Маша Трауб

Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба

 2

текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=5002861

«Маша Трауб. Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба»: Эксмо; Москва; 2013
ISBN 978-5-699-63438-5
 3

Аннотация
Здесь кофе бывает трех видов – сладкий, средний и несладкий. Здесь жених не
догадывается, что приехал на собственную свадьбу. Здесь нельзя предсказывать погоду и
строить планы даже на ближайшие пять минут. И здесь есть всё, кроме чужих людей и
одиночества. Это роман о дружбе и верности, терпении и прощении, радости и горе, о
времени и судьбе.

Маша Трауб
Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба
Памяти Светланы Григорьевны Канкелиди

– Цель поездки? – спросил пограничник.

– Туризм, – ответила Нина.
Пограничник если и удивился, то виду не показал. Шлепнул отметку и пожелал ей
счастливого пути.
Нина ехала домой, в город, где родилась и выросла. Город, в котором не была с тех пор,
как похоронила маму. Давно, очень давно, но кажется, только вчера уезжала «насовсем» во
второй раз, обещая себе, что больше никогда не вернется. Все. Мамы больше нет. Пуповина
оборвалась, и связи никакой нет. Не к кому ехать.
Она хорошо помнила, как уезжала в первый раз, сразу после школы, – в Москву
поступать в университет. Мама плакала, соседки плакали, весь двор вышел ее провожать.
Нина злилась и хотела побыстрее отлепиться и от матери, и от соседок, которые передавали
ее с груди на грудь, прижимали, поливали слезами и разве что волосы на себе не рвали в знак
скорби. Скорее уехать в другой город, в другую жизнь. Как же здесь все надоело! Каждый
день – такой же, как предыдущий. Ничего не меняется. Опять соседки, опять вопросы, ни
встать ни сесть без их ведома. Нине хотелось свободы и взрослой самостоятельной жизни.
– Нина-а-а! Подумай! Заклинаю тебя! Что ты делаешь? Что ты делаешь? Смотри, тетя
Ася плачет! Зачем ты делаешь так, что тетя Ася плачет! – причитала мама. И тут же без
перехода, на том же вдохе: – А ты билет не забыла-а-а? Надо было картонкой чемодан
обмотать, как говорил дядя Рафик! Почему его не послуша-а-ась? Дядя Рафик плохого не
скаже-е-ет!
Мама тянула гласные. Как будто пела песню. Соседки подвывали на последних слогах,
складывая многоголосие. Ровное, мелодичное, чистое. У Нины разболелась голова от этого
«а-а-а-а», «э-э-э-э», «о-о-о-о». Как они так могут – плачут, как будто поют?
Здесь же стояла и тетя Лиана – ее первая и последняя учительница музыки. Нину
привели к ней в семь лет, в большой, красивый дом в центре города. Нужно было покрутить
звонок, который отзывался мелодичным звоном, и сильно толкнуть дверь. Нине понравилось
крутить звонок, но дверь была такой тяжелой, что ее пришлось толкать попой. Мама
перекрестила Нину и побежала в магазин.
– Я тебя заберу. Куплю тебе конфет, – пообещала мама.
Когда мама вернулась с конфетами и пирожными для тети Лианы, Нина очень
обрадовалась, но не конфетам. Она очень боялась учительницу, потому что у той рос ус –
длинный черный волос, закручивающийся на конце, торчащий из огромной, размером с
навозную муху, родинки на щеке. Нина никак не могла сосредоточиться и все время смотрела
на волосатую родинку тети Лианы. Наконец мама ее заберет отсюда!
– Ну что? – кинулась к учительнице мама Нины.
– Пойдем, Томочка, на балкон, я тебе кофе сварю.
– Что? – тут же испугалась та.
– Ничего. Совсем ничего, – объявила тетя Лиана. – Она глухая, не слышит. И ты
знаешь, что странно? Она меня не понимает! Я ей говорю – сиди красиво, руку держи так, а
 4

она не понимает! Я забыла, ты средний кофе пьешь?

– Как глухая? – испугалась Тома. – Может, серная пробка? Может, ее Вахтангу
показать? Сейчас я ему позвоню. Дай мне телефон.
– А-а-а! При чем тут Вахтанг? Он реаниматолог, а не ухо-горло-нос! Зачем ее
реанимировать? При чем тут серная пробка? Глупости ты говоришь совсем! Я тебе объясняю,
слуха у нее нет! Ни до не слышит, ни ля!
– Как – нет слуха? Не может быть! – ахнула Тома. У нее самой был такой прекрасный
голос, что, когда она пела, даже соседки замолкали. И на торжествах ее обязательно просили
спеть. Ну а когда она пела дуэтом с Вахтангом, тут «даже лягушки прекращали квакать», как
всегда замечала тетя Лиана. Никто так не пел, как они.
– Вот и я тебя спрашиваю, почему у нее нет слуха? Может, ты ее роняла в детстве? –
обеспокоенно покачала головой тетя Лиана.
– Куда я ее роняла? – закричала Тома. – Я ей в попу дула, а то ты не знаешь! Как ты
могла такое подумать?
– Тогда не знаю. Значит, в мужа твоего. Или в его родственников. Больше не в кого. У
него слух был?
– Не знаю, – заплакала Тома.
– Значит, не было. Если бы был, ты бы знала, – отрезала тетя Лиана.
– Лианочка, но что же делать? Как девочка будет жить? – продолжала плакать Тома. –
Позанимайся с ней, ты же волшебница!
– Да, я волшебница, – согласилась тетя Лиана и посмотрела на себя в большое мутное
зеркало в тяжелой оправе. – Я многое могу. Я даже дочку Тариэла учу. А ты ведь знаешь
Тариэла: одна ошибка – и все, нет тети Лианы. Никто с его Натэлой заниматься не хотел. А я
ничего не боюсь!
– Натэла с Ниночкой в одном классе будут учиться, – забеспокоилась Тома. – И ты
хочешь сказать, что у дочки Тариэла есть слух, а у моей Ниночки нет? И вдруг они будут
сидеть за одной партой, и дочка Тариэла скажет моей Нине, что занимается музыкой с тетей
Лианой, а что моя Нина ей ответит? Представляешь, какой удар для девочки! А для меня?
Все будут говорить, что у дочки Томы нет слуха! Как я это переживу? – Она сделала большие
глаза, а ее брови так уползли вверх, что Лиана сдалась.
– Хорошо. Я с ней позанимаюсь. Но только ради тебя. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
– Знаю, Лиана, спасибо.
– Кстати, только между нами: у Натэлы слух еще хуже, чем у твоей Нины, – шепнула
тетя Лиана. – Слон на ухо наступил!
– Медведь, Лиана, – поправила ее Тома.
– Нет, слон! Медведь – это у твоей Нины!
Так Нина была обречена на занятия музыкой и созерцание родинки учительницы. У
тети Лианы был балкон, увитый виноградом, где стояли столик и стулья. Там тетя Лиана пила
кофе, там сидели родительницы, пока в комнате девочки разучивали «Жили у бабуси», там
же тетя Лиана поджидала опаздывавших на занятие учеников.
Нина с мамой подходили к дому, и девочка слышала, как Натэла, дочка Тариэла,
долбила одним пальцем по клавишам.
– Мама, а тетя Лиана так уважает дядю Тариэла, что боится? – спросила Нина маму.
– Нет, его никто не уважает, но все боятся, – ответила Тома.
– А так разве бывает?
– И не такое бывает.
Нина крутила пимпочку звонка – это ей быстро надоело, и звонок из волшебного
превратился в самый обычный, – толкала попой дверь и входила внутрь, сжимаясь и втягивая
голову в плечи. В такой позе она сидела весь урок, несмотря на просьбы тети Лианы «сидеть
красиво».
– Тома, почему она так сидит? – спрашивала тетя Лиана.
– Не знаю, – сокрушалась та. – Говорит, что у нее спина болит. Может, показать ее
 5

Вахтангу?
– Слушай, при чем тут твой Вахо? Я бы ее быстро выпрямила. – Тетя Лиана изобразила
удар по спине. – Но ты же знаешь мои принципы! Я их пальцем не трогаю!
Нинина мама покивала, хотя и знала, что такой принципиальной Лиана стала недавно, с
тех пор как стала заниматься с Натэлочкой. За «красивую спиночку» Тариэл мог выслать
тетю Лиану из города в двадцать четыре часа. И ради спокойствия Тариэла, точнее тети
Лианы, все соседи в один голос твердили, что Лиана учеников так любит, так любит, как
родная мать не любит!
– Что я могу сделать? Что? – продолжала тетя Лиана, перейдя на шепот. – Если я ударю
твою Нину, она скажет Натэлочке, что тетя Лиана ее бьет, и об этом узнает Тариэл…
Нина мучительно учила «Гусей», сидя за пианино, как страус. После урока она шла к
соседке – крестной тете Асе, чтобы сделать домашнее задание. Тетя Ася стояла рядом и
«проверяла».
– Нина, иди скорее, тетя Ася ждет ноты читать! – кричала ей мама в окно, стоило Нине
выскочить во двор, чтобы попрыгать в резиночку.
Нина покорно шла читать ноты. У нее была удивительная форма дислексии – она
прекрасно читала ноты на бумаге, но они никак не складывались в голове с клавишами. У нее
была хорошая память, и ноты она запоминала быстро. Зато найти их пальцами никак не
могла.
– Читай! – почти кричала тетя Лиана, и Нина покорно, без запинок, читала ноты.
– Играй! – уже кричала тетя Лиана, и Нина дрожащей рукой тыкала пальцем куда
придется.
– Ты смерти моей хочешь? – переходила на зловещий шепот тетя Лиана.
Нина поглубже вжимала голову в плечи, сутулилась и подбирала под себя ноги.
После музыки Нина приходила домой и валилась без сил на диван.
– Какая Нина тихая стала! – удивлялись соседи. – Не слышно ее и не видно. Как мышка,
да?
Конец мучениям положил дядя Вахо, которому Тома все-таки показала дочь – мол, на
спину жалуется.
– Выйди, – велел он Томе, и та покорно вышла на кухню.
– Спина болит? – обратился он к Нине.
– Только когда музыкой занимаюсь. И голова тоже болит. И нога, правая, – добавила,
чтобы уж наверняка, Нина.
– Понятно, – кивнул дядя Вахо, прощупывая Нине позвонки. – А как сильно болит?
– Очень сильно, – сказала Нина и стала внимательно разглядывать узор на босоножках.
– Совсем не хочешь музыкой заниматься? – ласково спросил ее дядя Вахо.
– Совсем. Так совсем не хочу, что… что… я боюсь тетю Лиану. У нее бородавка
усатая… только маме не говорите.
Вахо улыбнулся и вышел к Томе на кухню.
– Ну что с ней? – обеспокоенно спросила та.
– Ничего. Все нормально. Немножко сколиоз, – ответил Вахтанг.
– О господи, а что делать?
– Пусть танцами занимается! Сколиоза точно не будет!
– Хорошо, Вахо, как скажешь, – кивнула Тома и тут же позвонила тете Лиане сказать,
что у Нины сколиоз и музыкой она заниматься больше не будет.
Тетя Лиана так радовалась, что, когда Тома с Ниной пришли отдавать ноты, накормила
их пахлавой, расцеловала и отпустила с богом. Себе она сварила кофе и долго смотрела в
гущу, разглядывая тайные знаки – что ей готовит будущее. Будущее обещало новых учеников.

***

Нина с Натэлой учились вместе с первого по десятый класс в школе номер шесть,
 6

которая считалась лучшей в городе. Девочки друг друга ненавидели, но терпели, поскольку
все десять лет просидели за одной партой. И даже если одна пересаживалась, то все равно
возвращалась на привычное место, выстроив однажды отношения и диспозицию за партой и
будучи не в силах делать это еще раз с кем-то другим. Все вокруг считали их лучшими
подружками. Конечно, они были маленькими и многого не понимали. А если и догадывались
о чем-то, то старались помалкивать.
Они, например, при такой тесной связи не ходили друг к другу в гости, что для их
города – событие из ряда вон выходящее. Нинина мама, Тамара, терпеть не могла Мэри, мать
Натэлы. Точнее, они старательно делали вид, что друг с другом плохо знакомы. Это девочки
поняли быстро и никогда не говорили про дом. Если и общались, то только по поводу уроков.
Хотя они вообще мало разговаривали – им это было и не нужно. Каждая умела читать
настроение соседки по знакам, невидимым остальным. Если Натэла начинала выкладывать
аккуратной лесенкой ручки и карандаши, добиваясь идеальной симметрии, значит, вчера
мама опять на нее кричала, а то и отлупила. Если Нина пришла без учебника, значит, опять
не спала всю ночь – рисовала в альбоме. И Натэла молча клала учебник на середину парты.
Нину все любили, потому что любили ее маму – Тамару, а Натэлу – жалели из-за Мэри и
Тариэла.
Натэла никогда не рассказывала Нине про родителей. Тома тоже не отвечала на вопросы
дочери, когда та спрашивала про дядю Тариэла или тетю Мэри. Но из обрывков разговоров и
сплетен соседок Нина смогла составить историю. Они с Натэлой учились уже в старших
классах, и Нина по-другому посмотрела на свою подругу. Как будто вдруг увидела в ней свою
одногодку, живого человека, с чувствами, мыслями, планами и желаниями.
Мэри, армянку по происхождению, Тариэл нашел в Ленинакане и заставил выйти за
него замуж. Поговаривали, что силой. Тариэл в то время только-только поступил на работу в
КГБ, но рассказывал о себе чуть ли не легенды. Ему повсюду мерещились шпионы. Он даже
не мог просто пройти по улице – оглядывался, искал слежку. Что из того, что он рассказывал,
было правдой, а что – его больной фантазией, не знал никто. Проверить ведь было
невозможно. Тариэл придумывал себе то ранение в голову в ходе спецоперации, то работу
«под прикрытием». Это были первые признаки болезни, которая проявилась у него с годами,
но кто тогда мог подумать, что это болезнь? В Ленинакане, куда его занесло случайно –
нужно было просто передать документы, – он ходил, придерживая отворот пиджака, как
будто под ним было оружие. Строил из себя барина, высокопоставленного чиновника,
хозяина жизни – ведь там его никто не знал, никто не мог рассказать о нем правду, никто над
ним не смеялся, не издевался. Его боялись и уважали. От вдруг нахлынувших эмоций, от
ощущения вседозволенности у Тариэла окончательно помутился разум, и он сделал то, о чем
даже не мог, не смел подумать: увидел на улице девушку и подошел, пригласил в ресторан.
Девушка фыркнула, оглядев его презрительным взглядом, и оскорбила. Сказала, чтобы он
сначала на себя в зеркало посмотрел. Тариэл схватился за пояс, как будто там было оружие,
но девушка уже ушла, даже не обернулась и не испугалась. От этого ему стало совсем
нехорошо. То, что произошло дальше, он помнил с трудом, как будто это был не он, а другой
человек. Он, Тариэл, никогда бы даже не посмотрел на такую красавицу. Не для него такая.
Тут и старая обида вспомнилась.
Буквально месяц назад до этой поездки он приглядел себе невесту и отправился
свататься. Невеста была больна с детства – маленькая, ростом с ребенка, переболевшая
полиомиелитом, из-за чего одна нога стала чуть короче другой. Она работала секретарем в
его отделе и нечасто вставала из-за стола, а когда вставала, то шла с трудом, заваливаясь на
одну ногу. Ходили слухи, что у нее очень богатый и влиятельный отец – начальник
начальника Тариэла, – и приданое за дочку даст хорошее, и со связями поможет. Конечно,
дочери уже двадцать восемь, а все не замужем. Тариэл решил, что здесь отказа не будет – где
она еще мужа найдет? – и пошел свататься. Взаимовыгодный, так сказать, брак. Однако его с
порога прогнали, едва узнав, зачем пришел, еще и посмеялись. Даже эта хромоножка
смеялась. Тариэл тогда слег с температурой на нервной почве. Такой обиды – сильной,
 7

горькой, от которой останавливается сердце и темнеет в глазах, – он никогда не получал.

Это был тот случай, про который говорят – звезды так сошлись. Тариэла могли не
отправить отвозить документы, история с его сватовством могла случиться позже, в конце
концов, он мог просто не встретить Мэри на улице. И ничего бы не было. Но у Тариэла опять
поплыли черные круги перед глазами, опять зашлось сердце, и он пошел следом за девушкой,
прячась за деревьями. Узнав, где она живет, он зашел в кафе, сытно поел и украл со стола
нож. Через два часа, когда девушка снова вышла на улицу, Тариэл схватил ее и приставил
нож к горлу. Она не кричала, как он ожидал, не просила ее отпустить, а покорно пошла с ним
в машину. Так же покорно она села на переднее сиденье и ехала, глядя прямо перед собой.
Тариэл отъехал от города и изнасиловал ее. Она не произнесла ни звука – нож не
понадобился. Тариэл был даже разочарован. Он хотел, чтобы она кричала, умоляла,
царапалась и дралась. Хотел борьбы и крови. Но все случилось быстро и не так, как он себе
представлял. Ночь они провели в машине. Девушка спала, Тариэл так и не смог уснуть.
Только утром он спросил, как ее зовут.
– Мэри, – спокойно ответила она.
Тариэл завел машину и поехал в город, решив забрать Мэри с собой. И опять все было
не так, как он думал. Девушка жила со старой теткой, даже не заметившей отсутствия
племянницы. Родители Мэри давно умерли. Она собрала вещи, поцеловала тетку, которая так
ничего и не поняла, и Тариэл повез ее к себе.
Конечно, не обошлось без слухов, домыслов и разговоров. Но и Тариэл, и Мэри как
воды в рот набрали. Даже свадьбы не было – расписались тихо, в церкви не венчались.
Соседки остались без дополнительной информации. Мэри приняли хорошо, но она
держалась уж слишком замкнуто, отстраненно и даже с гонором, поэтому подруг так и не
завела.
Мэри быстро освоилась на новом месте и, хотя, по мнению соседок, была плохой
хозяйкой, много работала – преподавала в школе английский язык. Правда, по-английски она
говорила с армянским акцентом и во время объяснений часто переходила на родной язык, так
что бедные дети вообще ничего не понимали.
К тому моменту, когда единственная дочь Мэри и Тариэла Натэлочка, которая родилась
ровно через девять месяцев после той ночи в машине, пошла в первый класс, отец семейства
серьезно продвинулся по службе в КГБ, а Мэри стала директором шестой школы. Тариэл
свою должность высидел каменным задом, выклянчил подхалимажем, выбил доносами. А
еще очень удачно скончался их шеф. Именно такими словами: «очень удачно» – Тариэл
описывал Мэри кончину того самого начальника начальника, к которому метил в зятья.
Тариэла в их маленьком управлении повысили сразу, чего бы никогда не случилось, останься
шеф в добром здравии.
Уже в новой должности он заходил в свой бывший отдел, смотрел на хромоногую
секретаршу, так и оставшуюся безмужней, и ухмылялся. Если бы он мечтал о мести, то вот
она и случилась – он отомстил, и от этого чувства хотелось смеяться. Тариэл хохотал в голос,
пугая несчастную женщину, которая оплакивала и своего отца, и свою жизнь. Конечно, Мэри
села в кресло директора не без помощи мужа, о чем тоже все судачили, но шепотом, с
оглядкой.
Мэри все-таки была красавицей. Удивительной. Можно сказать, уникальной. Тариэл
гордился женой и старался чаще появляться с ней в гостях и на городских торжественных
мероприятиях. Хотя с годами Мэри приобрела тяжелый обширный низ, который тщательно
декорировала широкими юбками, декольте у нее осталось такое, как в молодости, – что надо
декольте. Она гордо несла свою высокую пышную грудь, бережно укладывая в ложбинку
длинные золотые ожерелья. Тариэл смотрел на жену маслеными глазами и провожал
взглядом, когда она поворачивалась к нему спиной.
Еще одним достоинством Мэри были волосы – длинные, уложенные в затейливый узел,
густые, волнистые. Шелк, а не волосы. На нее заглядывались многие мужчины, но близко
 8

никто не подходил – себе дороже.

Тариэла как мужчину местные жители, конечно, ни во что не ставили. Он был труслив,
скуп и осторожен. Мог подставить и предать. Умом не блистал. Пить не умел, в застольях не
участвовал. Злобливый, злопамятный. В общем, не мужчина. До своего высокого назначения
держался особняком, ни с кем не дружил. Ходил на работу пешком и жался к домам. Мимо
всегда мог проехать бывший однокашник и облить его грязью. Вроде бы как не специально.
Все изменилось в один день. Ну практически в один. Сначала он привез себе красавицу
жену, а потом занял солидную должность. И только после этого начал по-настоящему жить.
Вспомнил все обиды и наслаждался властью. Своего однокашника, соседа, который как раз
не упускал случая после ночного дождя облить его грязью из лужи, проезжая мимо на
машине, он посадил в тюрьму. Лишилась работы хромоногая секретарша, которая когда-то
отказалась выйти за него замуж. После этого Тариэл затаился, выжидал. Но все шло как
обычно, никто не пикнул и слова не сказал. К нему не пришли родственники его жертв,
чтобы перерезать горло. Все молчали. И Тариэл понял, что теперь ему можно если не все, то
многое. После этого пропал его одногруппник по институту, который, увидев Мэри, прямо
сказал, что она сошла с ума, раз вышла замуж за Тариэла, и предложил ей себя – для начала в
качестве партнера по танцу. Мэри не стала отказываться, а ответила на флирт, пошла
танцевать, раскрасневшись, распрямив плечи и мелодично звеня золотым ожерельем в
глубоком декольте. Тариэл смотрел, как его жена танцует с институтским приятелем,
прижимается к нему, улыбается, и наливался злобой. Жене он ничего не сказал, зато приятель
через неделю исчез, и никто не знал, куда и надолго ли.
Вот после этого и пошли слухи, будто это он виноват, его рук дело. Слухи росли как
снежный ком, и кагэбэшного начальника стали бояться. Больше никто не обливал его грязью,
никто не вспоминал по старой памяти его школьное прозвище Писун – за то, что он во
втором классе описался прямо при всех, у доски. Да и от Мэри мужчины держались на
расстоянии как минимум вытянутой руки, хотя она и старалась эту дистанцию сократить.
Почему она тогда не закричала, не позвала на помощь? Почему покорно уехала с
Тариэлом и согласилась с ним жить? Сам Тариэл это понял быстрее, чем соседки: Мэри
нужно было уехать. Любым способом. В своем маленьком городе, с больной, выжившей из
ума теткой у нее не было никаких шансов уехать за пределы своей округи. Тариэл был не
тем, о ком мечтала Мэри. Но он приехал из другого мира. И потом – какой-никакой, а
начальник – с квартирой, деньгами. Так что Мэри молчала тогда не просто так. Она все
просчитала. И Тариэл – этот шизофреник с манией величия, этот самовлюбленный идиот,
пародия на мужчину, – появился как нельзя кстати. Он сделал то, чего Мэри от него ждала, –
увез ее в свой город, столицу, да еще в другой республике и даже женился. Но того, что
произошло потом, Мэри никак не ожидала. Оказалось, что ее мужа боятся. Не уважают, но
боятся. И этот страх мешал ей жить. Мужчины не смотрели на нее, потому что у них дрожали
поджилки. Разве это мужчины? А Тариэл? Как он мог становиться сильнее и влиятельнее?
Разве те, кто продвигал его по службе, не понимали, что он ничтожество? Пустое место.
Мерзкий, отвратительный, лживый насквозь. Мэри начинало подташнивать от одного вида
мужа. Впрочем, эти приступы тошноты очень скоро нашли очень простое объяснение – она
была беременна.
Конечно, она была несчастлива в браке. Тариэла она искренне презирала, что было хуже
ненависти, хуже отвращения. Не проснулись в ней и материнские чувства к Натэлочке,
которая была похожа на отца, особенно в младенчестве. Мэри смотрела на новорожденную
дочь и не испытывала никаких приливов нежности, только презрение. Она видела в дочери
черты мужа, и ее передергивало, как от судороги. Она быстро перетянула себе грудь
простыней, чтобы не кормить дочь, лишний раз к ней не прикасаться. Девочка не была ее
продолжением – она была дочерью Тариэла, и Мэри с ужасом думала, что ждет ее дальше.
Как отцовские пороки, его жестокость и жадность, его мстительность и ненависть воплотятся
в дочери.
От матери Натэле достался пышный низ и, собственно, все. Ни роскошных волос, ни
 9

манящей глубины глаз. Натэлочка так сильно проигрывала матери в красоте, что ее можно
было только пожалеть. «Бедная девочка, и не выправится», – качали головами соседки. Надо
признать, Мэри делала все, что могла, – держала Натэлочку на диете, не давая ей разъедаться,
и втирала в голову дочери разнообразные снадобья на основе лука, чеснока и чуть ли не
козлиной мочи, отчего Натэла все детство проходила с сальными, липкими волосами,
распространяя по классу зловоние. Даже одноклассники Натэлу не дразнили, и не потому что
боялись ее матери-директрисы, а потому что жалели. Над убогой смеяться неинтересно.
Так вот, пока муж работал в своем КГБ, набирая силу, вес и усиленно отращивая живот
и второй подбородок, чем втайне очень гордился, поскольку в молодости стеснялся
раздеваться даже в мужской раздевалке из-за своей синюшной худобы, пока Натэлочка
ходила с луковыми масками на своих жиденьких волосенках, Мэри расцветала и мечтала о
личном, женском, счастье. С мужем как жена она не жила – ей было противно, да и Тариэл не
настаивал. Он обнаружил у себя импотенцию, которую скрывал так тщательно, что даже
жена не догадывалась об истинных причинах его равнодушия. Он тщательно выстроил
легенду. Мэри была убеждена, что у Тариэла есть любовница, чему втайне радовалась и
удивлялась: неужели нашлась женщина, которая согласилась лечь с ним в постель? Мэри
считала, что на такое можно пойти только за деньги, и еще больше презирала мужа,
брезгливо моя руки после каждого его случайного прикосновения.
Тариэл приходил поздно, якобы с работы после совещания, от него пахло женскими
духами, а на рубашке были щедро оставлены следы помады. Для полноты картины, чтобы у
жены не осталось никаких сомнений, Тариэл, изображая легкое подпитие, начинал
приставать, хватая жену за филейную часть. Мэри вяло отпихивалась, боясь оттолкнуть его
уж слишком резко, ссылаясь на то, что завтра рано вставать, и Тариэл отпускал ее. Если бы
Мэри в тот момент кто-то сказал, что ее супруг – банальный импотент, она бы, наверное, не
поверила. Как не поверила бы и в то, что Тариэл специально держал на работе флакон духов
и помаду и перед приходом домой тщательно обливал себя духами и, намазав губы, оставлял
следы на рубашке.
Впрочем, Тариэл нисколько не страдал от отсутствия влечения к женскому полу. Куда
больше его возбуждали власть, всесилие и страх, который появлялся в глазах даже соседок,
когда он выходил утром на работу и вежливо с ними здоровался. А вот Мэри очень страдала.
Решив для себя, что раз у Таро есть любовница, проститутка, то она тоже имеет право на
личную жизнь, она начала искать себе мужчину. И нашла бы, даже не выходя далеко за
ворота, если бы не муж. Но к Мэри, несмотря на углубившееся декольте и искры в глазах,
которыми она сыпала направо и налево, мужчины не приближались – жизнь дороже. Мэри в
ярости рвала на груди золотое ожерелье. После очередной неудачной попытки закрутить
роман ожерелье приходилось нести в мастерскую – чинить замок.
В принципе Мэри была согласна уже на кого угодно. Предлагала себя откровенно. Но
власть Тариэла оказалась сильнее ее женской энергетики. Она ходила на работу и
возвращалась домой – усталая и равнодушная ко всему. Мэри поняла, что переезд в город
ничего ей не дал. Она все так же заперта в четырех стенах, только вместо тетки у нее есть ее
Таро – такой же сумасшедший, только более опасный. Мэри задыхалась и не знала, как
вырваться. Она, не задумываясь, развелась бы с мужем, но уходить в никуда не могла. Мэри
мечтала, чтобы ее увел мужчина – сильный, богатый, щедрый. Но причина была даже не в
том, что такового не нашлось в городе, а в том, что она тоже боялась Тариэла. Иногда
просыпалась по ночам от его взгляда – он сидел в кровати и смотрел на нее. Просто смотрел
остановившимся взглядом, от которого ей становилось плохо. Мэри понимала, что Таро
может ее убить – просто взять и задушить, например. Или перерезать горло одним из
кинжалов, которые он собирал. У него была большая коллекция – сабли, ножи, кинжалы, с
разными ручками, разными лезвиями. Тариэл любил их трогать, протирать мягкой тряпочкой,
имитировать резкие удары, разрубая воздух. Мэри страсть мужа к холодному оружию пугала.
Когда родилась Натэла, ей удалось засунуть часть коллекции на шкаф, подальше. Чтобы,
даже стоя на табуретке, не сразу достать. Но самые любимые кинжалы Тариэл держал на
 10

рабочем столе. Мэри подозревала, что один из них он носит с собой все время.
Мэри ждала. Набралась терпения, которого никогда не имела. Ночами она представляла
себе, как Тариэл сойдет с ума окончательно, его положат в психушку и она станет свободной.
Иногда, как девочка, она мечтала о том, что в ее жизни появится мужчина из ниоткуда, как
когда-то возник муж, и заберет ее, окажется сильнее. Думала она и о том, что Тариэла как
назначили в один день, так и снимут, он потеряет свою власть, и тогда она сможет от него
уйти. Мэри ждала подарка судьбы и часто смотрела в кофейную чашку, разглядывая узоры. И
ни разу, ни единого раза, в ее мыслях не появилась дочь, Натэла. Мэри не была
женщиной-матерью, она была женщиной-женщиной. Ребенок, появившийся в результате
изнасилования, ей был не нужен. Она не могла его по-настоящему любить. И заставлять себя
не хотела.
Маленькие дети остро чувствуют это состояние: любовь – не любовь, плохой –
хороший, злой – добрый. У них все просто, на тактильном уровне, на уровне подсознания.
Натэла плакала на руках у матери, когда была грудной. Рано научилась занимать себя играми
и тянулась к отцу. Тариэл любил дочь, хоть и старался это не показывать. Он гладил ее по
голове и был счастлив, когда девочка сказала сначала «папа», а уже потом «мама». Он
разрешал ей потрогать ножны и провести пальчиком по лезвию кинжала. Очень осторожно.
Он приносил ей конфеты. Натэла, став постарше, научилась жалеть папу. Мама не нуждалась
в жалости или сочувствии, а у папы были грустные глаза, и он вздрагивал, когда Натэла
заходила к нему в комнату. Мама никогда ее не целовала и не обнимала, а папа сажал на
колени, и они могли молча сидеть так часами. Девочка рисовала принцесс на листочке
бумаги, а папа протирал тряпочкой свои кинжалы. Они друг другу не мешали.
Время не просто бежало, а неслось с головокружительной скоростью. Мэри перестала
мечтать по ночам, Тариэл становился все влиятельней. Мэри даже смирилась со своей
судьбой и уже ничего не ждала – ни перемен, ни счастья, ничего… Но именно в тот момент,
когда она поставила на себе и на своей жизни крест, появился Аркадий, родной брат Тамары
и дядя Нины.
Аркадий был мужчиной что надо: красавец, умница, при этом щедрый, веселый,
легкий, с невероятным мужским обаянием и тактом. Таких поискать. Он рано женился и
уехал жить к жене в Майкоп – та наотрез отказалась переезжать, и влюбленный Аркадий
бросил мать с сестрой, чтобы быть рядом с женой. Домой он приезжал редко, поскольку то
жена рожала одну за другой двух дочек, то работа, то нескончаемые бытовые заботы.
Аркадий приезжал в родной город, вырываясь из цейтнота, чтобы глотнуть свежего воздуха,
обнять сестру и племянницу, погулять, отвести душу с друзьями детства, выпить,
наговориться, отдохнуть и с новыми силами вернуться к жене и детям.
Мэри он увидел, когда приехал забирать Нину из школы – хотел сделать ей сюрприз. Но
Нина дядю не заметила и прошла мимо, а Аркадий засмотрелся на Мэри, которая вышла в
школьный двор просто так, от скуки и тоски, и тоже не увидел, как племянница вышла из
здания. Он смотрел на директрису школы откровенно, как оголодавший и свободный
мужчина. От такого взгляда Мэри вздрогнула и даже не сразу поняла, что именно она
является объектом внимания. Нина доехала до дома одна, на автобусе, а Аркадий подошел к
Мэри и сделал все, что мог, чтобы эта красавица обратила на него внимание.
Мэри, конечно, не осталась равнодушной. Аркадий пригласил ее в ресторан, и она
согласилась. Но уже вечером за столом Мэри сразу призналась, что замужем, а ее муж Тариэл
работает в местном КГБ и что у нее «очень сложная ситуация».
– Тариэл? – переспросил Аркадий. – Писун? – Он захохотал на весь зал. Мэри даже
обиделась и вздернула недовольно бровь. Но Аркадий был таким обаятельным, таким
смелым и таким красивым, что она заулыбалась и сдалась… Вот мужчина, которого она так
долго ждала.
Их роман закрутился стремительно. Тариэл как нельзя кстати уехал в командировку, а
Натэла была обречена на уроки музыки. Мэри пришла к тете Лиане и договорилась, что
будет платить ей не за час занятий, а за полтора – по повышенной ставке. Эти полтора, а то и
 11

два, два с половиной часа, пока Натэла играла этюды Черни и покорно отбывала время на
балконе у тети Лианы, ожидая, когда ее заберет мама, Аркадий сидел дома у Мэри и играл ей
на гитаре. Мэри улыбалась, трогала ожерелье на груди и оправляла складки на юбке. На это
время она забывала о том, что у нее есть муж, дочь и дом. Зачем они ей, когда у нее есть
Аркаша. Вот, рядом, только руку протяни. Живой, сильный, умный, смешливый, влюбленный
– настоящий мужчина.
Мэри влюбилась. Впервые в жизни. Она ничего не боялась – ни взглядов соседок, ни
разговоров, ни того, что об измене станет известно мужу. Хотя за последнее она не очень
беспокоилась – кто в здравом уме доложит Тариэлу о том, чем занималась его жена, пока он
был в командировке? Никто не решится. Побоятся.
Но Мэри хотела большего. Она себе придумала, что всю оставшуюся жизнь проведет
рядом с Аркадием, который, конечно же, бросит жену. Зачем ему какая-то жена, тем более в
Майкопе, когда есть она, Мэри, красивая, любящая, страстная. И он так на нее смотрит, как
никто не смотрел.
Наверное, это была подлинная любовь, кто знает? Или страсть, которая застилает глаза.
– Где ты ходишь? – спрашивала у Аркадия взволнованная Тамара, до которой доходили
слухи о том, что его часто видят с Мэри.
– Давай завтра, спать хочу, – отвечал осоловевший от любви Аркадий и падал без сил на
диван, тут же засыпая. А Тамара еще долго сидела на кухне, глядя на своего спящего брата, и
ничего хорошего не ожидала.
– Это правда, что ты с Мэри связался? – спросила она его напрямую. О романе судачил
уже весь город, а Тариэл должен был вот-вот вернуться.
– Откуда ты знаешь? – спросил Аркадий, но не испуганно, а довольно.
Тамаре доложила тетя Лиана, которая посетовала на то, что у нее нет никаких сил
заниматься с Натэлочкой, да еще полтора часа, а то и два – Мэри никогда не забирает дочь
вовремя и приводит раньше.
– И чем она так занята? – спросила Тамара.
– Не чем, а кем! Твоим братом! Все знают, только ты не знаешь! А я страдаю! Ты не
представляешь, как мне тяжело!
– Она же тебе платит наверняка в двойном размере, – сказала Тамара, не подумав,
потому что опешила от такой новости. Слухи до нее доходили, но она им не верила. Не
хотела верить.
– Не ожидала от тебя, Тома, – обиделась тетя Лиана, – при чем тут деньги? Ты вот ко
мне в карман заглядываешь, а лучше подумай, что Таро сделает с твоим Аркашей, когда
узнает. – Тетя Лиана, стуча каблучками, ушла на кухню, дав понять, что обиделась.
И тут до Тамары дошло, чем может обернуться эта история. Она плакала всю дорогу до
дома. Плакала от страха за себя, Аркашу и даже за Нину.
Аркадия дома не было.
Тамара велела Нине делать уроки и ушла. Она знала, куда идти. Ворота были, конечно,
открыты. Тамара подошла к дому и заглянула в окно. Сколько она так простояла – не
помнила, глядя, как Аркадий сидит, развалившись, размякнув, на диване и перебирает струны
гитары. На столе стояло щедрое угощение. Мэри сидела рядом с Аркадием, прильнув,
прижавшись, в вечернем платье, не скинув туфли.
Тамара несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, как учил Вахо – чтобы
успокоиться, распрямила плечи и зашла в дом.
– Или ты сейчас пойдешь со мной, или я звоню твоей жене, – с порога объявила Тамара
брату.
– Тома, прекрати этот концерт, – поморщился Аркадий и даже не встал.
– А ты знаешь, что у него двое детей? – спросила Тамара у Мэри.
Мэри, судя по дрогнувшей улыбке, о наличии детей не подозревала.
– Тома, иди домой, я скоро приду, – велел Аркадий.
– Нет, ты пойдешь со мной сейчас! И завтра же возьмешь билет и поедешь домой! Себя
 12

не жалеешь, обо мне и Нине подумай. Нам здесь жить. Мне людям в глаза смотреть.
– Что ты мне указываешь? Я взрослый человек! – Аркадий наконец отбросил гитару и
встал.
– Ты сделаешь так, как я тебе сказала, или завтра твоя жена будет здесь. А ты, – Тамара
посмотрела на Мэри, – не смей подходить к моему брату и наш дом обходи стороной. – На
этом силы и решительность ее оставили. Тома присела на стул. – Ты же знаешь, что говорят о
твоем муже. Я боюсь, понимаешь? – теперь она обращалась только к Мэри. – Таро ведь не
ему, он нам начнет мстить. Пожалуйста, ради детей тебя прошу.
Мэри молчала. Тамара поднялась и ушла. Больше она ничего не могла сделать.
Аркадий не ушел с сестрой, но быстро вернулся от Мэри. Нина помнила, как мама
отправила ее спать и плотно закрыла дверь в комнату. Тамара пыталась говорить шепотом, но
все равно срывалась на крик. Она рассказала Аркадию про Тариэла, про его работу в КГБ,
про сгинувших без вести людей, которые перешли ему дорогу, про несчастную больную
секретаршу, которую он уволил за то, что та посмела ему отказать, и про ее отца, который
умер.
– Я боюсь за тебя! Понимаешь? Тариэл на все пойдет! Он из-под земли тебя достанет!
Ты думаешь, Мэри тебя любит? Она себя любит. Ей что нужно? Только от мужа сбежать! На
твоем горбу выехать! Ей все равно кто, лишь бы не Таро! Ты просто первый идиот, который к
ней подошел! А до тебя она на любого вешалась! – заклинала Аркадия Тамара. – Найди себе
другую женщину, я тебе слова не скажу поперек. Делай что хочешь, живи с кем хочешь,
только не с этой! Тариэл может сделать так, что ты больше никогда сюда не приедешь!
– Слушай, не преувеличивай! Что ты мне бабкины слухи пересказываешь? Соседка
наплела, а ты подхватила! – возмущался Аркадий, но Тамара поняла, что он тоже испугался.
Или, во всяком случае, задумался.
– Уезжай, пожалуйста, пока он не вернулся! – просила Тамара.
Что бы ни двигало Аркадием, он сделал так, как просила сестра, – взял билет на
самолет и улетел к жене и детям. Мэри ходила черная от горя. Тамара знала, что Мэри
звонила в Майкоп, просила Аркадия вернуться, умоляла, заклинала. Приходила она и к
Тамаре. Плакала, просила помочь уговорить брата. Мольбы сменились гневом – Мэри стала
Тамару ненавидеть. Решила, что она во всем виновата – пересказала Аркадию слухи, и тот
поверил. Мэри сыпала проклятиями и уходила в слезах. Но уже на следующий день через
Нину передавала Томе записку: «Прости, я очень люблю Аркадия. Помоги, умоляю».
Тома не знала, что делать. И тетя Ася, которая, конечно же, была в курсе всей истории,
тоже не знала. Аркадий звонил почти каждый день и спрашивал про Мэри. Тома отвечала
сухо – мол, все хорошо, Тариэл вернулся, живут, как прежде. Хотела, как лучше, но только
все испортила. Аркадий опять приехал и стал встречаться с Мэри по углам – то во дворе
школы, то в дальнем кафе. Но разве скроешься в их городе от посторонних глаз? Дошло даже
до того, что Тома столкнулась с Мэри в своей собственной квартире – Аркадий не
постеснялся и привел ее к себе. Тома поднималась с Ниной по лестнице, когда им навстречу
выскочила Ася и предупредила, что Аркадий сейчас с Мэри.
– Там. – Ася показала наверх. – Все слышали, как они пришли и чем сейчас
занимаются.
– Какой позор, – ахнула Тома, – что делать?
– Пойдем ко мне, посидим, а когда они закончат, пойдешь домой, – предложила соседка.
– Ты хочешь, чтобы я спокойно сидела и все слушала? – тут же вспыхнула Тома.
– Хорошо, хочешь, иди туда, только давай Нина у меня побудет.
Тамара кивнула, велела Нине идти с крестной, а сама пошла домой. Аркадий открыл
дверь не сразу. Когда Тома вошла в квартиру, Мэри, замотанная в полотенце, проскочила
перед ней в ванную.
– Тебе сколько лет? – заорала Тома. – Что ты меня позоришь? И полотенце мое сними!
Ты хоть понимаешь, что тебя весь дом видел? Как я теперь это полотенце на трос повешу?
Тома сама не понимала, что кричит, и совсем забыла, что ее крик слышат не только
 13

Аркадий с Мэри, но и все соседи.

– Как ты посмел ее в наш дом привести? – продолжала она, забыв о приличиях. – У
тебя совести совсем нет?
Мэри выскользнула из квартиры, Аркадий побежал за ней. Тома сидела на кухне и
плакала. Но это был еще не конец.
Аркадий метался с год – неожиданно приезжал, так же неожиданно уезжал. Больше
Тамара с Мэри не сталкивалась, но чувствовала ее присутствие. У Нины стали появляться
украшения – то заколочка, то бусики.
– Откуда это? – спрашивала Тома.
– Дядя подарил, – отвечала Нина и прятала подарок в шкатулку. На мать она старалась
не смотреть. Тома не расспрашивала, решив не вмешивать ребенка в дела взрослых. К тому
же она прекрасно знала, что дочь никогда ничего не расскажет, будет молчать, как партизан.
И потом, она видела, что Нине очень нравятся украшения, которые Тома ни за что бы ей не
купила, считая это излишним баловством.
Аркадий уезжал, и Тома какое-то время жила спокойно. Но потом позвонила его жена,
Света. Видимо, она все-таки о чем-то догадалась, но Тамара тут была совсем ни при чем.
– Тома, здравствуй. Ответь мне только на один вопрос. У него есть женщина?
Тома слышала, как Света плачет.
– Я не знаю, – ответила она.
– Он ее любит? Он уйдет к ней? – спрашивала Света сквозь слезы.
– Света, Аркадий никуда не уйдет. У вас двое детей. Не думай о плохом, – сказала
Тамара.
Тома оказалась права, хоть и не верила в то, что говорила. Аркадий перегорел,
переболел и остался с семьей. Перестал приезжать и звонил только по праздникам. А потом
вдруг приехал со Светой и дочками. Тома не могла нарадоваться, была счастлива как никогда.
Они ходили на пляж, в рестораны, гуляли по бульварам. Тома хотела, чтобы весь город знал,
что Аркадий приехал с женой и детьми, что все у них хорошо. Она водила племянниц в
книжный магазин, в театр и к тете Лиане, втайне надеясь столкнуться с Мэри. Это оказалось
просто: они сидели вечером в кафе, девочки ели мороженое, Тамара разговаривала со Светой
и Аркадием, когда вдруг увидела, что брат переменился в лице. Тома повернулась и увидела,
что за соседний столик сели Мэри, Тариэл и Натэла. Мэри сверлила взглядом Аркадия, тот
наклонился к жене. Мэри дернулась, подняла Тариэла, цыкнула на дочь, они ушли. Это и был
конец. Тамара попросила брата заказать девочкам пирожные, а взрослым – бутылку вина.
Аркадий кивнул. Света улыбалась.
Аркадий вместе с женой и дочерьми вернулся в Майкоп. С тех пор Мэри, когда
случайно сталкивалась с Тамарой, делала вид, что с ней незнакома. В такой, так сказать,
жизненной ситуации их дочери, Нина и Натэла, сидели за одной партой и считались
подружками.
После того как Аркадий окончательно оборвал все связи с Мэри, та сильно изменилась,
стала злой и придирчивой, все время раздраженной. На лице застыла перекошенная улыбка.
Ученики, да и учителя ее боялись как огня. Всю свою нерастраченную женскую энергию
Мэри направила на единственную дочь. Она так завинтила гайки, что Натэла даже вздохнуть
не могла. Мэри контролировала, когда дочка пришла с прогулки, с кем гуляла, с кем
разговаривала. Натэла не блистала способностями, и Мэри заставляла ее часами
переписывать страницы из книжки, надеясь, что дочь выработает грамотность и почерк.
Соседки качали головой, слыша, как Мэри кричит на девочку, как лупит ее чем
придется, как плачет Натэла. Тогда-то Мэри и увлеклась луковыми масками и обрекла дочь
на изоляцию. Натэла перестала заниматься музыкой с тетей Лианой, поскольку Мэри считала
учительницу тоже виноватой, хоть и косвенно – нечего было язык распускать. Музыка Натэле
нравилась, тетю Лиану она любила, но маме она не могла сказать поперек ни слова.
Единственным, кому пришлись по душе произошедшие с Мэри изменения, был Тариэл.
Он, конечно же, узнал о том, что у жены был роман, но сделал вид, что пребывает в
 14

неведении. Нет худа без добра – он одобрял, что жена взялась за дочь, дрессирует ее, как
цирковую собачку. Не мог скрыть он радости и оттого, что жена прикрыла свое знаменитое
декольте черными глухими кофтами. Мэри перестала за собой следить, сняла ожерелье и
купила туфли без каблуков. Таро тщательно скрывал свою радость – он своего добился: жена
пела под его дудку и демонстрировала покорность. Теперь она от него никуда не денется,
даже если захочет. Ни один мужчина больше не посмотрит в ее сторону, раз Аркадий сбежал,
бросил ее, как последнюю шалаву. Пусть на своей шкуре почувствует, каково это, когда над
тобой смеются, когда от тебя отказываются. Вот что думал Тариэл, совершенно не испытывая
ревности, жалости, обиды. Только злобный восторг – никому Мэри не нужна. Только ему,
Тариэлу. Для него это была победа, безусловная, безоговорочная, нокаут и урок для всех
врагов и злопыхателей.
Жизнь шла своим чередом, годы летели незаметно. Натэла и Нина подрастали. У обеих
девочек особого выбора профессии не было. Можно было пойти или в педагогический, или в
медицинский. За Натэлу решила Мэри – педагогический, и точка, пусть будет
преподавателем английского. Место в шестой школе ей всегда найдется. Нина, чтобы
разорвать эту странную дружбу, решила поступать в медицинский, что активно поддержала
Тамара.
– В семье должен быть хоть один врач! – говорила она дочери. – Мне укол сделать,
внуков моих лечить, а дядя Вахо тебе поможет…
– Каких внуков? – удивлялась Нина.
– Как каких? Вот поступишь, потом тебе жениха подберем, замуж выйдешь, и
приглашения на свадьбу купим в книжном магазине. Помнишь? Белые, с золотыми кольцами
и голубями. Свадьбу можно будет сыграть скромную, человек на двести. Зал снимем в
ресторане. – У Тамары от таких мыслей на губах блуждала счастливая улыбка. – После
свадьбы родишь ребенка, я тебе помогу, лишь бы со свекровью повезло, такого жениха
подберем, чтобы мать у него хорошая была. Надо будет у соседок спросить…
– Мам, я хочу уехать, – вдруг ни с того ни с сего сказала Нина.
Даже спустя столько лет она точно могла сказать, что решение уехать было
спонтанным. Ни о чем таком она не думала, пока мама не размечталась на тему свадьбы.
Нина представила то, что планировали мама и судьба, и ей стало плохо. До потери сознания.
Голову стянуло, как обручем, немедленно отозвался нервным урчанием кишечник.
– Что с тобой? – испугалась Тамара, глядя на дочь, которая вдруг даже не побелела, а
посинела. – Я тебе говорила, не ешь так много инжира! Сейчас Вахо позвоню, а когда
станешь врачом, сама будешь знать, что с тобой.
– Не надо никому звонить, – остановила ее Нина. – Я хочу уехать. Не хочу здесь
учиться.
– А куда ты поедешь? К Аркаше в Майкоп? Надо будет ему позвонить и спросить про
их медицину, – опять кинулась к телефону Тамара.
– Я не поеду в Майкоп, – сказала Нина.
Тамара села на стул, уронив руки на колени.
– А куда ты поедешь?
– Не знаю, в Москву, может.
– И кто тебя там ждет? Кто встречать будет? Или кто-то хачапури в честь твоего
приезда испечет?
Тамара все-таки рванула к телефону и стала названивать Асе – соседке, ближайшей
подруге и Нининой крестной.
– Ася! Поднимайся! Нина тут такое придумала! Иди скорее, я кофе ставлю!
Ася пришла через минуту.
– Что ты кричишь так, что весь двор слышит? – спросила она.
– Как не кричать? Нино уезжать собралась! Пусть все знают, что моя дочь придумала!
– Пусть едет! – не задержалась с ответом Ася. – Куда ты едешь? В Ботанический сад?
Или к дяде своему?
 15

– Какой сад? Какой дядя? Она в Москву собралась!

