Перечень вопросов к зачету

1. Что такое международные стандарты прав человека? Какие функции выполняют

международные стандарты прав человека.
Защита прав человека является одной из главных задач мирового сообщества. Поэтому в области
прав человека существует около 300 деклараций, конвенций, хартий, в разное время созданных и
признанных мировым сообществом.
Международно-правовые стандарты в области прав человека— это установленные в
договорном порядке правовые нормы минимально допустимого обращения государства с
проживающими на его территории индивидами (гражданами, иностранцами, апатридами).
Международно-правовые стандарты в области прав человека многообразны. По действию в
пространстве различают универсальные (действуют во всем мире) и региональные (действуют в
определенном регионе земного шара) стандарты.
К универсальным относят, например, Всеобщую Декларацию прав человека (1948), Международный
пакт о гражданских и политических правах и Международный пакт об экономических, социальных и
культурных правах (1966г.). К региональным — Европейскую конвенцию о защите прав человека и
основных свобод (1950 г.), Американскую конвенцию прав человека (1969 г.), Африканскую хартию
прав человека и народов (1981 г.). Как правило, региональные стандарты более детальны по своему
содержанию и, что особенно важно, регламентируют порядок защиты прав человека в случае их
нарушения государством. Например, важным гарантом соблюдения прав и свобод человека в
европейских странах служит Европейский Суд по правам человека, разбирающий иски индивидов,
пострадавших от властного произвола, к государству.
В зависимости от действия по кругу лиц различают общие (касающиеся прав всех людей) и
специальные (касающиеся прав отдельных категорий населения) стандарты. Например,
Международный пакт о гражданских и политических правах и Европейская Конвенция о защите
прав человека и основных свобод относятся к общим стандартам. Примером специальных
стандартов являются Конвенция о правах ребенка, Конвенция о статусе беженцев, Конвенция о
предотвращении рабства и сходных с ним институтов. Специальные международно-правовые стан-
дарты регулируют статус лиц, объективно самых уязвимых, незащищенных: детей, женщин,
беженцев, национальных меньшинств.
Международные стандарты прав и свобод человека имеют следующие функции:
1) определение перечня прав и свобод человека, которые в обязательном порядке должны быть
признаны государствами — участниками той или иной конвенции;
2) формулирование содержания прав и свобод, которые должны получить воплощение в
конституциях и законах государств-участников конвенции. Например, Международный Пакт о
социальных, экономических и культурных правах 1966 г. раскрывает понятие достаточного
жизненного уровня. Это понятие включает достаточное питание, одежду и жилище для человека и
его семьи;
3) установление обязательств государств по обеспечению реализации провозглашаемых прав и
свобод. Например, присоединившись к Европейской Конвенции по защите прав человека и
основных свобод, Украина была обязана отменить смертную казнь как вид уголовного наказания;
4) фиксация ограничений и запретов, связанных с реализацией прав и свобод человека.
Например, Международный Пакт о гражданских и политических правах 1966 г. запрещает
пропаганду войны, насилия, национальной, расовой, религиозной вражды.

2. Проблемы надзора в гражданском и арбитражном процессе в свете правовых позиций

Европейского суда по правам человека.
Ныне действующая редакция ст. 387 ГПК РФ предусматривает, что основаниями для отмены или
изменения судебных постановлений в порядке надзора являются существенные нарушения норм
материального или процессуального права, повлиявшие на исход дела, без устранения которых
невозможны восстановление и защита нарушенных прав, свобод и законных интересов, а также
защита охраняемых законом публичных интересов.
Соответствует ли подобное законодательное регулирование базовым идеям, сформулированным
Европейским Судом по правам человека? Допустима ли вообще подобная широчайшая судебная
дискреция с точки зрения стабильности делового оборота? Попробуем ответить на эти вопросы.
Применительно к анализу законодательных положений надзорного производства Европейский Суд
по правам человека использует два основных понятия – «принцип правовой определенности» и
«фундаментальная ошибка». Эти взаимосвязанные категории позволяют указанному судебному
органу использовать два несложных правила:
- первое (общее правило, вытекающее из принципа правовой определенности) гласит о
недопустимости пересмотра вступившего в законную силу судебного акта;
- второе (специальное правило, связанное с возможным наличием в судебном акте фундаментальной
ошибки), тем не менее, допускает в исключительных случаях такой пересмотр.
так, попробуем проанализировать некоторые постановления Европейского Суда по правам человека.

Общий посыл о допустимости отступления от принципа правовой определенности был

сформулирован в постановлении Европейского Суда по правам человека от 24 июля 2003 г. по делу
«Рябых против России». Указанное постановление, оказавшее серьезное влияние на процедуры
надзорного производства в Российской Федерации, тем не менее не дает четкого ответа на вопрос об
основаниях для отмены или изменения судебных актов в порядке надзора – в нем формулируются
лишь некие общие подходы («Полномочия вышестоящих судов должны заключаться в коррекции
судебных ошибок, неправильности отправления правосудия, а не сводиться к пересмотру решений
суда. Пересмотр не может применяться как обжалование, также как наличие двух мнений
относительно предмета спора не является основанием для повторной проверки. Отступления от этого
принципа допустимы только в случае, если это настоятельно диктуется обстоятельствами
конкретного дела»).

В постановлении Европейского Суда по правам человека от 3 мая 2007 г. по делу «Собелин и другие
против России» было установлено неверное применение «внутреннего закона» (материального права
Российской Федерации), однако само по себе такое нарушение Европейский Суд по правам человека
не счел достаточным основанием для отмены вступившего в законную силу решения.

