О.А. Богданова
учебное пособие
для студентов-филологов
Санкт-Петербург
1
ИД «Петрополис»
2013
Богданова О.А.
Русская проза конца XX – начала XXI века. Основные тенденции: учебное
пособие для студентов-филологов. – СПб.: ИД «Петрополис», 2013.
Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор И.С. Приходько доктор
филологических наук, доцент Г.И. Романова
Оглавление
3
Часть III. Приложения
1. Краткие биографические сведения об основных прозаиках рубежа XX-XXI
вв. с избранной библиографией…………………….. ……..59 2. Краткий
словарь актуальных терминов и понятий…………………………...80 3.
Исследования о произведениях современных прозаиков: Роман В.О. Пелевина
«Чапаев и Пустота» в контексте
русского постмодернизма…………………………………………..…………90
Особенности реализма и традиция «мирской святости»
в романе А.Н. Варламова «Лох»…………..…………………………………..99
Диалектика народа и массы в романе Р.В. Сенчина «Елтышевы»………...108
Идиллия, апокалипсис или инсайт? Особенности хронотопа
в романе Захара Прилепина «Санькя»……………………………………… 118
4. Список рекомендуемой литературы: ………………………………………...125
Художественные произведения
Справочная литература
Интернет-ресурсы
5. Тесты…………………………………………………………………………...127
Введение. Цели и задачи пособия.
4
Пособие ставит перед собой следующие цели:
– формирование у студентов знаний и умений на основе достижений
различных гуманитарных наук: истории русской литературы Х-ХХ вв., теории
литературы, истории литературной критики ХIХ-ХХ вв., философии,
культурологии, психологии, педагогики и др.;
– развитие навыков анализа литературных текстов с использованием
традиционных методов и современных информационных технологий;
– формирование стремления к саморазвитию и повышению
квалификации.
Часть I.
Социокультурный контекст существования русской прозы на
рубеже XX-XXI вв.
6
исторических контекстах (в Серебряном веке, в эмиграции, в советском
андеграунде).
По сравнению с предшествующей эпохой произошло заметное
расширение тематики произведений: теперь литература открыто заговорила о
государственно-политическом устройстве, афганской войне, чернобыльской
катастрофе, распаде СССР, становлении демократического общества и
олигархического капитализма и др.
Однако определяющим фактором нового качества русской литературы
постсоветского периода стало ее вхождение в единый контекст мировой
литературы, что во многом обусловило как конец литературоцентризма,
господствовавшего в русской культуре в течение двух последних столетий, так
и ее последующее функционирование внутри постмодернистской культурной
ситуации.
Конец литературоцентризма означал уход литературы с авансцены
культурной жизни страны, утрату ею учительных и пророческих функций,
отказ от традиционной роли духовно-нравственного ориентира в обществе.
О постмодернистской культурной ситуации следует сказать подробнее.
Ее философско-мировоззренческие основы заложены в работах Ю. Кристевой
«Бахтин, слово, диалог и роман» (1967), Ж. Деррида «О грамматологии» и
«Письмо и различие» (1967), Р. Барта «Смерть автора» (1968), М. Фуко
«Археология знания» (1969), Ж. Делеза и Ф. Гваттари «Анти-Эдип» (1972) и
«Ризома» (1976), Ж. Бодрийяра «Симулякры и симуляция» (1981) и др. В них
речь идет об интертекстуальности и принципиальном диалогизме, о мире как
тексте, о конце логоцентризма как возможности рационального объяснения
мира с помощью каких-либо иерархически организованных ценностных
смыслов, о деконструкции, о трансформации автора произведения в
скрипторапереписчика, а художественного текста – в «письмо», о заменившем
привычный для XX века психоанализ – шизоанализе, о ризоме как модели
современной культуры, а также о релятивистской иронии, игре и симулякрах
как основных категориях поэтики, отражающих постмодернистскую картину
мира, которая характеризуется представлением о мире как хаосе, лишенном
целостности.
Постмодернистскую культурную ситуацию в целом можно описать с
помощью следующих признаков:
1. онтологическая неопределенность – отсутствие четких бытийных
установок, невозможность четко разграничить константную (эмпирическую)
реальность, виртуальность и текст;
2. децентрированность – отсутствие целостного смысла и ценностного центра
в воспринимаемой действительности;
7
3. антропологическая неопределенность – распад человеческой личности и
идентичности, пересмотр категории «человечность»;
4. деконструкция всех бытийных смыслов;
5. ризоматичность – функционирование современной культуры наподобие
«корневища», в котором отсутствует иерархия частей и наличествует
беспорядочное возникновение множественности, бесцельного движения.
6. окончательная массовизация как доминанта современной культуры;
7. глобализация как ведущая тенденция общественной и государственной
жизни;
8. плюрализм мировоззренческий и дискурсивный как какофония
взаимоисключающих мнений;
9. постсекуляризм – включение религиозно-церковной концепции в
релятивистски-плюралистический диалог на правах одного из дискурсов, без
его ценностного выделения.
10.эскапизм – стремление уйти от сложности реальной действительности в мир
иллюзий, игры, виртуальности;
11.культурная пауза – переходный период, характеризующийся окончательным
разрушением культурной парадигмы Нового времени и формированием в
ситуации культурного хаоса элементов пока неизвестной культуры
будущего; инвентаризация культурного наследия без ценностного
выделения каких-либо отдельных феноменов.
8
играет и такой относительно новый для русской культуры фактор, как
коммерциализация, диктат читательского спроса, рыночной востребованности.
В данном пособии наше внимание ограничится анализом т.н.
«качественной», серьезной литературы, которая в ряде черт является
типологическим продолжением «элитарной» литературы XX века: она
противопоставлена массовой по типу воздействия на воспринимающее
сознание, сохраняя его субъективные, личностные особенности. Ее основной
идеал – формирование сознания, готового к активному творчеству; ее
субъектом всегда является сознательная личность; ее творения всегда
личностно окрашены и рассчитаны на личностное восприятие, вне зависимости
от широты их аудитории. Ряд рассматриваемых в пособии произведений может
быть отнесен к миддл-литературе («качественной» с коммуникативными
стратегиями массовой), например романы В. Пелевина и Л. Улицкой.
Обновились на рубеже XX-XXI вв. и актуальные механизмы организации
литературной жизни: институт премий, «толстые» журналы, критические
«колонки» в газетах, издательские проекты. Литературные премии играют в
этом процессе ведущую роль, являясь, по сути дела, круглогодичными
учреждениями, производящими отбор и экспертизу художественных
произведений. Среди негосударственных премий выделяются «Русский Букер»,
«Национальный бестселлер», «Большая книга», которые во многом формируют
издательскую политику, определяют мнения критиков и читательский спрос.
Не случайно в нашем пособии рассмотрено творчество финалистов и
лауреатов этих и др. премий.
9
10.Перечислите основные формы организации литературной жизни в
современной России.
11.Перечислите наиболее значительные российские «толстые» журналы рубежа
XX-XXI вв., печатающие художественную прозу и нон-фикшн.
Литература
1. Современная русская литература конца XX – начала XXI века: учеб. пособие
для студ. учреждений высш. проф. образования / под ред. С.И. Тиминой. М.:
Изд. центр «Академия», 2011.
2. Чупринин С.И. Русская литература сегодня: жизнь по понятиям. М., 2007.
3. Чупринин С.И. Русская литература сегодня: новый путеводитель. М., 2009.
4. Спиваковский П.Е. Постмодернизм и его влияние на современную
русскую литературу // Современная филология: итоги и перспективы: сб.
науч. тр. – № 2 / Гос.ИРЯ им. А.С. Пушкина. М., 2005.
5. Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального
общества. Изд. 5-е. М.: ЛКИ, 2011.
6. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе. М.: Высшая школа, 2005.
7. Маньковская Н.Б. Виртуалистика: художественно-эстетический аспект //
Виртуалистика: экзистенциальный и эпистемологический аспекты. М., 2004.
8. Современные трансформации российской культуры / отв. ред. И.В.
Кондаков. М.: Наука, 2005.
12
7. В чем Вы видите сущность метафизического реализма как одного из
направлений русской прозы 1990-2000-х гг.?
8. В чем проявляются сюрреалистические тенденции в современной русской
прозе?
9. В чем Вы видите сущность постреализма как одного из направлений в
русской прозе 1990-2000-х гг.?
10.Что такое «новый реализм»? Каковы его определяющие черты?
11.Назовите причины сближения «нового реализма» с нон-фикшн.
Литература
1. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература.
19501990-е гг. В 2 т. Т. 2. М.: Academia, 2006.
2. Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской
литературы (60 – 90-е годы ХХ века – начало ХХI века). СПб.: Изд-во СПбУ,
2004.
3. Иванова Н. Преодолевшие постмодернизм // Знамя. 1998. № 4.
4. Новиков Вл. Филологический роман. Старый жанр на исходе столетия //
Новый мир. 1999. № 10.
5. Немзер А.С. Замечательное десятилетие русской литературы. М.: Захаров,
2003.
6. Данилкин Л. Клудж // Новый мир. 2010. № 1.
7. Большакова А.Ю. Современная русская литература: основные тенденции //
Эстетико-художественное пространство мировой литературы. Материалы
Международной научно-практической конференции «Славянская культура:
истоки, традиции, взаимодействие. XIII Кирилло-Мефодиевские чтения», 15
мая 2012 года. М.; Ярославль: Ремдер, 2012.
8. Русская литература ХХ-ХХI веков: проблемы теории и методологии
изучения: материалы второй международной научной конференции, 16-17
ноября 2006 года / ред.-сост. С.И. Кормилов. М.: Изд-во МУ, 2006.
9. Русская литература на рубеже XX-XXI веков / сост. Е. Погорелая, И.
Шайтанов. М.: Вопросы литературы, 2011.
13
3. Главные проблемно-тематические комплексы в русской литературе
1990-2000-х гг.
Если в основу классификации положить проблемно-тематический
принцип, то «массив» современной литературной продукции будет
стратифицирован по-иному. Попробуем перечислить его основные сегменты.
Во-первых, это тема литературности как осмысления конца
литературоцентризма в русской культуре (В. Сорокин, В. Маканин, Т. Толстая
и др.). Тотальная интертекстуальность – основной признак всех без исключения
современных произведений. Литературность нередко оборачивается
проблемой жизнетворчества (В. Маканин, П. Крусанов, В. Пелевин и др.).
Важную роль играет и проблема соотношения эмпирической и
виртуальной реальности. Исследуется процесс растворения человеческой
идентичности в виртуальных пространствах, показывается множественность
миров и утрата человеком бытийного статуса (Т. Толстая, В. Маканин, В.
Пелевин и др.).
Один из главных проблемно-тематических комплексов современной
литературы – это судьба человеческой личности в эпоху «восстания масс», крах
гуманистических концепций и торжество безличности и посредственности (В.
Пелевин, В. Сорокин, В. Маканин, Л. Улицкая, Т. Толстая, А. Варламов, Г.
Владимов и др.).
Следующим смысловым «узлом» можно назвать проблему человеческой
телесности. Ее основные аспекты: глубина и мудрость телесности,
проистекающие из связи человека с природой и с управляющими ее жизнью
мифологическими архетипами (Л. Улицкая, Л. Петрушевская и др.); телесность
как уязвимость (А. Варламов и др.); телесное как низменное и безобразное (В.
Сорокин, Ю. Мамлеев и др.); телесное как мнимое (В. Пелевин, Т. Толстая и
др.).
Судьба России в центре практически всех произведений «качественной»
литературы: анализируется как история XX века, так и современность,
делаются «пробы» различных вариантов будущего. Недаром самыми
распространенными в современной романистике жанрами стали
альтернативная история и антиутопия (П. Крусанов, Т. Толстая, В. Сорокин и
др.). Особое место в этом сегменте занимает «трансцендентный патриотизм»
Ю. Мамлеева.
Осмысление советского прошлого также постоянный признак
«качественной» прозы. В подавляющем большинстве произведений реализма,
постмодернизма, неомодернизма, постреализма происходит разоблачение и
осуждение тех или иных его аспектов. Приятие и частичное наследование
14
наблюдаем в ряде произведений «нового реализма» (С. Шаргунов, З. Прилепин
и др.).
Неприязнь к постсоветской либерально-демократической цивилизации
разделяется практически всеми представителями русской литературы
19902000-х гг., без различия поколений, убеждений и эстетических принципов.
С собственно духовными исканиями, т.е. проблемами высшего смысла
человеческого существования, онтологического статуса личности,
мессианского предназначения России, связаны, по меньшей мере, три из
обозначенных нами проблемно-тематических комплекса: соотношение
эмпирической и виртуальной реальности, человеческая личность и
идентичность, судьба России. Озабоченные этими проблемами современные
авторы принадлежат к самым разным литературным направлениям и
исповедуют непохожие взгляды: от православно-церковного христианства (А.
Варламов, Л. Улицкая) до просвещенческого гуманизма (Г. Владимов),
гностицизма (В. Сорокин, Ю. Мамлеев) и материалистического витализма (С.
Шаргунов). Обратившись, в разделах об отдельных писателях, только к одному
из названных проблемно-тематических «узлов» – человеческой личности и
идентичности, – увидим, что постановка и художественное решение этой
проблемы у современных писателей удивительным образом сближаются,
несмотря на указанное различие их авторских убеждений и творческих
методов.
15
10.Какие черты советского прошлого приветствуются рядом современных
прозаиков?
11.В чем проявляется неприязнь к постсоветскому порядку вещей в
произведениях современных писателей?
Литература
1. Агеносов В.В. и др. Русская проза рубежа XX-XXI веков / под ред.
Т.М. Колядич. М.: Флинта; Наука, 2011.
2. Колядич Т.М., Капица Ф.С. Русская проза XXI века в критике. Рефлексия.
Оценки. Методика описания: учебное пособие. М.: Флинта; Наука, 2010.
3. XXI век. Итоги литературного десятилетия: язык – культура – общество.
Материалы международной научно-практической очно-заочной
конференции, г. Москва, 21 апреля – декабрь 2010 г. – М.; Ульяновск:
УлГТУ, 2011.
4. Колядич Т.М. От Аксенова до Глуховского. Русский эксперимент.
Экстремальный путеводитель по современной русской литературе. М.:
Олимп, 2010.
5. Черняк М.А. Современная русская литература. Изд. 2-е. М.: ФОРУМ –
САГА, 2008.
6. Лейдерман Н.Л. Постреализм: теоретический очерк. Екатеринбург, 2005.
Часть II.
Идейно-художественный анализ русской прозы конца
XX – начала XXI века.
16
1. Развитие классического реализма в поздней прозе А. Солженицына, В.
Астафьева, В. Распутина.
Классический реализм «золотого века» русской литературы уже в
советский период творчества был осложнен у названных писателей рядом
модернистских стратегий (например, за характерным для
писателейдеревенщиков противопоставлением города и деревни угадывалась
общемодернистская критика массовой культуры, в «ходульности» и бездушии
«городских» персонажей – архетипическая заданность, присущая
модернистскому неомифологизму, и т.п.), а на рубеже XX-XXI вв. –
включенностью в постмодернистскую культурную ситуацию. Последняя
обусловила в их произведениях такие черты, как деконструкция советских
неомифов (В. Астафьев о войне 1941-1945 гг., А. Солженицын о маршале
Жукове и т.п.), элементы повествовательного хаоса, изображение абсурдности
жизни, пристальное внимание к языку, перекликающееся с постмодернистским
тезисом «мир как текст» (А. Солженицын, В. Распутин). Позднее творчество
А. Солженицына называют «живым мостом, соединяющим русскую классику с
поэтикой и духом постмодернизма»4.
Жанровый поиск А. Солженицына как автора «повествованья в
отмеренных сроках» «Красное колесо» в 4-х «узлах» органично вписывается в
метажанровую парадигму литературы рубежа XX-XXI вв. Тем не менее
модернистские и постмодернистские художественные приемы в творчестве
писателя очевидным образом служат для обновления эстетики «реализма в
высшем смысле», в русле которого Солженицын, вслед за Ф. Достоевским,
сознательно работал в последний период своего творчества.
Религиознофилософское осмысление итогов XX столетия в «Двучастных
рассказах» (1993-1998) происходит и путем обращения к художественному
опыту древнерусской литературы с такими ее жанрами, как житие, патерик,
хождение, поучение, слово. Все герои рассказов наделены потенциальным
правом на обладание истиной, прямой авторский дискурс здесь отсутствует.
Однако, как и у Достоевского, полифония не переходит в релятивистское
уравнивание всех возможных точек зрения и жизненных позиций. С помощью
символических деталей и проекций на узнаваемые евангельские сюжеты автор
выстраивает т.н. «вертикальный хронотоп» (термин М.М. Бахтина),
позволяющий увидеть в ситуациях нравственного выбора людей XX века
извечные библейские антиномии. Так, например, рассказ «Эго» может быть
прочитан как вариация на тему слов Христа «возлюби ближнего, как самого
18
людей других национальностей (кавказцев, евреев) как безнаказанных
обидчиков и эксплуататоров русского населения вызвало критику повести за
разжигание национальной розни.
В поздних произведениях обоих писателей господствует пессимизм.
Вопросы и задания для самостоятельной подготовки по теме
1. В чем проявляется художественное новаторство «Двучастных рассказов» А.
Солженицына по сравнению с его более ранней прозой?
2. А. Солженицын 1990-х гг. как наследник Ф. Достоевского-художника
(«Красное колесо», «Двучастные рассказы»).
3. Перечислите все «двучастные» рассказы А. Солженицына, сформулируйте
их главные темы.
4. Почему, несмотря на трагические финалы, в рассказах А. Солженицына
отсутствует пессимизм?
5. Исследование границ «человечности» в «Двучастных рассказах» А.
Солженицына. Почему точка зрения писателя противоположна
постмодернистской?
6. Причины обращения В. Астафьева в 1990-е гг. к теме Великой
Отечественной войны.
7. Чем отличается взгляд на войну в произведениях В. Астафьева «Прокляты и
убиты», «Веселый солдат» от принятого в советской военной прозе
19501980-х гг.? 8. Обнаженный автобиографизм повести В. Астафьева
«Веселый солдат»: традиционная исповедальность или постмодернистская
тенденция к нонфикшн?
9. Художественная функция грубого натурализма и обсценной лексики в
повести В. Астафьева «Веселый солдат».
10.Символ кладбища в повести В. Астафьева.
11.Антиномия русского народа и Советской власти в повести В. Астафьева
«Веселый солдат».
12.Образ маршала Жукова в «Двучастных рассказах» А. Солженицына и в
творчестве В. Астафьева 1990-х гг.
13.Пафос повести В. Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана»: национализм или
патриотизм? Можно ли провести между ними границу?
14.Можно ли считать повесть В. Распутина социально-историческим
обобщением, а ее героев и описанные в ней события типичными для России
рубежа XX-XXI вв.?
15.Диалектика народа и массы в повести В. Распутина «Дочь Ивана, мать
Ивана».
16.Сравните обоих Иванов из повести В. Распутина: установите сходство и
различие между дедом и внуком.
19
17.Авторское отношение к поступку Тамары Ивановны из повести В.
Распутина: восхищение, осуждение или эпическая объективность?
18.Есть ли будущее у молодого поколения в повести «Дочь Ивана, мать
Ивана»?
19.Дискуссии вокруг произведений В. Астафьева и В. Распутина 1990-2000-х
гг.
Литература
1. Культурно-просветительский интернет-портал «Александр Исаевич
Солженицын». http://solzhenitsyn.ru/ 2. Спиваковский П.Е. Феномен
Солженицына: новый взгляд. М., 1998. 3. Немзер А.С. «Красное колесо»
Александра Солженицына: опыт прочтения.
М.: Время, 2010.
4. Проза А. Солженицына 1990-х годов: Художественный мир. Поэтика.
Культурный контекст. Благовещенск, 2008.
5. Ростовцев Ю. А. Страницы из жизни Виктора Астафьева. М.: Энциклопедия
сел и деревень, 2007.
6. Большакова А.Ю. В. Астафьев: поэтика прозы и правда факта // Юбилейный
сборник, посвященный В.П. Астафьеву. Красноярск, 2009.
7. Мяло К. Мертвых проклятья // Наш современник. 1995. № 6. 8. Давыдов,
Олег. Нутро. О военном эпосе Виктора Астафьева.
http://www.peremeny.ru/column/view/839/
9. Курбатов В.Я. Валентин Распутин: личность и творчество. М.: Советский
писатель, 1992.
10.Курбатов В. Диагноз // Подъем. 2004. № 1.
11.Быков Д. Зори над распутьем // Новый мир. 2004. № 4.
21
нецерковные пути. Отторжение от церкви – выбор героев Варламова; сам же
автор явно не делает обобщающих выводов из псевдохристианского поведения
отдельных священников и мирян.
Воспроизводя ментальность лучших представителей своего поколения,
автор, в соответствии со своим реалистическим заданием, не выходит за
границы исторической правды, не выдает желаемого за действительное – он
показывает реальный процесс восстановления у русского человека рубежа
XXXXI вв. связи с Богом, во всем драматизме и трагизме его перипетий.
С реалистической картиной мира в произведении вступает в
противоречие телеологическая концепция истории: эсхатологическое время
(настойчиво звучащая тема Апокалипсиса) и «космическое» пространство
(земля дается в глобальном масштабе, как планета, и помещена в звездное
окружение).
