние и особенности партнера, и наши планы на
жизнь. Нам могут быть дороги вещи, которые попа-
лись в наши руки в приступе гнева. И нам может быть
дорог человек, который этот приступ гнева вызвал.
Если мы не ждем от партнера родительской помощи в
гневе и ищем его границы самостоятельно, то тогда у
нас появляется возможность проявить гнев таким об-
разом, чтобы все, что нам дорого, осталось в безопас-
ности.
Гнев – активная энергия, он требует действий и по-
ступков. Понимая его границы, мы можем осознанно
выбрать именно тот способ, который подходит нам
лучше всего.

Света выбрала непростого партнера, но с кон-

тейнированием гнева она справляется. Когда она
чувствует, что хочет что-то сломать, она бьет
посуду, которая ей разонравилась. Когда ей хочет-
ся кричать – она либо делает это в уединенном ме-
сте (кстати, всегда предупреждая об этом парт-
нера: мол, я сейчас буду на тебя кричать, потому
что я злюсь, но ты мне дорог и именно поэтому мне
важно, чтобы ты меня услышал), либо подбирает
такие слова, через которые ее злость может выра-
жаться и без повышения голоса. Однажды она ска-
зала мужу, что она в таком бешенстве, что готова
его ударить, и это тоже ей помогло – заявить о по-
требности оказалось так же действенно, как и сде-
лать это в реальности. Света понимает, что ее
злость существует не просто так и ей очень важ-
но что-то донести до своего партнера, обозначить
границы или попросить чего-то очень важного. Ко-
гда она способна осознавать причины злости, она
способна позаботиться и о среде.

Контейнирование гнева – многосоставной навык.

Он включает в себя осознание причины злости и по-
требности, которую содержит гнев, выбор объекта, на
который гнев может быть направлен, и выбор способа
действия, который в данный момент будет приемле-
мым. Гнев можно отложить до более удачного момен-
та, когда, например, другой вызывает у нас злость и
обиду публично и мы не хотим ставить себя и других
в неловкое положение неуместным выяснением от-
ношений. Гнев можно смягчить и выбрать слова вме-
сто действий. Свою боль и ярость можно разделить
с другим человеком, к которому все произошедшее
не имеет непосредственного отношения, и расска-
зать ему (подруге, сестре, терапевту) о том, что
происходит внутри.
 Реальность берет свое
Жертва в нарциссических отношениях, с одной сто-
роны, стремится вернуться в реальность и освобо-
диться от тех искажений, в которые ее погружает нар-
циссический партнер, но с другой стороны, она стре-
мится вернуться в особую реальность, наполненную
особыми отношениями и особыми ресурсами. Объ-
ективная реальность ее не интересует. Война между
нарциссом и его жертвой за то, чья реальность реаль-
нее, бессмысленна, поскольку оба находятся в иллю-
зиях своих травм и травматических потребностей.
Но реальности свойственно проявляться вне зави-
симости от тех сил, которые человек тратит на ее из-
бегание. Несовершенный, несправедливый и доволь-
но ограниченный мир все равно просачивается за
баррикады иллюзий, жизнь все равно случается.

Способность смотреть на вещи прямо и выдер-

живать то, что происходит, – базовый навык пси-
хического здоровья взрослого человека.
В отношениях носитель реальности прежде всего
партнер. Он несовершенен, несправедлив, ограничен
в ресурсах, не готов меняться, слишком много или
слишком мало чувствует. Жертва испытывает к нему
нарциссические чувства: с одной стороны, он должен
быть идеальным – для того чтобы ее жизнь наконец
стала идеальной, а с другой стороны, он, как носи-
тель ответственности за происходящее, должен быть
агрессивным демоном, рядом с которым у жертвы нет
шансов на нормальную жизнь.
Поэтому нарциссические проявления партнера для
жертвы понятнее и выносимее. Здоровый партнер
чувствует реальные чувства и руководствуется реаль-
ными потребностями. Для жертвы, которая мучается
страхом отвержения, выносить это трудно. Реальные
чувства ее ранят, потребности партнера поднимают
страх, что он от нее откажется, к близости она не го-
това. Партнер как носитель реальности ставит перед
жертвой все те вопросы, которых она старательно из-
бегает.

Ира рассказывает, что в моменты близости и

совместной радости, которых она как будто горя-
чо ждет, всегда происходит что-то странное. Ко-
гда они вместе сидят на кухне и пьют вино – все
заканчивается ссорой. Когда они целуются в парад-
ной – она ничего не чувствует. Когда он решает по-
катать ее на мотоцикле – она падает на поворо-
те и ранит ногу, после того как он, проигнорировав
ее просьбу, не снижает скорость до достаточного
для нее уровня. Ира вполне понимает, что упала она
по собственной вине: могла бы приложить силы для
того, чтобы удержаться, а приложила их к тому,
чтобы упасть. Отношения между Ирой и ее мужем
большую часть времени наполнены ее обидой и его
виной, и при всей тяжести постоянных ссор Ира на-
чинает понимать, что большую их часть провоци-
рует сама. Она чувствует сильную боль и страх, ко-
гда муж к ней приближается. Эти боль и сложные пе-
реживания всплывают из детства, в котором заме-
шаны и требовательная мама, и отсутствующий
папа, и тяжелые для семьи времена в те годы, ко-
гда Ира была ребенком. Ее приспособление к миру –
быть независимой и ни в чем по большому счету не
нуждаться – оказывается под угрозой в отношени-
ях, которые ей становятся нужны. Допустить бли-
зость – значит признать свою потребность в дру-
гом и научиться ею наслаждаться. Муж Ире нужен,
она, как и любая жертва, чувствует, что не живет
без него, но это такая игра: ей нужно, чтобы он про-
сто был, а не угрожал ей близостью.

Есть определенный набор чувств и ситуаций, кото-

рые жертва выдерживает без того, чтобы в ней не от-
кликалась ее собственная глубоко спрятанная боль.
В него обычно не входят близость, искренность, пони-
мание себя, эмпатия – все, что ведет к полноценному
контакту. Появление контакта похоже на резонирую-
щие друг с другом колокола, когда что-то в другом че-
ловеке вызывает у нас отклик. Контакт – это не слия-
ние, когда я чувствую то же, что и ты, и не отвержение,
когда я избегаю тебя, чтобы не чувствовать чего-то
своего. Реальность другого человека пробуждает на-
шу собственную реальность, когда чужой гнев может
вызвать у нас страх или грустные воспоминания о без-
защитности в детстве, а чужая радость вдруг застав-
ляет чувствовать собственную безрадостность.
Набор нарциссических паттернов в отношениях ра-
ботает как прикрытие: жертва чувствует боль, но не
ту боль, гнев, но не тот гнев, страх, но не тот
страх, который находился в ней задолго до встре-
чи. Яркость и насыщенность эмоций внутри таких от-
ношений заслоняют собой истинные переживания. То
же самое происходит и с миром, с которым жертва
строит нарциссические отношения: неудачи или му-
чительность внутри этих взаимодействий позволяют
ей приписывать чувства чему-то вовне и не замечать
их существования внутри.

Так может происходить, например, с деньгами.

У Веры их всегда не хватает. Она всегда должна
ограничивать себя из-за того, что у нее нет до-
статочно средств на выполнение своих желаний. У
Веры есть подруга, Саша, с которой у них пример-
но одинаковый не слишком высокий уровень дохода.
Саша при этом смогла купить квартиру и сделать
в ней ремонт, каждое лето выбирается на море и
в целом на свою жизнь не жалуется. Вере совсем
непонятно, как Саша это делает, хотя Саша много
раз рассказывала о том, как именно распоряжает-
ся деньгами и как делает их ресурсом. Для Веры же
деньги – вечный голод, знакомый ей еще с тех пор,
как семья в конце восьмидесятых не могла себе поз-
волить мясо или молоко и родители выматывались
на бесконечных работах, не имея возможности на-
кормить детей физически и эмоционально. Деньги
Вера зарабатывает с трудом, а тратит бестолко-
во, не позволяя жизни меняться к лучшему. Тут де-
ло не в самих деньгах, а в том, что Вера не умеет
«быть сытой» – у нее нет таких навыков, и голод
проявляется и в ее отношениях с людьми, и в ее от-
ношениях с едой. Реальность, в которой достаточ-
но ресурсов, не проходит в сознание Веры, где ца-
рит эмоциональная нищета. Ее внешняя жизнь – по-
пытка приписать этот голод деньгам и не прожи-
вать свою настоящую беду.

Реальность, в отличие от живого человека, активно

сопротивляться искажениям нарциссической жертвы
не может, но она под эти искажения и не подстраива-
ется. Как бы ни хотелось жертве жить в другом, иде-
альном мире, с ней все равно могут произойти обыч-
ные для всех вещи: неудачи, отказы, потери. Нарцис-
сическое восприятие себя требует, чтобы все это про-
исходило с другими, оно не дает возможности осозна-
вать свою человеческую природу со всеми ее экзи-
стенциальными данностями. Нарциссическая жертва
с трудом принимает жизнь такой, какая она есть, и
склонна разрушаться при столкновении с ней.
Особенно трудно ей воспринимать собственные
поражения и потери. Поражение для нее ужасно, по-
скольку ставит ее перед неоспоримым фактом огра-
ниченности собственных возможностей. Невозмож-
ность получить нужную вещь или нужного челове-
ка заставляет ее сосредотачиваться именно на этом,
превращается в сверхзначимую идею или любовную
зависимость. На завоевание недоступного тратятся
силы и ресурсы, этот процесс затягивается, вовлекая
в себя все больше жизненных сфер, и в конце кон-
цов, если объект вожделения так и остается недоступ-
ным, истощенной в этой гонке жертве остается только
обесценить его и сосредоточиться на следующем.

На избегание поражения жертва тратит намного

больше сил, чем на достижения, поскольку не мо-
жет вынести собственного бессилия.
При этом бессилие – важное знание о жизни и о се-
бе. Например, в процессе профессиональной подго-
товки и переподготовки психотерапевтов этому аспек-
ту уделяется много внимания, поскольку терапевт, не
умеющий выдерживать своего бессилия, становится
жертвой невроза клиента и почти полностью теряет
возможность оказывать профессиональную помощь.
Это актуально в любой подобной профессии: нар-
циссические мотивы внутри личности профессиона-
ла требуют избегать поражений в его практике, пото-
му что именно это поражение станет для него важнее,
чем весь остальной опыт успешной работы. Мотив до-
казательства своей силы, принесенный в работу, де-
лает пространство между терапевтом и клиентом по-
лем боя за уверенность последнего.

Галя, которая работает психологом, обращает-

ся за супервизией (разбором клиентского случая)
тогда, когда чувствует, что работа зашла в тупик.
Ее клиентка – женщина около семидесяти лет, му-
чающаяся депрессией и отсутствием смысла жиз-
ни, тяжело больная, с суицидальными мыслями. В
целом сам факт обращения этой клиентки за помо-
щью говорит о том, что у нее есть мотив и энер-
гия на работу, но работа почему-то не идет. Галя
чувствует себя в западне, чувствует, что клиент-
ка отвергает ее предложения об изменении стиля
жизни или о том, чтобы включиться в работу волон-
терских организаций. Она раздражена, ее клиентка
– тоже. Для Гали, мать которой в последние годы
жизни находилась в таком же состоянии, это исто-
рия о том, что она не может спасти важного для
себя человека (мать в конце концов не стала сопро-
тивляться раку и умерла) и одновременно не может
принять этой невозможности. Принятое же и про-
явленное бессилие Гали могло бы помочь ее клиент-
ке сконцентрировать собственные силы и двинуть-
ся в самостоятельно выбранном направлении при
поддержке и присутствии терапевта, а не бездум-
но его слушаться и разочаровываться в терапии и
в жизни. Но пока Галя чувствует свои боль и гнев и
не признает ограниченности своих возможностей,
с этой клиенткой ей лучше не работать.

Признание своего бессилия в повседневной жизни

дает человеку возможность не заниматься бесполез-
ными вещами, а его партнеру – заботиться о себе са-
мостоятельно. Переживание поражения – это именно
признание (с грустью, а может, и с облегчением) свое-
го бессилия и возможность заниматься чем-то другим
без серьезного влияния на самооценку. Самооценка
же нарциссической жертвы хрупка и является высо-
кой только тогда, когда сама жертва успешна.
Такой сверхценной идеей, в которой жертва не при-
знает своего бессилия, может стать и часто становит-
ся именно нарциссизм партнера. Это такая точка бес-
силия, в которой как будто можно что-то сделать, а ес-
ли нет – то проблема не во мне, а в партнере. Попытки
изменить нарциссизм изначально направлены не ту-
да: жертва на самом деле хочет изменить свою соб-
ственную жизнь, но усилия направляет не вовнутрь,
а вовне. Нарциссическая структура личности партне-
ра не изменится, человек с такой структурой всегда
будет стремиться к определенному типу отношений,
которые жертва либо поддержит, либо нет. Признание
бессилия внутри этой системы позволит жертве со-
средоточиться на самой себе, но на деле часто проис-
ходит так, что все ее неудачи в попытке изменить или
оздоровить партнера приводят не к признанию бесси-
лия, а к обесцениванию и отвержению партнера.

Через такой цикл проходит Полина с нескольки-

ми своими партнерами, до того как обращается к
психологу. Нарциссическая жертва своей матери,
она выбирает партнеров, рядом с которыми у нее
есть возможность полноценно разворачивать свой
невроз и проигрывать привычные ситуации. Снача-
ла это парень, который любит другую, и Полина
несколько лет пытается это изменить, но в конце
концов приходит к мысли о том, что он не спосо-
бен на любовь вообще. Потом это студент-трудо-
голик, пытающийся заработать на трех работах
и не уделяющий Полине внимания, всегда выбираю-
щий работу, а не ее. От него она тоже уходит разо-
чарованная. Потом случаются и алкоголик, и жади-
на, и тиран, и рядом с каждым из них Полина чув-
ствует что-то непреодолимое, что обязательно
нужно сломать, как холодность ее матери, и все
попытки заканчиваются неудачей, потому что все
эти люди не способны строить нормальные отно-
шения, они больные (по мнению Полины). Затем на-
конец она встречает явного нарцисса – и остается
в этих отношениях уже надолго, так как они более
точно повторяют ее детские ситуации и у Полины
на них много энергии и трудная, зависимая любовь.
Когда она встречается с информацией по нарцис-
сизму – это выглядит спасением, она начинает по-
нимать, что и с таким партнером она может быть
уверенной в собственной правоте и не сталкивать-
ся с ограниченностью возможностей. Она, конечно,
пытается все изменить. Старается довольно дол-
го, предлагает этому мужчине статьи о нарцис-
сизме, смотрит или слушает лекции в его присут-
ствии. Она даже приводит его в кабинет психолога,
который занимает сторону Полины и поддержива-
ет ее в том, что этот мужчина нарцисс и ему нуж-
но меняться. На настоящую терапию Полину при-
водит то, что ее жизнь от всех этих попыток не
меняется. Даже когда партнер слышит ее и ста-
рается измениться, ее реакции на него остаются
прежними, она склонна винить его в депрессии или
в том, что он потерял для нее всю свою привлека-
тельность, поскольку начал ее слушаться. Призна-
ние того, что человек рядом с ней должен жить сво-
ей полноценной жизнью, а не подавлять себя в уго-
ду ее требованиям (в которых она все равно оста-
ется неудовлетворенной), помогает ей наконец за-
дать вопросы самой себе.

Переживание потерь так же осложнено. Нарцис-

сизм предполагает ощущение всемогущества, обрат-
ная сторона которого – бессилие – делает каждую по-
терю личным крахом. Это может быть потеря денег,
работы, неосуществимость каких-то планов или поте-
ря близких людей.

Нарциссическая жертва может обесценивать

потери, поскольку иначе она разрушается.
 Для ее хрупкого существования любая потеря су-
щественна. Когда мы теряем что-то важное – нам
необходимы силы на то, чтобы перестроиться и адап-
тироваться к изменившемуся миру, а сил на это у
жертвы нет. На самом деле у нее нет сил адаптиро-
ваться даже к небольшим изменениям, и потому она
склонна застревать в шоке или отрицании и сталки-
ваться с серьезными депрессивными проявлениями.

Когда у Раисы умирает кот – это ужасно. В этой

потере тяжело все: его долгая болезнь, смерть на
руках хозяйки, похороны, которые ей необходимо
устроить, для чего ей, почти не выходящей из дома,
требуется найти подходящее место и попросить
лопату у соседей, с которыми она почти не обща-
ется. Потом все становится еще хуже: когда Раи-
са приходит проведать место захоронения, она об-
наруживает, что тело выкопали собаки, ищет его
по всему лесу, находит, хоронит, потом история по-
вторяется. Она даже не может найти слов для опи-
сания своих чувств и повторяет, что это ужасно.
Опереться ей в этой потере не на что, ресурсов у
нее нет, брать их извне она не умеет. Она букваль-
но разрушается на глазах. Алкоголичка в ремиссии,
она снова начинает пить. Начав восстанавливать
социальные контакты – снова их обрывает. Ее го-
ре неадекватно, ее переживание нездорово, но оно
вполне соответствует всему ее непростому опы-
ту – потеря кота как будто объединяет и другие
личные трагедии: потерю семьи, здоровья, време-
ни. Невозможность найти утешение и испытать
покой после смерти кота вполне описывает ее раз-
рушенную жизнь и личность, над которой жестоко
надругались.

В реальности у каждого из нас есть серьезные по-

тери. Даже если нам повезло и все члены семьи живы
и друзья остаются рядом или уходят безболезненно, с
собственным взрослением мы теряем ощущение без-
опасности, которое дает нам магическое мышление
детства, теряем свои мечты о том, кем бы мы должны
были стать, какой должна была бы быть наша жизнь.
Эти внутренние потери имеют ту же эмоциональную
динамику, что и внешние, только чуть сглаженную и
растянутую во времени. Внешняя потеря обычно вне-
запна, внутренняя – постепенна. С течением жизни
мы можем терять свою красоту и уверенность, стал-
киваться с крушением планов о большой семье, пони-
мать, что времени и сил для того, чтобы кардиналь-
но изменить профессию или страну, остается не так
много. Мы прощаемся с детскими мечтами быть су-
перменами, а позже с юношескими фантазиями быть
в списке Forbes (или нарциссически возглавлять его).
Это как раз та реальность, которая все равно случа-
ется вне зависимости от нашего на то желания. Сми-
риться с внутренними потерями куда сложнее, чем с
внешними, поскольку у нас могут оставаться иллюзии
и надежды. Мы можем верить, что все еще случится,
что мы восстановим собственную невинность и най-
дем партнера, который обеспечит нам белое платье
и вечное счастье. Вместо того чтобы знакомиться с
жизнью в том виде, в котором она случается, мы тра-
тим силы на то, чтобы ее избегать.

Внутренние потери и их динамика не так очевид-

ны, как внешние. Сначала они могут выглядеть со-
всем другим процессом. Агнесса, например, прихо-
дит на терапию с запросом о своих страхах в от-
ношении мужчин, которые возникают тогда, когда
мужчины проявляют к ней симпатию. Это давняя
тревога, которая к моменту терапии уже стала ва-
гинизмом. С одной стороны, Агнесса рассказывает
о важности мужчин в своей жизни и о желании отно-
шений и секса, но, с другой стороны, есть тревога и
вагинизм, которые серьезно мешают тому, чтобы
эти контакты стали для нее приятными и ресурс-
ными. Постепенно она понимает, что для нее же-
лание общения с мужчинами (не только сексуально-
го) означает обязательства. На терапии она осо-
знает детские травмы, полученные в отношениях
с отцом, который не совсем адекватно восхищал-
ся своей дочерью и дотрагивался до нее тогда и
так, когда ей того не хотелось, вспоминает и пер-
вого партнера, нарциссично считающего ее тело
своей собственностью, заново оценивает отноше-
ния с мужчинами, с которыми она была в юности и
которым позволяла себя использовать. У Агнессы
как будто нет контакта с собственной сексуально-
стью, со своими взрослыми желаниями секса. Непро-
житая потеря своей невинности сохраняет внутри
нее маленькую девочку, которая хочет ласки и вни-
мания, но секса не хочет. Возвращаясь в свою непро-
стую юность и прощаясь с наивностью и ожидани-
ем бережной родительской заботы, она получает
возможность вырастить в себе новые, более взрос-
лые потребности.
Другая взрослая женщина, Настя, тоже не может
отказаться от детских желаний. У нее это желание
стать доктором и помогать людям. Дочь врачей,
конечно, она чувствует, что в этой профессии смо-
жет быть ближе к родителям и рассчитывать на
их поддержку. Они и правда ее поддерживают, вот
только медицина Насте не дается. В университете
ей скучно и сложно. В ординатуре она всегда на вто-
рых ролях. Полноценной практики не складывается.
Настя сначала уходит в декрет, потом во второй, а
потом начинает с ужасом думать о том, что тре-
тьего ребенка она не хочет так же сильно, как и воз-
вращаться на работу. Ей жалко потраченного вре-
мени, страшно столкнуться с непониманием роди-
телей, но особенно страшно начинать что-то еще.
Вместо исследования себя ее силы уходят на удер-
жание надежд – может быть, теперь все получится,
помогут курсы повышения квалификации или за вре-
мя декрета в отделении все изменилось… Признав
и прожив свою неудачу с медициной, Настя могла бы
двинуться дальше, но пока этого не происходит.

Избеганию потерь и поражений, которые заключа-

ют в себе необходимость проживания бессилия, мо-
жет помогать нарциссическое магическое мышление.
Такое мышление вообще, а нарциссическое в частно-
сти, помогает не прикасаться к тем сторонам реаль-
ности, о которых человек ничего не знает либо не хо-
чет знать. В области поражений и потерь магические
идеи дают возможность видеть высший смысл в том,
что произошло, обещают надежду и дают ощущение
контроля.
Это идеи типа «все было не зря», «обидчикам воз-
дастся», «испытания делают нас сильнее», «то, что
ушло, было не твоим». За такими мыслями всегда
прячется сложный комплекс чувств из стыда, страха
и отчаяния. Стимул при этом может быть слабым, си-
туация сама по себе может быть похожей на личное
поражение весьма отдаленно, но при этом все рав-
но вызывать сильные нарциссические переживания и
стимулировать магическое мышление.

Однажды рейс, на котором я должна была уле-

тать из Казани, отменили, следующий отложили
из-за погодных условий, еще один сняли из-за полом-
ки самолета и так далее. В общей сложности мы
прождали вылета пять суток. Большинство пасса-
жиров, включая меня, были из других городов и не
имели возможности вернуться домой. Авиакомпа-
ния разместила нас в гостинице и изредка давала
информацию, которая постоянно менялась. Мы чув-
ствовали досаду, гнев и усталость.
Так как летели мы в жаркую страну зимой, у боль-
шинства из нас не было теплой одежды для долгих
прогулок, и мы много общались за обедами и ужи-
нами, так как заняться было особенно нечем. Это
была сложная ситуация для многих: отпуска конча-
лись, отели были забронированы, встречи и свида-
ния на другом конце света назначены. В наших бесе-
дах было много тревоги, которая смешивалась с ма-
гическим мышлением. Например, мусульмане, кото-
рые летели на хадж, считали, что таким образом
Аллах очищает их перед испытанием и они должны
проявлять стойкость и терпимость. Другие пас-
сажиры пользовались позитивным мышлением, рас-
суждая о бесплатных каникулах в новогодней Каза-
ни. А те из моих попутчиков, кому в большей сте-
пени, чем другим, был свойственен нарциссизм, му-
чились стыдом: им казалось, что причина отмены
рейса именно в них, что именно они что-то не до-
делали или что это их личное наказание и они долж-
ны что-то сделать или осознать, для того чтобы
улететь. Каждый раз, когда мы снова приезжали в
аэропорт (а так было трижды, до того как мы дей-
ствительно отправились) и снова возвращались в
гостиницу, они страдали из-за мощного приступа
отчаяния и ощущения того, что они снова сдела-
ли что-то не так. У них было меньше сил, чем у
остальных, они заболевали, но не возвращались до-
мой, так как не могли позволить себе признать по-
ражение, вернуть деньги и изменить планы.
А самый нарциссичный пассажир – стильный мо-
лодой парень, который отказывался от предлага-
емых гостиничных номеров потому, что они бы-
ли слишком скромные, и уезжал гостить к кому-то
из, по его словам, многочисленных друзей, – сказал
в приватной беседе, что его всегда берегут выс-
шие силы и именно поэтому рейс отменяют. Он, на-
сколько я видела, чувствовал себя прекрасно с этой
грандиозной идеей. Никто его не разубеждал.

Нарциссическая жертва пользуется нарциссиче-

ским магическим мышлением для того, чтобы полно-
стью обвинять себя или полностью оправдывать. Так
как она более сохранна, чем сам нарцисс, идеи о сво-
ей сверхчеловеческой природе у нее обычно не при-
живаются, а вот идеи о сверхответственности – да.

Это тоже нарциссизм: считать себя ответствен-

ным за все происходящее.
Реальность случается со всеми, и ощущение своей
неисправимой уязвимости более адекватно, чем вина
за происходящее.
Перфекционизм – еще один способ избегания того,
что в реальности может случиться. Основа перфек-
ционизма – социальные страхи: ожидание того, что
если человек не будет идеально делать свою работу,
то другие будут смеяться над ним или стыдить его.
Стремление к идеальности, которое может восприни-
маться как позитивное и даже необходимое качество
и которое в современном мире выглядит чуть ли не
обязательным правилом для успешности, по сути, яв-
ляется одним из нарциссических неврозов.
Перфекционизм достаточно тяжело выносить, он
выматывает и лишает уверенности в себе. Когда же
он исходит извне в виде идеальных требований, та-
кая ситуация превращается в ситуацию повседневно-
го насилия.

В компании, где работает моя клиентка Лена,

популярна идея об идеальных результатах, кото-
рые недостижимы, но к которым нужно стремить-
ся. Для нарциссической жертвы Лены, не так давно
вышедшей из нарциссических отношений, эта ком-
пания сначала кажется спасительным тихим ме-
стом, где есть возможность развиваться и стро-
ить отношения с адекватными людьми. Потом она
думает о том, что ее начальник неадекватен. По-
том замечает, что все начальники в этой компа-
нии говорят об одном и том же. Затем чувствует,
что постепенно вновь скатывается из недавно вос-
становленной самооценки в яму недовольства со-
бой и безвыходного гнева. У нее нет навыков сопро-
тивляться нарциссическим требованиям компании,
поскольку нет навыков сопротивляться им внут-
ри самой себя. Она перфекционист, конечно, как и
большинство ее коллег. Она перерабатывает, тво-
рит, изобретает, предлагает, проявляет инициа-
тиву. Ни ей, ни компании этого недостаточно, и Ле-
на каждый день думает об уходе, внутренне продол-
жая считать, что она просто недостаточно ста-
рается. Забавно то, что со временем она начинает
видеть, что самые успешные из ее коллег – лентяи,
по ее меркам, которые заботятся о своей безопас-
ности и не позволяют себе попасть под очарование
идеальных корпоративных образов. Постепенно она
тоже сможет стать такой, но пока она снова увяз-
ла в нарциссических отношениях.

Перфекционизм нарциссической жертвы обычно

распространяется за пределы работы и проявляется в
ее повседневных требованиях к тому, какой она долж-
на быть и как она должна себя вести. Ей кажется, что
если она будет вести себя правильным образом, то
ничего плохого с ней не случится. Реальность, кото-
рая случается с ней в виде неудач, потерь, бед и бо-
лезней, как будто берется под контроль стараниями
жертвы. Ей трудно разграничить вину и ответствен-
ность, трудно увидеть грань, за которой ее способ-
ности влиять на ситуацию заканчиваются и дальше
царит хаос случайности и бессмысленности. Поведе-
ние перфекциониста при всей своей неадекватности
помогает ей поддерживать себя вдалеке от экзистен-
циальных данностей реального мира – смерти, бес-
смысленности, свободы и одиночества.

О таком «перфекционизме под страхом смерти»

рассказывает Олег. Его отец покончил с собой, ко-
гда мальчику было три года, и мать потом много
раз рассказывала о его бестолковой и несчастной
жизни, используя произошедшее в качестве мотива-
тора. Это мотивировало, и еще как: Олег и теперь
живет с убежденностью в том, что если он не бу-
дет держать себя в руках, то окажется на грани са-
моубийства. Для него каждое живое чувство и каж-
дая живая потребность сразу выглядят гротескны-
ми, угрожающими. Он не пьет, потому что иначе со-
пьется, не позволяет себе пропустить трениров-
ку, потому что иначе заплывет жиром и заработа-
ет диабет, не позволяет себе чувствовать гнев,
поскольку тогда оттолкнет от себя всех близких
и останется в одиночестве. Олег работает испол-
нительным директором у нарциссичного собствен-
ника, чьи требования совпадают с такой картиной
мира. Дымовая завеса идеальности отдаляет его
от ужаса, который вызывает смерть, и от его по-
хожести на отца.
Другой мужчина, Святослав, в редкое мгновение
искренности со мной и самим собой проговаривает-
ся, что не может быть одиноким человек с настоя-
щим «Луи Виттон». Он богат, нарциссичен, крити-
чен и недоверчив в обычном для нарциссизма обесце-
нивании, и он боится смерти и одиночества. Пусто-
та в центре его личности заставляет его сомне-
ваться в том, что он существует. Дорогие и очень
дорогие вещи как бы закрепляют его присутствие
в жизни: он теперь тот, кто носит брендовые вещи
и летает бизнес-классом. Мы видимся редко, у него
дорогой англоязычный аналитик, но приезжая на ро-
дину он обращается ко мне – и всегда приходит в
новой одежде, с дорогими аксессуарами, всегда го-
ворит о глубокой тревоге, которая заставляет его
жить на работе и не дает ему заснуть, если что-то
идет не так. Его перфекционизм выходит за рамки
идеально составленных деловых писем или внешне-
го вида. Он чувствует физическую тошноту, когда
замечает засохший лист на моих растениях или ко-
гда наша встреча идет не по его плану. Заложник
собственного контроля, он чувствует облегчение
только тогда, когда вещи и люди ему подчиняются,
потому что ему кажется, что так ему подчинится
и смерть.

