Стилистическое наследие

Серия основана в 2010 году

1
 Гл а в н ы й р е д а к т о р
д-р филол. наук, проф. Г.Я. Солганик

Р е д а к ц и о н н а я ко л л е г и я:
д-р филол. наук, проф. Е.Л. Вартанова;
д-р филол. наук, проф., членкор. РАН Ю.Л. Воротников;
д-р филол. наук, проф. Л.К. Граудина;
д-р филол. наук, проф. В.З. Демьянков;
д-р филол. наук, проф. Я.Н. Засурский;
д-р филол. наук, проф., членкор. РАН Ю.Н. Караулов;
д-р филол. наук, проф., академик РАО В.Г. Костомаров;
д-р филол. наук, проф. Л.П. Крысин;
д-р филол. наук, проф. Н.А. Купина;
д-р филол. наук, д-р пед. наук, проф. Ю.Е. Прохоров

2
 А.В. Калинин

КультурА руссКого слоВА

Учебное пособие

3-е издание, переработанное

Рекомендовано УМО по классическому университетскому

образованию в качестве учебного пособия для студентов,
обучающихся по направлению 030600 «Журналистика» и
специальности 030601 «Журналистика»

Москва
Издательство «ФлИнта»
2014

3
УДК 811.161.1’373(075.8)
ББК 81.2Рус-3-923
К17

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати

и массовым коммуникациям в рамках федеральной целевой программы
«Культура России (2012—2018 годы)»

Калинин А.В.
К17 Культура русского слова [Электронный ресурс] : учеб.
пособие / а.В. Калинин. – 3-е изд., переработ. – М. :
ФлИнта, 2014. – 328 с. – (Стилистическое наследие).
ISBN 978-5-9765-1460-7
автор, являясь тонким знатоком русского языка, рассматривает
конкретные случаи неверного словоупотребления в художе-
ственной литературе и прессе, что особенно актуально в наши дни.
Часть разделов посвящена проблемам грамматики и орфографии,
истории отдельных слов и выражений. В конце приводится обзор
словарей русского языка.
Для студентов и преподавателей гуманитарных вузов, а также
всех, кому дорога судьба родного языка.
УДК 811.161.1’373(075.8)
ББК 81.2Рус-3-923

ISBN 978-5-9765-1460-7 © Издательство «ФлИнта», 2014

 ОТ РЕДАКЦИОННОЙ КОллегИИ

Мы уверены, что каждый, кто хоть раз видел, слушал, читал

Александра Васильевича Калинина, откроет эту книгу с радост-
но-светлым чувством. Таким он остался в нашей памяти — ум-
ным и обаятельным, честным и строгим, нетерпимым к фальши
и небреж­ности в работе, искренним, ироничным и доброжела-
тельным. Его биография  — это Великая Отечественная война,
учительство в районе, еженедельные лекции, которые он блес-
тяще читал в универ­ситетской аудитории, краткие, но всегда
острые проблемные вы­ступления на научных конференциях
и заседаниях кафедры, много­численные поездки по стране, где
в редакциях районных, областных и центральных газет он вел
профессиональный разговор с журна­листами, постоянная доб-
росовестная работа методиста, щедро пе­редающего нам, его кол-
легам, знания и опыт.
Думается, что в этом «собранье пестрых глав» читатель уви­
дит круг интересов не только ученого, но и прекрасного популя­
ризатора науки о языке.
Блестящая эрудиция и редкая память помогали А.В. Ка-
линину в чтении лекций: собственно, он не читал, а рассуждал,
делился вслух своими мыслями, а потому и студенты думали и
рассуждали вместе с ним. Мы знаем, как нелегко давалась эта
свобода, ведь он первым создал специальный курс современно-
го русского языка для факультетов журналистики. Слушать его
было интересно, по­тому что он всегда приносил в аудиторию
свежие примеры из жи­вой речи или только что прочитанного.
А прочитывал он все: и каждый новый роман в толстом жур-
нале, и новейшие научные ис­следования, и почти все газеты,
вплоть до репортажей в «Совет­ском спорте» или «Футболе —
хоккее».
Многолетняя работа, вылившаяся в прекрасный учебник
«Лекси­ка русского языка», который он постоянно совершен­
ствовал, видна и в его заметках, статьях, посвященных преиму-
щественно лексике и публиковавшихся в разных периодических
изданиях. Они состав­ляют первый раздел книги  — «Эти труд-
5
ные простые слова». За­головком же его заметки «Берегите сло-
во» назван второй раздел. Александр Васильевич почти всегда
писал, обращаясь к журналис­там, как опытным, так и начинаю-
щим. Его волновала судьба род­ного языка, а потому возмущала
«недисциплинированная речь». Будучи человеком требователь-
ным и неравнодушным, он горячо вы­ступал в газетных и жур-
нальных дискуссиях, не оставляя без ответа ни одного вопроса
читателя или телезрителя, отстаивал но­вые положительные
явления в развитии языка, по-детски радуясь каждой свежей
строчке и удачно найденному слову. Эти стороны его талантли-
вой жизни поможет раскрыть третий раздел — «О судьбах рус­
ского слова». За каждой «Заметкой Крохобора» или маленькой,
но изящно изложенной историей происхождения слова (раз-
делы четвертый и пятый)  — кропотливая работа, талант язы­
коведа-труженика. Составители сочли возможным включить в
сбор­ник даже его студенческую работу о диалектной лексике в
стихо­творениях С. Есенина и давнюю неопубликованную ста-
тью о глаго­ле, так как они до сих пор не потеряли своей научной
ценности, актуальности и являются примером глубокого иссле-
дования.
При подготовке книги к печати для удобства чтения были
сняты указания на источники, сделаны некоторые незначи-
тельные сокращения и небольшая правка в тех случаях, когда в
статьях разных лет встречались повторы. Устные же выступле-
ния приво­дятся по стенографической записи с незначительной
правкой. Соста­вители везде стремились сохранить авторский
стиль и интонации живой речи замечательного исследователя.
Книга эта, не претендующая на исчерпывающий охват про-
блем, написанная живо и просто, предназначена широкому кру-
гу чита­телей. И мы надеемся, что слово А.В. Калинина отзовет-
ся в душе каждого человека, которому дороги судьбы родного
языка.

6
 ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ

Александр Васильевич Калинин (19.Х.1923, Ковров  —

18.02.1977, Москва)  — русский советский языковед и журна-
лист, участник Ве­ликой Отечественной войны. В 1951 г. он
окончил факультет русского языка и литературы в Московском
городском педагогическом институте имени В.П. Потемкина,
зна­менитом в свое время «горпеде», и затем несколько лет ра-
ботал по специальности школьным преподавателем в Новго-
родской области. Все эти и последующие годы он поддерживал
постоянную связь со своим вузовским учителем А.А. Рефор-
матским, выдающимся лингвистом, обаятельным человеком и
блестящим знатоком богатств русской речи, рано отметившим
способности А.В. Калинина, кото­рый стал одним из самых лю-
бимых его учеников и друзей. Их сбли­жали и дарования при-
рожденных лекторов, и тонкое понимание особенностей языка
литературы, и интерес к слову, внимание к ко­торому оказалось
в центре всех занятий А.В. Калинина.
Этому интересу А.В. Калинин пожертвовал другим, мало
извест­ным — к морфонологии, к чередованиям согласных в сов-
ременном русском языке, которыми он, опять-таки под влия-
нием учителя, продолжительное время занимался, прежде чем
окончательно по­святил себя лексике. Три издания его книги
«Лексика русского языка» (1966, 1971, 1978) говорят сами за
себя1. Первое из них легло в основу кандидатской диссертации
А.В. Калинина, защищен­ной в МГУ в 1967 г. на факультете жур-
налистики, где он препо­давал с 1957 г. до конца своих дней.
Примерно полтораста названий в списке работ, в том числе
ряд вузовских пособий, сотни, если не тысячи, лекций, консуль-
таций, бесед, десятки выступлений в газетах, на радио и теле-
видении, сотрудничество в журналах «Вопросы языкознания»
(с 1957 г.), «Русский язык в школе» (с 1963 г.) и «Русский язык
в националь­ной школе» (с 1969 г.), участие в сборниках «Очер-

1
Им предшествовала краткая, почти конспективная «Русская лексика»
(М., 1960).
7
ки по стилистике русского языка» (1956), «Вопросы культу-
ры речи» (1964), «Воп­росы стилистики» (1966) и «Работа над
словом» (1971, 1974), в популярной «Книге о русском языке»
(1969) и ряде других извест­ных изданий (не считая методичес-
ких)  — таков итог этой жизни. И как ни существенен простой
перечень сделанного, он ограничен все-таки внешней стороной.
Полный содержательный анализ на­следия, представленного в
трудах А.В. Калинина,  — особая задача. Здесь возможно лишь
указать на несколько его работ, в том или ином отношении ха-
рактерных для ученого и в то же время по­учительных для ново-
го поколения филологов и журналистов.
Первое, что следует подчеркнуть в этой связи, может быть
обозначено как внимание к живому языку, «языку в речи», в
его многообразном функционировании в процессах реально-
го общения, особенно в художественной литературе и публи-
цистике. Всюду, где только возможно, А.В. Калинин насыщает
свою «Лексику русского языка» фактами художественной речи,
тонко интерпретируемыми, но прежде всего счастливо найден-
ными, творчески отобранными и представленными в системе.
Казалось бы, в учебном пособии главное внимание должно уде-
ляться строго нормированной литера­турной речи, необходимо-
му всем стандарту. Это требование неук­лонно выполнял и автор
«Лексики русского языка». Но он не огра­ничивался норматив-
ным аспектом общения.
Понятие «язык художественной литературы» для А.В. Ка­
лини­на шире, чем понятие «литературный язык». В этом своем
убежде­нии он не одинок, хотя все еще живуча и прямо проти-
воположная точка зрения. Известны слова Л.В. Щербы: «Ког-
да чувство нормы воспитано у человека, тогда-то он начинает
чувст­вовать всю пре­лесть обоснованных отступлений от нее у
разных хороших писате­лей»1. Показывая и объясняя разные
случаи таких «обоснованных отступлений», А.В. Калинин и ук-
репляет «чувство нормы» у чита­теля и в то же время учит его

1
Щерба Л.В. Спорные вопросы русской грамматики // Русский язык в
школе. 1939. № 1. с. 10.
8
не довольствоваться языковым стан­дартом (с его «допусками»),
а искать свои пути творческого реше­ния собственных содержа-
тельных и непосредственно связанных с ними языковых задач.
Дело не только во внимании к «свежим словосочетаниям»,
се­мантическим и материальным окказионализмам в художес-
твенной или публицистической речи. Специальную статью
А.В.  Калинин по­свящает диалектизмам в поэзии С. Есенина,
некоторым диалектным фактам произношения поэта, опять-та-
ки выявляемым на фоне обще­литературной нормы и в широком
поэтическом контексте от В. Тредиаковского до Н. Асеева.
Другой характерной чертой работ А.В. Калинина, придаю-
щей им особенно заметное своеобразие, я бы назвал постоянное
стрем­ление исследователя к «языковой критике» — принципи-
ально необ­ходимому дополнению традиционных лингвистичес-
ких и литератур­но-критических жанров, но пока еще не полу-
чившему достаточной поддержки в теории и практических шту-
диях нашей филологии. Не­который языковой факт в отдельном
тексте не «просто» обнаруживается, указывается и описывается
А.В. Калининым  — он как бы взвешивается на весах строгой
академической науки и оценивается по его функциям в контекс-
те и, если можно так сказать, по дина­мическому статусу в меня-
ющейся картине выразительных средств «текущей» коммуни-
кации. Подчеркну, что оценка формулируется не на «жрече­ском
языке», может быть, и более строгом, чем «жур­налистский»,
но чаще всего слишком темном и даже порой просто скучном
для большинства заинтересованных читателей-непрофессио­
налов, — а на языке, который оказывается доступным для любо-
го собеседника, активно вовлекая его в самый процесс размыш-
лений в статье или заметке и непринужденно подводя к выво-
дам о диа­лектике объективной и нормативной точек зрения на
тот или иной фрагмент языка в его системных связях.
Это  — искусство лингвиста-критика, редкий дар, придаю-
щий даже неизбежно устаревающим отдельным оценкам ус-
тойчивость непреходящих и своеобразных эстетических ценно­
стей, этапных вех в постоянной борьбе филологии на два фрон-
та — против пуристов, но и против антинормализаторов, против

9
вульгаризации науки, но и против ученого педантства. Иллюс-
трации здесь можно не при­водить — ими служат десятки работ,
представленных в настоящем сборнике,
Отсюда и то качество А.В. Калинина  — исследователя и
критика, которое можно назвать искусством популяризатора.
Чи­татель, чей образовательный ценз окажется все же недоста-
точным, чтобы как следует овладеть вузовским учебным посо-
бием «Лексика русского языка», очевидно, не встретит особых
затруднений при чтении раздела «Лексика» в «Книге о русском
языке» (М., 1969)1, написанного А.В. Калининым. Любитель и
знаток современной разговорной речи и московского просто-
речья, он всегда прибегал к ним «с чувством соразмерности и
сообразности» (Пушкин). По­нятно, что это качество делало
ученого желанным автором «Лите­ратурной газеты» и многих
других изданий, рассчитанных на очень широкую аудиторию.
Прочитайте дискуссионную статью «Чувство­вать возраст сло-
ва», одну из последних работ А.В. Калинина, и пусть он в одном
месте ошибся, утверждая, что слово прохиндей появилось в рус-
ском просторечии лишь в послевоенные годы (оно встречается,
например, в исторической стилизации В. Шишкова), основная
мысль автора все равно дойдет до каждого, в том числе и до
того, кто вольно или невольно грешит против исторической точ-
ки зрения на язык и его нормы.
Особое положение факультета журналистики в системе
универ­ситетского преподавания, связанное с подготовкой кад-
ров специалистов, которым сам диплом предписывает непос-
редственно и опе­ративно «вторгаться в живую жизнь», обусло-
вило много новых для A.В. Калинина жанров, пришедшихся «к
перу» прирожденному литератору. Это жанры кратких и крат-
чайших заметок (в част­ности, известных «Заметок Крохобора»),
консультаций, рецензий, с которыми ученый выступал, кроме
«Литературной газеты», в «Не­деле», «Новом мире», «Журна-
листе», «Работнице», «Рабоче-кре­стьянском корреспонденте»,
«Советской торговле», по радио и телевидению, на страницах
1
Отв. редактором этой книги была И.С. Ильинская — из поколения учи-
телей А.В. Калинина по «горпеду».
10
периферийной печати. Журналистике обязаны своим рождени-
ем и псевдонимы А.В. Калинина — А. Ширяев, Петр Григорьев,
Василий Александров, С. Ковров и др.
Интерес А.В. Калинина к слову в то же время сохраняется
и укрепляется, как и весь круг проблем (культура речи, язык
худо­жественной литературы, стилистика, грамматика, слово-
образование, орфография1 и др.), занимавших ученого. Но при-
оритет получает анализ собственно журналистской специфики
речевой деятельнос­ти; значительная часть публикаций А.В. Ка-
линина в последнее десятилетие его жизни посвящена языку га-
зеты. Совместно с B.Н. Вакуровым он подготовил для «Библио­
течки журналиста» обширную работу под заглавием «Язык и
стиль газеты»2, а в «лег­кой кавалерии» заметок А.В. Калинина,
предлагаемых ниже вни­манию читателя, многие вызваны к жиз-
ни типичными ошибками именно газетного языка.
В этой области, в исследовании языка газеты, прежде все-
го его лексики, А.В. Калинин был если не первооткрывателем
(вспомним хотя бы работы Г.О. Винокура 20-х годов), то под-
линным нова­тором, глубоко осознавшим взаимодействие экс-
прессии и стандарта в разнообразных газетных жанрах нашего
времени3. Новизна под­хода А.В. Калинина заключалась здесь,
в частности, в анализе га­зетного языка на широком фоне обще-
языковых процессов, в катего­риальном осмыслении отдельных
речевых фактов с точки зрения творческого отношения к языку,
опирающегося на динамику поня­тия нормативности, но не огра-
ничивающегося им, а учитывающего и специфические преобра-
зования слова в языке художественной ли­тературы.
Таким образом, язык и стиль газеты стал основным полем
на­блюдений А.В. Калинина над современным словоупотреб-
лением. Типично «калининским» явилось заглавие заметок, из

1
А.В. Калинину принадлежит статья «Позвольте омрачить праздник»
(Неделя, 1964, 26 сент.), опубликованная в ходе дискус­сии об орфографиче­
ской реформе.
2
См. кн.: Работа над словом. М., 1971.
3
См. в этой связи монографию: Костомаров В.Г. Русский язык на газет-
ной полосе. М., 1971.
11
которых лишь две успели увидеть свет в журнале «Рабоче-крес-
тьянский корреспондент»  — «Во всем ее великолепии» (1976,
№ 8 и 10). Заметки о словах и выражениях халтура, зеленая
улица, втирать очки, жив курилка, голова садовая и мн. др.1  —
это живые отклики на лингвистические интересы нашего чита-
теля, а, например, за вопро­сом о том, склоняется ли Кусково (и
подобные слова), стоит слож­ная история склонения собствен-
ных имен, вспоминается соответст­вующий разнобой в подаче
таких имен современной печатью и остается нерешенная пока
лингвистикой (и самой жизнью в пер­вую очередь) нелегкая об-
щественная и научная проблема.
Публикуемые ниже работы, конечно, только косвенно отра­
жают мастерство А.В. Калинина — лектора и педагога. Книжная
научная (и даже научно-популярная) речь, к сожалению, слиш-
ком сильно нивелирует живые интонации устной. Но в памяти
всех слушавших его лекции, его многочисленных учеников он
остается прежде всего замечательным собеседником, мастером
русской пуб­личной речи. А.В. Калинин-педагог избегал умозри-
тельных схем, но любой из фактов языка, свежо и в изобилии
насыщавших его лекции, представал перед слушателями в без-
укоризненной системе и с предельно высоким коэффициентом
полезного действия работал на ненавязчиво обнаруживаемую
теорию. Этому соответствовал и тон лекций-бесед, в которых
собственно научная информация была всегда пронизана безуко-
ризненным вкусом лектора и как бы подня­та на высоту собст­
венно эстетического восприятия.
Нельзя в заключение не сказать о редкостном обаянии
А.В. Калинина как человека. Часами он мог читать на память
стихи многих русских и советских поэтов, и, казалось, ему не
было равных в умении извлечь в нужный момент из огромных
запасов художественной речи целую и всегда неожиданную се-
рию ее об­разных средств — для «примеров» ли в лекции, в раз-
думьях ли о новой песне Булата Окуджавы, в спорах ли об эсте-
тике народных говоров или в застольном разговоре об очеред-

1
Лишь небольшая часть вошла в настоящую книгу.
12
ном гонителе поэти­ческого языка. А как незабываемо смеялся
он над «ляпами» типа «мы и иже с нами» (!) и как мастерски
выявлял у самых признанных авторов стилистические промахи,
незаметные менее искушенному читателю. Он был поистине не-
жно любим — вне всякой некрологической фразеологии — дру-
зьями соучениками, коллегами и сту­дентами. Даже люди, дале-
кие от склада его характера, его при­вязанностей и нравственной
цельности, не могли не отдавать долж­ное его притягательной
личности.
Думаю, что, прочитав эту книгу, вы наверняка захотите так
или иначе откликнуться на нее. Остается верить и надеяться,
что и там, где вы, возможно, не согласитесь с автором, вы обна-
ружите и сохраните чувство благодарности к человеку, пробуж-
дающему мысль, наблюдательному и талантливому языкове-
ду, ироничному «Крохобору» и нелицеприятному журналисту
скромному и яркому рядовому нашей культуры, живому в па-
мяти всех, кому выпало счастье общения с ним.

В. Григорьев
 эти трудные простые слова
 

Ошибочное, неправильное, неточное словоупотребле­ние —

довольно распространенный недостаток газетной речи. Встре-
чаются лексические ошибки и в текстах де­ловых, научно-попу-
лярных, художественных, а также в разговорном языке.
Принято считать, что ошибки такого рода связаны прежде
всего с употреблением иностранной лексики, то есть слов не-
русского происхождения. Действительно, не­правильное исполь-
зование слов типа кредо, альтернати­ва, импонировать, анало-
гичный, негативный, глобаль­ный, акцентировать  — явление не
такое уж редкое.
Но вот что удивительно. Открываем «Краткий сло­варь
трудностей русского языка (для работников печа­ти)», содер-
жащий около 400 слов, в употреблении кото­рых особенно часто
бывают ошибки. Много ли среди этих слов иностранных? До-
вольно много: автор, аншлаг, дебют, инициатива, кондиция, пле-
яда, форум. Но, ока­зывается, гораздо большую часть «трудной»
лексики (по данным этого словаря) составляют слова исконно
русские, не заимствованные. Например: бытовать, за­главный,
запросто, захоронить, зачитать, кушать, ново­селье, оплатить,
пошив, свой, сработать, суметь, удовлет­ворить.
Примерно к такому же выводу приходим, изучая словарь-
справочник «Правильность русской речи». Здесь тоже не толь-
ко «иностранцы»: абориген, анонс, вакан­сия, миссия, фиаско, но
и  — в гораздо большем коли­честве— свои, не заимствованные
слова: вперед, где-нибудь, добротный, заиметь, лично, невежа,
одеть, под­сказать, труженик, умелец, цельный.
Можно с уверенностью сказать: ошибочное или не­точное
употребление «простых», своих, не иностранных слов встреча-
ется ничуть не реже, а, пожалуй, и чаще, чем неверное использо-
вание слов заимствованных.
14
 Психологически это понятно: иностранные слова упо­
требляют осторожно, с опаской, часто сверяясь со сло­варем.
Со словами «своими», где все родное: и корень, и приставка, и
суффикс,  — обращаются нередко легко­мысленно, даже не по-
дозревая, что в «свойском» слове можно ошибиться. Вот эта-то
излишняя самоуверенность и опасна.
Кому придет в голову справляться в словаре, что зна­чит
слово каждый? Каждый знает, что такое каждый (простите за
каламбур). А ведь неверное употребление этого слова в газете
стало чуть ли не бедствием. Пишут: «Получено 24,6 центнера в
среднем с каждого гектара» или «Намечали получить в среднем
от каждой коровы 3381 кг молока». Но ведь если в среднем, то,
конечно, не от каждой коровы и не с каждого гектара! Нельзя
упо­треблять слово каждый, если речь идет о средних циф­рах
урожая, надоя, привеса. Это противоречит значению слова каж-
дый в русском языке.
Другой, казалось бы, простейший случай. Глаголы выгля-
нуть и заглянуть. Выглянуть из окна можно, если сидишь дома,
в комнате, заглянуть в окно — только сна­ружи, с улицы. У Есе-
нина верно: «Проходил я мимо, сердцу все равно — просто захо-
телось заглянуть в окно».
Между тем В. Поволяев в повести «Двенадцатая бу­ровая»
(Новый мир. 1974. № 1. с. 98), говоря о человеке, находящемся
в комнате, пишет: «Но Косых не слушал ее — он повеселел, за-
глянув в окно».
Этот же автор рассказывает о том, как человек со­бирается
на охоту: «Ежась, он встал, оделся, обернул ноги сухими про-
хладными портянками, проверил, не трет ли. Потом, прихватив
из чулана малокалиберную вин­товку, вышел из дома» (с. 72).
Что значит прихватить? Так говорят, если какую-то вещь берут
с собой на вся­кий случай, попутно, как что-то не самое главное.
А ведь тут человек идет на охоту, где винтовка — главная вещь.
Из другого места повести как будто ясно, что автор во­обще-то
понимает, что значит прихватить. Собираются люди не на охо-
ту, а на работу. Идти надо лесом. «Вдруг Сазаков остановился:
— Фед Федрыч, подождите. Я на всякий случай ружье прихва-
чу! — прокричал он. — Тай­га ведь!» Здесь все верно.
15
 Почему же ошибся писатель в первом случае? Не­брежность,
невнимательность — вот главная причина ошибки. Кроме того,
заметно, что этот писатель любит слово прихватить в разных
его значениях и слишком часто употребляет: «прихватив с со-
бой винтовку, вошел в дом», «видимо, и сейчас его прихватили
боли», «бесе­да нет-нет да и “прихватывала” Витьку Юрьева».
Наб­людения показывают, что существует некая связь меж­ду
частотой употребления «любимых» слов и количест­вом ошибок
в их употреблении.
В той же повести читаем: «Он натянул кепку на гла­за, огра-
ничивая козырьком сектор обзора, чтобы взгляд не осекался, не
замечал, что творится на макушках де­ревьев» (с. 73). Неужели
автор думает, что осекаться и отвлекаться одно и то же?
Примеры из газет (повторяем: речь идет о простых словах!):
«Одна березка, молодая и ветвистая, в кухон­ное окно к Беляко-
вым с утра до вечера засматривает­ся». Нет, не различает автор
глаголы засматривать и засматриваться.
Журналист пишет о том, что бразильские футболисты в мат-
че с голландцами играли грубо: «Прямо скажем, в этой игре бра-
зильцы не были похожи на тех бразильцев, которых мы в свое
время уважали за красивый, ажурный, игровой футбол». Путает
газетчик слова ува­жать и любить. Нельзя уважать за красивую,
ажурную, веселую игру. Любить за это можно. Ошибка такого
ро­да — не редкость в просторечии: «Я грибной суп не ува­жаю»
(вместо не люблю).
Газета сообщает о конкурсе изобретателей в Париже, о за-
бавных приспособлениях, демонстрировавшихся на выставке:
«Так, например, чего стоит один лишь прибор для резания стек-
лянных бутылок. После операции ниж­няя часть бутылки пре-
вращается в вазочку для цветов, а верхняя — в лейку». Да не в
лейку, а в воронку! Из лейки поливают грядки. Что подвело тут
журналиста? Опять просторечие. В просторечии и некоторых
диалек­тах лейка — воронка.
Употребление просторечных и областных слов в га­зете тре-
бует осмотрительности, осторожности. Из рас­сказа, напечатан-
ного в еженедельнике: «В приветливой голубой тени берез пели
птицы, под ногами шуршали прошлогодние листья и хрустели
16
обабки». Не каждый читатель знает, что в некоторых местах
России обабками называют подберезовики. А по смыслу дога-
даться никак нельзя. Неужели герой рассказа топчет хорошие
грибы вместо того, чтобы собирать их?
«Делают запасы на голодный период и мелкие хищ­ники:
ласки, горностаи. Но, пожалуй, особо следует под­метить хорь-
ка. Этот начинает таскать в свои норы все пригодное для пищи
даже с мая». Нужно было написать не подметить, а отметить.
«Если выделять отдельных игроков, то надо заметить появ-
ление после долгого перерыва спартаковцев Поладьева и Зими-
на». И тут следовало сказать отметить.
Невнимание к смыслу слова ведет к возникновению избы-
точных словосочетаний. Опять-таки чаще всего при­водят при-
меры, в которых одно из слов иностранное: свободная вакансия,
прейскурант цен, первый дебют, ответная контратака, мемо-
риальный памятник. Полезно привести несколько примеров без
заимствованных слов: «Румяные поленницы дров вдоль забо-
ров». Поленницы дров... А что такое поленница? Ожегов говорит:
«Дрова, уложенные друг на друга правильными рядами». Зачем
же писать поленницы дров, если и без «дров» ясно, о чем речь?
«Рыбная уха»  — заголовок одной из частей рассказа. Да
ведь уха  — это суп из рыбы. Поэтому рыбная уха  — все равно
что тетрадь из бумаги или железнодорожный паровоз.
«Правда, эти высказывания прекратились или, во всяком
случае, их стало меньше, как только стала из­вестна истинная
подоплека всех этих “диких” забасто­вок». Истинная подопле-
ка — тоже избыточное словосо­четание: прилагательное истин-
ная лишнее. Подоплека — это истинная причина чего-то.
«— Дерзкий рассол делаю, потому и ядреный огу­рец,  — с
самопохвальбой сказала Дуня». И опять уко­ризненный голос
Ожегова: «Похвальба  — хвастливое восхваление самого себя».
Зачем удлинять слово и пи­сать самопохвальба?
Другой тип ошибки: «Ветер несет полынные запахи, и ти-
шина напичкана птичьими голосами. Здесь хорошо ду­мается
в раннюю пору». Все было бы правильно, толь­ко вот глагол
пичкать — неодобрительный. Если я гово­рю, что где-то что-то

17
чем-то напичкано — значит это мне не нравится. Что же, автора
раздражает птичье пение? Нет. Стало быть, он ошибся в выборе
слова.
Осторожно с «простыми» словами! Не так-то они просты,
как кажется с первого взгляда.

Стилистически окрашенная лексика

в языке современной печати

1. О стилистически окрашенной (или стилистически мар-

кированной) лексике можно говорить постольку, по­скольку су-
ществует как основа, как стилевая база словарного фонда лек-
сика нейтральная, межстилевая, сти­листически не окрашенная.
Слова нейтральной лекси­ки — газета, стол, часы, счастье, раз-
говор, делать, чи­тать, десять, я, мой — представляют собой тот
«средний» (иногда его называют «нулевым» по стилю) фон, на
ко­тором выделяются два других пласта: а) лексика устной речи
и б) лексика письменной речи. Само противопостав­ление сти-
листически окрашенной («устной» и «письмен­ной») лексики
лексике нейтральной может вестись по трем линиям: во-первых,
с точки зрения закрепленности лексики устной и письменной
речи за определенными разновидностями, жанрами речи  — и
незакрепленности, «всестильности» нейтральных слов; во-вто-
рых, с точки зрения «оценочного» или «неоценочного» характе-
ра раз­ных типов слов (нейтральное лицо только называет пред­
мет, не оценивая его; просторечное харя называет и дает отрица-
тельную оценку; высокое лик называет и дает высокую оценку);
в-третьих, лексика нейтральная и пись­менная может быть про-
тивопоставлена устной и нелинг­вистически (многие «устные»
слова грубы, вульгарны, «некультурны»).
Языком печати мы будем называть характерные ре­чевые
черты таких жанров, как информация, передовая статья, коррес-
понденция, заметка, то есть жанров пре­имущественно газетных.
Другие жанры, находящие себе место на страницах газет и жур-
налов  — рассказ, очерк, фельетон, стихи,  — не обладают теми

18
языковыми черта­ми, которые позволили бы считать эти жанры
предметом рассмотрения статьи о языке печати1.
2. Из слов, стилистически окрашенных, на страницах газет
шире всего представлена книжная лексика — одна из разновид-
ностей лексики письменной речи. Книжные слова употребля-
ются преимущественно в публицистиче­ских и научных статьях,
в передовых статьях газет, в де­ловых бумагах  — и не употреб-
ляются (или употребляют­ся очень редко2) в непринужденной
«бытовой» беседе. Явно книжный характер имеют такие слова,
как альтер­натива, дилемма, дезинформация, констатировать,
интен­сификация, стимулирование, импульсивный, фатальный,
эфемерный, воззрение, регресс, фактор, экстравагантный, ин-
терпретировать.
Не столь заметна и ярка книжность слов так как, вследст­
вие, весьма, возникновение, ввиду, собирание. И все же это тоже,
хотя и в меньшей мере, книжные слова. Они сравнительно
редко встречаются в «нестро­гой» устной речи. Человека, кото-
рый в беседе с близки­ми знакомыми скажет: «Вследствие воз-
никновения весь­ма серьезных обстоятельств...», мы упрекнем
в книж­ности речи (если, конечно, он говорил всерьез). Авто-
ры, обладающие недостаточным стилистическим чутьем, за­
ставляют своих героев говорить неестественным языком. Эта
неестественность возникает иногда из-за мелочи: например,
из-за неудачного выбора синонимов, слегка отличающих-
ся друг от друга стилистически. Невелико различие между
нейтральной по стилю частицей только и умеренно книжной
лишь, а диалог звучит как приду­манный: «И лишь в нашей сте-
пи жаворонок сеет между колосьев свою песню»; «Но ты лишь
на время уйдешь оттуда»; «Да я лишь про такое счастье и меч-
таю»,  — го­ворят влюбленные в рассказе М. Куликова «Летит
песня над селом» .

1
См.: Солганик Г.Я. О языке газеты. М., 1968.
2
«Толковый словарь русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова верно отме-
чает, что книжное слово, «употребленное в разговорной речи, все же сохраняет
отпечаток книжности» (т. 1. с. XXVII).
19
 Если принять за аксиому положение: «Хорошая речь долж-
на быть правильной, простой и выразительной», то надо сказать,
что наши газеты слишком часто и без осо­бой необходимости
грешат и против простоты, и против выразительности, а иногда
и против правильности речи.
Против злоупотребления книжно-иностранными словами
в газете (апогей, фиаско, кульминационный пункт и др.) в 1923 г.
выступил В. Маяковский (заметка «С не­ба на землю», стихо­
творение «О “фиасках”, “апогеях” и других неведомых вещах»).
И сейчас злоупотребление книж­ными словами нерусского
происхождения  — заметный недостаток наших газет и других
средств массовой ин­формации.
М. Кольцов писал, что журналист в первую очередь должен
«выбирать каждый раз слова, наиболее точно определяющие
именно данное понятие»1. Это верно, но к словам «наиболее
точно» следовало бы добавить и «наиболее просто».
Между тем многие газетные материалы производят та-
кое впечатление, будто их авторы старались писать «наиболее
сложно». В заметке о футболе встречаем сле­дующее: «Не будем
фетишизировать фатальную неиз­бежность случайности», «иг-
норирование деталей», «ин­тенсификация игры», «эффектив-
ность тренировочного процесса», «накал матча достигает своего
апогея» (снова пресловутый апогей!); а об одном игроке сказано
так: «Природными физическими качествами он уступает мно­
гим партнерам по команде, но способностью сконцентри­ровать
умение, атлетический потенциал и трансформи­ровать это в
свою пользу значительно превосходит всех». Далее в той же за-
метке читаем: «Однако сейчас доми­нирующим является четвер-
тый фактор  — нервно-психи­ческое состояние спортсмена». Об
игроках, имеющих среднее образование, сказано, что это «игро-
ки новой формации».
Конечно, подобные материалы, перенасыщенные тя­
желовесной книжностью, в печати встречаются не так уж часто,
но отдельные книжные выражения, фразы, обороты речи, кото-

1
Цит. по кн.: Практическая стилистика русского языка. М., 1962. с. 362.
20
рые явно могли бы быть более про­стыми, — обычное явление в
газетах и журналах, на ра­дио. Врач, кандидат медицинских наук,
пишет в журна­ле, рассчитанном на самого массового читателя:
«Дли­тельные перерывы в еде нередко вызывают головную боль,
слабость, чувство сосания в подложечной области». Почему
в разговоре можно сказать сосет под ложечкой, а написать так
нельзя? В одном из спортивных отчетов написано: «В Москве
“Торпедо” против “Мотора” из Цвиккау играло очень сумбурно.
Автозаводцы дебютную часть матча разыграли инертно». Про-
ще было бы: «игра­ло беспорядочно», «в начале матча играли
вяло». Вместо «аккумулирует уникальный опыт» следовало бы:
«на­капливает редкий (или редкостный) опыт».
Книжные слова нерусского происхождения на стра­ницах га-
зет в неумеренном употреблении «сушат» речь, делают ее менее
выразительной, менее понятной. Глагол будировать до сих пор
иногда понимается говорящими и пишущими неверно (впрочем,
сейчас это вообще очень редкое слово1). Даже в книге опытно-
го литератора В. Шкловского «Лев Толстой» (2-е изд. М., 1967.
с. 127) читаем: «Вероятно, его поло­жение тягостно и для окру-
жающих, тем более что моло­дой граф резок и любит, когда его
будируют» (в непра­вильном употреблении будировать — пере-
ходный глагол: его будируют).
Слово альтернатива имеет два значения: каждая из исклю-
чающих друг друга возможностей; необходимость выбора меж-
ду такими возможностями. В газетах это слово употребляется
иногда неточно, как, например, в заметке, рассказывающей о
политических спорах в скан­динавских странах — членах НАТО:
«Речь идет о том, как создать условия обеспечения прочного
мира и надеж­ной безопасности. И не случайно, что в ходе их
(дискус­сий.— А.К.) обсуждаются различные альтернативы. Ра­
зумеется, прежде всего сами скандинавы должны опре­делить,
какая из этих альтернатив лучше отвечает их се­годняшним ус-
ловиям». Здесь слово альтернативы имеет значение «предло-
жения», а вовсе не «взаимоисключа­ющие друг друга возмож-
1
«Словарь русского языка» в 4 т. АН СССР рассматривает глагол буди-
ровать как устаревший.
21
ности». Кстати, несколько ниже сам автор пишет: «Сторонники
этого предложения спра­ведливо подчеркивают...»
Значение устаревшего слова ангажемент — договор, кон-
тракт, заключенный с артистом. Читатель недоуме­вает, встре-
тив в газете такое предложение: «Полсотни аэропланов — это
при нынешних масштабах английского ангажемента в НАТО
все равно что свиной (отечест­венный) хвостик рядом с целой
тонной (импортного) бе­кона». Автор текста использует анг-
лийское слово engagement, придав ему более привычную для
русского уха и глаза форму ангажемент. Одно из значений
англий­ского существительного engagement  — обязательство.
Именно в этом смысле оно и употреблено в тексте, одна­ко у
нас слово ангажемент (заимствованное из француз­ского язы-
ка, как и соответствующее английское слово) этого значения
не имеет.
Автор одного из очерков описывает село, к которому как к
экономическому и культурному центру тянутся окружающие
деревни: «И здесь обсуждаются не только свои новости, но и
последние события деревень-сателли­тов». В публицистической
речи слово сателлит имеет отрицательную окраску  — «при-
спешник, рабски испол­няющий чужую волю». Ясно, что в цити-
руемом тексте существительное сателлит употреблено неверно.
Поже­лав заменить привычное русское слово спутник иностран­
ным, автор допустил серьезную языковую ошибку.
Одна из заметок рассказывает о расследовании убий­ства
негра в США: «Барнет заявил, что некий Джим Джордэн сде-
лал один из фатальных выстрелов». Автору, вероятно, кажется,
что прилагательные фатальный и ро­ковой во всех случаях вза-
имозаменяемы. Но это не так. Эти слова являются синонимами
только в значении «не­избежный, неотвратимый, как бы заранее
предопреде­ленный судьбой». В тексте же нужно было написать
ро­ковых, а не фатальных, так как именно слово роковой — «име-
ющий решающее значение в чьей-то судьбе»; слово фатальный
этого значения не имеет.
Работа с синонимами, выбор для каждого случая из синони-
мического ряда слова, наиболее точно и по воз­можности просто

22
называющего нужное понятие,  — не­легкое, но совершенно не-
обходимое для журналиста дело. Рядов, включающих одновре-
менно с нейтральными русскими и иностранные слова, немало:
дефект — недо­статок — недочет — пробел; ситуация — обста-
новка — по­ложение; фатальный — неизбежный — роковой; реф-
лективно — непроизвольно — невольно; инфантильность — дет­
скость  — ребячество; индифферентно  — безучастно  — равно-
душно; реагировать — отзываться — откликаться.
Мы далеки от мысли, что книжные слова вообще не нужны,
что в любом положении, в любом контексте они могут быть за-
менены более простыми синонимами. Осо­бенно трудны и даже
невозможны бывают такие замены, когда иностранное слово
близко к термину или является термином. Тот же дефект в оп-
ределенных случаях ничем не заменим: дефекты речи и недо-
статки речи — не одно и то же. От этого «незаменимого» дефек-
та образованы слова дефектоскопия, дефектология, физиче­
ский термин дефект массы. Книжные слова участвуют в таких
устояв­шихся выражениях, как революционная ситуация, реак­
ция на раздражение.
В.Г. Костомаров в статье «Разговорные элементы в языке га-
зеты» (Русская речь. 1967. № 5) утверждал, что в современном
русском языке есть две системы речи — книжная и разговорная.
У каждой из них, по мнению автора, свои средства выражения,
свои «запасы элемен­тов, имеющихся только в одной из систем».
В.Г. Косто­маров считает, что книжные слова, как правило, не
имеют разговорных синонимов, что невозможно «пере­вести»
на разговорный язык такие слова, как актуаль­ный, альтруист,
бытие, декларировать, жизнеощущение, идеал, кардинальный,
лапидарный, наличествовать, облечь, парадокс. Это положение
требует доказательства и на несравненно большем количестве
примеров. Чи­таешь эту статью и думаешь: а куда же девались
нейт­ральные слова? Мнимая «изолированность» двух систем
исчезнет, как только мы прибегнем к помощи «посред­ника»: ко
многим книжным словам нейтральные синони­мы подбираются
без особого труда (кардинальный — главный, основной; бытие —
жизнь; лапидарный  — краткий, сжатый). Кстати, переводя

23
книжное слово «в дру­гую систему» описательно, автор заменяет
его отнюдь не разговорным, а нейтральным по стилю оборотом:
«аль­труист — человек, которому себя не жалко для других».
Книжные слова в принципе заменимы, изолированной
«книжной системы речи» нет (как нет и изолированной «разго-
ворной системы речи»).
3. Слова, характерные для официально-делового сти­ля
речи, в газетах, журналах, в радио- и телепередачах получа-
ют иногда расширительное употребление, выходя за пределы
«своего» стиля. «Краткий словарь трудно­стей русского язы-
ка» правильно предостерегает от «без­граничного» употребле-
ния слова прописка. Мало того, что бывшее новшество быстро
стало штампом («станок получил прописку», «музей полу-
чил прописку»). Слово прописка имеет некоторый официаль-
но-канцелярский от­тенок, поэтому в контекстах, далеких от
официально-де­ловой сферы, его употребление особенно не-
уместно. Не­удачно поэтому: «поэзия получает прописку»; про-
писка и поэзия несочетаемы.
Из других заранее обреченных на неудачу попыток сбли-
зить официальную лексику с поэзией отметим назва­ние цикла
передач Центрального телевидения «Адресаты пушкинской ли-
рики». Называть Амалию Ризнич, Анну Керн, Марию Раевскую
адресатами — значит не иметь стилистического чутья.
К недопустимому «стилистическому смещению» при­водит
иногда сокращение слов. В «Комсомольской прав­де» отдел
«Алый парус» часто сокращенно называют «АП». Вполне нор-
мально и стилистически оправданно выглядит аббревиатура
АП, когда имеется в виду агент­ство Ассошиэйтед пресс, или
авиационный полк, или артиллерийский полк, или автопилот
(см. «Словарь сок­ращений русского языка»). Но ведь «Алый
парус» идет от Грина, от одной из самых романтических повес-
тей рус­ской литературы («феерия»  — назвал ее автор). Можно
ли сухой аббревиатурой заменять (хотя бы в отдельных случа-
ях) «Алый парус»?
Вообще говоря, вопрос о стилистической окраске аб­
бревиатур и других сложносокращенных слов изучен мало.
24
Ясно одно: названия, связанные с поэзией, роман­тикой, сопро-
тивляются сокращениям. Интересно в этом смысле замечание
Вс. Ревича, автора послесловия к одной из книг братьев Стру-
гацких: «Да, настоящая фан­тастика — это вовсе не научно-тех-
нические выдумки, ко­торые и вправду не заслуживают ничего
большего, чем две сухие буквы “НФ”, смахивающие на что-то
вроде торговой марки. Фантастика, как и вся прочая литера­
тура,  — прежде всего человековедение...»1. В повести «Поне-
дельник начинается в субботу» братья. Стругацкие высмеива-
ют любителей сокращать «несокращаемые» на­звания: «— Это
Изнакурнож?  — Что?  — Я говорю, это изба на курногах или
нет?»
4. К лексике письменной речи, кроме слов книжных и офи-
циальных, относят также высокую лексику. Высокие слова
сподвижник, избранник, беззаветный, дерзание, стяг, водрузить,
восторжествовать, предначертанный, гор­нило, вершить, свер-
шение, ваяние, претворение, в отли­чие от суховатых книжных и
сухих официальных слов, придают речи возвышенное, патети-
ческое звучание.
Употребление подобных слов в ораторской речи, в высокой
публицистике и поэзии закономерно. Их тор­жественное, как бы
приподнятое над обыденностью зву­чание придает нужный сти-
левой колорит текстам, по­вествующим о важных историче­ских
событиях, о народ­ных судьбах, о больших людях и высоких
чувствах. При­сутствие высоких слов в речи о высоких вещах
и великих людях Л. Леонов обосновывал так: «Приподнятость
мое­го слова происходит от моего волнения — говорить о своих
учителях в час кровопролитной битвы, самой свя­щенной битвы
в истории России и человеческого про­гресса»2; «подобно тому
как о Пушкине, по слову Бе­линского, стыдно говорить смирен-

1
Стругацкий А., Стругацкий Б. Трудно быть богом. Понедельник начина-
ется в субботу. М., 1966. С. 430. В «Словаре сокращений русского языка» ря-
дом идут две аббревиатуры НФП: Наставление по физической подготовке и
Научная фантастика и приключения.
2
Леонов Л. Литературные выступления. М., 1966. С. 4.
25
ной прозой, имя Толсто­го требует сегодня праздничного словес-
ного обрамле­ния»1. В цитированных речах Л. Леонова о Чехове
и Толстом мы встречаем слова доныне, осиянный, немерк­нущая
пленительность, поэтические свершения, блиста­тельный, благо-
словенный, новь, творцы, беззакатный.
Неоспоримо право журналиста употреблять высокие слова
в статьях, очерках, заголовках и даже «сухих» ин­формационных
материалах: «Звучит троекратный салют. Под звуки Государ­
ственного гимна ниспадает покрыва­ло. На гранитном постамен-
те начертано: Отважным за­щитникам московского неба 1941—
1945 гг. Подвиг их бессмертен».
Из высоких слов на страницах современных газет наиболее
часто встречается существительное свершение, например, в заго-
ловках: «Дорогой исторических сверше­ний», «Год новых свер-
шений», «Могучей поступью к но­вым свершениям».
Слово свершение, впервые зафиксированное в толко­вом
словаре 1704 г. (Поликарпов Ф. Лексикон треязычный), до 40-х
годов XX в., видимо, не было актив­ным. «Словарь современного
русского литературного языка» дает в статье «Свершение» че-
тыре примера: один из Белинского, остальные три — из произве-
дений совет­ских писателей М. Шолохова, В. Пановой, А. Твар-
довского. Пушкин слова свершение не употреблял (см. «Словарь
языка Пушкина»). В «Толковом словаре рус­ского языка» под
ред. Д.Н. Ушакова этого существи­тельного нет. Возродившись в
40-х годах, слово это ста­ло чрезвычайно активным, особенно в
языке печати. Чрезмерная частота его употребления постепен-
но при­глушает его высокое звучание, делает его обычным, «га­
зетным».
Мы справедливо говорим о богатстве русского языка, его
словарного состава. Но что такое богатая лексика? Богатство
словаря определяется не только и не столько количеством слов,
сколько качественным составом лек­сики. Чем больше в язы-
ке синонимов для передачи тон­ких оттенков одного понятия,
тем богаче язык, тем силь­нее его выразительные возможности.

1
Леонов Л. Литературные выступления. М., 1966. С. 44.
26
«Стирание граней» между синонимами, смысловое или стилис-
тическое вы­равнивание слов обедняет язык. И это относится
прежде всего к тем случаям, когда высокое слово из-за часто-
ты употребления в речи «нейтрализуется», то есть, пони­жаясь
в звучании, становится вровень со своим ней­тральным сино­
нимом.
Одним из первых в 50-х годах такому «выравнива­нию»
стал подвергаться глагол трудиться, который преж­де был сло-
вом высокой оценки деятельности человека: «хозяин тот, кто
трудится» (М. Горький). На эту «ни­велировку» двух слов тру-
диться и работать обратил вни­мание М. Исаковский (см. его
заметку «По поводу двух слов» — Лит. газ., 10.12.60). Языкове-
ды не раз после этого писали о неумеренном, стилистически не
оправдан­ном употреблении глагола трудиться в печати и на
ра­дио (см., например, словарь-справочник «Правильность рус-
ской речи». М., 1965), но положение к лучшему не изменилось.
Наиболее тревожные случаи («он трудится конюхом», «мы тру-
димся доярками»), сплошь и рядом встречающиеся в местной
печати, — закономерное след­ствие небрежного, нечуткого отно-
шения к слову, полно­го «уравнения в правах» с глаголом рабо-
тать.
Статья, резко отрицательно оценивающая деятель­ность
английской радиокорпорации Би-би-си, начинает­ся так: «В са-
мом деле, что же такое Би-би-си? Если рас­шифровать это анг-
лийское сокращение, получим: Британская радиовещательная
корпорация. Расположена Би-би-си в самом центре Лондона —
в Буш-Хаусе. В Би-би-си круглые сутки трудится огромный
штат со­трудников, превышающий 20 тыс. человек. Существует
корпорация с 1922 года». Мы нарочно привели такую большую
цитату, взяв нужное слово в достаточно пол­ном контексте, что-
бы было ясно, что никакой иронии в тоне изложения нет, что
глагол трудиться употреблен здесь как абсолютно нейтраль-
ный синоним слова ра­ботать.
Другой пример. Уже не раз писалось о неправомер­ном, не-
правильном употреблении высокого наречия ныне в текстах, не

27
нуждающихся в словах высокой лексики1. Слово это, отмечен-
ное в словаре под ред. Д.Н. Ушакова как устаревшее книжное, с
начала 40-х годов стало сно­ва активно употребляться в газетах,
причем по большей части без заметной «высокой» окраски. Его
и сейчас можно встретить в самых различных жанрах газетно-
журнальной речи: «Ныне стало меньше дымящих труб»; «Тогда
они, дебютанты, к удивлению специалистов, были десятыми в
мире. Теперь стали седьмыми. И никто ныне этим не удивлен»,
«Ныне призеры “Крестьянки” извест­ны»; «Ныне супруги —
пенсионеры колхоза». Автору этих строк после выступлений пе-
ред журналистами слу­чалось слышать мнение опытных газетчи-
ков, неплохо чувствующих язык, о том, что они не видят ничего
«вы­сокого» в слове ныне. Похоже на то, что этот возрожден­ный
архаизм окончательно теряет высокое звучание. Обо­гатило ли
в таком случае его вторичное появление в язы­ке нашу речь?
Нет, наоборот: ныне становится штампом, словом, которое «ле-
жит близко», всегда готово к услу­гам и начинает употребляться
чуть ли не каждый раз, когда нужно выразить понятие «сейчас,
теперь, в настоя­щее время». Кстати, это слово было единствен-
ным сино­нимом с высокой окраской в ряду сейчас, в настоящее
время, теперь, ныне.
Глаголы умереть и скончаться — синонимы. Различие меж-
ду ними — стилистическое, примерно такое же, как между сло-
вами смерть и кончина. «Словарь русского языка» С.И. Ожего-
ва справедливо считает глагол скон­чаться высоким синонимом
слова умереть. Скончаться — то же, что умереть, но с оттенком
уважения к умерше­му. Такое различие держалось долго: уме-
реть — ней­тральное слово, передающее «чистую информацию»,
скончаться — более высокое, «уважительное» слово.
Синонимический ряд с доминантой умереть содержит де-
сятки слов и фразеологизмов, однако в современной речи толь-
ко глагол скончаться пока еще выше по стилю, чем умереть.

