1

ЛОТМАН, ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ (1922–1993) – советский

литературовед, семиотик, культуролог. Член Академии наук
Эстонии, член-корреспондент Британской академии наук, член
Норвежской академии наук. Создатель широко известной
Тартуской семиотической школы и основатель целого
направления в литературоведении в университете Тарту в
Эстонии (до 1991 Эстония входила в состав СССР).

Лотман Ю.М. "Езда в остров любви" Тредиаковского и функция

переводной литературы в русской культуре первой половины XVIII века

Проблема взаимодействия разных национальных литератур и функции

переводных текстов в широком культурном контексте неоднократно ставилась в
трудах Д. С. Лихачева. Русская культура XVIII в. в этом отношении
представляет собой исключительно интересный объект исследования.
Количество переводных произведений в XVIII в. в России не просто велико в
абсолютном и относительном выражении - оно настолько велико, что в этом
нельзя не видеть некоторого специфического признака культуры данного
периода в целом по неточным, но все же показательным подсчетам В. В.
Сиповского, количество переводных романов в России XVlII в. в десятки раз
превышает число оригинальных. Так, в 1763 г. (когда, по Сиповскому,
появились первые русские оригинальные печатные романы) их вышло два, а
переводных - восемнадцать (отдельными изданиями). В том же году в журналах
появилось двенадцать переводных и ни одного оригинального романа. В 1700 г.
отдельными изданиями вышло три оригинальных и тринадцать переводных, а в
журналах в том же году эти группы дают соотношение 1:31'.
Видеть объяснение этого факта в мнимой "незрелости" или
"несамостоятельности" русской литературы XVIII в. так же научно
неудовлетворительно, как и игнорировать его, отводя переводной литературе
место на далекой периферии литературного процесса. Прежде всего.
необходимо учитывать, что культурная оценка и функции перевода в XVIII в.
была совершенно иной, чем в XIX в., и скорее напоминала отношение к
соответствующей проблеме в литературе Киевской Руси. И здесь уместно
напомнить о введенном Д. С. Лихачевым чрезвычайно плодотворном понятии
"литературной трансплантации" 2.
Говоря о явлении трансплантации, Д. С. Лихачев пишет: "Не только отдельные
произведения, но целые культурные пласты пересаживались на русскую почву и
здесь начинали новый цикл развития в условиях новой исторической
действительности". Это явление трансплантации целых культурных пластов,
протекающее и в Древней Руси, и в XVHI в. в условиях ускоренного
литературного развития (термин Георгия Гачева), порождало черты
типологического параллелизма между двумя эпохами, что не снимает, конечно,
и глубоких различий между ними. Сам процесс трансплантации - явление
исключительно сложное и менее всего может быть представлен в виде
механического перенесения групп текстов. Интересной иллюстрацией
 2

сложности протекающих при этом процессов является перевод Тредиаковским

романа Поля Таллемана "Езда в остров любви".
1 Сиповский В. В. Очерки из истории русского романа. Спб., 1909. Т. 1. Вып. 1: XVIII век. С. 42-43.
2 См.: Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X-XVIi веков: Эпохи и стили. Л., 1973. С. 15-23.
J Там же. С. 22.

