Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Глава первая
На уроке линкоса мне в штанину кто-то заполз. Облепил маленькими лапками лодыжку,
карабкается наверх — щекотно и ногой хочется брыкнуть. Но нельзя. Вдруг это
очередная конструкция Маковки? Какой-нибудь одноцелевой мини-робот, принесший мне
давно обещанную пасифианскую жвачку?
Нужно незаметно стащить наушники, засунуть голову под парту и закатать штанину.
Именно так я и сделал.
Никакой это был не робот. Под коленкой у меня пристроился странный зверек — пестрое
тельце, тоненькие лапки и сплюснутая, как у камбалы, голова. И на голове —
Маковкины каракули красным фломастером: «Ох, и надоела мне эта лингвистика!». Не
нашел лучшего способа поделиться тоской. Подослал татуированную не то жабу, не то
рыбу. Я и сам знаю, что скучно.
Зверек раскрыл свою пасть и заклекотал на весь класс. Я его накрыл каскеткой, но
поздно. Из-за учительского стола уже поднималась Пифия Андреевна.
— Ян?!
Столько наивности в голосе! Можно подумать, я всегда был пай-мальчиком.
— Что у тебя там?
Показать зверя — значит, выдать Маковку. Не голову же отрывать живому существу
только потому, что Пифия Андреевна не прощает нелюбви к восхитительной, поэтичной и
всем нам кровно необходимой космической лингвистике. Прочтет Маковкины каракули —
конец моему дружку. Плакал его полет на «Кольцо — 6», к которому весь наш класс
начал готовиться еще за месяц до каникул.
— Ну, что молчишь?
Врать нехорошо. Но иногда без этого просто не обойтись. Тогда вранье уже не вранье,
а импровизация. Здесь важно удачно начать, а потом пойдет как по маслу.
— У меня наушники поймали какую-то станцию, — небрежно сообщил я, — что-то кричит,
хрипит… Что-то непонятное.
— Наушники настроены на учебную волну, и никакие посторонние звуки появиться в них
не могут, — как маленькому, объяснила Пифия.
— А вы взгляните на часы! — я уже уловил ниточку своей импровизации. — Взгляните,
который час!
В подтверждение моих слов зверек в каскетке опять завопил. Это был вопль отчаяния и
безнадежности, леденящее душу прощание с белым светом.
— Кому-то нужна помощь! — заключил я и поднял над головой наушники.
— Помощь нужна прежде всего тебе, Ян. Иначе постоянные обманы и розыгрыши серьезно
изменять твою психофизическую структуру, — печально отозвалась на мой призыв
учительница.
— И генетическую структуру тоже изменят, — заявила Тася Новгородцева. — Вот
вырастет у тебя ложноножка…
— И будешь ты питаться одними только фальшивыми зайцами, — добавил Олег Медведев.
— И станешь жить под псевдонимом!..
Бездна остроумия. Ужасная картина, которая ждет зарвавшегося импровизатора. А,
между прочим, за сорок тысяч световых лет отсюда маленький звездолет-разведчик с
неизвестной нам планеты, изо всех сил пыхтя фотонными дюзами, пытается
выкарабкаться из жадной глотки черной дыры. Расходуются последние тонны горючего,
пускаются в ход резервные двигатели, избитый метеоритами корпус дрожит от
напряжения, — но дыра беспощадна. Скоро звездолет приблизится к ее центру и канет в
неисследованной страшной бездне, из которой еще никто не возвращался. Помощи ждать
неоткуда. И радист садится за свой передатчик, чтобы Вселенная услышала: в секторе
SQ — 16 крабовидной туманности созвездия Подковы в результате вспышки на границе
пятого измерения родилась новая черная дыра. Берегитесь! Прочь из зоны опасности,
звездолеты!
А школьный звонок затарахтит через 14,068 секунды, потому что должен же когда-
нибудь кончиться этот урок, не вечно мне импровизировать на вольные темы, пряча за
спиной каскетку с голосистой зверюгой.
— Линкос потому является универсальным средством общения, — наставительно сказала
Пифия Андреевна, — что он основан на математике, которая тоже универсальна. Ее
законы могут подчинить себе и фантазию, и эту сказочную интуицию сочиненной тобой
цивилизации. Но должна признать, что дикое реготанье, исходящее из твоей каскетки,
пожалуй, и линкосу окажется не под силу.
Вот я и добился своего. Если и не заставил Пифию забыть про зверюшку, так хоть
настроил ее на благодушный лад. Все, 14,068 секунд прошло. Дз-з-з! Перемена…
— Дети, завтра контрольная по теме «Имя тригонометрическое». Подзубрите тангенс-
причастия. Если кто-нибудь до сих пор не умеет извлекать квадратный корень из
суффикса — я с трех до пяти на продленке. До свидания.
— Ты зачем ее в каскетку засунул? — вызывающим тоном спросил маковка. — И вообще,
что ты с ней сделал, почему она так орала?
Познакомиться с дедом Маковки! Для меня это было пределом мечтаний. Знаменитый
космонавт, возглавлявший первую экспедицию за пределы обозримой Вселенной,
победитель пиратской армады Рубинового Трысьбы, автор книги «Межпланетные
анекдоты», чемпион в беге на гравиходулях по Млечному Пути, лучший снайпер «изо
всего» в Солнечной системе…
Я не выдержал.
— Какой следующий урок?
— Телекинетика. А потом спецсеминар по истории черной магии шестнадцатого века.
Неужели хочешь сорваться?
— А вдруг твой дед опять куда-нибудь исчезнет? (Когда чего-то очень хочется, то
нытье может стать главным аргументом.) Полтора года назад ты тоже хотел нас
познакомить, а его срочно вывали на тушение пожара в республику мыслящих комет.
Получается, что у моего лучшего друга дед — герой, а я только на голограммах его и
видел. Думаешь, не обидно?
— Обидно, — признал Маковка, пряча глаза. Еще немного, и он согласится.
— А я разве выдал тебя Пифии, рассказал про голосистую жвачку? Прочитай она, что ты
написал про лингвистику, тебе до самых осенних каникул космоса не видать!
— Да нет, — бодро соврал я, — просто нас учительница попросила спрятаться где-
нибудь в радиусе трех километров. Нас будут разыскивать по длине биомагнитных волн.
На оценку. А что, дождя нынче не было?