1
См. например: Вомперский В.П. О некоторых ошибках в употреблении
возвышенных слов и выражений в языке газеты // Вестн. Моск. ун-та. 1959.
№ 1. с. 209—210.
28
«Низких» синонимов сколько угодно: окочуриться, дать дуба,
сыграть в ящик, загнуться. Высо­ких, кроме скончаться, нет:
фразеологизмы уснуть веч­ным сном, отдать богу душу давно
и безнадежно уста­рели. За последние годы, по крайней мере в
газетной речи, высокое звучание глагола скончаться постепен-
но перестает осознаваться. Когда умер Феликс Юсупов, «Из-
вестия» сообщили об этом так: «В Париже в возрас­те 80  лет
скончался бывший князь Ф.Ф. Юсупов, вошед­ший в историю
как один из организаторов убийства Рас­путина. С 1920 г. Юсу-
пов жил в эмиграции во Франции». При жизни Юсупова в со-
ветской печати и литературе никакого особенного уважения к
нему не высказывалось. Некролог, помещенный в «Извес­тиях»
21.12.68, сообщал, что в Нью-Йорке скончался Джон Стейнбек,
хотя текст некролога более чем напо­ловину состоял из резкого
осуждения позиции Стейнбека по отношению к вьетнамской
войне: «А в последние годы Джон Стейнбек покрыл позором
свое имя, поставив перо писателя на службу агрессорам во Вьет-
наме».
Слово поведать возродилось совсем недавно. В 4-м из­дании
«Словаря русского языка» С.И. Ожегова (1960 г.) этот глагол
еще отмечен как устаревший с характерным примером: «Пове-
дать свою тайну кому-нибудь». И в этом случае при возрожде-
нии архаизма язык не приобрел ничего, потому что чуть ли не
с первых шагов «новой жизни» глагол поведать в газетах стал
употребляться в том же значении и с той же стилистической ок-
раской (нейтральной), что и слова сообщить, рассказать. Такое
скоропалительное возрождение слова не проходит бес­следно
для языка газеты. Неуклюже, а иногда и смешно выглядит этот
глагол в контекстах, подобных следу­ющим: «Шведский жур-
налист К.  Фригги поведал о том, что группа врачей Института
спортивной медицины го­рода Фрейбурга провела во время VIII
футболь­ного чемпионата мира интересное наблюдение»; «Об­
ластная газета “Северный рабочий” поведала читателям о не-
обычном случае, происшедшем в совхозе “Красный бор” Яро­
славского района. Там свиноматка в марте принесла 12 поросят,
а ровно через месяц снова опоро­силась...»; «Офицер поведал, что
29
каждый день, и днем, и ночью гарнизону поста приходится быть
начеку».
Уже не раз писалось о неверном, стилистически и се­
мантически неточном употреблении таких слов, как воз­вести,
воздвигнуть, посланец (см., например, справочни­ки «Правиль-
ность русской речи» и «Трудности русского языка»).
Вот еще несколько примеров нежелательных стили­
стических и смысловых «смещений» высоких слов. Один из
материалов журнала «Крестьянка» рассказывал о том, как
­иеговисты калечат души людей. В очерке есть, между прочим,
такая фраза: «Присутствие сподвижника отца наводило на Ива-
на тоску». Сподвижник  — слово высокой оценки, и здесь оно
явно неуместно: сподвижни­ком назван иеговист. Ср. еще не-
уместное употребление слова плеяда: «Впрочем, и в дубле у ди-
намовцев есть плеяда способных игроков. Многие из них слиш-
ком за­сиделись на скамейках запасных». Конечно, здесь нет
такого грубого нарушения нормы в употреблении этого сущес-
твительного, против которого резко возражают авторы словаря
«Правильность русской речи» («плеяда жуликов», «плеяда рас-
поясавшихся хулиганов»), но все же называть плеядой группу
запасных игроков не стоит (тем более что автор считает их всего
лишь способны­ми, а это прилагательное довольно умеренной
положительной оценки).
Глагол создавать в словарях не имеет пометы высок. Ко-
нечно, по своей стилистической окраске он не может быть пос-
тавлен в один ряд с такими словами, как пред­начертанный,
незабвенный или даже его «близкий род­ственник»  — слово со-
зидание. Однако и этот глагол, лишь слегка поднимающийся
стилистически над своим синонимом делать, имеет некоторую
оценочную окраску, видную хотя бы из того, что не рекоменду-
ется говорить о себе я создал, мною создано.
В современной газетной речи заметно стремление пи­шущих
к замене привычных слов высокими словами либо «возрожден-
ными» архаизмами. Но при этом, во-первых, происходит общее
качественное обеднение сло­варя; во-вторых, эти «старые новин-
ки» быстро становят­ся штампами (свершения, ныне, поведать).

30
 5. Кроме слов книжных, официальных, высоких, к сти­
листически окрашенной лексике принадлежит лексика устной
речи. К этой категории относятся слова, которые употребляют-
ся чаще всего в непринужденных беседах, в разговоре людей, не
стесняющих диалог рамками «стро­гого» языка. В жанрах «стро-
гих», деловых, официаль­ных, научных лексика устной речи, как
правило, не встречается.
Лексика устной речи довольно разнообразна по сте­пени ли-
тературности входящих в нее слов, а также по выразительным
возможностям отдельных типов слов. В этой лексике можно
выделить: а) слова разговорные; б) слова собственно простореч-
ные; в) просторечные сло­ва грубого характера с отрицательной
экспрессией.
Разговорные слова не выходят за пределы литера­турной
лексики. Они не грубые, часто встречаются в речи вполне куль-
турных людей, придавая диалогу «не­строгое» звучание. Однако
слова эти (как и другие типы «устной» лексики) не характерны
для речи официальной, деловой, научной. Примеры разговор-
ной лексики: хво­рать, нынешний, электричка, газировка, вздрем-
нуть.
Слова просторечные нелитературны. К лексике соб­ственно
просторечной относятся слова типа серчать, за­дарма, намедни,
вдосталь, умаяться, заиметь, давеча. Они (как и разговорные)
тоже не грубые, но в лексику литературного языка не входят.
Вслед за А.Н. Гвозде­вым их можно было бы назвать простона-
родными, если бы выражения простой народ, простонародье
не имели бы высокомерного оттенка, свойственного речи до-
революционных господствующих классов. Просторечный, не­
литературный характер имеет и грубая лексика: шлять­ся, об-
лапошить, дрыхнуть, харя, сопляк, обормот, дылда. Рассмат-
ривая их как грубые, мы исходим не из лингвис­тической, а из
общекультурной точки зрения. Для линг­виста же это прежде
всего слова-оценки. В отличие от слов-названий слова-оценки
не только называют то или иное явление, действие, предмет, но
и содержат отрица­тельную оценку его со стороны говорящего
(пишущего). Так, предложение он спит содержит только «чис-

31
тую ин­формацию», предложение он дрыхнет содержит ту же
информацию, дополнительно выражая осуждение, не­одобрение.
Отрицательно-оценочный характер большин­ства грубых слов
несомненен1.
В конце статьи «Разговорные элементы в языке газе­ты»
В.Г. Костомаров пишет: «Широкий поток разговорности льется
сейчас на газетные полосы». Это вряд ли так. Конечно, в расска-
зах, стихах, фельетонах, беллетри­стических очерках, помеща-
емых в газетах, лексика устной речи встречается нередко (как
и в «негазетной» беллетристике), но в узкогазетных жанрах —
информа­ции, корреспонденции, текстовке, передовой статье  —
разговорные и просторечные слова, хотя и усилили свое влия-
ние, но говорить об их «широком потоке» нельзя.
Имея в основе нейтральную лексику (как и другие виды
речи), язык печати из лексики стилистически окра­шенной до
сих пор предпочитает слова книжные и высо­кие. Замечание
В.Г. Костомарова о демократизации га­зетной речи вследствие
демократизации общественно-политической жизни вполне
справедливо. Однако инер­ция книжности языка печати слиш-
ком велика, чтобы можно было говорить о ее скором преодо­
лении.
Из принципиально новых явлений, связанных с ис­по­ль­
зованием лексики устной речи на страницах газет, отметим из-
менение и некоторое усиление роли собствен­но просторечных
слов.
Наблюдения показывают, что слова типа небось, вдосталь,
серчать в печати употреблялись и употреб­ляются прежде все-
го в диалогах для речевой характе­ристики персонажей. Но это,
повторяем, не собственно газетная речь. В авторской речи самих
журналистов до последнего времени собственно просторечная
лексика встречалась почти исключительно в качестве средства
стилизации, чтобы «говорить с народом народным язы­ком».
Ничем иным нельзя объяснить частое употребле­ние, например,
1
О словах высокой оценки см. выше. Более подробную клас­сификацию
лексики письменной и устной речи см. в кн.: Калинин А.В. Лексика русского
языка. М., 2012. с. 211—216.
32
наречия вдосталь в материалах журнала «Крестьянка»: «У Ра-
исы поросенок, куры, корову не дер­жит— нет нужды: получает
молоко как дополнительную оплату, да еще совхоз продает мо-
лока вдосталь»; «Три с половиной миллиона рублей свободных
денег на счету у хозяйства. Дай ему сегодня доброго подрядчи-
ка, снаб­ди вдосталь строительными материалами — за год под­
нялись бы в Михайловской двухэтажные, со всеми удоб­ствами
дома»1.
Гораздо интереснее и действеннее введение в текст собс-
твенно просторечного слова для осуждения, для вы­ражения
неодобрительного отношения автора к собы­тиям, людям, явле-
ниям, о которых он пишет. Конечно, лучше всего такую «осуж-
дающую» функцию выполняют грубопросторечные слова, но
грубость есть грубость, с этим пишущему приходится считать-
ся, поэтому слова такого типа в газете  — редкость. До того как
стать до­стоянием газетной речи, собственно просторечные слова
употреблялись для осуждения в устной речи, в худо­жественной
литературе. Чаще других в этой роли упот­реблялись и употреб-
ляются просторечные формы срав­нительной степени прилага-
тельных и наречий: легше, дешевше, красивше. Например: «Со-
шлись и погуляли, и хмурит Жан лицо, — нашел он, что у Ляли
красивше бельецо» (Маяковский. Маруся отравилась); «Вика
на­девала на Митю плащ и застегивала пуговицы.  — Ворот­ник
поднимите, — сказал я. Надо уходить в ночь с под­нятым ворот-
ником. Так красивше» (М. Анчаров. Теория невероятности);
«Крупно. Белой акации ветки душистые или какая-нибудь па-
норама покрасивше» (Ильф и Пет­ров. Пташечка из Межраб-
помфильма. В фельетоне паро­дируются сценарии кинофиль-
мов). «Я уж решил в ду­шевной простоте, что ты спасать ее, эту
Эмку, задумал... сейчас многие этим занимаются, оно подешев-
ше» (Л. Леонов. Русский лес); «Это время  — трудновато для
пера, но скажите вы, калеки и калекши, где, когда, какой вели-
кий выбирал путь, чтобы протоптанней и легше?» (Маяковский.

1
См. также словарные статьи видать, задумка, загляд, за­всегда, умелец в
словаре «Трудности русского языка». М., 2011.
33
Сергею Есенину. Вряд ли здесь форма легше употреблена только
ради рифмы к слову калекши. Скорее наоборот: неологизм ка-
лекши придуман поэтом для рифмы с заранее облюбованным
осужда­ющим словом легше).
Кроме собственно просторечных форм прилагатель­ных,
для выражения отрицательной оценки употребляют­ся и дру-
гие слова того же стилистического класса: «Ме­ня огорчил ка-
тегоричный тон этих утверждений, тем бо­лее что лет тридцать
с лишком назад такого же рода манифестами некоторые лите-
ратурные экстремисты стращали нашего же брата-сочинителя
и у нас в стра­не» (Л. Леонов. Форма и цель); «Таким образом
день оттрудясь, разденет фигуру, немытую отродясь» (Мая­
ковский. Даешь изячную жизнь! Тот же прием, что и в сти-
хотворении «Сергею Есенину»; окказиональное дее­причастие
оттрудясь специально сочинено, чтобы не пропадала рифма к
осуждающему отродясь); «Любите и Машу, и косы ейные. Это
ваше дело семейное» (Маяков­ский. Размышления о Молчано-
ве Иване и о поэзии). Не­сомненно намеренное предпочтение
просторечных слов вдосталь и нашкодить нейтральным си-
нонимам вдоволь и навредить в следующем отрывке из рома-
на А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»: «Например, чело­
вечек, всю жизнь занимавшийся уязвлением соседей. Плевал
в чужие кастрюли с супом, подбрасывал тол­ченое стекло в
чужое сено. Его, конечно, сметут, но он успеет вдосталь напле-
ваться, нашкодить, натешиться». Ср. еще употребление слова
негоже. Осуждение заклю­чено в самом лексическом значении
слова (негоже  — нехорошо), но нам думается, что выбор про-
сторечного синонима усиливает осуждение: «То, что годится
для иностранного словаря, газете — Негоже» (Маяковский.
О  «фиасках», «апогеях» и других неведомых вещах); «Н-да,
братец ты мой, дело-то негоже обернулось... со­всем негоже,  —
согласился Слезнев, выслушав хриплую исповедь приятеля. —
От этого, конечно, не умирают, но... негоже» (Л. Леонов, Рус-
ский лес).
Разумеется, в газетной практике собственно просто­речные
слова употребляются реже, чем в художествен­ной литературе,

34
но в последнее время их можно заме­тить и в прессе, причем в
«осуждающей» роли: инфор­мация о начавшихся в Южной Ко-
рее маневрах была названа «Стращают»; сообщение о предпо-
лагающейся инсценировке «плебисцита» в Пуэрто-Рико озаг-
лавлено «И все зазря»; большой материал, осуждающий пове­
дение американского профсоюзного босса, назван «Джордж
Мини осерчал».
В этом свете, может быть, следует пересмотреть не­
которые положения «Лексики современного русского ли­
тературного языка» (в серии «Русский язык и советское об-
щество». М., 1968). «Постепенное вовлечение просто­речных
слов в литературную речь связано часто с таким их употреб-
лением, которое не обусловлено никакими спе­циальными
целями стилизации, речевой характеристики персонажей и
т.д.», — пишут авторы книги (с. 63) и иллюстрируют это свое
утверждение, между прочим, сле­дующими примерами: «Дело
в том, что он сперва хлеб­нул малость, потом еще. Кончилось
тем, что он свалился в реку и нахлебался так, что его едва от-
качали»; «Тех ситуаций, которые создали нападающие «Ло-
комотива», вполне хватило бы для выигрыша, если бы Спи-
ридонов был малость поточнее». А нет ли и в этих случаях
осуж­дения (вернее, усиления осуждения) с помощью просто­
речного слова?
При таком использовании собственно просторечных слов
надо, впрочем, помнить об одной их особенности  — яркой на-
циональной окраске1. Эта черта может под­вести журналиста,
пожелавшего подчеркнуть осуждение с помощью просторечно-
го слова: «14 декабря премьер-министр Индира Ганди сказала
на пресс-конференции, что негоже индийской девушке ехать во
Вьетнам, чтобы “развлекать американских солдат”. Слово него-
же здесь стоит формально вне цитаты из речи Индиры Ганди,
но все равно воспринимается как неожиданно русское сло­вечко
в «экзотическом» тексте.

1
См. об этом в кн.: Калинин А.В. Лексика русского языка. с. 245—248.
35
 Синонимы в газете

В русском языке есть слова, одинаковые или очень близкие

по смыслу. Такие слова называются синони­мами.
Примеры синонимов: везде  — всюду, по-иному  — по-друго-
му, смелость — храбрость, метель  — вьюга, акту­альный  — зло-
бодневный, нарочно  — намеренно, торопиться  — спешить, бес-
шумный — беззвучный, взор — взгляд, очень — весьма, иней — из­
морозь.
Группа слов, имеющих одинаковые или очень близ­кие
значения, называется синонимическим рядом. Ряды мо-
гут быть короткими, то есть состоящими всего из двух слов,
например: кавалерия  — конница, двенадцать  — дю­жина,
А  бывают ряды длинные; отличный  — прекрас­ный  — пре-
восходный  — великолепный; откровенно  — искренне  — начис-
тоту — чистосердечно; думать — мыс­лить — размышлять —
раздумывать...; знаменитый — из­вестный  — популярный  —
признанный — активный.
Может показаться, что наличие синонимов в языке  — не-
нужная роскошь. Зачем слово взор, если есть взгляд? Для чего
прилагательные сырой и влажный, когда есть слово мокрый?
К чему иметь в словарном запасе глаго­лы смотреть и глядеть?
Не «выбросить» ли один из них: ведь они одинаковые по смыс-
лу? На самом деле ника­кой «ненужной роскоши» язык здесь не
допускает.
Если внимательно всмотреться в синонимические ря­ды, мы
увидим, что между словами, входящими в ряд, всегда (или поч-
ти всегда) есть какое-то различие. Срав­нивая, например, слова
взор и взгляд, можно заметить, что взор  — слово, несколько бо-
лее «высокое», «приподня­тое», чем взгляд. У И. Бунина читаем:
«О  взор, счастли­вый и блестящий, и холодок покорных уст!»
У С. Есени­на: «Но как-то печально и странно она опустила свой
взор».
Сопоставив наречия очень и весьма, увидим, что весь­ма зву-
чит чуть более книжно. А если «подключить» сюда еще слово
крайне, то оно даст еще какой-то оттенок. Возьмите «Словарь
36
синонимов русского языка» под ре­дакцией З.Е. Александровой
и откройте его на с. 341. Вы увидите, что синонимический ряд,
начинающийся со сло­ва очень, содержит больше 60 слов и выра-
жений! Про­делайте небольшой опыт — попробуйте эти синони-
мы соединить с одним и тем же словом: очень неприятный, весь-
ма неприятный, крайне неприятный, чертовски не­приятный,
страшно неприятный. Каждый раз появляется какой-то допол-
нительный оттенок.
В сущности говоря, абсолютных синонимов, то есть слов,
совершенно ничем друг от друга не отличающихся, почти не
бывает. Повторяем: между синонимами прак­тически всегда
есть какие-то небольшие, пусть едва за­метные, но все-таки раз-
личия.
Синонимы обогащают русскую речь множеством от­тенков
при передаче одного и того же понятия. Наличие похожих,
очень близких, но все же чем-то различающих­ся слов дает пи-
шущему возможность выбора. В этом  — главная роль синони-
мов в речи.
Очень часто среди слов, входящих в синонимический ряд,
встречаются так называемые слова-оценки. Рас­сматривая, на-
пример, ряд путешествие  — поездка  — вояж, замечаем, что су-
ществительное вояж отличается от двух остальных своим оце-
ночным характером. Слово поездка просто называет какое-то
действие, вояж назы­вает то же действие, но, кроме того, содер-
жит отрица­тельную оценку этого действия. В наших газетных
тек­стах (особенно в заголовках) словом вояж обозначают поез-
дку, которую мы, советские люди, не одобряем. Не случайно по-
этому существительное вояж встречается в газетах в таких соче-
таниях, как «заокеанский вояж Голды Меир», «вояж южно-вьет-
намского премьера», «про­пагандистский вояж вице-президента
США».
Эту «оценочную» окраску синонима нужно учиты­вать. Не
следует употреблять отрицательно-оценочные слова, если со-
держание текста не допускает иронии, осуждения. Неудачно:
«В последний день мая сразу пять наших команд отправились в
заграничные вояжи».

37
 Синонимические ряды, давая богатые возможности, требу-
ют от журналиста, активиста печати хорошего знания смысло-
вых и стилистических оттенков каждого слова.
Приведем еще несколько примеров интересного использо-
вания синонимов в газете.
Журналист может выбрать из ряда сразу два синонима,
поставить их близко и при этом мягко, без нажи­ма показать
или хотя бы обратить внимание на разли­чие между ними. На-
пример: «Кумиром, или вернее идо­лом Америки, был “Великий
Джефф”  — Джим Джеффрис, чемпион мира среди боксеров-
профессионалов». Автор сначала употребляет слово кумир, по-
том, как бы спохватившись, дает другой синоним, считая, что
так будет точнее.
Журналистка написала статью об артисте Н. Губен­ко и, пре-
жде чем отдать в печать, показывает эту статью актеру; «Что-то
я получился у вас чересчур уж настырный, расчетливый, вроде
барышника из “Дворянского гнезда”. Нельзя ли меня немного —
как бы это сказать — улучшить, что ли?..» Так говорит Губенко,
и автор пишет: «Наверное, это было сказано в порядке шутки.
А может, и впрямь Губенко выглядит у меня так? Я пы­талась
представить его таким, каким увидела, не настыр­ным, но напо-
ристым». Неплохой случай сопоставления «на глазах у читате-
ля» двух синонимов. Такие примеры обогащают языковое мыш-
ление читателя, заставляют его задумываться над различием
между словами.
Большую роль играют синонимы в тех случаях, когда надо
разнообразить речь, избежать утомительного по­вторения од-
ного и того же слова. Посмотрите, как про­сто и убедительно
«работают» синонимы фильм — кар­тина — лента в небольшой
заметке:
«В фильме вообще очень удачны крупные планы, ка­мера
успевает подметить и вспыхнувшую улыбку девоч­ки, которую
похвалил учитель, и робкость парнишки... Всего двадцать минут
демонстрируется картина. Но как много успели сказать ее со-
здатели!.. Лента подкупает искренностью, теплотой и человеч-
ностью».
38
 А теперь еще о некоторых опасностях, подстерега­ющих жур-
налиста при работе с синонимами.
Есть слова, очень близкие или одинаковые по смыслу, но от-
личающиеся друг от друга грамматически. Так, прилагательные
свойственный и характерный — синони­мы; можно сказать: «Для
этого актера характерна мяг­кая манера игры» и «Этому актеру
свойственна мягкая манера игры». Как видно из примеров, эти
прилагатель­ные требуют разных падежей. Между тем в печати
не­редки случаи неправильного употребления этих слов: для него
свойственно или ему характерно.
Вот еще несколько пар синонимов с указанием управ­ления
при этих словах:
уделять внимание чему-либо — обращать внимание на что-
либо (неверно: уделять внимание на это);
отчитаться в чем-либо — сделать отчет о чем-либо (невер-
но: отчитаться о работе);
уплатить за что-либо  — оплатить что-либо (неверно: оп-
латите за проезд);
стремление, тяга к чему-либо — жажда чего-либо (неверно:
жажда к знаниям).
И еще одно замечание. Не следует ставить между сино-
нимами союз и, если смысловое различие между сло­вами едва
заметно или вообще отсутствует. Неверно: «Зима пересилила
постылую оттепель, поворотив на холода и стужу...»; «В труде
профессора есть раздел, по­священный юмору американских не-
гров. Раздел груст­ный и печальный»; «Из творога делают такие
блюда, как вареники, творожники и сырники».

Вояжи и новации
(о словах-оценках в современной печати)

По разным признакам можно классифицировать рус­скую

лексику. Выделяют, например, лексику однознач­ную и много-
значную. По другому признаку (основанию) все слова делят на
исконно русские и заимствованные. По степени распространен-

39
ности можно делить лексику на общеупотребительную и специ-
альную (терминологи­ческую).
Для языка очень важно существование слов-названий и
слов-оценок. Слова-названия выполняют так называе­мую номи-
нативную функцию, то есть являются наиме­нованиями вещей,
явлений, действий. Так, слово газета называет периодическое
печатное издание, слово лам­па  — предмет для освещения, гла-
гол ходить обозначает определенное действие, прилагательное
синий — цвет.
Слова-оценки (или оценочная лексика) не только и не
столько называют какое-то явление, сколько оцени­вают его  —
положительно или отрицательно.
Среди слов оценочного характера немало таких, со­держание
которых как бы исчерпывается той оценкой, которую они дают
предмету, явлению, действию. Напри­мер, слова лодырь, шарла-
тан, растяпа, проходимец за­ключают определенную отрица-
тельную оценку — и толь­ко. Целиком к положительной оценке
сводится значение слов умница, красавица, храбрец, мужество.
Особый интерес представляют слова, которые и на­зывают
какое-то явление (вещь, человека, действие), и одновременно
дают ему оценку  — положительную или отрицательную. Срав-
ним глаголы спать и дрыхнуть. Нейтральный по стилю глагол
спать только называет определенное действие, состояние. Его
просторечный си­ноним дрыхнуть называет то же самое состоя-
ние чело­века, но одновременно показывает отрицательное отно­
шение, осуждение со стороны говорящего (пишущего). Когда
мы в ответ на вопрос «Что он делает?» скажем спит, мы просто
констатируем факт. Если же кто-то ответит он дрыхнет, он тем
самым еще и выразит недо­вольство по этому поводу. Очевидно,
человек спит в то время, когда надо работать, когда пора бы уже
встать.
Существительные знамя, флаг и стяг входят в группу сино-
нимов, в так называемый синонимический ряд. Однако флаг и
знамя — слова-названия, а стяг — слово-оценка. Стягом мы на-
зовем не каждое знамя, а только знамя нашей страны, алые стя-
ги над площадью, стяги Первомая.

40
 В русском языке немало слов, приобретающих оце­ночный
характер только в определенных случаях, в кон­тексте, в сопро-
вождении определенной интонации. Так, слова человек, вещь,
книга, фильм, сумма вообще не оце­ночны. Но можно произнести
«Да, это — человек!» так, что слово человек прозвучит как слово
высокой оценки. У Маяковского в стихотворении «Бруклинс-
кий мост» оце­ночно звучит слово вещь: «Бруклинский мост —
да... Это вещь!»
В речи встречаются случаи, когда положительно-оце­ночное
слово употребляется для отрицательной оценки и наоборот.
Глупого человека иронически называют муд­рецом, некрасивого
красавцем. В романе И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стуль­
ев» Остап Бендер не раз насмешливо называет Кису Воробья-
нинова душой об­щества, мужественным красавцем, гигантом
мысли.
Есенин в автобиографии вспоминал: «Один дядя (дядя
Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня
белье и, как щенка, бросал в воду. Я не­умело и испуганно плес-
кал руками, и пока не захлебы­вался, он все кричал: Эх! Стерва!
Ну куда ты годишь­ся? “Стерва” у него было слово ласкатель-
ное». Пушкин, окончив «Бориса Годунова», писал Вяземскому:
«Траге­дия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ла­доши
и кричал: ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!»
Частота употребления слова в обратном смысле, с об­ратной
оценкой иногда приводит к тому, что этот обрат­ный смысл ста-
новится чуть ли не основным. Так случи­лось со словом умник,
которое всерьез, не иронически сейчас употребляется разве что
по отношению к детям. Изменился оценочный характер таких
слов, как доброхот (в прошлом  — одобрительное), рассадник и
некоторых других.
Очень важную роль играют слова-оценки в языке пе­чати.
«Резкая и открытая оценочность, четкое размежевание положи-
тельно и отрицательно окрашенной лекси­ки и социальная за-
крепленность этих окрасок, постоян­ное и регулярное их употреб-
ление в сходных речевых ситуациях весьма характерны для мно-
гих газетных жан­ров» (Работа над словом. 2-е изд. М., 1974).

41
 В газетных заголовках часто употребляется лексика раз-
говорной и просторечной стилистической окраски, да­ющая
прямую, недвусмысленную и резкую оценку лю­дей, действий,
явлений: «Нельзя ли без шабашки?», «Вор и ротозеи», «Палач-
прилипала», «Волынка с диктофо­ном», «Королевский прихле-
батель», «Хапуги», «Кани­тельщики наказаны», «Волокитчиков
одернули», «Выпи­вохи под опекой».
Столь же часты в заголовках высокие слова положи­тельной
оценки: «Творцы плодородия», «Творцы ново­го», «Творцы, хо-
зяева», «Поколение созидателей».
Заметно, что газета активно привлекает оценочную лексику
из разных источников. Слова, в других стилях речи не являю-
щиеся оценочными или слабо выража­ющие оценку, в газете не-
редко выступают как резко оце­ночные. Так, «Словарь русского
языка» С.И. Ожегова приводит два значения существительно-
го дружок: 1) лас­кательная форма слова друг; 2) приятель. Ни
одно из этих значений, как видим, не может считаться отрица­
тельно-оценочным. Между тем в газетных материалах дружок,
дружки — в большинстве случаев слово с отри­цательной оцен-
кой: «После окончания срока команди­ровки дружки направи-
лись домой на автомашине, пред­варительно погрузив в ее кузов
около десятка мешков отборного картофеля». «Но давайте трез-
во рассудим, за что же судили Емельянникова и его дружков.
Критерий тут один — их поступки».
Прилагательное заокеанский толковыми словарями объяс-
няется как «находящийся за океаном, прибывший из-за океана».
Однако в современной печати слово за­океанский обозначает по
большей части относящийся к США, американский и употребля-
ется, как правило, в осуждающих, неодобрительных текстах: «Од-
ними толь­ко заклинаниями и просьбами заокеанских политиков
не проймешь»; «Но вот заокеанский вид преступлений переко-
чевал в Европу»; «Видно, их заокеанские покровители не хотят
вкладывать доллары в безнадежное дело»; «Англича­не вздыхают,
узнав о покупке моста с Темзы заокеан­скими толстосумами»,
Слово троица в разговорном употреблении «Словарь рус­
ского языка» С.И. Ожегова толкует так: «Трое лю­дей, связанных

42
между собой какими-нибудь отношения­ми». А в газетной речи
троица  — это три человека, свя­занных не «какими-нибудь», а
преимущественно нехоро­шими делами: «Заинтересовавшись
этой троицей, выяс­нили еще одно обстоятельство: поддержива-
ющие между собой тесную связь, почти ежедневно встречавшие­
ся Хачиян, Гусман и Каримов без всякой видимой причины пе-
рестали общаться именно со дня ограбления и убий­ства инкас-
саторов»; «Эта троица рассматривает умение пить как высшее
искусство»; «Нечистая троица» (о трех реакционных политиках
в Индии); «Недавно эту троицу поймали с поличным».
К лексике, выражающей отрицательную оценку, под­клю­
чаются слова, еще недавно пребывавшие в пассив­ном составе
языка, в архаизмах.
Так, отрицательно-оценочную окраску приобрело в газет­ной
лексике существительное визитер (толковые слова­ри рассмат-
ривают его как устаревшее). Газетные заго­ловки: «Непрошеные
визитеры», «Опасные визитеры», «Визитеры с недобрыми целя-
ми», «Корабли-визитеры», «Назойливые визитеры».
Даже некоторые служебные слова в языке печати употреб-
ляются преимущественно как слова-оценки. К та­ким оценочным
словам относятся частицы мол и -де. Толковые словари характе-
ризуют их как частицы, ука­зывающие на то, что говорящий пе-
редает чужие слова, не свое мнение. Следовало бы добавить, что
в печати с помощью этих частиц передается не просто мнение
дру­гого человека, но такое, которое пишущий не разделяет, не
одобряет, осуждает. «Еще подростком украл велоси­пед — он-де
ему понравился»; «Люди, поставившие под­писи под этими до-
кументами, рассуждали, видимо, так: ну, похвалим, поддержим,
что, мол, тут плохого, вместе работаем, люди свои...», «Кстати,
те, кто помогал Анто­нине Ивановне в ее преступлениях, имен-
но так и оправ­дывались на суде, они, мол, хотели разбить но-
вый брак Козырева»; «Кое-кто готов был уже махнуть рукой на
“трудного” парнишку. Ему-де место в детской исправи­тельной
колонии, говорили они».
Журналист, выбирая слова, должен учитывать не только их
значение и стилистическую окраску, но и оце­ночный характер.

43
Кстати, эти три стороны содержания слова — смысл, стилисти-
ческая окраска и оценочный характер — связаны, взаимозави-
симы.
Газета пишет: «Шабашники дают аховую выработ­ку: все-
го по району с начала года планировали на каж­дого человека
2559 рублей, а они сделали на 11 916 руб­лей... Да, шабашник
строит хорошо и быстро». Журна­листу, видимо, кажется, что
аховый — значит высокий, хороший. Но прилагательное ахо-
вый — значит плохой.
Журнал передает беседу с бразильским кинорежис­сером:
«Дело в том, что в сельских местностях Бразилии практически
нет не только кинотеатров, но даже теле­видения. Но, не видя
наших фильмов, крестьяне знают о них, ибо они получили
очень широкую огласку». И здесь неточность: выражение по-
лучить огласку упо­требляется только тогда, когда речь идет о
«дурной сла­ве», а ведь здесь говорится об известности хороших
фильмов.
«Да, кстати сказать, и небезызвестный Жорж Сименон, по
нашим сведениям, никогда не служил в полиции, тем не менее
самый придирчивый профессионал едва ли найдет в его произ-
ведениях юридические погрешности». Снова ошибка: небезыз-
вестный — значит пользующийся дурной известностью, а ведь
газета вовсе не осуждает Сименона.
Слово новация, по данным толковых словарей, обо­значает
нечто новое, новшество. Бесспорно, однако, что в современной
речи, в том числе и в газетной, новацией называют не всякое
новшество, а только такое, которое мы не одобряем. Новация —
отрицательно-оценочное слово. Примеров такого употребления
слова множество: «В то время Катаев испытывал влияние фор-
мальных но­ваций»; «Чаще всего для оправдания такого рода
“нова­ций” прибегают к ссылкам на интеллектуальность совре­
менного театра»; «Авангардизм» как некое стремление пре-
взойти всех и вся за счет стилистических ухищрений, за счет
формальных новаций  — такое явление от времени до времени
проявляет себя в разных сферах искусства»; «Подобные нова-
ции, появляющиеся от времени до вре­мени под рубрикой “Но-

44
вое о Чехове”, вызвали справед­ливую тревогу директора музея
А.П. Чехова в Мели­хове».
Читатель привыкает к тому, что новация — неодобри­тельное
слово, и поэтому недоумевает, когда встречает его в «неосуж-
дающем» тексте: «Таковы, на мой взгляд, новации фильма, ос-
новные проблемы нашей жизни, о ко­торых приглашает пораз-
мыслить Герасимов» (из поло­жительной рецензии на новый
фильм).
Оценочная лексика — один из важнейших элементов языка
современной печати. От журналиста требуется отличное знание
возможностей русского слова, всех оттенков его значения.

Вернисажи, клубни, эскулапы...

В. Коврижкин из поселка Красная Горбатка Влади­мирской

области пишет в «Журналист»:
В ряде редакций слишком широко понимают требование
избе­гать неоправданных повторений одного слова. Но действи-
тельно ли повторение слов вызывает само по себе отрицатель-
ную реакцию? К повторениям нельзя подходить односторонне.
Они могут быть не­желательны, но могут быть и необходимы.
И  уж, во всяком случае, нелепо устраивать на них повальные
облавы. В результате и появ­ляются эти вымученные чередова-
ния коров с животными, карто­феля с клубнями, угля с топливом
и так далее — давно ставшие своеобразными штампами.
Хорошо еще, если чередующееся слово употреблено к месту.
А то ведь можно встретить и такое: «В торговую сеть было от-
правлено 600 тонн клубней».
И уголь в наших материалах должен становиться топливом
только тогда, когда уместно указать на это его предназначение.
Когда же дело касается, скажем, технологии добычи, то лучше
слова топливо избежать.
Богатый выбор синонимов представляется пишущим на
школьные темы. И школьники, и ученики, и пионеры, и дети, и
ребята... Но как бездумно пользуются подчас этим разнообра-

45
зием! Читаем: «учительница проверила, как школьники выучи-
ли правило», «ученики помогли рабочим совхоза убрать карто-
фель». А не лучше ли наоборот? В первом случае подчеркнуть,
что речь идет об учениках (и не надо бояться однокоренных
слов: учени­ки учатся, учительница их учит). Во втором при-
мере обратить внимание, что именно школьники помогли ра­
бочим.
Прежде чем заменить какое-то повторяющееся сло­во, нужно
подумать: не лучше ли оставить его? целесо­образна ли замена?
К.И. Чуковский в книге «Живой как жизнь», анали­зируя
убогий, монотонный язык многих школьных  — и не только
школьных  — сочинений, приводит примеры унылых повторе-
ний: «Шолохов отлично показал... Он по­казал нам, как... Писа-
тель отлично показал нам классо­вую борьбу... Книга показала
нам, как...» или: «Фурма­нов раскрыл», «Фадеев раскрыл», «Ав-
тор в своих замет­ках раскрыл». И когда учитель или редактор
критикует или правит такой текст, он поступает правильно.
Рабо­тать с синонимами, использовать лексические богатства
языка, чтобы не повторяться, чтобы речь была разно­образной и
гибкой — к этому стремится каждый пишу­щий.
Удачный выбор того или иного синонима может дать чита-
телю дополнительную информацию, придать тексту новую ок-
раску или смысловой оттенок.
Двойную нагрузку несут синонимы понять — уразу­меть —
смекнуть в следующем отрывке: «Двадцать пять человек в один
голос вопрошают: “Где достать дрова?”. Понять их можно: на-
ступила зима. Но весьма трудно уразуметь, почему запраши-
вают из лесной вологодской стороны. Скорей всего потому, что
никто из хозяйствен­ников города Никольска не побеспокоился
оповестить жителей: как, где, когда можно запастись топливом.
Зато сразу же смекнули так называемые “деловые лю­ди”, по­
просту деляги...».
Одна заметка о женском футболе за рубежом назы­вается
«Дамы начинают тренировки». Вот ее полный текст:
«Крупные перемены ожидаются на футбольном гори­зонте
Германии. И связаны они с более чем активным втор­жением на

46
зеленые поля буквально во всей стране пред­ставительниц сла-
бого пола. 20 марта в Гамбурге начи­нается первый чемпионат
женских футбольных команд, затем эстафету примет Рейнская
область и так далее. Но поистине рекордных размеров футбо-
ломания среди женщин достигла в Баварии: заявки на участие
в мест­ном чемпионате уже подал 81 клуб. Главное нововведе­
ние турниров “мастериц кожаного мяча”, пожалуй, в том, пишет
журнал “Уорлд спортс”, что команды будут встречаться только
один раз в две недели (все остальное время — усиленные трени-
ровки) и спортивный сезон у дам в отличие от традиционного
мужского футбола (в Германии он длится в период осень — вес-
на) пройдет с мая до конца сентября. Говорят, что настойчивые
футбо­листки хотят освободить себе зиму. Для хоккея».
Общий иронический тон заметки создается главным об-
разом чередованием «разноокрашенных» слов и словочетаний
дамы — представительницы слабого пола — женщины — масте-
рицы кожаного мяча — футболистки.
Итак, чередование синонимов — один из способов из­бежать
языкового однообразия.
И все же Вы правы, уважаемый Владимир Те­рентьевич.
Нельзя править текст автоматически, чередуя теле­видение
с голубым экраном, битву с баталией, а Пуш­кина  — с автором
«Евгения Онегина».
Представим себе автора или редактора, который от­крывает
словарь, находит в нем нужный синонимический ряд и, обра-
довавшись, начинает чередовать слова: пре­пятствие  — прегра-
да — барьер — рогатки — тормоз — препона или несерьезный —
легкомысленный  — беспеч­ный  — беззаботный  — пустой — по-
верхностный  — неглу­бокий  — легковесный. Чередовать «для
разнообразия», не вникая в смысловые, стилистические и иные
различия между словами ряда, неразумно.
Вполне справедливы, Владимир Терентьевич, Ваши замеча-
ния о словах картофель — клубни, школьник — ученик — пионер
в некоторых газетных текстах. Добав­лю только, что к картофе-
лю и клубням активно подклю­чается второй хлеб. А ведь народ-
ное выражение второй хлеб уместно тоже не во всяком тексте.

47
Когда я читаю лекции журналистам, то иногда, упрекая их в
неумест­ном употреблении клубней и второго хлеба, спраши-
ваю: «А почему же вы, если уж не хотите повторять карто­фель,
не употребляете разговорный вариант картошка?» (Картошка
в газетных текстах встречается крайне ред­ко, хотя вообще га-
зетчики не избегают разговорных слов.) «Как-то неудобно, не-
серьезно», — отвечают. Кар­тошка неудобно, а клубни удобно.
Маяковский когда-то, неодобрительно отзываясь о поэтической
лексике некото­рых старых поэтов, писал: «Конь  — изысканно,
ло­шадь — буднично».
Главная беда тут именно в автоматизме, в бездум­ном подходе
к синонимам. А слово не терпит механиче­ского употребления.
Есть и еще одна опасность в привычке к чередованию во
имя чередования. Появившись как временный замес­титель, сло-
во может вытеснить или почти вытеснить своего конкурента.
Стирание различий между словами синонимического ряда
ведет к обеднению языка, ибо многообразие оттен­ков одного и
того же понятия составляет одно из его богатств.
Только ради чередования употребляют часто слово супру-
га; «Романовский изрядно набрался и затеял с же­ной скандал,
угрожал ей расправой. Супруга, как это нередко случается, убе-
жала на улицу и спряталась в саду». Но существительное супру-
га в современном рус­ском языке уместно либо в официальных
текстах («При­бытие премьер-министра с супругой»), либо с
ирониче­ским оттенком. В приведенном примере оно употребле­
но не к месту. (Подробнее о словах супруг, супруга можно про-
читать в словаре «Правильность русской речи» или в «Кратком
словаре трудностей русского языка».)
Есть синонимический ряд врач  — доктор  — медик  — ле-
карь — эскулап. Тут каждое слово имеет свой оттенок. Эскулап —
слово ироническое — предупреждают нас сло­вари синонимов и
толковые словари русского языка. Но пишущие не внемлют. Все
приносится в жертву разно­образию. Газета помещает сообщение
о том, что грузин­ский ученый раскрыл тайну популярности рас-
тений унаби: «Изучая старинные медицинские трактаты, уче-
ный-медик обнаружил, что древние эскулапы применяли уна­би

48
для “успокоения крови”, то есть как средство пони­жения кро-
вяного давления». Ну зачем обижать врачей древности? Может
быть, автору заметки кажется, что слово эскулап в древности
обозначало врача, и он захо­тел «сыграть на архаизме»? Но эску-
лап никогда не было названием врача. Это имя бога медицины у
древних римлян.
Очень возможно, что активизация слова вернисаж в газе-
тах последних лет связана с чрезмерным редакторским стрем-
лением к «разнообразию». Нельзя же, ду­мает автор, писать все
выставка да выставка. Надо дать место и вернисажу, И пошли
«чередования». А потом слово вернисаж укрепилось, вытеснив
выставку.
Между тем вернисаж никогда не был синонимом вы­ставки.
Заимствованное из французского языка в конце XIX в. слово
это, видимо, употреблялось редко. Харак­терно, что толковые
словари русского языка, отмечая слово вернисаж, не приводят
ни одного примера его употребления в текстах, ограничиваясь
указанием значе­ния  — «закрытый просмотр выставки картин,
также пер­вый день ее открытия» (Ушаков, 1935 г.), «торжест-
венное открытие художественной выставки» (Ожегов, 1972 г.).
Наиболее «дотошные» словари также дают первичное значение
французского слова vernissage  — лакировка, покрытие картин
лаком перед открытием выставки.
В правильном употреблении («торжественное откры­тие вы-
ставки») слово вернисаж сейчас встречается до­вольно редко.
Французское это слово так полюбилось журналистам, что
они даже пишут: «Вернисаж станков», «Собачьи бега и верни-
саж» и даже «Вернисаж отбросов». Перефразируя Ильфа и Пет-
рова, можно сказать: «Так дегра­дировал вернисаж».
А началось все с того, что кому-то надоело повторять слово
выставка. В словарь же заглянуть было недосуг.
В каждом конкретном случае следует определить, когда луч-
ше повторять, когда разнообразить. При выбо­ре между повто-
ром и чередованием нельзя забывать и о том, что повтор бывает
не только не вреден, но зачастую выступает как средство худо-
жественной выразительности. Можно вспомнить примеры, при-

49
веденные в заметке «Масло масляное» (Журналист, 1973, № 3).
Хорошо передает «однородность настроения» намеренный пов-
тор у Бунина: «В окне зала еще алел над дальними полями тес-
ный весенний закат, но сумерки, поднимавшиеся с темной реч-
ной долины, с темных сырых полей, со всей темной холодеющей
земли, снизу затопляли его все гуще...».

Высветить или осветить?

Среди слов, в употреблении которых часто допускают­ся

ошибки, особое внимание надо обращать на слова, образован-
ные от одного корня. Наверное, вам случалось слышать, как
председательствующий на собрании, назы­вая очередного до-
кладчика, говорил: «Слово представ­ляется товарищу...» А ведь
глаголы представить и пре­доставить, представиться и предо-
ставиться  — разные по смыслу. В правильном употреблении
слово предостав­ляется — предоставить квартиру, отпуск, кре-
дит. Но представить проект, резолюцию, представить к награ-
де. Представить слово — ошибочное сочетание.
В науке о языке есть термин паронимы. Так назы­вают одно-
коренные слова, ошибочно употребляемые одно вместо друго-
го. Порой можно услышать: одел пальто, одень ботинки, одеваю
костюм. А ведь правильно — на­дел пальто, надень ботинки, на-
деваю костюм. Глагол одеть следует употреблять в других соче-
таниях: мать одевает сына, одень ребенка, а также в переносном
смысле: «Холодная мгла одевала землю» (М. Горький). Одеть
(одевать) — надеть (надевать) тоже паронимы. Их не следует
путать.
В одной из современных повестей читаем: «Сразу после вы-
хода из морского канала у помощника повара Жени застряла в
горле рыбная кость... Черт знает, что надо делать, если девчон-
ке попадет в глотку рыбная кость». Но кость может быть только
рыбья. Рыбным бы­вает только бульон или суп.
Нередко путают слова главный и заглавный, употреб­ляя при-
лагательные заглавный там, где следовало бы написать главный:
50
«Ленту звали “Гагарин” — читаем в одной газете. — Все едино-
душно решили поручить за­главную роль Земли Свете Смирно-
вой». Если фильм на­зывается «Гагарин», то заглавную роль в
нем может играть только артист, исполняющий роль Гагарина.
При­лагательное заглавный значит относящийся к заглавию, яв-
ляющийся заглавием. Заглавную роль Земли Света Смирнова
могла бы играть лишь в фильме «Земля».
Вот глаголы явиться — появиться — заявиться — объявить-
ся. В некоторых значениях они близки по смыс­лу, однако не на-
столько, чтобы их можно было автома­тически менять местами
и употреблять один вместо дру­гого. «Наконец заявился широ-
когрудый, матросского склада “помогало”, как назвался Шаба-
нов — помощник машиниста». Глагол заявиться означает прий-
ти неожи­данно и не вовремя. Но из текста ясно, что Шабанова
именно ждали. Так что тут надо было написать наконец явился.
Надо также учитывать, что слово заявиться имеет оттенок неко-
торого неодобрения, иронии. Газета сообщает о том, что амери-
канская команда на первен­стве мира в Катовице ждет прибытия
еще одного хокке­иста: «К тому же заокеанская команда ожи-
дала под­крепление в лице Стива Енсена, который задержался
дома из-за венчания, но в понедельник должен был объ­явиться
в Катовице вместе с женой». Журналист не учел, что слово объ-
явиться значит не просто приехать, появиться, а обнаружиться,
заявив чем-то о своем при­сутствии: «Шайка разбойников объ-
явилась» (А.Н. Ост­ровский). Думается, что этот глагол также
имеет не­одобрительный оттенок.
Неверно употреблен глагол выявлять в одном из ма­
териалов, посвященных декабристам: «Во время тяжкого пути
из Петербурга в сибирский острог и простые люди, прослышав
что-то о дворянах, пострадавших за народ, толпились на почто-
вых станциях у их повозок, выявляя сочувствие». А надо было
написать проявляя сочувствие. Ведь выявлять имеет другой
смысл и сочетается с дру­гими словами: выявлять ошибки, недо-
четы.
Журнал напечатал рецензию на новый фильм, в ко­торой
можно прочитать и такое: «камера довольно часто отвлекается
51
от героя  — за угол повернула кавалькада бежевых “Волг”, при-
бранных цветами и перевязанных батистовыми ленточками».
Вот тут прямо видно, как произошла ошибка: рецензенту не за-
хотелось написать привычное убранных цветами  — слишком
уж избито. Дай, думает, освежу оборот, вместо убранных напи-
шу прибранных. Разве это не одно и то же? Нет, не одно и то же.
Прибрать цветами нельзя.
От одного корня образовались и очень похожи по зву­чанию,
но все же различны по смыслу прилагательные нетерпимый и
нестерпимый. Журнал пишет о женских модах. О том периоде,
когда на смену стилю мини стал приходить стиль макси, «На
сколько сантиметров долж­на приподнимать подол платья или
юбки девица, пере­ступая через порог? Еще недавно, когда по-
нятие “подол” начало было практически исчезать, такой вопрос
звучал риторически. А сейчас он возникает с нетерпимой остро­
той». Ошибка, острота, боль могут быть только нестерпимыми,
а нетерпимыми — положение, отношение.
В одной корреспонденции написано: «Машина лей­тенанта
стала достигать беглецов, когда раздалась авто­матная оче-
редь». Не настигать, а достигать! Достигать можно берега, ус-
пеха, а людей, машину — насти­гать.
«Вечером Люба у себя в каюте проверяла экзамена­ционные
работы. Рябинкин не выдерживал и начинал бегать, нервно по-
тирал руки, короче говоря, высказы­вал крайнее нетерпение».
Почему высказывал? Ведь Рябинкин ничего не говорил. Автор
спутал глаголы выска­зывать и выказывать. С. Антонов в книге
«Слово» спра­ведливо упрекает критика, употребившего выра-
жение «на изначальном этапе его литературного бытия». Почему
не начальном? — спрашивает С. Антонов. Действительно, ника-
кого изначального этапа быть не может, есть только начальный
этап. Прилагательное изначальный иногда неверно употребля-
ют вместо слова начальный. Еще при­меры: «История эта нача-
лась давно. Впрочем, изначаль­ную стадию, имевшую быть до
появления Сережи, мы опускаем». «В изначальную для респуб-
лики пору, когда не было даже района...» В обоих случаях следо-
вало на­писать начальную. Изначальный — это исконный, извеч­

52
ный, присущий чему-то органически. Примеры верного упо-
требления: «Чувство уважения — чувство изначаль­ное. С этого,
вероятно, все начинается, должно начинать­ся»; «Может, это и
хорошо, что изначальное чувство правды не только не позволя-
ет настоящему артисту ка­муфлировать плохой текст и спасать
фальшивые ситуа­ции, но даже обнажает их еще более зримо».
Нельзя смешивать наречия ревниво и ревностно. Рев­ниво —
значит заботливо и придирчиво-настороженно: он ревниво
охраняет тайну. Ревностно  — усердно, очень старательно; рев-
ностно трудиться, ревностно относиться к своим обязанностям.
Примеры ошибочного употребле­ния: «Совсем вроде бы недав-
но мы с Зинаидой решили завести тетради с “умными мысля-
ми” и ревниво выпи­сывали туда из других таких же тетрадей,
из прочитан­ных книг афоризмы». «Соболь  — оседлый житель.
Свою территорию он ревностно охраняет и не допускает на нее
других представителей своего вида». Все наоборот: в первом
случае надо было написать ревностно, а во вто­ром — ревниво.
В последние годы все чаще употребляется глагол высве-
тить, причем не всегда верно. Многим авторам ка­жется, что вы-
светить — то же самое, что осветить. Это не совсем так. Высве-
тить  — значит вырвать что-то из темноты пучком или лучом,
полоской света: высветить шкаф в углу темной комнаты, высве-
тить фонариком тропку в лесу. Ошибка допущена в следующем
примере: «Следом за ним, словно дождавшись разрешения, мед­
ленно оторвалось от земли солнце. Оно еще было за вер­шинами
деревьев, а уже высветило чудным светом и тайгу, и людей, и
дальние сопки» (Вяч. Сукачев. С тайгой на ты). Не высветило
надо было тут написать, а освети­ло. «Возмущается Яков Ники-
форович, ворчит, глядя на веселые, высвеченные полуденным
светом виноградные кисти». Следовало бы: освещенные, а не вы-
свеченные. Примеры правильного употребления: «Солнечный
прямо­угольник передвигался по противоположной стене, ярко
высвечивая то одну икону, то другую» (В. Солоухин. Письма из
Русского музея); «Уже стемнело. Электриче­ские лампочки едва
пробивали перенасыщенный влагой воздух, высвечивая желез-
ные ворота фабрики» (А. Кривоносов. Гори, гори ясно).

53
 К паронимам в современной речи можно отнести так­же
слова откровенность и откровение. Откровенность  — сущест­
вительное, тесно связанное по смыслу с прилагательным от-
кровенный: «Мне нравится его искренность и откровенность».
Откровение  — внезапное открытие исти­ны, озарение. Верно
­упо­треблено это слово в примере: «Время принесло Клеточни-
кову откровение ослепитель­ное, как внезапная долгая молния
среди длинной тихой ночи» (М. Поповский. Побежденное вре-
мя). А вот ошиб­ка, допущенная в газете. Автор материала, учи-
тель, рас­сказывает об антирелигиозной работе в школе: «Как
правило, раз в год я предлагаю им (школьникам) напи­сать ано-
нимные сочинения на тему о роли религии и ее обрядов в семье.
Разумеется, оговариваю, что любое от­кровение ребят я не пос-
тавлю никому в вину, тем более не употреблю во вред». Но ведь
ни о каком открытии здесь нет и речи. Ясно, что здесь нужно
было сказать откровенность.
Толковые словари русского языка предлагают разли­чать
слова ощупью и на ощупь. Ощупью — в прямом значении «с по-
мощью осязания» (если речь идет о сле­пом или о движении в
темноте), в переносном смысле ощупью — без подготовки, всле-
пую, на авось. Примеры: «Долго, ползая на коленях, собирали
мы ощупью хво­рост» (А. Грин); «Вхожу я ощупью в твой дом»
(А. Фет); «За ту строку отличную, что мы искали ощупью»
(Б. Слуцкий). На ощупь тоже значит с помощью осязания, но
употребляется это выражение в других случаях, а именно тогда,
когда нам нужно определить какие-то качества предмета ощу-
пыванием. О предмете можно ска­зать, что на взгляд он желтый,
на вкус солоноватый, а на ощупь — холодный. Пример верного
употребления на­речного сочетания на ощупь: «Как известно,
молодой дождевик на ощупь тверд и крепок, а на разрезе бел,
как сметана» (В. Солоухин. Третья охота). Смешение слов на
ощупь и ощупью не допускается литературной нормой. Пример
ошибочного употребления: «Уже почти на ощупь он срезал на
склоне оврага несколько гибких ивовых валежин». В этом слу-
чае вместо на ощупь сле­довало написать ощупью. Неверно упот-
реблено также слово валежина. Никаких «гибких ивовых вале-

54
жин» не существует в природе: валежина — дерево, упавшее на
землю, поваленное ветром.
Здесь приведена только незначительная часть паро­нимов.
Вот еще пары однокоренных слов (без примеров и комментари-
ев), которые рекомендуется различать в употреблении: факт —
фактор, эффективный  — эффект­ный, виноватый  — виновный,
сытый  — сытный, береж­но — бережливо, житель  — жилец, не-
вежда — невежа, войти — взойти, целый — цельный, удачный —
удачли­вый, подтеки — потеки, освоить — усвоить, купить — за­
купить, звать — называть, понятный — понятливый.