Постмодернистская парадигма проявляется не только в осознанной
интертекстуальности (В. Гюго, Ф. Достоевский, М. Горький и др.), но и в
деконструкции либерально-демократических неомифов (Горбачев и
Чернобыль, Горбачев и ГКЧП, боров Борька и Ельцин у Белого дома в 1991 г.).
Главное место в романе занимает осмысление судеб России, неразрывно
связанных с жизнью главного героя. Если для прагматика Голдовского «России
больше нет», то, по Тезкину, «жить сейчас можно только в России», которая, по
сравнению с сытой благополучной Германией, ушла далеко вперед. Несмотря
на внешнее неустройство и трагические противоречия, духовные судьбы мира,
по мысли автора романа, совершаются именно здесь – поэтому Тезкину так
важно вернуться на родину вместе с любимой женщиной, так важно быть
похороненным в русской земле, на кладбище в деревне Хорошей.
Литература
2. Федорова Т.А. Поэтика прозы Алексея Варламова: автореферат канд. дисс.
Астрахань, 2012.
3. Богданова О.А. Духовные искания в русской прозе рубежа XX-XXI вв.
// Духовные начала русского искусства и просвещения: Материалы XII
Международной науч. конф. «Никитские чтения» / сост. А.В. Моторин;
НовГУ им. Ярослава Мудрого. В. Новгород, 2013.
4. Леонов И.С., Корепанова В.А. Поэтика православной прозы XXI века. М.;
Ярославль: Ремдер, 2011.
5. Нефагина Г.Л. Русская проза конца XX века: учебное пособие для вузов.
Изд. 2-е. М.: Флинта; Наука, 2005.
6. Немзер А.С. Упражнение № 76. Местоимения // Литературное сегодня. О
русской прозе. 90-е. М.: Новое литературное обозрение, 1998.
7. Ермошина Г.Г. Ностальгия по несостоявшемуся // Знамя. 2001. № 3.
8. Курбатов В.Я. Спокойная ясность Варламова // День литературы. 2006. 19
мая.
23
Наряду с А. Солженицыным, В. Астафьевым, В. Быковым, Л. Бородиным,
А. Азольским и др., к теме Великой Отечественной войны обратился в 1990-е
гг. и Г. Владимов. Эпическая «толстовская» дистанция, пересмотр итогов
Второй мировой войны после распада СССР и возможность
внеидеологического подхода, открывшиеся архивы и зарубежные источники
обусловили актуальность военной темы на рубеже XX-XXI вв.
Роман «Генерал и его армия» (1997) стал новым словом в советской и
русской военной прозе 1950-1990-х гг.: здесь впервые была выдвинута т.н.
«генеральская» точка зрения на войну и дана резкая критика советского
военного командования и методов ведения военных действий, представлено
объективное изображение немецких военачальников, сделана
попытка разобраться в судьбе генерала Власова и участников Русской
освободительной армии, сформированной из советских военнопленных в
составе вермахта, а также осмыслить трагедию русского народа между
большевизмом и фашизмом (вслед за В. Гроссманом, наметившим эту тему в
романе «Жизнь и судьба»).
В статье-спутнике своего романа – «Новое следствие, приговор старый» –
Владимов выдвинул концепцию т.н. «Третьей силы», состоящей из лучших
представителей русского (Власов, Кобрисов) и немецкого (Гудериан) народов,
способных бросить вызов тоталитарным режимам в обеих странах (СССР и
Третьем Рейхе) и возродить Россию и Германию как свободные
национальнокультурные образования.
Роман вызвал бурную дискуссию, полюса которой – мнения А.
Солженицына («очень значительная книга», автор «не только… художник, но
и… самый ответственный историк»5) и В. Богомолова («идеологическая
тенденциозность и… беззастенчивое сочинительство», «фальсификация»6).
Несмотря на настойчиво утверждаемое Владимовым реалистическое
качество своего романа, наличие эссеистического автокомментария,
составляющего с текстом произведения единое целое, включает «Генерала и
его армию» в парадигму западноевропейского литературного постмодернизма.
О причастности к русской постмодернистской модели свидетельствуют
элементы соц-арта: жесткая деконструкция неомифов о Сталине, о советских
военачальниках (Жукове и др.), о советском патриотизме. Интертекстуальность
присутствует, в первую очередь, в структурной, мотивной и стилистической
апелляции к роману Л. Толстого «Война и мир».
24
К традиции высокого модернизма XX в. восходит ключевое для
понимания владимовского романа противопоставление русского и советского
как народного и массового, а также утверждение личного начала на фоне
массовой безличности. Именно по этим линиям проходит сопоставление
Шестерикова и Нефедова, с одной стороны, и Сиротина, Донского, Зоечки – с
другой. Кобрисов, Власов и Гудериан – личности, возвышающиеся в своем
самостоянии над стихийностью человеческого большинства. Приметами
модернистского художественного метода также являются смешение временных
пластов, дискретность и субъективированность романного дискурса.
Реализм произведения прежде всего проявляется в воссоздании широкого
социально-исторического фона 1920-1960-х гг.: Гражданской войны,
коллективизации, сталинских репрессий, фронтовых будней Великой
Отечественной войны. Характеры героев, в т.ч. главного – генерала Кобрисова,
социально обусловлены и даны в развитии в зависимости от изменяющихся
внешних обстоятельств (так, обретение критического взгляда на Сталина
произошло у героя в лубянской тюрьме, в результате столкновения со
следователями и разговоров с сокамерниками). Владимов во многом наследует
реалистическому детерминизму и психологизму Л. Толстого («диалектика
души», «поток сознания» героев, прямой авторский комментарий). Тем не
менее по вопросам о роли личности в истории, о войне как искусстве, о
русском национальном характере Владимов с Л. Толстым открыто
полемизирует.
Писатель, по сути дела, создает собственный миф о Великой
Отечественной войне как длящейся Гражданской, что воплощено в
упомянутом противопоставлении русского и советского, пронизывающем весь
роман. Благодаря этому становится возможным по-новому оценить Власова и
бойцов РОА: это русские люди, поставленные антинародным
коммунистическим режимом перед роковым выбором и надеющиеся на
возникновение «Третьей силы». Власов – спаситель Москвы от немецкого
наступления 1941 г., – по мысли автора, был предан советским командованием
в 1942 г. вместе со своей армией и, несмотря на возможность личного спасения
на присланном из Ставки самолете, выбрал верность своим солдатам, чью
судьбу разделил в германском плену. Кобрисов также осмелился нарушить
планы генералиссимуса, отказавшись брать городок Мырятин, который
обороняли русские солдаты – бойцы РОА.
Эстетический идеал убежденного реалиста Владимова – самостояние
секулярно-гуманистической личности в эпоху «восстания масс». Введенная в
роман христианская символика (храм св. Андрея Стратилата, иконы в штабной
избе Кобрисова, православная семантика имени Фотий и др.) имеет скорее
национально-исторический, чем онтологический характер и не служит опорой
25
для сохранения обретенного Кобрисовым личностного качества на фоне
преобладания «человека массы» в советском социуме 1930-1960-х гг. В итоге
Кобрисов не удерживается на достигнутой в годы войны внутренней высоте и
постепенно теряет себя как личность (вновь одобряет Сталина). Таким образом,
писатель, может быть неосознанно, указывает на невозможность самостояния
человеческой личности. Необходимость онтологической опоры в виде
православной веры не декларируется в романе, но вдумчивый читатель
неизбежно задается вопросом о духовных основах личности.
26
Письменные задания по теме
1. Историческая сущность цивилизационного сдвига рубежа XIX-XX вв.,
получившего название «восстание масс», и его отражение в романе Г.
Владимова.
2. Проблема предательства родины в романе (образы Власова, защитников
Мырятина): дает ли автор однозначный ответ?
3. Неомифологическое осмысление Великой Отечественной войны в романе.
Литература
1. Солженицын А. Георгий Владимов – «Генерал и его армия». Из
«Литературной коллекции» // Новый мир. 2004. № 2.
2. Богомолов В. Срам имут и живые, и мёртвые, и Россия // Книжное
обозрение. 1995. 9 мая; Свободная мысль – XXI. 1995. № 7.
3. Курицын Вяч. Военно-патриотический роман в трёх
вариантах //
Литературная газета. 1995. 11 октября.
4. Иванова Н. Дым отечества // Знамя. 1994. № 7.
5. Аннинский Л. Спасти Россию ценой России… // Новый мир. 1994. № 10.
6. Басинский П. Писатель и его слова // Литературная газета. 1994. 15 июня.
7. Немзер А. Кому память, кому слава, кому тёмная вода // Сегодня. 1994. 17
июня.
28
В основе сюжета «Чапаева и Пустоты» – шизоаналитическое
исследование русского национального «коллективного бессознательного». В
безуспешных поисках собственной идентичности Петр Пустота
перевоплощается то в поэта-декадента Серебряного века, то в пациента
психиатрической клиники 1990-х годов, то в носителя массового «сериального»
сознания Просто Марию, то в любителя восточных единоборств Сердюка, то в
криминального авторитета Володина. Становится очевидным, что советская
эпоха опасно перекосила качели русского национального характера, веками
балансирующие между Востоком (с его буддийским идеалом безличной
нирваны) и Западом Нового времени (уже не христианским, а
секулярногуманистическим, с его неукорененным в Боге понятием о
человеческой личности) в сторону Востока. Сам современный Запад уже
соскальзывает в эту завораживающую пустоту. Однако герой пелевинского
романа не только Пустота, но и Петр. А Петр, как известно, это камень, на
котором Христос воздвиг свою Церковь Нового Завета. И в конце романа Петр –
сам по себе, а пустота – сама по себе, не поглощает все же чапаевская пустота
русского Петра. Последнее свидетельствует о причастности пелевинского
романа к религиозно-философской традиции русской классической литературы.
Литература
1. Сайт творчества Виктора Пелевина http://pelevin.nov.ru/
2. Богданова О.В., Кибальник С.А., Сафронова Л. Литературные стратегии
Виктора Пелевина. СПб., 2007.
3. Чебоненко О.С. Литературные интерпретации жизненных смыслов
дзэнбуддийского Востока в произведениях XX в. (на примере романа В.О.
Пелевина «Чапаев и Пустота») // Вестник Бурятского гос. ун-та. Улан-Удэ,
2011. № 10.
4. Полотовский С., Козак Р. Пелевин и поколение пустоты. М.: Манн, Иванов
и Фербер, 2012.
5. Генис А. Поле чудес: Виктор Пелевин // Генис А. Иван Петрович умер:
cтатьи и расследования. М.: Новое литературное обозрение, 1999.
30
Роман представляет собой систему симулякров (деятели советской и
германской политики, науки и культуры, члены их семей и т.п.),
растворяющихся в пустоте вселенской катастрофы в финале произведения.
Прошлое и будущее России конструируется в жанрах антиутопии
(китаизированная страна конца XXI в.) и альтернативной истории (события
1954 г. в Москве и баварских Альпах). Важной чертой «Голубого сала»
является его гипертекстуальность: два словаря, приложенные к письмам
биофилолога Бориса Глогера; многочисленные вставные тексты; композиция,
дающая возможность нелинейного прочтения романа.
В «Голубом сале» Сорокин рисует картину т.н. шизоаналитического
распада человеческой личности: децентрация индивидуальности и распад
идентичности достигают максимума, захватывая не только психику, но и
телесность. Человеческая плоть в изображении Сорокина грубо отвратительна,
мерзко физиологична и абсолютно безындивидуальна, являясь вместилищем
животных инстинктов. Не лучше обстоит дело и с человеческой душой как
резервуаром хаотически переплетенных страстей (садизма, властолюбия,
страха, сладострастия, самолюбия, чревоугодия, сребролюбия и т.п.),
уничтожающих друг друга в пространстве психики, как пауки в банке. Мотив
сталинского шприца (которым вождь периодически вкалывает себе под язык
какой-то допинг) дает психоделический ключ к прочтению романа – как
наркотического «трипа», продукта измененного состояния сознания.
В романе происходит не только постмодернистская «смерть автора»
(карнавал текстов, написанных скрипторами – клонами великих русских
писателей и поэтов: Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова, А. Платонова, В.
Набокова, Б. Пастернака, А. Ахматовой), не только «смерть героев», через
которых «говорит язык» (как учёно-военное население бункера и разгромившие
его «землелюбы» конца XXI в., так и все эти Яковы, Сталины, Гитлеры,
Хрущевы, Сахаровы, Шостаковичи и т.д. из 1954 г. изъясняются на одинаковом
матерно-бытовом сленге), но и «смерть читателя» этих «произведений»: никто
в секретном бункере, кроме Глогера, не интересуется «творческой» продукцией
скрипторов-клонов, а корреспондент героя, которому тот высылает эти тексты,
безымянный московский юноша-киборг из конца XXI в., выбрасывает письма
своего гомосексуального возлюбленного не читая.
Нельзя не заметить, что в сорокинском романе все же происходит
преодоление «мерзости» человеческой природы (плоти, в первую очередь), но
преодоление чисто эстетическое (и никакое другое) – через гротескное
преувеличение, деформацию (пытки Хрущева, каннибализм Сталина и
Хрущева, педофилия Гитлера, облик и поведение ААА и Оськи и т.д.) –
возникает эффект смеха.
31
Сам символ «голубого сала» отсылает, с одной стороны, к
романтическому «голубому цветку» Новалиса, с другой – к склизкому,
жирному, противному образованию на человеческих костях. Голубое сало – не
только конкретное таинственное вещество, обладающее неизвестными
магическими свойствами, которое образуется как побочный продукт творчества
клонов русских писателей и является символом власти и свободы, – но и вся
действительность произведения: под прекрасной внешностью, роскошью
обстановки и умно-изысканной речью – грубая физиология, зверские
инстинкты, низкие мотивы, жажда власти и наживы. Голубое – поверхность,
сало – субстрат, основа. Это разоблачение человеческой духовности как
таковой, всего «высокого и прекрасного» как атрибутов оторвавшегося от Бога
гуманизма – приговор земной реальности как только земной. Хотя в
произведении (да и, возможно, в авторском сознании) не ставится проблема
онтологической определенности, Бога, христианской нравственности и т.п., за
всей сорокинской буффонадой, нагромождением и нагнетанием
отвратительногротескных абсурдных эпизодов и деталей, сгущенностью
изображения зла и бессмыслицы – ощутима тоска по высокому смыслу бытия,
по онтологически обеспеченной красоте. Однако в этом романе гностический
пессимизм авторской позиции абсолютен.
Литература
1. Влдмр Сркн: официальный сайт Владимира Сорокина. http://www.srkn.ru/ 2.
Богданова О.В. Концептуалист писатель и художник Владимир Сорокин:
учебно-метод. пособие. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005.
3. Марусенков М.П. Абсурдопедия русской жизни Владимира Сорокина: заумь,
гротеск и абсурд. СПб.: Алетейя, 2012.
4. Биберган Е.С. Рыцарь без страха и упрека: художественное своеобразие
прозы В. Сорокина. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2011.
5. Спиваковский П.Е. «Страшный мир» Владимира Сорокина: проблемы
поэтики // Русская литература ХХ-XXI веков: проблемы теории и
методологии изучения: Третья Междунар. науч. конф. (Москва; 4-5 декабря
2008). М., 2008.
34
виртуальности; прежняя культура (в т.ч. Пушкин) – ложный путь; необходим
возврат к Библии, где единство бытия и слова неразрушимо. Отход от
литературоцентризма в романе Толстой радикален: вся русская литература
Нового времени, в т.ч. классическая, в конечном счете симулякр.
Гротескно-фантастическая интерпретация и переосмысление
постмодернистской интертекстуальности, мира как хаоса и роли писателя
(скриптора) в романе «Кысь» («произведения» Федора Кузьмича и
релятивистская бессмысленность поглощаемого Бенедиктом «интертекста»)
подводит читателя к необходимости восстановления структурированности,
иерархичности и личностного авторства в культуре.
В романе происходит пересмотр важнейшей для постренессансной эпохи
категории «человечности» – здесь действуют не люди, а мутанты, возникшие в
результате ядерного взрыва: Прежние, перерожденцы, голубчики, – к которым
явно неприменимы привычные гуманистические критерии и нормы (бытийная
самостоятельность, нравственная самоценность и разумная сбалансированность
человеческой природы).
Духовно-историософский феномен России рассмотрен через оппозицию
образов кошки и мыши, символизирующих полярность русского
национального характера. Само название романа можно понять как
контаминацию этих слов. Хищно-активное кошачье начало присуще власти
(Федор Кузьмич, Кудеяр Кудеярыч), жертвенно-пассивное мышиное – массе
простых голубчиков. Возможно, Бенедикт (с латин. благословенный) –
потенциальный новый человек в романе, способный возвыситься как над
«мышиным» андеграундом, так и над соблазном стать высокопоставленным
хищником. Не случайно, не желая ассоциировать себя с «кысью», он сохраняет
преемственность с лучшими явлениями собственно человеческого прошлого.
Авторская позиция в романе выражается в ироническом пафосе как
средстве контроля над художественной действительностью, который в корне
отличен от постмодернистского иронического модуса как маркера хаотичности.
35
7. Почему в «Кыси» можно увидеть приговор всей предшествующей русской
литературе, в том числе классической?
8. Каково отношение автора к постмодернистской интертекстуальности и
образу скриптора в романе?
9. Социально-историческая действительность России 1980-х гг. в романе
«Кысь».
10.Образ «кыси» в одноименном романе Т. Толстой: осмысление русской
истории.
11.Символика «мыши» в романе. Концепция русского национального
характера.
12.Проблема «человечности», человеческой идентичности в романе «Кысь».
13.Как автор романа «Кысь» относится к Прежним?
14.Кто такие перерожденцы в романе «Кысь», все ли они одинаковы?
15.В романе «Кысь» используется система реализованных метафор. Для чего?
16.В чем проявляется неомодернистское качество романа?
17.Авторская позиция в романе и способы ее выражения.
18.Как проявляются в романе постмодернистские тенденции?
19.Прием гипертекста в романе «Кысь».
Литература
1. Коллекция рецензий на «Кысь» Татьяны Толстой
http://www.guelman.ru/slava/kis/index.html
2. Гощило Е. Взрывоопасный мир Татьяны Толстой. Пер. с англ. Д. Ганцевой,
А. Ильенкова. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2000.
3. Спиваковский П.Е. Культура, взрыв и почва: картина мира в романе Т.Н.
Толстой «Кысь» // Русская литература XX–XXI вв.: проблемы теории и
методологии изучения: Вторая Междунар. науч. конф. (Москва; 16–17
ноября 2006). М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006.
4. Алгунова Ю.В. Малая проза Т. Толстой: проблематика и поэтика:
автореферат канд. дисс. Тверь, 2006.
36
5. Крыжановская О.Е. Антиутопическая мифопоэтическая картина мира в
романе Татьяны Толстой «Кысь»: автореферат канд. дисс. Тамбов, 2005. 6.
Ашкеров А. Татьяна Толстая как зеркало русской интеллигенции
http://www.hrono.ru/public/2002/ashker020115.html
37
который в своей инцестуозной привязанности к родной сестре идет «путем
любящего <…> самого себя»7.
Одновременно в романе происходит переосмысление мифологической
архаики (контаминация космогонических и культурногероических мифов
разных народов в рассказах мога Бадняка о Палдобаре и Модрубаре, в
авторском повествовании о судьбе Надежды мира и т.п.), старомосковской
мифологии о Третьем Риме (присоединение Константинополя как
осуществление сакральной миссии России), петербургской имперской
мифологии (завоевание Дальнего Востока и Средней Азии как упреждение
«монгольской опасности»), неомифологии Серебряного века (завершение
«петербургского периода» русской истории, эсхатология, милленаризм),
неомифологического образа СССР как мировой сверхдержавы (противостояние
США, захват Европы, военное доминирование).
Названные мотивы вливаются в «имперскую утопию» Крусанова как
элементы ее структурообразующего мифа о «можестве», что позволяет
удовлетворить в рамках романного дискурса «неполиткорректные»
устремления значительной части россиян, далекие от реализации в
современном мире. Однако вопрос об имперской или антиимперской авторской
позиции в романе остается открытым, что обусловило противоположные
оценки «Укуса ангела» в критике.
Хотя действие романа происходит в России в начале XXI в.,
изображенная здесь действительность не похожа на нашу сегодняшнюю
реальность, потому что Крусанов помещает читателя в альтернативную
историю страны, из которой начисто выпал советский период, где Серебряный
век непосредственно граничит с новейшими днями. Поэтому, как и у других
литераторов рубежа XX-XXI вв., в романе Крусанова перемешаны приметы
разных эпох: разночинцы беседуют об «Эдиповом комплексе», предводитель
дворянства является отцом последователя Ж. Бодрийяра, «пламенник» Бадняк
передает Ивану Некитаеву крестик, оброненный в XIII в. князем Георгием
Всеволодовичем, и т.п. Произведение насыщено прямыми аллюзиями на
Серебряный век: «Коллегия Престолов» (Религиозно-философские собрания),
журнал «Аргус-павлин» (ж. «Новый путь»), редактор Чекаме (Черный квадрат
Малевича), «художницы жизни» («жизнетворчество») и мн.др. Идеолог войны
Петр Легкоступов может быть соотнесен с либеральным демократом П. Струве,
в годы Первой мировой войны ставшим апологетом русского имперского
могущества.
Актуальное политическое измерение «Укуса ангела» возникает благодаря
пристальному анализу социально-политических сил России рубежа XX-XXI
вв.: либерально-демократических и военно-имперских. В многочисленных
7 Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. С. 21, 33, 57, 100.