Потребность в контроле и стремление к идеально-

сти в качестве средства избегания реальности застав-
ляют человека с нарциссическими чертами с трудом
выносить изменчивые процессы. Почти любой про-
цесс достижения цели, в отличие от самой цели, рас-
плывчат и требует не только и не столько активности,
сколько выдержки.

Реальное движение к цели всегда неидеально,

шероховато, а сам процесс всегда обнажает наше
бессилие.
Движение к цели похоже на путешествие по ско-
ростной трассе: без остановок, кроме необходимых,
без задержек в пути максимально быстро попасть из
точки А в точку Б. Конечной точкой при этом может
быть что угодно: деньги, должность, имущество, лю-
бовь другого человека, статус, брак. Тот, кто избегает
процесса, стремится не к постепенным изменениям,
а к разовым – любой ценой. Это похоже на выключе-
ние себя из жизни: пока желаемое не будет достиг-
нуто, жить невозможно. Часто большая часть жизни
нарциссической жертвы состоит из отрезков, внутри
которых жизни нет.
Умение выносить процесс похоже на медленное пу-
тешествие по второстепенным дорогам. С останов-
ками там, где придется или где захочется, с готовно-
стью на пути в точку Б оказаться и какое-то время по-
жить в точке В, Г, Д, а может, в конце концов, и во-
все отказаться от бывшей цели и адаптироваться к че-
му-то новому. Жизнь в таком варианте – это полноцен-
ная жизнь, в которой присутствует гибкость. Для такой
жизни нужно намного больше психической устойчиво-
сти и здоровья. На таком пути человек встречается и с
собственным бессилием и неидеальностью, и с экзи-
стенциальными данностями, и с потерями, и с неуда-
чами. Даже самый маленький процесс может стать но-
сителем избегаемой реальности во всей ее полноте,
и даже самые повседневные трудности с работой или
отношениями могут нести в себе полную картину про-
исходящего во взаимодействии нарциссизма и реаль-
ности.

Например, прокрастинация – распространенный

современный недуг откладывания на потом. Валя
занимается маркетингом и профессионально пи-
шет тексты. Чаще всего она делает работу в
последний день, редко – за пару дней до сдачи, в
остальное время занимаясь чем угодно, но только
не прямыми рабочими обязанностями. Для написа-
ния текста Вале нужно столкнуться с процессом
творчества и выдержать его, а он может оказать-
ся неидеальным: она сама может оказаться не так
талантлива, как ожидает от себя. Работа в спешке
позволяет ей проскакивать этап мучительных со-
мнений и просто писать, как получится. Так же де-
лает Тоня, художница, склонная в худшие свои дни
проваливать важные и дорогие заказы, которые на-
бирает, когда чувствует себя лучше. Тоня не мо-
жет рисовать, если чувствует неуверенность в се-
бе, и нуждается в нарциссических ресурсах, для то-
го чтобы просто сесть за работу. Иначе она ложит-
ся спать и спит по восемнадцать часов в день. И
Валя, и Тоня – нарциссические жертвы, в прошлых
отношениях проецировавшие весь свой нарциссизм
на партнера, а теперь оставшиеся с реальностью
один на один. Обе ищут грандиозности, обе нена-
видят себя за посредственность, обе боятся за-
бвения и стыдятся большинства своих работ за их
несовершенство.
А для Любы цель – добиться любви нарциссичного
партнера (самая частая ситуация у нарциссических
жертв). Она худеет, меняет свои привычки, начи-
нает разделять его увлечения, зачитывается тре-
нингами женственности, которые обещают ей ко-
роткий путь, и обращается к психологу, чтобы еще
лучше разбираться в себе и в людях и быстрее до-
биться своей цели (выйти замуж). Она несчастна,
эта целеустремленная девушка, и несчастна глу-
боко и долго. Двигаться вперед, получать от него
комплименты, настоять на браке или на рождении
детей – те цели, которые помогают ей не заме-
чать собственной несчастливости. Первые месяцы
наши встречи одинаковы: она приходит и спрашива-
ет, что ей делать, а я спрашиваю, что с ней проис-
ходит в процессе. Люба раздражается, обесценива-
ет, разочаровывается, но постепенно сама начина-
ет обращать внимание на свое актуальное состоя-
ние, и у нее получается наконец придать ему значе-
ние. В реальных отношениях с партнером у нее мно-
го чувств, кроме желания выйти замуж, и не все они
приятны, но в конце концов контакт с этими чув-
ствами помогает ей стать более счастливой в сво-
их реальных отношениях. Ее злость служит стро-
ительным материалом для границ, ее боль может
быть источником близости, ее бессилие дает ме-
сто заботе. Научившись жить в процессе, она чув-
ствует совсем другую, наполняющую ее любовь. За-
муж, кстати, Люба так и не выходит.

Медленная, восприимчивая жизнь в процессе

несет в себе еще одно следствие. Жизнь, какая она
есть, далеко не всегда предполагает яркие краски и
сильные чувства. Повседневная жизнь эмоциональ-
но сглажена, привычные вещи мы воспринимаем че-
рез фильтр привычности. Такова защита психики – это
нормально, что мы не каждый день радуемся виду
за окном или приходим в восторг от одного и того же
вкусного завтрака. Полноценная жизнь не включает
в себя постоянного аффекта, предоставляя нам для
нормальной жизни тихие чувства, на которые вполне
можно ориентироваться и которые наполняют и пита-
ют нас даже тогда, когда они еле слышны.
Конечно, для такой жизни нужно умение себя слы-
шать. У нарциссической жертвы или нарцисса с по-
давленной эмоциональной сферой тонкие пережива-
ния попросту не доходят до восприятия. Для ощуще-
ния полноты жизни и тому и другому нужны аффекты
– яркие чувства, выходящие за рамки повседневных,
и потому ощутимые. Оглушительная радость, острая
боль, восторг, страсть, жгучая ревность, пылающая
ненависть… Эти чувства помогают ощутить себя жи-
вым и заглушают звучащую изнутри пустоту.
Такие чувства в здоровых отношениях не встреча-
ются или встречаются крайне редко. Здоровая психи-
ка к аффектам не стремится, а наоборот, избегает их,
поскольку любой аффект – даже если это любовь –
энергозатратен и разрушителен. Нормальная эмоци-
ональная жизнь экологична, а реальность сама по се-
бе довольно монохромна.
Реальность сглаживает углы: в ней есть враги и
друзья, потери и приобретения, радость и грусть,
часто существующие одновременно. Наша психи-
ка стремится к минимизации потерь энергии. Даже
острое горе, которое и здоровым человеком ощуща-
ется как шок и глубокая боль, переживается не посто-
янно, а волнообразно: мы приближаемся к горю, за-
ходим в него, а потом отдаляемся и выходим, отды-
хая. Женщины, занимающиеся на кухне приготовле-
нием еды для поминок, нет-нет да и обсудят новое
платье или туфли. Военные на вечере памяти расска-
жут анекдот. Ребенок, горюющий о потере любимой
игрушки, рано или поздно снова захочет кушать или
упасть в объятия родителей – и это не будет означать,
что все закончилось и он забыл о ней, но будет гово-
рить о другой волне в его переживаниях.
Здоровое горе накатывает волнами, как и любовь.
Каждое сильное чувство имеет свою динамику. У
травматических переживаний динамики нет. Более
того, нарциссически травмированный и нормальные
чувства лишает динамики и удерживает на уровне
страстей.

Галя, тридцатилетняя ухоженная женщина, жи-

вет в аффектах. Она нарциссическая жертва, но
на терапию обратилась по другой причине, желая
избавиться от многочисленных психосоматических
симптомов и научиться жить как здоровый чело-
век. У нее постоянные расстройства желудка, дис-
бактериоз, кожные аллергии и тяжелые бронхиты
несколько раз в год. Галя не хочет допустить раз-
вития астмы, к которой ведут ее бронхиты, хо-
чет нормально питаться и полноценно занимать-
ся сексом без необходимости потом лечить себя и
партнера. С таким набором симптомов нам сто-
ит говорить о ее непереносимости мира, о том,
чтобы учиться выражать свои чувства прямо, а
не через болезнь, о том, как она может повысить
свою устойчивость к происходящему с ней в по-
вседневной жизни. Вместо этого мы говорим толь-
ко об аффектах: Галя всегда приходит с чем-то
острым, требующим безотлагательного разбора и
поддержки. Когда ее состояние улучшается, она мо-
жет пропустить встречу, считая, что раз она чув-
ствует себя хорошо, то и смысла во встрече нет. У
нее формируется новый симптом, эмоциональный,
на основании которого она строит отношения со
мной. Когда мы обсуждаем сложившийся феномен,
Галя пробует исследовать те свои чувства, кото-
рые появляются в наших отношениях без симпто-
ма, – и говорит о скуке и тревоге. Когда ей не боль-
но до тошноты и она не ослеплена яркими эмоция-
ми, Галя задает себе важные вопросы, которых боль
помогает избегать: а может ли она доверять мне,
например, а так ли я хороша, как ей казалось в нача-
ле терапии, а смогу ли я ее спасти? Это сложные,
но правильные сомнения, которые могут привести
ее к серьезному росту и развитию, но она скрыва-
ет их скукой и бездеятельностью тогда, когда яр-
ких переживаний нет. Собственно, в ее отношени-
ях происходит то же самое: когда все мирно, она
начинает сомневаться в партнере и сталкивается
со своими детскими фантазиями и претензиями на
то, каким партнер должен быть, и болью от того,
что он таким не является и являться не будет. По-
этому она находится то в приступе тревоги, то в
токсичной обиде, то в зависимой любви, то в симп-
томе. Учиться выносить реальность такой, какая
она есть, значит для Гали – столкнуться со свои-
ми сомнениями и выдержать это столкновение, не
разрушившись.
А для Бориса отношения попросту заканчивают-
ся вместе с яркостью чувств, которые он испыты-
вает в самом начале. Вернее, заканчивались до сих
пор: он уходил, когда «терял ощущение полета», ко-
гда девушка, с которой он был, «переставала его
вдохновлять», другими словами, тогда, когда этап
яркого слияния заканчивался и начинался более спо-
койный и более честный период отношений. Этой
честности и тишины Борис не выдерживал, не бу-
дучи способным столкнуться с самим собой и быть
в отношениях таким, какой он есть, – и поэтому бе-
жал. Наконец он встретил девушку, которая обес-
печила ему устойчивый аффект: зависимая от нар-
котиков художница, которая, так же как и он, ищет
ярких чувств, – и поэтому они то на вершине бла-
женства, то в черной яме отчаяния. Она уходит от
него к другим мужчинам или женщинам, подсыпает
ему психоделики, может заняться сексом у него на
глазах и просить его смотреть, чтобы их любовь
была свободной от всех условностей. Борис понима-
ет, что так быть не должно и что такие отноше-
ния разрушают его настоящее и будущее, но уйти
не может – потому что влюблен или зависим, а на
самом деле потому, что боится других отношений,
боится взрослеть и сталкиваться с реальностью.
Он подозревает, что в других отношениях он бу-
дет безответственным, равнодушным и несосто-
ятельным. Он боится чувствовать потребность
в женщине, которой он недостоин. Он избегает и
хочет продолжать избегать вопросов, связанных с
совместной жизнью, планами, деньгами. Художница
раздирает его на части, это правда, но и защища-
ет его от реальности лучше, чем что бы то ни бы-
ло другое.

Реальность, которая случается, разрушает гранди-

озный образ нарцисса. В ней он оказывается смерт-
ным, бессильным, уязвимым. У нарциссической жерт-
вы явного грандиозного образа может не быть, но
ее нарциссизм также создает ощущение ее исключи-
тельности, которое может касаться степени контроля
или претензий к тому, как именно мир должен с ней об-
ходиться. Мир же обходится с нарциссической жерт-
вой так же, как и со всеми остальными, не делая ее
ни любимчиком судьбы, ни даже не предоставляя ей
каких-то особых ресурсов в ответ на все ее старания
и мучения. Это грозит разоблачением: столкнуться с
реальностью и выдержать ее – значит не только при-
знать свой проигрыш в войне за особое положение,
но и разместить это в социальной среде.

Одно из самых неприятных открытий – то, что

нам нужны другие люди с их ограниченными воз-
можностями.
Нарцисс считает, что он все должен сделать сам и у
него на это достаточно сил и талантов; жертва счита-
ет, что другие люди ей должны и они обязаны поста-
раться, чтобы дать ей необходимое. Ощущение раз-
облачения может быть связано с тем, что и тот и дру-
гой могут чувствовать себя настолько слабыми и сты-
дящимися, что даже обычные неидеальные окружа-
ющие с их обычной неидеальной поддержкой могут
быть нужны.
 Человек с нарциссизмом боится разоблачения, по-
тому что для него оно однозначно означает отверже-
ние. Один из лучших способов не сталкиваться с эти-
ми страхами и всегда иметь поддержку – это создание
демонов.

Наташа учится по одной из длительных про-

грамм повышения квалификации для психологов. В
параллельной с ней группе учится ее муж Дима. В ее
восприятии он нарцисс, она его жертва, и рассказы
Наташи о нем в своей группе – это всегда расска-
зы о насилии, о боли, о тяжелом страдании, кото-
рое она испытывает от его равнодушия и претен-
зий. Группа Наташу в ее демонизациях поддержива-
ет – сложно не поддерживать рыдающего навзрыд
или кричащего от боли человека. Наташа чувству-
ет важность этих людей, чувствует, что смогла
создать для себя безопасный кокон, в который она
может разместить любое переживание и который
сконтейнирует его и ее утешит. Но у таких групп
есть общие мероприятия: все вместе они выезжа-
ют на конференции или семинары в другие города,
и тогда участники группы Наташи могут познако-
миться с самим Димой и создать о нем какое-то
свое впечатление. Наташа на такие мероприятия
не ездит – вроде как потому, что всегда находят-
ся объективные причины, а на самом деле потому,
что до паники боится разоблачения, которое, по ее
ощущениям, должно лишить ее поддержки. Ей ка-
жется, что если кому-то из ее однокурсников понра-
вится Дима, то ему не будет нравиться она. Это
непримиримые вещи в ее голове: кто-то в этой па-
ре должен быть демоном, а кто-то ангелом. И ра-
зумеется, люди в итоге меняют свое мнение о Ди-
ме: он кажется им глубоким, способным на близость
человеком. Интересно, что Наташе рассказывать
об этом никто желанием не горит: ее разрушение
очевидно, и никому не хочется осложнять ее и так
непростое состояние. Но группа постепенно теря-
ет к ней доверие, и Наташа чувствует это и впа-
дает в панику. Обучение свое она заканчивает, не
способная этой паники перенести.
Через несколько лет она все же обращается к
личной терапии, но выбирает для этого терапев-
та, который никогда с Димой в общих мероприя-
тиях не встречался и вообще с ним не знаком. Ка-
кое-то время она снова рассказывает демонизиру-
ющие сказки. Только когда я выступаю против та-
кого восприятия сложной и неоднозначной истории
ее отношений, она рассказывает, что свое обуче-
ние в группе закончила после того, как в приватной
беседе и после выпитой бутылки вина одна из ее
подруг все же созналась ей в том, что Дима ведет
себя вполне адекватно в отношениях с ней и он ей
даже нравится. Наташа тогда испытала ни с чем
не сравнимый приступ боли и стыда, после кото-
рого вернуться к группе было уже невозможно. Это
был стыд разоблачения, боль от того, что на ре-
сурс идеальной поддержки она рассчитывать боль-
ше не может, острейшее переживание своего пол-
ного одиночества и возможной неправоты. Она фан-
тазирует о том, что если бы я познакомилась с Ди-
мой, то ей тоже пришлось бы меня потерять. Толь-
ко когда я озвучиваю идею о том, что Диме не обя-
зательно быть демоном, для того чтобы у Наташи
были мои поддержка и принятие, у нас начинается
работа – и эта работа полностью связана с фор-
мированием у Наташи так необходимой ей цельно-
сти, а вовсе не с тем, какой у нее плохой муж и как
ей с этим жить.
 Живой партнер
Реальность прежде всего случается с нарциссиче-
ской жертвой в виде партнера, которого она, в отли-
чие от остального мира, игнорировать не может. Но
партнер сопротивляется попыткам создать в нем та-
кой мир, который жертва могла бы перенести. Он на-
стаивает на своем праве иметь границы, ему симпа-
тичны другие люди, он испытывает непереносимые
для жертвы чувства и имеет потребности, которые к
ней не относятся. Он может критиковать ее или тре-
бовать от нее честности, может хотеть не быть в этих
отношениях или не быть в слиянии, может ожидать от
нее близости тогда, когда ей знакома и спокойна толь-
ко привязанность в стиле «отойди от меня, но неда-
леко». Носителями реальности являются партнеры,
коллеги, друзья, дети, которые самим фактом своей
реальной жизни сталкивают нарциссическую жертву
с непереносимыми для нее переживаниями.
Чужие границы жертва игнорирует. Это проявля-
ется не только в том, что она нарушает договорен-
ности о приватности или просматривает чужие акка-
унты. Нарушение границ – это претензии жертвы на
то, чтобы человек, который находится с ней в контак-
те, испытывал определенные чувства и не испытывал
других.
Неугодные чувства жертва маркирует гневом, бо-
лью, презрением, ненавистью и отвержением. Дети
не должны злиться. Муж не может быть недоволен по-
дарком. Родители не должны быть несчастными. Ча-
сто со стороны жертвы это выглядит заботой об эмо-
циональном состоянии близких, но это именно нару-
шение границ, контроль над тем, кто и какие чувства
должен испытывать. Выдерживает она счастье, кото-
рое связано с ней, благодарность, восхищение, раз-
деление тех чувств, которые есть у нее самой. Жерт-
ва приглашает другого в свой внутренний мир, ожидая
слияния и испытывая боль и раздражение, когда это-
го не происходит.

В терапии жертва много занимается приглаше-

нием в свой эмоциональный мир. Она нуждается в
том, чтобы другой чувствовал так же, как и она, но
при этом ее мир остается таким же пустым и бо-
лезненным. Реальные чувства терапевта она от-
вергает. Алина занимается этим каждую встречу:
рассказывает о презираемом муже, о насильствую-
щей матери, о сыне, которого она нежно любит. С
мужем при этом она живет, мать тоже взяла жить
к себе, поскольку та тяжело заболела, а вот с сы-
ном не общается после того, как он совершил пре-
ступление и записался добровольцем на Украину два
года назад. Мои чувства к самой Алине противоре-
чивы: я действительно много могу для нее сделать,
и каждый раз я готова дать ей то, что у меня есть,
но ее неумение это брать со временем раздража-
ет. К персонажам ее историй я тоже испытываю
чувства: муж вызывает у меня сочувствие в связи
с его серьезными сексуальными проблемами, мама
вызывает гнев, а сын – страх. Со всеми этими мо-
ими чувствами Алина меня отвергает: ей нужно не
это, ей нужен профессионал, который скажет ей,
что ей делать, опытный терапевт, который даст
ей опору и научит жить счастливо, или как минимум
тот, кто скажет ей, что она права. Моих прямых
рекомендаций она, кстати, тоже не выполняет, но
считает, что я их и не даю. Если мои реальные чув-
ства ей не подходят, то она испытывает сначала
раздражение, а потом боль одиночества, когда ей
начинает казаться, что она одна на всем белом све-
те. Если мои эмоциональные переживания и посы-
лы ей нравятся, она бросается ко мне и сливается
со мной, не понимая, как и зачем она вчера думала
о том, что терапия ей не помогает, ведь это же
самое лучшее, что сейчас у нее в жизни есть. По-
степенно мы учимся делать маленькие шаги вме-
сто отвержения-слияния: делать что-то взаимное,
если то, что происходит, нравится нам обеим, или
отдаляться тогда, когда что-то идет не так. Али-
на обнаруживает, что такой тип отношений и при-
вязанности более безопасный и наполняющий, и по-
степенно начинает пробовать жить так и со сво-
ими близкими – выстраивая медленную близость,
выдерживая их чувства, а не разрушаясь от них и
не требуя только любви и только заботы. Для нее
становится открытием, что другой человек может
не понимать ее и быть отдельным, но при этом все
равно близким, так же как и она сама.

Это касается и потребностей. «Мужчина должен хо-

теть заботиться о своей женщине», «кто хочет спать
– тот спит», «он не должен нуждаться в друзьях, ведь
у него теперь есть я», «вместо психолога поговорил
бы лучше со мной». Жертва делает многое для того,
чтобы потребности у другого человека были только
из поддерживаемого ею спектра, но получается у нее
лишь частично. Косвенные, манипулятивные спосо-
бы изменить внутреннюю реальность другого челове-
ка при неудаче выливаются в грубые нарушения гра-
ниц и служат развитию типичного для нарциссической
жертвы сценария.

Яна рассказывает такую историю: после долгого

перерыва в отношениях, когда она уже начала осва-
иваться внутри собственной жизни и учиться быть
счастливой и полноценной, когда запланировала пе-
реезд в новую квартиру и стала систематически за-
ниматься спортом, она познакомилась на работе с
мужчиной, ради которого все эти планы нарушила.
Одной части Яны он нравится: он добрый, порядоч-
ный, отзывчивый. Другая часть Яны считает его
слабым мужиком, поскольку он совсем не делает то-
го, чего она от него ждет. Теперь Яна говорит о
своем разочаровании и о том, что эти отношения
перестали быть сказкой и, наверное, это не тот
партнер, которого бы она хотела.
В реальности происходит примерно следующее:
Яна многое делает для того, чтобы у него тоже
возникли потребности что-то для нее делать. Для
нее это рационально: не говорить о том, чего она
хочет, а угадывать его желания, для того чтобы
он угадывал ее. Это и мазохизм, и нарциссизм, ко-
гда она не столько узнает своего возлюбленного и
открывается сама, сколько пытается его переде-
лать до своих грандиозных требований с помощью
самопожертвования и впадает в обиду и гнев, когда
ее планы не оправдываются. Например, ожидая от
него подарка на 8 Марта, она устраивает ему сюр-
приз на 23 Февраля, покупая часы, о которых он меч-
тал. Правда, покупает не те: желанные немного до-
роже, и Яна вообще считает, что дорог не подарок,
а внимание (хотя на самом деле она не может себе
объяснить, почему купила не то, хотя точно знала,
чего он хотел). Ее мужчина на этот подарок реаги-
рует неоднозначно: он и рад, что она услышала его
желание, но и растерян, поскольку она его изврати-
ла. Ее сюрприз закрывает для него возможность по-
лучить часы своей мечты: если он купит их сам –
она обидится, если предложит поменять – она то-
же обидится. От него требуются только благодар-
ность и ответная забота, которая оценит жертву
Яны и оправдает ее вклад.
В конце концов он все же говорит о том, что хо-
тел бы поменять часы. Они куплены в том же ма-
газине, что и часы его мечты, и Яна дает свое со-
гласие, но снова делает что-то странное – обижен-
ная и считающая его неправым, она предлагает ему
оплатить разницу со своей карты, поскольку это
все же ее подарок. Он отказывается, она уговарива-
ет. Он соглашается и уезжает в магазин, а Яна чув-
ствует презрение и равнодушие: он не должен был
брать ее карту, как бы она ни настаивала. Она го-
товит ужин, пассивно выражая агрессию и переса-
ливая еду, ожидая упрека, на который она сможет
разразиться скандалом. Потом настаивает на сво-
ей активной позиции в сексе, потому что это его
праздник, и чувствует себя использованной и обес-
силенной. Думает, что все ее жертвы оправдают-
ся, но на самом деле уверена, что этого не случит-
ся, и испытывает от этого сложно объяснимое удо-
вольствие, о котором неуверенно говорит на тера-
пии. Со всеми бывшими партнерами она вела себя
так же, и все они рано или поздно из презираемых ею
фигур превращались для нее в угрожающих нарцис-
сов. Яна знает, что если этот процесс не начнет-
ся, она уйдет, презирая партнера, а если начнет-
ся – останется в зависимости и страхе в ярких, но
болезненных отношениях. Она уже чувствует, что
все дело в этом странном удовольствии, которое
она испытывает, но еще не понимает, что оно свя-
зано с властью и контролем: с помощью своей оби-
ды она готовится манипулировать партнером и из-
бегать своей и чужой реальности.

Это не полноценный контакт, конечно. Нарушения

контакта у нарциссической жертвы присутствуют в са-
мых разнообразных формах. В основном это слияние,
когда встреча между двумя разными людьми, сохра-
няющими свои границы, невозможна: нет либо встре-
чи, либо границ. Слияние – это потеря идентично-
сти обоих участников контакта.
 Нарциссическая жертва стремится к слиянию, по-
тому что тогда она сможет примерить на себя чу-
жую идентичность – стать тем, кем является ее парт-
нер. Слушать его музыку, любить или ненавидеть его
маму, стать заядлой противницей или поклонницей
спорта. Жертва не знает или не принимает то, какая
она сама, и нуждается в нарциссическом продолже-
нии или расширении, когда она становится частью от-
ношений, а не самостоятельной личностью. И у жерт-
вы, и у нарцисса этот процесс может быть волнооб-
разным: то сливаться с партнером и становиться его
отражением, то самому требовать от партнера похо-
жего поведения.

Слияние ощущается сладким и безопасным,

спокойным, но не делает человека счастливым.
В слиянии возможны сон и гармония, но невозмож-
ны жизнь и развитие. Поэтому партнер сопротивляет-
ся слиянию, если хочет жизни. Разница между слия-
нием и контактом в том, что в первом нет энергии, кро-
ме аффекта тревоги при выходе из слияния, а во вто-
ром энергия есть.

У Розы есть возможность сравнить контакт и

слияние в разных своих отношениях: прошлых, ко-
торые были явно нарциссическими, и в настоящих,
которые выглядят более ресурсными и здоровыми.
Она вспоминает, как прежний партнер оскорблял
ее музыкальные вкусы и сам делал для нее музы-
кальные подборки, которые она слушала и считала,
что ей это нравится. Нынешний партнер вообще
не обращает на ее вкусы внимания и говорит, что
она может слушать что хочет и смотреть что хо-
чет. Это, с одной стороны, освобождает Розу – она
возвращается к своим интересам, составляет се-
бе новые плей-листы, наслаждается музыкой, кото-
рой раньше стыдилась, но с другой стороны, вызы-
вает у нее недоумение и растерянность, поскольку
жизнь с разными интересами ей непонятна. Роза на-
чинает обвинять его в равнодушии («тебе вообще
неинтересна моя жизнь») или критиковать интере-
сы, касающиеся его работы или способа проводить
свободное время. На это он тоже не соглашается,
отстаивая свои границы и сопротивляясь слиянию.
Роза проходит много стадий в своих попытках при-
нять его и научиться быть с ним в контакте: она
и злится, и разочаровывается, и соматизируется,
но слияния так и не получает. Наконец она переклю-
чает свое внимание и энергию с того, каким дол-
жен быть партнер, на то, кем является она сама.
Это интересный процесс – она обнаруживает, что
отлично рассказывает истории и может быть ду-
шой компании, что у нее умный и тонкий юмор, что
она добра и отзывчива тогда, когда действитель-
но испытывает сочувствие, а не заставляет себя
такой быть. На работе (а Роза работает в ком-
пании с нарциссичными требованиями) она стано-
вится более честной и менее напряженной, несмот-
ря на то что такое поведение внутри этой компа-
нии не одобряется. Раньше это было невозможно:
соответствие требованиям партнера и окружения
было не только частью насилия в отношениях, в
которых она пребывала, но и ее глубокой внутрен-
ней потребностью. Постепенно обнаруживая себя,
она становится способной обнаружить партнера с
его личными предпочтениями, привычками и обра-
зом жизни и не слепо к нему приспособиться, а сов-
местно выработать общие новые правила.
Нелли тоже чувствует разницу между слиянием и
контактом, сравнивая разные отношения: со своей
мамой и со своим мужем. Нелли сама прошла боль-
шой путь от нарциссической жертвы и теперь мо-
жет видеть, каким образом выглядит претензия на
слияние со стороны. Ее муж и ее мама не понимают
друг друга, они очень разные, и маме кажется, что
это плохие отношения, которые нужно исправить.
Для этого у Нелли есть два способа: либо разде-
лять интересы мужа, которые ей не близки, и под-
держивать его тогда, когда она на самом деле чув-
ствует тревогу, либо упрекать его в том, что он
не делает вещей, которые сама она считает оче-
видными и обязательными. Например, ей совсем не
понятна его нехозяйственность: он не делает ре-
монт своими руками, не хочет постоянно улучшать
свой дом, не занимается уборкой или приготовлени-
ем еды. Маме кажется, что Нелли от этого труд-
но и она несчастна, поскольку не получает от му-
жа помощи. Нелли при этом сама не уверена в том,
что чувствует: с одной стороны, ей бы понрави-
лась хозяйственность мужа, но несчастной она се-
бя точно не ощущает. Ей очень трудно не прини-
мать чью-то сторону, и хотя она чувствует, что
ее участие развяжет войну, она понимает и необ-
ходимость поддержать сразу обоих. Ее настоящие
чувства при этом неоднозначны, и потому их так
трудно различить: она действительно раздражена
отсутствием помощи со стороны мужа, но она раз-
дражена и маминым вмешательством. Одновремен-
но она и сама не хочет заниматься бытом. Подумав
обо всем этом, Нелли нанимает уборщицу и пере-
стает готовить, кроме особых случаев. Просит в
этом помощи у мужа – например, встретить убор-
щицу, когда сама Нелли на работе. Просит о помо-
щи маму – когда семья уезжает из города, то имен-
но мама присматривает за чистотой и безопасно-
стью их жилья. Это тот вариант, который нравит-
ся самой Нелли, и теперь она может не включаться
ни в осуждения, ни в оправдания мужа. Она находит
свой выход, прикоснувшись к своим потребностям,
и способна контактировать и с той и с другой сто-
роной.

