Вячеслав Калинин

Арктический проект Сталина

 2

Текст предоставлен правообладателем

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=36356192&lfrom=30440123
«В. Калинин. Арктический проект Сталина»: ООО Издательство «Питер»;
Санкт-Петербург; 2018
ISBN 978-5-4461-0890-9
Аннотация
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их
ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее
одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении.
Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической
железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта
магистраль должна была стать ключом к трем океанам – Атлантическому, Ледовитому и
Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда – «дорогой смерти». Строительство
дороги осуществлялось силами заключенных ГУЛАГа. Поэтому значительная часть книги
посвящена тому, как была организована жизнедеятельность исправительно-трудовых
лагерей. Перед вами – честное и объективное исследование системы ГУЛАГа.

Вячеслав Калинин
Арктический проект Сталина
© ООО Издательство «Питер», 2018

***

К читателю
Уважаемый читатель!
На протяжении всего XX века в нашей стране происходили яркие и трагичные события,
вписанные в контекст мировой истории. Великая Октябрьская революция, Вторая мировая
война, полет первого человека в космос стали важными вехами развития всего человечества,
точками перехода, в которых старая социальная реальность отступала перед новыми
глобальными вызовами и разнонаправленными альтернативами развития.
В одном ряду с самыми яркими и трагическими страницами из истории нашей страны
стоит и сталинская модернизация. По хронологическим меркам это был незначительный
период 1930–1950-х гг., но по своим последствиям он оказался кардинальным переломом в
сознании и жизни людей, и не только в Советском Союзе. «Великие стройки коммунизма»,
как бы мы ни относились к методам их осуществления, преобразили облик нашей страны,
сделали ее в военном и технологическом отношениях одним из мировых лидеров.
Ускоренное наращивание экономического и производственного потенциала в
1930–1950 гг. имело и свою оборотную сторону. В стремительном движении вперед
архитекторам реформ во многом пришлось пожертвовать интересами человека своей эпохи,
порой даже его элементарными потребностями. За счет советского человека, его
невероятного долготерпения и веры в счастливое будущее всего человечества создавалась
основа для развития огромной страны – заводы и фабрики, дороги и электростанции,
аэропорты и каналы.
Одним из факторов, обеспечивших ускоренное развитие СССР, стало
внеэкономическое принуждение граждан к интенсивному труду, максимальная эксплуатация
их физических и интеллектуальных возможностей. Каждый из нас на примере своей семьи
(вспоминая рассказы бабушек и дедушек о реалиях 1940–1950-х гг.) вполне может составить
 3

представление об условиях и интенсивности труда, о том невероятном напряжении, которое

испытывал каждый конкретный человек, выполнявший свою работу в условиях скудного
обеспечения продуктами и товарами первой необходимости.
Наряду с обязательным привлечением к общественно-полезной деятельности каждого
трудоспособного советского человека сформировался и параллельный мир социальной
реальности. В Советском Союзе был создан уникальный производственно-ресурсный
механизм, в основе которого лежало порой несправедливое, а иногда и откровенно
незаконное лишение свободы, а также использование принудительного труда, в основном
физического. Сегодня, спустя более полувека после ликвидации системы ГУЛАГа, мы
можем позволить себе не упрощать и не сводить до уровня обывательского понимания
содержание и смысл этого феномена. Не стоит забывать, что в исправительно-трудовых
лагерях во все времена существования ГУЛАГа подавляющую часть контингента составляли
персонажи, осуждение которых в соответствии с тогдашним уголовным кодексом сложно
подвергнуть сомнению. Среди них было много «бытовиков» (растрата, халатность,
мотовство и хищение государственного имущества, взятки и т. д.), не меньшую часть
составляла и откровенно уголовная среда, столь талантливо описанная в пронзительных
произведениях Варлама Шаламова.
Меньшую долю составляли так называемые политические заключенные, осужденные
по различным пунктам 58 статьи УК РСФСР и ряду других статей. Именно их судьбы
ставили во главу угла своих исторических исследований и мемуарных произведений
Солженицын и Гинзбург, Разгон и Марголин, Солоневич и Яковлев.
В этой связи стоит отметить, что «политзаключенные» отбывали сроки в лагерях на
основании статей Уголовного кодекса, который действительно предусматривал чрезмерное
(по современным меркам) наказание за такие преступления, как призывы и подготовка к
свержению государственного строя, измена Родине, сотрудничество с оккупантами. Или за
преступления, присутствие которых абсурдно, если не сказать комично, выглядело бы в
современном УК, например «восхваление иностранной техники». В рамках 58 статьи УК
РСФСР преследовались террористы и диверсанты, шпионы и вредители, которые, конечно,
не в столь значительных количествах, как это отражено в приговорах судов, «троек»
и Особого совещания при наркоме НКВД, но все же водились на бескрайних просторах
нашей Родины.
В послевоенные годы по различным пунктам 58 статьи осуждались «власовцы»,
полицаи, помощники в воинских частях вермахта (Ost-Hilfswilligen, сокращенно – «хиви»),
участники вооруженного сопротивления в Прибалтике и на Западной Украине и т. д.
Весь этот разношерстный контингент в обязательном порядке заставили заниматься
тяжелым физическим трудом, держали не на самом калорийном пайке и расселяли в
малокомфортных условиях деревянных бараков. Что было, то было. Естественно, это
вызывало неимоверные обиды, гнев и озлобление людей, тем более что надуманные
предлоги для того, чтобы упрятать человека в лагерь, использовались в некоторые периоды
массово, а порой и цинично.
И все же вся эта драматическая и порой бесчеловечная подоплека жизнедеятельности
исправительно-трудовых лагерей не должна мешать честному и объективному исследованию
системы ГУЛАГа, тем более непозволительно априори выносить суждения о целых массивах
противоречивой и разрозненной информации, относящейся к отдельным вопросам и
направлениям функционирования лагерного хозяйства.
Мое внимание как исследователя уже более 20 лет концентрируется на загадочном и
неоцененном академической наукой историческом феномене. Речь идет о Трансарктической
железной дороге, магистрали вдоль побережья Ледовитого океана. Трасса, если вести речь
о ее стыковочных узлах, начинавшаяся на Северо-Западе СССР, возводившаяся в зоне
вечной мерзлоты и нацеленная транзитом через заполярный Норильск на берега Тихого
океана, незаслуженно оказалась на периферии научного интереса историков, вне ракурса
массового читателя.
 4

Дорогу, задуманную при Александре III, планируемую при Николае II, одобренную
Владимиром Лениным, повелел строить Иосиф Сталин. Фактически эта магистраль,
будучи построенной, соединяла бы территории Советского Союза, прилегающие к трем
мировым океанам – Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Эта магистраль – ключ к трем
океанам. Величие замысла не всегда совпадает с реальными условиями его осуществления.
Так случилось и с Великим Северным путем, который по решению постсталинского
руководства страны канул в небытие.
Закрытость сведений о стратегическом объекте – своеобразный информационный
вакуум – сыграл злую шутку в исторической судьбе секретного Строительства 501–503,
именно так именовалась железная дорога в официальных документах. О дороге во времена
развитого социализма писали мало и сухо, с неудовольствием соглашаясь с самим фактом ее
существования, но воздерживаясь от комментариев. Затем наступили другие времена –
перестройка и гласность. Природа не терпит пустоты, и образовавшаяся лакуна была
заполнена маловразумительными, но запоминающимися публикациями, живописующими
ужасы концентрационных лагерей в советском Заполярье. Среди эпитетов Трансарктической
магистрали встречаются и такие нелестные, как «Мертвая дорога», «Дорога смерти».
Как своеобразный ответ на это пренебрежение и мифологизацию темы в 2010 г.
появилась книга «История “Мертвой дороги”», написанная мной совместно с историком
Вадимом Гриценко. В монографии мы попытались раскрыть наиболее значимые моменты из
хронологии возведения дороги и заодно, как мы считаем, развенчали немало кочующих по
малоавторитетным публикациям мифов, расписывающих ужасы, творившиеся на «дороге
смерти».
К примеру, выяснилось, что в насыпи дороги нет и никогда не было захоронений
строителей-лагерников (а ведь какой красивой формулировкой пользовались разоблачители
сталинского произвола – «под каждой шпалой здесь лежит по зэку»). Смертность среди
строителей дороги за календарный год, как оказалось, не превышала долей процента от
общего числа заключенных, ведь набирали на стройку людей физически сильных и
здоровых, прошедших строгую медкомиссию. В рационе питания контингента лагерей
присутствовали не только мясо и овощи, масло и кондитерские изделия, но и рыба
лососевых и сиговых пород, копчености и колбаса, другие малодоступные на воле продукты.
В общем, много чего удивительного выяснилось в ходе скрупулезного изучения архивов и
бесед с очевидцами событий.
Эта книга, с одной стороны, часть, а с другой стороны – логическое развитие прежнего
исследования. Учитывая огромный объем собранной информации, ее разнонаправленность и
полифоничность, мне пришлось сосредоточиться на нескольких аспектах в изучении
грандиозного проекта. Главным образом это хронология строительства; работа
вольнонаемных специалистов и заключенных на объектах Трансарктической железной
дороги; стимулирование труда участников сооружения трассы; общий контекст ситуации, в
которой реализовывался проект.
Искреннюю благодарность и признательность автор выражает и председателю
объединенной первичной профсоюзной организации «Газпром подземремонт
профсоюз» Вячеславу Алексеевичу Зинченко за неоценимую помощь и поддержку в
издании книги.

Вячеслав Калинин

Великим Северным путем

Идея о необходимости освоения северных территорий России ради вовлечения
ресурсов этого огромного региона в хозяйственный оборот страны к XX в. была уже не нова.
Замысел строительства железной дороги, которая связала бы Европу и Азию в высоких
северных широтах и тем самым открыла путь на Восток России через полярный коридор,
 5

существовал еще в XIX в.

Красноярский предприниматель М. К. Сидоров активно рассматривал север Западной
Сибири как территорию транзита сырья из прилегающих районов Восточной Сибири в
европейскую часть страны. В первую очередь шла речь об использовании водных
коммуникаций, но звучали и другие идеи.
10 августа 1864 г. в представлении генерал-губернатора Западной Сибири
А. И. Дюгамели правительству деятельности М. К. Сидорова среди прочего упоминались
предложения устройства различных путей сообщения в Сибири. Предлагалось строить
шоссейные, а впоследствии, «где укажет надобность, и железные дороги в следующих
местах: 1) чрез Уральский хребет от реки Оби к Печоре, на отысканном управляющим
Сидорова Кушелевским месте, именно от устья реки Лены, впадающей в Усу, чрез вершину
Войкара к ее устью… 4) с реки Оби на реку Енисей тремя путями: …в) чрез волок между р.
Тазом, впадающею в Тазовский залив, и рекой Туруханом, впадающей в Енисей у города
Туруханска, по проложенному Кушелевским пути». 1
Интересно то, что задуманная почти за сто лет до начала строительства трасса, при
Сталине, то есть восемьдесят с лишним лет спустя, именно так и прошла.
В начале XX в. французский предприниматель Лойк де Лобель предлагал создать
Аляско-Сибирскую магистраль от города Канска (севернее Байкала) до Чукотки, с тоннелем
под Беринговым проливом и выходом на территорию Северной Америки. Проект с
технической точки зрения выглядел сложно осуществимым. Кроме того, главное условие
создания этой дороги – вложение иностранного капитала – российское правительство
изначально посчитало неприемлемым. К тому же после ввода в строй основных объектов
дороги, вдоль трассы должна была создаваться полоса отчуждения шириной в 16 миль
сроком на 90 лет, под управлением Северо-Американских Соединенных Штатов. В
16-мильной «экономическо-административной» зоне все права на поиск и разработку
полезных ископаемых должны были перейти к американской администрации.2
В период правления Николая II возник проект Обь – Мурманской железной дороги как
участка пути Великой Северной магистрали, за который ратовали художник А. Борисов и
юрист В. Воблый. Уже после Октябрьской революции А. Борисов вместе с норвежским
предпринимателем Э. Ганневигом представили концессионную заявку на постройку Обь –
Котласского участка Великой Северной магистрали.
Совет народных комиссаров под председательством Ленина положительно отозвался
об этом предложении и даже дал добро на воплощение идеи, но сделка так и не состоялась,
договор на концессию так и не заключили.
В 1920-е гг. идея о строительстве дороги стараниями все того же А. Борисова то
всплывала в рамках разнообразных общественных дискуссий о дальнейших путях развития
молодого социалистического государства, то вновь уходила в тень более масштабных дел.3
Окончательно проект похоронили другие великие замыслы (вроде программы
ГОЭЛРО), за реализацию которых власти взялись со всей серьезностью и основательностью.
Строить железную дорогу решили уже после Второй мировой войны. Возведение
Трансарктической магистрали (Строительства 501, 503 МВД СССР) от станции Чум (близ
Воркуты) в сторону Салехарда (Обдорска) и далее до Игарки (с выходом на Норильск) стало
последним по времени масштабным инфраструктурным проектом в истории «сталинского»
СССР. Стройка с внушительной сметой затрат развернулась на большой территории и велась

1 История открытия морского пути из Европы в сибирские реки и до Берингова пролива. С.-Петербург, 1883.
С. 4.

2 Ламин В. А., Дубнов А. П. Вторжение в Евразию // Дальний Восток. 1994. № 8.

3 Борисов А. А. Великий Северный путь. В. Устюг, 1929. С. 9–10.

 6

с размахом, но смерть генсека сначала затормозила, а затем и прервала осуществление

задуманного. Великий замысел, который привел в движение сотни тысяч людей в
прибрежной зоне Ледовитого океана, существенно повлиял на жизнь обширных северных
территорий страны, в первую очередь регионов советской Арктики.
Начертание трассы, фактически намеченной к строительству от Воркуты до поселка
Новый Порт (на полуострове Ямал), а затем до Игарки, на самом деле оказалось частью
масштабного плана возведения более грандиозной транспортной магистрали. В реальности
этот участок железнодорожной сети должен был соединить порты советского Северо-Запада
(Ленинград, Мурманск, Архангельск) и Норильский промышленный узел (Игарка, Дудинка,
Норильск), а затем продвинуться и дальше на восток, вплоть до тихоокеанского побережья
страны.
В Северном управлении лагерей железнодорожного строительства (СУЛЖДС –
арктическое подразделение Главного управления лагерей железнодорожного строительства),
силами которого осуществлялось возведение магистрали, был налажен интенсивный
производственный процесс, развернулась огромная организационная работа по
строительству лагерных пунктов. В лагерях в рамках того же производственного процесса
еще и занимались трудовым «перевоспитанием» заключенных, в ходе которого лагерники
подвергались идеологическому воздействию, «излечиваясь» от своих преступных
наклонностей тяжелым физическим трудом.
Зачем сегодня нужно изучать один из примеров неудавшегося социального
эксперимента? Чему этот опыт может научить нас, людей XXI века? Стоит ли вообще
поднимать, как выясняется, отнюдь не однозначную тему налаженного производственного
процесса, организации и функционирования в лагерных зонах профессиональных театров,
газет, симфонических и джазовых оркестров, футбольных команд и т. д.
Опыт изучения истории строительства Трансарктической железной дороги
подсказывает нам, что делать это стоит. Исследование феномена секретного Строительства
501–503, организации системы принудительного труда необходимо для более полного и
объективного понимания процессов эволюции советского общества в послевоенный период,
влияния происходивших в нем изменений на исправительную систему, на их
противоречивую взаимосвязь и взаимозависимость.
Есть в истории «Мертвой дороги» и своя интрига. Кто и когда додумался создавать в
лагерях доски почета передовиков, редакции газет и журналов с сетью лагкоров (лагерных
корреспондентов), духовые, симфонические или домровые (как на Строительстве 503)
оркестры, драматические и музыкальные театры? Для каких целей в регионы,
расположенные за полярным кругом, завозились не только строительные материалы,
продукты питания и одежда для заключенных, но и театральный реквизит, оборудование на
миллионы полновесных советских рублей, включая сценический реостат Дрезденского
театра, полученный по репарациям из Германии? Зачем из рабочих колонн-лагпунктов в
распоряжение театра строительства откомандировывались профессиональные актеры, певцы,
музыканты, режиссеры, театральные художники, осветители и костюмеры, осужденные в
основном по пресловутой 58 статье УК РСФСР? Какая начальственная прихоть позволила
строить и содержать «увеселительные заведения» за счет жесткой сметы исправительных
учреждений? Что за «ледяные дворцы» в тундре и тайге воздвигали для своих забав
всесильные гулаговские начальники? И ведь рисковали жизнью, создавая инфраструктуру
культуры, давая «слово» артистам, театральным художникам и музыкантам… Все-таки
актерская и музыкальная братия – это не забитые и замордованные зэка, а немного другой
контингент, подневольные, но все же творцы, а значит, и повелители людских душ, хотя бы
отчасти, учитывая те обстоятельства, в которых им приходилось заниматься творчеством.
Вопросы, вопросы…
Глубокая и противоречивая взаимосвязь государства и тюрьмы, а в контексте ситуации
XX в. государства и лагеря – характерная черта российской истории, она то ослаблялась, то
усиливалась в различные эпохи. В этой взаимосвязи лежат причины и следствия многих
 7

явлений и событий отечественной истории, которые оказывают влияние и на современную

действительность. И то, что произошло в нашей стране в середине прошлого столетия,
сложно поддается осмыслению, слишком велик спектр первопричин, противоречивы
последствия несгибаемой позиции власти по отношению к своим подданным. Отсюда и
разноречивость оценок и мнений, порой диаметрально противоположных, как мы прекрасно
об этом знаем.
Отечественная исправительная система и на современном этапе своей эволюции одной
из основных задач считает перевоспитание, исправление преступников, в том числе путем
приобщения заключенных к общественно-полезному, созидательному труду. И сегодня
осужденные к лишению свободы вовлекаются в производственный процесс, но далеко не
всегда такая практика считается позитивной. Реальное исследование этой проблемы, поиск
путей ее решения возможен, в том числе и в рамках обращения к историческому опыту
организации производственного процесса и проведения воспитательной работы в
пенитенциарных учреждениях.
Современное российское общество находится на очередном этапе переоценки
исторических ценностей. Пытаясь найти «золотую середину» в осмыслении советского
периода развития страны, интеллектуальное сообщество, с одной стороны, старается
избежать фальсификаций недалекого прошлого, а с другой – стремится воздерживаться от
восхваления негативных и неоднозначных явлений середины XX в. Поэтому сегодня очень
важно объективно и непредвзято изучить такие противоречивые моменты в развитии нашей
страны, как участие заключенных в «великих стройках коммунизма».
Такое беспристрастное исследование будет способствовать более глубокому
пониманию истоков современного кризиса моральных и духовных ценностей, отчуждения
человека в обществе, и, следовательно, путей их преодоления.