— Дожжа не было, а польта одевайте — студено, — приказала Капитолина. Раньше она
работала у профессора-диалектолога, специалиста по исчезнувшим уральским и
сибирским говорам. Капитолина ездила с ним в экспедиции в XIX и XX века, где и
нахваталась таких вот оборотов. По ее словам, все известные школьные вахтеры и
эстрадные юмористы прошлого разговаривали на исторически подлинном русском языке,
секреты которого ныне утеряны. Впрочем, нам ни к чему было задерживаться и
переубеждать Капитолину, хотя сейчас не XX век, а термокуртка — не первобытное
пальто. Еще, чего доброго, захочет выяснить в учительской, действительно ли нас
отпустили с урока в научных целях.
Когда мы пролетали над исторической частью города, где сохранились здания XVIII
века, Маковка подрулил поближе ко мне и толкнул локтем: смотри!
Все ясно. Капитолина получает посылки из прошлого. А вчера она жаловалась нам, что
кто-то «стырил» у нее «фунт махорки». Вот они, похитители — два второклассника из
нашей школы. Поднялись на двухместном монгольфьере в воздух и… курят. Пролететь
мимо такого возмутительного факта было невозможно. Мы свернули к монгольфьеру.
— Вы это чего? — грозно спросил я.
* * *
Вот за что уважаю Ксению Карповну, маму Маковки, так за отсутствие дедуктивных
наклонностей. «А, мальчики, добрый день. Ну-ка бегом умываться, и за стол». Никаких
каверзных вопросов: «Почему так рано из школы, что получил по телекинетике?» И
последующих гибельных разоблачений: «Ясненько, опять сбежал. Говоришь, на «Кольцо —
6» с классом собираешься?»
Перед обедом — короткая экскурсия в дачный серпентарий. Карликовый питон скатался в
клубок Мёбиуса и дремлет, а бесхвостая пасифианская жвачка смотрит, как черепаха
давится пузырями, гроздьями выпирающими изо рта.
— Олл райт, — с удовлетворением сказал дед, хлопнул над своей тарелкой в ладоши,
потер их и деятельно взялся за ложку.
На десерт были поданы винтоплодные цвурги. Удивительный гибрид, выведенный
селекционерами Эвтерпы. Плод полагалось есть, постепенно поворачивая, виток за
витком. При этом вкус постепенно менялся — от дынного зефира до винограда
«Изабелла». Анатолий Львович, впрочем, начал откусывать попеременно с обоих концов,
поглядывая в газету, которую он разложил на коленях. Он всегда был такой
рассеянный, когда возвращался из своего Института Времени после командировок в
XXXVII век.
И на видном месте:
ТОРЖЕСТВЕННЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА
На прикнопленном к стене куске бумаги красным фломастером Маковки было написано:
1. Не иметь четверок по всем предметам кроме космической лингвистики (по линкосу не
иметь троек).
2. Получить второй разряд по космокарате.
3. Прочитать «Войну и мир», «Тихий Дон» и «Туманность Андромеды».
4. Совершить три героических поступка.
5. Не съедать больше 1 кг мороженого в день.
Под этими «Торжественными обязательствами» подведена черта и мелким почерком
написано:
«В случае выполнения всех пяти пунктов обязуюсь взять моего внука Женьку в дальнее
и опасное космическое путешествие.
Л. И. Маковкин».— Через неделю учебный год кончается, — сказал дед. — Можно,
пожалуй, подвести итоги.
Женька без лишних слов продемонстрировал школьный табель, грамоту городского
спортивного общества, потом заложил руки за спину, отставил в сторону ногу и начал:
«Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы,
заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица
солдат все были закопчены порохом и оживлены…»
— Кстати, ты, наверное, в курсе. Улетая на Эвтерпу, я обещал Женьке, что возьму его
с собой в следующую экспедицию. Если, — палец деда указал на висевшие
«Торжественные обязательства», — он окажется достойным дальнего космического
путешествия. Теперь я готов исполнить свое обещание.
Вот это да! Прогулял два урока, а тебе за это подарочек. И какой! Но что скажет
Ксения Карповна?
РАЗГОВОР, КОТОРЫЙ В ЭТОТ МОМЕНТ ПРОИЗОШЕЛ МЕЖДУ ЛЬВОМ ИЛЬИЧОМ И КСЕНИЕЙ КАРПОВНОЙ,
НО КОТОРЫЙ РЕБЯТАМИ УСЛЫШАН НЕ БЫЛ, ПОТОМУ ЧТО БЫЛ ТЕЛЕПАТИЧЕСКИМ
К. К.: Целый месяц ходила пластырем обклеенная. Зато я этого саблекрыла тогда — ух!
Л. И.: Вот и договорились.
Глава вторая
Длинные ноги деда Маковкина шагали по бетонным плитам космодрома Савино. Шериф —
любимец Льва Ильича — катил вслед за ним тележку с земными сувенирами. Их было
много: мнемокристаллы с записями Воронежского хора, жостовские расписные подносы,
дагестанская чеканка, ковбойские шляпы, австралийские бумеранги, банки с
облепиховым вареньем и маринованными маслятами. Весь вечер Маковка, дед и я
составляли список сувениров. Лев Ильич никогда не отправлялся в далекое
путешествие, не приготовив подарки для своих старых и будущих друзей.
Он сунул мне «Взлетную» и с гиканьем прыгнул в кресло. Рядом с ним устроился Лев
Ильич, а я сел напротив. Шериф помог нам пристегнуть ремни и тоже присел на
краешек, хотя ему-то ускорение было нипочем. Табло на стене показывало отсчет
времени: 12, 11, 10…
— Сейчас стартанем, — благодушно объявил Лев Ильич и закрыл глаза.
Но световые цифры на табло вдруг погасли.
— Лев Ильич! — послышался из динамика голос диспетчера космодрома. — Вы слышите
меня?
— В чем дело? — удивленно спросил Маковкин, открывая глаза. — Мы летим или не
летим?
…3, 2, 1…
Кресло опрокинулось назад, и я вдавился в сиденье, как палец в бисквит. Только
коленки и нос торчали. Ясно, почему Маковкин велел Женьке закрыть рот. Кресла
космоскафа спасали нас таким образом от перегрузок.
Космоскаф стремительно несся прочь от Земли, туда, где нас ждал «Гамаюн». Корабли
такого класса строили прямо на орбите.
Вдавленный в кресло, я размышлял о странном диалоге Маковкина и диспетчера. О
планете Нулиарде я раньше не слыхал. Кого там не устерегли, тоже непонятно. Не то
какого-то злодея, не то стихийный катаклизм, а может быть, просто солнце сбежало из
их планетной системы, всякое бывает. Но то, что в последний момент нас с Женькой
собирались высадить, говорило об одном: рейс «Гамаюна» будет опасным, и мы сможем
вернуться не только с нашивками, но и с медалями. Вон у Шерифа ими вся грудь
обвешана. Наверное, Шериф — единственный в мире робот, имеющий ордена. И это все
Лев Ильич: если его награждают за проявленную доблесть, то он и за любимца
хлопочет.