Окунувшись во Франции в новую для него атмосферу полностью

секуляризованной светской культуры, Тредиаковский, прежде всего, обратил
внимание на то, что литературная жизнь имеет организацию, что она отлилась в
определенные культурно-бытовые формы, что литература и жизнь органически
связаны: люди искусства и культуры ведут особую жизнь, которая имеет свои
организационные формы и порождает определенные типы творчества.
Именно эту ситуацию, а не те или иные произведения, Тредиаковский с
размахом новатора задумал перенести в Россию. Французская культура XVII
в, выработала две формы организации культурной жизни: Академию и
салон. Именно их Тредиаковский хотел бы воссоздать в России. Показательно,
что во Франции организованная Ришелье Академия и оппозиционная "голубая
гостиная" госпожи Рамбуйе находились в сложных и часто антагонистических
отношениях, но это не было существенно для Тредиаковского, который,
конечно, был в курсе занимавших Париж эпизодов борьбы, интриг, сближений
и конфликтов между салонами и Академией. Он не становился на ту или иную
сторону, поскольку хотел перенести в Россию культурную ситуацию в целом.
История попыток Тредиаковского придать "Российскому собранию" черты и
программу, аналогичную французской Академии, и всех его последующих
академических мытарств хорошо известна*. Нас сейчас интересует его
отношение к культуре салона5.
Возникший в условиях литературного подъема прециозный салон XVII в. был
не карикатурным сборище жеманниц и щеголей, а явлением, исполненным
серьезного культурного смысла. Салон - в первую очередь, салон госпожи
Рамбуйе, ставший своеобразным эталоном для всех других салонов эпохи, - был
явлением оппозиционным по отношению к насаждавшейся Ришелье
государственной централизации. Оппозиция эта была не политической:
государственной серьезности противопоставлялась игра, официальным жанрам
поэзии - интимные, диктатуре мужчин - господство женщин, культурной
унификации в общегосударственном масштабе - создание замкнутого и резко
ограниченного от всего остального мира "Острова любви", "Страны нежности",
"Царства прециозности", в создании карт которых упражнялись мадемуазель де
Скюдери. Молеврье, Гере, Таллеман и другие. Резкая отграниченность от всего
остального мира и составляла особенность салона. Переступая его порог,
избранный (а переступить порог могли только "избранные), как всякий
посвященный, член эзотерического коллектива менял свое имя. Он становился
Валером (Вуатюр) или Менандром i (Менаж), Галатеей (графиня Сен-Жеран)
или Меналидой (дочь госпожи Рамбуйе Жюли, в замужестве герцогиня
Монтозье). Сомсз совершенно серьезно (хотя и с оттенком иронии) составил
словарь, в котором снабдил эзотерические имена прециозниц "переводами" 6. Но
и пространство переименовывалось - из реального оно становилось условным и
 3

литературным. Париж именовался Афины, Лион - Милет, предместье Сен-

Жермен - Малые
* См.: Пекарский П. История императорской Академии наук. Спб., 1875. Т. 2. С. 1-232.
s Проблема эта поставлена Б. А. Успенским. См., например: Успенский Б. А. Тредиаковский и история
русского литературного языка // Венок Тредиаконскому. Волгоград, 1976. С. 40.
6 См.: Le dictionnaire des prccieuse par le sieuf de Somaize nouvelle / Ed. par M. Ch.-Divet. T. 1-2. Paris, 1856.