В постановлении Европейского Суда по правам человека от 18 января 2007 г. по делу «Кот против
России» было обращено внимание на то, что в надзорной жалобе «не утверждалось, что суды
действовали за пределами своей компетенции, или что были фундаментальные нарушения судебных
разбирательств в этих судах».
Реформирование надзорной процедуры в части правовой регламентации оснований для отмены или
изменения судебных актов должно идти именно по пути закрепления ограниченного круга
материальных и процессуальных нарушений. Хотя данное исследование и не претендует на
отыскание исчерпывающего круга таких оснований, тем не менее все же считаем необходимым
выделить некоторые из них:
1. Нарушение правил подведомственности, за исключением случаев, когда рассмотрение
неподведомственного суду общей юрисдикции было вызвано отказом в правовой защите иными
юрисдикционными органами
Такое основание в полной мере соответствует упоминаемым Европейским Судом по правам
человека действиям «за пределами своей компетенции», по «превышению полномочий». В то же
время данное основание учитывает положения, сформулированные Европейским Судом по правам
человека в постановлении от 22 июня 2006 г. по делу «Авакова против России» (их смысл сводится к
тому, что при отказе одного судебного органа от рассмотрения дела по причине отсутствия
компетенции другой судебный орган обязан принять дело к своему производству и рассмотреть его,
не вторгаясь в исследование вопросов своей компетенции).

2.Нарушение правил подсудности

Во-первых, данное основание в полной мере соответствует упоминаемым Европейским Судом по
правам человека «ошибкам подсудности».
Во-вторых, применительно к нарушению правил подсудности как основанию для отмены судебного
акта в надзорном порядке в арбитражном процессе четко и недвусмысленно высказался
Конституционный Суд РФ: «Несмотря на то что в приведенных положениях Арбитражного
процессуального кодекса Российской Федерации не содержится прямого указания на несоблюдение
правил подсудности как на основание для отмены судебного акта в апелляционном, кассационном и
надзорном порядке, решение, принятое с нарушением правил подсудности, не может быть признано
правильным, поскольку оно – вопреки статье 47 (часть 1) Конституции Российской Федерации,
закрепляющей право каждого на рассмотрение дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых
оно отнесено законом, и статье 56 (часть 3) Конституции Российской Федерации, не допускающей
ограничение этого права ни при каких обстоятельствах, - принимается судом, не уполномоченным в
силу закона на рассмотрение данного дела, что, как указал Конституционный Суд Российской
Федерации в Определении от 3 июля 2007 года N 623-О-П, является существенным
(фундаментальным) нарушением, влияющим на исход дела и искажающим саму суть правосудия» 1.

Заметим также, что строго императивный подход к правилам подсудности означает, что при оценке
правовых последствий нарушения таких правил не должны учитываться обстоятельства, как бы
«смягчающие» такое нарушение (например, отсутствие в ординарной процедуре возражений
ответчика по поводу недопустимости рассмотрения дела некомпетентным судом).

3. Нарушения, которые не позволили заявителю реализовать право на апелляционное (кассационное)

обжалование, при условии, что те нарушения в судебном акте суда первой инстанции, на которые в
надзорной жалобе ссылается заявитель, являются основанием для отмены или изменения судебных
актов в апелляционном (кассационном) порядке
Данное основание позволит исключить еще одно «фундаментальное» нарушение – лишение права на
обжалование в рамках ординарной процедуры. Действительно, если отказ заинтересованного лица от
обращения в ординарные инстанции должен являться препятствием для обжалования судебного акта
в надзорном порядке2, то было бы крайне несправедливо игнорировать нарушения, исключившие
сам доступ к апелляционной (кассационной) процедуре. Каким образом еще может действовать
заинтересованное лицо, если ему неправомерно отказано в возбуждении апелляционного
(кассационного) производства? Ответ, на наш взгляд, очевиден – только в рамках надзорной
процедуры.

 4.Нарушение прав и законных интересов неопределенного круга лиц

Указанное основание должно быть отдельно закреплено в ГПК РФ, поскольку, как указывалось
выше, по общему правилу материально-правовые нарушения не рассматриваются Европейским
Судом по правам человека как безусловно влекущие «фундаментальную ошибку». Такой общий
приоритет правовой определенности над принципом законности в то же время не исключает
выделения определенных, строго ограниченных случаев, когда сам характер вынесенного судебного
акта приобретает особую важность. Частным случаем такого «важного» судебного акта, безусловно,
является судебный акт, распространяющийся на неопределенный круг лиц. Заметим также, что
данное основание прямо упоминается в п.3 ч.1 ст.304 АПК РФ, а Конституционный Суд РФ прямо
ссылается на него в Постановлении от 5 февраля 2007 г. N 2-П.
Отдельно также считаем необходимым высказать некоторые соображения относительно такого
специфического основания как нарушение публичных интересов.
Данное основание имеется в надзорной процедуре в арбитражном процессе (п.3 ч.1 ст.304 АПК РФ),
о нем также упоминает Конституционный Суд РФ в Постановлении от 5 февраля 2007 г. N 2-П
(«отмена или изменение судебного постановления в порядке надзора допустимы лишь в случае, если
в результате судебной ошибки, имевшей место в ходе предшествующего разбирательства и
повлиявшей на исход дела, существенно нарушены права и свободы человека и гражданина, права и
законные интересы неограниченного числа лиц, иные защищаемые законом публичные интересы»).