– Ты так орешь, что куры у соседей кудахтать перестали, помолчи хоть минуту, а то я
сама себя не слышу! – одернула Тамару Ася. – И что ты там будешь делать? – спросила она у
Нины.
– Учиться, – ответила та.
– А чем тебе тут плохо? – опять закричала Тамара. – Тут нельзя учиться? Все учатся, а
ты не можешь? Не хочешь в медицинский, иди в педагогический! Сиди со своей Натэлой еще
пять лет!
Нину от этих слов скривило.
– Это ты вот сейчас что такое говоришь? – строго сказала Ася подруге. – Она десять лет
с Натэлой мучилась, хочешь, чтобы девочка дальше страдала?
– Вот ты мне сейчас еще раз объясни! – Тамара встала перед подругой. – Я тебя зачем
позвала? Чтобы ты на ее сторону встала?
– Нет, пусть она этих лягушек до конца жизни слушает? – закричала в свою очередь
Ася. – Пусть всю жизнь белье на тросе растягивает туда-сюда и станет такой же
сумасшедшей, как Сона? Пусть выйдет замуж и ее свекровь съест, не разжевывая, и не
подавится? Пусть выучится в медицинском и будет своих детей от поноса лечить! Этого ты
хочешь?
– Что ты говоришь? Что ты говоришь? – Тамара села за стол и заплакала. Нина молчала.
Ася встала и пошла заново варить кофе, который давно убежал.
Нина знала, что мама не сможет ей запретить уезжать. Так было всегда. Тамара могла
кричать, топать ногами, даже дать по попе, но, по большому счету, никогда не вставала
поперек дороги. Случай с Аркадием был в этом смысле исключительным. Видимо, Тамарой
двигал страх, иначе она ни за что не стала бы вмешиваться, покоряясь судьбе. Тома верила в
судьбу, в то, что предначертано, что нужно только перетерпеть, и все пойдет своим чередом,
так, как должно.
– Денег я тебе дам – на новую стенку откладывала, – говорила тем временем Нине
крестная. – Позвоню Георгию, моему троюродному племяннику. Кажется, он живет где-то
под Москвой. Хотя я его видела последний раз, когда ему года четыре было. Ничего, не
откажет. За Тому не волнуйся. Досмотрю за ней.
Нина всегда помнила и часто вспоминала это слово «досмотрю», в котором было
заключено очень многое. Это больше, чем «буду заботиться», «навещать». «Досмотреть»
означало оставаться рядом все время, каждую минуту, каждую секунду. Не думать о себе, а
думать о том, кто рядом. Столько, сколько потребуется.
Тетя Ася, как показала жизнь, слово сдержала – «досматривала» за подругой до
последнего ее вздоха, когда та была уже смертельно больна и тихо угасала. Приходила
каждое утро, кормила, мыла полы, готовила и уходила к себе, продолжая прислушиваться к
дыханию Томы через стены, через лестницы. Слушала ее шаги и прибегала снова, стоило той
задержаться в ванной – Ася до секунды знала, сколько времени подруга проведет там. Она
знала, во сколько Тома проснется и когда начнет мучиться бессонницей. Тихонько спускалась
в четыре утра, чтобы дать таблетку. Когда болеутоляющие не действовали, Ася варила отвары
или «заговаривала боль» беседами. И в семь снова была рядом – чтобы сделать укол. Она
красила подруге ногти и по привычке варила кофе на двоих, переворачивая чашку. Кофейная
гуща неизменно обещала скорое выздоровление и счастье для Нины. Часто стала приходить
Валя – соседка, с которой Тома никогда особо не была близка, но именно ее болезнь их
сблизила. Валя иногда подменяла Асю, и ей не было равных в том, что касалось городских
сплетен. Валя своей болтовней умела рассмешить, что для Томы было очень полезно, с точки
зрения Аси.

***

Нина сглотнула слюну. Сразу стало легче. Она всегда боялась летать, тем более такими
 16

маленькими самолетами.
Поехать сейчас домой было таким же спонтанным решением, как и когда-то уехать
оттуда. Нина решилась в одну минуту. И только потом, уже после покупки билетов, которых
не было и нужно было лететь с пересадкой, с шестичасовым ожиданием в зоне трансфера,
думала, что совершает глупость. Зачем полетела? И почему Натэла ее вообще позвала?
Она вспомнила, как стояла перед почтовым ящиком и рассматривала присланное
Натэлой приглашение на свадьбу, то самое, с голубями и золотыми кольцами, из книжного
магазина. Под приглашением Натэла сделала приписку – просила обязательно приехать, быть
свидетельницей на свадьбе. И Нина решила поехать. Сначала она заказала билеты,
отпросилась на работе и только потом удивилась – с чего вдруг спустя столько лет ее подруга
детства захотела увидеться?

***

Уехав в Москву учиться, она первое время жила в семье Георгия – того самого
троюродного племянника крестной, который, конечно же, не мог отказать своей тетке, хоть и
не помнил, как та выглядит. Но встретил Нину в аэропорту, довез до дома и через день
звонил тете Асе с отчетами. Нина не стала поступать в медицинский, а поступила на
экономический факультет. От всего сердца поблагодарив Георгия, она ушла жить в
общежитие, хоть тетя Ася и мама просили племянника привязать ее к стулу и не отпускать из
дома.
Нина выучилась, устроилась на работу в банк. Сначала снимала жилье, потом взяла
кредит в собственном банке и купила крошечную квартирку на окраине Москвы. Господи,
как она была счастлива! Фотографировала квартиру, стараясь, чтобы фотографии были
красивые, как в журналах, с разных ракурсов. После этого села в самолет и полетела домой,
где на кухне показывала фото маме и крестной.
– Это хорошо, ты молодец, – говорила мама, но Нина видела, что Тома не очень рада.
Все пошло не так, как она рассчитывала.
– Нет, ты мне скажи, а что, там нет мужчин с квартирами? Почему ты замуж не
выходишь? – прямо спросила ее тетя Ася.
– Не знаю. Не получается, – ответила Нина.
– Послушай, я зачем тебе деньги на билет дала, которые на стенку откладывала? Чтобы
ты экономистом стала? Нет! Я думала, ты замуж хорошо выйдешь! – рассердилась тетя
Ася. – Зачем ты мне фотографии квартиры показываешь? Я хочу фотографии твоих детей
смотреть!
Тома заплакала.
– Мам, тетя Ася, ну вы чего? При чем тут муж? Знаете, сколько мне за эту квартиру еще
расплачиваться? – обиделась Нина.
– Нино? Разве в этом счастье? – тихо проговорила Тома.
– Вот скажите мне, зачем я сюда приехала? – Нина от обиды повысила голос, успев
мысленно отметить, что начала говорить с акцентом. – Я думала, что вы мной гордиться
будете, а вы про мужа спрашиваете!
Тетя Ася и Тома промолчали. Нина, все еще обиженная, уехала тогда, не
попрощавшись. Неужели мама и крестная не понимают, как тяжело ей далась эта квартира?
Сколько ей пришлось работать? Какой там муж? На личной жизни Нина поставила жирный
крест. Нет, были мужчины, которые за ней ухаживали, но все это было не так, неправильно.
Все-таки она выросла в другой среде, в другой культуре, и принятые нормы отношений,
впитанные с кровью, давили, всплывали где-то в подкорке, и она не могла позволить себе ни
флирт, ни отношения без будущего. И здесь не было ни мамы, ни тети Аси, которые могли бы
все устроить – узнать о потенциальном женихе, его родственниках, сосватать, поддержать…
Это было возможно только в их городе, куда Нина возвращаться не хотела и, что важнее, не
могла. Она уехала, оборвала, отрезала, и ее судьба стала уже другой.
 17

Тетя Ася, которая в кофейной гуще увидела у Нины новую жизнь, новую судьбу и свою
дорогу, была права. Только гуща не говорила о том, что эта дорога окажется столь тяжелой, а
жизнь совсем не такой, о какой мечтала для дочери Тамара. И уж совсем не такой, какую
рисовала себе Нина. Мама не должна была умереть так рано, она не должна была болеть и
терпеть такую боль.
Нина уже перед самой смертью мамы привезла ее в Москву – врачи, уход, анализы. Но
Тамаре было плохо. Она выходила утром на кухню, варила кофе и долго сидела, разглядывая
узоры в чашке.
– Мама, ты чего не идешь в душ? – спрашивала проснувшаяся Нина.
– Так воду жду, – отвечала удивленно мама.
– Тут всегда вода есть. Когда хочешь.
Но Тома жила по своему режиму. Воду ведь давали не раньше восьми, и она, вставая в
шесть, покорно ждала восьми утра, с вечера набирала воду в бутылки. Она не понимала,
почему так тихо, настолько тихо, что страшно. Никто сверху не ходит, никто не здоровается,
и квартира очень высоко – из окна ничего не видно: кто пришел, кто приехал? Как можно
увидеть с тринадцатого этажа? Да и страшно жить так высоко. Мама отказывалась ездить в
лифтах – у нее начиналась клаустрофобия, а подниматься по лестнице ей было тяжело,
поэтому сидела дома, скучая по Асе, по телефонным звонкам, по дому. Здесь она была чужая.
И сулугуни, который Нина приносила ей с рынка, плохой, соленый. Кто его делал? Руки
оторвать тому мало. Кто так сулугуни делает? Как можно так людей обманывать? Ведь они
будут думать, что сулугуни именно такой! Это же позор, стыд…
Столичным врачам мама тоже не доверяла. Она не понимала, что они ей говорят и
почему анализы, которые она делала дома, здесь никто не смотрит. Тамара пересказала врачу,
к которому ее записала Нина – светилу, профессионалу, – то, что ей сказал Вахтанг, и очень
обиделась, когда врач даже не усомнился, нет, просто сказал, что «нужно подтвердить
диагноз».
– Вахтанг не мог ошибиться! – сдерживая гнев, сказала Тамара и вышла из кабинета.
Вахтанг, конечно, знал диагноз, но не хотел огорчать Тамару. Он не был близок ей по
крови, но кто скажет, что он был не родным? Он знал ее еще до того, как она вышла замуж,
помнил ее молоденькой, с потрясающими глазами и голосом, от которого замирало сердце.
Он видел ее в свадебном платье, красивую и испуганную. Видел ее беременную, видел после
родов, первым взял на руки новорожденную Нину, раньше ее отца. Вахо был рядом всегда.
Как он мог сказать Тамаре правду? Как он вообще мог сказать женщине, которую
любил всю свою жизнь, что она умирает и нет никакой надежды?
Отец Нины умер, когда ей было два года, она его совсем не помнила. Тома хранила
фотографию мужа, которую Нина часто разглядывала. На нее смотрел строгий мужчина,
чужой человек. Помимо фотографии, от отца остался только «инструмент» – палочка с
петелькой для вынимания косточек из черешни и вишни, которую он лично выстругал и
подарил жене на 8 Марта.
Вахтанг был лучшим другом Нининого отца. Можно сказать, братом. Они выросли
вместе и вместе влюбились в одну девушку. Но Тома могла выбрать только одного, и Вахо
отступил, не предал дружбу. Он помнил последние слова друга, который умирал у него на
руках, уже в реанимации: «Береги Тому и Нину. На тебя их оставляю». Но Вахтанга не нужно
было просить. Он любил Тамару всю жизнь, она об этом знала. Знали об этом и жена Вахо, и
его теща, и, наверное, его дети – он никогда этого не скрывал, но никогда, ни разу в жизни не
позволил себе проявить чувства. Как ни позволила себе этого Тамара, хотя Вахтанг делал ей
предложение, когда после смерти друга прошел год. Он ждал, когда Тома снимет траур, но
так и не дождался. Она посмотрела на него тогда строго и отказала. Вахтанг почти сразу
женился на другой – хорошей, доброй девушке, и жил хорошо. Но Тамару любить так и не
перестал. Он приходил к ним раз в неделю, сидел на стульчике и играл сам с собой в нарды,
как когда-то играл с другом. Тома занималась своими делами, оставляла с Вахтангом
маленькую Нину, кормила его, варила кофе, вытряхивала пепельницу. Они почти не
 18

разговаривали, им были не нужны слова. Но если Вахо не приходил, Тома плакала, хотя он
звонил и предупреждал – день тяжелый, много больных, дежурство, не смогу зайти. Но она
все равно плакала. Вахтанг ей был нужен как воздух. Без него становилось страшно и
тяжело. Они были ближе, чем муж и жена, уважали и берегли друг друга. И никто в городе не
посмел сказать никакой гадости в их адрес, ни одного косого взгляда не было брошено им
вслед. Так не бывает? Бывает. Остается молчать и завидовать.

***

Тома так и не прижилась в Москве. Не справилась с клаустрофобией и боязнью высоты,

не привыкла к тишине и к тому, что никто не заходит в гости и не у кого попросить
сковородку для хачапури. Тома не смогла привыкнуть к другой еде, другой воде. Она пила
воду с газом, но газ был другой – не такой мягкий, а шибающий в нос. И рыба, которую она
очень любила, была другая, не такая, как привозил из рейсов Рафик, трудившийся на
рыболовецком судне и заработавший на собственный автомобиль. Между рейсами Рафик
возил соседей по делам – на базар, на кладбище. Никому не отказывал.
Тома просилась домой. Молча. Только вздыхала. Ни таблетки, ни лечение ей не
помогали. Нина видела, что мама хочет вернуться, но боялась ее отпустить.
Она уехала неожиданно. Когда Нина пришла вечером с работы, мамы не было, она
оставила записку: «Нино, я уехала. Ася за мной досмотрит».
Нина тогда чуть не сошла с ума. Как мама смогла побороть все свои страхи, как смогла
спуститься на лифте с сумкой? Как смогла купить билет и добраться до аэропорта?
Нина позвонила крестной, которая, как всегда, была лаконична и сдержанна:
– Не волнуйся, Рафик ее встретит. Она сделала все правильно. Здесь ей будет лучше.
Нина плакала и не понимала, как мама могла променять столичную квартиру с горячей
водой и всеми удобствами на жизнь там, в доме, где все было подчинено выживанию, а вся
жизнь крутилась вокруг быта, и не было никакой возможности хоть полчаса побыть в
одиночестве. И почему мама решила, что с родной дочерью ей будет хуже, чем с Асей и
другими соседками?

***

Их район так и назывался – «Болото». Дома были построены на искусственно

высушенном болоте, о существовании которого напоминал хор лягушек, начинавший
выступление после ночного дождя. Нина все свое детство засыпала под мелодичное кваканье
и звук гудящего вентилятора.
Звуки для жителей района значили очень многое. Они, как слепцы, слышали все и даже
больше, словно эта способность передавалась на генном уровне из поколения в поколение.
Впрочем, обострен был не только слух, но и зрение. Дети, едва встав на ножки, учились
видеть в темноте.
Их дом. Пятиэтажка, которая стояла вопреки законам гравитации и архитектурному
замыслу. Изначально построенная без балконов, она обросла лоджиями и крошечными
навесными балкончиками, или увитыми диким виноградом, или уставленными кадками с
развесистыми, как пальмы, кактусами.
Балконы соседи строили совместными усилиями – это превращалось в
священнодействие, не помочь было нельзя: заливали бетон, доставали арматуру, крепили,
проверяли на прочность.
Каждому окну полагался свой трос, который тянулся к окну дома напротив. На тросе
развешивали белье, которое сушилось на ветру. Хорошие, образцовые хозяйки вывешивали
белье «по росту»: от самых маленьких вещей – колготок и детских маек, до самых больших –
простыней и пододеяльников. Рубашки обязательно должны были быть расправлены,
полотенца следовало встряхнуть и растянуть без единой морщинки, чтобы не пришлось
 19

потом разглаживать. Не потому что лень, а потому что свет могут отключить, и тогда не до
глажки – успеть бы обед приготовить.
В обязанности Нины входило собирать высохшее белье. Надо было тянуть на себя трос
так, чтобы вещи не попали в механизм и не испачкались маслом. Ни разу у Нины не
получилось повесить белье так, как делала мама, и ее трос, который видели все соседки, был
немым укором в безрукости.
Девочкам в пример неизменно ставили соседку Сону. Ей всегда несли детские мягкие
игрушки, в которые подросшие дети переставали играть, и она их сначала вручную стирала, а
потом развешивала «по росту»: сначала маленьких зайчат и медвежат, а в конце – больших
медведей, которых подвешивала за уши. Медведи висели, тараща глаза. Сона потом
раздавала игрушки новорожденным младенцам соседок. И каждый день на тросе появлялись
новые белки, зайцы и собачки – выстиранные, вычесанные, высушенные. А если на тросе
появлялся плюшевый монстр, которого Сона вывешивала непременно в середину троса,
значит, жди прибавления. Она чувствовала беременность у женщин раньше врачей, раньше
самой будущей матери. Самые большие игрушки доставались самым маленьким детям. Как
правило, тогда, когда младенцу исполнялось сорок дней и его начинали показывать людям, не
боясь дурного глаза.
Здесь росло, колосилось и плодоносило все, что ни воткнешь. Кактусы, которые так
любила Тамара, достигали гигантских размеров. Они стояли в кадках и топорщились
колючками. У Томы была легкая рука. Она ела сушеный финик и втыкала косточку в
ближайший цветочный горшок. Тома вообще ничего не выбрасывала, даже косточки.
Сказывалось прошлое, когда семья жила без света, воды и даже самых необходимых вещей.
Так вот, даже косточки у нее прорастали.
Нине на память от мамы остался финиковый росток, который она, когда была в Москве,
посадила в горшок, стоящий в общем коридоре. Там долго и мучительно погибал фикус –
засыхал, но не сдавался. А благодаря Томе и фикус ожил, и финиковая косточка проросла.
Они прекрасно уживались в одном горшке, как уживалась Тамара со всеми соседями.
Два раза в год Тамара с Ниной и дядей Вахо ездили на кладбище, на могилу отца. Вез
их всегда Рафик. Он же брал с собой специальный топорик с закругленным лезвием –
вырубать кусты, иначе к могиле подойти было невозможно. Тома держала в руках мешочек с
крупной солью – считалось, что если смешать соль с землей и посыпать этой землей могилу,
то на ней ничего расти не будет. Но даже этот способ, восхваляемый соседками, у Тамары не
действовал. Все равно Рафику приходилось идти первым, прорубая тропинку, а Вахтанг с
Томой вырывали руками сорняки.
Выезжать приходилось очень рано, часов в шесть, чтобы успеть хотя бы до
одиннадцати. Но уже к восьми они все были липкие от пота и жары. Бутылки с водой,
которые Вахтанг загружал в багажник к Рафику, нагревались, становясь почти горячими, и
пить становилось противно. Зато после тяжелой работы, когда могилу можно было увидеть с
дороги, когда памятник был освобожден от цепких, с крепкими корнями растений-вьюнов,
они отправлялись есть рыбу. Рафик и Вахтанг очень любили рыбу, только что выловленную,
поджаренную сразу же, здесь, в придорожном кафе.
– Ешь, Нина, это же хлеб! – говорил Рафик.
А Нина только удивлялась, почему он называл камбалу хлебом? Потом мама ей
объяснила, что на рыболовецком судне, на котором плавал дядя Рафик, камбала была на
завтрак, обед и ужин. Она не считалась ценной рыбой и шла морякам на повседневную еду,
поэтому ее и назвали хлебом, который как раз был в большом дефиците.
Специально для мамы Вахтанг брал горбуля, Тома благодарила его взглядом. Вахтанг
всегда знал, что она любит. Перед Ниной ставили огромную тарелку с мидиями, остро
пахнущими морем, которые за еду вообще никто не держал – так, семечки, детям баловство.
– Спасибо тебе, – благодарила Тамара Рафика, который, конечно же, отказывался брать
деньги.
– О чем ты говоришь? – обижался тот. – Кто поможет, как не сосед? Куда пойдешь? Не
 20

чужие ведь!

***

Этого Тамара тоже не могла понять – как это дочь не знает, кто живет внизу? А кто
стучит наверху? На лестнице стоит детский велосипед – сколько лет мальчику? Как можно
этого не знать?
Нина боялась признаться матери, что не хочет никого знать, нет никакого желания, и
такая норма поведения, принятая у жителей столицы, ей очень нравится.
Откуда в ней было такое равнодушие, ни Тамара, ни сама Нина не знали. Тома только
качала головой, и бровь от возмущения ползла вверх. Ведь не так она воспитывала дочь, не
по таким правилам.
Нина тоже помнила, как в беду, в несчастье собирались все соседи, всем домом, всем
миром, чтобы помочь справиться.
– А помнишь Отара? У него теперь собственная мастерская, – говорила Тамара дочери,
намекая на то, что нельзя жить одной, нельзя не знать, что творится за стеной, кто ходит у
тебя по потолку и на чью голову ты бросаешь разбитую тарелку.
Отар был Нининым ровесником. Они вместе играли в детстве во дворе, вместе ходили в
детский сад. Здоровый, красивый парень, добрый, улыбчивый, безотказный – и за хлебом
сбегает, и с детьми маленькими поиграет. Никто не мог понять, за что на его голову такое
горе, за какие грехи предков он так расплачивается. Нина прекрасно помнила, сколько шума
наделала свадьба Отара, когда он в семнадцать лет решил жениться. Так полюбил, что никого
слушать не хотел. Молодой жене, Ие, и вовсе исполнилось всего шестнадцать. Нина была на
этой свадьбе и только удивлялась – неужели женятся, неужели жить будут вместе? Она не то
чтобы не смотрела на мальчиков, но никак не могла представить никого из своих
одноклассников в роли мужа, мужчины. Ия – совсем ребенок, хрупкая, насмерть испуганная.
Но свадьбу сыграли, сделали все, как положено, благо родственники были давно знакомы,
дружили семьями. Они встали кланом и помогали молодым, чем могли.
Но когда на тросе у Соны на почетном месте появился здоровенный слон голубого
цвета, которого она подвесила прищепками за уши, соседки опять стали судачить. Неужели
Ия беременна? И действительно: Ия родила сына, которому Сона подарила плюшевого слона.
И жить бы, радоваться, но случилось горе. Такое горе, которое ничто не могло предсказать,
даже кофейная гуща. Отар заболел.
Когда утром он не смог встать с кровати, позвали Вахтанга, Тамара позвала: у соседей
горе – сын не может встать, ноги не слушаются, а жена только родила.
Вахтанг пришел и сделал все, что мог. Но что он мог, когда мышечная дистрофия? У
Отара отнимались ноги, и остановить этот процесс было невозможно. «Дальше будет только
хуже», – честно сказал Вахо. И опять соседки запричитали, заплакали – Отарик должен был
стать наследником отца, который работал в обувной мастерской. Очень хороший мастер.
Золотые руки. Но как перенять дело, если Отар даже до мастерской не мог дойти? Ног не
чувствовал.
Вахтанг заказал ему инвалидную коляску, и каждое утро молодая жена, хрупкая и
слабенькая Ия, выносила мужа во двор. У этой девочки совсем не было сил, чтобы спустить
своего мужа с четвертого этажа. Но соседки слышали, когда хлопала дверь их квартиры, и
выходили каждая на свой этаж. Так женщины спускали Отара вниз, передавая друг другу с
рук на руки, как передают младенца. Младенец тоже был – его оставляли с теми невестками,
которые нянчили своих детей. Где один, там и двое. И пусть только попробует слово поперек
сказать!
Пока свекрови дружно сносили Отара по лестнице, невестки по очереди нянчились с
его младенцем. Внизу Ия забирала мужа и везла его на работу. Пятнадцать минут по городу.
Если быстро толкать коляску и если не было дождя. А если ночью шел дождь, то все полчаса,
чтобы обойти лужи. Ия довозила Отара до мастерской свекра и бежала назад, чтобы забрать
 21

сына у соседок, приготовить, постирать, убрать. А вечером все повторялось. Опять Отара на
руках, уже наверх, поднимали женщины. Он никогда ничего не говорил – ему было стыдно.
Так стыдно, что по ночам он кричал во сне – от бессилия. Ия его укачивала, прижимая к себе,
как делала это с новорожденным сыном, который от криков отца просыпался и тоже плакал.
Прошло несколько месяцев. Было понятно, что дальше так продолжаться не может.
Слишком тяжело. Так тяжело, что не вынести. Отец Отара закрыл свою обувную мастерскую
и ушел на пенсию. Всем своим клиентам он сообщил, что сделать набойку лучше, чем делает
его сын, невозможно. И если они хотят, пусть приходят к Отару. В его новую мастерскую. Да,
не в центре города, на «Болоте», но… Гарантия на обувь – пятьдесят, нет, сто лет. Если
Отарик сделает, а каблук полетит, то он, его отец, до конца жизни сам в женских туфлях
проходит! Это подействовало. Клиенты ждали, когда Отарик начнет принимать обувь.
У Отара в это время тряслись колени, которых он давно не чувствовал и которыми не
управлял. Он сидел в комнате и держался за голову, не зная, что теперь делать.
Соседи мужчины собрались во дворе под навесом – там, где всегда по вечерам играли в
нарды. Они привычно двигали шашки, перебрасывая друг другу кубики, но никто не следил
за счетом. Они обсуждали, как сделать мастерскую.
Наверное, такое можно сделать только на болоте, под кваканье лягушек. Такое могут
сделать только люди, совершенно чужие друг другу, у которых есть дети, жены и матери.
На первом этаже жила семья Резо. Его невестке часто приходилось сидеть с сыном
Отара – их дети родились с разницей в три месяца. В гостиной у них стояла точно такая же
стенка, а в спальне – точно такая же кроватка. И Резо сказал жене, сыну и невестке, что они
будут жить в квартире Отара, а Отар – на первом этаже. Невестка покорно пошла собирать
сумки, жена Резо побежала к соседкам. Пока женщины вносили и выносили мебель и вещи,
мужчины сидели за нардами и продолжали обсуждать план действий.
На следующий день Рафик привез инструменты и материалы, которые достал не пойми
где, и мужчины начали вырезать окно там, где его не могло быть в принципе. Прямо в стене
дома. Чтобы на входе в подъезд была обувная мастерская. Чтобы Отар мог выехать из
спальни и проехать на инвалидном кресле к окошку, открыть его и принять обувь. Никто не
думал о том, что дом может не устоять и рухнуть. Отару сделали окно и прибили красивую
витиеватую вывеску – «Обувная мастерская Отара». Он сидел в окошке с восьми утра и здесь
же, на глазах у всех, чинил, прибивал, менял подметки.
По умению он превзошел своего отца. Ия передавала через окошечко чашки с кофе –
чтобы клиенты могли посидеть на лавочке и подождать. Их сын часто сидел на коленях у
отца, который всегда улыбался. Они хорошо жили. И очень любили друг друга. Иначе как
объяснить, что у Отара скоро родилась девочка? Малышка была похожа на мать, но, когда
начала плести венки, пришивать бусины к ткани и помогать отцу в мастерской, становилась
копия он.

***

Нина приняла решение матери. Если бы она могла честно себе признаться, то сказала
бы, что рада. Рада, что мама вернулась домой. Нина много работала и очень дорожила своим
местом, подолгу задерживаясь в банке. Дома ее никто не ждал. Зато после отъезда Томы она
смогла вернуться к рисованию: доставала краски, кисточки, подрамник. Ей было все равно,
что рисовать – вид из окна, портрет мамы с фотографии. Это был ее способ отдыха, хобби,
по-настоящему любимое дело. Но ни разу, даже на минутку, она не посмела подумать о том,
что сейчас могла бы не сидеть в банке, прикованная к стулу, а стоять на свежем воздухе, на
природе, где-нибудь за городом, и писать пейзаж. И что вся ее жизнь могла бы сложиться
иначе. И, возможно, не было бы такой тоски, какая накатывала на нее по вечерам.
Нина всегда рисовала, но Тамара не относилась к увлечению дочери всерьез. Когда
однажды она заикнулась о том, чтобы пойти учиться в местную художественную школу, мать
подняла одну бровь и спросила:
 22

– Ты хочешь, как Ляля, сидеть на бульваре?

Больше Нина не заговаривала о рисовании, хотя часто приходила на набережную, куда
по вечерам выходил на променад чуть ли не весь город, и смотрела, как рисует Ляля, местная
сумасшедшая.
Ляле было лет тридцать пять. Одинокая старая дева. Она зарабатывала тем, что
рисовала портреты не очень трезвых туристов или детей – девочек в коронах, мальчиков в
рыцарских доспехах. Ляля зарабатывала мало, портреты делала откровенно халтурно, но
других знакомых художников, у которых можно было бы часами стоять за спиной, у Нины не
было.
Не в сезон Ляля выходила на свое привычное место и рисовала море. Нина стояла
рядом и чуть не умирала от восторга. Лялины пейзажи не шли ни в какое сравнение с ее
принцессами в коронах – они были потрясающими.
Иногда Ляля набиралась смелости и вывешивала свои пейзажи на продажу. Их никто не
покупал, она страдала и часто плакала. Собственно, поэтому ее и сочли сумасшедшей – она
плакала, и когда рисовала доспехи и короны. Детям было все равно, даже любопытно – сидит
взрослая тетя, рисует и плачет, а родители старались быстрее забрать рисунок, заплатить и
уйти.
Ляля, когда совсем не было клиентов, давала Нине то мелки, то кисточку и показывала,
как нужно класть тени, как чертить горизонт. Бросала взгляд, подправляла. Так Нина училась.
Ляля оказалась хорошей учительницей, она привила девочке любовь к краскам, к пейзажам, к
мору, вечно грязному, часто штормящему, но такому прекрасному на ее рисунках. Она не
отбила у Нины охоту, а возбудила в ней интерес и даже поселила в ее сердце страсть к этому
искусству. А что еще требуется от учителя?
Тамара, конечно же, узнала об увлечении дочери, но сочла это невинным занятием и
даже приплачивала Ляле какую-то копеечку, как няне, которая посидела час с ребенком.
Нина любила приходить к Ляле в гости – та жила с кошками и досматривала за больной
матерью. Мать болела долго и тяжело, из-за этого Ляля не смогла выйти замуж и родить
детей. Мать чувствовала свою вину и тоже часто плакала. Дом был захламленный, с запахом
нищеты. В единственной комнате были разбросаны кисточки, грязные тряпки и подрамники.
Повсюду ходили тощие, вечно голодные кошки. Но Нине там было хорошо. Она часто стояла
на бульваре с огромной картонной коробкой, помогая Ляле раздавать котят. Коробка с
котятами была такой же неизменной декорацией, как и художница с мольбертом на
набережной.
Пока Лялина мама плакала дома, не в силах дотянуться до тазика, заменявшего утку, ее
дочь плакала на бульваре, рисуя очередную корону на портрете носатой черноволосой
девочки, которая на бумаге превращалась в голубоглазую блондинку с тонкими чертами лица.
Пару раз Нина приносила котенка домой, но мама была категорически против и даже
один раз строго сказала, что если дочка еще раз принесет котенка в дом, то она ей запретит
ходить к сумасшедшей художнице-кошатнице.
Ляля много раз говорила Нине, что у нее есть талант, что ей нужно рисовать, учиться,
заниматься, смотреть альбомы по искусству, срисовывать, ходить в музеи. Нина только
однажды передала маме Лялины слова, но Тома только хмыкнула и подняла бровь:
– Рисуй сколько хочешь. Кто тебе не дает? Вот получи нормальную профессию и рисуй
себе, пока мужа и детей нет!
Нина кивнула, запомнив, что художник – это не «нормальная» профессия, а так, не
пойми что. Занятие для сумасшедшей Ляли-кошатницы, старой девы.

***

– Тетя Ася, можно я приеду? – позвонила Нина крестной.

– Это кто? Алле! Кто это?
– Это Нина, дочка Тамары.
 23

– Нино! – закричала Ася. – Где ты? Что ты говоришь?

– Можно я приеду? На несколько дней. У вас поживу.
– Зачем ты мне звонишь? Приезжай и живи, сколько хочешь! Что-то случилось у тебя?
– Нет. Просто Натэла прислала приглашение на свадьбу.
– Натэла? Дочка Мэри? Она замуж выходит и свадьбу устраивает? Это ты так шутишь?
– Нет, правда, я сама удивилась.
– А чего она тебя позвала? Хочет всему миру сообщить, что замуж выходит?
– Видимо, да. – Нина улыбнулась: она искала какие-то скрытые мотивы, а ведь все так
просто объясняется, тетя Ася права. Натэла просто хотела, чтобы о ее свадьбе узнали все.
– Я скажу Рафику, он тебя встретит! Когда ты прилетаешь?
– Да не надо! Я сама доеду!
– Слушай, не морочь мне голову! Я сказала – Рафик встретит, значит, так и будет!
Нине оставалось только согласиться. Она купила Натэле в подарок красивое блюдо,
обмотала его платьями, чтобы не разбилось, и полетела домой, не зная, что ее ждет и зачем
она вообще это делает.

***

Нина вышла из самолета. Ноги подкашивались от волнения. Еще десять минут, и она
будет дома. В своем дворе. Но не в своей квартире, которую продала после смерти мамы под
крики, проклятия и причитания тети Аси.
– Зачем ты это делаешь? Ты пожалеешь! Пусть будет квартира. Я зайду, приберу, все
будет готово к твоему приезду! – уговаривала ее тогда крестная. – Смотри, на этом диване
Тома умирала, а ты его продавать хочешь! У тебя рука поднимется?
– Поднимется, тетя Ася. Я сюда не вернусь.
– Детей родишь, на море захочешь повезти, куда поедешь? – не сдавалась тетя Ася.
– Еще неизвестно, когда рожу. И сюда точно не привезу. После вашего моря все дети с
поносом под капельницей в больнице лежат, – огрызалась Нина.
– Слушай, зачем ты так говоришь? Зачем обижаешь? Ты купалась, все дети купались,
ничего, выжили, а твои, видишь ли, поносом болеть будут!
– Какие дети? Может, у меня вообще детей не будет! – Нина уже чуть не плакала.
Она физически не могла находиться в квартире, где пахло лекарствами, где еще
чувствовалась рука Томы. Не могла сидеть на диване, где в течение долгих месяцев умирала
ее мама, где ничего не изменилось и не изменится никогда. Даже плитка в ванной останется
прежней – ее клал еще Нинин отец, когда они только въехали в эту квартиру. Каждая чашка,
каждая ножка стула здесь напоминали о маме. В этой квартире Нина так остро чувствовала
свое сиротство, что начинала задыхаться – дышала, но липкий воздух, который звенел от
зноя, не проникал в легкие, и становилось так плохо, будто Нина перенимала боль мамы. Она
даже ночевать здесь не могла, потому что чувствовала, слышала, как мама ходит по
комнатам, варит кофе на кухне, включает вентилятор. Нина засыпала раскрытая, сбросив
одеяло от жары, но просыпалась всегда под одеялом, как будто мама зашла к ней, как в
детстве, и укрыла. Нет, она бы этого не смогла выдержать.
Но про поносы Нина сказала правду. Все дети в городе знали, что нельзя пить из-под
крана и нельзя глотать морскую воду, иначе поедешь в больницу, где медсестра воткнет тебе
в руку иглу, поставит капельницу и через два часа отправит домой. Летом, в сезон, в
больнице не было свободных мест.
– Эх, локоток-то близок, а не укусишь, – сказала Нине тетя Ася, когда та сидела на ее
кухне и пересчитывала деньги, полученные за квартиру.
– Тетя Ася, погадайте мне, – попросила Нина.
– Не буду, – отказалась крестная. – Иди в церковь лучше сходи, свечку поставь.
– Некогда. В Москве схожу.
– Все, уходи, не хочу тебя больше видеть. Перед матерью твоей стыдно. Она вот
 24

смотрит на тебя и, что ты думаешь, радуется?

– Теть Ась, я уже не маленькая. Кто на меня смотрит?
Тетя Ася не ответила. Нина досчитала деньги, собралась и уехала. Крестная даже до
двери ее не проводила – обиделась. И дядя Рафик, когда вез ее в аэропорт, молчал. Ни слова
не сказал.

***

В аэропорту, на выходе, сразу после паспортного контроля, стояли мальчик и девочка в

национальных костюмах и предлагали гостям пахлаву. Нина взяла сначала одну, но сразу
потянулась к подносу за следующей. Пахлава была самой обычной, не такой, как у мамы, и
не такой, как у тети Аси. Но Нине она все равно показалась такой вкусной, что захотелось
еще.
Был вечер, и эти дети лет двенадцати обходили с подносами вновь прибывших
пассажиров. «Интересно, им за это платят?» – успела подумать Нина.
Выйдя в крошечный вестибюль, она попыталась узнать дядю Рафика и тут услышала
крик:
– Дедуля!
Дядя Рафик махал ей руками.
Так ее больше никто и никогда не называл. Это пошло с тех пор, когда маленькая Нина
никак не могла выговорить «дядя Рафик» и стала называть его «дедуля». Нина подросла, и
уже дядя Рафик стал называть ее «дедуля» – ласковым детским прозвищем.
Они ехали по пустому городу, и Нина старалась не смотреть на дорогу. Дядя Рафик
проезжал на красный свет, ехал по встречной и не переставал говорить.
– Ой, а где роддом? Здесь же был роддом! Я в нем родилась. – Нина увидела пустырь
там, где его не должно было быть.
– Так снесли! Будут гостиницу строить! Поехали, я тебе хоть город покажу.
Рафик резко свернул на другую улицу и начал экскурсию. Город стал неузнаваем: новая
набережная, фонтаны, памятники, новостройки.
– Вот, видишь, у нас на Ленина тоже пробка! – Дядя Рафик посигналил и опять выехал
на встречную полосу. – Ты думаешь, только у вас в Москве пробки? У нас тоже есть!
– А разве улицы не переименовали? – спросила Нина.
– Переименовали, конечно! Как не переименовали? Но кто эти названия новые знает?
Люди как привыкли, так и говорят. Скажешь новую улицу, так никто из местных тебя не
отвезет, только приезжий какой-нибудь. А местные таксисты только по старым знают.
Наконец они заехали во двор. Нина с облегчением увидела, что он совсем не изменился,
разве что шифер, которым была обита стена около одного из подъездов, был покрашен в
ярко-синий цвет, а балкончики с пятого по третий этаж стали изумрудными. Видимо, краски
не хватило.
Дядя Рафик не успел хлопнуть дверцей машины, как занавески на окнах дружно
раздвинулись и из окон стали выглядывать соседки.
– Рафик, ты? – крикнула тетя Ася, свесившись до половины с балкона.
– Я! Нину привез! – ответил Рафик.
– Нино! – закричала Ася. – Доченька!
– Давай, иди, дедуля, я чемодан сам возьму! – сказал Рафик.
– Он тяжелый!
– Обижаешь! Что, я чемодан поднять не могу?
– Дядя Рафик, а сколько вам лет? – вдруг спросила Нина.
– Семьдесят три, – гордо ответил Рафик.
– Ни за что не дашь! – искренне сказала Нина.
– Это потому что я рыбу ел, вино пил, женщин любил. Знаешь, какие у меня женщины
были!
 25

– Да вы и сейчас хоть куда, – засмеялась Нина.

– Да, ты громче кричи, чтобы моя Софико услышала. Да, Софико? – крикнул дядя
Рафик в одно из окон. Там быстро задернулась занавеска. – Слушай, не уши у нее, а
локаторы! Все слышит, что надо и не надо! Мозгов бог не дал женщине, зато слух –
стопроцентный! Шагу не могу ступить, чтобы она не узнала! Хоть азбукой Морзе общайся,
чтобы в нарды пойти поиграть! Сразу скандал начинает! А орет как… как… о, цесарка!
Знаешь, как орут цесарки? Вот, у моей Софико такой же голос! Вон у соседей из частного
дома три цесарки, так моя Софико их троих перекрикивает. Они замолкают, потому что так
не могут! Всё, пришли. – Дядя Рафик поставил чемодан около дверей тети Аси. – Ты, если
куда поедешь, позвони мне, Ася телефон знает, отвезу, возьму недорого. Я ведь теперь
официально таксистом работаю. Около магазина стою. А если сядешь к Леванчику, так я тебя
знать не буду! В сторону твою не посмотрю!
– Хорошо, спасибо. – Нина решила не спрашивать, кто такой Леванчик.
Крестная уже висела на ней, целовала и тащила в комнаты.

***

Нина лежала в спальне крестной на чистых, высушенных на тросе простынях под

тихий гул вентилятора и слушала, как квакают лягушки. Уснуть она не могла. Шел дождь,
значит, завтра на море будет шторм, в воду не зайдешь. До свадьбы Натэлы оставалось еще
три дня – Нина специально приехала пораньше, чтобы… прийти в себя. Ей было не по себе,
даже страшно. А вдруг все будет не так, как она помнила?
Но пока все было так, как раньше. Нина, когда заходила с дядей Рафиком в дом, успела
подумать о том, что столько лет прошло, а света в подъезде так и нет. И никто из местных
мастеров, которые и балкон припаяют, и стену прорубят, не смог ввинтить обычную
лампочку.
Десять ступенек. Ровно десять. Короткий пролет на три шажка, и снова десять
ступенек. Нужно считать, если не хочешь упасть и сломать шею. Нина вспомнила, как дядя
Вахо подарил ей на день рождения настоящее чудо – ручку, которая светила, как фонарик.
Можно было вечером освещать себе путь по лестнице. У Нины все, включая тетю Асю,
брали эту ручку напрокат. Девочка и считать выучилась на этих ступеньках. Сначала считать,
а потом уже читать. Уметь считать было важнее.
Когда они поднимались с Рафиком по лестнице, Нина светила себе телефоном и
вспомнила про ручку-фонарик, которая все-таки потерялась и стоила ей горючих слез. Но
новое время все-таки дало о себе знать даже здесь – на третьем этаже вдруг неожиданно
загорелся яркий свет.
– Ой! – испугалась Нина.
– Он самый умный, да? Всех напугал и радуется! – огрызнулся Рафик и не стал
развивать тему разговора.
Нина догадалась, что кто-то из соседей сделал лампочку, реагирующую на шаги –
сенсорную. Лампочка, тусклая, освещавшая только лестничную площадку, мгновенно гасла,
стоило уйти с этого места, вновь погружая во тьму весь подъезд. Нина хорошо знала, что
значит выражение «такая темнота, хоть глаз выколи». Она однажды чуть не выколола себе
глаз куском арматуры, которая осталась в подъезде после строительства очередного балкона,
но почему-то никому и в голову не пришло починить проводку в подъезде, чтобы дети не
выкалывали себе глаза, не шлепались до синяков с лестницы и не считали ступеньки попой
для лучшего запоминания.
Дядя Рафик злился, потому что не у него на площадке появилась такая сенсорная
лампочка – не он первый придумал, а повторять не хотел. Понятно, что все соседи,
привыкнув к кромешной тьме, пугались вдруг вспыхивающего яркого света, а дети
специально топтались на площадке, бегая туда-сюда по лестнице, чтобы вычислить, на какой
именно шаг реагирует лампочка. И конечно же, она все время выходила из строя, не
 26

справляясь с нагрузкой.
– Вот, кондиционер поставили. – Тетя Ася с гордостью показала на здоровенный короб,
который висел над обеденным столом и так дул, что салфетки разлетались.
– А почему не в спальне? – спросила Нина.
– Кто там его увидит? Кому он там нужен? – обиделась крестная. – Ты помнишь, что у
нас «старая» вода: дадут в восемь, но если будет дождь, то позже. Не знаю когда. У тех, – Ася
кивнула на дом напротив, – уже «новая» вода, им раньше включают.
Но уже в семь утра следующего утра Нина проснулась от голосов и шагов. Соседка
пришла к Асе на кофе. Нина, нацепив старый халатик крестной, вышла из комнаты.
– Сейчас кофе сварю, – сказала тетя Ася. – Тебе какой? Средний?
– Нет, без сахара, – ответила Нина, усаживаясь за стол.
– А Тамара всегда средний пила. – Тетя Ася, видимо, все еще была обижена, что гостья
не оценила ее кондиционер. Он так шарашил, что Нина поежилась. Она уснула только к утру
и вообще отвыкла от ранних подъемов.
Соседка Валя пила кофе и с интересом смотрела на Нину.
– Ну как там, в Москве? – не выдержав, спросила она.
– Хорошо. Работаю, – ответила Нина.
Валя посмотрела на Асю, которая пожала плечами: мол, что с Нины взять, она совсем
стала столичная. Как неродная.
– Я к Натэле на свадьбу приехала, – уточнила Нина, чтобы сказать хоть что-то. Этого
оказалось достаточно.
– Да знаю я! Весь город знает! – Валя отмахнулась от старой новости, как от надоевшей
мухи.
– Кстати, а ее бывший муж знает? – спросила тетя Ася Валю. – Небось уже доложили!
– Она что, уже была замужем? – удивилась Нина.
– Конечно! За Гией! – Валя удивилась, что Нина вообще не в курсе новостей города.
– Ой, что ты говоришь? Не была она замужем! – тут же откликнулась тетя Ася, наливая
Нине в чашку пахучий крепкий кофе.
– Как не была? А к кому она бегала? – возмутилась Валя.
– Так свадьбы-то не было! – не уступала тетя Ася.
Нина смотрела то на Валю, то на крестную, уже ничего не понимая.
– А кто такой Гия? – спросила она.
– Да воровайка на базаре! Все его знали! – ответила с готовностью Валя.
– Как это – «воровайка»?
– Ну, мобильные телефоны воровал, – терпеливо объяснила Валя. – Она с ним
спуталась, они даже жили вместе. То есть как вместе? Она к нему бегала домой. Свадьбу -то
им не разрешили делать.
– А в загс они ходили? – спросила Нина.
– Зачем загс? При чем тут загс? – не поняла Валя. – Ты же к ней пойдешь? Вот и спроси
сама. А заодно спроси, правда, что ее жених – миллионер из Голливуда? Все говорят, что
миллионер, но я не верю!
– Какой миллионер? – Нину не покидало ощущение, что она все никак не проснется.
Даже кофе не бодрил.
– Так она же за иностранца собралась! – продолжала Валя. – Говорят, что она с ним по
Интернету познакомилась. На сайте знакомств. – Соседка перешла на жаркий шепот, как
будто говорила о чем-то неприличном. – Она же вроде английский знает. Так ты
представляешь, она всю шестую школу на свадьбу позвала! Весь педсостав! Ой, я хочу
посмотреть, как это будет! Ты мне все расскажешь! А еще говорят, что у него там три дома!
Нет, пять домов, и он очень богатый.
– А ты верь больше! – махнула на соседку рукой тетя Ася. – Я тебе и про двадцать
домов могу рассказать. Я вот слышала, что он не из Голливуда, а из деревни какой-то. И
вроде он по-английски говорит хуже, чем Натэла. И что у него пятеро детей от других жен.
 27

– Нет, это домов пять, а детей трое.