Афины, остров Норт-Дам – Делос язык салона имел тенденцию превращаться в

замкнутый, непонятный "чужим" жаргон7.
Однако замкнутость салона была не целью, а средством. У властей она
вызывала подозрительность. Известно, что Ришелье ("Сенека", на языке
прециозников) требовал, чтобы маркиза Рамбуйе сообщала ему характер
разговоров, которые велись в ее салоне. Вызвав гнев кардинала, маркиза
отказалась, и только заступничество племянницы кардинала мадемуазель
Комбале спасло салон от преследований 8. Хотя маркиза Рамбуйе настолько не
скрывала своей неприязни к "Великому Александру", как именовали короля на
языке прециозных салонов, что ее дочь Жюли, по свидетельству Ж. Таллемана
де Рео, говаривала: "Боюсь, как бы ненависть моей матушки к Королю не
навлекла бы на нее проклятие божье" 9, политический смысл ее оппозиции был
ничтожен.
Однако чутье не обманывало Ришелье. Салоны (не в их опошленных
подражаниях, а в классических образцах XVII в.) действительно таили
серьезную опасность для абсолютистского централизма. Будучи тесно связаны с
гуманистической традицией Ренессанса, они противопоставляли и
деспотической гениальности и героическому мифу о ней, создаваемому
классицизмом, мир художественной утопии. Политике и освещавшему ее
Разуму противопоставлялись Игра и Каприз. Но и Разум не был изгнан:
прециозный мир - не мир барочного трагического безумия. Он только
подчинялся законам маскарадной травестии, господствовавшим в прециозном
салоне. На протяжении всей истории yтoпической травестии - от маскарадных
ритуалов до образов перевернутого мира в литературе XVI-XVII вв -
существенным признаком утопизма является стремление переиначить
природный порядок, сделать "мужчину н женщину одним, чтобы мужчина не
был мужчиной и женщина не была женщиной"". Из этих же соображений
Платон предписывал в идеальном государстве инициализировать различие в
воспитании и занятиях юношей и девушек, которые в его городе наравне с
мужчинами овладевают даже таким традиционно мужским занятием, как
военное ремесло: "Великим бедствием для государства будет такое позорное
воспитание женщин, что они не пожелают умирать или претерпеть всяческие
опасности ради детей". И далее: "Женщины не должны пренебрегать ратным
делом, но "се, как граждане, так и гражданки, должны о нем печься"'.
Прециозницы не были амазонками - военное дело их не интересовало, но
стремление к дефеминизации в их мире проявлялось весьма отчетливо: любовь
котировалась низко - ее следовало избегать. В моду вошли "жестокость" и
поздние браки. Культ красавицы Жюли, дочери маркизы Рамбуйе, был как бы
официальной религией "голубой гостиной", ей посвящались поэтические
произведения
 4

7 Lathuitlere R. La preciosite: Etude hisiorique el liuguialique, Geneve, 19(16. Т. 1 P. 31-38.

8 Picard R, Les salon litteraires et la societe francaise, 1C>7()-1739. N. Y., 1943. P. 27.
9 Таллеман де Рео Ж. Занимательные истории. Л., 1974. С. 150,
10 L'image du monde renverse" et ses representations litliTaires et para-litteraires de la lin du XVC' siecle au
milieu du XVU1: Г-'tuties renins et presentees par Jean Lafond et Augustin Redondo. Colloqne International. Tour,
17-19 novembre 1977. Paris, 1979.
Об отличии пречиозной культуры от барочной см.: Adam A. Baroque et Preciosite // Revue des Sciences
humaines. 1979. Juillet - dec.
" Цит. по: Трофимова M. К. Историко-философские вопросы гностицизма. M., 1979. С. 162-163.
Платон. Соч.: В 3 т. М" 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 295.

и целые коллективные сборники (так называемый сборник "Гирлянда Жюли").

Однако влюбленного в нее герцога Монтозье она заставила долгие годы ждать
свадьбы, которая совершилась, лишь когда молодость Жюли давно прошла.
Вуатюр был изгнан из салона Рамбуйе за то, что осмелился поцеловать руку
дочери хозяйки, а сама маркиза Рамбуйе, "женщина тонкого ума, говорила, что
нет ничего нелепее мужчины в постели "13.
"Жестокость" к влюбленным в них кавалерам прециозницы "голубой гостиной"
компенсировали ученостью, стремлением к образованию, изучением таких
"неженственных" наук, как математика и латынь. Героем салона делается не
храбрый вояка и не жеманный щеголь, а красноречивый аббат, с которым
можно обсуждать не только научные вопросы, но и необходимость
ограничения родительской власти, свободу разводов и ограничение
деторождения14.
Однако тяготение к эмансипации - лишь одна из граней того мира, который
возникал за внутренней границей салона. Главной особенностью было стирание
граней между жизнью, игрой и искусством. Поэтические произведения писались
и импровизировались к различным случаям, становясь неотъемлемой частью
каждодневной жизни людей, а сама жизнь сливалась с поэтическими сюжета
ми. Литературные маски становились характеристиками людей и программами
их бытового поведения. Однако нигде это "переливание" жизни в литературу не
проявлялось в такой мере, как в романе. Если такие романы, как "Великий Кир"
или "Клелия" и "Астрея", становились источниками прециозных выражений,
давали посетителям салона имена и роли, то одновременно эти же романы в
масках античных героев и пастухов описывали похождения известных в данном
кружке лиц и соединяли прециозную утонченность с злободневностью сплетни
или, по крайней мере, пикантного анекдота об общих знакомых. Жизнь салона
была тем генератором, который порождал роман, давал к нему ключи и
определял ту утраченную для современного читателя атмосферу, в которой все
эпизоды воспринимались как намеки, расшифровывались и дополнялись для
читателя знаниями обстоятельств, интриг и происшествий, заполнявших
коллективную, память кружка.
Роман Поля Таллемана "Le voyage de ГПе d'amour" (1663) не был
выдающимся в ряду прециозных романов, но это было исключительно типичное
произведение то, что Тредиаковский именно его избрал для перевода,
свидетельствует о хорошей ориентированности в литературной ситуации
Франции конца XVII-начала XVIII в. Оттесненный с вершин литературы,
прециозный роман еще занимает читателя именно благодаря своей связи с
атмосферой салона. М. В. Разумовская отмечает, что даже памфлет
 5