Глава I. Дорога к Гиперборее

Назначить куратором товарища Берию

Все начиналось по-советски официально и протокольно. 4 февраля 1947 г. на своем

заседании Совет Министров СССР принял постановление № 228–104-сс «О производстве
проектно-изыскательских работ по выбору места для строительства порта, судоремонтного
завода в районе Обской губы и железной дороги от Северо-Печорской магистрали до порта».
Предполагалось продлить Печорскую (Северо-Печорскую) железную дорогу дальше на
северо-восток, от станции Чум в Коми АССР (80 км на восток от Воркуты) до поселка Мыс
Каменный на полуострове Ямал, где планировалось построить морской порт.
Начальником Северной проектно-изыскательской экспедиции (СПИЭ) МВД СССР,
занимавшейся трассировкой будущей магистрали, был утвержден легендарный
инженер-первопроходец Петр Татаринцев (ранее – заместитель начальника строительства
№ 500 МВД, сооружавшего железную дорогу Комсомольск-на-Амуре – Советская Гавань).
Высок оказался и статус главного куратора проекта – на уровне заместителя
председателя Совета Министров СССР. В постановлении отмечалось, что «наблюдение за
выполнением Постановления Совета Министров СССР о строительстве железнодорожной
линии к морскому порту в Обской губе было возложено на заместителя председателя Совета
Министров СССР т. Л. П. Берию».4
Предполагалось, что железная дорога свяжет европейскую часть страны с арктическим
побережьем за Полярным Уралом. Соединить порт за полярным кругом с промышленными
районами СССР надежной транспортной артерией планировалось ради решения
народно-хозяйственных задач.

4 Сталинские стройки ГУЛАГа 1930–1953 гг. М., 2005. С. 304.

 8

Еще в период Великой Отечественной войны сотрудники экономического отделения

Арктического научно-исследовательского института составили доклад «Перспективы
деятельности Главсевморпути в 1944 г.». В докладе прямо говорится о необходимости
создания в одном из районов полярного побережья Сибири крупной промежуточной базы
морских коммуникаций (порта), опирающейся на сеть действующих железнодорожных
сообщений.
Проблема незащищенности арктического побережья, отсутствия на Крайнем Севере
надежных транспортных путей, мощных портовых сооружений вызывала обоснованное
беспокойство советского руководства и лично Иосифа Сталина. Известны и слова
генерального секретаря ЦК ВКП(б) о том, что русский народ давно мечтает иметь надежный
выход в Ледовитый океан в районе Оби.
Особенно остро вопрос недостаточного оборонного потенциала северных рубежей
проявился во время Второй мировой войны, когда немецкий «карманный линкор» «Адмирал
Шеер» совершил рейд вдоль арктического побережья СССР, уничтожая транспортные
корабли, разрушая огнем орудий главного калибра портовые сооружения. Неоднократно
подводные лодки немецкого военно-морского флота атаковали советские суда в Карском
море и в Енисейском заливе, они же минировали акваторию портов и морские пути. В
Карском море у острова Белый в 1944 г. был потоплен транспорт «Мария Раскова»,
перевозивший советских полярников и их семьи. По подсчетам историка Михаила
Морукова, всего около 40 советских судов было потоплено в арктической зоне СССР во
время Второй мировой войны.
Есть данные и о том, что гитлеровцы высаживали немногочисленные десанты на
островах Ледовитого океана и на близлежащем побережье, громили полярные и
метеорологические станции, пытались создавать пункты наблюдения и даже некое подобие
военно-морских баз. Север надо было защищать, тем более в эпоху стартовавшего атомного
века, с учетом того, что через Северный полюс пролегал самый короткий путь американских
стратегических бомбардировщиков к центральным районам Советского Союза.
Именно Сталин на основании первичных данных, собранных экспедицией Петра
Татаринцева, принял окончательное решение о масштабном строительстве на берегу Обской
губы и прокладке железной дороги к порту. На совещании, в рамках которого обсуждались
сведения, собранные изыскателями, кроме руководителя советского государства
присутствовали К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Л. М. Каганович, Л. П. Берия и другие
высокопоставленные лица. Последнюю точку в дискуссии поставил лично Сталин: «Будем
строить дорогу».
Уже в мае 1947 г. начинается строительство трассы от станции Чум на восток, к Обской
губе. За несколько месяцев до начала полномасштабных работ на базовые станции Абезь и
Чум стали в массовом порядке приходить эшелоны с заключенными и лагерной охраной.
Для обустройства трассы создавалось, как уже говорилось выше, Северное управление
лагерей железнодорожного строительства (аббревиатура – СУЛЖДС), которое возглавил
ветеран исправительно-трудового фронта, действующий заместитель начальника Главного
управления лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС) полковник Василий
Барабанов. Регион был ему неплохо знаком, в 1942–1946 гг. Барабанов занимал должность
начальника Северо-Печорского (Печорского) железнодорожного лагеря.

Сквозь северную мглу

Старт возведения магистрали оказался стремительным и энергичным. Уже 27 июня

1947 г. руководство МВД доложило И. В. Сталину и Л. П. Берии о первых результатах.
Среди прочего сообщалось: «Фактически строительные работы на головном участке начаты
с 15 мая с. г. На 24 июня выполнено 43 000 куб. м земляных работ и уложено 13 км главного
пути. Ведутся работы по дальнейшей кладке шпал и рельсов с тем, чтобы в 1947 г.
безусловно выполнить постановленные обязательства…» На строительстве в это время
 9

трудилось около 8000 человек.

Коллектив строителей Трансполярной дороги состоял не только из заключенных. Над
сооружением магистрали трудились и тысячи вольнонаемных сотрудников. Гражданские
специалисты прибыли на трассу будущей дороги из Москвы и Ленинграда, других городов и
поселков Советского Союза. Специалисты Главного управления Северного морского пути –
изыскатели, геологи, маркшейдеры, техники, инженеры пути, летчики, экономисты –
перебрасывались в тайгу и тундру в основном самолетами.
Среди участников строительства были и выдающиеся люди, в том числе несколько
Героев Советского Союза. Легкомоторный авиаотряд на Строительстве 501 возглавлял Герой
Советского Союза, знаменитый полярный летчик В. Борисов. На должности инструктора по
боевой подготовке штаба вневедомственной охраны Северного управления служил еще один
Герой Советского Союза, боевой офицер, гвардии старший лейтенант К. Механошин,
заслуживший высшую награду СССР за подвиг во время Великой Отечественной войны.
Контингент заключенных, задействованный в строительстве дороги Чум – Салехард –
Игарка, отличался значительным разнообразием и состоял в своем большинстве отнюдь не
из «политзаключенных», как об этом пишут многие публицисты и «исследователи». В связи
с отнесением Обского исправительно-трудового лагеря в составе СУЛЖДС к особо
отдаленным, его комплектование «производилось за счет осужденных на длительные сроки
наказания и за особо опасные преступления».5
Конечно, не все преступления, по которым осуждались заключенные, можно отнести к
«особо опасным». Об этом свидетельствуют официальные документы Строительства 501 и
Строительства 503.
В «Докладной записке о состоянии Обского ИТЛ и Строительства № 501 МВД СССР»
отмечается, что на 1 января 1952 г. в лагере содержалось 13 449 человек (из них 1929
женщин).6 Из общего числа заключенных в лагере за «контрреволюционные преступления»
осуждены 3532 человека. В общей доле лагерников это составляет 26 % от всего контингента
заключенных.
В «Докладной записке о состоянии лагеря Строительства № 503 МВД СССР»,
датированной 1 июня 1951 г., приводятся схожие данные. Основной процент осужденных
лишили свободы на основании Указа Верховного Совета СССР от 4.06.1947. «Об уголовной
ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Из общей
численности лагеря на этот момент в 26 837 заключенных «указников» было 16 610. По
статье «Измена Родине» сидели 2300 человек, «Террор» – 13, «Воинские преступления» –
1001 человек, «Хулиганство» – 1054, «Антисоветская агитация» – 544, «Участие в
антисоветских заговорах» – 82, «Повстанчество, политбандитизм» – 33, «Члены семей
изменников Родины» – 26, «Прочие контрреволюционные преступления» – 41 человек.
Если не учитывать осужденных по 58 ст. ч. 1б, 1а, и 58 ст. ч. 6, 8 УК РСФСР («Измена
Родине», «Террор» и «Диверсии»), то по остальным частям 58 «контрреволюционной»
статьи в Енисейском ИТЛ на 1 января 1951 г. находилось около 3 % осужденных, то есть
наименьшая часть. Если в состав «политзаключенных» включать террористов, диверсантов,
«власовцев», шпионов и изменников Родины, то их в Енисейском ИТЛ находилось до 10 %, а
в Обском ИТЛ – от 18 до 26 % (в разные годы) от общего количества осужденных по другим
статьям УК РСФСР.
Согласно ведомственной директиве, контингент лагерей формировался медкомиссиями

5 ГА РФ. Ф. 9407. Оп. 1. Д. 1324. Л. 140 // Доклад «О результатах обследования Обского ИТЛ и
Строительства № 501 МВД СССР по укреплению режима-изоляции заключенных, бытового,
медико-санитарного обслуживания, трудового использования, снабжения и торговли».

6 Резкое снижение численного состава Обского ИТЛ за 1951–1952 гг. объясняется тем, что в первом квартале
1952 г. около 16 000 заключенных были переведены в другие лагеря и колонии в связи с окончанием основного
объема работ на Строительстве 501.
 10

из людей, пригодных к работе в тяжелых, экстремальных природно-климатических

условиях, а ввиду длительности строительства предпочтительно с большими сроками
лишения свободы.
По категориям трудового использования в процентном отношении от общего
количества заключенных категории лагерников составляли следующий конгломерат: группа
«А» (тяжелый физический труд – работающие на производстве и к ним приравненные) –
73 %. Группа «Б» (лагерная обслуга и работающие на лагерных хозяйственных работах) –
6,6 %, «В» (освобожденные от работы по болезни) – 7,4 %, «Г» (не работающие по прочим
причинам) – 9,3 %.
В целом основную массу заключенных в СУЛЖДС составляли среднесрочники, то есть
осужденные со сроком наказания от пяти до десяти лет. Организаторы строительства
магистрали резонно полагали, что лагерники с такими сроками окажутся максимально
мотивированными к ударному труду на основном производстве. Особенно с учетом
своевременно введенных зачетов рабочих дней. Это означает, что контингент заключенных
на строительстве Трансарктической дороги формировался не случайным образом, а по
определенному алгоритму.
Аппарат Северного управления создавался на базе администрации Печорского
(Северо-Печорского) железнодорожного ИТЛ, который наряду с Северным
железнодорожным ИТЛ в период с 28 апреля 1947 г. по 6 мая 1948 г. входил в состав
Северного управления лагерей железнодорожного строительства. После организации
СУЛЖДС ему передавались северные производственные и лагерные подразделения
Печоржелдорлага, в том числе Чумское отделение № 6, ЦРМ № 2, Центральные
авторемонтные мастерские, Абезьский комендантский лагерный пункт (КОЛП). 7
Учитывая тяжелые природно-климатические условия регионов, на территории которых
началось возведение железной дороги, и особую стратегическую значимость строительства,
для стимулирования труда заключенных исправительно-трудовых лагерей в Северном
управлении лагерей вводились зачеты рабочих дней, их начисляли за перевыполнение
производственного плана.
Непосредственно в лагерях Северного управления практика применения зачетов и
порядок их начисления вводились директивой Министра внутренних дел № 97 от
13.02.1948 г., в которой констатировалось: «Зачеты рабочих дней использовались также как
мощный фактор повышения производительности труда, укрепления дисциплины на
производстве и порядка в лагере».
Наряду с организационным обеспечением производственного процесса одним из
приоритетных направлений деятельности администрации стала работа по обучению
заключенных техническим специальностям. Именно рабочих и техников «узкой»
специализации остро не хватало на строительстве. В Северном управлении для решения
проблемы организовали учебный комбинат (Учкомбинат).
Только за второе полугодие 1948 г. Учкомбинат подготовил 1567 специалистов. В
учебном комбинате обучали машинистов и механиков экскаваторов, карбюраторщиков и
водителей, машинистов локомобилей и бетонщиков, газорезчиков и токарей. Учили даже на
экономистов и взрывников. Всего обучение велось по 25 специальностям.
Этот факт не подтверждает сложившееся в среде публицистов мнение о
низкотехнологичном характере производственного процесса на строительстве
Трансполярной дороги. Строительству 501 в массовом порядке требовались профессионалы
достаточно высокого уровня и по самым разным, в том числе и техническим,
специальностям. Десятки машинистов экскаваторов, токари, карбюраторщики, взрывники, то
есть те, кого принято называть «рабочей аристократией».
Среди неафишируемых причин прокладки трассы и строительства порта и

7 ГА РФ. Ф. 9407. Оп. 1с. Д. 1324. Л. 23.

 11

судостроительного завода называют, прежде всего, необходимость обеспечения

обороноспособности страны, защиту с севера от нанесения внезапного удара с применением
ядерного оружия. Историк А. А. Петрушин пишет, что в порту на Мысе Каменном
планировалось создать базу для подводных лодок. В частности, от портового причала
собирались прокопать канал до озера глубиной более 30 метров. Это озеро превратилось бы
в бухту для укрытия судов в случае непогоды.
Магистраль возводилась быстрыми темпами и через несколько месяцев приблизилась к
станции Лабытнанги, откуда планировалось развернуть ее на север, в направлении
полуострова Ямал.
В то же время проектировщики трассы к концу 1948 г. стали склоняться к мысли, что
крупный морской порт, который смог бы принимать суда океанского класса, став базой для
тяжелых надводных кораблей и подводных лодок, на Мысе Каменном построить
невозможно.
Обская губа оказалась мелководной, что исключало возможность прокладки
стабильного фарватера: мелкий песок и ил быстро меняли рельеф дна. Гидрографические
исследования подтвердили предположения проектировщиков – для обустройства порта
неминуемо потребовались бы колоссальные по масштабам дноуглубительные работы,
которые все равно не гарантировали бы устойчивую безопасность плавания в акватории
порта и на подходах к нему.

«Уведи меня в ночь, где течет Енисей…»

В итоге в 1949 г. был озвучен новый замысел, еще более грандиозный, чем
предыдущий проект. Предполагалось двинуть трассу не на север, а дальше на восток, от Оби
до Енисея. Здесь, на правом берегу великой сибирской реки, в городе Игарка, планировалось
обустроить глубоководный порт, который принимал бы океанские суда.
В перспективе Игаркский порт смог бы стать крупным транспортным узлом на востоке
страны, послужить основной базой для освоения огромной территории, богатой полезными
ископаемыми. Железная дорога, соответственно, могла бы соединить через Игаркский
транспортный узел Норильский промышленный район с европейской частью СССР.
Теперь траектория Трансполярной дороги устремлялась к низовьям Енисея. История
строительства магистрали Чум – Лабытнанги – Мыс Каменный закончилась, начиналась
новая, еще более масштабная эпопея.
До сих пор исследователи обстоятельств создания и крушения Трансарктической
магистрали не могут однозначно назвать причину, которая подвигла руководство страны,
только что пережившей самую жестокую и разрушительную в мировой истории войну,
решиться на чреватое столь большими трудностями и гигантскими затратами строительство.
Есть на этот счет и оригинальные точки зрения. Самую «эзотерическую» версию
причин, побудивших руководство страны бросить немалые средства и силы на возведение
вдоль полярного круга, едва ли не по прямой красной линии, железнодорожной магистрали,
обнародовал публицист и «ниспровергатель авторитетов» Алексей Меняйлов,
разрабатывающий тему вселенски-мистических оснований в жизни и деятельности товарища
Сталина.
Согласно выводам «культового» писателя, Трансарктическая дорога – это ось к
таинственной Северной цивилизации, Гиперборее, вернее, к миру, который, собственно,
только и порождает волхвов (белых шаманов). «“Мертвая дорога” соединяет ее узловые
точки, священные места, которые способствуют инициации посвященных высоких ступеней.
Именно поэтому ненецкие шаманы секретную железную дорогу называют Варгой, то есть
Священной дорогой», – утверждает Алексей Меняйлов. 8 Такой точке зрения

8 Меняйлов А. Сталин: тайна Валькирии. М., 2005.

 12

противопоставить что-то сложно, очень уж все серьезно, масштаб поистине вселенский.

