Московский Государственный Университет им. М.В.

Ломоносова

Факультет политологии

Кафедра Мировой политики и Международных Отношений

Доклад на тему:

«Основные правовые коллизии в этнополитике»

Проверил: Шелестов Юрий Ивлонович

Выполнил: студент 120 группы

Пашин Михаил Михайлович

Москва, 2017
 Существует как минимум три сложных правовых коллизии в
этнополитике. Речь идет, во-первых, о соотношении коллективных и
индивидуальных прав или, иначе, о соотношении прав личности и прав
этнических и расовых групп, реальности концепта групповых прав. Во-
вторых, о проблеме допустимости и сферах применения так называемой
позитивной дискриминации (политике аффирмативных акций), т.е. о
политике целенаправленной поддержки и преференций для культурно
уязвимых или исторически дискриминированных групп за счет ресурсов
основного общества. И наконец, о проблеме приемлемости и границах
применения норм обычного права и их соотношении с кодифицированными
юридическими нормами, т.е. о проблеме правового плюрализма как
признанного государством соединения централизованного права и
традиционных правовых норм, существующих у ряда этнических,
религиозных или региональных групп населения.
Одна из правовых коллизий в этнополитике — неоднозначная
трактовка понятия «коллективные права» и нерешенность вопроса о
соотношении прав личности и групповых прав. Отсутствие среди
политологов и правоведов единой точки зрения относительно концепта
групповых прав обусловлено различным пониманием природы этнического.
Примордиалистское понимание этничности как устойчивой и неизменной
социальной реальности, имеющей натуралистическую основу, т.е.
базирующейся на «кровной связи» членов таких сообществ, логично
приводит к признанию необходимости коллективных прав этносов и
этнических групп. Конструктивистские трактовки природы этнического,
которые исходят из того, что этносы суть социальные конструкции, границы
которых условны и изменчивы, а чувство принадлежности к этническому
сообществу может быть неустойчивым и ситуативным (пример тому —
многочисленные случаи смены этнического сознания), чаще всего отрицают
значимость и эффективность юридического закрепления групповых прав.
Более того, конструктивисты доказывают, что идея групповых прав может
быть разрушительной и опасной для полиэтнических сообществ.
Большинство националистических движений и этнических активистов
в России заявляют об ущемлении в стране «коллективных прав этносов», о
несовершенстве российского законодательства в части защиты этих прав, о
его несовместимости с международными правовыми нормами и
документами, призванными гарантировать эти права. Такой позиции
придерживаются не только политически ангажированные деятели, но и
некоторые отечественные юристы, как правило, вообще незнакомые с
этнологией, этнополитологией и рядом других дисциплин, необходимых для
качественного правоведческого анализа интересов и прав лиц,
принадлежащих к этническим сообществам. Вот типичное мнение,
высказанное по этому поводу правоведами:
«Безусловно, в международном праве проблемы расовой
дискриминации, обеспечения индивидуальных прав человека и прав народов
не могут рассматриваться без учета положения коренных народов. Данный
предмет неразрывно связан также с вопросами обеспечения прав
меньшинств, с групповыми правами вообще, самоуправлением,
насильственной ассимиляцией, защитой окружающей среды, концепцией
устойчивого развития и другими… Только после признания в
международном праве института групповых прав и после активного
лоббирования интересов коренных народов были приняты шаги в
направлении придания проблеме правового звучания»1.
На самом деле проблеме групповых прав придается    не «правовое
звучание», а функции политического инструмента. Основанием для
превращения ее в такой инструмент как раз и служат международные
правовые акты, которые допускают неоднозначные трактовки принципа
групповых прав. В реальной жизни групповые права не защищают
представителей меньшинств, а узурпируются этническими элитами, и в этом
смысле интересы меньшинств оказываются еще менее защищенными,
поскольку произвол государства, промышленных компаний, иных
политических игроков дополняется произволом собственных лидеров.
Националистически настроенные эксперты и этнические активисты
заявляют, что права меньшинств, права  этнических групп должны быть