– Главное, чтобы он не понял, что его женить собрались.
– Это да. Представляешь, какое у него лицо будет!
– Но это она хорошо придумала. Пока Гии нет. А-то бы он ее зарезал. Точно зарезал.
– Да, а его родственники помогли бы.
– Теть Ась, Валя, я уже ничего не понимаю, – чуть не закричала Нина.
– А что тут непонятного? – удивилась Валя.
– Можно еще раз сначала!
– Слушай, какая-то ты бестолковая стала. У вас там, в Москве, все такие? Мы ничего не
знаем, что люди говорят, то мы тебе и рассказали. Натэла познакомилась по Интернету. С
американцем. – Валя говорила медленно и громко, как будто Нина была тупой и глухой
одновременно. – Она же, как Мэри ее в школу устроила, так и сидела там. Детей английским
мучила. Как мучила моего племянника, я тебе передать не могу! Издевалась над ребенком,
да! Я уже идти к ней хотела, поговорить, чтобы отстала от мальчика.
– Валя, мы про Натэлу, – перебила ее Нина.
– Так вот я и говорю. Натэла твоя – та еще… Хотя матери своей в подметки не годится.
Мэри же все-таки вильнула хвостом… Ой, сколько шуму было! Таро бегал по улицам, как
полоумный, искал ее, кинжалами своими размахивал… Зарезать хотел! Мэри сбежала, даже
вещи оставила, только побрякушки свои забрала. Навешала на себя, как сорока, и все… нет
ее.
– Валя, не отвлекайтесь, мы про Натэлу, – опять перебила ее Нина.
– Что ты мне сказать не даешь? – обиделась соседка. – Рассказываю же тебе. Ты
слушать совсем не умеешь?
– Давай я расскажу, – встряла тетя Ася, видя, что у Нины опять стекленеет взгляд и она
пытается совместить в голове Мэри, Тариэла и американца со свадьбой, о которой все знают,
кроме жениха. – Мэри сбежала от Таро и уехала в Москву. Говорят, живет где-то во Внукове,
что ли? Как этот район называется, Валь?
– Нет, не Внуково, на «мэ» кажется.
– Ты ее в Москве не видела? – спросила крестная у Нины.
– Нет, не видела, – ответила Нина.
– Конечно, вы там дальше своего носа не видите, – тут же вставила свои пять копеек
Валя.
– Вы мне расскажете эту историю? – уже без всякой надежды спросила Нина.
– Давай я тебе лучше чашку посмотрю, – предложила Валя.
Нина послушно опрокинула чашку и передала ее Вале.
– Нет, плохо перевернула. Ничего не видно, – сказала Валя, посмотрев на дно.
– Потому что ты гадать не умеешь! – заявила Ася. – Вот Мэри хорошо гадала.
– Да она гадала, как я пою! Языком только чесала! Что я, Мэри, что ли, не знаю?
– Что это шумит? – спросила Нина. В доме раздались звуки, похожие на стоны.
– О, это же воду дали! Все, я побежала, а то мне еще обед готовить! Ася, дай
сковородку! – подскочила Валя.
– Бери.
– Я в душ пойду. – Нина надеялась, что под водой она наконец проснется и начнет
соображать. Если честно, то в какой-то момент она уже пожалела о том, что приехала. Ей
хотелось назад, домой, в свою пустую квартирку, где тихо, спокойно и нет ни крестной, ни
Вали – никого.
– Нино, ты помнишь? Там, где горячая, там холодная, а где холодная, там горячая! –
крикнула ей вслед тетя Ася.
Конечно, так и должно быть. У них дома был такой же кран, и никого это не смущало.
Кому нужен правильный кран? Но по привычке, выработанной уже в Москве, она повернула
горячий и тут же отскочила – вода полилась ледяная.
Стоя под душем, Нина не переставала думать о Натэле. Все-таки нужно узнать, что за
 28

история случилась, а то нехорошо так на свадьбу идти. Ведь важно знать, о чем можно
говорить, а о чем нет. Подготовиться, так сказать. Нина вышла из ванной, замотанная в
полотенце, решив попросить у крестной еще кофе и дослушать историю. Но тети Аси дома
уже не было, хотя входная дверь оказалась открытой настежь. Несмотря на кондиционер,
привычка проветривать квартиру открытой дверью и форточками, создавать искусственный
сквозняк, осталась. Двери в их доме вообще не закрывались никогда. Это было как с
лампочками в подъезде: если кто-нибудь из детей терял ключи или ломался замок, его
больше никогда не чинили, а дверь оставляли незапертой.
При этом табличкам на дверях придавалось очень большое значение. Золотые, с
витиеватыми надписями, по которым было совершенно невозможно прочитать фамилию
жильцов, они украшали почти каждую дверь. И чем больше табличка, чем непонятнее
фамилия, чем больше завитушек над буквами, тем лучше.
Нина переодевалась, когда в квартиру кто-то вошел. Она опять накинула халат тети Аси
– другого под рукой не было – и вышла из комнаты. Перед ней стояла девушка лет двадцати с
грудным младенцем на руках.
– Здравствуйте, – поздоровалась Нина.
– А тетя Ася где? – спросила девушка.
– Не знаю. Вышла.
– А вы Нино?
– Да.
– А это Миа. Подержите ее, пожалуйста, мне в магазин нужно. Буквально полчасика.
Хорошо?
Девушка положила ребенка на руки Нине, выдала ей полотенчико и улыбнулась. Нина
держала на руках крошечную девочку и боялась даже пошевелиться.
– Да вы не бойтесь, ей сорок дней уже исполнилось! – сказала девушка, видимо,
увидев, что Нина находится в трансе. – Я быстро. Спасибо.
– А вы кто? – От волнения Нина осипла.
– Я Нана, невестка Мананы. – Девушка еще раз улыбнулась и убежала.
Нина стояла с малышкой на руках и думала, что будет дальше. Девочка была спокойная,
но Нина все равно нервничала. А вдруг она заплачет? Эта девушка хоть бы спросила, умеет
ли Нина вообще детей на руках держать. Как можно отдать ребенка незнакомому человеку?
На самом деле ей было просто страшно. Она ходила по комнате, держала девочку в том
же положении, в котором ее положили, и малышке было неудобно – она начала ерзать. Нина
не знала, что делать. Смотрела на часы и мечтала о том, чтобы поскорее вернулась крестная,
где бы она ни была. Когда прошло пятнадцать минут и у Нины началась паника, а рука
затекла, тетя Ася зашла в квартиру.
– Ой, а кто это у нас? Это Миа? Внучка Мананы? – запричитала она над девочкой,
которая уже подхныкивала. Тетя Ася забрала девочку, повернула ее спинкой к себе и личиком
к миру, и та сразу же успокоилась и загулила. – Нана заходила? – спросила у Нины крестная.
– Да, просила посидеть полчаса, – буркнула Нина. – Как можно чужому человеку
ребенка оставить?
– А кто здесь чужой? Ты не чужая! Ты же у меня, – удивилась тетя Ася.
– Она меня видела первый раз в жизни, я вообще с детьми обращаться не умею!
– Ну, в этом не Нана виновата, а ты сама, – отрезала тетя Ася.
И Нина не обиделась, хотя крестная говорила правду. У Нины не было ни мужа, ни
детей. И только она была в этом виновата. Больше никто.
– Слушай, я с Рафиком договорилась, – как ни в чем не бывало продолжила тетя Ася. –
Он нас свозит на могилу к Тамаре завтра. А сейчас должен мне черешню привезти на
варенье. Спустись, помоги поднять. Или Мию подержи.
– Нет, я лучше за черешней, – сказала Нина и побежала вниз по ступенькам, рискуя
сломать себе шею.
Около подъезда Рафика не было. Нина стояла, чувствуя на себе взгляды соседок, тут же
 29

высунувшихся из окон.
– Нино, здравствуй, – услышала она за своей спиной. Из окна, вырубленного прямо в
стене дома, выглянул Отар. – Бегаешь туда-сюда, а со мной даже не здороваешься!
– Привет, Отар. Прости, я поздно вчера приехала, еще от дороги не отошла, –
улыбнулась Нина. – Как ты живешь? Все хорошо?
– Да, все хорошо. Ия, свари Нино кофе! – крикнул он.
– Ой, не надо, мне у дяди Рафика надо черешню забрать.
– Дядя Рафик сейчас в аптеке, кофе успеешь выпить, – ответил Отар.
Уже через минуту Ия передала Нине через окно чашку кофе.
– Если тебе нужно набойки поставить на туфли, так ты не стесняйся, я тебе так
поставлю, что еще твоя дочь ходить будет, – сказал Отар.
– Ты же знаешь, у меня нет дочери, – ответила Нина.
– Э… главное, чтобы набойки хорошие были, – махнул рукой Отар. – Я тебе как
родственнице поставлю. С гарантией!
– Да я вроде бы в новых туфлях…
– Э… дай посмотреть, сними одну, дай мне! – велел Отар.
Нина послушно сняла туфлю и протянула в окошко.
– Кто так делает? Где ты эти туфли покупала? Через два дня мне принесешь! – Отар
брезгливо вернул туфлю Нине.
– Итальянские вроде бы.
– Слушай, я тебе тоже такие итальянские сделаю! Все, я сказал! Ия, иди померяй ногу
Нино!
– Отар, пожалуйста, не нужно.
– Я лучше знаю, что делаю. Я тебе к отъезду такие туфли сошью, что твоим итальянцам
за свои стыдно будет! И не спорь со мной! Что за характер?
Ия вышла к Нине и сантиметром измерила ее ногу.
– Через два дня еще просить меня будешь набойку поставить! Все, иди на угол, к
аптеке! Рафик уже вышел!
– Спасибо, – покорно ответила Нина и пошла на угол дома. Она уже не удивлялась, что
все знают, зачем она вышла во двор и по каким-то внутренним часам определяют, сколько
времени сосед может провести в аптеке.
Машина дяди Рафика стояла на углу, уткнувшись бампером в витрину. Еще сантиметр –
и она точно бы въехала в аптеку. Дорогу, встав поперек, перегородила еще одна машина.
– Куда ты встал? – кричал дядя Рафик на мужчину, судя по внешнему виду, своего
ровесника, правда уступавшего ему и в росте, и в мускулах.
– Куда хочу, туда и стою! – кричал в ответ мужчина.
– Леванчик, я тебя по-хорошему прошу, убери себя от меня!
– А что ты на меня махаешь? Я тоже на тебя махать могу! – кричал Леванчик, приняв
боксерскую стойку и делая хуки в воздух.
– Так, ты меня разозлил! – заявил дядя Рафик. – Иди сюда! Как мужчина иди!
– Сам иди! – крикнул Леванчик и отскочил на безопасное расстояние. – Я сейчас
полицию вызову!
– Вызывай! – дядя Рафик стукнул кулаком по машине. – Вызывай, очень тебя прошу. А
то я тебя сейчас душить буду! Так пусть они приедут и меня остановят, чтобы я из-за тебя,
собаки, в тюрьму не попал!
– Давай драться будем! – выкрикнул Леванчик.
– Давай, мой дорогой, я только сейчас Нино черешню отдам. Дедуля, иди забери ящик!
Поехали драться!
Оказывается, дядя Рафик видел, что Нина стоит рядом и смотрит на них, раскрыв рот.
– На, держи, скажи Асе, что в лучшем виде взял, как она просила, неси аккуратно,
чтобы не помять. – Дядя Рафик всучил Нине ящик черешни, и та опять стояла, боясь
двинуться с места. То ей ребенка в руки суют, то черешню.
 30

– Все, поехали драться. Я тебя убивать буду. – Рафик сел в машину к Леванчику. –
Сначала я тебя убью, потом задушу, а потом опять убью! Дедуля, скажи моей Софико, что я
Леванчика убивать поехал! Пусть обед не греет! Я в тюрьме пообедаю!
Нина стояла, с трудом удерживая в руках ящик. Леванчик никак не решался сесть в
машину.
– Рафик! Что ты опять придумал? – услышала Нина крик соседки. – Ты не можешь
нормально прийти и поесть? Я обязательно должна нервничать? Быстро иди домой!
– Женщина, Бог дал тебе уши и голос, только мозги забыл! – крикнул ей в ответ дядя
Рафик. – Когда надо, тогда и приду!
– Рафик, если ты сейчас же не придешь есть мясо, я не знаю, что с тобой сделаю! –
закричала женщина.
Нина догадалась, что это Софико, жена дяди Рафика.
– Леванчик, ты тоже иди домой! Что вы там себе опять придумали?
– Софико! Я столько лет тебя терплю, сколько никто бы не вытерпел! Я чемпион по
терпению! Но сейчас я убью Леванчика, а потом приеду и убью тебя, женщина!
– Хорошо! Сначала поешь, а потом всех убивать будешь! Ты же знаешь, как я не люблю,
когда баранина на столе остывает! Кто будет есть холодную баранину? Леванчик, ты будешь
есть холодную баранину?
Нина медленно повернулась и пошла к подъезду. Считая ступеньки, тяжело отдуваясь,
она поднялась в квартиру к крестной и плюхнула ящик в коридоре.
– Поехали они драться? – спокойно спросила тетя Ася. – Я не слышала, вода шумела.
– Не знаю, – ответила Нина. – Тетя Ася, а сварите мне еще кофе. А с дядей Рафиком и
Леванчиком ничего не случится?
– Да что с ними будет? Они каждый день друг друга убивают, все никак не убьют! Даже
не подерутся! Леванчик же трус. Он Рафика очень боится. Леванчик очень много говорит, от
этого все его беды. Болтун такой, что хуже женщины!
– А сколько ему лет?
– Так в прошлом году юбилей был. Семьдесят.
– Какой кошмар!
– Почему кошмар? Кошмар вот сейчас у нас будет. Ты мне поможешь с черешней?
Будешь косточки вынимать.
Тетя Ася поставила на стол тазик поменьше и выдала Нине «инструмент» – деревянную
палочку, в которую была воткнута женская шпилька для волос.
– Узнаешь? – спросила крестная.
– Что? – не поняла Нина.
– Это же Томин инструмент! Подарок твоего отца. Мне Тома его отдала! – Крестная
начала всхлипывать, собираясь заплакать. – Как ты можешь не помнить?
Нина аккуратно вынимала шпилькой косточку, чтобы не повредить ягоду, а тетя Ася
вкладывала в черешню ядрышко жареного фундука. Через пятнадцать минут работы у Нины
затекла шея, разболелись спина и руки.
– Я больше не могу, – сказала она, бросая шпильку.
– Чего? – удивилась крестная.
– Устала.
– Так еще полтаза даже не почистила!
– Не могу больше. Правда.
– Хорошо. Давай сделаем перерыв.
– Теть Ась, а расскажите мне, что там с Натэлой. Я утром ничего не поняла. Мне же на
свадьбу к ней идти. Вдруг скажу что-то не то?
– А что рассказывать? Жалко девочку. Несчастная она. А все из-за Мэри. Ты ведь
помнишь, сколько она твоей матери нервов потрепала?
– Не помню, я маленькая была.
– Это да. Натэла, конечно, не в мать пошла. Та ведь очень красивая в молодости была. И
 31

всегда, как на парад. Даже дома на каблуках ходила, в тапочках таких, с пухом. Мне Тома
рассказывала. Когда она пришла за твоим дядей, забирать его, так Мэри ее в этих тапочках
встретила и вся такая из себя – в драгоценностях, в платье. А уж как она на работу
наряжалась! Как в последний раз. Все золото, что было, на себе носила. Сорока и то меньше
на себя цепляет. Мэри всегда любила эти цацки, чтобы пыль в глаза пустить. Мужчины на
нее засматривались. Она ведь умела и зад свой прикрыть. Ноги да, у нее были красивые, а зад
– ну моих три! Но она юбочку наденет, рюши пустит, грудь откроет, цепочки на грудь в три
ряда повесит… Все только на грудь ее смотрят, не ниже. А как она Натэлу лупила, когда та
подросла? И ремнем, и шнуром от утюга. Та даже глаза боялась на мать поднять. Несчастная
девочка росла. Забитая. А еще Тариэл – тот еще папаша!
Как уж Натэла с Гией связалась – даже не знаю, врать не буду. Наверное, он был
первым, кто на нее вообще посмотрел. Она и кинулась. Да к любому бы кинулась, лишь бы
от матери вырваться. А Гия что? Голодранец, воровайка, вечно на базаре толкался. Наглый,
но веселый. Деньгами сорил. Родственники у него совсем дикие. Не скажу откуда, но не из
нашего города. Из деревни. Конечно, Мэри, когда узнала, с кем ее дочь спуталась, в шоке
была. Тариэл аж слюной брызгал от злости, совсем тогда умом повредился. А Гие плевать
было и на Таро, и на Мэри. Они ему были не указ. Только смеялся. Наверное, Натэлка на это
и поддалась. Гия, хоть и воровайка последний был, но честным оказался – даже жениться на
ней хотел. Тогда Мэри заперла ее дома на все замки и не выпускала. А потом Гию посадили.
На базаре поймали на мелочовке – мобильнике. Дали аж два года. Говорят, без Тариэла не
обошлось. Якобы он Гию в тюрьму упек. Натэла его ждала, два года плакала. Черная ходила.
Мэри надеялась, что она его забудет, даже замуж собиралась ее выдать, но не больно-то
много желающих нашлось. Никто не хотел с Тариэлом связываться. Да и Натэла никому не
была нужна после Гии, хотя Мэри обещала за нее денег в приданое дать. Гию выпустили
раньше – за примерное поведение, и Натэла к нему бегала, уже тайком от родителей. Свадьбу
им так и не разрешили сыграть. Любила она его очень. Про него не знаю. Может, тоже
любил. Но он с наркотиками связался, сам наркоманом стал. Вроде денег он был должен
много. Натэла у матери тогда даже золотую цепочку и браслет взяла и Гие отдала. Но Гию
опять поймали за руку и с вещами ворованными, и с наркотиками. Тут уж и Тариэл не
понадобился – Гию посадили уже надолго.
Ну а что Натэле оставалось? Жила как жила. Успокоилась немного. Но тут Мэри
сюрприз преподнесла: связалась с каким-то москвичом, отдыхающим, курортный роман у
нее случился, бросила все и уехала в Москву в чем была. Даже вещи не заехала забрать.
Натэле до свидания не сказала. И ни ответа, ни привета. Через месяц позвонила, звала Натэлу
в Москву, но та отказалась, осталась с отцом. То ли на мать обиделась, то ли постеснялась –
не хотела видеть ее с новым мужчиной, то ли отца пожалела. Не знаю.
Тариэл ведь с ума сошел после того, как Мэри от него сбежала. Тронулся совсем.
Приступы начались. То нормальный, то вдруг совсем буйный. И не помнит потом ничего. Все
кинжалы свои ищет, чтобы Мэри зарезать. Хорошо, что Натэла их спрятала, ума хватило. Так
она за ним и ходит, как за маленьким. Нет, он не всегда сумасшедший, только когда про Мэри
вспоминает. Ну вот. А про то, как Натэлка с иностранцем познакомилась, я не знаю. Жалко
девочку.
– Бедная, я и не знала, – сказала Нина.
– Это я бедная. Мне еще целый таз чистить! – тут же переключилась крестная.
– А что, она за границу уедет и отца оставит? Или этот ее жених здесь будет жить?
– Откуда я знаю? Я знаю, что Натэла полгорода на свадьбу позвала, тебя из Москвы
вызвала, а Мэри даже не позвонила. Сказала, что не хочет мать видеть. Но Мэри вроде бы
тоже должна прилететь.
– Откуда ты знаешь? Откуда Мэри узнала про свадьбу?
– Неужели ты думаешь, что ей не сообщили? А соседи на что?
– Это да, – согласилась Нина, которая уже поняла, что каждый ее шаг становится
известен соседям еще до того, как она о нем подумала.
 32

– Ты когда к ней пойдешь? – спросила Ася.

– Не знаю. Завтра, наверное.
– Тогда после обеда пойдем в церковь.
– Зачем?
– Как зачем? Зачем в церковь ходят? Ты какие-то глупые вопросы задаешь! Давай, чисть
черешню. Может, поумнеешь.
После обеда Нина с крестной поехали в церковь. Их отвез дядя Рафик. Они вышли на
углу и пошли пешком. Нина от жары сразу стала мокрая до нитки и с ужасом глядела на
крестную, которая была в длинной черной юбке и тяжелом платке на голове.
– К Сандро пойдешь небось? – хмыкнул дядя Рафик.
– Конечно, он ведь Нину крестил, – ответила тетя Ася спокойно, но не смогла
справиться с бровью, которая поползла вверх.
– Да ладно тебе, женщина! Я просто так спросил! Не надо на меня так смотреть! –
сказал дядя Рафик, но слишком поспешно отъехал.
– Теть Ась, а Сандро – это священник, к которому вы с мамой ходили? – спросила из
любопытства Нина.
– Да, умер он. Молодой умер. Здесь, во дворе, его могила. Пойдем.
Они зашли в церковный двор и подошли к могиле, тоже заросшей вьюном. С
небольшого памятника, очень скромного, на Нину смотрел красивый мужчина, слишком
красивый для священника. Отец Александр. Сандро – для местных. Тетя Ася прижала платок
к глазам.
– Ты, наверное, не помнишь, как он тебя крестил? Маленькая была еще. Ты босиком
бегала по церкви и кричала. А я за тобой. Ты же егоза была, секунду не могла постоять
спокойно. И туфли красивые, новые наотрез отказалась обувать. Лето было, – тетя Ася
улыбнулась воспоминаниям, – его все любили. И я его любила.
– Тетя Ася, ты поэтому замуж не вышла? – вдруг догадалась Нина. – Потому что
Сандро любила?
– Да, поэтому. Он мог жениться, никаких запретов не было, но не хотел. Не я одна в
него влюблена была. Многие женщины хотели за него замуж.
И как в подтверждение этих слов к могиле подошла женщина, по виду ровесница тети
Аси, и положила цветок на могилу. Тетя Ася посмотрела на нее так, как женщины смотрят на
свою соперницу. Та ответила ей таким же взглядом.
– Я ведь так и не успела спросить, почему он не хотел жениться. Ко мне сватались, но я
всех с Сандро сравнивала. Он был настоящий мужчина. Таких мало, – продолжала
крестная. – От него такое тепло шло, как от нашей старой печки. Просто постоишь с ним
рядом, и тебе тепло передается, по всему телу разливается.
– И так жарко, куда еще теплее? – не удержалась Нина.
– Глупая ты, – не обиделась крестная. – Совсем молодая. Я такая, как ты, была, когда
Сандро к нам в город приехал. Он эту церковь чуть ли не своими руками ремонтировал. К
нему люди тянулись. Он ведь никому не отказывал. Даже Тариэла принимал, слушал. Святой
был человек, рядом с ним горе отступало. Но он умер рано. Совсем рано. Вахо его пытался
спасти, но не смог. Несколько раз с того света возвращал, сердце заводил, только Сандро все
равно ушел. Я, знаешь, тогда даже в Бога перестала верить. Почему Таро живой ходит, Гия
живой, сколько плохих людей по земле ходят, а Сандро умер, Тома умерла. Почему они?
Никому ведь зла за всю жизнь не сделали. Даже подумать плохо себе не позволяли. Сандро
мне часто снится. Тома и он.
Нина вслед за крестной зашла в церковь, поставила свечки, написала записочки о
здравии, о упокоении. Когда они вышли, дядя Рафик уже их ждал. Женщины молчали. Рафик
выдержал паузу и заговорил первым:
– Ну что, домой? К свадьбе готовиться? – подмигнул он в зеркало Нине. – Ой, это не
свадьба будет, а кино! Индийское! Это я вам обещаю. Дядя Рафик никогда не ошибается.
Чувствую, работы у меня много будет, да, Ася? Натэлка устроила так устроила! И ведь
 33

знаешь, мы думали, что никто не приедет – ни ты, ни Мэри. А ты вот, рядом, кто бы подумал?
Да и Мэри мне позвонила – буду ее в аэропорту встречать.
– Конечно, будешь… – буркнула Ася.
– Наверное, мне нужно к Натэле зайти пораньше. А то как-то неудобно – сразу на
свадьбу приходить, – забеспокоилась Нина.
– Конечно, нужно. Хочешь, прямо сейчас и поезжай. Рафик, давай завернем, Нино к
Натэле довезем, – распорядилась крестная.
– А мы же на кладбище собирались, – вспомнила Нина.
– Завтра поедем. Туда с утра лучше ехать. – Дядя Рафик резко свернул на боковую
улицу. – У меня сейчас футбол начнется. Хоть немного отдохну от вас, женщины.
– Вот и правильно, – поддержала тетя Ася. – Сейчас воду дадут, я постирать успею. Вот
ее двор. Нина, выходи, потом, когда освободишься, позвони дяде Рафику, он тебя заберет.
Нина покорно вышла из машины и толкнула ворота, которые вели во дворик ее
школьной подруги, благодаря которой она и оказалась здесь. Ворота были, конечно же,
открыты, как и двери дома. Но Нина постеснялась заходить внутрь вот так, без
предупреждения.
– Натэла! Натэла! – позвала она с улицы.
– Кто там? – выглянул из окна маленький щуплый мужчина, почти старик, испуганный,
немытый, в грязной рубашке.
– Здравствуйте, я Нина, подруга Натэлы. А она дома?
– Нет ее.
– А когда вернется?
– Ты проходи. – Мужчина уже стоял перед Ниной. Он взял ее за руку и усадил на стул
во дворе.
– Может, я потом зайду?
– Зачем? Ты уже пришла. К нам никто не приходит. Натэла говорит, что я людей пугаю.
Разве я тебя пугаю? Мне даже поговорить не с кем! Она говорит, что я сумасшедший. Так
любой станет сумасшедшим, если сам с собой будет разговаривать. А Натэла замуж выходит.
Ты знаешь? Такие дела. Она хочет, чтобы я костюм надел и рубашку. Зачем мне костюм? Мне
неудобно. И воротник давит шею. Она хочет, чтобы я задохнулся. – Тариэл сел рядом.
– Ну, свадьба же все-таки, – сказала Нина, чтобы хоть что-то сказать. Она просто не
знала, как реагировать в такой ситуации, но потом поняла, что Таро ее не слушал и не
слышал.
Она оглядела двор – повсюду валялись старые вещи, грязная обувь, белье, полотенца,
на бельевой веревке висело покрывало в дырках и пятнах.
– Пойдем на кухню, я тебя накормлю, – пригласил Тариэл.
– Нет, спасибо, я пойду. – Нина встала.
– Я тебя не отпущу, – строго сказал Тариэл. Нина испугалась уже по-настоящему – Таро
говорил визгливым голосом и смотрел на нее с яростью. Он был явно не в себе. Нина
вспомнила, что рассказывали Валя и крестная про «приступы», и решила не спорить. Она
покорно встала и пошла за Тариэлом в дом, на кухню. Он метался по квартире, поднимал и
бросал вещи с места на место. Открыл шкаф и показал ей новый костюм. Надел новую
рубашку – Нина отвернулась, чтобы не видеть, как он переодевается, – и так и ходил – с
неоторванной биркой и булавками, воткнутыми в воротник.
На кухне он, открывая холодильник, слишком резко дернул за ручку, и оттуда выпала
тарелка с кашей. Тарелка разбилась, а каша шлепнулась большой резиновой лепешкой на
пол. Тариэл ойкнул и опустился на колени. К ужасу Нины, он начал есть кашу прямо с пола.
Руками. Она отвернулась, чтобы не смотреть. Не видеть. Слава богу, что в этот момент
пришла Натэла.
– Папа! – закричала она. – Что ты делаешь?
Тариэл испуганно поднялся с пола, как маленький провинившийся мальчик. Натэла
кинулась во двор, притащила ведро с тряпкой и начала собирать грязь и осколки. Нина стала
 34

помогать. Таро сидел на стуле и плакал.

– Ты надо мной издеваешься! Почему ты такая злая? Кашу жалко? Все в ведро. Даже
меня не кормишь! Голодом моришь!
– Папа, перестань, успокойся, я очень тебя прошу, – отвечала Натэла, ползая под столом
с тряпкой. – Опять ты принес какой-то хлам? Что опять во дворе творится? Что соседи
подумают? Зачем ты покрывало на веревку повесил? Где ты его взял? На какой помойке?
Сколько раз я тебя просила ничего в дом не нести! Иди помойся! Вода же есть! И сними эту
рубашку! Зачем ты ее надел сейчас?
– Ты такая богатая, а мне ничего не даешь. У тебя же теперь миллион есть! Дай его мне!
Где ты деньги прячешь? Я уже все обыскал! Знаю, что прячешь! Ты такая же сучка, как твоя
мать! – истерично, фальцетом, закричал Тариэл.
Натэла бросила тряпку, вышла во двор и заплакала.
Тариэл тут же успокоился, сел на диван, включил телевизор и спокойно уткнулся в
экран, а через минуту заснул.
Нина, не зная, как себя вести, тоже вышла на улицу и села рядом с подругой.
– Хочешь, я кофе сварю? – предложила Нина. – Успокойся.
– Свари, пожалуйста, там на тумбочке пакет лежит, – сквозь слезы проговорила Натэла.
Нина снова зашла в дом и стала искать кофе. Все-таки кухни в их городе тоже были
одинаковыми, и неважно – квартира или частный дом. Здесь в принципе отсутствовало
свободное пространство, «рабочая поверхность». Каждый сантиметр был заставлен или
бутылками с водой, или старой печкой для хачапури, или банками со специями. Тетя Ася, как
и мама, могла нарезать салат на весу, над раковиной, поскольку рядом, на столе, помещалась
только тарелка. Видимо, и Натэла владела этим умением – на тумбочке и внутри Нина нашла
все что угодно, кроме кофе.
– Тут нет, – сказала Нина, вернувшись во двор.
– Значит, кончился. Надо в магазин идти. – Натэла уже не плакала, а сидела, глядя на
свои руки.
– Давай я к соседке схожу! – предложила Нина.
– Сходи, – равнодушно согласилась Натэла.
Никуда ходить было и не нужно. Соседний частный дом располагался напротив,
буквально в пяти шагах. Дома разделяла только условная клумба и шланг для полива,
который лежал посреди двора, как линия границы. Нина подошла к соседнему дому и только
собралась постучать в дверь, как выглянула соседка и протянула ей пакет с кофе.
– Я все слышала, – сказала она. – Тариэл давно такой. Больной. Но тихий. Никого не
обижает. Натэла много плачет. Все время плачет.
– Спасибо. – Нина побежала варить кофе.
Натэла за это время даже позу не сменила – так и сидела, рассматривая свои руки.
– Ты какой пьешь? Сладкий? – спросила Нина, отметив, что начала говорить так же, как
местные, как она сама говорила много лет назад.
– Средний, – ответила Натэла и, кивнув в сторону отца, заговорила: – Он считает, что я
миллионерша и у меня много денег. Смешно, да? Откуда у меня деньги? Так он всем
рассказывает, что я теперь богатая, раз у меня жених из Америки. А еще его больное
сексуальное воображение… Господи, за что мне такое?
Нина с немым вопросом посмотрела на подругу. Та продолжала:
– Он говорит, что, когда я в школе, к нему женщины приходят. Разные. Ну, чтобы за
него замуж выйти. Ты не представляешь, в каком аду я живу! Даже на работе покоя нет. Он
звонит мне на каждой перемене. Вроде и жалею, что номер ему дала, а потом думаю, вдруг
что случилось? Так он выучил расписание и, как только я в учительскую захожу, звонит.
Никто из учителей уже даже трубку не снимает. Знают, что Тариэл. Вот, представь, звонит он
мне после второго урока и говорит, что ему срочно нужны тридцать тысяч долларов. Потому
что он их Анжеле обещал. И голос такой, как будто не он говорит, не его словами. Я
спрашиваю: «Какой Анжеле?» А он хихикает так гадко, что мне плохо становится.
 35

– А ты что?
– А что я? Сначала приезжала, думала, вдруг у него приступ? Конечно, дома никакой
Анжелы нет. Я ему лекарства даю, чтобы успокоился, укол делаю и назад в школу бегом. На
неделю вроде бы хватает. Не звонит. Сидит и смотрит телевизор. Мне же его даже закрывать
на ключ приходилось! А через неделю опять приступ – звонит и требует уже пятьдесят тысяч
долларов. И опять срочно. Потому что он обещал Нелли квартиру купить.
– Какой Нелли?
– Вот и я не знаю какой! Его больное воображение. На женщинах он помешался совсем.
Я в больницу его возила, врачи сказали, что его нельзя закрывать в доме, только хуже будет.
А куда хуже? Если я его не закрываю, он идет и по помойкам вещи собирает. Сюда все тащит.
Я выбрасывать и отмывать не успеваю!
– Но, может, к нему правда кто-то заходит?
– Да никого не было! Я и у соседок спрашивала – никто не видел! Это он так после
ухода мамы женщин себе всяких придумывает. Хорошо, хоть с ножом по улице перестал
бегать – я ведь всю его коллекцию в ломбард отнесла, от греха подальше. Так он считает, что
я их зарыла и деньги тоже спрятала. Прихожу домой, а тут все вверх дном – это он искал
миллионы.
Нина посмотрела на дом, когда-то сверкавший свежей побелкой. Сейчас он разрушался
на глазах. От дома шел дурной запах – старого немытого тела, мочи, отдающей соленой
рыбой, разлитого в воздухе безумия и душевной боли.
– А ты с ним говорила? – спросила Нина.
– Конечно. Только он смеялся. Знаешь, как маньяк какой-то. И стал такие вещи
говорить, что я уши закрыла. Про маму. Про то, как она ему изменяла, а теперь он может
делать то же, что и она. А потом спать лег и утром ничего не помнил.
– А потом?
– Я его в больницу положила. В психушку. А что делать оставалось? Там его полечили,
но он должен лекарства все время пить, а он не хочет, прячет за щеку и выплевывает. У меня
же работа, я не могу его проверять! Как таблетки не выпьет, так снова начинается. Звонит,
денег просит. У него женщины и деньги – навязчивая идея. Последний раз миллион долларов
потребовал. Для какой-то Вики. И ты знаешь, если бы я не знала, что он дома один, заперт, я
бы поверила, что эта Вика рядом с ним стоит и диктует, что говорить. Он так меняется, как
будто совсем другой. Соседка говорит, что в него бесы вселились и надо их выгнать. Знаешь,
я уже во все готова поверить, и в бесов тоже. Устала я очень. Так устала, что совсем нет сил.
И в больницу его сдать не могу – врачи говорят, что дома ему лучше, в привычной
обстановке. А там они его даже привязывают к кровати, чтобы не бегал и пациентов не пугал.
Он никому не верит. И мне не верит. Думает, я его обманываю. Так страшно. Знаешь, как это
страшно? Господи, что мне с ним делать? За что мне такое наказание?
– А что мама? – спросила Нина.
– Даже не спрашивай, – отмахнулась Натэла. – Соседи говорят, она приедет на свадьбу.
Будешь меня держать, чтобы я на нее не набросилась. Я ее не звала.
– А почему?
– Что значит – почему? Почему она меня не любила? Почему уехала и меня бросила?
Ты же знаешь Мэри, все знают Мэри. Это в ее стиле. Она уехала, а я осталась. Кто-то же
должен досматривать за отцом? А кто? Не она же. И ты знаешь, что меня больше всего
злит? – Натэла вся аж вскинулась. – Я все волновалась за здоровье папы, думала, что у него
сердце больное или давление. Так вот, я его тут недавно заставила полное обследование
пройти. И что ты думаешь? Он здоровее меня! Его хоть в космос завтра отправляй! Все в
норме. И сердце, как у тридцатилетнего мужчины. Только с головой плохо. Врачи говорят,
что это нормально для его возраста. Ну ты представь себе! Он может прожить больше ста лет,
но голову они вылечить не могут. А как он жить будет? Я же с ума с ним первая сойду! И на
кого я его оставлю? – Натэла опять заплакала.
Нина не знала, как ее успокоить.
 36

– Ты мне лучше про свадьбу расскажи, – попросила она.

– А что рассказывать? Придешь, все увидишь. Папа, куда ты собрался? – Натэла вдруг
подскочила на месте. Таро проснулся, вышел из дома и на цыпочках стал пробираться через
двор к воротам. Когда дочь его окликнула, он пулей выскочил из ворот – без рубашки,
босиком. Натэла бросилась следом.
Нина посидела еще несколько минут и решила уйти. Когда она вышла на улицу, увидела
Натэлу, которая держала Тариэла за руку и тянула к калитке. Тот вырывался и кидался к
прохожим. Натэла плакала и уговаривала отца пойти домой. Он кричал на всю улицу, что его
дочь прячет миллион долларов. Зарыла во дворе и не отдает.
Нина не стала вмешиваться, поймала такси и поехала домой. Тетя Ася была во дворе –
стояла с женщинами.
– Ну как съездила? – спросила она, дождавшись, пока Нина поздоровается со всеми
соседками.
– Нормально, – ответила Нина.
– Таро опять с ума сошел?
– Ну, можно сказать и так.
– Воду дадут только в шесть. Иди переодевайся, и на пляж поедем.
– Какой пляж? – удивилась Нина.
– Пляж. Который рядом с институтом. Поехали, пока дождя нет. Рафик нас довезет.
Только тебя ждем.
Нина побежала по лестнице. Забыв посчитать ступеньки, она споткнулась и упала,
подвернув каблук. Она держала в руках испорченные туфли и думала о том, что никак не
может привыкнуть к тому, что здесь жизнь зависит от воды и погоды. Никто не знает, что
будет делать завтра. Никто не знает, что будет делать даже через час. Она думала, что ляжет
отдохнуть, и никак не могла предположить, что тетя Ася и Рафик уже ее ждут. Они каким-то
мистическим образом подсчитали, что Нина вернется от Натэлы через час, и уже за нее
решили, что делать дальше.
Нина надела купальник и спустилась вниз.
– Отар, привет, – постучалась она в окно. – Все так, как ты и говорил, вот, каблук
сломала на лестнице.
– Давай посмотрю, – улыбнулся Отар. – Иди спокойно, туфли твои новыми сделаю!
– Спасибо, но если не получится, ничего страшного.
– Что ты говоришь? Что значит – не получится? Я не понимаю этого слова!
Нина кивнула и подошла к крестной и дяде Рафику.
– Дедуля, как ты погуляла?! – радостно поприветствовал он ее.
– Поехали, Рафик, уже, – поторопила тетя Ася. – Если я вниз головой сейчас в воде не
постою, то дурная буду. Как свечку в воде сделаю, так все хорошо.
– Уже едем! – ответил Рафик. – Нет, я все-таки этого Леванчика убью! Смотри, как
машину поставил! Я по воздуху летать должен? – Дядя Рафик сделал погромче радио и
чудом вырулил с бордюра, едва не заехав в витрину аптеки. До пляжа они доехали за три
минуты – Рафик радостно гудел, продолжая шутить и рассказывать, как Леванчик однажды
посадил пассажиров, чтобы доехать до пляжа, но так их заболтал, что те больше к нему не
садились.
– Слушай, он столько говорит, что уши болят! Да? – повернулся Рафик к тете Асе.
– Конечно, Рафик. Все же знают, что ты лучше водишь! – подтвердила тетя Ася.
– Я тоже говорю. Но не чепуху всякую! Зачем я буду сплетни пересказывать? Леванчик,
как баба, все расскажет, что надо и не надо! Он хуже моей Софико! У той рот не закрывается,
хоть заклеивай!
– Мы здесь выйдем! – остановила его тетя Ася.
– Зачем здесь? Я вас к морю подвезу! – обиделся Рафик.
Он действительно подвез их к пляжу – разве что на песок не заехал – и гордо
развернулся, чтобы все видели, как песок летит из-под колес.
 37

Нина прекрасно помнила этот пляж. Здесь всегда были самые большие волны. Мама
запрещала ей заходить в море глубже, чем по щиколотку. Каждый год здесь обязательно
кто-нибудь тонул, что не мешало местным жителям ходить на это место и уж тем более не
останавливало детей, которым, конечно, обязательно рассказывали в подробностях, как в
прошлом году утонул мальчик, а два года назад – девочка, которые не послушались мам.
Море было таким же, как в Нинином детстве – мутным, темным, без дна, с большими
волнами и кусками деревьев, которые плавали почти у берега. Точно так же между
отдыхающими ходили бабушки и продавали семечки, кукурузу, сладкие палочки, пироги.
Нине очень хотелось купить сразу все, но мама никогда не разрешала. Так же отчетливо она
помнила, как сидела на гальке – крупной, острой, пытаясь найти удобное положение, что
было в принципе невозможно.
Сейчас здесь стояли лежаки – так плотно, что можно было задеть рукой соседа. Нина
легла с ощущением, что все-таки что-то не так. Не так, как должно быть. Она зажмурилась и
резко открыла глаза. Так и есть. Все лежаки стояли «лицом» не к морю, а в
противоположную сторону. К солнцу. И все лежали, глядя не на водную гладь, а на людей,
которые шли по дорожке на пляж. И никто, никто не повернул лежак к морю, хотя солнце
лишь слабыми лучами пробивалось сквозь тучи. И никто не сдвинул лежак подальше, туда,
от дороги, хотя места было достаточно.
Нина посмотрела на тетю Асю, которая в это время беззлобно ругалась с соседкой –
женщиной своих лет. Та грызла семечки, бросая шелуху прямо на гальку. Рядом с женщиной
сидела маленькая девочка и сосредоточенно какала на гальку. Прямо на уровне лица тети
Аси. Тетя Ася, собственно, и голову подняла, поскольку розовая попка закрыла ей жалкий
лучик света.
– Какай, какай, золотце, – успокоила женщина девочку и сплюнула шелуху. От порыва
ветра шелуха отлетела прямо на тети-Асину щеку.
– Нет, ну что ты делаешь? – подскочила крестная. – Ты не у себя во дворе! Кто убирать
будет? Почему твоя внучка какает мне на голову?
– Что ты кричишь? Захотел ребенок какать, что я должна ей сказать? И где твоя голова и
ее попа?
– Вот что ты за человек? Я тебя по-хорошему прошу, убери!
– Сейчас, она покакает, я уберу. Видишь, ребенок тужится!
Девочка лет трех действительно застыла, покраснев.
– Не пугай мне ребенка! – Женщина тяжело встала с лежака, загородив собой
ненаглядную внучку.
Ребенок в это время покакал так, что повернулась не только тетя Ася, но и другие
соседи по лежакам. Девочка аккуратно переступила кучку и снова присела. И сделала еще
одну. Потом опять переступила и накакала уже на чье-то полотенце.
– Слушай, у нее понос, а ты тут семечки грызешь! – сказала тетя Ася, внимательно
разглядывая кучку.
– Ты считаешь? – Женщина бросила семечки и с интересом уставилась на какашки.
– Ты посмотри! Она же больная у тебя! Вези ее в больницу, пусть ей капельницу
сделают!
– А ты врач? Нет? А кто у тебя врач?
– Я Вахтанга знаю!
– Хорошо. Раз ты говоришь, что надо в больницу, то повезу. Тинико, красавица, хватит
какать, капельницу тебе ставить будем! Что ты плачешь? Что хочет моя девочка? Мороженое?
Куплю тебе мороженое!
– Какое мороженое? У нее и так понос! – закричала тетя Ася.
– Если ребенок просит, я что могу сделать? Все равно капельницу поставят, так какая
разница – съест она мороженое или нет?
Нина прекрасно помнила детскую больницу. Туда привозили детей на такси, на своих
машинах и спокойно отдавали медсестрам. Детям, в обязательном порядке страдающим
 38

диареей в летний сезон, ставили капельницу и отправляли домой. Это считалось обычной
процедурой. Если за лето ребенок хоть раз не побывал под капельницей – вот это было
странным и действительно тревожным.
– Зато у них астмы нет! – шутил дядя Вахо, который тысячу раз говорил маленькой
Нине, что нельзя пить воду из-под крана и тем более глотать морскую.
Это было правдой – астматиков здесь не было и не могло быть в этом влажном, липком,
в принципе тяжелом климате. И все считали, что понос и инфекция, конечно, лучше, чем
астма. Что такое астма, при этом не знал никто.
Нина закрыла глаза. Она любила смотреть на море, но повернуть лежак не решалась. Ей
так хотелось спать, провалиться хоть ненадолго в забвение, что она быстро задремала, но от
сна ее отвлекли голоса.
– Лиана! Как ты здесь? – услышала Нина голос крестной.
– Здравствуй, Ася, – ответила Лиана. – А это кто рядом с тобой?
– Так это же Нина, дочка Тамары! – воскликнула тетя Ася.
– Нина? Совсем я слепая стала. Как я могла тебя не узнать?
– Здравствуйте, тетя Лиана, – поздоровалась Нина.
Она тоже не узнала свою учительницу. Сколько же ей лет? Восемьдесят, восемьдесят
пять? Неужели столько времени прошло? Нина не смогла сдержать улыбку. Она вспомнила,
как в ее нотной тетради тетя Лиана писала «стаката» и «лэгата», а мама смеялась и объясняла
Нине, что правильно писать «стаккато» и «легато», но только учительнице этого говорить
нельзя было ни в коем случае.
– Девочка, ты поешь? – спросила Лиана. – У тебя ведь был абсолютный слух и
волшебный голос. Я говорила, что тебе в опере надо петь!
– Лиана, это не у нее, – сказала крестная. – Это у Тамары. А у Нины ни слуха, ни голоса
не было.
– Не может быть. Если я с ней занималась, то что-то же было?
– Нет, Лиана, это ты так Тому любила, что с Нино ее путала.
– Значит, у Нино была красивая спина!
– Э… – захохотала Ася. – У нее такая спина была, как у верблюда! Нет, как у страуса!
Она голову так в плечи умела вжимать, что у нее шеи не оставалось!
– Ася, что ты такое говоришь? Ты ведь знаешь, кому я руку ставила? Кому я только руку
не ставила! Значит, и у Нино хорошая рука!
– А кто это с тобой? – спросила тетя Ася, решив сменить тему и показывая на трех
молодых женщин, которые суетились вокруг Лианы.
– Так мои невестки. Слушай, никакого покоя от них нет. Так устаю, как от учеников не
уставала! Все время со мной, ни на секунду не оставляют. Даже в туалет одна сходить не
могу!
– Лиана, это же счастье! Хорошо, что они рядом. Как бы ты одна была?
– Они меня к себе забрали! Вот когда они ко мне в гости приезжали, так хорошо было!
А сейчас я от них завишу!
Нина с удивлением смотрела на Лиану, не могла от нее взгляд отвести. Она ведь даже не
знала, что у учительницы есть и сыновья, и невестки, и внуки – думала, что у нее ближе
Черни и Бетховена никого и нет.
Одна из молодых женщин в это время побежала за огромным зонтом с надписью «Соса
Cola», который за отдельную плату врывал в гальку загорелый дочерна юноша. Вторая
невестка расстилала полотенца на лежаках, а третья поддерживала Лиану. Та еле стояла, но
улыбалась, равнодушно глядя на суету, которую развели вокруг нее женщины.
– Ася, посмотри, как меня нарядили! – засмеялась Лиана.
– Очень хорошо нарядили! – с готовностью подтвердила Ася. – Очень модно! Шик!
Лиана была в черном купальнике, щедро обсыпанном стразами, в розовой кокетливой
бейсболке и в шлепанцах, тоже розового цвета, украшенных огромными цветами.
– Лежак мне поверни к морю, – велела Лиана одной из невесток.
 39