Полагаем, что следует очень взвешенно отнестись к легальному закреплению данного основания в
нормах ГПК РФ. Что следует понимать под «публичным интересом», имея в виду, что защита прав и
законных интересов неопределенного круга лиц как частный случай защиты публичного интереса
выделяется законодателем самостоятельно? Почему публичный интерес должен получать более
совершенную правовую защиту нежели интерес частноправовой? Ответы на эти вопросы крайне
важны, поскольку традиционное для российской доктрины деление правоотношений на частные и
публичные предполагает отнесение к последним всех отношений, основанных на власти и
подчинении. При таком подходе государственный интерес (в самом широком смысле) всегда будет
иметь дополнительную возможность для своей защиты, что вряд ли верно с позиций принципа
процессуального равноправия.

В завершение отметим, что половинчатые шаги законодателя, которые он предпринимает в области

реформирования надзорной процедуры в гражданском процессе, самым негативным образом
сказываются на правоприменении, и как следствие на доверии к судебной власти. Законодателю
давно уже пора перестать уподобляться молодому хирургу, который из жалости к пациенту
ампутирует конечность по частям. Если уж Российская Федерация приняла на себя определенные
международно-правовые обязательства, то надо следовать им неукоснительно, в том числе и тогда,
когда это требует прямой корректировки привычных (еще с советских времен) процессуальных
институтов.
3. Реформирование гражданского процесса в свете правовых позиций ЕСПЧ.
В теории государства и права различают четыре вида форм права, а именно, правовой обычай,
нормативный договор, нормативно-правовой акт, юридический прецедент. Судебный прецедент, в
отличие от нормативно-правового акта, не является основной формой российского права. В
современной теории права под судебным прецедентом понимаются решения суда, выступающие
образцом (нормой) при решении впоследствии аналогичных дел. Зачастую судебная практика
международных судов используется для разрешения дел внутригосударственными судами и по сути
приобретает силу судебного прецедента, не являются исключением и российские суды, судьи
которых используют для разрешения дел судебную практику Европейского суда по правам человека
(далее- ЕСПЧ) . В таком случает возникает противоречие, заключающееся в том что, несмотря на то,
что судебный прецедент не является источником российского права в реальности он используется.
В 1998 году Россия ратифицировала Конвенцию от 4 ноября 1950 года «О защите прав человека и
основных свобод». В Федеральном законе от 30 марта 1998 № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о
защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» Россия признает юрисдикцию ЕСПЧ
без какого-либо специального соглашения обязательной по вопросам толкования и применения
Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения государством положений
данных договорных актов, когда само нарушение имело место после их вступления в действие в
отношении России. Указание на необходимость применения российскими судами практики ЕСЧП
содержится и в федеральных законах РФ. В частности, ст. 2 ФЗ от 30 апреля 2010 г. № 68-ФЗ «О
компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение
судебного акта в разумный срок» закрепляет, что размер компенсации за нарушение права на
судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок
определяется судом с учетом принципов разумности, справедливости и практики Европейского суда
по правам человека.
 О необходимости применения решений ЕСПЧ в качестве источников российского права, говорят
известные российские судьи. Так, в одном из интервью Председатель Верховного суда РФ В.М.
Лебедев отметил: «Вы найдете много решений, сотни, а может, и тысячи, когда суды сегодня
ссылаются на международный договор помимо нашего законодательства, на прецедент ЕСПЧ».
Безусловно, ЕСПЧ оказывает огромное влияние на гражданское процессуальное право России.
Подтверждением этому является дело «Бурдов против России», суть которого состоит в том, что
заявитель (А.Т. Бурдов) участвовал в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, затем в его пользу
были вынесены решения суда о взыскании с Управления социальной защиты населения
компенсации, ежемесячной компенсации и пени. Длительное время решения суда не исполнялись по
причине «отсутствия финансирования», таким образом, необоснованные задержки исполнения
окончательных судебных решений нарушали его права, гарантированные ст. 6 § 1 Конвенции. В
результате рассмотрения данного дела ЕСПЧ постановил, что государство-ответчик должно
выплатить Бурдову справедливую компенсацию, как потерпевшей стороне.
В результате этого резонансного дела на основе решения ЕСПЧ был принят Федеральный закон от
30 апреля 2010 N 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок
или права на исполнение судебного акта в разумный срок», а также в Гражданский процессуальный
кодекс РФ (далее - ГПК РФ) была введена новая глава 22.1 «Производство по рассмотрению
заявлений о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок
или права на исполнение судебного постановления в разумный срок». И на сегодняшний день
многие авторы рассматривают его в качестве самостоятельного вида судопроизводства.
К числу дел, повлиявших на российское процессуальное законодательство, относится также дело
«Штукатуров против России». Суть дела в том, что заявитель был лишен дееспособности без его
ведома, незаконно помещен на лечение в психиатрическую больницу, находясь в которой был лишен
права на пересмотр его дела и на свидание с адвокатом. ЕСПЧ по жалобе Штукатурова постановил
следующее: несправедливость рассмотрения дела в суде ( ст. 6 § 1 Конвенции), вмешательство в
частную жизнь заявителя было непропорциональным законной цели защиты интересов и здоровья
других, которую преследовало российское Правительство(ст. 8), незаконная госпитализация (ст. 5 §
1), а также препятствование (РФ) заявителю в подаче жалобы в Европейский суд (ст. 34).
Решение ЕСПЧ по данному делу стало основанием для введения в ГПК РФ главы 31
«Ограничение дееспособности гражданина, признание гражданина недееспособным, ограничение
или лишение несовершеннолетнего в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет права
самостоятельно распоряжаться своими доходами».
Итак, из всего вышесказанного можно придти к следующему выводу: несмотря на то, что Россия
относится к континентальной правовой семье, где судебный прецедент не признается в качестве
источника права, на сегодняшний день нельзя однозначно признавать этот факт. Думается, что
Россию можно отнести к смешанной правовой системе, объединяющей в себе признаки характерные
для континентальной семьи и признание судебного прецедента, характерного для англо-саксонской
правовой семьи.
Использование практики ЕСПЧ в силу его юрисдикции и наибольшего авторитета способствует