Началась дегустация.
— Попробовали бы вы съесть этот торт в условиях невесомости, — заметил Лев Ильич. —
Все отсеки «Гамаюна» заполнились бы бисквитным крошевом и сладкими слюнками. На
древних кораблях, кстати, не было искусственной гравитации, вот как сейчас на
маленьких космоскафах. Космонавты питались полужидкой гастрономией из тюбиков.
— Может, шампанского принести? — осведомился Гулливер.
— Побереги для Загарульны, — посоветовал Лев Ильич. — Он до него большой охотник.
Разнести лучше апельсинового сока. По каютам разнеси. Ибо первоначальное расписание
рейса полетело в тартарары. Через пятнадцать минут запускаем двигатели и на полных
оборотах идем к Нулиарде.
— Вот именно. Полундра! — завопил Маковка и побежал было вослед деду. Я едва успел
поймать его за рукав.
— Мы посидим, посидим, — громко обещал я роботу, волоча упиравшегося Маковку по
коридору к дверце лифта. — Только не забудьте, дяденька, сказать, когда можно будет
выйти… Ну чего ты брыкаешься? (Это я уже Маковке.) Тихонечко посидим минут пять в
лифте, а потом подберемся к рубке и узнаем, какую тайну они пытаются от нас скрыть.
— Это что же! Подслу…
Я зажал Маковке рот.
Что, если сбежавшего пирата Трысьбу сделают своим орудием существа, подобные
Козлоглавам? Ведь и поймать-то его удалось только потому, что никто не позволял ему
заправляться горючим, никто не снабжал по доброй воле боеприпасами — все гнали
прочь. А будь у пирата надежная база и щедрое снабжение, то кто его знает… Может
быть, до сих пор транспортные караваны сопровождались бы вооруженными крейсерами.
— Ну, это ты загнул, — сказал Шериф. — Трысьба не пойдет ни к кому на службу. Он
самый настоящий анархист.
— Как бы там ни было, — подвел итог разговору Лев Ильич, — надо как можно быстрее
добраться до Нулиарды. Может быть, найдем разгадку прямо на месте. Да и Трысьба
далеко уйти не успел. В подпространство войдем чрез ближайшее устье — возле
Меркурия. А сейчас — старт. Кстати, а где ребята?
— Я их в каюты отправил, — сказал Гулливер. — Незачем им знать, что предстоит
схватка с Рубиновым Трысьбой.
— Это почему? — недоуменно спросил Маковкин.
— Волноваться будут, — объяснил Гулливер. — Испугаются. И вообще, надо поберечь
детские нервы.
— Э, нет, — решительно заявил дед. — Беречь мы их, конечно, будем. Но нянчиться —
никогда. Поэтому выдай им, Шериф, по лаузеру с полным боекомплектом и проведи курс
стрелкового мастерства в тире. Если Женька и Ян будут отсиживаться по щелям, пока
мы будем сражаться, то из них никогда не получатся настоящие земляне. А знаешь, что
главное в характере землян, Гулливер?
Гулливер не знал.
— Учись, — сказал дед. — Если ты видишь, как кому-то причиняют боль, если замечаешь
несправедливость, не подсчитывай собственные силы. Не прикидывай, сможешь ли
помочь, или тебе наподдают за компанию. Но такую привычку можно выработать только в
драке. Теоретическое знание предмета тут не поможет. Поэтому зови-ка, Гулливер,
ребят сюда. Им, кстати, будет интересно посмотреть на старт «Гамаюна» через большой
иллюминатор.
Я нажал.
«Раздался страшный грохот». Когда описывают подобные ситуации, то сразу вспоминают
про грохот. Еще упоминается вспышка света, чье-то искаженное ужасом лицо, а потом
наступает темень.
Но тогда ничего подобного не случилось. Просто все мгновенно и бесшумно исчезло,
потому что я сам как бы исчез. Перестал существовать.
Впрочем, нет. Кое-что в последний момент я услышал. Это было веселое конское
ржание.
Глава третья
Отдел мозгоскопии штаба Верховного Генералиссимуса походил на растревоженный
муравейник. Блистая эполетами, мельтешили адъютанты. Сумчатые буфетчицы раскатывали
ковровую дорожку, расставляли на столах бутылки выдержанного «Гвардейского
Галактического» и герметичные салатницы с коллоидным метаном. Сотрудники отдела,
операторы дальноябедниц, брили хоботы, заросшие за долгие месяцы будничной работы
ржавой плесенью.
С минуты на минуту ожидалось прибытие Генералиссимуса.
Наконец завизжали электрические звонки, раздался разноголосый вой сирен. В окно
второго этажа ткнулся эскалатор, и на ленте транспортера в помещение въехал глава
штаба. С транспортера он упал в подставленное кресло на гусеницах, и его отвезли к
столу.
Еще когда Генералиссимус был Бригадным Генералом, он потерял в боях три ноги и
половину присосок. Сделанные лучшими челюстианскими ортопедами искусственные ноги
плохо слушались Генералиссимуса, поэтому передвигаться без посторонней помощи он не
любил. Приподнявшись в кресле, он обвел присутствующих ласковым взглядом и
улыбнулся.
— Господа! — возвестил он. — Сегодня мы празднуем юбилей. Десять лет с начала
всеобщей мозгоскопии народонаселения. За это время, благодаря напряженному труду,
мы узнали все тайные мысли, поступки и слова некоторых недоброкачественных
челюстианцев. От самых злостных мы избавились, послав их на принудительную
перекройку. И тем самым оздоровили и обновили нашу цивилизацию. Теперь каждый
челюстианец знает, что он под контролем. От зоркого прицела дальноябедниц не
ускользнет ни одна недостаточно ярко выраженная преданность нашим идеалам.
— Мы многого достигли, — объявил Генералиссимус, поднимая бокал. — Но нас ждут еще
более славные дела. По последним данным наших ученых, Вселенная бесконечна. Нам
всегда найдется, где присосать присоски.
— Да здравствует! Да здравствует! — завопили сотрудники, зазвенели рюмками и стали
напряженно всматриваться в глотательные движения двенадцати кадыков
Генералиссимуса. Только когда бокал начальника опустел, подчиненные дружно
опрокинули в свои глотки рюмки и потянулись к многочисленным закускам. Буфетчицы
едва успевали подтаскивать к праздничному столу баки с газированными медузами и
сильно наперченным (так любил Генералиссимус) целлюлозным фаршем.
…Будущий космический пират в дни своего младенчества был подающим надежды ребенком.