Та вздохнула, но начала ворочать лежак. Повернув, она бережно уложила на него Лиану,
которая продолжала улыбаться, не обращая внимания на то, что две другие невестки
пытались воткнуть зонт в гальку так, чтобы лежак оказался в тени.
Нина, в каком-то порыве, встала и тоже повернула свой лежак лицом к солнцу. Лиана ей
улыбнулась. Женщины посмотрели с ужасом.
– Ты мне всегда нравилась. Очень талантливая девочка была, – сказала Лиана. – И Тому
я очень любила. Пусть земля ей пухом будет. А я вот, видишь, все живу. Устала очень, но
живу. Ты давно не приезжала. Я знаю. Плохо это. Но хорошо, что приехала.
– Так она на свадьбу Натэлы приехала! – вступила в разговор тетя Ася. – Натэла ее
свидетельницей позвала.
– Ой, не говори мне про Натэлу! Как я с ней мучилась! Никто так не мучился! Никто не
знает, как я тогда страдала! Бедная девочка! Мэри ей всю жизнь испортила. Хотя как Мэри
играла! Бесподобно. Не так, как играют профессионалы, конечно. – Лиана имела в виду
себя. – Но играла прекрасно, с чувством. А как она сидела! Как она красиво сидела за
роялем! Какая красивая спина была! Самая красивая спина, какую я видела! Талантливая
была женщина! Очень талантливая! Ей нужно было выйти замуж за дирижера! А у Натэлы
совсем не было слуха. Ну совсем! Как я ни билась.
Нина с Лианой лежали вдвоем напротив остальных, и на них поневоле смотрели все,
весь пляж. Лиане это было безразлично. Чувствовалось, что она наслаждается ситуацией.
– Почему грустная, Нино?
– Не знаю, – вдруг неожиданно для самой себя ответила Нина. Ей и вправду было не по
себе. Без всякой причины. Что-то не давало покоя.
– У тебя дети есть? Они музыкой занимаются? Кто ставит им руку? Ты же знаешь, как
важно правильно поставить руку!
– Нет, тетя Лиана, детей нет, – ответила Нина.
– Лиана, вы хотели пойти купаться, – напомнила младшая невестка.
– Сейчас пойдем. Обязательно пойдем, – ответила Лиана, закрыла глаза и тут же
уснула.
Три невестки стояли вокруг нее и с озабоченными лицами стерегли ее сон. Они
шепотом переговаривались, решая, что делать дальше.
– Девочки, а вы почему не ложитесь загорать? – спросила у них тетя Ася.
– Нет-нет, – тут же запаниковали «девочки». Они присели на гальку рядом с тетей Асей
и принялись шепотом рассказывать о Лиане. Та никак не хотела уезжать из своей квартиры в
центре, сыновья еле-еле уговорили. А Лиана все об учениках волновалась – кто же им руку
ставить будет, если не она? И очень независимая женщина! К тому же упрямая! Сказала нет –
значит, нет! Считала, что не должна жить с сыновьями и невестками, откуда только такое
придумала? И работала, пока силы хоть какие-то были. Уже с дивана не могла встать, а все
детей мучила – наизусть все помнила, каждую ноту. Дети даже пугались – Лиана засыпала во
время урока от слабости, но просыпалась в тот момент, когда ученица опускала локти или
начинала сутулиться. Как будто она их во сне видела! Ну а потом, когда она совсем плоха
стала, забрали. А то перед соседями неудобно – трое сыновей, невестки, внуки, правнуки, а
доглядеть некому. Позор!
Последние два года она почти не встает с кровати – ноги совсем не держат. И тут вдруг
встала, созвала невесток и сказала, что хочет пойти на пляж. И только после этого умрет
спокойно. Невестки забегали. Одна побежала покупать купальник в стразах и новый халат,
вторая кинулась за кепкой и солнечными очками, третья – за шлепками.
Лиана примерила купальник, кепку, шлепки, а от очков решительно отказалась. Они ее
испугали. Темно, ничего не видно.
Проснулась Лиана так же неожиданно, как уснула. Улыбнулась, глядя на море.
– Ну, я пошла, – сказала она Нине.
Невестки тут же подхватили ее под руки и повели по камням. Но, зайдя в воду по пояс,
Лиана не смогла плыть. Женщины держали ее под мышки и возили по воде, как делают мамы
 40

маленьких детей. Так они чередовались, передавая друг дружке свекровь, пока та не
наплавалась. На берегу они бережно укутали ее в полотенце и почти на руках отнесли на
лежак.
– Вот удивительно, – сказала совершенно счастливая Лиана Нине. – Я так хорошо
плавала в молодости, а сейчас разучилась. Совсем не умею. Почему? Но все равно хорошо.
Все, завтра можете звонить родственникам, я буду прощаться, – сказала она невесткам. – Те
сразу запричитали, заохали.
– Что вы раскудахтались, как цесарки? Мне лучше знать, когда умирать. Пусть все
приезжают, я хочу их увидеть. И Ику позовите, я его прощу. И учеников моих не забудьте!
Да, и сегодня буду диктовать завещание, – сообщила она и снова задремала.
Младшая невестка вздохнула. Пока Лиана спала, а спала она часто, как грудной
ребенок, женщины рассказывали Нине и Асе, что свекровь «сочиняет».
– Как сочиняет? – удивилась тетя Ася.
– Это она так свою творческую натуру проявляет! – объяснила младшая невестка. –
Творческие люди все такие. Что с ними спорить?
Почти каждый день Лиана зовет к себе младшую невестку и диктует завещание. Очень
злится, что та пишет медленно и с ошибками. Впрочем, Лиана не может разглядеть букв, но
все равно уверена, что с ошибками. Старшие невестки писали еще медленнее, поэтому
свекровь остановилась на младшей.
– Она «сочиняет», а мне еще ужин готовить, – тихо жаловалась младшая невестка,
опасливо поглядывая на свекровь. – Говорит, что в школе сочинения писала очень хорошо, ее
в пример ставили, поэтому хочет, чтобы завещание красивым было. Чтобы все читали и
восхищались – какая Лиана была талантливая! Я ее спрашиваю: «Лиана, вы плохо себя
чувствуете? Почему завещание пишете?» А она обижается, говорит, ее самочувствие тут ни
при чем. Вот, как красиво она придумала про гроб, все ахнут, как придумала, только записать
не может.
Чаще всего Лиана переписывала последний пункт – о месте захоронения. То она хотела
быть упокоенной рядом с мужем, под одной плитой, то отдельно – в колумбарии, но на том
же кладбище, то велела похоронить себя на отдаленном, простом и заброшенном кладбище,
где была могила ее бабушки, на которую она ходила в детстве. То вдруг оставляла
распоряжение развеять прах над морем… чтобы не доставлять хлопот невесткам и сыновьям
по уходу за могилой, ведь все равно зарастет бурьяном. Поскольку к похоронам Лиана
относилась так же серьезно, как и к выбору платья, в котором ляжет в гроб, то после
очередного переписывания завещания созывала сыновей к своему «смертному одру», как она
называла свою кровать, и торжественно оглашала новую волю. Потом отсылала сыновей и
звала невесток, с которыми долго и подробно обсуждала фасон «гробового» платья,
менявшийся в зависимости от нового сценария.
Своими похоронами Лиана была занята последние полгода. Только раз младший,
любимый сын, которому жена не подала чистую рубашку, поскольку полдня писала под
диктовку завещание свекрови, не то чтобы возмутился. Просто пожелал маме долгих лет
жизни.
– Мама, мы быстрее умрем, пока ты умрешь! – воскликнул он.
– Будешь так говорить – прокляну! – ответила Лиана.
Больше сын не возмущался. Но когда она продиктовала младшей невестке «развеять
прах над морем», та не выдержала:
– Лиана, и как вы себе это представляете?
Свекровь она очень любила. Даже больше, чем собственного мужа.
– Что ты говоришь, девочка? – удивилась Лиана.
– Я говорю, как вы себе это представляете? Дети купаются, люди лежат, а мы должны
их прахом посыпать? И что я внуку вашему скажу? Бабушка Лиана улетела? И куда я его буду
возить в день вашей годовщины? На пляж? Искупайся, помяни бабушку? Что вы придумали?
Не буду я этого писать. Вот, видите, вычеркнула собственной рукой. И не заставите меня!
 41

– Ты хочешь сказать, плохая идея? – спокойно спросила Лиана, глядя, как плачет
младшая, надо признать, любимая невестка.
– Очень плохая. Совсем плохая, – ответила та.
– Ладно, пусть останется первый вариант. Буду лежать с мужем. И достань фотоальбом
– я хочу выбрать фотографию.
– Лиана, мы же с вами ходили в ателье фотографироваться на памятник. Помните?
Такая хорошая фотография получилась!
– Хорошая, только я там очень старая. Давай подберем ту, где мне пятьдесят. На
юбилее. Помнишь, я тебе показывала?
– Лиана, мы же уже все решили!
– Девочка, ты хочешь быть красивой?
– Хочу…
– Вот и я хочу. Чтобы все приходили, смотрели на памятник и говорили, что я была
красавицей. Если ты не хочешь меня над морем развеять, так хоть дай, чтобы я на памятнике
была молодой!
– Тогда нужно брать те, где вам тридцать лет.
– Это ты правильно сказала. Неси альбом, я буду выбирать! Если бы я знала, то тогда
бы сходила в ателье и портрет на могилу заказала!
– Лиана! Можно я пойду белье постираю?
– Куда твое белье денется? Вот я умру, тогда настираешься! Ты хоть понимаешь,
сколько людей меня увидят? Ты хочешь позора перед родственниками? Лучше сейчас
фотографию выбрать, чем потом памятник менять! Дешевле будет!
– Мы не будем памятник менять!
– Ой, девочка, ты еще молодая, а я бы половину фотографий на памятниках поменяла!
Потерпи, я скоро умру.
– Лиана, я раньше вас умру! Уже обедать пора! – воскликнула невестка.
– Ты, девочка, не умрешь. Ты еще двоих сыновей родишь.
– Откуда вы знаете?
– Я знаю. Пиши. Я вот что решила. Пусть тебе отойдет верхний этаж.
– Зачем?!
– Затем, что там ремонт давно пора делать. А то дом рухнет. Крыша течет давно. А если
я не напишу, твой муж никогда шифер не купит. Так что пусть делает ремонт на втором
этаже. Там как раз места много.
– Лиана, умоляю, давайте вы не нам второй этаж завещаете!
– Нет, вы точно ремонт сделаете. Ты еще мне спасибо скажешь!
– Лиана!!!
– Иди сюда, открой мою шкатулку и возьми перстень. Между прочим, это настоящий
бриллиант. Ну, быстро благодари меня.
– Спасибо, Лиана, а что с кольцом? Оно сломано?
– Нет, конечно! Маленький бриллиант я Эмилии завещала. А ты сходишь к ювелиру и
сделаешь себе нормальное кольцо. Эмилия уже сходила, когда бриллиант выковыривала. Тебе
большой остался.
Эмилия, старшая невестка, давно рассказала младшей, что свекровь отправила ее к
ювелиру «выковыривать» маленький бриллиант из кольца. Бриллиант оказался фианитом, а
золото – позолотой.
– Только ей не говори, а то она умрет! – заклинала Эмилия младшую невестку.
– Это мы с тобой умрем, пока она умрет, – привычно повторила семейную присказку
младшая.
– Что верно, то верно, – согласилась Эмилия. – Но ты сделай вид, что тебе приятно.
Пусть ей тоже будет приятно. А со стороны кажется, что настоящий. Правда?
Лиана проснулась, и все три ее невестки вытянулись по струнке.
– Пойдемте домой, мне нужно подготовиться! Тамара! Сделаешь мне маникюр!
 42

– Хорошо, Лиана.
– Даже не знаю, как я переживу эти дни. Столько людей придут со мной проститься!
Как же это утомительно! – сказала Лиана. – Девочки, вы тоже приходите, и на похороны я вас
приглашаю, – обратилась она к Асе и Нине.
– Спасибо, – откликнулась тетя Ася. – Обязательно придем.
– Мне кажется, все должно пройти хорошо… – задумчиво произнесла Лиана и
улыбнулась.
– Как будто она к свадьбе готовится, а не к похоронам, – сказала тихо Эмилия на ухо
младшей невестке. Та хихикнула.
– Я все слышу! – прикрикнула на них Лиана.
– А кто такой Ика? – спросила вдруг Нина.
– Двоюродный племянник, – шепотом пояснила Эмилия. – Он бабушку не поздравил с
юбилеем, и она его с тех пор не любит. До этого очень любила, а потом разлюбила, хотя Ика
в Москве живет. Очень хороший мальчик. Мы к нему часто приезжаем, он всегда нас
встречает хорошо. Но Лиана очень на него сердилась. Она ему квартиру в центре хотела
завещать, ту, где она жила, а он сказал, что не нужно, и уехал в Москву. Она так внуков не
любит, как Ику. Поэтому и сердится. Но она добрая. Простит его.
Они ушли, а Нина подумала, что с удовольствием пришла бы «проститься» к тете
Лиане, а заодно узнать, как можно научиться вот так относиться к жизни и к смерти. Или это
знание приходит с годами?
– Тут такой цирк каждый день, – сказала Нине крестная, видя, что та задумалась. – Ты
просто отвыкла, забыла. Вот сейчас к дяде Вахо поедем, там еще и не такое увидишь.
– Может, мы дома останемся? – спросила с надеждой Нина.
– Зачем? – удивилась крестная. – Что дома делать? Воды все равно не будет до восьми.
А у Вахо – «новая» вода, им в пять часов дадут. Захочешь, помоешься заодно.
– Ну да, – кивнула Нина. Она и вправду забыла, что вечер без гостей или без походов в
гости – не вечер. И что весь день зависит от воды – когда дадут.
– Ты не хочешь повидать дядю Вахо? Если бы не он, ты бы умерла и сейчас на меня так
не смотрела! Неблагодарная! Хорошо, что Тома не видит твое лицо сейчас! – возмутилась
тетя Ася.
– Хочу, тетя Ася, хочу, – успокоила ее Нина.
– Ну и хорошо, я сейчас ему позвоню.
Тетя Ася достала мобильный телефон такой старой модели, что он мог бы считаться
винтажным, и принялась бойко тыкать в клавиши.
– Вахо? Здравствуй, дорогой. Мы сейчас к тебе приедем. С кем? С Ниной! У тебя вода
есть? Девочке после пляжа помыться надо. Нет, она не больна. Нет, воду из моря не пила.
Сейчас приедем. Жди.
– Ну, поехали, – сказала радостно тетя Ася Нине.
– А мы даже домой не заедем переодеться?
– Слушай, когда ты была маленькая, ты так часто не переодевалась! Засыпала в
сарафане и утром уже одетая просыпалась! Было удобно! Поехали уже!
Нина вздохнула и стала собираться.
Дядю Вахтанга, Вахо, как все его называли, Нина помнила очень хорошо. Когда она
была маленькой, он ее лечил. Что значит – лечил? Тома звонила Вахтангу и говорила, что
Нина очень часто какает. Так часто, что уже весь дом закакала. А воды нет. Что делать? Дядя
Вахо велел везти Нину в больницу. Там и вода есть, и прокапают. Только с Ниной всегда
были проблемы. Один раз ей перетянули жгутом руку так, что рука «чуть не отвалилась», как
сказал дядя Вахо.
– Потому что у нее там мяса нет, один жир, – объяснил испуганной Тамаре Вахтанг.
– Слушай, что ты говоришь про девочку? – перебила его медсестра, которая неудачно
наложила жгут, но не чувствовала себя виноватой. – У нее жир там, где надо, жир! Не плачь,
девочка, – обратилась она к Нине. – Ты вырастешь, и мы с тобой попами будем мериться, у
 43

кого больше! Хочешь со мной попами мериться? У тебя больше будет, обещаю! – Медсестра
повернулась к Нине и показала ей обтянутый халатом роскошный зад, таких внушительных
размеров, что Нина даже испугалась и заплакала. – Ну вы же женщина, должны же знать, что
у нас или очень худые, кожа да кости, или очень толстые. Средних не бывает, – сказала
медсестра Тамаре. – Не в вас девочка пошла, слава богу.
Тома и вправду считалась излишне худой, а вот Нину все соседки с детства щипали за
пухлые щечки.
Нина еще долго ходила с гематомой. Впрочем, это была не единственная проблема.
Вены у нее тоже были плохие – никто не мог попасть. Приходилось вызывать старую, почти
слепую медсестру, которая давно не работала и приезжала только к самым «сложным» детям.
Она не видела вен, но чувствовала их пальцами и попадала с первого раза, глядя в сторону.
Дядя Вахо считался в их городе царем и богом. Он был главным реаниматологом. Его
жена Карина тоже работала в местной больнице и считалась очень хорошим педиатром. Но
она раз и навсегда для себя и для всех решила, кто в их семье главный врач – конечно же,
Вахо.
Нина очень волновалась, когда они с тетей Асей подъезжали к дому Вахтанга. Это
волнение, даже страх, всплыл из детства – дядю Вахо Нина боялась, хотя он ни разу не
сделал ей больно. И сейчас она ехала как будто не в гости, а на прием. Что скажет доктор?
Положит ее под капельницу? К тому же Нина никогда не была у него дома и не знала, чего
ждать. Все-таки она была дочерью той женщины, которую Вахтанг любил и так и не смог
забыть. И если бы Тамара согласилась, Вахо, не задумываясь, бросил бы свою Карину,
которая Нине всегда очень нравилась – ласковая, с тихим голосом и теплыми руками. Она
всегда давала ей после осмотра то конфетку, то печенье. Но на прием к Карине ее всегда
водила не мама, а тетя Ася, и после этих визитов мама неизменно вызывала Вахтанга –
проверить диагноз. Так, на всякий случай. Карина об этом знала, но никогда не обижалась.
Тетя Ася считала, что Карина – ангел, коли терпит и Вахо, и Тамару, и Нину, которой нужен
был не врач, а ремень.
Дядя Вахо жил в большом частном доме. Тетя Ася с Ниной вышли из такси и
направились к воротам.
– Заходите, там всегда открыто! – крикнул им таксист.
Тетя Ася дернула дверь и тут же отскочила. На нее, выскочив из-за угла дома, неслась
собака неизвестной породы, которая лаяла и скалилась.
– Карина! Вахо! – закричала Ася. – Мы приехали!
С террасы на втором этаже выглянула женщина.
– Арчи, иди сюда, – позвала она собаку. – Иди, я тебе инжир дам.
Пес тут же побежал на зов хозяйки.
Тетя Ася с Ниной тоже поднялись по лестнице на террасу.
– Что у вас с собакой? Она бешеная? Почему она так странно скалится? – спросила Ася
вместо приветствия.
– Это она улыбается так, радуется, – объяснила Карина и бросила собаке половинку
инжира. Пес радостно ее заглотнул и опять «улыбнулся».
– Нет, Карина, у тебя точно собака бешеная, – сказала Ася. – Она у тебя инжир ест!
– Вам какой кофе варить? – спросила Карина.
– Средний, – ответила тетя Ася. – Вахтанг, здравствуй.
– Не мешай, Ася, здравствуй, Нино. – Вахо даже не повернулся к ним.
Он сидел на маленькой скамеечке перед столиком с нардами. Нина смотрела на него с
любопытством, глазами уже взрослой женщины. Он и вправду был очень красив.
Подтянутый, без лишнего веса, с накачанными руками, ровным загаром, в одних шортах, без
рубашки. Волосы с проседью, но Нина ни за что бы не определила, сколько ему лет.
– Вахо, ты бы оделся, – сказала ему Карина, выходя на террасу с чашками для кофе.
– Я в своем доме! – ответил тот, не поднимая глаз от доски.
– Гоги, скажи ему, девочки пришли, неудобно! Что они подумают? – обратилась Карина
 44

к мужчине, который играл с Вахо в нарды.

– Девочки? – заулыбался тот и посмотрел на Нину и тетю Асю. – Вахо, ты или рубашку
надень, или лифчик!
– Ты на доску смотри! Уже в третий раз проигрываешь! – хмыкнул Вахтанг, но все-таки
встал и подошел к Нине. – Ты выросла, – констатировал он, взяв ее не за руку, а за запястье,
как будто считал пульс. После чего кивнул и зашел в дом, откуда тут же раздался его крик: –
Карина! Где мои очки? Номер два? Ты их специально от меня прячешь? Женщина, почему я в
этом доме ничего найти не могу?
– Не обращайте на него внимания, – сказала Карина Нине и тете Асе. – У него много
очков, и все под номерами: номер один, номер два. И ни одних целых. Не хочет новые
покупать. Ходит то с веревкой на шее, это номер два, а номер три вообще изолентой
перетянуты. Как не стыдно только? Он их сам все время теряет, а я виновата.
– Гоги! Расставляй! – велел Вахтанг, выйдя на террасу с бутылкой чачи, но в рубашке.
– Ну все, сейчас напьются и бедную собаку опять будут мучить! – воскликнула
Карина. – Арчи, Арчи, иди сюда, я тебе инжир дам! Поешь, а то опять тебе страдать!
Пес покорно подбежал к хозяйке, благодарно заглотнул инжирину и оскалился.
– Слушай, она у тебя правда странная, может, бешеная? Ты ее проверяла? Собаки не
умеют улыбаться, – сказала тетя Ася Карине.
– Ты переживи, что он каждый день переживает, тоже бешеной станешь, – ответила
Карина.
Гоги, коллега Вахо, приходил к нему играть в нарды каждый день. Но иногда, когда игра
затягивалась, они выпивали больше, чем нужно, и начинали «бросаться собакой», как
говорила Карина.
Этого пса, Арчи, страшную помесь бульдога с таксой, Вахо подарил именно Гоги,
выдав за породистого пса. Когда Вахо проигрывал, то всегда кричал одно и то же:
– Зачем ты подсунул мне не собаку, а крокодила?
Вахо хватал несчастного Арчи и совал его в руки другу с криками: «Забирай!» Гоги
кричал в ответ: «Заберу!» – и запихивал Арчи в багажник.
– А Арчи такой ласковый, такой добрый, такой тихий… – рассказывала Карина. – Он
любит и меня, и Гоги, и Вахо. Что ему, разорваться, что ли? Он и в багажнике хочет остаться,
и к Вахо рвется. Даже плачет, бедный… И так почти каждый день. Какое животное такое
выдержит? У него рано или поздно инфаркт будет!
В этот момент Арчи залаял и кинулся к воротам, в которых появились новые гости.
– Карина! Ты дома? – позвали со двора.
– Иду! – ответила Карина.
Оказалось, что пришла соседка, которая привела внучку.
– Слушай, посмотри ее, что-то она у меня на пляже сегодня отключилась. Так,
немножко, потом включилась…
– Что значит отключилась? – строго спросила Карина, осматривая девочку.
– Ну, немножко сознание потеряла, потом опять бегала. Только не очень ровно бегала,
зигзагами бегала, как будто пьяная. Но какала хорошо. Может, перегрелась?
– Может, и перегрелась.
– Я так и думала. А что делать, если она снова отключится?
– Панамку надеть. И на пляж завтра не ходить.
– Так дождь обещали. Завтра кто на море пойдет? Шторм будет.
– Вот и хорошо.
– Нет, почему ты говоришь – хорошо? Я только машинку поставила стирать! Опять не
просохнет. Слушай, а почему она не ест?
– Потому что жарко. Не хочет – пусть не ест. Пить побольше давай.
– Так я даю, набеглави даю, а она не пьет. Ей не нравится. Кофе давала, говорит, горько.
Что ей – из-под крана давать?
– Не надо из-под крана. Пусть без газа пьет.
 45

– Кто пьет без газа?

– Подожди.
Карина поднялась в дом и вышла с бутылкой простой воды, дала девочке. Та схватила
бутылку и начала жадно пить.
– Возьми бутылку домой. Давай ей пить, сколько хочет.
Соседка с ужасом смотрела на внучку, которая продолжала хлебать воду.
– Точно, больная совсем. Может, ее Вахо посмотрит?
– Вахо тебе скажет то же, что и я! – рассердилась Карина. – Дай ребенку воды, надень
панамку, и не будет она у тебя отключаться!
– Ладно, но если не поможет, я завтра ее Вахо покажу. Хорошо?
Карина махнула рукой и пошла в дом, откуда раздался грохот.
– Вот она всегда так. С чужими детьми носится, а на родных внуков ей все равно, –
сказал Вахтанг. Из дома выскочили двое мальчишек-подростков и с гиканьем побежали за
ворота во двор.
– Вахо, нужно будет завтра смеситель купить! – сказала Карина, вынося на террасу
тарелки с едой.
– Опять? Я же только неделю назад купил!
– Ты в душе был? Ты там как мылся? Я не могу приспособиться! Почему нельзя один
раз купить дорогой смеситель?
– Тебе лишь бы тратиться! – отмахнулся от жены Вахтанг. – Какая разница, как вода на
тебя льется?
– Ася, скажи хоть ты ему! – воскликнула Карина.
По ее словам, Вахтанг никак не мог купить в ванную нормальный смеситель. В самый
последний момент он решал, что тратить большие деньги на душ нельзя и даже ненормально,
поэтому покупал самый дешевый, которого хватало максимум на полгода. Последний
купленный смеситель отличался от всех остальных тем, что совершенно нельзя было
помыться.
– Вот смотри, – объясняла Асе и Нине Карина, – если под кран подставить руку, то она
сухая останется! Он брызгает в разные стороны и туда, куда захочет. Только не на тебя. Я
сухая выхожу, а вся ванная в воде! Я уже и так приспосабливалась, и держала душ боком,
ничего не получается!
– Это потому что у тебя слишком большая ж…! – откликнулся Вахтанг.
– А у тебя тестостерон снижен! От этого все проблемы! – не задержалась с ответом
Карина.
– Ты меня не лечи! И куда опять ты дела мои очки? – Вахтанг пошел в дом.
– Что ты там делаешь? – тут же забеспокоилась Карина.
– Что надо, то и делаю!
– У него повышен сахар, ему сладкое совсем нельзя, – стала объяснять Асе Карина,
поскольку Нина сидела с осоловевшими от обилия информации глазами. – А он уходит на
кухню и ест мороженое. Вахо! Ты опять мелко ешь мороженое?
– А как это – «мелко»? – спросила, очнувшись, Нина.
– А вот так. – Карина показала, как ее муж, быстро орудуя ложкой, ест мороженое. –
Вахо! Неси мороженое девочкам! Пусть они его мелко едят! – крикнула она и побежала
отбирать у мужа мороженое.
– Карина, хватит бегать! Погадай девочке на кофе, – попросила тетя Ася.
– Ты же знаешь, я плохо гадаю, – ответила Карина, но с энтузиазмом взяла из рук Нины
чашку.
– И эта женщина лечит детей! – возмутился дядя Вахо. – Слушай, ты определись уже –
ты врач или гадалка?
– Пойдем отсюда! – Карина увела Нину в сад, где рядом с курятником стоял еще один
столик. – Ну, смотри, все у тебя хорошо. Хлопот много. Давай чашку откроем.
Карина ткнула пальцем в чашку, провернула, как будто хотела сделать дырку, и
 46

удовлетворенно кивнула.
– Хорошо открылась.
Потом Карина нарисовала пальцем полосы.
– Это я крест смотрю. А вот сердце закрыто, ничего не видно.
Если бы у Нины кто-нибудь спросил уже на следующее утро, что ей нагадала Карина,
она бы ни за что не ответила. Не помнила. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Остались
какие-то обрывки – что все хорошо будет, встречи новые, хлопоты. А сердце надвое
расколото, но это тоже хорошо. И печаль есть, но хорошая. И волнения, но тоже все к
лучшему.
Карина отвлеклась, когда во двор вбежали ее внуки-погодки. Она тут же из доброй
предсказательницы превратилась в строгую бабушку.
– Быстро идите есть! – скомандовала она мальчишкам.
– Мы не хотим!
– Я сказала, за стол! Я мясо приготовила!
– Я не хочу мясо! – сказал старший из мальчиков. – Можно я его завтра на обед съем?
– Что ты такое говоришь? Ты не можешь есть мясо на обед!
– Почему?
– Потому что завтра ты будешь есть обед!
– Хорошо, я съем мясо на ужин.
– Нет, я все-таки с вами умру. У меня бестолковые внуки, которые похожи на своего
деда! Ася, хоть ты им скажи!
Воспользовавшись тем, что Карина отвернулась к гостям, мальчишки, схватив по куску
хачапури, опять сбежали за ворота.
– Ладно, мы тоже пойдем. Спасибо, Карина, – сказала тетя Ася.
– Уже? Вы же только пришли! – ахнула Карина. – Вахо, они уже уходят!
– До свидания, Ася, – сказал, вставая Вахтанг. – Нина, живи счастливо, девочка, –
шепнул он, обнимая Нину, – ты очень похожа на свою мать. Я смотрел на тебя в профиль и
думал, что сидит Тома. Так бы и смотрел всю жизнь. Все, иди, я все сказал.
Нина в беспамятстве, одурев от нахлынувших эмоций, разговоров, людей и событий,
кивнула.
Они вышли за ворота в сопровождении Арчи – помеси таксы и бульдога, который
«улыбался» им, пока они не сели в такси.
– Нет, он все-таки бешеный, – проговорила тетя Ася.
Им пришлось опять вернуться на бульвар – дорогу, которая вела вдоль пляжа, куда
выходили по вечерам местные жители на променад. Дорогу, на которой можно было
встретить кого угодно.
Сейчас в прибрежных кафе играла музыка, дети катались на велосипедах, целые семьи
сидели на лавочках в ожидании, когда включат танцующие фонтаны – главное развлечение
последнего года. Под классическую музыку фонтаны брызгали струями и переливались
огнями, показывая «живые картины». Было красиво. Так красиво, что Нине захотелось
посмотреть.
– Стойте, стойте! – закричала она.
– Что случилось? – спросила крестная.
– Можно я выйду? Посмотрю, а потом сама домой доеду, – попросила Нина.
– Конечно, выходи. А я поеду. Позвони Рафику, он тебя заберет.
Нина вышла из такси и пошла вдоль искусственного пруда с фонтанами. Почти дойдя
до самого центра набережной, она остановилась, увидев знакомую спину. Прямо перед ней
сидела художница Ляля, которая рисовала портрет двух мужчин, державших друг друга за
плечи и улыбавшихся. Ляля заканчивала портрет.
– С вас сорок лари, – сказала она, пока мужчины рассматривали произведение.
– Почему сорок? – удивился один. – Ты же сказала, что двадцать.
– Двадцать за одного, а вас двое, – устало объяснила Ляля. – Но если не нравится,
 47

можете не платить.
– Заплати ей, – бросил второй мужчина.
Было видно, что рисунок им не понравился, но за их спинами стояли дети и мамы –
живая очередь, которая напирала. Мамы хотели хоть чем-то занять детей, чтобы спокойно
посидеть в ближайшем кафе, попить кофе и поговорить.
Мужчины отошли, и перед Лялей села девочка.
– Ляля, здравствуйте, – подошла к ней Нина.
– Господи, Нино, тебя мне Бог послал. Пожалуйста, нарисуй за меня, я уже не могу.
Понимаешь, не могу, и все! – У Ляли заметно тряслась рука.
– Хорошо, – согласилась Нина с ужасом.
– А почему она рисовать будет? – спросила мама девочки.
– Она еще лучше меня рисует, – ответила ей Ляля.
– Ладно, пусть рисует. Только скажи ей, пусть красиво рисует!
Мама ушла, и Нина начала рисовать портрет. Ляля сидела рядом и смотрела на море.
– Ну, как-то так, – сказала Нина, показывая портрет девочке и художнице, когда
закончила.
Ляля улыбнулась и опять уставилась на море.
– Мне не нравится! – скуксилась девочка.
Тут же подбежала ее мама:
– Что не нравится? Скажи!
– У меня короны нет! Когда эта тетя вчера Наиру рисовала, она ее с короной сделала,
как принцессу, а я без короны!
– Сейчас я тебя тоже принцессой нарисую. – Ляля взяла у Нины карандаш.
Через три минуты на них с листа бумаги смотрела девочка с белокурыми локонами,
диадемой на голове, жемчугами на шее, с огромными голубыми глазами и в пышном платье.
– Ну а теперь нравится? – спросила у девочки Ляля.
– Да, хороший портрет. Очень похожа, – ответила довольно мама.
Нина смотрела то на Лялю, то на девочку и вообще отказывалась что-либо понимать.
Она нарисовала кареглазую, черноволосую девочку, живую, не красивую, но очаровательную.
Какое отношение имела пучеглазая принцесса-блондинка, которая усилиями Ляли смотрела
на них с холста, к этой девчушке, было совершенно непонятно. Место девочки заняла
следующая малышка, и Ляля сделала точную копию первого портрета – опять блондинка с
диадемой в волосах. Девочка от восторга прижала портрет к груди.
– Ляля, что вы делаете? – спросила Нина, которая стояла за ее спиной и не понимала,
что происходит.
– Работаю, – ответила Ляля. – Это просто работа. А ты что думала? Мои пейзажи здесь
никому не нужны. Вон, посмотри, в папке лежат.
Пока Ляля рисовала очередную принцессу, Нина рассматривала рисунки. Ляля была,
безусловно, талантлива, но ее морские пейзажи и вправду здесь были никому не нужны –
мрачные, грязные, больные. Здесь было все то, чего не хочется видеть, чего не замечаешь, как
не замечает «замыленный» взгляд – бревна и мусор, плывущие в морской воде, заплеванная,
загаженная галька, мужчина, почесывающий причинное место, мальчишки, таскающие
лежаки, бабка, согнувшаяся под тяжестью кульков с семечками и кукурузой. Все было
страшным, грязным, мучительным и каким-то беспросветным. От рисунков веяло такой
тоской, таким надрывом, что Нине захотелось захлопнуть папку, чтобы ничего этого не
видеть, не знать, не понимать, не вспоминать. Здесь было то, от чего она убегала в Москву.
То, что не хотела больше видеть.
– Правда никому не нужна, – сказала ей Ляля. – Тебе нарисовать, что ты рыцарь? –
спросила она у мальчика.
– Нет, я хочу быть Человеком-Пауком, – ответил очередной «клиент».
Ляля покорно нарисовала маску и костюм, да так, что от мальчика ничего не осталось.
– Мам, смотри, я Человек-Паук! – закричал радостно мальчик. Мама так же радостно
 48

отдала Ляле деньги за портрет.

– Не могу, у меня руки трясутся. Не всегда. Но все чаще и чаще, – пожаловалась Ляля
Нине. – А ты почему вернулась?
– На свадьбу Натэлы приехала, – ответила Нина.
– И зачем?
– Не знаю.
– Ты мне всегда нравилась, – улыбнулась Ляля. – Вот вернешься домой, уедешь отсюда,
тогда поймешь, зачем приезжала.
– Наверное… – согласилась Нина. – А женщины тоже просят нарисовать им корону?
– Нет, – совершенно серьезно ответила Ляля. – Им главное, чтобы нос поменьше был.
Нина хотела спросить у Ляли, как она живет, как ее кошки, но та ушла в себя,
разглядывая линию горизонта. Через минуту перед ней сидела очередная «принцесса»,
жаждущая портрета.
Нина пошла по набережной в сторону дороги. Она многого не узнавала, шла туда, куда
несла ее толпа, но, увидев маршрутку, побежала. Почему-то она знала, что именно эта
маршрутка, остановившаяся прямо на углу улицы, довезет ее до дома. Она залезла в машину
и протянула деньги водителю. Тот даже не обернулся.
– Садись уже давай! – крикнула Нине женщина и похлопала по сиденью рядом с собой.
Нина села рядом, тут же вспомнив, что деньги нужно отдавать в конце поездки, когда
выходишь.
– Ты не местная, что ли? – спросила женщина.
– Местная, только давно не была, – ответила Нина.
– Сейчас все живут где хочешь, только не дома. А знаешь, как наши бабки говорили?
Живи в доме, тогда он не рухнет! Вот что главное. – Женщина повернулась к окну.
Нина доехала до поворота, отдала деньги и пошла пешком к дому. Около подъезда
сидел Рафик.
– Дедуля, почему мне не позвонила? – окликнул он ее обиженно.
– На маршрутке доехала, спасибо.
– А позвонить рука отвалится? Я же волнуюсь, и Ася волнуется!
На его голос, как по команде, во всех окнах появились женские силуэты. Занавески
отодвигались, и соседки выглядывали из окон.
– Это Нина к Асе вернулась, – сообщали они то ли Нине, которая с ними здоровалась,
то ли себе.
– Ну где ты ходишь? – Крестная ждала у подъезда.
– С Лялей разговаривала, – ответила Нина.
– Ой, она совсем с ума сошла! Даже рисовать разучилась! Если когда и умела…
Представляешь, она тут внучку Вали так нарисовала, что родная бабушка девочку не узнала!
Голубые глаза, волосы белые, да еще корону пририсовала. Ну ты представляешь?
– Представляю…
– Что ты представляешь? Это ты не видела внучку Вали! Там такая девочка! У нее
такой нос! Такие брови! А месяц назад у нее вши завелись, так Валя ее побрила. Я считаю,
правильно сделала, волос хороший вырастет. Но Валя ее плохо побрила – бритва старая.
Клоки торчат из головы. А Ляля ее с кудрями белыми нарисовала! Вот скажи мне, это разве
смешно? Зачем так девочку обижать?
– А Вале портрет понравился? – уточнила Нина.
– Конечно, понравился. Еще как понравился! Она его на стену повесила!
– Поэтому Ляля так и нарисовала.
– Не поняла я сейчас тебя…
– Пойдемте спать, теть Ась, я с ног валюсь.
– Пойдем, на́ тебе фонарик.
– Я и телефоном могу посветить. – Нина включила телефон.
– Слушай, какая ты умная. Я бы ни за что не додумалась телефоном! – Тетя Ася
 49

смотрела на Нинин светящийся телефон, как на чудо.

Нина легла на кровать тети Аси и тут же провалилась в сон. Крестная заходила,
включала вентилятор, закрывала окно, убирала со стола, смотрела телевизор. Нина ничего не
слышала. Сон был глубоким, таким, как в детстве, когда она засыпала в главной комнате в
квартире, которая в зависимости от времени суток была и ее комнатой, и спальней, и
столовой. Стол раздвигался, диван раскладывался, но Нина всегда засыпала в кресле, откуда
мама переносила ее на руках в маленькую кладовку, где помещались только матрас и полки,
сооруженные дядей Вахо. Ни у кого не было такой комнаты, «своей», самой настоящей,
только у Нины. Она не помнила, как засыпала, но всегда просыпалась на своем матрасике.
Мама говорила, что ее невозможно разбудить, слоны могут ходить, Нина не проснется.
Так было и сейчас. Нина рухнула на кровать крестной одетой, даже не умывшись. Сил
не было никаких. Она думала, что вообще не уснет от обилия впечатлений и усталости, но
уснула, едва коснувшись головой подушки.
Нина проснулась оттого, что где-то наверху истошно лаяла собака. Прямо заходилась
лаем. Она посмотрела на часы – три ночи. Собака лаять перестала, но начала каркать ворона.
Нина закрыла глаза и постаралась заснуть. Однако карканье сменилось истошным
мяуканьем, а потом опять начала лаять собака. Пришлось встать, накинуть халат и выйти из
комнаты. Тетя Ася сидела на кухне и смотрела в потолок.
– Теть Ась, что это? – испуганно спросила Нина.
– Полнолуние, вот что происходит, – ответила крестная, злая, как сто чертей.
Нина ничего не поняла и присела на краешек стула. Крестная продолжала сверлить
взглядом потолок. Когда опять залаяла собака, раздался мужской крик:
– Сона, заткнись уже, сучья ты дочь!
В ответ на этот крик начала каркать ворона.
– Я сейчас встану с кровати и сам тебе рот заклею! – опять закричал мужской голос.
В ответ замяукала кошка.
– Что происходит? – спросила Нина.
– Это Сона, – ответила тетя Ася и, решив, что дала исчерпывающий ответ, схватила
палку и застучала по батарее.
– Сона? Соседка? – спросила Нина, которая никак не могла привыкнуть к тому, что на
все ее вопросы давались прямые ответы. Без подробностей. Как будто она сама должна была
догадаться, почему Сона, которая вывешивает плюшевые игрушки на трос, лает и мяукает в
полнолуние.
Тетя Ася посмотрела на нее и тяжело вздохнула.
– Ты же помнишь Сону? Когда ты маленькая была, она тебе зайца подарила. Такого
страшного, что я сама испугалась. А ты так долго плакала, что пришлось Вахо звать. Сначала
Карину, а потом Вахо. Сона совсем больная, это все знают. Вахо говорит, что у нее
шизофрения, но она безобидная. А я не больная? У меня тоже будет шизофрения!
Сона жила двумя этажами выше. Нина ее, конечно же, помнила, как все дети в доме.
Сону привезла сюда родная сестра. Привезла и уехала, не стала «дохаживать». А Сона
сначала тихая была, двор мела каждое утро. Соседи нарадоваться не могли – у них самый
чистый двор. Сона прямо каждый уголок вылизывала, хотя ее никто не просил. Спускалась
рано утром, раньше Рафика, который выходил на «работу» в шесть утра, и чисто мела двор.
А уж если кто-то из детей или мужчин фантик от конфеты или бычок сигаретный с балкона
выбрасывал, так Сона такой скандал закатывала, что в соседнем дворе слышали. Правда,
была у нее одна странность. Каждое утро она выносила мусор из своей квартиры и
разбрасывала его по двору. И только потом начинала выметать. То, что у соседки не все в
порядке с головой, первой заметила Валя. Она жила прямо под квартирой Соны и приняла на
себя, так сказать, первый удар. Ровно в полночь, как рассказывала потом соседкам Валя, Сона
стала выплескивать с балкона воду. Часть попала на Валин балкон, и только поэтому она
заподозрила неладное. Утром с ее балкона стало нести мочой. Валя облазила всю квартиру,
вымыла балкон, а мочой все равно несло. Хуже, чем кошачьей. Тогда Валя пошла к Соне и
 50

прямо спросила, что она выливала с балкона.

– Понимаешь, Сона считает себя колдуньей. И в полнолуние, ровно в двенадцать часов,
она выливает с балкона воду, смешанную со своей мочой. Откуда у нее столько мочи? Вот
скажи мне! – рассказывала тетя Ася Нине. – А еще она кукарекает, лает и мяукает – злых
духов так отгоняет. И кто у нее злые духи? Соседи! Мы на нее порчу наводим! Нет, она
хорошая, тихая, только в полнолуние с ума сходит. Совсем больная становится. А что
сделаешь? Ничего не сделаешь. Досматривать за ней некому, родная сестра приехала и
уехала. Я ее понимаю. Как женщина понимаю. И в больницу Сону не отдашь, она там сразу
умрет, кто такой грех на душу возьмет? И жить с ней нельзя.
– А почему сестра уехала? Не забрала Сону?
– Ой, тут такой цирк приехал! В кино такого не увидишь! – рассмеялась крестная.
Наверху Сона опять завыла по-волчьи.
– Сона! Замолчи! По-хорошему тебя прошу, – раздался женский крик.
– Это соседка, Дарико, ей девяносто лет или все сто, – объяснила тетя Ася Нине. – Она
ничего не видит, не слышит и давно глухая. Но я тебе скажу, видит она и слышит лучше нас с
тобой.
– И что Сона? – спросила Нина.
Так вот, Сона вроде бы никому не мешала. Но когда она стала выливать воду с мочой с
балкона и кудахтать по ночам, соседи возмутились. Пытались с ней поговорить. Но без толку.
Сона считала всех злыми духами и сыпала проклятьями. А на детей, которых сердобольные
соседки подсылали с хлебом, плевала. То есть по-настоящему плевала. Чуть ли не в лицо. На
счастье, именно в момент обострения к ней приехала сестра, жившая в другом районе с
маленьким сыном. Она хотела продать квартиру и забрать Сону к себе.
– Конечно, ей нужны были деньги за квартиру, – покачала головой тетя Ася, – а не
Сона. Кому сейчас не нужны деньги? Но сестра хорошая была, добрая. Сону бы не оставила.
Сестра замесила тесто – решила испечь хачапури. Она хотела даже приготовить ачму,
как они делали в детстве, в четыре руки, погружая тесто в кипящую воду. Так, как учила их
мама – сначала старшую дочь, а потом младшую. Но Сона не захотела делать ачму. И вообще
ничего вместе с сестрой не хотела делать. Она пришла к выводу, что сестра – тоже злой дух,
и заперлась в комнате, где читала какие-то заговоры. Сестра решила напечь хотя бы
хачапури. Муки было мало, а дрожжей много. Но она все равно замесила и поставила тесто
подходить, а сама пошла развешивать белье.
– Понимаешь, муки было мало, а дрожжей много, – захохотала в голос тетя Ася.
– И что? – не поняла Нина, которая так и не овладела искусством печь хачапури, что для
крестной было настоящим горем.
– Тома такие хачапури пекла, мы с ней такую ачму делали! Пальчики оближешь и язык
проглотишь! А ты? Это все потому, что она тебе в попу дула и ничего не заставляла делать. А
вот заставила бы, так ты бы хотя бы пироги умела печь! Нет, она за тебя все делала!
– Теть Ася, вы не отвлекайтесь, не ем я ваши хачапури, никогда не любила! Что с
Соной-то?
– Хорошо, что тебя Тома не слышит! Хачапури она не любит! Я тоже не люблю, когда
готовлю, а так очень люблю! Это же твой хлеб, ты на нем выросла, что значит – люблю, не
люблю?
– Теть Ась, давайте без пафоса…
– Я не знаю, что такой твой пафос-шмапос, я тебе про другое говорю! А ты не хочешь
меня услышать! Нет, это моя вина. Я же тебе тоже как мать, хоть и крестная, а ничему не
научила. Это мой позор. Мой грех.
– Теть Ась, хватит про грехи. Расскажите про Сону!
Наверху Сона опять закукарекала. Часы показывали четыре утра.
– Все, скоро угомонится, – сказала тетя Ася. – Она в начале пятого всегда прекращает.
– Так что случилось-то?
А случилось то, что племянник Соны решил попробовать тесто.
 51

– Ты тоже всегда ела тесто, хотя мы тебя и пугали, что нужно будет аппендицит резать.
Но дети всегда тесто едят! – опять отвлеклась тетя Ася.
Так вот, племянник Соны решил попробовать тесто и взял из кастрюли столько, сколько
смог уместить в двух ладошках. А потом испугался – тесто было несладким, и девать его
было некуда. Он думал, что если мать заметит, то задаст ему по первое число. В общем, он
выбросил тесто в унитаз и убежал гулять во двор. Сестра Соны мыла полы, а сама она, не
выдержав, вышла из своей комнаты и пошла в туалет. А дальше был цирк. Когда она встала с
унитаза, на ее бедрах оказалась липкая белая жидкость. Сона орала, как полоумная. Она
кричала, что сестра навела на нее порчу и хочет ее убить.
– Так кричала, что все прибежали. Но сестра Соны первой догадалась, что у той
прилипло к попе и… ну ты представляешь. Дверь в туалет пришлось взламывать – Сона там
заперлась. Сантехника вызвали, конечно.
Сестра пыталась объяснить Соне, что она влипла в тесто, которое бросил в унитаз ее
племянник (тому от матери все же досталось по первое число), что тесто забродило и
поднялось. Но Сона не верила. Она прямо с ума сошла. Тогда она впервые кукарекала,
мяукала и выла днем, а не в полнолуние.
– Ну и сестра уехала, сразу же собралась. Рафик ее отвез. Она плакала всю дорогу.
Ладно, пойдем спать. Вроде успокоилась она.
– А знаете, что я помню из детства? – спросила вдруг Нина.
– Что? – Все это время тетя Ася вкладывала в мешочек сушеные цветы лаванды.
– Запах чистого белья и лаванды. Мама мне мешочек под подушку подкладывала, чтобы
мне сны хорошие снились. А по вечерам мешочки шила, как вы сейчас.
– Ты хочешь, чтобы я заплакала и вообще не уснула? Я по Томе так скучаю… Никак не
могу привыкнуть, что ее нет…
– Теть Ась, я вас люблю.
– Иди уже, ты своего добилась – я плачу и уже не усну! Ну что за девчонка! Как была
несносная в детстве, так и осталась!
Нина долго не могла уснуть. Ей показалось, что она вообще не спала в эту ночь. В семь
утра она подскочила от женских голосов, шагов и звона посуды.
– Доброе утро, – вышла она, кутаясь в халат.
– Доброе! – обрадовалась ей Валя, пришедшая на традиционный утренний кофе. – Сона
опять всю ночь кукарекала! Мы так и не уснули!
– И не говори! Я тоже не спала! – отозвалась тетя Ася, которая варила кофе для Нины.
А Нина удивлялась, как эти женщины умудряются выглядеть так хорошо после
бессонной ночи. Или секрет в том, что они в отсутствие водопроводной воды умываются
газированной? В этом секрет их молодости? Нина смотрела на Валю, у которой был
идеальный маникюр, на свою крестную, которая из всех кремов продолжала пользоваться
детским, с котятами на тюбике, и думала о том, что ее косметичка – совершенно
бессмысленный предмет здесь, в этом климате, на этой кухне, с этими женщинами. Они все
равно будут выглядеть лучше, сколько бы лет им ни было. Эти женщины не знали, что такое
мешки или синяки под глазами, для которых нужен отдельный крем. Они не знали и не
хотели знать, что такое мимические морщины. И Нина ни за что бы не решилась рассказать
им про ботокс, который вкалывала себе последние два года. Они бы просто ее не поняли.
Открылась входная дверь.
– Кто там? – спросила тетя Ася, боясь упустить кофейную пенку. – Нана, ты?
– Да, я. А Нино дома?
– Дома, дома, заходи!
На кухне появилась невестка Мананы с маленькой Мией на руках. Она смотрела на
Нину.
– Полчаса. Я только в магазин и обратно. Тетя Ася, а вы дадите мне печку? – попросила
Нана.
– Дам, а что ты хочешь делать?
 52

– Хачапури напеку. Больше ничего не успеваю.