первичны по отношению ко всем другим правам. В лучшем случае они
говорят о «правильном сочетании» групповых прав и прав личности. Права
этнических групп, согласно данной трактовке, могут быть только
коллективными правами, ибо культурная самобытность есть коллективное
свойство. Сохранение этой самобытности, по их мнению, возможно только
через некое «этническое самоопределение». Однако здесь следует
согласиться с мнением В.Р. Филиппова, согласно которому «практически все
специалисты в области юридической антропологии, признающие приоритет
прав личности по отношению к правам каких бы то ни было социальных
групп, солидарны во мнении о том, что групповое этническое
самоопределение — не более чем ситуативный политический лозунг, не
имеющий никакого отношения к праву как таковому»1.
Действительно, групповые права — это не юридическая норма, а
политический миф, ибо нет адекватных механизмов выражения таких прав и
все политические и культурные права — это прежде всего права личности. В
том случае, когда речь идет о правах меньшинств или этнических сообществ
мы не имеем в виду некие абстрактные социальные сообщества или
статистические группы, а подразумеваем лиц, принадлежащих к данным
меньшинствам и сообществам, и их выраженную
индивидуальную волю принадлежать к указанным сообществам
и реализовать свои личные культурные или экономические интересы в
рамках данных сообществ.
Более того, конструкция коллективного права такова, что она может
быть выражена только в категории общего интереса, который проявляется в
результате организованного и идеологически оформленного действия. А
значит, это прежде всего политическая конструкция. Права личности в
данном случае оказываются вторичными и подчиненными правам некой
обезличенной организации, а следовательно, они как бы уничтожаются
конструкцией коллективных прав. Эта конструкция открывает широкое поле
для политических спекуляций и узурпации выражения интересов
меньшинств политическими лидерами, принадлежащими к данному
меньшинству или этническому сообществу. Практика этнополитики
показывает, что чаще всего лидеры выступают от имени этнических
сообществ, не получая от отдельных представителей этих сообществ
полномочий на то, чтобы представлять их интересы или имея полномочия,
которые делегированы весьма условно лишь некоторой частью сообщества.
Распространенная в этнополитическом дискурсе проблема защиты прав
национальных (этнических, расовых, религиозных) меньшинств трактуется, к
примеру, как проблема защиты неких коллективных образований, чьи
интересы выражают отдельные лидеры. При этом упускается из виду
принципиальный момент, который касается того, что речь должна идти об
интересах лиц, принадлежащих к меньшинствам, и только об этих
интересах. Весьма показателен в этой связи венгерский закон 1993 г. «О
правах национальных и этнических меньшинств», который прямо
предполагает защиту только индивидуальных прав лиц, принадлежащих к
меньшинствам.
Защита меньшинств и их культурного своеобразия не может
восприниматься как создание жестких барьеров между общинами, а потому
она вовсе не означает, что государство должно противодействовать
добровольной ассимиляции, которая неизбежна в полиэтничных и
динамично развивающихся сообществах. Здесь, как правило, достаточно
велика доля межэтнических браков и межэтнических контактов на
личностном уровне, через которые естественным образом и происходит
ассимиляция. Однако, к примеру, в таком фундаментальном документе, как
Рамочная конвенция о защите национальных меньшинств, присутствует
только осуждение действий, направленных на ассимиляцию меньшинств.
Другая сторона данного процесса никак не артикулируется. Таким образом,
фактор неравенства и дискриминации, а также групповая принадлежность
стали отличительной чертой подхода к проблеме меньшинств. И все же в
сфере правовой протекции проблема меньшинств всегда
воспринималась как проблема человека-личности, связанная с
принадлежностью к группе, а не как проблема группы как таковой.
Именно поэтому аналогичная и более ранняя Декларация ООН в своем
названии имела формулу «о правах личностей, принадлежащих к языковым,
расовым, этническим (национальным), религиозным меньшинствам», а не о
правах меньшинств как таковых. Европейская рамочная конвенция нарушила
этот важный принцип и предложила мыслить меньшинства в категории
группового права — одного из самых спорных и трудно исполнимых