Специальная комиссия профессоров Рубиновой планеты, где он родился, к небывалой
радости его родителей, обнаружила у Трысьбочки феноменальные врожденные способности
к субчисловой математике, квантовой физике, лептонной химии, генной инженерии и еще
к двадцати двум сверхсложным наукам. Ребенок обещал стать гением, который будет
ниспровергать научные авторитеты и создавать глобальные теории, объясняющие Все-на-
Свете.
Но Трысьбе все прощали — только чтобы потом он стал великим ученым и совершил массу
открытий, необходимых жителям рубиновой планеты.
Трысьба стал студентом университета. Учился он блестяще. Но семеро из его
преподавателей получили инфаркты среднего сердца, а еще у двоих в пышных красных
шевелюрах прорезалась преждевременная зелень.
Наступил день защиты диплома. Трысьба с оценкой «просто замечательно» защитил их
целых двадцать четыре штуки на двадцати четырех разных кафедрах. И в тот же день,
взорвав эти кафедры, украл на космодроме звездолет, вывесил на антенне черный флаг
и стал космическим пиратом.
«Как могло так получиться? — недоумевали родители, соседи и вообще все обитатели
Рубиновой планеты. — Ведь он подавал такие большие надежды!»
— …Два года назад Трысьба был захвачен земной группой спецназначения под
руководством Льва Ильича Маковкина и заточен на планете Нулиарда. Освобожден из
плена диверсионным взводом полковника Квастрабуса.
Адъютант, зачитавший личное дело космического пирата, немедленно сжевал секретный
документ. Этого требовала инструкция, а, кроме того, это было вкусно.
— Боязно… расстреляют…
— Астероидов бояться — по галактике не шляться, — приободрил его Трысьба, — а кроме
того, я возьму тебя с собой. Ты будешь первым членом моего нового экипажа. Ты
прославишься на всю Вселенную, как и я. И этот ваш поганый Генералиссимус еще сто
раз пожалеет, что не произвел тебя своевременно в подполковники. Да быстрее же,
сейчас сюда вломятся!
Чупочух соскочил с топчана и стремглав побежал от места своего истязания. У
Трысьбы, последовавшего за ним, не было времени разглядывать помещение, в котором
раздавался топот их башмаков и одной голой пятки (слетевший лакированный ботинок
еще не успел полностью регенерировать на ноге пирата). Какие-то многоярусные ряды
солдатских автоклавов, предназначенных для отдыха и одновременной дезинфекции.
Затем начались лестницы, переходы, пандусы. Рывок по железному трапу наверх, и,
наконец, выход на вершину купола. Маленькая площадка, а на ней — катапульта.
А в катапульте — ракетоплан!
Трысьба в мгновение ока ухватил вдруг заколебавшегося Чупочуха поперек живота и
закинул в кабину. И, едва успев прыгнуть вослед, сейчас же ударил пяткой по
стартовой педали. Руль — рывком на себя.
Озверело взревев ракетным двигателем, аппарат свечкой взвился над куполами. За
спиной пирата жалобно блеял Чупочух.
— Не скули, бедолага, — ласково сказал ему Трысьба, наконец-то позволивший себе
расслабиться, — самое трудное уже позади. Остается только взять штурмом какой-
нибудь линкор на вашем космодроме. Желательно, покрупнокалибристей.
Солдаты, сопровождавшие колонну, вдруг все разом задрали головы в небо. Там на
мгновение полыхнул резкий гром и тотчас же смолк. Солдаты недоумевающее покачали
касками, не догадываясь, что это Трысьба единым махом отправил в двигатель весь
оставшийся запас плутониевого горючего. Почти сразу же ракетоплан, как
подстегнутый, перемахнул через звуковой барьер и стал подбираться к световому.
Расчет пирата был прост. В кораблях, летящих со скоростью, близкой к световой,
время течет медленнее, чем обычно. А раз так, то и взрывчатка сможет отдать
сконцентрированную в ней энергию не за миллионные доли секунды, а минут этак за
пять. Получится как бы растянутый во времени взрыв, при котором выделяемую
постепенно энергию можно заставить двигать ракетоплан вперед.
Что ж, решение было найдено нестандартное. Но Трысьба из-за спешки не учел двух
печальных последствий. Первое: и он сам, и Чупочух, не выдержав чудовищного
ускорения, превратились в два студенистых комка протоплазмы. Второе: ракетоплан не
только проскочил мимо космодрома челюстианцев. Он вынесся в космос и сбил, как
расшалившийся лихач, вывешенный в пустоте бакен-указатель:
Глава четвертая
Загарульна проснулся, выбрался из спального мешка и, расправив крылья во всю ширь,
зевнул. Зарядку делать было бессмысленно: невесомость. В открытом космосе мышцы все
равно не получают нагрузки.
Сориентировавшись по Сириусу, Загарульна быстро поскидал в рюкзак свои вещички и
полетел к звездной системе Соленых Облаков. Там, по имеющимся у него сведениям,
должен был давать большие концерты известный бассопрофундист Миргаяска. «У кого бы
контрамарку достать?»— озабоченно думал крылатый меломан, напяливая на голову свой
концертный цилиндр.
Пошел метеоритный дождик. Загарульна вытащил зонтик, раскрыл его и продолжил свой
полет. Внезапно зонтик сильно дернулся в его лапах. «Вероятно, астероидом
угодило, — решил Загарульна, — придется заплату ставить».
Легко можно представить удивление космического странника, когда он обнаружил, что
это был не астероид. В купол зонта врезался и застрял там выкрашенный в защитный
цвет ракетоплан. Загарульна выдернул его из пробоины и постучал когтем в
иллюминатор кабины. Никто не отзывался. Пришлось в научно-познавательных целях
переломить ракетоплан пополам и потрясти обе половинки. Вот тогда из разрушенной
кабинки, как ртуть из разбитого градусника, выкатились два пузырька, похожие на
капельки питательного бульона, и поплыли куда-то под самым носом у Загарульны. Один
из пузырьков, покрупнее, постепенно стал приобретать рубиново-красный оттенок,
потом на его поверхности мало-помалу начали обозначаться какие-то неясные контуры.
Вверху вырисовалось подобие лица, которое, как показалось Загарульне, нахально
подмигнуло ему левым глазом. Потом пузырек стал удлиняться, выпустил отростки,
превратившиеся в ручки и ножки. Минута — и перед Загарульной парил в открытом
космическом пространстве Рубиновый Трысьба.
Он запихнул Трысьбу под свой концертный цилиндр, отчаянно махнул хвостом и крикнул:
— А ну, кто храбрый! Шантрапа! Подходи, не бойся, фраера субсветовые!
