Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
Посвящается Мике
Я не помню, когда это произошло. Произошло ли это, когда мне в семь лет
сказала мама, что я должен съесть всю тарелку с едой… или когда-то еще?
Нет. Тогда все было не так плохо.
Произошло ли это, когда в 14 я узнал, что была такая штука, как Вторая
Мировая война и что она унесла жизни 70 миллионов людей? На ней
погибали даже маленькие дети только потому, что они принадлежали иной
расе. Нет, не то. Это заставило меня задуматься.
Произошло ли это, когда одним зимним утром мой отец решил перерезать
себе вены ножом для филе в незаполненной водой ванне, а потом разбился
насмерть, выпрыгнув с четвертого этажа в собственной квартире? Нет. Тогда
я начал убегать от жизни. И продолжил бежать 32 года.
В тот момент я в течение 7 лет как мог посещал сеансы психотерапии. Чего я
не понимал, так это того, что именно терапия привела меня к истокам моей
боли. Шлюзы открыли, и ворвавшийся поток не остановить. И чтобы
выжить, мне пришлось умереть.
Я слышал об этом месте. Слышал, потому что моего друга туда положили.
Позже он покончил жизнь самоубийством. Это было последнее пристанище
для безнадежных. Там никого не лечили… вы оттуда попросту не
возвращались. Я спросил доктора, не могу ли я остаться здесь. В его глазах
заплясал огонек.
Когда меня выпустили, я часто посещал места моего детства. Я помнил все,
даже мельчайшие подробности. Проказы, которые я с друзьями чинил
людям. Места, где мы играли в футбол. От всех этих воспоминаний эмоции
хлынули на поверхность. Представить, что я чувствовал невозможно, если
вам неведома эмоциональная боль. Она обжигает. Это физическая боль.
Только очень сильная, хотя люди, как правило, не понимают, что это такое на
самом деле, физическая боль. Понять это невозможно, если ваша жизнь не
была ею пропитана.
Я часто сидел у моря, в местечке, где я рыбачил, когда мне было 11. Я сидел
на скале и наслаждался пейзажем. Снег растаял, но добрая половина моря,
равно как и Финского залива, все еще была охвачена льдом. Внезапно начал
падать снег. В радиусе 100 метров я видел только летящие белые хлопья. Я
все сидел, созерцая восхитительную картину, пока снег ложился на меня. Я
почувствовал, что вся моя жизнь была напрасна. Моя боль казалась
настолько сильной, что я просто не мог больше ее терпеть. Я как-то не
подумал, что я находился всего лишь в 3 км от места, где мой отец совершил
самоубийство.
При мне была бутылочка с лекарством, чтобы в случае чего заглушить боль.
Я долго сидел и смотрел вдаль под падающим снегом. Я спрашивал себя, не
потерян ли для меня смысл этой жизни и стоила ли она всей этой боли и
безнадежия. Было бы легко просто исчезнуть. Но что-то внутри меня
противилось этому. И все же в том году я умер. Это проявилось во всем.
Медленная смерть. Из постели было вылезти нереально, не говоря уж о том,
чтобы музыку писать.
Итак, я продолжил жить с болью и страхом. День за днем. Год за годом. Это
не мешало мне ехать 4 часа на концерт, который так хотела посмотреть моя
дочь. И пока она была на концерте, я сидел в отеле и рыдал, потому что
изнутри меня жгла адская боль. Я испытывал все разом: страх, гнев, боль,
печаль, опустошение. Тогда я не мог разобрать, что это были за эмоции. Я от
них просто страдал и, не взирая на это, пытался жить дальше. Это не мешало
мне отвозить дочку в школу и днем забирать ее оттуда. Не мешало это и
завтракать вместе с ней. Это не мешало мне съездить в два мировых турне в
составе метал-группы, находясь в тяжелых условиях. Это не мешало мне
сходить на могилу отца и вести с ним воображаемую беседу или просто
часами смотреть на его могилу и кладбище.