концептов. Меньшинства — это прежде всего часть общества,
находящаяся в приниженном положении части членов общества и
проблема меньшинств — проблема не статистическая, а политическая,
которая с необходимость должна решать вопросы доступа к власти и
ресурсам.
В ситуации меньшинства могут оказаться не только численно не
доминирующие группы, но и те, которые составляют большинство на данной
территории, но политически притесняются. Примером может служить
ситуация в Башкортостане, где татары и русские являются большинством, но
политическая власть концентрируется в руках башкирской элиты. В
Дагестане имеет место весьма любопытная ситуация, которую иногда
определяют как «меньшинства без большинства», а сам Дагестан называют
«страной меньшинств». Поэтому принципиально важный вопрос, который
должны решить политики и специалисты, — «кто является меньшинством в
России». Эта проблема имеет принципиальное значение потому, что в
ситуации меньшинств сегодня находятся и некоторые титульные или,
выражаясь языком национальных лидеров, коренные народы в национальных
республиках РФ.
 Рассматривая законодательные нормы, которые базируются на идее
коллективных прав, мы определенно обнаруживаем в них отсутствие именно
коллективного права. Обладание некими политическими, экономическими
или культурными правами оказывается возможным лишь в результате
личного выбора и частного интереса. К примеру, возможность участвовать в
формировании саамских парламентов в странах Скандинавии появляется у
граждан этих стран лишь тогда, когда они добровольно и в частном порядке
заявят о своей принадлежности к саамским сообществам и проявят
стремление к тому, чтобы быть внесенными в списки народа саами, которые
одновременно являются и списками избирателей названных парламентских
институтов. Получать доход от эксплуатации земель на Аляске коренные
аляскинцы могут, лишь став членами ассоциаций коренных аляскинцев, т.е.
проявив личное желание считать  себя членом этнических сообществ. Земля
сообществ есть общее достояние, но доходы от нее суть индивидуальная
рента.
Российский закон о территориях традиционного природопользования
коренных народов также предполагает индивидуально подтверждаемое
право пользования территориями, которые включены в систему
традиционного хозяйства коренных малочисленных народов Севера, Сибири
и Дальнего Востока. Иными словами, любой законодательный акт,
основанный на концепте коллективных прав, на деле не может обойти
личные права представителей этнического сообщества. Если же в
законодательном акте упускается из виду проблема прав личности, то
законодательный акт приобретает характер не закона или конвенции, а
декларации, т.е. документа, который носит преимущественно политический
характер, ибо говорит лишь о принципах, а не о механизмах реализации прав.
Закон должен строиться на понимании того, что представляет собой
субъект права. В случае с этническими (и расовыми) сообществами такого
четкого понимания быть не может, ибо границы этнических (расовых)
сообществ весьма условны, а многие представители этнических групп в
полиэтнических государствах или имеют множественную этническую
идентичность, или же вообще не говорят о своей этнической категории, а
называют себя американцами, россиянами, бразильцами, т.е. для них
существует только гражданская идентичность. При этом вопрос об
этнической принадлежности человека в таких странах часто ставит
опрашиваемого в тупик, ибо в реальности нередко трудно определить эту
принадлежность. Неслучайно во время переписи населения РФ в 2002 г. 1,5
миллиона человек не смогли указать свою этническую принадлежность.
При этом стоит согласиться с еще одним важным принципом, который
нельзя упускать из виду, когда дискутируется проблема коллективных прав
этнических (или расовых) сообществ, а именно: «Субъект права должен не
только иметь способность приобретать и реализовывать права своими
действиями, но и исполнять обязанности, а также нести ответственность.
Условное или статистическое множество подобными свойствами не
обладает, и речь может идти только о фикции»1.
Таким образом, как только упускается личностный аспект защиты
интересов и прав, проблема теряет правовое значение и приобретает
значение политического инструмента, с помощью которого
отстаиваются интересы политических лидеров и элит,
отождествляющих себя с данной группой или выступающих от имени