Семь раз отмерь

Следует ли открывать специальной, терминологиче­ской,

профессиональной лексике дорогу в общенародный язык? Как
оценивать такое слово, когда оно претендует на то, чтобы стать
достоянием всех? Какие требования должны предъявляться к
словам, проникающим из речи профессионалов в общенарод-
ный язык? Возможны ли объективные критерии оценки новых
явлений в лексике?
Все эти вопросы ставились и обсуждались не раз. Однако
«закрывать» их рано.
Обмен словами между терминологией и общенарод­ной (не-
терминологической) речью существует издавна. И это именно
обмен, то есть процесс двусторонний.
Выход — слово общенародное, но оно существует и как тер-
мин, причем в разных терминологиях. У геологов выход — обна-
жение горной породы, у мукомолов, пова­ров выход — количест-
во изделия, получаемого из сырья (выход муки из зерна).
Свои особые значения имеют у полиграфистов слова вывод,
норма, коридор, зеркало, титул, завод, корпус, сводка.
Обратный процесс  — выход специальной лексики за пре-
делы терминологии в общенародную речь. Это тоже очень ста-
рый процесс. Давно перестали быть только астрономическими
терминами зенит, апогей, орбита. Мы говорим в зените славы,

55
апогей успеха. Широко распространены вне военной речи слова
стратегия, фронт, правофланговый, авангард.
Многочисленны (особенно в газетах) случаи исполь­зования
вне породившей их терминологии слов агония, инфляция, дуэт,
старт, премьера, увертюра, аккорд, сты­ковка, координаты, ме-
ридианы, палитра и сотен других.
Одним из первых стал использовать специальные слова как
метафоры в художественной речи В. Маяков­ский:
Все меньше любится,
все меньше дерзается,
и лоб мой
время
с разбега крушит.
Приходит
страшнейшая из амортизаций —
амортизация
сердца и души.

Сборник А. Вознесенского называется «Парабола». В нем

находим параболическую траекторию искусства, позывные люб-
ви. Конечно, газетные метафоры и метафо­ры художественные —
вещи разные. Однако и тут воз­можно некоторое «взаимопро-
никновение», некий обмен.
Через газету приходят термины-метафоры в прозу В. Со-
лоухина: «Но надо чем-нибудь заполнить место ушедшего, этот
(модное теперь словечко) образовавший­ся вакуум» («Славян-
ская тетрадь»); «Всякая пустота, всякий, говоря современно,
вакуум стремится втянуть, засосать в себя извне то, что ближе
лежит» («Письма из Русского музея»). Автор вроде бы ирони-
зирует над вакуумом, а все же употребляет. У него же: «Наибо-
лее сильные (художники. — А.К.) не путались ногами в пау­тине
времени, моды, повседневного, сиюминутного спро­са. Они на-
чинали без разбега, как бы катапультирован­ные сразу в зенит»
(там же).
Всегда ли правильно, удачно употребляются специ­альные
слова в переносных значениях?
56
 Вот уже лет десять, как вошла в моду метафора эпицентр.
Газетный заголовок: «В эпицентре профсоюз­ной». Начало
корреспонденции: «Свердловск, 26 ноября, Эпицентр зим-
ней Спартакиады профсоюзов СССР будет расположен в этом
крупнейшем спортивном и промыш­ленном городе Урала». Еще
примеры: «Ведь Анакопийская пропасть на­ходится в курортном
эпицентре, в Новом Афоне»; «Так современная сибирская проза
оказывается в эпицентре актуальных забот и тревог жизни се-
годняшнего чело­века».
Но ведь эпицентр не просто центр. Эпицентр непре­менно
ассоциируется со взрывом, землетрясением, разру­шением! Ав-
торы «курортных эпицентров» этого не учи­тывают.
Из газеты метафора потихоньку проникает в худо­
жественную прозу  — в хорошую прозу В. Солоухина. Описы-
вается рублевская «Троица»: «У Рублева на столе стоит одна-
единственная чаша на троих. Она свое­образный эпицентр всей
музыкальной стройной компози­ции, она еще резче подчеркива-
ет основной мотив  — еди­нение, нерасторжимое единство, бес-
предельную гармо­нию» («Письма из Русского музея»). Строй-
ная музыкаль­ная композиция, гармония — и эпицентр.
Если при перенесении термина в общенародную речь разру-
шается смысловое ядро слова, тогда метафора не­удачна, тогда
лучше центр, чем эпицентр1.
Глаголу задействовать эта опасность — стать неудач­ной ме-
тафорой — не грозит.
Видимо, прав К. Селезнев, считая, что слово задей­ствовать
проникает на страницы газет, в радио- и теле­передачи из речи
военных. В романе В. Богомолова «В августе сорок четверто-
го...» читаем: «Все прибыва­ющие должны быть задействованы
с ходу, без малей­шего промедления»; «В отпечатанном типог-
рафском тек­сте, к моему удивлению, имелся задействованный
с 1 августа секретный знак»; «За эти секунды я успел ока­заться
1
См. в справочнике «Трудности русского языка» под ред. Л.И. Рахма-
новой статьи, посвященные словам алиби, габарит, гамма, диагноз, палитра,
тандем. Там же прописка и кондиция.
57
от него со стороны солнца и, таким образом, за­действовал под­
светку».
Когда мы слышим по радио, встречаем на страницах газет
задействованные объекты, новые задействованные линии, мы не
воспринимаем это как метафорически упо­требленный военный
термин. Дело в том, что и у воен­ных задействовать, строго го-
воря, не термин, то есть не название какой-то специфической
военной, армейской вещи, какого-то понятия, свойственного
лишь военной мысли. Задействовать — значит ввести в дей­
ствие, пустить в ход. Таким образом, задействовать за предела-
ми воен­ной лексики — не метафора. Это то же самое слово в том
же самом значении, что и в речи военных. И требо­вания к этому
слову при его выходе в «речь для всех», наверно, должны быть
иные — не те, что к словам стра­тегия, правофланговый или эпи-
центр. Тут речь не может идти о законности или незаконности
метафоры, потому что метафоры нет. Стратегия жатвы, право-
фланговые пятилетки, эпицентр картины  — метафоры (другое
де­ло  — удачные или неудачные, свежие или превратившие­ся в
штамп). Коровник задействован — не метафора.
Принимая или отвергая такие слова, как задейство­вать (из
военной речи), волнительный, накладка (из языка театральных
деятелей), технарь (сначала только в речи летчиков, авиато-
ров), надо, думается, исходить из следующих соображений:
1. Нужно ли новое слово языку? Не будет ли оно дублиро-
вать уже имеющееся и хорошо несущее свою службу слово?
2. Правильно ли слово образовано?
Помнится, противники прилагательного волнительный и
наречия волнительно отвергали ненужное новшество именно по
этим мотивам.
Волнительный  — это ведь то же самое, что волнующий. За-
чем же лишнее слово?  — рассуждали они.  — Кроме того, при-
лагательные на -тельный, как правило, образуются от глаголов,
оканчивающихся на -ить: убе­дить — убедительный, поразить —
поразительный, осле­пить  — ослепительный, пленить  — плени-
тельный. А вол­нительный — от волновать. Стало быть, и образо-
вано это прилагательное неверно.

58
 Подойдем и мы с этими мерками к глаголу задействовать.
Так ли уж он необходим? Ведь у нас есть немало слов и словосо-
четаний, которые в разных слу­чаях могут выразить, назвать то
же самое: ввести, пустить в ход, запустить, организовать, при-
вести в действие. Не случайно условный знак, «задействован-
ный с 1 ав­густа», в другом месте романа В. Богомолова (и тоже
в официальном военном тексте) назван «введенным с 1 авгус-
та». Стало быть, нужды-то особой в новом глаголе не было.
Не выдерживает слово задействовать и критики с точки
зрения правильности образования.
Казалось бы, все в порядке. Есть образцы, или, как говорят
языковеды, модели, по которым делаются новые слова. «Грам-
матика современного русского литератур­ного языка» (1970)
приводит множество случаев, когда простое прибавление при-
ставки за- к существующему глаголу рождает новый глагол:
двинуть  — задвинуть, бе­жать  — забежать, работать  — зара-
ботать, греметь — за­греметь, регистрировать — зарегистриро-
вать, шифро­вать — зашифровать.
Вроде бы точно так и в случае действовать  — задей­
ствовать? Нет, не так.
Глагол задействовать еще можно было бы признать, если
бы он употреблялся в смысле начала действия, оставаясь непе-
реходным. Станок не работал  — и вдруг заработал, человек не
двигался — и вдруг задвигался, машина не действовала — и на-
конец задействовала. Этот тип новых глаголов очень продукти-
вен. Но ведь пере­ходным глагол в этом случае стать не может.
Это про­тиворечит нормам русского словообразования. Именно
поэтому нельзя задействовать машину.
Изданный несколько лет назад словарь-справочник «Новые
слова и значения» дает ряд новых глаголов с приставкой за-: за-
волокитить, загерметизировать, загрипповать, закодировать,
запрограммировать. Все они обра­зованы верно, по продуктив-
ным, живым моделям языка.
Задействовать — белая ворона. Этого слова нет ни в одном
лингвистическом словаре русского языка.
Законен вопрос: а как же подобные слова возникают в спе-
циальной терминологии? Разве люди, придумыва­ющие их и ис-
59
пользующие, не чувствуют их неправильно­сти? Разве некому
проследить за этим, проконтролиро­вать образование новых тер-
минов?
Любая терминология, любая специальная речь почти всегда
несколько обособленна.
Каждая профессиональная речь может иметь свои «при-
чуды», и в лексике, и в грамматике, и в произноше­нии.
Вспомним комплексные числа у математиков, до­быча, руд-
ник — у горняков. Моряки говорят: «служил на флоте», хотя
общеязыковая модель другая: в артил­лерии, в пехоте, в ави-
ации. Отсюда в конечном счете и волнительный, и технарь
(с непродуктивным в литера­турном языке суффиксом -арь).
Отсюда неожиданное для литературной речи образование су-
ществительных с суффиксом -ость от относительных прила-
гательных: мясность.
Есть и другие виды речи, в которых правильность словооб-
разования — не такой железный закон, как в речи общелитера-
турной, строго нормированной. У Мая­ковского вечер хмурый,
декабрый, а у А. Вознесенско­го — осенебри, человолки, поэмимы,
лесалки, у М. Цве­таевой  — спортсмедный лоб. Это не ошибки
и не след­ствие незнания словообразовательной модели. Такие
слова могут быть очень выразительны и нужны в преде­лах дан-
ного текста.
Но при выходе (или на выходе) в общенародную речь со
слова спрос особый  — «ужесточенный», как сказано в том же
романе В. Богомолова.

«Ноктюрн для правой ноги»

Небольшая газетная информация «Новостройки в тундре»:

Новый магазин самообслуживания «Заполяр­ный» гостеприим-
но распахнул двери в далеком северном поселке Тазовский.
Обычный оборот — гостеприимно распахнул двери. На стра-
ницах газет гостеприимно распахивают двери рестораны, ма-
газины, школы, театры, клубы... Штамп как штамп. Возник он,
видимо, не только из стремления к образной речи, к экспрессии,
60
но и как средство избе­жать однообразия, повторения глагола
открыться (от­крылась школа, открылся ресторан, открыл-
ся клуб). Вот один из парадоксов газетной речи. Появившись
как средство экспрессии, выразительности, оборот, становясь
штампом, утрачивает значительную долю выразительно­сти.
Проникнув на газетную полосу с благим намерением «перебить
стандарт», разнообразить речь, дать возмож­ность журналисту
избежать повторения, заштампован­ный оборот производит впе-
чатление унылого однообра­зия.
Мы говорим: «утрачивает значительную долю выра­
зительности». Какая-то часть выразительности все-таки остает-
ся. Пишущий должен помнить о том, что образное выражение,
даже сильно пообтершееся в газетных тек­стах, неожиданно мо-
жет предстать в первозданном смысле, предъявить свои права.
Потому-то из «госте­приимно распахнутых» дверей магазина,
находящегося за Полярным кругом (заметка к тому же датиро-
вана второй половиной ноября), вдруг пахнуло нестерпимым
холодом на ни в чем не повинных продавцов и покупа­телей.
Такова образная речь: она в гораздо большей мере, чем речь
стандартная, не терпит автоматизма.
Давно употребляется в переносном смысле слово изю­
минка. Считается, что пустил его в ход Л. Толстой в «Живом
трупе». Федя Протасов говорит: «Семейная жизнь? Да. Моя
жена идеальная женщина была. Она и теперь жива. Но что тебе
сказать? Не было изюминки,  — знаешь, в квасе изюминка? —
не было игры в нашей жизни. А мне нужно было забываться.
А без игры не забудешься» (действие V, явление первое). От-
сюда, ви­димо, и пошло: изюминка  — то, что придает остроту,
своеобразие чему-то. Когда мы говорим изюминка этого дела,
мы обычно не вспоминаем ни слов Протасова, ни сдобной бул-
ки с изюмом.
Но вот в газетной рекламе читаем: Изюминка мест­ной кух-
ни — оладьи из кур. Их можно попробовать только на Ленинг-
радском проспекте, 28». Вдруг всплы­вает первоначальное «ку-
линарное» значение слова изю­минка, и это делает фразу смеш-
ной: оладьи из кур, да еще с изюмом.

61
 В спортивных материалах сейчас нередки «музыкальные»
метафоры: дуэты фигуристов, волейбольные увер­тюры, сольные
проходы баскетболистов, квартеты грос­смейстеров и даже хок-
кейные симфонии. А вот и еще: «Заключительным аккордом чем-
пионата явился бой тя­желовесов спартаковца из Минска Петра
Винника и при­зера Всесоюзных соревнований “Динамо” В. Ва-
щука (Минск). Оба спортсмена провели свой поединок доволь­
но грамотно и, избегая случайности, отказывались от грубого
обмена ударами». Когда заключительным ак­кордом называют
выступление Пахомовой и Горшкова, это хорошо, но как мож-
но это делать по отношению к бою тяжеловесов (даже если они
«отказались от грубо­го обмена ударами»)?
Один литератор, желая похвалить другого, написал, что этот
«поэт и эрудит был смолоду богат активно при­нятым в насле-
дие скарбом народного творчества». «Не поздоровится от эда-
ких похвал», — сказал Грибоедов. В самом деле: что такое скарб?
«Пожитки, старые и вся­кие домашние вещи»  — сообщает сло-
варь Ожегова. «Словарь современного русского литературного
языка», определяя скарб примерно так же, дает следующие ил­
люстрации к слову: «С четырех уездов сошлись несчаст­ные цы-
гане со всем своим скарбом, с лошадьми и мед­ведями» (В. Гар-
шин); «У открытых дверей стояла руч­ная тележка и на ней
скарб бедной семьи — деревянный сундучок, чугунный горшок,
кастрюльки, тюфячок» (Л. Никулин). Не ясно ли, что скарб  —
это, в сущности, бедные, жалкие пожитки и что слова богат и
скарбом плохо сочетаются?
И ведь вот что еще интересно. В приведенной газет­ной ци-
тате сомнительно хвалебный скарб ставит под со­мнение и по-
ложительную оценку, которую дает слово эрудит. Наблюдения
показывают, что существительное эрудит чаще употребляется
иронически, чем всерьез. В «Литературной газете» рассказ о
человеке, который слыл все­знайкой, а оказался невеждой, на-
зван «Эрудит». В «Кро­кодиле» слово это употреблено дважды,
и оба раза иронически: «Чтоб стать эрудитом — решайте крос-
сворд: кладезь знаний в различных журналах», «С подсказкой
и попугай — эрудит». В переводном мате­риале: «Всякий чепу-

62
хист — эрудит, он обрушивает на комиссию лавину неперева-
ренных фактов».
Так что сомнительный скарб, да еще рядом с сомни­тельным
эрудитом...
Издавна в самых разнообразных текстах встречаются ме-
тафоры глубокий, глубоко: глубокий анализ, глубоко задумался.
Критик, желая «освежить» привычную мета­фору, пишет: «Пе-
ренося на экран драматургию Чехова, нужно идти вглубь, а
глубина здесь бездонная. И успех зависит от того, докуда хва-
тит дыхания нырнуть». Ах, не надо было давать это последнее
звено цепочки — нырнуть! Где нырнуть, там и барахтаться, и
отплевы­ваться.
«В повестях Юрия Антропова “Должность с эмоция­ми”,
“Присядем на дорогу” проблескивает скальпель строгого психо-
лога» (Лит. газ.). У психолога — скаль­пель?
«От прошлого Флоренция нынешняя унаследовала мно-
гое: прежде всего  — величественную и независимую “осанку”,
вольнолюбие жителей, а главное — гордую па­мять о двух ренес-
сансах, нашедших здесь свою колыбель и почву для обильного,
плодоносящего расцвета». Ренессансы шли, шли и нашли почву
и колыбель.
Газетный материал называется «Сцена открывает время»,
а подзаголовок  — «Полемические заметки». Раз полемические,
значит, призывают к спору. Что ж, поспо­рим о правомерности и
понятности некоторых претенду­ющих на образность оборотов.
«Многие спектакли теат­ра имени Маяковского последних лет
“засекают” раз­личные приметы новых эстетических токов, со-
единяя их с существенным свойством театральной мастер­ской —
сенсационностью». Засекают приметы токов и соединяют их
(приметы? токи?) с сенсационностью, которая к тому же объяв-
ляется существенным свойством театральной мастерской. Да-
лее, впрочем, говорится не только о то­ках, но и об «оттоках эсте-
тического притяжения». «Мо­жет быть, поэтому именно сегодня
столь высока тяга к театральным персонажам, сквозь которые
просвечивает человеческая личность». Тяга не бывает высокой,
а бы­вает сильной (если это, конечно, не вальдшнепы тянут).

63
И как это личность просвечивает «сквозь персонаж»? «В  роли
Марии Александровны — на первый взгляд не очень точно при-
гнанной к бабановской артистической индивидуально­сти — ак-
триса остается равной самой себе». А  как же это можно «при-
гнать роль к индивиду­альности»? Наверно, это возможно в
пьесе, специально написанной для данной актрисы, но ведь тут
иное.
Применим обратный прием (не термины искусства к спорту,
а наоборот) и назовем все это «каскадом финтов».
Нет, я не против метафорической речи в газете. Без образ-
ной речи газете не жить. Но метафора должна быть точной и яс-
ной, верной и не вызывающей нежела­тельных ассоциаций. Она
должна не мешать чтению, а помогать.
В заключение еще один отрывок из спортивного мате­риала,
без комментариев: «География любителей “Ара­рата” стала об-
ширной. Команду полюбили не столько за победы, выраженные
очками, сколько за красивый тех­ничный футбол. Им нравилось,
как Иштоян выполнял “ноктюрн для правой ноги”». Стыдливые
кавычки не по­могают.

Заметки о новых словах

Лексика русского языка постоянно пополняется но­выми

словами. Развивается наука. Совершенствуется техника. Появ-
ляются новые виды спорта. Происходят изменения в культур-
ной жизни. Крепнут международ­ные связи страны. Все это на-
ходит отражение в языке.
Для каждого поколения какие-то слова были в свое время
новыми. Люди старшего воз­раста хорошо чувствовали несколь-
ко десятилетий назад новизну слов красноармеец, колхоз, радио-
приемник, комбайн, трактор. Те, кто родился в 20-х годах, пом-
нят воз­никновение слов патефон, универмаг.
Существуют разные пути пополнения лексики. Слово мо-
жет возникнуть, образоваться в русском языке из своих и за-
имствованных корней, приставок, суффиксов, окончаний. Так

64
появились слова обустройство, неотлож­ка, околоземный, нау-
коведение, показуха, очник, рас­стыковка, лунодром, планетоход,
оргтехника, сенаж, за­программировать, видеозапись, фото-
ружье, мотосани.
Иной путь пополнения словарного запаса — заимствование.
Из других языков к нам пришли бадминтон, колготки, транзис-
тор, шорты, рал­ли, стресс, клипсы.
Но лексика русского языка обновляется не только путем по-
явления собственно новых слов. Немалую роль играет и развитие
новых значений у старых слов. Не слу­чайно словарь-справочник,
вышедший в 1971 г. (2-е изд. 1973 г.) и содержащий примерно
3500 слов, называется «Новые слова и значения». Словарь этот
включает в ос­новном лексику, пополнившую наш словарный за-
пас в 60-х годах. Там наряду с собственно новыми словами мы
находим и такие, которые с первого взгляда не кажутся новы-
ми: развязка, золото, дикарь, старт. У этих слов сравнительно
недавно появились новые значения: раз­вязка — сооружение на
автодорогах, способствующее не­прерывному движению транс-
порта; золото — золотая ме­даль («Золото опять досталось Васи-
лию Алексееву»); дикарь  — человек, отдыхающий без путевки;
старт  — на­чало чего-то (старт страды). Раньше слово старт
употреблялось только как спортивный тер­мин.
Когда перелистываешь словарь-справочник «Новые слова
и значения» (мы будем в дальнейшем называть его сокращен-
но НСЗ), бросается в глаза прежде всего то, как много слов,
появившихся в течение последних лет, связано с прогрессом в
науке, культуре, народном хозяйстве. Например, в кинематог-
рафии — киноальма­нах, кинодокументалист, кинопанорама; в
телевидении  — телебашня, тележурнал, телеинтервью, теле-
комментатор, телеочерк, телефильм; в космонавти­ке  — космо-
видение, космодром, космохимия. Велико ко­личество слов, начи-
нающихся с авто-, аэро-, био-, гидро-, микро-, радио-, термо-,
фото-.
Возникает новая наука, и, конечно, появляется новое сло-
во как название этой науки. Футурология — наука о будущем, о
его предвидении. Геронтология — наука о борьбе со старостью, о

65
продлении жизни. Реаниматоло­гия — наука об оживлении орга-
низмов. Появилась даже наука о науке — науковедение.
Подавляющее большинство новых слов называет ра­нее не-
известные вещи, явления, понятия. Внимательно изучив лекси-
ку, включенную в НСЗ, мы найдем сравни­тельно немного слов,
которые не называют новых поня­тий: хобби, очник, минералка,
неотложка, разговорное технарь.
С появлением в языке новых слов возникает немало проблем.
Далеко не самая сложная из них — проблема правописания. НСЗ
отмечает колебания в написании таких слов, как батут (батуд),
мини-юбка (миниюбка), экстра-класс (экстракласс). В печати
можно встретить написания фломастер и фламастер. Но, повто-
ряем, орфография новых слов не самое трудное.
Гораздо важнее другое. Если слово образовано в русском
языке, правильно ли оно «сделано»? Если слово пришло из дру-
гого языка, так ли уж оно необходимо? Нет ли в нашем языке
слова, которое с успехом могло бы назвать новую вещь, новое
понятие? Правильно ли употребляется новое слово?
Несколько лет назад в сельскохозяйственной терми­нологии
появилось слово сенаж  — название нового вида корма. Слово
быстро проникло на страницы газет. Мно­гие читатели выража-
ли недоумение по поводу сенажа, считали, что слово образова-
но «незаконно». Так ли это? Действительно, не совсем обычно
присоединение фран­цузского суффикса -аж к исконно русско-
му корню. По­давляющее большинство слов с этим суффиксом
заим­ствовано из французского языка целиком: массаж, пи­
лотаж, экипаж, саботаж, тираж, репортаж.
Есть, однако, несколько слов, возникших путем при­
соединения французского суффикса к русским корням: листаж,
подхалимаж, жаргонное строкаж.
Случай со словом сенаж языковеды называют обра­зованием
по малопродуктивной модели. Но слово укре­пилось и употреб-
ляется сейчас «на любом уровне» в официальных документах, в
специальной литературе.
До сих пор раздаются возражения по поводу употреб­ления
в спортивных материалах прилагательного голе­вой. Конечно, не-

66
которая шероховатость в образовании этого слова есть. Обычно
от существительных с основой на твердый согласный образу-
ются прилагательные с суффиксом -ое-, а от слов с основой на
мягкий  — с суф­фиксом -ев-: дуб  — дубовый, стол  — столовый,
год — го­довой, сорт — сортовой. Но броня — броневой, ось — осе-
вой. Однако из этого правила есть исключения: смола — смоле-
вой, рана — раневой, и наоборот: весть — вестовой, ель — еловый.
Имеются и некоторые случаи колеблющихся образований: яб-
лоня — яблоневый и ябло­новый, желудь — желудевый и желудо-
вый. Академиче­ская грамматика (1970 г.) и «Словарь русского
языка» С.И. Ожегова приводят прилагательное голевой как за­
кономерное образование от слова гол (словарь дает и пример:
«голевой момент у ворот»).
Не все одобрили и появление существительного ко­рабел.
Но время показало, что слово это имеет право на существова-
ние. Оно не вытесняет существительных кораблестроитель и
судостроитель, а является как бы их разговорным и газетным
синонимом. НСЗ толкует слово корабел как судостроитель.
«Словарь русского языка» С.И. Ожегова (9-е изд.) дает более
широкое опреде­ление: «Корабел — специалист по кораблям, по
их строи­тельству, проектированию и т.п.».
Особенно настороженно воспринимаются многие но­вые за-
имствованные слова.
Фломастер (или фламастер), видимо, все же укре­пится в
языке: слово называет новую вещь, твердо вхо­дящую в жизнь.
Именно по этой причине укрепляются в русском языке сравни-
тельно молодые слова: аэрозоль, мохер, бадминтон, джинсы, мо-
тель. Вообще, с предмет­ными словами проблемы «нужности»,
как правило, не возникает.
Иное дело  — слова отвлеченные, абстрактные, к тому же
не называющие новых понятий, новых вещей, или, как говорят
языковеды, новых реалий. Не легок, тер­нист путь в русский
язык слова (английского происхож­дения) хобби. По данным
НСЗ, существительное это появилось в русских текстах в пер-
вой половине 60-х го­дов. Хобби — увлечение, любимое занятие
на досуге.

67
 Словарь указывает десятки случаев употребления этого
слова в газетах и журналах. Но и в 1970 г. Л. Ленч не­довольно
писал: «В русском языке есть точное и емкое слово увлечение.
У нас его сейчас заменили английским хобби. Зачем? Неизвест­
но. Наверное, так шикарнее». Хобби часто встречается в печа-
ти: «Житель австралий­ского штата Квинсленд Эдди Мэтьюз —
страстный кол­лекционер. Его хобби — собирать все, что так или
иначе имеет отношение к военному делу»; «Многие англичане
имеют привычку использовать пустую посуду из-под вис­ки в
качестве копилок. Это, казалось бы, безобидное хобби грозит
обернуться настоящим бедствием для Английского банка».
Заметим, что хобби употребляется все-таки, как го­ворят, «не
на полном серьезе».
Иногда как новое (или почти повое) воспринимается сло-
во, известное в общем-то довольно давно. В который раз хочет-
ся вспомнить: новое — это основательно забы­тое старое. В этих
случаях принято говорить об активи­зации старого слова. Лю-
бопытно в этом отношении сло­во сервис. Заимствованное из
английского языка, види­мо, в 30-х годах, оно, однако, не было
активным в нашем языке. «Словарь современного русского
литератур­ного языка» определяет слово сервис так: «В некото-
рых странах Западной Европы — обслуживание бытовых нужд
населения; совокупность учреждений по обслужи­ванию бы-
товых нужд населения и созданию всевозмож­ных удобств для
него». Определение не вполне точное: слово сервис употребля-
лось не только по отношению к Западной Европе, но и к Амери-
ке. Многократно употреб­лено это слово в «Одноэтажной Аме-
рике» Ильфом и Петровым.
В последние годы слово сервис заметно активизиро­валось на
страницах наших газет в связи с усилением внимания к вопро-
сам обслуживания. Вот только неко­торые из заголовков: «Сер-
вис по проводам», «Деревен­ский сервис», «Сервис на колесах».
В связи с заимствованием слов не последняя пробле­ма  —
правильность словоупотребления. К сожалению, нередки слу-
чаи ошибок в употреблении новых иностран­ных слов. Нам уже
приходилось писать об ошибках в связи со словом эскалация

68
(эскалация москвичей на пляж). Бывает, что любой вид авто-
гонки называют рал­ли, хотя ралли — гонка с особым режимом.

Уникально, буквально, добротно

(о модных словах)

Мода, по Далю, — «ходящий обычай, временная, из­менчивая

прихоть в житейском быту, в обществе, в по­кроях одежды и в
нарядах». Есть модные галстуки, мод­ные прически, модные пе-
сенки. И есть модные слова в газете.
Частота употребления модных слов гораздо выше того, чем
это требуется интересами дела. Мода на сло­ва избавляет от не-
обходимости думать, размышлять, выбирать наиболее подхо-
дящее для данного случая сло­во. Это плохо потому, что модное,
привычное  — не всег­да самое хорошее, самое верное. Модные
слова нередко вытесняют своих конкурентов, становятся на ка-
кое-то время чуть ли не всесильными без особых на то прав, вов-
се не потому, что «соперники» слабее, хуже, а только вследст­вие
моды. «По моде и мышь в комоде», — читаем у Даля.
Некоторые модные слова и обороты близки к словам-па-
разитам. Злоупотребление модными словами приводит к пере­
косам в языке, к нарушению нормы, к тому, что слово, само по
себе неплохое (если оно на своем месте), вы­холащивается, пере-
стает выполнять свою функцию.
Вот некоторые примеры модных слов.
Слово уникальный существует в русском языке не­сколько
десятков лет. Образовано от латинского unicum — нечто единст­
венное в своем роде. Уникальный и значит единственный, не-
повторимый. Каждый пользу­ющийся этим словом должен быть
уверен, что речь идет о неповторимом явлении. По-настояще-
му убедительно звучит это прилагательное только тогда, когда
из текста ясно, что предмет, который оценивается как уникаль-
ный, действительно единственный в своем роде: «С XI века ве-
дутся во Флоренции записи о главнейших событиях  — ничего
подобного наводнению 1966 года в них не отме­чено. Это было
69
уникальное бедствие в уникальном го­роде»; «Я слышал много ве-
ликолепных профессиональ­ных басов и теперь, вспоминая, как
пел Володя, когда был моложе, понимаю, что в нашем селе су-
ществовал уникальный голос» (В. Солоухин. Капля росы); «Ред-
кий юбилей был отмечен на днях в Осло. Свой день рождения
праздновали сестры-близнецы Рагнхильде, Анна и Огот Андер-
сен. Удивительное не в том, что они тройняш­ки — таких на свете
не так уж мало. Любопытно другое: вместе сестрам исполнилось
270 лет. А это значит, что каждой... 90. По мнению норвежских
властей, это уни­кальное событие».
В приведенных примерах слово уникальный употреб­лено
верно.
Нельзя использовать это прилагательное автоматиче­ски,
вопреки его значению.
Иногда журналисты прибегают к слову уникальный, ни-
как не доказывая уникальность предмета, о котором идет речь.
«Океанский рачок, оказывается, содержит большое количество
белка. Криль уникален и по вита­минному составу. Специалис-
ты по лечебно-диетическо­му питанию прочат ему большое бу-
дущее». Неясно, в чем же уникальность, неповторимость криля.
Может быть, он действительно неповторим по витаминному со­
ставу, а может быть, и нет.
Газета пишет о катке Медео: «Последние два сезона каток
был в строительных лесах. И вот знаменитая фаб­рика рекордов
вновь в строю. Сейчас это уникальный конькобежный стадион с
400-метровой дорожкой искус­ственного льда, удобными трибу-
нами, рассчитанными на десять с половиной тысяч зрителей».
А почему, собствен­но, каток назван уникальным? Разве нигде в
других мес­тах нет хорошо оборудованных высокогорных кат-
ков? Возможно, Медео  — единственный в своем роде каток,
но читатель так привык, что слово уникальный в газетах часто
употребляется в несвойственном ему значении, что не доверяет,
требует доказательств. Дайте эти доказа­тельства  — либо дайте
отдохнуть слову, дайте ему на­браться сил, позвольте ему обрес-
ти первоначальный смысл и называть только вещи единствен-
ные, неповто­римые.
70
 Журнал «Журналист» напечатал письмо профессора К. Кос-
трина, заслуженного нефтяника Башкирской АССР. Автор пись-
ма возмущается по поводу газетной корреспонденции, в которой
написано: «Строя­щийся Мозырский нефтеперерабатывающий
завод — это уникальное предприятие, более компактное и мощ-
ное, чем нынешние заводы, будет состоять из целого ком­плекса
сооружений. Оно сможет производить не только первичную пе-
реработку нефти, но и давать различные продукты, включая вы-
сокооктановый бензин». К. Кострин справедливо замечает, что
все заводы нашей страны представляют собой целые комплексы
сооружений и все они дают самые различные продукты, в том
числе и вы­сокооктановый бензин.
Присоединяю к возмущению нефтяника возмущение линг-
виста. Слово уникальный в тексте корреспонденции явно не на
месте. Но здесь ошибка, видимо, произошла не столько от не-
знания значения слова, сколько от не­компетентности журна-
листа в вопросах переработки нефти.
Нередки газетные тексты, авторы которых противо­речат
сами себе. «На Рыбинском водохранилище закон­чены испытания
новой уникальной ледокольной пристав­ки». А дальше говорит-
ся, что Московский судостроитель­ный и судоремонтный завод
изготовил ледокольную при­ставку ЛПС-2, которую может тол-
кать теплоход, очищая путь ото льда. Ясно, что приставка будет
«тиражирова­на», а поэтому и нельзя называть ее уникальной.
Еще пример: «Волга у самого города образовала не­сколько
красивых островов, как бы подарив их горожа­нам для отдыха.
Здесь расположены пляжи, туристские базы. Но в последние
годы река разрушает пойменный берег и острова. Нельзя ли по-
мочь уникальным уголкам природы сохранить свою красоту?»
Почему эти острова названы уникальными? Ведь, во-первых, из
текста ясно, что их несколько. Во-вторых, на многих других ре-
ках есть острова.
В фильме «Начало» одна второстепенная героиня говорит
«Уникально!» в тех случаях, где достаточно ска­зать хорошо, или
интересно, или замечательно. Иногда кажется, что это пародия
на многих газетчиков.

71
 Буквально  — значит «в прямом, точном, не перенос­ном
смысле слова». Слово это следует употреблять толь­ко тогда,
когда хотят подчеркнуть, что то или иное вы­ражение имеет
в данном случае прямой смысл, взято не метафорически и без
преувеличений.
Вот в каком контексте звучит буквально у Горького в очер-
ке «Леонид Андреев». В комнату, где сидят Горь­кий и Андреев,
неожиданно входит Федор Владимир­ский— интереснейший че-
ловек, умница, энтузиаст, под­вижник. Горький давно знает его,
Андреев видит впер­вые: «Через час, за самоваром, он (то есть
Л. Андреев.  — А.К.), буквально разинув рот, слушал...» Автор
зримо, пластично рисует собеседников, позу, мимику Андрее-
ва. Зная, что выражение разинув рот нередко употребляется не
в прямом значении, а в смысле «с удивлением, вни­мательно, с
большим интересом», Горький считает нуж­ным вставить слово
буквально, чтобы указать на прямое значение оборота. Перед
этим говорится: «Леонид ши­роко открыл глаза»  — тоже в пря-
мом смысле.
Правильно употребил слово буквально Чехов в рас­сказе
«На магнетическом сеансе». Речь идет о гипноти­зере: «Делал
он буквально чудеса. Одного усыпил, дру­гого окоченил, треть-
его положил затылком на один стул, а пятками на другой... Од-
ного тонкого и высокого жур­налиста согнул в спираль. Делал,
одним словом, черт знает что». Конечно, материалист Чехов
знал, что бук­вально чудес не бывает. Но он хотел обратить вни-
мание на то, что обывателям действия гипнотизера казались
чудесами.
К сожалению, в газетах буквально стало просто мод­ным сло-
вом. Ничем другим, кроме моды, нельзя объяс­нить чрезмерно
частое и — в подавляющем большинстве случаев — совершенно
ненужное употребление его на страницах газет.
«Десятитысячные трибуны, которые в солнечный вос­
кресный день были переполнены зрителями, буквально замерли,
когда линию финиша пересекала Н. Статкевич». Зачем тут бук-
вально? Что оно дает? И что значит буквально замерли? Разве
можно замереть не букваль­но, а в каком-то ином смысле слова?

72
 «Буквально несколько дней назад автору этих строк в уст-
ной полемике, длившейся более трех часов, приш­лось отвечать
на важный ныне, глубоко практиче­ский вопрос». Уберите бук-
вально — и фраза только вы­играет.
«Не всегда у родителей есть возможность дорого оде­вать
своего ребенка, так буквально из кожи вон лезут, на полторы
ставки устраиваются, лишь бы и у дочки была брючная пара да
сапоги за семьдесят». Как же это они буквально из кожи лезут?
Хотелось бы посмотреть. Ведь буквально делают это змеи. Ин-
тересно было бы также увидеть, как журналист буквально впи-
вается в экран, уподобляясь комару или клещу: «Недавно мне
довелось посмотреть “Окраину”. Я буквально впился в ­экран».
«Телетайпы всех мировых агентств буквально захле­бывались
в последние дни...» Может ли аппарат захлебы­ваться буквально?
Что он — тонущий купальщик?
«Ему (танцовщику) пришлось перепрыгнуть букваль­но че-
рез гору цветов, чтобы выйти — в который раз — на авансцену».
Нет, не буквально. Буквально через гору перепрыгнуть нельзя.
«Добротный — доброкачественный, прочный» — опре­деляет
«Словарь русского языка» С.И. Ожегова, иллю­стрируя это тол-
кование примером «добротный товар». Образовано это прилага-
тельное не от слова доброта2, а от устаревшего ныне существи-
тельного добро2та. Доб­ро2та, сообщает Даль, — прочность, досто-
инство вещи, ка­чество выработки.
Точно употреблено наречие добротно в следующем приме-
ре: «Леонов вообще любит надежно, добротно сде­ланные и ухо-
женные вещи, будь то умная машина или простейший столяр-
ный инструмент».
Случай этот, однако, довольно редкий. Гораздо чаще при-
лагательное добротный и наречие добротно на стра­ницах га-
зет выступают в неправомерно расширенных значениях. Они
стали чуть ли не универсальными поло­жительными определе-
ниями самых разнообразных ве­щей, явлений, процессов. Эти
слова как бы перекрывают, заменяют множество других прила-
гательных и наречий, у каждого из которых свой смысл, свой
оттенок значе­ния: хороший, добросовестный, тщательный,
аккурат­ный.
73
 «Воспоминания Лавинской  — дневник, не предназна­
чавшийся для посторонних глаз. Если их и нужно было печа-
тать, то не иначе как в сопровождении добротного историко-ли-
тературного комментария». Почему доброт­ного? Разве не луч-
ше, не точнее хорошего или подроб­ного?
«В игре Спасского ощущается недостаток энергии. Он, без-
условно, находился не в лучшей форме. Объяс­нить причины
может лишь он сам, но я видел, что ему недоставало добротной
дебютной подготовки». Здесь гораздо более уместным было бы
прилагательное тщатель­ной или глубокой.
В словаре-справочнике «Трудности словоупотребле­ния и
варианты норм русского литературного языка» под редакцией
К.С. Горбачевича (Л., 1973) сказано: «Не рекомендуется без не-
обходимости употреблять при­лагательное добротный с отвле-
ченными существитель­ными». Верное пожелание.
Нельзя слепо следовать моде. В языке это особенно опасно.
Язык — сложный и тонкий инструмент.

74
 берегите слово!
 

Некоторые вопросы современной русской газетной речи

Я хотел бы прежде всего уточнить тему моего сегод­

няшнего выступления. Не рискну назвать лекцию «Язык и
стиль газеты». Это слишком широко, ко многому обя­зывает;
вряд ли возможно в течение одной лекции сколько-нибудь
подробно рассказать о такой большой и серьезной проблеме,
как проблема газетного языка. Пожалуй, будет не совсем точ-
но, если я назову тему моего выступления «Язык и стиль соб-
коровских мате­риалов “Известий”. Такая формулировка как
бы зара­нее говорит о том, что у собкоров «Известий» какой-то
свой, особый язык и стиль, что, конечно, неверно: во-первых,
потому, что собкоров много и у каждого из них свои стилис-
тические особенности; во-вторых, потому, что язык-то у всех
один — русский.
Предлагаю следующее название беседы: «Некоторые вопро-
сы современной русской газетной речи (на приме­рах собкоров­
ских материалов “Известий” 1970— 1971 гг.)».
Вы, конечно, знаете, что в последнее время все боль­ше вни-
мания уделяется языку газеты. 19 мая 1971 г. «Литературная
газета» в отделе «Служба русского языка» поместила два мате-
риала — письмо группы пи­сателей «Заслон словесной шелухе»
и статью писателя-филолога, популяризатора науки о русском
языке Л. Успенского «Мороз крепчал». Большинство «отрица­
тельных» примеров, приведенных в этих материалах, взяты из
языка газет. И это должно насторожить всех, кто имеет отноше-
ние к языку печати: и вас, журнали­стов, и нас, преподавателей
русского языка.
Конечно, и в «Службе русского языка», как и во многих дру-
гих материалах, критикующих некоторые яв­ления современной

75
русской речи, немало субъективных высказываний, мнений, не
опирающихся на строгие науч­ные данные.
Писатели М. Андреев, С. Баруздин и другие счи­тают, на-
пример, нелепым и громоздким слово заводчане, относя его к
«равнодушно-бюрократическому слово­творчеству», к примерам
«словесного абсурда».
Подобная характеристика нового слова не основана на точ-
ных научных данных. Я не хочу защищать слово заводчане.
Скажу только, что, очевидно, оно было нужно. Ведь в русском
языке не было слова, обозначающего «работников данного заво-
да», то есть включающего в свое значение рабочих, инженеров
и всех других работ­ников. Критикуя новое слово, мало назвать
его неуклю­жим, или засоряющим язык, или нелепым и громозд­
ким. Необходимо точно и четко указать, чем же оно плохо, в чем
оно противоречит законам, нормам современного русского сло-
вообразования. Это же следует сделать по отношению к слову
пловчиха, которое в письме «Заслон словесной шелухе» назва-
но в числе других новообразо­ваний «уродливым, не оправдан-
ным никакими нормами языка». Такое обвинение нужно еще
доказать. Если бы­ла родовая пара купец  — купчиха, то почему
не быть и другой: пловец  — пловчиха? Несовременно? Не тот
пример? Но ведь языковая модель та же самая. Есть еще мель-
ник — мельничиха, ткач — ткачиха. Не нравит­ся все-таки плов-
чиха? А как быть? Предложите другое слово в значении женщи-
на-пловец. А нарушения языко­вой нормы в слове пловчиха нет.
Словарь Ушакова от­мечает это слово как «новое спортивное» и
вовсе не оценивает его отрицательно.
Не во всем прав и Л. Успенский, слишком сурово оценива-
ющий слова типа Смоленщина, Псковщина, При­иртышье. В его
статье не всегда даются научные оценки новым словообразова-
ниям.
Пора, давно пора от субъективных, вкусовых оценок («не
звучит», «неуклюжее слово», «громоздкое образо­вание», «мне
не нравится») перейти к строгим, научно обоснованным сужде-
ниям по поводу новых, в том числе газетно-языковых явлений
наших дней.

76
 Я буду стараться все мои «нравится» и «не нравит­ся» аргу-
ментировать научно.
Когда мы оцениваем язык  — идет ли речь о языке газеты,
радио, художественной литературы или о кон­кретных особен-
ностях языка какого-то человека, мы должны исходить из неких
общих положений, которые мы признаем аксиомами, то есть
суждениями, истин­ность которых самоочевидна, не нуждается в
доказа­тельствах.
Что такое хороший язык, хорошая речь? Предлагаю следу-
ющую аксиому. Хорошим языком нужно считать такой, кото-
рый удовлетворяет трем условиям: правиль­ности, простоты и
выразительности. Если язык прави­лен, прост и выразителен  —
значит, он хороший. Все мы, говорящие и пишущие по-русски,
должны стремить­ся к соблюдению этих трех условий.
Важность этих трех составных частей не одинакова в разных
стилях, в разных жанрах. Универсальным требованием к любо-
му виду речи можно считать толь­ко первое — правильность. Что
касается второго требо­вания — простоты речи, то это тоже очень
важная сто­рона, но бывают такие жанры, такие стили, как, ска-
жем, научная речь, специальная статья, предназначенная для уз-
кого круга людей. В таких текстах много терми­нов, трудных для
широкого читателя языковых оборо­тов. Здесь требование просто-
ты, вероятно, может быть удовлетворено не в такой полной мере.
Наконец, выразительность речи. Речь должна дохо­дить не
только до разума читателя (для этого ей до­статочно быть пра-
вильной и простой), но и до его серд­ца, то есть затрагивать
чувст­ва читателя. А для этого язык должен быть выразитель-
ным, или, как говорят лингвисты, экспрессивным.
Есть жанры и стили, где особые средства выразитель­ности
(метафоры, образные сравнения, гиперболы), как правило, не
встречаются: например, справки, милицей­ские протоколы, пос-
тановления и другие формы так на­зываемой официальной речи.
Но по отношению к языку газеты, по отношению к подав-
ляющему большинству газетных жанров  — инфор­мации, кор-
респонденции, очерку, заметке, репортажу, фельетону — все три
требования должны соблюдаться.

77
 Почему речь должна быть правильной? Во-первых, толь-
ко правильная речь обеспечивает быстрое понима­ние написан-
ного. Если слова употреблены верно, в тех значениях, которые
они имеют в языке, если предложе­ния построены по нормам
русской грамматики, то на­писанное (или сказанное) будет по-
нято. И вторая при­чина. Культура речи читателя складывается
под влия­нием разных факторов, начиная с разговоров в семье,
в школе и т.д. Его речь, его литературный язык формируется в
значительной мере под влиянием газеты. Вот почему журналис-
ты ответственны за культуру речи народа. В руках журналистов
могучее, но требующее бережного обращения оружие  — слово.
Газета — самая массовая читаемая продукция. Слишком дорога
всем нам русская речь и слишком велика роль газеты в воспи-
тании — в том числе и в воспитании культуры речи — читателя,
чтобы можно было закрыть глаза на недочеты, большие и малые
языковые ошибки на страницах газеты. А чем распространеннее,
чем «тиражнее» газета, тем, есте­ственно, выше и ее роль. И тем
суровее, тем жестче дол­жны быть требования, предъявляемые к
языку «Изве­стий».
Вот несколько примеров нарушения норм языка (лек­сики,
грамматики, стилистики), взятых мной из собко­ровских мате-
риалов.
В очерке рассказывается о «ста­рателе, много мыкавшем по
тайге». Есть глагол мыкать­ся и выражение мыкать горе. Здесь
следовало сказать «много мыкавшемся по тайге». Глагол мы-
кать в сво­бодном употреблении не существует, он всегда связан
со словом горе, во всех остальных случаях употребляет­ся мы-
каться.
Другого типа ошибка, которую нельзя считать чисто язы-
ковой. В том же очерке журналист говорит о речнике, который
в соответствующей одежде «похо­дил бы на жителя холодных
фиордов». Фиорд (или фьорд) — это узкий и глубокий морской
залив, водное пространство. Сочетаемо ли, применимо ли к че-
ловеку выражение житель фиорда? Думаю, что нет. Мы упот­
ребляем словосочетания жители моря, жители рек, жи­тели
Волги только в шутку и только применительно к рыбам, мор­

78
ским животным, земноводным и т.д. О человеке мож­но было
сказать житель берегов фиорда, но не житель фиорда, так как
фиорд — это в общем-то вода.
В материале «Опасные повороты» читаем: «Автобус... вло-
мился в толпу». Но автобус вломиться не может, он может толь-
ко врезаться. Глагол вломиться, по «Сло­варю русского языка»
С.И. Ожегова, значит «насильно, грубо войти куда-нибудь».
Кстати, чаще обращайтесь к толковому словарю. Он ваш вер-
ный помощник. Тот же автор в том же материале допускает обо-
рот «кто на нее соблазнится». Здесь мы имеем дело с так назы-
ваемой речевой контаминацией. Контаминация в языке  — это
смешение двух выражений. Есть оборот соблазниться чем-то
(с творительным падежом) и похожий по смыс­лу оборот поль-
ститься на что-нибудь (винительный па­деж с предлогом на).
Если глагол берется от одного выражения (соблазниться), а па-
деж от другого, возни­кает неправильный оборот соблазниться
на что-то. От­сюда «кто на нее соблазнится».
Журналист пишет: «Есть в Сибири местности, само звуча-
ние которых, простое сочетание букв, вызывает ус­ловный реф-
лекс почтительности. Скажем, Ленские зо­лотые прииски». Тут
две языковые погрешности. Не мо­жет быть звучания местнос-
ти, звучать может название, а не сама местность (кстати, раз
уж звучание, то речь может идти только о сочетании звуков, но
не букв). Вторая неточность: не кажется ли вам, что слово поч­
тительность применительно к Ленским приискам звучит сла-
бовато? Здесь должно было быть какое-то другое, более силь-
ное, более пламенное, что ли, слово. Ведь автор, видимо, связы-
вал это с Ленским расстрелом, на­чалом нового революционного
подъема в России. Так что тут не просто почтительность.
Кстати, о словах «слабых» и «сильных».
В материале «Суд людской» собкор рассказывает об одном
случае недопустимо мягкого отношения к чело­веку, совершив-
шему безобразный поступок: «А что было там, в коллективе
строителей? Случай беспринципного всепрощения. Противо-
естественное в нашем обществе, небезобидное явление...». Пос-

79
ле сильных осуждающих слов беспринципное, противоестест-
венное вдруг гораз­до более слабое прилагательное, смягчающее
предыду­щие — небезобидное.
Такая языковая неточность не всегда заметна и не всегда
воспринимается как языковая ошибка, но язык газеты должен
быть предельно точным.
Собкор употребляет слово Белгородщина. Нет, я не согласен
с Л. Успенским, когда тот в статье «Мороз крепчал» выступает
против образований с суф­фиксом -щина, типа Псковщина, Сара-
товщина. Все мы знаем написанное в годы Великой Отечествен-
ной войны стихотворение К. Симонова «Ты помнишь, Алеша,
доро­ги Смоленщины...». В слове Белгородщина ошибка эта все
же есть. Дело в том, что суффикс здесь должен быть несколько
иным. Академическая «Грамматика современ­ного русского лите-
ратурного языка» указывает, что после согласных д и т должен
употребляться суффикс -чина, то есть Белгородчина. Подобную
ошибку допу­стил и Вл. Солоухин в «Третьей охоте», написав Во-
логодщина (правильно Вологодчина).
В хорошем очерке «Перекати-Коля» (удачно обыг­рано в за-
головке слово перекати-поле) встретилось при­частие пристиг-
нутые: «пристигнутые непогодой». Непо­нятно, зачем автор
употребил глагол пристигнуть, ко­торый словарями характери-
зуется как устаревший и просторечный, то есть нелитератур-
ный. Чем пристигну­тые лучше, чем застигнутые?
Иногда авторы нарушают правила так называемой лекси-
ческой сочетаемости слов. Один пишет: совершать маршруты,
другой: дуют метели.
Это все примеры ошибок не очень распространен­ных,
сравнительно редко встречающихся. Но бывают в собкоров­
ских материалах ошибки типичные, которые можно условно
назвать общегазетными. В одном из ма­териалов снежные бар-
сы называются «уникальными животными» и тут же сообща-
ется, что они сейчас имеются во многих зоопарках мира. В по-
собиях по куль­туре речи уже писали о неправильном употреб-
лении прилагательного уникальный в современных газетных
текстах. Словарь-справочник «Правильность русской ре­чи»,

80
вышедший двумя изданиями, справедливо указы­вает, что сло-
во уникальный можно употреблять лишь в значении «сущест­
вующий только в одном экземпляре, единственный в своем
роде». Таким образом, уже мно­жественное число уникальные
заставляет насторожить­ся, и совсем плохо, когда выясняется,
что эти «уникаль­ные» животные, оказывается, есть во многих
зоопарках.
Не перевелись еще на страницах газет все эти до­велось и
пришлось: «Как-то мне пришлось быть на скла­де». Но ведь сло-
во пришлось употребляют тогда, когда автор хочет сказать, что
он вынужден был что-то сде­лать («пришлось уехать раньше
времени»).
Иногда совсем небольшое отклонение от правил, легкое
нарушение порядка слов создает неверное понима­ние прочи-
танного: «Уборочной техники достаточно. Вся она почти гото-
ва к работе». Получается, что вся техни­ка в общем-то еще не
готова к работе. Следовало на­писать: «Почти вся она готова к
работе».
Редко, но все же встречаются такие «закрученные» фразы,
что трудно понять их смысл. Нарушено все: зна­чение слов, их
сочетаемость и связь. «Большинство офи­церов — недавние вы-
пускники... Современная молодежь во всех достойных смыслах
этого понятия». Что такое смыслы понятия и какие это могут
быть достойные смыслы?
Тут мы сталкиваемся уже с нарушением «второй за­по­
веди» — простоты. А она тесно связана с первой. Чем проще пи-
шешь, тем меньше шансов сделать ошибку. Например: «Во всех
отношениях современная моло­дежь».
Еще один тип ошибок, редкий, но сказать о нем надо. Жур-
налист объясняет название среднеазиатской реки Вахш как
якобы «дикий, страшный» и на этом первона­чальном значе-
нии строит в значительной мере целый очерк. Это объяснение
довольно распространено в Сред­ней Азии. Между тем статья,
посвященная происхож­дению названия Вахш в «Кратком то-
понимическом сло­варе» В.А. Никонова (М., 1966), отвергает
эту этимо­логию как «наивную», не подтвержденную строгими
81
на­учными данными. Всем желающим научно толковать проис-
хождение географических названий следует обра­щаться к этому
словарю.
Теперь еще несколько замечаний о нарушении прин­ципа
простоты. Что создает излишнюю сложность, гро­моздкость тек-
ста? Употребление (без особенной надоб­ности) чрезмерно слож-
ных предложений, тяжелых, труд­ных для восприятия граммати-
ческих оборотов и так называемых книжных слов, несвойствен-
ных живому раз­говорному языку.
В материале «Наш друг книга» читаем: «Опыт кни­го­
торговли надлежит внимательно изучить». Глагол надлежать
(чаще употребляется в 3-м лице: надлежит) «Словарем рус-
ского языка» С.И. Ожегова справедли­во расценивается как
слово официальное, то есть умест­ное только в языке доку-
ментов: «Вам надлежит явить­ся в военкомат...», «надлежит
погасить задолженность не позже 10 июня». Любой другой
синоним из ряда нужно — надо — следует — необходимо будет
в газет­ном тексте более уместен, чем канцелярское слово над-
лежит.
Случаи употребления слов «без надобности» в неко­торых
материалах: «Слишком часто... мы как бы отка­зывались при-
знать творческую индивидуальность ра­ботника, предполагая
некую унификацию, множествен­ный стереотип творческого
труда»; «Такова преамбула краткой истории».
Книжность, тяжеловесность придается тексту не только
словами нерусского происхождения. Разве нель­зя было проще
выразить мысль, чем это сделано в ма­териале «Везучий кол-
хоз»: «И за отсутствием внешних броских примет зачастую так
и остается непостигнутым механизм этой будничной простоты».
Журналист пишет о простоте так сложно! К чему тут канцеляр-
ский оборот за отсутствием и книжное слово непостигнутый
вместо более простого непонятный?
Еще раз: нарушение принципа простоты иногда ве­дет и к
смысловой неточности. «Параллельно с борьбой за увеличе-
ние количества продукции идет борьба за ее качество» («Сло-

82
 во держат»). Как часто мы предпочи­таем слово параллельно его
более русскому синониму одновременно, не замечая, что парал-
лельно плохо не только тем, что оно книжное, но и тем, что оно
в боль­шинстве случаев не столь точно передает нужный смысл.
В  самом деле: если борьба за увеличение коли­чества идет па-
раллельно с борьбой за качество, полу­чается вроде, что эти два
вида борьбы ведутся обособ­ленно, независимо друг от друга, от-
дельно? Ведь па­раллельные линии не пересекаются (по крайней
мере, в геометрии Евклида). Нужно писать не параллельно, а од-
новременно или (еще лучше) вместе.
Мы, пишущие, не всегда замечаем, как отяжеляет речь оби-
лие существительных, оканчивающихся на -ание, -ение. Прочи-
тайте-ка материал «За что премия?». Сколько там таких слов!
Целые абзацы написаны так.
Еще раз: писать надо по возможности проще.
Есть одна, если можно так сказать, обратная край­ность, в
которую иногда впадают журналисты. Это стремление употреб-
лять в речи простонародные слова. Так появились на страницах
печати задумки, загляды и пр. Я уже приводил пример с глаго-
лом пристигнуть.
Особенно странно читать тексты, в которых рядом стоят
стилистически несочетаемые слова: просторечные и книжные,
просторечные и высокие.
Два примера из собкоровских материалов: «Основа­
тельность сызмальства присуща парню». Никак не ук­ла­ды­ва­
ют­ся рядом книжное прилагательное присуща и просторечное
сызмальства (да и парень с трудом поме­щается около книжно-
го слова). «Мне хотелось, чтобы снова был короткий привал и
передых, и сращение су­деб, времен, расстояний». Разве соче-
таются простореч­ное слово передых и патетическое сращение
­судеб?
Великая вещь  — выразительность. Прекрасно «иг­рают»
метафоры, образные сравнения, гиперболы в ру­ках мастера
слова. Но работа с образными средствами требует внимания,
художест­венного чутья, тонкого пони­мания возможностей тех
или иных средств языка.