Я понял, что я так и не попрощался с отцом. Я даже не понял, что его больше
нет. Как мы, люди, можем так себя вести. Как человек рациональный, я
принял его смерть, но на эмоциональном глубоком уровне он был как
никогда жив. Я так и не свыкся с мыслью, что он мертв. Для этого
потребовалось не единожды сходить к нему на могилу. Потребовался океан
боли, гораздо большей, чем я себе всегда представлял. Обстоятельное
изучение его самоубийства и жизни до того. Нужно было вновь влезть в тело
12-летнего мальчика, на долю которого все это выпало. Лишь тогда до меня
начало доходить, что произошло. Но на это ушли годы. И даже сегодня я
продолжаю с этим бороться. Может быть, все горькие мгновения нашей так и
остаются с нами. Возможно, мне предстоит жить с этим весь остаток моей
жизни. Сейчас я на 11 лет старше, чем был мой отец, когда он умер. Так
странно. Но у всех нас есть история, чтобы ее рассказать.
Когда я пишу это летом 2010-го года, я вспоминаю, как жил с этой болью 6
лет каждый Божий день. Она так до конца и не прошла. Я все еще принимаю
литий и транквилизаторы. По мнению докторов, от биполярного
расстройства лекарства нет… вы живете с ним всю жизнь. Может, и так. Я не
знаю. Я лишь знаю, что со мной рядом, будто призрак живет. Незримый
товарищ, который напоминает мне каждое утро, когда я просыпаюсь, о
хрупкости жизни и о том, как просто лишиться всего, что у тебя есть… в
мановение ока.
Но не все было окрашено в радужные цвета. Помню, что у бабушки был рак
и что у нее отняли обе ноги. Помню отца, несущего ее по лестнице и
укладывающего в постель. Она все приговаривала, что болеть раком –
хорошо, потому что так ее хотя бы окружали вниманием, которого она не
знала будучи здоровой. Помню, как мне стало интересно, можно ли
«придумать» себе рак. Теперь я считаю, что в этом и заключается основной
механизм рака. Не всегда, но больше, чем вы себе можете представить.
В песне «Forever» есть такая строка: «Как же счастлив тогда я был все же…
не было скорби и боли тоже. И гуляя по цветущим лугам, солнце мне
слепило глаза». Она действительно отражает, как прошла добрая половина
моего детства. Эту песню я посвятил своему отцу. Цветущие луга по-
прежнему там. Просто я должен их снова найти. Возможно, однажды это
произойдет. Возможно, однажды я увижу себя в образе мальчика, шагающего
по этим цветущим лугам со сверкающими на солнце глазами. Тогда я буду
уверен, что оказался дома. Мне столько нужно рассказать себе как мальчику.
Столько объяснить и стольким поделиться. Надеюсь, однажды наши пути
пересекутся на солнечной дороге.
Погружение в психоз
Когда мы сидели в баре отеля и пили пиво, Ингвар начал травить байки. Он
болтал, что он – связной между ангелом и бесом и что он явился передать
мне факел. Еще он рассказал, что через два с половиной года, а, может
раньше, я обрету мировую известность, и «люди будут меня навещать».
Предсказал, что умру я тихо-мирно во сне, когда мне будет 70. А еще, что
мне «придется несладко», но все образуется. Все его побасенки наводили на
меня страх, учитывая состояние, в котором я находился. Я не понимал этого
человека. Потом мы отправились в какой-то клуб, и там они опять принялись
за свое с блокнотами. Помню, как Ингвар, подав мне его куртку, задал мне
вопрос: «Могу я тебе доверять?» Я сказал, что да, и взял куртку. Минут
через 10 он вернулся, забрал куртку и поблагодарил меня. А после прибавил,
что в куртке лежал пистолет на случай, если б ему «пришлось защищать
меня».