двадцатидевятилетнего Буало "Герои из романов" не убил этого жанра: "И в те

времена, когда создавалась и читалась в литературных салонах эта
убийственная критика Буало, как и много позднее, прециозный роман
продолжал оставаться излюбленным чтением.
|'1 Таллеман де Рео Ж. Указ соч. С. 146. Конечно, это был не отказ от любви, а создание
прециозного ее канона, который подразумевал рыцарское поклонение со стороны мужчины и
"жестокость" как норму женского поведения.
и Roger Lathuitlere R, Op. cit. P. 44; ср.: Abbe Michel de Pure. La Precieuse on le mystere des ruelles.
Paris, 1938. T, 1. P. 653.
15 См.: Magendie M. Le Roman francais au XVIIе siecle de l'"Astree" au "Grand Cyrus". Paris, 1954;
Magendie M. La poiitesse mondaine et les theories de I'honnelele en France au 17е siecle. Paris, 1925.

Занятый своими церковными делами, епископ авраншский Пьер-Даниель Юэ

(...) признается, что не осмеливается открыть "Астрею", ибо знает, что уже не
сможет от нее оторваться н обязательно перечитает снова все пять тысяч
страниц"13.
Однако можно предположить, что Тредиаковского интересовала не столько
сюжетная сторона того или иного романа, сколько та атмосфера салона,
которая их пропитывала. Для этого были веские причины. В то время как
абсолютистское государство укрепляло и культивировало принцип сословной
иерархии, салон создавал иллюзорную утопию внесословной погруженности в
игру и поэзии. Человек таланта, поэт, ученый, артистический выдумщик
розыгрышей, мистификации, шарад, пикников мог в салоне блистать,
ораторствовать, влюбляться и быть любимым, ласкаемым, делаться предметом
обожания и зависти, сняв с себя проклятье низкого происхождения. Когда сын
трактирщика и известный поэт Вуатюр "зашел в трактир, где кутил герцог
Орлеанский", прихлебатель герцога Бло, "решив позабавиться, запустил ему
чем-то в голову"17; в салоне же Рамбуйе Вуатюр чувствовал себя равным
герцогу Монтозье, приятелем маркиза Пизани, сына хозяйки салона. Его
внимание ловили, ухаживание считали за честь, обиды принимали к сердцу. За
пределами салона он был заносчивый плебей, утрировавший бесцеремонность
своего поведения, считая, что это "единственный способ заставить именитых
гостей считаться с тобой"18. Но в салоне Рамбуйе "стоило ему прийти, как все
собирались вокруг него, дабы его послушать"19.
Вопрос о положении плебея в сословном обществе сделался в России во
второй четверти XVIII в. чрезвычайно острым. Идеологи петровской эпохи
склонялись к тому, чтобы в сословиях усматривать лишь разные профессии,
своеобразное разделение функций по служению государству. Противостоят
высшие общенациональные ценности: "общенародие", "государство", "монарх».
Феофан Прокопович в "Слове о власти и чести царской" (1718) говорил: "А
якоже иное дело воинству, иное гражданству, иное врачам, иное художникам
различным, обаче все с делами своими верховной власти подлежат: тако и
пастырие, и учитилие (...) Но к вам да обратится слово честный, благороднии,
чином и делом славнии и тако-вии, ихже мощно общенародным именем
позвати: о Россие!"2 . Но вера в то, что великие усилия первых десятилетий
XVIII в. должны заложить здание новой России, которая будет равно любящей
матерью для всего "общенародия", скоро начала слабеть Феофан Прокоповнч в
 6