38
диспутах развернуты евразийская и западническая идеологии как два главных
вектора развития России XX в.
Постмодернистская парадигма в романе Крусанова проявляется прежде
всего в интертекстуальности (обилии литературных традиций и влияний: Ф.
Достоевский, Вл. Соловьев, А. Белый, М. Павич, В. Набоков, Г. Маркес и
мн.др.) и метажанровости (включающей в себя, помимо неомифологической
основы, элементы антиутопии, философского и метаисторического романа,
фэнтези, альтернативной истории, интеллектуального боевика).
Литература
1. Павел Крусанов: сайт http://krusanov.narod.ru
2. Межиева М.В., Конрадова Н.А. Окно в мир: современная русская
литература. М.: Русский язык. Курсы, 2006.
3. Секацкий А.К. Моги и их могущества: трактат. СПб.: Митин журнал;
Азбука, 1996.
4. Кантор В. Империя как путь России к европеизации // Вопросы литературы.
2007. № 4.
41
изображенного Достоевским «курятника»9, мамлеевский мир просветлению и
спасению не подлежит, обречен на гибель, что явным образом противоречит
разделявшемуся Достоевским христианскому вероучению.
Духовный поиск в романе «Крылья ужаса» выражен в прямом авторском
слове, в рассказе о судьбе Люды. Он должен увести героиню прочь из
«проклятого» мира в параллельные высшие миры, соотносимые с «вечной»,
«небесной Россией». По мысли Мамлеева, эмпирическая Россия является
одним из воплощений «космологической России»; уникальность России в том,
что она представляет собой «щель в Бездну», превосходящую по своему
метафизическому значению сам Абсолют (т.е. Бога). Таким образом, суть
«трансцендентного патриотизма» писателя – «в любви к России как к
своеобразному посреднику между плотным миром, Абсолютом и
непостижимой… Бездной»10. Приобщение к российской древности (поездки в
Боровск), природе (деревня, излучина реки, березки), творчеству С. Есенина и
Ф. Достоевского как проводников «русского духа» приводит Люду к
убеждению, что собственное «Я» можно обрести только в отделенной от
«проклятого» мира России, из недр которой начинается «космологическое
строительство».
Авторское мировоззрение в романе – это дуализм, гностицизм и
тотальное отрицание существующего мира. «Позиция автора, – признается сам
писатель, – (во всех моих произведениях) одна: это позиция Свидетеля и
Наблюдателя, холодная отстраненность. Это ситуация бесстрастного
Исследователя. Герои могут безумствовать сколько угодно, но автор остается
Исследователем и Свидетелем в любом случае. Если угодно, такой
исследовательский подход можно назвать научным»11. Последнее, несмотря на
отход от эмпирического жизнеподобия, также оправдывает наличие слова
«реализм» в определении творческого метода Мамлеева.
Специфические для мамлеевского текста художественные приемы – это
метафизическое беспокойство (напряженное ожидание прямого вторжения
Иного в обычный мир у жильцов дома № 8), сверхэмпирическая
нераскрываемая тайна, вокруг которой строится сюжет (патологическое
сладострастие Иры Вольской, имеющее мистический исток),
непропорциональность причины и следствия (низменное бытовое убийство
Иры – раскрытие для Люды «России вечной»).
Соединиться с последней, по мысли Мамлеева, человек может, только
преодолев мертвенную пустыню здешнего мира на «крыльях ужаса», который
43
2. Ю.В. Мамлеев как основатель «метафизического реализма» в современной
русской литературе: новый взгляд на мир, новый герой. Особенности
речевого стиля его произведений.
3. Ю.В. Мамлеев как философ и эссеист.
Литература
1. Официальный сайт Ю. Мамлеева http://www.mamleew.ru/
2. Бойко М. Метакритика метареализма: сб. статей. М.: Литературные
известия, 2010.
3. Семыкина Р.С. О «соприкосновении мирам иным»: Ф.М. Достоевский и Ю.
В. Мамлеев. Барнаул: Барнаульск. гос. пед. ун-т, 2007.
4. Межиева М.В., Конрадова Н.А. Окно в мир: современная русская
литература. М.: Русский язык. Курсы, 2006.
5. Дарк О. Маска Мамлеева // Знамя. 2000. № 4.
6. Воронова О. Два лика русской стихии: Достоевский и Есенин // Достоевский
и мировая культура: альманах. М., 1997. № 9.
12 Липовецкий М. Трагедия и мало ли что еще // Новый мир. 1994. № 10. С. 230.
44
психологическим исследованием мифов»13, человеческая свобода заменяется
безраздельной властью антично-языческого Рока, «древнего ужаса»,
поднимающего из глубин архаического подсознания хтонических чудовищ,
Медузу Горгону, Медею, амазонок, мотивы инцеста, андрогинности,
детоубийства… Поэтому для персонажей «Своего круга» существуют только
родовые (дети как главный смысл жизни, общение как ритуал), но не
личностные ценности. Именно с этим связана их общая нелюбовь к
героинерассказчице, самостоятельно мыслящему и самодостаточному
человеку, противопоставляющему себя «своему кругу».
Кроме того, лишенное заданного христианской культурой высшего
смысла (устремленности к Богу), общение внутри «своего круга» вырождается
в циклические взаимоотношения между «харизматическими лидерами»
(Маришей и Сержем) и посредственным большинством (остальными членами
компании), напоминающие эмоциональную зависимость людей массы от
вождей в тоталитарных государствах (недаром в кружковых разговорах
возникает имя Сталина как желанного «хозяина»). Рассказ пронизан
антиномичным столкновением языческих архетипов и христианских символов:
так, последовательность двух событий, приходящихся на Пасху (последнего
рокового прихода «своего круга» в дом героини и будущего посещения ее
могилы сыном Алешей), рождает надежду на выход из «своего»
мифологически-языческого замкнутого «круга» к поступательной динамике
нравственного воскресения в подлинной Пасхе.
Та же семантико-повествовательная двуплановость характерна и для
повести «Время ночь» (1992): сквозь позднесоветский быт (тесная
двухкомнатная «хрущевка» на шестерых, мужской алкоголизм, нищета,
неполная семья, отсутствие перспектив, «психушка» для престарелой матери с
целью освободить жилплощадь для рождающихся внуков и т.п.) просвечивает
архаическая доолимпийская мифопоэтика (матриархат, Эриннии,
жертвоприношения стариков, враждебность к мужскому началу). Личность
отсутствует, главная ценность – род, который ведется по женской линии
(«нормальная» семья: пожилая мать, взрослая дочь, маленький ребенок); Анна
Андриановна в деталях воспроизводит модель поведения своей матери
Серафимы и ждет от дочери Алены вхождения в извечную архетипическую
колею. Однако в конце повести Алена обманывает ожидания матери, только
что принесшей в жертву интересам рода ее бабушку, и вместе со своими
детьми уезжает из дому, не желая воспроизводить уготованный для нее Роком
сюжет Медеи. Возможно, Алена воссоединится с бывшим мужем, с которым
разлучила ее Анна Андриановна (мужчина, в соответствии с олимпийской
мифологией, сменившей архаическую, – носитель разума, духовности, света).
46
9. Художественный смысл сопоставления Анны Андриановны с А.А.
Ахматовой.
10.Традиция жанра «записок» в русской литературе и его трансформация в
повести «Время ночь».
11.Мифопоэтический субстрат художественного мира повести «Время ночь».
12.Смысловые коды названия повести «Время ночь».
13.Судьба мужского начала в повести «Время ночь». Антифеминистская
направленность произведения.
14.К чему приводит доминирование женского начала в художественном мире
повести «Время ночь»?
15.Социальный и архетипический смысл судьбы Алены в повести «Время
ночь».
16.Тема детства в повести «Время ночь».
17.Диалектика человеческой индивидуальности («Я») и чувства
принадлежности к роду в повести «Время ночь»: мифопоэтический аспект.
18.Как реализуется двуплановость повести «Время ночь» в речевом стиле
произведения?
19.Метаморфозу какого жанра античной литературы можно увидеть в повести
«Время ночь»?
Литература
1. Литературные имена: Л. Петрушевская
http://www.library.ru/2/lit/sections.php?a_uid=32
2. Людмила Петрушевская в проекте «Новая литературная карта России»
http://www.litkarta.ru/russia/moscow/persons/petrushevskaya-l/ 3.
Липовецкий М. Трагедия и мало ли что еще / Новый мир. 1994. № 10.
4. Желобцова С. Проза Людмилы Петрушевской. Якутск: Изд-во Якутского
унта, 1996.
5. Мильман Н. Читая Петрушевскую. Взгляд из-за океана. СПб: Роспринт,
1997.
6. Славникова О. Петрушевская и пустота // Вопросы литературы. 2001. № 1-2.
7. Барзах А. О романе Людмилы Петрушевской «Номер Один» // Критическая
масса. 2004. № 2.
47
6. Постреалистическая тенденция в современной русской прозе.
Ведущее место в постреалистической художественной парадигме
19801990 гг. (А. Ким, А. Курчаткин, Р. Киреев, Ф. Горенштейн, С. Довлатов и
др.) занимает В. Маканин. Войдя в литературу еще в 1970-е гг., этот писатель
достиг творческих высот только в своих последних романах.
«Андеграунд, или Герой нашего времени» (1999) по праву считается
художественной вершиной Маканина. Смысл произведения раскрывается при
обращении к прецедентным текстам («Запискам из подполья» Ф. Достоевского
и «Герою нашего времени» М. Лермонтова), в которых задаются векторы его
ключевой проблематики: исторические метаморфозы людей «русского
большинства»14 и судьба индивидуально-героического начала в культуре.
Многочисленны также обращения к литературным неомифам А. Пушкина, Н.
Гоголя, А. Чехова, М. Булгакова и др. Психология и мифология преступления
раскрываются в «Андеграунде…» путем аллюзий на «Преступление и
наказание» Ф. Достоевского. Оказавшись в «раскольниковской» ситуации,
подпольный писатель Петрович стремится выйти из-под власти классического
текста и сотворить собственный экзистенциальный сюжет. Его идеал – человек
эпохи Возрождения, для которого главное – всестороннее, этически
нейтральное, беспрепятственное развитие собственного «Я» как единственной
жизненной реальности, что сближает его также с экзистенциализмом XX в.
Автор проводит личность героя через многочисленные испытания на
прочность, самое серьезное из которых – целенаправленное разрушение «Я»
тяжелыми нейролептиками в психиатрической больнице. Только
человеческими силами этому противостоять невозможно, показывает Маканин
на примере судеб гениального художника Венедикта, первоначально
психически крепких пациентов-уголовников и т.д. Тем не менее Петровичу
удается сохранить свое «Я» и в этих условиях. Каким образом? – Обращением
к духовности, практике деятельного милосердия как христианской
добродетели. Вступившись за несправедливо избиваемого
сотоварищапациента, он также подвергся жестокому истязанию, но это
чудесным образом спасло его от продолжения губительного для его «Я»
«лечения». В романе не происходит обращения героя к Богу, нет речи о церкви,
о чтении духовной литературы и т.п. Тема онтологической укорененности
человеческой личности возникает подспудно, ее проявления скупы, дискретны.
Однако читателю ясно, что, впустив в свой внутренний мир лучик
14 Слова Ф.М. Достоевского о герое «Записок из подполья» (См.: Достоевский Ф.М. Полное
собрание сочинений. В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990. Т. 16. С. 329).
48
христианской духовности, Петрович обрел единственную возможность
сохранения своей личности.
Символы «общаги» («коллективное бессознательное» советской и
постсоветской массы), «андеграунда» (дно жизни с криминалом, грязью,
жестокостью, бесправием и в то же время – сообщество не признанных
советской властью писателей и художников) и «психушки» (с одной стороны,
часть репрессивного советского государственного аппарата, с другой – судьба
творческой индивидуальности в эпоху «восстания масс», а также – воплощение
«сатанизма» новоевропейской культуры) играют в романе
структурообразующую роль, стягивая вокруг себя сотни персонажей и
разветвляя многочисленные сюжетные линии, образующие, тем не менее,
правильный, осмысленный рисунок.
Реалистическая основа произведения – в изображении широкого
социально-исторического фона 1960-1990-х гг. в нашей стране, миметическом
воспроизведении жизненных реалий, социальной обусловленности характеров
(например, литературного поколения 1970-х гг. и поколения политиков и
бизнесменов 1990-х гг.). Неомифологизм (обыгрывание литературных мифов о
«маленьком человеке», «лишнем человеке» и т.п.), архетипический конфликт
(противостояние Петровича не столько социальному строю, сколько извечным
законам миропорядка), экзистенциалистские мотивы (абсурдность социума,
свобода и подлинность человеческого существования как главные ценности),
элементы структуры французского «нового романа» (разбитые ботинки и
пишущая машинка Петровича как композиционная аналогия коричневой
коробке и клетчатой скатерти из романа А. Роб-Грийе «В лабиринте»)
продолжают в романе Маканина традицию высокого модернизма. В
постмодернистскую парадигму «Андеграунд…» вписывается благодаря игре с
симулякрами (дискредитация «властных дискурсов»: классической литературы,
модернизма, диссидентства, соцреализма, буржуазно-демократической
политической риторики), осознанной интертекстуальности (аллюзии на десятки
русских и зарубежных авторов) и безоценочному сопоставлению культур и
ментальностей (дореволюционной, советской, постсоветской в России).
«Хаосмос» произведения – фрагменты мира, находящиеся в зоне творческой
ответственности Петровича – делают роман Маканина постреалистическим.
Особое место в романе занимают темы литературности и
жизнетворчества. В создаваемом Петровичем художественно-бытийном мире
есть демиург-писатель (он сам), персонажи (жители «общаги» и пр.), но нет
читателя, другого, чье восприятие и придает смысл этому миру.
Недовоплощенность художественного мира без читателя (скрытая отсылка к М.
Бахтину) и есть тот творческий андеграунд, на который обречена серьезная
литература в массовом обществе.
49
Вопросы и задания для самостоятельной подготовки по теме 1.
Социальный космос романа «Андеграунд…».
2. Символика названия романа.
3. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова как прецедентный текст романа
«Андеграунд…».
4. «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского как прецедентный текст романа
«Андеграунд…».
5. Диалог с Достоевским: мотивы «Преступления и наказания», «Идиота»,
«Бесов» и т.д.
6. Традиции классического реализма в романе «Андеграунд…».
7. Традиции высокого модернизма в романе «Андеграунд…»: неомифологизм
и др.
8. Черты постмодернизма в романе «Андеграунд…».
9. Проблема человеческого «Я» в романе: соотношение категорий «человек
массы»–индивидуальность– личность.
10.Возможно ли, по художественной логике произведения, сохранить свое «Я»
в современном мире?
11.Символика «общаги» в романе «Андеграунд…». Диапазон их значений.
12.Символика «андеграунда» в романе Маканина. Диапазон его значений.
13.Диалектическая связь «андеграунда» и «общаги».
14.Авторская полемика с литературной маргинальностью. Концепция
ущербности художественного мира без читателя.
15.Петрович как убийца. Психология и мифология преступления в романе. Есть
ли авторский суд над героем?
16.Преодоление жизнетворчества в романе: отделение «Я» Петровича от его
литературных текстов.
17.Как соотносится образ России с мифологемой «андеграунда»?
18.Символика «психушки»: социальная, историческая,
религиознометафизическая. Замысел о деконструкции человеческого «Я».
19.Петрович и Венедикт. Семантика имен героев. Судьба Вени и ее смысл в
романном целом «Андеграунда…»
50
3. «Человек массы» в романе «Андеграунд…». Его основные характеристики
(назвать и привести примеры). Его разновидности (привести примеры).
Литература
1. Владимир Маканин – сайт писателя http://makanin.com/
2. Маканин В.С.
http://dic.academic.ru/dic.nsf/es/34464/%D0%9C%D0%B0%D0%BA%D0%B0
%D0%BD%D0%B8%D0%BD
3. Алехнович А.С. Экзистенциалистское и антиэкзистенциалистское сознание
как предмет анализа в романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего
времени» // Знание. Понимание. Умение. 2011. № 2.
4. Иванцов В.В. Пространственно-временная организация художественного
мира В.С. Маканина. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2008.
5. Алексеева Н. Цитатное поле романа В. Маканина «Андеграунд, или Герой
нашего времени» // Нравственно-эстетический опыт литературы XX века.
Ульяновск, 2004.
6. Шилина К. Поэтика романа В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего
времени» (Проблема героя): автореферат канд. дисс. Тюмень, 2005.
7. Маркова Т.Н. Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л.
Петрушевская, В. Пелевин). М.: МГОУ, б/и, 2003.
51
отмеченной дефицитом нравственности, индивидуальности, творчества…
Личность с ее самобытностью и самостоятельностью в массовом обществе
обрекается на уничтожение: драматизм судеб самого Кукоцкого (сломленность
в конце жизненного пути), Елены Георгиевны (уход в психическую болезнь) и
Тани (маргинальность по отношению к советскому социуму, ранняя смерть)
является индикатором конечного торжества людей массы, в первую очередь
безликой «мышки» Томы, которая становится хозяйкой квартиры Кукоцких и
распорядительницей их наследства, в т.ч. научно-интеллектуального.
Роман, действие которого охватывает период с 1900-х по 1990-е гг., –
настоящая энциклопедия российской жизни ХХ в.: перед читателем возникают
община толстовцев, московская квартира дореволюционной интеллигенции,
христианский монастырь, учреждения советской науки, эвакуационный быт в
годы Великой Отечественной войны, семья привилегированной советской
интеллигенции, будни советской школы, нравы городских и деревенских низов
середины XX в., эмиграция, еврейские и диссидентские сообщества,
артистическая богема брежневских времен и т.д.
Вопреки советской пропаганде, именно принижаемая русская
интеллигенция с ее щедростью, широтой, добротой и благородством являлась,
по мысли Улицкой, цветом и совестью XX столетия. Поэтому основное
внимание в романе направлено на исследование различных ее модификаций:
христианской (мать Анатолия и др.), традиционно гуманистической (Кукоцкий
и др.), марксистской (И. Гольдберг и др.), модернистско-диссидентской (братья
Гольдберги, Таня Кукоцкая, Сергей и др.). Бунт Тани Кукоцкой против
христианских, гуманистических и марксистско-материалистических ценностей
старших поколений имеет отчетливый экзистенциалистский характер поиска
свободы и «подлинности», присущих молодежи 1960-х гг. Она демонстративно
отвергает священные для ее отца ценности медицинской науки (бросив учебу и
работу в лаборатории), социальный истэблишмент (гарантированный минимум
законопослушного советского обывателя) и традиционную мораль (уйдя в
пьянство, беспорядочные сексуальные связи и т.п.). Есть ли будущее у русской
интеллигенции? Перейдет ли она как определенная социально-психологическая
целостность в XXI век или навсегда останется в прошлом? – Эти вопросы
звучат в романе Улицкой пронзительной ностальгической нотой. Последняя
представительница рода Кукоцких – Танина дочь Женя, – похоронив бабушку
Елену Георгиевну, навсегда уезжает в Америку, оставив прежние владения
Кукоцких в полном распоряжении ограниченно-расчетливой Томочки и ее
мужа.
Роман пронизан диалогом с русской классикой: А. Чеховым («Скучная
история»), Ф. Достоевским («Записки из подполья»), В. Розановым
(религиозная философия пола) и т.д., что придает ему характерную для
52
постмодернистской ситуации интертекстуальность. Проблемы человеческой
телесности, пола, рождения, абортов – центральные в романе Улицкой в связи с
профессией его главного героя – рассмотрены в свете розановского учения о
сакральности полового акта и предпочтения языческо-ветхозаветных «религий
жизни» (как плотского рождения) христианству как «религии смерти».
Миметическое изображение жизненных реалий, широкий
социальноисторический фон, социальная обусловленность характеров,
элементы психологической интроспекции соединяют «Казус Кукоцкого» с
художественной традицией классического реализма. Архетипический конфликт
(борьба Кукоцкого за легализацию абортов, нарушающих космический
круговорот рождений и смертей), отсутствие психологической индивидуации,
внимание к бессознательному, резкая критика «человека массы» и пр. – черты
высокого модернизма. Отмеченная интертекстуальность, деконструкция
неомифов (толстовства, науки и др.), шизофренический дискурс Елены
Георгиевны – то, что позволяет вписать произведение в постмодернистскую
парадигму. Область личной ответственности Кукоцкого за примыкающие к
нему части социума, просветляемые с помощью гуманности и науки, –
«хаосмос» – придает роману Улицкой собственно постреалистическое качество.
53
12.В чем «казус» П.А. Кукоцкого? Почему он потерял жену и дочь? Назовите
узловые эпизоды романа, с которых начинается его внутреннее расхождение
с самыми близкими людьми.
13.Как представлена христианская концепция человеческой личности в
романе? (Образ игуменьи Анатолии).
14.Два типа христианской религиозности в «Казусе Кукоцкого»: просвещенный
(мать Анатолия и др.) и ограниченно-догматический (Василиса).
15.Диалектика мистики и материализма; магическое измерение романа
(видения Елены Георгиевны). В чем разница между религиозным и
магическим?
16.Особенности изображения «андеграунда» 1960-х гг. в романе Л. Улицкой.
17.Диссидентско-еврейская тема в романе «Казус Кукоцкого»
(семья Гольдбергов).