Неоднократно отец так бушевал, что мне, брату и маме приходилось убегать
из дому. Это случалось все чаще. Мне было десять, когда он с диким воплем
швырнул в окно стол через всю гостиную. Мы снова убежали к кому-то из
родственников. Они уже начали привыкать к этим ночным визитам. Это
всегда происходило по ночам. Я все еще помню тот ледяной зимний воздух,
когда мы в панике бежали, нацепив на себя, что успели. Схваченные
морозом стекла маминой машины и ужас при мысли, что он погонится за
нами. Но он никогда этого не делал.
Становилось только хуже. Отец угрожал нашему соседу ножом. Народ стал
его опасаться. Заставлял маму смотреть, как он прижигает себе руку
сигаретой. Все летело в пропасть.
Не понимаю, как я умудрялся каждый ходить в школу, делая вид, что все
хорошо. Наверное, тогда я изобрел то, что называю моей «фальшивой
личностью». Настоящий я был заперт глубоко внутри, не в силах выразить,
что он действительно думает о творящемся вокруг безумии. Десятилетнему
мальчишке постичь это было очень болезненно.
Помню, как вынашивал планы сбежать из дому. Я не знал, куда пойду, ведь
мне было только десять. Но я об этом раздумывал. Было у меня одно
местечко, куда я часто приходил, чтобы спастись от безумия. Оно
находилось посреди леса рядом с нашим домом. Я назвал его «Черничный
холм». Немало вечеров я просидел там рыдая. Я нашел в том месте уют и
безопасность, чего лишен был дома. Оно стало моим «Dreamspace» (Миром
грез).
Если бы не терапия и то, что она дала мне, не ходить бы мне сейчас по земле.
Но не терапия спасла меня, а я сам. Но она заставила меня лучше понять себя
и, по иронии судьбы, большинство самооткрытий, которые озарят меня после
того, как я перестал посещать сеансы. Не могу отрицать, что терапия
повлияла и на мою музыку. Например, песни для альбома «Infinite» были
написаны под влиянием курса лечения. Эта вещь находилась за гранью
сознания, но она целиком отразилась на моем творчестве и личности.
Возможно, то, что вы слышали на этом и последующем альбоме «Elements pt
1», являет собой раскрытие моего «я». Оба эти альбома очень дороги мне.
Как я уже говорил, я завязал с терапией в 2004-ом, но сходил на три сеанса в
2006-ом. С тех пор я к ней не возвращался. Сдается мне, я уже знаю о себе
все, что мне нужно, и смысла продолжать это дело нет. С 2006-го я
обзавелся психиатром, который ведет лечение биполярного расстройства.
Так что больше никакой психотерапии.
Суицид
10 марта 1978 г. мой отец закончил свое пребывание на этой земле. Мне было
12, и мы как раз переехали в новый дом. Он был гораздо меньше, но это все,
что могла позволить мама. У нас с братом была одна комната на двоих. Но
здесь мы чувствовали себя в безопасности. Нас окружала природа, да и море
было близко. Я частенько рыбачил или просто дивился чудесам природы. Я
по-прежнему слушал ABBA и к тому времени открыл еще Beatles, которые
мне также сильно нравились. Особенно Джон Леннон, его песни, чувство
юмора. Да и вообще вся группа заняла в моей жизни такое же особое место,
как и АВВА. Я продолжал играть на акустической гитаре, разучивая песни
обеих групп. Развод и события до него глубоко затронули мою душу. Они
выдернули меня из этого мира так, что я не могу объяснить. Я искал
утешение в природе и музыке. Друзей у меня поубавилось. И хотя я
насмотрелся на насилие, к тому, что обрушилось на меня в будущем, я
оказался не готов.
Тем не менее, его не раз вызывали на допрос. Он отвечал урывками, так что
процесс получился емким по времени. В перерывах между допросами он
порывался наложить на себя руки в камере, сняв цоколь с лампочки и
воспользовавшись электричеством. Он не преуспел, так как один из
офицеров полиции увидел это. Его отец, мой дедушка, позвонил в участок,
чтобы забрать его. Дедушка заправлял семейным бизнесом, а мой отец
работал на него. Дед обозлился. Возможно, его поведение стало последней
каплей, толкнувшей отца на самоубийство. Он повез отца показать
сгоревший летний домик: «Смотри, что ты натворил». После этого он отвез
папу домой и сказал, что увольняет его. Он ездил на служебной машине, так
что ее надлежало вернуть сию же минуту. Дед конфисковал ключи. Все это я
прочел в официальных полицейских досье.