83
 Журналисты — люди творческие, они не любят, ког­да их ру-
гают. Но все же позволю себе привести несколь­ко примеров не-
удачной работы с образными средства­ми речи.
Егерь, трубящий в рог на охоте, журналисту «кажет­ся ар-
тистом, который зубами держится за снаряд под куполом цир-
ка». Нет никаких оснований для этого на­думанного сравнения:
ни смысловых, ни эстетических. У того же автора читаем: «На
веревках, словно стира­ное белье, мерзлые шкуры разрывают
воздух глухими ударами друг о друга». Неудачная метафора.
Глухие удары не могут разрывать воздух. Резкие могут, а глу­
хие — нет. Журналист пишет, что дом был окружен «криноли-
ном веранд». Во-первых, не всякий знает, что такое кринолин;
во-вторых, веранды не похожи на кри­нолины; в-третьих, срав-
нение должно быть глубже. До­пустим, похожи, ну и что? Мета-
фора «не играет». Кри­нолин— старинная юбка. Метафора «не
работает» на содержание или идею очерка. У этого же собкора
встре­чаем сравнение солнца с бельмом. Хорошо ли это? До­
пустим, солнце бывает иногда бедствием, особенно в Средней
Азии, и все-таки солнце — это солнце. Другой журналист гово-
рит, что «созвездия, как креветки, рассы­пались по всему небу».
А почему креветки рассыпают­ся? Сравнение неточное и никак
не работает на очерк.
В одном из материалов «Недели» читаем: «Много морщин
на лице Пятигорска». Оказывается, в городе еще плоховато с
транспортом, с обслуживанием насе­ления. Где основание для
такой метафоры? Морщины  — признак старости, может быть,
мудрости, трудно прожи­той жизни или «следы прошлых улы-
бок», как сказал Марк Твен.
Собкор употребляет такую метафору: «Гладкая ас­фальтовая
лента дороги окружена каймою зерна на всем своем протяжении»
(«Потерям  — заслон»). А мо­жет ли лента вообще быть чем-ни-
будь окружена? Кро­ме того, рассыпанное зерно, наверно, было и
на самой дороге, а не только в виде «окружающей каймы».
Последний пример: «Экономическая реформа щедро пита-
ет реку народной инициативы, хозяйственного по­иска, береж-
ливости». Ну-ка, вдумайтесь, товарищи, вчи­тайтесь! Что это за

84
река поиска, тем более река береж­ливости? Реку расточитель-
ности я могу себе предста­вить, но реку бережливости  — нет.
И как это реформа питает реку? («Шахтерский поиск»).
В заключение о штампах. Часто еще встречаются и большие
разговоры, и новые рубежи, и жемчужины (Казахстана, Сибири,
Средней Азии и пр.), горизонты свершений, семейные почерки, все-
возможные шаги, год от года хорошеющие села, гудки, оглашающие
окрест­ность. Надоело. Надо менять приемы, менять лексику.

«Хладолюб налим в ростепель...»

Недостатки газетного языка нельзя объяснить какой-то од-

ной причиной. Хочется сказать в первую очередь о слабой фи-
лологической подготовке многих пишущих и ре­дактирующих.
Другая существенная причина  — спешка. Некогда заглянуть в
словарь, в справочник, нет времени тщательно, вдумчиво пере-
читать материал — вот и ошибки.
Бывают ошибки явные, бесспорные. «Все виды ре­монта
обуви заказывайте в мастерских...» Заказывать виды ремонта?
«Пристроился над стадионом “Разданом”». Следовало: над ста-
дионом «Раздан». «Поощре­ние к убийству». Возможен оборот
подстрекательство к убийству, но слово поощрение употребля-
ется с роди­тельным падежом — поощрение чего. «По традиции
физи­ческая культура, спорт были и есть добрыми друзьями и
помощниками железнодорожников». Есть друзьями и помощни-
ками — грубая грамматическая ошибка. «На прошлогоднем пер-
венстве США приняли участие почти все европейские команды,
кроме нашей». Принять уча­стие можно только в чем-то, а не
на чем-то. Газета пи­сала о выступлении музыкантов: «в антрак-
тах между песенным марафоном». Антракты, разумеется, могут
быть лишь между частями чего-то, но никак не между целым.
Можно сказать: антракты между действиями опе­ры, нельзя —
антракты между оперой. «Перелистана по­следняя страница
партитуры». Перелистать можно пар­титуру, а страницу — пе-
ревернуть. «Мы тоже посмотре­ли на крылья. На них была хо-

85
рошо отполированная ма­товая корка льда». Нет уж, что-нибудь
одно: либо матовая, либо отполированная. Газета напечатала
ба­сенку «Ненасытный»:

Вороне где-то бог послал

кусочек сыру...
И ворон спать не мог: «Проси
еще квартиру!»

Автор, видимо, полагает, что ворон — это самец воро­ны.

Ошибка. Ворона и ворон — разные птицы. В одной из статей
можно было прочитать: «С биографиями дело обстоит вроде бы
неплохо. Молодые люди живут активно и целеустремленно, они
не соглядатаи жизни, а ее участники». Слово соглядатай если и
употребляется в современном русском языке, то только в значе-
нии «человек, тайно наблюдающий за кем-то, шпион» («согля-
датаи ЦРУ»). Противопоставлять понятия соглядатай и актив-
ный участник, таким образом, нельзя. Вместо со­глядатай следо-
вало, видимо, написать созерцатель или праздный наблюдатель.
Другое издание оповестило читателей о том, что «шумовки
удобны для изъятия консервированных ово­щей и фруктов из
банок». Слово изъятие имеет книжный характер и употребля-
ется редко, главным образом в оборотах типа «изъятие золотых
денег из обращения», «изъятие товара из продажи». «Изъятие
овощей из бан­ки» неверно. Или напечатано следующее: «Для
получе­ния ученой степени доктора наук, как правило, необ-
ходимо иметь степень кандидата наук и публично защи­тить
докторскую диссертацию. Но есть и другой путь  — ради выда-
ющихся научных трудов, открытий, изобрете­ний». Явная ошиб-
ка в употреблении предлога ради. Один из очеркистов писал:
«Я вспомнил, что снег скрипит под ногами погожей капустой».
Могут быть по­гожие дни, то есть ясные, теплые, но погожая ка-
пуста? В том же очерке: «Наклоном оси к плоскости круга, по
которому шар Земли летит вокруг Солнца, мы обязаны своеоб-
разной природе среднего пояса». Плохая грамма­тика! Падежи
поставлены неправильно. Правильная схе­ма оборота: «обязаны

86
кому, чему чем-то», обязаны на­клону природой. Неудачная «рабо-
та с падежами» мо­жет привести к искажению смысла. В одном
из журна­лов написано: «В отдельной витрине помещался ящик с
двумя пистолетами, служившими на дуэли Пушкина с Дантесом.
Они выставлялись впервые. 27 января 1837 г. одним из них был
смертельно ранен Пушкин». Ранен пистолетом? Что же, Дантес
ударил Пушкина пистоле­том? Причина ошибки тут совершенно
ясна: автор очер­ка не хотел оборота с повторением предлога из
одного из которых. Но лучше уж так, чем ранен пистолетом.
Все это случаи ошибок, происходящих от небрежности ав-
тора, невнимательности редактора, от спешки, от сла­бого зна-
ния языка.
Недочеты такого рода нередко усугубляются отсут­ствием
языковой дисциплины. Недисциплинированная речь характе-
ризуется рядом признаков. Остановимся на двух типах наруше-
ния речевой дисциплины, которые нам представляются самыми
распространенными и принося­щими наибольший вред языку
печати.
Первое: многословие, неумение или нежелание со­кратить
текст, выбросить из него ненужное. В текстах, написанных ав-
торами, утратившими на какое-то время самоконтроль, немало
лишних слов, не несущих ника­кой информации, много повторе-
ний, растянутых, вялых оборотов. Как часто мы читаем в газетах
«взяли на се­бя обязательство устранить имеющиеся недостатки
в своей работе» (здесь и дальше выделены лишние сло­ва).
Вот примеры текстов, содержащих излишества разно­го рода:
«Наше сельское хозяйство по­степенно приобретает характер-
ные черты, присущие ин­дустриальному производству» (харак-
терный и прису­щий — синонимы. Одно из этих слов — лишнее
в тексте); «Предчувствуя заранее, что “Рамона” станет боевым,
наступательным органом...»; «Группа американских уче­ных об-
наружила ценные сокровища...»; «Но, пожалуй, успех ереванцев
и львовян не в состоянии уравновесить на весах очевидные не-
удачи группы ведущих клубов»; «Звание мастера спорта он по-
лучил в 1959 г. и через два года впервые дебютировал на чемпи-
онате СССР»; «Я пытался представить себя на месте тренеров
“Метал­лурга”, рисовал радужную картину будущих перспектив
87
команды»; «В доме была хозяйка — семнадцатилетняя молодая
женщина» (при ином порядке слов и пунктуа­ции слово молодая
не было бы лишним: «молодая, сем­надцатилетняя женщина»);
«Мостовая улицы проглоти­ла последний слог его фразы»; «До
отказа был вчера переполнен Дворец спорта»; «Интерес к не-
обычному феномену заставил меня прочитать все, что написал и
опубликовал Б.П. Никитин».
Не раз подвергались критике избыточные словосо­четания
типа памятный сувенир, в мае месяце, планы на будущее,
перспективы на будущее, вновь возобновить, первый дебют,
странный парадокс, ответная контратака. Возникновение
и распространение в речи избыточных словосочетаний  —
следствие ослабления самодисципли­ны пишущих и редакти-
рующих.
Другой, еще более распространенный вид речевой недис-
циплинированности  — стремление употребить сло­во почуднее.
Что угодно, только не слово, которое лежит близко и прямо про-
сится в текст.
Само по себе желание освежить речь оригинальным сло-
вом, оборотом не может быть осуждено. И художест­венная ли-
тература и публицистика знают немало при­меров того, как ар-
хаизмы, или жаргонизмы, или диалек­тизмы (областные слова),
или просторечная лексика заставляют текст звучать по-иному,
придают ему тор­жественность, или иронию, или жизненную
достовер­ность. Но это возможно только тогда, когда автор в со­
вершенстве владеет языком и когда необычное слово действи-
тельно становится на свое место, работая лучше обычного, близ-
ко лежащего.
А вот зачем пытаются дать вторую жизнь прилага­тельному
отменный и наречию отменно  — непонятно. Их активизация
языку не нужна. Нередко читаем: отменное выступление, от-
менный спектакль, отменное фирменное блюдо, отменно рабо-
тает на новом станке. Что значит отменный? Очень хороший,
отличный. Открываем «Сло­варь синонимов русского языка»
З.Е. Александровой и читаем длинный список слов со значени-
ем «очень хоро­ший». Тут и превосходный, и прекрасный, и пер-

88
воклассный, и многие другие. Слово отменный может спокойно
пребывать в полузабвении: активизируясь, оно ничего не при-
вносит с собой в речь.
Это же следует сказать и о модном сейчас слове по­ведать.
«Словарь современного русского литературного языка» ква-
лифицирует глагол поведать как устаревший. Поведать выра-
зительно звучало у А.К. Толстого: «Го­сударь, я сам давно хотел
тебе поведать о Дмитрии-ца­ревиче». У Н.А. Некрасова: «И  по-
ведала Оринушка мне печаль свою великую». А зачем писать
«Расстроенная девица успела поведать грабителю, что она
поклонни­ца Мисима» или «Неутешительные вести поведал
арифмометр»? Кстати, в последнем примере еще и тавтоло­гия:
поведать и весть — слова одного корня.
Как примеры языковой безответственности, расхля­банности
можно привести многие заметки фенологов. Фенологи почему-
то считают, что писать о природе надо непременно «народным»,
а в сущности псевдонародным языком. «Весь лес сквозистый».
Почему не сквозной? «Впрорядь с вековыми липами ослабил
связки ясень»; «Хладолюб налим в ростепель отложил метать
икру»; «Птицы из лесов и рощ к человеческому жилью понавер-
нулись»; «Осень почата». Заметки фенолога почему-то озаглав-
лены «Сентябрь — новосел осени». Бедное слово новосел! Кого
только теперь так не называют! Много лет назад Ильф и Петров
высмеивали такой стиль: «Ин­да взопрели озимые. Рассупони-
лось солнышко...»
Еще хуже обстоит дело с иностранными словами. Употреб-
ляют, например, слово фамильный, не зная его точного смысла:
«В самом деле, Енгибаряна или Шоцикаса, Тамулиса или Ту-
миньша, Попенченко или Позняка всякий любитель бокса уз-
нает на ринге мгновенно. Узнает по фамильным чертам, чертам,
присущим только каждому из них»; «Думаю, нет знатока хок-
кея, которому бы не нравился стиль игры Анатолия Фирсова,
Вячесла­ва Старшинова, Валерия Харламова, Александра Маль­
цева — игроков ярких, творческих, со своим фамильным техни-
ко-тактическим кредо». Фамильный значит семей­ный (от старо-
го значения слова фамилия — семья). Слово кредо в последнем

89
случае тоже употреблено не­удачно. Лучше уж почерк, хотя по-
черк становится яв­ным штампом.
Бывает и еще хуже. Автор пишет о том, как опера­тивно ра-
ботал московский городской транспорт в жаркие дни минувше-
го лета: «Это был автобусный конвей­ер, четко и с размахом про-
думанная эскалация перегре­тых москвичей на пляж». Неужели
автор считает, что эскалация — это доставка, перевозка? Может
быть, по аналогии со словом эскалатор? Эскалация — расшире-
ние масштабов агрессивной войны; усиление, увеличение чего-
либо. «Эскалация перегретых москвичей» немысли­ма, до каких
бы пределов мы ни расширяли значение слова.
Вдруг полюбилось журналистам слово ностальгия — книж-
ное, ранее очень редко употреблявшееся. «Носталь­гия — тоска
по родине, как душевная болезнь»,  — сооб­щает словарь Даля.
К. Паустовский в автобиографиче­ской повести писал о том, как
его дядя после участия в боях на стороне восставших в 1905 г.
вынужден был эмигрировать: «Ему, естественно, пришлось
бежать. Он уехал в Японию, где вскоре умер в городе Кобе от
сер­дечной астмы и страшной болезни ностальгии  — тоски по
родине». Автор, уважая читателя, сразу переводит редкое сло-
во русским оборотом. Газеты почему-то употребляют слово нос-
тальгия как синоним сущест­вительного тоска: «Эта ностальгия
по радиопереда­чам характерна прежде всего для тех западных
стран, рынок которых насыщен телевизорами». Но это еще пол-
беды. В другом издании читаю: «Боюсь, что восторги некото-
рых западных критиков, назы­вавших всю эту пейзанскую бу-
тафорию лучшей и “истинно русской” сценой фильма, продик-
тованы весьма устаревшими представлениями о России как о
стране меланхолических, неповоротливых селян, погру­женных
в ностальгию и пьющих чай из самовара». Речь идет о фильме
«Анна Каренина». Наверно, автор спу­тал ностальгию с летар-
гией. Нельзя же всерьез гово­рить о ностальгии крестьян, живу-
щих у себя дома. И это не опечатка; в той же статье автор пишет
о «ностальги­ческом облике Левина».
Это все ошибки, «ляпы». А сколько случаев вроде бы вер-
ного, но лишнего, ненужного употребления иност­ранных слов!

90
«В нашем футболе по-прежнему сущест­вует дефицит игроков
в линии нападения, которые всег­да мыслят на поле». Сущест-
вует дефицит! Будто бы уж никак нельзя сказать по-русски: не
хватает. «Я утешал себя лишь мыслью о том, что мои интервью
все-таки случайны и не могут считаться репрезентативными»;
«Позиции тех, кто прибыл в Каир, были далеко не идентичны».
Разве идентичны лучше, чем одинаковые? О поэзии Р. Рождест­
венского одна газета писала: «Для нее характерны глобальные
параметры». Хлебом не корми иного, только дай сказать по­
умнее.
Небрежно обращаются некоторые журналисты со словами,
обозначающими заграничные, иностранные яв­ления. Недавно
«Известия» начали хорошее дело, по­свящая специальные замет-
ки объяснению слов типа брифинг, прессрелиз и тому подобных.
А то ведь как пишут? «Лишний суперконстеллейшн в аэропорту,
ко­нечно, не иголка в стоге сена, и поэтому об операции “Белый
медведь” знали не только посвященные». А по­чему я, собствен-
но, должен знать, что такое суперконстеллейшн? Один из героев
«Войны и мира» в таких случаях говорил: «Я этого не понимаю,
да и не выгово­рю».
Нет, чем проще, тем лучше. Ведь если журналисту есть что
сказать, если информация новая, а мысль све­жая, то можно
обойтись и обычными словами. А необыч­ное слово требует зна-
ния дела, такта, умения доказать, что вот тут-то оно совершенно
необходимо.
Очень нужна журналисту дисциплина языка. Крат­кость,
выдержанность, строгость формы. И никакой рас­хлябанности,
приблизительности!

«Очаги застойного возбуждения»1

Материал, напечатанный в «Тамбовской правде» под заго-

ловком «Выходной день? В путь!», трудно отнести к какому-ли-
1
А.В. Калинин предлагал и варианты заголовка этой статьи: «Мобилиза-
ция оптимизма», «Дефицит физических движений». — Прим. ред.
91
бо из «классических» газет­ных жанров, взятых на учет теорети-
ками газетного дела, неоднократно разобранных в специальных
исследова­ниях, учебных пособиях. Это не очерк, не заметка, не
корреспонденция. С другой стороны, по жанру это, не­сомненно,
типично газетный материал. Видимо, не все жанры «уловле-
ны» и разобраны. В газетах подобные тексты нередко идут под
рубрикой «Советы специали­стов» или «Наши консультации».
В этом жанре работают в газете и юристы, и медики, и садоводы,
и пожар­ные, и педагоги.
Неопределенность жанра имеет и свои положитель­ные сто-
роны, и свои трудности. Автору это дает некото­рую свободу
действий, некоторую вольность в построе­нии материала. Редак-
тору трудно. В практике выраба­тываются навыки редактирова-
ния материалов, обычных по жанру. Сложнее с текстами, не ук-
ладывающимися в привычные рамки. Как быть с терминами, с
научными оборотами речи? Наверно, автору виднее. Он специа­
лист.
Должно быть, тексты такого рода по жанру ближе всего к
статье (хотя в строгом смысле это все-таки не статьи). Будем ус-
ловно называть материал «Выходной день? В путь!» статьей.
Пожелания, которые будут высказаны ниже, касают­ся в
большинстве случаев не только статьи кандидата медицинских
наук В. Сергеева, но и многих других ста­тей-консультаций, ста-
тей-советов.
Несколько замечаний по содержанию материала, по ком-
позиции статьи. Вся статья посвящена «туризму вы­ходного
дня». Вряд ли следовало в таком случае гово­рить о пользе «дол-
госрочного» туризма. Между тем ав­тор уже во втором абзаце
пишет о том, насколько улуч­шилось состояние здоровья пере-
утомленных людей по­сле 10—12 дней активного отдыха на ту-
ристской базе. Повторяем: дальше все время речь идет о похо-
дах, рас­считанных на 1—2 дня.
В четвертом абзаце написано, что особенно полезен средне-
горный туризм. Может быть, статья В. Сергеева не была пред-
назначена специально для «Тамбовской правды». Во всяком
случае редакции следовало снять упоминание об особой пользе

92
среднегорного туризма в газете, читатели которой живут в рав-
нинной Тамбов­ской области. Ведь речь идет, напоминаем, об
одноднев­ном (или двухдневном) походе, а не о поездке в горы
во время отпуска.
Начало одного из последних абзацев: «Часто прихо­дится
слышать: “Ладно, убедили! Но где взять время?” Читатель ждет:
вот сейчас автор ответит на извечный вопрос. Вместо этого ав-
тор пишет: «На все надо уметь находить время». Чита­тель разо-
чарован.
Конец статьи не вяжется с предыдущим абзацем.
Ведь этот абзац обращен к людям, страдающим болез­нями
или перенесшим болезни, при которых длительные пешие про-
гулки не рекомендуются. Можно ли сразу по­сле этого бодро
заключать: «Если завтра у вас выход­ной, так в путь по родному
краю!»
Это о логике, содержании, композиции материала.
Теперь о языке.
Язык статьи «Выходной день? В путь!» довольно типичен
для материалов такого рода. Главная беда мно­гих и многих ста-
тей-консультаций, статей-советов осо­бенно в местной печати —
утеря чувства адресата. Ав­торы текстов, хорошо зная свое дело,
словно бы забы­вают, что их советы обращены к самому широ-
кому чи­тателю и поэтому должны быть изложены предельно
доступно, просто, доходчиво. Редко встретишь в мест­ной газете
статью специалиста, написанную в форме доверительной бесе-
ды с читателями. Язык таких мате­риалов чаще всего книжный,
насыщенный терминами, не всегда популярно объясненными.
Словно автор пи­шет текст, предназначенный для узкого круга
посвя­щенных.
Статья В. Сергеева не скучно озаглавлена. Первое пред-
ложение тоже вроде бы настраивает читателя на живую бесе-
ду (хотя в построении первой фразы чув­ствуется некий при-
вычный газетный оборот типа: «Сель­ский клуб. Каким ему
быть?» или «Искусство — какое оно?»). Но уже во второй фра-
зе  — «анализ сравнитель­ной эффективности...» и дальше текст
идет сухой, мало­выразительный. Редко-редко мелькнет живое,

93
разговор­ное слово: сердобольная жена, непоседливое племя, до
ниточки. Зато сколько книжных слов: пассивность, эф­фект,
нормализация, активизировать, фактор, дефицит. В большин­
стве случаев книжные слова и обороты мог­ли быть заменены
более простыми словами и выраже­ниями. Зачем писать парал-
лельно с уменьшением, па­раллельно со всем этим, когда проще и
лучше одновре­менно с этим.
В одном предложении второго абзаца  — четыре слож­ных
при­лагательных: спортивно-оздоровительный, куль­турно-по­
зна­вательный, нравственно-воспитательный, мо­рально-волевой.
Это отяжеляет речь.
Как бы вы отнеслись к языковеду, который в статье, рас-
считанной не на читателя журнала «Вопросы язы­кознания»,
а на читательскую аудиторию областной газеты, без зазрения
совести употреблял бы термины стилистическая коннотация,
металингвистическая функ­ция, постулат языковой идентич-
ности или экспрессема, субституция? Конечно, медицинская
терминология (не слишком «узкого» характера) в целом более
доступна читателю, чем лингвистическая (хотя бы потому, что
люди чаще интересуются своими телесными недомогания­ми,
чем недостатками собственной речи), но все равно медик обя-
зан писать проще, доступнее. Всем ли понят­но: «основа пато-
логии — очаги застойного возбужде­ния»? Мыслимо ли вообще
понять без объяснения та­кое противоречивое сочетание, как за-
стойное возбужде­ние? Что дает упоминание об «артериальной
осцилло­графии и реографии»? Неверно с точки зрения логики
и языка: «значительно улучшились показатели здоровья, и пол-
ностью исчезли функциональные расстройства». Ведь, очевид-
но, «исчезновение функциональных рас­стройств» входит в по-
нятие «улучшение показателей здо­ровья». Зачем же тогда союз
и? Вряд ли нужно писать «Походы — неоценимый фактор зака-
ливания организ­ма», когда можно проще: «В походах организм
зака­ливается». Сложно, слишком «по-научному» звучит: «В ре-
зультате целенаправленной пешей прогулки на многие часы пе-
рестает определяться напряжение стенок артерий». Кстати, не-
ясно: а если прогулка не «целена­правленная», стенки артерий

94
разве напрягаются? При­ношу извинения автору: вероятно, я
спрашиваю как ди­летант. Но ведь большинство читателей облас-
тной га­зеты тоже не очень тонкие специалисты в медицине.
Попытки перевести термин на общепринятый язык не всег-
да удачны. «Индекс грации» объясняется как «отношение ок-
ружности верхней трети голени к окруж­ности талии». Наверно,
вместо сложного утверждения «Параллельно с уменьшением
жировой ткани увеличи­вается мускулатура ног и улучшается
“индекс грации” (отношение окружности верхней трети голе-
ни к окруж­ности талии)» можно было написать: «Мускулы ног
крепнут, фигура становится стройней».
Книжность, усложненность речи, становясь привыч­кой,
второй натурой, приводят к неблагозвучию. И. Ильф в «Запис-
ных книжках» заметил: «Биография Пушкина была написана
языком маленького прораба, пишущего объяснения к смете на
постройку кирпичной кладовки во дворе. “Материальное обес-
печение” и так далее. В одной фразе есть: “вступление, владе-
ние, выяснение” и еще какое-то -ение». В статье В. Сергеева
читаем: «А ведь оно, это напряжение, — самое частое последст­
вие нервно-психологических перенапряжений и характер­ного
для XX века дефицита физических движений». В одной фразе:
напряжение как следствие перенапря­жений и дефицита дви­
жений.
Обилие книжных слов, специальных терминов, суще­
ствительных с суффиксами -ение, -ание делает газетную речь
трудночитаемой, вязкой. Даже слово наблюдаться утяжеляет
речь, делает ее излишне книжной. Сколько раз в сводках пого-
ды приходится читать: «завтра по об­ласти будут наблюдать-
ся осадки» или «наблюдается похолодание». А зачем тут этот
глагол? Вот и у В. Сер­геева: «простудные заболевания наблю-
даются значи­тельно реже». Попроще: «бывают значительно
реже». «Подвергаются разнообразным метеорологическим воз­
действиям» — и это можно и должно выразить легче, проще.
А ошибок  — прямых, бесспорных речевых ошибок, языко-
вых «ляпов» — в статье нет или почти нет. Отме­тим орфографи-
ческую ошибку в обороте (тоже, кстати, книжном!) не кто иной,
как. Написано никто иной, как. Вчитываясь в излишне услож-
95
ненные построения авто­ра, можно, пожалуй, найти еще одну
речевую оплош­ность. В четвертом абзаце: «В отличие от пас-
сивности, связанной с приемом “кабинетных” процедур, здесь
они сами (больные.  — А.К.) становятся “операторами” свое­го
излечения». Не говорим уж о странном для русского языка обо-
роте «операторы излечения». Другой оборот гораздо более не
соответствует нормам русской грам­матики: «В отличие от пас-
сивности... они сами стано­вятся». Пассивность  — отвлеченное
понятие — сравни­вается с конкретными людьми. Следовало бы
или «В от­личие от людей, предпочитающих пассивные кабинет­
ные процедуры, они...» или «В отличие от пассивности... актив-
ность».
Редактировать статьи специалистов нелегко, но ведь време-
ни обычно для этого дается достаточно: как пра­вило, эти мате-
риалы не срочные. Не каждый специалист обладает приемами
и навыками журналистской рабо­ты. Но тут уж дело редактора
«довести» материал до кондиции. Главное — упростить, не впа-
дая в упрощен­чество, не в ущерб научности.

На чем мы спотыкаемся

Передо мной несколько десятков рабселькоровских матери-

алов, присланных в редакцию «Рабоче-крестьян­ского коррес-
пондента». Некоторые из них  — рукописи, другие напечатаны
в многотиражках, в районных, област­ных и центральных га-
зетах. Тексты разнообразны по жанрам — тут и заметки, и кор-
респонденции, и рецензии, и очерки, и рассказы. Что же меша-
ет многим из этих материалов ярко, доходчиво воздействовать
на читате­ля? В ряде случаев таким «барьером» являются недо­
статки языка и стиля. Хороший язык должен быть пра­вильным,
простым и выразительным.
Начну с правильности — главного условия хорошей речи.
Рабкор пишет: «Благоприятным условием труда со­пут­
ствуют техническое совершенство машин, умелая ор­ганизация
производства, квалификация работников, а также стремление

96
всего коллектива сделать производ­ственную обстановку эстети-
чески полноценной, краси­вой».
В чем недостаток этого предложения? Автор считает, что
все перечисленное сопутствует благоприятным ус­ловиям труда.
Но глагол сопутствовать означает проис­ходить одновременно
с чем-либо. Здесь он употреблен явно неправильно. Ведь со-
трудничество, взаимопомощь, высокое качество машин, эстети-
ка производства не со­путствуют условиям, а являются услови-
ями хорошей ра­боты. Одно неверно выбранное слово — и смысл
фразы становится неясным.
В другом материале читаем: «Но наравне с хорошей игрой
исполнитель роли Трофимова порой напускает на себя неоп-
равданную веселость и даже развязанность (сыплет угрозы, раз-
махивает руками и прочее)». Раб­кор  — автор рецензии в этом
предложении допустил сразу несколько ошибок. Вместо нарав-
не следовало сказать наряду, а вместо развязанность  — развяз-
ность. Ошибки последнего типа, кстати, встречаются в печати
довольно часто. Путают слова, образованные от одного корня,
но имеющие разное значение (так называемые паронимы), сы-
тый и сытный, удачный и удачливый, оде­лить и обделить, эф-
фектный и эффективный.
В этом же отрывке вызывает недоумение и то, что автор от-
носит угрозы к развязности (или к веселости?).
И можно ли обвинять актера в том, что он «сыплет уг­розы?»
Ведь это, видимо, есть в тексте пьесы.
Другого рода ошибка (у того же автора): «Фашист­ские асы
норовят уничтожить расчеты, пикируют на ба­тарею». Ас — вы-
дающийся по мастерству летчик. Одна­ко из контекста очерка
неясно, были ли немецкие лет­чики такими уж «мастерами».
Следовало написать: фа­шистские летчики, фашистские стер-
вятники. Вот если бы была необходимость подчеркнуть высо-
кое мастерство пилотов, то тогда слово ас было бы уместно. На-
пример: «батарее пришлось вести тяжелый бой: против нее враг
бросил своих отборных летчиков, асов».
«Заработки хорошие, жилье подходящее. Кое-какая жив-
ность на подворье появилась», — читаем в очерке другого авто-

97
ра. Не уверен, что слово подворье здесь на месте. Лучше было
написать на дворе.
У того же автора: «В ее одежде чувствовались ак­куратность
и простота». К чему тут глагол чувствова­лись? Не вернее ли:
«Одета она была просто и аккуратно»?
Ошибочное, неточное словоупотребление  — серьезный не-
достаток многих рабселькоровских материалов. Меж­ду тем пра-
вильный выбор слова — едва ли не главное в работе над языком.
«Если вы будете точно называть каждое понятие своим именем
(это иногда бывает нелег­ко), то этим самым вы сделаете ваш
язык ярким, об­разно выражающим мысль и создающим именно
то впе­чатление, которое вам нужно», — говорил М. Кольцов, об-
ращаясь к молодым журналистам.
Точности, меткости слова надо учиться у лучших писателей,
у журналистов — мастеров своего дела. Чаще нужно обращаться
к толковым словарям русского язы­ка.
В последние годы вышли словари, справочники, со­
держащие слова, в употреблении которых бывают ошиб­ки.
В 1969 г. Издательство МГУ выпустило «Краткий словарь
трудностей русского языка» (для работников печати). В 1973 г.
вышел словарь-справочник «Трудно­сти словоупотребления и
варианты норм русского лите­ратурного языка» под редакцией
К.С. Горбачевича.
Правильность речи обеспечивается не только точ­ностью
словоупотребления, но и соблюдением норм грам­матики. И в
этом отношении многие рабселькоровские тексты, напечатан-
ные и неопубликованные, к сожалению, еще далеки от совер-
шенства. Вот небольшой отры­вок из корреспонденции: «А ведь
в комиссии, как пра­вило, передовые рабочие, технологи, инже-
нера... Зна­чит, около четырех часов станки будут стоять без хо­
зяев, пока те где-то по заводу выискивают завалявшую ветошь.
А технологи, инженера? Тоже самое».
Ни одна редакция, я думаю, не ждет, что все прислан­ные ма-
териалы будут безупречны по языку. Но не слиш­ком ли много
ошибок в нескольких строчках? Тот же автор пишет: «Собствен-
но, у меня много написано за­меток, репортажей, статей о пере-

98
довых опытах моих товарищей, о недостатках, и я остался удов-
летворен в их действенности». Слово опыт в данном значении
не имеет множественного числа. А удовлетворен требует иного
падежа: удовлетворен чем-то, а не в чем-то.
В опубликованном очерке читаем: «Наблюдая, как ловко
обрабатывает Владимир Николаевич каждую де­таль, у многих
загорались глаза, появлялось желание учиться, чтобы так же лег-
ко управлять станками». До­вольно распространенная ошибка в
построении предло­жения с деепричастным оборотом. Следова-
ло написать: «У многих, наблюдавших, как ловко обрабатывает
Владимир Николаевич каждую деталь, загорались гла­за, появ-
лялось желание учиться...»
Усложняют, отяжеляют текст (а иногда ведут и к наруше-
нию норм литературного языка) всевозможные излишества,
повторы. Например, в одном из текстов есть предложение:
«Учли все свои возможности». Свои — лишнее слово. Как час-
то еще приходится чи­тать: «Выполнили взятые на себя обя-
зательства», «Бригада справилась со своим заданием», «Надо
устра­нить имеющиеся у нас недостатки» и т.п. (выделены лиш-
ние слова). У того же автора находим: «Все это для меня неяс-
но и загадочно, хотя внутреннее чутье подска­зывает: он вновь
перешел на свою заветную скамейку». Внутреннее чутье отно-
сится к числу избыточных слово­сочетаний: слово внутреннее
лишнее.
Выразительность — одно из условий хорошего язы­ка. Пох-
вально, что рабселькоры не избегают образной речи. Однако об-
разная речь имеет свои законы, предъ­являет определенные тре-
бования к пишущим.
Прежде всего любой образ должен быть точным. Вот рабкор
передает воспоминания друга об одном из сражений Великой
Отечественной войны. Зенитчики отражают налет фашистской
авиации. «Огонь!» Вспышка, другая. «Юнкерс» вздрагивает,
как ужаленный, и, чадя хвостом, несется вниз». Вряд ли это точ-
ное сравнение. Вряд ли вообще можно увидеть, как «вздрогнул»
под­битый самолет: это может почувствовать пилот подби­того
самолета, но не наблюдатель с земли.

99
 «Поезд неуловимой ящерицей мчится по изрытой сна­
рядами волжской земле». Очень неудачное предложе­ние. Горь-
кий, встретив у молодого автора фразу «Полы­хали заревом гла-
за озер», заметил: «Это можно видеть только с огромной высо-
ты». Поезд кажется ящерицей тоже только с большой высоты (с
самолета), но рас­сказчик сам едет в этом поезде, и для него по-
езд не по­хож на ящерицу. Кроме того, о ящерице нельзя сказать,
что она «мчится». И почему она «неуловимая»?
У одного автора в напечатанных рассказах дважды встреча-
ется сравнение как кипятком ошпаренный, и оба раза речь идет
о людях унылых, хмурых, подавленных: «С тяжелым сердцем и
тяжкими думами вернулась она в село. Не радовал ее и мандат
трактористки, вошла в дом, как кипятком ошпаренная». «Всегда
веселые гла­за теперь смотрели тускло... — Ну, что ты такой, как
ки­пятком ошпаренный!» Это плохо. Как ошпаренный вов­се не
означает человека подавленного, мрачного. У Тур­генева читаем:
«Я вскакиваю, как ошпаренный».
«Берегитесь штампа!»  — вот что еще хочется сказать раб-
селькорам. Штамп — это оборот, претендующий на образность,
но от бесконечного повторения эту образ­ность, выразительность
потерявший.
Рабкор  — машинист электровоза пишет о своей ра­боте:
«Четко стучат колеса, отсчитывая километры. Впереди привет-
ливо мигают зеленые огоньки светофо­ров  — перегон свободен.
В окно кабины шумно врывает­ся порывистый осенний ветер».
Здесь все верно, и все не свое. Сплошной штамп. Уж для своей
любимой работы можно и должно найти свои слова.
На лице мастера теплится улыбка — штамп.
С огоньком трудятся доярки — штамп.
Надо искать свои слова — русский язык так богат!

«Без неожиданностей»

«Пожалуй, ни в одном виде спорта не таится столь­ко неожи-

данностей, сколько в футболе», — начинается одно футбольное

100
обозрение. В футболе-то, пожалуй, это так, а вот в отчетах о мат-
чах и спортивных обозрениях приятные неожиданности бывают
очень редко. Я имею в виду свежие сравнения, яркие метафоры,
выразитель­ную лексику.
Вот и заголовок «На футбольном экваторе»  — при­мер
«ожидаемой» метафоры. Мы привыкли к тому, что середина
спортивных соревнований в газетах называет­ся «экватором»:
«У экватора чемпионата», «Олимпиа­да  — на экваторе», «Эква-
тор турнира», «Спортивный экватор» плох не только тем, что он
стал штампом. Эта метафора вообще не кажется удачной. «Эк-
ватор — во­ображаемая линия, проходящая вокруг земного шара
на равном расстоянии от обоих полюсов и делящая зем­ной шар
на два полушария, северное и южное»,  — гово­рит энциклопе-
дический словарь. Упрощенно, нетермино­логически экватор —
«середина земного шара».
Но почему экватором следует называть середину спортив-
ных соревнований? Состязания обычно уподоб­ляются дороге,
пути, преодолеваемой дистанции (не случайны метафоры типа
«на старте чемпионата», «у финиша турнира»). Тогда при чем
здесь экватор? По­нятия эти — дистанция и середина — лежат в
разных смысловых пластах.
Таких непродуманных образов, неточных связей, слу­чайных
сравнений в обзоре немало.
В абзаце, следующем за таблицей, написано: «И ес­ли про-
шлогодний успех “Днепра” спортивная общест­венность воспри-
няла как удачное стечение обстоятельств, то теперь такая оцен-
ка давалась специалистами...» Ка­кая такая? «Удачное стечение
обстоятельств»? А выше сказано: «Лидерство “Днепра” оказа-
лось хрупким». Поди разберись. Трудно уловить связь между
началом и концом высказываемой мысли.
Читаю дальше: «Но так уж скроен спорт  — одни со­вер­
шен­ствуют мастерство, другие не спешат его рас­крыть». Надо
разобраться: то есть одни играют хоро­шо, другие хуже. Но по-
дождите, ведь это применимо и к бесчисленному множеству
профессий; один журналист пишет хорошо, совершенствует
мастерство, другой не спешит его  — мастерство  — раскрыть,

101
то есть пишет ху­же, один артист поет мастерски, другой хуже.
Непонят­но только, почему «так уж скроен спорт». Помните зна­
менитую лекцию гроссмейстера Остапа Бендера в Васюках?
Этот блондин играет хорошо, а тот брюнет — хуже. И ничего не
поделаешь. Надо тренироваться. Да и само противопоставле-
ние — «если одни совершенст­вуют мастерство, другие не спешат
его раскрыть» — мни­мое. Можно совершенствовать мастерство
и в то же время не спешить его раскрыть.
Эта нечеткость мысли и слов характерна для всего абзаца.
Почему Романюк играет плохо? Перехвалили? Или из-за «от-
сутствия длинной скамейки запасных иг­роков»? Кстати, что
это значит? Мало запасных, поэто­му Романюк устает и играет
безынициативно? Было бы их больше, он играл бы реже, и его
мастерство росло бы?
Логические неувязки, смысловые неточности не мо­гут не
сказаться на языке. Все мы, очевидно, хорошо знаем союзы со-
единительные, противительные, разде­лительные и другие. Про-
стая, кажется, штука. А как важно умело ими пользоваться, не
допускать ошибок и неточностей в их употреблении. Союзы —
важные свя­зующие звенья между предложениями, и неточно
упот­ребленный союз может исказить смысл, изменить инто­
нацию.
Читаем: «Новое не сразу пробивает себе дорогу, и всех нас
огорчали досадные поражения “Днепра” на выезде. И последние
игры круга, включая кубковый матч с минскими динамовцами,
показали, что после кризиса “Днепр” довольно быстро восста-
навливает свою боеспособность». Разве не было бы более умест-
но на­чать последнее предложение с союза но?
Существует закономерность: если газетный мате­риал вялый
по изложению, нечеткий по композиции, ес­ли в нем не всегда
улавливается связь между предло­жениями и абзацами, если на-
рушается логика изложения, в таком материале почти наверня-
ка есть и лексические ошибки, «случайные», неточные слова и
обороты.
«Скупой язык цифр дает возможность детализиро­вать
прошедшие футбольные события». Детализиро­вать  — неточ-

102
но. Можно детализировать то, что перед этим намечено в об-
щих чертах (например, детализи­ровать план). Детализировать
прошлое вообще вряд ли возможно. Автор, видимо, не вполне
различает смысл слов детализировать и детально рассмот-
реть.
«Десять клубов перешли футбольный экватор, как говорит-
ся, нога в ногу». Так ли? Ведь «Арарат» в первом круге набрал
20 очков, а команды, замыкающие первую десятку, — по 14. Где
же тут «нога в ногу»?
О В. Лябике и В. Романюке сказано, что их «похва­ливали в
своих репортажах комментаторы Центрально­го телевидения».
Возможно. Но дальше говорится уже о восторженных отзывах.
Для автора это, должно быть, одно и то же: похваливать и да-
вать восторженные от­зывы. Однако глагол похваливать озна-
чает хвалить вре­мя от времени, но не слишком. Иногда, чтобы
понять слово, полезно вникнуть в его состав, или, как говорят
лингвисты, в словообразовательную модель. Слово по­хваливать
в этом смысле стоит в ряду таких глаголов, как почитывать, по-
писывать, поигрывать, побаливать.
А как понимать: «Восторженные отзывы (допустим, что
были и такие.  — А.К.) частенько подрывали карье­ру многим
спортсменам»? При чем тут слово карьера?
И последнее. Вялость изложения усугубляется (а иногда и
создается) длиннотами, излишествами, избы­точными сочетани-
ями. «Десять команд не теряют на­дежд оказаться на финише в
числе призовой тройки». Короче и вернее  — в призовой тройке.
«Увеличилось вдвое число проигрышей, ухудшилась результа-
тивность нападающих звеньев». Надо бы убрать два последних
слова: ведь таблица ничего не говорит о том, кто заби­вал голы —
форварды или защитники. В сочетании в одно касание мяча сло-
во мяча —лишнее. Обычно го­ворят в одно касание.
Все эти огрехи могут показаться мелочами. Но в языке ме-
лочей нет. Есть слова, употребленные точно или неточно. От
этого зависят четкость изложения, пра­вильные интонации, эмо-
циональная окраска материа­ла. А следовательно, и воздействие
его на читателя.

103
 «Льготность обращения» и прочее

«Корм следует регулярно ложить на одном и том же месте.

Лучше устраивать кормовые столики с навесом». А еще луч-
ше — не ложить, а класть.
«Училище растет год от года. Новый корпус его раз­местился
на площади в 11 тыс. квадратных километров» (Тихоокеанский
комсомолец, Владивосток). А каково же пространство, занима-
емое училищем, если только новый корпус занимает площадь в
12,5 раза большую, чем Москва? (Для справки: площадь Моск-
вы примерно 880 квадратных километров). Заметим также, что
гла­гол разместиться употреблен неверно. Разместиться — зна-
чит занять места. Слово это не годится, когда речь идет об од-
ном предмете, даже таком большом, как вы­шеупомянутый но-
вый корпус училища.
«Ведь не постеснялась Паршутина с оскверненными ма-
терщиной устами и сжатыми кулаками наброситься на членов
комиссии во время рейда» (Ленинское знамя, Елизово Камчат-
ской обл.). Наброситься с кулаками, тем более на членов комис-
сии, — это карается законом. Но с точки зрения законов языка
тут все иначе. А вот как можно наброситься... с устами? Кроме
того, елизовские журналисты умудрились запрячь в одну телегу
коня и трепетную лань, поставив в один стилевой ряд слова ма-
терщина и уста.
«И вот мы сидим с бывшими супругами за одним столом...
Глядя на них, невольно вспомнился такой слу­чай...» (Ставро-
польская правда). А нам, читавшим «Ставропольскую правду»,
невольно вспомнилась чехов­ская «Жалобная книга» с ее знаме-
нитым: «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно,
у меня сле­тела шляпа».
«Согласно “Положения” за необеспеченность судей­ства в
матчах “Коммунальник” — “Колос”, “Геолог” — “Старт”», — пи-
шет газета «Знамя труда» (Мильковский район Камчатской
обл.). «Согласно законов гостеприим­ства»,  — так говорит один
из персонажей романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теле-
нок». Но ведь это персонаж, к тому же комический. А газета —
104
дело серь­езное и требует знания русского языка. В газете надо
бы писать согласно «Положению». Не худо бы разли­чать и сло-
ва необеспечение (судейства, руководства) и необеспеченность
(дровами, водой). Еще одна не пре­дусмотренная словарями пара
паронимов.
«И не счесть всех чудодейств природных хлопотной весны-
красны, не перечислить волшебство, что дарит земле май» (Зна-
мя коммунизма, Орел). Волшебство действительно не перечис-
лить. Русский язык не позво­ляет. Перечислить можно сущест-
вительные во множе­ственном числе — людей, вопросы, «алмазы
каменные в пещерах». Но никак не волшебство. Да и зачем его
пе­речислять-то, братцы-орловцы?
«Каштанка» (прозвище девушки) росла в трудных, жестких
условиях, она привыкла уважать силу. Она дерзила и на следст­
вии. А подлинной строгости по от­ношению к себе не видела.
Наверняка ей импо­нировало ласковое отношение, своеобраз-
ная льготность обращения» (Ленинец, Иваново); «Но, как мне
кажется, различие в характерах  — фактор, импонирую­щий им
обоим. Элегантность, подчеркнутая строгость манер Константи-
на выгодно дополняют во время испол­нения танца экспрессив-
ность, стремительность его парт­нерши» (Комсомольское племя,
Киров). Ни разница в характерах кировских танцоров, ни ласко-
вое отношение (а тем более загадочная льготность обращения,
откры­тая ивановскими журналистами) не могут никому им­
понировать. Потому что импонировать  — значит внушать ува-
жение какими-то достоинствами. Например: «Ей им­понировала
его храбрость». Так утверждают словари. Если в них, конечно,
время от времени заглядывать. Хо­тя бы тогда, когда употреб-
ляешь иностранное слово, в значении которого не совсем разо-
брался.

Берегите слово!