группы.
Тем не менее представляется справедливым мнение, что проблема
соотношения прав личности и групповых прав на сегодняшний день
окончательно не решена: «Альтернатива “групповые права —
индивидуальные права” остается серьезным теоретическим вызовом в
современной теории международного права, а также в философии права и
политики»1, — так оценивают состояние этой правовой коллизии некоторые
ученые.
Другой правовой коллизией является решение вопроса о правовых
преференциях в сфере политической, экономической и культурной. С одной
стороны, естественно, что общедемократический принцип равенства прав не
допускает ущемления прав личности по этническому, расовому или
конфессиональному признаку. Но с другой стороны, те расовые, этнические
и конфессиональные группы, которые долгое время преследовались или
ущемлялись, могут существенно отставать от доминантного большинства в
образовательном плане, в сфере доступа к общественному богатству, и это
отставание является следствием длительной политики дискриминации. В
этих случаях для выравнивания позиций различных этнических, расовых и
конфессиональных групп нередко осуществляется политика, которая
получила название affirmative action или positive action — «позитивная
дискриминация». Такая политика проводится в США в отношении
афроамериканцев, в ЮАР в отношении черного большинства страны, в
Малайзии в отношении коренных малайцев.
К примеру, в Малайзии к моменту обретения государственной
независимости в 1957 г. малайцы, как и другие группы коренного населения
(бумипутера), составляли численное большинство, но экономически серьезно
отставали от китайского меньшинства. Малайцам принадлежало лишь 10%
предприятий и 1,5% вложенного капитала. Конституция предоставила
гражданство проживающим в стране китайцам и индийцам  и в то же время
наделила малайцев особыми правами на владение землей, дало возможность
занимать государственные должности, получать образование и заниматься
коммерческой деятельностью. После межэтнических столкновений в мае
1969 г. государство начало проводить новую политику искоренения бедности
среди всего населения и реструктуризации малазийского общества, с тем
чтобы сократить, а в конечном итоге и исключить отождествление
этнической принадлежности с экономической деятельностью или
географическим размещением групп. Правительство установило для
малайцев квоты в сфере коммерческого лицензирования и владения
капиталом, а также оказало им специальную помощь в форме кредитов,
обучения и предоставления производственных помещений. Оно также
обеспечило акциями частных предприятий бумипутера, чтобы их
представительства среди акционеров достигло 30%.
После бунтов осени 2005 г. в «арабских» кварталах французских
городов власти заговорили о необходимости проводить политику позитивной
дискриминации в отношении выходцев из арабских и африканских стран,
обосновавшихся во Франции. Предполагается, что иммигрантам и их
потомкам будет отдаваться предпочтение при поступлении в высшие
учебные заведения и при трудоустройстве. Именно в позитивной
дискриминации многие политики и ученые видят эффективный механизм, с
помощью которого можно удовлетворить интересы этнических, расовых и
религиозных меньшинств, не подвергая серьезной деформации принципы
демократии.
Однако позитивная дискриминация возможна лишь как временная
мера, и проводить эту политику следует осторожно, ибо сама она способна
провоцировать межэтническую напряженность и конфликты. Примеры,
когда позитивная дискриминация перерастает в обычную дискриминацию и
даже в этнические чистки, доказывают, что простое изменение позиций
угнетаемых групп на привилегированные нередко провоцирует рост насилия
в отношении прежних элитарных социальных слоев и этнических групп. Так
произошло, к примеру, в бывшей Южной Родезии (Зимбабве), где белые
фермеры, которые обеспечивали экономическое процветание страны,
подверглись массовым гонениям, а их экономическое могущество было
сломлено силовыми методами и, более того, черная элита практически не
только выдавила белых из власти, но и заставила их в массовом порядке
покидать страну.
Не менее показателен пример ЮАР, где с целью исправления
несправедливостей эпохи апартеида правительство Африканского
национального конгресса одной из ключевых целей внутренней политики
объявило программу трансформации южноафриканского общества, которая