реализации одного из принципов гражданского процессуального права – принципа законности.
Укрепление данного принципа состоит в том, что помимо источников международного права,
Конституции РФ, федерального законодательства при вынесении решения суд должен
руководствоваться еще одним источником - судебной практикой ЕСПЧ. Разрешая дело и вынося
постановление суд должен обеспечивать их соответствие данному источнику, что, очевидно,
способствует большей обоснованности и справедливости данного постановления. Практика ЕСПЧ
является еще одной ступенькой, которую суду нужно пройти, и на которой нужно заострить
внимание, чтобы вынести решение, действительно удовлетворяющее законные интересы
заинтересованных лиц.
 Кроме того, многие принципы правосудия, такие как, принцип справедливости, процессуальной
экономии, процессуальной определенности, которыми руководствуются российские суды в силу
признания юрисдикции ЕСПЧ, возникли из его практики.
4. Правовые основания применения международных норм о правах человека
национальными судебными органами.
Органы государственной власти, осуществляющие установленные для них функции в сфере
судопроизводства и правоохранительной деятельности, руководствуются не только отечественным
законодательством, но и международными договорами РФ, признанными Россией международно-
правовыми нормами, что обусловлено прежде всего квалификацией их в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ
как составной части российской правовой системы, а также предписанием ч. 3 ст. 5 Федерального
закона "О международных договорах Российской Федерации" об их непосредственном действии в
Российской Федерации.
Суды, прокуратура, правоохранительные органы исполнительной власти уполномочены применять
Международный пакт о гражданских и политических правах, Международный пакт об
экономических, социальных и культурных правах, различные универсальные и региональные
конвенции по вопросам обеспечения и защиты прав и основных свобод, т. е. договоры в сфере
международного гуманитарного права, многосторонние и двусторонние конвенции (договоры) о
правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам. В
соответствующих ситуациях подлежат соблюдению Венская конвенция о дипломатических
сношениях, Венская конвенция о консульских сношениях и сходные с ними по предмету
регулирования международно-правовые акты. В области сотрудничества уголовно-правового
характера должны исполняться указанными органами конвенции о борьбе с международными
преступлениями и преступлениями международного характера. В рамках гражданско-правовых
отношений, включая отрасль международного экономического права, реализуются судами и другими
компетентными органами, наряду с договорами о правовой помощи, конвенции (соглашения) по
вопросам международной купли-продажи товаров, поставок товаров, международных перевозок
пассажиров, грузов и багажа, банковских контактов, налогообложения, таможенного дела,
интеллектуальной собственности и т. д.
Получают распространение и такие международно-правовые акты, которые затрагивают
относительно узкие, специальные вопросы правоохранительной деятельности. Примерами такого
рода могут служить Конвенция о дорожном движении и Конвенция о дорожных знаках и сигналах
1968 г., представляющие особый интерес для Государственной автомобильной инспекции МВД.
Можно с удовлетворением констатировать, что в большинстве случаев в самих нормативных
правовых актах международные договоры РФ включаются в правовую основу деятельности
соответствующих органов. Сошлемся на ст. 11 Арбитражного процессуального кодекса РФ, ст. 3
Федерального закона "О прокуратуре Российской Федерации", ст. 4 Федерального закона "Об
органах федеральной службы безопасности", п. 3 Положения о Министерстве внутренних дел РФ. В
Таможенном кодексе РФ сходная по замыслу статья имеет в виду только законодательство РФ о
таможенном деле, но во многих других статьях идет речь о применении международных договоров.
Особое значение имеет федеральный конституционный закон "О судебной системе Российской
Федерации", согласно которому (ст. 3) единство судебной системы обеспечивается путем
применения всеми судами не только Конституции РФ, федеральных законов и законов субъектов
РФ, но и общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров
РФ. Именно судам, а также прокуратуре "адресована норма п. 2 ст. 7 Гражданского кодекса РФ о
непосредственном применении к гражданско-правовым отношениям международных договоров РФ.
Столь определенного предписания нет, к сожалению, в Семейном кодексе РФ, Уголовном кодексе
РФ, Транспортном уставе железных дорог РФ.
Существенным фактором в рассматриваемой проблеме служит согласование норм о правовой, в том
числе судебной, защите в Конституции РФ и в международных актах. Так, в Конституции каждому
гарантируются государственная защита прав и свобод (ч. 1 ст. 45) и судебная защита (ч. 1 ст. 46). В
Международном пакте о гражданских и политических правах закреплена обязанность участвующих
в Пакте государств обеспечить находящимся на их территории и под их юрисдикцией лицам право
на правовую защиту, обеспечиваемое компетентными органами, и развивать возможности судебной
защиты (ст. 2). В рамках Совета Европы действует Конвенция о защите прав человека и основных
свобод, согласно ст. 13 которой каждый, чьи права и свободы, изложенные в Конвенции, нарушены,
располагает эффективными средствами правовой защиты перед национальными властями.
В российском законодательстве международные договоры рассматриваются и как регулятор прямых
связей, взаимоотношений правоохранительных органов с родственными органами зарубежных
государств. Так, согласно ст. 4 Закона РФ "О федеральных органах налоговой полиции" эти органы
осуществляют свою деятельность во взаимодействии с налоговыми службами других государств на
основе международных договоров и обязательств РФ.
В международные договоры нередко включаются согласованные между их участниками
предписания относительно государственных органов, ответственных за реализацию договорных
положений. Соглашение между Правительством Российской Федерации и Правительством
финляндской Республики о сотрудничестве в борьбе с преступностью от 5 марта 1993 г.
ориентировано на сотрудничество компетентных органов с целью предупреждения, выявления,
пресечения и раскрытия преступлений. В качестве компетентных органов в самом Соглашении (п. 2
ст. 1) названы: для Российской Стороны — Министерство безопасности (ныне Федеральная служба
безопасности), Министерство внутренних дел, Генеральная прокуратура и Государственный
таможенный комитет; для Финляндской Стороны — Полицейская служба, Ведомство пограничной
охраны и Таможенное ведомство.
Кроме того, на основе заключенных договоров на уровне высших органов государственной власти
могут назначаться исполнители договорных правил. Характерно в этом плане постановление
Президиума Верховного Совета СССР от 21 июня 1988 г. "О мерах по выполнению международных