Мне как раз исполнилось 12. Я помню тот день, поскольку отец повел меня в
магазин и купил на день рождения аквариум. Он все время оставался
необычайно серьезным. Этот аквариум мне был крайне дорог, потому что я
всегда хотел такой. У отца всегда были аквариумы. Как и мне, ему была
интересна природа.
Утро 12 марта 1978 г. – день, навсегда перевернувший мою жизнь. Мир для
меня никогда уже не будет таким, каким он был до этой даты. Около
половины восьмого утра я пошел в школу. Стоял холодный зимний день, и
меня ждал традиционный двухкилометровый поход во дворец знаний. Дом,
где жил отец, находился аккурат напротив школы, так что я видел его
обитель каждый день. Дорога проходила не рядом с домом, а чуть поодаль.
Этим унылым утром я единственный раз пошел не так, как обычно. Я еще
тогда про себя подумал: «Ступай другой дорогой». Эта другая дорога
выходила к дому отца, и я по ней никогда прежде не ходил. Когда я оказался
рядом с его жилищем, я непроизвольно поднял глаза на окна 4 этажа, где он
проживал вместе со своей новой семьей. К своему удивлению я увидел его у
окна спальни, смотрящего вдаль. Я помахал ему, но он не обратил на меня
внимание. Тогда я не знал, что махал ему в последний раз. Я отчетливо
помню, как в голове у меня материализовалась мысль: «Зайди в квартиру».
Но я отмахнулся от нее и пошел в школу, которая находилась в каких-то 200
км от его дома. Меня ожидал первый урок. После этого наступила переменка,
и мы гуляли 10 минут во дворе. Итак, я стоял на улице. На часах было где-то
без пяти минут девять. Внезапно в поле моего видения попала карета «скорой
помощи» и полицейская машина. Обе направлялись к дому отца. Туда
побежала вся школа, однако я не сдвинулся с места. Я уже и так знал. Не
знаю как, но знал. Когда народ стал возвращаться, я все же спросил, что
случилось. Кто-то ответил, что какой-то мужчина выбросился из окна. Я
спросил, во что он был одет. Мне ответили. Точь-в-точь, как отец.
Невероятно, но я пошел на следующий урок, и лишь только потом
отпросился у учителя под предлогом болезни. Она меня отпустила, и я
побежал домой, ни на секунду не остановившись. По пути на глаза мне
попался балкон четвертого этажа, который был весь в крови. Дома у нас
никого не было. Первое, что я сделал, - это позвонил в квартиру отца.
Ответил сдавленный от слез голос, и это окончательно подтвердило мою
теорию. Теперь я точно знал, что он умер. Через несколько минут пришла
мама и обняла меня. Все семейство собралось в доме деда, но воспоминаний
о том дне у меня почти не осталось.
Тем роковым утром в районе 7 часов его новая избранница ушла на работу.
На следующий день его забрали в участок и уволили с работы. Как я уже
писал, в школу я пошел, когда часы показывали 7:30. У дома отца я оказался
примерно в 7:45. Жить ему оставалось не больше часа, так что я последний,
кто его видел. Чем он занимался в течение этого часа, я узнал из
полицейского досье. Он направился на кухню и схватил острый нож для
филе. После его путь лежал в ванную. Он уселся там и вскрыл обе артерии.
Затем, ума не приложу как, умудрился порезать себе другую руку. Перед
этим изрядно искромсал палец, на котором сидело обручальное кольцо.
После он положил нож аккуратно на подставку для шампуня. Никто не знает,
как долго он истекал кровью, однако воды в ванной не было. Когда прибыла
полиция, в ванную натекло около 5 см крови. То есть почти вся его кровь.