– Бери, бери. Донесешь?
– Донесу, конечно. Спасибо.
В это время на руках у Нины опять оказалась маленькая Миа, которая ей улыбалась и
схватила за палец.
– Вот бутылочка, если она пить захочет, – сказала Нана.
– А как я пойму, что она пить хочет? – тут же испугалась Нина.
– Любой поймет, – удивились сразу три женщины: тетя Ася, Валя и Нана.
– Дай ей палец, – посоветовала Валя.
Нина осторожно вытянула указательный палец, за который Миа немедленно схватилась.
– Она меня держит! – воскликнула Нина. Такого ощущения она не испытывала никогда
в жизни. Даже шелохнуться боялась, чтобы не спугнуть это счастье.
На кухне уже никого не было. Нана убежала с печкой домой, а потом в магазин, Валя с
тетей Асей, видимо, пошли за мацони или помидорами.
Нина так и простояла все полчаса, почти не шевелясь, лишь слегка покачивая малышку
на руках. Та по-прежнему крепко держалась за палец и норовила засунуть себе в рот. Нина не
знала, можно ли детям совать в рот пальцы чужих теть, поэтому старалась предотвратить
попытки. Но Миа оказалась девочкой с характером – она снова тянула его к себе, пошире
открывая ротик.
– Ты хорошо ее держишь, – услышала Нина голос крестной.
Тетя Ася стояла и смотрела на них. Нина даже ее не заметила.
– Тебе тоже пора подумать о детях. Тома очень переживала бы из-за того, что у тебя еще
нет детей.
– Теть Ась, у меня и мужа-то нет.
– Даже у Натэлы муж был и еще один будет! Что творится в твоей голове?
– Теть Ась, у вас ведь тоже нет детей – и ничего.
– Ничего… а может, и чего. Была бы я поумнее, так и дети бы были. Хорошо, хоть ты у
меня есть.
Хлопнула входная дверь, и в комнату вошла Нана.
– Спасибо, – поблагодарила она Нину.
– Не за что, – ответила та, нехотя отдавая малышку матери. Миа захныкала, и Нана
быстро дала ей мизинчик, который девочка засунула в рот и принялась сладко посасывать.
Нина очень пожалела, что не дала ей свой мизинец. Оказывается, можно.
– Собирайся, Рафик с Валерой уже ждут, – сказала тетя Ася.
– Куда? – удивилась Нина, рассчитывая дождаться момента, когда дадут воду, принять
душ, помыть голову и спокойно позавтракать.
– На кладбище, разве забыла? И так уже опаздываем, – сказала крестная.
– А кто такой Валера?
– Племянник Рафика. Без него нельзя ехать. Ты ему потом заплати за работу.
– А дядя Вахтанг не поедет?
– Нет, он не может. Последние три года не ездит. Говорит, что рядом с Томой ляжет и
умрет – сердце не выдержит.
Нина быстро оделась, и они с тетей Асей вышли во двор.
– На кладбище поехали? – спросила соседка, выглянувшая из окна.
– Да, – ответила тетя Ася.
– Рафик на углу ждет. Опять в аптеку побежал. Простатит у него, – сказала другая
соседка, так же висящая в окне.
– Ася, а ты соль везешь или средство? – крикнула с балкона еще одна соседка.
– Средство! – ответила ей тетя Ася. – Знаешь магазин для животных на Пушкина? Там
брала. Попробую. Сказали, лучшее средство. Современное. Наверное, опять наврали.
– Ты лучше у Соны мочу попроси, после нее точно ничего расти не будет! – пошутила
еще одна соседка.
 53

– Ладно тебе, больная она, а ты все шутишь. Ты думаешь, я спала сегодня? Тоже не
спала. Но я же так не шучу! – строго откликнулась тетя Ася.
Так они дошли до аптеки. Рафик уже сидел за рулем, из машины на всю улицу кричала
музыка. Рядом с машиной стоял молодой парень лет восемнадцати, который вежливо
поздоровался с Ниной и забрал у тети Аси сумку.
– Спасибо, Валера, – сказала тетя Ася.
– Ну, дедуля, готовы? – заулыбался дядя Рафик. – Поехали с богом?
Нина приготовилась к дальней поездке, но они доехали быстро. В основном благодаря
дяде Рафику, который игнорировал светофоры и выжимал все возможное из своего
старенького «Форда». Машина рычала, фыркала, грохотала всеми внутренностями, но ехала.
Нина даже задремала под разговоры Рафика и тети Аси о насущных проблемах.
– Слушай, когда они дорогу сделают? – возмущался Рафик. – Я опять здесь глушитель
потеряю. Помнишь, Ася, три года назад, как я без глушителя домой ехал?
– Помню, Рафик.
– А ты средство взяла?
– Взяла. Попробую.
– Не надейся. Опять обманули. Если кто-нибудь изобретет такое средство, чтобы ничего
не росло, ему Нобелевскую премию дадут!
– За это премий не дают.
– Я лично дам премию! Хорошо, что Валерку взяли, у меня уже силы не те. Старый я
стал для таких дел.
– Еще дожди были, даже не знаю, что там творится. Когда мы с тобой туда ездили? Уже
месяцев десять прошло?
– Больше, Ася, год уже не были.
– Болела я, вот и не могла, – как будто извиняясь перед Ниной, сказала тетя Ася. –
Что-то у меня сердце неспокойно. Как там?
– Ну что ты, Ася? Не волнуйся, не пугай девочку. Все хорошо там. Валерка быстро все
вырубит. Воду-то сегодня дадут? Как думаешь?
– Должны, после обеда.
– Это все эти новые дома. Там всегда вода. Насосами все выкачивают. А до нас пока
дойдет…
– И не говори, Рафик.
– Валерка, вон, говорит, надо продать нашу квартиру и купить ближе к центру. А я куда
уеду? Как я там жить буду? Он не понимает.
– Нина вообще в Москву уехала. А Тома там не смогла жить. Плохо ей там было. Домой
вернулась. Мы с тобой, Рафик, здесь доживать будем.
– Эй, я еще помирать не собираюсь!
– Так и я не хочу!

Наконец доехали. Нина вышла из душной машины и попыталась глотнуть свежего

воздуха. От жары, влажности, волнения у нее начала кружиться голова. По спине ровной
струйкой тек пот.
Дядя Рафик, тетя Ася и шедший первым Валерка уже зашли в ворота, а Нина все еще
стояла около машины, собираясь с силами.
– Поздно мы приехали. Успеть бы, – переживала крестная.
Валерка размахивал топориком направо и налево, обрубая растения.
Тетя Ася вдруг остановилась.
– Рафик, я не узнаю. Куда нам? Направо? Ничего не понимаю. Должны были уже
прийти. Потеряли, что ли? Почему я не приехала сюда раньше? Что я – могилу Томы
потеряла?
– Теть Ась, не переживайте, – стала успокаивать крестную Нина.
– Ася, иди сюда! – крикнул Рафик. Он первым увидел могилу, заросшую так, что плита
 54

едва проглядывала из зарослей. – Валерка, иди руби, – велел Рафик, и племянник послушно
стал махать топориком.
Это была тяжелая работа. Даже крепкий и накачанный Валерка быстро устал и часто
делал передышки, поливая себя водой.
– А мы цветы не взяли, – сказала тихо Нина.
– Зачем цветы? Тебе тут цветов мало? – удивился Рафик, который таскал вырубленные
племянником ветки. – Надо было Вахо взять. Помог бы.
Нина смотрела себе под ноги, куда дядя Рафик бросал вырванный с корнем кустарник с
яркими красными цветами.
– У Томы всегда цветы росли. У нее даже палка цвела. Так и здесь. – Тетя Ася откинула
в сторону ветку, усыпанную цветами.
Наконец растительность была выкорчевана. Тетя Ася разбросала по земле «средство».
Нина по ее кивку выдала Валерке деньги за работу, а Рафику – на бензин, чтобы на обратной
дороге залил полный бак.
– Поехали, – сказал Рафик, глядя на небо, – сейчас ливень будет. Когда ни приедем,
всегда ливень начинается. Как будто Тома плачет.
– Рафик, не надо, и так сердце разрывается, – заплакала тетя Ася.
Они сели в машину и поехали домой. Рафик с Асей молчали. Нина уснула. Дорога
домой показалась ей в два раза длиннее. Было душно, до тошноты. Ее сильно укачало.
Тетя Ася достала из сумки еду, но Рафик и Нина отказались есть, так что все припасы
достались Валерке, который после физической работы был голоден.
Нина буквально вывалилась из машины и, кивнув на прощание Рафику и Валерке,
пошла домой. Тетя Ася осталась во дворе – рассказывать любопытным соседкам, как они
съездили. Воду дали, но у Нины не было сил даже умыться. Она включила вентилятор,
рухнула на кровать и тут же заснула.
Проснулась от шума голосов, доносящихся из кухни. Нехотя открыв глаза, она еще
немного полежала и все-таки решила встать. Вышла на кухню, где за столом сидела Натэла и
пила кофе с тетей Асей.
– Нина проснулась! – обрадовалась тетя Ася и сразу пошла варить кофе.
– Привет, – поздоровалась Нина с Натэлой, про которую вообще-то забыла.
– Привет. Я тебе приглашение на свадьбу принесла.
Натэла показала Нине приглашение – белую коробочку с голубями на крышке, которую
нужно было развернуть в лист.
– Вот и я говорю, что внутри должно что-то лежать! Все об этом подумают, – сказала
тетя Ася.
– Ничего там не должно лежать! – раздраженно, видимо уже не в первый раз, ответила
Натэла.
– Это она так нервничает, потому что Рафик ее сейчас в аэропорт повезет. Жених
прилетает. Ты скажи Нине, что никогда его не видела! – объяснила крестная.
– Я его видела! На фотографии! Много раз! На разных фотографиях! – огрызнулась
Натэла. Она накручивала на палец бахрому на скатерти.
– Ты скатерть мою оставь в покое, видела она его! Я тебе такое фото покажу, что ты
упадешь! – Тетя Ася поставила перед Ниной кофе.
Нина пыталась очнуться ото сна и собраться с мыслями, а заодно вспомнить, что ей
рассказывала соседка Валя про Натэлиного будущего мужа.
– Ты его правда никогда не видела? То есть вживую? – спросила Нина.
– Ну какая разница? – опять взбрыкнула Натэла. – Мы с ним переписывались полгода!
Я все про него знаю!
– Только переписывались? Не разговаривали?
– Да что вы заладили одно и то же? Сейчас он прилетит – и увижу, и поговорю!
– А как ты решила замуж за него выходить? Ты же не знаешь, какой он, – удивилась
Нина.
 55

– Ты говори ей прямо! Натэлка, ты такая же сумасшедшая, как твой отец! Чем ты
вообще себе думаешь? Сама себя сосватала не пойми за кого! – поддержала Нину крестная.
– Это же страшно. Даже опасно. А вдруг он маньяк? – Нина даже не верила, что Натэла
отважилась на замужество «вслепую».
– Сама ты маньяк? И ты туда же! Никакой он не маньяк! У него и дети есть!
– А сколько у него было жен? Ты скажи Нино, сколько у него было жен до тебя! –
воскликнула тетя Ася.
– Четыре. Ну и что? Я буду пятая, и последняя!
– Ой, хорошо тебя соседки не слышат. Ты такая дурная, дурнее Нины, которая до сих
пор не замужем! – Тетя Ася от волнения даже чашку с кофе поставила мимо блюдца.
Нина только сейчас заметила, что Натэла сидит с прической – начесом на всю голову, в
открытом платье и на каблуках. Торжественная укладка явно ее старила, платье было
маловато и шло складками, а на каблуках, судя по всему, Натэла давно не ходила и не знала,
куда деть ноги и как их поставить, чтобы было удобно. Поэтому сидела, сжав колени и
расставив ноги иксом.
– Так у вас сегодня первая встреча? – еще раз уточнила Нина.
– Да, я так волнуюсь. Просто ужас, как волнуюсь! Может, ты со мной поедешь? Я
поэтому к тебе и пришла. Попросить. Поехали, пожалуйста!
– Не знаю, как-то неудобно. Что я там делать буду?
– Очень тебя прошу. Ты же моя подруга! Свидетельница! Кого мне еще просить?
– Ты всю свою школу на свадьбу позвала, вот пусть они с тобой и едут! Всем
педсоставом! Он сразу испугается и улетит обратно в свою Америку, – вставила слово тетя
Ася.
И тут до Нины дошло то, что лежало на поверхности. О чем можно было догадаться
сразу.
– Слушай, а твой жених в курсе, что он жених? Ну, в смысле, что у вас будет свадьба? –
спросила Нина.
– Не-е-ет! – заплакала Натэла. – Он едет просто познакомиться!
Тетя Ася начала хохотать так, что затрясся обеденный стол.
– Я должна позвать Валю. Сейчас ей позвоню. – Крестная схватила телефон и стала
набирать номер.
– Тетя Ася, не позорьте меня, мне и так плохо! – закричала Натэла. – А что мне было
делать? Так удачно все получилось! Гию опять посадили. Вы же знаете, что он совсем
страшный стал. Урка настоящий. Пока он в тюрьме, я хоть замуж успею выйти и уехать. Он
мне голову отрежет, если узнает, что я с кем-то спуталась. Я же поэтому американца искала.
Чтобы подальше отсюда!
– Да, Гия тебе точно горло перережет. Нет, сначала он тебя убьет, а потом голову
отрежет, – серьезно сказала тетя Ася.
– Нина, пожалуйста, поехали. – Натэла подскочила, услышав, как на улице дядя Рафик
давит на клаксон.
Нина кивнула. А что ей оставалось?
Уже сидя у Рафика в машине, она думала о том, что так и не сходила в душ, не помыла
голову, не переоделась, и этот безумный день никогда не закончится.
– Как его хоть зовут? – спросила она у Натэлы.
– Джей. Правда, красивое имя?
– Ну да. А сколько ему лет?
– Сорок семь.
– Нормально.
– Да какая разница! А вдруг тетя Ася права? Вдруг он не такой, как на фотографиях?
Ведь уже и ресторан заказан, и номер в отеле. Я и кольцо себе купила, и приглашения
раздала. Даже автобус для школы заказала – чтобы всех привезли к ресторану на автобусе.
Чтобы никто пешком не шел.
 56

– А когда Мэри приезжает? – спросила Нина.

– Только сейчас не говори мне про нее! Я и так с ума схожу. Даже не могу о ней думать!
Она же все испортит! Соседке она сказала, что прямо на свадьбу приедет. К началу не успеет,
к середине будет.
– Да, заварила ты кашу.
В аэропорт доехали быстро. Натэла побежала смотреть, не прилетел ли самолет. Но это
был единственный рейс в тот вечер, и никто никуда не спешил и даже не волновался.
Прилетят, куда денутся?
Нина взяла себе кофе, чтобы не уснуть. Натэла рассказывала ей, какие письма писал ей
Джей, какой он замечательный, вежливый, внимательный.
– А как ты с ним познакомилась? Правда на сайте знакомств? – уточнила Нина.
– А где еще? Только это хороший сайт, международный. Я специально такой искала. И
чтобы мужчина был с серьезными намерениями, – сказала Натэла гордо.
– Я бы так не смогла.
– Потому что ты не жила с Тариэлом и у тебя не было Гии! Он, когда второй раз из
тюрьмы вышел, такой страшный был. Другой человек совсем. Он мне что-то говорит, а я ни
слова не понимаю. И глаза злые, как будто убьет. Так и сказал, что убьет, если я спутаюсь с
кем-нибудь. Хорошо, что опять его посадили. Он ведь нормальной жизнью жить не может,
только на нарах ему хорошо. А я семью хочу. И детей хочу. А дома отец с приступами. Что
мне было делать? Где мужа искать, чтобы подальше отсюда уехать? Вот я и подумала про
Америку. Там меня Гия точно не достанет.
– А Тариэл как же?
– Ему в больницу нужно. Сама ведь видела, какой он.
– А зачем ты столько народу на свадьбу позвала? – спросила Нина.
– Так чтобы уже все замолчали!
В этот момент в вестибюле началось движение – встречающие стали собираться около
выхода. Натэла подскочила как ошпаренная и побежала прорываться в первые ряды.
Нина тоже встала, а потом села. Со своего места она видела весь зал – крошечный,
заполненный людьми, где каждый второй – или родственник, или сосед, или знакомый. В
крайнем случае, знакомый родственника, друг соседа или брат знакомого.
Про свадьбу Натэлы знали, казалось, все встречающие и расступились, дали дорогу,
чуть ли не живой коридор образовали – пусть встречает, пусть первой увидит.
Наконец стали выходить люди. Натэла всматривалась в лица, металась, улыбалась всем.
Джей вышел одним из последних. Рядом с ним шла девочка лет двенадцати – как принято
говорить в Америке, афроамериканка. И все присутствующие в зале застыли на месте и
смотрели только на Натэлу, Джея и эту девочку с африканскими косичками по всей голове.
– Джей! – закричала как полоумная Натэла и кинулась к нему на грудь. Тот опешил, но
не стал отдирать от себя женщину, которая покрывала его поцелуями, пыталась забрать сумку
и твердила одно слово – «велкам», поскольку все остальные вылетели у нее из головы.
– Пойдем, пойдем, дядя Рафик ждет! – Натэла говорила по-русски с жутким акцентом,
который у нее проявился на нервной почве.
Мужчина был явно испуган и ничего не понимал.
– А это кто с тобой? Твоя старшая дочь? Линда? А почему она такая черная? Ну прямо
негр! Никогда негров не видела! – продолжала тараторить Натэла, подскочив к девочке,
которая разве что не присела от испуга, и принялась ее крутить, чтобы рассмотреть со всех
ракурсов. – Ты не переживай, у нас всех хорошо встречают, и негров тоже хорошо встретят, –
успокоила Натэла Джея, который даже не кивал. Он вообще ничего не понимал. Его можно
было понять – потенциальная невеста, которая вполне сносно вела переписку, вообще не
говорила по-английски. Да и сама женщина была мало похожа на ту, которую он видел на
фотографиях. Эта – явно старше и не такая красивая. Джей даже поискал глазами
информационное табло, чтобы уточнить, в тот ли город он вообще прилетел. Но кому в этом
городе было нужно табло? И так все понятно – когда встречать, когда в самолет садиться.
 57

Нина сидела, смотрела на Натэлу, Джея, его дочку и понимала, что зря приехала –
Натэле она не нужна. Тогда она решила выйти на улицу и поискать дядю Рафика. Ей очень
хотелось домой. Дядя Рафик стоял рядом с дверями, курил и объяснял полицейскому, что
через пять минут уедет. А переставить машину никак не может, потому что очень почетных
гостей встречает. Таких почетных, что нельзя их заставлять ходить туда-сюда. Кто прилетел?
Так будущий муж Натэлы! Из самой Америки жениться прилетел!
– А ты хочешь, чтобы я машину убрал! – с укоризной говорил он.
– Дядя Рафик, они там так и будут стоять до утра, – сказала Нина. – Их нужно вывести,
а то мы не уедем.
– Не волнуйся, дедуля, сейчас выведем!
Рафик широким шагом зашел в здание аэропорта. Нина семенила за ним. В этот момент
Джея и его дочь Линду окружили дети в национальных костюмах и предлагали попробовать
пахлаву. Натэла стояла за спинами детей и выкрикивала по-прежнему по-русски:
– Это вкусно! Это надо есть! Ам-ам!
Она показывала, как нужно делать «ам-ам», а Джей был уже совсем бледный. Его дочь,
которую дети трогали за волосы, заплетенные в косички, позеленела, если такое вообще
можно представить в ее случае.
– Так, дети, пропустите! – велел Рафик и схватил чемодан Джея. – Ты негра, что ли? –
обратился он к его дочери. – Слушай, кого я только не возил! Теперь буду рассказывать, что и
негров возил!
– Вообще-то в Америке вас бы давно в тюрьму посадили, – сказала Нина.
– Почему? – испугались дядя Рафик и Натэла.
– Потому что нельзя говорить «негр». Это не политкорректно. Нужно говорить
«афроамериканец».
– Слушай, дедуля, это ты умная такая, а я пока это выговорю, до дому пять раз доеду
туда и обратно! – возмутился дядя Рафик.
– Какой ужас, что он о нас подумает? – вылупила глаза Натэла.
– Ничего не подумает, – ответила Нина. – Он ничего не понимает. Ты же не
по-английски говоришь.
– Что я наделала? У меня языковой барьер, наверное? Не могу ничего по-английски
сказать! – еще больше испугалась Натэла. – И что теперь делать?
– Для начала скажи, что ты рада его видеть, – ответила Нина. Она очень устала, очень
хотела домой, и эти страсти со встречей жениха ей порядком надоели.
– Слушай, а как это правильно сказать? – У Натэлы, видимо, совсем отшибло память.
– Натэла, ты же преподаешь детям язык! – ответила Нина.
– Ну да, конечно. А если я сделаю ошибку?
– Натэла, прости, конечно, но ты сделала ошибку, когда решила выйти замуж по
Интернету! Поехали уже домой!
– А эм глэд ту си ю, – сказала Натэла Джею. Тот аж вздрогнул от неожиданности.
– Слушай, потом поговорите, поехали уже! – велел Рафик. – Я тоже домой хочу! Там
футбол сейчас начнется!
Натэла схватила, буквально вырвала, сумку из рук дочери Джея и побежала к машине.
Джей и Линда побрели следом, но, судя по их лицам, предпочли бы остаться в аэропорту и
дождаться обратного рейса.
«Нет, этот день точно никогда не кончится!» – думала Нина в машине. Сначала они
поехали отвозить гостей из Америки к Натэле домой.
– Как ты думаешь, я ему понравилась? – шепотом спросила Натэла у Нины.
– Думаю, что он тебя даже не запомнил.
– Почему? – запаниковала Натэла.
– Ну представь себя на его месте. Ты в незнакомом городе, с чужими людьми, ничего не
понимаешь, ты кого-нибудь запомнишь?
Нина очень хотела сказать ей правду, но сдержалась. Все-таки благодаря подруге она
 58

приехала в родной город, сходила на могилу к маме, увидела тетю Асю, дядю Рафика и дядю
Вахо. Не могла она ей сказать, что жених пребывает в глубоком шоке и от ситуации, в
которую попал, и от самой Натэлы. А с другой стороны, может, он и женится, не приходя в
сознание? Все может быть.
– Я боюсь с ним говорить, – сказала, чуть не плача, Натэла.
– А спать с ним ты не боишься? Вдруг он извращенец?
– Нет, не может быть. У него же есть дети!
– У маньяков тоже бывают дети. Натэла, ты странная, ей-богу, – тебя языковой барьер
волнует больше, чем будущая семейная жизнь! О чем ты вообще думала?
– Ни о чем. Я думала, что будет свадьба.
– Это я уже поняла.
Натэла, Джей и Линда вышли около ворот. Натэла подхватила тяжеленный чемодан
Джея и поволокла, показывая знаками, чтобы шли за ней.
– Натэла, он что, больной? Сам чемодан не может взять? – окликнул ее дядя Рафик.
– Нет, у них так не принято. Там женщины тоже носят чемоданы, – ответила Натэла.
Нина с дядей Рафиком поехали домой.
– Слушай, он мне совсем не понравился, – стал немедленно сплетничать Рафик. –
Старый какой-то, я тоже старый, но не такой же!
Нина улыбнулась. Джей ей тоже не глянулся. Во всяком случае, он был совсем не тем
человеком, о котором рассказывала Натэла. Обычный мужчина из глубинки. Не мачо, не
миллионер, не интеллектуал. Они с дочкой, судя по обклеенным чемоданам, старались
сэкономить на билетах – летели с трансферами. Да и предложить таксисту плату за проезд
Джею даже в голову не пришло.
– Он ведь даже не знает, что у него свадьба, – вдруг сказала Нина, решив не судить о
человеке по первому впечатлению. – Может, просто растерялся.
– Дедуля! Ты не врешь? Вот это да! Слушай, я даже стал лучше к нему относиться! Я
даже в аэропорт его бесплатно повезу!
Они наконец доехали до дома. Рафик посигналил, в окнах тут же стали отодвигаться
занавески, и не спящие в этот поздний час соседки принялись выглядывать из окон.
Выглянула и тетя Ася.
– Приехали? Что так долго? – крикнула она.
– У него дочка – негр, а он не знает, что женится! – ответил сразу всем дядя Рафик.
– Нино, быстро домой! – прокричала крестная.
– Спасибо, дядя Рафик, – попрощалась Нина с таксистом.
– Иди, дедуля, спи спокойно, – сказал он ласково. – Хорошо, что не ты такое придумала.
Тома, твоя мать, сильно бы плакала. И я бы ни за что не поехал встречать такого жениха для
тебя!
– Спокойной ночи.
Нина как будто и не спала. Только приложила голову к подушке, как ее подняла тетя
Ася с телефоном в руке.
– Просыпайся, тебе Натэла звонит, – сказала крестная.
– Сколько времени?
– Уже семь утра. Вставай. Я кофе тебе сварю. Вон, Валя уже сюда идет.
Нина тоже начала распознавать звуки, которыми был наполнен дом. Соседка Валя
хлопнула дверью и стала спускаться.
– Алло? – сонно ответила Нина.
– Нина, ты можешь приехать? Я не знаю, что делать! У меня трагедия!
– Что случилось? – Уж чего-чего, а к Натэле ей совсем не хотелось ехать, тем более
рано утром. Она еще вчера вечером подумала, что свадьбы точно не дождется – не выдержит,
уедет.
– Джей! Он испугался! Он не хочет на мне жениться! – кричала в трубку Натэла.
– Я бы тоже испугалась. Его можно понять.
 59

– Нет! Ты не поняла! Я ему про свадьбу еще даже не сказала! Не успела! Это все папа!
Приезжай, умоляю! Заодно скажешь, куда мне их везти – достопримечательности
показывать. Свадьба завтра. Мне нужно с ними сегодня что-то делать. И дядю Рафика
попроси. Пусть тебя привезет и нас по городу повозит! А то Джей хочет в аэропорт! Нина!
Ты же моя лучшая подруга! Ты в Москве живешь! Ты умная! Кого мне еще просить? Ты с
ним хоть по-английски поговоришь. Ты же лучше меня знаешь английский! А я все время
ошибки делаю. Слушай, у меня такой языковой барьер, я тебе сказать не могу, какой у меня
языковой барьер!
– Хорошо, не кричи, скоро приеду, – сказала Нина. Она выползла из кровати и пошла на
кухню, где ее ждали тетя Ася и Валя. Они хотели новостей, и желательно с подробностями.
– Что Натэла сказала? – спросила крестная.
– Сказала, что ее американец хочет уехать в аэропорт, и в этом виноват Тариэл. А еще
она не знает, что им показывать в городе.
– Кому – им? – уточнила Валя.
– Жениху и его дочери. Еще просила дядю Рафика нас повозить. А я ей нужна в
качестве группы поддержки. Чтобы Джей не сбежал.
– Тогда их надо везти на рыбный базар. Пусть поедят рыбы, выпьют, тогда до обеда
точно никуда не уедут. А вечером их надо в гости отвезти или в ресторан. Помнишь ресторан,
который на морвокзале?
– Кафе?
– Это раньше было кафе, а теперь ресторан!
– Натэла хотела им достопримечательности показать, – объяснила Нина.
– Какие достопримечательности? Это у них в Америке достопримечательности, а у нас
гостей поят-кормят! Ну пусть фонтаны им покажет и набережную.
– Она так кричала, так кричала. А что сделал Тариэл? – спросила тетя Ася.
– Не знаю. Сейчас поеду к ним. Теть Ась, позвоните Рафику.
– Да, Рафик точно нужен, – кивнула Валя. – Он так водит, что они никаких
достопримечательностей не захотят!
– Нормально он водит! – защитила соседа тетя Ася.
– А кто говорит, что ненормально? А Мэри приехала?
– Нет, Натэла сказала, что Мэри приедет прямо на свадьбу. И то не с самого начала, –
ответила Нина.
– Ну, это в ее стиле – эффектно появиться, – заметила Валя. – Небось нацепит на себя
стекляшек всяких, чтобы никто на ее толстую попу не смотрел.
– Мне так не хочется ехать, – вдруг честно призналась Нина. – Зачем я вообще
приехала? Натэла говорит, что я ее лучшая подруга. Какая я ей подруга? Сто лет не виделись!
– Это ты сейчас неправильно говоришь, – оборвала ее крестная. – Тебя человек
попросил, а ты нос воротишь. Вот представь себя на ее месте?
– Я бы на ее месте никогда не оказалась!
– Дай бог. Но отказать ты не можешь. Надо ехать. Собирайся. Она тебя на свадьбу
позвала, сюда вызвала, значит, ты должна.
– Я же не против! Дайте я хоть умоюсь!
– Умывайся из бутылки, воду пока не дали.
Нина пошла собираться. Она умылась, почистила зубы, прополоскала рот газированной
водой, съела мацони, который сделала тетя Ася, и вышла во двор, где ее уже ждал дядя
Рафик.
– Доброе утро, – сказала она ему.
– Привет, дедуля! Как спала? – Дядя Рафик был свеж, бодр и весел.
– Плохо. Натэла позвонила. Просила, чтобы мы ее жениха по достопримечательностям
повозили.
– Слушай, это, конечно, не мое дело, но я тебе скажу. Если Натэла хочет замуж, то
нужно ехать на рыбный базар. Только сначала заехать в магазин на Лермонтова.
 60

– Какой магазин?
– Слушай, самый лучший магазин! Там такая домашняя чача! Дядя Васо делает. Он всю
свою жизнь чачу делает. Сюда со всего мира приезжают за чачей дяди Васо. И никто еще не
сказал, что чача плохая!
– И что дальше?
– А дальше мы привезем их на рыбный базар, покажем рыбу, они ведь и не знают, что
рыба в море плавает! Возьмем горбуля, возьмем мидий, камбалу, туда-сюда. Вина возьмем. И
посидим в купе.
– В каком купе?
– Ну, в кабинете, как там это у вас называется? Отдельный стол, все красиво, в
помещении с кондиционером, а не на улице.
– Хорошая идея, – признала Нина.
– Конечно, хорошая. Так посидим, что он сам будет о свадьбе просить! Вот увидишь!
– А если Джей не поедет?
– Не волнуйся, в аэропорт я этого американца точно не повезу. И всем нашим скажу,
чтобы не везли. Захочет, ни одно такси не поймает! Женим мы его. Завтра в ресторан я его
лично отвезу! У меня из машины еще никто не вылезал, пока я не скажу!
Нина кивнула. Она закрыла глаза, чтобы не видеть, как дядя Рафик проехал на красный
свет, попутно обругав встречного водителя, который не уступил ему дорогу.
Натэла встречала их уже на улице. Ходила взад-вперед и провожала взглядом каждую
машину.
– Приехали! – крикнула она и кинулась обниматься сначала к Нине, а потом и к дяде
Рафику.
– Натэла, что ты успела с ним сделать, пока мы спали? – спросил дядя Рафик.
– Ничего! Ничего не успела! – запричитала Натэла.
– Так, может, поэтому он и хочет уехать? – уточнил дядя Рафик.
– Дядя Рафик, вы же знаете моего отца! Что вы шутите? Я еще кофе не пила, а вы уже
шутите!
– Да, Таро я знаю, – серьезно ответил Рафик. – На, я тебе инжир привез. Сегодня с утра
собрал. Поешь. Очень полезно. Особенно для твоего американца. Как съест – брачная ночь у
тебя такая будет! Всю жизнь будешь вспоминать!
– Дядя Рафик!!! – опять закричала Натэла. – Что мне делать?
– Что ты кричишь, как будто у тебя свадьба уже сегодня? – спокойно спросил дядя
Рафик.
– Пойдемте в дом, сами увидите, что случилось.
Втроем они вошли в дом, где за кухонным столом сидел Тариэл, а перед ним Джей. На
столе лежал диктофон. Таро раскрыл ученическую тетрадь и что-то в ней писал.
– Вот, шпиона разоблачаю, – объяснил Тариэл дяде Рафику и Нине.
Джей посмотрел на гостей глазами заложника. Его дочь выскочила из комнаты с
криками «Хелп, хелп!» и повисла у дяди Рафика на руках.
– Что она говорит? – спросил Рафик.
– На помощь зовет, – перевела ему Нина.
Оказалось, что Таро начал допрос еще с вечера и никому так и не дал уснуть – свет не
выключал. А началось все вполне невинно. Натэла с Джеем и Линдой зашли в дом.
«Невеста» пошла заваривать чай и ставить на стол еду, которую готовила еще накануне –
пхали, хачапури, сациви. Хачапури, правда, купила, потому что решила не рисковать – вдруг
не получится. Джей поздоровался с Тариэлом. Сели за стол. И тут Джей спросил, где работал
отец такой прекрасной женщины, как Натэла.
– В КГБ, – гордо ответила Натэла. – Кей-Джи-Би.
– Кей-Джи-Би? – уточнил Джей, решив, что неправильно понял.
– Да, – подтвердила Натэла.
Джей переменился в лице и подскочил как ошпаренный. Он сказал, что не может
 61

ночевать в доме работника КГБ, потому что ему страшно не за себя, а за дочь. Линда в это
время с ужасом смотрела на пхали и не знала, можно ли есть эту зеленую субстанцию, щедро
украшенную гранатовыми зернами. Зерна граната она тоже видела впервые в жизни. Есть она
очень хотела, но отец предупредил ее, что в том месте, куда они едут, нельзя пить воду и есть
незнакомую еду, потому что в воде и еде могут находиться бактерии, неизвестные в Америке.
Натэла ужасно нервничала. Мало того что она пхали лично отжимала и курицу на
сациви на рынке купила, свежую, зарубили при ней, так эта девчонка смотрит на еду так, как
будто крысу увидела.
– А что ты хочешь? – спросила у нее ласково Натэла.
– Может быть, свеклу? – осторожно ответила Линда.
Натэла не знала, как по-английски будет свекла, но решила не позориться. Она вышла в
соседнюю комнату, достала англо-русский словарь и, уже радостная, вышла назад к гостям.
– Свекла! – воскликнула она. – Нет проблем.
Радовалась она так потому, что еще с утра сварила две свеколины, думая, что, может
быть, сделает винегрет – вдруг Джей захочет блюдо русской кухни? Но про винегрет она
совершенно забыла, а свекла, вот, осталась – лежала в тарелке. Сваренная, но не чищеная.
– Держи, – поставила Натэла перед Линдой тарелку. – Почисти и ешь, как ты любишь.
Вот масло. – Натэла выдала Линде пластиковую бытылку из-под «Спрайта», в которой было
настоящее домашнее масло.
– Что это? – еще больше испугалась девочка.
– Так свекла же! – Натэла побежала в комнату, принесла словарь и показала Линде
страницу. – Это слово? Значит, свекла!
– Я такую свеклу не могу есть, – сказала Линда.
Натэла в этот момент уже была готова надеть ей тарелку на голову и размазать пхали по
лицу, чтобы не выпендривалась и вела себя прилично. У нее, Натэлы, жизнь решается, а эта
девица свеклу не может съесть.
– Почему? – ласково спросила у девочки Натэла по-английски. – Тебе вообще можно не
ужинать. Вон, как попу разъела, а грудь – четвертого размера, не меньше, – заметила она уже
по-русски.
Натэла, которая была не так развита, как эта девочка-подросток, смотрела на ее формы
с нескрываемой завистью.
– А у вас свеклы в банках нет? – спросила Линда.
Натэла даже не стала ей отвечать. Потому что девочка явно с отклонениями в развитии.
Недоразвитая девочка. Как может свекла быть в банках?
У Тариэла тем временем на нервной почве начался приступ. Он решил, что все еще
работает в Кей-Джи-Би, и устроил Джею допрос. Он потребовал, чтобы Натэла переводила
его вопросы и ответы Джея. Когда Джей сказал, что хочет поспать, Таро ответил, что у них, в
КГБ, нельзя идти спать, пока не получены ответы на все вопросы. Такое правило.
– Не волнуйся, – сказала Натэла Джею. – У папы приступ, но скоро пройдет. Так
бывает. Он немножко сумасшедший.
Джей судорожно кивнул, сглотнул слюну и замер на стуле с жесткой спинкой. Правда,
Линду Тариэл согласился отпустить.
Пока Натэла укладывала Линду в своей комнате, решив, что спать девочке на матрасе
на кухне, как она это планировала, будет неправильно, случилось непоправимое. Тариэл
уснул в кресле – с ним такое бывало. А Джей, воспользовавшись ситуацией, решил сбежать.
Он вышел во двор и огляделся. Двигал им не только мотив бегства, но и самый что ни
на есть банальный сигнал мочевого пузыря – найти туалет. Тот туалет, который был в доме,
не работал. Джей так решил, потому что там не было света. А фонарик, который Натэла
специально положила на табуретку при входе, гость просто не заметил. А даже если бы
заметил, то не догадался бы им воспользоваться. Джей решил найти общественный туалет
или кафе, или гостиницу. Он вышел во двор. Обычный традиционный двор. И увидел
мужчину, хозяина соседнего дома, который вышел во двор, выкурил сигарету и скрылся в
 62

каком-то сооружении. Джей наблюдал, как в окне дома раздевалась женщина, готовясь ко сну.
Джей замер и не знал, что делать дальше. Но сосед даже не обратил на него внимание.
Он помыл ноги в кране, который выходил прямо из стены, и зашел в дом. Его жена вышла во
двор вешать белье.
Джей решил выйти за ворота. Но перед воротами сидели двое мужчин и загораживали
выход. Мужчины выглядели сурово – они курили и о чем-то возбужденно говорили. Джей
понял, что его организм не выдержит побега, и решил последовать примеру мужчины –
перебежал дворик и зашел в это странное сооружение. Судя по запаху, это был туалет, но
Джей не знал, как им воспользоваться, увидев торжественный постамент с вырезанной
дыркой. На полу лежала ковровая дорожка, на полочке стояла свеча и лежала аккуратно
нарезанная квадратиками газета. Тут Джею стало совсем плохо, он успел подумать, что
доктор предупреждал его о «панических атаках», и опять выскочил во двор, после чего
сделал то, на что оставался способен – отошел в самый темный угол и помочился на какой-то
цветок. А когда повернулся, увидел, что на него внимательно смотрят не только мужчина из
соседнего дома, но и женщина, развешивавшая белье. Джей втянул голову в плечи и быстрым
шагом пошел к воротам.
– Слушай, купи торт, у нас самый хороший торт в городе. С розочками. Натэле будет
приятно, – сказал ему один из мужчин.
Джей дернулся, решив, что его хотят ограбить.
– Пойдем, я тебе покажу, – сумрачный мужчина тяжелой рукой взял его за плечо и завел
в комнатку, в которой стояли торты – с розочками, двухэтажные, в замысловатых кремовых
завитушках. При этом в комнатке пахло не кондитерской, а мужчиной, который давно не
мылся. Мужчина в это время одной рукой почесывал причинное место, не выпуская плеча
Джея из другой руки.
Американец все понял – сейчас его изнасилуют. А потом ограбят.
– Очень хороший торт. Прямо на свадьбу торт, – сказал ему мужчина, показывая на
самое большое произведение кондитерского искусства.
– У меня нет наличных денег, – сказал ему по-английски Джей. – Только сто долларов. –
Он быстро вытащил бумажник и отдал мужчине сто долларов.
– Хорошо, иди, не волнуйся, торт я лично прямо на свадьбу принесу. Собственными
руками донесу! – Мужчина улыбнулся и отпустил плечо Джея. – Все мой торт вспоминать
будут! Никто не скажет, что у Натэлы плохой торт был! – Мужчина вывел Джея за ворота,
пожал ему руку, продолжая улыбаться. Джей тоже решил улыбнуться в ответ, после чего
пошел, нет, побежал по улице.
Бежал он долго, давая себе короткие передышки и рассматривая вывески на зданиях.
Наконец, к собственной радости, он увидел надпись на английском – «Hotel». Он забежал
внутрь и кинулся к стойке регистрации.
– Как мне связаться с консульством? Я гражданин США! Я хочу уехать! Мне нужно
политическое убежище! Сегодня меня допрашивали в КГБ и ограбили! Да, еще хотели
изнасиловать! Вы можете мне помочь?
Девушка, стоявшая за стойкой регистрации, улыбалась и кивала.
Джей отдал ей свой паспорт.
– Так вы тот американец, за которого Натэла замуж выходит? – ахнула девушка.
Она говорила по-грузински.
– Что? – переспросил ее Джей.
– Садитесь, я вам кофе принесу, – девушка перешла на английский и отвела Джея в
кресло. – Все будет хорошо.
Джей покорно опустился в кресло и закрыл глаза.
– Может, вы хотите есть? У нас есть сэндвичи, – предложила девушка.
Джей среагировал на слово «сэндвич». Он очень хотел есть и только сейчас это понял.
– Да, да, – закивал он, – пожалуйста.
– Не волнуйтесь, отдыхайте.
 63

Девушка улыбнулась и ушла. Через несколько минут перед Джеем стояла чашка кофе,
сэндвич с ветчиной в полиэтиленовой оболочке, явно из холодильника, и пиво в бутылке.
Джей чувствовал себя почти счастливым.
– Ты можешь смешать пиво с чачей? – за десять минут до этого момента спросила
девушка бармена.
– Обижаешь, – ответил он.
– Спасибо, – кивнула девушка и кинулась к телефону.
Девушку звали Мэрилин. Такое имя ей дал отец, ради которого мама Мэрилин всю
жизнь красилась в блондинку. Дома Мэрилин была Машей, на работе Мариной, но на ее
бейджике было написано – Мэрилин. Наверное, именно поэтому Джей спокойно сидел в
кресле, улыбался, разматывал из пленки сэндвич и пил пиво, смешанное с чачей. Бармен
смотрел на странного гостя и, когда тот откусывал от сэндвича кусок или делал глоток из
бутылки, у него сводило челюсть. Ему было даже жаль этого американца. Но чего не
сделаешь ради прекрасных глаз Мэрилин? Даже накормишь и напоишь гостя такой гадостью,
что лучше бы он из-под крана воды попил.
– Мама! Что делать? – спрашивала тем временем Мэрилин-Маша у своей мамы.
Джей не догадывался, что в этом городе все друг друга знают. Знают настолько, что
даже страшно становится. Мэрилин еще два года назад была ученицей Натэлы, а ее мама –
коллегой, преподававшей математику в той же школе. И мама уже купила платье для свадьбы.
– Звони Натэле, – велела мама. – Пусть приезжает и забирает его. Свадьба уже завтра.
– Он хочет, чтобы я позвонила в посольство! – сказала Мэрилин.
– Ну и в чем проблема? – удивилась мама. – Считай, что ты уже позвонила в
посольство, и я сказала, что тебе делать. Ты же не хочешь, чтобы у Натэлы сорвалась
свадьба? Тебе ничего, а мне с ней работать! Пусть лучше она замуж выйдет, чем нас с ума
сведет! Ты же знаешь, как я мечтаю, чтобы она уехала! Или ты забыла, как она тебе четверку
на экзамене поставила?
Этого Мэрилин забыть не могла. Из-за Натэлы она получила не золотую медаль, а
только серебряную. Сколько ночей она проплакала! А теперь Натэла была в ее руках. Нет,
пусть выходит замуж за этого старого американца и уезжает! Лучшей мести и не
придумаешь! Мэрилин набрала номер своей бывшей учительницы и сказала, что ее жених
сидит в лобби отеля. Требует консула и ест сэндвич. Нет, он никуда не уйдет, потому что
после чачи с пивом еще никто на своих ногах не уходил.
Натэла в это время нарезала круги по улице. Соседка ей сообщила, что Джей совсем
невоспитанный и писает на цветы! Никого не стесняется! У них в Америке так принято? А
Шалва из кондитерской лавки сказал, что Джей купил у них торт для свадьбы за сто
долларов, который они доставят прямо в ресторан.
Натэла не знала, что и думать. Ну куда он мог деться? Она стояла у ворот, как вдруг
раздался звонок мобильного телефона – звонила Мэрилин, которую Натэла терпеть не могла.
Да и мамочка ее тоже нос задирает. Но именно Мэрилин сообщила ей, где искать сбежавшего
Джея. Натэла побежала к гостинице.
Джей тихо спал в мягких креслах – чача с пивом сделали свое дело. Натэла с помощью
бармена подняла его и посадила в такси.
– Спасибо тебе, – сказала она Мэрилин.
– Не за что. Мама вам привет передавала, – ответила та.
– Передай маме, что после свадьбы я уеду в Америку, и она станет завучем, –
продолжала Натэла.
– Обязательно передам, – пообещала девушка.
Натэла привезла Джея домой. Тот покорно шел, опираясь на ее руку, и все время
спрашивал: «Что происходит? Все о’кей?»
– О’кей, – отвечала Натэла.
Рано утром Натэла уже звонила Нине.
Натэла рассказала Нине и дяде Рафику, как вчера Линда отказалась есть свеклу, а Джей
 64

вообще сбежал после допроса Тариэла. И как он испугался того, что Таро работал в КГБ. И
что делать, она совсем не знает.
Натэла заплакала, да так горько, что дядя Рафик немедленно взял руководство в свои
руки.
Перепуганных, сонных и немытых почетных гостей усадили в машину и повезли
завтракать на морской вокзал. Рафик заказал открытое хачапури с яйцом, мацони, варенье из
белой черешни и вино.
– Что это? – спросил Джей у Натэлы.
– Скажи ему, что это наша яичница и йогурт, – сказал дядя Рафик, которому не
требовался перевод.
Натэла молчала, пребывая в ступоре. Нина перевела. Линда, глядя на яйцо, которое
плавало в хачапури, даже повеселела.
– Смотри, как надо это есть, – сказал дядя Рафик и принялся кормить гостей.
Он отламывал корочку, макал в яйцо и из рук кормил девочку. Та покорно открывала рот
– то ли от ужаса, то ли от голода. С тем же напором дядя Рафик влил в Джея вино, накормил
мацони, при этом рассказывая про то, какой прекрасный день их ждет впереди. Поскольку
Натэла продолжала пребывать в ступоре, переводить приходилось Нине.
После завтрака дядя Рафик погрузил всех в машину и повез в магазин за чачей дяди
Васо. Джей и Линда вжались в сиденья. Джей молился по-английски, Линда закрыла глаза и
вцепилась в Нинину руку. Дядя Рафик продолжал развлекать гостей разговорами, не глядя на
дорогу. Он успевал давить на клаксон, кричать из окна знакомым водителям, переключать
музыку и резко тормозить, чтобы гости могли посмотреть на памятник.
В какой-то момент Линда открыла глаза.
– Что это? – спросила она у Нины, показывая на автомат, который делает мягкое
мороженое.
– Мороженое, – ответила Нина.
– Ты какой хочешь? – тут же затормозил Рафик. – Белый или не белый?
– Дядя Рафик, а что значит «не белый»? – уточнила Нина прежде, чем переводить.
– Не белый – это шоколадный!
Они выгрузились из машины, и Линда завороженно смотрела, как из странного
автомата вылезает в рожок струйка мороженого. Пока они ели, дядя Рафик сходил в магазин
и вернулся с бутылками.
– Что это? – спросила Натэла.
– То, что надо! Дядя Рафик плохого тебе не даст. Ты же хочешь выйти замуж?
– Хочу, – честно ответила Натэла.
– Тогда поехали, – велел он.
Они приехали на рыбный базар. Дядя Рафик шел впереди, разрезая толпу, как ледокол,
со всеми здоровался и показывал пальцем, что нужно взвесить, что почистить.
Натэла в это время купила пачку сигарет и курила.
– Ты куришь? – удивился Джей.
– Нет, – испугалась Натэла и выбросила сигарету.
Джей не успел ничего ответить, потому что дядя Рафик повел всех в «купе». Они сели
за стол. Официантки поставили пепельницы и начали носить еду – салат, закуски. Дядя
Рафик разливал в рюмки чачу.
– Мы опять будем есть? – спросил Джей.
– Нет, мы будем закусывать, – ответил дядя Рафик.
– Я не знаю, как перевести «закусывать», – сказала Натэла.
– Зачем это переводить? Что непонятного? Как можно пить и не закусывать? – удивился
дядя Рафик.
Натэла вздохнула и подставила рюмку. Она выпила залпом, взяла стручок зеленого
лука, макнула в солонку и сжевала.
– Я тоже выпью, – сказала Нина и подставила свою рюмку. – Всухую я этого не
 65

выдержу.
– Это точно, – кивнула Натэла.
Джей замахал руками и сказал, что пить не будет. Рафик посмотрел на него как на
больного. Официантка тоже застыла с тарелками в руках. Натэла тяжело вздохнула.
– Кто тебе говорит, чтобы ты пил? – возмутился дядя Рафик. – Не хочешь – не пей.
Просто попробуй! Ты же гость, ты должен уважать наши традиции! Переведи ему, Нина!
Нина покорно перевела про традиции и про то, что Джей своим отказом обижает
Рафика.
– Лучше не нужно его обижать, – попросила она уже от собственного имени.
И когда это сказала, то отметила про себя, что думает уже как местная. То есть
по-русски, но так, как говорит Рафик, смешивая языки.
– А что будет? – испугался Джей.
Натэла провела ладонью по горлу. Джей вздрогнул и выпил рюмку.
Через час, когда весь стол был заставлен тарелками – разной рыбой, мидиями, – Джей
уже покорно пил рюмку за рюмкой вслед за дядей Рафиком. Он ел рыбу руками и ласково
посматривал на Натэлу. Даже Линда, которую голод заставил попробовать рыбу, вошла во
вкус и жадно поглощала еду. Нине нестерпимо хотелось спать. А Натэла, которая ничего не
ела, но пила наравне с мужчинами, подхихикивала, и то и дело прижималась к Джею.
– Это удивительно! – восклицал Джей. – Просто удивительно! Я никогда такого не ел!
– Ну вот! А ты переживала! – подмигивал Рафик Натэле.
Через два часа дядя Рафик погрузил совершенно пьяного Джея и такую же пьяную
Натэлу в машину и повез домой. Сам он, как выяснилось, пил воду, которую наливал из
отдельной бутылки себе в рюмку.
– Обижаешь, дедуля! – сказал он тихо Нине. – Завтра я отвезу этого американца на
свадьбу, тогда и выпью. А пока – ни-ни. Мне еще Мэри в аэропорту встречать.
Натэлу, Линду и Джея выгрузили около дома. Нина отвела Натэлу в комнату и уложила
ее спать. Рафик укладывал Джея. Линду усадили во дворике, где она покорно и осталась,
боясь пошевелиться. Там же сидел Тариэл с нардами.
– Давай научу тебя играть, – предложил он Линде.
Та кивнула.
Тариэл обрадовался и начал играть и за себя, и за Линду, которая кидала кубики,
улыбалась, кивала, но так и не поняла, как двигать шашки. Таро двигал за нее и, естественно,
выигрывал. Он учил Линду считать, называя число цифр, которые выпали на кубиках, и та
пыталась повторить незнакомые слова. Тариэл радовался как ребенок.
– Смотри, ты в эту сторону должна двигать, а я в эту! – кричал Таро, как кричат людям,
которые не понимают. Тариэл искренне считал, что, если будет говорить громче, Линда его
скорее поймет.
Девочка кивнула и бросила кубики.
– Вот, лучше вот так походить. – Тариэл двинул шашки в другую сторону.
Линда показала знаками, что не туда.
– Ой, прости, это я как будто за себя играю! Моя вина! – осекся Таро, но шашки не
переставил.
– Ладно, часа три у нас есть, – прикинул дядя Рафик. – Поехали домой. Поэтому я с ним
никогда не играю. Всегда сжульничает! Как ребенок! Не может проигрывать, и все!
– Дядя Рафик, а я не умею играть в нарды, – призналась Нина.
– А как Тамара играла! Как мужчина играла! – вспомнил Рафик. – Я по ней очень
скучаю.
– Я тоже, – призналась Нина.
– Поэтому ты не приезжала? Так скучала, что совсем дом забыла? Ася только о тебе и
говорит!
– Мне было страшно, – призналась Нина.
– Чего? Я здесь, Ася здесь. Чего тебе бояться? Ты приезжай. Почаще. А то даже обидно.
 66

Натэла тебя позвала, ты тут же прилетела, Ася тебя звала, ты не приезжала.