Передо мной двенадцать материалов студенческой практи-

ки. Они различны по жанрам: и зарисовки, и корреспонденции,

105
и «письмо». По языку и стилю мате­риалы студентов тоже неод-
нородны, поэтому тут труд­но говорить о какой-то жанровой и
стилевой системе.
Естественно, и моя заметка не претендует на систе­
матичность обзора. Это всего лишь отдельные наблю­дения и
пожелания преподавателя русского языка на­чинающим жур-
налистам. А где критика, там и самокри­тика: я вас учил и, ста-
ло быть, чему-то недоучил. Так что, товарищи авторы, не очень
сердитесь, если я не всегда буду гладить по шерстке. Впрочем,
не только к вам моя речь.
Чем хороши студенческие материалы? Тем, что моло­дые го-
лоса, молодые перья — в стилевом поиске. Нет еще привычной
«газетности», не набита рука, больше стремления к экспрессии,
чем к стандарту (если упот­реблять термины современной га-
зетной стилистики). Срывы, идущие от порывов, почти прости-
тельны в по­исках стиля.
Меньше других в этом смысле мне понравился мате­риал
Н. Кузьмина «В ущерб качеству». Здесь мало «свежести», много
книжности: «Может быть, распро­странением подобных взглядов
объясняется тот факт, что...» (а проще: «Наверно, поэтому...»);
«А не являет­ся ли это утверждение лучшим показателем положе-
ния дел, отсутствия столь необходимого контроля за качест­вом
корма? (вспоминается Виктор Михайлович Полесов из «Две-
надцати стульев»: «При наличии отсутст­вия...»); «Нельзя, конеч-
но, сбрасывать со счетов объек­тивные причины, влияющие на
качест­во сенажа», «не способствует соблюдению» и т.п.
Бойтесь канцелярита, начинающие! Поменьше отгла­
гольных существительных, книжных слов, тяжелых обо­ротов
речи! Многие неточности, ошибки  — тоже из-за книжности:
«Несмотря на существование множества все­возможных приспо-
соблений, в хозяйствах по-прежнему достают сенаж из траншей
в основном вручную». Про­ще, понятней, энергичнее: «Приспо-
соблений много, а се­наж из траншей достают вручную». Кроме
того: суще­ствование здесь — неточно. Вернее — наличие.
Книжность, суховатость речи  — не единственный враг пи-
шущего. Стремясь уйти от стандарта, журнали­сты (и не только

106
начинающие) нередко впадают в дру­гую крайность: пишут эта-
ким разухабистым языком, употребляя множество простореч-
ных слов и оборотов (а то и сочиняя их «по образу и подобию»
просторечия), думая, видимо, что это и есть «народный» язык.
Вот как пишет В. Елуфимов («Вечер в Козьем логе»): «сыз­
мальства привык», «выдалось ему хватить кручины, от которой
бы и молодой свернулся», «упросил в шоферы», «частят сне-
га». А ведь не выдерживает стиля автор. Тут же рядом с хворью
и весьма подозрительными затемками и засветью  — быстро-
та горных восхождений, в высокогорных условиях. И не «смот-
рятся» как-то рус­ские просторечные слова в окружении таких,
как кош­ма, аил, Инегень, Шургал. Не очень внятно звучит: «Су-
меречные затемки тронули рыхлой прочернью аил». Вообще
речь «под народ» тоже таит опасность ошибок (чуть не написал
«чревата ошибками», да вовремя вспомнил, что Бунин об одном
слове сказал, что оно ху­же, чем газетное чреватый). «Бабыков
поспешно обратал две низкорослые лошаденки...». Во-первых,
лучше: двух низкорослых лошаденок. Во-вторых, если уж упот-
реблять старое народное слово, то хоть узнай, как оно пишется:
обротать, оброть (недоуздок) — от корня рот. Еще ошибка.
Автор рассказывает, как чабан ввел в дом новую жену  — хоро-
шую женщину, которая стала второй матерью детям: «Заяви-
лась в дом новая хозяйка — и вернулась вместе с ней счастливая
жизнь, порядок и достаток». Неуместен здесь глагол заявилась.
Заявить­ся — значит прийти неожиданно, нежеланным гостем.
Писать просто — трудно. А просторечие не делает речь проще.
Молодые журналисты старательно избегают штампа. Иног-
да это старание чувствуется, прямо видишь, как студент борется
со штампом и, как правило, побежда­ет. Ведь штамп не всесилен.
Однако нет-нет да и мельк­нет в тексте расхожий, модный га-
зетный (и не только газетный) оборот. Трижды у С. Садошен-
ко («Ава­рия»)  — «психологический климат коллектива», у
М. Ложникова («О том, что выше заборов») — «бархат зеленой
травы», у Л. Обуховской — «по большому счету» и «память бе-
режно хранит пережитое».
В хорошем по языку «письме» «И вечный непокой!» В. Ту-
ровского  — «мне довелось увидеть»... «Бросьте! За­будьте!»  —
107
говорил Маяковский. Забудьте мне дове­лось! Лучше на вре-
мя вычеркнуть это слово из своего лексикона, дать ему отдох-
нуть, чтобы вернуть ему пер­воначальную свежесть и истинный
смысл, чем упот­реблять его где надо и где не надо. Подумайте:
человек специально едет, в командировку едет, чтобы увидеть,
и все-таки пишет «мне довелось увидеть». Нет ничего хуже ав-
томатизма в употреблении слов. В том же пись­ме однозначный
ответ. Тоже модное и тоже не совсем осмысленное газетное вы-
ражение. К тому же ответ на проблемы. А на проблему вообще
нельзя дать ответ. Ее можно решить (или не решить).
И не надо красивостей. Не надо писать «красивая женщина
с лицом мадонны» (И. Тоцкая).
Не следует упоминать какие-то детали, если они не «игра-
ют» на тему, ничего не дают. В материале И. Тоцкой: «Поселок
большой, с размытыми дорогами, строй­ными рядами стандарт­
ных домов». Замечаете, как вы­падают из общего доброжелатель-
ного тона размытые дороги?
И опять о книжности. Особенно настораживают книжные
обороты в прямой речи: «Вначале были растерянность и неже-
лание жить». Наверно, простая женщина сказала бы: «Сначала
растерялась, жить не хотелось». Эта же героиня говорит: «Со-
чувствуем взаимным инте­ресам в меру сил», «Честный без скру-
пулезности», — характеризует своего сменщика рабочий.
Не нужно излишеств. «Излишество вредит»,  — гово­рил
Швейк. А. Мальцева («Если бы заплатили...»): «парень с мод-
ной челкой, спущенной на лоб». «Челка, спущенная на лоб», все
равно что «усы, растущие над верхней губой», или «крыша, рас-
положенная на верху дома». У того же автора: «Семья заклады-
вает основы нравственных и моральных принципов человека».
Не спешите соединять слова союзом и, пока не убедитесь, что
вам ясна смысловая разница между ними.
Снова о точности словоупотребления. Л. Береснева («Сено-
кос») дважды упоминает луга без горизонта. Видимо, тут кон-
таминация: либо до горизонта, либо без края. Без горизонта не
имеет смысла.
Простите за суровый тон. Сердитость моя доброже­лательна.
А рассердило меня интервью в одной газете. Журналистку спро-
108
сили: «Имеет ли журналист право на ошибку?» Отвечая, она пе-
речислила разные типы оши­бок, но даже не упомянула об опас-
ности ошибок язы­ковых. И это решил сделать я.

Как слово наше отзовется

(несколько беглых замечаний об учебниках литературы
для старшеклассников)

Помните умную сказку Маршака «Двенадцать ме­сяцев»?

Королева, затрудняясь писать слово помило­вать, заменяет его
более легким для нее словом казнить. Это ведь не только на-
смешка автора над безграмот­ностью или бичевание безответст­
венности: писатель вы­сказал очень серьезную мысль о том, что
каждое слово имеет, если позволительно так выразиться, далеко
иду­щие последствия, мысль о связи языка с нравствен­ностью.
Перелистаем учебники литературы для старших классов. Что и
как написано здесь о языке наших клас­сиков?
Грибоедов. «Язык пьесы — простой, разговорный, изобилую-
щий меткими выражениями», затем — дежур­ные фразы об афо-
ристичности, крылатых словах. (Указание на «разговорность» —
самый короткий и самый надежный путь поскорее «отделаться»
от неудобной те­мы. О «Евгении Онегине»: «Основной речевой
стиль ав­торского повествования в романе — живой разговорный
язык»; о Маяковском: «В основе поэзии Маяковского лежит
разговорная речь»; «Живая разговорная речь современников —
основа языка Маяковского» и т.д.) Хлестова употребляет про-
стонародные слова и выраже­ния («Час битый ехала с Покровки,
силы нет», «ужо», «чай, в карты сплутовал»). Авторы считают,
что это ха­рактеризует ее как московскую барыню, «не отличаю­
щуюся высокой культурой». Но когда та же лексика встречает-
ся в речи Чацкого («мочи нет», «чай, приго­варивал», «коли»),
то оказывается, что «Чацкий говорит живым, метким русским
языком».
Пушкин. Кроме «живого разговорного языка», он «исполь-
зует и другие речевые стили, например, народное просторечие».

109
Чем отличается «живой разговорный язык» от просторечия, не
сказано. Еще несколько общих фраз: «Пушкин положил в ос-
нову литературного язы­ка народный язык». Никаких доказа-
тельств. Но что дают общие слова? Они либо тупо вызубрива-
ются, либо намертво забываются сразу, мгновенно.
Островский. О Кулигине: «...речь его проникну­та поэзией»;
о Катерине: «...речь Катерины проникну­та высокой поэзией».
«Достоевский заглядывает в душу каждого из действующих
лиц...» О Толстом: «Писатель глубоко заглядывает в душу своих
героев».
В сноске, как о чем-то само собой разумеющемся, сказано о
языке Некрасова: «Широко используя на­родную лексику, поэт,
как правило, не обращается к диалектизмам, чтобы не вводить
в общенародный лите­ратурный язык непонятные выражения».
Автор, очевид­но, исходит из бесспорной для него посылки, что
вво­дить областные слова в текст  — это плохо, это делает речь
непонятной. А как же тогда Есенин с его обилием диалектиз-
мов? Шолохов, у которого их сотни?
Да и не вяжется это суждение с тем, что написано в посо-
бии «Русское слово», предназначающемся для уче­ников того же
класса: «Диалектизмы в художественных произведениях вос-
принимаются как экспрессивные, эмо­ционально окрашенные
слова, помогающие более выра­зительно передать изображае-
мое».
Маяковский. «Когда это было нужно, поэт не пренебрегал
старыми словами  — архаизмами и славя­низмами». Во-первых,
когда это нужно? Примеров нет. Во-вторых, почему слова арха-
измы и славянизмы со­единены союзом и? Это логическая ошибка.
А вот образцы стиля авторов учебника для восьмого клас-
са (цитирую по книге: Русская литература: учеб­. пособие / под
ред. Н.И. Громова. М., 1968. Редак­торской правке подвергались
в следующих изданиях не все из приведенных ниже примеров):
письменность на Руси «обслуживала нужды торговли и ремесла,
связи с иностранными государствами...»; «Прославляя воинские
подвиги русских князей, Боян мыслью уносился под об­лака...»;
«В развитии событий, составляющих сюжет поэмы, деятель-

110
ную роль играет природа»; «Леденя­щий вихрь в образе «Борея с
мерзлыми крылами» ви­тает над Дальним Севером...»; «Сердце, а
не ум дви­жет им в отношениях с Софьей и иногда ставит его в
неловкое, даже смешное положение». Нельзя сказать, что эти по-
павшиеся мне на глаза фразы были бы от­кровенно неправиль-
ными. Но какие-то они несмазан­ные, скрипящие... «Причину
сумасшествия Чацкого Фа­мусов видит в науке, в просвещении»;
«Общую картину на балу завершают заядлые сплетники — гос-
пода Н и Д».
А вот что сказано о стихотворении «Я помню чудное мгно-
венье...»: «Композиция этого небольшого произве­дения опира-
ется на подспудно проходящий через него биографический под-
текст, намекающий на повороты судьбы поэта от ранних лет до
пребывания в деревен­ской глуши Михайловского». Подтекст,
да еще подспуд­ный! Об этом же стихотворении сказано дальше,
что его «неувядаемая прелесть и сила... в неподдельной искрен­
ности и поэтичности выражения того значения, какое занимает
любовь в человеческой жизни».
Каким унынием веет от таких выражений: «ряд мест по-
вествования о Ленском» или «Постоянно меняя свой облик,
Чичиков тщательно скрывает от окружающих свои мошен-
нические цели»! Почему критические выска­зывания Белин-
ского или Гончарова, которые приведены в учебнике, задер-
живают внимание ученика, заставляют не только лучше ус-
воить мысль, но и, что еще важнее, заставляют пожелать ее
усвоить? Да, видимо, потому, что строй их языка, интонация
помогают установить контакт с читателем, вызывают у него
доверие, чего нельзя ска­зать о тех прилизанных или с грубой
простотой сколо­ченных фразах, которыми повествуется, на-
пример, о том, как Татьяна пишет письмо Онегину, и сообща-
ется, что «сцена письма (!) заканчивается, как и начинается,
пей­зажем».
Вот уж не скажешь вслед за Тютчевым:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется...

111
 Такое «слово», как «подспудно проходящий под­текст» и
иже с ним, без сомнения, отзовется весьма скверно.

Учить всегда, учить везде

Я не получал анкеты, о которой писал И. Фоняков в «Лите-

ратурной газете», но как русский и как преподаватель русского
языка я не могу не думать «о причинах, порождающих тревож-
ные явления, и о том, что надо было бы предпринять».
Некоторые причины ухудшения подготовки школьни­ков
и абитуриентов по русскому языку известны: несо­вершенство
учебников (только недавно в учебник рус­ского языка введен
раздел лексикологии с элементами стилистики), перегружен-
ность классов, трудные условия работы учителя-словесника,
вынужденного проверять ежемесячно сотни сочинений, упраж-
нений, диктантов.
Русским языком человек овладевает в течение всей жизни.
И все же фундамент знаний, умений, навыков закладывается,
конечно, в средней школе. Работать над русским языком нуж-
но все десять лет, независимо от то­го, даст или не даст минис-
терство дополнительные ча­сы в 9—10-х классах. И чем старше
становится школьник, тем глубже он должен изучать язык. Не
просто повторять, а именно расширять и углублять знания нуж-
но в старших классах. Необходим качественно новый подход
к языку, к изучаемым литературным текстам. Этот под­ход мо-
жет быть осуществлен и на немногих часах соб­ственно русского
языка в старших классах, и на уроках литературы при анализе
художественных особенностей произведений.
Любая тема дает для этого богатый материал. Возь­мем
«Местоимение». Конечно, «Пособие для занятий по русскому
языку в старших классах средней школы» не просто повторяет
учебник для 5—8-х классов. Обращает­ся внимание школьни-
ков на трудные случаи правописа­ния местоимений с частицами,
вроде не кто иной, как  — никто иной, кроме. Есть упражнения,
предлагающие старшеклассникам исправить предложения типа

112
«Боль­шинство казачества жило до революции очень замкну­то.
Они, однако, не были однородным классом». Все это хорошо.
Но ах, как этого мало! Разве нельзя еще и по-иному взглянуть
на местоимения?
Вот учитель говорит о художественном мастерстве Толстого
или повторяет тему «Местоимение» в 9-м клас­се. Пусть он обра-
тит внимание учеников на главу XV четвертой части последнего
тома романа «Война и мир». Пьер Безухов вернулся в Москву
и решил наве­стить княжну Марью. «Дорогой к княжне Марье
Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним,
о различных с ним встречах и в особенности о последней — в
Бородине». Вот первые слова, которыми княжна встречает Пье-
ра: «Да, — сказала она, всматри­ваясь в его изменившееся лицо,
после того как он поце­ловал ее руку, — вот как мы с вами встре-
чаемся. — Он и последнее время часто говорил о вас». Пьер от-
вечает: «Вы можете себе представить, что я ничего не знал про
него. Я считал его убитым». Имя князя Андрея не упоми­нается
ни Пьером, ни княжной. Оба знают и чувствуют, что ни о ком
другом они сейчас говорить не могут. По­этому не нужно имени,
достаточно местоимения: он, его, о нем. Эта возможность заклю-
чена в самой приро­де русского местоимения, но реализована
она мастером языка Толстым.
Другой пример. «Моцарт и Сальери». Моцарт, пол­ный
мрачных предчувствий, рассказывает Сальери исто­рию созда-
ния «Реквиема» и, садясь к фортепиано, говорит: «Слушай же,
Сальери, мой Requiem». А ведь здесь местоимение мой употреб-
лено сразу в двух значениях: мой  — созданный мной (как мы
говорим моя статья) и мой  — посвященный мне, «реквием по
мне» (один из персонажей «Живого трупа» называет любимую
цыган­скую песню «моя похоронная»). Какие богатые возмож­
ности для разговора дают только одни «скучные» место­имения!
По моему глубокому убеждению, в школе надо не просто
учить языку, но воспитывать любовь к нему, по­казывая вырази-
тельность, красоту русской речи.
Немножко утопии (как говорил Маяковский). Хо­рошо было
бы, если б русский язык изучался в школе не только на уро-

113
ках языка и литературы. И. Фоняков приводит один из многих
примеров того, как учитель-несловесник положительно оценил
безграмотную рабо­ту. Увы, это так. Преподаватели математики,
истории, географии очень неохотно снижают отметку из-за язы­
ковых ошибок. Но тогда нужно, чтобы любой текст, на­писанный
школьником, оценивался учителем-словесни­ком. Это побудит
ученика всегда писать хорошо, а не только на диктанте и сочи-
нении. Возможно, для «языко­вой» проверки письменных работ
по математике, физи­ке, истории, химии следует учредить в шко-
ле специаль­ную должность куратора-словесника. Такой куратор
мог бы быть освобожден от обычных уроков. Его мнение учиты-
валось бы при выведении оценки по русскому язы­ку в четверти
и в году. Ах, мечты!
Обучение языку, воспитание культуры речи должно продол-
жаться и после школы. В последние годы кое-что сделано для
этого. Выходят новые книги о русском языке, приносят пользу
радио- и телепередачи по языку, немало статей популярно-язы-
коведческого характера печатается в газетах и журналах, изда-
ется журнал «Русская речь». И все же этого явно недостаточ-
но. Ма­ло, робко, не всегда умело пропагандируется новая ли­
тература по языку.
Даже если мы будем много, хорошо писать о языке, но ог-
раничимся только этим, мы уподобимся «крепкому парню» из
фельетона Ильфа и Петрова, который не­устанно пропагандиро-
вал и всячески совершенствовал лозунг «Подметайте улицы», а
улицы оставались непод­метенными.
Мне кажется, что общая культура печатного слова сейчас
несколько упала. Даже в материалах, посвящен­ных русскому
языку, попадаются ошибки. «Основной “барометр” популярно­
сти передачи — почта “Русской речи” — становится все обшир-
нее». Барометр... стано­вится обширнее! «Не следует (но не бу-
дет таким уж тяжелым грехом), если вы скажете в третьем лице:
“она покушала”, “они кушают”». Что это за грамматика: не сле-
дует, если вы скажете?
Тщательнейшим образом надо редактировать все, что печата-
ется в газетах и журналах для молодежи. Всегда ли это делается?

114
 «Комсомольская правда» в октябре 1973 г. напечата­ла от-
рывки из нового романа Ю. Семенова «Альтерна­тива». Вот что
можно было там прочитать. Но слово ЦК мужского, а не сред-
него рода. «Песарец поднялся, облокотился на ло­коть», «обло-
котив подбородок на сцепленные пальцы». И то, и другое — не-
верно. «Штирлиц повесил плащ, еще раз улыбчиво поклонил-
ся женщине». Вместо улыбчиво следовало улыбнувшись или с
улыбкой. А каковы мета­форы! «Они шли по тихой ночной улице
молча, и шаги их гулко шлепали по темным лицам домов».
Примеры из газет: «Аргентинскому гроссмейстеру уда-
лось отреваншировать во встрече с Каганом». «О мо­де напи-
сано мало. Так мало, что любая публикация на эту вечную тему
встречается с острым интересом. И ин­терес не избывает». Что
это еще за избывает? Есть старинный глагол избыть, но у него
другой смысл. В этой же заметке «возникает аффект уважения»
(эф­фект, что ли?).
Ну, ладно, допустим, в газете спешка, материал сроч­но идет
в номер. А что в книгах?
Возьму две книги, вышедшие в 1973 г. Первая — «Олепин-
ские пруды» Владимира Солоухина (М.: Сов­ременник, 1973,
редактор В. Дробышев, корректоры Н. Попикова и Н. Саммур).
Читаем: «В розовом свите­ре, подпирающим подбородок» (с. 89),
колышится (с. 154), зависило (с. 154), восемдесят (с. 51), при-
поднесете (с. 242), отчего зависит (с. 272), пышаших (с. 297),
внутри он полный (вместо полый, с. 123), Астралия (с. 333).
Множество ошибок на правописание частиц не и ни: «какими
бы не показались фантастичными» (с. 207), «сколько бы мы не
искали» (с. 212), «сколько мы их не убеждали» (с. 311). Плохо
с написанием так­же и так же: «точно также» (с. 230), «И хо-
рошо так же, что она бывает в настойниках» (с. 287). Не везет
на­званиям цветов и трав: «канадская злодея» (вместо элодея,
с. 303), архидея (это в «Прекрасной Адыгене»). Даже классиче­
с­кий майковский Емшан, превратился в Емшит («Олепинские
пруды», с. 315). А вот грамматика: «Правда ли увиденное (хлеб-
ное поле, новая ферма, новый магазин) производят на нас то са-
мое впечатление, которое они (увиденное?  — А.К.) должны, по

115
его мнению, произво­дить» (с. 27). «Вчерашние шашлыки и ва-
реная жирная баранина напоминает о себе приступами жажды»
(с. 111). На с. 275: «...Дабы он несмотря ни на какие препятствия
стремится породить подобный себе орга­низм». Союз дабы не
употребляется с будущим време­нем глагола. Лексика: «А коша-
чьи лапки, семена кото­рых занесло в низину, на влажное место,
в конце кон­цов сумели выкарабкаться на влажный косогор, туда,
где как можно суше» (с. 320).
Итого на 350 страницах текста больше семидесяти ошибок,
опечаток, перевранных цитат. Тираж — 150 тыс. экз.
Списка опечаток нет. Вообще они начали выходить из
моды — списки опечаток. Считается, что все верно. Что же, вче-
рашний школьник, прочитав все эти зависило, колышится, при-
поднести, может так и написать. Зри­тельная память — штука
сильная.
Другая книга  — «Рассказы о Шаляпине» Ал. Лесса (М.:
Советская Россия, 1973). Книга хорошо, с лю­бовью оформ-
лена, нестандартно, я бы сказал, изящно напечатана. А язык?
«Глядя на него, меня охватил ди­кий страх» (с. 153). Что это,
как не классическое «Подъ­езжая к станции, с меня слете-
ла шляпа»? «Центр вни­мания сосредоточился на Шаляпи-
не» (с. 64). Как это центр сосредоточился? На с. 54 написано,
что бесконеч­ные рассказы Шаляпина слушали «буквально не
перево­дя дыхания». Бесконечные — и не переводя дыхания бук-
вально. Будто бы? На с. 165 автор пишет о старичке почтенно-
го вида, который в Париже подошел к Льву Никулину и пода-
рил ему сотни вырезок из газет и журналов, рассказывающих о
Шаляпине. «В суматохе писа­тель не смог рассмотреть подарок.
Не догадался он уз­нать и фамилию доброхота». Но ведь слово
доброхот в современном русском языке употребляется только
иро­нически.
Много орфографических ошибок: всемирно-извест­ный
(с. 158), органно-звучащий (с. 145), невыразимо-прекрасный
(с. 153), неподдельно-искренние (с. 78). Во всех этих случаях
прилагательные надо писать от­дельно от наречий: всемирно из-
вестный. На с. 13: «сколь­ко бы иные не говорили». Не везде объ-

116
яснены малоиз­вестные слова. Например, я не знаю (каюсь!), что
такое компримарий. Уверен, что и многие не знают.
В заключение несколько возражений И. Фонякову. Не сле-
дует так решительно отвергать слово дискусси­ровать. Форма
эта (наряду с дискутировать) признает­ся литературной сов-
ременными словарями, справочни­ками. Автор статьи «Садись,
Машенька, пятерка!» счи­тает причастие будущего времени фор-
мой, никогда не существовавшей в языке. Что значит «никогда
не сущест­вовавшей»? У Гоголя читаем: «Буде окажется в их гу­
бернии какой подозрительный человек, не предъявящий ника-
ких свидетельств и пашпортов, то задержать его немедленно»
(«Мертвые души», т. 1, гл. 9). Вы скажете: это пародия на кан-
целярский стиль. Возможно. Но вот признанный мастер языка
К. Паустовский: «Я мог бы привести здесь сотни отрывков из
книг Грина, взволнующих каждого не потерявшего способности
волноваться перед зрелищем прекрасного» («Жизнь Алексан-
дра Грина»). Вряд ли это случайная ошибка у Паустовско­го.
И  еще пример: «Играя Боксера в пьесе Назыма Хиккгета “Да-
моклов меч”, я за тупостью и жестокостью это­го персонажа уви-
дел и другое  — человеческое: тоску по несбывшемуся и теперь
уже никогда не состоящемуся». Я не отстаиваю подобные фор-
мы. Я только ратую за точность формулировки: нель­зя считать
причастия будущего времени никогда не су­ществовавшими в
языке. Есть разница между несущест­вующим и существующим,
но отвергаемым нормативной грамматикой.
Надо нам «всем миром» больше спорить о языке, во­влекая
в эти споры молодежь. Надо учить языку всегда и везде, не ос-
тавлять без внимания ни одной ошибки. Будем всегда помнить
слова И.С. Тургенева: «Береги­те наш язык, наш прекрасный
русский язык, этот клад, это Достояние, переданное нам наши-
ми предшественни­ками».

117
 о судьбах русского слова
(полемика, консультации, ответы на письма читателей)
 

Не единой меркой!

Начну с вещей бесспорных. Действительно, у нас до­садно

много нелепых, безграмотных вывесок, устояв­шихся непра-
вильных форм обращения. Один читатель в «Литературной
газете» возмущается объявлением: «Богаж выдается по предъ-
явлению квитанции» — и спраши­вает, как с этим бороться. Что
же тут скажешь? Это вопрос элементарной неграмотности, по
сути не относя­щийся к тем проблемам развития современного
языка, которые законно волнуют очень и очень многих. Одна-
ко, когда сталкиваешься с таким явлением в газете, это уже на-
стораживает: «Прокатная стоимость за лыжи для взрослых: в
сутки 55 копеек». Существует очень много способов передать ту
же самую информацию, но выбран почему-то совершенно недо-
пустимый оборот: стоимость за. «Все это терялось лишь толь-
ко атака вкатывалась в штрафную площадь противника. Игра
становилась мел­кой, суетной». Суетная  — слово с совершенно
явственно слышимым архаическим оттенком и уже только поэ-
тому стилистически несовместимо с тем контекстом, в котором
оно употреблено. И потом: означает оно отнюдь не то же, что су-
етливая, на что, видимо, надеялся автор статьи, а «тщетная, пус-
тая, не имеющая ценности перед лицом бога». «Матч перенесен
на более поздние сроки в связи с болезнью гриппом ряда игро-
ков». Можно заболеть гриппом, перенести заболевание гриппом,
но болезнь гриппом действительно вопиет о милосердном отно-
шении к языку.
Прочитали мы когда-то свежий интригующий заголо­вок
газетной статьи «Белая страда» (об уборке хлопка). Порадо-
вались экспрессивному, идущему от поэтической речи выраже-

118
нию. Но вскоре газеты ударили по нам «Белыми спартакиада-
ми», «Белыми рейсами», «Голу­бым патрулем», «Зеленым пат-
рулем», «Зеленой жатвой», «Быстрым льдом», «Серебряным
тренером». Возник штамп, и сейчас подобные заголовки вос-
принимаются уже как пародийные. Однако можно ли поставить
крест на их печальной судьбе? Конечно, нет: тот же самый «го-
лубой патруль» может со временем стать специаль­ным обозна-
чением в какой-либо иной системе речи и снова лишиться всех
привнесенных эмоциальных оценок. Язык подвижен: живой
язык отличается от мертвого не только тем, что на одном го-
ворят, а на другом написаны древние тексты, но и постоянным
своим изменением. Владеть «по правилам» можно только мерт-
вым языком.
Язык бесконечно разнообразен. Кроме литературного язы-
ка, существуют диалекты, просторечие, жаргоны. И сам лите-
ратурный язык не един: есть литературная разговорная речь,
научный стиль, стиль деловых бумаг и официальных доку­
ментов.
Дискуссии по вопросам языка, культуры речи между тем ве-
дутся, как правило, без учета стилистической диф­ференциации.
Конечно, есть и общие требования, предъявляемые к любой
разновидности речи. Прежде всего это соблюдение норм, дейс-
твующих на современном этапе развития рус­ского литератур-
ного языка. Когда писатель пишет, что некто «разжал руки, по-
теряв надежду в старые опо­ры», — это ошибка для любой речи,
потому что надежду можно потерять только на что-то.
Но даже правильность  — первая заповедь  — не есть нечто
единое. То, что представляется явной ошибкой в одном стиле
речи, может быть нормальным явлением в другом.
Особенно разнообразны и сложны законы художест­венной
речи. Именно поэтому буквалистский подход к анализу худо-
жественных текстов совершенно недопу­стим.
Общее правило гласит: нельзя объединять и давать в пред-
ложении как однородные члены неоднородные по­нятия. И это
бесспорно верно по отношению к речи де­ловой, научной, ин-
формационной. Но вот Гоголь пишет Жуковскому из Рима:

119
«Россия, Петроград, снега, подле­цы, департамент, кафедра, те-
атр — все это мне снилось. Я проснулся опять на родине». Это
художест­венная речь. Объединение разнородных понятий мо-
жет стать одной из черточек художественной речи. Примеры
многочисленны. Ю. Олеша в книге «Ни дня без строчки» пе-
редает впечатления от женской карнавальной маски: «Может
быть, мало что из предметов было так прекрасно, как маска. Она
была женщина, Ренуар, сновидение, она была “завтра”, она была
“наверно”, она была сей­час, сейчас подожди, сейчас».
Сильно звучат «несочетаемые» слова в поэзии. Инто­
нация объединяет как однородные (эмоционально одно­
родные), ставит в один ряд слова, разнородные в любом дру-
гом стиле речи:

И пришли к нему двое

Безвестных
владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
(Дм. Кедрин)

Статный и молодой — слова одно с большим, другое с мень-

шим оценочным значением. Босой — слово другого ряда. Мы не
скажем: «В комнату вошел молодой, босой человек». Несоеди-
нимость определений режет слух. Свя­занные законами поэти-
ческой строфы все три слова при­обрели новые, дополнительные
оттенки, заиграли. Вот еще примеры:

Ты очнешься,
качнешься сначала :
и снова
Будешь голоден, чист,
одинок.
(П. Антокольский)

120
 Спит старый мастер.
Позади него
Сумятица, и книги,
и сомнения.
(В. Луговской)

Можно ли представить себе сообщение: «В магазине похо-

ронных принадлежностей продаются гордые гробы»? На подоб-
ный эпитет не отважился бы даже такой знаток «гробовой рек-
ламы», как Гр. Безенчук.
По всей вероятности, если бы вы услышали от парикмахера
предложение «наклонить ваши волосы», вы бы предпочли пере-
сесть в другое кресло. Однако Пушкин создает поражающий сво-
ей дерзостью образ достовер­ный, убедительный, неоспоримый:

Когда сюда,
на этот гордый гроб,
Пойдете кудри наклонять
и плакать...

Ю. Олеша правильно заметил, что «это шаг поэта в иную,

более позднюю поэтику». Теперь любителя стихов не удивляют,
а радуют такие, например, строки:

Лежит зеленый
холод Ала-Тау,
Окутанный блистающей
луной.
(В. Луговской)

Зеленый холод, окутанный луной! Из обмолвок и прозре-

ний XIX века рождается поэтическая система XX столетия.

Отрок сжался в прыжок

к амбразуре прижаться.
(А. Вознесенский)

121
 Читаю в газете: «Часто посещают часть родители солдат»,
«Узнаю, что перед весенним севом собрались колхозники на
собрание и разбирали все промахи и не­дочеты». Нехорошо час-
то — часть, собрались — собра­ние — разбирали. А в стихе сжал-
ся — прижаться — со­звучия скрепляют строки.
И еще: читатель «Литературной газеты» М. Филимо­нов,
в письме которого содержится много правильных замечаний,
видит в этих строках явное нарушение язы­ковых норм. Ко-
нечно, во всякий другой текст редактор должен был бы внести
правку: «сжался перед прыж­ком». В поисках максимальной
компактности, напряжен­ной образности поэзия XX  в. час-
то «проглатывает» грам­матически необходимые звенья фра-
зы. Но поэтической вседозволенностью «это отдает обычно
в тех случаях, когда поэт достигает желаемого результата»,
иначе го­воря — когда читатель верит созданному образу. Дей­
ственность, убедительность образа зависит от соотнесен­ности
с тем контекстом, в котором он появляется. Контекст понима-
ется здесь очень широко, как тематическое, идейное, лексиче­
ское и ритмическое единство.
Авторы многих писем в редакцию «Литературной га­зеты»
недоумевают по поводу необычных словосочета­ний, удивитель-
ных оборотов речи в некоторых художест­венных произведени-
ях. «Посмотрел на жену не расслы­шавшими глазами» — здесь мы
сталкиваемся с явлением метонимии, широко распространен-
ным в образной речи. Метонимия  — перенос названия с одно-
го предмета на другой, смежный. Не расслышавшие глаза — это,
конеч­но, глаза не расслышавшего человека. У Бунина читаем
«Потом приходил коротковатый старичок в изумленных очках»;
«Грозны были и его изумленные очки». А вот пример из совре-
менной прозы: «Котиков смотреть иде­те? — спросил он нелюбо-
пытным голосом».
Одним из первых стал применять в прозе необычные соче-
тания слов Лев Толстой. Уже в 60-х годах прошлого века он на-
писал: «По доскам моста раздались прозрач­ные звуки копыт, как
будто скакало несколько лошадей».

122
 Бунин радовался, когда встречал у Толстого «счаст­ливый,
белый весенний запах», «белый запах нарциссов». Немало таких
необычных для бытовой или деловой речи словосочетаний и в
прозе самого Бунина: «Кусты шуме­ли остро, сухо»; «Тепло дует
солнечный ветер». Наш со­временник пишет о «соленой грусти
расставаний».
Ссылкой на опыт классиков я отнюдь не хочу оправ­дать
прием как таковой. То, что раньше говорилось о контексте, мо-
жет быть полностью повторено и здесь. При этом хочется на-
помнить еще об одном немаловажном критерии  — о вкусе, о
языковом слухе.
Читаем газетный текст: «В основе работы И. Галенко зало-
жен его собственный опыт работы. Главное в ра­боте бригады —
четкий ритм». Рука сама тянется уничто­жить эти повторы. Но
совершенно другое отношение к такому же повтору возникает в
том случае, если он вос­принимается как элемент художествен-
ной речи: «Потом дачу продали с аукциона, потом Финляндия
сделалась независимой, потом прошли войны, потом я стал
стари­ком» (В. Шкловский).
То, что в тексте деловом, научном, газетном расце­нивается
как тавтология, как «масло масляное», в худо­жественном произ-
ведении звучит иначе: «Отовсюду гля­дит в залепленные снегом
окна белая, белая белизна, нанесенная до самых подоконников,
а на потолке лежит ее белый отсвет» (И. Бунин). «И вы уже /
звездой среди ночи, скользящей поступью скользя, идете...»
(А. Блок).
Нельзя, однако, считать, что образная выразительная речь
свойственна только поэзии. Нельзя так противопо­ставлять га-
зету и поэзию, как это делали имажинисты в Манифесте «Поч-
ти декларация» (1923 г.): «Два полю­са, поэзия, газета. Первый:
культура слова, то есть об­разность, чистота языка, гармония,
идея. Второй: вар­варская речь, то есть терминология, безобраз-
ность, арит­мичность».
Современная газетная речь уже многое взяла от экс­
прессии разговора и от выразительности художественной ли-

123
тературы. Газета сегодня — в поиске выразительных средств, в
движении.
Есть и «обратная связь»: появление газетных оборо­тов в ху-
дожественной речи. Так, возникшее на страницах печати выраже-
ние номер один (проблема номер один, задача номер один) проби-
рается потихоньку в поэзию и в прозу. «Про земляничное варенье
говорить не буду. Всякая хозяйка, всякий человек, хоть немно-
го понима­ющий в варенье, считает его вареньем номер один»
(В. Солоухин. Третья охота). В романе Ю. Трифонова «Нетерпе-
ние» читаем: «От Нечаева? Что за вздор? Разве он жив?.. Кото-
рый был  — монстр, чудовище, царский враг номер один?» «До-
рога номер один» — сборник сти­хов Е. Евтушенко. И опять-таки:
в одной системе упо­требление даже канцеляризма может быть
необычайно выразительным, действенным приемом, в другой  —
воспримется как штамп, общее место, пошлость.
Очень надо быть осторожным, определяя тот или иной слу-
чай как ошибку. Ошибся ли Горький, употребив форму людями
(вместо людьми) при передаче речи Сав­вы Морозова: «Он явил-
ся в мир, чтобы играть людями, для радости людей»? У Есенина
в «Анне Снегиной» есть строчки:

Сейчас вот, когда бумаге

Вверяю я грусть моих слов,
Вы с мельником, может, на тяге
Подслушиваете тетеревов.

Тяга — это охота на вальдшнепов, на тяге тетеревов не под-

слушивают. Ошибка поэта? Но ведь это письмо Анны. Стало
быть, ошибалась она, эмигрантка, забыва­ющая Россию?
Очень радует то, что в последнее время так возрос интерес
к языку в самых широких читательских кругах. Борьба за чис-
тоту нашей речи может вестись только общими усилиями. Что
же касается проблем, связанных со спецификой языка совре-
менной художественной ли­тературы, то здесь, мне кажется, в
большом долгу перед читателем наша критика и литературове-
дение.

124
 Во-первых, во-вторых...

Хочу поговорить о тех проблемах, которые поднимает

С. Шацков в статье «Не пора ль и власть употребить?».
Многое в статье верно. Автора по-настоящему вол­нует судь-
ба русского слова. О недостатках языка печати он пишет не рав-
нодушно, а как человек, который болеет душой за русский язык,
за культуру речи. И это мне как языковеду-русисту не может не
импонировать. Некото­рые перекосы и ошибочные утверждения,
может быть, от запальчивости.
Согласен с оценкой отдельных слов и словоупотреб­лений.
Действительно, до каких пор мы будем читать в газетах: факты
подтвердились и факты не подтверди­лись? Это противоречит
самому значению слова факт. Несколько лет назад я об этом
писал в книге «Работа над словом» (Библиотечка журналиста,
1-е изд.), для которой мы с В. Вакуровым сделали главу о языке
и стиле газеты.
Хорошо помню, что после выхода книги мне возража­ли
даже некоторые языковеды, рассуждая примерно так: если обо-
роты факты подтвердились и факты не подтвер­дились укре-
пились в газетном языке, значит, слово факт приобрело новое
значение: «любое сведение, сигнал, со­общение» (в том числе и
непроверенное, ложное, что ли?).
Но частота употребления сама по себе еще не свиде­
тельствует о правильности, литературности того или ино­го сло-
ва или оборота речи.
Не ново, но, конечно, верно возражение С. Шацкова про-
тив неумеренного и неуместного употребления слова труже-
ник. О различии между словами работать и тру­диться хорошо
писал М. Исаковский. Трудиться и тру­женик  — слова высокой
оценки деятельности человека. Нельзя любого человека незави-
симо от качества его paботы, от степени упорства, трудолюбия
назвать труже­ником. Как поясняет в словаре Даль, труженик  —
обре­ченный или сам обрекшийся на тяжкие труды, подвиж­ник,
мученик, трудящийся неутомимо. Если бы меня по­просили дать
современное определение этого слова, я бы оставил далевское
125
толкование, выбросив только слово мученик. Словарь Ожегова оп-
ределяет: труженик — тот, кто трудится, трудолюбивый человек.
Справедливы возражения С. Шацкова против газет­ных
штампов, употребление которых говорит о нежела­нии или не-
умении многих газетчиков творчески мыслить, творчески от-
носиться к языку, писать нешаблонно. Га­зетная спешка, необхо-
димость срочно дать материал в номер может оправдать не все
погрешности.
Теперь о том, в чем я не могу согласиться с автором статьи
«Не пора ль и власть употребить?».
Споря с В. Костомаровым, С. Шацков утверждает: «Нет и
не может быть “особого” газетного языка, а есть единственный
литературный, но он на газетных страни­цах должен быть пре-
дельно кратким и вместе с тем емким, точным и выразительным,
отвечающим крылато­му определению А.П. Чехова: краткость —
сестра та­ланта».
Похоже, что автор в этом случае берет в союзники и меня. А я
никогда не считал, что газетная речь не имеет своей специфики,
об этом, кстати, сказано в главе «Что такое язык и стиль газе-
ты?» в упомянутой книге «Рабо­та над словом». По С. Шацкову,
вся специфика газетной речи состоит в том, что она должна быть
краткой, емкой, точной и выразительной. Но разве эти требова-
ния не предъявляются чуть ли не к любой разновидности язы­
ка? И разве язык газеты (как его ни называй: «русский язык на
газетной полосе», «газетный стиль», «газетно-публицистическая
речь») не имеет своих действительных особенностей?
Конечно, язык один  — русский литературный. Но су­
ществуют такие значения слов, которые в определенном кон-
тексте встречаются исключительно или преимущест­венно на
газетной полосе: климат, грани, калейдоскоп, мозаика, вахта, го-
ризонты.
А газетная фразеология? Трудовой семестр, третий се-
местр, белая страда, голубой патруль, зеленая аптека. В худо-
жественной прозе эти сочетания вряд ли встре­тишь.
Есть особенности у газетного синтаксиса, заключа­ющиеся
опять-таки не в каких-то немыслимых для дру­гих стилей речи

126
типах сочетания слов и предложений, а в предпочтении одних
типов словосочетаний другим. Со­вокупность этих предпочте-
ний и создает «синтаксический облик» газеты.
Нет газетного языка? Возьмите чуть ли не любой ма­териал
любого номера газеты (кроме рассказов, стихов) строк на 50,
рядом положите 50 строк художественной речи, столько же  —
учебника, столько же  — делового до­кумента. Спросите любого
мало-мальски грамотного че­ловека, где тут газета? Уверен, поч-
ти каждый сразу определит. Кстати, такие опыты проделыва-
лись. И дело не только в разных темах, но и в языке.
Второе возражение. Нельзя так оценивать словари, как это
делает С. Шацков: «Некоторые языковеды под видом объек-
тивности и современности узаконивают иска­жения и засорение
родной речи». Имеются в виду в пер­вую очередь составители
словаря-справочника «Новые слова и значения», включившие
в словарь немало про­сторечных и разговорных слов и значений
слов (С. Шац­ков называет их «уличным жаргоном»). В том же
смерт­ном грехе автор обвиняет редактора 9-го издания ожегов­
ского словаря.
Глубоко убежден в том, что включение в словарь — с соот-
ветствующей пометой  — просторечных слов не нано­сит вреда
культуре речи народа. А у Даля слова дылда, обалдеть, остолоп,
долдон, халда, хабалка, сопляк, шляться вообще никак стилисти-
чески не оценены, а просто даны с толкованиями (Даль не при-
знавал так называемых стилистических помет, лишь изредка
оцени­вая выражения типа старый хрен словом «бранно»).
Неверно думать, что включение подобной лексики в словарь
подрывает корни изящной речи, а стыдливое замалчивание та-
ких слов (Нету их, нету! Видите, в сло­варе нет, значит, и в языке
нет!) искоренит их употреб­ление в народе.
Вам не нравится слово вагон в значении «много»? Но разве
другие старые слова не приобрели сходных значе­ний? Мы го-
ворим: гора дел, море голов, народу  — туча. Скажите, чем хуже
вагон времени? И почему одним законно развившимся метафо-
рам давать в словарях зеленую улицу, а перед другими зажигать
красный свет?

127
 Неужели можно всерьез подумать, будто минералка просто
мелькнула в печати, и единственно на этом осно­вании какие-то
неразумные дяди сунули ее в словарь? Ошибочное представле-
ние. Образования типа мореходка, подсобка, вечерка (вечерняя
газета), а также Комсомол­ка, Литературка сделаны по очень
продуктивной в со­временной речи модели. В словаре Ушакова
нет слова газировка в значении «газированная вода», а Ожегов
это слово уже отмечает. Будто бы мы никогда в жизни не про-
износим слов газировка, читалка, летучка, курилка! Почему же
тогда нас так пугают неотложка или мине­ралка? Ах, как воз-
ражали пуристы против слова открыт­ка! А теперь это самое
обычное слово, даже трудно по­верить, что его считали жаргон-
ным, почти неприличным. Впрочем, обо всем этом хорошо ска-
зано в книге К. Горбачевича «Изменение норм русского литера-
турного языка».
Вспомним Пушкина: «Истинный вкус состоит не в безот-
четном отвержении такого-то слова, такого-то обо­рота, но в
чувстве соразмерности и сообразности». Обще­известная истина:
Пушкин ввел в литературный обиход многие слова, считавшие-
ся до него вульгарными, недо­стойными включения в литератур-
ный язык.
И не надо думать, что С.И. Ожегов так уж оберегал свой
словарь от нелитературной лексики. Да, у него не было прохин-
дея и охламона, но были (с пометами!) и обормот, и задрипан-
ный, и старый хрен, и толстомордый.
Вот написал  — и испугался. А ведь кто-то подумает (и на-
пишет): «Ага, кандидат филологических наук при­зывает к упот-
реблению вульгарной лексики. Ату его!»
С огорчением прочитал, что С. Шацков считает прак­тически
все сложносокращенные слова в «Словаре со­кращений русского
языка» «непроизносимой абракадаб­рой». Так и написано: «бо-
лее двенадцати тысяч непро­износимых абракадабр». А ведь там
и МГУ, и ГЭС, и Моссовет, и загс, и тысячи других слов, широко
употребляющихся миллионами людей и в устной и в письмен-
ной речи.
Несколько замечаний об отдельных словах.

128
 Автору письма представляется в ряде случаев прием­лемым
лишь то употребление слова, которое ему кажет­ся правильным,
литературным. Он считает, например, что глагол позволить
имеет в русском языке только одно значение — «разрешить» (не
запретить). Все осталь­ное  — от лукавого. Обороты типа сорев-
нование позволи­ло добиться успеха, телевизионные камеры поз-
волили тысячам зрителей стать свидетелями.., реконструкция
позволила повысить производительность труда объявля­ются
неправильными. С. Шацков рассматривает их как одно из «пос-
ледних поветрий», к тому же как нечто «не­уместное».
Ой ли? Открываем «Словарь современного русского лите-
ратурного языка» (т. 10) и находим там примеры: «Неплотно
притворенный ставень позволил мне видеть пирующих и рас-
слышать их слова» (Лермонтов); «Пан­шин учтиво, насколько
позволяли ему воротнички, накло­нил голову» (Тургенев) и т.д.
Стало быть, уж никак не новое и отнюдь не неуместное «по­
ветрие».
Каждый, кто обратится к толковому словарю или просто к
своему языковому опыту, без труда убедится в том, что возраже-
ния С. Шацкова против оборотов типа бороться за выполнение
плана, работа совещания не­справедливы.
В связи с этим вспомнилось, как автор газетного очер­ка, из-
вестный поэт, резко выступал против выражений русский чай и
доброй ночи. Есть, мол, чай грузинский, индийский, китай­ский,
цейлонский, а русского чая не было и нет. Во-первых, есть и
русский чай. Во-вторых, сочетание русский чай обычно име-
ет значение «чаепи­тие». Доброй ночи  — не по-русски, считал
поэт. Пра­вильно, мол: спокойной ночи. А вот Тургенев (которого
уж никак не обвинишь в том, что он «засорял» или «ис­кажал»
язык) писал: «Я бросился на душистое сено. Федя пожелал мне
доброй ночи».
Возражения подобного рода  — примеры субъективно­го от-
ношения к фактам языка, языковой вкусовщины.
Перечислив подлинные и мнимые беды газетной речи,
С. Шацков призывает власть употребить, тут же, впро­чем, пояс-
нив, что выражение это следует понимать не в административ-

129
ном, а лишь в «организационно-творче­ском» смысле. Что же это
за организационно-творческое употребление власти?
Давайте спорить. Давайте больше писать о языке на страни-
цах газет и журналов.
Я бы предложил вот что. Раз в месяц областная га­зета дает
обзор языка и стиля газет районных. Цент­ральные газеты по-
мещают критический материал о язы­ке областных. А кадры
«критикующих» найдутся: есть лингвисты в областных городах
(учителя, преподаватели пединститутов, университетов), есть
писатели — ревни­тели чистоты языка — в центре и на местах.
Только не надо кампанейщины. Борьба за чистоту русской
речи должна стать постоянным делом всех жур­налистов, языко-
ведов, писателей, читателей и почита­телей.
В этом смысле я приветствую выступление С. Шацкова.
Прошу извинения за некоторую резкость тона. Хо­тел, как Фе-
дор Иоаннович, всех согласить, все сгладить, а перечитал и
вижу: резковато.
Впрочем, С. Шацков сам сторонник гневной поле­мики.

Выйти или сойти?

Как правильно говорить: «Схожу на следующей оста­новке»

или «Выхожу на следующей остановке»?  — спра­шивают нас
многие читатели.
Глаголы сойти (сходить) и выйти (выходить) в боль­
шинстве случаев четко различаются по смыслу. Мы го­ворим:
он вышел из дома, корабли выходят в море, вый­ти из-за стола,
мысль не выходит из головы; но: сойти с крыльца, сойти с тро-
туара на мостовую, сошел с ко­рабля на берег.
Затруднения возникают только тогда, когда речь идет о кон-
це поездки в трамвае, метро, автобусе.
Когда-то в этих случаях употреблялся преимущест­венно
глагол сходить (сойти). Он хорошо передавал дви­жение сверху
вниз, спуск. Говорили, например: сойти с конки (так называлась
городская железная дорога с конной тягой). У конки был, между

130
прочим, империал, верхняя площадка с местами для пассажиров,
откуда надо было именно сходить, а то и слезать, держась за по-
ручни. Появились трамваи, но и с трамвайной площад­ки нужно
было спускаться по ступенькам, и поэтому продолжали говорить:
«На следующей остановке сходите?» Потом, когда пошли авто-
бусы, троллейбусы, элек­трички, поезда метро, движение вниз
при выходе стало не основным или даже вовсе не обязательным:
платфор­мы на станциях метро, электрической железной дороги
делаются почти на одном уровне с полом вагона, так что «схо-
дить» не приходится. Основным стало движение наружу из чего-
то, а для обозначения этого есть более точный глагол — выходить
(выйти). Однако выражения вроде схожу через две остановки,
сходим на следующей нельзя считать неправильными.
Глаголы сойти и выйти (когда говорят о выходе из автобу-
са, метро) пока «сосуществуют», и еще неизвест­но, какой из них
победит.
Заметно, правда, что применительно к поезду эти слова
несколько различаются по смыслу. Вышел говорят чаще всего
тогда, когда пассажир на какое-то время вы­ходит на остановке
(«На ближайшей станции он вышел, купил яблок и вернулся в
вагон»), сошел — когда речь идет об окончании поездки («В Ря-
зани товарищ сошел, а я поехал дальше»).
Не следует в этих случаях говорить слезаю, вылезаю (еще
хуже пора вылазить). На юге иногда можно слы­шать нелите-
ратурное, местное употребление глагола вставать: «На следу-
ющей встаете?» «Встаю» (хотя от­вечающий иногда уже стоит,
готовясь к выходу).
Итак, правильно говорить: выйти (выходить) и сойти (схо-
дить).

Знаете ли вы, что...

...слова редис и радикулит — «родственники»?

Оба слова происходят от латинского существительно­го
radix (радикс) — корень. Почему редис назван кор­нем, понятно.

131
Но что общего между корнем и радикули­том? Врач ответит: ра-
дикулит  — это заболевание кореш­ков спинномозговых нервов.
Вот откуда радикс в корне этого слова. От этого же корня ради-
кальные (коренные) изменения, радикал (корень) как термин в
математике.
...поговорка «мастер на все руки» первоначально при­
менялась по отношению к перчаточникам?
Так называли мастера, который мог сделать перчатки на лю-
бую руку. Сейчас смысл этого выражения иной: мастер на все
руки — это человек, который многое умеет.
...наше разговорное слово чушь писалось когда-то иначе:
чужь?
Дело в том, что по своему происхождению слово это связано
с прилагательным чужой. Чужь  — это что-то чуждое, непонят-
ное, «не наше». А позднее это слово пи­сать стали по произноше-
нию: ж в конце слова звучит как ш.
...прилагательное затрапезный происходит не от слова тра-
пеза (обед, еда), а от фамилии фабриканта петров­ских времен
Затрапезнова?
Фабрика Затрапезнова изготовляла грубую, дешевую ткань,
которую стали называть затрапез и затрапеза, а всякую деше-
вую, рабочую, «не выходную» одежду — за­трапезной. Слово это
употребляют с оттенком неодобре­ния, осуждения: «Гости при-
ехали, а он к ним в каком-то затрапезном халате вышел».

Капает ли кран?

В «Толковом словаре живого великорусского языка»

В.И. Да­­ля слову озадачить дается такое объяснение: «Привести
в затруд­нение, в недоумение, поставить в тупик». В таком смыс-
ле это сло­во благополучно дожило до нашего времени и в разго-
воре и в литературных произведениях.
Но вот журналист Г. Тарнаруцкий из города Абакана
ниспро­верг это устоявшееся слово, удивляясь, как оно в числе
прочих... не­лепостей может попадать в газету.