Это был весь запас боевых слов, который Загарульна позаимствовал из детективных
книг Льва Ильича Маковкина. Другой стратегической лексики у него больше не имелось.
Стало быть, пришла пора драться.
* * *
— Господин адмирал, я знаю, что это за существо, — доложил Адмиралу рейдовой
эскадры мичман Компосель. — Мой дед когда-то служил на китобойной флотилии. Он
показывал мне в детстве голограмму звездного кита. Пока их не истребили, киты часто
встречались в нашей галактике. А теперь банку хорошей китовой тушенки и в музее не
увидишь. Все музеи закрыты и переделаны в солдатские прачечные.
Первая атака была отбита. Загарульне пока удалось избежать мясорубки. Но надолго
ли?
Челюстианцы решили изменить тактику. Один из звездолетов выпустил по киту десяток
торпед, а, когда Загарульна отмахивался от них рюкзаком, другие зашли с тыла. И вот
в спину академика музыковедения, почетного доцента восьмисот галактических
консерваторий и лауреата премии созвездия Лиры вонзился гарпун. Загарульна вырвал
его, но сейчас же вонзился еще один и еще… Шею, хвост и крылья опутали колючие
проволочные сети. Через минуту Загарульна был запеленут, как в кокон, в
многочисленные канаты и тросы и уже не мог шевельнуться. Битва была проиграна.
Не забарахлила я
— снова прошуршал самописец. Генералиссимус с сомнением покачал хоботом. Он не
верил. Потому что не знал, что минуту назад палец землянина нажал на загадочную
кнопку, и космические окрестности огласились конским ржанием. «Гамаюн» получил
разрешение на самодеятельность.
Глава пятая
Я очнулся от того, что Лев Ильич окатил меня целым потоком ледяной воды. Бр-р-р…
Такой холодной, что даже бачок с ней он держал, надев варежки. Я взлетел чуть не
под потолок, как… Как ошпаренный. Холодом, оказывается, тоже можно ошпарить. Женька
уже сидел в кресле, укутанный дюжиной махровых простыней.
Когда меня, как и Женьку, запеленали и усадили в кресло, Лев Ильич скрестил на
груди руки и сказал:
— С легким паром, молодые люди. Вижу, вы жаждете объяснений. Пожалуйста: никакой
катастрофы не произошло, если не считать а-а-агромаднейшей шишки на голове у Яна.
— Не совсем. — Я снова потрогал шишку. — Как же мы смогли проскочить через устье,
не пройдя через все шлюзы, постепенно, один за другим? Это же невозможно.
— Это возможно, — ответил дед, — потому что при сверхсветовой скорости
подпространство приняло не сам звездолет, а его ИНФОРМАЦИОННЫЙ ШИФР. Превысив
скорость света, мы превратились как бы в ничто. Но в этом «ничто» содержались все
данные и характеристики, в соответствии с которыми мы и материализовались в
первозданном… ах, прости, Ян. Не совсем в первозданном виде. Шишки у тебя до нашего
рывка не было.
Шериф постучал сам себя по железной голове, послушал гулкий звук и засмеялся. А
через минуту он вместе с Гулливером готовил к старту один из космоскафов, который
должен был доставить нас на Нулиарду.
Небо там почти такое же голубое, как у нас на Земле. А всю поверхность планеты
занимала вода — океан, который не знает ни бурь, ни штормов. Полный штиль кругом. И
посреди этого штиля, над многокилометровой пучиной, плавает станция глубоководных
рыбаков.
Космоскаф плавно опустился на ее пластиковую поверхность, отчего станция чуть-чуть
качнулась, но сейчас же вновь приняла устойчивое положение. Из четырехэтажного
здания, расположенного в ее центре, выскочило несколько забавных существ: что-то
вроде кенгуру, но с громадными круглыми головами, над которыми развевались очень
красивые и длинные розовые волосы.
— А мы вас так быстро не ждали, — удивленно заявил тот, кто допрыгал до нас быстрее
всех. — Ах, извините, мы с вами незнакомы. Прушковец! — Существо сунуло мне для
лапопожатия восемь мягоньких пальцев. Мы с Женькой тоже представились.
— Быстро же вы добрались! — радостно загалдели остальные обитатели станции,
сбежавшиеся, чтобы встретить гостей. — Мы только три часа назад гравиграмму
отправили, а вы уже здесь.
— Если сильно поспешишь, в послезавтра угодишь, — Лев Ильич приветственно помахал
ладонью над головой. — Сейчас мы этого самого Трысьбу в два счета сыщем.
Показывайте, где силовое поле пробито.
Вся компания изъявила желание показать нам дорогу к тому участку океанической
поверхности, где рубиновому злодею кто-то открыл лазейку. Не долго думая, нулиардцы
попрыгали в люк космоскафа, и мы полетели куда-то на юг. На бреющем добрались до
небольшого бакена, которым нулиардцы отметили место побега. Космоскаф приводнился,
и Прушковец первым выпрыгнул из люка прямо в воду. За ним сиганул Шериф, потом мы с
Женькой и, наконец, Лев Ильич.
К нашему удивлению, нам не пришлось даже рукой шевельнуть, чтобы удержаться на
поверхности. Вода сама держала, даже выталкивала нас. Женька попробовал пройтись
пешком, но было скользко.
— Э, не забивай себе голову всякой ерундой, — досадливо махнул рукой дед,
прильнувший к лазерному телескопу. — Что-нибудь придумаем… Стоп машина!
Женька повернулся в кресле и нажал кнопку экстренного торможения. И уже потом
спросил:
— А что случилось?
— Прямо по курсу — неизвестный предмет. Расстояние до него… — Лев Ильич осмотрел
приборы и присвистнул: — Всего ничего. Две сотни метров. Удачно затормозили. Так
что мой шею, дорогой внук, и надевай галоши.
— Есть! — Маковка отдал честь и побежал к шлюзовой камере, на ходу втискиваясь в
скафандр.
— Как же это! — взвыл Женька. — Время терять? Надо по горячим следам искать
Трысьбу!
Дед промолчал. Гулливер, который в отличие от некоторых был приучен выполнять
приказы капитана без пререканий и капризов, отконвоировал сержанта в указанное
место. Скрепя сердце мы с Маковкой пошли за дедом и Шерифом в кают-компанию. Там
робот и Лев Ильич сняли со стены по кимоно и, перемигнувшись, ушли в спортотсек.
Вскоре оттуда стали доноситься гулкие удары, резкие выкрики, железное дребезжанье
Шерифа и ойканье Льва Ильича. Они нагуливали аппетит.
Я не ответил своему товарищу. В голове у меня рождалась идея. Пока что в очень
смутных очертаниях.