– Я сама не знаю, почему согласилась.
– Ладно, дедуля, просто ты должна знать, что это твой дом. Мой дом, Асин дом – твой
дом.
– Спасибо, дядя Рафик.
– Ой, за что спасибо? При чем тут спасибо? Я так рад, что ты дома! И зря ты квартиру
не оставила. Ой зря. Говорят, что у нас скоро, как у вас в Москве, будет. Старые дома снесут и
нам дадут квартиры в новостройках! И у тебя бы была своя квартира в новом доме. Чем ты
тогда думала?
– Я не думала.
– Это ты правильно сказала. А надо было думать. Надо было посоветоваться. У Аси
спросить, у меня.
– Да, дядя Рафик. Что теперь сделаешь?
– Ладно, дедуля, жизнь длинная, видно будет.
Нина молчала и думала, что ни за что бы не вернулась сюда, не захотела бы здесь жить.
Слишком тяжело она уезжала, слишком сильно рвалась отсюда, чтобы вот так, запросто,
вернуться. И правильно, что продала квартиру – чтобы сжечь все мосты, чтобы даже
соблазна не было. Но дядя Рафик был прав – жизнь длинная. Не знаешь, что случится завтра.
Кто бы мог подумать, что она окажется на могиле мамы благодаря Натэле. Она даже
предположить не могла, что приедет к ней на свадьбу. Да и саму свадьбу представить себе
было невозможно. Натэла выходит замуж за американца. Нет, так не бывает. Если бы, когда
они были школьницами, кто-то сказал, что Нина останется одна, а Натэла будет искать мужа
через сайт знакомств, они бы обе, наверное, не поверили. Кофейная гуща им такой судьбы не
предсказывала.
Нина забыла посчитать ступеньки и все-таки споткнулась. Дома у крестной сидели
Валя и Нана с маленькой Мией на руках. Но Нина, едва кивнув, ушла в комнату и легла
прямо на покрывало. Ей не мешали голоса, шум, она вообще ничего не слышала. Ей хотелось
только спать. В этом душном, липком климате, чтобы взбодриться, нужно пить кофе каждые
полчаса, иначе провалишься в дурной сон. Нине здесь было и хорошо, и плохо
одновременно, если такое вообще бывает. Уже засыпая, она подумала о том, что в этом
городе есть все, кроме одиночества. Ты не можешь даже на секунду остаться один. Даже не
мечтай. Наверное, поэтому мама мучилась бессонницей в московской квартире, где было так
тихо, что ей становилось страшно. Где стеклопакеты защищали от любого уличного звука.
Где не было даже шума вентилятора. Только однажды мама взбодрилась и повеселела – когда
пришла соседка с сантехником и сказала, что у них течет по стене в ванной. Тома тогда
обрадовалась, радушно раскрыла двери, завела в ванную, показала, что все сухо и
предложила кофе. Она спрашивала, как зовут соседку и сантехника, есть ли у них дети и
будет ли завтра дождь? Соседка от кофе отказалась и вместе с сантехником быстро ушла. А
Тома долго не могла понять, почему нельзя было посидеть, попить кофе, поговорить. Именно
после этого случая она решила вернуться, и Нина ничего не могла поделать.
– Я не хочу так жить. Мне не нравится. Я к этому не привыкла, – сказала Тома дочери.
– Это нормально, – пыталась вразумить ее Нина, – они берегут свою личную жизнь и не
вмешиваются в твою.
– У меня нет личной жизни! – закричала Тома. – Никогда не было! Я не знаю, что это
такое, и уже старая, чтобы меняться. Пусть за мной Ася досматривает.
– Ася лучше меня? Соседка лучше дочери?
– Иногда да. Лучше. Ты не можешь сделать мне укол, медсестре платишь, а Ася может.
И денег не возьмет.
– При чем тут деньги?
– Ни при чем. Тут другое. Ты знаешь, что так правильно, и все.
Тома уехала, а Нина еще долго не могла ответить на вопрос «почему?». Почему мама не
захотела жить с ней? Неужели Нина не сделала все, что нужно? И врачи ведь были, и
 67

лекарства, и уход. Все было. Но мама уехала. Конечно, здесь, в родном доме, рядом всегда
были Вахтанг, Ася, Рафик, Валя и другие соседки. Нина присылала лекарства, но сердце все
равно сжималось. Она себя корила за то, что не уговорила маму остаться. А вдруг бы она
прожила чуть дольше? Пусть не так, как ей хотелось, но дольше?
Нина сквозь сон слышала, что женщины ушли. Потом опять хлопнула дверь – видимо,
вернулась крестная. Нина нехотя открыла глаза. Тетя Ася как будто услышала, что Нина
пошевелилась, и сразу же вошла в комнату.
– Ну, выспалась? – спросила крестная.
– Нет, – ответила Нина.
– Дома выспишься. Вставай скорее, Рафик тебя к Валиной племяннице отвезет.
– Зачем?
Нина никак не могла привыкнуть, что ей опять нужно куда-то ехать.
– Как зачем? Завтра свадьба Натэлы! Ты забыла? – ахнула тетя Ася. – А у тебя ни рук,
ни ног нет!
– В каком смысле? – все еще не могла понять Нина.
– Маникюр, педикюр надо сделать? Надо. Волосы покрасить надо? Надо. Как ты в
ресторан в таком виде пойдешь?
– Да я голову помыть третий день не могу! То воды нет, то времени!
– Вот поедешь к Валиной племяннице, там и помоешь свою голову. Вставай.
Нина решила не спорить – бесполезно. Она встала, умылась из ковшика, переодела
платье и вышла во двор. Но дяди Рафика не было ни во дворе, ни на углу около аптеки. Зато
там стоял Леванчик.
– Нино! – позвал он ее. – Тебе куда ехать?
– А где дядя Рафик?
– Что я, за ним слежу? Уехал! Тебя бросил и уехал! Куда тебе надо? Я отвезу!
Нина прекрасно помнила, как дядя Рафик пообещал не смотреть в ее сторону, если она
сядет в машину к Леванчику, но, с другой стороны, она не знала, где находится салон, в
котором работает племянница тети Вали.
– Ей в салон к Валиной племяннице нужно, – сказала Леванчику соседка, которая
проходила мимо.
– Никаких проблем! Садись, Нино! Я так довезу, что ты меня вспоминать будешь!
Нина пошла к машине и села, надеясь, что как-то потом объяснится с дядей Рафиком.
– Тут недалеко, – сказал Леванчик. – Сколько с тебя Рафик берет? Так я возьму меньше,
как с родной соседки! И скажи мне, почему Ася со мной не ездит? Она считает, что я
слишком много говорю? Вот ты мне скажи правду, прямо в лицо скажи, как ты думаешь, я
много говорю? Да я вообще ни слова могу не сказать! Как рыба буду молчать! Вот хочешь, я
сейчас буду молчать? Но ты мне скажи, разве это хорошо, что только Рафик всех возит? Разве
это по-соседски? Вот ты мне ответь, и я сразу замолчу! И Рафик, я тебе скажу, совсем водить
не умеет! Зачем он людей пугает? Руль туда, руль сюда, надо – не надо быстро едет! А куда
спешить? Вот скажи мне! Что он из себя строит? Гонки из себя строит? Он думает, что у него
«Феррари»? Да его «Форд» скоро рассыплется прямо на светофоре. Рафик глушитель
потеряет и дальше поедет, не заметит! А у меня новая машина! Вот я так вожу, что никто не
жаловался. Спроси кого хочешь! Никто не скажет, что Леванчик плохо довез!
Нина сначала переживала, как лучше ответить Леванчику, чтобы его не обидеть, но
поняла, что тот совсем не ждет от нее ответа. Он говорил без умолку, а его вопросы были
риторическими. Нина даже не кивала и слушала вполуха. Она думала о том, чего ждать
дальше. Впереди вечер и завтрашняя свадьба. Интересно, а Натэла сообщила уже Джею о
свадьбе? Вряд ли. Нина улыбнулась, представляя, какое лицо будет у американца, когда до
него дойдет, что происходит.
– Что ты улыбаешься? Понравилось, как я тебя довез? Правильно, – тут же среагировал
Леванчик. – Вот и Асе скажи, как я тебя хорошо довез. И Рафику обязательно скажи, что тебя
Леванчик довез. Так довез, что ты улыбалась!
 68

Нина вышла из машины и пошла в салон, на который ей указал таксист.

– Вы Нина? Крестница тети Аси? – спросила ее женщина.
– Да, мне к племяннице Вали, – ответила Нина.
– Это я. А это правда, что у мужа Натэлы пять домов, три машины и он миллионер? –
тут же начала расспрашивать Валина племянница, усадив Нину в кресло.
– Не знаю, я не спрашивала, – ответила Нина.
Три часа Нине делали маникюр, педикюр, красили и укладывали волосы. Она
перестала сопротивляться на стадии маникюра, когда ей прилепили на ногти стразы,
объяснив это тем, что на свадьбу без стразов идти никак нельзя. Некрасиво будет. Нина
решила, что лучше успокоиться и плыть по течению, пусть делают, что хотят. А покрасили ее
на удивление хорошо. Она рассматривала себя в зеркале и удивлялась – тон, чуть темнее
того, к которому она привыкла, ей удивительно шел. Правда, впечатление портили высокий
начес на макушке и тугие кудельки, свисавшие вдоль лица.
– Ну, смотри, лицо сразу появилось, а то какое-то смазанное было, – сказала ей
довольная своей работой Валина племянница.
– Спасибо, – поблагодарила Нина.
– Ты только завтра подчеши хорошенько и лаком побрызгай.
Нина вышла из салона с облегчением. Руки ей мешали – стразы на ногтях сверкали, и
Нина засунула руки в карманы сарафана.
Она пошла по улице, надеясь найти остановку маршрутки. Зачем-то свернула в
переулок и, естественно, потерялась. Она опять улыбнулась собственным мыслям –
потеряться в городе, в котором выросла, это надо постараться. Она пошла дальше. По дороге
ей попался маленький магазинчик, в одну комнатку, с красивой вывеской. Там продавался
антиквариат. Нина зашла, чтобы отдышаться и постоять под кондиционером. Она
разглядывала витрину, пока не наткнулась взглядом на набор кофейных ложек, точно таких
же, как были у нее в детстве. Ложки терялись. Сначала осталось четыре, потом три. Мама
очень переживала, что ложки «исчезают». Нина помнила, что в конце концов осталась всего
одна. Мама ее очень любила и только ею мешала сахар в кофе. А тут в витрине лежал целый
набор – шесть штук. Из магазина Нина вышла с ложками. Сразу захотелось кофе.
Она пошла дальше, мимо домов, на окнах которых были наклеены объявления, что они
продаются, мимо новостроек, которые вдруг вырастали между старыми домами и сверкали
яркими балкончиками – цветными, почти игрушечными. Нина увидела кафе с французским
названием. За столиком рядом сидели французы, судя по виду, настоящие. Они обсуждали,
сколько нужно оставить на «чай». Нина заказала кофе. И вдруг к ней подошли женщина с
микрофоном и оператор с камерой.
– У нас только один вопрос, – сказала женщина. – Каких певцов вы хотели бы увидеть в
нашем городе?
Нина молчала. Она не могла вспомнить ни одного имени.
– Простите, я не местная, – сказала она.
– Странно, а выглядите как наша, – обиделась женщина с микрофоном и отошла к
соседнему столику.
Нина, глядя, как две женщины в возрасте, в обтягивающих черных майках со стразами,
с огромными сумками, блестящими на солнце от обилия украшений, давали интервью про
певцов, думала, что ее родной город – удивительное место. Раньше этого кафе здесь не было.
И сложно было даже представить, что на этом пятачке построят театральную сцену, поставят
столики и будут предлагать французскую выпечку. Спасибо, что кофе оставили
«нормальный», трех видов – сладкий, средний и несладкий совсем. Как рассказала Нине
официантка, на этой сцене выступают самые знаменитые певцы, билет очень дорого стоит,
но местные жители приходят, садятся прямо на улице или заходят к соседям и слушают
«бесплатно».
Нина зашла в туалет, для чего нужно было подняться на второй этаж здания, и долго
стояла в кабинке, наслаждаясь видом из окна. Только в туалете может быть такой вид. Из
 69

огромного, ничем не занавешенного окна во всю стену были видны и церковь, и сцена, и
столики, и кусок неба, которое опять поменяло свой цвет, и часы на башне, построенной
недавно, для красоты…
Она вышла из кафе и побрела по улице. Навстречу ей шла женщина, которая толкала
перед собой тележку. На тележке лежали веники. Нине пришлось сойти с тротуара, чтобы
дать женщине проехать. Но вдруг она увидела маленький веничек, почти игрушечный,
который был примотан к ручке тележки.
– Простите, – окликнула женщину Нина.
– Что?
– А можно купить у вас этот веник? – Нина показала на тот, маленький.
– А ты кто? – строго спросила женщина.
– В каком смысле? – Нина уже пожалела, что поддалась порыву.
– Прости, – улыбнулась ей женщина, извиняясь за свой тон. – Это моя дочь сплела.
Первый веник на продажу. Дочка в пятом классе учится. Отличница. Я ей пообещала, что
веник отдам только в хорошие руки. И расскажу, кто купил.
– Меня зовут Нина. У меня в детстве был точно такой же веничек. Мне мама подарила
на день рождения, – сказала Нина.
– А мама жива? – Женщина спрашивала, как будто заранее знала ответ.
– Нет, умерла, – ответила Нина.
– Ты на кладбище берешь?
– Нет, что вы! Просто увидела и захотела купить! Вот еще ложки купила. Такие, как у
меня были в детстве. Только все потерялись. Мама их очень любила, в магазине продавались
точно такие же. Я тут в гостях. К подруге на свадьбу приехала.
– Хорошо, я продам тебе, – кивнула женщина, подумав, – только при одном условии.
– Каком?
– Что ты не понесешь его на кладбище, а будешь хранить для своей дочери.
– У меня нет детей.
– Я знаю, это видно. Но будут. И ты отдашь его своей дочери. Это хорошая примета.
Если веник купит женщина для дочки, тогда и у моей дочки все будет хорошо. Иначе не
продам.
– А если у меня не будет детей?
– Как это «не будет»? Ты больна, что ли? Проблемы? По-женски? Я этого не вижу в
тебе. Ты здорова.
– Да, здорова, только мужа нет.
– Про мужа не знаю, но дети у тебя будут. Обязательно. Как это женщина без ребенка?
– Так бывает…
– Не бывает. Это все ваши московские штучки. У женщины должен быть ребенок. И у
тебя будет. Что я дочери скажу? Или меня глаза обманывают?
– А как вы узнали, что я в Москве живу? И что ребенка рожу? Вы по веникам гадаете?
– Нет, не продам тебе, иди, куда шла, – обиделась женщина. – Ты уже себя отрезала. И
некому тебя на путь наставить. Сама лучше всех знаешь. Только я тебе скажу вот что…
Слушай, что говорят старшие. И вся твоя суета от страха. Прогони страх и не вырывай корни,
тогда все будет так, как я тебе сказала.
– Послушайте, вам же нужно продать веники, а я хочу купить, так в чем проблема? – В
Нине заговорила раздраженная столичная жительница.
– До свидания, иди, куда шла, – сказала строго женщина.
Нина смотрела, как женщина катит свою тележку, а веничек, сшитый неловкими, но
старательными девичьими пальчиками, неровными стежками, привязанный бантиком к
ручке, уезжает от нее. Она ведь помнила, как мама подарила ей точно такой же, и тоже
купила его у женщины случайно. Та долго спрашивала – для кого веник? И, только узнав, что
веничек – для девочки пяти лет, дочки, умницы и красавицы, согласилась продать.
Нина уже чуть не плакала.
 70

– Пожалуйста, подождите, – окликнула она женщину.

Та остановилась.
– Пожалуйста, продайте мне веник. Очень вас прошу. У меня такой же был в детстве. А
мама уже умерла. Я приехала домой и только вчера была на кладбище. Там все заросло.
– А землю соленой водой поливали? – деловито осведомилась женщина.
– Поливали, но все равно рубить пришлось.
Женщина кивнула.
– Пожалуйста, я вас очень прошу. У меня ведь почти ничего не осталось из детства, от
мамы. Я все крестной отдала. Даже палочку для косточек. Но я обязательно рожу дочку. Я
уже держала ребенка на руках. Соседка попросила. Девочке два месяца. Знаете, она у меня
даже не плакала. А завтра свадьба у моей подруги. Даже не подруги, мы в школе за одной
партой сидели. И вдруг она меня пригласила. Вот я и приехала. И все сразу навалилось.
Столько событий. И воду не дают. Вчера из-за дождя не было.
– Да, у нас тоже не было – «старая» вода. В пять часов только дали, – кивнула женщина.
Нина понимала, что рассказывает бессвязно, сумбурно, что понять хоть что-то из ее
речи невозможно. Но женщина, казалось, все понимала, и для нее все было логично. Так, как
должно быть.
– Хорошо, – кивнула она, – я продам тебе веник. Уговорила. Бери. Дочке скажу, что у
тебя есть ребенок.
– Спасибо. – Нина прижала веничек к груди. Трясущимися руками она отсчитала
монетки, по курсу вышла просто смешная сумма – на метро один раз проехать. Но так
тяжело Нине не далась ни одна покупка. Ни одна вещь не принесла такой радости. Ни одна
трата не доставила такого удовольствия.
Нина с веником в руках добрела до автобусной остановки и по наитию доехала почти
до дома. Она не помнила ни номера автобуса, ни маршрута, просто села во второй по счету,
который, как оказалось, шел почти до их дома. Она смотрела в окно и видела, что ее бывшую
школу покрасили в радостный розовый цвет. Что книжный магазин, в который она заходила с
мамой, стоит на прежнем месте. Открыт. Перед ним толпятся туристы и фотографируют
фасад. Местная достопримечательность.
Вот продается дом. Старый, с красивым балконом, увитым диким виноградом. На
первом этаже – торговая лавка со стойкой, на втором – явно комнаты для семьи. Нина
подумала, что хотела бы жить именно в таком доме – спускаться на «работу» и подниматься
«домой» и не стоять в душном метро, прижатой к дверям, не слушать шум в собственных
ушах от духоты, не задыхаться от чужих запахов, не чувствовать чужое дыхание. Не
заниматься делом, которое не приносит тебе ни радости, ни удовлетворения. Не жить от
понедельника до пятницы, не валиться на диван после работы, поскольку нет сил даже
чего-то хотеть. Жить в таком доме, торговать пирожными или устроить внизу детскую
комнату. Делать то, что хочется – с удовольствием, с отдачей, и засыпать с чувством, что день
прожит не зря. Нина в этом стареньком автобусе, где ей было хорошо, вдруг решила, что
работу нужно менять, что пройдет еще три, пять, десять таких же бессмысленных лет, а она и
не заметит. И останется с тем, что есть сейчас, – с квартирой, одиночеством и цветами на
подоконнике. И все. Вся жизнь. «От забора до обеда», – как говорил дядя Вахо. Нина никогда
не понимала этой присказки, и только сейчас до нее дошло, что это значит. Это ее жизнь – от
забора до обеда. И больше ничего. Даже Натэла поступила умнее. Пусть она познакомилась
по Интернету, пусть ее считают сумасшедшей, но она хоть что-то делает, чтобы вырваться из
этого круга – работа, дом, одиночество, работа, дом. И пусть ее Джей – не идеал мужчины, и
у него есть его Линда и еще бог знает кто там, в Америке, пусть у него нет пяти домов, трех
машин и счета в банке, как думает Натэла, но она хоть что-то пытается изменить. А она,
Нина, ничего, ничегошеньки не делает. И никогда у нее не будет такого взгляда, как у Натэлы,
когда она смотрит на своего Джея.
Автобус опять остановился как раз напротив магазина со свадебными платьями в
витрине. Платья были «богатые» – расшитые по лифу и подолу золотыми нитями, пышные, с
 71

юбками, стоящими колоколом. Нина вспомнила, что в детстве часто стояла перед этой
витриной и мечтала об одном из таких платьев – белом, с открытыми плечами,
традиционном. И чтобы были фата и длинный шлейф. Она вдруг очень захотела хотя бы
померить такое платье. Просто увидеть себя в нем в зеркале. Постоять, рассмотреть
хорошенько и запомнить.
Нина добралась до дома на ватных ногах. У нее не было никаких сил здороваться с
соседками и отвечать на их расспросы. Она кивнула и зашла в подъезд. Отсчитала ступеньки
и зашла в квартиру крестной. Дверь, как всегда, была открыта.
– Кто там? – крикнула тетя Ася, не вставая из-за стола.
– Это я, – ответила Нина.
– Нино! Иди сюда, покажись!
– Не могу. Воду дали?
– Дали, дали.
– Я в душ!
Нина прямо с порога пошла в ванную, где наконец смыла с себя и прическу,
зацементированную лаком для волос, и ногти – благо на полочке стоял ацетон. Она сто лет не
видела настоящего ацетона и почти завороженно вдыхала запах, стирая праздничный лак со
своих ногтей. Когда мама была жива, Нина всегда морщилась и выбегала в коридор, когда
мама «стирала» ногти. А сейчас она сидела на краю ванной и наслаждалась запахом, как
наркоманка. Вода принесла ощущение свежести и легкости. А помытая голова отрезвила,
прочистила мозги. Нина как будто проснулась.
– Что ты наделала? – ахнула тетя Ася, которая стояла на пороге ванной с чистым
полотенцем в руках. – Как же ты завтра пойдешь? – Крестная чуть не плакала.
– Я спать хочу, – сказала Нина.
– Натэла звонила. Они в ресторане.
– Не-е-ет! – закричала Нина.
– Я ей так и сказала, – спокойно ответила крестная.
Нина рухнула на кровать.
– Спи, дочка, спи. – Тетя Ася закрыла дверь. В этот момент зазвонил телефон, и
крестная стала рассказывать, что Нина вернулась, легла спать, смыла маникюр и непонятно,
как она завтра пойдет.
Утро наступило слишком быстро. Нина проспала часов четырнадцать, но все равно
проснулась невыспавшаяся. Удивительно, что проснулась сама и тетя Ася ее не будила. В
доме было непривычно тихо – ни соседок, ни разговоров, даже телефон молчал. Тетя Ася
сидела и смотрела телевизор почти без звука.
– Что-то случилось? – спросила Нина.
– А что случилось?
– Никого нет.
– Я хотела, чтобы ты поспала. У тебя сегодня свадьба.
– Не у меня, у Натэлы.
– Да, это плохо.
– Интересно, как она там.
– Ой, совсем неинтересно!
Нина улыбнулась. Конечно же, тете Асе было интересно, как развиваются события,
соседке Вале было интересно, так что Нина должна будет предоставить полный отчет о
мероприятии. Желательно в лицах.
– Я ей позвоню, – сказала Нина.
– Не звони, – остановила ее тетя Ася.
– Почему?
– Она сейчас у Валиной племянницы. Свадебную прическу делает.
Нина выдохнула. Значит, все в порядке. Все про всех знают, о каждом шаге.
– У нее сейчас много работы, это хорошо. К ней вся школа на укладку выстроилась, –
 72

сообщила крестная.
– В каком смысле?
– Так Натэла ведь весь педколлектив позвала! И автобус для них заказала – Рафик
договаривался. Они встречаются около школы, садятся в автобус и триста метров едут до
ресторана. – Крестная захохотала.
Нина не могла понять, почему она смеется.
– Ну ты представляешь? Автобус, чтобы всех довезти! Там идти пять минут! Ой, Натэла
еще пожалеет, что их позвала. Они же придут на полчаса раньше и все съедят! Еще до того,
как жених с невестой появятся!
– Он не знает, что женится.
– Это его счастье. Лучше бы он вообще не догадался. Говорят, что американцы очень
нервные и пьют таблетки – я в сериале видела.
– А что Джей делает, пока Натэла в парикмахерской?
– Не в парикмахерской, а в салоне. Ты еще Вале скажи, что ее племянница в
парикмахерской работает! И кстати, почему ты лак стерла и голову помыла?
– Мне не понравилось.
– Ты еще Вале об этом скажи! Считай, что я ничего не слышала! И в чем ты пойдешь?
– Не знаю. В платье.
– Покажи! – велела крестная.
Нина надела обычное платье, простое и строгое, в котором в Москве выходила и в пир,
и в мир. Она вышла из комнаты, и, судя по выпученным глазам тети Аси, наряд был
неудачным.
Тетя Ася кинулась к телефону и начала тыкать кнопки.
– Манана? Это Ася. А где твоя невестка? Пусть срочно придет. У нас тут катастрофа!
Какая? Нино не в чем на свадьбу идти! Нет, у нее есть платье, но для похорон, а не для
свадьбы! Да, девочка все перепутала. У нее совсем все в голове смешалось. Пусть Нана
платье свое принесет, в котором она на твоем юбилее была. Да, то, красивое. Что ты
говоришь? Печку ей дать? Да пусть берет. А что ты в печке делать будешь? Конечно, в печке
лучше, чем в духовке. Да, Натэла сейчас у Валиной племянницы. Прическу делает. А Нине
не понравилось, но я тебе этого не говорила. Да, пришла и ацетоном стерла! Ты
представляешь! Мне кажется, у нее стресс на нервной почве. Нина про свадьбу потом все
расскажет. Нет, этот американец ничего не знает. И, кстати, у него нет трех домов. Точно тебе
говорю. Мне Нино сказала. Ты что, Нино не веришь? Я же говорила, что он не миллионер!
Так мы ждем! Нино тут у меня совсем голая стоит. Слушай, если она так в Москве ходит, то я
не удивляюсь, что Натэла замуж выходит, а не она! Да, Рафик поедет встречать Мэри.
Прилетает сегодня. Но ты же ее знаешь – она прямо в ресторан заявится, чтобы эффектно
было. Да, я нервничаю, так нервничаю, что сказать тебе не могу!
Пока тетя Ася говорила по телефону, в квартиру зашла Нана и протянула Нине платье –
алое, блестящее, расшитое пайетками, блестками и бисером.
– Не надо, мне неудобно, – сказала ей Нина.
– Надо, бери уже, мне тоже неудобно так стоять, – серьезно сказала Нана, перекладывая
спящую Мию с одной руки на другую. – Манана меня с платьем обратно в дом не пустит.
Надевай. Всем лучше будет.
Она освободилась от платья, которое старалась не помять, и с облегчением подхватила
дочку двумя руками.
– Надевай, – строго велела Нана.
Они говорили шепотом, чтобы не разбудить Мию и не мешать тете Асе, которая
продолжала разговаривать с Мананой.
Нина с трудом втиснулась в платье.
– Ну как? – Она посмотрела в трюмо и быстро отвела взгляд. В зеркале отразилась
типичная грузинская женщина в чересчур ярком платье, которое подчеркивало все
«проблемные» места.
 73

– Очень хорошо. Только нужны еще каблуки и золото, – ответила Нана, придирчиво
разглядывая Нину.
– Нет ни того, ни другого, – ответила Нина.
– У тебя какой размер? Я тебе свои туфли принесу, – сказала Нана. – Тетя Ася, у Нино
золота нет! – крикнула она в комнату, убедившись, что Ася положила трубку, закончив
разговор.
– Как нет золота? – ахнула крестная, входя в спальню. – Ну вот, это платье как раз для
свадьбы. Нана, ты ей каблуки принеси, у нее же наверняка нет!
– Сейчас, – откликнулась Нана и побежала за туфлями. – Нино, за Мией посмотри!
Нина смотрела на маленькую Мию, которая спала на кровати. Малышка раскидала
ручки и сладко сопела. Нина не могла от нее оторвать взгляд. Вместо свадьбы она бы с
большим удовольствием посидела с малышкой и смотрела, как она спит.
– Эй, ты меня слышишь? – окликнула ее крестная.
– Что?
– Вот, возьми мое ожерелье. – Тетя Ася протянула ей роскошное золотое колье и серьги
с бриллиантами.
– Теть Ася, откуда у вас такое? – ахнула Нина, глядя на колье, которое наверняка стоило
как вся тети-Асина квартира. И бриллианты были настоящими.
– Это еще моей мамы, – сказала тетя Ася.
– Может, не нужно?
– Как это не нужно? Мэри приедет, она всегда была падкая до побрякушек и точно
заметит! Ты должна быть королевой, чтобы не стыдно было.
– Кому не стыдно?
– Мне и твоей маме!
– Тетя Ася, я похожа на новогоднюю елку.
– Это ты в Москве будешь так говорить, а здесь так принято. Традиция такая. Не спорь
со мной! Лучше каблуки надень!
Нана с туфлями в руках появилась так же незаметно, как и исчезла. Нина такие ни за
что бы не купила – на шпильке, открытые, золотые. Ужас, а не туфли. Но она покорно
втиснулась в эту роскошную, по местным меркам, обувь и прошлась по комнате.
– Совсем другой вид, – удовлетворенно кивнула тетя Ася.
– Как скажете, – решила не спорить Нина.
– Вот что с твоей головой делать, я совсем не знаю, – нахмурилась крестная. – Давай
хоть на плойку тебя завью.
– А я лак принесу. У меня есть, с блестками! – поддержала Нана.
– Неси, я пошла плойку включать.
Женщины разошлись, а Нина опять осталась с маленькой Мией, которая пошевелилась
и зачмокала губками.
– Ну и что мне делать? – спросила Нина у малышки. Та во сне улыбалась. – Да, лучше
не спорить, – кивнула Нина и погладила девочку по животику.
Еще через час Нина смотрела на себя в зеркало под довольными взглядами крестной и
Наны. Она была завита и сверкала ногтями с перламутровым лаком. Туфли и платье
довершали образ.
– Это не я, – сказала Нина.
– Наконец-то ты прилично выглядишь. Надо тебя сфотографировать на память, –
сказала крестная и кинулась искать фотоаппарат.
– Да это в первый и последний раз, чтобы я так нарядилась, – сказала Нина.
– Почему? – удивилась Нана. – Очень красиво, правда. Мы с мужем тоже на чужой
свадьбе познакомились. Он меня увидел и влюбился, а я его даже не запомнила. Так он потом
меня через всех родственников искал.
– Ты думаешь, я тоже с кем-нибудь на свадьбе познакомлюсь?
– Конечно! А где еще? Или на похоронах, или на свадьбах. У меня одна подружка на
 74

похоронах двоюродного дедушки с будущим мужем познакомилась. И через полгода свадьбу

сыграли. А где еще знакомиться? Не на улице же! А ты что, не хочешь?
– Я об этом даже не думала, если честно, – призналась Нина.
Нана не ответила. Она просто ее не поняла – как можно не думать о том, что надо
выйти замуж, когда ты еще не замужем?
– А у тебя жених был? – спросила Нана.
– Нет.
– Никогда?
– Никогда.
– И ты не хочешь?
– Не знаю. Вот такую дочку, как твоя Мия, я бы очень хотела.
Нана улыбнулась:
– Надо было сказать тете Асе, что тебе жених нужен. Она бы поспрашивала и сосватала
тебя. Тогда бы и дочка была.
– Я думала, что в Москве замуж выйду.
– Здесь надежнее. Тебе плохого мужчину не подберут. Все узнают, все расспросят – кто,
что, из какой семьи.
– А Натэла вообще по Интернету познакомилась.
– Это она так говорит, потому что ее здесь никто замуж не брал! И про любовь
рассказывает, потому что ей отсюда уехать хочется. Все же знают, что она с Гией была. А еще
дядя Тариэл! Конечно, ей уезжать надо. А любовь тут ни при чем.
– Нина, Натэла звонила, тебе пора ехать, – сказала тетя Ася, входя в комнату с
фотоаппаратом. – Так, встань около трельяжа. Улыбайся. Нет, голову отклони чуть-чуть.
Нана, посмотри на нее, она даже фотографироваться не умеет! Ты можешь красиво встать?
Улыбайся! А глаза чтобы такие томные были! И бедро такое сделай, чтобы видно было!
– Теть Ася, все, хватит, я больше не могу.
– Ладно, поезжай, Рафик уже ждет.
– Вот удивляюсь, как вы умудряетесь все за меня организовать? Когда только
успеваете?
– Это я сейчас не поняла, что ты сказала, – ответила серьезно тетя Ася.
– И что, мне прямо так идти? Свадьба же еще через пять часов!
– Конечно, прямо так, а как еще? Какие пять часов? Все раньше начнется. Вот увидишь.
Уж я-то знаю наши свадьбы. И зачем кататься туда-сюда? Все равно не получится, – сказала
крестная, и Нана кивнула. – Все, иди.
Нина, которая совсем была не готова к выходу, покорно пошла вниз, старательно считая
ступеньки, чтобы не навернуться на высоченных каблуках. В дверях стояли крестная и Нана
с Мией. Они смотрели ей вслед и, как подумалось Нине, обе желали ей одного – найти на
свадьбе хорошего жениха. Нина вдруг догадалась, что тетя Ася сразу так думала. Что Нина
приехала домой не ради того, чтобы сходить на могилу к маме, не ради того, чтобы увидеть
крестную и соседей, а для того, чтобы найти мужа. И это было логично, с ее точки зрения.
Недаром же тетя Ася еще в первый день сказала, что у Джея могут быть холостые друзья.
Нина тогда это пропустила мимо ушей, но сейчас, после разговора с Наной, до нее дошло –
тетя Ася все эти дни надеялась, что крестница с кем-нибудь познакомится. Иначе зачем
приезжала? Ведь это самое главное для женщины.
– Дядя Рафик, здравствуйте, – поздоровалась Нина, заглядывая в машину. Дядя Рафик
за рулем читал газету.
– Здравствуйте. Дедуля? Это ты? – Дядя Рафик выскочил из машины.
– Это не я. Это то, что тетя Ася и Нана со мной сделали.
– Дедуля! Ты такая взрослая! Совсем большая выросла!
– Дядя Рафик, я давно выросла. А вы не знаете, как там Натэла?
– Почему не знаю? Все знаю. Очень нервничает. Так нервничает, что только я ее
понимаю – сейчас тебя отвезу и поеду Мэри встречать. Ты представляешь, как я нервничаю?!
 75

– А что Джей?

– Кто это?
– Жених Натэлы.
– А, американец? Слушай, у них такие странные имена. Натэла мне сказала, что Джей –
так буква у них называется в алфавите. Как можно так называть ребенка? Он что – алфавит
или человек? Это она правду сказала или пошутила?
– Правду. Такая буква есть.
– Странные они, ты знаешь… Пить совсем не могут. Как дети, ей-богу. Не едят, не
пьют! Что они там делают? Но ты не волнуйся, все хорошо у них. Вчера они в ресторане
посидели, а утром я приехал и чачи привез. Так ты представляешь, этот американец выпил
всего чуть-чуть, даже трех рюмок не выпил, и уснул! Как можно после чачи уснуть? Он что,
подросток, что ли? А с другой стороны, очень хорошо получилось. Пока он спал, я Натэлу в
салон отвез, к Валиной племяннице. Сейчас вот тебя отвезу и за Мэри поеду. А вечером
после ресторана повезу их в гостиницу – ты знаешь, что Натэла там номер заказала? Сказала,
что в Америке так принято. Ну, чтобы уехать в гостиницу. Ты скажи, это правда? Что с
собственной свадьбы в гостиницу надо ехать?
– Ну, в принципе, правда.
– Ладно, мне все равно. Я старый. Но я не понимаю. У нас так не принято.
– Дядя Рафик, а Джей знает, что у него сегодня свадьба?
– Что он, дурак, что ли? Неужели не догадался? Ресторан, Натэла в салон поехала,
Мэри прилетает… Ой, а может, не догадался. Может, и дурак! Все, не спрашивай меня. Не
знаю я, что он знает, а что не знает.
– А вы их в загс не повезете?
– В загс решили завтра ехать. К четырем часам договорились. Я Натэлу спрашивал,
зачем загс, если свадьба и так будет? Зачем ей печать? Кому нужны эти бумажки? Я со своей
Софико пятьдесят лет живу без всяких бумажек!
– Боюсь, американцам бумажки очень нужны.
– Ой, пусть сами разбираются, что важно, что неважно!
– Это точно.
Нина вышла из машины дяди Рафика и, глубоко вдохнув, зашла во двор к Натэле. Там,
на входе в крошечной кухоньке-кондитерской, сидела Линда и смотрела, как сумрачный
Шалва выписывает розочки ни торте. Рядом с Линдой крутилась кошка, которая подъедала
крем. Линда смотрела на процесс совершенно завороженно. Казалось, она впервые в жизни
видит, как делают крем, как из массы, засунутой в пакет, получаются цветы и листья. Перед
девочкой стояла тарелка с жареной картошкой.
– Привет, – поздоровалась с ней Нина. – Как дела?
– О’кей, – ответила Линда и снова уставилась на торт.
– Вот, пришлось ей картошки пожарить, – сказал Нине Шалва. – Уже третью тарелку
ест. Что, ее Натэла накормить не может? Она так на торт смотрит, как будто она собака! Я
даже работать не могу! Она все сидит и смотрит!
– Ну да, – сказала Нина и пошла дальше.
Во дворе сидела Натэла и, уставившись на здоровенную хрустальную пепельницу,
полную бычков, курила.
– Привет, – сказала ей Нина.
– Привет, – ответила Натэла. – Кофе будешь?
– Буду.
– Средний?
– Любой.
Натэла ушла на кухню и вышла во двор уже с подносом. Она была явно не в себе –
даже руки тряслись от паники. Нина смотрела на подругу и не узнавала. Стараниями
Валиной племянницы Натэла была накручена, уложена и накрашена. Выглядела она лет на
пятьдесят. Волосы были зацементированы лаком. Два тугих куделька свисали над ушами.
 76

Макияж соответствовал случаю – накладные ресницы, стрелки, бордовая помада,

нарисованные брови. Ногти сверкали стразами, которые были выложены в форме сердец.
– Ну как я выгляжу? – нервно спросила Натэла, закуривая очередную сигарету. –
Совсем кошмар?
– Если честно, да, – решила не врать Нина. – Вообще-то вчера я выглядела так же. Но
все смыла и голову тоже помыла. А сегодня меня тетя Ася и соседка опять нарядили и
накрасили. Сказали, что так принято. Платье и туфли тоже соседка принесла.
– Я так и подумала, – кивнула Натэла.
– Я думала, ты будешь в белом платье, с фатой…
– Ты что? Джей бы сразу догадался! Слушай, он меня вообще узнает? Линда не узнала.
Она думает, что я сумасшедшая.
– А где Джей?
– Он еще спит. Дядя Рафик его так напоил, что я думала, Джей умрет!
– Ты ему про свадьбу так и не сказала?
– Нет, боюсь. Вдруг он откажется и сбежит? И что мне делать? Я даже не знаю, как ему
про ресторан объяснить!
– А ты скажи, что здесь так принято, – вдруг осенило Нину. – Ну, как с моим платьем.
Тетя Ася сказала, что так принято, и я согласилась. Так и ты ему скажи. Такая, мол, традиция.
– Слушай, тебя мне Бог послал! – тут же воспрянула духом Натэла. – Это же гениально!
– А то! Главное, работает безотказно. Видишь, на кого я похожа.
– Ладно, я скажу, что у нас принято так гостей принимать. А как я ему потом скажу, что
это была свадьба?
– Потом и придумаешь. Тебе что сейчас важнее?
– До ресторана его довести, – серьезно ответила Натэла. – Ты знаешь, что моя мама
приезжает?
– Знаю, ее дядя Рафик поедет встречать. Он уже нервничает.
– Это я нервничаю! Я так нервничаю, что Рафик даже представить себе не может, как я
нервничаю!
– Знаешь, моя мама всегда говорила, что все будет так, как будет. Нужно успокоиться и
посмотреть на все со стороны. Как будто ты зритель, а не участник.
– И что? Пробовала?
– Пробовала, не получается. Давай вместе. Обе расслабимся и будем считать, что мы
зрители.
– Слушай, ты сейчас будешь обо мне плохо думать, но если я не выпью, то просто этого
не выдержу, – сказала Натэла. – У меня было целых пять литров домашнего вина. Но я его на
улице оставила. Оно стало пузыриться. Знаешь, как жалко. И выпить нечего.
– Сейчас, – кивнула Нина и побежала в магазин, который был на углу. Натэла, а потом
Линда с кошкой проводили ее взглядами.
Нина купила две бутылки вина и вернулась к подруге. Они выпили бутылку на двоих и
хохотали, вспоминая завуча своей школы, у которой был точно такой же начес на голове, как
у Натэлы сейчас, три кофты с люрексом, три черные юбки в пол и здоровенное золотое колье
на шее, которое она никогда не снимала. И все девочки не могли отвести глаз от этого колье,
совершенно не слыша то, что говорит им завуч.
Нина чувствовала себя прекрасно. Она впервые за все время была рада, что приехала к
Натэле на свадьбу. И они впервые сидели и болтали, как лучшие подружки, которыми
никогда не были. И общее дело – свадьба – их очень сплотило. Нина решила, во что бы то ни
стало помочь Натэле выйти замуж, сделать все от нее зависящее, чтобы все прошло хорошо.
А Натэла в это время признавалась Нине, что всегда ей завидовала – тому, что Нина нашла в
себе силы уехать в Москву, жить так, как она хочет.
– Ну, у меня же не было Гии, – сказала Нина.
– Да, но ты знаешь, я по нему скучаю. Иногда. Он меня так любил, так любил! Ну, ты
меня понимаешь… – призналась шепотом Натэла. – Я ведь не знаю, как у американцев
 77

принято… Джей писал, что его этот вопрос не очень волнует… Ну, что для него не это
главное. А я постеснялась спросить, что это значит. Вдруг он импотент? А я и номер в отеле
уже заказала. А вдруг он вообще не поедет? – Она опять начала волноваться.
В этот момент из дома вышел заспанный Джей.
– Привет, – сказал он, изумленно глядя на Натэлу и Нину. – Все в порядке?
– О’кей! – радостно ответили они, дружно улыбаясь.
– А где Линда? – спросил Джей. – Что происходит?
– Линда ест картошку фри, – ответила Нина, – а вам пора собираться. Надо ехать в
ресторан.
– Нет, нет, я больше никуда не хочу ехать! – замахал руками Джей.
– У нас так принято, – вспомнив, что она учительница, строго сказала Натэла. – Это
традиция. Надо ехать. Весь город соберется. Мы так гостей встречаем. Не поедешь, будет
обида, – пригрозила она на всякий случай. – Иди одевайся. У тебя есть костюм?
– Нет. Без костюма не пустят? Дресс-код? – с надеждой уточнил Джей.
– Пустят, но люди не поймут. Видишь, как мы выглядим?
Только тут Джей обратил внимание на внешний вид женщин.
– Да, а почему вы так странно выглядите?
– Нет, эти американцы очень невоспитанные, – по-русски сказала Натэла Нине. –
Вместо того чтобы комплимент сделать, он говорит, что мы странные! Джей, у тебя есть
какой-нибудь пиджак, белая рубашка и галстук? Это ведь как прием. Понимаешь? – У Натэлы
опять начали трястись руки.
– Пиджак? Галстук? Зачем? Ты не писала, что у нас будет прием! – Джей смотрел на нее
уже с явным испугом.
– Что теперь делать?
Видимо, вино ударило Натэле в голову, и она совершенно искренне заплакала. Рыдала
горючими слезами, причитая, что «все пропало». Джей смотрел на нее и не понимал, что
случилось. Натэла просчитала все, даже сколько минут автобус с коллегами будет ехать от
школы до ресторана, но про костюм для жениха она просто забыла.
– Что теперь делать? – Натэла кинулась на грудь к Нине.
– Успокойся, сейчас что-нибудь придумаем.
– Как я могла забыть? Я же знала, что у американцев все не как у людей! Они даже в
обуви на диван ложатся! – причитала Натэла.
– Хватит рыдать, а то ты его так перепугаешь, что он вообще в ресторан не поедет, –
остановила ее Нина.
– Что происходит? Все в порядке? Я не понимаю! Все о’кей? – Джей смотрел на Нину
и, судя по выражению лица, и вправду был готов бежать искать американское посольство.
– Нет, все не о’кей! – заорала на него по-английски Натэла.
– Джей, все в порядке. Просто она нервничает, – объяснила Нина. – У нас очень важно
встретить гостей. Много людей придет вас приветствовать, все будут красивые. Понимаете?
Видите, я в таком платье, Натэла тоже. Такие правила.
– Да, я понимаю, – кивнул Джей обреченно.
– Кстати, а у Линды есть какое-нибудь приличное платье? – уточнила Нина.
– Нет, а что значит «приличное»? – не понял он.
– Ну, как у меня или у Натэлы.
– Такого точно нет, – сказал Джей.
– Господи, что же делать? – Натэла опять кинулась к Нине на грудь.
– Сейчас я дяде Рафику позвоню, – ответила Нина.
– Он же мою маму должен встречать!
– Ничего, сейчас всем позвоним. Вот увидишь, через полчаса у тебя будут новый
мужской костюм и платье для Линды.
Нина позвонила тете Ася и дяде Рафику, а уж кому звонили они – неизвестно. Но через
полчаса во двор зашел племянник дяди Рафика Валера, который держал в руках вешалки с
 78