132
 «Я опустил взгляд на газету и тут снова наткнулся на неле-
пое озадачить», — возмущается Г. Тарнаруцкий.
У того же В.И. Даля: «Крыша каплет, потолок стал капать».
И мы, например, говорим: «Весь дом вышел на улицу»; «Детсад
пошел гулять». Г. Тарнаруцкий же никак не хочет признавать
вы­ражения кран капает и относит его к разговорной речи лю-
дей малообразованных.
«Кран капает только у слесарей с четырехклассным
образова­нием», — утверждает Г. Тарнаруцкий.
Высказывания Г. Тарнаруцкого взяты из его выступления в
«Литературной газете» на полосе, посвященной борьбе за чис-
тоту русского языка.
В дискуссии по вопросам культуры речи, развернув­шейся
на страницах «Литературной газеты», были вы­сказаны мнения,
с которыми не согласился читатель «Журналиста» Н.  Кирь­
янов.
Г. Тарнаруцкий считает неправильным, малограмот­ным вы-
ражение кран капает. Н. Кирьянов, ссылаясь на Даля, в словаре
которого приводятся словосочетания типа крыша каплет, пото-
лок стал капать, относит подоб­ные обороты речи к вполне при-
емлемым.
Н. Кирьянов прав. Не следует перебарщивать в борь­бе за
чистоту речи, нельзя рассуждать, например, так: «Кран не мо-
жет капать, капает вода из крана». В языке известно явление так
называемой метонимии, переноса названия с одного предмета
на другой — смежный. Имен­но это явление позволяет нам гово-
рить: самовар кипит, чайник вскипел, хотя мы хорошо знаем, что
речь идет о воде, которая кипит в самоваре, в чайнике. Отсюда и
крыша течет, и кран капает. Как странно слышать, если подхо-
дить к делу с точки зрения чистой логики, выра­жение самовар
убежал не в сказке «Мойдодыр», а в жизни! Но у языка своя ло-
гика. Теплая шуба тоже вро­де нелогично: ведь шуба не теплая,
она просто тепло со­храняет.
Кран капает — вполне допустимо в разговоре. Да и как ина-
че сказать? Вода капает из крана? Это вполне логично, но ведь
тогда и смысл немножко другой, прав­да? Кран капает — значит,

133
он неисправен. А если вода капает из крана, то это может быть
и при исправном кране.
Исходя только из логики, не учитывая законов язы­ка, на-
верно, можно подвергнуть сомнению и правиль­ность предло-
жения я съел целую тарелку. Ведь не та­релку, а содержимое та-
релки.
Г. Тарнаруцкий считает нелепым глагол озадачить. И, снова
цитируя Даля, спорит с ним Н. Кирьянов.
Ну, тут, видимо, чистое недоразумение. Вряд ли кто-нибудь
может быть против обычного, давно принятого в языке употреб-
ления глагола озадачить в смысле «при­вести кого-то в недо-
умение»: «Вторичное посещение кня­зя меня озадачило. Я этого
не ожидал» (Тургенев). Г. Тарнаруцкий, конечно, имеет в виду
действительно нелепое употребление этого слова в значении
«поставить перед кем-то задачу»: «Перед началом работы бри-
гадир озадачил всех, дав каждому определенное задание». Это
противоречит нормам современного литературного язы­ка и до-
стойно осуждения.

Стандарт: противоречивое значение слова?

Письмо в «Журналист»

Стандартизация  — одно из важнейших средств науч­но-

технического прогресса, повышения качества про­дукции.
Между тем в нашей печати слово стандарт, помимо свое-
го основного смысла, означающего типовой вид, об­разец, часто
употребляется в переносном значении, под­разумевающем нечто
шаблонное, трафаретное, не заклю­чающее в себе ничего твор-
ческого, оригинального. Пере­носное значение слова стандарт
закреплено в ряде спра­вочников, в частности в «Словаре рус­
ского языка» (М., 1973). Подобное толкование приводится в
других изда­ниях и нередко на страницах печати.
Такое противоречивое употребление одного и того же слова
в двух различных значениях затрудняет ши­рокую пропаганду
стандартизации как важнейшего фак­тора научно-технического

134
прогресса. В то время как одна газета призывает к неуклонному
соблюдению стан­дартов, другая предостерегает от «опасности
стандарта».
Мы понимаем, что нельзя принудительно вмешаться в зако-
ны развития языка. Тем не менее мы считаем, что наша печать
должна всемерно избегать переносного зна­чения слова стан-
дарт.
По нашему мнению, в энциклопедических словарях и дру-
гих официальных изданиях следовало бы указывать, что это
значение устарело и, таким образом, не рекомен­дуется к приме-
нению.
Было бы полезно, чтобы в печати как научно-техни­ческой,
так и литературной, было разъяснено неправиль­ное толкование
слова стандарт.

Мнение филолога

Слово стандарт имеет в современном русском языке два

значения: типовой вид, образец, которому должно удовлетво-
рять что-либо по своим признакам, свойствам, качествам; нечто
шаблонное, трафаретное, не заключа­ющее в себе ничего ориги-
нального, творческого.
Эти два значения сосуществуют довольно давно. Они отме-
чены словарем Ушакова 1940 г. «Словарь современ­ного русско-
го литературного языка» приводит примеры употребления сло-
ва стандарт во втором, неодобритель­ном значении. «Я горячих
и упорных люблю. Не стан­дарт, значит, а человек» (Б. Лавре-
нев); «У нас в кине­матографе много стандарта» (В. Вишнев-
ский); «Фурма­нов избегает батального стандарта» (А. Мака-
ренко).
В двух значениях употребляется и прилагательное стан­
дарт­ный: удовлетворяющий стандарту, типовой; ли­шенный
оригинальности, трафаретный.
Надо сказать, что второе, переносное употребление слова
стандарт развилось из первого не случайно, не во­преки логи-

135
ке, а закономерно. Разница между этими дву­мя значениями не
столько в смысле, сколько в оценке явлений. И там и тут речь
идет о вещах типовых, одина­ковых. Но в первом случае эта оди-
наковость оценивает­ся как положительное явление (поэтому
борьба за стан­дарт), во втором — как отрицательное (поэтому
борьба со стандартом).
Невозможно изъять из употребления второе значение сло-
ва стандарт путем не соответствующей истине пометы устар.
в словарях. Предположим, однако, что все переста­нут называть
стандартом неоригинальный подход к делу. Что же останется
в русской лексике для обозначения этого понятия? «Словарь
синонимов русского языка» З. Александровой предполагает
выбор: штамп, трафарет, шаблон. Но ведь у каждого из трех
слов есть и другие, вовсе не отрицательные значения: штамп —
инструмент, форма (а также печать), трафарет  — пластинка
с про­резью для воспроизведения надписи или рисунка, шаб­
лон  — образец для изготовления одинаковых изделий. Как
быть?
Обстановка, реальная ситуация, контекст, как прави­ло, по-
могают понять, о каком же стандарте (хорошем или нежелатель-
ном) идет речь в каждом конкретном случае.
Употребление одного и того же слова в двух разных значе-
ниях встречается как в русском, так и в других языках.
По-французски слово hote обозначает и гость и хо­зяин. Но
путаницы не происходит. По-русски переизбрать значит и вы-
брать на новый срок и освободить от должности, избрав другого
(в разговорной речи). Поэтому возможно: «Хорошо работал, и
его переизбрали» и «Пло­хо работал, вот его и переизбрали»:
Вряд ли многозначность слова так уж опасна для языка и
для дела.

Извините, простите

Как лучше говорить: извините или простите?  — спра­

шивает нас читательница Г. Тремясова из Краснояр­ского края.

136
 Глаголы извините и простите очень близки по смыслу, но
разница между ними все же есть. Извините употреб­ляют тогда,
когда речь идет о мелком проступке. Про­стите — более «серьез-
ное» слово, его чаще произносят, если речь идет о большой вине.
Бывают, однако, случаи, когда различие между этими слова-
ми как бы стирается: если вы извиняетесь на ходу, причинив ко-
му-то небольшое беспокойство, то тут оди­наково уместны слова
извините, простите, а также вино­ват. Все зависит от привычки.
Иногда в подобных случаях можно слышать также изви-
няюсь. Против этой формы извинения долго и упор­но воевали
специалисты, ссылаясь на то, что извиняюсь значит якобы «из-
виняю себя». Это не так. Говорим же мы он извинился, и никому
не кажется, что он извинил себя. Конечно, извиняюсь чуть-чуть
ниже по стилю, чем извините или виноват. Но ничего некуль-
турного в этом слове нет.

В чем разница?

Слова фабрика — завод существуют в нашем языке доволь-

но давно. Завод  — слово исконно русское, по про­исхождению
связанное с глаголом заводить. Существи­тельное фабрика за-
имствовано из латинского языка (по-латыни fabrika  — мастер-
ская).
В.И. Даль, объясняя разницу между заводом и фаб­рикой
(в 60-х годах XIX в.), написал, что в отличие от завода на фабри-
ке «работа идет более руками». Совре­менные словари характе-
ризуют фабрику как «предприя­тие, основанное на применении
системы машин». Чем же в таком случае отличается современ-
ная фабрика от за­вода?
Абсолютно четкого различия между понятиями завод и фаб-
рика нет. Твердо можно сказать, что предприятия тяжелой про-
мышленности называются заводами: метал­лургический завод,
машиностроительный завод, трактор­ный завод. Что касается
предприятий легкой промыш­ленности, то тут строгого прави-
ла нет. Чаще всего в этих случаях употребляется слово фабри-

137
ка: ткацкая фабрика, швейная фабрика, обувная фабрика, од-
нако предприя­тия, выпускающие товары широкого потребле-
ния, назы­вают и заводами: сахарный завод, хлебозавод, часовой
­завод.
Как правильно говорить: заимообразно или взаимо­образно?
Правильная форма — заимообразно. Слова, оканчи­вающиеся
на -образный и -образно, возникают, как пра­вило, из существи-
тельных и (реже) прилагательных: че­ловекообразный (от слова
человек), конусообразный (конус), волнообразно (волна).
Слово заимообразно образовано от существительного заем.
Искажение слова заимообразно в устной речи про­исходит под
влиянием наречия взаймы (откуда и лиш­няя приставка в-)  —
взаимообразно. Надо помнить, что из наречий подобные слова
не возникают.
Какая разница между словами талантливый и одаренный?
Прилагательные талантливый и одаренный  — синони­мы.
Во многих случаях можно взаимно заменять их: «это очень та-
лантливый юноша», «это очень одаренный юноша». Но разница
все же есть. Одаренный  — слово более высокого, приподнятого
звучания, чем слово талантливый. Талантливым мы обычно
называем человека, обладающего выдающимися способностя-
ми в какой-то одной области. А слово одаренный применимо,
кроме того, и к людям, наделенным разнообразными таланта­
ми. Т.Л. Щепкина-Куперник в книге «Театр в моей жиз­ни» пи-
сала: «Отец был человеком одаренным: хорошо рисовал, писал
стихи». Прилагательное талантливый относится и к людям и к
плодам их творчества. Мы го­ворим не только талантливый пи-
сатель, талантливый композитор, но и талантливый рассказ,
талантливая книга, талантливое исполнение. Слово одаренный
отно­сится только к человеку. Нельзя сказать: одаренная по­весть
или одаренный спектакль.
Как лучше сказать: скучаю по вас или скучаю по вам?
Существительные в этих случаях употребляются в датель-
ном падеже: скучаю по отцу, тоскую по сыну. С местоимениями
дело обстоит сложнее: местоимения мы и вы при глаголах типа
скучать, тосковать после предло­га по ставятся обычно в пред-

138
ложном падеже: скучаю по вас, тоскуют по нас; местоимение
они — в дательном: не скучайте по ним. Возможно и употребле-
ние предлога о: тосковал о них, скучаю о вас. Предлог за (скучаю
за тобой) употреблять не следует: это местный, не при­нятый в
литературной речи оборот.
1. Почему произношение дикторов радио и телевидения не
совпадает в ряде случаев с рекомендациями «Сло­варя русского
языка» С.И. Ожегова? Разнобой заметен в словах металлу2ргия
и металлурги2я, инду2стрия и ин­дустри2я, одновре2менный и одно-
време2нный.
Язык меняется. Изменяется лексика, грамматика, не оста-
ется неизменным и произношение. Есть случаи, когда на протя-
жении нескольких десятков лет становится иным ударение в от-
дельных словах. Так, словарь Уша­кова рекомендовал ударения
диагно2з, нефтяни2к, ва2хтер. Современное ударение  — диа2гноз,
нефтя2ник, вахтёр.
При изменении ударения в словах бывают периоды, когда
как бы «сосуществуют» почти на равных правах два варианта
ударения в одном слове. Сейчас такие колебания заметны в сло-
вах индустрия, металлур­гия, творог, иначе, одновременный, ра-
курс, назло, баржа.
Эти колебания в речи иногда отражаются и слова­рями.
«Жестче» других в этих случаях «Словарь ударе­ний для работ-
ников радио и телевидения», который ре­комендует только одно
ударение, чтобы не допустить разнобоя в речи дикторов.
Что касается разного произношения слова а2томный, то тут
дело несколько иное. При литературном произно­шении а2том-
ный наблюдается профессиональное ато2мный. Ср. еще профес-
сиональное ударение в словах компас, рапорт (только у моря-
ков), компле2ксный (в речи мате­матиков).
2. В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова слово окрест
помечено как устаревшее. Почему же сейчас оно в газетах вы-
тесняет слово вокруг?
Возрождение некоторых архаизмов  — довольно за­метное
явление в современной речи, особенно на стра­ницах газет. Явно
активизировались слова поведать, вояж, ныне, отменный (и от-

139
менно), настрой, визитер. «Зашевелились» слова рачительный
и рачительность. Большинство этих слов в толковых словарях
помечены как устаревшие (а прилагательное рачительный в
сло­варе Ожегова характеризуется даже как старинное).
Сам по себе процесс «оживления» некоторых слов в языке
нельзя считать чем-то неестественным, вредным или опасным
для языка, для речевой культуры народа. Предположим, что
слово было не «в отставке», а «в за­пасе». Важно только, чтобы,
возрождаясь, слово прино­сило что-то новое в язык, хотя бы ка-
кой-то новый оттенок.
К сожалению, некоторые ожившие архаизмы употреб­
ляются в газетах слишком часто, без разбора, без осо­бой необхо-
димости, ничего не давая языку. К таким не обогатившим речь
словам, частотность употребления ко­торых увеличилась, можно
отнести поведать, отмен­ный и др.
Наречие окрест тоже активизировалось. Совсем, на­крепко
из языка оно, впрочем, и не уходило. Малый ака­демический
словарь (т. 2, 1958) дает его с пометой «книжное» и приводит
примеры употребления этого сло­ва не только из Салтыкова-
Щедрина, но также из про­изведений К. Симонова, И. Эренбур-
га. Можно вспомнить и строчку из «Смерти пионерки» Э. Баг-
рицкого: «Я всег­да готова! — слышится окрест».
Плохо не то, что наречие окрест стало употребляться часто.
Плохо, что на страницах газет оно потеряло свою народно-поэ-
тическую, высокую окраску и ничем не отли­чается от слова вок-
руг. Тогда его незачем было и «ожив­лять».
Еще хуже, когда любители простонародной речи в га­зете,
как следует не знающие языка, пишут так: «Видно, не за горами
время, когда осень преобразит окрест по своему пошибу» (это из
«Заметок фенолога»). Что же окрест существительное, что ли?
3. Созвучно ли русскому языку выражение на пол­ном серье-
зе, которое иногда можно слышать?
Выражение это идет от профессиональной актерской речи
(как и слово волнительно). Словари рассматривают его как про-
сторечное, то есть не рекомендуемое нормами литературного
языка. Впрочем, оно на это и не претен­дует. Слово серьез как

140
самостоятельное существительное сейчас не употребляется, а
когда-то встречалось. Толко­вые словари приводят примеры из
Боборыкина («С ка­ким серьезом») и других писателей. У До-
стоевского: «Зачем ты в такой серьез берешь?»
В каких случаях надо говорить благодарю, а в каких спа­
сибо?
Разницы в значении этих слов нет. Но они различа­ются по
стилю и по употреблению.
Благодарю звучит несколько книжно, более офици­ально
или торжественно, чем обычное, простое слово спасибо. Было
бы, пожалуй, странно, если бы в ответ на небольшую услугу,
оказанную подругой, вы сказали бла­годарю. Тут более уместно
спасибо.
В нашем языке от спасибо никаких других слов не образова-
но (если не считать нелитературных уменьши­тельных вариан-
тов спасибочки, спасибочко).
Глагол благодарить в этом смысле богаче. От того же корня
образовано прилагательное благодарный, наречие благодарно,
предлог благодаря. Словосочетания, вклю­чающие слова этого
же корня, могут выражать различ­ные смысловые и стилисти-
ческие оттенки, от официаль­ных выражений объявить благодар-
ность, выразить бла­годарность до иронического, язвительного
ответа благо­дарю покорно! (чаще всего употребляемого в смысле
отказа, несогласия).
Существует ли разница между глаголами прочесть и прочи-
тать, потерять и утерять?
Различие между словами прочитать и прочесть очень не-
большое и опять-таки стилистическое. Глагол прочи­тать упот-
ребляется широко, во всех разновидностях рус­ской речи: и в
непринужденной беседе, и в официальном документе, и в на-
учной статье. Прочесть  — слово разго­ворное, редко встречаю-
щееся в деловых бумагах, учеб­никах, в газетной статье. Нельзя,
однако, сказать, что прочесть, прочла, прочли  — неправильные,
нелитератур­ные формы. Они вполне допустимы.
Глагол утерять употребляется главным образом в офи-
циальной речи: утерять документы, утерять свиде­тельство.

141
Вряд ли мы скажем: «По дороге домой он уте­рял булку» или
«В  лесу мы утеряли ножик». Официальную, деловую окраску
имеет и существительное утеря (утеря паспорта). Этого «стро-
гого» оттенка у слова по­терять нет.
Слово утерять встречается также в выражениях типа уте-
рять чувство собственного достоинства.

О двух словах (настрой и однозначный)

В письмах читателей нередко можно встретить воз­ражения

против отдельных «модных» слов газетной речи. В число таких
слов попало и существительное настрой. Кстати, ироническое
отношение к этому слову обнару­живается в пародии на спор-
тивные интервью:
«— А были вы уверены, Александр, что победите? — выстре-
лил очередным вопросом спортивный коммен­татор.
— Да, у меня был хороший психологический на­строй,  —
сказал Саша».
А вот примеры из не юмористических газетных текстов:
«Программа была не просто веселой и интерес­ной — она созда-
вала определенный настрой: расходить­ся не хотелось, и долго
еще звучали в квартире песни»; «Настрой команды лишь на со-
хранение преимущества чреват самым горьким исходом».
Но действительно ли это слово новое, как утвержда­ют ав-
торы некоторых писем? Еще в «Толковом словаре живого вели-
корусского языка» В. Даля под словом на­страивать находим и
настрой. Пример: «В каком он на­строении, настрое?» — с пояс-
нением: «в каком духе». Даль считал настрой синонимом слова
настроение, не де­лая различия между ними. Словарь Даля от-
ражает сло­воупотребление первой половины XIX в. Но и тогда
сло­во настрой было, видимо, редким. У писателей XIX в. его
отыскиваем с трудом. В «Записках из мертвого до­ма» Ф. Досто-
евского читаем: «В это время действитель­но у нас была плохая
еда. Да уж и все одно к одному привалило. А главное — общий
тоскливый настрой, всег­дашняя затаенная мука»; «Но нельзя не

142
признаться, что самое высшее начальство Сибири, от которого
зави­сит тон и настрой всех прочих командиров, насчет ссыль­
ных дворян очень разборчиво...»
«Словарь синонимов русского языка» З. Александровой
приводит это слово как синоним существительного настроение,
но с пометкой — разговорное слово.
Появление его в современном газетном языке объяс­няется
скорее всего стремлением к экономии речевых средств. Настрой
короче, чем настроение. Но одного это­го было бы мало для ак-
тивизации полузабытого в пись­менной речи слова. Существи-
тельное настрой понемногу отвоевывает себе «местечко под
солнцем». Настрой — не совсем то же, что настроение. Настрой
воспринимается чаще всего как существительное от глагола на-
строиться (на что-то). Это видно из уже приведенного примера
(настрой на сохранение преимущества).
Настрой (по крайней мере в газетных текстах) не просто
«состояние духа» (настроение), это нечто воле­вое, «нацелен-
ное»: «Настрой на бое­вое дежурство».
Когда я встречаю на страницах газет слово одно­значный,
мне хочется сказать: осторожно! Сложное сло­во! Сложное не в
смысле трудное, а в смысле состоящее из двух корней.
Прилагательное однозначный имеет в современном русском
языке два значения: состоящий из одного знака (однозначное
число); имеющий одно значение (одно­значные слова).
Однако в публикациях зачастую прилагательное однознач-
ный и наречие однозначно приобретают оттенки расплывчатые,
неопределенные, не вытекающие из смыс­ла обоих корней. Так,
в одном из судебных очерков чи­таем: «Ее второй мир был та-
ким же однозначным, как первый... После выступления адвока-
та Ляля поняла, что она — не однозначная жертва. Ляля поня-
ла, что Михаил тоже жертва своего неправильного представле-
ния о жиз­ни, о людях». Ну зачем тут не однозначная жертва?
Правильнее: не только она жертва. Или: «Оценки визита не
были однозначными». И тут это слово употреблено неверно: из
дальнейшего изложения видно, что оценки не были одинако-
выми.

143
 А вот из интервью с редактором журнала: «Разве можно же-
лезными рамками “плана журнала” закрыть дорогу рукописям —
“хорошим и разным”? Поистине ответ однозначен...» А надо бы:
ответ может быть толь­ко один. Еще пример: «Талант Райкина
обычно опреде­ляют очень однозначно: блестящий сатирик. Но
ведь в его искусстве органично сочетаются огромное драмати­
ческое дарование и трогающий до глубины души лиризм, траге-
дийность и почти клоунада». В данном случае вер­нее было бы
сказать односторонне.
При небрежном употреблении слово однозначный не­
правомерно замещает собой слова простой, примитивный, один,
одинаковый, односторонний.

Наша консультация

Г. Сулимов (Москва) пишет: «Почему так небрежен язык

спортивных радио- и телекомментариев? В репор­тажах о фут-
больных и хоккейных матчах то и дело мож­но слышать: подклю-
чился в атаку, ответная контратака. И потом: что это за голе-
вой момент, голевая ситуация? Разве так образуется прилага-
тельное от слова гол?»
В языке футбольных и хоккейных репортажей дей­стви­
тельно нередко встречаются ошибки. Отчасти это объясняется
тем, что устная речь вообще слабее контро­лируется говоря-
щими, чем письменная  — пишущими, от­части тем, что спор-
тивные комментаторы должны очень быстро реагировать на
происходящее. У них слишком мало времени для выбора слов,
грамматического оформ­ления предложений. Отсюда многие
ошибки.
Однако ошибки ошибкам рознь. Одно дело  — оплош­ность
случайная, возникшая из-за спешки. Другое  — ошибки «регу-
лярные», повторяющиеся из передачи в пе­редачу; может быть,
не замечаемые ведущими, но режу­щие слух зрителям и слуша-
телям, внимательным к языку.

144
 К таким языковым погрешностям, с которыми можно и
должно бороться и которые нельзя оправдать специ­фикой жан-
ра устного репортажа, относятся частые слу­чаи тавтологии, то
есть избыточных словосочетаний типа ответная контратака,
трибуны переполнены до отказа, динамовцы первыми откры-
ли счет, удар в верхнюю де­вятку. Доказательством того, что это
идет не от особен­ностей устной речи, являются многочисленные
ошибки такого типа на страницах газет. Например: «До отказа
был вчера переполнен Дворец спорта».
Неправильно: подключился в атаку, подключать в атаку.
Глаголы подключить и подключаться не употреб­ляются с пред-
логом в. Правильно: подключиться к атаке или включить(ся) в
атаку. Эту ошибку нетрудно испра­вить, однако большинство
комментаторов все-таки гово­рит подключился в атаку. Прият-
ное исключение — ре­портажи из Тбилиси.
Теперь несколько подробнее о пресловутом голевом момен-
те. Читатели не раз недоумевали по поводу стран­ного образова-
ния прилагательного голевой. Странность тут, конечно, есть. По
законам русского словообразова­ния от существительных с ос-
новой на твердый соглас­ный образуются прилагательные с суф-
фиксами -ое-, от основы на мягкий — с суффиксами -ев- (остав-
ляем в сто­роне как второстепенный для данного случая вопрос
о роли ударения и о словах с основой на шипящий). По­этому
год — годовой, стол — столовый, смысл — смысло­вой, клен — кле-
новый. Но боль — болевой, броня — броневой, ось — осевой. Слово
гол имеет твердую основу, поэтому должно было быть либо голо-
вой, либо головый.
Неправильное образование прилагательного голевой пыта-
ются объяснить тем, что когда-то слово гол, заим­ствованное из
английского языка, произносилось как голь. Н.М. Шанский в
книге «В мире слов» (М., 1971), развивая эту точку зрения, при-
водит примеры из русских газет и журналов 1909 г. типа «вбит
первый голь».
Объяснение это неубедительно, и вот почему. Когда произ-
носили и писали голь, не было прилагательного го­левой (во вся-
ком случае, нет никаких доказательств, что оно было). Прила-

145
гательное появилось недавно, когда форма голь была накрепко
забыта, а существовала единственная форма гол. Таким образом,
голевой все-таки от гол, а не от голь.
Дело в том, что язык в этом случае не так жёсток и допус-
кает некоторые исключения. От существительных с твердой и
мягкой основой есть несколько слов с суффик­сом -oв: весть —
вестовой, дробь  — дробовой, ель  — ело­вый, зверь — зверовой.
И  наоборот: некоторые сущест­вительные с твердой основой
дают прилагательные с суффиксом -ев: рана — раневой, смола —
смолевой (и смолевый), плюсна  — плюсневой. Известны также
коле­бания типа яблоня — яблоневой и яблоновый, желудь — же-
лудевый и желудовой. Академическая «Грамматика современно-
го русского литературного языка» (М., 1970) приводит в списке
исключения и гол — голевой.
Так что прилагательное голевой, не вполне законно образо-
ванное, все-таки не такой уж «урод», каким пы­таются его пред-
ставить. Слово это толковыми словарями не отмечается, но оно
упомянуто в академической «Грам­матике», а также отмечено в
«Словаре любителей фут­бола» И. Кулжинского (Ростов-на-До-
ну, 1970).
Мы уделили так много внимания слову голевой толь­ко для
того, чтобы показать, как непросто в языке бы­вает определить,
что правильно, а что неправильно, и как возникают «неправиль-
ности».

В.А. Боричевский (Новосибирск) пишет: «За послед­нее

вре­мя на страницах газет замелькало новое слово нештатный,
которое стало употребляться вместо слова внештатный».
Слово нештатный не является новым в русском язы­ке. Оно
отмечено в ряде словарей, в частности в словаре Даля, который
противопоставлял понятия «штатный» чиновник (занимаю-
щий штатное место, по штату) и «не­штатный», сверхштатный.
По-видимому, прилагательное нештатный появилось в русском
языке гораздо раньше, чем внештатный. Затем на какое-то вре-
мя оно было не то что вытеснено, а несколько оттеснено словом
вне­штатный, а потом снова активизировалось и сейчас в га­

146
зетных и других текстах конкурирует со своим более мо­лодым
соперником. Образованы эти слова по-разному, но по смыслу
они одинаковы.

Г.Н. Синеоков (Москва) привел немало примеров непра-

вильного, с его точки зрения, употребления предло­га с: «ви-
ноград с местной оранжереи», «уходи-ка с кух­ни», «носильщик
принимал багаж с автомашины», «что ему с того», «да не будите
вы его, — произнес зритель с двенадцатого ряда».
Предлог с употребляется тогда, когда он (в так на­зываемом
пространственном значении) противоположен по смыслу
предлогу на, предлог из в этих случаях вы­ступает как антоним
предлога в: иду в школу  — пришел из школы (а не со школы,
как иногда говорят), виноград в оранжерее — виноград из оран-
жереи, зритель сидит в пятом ряду  — зритель из пятого ряда.
У Ильфа и Петрова читаем: «Лиза... плохо видела из дорогого
тридцать четвертого ряда»; «В первом ряду послышалось со-
пение»; «На гражданина из первого ряда налетела барышня».
Немно­го сложнее вопрос с употреблением предлогов при словe
кухня. Поскольку в речи встречаются обороты иду в кухню и иду
на кухню, постольку наряду с сочетанием уходи из кухни воз-
можно уходи с кухни. Первое пра­вильнее.

B. К. Родин (Куйбышев) спрашивает: «Как правиль­но: две

жирафы или два жирафа, этот жираф или эта жирафа?»
Это заимствованное слово довольно долго испытыва­ло ко-
лебания в роде: с 60-х годов XIX в. до 50-х годов XX в. толковые
словари отмечают обе формы — жираф (м.р.) и жирафа (ж.р.).
Современная литературная форма — жираф. Вот еще несколько
существительных, испытывавших и испытывающих колебания
в роде: клипс — клипса, рельс — рельса, туфля — туфель, жела­
тин — желатина, плацкарта — плацкарт (рекомендуются пер-
вые формы каждой пары).

C. Рузаев (Санкт-Петербург) спрашивает: 1. Можно ли го­

ворить он был при галстуке? 2. Можно ли сказать он по­считал

147
это для себя неудобным (вместо счел)? 3. Как правильно: пере-
давайте привет или передайте привет?
Употребление предлога при в этом значении сле­дует при-
знать просторечным, нелитературным. Ср. у А. Вознесенского в
строчках, стилизованных под просторечие: «Ребята — при часах,
девчата — при серьгах» («Вальс при свечах»).
Лучше (и короче) формы от глагола счесть: не сочтите за
труд, счел возможным, не сочли нужным явиться.
Нужно говорить передайте привет. Это соответ­ствует нор-
мам употребления в русском языке глаголов совершенного и
несовершенного вида (подчеркивается однократность).

В.М. Пашковский (Мариуполь) считает, что в совре­менной

русской речи слово абитуриент употребляется не­правильно:
«Ведь по точному смыслу латинского корня это слово следует
применять не к поступающему куда-то, а к уходящему».
Заимствованное слово абитуриент существует в рус­
ском языке больше ста лет. Старое значение этого су­
ществительного, продержавшееся в нашем языке вплоть до
начала 60-х годов, действительно соответствовало первона-
чальному смыслу латинского слова abiturient — уходящий, го-
товящийся к уходу — «оканчивающий среднюю школу». «Сло-
варь русского языка» С.И. Ожегова (4-е изд., 1960) дает слово
абитуриент со значением «вы­пускник средней школы». Однако
в современном слово­употреблении абитуриент  — это человек,
поступающий в вуз (или техникум), сдающий вступительные
экзамены. Новое значение слова нужно считать единственным в
со­временной речи.
Что касается латинского источника, то не следует смущать-
ся по поводу «противоречия» и «несоответствия». Отход от эти-
мологии — довольно обычное явление при заимствовании слов.
Вот примеры: курган (турецк. кре­пость), декан (лат. десятник),
комната (лат. помещение с камином), товар (турецк. скот).

И.А. Агрузов (Кохтла-Ярве) спрашивает, может ли сло-

во где-то обозначать время, а не место, замечая, что у класси-

148
ков русской литературы обороты типа где-то около полудня не
встречаются.
В русском языке местоименное наречие где-то всегда имело
только одно значение: в каком-то (точно неизвест­но, в каком)
месте. «Наш герой живет в Коломне; где-то служит» (Пушкин);
«Барка тихо покачивалась на играв­шей воде, где-то поскрипы-
вало дерево жалобным зву­ком» (Горький); «Где-то на поляне
клен танцует пья­ный» (Есенин). В последние годы слово где-
то в разго­ворной речи, реже в языке печати, литературы, стало
употребляться также в значении «приблизительно» по отноше-
нию ко времени, количеству предметов: «Он при­шел где-то око-
ло двух часов»; «Собрали где-то около сорока центнеров». Мож-
но слышать также: «Где-то он прав, а где-то неправ». Во  всех
приведенных случаях вместо где-то можно написать приблизи-
тельно, пример­но. А в подавляющем большинстве случаев, осо-
бенно тогда, когда уже есть слово около, где-то просто лишнее:
где-то около двух часов — около двух часов, где-то око­ло сорока
центнеров  — около сорока центнеров. Сказан­ное относится и к
оборотам вроде где-нибудь после обе­да, где-нибудь в районе че-
тырех часов.

Д.С. Захаров (Москва) возражает против употреб­ления гла-

голов разрешить и позволить в таких случаях, как «разрешите
вас поздравить» или «позвольте поже­лать вам», считая, что эти
слова можно употреблять только тогда, когда спрашивающий
(обращающийся) ждет разрешения, а ведь в приведенных при-
мерах ни о каком разрешении речи нет.
Не следует так уж ограничивать возможности гла­голов поз-
волить и разрешить. Слова эти давно употреб­ляются в русском
языке шире, чем считает автор пись­ма. Вежливые обороты речи
с повелительным наклоне­нием от глаголов позволить и разре-
шить употребляются с разными оттенками смысла и вовсе не
всегда с ожида­нием разрешения. Вполне литературны поэтому
случаи типа позвольте поздравить, разрешите представить-
ся. Не должны вызывать возражения также и иные приме­ры,
приводимые в «Словаре современного русского ли­тературного

149
языка»: «Позволь,  — перебил с улыбкой Сер­гей Иванович,  —
личный интерес не побуждал нас ра­ботать для освобождения
крестьян, а мы работали» (Л. Толстой); «Да, да, да, да, позволь-
те... — припоминал и не верил, что может нечто подобное при-
помнить Пас­тухов» (К. Федин); «Позволь тебе заметить, Мавра,
ты ужасно передо мной забываешься!» (Ф. Достоевский).

В. Щипов (Москва) возражает против слова универ­сам

(универсальный магазин самообслуживания), считая его урод-
ливым словообразованием, за которым «самого дела уразуметь
невозможно».
Слово это действительно новое. Его нет даже в сло­варе-
справочнике «Новые слова и значения». В нашей стране ста-
новится все больше и больше крупных магази­нов самообслу-
живания с широким выбором продоволь­ственных товаров.
Нужно новое слово, так как очевидно, что старые «вывески»
«Продовольственные товары», «Продукты» тут не подходят.
На Западе такие магазины называют «Супермаркет». Сло-
во это кое-где мелькает уже в наших газетах. Хорошо ли это?
Лучше ли заим­ствованное слово, чем гораздо более понятное
уни­версам?
Один из ваших аргументов, тов. Щипов, таков: нель­зя со-
ставлять новые сложносокращенные слова из слов, которые уже
были сложными (универмаг, самообслу­живание). Но разве слово
самбо не составлено из слов самозащита без оружия? Универса-
мы, видимо, будут жить.
Ничего незаконного в этом новом сложносокращенном сло-
ве нет.
И. Гаврилов пишет, что «словосочетание знак качест­ва яв-
ляется прегрешением против русского языка и само по себе ни-
чего не выражает, ведь качество может быть и плохим и хоро-
шим».
Выражение знак качества не является нарушением законов
русского языка. Действительно, качество может быть и плохим,
и хорошим. Но отдельно взятое слово качество (без прилага-
тельного-оценки) значит хорошее, высокое качество. Мы го-

150
ворим «бороться за качество продукции», имея в виду высокое
качество. От этого но­вого значения слова качество произошло
и прилагатель­ное качественный, тоже с новым значением —
«высоко­качественный». Против этого напрасно возражают.
Впол­не закономерны словосочетания типа качественные про­
дукты, качественные товары.

Б.И. Березин (Москва) пишет: «С чего начинается гру-

бость? Конечно, с пренебрежительного отношения к детям. Так
почему же статья по поводу юбилея детского издательства пуб-
ликуется под заголовком “Всем маль­чишкам и девчонкам”? По-
чему не мальчикам и девоч­кам? Имена собственные чаще всего
пишут не иначе как Колька, Ванька, Галька. Теперь такие неува-
жительные обращения в детской литературе считаются чуть ли
не признаком хорошего тона. Разве это правильно?»
Слова мальчишки и девчонки не всегда являются пренебре-
жительными или грубыми. Еще Пушкин пи­сал: «Мальчишек
радостный народ коньками звучно ре­жет лед». В советской ли-
тературе есть повесть «Дорогие мои мальчишки» и пьеса «Фаб-
ричная девчонка». Скорее всего, в большинстве случаев окраска
у этих слов  — не­принужденно-разговорная. Это идет, конечно,
от детской речи, от обращения детей друг к другу. Явно осужда­
ющий характер эти слова имеют только тогда, когда го­ворящий
намеренно хочет унизить кого-то. У Пушкина Троекуров гово-
рит взрослой дочери: «— Дерзкая дев­чонка! Да знаешь ли ты,
что я с тобой сделаю то, чего ты и не воображаешь?» Еще при-
мер: «—Мальчишка ка­кой-нибудь... офицеришка... Шиш в кар-
мане, а кричит: “Человек, шампанского!”» (К.М. Станюкович.
Грозный адмирал).
Сказанное относится и к форме личных имен типа Коль-
ка, Ленька, Ленка. Не следует думать, что они всегда пренебре-
жительные, оскорбительные. Вспомним названия спектаклей,
фильмов «Друг мой Колька», «Юлька», вспомним имена героев
книг Аркадия Гайда­ра, который так любил детей: Натка, Алька,
Славка... Мы поем песню: «Сережка с Малой Бронной и Витька
с Моховой». Примеры можно было бы умножить.
151
 Так что какой-то «заранее заданной» грубости, пре­
небрежительности в формах мальчишки, девчонки, Коль­ка и т.п.
нет. Все зависит от того, кто и как эти слова употребляет.

А.Я. Яхницкий пишет: «Часто в радио- и телевизионных пе-

редачах, на страницах газет и журна­лов бывших военнослужа-
щих называют демобилизован­ными. Но военнослужащие уволь-
няются в запас, а де­мобилизуют воинов после окончания войны.
Не допус­кают ли журналисты путаницы?»
Расширение значения слов  — обычное явление в язы­ке.
«Толковый словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Уша-
кова (т. 1, 1935) определял слово демобилиза­ция как увольне-
ние с военной службы при переходе на мирное положение воо-
руженных сил, а также как переход армии, промышленности на
мирное положение. Со­ответственно с этим толковались и слова
демобилизо­ваться, демобилизованный.
Однако довольно давно в языке развились новые, более
широкие значения этих слов. «Словарь современ­ного русско-
го литературного языка» в 17 т. (т. 3, 1954) приводит и второе
значение слова демобилизация: уволь­нение военнослужащих с
действительной военной служ­бы в запас (не сказано, что толь-
ко после войны), а «Словарь русского языка» С.И. Ожегова
(9-е изд., 1972) это значение рассматривает даже как первое, ос­
новное, чаще всего встречающееся.
Таким образом, эти укрепившиеся в последние деся­тилетия
значения слов не следует считать ошибочными.

Одна газетная статья начинается словами: «Пару не­дель на-

зад...» Разве недели считаются парами? — спра­шивает В. Гнутов.
Слово пара неоднозначно в русском языке. В разго­ворной
речи оно нередко употребляется в значении не­сколько, неболь-
шое количество. «Словарь современного русского литературно-
го языка» приводит примеры: «Уже через пару минут буханки
не было» (Д. Фурманов); «Через пару дней будет, кажется, одна
комната» (А. Чаковский); «— Послушайте-ка, я сейчас скажу
пару теп­лых слов» (А. Куприн).

152
 Следует, однако, заметить, что в приведенном выше при-
мере из газеты выражение пару недель назад нельзя считать
удачным: ведь это газетная статья, а не разго­ворная речь. Да и в
разговоре пара обычно употребляет­ся, если речь идет о сравни-
тельно небольших промежут­ках времени. А тут не минуты и не
дни, а недели.
Подробнее об употреблении слова пара можно про­читать в
«Кратком словаре трудностей русского языка» или в словаре-
справочнике «Правильность русской речи».

Слова похожие, но разные

Родство и сходство похоже звучащих и родственных, но все

же разных по значению слов иногда приводят к тому, что в речи
(и в устной и в письменной) их пере­стают различать, употреб-
ляя одно вместо другого. А раз­личать эти слова нужно.
Сытный  — сытый. Сытный  — хорошо насыщающий: сыт-
ная пища, сытный обед. В переносном смысле гово­рят также о
сытном запахе, сытном паре. Прилагатель­ное сытый имеет не-
сколько значений: наевшийся, утоливший голод («Мы сыты:
только что пообедали»); откормленный («Коровы в стаде были
гладкие, сытые»); богатый («Он с детства ненавидел сытых»).
Не следует употреблять слово сытый в значении сытный.
Цельный  — целый. Нельзя говорить цельный день от­дыхал,
съели цельного поросенка. В этих случаях надо сказать целый, то
есть весь, взятый полностью. А слово цельный будет на месте в та-
ких выражениях, как цель­ный характер, цельное молоко, цельное
впечатление. В романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»
Ни­кита Пряхин кричит: «Цельный гусь, четверть хлебного вина!»
Авторы передают речь недостаточно культурного человека.
Невежда  — невежа. Многие читатели спрашивают: есть ли
смысловая разница между этими словами? Оба слова образо-
ваны от старинного глагола ведать, но имеют разные значе-
ния. Невежда  — недостаточно обра­зованный, малокультурный
или плохо разбирающийся в каком-то деле человек («он круг-

153
лый невежда», «нель­зя быть невеждой в искусстве»). Невежа —
невоспитан­ный человек, грубиян («какой-то невежа толкнул
меня и не извинился»).
Командировочный — командированный. Командиро­вочный —
прилагательное от слова командировка, а ко­мандированный —
причастие (иногда употребляющееся как существительное) от
глагола командировать. Можно сказать командировочное удос-
товерение, но когда речь идет о человеке, которого командиро-
вали, нужно гово­рить командированный. Неправильны поэтому
словосо­четания и предложения комната для командировочных,
ехал в одном купе с командировочным.

Учитель — преподаватель

Учитель, преподаватель, педагог  — синонимы. Сино­

нимами называются слова, одинаковые или близкие по смыс-
лу. Чтобы считаться синонимами, тождественные или похожие
по значению слова должны обладать спо­собностью взаимоза-
меняться. Существительные, которые мы рассматриваем, та-
кой способностью обладают. На­пример, в предложении «Все
учителя школы собрались на педсовет» слово учителя легко
заменить словами пре­подаватели, педагоги. Но такая замена
возможна не всегда.
Слово учитель имеет в русском языке два основных значе-
ния. Так называют человека, преподающего какой-либо предмет
в школе: учитель истории, учитель матема­тики. В этом значе-
нии слова учитель и преподаватель взаимно заменяют друг дру-
га. Можно сказать: препода­ватель истории, преподаватель ма-
тематики.
Другое значение слова учитель — человек, имеющий после-
дователей, являющийся высшим авторитетом в нау­ке, в какой-
то области деятельности: «Пушкин  — учи­тель многих поколе-
ний русских поэтов».
У слова преподаватель второго, «высокого» значения нет,
но зато оно шире, чем учитель, по употреблению: преподавате-

154
лем называют не только школьного учителя, но и человека, за-
нимающегося преподавательской дея­тельностью в институте,
университете, академии (слово учитель в этих случаях не упот-
ребляется).
В значении слова педагог есть еще один дополнитель­ный от-
тенок: педагог — тот, кто учит и воспитывает. Когда мы говорим
о человеке: «Это прирожденный педа­гог», — то имеем в виду не
столько его способности обу­чить кого-то физике или математи-
ке, сколько талант воспитателя. Поэтому педагогами мы называ-
ем и тех людей, чья деятельность не обязательно связана с пре­
подаванием какого-то предмета в школе, но которые из­вестны
как воспитатели.

Импульсный спрос и достаточные товары

Читатели спрашивают:
Как правильно говорить — импульсная покупка или импуль-
сивная покупка, импульсивный спрос или им­пульсный спрос?
Правильно ли выражение достаточные товары?
Слово импульс восходит к латинскому существитель­ному
impulsus, что значило удар, толчок, а также по­буждение, вну­
шение.
В современном русском языке импульс — многознач­ное сло-
во. Основное его значение  — толчок, побудитель­ная причина.
Кроме того, импульс употребляется как термин в физиологии,
электротехнике, механике. Сейчас это слово как термин встре-
чается также в торговом деле. Импульс у плановиков, экономис-
тов — побуждение к покупке товара с помощью рекламы, реко-
мендации продавца.
«Словарь современного русского литературного язы­ка» и
«Словарь иностранных слов» приводит два прила­гательных от
существительного импульс — импульсный и импульсивный. Слу-
чай образования двух прилагатель­ных от одного существитель-
ного, разумеется, не един­ственный. Например, от слова эффект

155
образованы прилагательные эффектный и эффективный с раз-
ными значе­ниями.
Как быть в интересующем нас примере, какую фор­му пред-
почесть? Думается, что в сочетании со словами покупка, спрос
лучше употреблять прилагательное им­пульсный. Дело в том, что
форма импульсивный приоб­рела значение, которое будет мешать
правильному пони­манию торгово-экономических терминов.
Импульсивный по отношению к человеку, его поступкам, пове-
дению значит непроизвольный, порывистый, не поддающийся
волевым усилиям, действующий не по логике, а под влиянием
первого порыва. Говорят: «это импульсивная натура»; «его пове-
дение чисто импульсивно».
Чтобы этого ненужного оттенка капризности, бессо­
знательности не возникало, лучше говорить импульсный спрос,
импульсная покупка.
Толковые словари рекомендуют в качестве специаль­ного
термина именно прилагательное импульсный. А в нашем случае
речь идет как раз о термине, то есть вы­ражении, употребляю-
щемся в узком кругу специалистов.
Словосочетание достаточные товары кое-где бытует. Так
называют товары, имеющиеся в отличие от дефицит­ных в до-
статочном количестве.
В русском языке есть прилагательные, легко сочета­
ющиеся как с конкретными существительными, так и с су-
ществительными абстрактными, то есть обозначающи­ми
отвлеченные понятия. Например, мы одинаково сво­бодно
говорим и большой дом и большая неприятность. Но ряд при-
лагательных допускает сочетание только с отвлеченными су-
ществительными, но не со словами, на­зывающими конкрет-
ный предмет. Мы говорим неумест­ный вопрос, но не неумес-
тный юноша.
В разговорной речи, а также в газетной и художест­венной
речи это правило иногда нарушается. На газет­ной полосе мож-
но встретить, например, заголовок «Бе­лая страда» — об уборке
хлопка, «Зеленая страда» — о сенокосе, хотя белым бывает хло-
пок, но не его уборка, зеленой — трава, но не косьба. И в офици-

156
альной сводке, научной литературе никакой белой страды, ко-
нечно, не встретится, а будет уборка хлопка.
Так и в случае с достаточными товарами. В устной речи это
сочетание допустимо, но в документе, офици­альном запросе, от-
чете  — только товары, имеющиеся в достаточном количестве.
Ведь если «впустить» доста­точные товары в любой вид речи,
через некоторое время мы, пожалуй, прочитаем достаточные
книги или доста­точный костюм.

Вежливое Вы

«В каком числе нужно ставить глаголы, прилагатель­ные и

другие слова при вежливом вы, обращенном к одному человеку?
Как правильно: вы пришла или вы пришли? Как лучше сказать
женщине: вы такая добрая или вы такие добрые?» — спрашива-
ет Г. Соловей из Молдавии.
Вопрос интересный. С одной стороны, местоимение вы как
будто требует множественного числа, с другой — ведь речь идет
об одном человеке, и множественное чис­ло вроде бы неуместно.
Как тут быть?
Нормы современного литературного языка таковы. Глагол
при местоимении вы всегда ставится во множест­венном числе:
«Анна Владимировна, вы были вчера в кино?», «Владимир Ни-
колаевич, вы написали письмо?». Полные прилагательные, а
также местоимения типа та­кой, какой употребляются при об-
ращении к одному че­ловеку в единственном числе: «Вы такая
красивая», «Вы сегодня какой-то мрачный». Краткие прилага-
тельные в этом случае ставятся во множественном числе: «Вы
так красивы», «Вы сегодня бледны».
Что касается правописания местоимения вы, то оно пишется
в большинстве случаев с маленькой (строчной) буквы. И только
в письмах и официальных посланиях к одному человеку приня-
то употреблять большую (про­писную) букву: «Уважаемый Ва-
лентин Павлович! Напо­минаем Вам, что Ваш доклад состоится
в пятницу».

157
 Напрасные страхи

Скажу сразу: я не склонен смотреть на судьбу род­ной речи

так мрачно, как Виль Липатов, который счи­тает общей тенден-
цией развития русского языка утрату яркости, сочности, выра-
зительности и даже «народной основы». Правда, выразитель-
ность автор статьи «Слово в опасности...» понимает как-то уж
очень своеобразно, относя к «выразительным» словам и такие,
как семишник, шурин, деверь. Но дело не в этом.
Основная мысль (или одна из основных мыслей) статьи
ясна: «народная основа» русского языка подта­чивается инос-
транными словами, которые вытесняют ис­конно русские. Из
разговора женщин в электричке ясно, что они не знают смыс-
ла слов шкворень, прясло, сто­лешница, но охотно пользуются
словом недифференци­рованно. Я думаю, что никакие заимство-
вания не могут расшатать «народную основу» нашего языка.
Но некото­рая опасность засорения русской речи книжными
слова­ми иностранного происхождения все же есть, особенно
тогда, когда их употребляют «без надобности». Это затрудняет
чтение, придавая к тому же видимость «научности», глубины
мыслям, в сущности, очень простым. Вот несколько примеров
из последних статей критика Л. Аннинского: «Если в 50-е годы
интеллектуальная поэзия шла от медитации к акции — от реф-
лектирующей публицистичности Евту­шенко к более последова-
тельной, жесткой и внутренне динамичной поэзии Вознесенско-
го...»; «В стихах Кушнера чудится рациональность петровского
века с его наив­ной структурностью мышления...»; «дремучие
олеогра­фические аксессуары»; «заполнить поэтический ваку-
ум скоростной доктриной»; «субъективная экспрессия»; «ил­
люстративная эмпирика»; «личностно-психологический аспект
социальной борьбы воздействует мощнее, чем аспект событий-
но-батальный». Но, помня об этих «из­лишествах» и необходи-
мости борьбы с ними, нельзя за­бывать и о другой опасности,
другой крайности, в кото­рую, шарахаясь от «иностранщины»,
впадают нередко газетчики и писатели. С некоторых пор пошли
гулять по страницам газет и журналов всевозможные загляды,
158
за­думки, к месту и не к месту употребленные слова пове­дать,
умелец (гол забил  — умелец, трактор отремонтиро­вал  — уме-
лец). А вот к чему это ведет в практике некото­рых поэтов, за-
бывших слова Горького: «...литератор дол­жен писать по-русски,
а не по-вятски, не по-балаховски». И. Григорьев, сборник «В
горы, в глухомани, в дрягву...»: «в зеленом половодье лядин»;
«и вжихаешь: вот тебе, вот!..»; «все вабит, привораживает»; «к
человеку при­ласкалась роздымь? просто насквозило остом ост-
рым?»; «жгучие папуши»; «застань серая». И. Лысцов, сборник
«Сердолик»: «плавал одаль белозер»; «ндравный чережинник»;
«склон с прикрутицей муравится на тепёлой стороне»; «ты не
ставься, краля, рядом, ставься, кралеч­ка, позадь»; «обвеснуем
пабедки»; «море — голомянисто». А чего стоят лысцовские при-
лагательные на -имый: слабимый, сластимый (вместо сладкий),
ладимый, дорожимая (дорогая, что ли?), волна слепимая (слепя­
щая?).
О культуре языка написано немало. Из читательских пи-
сем, из статей (в том числе и из статьи Липатова) видно, однако
(хотя бы потому, что их авторы считают «своими» наблюдения-
ми случаи, давно «схваченные» и многократно описанные), что
мы еще мало пропаганди­руем хорошие книги о языке, полез-
ные словари, спра­вочники, пособия по культуре речи. Некото-
рые читатели предлагают создать «словари неправильностей».
Стало быть, не всем еще известно, что двумя изданиями вышел
словарь-справочник «Правильность русской речи», что издан
«Краткий словарь трудностей рус­ского языка», что начиная с
1967 г. выходит научно-по­пулярный журнал «Русская речь».

Слово о новых словах

Правы ли читатели, осуждающие включение в сло­варь1

слов, которые относятся к разговорной и просто­речной лекси-
ке? В  предисловии сказано: «Поскольку справочник должен
был с наибольшей объективностью и полнотой отразить слож-
1
Речь идет о словаре-справочнике «Новые слова и значения». М., 1976.
159
ные явления “сосуществования” в современной периодике са-
мых разных речевых стилей, вплоть до просторечной лексики,
состояние ли­тературного языка до самых периферийных его
границ, включение того или иного слова в справочник не может
служить само по себе знаком его «принятия», одобрения со сто-
роны составителей или вхождения в литературный язык». Как
видно из предисловия, новый справочник перечисляет, фик-
сирует слова, но это вовсе не значит, что каждое слово одоб-
ряется и рекомендуется к все­общему и «безоглядному» упот-
реблению. Важно еще вот что. Включая какое-то нелитератур-
ное слово в словарь, авторы — составители толковых словарей
обычно снабжа­ют его так называемой стилистической пометой
(прост.  — просторечное, груб.-прост.  — грубо-просторечное,
вульг. — вульгарное и т.п.). Сделано это и в словаре-справочни­ке
«Новые слова и значения». Как просторечные отмече­ны в нем
слова вкалывать, доходяга, выражение на всю железку.
Есть в новом словаре и другие слова, не грубые, но вызвав-
шие неудовольствие некоторых читателей, — ко­рабел, киношник.
В связи со словом корабел мне вспом­нился случай из собствен-
ной практики. Несколько лет назад в одной из своих работ я
пренебрежительно, отри­цательно отозвался об этом слове, кото-
рое тогда только-только начало проникать из профессиональной
речи на страницы газет. С тех пор слово корабел сотни раз было
употреблено в литературе и в прессе. Есть даже роман «Корабе-
лы». Наверно, ничего страшного в этом слове нет. Оно короче,
чем его «бесспорные» литературные си­нонимы кораблестрои-
тель, судостроитель. Оно более емкое по значению, потому что
так называют не только судостроителей, но и студентов кораб-
лестроительных ин­ститутов (факультетов) и ученых-теоретиков
судострое­ния. Слово это не стало «официальным», но... «Пусть
и корабелы строят корабли!» (так называлась заметка об этом
слове в журнале «Русская речь»).
В свое время резко критиковались слова влиять, обя­
зательно (в смысле непременно), деятель, вдохновлять, без-
дарность и даже такое обычное и необходимое сейчас слово,
как надо (предлагалось говорить и писать только надобно, но

160
отнюдь не надо). Я говорю это не в защиту любых новых слов,
просто мне думается, что не следует торопиться осуждать новое
только потому, что оно се­годня не всем «по вкусу».