договоров СССР о правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам", в котором
было четко определено, какие вопросы оказания правовой помощи находятся в введении
Министерства юстиции СССР, Верховного Суда СССР, Прокуратуры СССР, Министерства
иностранных дел СССР.
В конкретных ситуациях возможны различные методы решения вопроса о компетентных органах,
что можно показать на примерах двух договоров Российской Федерации с Китайской Народной
Республикой. В договоре о правовой помощи по гражданским и уголовным делам от 19 июня 1992 г.
непосредственно названы те центральные учреждения, через которые осуществляются сношения при
обращении с просьбами и оказании правовой помощи со стороны РФ — Министерство юстиции РФ
и Генеральная прокуратура РФ; со стороны КНР — Министерство юстиции КНР и Верховная
народная прокуратура КНР (ст. 2). В Договоре о выдаче от 26 июня 1995 г. порядок сношений
определен иначе: для целей настоящего Договора Договаривающиеся Стороны сносятся друг с
другом через назначенные ими компетентные органы. До их назначения связь осуществляется по
дипломатическим каналам (ст. 6). Поскольку здесь назначение органов отнесено к ведению самих
государств, Федеральное Собрание РФ при ратификации Договора о выдаче (Федеральный закон от
13 июня 1996 г.) установило, что компетентными органами со стороны РФ в соответствии со ст. 6
Договора являются Генеральная прокуратура РФ и Министерство юстиции РФ.
В обобщенном виде можно представить себе следующие виды международного правоприменения в
деятельности судов, прокуратуры, других правоохранительных органов.
1. Общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры РФ
определяют общее состояние правоохранительной деятельности, ее подчинение принятым нашим
государством по согласованию с другими государствами либо в пределах международного
сообщества в целом правилам и обязательствам. Действия указанных и всех иных органов
государственной власти подчинены принципу добросовестного выполнения международных
обязательств.
2. Суды и другие органы обладают в пределах своей компетенции полномочиями по
непосредственному применению международных договоров РФ, признанных Россией
международно-правовых норм, В этом контексте они при рассмотрении дел (вопросов), содержание
которых затрагивается не только внутригосударственным, но и международно-правовым
регулированием, используют применимые международные нормы как юридическое, основание
принимаемых решений. Имеются в виду варианты самостоятельного, совместного и (или)
приоритетного применения правил международных договоров.
3. Суды и другие органы в соответствии с международными договорами РФ вступают в деловые
контакты с родственными органами других государств, прежде всего в сфере правовой помощи и
правового сотрудничества. Общим правилом является поддержание таких отношений между
центральными органами взаимодействующих государств (применительно к России имеются в виду
федеральные органы).
4. Правоприменительные акты, принимаемые компетентными органами (в их числе приговоры судов
и судебные решения), а также — в пределах их ведения — ведомственные нормативные акты
(инструкции, приказы), постановления федеральных судебных инстанций могут, а в надлежащих
случаях должны включать в себя ссылки на международные договоры (нормы), аргументы
международно-правового характера. Такого рода ссылки в одних случаях имеют решающее
значение, в других оказывают помощь при его обосновании.
5. Поскольку высшие судебные органы, Генеральная прокуратура, другие правоохранительные
органы федерального уровня могут выступать в качестве конечной инстанции в системе
внутригосударственных средств правовой защиты, вполне реальны сегодня (и особенно в
перспективе) их действия, основанные на международных договорах относительно международных
контрольных механизмов по защите прав и свобод, и соответственно их взаимоотношения с
межгосударственными органами, рассматривающими индивидуальные обращения. Наиболее
эффективный вариант — взаимоотношения с Европейским Судом по правам человека в рамках
Совета Европы.
6. Самостоятельной функцией компетентных органов является заключение международных
договоров межведомственного характера. Строго говоря, Федеральный закон "О международных
договорах Российской Федерации" именует договорами межведомственного характера лишь те,
которые заключаются от имени федеральных органов исполнительной власти (ч. 2 ст. 3). Прибегая к
расширительному толкованию, можно отнести к этой категории соглашения, заключаемые
Генеральной прокуратурой РФ с прокуратурами зарубежных государств, а также соглашения о
сотрудничестве между верховными (высшими) судами различных государств. Согласно указанному
Закону Верховный Суд РФ, Высший Арбитражный Суд РФ, Генеральная прокуратура РФ могут
представлять на рассмотрение Президента РФ или Правительства РФ рекомендации о заключении
международных договоров Российской Федерации.
Компетенция органов, определяемая на основе федеральных законов и международных договоров
РФ, порядок их деятельности обусловлены, естественно, их правовым статусом, их основным
назначением и функциями.
Соответственно ниже, в отдельных параграфах, характеризуется роль международно-правовых норм
в деятельности судов — Конституционного Суда РФ, Верховного Суда РФ и судов общей
юрисдикции, Высшего Арбитражного Суда РФ и других арбитражных судов, в деятельности
Генеральной прокуратуры РФ и региональных прокуратур, в деятельности Министерства юстиции
РФ, Министерства внутренних дел РФ, Государственного таможенного комитета РФ. За рамками
темы остаются такие правоохранительные органы, как Федеральная служба безопасности, Налоговая
полиция, некоторые другие, обобщение работы которых предстоит в дальнейшем. Для нас очевидно,
что и рассматриваемые органы нуждаются в более солидной характеристике, поскольку то, что
сказано в этой главе, лишь в малой степени отражает их реальную правоприменительную практику,
связанную с действием международных договоров РФ, международно-правовых норм.
 5. Механизм взаимодействия ЕСПЧ и национальных судов в свете гармонизации
цивилистического процесса.
Правовой основой гармонизации цивилистического процесса в Европе является ст. 65 Договора об
учреждении Европейских сообществ <3>, согласно которой Европейский союз должен развивать
судебное сотрудничество по гражданским делам с трансграничными последствиями, которое может
включать в себя принятие мер по сближению национальных законодательств и правил государств -
членов, в том числе улучшение и упрощение трансграничного вручения документов судебного и
внесудебного характера; сбора доказательств; признания и исполнения решений по гражданским и
коммерческим делам, включая решения, принятые во внесудебном порядке; гармонизацию норм,
применяемых государствами-участниками, относительно конфликта законов и юрисдикций;
устранение препятствий для нормального функционирования гражданского судопроизводства через
