Таня бежала, глядела по сторонам.

Люди шли и шли – и все в одну сторону. Парами, а то и

целыми семействами. Пары держались за руки. А семейства – за своего отца или брата.

Людей становилось все больше. Толпа густела. Таня уже не бежала, а просто шла, петляя,
протискиваясь, просачиваясь меж идущими. Ее толкали, она толкала. В этом человеческом супе
она видела только ремни, спины, мешки.

– По машинам! – гаркнул голос.

Все нестройно поднялись. Женщины закричали. Вцепились в ремни, мешки, лямки. Кто-то плакал.
Кто-то хохотал. Таню волной толкнуло, отбросило. Лютика потащило прочь.

Вдали мелькнула ушастая голова. Какой-то военный уже расставлял новобранцев рядами. Строил
колонну.

Таня яростно протискивалась сквозь толпу. Сердце колотилось.

– Марш! – гаркнул голос.

Таня удвоила усилия. Пнула, укусила, оттолкнула – и, наконец, выкатилась на мостовую.

Шершавая человеческая гусеница стала забираться в кузова машин. Лица, лица, лица. Мальчики,
мужчины, юноши. Молодые, юные, немолодые, опять молодые. Уже не лица – затылки.
Женщины тоже бросились к грузовикам, побежали. Бежали девочки. Старухи. Девушки. Толстые,
высокие, маленькие, в беретиках, в платках, с косами, в локонах – все.

Огромные уши мелькнули, пропали за чьим-то затылком. Снова показались. Таня перецепилась о
чью-то ногу, грохнулась о камни до звона в голове, вскочила. Побежала. Лютика кто-то уже
подсаживал на борт. Коленку и ладонь саднило.

Лютик повернул лицо, заметил ее. Большой рот заулыбался.

Что же кричать? Что?.. Самое важное. Главное…

И Таня завопила.

Ее заволокло синим шершавым дымом, рокотом мотора.

Грохотали, пуская сизый вонючий дым, грузовики. Кричали люди.

Танино лицо мелькнуло – и тотчас его затолкало, замешало обратно в толпу.

Все кричали, махали руками, улыбались. Старались думать о хорошем. И даже в это хорошее
верили. Но у всех у них ломило сердце так, что невозможно было говорить.