Хлестаков, Чацкий и другие

К именам собственным относятся личные имена и фа­милии,

клички животных, названия городов, стран, мо­рей, рек, наиме-
нования различных учреждений. По своим грамматическим и
лексическим особенностям, по орфо­графическим признакам
собственные имена заметно от­личаются от нарицательных. Ве-
лики выразительные возможности собственных имен.
В художественной литературе широко использовались фа-
милии-характеристики. Таковы Скотинин и Простаков у Фон-
визина, Молчалин и Скалозуб у Грибоедова, «толстый Пустяков»
и «уездный франтик Петушков» у Пуш­кина, унтер Пришибеев у
Чехова, купец Разуваев у Сал­тыкова-Щедрина.
Говоря о выразительных фамилиях героев, заметим, что
они могут и не быть прямыми, «лобовыми» характе­ристиками.
Н.В. Гоголь и А.Н. Островский иногда как бы слегка «зашифро-
вывали» фамилии, образуя их от диалектных, областных слов.
Подхалюзин у Островско­го от диалектного подхалюза  — прой-
доха, плут. Лыняев от областного глагола лынять  — лениться,
отлынивать, уклоняться от дела. Хлестаков у Гоголя, видимо, от
диа­лектного хлест — нахал, наглец.
Кроме фамилий-характеристик встречаются «намека­ющие»
фамилии. Не лишено основания мнение, что Чац­кий у Грибое-
дова — это переделанная фамилия извест­ного мыслителя Чаада­
ева. Сначала Грибоедов писал Чадский.
Изобретатель-самоучка в «Грозе» Островского Кулигин в
жизни был Кулибин. В «Войне и мире» организа­цией партизан-
ских отрядов занимаются Василий Дени­сов и Долохов. Во время
войны 1812 г. это делали Денис Давыдов и Дорохов.
Выразительны в произведениях писателей не только фа-
милии, но и названия городов, деревень и т.п.: город Глупов (у

161
Щедрина), Испуганная и Подтянутая губер­нии, деревни Босо-
во, Горелово, Неурожайка (у Некрасо­ва). Неоконченное произ-
ведение Пушкина «История села Горюхина» было напечатано
после смерти автора, при­чем из-за неверно прочитанного слова
с искаженным на­званием: вместо Горюхина напечатано Горохина.
Часть выразительности была при этом потеряна (впоследствии
точное название восстановили).
Вообще звучание имени собственного, его облик, его пер-
воначальный смысл для писателя  — не пустяк. Иван Бунин не
случайно назвал героя автобиографического романа Арсенье-
вым: автор знал, что эта фамилия часто встречается в его род-
ных местах.
Разнообразно используются собственные имена в со­
временной газетной речи. Довольно часто в газетах соб­ственные
имена (в том числе имена литературных ге­роев) употребляются
в переносном смысле. Прием этот не выдуман журналистами —
он идет от литературы. Вспомним старые примеры: «Может
собственных Плато­нов и быстрых разумом Невтонов Россий­
ская земля рож­дать» (Ломоносов), «Мы все глядим в Наполео-
ны» (Пушкин).
При переносном употреблении слова собственное имя
сближается с нарицательным и грамматически (свобод­но об-
разуется множественное число) и в некоторых слу­чаях орфо­
графически.
Писатель-фантаст А. Беляев дал герою романа «Че­ловек-
амфибия» имя Ихтиандр (если перевести по час­тям с грече­
ского, получится «человек-рыба»). В газетах ихтиандрами на-
зывают мастеров подводного плавания  — аквалангистов, отсю-
да заголовки: «Ихтиандры, на старт!», «Дом для ихтиандров»,
«Ихтиандры на марше».
Гулливер — герой романа Д. Свифта. На газетной по­лосе это
имя употребляется в значении баскетболист: «Стартуют Гул-
ливеры», «Гулливеры открывают счет». Более редкий случай:
«Гнев и ненависть гаврошей Оль­стера» (на снимке британский
солдат выламывает руку мальчику).
Метафорическое употребление собственных имен уве­
личивает выразительные возможности газетной речи.
162
 Активно используется в языке печати и явление ме­тонимии,
то есть переноса названия по смежности с одно­го предмета на
другой, как-то связанный с первым. На­пример, название города
употребляется также и в зна­чении «жители этого города»: «Мос-
ква выйдет на суб­ботник», «Киев приветствует гостей».
В заключение еще об одной проблеме, связанной с собствен-
ными именами.
Человеку свойственна пытливость, стремление объяс­нить
непонятное. Откуда, например, пошли названия стран, городов,
гор, морей, рек?
Каждому, кто путешествовал по Волге, приходилось слы-
шать от экскурсоводов и читать в путеводителях объяснения
первоначального смысла названий городов  — Кинешма, Са-
ратов, Самара, Ярославль. Иногда эти объ­яснения даются «на
уровне легенды». Вот что можно прочитать в путеводителе «По
Волге», изданном в 1966 г., о названии Казань: «Татарские ле-
генды объясняют на­звание города и выбор места для его основа-
ния тем, что когда-то слуга болгарского владыки, спасавшегося
от монгольской погони, нечаянно обронил в этом месте зо­лотой
котелок (казан. — А.К.), которым черпал воду. Здесь и был осно-
ван город». Легенда как легенда. Не­понятно, правда, зачем было
слуге брать воду именно золотым котелком и почему город был
заложен на этом месте, ну да что взять с легенды?
Топонимика  — наука о происхождении географиче­ских на-
званий — отвергает подобные «объяснения» как наивные, нена-
учные.
Газета пишет: «Урал в переводе с татарского озна­чает “пояс”.
Старинная легенда рассказывает, как гор­дая дочь степей бежала
от врагов, заполонивших ее страну. И вот, когда ее силы были
уже на исходе, а вра­ги предвкушали победу, она сбросила пояс.
Образова­лись неприступные горы, которые так и не удалось
преодолеть врагам». Однако «Краткий топонимический сло-
варь» В.А. Никонова (М., 1966) в статье, посвящен­ной проис-
хождению слова Урал, пишет: «...В тюркских языках не оказа-
лось слова Урал со значением “пояс”».
Газетчики иногда приводят «красивые» объяснения потому,
что это как-то помогает им «развить тему». Автор упомянутой
163
заметки об Урале пишет дальше: «Сказка сказкой, но для всех,
кто на машине, мотоцикле и тем более на велосипеде держит
путь из Сибири в Москву, уральский горный пояс до сих пор ос-
тается трудным орешком».
Хорошую пародию на такие «топонимические» изы­скания
дали Ильф и Петров в «Золотом теленке». Жур­налисты Лев
Рубашкин и Ян Скамейкин, изложив легенду о том, как старый
хан утопил в озере изменницу-жену, писали: «С тех пор озеро и
получило свое имя Иссык-Куль, что значит “Сердце красавицы
склонно к измене”».
Всем, кто интересуется собственными именами, их исто-
рией, рекомендуем ознакомиться с книгами Н.А. Пет­ровского
«Словарь русских личных имен» (М., 1966), Льва Успенского
«Имя дома твоего» (очерки по топони­мике. Л., 1967). Словарь
В.А. Никонова, включающий около 4 тысяч названий стран, гор,
островов, городов, мы уже упоминали.

Чувствовать возраст слова

В статье «Законы языка, тайны слова» Ф.П. Филин спра-

ведливо пишет о том, что использование архаиче­ской лексики
требует от автора хорошего знания русско­го языка прошлых
эпох.
Думается, что вопрос можно поставить несколько ши­ре.
Верные мысли находим у С.Я. Маршака: «Писатель должен
чувствовать возраст каждого слова... Он должен знать, напри-
мер, что слово чувство гораздо старше, чем слово настроение,
что беда более коренное и всенародное слово, чем, скажем, ка-
тастрофа... Каждое слово  — старое и новое  — должно знать в
литературе свое место...»
Есть немало заметок, статей, диссертаций, посвящен­ных
употреблению устаревших слов (архаизмов и исто­ризмов) в сов-
ременных художественных текстах. Но вот обратное явление —
перенос слов поздних эпох во вре­мена более ранние — почти не
изучено или изучено на­столько мало, что, кроме разрозненных

164
критических за­мечаний, «реплик», в этой области, пожалуй, ни-
чего и не сделано. Между тем примеры «модернизации» языка
прошлого в литературе последних лет многочисленны.
Иногда такой перенос слова связан с неправомерным пере-
мещением самой вещи, которую слово называет, из одной эпохи
в другую.
В реплике «Фаталист с наганом» журналист подверг крити-
ке одного из авторов «Юности», ко­торый полагал, что лермон-
товский Вулич пользовался револьвером, хотя их в те времена
не было, а были пис­толеты.
Подобную ошибку допустил и В. Солоухин в «Сла­вянской
тетради». Эпизод боя за Шипку: «Ординарец не хотел отдавать
коня. Попов наставил наган и отобрал лошадь». Стоило загля-
нуть в словарь, и стало бы ясно, что в 70-е годы прошлого века
наганов не было. Они по­явились на вооружении русской армии
в 1895 г. Оплош­ность В. Солоухина можно если не простить,
то понять. Я помню, что в 20—30-х годах, то есть в годы моего
детства и детства писателя, мы любой пистолет и ре­вольвер на-
зывали наганом. Автор «Юности» ошибся зна­чительнее. У него
Вулич «закладывал в револьвер один патрон, крутил барабан».
Действие же происходит в кон­це 30-х годов XIX в. Помнится,
что в романе В. Гюго «Труженики моря» (1866) револьвер опи-
сывается как новинка.
С пистолетами тоже не все ладно. Одна газета напе­чатала
заметку о человеке, коллекционирующем старин­ное оружие:
«А кто стрелял из этого, инкрустированного бронзой, пистоле-
та: жестокий конкистадор или благо­родный разбойник времен
Робина Гуда?» Современники Робина Гуда никак не могли стре-
лять из пистолетов. Тут «сдвиг» уже не на десятилетия, а на сто-
летия. Деятель­ность мифического Робина Гуда относят к XII—
XIII вв., а пистолеты появились в Европе в XVI в. Разбойники
времен Робина Гуда стреляли из лука.
Все это ошибки, идущие не столько от незнания язы­ка,
сколько от незнания вещей, реалий, истории предме­тов. В прин­
ципе аналогичная ошибка отмечена Маяков­ским: «Пушкин с
императором  — на фоне памятника, ко­торый поставлен Анто-

165
кольским тридцать пять лет на­зад» (речь идет о фильме «Поэт
и царь», вышедшем в 1927 г., где виден памятник Петру, создан-
ный в 1883 г.).
Распространены и неточности чисто языкового харак­тера.
В рассказе Ю. Нагибина «У Крестовского перево­за» Дельвиг у
автора говорит: «Я вожусь с проклятой газетой, проворачиваю
груду рукописей, редактирую, от­вечаю на письма... Несу вахту
дружбы бессменную...» Во времена Пушкина и Дельвига были
слова редактор, редакция, но не было глагола редактировать
в значении «проверять и исправлять текст, подготовляя к пе-
чати». Не употреблялся тогда и глагол проворачивать в нашем
современном разговорном значении. И уж, конечно, го­раздо
позже стало возможно выражение нести вахту дружбы. В пер-
вой трети XIX в. вахта  — только морской термин. Как видим,
речь Дельвига слишком уж «модер­низирована».
Исторические романы, повести, стихи требуют от пи­сателей
особого внимания к языку. «Осовременивание» речи недопус­
тимо.
Довольно часто авторами исторических произведений не-
оправданно переносятся такие «коварные» слова, как напрочь,
добротный и качественный. Наречие напрочь  — очень старое
слово в русском языке, но в значении «со­вершенно, абсолютно,
начисто» оно употребляется срав­нительно недавно. Вот приме-
ры из современных газетных текстов: «не расстанемся напрочь»,
«напрочь высту­дила из нас тепло», «напрочь отсутствовала ве-
совая про­дукция», «женщина напрочь отключилась от недавно
за­вязавшейся беседы». Все это очень свежие, совсем новые со-
четания. Их не было в 70—80-х годах прошлого века.
Прилагательные добротный и качественный также упот-
реблялись в XIX в., но не имели современных зна­чений. Добро-
тный, например, значило крепкий, прочный. Даль возводит это
слово к существительному доброта  — прочность, качество вы-
делки, отделки товара, изделия. Лишь в 60-х годах нашего века
слово добротный стало непомерно расширять свое употребле-
ние. Теперь не ред­кость примеры: «Но этот результат, показан-
ный в борьбе с сильнейшими фехтовальщиками страны, думаю,

166
мож­но назвать добротным», «добротная работа над словом»,
«добротная первооснова фильма».
В фильме «Братья Карамазовы» Федор Павлович дваж-
ды называет Смердякова прохиндеем. У Достоев­ского, однако,
в соответствующем месте романа старик Карамазов употреб-
ляет слова казуист и иезуит. Зачем понадобилось в сценарии
это «осовременивание» лекси­ки? Слово прохиндей появилось в
русском просторечии лет 25 назад, да и по смыслу оно далеко от
существи­тельных казуист и иезуит.
Чем дальше во времени описываемая эпоха, тем рез­че чувст­
вуется несоответствие ей нынешнего, сугубо со­временного сло-
ва. Но и в эпохе более близкой «модерно­вое» словечко звучит
достаточно инородно (не нравится Б. Можаеву это слово, да что
уж поделаешь!).
Относительно молодой глагол темнить встречаем у Ю. Се-
менова, и опять-таки в речи героев первых лет Со­ветской влас-
ти: «англичане темнят» (с. 377; все цитаты из Ю. Семенова в
дальнейшем по кн.: Семенов Ю. Бриллианты для диктатуры
пролетариата. Пароль не ну­жен. М., 1972). «Если бы,  — думал
Всеволод,  — он сей­час играл легенду униженности, то он не
мог не допус­тить нескольких проколов» (с. 28); «Но мир устал
от расплывчатости, мир требует конкретики. В этом кроет­ся
громадная опасность для человечества, ибо конкрет­ность зиж-
дется на утилитаризме, на однозначной рецеп­туре» (с. 199). Все
это в прямой речи! «Газетчики — люди корпоративные. Вторая
древнейшая профессия, но благородства не занимать» (с. 208);
«Работает хорошо, с огоньком» (с. 132); «Мне сейчас от вас всех
нужна полная самоотдача» (с. 475).
Без «поправок на возраст» нельзя понять некоторых при-
емов юмора у И. Ильфа и Е. Петрова. В фельетоне «Любовь
должна быть обоюдной» писатель-халтурщик озаглавил свой
роман «Гнезда и седла». Что здесь смеш­ного? Дело не только в
логической несочетаемости слов (ср. у тех же авторов пароди-
рованные названия «Проб­лемы и утехи», «Чресла недр» и др.).
В правилах доре­волюционной орфографии слова гнезда и седла
стояли рядом в списке исключений: в этих словах, несмотря на

167
произношение ё, писалась буква ять. Гимназисты так и зубрили:
гнезда, седла, цвел, брел, приобрел... Так что полная бессмыслица.
Читатели начала 30-х годов, может быть, не нуждались в ком-
ментировании этого приема: они еще помнили эти исключения.
Но как быть совре­менным читателям? Составители пятитом-
ного собрания сочинений Ильфа и Петрова никак не помогают.
А надо бы! Ведь возрастное восприятие слов различно.
Перемещение слов в более ранние эпохи может быть и на-
меренным художественным приемом. К нему охотно прибегал
М. Зощенко в «Голубой книге». Во внутрен­нем монологе Мень-
шикова («Деньги»): «Смотрите, — думал Меньшиков,  — такой
маленький шкет, а уже так отлично понимает». Слово шкет пе-
редвинуто лет на 200 назад. Там же встречаем извиняюсь в речи
губернатора Лопухина (1819 год). Юмор ведь двойной: просто-
речие в устах вельмож! Немецких гостей на Руси XIII в. Зо­
щенко именует интуристами.
Но прием — приемом, а ошибка — ошибкой.
Чувство возраста слова не приходит само, а выраба­тывается
с годами. А помочь тут может «Словарь совре­менного русского
литературного языка» в 17 томах. Словарь этот не только объ-
ясняет значение слов, но и отмечает первую фиксацию слова
в русских словарях, а стало быть, в какой-то мере и появление
слова в языке. Я бы даже сказал, что чувство слова — это чувст­
во необходимости вовремя навести справку в Словаре.

Отвечаем читателям

Э. Элисашвили из Цхалтубо спрашивает, как пра­вильно

сказать: у обеих сестер или у обоих сестер, у обоих ножниц или у
обеих ножниц?
Слово оба значит: тот и другой из названных или известных
предметов. «У нее два сына, и оба офицеры», «Я заточил ка-
рандаш с обоих концов». Выбор одной из двух форм — оба или
обе — зависит от рода существи­тельного, о котором идет речь.
Для слов мужского и среднего рода — оба (оба брата, оба окна,
у обоих братьев, у обоих окон, к обоим братьям, к обоим окнам);
168
для существительных женского рода — обе (обе сестры, у обеих
сестер, к обеим сестрам).
А как все-таки быть с ножницами? Какого рода это сло-
во? Ножницы, сани, брюки, ворота, каникулы, сутки и другие
сущест­вительные, не имеющие единственного числа, не имеют
и рода. Такие существительные не ре­комендуется употреблять
со словом оба (обе). Если все же нужно подчеркнуть, что речь
идет об обоих назван­ных предметах, надо сказать: у тех и у дру-
гих ножниц; у тех и у других ворот.
Таня Медведева из Армавира спрашивает, правильно ли вы-
ражение: «У вас очень красивый волос»?
Не нужно употреблять слово волос в единственном числе,
если мы говорим о всех волосах на голове челове­ка. Неправиль-
но поэтому: «У вас очень красивый волос». Надо помнить, что
волос употребляется в собирательном значении главным обра-
зом по отношению к животным: конский волос.
К сожалению, кое-где можно еще встретить объявле­ния та-
кого типа: «В магазине продается диетическое яйцо», «На скла-
де имеется в продаже пустая коробка». Разве имеется в виду
одно яйцо, одна-единственная ко­робка?
Правда, для усиления выразительности речи единст­
венное число иногда употребляется вместо множественного.
В стихотворении М.Ю. Лермонтова «Бородино» старый сол-
дат говорит: «И слышно было до рассвета, как ликовал фран-
цуз». Этот прием (француз вместо фран­цузы) помогает созда-
нию обобщенного образа француз­ского войска. А вот пример
из «Полтавы» А.С. Пушки­на: «Швед, русский колет, рубит,
режет». Благодаря этой фразе картина битвы получилась зри-
мой, дина­мичной.

Как склонять фамилии?

Вопрос этот интересует многих читателей. Склоняет­ся ли

фамилия Жерех? Как правильно: говорил с Пет­ренко или гово-
рил с Петренкой? Был у Черныха или был у Черных?

169
 Фамилии, оканчивающиеся на согласные, типа Же­рех, Ры-
бак, Гладун, следует склонять, если это мужские фамилии. Эти
же фамилии не склоняются, если они при­надлежат женщинам.
Нужно говорить: обратился к Ни­колаю Жереху, но встретился с
Лидией Жерех.
Фамилии на -аго, -яго, -ых, -их не склоняются: напи­сал Сер-
гею Бураго, был у Петра (или у Марии) Черных.
Несколько сложнее обстоит дело с фамилиями укра­инского
происхождения, оканчивающимися на -енко. В украинском язы-
ке они склоняются. Очевидно, под влия­нием украинской речи
склонял их Гоголь: «Погнул он крепко Дегтяренка», «Всех опе-
чалила смерть Кукубенка». Современные русские писатели тоже
иногда скло­няют такие фамилии. У К. Федина читаем: «расска-
зы Зощенки», у Ю. Германа — «сказал Устименке». Такие случаи
надо, однако, рассматривать как индивидуальные особенности
языка того или иного автора. Правильно: рассказы Зощенко, го-
ворил с Иваном Дорошенко.

Склоняется ли Кусково?

Москвичка А. Буренкова прислала в редакцию письмо:

«В русском языке есть слова, не подчиняющиеся пра­вилам
русской грамматики: пальто, трюмо, шоссе. Эти и им подобные
слова (большей частью французского происхождения) не скло-
няются.
Но почему перестали склоняться некоторые исконно рус-
ские слова, например названия населенных пунктов, оканчива-
ющиеся на о? Ведь Томилино, Голицыно, Вну­ково находятся не в
окрестностях Парижа, а в России. Это обычные русские слова.
И кто это придумал, что они не должны склоняться?
В последнее время это «новшество» получило доволь­но ши-
рокое распространение. Такие обороты, как жил в Переделкино,
музей в Останкино, можно встретить и в газетах.
Я не филолог, я просто домохозяйка, и к тому же не­
молодая. И в моей речи найдутся неправильные слова и выра-

170
жения. Но я коренная москвичка и никогда не скажу: “Я живу
в Голицыно”.
Горько наблюдать, как коверкают русский язык: ведь скло-
нение придает ему гибкость, выразительность, певу­честь».
Думается, что автор письма А. Буренкова во многом права.
Обычно иностранные географические названия в русском язы-
ке не склоняются. У Грибоедова: «Фран­цузик из Бордо», у Ма-
яковского: «Дорога от Вера-Круц до Мехико-сити», «Чудно че-
ловеку в Чикаго!» Словом, названия типа Бордо, Чикаго, Токио,
Кале, Дели, Перу ведут себя в русском языке, как некие «ино-
родные тела» (как и многие нарицательные существительные:
домино, метро, кашне, кафе, фойе).
В письме же речь идет о русских словах-названиях. А рус-
ские существительные должны склоняться.
Как справедливо указывает А. Буренкова, нет ника­ких убе-
дительных оснований лишать права изменяться по падежам та-
кие слова, как Томилино, Красково, Голицыно, а также Поныри,
Петушки и т.п.
Эти названия всегда склонялись и в народной речи и в ху-
дожественной литературе: «Русские войска, отступив от Боро-
дина, стояли у Филей» (Л. Толстой); «Все оста­новились, чтобы
в последний раз полюбоваться Царицы­ном» (Тургенев); «Милая
Маша, где ты — в Москве или в Мелихове?» (Чехов). Да и в сов-
ременных печатных текстах мы все-таки чаще встречаем пра-
вильные, скло­няемые формы подобных названий.
Но когда перед склоняемым названием стоят слова город,
деревня, село, дело обстоит несколько сложнее. Мы легко ска-
жем: в городе Анапе, за деревней Ольховкой, у села Бородина. Ну
а если род или число собственного имени и нарицательного не
совпадают, то собствен­ное имя остается без изменения: в городе
Великие Луки, около деревни Бычок, за селом Петушки. (Не ска-
жешь: за селом Петушками!)
Обо всем этом более подробно рассказано в книге Д.Э. Ро-
зенталя «Практическая стилистика русского языка» (М., 1965.
с. 253—257) и в статье А.В. Суперанской «Склонение собствен-

171
ных имен в современном рус­ском языке» (в кн.: Орфография
собственных имен. М., 1965. С. 117—146).
А. Трубников из Карагандинской области интересует­ся, как
пишется и произносится слово мечта в родитель­ном падеже
множественного числа?
Существительное мечта не употребляется в родитель­ном
падеже множественного числа. Слова, у которых в реальной
речи отсутствуют какие-то грамматические формы, языковеды
называют недостаточными.
Недостаточным, например, является глагол пышет, у кото-
рого существует только форма 3-го лица настоя­щего времени:
Полдень пышет жаром, а другие формы не употребляются. Мы
не можем сказать, например, так: я пышу жаром. Недостаточ-
ными считаются глаголы убедить, очутиться, чудить, дерзить.
Они не употреб­ляются в 1-м лице единственного числа. Ведь не
ска­жешь: я убежу, я очучусь или я никогда не дерзю старшим.
Как же быть, если все-таки нужно сказать: у него много...
(мечт? мечтов?), я... (убежу?) товарища?
Наш богатый русский язык всегда поможет найти выход.
Мы скажем: он о многом мечтает, я сумею убе­дить товарища.

Загадочный ряд

В каком роде и числе ставится сказуемое, если в со­став под-

лежащего входит слово ряд: ряд вопросов был рассмотрен или
были рассмотрены, было совершено или был совершен (а может
быть, были совершены?) ряд поступков, на совещании выступил
ряд товарищей или выступили ряд товарищей?  — спрашивает
А.Т. Павлов­ская из Нижнего Новгорода.
Хочется сразу же сказать, что не нужно часто употреблять
существительное ряд в значении много, не­сколько. Злоупот-
ребление этим словом придает речи су­ховато-официальный
характер: «В выступлениях ряда товарищей был затронут ряд
интересных вопросов, ка­сающихся целого ряда важных про-
блем».

172
 Если уж нельзя обойтись без ряда, то надо помнить, что от-
носящиеся к этому слову глаголы и причастия не следует ста-
вить в среднем роде. Тот, кто говорит (или пишет) поступи-
ло ряд заявлений, было намечено ряд мероприятий, допускает
ошибку.
Если слово ряд употребляется в прямом значении (однород-
ные предметы или люди, стоящие в линию, один за другим или
один возле другого), сказуемое должно стоять в единственном
числе: «В конце улицы выстроил­ся ряд новых домов»; «Ряд бой-
цов был неподвижен».
В значении много, несколько слово ряд может иметь сказуе-
мое как в единственном, так и во множественном числе. Во мно-
жественном числе глагол ставится чаще тогда, когда речь идет
о людях и когда подлежащее от­делено от глагола несколькими
словами: «Ряд молодых работниц, выступивших на собрании,
внесли ценные предложения»; «Ряд руководителей кружков, не-
смотря на критику их работы в печати, все еще плохо относят-
ся к своим обязанностям».
Более подробные сведения о роде и числе сказуемого при
словах ряд, большинство, часть, много, сколько и других можно
получить, прочитав пособие Е.В. Язовицкого «Говорите пра-
вильно» (глава «Пример, достойный подражания») или книгу
Д.Э. Розенталя «Культура речи».

Не простой случай

Л. Троицкий (Москва) пишет: БАМ — это магистраль. Пос-

леднее слово является центральным в аббревиатуре, которую
мы расшифровываем как Байкало-Амурская магистраль. Поче-
му же в таком случае журналисты пи­шут: строители БАМа, на-
правили БАМу. Предлагаю впредь считать БАМ словом женско-
го рода и писать строительство БАМ (а не БАМа), работает на
БАМ (а не на БАМе).
Если учитывать только род центрального, определяющего
слова, то надо существительные колхоз, совхоз, вуз зачислить

173
в средний род и говорить наше колхоз (хо­зяйство— среднего
рода), новое вуз приняло первых студентов (заведение — средне-
го рода).
Вопрос о роде сложносокращенных слов не так прост. По
центральному, главному слову определяется род только нескло-
няемых аббревиатур. ЦК — мужского рода (комитет), поэтому
ЦК постановил, МГУ — тоже муж­ского рода (университет), по-
этому наш МГУ, ООН  — женского рода (организация). АПН —
как Академия педагогических наук  — женского рода (АПН из-
брала но­вых действительных членов), АПН  — как Агентство
пе­чати Новости среднего рода (АПН выпустило новую кни­гу).
Маяковский употреблял РОСТА как слово женского рода (хотя
центральное слово здесь — агентство):

Про то,
про это говорю,
что-де заела РОСТА...

Да, внешний облик слова, его форма влияют на грам­матику.

Давайте немножко отвлечемся от темы. В рус­ском языке сущест­
вительные пальто, депо, купе, кафе, кашне, пюре — среднего рода.
А во французском языке, откуда пришли к нам эти слова, они
мужского рода. Многие из подобных существительных в течение
некото­рого времени принадлежали к мужскому роду и в рус­
ском языке: «На мне был теплый пальто» (Герцен); «Портмоне
остался под подушкой» (Достоевский); «По­том зашел в какой-
то кафе» (из писем П.И. Чайковско­го). Сейчас эти слова измени-
ли род, и мы говорим: теп­лое пальто, какое-то кафе и т.п. Про-
изошло это потому, что исконно русские слова, оканчивающиеся
на -о, -е, как правило, среднего рода (окно, полотно, поле, море).
До сих пор испытывает колебания в роде существитель­ное кофе:
свежий кофе и свежее кофе, кофе готов и кофе готово.
Почему мы слышим и читаем: ТАСС уполномочен заявить?
Ведь слово агентство  — среднего рода. Почему наряду с обо-
ротом в нашей жэк мы встречаем также в нашем жэке, хотя
контора  — женского рода? Вопрос этот не решается сразу и

174
единообразно для всех случаев. «Борьба родов» продолжается
иногда довольно долго, причем заметное влияние нередко ока-
зывает стиль речи, степень официальности текста. В заметке
«БАМ наби­рает темпы» читаем: «на западном участке БАМа»,
«те­перь на БАМе действует...», однако подпись под замет­кой:
К. Мохортов. Начальник Главного управления строительства
БАМ, заместитель министра транспорт­ного строительства. По-
чему в последнем случае не БАМа, а БАМ? Очевидно, потому,
что здесь более стро­гий стиль (официальное наименование
должности). Та­кие же колебания (склонять — не склонять?) за-
метны у слова ВАК (ВАК — высшая аттестационная комиссия).
В «Известиях» читаем: «Одной из главных задач ВАКа СССР
является...», «ВАКу СССР предоставлено пра­во...». Однако в
«Правде» в статье председателя ВАКа В. Кириллова-Угрюмова
по-иному: «Главный орган ВАК — ее пленум» (обратим внима-
ние — ee!); «В новой структуре ВАК»; «ВАК при Совете Минис-
тров СССР уже приступила к рассмотрению...».
При всем желании нельзя склонять МГУ или ГАИ, или СУ.
А вот вуз, БАМ можно. Тут все зависит от расположения звуков в
слове. А от этого в ряде случаев, как видим, зависит и род слова.
Уже слышу недовольные голоса любителей определенных отве-
тов: «Так какого же рода БАМ? Написал много, а ответа прямого
так и не дал». Скажу так: слова, подобные аббревиатуре БАМ, ис-
пытывают явную тенденцию к тому, чтобы склоняться и быть су-
ществительными мужского рода. «Словарь со­кращений русского
языка» предлагает считать слова ТАСС, МИД существительными
мужского рода. Сюда же, надо думать, идет и БАМ.

Лебяжский? Лебяжьевский? Лебяжинский?

«У нас в Курганской области есть районные центры Ле-

бяжье и Щучье. Районы называют соответственно Ле­бяжьевский
и Щучанский. Почему такой разнобой? Почему Щучанский,
а не Щучьевский? Думаю, что здесь сыграл роль зауральский
диалект. В Юргамышском районе есть село Гагарье, и сельсо-

175
вет именовался Гагаринским, а правильнее ведь  — Гагарьевский.
Вместо песчанский у нас говорят песьянский (производное от
села Пески).
Я убежден, что неправильное образование прилага­тельных
произошло в старину, это диалектные неточно­сти, на которые
и по сей день никто не обращает внима­ния. Надо, чтобы обще-
ственность добилась правильного написания и произношения
названия населенных пунк­тов. Говорить и писать нужно по-сов-
ременному, следуя правилам русского языка», — пишет А. Соло-
вьев (пос. Юргамыш, Курганская обл.).
Не так все просто, уважаемый Аркадий Максимович!
Образование прилагательных от названий городов, сел и
других населенных пунктов — один из самых слож­ных вопросов
русского словообразования. Вы правы, когда пишете, что в ряде
случаев на него оказал влияние местный диалект. Но это толь-
ко одна причина труднос­тей и разнобоя. Дело усложняется тем,
что такие назва­ния образовывались в течение многих десятков
лет, а то и столетий. На территории нашей страны существуют
гео­графические названия самого различного происхождения
(русского, тюркского, финского и т.д.) с различными концовка-
ми. Менялся язык, менялись и нормы слово­образования, а ста-
рые названия оставались. Выровнять сейчас все это многообра-
зие, остричь под одну гребенку невозможно, да и вряд ли нужно.
Казалось бы, чего проще: названия многих городов оканчи-
ваются на -а. Прилагательные вроде бы должны при этом обра-
зовываться одинаково. Но что происходит в действительности?
Кострома — костромской, Калу­га — калужский, Вологда — воло-
годский, Ялта — ялтин­ский, Пенза — пензенский, Шпола — шпо-
лянский, Уфа — уфимский. Все по-разному, правда?
Вы предлагаете «выровнять» прилагательные, обра­зованные
от названий, оканчивающихся на -ье. Но они с давних пор об-
разуются по-разному. Тут нет, как гово­рят языковеды, единой
модели. Посмотрите: Заречье  — зареченский, Заполье — заполь-
ский, Замоскворечье  — замоскворецкий, Подмосковье — подмос-
ковный, Волчье  — волчевский, Щучье  — щучанский. Широко
распростране­ны случаи различного образования прилагатель-

176
ных от одинаковых названий в разных областях. Автор книги
«Структура имени собственного» А. Суперанская приво­дит
примеры: от названия Лебяжье  — лебяжский, лебяжинский и
лебяжьевский. Прочтите главу «Правила образования прилага-
тельных от географических назва­ний» в этой книге (М., 1969,
с. 159—170) — и вы уви­дите, как все это сложно. Попробуйте об-
разовать при­лагательные от малознакомых названий: Снежное,
(в Донбассе), Петушки (город Владимирской области), Выкса
(в Горьковской области). Наверняка у разных людей результа-
ты этого эксперимента будут разные (вот «отгадки»: Снежное —
снежнянский, Петушки — петушинский, Выкса — выксунский).
Итак, вряд ли нужно пересматривать старые образо­вания.
Тут даже незначительные изменения вызывают возражения.
Стали говорить Сумска2я область, и жители области недоумева-
ют: ведь долго произносили Су2мская.
Другое дело  — новые названия. Здесь, видимо, мож­но ру-
ководствоваться определенными правилами. Непло­хо было бы,
кстати, давая имя новому населенному пункту, сразу думать и о
том, как будет звучать прила­гательное от этого названия.

Океанский или океанический?

В развитии русского языка можно наблюдать зако­

номерность экономии речевых средств. Сущность этого явления
в том, что в случае «конкуренции» двух форм при выражении
одной и той же мысли, одного понятия язык предпочитает спо-
соб более краткий.
В XIX в. были колебания в употреблении форм дее­
причастий сказав  — сказавши, пообедав  — пообедавши, при-
ехав — приехавши. Современная норма рекомендует формы типа
сказав, пообедав: они короче. Лет полтораста назад еще можно
было встретить формы глагола прошедшего времени умолкнул,
промокнул. Однако «вы­жили» и стали нормой опять-таки более
короткие ва­рианты умолк, промок. На наших глазах происходит
борьба вариантов свойствен  — свойственен, естествен  — ес-

177
тественен, ответствен  — ответственен. Словари, посо­бия по
стилистике советуют употреблять более «эконом­ные» формы
свойствен, естествен, ответствен. Мы гово­рим «рекоменду-
ют», «советуют». Дело в том, что победа удобных, перспектив-
ных форм, вариантов не приходит стихийно, сама собой. Хоро-
шее, экономное в речи нужно поддерживать, рекомендовать, по-
ощрять.
Сейчас можно встретить сочетания туристская путев­ка и
туристическая путевка, поход называют туристиче­ским и ту-
ристским (как и маршрут, лагерь). В этих случаях «при прочих
равных условиях» следует рекомен­довать прилагательное ту-
ристский: оно короче. «Толко­вый словарь русского языка» под
ред. Д.Н. Ушакова около 40 лет назад советовал считать вариант
туристи­ческий прилагательным к слову туризм и употреблять
его редко, только в сочетаниях типа туристический жур­нал, то
есть посвященный проблемам туризма, а в ос­тальных случаях
говорить туристский: туристский по­ход, маршрут, лагерь, ту-
ристская песня, путевка, карта, тропа, палатка.
В последние годы заметно (особенно в текстах, свя­занных с
рекламой, торговлей, кулинарией) колебание между формами
океанская рыба и океаническая рыба. Что лучше?
Длинный суффикс -ическ- в ряде случаев давно усту­пил
место более коротким «соперникам»  — суффиксам -н- и -ск-.
В XIX в. можно было прочитать: «Охотно слу­шал философи-
ческие рассуждения» (Пушкин): «А у доч­ки просто нервиче­
ский припадок», «Весьма энергический господин» (Л. Толстой).
Сейчас мы употребляем прила­гательные философский, нервный,
энергичный.
Краткость прилагательного океанский по сравнению с океа-
нический нужно учитывать при выборе форм. Но дело обстоит
тут несколько сложнее. «Словарь русского языка» С.И. Оже-
гова приводит оба варианта, оценивая форму океанический как
специальное слово, то есть узко­профессиональный термин. Дей­
ствительно, океанологи, гидрологи предпочитают писать оке-
анический. Но во всех остальных стилях речи следует говорить
океанский. Тор­говые объявления, рекламные тексты, пособия

178
по кули­нарии адресованы десяткам миллионов людей, и лекси­
ка таких текстов должна быть проще, более близкой к народной.
А в народной речи слово океанский звучит более естественно,
чем океанический. «Наша камбала — не чета океанской, — убеж-
дает кок. — Деликатес».
Надо также иметь в виду, что в прилагательных, обо­
значающих место лова (или обработки) рыбы, господ­ствует
суффикс -ск-: рыба (селедка, килька и др.) бывает морская, ти-
хоокеанская, сахалинская, таллинская, балтийская, амурская,
астраханская, исландская, кас­пийская. Исключения типа ат-
лантическая  — редкость, причем легко объяснимая: это прила-
гательное от слова Атлантика, в котором -ик (с чередованием
-ич) входит в корень слова.
Мы говорим также океанский лайнер, океанская вол­на, оке-
анское турне. Таким образом, океанская рыба — не только коро-
че, но это более привычно для народной речи.

Разумно упростить орфографию

Русская орфография в ее теперешнем состоянии не нужда-

ется в какой-либо коренной ломке. Вызывают серьезные возра-
жения попытки обосновать разумность фонетического письма
(«пиши, как слышишь»): карова, сабака. Нет необходимости
бороться со всеми случаями грамматических написаний, то есть
«отменять» мягкий знак в словах идешь, мышь, режь. Не имеет
смысла (и вряд ли практически осуществимо) распространение
единого морфологического (морфофонематического) принци-
па на все без исключения написания. Не надо менять и систему
русской графики.
Практика преподавания русской орфографии взрос­лым
(студентам факультета журналистики МГУ) приве­ла нас к вы-
воду, что наиболее запутанными и трудными для усвоения раз-
делами орфографии являются следу­ющие: 1) правописание на-
речий, 2) н и нн в причастиях и отглагольных прилагательных,
3) прописные и строч­ные буквы в сложных (составных) наиме-

179
нованиях, 4) не с прилагательными, наречиями и причастиями.
Эти-то правила и следует упростить в первую очередь.
1. Орфография наречий в ее современном состоя­нии — это
орфография для избранных. Можно с уверен­ностью сказать,
что подавляющее большинство пишу­щих по-русски не умеет
правильно писать наречия. Мож­но освоить правописание наре-
чий, образованных от при­лагательных, местоимений, наречий и
числительных. Орфография таких наречий сравнительно про-
ста, так как регламентируется немногими и несложными прави­
лами. Но как быть с наречиями и наречными сочетания­ми, об-
разованными от существительных с предлогами? Для подобных
наречий существует множество правил.
И это еще полбеды. Беда в том, что почти ни одно из этих
правил в сущности не является правилом, так как правила эти
допускают много исключений, никем не под­считанных и в
большинстве случаев даже не оговорен­ных. Правила эти про-
тиворечат друг другу, сталкиваются одно с другим (и это тоже
обычно не оговари­вается). Приведем некоторые примеры. Вот,
казалось бы, простое и понятное правило: пиши слитно наре-
чие, образованное из сочетания предлога с существительным,
если это существительное как отдельное слово сейчас не упот-
ребляется. Действительно, мы руководствуемся этим прави-
лом при написании таких слов, как врасплох, наяву, вразвалку,
набекрень. Тем не менее слова до упа­ду, на рысях, на сносях, под
уздцы, без умолку пишутся раздельно: это предусмотрено дру-
гими правилами, но не оговорено как исключение из правила о
слитном напи­сании не употребляющихся отдельно слов. А где
пере­числены исключения типа на юру, с панталыку, с кон­
дачка?
Далее. Есть правило, согласно которому наречные сочета-
ния, включающие существительное, пишутся раз­дельно, если
это существительное имеет хотя бы две па­дежные формы. Это
случаи типа на корточках, под мыш­кой, за границу. Но где уч-
тены такие исключения, как впросонках (ср. спросонок), наспех
(ср. не к спеху), сна­чала (ср. вначале, поначалу).

180
 Ничего не дает «правило» относительно слитного на­
писания наречий при невозможности вставить слово между
приставкой (предлогом) и существительным. Ведь «вставить
слово» нельзя не только в случаях типа вновь, вразбивку, впрок,
вслух (кстати, в некоторых словах, перечисленных на с. 44—45
«Правил русской орфогра­фии и пунктуации», такая вставка
возможна, ср. вмиг, зараз и др.), но и в раздельно пишущихся со-
четаниях за глаза, на часах, в ногу, на редкость, в диковинку.
Формулировка одного из пунктов § 83 «Правил...», говоря-
щая о том, что раздельно пишутся некоторые близкие по значе-
нию к наречиям сочетания существи­тельных с предлогами без,
до на, с, — яркий пример не­определенности, расплывчатости, не-
допустимой нечетко­сти. Действительно, ведь только предлог без
в наречных сочетаниях даст 100% раздельных написаний (без
толку, без удержу, без просыпу). Правило о раздельном напи­
сании наречных выражений с предлогом до имеет уже несколь-
ко исключений: доверху, донизу, довеку. Что ка­сается наречных
сочетаний с предлогами на и с, то во­обще не стоило давать пра-
вила о раздельном написании подобных слов, потому что наря-
ду с раздельными напи­саниями (на ходу, на весу, на славу, с ходу,
с маху) здесь есть немало случаев написаний слитных (наудачу,
начистоту, насилу, насмерть, сбоку, сверху, сплеча).
В сущности, только правило о раздельном написании наре-
чий и наречных сочетаний, образованных из предло­га, оканчи-
вающегося на согласный, и существительного, начинающегося с
гласного (в обнимку, под уздцы, в упор), не знает исключений.
А сколько недоуменных вопросов возникает у изуча­ющих
орфографию по поводу однокоренных и в одина­ковой степени
наречных, но по-разному пишущихся слов: вмиг  — на миг, на-
зло — со зла, по плечу — сплеча, до смерти — насмерть, на лету —
влет!
Как же быть? Как упростить правописание наречий?
Надо перестать заподозривать любое сочетание пред­лога
с падежной формой существительного, употреблен­ное в значе-
нии обстоятельства, в том, что это наречие. Как доказать, что
вброд, наутро, вправе, вмиг, насмерть, втайне, влет, вдаль, вна-

181
чале, сначала, назло  — наречия? Где грань перехода предлож-
но-падежной конструкции в наречие? И если даже такая грань
в отдель­ных случаях найдена, стоит ли переносить эти тонкие
наблюдения в орфографию, создавая множество «изысканных»
(пусть даже отражающих «грамматическую истину») правил?
Существует, как нам кажется, два выхода из этого трудного
положения: или писать все наречия и похожие на наречия вы-
ражения слитно, или установить слитное написание для явных
наречий и раздельное написание существительных с предло-
гом, причем критерием «орфо­графической ненаречности» пред-
ложно-падежной кон­струкции следует считать употребимость
существитель­ного не только в данной форме. Первый путь едва
ли приемлем, так как в этом случае будет совершено наси­лие
над языком: ведь в языке, может быть, только на­чался переход в
наречия таких конструкций, как под уклон, на запятках, на бегу,
с виду, с размаху, в ту­пик и т.п. И что же тогда помешает школь-
нику, заучив­шему правило о слитном написании слов, отвеча-
ющих на вопросы как? куда? где? почему? когда? и т.п., пи­сать
слитно влес, наполу, поболезни, сутра?
Следует, наоборот, максимально увеличить количест­во раз-
дельных написаний наречий и наречных выраже­ний, установив
правило: если существительное употреб­ляется отдельно или
имеет две-три падежные формы, оно пишется раздельно с лю-
бым предлогом в любом значе­нии. Слитно же надо писать толь-
ко те слова, которые никак не могут быть поняты как сочетания
существи­тельного с предлогом.
Итак, пиши раздельно во всех значениях: в даль, с начала, на
верху, в миг, на смерть, к низу, на чистоту, на удачу, от роду, в
слух, на вылет, на половину, на утро, на зло, на прокат и т.п.
Пиши слитно: врасплох, впопыхах, вскачь, исподлобья, на-
угад, доупаду, безудержу, нарысях, подуздцы, спанталыку и т.д.
Правило будет простым, общедоступным и не слиш­ком про-
тиворечащим грамматике.
2. Правила правописания н и нн в причастиях и от­
глагольных прилагательных усваиваются с большим трудом.
Этих правил довольно много, и основаны они на истинных и

182
мнимых различиях между причастиями и прилагательными,
поэтому приходится прибегать к не­которым формальным при-
знакам. Признаки эти извест­ны: наличие или отсутствие пояс-
нительного слова, вид глагола. Кроме того, есть немало исклю-
чений, которые рекомендуется запомнить.
Вся эта традиционная сложность не вызывается не­
обходимостью. Во-первых, почему прилагательные пи­шем через
одно н, а причастия через два? Во-вторых, почему жареный —
прилагательное, а поджаренный  — причастие? В-третьих, раз-
ница на письме, как правило, не отражает разницы в произно­
шении.
Не проще было бы установить единый для всех от­гла­
гольных слов такого типа способ передачи суффикса? Из двух
возможных вариантов следует выбрать вариант с одним н. На-
писания с одним н более соответствуют произношению и эко-
номичнее для письма и печати. Одно н надо писать и в кратких
формах всех отглаголь­ных слов. Современные правила реко-
мендуют писать: «они были взволнованы происшедшим», но «их
лица были взволнованны». Такая дифференциация вряд ли нуж-
на (особенно в тех случаях, когда смысловой раз­ницы между
причастием и прилагательным нет).
Итак, следовало бы писать: жареная рыба  — поджареная
рыба, груженая телега  — груженая кирпичом те­лега, купленые
вещи, брошеная земля, нечаяная ра­дость, девушка дисциплиниро-
вана.
3. Употребление прописных и строчных букв в назва­ниях
государств, организаций, учреждений следовало бы подчи-
нить той орфографической практике, которая была в 20—30-х
годах, то есть в сложных наименованиях писать с прописной
буквы только первое слово и входящие в состав названия
собственные имена. Ведь подобные составные наименования в
целом являются собственны­ми именами, отдельные же слова,
из которых состоит это название, — как правило, имена нари-
цательные.
Можно было бы писать: Российская советская феде­
ративная социалистическая республика, Всесоюзный централь-

183
ный совет про­фессиональных союзов, Организация объединенных
на­ций и т.п.
4. Не с прилагательными, наречиями и причастиями пишет-
ся по-разному. В «Справочнике по орфографии и пунктуации
для работников печати» (§ 143, п. 4) читаем: «Следует заметить,
что при прилагательных и наречиях (на -о) отрицание не, напи-
санное отдельно, и не, напи­санное слитно со словом (где, конеч-
но, это допустимо), придают разные оттенки значения». Дальше
идут приме­ры типа: он нерусский (иностранец) — он не русский
(не принадлежит к числу русских), яблоко невкусно (утвержда-
ется, что оно плохого вкуса) — яблоко не вкусно (отрицается, что
оно вкусно), живет недалеко (близ­ко) — живет не далеко (отри-
цается, что далеко).
Все это очень неубедительно (не убедительно). Пра­вила
правописания не должны быть рассчитаны на субъ­ективные
ощущения пишущих. Не слишком ли тонко для орфографии
смысловое различие между случаями он неправ и он не прав; мне
это неизвестно, мне это не известно? Как писать: сегодня не-
жарко или сегодня не жарко, погода была нехолодная или погода
была не хо­лодная?
Еще более нелогично установление зависимости на­писания
не с причастиями от наличия или отсутствия по­яснительного
слова: несделанная работа — не сделанная мной работа.
Правила правописания не с причастиями, прилага­тельными
и наречиями должны быть и могут быть упро­щены. Надо писать
не раздельно с этими частями речи во всех случаях, когда дан-
ное слово употребляется без не. Не следует бояться того, что на-
метившаяся тенден­ция к образованию новых понятий типа не-
хороший (в отличие от не хороший), невесело и т.п. «разрушится»
раздельным написанием. Контекст всегда поможет пра­вильному
пониманию написанного. Понимаем же мы, в каком случае не
любит значит испытывает антипатию, а в каком просто не ис-
пытывает чувства любви, хотя орфография нам этого и не под-
сказывает.
Раздельно надо бы писать с частицей не и те сущест­
вительные, для слитного написания которых нет доста­точных
оснований: не специалист, не марксист, не мате­риалист и др.
184
 заметки крохобора
 

Была когда-то в русском языке звательная форма  — вока-

тив. Остатки этой формы видны в восклицаниях: боже мой, гос-
поди! У Пушкина «Чего тебе надобно, старче?» Старче — зва-
тельная форма слова старец. И много позже у Марины Цвета-
евой встречаем: «Сыне! Господа бойся, ноги давшего  — бресть»
(«Ода пешему ходу»). Сыне — обращение.
Современные поэты (а иногда и прозаики) считают, что
формы типа отче, сыне, старче можно употреблять просто для
«высокого штиля».

Помните — терпел венок из терний

Сыне человеческий, мучим...
(А. Вознесенский)

Но ведь тут не обращение, а обычный именительный падеж.

Впрочем, у того же поэта  — верное употребле­ние: «Вновь ты
стонешь, сыне человечий!»
Дальше всех пошел Иван Лысцов:

Петь надо — ярче.

Жить надо — жарче!
Так оно, старче —
Ворог удачи. («Стезя», с. 83)

В этой, как ее называет автор, «притче-дерябке» (?) стар-

че — это старость!
И достается же старому русскому вокативу.
«На прощание я сказал золотоношскому “правдо­любцу”, пе-
реиначив известный афоризм о враче: юристу, исцелися сам!»
Автор понимает форму врачу в евангель­ском изречении «Вра-

185
чу, исцелися сам» как дательный падеж, отсюда и юристу. Но
врачу — звательная форма. А слово юрист (если бы оно было в
древнерусском) в звательном падеже звучало бы как юристе.
Итак, журналисте! Исцелися сам!

***
«И перепугалась Маринка, увидев дядьку с испитым лицом,
заревела, в угол за шкаф забилась».
Неужели для автора испитое лицо — то же, что про­питое, пья-
ное? «Испитой — малокровный, худосочный, как бы лишивший-
ся крови» (Даль). Испитой — как бы выпитый (а не выпивший).

***
«Осторожно, дети!» — так и хочется сказать, когда читаешь
иные стихи для маленьких:

На свой скворечник
Сел скворец:
— Кто поселился
В мой дворец?
(Вас. Морозов)

Во дворец можно вселиться, а поселиться — во дворце.

***
Газета рассказывает о платанах в одном кишлаке, ко­торым
девять веков. Они растут и сейчас: «Многовеко­вые платаны в
кишлаке берегут. Дорога память о них сайробским жителям».
Вот тебе и раз! Да ведь выражение память о них употребля-
ется тогда, когда речь идет о мертвых, ушед­ших, погибших.

***
«Речь... одинаково эффектно воздействовала на са­мые раз-
ные аудитории».
Не эффектно, а эффективно! Путать эти два слова нельзя.
Воздействие может быть только эффективным, то есть дейст­
венным, результативным.
186
 ***
«А ведь решение проблемы контроля могло бы изба­вить жи-
телей от необходимости подолгу выжидать автобус».
Коварная это штука — слова, образованные от одно­го корня.
Нельзя выжидать автобус. Правильно — ждать, ожидать. Вы-
жидать можно удобный случай, момент, время.