гармонизацию норм гражданского процесса, применяемых в государствах-членах.
Результатом исполнения данной обязанности стало появление так называемого европейского
судебного права <4>, которое, по словам Г. Вагнера (Gerhard Wagner), является быстро
развивающейся областью, судя по количеству директив и правил, выходящих из стен Европейской
комиссии за последнее десятилетие <5>. В этой связи представляется обоснованной точка зрения К.
Е. Крамер (Xandra E. Kramer) о том, что большинство введенных в соответствии со ст. 65 Договора
об учреждении Европейских сообществ правил является классическими <6> и свидетельствуют о
том, что гармонизация в Европе осуществляется преимущественно традиционными способами <7>,
включающими в себя использование конвенций, типовых договоров и актов коммунитарного права
Европейского союза (регламентов), анализ которых достаточно подробно представлен в литературе.
Вместе с тем было бы ошибочно утверждать, что процесс гармонизации является безболезненным
для Европы. Такой взгляд являлся бы поверхностным, однобоким и как минимум уже устаревшим.
Европа столкнулась с рядом серьезных трудностей, которые вновь активизировали дискуссии о
значении европейской гармонизации гражданского процесса и о дальнейших способах ее
осуществления.
Трансграничные последствия
Одним из основных идеологов критики гармонизации и итогового отчета "группы М. Шторма",
показавшим его слабые стороны, является Х. Линдблом (H. Lindblom), по словам которого в отчете
не проясняется, означает ли он лишь формулирование минимальных требований гражданского
процесса или же он призван сформулировать стандартные правила. В первом случае может
возникнуть вопрос, будет ли иметь формулирование минимальных стандартов гармонизирующий
эффект, а в последнем - становится ясно, что предлагаемые меры не способны привести к
улучшению в странах, которые имеют более высокое качество процессуальных правил.
Данные замечания нам кажутся справедливыми, а причина тому - сама ст. 65 Договора об
учреждении Европейских сообществ, ограничивающая судебное сотрудничество лишь вопросами,
имеющими трансграничные последствия. Данная формулировка является частым предметом для
дискуссий, причем в литературе высказываются диаметрально противоположные взгляды. Так,
например, М. Шторм утверждает, что термин "вопросы, имеющие трансграничные последствия" в
настоящее время приобретает весьма широкое значение и, в сущности, касается всех видов споров
<10>. По его мнению, невозможно всерьез утверждать, что эффективная работа гражданского
процесса должна иметь место только при разрешении трансграничных споров. Если ограничиться
узким толкованием ст. 65 Договора об учреждении Европейских сообществ и разработать более
эффективный набор процедур для трансграничных споров, игнорируя внутренний гражданский
процесс, то это повлечет дискриминацию, поскольку если правила разрешения споров в одном месте
эффективнее, чем в другом, то это с неизбежностью вызовет искажения.
Солидарны с ним П. М.М. ван дер Гринтен (Paulien M. M. van der Grinten) и К. Х. ван Рее (C. H. van
Rhee). Так, по мнению К. Х. ван Рее, можно утверждать, что сами по себе различия между
процессуальными законами государств-членов всегда имеют трансграничные последствия, например
в том смысле, что в зависимости от того или иного процессуального режима организации принимают
решения о том, где производить и продавать свои продукты.
П. М.М. ван дер Гринтен указывает, что в голландской правовой доктрине вопрос о значении ст. 65
Договора об учреждении Европейских сообществ решается довольно легко, а именно утверждается,
что ей не должно придаваться слишком большого значения и что она не должна препятствовать
гармонизации внутренних гражданских процессуальных законов .
В то же время большинство государств - членов ЕС интерпретируют это положение более строго,
требуя обязательного присутствия трансграничного элемента, хотя бы и потенциального (например,
когда решение суда в дальнейшем, возможно, будет подлежать приведению в исполнение в другом
государстве). Основой для такого узкого толкования является то, что любая мера, вводимая
Сообществом, должна иметь правовое основание в договоре, при этом если ст. 65 Договора об
учреждении Европейских сообществ толковать широко, то фраза о трансграничных последствиях
теряет всякий смысл, тогда как это было предметом долгих и основательных дискуссий при создании
договора.
С этой же точкой зрения соглашаются и К. Е. Крамер <15>, и Г. Вагнер (Gerhard Wagner).
Последний, в частности, отмечает, что авторитет ЕС не распространяется на внутренние споры,
которые не имеют трансграничных аспектов, в которые вовлечены стороны, проживающие в одном
государстве – члене.
Второй важной проблемой в ходе гармонизации гражданского процесса в Европе является то, что
она осуществляется фрагментированно, по методу "по частям" <17>. Некоторые авторы видят в этом
отсутствие системного планирования и четкого видения роли и функции национального
гражданского процесса в системе ЕС <18>, другие, напротив, признают, что это значительный шаг и,
пожалуй, единственный способ осуществления процессуальной гармонизации в Европе.
Последняя точка зрения нам кажется более обоснованной. Разработчиков итогового доклада вряд ли
можно обвинить в непоследовательности или поверхностности. Скорее всего, на тот период времени
это был единственно возможный способ начать процесс гармонизации в силу как онтологических,
так и политических причин. Вместе с тем очевиден его недостаток - он ставит под сомнение
согласованность европейского процессуального права. Более того, нередко европейские процедуры,
введенные в дополнение к национальным процедурам, выполняют, по сути, те же функции, что и их
отечественные аналоги, что может создавать значительные трудности в процессе их реализации. По
словам Г. Вагнера, в конечном счете это приведет к тому, что суды будут перегружены, если судьям
придется день за днем чередоваться между двумя различными процедурами. И это будет
происходить не потому, что судьи слишком глупые, или ленивые, или им тяжело работать с
различным набором процедурных рамок. По словам ученого, важно то, что судебные ресурсы
ограничены и, следовательно, должны быть направлены на наиболее эффективное их использование.
Учитывая то, что гражданский процесс - это не самоцель, а он выполняет функцию обеспечения и
защиты законных прав, судьи должны сосредоточиваться на разрешении дела по существу, а не
тратить все свои аналитические и юридические возможности на анализ различных систем
гражданского процесса
В дополнение заметим, что дальнейшее создание фрагментированных правил и процедур может
привести к нарушению ст. 6 ЕКПЧ <22>, поскольку в конечном счете никто не будет знать, какие
схемы применимы в данной ситуации и какую процедуру следует использовать.
"Насаждение сверху"
Наконец, третья сложность весьма удачно, на наш взгляд, описана К. Крифо (Carla Crifo), по словам