18.Образ Серебряного века в романе «Казус Кукоцкого» (преемственность
второго русского модернизма 1960-х гг. модернизму начала XX в.).
19.Различима ли авторская позиция в романе «Казус Кукоцкого»? Каковы
способы ее выражения?
Литература
1. Литературный клуб. Л.Е. Улицкая.
http://www.ulickaya.ru/component/option,com_frontpage/Itemid,1/
2. Щеглова Е. О спокойном достоинстве – и не только о нем: Людмила
Улицкая и ее мир // Нева. 2003. № 7.
3. Славникова О. Произведения лучше литературы // Дружба народов. 2001. №
1.
4. Иванова Н. Козьей мордой луна // Дружба народов. 2002. № 1.
54
7. «Новый реализм» как ведущее направление русской прозы начала XXI
века: идейно-эстетический диапазон, манифесты (С. Шаргунов, Р.
Сенчин), оценки в критике. Манифест «нового классицизма» (Г. Садулаев)
и деятельность «Группы 7. 0» в 2010-е гг.
«Новый реализм» осознал себя как особое идейно-художественное
направление в процессе полемики с литературным постмодернизмом,
обратившись, в отличие от этого «литературоведческого безвредно
хихикающего кружка»15, к реальным проблемам постсоветского общества,
актуальным для читательского большинства: социальному неравенству и
угрозе потери национальной идентичности русским народом. Действенный,
энергичный протест против культурного релятивизма и ориентация на русскую
национальную традицию, поиск «нового русского героя» – наиболее
характерные признаки «нового реализма» 2000-х гг. В
художественноэстетическом аспекте этому направлению был свойствен
принципиальный эклектизм: сочетание черт психологического реализма,
высокого модернизма, натурализма и постмодернизма.
Манифестами «нового реализма» считаются статья С. Шаргунова
«Отрицание траура» (2001) и рассказ Р. Сенчина «Новый реализм» (2007). В
статье провозглашен приход в литературу полностью свободного от советского
идеологизма и антисоветских комплексов поколения 20-летних, способного, в
отличие от постмодернистов 1990-х гг., серьезно взглянуть на окружающую
действительность и наследовать тем классическим и советским традициям,
которые достойны продолжения. Рассказ Сенчина уже наглядно демонстрирует
черты «нового реализма» в художественном исполнении (автобиографизм,
документальность, последовательную передачу событий во всех мельчайших
подробностях, внеидеологичность, авторскую объективность,
нелитературность и т.д.), сопровождая их показ разъяснительными
комментариями.
В 2000-е гг., помимо Шаргунова и Сенчина, критика причисляла к
«новому реализму» З. Прилепина, И. Кочергина, Д. Гуцко, А. Бабченко, А.
Геласимова, К. Букшу, Д. Новикова, И. Абузярова, Г. Садулаева, М. Елизарова,
А. Рубанова, Д. Данилова, С. Самсонова и др.
Подлинно программным произведением «нового реализма» стала
повесть С. Шаргунова «Ура!» (2001). Ее автобиографический герой носит имя
и фамилию автора, наделен авторскими внешностью, жизненным опытом,
семьей, окружением, что делает повесть почти неразличимой с жанром
нонфикшн. В основе «Ура!» – противопоставление «гнилой» самоубийственной
космополитичной современности и «здоровой» национальной традиции
духовности и телесности. Отход от постмодернистского релятивизма – в
56
10.Элементы нон-фикшн в повести С. Шаргунова «Ура!» и рассказе Р. Сенчина
«Новый реализм».
11.«Новый реализм» в контексте 2000-х гг. (по статье Л. Данилкина «Клудж»).
12.Концепция «нового реализма» в критических статьях А. Рудалева.
13.Панегирик «новому реализму» в критике В. Пустовой.
14.Согласны ли Вы с критиком С. Беляковым в том, что «новый реализм
оказался мифом»?
15.Прав ли критик И. Кукулин: «новый реализм» – выражение новой
поколенческой психологии?
16.Критик В. Бондаренко о трех группах «новых реалистов». В чем своеобразие
последней?
17.Какие писатели входят в «группу 7. 0»? Раскройте смысл ее названия.
18.Что такое «новый классицизм» и чему он себя противопоставляет?
19.Соотношение «нового реализма» и «нового классицизма».
Письменные задания по теме
1. Так ли нов «новый реализм»? Характеристика одноименных направлений в
русской прозе 1910-х, 1970-х, 1990-х гг.
2. Характеристика сборника рассказов молодых писателей «Десятка» (М.,
2011): основные темы, точки зрения, стиль. Что объединяет авторов
сборника?
3. Феномен «авторов-многостаночников» в литературе 2000-х гг.: «новый
реализм» и «новая критика» – две стороны одной медали?
Литература
1. Официальный сайт писателя Сергея Шаргунова. http://shargunov.com/
2. «Новый реализм»: за и против (Материалы писательских конференций и
дискуссии последних лет). М.: Лит. ин-т им. А.М. Горького, 2007.
3. Современна ли современная литература? [статьи И. Шайтанова, А.
Рудалева, Е. Погорелой, Н. Рубановой, С. Белякова, Д. Новикова, Д. Гуцко,
Ж. Голенко] // Вопросы литературы. 2007. № 4.
4. Новая русская критика. Нулевые годы / сост. Р. Сенчин. М.: Олимп, 2009.
5. Русская литература на рубеже XX-XXI веков / сост. Е. Погорелая, И.
Шайтанов. М.: Вопросы литературы, 2011.
6. Рудалев А. Катехизис «нового реализма». Вторая волна.
http://www.rospisatel.ru/konferenzija/rudaljev.htm
7. Кукулин И. «Какой счет?» как главный вопрос русской литературы // Знамя.
2010. № 4.
8. Бондаренко В. Новый реализм // День литературы. 2004. № 84.
http://zavtra.ru/cgi/veil/data/denlit/084/11.html
57
9. Пустовая В. Толстая критика: российская проза в актуальных обобщениях.
М.: РГГУ, 2012.
10.Рудалев А. Новое десятилетие литературы началось!
http://glfr.ru/biblioteka/andrej-rudalev/novoe-desjatiletie-literaturi-nachalos.html
11.Садулаев Г. Когда царя ведут на гильотину...
http://www.odnakoj.ru/magazine/iskysstvo/kogda_carya_vedyt_nagilqotinydotdot
dot/).
58
людей, утрате ими подлинно народной ментальности – так, приезжие таджики
стали успешно обрабатывать заброшенную местными землю, получать
хорошие урожаи, иметь доход. Документально-достоверное и жестко
натуралистическое воспроизведение жизни провинциально-деревенской России
2000-х гг. делает роман Сенчина глубоким социально-историческим
обобщением.
В центральном романном образе В.В. Елтышевой отражена переходность
от народа к массе: с одной стороны, героиня выросла в деревне Мураново, с
детства любила свою тетку Татьяну, в ней еще живо чувство земли и природы,
родства и семьи, самостоятельность и решительность, нравственные нормы.
Однако уже в советской деревне, а затем и в городе, куда уехала учиться в 18
лет, она, как и большинство ее сверстников, подверглась массовизации: отсюда
в ней нравственный релятивизм, снобизм, отсутствие высших жизненных
ценностей, материально-телесный и семейный эгоизм, враждебность к другим
людям, разрозненность интересов с окружающими, потерянность из-за
отсутствия внешнего руководства.
Той же переходностью отмечен образ младшего сына Елтышевых –
Дениса, с одной стороны, унаследовавшего внутреннюю силу, активность,
душевную отзывчивость, с другой – получившего срок за нанесение увечья
другому человеку. Криминал становится суррогатом активной жизненной
позиции для современного россиянина. Ранняя гибель Дениса указывает на
сомнение автора в будущем вековой русской идентичности. Единственным
ручейком надежды посреди пустыни тотальной массовизации остается 5летний
Родион, сын погибшего Артема, очень похожий на убитого Дениса – как
внешне, так и своей самостоятельностью.
Реалистические черты романа (отражение ключевых процессов эпохи,
создание типических характеров и т.д.), дополненные натуралистическими
(детальность описаний, внимание к безобразному, низкому, деэстетизация
человеческой телесности, «биологизация» типа), включены в
постмодернистскую парадигму (деконструкция советских и либеральных
неомифов, важность категории «пустоты» и т.д.). Композиционным принципом
«Елтышевых» стала смена психологических и фразеологических «точек
зрения» персонажей, демонстрирующая однообразие, «стертость» их речевых
стилей, что свидетельствует о принципиальной безгеройности этого
произведения. Своеобразие авторской позиции в романе: объективность,
внеморальность, безоценочность, – маркировано почти полным отсутствием
собственного дискурса.
59
Вопросы для самостоятельной подготовки по теме
1. Социально-историческая актуальность романа «Елтышевы»: диагноз
русской провинции рубежа XX-XXI вв.
2. Документальность, достоверность и жесткость как принципы изображения
реалий русской жизни в романе.
3. Осмысление отрицательной роли Советского государства: эскалация
массовости, деградация мужского начала.
4. Диалектика народа и массы в романе «Елтышевы»: история и современность
деревни Мураново.
5. Психология массового человека в романе.
6. Раскройте главное содержание образа Валентины Викторовны Елтышевой.
7. Светлый образ тетки Татьяны, последней хранительницы народной души.
8. Проблема русского национального характера в романе: есть ли у него
будущее?
9. В чем выражается активная жизненная позиция современного человека в
романе Р. Сенчина?
10.В чем выражается неприязнь к современной либерально-демократической
цивилизации?
11.Назовите черты «нового реализма» в романе «Елтышевы».
12.В чем проявляется собственно реалистическое качество романа?
13.Перечислите натуралистические принципы изображения действительности в
романе.
14.Назовите признаки постмодернистской идейно-эстетической парадигмы в
романе.
15.Как реализуется в романе модернистский принцип изображения людей
массы?
16.Композиционный прием смены «точек зрения» героев в романе.
17.О чем свидетельствует стандартность, стертость, одинаковость речевого
стиля персонажей романа?
18.Своеобразие авторской позиции в романе «Елтышевы» и способы ее
выражения.
19.Город и деревня в романе «Елтышевы»: единство или контраст?
60
3. Масштабы и причины криминализации российского общества в романе
«Елтышевы».
Литература
1. Роман Сенчин в «Журнальном зале» http://magazines.russ.ru/authors/s/senchin/
2. Татаринов А. В диалоге со смертью // Литературная Россия. 2010. 24
декабря.
3. Беляков С. Литература в октябрьских сумерках // Частный корреспондент.
2009. 28 октября.
http://www.chaskor.ru/article/literatura_v_oktyabrskih_sumerkah_11659 4.
Данилкин Л. Роман, который следовало бы включить в школьную
программу // Афиша. 2009. 29 сентября.
http://www.afisha.ru/book/1560/review/294921/
5. Новиков В.И. Жил-был один мент… Рецензия на книгу Р. Сенчина
«Елтышевы». http://samlib.ru/n/nowikow_w_n/silbil.shtml
61
провозглашается в «Саньке» главным условием сохранения человеческой
личности и идентичности; иначе – превращение в стандартного городского
«человека массы». Однако деревенский хронотоп уже в прошлом: приехавшему
навестить родных Саше все предстает «унылым и тошным», «чуждым», в сердце
героя поселяется «тихая пустота»16. Род Тишиных, как и их соседей, –
выморочный: безвременно погибли три крепких молодых сына стариков, Саша –
единственный их внук, последний в роде, но он живет в городе. Пространство
идиллического хронотопа – замкнутый круг, больше не соприкасающийся с
другими сферами жизни.
Городской хронотоп, связанный с антинациональным и социально
несправедливым, в изображении автора, постсоветским государством, не просто
чужой, но и неподлинный: Москва – как будто «игрушечная» с «пластмассовой
пустотой» внутри; призрачность и «пустота» государственно-городского
пространства Нижнего Новгорода видна в эпизодах на удивление легкого
захвата «союзниками» зданий спецназа, управления МВД и губернской
администрации. Городское время движется как будто поступательно, линейно:
это переход от «совка» к «рынку», от коммунистических вождей – к президенту
и губернаторам. Но это и время конца, преддверие апокалипсиса, за которым –
та же «пустота».
Революционный хронотоп романа, связанный с жизнью «союзников», не
имеет собственного пространства: его надо либо захватывать и затем в борьбе с
государством терять (как городские площади, улицы и здания), либо
воссоздавать своей энергией: «Россию питают души ее сыновей – ими она
живет». Последними словами Саша парадоксально подтверждает тезисы своего
оппонента Безлетова: «родины уже нет… рассосалась! <…> Здесь пустое
место»17. Революционное время – это разрозненные точки ярких мгновений,
между которыми – безвременье, «пустота», часы, дни, месяцы, годы, которые
надо как-то убить (долгим сном, запойным пьянством, беспрерывным курением
и даже наркотиками). У каждого из «союзников» одна цель – экстаз и инсайт
революционно-террористических актов: срыва коммунистического митинга в
Москве, убийства судьи в Риге, разгрома нижегородского «Макдоналдса» и т.п.
Поэтому революция для Матвея, Олега и Саши не «политика», но
«единственный смысл» жизни, экзистенциальный подвиг обретения
«подлинной» (а не безлетовской либерально-общественной) свободы перед
лицом смертельной опасности, «ничто», «пустоты»…
Многообразие романных хронотопов сводится к общему знаменателю –
образу «пустоты» как пространственной, так и временной, и, в конечном счете,
онтологической. Этот хронотоп-субстрат непосредственно воплощен в главном
16 Прилепин, Захар. Санькя: роман. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 34, 52.
17
Там же. С. 70, 73.
62
герое романа: «Человек – это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и
безумные расстояния между каждым атомом»17. Прилепинский герой – в поиске
своего «Я», с которым можно было бы не только героически умереть, но и
осмысленно жить. Однако «пустота» как главное качество хронотопа «Саньки»
– маркер отразившейся в этом романе постмодернистской культурной ситуации
с присущей ей девальвацией всех ценностей.
Литература
1. Официальный сайт Захара Прилепина http://www.zaharprilepin.ru/
2. Официальный сайт романа «Санькя» http://www.sankya.ru/
3. Захар Прилепин в «Журнальном зале»
http://magazines.russ.ru/authors/p/prilepin/
4. Богданова О.А. Идиллия, апокалипсис или инсайт? Особенности хронотопа
в романе Захара Прилепина «Санькя» // Филология прошлого и будущего:
сб. статей. По материалам международной научной конференции «Первые
московские Анциферовские чтения» (25-27 сентября 2012 г.). М.: ИМЛИ
РАН, 2012.
5. Гликман К. Новый, талантливый, но… Захар Прилепин // Вопросы
литературы. 2011. Март-апрель.
64
Часть III. Приложения
ПРИЛОЖЕНИЕ 1.
Краткие биографические сведения об основных прозаиках в
русской литературе рубежа XX-XXI вв.
65
сведенных и навеки разлученных войной; в пьесе «Прости меня» (1980),
действие которой происходит в военном лазарете, А. также пишет о любви и
смерти; с натуралистической жесткостью показано лицо войны в повестях «Так
хочется жить» (1995), «Веселый солдат» (1998) и в романе «Прокляты и убиты»
(1995). Роман отнял у писателя много сил и здоровья и вызвал бурную
читательскую полемику.
Избранная библиография
66
коллегий журналов «Литературная учеба», «Октябрь», «Роман-газета» (с 1998
г.).
Избранная библиография
67
Род. в семье учителя. Сам не принадлежал к поколению фронтовиков, но война
осталась в его памяти навсегда: семье пришлось эвакуироваться из Харькова во
время наступления фашистских войск. Выпускник Суворовского училища.
Известно, что его мать была осуждена по 58-й статье и отправлена в лагеря в
годы репрессий. Сам он окончил в 1953 г. юридический факультет
Ленинградского университета. В 1954 г. выступил как литературный критик, в
1956-1959 гг. был редактором отдела прозы в ж. «Новый мир».
Избранная библиография
Романы: «Три минуты молчания» (1969), «Генерал и его армия» (1997).
В 1990 г. вышла первая книга «Где венку не лечь», в которой заметно влияние
У. Фолкнера. В 1990-е гг. творческая манера К. претерпела изменения —
сначала в сторону изощрённых постмодернистских конструкций («Знаки
отличия», 1995), а затем в направлении альтернативного реализма и освоения
формы «имперского романа».
Увлекшись изучением карело-финского эпоса, К. переложил в форме
эпического романа корпус рун «Калевалы», собранный Элиасом Лённротом
(«Рунопевец»; повторно – «Калевала», 2005). Вплоть до настоящего времени
это переложение является наиболее полным.
69
авантюрупровокацию, с целью вовлечь в проект США, тем самым уничтожив
«самый меркантильный человечник».
Избранная библиография
Мака нин Влади мир Сем нович – род. 13 марта 1937 г. в Орске (Урал)
в семье инженера-строителя и учительницы.
70
творчество долго не попадало в фокус внимания ведущих критиков и в
эпицентр громких дискуссий.
Избранная библиография
Пеле вин Ви ктор Оле гович – род. 22 ноября 1962 г. в Москве в семье
преподавателя вуза и учительницы английского языка.
73
улитка» (1993) и «Интерпресскон» (1993) – за роман «Омон Ра», «Странник»
(1997) – за роман «Чапаев и Пустота», «Немецкая литературная премия имени
Рихарда Шёнфельда» (2000) – за роман «Generation “П”», «Национальный
бестселлер» (2003) – за роман «ДПП NN», «Премия Аполлона Григорьева»
(2003) – за роман «ДПП NN», «Большая книга» (2007) – за роман «Empire V»,
«Большая книга» (2010) – за роман «t», и др.
Избранная библиография
Приле пин аха р (настоящее имя — Евге ний Никола евич Приле пин) –
род. 7 июля 1975 г. в д. Ильинка Скопинского района Рязанской обл. в семье
учителя и медсестры.
Избранная библиография
77
г. начал печататься в московских изданиях. В 1966 г. в Красноярске вышла
книга очерков "Костровые новых городов", в 1967 г. – повесть "Деньги для
Марии", принесшая писателю известность. Р. был принят в Союз писателей
СССР.
В 1970-е гг. публикуются повести «Последний срок», «Вниз и вверх по
течению», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», рассказ «Уроки
французского», выдвинувшие Р. в авангард советской «деревенской прозы».
Наиболее заметное произведение 1980-х гг. – повесть «Пожар», удостоенная
Государственной премии СССР в 1987 г.
78
Избранная библиография
Избранная библиография
Избранная библиография
Романы: «Нубук» (2003), «Вперёд и вверх на севших батарейках» (2008),
«Ёлтышевы» (2009), «Информация» (2011).
81
«Раковый корпус»; вынашивался замысел книги о революции (будущее
«Красное Колесо»). Клеветническая кампания против писателя стала нарастать
после падения Н.С. Хрущева, с 1966 г. его перестали печатать в СССР. В 1968
г. был закончен «Архипелаг...»; романы «В круге первом» и «Раковый корпус»
были опубликованы за границей. В 1969 г. С. был исключен из Союза
писателей СССР; в 1970 г. стал лауреатом Нобелевской премии по литературе.
В 1973 г. КГБ захватил тайник с рукописью «Архипелага...», после чего
Солженицын дал сигнал о его публикации на Западе (1973). В 1974 г.
Солженицын был арестован, лишен гражданства и выслан в ФРГ.
Избранная библиография:
Соро кин Влади мир Гео ргиевич – род. 7 августа 1955 г. в пос. Быково
Московской обл.
Избранная библиография
«Кысь» (2000).
Избранная библиография
86
Романы: «Казус Кукоцкого» (2001), «Искренне ваш Шурик» (2003), «Даниэль
Штайн, переводчик» (2006), «Зеленый шатер» (2011).
Избранная библиография
89
имеющие возможности выйти из навязанного им неомифологического сюжета.
Так символистское утопически-всеобщее жизнетворчество превратилось в
дискретные, множественные, ценностно относительные «миры».
• Идентичность – категория, которая применяется для описания индивидов,
социальных групп, народов и т.д. в качестве относительно устойчивых,
тождественных самим себе целостностей.
• Интермедиальность (взаимодействие искусств) – наличие в художественном
произведении таких образных структур, которые заключают информацию о
другом виде искусства; в литературе способ организации текста, включающий в
себя коды, характерные для живописи, музыки, кинематографа и т.д.
• Интертекстуальность (термин Ю. Кристевой) – принадлежность любого
художественного текста к широкому культурному интертексту; обычно
проявляется в обилии цитат, аллюзий и реминисценций.
• Иронический модус («двойной код») – ироническое сопоставление различных
литературных стилей, жанровых форм и художественных течений в
произведениях постмодернизма без ценностного выделения какого-либо из них.
• Клип-культура (термин Э. Тоффлера) – формат подачи информации (в т.ч.
художественной) в постиндустриальном (информационном) обществе, где
транслируемое содержание создается в расчете на те или иные технические
параметры средств массовой информации (коммуникации): размер экрана
монитора, время рекламной паузы и т.п.; воплощение дискретности и
релятивизма современной картины мира, не имеющей целостного образа и
единого смысла.
• Коллективное бессознательное – в аналитической психологии К.-Г. Юнга один
из элементов психической структуры человека; пребывание в индивидуальной
душе всей совокупности человеческого опыта, который никогда не бывает
осознан и является общим достоянием больших групп людей: этносов, рас, всего
человечества; ярче всего проявляется в космогонических и эсхатологических
мифах разных времен и народов, во многих мотивах имеющих удивительное
сходство между собой.