Критика для нарциссической жертвы труднопере-

носима, направлена она на нее саму или на значи-
мых близких, так как близкие воспринимаются ею как
продолжение собственной личности. Трудно воспри-
нимается не только критика, но и любая оценка или
обратная связь, которая не содержит в себе полного
принятия или идеальной поддержки. Реакции жертвы
могут быть очень болезненными, даже неадекватны-
ми, что постепенно приучает ее окружение не крити-
ковать ни ее, ни ее близких даже тогда, когда она и
сама это делает.

Так, нарциссические жертвы ссорятся с подруга-

ми в тот период, когда у них формируются сверх-
ценные отношения с нарциссом. Если раньше они
могли вдвоем или в небольшой компании откры-
то обсуждать недостатки своих партнеров и по-
лучать друг от друга понимание и поддержку, то в
нарциссических отношениях жертва чувствует се-
бя такой слившейся, что перенести критику в ад-
рес партнера ей сложно, хотя она сама может рас-
сказывать о нем ужасные и пугающие других вещи.
От подруг в этот момент она требует лишь вы-
слушивания: она предполагает, что раз она не осуж-
дает их за выбор партнеров (ей кажется, что не
осуждает), то и ее выбор они обязаны безоговороч-
но принять со всеми ее чувствами по этому пово-
ду. Но подруги рано или поздно начинают говорить
«уходи», «почему ты так себя не уважаешь», «он
же домашний тиран», реагируя на тот образ, кото-
рый она рисует в их воображении. Уходить жертва
не собирается, но дружеской поддержки постепенно
лишается – потому, что постепенно начинает по-
лучать в ответ на свои жалобы раздражение, а не
поддержку, и потому, что обижается на подруг за
критику.

Так как критичные замечания разоблачают жертву и

сталкивают ее со стыдом за свою неидеальность, она
вполне может проецировать стыд на источник критики
и оправдывать себя вычурными, эмоционально запу-
танными способами.

Марианна очень хотела новые туфли. Это был

сложный процесс – найти туфли ее мечты: она счи-
тает, что у нее исключительная, нестандартная
нога и нестандартный вкус, и потому поиск каждой
новой пары обуви – многомесячное утомительное
испытание. На этот раз она все же нашла именно
то, что хотела, да еще и к сезону. На следующий
день она попросила мужа отвезти ее в торговый
центр, но по приезде оказалось, что пару ее размера
продали сегодня утром. Марианна вернулась к му-
жу в машину и отчаянно разревелась, крича и коло-
тя по обивке сиденья и дверям. Муж сделал ей заме-
чание, испугавшись ее эмоционально неадекватной
реакции: он сказал, что туфли – это не конец све-
та и что ее манера выбирать обувь так, как будто
она решает жизненно важный вопрос, его раздража-
ет и утомляет. Марианна обрушилась на него и со-
общила, что все случилось из-за него, потому что
он не заставил ее поехать пораньше и не разбудил
ее, что он бессознательно саботирует ее счастье
и что она не может даже позволить себе приличную
пару туфель и вообще он подавляет ее развитие.
Муж отвез ее домой и молча уехал, Марианна стала
звонить подругам и жаловаться. Те из них, которые
испытали что-то, кроме сочувствия к Марианне и
гнева на ее равнодушного мужа, ей больше не подру-
ги.
 Критика, непереносимая для жертвы, может ка-
саться не только поступков: критикой она может вос-
принимать трактовку другими ее чувств и мотивов, ес-
ли эта трактовка, опять же, не дает ей идеального ре-
сурса и не поддерживает ее в правоте и исключитель-
ности. Мы все пытаемся понять, почему другой чело-
век делает то, что он делает, и мы все делаем предпо-
ложения по поводу эмоциональных и мотивационных
причин. Здоровому человеку, не лишенному эмпатии,
мир другого человека становится понятнее тогда, ко-
гда его чувства становятся ясны. Чувствительность к
эмоциям другого помогает строить избирательные от-
ношения, сближаясь с теми, кто нам эмоционально
близок, и не тратить время и энергию на того, кого мы
совсем не понимаем.
Это не разделение мира по принципу «плохой/ хо-
роший», это личная избирательность. Понимать дру-
гого не означает думать также или обязательно одоб-
рять его. Не понимать – не значит отвергать.

Так, например, мы постепенно учимся не быть в

слиянии или отвержении с Димой, с которым у нас
разные взгляды на мир. Он считает, что женщина
не должна работать и что алкоголь – это однознач-
ное зло. Я считаю, что жизнь женщины будет полно-
ценнее с профессиональной реализацией и что ал-
коголь в умеренных количествах – это отлично. По-
ка Дима меня идеализирует, он сливается с моими
идеями, когда он меня обесценивает – он их крити-
кует и продавливает свои. Наконец у нас получает-
ся поговорить о третьем варианте: я говорю, что
очень уважаю его желание позаботиться о женщине
и могу понять его удовольствие от ясного сознания
без алкоголя, а Дима говорит, что уважает мою си-
лу (несмотря на то что я женщина) и немножко за-
видует моей расслабленности. Так между нами воз-
никает контакт с признанием чувств и потребно-
стей другого.

Для жертвы это слишком тонко, слишком непонят-

но, и она склонна претендовать на то, что испытывает
только те чувства, которые должны служить ее при-
нятию. В ином случае она испытывает стыд и страх
разоблачения, которые заставляют ее отвергать оче-
видное и замыкаться в праведной обиде.

Например, острый и неоднозначный вопрос о

дружбе мужчин и женщин. Олеся его решила: конеч-
но, говорит она, такая дружба существует, и у меня
есть друзья-мужчины, от которых я ничего больше-
го не хочу и все между нами невинно. При этом когда
ее парень уходит на дружескую встречу, на которой
будут девушки, Олеся чувствует сильную тревогу
и ревность. Он ловит ее на этом противоречии: по-
чему ты ревнуешь, спрашивает он, если сама дру-
жишь с мужчинами и говоришь, что это ничего не
значит? Олеся не знает, что ему ответить. Прав-
да в том, что она, конечно, чувствует к своим дру-
зьям не только дружеский интерес. С кем-то ей нра-
вится проводить время, потому что он галантен и
немножко в нее влюблен, кого-то она держит в ка-
честве запасного аэродрома, а кто-то интересен
ей своей харизмой, и подсознательно она считает,
что роман с ним порадовал бы ее и никак не повре-
дил бы ее текущим отношениям. Сказать так Оле-
ся не может, но если она чувствует не только друж-
бу, это означает, что и ее парень тоже чувствует
не только дружеские чувства, общаясь с другими де-
вушками. Олеся в тупике: ей нужно или отказать-
ся от своих чувств, или разрешить чувства парт-
нера. По факту Олеся выбирает ложь – настаивая,
что уж она-то дружит с парнями совершенно невин-
но, она приплетает несколько двусмысленных ситу-
аций, чтобы получать право на усиленный контроль
(например, вспоминает, как какая-то девушка спро-
сила у него телефон, а он дал). Это хрупкая кон-
струкция, построенная на отрицании своих чувств
и прямой лжи, и из нее никогда не получится гибко-
го адаптивного механизма, который помог бы этой
паре стать счастливее.

Бывает, что невозможность признаться в настоя-

щих чувствах и мотивах провоцирует односторонний
разрыв со стороны жертвы. Мне кажется, что это чуть
ли не единственная причина, по которой жертва мо-
жет заканчивать отношения сама: страх разоблаче-
ния заставляет ее бежать от контакта в надежде, что
правда так и не вскроется и ее партнер (и она сама,
что не менее важно) смогут думать о ней так, как она
сама это допускает.
В терапии это тоже одна из самых частых при-
чин прекращения терапии, особенно групповой, где у
участника есть не только поддержка терапевта, но и
живые реакции других участников группы. Но даже в
личной терапии, с поддержкой и терпеливостью тера-
певта, стыд может быть настолько силен, что выдер-
жать его оказывается невозможно.

Вика так уходит из своей терапевтической груп-

пы: не сразу, но постепенно начинает пропускать
встречи, болеть, забывать. Внутри группового про-
цесса ей задают вопросы, ответов на которые она
не знает и которые ей не нравятся. Люди обраща-
ют внимание на ее зацикленность, на то, что она
не слушает других, что она склонна продавливать
свою точку зрения и что большую часть времени на-
ходится не в контакте с группой. Это именно раз-
облачение, и на словах Вика за него благодарна и
много говорит о том, что, наверное, внутри своей
семьи ведет себя каким-то похожим образом, и это
провоцирует много напряжения и непонимания. Она
права, но это уловка: на самом деле Вика не собира-
ется меняться, у нее нет на это сил, но вести та-
кие разговоры – это привычная ей мимикрия, кото-
рая позволяет подстроиться под среду в ожидании
того, что и среда под нее подстроится. Группа это-
го не делает и начинает обращать внимание на то,
что, несмотря на все разговоры о важности и по-
лезности обратной связи, Вика продолжает вести
себя по-прежнему. Это начинает раздражать всех,
а Вика начинает болеть. Постепенно она переста-
ет посещать встречи, так и не проявившись по-на-
стоящему: она как бы не бросает группу до конца,
но и не дает выяснить отношения: за несколько ми-
нут до начала встречи она пишет мне СМС, в кото-
ром объясняет, что заболел ребенок, или что они
срочно уехали, или что-то еще. Я ее не расспраши-
ваю. Группа постепенно забывает о Вике, разочаро-
вавшись и не вкладываясь в отношения, в которых
каждый участник чувствует себя отверженным.
Вне терапии происходит то же самое: Лариса, на-
пример, рассказывает о том, что в семье ее обви-
няют в агрессивности, при том что она всеми сила-
ми пытается быть доброй и чувствительной. Хо-
тя это не совсем обвинения, скорее подтрунивания:
муж периодически смеется над тем, как она может
мстить или отказывать, но почему-то эти смеш-
ки глубоко ранят Ларису. Она буквально застывает,
когда слышит такое: ей кажется, что он не просто
неправ, а что его нужно немедленно переубедить,
иначе что-то важное изменится и она что-то по-
теряет. Поэтому Лариса переубеждает его, отри-
цая свою злость, чем еще больше подпитывает его
шутки и создает напряжение. Однажды между ни-
ми случается крупная ссора: они возвращаются на
машине из кафе, в котором обедали, и не сходят-
ся в оценке этого обеда. Муж повышает на Ларису
голос, настаивая, что это она предложила это ме-
сто, Лариса это отрицает и демонстративно и хо-
лодно обижается. Муж обвиняет ее в холодности,
она его – в неадекватности. Он говорит, что вся ее
доброта – это притворство, а на самом деле она
та еще злобная ведьма и он не будет с ней разго-
варивать, пока она не извинится. Лариса начинает
готовиться к разводу – не демонстративно, а аб-
солютно серьезно, поскольку уверена, что дальней-
ший разговор невозможен и остается только рас-
ставание. Муж на эту ее подготовку справедливо
замечает, что то, что она делает сейчас, – это то-
же не от большой доброты и терпимости. Она при-
ходит к терапевту, который также пытается вер-
нуть ей ее настоящие чувства и помочь прожить
их. Для Ларисы наступает момент истины – она
может прямо сейчас уйти и от мужа, и от терапев-
та, посчитав их неправыми и сохранив свой чистый
облик. Но у нее хватает сил остаться: признавая
свою обиду и гнев, она постепенно учится разме-
щать их в отношениях и понимает, что от них брак
не рушится, а она сама становится более живой и
дает возможность мужу тоже быть живым. За свое
поведение она в конце концов извиняется: за кате-
горичную, не подвергаемую сомнению претензию на
то, что она не злится и потому в отношениях по
умолчанию права.

Чем здоровее отношения – тем больше в них необ-

ходимость проявляться. Полноценная жизнь возмож-
на рядом с тем, кто сам полноценно живет. Любая
жертва, которую приносит в отношения зависимый
партнер, требует отклика и отдачи, последствия кото-
рых неочевидны и могут проявляться в поле напряже-
ния, в котором пара живет и на которое так или иначе
реагирует.

Например, Валера подавляет в себе агрессию, по-

скольку считает, что сила должна быть доброй и
что злиться – это слабость. Когда он запрещает
себе злиться, он становится сдержанным и неин-
тересным и потому не вызывает влечения у своей
жены Иры. Ира, выросшая со сдержанной матерью,
в моменты сдерживания Валеры замирает и начина-
ет мониторить окружение: ей непонятно, что по-
следует за этим сдерживанием, и мир мгновенно
становится небезопасным. Валера, который пода-
вил в себе злость и пожертвовал своей энергией ра-
ди того, чтобы Иру не обидеть, не получает ожида-
емого отклика благодарности, снова злится и сно-
ва останавливает эту злость. Неоплаченные долги
Иры перед ним растут вместе с ее напряжением и
усталостью. Она постоянно в тревоге и постоянно
виновата. Ей было бы легче и понятнее, если бы он
не сдерживал свою злость, а выражал ее, даже если,
как того боится Валера, «однажды он ей всечет».
Я полагаю, что если это когда-нибудь произойдет,
то темпераментная и чувствительная к нарушени-
ям границ Ира в обиде не останется и даст сдачи,
и это будет первый наполненный страстью эпизод
со дня их свадьбы.

В здоровых отношениях не только можно, но

и необходимо проявлять злость, грусть, амбициоз-
ность, отчаяние, бессилие, отвращение, гордость,
жадность, зависть и ревность. Вся полноценная эмо-
циональная жизнь может и должна находить себе ме-
сто в пространстве не только наедине с собой, но и
в отношениях. Сдерживание в себе таких проявлений
означает создание и поддержание маски, которая не
только требует жизненных сил своего творца, но и не
дает другому человеку проявляться в своей полно-
ценности.

«Живи и дай жить мне» – такое послание хоте-

ла бы дать своему мужу Лера, если бы осмелилась.
В их отношениях много напряжения, но его причины
тонкие, неуловимые. Например, путешествия: слу-
чается, что они путешествуют не вместе, и Лера
должна выходить на связь из каждого аэропорта, со-
общать обо всех своих передвижениях и изменениях
маршрута, так как Иван волнуется. С одной сторо-
ны, тревога Ивана – это знак его заботы, но, с дру-
гой стороны, Лера чувствует, что когда она вер-
нется к уставшему от волнений мужу, то они поссо-
рятся. Иван неосознанно будет ждать награды за
то, что во время Лериной дороги он не жил, а беспо-
коился. Он, правда, не совсем живет в такие момен-
ты: хуже работает, не включается в дружеские бе-
седы, плохо и тревожно спит. В ответ на такую не-
жизнь он хочет того же от Леры, которой, напро-
тив, не хочется находиться рядом с немой мольбой
мужа и чувствовать себя виноватой ни за что. Она
хочет встречаться с подругами или идти в кино –
то есть хочет туда, где есть жизнь, и к тем людям,
рядом с которыми она и сама сможет жить. Объяс-
нить это мужу невероятно трудно. Лера чувству-
ет, что если бы он сам больше ценил свою жизнь
и не останавливал бы ее даже ради жены, то и она
смогла бы жить лучше. А пока Лера становится все
более агрессивной и отстраненной в попытках от-
воевать свое право на жизнь и не быть поглощен-
ной мягким, обволакивающим и убийственным слия-
нием.

Другой имеет право ожидать проявленности, по-

скольку тогда его собственная проявленность не
осуждается и не подавляется жертвой. Жертве же ка-
жется, что для отношений нужно притворство, и в сво-
их отношениях она притворяется и требует притвор-
ства от партнера.
 Для нарциссической жертвы очень страшно по-
пробовать жить исходя из того, кем она на самом
деле является.
Быть самим собой – абстрактная ценность, истин-
ного смысла которой большинство из нас не понима-
ет, поскольку у нас просто нет нужного опыта. Есть бо-
лее понятные и повседневные ценности: замужество,
дети, успех, признание, уважение родителей, благо-
дарность близких. Это хлеб насущный нарциссиче-
ской жертвы, которая учит себя радоваться тому, чему
должна радоваться, и не задает себе вопросов о том,
что в действительности способно сделать ее счаст-
ливой. Она избегает столкновения с собственной те-
нью и пытается быть лучшей версией себя, получая
на деле неживое, скучное существование с аффекта-
ми эмоций в отношениях. Нарциссизм не дает ей быть
хоть сколь-нибудь социально неодобряемой, иметь и
проявлять те черты, которые не ведут к подпитке вы-
бранного ею образа.
Здоровые отношения от проявлений неидеально-
сти не разрушаются, а укрепляются. Нет ничего даль-
ше и недоступнее, чем человек, лишенный недостат-
ков: поскольку я никогда не смогу быть похожим на
него, а он – на меня. Возможность быть с тем, кто так
же жив и так же неидеален, как и я сам, доставляет
много удовольствия и свободы.
 Этот эффект опять же хорошо виден на те-
рапевтических группах: человек, проявляющийся со
стороны своих сильных и одобряемых качеств, по-
началу вызывает уважение и восхищение, но не бли-
зость. Постепенно уважение проходит, проходит и
интерес, возникает скука. Человека, который избе-
гает жизни, начинают избегать. Человек, который
рискует и в результате этого неизбежно оказыва-
ется неловким, неуместным, ошибающимся, отвер-
гаемым, вызывает больше понимания и симпатии,
поскольку рядом с его правом на жизнь такое же
право появляется и у его спутников. Все участники
групп рассказывают, как улучшаются их отношения
тогда, когда они сами становятся более живыми.
Одна из них, Катя, формулирует это так: «Я поня-
ла, что мы вместе не потому, что каждый из нас
достаточно хорош для этого, а потому, что мы оба
одинаково плохи». Эта мысль пришла к ней по пути
на тайную встречу с друзьями. Катя шла на нее и
вдруг задумалась: а почему эта встреча – тайная?
Катя нуждается в других людях, кроме мужа, так
же как и он нуждается в других. Это преступление
против идеальных образов, но вовсе не преступле-
ние против отношений. Позволив себе эту встре-
чу и позволив себе эти потребности, Катя сможет
позволить их и мужу – и каждый из них сможет быть
менее идеальным (плохим, в терминах Кати), но бо-
лее живым.
 Терапия нарциссизма
Все начинается с осознания нарциссизма: переста-
вая верить в спроецированный на партнера демони-
ческий образ и начав замечать в себе нарциссические
черты, жертва переживает неприятное время и стал-
кивается со стыдом, которого пока не выносит, но это
знание позволяет ей смотреть на себя и на мир по-
другому.

Ключевой момент, на котором сосредотачивает-

ся терапия нарциссизма, – это умение выносить
реальность без искажений.
Принятие реального мира и принятие себя осво-
бождает огромное количество энергии, которую жерт-
ва может расходовать на собственную жизнь. Отказ
от надежды на идеальные ресурсы и идеальные опо-
ры постепенно учит ее питаться тем, что реальность
может дать, и потому ее жизнь в целом становится бо-
лее наполненной, а сама жертва – более удовлетво-
ренной, чем в своих прежних претензиях.
Внутри терапии это и разговоры о том, что собой
представляет реальный мир, и проживание реально-
сти отношений между жертвой и терапевтом. Тера-
певт, несомненно, является носителем разочаровы-
вающей реальности, особенно если он недостаточно
нарциссичен для того, чтобы поддерживать идеали-
зации жертвы. При поддержке и принятии терапев-
та жертва знакомится с тем, каким образом и почему
она отвергает его человеческие черты и проявления
– усталость, например, или равнодушие, или неготов-
ность брать за нее ответственность и давать поша-
говые рекомендации. Даже если личный профессио-
нальный стиль терапевта очень подходит жертве, ре-
альность внутри этих отношений все равно случится
и жертва испытает ту же самую боль и разочарован-
ность, которую испытывает и с другими. Выдержать
это – значит научиться принимать то, что может дать
терапевт здесь и сейчас, и наполниться этим, а не
вкладывать невероятные усилия в то, чтобы когда-ни-
будь получить идеальный приз.
Обычно нарциссическая жертва выбирает себе ха-
ризматичного, заметного терапевта, так же как выби-
рает для себя харизматичного нарциссичного парт-
нера. На эту харизму она проецирует свои идеаль-
ные ожидания. В терапии обычно это ожидания ско-
рости, эффективности, магии терапии, того, что тера-
певт точно знает, что ей делать, и предложит нечто,
что сразу и устойчиво изменит ее состояние. Ради
этого дня жертва готова подстраиваться под неудоб-
ное для нее время, делать комплименты, не предъяв-
лять претензий и не регулировать ход встреч в пол-
ной уверенности, что она ничего делать не должна и
может только помешать. Рано или поздно случается
реальность – жертва обнаруживает, что то, что вооб-
ще может произойти в терапии, уже происходит и ни-
каких козырей в рукаве у терапевта, которые он до-
станет, если жертва будет вести себя достаточно хо-
рошо, нет. Чуда не будет. Будет реальный человек с
его реальными поддержкой, предложениями и приня-
тием. Он не сможет закрыть дыру, не сможет изме-
нить прошлое, но сможет быть попутчиком и свиде-
телем настоящего. По сравнению с грандиозными по-
требностями жертвы это ничтожно мало, но принятие
этого – важнейший момент. Терапевт с ограниченны-
ми возможностями в ограниченном мире, который тем
не менее способен принять и понять жертву с ее огра-
ниченными возможностями, может стать ценностью,
вокруг которой построится новая жизнь.

Для Веры этот процесс – не эпизод, не одна

встреча, а какое-то время в терапии, когда она на-
чинает подозревать, что чуда не будет. Она молча
присматривается к терапевту, разочаровывается
в нем, злится, но никак не может поверить в то,
что чуда действительно не произойдет. Погово-
рить прямо ей очень сложно: кажется, что в этом
разговоре нет никакого смысла, поскольку если чуда
не будет – то и смысла в разговоре нет, а если чудо
возможно – то терапевт в ответ на ее претензии
может обидеться и отказать ей в нем. Наверное,
причина того, что Вера оттягивает этот разго-
вор, еще и в том, что она уже немножко готова при-
нимать реальность и не хочет отказываться от
терапии из-за того, что ее грандиозные ожидания
не оправдались. Однажды она спрашивает своего
терапевта о чем-то из жизни, задает вопрос типа:
«А как ты сама справляешься с тревогой?» – и полу-
чает простой и человечный ответ, что-то вроде:
«Когда как». Обнаружив в терапевте слабость, она
не отшатывается – наоборот, чувствует, что ес-
ли терапевт может позволить себе быть слабым,
то и она может попробовать. Это ее первый опыт
принятия, который потом разрастется и создаст
новое ощущение, в котором Вера сможет чувство-
вать себя имеющей право на принятие даже тогда,
когда неидеальна.

После того как реальность становится выносимой

в отношениях с терапевтом, реальность становится
более осознанной и выдерживаемой и вне этих от-
ношений. Жертва постепенно начинает замечать, что
мир не так уж плох, чтобы его все время избегать.
Прежде всего важным открытием может оказаться го-
раздо меньшее количество отвержения, которое при-
сутствует в реальности, вопреки ее ожиданиям и фан-
тазиям. Жертва понимает, что взаимодействовать с
реальным миром означает риск отвержения, а не га-
рантию отвержения. Постепенно привыкая к тому, что
идеальных ресурсов не существует, она перестает
требовать от людей и мира идеальной поддержки и
обнаруживает, что обычной поддержки для нее у ми-
ра достаточно. Если она может это принять, то посте-
пенно меняется ее самооценка и ее уровень принятия
себя становится совершенно другим.

Игорь с его чувствительностью и напряженно-

стью чувствует боль чуть ли не при каждом взаимо-
действии с миром до тех пор, пока на терапевтиче-
ской группе не получает достаточно опыта приня-
тия. Когда он рискует открываться и быть самим
собой, всегда находится тот, кому такое откры-
тие близко и понятно, а сам Игорь приятен. Прав-
да, обычно находится и тот, кто Игоря с такими
его переживаниями и мотивами не принимает, но
при этом от контакта не отказывается. Однажды
Игорь рассказывает о своей измене, в полной уве-
ренности, что уж эту-то историю группа не при-
мет и он получит нападки и обвинения в свой ад-
рес. Удивительно, но оказывается, что у большин-
ства в группе есть и такой опыт, и они вполне го-
товы его с Игорем разделить – не оправдать его,
не избавить его от стыда, но понять его пережи-
вания. Постепенно чувство отверженности миром
у Игоря сменяется на ощущение того, что в этом
самом мире очень много похожих на него людей. Ко-
гда Игорь перестает отвергать мир – он обрета-
ет право жить в нем и быть собой.

С ослаблением нарциссизма у жертвы появляется

все больше сил, которые раньше расходовались на
поддержание идеальных образов и манипулирование
реальностью. Эти силы можно потратить на новые на-
выки, которые будут касаться выносимости и контей-
нирования собственных чувств, в основном тревоги,
гнева и стыда. В этом процессе жертва учится обра-
щаться к самой себе за поддержкой не потому, что
никто больше ей помочь не сможет, а потому, что ни-
кто другой ей помогать не должен и это ее личная зо-
на взрослой ответственности. С ответственностью на
этом этапе становится намного проще: теперь жерт-
ва воспринимает свою ответственность не как обви-
нение «сама, дура, виновата», а как ресурс, который
позволяет ей чувствовать себя активным участником
собственной жизни и расширяет варианты свободно-
го выбора. Потери и поражения становятся менее раз-
рушительными, поскольку жертва может контейниро-
вать чувства, больше знает о реальности и о себе,
больше способна эту реальность принимать.

Так происходит у Юли: получив с утра неприят-

ное сообщение, в котором от ее услуги отказыва-
ется клиент, она вдруг ясно понимает, что может
произойти дальше. Тревогу и неуверенность в се-
бе она может разместить в отношениях, спрово-
цировав партнера на скандал и получив нарцисси-
ческую подпитку от его вины. Это может произой-
ти прямо сейчас: утро, муж спит, и она может на-
чать тихонько спрашивать его о том, что он хо-
чет на завтрак, будучи уверенной, что она таким
образом о нем заботится. Сонный муж отвечать
не будет, она будет ждать, когда он проснется, и
не завтракать, поскольку решила сделать это вме-
сте с мужем и порадовать его. У нее будет копить-
ся напряжение. Когда муж наконец скажет о том,
чего он хочет, то окажется, что это сложно, или
что у Юли нет ингредиентов, или что-то еще, и
напряжение продолжит расти. Потом Юля попро-
сит у него денег или сходить в магазин, считая его
должным ей за то, что она провела в напряжении все
утро, и муж наконец взорвется, что она достала его
с этим завтраком и что он ничего не хочет. Юля
будет плакать весь день, но в душе ощущать три-
умф, потому что она права: она хотела сделать ему
приятное, а он неадекватно разорался и обидел ее.
Это может стать ее нарциссическим ресурсом, для
того чтобы справиться с неприятной новостью и
ощутить себя лучше.
Юля останавливает себя, идет завтракать в ка-
фе и обдумывает случившееся. Когда она сможет
признаться себе в том, что выполнить заказ кли-
ента у нее не получилось и найти с ним контакт
– тоже, она сможет вернуться домой и быть адек-
ватной.

Жизнь жертвы при избавлении от нарциссизма ста-

новится намного лучше. Возможность жить с энергией
и ресурсами помогает жертве обратить внимание на
собственные границы и начать их соблюдать, вместо
того чтобы жертвовать ими в угоду слиянию. В это же
время она начинает соблюдать границы другого чело-
века – и потому, что в принципе лучше понимает и чув-
ствует их, и потому, что нарушение границ становится
не так интересно. У жертвы теперь много других спо-
собов удовлетворять свои потребности, кроме мани-
пулятивных, и каждый из них менее энергозатратен,
чем ее предыдущие навыки. Нарушение границ ста-
новится неактуальным – оно возвращает отношения
в невроз, а жертва этого уже не хочет. Она хочет сво-
бодного и полноценного проявления.

У Таисии отношения – это сплошь нарушенные

границы в стиле «ты должен чувствовать вот это,
а не вот это». Она не любит маму мужа, муж не лю-
бит ее подругу, но они оба требуют друг от друга
теплых чувств к тем, кто дорог второй половине.
Тая любит шить, Саша любит футбол, Тая инте-
ресуется спортом и здоровым питанием, Саша ку-
пил современную игровую приставку. Они требуют
друг от друга разделения интересов – и то же тре-
бование предъявляют к себе. Отношения давно на-
пряженные, каждый испытывает неудовлетворен-
ность своей жизнью, но зато они все делают вме-
сте.
В итоге Тая решается на революцию и говорит:
«Я не хочу играть, не покупай игры на двоих, а еще
я не буду так часто ходить в гости к твоей маме и
куплю себе новую швейную машинку на собственные
деньги». Саша сначала изумлен и напуган, но потом
чувствует огромное облегчение. Если Тая настаи-
вает на своем праве жить и чувствовать, то и он
имеет на это право. К удивлению их обоих, раздель-
ное проведение времени и разные интересы не раз-
рушают их отношения, а делают возможной здоро-
вую близость. Необходимость в нарциссе, роль ко-
торого они бессознательно выполняли по очереди,
тоже постепенно отпадает.