вещами.
– Вот, держите, – сказал он.
– Спасибо! – дружно закричали Нина с Натэлой. – А у кого взяли?
– Не знаю, дядя Рафик сказал, что я должен привезти вещи. Я привез, – ответил Валера
и ушел.
Натэла восхищенно смотрела на костюм. Он был таким, как она мечтала – в искорку.
Блестящий, парадный.
– Ой, туфли забыл, – вернулся Валера и вручил Натэле обувную коробку, в которой
лежали черные блестящие туфли, которые та бережно прижала к груди. – И вот еще, платье
для девочки.
– Иди переодевайся, – велела она Джею.
Тот, казалось, потерял дар речи. На костюм и туфли он смотрел с нескрываемым
ужасом.
– Я не могу это надеть, – сказал наконец он.
– Почему? – Натэла обрела уверенность и опять заговорила строгим голосом
учительницы.
– Я не мафиози, – ответил Джей.
– Сегодня ты будешь мафиози! – воскликнула по-русски Натэла и всучила Джею
костюм. – Линда! Иди сюда! – гаркнула она и, когда та подошла, тем же жестом сунула ей в
руки платье. Линда тоже потеряла дар речи. Но уже от восторга.
Платье было что надо. Богато расшитое люрексом, белое, украшенное бантами на
груди, с пышной атласной юбкой на подкладке. Линда быстро надела платье и вышла
показаться во двор. Платье было маловато, точнее, оно не было рассчитано на достаточно
внушительную для рано развившейся Линды грудь и такую же немаленькую попу.
– Это чудовищно, – сказала по-русски Нина.
– На себя посмотри, – ответила ей Натэла. – Линда – это прекрасно! Ты выглядишь
замечательно!
– Правда? – уточнила девочка.
– Конечно! Очень красиво! – подтвердила Нина. – Дай ей свои туфли, по-моему, у нее
тридцать восьмой размер, – сказала она Натэле.
Все-таки Линда была еще маленькой девочкой. Она стояла, пошатываясь на каблуках,
как малышка, примерившая мамины туфли. Ее платье ослепляло вычурным богатством, и
Линда млела, как млеют трехлетние девочки от пластмассовой короны. При этом она
прекрасно понимала, что никогда и нигде не сможет надеть такое платье и уж тем более такие
туфли.
– А можно мне губы накрасить? – осторожно спросила, осмелев, Линда.
– Конечно, можно! – обрадовалась Натэла. – И ногти тоже!
Она выдала ей свою косметичку, в которую девочка нырнула чуть ли не с головой.
– Одну проблему решили, – сказала Нина.
– А вот и вторая, – кивнула Натэла, показывая на Джея, который вышел из дома.
– Папа? – подняла голову Линда.
– Линда! Ты в порядке? – Джей едва узнал свою дочь.
– Да, мне Натэла разрешила. – Девочка, растопырив пальцы, старательно красила ногти.
– Кошмар, – сказала Натэла, разглядывая Джея.
– Ну да, – согласилась Нина.
Джей выглядел как бомж, который подобрал костюм на помойке. Пиджак на нем висел,
а брюки, наоборот, плотно обтягивали бедра. К тому же он распустил свой хвост – а у него,
при наличии залысин, был жидкий хвостик, который он затягивал резинкой, – и теперь
волосы спускались на уши, образовывая прическу типа каре.
– Позор. Это будет позор, – повторяла Натэла.
– Точно, – кивнула Нина. – А давай его подстрижем?
– Как?
 79

– Пока не знаю.
– Позвони дяде Рафику.
Еще через полчаса Джей сидел во дворе, укрытый полотенцем. Дядя Рафик сидел рядом
и подливал ему чачу. Валина племянница, имени которой Нина так и не узнала, орудовала
ножницами.
– Что происходит? – спрашивал то и дело Джей, с ужасом глядя то на очередную стопку
чачи – дядя Рафик следил, чтобы рюмка не пустела, то на свою дочь, которая с восторгом
густо накладывала тени и размазывала по щекам румяна, то на Натэлу, которая явно была
организатором всего происходящего.
Джей закашлялся и порывисто задышал, как будто ему не хватало воздуха.
– Наверное, у него приступ панической атаки, – сказала Натэла. – Он мне писал, что у
него бывают такие приступы. Правда, я не знаю, что это такое. Может, ему бумажный пакет
дать, чтобы он в пакет дышал?
– Натэла, ты совсем с ума сошла? Кто дышит в пакет? Он что, наркоман? – возмутился
дядя Рафик.
– Нет, он не наркоман. Я в кино такой способ видела! – обиделась Натэла.
– Ладно, в любом случае у нас нет такого пакета, – сказала Нина.
– Выпей, выпей, все пройдет, – скомандовал дядя Рафик Джею и заставил его выпить
залпом рюмку. Как ни странно, «лекарство» подействовало. Джей задышал ровно.
– Сколько времени? – обеспокоенно спросила Натэла.
– Через час нужно быть в ресторане, – ответил дядя Рафик.
– А автобус с учителями уже приехал?
– Конечно. И еда уже наверняка кончилась. – Дядя Рафик был невозмутим.
– А мама? Мама! Мы забыли про маму! – закричала Натэла.
– Никто не забыл. Кто может забыть про Мэри? Не волнуйся. Я за ней Леванчика
отправил. Сам сюда приехал, а его в аэропорт послал. Пусть проветрится. Ему полезно. Он
так Мэри заболтает, что она на твою свадьбу совсем дурная приедет. От Леванчика кто
хочешь с ума сойдет. Они найдут, о чем поговорить. Вот увидишь, Мэри еще будет рада, что
от него избавилась и к тебе на свадьбу попала.
– Нина, дядя Рафик, я боюсь. У меня плохое предчувствие, – почти плакала Натэла.
– Это тебе нужно в пакет подышать, – огрызнулась Нина, которая, как ни странно, тоже
начала нервничать. Оставаться «зрителем» у нее не получилось.
– На, ты тоже выпей. – Дядя Рафик поставил перед Натэлой рюмку с чачей. Натэла
выпила залпом.
– О чем вы говорите? Что происходит? – подал голос Джей.
– Все! Готово! – Валина племянница торжественно сбросила полотенце. – Ну как? –
спросила она, с гордостью глядя на свое «произведение».
Джей был подстрижен по последней моде. Как ни удивительно, но стрижка почти под
ноль ему шла. И костюм сразу стал выглядеть лучше, и сам Джей стал похож на жениха –
насмерть испуганного и пьяного.
– Ну, совсем другой вид! – поднял большой палец дядя Рафик.
– Ну да, – согласилась Нина.
– Слава богу, – выдохнула Натэла.
Натэла взяла Джея за руку и повела в дом, к шкафу, где было зеркало в полный рост.
– Сейчас что-то будет, – сказала Нина.
– Слушай, дедуля, ничего не будет! Ты знаешь, сколько он выпил? Если бы я столько
выпил, я бы себя в зеркале не узнал!
– Да, только нам его еще на свадьбу нужно привезти, – сказала Нина, – а он уже с
трудом ходит.
– Сейчас кофе выпьет и сам пойдет. Я все точно рассчитал! И не таких довозили!
– Что они там так долго?
– Я Натэле один способ подсказал, – подмигнул ей дядя Рафик, – но тебе лучше не
 80

знать. Вот выйдешь замуж, тогда расскажу.

Наконец на пороге дома появились улыбающийся Джей и растрепанная Натэла.
– Ну как? – спросил ее дядя Рафик.
– О’кей, – сумрачно ответила Натэла.
– О’кей, о’кей! – поднял большой палец Джей.
– Ну вот, дядя Рафик говорил, что все будет хорошо, а вы не верили. Дядя Рафик просто
так ничего не говорит!
– Натэла, это то, о чем я думаю? – спросила ее тихо Нина.
Натэла кивнула.
– Ну и как?
– Сложно сказать… в таких условиях… ну ты понимаешь…
– Не понимаю.
– Вот ты представь. У тебя сегодня свадьба, приезжает твоя мама, ресторан заказан,
номер в гостинице заказан, полгорода приглашены, жених не знает, что он жених, он пьяный,
подстриженный, в чужом костюме, и я, как дура, с этой укладкой и в платье, в котором даже
вздохнуть нельзя. А еще есть дочь жениха, которая негр, и дядя Рафик, который мне
объяснял, как я должна «привести в чувство» жениха. Я, кстати, голодная, меня тошнит от
вина и с утра понос. И ты после этого спрашиваешь – ну как?
– Прости, – сказала Нина.
– Так, поехали, нам пора, пока твоя школа, Натэла, не съела всю еду! – скомандовал
дядя Рафик.
– А как мы все влезем? – спросила Нина.
– Слушай, дедуля, что ты меня обижаешь? Ко мне в машину твой чемодан влез, что я,
людей не усажу?
Джей, Натэла и Нина сели на заднее сиденье, а Валина племянница впереди, усадив к
себе на колени Линду.
– Линда, ты должна надеть ремень безопасности, – вдруг очнулся Джей.
– Что он хочет? – спросил Натэлу дядя Рафик.
– Чтобы Линда пристегнулась, – перевела Натэла.
– Он что, машину с самолетом перепутал? – захохотал Рафик и, безостановочно
сигналя, полетел по улице.
– Чего дудишь? – крикнул ему водитель соседней машины, когда дядя Рафик все-таки
затормозил на светофоре.
– На свадьбу еду! Жениха с невестой везу! – ответил ему дядя Рафик.
В ресторане веселье шло полным ходом. На сцене надрывалась певица. За столами
сидели гости. Натэла с Джеем прошли за центральный стол. Джей, судя по изменившемуся
выражению лица, начал что-то подозревать.
– Что происходит? – спросил он у Натэлы.
– Традиция такая. Мы так гостей встречаем, – ответила она.
– Меня еще никогда нигде так не встречали, – признался Джей и заплакал.
– Что случилось? Ты ему сказала, что это свадьба? – спросила Нина у подруги.
– Нет, я сказала, что традиция такая. Это он от чувств расплакался. Говорит, никогда
такого не видел.
– Знаешь, я тоже никогда такого не видела, – сказала Нина и вдруг начала хохотать.
– Ты чего? Тоже от чувств? – спросила Натэла.
– Да, тоже. – У Нины даже слезы от смеха потекли. – Это ведь правда смешно. Ну
посмотри со стороны.
– Я не могу со стороны. Я – участник.
Нина зашлась новым приступом хохота.
– Прости, это у меня нервное, – сказала она, вытирая слезы. – Как же ты ему
сообщишь?
– Не знаю, завтра. После первой брачной ночи, – буркнула Натэла. – Ты знаешь, сколько
 81

я за номер в отеле заплатила? Это какой-то кошмар!

– Только первая брачная ночь у тебя уже была. В шкафу. По совету дяди Рафика! –
опять захохотала Нина.
Натэла сумрачно посмотрела на подругу.
– Ну, прости, прости, просто я давно так не смеялась. – Нина честно пыталась сдержать
смех.
Натэла вдруг тоже улыбнулась:
– Да, смешно. Сейчас мама приедет, вообще весело будет.
– Ладно, иди к счастливому жениху.
Натэла отправилась развлекать Джея, а Нина подошла к Ляле, которую не сразу увидела
среди гостей. Художница примостилась рядом с окном и делала наброски. Наверное, из всех
присутствовавших на свадьбе женщин только Ляля не сверкала люрексом и укладкой от
Валиной племянницы. Она была в обычной одежде, в которой выходила рисовать на
набережную.
– Здравствуйте, – сказала ей Нина.
– Нино! Здравствуй! Рада тебя видеть, – ответила Ляля, не глядя на Нину и не
отвлекаясь от работы.
– Что вы пишете?
– Портрет молодоженов. Натэла попросила. Парадный. Она хотела, чтобы я заранее
написала, и к свадьбе портрет был готов, но я не смогла. Она приносила мне фотографии
этого американца, но я его не чувствовала. Или уже привыкла работать с натуры. Не знаю.
Вот, договорились, что я на свадьбу приду и сделаю наброски.
– Только не забудьте ей диадему пририсовать. – У Нины начался новый приступ
истерического смеха.
– Ты думаешь, нужно? Ей понравится? – с сомнением спросила Ляля.
– Конечно. Кому же не понравится с диадемой? И жениха рыцарем нарисуйте. Ну,
чтобы побрутальнее.
– Я так и хотела сделать, – серьезно ответила художница.
– А почему вы не едите, не пьете?
– Я же на работе, – строго ответила Ляля.
– А давайте вы поедите, а я за вас одежду хотя бы нарисую, – вдруг предложила Нина. –
Мне правда очень хочется.
– Ну хорошо, если тебе несложно. И правда, я с утра ничего не ела, – призналась Ляля и
села за стол. Нина взяла у нее набросок, но не могла отвести взгляда от своей бывшей
учительницы – уставшей, одинокой, несчастной и, главное, не реализовавшей себя ни в
профессии, ни в материнстве – ни в чем. Пройдет еще несколько лет, которые пролетят
незаметно, как она, Нина, превратится в такую же Лялю. У нее тоже ничего не будет.
Нина сосредоточенно клала тень на пиджак Джея и не сразу поняла, что в зале началось
оживление. Она среагировала на крик Натэлы: «Мама!» Нельзя сказать, что крик был
радостным, скорее так кричат птицы в момент опасности.
Нина оторвалась от рисунка и посмотрела в зал.
Мэри всегда умела эффектно войти. Сейчас она, как королева, которая появилась на
приеме, устроенном в ее честь, стояла посреди затихшего, замершего зала. Она медленно
обводила взглядом собравшихся, перебирая лица. Все-таки в ней пропала актриса – это надо
так уметь держать взглядом зал. Рядом с ней по обе руки стояли дядя Рафик и Леванчик,
создавая ощущение свиты или телохранителей. В этот момент Натэла и заголосила: «Мама!»
Мэри дернулась, но быстро справилась с лицом и пошла, держа улыбку, к дочери. Дядя
Рафик и Леванчик засеменили следом. Мэри обняла Натэлу, поцеловав воздух рядом с ее
щекой, и протянула руку Джею. Тот начал ее активно трясти, но Мэри аккуратно выдернула
руку и села рядом с дочерью. Дядя Рафик обеспокоенно спрашивал, хорошо ли ее довез
Леванчик, и клялся, что никак не мог встретить лично. Горе, что не смог сам. А Леванчик, с
другой стороны, заверял Мэри, что готов ее возить туда, куда она скажет, и будет брать
 82

меньше, чем Рафик, потому что счастье – возить такую женщину. Мэри улыбалась обоим
мужчинам и кивала тоже обоим, так что каждый из них мог считать, что именно он –
фаворит.
– Вот как ей это удается? – услышала Нина Лялин голос.
– Да, – согласилась Нина.
– Натэла не в нее пошла, а в Тариэла, – сказала Ляля.
– Ой, а где Тариэл? – Нина вдруг вспомнила, что у Натэлы есть не только мать, но и
отец, и он тоже должен был присутствовать на свадьбе.
– Его в больницу увезли. С приступом. Опять с ума сошел. Рафик же и отвез. Тариэл –
он не буйный, но дядя Рафик сказал, что в больнице надежнее будет. Таро ведь решил, что
шпиона американского, который на контрразведку работает, разоблачил. И ходил по городу,
всем рассказывал, что скоро станет генералом – за то, что шпионскую сеть раскрыл. Дядя
Рафик тогда на набережной стоял и услышал Тариэла. Так прямо с набережной в больницу
его повез.
– Когда? Как? Я же с Натэлой была! – всплеснула руками Нина. – Почему он нам
ничего не сказал?
– Он не хотел, чтобы Натэла знала. Сказал, что Тариэлу уже не поможешь, а Натэле еще
можно.
– А вы откуда знаете?
– Так я там была, на набережной. Все своими глазами видела. Дядя Рафик прав. Он
плохого Натэле не пожелает. Ты ведь знаешь, что он был в Мэри влюблен?
– Мне кажется, все мужчины в этом городе были влюблены в Мэри.
– Это правда. Мы ведь с ней почти ровесницы. Это неправда, что говорят – она не была
в молодости красивой. Она была хорошенькой, но не красавицей. Это я тебе не как женщина,
а как художник говорю. Но в ней была магия. Ты знаешь, что ее колдуньей считали? Я в это
не верила никогда. Просто Мэри умела себя подать. Как светотень. Когда надо, она была
красавицей. И любые побрякушки носила как бриллианты. Я ей завидовала. Всегда
завидовала. Ты думаешь, почему она приехала? Чтобы всем потом рассказывать, что дочь
вышла замуж за американца. Не абы за кого, а за американца. Вот увидишь, завтра весь город
будет говорить, что Натэла в Голливуд уедет. Мэри это может. Как с картинами – не хочешь, а
картина будет лучше, чем реальность. Захочешь испортить, не получится. У Натэлы есть
что-то от матери. Иначе как бы она все это устроила? Но не того размаха. Натэла всегда была
тенью Мэри, на вторых ролях. Не дотягивала. И всегда от этого страдала. Жалко девочку. Да
и Мэри жалко. Здесь ей было тесно. С ее талантами нужно в большой город ехать и жить не с
Таро. Чем сильнее был бы мужчина, тем ярче она засверкала бы. Мне кажется, она жалеет,
что раньше не вырвалась и лучшие годы уже ушли. Ну ты посмотри на нее. Смотри, какое
лицо. Вот с кого картины надо писать.
Ляля забрала у Нины рисунок, сменила лист и начала лихорадочно делать набросок. На
бумаге проступали морщины, глаза, шея… Ляля не скрыла ничего. С холста на них смотрела
волевая женщина, совсем не добрая, жесткая, с глубокими резкими морщинами.
– И почему она себе не вколет какой-нибудь ботокс? – спросила Нина.
– А ей не нужно. Зачем? Она другим берет.
Ляля, как художник, увидела главное. Нина поняла, что ее учительница – очень мудрая,
она видит то, чего не видят другие. И все, абсолютно все понимает. И никакая она не
сумасшедшая. Она все чувствует и про жизнь, и про людей. Чувствует больше, чем все
остальные. Потому-то и одинокая.
Мэри выглядела, надо отдать ей должное, потрясающе. И Нина, если бы точно не знала,
ни за что бы не поверила, что Мэри только что с самолета, а не из салона красоты. Маникюр,
тщательно уложенные волосы не по местной, а по столичной моде – натуральный оттенок,
естественный вид, как будто головы и не касалась рука мастера, волосок к волоску. Мэри
подчеркнула оставшуюся выразительной талию длинной юбкой, в пол, и широким поясом.
Декольте было глубоким настолько, насколько позволяли приличия. Мэри казалась выше
 83

дочери ростом за счет каблуков, которые явно присутствовали, но скрывались юбкой. Она
была немолода, но выглядела не то чтобы моложе своих лет… Мэри светилась зрелой
красотой, сексуальностью. От нее шла энергетика, перед которой были бессильны и дядя
Рафик, и Леванчик, и все остальные мужчины. И если те смотрели на глубокую впадинку на
груди Мэри, на ее бедра и тонкую талию и пытались представить, какие ноги скрывает
пышная юбка, то женщины смотрели на ее уши и шею. То ли Мэри сделала это специально,
то ли по наитию, но для свадьбы дочери она подобрала серьги в виде лягушек и ожерелье с
огромной жабой, распластавшейся лапами по груди. Под жабой в несколько рядов висели
золотые цепочки. Нет, на нее невозможно было не обратить внимание – яркие губы, густо
подведенные глаза и роза в волосах.
– Это что-то, – сказала Нина.
– Да, с первого взгляда – Кармен на пенсии, но ты приглядись, это же театр, настоящий
театр. Смотри, как она держит спину! А какая шея! И ведь ее здесь почти ненавидят, но ей
наплевать! – Ляля продолжала делать набросок.
К Мэри стали подходить гости, здоровались, разговаривали, поздравляли. Натэла, сразу
сникнув и сжавшись, грызла ноготь большого пальца. Нина подошла и села рядом с
подругой. Дядя Рафик подливал Джею чачу.
– Ну, ты как? – спросила Нина Натэлу.
– Папы нет. Я волнуюсь. Ты не знаешь, где он?
– Знаю. В больнице. Его дядя Рафик отвез. Тариэл решил, что Джей – шпион. Ходил по
городу и всем рассказывал. Дядя Рафик его на набережной увидел и в больницу отвез. Тебе
не сказал, чтобы ты не нервничала.
– Хорошо. Папе в больнице будет лучше, чем здесь, – кивнула Натэла с облегчением. –
Ты видела, мама опять устроила спектакль, – кивнула она в сторону Мэри. – Это она
специально все сделала! Чтобы меня позлить.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Все будет нормально.
– Ты видела, как Джей на нее смотрит? На меня он так не смотрит!
И действительно, Джей, который с самого начала сидел с блуждающей улыбкой на
губах, с приходом Мэри очнулся и то и дело поглядывал в ее сторону.
– Ну, его можно понять. Он таких женщин у себя в Америке не видел, – успокоила
подругу Нина.
– Когда это все закончится? Я так устала, что ничего не хочу.
– Скоро. Потерпи.
– Это ведь все равно ничего не значит. Для него. У них же в Америке не так, как у нас.
Это у нас – раз свадьба была, значит, ты замужем, а у них бумаги нужны. Официальные. А
как я его в загс отведу? А без печати я отсюда не уеду. Что мне делать?
– Скажи ему правду.
– Прямо сейчас?
– Не знаю. Но сказать-то придется?
В этот момент Нина заметила, что Мэри с ласковой улыбкой направляется к Джею и
дочери.
– Поздравляю, прекрасная свадьба, – сказала Мэри по-английски Джею.
– Свадьба? Какая свадьба? – удивился Джей.
– Вот это – свадьба, – обвела рукой зал Мэри.
– Что происходит? – спросил Джей у Натэлы. – Это шутка? Я не понимаю.
Натэла застыла.
– Я так и думала, – сказала уже по-русски Мэри дочери. – Ты решила всех насмешить?
У тебя такое же больное воображение, как у твоего отца!
– Натэла, что происходит? – повторял, как попугай, Джей.
– Свадьба, – ответила Натэла, – происходит свадьба. Я – невеста, а ты – жених.
– Но ведь ты говорила, что это такая традиция! Что так у вас гостей встречают!
– Ты совсем дурак? – вспыхнула Натэла. – Ты представляешь, сколько это все стоит? Ты
 84

считаешь, что я миллионерша, чтобы просто так тебя возить туда-сюда, кормить, поить? И ты
мне писал, что у тебя серьезные намерения!
– Да, конечно, ты мне очень нравишься, но я не думал… Ты меня обманула!
– Это ты меня обманул! Говорил, что хочешь жениться и забрать меня в Америку! А
теперь передумал?
– Я хочу уйти. Мне нужно выйти. Мне нужно подумать.
– Сиди. Сейчас нельзя уходить. Так не принято. Что люди подумают?
– Но я никого здесь не знаю!
– Зато меня все знают!
– Почему ты кричишь? Я должен уйти. Ты не имеешь права меня задерживать!
Джей выскочил из-за стола и чуть ли не бегом пересек зал. Впрочем, его уход никто не
заметил. Гости ели, пили, танцевали.
– Ты не можешь выйти замуж и не можешь уехать в Америку, – сказала Мэри дочери.
– Почему?
– У тебя мозгов не хватит. Кстати, где твой отец? Я его не вижу.
– Он в больнице. В психушке. Решил, что Джей – шпион.
– Ну что ж – ничего не меняется. Все так, как я себе и представляла.
Мэри встала и пошла на свое место, где ее тут же обступили женщины. Мэри достала
сумочку, взяла чистую тарелку и вывалила на нее драгоценности – колье, цепочки, браслеты.
Женщины заохали. Нина слышала, как Мэри называет суммы – сколько стоит браслет или
цепочка. Даже у Нины глаза на лоб поползли. На эти деньги можно было купить дом.
– Это правда? – спросила Нина у Натэлы.
– Что – правда?
Натэла сидела в прострации. Она тут же превратилась в ту девочку, которую Нина знала
с раннего детства, – затюканную, забитую, несчастную, которая не могла слова сказать
поперек материнского.
– Она носит в сумочке дом. Или квартиру, – сказала Нина.
– Видишь это кольцо? – Натэла показала обручальное кольцо. – Я его купила в
антикварном магазине. Там, где турки живут. Заплатила огромные деньги. Хотела, чтобы на
всю жизнь, чтобы перед Джеем не было стыдно. И что ты думаешь? Отнесла его в лавку, где
цепочку чинила, и мастер мне сказал, что кольцо – фальшивка. Три копейки стоит. Если мама
говорит, что продаст браслет за тысячу долларов и кто-то его купит, значит, этот браслет
стоит тысячу долларов.
– А почему ты кольцо не вернула?
– Не знаю. Мне стыдно было. Я же, как дура, поверила, что оно счастье в личной жизни
приносит, почти как амулет. Они мне целую историю рассказали. Как ты думаешь, куда
пошел Джей?
– Далеко не уйдет. Не волнуйся. Линда же здесь.
– А вдруг с ним что-нибудь случится?
– Ну, самое страшное с ним уже случилось, – улыбнулась Нина. – Он побывал на
собственной свадьбе. Куда ж хуже?
Нина заметила, как через весь зал к ним бежит дядя Рафик.
– Слушай, Натэла! Что тут у вас случилось? Мне на минуту нельзя было уехать? – Дядя
Рафик был явно встревожен и не шутил.
– Мама сказала Джею, что это свадьба. Он перепугался, сказал, что я его обманула, и
сбежал, – ответила Натэла.
– Слушай, как я мог забыть, что Мэри знает английский? Ну как я мог? Нет, эта
женщина сведет меня с ума! Ты знаешь, какой у нее язык? У змеи нет такого языка!
– Знаю, дядя Рафик, – кивнула Натэла.
– Слушай, теперь я все понял! Я же куда ездил? Я домой за подарком ездил. Думал,
подарю вам сейчас, тост скажу. Так вот вынимаю я подарок, а американец твой прямо на
меня вылетел, чуть под колеса не попал. И что-то начал кричать. Но я же не понимаю! Он
 85

тогда побежал. Я его, конечно, догнал, чуть сердце у меня не выскочило, как я бежал, взял за
руку и к машине привел. Подарок-то у меня мужской. Так вот только я открыл багажник,
достал, значит, подарок, а у него глаза на лоб вылезли! Он так от меня дернул, что я даже
обиделся! Ты знаешь, как он быстро бегает? Ему в олимпийских играх надо участвовать, вот
как он бегает!
– А что за подарок? – спросила Натэла.
– Сабля! – с гордостью сказал дядя Рафик. – Серебряная. Большая. Еле в багажник
влезла. Настоящий свадебный подарок! Я же хотел показать ему надпись на клинке, а он
удрал, как заяц! Слушай, теперь я понимаю, он испугался! А я обиделся – думал, что ему
подарок не понравился.
– Наверное, он решил, что вы его зарезать хотите. – У Нины опять начались спазмы от
еле сдерживаемого смеха.
– Да, дедуля, я разных людей видел, но американцев никак понять не могу. Странные
они какие-то. Или это твой такой, Натэла? Ну как я могу кого-то зарезать? Он что, барашек,
чтобы его резать? Или курица какая?
– И где его искать? Куда он пошел? – спросила Натэла.
– Не волнуйся, за ним Леванчик поехал. Думает у меня клиента переманить. Ну, чтобы
твой американец его вызывал, а не меня. Так вот он поехал за ним. Следит. И привезет в
гостиницу. Я ему сказал, чтобы в гостиницу вез, где ты номер сняла для брачной ночи.
– Дядя Рафик, вы гений! – ахнула Натэла.
– Конечно, я гений! – согласился дядя Рафик. – Ты деньги заплатила, номер сняла, так
что, пропадать теперь? И не волнуйся, Мэри в другой гостинице остановилась. Хотела в этой
же, но я ей сказал, что там насос сломался и воды нет. А Линду я домой отвезу. К тебе.
– Дядя Рафик… – Натэла заплакала.
– Слушай, перестань плакать, а то я тоже сейчас заплачу. Я же не бесплатно вас
туда-сюда возить буду. Тебе хорошо, и мне хорошо. Всем хорошо. Знаешь, а поехали прямо
сейчас. Леванчика я сто лет знаю, он за твоим американцем долго ездить не будет. Он
работать не любит и терпения не имеет. Он его уже наверняка в гостиницу повез.
– Может, ему позвонить?
– Чего звонить? Что я – по Леванчику соскучился? Поехали. Отвезу тебя. Тут и без тебя
все разберутся.
– Поехали, – решительно сказала Натэла. – Нина, поехали!
– А я-то тут при чем? Ты хочешь, чтобы я первую брачную ночь с тобой рядом стояла?
– Ну да, это я не подумала. Только позвони мне утром. Или я тебе позвоню. А лучше
сразу приезжай, как проснешься.
– Мне бы уснуть сегодня…
Дядя Рафик подмигнул Нине и повез Натэлу в гостиницу.
Нина сидела за столом и смотрела, как гости танцуют. Ей захотелось домой, к тете Асе.
– Ну и что ты такая грустная?
К Нине подсела Мэри. Нина тут же подобралась, решив следить за языком и не сказать
ничего лишнего. Мэри смотрела на нее ласково и улыбалась.
– Ну как ты живешь, Нино?
– Все хорошо.
– Ты ведь тоже не знала, что моя Натэла задумала?
– Нет, не знала.
– Но у тебя-то все есть? Работа, квартира в Москве?
– Да, все есть.
– Только мужа нет.
– Мужа нет.
– Приезжай ко мне. У моего нового мужа дом в Подмосковье. Очень красивый,
большой. Посидим, поговорим, сад мой посмотришь. Ты знаешь, я там такой сад сделала!
Розы цветут! Ни у кого не цветут, только у меня. Ты ведь в банке работаешь? Вот и
 86

расскажешь мне все. Я ведь в этих кредитах ничего не понимаю. И, кстати, я тебе подарок
привезла. Знала, что ты здесь будешь.
Мэри порылась в своей сумочке и достала тонкое жемчужное ожерелье.
– Давай, я сама застегну.
Нина подобрала волосы, и Мэри застегнула на ее шее ожерелье. Потом опять порылась
в сумочке и достала зеркальце.
– Тебе очень идет жемчуг. Очень красиво.
– Спасибо, но мне неудобно. Это же очень дорого.
– Очень. Но не для Москвы. Носи на здоровье, – ответила Мэри.
– Спасибо.
– Ты очень похожа на своего дядю. Как он живет?
– Так же, без изменений. Только болеет.
– Да, в нашем возрасте…
– Вы прекрасно выглядите. – Нина сказала это искренне. В этот момент она была
маленькой девочкой. И вспомнила, как тетя Мэри надевала ей на шею нитку с
кулоном-бабочкой. Нина замирала от восторга – ничего красивее этой бабочки она не видела
и никого красивее тети Мэри не знала. Нина помнила, как Мэри откидывала ей волосы и
говорила, что из нее вырастет красавица. А дядя Аркадий улыбался и кивал. Ни разу тетя
Мэри не пришла без подарка – то колечко в виде кошечки, то браслетик из блестящих
бусинок. Нина хранила свои сокровища в коробке из-под конфет. Маме не нравились эти
украшения, хотя она никогда не запрещала Нине их носить. Но Нина чувствовала, что мама
недовольна, поэтому лишний раз ее не расстраивала, просто перебирая свои сокровища. И
когда Натэла жаловалась, что мама ее побила за проступок, Нина никогда не верила. Не
может такая женщина, такая красавица, такая добрая, ударить. Не может быть плохой. Нина
поймала на себе взгляд Мэри – та смотрела с любовью и тоской. Наверное, Мэри видела в
Нине черты Аркадия. И, наверное, у них действительно была любовь. Настоящая. Которая то
утихает, то вновь дает о себе знать, хотя бы отзвуком, но не забывается никогда.
Нина сказала Мэри не всю правду – дядя Аркадий болел тяжело, почти не вставал с
кровати. Инсульт и следом инфаркт. За ним ходила жена. Она его брила, мыла и чуть ли не на
руках выносила гулять на балкон. Потом кормила с ложечки. Вытирала рот, потому что
Аркадий не всегда мог проглотить пищу. Жена следила за его стулом, делала клизмы и
меняла ему памперсы. В доме пахло лекарствами и болезнью. От прежнего Аркадия почти
ничего не осталось. Только глаза – темно-карие, чуть навыкате, жгучие, веселые. В
остальном это был другой человек – чужой, старый. Он не узнал Нину, когда она приехала
его навестить, и заплакал, когда жена, Света, попросила его посидеть еще чуть-чуть за
столом. Он хотел лечь, а Света хотела, чтобы все было, как прежде, словно Аркадий здоров,
почти здоров, и сидит за общим столом. Перед ним стояла отдельная тарелочка, почти
детская, с маленькой ложечкой – Аркадий ел пюре. Для Нины Света приготовила другие
блюда. Дядя Аркадий не хотел есть пюре.
– Не капризничай, – сказала ему Света и накормила из ложки, как маленького. Он
давился, но глотал.
Нина уехала на следующий день, хотя собиралась пробыть неделю. Она не могла на это
смотреть. И была рада, что до этого момента не дожила мама. Счастье, что она не увидела
своего брата в таком состоянии. И счастье, что Аркадий остался тогда с женой – Мэри не
стала бы о нем так заботиться. Не выдержала бы.
– Скажи, а ты Таро видела? – спросила Мэри.
– Видела, – ответила Нина.
– Он совсем с ума сошел?
– Да, Натэле очень тяжело.
Мэри кивнула, но больше ничего не спрашивала, только на лице появилась ухмылка,
как будто она была рада тому, что Тариэл сошел с ума, что мучается и заставляет страдать
дочь. И если бы у Мэри была возможность, она бы заставила бывшего мужа страдать еще
 87

больше. Еще сильнее. А дочь? Она выбрала отца, так что для Мэри она была по другую
сторону баррикад.
– Все, отвез. – В ресторан вошел дядя Рафик. – Поехали, теперь тебя отвезу, а то Ася не
может уснуть. Ждет.
Нина встала с облегчением. У нее гудела голова, и опять очень хотелось спать.
– Давайте сначала завезем Линду, – сказала она.
Девочка лежала на диванчике около стены и спала. Дядя Рафик кивнул. Нина разбудила
ее и довела до машины.
– Как Натэла? Все хорошо? – спросила она у дяди Рафика.
– Откуда я знаю? Разберутся! Леванчик злой как черт! Американец ему ничего не
заплатил! – Рафик захохотал. – Конечно, не заплатил! Я же это знал! Он ведь думал, что здесь
все бесплатно!
Нина отвела Линду в дом, уложила ее и почти без сил вышла около своего дома. В
окнах тут же загорелся свет.
– Нина, ты приехала? – крикнула из окна тетя Ася.
– Я, – ответила Нина.
– Слава богу, поднимайся уже!
Нина отсчитала ступеньки и поднялась в квартиру.
– Тетя Ася, давайте все завтра расскажу. Сейчас не могу, – попросила она.
– Я уже все знаю, – хмыкнула крестная. – Даже знаю, что ты с Мэри щебетала. Вот
Тамара тебя не видела! Ей бы это не понравилось! А что это у тебя на шее? Это Мэри
подарила? Ты всегда на ее побрякушки падкая была. Как маленькая!
– Она говорит, что это уникальный жемчуг, – сказала Нина.
– Ой, что я, Мэри не знаю? Конечно, она скажет, что жемчуг!
– Вы не верите?
– Я что – ювелир? Мне-то что? Валя сказала, что Мэри дочери свадьбу испортила. Вот в
это я верю!
– Мэри сказала правду.
– А кто ее за язык тянул? Ее Натэла просила? Никто не просил! Слава богу, что Таро в
психушке! Как он вовремя сошел с ума! Даже, бедный, не знает своего счастья.
– Ничего. Натэла поехала к Джею. Разберутся. Я спать пошла.
– Иди, иди. Прямо в жемчугах спи!
– Теть Ась, не злитесь!
Нина спала беспокойно. Ей снилась увешанная драгоценностями Мэри, которая
смеялась и говорила, что Нина никогда не выйдет замуж.
Она проснулась от телефонного звонка. Телефон звонил и звонил, почти захлебывался.
Пришлось встать и снять трубку.
– Нино! Ты проснулась? Через час воду отключат! – оказывается, звонила тетя Ася.
– А вы где?
– У Вали. И тебе уже Натэла звонила. Напоминала, что в четыре сегодня загс.
– А можно я к вам поднимусь?
– Зачем подниматься? Мы сейчас сами придем!
Нина была в душе, и когда вышла, за столом уже сидели крестная и Валя. Тетя Ася
варила кофе.
– Ну как погуляли? – спросила, улыбаясь, Валя.
– Вы ведь уже все знаете, – ответила Нина.
– Конечно, знаем! Кто не знает? Все знают!
Валя с тетей Асей начали обсуждать, правильно ли Мэри поступила, сказав Джею
правду. Крестная считала, что не ее это дело, а Валя встала на сторону Мэри.
– А ты как думаешь? – спросили они Нину.
– Я вообще думать не могу, – призналась Нина. – Пусть идет как идет.
– Это ты правильно говоришь. От судьбы не уйдешь. Что написано тебе, так и будет, так
 88

и проживешь, – сказала Валя.

– Ой, не говори мне тут про судьбу! – возмущенно возразила тетя Ася. – Если Натэла
сама себе все это устроила, то при чем тут судьба?
– Нино, детка, а ты что собираешься делать? – спросила вдруг Валя.
– Завтра уезжаю, вы же знаете. Работа, – ответила Нина.
– Осталась бы. Зачем тебе возвращаться? Тебе здесь плохо разве? Мы бы с Асей тебе
мужа нашли. Сосватали. Все, как полагается. И не какого-нибудь американца, а
проверенного. Да, Ася? Нам ведь только сказать, что ты замуж хочешь, и сразу женихи
найдутся! Выйдешь замуж, детей родишь, будешь жить как все.
– А моряка, случайно, нет на примете? Дальнего плавания? – улыбнулась Нина.
– Почему нет? Есть, конечно! Здесь же порт! Просто я не думала, что тебе такой муж
нужен! Это же тяжело. А если со свекровью не уживешься, тогда как? Вон, сестра моей
племянницы, она же замужем за моряком. Тот как уйдет на полгода в рейс, так и все. А она со
свекровью целыми днями. Зато когда он приезжает, так у них опять медовый месяц. Свекровь
злится, а что сделает? И денег он привозит. Там ведь тратить негде. А сестра племянницы
себе даже нос сделала после свадьбы. Пока муж в рейсе был, она себе пластическую
операцию устроила. И теперь такая красавица! И дочка у них – как кукла одета. Все хорошо.
Только свекровь кровь пьет. Но тебе можем хорошую подобрать.
– Валя, она шутит! – не выдержала тетя Ася. – Про моряка она сказала, чтобы его не
видеть.
– И в кого ты такая глупая? – обиделась Валя. – Тамара такая умная женщина была!
– Простите, я не хотела вас обидеть. Просто с языка сорвалось, – сказала Нина.
– А ты сначала думай, а потом рот открывай. Вот поэтому ты и не замужем! – не
задержалась с ответом Валя.
– Что там у Натэлы? – спросила Нина, чтобы сменить тему разговора.
– А что у нее? – тут же возбудились женщины. – Она довольная такая, как будто дом в
наследство получила! Только и говорит, что ее Джей как мужчина ну прямо с ума сойти! Ты
знаешь, я ей не верю. А что ей еще говорить? Я бы на ее месте тоже так говорила.
– Ну, может, у них и вправду все в порядке, – вступилась за подругу Нина.
– У Натэлы не может быть все в порядке! Что я, Натэлу не знаю? – ответила Валя, а
тетя Ася кивнула, соглашаясь.
– Что-то мне не хочется к ним ехать. Я устала от всей этой кутерьмы, – призналась
Нина.
– Слушай, все устали! Надо ехать. Традиция такая. Если не поедешь, обидишь сильно, –
строго сказала Валя.
Нина ушла одеваться и не могла отделаться от мысли, что сейчас, оставшись здесь,
может изменить свою жизнь. Обмануть судьбу. Может выйти замуж за мужчину, которого ей
найдут соседки, наверняка достойного, с положением, обеспеченного, уж точно
проверенного по всем параметрам. Родит детей и будет жить так, как все женщины: пить по
утрам кофе с соседками, ездить на кладбище, растить детей, ругаться со свекровью, готовить
еду, печь хачапури, ходить по вечерам гулять на набережную. И знать, что не одинока, что
рядом всегда кто-то есть. Нина неожиданно для себя расплакалась. Наверное, сказались
волнения последних дней. Обычный нервный срыв. Она беззвучно плакала, боясь испугать
соседок, а еще больше – получить от них порцию вопросов, на которые у нее не было ответа.
Почему она плачет? В чем причина? Ведь не было никакой причины. Все хорошо.
Собирается к подруге. К чему слезы? Нина поймала себя на мысли, что устала. Очень устала.
Что столько людей, ежеминутно, ежесекундно находящихся рядом с ней, она не может
выносить. Если бы была возможность, уехала прямо сейчас и сидела бы в аэропорту,
дожидаясь рейса. Но нужно было продержаться еще день. Всего один день, который обещает
быть таким же длинным, как и предыдущий.
Она оделась и вышла из комнаты.
– Ты сегодня не завтракала, – сказала озабоченно тетя Ася.
 89

– Сейчас сразу и пообедаю, – ответила Нина.

– Ой, не морочь мне голову. Натэла не только без мозгов, но и без рук. Она ничего
приготовить не может! Все знают! Пойдет в лавке хачапури купит, руки мукой обляпает и
будет говорить, что сама пекла. Сядь, поешь, я мацони вчера сделала. И варенье из белой
черешни. Твое любимое. Ты, когда маленькая была, только из белой черешни ела! Тамара
тебя совсем избаловала!
Нина покорно села за стол и налила в мацони варенье. Это было так же вкусно, как в
детстве. Забытые, задвинутые в подсознание вкусовые ощущения. Вкус и запах дома.
Зазвонил телефон.
– Кто это? – удивилась тетя Ася и сняла трубку. Она только слушала и пыталась
удержаться от смеха. – Хорошо, – наконец сказала она серьезно, – не волнуйся. Сейчас все
приедем.
– Кто звонил? – спросила Нина.
– Натэла, кто ж еще?
Тетя Ася сосредоточенно набирала номер телефона, не пускаясь в объяснения.
– Вахо? Здравствуй. Это Ася. Ты можешь сейчас в гостиницу приехать? Там, где Натэла
свадебный люкс сняла. Да. Срочно. У нее по деликатному делу. Говорит, что ее американец
совсем синий стал. И не шевелится. Да, как будто умер. Но не умер. Только чуть-чуть умер.
Что случилось? А как ты думаешь? Зачем ты мне такие вопросы неприличные задаешь? Сам
не можешь догадаться, что случилось? Вчера свадьба была, номер свадебный, Натэла
молодая. И ты еще спрашиваешь, что случилось? Ты доктор или я доктор? Да, мы сейчас
тоже туда приедем. Как зачем? Натэла попросила. Надо же девочку поддержать! А вдруг он
умрет? Кто будет похоронами заниматься?
Тетя Ася положила трубку и пошла доставать гладильную доску, чтобы погладить
кофту.
– Тетя Ася, Джей умер? Что случилось? – ахнула Нина и заметалась по квартире. –
Поехали скорее!
– Слушай, что ты суетишься? Мы никуда не опаздываем! – возмутилась тетя Ася. –
Если этот бедный американец умер, то ему уже ничто не поможет. Какая ему разница, во
сколько мы приедем? А если не умер, то тем более куда спешить? Пусть себе лежит,
отдыхает.
Тетя Ася аккуратно и тщательно погладила кофту и дождалась, пока Валя сбегает к себе
и переоденется. Только после этого они вышли на улицу, где под парами уже стоял дядя
Рафик, неизвестно от кого узнавший о происшествии.
– Садитесь! Вахо я уже туда отвез, – доложил дядя Рафик. – Ну где у этой женщины
голова? Как так можно? Она сразу хотела вдовой стать? Вот если бы это была Мэри – я бы не
удивился. Но Натэла!
– А это удобно? – спросила Нина. – Ну что мы все туда едем? Все-таки личное дело.
– Какое оно личное, не смеши меня! – удивилась тетя Ася. – Уже весь город знает, что
Натэла своего американца в постели до смерти довела! Кто бы мог подумать? А такая
приличная с виду!
– А он куда смотрел? Что хотел ей доказать? Повел бы себя как нормальный мужчина.
Выпил бы чачи, лег бы спать. Всем хорошо бы было! – вступился дядя Рафик.
– Ой, Рафик, много ты говорить стал. Как Леванчик, – заметила Валя.
– Э, женщина, ты сейчас глупость сказала! Я тебе умную вещь сказал, а ты мне
глупость в ответ. При чем тут Леванчик? Твой муж что делал в первую брачную ночь?
– Спал, – призналась Валя.
– Вот и я спал. Поэтому мы с моей Софико так долго живем. Секрет долголетия! Дарю
бесплатно! – Дядя Рафик подмигнул Нине в зеркало.
– Только я не помню, чтобы была довольна! – вставила Валя.
– А кто тебя спрашивал? Если бы я спрашивал, довольна ли моя жена, то я бы уже
умер! – Дядя Рафик посигналил встречной машине и проехал на красный свет. – Вас только
 90

спроси, вы рот не закроете! До смерти заговорите! Все, приехали!