Строительство магистрали Салехард – Игарка, которую планировали возводить в
приполярной тундре в междуречье Оби и Енисея, грозило вылиться в затраты,
превышающие прежнюю стройку на порядок. Перед проектировщиками и строителями
вставал целый ряд трудноразрешимых технических проблем, в том числе создание сложных
гидротехнических сооружений – переходов через великие сибирские реки: Обь, Енисей.
Обоснование столь существенных затрат обсуждалось на государственном уровне.
Среди рациональных причин прежде всего называют интересы обороноспособности страны.
По косвенным данным, окончательное решение о строительстве на глубоководном Енисее
морского порта и, соответственно, железной дороги к нему вновь принял лично Сталин,
руководствовавшийся несколькими мотивами. В частности, считается, что Председателя
Совета Министров СССР очень впечатлили сведения, полученные от пленных немецких
генералов, которые докладывали о намерении Гитлера во время войны десантировать с моря
и воздуха в междуречье Оби и Енисея три армейских корпуса. Десантные подразделения
должны были открыть второй фронт в тылу Красной армии.
Кроме того, в эпоху наступившего ядерного века Советскому Союзу стали жизненно
необходимы базы подводных лодок и стратегические аэродромы не только в европейской
части страны и на Дальнем Востоке, но и в глубине страны, в частности, на Крайнем Севере.
С момента создания и применения США атомной бомбы в 1945 г. создалась реальная
угроза нанесения сокрушительного ядерного удара по СССР, в том числе и через акваторию
Ледовитого океана, через Северный полюс. Прорыв даже одного стратегического
бомбардировщика противника мог решить исход войны. Для того чтобы противостоять
внезапному ядерному нападению, требовалось иметь морские и военно-воздушные базы по
всему периметру предполагаемого театра военных действий. В том числе и там, где раньше
они не проектировались – на центральных и восточных участках побережья Северного
Ледовитого океана. Успешному созданию и функционированию военных баз в большой
степени способствовал бы такой надежный вид транспорта, как железнодорожный.
Железная дорога рассматривалась и как круглогодичный дублер Северного морского
пути, единственного на тот момент, но слишком опасного и ненадежного транспортного
коридора из европейской части страны на Крайний Север за Урал.
Строительством железной дороги решалась и существующая до наших дней проблема
бесперебойного вывоза продукции Норильского промышленного района.
Отдельным соображением могла быть и интерпретация гипотезы о нефтегазоносности
Западной Сибири, которую сформулировал и обосновал академик И. М. Губкин еще в 1931 г.
Нельзя исключить вероятность и других замыслов и программ. Например, связанных с
наличием тех геологических запасов в регионе, о которых имелась информация у Сталина
как Председателя Совета Министров СССР.
О том, что, принимая решение о строительстве дороги, Сталин и другие руководители
государства имели данные о наличии за Уральским хребтом крупных залежей нефти и газа,
говорится и в «Техническом проекте по строительству железной дороги». В этом документе
также отражен тот факт, что интенсивная разведка полезных ископаемых на востоке страны,
за Уралом, в междуречье Оби и Енисея, не сворачивалась даже во время войны.
Интегральным мотивом в развертывании столь грандиозного и затратного
строительства послужило стремление государства освоить территории советского Севера,
чтобы использовать в будущем богатые природные ресурсы регионов, вовлечь их в общий
хозяйственный оборот страны.
Обоснование прокладки железной дороги к Енисею готовилось институтом
«Арктикпроект» Главсевморпути. Эффект сооружения порта на стыке морских и речных
путей в г. Игарке при наличии круглогодичной железнодорожной связи заключался в
следующем:
1. Расстояние от базы отправления грузов в Арктику и на северо-восток сокращалось на
1100 морских миль, по сравнению с расстояниями от существующей базы в Архангельске.
 13

2. Появилась возможность доставки грузов в северные арктические районы

кратчайшими водными и железнодорожными путями. Например, путь от Новосибирска до
бухты Провидения через Игарку сокращался на 3000 км по сравнению с ходом через
Владивосток.
3. При особой обстановке грузы в Арктику и на северо-восток могли быть отправлены
минуя море, прилегающее к Арктике.
4. В районе строительства могли быть расположены военно-морские и
военно-воздушные базы.
5. Общий грузооборот составил бы, по расчетам Арктикпроекта, на ближайшую
перспективу до 1 млн тонн.9
Таким образом, замысел новой магистрали ни в коей мере не может быть отнесен к
категории «дороги в никуда». Он имел свою конечную цель, трансформировавшуюся на
этапах развертывания строительства в конкретные задачи. Имелись и обоснованные мотивы
принятия такого решения.

Сталинские кадры на трассе Трансполярной дороги

Кадровый состав высшего руководства Северного управления и культурно-воспитательного
направления, в частности, представлял собой сложный конгломерат. Узкая прослойка ключевых
специалистов проекта входила в так называемую «группу Гвоздевского». Ф. А. Гвоздевский,
заместитель начальника Главного управления лагерей железнодорожного строительства, а с
1943 г. – начальник ГУЛЖДС, объединил вокруг себя одну из влиятельных группировок в
структуре уголовно-исполнительной системы НКВД СССР.[10]
Главным отличительным признаком «группы Гвоздевского», на мой взгляд, можно считать
высокий уровень образования членов его команды, технократическую и прагматическую
сущность. Практически все они имели высшее профессиональное образование (значительная
часть закончила Ленинградский институт железнодорожного транспорта). Гвоздевский с
отличием окончил МИИТ – Московский институт инженеров транспорта. Волею судьбы, по
приказу руководства страны, большинство из них надело форму НКВД. В целом это были, как
сейчас принято говорить, технократы, специалисты высокого профессионального уровня,
получившие незаурядный опыт во время реализации крупных транспортных проектов. Многие
имели боевые ордена и медали, в первую очередь за отличия в выполнении правительственных
заданий во время Великой Отечественной войны. По стилю мышления, по поступкам их можно
причислить к прагматикам, которые никогда не ставили перед собой цель каким-то образом
усугубить положение заключенных или тем более уничтожать приданный им контингент. Для
«группы Гвоздевского» основным мотивом в работе оставалось выполнение поставленной
задачи.
Таких руководителей проекта по возведению Трансполярной железной дороги, как
Татаринцев, Барабанов, Боровицкий, Самодуров, Цвелодуб, Чхеидзе, Артамонов, Жигин,
Фрейдзон, Аксельрод, объединяла совместная работа с Гвоздевским на Дальнем Востоке, в том
числе на строительстве БАМа, участие в возведении других инфраструктурных объектов СССР.
В первую очередь – это строительство во время Великой Отечественной войны Волжской
рокады, сыгравшей большую роль в подготовке контрнаступления Красной армии под
Сталинградом в 1943 г., возведение Печорской железной дороги и т. д.
В то же время по вопросу профессионализма работников культурно-воспитательных частей
лагеря существует мнение бывших заключенных, которые высказываются о нем гораздо более
жестко и нелицеприятно. «Начальником КВЧ ставили самого никудышного лейтенанта,
непригодного даже к конвойной службе», – утверждал бывший заключенный Енисейского ИТЛ
Александр Сновский.[11]
В структуре Главного управления лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС)
предусматривался политотдел, но никогда не существовало культурно-воспитательного отдела.

9 О состоянии железнодорожных путей Салехард – Игарка на участке ст. Лабытнанги – река Таз и
предложения по восстановлению и строительству // Газпром СССР. Гипроспецгаз, 1965. С. 2.
 14

Таким образом, в качестве центрального органа в рамках текущего взаимодействия с КВО

региональных лагерных объединений (в нашем случае это СУЛЖДС) выступал
культурно-воспитательный отдел ГУЛАГа. При этом формально ГУЛАГ и ГУЛЖДС считались
равноправными и независимыми друг от друга «главками» в структуре НКВД, а затем и МВД
СССР.
В лагерных подразделениях формировались культурно-воспитательные части (КВЧ). В
штатах КВЧ в подразделениях лагеря предусматривалась должность старшего инспектора из
расчета одна штатная единица на 1000 заключенных и дополнительно инспектора КВЧ из
расчета один человек на 500 заключенных. В случае, если в лагере численность заключенных не
превышала 200 человек, полагался один инспектор.[12]
Инспектор КВЧ должен был иметь общее образование не ниже 7 классов средней школы, а
также «быть политически подготовленным и обладать опытом в культурно-массовой работе».
В различных исследованиях подчеркивается, что должностные оклады сотрудникам
культурно-воспитательных подразделений назначались существенно ниже зарплаты работников
других отделов и служб лагерной администрации. Изучение отчетных и
финансово-экономических документов, относящихся к СУЛЖДС, не подтверждают этот вывод.
В ключевых подразделениях (политотдел, отдел по оперативной работе) оклады руководителей и
специалистов превышали зарплату сотрудников КВО и КВЧ, но катастрофический разрыв в
размере денежного содержания отсутствовал. Жалование сотрудников
культурно-воспитательных подразделений предусматривалось на уровне денежного содержания
работников неглавных подразделений СУЛЖДС.
Особое место в иерархии зарплат занимали политотдел и отдел по оперативной работе.
Сравнительный анализ оплаты труда на 01.01.1948 г. сотрудников политотдела, отдела по
оперативной работе, отдела кадров, коммунально-эксплуатационного отдела и
культурно-воспитательного отдела наглядно показывает приоритеты в вопросе значимости
подразделений лагеря и, соответственно, оплаты труда.

Таблица № 1
 15

Таблица № 2
 16

Подобная картина наблюдается и в структуре низовых подразделений Северного управления

лагерей, на уровне отделов и частей отдельного лагерного пункта (ОЛП).[13]
 17

На культурно-воспитательные части лагерных пунктов выпадала максимальная нагрузка при

решении поставленных задач по работе с контингентом заключенных и реализации
многочисленных инициатив центрального аппарата. Сотрудники КВЧ непосредственно работали
с контингентом заключенных в лагерных пунктах и большую часть службы проводили в опасной
близости к спецконтингенту. Они вели учет зачетов, проводили бесчисленные лекции,
политинформации и читки газет, организовывали литературные конференции, концерты
художественной самодеятельности и спортивные состязания, составляли объемные отчеты.
Аббревиатуру «КВЧ» знал каждый лагерник и по-своему ее интерпретировал. Например, по
словам бывшего заключенного Енисейского ИТЛ СУЛЖДС («Строительство 503») Александра
Сновского, помощники нарядчиков, лагерные «шестерки», подгонявшие заключенных на работу,
делали это обрубками березы длиной около метра и диаметром 4–5 см. «Называлась подобная
дубина – “шутильник” или “КВЧ”», – вспоминает Александр Сновский.
В подразделениях, отвечавших за организацию культурно-воспитательной работы в лагерях,
остро стоял вопрос обеспечения кадрами. На Крайнем Севере сложно найти достаточное
количество квалифицированных специалистов, эта проблема не решена и в наши дни.
Проблемы с квалифицированными кадрами в заброшенных в тайгу и тундру
производственных колоннах ощущались повсеместно, культурно-воспитательные части
лагерных отделений и лагпунктов испытывали недостаток профессиональных сотрудников. В то
же время с особо нерадивыми работниками в Северном управлении ИТЛ предпочитали не
церемониться, прямо в докладах на имя руководителей ГУЛАГа их то и дело представляли к
увольнению. В отчете по итогам работы Обского лагеря за первое полугодие 1952 г. говорится:
«Подлежат замене: старший инспектор КВЧ лагпункта № 6 лейтенант Гершевич Яков
Исаакович, рождения 1922 г., член ВКП(б), образование среднее, инспектор КВЧ лагпункта № 29
тов. Панов Дмитрий Васильевич, рождения 1923 г., член ВКП(б), образование н/среднее,
которые работают плохо…»
Кадровая политика ГУЛАГа ориентировалась на реальные нужды строительства
Трансполярной железной дороги. Масштабный проект по возведению магистрали в отдаленной
местности, в тяжелых природно-климатических условиях требовал присутствия, как минимум на
ключевых позициях, опытных, квалифицированных администраторов, обладавших навыками
руководства большими массами людей, умеющих выбирать приоритеты не только на
производстве, но и в сфере культурно-воспитательной работы. В конечном счете, логика
реализации поставленных задач определяла конкретные формы и методы достижения
поставленных целей.
Городки и колонны строгого режима
Одним из основных постулатов советской пенитенциарной системы на всех этапах ее
эволюции оставалось требование о неукоснительном соблюдении назначенного приговором суда
режима заключения. Руководители лагерей практически не имели возможностей для того, чтобы
самодеятельно корректировать эти требования и облегчить (ужесточить) условия содержания в
неволе.
Лагеря имели масштабные производственные планы, а руководители «великих строек
коммунизма» подвергались суровым санкциям за их невыполнение. Противоречия между
закрепленными в правительственных программах планами работ и жесткими требованиями
режима пребывания в лагере оказывались порой столь несовместимыми, что руководство
любыми путями старалось изыскать хотя бы минимальные возможности для маневра в работе с
контингентом заключенных.
Рассматривая ситуацию с эволюцией Северного управления лагерей, это противоречие мы
можем отметить во всей его остроте. Учитывая секретный характер строительства
Трансполярной железной дороги, большие сроки заключения, назначенные значительной массе
осужденных, минимальное время, отведенное на завершение проекта, наблюдался серьезный
контраст в соблюдении требований лагерного режима и насущных нуждах строительства.
Организация эффективного производственного процесса с учетом климатических условий,
территориальной протяженности трассы, сложностей функционирования бюрократического
механизма Северного управления и при этом соблюдение всех требований режима в отношении
контингента заключенных оказались заведомо невыполнимой задачей. Северное управление
 18

представляло собой громоздкое учреждение, в административно-управленческом аппарате

которого насчитывалось в разные хронологические периоды до 35 отделов, курировавших
многотысячные коллективы лагерей: Северо-Печорского, Березовского, Обского, Байдарацкого,
Заполярного, Енисейского и т. д. Жизнедеятельность огромной стройки неминуемо внесла в эти
требования свои коррективы.
Каждый из исправительно-трудовых лагерей состоял из лагерных отделений по несколько
десятков лагерных колонн (лагерных пунктов). В колоннах содержалось от 1500 до 300
заключенных (изредка бывало меньше). Контингент, составляющий колонну (лагерный пункт),
делился на бригады. Бригадирами назначались наиболее авторитетные и квалифицированные по
части строительства заключенные. Под конвоем бригады уходили на работу за периметр зон –
рубить лес, сооружать насыпь, укладывать шпалы.
В 1949 г. для содержания особо опасных заключенных на Строительстве 501 имелось пять
строгорежимных колонн, где сосредоточивались осужденные за контрреволюционные
преступления, две колонны усиленного режима для осужденных на сроки 15–25 лет, а также две
штрафные колонны для нарушающих режим в лагере. Свыше 4000 заключенных, осужденных за
особо опасные преступления, содержались на смешанных колоннах и без изоляции от остальных
лагерников. Это вызывало большие проблемы для администрации и основной массы
заключенных. В первом квартале 1949 г. были намечены 12 колонн, которые в течение второго
квартала планировалось дооборудовать (усилить зоны, переоборудовать по одному бараку с
камерами) для сосредоточения здесь до 5000 «уголовно-бандитствующего элемента и
рецидивистов». К этому руководство строительства подвигла «создавшаяся на многих колоннах
обстановка разгула бандитского элемента, терроризирующего местную лагерную
администрацию и организующего резню между враждебными группировками».[14]
Профилактические меры сводились к обыскам в бараках. Как сообщалось в докладе «О
состоянии лагерного режима заключенных на Строительстве № 503», «в текущем году по всем
лагерным подразделениям… проведено 4 повальных внезапных обыска, в результате их было
изъято у заключенных: топоров – 10, ножей – 1341, пил – 986, ломов – 39 и других запрещенных
предметов – 1678 штук…»
Как особый случай в вопросе соблюдения требований режима рассматривалось так
называемое «рас-конвоирование» заключенных. Расконвоированные заключенные могли
покидать зону для участия в каких-либо работах без положенной в таких случаях охраны.
В Северном управлении железнодорожного строительства на 1 января 1949 г. было
расконвоировано 5027 заключенных (при общем количестве заключенных в 48 195). Несколько
десятков человек оказались расконвоированы в нарушение инструкции, утвержденной приказом
МВД СССР № 0190, из них осужденных за измену Родине – 27 человек, по ст. 58–14 – 4
человека, по ст. 167 – 33 человека.
Расконвоированным выдавались пропуски с их личными фотографиями. Но много таких
документов оказалось выдано без фотографий, что приводило к передаче пропусков лицам, не
имевшим права бес-конвойного передвижения.
Анализ архивных документов позволяет сделать вывод о том, что приоритетной задачей на
Строительствах 501 и 503 стало не наказание провинившихся перед законом посредством
лишения свободы и не перевоспитание преступников, а деятельность по обеспечению
выполнения производственных планов, по возведению объектов железнодорожной магистрали.
В момент обустройства лагерных колонн в первую очередь решались вопросы организации
производственного процесса, и только во вторую очередь оборудовались, приводились в
соответствие со строгими требованиями режима лагерные пункты.
Административное и партийное руководство лагерей постоянно делало акцент на
необходимости обеспечивать соблюдение режима содержания заключенных. Как правило, это
происходило тогда, когда начальству приходилось оправдываться в очередном провале в работе.
В Протоколе № 4 закрытого партийного собрания ОЛП-7 Обского лагеря от 15 марта 1951 г.
(пос. Уренгой) говорится: «За январь-февраль по состоянию изоляции и режима содержания
заключенных проделана значительная работа. В течение данного периода времени не было
проявлений лагерного бандитизма и побегов заключенных… Стало больше порядка по
осуществлению изоляции, режима и содержания заключенных. В бараках, где размещены
заключенные, произведен текущий ремонт. Ежедневно за зоной проживают 10–12 человек
 19

заключенных, а надзорсостав с этим явлением решительно борьбы не ведет, это может повести за
собой чрезвычайно тяжелые последствия. Кроме того, работники надзирательской службы сами
нарушают трудовую и воинскую дисциплину. И даже хуже того, становятся на путь пьянства.
Так, например, коммунист, старший надзиратель товарищ Плохов 1–2-3 марта пьянствовал и не
выходил на работу. Часто можно встретить на работе пьяным и надзирателя тов. Фролова».[15]
Изначально, во время работы изыскательских партий и заброски в тундру «пионерных»
колонн, требования по соблюдению лагерного режима по негласному уговору повсеместно
игнорировались. Заключенные-изыскатели жили в одних палатках и землянках с
вольнонаемными специалистами, питались из одного котла. Однако на стадии стабилизации
строительства требования по содержанию заключенных, подвергнутые временному забвению,
вернулись в их повседневную жизнь.
На завершающем этапе по возведению Трансполярной магистрали акцент в работе
надзирателей в большей степени, чем ранее, смещается на обеспечение режима содержания
заключенных. В условиях, когда производственная программа перешла на стадию рутинного
процесса, а основные объемы строительно-монтажных работ на пусковых участках магистрали
оказались закончены, в лагерях начали скапливаться значительные массы заключенных. В этот
момент контроль над ситуацией в среде лагерного контингента и стал важнейшей задачей для
администрации.
Наряду с обеспечением выполнения производственных планов надзор за умонастроениями в
среде заключенных и вынашиваемыми ими намерениями также считался важнейшей задачей
сотрудников культурно-воспитательных подразделений. Если в начале строительства магистрали
деятельность по обеспечению лагерного режима была, что называется, фронтальной – лекции,
выступления перед массой заключенных, – то теперь наметился переход к индивидуальным
методам работы.
Индивидуальные беседы, целенаправленная работа с отдельными заключенными, судя по
отчетам, повсеместно давали свои положительные результаты. Так, в докладе о
культурно-воспитательной работе за первое полугодие 1952 г. Обского лагеря отмечалось:
«Заключенный Ковтун В. М., осужденный по Указу от 04.06.1947 г., срок 6 лет, систематически
нарушал лагерный режим (играл в карты, отказывался выходить на работу). Инспектор КВЧ т.
Харьковский путем кропотливой индивидуальной работы добился того, что сейчас заключенный
Ковтун не нарушает лагерный режим, честно работает и идет в числе передовых».
Как подчеркивается в этом докладе, в лагпунктах по прибытии новых партий заключенных
наряду с рутинными мероприятиями (санобработка, получение формы, распределение по
баракам) к работе с контингентом немедленно подключались культурно-воспитательные части. В
частности, «культвоспитработники знакомили заключенных с распорядком дня, с их правами и
обязанностями». Первоочередной задачей считалась профилактика новых преступлений и борьба
с отказами от выхода на работу.