— Может быть, как-нибудь повлияем на него? — спросил Маковка, имея в виду деда. — И
что на него нашло? Сонных мух вроде на звездолете нет…
— Не надо нервничать, — невозмутимо сказал Гулливер. Внутри него что-то щелкнуло,
на пластиковой груди открылась дверца, и оттуда высунулся объектив. Легкое
стрекотанье — и на стене напротив появился световой прямоугольник с титрами:
БРИЛЛИАНТОВАЯ РУКА
— После отбоя, на цыпочках, чтоб никто ни-ни — ко мне в каюту! — шепнул я Женьке в
коридоре после ужина.
Глава шестая
Индикатор лежал в каюте Льва Ильича, на столике, рядом с тюбиком пасты и зубной
щеткой. Маковкин крепко спал. Женька прищурился, напрягся, и «карандаш» бесшумно
скользнул в нагрудный карман его куртки. Тихонько закрыв за собой дверь, мы
отправились искать каюту Чупочуха. Сержанта тоже решили захватить с собой. Все-таки
он челюстианец, и если Трысьба снова очутился на Челюсти, Чупочух будет играть роль
экскурсовода.
И тут меня бросило в холод. Ноги приросли к полу. Я ясно увидел, как из стены
коридора медленно вышло существо в белом развевающемся одеянии. Полупрозрачное лицо
было искажено мукой. Огромные глаза смотрели невидяще, как бы сквозь нас.
— Через устье без шлюзования — такого тоже не бывает, — резонно заметил Маковка. —
А мы в глубоком космосе. Сейчас еще Змей Горыныч вполне может заявиться. Жди.
— Если это был фантом, наведенный неизвестной цивилизацией, то откуда ему известно
слово «сеньоры»? — начал было я, но в это время вдруг погас свет. Мы замолчали,
ожидая появления призрака.
В темноте опять что-то зашелестело, послышался стук, и до удивления знакомый голос
произнес раскатисто и грозно:
— Зачеммм!.. ммахорррку!.. стыррили!.. ыррили!.. ррили!..
Вот и шлюз одного из космоскафов. Женька нажал на кнопку и помог Чупочуху забраться
в шлюзовую камеру. Потом в люк космоскафа спустился я. Когда и Женька очутился в
кресле, люк закрылся, створки шлюза разошлись, открыв перед нами звездную дорогу.
Маковка положил руки на пульт управления, сказал:
— Спасибо, «Гамаюн», все было очень вкусно! — и на самой малой скорости вывел
космоскаф из недр звездолета. Почти сейчас же начал щелкать «карандаш», который мы
вывели наружу через канал для сигнальных ракет.
Сначала Чупочух пустыми глазами смотрел, как Женька распутывает клубок тахионных
«ниточек», засекая по сферокомпасу направление то одного, то другого следа, а потом
вдруг закричал:
— Пропади все пропадом! Нету силы терпеть!
Я приподнялся в кресле и спросил, чего он так волнуется.
— А ниче! — злобно гаркнул сержант. — Тоже мне, герои нашлись. За пиратами
гоняются. Ничего вы у нас не увидите хорошего. Вас просто сразу повесят, как
инопланетных шпионов. И меня заодно. Потому что я предатель.
Когда он умолк, Женька оторвался от пульта. Кубок был распутан. От него в восьми
направлениях расходились восемь возможных маршрутов Трысьбы. Я огорчился было: ведь
семь из них были пустышками, а на каждый нужно тратить время. Но Женька успокоил
меня: стоит только запросить большой телескоп «Гамаюна», и на экране нашего,
маленького, можно будет заглянуть в космос достаточно далеко, чтобы отсечь
«пустышки». И Трысьба будет пойман. Все-таки правильно, что мы сбежали. Теперь я
уже не сомневался в этом.
Глава седьмая
* * *
Все-таки линкос — скучная, но великая вещь. С помощью его универсальных алгоритмов
(а также при практическом содействии Чупочуха) мы довольно-таки быстро вызубрили
азы челюстианской устной речи. С письменной вышла заминка. Каботажный сержант
ссылался на плохую память, на скверное самочувствие. В общем, понятно было, что он
малограмотный.
Надо отдать должное Чупочуху: он тоже в меру своих сил помогал нам в адской работе
— из болота тащить бе… то есть я хотел сказать, выпутывать Загарульну из колючей
проволоки. Чрезвычайно вспотевшие и запыхавшиеся, мы, наконец, освободили от пут
крылатого гиганта. Но вздох облегчения, вырвавшийся из его обширной грудной клетки,
был перекрыт противным клекотом громкоговорителей. Они были установлены на
бронеползах, окруживших корпус консервного завода.
— Вы в западне! Дырка в крыше под прицелом! Выходить по одному, оружие отбрасывать
налево, пищевой запас направо!
— А вот посмотрим, устоит ли она против плазменной пушки, — сказал Женька, посадив
космоскаф у самых дверей. — Ян, слушай мою команду! Температура плазменного
импульса — три миллиона градусов.
— Готово! — ответил я, прильнув к пушке.
— Давай!
Я нажал на спуск. В глазах потемнело от нестерпимого света. Сквозь прицел я едва
различил бешеную пляску пламенного сгустка, который обгладывал броню дверей.
— Ур-р-ра! — мы откинули крышку люка и выскочили наружу. Чупочух, запутавшись в
своих пяти ногах, не удержался и упал обратно в космоскаф. Но нам некогда было его
вытаскивать. Мы перемахнули через жаркую лужицу металла, в которую превратились
несокрушимые ворота, и устремились вперед. На бегу Женька прострелил робота-
охранника, дежурившего в коридоре. Теперь — вверх по парадной лестнице… И тут
позади раздался тяжкий удар. Сразу же стало совершенно темно. Я обернулся, но
оплавленного пролома, образованного выстрелом нашей плазменной пушки, не увидел.
Вход был снова перекрыт. Мы недооценили противника.
Стоять вот так. В темноте, ожидая каждое мгновение удара, который может обрушиться
откуда угодно — спереди, сзади, сбоку, сверху — было не очень-то приятно. Было
просто страшно. Хотелось закрыть лаза, чтобы потом, когда снова откроешь, увидеть…
ну, хотя бы наш класс и Пифию Андреевну или даже Капитолину.
Я чуть было, действительно, не закрыл глаза, да вовремя опомнился. Наверное, наши
враги только того и ждут, что мы заревем и запросимся домой.
— Маковка, за мной! — Я сделал шаг вперед и вдруг почувствовал, как лестничный марш
подо мной проваливается. Ноги потеряли опору, и я, не сдержав крик, полетел вниз.
Какое-то липкое месиво, мягкое, и в то же время цепкое схватило меня еще на лету.