Судя по снимкам, можно заключить, что он вылез из ванны, пребывая,
возможно, в состоянии шока. Затем он пошел в спальню и уселся на кровать.
На кровати и белом ковре, ведущем из ванной в спальню, остались пятна
крови. Значит, он продолжал истекать кровью. Из спальни он вышел на
балкон. Он перекинул ногу через балкон. Это подтвердили свидетели.
Оказавшись по ту сторону, он держался за металлический поручень. Это
объясняет, почему внешняя сторона балкона была вся испещрена кровяными
следами. В какой-то момент он отпустил поручень и упал с 4 этажа на улицу.
Смерть была мгновенной. Все это произошло за один час. Точное время его
смерти – 9 часов 45 минут утра.
Снимки ужасают, смотреть на них без боли я не мог, но мне нужно было
узнать, что произошло 20 лет назад. Теперь я все знаю. В 1999-ом я даже
разыскал его девушку и поговорил с ней. Она пересказала мне в сущности
все, что я прочел в полицейских архивах. Предсмертной записки он не
оставил. Отец застраховал жизнь. Бенефициарами значились мы с братом. Но
за два месяца до самоубийства он внес поправку. И все отошло его подружке.
Она рассказала мне, что он стал вести себя еще более агрессивно, и она уже
начала подумывать, чтобы порвать отношения. Также она упомянула, что
накануне самоубийства отец себе места не находил и едва ли сомкнул глаза.
Возможно, он уже решил покончить с жизнью на следующее утро после того,
как она ушла на работу. Мой визит, похоже, огорчил ее. Мне кажется, что
она рассказала далеко не все.
Вот так мой отец упокоился с миром, если это выражение будет здесь
уместно, но жизнь продолжалась. Больше ничто не вернется на круги своя.
Не вернуть былых чувств. Мне каким-то образом удалось скрыть эти
события от своего сознания. Так я прожил почти 20 лет, пока оно снова не
дало о себе знать. Мама рассказала, что после отцовского суицида водила
меня к детскому психиатру. Вероятно, продлилось это недолго, однако врач
сказал, что она мало чем могла помочь тогда. Она просто сказала, что в
какой-то момент жизни мне придется с этим столкнуться. Она, словно в воду
глядела.
Тем летом нашлось время и для АВВА с Beatles. Когда мама уходила на
работу, я, бывало, оставался дома и ревел о потере отца. Это был
беспомощный плач 12-летнего мальчика, угодившего в паучьи сети,
единственным спасением из которых была музыка и природа. Как видите,
мало что переменилось. Для меня это актуально и по сей день. Однажды,
вспоминается мне, я сидел один дома, играл на органе и плакал. Так
продолжалось несколько месяцев после смерти отца. И так появилась
мелодия, которая известна каждому фанату Stratovarius. К той мелодии,
исполненной мною на органе, я сочинил стихи на финском. Звучало это так:
«Почему же, папочка, меня ты покинул, ведь тебя любил я». Эта мелодия
является начальным проигрышем песни под названием «Destiny» в
исполнении мальчикового хором из Cantores Minores… тот же хор пел и я.
«Destiny» была записана спустя 20 лет. Это была самая первая вещь, которую
я сочинил, хотя навряд ли я понял тогда, что «сочинил» что-то. Я играл и
плакал, и в дальнейшем моя музыка будет насквозь пропитана скорбью.
Когда в 1978-ом лето помахало рукой, мы переехали в новое место, которое
дословно в переводе с финского означает «Птичий лес». От прежнего дома
нас отделяли какие-то 40 км, и жизнь начиналась с чистого листа.
Раскинувшись посреди финской сельской местности, место было поистине
живописное. Во дворе был плавательный бассейн, и у меня была своя
комната. Из нее открывался волшебный вид. Всего лишь в паре шагов от
моего окна возвышалось огромная старая береза, шелестящая листвой по
подоконнику и соединяющая меня с природой. В комнате у меня стоял
аквариум, тот, что подарил мне отец на день рождение за неделю до смерти.