«Зверства» охраны, побеги и поиск заключенных

Одной из наиболее острых проблем на всем протяжении эволюции пенитенциарной системы
была сама деятельность администрации по обеспечению режима в лагерях. Не стали
исключением и лагеря Северного управления. Здесь имели место как многочисленные
злоупотребления, вплоть до откровенно вопиющих, так и «героические» усилия руководства
лагерей по упорядочению происходящих безобразий.
В сводном отчете по лагерному хозяйству Северного управления ГУЛЖДС МВД СССР за
1949 г. констатируется, что комплектование охраны происходило наспех. И это привело к тому,
что значительная часть прибывшего личного состава ВОХРа проявляла
недисциплинированность, совершала аморальные поступки. Все это крайне негативно влияло на
ситуацию в лагерях. В отчете сообщалось: «Вследствие недостаточно проводимой
политико-воспитательной работы среди рядового и сержантского состава допущено большое
количество аморальных поступков, выразившихся в нарушении социалистической законности…
Так, например, начальник военизированной охраны майор Рузин нанес удар по лицу
заключенному из числа лиц самоохраны. От должности отстранен, наказан в дисциплинарном и
партийном порядке.
 20

Старший надзиратель 1-го отдела Фунтиков Павел Степанович злоупотреблял служебным

положением, систематически избивал заключенных. С должности надзирателя снят и предан
суду.
Стрелок 1-го отряда вневедомственной охраны рядовой Соловьев Георгий Иванович,
исполняя должность вахтера, нарушал социалистическую законность, в период пропуска
заключенных в зону и обратно заводил на вахту и занимался избиением, за что привлечен к
уголовной ответственности и 20 февраля с. г. осужден к 1 году и 6 месяцам лишения свободы.
Командир отделения 1-го отряда в/охраны сержант срочной службы Ануфриев Василий
Иванович систематически пьянствует, занимается хищением личных вещей, проявляет
недовольство к службе, отрицательно влияет на личный состав, добивается демобилизации.
Надзиратель 4-го отряда мл. сержант Соловьев Георгий Петрович занимался пьянством,
учинял хулиганские действия, имели место связи с заключенными. С должности надзирателя
переведен в бойцы.
Рядовые 1-го отряда в/охраны Грослов Б. Х., Секинов Н., Каримов Н., Чупряков М. И.,
Мошков Н. Е., Сергеев А. П., рядовые 4-го отряда ВСО Яранов П. Д., Григорьев А. Н. –
систематические нарушители конвойно-караульной службы, устраивают групповые пьянки,
проявляют недовольство к службе, отрицательно влияют на личный состав».[16]
Издевательства над заключенными фиксирует и «Акт проверки выполнения приказов и
распоряжений МВД СССР», произведенной руководством ГУЛЖДС в марте 1949 г.: «Помощник
командира взвода 1-го дивизиона Захарченко Ф. И. занимался систематически избиением
заключенных и личного состава взвода, что выявилось лишь в феврале 1949 г. Материалы
переданы в 1-й отдел…
На женской колонне № 23 по заявлению заключенных бойцы охраны бесчинствуют и грубо
обращаются с заключенными. Толчки, пинки и удары стали системой. Выражающих
недовольство заключенных-женщин раздевают и ставят на снег среди четырех колышков,
запрещая шевелиться под страхом стрельбы».[17]
К весне 1953 г., когда в деятельности Обского и Енисейского лагерей стала нарастать
неопределенность относительно дальнейших перспектив продолжения строительства, ситуация
еще более ухудшилась. Такое положение дел стало предметом рассмотрения партийных
организаций лагерей. Бездеятельность лагерного контингента в условиях снижения объема работ
приводила к падению дисциплины, росло количество различных эксцессов. В протоколе
закрытого партсобрания станции Орлиная Обского ИТЛ от 12.03.1953 г. приводятся такие
факты. «Выступали: 1. Тов. Кибарев: “…Среди вольнонаемных состава 76 л/пункта много
бывших заключенных, которые стараются подрывать авторитет членов партии. Например, зав.
ларьком тов. Александрова заявила, что я ношу спирт в зону заключенным, что является явной
клеветой.
Воспитательная работа заключенных на л/пункте поставлена неудовлетворительно.
Желательно было бы, чтобы воспитанием заключенных занимался не только я, как культорг, но и
все члены партии.
Политбеседчики тт. Аксенов и Соколов не выступают среди заключенных. Результатом
плохой воспитательной работы явились допущенные нами побеги и убийство в лагпункте. Для
хорошо работающих средств для поощрения нет”».[18]
На лагерном пункте № 53 начальник лагпункта Папеско (позднее осужденный за нарушение
советской законности) в течение длительного времени находился в связи с уголовными
преступниками, в частности, с одним из главарей воров Бородиным. Потеряв всякую
ответственность, Папеско издевался над заключенными, избивал их лично, требовал от
охранников бить осужденных. Заключенных, помещенных в штрафной изолятор, славный сын
молдавского (или румынского) народа морил голодом, изможденных недоеданием и тяжелой
физической работой людей заставлял выполнять гимнастические упражнения. В результате ряд
заключенных учинили членовредительство, чтобы вызвать следственные органы. Следственные
органы в лагпункте появились, и теперь не поздоровилось уже самому товарищу Папеско,
который за неоправданное рвение в деле воспитания заключенных сам получил несколько лет
лагерей.
В одном из отдаленных лагпунктов, который в ходе проверки посетила бдительная комиссия,
38 заключенных содержались в сыром, холодном помещении при температуре ниже нуля, якобы
 21

по мотивам отсутствия топлива. При этом и. о. начальника лагерного отделения майор т.

Рубышев, зная о тяжелом положении с топливом, мер не принимал, а если сказать просто –
плевать он хотел на нужды заключенных. Как отмечается в материалах комиссии, подобные
случаи имели место и в 1-м лагерном отделении, в лагпунктах № 59 и 211.
В 4-м лагерном отделении, в лагпункте № 305, его начальник т. Перелыгин в течение
длительного времени содержал контингент без продуктов. Заключенные этого подразделения
оказались разуты и раздеты. Их обувь и одежда не ремонтировались. На законные требования
заключенных Перелыгин отвечал репрессиями – водворял заключенных-женщин в холодный
изолятор.
В лагпункте № 108 вследствие безответственности лагерной администрации на
административно-хозяйственную работу были допущены уголовные преступники, которые под
покровительством начальника лагпункта Горбачева в течение длительного времени безнаказанно
издевались над заключенными, что привело к массовым беспорядкам, повлекшим за собой
убийство четырех человек из числа лиц, издевавшихся над заключенными.
Одной из проблем, как и во всяком большом лагере в Северном управлении, считались
побеги. В июне 1951 г. 0,4 % заключенных Строительства 501 находились в лагерях по
обвинению в побеге.[19]
Учитывая слабую охрану заключенных, особенно при работе вне зоны, процент можно
считать незначительным. В то же время, если иметь представление о территории, где это
происходило (малолюдная местность, позволяющая эффективно отслеживать любые
перемещения, и экстремальные природно-климатические условия), то следует признать, что
побеги охватили довольно значительное количество заключенных. При этом на Строительстве
503 пропорция заключенных, осужденных за побеги, была в этот же период времени в три раза
больше, чем на Строительстве 501.
Для предотвращения побегов и других нарушений лагерного режима МВД СССР в 1948 г.
издало приказ № 00720, в соответствии с которым формировались негласные «бригады
содействия». На 1 мая 1951 г. численность таких бригад на «Строительстве 503» составляла в
среднем 13 % к списочному составу заключенных.
Всего на 1 января 1949 г. в бегах находилось 49 человек. На всех бежавших и незадержанных
за 1947 и за 1948 гг. был объявлен всесоюзный розыск, за исключением четверых заключенных,
на которых в связи с реорганизацией и переездами архивов не были найдены личные дела.
На 1 января 1949 г. оставались незадержанными и 15 бежавших в 1947 г. Побеги
сопровождались серьезными эксцессами с жертвами среди гражданского населения и охраны. В
1949 г. из лагерей на строительстве дороги бежали 60 заключенных. При этом было
ликвидировано 54 побега, беглецов вернули в лагерь и осудили к новым срокам заключения.
В 1950 г. на Строительстве 503 было 33 случая побега с количеством участников 61 человек.
Семь человек из бежавших не смогли задержать. В 1951 г. побегов не было. Всего за
1949–1950 гг. бесследно исчезли 12 заключенных. Все они были объявлены во всесоюзный
розыск.
Побеги, как уже указывалось, представляли большую опасность для окружающего населения.
Так, спецдонесение прокурора Воркутинского ИТЛ А. Моисеенко начальнику Управления по
надзору за местами заключения Прокуратуры СССР В. П. Дьяконову от 20 июля 1948 г. излагало
истории ликвидации двух побегов предшествовавшего месяца.
Один из этих побегов имел для местного населения роковые последствия. Сбежали 33
человека, из них пятнадцать бандитов; через трое суток после побега вышли в расположение
оленеводческого колхоза, где набрели на три ненецких чума. В чумах проживали сорок два
человека (семь мужчин, пятнадцать женщин и двадцать детей, начиная с пятимесячного
возраста). Все жильцы чумов были убиты топорами и выстрелами из винтовок.
В рабочих заметках председателя Тюменского облисполкома Д. Крюкова, сделанных в
1950 г., один из фрагментов гласил: «Рассмотреть вопрос о Терентьевой, у которой убиты 21
член семьи беглыми со “Стройки 501”. Осталась одна старуха 54 лет, ходатайствует о пенсии, о
возвращении ей 44 оленей и помощи от колхоза за счет двухпроцентного фонда».
Об этих и других подобных событиях говорилось на собрании партийного актива Обского
лагеря 20 июля 1948 г. Кроме двух случаев, описанных в спецсообщении прокурора, на собрании
 22

партактива обсуждался и побег 22 июня тридцати заключенных. Беглецы разоружили пятерых

солдат, отобрав у них винтовки, убили начальника колонны и помощника прораба.
Третьего июля того же года бежала группа из 27 человек. При этом были разоружены четыре
солдата, убиты прораб и охранник. Итого, в результате четырех побегов кроме колхозников были
убиты семеро солдат, один начальник колонны и два прораба.
По этим событиям министром внутренних дел Кругловым был издан приказ, в котором
делались выводы как по руководству Северного управления, так и по администрации Обского
лагеря.
Во время побегов неоднократно фиксировался каннибализм. В письме и. о. начальника
военизированной охраны Обского ИТЛ полковника А. Орлова начальнику ГУЛЖДС МВД СССР
инженер-полковнику А. А. Смольянинову от 7 января 1953 г. приводятся шокирующие факты. В
информации о ходе розыска двух бежавших заключенных (Александрова и Логвиненко) автор
письма высказывает предположение, что во время побега третий его участник (Харитонов) в
течение месячных скитаний «мог убить Александрова и Логвиненко и употребить их мясо в
пищу». На самом деле практика побега матерых уголовников и одного-двух молодых и
неопытных заключенных была достаточно распространенной. При этом молодых и наивных
осужденных «бывалые» заключенные брали с собой, как они цинично выражались, в качестве
«поросят». И во время долгого и голодного путешествия с живым «мясом» излишне не
церемонились. Преследователи не раз находили в кострах остатки человеческих тел.
Охранников в лагерях Северного управления было слишком мало для того, чтобы бдительно
присматривать за каждым заключенным. Из-за недостатка конвоиров часть заключенных порою
даже не выводилась на работу.
Для предотвращения побегов, руководствуясь приказами МВД СССР и указаниями Главка
(ГУЛЖДС), штабы военизированной охраны сводили заключенных в колонны, группируя по
статьям уголовного кодекса и срокам лишения свободы. Внутри сформированных колонн при
наличии сведений о готовящихся побегах лагерники сводились в особые бригады усиленного
конвоя и выводились на открытые, хорошо просматриваемые объекты работ. Ограждение зон
укреплялось частоколами и колючей проволокой, в лагерных пунктах, где работали дизельные
электростанции, периметр зон освещался прожекторами.
При каждом подразделении охраны создавались группы преследования, которые проходили
целевую подготовку по программе «Ликвидация группового побега». В обязанность
надзирателям вменялось тщательное проведение обысков входящих и выходящих из зон
заключенных, вахтерам приказывалось без осмотра не впускать и не выпускать лагерников.
Периодически пересматривался и заменялся состав начальников конвоев, зарекомендовавших
себя отрицательно. Менялся и состав самоохраны, то есть охранников из числа самих же
заключенных, отбывающих срок. Самоохрана достигала 54 % от всех охранников.
О замеченном где-то постороннем человеке властям докладывали местные жители: ненцы,
ханты, зыряне, русские. За недонесение грозил срок, а за своевременное донесение о беглецах
доносителю полагалось вознаграждение деньгами или продуктами.
В спецсообщении о вооруженном побеге трех заключенных со Строительства 503 от 22
августа 1951 г. говорилось о том, что заключенные, находясь на сенокосных работах в верховьях
реки Таз (Ратта), насильственным путем завладели винтовкой с тридцатью патронами, убили
двух стрелков охраны, третьего ранили и, захватив трех лошадей, скрылись в тайге.
Преследование беглецов было организовано пятью оперативными группами. При этом самолет
У-2 производил разведку местности. Для снабжения оперативных групп и кукурузника У-2
планировалось задействовать и тяжелый «Дуглас», однако это не понадобилось. Бежавшие
оказались задержаны в сжатые сроки.
Проблема побегов из мест заключения на строительстве железной дороги Чум – Салехард –
Игарка оказалась достаточно существенной. Предотвращение эксцессов нельзя назвать
эффективным. Побеги сопровождались человеческими жертвами, а их ликвидация требовала
значительных людских и материальных ресурсов.
Несмотря на все усилия администрации Северного управления и исправительно-трудовых
лагерей, вопрос обеспечения лагерного режима и наведения порядка в охране зон так и остался
нерешенным.
 23

Глава II. Труды и дни за колючей проволокой

Как арестанты на царской каторге душу спасали
Приписывать Сталину изобретение системы использования заключенных на работах,
связанных со строительством дорог и каналов, значит грешить против истины. Одна из
характерных особенностей не только отечественных, но и зарубежных пенитенциарных
учреждений – использование подневольного труда. В России этот процесс, правда, оказался
тесно связан со стремлением государственной власти на определенном этапе развития
карательной системы решать задачи по нравственному перевоспитанию осужденных.
Именно при Петре I получила широкий размах практика лишения свободы, при которой
используется труд заключенных на крепостных работах: «Нуждаясь в огромном количестве
рабочих рук для осуществления планов преобразования России, правительство Петра I
использует преступника в качестве даровой рабочей силы, не требующей государственных
затрат, а, напротив, представляющей широкие возможности для извлечения максимальной
выгоды. Заключенные используются на гребных судах (галерах или каторгах), на строительстве
крепостей, гаваней, в рудниках и на добыче соли».[20]
В дальнейшем власти продолжали расширять масштабы применения принудительного труда
как в европейской части России, так и в Западной и Восточной Сибири, а в какой-то момент
озаботились и вопросом перевоспитания арестантов.
Царское правительство, в частности, приняло закон от 6 января 1886 г., вводивший
обязательные работы практически для всех категорий преступников. Согласно тюремной
инструкции, труд должен был служить, во-первых, средством «отвлечения арестантов от
праздности»; во-вторых, для овладения навыками и привычкой к производительному труду;
в-третьих, для обучения различным ремеслам; в-четвертых, для своей материальной
поддержки.[21]
Труд каторжан активно применялся на строительстве Сибирской железной дороги
(Транссиба), что было вызвано стремлением государства удешевить большие финансовые
расходы. Руководство Главного тюремного управления утверждало, что «единственной местной
силой, которой можно воспользоваться для удешевления и ускорения постройки дороги,
является труд арестантов».[22]
Чтобы стимулировать труд каторжников на строительстве Транссиба, правительство ввело
для них существенные льготы: срок каторги сокращался на треть, после чего они переводились в
разряд поселенцев. Получив статус поселенцев, они через пять лет имели право вернуться на
родину. Кроме этого, на время работ с них снимались оковы. В то же время льготы и поощрения
сочетались с ужесточенной системой наказаний: даже за малозначительные проступки
увеличивался срок нахождения в отряде «испытуемых», применялись телесные наказания и
повторное наложение оков.[23]
Наряду с трудовым использованием заключенных другим методом их исправления власть
считала духовно-нравственное воспитание преступников и прилагала для этого значительные
усилия. Основная роль в духовно-нравственном воспитании осужденных отводилась церкви.
«Более других в тюрьмах настоящего времени, – писал один из видных исследователей
дореволюционной пенитенциарной государственной политики И. Я. Фойницкий, – успело
пустить корни образование религиозное; с этой целью при всех местах заключения заботятся о
наличии тюремного священника, и посещение церкви рассматривается как непременная
обязанность арестантов…»[24]
В XIX в. в Российской империи сложилась система использования авторитета и
организационных возможностей церкви, подкрепленной государственной поддержкой, для
целенаправленного идеологического воздействия на заключенных.
Задачи и цели нравственно-религиозного воздействия на заключенных определялись Общей
тюремной инструкцией 1815 г., где говорилось, что «духовно-нравственное воздействие на
арестантов имеет своим назначением внушение им правильных понятий о религии и об общих
гражданских обязанностях, требующих преданности Престолу и Отечеству и почитания
соответствующим законам и властям».[25]
В отчете Казанского попечительного комитета о тюрьмах за 1889 г. отмечалось, что меры к
исправлению нравственности арестантов состояли в посещении заключенными православного
 24

исповедания тюремных церквей, в обучении арестантов грамоте, в занятии грамотных

арестантов чтением назидательных и полезных книг и в преподавании заключенным изустных
поучений местными священниками.
По закону Российской империи «Об упорядочении управления тюрьмами» от 15 июня 1887 г.
священники, дьяконы и псаломщики, состоящие при учреждениях заключения, относились к
управленческому аппарату мест лишения свободы, то есть считались официальными
должностными лицами, в обязанности которых вменялось идеологическое воздействие на
арестантов. За свой труд священники получали жалование из средств тюремного комитета, а по
должностному окладу, в зависимости от категории места заключения, могли приравниваться к
смотрителю (начальнику) тюрьмы. Так, при открытии Тобольских каторжных тюрем № 1 и № 2
оклады смотрителей составляли 600 и 500 рублей в год, а тюремных священников – 600 и 300
рублей.[26]
Как отмечают исследователи, деятельность священников облегчала участь арестантов,
вносила в их жизнь определенные нравственные ориентиры, потеря которых привела их к
тюремному заключению. Система церковного нравственного воспитания и исправления
преступников финансировалась государством и совершенствовалась вплоть до событий февраля
1917 г.