которой недопустимо "насаждение" гармонизации "сверху" 
По ее словам, это может породить две опасности. Во-первых, вводимое правило может быть таким,
что встраивается в чуждый ему контекст, вводит такую новеллу, которая во всех отношениях
неуместна, а потому способна разрушить внутреннюю систему (а мы знаем, что гражданское
процессуальное право является наиболее национально обособленным из всех областей права <24>).
Во-вторых, новое правило посредством внутренней интерпретации может быть преобразовано
настолько, что лишится своего гармонизирующего характера.
Все это заставило процессуалистов всего мира обратиться к поиску оптимального и приемлемого
решения данных проблем. По словам М. Шторма, могут быть предложены три различных
варианта построения отношений между наднациональным и внутренним гражданским
процессом. Первый из них существует в настоящее время и заключается в том, что национальный
и европейский гражданский процесс сосуществуют бок о бок каждый со своими различиями.
Однако это порождает все те проблемы, о которых говорилось выше. Второй вариант исходит из
того, что европейский гражданский процесс должен одномоментно заменить собой
национальное процессуальное право каждого из государств-членов, что вряд ли вообще
осуществимо. Наконец, третий вариант, наиболее приемлемый, заключается в том, что
гражданину необходимо предоставить выбор между национальными и европейскими
процессуальными правилами, при этом такая возможность не должна ограничиваться лишь
делами с трансграничными последствиями. В конечном счете победит сильнейший.
В последнем случае, как представляется, речь уже не идет о гармонизации гражданского процесса.
На наш взгляд, такая форма сосуществования альтернативных гражданских процессуальных систем
представляет собой иной механизм глобализации процессуального права, который в европейской
юридической литературе получил название "28-й режим (модель) гражданского процесса". Данная
формулировка означает то, что к существующим 27 гражданским процессуальным режимам
государств - членов ЕС добавляется еще один отдельный европейский режим гражданского процесса
- 28-й режим. Мы полагаем, что к этому выводу склоняется и сам М. Шторм, хотя прямо не
соотносит понятия "гармонизация", "глобализация" и "28-й режим гражданского процесса", однако
такой вывод можно сделать из названия его работы "Гармонизация или глобализация К такому же
соотношению данных понятий приходит и П. М.М. ван дер Гринтер, указывая, что выбор между 28-
м режимом и гармонизацией является вопросом о том, что более предпочтительно для конкретного
государства.
Обратим внимание: поскольку в настоящий момент Европейский союз включает в себя 28
государств (с 1 июля 2013 г. в него вступила Хорватия), а не 27, как ранее, то, на наш взгляд,
правомерно использовать термин "29-й режим гражданского процесса". Тем самым приходится
констатировать, что существующие проблемы в ходе гармонизации процессуального
законодательства в Европе заставляют, как образно отметила П. М.М. ван дер Гринтен, искать более
изысканные и комплексные подходы к Европе и европейской гармонизации процессуального права,
отдавая приоритет согласованию вопросов, наиболее необходимых во внутреннем рынке.
Мы не являемся сторонниками концепции 29-го режима гражданского процесса, поскольку она,
решая проблему применения ст. 65 Договора об учреждении Европейских сообществ, обходит
вниманием остальные выявленные сложности. В этой связи замечание К. Х. ван Рее о возможности
навязывания той процессуальной модели, которая полезна лишь экономически сильной стороне в
процессе в ущерб ее процессуальному оппоненту, приобретает особую актуальность. 
На наш взгляд, выходом может стать гармонизация гражданского процесса на основе ст. 6
ЕКПЧ, закрепляющей общепризнанный принцип международного права - принцип
справедливого судебного процесса. Гражданскому судопроизводству посвящен п. 1 ст. 6 ЕКПЧ,
согласно которому "каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при
предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное
разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на
основании закона. Судебное решение объявляется публично, однако пресса и публика могут не
допускаться на судебные заседания в течение всего процесса или его части по соображениям морали,
общественного порядка или национальной безопасности в демократическом обществе, а также когда
того требуют интересы несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, или - в той
мере, в какой это, по мнению суда, строго необходимо, - при особых обстоятельствах, когда
гласность нарушала бы интересы правосудия". Анализируя указанную норму в контексте
гармонизации гражданского процесса в Европе, К. Х. ван Рее приходит к выводу о том, что она
играет важную роль в установлении минимальных требований, предъявляемых к каждому
национальному процессуальному режиму государств - членов Совета Европы <29>. По его словам,
за последнее десятилетие мы можем наблюдать некоторый сближающий эффект, вытекающий из
основополагающих принципов ст. 6 ЕКПЧ, например в части правовой помощи или других мер
расширения доступа к правосудию, требований соблюдения разумного срока, а также увеличения
"устных" элементов в гражданском процессе 
Значительной проблемой в данном случае является и политический контекст, который достаточно
удачно раскрыл Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В. Д. Зорькин. По его
словам, на европейском правовом пространстве имеет место определенная тенденция, когда
"государства добровольно принимают во внимание постановления ЕСПЧ, вынесенные по жалобам
против других государств, с соответствующим изменением своего правового регулирования или
правоприменительной практики, однако подобная позиция государств является актом их доброй
воли, поскольку из Конвенции соответствующее обязательство не вытекает. Другими словами,
государства сами выбирают те сферы, в которых они учитывают правовые позиции ЕСПЧ, в том
числе сформулированные в решениях по жалобам против других государств, и в ряде случае мы
наблюдаем совершенно другую реакцию, в том числе коллективного противодействия".
На наш взгляд, гармонизирующего эффекта можно добиться лишь через развитие процедур
взаимодействия национальных юрисдикций и Европейского суда по правам человека и
гражданина. При этом "не только практика применения конвенционных правовых норм
должна влиять на развитие национального права, но и толкование конвенционных правовых
норм должно осуществляться с учетом национального права" <35>. Для этого, по словам В. В.
Блажеева, "необходим механизм толкования конвенциональных норм, при котором бы
учитывались национально-правовые принципы, институты права, фундаментальные
положения национальной системы права. Постановления Европейского суда должны
органически вписываться в национальную систему права, не разрушая ее фундаментальных
основ.
6. Региональный механизм защиты прав человека.