Я любил свою комнату. Я также всех сторонился, дверь в комнату оставлял
закрытой. Я исследовал новое жилище, и многое в нем мне понравилось.
Друзей у меня не было. Потом до меня дошли слухи, что у нас в классе
появился новенький, переехавший из Лапландии в деревню по соседству с
Птичьим лесом. Его звали Мика. Он играл на фортепиано, и мы быстро
сдружились. Словно это было предначертано. Его родители были крайне
религиозны. Позже он рассказал, что его частенько избивали, когда он был
поменьше за то, что часто рассуждал о Боге и религии, которая меня в тот
момент нисколько не интересовала. Мне казалось, он пересказывал мне
вещи, которые ему «втирали» предки. Но он почти не распространялся об
этом, и я был рад. Мы вместе играли. Я играл на акустической гитаре, он – на
«фоно». До сих пор помню, как мы впервые играли в его доме. Было так
здорово. В итоге, мы стали выступать дуэтом на школьных балах и в других
местах. Мы играли «каверы» на потребу публике. То, что мы играли вместе,
нам доставляло бурю положительных эмоций. Через 7 лет он займет место
первого клавишника в Stratovarius.
В декабре 1980-го перед домом был застрелен один из моих кумиров Джон
Леннон. Я был в школе, когда это произошло. Я не мог этого понять, мне
было чертовски плохо, ведь я боготворил и сейчас боготворю Леннона. Он
был хладнокровно застрелен в спину, когда вместе с женой входил под арку
своего дома. 26 лет спустя я побывал на этом месте в Нью-Йорке, когда
гастролировал с группой. Я стоял там и размышлял о том, что с ним
случилось. Всего за несколько часов до убийства он дал свое последнее
интервью. В разговоре с журналистом он зловеще спросил: «Что это, когда
стреляет пацифист?» Я посетил парк «Клубничные Поля» рядом с его домом,
видел бетонный мемориал «Imagine» и сотню собравшихся там людей,
поющих его песни.
Приму ли я себя сам? Со всей этой ерундой, что творится во мне, достоин ли
я признать себя человеком? Полагаю, что да, но какой ценой. Это затяжная
борьба посреди пустыни, где я не один раз говорил себе: «это конец». Я так
больше не могу. Но продолжал идти и видел небольшие просветы. На своем
пути я повстречал несколько людей, которые подарили мне надежду. Мне
даже довелось познакомиться с семьей, в которой, не считая отца и матери,
жили еще шестеро детишек. Я провел с ними выходные и не мог поверить,
что в этом доме страх – абсолютно чуждое явление. Это было потрясающе в
плане опыта, а когда они проводили меня до аэропорта, я поблагодарил их,
сказав, что они, вероятно, не поняли, что дали мне. Я сказал, что они
обнадежили меня. Я потерял много людей, когда бросал вызов себе. Когда
ругаешься с кем-то, мало кто догадывается посмотреть в зеркало и осознать
свое участие в ссоре, разлуке или разводе, например. Все происходит
постепенно. В основе всего лежит своего рода процесс. Сколько раз вам
казалось, что люди по отношению к вам поступали бесчестно? С какой
злобой вы тогда начинали их ненавидеть. А не приходила в вашу голову
мысль, что вам предписана всего-навсего роль в каком-то грандиозном
плане? Понять это дано отнюдь не многим. И все же это признак здоровой
личности. Сперва всегда задайте вопрос: «Постойте. А какова же моя роль во
всем этом?» Что я такого натворил, чтобы это стало явью? Мог ли я
поступить иначе? Моя ли в том вина?»
А после возникает ужасная мысль: «Отыщу ли я свое место?» Я никогда
раньше об этом не задумывался. Но это же так просто. Кому еще, кроме себя
я принадлежу? Я не отваживался раскрепощать себя до конца даже на
публике. Я всегда играл какую-то роль. Я был актером. Мне нравилось
давать людям советы, которым я не последую в собственной жизни. Когда
эго начинает выползать без моего ведома, понимая, что находится под
контролем, оно обычно включает «мудреца» или «гуру» или еще кого. Но что
такое для меня быть собой? Что бы это значило? Предположу, что это
принимать без остатка себя, свою жизнь, прощать себя и просить прощения у
тех, кому ты причинил боль. Но это сложно, ведь танго исполняется вдвоем.