Труд и лагерь – панацея от праздности

История создания советской исправительной системы началась в декабре 1917 г.
с организации в составе наркомата юстиции РСФСР Отдела тюремного управления. Классовый
подход в вопросах уголовного преследования стал краеугольным камнем в фундаменте новых
правоотношений в советском государстве. Заместитель наркома юстиции РСФСР
М. Ю. Козловский в статье «Пролетарская революция и уголовное право» утверждал, что «для
марксиста всякое преступление – продукт непримиримости классовых антагонизмов…
Эксплуатация масс создает нищету, невежество, пороки… Они исчезнут лишь в более поздней
фазе коммунистического строя, оставаясь при переходе к коммунизму в качестве
рудиментального остатка от прошлого».[27]
В мае 1919 г. постановлением ВЦИК объявлялось о создании «лагерей принудительных
работ». Для управления всеми лагерями республики при НКВД РСФСР был организован Отдел
принудительных работ, осенью 1919 г. преобразованный в Главное управление принудительных
работ.
В Уставе земледельческих колоний, утвержденном 12 августа 1919 г. Народным
комиссариатом юстиции, формулировались методы работы с осужденными. Главными задачами
объявлялись исправление и перевоспитание преступников (в первую очередь молодых и впервые
оступившихся). В Уставе также отмечалась благотворная роль труда в процессе преодоления
противоправных наклонностей заключенных.
Таким образом, в основу системы исправления и воспитания преступников изначально, с
момента создания советского государства, закладывалось понятие общественно-полезного труда,
который объявлялся обязательным делом каждого гражданина. Законодательно этот тезис
закреплялся декретом Совета народных комиссаров от 5 февраля 1920 г. «О всеобщей трудовой
повинности».
В 1920-е гг. происходило обобщение первого опыта реализации советской
исправительно-трудовой политики. Мнения высказывались разные, часто диаметрально
противоположные. Известный советский теоретик права С. Файнблит в рамках обсуждения
проекта первого УК РСФСР настаивал на том, что врагов нужно «карать, а не исправлять».[28]
Знаменитый революционер Николай Крыленко, будучи наркомом юстиции РСФСР, считал,
что в борьбе с преступностью необходимо использовать более гибкие методы. Крыленко
провозглашал: «Даже в отношении классово чуждых и паразитических элементов задача
исправительно-трудовой политики сводится не к одному только подавлению, но и к приучению
их к труду, к усвоению ими полезных трудовых навыков и перевоспитанию их этим путем для
того, чтобы по освобождении они могли бы принять участие в общей работе. Установкой работы
исправительно-трудовых учреждений является организация трудового перевоспитания всей
массы, лишенной свободы».[29]
 25

В целом, на рубеже 1920–1925-х гг. превалировало мнение о том, что в условиях построения
социалистического общества основная часть правонарушений совершается «по
несознательности»; считалось, что новая жизнь в государстве рабочих и крестьян постепенно
искоренит условия, способствующие совершению общественно опасных деяний.
Наряду с физическим трудом в качестве основополагающего принципа исправления
преступника другим принципом, действующим в отношении лагерного хозяйства в 1920-е гг.,
был принцип самообеспечения. Система должна была обеспечивать свою жизнедеятельность за
счет усилий самих заключенных, без государственного финансирования. Новый принцип
управления лагерной системой впервые был озвучен на 5-м Всероссийском съезде заведующих
отделами Главного управления принудительных работ Народного комиссариата юстиции
РСФСР. В резолюции съезда говорилось: «Хорошо проведенная пенитенциарная система должна
быть направлена на то, чтобы избавить общество от бремени расходов на содержание
преступников и возложить эту заботу на них самих». С 1 января 1922 г. лагеря снимались с
государственного денежного обеспечения и переводились на самоокупаемость.
Опубликованный в 1924 г. Исправительно-трудовой кодекс РСФСР провозглашал, что
главное – это приспособить преступника к честной трудовой жизни. Кодекс определил
генеральную линию в развитии советской пенитенциарной системы в виде перехода от тюрем к
воспитательным учреждениям путем развития исправительно-трудовых колоний.
Принятые в этот исторический период правовые акты, кроме трудового перевоспитания
преступников, ориентировали администрацию исправительных учреждений на приобщение к
активной культурно-просветительской работе максимального количества осужденных.
В исследовательской литературе советского периода этот вопрос обсуждался достаточно
обстоятельно.
Впервые он был поднят в связи с созданием Соловецкого лагеря особого назначения. В
первом же номере журнала «СЛОН» была опубликована статья под названием
«Воспитательно-трудовые задачи в местах заключения». В статье обозначался новый подход к
реализации идей о возможности воздействия на личность преступника:
«Исправительно-трудовая политика Республики заключается в исправлении заключенных путем
привлечения их к участию в организованном производительном труде».[30]
Отдельного подразделения по культурно-воспитательной работе с контингентом
заключенных в СЛОНе, судя по имеющимся документам, не существовало, но администрация
лагеря прилагала определенные усилия для того, чтобы деятельность по перевоспитанию
преступников осуществлялась не только в процессе физического труда. В лагере издавался
журнал «СЛОН», газета «Новая жизнь», работала библиотека, функционировал самодеятельный
театр, проводились спортивные соревнования.
В «Положении об исправительно-трудовых лагерях» 1930 г. впервые в качестве средства
идеологического воздействия на заключенных речь идет о «культурно-воспитательной работе».
Культурно-воспитательная работа, согласно «Положению…», соответствует классовому
характеру всей исправительно-трудовой системы, она ориентирована в основном на запросы
осужденных из числа рабочих и крестьян и предусматривает клубную, театральную,
научно-просветительскую деятельность, организуемую на основе самодеятельности
заключенных. «Положение…» обязывало всех неграмотных заключенных в возрасте до 50 лет
посещать в свободное время культурно-просветительные учреждения, обучаться чтению и
письму. Культурно-воспитательная работа возлагалась на культурно-воспитательную часть
(КВЧ) лагеря.
Учреждения советской пенитенциарной системы получили значительную самостоятельность
в вопросе трудового использования контингента заключенных, в выборе форм воспитательной
работы с лагерниками. «На первоначальном этапе развития ИТЛ их начальникам было
предоставлено право самостоятельно издавать нормативные акты, в широких пределах
регулировавших порядок и условия отбывания наказания в местах заключения», – отмечает
исследователь советской пенитенциарной системы С. Кузьмин.[31]
На рубеже 1930-х гг. происходит обобщение теоретических подходов по вопросам
исправительно-воспитательного воздействия на личность преступника, анализируется практика
реальной деятельности лагерей и трудового использования преступников. Повсеместное
 26

включение заключенных в производственный процесс признается положительным моментом в

деятельности мест заключения.
Новые приоритеты в области исправительно-трудовой политики объявляются на самом
высоком государственном уровне. Председатель СНК СССР В. М. Молотов в докладе на VI
съезде Советов СССР в марте 1931 г. говорил: «…мы никогда не думали скрывать того факта,
что труд заключенных, здоровых, способных к труду, у нас применяется на некоторых
коммунальных и дорожных работах. Мы делали это раньше, делаем теперь и будем делать
впредь. Это выгодно для общества. Это полезно для преступников, ибо приучает их к труду и
делает их полезными членами общества».[32]
В Кодексе 1933 г. закреплялись такие положения в области исправительно-трудовой
политики, как создание для осужденных условий, которые бы препятствовали им совершать
действия, наносящие ущерб социалистическому строительству. Провозглашался курс на
активное перевоспитание преступников, на их приобщение к общественно-полезному труду. По
замыслу создателей исправительной системы, труд необходимо было организовывать на
«началах постепенного перехода от принудительного к добровольному на основе
социалистического соревнования».
В этот период принимает стандартный вид и структура исправительно-трудового лагеря. В
соответствии с «Типовыми штатами для исправительно-трудовых лагерей ОГПУ» от 10 ноября
1933 г. в управление ИТЛ входили следующие отделы: общеадминистративный,
учетно-распределительный, третий (оперативно-чекистский), культурно-воспитательный,
санитарный, финансовый, контрольно-плановый, производственно-технический, отдел
снабжения.
Постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 октября 1934 г. прекратили свою деятельность
ГУИТК НКЮ (Главные управления исправительно-трудовых колоний Народных комиссариатов
юстиции) союзных республик – все исправительные учреждения передавались в состав Главного
управления лагерей НКВД СССР (ГУЛАГ НКВД).
Принятые в этот период правовые акты реализуются в практике работы ряда учреждений
ОГПУ – НКВД, и в первую очередь в лагерях на строительстве Беломорско-Балтийского канала
и в Дмитровском исправительно-трудовом лагере (на строительстве канала Москва – Волга).

«Перековка», или как советских граждан закалял товарищ Сталин

Строительство Беломоро-Балтийского канала (ББК) в 1931–1933 гг. считается первым
проектом по организации лагерно-производственного комплекса. Во время строительства ББК
было задействовано свыше 100 тыс. человек, большинство из которых были заключенными
Беломоро-Балтийского лагеря.
Наряду с тем, что на строительстве Беломоро-Балтийского канала отрабатывались формы
организации крупных производственных комплексов, сам лагерь стал полигоном по испытанию
на практике форм и методов целенаправленной работы по трудовому перевоспитанию
заключенных, так называемой «перековки».
Руководил деятельностью по перевоспитанию заключенных (в документах строительства их
называли каналармейцами) культурно-воспитательный отдел со штатом в 129 человек.
В состав отдела входили 14 культурно-воспитательных частей (по числу лагерных
отделений), Центральный штаб по соревнованию и ударничеству, газета «Перековка», в которой
насчитывалось 3750 лагкоров – лагерных корреспондентов. В лагере также действовали музей
Беломоро-Балтийского канала, центральная мастерская художников, лагерная радиогазета, театр,
духовые и симфонические оркестры. Организация культурно-воспитательной работы в лагерях
предполагала и соответствующее обеспечение – кадровое, материально-техническое,
методическое.
Основными формами работы культурно-воспитательного отдела Беломорлагеря считались:
организация производственного соревнования с регулярным подведением итогов, поощрение
ударников и передовиков производства, проведение лагерных слетов ударников, поощрение
изобретательства и рационализаторства; культурно-просветительская деятельность – издание
газет и журналов, привлечение к работе лагерных корреспондентов, писателей и поэтов, выпуск
 27

стенгазет, организация концертов и театральных постановок, работа агитбригад, создание

наглядной агитации, организация работы библиотек, борьба с неграмотностью.
«Перековка» заключенных должна была осуществляться в процессе напряженного
физического труда, направленного на достижение главных целей строительства. Руководитель
строительства Беломоро-Балтийского канала С. Фирин по этому поводу утверждал: «Мы
исправляем нарушителей советских законов при помощи самого благородного инструмента в
нашей стране, при помощи самого почетного оружия – труда, который по советской конституции
является обязанностью каждого из нас. Мы превращаем бывших воров, которые презирали труд
и считали его ненавистным занятием, превращаем паразитов, кулаков и собственников, которые
привыкли выезжать на чужой спине, в полезных и истинных тружеников».[33]
Одной из особенностей культурно-воспитательной работы в Белбалтлаге стало подключение
к «перековке» каналоармейцев всего пропагандистского потенциала советского государства. О
напряженном, но созидательном труде каналоармейцев подробно рассказывалось не только в
ведомственных изданиях, таких как «Перековка», достижения строительства и процесс
перевоспитания осужденных также широко освещались в местных и региональных журналах и
газетах.
Кульминацией масштабной идеологической кампании стала поездка советских писателей во
главе с Максимом Горьким по трассе построенного канала. По итогам поездки вышла книга
«Беломоро-Балтийский канал имени Сталина» под редакцией М. Горького, Л. Авербаха и
С. Фирина. Одна из самых увлекательных в этой книге – глава, которая так и называется:
«История одной перековки», рассказывающая о перевоспитании матерого вора и грабителя
Абрама Роттерберга. Автор многостраничного очерка, живописующего перерождение
преступника в процессе труда, – известный советский писатель Михаил Зощенко.
На Беломорканале пропагандировался культ ударничества, производственного лидерства.
Ставилась задача средствами пропаганды, путем предоставления возможностей для творческого
развития заключенных обеспечивать рост производственных показателей и одновременно
добиваться «перековки» задействованных в процессе строительства преступников. Лагерные
художники рисовали портреты победителей трудового соревнования. На объектах строительства
устраивались концерты и представления в честь отличившихся тружеников, во время «штурмов»
на ударных участках трассы канала проходили многочасовые концерты духовой музыки.
В свою очередь, отстающих (филонов) беспощадно критиковали, в газетах печатались
материалы заключенных, в которых рассказывалось о бригадирах и прорабах, руководителях
более высокого ранга, которые тормозят производственный процесс. Приказом начальника
Беломорстроя предписывалось всем начальникам отвечать на газетную критику в течение трех
суток.
Организации «перековки» заключенных наряду с производственным процессом,
действительно, уделялось много внимания. Руководство постоянно напоминало «строителям
канала» о спектре преференций и льгот, положенных ударникам, особо обращая внимание на
выполнение своих обещаний, сделанных в начале и в ходе строительства. «Довести до самого
широкого сведения всего населения лагеря. Аппарату КВО и КВЧ на местах провести
соответствующую разъяснительную работу», – такая формулировка встречается практически в
каждом приказе начальника Беломорстроя Л. Когана.
По словам исследователя истории строительства Беломорканала К. Гнетнева,
Беломоро-Балтийский канал – это пример хорошей организации труда большого количества
людей, продуманной и адаптированной к контингенту заключенных программы идеологического
воздействия: «Это особая система работы с людьми, направленная не только на формирование
внешней среды, но и такой атмосферы внутри коллектива, которая позволяла добиться
высокопроизводительного и качественного труда. Этому было подчинено все на строительстве…
подавляющее количество работников верили, что они действительно работают на стройке века,
что после завершения строительства у них будет другая жизнь».[34]
Преемственность форм и методов культурно-воспитательной работы прослеживается и при
осуществлении следующего крупного лагерно-производственного проекта – строительства
канала Москва – Волга. Администрация Беломорстроя становится аппаратом управления
Дмитровского исправительно-трудового лагеря (ДмитЛАГа).
 28

Именно в рамках ДмитЛАГа работа по «перековке» достигает своей кульминации как по

масштабам развертывания, так и по интенсивности культурно-воспитательного воздействия на
заключенных. Эффективность проводимой в Дмитровском лагере воспитательной работы
подчеркивалась на государственном уровне в качестве положительного примера для всей
пенитенциарной системы в целом. «Канал Москва – Волга дает неисчерпаемое богатство фактов,
иллюстрирующих процесс перевоспитания уголовных и т. п. элементов, составляющих
население этих лагерей, – процесс, происходящий ежедневно и ежечасно в огне высокого
творческого энтузиазма, сжигающего старые пороки и недостатки, очищающего людей… и
закаляющего их к новой, радостной и счастливой жизни», – утверждал заместитель прокурора
СССР Андрей Януарьевич Вышинский.[35]
Руководство ДмитЛАГа продолжало развивать традиции Беломорстроя, считая тяжелый
физический труд и культурно-просветительскую работу основами процесса перевоспитания
преступников. В приказе по Дмитровскому ИТЛ ОГПУ от 25 ноября 1933 г. № 100 говорится:
«Увязка трудовых процессов лагерника с задачами исправительно-трудовой политики лагеря, с
необходимостью перековать сознание людей и подготовить лагерника к вступлению в трудовую
семью создающегося социалистического общества, требует от лагерной общественности, от
лучшей и сознательной части населения огромной просветительной работы, требует полной
круговой поруки в борьбе за перевоспитание социально-близкого состава лагерников».[36]
Основной задачей культурно-воспитательного отдела и культурно-воспитательных частей
ДмитЛАГа считалось обеспечение производственного процесса. Главным стимулом для
каналармейцев стали зачеты рабочих дней и досрочное освобождение. 20 декабря 1935 г.
приказом НКВД № 389 «В целях развития стахановского движения в Дмитровском лагере НКВД
на строительстве канала Москва – Волга» объявлялось о поощрении заключенных,
применяющих стахановские методы работы и систематически превышающих установленные
нормы выработки при хорошем качестве выполняемых работ. В приказе утверждалось:
«Заключенным-стахановцам, работающим на основных работах по сооружению канала, зачет
рабочих дней производить согласно утвержденного “Временного положения о зачете рабочих
дней” – за 1 день работы засчитывать 2 дня срока или 90 дней за квартал. Объявить заключенным
Дмитровского лагеря НКВД, работающим на основных работах строительства канала (земляные,
бетонные, гравийные, лесозаготовки и т. п.), что если они, начиная с настоящего момента и до
конца строительства, будут работать по-стахановски, то они будут по окончании строительства
представлены к досрочному освобождению».[37]
Культурно-воспитательная работа в Дмитровском лагере по сравнению с Беломорстроем
выходит на новый качественный уровень, расширяются масштабы деятельности, появляются
элементы индивидуального подхода к заключенным. «В ДмитЛАГе выходило несколько
десятков газет и журналов. Печать, по мнению создателей идеи “перековки”, в условиях лагеря
представляла собой одно из сильных орудий перевоспитания лагерников. Самыми массовыми
были газеты “Перековка” и “Москва – Волга”. Их тираж достигал тридцати и более тысяч
экземпляров. Для женской части лагерников издавалась газета “Каналармейка”, для
малограмотных – “Долой неграмотность”. Для заключенных разных национальностей выходили
газеты на четырех языках: татарском, тюркском, узбекском и казахском. ДмитЛАГ имел и свой
журнал – “На штурм трассы”. Газета “Перековка” издавала свою библиотечку. Это были
отдельные выпуски в виде книжечек, в которых публиковались рассказы, стихотворения, очерки
заключенных писателей и поэтов. Всего таких выпусков было шестнадцать», – отмечает
исследователь процессов лагерного творчества Н. Рыжкова.[38]
Начальникам отделов управления лагеря и начальникам его отделений вменялось в
обязанность лично следить за помещаемыми в лагерной газете «Перековка» заметками,
вскрывающими «всякого рода отрицательные явления». В трехдневный срок необходимо было
сообщать начальнику лагеря Фирину «о принятых по существу заметки мерах».
Учитывая большую протяженность территории строительства, запланированное возведение
значительного количества монументальных сооружений по берегам канала, одной из задач
культурно-воспитательного отдела ДмитЛАГа стала организация художественно-визуального
пространства. В феврале 1934 г. во всех районах строительства канала «Москва – Волга»
организуются художественные мастерские численностью от двух до четырех человек, а в штат
КВО Дмитровского ИТЛ вводится должность инструктора по изобразительному творчеству.
 29