должна обеспечить представленность различных групп населения на всех
уровнях социальной иерархии. Трансформация должна была ликвидировать
последствия многолетнего господства белого населения страны, в результате
которого черные владели только 2% акций южноафриканских компаний, а их
позиции в бизнесе, управлении и наиболее доходных сферах занятости были
слабыми. Ключевыми элементами этой программы стали законы «О
равенстве прав при найме» и «О расширении экономических возможностей
чернокожих», принятые в 2003 г. Де-юре этими законами должны были
пользоваться все категории граждан, но де-факто они оказались
адресованными только чернокожему населению. Лишь чернокожие могут
быть теперь руководителями компаний, занимать привилегированные посты
в государственном аппарате, только им предназначены доходные и
престижные рабочие места (например, пилотов в государственных
авиакомпаниях). Практика реализации данных законов уже вызвала
недовольство среди белого населения и привела к оттоку молодых белых
южноафриканцев в Европу и Америку. Это позволяет говорить об
«апартеиде наоборот». Так, пытаясь исправить несправедливости прошлого,
Южная Африка на деле отклоняется от принципа нерасовости, закрепленного
в ее Конституции.
Подобная тактика действий, распространенная во многих странах
континента, тормозит динамичное развитие экономики и социальной сферы.
Кроме того, она создает основу для будущих проблем и конфликтов.
Желательно вообще избегать широкого применения позитивной
дискриминации во внутренней политике страны. Пожалуй, самым
оправданным доводом в пользу применения таких методов могут быть лишь
ссылки на то, что подобная практика используется для целенаправленного
формирования климата доверия между этническими общинами, усиления
гражданской солидарности.
В этой связи заслуживает внимания «прочтение» значимости льгот при
поступлении в столичные вузы для абитуриентов из северокавказских
республик журналисткой Миясат Муслямовой: «Сегодня, когда осложнилась
этнополитическая ситуация на Северном Кавказе, особо важна помощь
Москвы в создании интеллектуальной и духовной элиты региона. Надо
сохранить льготные условия приема в вузы столицы для выпускников
отдаленных национальных школ. Они владеют русским хуже, чем городские
сверстники, и из-за неравных стартовых возможностей проигрывают в
конкурентной борьбе. Эту молодежь, способную и желающую учиться
дальше, нужно поощрять. На родину возвращаются не просто
квалифицированные специалисты, но люди, обладающие опытом
интернационализма, терпимости, способные противостоять сепаратистским и
радикальным настроениям, привносимым силами, заинтересованными в
ослаблении позиций России в регионе».
Многие специалисты говорят о том, что предоставление отдельным
категориям населения определенных преимуществ государство допускает
потому, что такая мера обходится гораздо дешевле, чем долговременные
социальные реформы. Как показывает опыт, позитивная дискриминация не
открывает дополнительных возможностей для меньшинств ни в сфере
доступа к высшему образованию, ни в сфере трудоустройства. Характерен в
этом отношении пример США, где еще в 1964 г. было принято
антидискриминационное законодательство, целью которого было снижение
безработицы среди чернокожих, поскольку она значительно превышала
показатели среди белых. Американские исследователи задались целью —
определить, как повлияла позитивная дискриминация, проводившаяся в
последние несколько десятилетий, на положение афроамериканцев, которые
были главными адресатами специальных мер социальной поддержки. В
феврале 2007 г. среди белых официально насчитывалось 4% безработных,
среди выходцев из стран Азии — 2,7%, а среди чернокожих — 7,9%! Это
означало, что за несколько десятилетий ситуация на рынке труда
практически не изменилась, несмотря на то что последняя категория
населения имела ряд льгот.

 
 Список литературы

1 Муслямова М. Устоит ли национальная школа? // Известия. 2006.

2 Соколовский С.В. Перспективы развития концепции этнонациональной

политики в Российской Федерации. М., 2004. С. 169.

3 Осипов А.Г. Национально-культурная автономия. Идеи, решения,

институты. СПб., 2004. С. 443.

4 Филиппов В.Р. Критика этнического федерализма. М., 2003.

5 Горбунов С.Н., Миронов В.О., Молчанова Б.А. Права коренных народов на

благоприятную окружающую среду. Владимир, 2002.