Так что вы могли бы извиниться перед тем, кого ранили в самое сердце, не до
конца осознавая совершенный поступок. Но ему-то что. У него своя битва
впереди. Это касается вас. Отчасти вы просите прощения за себя, поскольку
вы обидели или нагрубили кому-то. Но это сотворила лишь часть вас. И это
нелегко. Самоуважение и себялюбие складывается из поступков. Вы
совершаете их не по собственной воле. Вы либо уважаете и любите себя,
либо нет. А если вы себя не любите и не уважаете, мне кажется, что
проникнуться любовью и уважением к кому-либо еще – задача не из легких.
Человечность
Так, что же делать со всем этим? Что с нами происходит? Есть ли у нас
надежда? Изменение глобального климата – научный факт. Только дурак это
не признает. И все же правительства и страны делают мало или вовсе
пальцем не шевелят для того, чтобы свернуть с течения, по которому нас
несет. К 2050 г. население Земли вырастет до 12 млрд. человек. Планета же
может на своих плечах выдержать от силы 1-2 млрд. И тут опять-таки не
нужно включать господина Эйнштейна, чтобы предугадать, что произойдет
в следующие 50 лет. Наша жажда контролировать и эксплуатировать
природные ресурсы противоречит реальности, в которой мы могли бы
слиться с природой. И опять-таки нас то, что уготовила нам планета,
коснется всех без исключения. Один ученый открыл любопытный факт. Он
заявил, что Земля являет собой организм, обладающий сознанием, и наши
действия, так или иначе, обретут свои последствия. Я не из разряда тех, кто
бьются головой о стенку, выкрикивая судьбоносные пророчества, или ловит
кайф от грядущих событий. Мне грустно, поскольку я осознаю потенциал,
заложенный в нас, людях. Я знаю, чем могло бы все обернуться. Мы могли
бы созидать. Прямо здесь и сейчас. Но когда я смотрю на мир, каков он есть
на самом деле, глаза мои этого в упор не видят.
Как же все могло так перемениться? Одно известно точно… насилие против
системы бесполезно. Наши государства и общества существуют, ибо их
возвели мы. Так что перемены возможны только на индивидуальном уровне.
Это означает, что начинать надо с самих себя. Иронично, но судьба
человеческой расы кроется в способности самих людей представлять вещи в
их истинном свете. Мы же думаем и действуем как роботы. И если мы это
сможем сломать, сможем разглядеть структуру нашего общества, и то, как
оно функционирует, а также нашу деструктивность и эгоизм, тогда можно
сдвинуться с мертвой точки. Если никто из людей не останется в стороне,
свершится революция, которой эта планета еще не знала. Однако смута на
Земле не дает этому свершиться. Сложновато думать о глобальном
потеплении, когда тебе нечего есть и нечего одеть. А так как правительства
не думают регулировать первичные потребности в мире, специально
поощряя хаос, ни о каких переменах и речи идти не может. Так что нам
остается хотя бы попытаться. Я долго размышлял, включать ли мне эту главу
в книгу, потому как я отдаю себе отчет, что данная тема, как заряженный
пистолет для критиков. Однако в моих словах нет и капли лицемерия. Я
отражаю факты. Все же я решился включить эту главу. Почти 20 лет
размышлений как никак. Я с младых ногтей видел, как мой собственный
родитель погружался в пучину безумия. Затем все это пропустил через себя и
сделал определенные выводы. Эти строки должны были оказаться здесь, ведь
они отражают весомую часть моего истинного «я».
Тимо, есть ли Бог на небесах?
Эту тему я тоже долго не решался включать в книгу. Потом я решил, что
духовность занимает такое значительное место в моей жизни, что я просто
обязан написать про нее.