Женщины вышли из машины и зашли в отель, новый, недавно построенный, в самом
центре города, блестящий, сверкающий.
– Мы к Натэле, – сказала тетя Ася девушке, стоящей за стойкой ресепшен, и
прошествовала к лифту.
Ни тете Асе, ни Вале не пришло в голову постучать. Дверь номера, впрочем, была
открыта. Натэла сидела на кровати в белой ночной рубашке. Рядом лежал Джей, около него
сидел Вахтанг – он только что сделал укол и считал пульс.
– Вы приехали! – обрадовалась Натэла и тут же начала плакать.
– Все нормально, оклемается, – сказал Вахтанг, – до следующего раза. Опять будет
приступ.
– Я же не знала! – плакала Натэла. – Он мне сказал, что ему сорок семь, а оказалось, что
пятьдесят!
– Слушай, не большая разница, да? – сказал Вахтанг.
– Он же мне писал, что будет меня любить! – плакала Натэла.
– Слушай, еще вчера ты думала, что он импотент! – вступила в разговор тетя Ася.
– Откуда вы знаете?
– Что тут знать? Я бы тоже так думала, – хмыкнула тетя Ася.
– А он тебе не писал, что у него больное сердце? – Дядя Вахо начал складывать
инструменты в сумку.
– Нет, я же не спрашивала! – Натэла кинулась на грудь к Джею.
– Перестань, он не умер. Что ты его оплакиваешь? – одернул ее дядя Рафик.
– Все было хорошо. Так хорошо, – причитала Натэла, – я же хотела как лучше! Думаю,
пусть лежит, не двигается. Ну, вы меня понимаете… А он вдруг задыхаться начал. Руками на
меня махал. Я же думала, что он больше хочет, я же не понимаю его знаков! Ну и стала
сильнее. Это его американки понимали, а я откуда знаю? Вот он махал, махал, а потом затих.
И синий стал!
– Не волнуйся. Все с ним хорошо будет. До Америки доедет, это я тебе гарантирую, –
успокоил ее Вахтанг.
– А мне не нужно, чтобы он доехал! Мне нужно, чтобы он печать поставил! Сегодня! А
он лежит и ходить не может!
– Зачем ходить? Я его довезу! – Дядя Рафик поставил на тумбочку пластиковую
бутылку. Судя по мутному виду, в бутылке была домашняя чача. – Вахо, а ему чачу можно?
Для здоровья?
– Если я скажу, что нельзя, ты меня послушаешь?
– Нет, конечно! Да еще ни один доктор не говорил, что чачу нельзя пить! Тем более в
таких делах!
– Ну и я не скажу. Через час можешь наливать. Натэла, во сколько загс?
– В четыре.
– Нормально. Пусть пьет, – махнул рукой Вахо. – Только сейчас пусть лежит, не встает.
– Спасибо вам! – Натэла кинулась обнимать сначала Вахтанга, а потом Рафика.
Вахтанг, которому нужно было в больницу, ушел. Все остальные остались. Никому
даже в голову не пришло уходить.
– Натэла, ты сегодня ела? – спросил дядя Рафик.
– Нет еще, – призналась она.
– Вот и я нет еще. Так, где здесь телефон? Алле? Слушай, дочка, можешь очень помочь.
Нам бы сюда обед организовать. Зелень, хачапури, мясо тоже принеси. И вино. Какое у вас
вино? Вы его где брали? На Лермонтова? Ладно. Давай. И скажи там, что дядя Рафик заказал.
Пусть быстро. Да, к Натэле в номер. Все хорошо с американцем, жить будет. Передам
поздравления, обязательно.
Еще через двадцать минут все сидели за столом, ели и пили, не обращая внимания на
спящего после укола Джея. Натэла, выпив вина, наконец перестала рыдать. Тетя Ася считала,
 91

что это для нее урок – не нужно уезжать с ним. Вон, совсем больной. Валя, напротив,
убеждала Натэлу, что это лучший вариант: он умрет, а она еще молодая и успеет замуж
выйти.
– Слушай, а он детей-то иметь может? – вдруг спросила тетя Ася.
– Я не знаю. Наверное, – ответила Натэла.
– Э, тут твое «наверное» не поможет. А вдруг у него проблемы? Что ты тогда делать
будешь?
– Ну, у него же есть Линда.
– Так то когда было? Он тогда небось в постели не окочуривался! Это все потому, что
они едят свой фастфуд. Смотри, уедешь, будешь плохо есть, и тоже больная станешь.
– Что ты ее пугаешь? Она и так боится, – заступилась за Натэлу Валя.
В этот момент дверь открылась и на пороге появилась Мэри. Женщины замолчали и
поджали губы.
– Мэри! – поднялся с места Рафик. – Заходи, садись. Тебе вино налить? Или чачи?
– Мама! – Натэла хотела кинуться к матери, но на полдороге остановилась.
– Это правда? – строго спросила Мэри.
– Что – правда? – Натэла опять под взглядом матери превратилась в маленькую
провинившуюся девочку.
– Что твой муж не может иметь детей и у него инфаркт?
– Кто тебе сказал? – ахнула Натэла.
– Уже все знают. Я последняя узнаю! А ты мне даже не позвонила! Всем позвонила,
кроме меня!
– Ладно, Мэри, успокойся. Садись. Выпей с нами.
Мэри присела за стол и кивком показала, что будет чачу.
Нина и в этот момент не могла отвести от нее взгляд. Мэри опять была густо
накрашена, тщательно одета, на каблуках. Но не это было самым впечатляющим. А длинное
ожерелье из изумрудов, которое в три ряда висело на шее у этой женщины. Ансамбль
дополняла зеленая ящерица-брошь, почти в натуральную величину, с красными
глазами-рубинами, которая ползла по ее правой груди. Нина краем глаза заметила, что тетя
Ася и Валя тоже рассматривают украшения. Впрочем, Мэри тоже это заметила и
наслаждалась всеобщим вниманием.
– Как дела, Ася? – спросила Мэри.
– Все хорошо, – сдержанно ответила крестная.
– Тебе понравился мой подарок! – сказала Мэри Нине, и та только сейчас заметила, что
так и не сняла жемчужное ожерелье.
– Она в нем спала, не снимала, – буркнула тетя Ася.
Мэри довольно улыбнулась.
– И не страшно тебе такое на себе носить? – спросила Валя, показывая на изумруды
Мэри.
– Нет. Тут все равно никто в этом не разбирается. Думают, что бижутерия.
– А разве нет? – съязвила, не удержавшись, тетя Ася.
– Нет. Это настоящее, конечно, – гордо ответила Мэри. – Точно такое же есть только у
Барбары Стрейзанд.
– Еще скажи, что вы с ней в одном магазине покупали! – опять не сдержалась тетя Ася.
Мэри не ответила и только сейчас посмотрела на Джея, который застонал и повернулся
на бок.
– И что сказал Вахо? Сколько он протянет? – спросила Мэри у дочери.
– Мама, ну что ты говоришь? Просто это волнение, перелет, еда новая.
– А детей он может иметь? Хотя если не может, то это и к лучшему! Не хватало тебе
еще негра родить!
– Мама, ты специально, что ли? Я его люблю!
– И давно? Ты его два дня назад увидела.
 92

– Слушай, перестань, пусть делает, что хочет. Сама пусть решает, – вступилась за
Натэлу Валя.
– Вот и правильно, – поддержал дядя Рафик. – А мы будем помогать, чем можем.
Слушай, Мэри, ты говорят, хочешь здесь дом купить? Так почему мне не сказала? Я бы тебе
такой дом подобрал, какой никто не подберет!
– Ты собралась возвращаться? – спросила Валя.
– А почему нет? Буду приезжать. Мне здесь климат нравится. И родное все. Только
забор надо поставить, чтобы соседки не заглядывали. А то по улице пройти спокойно не
могу. Старею, наверное. Домой потянуло, – Мэри улыбнулась.
– Ой, Мэри, кто бы здесь говорил про старость! – Как мужчина, дядя Рафик не мог не
возмутиться. – Ты как сестра Натэлы выглядишь!
– Ой, Рафик, ты всегда умел делать комплименты! – довольно отозвалась Мэри.
Тетя Ася хмыкнула, но промолчала.
Вдруг на кровати пошевелился Джей. Натэла тут же кинулась к нему и присела рядом.
– Эй, осторожнее, а то ты его опять убьешь! – захохотал Рафик.
Женщины тоже встали из-за стола и подошли к кровати. Джей открыл глаза и
огляделся.
– Где я? Я умер? Я в аду? – спросил он.
– Нет, милый, ты не умер! – закричала Натэла и навалилась на него, стараясь обнять
покрепче.
– Нет, он точно не жилец, – сказал дядя Рафик. – Он не своей смертью умрет. Она его
задушит.
– Что ты каркаешь? – возмутилась Валя.
– Натэла, где я? Что случилось? Все о’кей? – спросил слабым голосом Джей, едва
Натэла выпустила его из своих объятий.
– О’кей, о’кей, – успокоил его дядя Рафик. – Ты немножко умер, но теперь воскрес. На,
выпей! – Он поднес ему рюмку с чачей.
– Нет, я не буду пить! – Джей, как маленький, стал крутить головой, уворачиваясь от
рюмки, которую дядя Рафик держал у его рта.
– За свое здоровье грех не выпить! И за здоровье Вахо, который тебе жизнь спас!
Натэла, переведи ему, чтобы он понял! – строго сказал дядя Рафик.
– Выпей, доктор разрешил, – сказала Натэла.
Поскольку она по-прежнему крепко держала его руки в своих, Джею ничего не
оставалось, как открыть рот, в который дядя Рафик влил чачу.
– Натэла, а почему я не в больнице? – спросил Джей.
– А зачем? К тебе доктор сюда приезжал! Лучший доктор в городе! Главный
реаниматолог! – удивилась Натэла.
– Почему они здесь? – не успокаивался Джей, обводя взглядом женщин.
На этот вопрос у Натэлы не было готового ответа. Как объяснить американцу, что
собрание друзей и родственников у постели больного, тем более в таком деликатном
вопросе, – вполне закономерно. И то, что она по-прежнему в ночнушке, а Джей голый под
одеялом – тоже нормально. И что все это совсем не мешает пить и закусывать – ну просто
очевидно. Нина в этот момент даже пожалела Джея. Бедный, эту поездку он точно никогда не
забудет.
– А где Линда? – спросил Джей.
– Не волнуйся, дома, – ответила Натэла.
– С твоим отцом?
– Нет, его вчера в психбольницу увезли. Он решил, что ты американский шпион. Я же
тебе говорила, что папа работал в Кэй-Джи-Би, – объяснила Натэла.
– Ты сказала – психбольница? Я правильно понял? Твой отец сумасшедший? – Джей
заволновался, решил встать, но вспомнил, что голый, вокруг малознакомые женщины, и
поспешил натянуть одеяло до подбородка.
 93

– Нет, он только чуть-чуть сумасшедший, – погладила его по руке Натэла. – Тихий,

неопасный.
Джей смотрел на Натэлу с ужасом.
– А кто сейчас здоровый? – решила поддержать Валя. – Я тоже сумасшедшая! А с вами
совсем с ума сошла за эти дни! Да и ты тоже ненормальный! Ты что, не знал, куда ехал? Это
тебе не твоя Америка! Переведи ему, Натэла!
– Да, я сумасшедший, – кивнул Джей. – Натэла, скажи, а я на тебе женился? Мы теперь
муж и жена?
Тут возникла небольшая пауза, после чего все дружно закивали.
– Да, конечно, да! Такая свадьба была! Весь город пришел!
– Но я не подписывал бумаг? – спросил Джей.
– Нет. У нас такая традиция: сначала свадьба, а потом бумаги, – объяснила Натэла.
– Так, давайте за это выпьем! – Дядя Рафик налил всем вина и влил очередную стопку
чачи в рот Джея. – Горько! – закричал дядя Рафик, и Натэла тут же кинулась целоваться с
Джеем. – Так, а теперь пьем кофе, собираемся и едем в загс!
Натэла ахнула и побежала в ванную одеваться. Женщины вернулись за стол. Дядя
Рафик заказал кофе. Джей по-прежнему лежал под одеялом. Когда зашла официантка,
которая несла на подносе чашки с кофе, он укрылся с головой. Если честно, на Джея было
больно смотреть. В этот момент он и вправду думал, что лучше бы умер и попал в ад. И
совершенно точно пытался собраться с мыслями, опасаясь за свой рассудок.
Наконец из ванной вышла накрашенная и нарядная Натэла, и дядя Рафик сказал, что
пора ехать. Все вышли из номера и пошли по длинному коридору к лифту. Дядя Рафик уже
открывал двери машины. Рядом стоял Леванчик.
– Я его не звал! – решил объясниться Рафик. – Он сам приехал!
– А где американец? – спросил Леванчик, когда Натэла, Нина, тетя Ася и Валя сели в
машину к Рафику, оставив Мэри его конкуренту.
– Джей! – закричала Натэла. – Где Джей? Он не вышел?
– Вот тебе обязательно нужно все испортить! – возмущенно сказал Рафик Леванчику. –
Так хорошо сели. Ты сам не мог это решить? Сделать все, как надо. Сходил бы в номер,
подождал, посадил гостя. Всему тебя надо учить! Какое ты после этого такси?
– Скажи, что вы его забыли! – закричал Леванчик. – Скажи, чтобы все знали – Рафик
забыл жениха! Уехал и не вспомнил!
– А ты громче кричи. – Дядя Рафик стал наступать на конкурента.
– И буду кричать! Пусть все знают, как Рафик работает! Забудет и не вспомнит! –
хорохорился Леванчик, выставляя кулаки для защиты.
– Джей! Джей! – выскочила из машины Натэла.
– Сядь на место! – прикрикнул на нее Рафик. – Мэри, скажи ей, что нельзя невесте за
женихом бегать! Пусть этот, – он презрительно ткнул Леванчика в грудь, – сходит в номер и
привезет его к загсу. Пусть покажет, на что способен. Или только языком чесать? А,
Леванчик?
– Что я ему, брат? Или сват? Почему я должен за ним ходить? – закричал в ответ
Леван. – А если он откажется, то ты ведь всему городу скажешь, что Леванчик свадьбу
расстроил!
– Конечно, скажу! – подтвердил дядя Рафик.
– Рафик, хватит, – не выдержала Мэри. – Натэла, пересаживайся в машину к Леванчику,
и вы тоже, а мы с Рафиком следом за вами приедем. Пойдем вместе его заберем. – Мэри
направилась к дверям гостиницы, и Рафик покорно пошел следом.
– Мама? – совершенно искренне удивилась Натэла.
– Если тебе это нужно, то я тебе покажу, как нужно замуж выходить! – сказала Мэри с
проявившимся вдруг местным акцентом.
– Ах, как сказала! Как сказала! – тут же восхитился Рафик.
Нина опять погрузилась в состояние сомнамбулы. Она уже плохо соображала и
 94

совершенно покорилась судьбе. Пусть везут, ведут и говорят, что ей делать. Пусть решают за
нее. Поэтому она первая покорно вышла из машины Рафика и села в машину к Леванчику.
Тетя Ася, Натэла и Валя сели вслед за ней…
– А где жених?
На пороге загса их встречала женщина в длинной черной юбке и черной футболке, на
которой люрексом было вышито «LOVE». На голове у женщины была черная траурная
повязка. Но ее вид никого не смутил.
– Здравствуй, Тина, – поздоровалась тетя Ася. – Как твой дедушка?
– Спасибо, хорошо. Похоронили. Он был бы доволен. Все хорошо сделали. Я же прямо
с поминок сюда. Только кофту переодеть успела. Сейчас зарегистрирую и назад поеду.
Скажи, Ася, где ты брала средство от травы?
– Не бери его! Не действует совсем! Соль и то лучше!
– Я так и думала. Кофе хотите? Я сейчас сварю. Заходите, садитесь. Вот, инжир ешьте,
только сейчас с дерева сняла, пока вас ждала.
Все опять сели за стол. Тина ушла варить кофе. Натэла ела инжир.
– Ешь, ешь, на здоровье. Впрок ешь. А то когда ты в своей Америке инжир увидишь?
Ты хоть знаешь, как по-английски будет инжир? Вот. У них, наверное, и слова-то такого нет.
Будешь чипсы есть и дом вспоминать, – сказала Валя.
– Перестань, она же не навсегда уезжает. Будет приезжать. Правда, Натэла? –
вмешалась тетя Ася.
Женщины успели выпить кофе, обсудить похороны Тининого дедушки, а Рафика с
Мэри и Джеем все не было.
– Натэла, он точно приедет? – спросила Тина.
– Конечно, приедет, Рафик лично везет, – сказала Валя.
И в этот момент на улице затормозила машина. Все кинулись к окну и отодвинули
занавеску, чтобы лучше видеть. Джей был похож на заложника – бледный, испуганный. С
двух сторон его держали под руки Рафик и Мэри. Они аккуратно, но твердо помогли ему
подняться по ступеням и ввели в зал.
– Скорее, скорее, – засуетилась Натэла.
– Не волнуйся, он уже здесь. Что он, из загса сбежит? – удивилась Тина. – Сейчас все
сделаем как положено. Рафик, здравствуй, ты паспорт принес?
– Да, принес. – Дядя Рафик вынул из внутреннего кармана пиджака паспорт Джея.
Тина взяла паспорт, полистала и подняла глаза на Натэлу.
– А куда печать ставить? Я не знаю. У них тут ничего не понятно.
– Ставь туда, где место есть, – сказала Валя вместо Натэлы.
– Тут все не как у нас! Я не могу! Тут даже страницы такой нет! – запаниковала Тина.
– Конечно, нет! – сказал Рафик. – У них мужчина на мужчине может жениться! Тьфу!
Ставь, там разберутся!
– Не могу, это должностное преступление! – уперлась Тина.
Женщины заговорили одновременно. Натэла заплакала. Мэри кричала, что этого и
следовало ожидать. Тина объясняла, что в паспорт Натэлы она поставит хоть две печати, если
та захочет, но в американский паспорт ставить не будет ни за что. Вдруг на нее в суд в
Америке подадут? Валя и тетя Ася уверяли, что Америки нет никакого дела до Тины и пусть
она быстро поставит печать.
– Тихо, женщины! – сказал строго дядя Рафик. – Раскричались тут, как цесарки!
Помолчите, голова от вас болит! Тина, ты меня знаешь?
– Знаю, дядя Рафик. – Тина сама чуть не плакала.
– Хорошо знаешь? – уточнил сурово дядя Рафик.
– Как не знаю? Вы же были свидетелем на свадьбе моих родителей!
– Правильно! И именно я тебя в церковь вез, когда крестили. Лично отвез! Как ты
кричала! На всю машину кричала! Я чуть не оглох, как ты орала! И сиденье мне описала. Ты
думаешь, я забыл, как его мыл? Нет, не забыл! И сейчас ты сомневаешься во мне? Если бы я
 95

не был уверен, что все правильно, разве бы я сюда привез этого американца? Нет! Рафик
никогда не делает то, что против правил и совести! Любого спроси, тебе скажут. Только
Леванчика не спрашивай, он никогда хорошее не скажет. Так вот! Ставь печать в паспорт
Натэле, а этому, – дядя Рафик ткнул пальцем в Джея, который сидел на стуле и, судя по всему,
молился, – напиши справку. Что он женился на этой женщине. Не хочешь пачкать его
паспорт, не пачкай! Просто бумагу ему дай. Можешь ты дать ему такую бумагу?
– Могу, конечно! – обрадовалась Тина. – Конечно!
– Вот и хорошо, – кивнул довольный собой дядя Рафик. – Видишь, Натэла, если дядя
Рафик сказал, что ты замуж выйдешь, то так оно и будет. А твой американец совсем с ума
сошел. Слушай, зачем ты за сумасшедшего замуж выходишь? Тебе Тариэла мало? Сидит,
шепчет что-то.
– Это он молитву читает, – объяснила Натэла.
– Так что ж ты сразу не сказала! Давай мы его в церковь отвезем! У них какая вера?
– Не знаю!
– Ну, давай в костел его отвезем или в новую армянскую церковь. Или в нашу, где и
тебя, и Нино, и Тину крестили? Эта ближе всех.
– А может, во все его отвезем? Там и поймем, какая у него вера, – предложила тетя Ася.
– Это ты правильно говоришь. Зачем заставлять? Пусть сам выберет! – согласился дядя
Рафик.
Тина быстро шлепнула печать в паспорт Натэлы, выписала свидетельство, что Джей
женился на Натэле такого-то числа такого-то месяца и захлопала в ладоши. Все остальные
тоже начали аплодировать и поздравлять Натэлу и Джея.
– Ах, этот шайтан все еще здесь! – возмутился Рафик, увидев Леванчика, который
дежурил рядом с загсом. – Сажай женщин, в церковь поедем!
– А что ты мне приказываешь? Куда захочу, туда и поеду! – тут же ответил Ливанчик.
Нине, которая сидела в машине Леванчика и слушала его разговор с Мэри, казалось, что
это точно никогда не кончится. Бесконечный день. Они подъезжали к церкви, выгружались,
заходили внутрь. И… смотрели на Джея. Пока женщины общались со знакомыми, Натэла в
истерике ставила свечи всем святым, Джей пребывал в полубессознательном состоянии. В
руках он держал бумагу, которую выдала ему Тина, сказав, что это важный документ,
который нельзя терять. От этого зависит его жизнь. По большому счету, она была права. Как
женщина. Джей, вероятно, думал, что от этого документа зависит, вернется он когда-нибудь
домой или нет. Нина видела, что он, когда встречался с ней взглядом, спрашивал: «Что
происходит?» Но Нина отводила глаза, и Джей покорно шел назад в машину в
сопровождении дяди Рафика. Только в последней церкви, той самой, где крестили Нину,
Натэлу и всех детей их района, Джей очнулся. То ли там была особая атмосфера, то ли
кончилось действие чачи. Но Джей впервые улыбнулся и подошел к Натэле, которая горячо
молилась перед иконой. Джей взял у нее свечку и поставил в подсвечник. Натэла заплакала,
чуть ли не заголосила.
– Умер кто? – спросила Нину женщина-прихожанка, которая только появилась в церкви.
– Женился, – ответила Нина.
Женщина кивнула.
Нет, это могло произойти только в том месте и в то время. Можно считать это чудом. Но
к Натэле и Джею подошел молодой священник, который заговорил с Джеем по-английски. И
оказалось, что Джей не был крещен и вообще в бога не верил, а сейчас был готов поверить во
все, что угодно, потому что он почти умер, а его спасли. И сразу же был проведен обряд
крещения, после чего священник обвенчал Джея и Натэлу. Джей стоял с мокрой головой, а
Натэла плакала и смеялась одновременно. Она улыбалась от счастья, а из глаз лились слезы,
которые она не могла унять. Плакали Валя и тетя Ася, даже Мэри всплакнула, купила
крестик и повесила на шею обретенного зятя. Потом, в церковном дворе все обнимались,
целовались и поздравляли друг друга.
– Я тебя люблю, – сказал Джей Натэле. И все снова заплакали, запричитали с новой
 96

силой. А священник пожелал им долгих лет жизни и семейного счастья. Наверное, это можно
было считать катарсисом. Нина никогда не понимала значения этого слова. Но тут даже она
сдалась, выдохнула и отпустила себя. Она радовалась за подругу. Вспоминала маму. Ей было
жаль тетю Асю, которая осталась одна, и жаль себя за то, что не смогла устроить свою
судьбу.
Дядя Рафик с Леванчиком стояли у своих машин, мирно разговаривали и тоже чуть не
плакали, гордые своей работой. Им и вправду было чем гордиться. Считай, свадьбу года
устроили!
Во дворике церкви еще долго все стояли и разговаривали. Женщины рассказывали
Мэри, у кого лучше покупать дом. Приглашали в гости. Мэри благодарила и звала к себе, в
Москву. А потом Рафик с Леванчиком, перемигнувшись, как старые добрые друзья,
рассадили всех по машинам и повезли куда-то за город.
– Куда мы едем? – спрашивали женщины, но Рафик только улыбался. И женщины тоже
покорились своей судьбе – ехали, куда везут. И всем было удивительно спокойно.
Они приехали в Ботанический сад, где в местном кафе были уже накрыты столы.
– Это тебе мой подарок, Натэла, – сказал довольный дядя Рафик.
– И мой тоже! – добавил Леванчик.
– Да, и его тоже, – кивнул дядя Рафик.
– Как красиво. Жаль, фотоаппарата нет, – ахнула Мэри.
– Как нет? Обижаешь! И камера есть, и фотоаппарат есть! Где Валерка? – спросил он у
официантки.
– На улице ждет, – ответила та.
– Это мой племянник. Он такие фотографии делает, как художник! – похвастался
Рафик.
На улице покорно ждал Валера, незаменимый помощник дяди Рафика. Нина его даже
не сразу узнала – юноша был в костюме.
Натэла светилась от счастья. Они с Джеем целовались на фоне роскошных роз,
держались за руки под огромным деревом, смотрели друг другу в глаза, сидя на траве. Натэла
сфотографировалась с матерью и отдельно – с Ниной. А потом и все вместе. После чего все
сели за стол, и Рафик взял на себя роль тамады. Правда, Леванчик тоже не отставал и
произносил тосты, но Рафик смотрел на конкурента снисходительно. Мол, меня все равно не
переплюнешь.
– Как же хорошо! – сказала тетя Ася.
Все уже были сыты и пили кофе.
– Хорошо, что все закончилось, – засмеялась Валя.
– И не говори, – вздохнула тетя Ася. – Только бы больше ничего не случилось.
– Не каркай. Что ты вечно о плохом думаешь? Дай хоть пять минут спокойно
посидеть! – одернула ее Валя.
– А где Линда? – вдруг вспомнил про дочь Джей. – Натэла, где Линда?
Натэла замерла и смотрела на дядю Рафика, ища поддержки.
– О господи, сегодня Тариэла должны были из больницы отпустить, – ахнула Валя.
– Дома, наверное. А где ей еще быть? – сказал дядя Рафик, но было видно, что он
заволновался. Про девочку действительно все забыли, как и про Таро.
– Натэла, поехали домой, – попросил Джей.
– Конечно, поехали! – сказал Рафик. – Сейчас Леванчик женщин к себе посадит, а мы
Мэри в гостиницу отвезем и сразу домой. Да, Мэри?
Дядя Рафик начал мигать так, как будто у него начался нервный тик.
– Да поняли мы все, Рафик, перестань глаз дергать, – сказала ему тетя Ася.
– Я вас аккуратно повезу, на всех светофорах буду останавливаться! – сказал Рафик,
кивая Леванчику.
– Рафик, я что, дурак? Хватит свои знаки делать. Ты – пантомим? – возмутился
Леванчик.
 97

Женщины быстро погрузились в машину и поехали в дом к Тариэлу. Дядя Рафик

открывал двери, долго усаживал Мэри, Натэлу и Джея, подкручивал кресло, чтобы всем было
удобно, в общем, целый спектакль разыграл. А Леванчик в это время гнал, не глядя на
светофоры. Нина закрыла глаза.
– Слушай, я молюсь, чтобы там все хорошо было, – сказала Валя тете Асе.
Когда они приехали к Тариэлу, там не было никого – ни Таро, ни Линды.
– Ася, беги к соседям! Я тоже пойду их искать. Нина, оставайся здесь, – велела Валя.
– Ишь, раскомандовалась, а то я без тебя не знаю, куда мне идти. И зачем ходить?
Сейчас все узнаем. Резо! Тариэл дома был? – крикнула тетя Ася в сторону соседнего дома.
– Нет! – из окна выглянула женщина. – Не было! Сейчас должны привезти.
– А где Линда? – крикнула тетя Ася.
– У соседки. Девочка голодная была. Сначала у меня посидела, потом у Шалвы в
кондитерской. А потом я ее к соседке отвела, у нее дочка у Натэлы английский учит. Пусть
девочки поиграют.
– Ну вот, все узнали. Ты, Нина, иди к соседке, приведи сюда Линду. А мы будем Таро
встречать.
Нина нашла Линду живой и здоровой. Она сидела вместе с дочкой соседки и смотрела
телевизор. Девочки не разговаривали, а таращились в экран.
– Не волнуйся, я ее покормила, – сказала соседка. – Бедная девочка, она не знала, что
такое сырник! Чем детей там кормят? Ты не знаешь?
– Не знаю, – ответила Нина. – Линда, пойдем, сейчас твой папа приедет, – сказала она
девочке по-английски.
Линда покорно встала. Дочка соседки даже не отвернулась от экрана.
– Как дела? – спросила Нина у Линды.
– О’кей, – ответила та.
– Ну о’кей так о’кей. – Нина неожиданно для себя разозлилась. Почему нельзя
нормально сказать, что на самом деле ничего не о’кей, что отец уехал, а ее все бросили! И
зачем вообще Джей потащил с собой дочь? Это же стресс для ребенка. А Линда еще ребенок!
Нет, на месте Линдиной матери Нина бы Джея убила точно. И тут же вспомнила
единственную ссору своей мамы и тети Ася. Нина была почти в том же возрасте, что и
Линда, и мама с ней справлялась с большим трудом. Нина ничего не хотела делать по дому,
грубила и мечтала уехать жить навсегда к дяде Аркадию. Мама плакала и не знала, как
повлиять на дочь. Нервы не выдержали у тети Аси. Когда Нина при крестной назвала мать
дурой и врединой, тетя Ася залепила наотмашь Нине по губам.
– Как ты себя ведешь? Что ты себе позволяешь? – закричала тетя Ася. – А ты что
делаешь? – обернулась она к Томе. – Почему ты ей позволяешь так говорить? Она уже не
маленькая! Хватит ей в попу дуть!
Нина рыдала. Ей было не больно, но очень обидно. Она не ожидала, что крестная
способна ее ударить.
– Вот роди своего ребенка и делай так, как сочтешь нужным. Нину не трогай, – сказала
Тома подруге. Это был запрещенный прием. Тамара знала, что у Аси никогда не будет детей и
с этим горем та проживет всю свою жизнь. И ударила по больному месту, по открытой
кровоточащей ране. После этого они не разговаривали почти полгода. Даже не здоровались
друг с другом. Тяжело было обеим. Тамара тысячу раз себя прокляла за несдержанность, за
злой язык, который повернулся сказать такое. А тетя Ася хранила и не могла забыть обиду –
тяжелую и несправедливую. Они, конечно, помирились, а как иначе? Но ни Тома, ни Ася не
забыли того дня.
Нина с тех пор держала язык за зубами и перестала грубить матери. Нет, она не боялась,
что тетя Ася ее снова ударит, но эта ссора, молчание двух подруг в течение полугода, тишина
по утрам, отсутствие крестной в их доме на Нину произвели впечатление землетрясения.
Стихии, которая вдруг смела подчистую годы дружбы. Одна фраза – и выжжено, сломано,
уничтожено с корнем все, что было нажито годами. И нужно восстанавливать заново. С нуля.
 98

Подруги забыли обиду, только когда Тома заболела, а Ася была рядом. Только тогда они
помирились и простили друг друга по-настоящему.
А сейчас Нина шла рядом с Линдой и пыталась представить себя на месте ее матери.
Да, нужно родить своего ребенка, а уж потом рассуждать, как правильно, а как нет.
Они зашли во двор, когда тетя Ася и Валя усаживали Тариэла на стул. Тетя Ася
расставляла перед ним нарды.
– Ну, слава богу! – крикнула она Нине. – Что вы так долго? Они сейчас будут. Рафик
звонил. Давай, веди сюда Линду. Скорее!
Когда во двор зашли Натэла, Джей и Рафик, картина была идиллическая. Тариэл сидел
за нардами и учил Линду играть. Он переставлял за нее шашки, а та покорно кидала кубики.
Рядом, сложив руки на груди, стояли тетя Ася, Валя и Нина.
– Линда, дочка, все о’кей? – кинулся к ней Джей.
– О’кей, – ответила Линда, которая, как показалось Нине, вообще ничего не понимала.
Во всяком случае, взгляд у нее был остекленевший и, пусть простят ее за
неполиткорректность, дебильный. Нине сразу показалось, что девочка отстает в развитии лет
на десять, но, может, дело в климате? Или в переизбытке ощущений?
– Как хорошо! – ахнула Натэла. – Папа, я вышла замуж!
– А где Гия? – удивился Тариэл.
– Скоро приедет, – быстро ответила Натэла.
– А это кто? – Таро показал на Джея.
– Это гости из Америки. По обмену. С дружеским визитом. Приехали перенимать опыт.
– Это правильно, – довольно кивнул Тариэл. – Пусть знают, что у нас гостям рады и что
в газетах неправду пишут.
– Папа, ты себя хорошо чувствуешь?
– Да, только устал после работы. День был тяжелый. Заседание. Отчет писал.
– Ну, ты тогда иди, ложись.
Тариэл покорно кивнул и пошел в дом.
Все дружно выдохнули.
– Сошел с ума, но тихо, – сказала тетя Ася.
– Так ему легче, – тут же включилась в разговор Валя. – Пусть думает, что ничего не
изменилось. Глядишь, и умрет счастливым. Натэла, может, он твоего Джея завербует как
шпиона?
– Слушай, женщина, что ты все языком метешь? – возмутился Рафик. – Нет в тебе
жалости! Я как представлю, что у меня все работает, только голова не работает, знаешь, даже
жить не хочу! Все, поехали по домам! Садитесь уже! Мы свое дело сделали!
Женщины покорно загрузились в машину и наконец поехали в сторону дома.
На следующий день Нина улетала. Рейс был утренним, и в ночь перед полетом она
впервые не слышала ни кваканья лягушек, ни трескотни вентилятора – ничего. Казалось, она
только закрыла глаза, буквально на минутку, а на ее кровати уже сидела тетя Ася и гладила ее
по голове.
– Нина, вставай, дядя Рафик уже ждет, – сказала крестная.
– Что случилось? Опять что-то у Натэлы? – Нина резко села на кровати так, что голова
закружилась.
– Нет, уже десять утра. Твой самолет скоро без тебя улетит.
– О господи! Почему вы меня не разбудили? Я же еще не собралась! – Нина подскочила
и заметалась по комнате.
– Не бегай так, упадешь, голову расшибешь, – сказала строго крестная, как говорила,
когда Нина была маленькой. – Твой чемодан я уже собрала. Только оденься. Вода еще есть.
Дали рано утром, представляешь?
Нина быстро собралась, и они с тетей Асей спустились во двор, стащив чемодан. На
звуки выходили соседи и желали Нине счастливого пути и поскорее возвращаться. На
каждом пролете приходилось останавливаться, здороваться и говорить, что да, она уезжает,
 99

скоро приедет в гости. Вышла даже Нана, которая передала на руки Нине Мию и схватила
чемодан – помочь спустить. Так они и считали ступеньки: тетя Ася с Наной, которые тащили
по очереди чемодан, а Нина с малышкой. И ей было страшно как никогда – не оступиться бы,
удержать маленькую девочку. «Господи, лишь бы не упасть. Лишь бы Миа не испугалась», –
думала Нина, проверяя ногой ступеньку, прежде чем спуститься. На каждом пролете, где она
останавливалась, чтобы перевести дыхание, она думала, что вот этот спуск по лестнице –
важнее всех ее дел, страшнее всех страхов. И счастье, которого она никогда не испытывала –
думать не о себе, прижимать к груди теплый комочек, который полностью зависит от тебя. А
ты зависишь от него. Нина заплакала.
– Ты чего? – удивилась запыхавшаяся крестная, когда они вышли на улицу.
– Переволновалась, – ответила Нина. – Уезжать не хочу.
И это было правдой. Она не хотела уезжать. Ей вдруг стало хорошо здесь, у крестной. И
она прекрасно представила себе, как проживет здесь всю жизнь. Тетя Ася с Валей найдут ей
мужа, и она родит такую же маленькую девочку, которую будет выносить на руках во двор,
считая ступеньки. И будет ходить на набережную гулять с коляской. Начнет рисовать вместе
с Лялей или откроет детский развивающий центр – они так популярны в Москве, а здесь нет
ни одного. А если родится мальчик, то он будет играть с мальчишками в футбол во дворе,
прямо под окнами, а дядя Рафик научит его играть в нарды. Нина будет пить кофе с Валей,
ходить делать маникюр к ее племяннице, имени которой она так и не узнала, ездить на базар
с дядей Рафиком и на кладбище к маме с его племянником Валерой, который делает
свадебные снимки, а на самом деле – будущий врач, работает у дяди Вахо в больнице. И дядя
Вахо будет рядом, если что. Она будет досматривать за тетей Асей, а когда состарится она
сама, то за ней будет досматривать Натэла. Или наоборот. А еще у нее будет свекровь,
двоюродные братья и троюродные сестры мужа… Она будет рассказывать про них тете Асе,
когда придет брать печку, чтобы испечь хачапури. И она никогда не останется в одиночестве,
будет о нем только мечтать. Кто-то всегда будет рядом. А если что-то случится, то не нужно
будет даже звонить – через пять минут соберутся родственники и соседи и все вместе устроят
так, чтобы отвести беду. Потому что так принято. Потому что по-другому и быть не может.
Нина отдала Нане малышку Мию, аккуратно поцеловав ее в лобик. И наконец заплакала
от души, разрыдалась, дав волю чувствам. Не могла остановиться.
– Что случилось? – В стене дома открылось окошко обувной мастерской, откуда
выглянула обеспокоенная жена Отара, Ия.
– Я уезжаю, – ответила Нина.
– Отар, Нина уезжает! – крикнула Ия.
– Куда ты собралась? А туфли? – К окошку на инвалидном кресле подъехал Отар. – Ты
мне их на память решила оставить? На, починил, носи на здоровье.
Отар кивнул жене, и та передала Нине в окошко туфли в целлофановом пакете. Нина
достала одну и ахнула. Туфли были не просто новыми – они были другими. Отар поменял не
только каблук и стельку, но и ткань. Можно сказать, сшил новые.
– Ты еще скажи, что твои итальянцы лучше сделают! – хмыкнул Отар.
Нина вместо благодарности опять заплакала.
– Что ты плачешь? Тебе не понравилось? – испугался Отар.
– Понравилось. Очень! Спасибо! – не могла остановиться Нина.
– Ия, дай ей травы, что ли, – сказала тетя Ася. – А то она не успокоится.
Ия шмыгнула в квартиру и вернулась с чашкой.
– Пей, – велела крестная.
– Что это? – спросила Нина.
– Какая тебе разница? Пей уже, опаздываем! – ответила тетя Ася.
Нина покорно выпила мутный отвар и пошла следом за крестной.
– Что это с тобой, дедуля? – обеспокоенно спросил дядя Рафик, увидев заплаканную
Нину.
– Это у нее нервный срыв, – объяснила тетя Ася. – Девочка переволновалась.
 100

– Дедуля! Сейчас я тебя быстро вылечу! Садись уже! – велел Рафик.

Нина уже по привычке закрыла глаза, чтобы не видеть, куда они едут. И вряд ли это был
аэропорт. В этом она почти не сомневалась. Никто не сомневался. Они притормозили около
магазинчика, где продавали вино.
– Привет! – Дядя Рафик зашел в крошечную комнату, уставленную бутылками. – Так,
мне нужно вино хорошее, чачу домашнюю, и быстро. На самолет опаздываем!
Нине казалось, что дядя Рафик способен задержать даже регулярный рейс. И нисколько
не удивилась бы, если бы главный пилот оказался его троюродным племянником по
материнской линии. Тут же, в магазинчике, дядя Рафик открыл бутылку вина, налил Нине в
пластиковый стакан и заставил выпить. Она поняла, что чувствовал Джей, в которого
насильно вливали то кофе, то чачу. Но вино побежало по венам, стало тепло, даже жарко.
Слезы сразу высохли. Откуда-то появилась закуска – хачапури, овощи, зелень. Нина
улыбалась и надеялась, что самолет улетит без нее. Она хотела вернуться домой, к крестной,
выпить кофе и позвонить Вале, а потом поехать к Натэле – узнать, как у нее дела.
– Дедуля, поехали. Совсем уже опаздываем, – сказал ей дядя Рафик.
В аэропорту на единственный рейс стояла очередь. Кто-то доплачивал за перевес, кто-то
заматывал чемоданы в пленку.
– Мне тоже нужно замотать, – обеспокоенно сказала Нина.
– Не надо! – оборвал ее дядя Рафик. – Нормально долетишь. Если я сказал, то так и
будет!
Дядя Рафик отодвинул столбики с ограничительными лентами и подвел Нину прямо к
стойке.
– А как же очередь? – ахнула Нина.
– Слушай, они туристы, пусть стоят, а мы местные! Давай паспорт. Вот, регистрируй ее!
Нина только открыла рот от изумления. Никто не стал возмущаться, а девушка
приветливо улыбнулась и быстро выдала ей посадочный талон.
– Ну, а ты боялась! – улыбнулся довольный дядя Рафик. – Все, иди! Ася, поехали домой,
я еще успею футбол посмотреть.
И тут в зал ворвалась Натэла. Вслед за ней семенил Леванчик.
– Нина! Ты еще не улетела! Слава богу! Я хотела тебя проводить! – Натэла кинулась
обниматься. – Ты мне даже свой телефон не оставила! Ты когда приедешь?
– Не знаю, – опешила Нина. – Как у тебя дела?
– Ой, я так счастлива! Так счастлива! Джей такой мужчина! Представляешь, он хочет
поменять билет! Я тебя провожу сейчас и пойду менять! Он не хочет от меня улетать!
Натэла выглядела такой же сумасшедшей, как и ее отец. Только не тихой, а буйной. Она
была все в том же «свадебном» вечернем платье, и на нее все оглядывались.
– Ты мне звони, – сказала Нина. – В любое время. И приезжай. Все будет хорошо.
– Спасибо тебе! Спасибо! – плакала Натэла.
– Все, хватит, поехали домой, – вмешался в эту сцену прощания дядя Рафик.
Но тут в зал влетела Карина, жена Вахтанга.
– Слава богу, успела! – кинулась она к Нине.
– Что еще? – Рафик закатил глаза.
– Вот, Вахтанг велел тебе передать. – Карина достала из сумки фотографию. Нина
никогда ее не видела. На фото она, четырехлетняя, стояла с мамой на фоне цветущего
кустарника. Тома улыбалась и была очень красивой и счастливой. – Это любимая фотография
Вахо, – сказала Карина. – Но он сказал, что тебе она сейчас нужнее. Извини, что он сам не
приехал, у него тяжелый мужчина. Чуть не утонул. Вахо еле спас.
– Ты здесь очень на Тому похожа, – сказала крестная, разглядывая фото.
– Да, Вахо сказал, чтобы ты возвращалась. Чтобы знала, что наш дом – твой дом, –
сказала Карина. – Рафик, ты меня до больницы довезешь? А то у меня там очередь сидит.
– Если больше никто не приедет, то довезу! – ответил Рафик.
Нина еще раз поцеловала крестную, Натэлу, Карину, обняла дядю Рафика, наконец
 101

прошла паспортный контроль и села в крошечном зале ожидания. Ей вдруг очень захотелось
курить.
– Простите, – подошла она к пограничнику, – а где здесь можно курить?
– Где хочешь! – ответил пограничник и даже удивился вопросу.
– А пить тоже можно? У меня с собой вино. Я его не упаковала в чемодан. Нельзя же
провозить?
– Почему нельзя? – еще больше удивился пограничник. – Пей, кури, вон столики!
Рафик сказал, чтобы я тебя прямо к рейсу позвал!
– А вы кто?
– Я с дочкой его племянника в одном дворе живу! А моя троюродная сестра у Натэлы в
классе учится! Иди! Отдыхай! Сейчас все сделаем!
И тут же открылись жалюзи в кафе, официантка пошла варить кофе на крошечной
плитке, проигнорировав кофейный аппарат. Тут же на столе Нины появились пепельница и
уже открытая пачка сигарет.
– Я не хочу улетать, – призналась Нина пограничнику.
– Нет, надо, – ответил он серьезно. – Ты сейчас улетай, я дяде Рафику обещал, а потом
уже прилетай. Хорошо? Не подводи меня. Я обещал тебя в самолет посадить! А дальше –
делай, что хочешь!
– Хорошо, – кивнула Нина.

***

Она добралась до своей московской квартиры и, выйдя из такси, подняла голову. Никто
не выглядывал из окон, никто не раздвигал занавесок. Никому не было до нее никакого дела.
Она потащила чемодан по лестнице, считая ступеньки, и только на третьем этаже вспомнила,
что в доме есть лифт, стоит только нажать кнопку. И есть свет – ступеньки считать незачем.
Она долго стояла перед собственной дверью, не помня, какой сначала открывать замок –
верхний или нижний. И никто не вышел на лестничную клетку, чтобы узнать, кто приехал.
Нина пошла в ванную и включила воду – вода, конечно, была. И холодная, и горячая. В
квартире стояла тишина. Нина уснула, но спала плохо, вздрагивая не от шорохов, а от
тишины. Слишком тихо.
А потом все пошло так, как прежде. Она ходила на работу, читала или слушала музыку
в метро, отгородившись от всех. Бежала, как все, по переходам, не различая лиц в толпе.
Через месяц Нина и думать забыла о той поездке. Даже не вспоминала. Правда, позвонила
поздравить тетю Асю с днем рождения. Та сказала, что все в порядке, но в подробности не
вдавалась, а Нина и не спрашивала. Наступал Новый год – суетный, бессмысленный и самый
обычный. Нина не ждала чуда и хотела только выспаться в новогодние праздники. Она
собиралась сходить в ресторан с коллегами, и, собственно, все. Правда, у нее мелькнула
мысль, что хорошо бы уехать к тете Асе, но она решила, что уже не может, как раньше,
принимать спонтанные решения, лететь, возвращаться. Сил не было никаких.
Прошла зима, и наступала слякотная весна – с чернеющими прогалинами, собачьими
какашками, проступающими из-под снега, с разъеденной реагентами обувью, серыми
дождями и редкими, хаотичными всплесками солнца.
Нина думала, что нужно все-таки купить новый диван. Она оттирала губкой свежее
пятно на обивке, которая и так была вся в проплешинах. Зазвонил мобильный телефон. Нина
решила, что в законный выходной день имеет полное право не отвечать на звонок. Но тут же
зазвонил домашний. Нина замерла. Этот номер на работе никто не знал. Только тетя Ася и
еще несколько подруг, точнее, приятельниц, которых Нина считала подругами.
– Алле! – Нина ответила почти шепотом, приготовившись к плохим новостям.
– Нина! Это ты? – заорала трубка. – Алле!
– Да, я, – ответила Нина, пытаясь опознать звонившую женщину по голосу.
– Это Натэла! Нина! Это ты?
 102

– Да, Натэла, привет.

– Я тебя поздравляю с Восьмым марта! – закричала Натэла.
– А сегодня восьмое? – удивилась Нина.
– Нет, не помню. Наверное, десятое, но я тебя все равно поздравляю! Какая разница,
какое сегодня число?
– Действительно, – ответила Нина, глядя на календарь. Она вдруг тоже потеряла счет
времени и пыталась сообразить, какой сегодня день недели, – что-то случилось?
– Случилось! – заорала Натэла. – Такое случилось!
– Что-то с тетей Асей? – Нина опять замерла.
– Что с тетей Асей? – удивилась Натэла. – Сегодня ее видела, все с ней хорошо было.
– Что? С дядей Рафиком, Валей, Таро? Кто-то умер?
– Что ты такое говоришь? Почему кто-то умер? Никто не умер! – Натэла вдруг начала
говорить с жутким грузинским акцентом. – Это со мной случилось!
– Что?
– Я не понимаю Джея! Совсем не понимаю по-английски. Слушай, мне больше
спросить не у кого. Здесь никто не знает. Может, ты знаешь?
– Тебе нужно что-то перевести?
– Да! Мне нужно, чтобы ты перевела мне слова Джея! Или я умру! Вот когда я с ним в
постель ложусь, он отворачивается, говорит мне «спокойной ночи» и засыпает. Спит,
представляешь? А сначала у нас каждый вечер любовь была! Ну ты понимаешь. Спасибо
дяде Вахо, он его лечит, таблетки прописывает, за сердцем следит. Так вот я бужу Джея и
спрашиваю, что случилось? Почему он заснул? А он твердит «гив ми э сайн». То есть если я
«гив э сайн», то у нас будет вечером секс, а если нет, то он спать будет. А я не понимаю! Что
значит «гив ми э сайн»?
– Дай мне знак, – ответила Нина.
– Да я понимаю, что знак. Но что это значит? Какой я должна ему знак давать? Ты ведь
помнишь моего Гию? Он, где поймает, там и любит. И дядя Рафик тоже сказал, что, где
поймает свою Софико, там и любит. А про «сайны» никто здесь не понимает! Даже мама. Ты
знаешь? Мама домой вернулась! Дом рядом с нами купила. И за папой досматривает. Даже в
больницу его не отдает! Свой магазин ювелирный открыла. Ты представляешь? Только ты
приезжай! Я не знаю, что делать?
– Натэла, а ты разве не в Америке?
– Нет! При чем здесь Америка?
– А Джей не улетел?
– Нет! Он здесь, со мной остался! Сказал, что здесь будет жить. Ему тут нравится.
Линду отправил, а сам остался. С Тариэлом в нарды играет. Чачу пьет. Пока не работает.
Очень довольный. Только я недовольна! Не понимаю я про его «сайны»!
– Ну, ты ему должна намекнуть, что хотела бы сегодня близости, – сказала Нина.
– Как намекнуть? А если я голая в постель ложусь, то непонятно? Слушай, а ты
можешь быстро приехать? Ты ему объяснишь, что у нас другие традиции. Он тебя
послушает. Приезжай! Тетя Ася по тебе очень скучает.
– Натэла, я не могу, у меня работа, – сказала Нина.
– А я могу так жить? У меня тоже работа! Я на детей срываюсь! Приезжай, давай. Ты
же моя лучшая подруга! Дядя Рафик тебя встретит, они с тетей Асей уже договорились. Ты
же все равно там с ума сходишь одна!
– А ты откуда знаешь?
– Слушай, чего тут знать? Все, я тебя жду!
Нина повесила трубку, но телефон зазвонил снова.
– Нино! Дочка! С Восьмым марта тебя! Ты когда приезжаешь? – спросила тетя Ася.
– Сегодня не восьмое марта. Я не знаю, когда приезжаю, – ответила Нина.
– Зато я знаю. Ты приедешь. Дядя Рафик тебя встретит. Давай, собирайся! Да, Валя, она
едет! – крикнула крестная в сторону.
 103

– Хорошо, тетя Ася, – ответила Нина и пошла собирать чемодан. Из обувного шкафа на
нее упала коробка с туфлями, которые ей сшил Отар, Нина их так ни разу и не обула. Она
взяла туфли и упаковала их в чемодан.
Она улыбалась и представляла себе, как Джей кричит Натэле: «Гив ми э сайн!» Так же,
почти давясь от хохота, Нина позвонила начальнице и сказала, что берет отпуск. По
семейным обстоятельствам. Очень срочное дело.
– Кстати, с Восьмым марта вас! – сказала Нина начальнице.
– Сегодня разве восьмое? – забеспокоилась та.
– Нет, но какая разница? – захохотала Нина.