• Концепт – в литературе концептуализма устоявшееся, клишированное, долго
бывшее в употреблении и совершенно стершееся понятие; идея,
90
присоединенная к такой реальности, которой она не может соответствовать,
и вызывающая этой несообразностью отчуждающий, иронический или
гротескный эффект.
• Концептуализм – одновременно последняя фаза модернизма и первая фаза
постмодернизма (1960-1980-е годы); литература, воссоздающая и доводящая
до абсурда типичные структуры мышления, стереотипы массового сознания,
отвлеченные от той реальности, которую они вроде бы призваны
обозначать; показывающая отпадение форм от смыслов и вещей; его цель –
окончательное разрушение, раздробление, деконструкция неподлинной
реальности, обнажение пустоты.
• Литературоцентризм – представление о центральной, ведущей роли
художественной литературы в какой-либо культуре; в русской культуре
держался с 1820-х по 1990-е годы.
• Логоцентризм (термин Л. Клагеса) – философская традиция, в основе
которой лежит озабоченность истиной, рациональностью, логикой,
целостным смыслом.
• Массовая культура – культурная ситуация, соответствующая определенной
форме социального устроения, т.е. культура «в присутствии масс» (в
условиях доминирования массы и массового сознания); оперирует
примитивными формами архетипических состояний посредством СМИ;
навязывает нормы поведения; ей присущи тотальность, отсутствие выбора,
отсутствие простора для инициативы субъекта; в то же время она является
механизмом защиты от деструктивных тенденций XX в. и гарантом
социального спокойствия; в постиндустриальном обществе действует уже не
прямым принуждением, но «соблазнением» с помощью «машин желания».
• Массовая литература – совокупность литературных жанров и форм,
обращённых к неквалифицированному читателю, воспринимающему
произведение без рефлексии по поводу его художественной природы, и
потому носящих упрощённый характер; отсутствие новых выразительных
средств, выхода за пределы жанрового канона, переосмысления
литературной и культурной традиции; воспроизведение привычных норм
культуры и морали, эскапизм (уход от эмпирической реальности с ее
проблемами); отсутствие авторской индивидуальности, «искусство
комбинации» известных мотивов, сюжетов и типов; ориентация на рынок,
коммерческий спрос.
• Метафизический реализм (термин Ю.В. Мамлеева) – дискуссионный
термин в современной литературе, обозначающий выдвижение на первый
91
план не социально-психологического, а метафизического измерения
человека; метафизическое качество произведения возникает благодаря
особой авторской технике показа существ нечеловеческой природы,
невидимых запредельных миров, состояний, не имеющих аналогов в
материальном мире.
Миддл-литература – тип словесности, располагающийся между элитарной
и массовой литературой, порожденный их динамичным взаимодействием и
снимающий оппозицию между ними: нацеленность на более широкую
аудиторию, решение не только эстетических, но и коммуникативных задач,
отказ от эзотерического языка художественной литературы в пользу языка
нейтрального («никакого» – клишированного, обыденно-разговорного,
функционального), ориентация на востребованность публикой.
• Миф – форма общественного сознания, наиболее ярко воплощенная в
первобытной культуре (космогонические, эсхатологические,
антропогонические, солярные, лунарные, астральные, календарные мифы,
мифы о культурном герое, о животных и т.п.) и предполагающая
внерациональное, наглядно-чувственное, образное освоение
действительности; миф всегда дает целостное представление о жизни и
воспринимается как реальность; для мифа не существует грани
естественного и сверхъестественного, объективного и субъективного;
причинно-следственные связи подменяются связью по аналогии и
причудливыми ассоциациями; в литературе миф выступает как создание
коллективной или индивидуальной фантазии, обобщённо постигающей
действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций.
Повторяющиеся в разных культурах в разные эпохи мифологические
мотивы называют архетипическими.
• Модернизм – конгломерат литературных направлений, последовательно
складывавшихся с 1890-х по 1970-е годы включительно: декадентство,
символизм, экспрессионизм, акмеизм, футуризм, сюрреализм,
экзистенциализм, школа нового романа, драма абсурда, структурализм,
попарт и др.; в мировоззренческом плане – трагедия разрушения
психологического ядра и социальной автономии отдельной человеческой
индивидуальности, критика т.н. «человека массы» с актуализацией в нем
коллективного бессознательного с мифологическими архетипами;
социокультурный пессимизм.
• Мультилитературность (с лат.: много; термин С.И. Чупринина) –
понятие, свидетельствующее об отсутствии в постсоветской русской
литературе единого «литературного процесса» и о наличии в ней нескольких
отдельных «литератур» – литературных ниш, сфер со своими критериями
92
оценки, со своей читательской аудиторией: «качественной» (серьезной,
«элитарной»), массовой, миддл-литературы, нон-фикшн; идеология
художественно-мировоззренческого плюрализма, исключающая попытки
привести все явления современной литературы к некоему единству, к
общему знаменателю.
• Мультимедийность – комбинирование в рамках произведения текста,
зрительного образа и звука, с целью обеспечения одновременного
воздействия на разные органы чувств (сетевая литература,
экспериментальная книжная продукция, например «Священная книга
оборотня» В.О. Пелевина, к которой прилагается музыкальный
компактдиск).
Нарратив – (в пер. с англ. и фр. – рассказ, повествование, вербальное
изложение, в отличие от представления) линейное изложение фактов и
событий в литературном произведении, т.е. то, как оно было написано
автором; понятие философии постмодернизма, фиксирующее
процессуальность самоосуществления как способ бытия повествовательного
(или, как писал Р. Барт, «сообщающего») текста; нарратив всегда
субъективен без претензий на адекватное отражение действительности, что
сближает его с дискурсом.
• Неомифологизм – основная черта модернизма ХХ века; в
неомифологическом тексте смыслообразующую роль играют не только
архаические мифы, но и мифологизированные тексты предшествующей
литературы (например, «Божественная комедия», «Гамлет», «Дон Жуан»,
«Преступление и наказание»), а также сугубо авторские мифы;
архетипизируются персонажи предшествующей литературы, мотивы,
образы и т.п.
• Неомодернизм – возрождение таких черт модернизма XX века, как
неомифологизм, отстаивание человеческой индивидуальности и
идентичности, четкая авторская позиция, авторская оценка, в сочетании с
постмодернистской художественной техникой.
• Новый реализм – главное литературное течение 2000-х годов,
обратившееся к реальным проблемам постсоветского общества, актуальным
для читательского большинства: социальному неравенству и угрозе потери
национальной идентичности русским народом; для него характерен
действенный, энергичный протест против культурного релятивизма и
ориентация на русскую национальную традицию, поиск «нового русского
героя»; в художественно-эстетическом аспекте – эклектизм, сочетание черт
93
психологического реализма, высокого модернизма, натурализма и
постмодернизма.
• Нонселекция (термин Д. Фоккема) – принцип организации
постмодернистского текста как повествовательного хаоса,
фрагментированного дискурса о восприятии мира как разорванного,
отчужденного, лишенного смысла, закономерности и упорядоченности; для
автора – отказ от преднамеренного отбора (селекции) элементов во время
«производства текста», для читателя – отказ от попыток выстроить его
«связную интерпретацию»; нарушение традиционной связности
повествования с помощью таких приемов, как прерывистость и
избыточность деталей и описаний, дубликация, умножение, перечисление,
противоречивость, сочетание в одном произведении явно фактического и
явно фиктивного; принцип нонселекции выступает как уравнивание в своей
значимости совершенно незначительного и существенно проблемного,
перетасовка причины и следствия, посылки и вывода, что затрудняет
целостное восприятие текста.
Нон-фикшн (с англ.: без вымысла) – деловая, критическая и документальная
проза; к литературе имеют отношение жанры автобиографий, биографий,
дневников, мемуаров, документальных романов, травелогов (путешествий),
а также критических статей, обзоров, рецензий, репортажей, интервью.
• Пастиш (итал.: опера, составленная из отрывков других опер, смесь,
попурри, стилизация) – в постмодернизме пародия (гипертрофированное
стилистическое подражание) при отсутствии объекта пародирования (т.е.
эстетического идеала); ироническое сопоставление различных литературных
стилей, жанровых форм и художественных течений в постмодернистском
произведении; тотальная самопародия, обусловленная отсутствием
какойлибо нормы, образца, иронически-релятивистским отношением к
любому высказыванию, которое по определению лишено смысла.
• Поп-арт – одно из направлений позднего модернизма, занятое
воспроизводством артефактов массовой культуры современного общества
потребления и игрой с ними (рэди-мейдами: рекламными слоганами,
видеоклипами, текстами телепередач, мотивами популярных телесериалов,
анекдотами, феноменами шоу-бизнеса); ориентация на посредственность,
вкусы толпы; даже критика общества массового потребления упакована в
товар массового потребления: детектив, триллер, боевик.
• Постмодернизм (термин Ж.-Ф. Лиотара) – состояние художественной
анархии, господствующее в литературе с 1980-х годов; плюралистическая
эстетическая парадигма, принимающая мир как хаос, лишенный какого-либо
смыслового центра; в более узком смысле – одно из ведущих направлений
94
современной литературы, главные характеристики которого –
интертекстуальность и деконструкция, а также иронический модус.
• Постмодернистская культурная ситуация – исторически закономерный
итог развития секулярно-гуманистической новоевропейской культуры,
обусловленный также господством (начиная с XX века) «человека массы»;
социокультурный феномен, предполагающий релятивистское уравнивание
всевозможных смыслов, какофонию взаимоисключающих мнений и
суждений и потерявших первоначальное значение фрагментов разнородных
культурных дискурсов.
• Постреализм (термин Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого) – одно из
ведущих направлений современной литературы, сочетающее в себе черты
реализма, модернизма и постмодернизма; в его основе – представление о
мире как о хаосе и пустоте, но с личной ответственностью за примыкающие
к человеку фрагменты мира.
• Постсекуляризм (термин Ю. Хабермаса) – сосуществование секулярного и
религиозного в одном времени при осознании принципиальной
неустранимости религиозного типа общественного сознания; отчетливого
определения термина пока не существует, однако подразумевается отказ от
категорической оппозиции «религиозное – безрелигиозное» и выстраивание
между ними диалогических взаимоотношений в культуре рубежа XX-XXI
вв.
Психоанализ – учение о строении и функционировании человеческой
психики и основанная на нем врачебная практика, разработанная на рубеже
XIX-XX веков З. Фрейдом; суть психоанализа – в признании определяющей
роли бессознательного в личности и поведении человека, в учении о
вытеснении, либидо, сублимации, Эдиповом комплексе; фрейдизм возводит
положения психоанализа в ранг философско-антропологических принципов
(Эрос и Танатос) и разрабатывает культурологическую теорию, в которой
культура понимается как болезненный результат вытесненной
сексуальности; человек психоанализа – невротик; актуален для литературы
модернизма.
• Реализм – литературное направление, сложившееся в 1840-е годы и
выражавшее господствовавшие в XIX веке гуманистические ценности
(представление о ведущей роли в культуре отдельной человеческой
личности с ее рациональностью и развитой психологией), социокультурный
оптимизм и утопизм, обладавшее специфическим набором художественных
95
средств; в XX веке, при неизменных мировоззренческих основах, во многом
воспринял модернистскую художественную технику.
• Сетература – совокупность литературных произведений, основной средой
существования которых является Интернет, предоставляющий авторам
возможности, недоступные на бумаге: нелинейность текста за счёт
гиперссылок, интерактивность текста (читатели могут дописывать
имеющийся текст), мультимедийность текста (в литературное произведение
вставляются звуковые файлы, файлы с анимированными изображениями и
т.п.); изменение в иерархии жанров и форм: предпочтительны миниатюра,
эссе, дневник (тексты размером с экран); блог как форма интерактивности
сетературы: формирование вокруг художественного текста
коммуникативной среды.
• Симулякр (термин Ж. Бодрийяра) – образ отсутствующей
действительности; копия без подлинника; пустая форма, оторванная от
какой-либо реальности, правдоподобная иллюзия.
• Смысловая неразрешимость – несводимость текста к однозначному
смыслу, выводу, его принципиальная двусмысленность и противоречивость.
• Соц-арт (термин В. Комара, А. Меламида) – концептуализм,
производивший деконструкцию языка советской идеологии и мифологии в
1960-1990-е годы; пародирование основополагающих доктрин тоталитарной
эстетики соцреализма.
• Сюрреализм – течение в литературе модернизма XX века, основанное на
«автоматическом письме», т.е. воспроизводстве бессознательных
процессов; уход от рациональности, восприятие окружающей культуры как
абсурда, возвращение к хаосу как подлинности; характерный прием:
помещение реалистически выписанных деталей действительности в
несвойственный им контекст.
«Утрированная художественность» (термин А.Д. Синявского) – одно из
ведущих направлений современной литературы, понимающее текст как
самодовлеющую реальность и оперирующее словами-концептами,
идеологемами; генетически связано с философией структурализма, но также
восходит к концепции панэстетизма русского Серебряного века.
• Филологический роман (термин А. Гениса – Вл. Новикова) – роман, где
филолог или литератор становятся героями, а их профессия – основой
сюжета; на рубеже XX-XXI вв. постмодернистская модификация романного
жанра, ставящая в центр произведения осмысление его поэтики и структуры,
рассматривающая в качестве главного предмета изображения проблемы и
способы литературного творчества и восприятия.
96
• Хаосмос (термин Дж. Джойса) человеческой жизни – центральная
эстетическая категория постреализма; на первом плане не свобода (как в
модернизме), не хаос (как в постмодернизме), но концепция взаимосвязи
островков смысла, примыкающих к тем или иным людям; одно из
проявлений «антропологического поворота» в современной культурной
парадигме и в современном гуманитарном знании.
• Человек массы – зародившись в буржуазную эру, как следствие
разрушения традиционной народно-крестьянской культуры, стал
преобладающим антропологическим типом на рубеже XIX-XX веков, что и
вызвало кризис прежней индивидуалистической культуры и дало импульс к
созданию культуры Новейшего времени, XX-XXI веков. Характеризуется
культом посредственности, отходом от рациональности и понижением
интеллектуального уровня, властью коллективных эмоций, склонностью к
разрушению и насилию, потребностью в вождях, конформизмом и
стандартизацией; может принадлежать к любой социальной группе, любому
классу.
• Шизоанализ (термин Ж. Делеза, Ф. Гваттари) – искусство, утверждающее
новую модель активной личности – «прогуливающегося шизофреника»,
который отрицает общество потребления и живет по законам «производства
собственных желаний»; клиническая картина шизофрении – расщепление
личности, утрата идентичности, отсутствие у человека ценностного центра,
однозначно определенного ядра – в аспекте художественной антропологии
соответствует культурной парадигме постмодернизма.
• Элитарная литература – высокая литература XX в., противопоставляемая
массовой по типу воздействия на воспринимающее сознание, сохраняющая
его субъективные особенности и обеспечивающая его смыслообразующую
функцию; ее основной идеал – формирование сознания, готового к активной
преобразующей деятельности и творчеству в соответствии с законами
реальной (константной) действительности; ее субъектом всегда является
сознательная личность; ее творения всегда личностно окрашены и
рассчитаны на личностное восприятие, вне зависимости от широты их
аудитории.
• Эстетический идеал – авторская система ценностей; представление о
должной жизни, выраженное в художественном произведении.
97
Языковой имидж – в литературе концептуализма замещение
индивидуального авторского стилистического «лица» безличными
общеупотребительными дискурсами: советским, высокой культуры,
националистическим, либерально-демократическим, религиозным и т.п.
98
ПРИЛОЖЕНИЕ 3.
Исследования о произведениях современных прозаиков
99
бездонное, бесконечное поле для смысловых переплетений. Интересно, что
такой пустотой оказывается у Пелевина человек, литературный герой Петр
Пустота, становящийся вместилищем множества сознаний, стремящийся и не
20
Сокращенный вариант статьи опубликован в кн.: XXVII Пушкинские чтения 21 октября
2013 г.: Сб. научных докладов [Эл. ресурс] / Сост. В.В. Молчановский. М., 2013.
могущий обрести свою личностную идентичность (т.е. понять, кто же он такой
на самом деле). Буддийский мистик Чапаев убеждает героя в том, что такая
идентичность просто не нужна, ее поиск тщетен, и предлагает герою
субстанциальную аннигиляцию в УРАЛе (Условной реке абсолютной любви).
Таким образом, человеческая личность, «человечность» как субстанция –
главная опора и ценность европейской христианско-гуманистической культуры
– ставится под сомнение, чуть ли не отрицается в этом романе. Но и восточная,
буддийская в данном случае, система ценностей тоже не принимается в
романном дискурсе: Петька Пустота не может согласиться с тем, что его нет,
он до конца романа хочет быть, и не просто быть, а быть собой. Но что это
такое – собой, при девальвации понятия о личностной идентичности? Может
быть, основа себя – это «вечное невозвращение» из «Внутренней Монголии»?
(Таковы категории, которые вводит Пелевин в своем романе). Но если
«Внутренняя Монголия» – перифраз буддийской нирваны, то субъективная
идентичность с ней несовместима. Однако пустота в пелевинском романе, в
парадигме христианской традиции, которая в постсекулярную эпоху
понимается как одна из многих присутствующих в поле современной культуры,
может быть трактована и как творческий хаос, как то самое ничто, из которого
Бог сотворил мир. Итак, налицо смысловая неразрешимость
постмодернистского произведения как следствие разрушения логоцентризма.
Как видим, человеческое «Я», по Пелевину, не может существовать в условиях
онтологической неопределенности, и автор вплотную подводит читателя к
вопросу о духовных условиях его бытования.
100
Главной особенностью русского постмодернизма, по сравнению с
западным, стал соц-арт – концептуализм, работающий с образами советской
идеологии и мифологии, пародирующий тоталитарную эстетику соцреализма.
Элементы соц-арта в «Чапаеве и Пустоте» – сами культовые образы героев
гражданской войны: Чапаева, Петьки, Анки, Котовского. Они подверглись
постмодернистской деконструкции, из концептов превратившись в симулякры.
Чапаев теперь – эзотерический философ-мистик, Петька – поэт-модернист
эпохи Серебряного века, Анка – воплощение Вечной Женственности в духе Вл.
Соловьева и А. Блока, Котовский – порочный денди, раздвигающий границы
человеческой психофизической чувствительности до опасного предела, т.е. в
полном смысле слова декадент. Где смысловая связь с персонажами романа Д.
Фурманова, культового советского фильма с артистом Бабочкиным в роли
Чапаева или даже анекдотов брежневской поры? Ее нет, этой связи. Остались
только имена и ряд сюжетных соответствий, как бой на станции Лозовая и
исчезновение Чапаева в волнах реки Урал. Мистик Чапаев демонстрирует
пустоту с помощью глиняного пулемета, что показывает иллюзорность,
кажимость всех явлений, вещей, даже людей: «все, что может появиться или
исчезнуть – это набор пустых форм, которых не существует...»19.
Если на Западе постмодернизм рождался из процесса деконструкции
культуры модернизма и авангарда, признанных, официальных, авторитетных к
концу XX века культурных явлений, то в России эквивалентом такого
культурного монолита стал соцреализм. Однако на деле культура советской
эпохи не была монолитной – все советские десятилетия не прерывалась
подпольная, гонимая, неофициальная традиция Серебряного века, высокого
модернизма (в первую очередь символизма) и авангарда (футуризма,
конструктивизма). Русский постмодернизм вступил в диалог с этой культурой,
подвергая ее не только беспощадной деконструкции, как советскую, но пытаясь
102
«внутрикультурный миф»20. Как показывает художественная практика русского
постмодернизма, тем общим знаменателем, который рождался в диалоге
культурных кодов, той точкой «вненаходимости», в которой обретаются автор,
герой и читатель, – неизменно оказывалась «смерть как миромоделирующий
метаобраз»23. У Вен. Ерофеева, Саши Соколова, В. Пьецуха, В. Шарова именно
смерть, потоп, всеобщая катастрофа рисуются как точки, где мир,
развалившийся на куски, собирается заново. Так смерть становится
интегральным символом русского постмодернизма. Здесь можно усмотреть
архаико-мифологическую модель временной смерти, через которую нужно
пройти, чтобы родиться заново или обрести новое качество.
В романе «Чапаев и Пустота» также происходит обращение к катастрофе,
социальной и индивидуальной смерти: во-первых, в центре внимания автора –
две революционные эпохи: 1918-1919 гг. и год 1992, время гайдаровской
«шоковой терапии»; во-вторых, на психологическом уровне исследуется
сильный танатоидальный21 комплекс в виде жертвенного идеализма, присущий
русскому национальному характеру. Происходит десакрализация как
коммунистической, так и белогвардейской идеологий, основанных на идее
жертвенной смерти. Волю к смерти, самоуничтожению олицетворяют и
центральные герои романа: Чапаев (стремление к нирване), Котовский
(наркотическое саморазрушение), Анна (бесплотная и бесплодная красота).
Только Петр Пустота, с помощью своих многочисленных раздвоений,
частично преодолевает страх перед жизнью и тягу к смерти. В нем усиливается
Эрос. Так, в лице Сердюка он отказывается от харакири. Танатос как бы
ослабевает в русском характере. Восточные религиозно-философские учения
(буддизм, индуизм), отрицающие ценность земной жизни, подвергаются, таким
20 Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской культуре. М.: Высшая школа, 2005. С. 454.