Объединяет этих людей то, что, во-первых, они несут бред собачий. А во-
вторых, они сеют страх, а потому опасны. Они наживаются на этом, ведь
люди желают знать ответы на мучавшие их вопросы. Если вы когда-нибудь
наткнетесь на медиума, распознаете ли вы его? Нет. Не распознаете. Он
тщательно замаскируется. И он вас проведет. Люди они скромные, а
«предсказание будущее» или блиц-ответы – вещь безобидная. Но жизнь, она
больше, чем все это… жизнь – это процесс.
Духовности, как мне кажется, нельзя научиться, или овладеть как знанием.
Она никоим образом не связана с наукой. Духовность – это путешествие,
равно как и жизнь. Есть люди, которые на своем пути сталкиваются с
необычайно трудными ситуациями и тонут в океане эмоциональной боли.
Такие люди готовы к духовному путешествию. Это путешествие всецело
поглощает с головы до ног тебя и твою жизнь. Оно выворачивает все
наизнанку, порождая эпизоды, когда тебе кажется, что надежды вовсе нет.
Тогда нужно свернуть с общей дороги на нехоженую тропу. И ее ты
прокладываешь самостоятельно. Это будет непросто. Не раз ты отступишь.
Но всегда будешь находить в себе силы, чтобы продолжать. И не взирая ни
на что, пойдешь до конца. И однажды, может, через 3 года, 10 или 20 лет ты
увидишь лес. Лес этот будет страшно красивым, но в то же время до боли
знакомым. Ты подойдешь ближе и увидишь, что в лесу кто-то есть. В силуэте
ты почувствуешь что-то родное. Ты сделаешь еще шаг. Силуэт – это ты в
детстве, еще до того, как тебе промыли мозги и запрограммировали как
робота. Он ждал тебя все эти годы, потому что терпелив. Это то самое
убежище, которое ты соорудил, когда ты больше нем мог выносить ни этот
мир, ни родителей. Но теперь ты дома и можешь взять за руку ту девчушку,
которая все еще боится, и показать ей, что остался в мире хотя бы один
человек, которому она может довериться… ты можешь стать ей родителем,
которого у нее никогда не было. Успокоить ее. Вот тогда ты действительно
достучишься до своего сердца. Это и есть духовное путешествие.
Вместо ответа я расскажу вам небольшую историю. 200 лет назад по лесу
гулял мальчик. Он шел не спеша, углубляясь все дальше и дальше в
подлесок. Внезапно он увидел, что на земле что-то лежит. Это были часы
удивительно искусной ручной работы. Мальчик открыл часы, и глазам его
предстал механизм, который управлял часами. В нем не было изъяна,
поэтому часы всегда шли точно. Такой шедевр мог создать только мастер.
Вот уже пять лет благодаря лекарству у меня нет депрессии. Я могу спокойно
работать и относительно нормально жить. Так что я продолжаю, сраженный
в бою, но тем не менее продолжаю. Я почти и не помню, какой была моя
жизнь до этого сражения. Это было так долго. Я много путешествовал,
многое узнал, и, наконец… пришел домой. Чем больше я знаю, тем меньше
понимаю. Может, жизнь вообще бессмысленна. Может, надо просто жить. На
свой лад. Что до себя, я знаю, что исцелился, когда перестал спрашивать
«почему?» Я получил сполна. Теперь я понимаю вещи, преграды и
трудности, которые ждут меня впереди. Но я не боюсь. Жизнь соткана из
неприятностей. Никто не говорил, что жизнь посыпана сахаром. Но иногда,
пожалуй, она могла бы быть чуточку полегче. По себе знаю, что я – человек
весьма впечатлительный. Все мое искусство пронизано этой
впечатлительностью. Впечатлительность и красота связаны прозрачной
нитью.
Наставление
(По Р. Киплингу)
Послесловие
Хочу выразить благодарность за то, что прочли эту книгу. Это мой первый
опыт. Я не задумывал его как литературный шедевр. Скорее я просто хотел
поведать свою историю. Хотя в рамках одной книги сделать это невозможно.