1722 г. в слове на мир со Швецией еще имел смелость спрашивать: "Како же

обрадуется народ миром, аще сладких плодов его не причастится?" "Плод же
мира (...) есть умаление народных тяжестей (...) плод мира есть общее и
собственное всех изобилие"21. Однако реальная политика противостояла
демагогическим декларациям и утопическим надеждам, и поколение 1730-х гг.,
с горечью или радостью, убедилось, что новая
16 Разумовская М. В. Становление нового романа во Франции и запрет на романы 1730-х годов. Л., 1981. С,
11,
17 Таллеман де Рео Ж. Указ соч. С. 161. |й Там же. С. 154.
19 Там же. С. 155.
80 Прокопович Ф. Слова н речи. Спб., 1760. Т. 1. С. 263. !1 Там же. Т. 2 С. 96.

Россия - Россия сословная, где над массой крепостных "нелюдей"

возвышаются люди первого, второго или третьего сорта. Разрыв между
надеждами и реальностью сделался трагедией жизни Ломоносова. Он же.
определил интерес Тредиаковского к прециозной утопии. Тредиаковский
перевел книгу весьма точно. Однако перенесенная из французского культурного
контекста в русский его "Езда в остров любви" изменила и смысл, и культурную
функцию.
"Езда в остров любви", представленная Тредиаковским русскому читателю в
1730 г,, была оторвана от своего естественного культурного контекста: от
салона с его атмосферой, поэзией и специфическим поведением. Текст, который
воспринимался как неотъемлемая часть культурного пространства, сделался
текстом изолированным и замкнутым в себе. Одновременно он был изолирован
от литературного контекста -"других "прециозных географий" и прециозной
романистики вообще. Он стал Единственным Романом, Из среднего
литературного явления он превратился в эталон.
С последним обстоятельством связано появление у него новой функции,
Литература петровской эпохи не просто нормативна - она в принципе
ориентирована на наставление, учебник, устав. Культурное поведение
человека в нормальной ситуации делится на бытовое и ритуальное, что можно
уподобить антитезе родного и иностранного или устного и письменного языка.
Родному языку человек учится спонтанно, без инструкций и наставлений,
потому что погружен в его стихию. Обучение второму требует грамматик -
правил на метаязыке. Петровская реформа изменила для русского дворянства
сферу бытового поведения: свое было заменено чужим, стихийное и спонтанное
- сознательным и нормированным. Бытовое поведение потребовало таких же
учебников и наставлений, как ритуальное, и таких же уставов, как рекрутское
учение. Отсюда не только обилие метаязыковых инструкций по разным сферам
деятельности, но и стремление любой текст истолковывать как такую
инструкцию
Такие произведения, как воинский устав 1716 г., духовный регламент,
"Приклады како пишутся комплементы", "Генеральные сигналы, надзираемые
во флоте его царского величества", "Книга Марсова или воинских дел",
"Объявление каким образом ассамблеи отправлять надлежит. Ассамблеи слово
французское, которого на Русском языке одним словом выразить невозможно"
или "Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению",
 7