23
Липовецкий М.. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997. С. 305.
21 Прилагательное произведено от имени древнегреческого бога смерти Танатоса; З. Фрейд
использовал его как символ стремления к смерти и разрушению, противопоставляя Эросу,
символу жизни и созидания.
103
образом, в романе Пелевина экзистенциальной критике. Смерть, по Пелевину,
это «вечное невозвращение», а не восточно-языческое «вечное возвращение»,
наводящее на мысль о буддийском «круге Сансары» и индуистских
реинкарнациях. Единственность, окончательность смерти, избираемая Петром
Пустотой, как бы возвращает героя в лоно христианской культурной парадигмы.
Последняя, кстати, в традиционном своем понимании, ставилась под
сомнение и в Серебряном веке, с его культом Ф. Ницше, с приверженностью
ряда его деятелей ницшеанскому учению о «вечном возвращении», по своей
сути языческому. Векторное понимание истории присуще только библейскому
сознанию (необратимость истории, конец света, эсхатология). Таким образом,
пелевинская культурная «вненаходимость» распространяется и на Серебряный
век. Никакой канонизации, никакой идеализации этой эпохи в его романе нет.
Более того, один из последних романов Пелевина – «t» – образец
деконструкции уже «золотого века» русской культуры – эпохи классики XIX
века. Здесь речь идет о Льве Толстом, Оптиной Пустыни и других знаковых
символах классической русской культуры. Пелевинский постмодернизм
демонстрирует свою культурную «вненаходимость» и по отношению к ней.
Рождается ли что-то из постмодернистского хаоса, виден ли какой-либо
выход из состояния «временной смерти» культуры в России? Уверенно
ответить на эти вопросы можно лишь с большей исторической дистанции.
Однако само возвращение пелевинского героя в христианскую культурную
парадигму свидетельствует о саморазрушении постмодернистской эстетики в
самом сердце постмодернизма. Пелевин не отрицает некоей позитивной
сущности человека, но как бы проверяет ее на прочность. Похоже, в «Чапаеве и
Пустоте» Пелевин не столько постмодернист, сколько русский классический
писатель – идеолог, проповедник и моралист, глубоко интересующийся
«вечными» вопросами бытия22. Он ищет и ставит вопросы, играя со смыслами
24 Генис А. Поле чудес: Виктор Пелевин // Генис А. Иван Петрович умер: cтатьи и
расследования. М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 90.
106
Элементы дзен-буддизма, действительно характерные для Китая и
Японии, присутствует в тексте на уровне попытки воссоздать восточный образ
мысли в форме коанов – афористических высказываний, основанных на жесте,
алогичности, десемантизации (т.е. лишении привычного смысла), и
направленных на обретение с их помощью искомого озарения (сатори). Коаны
часто построены в форме вопросов и ответов. Так, коанами являются
символические жесты Чапаева и Петра, когда выстрелом из пистолета вдребезги
разбивается глицериновая лампа и зеркальный шар, символизирующие
относительность феноменального мира, т.е. мира явлений, вещей, предметов, а
также относительность мирского рационального ума, обычной логики. В главе,
посвященной японской корпорации «Тайра», Кавабата и Сердюк,
декламирующие друг другу танка, японские трехстишия, тоже используют коан,
привязывая к дереву несуществующего коня. Роман как будто должен стать
текстом-проводником во «Внутреннюю Монголию»25.
На деле же получается, что буддийская философско-мифологическая
основа романа, опрокинутая в современность, выполняет неоднозначные и
противоречивые художественные функции. Это, во-первых, демифологизация
советской концепции истории и любых идеологических штампов. Во-вторых,
высветление традиционной христианской парадигмы русской культуры
благодаря наличию взгляда со стороны, путем создания ей альтернативы,
некоего метакультурного пространства. В-третьих, продолжение традиционной
в русской культуре Серебряного века темы «монголизма», начатой еще Вл.
Соловьевым (есть прямые упоминания его стихотворения «Панмонголизм» 1894
года). Более того, буддийская мировоззренческая тенденция была ощутимой и в
русской классике XIX века, хотя бы через А. Шопенгауэра, чьему заметному
воздействию подверглись, к примеру, И. Тургенев и Л. Толстой.
Художественный вывод у Пелевина по сути тот же, что у его предшественников
из Серебряного века (Вл. Соловьева, А. Блока, А. Белого), – опасность
107
уничтожения человеческой личности. Общественность, по Пелевину, не должна
сводиться к буддийской сансаре – кругу бесконечных
превращенийперевоплощений. И последней функцией буддийской парадигмы
романа можно назвать констатацию того факта, что большевизм, советская
эпоха опасно перекосили качели русского национального характера, веками
балансирующие между Востоком (с его буддийским идеалом безличной
нирваны) и Западом Нового времени (уже не христианским, а секулярно-
гуманистическим, с его онтологически, т.е. бытийно, в Боге, неукорененным
понятием о человеческой личности) в сторону Востока. Сам современный Запад
уже соскальзывает в эту завораживающую пустоту. Однако герой
пелевинского романа не только Пустота, но и Петр. А Петр, как известно, это
камень, на котором Христос воздвиг свою Церковь Нового Завета. И в конце
романа Петр – сам по себе, а пустота – сама по себе, не поглощает все же
чапаевская пустота Петра.
Итак, в романе «Чапаев и Пустота» – одном из лучших образцов русского
постмодернизма – находим соотношение христианских архетипов русского
национального характера и буддийской религиозной философии. Здесь в обилии
представлены симулякры советской эпохи. Но самое главное – дано
шизоаналитическое (вместо психоаналитического) исследование русского
национального характера. И одновременно этот роман выходит за границы
постмодернизма как такового и вписывается в высокую
религиознофилософскую традицию русской классической литературы.
108
премии Александра Солженицына 2006 года. Вообще, в тематическом аспекте,
в литературе рубежа XX-XXI веков присутствует целое религиозно-
христианское течение, к которому, помимо Варламова, относят Л. Бородина, О.
Николаеву, М. Кучерскую, Ю. Вознесенскую и мн. др.
Современную эпоху часто называют постсекулярной, подразумевая под
этим сосуществование секулярного и религиозного в одном времени при
осознании принципиальной неустранимости религиозного типа общественного
сознания. Отчетливого определения термина «постсекуляризм», введенного Ю.
Хабермасом, пока не существует, однако имеется в виду отказ от
категорической оппозиции «религиозное – безрелигиозное» и выстраивание
между ними в культуре рубежа XX-XXI вв. диалогических взаимоотношений.
Таким образом, «религиозное» может входить в постмодернистский
релятивистски-игровой ценностный спектр на правах одной из ценностей, не
претендующей на серьезное, тем более центральное значение. Однако такое
положение вещей противоречит самой сути христианского миропонимания,
которое организует иерархически структурированную реальность вокруг
единого центра – Бога. В аспекте антропологии это выглядит как стремление к
29
Частично опуб. в составе статьи: Богданова О.А. Духовные искания в русской прозе рубежа
XX-XXI вв. // Духовные начала русского искусства и просвещения: Материалы XII
Международной науч. конф. «Никитские чтения» / сост. А.В. Моторин; НовГУ им. Ярослава
Мудрого. В. Новгород, 2012. С. 198-203.
109
постмодернистской ситуации, формируя внутри нее вектор поступательного
движения.
Духовный поиск героев – главное содержание варламовского романа
«Лох» (1995). В интервью З. Прилепину писатель признавался, что всегда
«считал себя почвенником»: «Мне дорога русская идея, но… без любых
попыток соединить ее с идеей коммунистической, без какой-либо “ностальгии
по СССР”, периоду, который я считаю в целом враждебным по отношению к
истории моего народа»26. Среди близких себе писателей Варламов назвал В.
Распутина, А. Солженицына, Б. Екимова, Л. Бородина. Неудивительно, что
автор «Лоха» справедливо причисляется к реалистическому крылу
современной прозы. И правда, в его романах находим изображение широкого
социально-исторического фона, многообразие типических,
социальнохарактерных персонажей, психологический детерминизм в
изображении второстепенных героев, эпическую дистанцию между автором и
героями. В беседе с Л. Эпиктетовой после вручения премии Солженицына в
2006 г. Варламов так сформулировал свое творческое кредо: «Для меня
писатель – это летописец», поэтому надо «стараться быть честным и стойким
свидетелем того, что происходит с Россией, ее народом, ее душой. И не лгать,
когда об этом пишешь». При этом для Варламова «нет ничего вернее» слов
Тертуллиана:
«Душа человека по природе христианка»27.
В связи с вышесказанным встает вопрос о характере реализма этого
писателя, который выводит нас к более широкой проблеме возможности
существования реалистического метода как такового в условиях
постмодернистской культурной ситуации.
Для начала вспомним, что такое т.н. классический реализм. – Это
литературное направление, сложившееся в России и Европе примерно в 1840-е
гг. и выражавшее господствовавшие в XIX веке секулярно-гуманистические
26 http://www.zaharprilepin.ru/ru/litprocess/intervju-o-literature/aleksej-varlamov-.html
27 http://old.bfrz.ru/cgi-bin/load.cgi?p=dejat/premia/premia2006/premia2006.htm&t
110
ценности (представление о ведущей роли в культуре отдельной человеческой
личности с ее рациональностью и развитой психологией), социокультурный
оптимизм и утопизм (основанные на идее прогресса), обладавшее
специфическим набором художественных средств; в XX веке, при неизменных
мировоззренческих основах, реализм во многом воспринял модернистскую
художественную технику. Главное качество традиционного реализма –
целостно-непротиворечивая концепция мира и восприятие человеческой
личности в ее душевно-телесном единстве. Очевидно, что уже в XX веке, в
эпоху господства модернизма, на фоне распада рационально-гуманистической
культуры Нового времени, реализм как таковой стал анахронизмом; в начале
XXI века он оказывается в резком антагонизме с постмодернистским
релятивизмом, абсурдизмом и нетождественностью человека самому себе.
Поэтому писатели, даже объявляющие себя в наши дни реалистами, на
деле являются ими только частично, как, например, Г. Владимов. Наряду с
такими реалистическими чертами, как типичные герои в типичных
обстоятельствах, социальная обусловленность и развитие характеров,
дистанция между автором и героями, социально-психологический детерминизм
и т.п., в его романе «Генерал и его армия» (1997) находим и модернистские
художественные приемы: субъективированность романного дискурса,
смешение временных пластов, черты неомифологизма (создание своего мифа о
Великой Отечественной войне на основе мифологизации толстовской эпопеи о
войне 1812 года) и др. Постмодернистская же ситуация отражена в
повествовательной нонселекции (дискретности, временных сдвигах,
абсурдности, хаотичности и «бедламе» окружающей действительности),
развенчании гуманистического идеала самостояния отдельной человеческой
личности («человечность» как Кобрисова, так и Гудериана в конце концов
склоняется перед вождями – Сталиным и Гитлером; народ в романе двоится на
русский и советский), деконструкции ряда советских мифов: о мудрых вождях
и военачальниках, о массовом героизме, о советском патриотизме и др.
111
Так и в романе Варламова «Лох» традиционно реалистический метод
сочетается с элементами постмодернистской культурной парадигмы:
хаотичностью и бессмысленностью окружающего мира, деконструкцией
либерально-демократических неомифов (Горбачев и Чернобыль, Горбачев и
ГКЧП, боров Борька и Ельцин у Белого дома), тотальной
интертекстуальностью (аллюзии на В. Гюго, Ф. Достоевского, М. Горького и
др.). Доминирует в романной структуре нереалистическая модель создания
образа главного героя (Сани Тезкина): отсутствие психологического
детерминизма, религиозно-метафизическая мотивировка характера и
поступков, обращение к архетипам русского «культурного бессознательного»
(фольклорным и агиографическим). Если это и реализм, то какой-то особенный.
Есть ли у него предшественники в русской литературе?
Сам писатель дает подсказку многочисленными аллюзиями на «Братьев
Карамазовых» Достоевского. Действительно, в романе Варламова с
очевидностью обнаруживается преемственность «реализму в высшем смысле»
как «художественному воссозданию реального мира в предельно объемном
физическом и метафизическом измерении и изображению личности в
максимально возможной онтологической глубине»28. Чертами творческого
метода Достоевского являются также изображение духовного поиска
невоцерковленного человека, осознанный полифонизм как абсолютная
независимость сопоставляемых персонажей от автора-повествователя и
доведение их субъективных «правд», их точек зрения до логического
завершения, а также – диалогизм. Не все из этих признаков присутствуют в
романе «Лох»: есть – метафизическая (духовная) координата личности,
определяющая ее психологию и социальную судьбу, есть далекие от
церковного христианства герои; но отсутствует полифония (произведение
Варламова строго монологично, с отчетливо выраженным авторским
дискурсом), идейного диалога между главными персонажами (Саней Тезкиным
28 Степанян К.А. Явление и диалог в романах Ф.М. Достоевского. М.: Крига, 2010. С. 17.
112
и Левой Голдовским) не возникает по причине отсутствия у обоих всякой
идеологии.
Несколько меньшая временная дистанция отделяет Варламова-романиста
от опыта т.н. «духовного реализма» И. Шмелева и Б. Зайцева, который в годы
эмиграции открыл «мир русского православия», изображая воцерковленных
персонажей (монахов или мирян)29. Последнее и является новым словом
«духовного реализма» XX века по сравнению с «реализмом в высшем смысле»
Достоевского. Однако полифонизм и идеологизм автора «Братьев
Карамазовых» не нашел продолжения в творчестве названных писателей.
Изображение нецерковной религиозности отдаляет творчество Варламова от их
традиции, но монологическая структура и преобладание авторского нарратива –
сближают.
Ближайшим предшественником варламовского художественного метода
можно считать «христианский реализм»30 позднего А. Солженицына. Автор
«Красного колеса» и «Двучастных рассказов» в конце XX века стал чуть ли не
единственным продолжателем религиозно-полифонической традиции
Достоевского. В названных произведениях, при полном погружении
повествователя во внутренний мир, в субъективную «правду» каждого из
сопоставляемых героев, конечный вывод отдается читателю. Релятивизма
писатель избегает с помощью ряда композиционно-стилистических приемов,
имплицитно вводящих «вертикальную» духовную координату внутреннего
мира героев, соотносимую с авторской христианской концепцией человека
(дух, душа, тело). По собственному признанию Варламова, ему «особенно дорог
Солженицын», книги которого его в свое время «поразили»: «Не в советское,
тогда я их не читал, негде мне было взять. А вот в перестройку, когда я прочел
“Матренин двор”, “Бодался теленок с дубом”, эти вещи помогали в чрезвычайно
29 См.: Любомудров А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья. Борис Зайцев.
Иван Шмелев. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 47.
30 Термин В.Н. Захарова.
113
мутную годину понять цену истинной литературе и подлинному авторскому
слову»31. Симптоматично, что среди своих любимых вещей у Солженицына
автор «Лоха» называет не полифонические «Красное колесо» и др., а сугубо
монологические произведения, близкие к прямому публицистическому
высказыванию.
Конкретно в романе «Лох» Варламов обращается к изображению т.н.
«мирской святости», характерной для русской и европейской культуры Нового
времени (Дон Кихот М. Сервантеса, Жан Вальжан В. Гюго, князь Мышкин Ф.
Достоевского). Саня Тезкин, чей духовно-душевный склад изначально
определен русскими фольклорно-агиографическими архетипами (третий сын
Иван-дурак, с одной стороны, и юродивый, страстотерпец, отшельник – с
другой), в первых главах романа ощущает себя в православном храме
«комсомольцем», чуждым всякой духовной традиции, затем становится
внецерковным «самостийным пророком», возвещающим о скором
светопреставлении, а в диспуте со священником из купавнинского храма (на
автобусной остановке) отказывается от права пройти в спасительную «ограду»
Православной церкви, «если за нею останется столько людей» 32, обреченных на
гибель в безбожном растленном мире. Саня решает, что «уже никогда не
вернется в полуразрушенную церковь, в этот Ноев ковчег, слушать, как поют
нежными голосами свои песни старухи»37. Своего некрещеного отца, атеиста и
коммуниста, Саня считает более угодным Богу, чем церковных христиан: после
смерти «отца… встретит светлый ангел и как не познанную на земле радость
покажет небесный свет и проведет в горний мир <…> Тезкин был убежден, …
что отец его куда ближе к этому царству, чем воротившая от всех нос
неофитка-сноха»33. Православные священники показаны в романе в негативном
ключе: это и «жесткий» взгляд купавнинского батюшки, и прагматизм отца
31 http://www.zaharprilepin.ru/ru/litprocess/intervju-o-literature/aleksej-varlamov-.html
32 Варламов А.Н. Лох: роман // Роман-газета. 2003. № 20 (1458). С. 39.
37
Там же.
33 Там же. С. 42.
114
Евгения, старшего брата Сани, который больше думает о ремонте храма, чем об
утолении духовной жажды обратившегося к нему Левы Голдовского. На
протяжении всего романа Саня Тезкин проявляет духовную самостоятельность,
граничащую со своеволием: уверовав в Бога, избирает внецерковный путь, не
принимает ничьего руководства, опираясь лишь на индивидуальное чтение
священных и богословских книг и собственную интуицию. И это ничуть не
мешает возникновению вокруг Сани атмосферы «благодати», которую
завистливо ощущает приехавший в глухую тверскую деревню в гости к своему
странному другу Лева.
Еще в XIX веке, замечает Г. Федотов, в России появились новые формы
святости – «духовная жизнь в миру в смысле монашеского делания,
соединяемого с мирянским опытом»34. А. Панченко относит возникновение
сходного «религиозно-культурного» феномена к началу XVIII века, связывая
его с неиссякаемой русско-православной потребностью в святых даже в эпоху
петровской и постпетровской секуляризации, потребностью, воплотившейся в
сакрализации личностей русских поэтов (Пушкина и др.)35. Особенно четко
подобное явление зафиксировал Вл. Соловьев в своем знаменитом реферате
«Об упадке средневекового миросозерцания» (1891). «Критическое движение
последних веков», по мысли философа, ведет к торжеству уже не внешнего
(храмово-монастырского, озабоченного лишь индивидуальным «спасением»), а
подлинного христианства – общественного, универсального, перерождающего
человеческую жизнь на земле. Парадоксальным образом неверующие
«прогрессисты» являются христианами в большей степени, чем формально
верующие люди36. Таким образом, христианские пути человечества во многом
осуществляются вне церкви. Соловьевский реферат можно понять как
34 Федотов Г.П.. Святые древней Руси М.: Московский рабочий. 1990. С. 238.
35 Панченко А.М. Русский поэт, или Мирская святость как религиозно-культурная
проблема // Звезда. 2002. № 9.
36 См.: Соловьев Вл.С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 339-351.
115
провозглашение чуть ли не нового догмата – об особой
«нравственнопрактической благодати», действующей в российских либералах,
атеистах и
т.п. Деятели «нового религиозного сознания» Серебряного века в своем
отрицании «исторического христианства» (прежде всего Русской Православной
церкви) во многом развивали высказанные Вл. Соловьевым тезисы. Достаточно
вспомнить «религиозную общественность» Д. Мережковского, оправдание
сознательного «антихристианства» социальной революции 1905-1907 гг. ее
бессознательными «светом и правдой» С. Булгаковым и т.п.37 Сходные
тенденции обнаруживает и художественная литература Серебряного века. Так,
для героев-интеллигентов из известного романа Л. Андреева «Сашка Жегулев»
«спасение» – это отказ от «чистой» жизни, растворение интеллигентского
индивидуализма в народном целом, каким бы оно ни было. А оно таково: народ
– «черная сажа в дымовой трубе»38, он в массе своей темен, жесток,
своекорыстен; чисты, бескорыстны и жертвенны именно новые интеллигенты.
Здесь проявляется излюбленная андреевская идея, уже выраженная им в таких
рассказах, как «Иуда Искариот» и «Тьма»: непозволительно быть «хорошим»,
когда «мир во зле лежит». «Грязная», порочная проститутка заявляет
«чистому» идеалисту, герою «Тьмы», что он не смеет быть «хорошим», если
она «плохая». И автор, вслед за героем, признает ее правоту. В «Сашке
Жегулеве» такой безбожный мир – русская земля, русский народ; «спасение»
не в неприятии «бесовской» земли, а в признании своей неразрывной связи с
нею; не очищение, а жертвенное решение «с прахом мешаться»39.
37 Булгаков С.Н. Чрез четверть века // Достоевский Ф.М. ПСС Юбилейное (6-е) изд. В 14 т.
Т. 1. СПб., 1906. С. XXXVII.
38 Андреев Л.Н. Сашка Жегулев: Роман // Андреев Л. Полное собрание сочинений. Т. 5. СПб:
Изд. т-ва А.Ф. Маркс, 1913. С. 65.
39 Там же. С. 63.
116
постсоветской русской литературы: через голову СССР она принимает
духовную эстафету начала XX века, 1910-е годы смыкаются с 1990ми,
насильственно прерванная духовная традиция во многом продолжает
развиваться с того самого места, на котором была остановлена.
Однако в романе «Лох» необходимо четко различать точки зрения героя и
автора. Критика Православной церкви, на мой взгляд, не столько авторская
позиция, сколько отражение реально-фактической ситуации 1990-х годов в
России, когда воспитанная в атеизме новая русская интеллигенция обратилась к
духовному миру, в большинстве своем избрав нецерковные пути. Отторжение
от церкви – выбор героев Варламова; сам же автор явно не делает обобщающих
выводов из псевдохристианского поведения отдельных священников и мирян.