Лаузер вырвали из рук. Ударили чем-то в спину. Я дергался и бодался, пытаясь
вырваться.
— Маковка!
Я не надеялся, что Женька меня услышит. Но откуда-то сверху донеслось:
— Держись, Ян! Я сейчас…
Грохнул выстрел. В воздухе закружилась пыль. Маковка молчал. Меня скатали чуть ли
не к клубок и потащили куда-то… Смутно различались в темноте неясные фигуры. Они
переговаривались вполголоса, но понять, о чем, не удавалось. Еще я заметил, что
трое или четверо отделились от основной группы и отправились назад.
Страха уже не было. Может, потому, что неизвестность страшнее реальной опасности. А
может, просто потому, что голову прояснила холодная злость. Я изловчился и пнул
одну из темных фигур. Получил за это несколько увесистых затрещин, но они только
прибавили злости. Позади раздались крики, гром выстрелов, а потом темень на
мгновение озарилась яркой вспышкой: работал лаузер Маковки. Женька шел по моим
следам на выручку.
Потом меня втащили на какую-то колымагу. Она дернулась и понеслась по подземному
туннелю, набирая скорость.
Не буду описывать все подробности этого путешествия. В конце концов, меня втолкнули
в зал, где за столом видели какие-то чупочухоподобные деятели. Как потом
выяснилось, это были Генералиссимус со своими адъютантами. Имелся здесь и Трысьба,
индифферентно полировавший когти лазерной пилкой. И за одном столом с этой гоп-
компанией сидел… Кто бы вы думали? Гулливер.
Как ни в чем ни бывало робот встал из-за стола и сделал было шаг навстречу мне.
Охранники не удержали мою левую руку, и кулак просвистел в опасной близости от
нахальной пластиковой физиономии.
— Ты это брось, Ян, — Гулливер отступил назад. — Такие замашки тебе сейчас ни к
чему. Твое дело швах. «Гамаюн» в руках доблестных челюстианцев. Шериф и Маковкин
тебе уже не помогут. А твой друг сейчас блуждает впотьмах по подземелью, которое
очень хорошо заминировано. Стоит мне нажать вот на эту кнопку, — Гулливер шагнул к
настольному пульту, — и в шестом «Б» классе одним учеником станет меньше… А теперь
взгляни сюда.
Я увидел экран с изображением челюстианского космодрома. Меж покрашенных в
камуфляжный (черный с белыми крапинками) цвет звездолетов противника высилась
громада нашего «Гамаюна».
На пороге зала в идеально отутюженной космофлотской форме стоял ЛЕВ ИЛЬИЧ МАКОВКИН.
В шаге от него, прислонившись к косяку разбитой двери, красовался невозмутимый
Шериф и поглаживал металлическими пальцами горячий ствол лаузера. А рядом с ним —
Маковка, живой и невредимый, если не считать порядочного синяка под глазом. И даже
Чупочух был здесь и выглядел вполне воинственно.
Глава восьмая
Маковкин пружинящей походкой подошел к столу и сел на краешек. В его руках не было
оружия. Лаузер презрительно покоился в кобуре.
— А вот и я, — сказал Лев Ильич и посмотрел в глаза Генералиссимусу. — Кажется, ты
уже успел меня похоронить? Спешу заверить, что твои похороны состоятся гораздо
раньше моих.
Маковкин повернулся ко мне.
— Как видишь, мы с Шерифом вовсе не в плену, как только что пытался утверждать вот
этот… — Лев Ильич указал носком ботинка на бренные останки Квастрабуса. — Этот
шпион просто воспользовался тем, что остался один на «Гамаюне» — и угнал его.
— Вы в наших руках. Надеюсь, это понятно? — прохрипел он. — Так стоит ли вспоминать
о старых обидах, если мы сейчас устроим вам изрядное количество новых? Скоро сюда
прибудут две роты пехотинцев…
— Две роты пехотинцев не прибудут, — перебил его Шериф, по-прежнему поглаживая свое
оружие. Маковкин, повернувшись спиной к Генералиссимусу, прошел к тому концу стола,
где сидел Трысьба, и бесцеремонно отобрал у пирата маленький дамский реактольвер,
который в качестве «последнего резерва» обычно был искусно запрятан в его пышно-
рубиновой шевелюре.
— Но-но, без шуток, — сказал Маковкин. — Хотя я шутки люблю. А теперь попрошу всех
на выход.
Дед держал себя вызывающе, как будто сила была на его стороне. И эта уверенность не
позволяла челюстианцам поднять оружие и попытаться дать бой. Адъютанты безропотно
двинулись к дверям. Сделал шаг на своих ортопедических ногах и Генералиссимус. Но
все испортил Трысьба. Он скрипнул своими восемьюдесятью зубами и зловещим тоном
скомандовал:
— Стоять всем на месте! Это только кролики сами лезут в пасть удаву. Я — не хочу.
— Ах, вот как? Тогда чего же ты хочешь, голубчик? — ласково поинтересовался Лев
Ильич.
— Стреляться! Дуэль!
— Фи, полупочтенный, — насмешливо ответил Маковкин. — А не убудет ли нашей чести
дуэлировать с шестеркой по найму? Ты, если не ошибаюсь, ходишь в денщиках у
этого… — дед кивнул на подавленное Высокоширокоглубокопревосходительство, которое
теперь выглядело нИЗКОуЗКОмЕЛКОНИЧТОЖЕСТВОМ. — Впрочем, почему бы не стрельнуть
разок, не проверить руку? Но раз вызов твой, то за мной — условия поединка. Так что
расстояние — десять шагов. Оружие держать в опущенной руке. По счету «три» —
выстрел. Договорились? Лови свой реактольвер.
Вместо ответа Трысьба опрокинул стол и отошел от него на пять шагов. Шагнул назад и
Лев Ильич. Они стали друг к другу (а точнее, враг к врагу) лицом, и Трысьба начал
отсчет.
— Раз!
— Два! — моментально подхватил Маковкин.
Пауза. Генералиссимус невнятно выругался и прикрыл головогрудь присосками.
— Два с половиной, — ехидно сказал Трысьба.
— Два и семьдесят пять сотых, — проявляя нетерпение, отозвался дед.
Счета «три» мы не расслышали. Выстрелы грянули одновременно. Самый большой портрет
Генералиссимуса упал со стены и роскошной золоченой рамой двинул Трысьбу по
макушке. Пират упал, и почти сразу же помещение заволокло дымом.
— Ян! — крикнул мне Маковкин. — Ноги в руки, и на космодром. Делай что хочешь, но
«Гамаюн» должен быть на орбите. Жди нам там!
В моей ладони очутился еще горячий лаузер, и я пулей вылетел из задымленного зала.