Жертва, которую уже нельзя назвать жертвой, при

терапии нарциссизма получает возможность выхода
из слияния и начала собственной полноценной и сво-
бодной жизни. У нее достаточно ресурсов и взросло-
сти, чтобы снимать проекции с партнера и не поддер-
живать отношения, в которых ей снова не будет дела
до самой себя. В этих условиях уже возможна и пол-
ноценная терапия первопричины всего происходяще-
го – разрушительной психической травмы.
 Травма

Дело всегда было в моем отце.

В звуке его шагов, в золотом лице.
Мало воспоминаний, счастливых сцен,
Много молитв о том, чтоб остался цел.

Я бы и не представила никогда,
Что повседневна рук его благодать,
Что мне не нужно ждать от него суда,
Редких улыбок или особых дат.

Я заковала дитя у себя внутри,

В месте, где пусто, холодно и болит.
Так не хотела видеть и говорить,
Что сотворила каменный лабиринт.

Ну и пускай, проклятье уже не снять,

Не подойдут утешить, не объяснят.
Даже не слышно, как плачет и просит дня.
Может, у папы.
А может, и у меня.
 Диссоциация
Когда с нами случается что-то по-настоящему пло-
хое, мы теряем свою цельность. Наше непрерывное,
не имеющее разрывов бытие заканчивается. Из него
пропадают непереносимые чувства, плохие воспоми-
нания, навыки, от которых мы отказываемся во имя
самосохранения. Это называется «диссоциация».
Это не сознательный процесс, а глубинные, древ-
ние механизмы психики, с помощью которых она за-
ботится о нашем выживании и о сохранении рассуд-
ка. Если у нас недостаточно ресурсов для того, чтобы
пережить происходящее, то часть из него психика от-
деляет от себя и помещает в труднодоступные (из-за
потери памяти и чувствительности) места. Это может
касаться эмоций и ощущений, поведенческих и дви-
гательных навыков, высших психических процессов –
внимания, восприятия, памяти, воображения.
Когда диссоциируются чувства, то одно или
несколько из них оказываются недоступными в повсе-
дневной жизни вместе с ощущениями тела, которые с
этой эмоцией связаны. Это может приводить к серьез-
ным проблемам адаптации: тот, кому недоступно од-
но или несколько чувств, не способен адекватно стро-
ить отношения с людьми. Диссоциироваться может и
злость, и страх, и любовь, и нежность, и жалость. Лю-
бое переживание, оказавшееся в травматической си-
туации слишком интенсивным или небезопасным, мо-
жет оказаться в последующей жизни вне зоны досту-
па.

У Степана диссоциировано множество чувств, но

в основном – гнев. У него было тяжелое детство:
с побоями от родителей и одноклассников, с нище-
той, с жизнью в неблагополучном районе, в кото-
ром дорога в школу и обратно сама по себе была ис-
пытанием. Гнев у него диссоциирован давно, со вре-
мен побоев матери, на которую злиться нельзя под
страхом смерти (Степану кажется, что она дей-
ствительно могла его убить в моменты, когда бы-
ла невменяема из-за алкоголя и лекарств), и имен-
но отсутствие агрессии мешает ему постоять за
себя тогда, когда драки начинаются в школе. Он хо-
рошо умеет терпеть: вместе со злостью у него
отделены ощущения тела, которому не нравится,
как к нему прикасаются, которому больно или хо-
лодно. Степан ничего этого не чувствует, не ощу-
щает нагрузки, когда занимается спортом, спокой-
но переносит ожоги или обморожения. Так же он не
чувствует интереса и возбуждения от жизни: отде-
ленная агрессия превращается в тревогу, в сомне-
ния, в фантазии о своей исключительности, но не в
действия по достижению желаемого.
А у Оли в разряд подавленных чувств попадает
страх. В моменты, которые ее пугают, она словно
ничего не чувствует, а лишь замирает и как будто
вовсе перестает двигаться и дышать. Она не мо-
жет отдаляться от объекта страха, не может на-
падать на него. Страх, который в норме сопровож-
дается напряжением в животе, Оля не ощущает и
вместе с ним вовсе не чувствует свой живот: ни го-
лод, ни сытость ей не знакомы. Бояться нельзя бы-
ло папу, который хотел мальчика и потому изгонял
из дочери все проявления слабости: ему нужен был
боец, партнер по мужским занятиям, спутник в до-
вольно опасных походах. Оля взбирается на скалы,
погружается в морские глубины, но не все у нее по-
лучается. В моменты, когда нужна быстрая реак-
ция, поскольку что-то идет не так, она замирает.
Отец злится, Оля ничего не чувствует.

Таким же образом диссоциируются навыки: то, что

оказывается связанным с травматической ситуаци-
ей, отделяется от личности, и человек теряет способ-
ность пользоваться навыком, даже если тот уже стал
привычным. Это могут быть простые навыки, такие
как ходить, глотать, кричать, а могут быть и сложные,
ассоциативно связанные с травмирующей ситуацией:
ездить на велосипеде, играть на гитаре, писать сти-
хи. Защитные механизмы психики диссоциируют ряд
умений, если при использовании их возникает веро-
ятность возвращения травмирующих воспоминаний и
чувств.

Наталья не может бегать. Она ходит, прыгает,

ползает, плавает, но не бегает. Во время даже ко-
роткой пробежки за автобусом у нее начинается па-
ническая атака, ноги немеют, сердце колотится,
прошибает пот. Сначала она думает, что это про-
исходит из-за общей слабости, и идет в зал улуч-
шать физическую форму, но в зале происходит то
же самое: она может делать все, кроме того что-
бы бежать. Постепенно она вспоминает страшную
историю из детства: однажды она убегала от муж-
чины, который преследовал ее в парке и кричал: «Не
убегай, будет хуже!» К сожалению, он ее догнал и
все, что произошло потом, сопроводил посланием,
что если бы она не убегала – то все было бы хоро-
шо. Ребенок, которым тогда была Наталья, принял
решение никому об этом не рассказывать, не запо-
минать произошедшего и больше ни от кого не убе-
гать.
Вика диссоциирует более сложный навык: она хо-
рошо готовила, талантливо и вкусно, и этот та-
лант использовался в религиозном сообществе, в
которое она попала в юности и провела там по-
чти десять лет. Это были травмирующие десять
лет: с физическим и моральным насилием, со сты-
дом, который насаждался лидером организации, с
необходимостью отказаться от родных и близких
людей, для того чтобы полностью принадлежать
секте. Постепенно лидер ее отверг, поскольку она
была недостойна его высокой цели, и Вика верну-
лась в свою разрушенную жизнь с целым комплексом
посттравматических расстройств, одним из кото-
рых стала невозможность готовить еду. Даже ко-
гда она пробует это делать, у нее не получает-
ся: еда горит, специи портят вкус, продукты ока-
зываются испорченными. Вика больше не чувству-
ет тонкого запаха и не может ориентироваться на
цвет или вид готовящегося блюда.

Кроме навыков, травмирующая ситуация забира-

ет и возможность полноценно пользоваться высшими
психическими процессами. Для травматика характер-
ны трудности с обучением и развитием, поскольку его
память избирательна, а внимание размыто. Большая
часть детей, которые плохо учатся в школе, – жерт-
вы хронической травмации внутри своих семей, кото-
рая сделала невозможным умение сосредотачивать-
ся или быстро реагировать на вопрос. Люди, которые
в детстве считали себя тупыми и заторможенными,
при возвращении себе диссоциированных частей мо-
гут обнаружить у себя быстрый ум и хваткую память.

Лида говорит о своей неуспешности в школе, де-

монстрируя при этом в остальных областях своей
жизни практичный ум и высокую эрудицию. Я удив-
лена: неуспешный ребенок и интересная женщина
не очень сочетаются друг с другом. Она рассказы-
вает, как плохо сосредотачивалась и не запомина-
ла материал, как большую часть своего детства
провела в каком-то полусонном состоянии, которое
постепенно прошло, после того как она завязала
с художественной гимнастикой, где подавала боль-
шие надежды. Жесткий, трудный, нарциссичный вид
спорта и жестокий тренер не только не давали ей
достаточно времени, для того чтобы занимать-
ся учебой, но и привели к диссоциации – чтобы вы-
держивать тренировки, Лида должна была отстра-
ниться от реальности, сделать ее размытой и не
такой болезненной. Эта же размытость сохраня-
лась и в школе, где девочку считали сонной и тупо-
ватой. Без спорта и учебы Лида может быть самой
собой – активной и предприимчивой женщиной – до
тех пор, пока от нее снова не требуется сесть за
книги. Тогда она опять «засыпает» и испытывает
трудности с плывущим сознанием.
Такие же трудности дереализации, то есть со-
стояния несосредоточенного внимания и полутран-
са, испытывает Денис в своих попытках улучшить
свою жизнь и стать более активным. Это его спо-
соб избегать реальности, которая ощущается им
как непереносимая. Денис впал в полутранс в пери-
од ожесточенных ссор родителей и с тех пор отту-
да не вышел. Он рассказывает, что временами это
состояние ослабевает, а временами становится
сильнее: например, в армии оно практически не про-
ходило, потом несколько лет он жил почти полно-
ценно, а потом случился развод и разлука с детьми –
и транс снова вернулся. Его психика работает про-
филактически: сейчас, когда ничего ужасного в ре-
альности не происходит, он все же не может ясно
воспринимать действительность и на любую труд-
ность реагирует таким специфическим полусном.
 Отвергнутые части
В диссоциированных частях заключаются важные
для повседневной жизни личности инструменты. Тот,
кто не переживал травмы и сохранил цельность лич-
ности, может пользоваться любыми личностными ин-
струментами в любой момент времени. Это напоми-
нает большой рабочий стол, на котором все инстру-
менты лежат в зоне видимости и каждый готов к ра-
боте: любое чувство, любое умение может быть ис-
пользовано тогда, когда необходимо. Диссоциативная
личность так жить не может: часть из необходимого ей
нужно искать в темных ящиках, что-то заперто, а что-
то утеряно вовсе. В разных состояниях травматику до-
ступен ограниченный набор этих инструментов, при-
чем когда он пользуется одним – он не может пользо-
ваться другим, поскольку взаимодействия между дис-
социированными частями нет.
Самый простой вариант диссоциации – это одна
часть, которая содержит не затронутые травмой вос-
поминания и чувства (она называется «внешне нор-
мальная личность»), и одна часть, в которую заклю-
чены шоковые травматические переживания («аф-
фектированная личность»). Аффектированных лич-
ностей может быть несколько, и каждая может вклю-
чать набор чувств и навыков. Травматиком это ощу-
щается как нецельность, странность своей натуры,
которая в разные моменты может демонстрировать
совершенно разные реакции и способы взаимодей-
ствия с миром.

Настя склонна впадать в особые состояния, каж-

дое из которых может быть довольно устойчивым
и трудно корректируется. И в жизни, и внутри на-
ших терапевтических отношений эти состояния
одинаковые: у Насти есть агрессивная часть, испу-
ганная часть, часть, которая переживает глубокое
отчаяние, и часть, которая чувствует тяжелую
тревогу. Все это – диссоциированные части лично-
сти, аффекты, которые она заработала сначала
в сложных отношениях с отцом, а потом в слож-
ных отношениях с нарциссическим мужем. Внешне
нормальная часть Насти, с помощью которой она в
основном взаимодействует с миром, выглядит по-
давленной и малоэнергичной. В каждом ее аффекте
энергии много, но в «нормальном» состоянии у На-
сти нет к ней доступа.
В терапии это выглядит так: начиная отноше-
ния со мной с контакта и с теплых чувств, рас-
сказывая о том, как прошла ее неделя, Настя вне-
запно может разозлиться и остаться в этой зло-
сти до конца встречи, да и после встречи выра-
жать ее в нашей переписке. Объектом злости мо-
гут быть рабочие, которые ее подвели, подруга, ко-
торая не перезвонила. Злость проявляется как раз-
рушительный аффект – и Настя в нем сильна и
неуязвима, но и не способна к эмпатии или к тому,
чтобы проанализировать последствия своей зло-
сти и отрегулировать ее. Эмпатия ей доступна в
другой части, в депрессивной, которая также возни-
кает внезапно: в такие периоды времени Настя не
способна защищать себя, поскольку злость ей недо-
ступна, но способна переживать свои потери и со-
чувственно относиться к другим. В тревоге она мо-
жет заботиться о среде и о близких, но не может
дистанцироваться от причиняющих ей боль людей
и событий. В страхе она отлично дистанцируется,
но не способна ко всему остальному. Настя прожи-
вает эти чувства как бы по очереди, и со мной, и вне
наших встреч, и в результате она то разрушает
себя и отношения в приступах гнева и страха, то
налаживает их в тревоге и депрессии. Когда Настя
попадает в одну из своих диссоциированных частей
– она испытывает шоковые, слишком сильные эмо-
ции, для того чтобы понимать, что эти чувства
пройдут и она должна позаботиться о себе, чтобы
не остаться на выходе либо с разрушенной средой,
либо с разрушенной собой.
Это только доступные ей части. Где-то глубже
размещены и ее потребность в любви, и ее способ-
ность к нежности и близости. Иногда я вижу их про-
явления: тогда лицо самой Насти становится мяг-
че и уязвимее, но и доступнее. Когда я обращаю на
это ее внимание, то сначала Настя очень пугает-
ся и попадает сначала в страх, а потом в гнев, но
постепенно, признавая существование в себе этих
чувств и знакомясь со всей раздробленной структу-
рой своей личности в целом, учится устанавливать
с разными частями контакт и взаимодействовать
с собой как с одним целым.

Так как диссоциируются сильные, непереносимые

чувства, то и возвращаются они в таком же виде. Для
их актуализации нужен похожий контекст, декорации,
которые похожи на ситуацию возникновения травмы.
Иногда эта похожесть реалистична, а иногда нет –
психика может проецировать старую ситуацию на но-
вую, которая похожа лишь отдаленно. Шоковый ха-
рактер эмоций заставляет неадекватно реагировать
на стимулы: в повседневных событиях возникают аф-
фекты, неадекватность которых травматику понятна
лишь тогда, когда диссоциированная часть вновь по-
гружается вглубь.
 Шоковый характер эмоций означает, что чувство
возникает сразу и интенсивно – например, агрессия
сразу переживается яростью и ненавистью, без про-
межуточных этапов вроде досады или раздражения,
которые могли бы помочь травматику скорректиро-
вать ситуацию до того, как она примет слишком боль-
шие масштабы. Так же со страхом: он может возни-
кать не этапами «настороженность – тревога – страх
– паника», а сразу проявляться паническими реакци-
ями. Таким же образом дела обстоят с интересом (не
заинтересованность, а сразу поглощающее увлече-
ние), с радостью, с болью. Вытесненное чувство от-
деляется полностью со всеми своими градациями и
возвращается тоже в своем максимальном виде.

У Сони так происходит с болью. У нее самая

частая для нарциссической жертвы травма отвер-
жения, когда в своих отношениях с родителями она
чувствовала себя ненужной и не удовлетворяющей
их требованиям. В детстве Соня тяжело болела,
а мама была слишком юна для того, чтобы пере-
носить это устойчиво. Маме казалось, что Сони-
на болезнь – это наказание для нее за какие-то гре-
хи юности, а Соне казалось, что мама ее отверга-
ет из-за болезни и не любит, как любила бы здо-
ровую. Соня не может регулировать свой детский
симптом, не может самостоятельно стать здоро-
вой и чувствует ошеломляющую боль от маминого
дистанцирования и своего бессилия. Эту боль она
диссоциирует: выросшая Соня внешне нормальной
частью личности считает, что у них с мамой чу-
десные отношения и что мама чуть ли не собой по-
жертвовала для того, чтобы Соню вылечить. От-
вергнутые эмоции возвращаются к ней тогда, ко-
гда от нее дистанцируется муж. Само дистанциро-
вание она часто придумывает: ей кажется, что его
задержка на работе – отвержение, согласие на ко-
мандировку – вообще предательство. В такие мо-
менты она испытывает боль, от которой не мо-
жет дышать. Она рыдает навзрыд, забивается в
угол, хочет умереть, потому что он все равно ухо-
дит. Эти приступы боли не просто неадекватны,
они разрушительны и для Сони, и для мужа, и для их
отношений. Муж, который не может (и не должен)
отвечать за такие Сонины чувства, уже не утеша-
ет ее, поскольку это не помогает, а отстраняет-
ся. Соня остается со своей болью наедине и проеци-
рует причину такой боли на его уход и на то, что
он ей не помог. Невозможность Сони испытывать
боль в переносимом виде делает из него нарцисса,
а из нее – нарциссическую жертву. Только когда Со-
ня сможет найти источник этой боли и прожить ее
там, где она действительно родилась, она сможет
регулировать свои взрослые отношения и решать
возникающие между ней и мужем трудности, не про-
валиваясь в свой детский мучительный аффект.

Диссоциированные части личности, чувства или

воспоминания вторгаются во внешне нормальное су-
ществование травматика тогда, когда реальность ас-
социативно напоминает травму. Изначально это мо-
жет быть маленький набор стимулов: определенные
слова, родительский дом, выражение лица. Со вре-
менем травма как бы расползается и, кроме прямых
стимулов вторжения, может спровоцировать и косвен-
ные, такие, которые пробуждают сначала прямую ас-
социацию, а потом и саму травму. Например, в дет-
стве ребенок может избегать определенного угла в
квартире или подвала, а со временем может начать
избегать их всех – так развивается клаустрофобия.
Травмированный хроническим насилием может сна-
чала впадать в ступор при виде отцовского ремня, а
потом замирать и при повышении голоса любым дру-
гим человеком. Взрослый, сталкивающийся с втор-
жением аффективной эмоции и воспоминания, чаще
всего живет обычной жизнью, внутри которой обыч-
ный стимул приобретает особое значение.
 Вера, пережившая сексуальное насилие в дет-
стве, не выносит запаха парфюмерии. Сначала это
был только определенный вид одеколона, которым
пользовался ее насильник. Потом любой мужской
парфюм. Потом вообще весь парфюм, женский или
мужской, и даже аромат геля для душа или кондици-
онера для волос вызывает у нее приступ паники и
удушья. Это сильно ограничивает ее жизнь – она не
может находиться в замкнутых помещениях с дру-
гими людьми, не выносит совещаний, не способна
высидеть до конца сеанс в кинотеатре. То же самое
с музыкой – сначала это только те звуки, которые
сопровождали насилие, потом вся западная музыка,
потом вся музыка вообще. Сексуальная связь, сама
по себе для нее очень проблематичная, становит-
ся невозможной тогда, когда есть запах или музы-
ка. Она вспоминает, что в юности, еще до того как
она осознала такие свои травматические паттер-
ны, она несколько раз полностью теряла возбужде-
ние и сбегала из постели симпатичного ей молодого
человека тогда, когда он включал «романтическое
сопровождение».
У Степана такая реакция на дороги и звуки, кото-
рые доносятся с автомобильных дорог. В подрост-
ковом возрасте он попал в аварию, в которой погиб
его лучший друг. Он смутно помнит резкий автомо-
бильный сигнал, визжание тормозов, звук удара. Он
не может пользоваться любым транспортом, даже
переходить через дорогу для него невыносимо. Для
жизни он выбирает отдаленные места, в которых
по возможности не слышно автомобилей, и оказы-
вается заперт в ограниченном пространстве свое-
го двора, поскольку для более активной жизни ему
необходимо выезжать за его пределы и пользовать-
ся для этого транспортом. Успокоительные, кото-
рые некоторые люди принимают для полетов, Сте-
пан использует для обычной поездки в автобусе.

У таких ассоциаций есть своя задача: психика, со-

здавшая диссоциированные части тогда, когда это
было необходимо для выживания, в спокойной сре-
де стремится вернуться к целостности и вновь инте-
грировать то, что ранее было отвергнуто. Для этого
необходимо «размораживание» остановленных ре-
акций и проживание заблокированных чувств. Размо-
раживание предполагает, что человек наконец сможет
сделать то, чего не сделал когда-то, поскольку это бы-
ло небезопасно или невозможно. Проживание чувств
– это нахождение для них места и времени, размеще-
ние чувств по отношению к их объекту, осознание и
интеграция.
Травматические ситуации – физическое и мораль-
ное насилие, внезапные потрясения, хроническое от-
вержение и фрустрация, война, стихийные бедствия,
тяжелые жизненные ситуации – это те события, в ко-
торых спонтанные и здоровые реакции оказываются
по каким-то причинам невозможны. Нельзя позвать
на помощь, если насилие происходит в семье. Нель-
зя дать отпор тому, кто физически сильнее. У пере-
живающего травму остается в распоряжении четы-
ре реакции: нападение, бегство, замирание и полное
подчинение. Этими реакциями невозможно описать
весь разнообразный спектр появляющихся изнутри
импульсов, ими невозможно адаптироваться к разно-
образному и постоянно меняющемуся миру. Спонтан-
ные импульсы психики, представляющие собой на-
стоящую реакцию на происходящее, заменяются тем,
что когда-то помогло жертве выжить и с тех пор закре-
пилось.

Способность действовать гибко и адаптивно

возвращается трудно. Для травматика весь мир
наполнен стимулами, оживляющими травму, даже
если в реальности их нет. Пробиться сквозь иска-
женное восприятие – значит научиться тестиро-
вать реальность и обнаружить в себе разнообразие
импульсов, которые она вызывает. Для Валентины
в этом процессе знаковым оказывается возвраще-
ние потребности обнять другого человека тогда,
когда ему плохо.
До этого момента она не выносит чужой боли или
слабости: для нее это травма, это больная мама,
которая требовала заботы и ухода со стороны ма-
ленькой девочки. Мама в детстве Вали была очень
больна и очень агрессивна: постепенно разрушаю-
щееся от диабета тело, постепенно разрушающа-
яся от инсультов и ранней деменции психика. Ва-
ле в детстве оставалось только подчиняться, по-
скольку других взрослых рядом не было. Это была
хроническая травма: жизнь в отчаянии и в ожидании
смерти мамы, страх за себя, страх за нее, гнев, ви-
на и непосильные физические и моральные нагруз-
ки, поскольку Валя должна была и обеспечивать фи-
зический уход за домом и мамой, и решать множе-
ство бытовых задач, связанных с повседневной жиз-
нью взрослого инвалида.
Когда мама умерла, Вале было уже двадцать три,
и постепенное возвращение к ней хотя бы гнева
за свое потерянное детство и юность уже было
для нее прогрессом. Но для нормальных отношений
этого недостаточно, и Валя мучилась невозможно-
стью поддержать мужа (вместо поддержки она чув-
ствовала гнев, из-за того что он слабак) или уте-
шить сына. Для нее слабость другого человека ав-
томатически означала, что теперь ей снова при-
дется пожертвовать своей жизнью и заботиться о
другом, пока ему не станет легче или он не умрет.
Сына она обслуживала в ожидании его взросления,
мужа отвергала. В реальности ни тому ни другому
ее жертва была не нужна.
Однажды, когда Валентина уже в достаточной
мере познакомилась со своим детством и его по-
следствиями, у них с мужем состоялся разговор. На-
конец ему удалось донести до нее, что в опеке он не
нуждается, а вот ее присутствие бывает необхо-
димо. Валя не сразу понимает, о чем идет речь, по-
скольку для нее сочувствие – это масштабная по-
мощь и уход, но ее муж не инвалид, и он вполне спосо-
бен справиться сам. Он лишь хотел бы иметь пра-
во рассказывать ей о том, что у него происходит, и
чтобы она слушала и как-то реагировала. Валя даже
не понимает, зачем ему такая помощь, ей кажется,
что это бесполезно и никак не поможет. Но когда
муж в следующий рассказывает ей о каких-то про-
блемах на работе, она чувствует желание обнять
его и сказать о своей любви и о том, что все будет
хорошо. Это действительно так, Вале не нужно ни-
чего придумывать, но до сих пор она этот импульс
не слышала – другие были сильнее. После такого
открытия она находит в себе способность быть
нежной, выслушивать, поддерживать и утешать, а
иногда и подсмеиваться над жалобами, которые ка-
жутся ей способом привлечь внимание. Раньше вме-
сто всего этого разнообразия она могла лишь об-
служивать или в гневе отвергать.

Замораживаются не только реакции, но и пережи-

вания. Экстремальная эмоциональная нагрузка при-
водит к тому, что психика разделяет интенсивное пе-
реживание со множеством одновременных чувств на
несколько отдельных эмоций, которые существуют
изолированно друг от друга. Эмоциональная жизнь
после травмы становится однозначной, плоской: если
я злюсь – то только злюсь, если люблю – то только
люблю, без примеси других оттенков. Здоровая пси-
хика чистые переживания допускает довольно редко:
обычно реальность вызывает у нас целый комплекс
сложных переживаний, в которых могут содержать-
ся дополняющие друг друга или противоречивые эмо-
ции.

В идеальных ожиданиях Ники партнер не должен

вызывать у нее других чувств, кроме любви. Повсе-
дневные отношения, которые состоят из множе-
ства чувств, для нее недоступны, непереносимы.
Она не выдерживает своего раздражения, скуки, от-
сутствия влечения. Ей хотелось бы, чтобы она все-
гда, каждую секунду времени ощущала теплоту и
потребность быть с ним, и Ника считает, что если
бы партнер был другим, то ей бы это удалось.
У нее тоже хроническая травма, для нарцисси-
ческих жертв вообще характерно, что травмати-
ческий эпизод в их истории не один, а много. Ее
детская жизнь – это жизнь с отцом-алкоголиком и
созависимой матерью. Эта пара демонстрировала
своим детям множество переживаний: и страсть,
и потребность друг в друге, и приступы ненави-
сти. Это была крайне нестабильная жизнь: тем-
пераментные, нуждающиеся в ярких чувствах, эмо-
ционально неустойчивые родители то самозабвен-
но орали друг на друга, то так же самозабвенно за-
нимались любовью в спальне, на которой вместо
дверей была шторка. Ника рассказывает, что са-
мые бурные периоды страсти возникали после са-
мых бурных ссор. Однажды мать столкнула отца
со ступеней в лестничный пролет, и он пролетел
четыре этажа и приземлился на бетонный пол. Ни-
ка помнит скорую помощь, кровь, вопли рыдающей
матери. Отец вернулся домой через пару часов – у
него оказалась вывихнута лодыжка.
Детям, естественно, никто ничего не объяснял.
В таких страстях и взрослый разрушается, а ре-
бенок попросту перестает развиваться. Уйдя из
родительского дома и начав жить отдельно, Ника
несколько лет наслаждалась эмоциональной тиши-
ной жизни, в которой она одна. Иногда у нее были
партнеры, но она отдалялась при первом же наме-
ке на то, что ее спокойствие будет нарушено. Ника
чувствует, что ей требуется теплая устойчивая
любовь, поскольку другие переживания обещают ей
повторение родительской истории. На самом деле
ей нужно умение выдерживать весь комплекс пере-
живаний и понимание, что каждое из них само по се-
бе нормально и не означает ни разрушения отноше-
ний, ни угрозы лично Нике. В нестабильном браке ее
родителей виноваты были их личности, а не их чув-
ства.

Внутри таких травматических реакций человек

строит жизнь, неадекватность которой не до конца
понимает. Для травматика его внутреннее состояние
– это норма, единственное, что он знает, то, как бы-
ло с ним всегда (то есть со времени первичной трав-
мы). Не осознавая причины вторжений или эмоцио-
нальных трудностей, он склонен воспринимать свой
взрослый контекст как источник внутренних реакций,
не сомневаясь в том, что именно поведение партне-
ра или ситуация, в которой оказался травмирован-
ный, обуславливает происходящее. Истории травмы
– это длинные истории, которые не ограничиваются
нарциссическими отношениями, но часто их включа-
ют.