В самом деле, роман «Лох» – это летопись поколения, рожденного в
начале 1960-х годов; воспроизводя ментальность его лучших представителей,
автор, в соответствии со своим реалистическим заданием, не выходит за
границы исторической правды, не выдает желаемого за действительное – он
показывает реальный процесс восстановления у русского человека рубежа XX-
XXI веков связи с Богом, во всем драматизме и трагизме его перипетий.
117
направлению 2000-2010 гг. – «новому реализму». В отличие от
господствовавшего в 1990-е гг. постмодернизма, «новый реализм» обратился к
реальным проблемам постсоветского общества, актуальным для читательского
большинства: социальному неравенству и угрозе потери национальной
идентичности русским народом. В его произведениях – действенный,
энергичный протест против культурного релятивизма и ориентация на русскую
национальную традицию, поиск «нового русского героя».
Манифестами «нового реализма» стали статья С.А. Шаргунова
«Отрицание траура» (2001) и рассказ Р.В. Сенчина «Новый реализм» (2007).
Программным произведением «нового реализма» считается повесть С.А.
Шаргунова «Ура!». В ней – близость к нон-фикшн: автобиографизм и
документализм; противопоставление «гнилой» самоубийственной
космополитичной современности «здоровой» национальной традиции
духовности и телесности; утверждение позитивных ценностей бытия;
возвращение экзистенциального смысла «стершимся» словам и понятиям.
На сегодняшний день можно выделить два основных варианта «нового
реализма», представленных в романах Р.В. Сенчина «Елтышевы» (2009) и
Захара Прилепина «Санькя» (2006).
«Елтышевы» – глубокое социально-историческое обобщение по
типичности изображенных героев, по всеобщности поднятых
социальнопсихологических и социально-исторических проблем. Здесь
раскрывается трагедия превращения русского народа в безликую массу,
беспомощную без внешнего руководства; исследуется психология массового
человека: несамостоятельность, взаимная враждебность, разрозненность
интересов; чувствуется неприязнь к современной либерально-демократической
цивилизации, бросившей граждан на произвол судьбы. Важное качество романа
«Елтышевы» – принципиальная безгеройность.
Напротив, в романе «Санькя» очевиден поиск нового положительного
героя, активного преобразователя безысходно-преступной, в изображении
118
автора, действительности современной России. «Герой нашего времени» в
России 2000-х гг. – Саша Тишин, типичный представитель пока маргинальных,
но все более многочисленных слоев российской молодежи, чьи главные
свойства: обостренное чувство собственного достоинства,
национальнокультурной идентичности (стремление «вернуть… Россию»,
которую у них «отняли») и социальной справедливости.
Вновь обратившись к роману «Елтышевы», отмечу, что, как произведение
«нового реализма», в отличие от постмодернистского дискурса, он серьезен,
обращен к эмпирической реальности как она есть, открыто социален, взывает к
национальному чувству. Также он свободен от идеологических предпочтений и
во многом сознательно продолжает традицию русского классического реализма
XIX-XX вв.
Поэтому неудивительно, что, при несомненном таланте автора, история
семьи, рассказанная в романе «Елтышевы», заключает в себе
социальноисторическое обобщение. Типичны изображенные здесь герои –
жители обычного российского районного центра, постсоветской деревни,
русские беженцы из национальных областей. Всеобщны поднятые в романе
социальнопсихологические проблемы – отсутствие бытийного смысла и
жизненного тонуса у большой части населения современной России.
Социальноисторическое осмысление недавнего советского строя, а затем
постсоветского дикого капитализма как виновников деградации русской жизни
рубежа XXXXI вв. лежит в основе художественного мира этого произведения.
Беспощаден данный в романе диагноз русской провинции 2000-х годов:
безысходность, тщетность усилий, депрессия, бездуховность, деградация,
вымирание. Принципы изображения этих черт – документальность,
достоверность и жесткость.
В социокультурном отношении проблематику и систему образов романа
«Елтышевы», вслед за многими значительными произведениями русской
литературы XX в. («Котлованом» А. Платонова, «Жизнью и судьбой» В.
119
Гроссмана, рассказами В. Шукшина, повестями В. Распутина, прозой В.
Маканина и др.) с очевидностью определила характерная как для ушедшего
столетия, так и для начала XXI в. диалектика народа и массы. Ею же вызван и
трагизм авторского пафоса: превращение «умного, бодрого», по словам А.С.
Грибоедова, русского народа в безликую несамостоятельную
нежизнеспособную массу воспринимается как национальная катастрофа.
Что же понимается под народом и массой? Многие мыслители (Г. Лебон,
Г. Тард, О. Шпенглер, Х. Ортега-и-Гассет, из русских – Д.С. Мережковский,
Н.А. Бердяев, А.А. Блок и др.) отметили произошедший на рубеже XIX-XX вв.
цивилизационный сдвиг, получивший название «восстание масс» (термин
Ортеги-и-Гассета из одноименной книги 1930 года). «Мещанин», «Грядущий
Хам» – вариации наименования все того же «человека массы», чье
повсеместное господство в XX веке является общепризнанным. Его главные
характеристики – посредственность, инфантильность, несамостоятельность
суждений, примат эмоционального над рациональным, отсутствие высших
духовных интересов и нравственных принципов, материально-телесный эгоизм,
разрыв с гуманистической моралью, социальная вездесущность (т.е.
принадлежность к различным социальным группам). Симптоматично, что
«человек массы» атомизирован, у него разрушены естественные
(семейнородовые) и социокультурные связи с другими людьми, он чувствует
себя одиноким, незащищенным, неуверенным, если не может
индентифицировать себя с каким-либо кумиром, вождем, руководителем.
Возникновение массы как особой социальной формы относят к
буржуазной эре: развитию промышленности и росту городов. Еще в конце XIX
в. большой резонанс вызвала книга французского психолога Г. Лебона
«Психология народов и масс», где прослеживалась динамика перехода народа в
массу. Последняя отождествлялась с толпой, ввергающей человека в состояние
добровольного отказа от личности, от собственной воли. Народ, по Лебону,
120
такая человеческая общность, которая сохраняет вековое «предание»,
внутреннюю иерархию, общую систему ценностей, – другими словами,
«устойчивый душевный строй»41. Драматизм истории XX в. – в постепенной
трансформации исторических культурных народов в безликую стандартную
массу, легко управляемую тоталитарными вождями, а на рубеже XX-XXI вв. –
СМИ с их «соблазнами» и «машинами желаний».
В работе «Психология масс и анализ человеческого “Я”» З. Фрейд пришел
к выводу об утрате личности в человеческой массе, возвращении ее в
доличностное состояние, что сопровождается актуализацией архаических
пластов психики, свойственных всем людям42. Наряду с обезличиванием, масса
становится носителем и выразителем бессознательно-архетипических
устремлений, мифологического типа сознания, который, однако, несет в себе
глубинную правду жизни, хаотически-природную, стихийную энергию,
способную, фокусируясь на мифологизированном вожде, в определенном
смысле служить созиданию. Миф, как известно, всегда означает целостное
восприятие мира. Таким образом, человеческая масса XX в. становится силой,
восстанавливающей целостность мира по сравнению с раздробленностью и
разрозненностью индивидуалистической цивилизации XIX в. Энтузиазм и
известный успех социалистического строительства в СССР 1920-1970-х гг. –
характерное проявление этой новой массовой культуры.
На протяжении XX столетия возникли две исторические модификации
«человека массы»: мещанство и вождизм. Их взаимообусловленность ярко
проявилась в эпоху тоталитарных режимов (в Германии, СССР и др.); к концу
XX в. характер массы в развитых странах существенно изменился: из
«совокупности деперсонализированных индивидов» (Х. Ортега-и-Гассет) она
123
бессилия перед трудностями жизни. Отсюда – обыденность смерти как изнанки
нелюбви к жизни, суицидальный комплекс русской массы.
Элементы народности и массовости в разных пропорциях сочетаются в
одном и том же человеке, Валентине Викторовне Елтышевой – центральном и
наиболее сложном образе романа. В ней отражена переходность от народа к
массе: с одной стороны, она выросла в этой деревне, с детства любила и жалела
свою тетку Татьяну, в ней еще живо чувство земли и природы, родства и семьи,
самостоятельность и решительность, нравственные нормы. Однако уже в
советской деревне, а затем и в городе, куда уехала учиться в 18 лет и где
оставалась до 53 лет, она, как и большинство ее сверстников, подверглась
массовизации: отсюда в ней нравственный релятивизм, снобизм, отсутствие
высших жизненных ценностей, материально-телесный и семейный эгоизм,
враждебность к другим людям, разрозненность интересов с окружающими,
потерянность из-за отсутствия внешнего руководства. Показательна такая
деталь: приехавший в Мураново вербовщик для торговли спиртом, встречаясь с
супругами Елтышевыми, обращается только к жене, чувствуя, что именно она, в
отличие от мужа (типичного советского горожанина), способна принять
решение. Валентине Викторовне единственной из семьи Елтышевых дано
чувствовать красоту и тайну окружающей природы; ее муж воспринимает
природу утилитарно. Если для жены снег – чистота и свет, то для мужа –
помеха для езды на автомобиле, и только. Однако при этом Елтышева спокойно
относится к преступлению мужа в городском вытрезвителе, в деревне –
высокомерна с Тяповыми, раздражается на мешающую ей тетку Татьяну,
нередко перекладывает ответственность за свою жизнь на других, проявляет
жестокость и черствость по отношению к невестке и внуку, впадает в
алкоголизм…
Чтобы остаться народом, люди должны сохранить свой «устойчивый
душевный строй» (Г. Лебон), т.е. «предание» (веру, культуру, историю).
Казалось бы, Валентина Викторовна, по образованию учитель русского языка и
литературы, по специальности библиотекарь, тот самый человек, который
124
должен понимать, воплощать и распространять вокруг себя ценности русской
культуры, в основе своей христианские. Однако в романе она ни разу не
показана читающей книгу, размышляющей или говорящей о чем-либо
нежитейском, неутилитарном. Только однажды в ее восприятии возникают
античные герои и былинные русские богатыри, слабый отголосок ее
гуманитарного образования. Для мужчин семейства Елтышевых русская
культура не существует вообще, но и в дискурсе Валентины Викторовны она
занимает удивительно мало места.
Той же переходностью отмечен образ младшего сына Елтышевых –
Дениса. Он унаследовал от матери лучшее: внутреннюю силу, активность,
душевную отзывчивость, неравнодушие к близким. Так, он проявляет участие к
спивающейся от тоски и бесцельности существования матери, вселяет в нее
надежду на лучшее, обещает поддержку. Вернувшись из заключения, он первым
делом интересуется осиротевшим маленьким племянником: «Но внука… надо
как-то… Чтоб нашим парень рос»43. Однако криминализация не обошла и этого
героя: он получил срок за нанесение увечья в драке другому человеку.
Очевидно, что мужская молодая активность в постсоветские 1990-е легче всего
реализовывалась на противоправных путях. Ранняя гибель Дениса кажется
символичной. Похоже, автор не очень-то верит в будущее подлинно народного
мироощущения. Создается впечатление, что сила и красота русского народа в
невозвратимом прошлом.
Тем не менее в конце романа появляется 5-летний Родион, сын погибшего
Артема, очень похожий на убитого Дениса – как внешне, так и своей активной
жизненной позицией. Возможно, это тот ручеек надежды на будущее русского
характера, вековой русской идентичности, который оставляет нам автор
посреди изображенной им пустыни тотальной массовизации, охватившей
провинциальные город и деревню.
Главная ответственность за нынешнее бедственное положение дел в
России, по мнению автора, – на поколении супругов Елтышевых, рожденных в
126
ментальностей (как, например, В.П. Астафьев в повести «Царь Рыба»), но и
процессы массовизации среди самого сельского населения (как, например, В.М.
Шукшин в рассказе «Срезал»). Правда, уже в «Матренином дворе» А.И.
Солженицына столкновение между собственно народной (Матрена) и
советскомассовой (Фаддей, золовки и сестры Матрены) ментальностью
происходит на сельской, деревенской территории, тяжело (если не смертельно)
зараженной тотальной массовизацией советского розлива. Картина, созданная
последовавшими за ним «деревенщиками» в этом смысле более оптимистична:
все же русская традиционная деревня как целое продолжает противостоять
безликому бездуховному преступному городу (см., например, повесть В.М.
Шукшина «Калина красная»).
Что касается произведения Р.В. Сенчина, то, кроме престарелой тетки
Татьяны и двух-трех ее безымянных подруг, все население деревни Мураново
никакого отношения к вековому русскому народному духу и характеру не
имеет: все эти Харины, Юрки, Тяповы, Глебычи, Олегжоны, Болты и т.д. –
такие же унылые, серые, «никакие» люди массы, как и приехавшие из города
Елтышевы. В этом смысле постсоветское время стерло последние различия
между городом и деревней: российская деревня рубежа XX-XXI вв. такое же
гнездилище массы, как и город, – только менее благоустроенное,
комфортабельное, а потому более депрессивное и социально озлобленное. Так
как подобное изображение деревни 2000-х гг. мы наблюдаем не только у Р.В.
Сенчина, но и, например, в романе Захара Прилепина «Санькя», то можно
сказать, что в «новом реализме» в целом происходит ликвидация ключевого
конфликта «деревенской прозы» по причине исчезновения в сельской России
одной из сторон этого конфликта – представителей собственно народной
ментальности в деревне…
Видит ли автор романа «Елтышевы будущее для русского национального
характера, народной русской ментальности? – На мой взгляд, несмотря на
очевидный авторский пессимизм, этот вопрос (по указанным выше причинам)
127
остается в произведении открытым. Если же обратиться к более широкому
контексту «нового реализма», то, например, Захар Прилепин в «Саньке»
пробует примерить народную ментальность на сомнительные (с
социальнопсихологической, нравственной и прочих точек зрения) фигуры
молодых террористов из «Союза созидающих» – политической партии
национальнобольшевистского толка, борющейся с антинародным, по ее
мнению, российским правительством в 2000-е гг. Не желая согласиться с
тезисом одного из героев «Саньки»: «родины уже нет… рассосалась! <…> Здесь
пустое место <…> Россия должна уйти в ментальное измерение…» 44, – писатели
«нового реализма» находятся в поисках нового носителя народной
ментальности в современную эпоху – однако пока, кроме единичных
представителей творческой интеллигенции (автобиографических образов из
прозы С.А. Шаргунова и уже названных писателей), достойные претенденты на
эту роль отсутствуют.
Напоследок необходимо отметить, что рассмотренная проблема
(массовизация исторических народов) является универсальной, характерной, с
начала XX в., для все большего и большего числа народов мира – в Европе,
Америке, Азии. С победным шествием глобализации актуальность этой
проблемы в мире только возрастает. В романе современного русского писателя
Р.В. Сенчина «Елтышевы» представлена одна из национально-исторических
модификаций этого всемирного процесса, – модификация, обусловленная
конкретными обстоятельствами уникальной истории России XVII-XXI вв.
Однако указанная универсальность поднятой здесь проблемы делает
произведение остро актуальным для людей других стран и культур.
44 Прилепин, Захар. Санькя: роман. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 70, 73.
128
Особенности хронотопа в романе . Прилепина «Санькя»
51
Статья впервые опуб.: Богданова О.А. Идиллия, апокалипсис или инсайт? Особенности
хронотопа в романе Захара Прилепина «Санькя» // Филология прошлого и будущего: сб.
статей. По материалам международной научной конференции «Первые московские
Анциферовские чтения» (25-27 сентября 2012 г.). М.: ИМЛИ РАН, 2012. С. 326-331. 52 См.:
Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 234-
407.
хронотопа в одном из самых ярких и знаковых произведений 2000-х гг. – романе
Захара Прилепина «Санькя» (2006).
Его своеобразие – во множественности, с одной стороны, разобщенности
частей – с другой, а также – в приведении всех присутствующих в романе
хронотопов к общему знаменателю – «пустоте». Итак, в темпоральном аспекте
хронотоп «Саньки» обусловлен тотальной несовместимостью циклического
(идиллического) времени русской деревни, векторного
(историческиэсхатологического) времени российского государства и
дискретного (авантюрного) времени революционеров-террористов.
Рассмотрим их по порядку. Идиллический хронотоп – это русская деревня,
малая родина главного героя романа Саши Тишина, где до сих пор живут его
бабушка и дедушка, где родился и вырос его отец, где вырос он сам. Наиболее
яркое выражение циклического времени деревенского хронотопа – образ
129
России как пространственного соседства семнадцати стариков (от хазар до
начала XXI в.), которых можно усадить рядом в одной избе45.
Повествование о деревне прерывается то ностальгическими детскими
воспоминаниями Саши (о покосе и ночном костре вместе с отцом, тенистом
пляже в Тимохином углу, сборе грибов), то размышлениями о «семейном
иконостасе» с фотографиями молодых родственников, друзей, соседей… Сама
деревенская форма имени главного героя, недаром ставшая заглавием романа,
свидетельствует о ведущей роли идиллическо-деревенского хронотопа в этом
прилепинском произведении. Действительно, принадлежность к историческому
русскому народу с его «преданием» (трудовыми традициями, особой культурой,
нравственным укладом: не запирали дверей, не держали друг от друга собак)
провозглашается в романе главным условием сохранения человеческой
личности и идентичности; иначе – аннигиляция в «общечеловеческих»
либеральных ценностях, превращение в стандартного городского «человека
массы». Однако первое явно не удается ни Саше Тишину, ни его юным
товарищам по революционной партии «Союз созидающих».
Причина – в недоступности, замкнутости и фактическом истончении,
исчезновении идиллического хронотопа: он весь в прошлом. «Деревня исчезала
и отмирала – это чувствовалось во всем. Она отчалила изрытой, черствой,
темной льдиной и тихо плыла…» (с. 36). Приехавшему навестить родных Саше
все предстает «унылым и тошным», «чуждым» (с. 34). Род Тишиных, как и
большинства их деревенских соседей, – выморочный: безвременно погибли три
крепких молодых сына стариков, Саша – единственный их внук, последний в
роде, но он живет в городе. «Ранняя немощь» (с. 42) охватила немногих
оставшихся деревенских мужиков. «Все умерли и больше ничего нет» (с. 39) –
постоянный смысл бабушкиных речей. А в сердце самого Саши в дедовском
доме поселяется «тихая пустота» (с. 52).
45 См.: Прилепин, Захар. Санькя: роман. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 304. Далее в тексте
статьи ссылки на это издание даются в круглых скобках с указанием страницы арабскими
цифрами.
130
В конце романа «союзники» предпринимают попытку проникнуть в
идиллический хронотоп, слиться с Россией и ее народом – из города они
пробираются в Сашину родную деревню, но на их пути встает непроходимый
снежный лес.
Как граница между тремя большими хронотопами романа: деревней
(Россией), городом (безликим либерально-буржуазным государством) и
революцией (молодежной партией «союзников») – хронотоп леса появляется в
«Саньке» дважды. В первый раз лес, хоть и с неохотой, пропустил в деревню
осиротевшую семью Тишиных с гробом их отца, умершего в городе, для
захоронения на деревенском кладбище (гл. 4): внутренняя связь между
горожанами Тишиными и деревней еще была жива (мужик Хомут услышал в
своей душе зов земляка и поспешил на помощь). Во второй раз (гл. 12) лес
оказывается уже непреодолимым препятствием, ибо, по словам встреченного
«союзниками» в избе на краю леса деда, «бежать… некуда: все умерли, кто мог
приютить. В сердцах ваших все умерли, и приюта не будет никому…» Напрасно
«думают сейчас, что Русь непомерна во временах, вечно была и всегда будет
<…> Нету выхода вам больше, так» (с. 303-304). Идиллический хронотоп
превращается в замкнутый круг – и растворяется в «пустоте»… Так, Сашин дед
перед смертью признается: «не пойму, к чему жил – ничего нет, никого не
нажил, как не жил» (с. 47). «Пустота» и в сердцах молодых героев романа (с.
304).
Они вынуждены вернуться в ненавистный, враждебный им город. Этот
второй большой хронотоп романа связан с антинациональным и социально
несправедливым постсоветским государством. У Саши всегда «ощущение было
от города – неприятное, неприютное. Словно вечно ждешь: когда же домой тебя
заберут. А дома нет никакого. Никто не заберет» (с. 242). Город не просто
чужой, но и неподлинный. В этом смысле хронотопы столицы и губернского
центра друг от друга не отличаются: Москва – как будто «игрушечная» с
«пластмассовой пустотой» внутри (с. 30); призрачность и «пустота»
131
государственно-городского пространства Нижнего Новгорода видна в эпизодах
на удивление легкого захвата «союзниками» зданий спецназа, управления МВД
и губернской администрации: «В жидком тумане выбредали навстречу дома,
как некрасивые мороки…» (с. 337).