На ступеньках лестницы наскочил на что-то тяжелое и мягкое. Малость придя в себя,
разглядел, что по пути мне попался один из адъютантов: видимо, хотел дезертировать
под шумок. Он почесывался и кряхтел. На закопченном мундире шелестели пучки
канцелярских бланков с подписью и печатью Генералиссимуса. Я наступил на хобот
челюстианца и быстренько, обеими руками, обобрал с его спины неожиданный урожай.
Куда теперь?
В грязи валялись какие-то искореженные обломки, среди которых то тут, то там
вздымались статуи Генералиссимуса. Ни деревца кругом, чтоб можно было забраться и
посмотреть, не виднеются ли где островерхие шпили звездолетов на космодроме. Ни
кустика… Я прыгал с кочки на кочку, с обломка на обломок, на ходу рассовывая по
карманам добытые бланки. Может, вскарабкаться на статую Генералиссимуса?
За моей спиной завизжал реактивными тормозами пневмокузов — небольшой семитонный
грузовичок на воздушной подушке, самый быстрый вид транспорта для здешних мест.
Водитель высунулся из кабины и принялся беззастенчиво меня разглядывать. Однако,
увидев клочок бумаги с устрашающими подписью и печатью, чуть не выпал наружу.
Демонстративно засунув лаузер за брючный ремень, я сел рядом с ним в кабину и
скомандовал:
— На космодром!
Когда пневмокузов стартовал, я оглянулся назад. По развалинам уже скакали
бронепрыги, а громадный четырехпушечный бронедав вломился в ворота резиденции
Генералиссимуса. Раздались первые залпы.
Ох, как мне хотелось развернуть пневмокузов и помчаться туда, к своим, на выручку.
Но — «Гамаюн»…
Вот и челюстианский космодром. Единственное место, убереженное от наступления
всепланетного болота.
Космодром был обнесен высоченной стеной, которая от подножия до вершины густо
обросла электрокустарником, зазубренные шипы которого роняли синие тысячевольтовые
искры. У въезда расположилась батарея пушек, а перед самыми воротами был выкопан
ров, где в грязной и ядовитой воде копошились саблезубые тритоны. Мост через ров
был поднят. Пневмокузов затормозил. К кабине тотчас подскочил пехотинец-охранник и,
прицелившись из магнитомушкета, крикнул:
— Пропуск!
Я открыл дверцу и поманил охранника пальцем. Тот подошел и с опаской взял из моих
рук чудодейственный бланк, где я успел нацарапать на интерлинге разрешение на
посещение только что захваченного инопланетного звездолета. Правда, я сомневался,
что на Челюсти интерлинг в большом ходу. Но беспокоился я зря. Челюстианец держал
бумагу вверх ногами, а заветная печать и в таком положении производила нужное
впечатление.
Но охранник не торопился отпускать нас. Конечно, неграмотность свою он уже
продемонстрировал, но его смущала моя не совсем обычная для здешних мест анатомия.
Пришла пора импровизировать.
— Я из группы полковника Квастрабуса, — подмигнув, сообщил я пехотинцу. — Меня
прооперировали и переодели для выполнения (тут мне вспомнилась любимая Маковкина
кинокартина) ответственного спецзадания.
Пехотинец понимающе шевельнул хоботом. Железные цепи с грохотом подняли ворота.
Водитель пневмокузова, который после упоминания имени Квастрабуса даже за баранкой
старался сидеть навытяжку, въехал на территорию космодрома. Вот и «Гамаюн».
* * *
Опрокинув два бронелета, Загарульна поднимался все выше и выше. Уже далеко внизу
осталось здание резиденции, где в присоски челюстианцев попали маленькие земляне.
Наконец начались разреженные слои атмосферы, где бронелеты уже не рисковали
преследовать звездного кита. Там был почти космос. Поэтому Загарульна пошире
расправил крылья, в которые, как в паруса, задул солнечный ветер. В космосе от
звезд разлетаются потоки крошечных частиц, способных, как настоящий ветер, нести
вперед космопарусники.
Летающие тарелочки увеличили скорость и вот уже серебристым роем сгрудились вокруг
Загарульны. Люк на борту одной из них распахнулся, и оттуда высунулся облаченный в
скафандр космонавт.
Через стекло гермошлема Загарульна увидел зубастую пасть, ветвистые сплетения рогов
на макушке и два косящих глаза, опушенных длинными ресницами.
Космонавт прижал к шлему гравифон и прокричал:
— Кому здесь требуется помощь? Долг благородных рыцарей зовет нас в бой за спасение
прекрасных дев и почтенных вдов!
* * *
«А собственно, почему мне нужно сидеть здесь сложа руки и чего-то ждать?» — подумал
я, когда «Гамаюн», выключив двигатели, медленно пролетал над планетой. В самом
деле, даже если челюстианцы снова захотят захватить звездолет, то «Гамаюн» им уже
не дастся. Значит, я могу взять последний, третий космоскаф (первый угнали мы,
вторым воспользовались дед и Шериф, когда спешили нам на помощь) и лететь обратно.
Может быть, экипажу, вступившему в бой, сейчас как раз не хватает одного лаузерного
ствола… Да и плазменная пушка космоскафа окажется не лишней. Нет, оставаться на
орбите я больше не могу.
* * *
Ну вот, кажется, и все.
Когда мы улетали, Лев Ильич высунулся из люка космоскафа и сказал, обращаясь к
челюстианцам:
— Я бы посоветовал выбрать другое название для вашей планеты. Ну что это за имя —
«Челюсть»? Безобразие какое-то.
Эпилог
Тут в класс вошла Пифия. В руках вместо классного журнала она держала внушительных
размеров пластиковую коробку.
— Дети! — объявила Пифия. — Сегодня у нас большой праздник. Известный космонавт Лев
Ильич Маковкин передал в подарок нашему классу сувенир. Давайте посмотрим, что в
этой коробке.
Ребята вытянули шеи, сразу позабыв о нас с Маковкой. Крышка с коробки была снята.
Оттуда выкатились две блестящие железки и пергаментный рулон. Пифия развернула его
и принялась читать:
«По повелению Светлейшего Герцога планеты Косоглазых Драконов Паргодубала Шестого
за доблестные и бравые деяния в условиях, приближенных к смертельно опасным, а
также за поимку пирата Рубинового Трысьбы и военного преступника Верховного
Генералиссимуса Евгений Маковкин и Ян Демьянов, благородные ученики шестого класса
«Б» рыцарской школы номер семь награждаются высшим орденом планеты Косоглазых
Драконов — Золотым Велоподшипником Первой степени и Надувной Шиной через плечо.»