Света – младшая дочь, рожденная в непростой

для семьи период, когда у мамы обнаружили сер-
дечное заболевание. Эта мамина болезнь впослед-
ствии станет для всех привычной, и все члены
семьи научатся навыкам первой помощи и запом-
нят экстренные номера. Это навсегда останется
стрессом – но в тот период это стресс самый ост-
рый, поскольку новость о болезни и беременность
наступают одновременно. В семье к ждущей ребен-
ка женщине начинают относиться как к хрупкой ва-
зе, которая может разбиться от любого неосто-
рожного движения. Взрослые обсуждают, какое тре-
буется лечение и уход, тревожатся за ее жизнь, го-
ворят, что беременность сейчас все только ослож-
няет, поскольку нельзя начать серьезные поддержи-
вающие процедуры.
Эти разговоры слышит старшая сестра Светы,
Гуля, которой на тот момент три года. Видимо,
в сознании у маленькой девочки закрепляются две
идеи: мама хрупкая, и она может маму потерять из-
за того ребенка, которого та вынашивает. Когда
Света рождается – у нее уже есть тайный враг и
конкурент в виде сестры.
Хотя опасения Гули не оправдываются и мама не
умирает, в каком-то смысле она все равно теряет
мать, поскольку та больше принадлежит младенцу.
Разговоры о сердечной болезни продолжаются, в се-
мье маму просят не переутомляться, беречь себя,
спать, не нервничать, и Гуля еще больше не любит
свою сестру, которая своим плачем или болезнями
осложняет мамину жизнь. Прямые проявления тре-
воги и ненависти девочки в семье игнорируются или
запрещаются: взрослые заняты проблемами взрос-
лых, и на старшего ребенка не хватает времени и
энергии. Гуля остается со своими чувствами один
на один и постепенно создает из них целую стра-
тегию.
Эта стратегия направлена на разлучение мамы
и Светы. Гуля становится послушной, даже услуж-
ливой, она маму выслушивает, гуляет с ней, под-
держивает и демонстрирует свою любовь. Мама на
это «ведется» – никто не подозревает в старшем
ребенке скрытых мотивов. Заслужив доверие, Гуля
постепенно начинает говорить о том, что у Све-
ты сложный характер, что она агрессивная, что с
ней трудно поладить. Это становится семейным
мифом: дурной характер Светы и ее социальные
трудности не подтверждаются ничем, кроме слов
сестры, но вся семья относится к ней именно так.
Когда у Светы трудности во взаимоотношениях,
или она злится, или когда демонстрирует неудоб-
ные для взрослых потребности – вокруг нее гово-
рят: «У Светы сложный характер, с ней всегда бы-
ло трудно».
Света вырастает со странным, неуловимым
ощущением того, что она живет какую-то не свою
жизнь. Ее реальность искажается сложно и одно-
временно тонко, это искажение трудно уловить.
Света не осознает этого противоречия: она не чув-
ствует себя трудной, не чувствует себя агрессив-
ной или отвергающей, но все вокруг почему-то да-
ют ей такую обратную связь. В бессознательном
поиске облегчения она ищет ситуаций, в которых
бы этот конфликт стал более явным и она смогла
бы осознать его и как-то пережить.
В этом поиске она встречает нарцисса, который
обостряет ее ощущение обмана и наконец дела-
ет его заметным. Она становится нарциссической
жертвой, пребывая в отношениях, в которых ее по-
стоянно обвиняют в том, чего она не делала, и от-
носятся к ней так, как она того не заслуживает. Ей
кажется, что ее мужчина в отношениях с какой-то
другой женщиной: не в смысле измены, а в смысле
того, что он воспринимает ее не так, как она себя
чувствует. Он говорит, что Света отстраненная,
хотя она ощущает себя включенной. Говорит ей,
что она ленивая, хотя она трудоголик. Настаива-
ет, что ей необходима фрустрация, для того что-
бы развиваться, хотя на самом деле Света ищет
покоя и мира.
Эти отношения заканчиваются, но провоцируют
развитие полноценного посттравматического рас-
стройства и экзистенциального кризиса. Справив-
шись с воспоминаниями и острой болью, Света ни-
как не может справиться с этим ощущением обма-
на. Она наконец может его сформулировать: «Поче-
му я должна жить такой жизнью? Какой жизнью на
самом деле я хочу жить? Кто я, в конце концов, та-
кая?»
 Вторая травма
Психика стремится к возврату диссоциированных
частей. Для этого необходимо вернуться в травмиру-
ющую ситуацию, но чтобы этот возврат оказался це-
лебным, стимул должен быть меньше, чем тот, что
вызвал возникновение травмы. Если стимул окажет-
ся таким же или большим по интенсивности – то про-
изойдет ретравмация, вторая травма поверх первой,
которая закрепит и усилит травматическое расстрой-
ство.
Это и происходит в нарциссических отношени-
ях. Травмированный бессознательно ищет источник
травмы, чтобы пережить прежнюю боль и снова стать
целостным, но этот источник оказывается слишком
сильным, для того чтобы исцеление состоялось. По-
сттравматическое расстройство, которое раньше бы-
ло не таким очевидным, возрастает в разы и выглядит
как приобретенное именно в этих отношениях. Чело-
век, который до этого мог казаться себе вполне адап-
тированным, теряет адекватность не столько потому,
что новые отношения настолько травмируют его (хо-
тя это тоже верно), сколько потому, что его состояние
усугубляется первичной травмой.
Нарциссические жертвы могут рассказывать о том,
что их жизнь без нарцисса была прекрасна и безоб-
лачна, но при чуть более глубоком самоанализе могут
осознать, что и раньше им были присущи социальные
страхи, депрессии, профессиональная неуспешность
или трудности с обучением. Их дружеские отношения
не складывались, их перфекционизм и тревога ослож-
няли повседневную жизнь, но это казалось нормаль-
ным настолько, что они могли не относиться к этим
трудностям как к существенным. Так как в их жизни
не было приступов острой боли, которые в изобилии
присутствуют в отношениях с нарциссами, то и соб-
ственная психическая жизнь казалась более или ме-
нее полноценной, как у всех.

Жертва адаптируется к своей старой диссоциа-

ции до тех пор, пока ее механизмы защиты не да-
ют сбой и травматический опыт не поднимается
на поверхность.
Их прежняя жизнь не была полноценной, а психи-
ка не была здоровой. У личности без травматическо-
го опыта даже отношения с нарциссом будут выгля-
деть по-другому – либо они не длятся настолько дол-
го, чтобы это могло принести проблемы, либо отно-
шения сами по себе, без провокаций и без вторжений,
оказываются не такими сложными, как у травматика.
 Именно этот эффект возникает в группе нар-
циссических жертв, когда участники постепенно
становятся более здоровыми и способными к боль-
шей гибкости, чем до группы. Они рассказывают об
улучшении своих отношений – не потому, что их
партнеры изменились или они сами научились лучше
манипулировать ими, а потому, что возникающая
внутренняя устойчивость позволяет видеть мир
по-другому. У них появляется больше понимания,
больше терпимости, больше умения заботиться о
себе одновременно с уменьшением обесценивания и
тревоги. Это не превращает их отношения в иде-
альные, идеальных отношений не существует, но
делает их не такими болезненными и даже откры-
вает возможности для развития. Ни одна из этих
девушек в конце группы не принимает решения о
расставании, хотя в самом начале работы разрыв
этих отношений казался им чудесным избавлением.
Таков путь Асии: сначала она много говорит о бо-
ли и страхе в ее отношениях с мужчиной, о том, что
он обесценивает ее и сравнивает с другими девуш-
ками, о том, что она вынуждена серьезно занимать-
ся спортом и делать косметические операции, по-
тому что иначе он ее бросит. Она рассказывает о
его приступах агрессии, в которых он может ее от-
толкнуть или ударить, о своей вечной боязни измен,
о том, что ее не принимают его родители. Это вы-
глядит однозначно печально, как раз так, как и вы-
глядят на первый взгляд нарциссические отноше-
ния. Асия мучается и одновременно не может из них
выйти, поскольку эти отношения – это самое важ-
ное, что у нее есть, центр ее вселенной, вокруг ко-
торого крутятся все ее мысли и вокруг которого
выстраивается вся жизнь.
Постепенно, с развитием уверенности в себе и
умения опираться на других людей, у нее получает-
ся дистанцироваться от своего партнера настоль-
ко, что нюансы его настроения ее уже не задевают.
Если он раздражен – она вполне может держаться
от него подальше и больше взаимодействовать с
другими людьми, пока он не успокоится. Пока он был
единственным ресурсом, его периоды раздражения
почти всегда заканчивались скандалом, а то и дра-
кой, поскольку Асия не могла оставить его в покое
и провоцировала взрыв, чтобы потом снова впасть
в слияние (или находиться в праведной обиде, ко-
торой она давала себе возможность встречаться с
друзьями или уезжать к маме). Когда это стало воз-
можно и без взрыва – она дала партнеру простран-
ство для выражения своего раздражения таким об-
разом, чтобы для самой Асии это было безопасно.
Асия наконец обращает внимание на те сторо-
ны собственной личности, которые с ее партне-
ром не связаны: принимает важное решение в про-
фессии, меняет образ жизни, завершает болезнен-
ную и тянущуюся давным-давно ситуацию с отцом
(это ее первая травма). Оказывается, что все это
не менее важно, чем отношения, и не только сей-
час, но и всегда. Выход из слияния и возможность
заниматься другими делами дает ей новую обрат-
ную связь от мира, она лучше понимает теперь,
кто она, на что способна и какой ее могут видеть.
Это создает динамику в ее самооценке: почувство-
вав, что она в порядке и что все нормально и с ее
телом, и с ее умом, Асия перестает болезненно за-
мыкаться в ответ на замечания партнера и стано-
вится способной оценивать их критично. Такая ее
устойчивость помогает создать границы, в кото-
рых она может на что-то соглашаться (спорт) и
от чего-то отказываться (увеличение груди). Если
раньше она жила в ожидании упреков и в готовности
защищаться, то сейчас она вполне может насла-
ждаться своим телом и учить этому своего парт-
нера, который без ее неуверенности в себе тоже
больше замечает ее достоинства и если не снижа-
ет своих требований, то по крайней мере учится
подавать их не в виде унижений, а в виде просьб.
За долгие месяцы работы в группе Асия видит
множество чужих историй и интенсивных пережи-
ваний, которые знакомят ее с собственным внут-
ренним миром и учат не бояться своих чувств, по-
скольку они нормальны и могут быть прожиты. На-
блюдая чужую боль, она может видеть, как дру-
гой человек от этой боли не умирает, а обрета-
ет какое-то новое знание и утешение. Наблюдая чу-
жую злость, она может познакомиться с разными,
с точки зрения экологичности, способами ее демон-
страции и выбрать для себя наиболее подходящий.
Слушая истории, в которых другие нарциссические
жертвы рассказывают о своих отношениях, и гля-
дя на то, как они же строят отношения в группе,
Асия может увидеть противоречия и манипуляции в
самой себе и снять наконец всю вину за свое несча-
стье со своего партнера.
Эта история не заканчивается, но продолжает-
ся свадьбой. Асия, повзрослевшая и устойчивая, те-
перь может без ужаса думать и о том, что в этих
отношениях могут появиться дети.

Нарциссические отношения провоцируют вторже-

ния не каждой травмы. Так как первичная травма мо-
жет быть разной, то и декорации для ее возобновле-
ния должны быть разные. Жизнь с нарциссом дает
определенный набор стимулов для того, кто заинте-
ресован именно в них.
Эти стимулы можно описать так: отверженность,
боль отвержения, ощущение непринятости. Эти пе-
реживания связаны с травмой, которая называется
«нарциссическая травма», или «травма отверженно-
сти». Это хроническая травма, такой опыт ранней
жизни, когда ребенок не может чувствовать себя при-
нятым и ему необходимо заслуживать принятие, на-
прягая все свои силы. Отвержение ребенка родите-
лями не только вызывает непереносимую боль, но и
актуализирует страх смерти: тот, о ком не будут за-
ботиться в раннем детстве, не выживет. Отношения
с родителями и смерть помещаются на разные чаши
весов.
Так как разместить эти чувства в нужном месте в
детстве невозможно, равно как и пережить их, они
сначала диссоциируются (дети отвергающих родите-
лей довольно долго считают, что с родителями у них
прекрасные отношения), а потом размещаются в дру-
гих отношениях по мере взросления. Часто в полном
объеме они возвращаются после двадцати лет, ко-
гда психика уже выполнила все необходимые зада-
чи взросления и обратилась к задачам отложенным.
Боль отвержения, размещаемая во взрослых отно-
шениях, выглядит как сверхчувствительность и уяз-
вимость, а самое главное – как фантазии, в которых
вполне невинный поступок или слово партнера кажут-
ся отталкиванием и вызывают вторжение диссоции-
рованной боли и страха. Именно этот страх созда-
ет любовную зависимость, которая является частью
нарциссических отношений: взрослому и умеющему о
себе позаботиться человеку кажется, что без вни-
мания и принятия другого он попросту умрет.
В нарциссических отношениях отвержение присут-
ствует в виде высоких требований, сравнений, прямо-
го отвержения потребностей другого человека, злости
и грубости, отсутствия сексуального желания, измен,
эмоционального наказания равнодушием, игнориро-
вания просьб и множества других проявлений. В здо-
ровых отношениях все эти возможности тоже присут-
ствуют, но они не становятся основным содержанием
отношений. Для нарцисса, который, с его внутренней
уязвимостью, требует особого отношения и отвергает
все, что под них не подходит, и его жертвы, которая не
способна справиться с отвержением и найти гибкие
способы адаптации к происходящему, боль отверже-
ния становится повседневной.

Удивительно, насколько похожими словами могут

описывать эти отношения оба участника. Каждому
может казаться, что отвергают именно его, что
он каждый день испытывает боль, что он не устра-
ивает своего партнера, который все время раздра-
жен и недоволен. Оба могут сталкиваться с иска-
жениями реальности, оба могут считать, что де-
лают многое для отношений, в то время как дру-
гой остается безучастным потребителем. В ссо-
рах оба как будто идут на уступки и делают первый
шаг, проводя остальное время в наблюдении за по-
ведением и мимикой партнера в попытках понять и
предсказать дальнейшие события.
Оксана видит таким Игоря, который устает на
работе и не хочет проводить с ней время. Когда
он возвращается – Оксана уже на взводе, посколь-
ку он задержался, или не позвонил ей, или потому,
что осталось послевкусие со вчерашней размолвки,
и она держится холодно и отстраненно. В этом сво-
ем напряжении она внимательно наблюдает за его
лицом и интонациями, готовая к резкому ответу в
одних ситуациях или к приступу боли в других. Ес-
ли он к ней тянется – то она агрессивно его от-
талкивает. Если он ее игнорирует – то она начи-
нает ходить за ним, как собачка, не в силах спра-
виться с ощущением отверженности и провоцируя
конфликт, в котором получит свое ощущение бли-
зости. Каждое его проявление Оксана, неспособная
на простой и легкий контакт, воспринимает много-
значно, тяжело. Гора ее непрожитых и неразмещен-
ных чувств требует места и времени, и каждое из
них связано со старой травмой отвержения: отец
Оксаны тоже не хотел проводить время со своей
семьей, и мама, поглощенная отстраненностью му-
жа, не имела достаточно энергии для заботы о ре-
бенке. Для Оксаны происходящее с Игорем подобно
смерти – она не живет в периоды отвержения из-за
невыносимой боли, но и в близости с Игорем быть
не может, поскольку тогда сваливается в обслужи-
вание мужа без учета собственных желаний и по-
требностей.
Игорь приходит с работы в ожидании раздраже-
ния и отвержения жены, заранее готовый к войне
и чувствуя себя неживым, поскольку он тоже не мо-
жет полноценно проявляться. Как только он захо-
дит домой – то все его настроение улетучивается,
радости, если они были в течение дня, забываются,
успехи кажутся незначительными. Если он попробу-
ет поделиться с Оксаной своим хорошим настро-
ением, то она обидится и разозлится, поскольку с
другими людьми у него может происходить что-то
хорошее, а с ней только скандалы. Если он будет
отстраненным – то она будет ходить за ним и тре-
бовать контакта, который в их случае представ-
ляет собой выяснение отношений. Если он пойдет
к ней с извинениями – то она развернет агрессию,
чувствуя себя вправе наказывать его, раз уж он сам
тоже считает себя виновным. Он внимательно на-
блюдает за женой даже из соседней комнаты, вслу-
шиваясь в то, каким тоном она разговаривает по
телефону, насколько аккуратно закрывает дверь.
Для него, выросшего с матерью-одиночкой, состоя-
ние жены – это ось, вокруг которой вертится его
жизнь. Он не может просто от этого отстранить-
ся или предложить новое решение проблемы: его
гнев и страх затрудняют контакт, делают аффек-
ты Оксаны непереносимыми, так же как его соб-
ственные аффекты не выдерживает жена.
Каждый из них живет со злым отвергающим
партнером, чувствуя себя при этом маленьким и
нуждающимся. У обоих не получается разместить
свои потребности так, чтобы это не вызывало бо-
ли. Опыт уязвимости рядом с другим и в опыте Иго-
ря, и в опыте Оксаны болезненный, непереносимый,
и потому каждый считает, что партнер недоста-
точно безопасен. Оба нуждаются в жизни и близо-
сти, оба искажают реальность другого, приписы-
вая ему неверные мотивы и чувства и выстраивая
на этом искажении полную картину отвергающе-
го партнера. Оксана приписывает Игорю безучаст-
ность, которая совсем не согласуется с его внима-
тельным настороженным присутствием, а Игорь
приписывает Оксане агрессивность, которой та не
чувствует в своей глубокой внутренней тоске по
мужу.
Постепенно они начинают знакомиться заново.
Это становится возможным, когда Игорь обраща-
ется к терапии и становится более устойчивым к
чувствам жены и более осознанным в том, что каса-
ется его проекций. Несколько глубоких разговоров
открывают перед супругами настоящий мир друго-
го человека, который имеет мало общего с трав-
матическими фантазиями. Оксана начинает пони-
мать, что муж нуждается в ней, и ее тревога успо-
каивается. Игорь открывает для себя уязвимость
и нежность, которые тянут его к жене. Это долгая,
непростая работа, но с каждой проходящей неделей
отношения становятся чуточку лучше. Оксана те-
перь способна пережить задержки мужа на работе.
Игорь может вынести ее обиду и даже позаботить-
ся о ней в ее тревогах и страхах. Пара не стано-
вится идеальной, но повышение устойчивости обо-
их и рост осознанности позволяют перевести эти
отношения из разряда нарциссических в разряд бо-
лее здоровых.

Еще один стимул – тревога из-за отсутствия воз-

можности контролировать ситуацию. Аффект тре-
воги становится неуправляемым тогда, когда в дет-
ском опыте тревога не находила объяснений и уте-
шений. Мир для ребенка незнаком – и если познание
этого мира не сопровождается разъяснениями взрос-
лого, который готов успокоить и познакомить с миром
таким образом, что мир становится выносим, то у ре-
бенка развивается тревога. В детстве эта тревога про-
является плохими снами, трудностями с засыпанием,
энурезом и другими заболеваниями, сложностями со-
циальной адаптации и школьными проблемами.

Тревога может занимать много места, даже если

она не осознается, и требовать большого количе-
ства энергии, которого для нормального развития
уже не хватает.
Ситуация осложняется, если между родителями то-
же есть тревога и они с ней не справляются. Так
бывает, когда в отношениях есть серьезные пробле-
мы: зависимости, измены, финансовые трудности или
невозможность пары по-взрослому наладить отноше-
ния с собственными родителями. Ребенок, который
видит встревоженного взрослого, теряет ощущение
безопасности и начинает прибегать к магическому
мышлению, для того чтобы эту тревогу взять на себя
и тем самым снизить. Дети, заботящиеся о психологи-
чески «маленьких родителях», получают травму и ги-
пертрофированную потребность в контроле, которую
будут потом разворачивать в партнерских отношени-
ях.
Тот, кто рос с «маленькими родителями», считает
себя взрослым, а партнера – маленьким и не способ-
ным о себе позаботиться. Тяжелая тревога рождает
контроль, который, по сути, имеет функцию сохранить
жизнь и здоровье любимого человека, поскольку сам
он этого сделать не сможет. Неверие в силы другого
человека создает систему прямых указаний или кос-
венных маневров, с помощью которых жертва полу-
чает информацию и власть, а также заботится о дру-
гом. Сохранность партнера для жертвы означает со-
хранность самой себя.

Кристина мучается такими тяжелыми приступа-

ми тревоги. Эта тревога возникает тогда, когда
в отношениях что-то идет не так и слияние, ко-
торое она строит с партнером, по какой-то причи-
не нарушается. Это может быть командировка или
отлучка, может быть ссора и дистанцирования, по-
сле которых она не выдерживает, а могут быть по-
требности партнера, которые она не способна удо-
влетворить и которые предполагают участие дру-
гих людей, кроме нее, и другие места, кроме дома.
Кристина считает эти потребности источни-
ком всех бед в отношениях. Ее партнер, Олег, не
так давно захотел вернуться к игре на гитаре, ко-
торой увлекался в юности, и Кристине это трудно
принять. Ей кажется, что это увлечение угрожает
их близости: в родительской семье Кристины счи-
талось, что если бы не папины друзья и не папина
рыбалка, то все у них было бы отлично. Мама Кри-
стины не могла демонстрировать злость на мужа
прямо, поскольку это ставило бы их брак под угро-
зу, и потому злилась на его окружение. Обе дочери
в этой семье получили послания, согласно которым
мужчина – это слабый и внушаемый человек, кото-
рого нужно ограждать от соблазнов. Кристина чув-
ствует себя хорошо только тогда, когда доверяет
контексту – доверять самому мужчине у нее не по-
лучается. Как будто если он дома или с проверенны-
ми друзьями – то все в порядке, а если он на концер-
те с женщинами – то он обязательно будет напи-
ваться и ей изменять.
Недоверие Кристины сначала расстраивает Оле-
га, а потом начинает его раздражать. У него не по-
лучается донести до девушки, что его мотивы без-
опасны и он не собирается при первой возможности
вести себя как дорвавшийся до сладостей ребенок:
он взрослый мужчина, у него есть свои ориентиры, и
в чужих ограничениях он не нуждается. Так как Кри-
стина не понимает, что находится внутри своей
травмы, на такие разговоры она также реагирует
травматически. Раздражение Олега она восприни-
мает сквозь призму собственного опыта: для Кри-
стины это первый знак того, что внешнее искуше-
ние уже играет свою роль, и он предпочитает слу-
шать друзей, а не ее (то, что Олег может слушать
себя, ей в голову вообще не приходит). Отношения
накаляются, близость из них пропадает, война Оле-
га за свое пространство разочаровывает его в от-
ношениях с Кристиной, которая постепенно полно-
стью теряет адекватность и живет в непрекра-
щающейся тревоге. Хорошие изначально отноше-
ния рассыпаются из-за травмы. Кристина воспри-
нимает Олега как нарцисса, которому наплевать на
ее чувства, Олег нарциссически защищается от ее
тревоги.
Эта пара тоже может сделать шаг назад и поза-
ботиться друг о друге. Кристина, осознавая приро-
ду своей тревоги, может отделять ее от своих се-
годняшних отношений и обретать новые ориенти-
ры – например, знание о том, что ее отец не был
пассивной жертвой друзей, а вполне активно стро-
ил такую жизнь, а ее мать так же активно выби-
рала закрывать на это глаза. Кристина может сде-
лать другой выбор.
 Также стимулом для формирования нарциссиче-
ских отношений может быть страх агрессии. Это
травма, в которой другой человек воспринимается как
агрессор и разрушитель, при этом собственных ре-
сурсов для защиты не хватает. Ребенок ничего не
может противопоставить агрессивному взрослому по
многим причинам: взрослый физически и психически
сильнее, от взрослого и отношений с ним зависит вы-
живание ребенка, у ребенка могут быть интроекции,
запрещающие защищаться от взрослого. В норме для
защиты от агрессии нам нужно много чувств: соб-
ственная злость, ощущение собственной устойчиво-
сти, которое помогает выдерживать страх, свободное
тело, которое помогает нам чувствовать возможность
и право убежать. В травматическом опыте обычно ни-
чего этого нет, и чужую агрессию остается только вы-
держивать, замирая и подчиняясь.
Самые тяжелые травмы этого вида случаются при
хронических избиениях. Когда ребенка бьет тот, от ко-
торого зависит выживание, то ребенок отключается и
от своих чувств, и от ощущений тела, которому физи-
чески больно. Такая отстраненность закрепляется и
в будущем может выглядеть похожей на приобретен-
ную психопатию – неспособность к эмпатии и сочув-
ствию, вытекающая из общей эмоциональной диссо-
циации, ранит других даже тогда, когда злого умысла
травматик не имеет. У выраженных нарциссов в ана-
мнезе часто обнаруживаются избивающие до крови
и переломов психопатичные родители. Если агрессия
взрослого выражалась скорее в криках и нерегуляр-
ных ударах, то личностная динамика скорее будет ди-
намикой жертвы.

Полина, дочь психопатки и шизофреника, в дет-

стве сталкивалась с побоями много раз. Чаще ее
била мать – за плохо сделанную уборку, за задержку
в школе, за неправильные чувства. Иногда она при-
влекала отца, который бил дочь реже, но разруши-
тельнее, не контролируя ярости из-за своей болез-
ни. Полина вспоминает, что однажды она позвонила
матери от подруги и предупредила, что задержит-
ся, а мать не сказала об этом отцу, и тот избил
дочь, когда она вернулась домой, а мать при этом за
нее не вступилась. Девочка жила в постоянном ощу-
щении страха из-за того, что никак не могла ни про-
тивостоять побоям, ни предугадать их – что бы
она ни делала, избиение могло случиться на ровном
месте. За помощью Полина не обращалась, посколь-
ку хоть и понимала отдаленно ненормальность про-
исходящего в семье, стыдилась своей жизни и счи-
тала себя недостойной жалости и поддержки дру-
гих – мать часто говорила: «Кому ты нужна, кроме
меня!»
Психика у Полины диссоциировала боль и гнев,
оставила только страх, но тоже частично. В сво-
ей взрослой жизни, до тех пор пока она не вышла за-
муж за нарцисса, Полина была склонна строить от-
ношения, в которых ее использовали, не умела за-
ботиться о своих границах и выбирала для себя не
то, чего хотела на самом деле, а то, что считала
для себя подходящим, например медицинское учили-
ще, а не медицинский университет. Потом она вы-
шла замуж, и в этом замужестве ее старые травмы
проснулись и проявились в полную силу.
Замуж Полина вышла за иностранца и уехала в
другую страну, в небольшой город, находящийся за
пределами основных транспортных путей. Здесь
Полина сразу почувствовала себя хуже, поскольку не
могла о себе полноценно заботиться: не имея рабо-
ты и транспорта, она стала воспринимать своего
мужа как фрустрирующего поставщика необходи-
мой ей заботы. Вернулась тревога в полном объеме,
до панических атак и фобий. Началась бессонница.
Вскоре после брака начались побои, реже, чем в ро-
дительской семье, но с большим количеством пси-
хологического насилия. Муж Полины мог запереть
ее в доме или в автомобиле. Мог отказать в разго-
воре или медицинской помощи. Мог зародить в ней
надежду, став на какое-то время теплым и позвав
ее в путешествие, и они могли выбирать маршрут
и назначать даты, а потом за несколько дней до
предполагаемого вылета на какой-то вопрос Поли-
ны о поездке спросить: «Какая поездка? Ты никуда
не летишь. Я, может быть, поеду, но ты поездку не
заслужила».
Полина помнит приступы бессильного гнева, ко-
гда ей хотелось размозжить ему колени, когда он
спит, или прижать подушку к его лицу, когда он пьян.
Помнит жизнь в постоянной боли о том, что она
плохая, что она недостойна, что такие отношения
– это все, на что в жизни она может рассчитывать.
Помнит вечный фоновый страх от того, что не
знает, что будет дальше и как ей этого избежать.
Сначала она попадает в клинику неврозов. Потом,
после очередного избиения, пишет заявление на му-
жа и оказывается в приюте для женщин, пострадав-
ших от домашнего насилия.
Там же она начинает долгую и трудную работу
по осознанию себя и обращается к психотерапии –
сначала выбирает для этого нарциссичного тера-
певта, но потом подходит к процессу этого выбора
более осознанно. В терапии Полина учится возвра-
щать себе границы, осознает свое ощущение ник-
чемности и пытается его корректировать, стал-
кивается со своим страхом и вырабатывает в се-
бе устойчивость и умение о себе заботиться. У нее
постепенно снижается уровень тревоги, что дает
Полине возможность жить жизнью более высокого
качества без панических приступов удушья и навяз-
чивостей. Возрастающие способности к контакту
и контейнированию приносят в ее жизнь новую ра-
дость от общения с людьми или от изучения новой
информации, которая ей действительно интерес-
на. В отношениях появляется избирательность, в
работе – ощущение профессионализма. Она мно-
го говорит о родителях, начиная осознавать свое
травматичное детство, проводит много паралле-
лей с тем, как она склонна вести себя с собой и с
другими. От мамы отстраняется и перестает зво-
нить ей каждый день, а потом и вовсе перестает
с ней общаться. К папе начинает чувствовать жа-
лость и теплоту, но отношений тоже особо не под-
держивает.
Конечно, все это время она продолжает думать о
муже: сначала со страхом и тревогой, потом с гне-
вом, потом с болью, а потом и с печалью. Они на-
чинают иногда встречаться: Полина приглашает
его на русский борщ, он ее – на берег моря. Она чув-
ствует, что не хочет строить с ним семью, это
желание прошло, и она понимает, что вряд ли оста-
нется целой рядом с ним, но теперь она способна
испытывать к нему жалость и теплоту. Их отно-
шения становятся лучше, чем когда-либо прежде:
теперь Полина может отследить то, как она про-
воцирует его раздражение или как она мстит ему,
вызывая его ярость, и может такие свои проявле-
ния остановить. Как-то они едут в соседний горо-
док. По пути останавливаются осмотреться, и По-
лина подворачивает ногу. Она физически ощущает
свой выбор: из этой ситуации можно сделать боль
и страх, поскольку это случилось рядом с ним и он
косвенно виноват в ее травме, а можно сделать по-
требность в заботе. Она выбирает второе и быв-
ший муж бережно (насколько может, не обходится
без его страха и профилактического раздражения)
отвозит ее в больницу, а потом и домой.
Дома Полина сидит и размышляет о том, было ли
так в этих отношениях всегда и могла ли она еще
восемь лет назад выбрать большую открытость и
уязвимость. Это тоже выбор: чувствовать ей те-
перь себя виноватой или принять свои тогдашние и
сегодняшние ограничения и пытаться жить с этим
дальше. Она выбирает второе и прощает себя.

Другой стимул нарциссических отношений – дез-

ориентирующая растерянность, непонимание про-
исходящего в связи с искажением реальности. Рас-
терянность воспринимается как легкое для пережи-
вания чувство, но и оно может быть травматичным
и причинять боль. Каждому из нас для полноцен-
ной жизни необходимы ориентиры, вокруг которых мы
строим свою гибкую картину мира. Для такой гибкости
нужна твердость, корни, которые останутся более или
менее неизменными в большинстве ситуаций. Опо-
рой может служить наше реалистичное восприятие
мира, ориентация в собственных чувствах, доверие к
самому себе, позитивный опыт.