Главным художником лагеря становится вольнонаемный Г. С. Кун. При администрации

ДмитЛАГа работает бригада художников из шести человек (четверо заключенных и два
вольнонаемных).
Приказом по ДмитЛАГу № 632 от 3 июля 1935 г. «в целях художественного отображения
строительства канала и перековки лагерников в живописи, графике, рисунке и скульптуре самих
каналоармейцев» была организована вселагерная художественная выставка каналоармейского
искусства.
Создание и развитие музыкальных и театрально-драматических творческих коллективов
стало еще одной важной задачей для ДмитЛАГа. Так, к концу 1934 г. по лагерю насчитывалось
224 музыкальных и хоровых кружка.
Газета «Перековка» отмечала, что «концертно-эстрадная работа вообще является наиболее
гибкой формой массовой, художественно-политической пропаганды, а в условиях наших
лагерей, как и агитбригадная форма, легче всего применима». Агитбригады, хоровые и
музыкальные кружки лагерников выступали на концертах, слетах ударников. Центральная
агитбригада показала на II слете ударников ДмитЛАГа оперетту «От Волги до Москвы»
(композитор М. Черняк). «Прекрасный текст оперетты и музыка, специально написанные т.
Черняком, произвели на слушателей огромное впечатление», – сообщалось в газете
«Перековка».[39]
Самодеятельные композиторы ДмитЛАГа создали несколько десятков музыкальных
произведений. Лучшие из них приняли участие в конкурсе, организованном
культурно-воспитательным отделом лагеря. В приказе по Дмитровскому ИТЛ № 370 от 12 июня
1936 г. подводились итоги конкурса каналоармейской музыки. В работе жюри принимали
участие ведущие советские композиторы: Дзержинский, Белый, Кабалевский, Шехтер,
Чемберджи, Старокадомский. Из 112 произведений было отобрано 20, первую премию (500
рублей) присудили авторам музыки и стихов «Марша бетонщиков» заключенным Н. Е. Цедрику
и В. П. Калентьеву.[40]
Наряду с масштабным и всесторонним развитием культурно-воспитательной работы, задачей
которой считалась «перековка» сознания и поведения заключенных, ДмитЛАГу принадлежало и
первенство в области прямых цензурных ограничений, накладываемых на информацию о
лагерной жизни. Введению цензуры послужила, во-первых, общая обстановка в стране, которая
характеризовалась ужесточением внутриполитического режима и начавшимися репрессиями, а
во-вторых, неверным, по мнению руководства ДмитЛАГа, освещением событий внутрилагерной
жизни со стороны журналистов региональных и общесоюзных изданий.
Так, в приказе № 741 от 12 августа 1935 г. говорилось: «В ряде центральных газет, наряду с
информацией о строительстве канала «Москва – Волга», начали появляться заметки о жизни и
работе Дмитровского Исправительно-трудового лагеря НКВД. В этих заметках, составленных
приезжими корреспондентами внестроительных газет и основанных на несерьезной информации
случайных людей, зачастую печатаются всякие несуразности, которые не только не дают
правильного освещения, но и прямо искажают огромную работу исправительно-трудовых
лагерей НКВД СССР.
В целях упорядочения этого вопроса и решительного пресечения в дальнейшем неправильной
информации советских читателей о жизни исправительно-трудовых лагерей НКВД приказываю:
категорически запретить допуск посторонних лиц на территорию лагеря; запретить сотрудникам
Дмитровского ИТЛ давать какие-либо сведения во внелагерные газеты и журналы; все
корреспонденции и статьи о жизни лагеря, намечаемые к напечатанию во вне-лагерных газетах и
журналах, должны быть обязательно завизированы начальником ДИТЛ или его
заместителями».[41]
Текущая, ежедневная работа культработников обеспечивала всестороннюю поддержку
усилий администрации лагерей по организации производственного процесса, по мобилизации и
эффективному использованию труда заключенных. Воспитание заключенных проводилось в
рамках процесса «перековки». Считалось, что на процесс совершенствования человека
благотворно влияют, прежде всего, тяжелый физический труд, политическое просвещение и
культурно-творческая деятельность самих заключенных.
 30

Краткая история создания нового человека

Политика государства с середины 1930-х гг., обоснованная идеологически как борьба
социалистического государства с контрреволюционными элементами в рамках общего
обострения классовой борьбы на этапе движения к коммунистическому обществу, заключалась в
подавлении любых форм социального протеста и требовала усиления карательных функций в
сфере регулирования исполнения наказаний. Органы внутренних дел руководствовались тезисом
главы советского государства И. В. Сталина о том, что «репрессии в области социалистического
строительства являются необходимым элементом наступления».[42]
Эпоха «великого перелома» внесла коренные изменения в стилистику и методы
осуществления исправительной политики советского государства. Время с 1936 по 1938 гг.
действительно особое в истории нашей страны. Рационально объяснить то, что происходило в
этот период в высших эшелонах власти, не могут уже несколько поколений исследователей. Нет
однозначных оценок и пенитенциарной политики этого периода. Как отмечают исследователи
советской исправительно-трудовой политики, «к середине 30-х гг. фактически прекратилось
действие исправительно-трудовых кодексов, регулирование исполнения наказания стало
осуществляться ведомственными нормативными актами. Все это сопровождалось отступлениями
от установленных принципов исправительно-трудовой политики, массовыми нарушениями
законности. Исправительная политика (развивающаяся в целом на гуманистических началах,
заложенных еще в предыдущие годы) была по существу отброшена, а главными направлениями
были избраны классовый подход и жесточайшая эксплуатация труда заключенных».[43]
В этот период в НКВД принимается ряд ведомственных нормативных актов, регулирующих
содержание заключенных в местах лишения свободы. В этих документах произошло
законодательное закрепление особой роли карательных органов в жизни страны, а также было
обосновано ужесточение реальных форм и методов работы с заключенными.
«Временная инструкция о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых
лагерях НКВД СССР» (1939 г.), «Инструкция о режиме содержания заключенных на
пересыльных пунктах ОИТК НКВД-УНКВД» и «Временная инструкция о режиме содержания
заключенных в исправительно-трудовых колониях НКВД СССР», введенные в 1940 г.,
нормативно закрепили антигуманные принципы содержания осужденных в лагерях и колониях.
Отменялась прогрессивная система отбывания наказания и освобождения заключенных за
ударный труд (зачеты рабочих дней), урезались и без того минимальные права осужденных,
вводились ограничения, существенные для контингента тюрем и лагерей. Принятые акты, по
сути, законодательно закрепляли практику жестокой эксплуатации заключенных, ужесточение
требований лагерного режима, сложившихся в лагерях в период 1937–1939 гг.
«Положение о культурно-воспитательной работе в исправительно-трудовых лагерях и
колониях НКВД», утвержденное приказом НКВД СССР № 0161 от 20 апреля 1940 г., определяло
новые приоритеты деятельности администрации лагерей. Главными направлениями работы
теперь объявлялись: а) перевоспитание заключенных, осужденных за бытовые и должностные
преступления на основе высокопроизводительного общественно полезного труда; б) содействие
наиболее эффективному и рациональному использованию труда для выполнения и
перевыполнения производственных планов.
Теперь ставилась задача перевоспитывать лишь некоторые из категорий осужденных. В то же
время выполнять и перевыполнять грандиозные производственные программы планировалось
общими силами всего лагерного контингента, в процессе интенсивного физического труда,
независимо от социального происхождения.
Военное время – особый период в жизни лагерей и в работе культурно-воспитательных
частей в лагерных пунктах. В июле 1940 г. на стройках и предприятиях ГУЛАГа, как, впрочем, и
по всей стране, был введен 11-часовой рабочий день и установлено всего 3 выходных дня в
месяц. С началом войны рабочее время было увеличено до 12 часов в сутки.
У заключенных практически не осталось возможностей заниматься чем-то кроме работы,
питания и сна. В условиях военного времени, при жестоком дефиците материально-технических
ресурсов, нехватке кадров и переориентации работы лагерного хозяйства на выполнение задач
содействия фронту и тылу культурно-воспитательная работа проводилась в ограниченных
масштабах.
 31

Стратегия и тактика деятельности в военный период была сформулирована приказом НКВД

СССР № 017–43 г., определившим основные формы политико-воспитательной и
культурно-массовой работы в исправительно-трудовых лагерях и колониях. Главным
приоритетом объявлялось решение наиболее насущных задач в критический для страны период.
Всемерное содействие выполнению производственных планов стало основной, а порой и
единственной задачей культвоспитработников в лагерях во время войны.
Юрий Марголин (доктор философии, получивший эту степень после бегства из Советского
Союза, находившийся в ИТЛ ГУЛАГа в 1940–1946 гг.) так вспоминал работу КВЧ лагеря в
военный период: «Каждое утро подымается на трибуну начальник КВЧ – парень тупой и не
умеющий связать двух слов, и держит, заикаясь, речь о необходимости поднять темп весеннего
сева. Откуда они берут в КВЧ таких беспросветно-нелепых людей? Ответ прост: кто поумнее,
пристроился на лучшей работе, места в лагерях вообще для неудачников, а из всех лагерных
функций самая неблагодарная – именно культурно-воспитательная: тут нечем поживиться, это не
производство и не кухня. За пять лет я не встретил в КВЧ ни одного интеллигентного человека –
из вольных. Заключенные – другое дело: они охотно отсиживаются в КВЧ от тяжелой
физической работы».[44]
На официальном уровне подчеркивалось, что одним из основных направлений деятельности
лагерей во время войны стала работа по воспитанию патриотических чувств у заключенных, по
культивированию инициатив, направленных на защиту страны. Начальник ГУЛАГа
генерал-лейтенант В. Г. Наседкин в своей лекции от 05.10.1945 г. перед слушателями Высшей
школы НКВД говорил: «Массовая политическая и разъяснительная работа вызвала у
заключенных, помимо производственного подъема, чувство патриотизма, проявление которого
выразилось в массовой подаче заявлений об отправке на фронт, желании стать донорами, в сдаче
личных ценных вещей, денег, в приобретении за наличный расчет облигаций государственных
военных займов».
По данным генерала Наседкина, от заключенных поступило средств в фонд обороны страны
деньгами и облигациями госзаймов свыше 30 млн рублей, не считая значительного количества
ценных предметов из золота, серебра и драгоценных камней».[45]
По окончании войны существенные изменения происходили во всех сферах жизни советского
общества. Лагерная система также эволюционировала, вносились необходимые коррективы и в
культурно-воспитательную работу в региональных подразделениях ГУЛАГа.
Начальник ГУЛАГа генерал-лейтенант В. Г. Наседкин, упоминаемый выше, так
сформулировал основные задачи работы ГУЛАГа в сфере воспитания на послевоенный период:
а) проведение среди заключенных политической работы через организацию бесед, докладов,
лекций о политической и хозяйственной жизни страны;
б) организация трудового соревнования среди заключенных, внедрение в производство
стахановских методов труда, выращивание отличников, многостаночников и рационализаторов
производства;
в) организация обмена опытом работы лучших производственников через печать,
производственную наглядную агитацию, слеты и заседания штабов трудового соревнования;
г) оказание помощи производственным аппаратам лагерей и колоний в развертывании сети
школ и курсов массово-технического обучения;
д) повседневная помощь администрации лагеря-колонии и непосредственное участие в
вопросах организации быта заключенных;
е) разъяснение заключенным установленных правил режима, трудовой дисциплины и мер
поощрения за показатели в работе, в частности широко популяризовать решения о досрочном
освобождении и снижении сроков наказания за отличные показатели на производстве и в быту;
ж) борьба с отказчиками, промотчиками, нарушителями трудовой дисциплины режима;
з) организация культурного отдыха заключенных с обязательным преимущественным
культобслуживанием работающих на производстве, использование в этих целях клубов для
заключенных, культуголков, культпалаток, организация школ, библиотек, кружков
самодеятельности, демонстрация кинокартин;
и) развитие самодеятельности заключенных через вовлечение их в работу различных секций:
массово-производственную, культурно-массовую, санитарно-бытовую и другие, работающих
под руководством и контролем КВО.[46]
 32

Послевоенное время привнесло в практику работы исправительных учреждений много

новаций, которые особенно важны для понимания системы культурно-воспитательной работы,
сложившейся в лагерях Северного управления строительства железных дорог в период
возведения объектов Трансарктической магистрали.
В первую очередь изменения оказались обусловлены специфическими условиями, в которых
лагерям предстояло работать в послевоенный период. «Разгрузка» ИТЛ в период Второй
мировой войны способствовала снижению количества заключенных в лагерях с 1 929 729 в
1941 г. до 1 179 819 в 1944 г.
Процесс происходил естественным путем из-за более высокой смертности, вызванной
снижением норм питания и ухудшением медицинского обслуживания, отбытием части
контингента в действующую армию и общим разладом лагерного механизма в условиях
оккупации значительной части густонаселенной территории страны.
Однако с наступлением мирного времени и налаживанием полномасштабной деятельности
органов НКВД и НКГБ как в «старых» регионах СССР, так и на присоединенных территориях, а
также в зоне советской оккупации Германии и ее союзников лагеря стали пополняться новым
контингентом заключенных. Это происходило как в связи с преследованием врагов советского
режима, а также лиц, запятнавших себя сотрудничеством с гитлеровцами (ОУН, «лесные
братья», «власовцы», полицаи и т. д.), так и в связи с тем, что количество территорий,
подконтрольных СССР в 1944–1945 гг. существенно увеличилось, а значит, выросло и число
обычных уголовных преступников. Так в 1946 г. в лагерях и колониях ГУЛАГа находилось
1 703 095 заключенных, а в 1948 г. – 2 199 535.
19 апреля 1943 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило проект Указа Президиума Верховного
Совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и
истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов,
изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников». Указом предполагалась
новая норма наказания – ссылка «на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет». Для
преступников, приговоренных к каторге, организовывали специальные отделения при
действующих лагерях. Позднее были учреждены Особые исправительно-трудовые лагеря, в
которых предусматривался режим, представлявший собой комбинацию лагерного и тюремного.
Основной тенденцией в послевоенной карательной политике стало расширение числа
заключенных за счет «бытовиков» – трудоспособных, имеющих квалификацию граждан,
пригодных для участия в реализации инфраструктурных проектов в неосвоенных регионах
СССР.
Наличие среди осужденных значительного числа бывших фронтовиков, «власовцев»,
«пособников», работавших в немецких учреждениях на оккупированных территориях, и других
категорий заключенных делало эту огромную массу трудноуправляемой и непредсказуемой.
Руководству ГУЛАГа пришлось вносить существенные коррективы в работу подведомственных
учреждений.
Инструкция 1947 г. «О режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях
и колониях МВД СССР» вновь вводит дифференцированную систему отбывания наказания и
устанавливает два режима содержания заключенных – общий и особый, вводилась и такая
поощрительная мера, как перевод заключенных на более мягкие виды режима.
Как и во времена строительства Беломоро-Балтийского канала и канала Москва – Волга,
осужденным «в свободное от работы время» разрешалось заниматься литературными трудами и
искусством под контролем администрации. Произведения заключенных, предназначенные для
художественной самодеятельности, могли публиковаться в печатных изданиях. Картины,
скульптуры и другие произведения предназначались для использования в оформлении клубов,
столовых и бараков заключенных. Научно-технические работы, изобретения и
рационализаторские предложения подлежали передаче в Бюро изобретательства лагеря. При
освобождении с санкции оперативно-чекистских отделов заключенным могли выдать их
музыкальные и другие работы, за исключением произведений, отражающих жизнь, быт,
производственную деятельность и другие секретные сведения о лагерных подразделениях.
В принятых в 1947–1949 гг. нормативных актах отсутствуют ссылки на классовую
дифференциацию заключенных. Сословно-классовые признаки в этот период перестают играть
 33