воспринимались именно как инструкции для поведения. Создавалась

инвертированная ситуация: и в сфере, обычно принадлежащей спонтанному
поведению, описание, инструкция предшествовали практике.
И сквозь эту призму воспринимался и самим Тредиаковским, и его
читателями русский текст романа Таллемана "Езда в остров любви"
читалась как подробное описание нормативов поведения влюбленного,
перипетий любовной тактики, описание ролей в любовной игре. Это был
своеобразный учебник шахматной теории любовного поведения. Для каждой
ситуации давались нормативные выражения различных переживаний любовного
чувства. Эту роль выполняли инкорпорированные в текст романа песни и
стихотворения. Они давали для каждого чувства ритуализованную форму
выражения.
Любопытно отметить, что в новом европеизированном быту России XVIII в.
песня выполняла ту же роль, воспроизводя функцию любовной лирики в
фольклоре - личное чувство получало готовые формулы выражения. Это
объясняет отмечавшийся исследователями факт: "В начале 1750-х гг. песни
пользовались исключительной популярностью" 23. Как отметил тот же автор,
песня занимает в русской поэзии (добавим - и в культурном быту) гораздо
большее место, чем в западноевропейских ее образцах. Сумароков в "Эпистоле
о стихотворстве" оде "посвящает всего 14 стихов, а песне 36 стихов и больше,
чем о последней, говорит только о трагедии (70 стихов) и комедии (42 стиха)".
"Для Буало "песенка - несложное творенье", "нелепое творенье" (...) Буало даже
отказывает сочинителям песенок в звании поэта". "Совершенно иное отношение
к песне у Сумарокова"23.
Если Сумароков написал "Наставление хотящим быти писателями", то "Езда
в остров любви" - наставление хотящим быть влюбленными. Но это лишь часть
задачи, которую ставил перед собой Тредиаковский: "наставлять тому, что такое
любовь по прециозным канонам, - означало не просто-переводить некий текст, а
трансплантировать (по терминологии Д. С. Лихачева) породившую его
культурную ситуацию. К этому Тредиаковский и стремился, оригинальной
ситуации французской прециозности культурная среда порождала романы
определенного типа, а в переводной ситуации текст романа призван был
породить соответствующую ему культурную среду.
Так реконструируется типологическая схема того культурного явления,
которое Д. С. Лихачев определил как трансплантацию. Однако трансплантация -
почти неизбежно сдвиг. "Езда в остров любви" стоит у истока таких форм
литературного быта, которые определяли лицо новой европеизированной
культуры. При этом оформлялся не только кодекс "литературного поведения",
но и язык "изрядного обществе""*'. То, что и эту ситуацию, и этот язык еще
предстояло создать, Тредиаковского не смущало. Сама идея трансплантации
подразумевала превращение конкретного текста в некоторую идеальную
норму Соответственно и русская реальность подменялась некоторой
идеальной нормой. Ведь не реальный русский двор 1735 г., а тот, что должен
возникнуть, когда модель двора Людовика XIV будет перенесена в Петербург,
имел в виду Тредиаковский, когда в "Речи о чистоте Российского Языка"
утверждал, что украсит русский язык: "Двор Ея Величества в слове ученейший
 8

и великолепнейший богатством и сиянием. Научат нас искусно им говорить и

писать благоразумнейший Ея Министры и премудрые Священноначальники" 25.
Вряд ли это была капитуляция "поповича" перед дворянством 26. Это была
замена реальности идеальной ее моделью. Замена была чревата трагическими
разочарованиями. Такие же разочарования ждали _Тредиаковского в его
попытках перенести прециозный салон в Россию. "Езда в остров любви" дала
толчок развитию русского европеизированного литературного быта.
Однако развитие это пошло в направлении, не предусмотренном
Тредиаковским.

1985 г.

12 Верков П. Н. Ломоносов и литературная полемика его времени, 1750-1765. М.; Л.. 1936. С. 104.
23 Там же. С. 110-111.
и См.: Успенский Б, А, Указ. соч.
" Сон. Тредиаковского. Спб., 1849. Т. 1. С. 265.
м Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII -XIX вв. М., 1938. С.
87.