Трагедия в том, что для успешной опоры на се-

бя нам сначала нужен опыт успешной опоры на
других людей.
От этих значимых других мы учимся доверять сво-
им глазам, своему уму и своим чувствам, когда нам
дают подходящую для этого обратную связь. Ес-
ли умозаключения ребенка поддерживаются – то он
учится на них опираться, равно как учится опирать-
ся на свой здравый смысл, если поддерживаются его
чувства и его восприятие мира.
Изначально мы себе доверяем: маленький ребе-
нок, который злится на мать за то, что она отобрала
у него игрушку, не сомневается в том, что он дела-
ет правильно. Его чувства дают ему достаточно на-
дежную опору до тех пор, пока не начинают искажать-
ся значимыми взрослыми. То, что могло служить ори-
ентиром и помогало чувствовать себя хорошо и ве-
сти себя адекватно, в родительском искажении может
оказаться тем, чего нужно стыдиться. Ребенком это
ощущается как несправедливость – но вера во взрос-
лых сильна, и каким бы сильным ни был внутренний
протест, постепенно ребенок соглашается с искаже-
ниями и отказывается от тех своих частей и пережи-
ваний, которые оказались непринятыми.
Искажение реальности вызывает ошеломляющее
чувство растерянности и несправедливости, которо-
му нечего противопоставить. Этот процесс разрушает
еще и потому, что вызывает к жизни травму – ужасное
чувство потери опоры и желание срочно снова ее об-
рести, пусть и основываясь на чужих идеях. Искаже-
ние рождает экзистенциальный ужас: а вдруг я вос-
принимаю мир неверно и под моими ногами пустота?

Маша росла с мамой и с бабушкой, которые да-

вали девочке разные послания. Мама говорила, что
все в Маше прекрасно, она умна и красива, что она
может себе доверять и должна жить так, как сама
считает нужным. Бабушка сомневалась и в Маши-
ном уме, и в Машиной красоте, и в том, что Маша
воспринимает мир правильно. С мамой это было не
страшно: Маша воспринимала бабушку как немнож-
ко странную, но все равно любимую старушку. А по-
том мама умерла.
Смерть – серьезное испытание для идей того,
кто умер, поскольку каждый из нас считает смерть
аргументом, подтверждающим, что умерший вос-
принимал мир неправильно, а иначе он был бы жив.
Другой вариант – мысли умершего становятся для
переживающего потерю чуть ли не заповедями и не
подвергаются критике, но Маша идет по первому
пути, тем более что она остается с бабушкой, ко-
торая в отсутствие мамы приобретает бóльшую
значимость. Когда Маша что-то делает или гово-
рит, исходя из того, что она может опираться на
свои чувства, бабушка ее останавливает и настаи-
вает, что это неверно. Например, когда Маша при-
водит в гости новую подругу и потом делится с ба-
бушкой своей радостью от того, что эта добрая и
умная девушка хочет с ней общаться, бабушка со-
ветует присмотреться к ней повнимательнее: «Ты
же наивная, всем веришь, кто знает, зачем она сюда
ходит». Когда Маша покупает себе новую одежду в
уверенности, что та ей идет, бабушка отмечает
Машину полноту. Когда Маша вдруг увлекается те-
атром, бабушка вспоминает, что внучка всегда бо-
ялась публичных выступлений, и удивляется ее но-
вому увлечению.
Таких мелочей тысячи: про еду, которую Маша
любит, про выбор профессии, про то, как Маша раз-
говаривает или выглядит. Маша постепенно учит-
ся сомневаться в себе и советоваться с бабушкой
если не по каждому, то по большинству вопросов.
Когда ей исполняется семнадцать, она встречает
Пашу, который бабушке нравится, и начинает пла-
нировать с ним семью – даже когда, спустя год, Ма-
ша думает, что не любит его, планов на свадьбу
это не меняет. Пара начинает жить вместе.
А еще через год появляется Сергей: вернувший-
ся то ли из Индии, то ли из Непала гуру, который
пропагандирует свои идеи Паше, а через него и Ма-
ше. Паша, также нуждающийся в ориентире, при-
глашает Сергея жить с ними, Маша не возражает.
Начинается жизнь по новым правилам: более взрос-
лый и авторитетный (нарциссичный) Сергей гово-
рит молодым людям о том, как им жить, что им ду-
мать, что им делать. Маша получает новую порцию
сомнений в своей адекватности, поскольку Сергей
– это концентрированная бабушка. Когда Маша хо-
чет спать, а не разговаривать о духовном до семи
утра (а потом ей на работу), Сергей говорит, что
это сопротивление. Когда Маша жалуется на недо-
сып, он спрашивает, почему она раньше не сказа-
ла. Когда девушка замечает плывущую реальность,
свою растущую тревогу и ухудшающееся психиче-
ское состояние, она снова идет с этим к Сергею и
получает ответ, что таким образом она очищает-
ся от темноты, которая просто так не уйдет.
Средством исцелить Машу Сергей выбирает
секс. Ко всему насилию, в котором Маша живет, до-
бавляется еще и сексуальное. Маша чувствует фи-
зическую боль, стыд перед Пашей, страх, что все
раскроется, надежду на то, что Сергей все же ока-
жется прав и «вылечит» ее. Этого не происходит,
конечно, Маше все хуже. В конце концов Сергей гово-
рит, что нужно жить в правде и рассказывает Па-
ше об их сексуальной связи.
Следующие полгода – худшие в жизни девуш-
ки. Она чувствует себя аморальной, грязной, пре-
дательницей, глупой, неспособной понять Бога и
жить праведно. Ей кажется, что ее все отвергли –
и Паша, и Сергей, и Бог, и бабушка, которой не нра-
вится Сергей, и даже умершая мама, которая хоте-
ла для дочери самого лучшего и которая, по ощуще-
ниям Маши, разочарована в том, какую жизнь она се-
бе выбирает. Маша чувствует себя висящей в пу-
стоте: она не может опираться на себя, но и на
других не может, поскольку их не достойна. Эта ис-
тория будет продолжаться еще десять лет, после
того как Маша эту нездоровую ситуацию покинет
и попробует строить свою жизнь и свои отношения
заново.

Еще один стимул нарциссических отношений – ви-

на и стыд. Эти токсические чувства отлично знакомы
всем нарциссическим жертвам и всем травматикам.
Именно стыд превращает любое неприятное событие
в травму. Пока нет стыда – то, что случилось, может
вызывать острое стрессовое расстройство с теми же
симптомами, что у посттравматического человека, но
этот процесс закончится рано или поздно. Если чело-
век не винит себя в том, что произошло, если он сво-
боден от стыда – то он может допускать тяжелые пе-
реживания и постепенно проживать их с сочувствием
и любовью к самому себе. Тот, кто не отягощен сты-
дом, может свободно говорить с другими и получать
от них внимание и поддержку, необходимые для исце-
ления.
Стыд делает невозможными или труднодоступны-
ми и проживание, и разговор. Стыд – это боль от того,
что я не такой, каким должен был бы быть, и потому
заслуживаю лишь отвержения и одиночества. Выдер-
живать стыд трудно, контейнировать его без внешней
поддержки сначала почти невозможно, и потому луч-
шим выходом становится избегание воспоминаний и
чувств, которые актуализируют стыд. Часто травма-
тик не может даже самому себе признаваться в том,
что с ним произошло, поскольку одновременно с вос-
поминанием вернется и разрушительное пережива-
ние стыда.
В нарциссических отношениях стыд – «горячая кар-
тошка», которой перебрасываются нарцисс и нарцис-
сическая жертва в попытке избежать ощущения своей
виновности, которое, в свою очередь, будет означать
для каждого нечто свое. Каждый из них относится к
стыду двояко: с одной стороны, каждый из партнеров
находится в отношениях, в которых именно его склон-
ны обвинять во всем происходящем (и это бессозна-
тельная тяга к стыду), а с другой стороны, этот стыд
никак не становится переносимым и от него необхо-
димо избавиться. Часто внешняя поддержка тому или
другому участнику отношений, которая помогает не
сбросить с себя виновность, а пережить ее и найти
ее границы, сразу и существенно упрощает происхо-
дящее внутри таких отношений.

Такая история у Игоря и Лены: каждый из них

столкнулся в раннем опыте со сложными пережива-
ниями стыда, с помощью которых их воспитывали,
и каждый адаптировался к ним особым образом. Ле-
на – старшая дочь алкоголика, которая живет в на-
пряжении и чувствует себя ответственной за всю
свою непутевую семью. Игорь – единственный сын
матери-одиночки, проживший детство в ее удушаю-
щих объятиях и отвечающий за ее душевное состо-
яние и физическое здоровье. Оба они в глубине души
чувствуют себя недостойными, чувствуют, что не
справились с возложенными на них обязательства-
ми. Мама Игоря болеет, отец и сестра Лены пьют.
У этой пары похожие адаптации: каждый стал
успешным и сократил общение с родительской се-
мьей до минимума, избегая токсичного стыда за то,
что с ними происходит. Лена развивает защитный
гнев, который в целом отлично помогает ей в рабо-
те (она успешный топ-менеджер), Игорь развивает
защитное равнодушие и отстраненность (он та-
лантливый программист). К сожалению, это твор-
ческое приспособление, которое выглядит функци-
ональным в их индивидуальных жизнях, создает мно-
го сложностей тогда, когда они начинают жить
вместе и создают семью.
Ситуация обостряется, когда у них рождается
сын. Напряжение и вина, до тех пор проявляющиеся,
но бывшие не такими заметными, в вопросе ухода за
ребенком становятся повседневными. Лена то чув-
ствует себя ужасной матерью, потому что раздра-
жается на ночной плач, то злится на мужа за то,
что он тоже не горит желанием вставать к сыну по
ночам. Игорь колеблется между стыдом за неболь-
шую помощь жене и уверенностью, что она долж-
на со всем справляться сама, поскольку она женщи-
на и он к такому не приспособлен. Они злятся друг
на друга и на сына, сомневаются в том, что рожде-
ние ребенка было правильным решением, сомнева-
ются в выборе партнера, который перестал прино-
сить радость и оказался на проверку таким же, как и
травмирующий родитель. Оба внутри своих травм
не способны к диалогу и не способны воспринять
и пережить стыд, который и вызывает защитные
аффекты.
На терапию приходит Лена, в России на сего-
дняшний день за помощью чаще обращаются жен-
щины. Сначала она говорит о злости и только о
злости – на сына, мужа, отца, сестру и мать, по-
том постепенно начинает говорить о стыде. Пер-
вый раз, когда она приносит стыд в терапию, для
нее откровение: ей кажется, что сейчас она физи-
чески умрет от стыда, сознаваясь в своих ошибках,
что у нее остановится сердце, а если не умрет –
то уж точно получит от терапевта отвержение и
лишится права на поддержку. Не происходит ни то-
го ни другого. Постепенно Лена учится прикасать-
ся к своему стыду, а не избегать его, и рассказыва-
ет самые постыдные для себя истории – о том, как
покрывала отношения сестры с плохим человеком,
о том, как отец, оставленный на ее попечение во
время командировки матери, пытался покончить с
собой, о том, как она с удовольствием читала жен-
ский роман, наслаждаясь свободой от рабочих и бы-
товых обязанностей в реанимации с сыном. Посте-
пенно она учится не избегать стыда, а находить
его границы. Лена приходит к пониманию «доста-
точно хорошей себя» как матери, сестры и дочери.
Она может отказаться от своей идеальности и от-
крывает, что может отказаться и от идеальности
мужа.
Без вины она его не виноватит, и Игорю то-
же становится легче и приятнее выполнять свою
часть работы по уходу за сыном. Лена, которая
теперь способна воспринимать его как достаточ-
но хорошего отца и мужа, смягчает его аффекты
и делает его здоровее в реакциях. Аффект вины и
стыда, а с ним и злость, и отстраненность, в этих
отношениях перестают быть повседневными.

Другой распространенный стимул нарциссических

отношений – аффективный гнев. Еще одно пережи-
вание, которое может быть диссоциировано старой
травмой и возвращаться в нарциссических отноше-
ниях, – это аффекты гнева. Редко кому из нас уда-
ется прожить свои первые агрессивные импульсы та-
ким образом, чтобы наше окружение выдержало их и
не создало бы нам жесткий запрет. При этом в реаль-
ности достаточно стимулов, которые могут вызывать
такие чувства как у взрослого, так и у ребенка. Ребе-
нок может переживать сильную фрустрацию от пере-
ездов и разлуки с привычным окружением и друзья-
ми, от непосильной учебной нагрузки, он может быть
в ярости от пьянства или недоступности родителя или
развода, может ненавидеть родителей за их несосто-
ятельность или испытывать глубокую теневую злость,
оттого что его таланты и способности не реализова-
ны. Это такие переживания, которые и взрослому-то
не всегда доступны: они не чистые, а смешаны с лю-
бовью и жалостью, они направлены к запрещенному
объекту или имеют запрещенную интенсивность.
Неумение проживать гнев создает отстраненность
от своей энергии для собственной жизни. Поиск отно-
шений, в которых партнер будет вызывать ненависть,
парадоксален с точки зрения потребности быть лю-
бимым и принятым, но для травматика с диссоции-
рованным гневом такие отношения – шанс обрести
цельность. Если бы у него возникла возможность сде-
лать гнев частью своей жизни, то увеличение энергии
было бы неизбежно.
До того как травматик начинает присваивать себе
гнев и учиться его проявлению, гнев проецируется так
же, как и стыд. Носителем спроецированного гнева
может стать партнер, который будет восприниматься
как жесткий, грубый, разрушающий. Проекция может
быть направлена в мир, и тогда мир будет казаться
угрожающим и опасным. Спроецировать гнев можно
буквально куда угодно, в определенную часть кварти-
ры, например (угол, подвал и т. д.), – и тогда у трав-
матика возникают пугающие его переживания, когда
ему могут чудиться демоны, тени, угрожающие фигу-
ры, когда он остается в одиночестве. Это не психоз –
это проекция, и она заканчивается, когда гнев находит
свое место.

Евгения мучается такими проекциями. Ей кажет-

ся, что она сходит с ума: лет с пятнадцати к ней
приходит демон. Это темная большая фигура с ис-
корками на шерсти, которую она может увидеть
за шторкой в ванной, в темной комнате, под соб-
ственной кроватью. Он пассивен, этот демон, он
просто присутствует и вызывает у Жени ужас. Яв-
ляется он обычно в периоды ссор с партнером или
трудностей в бизнесе.
И того и другого в жизни Жени достаточно: биз-
нес у нее большой и сложный, девушка начала им за-
ниматься в семнадцать лет. Это был способ как
можно быстрее стать самостоятельной и уйти из
родительского дома, где детей избивали. Женя пом-
нит побои, помнит свой ужас перед ними и то, как
она жила в невыносимом напряжении ожидания. Это
напряжение съело любовь, за что Женя чувствует
свою вину. Она пытается много помогать родите-
лям деньгами и редко звонит и приходит. Бизнес для
нее – возможность сохранять такую систему, в ко-
торой она защищена от своей вины и своего стра-
ха.
Женин партнер и любовник на протяжении тех
же десяти лет – мужчина старше нее, женатый и
вспыльчивый. Женя любит его, но чувствует себя
рядом с ним закрытой и напряженной. Ей не нравит-
ся то, что он в другой семье, не нравится, что он
не может выбрать ее окончательно и в то же вре-
мя не может отказаться от этих отношений. Са-
ма она чувствует себя странно бессильной. Хотя
бизнес зависит от нее и она делает большую часть
работы, ей кажется, что если этот мужчина уйдет
от нее – то она потеряет все. Поэтому Женя при-
творяется, что ее все устраивает, а ее напряже-
ние находит выход тогда, когда она выпивает. По-
этому Женя избегает и алкоголя. Напряженная, все
время ожидающая боли или отвержения, она трудно
идет на контакт с людьми и не понимает, почему
у нее нет друзей, а при сближении с кем-то быстро
отдаляется сама, обидевшись на мелочь или не вы-
держав неполной поддержки и неисключительности
своей фигуры.
Демон в это время появляется все чаще, и Женя
наконец рассказывает о нем в терапии. К тому вре-
мени она почти в отчаянии – иного объяснения, кро-
ме сумасшествия, она не находит, и это понятно,
поскольку не каждому из нас чудятся демоны за за-
навеской в ванной. Ее терапевт не пугается этой
фигуры и Женину версию о галлюцинациях и нару-
шениях психики не поддерживает. Вместо этого он
просит показать ему этого демона, стать им, про-
явить себя такой, чтобы терапевт тоже мог его
увидеть.
Женя реагирует на это предложение ужасом, в
котором есть и восторг. Она меняет позу, потом
встает и проходится по комнате, ощущая, какие у
нее сильные руки, какое тяжелое, устойчивое тело.
Она чувствует себя спокойной и уверенной в себе –
и еще очень, очень злой. Весь ее гнев размещается в
этом демоне, вся та энергия, от которой она года-
ми отказывалась. Женя пробует к ней прикоснуться
и найти для нее выход. У нее получается.
 Демон перестает ей мерещиться сразу и навсе-
гда, но это не самое главное. Вернув себе злость,
Женя может себя защищать и может чувствовать
себя внутри своей жизни более безопасно и прояв-
ленно. Аффект гнева, вытесненный с детства, воз-
вращается сначала в преувеличенной форме, и Же-
ня может злиться на ровном месте, но постепен-
но она учится его контейнировать и не терять в
гневе рассудка. Она становится более спокойной за
бизнес, заканчивает отношения с женатым мужчи-
ной и уменьшает количество помощи родителям.
Теперь Женю интересуют другие вещи: близость,
дружба, реализация (она начинает обучение другой
профессии) и свобода.

Следующий стимул нарциссических отношений –

экзистенциальные переживания. У каждого человека
есть четыре экзистенциальных страха, которые име-
ют отношение к данностям реальности и описывают
такой опыт, прикасаться к которому довольно слож-
но. Это смерть, одиночество, свобода и бессмыслен-
ность. Реальность раз за разом сообщает каждому из
нас, что мы все умрем (и я умру), что никто не спосо-
бен разделить нашу жизнь до конца (я единственный,
я одинок), что мы свободны проживать любую жизнь
(я отвечаю за то, что со мной происходит) и во всем
этом нет никакого высшего смысла (в конце пути не
будет никаких наград и никакого утешения). Каждый
из нас с большей или меньшей успешностью интегри-
рует этот опыт в свою жизнь или избегает его. Инте-
грированные экзистенциальные данности позволяют
проживать жизнь высокого качества, избегание их со-
здает жизнь, наполненную иллюзиями и стремящую-
ся к неосуществимому.

Выдерживать экзистенциальные страхи – выс-

ший пилотаж человеческой психики, признак ее
устойчивого здоровья.
Травматику это недоступно, но это не значит, что
реальность для него какая-то другая. В нарциссиче-
ских отношениях есть много возможностей для при-
косновения к экзистенциальным страхам, но они вос-
принимаются не как часть реальности, а как то, в чем
виновен нарциссический партнер.
Жертва может говорить: «С тобой я часто думаю
о смерти», «Мне никогда не было так одиноко, как
в этих отношениях», «Ты мне многим обязан за все
мои страдания». Нарцисс одновременно и сталкива-
ет жертву с реальностью, и защищает ее от мира
тем, что служит поводом считать экзистенциальные
переживания не частью реальности, а частью нарцис-
сических отношений. Если внутри диссоциированной
части жертвы содержится и интенсивное экзистенци-
альное переживание, то этот страх может стать суще-
ственной частью отношений.

Рита боится рака. Это настоящая ипохондрия:

она рассматривает и ощупывает себя каждый день,
а если замечает что-то необычное – идет к вра-
чам, делает бесконечные анализы, впадает в тре-
вогу, из которой не выходит неделями. Рита много
читает о психологии и считает, что в тех отноше-
ниях, в которых она находится, рак неизбежен. Она
замужем за нарциссичным успешным мужчиной, к ко-
торому без особых чувств ушла от своей большой
любви, не выдержав измен (тот парень тоже был
нарциссичным). Ее предчувствие рака – это страх
смерти, который она проецирует на мужа, считая
его чуть ли не убийцей.
Так боится смерти тот, кто не живет. Полно-
ценная и проявленная жизнь повышает устойчи-
вость к страху смерти и помогает включить эту
экзистенциальную данность в картину своего мира.
Тот, чья жизнь неполноценна или направлена на дру-
гих, не обладает такими ресурсами. Умереть боит-
ся умирающий.
У Риты, правда, немного собственной жизни:
в тринадцать лет она осталась наедине с отцом,
потерявшим жену и находящимся в трауре, и ре-
шила, что ей всеми силами нужно о нем заботить-
ся. И заботилась, причем хорошо, но ценой отказа
от собственной жизни. Девочка-подросток готови-
ла папе еду, утешала его в слезах, контролировала
его алкоголь, покупала ему одежду. Папа в конце кон-
цов потерю пережил и из депрессии вышел, но у Ри-
ты уже закрепились стандарты поведения, в кото-
рых смысл ее жизни – это забота о других.
С первой своей любовью Рита размещала эти по-
требности полноценно, поскольку молодой человек
страдал игровой зависимостью и в целом был очень
инфантильным. Ему она также покупала одежду и
заботилась о его настроении. Спустя десять лет
он все же повзрослел и игры бросил, поэтому стал
Рите неинтересен. Дома начались скандалы, потом
– измены, а потом Рита встретила на вечеринке
мужчину с грустными глазами и проблемами с агрес-
сией. Это было то, что нужно.
Рита вышла за него замуж, бросила успешную ка-
рьеру ради мужа и дочерей и начала гладить рубаш-
ки и впадать в ипохондрию. Ей кажется, что ее уби-
вают агрессивный муж и дети, которые растут
эгоистичными. Ей кажется, что от их ненависти и
неприятия у нее тайно развивается онкология. Она
считает, что если к ней все начнут относиться хо-
рошо, то ситуация изменится и она перестанет
бояться, но, что характерно, когда она действи-
тельно получает тепло и принятие от своей семьи,
она тоже уходит в ипохондрию – как в способ защи-
титься от близости. Однажды она уговорила мужа
на совместную поездку без детей, чтобы там полу-
чать его любовь и внимание, но уже в самолете об-
наружила у себя родинку, которой раньше не было,
и весь отпуск провела в местных больницах.
Где-то в глубине души Рита чувствует, что ей
стоит вернуться на работу, возможно, стоит по-
лучить другую профессию или переехать с семьей в
родной город, где остались все ее социальные кон-
такты. Ничего из этого она не делает. На терапию
она приходит рассказывать о муже-убийце, а не на-
чинать собственную жизнь.
 Травматические симптомы
Итак, у жертвы нарциссических отношений есть две
травмы: новая и воссозданная. Свежая травма се-
рьезно ухудшает состояние жертвы, потому что на-
кладывается на старую боль и разрушает те психиче-
ские защиты, которые к этому времени были созда-
ны. Посттравматическое расстройство, скомпенсиро-
ванное гибкостью детской психики, проявляется все-
ми своими симптомами.
Это такие симптомы:
• вторжения диссоциированных эмоций и воспоми-
наний;
• нарушения сознания, дереализация и деперсона-
лизация;
• анальгезия, амнезия и анестезия;
• тревожное расстройство: панические атаки, на-
вязчивости, фобии, приступы психогенного удушья;
• отсутствие нарратива, лакуны в картине воспоми-
наний и эмоциональной картине;
• ощущение отверженности, одиночества, своей
нелепости и ненормальности;
• дезорганизованная привязанность;
• отсутствие гибкой системы адаптации.
 Диссоциативные симптомы

Многие из этих симптомов изначально – защита

психики от травматического события с помощью дис-
социации. К ряду диссоциативных симптомов отно-
сятся вторжения, нарушения сознания, анальгезия,
амнезия, анестезия, лакуны и отсутствие нарратива.
Вторжения – это возвращение травматических вос-
поминаний или чувств в ответ на ассоциативный сти-
мул. При вторжении эмоции возвращаются в полной
мере, так, словно не прошло много времени и слов-
но жертва осталась тем человеком, с которым произо-
шла травма.

Так как чувства все это время были заперты,

они не проживались и сохранили свою перво-
зданную силу.
Если при вторжении чувств воспоминания диссоци-
ированы – то человек может не понимать, что не на-
ходится в сегодняшнем дне, и плохо контролировать
собственные реакции во время вторжения. Травмати-
ку часто плохо доступна дифференциация миров: то,
что сейчас я нахожусь с мужем, а не с папой, то, что я
сама уже взрослая и могу о себе позаботиться. Такая
путаница крайне энергозатратна, пугающа и ведет к
неадекватности.

У Наташи вторжения случаются тогда, когда

муж за что-то на нее обижается. Это непрямая ас-
социативная цепочка, травма старая и успела об-
расти множеством сходных стимулов, на которые
можно реагировать. Ассоциация такая: он демон-
стрирует обиду – я чувствую вину – я совершила
что-то ужасное – я виновата в разводе родителей,
и папа ушел из-за меня. В Наташином детстве ро-
дители и правда решили по какой-то причине ска-
зать девочке, что если бы она вела себя хорошо, то
все между ними сложилось бы по-другому. Мама ис-
пользовала это как манипуляцию, контролируя по-
ведение дочери и делая ее удобным во всех отно-
шениях ребенком, а папа (умерший через несколько
лет от употребления наркотиков) просто скинул
всю свою вину на женщин и ушел со словами: «В до-
ме мужчину должны любить и поддерживать, там
должно быть тихо и тепло, а не как у вас».
Наташа чувствует себя виноватой и за его
смерть, и за не сложившуюся жизнь матери, кото-
рая после развода больше не вышла замуж и «посвя-
тила себя дочери». С таким грузом вины Наташа
очень ранима и не выносит никакой дополнительной
вины. Если со взрослой мамой и собственной жиз-
нью она еще как-то справляется, выстраивая гра-
ницы и настаивая на своей независимости, то оби-
ды мужа вызывают к жизни детский аффект беспо-
мощности и отчаяния. Когда он не согласен с ней
или упрекает ее в чем-то – Наташа становится
неадекватной. Она либо умоляет его простить ее
и снять с нее этот груз, либо нападает, обвиняя и
упрекая. Чаще всего она делает и то и то, плохо се-
бя контролируя и пугая мужа силой и своего стыда,
и своей ярости.
Однажды она берет его автомобиль и забывает
его заправить: Наташа видит, что бензин заканчи-
вается, но проезжает ближайшую к дому заправку
и думает, что нужно сказать об этом мужу. Дома
она забывает его предупредить: у них хороший ве-
чер вдвоем, и у Наташи вылетают из головы всякие
мелочи. Наутро муж не может завести автомобиль
и упрекает Наташу в том, что она оставила его
без бензина. Он уезжает на работу на такси, а На-
таша переживает полноценное вторжение.
Сначала она начинает писать ему сообщения с из-
винениями и признаниями в любви. Муж реагирует
холодно, он опаздывает на работу и действитель-
но на нее обижен. Наташе, чтобы успокоиться, нуж-
но слияние: он должен тоже написать ей что-то ро-
мантическое и легко ее простить, что-то вроде:
«Милая, ты не виновата, у всех бывает, давай вече-
ром посмеемся над этим и выпьем бутылочку вина,
ты заслужила за свои тревоги». Так в принципе ред-
ко кто разговаривает, а в особенности – обиженные
мужья. Наташа едет на другом такси на заправку,
покупает бензин в канистре, заправляет автомо-
биль (впервые в жизни, с помощью интернета), сно-
ва едет на заправку, заливает полный бак. Так как
муж на СМС отвечал ей холодно, ничего ему об этом
не говорит – то ли для того, чтобы его порадо-
вать, то ли для того, чтобы его этим потом упрек-
нуть. Муж приезжает с работы на машине коллеги
и тоже с канистрой бензина. Он снова раздражает-
ся и обижается, теперь на то, что всякую чушь она
ему целое утро писала, а про важное сказать забы-
ла, собственно, как и вчера. Наташа своего проще-
ния не получает, на юмор или гибкость в таком со-
стоянии она вообще не способна, поэтому она пере-
ходит к стадии гнева.
Муж узнает от Наташи, что она вообще не долж-
на была этим заниматься, что если бы он был на-
стоящий мужик, то он сам следил бы за уровнем бен-
зина в машине, на которой ездит его любимая жен-
щина! Узнает, что он равнодушный и агрессивный
тип, с которым невозможно разговаривать, что он
психопат, не способный к эмпатии, и что он совер-
шил насилие, оставив ее утром в таких чувствах
и не позаботившись о ее душевном состоянии. Муж
уходит из дома, хлопнув дверью. Наташа мгновенно
переходит из гнева в экстремальную, разрушитель-
ную вину и ненависть к себе.
Таких историй в этом браке масса: Наташа, не
способная переносить напряжение взрослой вины
перед другим взрослым человеком, стремится ски-
нуть ее любыми способами, и это не дает ей быть в
этом браке адекватной. Ее муж, который представ-
ляет собой живое человеческое существо, не может
идеально о ней заботиться тогда, когда его жена
находится во власти сильных эмоций, которые на
самом деле имеют к нему весьма далекое отноше-
ние. Наташа раз за разом остается в своих пере-
живаниях одна и все больше наполняется уверенно-
стью в том, что кто-то из них психически нездоров.
В периоды гнева она считает, что это муж. В более
длительные периоды вины или внешне нормального
существования она подозревает в неадекватности
себя.
Когда Наташа сможет разместить эти чувства
там, где они возникли, – в ситуации развода ее ро-
дителей – тогда она сможет поступить с ними
более адекватным образом, разделив ответствен-
ность между всеми участниками происходящего.
Когда этот груз перестанет быть невыносимым,
Наташа сможет быть адекватнее в своем замуже-
стве и перестанет мучиться от вторжений, кото-
рые на сегодняшний день серьезно осложняют ее
повседневную жизнь.

Механизмы, сопровождающие и поддерживающие

диссоциацию, – это нарушения сознания и поте-
ри чувствительности в том или ином виде. Амне-
зия – потеря части воспоминаний, анестезия – поте-
ря эмоциональной и физиологической чувствитель-
ности, анальгезия – потеря способности чувствовать
эмоциональную или телесную боль. Вокруг травмати-
ческих событий выстраивается психическая новокаи-
новая блокада. Она, с одной стороны, позволяет трав-
му пережить и строить дальнейшую жизнь, а с дру-
гой стороны, осложняет существование тогда, когда
внешнее травматическое событие перестало быть ак-
туальным.