прежнюю роль при определении очередности получения культурных благ во время отбытия
наказания.
Наряду с традиционным акцентом на политмассовую работу и выполнение производственных
задач впервые значительное место уделялось вопросам существующих бытовых условий и
организации досуга заключенных. Новым по сравнению с периодом конца 1930–1940-х гг. было
и дозволение на определенную самоорганизацию заключенных в рамках культсоветов, которые
состояли из общественных секций: производственно-массовой, культмассовой, физкультурной,
санитарно-бытовой и т. д. Заключенные, в соответствии с «Временными указаниями…», сами
выбирали себе сануполномоченного и культорганизатора.
Объявленные новации получили в лагерях массовое распространение, однако во многом
деятельность органов самоуправления заключенных оставалась формальной, прежде всего, в
силу отсутствия какой-либо кропотливой и заинтересованной работы сотрудников
культурно-воспитательных частей по наполнению деятельности культсоветов реальным
содержанием, а также ввиду слабого материально-технического обеспечения.
В то же время нельзя согласиться с утверждениями о том, что после окончания войны в
течение длительного периода культурно-воспитательная работа в лагерях ГУЛАГА оказалась
фактически свернута, как утверждают некоторые исследователи. «Отмена в 1947 г. смертной
казни в стране существенным образом сказалась на системе исправительно-трудовых
учреждений. Ввиду сложной оперативной обстановки из-за вражды между организованными
преступными группировками разной ориентации администрация фактически руководила
внутренней жизнью лагпунктов и колоний через представителей заключенных. В таких условиях
культурно-воспитательная работа фактически не проводилась, а все ограничивалось
демонстрацией кинофильмов и организацией художественной самодеятельности», – утверждает
в своей диссертации И. Селезнева.[47]
Такая точка зрения абсолютно не отражает реальную ситуацию в лагерях, которая была
далеко не такой однозначной и характеризовалась усложнением различных процессов.
Положение заключенных в лагерях и колониях в период 1946–1953 гг. существенно отличалось
как от периода 1937–1940 гг., так и от военной эпохи. Совокупность действовавших в
послевоенный период нормативно-методических документов представляла собой
противоречивый конгломерат законодательных, ведомственных и локальных актов.
Некодифицированный свод действовавших нормативных актов и методических указаний
допускал различные толкования. Противоречивость и неоднозначность законодательной и
подзаконной нормативно-методической базы предоставляла возможность для администрации
лагерей творчески подходить к вопросу организации работы с заключенными. Именно поэтому в
лагерях стали вносить новшества в организацию производственного процесса, продолжали
учреждать творческие коллективы, которые выезжали на гастроли в близлежащие города,
проводили литературные конференции, переходившие в беседы «за жизнь», издавали
сатирические газеты, устраивали масштабные культурные мероприятия и т. д.
Как известно, история цивилизации знает три основные системы стимулирования
человеческого труда, которые с некоторыми упрощениями могут быть сведены к таким
интегральным составляющим, как побуждение, принуждение и поощрение.
В 20-е гг. XX в. советская исправительная система в целом стремилась разработать и
реализовать на практике механизм побуждения к труду у заключенных, применяя при этом и
практику принуждения. С середины 1930-х и в 1940-е гг. превалировала система принуждения к
труду, а в виде исключения (например, как мы можем зафиксировать в рамках строительства
Трансполярной магистрали) апробировались и функционировали элементы механизма
поощрения (стимулирования) труда, при этом его принудительный и подневольный характер,
несомненно, сохранялся.
Принципиальная позиция активного вмешательства государства в процесс изменения
мировоззрения и поведения преступников закономерно привела вдохновителей советской
исправительной системы к решению вопроса о создании эффективного механизма по
совершенствованию человеческой личности в условиях вынужденной изоляции.
Создание системы происходило в творческих муках, а ее становление иллюстрирует всю
драматургию процесса поисков, выбора, эволюции, взлета и сокрушительного краха
 34

оптимального по замыслу властей варианта организации советского

исправительно-воспитательного механизма.
На начальном этапе развития советской уголовно-исправительной системы возобладала
линия на достаточно гуманное отношение к личности преступника, которая заключалась в
попытке приобщения заключенных к новой идеологии и образу жизни, включая
общественно-полезный труд. В этот период основными требованиями в рамках процесса
воспитания и совершенствования личности осужденного стали меры по их изоляции от
общества, политическому просвещению, ликвидации неграмотности, обучению дефицитным
рабочим специальностям и т. д. Кульминации этот процесс достиг в период «перековки»
заключенных в исправительно-трудовых лагерях, задействованных на крупнейших
народнохозяйственных стройках начала – середины 1930-х гг., которыми стали строительство
Беломоро-Балтийского канала и канала «Москва – Волга».
В дальнейшем, вплоть до середины 1940-х гг., в отношении заключенных реализовывался
подход, опирающийся на максимальную эксплуатацию их трудового потенциала, в условиях
сведения всей культурно-воспитательной деятельности (включая и меры поощрения) к набору
упрощенных и малозатратных приемов работы.
После окончания Второй мировой войны, в условиях необходимости восстановления
разрушенного хозяйства, при реализации ряда инфраструктурных проектов, направленных на
дальнейшую индустриализацию и повышение обороноспособности страны, произошел возврат к
более гибким методам работы культурно-воспитательных подразделений. Качество и
интенсивность воспитательной работы с заключенными, в том числе по реализации различных
мер поощрительного характера и облегчения режима содержания, существенно различались в
зависимости от исторического периода и конкретного лагеря.
Следует отметить, что тяжелый физический труд, осуществляемый в рамках интенсивного
производственного процесса, на всем протяжении развития советской исправительной системы в
1930–1950-х гг. оставался главным системообразующим фактором организации
жизнедеятельности исправительно-трудовых лагерей.
Подведем итоги и выделим основные периоды эволюции культурно-воспитательной работы в
лагерях НКВД – МВД.
1. Начальный период – 1918 – середина 1920-х гг.: акцент на изоляцию преступников, поиск
новых форм, методов и средств воздействия на личность правонарушителя, в целом гуманное
отношение к осужденным.
2. Конец 1920-х – середина 1930-х гг.: период активного воздействия на личность
осужденного, закрепление в нормативно-методических документах представлений о
возможности массового перевоспитания преступников, попытка реализации на практике
принципа исправления трудом, «перековка», акцент на создание более совершенного человека.
Создание культурно-воспитательных подразделений и учреждений в лагерях (библиотек,
оркестров, театров, кружков художественной самодеятельности, органов борьбы с
неграмотностью).
3. 1936–1940 гг. – период сведения всех форм культурно-воспитательной работы к методу
перевоспитания трудом, создание промышленно-индустриальной системы ГУЛАГа, понимание
личности заключенного исключительно в качестве единицы трудовых ресурсов. Время, когда
роль и значение культурно-воспитательной работы сужаются до минимального набора
обязательных действий – выступления агитаторов, читки газет. Именно к этому периоду
относятся наиболее нелицеприятные оценки культурно-воспитательной работы в воспоминаниях
заключенных.
4. Военный период 1941–1945 гг.: в условиях исключительной ограниченности
материально-технических и кадровых ресурсов в интересах культурно-воспитательного
воздействия на заключенных избирательно применялись только те формы, методы и средства,
которые способствовали наиболее эффективному решению задачи укрепления
обороноспособности страны.
5. Период восстановления народного хозяйства 1946–1953 гг. – новый этап «великих строек
коммунизма». В этот момент происходила систематизация практики культурно-воспитательной
работы, делался акцент на внедрение «передового» опыта, практиковалось активное
использование методов убеждения при работе с заключенными, происходила дифференциация
 35

осужденных в процессе трудового использования и в вопросе предоставления «культурных благ»

в зависимости от их личного вклада в решение производственных задач. В частности, на
ситуацию в «послевоенных» лагерях влияли отмена смертной казни в СССР в период
26.05.1947 г. по 12.01.1950 г., наличие значительного количества фронтовиков среди
заключенных, острота проблемы восстановления разрушенного войной хозяйства,
необходимость освоения новых регионов страны, богатых природными ресурсами, и ряд других
факторов.

Глава III. «Нечеловеческий труд», джаз и

кино в лагерях ГУЛАГа
«Промывание мозгов» и «обратная связь» в лагерях
В рамках функционирования советской исправительной системы предусматривалось
идеологическое воздействие на сознание заключенных. Оно включало в себя пропаганду базовых
ценностей коммунистического мировоззрения, обоснование мотивов для повышения
производительности труда, а также указывало на конкретные ориентиры в процессе выполнения
текущих задач лагерной жизнедеятельности.
В Северном управлении лагерей, в Обском и Енисейском исправительно-трудовых лагерях
перед сотрудниками культурно-воспитательных подразделений ставилась задача – создать у
заключенных представление о необходимости возведения северной магистрали. Как о высшей
цели строительства, о возводимой железной дороге говорилось, что ее создание – один из этапов
на пути построения материальной базы коммунистического общества. Конкретная же задача,
которая ставилась перед спецконтингентом строителей (начиная с 1949 г.) – достижение города
Игарки как конечного пункта первого этапа возведения магистрали.
Строительство дороги имело и другие причины, о которых руководство лагеря предпочитало
не распространяться. Задачи стратегического характера, вопросы создания военно-морской и
военно-транспортной инфраструктуры, ни при каких обстоятельствах не находили своего
освещения в повседневной деятельности лагерной администрации.
«Благие намерения», которыми была вымощена «сталинская» дорога, с уровня постановлений
партии и правительства переводились на язык, близкий основной массе спецконтингента,
мобилизованного на выполнение задуманных планов. Делалось это усилиями руководства
строительства, штатных сотрудников политотделов, агитаторов, подготовленных по разнарядке
партийных органов.
Леонид Оболенский, заключенный Печорского ИТЛ, в своих воспоминаниях приводит такую
сцену. «Строили мы дорогу Котлас – Воркута. Начальником лагеря был полковник Барабанов.
Какой человек! Совершенно фантастический по тем временам. Инженер по образованию,
строитель. Не было на Урале ни одного каторжника, который плохо бы его помянул. До него был
начальник строительства, который говорил: “Мне не нужно, чтобы вы работали, мне нужно,
чтобы вы мучились!” А Барабанов делал дело: все подготовил для строительства и рванул в
течение короткого срока на Воркуту железную дорогу.
Прямо по мерзлоте. Был такой роман Ажаева “Далеко от Москвы”. Это о Барабанове.
Барабановская стройка была отлажена как часы: никаких гибелей. Помню: Заполярье, северное
сияние и – Барабанов с паровозика: “Друзья мои! Все мы здесь вольно или невольно – строим
подъездные пути к коммунизму! Вперед, друзья мои!”»[48]
Основным инструментом по выработке у заключенных идеологически правильных и
соответствующих целям и задачам исправительно-трудовой политики государства установок
считалась агитационно-пропагандистская деятельность культурно-воспитательных органов под
контролем политорганов.
Анализ архивных документов, относящихся к деятельности Северного управления лагерей
железнодорожного строительства, и воспоминания заключенных говорят о том, что основным
методом идеологической работы было массированное пропагандистское воздействие на сознание
заключенных. Цель – выработать представление о задачах строительства, большой
социально-экономической значимости проекта, о прямой связи производственных результатов с
личными перспективами каждого лагерника.
 36

Способами достижения поставленных задач становились как официально-бюрократические

мероприятия – лекции, доклады, политинформации, читки газет, так и творческие формы
налаживания коммуникаций и достижения результата – выступления театральных коллективов с
патриотическими представлениями и пьесами, читательские конференции, создание
культсоветов, организация кружков художественной самодеятельности, внедрение элементов
«обратной связи».
Политотдел ГУЛАГа обязывал политотделы региональных лагерных объединений не только
раздавать указания, но и непосредственно оказывать содействие периферийным подразделениям
в политмассовой работе, лично участвуя в проводимых мероприятиях. Это требование находило
свой отклик в повседневной практике деятельности политработников. В докладе «О проведенной
массовой производственной и воспитательной работе среди заключенных Северного Управления
ж.-д. строительства за первый квартал 1948 г.» говорится: «С большим производственным
подъемом прошел 2-й общелагерный слет передовиков производства 25 января 1948 г… открыл
слет начальник Политотдела».
Как вспоминает бывший заключенный Обского ИТЛ Иван Марманов, политмассовая работа
не оставалась незамеченной заключенными: «Пропагандисты называли дорогу “Чум – Салехард
– Игарка” Сталинской, чтобы каждый самый малообразованный карманник представлял
важность этой стройки и весомость обещания о предоставлении каждому свободы. Весомость
обещаний подтверждалась ГУЛАГовской прессой. Газеты регулярно оповещали об итогах
строительства. Буквально до одного метра указывали о прокладке пути, о строительстве мостов,
станций депо. И тут же назывались отличившиеся колонны и бригады, назывались победители
соревнований, оговаривалось количество заключенных, вышедших на свободу по зачетам
рабочих дней. Именно эта пропаганда, рождающая веру в лучшее, сыграла ту роль, что резко
снизилось число побегов, лагерных убийств и самоубийств».[49]
Одним из обязательных для исполнения указаний со стороны политотдела стали программы
«лекционного обслуживания заключенных». Лекции и доклады по заранее определенным темам
включались в квартальный и полугодовой план работы культурно-воспитательных отделов
Обского и Енисейского лагерей, в помесячный план культурно-воспитательных частей лагерных
отделений и отдельных лагпунктов.
Тематика докладов, озвученных в лагпунктах Обского ИТЛ Северного управления, вполне
традиционна для изучаемого исторического периода: «Под знаменем ЛЕНИНА-СТАЛИНА
вперед к победе коммунизма», «Жизнь и деятельность В. И. Ленина», однако встречались и
оригинальные темы, например «Государственный бюджет на 1948 г.».
Идеологическую работу среди заключенных наряду с инспекторами КВО-КВЧ проводили
выдвинутые на фронт пропагандистской борьбы агитаторы из числа членов и кандидатов в
члены ВКП(б) и даже «беспартийных товарищей, выделенных и рекомендованных партийными
организациями».
В действительности дополнительная неоплачиваемая нагрузка в качестве агитационной
работы не вызывала большого энтузиазма в партийно-комсомольской среде. Руководителям и
специалистам приходилось периодически напоминать об их священном долге перед партией и
политотделом стройки. «Совершенно не выступают с докладами перед заключенными
руководящие работники 6-го и 9-го лаготделений, а исполняющий обязанности 8-го
лаготделения тов. Корешков, когда ему предложили выступить с докладом перед заключенными,
заявил: “…выступать с докладами должны работники КВЧ, пусть они и занимаются этим, у меня
и своей работы хватает, и докладов делать не буду”», – негодовал в докладе по итогам работы за
второй квартал 1952 г. начальник КВО Обского ИТЛ подполковник Егоров.
На июль 1952 г. в Обском ИТЛ насчитывалось 157 партийных агитаторов, из них
фактическую работу вели 101. В Енисейском ИТЛ из 129 назначенных партийных агитаторов
работало только 77.
Значительная часть утвержденных в приказном порядке пропагандистов традиционно
манкировала своими обязанностями, игнорируя тем самым решения партийных органов. В
докладе КВО Обского ИТЛ за первое полугодие 1952 г. констатировалось: «Отдельные
агитаторы совсем не выступали с беседами и докладами, не выполняли, таким образом,
партийного поручения. Выделенный парторганизацией агитатор, чл. ВКП (б) тов. Чичаев (нач.
л/п № 7) с февраля 1952 г. не выступил ни с одной беседой, докладом, несмотря на то, что темы
 37

докладов и бесед ему давались. Член ВКП(б) тов. Черепнев И. М. (инспектор по учету л/п 101),
также не выступал с докладами и лекциями. Следует отметить, что со стороны партийных бюро
КВО-КВЧ должного руководства работой агитаторов не было, семинары и инструктивные
доклады проводились нерегулярно, контроль за их работой проводился слабо».
Отчитываясь о проделанной работе, руководство традиционно отмечало пренебрежительное
отношение к лекциям и политинформациям со стороны «бандитствующего элемента с большими
сроками наказания и осужденных за активную контрреволюционную деятельность».
Одним из обязательных направлений работы в лаг-пунктах Строительств 501, 503 было
создание и размещение наглядной агитации. Образцы наглядной агитации: плакаты, лозунги,
транспаранты – развешивались в помещениях лагпунктов, на стенах столовых, библиотек,
культуголков, а также на информационных щитах на открытом воздухе. Некоторые из примеров
наглядной агитации сохранились и до сегодняшних дней и свидетельствуют о высоком
художественном мастерстве исполнителей.
Кроме непосредственной презентации основных целей и задач строительства Трансполярной
магистрали, образцы наглядной агитации демонстрировали итоги производственной
деятельности, достигнутые результаты, примеры положительного опыта работы строительных
подразделений.
Наряду с актуальной информацией наибольшим эмоционально-психологическим
воздействием на заключенных обладали, несомненно, яркие, красочные, концептуальные по
своей сути лозунги-рисунки, до сих пор сохранившиеся на стенах столовых и культуголков в
лагпунктах Строительства 501. Даже на искушенных исследователей лагерного быта производит
сильное впечатление такой визуализированный призыв, как «Вперед на Игарку!», размещенный
в одном из лагпунктов на трассе между Салехардом и Надымом. Летящий над рельсовой нитью
паровоз, старательно выведенный на плакате неизвестным художником, не встречая
препятствий, устремлен вперед, судя по всему – в светлое будущее, подъездные пути к которому
и строили заключенные Обского лагеря.
В 1951–1952 гг. в политмассовой работе в исправительно-трудовых лагерях СУЛЖДС одно
из важнейших мест занимала кампания по подписке на облигации Государственного займа.
Изъятие из заработков заключенных средств, размещенных на их лицевых счетах, велось с
размахом и обеспечивалось соответствующим идеологическим сопровождением, считалось
добровольным, но выполнялось под давлением администрации.
После публикации постановления Совета Министров Союза ССР о выпуске государственного
займа на всех лагерных пунктах Обского ИТЛ состоялись беседы о выпуске нового займа, была
оформлена соответствующая наглядная агитация, выпущены газеты-«молнии», не обошлось,
скорее всего, и без неформальных «консультаций» с лидерами лагерного мира.
«Во всех лагерных пунктах прошли митинги заключенных, на которых они единодушно
поддержали постановление Советского правительства. Заключенный Демидов С. А. (л/п № 7) на
митинге заявил: “В то время, когда империалисты Америки и Англии ведут бешеную подготовку
к войне против Советского Союза, сбрасывают зараженных бактериями чумы, холеры насекомых
на территории Кореи и Северо-Восточного Китая, наше правительство привлекает все средства
на дальнейшее улучшение благосостояния советских людей, для быстрейшего завершения строек
коммунизма. Я с радостью приобретаю 500-рублевую облигацию нового Государственного
займа и обязуюсь еще лучше работать на благо Родины и тем самым искуплю свою вину перед
государством”», – информирует ГУЛАГ за первое полугодие 1952 г. начальник
культурно-воспитательного отдела Обского ИТЛ подполковник внутренней службы Егоров.
В целом политмассовая работа сотрудников культурно-воспитательных подразделений
видится каждодневным, утомительным, но, по большей части, «сизифовым» трудом. Несмотря
на размах деятельности и разнообразие поднимаемых вопросов, общая ментальная убогость,
идеологическая узость подхода к освещению выбранных тем, несомненная «штамповка»
излагаемых текстов, выдаваемых за истину в последней инстанции, не могли не вызвать
повсеместного отторжения и негативных эмоций у заключенных.
Закрепление в повседневной жизни заключенных идеологических постулатов строительства
происходило в процессе возведения реальных объектов Трансполярной магистрали – насыпей,
мостов, депо, узлов связи, складов, жилых домов. В этой работе активно участвовали и
 38

культурно-воспитательные подразделения, обеспечивая решение производственных задач

имеющимися на их вооружении приемами и методами.