7. Особенности деятельности конвенционного механизма защиты прав человека.

8. Особенности понятия «справедливость» в гражданском судопроизводстве.
9. Какова юридическая сила постановлений ЕСПЧ для национальных судов.
10. Принцип res judicata с позиций национального и международного права.
11. Доступ к суду. Процессуальные препятствия: сроки, судебные издержки и другие
формальности.
12. Изменения гражданского процессуального законодательства в свете
требований Европейского суда по правам человека?
13. «Автономные понятия» в практике международных судебных органов.
14. Условия ограничения прав и свобод в соответствии с национальным
законодательством и международными актами.
15. Содержание критерия ограничения «необходимы в демократическом обществе».
16. Содержание критерия ограничения «предусмотрено законом». Качества закона.
17. Элементы права на справедливое судебное разбирательство.
18. Критерии разумности срока судебного разбирательства.
19. Принцип правовой определенности и стабильности судебного решения.
20. Понятие и сущность права на уважение частной жизни.
21. Равенство процессуальных возможностей в свете международных стандартов.
22. Категория эффективной защиты как гарантия справедливого судебного
разбирательства.
23. Условия вмешательства государства в право собственности.
24. Международные процедуры защиты прав и свобод человека.
25. Основные условия обращения в межгосударственные органы по правам человека
(критерии приемлемости жалобы).
26. Юридическая сила решений межгосударственных органов: Комитета по правам
человека, Европейского Суда по правам человека.
27. Правовые последствия решения международного органа по защите прав человека в
рамках национальной правовой системы.
28. Критерий исчерпания внутригосударственных средств защиты для гражданских и
арбитражных дел.
29. Порядок пересмотра дел по вновь открывшимся обстоятельствам.
30. Пилотные постановления ЕСПЧ: особенности исполнения.
31. Процедура исполнения решений ЕСПЧ в свете постановлений КС РФ 2016 и 2017 г.г.
32. Меры по исполнению решений ЕСПЧ.