Это все истории, которые по содержанию звучат

ужасно, но жертва говорит, что «она ничего не чув-
ствует по этому поводу». У Олеси, например, та-
кая история: мама ушла из семьи, когда девочке бы-
ло девять, оставив трех детей на попечение от-
ца. Семья несколько лет переезжала с места на ме-
сто, сменив несколько городов, в то время как ма-
ма устраивала свою карьеру в Москве, и осела в про-
винции, а затем папа привел в дом новую беремен-
ную жену на год старше самой Олеси. С мамой Оле-
ся контакта не теряла, но каждый раз при их встре-
чах мама начинала дочь критиковать: и друзей у нее
нет, и выглядит она как оборванка, и учится пло-
хо. Взрослая Олеся даже не знает, как она относит-
ся к уходу мамы и к тем нескольким годам, которые
последовали за этим: она вроде и рассказывает об
этом, но без эмоций, так, словно это неважно.
Зато она со страстью и болью рассказывает о
своих отношениях с мужчиной, который, как Олеся
думает, ее не любит и потому все время делает ей
больно. Она все время живет в этой боли, постепен-
но теряя способность работать и вообще думать
о чем-то еще, кроме этих отношений. Олеся и са-
ма как бы ничего к нему не чувствует, но уйти не
может, поскольку тот обеспечивает ее и посколь-
ку она сейчас не может найти работу из-за отсут-
ствия энергии и потери квалификации за годы без-
работицы. Чувства, которые Олеся должна была
бы испытывать к маме и папе – обида, гнев, рас-
терянность, чувство брошенности и преданности,
потребность в том, чтобы ее заметили и приняли,
ощущение, что она потеряла возможность жить
полноценной жизнью, – проявляются по отношению
к мужчине, в то время как к родителям она ничего
особенного не ощущает. «Я люблю их, – говорит
Олеся, – но мы давно живем каждый своей жизнью».

Нарушения сознания – это дереализация и депер-

сонализация, когда реальность вокруг как бы плывет
и ее восприятие связано с легким трансом, как и вос-
приятие собственного тела. При приступах деперсо-
нализации человек воспринимает собственные дей-
ствия и собственное тело как бы со стороны, являясь,
скорее, своим наблюдателем, чем включенным участ-
ником. Часто деперсонализация субъективно ощуща-
ется как потеря возможности управлять своими сло-
вами и действиями. Человек смотрит со стороны на
то, куда он идет, что собирается делать, что говорит.
Деперсонализация – мучительное состояние, травма-
тик может наблюдать за тем, как разрушает свои отно-
шения или свое тело, как делает то, чего не хочет. Раз-
деленность его сознания в этот момент не позволяет
ему активно вмешиваться в происходящее, и непод-
контрольная часть как бы вопреки воле носителя про-
ворачивает травматические сценарии.

Приступ дереализации и деперсонализации мо-

жет случиться в измененном состоянии сознания,
когда действующие изнутри психические силы ли-
шаются сознательного контроля и получают воз-
можность проявиться вовне. Алкоголь, наркотики,
экстремальная усталость или бессонница раскачи-
вают психику травматика и обнаруживают в нем
то, чего он сам хотел бы избежать. Агрессия, экс-
тремальное сексуальное поведение, асоциальные
мотивы нашей личности могут проявляться то-
гда, когда внешне нормальная личность уходит в
тень.
Зина рассказывает о таких эпизодах. В детстве
к ней приставал старший брат, и с тех пор в своей
теневой части она сохранила гнев и желание ото-
мстить. Эти чувства Зина осознает не до конца,
хотя свою неприязнь к брату чувствует. В ее днев-
ной жизни она проявляется тихой радостью и удо-
влетворением, что жизнь у него не складывается,
хотя Зине за эти чувства очень стыдно, и она пы-
тается подавить и их тоже. А вот когда Зина выпи-
вает больше, чем нужно для легкого опьянения, она
становится совсем другим человеком.
Брат у нее в мыслях не возникает, но в ней просы-
пается злоба на всех тех мужчин, которые могут ее
вожделеть. Так как дело обычно происходит в барах
или клубах, то она начинает вести себя вызываю-
ще, так, что привлекает внимание многих мужчин
из тех, кто там присутствует. С кем-то она заиг-
рывает, с кем-то ссорится, кого-то провоцирует.
Финал всегда один: она идет в автомобиль с муж-
чиной, который хочет заняться с ней сексом, там
распаляет его еще больше, а когда дело приближа-
ется к финалу – убегает (часто стащив из авто-
мобиля какую-нибудь мелочь типа зажигалки). Это
опасные игры, и Зина это знает, но она не может
в такие моменты контролировать себя и наблюда-
ет за собой со стороны – смотрит, как красивая и
уверенная в себе женщина оставляет распаленного
мужчину в дураках и радуется этому.
Когда опьянение проходит и она оказывается до-
ма и в безопасности, она чувствует ужас и сомне-
ния в собственной нормальности. Некоторое вре-
мя она избегает алкоголя, но дело не в алкоголе,
а в диссоциированных потребностях, и они снова
начинают набирать силу. Зина не очень понимает,
что происходит, деперсонализация нарастает, и в
конце концов она как бы против своей воли снова
идет в клуб, для того чтобы история повторилась.

Раздробленность и нецельность существования

травматика лучше всего видна в его рассказах о сво-
ей жизни или конкретно о произошедшем. Гладкий,
слитый в одно целое, последовательный рассказ на-
зывается нарративом. Пробелы в произошедшем –
лакунами. Пустоты в рассказе о себе (фактические
или эмоциональные) означают диссоциации. Тера-
певт ориентируется по этим лакунам. При наличии
симптомов анальгезии и анестезии пробелы в воспо-
минаниях или чувствах могут оказаться единствен-
ным признаком того, что клиент переживает посттрав-
матическую динамику.

Вот два рассказа Вероники, в начале и в конце те-

рапии. В первом из них множество лакун и признаков
травмации, хотя Вероника приходит на встречу с
запросом, не имеющим к травме отношения: ей ну-
жен совет о том, какую работу выбрать из двух по-
хожих. Во втором рассказе (спустя почти три года)
возникают последовательность, непрерывное вос-
приятие своей жизни, интеграция произошедшего и
возможность жить с этим дальше.
В октябре 2013 года Вероника рассказывает о се-
бе так: «Ну, мои родители развелись, когда мне бы-
ло три года. Папу я больше не видела, он недавно
написал мне, но я не ответила. Жили с мамой, отно-
шения были нормальные. Она работала санитаркой
и была строгая, била меня иногда за плохие оценки,
я плохо училась. Потом мы познакомились с мужем,
поженились, я родила от него ребенка. Что еще рас-
сказать? Подруг у меня никогда особо не было. С
одноклассниками как-то не сложилось, потом тоже
не появилось подруг. Сейчас не знаю, куда идти, в
университете оставаться или идти в практику. Я
не уверена, что закончу кандидатскую. И не знаю,
смогу ли работать. Может, мне вообще стоит сме-
нить профессию».
В августе 2016 это другой рассказ. Я специально
прошу рассказать о себе, чтобы мы вместе смогли
услышать историю ее жизни и то, как эта история
изменилась. Вероника рассказывает: «Мои родите-
ли создали семью не потому, что любили друг дру-
га, а потому, что мама забеременела и обнаружила
это слишком поздно. Ни один из них не был готов
ни к отношениям, ни к заботе о детях, но так ча-
сто происходило в то время. Окончательно они друг
другу надоели тогда, когда появился мой младший
брат. Мне было три года, я любила отца, тоскова-
ла по нему, обижалась на его уход и долгое время не
хотела потом иметь с ним ничего общего – не ис-
кала его сама, не пошла с ним на контакт, когда он
сам мне предложил. Я понимаю, почему я так сдела-
ла. Потом выяснилось, что он тяжело болел и через
какое-то время умер. Мне жаль, что я была лишена
отца всю свою жизнь и теперь уже его не обрету.
Но я не знаю, что он мог бы мне дать.
 Когда родители развелись – жизнь стала тяже-
лее, но понятнее. Мама работала, я помогала ей по
дому и с братом. Это была большая нагрузка, как
я теперь понимаю, слишком большая для маленькой
девочки, но протестовать у меня мысли не возника-
ло. Жаль, что страдала учеба: я плохо спала и ча-
сто болела, мне было сложно сосредоточиться на
том, что говорили в школе, я очень боялась плохих
оценок, потому что мама злилась на меня. Эти ее
побои сильно подпортили мне жизнь, долгие годы я
жила в страхе совершить ошибку, этот страх не
давал мне возможности выбирать для себя что-то
хорошее. У брата почти то же самое – его мать би-
ла тоже, и он тоже плохо учился и хулиганил. Сейчас
он пьет, а мама за ним ухаживает. Ну и ладно, это
уже их жизнь, а не моя. Пусть будут вместе так, как
хотят.
Я поступила в университет из разряда „куда про-
ще попасть“, на дефектолога. Университет ока-
зался в другом городе, далеко от мамы и брата, и
мне стало легче учиться. Я думала, это потому,
что университет плохой и там маленькая учебная
нагрузка, и только намного позже начала понимать,
что с нагрузкой все было в порядке, просто я смогла
наконец начать нормально учиться. В этом своем
страхе, что у меня не получится, я все свое время
занималась учебой и закончила с красным дипломом.
Домой возвращаться не стала: мне предложили ме-
сто в аспирантуре с общежитием, я согласилась.
Там же познакомилась с мужем. Мне было очень оди-
ноко, подруг не было, потому что я всегда была в
учебе. Я сейчас понимаю, что эта семья стала для
меня спасением от одиночества. Он всегда был хо-
рошим человеком, мой муж, и всегда поддерживал
меня в меру своих способностей. Дочь у нас тоже
замечательная.
Мы переехали из общежития в собственную квар-
тиру, и жизнь стала налаживаться, но вот тут я
столкнулась со своей неуверенностью в полной ме-
ре. Я не понимала, что мне не нравится ни моя
профессия, ни наука в целом. Я пыталась выбрать,
чем мне заниматься, наукой или практикой, при том
что в целом не имела интереса ни к дефектологии,
ни к педагогике. Моя неуверенность не давала мне
понять, чем же я хочу заниматься на самом деле.
Бросить педагогику было очень страшно. Уйти в
никуда – тем более.
Я попросила у мужа, чтобы он дал мне немножко
работы в своем бизнесе. Он из аспирантуры ушел
сразу, когда появилась возможность зарабатывать
деньги. Он занимается мебельным производством,
и я понемногу начала ездить с ним на встречи,
участвовать в решениях, что-то предлагать. Ока-
залось, что у меня бывают неплохие идеи, особен-
но в том, что касается дизайна. Сейчас я получаю
второе высшее, это сложно, потому что я никогда
в жизни не занималась рисованием, а учусь на дизай-
нера, но это самое интересное из всего, чем я за-
нималась. Я чувствую себя намного более счастли-
вой».

Нарушения адаптации

Другой круг симптомов связан с нарушением воз-

можности гибко и адаптивно строить отношения с
миром. К нему относятся нарушения привязанности,
искажение самовосприятия в сторону собственной
ненормальности, невозможность гибко адаптировать-
ся к меняющейся среде.
Вернемся к метафоре стола с рабочими инстру-
ментами, которые человеку с диссоциацией оказыва-
ются недоступны. Большинство требующихся от нас
во взрослой жизни дел предполагает сочетание ин-
струментов. Например, работа: даже простая работа
требует большого количества навыков психических –
умения выдерживать напряжение, адекватно воспри-
нимать течение времени, налаживать и сохранять хо-
тя бы минимальные социальные контакты, распоря-
жаться деньгами, регулировать тревогу, заботиться о
границах. Чем сложнее профессиональная деятель-
ность – тем больше навыков она требует. Часто труд-
ности травматика в работе связаны именно с недо-
ступностью части личностных навыков.

Игорь, который работает слесарем, много раз

задумывался о смене профессии. Ему хочется боль-
ше зарабатывать, общаться с людьми с более вы-
сокими интеллектуальными и духовными потребно-
стями, в конце концов, хочется заниматься творче-
ством. Игорь для себя пишет фантастику и монти-
рует видео, вырезает по дереву, учится рисовать. К
работе он эти потребности приложить не может.
Игорь – травматик с историей изнасилования. В
детстве и юношестве его основной защитой ста-
ла идея о том, что он должен быть человеком, ли-
шенным недостатков, и все происходящее его про-
сто не должно задевать. Так как он сосредоточил-
ся на своем внутреннем мире, то с внешним миром
не особенно контактировал. Чтобы выжить и со-
хранить рассудок в том ужасе, который с ним слу-
чился (и продолжался какое-то время), он жестко
ограничил свой интерес к взаимодействию с други-
ми людьми. На сегодняшний день он их так же боит-
ся и не выносит, как и в детстве.
 Для профессиональной реализации его творче-
ских способностей нужны контакты с людьми – про-
фильное образование, взаимодействие с «живыми»
или виртуальными заказчиками. У Игоря нет на это
ни навыков, ни энергии. Он совсем не переносит
агрессии и критики, с большим трудом заботится
о своих интересах, склонен к паранойе и застрева-
нию. Любое действие, которое он планирует для
улучшения своего достатка и повышения профес-
сионального качества жизни, сталкивается со мно-
жеством внутренних реакций, имеющих отношение
к его травме.
Например, когда ему предлагают перейти на ра-
боту в другую компанию, с более высоким доходом,
Игорь сначала думает несколько месяцев, а потом
отказывается. Эти несколько месяцев он проводит
в аду сомнений. С одной стороны, думает он, это
деньги, но с другой стороны, это снова начинать
свой путь в компании, а в старой, в которой он
работает уже несколько лет, ему могут предло-
жить более высокую должность, если его начальник
вдруг решит уйти. С третьей стороны, он же все-
гда хотел заниматься творчеством, и согласить-
ся на эту новую работу внутренне означает потер-
петь поражение в его планах и как бы смириться с
тем, что он всю жизнь будет слесарем. С четвер-
той стороны, есть какая-то темная история, в ко-
торой на него могут повесить ответственность
за поломку на работе, которая может быть чре-
вата штрафом или даже уголовной ответственно-
стью, и Игорь боится, что если он уйдет и пере-
станет этот процесс контролировать, то все по-
весят именно на него как на отступника и предате-
ля. Есть и пятая сторона, и шестая, и Игорь тя-
нет время до тех пор, пока его категорично не ста-
вят перед выбором, – и тогда, среагировав на чужой
агрессивный посыл, он отказывается.
Это не исключительная ситуация, Игорь так и
живет. В терапии он то идеализирует терапев-
та, чтобы избежать связанных со мной сложных
чувств, то проецирует на меня отвергающие фигу-
ры и впадает в токсический стыд. Он избегает яс-
ных посланий, истории рассказывает путано, наме-
ками, редко отпускает контроль и позволяет про-
изойти чему-то новому. Он скорее ориентирует-
ся на книги, статьи, лекции, в которых он может
использовать свой интеллектуальный потенциал,
не связываясь с эмоциональным риском. Однажды я
спрашиваю, что бы он почувствовал, если бы мы
оказались в одном пространстве (мы работаем в
скайпе). Он порывисто обнимает монитор.
Это прорыв, прогресс, который можно разворачи-
вать дальше, – и мы начинаем говорить о его про-
стых потребностях в улыбке, в поддержке, в том,
чтобы не быть таким одиноким. Постепенно он
учится навыкам, которые позволяют эти потреб-
ности удовлетворить. Его идея сверхчеловека кор-
ректируется, он постепенно принимает свои огра-
ничения и учится заботиться о себе как об обыч-
ном живом существе. Эти навыки помогают ему и
в повседневной работе: он лучше воспринимает ре-
альность, меньше проецирует, способен проявлять
больше спонтанности и лучше заботиться о своих
границах. Паранойя ослабевает. Он еще не спосо-
бен дать себе право заниматься тем, чем он на са-
мом деле хочет, но уже может справляться со мно-
гими вещами, которые ему в этой деятельности
потребуются. Свой долгий путь он начинает с ма-
леньких шагов.

В построении отношений этот недостаток навыков

также становится существенным. Для близких и вза-
имных отношений нам требуется множество навыков,
в особенности – навыки по выдерживанию неопреде-
ленности и неоднозначности происходящего. У трав-
матика с диссоциированными, не интегрированными
собственными противоречивыми частями может на-
блюдаться тенденция к волнообразности отношений
– от отвержения к слиянию и обратно. Это называ-
ется «дезорганизованный тип привязанности»: когда
в каждый отдельный момент времени человек либо
полностью отстраняется от отношений, либо сливает-
ся с партнером в сладком единстве. Часто эти волны
настроения для партнера непредсказуемы и сами по
себе травматичны. К очередному взлету или падению
может привести незначительная ситуация или да-
же слово, сказанное вскользь.
При этом в дезорганизованной привязанности че-
ловек не выдерживает полноценно ни близости, ни
дистанции. Он может хотеть попеременно того или
другого, даже страстно желать этого, но внутренне
ничего из этого не выносит. При расставании он за-
стывает и как бы перестает жить, мечтая о возвра-
щении партнера. При контакте и близости – отстраня-
ется, чувствуя непреодолимую потребность в дистан-
ции. Дети с дезорганизованной привязанностью без
матери ждут ее под дверью, а при ее возвращении –
убегают от нее. Взрослые с таким типом привязанно-
сти ничем принципиально не отличаются.
Травматика такие колебания утомляют и расстраи-
вают. С дезорганизованным типом привязанности ему
непросто получить стабильность и покой, которого он
так жаждет.
 Таня в терапии много жалуется на мужа, кото-
рый недоступен ей и кажется ей холодным. У нее
мама, которая отвергает и контролирует дочь до
сих пор, критикующая бабушка. Обе они требуют к
себе любви и заботы, обе обижаются, если Таня де-
лает что-то не так. В свои тридцать Таня каждое
утро начинает со звонка маме: у нее тревога, что
мама ночью могла умереть, и услышать утром ма-
мин голос – значит получить возможность заняться
своими делами до тех пор, пока ее тревога снова не
возрастет. Мама издалека участвует в жизни Тани
тем, что велит ей надеть шапку, не гулять после
восьми или не устраиваться на работу, поскольку
тогда Таня не сможет приходить к ней в течение
дня и проверять ее и бабушку.
Это такое слияние, которого Таня не выдержи-
вает, поскольку мамина любовь ее душит. Она хо-
чет дистанции, хочет иметь право жить собствен-
ной жизнью, но расстояние для нее тоже трудно-
переносимо: мама всю жизнь наказывала дочь мол-
чанием и игнорированием, когда Таня делала что-
то не так. Теперь для Тани много тревоги в обеих
сторонах такой близости: в слиянии она чувствует
тревогу потери собственной жизни, в отвержении
– тревогу потери мамы как исключительного ресур-
са. С другой близостью она не знакома, у нее нет
навыков для построения других отношений, и имен-
но это проявляется и в ее браке, и в ее отношениях
с друзьями, и в ее отношениях со мной.
Для установления и поддержания отношений
нужно уметь очень много, и большинство этих уме-
ний как раз психологические, а не коммуникативные.
Нужно уметь демонстрировать свой интерес к дру-
гому, выдерживать неопределенность его реакций,
сознавать свои чувства и потребности, которые
в настоящий момент присутствуют в контакте и
влияют на него. Нужно иметь навыки контейниро-
вания и навыки диалога, которые помогают выдер-
жать себя и понять другого. Нужно выдерживать
различия и переносить схожесть. Нужно уметь со-
блюдать справедливость в отношениях, когда пара
свободна от обиды одного и вины другого.
Нужно уметь еще множество вещей, и ничего из
этого Таня не умеет. Она умеет только ждать:
слияния, когда муж ее отвергает, и дистанции, ко-
гда он к ней тянется. Когда он пытается расска-
зать ей о происходящем на работе – Таня пугается
его проблем либо пытается взять все под свой кон-
троль и говорить, что ему стоит предпринять. Ко-
гда она сама хочет поделиться с ним своими духов-
ными переживаниями или трудностями с мамой – он
реагирует не так, как бы она хотела, и Таня всегда
чувствует разочарованность и досаду. Бытовая за-
бота тоже не складывается: муж как будто не при-
нимает ничего из того, что Таня может для него
сделать (как и мама), – не ест ее еду, поскольку у
него гастрит, перекладывает вещи после уборки,
потому что она неправильно их положила. Говорить
об этом у Тани тоже не получается: на прямые во-
просы муж молчит или улыбается, на ее скандалы
– замыкается в себе. Это непростые реакции и для
человека с нормальной психикой, а Таня просто впа-
дает в ступор и не знает, что ей делать в своем
бессилии и постоянной вине.
Постепенно их отношения превращаются в фор-
мальные, из них уходит совместный быт, секс, а по-
том и разговоры. Теперь Таня просто ждет днем
его возвращения, а когда он приходит – ждет, когда
он снова пойдет на работу.

Нарушения самовосприятия относятся к этому же

кругу посттравматических симптомов и проявляются
в невозможности интегрировать противоречивую ин-
формацию о себе таким образом, чтобы с этим можно
было жить дальше. Каждый человек в течение своей
жизни сталкивается с такими своими проявлениями,
которые не позволяют ему чувствовать себя полно-
стью хорошим и предполагают более сложную оцен-
ку своей личности, в которой есть светлая сторона и
есть Тень. У травматика есть опыт, за который он себя
стыдит и который мешает воспринимать себя в сво-
ей полноценности. Ребенок, с которым случается что-
то плохое, полностью уверен в том, что он сам это-
му причина. Взрослый, у которого есть такой опыт, ко-
торого нет у большинства других, может чувствовать
себя особенным и отверженным потому, что никто до
конца его не поймет. Хуже всего, когда жертва травмы
сталкивается с виктимблеймингом, то есть с осужде-
нием жертвы.

Причина того, почему люди осуждают попавше-

го в беду, – это личный страх того, что с ними та-
кое тоже может произойти.
Если с человеком случилась беда, потому что он
сам вел себя неверно, то я могу не бояться того же
самого, потому что уж я-то так себя не веду. Не при-
знавать случайность, несправедливость и непредска-
зуемость мира и тьму своей личности – значит избе-
гать собственных экзистенциальных страхов или сты-
да, если в данном случае насильником выступаю я.
Обычно это и говорят жертвам насилия: ты сама
виновата, это ты меня довела, ты была плохой де-
вочкой. Жертвы побоев, сексуального насилия, те, кто
жил в постоянных унижениях и моральном давлении,
вырастают с ощущением того, что все это случилось с
ними заслуженно и что они не могут рассчитывать на
понимание и поддержку. Это сильно влияет на само-
оценку: тот, кто так стыдится себя, не может свобод-
но познавать все стороны своей личности и избегает
тьмы, которой и так достаточно.

Это может выглядеть парадоксом. Тот, кто на-

стаивает на своей хорошести, может чувствовать
себя экстремально плохим. Любое собственное по-
ведение может нуждаться в самооправдании, пото-
му что иначе оно поднимает волну стыда за про-
изошедшее давным-давно. Тот, кто чувствует се-
бя ненормальным, постоянно себя стыдится и од-
новременно протестует против этого стыда. Кар-
тина собственной личности у травматика дуальна:
он чувствует себя то хорошим и невиновным, то
плохим и виноватым.
Для полноценной жизни нам нужна собственная
Тень: та область наших черт, качеств и моти-
вов, которые мы негативно оцениваем и от кото-
рой прячемся. Нормальная интеграция Тени расши-
ряет список доступных личностных инструментов
и позволяет нам стать намного более гибкими и
адаптивными. Жадность помогает распоряжать-
ся деньгами, равнодушие – устанавливать границы,
гнев – не находиться в отношениях, в которых к
нам относятся плохо. Если мы знаем, что мы не лю-
бим читать, то способны выбирать для себя компа-
нию и работу, в которых не будем чувствовать се-
бя недостойными. Если принимаем, что нам не до-
ступны большая компания и общее веселье – то мо-
жем проводить время таким образом, который дей-
ствительно нас восстанавливает и дает нам силы.
Яна живет, отрицая в себе равнодушие и раздра-
женность к собственным детям. У нее две дочери,
которых она оставляет то у мамы, а то и одних в
квартире, уезжая на несколько часов или на целые
сутки. Яна ненавидит себя за это, но поделать ни-
чего не может: иногда она просто не может с ними
находиться, они вызывают у нее слишком сильные
чувства своей уязвимостью и нуждаемостью в ней.
Сама Яна давно ни в ком не нуждается: ее детство
было настолько сложным, что она полностью по-
давила в себе ощущение слабости и научилась рас-
считывать только на себя. Ее родители бросали
ее в общественных местах ради шутки, ограничи-
вали в еде и сне и в конце концов отправили жить к
слабоумной бабушке в деревню, чей слабоумный сын
несколько раз насиловал десятилетнюю девочку, за-
жав ее в углу погреба или заперев в бане.
Яна обещала себе, что никогда и ни за что не
будет вести себя так с собственными детьми, но
Тень требует размещения. Отрицая в себе нега-
тивные эмоции, она не может справиться с ними
тогда, когда они все же присутствуют. Тогда она
сразу чувствует себя самой плохой матерью в ми-
ре, самой плохой женщиной, ужасным человеком, и
от этих чувств все становится возможным – ведь
если она настолько плоха, то хорошо хотя бы то,
что она к ним все же возвращается. От своего сты-
да Яна убегает в наркотики, алкоголь, сексуальные
связи, тусовки, на которых проводит время тогда,
когда ее дочери сидят одни в запертой квартире.
Получив некоторое облегчение или передышку, она
возвращается. До тех пор, пока она снова не почув-
ствует злость или усталость, все будет в порядке.
Яне нужна интеграция собственной Тени, способ-
ность выносить себя со злостью, но для этого ей
нужно вернуться в свое детство и снять с себя
стыд. Пока этого не произойдет – она будет залож-
ницей, все дальше уходя от нормального существо-
вания и совершая все больше поступков, за которые
простить себя будет уже невозможно.

Тревоги и болезни

Третий круг симптомов – тревожные симптомы и

психосоматические трудности, сопровождающие тре-
вожное расстройство. Это самые очевидные и субъ-
ективно самые тяжелые из травматических симпто-
мов. Если заметны только они, то человек само-
стоятельно или с помощью специалиста может по-
ставить себе диагноз «тревожно-депрессивное рас-
стройство», «депрессия», «обсессивно-компульсив-
ное расстройство». Это тоже будет правдой, но ча-
сто эти симптомы не существуют отдельно, а вызваны
травмой и присутствуют в жизни травматика вместе с
остальными признаками.
Тревожные симптомы – это такие проявления, в
глубине которых лежит тревога: фобии, панические
атаки, разного рода навязчивые мысли (в том числе
ипохондрия) и ритуалы, призванные субъективно уве-
личить ощущение безопасности и контроля. Послед-
нее чаще встречается у детей. Ритуальность пове-
дения взрослого может вызывать много вопросов и
у окружающих его людей, и у него самого, поэтому
ритуалы могут присутствовать в жизни незаметно и
прикрываться социально одобряемыми масками – ак-
куратностью, экономией, магическим мышлением. То
же самое может происходить с навязчивостями.

Так, например, Даша считает себя аккуратной,

педантичной, очень ответственной и очень хозяй-
ственной. Она особым образом складывает свою
сумку и обеды мужа, продумывает меню на неделю,
моет полы так, что с них можно есть (как она са-
ма с гордостью говорит). У нее двое маленьких де-
тей, но всегда чистота и порядок. У ее мужа язва,
и потому дома всегда три меню: для него, для де-
тей, для самой Даши. В работе до декрета Дашины
бумаги всегда были в порядке, как и ее волосы, как
и ее одежда. Она знает несколько десятков спосо-
бов идеальной глажки. Ее аптечка рассортирована
по симптомам, наполовину использованные блисте-
ры от таблеток аккуратно обрезаны, каждый хра-
нится в своей упаковке, в которой есть инструкция,
срок годности, цена и название аптеки, в которой
эта упаковка была куплена (что-то Даша записыва-
ет на коробочке сама). Она любит говорить о том,
что не выходит из дома, не заправив постель, как
одна из героинь «Отчаянных домохозяек».
Даша не считает это все проблемой, она жалу-
ется на мужа, которого перестала любить, на тай-
ные приступы агрессии по отношению к детям, на
страхи, связанные с жизнью и здоровьем членов сво-
ей семьи. У Даши все симптомы тревожного рас-
стройства. Ее потребность в контроле и поряд-
ке исходит из алкоголизма матери, жизнь с кото-
рой была непредсказуемой, и теперь Даша не выно-
сит хаоса и прячет за внешним порядком все свои
чувства, начиная при этом потихоньку пить (кста-
ти, тоже как та героиня из «Домохозяек», Бри). Под
ее прекрасной социальной маской, выложенной в со-
циальные сети, проснулись и набирают силу давно
забытые чувства – гнев, страх, отчаяние, ощуще-
ние своей недостойности и неадекватности, тяже-
лая депрессия, вина. Она не может позволить себе
быть свободной в своих желаниях – да и не хочет,
поскольку спонтанность предполагает хаос, а хао-
са в ее жизни было слишком много.
В терапии мы говорим о такой подавленности
чувств, которая не позволяет ей чувствовать лю-
бовь и быть терпимой к спонтанным проявлени-
ям детей. Гнев и обида, изначально направленные
на мать, проявляются в общении с мужем. Чувство
сдавленности и ловушки, в которой она не может
жить собственной жизнью, находит себе место в
отношениях с детьми, которых нужно обслуживать
и заботиться о них вне зависимости от собствен-
ных потребностей (их она тоже считает нарцис-
сичными и сетует на то, что воспитывает эгои-
стов). На самом деле это тоже про маму, про ее за-
пои, про необходимость караулить по ночам, что-
бы она не захлебнулась, про контроль ценой учебы
и друзей. Избавиться от контроля – значит позво-
лить маме умереть, если та этого хочет. Даша по-
ка не может этого допустить и предпочитает не
жить сама, лишь бы мама оставалась живой.
Кризис случается тогда, когда во время Дашиной
терапии маме все-таки диагностируют цирроз пе-
чени и дают ей срок в полгода. Даша переживает
тяжелое горе, вину и страх, но к тому времени она
уже достаточно осознанна для того, чтобы пони-
мать и другие свои переживания – например, злорад-
ство, гнев на то, что мама опять требует макси-
мального Дашиного напряжения, для того чтобы ей
оказали самую лучшую медицинскую помощь, досаду.
И где-то очень тихим голосом – облегчение.
Мама Даши, в отличие от дочери, жизнью своей
не особо дорожит и умирает в середине отпущен-
ного ей срока. Даша сначала не может горевать –
подавленные злость и обида не дают ей возможно-
сти полноценно испытывать и другие переживания,
но постепенно, когда она находит место для каж-
дого из своих чувств и больше не думает, что они
относятся к мужу и детям, становится возможным
здоровое течение горя. Даша и злится, и плачет, и
протестует, и смиряется. А потом наконец отпус-
кает маму и поворачивается к своей настоящей се-
мье и к дому, который за время ее горевания зарос
(по Дашиным старым меркам) грязью и полностью
потерял свой глянцевый вид.
«Ну и хрен с ним, – говорит Даша. – Я хочу на мо-
ре».