Свежая лагерная пресса

Наиболее яркой страницей в политмассовой работе Северного управления стала деятельность
по созданию лагерных изданий. Большое количество лагерных газет было одной из
отличительных особенностей, сопровождавших ход строительства Трансполярной магистрали. О
лагерных печатных и стенных изданиях упоминается во всех, без исключения, отчетах о
деятельности культурно-воспитательных подразделений. В документах приводятся ссылки на
такие издания, как «Производственный бюллетень», «Лесопильщик», «Производственник»,
«Строитель», «Крокодил» и т. д.
Однако до сих пор остается открытым вопрос о центральном печатном органе СУЛЖДС. Был
ли такой? И если был, то какие сведения о нем сохранились?
Традиционно главной лагерной газетой на строительстве железной дороги Чум – Салехард, а
затем и Салехард – Игарка считается многотиражка «За полярную магистраль». Название газеты
косвенно свидетельствует о взаимосвязи издания и крупного проекта по возведению железной
дороги в северных широтах СССР. О том, что газета «За полярную магистраль» являлась
центральным печатным органом Северного управления лагерей железнодорожного
строительства, говорится в книге игаркских исследователей строительства Трансполярной
железной дороги.[50]
В книге Аллы Горчевой «Пресса ГУЛАГа» есть информация и о другом печатном издании,
которое выпускалось в СУЛЖДС: «Председатель Абезьского местного общества “Мемориал”
В. Ложкин сообщает, что с 40-х гг. до ликвидации 501-го Строительства НКВД Управление
лагерей северного строительства издавалась многотиражная газета “Строитель”, журналистами в
которой работали только вольнонаемные. В типографии работали 10–11 человек, “проверенные”
люди. В газете печатались материалы о строительстве железной дороги Котлас – Воркута и Чум
– Лабытнанги».
В отчетных документах СУЛЖДС, Обского и Енисейского ИТЛ не встречаются упоминания
о газете «За полярную магистраль». Об этом печатном издании говорится только в связи с
Северо-Печорским (Печорским) исправительно-трудовым лагерем. В докладах о
культурно-воспитательной работе в СУЛЖДС, в актах проверок комиссий и других документах
по работе лагерей говорится о «Производственном бюллетене», «Строителе», ряде других
изданий.
Бывший заключенный Енисейского ИТЛ (Строительство 503) Александр Сновский в беседе,
записанной автором исследования в ноябре 2013 г., отрицал распространение в лагпунктах
Енисейского ИТЛ каких-либо газет, издававшихся политотделом или культурно-воспитательным
отделом СУЛЖДС: «Газеты в лагпункты попадали, но это были центральные издания, а также
красноярские газеты, либо стенгазеты, написанные от руки или отпечатанные на машинке. В
стенгазетах действительно рассказывалось о производственных событиях – строительстве
насыпи, укладке рельсов, возведении мостов».[51]
Таким образом, мы видим, что на вопрос о печатном органе СУЛЖДС до сих пор не было
ответа в силу противоречивости свидетельств очевидцев и неоднозначности имеющихся фактов.
Однако детальное изучение проблемы позволило автору этой книги по-новому взглянуть на
проблему идентификации главного печатного органа на строительстве Трансполярной дороги и
во многом снять имеющиеся противоречия.
Печатные издания учреждались и действовали в соответствии с «Положением о
многотиражных газетах лагерей и строительств ГУЛАГа НКВД» от 3 февраля 1940 г.
Согласно «Положению…», основная задача многотиражной газеты – повседневная борьба «за
большевистское воспитание вольнонаемного состава лагерей и строительств НКВД, за сплочение
рабочих, интеллигенции и личного состава военизированной охраны вокруг ВКП(б) и вождя
народов товарища Сталина, за воспитание их в духе беззаветной преданности социалистической
родине, ненависти и непримиримости к врагам народа».[52]
В лагерных многотиражках категорически запрещалось размещение секретных материалов,
не допускались к работе в таких изданиях заключенные и «политически сомнительные люди».
 39

При изучении подшивки издания «За полярную магистраль» за 1947–1948 гг. в отделе
хранения печатных изданий Государственной российской библиотеки в г. Химки Московской
области обнаружилось, что газета о строительстве магистрали Чум – Салехард своих читателей
информирует очень ограниченно. В номерах газеты за первое полугодие 1947 г. рассказывается
преимущественно о работе железнодорожников Печоры, в частности о производственных
достижениях локомотивных бригад на линии Кожва – Воркута, о трудовом соревновании между
машинистами депо Воркута и депо Кочмес и т. д. Лишь изредка в газете проскальзывает
информация о железнодорожном строительстве, без каких-либо подробностей и малейшей
конкретизации.
Руководство Северного управления в рамках организации культурно-воспитательной работы
уделяло изданию газет большое внимание.
В лагпунктах на трассе Трансполярной магистрали издавались многочисленные рукописные
и машинописные газеты. Это стенные печатные издания лагпунктов (колонн), выпускавшиеся
силами культурно-воспитательных частей. Например, в отчете начальника по
культурно-воспитательной работе за II полугодие 1948 г. упоминаются такие лагерные газеты,
как «Лесоруб», «Лесопильщик», «Землекоп», «Авторемонтник», «На стройке», «Медработник»
и т. д.
Основная тематика этих изданий – внутрилагерная жизнь, производственные достижения
строительных бригад, информация о культурных и спортивных мероприятиях, сатира и юмор.
В отчете о культурно-воспитательной работе за II полугодие 1948 г. среди лагерных изданий
особо выделяется газета «Строитель». В разделе «Политмассовая работа» отчета отмечается: «В
ноябре (1948 г. – Примеч. авт.) начальником КВО и редакцией газеты “Строитель” проведено
совещание редакторов газет, на котором сделан обзор выпускаемой стенной печати для
заключенных. Такие же совещания практикуются на местах в лагподразделениях, в которых
активное участие принимают секретари парторганизаций, которые рассказывают редактору,
какой должна быть стенная печать, ее целеустремленность, подбор материала, его обработка, и
наблюдают за содержанием и направленностью газет в свете Постановления ЦК ВКП(б) о
журналах “Ленинград” и “Звезда”».
В отчете не говорится о том, является ли «Строитель» стенгазетой, машинописным изданием
или газетой, отпечатанной в типографии. Однако исходя из цели совещания, которое проводил
лично начальник культурно-воспитательного отдела капитан Бейер, можно обоснованно
предположить, что речь идет о стенгазете, ведь в ходе заседания «сделан обзор выпускаемой
стенной печати».
В отчете за II полугодие 1948 г. «Строитель» прямо называется «стенгазетой», и при этом
явно выделяется среди других лагерных изданий. На странице 96 отчета говорится о том, что
«при чтении материалов, помещенных в “Строителе”, получается впечатление, что все бригады
работают хорошо, и не о чем беспокоиться. В действительности, как пишет “Производственный
бюллетень” КВО, известно, что многие производственные бригады плохо обеспечены
инструментом, имелись случаи, когда 2–3 специалиста-плотника работали одним топором…
Стенгазета “Строитель” замалчивала о нарушителях трудовой дисциплины, о конкретных
виновниках…»
Разгадка особого внимания к газете «Строитель» состоит в том, что она издавалась в
лагпункте № 61 лагерного отделения № 2, базировавшегося в п. Абезь, то есть это была
стенгазета, выпускавшаяся, как сказали бы сегодня, наиболее близко к штаб-квартире
управления строительством.
Вопрос о центральном печатном органе Северного управления в этом контексте решается
исходя из скрупулезного изучения архивных документов. Однозначный ответ на этот вопрос мы
находим в отчете за второй квартал 1948 г., подписанном начальником
культурно-воспитательного отдела капитаном Бей-ером. В отчете прямо говорится о
«Производственном бюллетене» как об «органе КВО и Управления строительством».
В отчете приводятся также и основные данные о печатном издании СУЛЖДС. В частности,
говорится о том, что только за первый квартал 1948 г. выпущено 12 номеров газеты. «Тираж –
3000 экземпляров, выпускается 4 раза в месяц на двух полосах. Каждая полоса содержит 5
колонок 2,36 квадрата. Общий объем 2-х полос – 1000. Состав редакции: ответственный редактор
 40

– Начальник КВО тов. Бейер, ответственный секретарь – журналист т. Еремеев, корреспондент –

пока вакантная должность».
«Производственный бюллетень» информировал заключенных и вольнонаемный состав о
достижениях строительства, указывал на недостатки в работе, называл отличившихся и
провинившихся работников. Собственные «Производственные бюллетени» (по большой части в
виде стенгазет, отпечатанных на пишущей машинке) издавались и в лагпунктах
исправительно-трудовых лагерей. Об этом регулярно сообщалось в отчетах КВО Обского и
Енисейского ИТЛ. Считалось, что в каждом лагерном пункте хотя бы один заключенный, так
называемый лагерный корреспондент (лагкор), должен был сотрудничать с газетой.
Особым жанром в лагерной стенной печати были сатирические издания. Кроме обязательного
«Производственного бюллетеня» и стенгазет на производственную тематику в лагпунктах
издавались различные газеты сатирической направленности – «Молния», «Крокодил»,
«Сатирическая газета» и т. д.
В таких изданиях критиковались нерадивые работники, бракоделы, нарушители трудовой
дисциплины и лагерного режима. Публиковалась информация о принятых мерах, о результатах
работы КВЧ по преодолению возникших проблем.
«В мае месяце в “Крокодиле” центральной автобазы была помещена сатирическая статья о
бригаде шоферов Есавелюка, критикующая бригадира и всех членов его бригады за то, что в
бараке у них грязно, неуютно. Критика подействовала. В течение 2-х дней в бараке и вокруг него
была наведена образцовая чистота, которая поддерживается и теперь», – упоминается о
сатирическом ударе по нерадивым работникам в отчете Обского лагеря за первое полугодие
1952 г.
Общей задачей всех изданий считалась мобилизация заключенных на выполнение и
перевыполнение производственных заданий, на экономию материалов, топлива, электроэнергии.
Издания ратовали за укрепление дисциплины и соблюдение лагерного режима, пытаясь
создавать атмосферу нетерпимости к бездельникам и нарушителям.
Стенная печать активно использовалась политотделами как один из способов
информирования заключенных, влияния на их психологическое и эмоциональное состояние.
Учитывая острый дефицит периодических изданий, недостаток какой-либо оперативной
информации, всевозможные «бюллетени», «молнии», «информационные листки» становились
хоть и ограниченным, но все же реальным источником новостей для заключенных.
В производственном бюллетене № 4 (лагпункт № 1) в статье под заголовком «Позорный
поступок» рассказывалось о том, что «бригадир Юдин М. Ф. 1917 г. рождения, осужденный по
указу от 4.6.47 г. сроком на 10 лет, занимается припиской себе и своим друзьям объемов работ за
счет хорошо работающих заключенных. Факты, изложенные в заметке, полностью
подтвердились, заключенный Юдин с должности бригадира был снят и строго наказан», –
информирует КВО ГУЛАГа и. о. начальника культурно-воспитательного отдела Енисейского
ИТЛ старший лейтенант Колегов в отчете за первое полугодие 1952 г.
Сами по себе образцы стенной печати, судя по сохранившимся воспоминаниям заключенных,
ссылкам и цитатам в отчетных документах, не претендовали ни на высокий стиль, ни на качество
иллюстраций и изысканность текстов. В то же время они выполняли другую, важную функцию –
демонстрировали деятельность живого организма стройки, жизнь Трансполярной магистрали в
ее противоречиях и развитии. Стенгазеты рассказывали о заключенных не как о механизмах по
выполнению производственных планов, они говорили о полноценных людях с их
индивидуальностью, с их порывами и устремлениями, с их человеческими радостями.
«В “Сатирическом бюллетене” № 23 бичевались заключенные Стариков В. Н., Салтыков Д.,
Прокопчук В. Р. за попытку хищения продуктов в кухне. В “Сатирическом бюллетене” № 36
заключенный Иванов К. В. (изображен в карикатуре) требует от повара отдельного
приготовления пищи», – говорится в отчете КВО Обского ИТЛ за первое полугодие 1952 г.
Лагерные газеты оказались типичными изданиями для своей эпохи и того места, где они
создавались и распространялись. Обладая определенным новостным потенциалом, в целом
газеты оставались крайне ограниченным источником информации для заключенных. На
содержание изданий влияли такие факторы, как скудность разрешенных к публикации данных,
ограниченность тем, которые можно было освещать, отсутствие кадров, слабые технические
 41

возможности, понимание тяжести последствий за допущенные фактические или идеологические

ошибки.
Все эти обстоятельства негативным образом сказывались на качестве лагерных изданий, в
силу чего они вряд ли могли быть по-настоящему востребованы и ожидаемы своими
читателями-заключенными.
Однако в любом случае выпуски лагерных газет читались и заключенными, и охранниками.
Номера газет обсуждали в силу того, что порой эти неказистые издания оказывались
единственным источником информации в отдаленных зонах, где далеко не всегда
транслировалось радио и отсутствовали иные виды коммуникаций.

«Общественно-полезный и высокопроизводительный…»
В послевоенные годы руководство МВД на основе имеющегося опыта критично оценивало
эффективность работы лагерей и обсуждало способы повышения производительности труда.
Строительство Трансполярной железной дороги как самый масштабный, затратный и
материалоемкий инфраструктурный проект на данном историческом отрезке (без учета атомного
мегапроекта) оказался в центре внимания руководства страны в первую очередь по объективным
причинам. Впечатляли его финансовые показатели, масштабы работ. Объемы капиталовложений
в строительство дороги на март 1953 г. составили 3 млрд 724 млн рублей из запланированных
7 млрд 200 млн рублей.[53]
Руководители строительства в лице высших должностных лиц МВД и ГУЛЖДС предприняли
необходимые меры для повышения эффективности трудозатрат и финансовых вложений в
проект возведения железнодорожной магистрали.
Основным показателем деятельности региональных подразделений – Обского и Енисейского
лагеря – с момента их создания и до завершения проекта считалось выполнение плана работ.
Поставленные задачи решались в рамках производственного процесса – деятельности лагерников
по возведению объектов магистрали.
Определенные задачи ставились и перед культурно-воспитательным блоком лагерного
хозяйства. Целевые показатели достигались в ходе производственно-массовой работы,
основными формами которой официально считались развертывание трудового соревнования,
обмен положительным опытом, развитие рационализаторской и изобретательской деятельности,
обучение дефицитным специальностям, пропаганда системы зачетов рабочих дней.
Производственно-массовые мероприятия включали в себя ряд обязательных элементов:
регулярные селекторные совещания, на которых ставились задачи и определялись обязательства
подразделений, «месячники ударного труда», «месячники высокопроизводительного труда».
Периодически происходило подведение итогов трудового соревнования, определение
победителей с вручением почетных грамот, переходящих призов (вымпелов, щитов и т. д.) и
присвоением соответствующих званий.
Реальным ядром, вокруг которого сконцентрировалась вся производственно-массовая работа,
стала так называемая «зачетная система», то есть практика существенного уменьшения
лагерного срока за перевыполнение плана на основном производстве.
15 июня 1939 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР в советской
уголовно-исполнительной системе были отменены зачеты рабочих дней. Решение вызвало
законное негодование в среде заключенных, обреченных при любых производственных
достижениях «тянуть» весь лагерный срок.
В 1947 г. руководство МВД СССР инициировало принятие постановлений Совета Министров
СССР, вновь разрешивших применение зачетов рабочих дней в лагерях, обслуживавших ряд
специальных объектов – «железнодорожные строительства № 501 и 506, предприятия по добыче
золота и других редких металлов, лесозаготовительные и сплавные организации Минлеспрома и
МВД, а также объекты других министерств и ведомств».[54]
В письме от 31 марта 1947 г., направленном заместителем министра внутренних дел
В. Чернышевым начальнику ГУЛАГа В. Наседкину, говорится о том, что необходимо включить
в новое положение о лагерях и колониях (оно находилось в стадии разработки) моменты,
связанные с денежным содержанием заключенных. Чернышев указывает на то, что «сейчас
минимум содержания лимитируется не только тем, что в стране мало товаров и продовольствия,
 42

но отчасти и тем, что учреждения, содержащие заключенных, в связи с убытками на

производстве и строительстве не могут оплатить необходимое продовольствие, вещевое
снабжение или капитальные работы». В качестве другого важного стимула В. Чернышев
отмечает в этом же письме и зачеты рабочих дней, «к которым следует вернуться».[55]
Идеи о повышении эффективности труда заключенных, о новых стимулах к выполнению и
перевыполнению планов работ реализовывались в практике деятельности конкретных лагерей в
структуре ГУЛАГа. Северное управление ИТЛ таким образом послужило в определенной
степени «экспериментальной площадкой» для испытания обновленной системы стимулов для
повышения производительности труда в лагерях, расположенных на Крайнем Севере.
22 апреля 1947 г. Совет Министров СССР принял постановление № 1255–331 сс,
предусматривающее возможность применения на «Строительстве № 501»
прогрессивно-сдельной оплаты труда «для стимулирования выполнения и перевыполнения
программы по строительству». Согласно вышедшему позднее «Положению о
прогрессивно-сдельной оплате труда рабочих, занятых на Строительстве № 501 МВД СССР»,
оплата за перевыполнение норм выработки на основных видах работ до 10 процентов
увеличилась в полтора раза, от 11 до 20 процентов – в два раза, более 20 процентов – в три раза.
Относительно заключенных уточнялось, что «прогрессивка начисляется в соответствующих
размерах, установленных для вольнонаемных работников, но на их расчетные ставки
премвознаграждения».
На практике это и означало введение системы зачетов по принципу «день – за два (три)», то
есть при превышении определенного процента выполнения плана можно было за один рабочий
день получить до трех дней зачетов (на три дня сократить срок пребывания в лагере). При
систематическом перевыполнении плана срок уменьшался достаточно бы