Городской хронотоп распадается на более мелкие хронотопы площадей,
улиц, дворов, кафе, рынков, квартир, партийного «бункера». Все эти виды
пространства, несмотря на свою тяжеловесную материальность, отличаются
ненадежностью, зыбкостью и даже хрупкостью: митингующие «союзники»
легко разрушают покрытия мостовых, разбивают витрины и фонари, ломают
прилавки, поджигают автомобили; как будто уютные дворики с детскими
площадками становятся то ловушкой для убегающих от спецназовцев молодых
людей, то ареной грабежей, то точками слежки ФСБ, то местом неопрятной
выпивки и перекуров, то общественным туалетом; кафе – субституты площадей
и улиц – местами столкновений враждебных групп; квартиры «союзников» и их
«бункер» нельзя считать убежищами – у Саши выламывают дверь и
оскорбляют его мать, у Матвея производят варварский обыск-разгром, Рогова и
Солового убивают в их собственных квартирах, «бункер» физически
уничтожают… Городское время движется как будто поступательно, линейно;
это время историческое, время накопления качественных неповторимых
изменений в жизни людей: переход от «совка» к «рынку», от прежних
коммунистических вождей – к нынешнему президенту и губернаторам и т.п. Но
это и время конца, эсхатологическое время, преддверие апокалипсиса, за
которым – та же «пустота». Недаром роман как бы заключен в кольцо пожаров:
в первой главе горят подожженные машины на улицах и площадях Москвы, в
последних – офис президентской партии, здания спецназа и главного
управления МВД в Нижнем Новгороде.
Третий большой хронотоп романа – революционный – связан с жизнью
«союзников». Для него характерно сужающееся, исчезающее пространство и
дискретное время, состоящее из мгновений-озарений террористических актов.
132
Этот хронотоп как бы не имеет собственного пространства, он должен его либо
захватывать и затем в борьбе с государством терять (как городские площади,
улицы и здания, и даже собственные квартиры), либо воссоздавать своей
энергией (как идиллическое пространство деревни-России). В первом случае
захваченное пространство откровенно враждебно революционерам«союзникам»
(так, улицы и площади Нижнего Новгорода «ненавидят» Сашу и «пытаются
выдавить из этих скучных и обидчивых пространств» – с. 288) и потому не
может быть ими освоено. В последнем случае происходит интерференция
эмпирического пространства России 2000-х гг. («сирых и безрадостных»
пейзажей за окном поезда – с. 31) и психического пространства главного героя
(воспоминаний, ассоциаций, настроений, эмоций, мечтаний). «Россию питают
души ее сыновей – ими она живет», – говорит Саша Тишин в последнем споре с
либералом-государственником Безлетовым (с. 345). И этим парадоксально
подтверждает тезисы своего ненавистного оппонента: «родины уже нет…
рассосалась! <…> Здесь пустое место <…> Россия должна уйти в ментальное
измерение…» (с. 70, 73).
Революционное время – это разрозненные точки ярких мгновений, между
которыми – безвременье, «пустота», часы, дни, месяцы, годы, которые надо
както убить (долгим сном, запойным пьянством, беспрерывным курением и
даже наркотиками). Недаром Саша, как и другие «союзники», часто находится в
переездах (поездах, электричках) между Москвой, Нижним Новгородом, Ригой
и т.д. Время в пути – как будто несуществующее, промежуточное. Напрасно
Безлетов, исходя из представления о векторном телеологическом
государственно-историческом времени, добивается от Саши ответа на вопрос о
смысле и цели действий «союзников». На деле у каждого из них одна цель –
переживание мгновений-«постижений» (с. 76), один смысл – экстаз и инсайт
революционно-террористических актов: срыва коммунистического митинга в
Москве, убийства судьи в Риге, разгрома нижегородского «Макдоналдса»,
133
броска тортом в лицо президенту страны и т.п. Поэтому для Матвея, Олега и
Саши совершенно неважно, есть у них шансы на победу или нет. Революция для
них не «политика», но «единственный смысл» жизни (с. 66), экзистенциальный
персоналистический подвиг обретения «подлинной» (а не безлетовской
либерально-общественной) свободы перед лицом смертельной опасности,
«ничто», «пустоты»…
Хотя идиллия, апокалипсис и инсайт ценностно несовместимы друг с
другом, роман, тем не менее, производит впечатление цельности. Во-первых,
точкой пересечения всех трех хронотопов, их синхронным вместилищем
становится Сашина душа, что и определяет неразрешимый трагизм этого героя.
Во-вторых, многообразие хронотопов «Саньки» сводится к общему
знаменателю – образу «пустоты» как пространственной, так и временной, и, в
конечном счете, онтологической. Так, когда зверски избитый, искалеченный
Саша, брошенный эфэсбешниками в лесу на верную смерть, смотрел в небо, то
там было пусто – «так никто… и не появился» (с. 166). Истязания, которым
подвергся Саша, явная аллюзия на Христовы страсти и распятие, за которыми
следует чудо воскресения (Саша выздоравливает в больнице). Саша не атеист и
не верующий; Бог для него – «страшная, огромная, неведомая нам, пугающая
нас пустота» (с. 174). Однако эта «пустота» каким-то образом является «домом»
для человека…
Более того, названный хронотоп-субстрат непосредственно воплощен в
главном герое романа. «Человек – это огромная, шумящая пустота, где
сквозняки и безумные расстояния между каждым атомом. Это и есть космос» (с.
174), – думает Саша. Подобно персонажу знаменитого романа В.О. Пелевина
«Чапаев и Пустота» (1996), прилепинский герой – в поиске своей идентичности,
своего «Я», с которым можно было бы не только героически умереть, но и
осмысленно жить. Об этом свидетельствует неопределенная концовка романа,
застающая Сашу на пороге безнадежной обороны захваченного губернаторского
134
дворца от правительственных войск: «В голове, странно единые, жили два
ощущения: все скоро, вот-вот прекратится, и – ничего не кончится, так и будет
дальше, только так» (с. 349).
«Пустота» как главное качество хронотопа «Саньки» – маркер
отразившейся в этом романе постмодернистской культурной ситуации с ее
плюрализмом, релятивизмом, отсутствием какого-либо ценностного центра.
ПРИЛОЖЕНИЕ № 4
Список рекомендуемой литературы
Художественные произведения
135
6. Маканин В. Кавказский пленный. Андеграунд, или Герой нашего времени.
Асан.
7. Мамлеев Ю. Крылья ужаса. Утопи мою голову. Душевнобольные будущего.
Крыса. Дневник собаки-философа. Упырь-психопат. Полёт. Один (Рассказ о
космическом ницшеанце).
8. Пелевин В. Затворник и Шестипалый. Омон Ра. Чапаев и Пустота.
Generation «П». «t».
9. Петрушевская Л. Свой круг. Время ночь. Мужская зона. Сказки (Две
сестры. Королева Лир. Волшебные очки. Дикие животные сказки.
Лингвистические сказочки).
10. Прилепин З. Патологии. Санькя. Черная обезьяна.
11. Пьецух В. Город Глупов в последние десять лет.
12. Распутин В.Г. Дочь Ивана, мать Ивана.
13. Садулаев Г. Шалинский рейд.
14. Санаев П. Похороните меня за плинтусом.
15. Сенчин Р. Новый реализм. Елтышевы.
16. Славникова О. 2017.
17. Солженицын А.И. Двучастные рассказы.
18. Сорокин В. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. Месяц в Дахау. День
опричника.
19. Толстая Т. Любишь – не любишь. Лилит. Свидание с птицей. Сомнамбула
в тумане. Чужие сны. Милая Шура. Квадрат. Кысь.
20. Улицкая Л. Казус Кукоцкого. Зеленый шатер.
21. Шаргунов С. Ура!
22. Шишкин М. Венерин волос. Письмовник.
Справочная литература
Интернет-ресурсы
2. Нон-фикшн – это
Б) исторический телесериал
137
В) интервью с реальными лицами в СМИ
А) «Дебют»
Б) «Русский Букер»
В) «Большая книга»
Г) «Ясная Поляна»
А) М. Елизаров
Б) В. Аксенов
В) Е. Чижова
Г) А. Чудаков
А) Е. Чижова
Б) О. Славникова
В) М. Шишкин
Г) А. Чудаков
138
1970-е гг. в маленьком городке советского Казахстана Б)
будни Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
В) будущая Россия через 300 лет
Г) годы хрущевской «оттепели» в Москве (конец 1950-х – начало 1960-х гг.),
культурная жизнь столичной интеллигенции
8. Литературоцентризм – это
9. Логоцентризм – это
139
А) миф о добром, разумном человеке и счастливой стране
Б) миф о злом, безумном человеке и несчастной стране
В) развенчание мифа о доброй, разумной человеческой природе и
о возможности справедливого социального строя Г) нежелание
улучшать жизнь людей
А) «Укус ангела»
Б) «Казус Кукоцкого»
В) «Голубое сало»
Г) «Омон Ра»
140
А) Р. Сенчин
Б) В. Распутин
В) В. Астафьев
Г) Захар Прилепин
А) Л. Петрушевская
Б) А. Варламов
В) Л. Улицкая
Г) Ю. Мамлеев
А) В. Сорокин
Б) А. Чудаков
В) Г. Владимов
Г) П. Крусанов
А) Ю. Трифонов
141
Б) В. Астафьев
В) Г. Владимов
Г) Г. Бакланов
А) «Живи и помни»
Б) «Веселый солдат»
В) «Горячий снег»
Г) «Желябугские выселки»
А) П. Крусанов
Б) Л. Петрушевская
В) А. Солженицын
Г) А. Чудаков
А) «Настенька»
Б) «Абрикосовое варенье»
В) «На краях»
Г) «Все равно»
142
А) В. Астафьев
Б) В. Пелевин
В) В. Маканин
Г) В. Распутин
28. В каком городе происходит действие в повести «Дочь Ивана, мать Ивана»?
А) Москве
Б) Санкт-Петербурге
В) Нью-Йорке
Г) Иркутске
29. Какой главный в своей жизни поступок совершила главная героиня повести
«Дочь Ивана, мать Ивана»?
31. В чем, по мысли автора повести «Дочь Ивана, мать Ивана», главная
слабость русского народа в 1990-е гг.?
А) в пьянстве
Б) в склонности молодежи к наркотикам
В) в разрозненности и забвении христианских основ своей культуры
Г) в криминализации сознания
32. Какое лекарство предлагается в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» для
исцеления русского народа?
143
А) повышение зарплат и пенсий
Б) возвращение к труду на земле и уважение к русскому языку
В) выселение кавказцев из исконно русских регионов России
Г) вступление России в ВТО
А) А. Солженицын
Б) А. Варламов
В) В. Астафьев
Г) Л. Петрушевская
А) Саня Тезкин
Б) Андрей Болконский
В) Дмитрий Старцев
Г) Саша Тишин
А) Наташа Ростова
Б) Катя-Козетта
В) Анна Андриановна
Г) Соня Мармеладова
А) Москве
Б) Мюнхене
В) деревне Хорошая
Г) Забайкалье
А) 1990-е гг.
Б) 1960-е гг.
144
В) 1970-е гг.
Г) XIX веке
А) Захар Прилепин
Б) Г. Владимов
В) И. Бродский
Г) А. Солженицын
А) Кобрисов
Б) Чапаев
В) Стремоухов
Г) Некитаев
А) Москве
Б) Петергофе
В) Новосибирске
Г) Приднепровье
42. Кто из героев романа «Генерал и его армия» НЕ предал своего генерала?
А) Донской
Б) Сиротин
В) Шестериков
Г) Светлооков
145
43. Какое из нижеперечисленных реальных исторических лиц НЕ изображено в
романе «Генерал и его армия»?
А) Сталин
Б) Жуков
В) Хрущев
Г) Дзержинский
44. Кто такой генерал Власов – реальное историческое лицо и герой романа
«Генерал и его армия»?
А) принципиальное осуждение
Б) сочувствие и поддержка
В) конструктивная критика
Г) ненависть и презрение
А) В. Сорокин
Б) В. Пелевин
В) П. Крусанов
Г) Ю. Мамлеев
А) Чапаев
Б) Петр Пустота
В) Котовский
Г) Фурманов
А) Б.Н. Ельцин
Б) Е.Т. Гайдар
В) В.И. Ленин
Г) М.С. Горбачев
А) Володин
Б) Сердюк
В) Просто Мария
Г) Жербунов
147
52. Известным поэтом Серебряного века в романе «Чапаев и Пустота» является
А) Барболин
Б) Петр Пустота
В) Чапаев
Г) барон Юнгерн
А) «Музыкальная табакерка»
Б) «Бродячая собака»
В) «Стойло Пегаса»
Г) «Метрополь»
А) «Generation П»
Б) «Поднятая целина»
В) «Голубое сало»
Г) «Верный Руслан»
А) Постреализм
Б) Новый реализм
В) Метафизический реализм
Г) Постмодернизм
А) Москве
Б) Восточной Сибири
В) Севастополе
Г) Германии
А) альтернативная история
Б) мелодрама
В) героическая сага
Г) научная фантастика
149
В) садист и каннибал
Г) генеральный секретарь КПСС
А) Л. Улицкая
Б) П. Крусанов
В) Т. Толстая
Г) В. Маканин
А) постмодернизму
Б) неомодернизму
В) новому реализму
Г) классическому реализму
А) Кудеяр Кудеярович
Б) Бенедикт
В) Никита Иванович
Г) Федор Кузьмич
66. Памятник какому русскому поэту соорудил главный герой романа «Кысь»?
А) Маяковскому
Б) Ахматовой
В) Некрасову
Г) Пушкину
А) утопия
150
Б) антиутопия
В) идиллия
Г) авантюрная повесть
А) Мыши
Б) Коты
В) Рысь
Г) Огнецы
А) Семья и дети
Б) Жажда власти над «голубчиками»
В) Запойное чтение старопечатных книг
Г) Сооружение памятника великому поэту
151
А) П. Крусанов
Б) А. Чудаков
В) О. Славникова
Г) В. Маканин
А) фэнтэзи
Б) альтернативная история
В) идеологический роман
Г) роман воспитания
А) Петр Легкоступов
Б) Бадняк
В) Иван Некитаев
Г) Феликс Кошкин
152
78.Прежде всего, «укус ангела» в одноименном романе – это
А) Петр Легкоступов
Б) Иван Некитаев
В) Барбович
Г) Бадняк
А) Иван Некитаев
Б) Прохор
В) Бадняк
Г) Таня Некитаева
А) Постреализм
Б) Неомодернизм
В) Концептуализм
Г) Метафизический реализм
А) «Крылья ужаса»
Б) «Матисс»
В) «Блуждающее время»
Г) «Наедине с Россией»
153
83.Главная героиня романа «Крылья ужаса» – это
А) Галя
Б) Ира Вольская
В) Люда Парфенова
Г) Зоя Вольская
А) Мефодий
Б) Леня
В) Володя Вольский
Г) Ира Вольская
А) Л. Петрушевская
Б) Т. Толстая
В) О. Славникова
Г) Л. Улицкая
А) Анфилогов
Б) Крылов
В) Фарид
Г) Дронов
155
А) участники движения хиппи
Б) любители рок-музыки
В) нелегальное сообщество старателей – людей, частным образом добывающих
драгоценные камни незаконным путем и затем продающих их для
собственного обогащения
Г) сообщество мотоциклистов, ездящих по ночам по городу с огромной
скоростью
А) Анфилогов
Б) Тамара
В) Таня
Г) Митя Дымов
А) Л. Петрушевская
Б) Р. Сенчин
В) П. Санаев
156
Г) П. Крусанов
А) Коля
Б) Володя
В) Серж
Г) Алеша
А) Л. Улицкая
Б) О. Славникова
157
В) Ю. Мамлеев
Г) Л. Петрушевская
А) «Записки из подполья»
Б) «Записки на манжетах»
В) «Записки русского путешественника»
Г) «Записки на краю стола»
А) Марину Цветаеву
Б) Анну Ахматову
В) Зинаиду Гиппиус
Г) Веру Павлову
А) Эклоги
Б) Идиллии
В) Дифирамба
Г) Мениппеи
158
106. Автором романа «Андеграунд, или Герой нашего времени» является
А) В. Войнович
Б) Г. Владимов
В) А. Солженицын
Г) В. Маканин
А) «Асан»
Б) «Кавказский пленный»
В) «Ключарев и Алимушкин»
Г) «Зеленый шатер»
А) К постмодернизму
Б) К постреализму
В) К метафизическому реализму
Г) К метаметафоризму
А) Петрович
Б) Вениамин
В) Михаил
Г) Вик Викыч
А) писателем
Б) военным
В) бизнесменом
Г) чиновником
159
111. Какая из нижеперечисленных сфер российско-советской жизни НЕ
изображена в романе «Андеграунд…»?
А) «Общага»
Б) «Психушка»
В) Мастерская художника
Г) Заводской цех
А) С Онегиным
Б) С Печориным
В) С Пьером Безуховым
Г) С Базаровым
160
Б) непреклонная гордость и бескомпромиссность
В) неизменное соблюдение собственной выгоды в любых ситуациях
Г) творческая реализация в литературе и искусстве и последующая слава
А) Л. Петрушевская
Б) О. Славникова
В) Л. Улицкая
Г) В. Сорокин
А) К постмодернизму
Б) К метафизическому реализму
В) К классическому реализму
Г) К постреализму
161
А) В.В. Розанова
Б) Н.А. Бердяева
В) В.С. Соловьева
Г) П.А. Флоренского
А) Василиса
Б) Таня
В) Елена Георгиевна
Г) Валентина
162
125. В каком из нижеперечисленных произведений НЕ затронута тема
позднесоветского андеграунда брежневских времен?
А) «Казус Кукоцкого»
Б) «Андеграунд, или Герой нашего времени»
В) «Крылья ужаса»
Г) «Укус ангела»
А) Захар Прилепин
Б) Р. Сенчин
В) С. Шаргунов
Г) М. Шишкин
А) «Матисс»
Б) «Ура!»
В) «Взятие Измаила»
Г) «День опричника»
А) Захар Прилепин
163
Б) В. Пелевин
В) А. Чудаков
Г) С. Шаргунов
А) «Санькя»
Б) «Укус ангела»
В) «Кысь»
Г) «Генерал и его армия»
А) А.А. Проханов
Б) А.Г. Дугин
В) Э.В. Лимонов (Савенко)
Г) С.С. Удальцов
А) «Яблоко»
Б) «Единая Россия»
В) КПРФ
Г) Национал-большевистская партия
А) партийной кличкой
Б) передачей произношения имени «Санька» (Александр) его бабушкой и
дедушкой, коренными жителями русской деревни
В) ласковым прозвищем, придуманным любимой девушкой
Г) искажением имени в иностранном произношении
А) Верочка
164
Б) Яна
В) Таня
Г) Валентина
А) фашизм
Б) революционный анархизм
В) национал-большевизм
Г) космополитический либерализм
136. В какой город ездил главный герой романа «Санькя» с целью убийства
судьи, приговорившего к тюремному заключению советского ветерана
Великой Отечественной войны как оккупанта?
А) В Новосибирск
Б) В Нью-Йорк
В) В Ригу
Г) в Тбилиси
А) Киев
Б) Москва
В) Саратов
Г) Нижний Новгород
165
А) Манекенщицей
Б) Медсестрой в больнице
В) Продавщицей на рынке
Г) Секретаршей в частной фирме
А) Захар Прилепин
Б) Р. Сенчин
В) С Шаргунов
Г) Т. Толстая
А) Восточной Сибири
Б) Москве
В) Поволжье
Г) областном центре центральной России
А) Пожарный
Б) Учитель
В) Инженер
Г) Милиционер
А) Библиотекарь
Б) Учительница
В) Швея
Г) Продавщица
166
Г) В результате потери ведомственной городской квартиры по причине
увольнения отца Елтышевых с работы за должностное преступление
А) Горюхино
Б) Чермашня
В) Мураново
Г) Тальниково
А) Тетку Татьяну
Б) Харина
В) Сына Артема
Г) Сына Дениса
А) Диабетом
Б) Туберкулезом
В) Гриппом
Г) Ветрянкой
А) Харины
Б) Мурановы
В) Тяповы
Г) Елтышевы
167
Ответы к тестам:
1. В
2. А
3. Б
4. Г
5. А
6. Г
7. А
8. Б
9. А
10.Б
11.Б
12.В
13.А
14.А
15.Б
16.В
17.А
18.В
19.Б
20.А
21.А
22.Б
23.Б
24.В
25.Б
26.А
27.Г
28.Г
29.В
30.А
31.В
32.Б
33.Б
34.А
35.Б
36.В
37.Б
168
38.А
39.Б
40.А
41.В
42.В
43.Г
44.А
45.Б
46.Б
47.Б
48.Б
49.Б
50.Г
51.Г
52.Б
53.В 54. А
55.А
56.Г
57.Б
58.Б
59.В 60. А
61. А
62. Г
63. В
64. Б
65. Б
66. Г
67. В
68. Б
69. А
70. А
71. Б
72. В
73. А
74. Б
75. В
76. А
77. А
78. В
169
79. А
80. В
81. Г
82. Б
83. В
84. А
85. А
86. В
87. А
88. Б
89. В
90. А
91. Б
92. В
93. А
94. В
95. Б
96. А
97. Б
98. Г
99. Г
100. А
101. Г
102. Г
103. Б
104. Б
105. Г
106. Г
107. Г
108. Б
109. А 110. А
111. Г
112. Б 113.
В
114.
А
115. А 116.
В 117. Г
118. В 119.
170
Б 120. А
121. Б 122.
В 123. А
124. Б
125. Г 126.
А
127. Г
128. Б
129. А
130. А 131. В
132. Г
133. Б
134. Б
135. Г 136. В 137. Г 138. А
139. Б
140. Б 141.
А
142.
Г 143.
А
144.
Г 145.
В
146. Б
147. Г 148.
А 149. В
Утвержде
но к
печати
Ученым
советом
Институт
а мировой
литератур
ы им. А.М.
Горького
РАН
171