Энергия, заблокированная в травме, проявля-

ется также и в виде телесного напряжения, кото-
рое со временем превращается в телесный симп-
том.
Переживающий травму должен заморозить не
только свои переживания, но и свои телесные им-
пульсы: не ударить, не убежать, не расплакаться, не
упасть. Эти застывшие импульсы проявляются типич-
ными для травматика трудностями со здоровьем.
В их число входят приступы удушья, ощущение ко-
ма и боли в горле, боли в плечевом поясе и позвоноч-
нике, скачки давления, звон в ушах, тошнота, спазмы
в области желудка и кишечника, временное онеме-
ние или паралич, дрожь и слабость. В зависимости от
конкретных обстоятельств исходной травмы или ре-
травмации могут возникать особые симптомы: воспа-
ления и высыпания на коже, гинекологические про-
блемы, проблемы с подвижностью. Часто обострение
этих телесных симптомов указывает на попадание в
травматическое переживание или на приближение к
нему, и такой симптом пропадает, когда энергия, за-
блокированная в теле, размещается в действии или
переживании, которое ранее было заблокировано.

У Марины такая история с приступами удушья.

Сначала они в принципе заменяют собой все силь-
ные переживания: когда Марина радуется, или бо-
ится, или грустит, то она начинает задыхаться.
Она думает, что у нее какая-то странная не диа-
гностированная астма без реакции на аллергены,
поскольку астма есть у ее отца, и Марина считает,
что унаследовала от него такое же заболевание.
На самом деле она унаследовала от него привыч-
ку к сдерживанию эмоций: ее отец не кричал, не пла-
кал, не улыбался. В ее детстве он вел себя от-
страненно и критично, не имея возможности эмоци-
онально отреагировать на дочь. Когда она показы-
вала ему рисунки – он находил в них недостатки. Ко-
гда она приносила пятерки – оставался безучаст-
ным. Когда у Марины случались какие-то сложно-
сти, например ссора с одноклассницей или неспра-
ведливо плохая оценка, – выставлял ее во всем ви-
новатой.
Как это часто бывает при таких отцах, у Мари-
ны есть лишний вес – ловушка отцовских требова-
ний проявляется физически. Каждые ее отношения
выглядят для нее насилием: мужчинам не нравит-
ся, как она выглядит, как готовит, не нравится ее
профессия и отношения с родителями, от которых
она остается эмоционально зависимой. Критичный
отец создает нарциссичных партнеров, рядом с ко-
торыми Марина продолжает толстеть и все боль-
ше погружается в депрессию и недовольство собой.
Говорить в отношениях она практически не мо-
жет – она может только молчать и задыхаться.
Ей нужно сдерживать свои переживания для того,
чтобы папу не расстроить и не оттолкнуть. Папе
Марина нравилась только в одном случае: когда она
тихо играла рядом в то время, когда он смотрел те-
левизор. Тогда он мог хотя бы погладить ее по го-
лове, проходя мимо, или спросить, чем она занима-
ется, во время рекламной паузы. Если девочка начи-
нала о чем-то эмоционально рассказывать – он мо-
ментально уставал и прогонял ее из комнаты, что-
бы не мешала, либо уходил сам. Правда, когда у нее
начались приступы удушья, он стал проявлять ка-
кое-то подобие заботы: шел к жене и говорил, что-
бы она показала девочку врачу. В условиях полного
равнодушия в других ситуациях Марине и это было
за счастье.
В своей взрослой жизни она продолжает тихо си-
деть и заниматься своими делами в то время, ко-
гда ее партнер занят своими. Эта тишина кажется
ей близостью, то, что ее не прогоняют, – любовью.
Удушье можно снять, но сначала Марине придется
эмоционально вернуться к отцу, пережить то, что
происходило в детстве, и принять другое решение.
 Исцеление травмы
Психотерапия посттравматического расстройства –
сложный и изначально неочевидный этап в работе с
нарциссической жертвой, через который она обретает
утраченную цельность, ресурсность и адекватность.
Какие-то части этой работы возможны с самого на-
чала, но для воздействия на ядро травмы требуются
ресурсы и осознанность, которые возникают со вре-
менем при установлении и развитии терапевтических
отношений, работы с мазохистическим поведением и
нарциссической частью личности жертвы. Ядро трав-
мы – то есть первая ситуация или ситуации, которые
привели к диссоциации и искажению личности, – в на-
чале работы недоступно либо фактически, либо эмо-
ционально. Любовная зависимость, которая развива-
ется у нарциссических жертв, ее мучительная жизнь
внутри насилия, проблемы со здоровьем отвлекают
травматика от самой травмы. Для возвращения ее в
работу нужно время и ресурсы.
Это становится главной задачей на первом этапе
терапии, когда истощенная жертва учится заботиться
о себе, принимать помощь от других и выстраивать
такие отношения, в которых сможет чувствовать се-
бя наполненной. На это всегда нужно время – если
бы жертва умела строить контакт так, чтобы он был
ресурсным, она бы не столкнулась с теми трудностя-
ми, которые переживает на момент обращения к те-
рапии. Медленное сближение, выстраивание границ,
открытость и доверие терапевту, которые не могут и
не должны возникать с первой же встречи, создают
свободное и одновременно безопасное поле для раз-
мещения всех своих переживаний и потребностей, в
том числе тех, которые раньше были недоступны.
На этом фоне уже получается говорить о мазохиз-
ме и нарциссизме, но еще не получается о травме. Те
из нарциссических жертв, которые допускают контакт
и близость, учатся постепенно выдерживать несовер-
шенство терапевта и свое несовершенство, познают
себя и свои особенности, становятся более активны-
ми и взрослыми в терапии и в жизни. Этап заботы о
ресурсах – это как раз умение опираться на себя и
на других людей, снижение обидчивости или требо-
вательности, спонтанность проявлений, способность
заботиться о себе и о других.
Но сначала забота о ресурсах – это обеспечение
себе базовых потребностей: возможности жить без
стыда, достаточного и полноценного питания, полно-
ценного сна, безопасного места, медицинской помо-
щи. С этими простыми вещами жизнь жертвы уже ста-
новится более наполненной. У нее появляются силы
для того, чтобы двигаться дальше.
Очень важно не сделать этот этап единственным в
терапии. Научить жертву только тому, чтобы жить без
стыда и заботиться о себе, – значит закрепить ее нар-
циссизм и никак не помочь ей в вопросе выстраива-
ния полноценных отношений. Тот, у кого появляются
навыки заботы о себе, готов учиться и заботе о дру-
гом, а иначе он выходит из терапии сильным и уве-
ренным в себе потребителем.

Поля приходит в терапию разрушенная браком,

в котором ее нарциссичный муж бил и унижал ее,
а потом бросил. Она рассказывает много историй
про насилие в своей родительской семье, где детей
также избивали и унижали. Полина худая и болезнен-
ная, с нарушенным сном, с больной спиной в ее два-
дцать шесть лет, с ощущением, что внутри своей
жизни она не занимает никакого места и все это –
черновик, поскольку случившееся с ней никак не впи-
сывается в ее планы на жизнь и все это можно от-
менить.
Мы начинаем работу с восстановления здоровья
и самочувствия: Поля пьет витамины, налаживает
график сна (сначала при помощи снотворного, по-
том и без него), учит себя есть как минимум два ра-
за в день против прежних голодовок, когда она по-
просту забывала о еде или чувствовала тошноту,
которая заставляла ее отказаться от обеда. Для
всего этого ей приходится заново строить отно-
шения с коллегами и начальством на работе, когда
она отказывается от переработок, ссылаясь сна-
чала на необходимость физиотерапии спины (это
правда, она начинает такой курс и начинает за-
ниматься самостоятельными упражнениями), а по-
том и на свою неготовность работать в таком
режиме. Полина постепенно может заново выстро-
ить иерархию денег и своего самочувствия. Зано-
во оценить траты времени на дорогу (она живет в
Москве, где дорога с работы и на работу занимает
у нее пять часов в день) и переехать в другую часть
города.
Одновременно мы говорим о стыде, и Полина в
своей потребности вернуть себе ощущение невин-
ности «подсаживается» на форумы жертв насилия
и нарциссических жертв, где приняты крайности
– рассказчик либо полностью оправдывается, либо
сам выставляется насильником. Она обнаруживает
в себе гнев, который кажется ей справедливым, но
при этом имеет характер аффекта. Контейниро-
вать его Поля пока не может – гнев помогает ей
не чувствовать стыда. Она идет на феминисти-
ческие форумы, где пишет эмоциональные и напол-
ненные гневом заметки. Всех своих знакомых муж-
чин (и женщин) Поля начинает спрашивать о том,
как они относятся к правам женщин, и этим сильно
сужает круг общения. В наших отношениях она ста-
новится сильной и уверенной, но остается очень да-
лекой.
Мой посыл про стыд другой, не воинственный. Я
говорю о том, что мне очень жаль, что с ней это
произошло, и я готова быть с ней и принимать ее –
избитую, ошибающуюся, злую, одинокую, растерян-
ную. Этот посыл Поле не нравится. Она не хочет
принятия, она хочет оправдания. Она начинает при-
носить на наши встречи все меньше материала, и
я понимаю, что внутри себя она решила наши от-
ношения заканчивать.
Я спрашиваю у Полины о том, как она чувствует:
близки ли мы? Смогли ли наши отношения стать
теплыми и доверительными? Есть ли в них необхо-
димая ей свобода, искренность, может ли она прояв-
лять в них свою боль? Чувствует ли она, что нахо-
дится рядом с другим живым человеком, а не с функ-
цией или компьютером, оказывающим помощь? По-
лина сначала отвечает: да, конечно, ты мне очень
помогла. Потом замирает, ее лицо становится
неживым. Я спрашиваю о том, что она сейчас чув-
ствует, и она со слезами проговаривает: страх и
стыд.
Это первый раз с того времени, когда ей было со-
всем плохо, она позволяет себе проявить человеч-
ность и допустить мое существование рядом с ней
и ее настоящими чувствами. Она бы с облегчени-
ем отстранилась и от них, и от меня. Она бы ста-
ла нарциссичной и защищенной, воинственной в сво-
ей правоте, проецирующей свою злость на мужчин и
женщин, которые были бы для нее тупыми и ограни-
ченными в своих манипуляциях друг другом. Она бы
стала другим человеком – той, кто всегда в первую
очередь думает о себе, той, для кого лучше быть
одной, чем с кем попало. Полина говорила бы, что ей
очень помогла терапия и теперь она ни за что не
даст себя в обиду.
К счастью, у нас получается пойти другим путем.

Следующий круг ресурсов часто касается отноше-

ний, в частности – с терапевтом: жертва учится дове-
рять и открываться, воспринимать терапевта реали-
стично, ощущать себя источником изменений и ори-
ентироваться в своих чувствах и потребностях. Растет
осознанность, а вместе с ней растут навыки установ-
ления и развития отношений. Жертва становится ме-
нее мазохистичной, учится прямо говорить о том, что
чувствует и чего хочет, начинает прикасаться к свое-
му нарциссизму и позволяет себе больше близости
одновременно с тем, что становится менее критич-
ной и отстраненной. Часто вместо магического мыш-
ления появляется опора на реальность. Снижается
тревожность (это тоже следствие растущей осознан-
ности и более свободного предъявления себя), улуч-
шается физическое здоровье. Терапевтическая рабо-
та с мазохизмом и нарциссизмом делает поведение
жертвы более гибким, а ее саму – более выносливой.

Работу с Полиной мы продолжаем с того момен-

та, как она столкнулась со своими страхами и сты-
дом, несмотря на всю свою новую защищенность
и кажущуюся неуязвимость. Полина понимает, что
избегала факта моей человечности из страха, что
я ее отвергну, и потому предпочитала отвергать
сама. Она планировала, что в терапии она получит
свое оправдание и ей помогут привести жизнь в по-
рядок, а вот что делать дальше – она не представ-
ляет.
Я предлагаю Полине процесс, что тоже для нее
является чем-то новым. «Давай побудем вместе, –
говорю я, – и посмотрим, что между нами будет
происходить. Давай ты попробуешь построить со
мной такие отношения, в которых будет и бли-
зость, и свобода, в которых ты сможешь быть са-
мой собой». Полина готова пойти на это, но нуж-
дается в инструкциях. «А как? – спрашивает она. –
Что именно мне делать? Что именно в терапии бу-
дет происходить?» – «Понятия не имею», – отве-
чаю я.
Это тот момент, когда я должна отойти на вто-
рой план и дать больше пространства личности
Полины, ее чувствам и потребностям, и это тот
момент, который Полину очень тревожит и как буд-
то лишает ее почвы под ногами. Она сталкивает-
ся с тем, что не выдерживает хаоса, что не уме-
ет слушать себя, не умеет просить или проявлять
чувства прямо. Постепенно она пробует проявлять
то и это, начиная с малого, пробует говорить о сво-
их страхах (в основном страхе отвержения), пробу-
ет увидеть, правда ли я ее отвергаю или это ей
кажется. Полина склонна много фантазировать на
этом этапе: если раньше она просто отстранялась
и не интересовалась мной, то теперь она сверх-
чувствительна и может молча трактовать подня-
тие брови или чуть более короткий визуальный кон-
такт, когда она приходит на встречу. Она учится
спрашивать и прояснять, вместо того чтобы фан-
тазировать. И она учится переносить честные от-
веты на свои вопросы.
Это тоже непросто: сначала Полина задает во-
просы для того, чтобы услышать устраивающий
ее ответ, и ни для чего другого. Например, она спра-
шивает меня о том, нравится ли мне ее новое пла-
тье (нравится), не использовала ли она все мои сал-
фетки (не использовала), сталкиваются ли с похо-
жими трудностями другие мои клиенты (сталкива-
ются). Потом приходит очередь вопросов послож-
нее: что я думаю о ее бывшем муже? какой у самой
Полины прогресс? что я могу сказать о переписке,
которую она хочет мне показать?
Это время работы с мазохизмом и нарциссизмом,
когда Полина учится быть прямее, работает со
своими интроекциями, осознает свои мазохистиче-
ские и нарциссические требования, обращенные к
другим и ко мне. Эта работа проходит так, как опи-
сано в предыдущих главах, и постепенно она все
больше выдерживает живую меня и живую себя. На-
ши отношения становятся ближе и живее. Полина
наконец начинает спрашивать меня обо мне: а кто
я и как я живу, что я чувствую? понравилась ли мне
последняя встреча?
К этому времени Полина уже способна выдержи-
вать не только поддержку, но и мое раздражение, и
мою скуку, и мое одиночество, которое иногда воз-
никает рядом с ней тогда, когда она снова отстра-
няется и уходит в нарциссизм. Также она становит-
ся более устойчивой и к проявлениям мира, который
так же неидеален, как и я, как и она сама. Эту неиде-
альность она принимает долго и долго сопротивля-
ется, сохраняя для себя мой образ как всезнающей
и всепринимающей, неуязвимой и поддерживающей.
Она почти год игнорирует мои недомогания, мою
несобранность, мое незнание книг и авторов, мое
равнодушие к феминистическому движению и поли-
тической обстановке. Наконец она признается, что
все это ее раздражает и что какая-то часть ее счи-
тает, что психолог должен быть совершенно дру-
гим.
В работе над этим разочарованием мы проделы-
ваем большую часть работы с нарциссизмом, по-
сле которой Полина становится способной больше
принимать не только разочаровывающую меня, но и
разочаровывающую себя, и разочаровывающий мир.
Она становится гибче и адекватнее, наконец смяг-
чается ее гнев и уходит интерес к историям дру-
гих жертв насилия. Полина говорит, что они пока
на какой-то первой стадии, ей это теперь не очень
интересно. Самой Полине становятся интересны
отношения, которые она заново выстраивает с по-
другами, коллегами и вновь появляющимися мужчи-
нами.
Но она совсем, категорически не может перено-
сить в отношениях несколько вещей: проявлений
злости или употребления алкоголя. Из-за них она
снова либо чувствует ужас и разрушается сама, ли-
бо чувствует злость и становится разрушитель-
ной для других.
А еще у нее появляется симптом: ноющие, уси-
ливающиеся и ослабевающие, боли в сломанной ко-
гда-то правой руке и мигрени.

Здесь становится все более заметным то, что при

всей растущей адекватности и устойчивости у жерт-
вы присутствуют ситуации и моменты, когда она как
будто полностью теряет все свои новые навыки и сно-
ва становится такой же, какой впервые пришла на те-
рапию. Это вторжения, которые тем очевиднее, чем
более здоров фон, на котором они происходят. Втор-
жения перестают быть субъективно привязанными к
партнеру и начинают быть осознанными как отдель-
ный феномен, имеющий отношение не к сегодняшним
событиям, а к чему-то более раннему. Становится за-
метной диссоциация.
На самом деле она заметна и раньше, а вот рабо-
та над ней возможна не сразу. Интеграция обрат-
но диссоциированных частей предполагает обра-
щение к травматическому опыту и проживание его
заново, с возвращением ранее отвергнутых чувств.
Эти два этапа работы – осознание диссоциирован-
ных частей и осознание и проживание травмирую-
щего опыта – неотделимы друг от друга и возможны
лишь тогда, когда у человека достаточно внутренних
и внешних ресурсов.

Мы с Полиной начинаем исследовать эту диссо-

циацию. Кроме внешне нормальной личности, у ко-
торой к этому времени много осознанности и силы,
есть еще одна, которая «включается» на повыше-
ние голоса или на алкоголь. В детстве, когда отец
напивался, он бил дочь – за плохие оценки, за неряш-
ливый внешний вид, за то, что Полина не помыла
посуду или оставила игрушки неубранными. Ее мать
вроде и ссорилась с мужем после таких побоев, и
обещала ему уйти вместе с детьми, но и Полине го-
ворила, что она сама виновата. Ты ведь знаешь от-
ца, говорила мать. И вообще он прав – посмотри,
какая грязь в твоей комнате, как с тобой еще обра-
щаться, если ты иначе не понимаешь?
Полина вспоминает момент (она всегда о нем
помнила, но как-то смутно, как будто в тумане), ко-
гда мать подставила ее перед отцом. Полина то-
гда принесла плохую оценку и вместо того, что-
бы расплакаться на ругань матери и пообещать
все исправить, возмутилась, поскольку оценка была
несправедливой. Это был один из худших периодов в
жизни семьи, когда отец постоянно пил и постоян-
но был зол. Мать тоже была не особо адекватной
– от проблем в семье она предпочитала уходить на
работу, возвращаясь поздно и уже не имея сил на
что-то повлиять. Полина внутри такого напряже-
ния действительно стала учиться хуже, но эта кон-
кретная оценка была несправедливой: подруга спи-
сала у нее контрольную, а учительница решила, что
это Полина списала, и поставила подруге высокую
оценку, а Полине двойку. Мать объяснениям дочери
не поверила, а сопротивление Поли вызвало у нее
ярость. Она пригрозила, что расскажет все отцу.
Поля в возмущении ответила: ну и пусть.
Когда отец пришел домой, очень пьяный и очень
злой, мать выполнила свою угрозу, и отец Полю из-
бил так сильно, что девочка оказалась в больни-
це со сломанной рукой и сотрясением мозга. Поли-
на вспоминает свой ужас во время избиения, вспо-
минает боль, которую чувствовала в больнице и о
которой, как ей казалось, забыла. Со своими новы-
ми силами и внутри наших хороших отношений она
вновь позволяет себе чувствовать все это, хотя
сначала ей кажется, что если она себе это позво-
лит, то она умрет, распадется, не выдержит таких
переживаний. У нее получается развернуть глубо-
ко подавленный крик, озвучить похороненную внут-
ри просьбу о помощи в момент, когда ее собствен-
ный отец ломал ей руку и бросал дочь в стену, о ко-
торую она ударилась головой и потеряла сознание.
Полина держится за меня в эти минуты, держится
за подлокотники кресла, держится пальцами ног за
пол, держится за любые доступные ей опоры всеми
частями тела, и у нее получается удержаться.
Потом она долго дрожит, молча, с тихими сле-
зами, постепенно успокаиваясь. Тяжелые воспоми-
нания и чувства перестали быть похороненными
внутри и теперь могут обрести свое место в кар-
тине ее опыта. Этот большой процесс начнется с
осознания того, что сейчас произошло и как именно
этот опыт расщепил ее личность на несколько ча-
стей.
В следующие несколько недель мы говорим об
этом. У Полины есть часть, которая боится и за-
мирает, когда происходит что-то страшное, и она
вторгается тогда, когда что-то из внешней сре-
ды напоминает ей отца – отсюда ее яркая реакция
на алкоголь и повышение голоса. Есть часть, в ко-
торой заключена злость: в момент распада девоч-
ка отстранилась от ярости отца и одновременно
от своей ярости, и теперь во время вторжений она
возвращается и выглядит столь же неадекватной
и разрушительной, как и тогда, когда исходила из
него. И у Полины есть маленькая девочка, у кото-
рой очень болит рука и голова и которая не понима-
ет, как и зачем с ней произошло то, что произошло.
Приходит время соединять все это в одну взрослую
и цельную женщину.

С растущей осведомленностью человека о струк-

туре своей личности и о своем травматическом опы-
те становится возможной интеграция ранее отверг-
нутых частей и создание цельной личности, облада-
ющей всеми инструментами одновременно. Интегра-
ция означает принятие и горевание, построение кар-
тины себя, с которым действительно случилось все
то, что случилось. У травматика появляется доступ к
ранее вытесненным чувствам и качествам личности,
он более свободно и осознанно может пользоваться
тем, что имеется у него внутри в виде импульсов и на-
выков.
И меняется история.

Уже сейчас Полина чувствует ослабление силы

этих частей. Она понимает, что ее гнев и страх
относятся к ее отцу и матери, а не к ее сегодняш-
нему партнеру, понимает, что она больше не ма-
ленькая девочка и способна о себе позаботиться. Ее
болевые симптомы проходят тогда, когда мы вме-
сте возвращаемся в воспоминания о больнице и По-
лина может проговорить то, что тогда чувство-
вала, и разместить эти переживания вовне – боль,
растерянность, чудовищное одиночество, посколь-
ку родители к ней почти не приходили. Когда девоч-
ка вернулась домой, то обнаружила, что атмосфе-
ра в семье стала мягче – видимо, сработала вина.
От облегчения Полина предпочла забыть все окон-
чательно.
Но мы туда возвращаемся, и рука и голова болят,
и Полина плачет от этой боли и отчаяния, нужда-
ясь во внимании и нежности, а еще в объяснениях.
Взрослая Полина обладает многими навыками – она
может и быть нежной к себе самой, и попросить об
этой нежности меня или других. Теперь дело за объ-
яснениями.
Ранее раздробленная история постепенно пре-
вращается в слитный рассказ, после многочислен-
ных встреч. «Я жила в страхе, – говорит Полина, –
поскольку мои родители не могли позаботиться ни
о себе, ни обо мне. Моя мать – женщина с расшатан-
ной психикой, не способная быть адекватной. Мой
отец – алкоголик и садист. Я ненавидела и любила
их одновременно и продолжаю ненавидеть их и лю-
бить, хотя сейчас они чуть больше достойны люб-
ви. Я – женщина, которая выросла с опытом отвер-
жения и насилия, меня избивали, мой отец однажды
избил меня так сильно, что сломал мне руку и уда-
рил головой об стену. И мне очень, очень грустно,
но это действительно произошло».
Полина горюет о себе, горюет о своем несчаст-
ном детстве, и в этом горевании освобождается
от него. Она не забывает, нет, не диссоциирует-
ся, но включает в себе эти знания о себе, так же
как включает знания о своем цвете волос или о том,
какое образование она получила. Ее детство ста-
новится частью ее опыта. Во взрослой жизни осво-
бождается место для нового опыта.
Интегрированная и контейнированная злость
открывает в ней амбиции, и Полина начинает раз-
виваться в карьере. Интегрированный и отнесен-
ный к родителям страх помогает ей выстраивать
большую безопасность и обращает ее к лучшей ор-
ганизации своей жизни, в которой она может пол-
ноценно положиться на себя, при том что может
положиться и на других людей. Девочка в больнице,
которую Полина признала и приняла, приносит в ее
жизнь нежность и уязвимость – и в этой любви к
себе Полина ухаживает за собой, заботится о сво-
ем теле, читает интересные книги, позволяет се-
бе заниматься тем, что ей действительно нравит-
ся, например, читать не Достоевского, а Кинга. Ка-
чество ее жизни возрастает, и уже не потому, что
она осознанно себя контролирует, – забота о себе
теперь получается у нее легко и естественно.
Она, наконец, может отделить собственного
мужчину от отца, позволив своему партнеру его
личные отношения с алкоголем и позволив ему
злость, которую теперь может выдержать. Пелена
спадает, мужчина перестает быть для нее насиль-
ником и нарциссом. Она много говорит о своем рас-
павшемся браке, находя в нем уже не столько пато-
логичность партнера, сколько свою травму. Когда
она случайно встречает своего бывшего мужа в су-
пермаркете – она чувствует к нему жалость и гру-
стит о том, что все закончилось именно так. Ду-
мает о том, чтобы подойти к нему, и не подходит.
Мы завершаем наши отношения. Для Полины это
тоже новое: закончить отношения плавно, прожив
грусть расставания, не прервав контакт для того,
чтобы не было больно. Она чувствует, что готова
жить дальше. И у нее обязательно получится.

На этом работа с нарциссической жертвой заканчи-

вается. Ее задача – не вытянуть жертву из отношений
с нарциссом, а научиться строить такую жизнь, в ко-
торой она будет способна строить полноценные отно-
шения, – выполнена. Бывшая жертва теперь чувству-
ет себя свободной и может жить собственной жизнью,
знает себя и может быть в контакте с другим, может
выдерживать все то, что случается в жизни и отноше-
ниях, и оставаться при этом целой. У нее есть шрамы,
травмы всегда оставляют шрамы, но преимуществен-
но эти шрамы не болят.
Травма навсегда останется уязвимым местом. Ко-
гда мы больны, когда у нас нет сил из-за стресса или
усталости, мы регрессируем в травму, и нам может
казаться, что никакой огромной работы не продела-
но и мы все так же диссоциированы и в депрессии.
Это иллюзия, временное состояние, из которого мы
вновь выбираемся на берег своей адекватности. Об
этом механизме важно знать любому травматику – он
не стал идеальным, не стал тем человеком, с кото-
рым ничего плохого не случилось. Это тоже можно
принять.
Старые травмы – как камни на берегу: когда в море
прилив, когда у нас есть силы и энергия, их не видно,
море чистое и гладкое. Когда у нас отлив – старые
камни на прежнем месте.

Терапия – это стачивание камней, но не уничто-

жение их, создание приливов, но не повышение
уровня моря навсегда.
 Со временем попадание в травму становится для
травматика сигналом о том, что уровень его энергии
упал и он должен о себе позаботиться. Для некоторых
людей таким способом становится поддерживающая
терапия, к которой можно обратиться в сложный пе-
риод своей жизни, чтобы сохранить адекватность, а
затем снова жить собственной жизнью.
Чем глубже травмация, чем более она была тяже-
лой и хронической, чем сильнее диссоциация, тем
важнее такая поддерживающая терапия. В отдельных
случаях после проработки травмы человек остается в
терапии еще на годы, обращаясь к ней как к доступ-
ному ресурсу. Иногда терапия сопровождает челове-
ка всю его жизнь – уже не для того, чтобы что-то изме-
нить, но для того, чтобы поддержать произошедшие
изменения.
В других случаях терапия заканчивается навсегда.
Ее этапы не всегда так ясно выражены, как в исто-
рии Полины, но во всех случаях успешная терапия
нарциссической жертвы предполагает два больших
блока работы: создание ресурсного поля (в том чис-
ле за счет работы с мазохизмом и нарциссизмом, а
также за счет выстраивания отношений с терапев-
том) и возвращение и интеграция травматических пе-
реживаний. И то и другое требует времени. И то и
другое позволяет жертве стать тем, кем она хочет
быть, – свободной и взрослой, имеющей энергию на
собственную жизнь, умеющей быть в близких и теп-
лых отношениях.

Эта свобода и эта теплота – сокровища. И они оста-

нутся навсегда.