***
В рассказе С. Пестунова «Юбилейная медаль» мож­но про-
читать: «Серебряным зазимком бабьего лета я отправился в гор­
исполком».
Когда же происходит действие? Зазимок  — это пер­вый мо-
роз или первый снег, начало зимы. Бабье лето  — солнечные,
теплые дни начала осени. Автор, впрочем, точно указывает
дату — 17 октября и пишет: «Осень на прощание дарила людям
красоту...» При чем же тут бабье лето? И что такое вообще зази-
мок бабьего лета?
В том же рассказе: «Ее длинная, чудом в наши дни сохра-
нившаяся каштановая коса домовито стекала с гордой головы
на плечо».
Дальше  — не лучше: «Она еле-еле разгибает зане­мевшую
на сыром сквозняке спину». Но из текста совер­шенно ясно, что
действие происходит в поле. А сквозняк бывает только в поме-
щении.

***
«Изрядно вымокнул», — пишет Е. Федоровский.
В современном русском языке предпочтительны более ко-
роткие формы без суффикса -ну: вымок (а не вымок­нул), заглох
(а не заглохнул). Об этом хорошо сказано в книге «Грамматичес-
кая правильность русской речи» (М., 1976. С. 201—202).

* **
Она «сняла сумку, висевшую на крутом, покатом плече».
Не понятно, какие же все-таки плечи у героини рассказа. Ведь
значение слов крутой и покатый прямо противоположное.

187
Крутой  — почти отвесный, обрывис­тый. Покатый  — снижаю-
щийся постепенно, пологий. См. у Даля: «Берег не крутой, а
покатый».
***
«Дельфин медленно поплыл. Ученые Института океа­
нологии сказали, что за животного можно не беспо­коиться».
За животное не беспокоюсь. Беспокоюсь за русского языка.

***
Заголовок в газете: «Солнце сквозь буран». Любопыт­но.
Ведь лето, какой же тут буран? Читаю: «На город обрушилась
пыльная буря, которую принес на Алтай циклон...» Ах, вот оно
что! Никаких аномалий в приро­де. Просто журналист не зна-
ет, что буран — это снежная буря. А вот Пушкин знал: «В одно
мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все ис-
чезло... Ну, барин, — закричал ямщик, — беда! буран!»

***
Кстати о Пушкине. Вот и еще один юбилей прошел. Каж-
дый раз в пушкинскую годовщину наивно надеюсь: ну, хоть в
материалах, посвященных великому поэту, ошибок не будет.
Увы!
«Поэтам Пушкин помогал освобождаться от на­ветов моды и
увлечения “школами”». Наветы моды! Автор, видимо, полагает,
что наветы — это что-то вроде веяний, влияний (навеять — на-
вет). Но навет — это кле­вета, наговор.
В той же статье написано: «Пушкина-художника они
волнуют прежде всего, чтобы через них найти выход в сов-
ременность». Волнуют, чтобы найти? Что-то новое в
грамматике.

***
«О маленьком человеке надо заботиться, надо защи­щать
его, учить всему полезному. Что в этом плохого, кроме хороше-
го? Ничего».
А что хорошего в таком обороте, кроме плохого? Ничего.

188
 ***
«Но если говорить о дверях, то они у нас всегда чис­тые, ис-
правленные, открываются без усилий».
Может, все-таки исправные, а не исправленные?

***
«Это обычный шум студийного коридора, наполнен­ный жи-
выми выплесками эмоций, гнева, радости, дело­вой сухости».
Выплески деловой сухости! «И снова ахнула общест­
венность» (И. Ильф и Е. Петров).

***
«Ныне все прогнозы вокруг двух матчей: Нидерлан­ды  —
Бразилия и ФРГ — Польша. Только кто-то из этих команд может
стать чемпионом. Причем о первом матче пересудов больше».
Во-первых, не очень-то по-русски кто-то из команд. Во-
вторых, пересуды — это недоброжелательные разго­воры, сплет-
ни. Недаром Ожегов дает пример: «Нача­лись бабьи пересуды».

***
Купил в киоске книгу незнакомого автора. Думаю, дай поз-
накомлюсь.
«Алюминиевое ведерко больно хлестнуло Павла Фе­
доровича по носу». Как это ведерко хлестнуло? Это ведь не ве-
ревка.
«Его бортмеханик сидел в дверях кабины на широ­ком при-
стяжном стуле». Всегда считал, что при­стяжными бывают
только лошади. Не путает ли автор прилагательные пристяж-
ной и пристежной?
«В будке сидела женщина с лисьим воротником и в такой же
шапке». Совсем плохо.
«Кресло стояло возле стены в кухню». Дверь в кухню быва-
ет, а вот стена в кухню?
Странно как-то употребляет автор союз и. «Закрыл сахар-
ницу, убрал со стола хлеб и еду». А разве хлеб не еда? «Во дворе
заголосил петух, дробно и мел­ко, будто смеясь, продребезжа-
ла коза». Разве дробно и мелко — не одно и то же? «Все вокруг
189
было раскидано и разбросано». Ну, можно ли соеди­нять союзом
и однозначные слова? Ведь это все равно, что сказать он торо-
пился и спешил или начались за­бастовки и стачки.
«Там не возникали у него ощущения слитности, рас­
творяемости с миром, с землей». Возможна ли растворяемость
с землей?
Надо, наверно, все же условиться, сколько человек могут
образовать толпу. «Два помощника толпились ря­дом и помогали
советами». Двое, видимо, не мо­гут толпиться.
«Мы хватились Настю уже под вечер». Ошиб­ка. Хватить-
ся — непереходный глагол. Нельзя хватиться книгу, или деньги,
или ключи, или Настю. Правильно: хватились Насти.
«Тот размахнулся рукояткой ножа, метя в голову родствен-
нику». Можно ли вообще чем-нибудь размахнуться? Тем более
рукояткой.
«Я тоже нашла эту статью, подписанную доктором геоло-
гических наук Н. Егоровой». Героиню зо­вут Настей Егоровой,
но вряд ли она подписывалась «Н. Егорова». Ведь Настя — это
Анастасия.
В книге много излишеств, классических случаев из­
быточных словосочетаний: «Он вспомнил, с каким тру­дом уда-
лось ему демобилизоваться из армии»; «Вокзал станции был все
тот же, деревянный». Слова из армии, станции — лишние.
Автор к месту и не к месту употребляет просторечные и об-
ластные слова (утрешняя девушка, утрешний эпизод с курами).
Это бы еще ничего (хотя утрешний и эпизод вряд ли сочетают-
ся). Хуже то, что подобные слова иногда употреблены невер-
но: «Завтрева лыко драть пой­дем», — говорит крестьянка. Но
зав­трева если и употреб­ляется в говорах, то лишь как форма
родительного па­дежа (до завтрева). Завтрева пойдем — невоз-
можно.
Я уже не говорю об ошибках орфографических: глу­боко­
запрятанное сожаление вместо глубоко запрятан­ное, баян был
выменен на скрипку вместо выменян и др.
Итого на 198 страницах не менее 40 лексических оши­бок,
неточностей, опечаток.

190
 «Язык рассказов и повестей Медведниковой отли­чается об-
разностью и поэтичностью», — сообщает изда­тельство, рекомен-
дуя книгу Ли­дии Медведниковой «Перекресток» читателям.
Было бы неплохо, если бы язык книги отличался также и пра­
вильностью.

***
«Позаботьтесь впрок!»  — призывает реклама, реко­мендуя
заблаговременно проверить, не нуждается ли в ремонте летнее
туристское снаряжение.
Но заботиться впрок нельзя. Впрок можно только за­пасать,
заготовлять что-то: огурцы, грибы...

***
«Над Киевом светило солнце. По улицам весело бе­гали ру-
чьи, быстрые, как в апреле, и голуби в них купа­лись, удивленно
качая головами».
Уже не тому ли удивлялись голуби, что ручьи не бе­гут, а бе-
гают туда-сюда?

***
«Первые переводы Джерома в России появились уже вско-
ре после выхода их на его родине».
Выходит, переводы Джерома появились сначала в Англии?
Что же: Джером переводил? Или его перево­дили на родине? На
какой же язык?

***
«В день, когда арестовали Сайду и Энрико, Теодор Гилле,
ехавший из своей резиденции домой, внезапно почувствовал
резкую боль в правом нижнем углу жи­вота...»
Впервые слышу, что у живота есть углы. Верно гово­рят: век
живи — век учись.
***
«Проскользила — боже! — состригала, наклонившись, как в
рубашке оселок», — пишет поэт А. Вознесенский.

191
 Ожегов: «Оселок  — точильный камень в виде брус­ка». На-
клониться в рубашке оселок никак не может.

***
«Мальчишки на лыжах с холмов и пригорков вверх-вниз
снуют».
Любопытно было бы посмотреть, как это они снуют с хол-
мов и вверх.

***
«Чувство слова»  — так назван обзор поэтической поч­ты в
газете.
Читаю: «О том, что в жизни бывают у человека моменты,
когда хочется заговорить особым языком, язы­ком поэзии, убеж-
дает нас обилие поэтических писем, приходящих в адрес редак-
ции».
Моменты бывают. Но, прежде чем заговорить языком осо-
бым, надо овладеть нормами литературного языка и не писать
убеждают нас о том, что...

***
«Сидя посреди байкальского пустынного первород­ства, ге-
рой читает Савватеичу подлинник “Божествен­ной комедии”.
Латыни чтец не знает, но это ему не ме­шает».
И никому не помешало бы: а при чем тут латынь? «Божествен-
ная комедия» написана не на латинском, а на итальянском языке.

***
«Дифференцированный подход распространяю я и на стар-
шеклассников. Как правило, раз в год я предлагаю им написать
анонимные сочинения на тему о роли рели­гии и ее обрядов в се-
мье. Разумеется, оговариваю, что любое откровение ребят я не
поставлю никому в вину».
Не откровение, а откровенность. Откровение  — не­
ожиданное открытие, внезапное постижение чего-то до­селе
скрытого.

192
 ***
«Алеша, не кукся — это так судьба твоя обозначена».
Стал думать: не кукся  — что бы это могло значить? Вдруг
осенило (откровение!): а ведь для автора это форма повелитель-
ного наклонения глагола кукситься. У В. Белова нашел пра-
вильную форму: «А ты, Игоряшка, ешь тоже, не куксись».

***
«Готовясь к празднику, намечая дела, ему приуро­ченные, еще
раз остановишь свое внимание...»
Приурочить можно к чему, а не чему. Правильно: приурочен-
ные к празднику.

***
«За два года мальки превратились в полуторакилограммо-
вые рыбины».
А правильно: в полуторакилограммовых рыбин. Ры­бина  —
одушевленное существительное. Превратилось в рыбины  — все
равно что увидел звери. Вспомнил, как та же газета писала: «за
животного можно не беспо­коиться».

***
Книга Ю. Олеши «Ни дня без строчки» наконец-то вышла
с хорошими комментариями, заново отредакти­рована, текст еще
раз сверен с рукописью (Олеша Ю. Избранное. М., 1974). Устра-
нены некоторые ошибки, ого­ворены места, которые автор цити-
ровал по памяти не со­всем верно и т.п.
И все-таки, все-таки (ах, крохоборческий зуд!) хоте­лось бы
еще большей точности. На с. 454 фамилия скульптора по-пре-
жнему искажена: Меркулов (вместо Меркуров). Но это пустяк,
тем более что дальше всюду верно. А вот на с. 474 дело посерьез-
нее: «В аду, по Дан­те, находятся не только грешники — в нем за-
ключены также и те, кто не близок к Христу в силу, если можно
так выразиться, исторической несовременности: черти древнос-
ти, например». Что за черти древности? Очевид­но, Ю.  Олеша

193
написал герои древности, а машинистка, не разобрав почерка,
напутала. Так и пошло во всех изданиях.
На с. 489 автор пишет: «У Гоголя в “Вие” об отце панноч-
ки сперва сказано, что ему сорок лет. В другом месте о нем Го-
голь говорит: — Старец заплакал. Не мо­жет быть, чтобы даже
молодой Гоголь считал сорока­летнего человека старцем. По
всей вероятности, он за­был, что дал отцу панночки всего со-
рок лет». (Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 6 т. Т. 2. М., 1949. С. 164).
Редактору следовало бы заглянуть в текст Гоголя. А там ска-
зано об отце панночки: «Ему было около 50 лет» (а дальше гово-
рится о том, что от горя он вы­глядел старше).

***
Вот что пишет Э. Гайдарова в «Московской киноне­деле».
«В декабре нынешнего, 1975 года страна, над которой, как пред-
сказывал поэт-декабрист А. Одоевский, взошла “звезда плени-
тельного счастья”, будет отмечать 150-летие восстания дека-
бристов».
Не Одоевский, а Пушкин! (стих. «К Чаадаеву»).
После этого пустячком кажется грамматическая ошибка в
том же материале: «Такие вдохновенные стро­ки посвятил Н. Не-
красов женам декабристов, последо­вавших за своими осужден-
ными мужьями в Сибирь». Кто же за кем последовал?

***
Читаю в газете: «О моде написано мало. Так мало, что лю-
бая публикация на эту вечную тему встречается с острым инте-
ресом. И интерес не избывает». Что это еще за избывает? Есть
старинный глагол избыть, но у него явно не то значение, на ко-
торое рассчитывали авто­ры заметки.

***
Еще одна газета сообщила, что «аргентинскому гросс­
мейстеру удалось отреваншировать во встрече с Кага­ном». Ну
зачем действительно так скучно брать ре­ванш, когда можно с
опереточной легкомысленностью отреваншировать!

194
 ***
Открыл книгу Г. Кравцова «Витражи». Читаю:

Я тихим гостем
окажусь за городом,
и мне домишки
в соснах и оконцах
тебя домыслят,
маленькое солнце.

Как можно домыслить тебя и что же имеет в виду поэт, ут-

верждая, что это сделают вместо него домишки? Запнулся на
строчках:

Не поймут, что стихами

и пожаром души
на едином дыханье
каждый словно вершил.

Что вершил? Этот глагол не употребляется без допол­нения.

В другом стихотворении Г. Кравцов рассказывает о своем
друге — незадачливом малом, который пришел на кладбище:

...на крепком кресте

повесил,
как на мольберте, холст
и, песню любви
насвистывая,
ловя цветовые контрасты,
писал...

Конечно, «незадачливый малый» может не знать, что не-

удобно стоять на могиле и к тому же насвистывать, но пос-
кольку он занимается живописью, ему не мешало бы знать,
что холст не вешают на мольберт, а натягивают на подрамник.
Вряд ли это стихотворение относится к тем белым стихам, о

195
которых в послесловии Л. Глебовой сказано, что они «выраже-
ние смысла».

В твоих зрачках
прошедшее спешит —
уже тоской
стучат в тебя копыта.

Не тоска — копытами, а копыта — тоской!

***
Плохо, когда корректор пренебрегает своими прямы­ми обя-
занностями. Но еще хуже, когда он начинает пра­вить то, что
вовсе не нуждается в исправлении.
В однотомнике С. Есенина «Стихотворения и поэмы» (М.:
Советский писатель) я с грустью прочитал:

Ах, метель такая, просто черт возьми

Забивает крышу белыми гвоздями.

Да, конечно, гвоздями правильнее, чем гвоздьми, однако у

Есенина именно гвоздьми — диалектная форма (как и свечьми в
«Анне Снегиной»). Гвоздями разрушает рифму.
В рассказе Ю. Казакова «Арктур  — гончий пес» есть не-
сколько охотничьих слов.
«Один раз Арктур, видимо, скололся и замолчал». Сколо-
лась — говорят охотники о собаке, сбившейся со следа.
И в сборнике «Голубое и зеленое», и в книге «Двое в дека-
бре» читаем, однако, вместо ско­лолся  — окололся. Корректору,
наверное, скололся со­всем непонятно. Окололся тоже странно, но
все-таки напоминает что-то знакомое (укололся, поэтому и за-
молчал).
***
Была бы моя воля, я бы редактирующих переводы обязал
читать книги по теории перевода, если не все, то хотя бы хоро-
шую книжку Норы Галь «Слово живое и мертвое» .

196
 А то ведь как переводят? Читаю роман Д.X. Чейза «Мер-
твые молчат». «Я даровал ему доллар», «взимал очередную
мзду с новой жертвы», «получив ут­вердительный ответ, он
буквально расцвел и повернулся лицом к свету». Как это мож-
но буквально расцвести? «Хотя набросок был только наполо-
вину завершен». На­бросок  — он и есть набросок, и не может
быть закончен (иначе это не набросок). Кроме того, разве мо-
жет быть что-то наполовину завершено? «Над дверью висел за­
мысловатый фонарь кованого железа, внешним обликом впол-
не соотносимый с фонарями Флоренции пятнадцато­го века».
Господи! Неужели нельзя проще: похожий на фонари Флорен-
ции? Внешним обликом... Как будто у фо­нарей есть еще и внут-
ренний облик. Там же: «Ирен поведала мне, что у Лодони по-
дают черепаховое филе». Поведать — типичный современный
«газетизм» дурного тона (как и буквально). «У нее был браслет
с брелками». С брелоками, а не с брелками. «Четырехрядный,
прямой как стрела хайвей тянулся вдоль океана». Не­ужели
хайвей уж никак нельзя перевести? «Я остано­вился в “примор-
ском” отеле». Если отель называется «Приморский», то следует
написать в отеле «Примор­ском», а если это просто приморский
отель, не нужны кавычки.

***
Справедливо упрекают театральных постановщиков, кино-
режиссеров в невнимании к «мелочам».
На сцене гусар, а форма на нем уланская. Или пого­ны дру-
гого полка. Маяковский писал, что в картине о Пушкине виден
памятник, который был поставлен через несколько лет после
смерти поэта.
То же — и в языке. Современная экранизация клас­сического
романа. В одном из кадров видна надпись: «Полицейский учас-
ток».
***
«Продляет жизнь»  — читаю в одной газете. Может, кому и
продляет, а мне укорочает.

197
 ***
Кто такие погодки? Дети, родившиеся в одной семье с про-
межутком в один год (братья и сестры). Так у Даля, Ушакова,
Ожегова и во всех других словарях русского языка. У В. Белова
в «Привычном деле» о де­тях Катерины, рожавшей каждый год:
«Погодки, все погодки». Верное употребление.
Но вот смотрите: «Может, он ждал, что к нему ра­достно
подойдут погодки его или кто постарше» (В. Шук­шин. Вечно
недовольный Яковлев). Даже о растениях пишут: «Брусника —
вечнозеленая, живет в лесу по мно­гу десятков лет. Иногда ее
кустик — погодок здоровен­ного дубка».
Думается, лучше все-таки называть погодков погод­ками, а
одногодков одногодками (или ровесниками).

***
Какого рода Беларусь? Конечно, женского: наша Беларусь.
А если «Беларусь» — марка трактора?
У В. Липатова в «Деревенском детективе»: «Взмахивая ог-
ромными колесами, как крыльями, “Бела­русь” стремительно
приближался...»; «Когда “Беларусь”, напоследок дико взревев
и окутавшись дымом, остано­вился у конторы...»
Стало быть, «Беларусь» — мужского рода?
Однако в одной столичной газете иначе: «Стальным тросом
цепляют к платформе старенькую “Беларусь”», «Трогается с
места “Беларусь” и легко за ней — плат­форма».
По нормам русской грамматики, склоняемые назва­ния типа
«Беларусь», «Волга», «Чайка»  — женского рода, независимо от
того, обозначают ли они трактор, или теплоход, или пылесос.
Иначе придется говорить: на своем «Беларусе», наш «Волга» по-
дошел к пристани.
***
А вдруг — о каком-то
Неслыханном чуде,
О чем никогда
Не изведают люди?
(Б. Заходер. Квочкины строчки)

198
 Изведать  — переходный глагол. Можно изведать что-то,
но не о чем-то.

***
Ради созвучия чего не сделаешь? Вот Е. Кохан во имя риф-
мы заставляет оленя охотиться:

Вдали, где алеет

Сихоте-Алинь,
Идет по аллее
С охоты олень.

А может, он идет с охоты, где охотились на него? И почему

по аллее — кто их в тайге проложил?

***
«День раздался, подлинел, а с двенадцатых чисел он и вовсе
начнет обгонять ночь», — пишет фенолог А. Стрижев.
Есть двадцатые числа, сороковые годы. С трудом, но привы-
каем к обороту в десятых годах XX века. А вот двенадцатые чис-
ла — что-то совсем новое в календаре.
У того же автора прочитал: пернатый могикан (о глу­харе).
Это все равно что старый горожан или мой одно­полчан. Пра-
вильно — могиканин.

***
«Книга Алексея Яковлевича Каплера “Долги наши” удиви-
тельно совпадает с тем обликом, который сложил­ся о ее авторе у
множества людей, его знающих».
Хоть убей, не понимаю, как это у людей может сло­житься
облик об авторе.

***
«Некоторые же, усомнившись в правдивости деталей, поте-
ряли веру к фильму в целом».

199
 Давайте договоримся: доверие — к чему-то, уверен­ность — в
чем-то, вера — во что-то.

***
«Хищения людей с целью денежного вознагражде­ния  —
едва ли не последнее слово современного гангсте­ризма», — пи-
шет итальянская газета «Паэзе сера».
Не знаю, как в итальянском оригинале, но по-русски хище-
ние людей, как говорится, не звучит. Это ведь не казенное иму-
щество.

***
Газета рассказывает о соревновании гребцов: «Наши ребята
почти на корпус обходят соперников. И... ломает­ся подножка.
Лодка сходит с дистанции.
— Обидно, — резюмировал происшедшее тренер. — Так хоте-
лось опробовать новый состав в деле».
Словарь «Трудности русского языка» под редакцией
Л.И. Рахмановой справедливо расценивает такое упо­требление
глагола резюмировать как ошибочное. Ведь резюмировать зна-
чит кратко изложить суть написанно­го, сказанного (а не про-
исшедшего). А резюмировать словом обидно вообще ничего
­нельзя.

***
«Но особое место в его жизни занимает Тюмень. Когда он
приехал туда (в Тюмень. — Крох.) в 1964 г. начальником стро-
ительства, там (в Тюмени? — Крох.) было 35 человек, один са-
мосвал и три лошади. Когда че­рез семь лет он уезжал из Тюме-
ни — там (опять-таки в Тюмени!  — Крох.) работало 35 тысяч
человек». Вот так-то! Хорошо еще, что речь идет об известном
большом городе. А то ведь чи­татель всерьез мог подумать, что
население города уве­личилось за семь лет в тысячу раз. Вот что
значит не­брежно — не там и не туда — употреблять местоиме-
ния.

200
 ***
«Зато приятно порадовали мастера шпаги»,  — пишет газе-
та. Поскольку порадовать неприятно нельзя, следует признать
слово приятно лишним.

***
Странные грамматические формы нахожу в некото­рых сов-
ременных переводах.
«...Замыкал наше шествие заместитель шерифа, плев­шийся
позади, шагах в десяти за мной»,  — читаю в одном еженедель-
нике. Если автор русского текста ду­мает, что плевшийся — при-
частие от глагола плестись, он ошибается. Рекомендуемая сло-
варями и грамматикой форма  — плетшийся. Не нравится? Не
звучит? Можно обойтись без причастия: который плелся. Но
плевшийся ни в какие ворота не лезет.
В том же тексте сделал еще несколько «горестных замет»:
«Я положил еще раньше нога на ногу». А надо бы: положил ногу
на ногу. «Поднялся три пролета в оранжерею» (?) И наконец:
«По дороге сюда мы оста­новились минуты на две на шоссе, где
за машиной Дол Боннер стояла еще одна полицейская машина.
Навер­ное, ее тоже обвиняют в противоправном нарушении вла-
дения. Когда мы проезжали, она разговаривала с по­лицейским о
чем-то».
По правилам грамматики выходит, что обвиняют ма­шину и
что именно машина разговаривала с полицей­ским.
«Сочиняйте сами» — называется цитируемая повесть, опуб-
ликованная в «Литературной России». «И переводи­те грамот-
но», — добавил бы я.

***
«Десятки солдат “химического центра” в Эджвуде (Мэри-
ленд) были подвержены воздействию ЛСД. Он вводился также
морским пехотинцам в Абердине».
Не подвержены, а подвергнуты! Солдатам именно вводили
наркотик. Тоже, кстати, небрежный перевод.

201
 ***
«...Гудков увлекался картингом... Но, прежде чем сесть за
руль картинга, Володе на время пришлось стать автомобилест-
роителем».
Картинг — гонка на маленьких автомобилях, а сами эти ми-
ниавтомобили называются картами (см. словарь-справочник
«Новые слова и значения»). Таким образом, не руль картинга, а
руль карта.
***
«Машина лейтенанта стала достигать беглецов, когда разда-
лась автоматная очередь».
Достигать можно берега, успеха, глубокой старости... А лю-
дей — настигать.

***
«А не так давно предложил свое уникальное собра­ние об
Екатеринославе  — Днепропетровске  — один жи­тель Львова.
И после консультации с историческим му­зеем ее приобрел...»
Собрание об — не по-русски. Это раз. Перед словами, начи-
нающимися с е, употребляется предлог о (а не об): о Екатери-
нославе. Это два. И еще, что же это за она? Собрания?

***
«Ни о какой-либо внезапности не может быть и речи». Что-
нибудь одно: или ни о какой внезапности или о какой-либо вне-
запности.

***
«Претензии можно было бы умножить, и варшавские ежене-
дельники не преминули перечислить длинный спи­сок фильмов,
которые следовало бы все непременно включить в программу
нынешних “Конфронтаций”».
Перечислить список нельзя. Можно прочитать (при­вести)
список или перечислить фильмы.

202
 ***
«И все же найдутся скептики, которые настойчиво станут
задавать вопрос, орнаментированный динамикой века: а стоит ли
все же так убиваться?»
Честное слово, так и напечатано орнаментированный дина-
микой. Можно дать премию тому, кто догадается, что это значит.

***
«Луга загромождены стогами свежего сена».
Хорошо, конечно, что журналисты подыскивают силь­ные
слова для обозначения отличного урожая трав, но ведь загро-
мождать  — значит заставлять, заполнять чем-то громоздким.
Кроме того, разве не чувствуется в этом слове оттенка неодобре-
ния, неудовольствия?

***
«Нелепые, но порой труднопреодолимые препятствия отцу
в воспитании детей, особенно тогда, когда они знают и любят их,
непоправимо калечат психику ре­бенка».
Кто кого любит? Видимо, дети отцов. Но ведь слово отец
стоит в единственном числе, и к нему форма их не подходит.
Что же тогда? Препятствия? Вряд ли их лю­бят дети.
Осторожнее с местоимениями, товарищи!

***
«Какая-то гамма чувств вырисовывалась на его лице.
Правда, мало похожая на проблески раскаяния, скорее это был
потаенный зуд, что зря все-таки тогда не привел в исполнение
угрозу».
Нет, никак нельзя потаенный зуд называть гаммой чувств.
Ведь гамма — это все же несколько явлений. Правильный при-
мер употребления этого слова в мета­форическом смысле нахо-
дим в другом номере той же га­зеты: «На лице Анны Мерновой
можно прочесть целую гамму разнообразнейших чувств: тут

203
и растерянность, и вина перед мнимо преданным любимым, и
страх перед вновь вспыхнувшей любовью, и чувство долга по
отно­шению к ни в чем не повинному мужу».

***
В «Черноморской здравнице» читаем: «Москва, Ленинград,
Украина, города Урала и Сибири, Германия, Австрия — это дале-
ко не полный перечень его концертной географии».
Как невозможно перечисление волшебства, так не­мыслим и
перечень географии. После слова перечень должно идти сущест-
вительное во множественном числе: перечень мест, книг, това-
ров.

***
«Год назад по соседству с квартирой В.Г. Грибано­вой был
пожар. Причина  — неисправная печь. Очаг огня ликвидирова-
ли, печку опломбировали, квартира пустует, а живущая рядом
гражданка Грибанова прозябает в своей нетопленой комнате».
У Козьмы Пруткова есть басня «Помещик и садов­ник». Са-
довник, получив указание помещика, как сле­дует ухаживать за
редким растением  — а указание было дано в словах «пусть хо-
рошенько прозябает»,  — заморо­зил растение зимой. На вопрос
хозяина: «Что? Хорошо ль растенье прозябает?» — садовник от-
ветил: «Изрядно: прозябло уж совсем».

Пусть всяк садовника такого нанимает,

Который понимает,
Что значит слово «прозябает», —

заключает К. Прутков. Совет этот хочется обратить к архангель-

ским товарищам. В старину прозябать зна­чило прорастать, рас-
ти (у Пушкина в «Пророке»  — «дольней лозы прозябанье», то
есть прорастанье). В со­временной речи прозябать — вести жал-
кую, бесцельную жизнь. По смыслу этот глагол никак не свя-
зан со сло­вом прозябнуть. За что же зябнущую гражданку Гри­
банову назвали прозябающей?

204
 ***
Газета напечатала очерк о курсантах авиационно-техниче­
ского училища. Одна из его глав названа «Испить чашу вернос-
ти», да и в самом очерке написано: «Каж­дый из воспитанников
как бы клянется испить чашу вер­ности училищу, ставшему вто-
рым домом, избранной про­фессии».
Крайне неудачная метафора! Выражение пить (ис­пить, вы-
пить) чашу употребляется исключительно в тех случаях, когда
говорится о чем-то тяжелом, неприятном, горестном. У Салты-
кова-Щедрина: «Всю горькую чашу существования мастерово-
го-ученика он выпил до дна»; у Григоровича: «Бедной этой жен-
щине определено было судьбою выпить до дна горькую чашу
испытания». Нель­зя выпить чашу дружбы или испить чашу
верности.

***
Как много все-таки лишних слов! Читаю в газете: «В воде,
отчаянно взмахивая руками и ныряя с головой, теряла последние
силы девочка».
Нырять  — значит погружаться с головой. Нырять с голо-
вой — избыточное словосочетание. Кроме того, вряд ли верно
писать о тонущем человеке, что он ныряет.
«Огромную ягодную плантацию красной смородины обна-
ружили геологи во время изыскательских работ на Чукотке».
Ягодную — лишнее слово, ведь смородина — ягода. И не сле-
дует называть дикие заросли плантацией.

* **
«Гораздо более разговорчивым был после боя Али. Он
даже продекламировал журналистам свою новую поэму в
стихах».
Поэма, конечно, может быть и в прозе (например, «Мерт-
вые души»), как и роман в стихах («Евгений Оне­гин»), но ведь
обычно все-таки наоборот, поэтому сочета­ние поэма в стихах
содержит избыточную информацию.

205
 ***
«И вот в одну из ночей преступники, выключив ток из элек-
трической сети, приступили к действиям». Из электрической
сети — лишнее.

***
«Создавалось такое впечатление, что хоккеисты, при­
званные под знамена сборной, лишь впервые познако­мились друг
с другом на архангельском стадионе “Труд”».
Впервые познакомились — тоже масло масляное.
* **
Журналист пишет о том, что ресурсы США «расто­чительно
расходуются на изготовление сотен тысяч тонн бумаги, красок,
пластиков, металлической фольги и дру­гих материалов».
А разве бывает фольга не металлическая? Не пишем же мы
бумажная газета, металлический нож или стек­лянная лам­
почка.

***
Вот еще кроха. Словарь-справочник «Трудности сло­
воупотребления и варианты норм русского литературно­го язы-
ка» справедливо выступает против тавтологиче­ских сочетаний
вроде период времени, свободная вакан­сия, памятный сувенир.
Но и тут на странице, отведенной под рекламу издательства
«Наука», напечатано: «В ма­газинах конторы “Академкнига”
имеются в наличии книги...»

***
«Кануть в Лету забвения»  — можно прочесть на одной из
страниц отрывного календаря.
В греческой мифологии Лета — река, глоток воды ко­торой
заставляет забыть все прошлое. Кануть в Лету — быть забытым,
исчезнуть без следа. Лета и есть забвение. Кануть в Лету забве-
ния — сочетание столь же неле­пое, как и пресловутый прейску-
рант цен.

206
 ***
«...Сказала в прошлом экс-чемпионка Европы...», — написа-
но в заметке.
Вероятно, автор забыл, что первая часть слова экс- (от лат.
ех-) и означает бывший, утративший прежнее положение. Или
он думает, что со временем и этого ти­тула лишаются?
Вообще, значение приставок, заимствованных из ла­тин­
ского, не очень хорошо держится в памяти разных авторов.
Как-то в одной статье прочел, что человеку сде­лали повторную
ревакцинацию. Но ревакцинация  — это и есть повторная при-
вивка. Приставка ре вносит в слово значение обратно, снова. Ре-
эвакуация — возвращение эвакуированного населения на место,
реэмиграция  — воз­вращение эмигрантов на родину, реоргани-
зация — пере­стройка, организация чего-либо заново. В репор-
таже «С места события» сказано, что Государственный музей
В.В.  Маяковского «разместился в заново реконструированном
здании». Наречие заново в предложении явно лишнее.
Мелочи? Конечно. Да ведь на то я и Крохобор.

***
Л. Богданович в книге «Жизнь начинается сегодня» пи-
шет: «Как студент факультета журналисти­ки МГУ, Аркадий,
конечно, уже познал основы логики  — науки о законах и фор-
мах мышления». Основы логики Аркадий, возможно, и познал,
а вот основы русского языка? Он говорит: «Но почему вы так
настроены против свободы любви? Лично мы ничего порочного
в этом словообразовании не видим». Свободная любовь не сло­
вообразование, а словосочетание. Любопытно, что некто Иван
Павлович, личность, по мнению автора, идеальная, «человек
большого ума и тонкого чувства», «эрудит», повторяет малогра-
мотное выражение Аркадия: «Что за словообразование — “сво-
бодная любовь”! Вроде бы и красиво, но совершенно бессмыс-
ленно».
В той же книге можно прочитать: «Алкоголь набра­сывает
туман на ближайшее будущее и на ответствен­ность за себя и за

207
девушку». Подобные фразы «набрасы­вают туман» на воспри-
ятие читателя.

***
«Иду на свидание с ней по брызжущему солнцем зимнему
городу, вдоль выбеленных изморосью домов бес­снежного Нев­
ского проспекта».
Всегда думал, изморось — мелкий дождик, измо­розь — иней.
Но прочитаешь такое  — и «усомнишься в обмане» (как пишет
тот же автор). Тем более что дру­гой литератор утверждает:
«Больше всего он обожает свои странности. Например, он лю-
бит подышать на стек­ло, поводить пальцем по измороси...»
***
В некоторых фантастических романах описываются контра-
моты — люди, для которых время движется в обратном направ-
лении: сначала 1974 год, потом 1973, сперва у них среда, затем
вторник и т.д.
Наверно, контрамот написал: «Сель сорвался 16 июля. Была
ночь с понедельника на воскресенье».

***
Коварная штука  — предлоги. «Пальмы требуют вни­
мательного и заботливого ухода. Ботаники называют их дву-
домными растениями, так как мужские и женские соцветия
группируются отдельно, на разных деревьях. Из сотни женских
пальм — одна мужская».
Это все равно, что сказать «некоторые женщины  — муж-
чины». А ведь стоит заменить предлог — и юмор ис­чезнет: «На
сот­ню женских пальм — одна мужская». Ви­дите, как просто.

***
Не везет старому, заслуженному глаголу есть. Как-то обхо-
дят его, стараются реже употреблять, предпочитают другие ...
Говорят, например, я кушаю, мы уже покуша­ли. А недавно про-
читал: «Чем вкуснее обед — тем более желающих отведать его».
Что такое? Открываю сло­варь Ожегова. Нет, все правильно:

208
«отведать (устар.) — попробовать, съесть или выпить немного».
Почему же вкусный обед надо только попробовать, а не съедать?
Пример не единичный: «Здесь можно отведать аромат­ной ухи
или бульона с кулебякой, солянки из осетри­ны ...» Зачем при-
глашать в ресторан заевшихся людей?
У Горького в «Варварах» голодный Дунькин муж просит
хлеба: «Позвольте мне кусочек... отведать», а когда ему отказы-
вают, говорит: «Слушай... дай кусо­чек, Христа ради!» «Матвей
отвечает: «Что же ты, чу­дак, прямо не сказал? Просишь отве-
дать... разве хлеб отведывают?»
Да, надо говорить прямо: отведать так отведать, съесть так
съесть.

209
 почему мы так говорим
(из истории слов и выражений)
 

Кавардак

В веселом детском рассказе М. Лоскутова о говоря­щей со-

баке ребята поют: «Что за шум и что за драки? Кто затеял кавар-
дак?»
Слово кавардак мы подчас употребляем и в разго­ворной
речи в том же самом смысле — беспорядок, сума­тоха, суета.
Кавардак  — слово тюркского происхождения, и обоз­начает
оно в турецком языке жареное, жаркое. И в рус­ском языке оно
когда-то употреблялось как название кушанья. В романе Л. Тол-
стого «Война и мир», между прочим, рассказывается, как сол-
даты готовят это блюдо, смешивая сухари с жареным салом, и
потом угощают Пьера Безухова: «— Что ж, поешь, коли хочешь,
кавардачку!»
Как могло получиться, что название кушанья стало синони-
мом беспорядка, неразберихи?
Кавардаком обычно называли кушанье из многих составных
частей: либо окрошку, либо солянку, либо мясо с кусочками хле-
ба,  — смесь. А дальше ход измене­ния значения слова кавардак
был, видимо, таким: смесь — мешанина — путаница — беспоря-
док.

Рубль и копейка

Рубль  — самое старое из сохранившихся сейчас рус­ских

названий денежных единиц. Слово это  — производ­ное от гла-
гола рубить. Рубль с древнерусского букваль­но— отрубленная
часть, обрубок. Обрубок чего? Круп­ными денежными едини-
цами на Руси были гривны, кус­ки серебра определенного веса

210
(первоначально гривна — фунт серебра). Даль пишет: «Гривна
рубилась начетверо или на четыре рубля». Интересно в связи
с этим сопо­ставить современное разговорное разбить вместо
разме­нять.
В древности это было обычным явлением: нередко мелкие
денежные единицы были частями  — обрубками, отрезками  —
более крупных. Были на Руси и резаны  — тоже деньги, от гла-
гола резать. Полтина (пол тина), то есть полрубля. Дело в том,
что рубль назывался еще и тин (этот корень в славянских язы-
ках тоже значил ре­зать, рубить, ломать). Полтинник и сейчас —
половина рубля, пятьдесят копеек.
Итак, рубль — часть древней гривны. Следы этого слова вид-
ны в гривеннике и двугривенном.
В одной из русских летописей читаем: «А при вели­ком князе
Насилье Ивановиче бысть знамя (то есть был знак) на деньгах:
князь великий на коне, а имея меч в руце; а князь великий Иван
Васильевич учинил знамя на деньгах: князь великий на коне, а
имея копье в руце, и оттоле прозваша деньги копейныя».
Эти-то «копейные деньги» и стали впоследствии на­зываться
копейками.
В словаре Даля находим множество пословиц и по­говорок,
содержащих слова рубль и копейка: «Копейка­ми рубль крепок»,
«Кто не бережет копейки, сам рубля не стоит», «Не учи дубцом,
поучи рублем» (ср. совре­менное бить рублем).
Названия некоторых старых монет сохранились толь­ко в
пословицах, поговорках: «Не было ни гроша, да вдруг алтын».
Грош —полкопейки, алтын  — три копей­ки. Пятнадцатикопееч-
ная монета называлась пятиал­тынный (пять алтын). Самой
мелкой монетой была по­лушка — половина гроша, четверть ко-
пейки. И тут со­хранилась поговорка: «За морем телушка — по-
лушка, да рубль перевозу».
Разнообразны были разговорные названия бумажных денег.
Некоторые из них сохранились и поныне: целко­вый, пятерка.
В XIX в. в разговорной речи были распространены и обозначе-
ния кредитных билетов по цвету: синенькая (5 руб.), краснень-

211
кая (10 руб.), беленькая (25 руб.): «Из беленькой, которую я буду
получать каждый месяц, когда поступлю в университет, непре-
менно два с полтиной (одну десятую) я буду отда­вать бедным,
и так, чтобы никто не знал» (Л. Толстой). Само слово деньги —
татарского происхождения. Не всегда оно было общим родовым
названием меры стои­мости. Когда-то слово деньга обозначало
конкретную монету — полкопейки.

Лавка и булавка

Нет, нет, мы не потому поставили эти слова рядом, что

они общего происхождения. Происхождение у них разное. Но
что-то общее в языковой «судьбе» этих суще­ствительных есть.
Оба они раньше осознавались как уменьшительные: лавка от
слова лава, булавка  — от сло­ва булава. Ведь суффикс -к- ши-
роко употреблялся и употребляется для образования слов с
уменьшительно-ласкательным значением: трава  — травка,
нора  — норка, тропа  — тропка. До сих пор во многих местах
нашей страны лавами называют доски или бревна, положен-
ные через ручей, речку. Лавка, таким образом, первоначаль­но
понималась как «маленькая лава», опирающаяся на две под-
ставки,  — скамейка. Со временем слово лавка приобрело еще
одно значение  — магазин (чаще всего не­большой). Торговали
на открытом воздухе с лавок (ска­мей, столов), а потом лавками
стали называть и поме­щения, где торгуют. От этого же корня и
слово прила­вок.
Булава — жезл с шаровидным набалдашником, в прошлом —
знак власти гетмана и атамана. Так называ­ли и оружие подоб-
ной формы, и длинную палку с шаром на конце  — парадную
принадлежность швейцара. Есть и гимнастическая булава. При
чем же тут булавка? Да поглядите, ведь по форме она похожа
на маленькую бу­лаву: она тоже имеет шаровидное утолщение
на конце. Впоследствии так стали называть и другие, совсем не
похожие на булаву булавки — английские, потому что они упот-
ребляются для той же цели.
212
 Лавка — магазин

Магазин, лавка, универмаг, палатка, павильон, ки­оск, ларек,

универсам...
Лавка — несомненно, одно из самых старых названий торго-
вых точек. В новгородской грамоте XIV в. нахо­дим: «А что лав-
ка наша на Хопылском ряду...»
Лавка  — исконно русское слово, по происхождению  —
умень­шительная форма существительного лава. Лавами с дав-
них пор называют доски или бревна, служащие мостиком, то
есть переброшенные с одного берега ручья, речки на другой.
«Через реку были положены шаткие бревенчатые лавы»; «Ков-
рин по лавам перешел на дру­гую сторону» (Чехов). В более ши-
роком смысле лава— доска, положенная на две опоры. Лавка,
таким обра­зом, — небольшая лава. На таких лавках, скамейках
сидели, с них торговали в рядах. Потом сверху сделали навес,
крышу, по бокам — стены, и получилось торговое помещение,
которое продолжали называть лавкой.
Такой перенос названия с одного предмета на дру­гой, бо-
лее сложный, но выполняющий ту же работу, служащий той же
цели, в языкознании называют пере­носом по функции. Предмет
стал другим (уже не доска на столбиках, а небольшой магазин),
но роль его та же, и слово осталось то же.
В этом смысле похожа история немецкого слова Bank. Пер-
воначально Bank  — скамейка, лавка (откуда, между прочим, у
моряков банка  — доска для сиденья в лодке). Скамейка была
«рабочим местом» человека, за­нимавшегося обменом денег, —
менялы («Я спросил се­годня у менялы, что дает за полтумана по
рублю» — Есенин). Потом словом банк стали называть солидное
финансовое учреждение.
Перенос по функции испытало и слово ларек, умень­
шительное от ларь. Ларь, ларек  — ящик для хранения продук-
тов, а также для их продажи на базаре. Затем (как и в случае с
лавкой) — стены, крыша, дверь. Вот и современный ларек.
Иная история у слова магазин. В арабском языке мага-
зин — склад. Первыми это слово заимствовали у арабов, види-
213
мо, французы. Они же расширили его зна­чение и стали упот-
реблять также в смысле торговое предприятие, лавка. Логика
тут несложная: где хранят товары, там и торгуют, слово стало
«обслуживать» и склад, и лавку. От французов слово пошло в
другие языки, в том числе и в русский. И у нас сравнительно
недавно магазинами называли не только торговые точки, но
и склады. В английском и французском языках magazin обоз-
начает и журнал. Логика переноса значения чуть посложнее:
слово, обозначающее склад, скопление, собрание товаров, ста-
ло называть также собрание, сборник печатных материалов.
В  XIX в. в России мага­зинами тоже назывались некоторые
журналы, альмана­хи. Выходил, например, «Магазин землеве-
дения и путе­шествий» (сейчас мы бы сказали «географический
жур­нал»).
Был какой-то период в русском языке, когда слова лавка и
магазин употреблялись без особого различия. Интересно в этом
смысле одно место в романе Достоев­ского «Братья Карамазо-
вы»: «Лавка Плотниковых при­ходилась почти через один толь-
ко дом от Петра Ильича, на углу улицы. Это был самый глав-
ный бакалейный ма­газин в нашем городе, богатых торговцев, и
сам по се­бе весьма недурной. Было все, что в любом магазине в
столице... Митю ждали в лавке с нетерпением».
Сейчас заметно различие: лавка  — небольшой мага­зин, ме-
нее «солидная» торговая точка. Виктор Шклов­ский в книге
«Жили-были» пишет: «Лавки становились похожими на мага-
зины» (то есть как бы «повышались в ранге»).
Ясно чувствуется противопоставление слов лавка — магазин
в одном из материалов «Известий»: «Прежние сельские лавки,
где с одного прилавка продавали и си­тец, и сахар, и соль, и ке-
росин, в станицах Кубани усту­пили место современным торго-
вым предприятиям. За два года вступило в строй сто шесть­десят
пять новых магазинов, оснащенных современным оборудова­
нием».
Вместо лавок — магазины. На смену автолавкам — автома-
газины.

214
 Базар — рынок

Слово базар пришло к нам из татарского языка, а татарами

заимствовано у персов. При переходе из од­ного языка в другой
оно не изменило основного значе­ния.
История слова рынок несколько сложнее. Оно заим­ствовано
русским языком из польского в начале XVIII в. Польское слово
рынэк представляет собой видоизменен­ное немецкое существи-
тельное ринг, что значит кольцо, круг, а также площадь.
Торговали на площадях, поэтому связь понятий рынок и
площадь во многих языках очень давняя и прочная. В древне-
русском языке слово торг обознача­ло и площадь, и рынок, и
торговлю. В современном сербскохорватском языке трг  — и
площадь, и рынок. В Югославии рынок называют также италь-
янским сло­вом пьяцца, но у итальянцев пьяцца — площадь.
Итак, рынок — в конечном счете от германского ринг. Отсюда
же, конечно, и спортивный термин ринг — площадка для бокса.
В XIX в. в России слова базар и рынок употребля­лись почти
на равных. Можно, правда, заметить, что Пушкин все же предпо-
читал писать базар, а не ры­нок: «Пошел поп по базару посмот-
реть кой-какого то­вару», «Горюхино приуныло, базар запустел»;
«Посла­ла купить на базаре толстого полотна». Рынок у Пуш­кина
встречается редко, причем обычно в пренебрежи­тельных оборо-
тах типа толкучий рынок, вшивый рынок. Можем ли мы на этом
основании утверждать, что во времена Пушкина базар было сло-
вом более обычным, чем рынок? Писатель В.Т. Нарежный (совре-
менник Пушкина), употребив в романе «Два Ивана, или Страсть
к тяжбам» (1824) выражение на базаре, тут же делает сноску  —
и рынке. Стало быть, Нарежный счи­тал рынок более понятным
читателю словом, чем базар. Возможно, Нарежный, украинец по
рождению, воспри­нимал базар как слово южное, украинское?
В том же романе «Два Ивана» автор поясняет слова баштан, осе­
ледец, пасечник, варенуха, некоторые из этих слов объ­ясняет, «пе-
реводит» и Гоголь. И в наши дни в фельето­не «Южный базар»
Л. Лиходеев писал: «На юге рынок называется старинным словом
базар, пришедшим из ковыльных времен».

215
 В словаре Даля рынок и базар даны как синонимы, но по
возможностям словообразования, по количеству пословиц, по-
говорок базар  — более богатое у Даля слово: базар, базарный,
базарник, базарщина, базарить, базарничать, разбазаривать:
«Где баба, там рынок, где две — там базар»; «Три бабы — базар,
а семь  — ярмарка»; «На базар ехать, с собой цены не возить»,
«Люди с базара, а Назар на базар». Далевский рынок значитель­
но беднее. Видимо, базар было более народным словом, чем ры-
нок, по крайней мере во времена Даля.
«Словарь синонимов русского языка» под редакцией
А.П. Евгеньевой не отмечает никакого различия между словами
рынок и базар, считая их как бы абсолютными синонимами. Но
разница в современной речи, конечно, существует. Л. Лиходе-
ев в уже упомянутом фельетоне «Южный базар» пишет: «В са-
мом центре базарной площади растет правильная геометриче­
ская фигура кры­того рынка. Не базара, а рынка — то есть места
рознич­ной реализации продуктов сельского хозяйства». Четкое
противопоставление: не базара, а рынка. С базаром связано не-
что шумное, пестрое. Не случайно толковые словари приводят
переносное значение слова базар: «беспорядочный говор, крик,
шум». «Вы будете кричать, я буду кричать, будет базар, а толку
не выйдет» (А.Н. Островский).
Рынок — более строгое, более официальное слово. В состав-
ных наименованиях: крытый рынок, Черемушкинский рынок.
В терминологии: миро­вой рынок, внутренний рынок, «общий ры-
нок».
Практически не употребляется в значении «рынок, место
торговли» старинное слово торг.
Любопытна история нового слова торг, возникшего в со-
ветское время как обозначение торговой организа­ции, то есть
учреждения, ведающего торговлей в ка­кой-то отрасли, в каком-
либо районе: курортный торг, смешанный торг.
Части слов иногда становятся самостоятельными сло­вами,
преимущественно в разговорной речи: спец, зав, зам («Чер-
ный был телефон  — белый стал телефон. Замы выросли в
«вавов» — А. Вознесенский), опер («Спекулянт­ку опер везет в

216
коляске» — он же). Торг (новый) выде­лился в самостоятельное
слово из сокращений типа военторг, овощторг, горторг. Про-
цесс этот до сих пор наглядно виден: «В горторг приехал реви-
зор разряда первоклассного. Директор торга произнес в кругу
своих товарищей...»
В том же смысловом ряду, что и базар, рынок, стоит слово
ярмарка, заимствованное из немецкого языка (че­рез польский).
По-немецки яр  — год, маркт  — рынок. Ярмарка, таким обра-
зом,  — ежегодный базар. Старые ярмарки, прекрасно описан-
ные Горьким, Чеховым, вос­петые Гоголем, Кустодиевым, ушли в
прошлое. Нынеш­ние ярмарки (Лейпцигская, Загребская и дру-
гие) — пре­имущественно выставки образцов для оптовой прода-
жи. Ярмарка в Лужниках торгует в розницу, но по отноше­нию
к ней придется, пожалуй, первую часть слова пере­водить не как
ежегодный, а как круглогодичный.
Все три слова  — базар, рынок, ярмарка (а также торг) —
употребляются и в переносном значении. О сло­ве базар уже
было сказано. А вот рынок, торг:

Сегодня снова я пойду

Туда — на жизнь, на торг, на рынок,
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок.

Это стихотворение Хлебникова, написанное в 1914 г., любил

Маяковский.
«В Москву, на ярманку невест» везут пушкинскую Татьяну
(Пушкин писал ярманка и ярмонка). Название известного рома-
на Теккерея переведено как «Ярмарка тщеславия». Рецензия на
спектакль «Последняя жерт­ва» в Театре имени Моссовета назы-
вается «Ярмарка чувств».
Вряд ли хорошо вместо привычного книжный базар писать,
как это иногда делают, книжная ярмарка. По­добный прием еще
Достоевский в «Братьях Карамазо­вых» называл «наивным»:
«Такие воскресные съезды наивно называются у нас в городе
ярмарками, и таких ярмарок бывает много в году».

217
 Ярмарка

Читатель М. Руднянский пишет: «В Большой советской эн-

циклопедии говорится, что слово ярмарка происходит от немец-
кого ярмаркт, то есть годичный базар, на том основании, буд-
то ярмарки про­исходили раз в год. Однако в дореволюционной
России ярмарки бывали 3—4 раза в год, а в некоторых местах
и чаще. Предлагаю другую этимологию. Считаю, что первона-
чально произносили и писали ярманка. Эта фор­ма старше, чем
ярмарка. До начала XIX в. писали яр­манка, затем до середины
XIX в. бытовали обе формы (ярманка и ярмарка), и только по-
том укрепилась форма, ярмарка. Площадь ярмарки обычно ог-
раждалась забором, а на юге, в степных районах — ярмами, сня-
тыми с волов и поставленными вплотную друг к другу. Вот от
слова ярмо, думаю, и произошла ярмарка. А суф­фикс — тот же,
что в названиях Лубянка, Якиманка, Таганка и др.»
Этимология, предлагаемая тов. Руднянским, заман­чива и
оригинальна, но она не выдерживает научной критики. Нет до-
казательств, что форма ярманка более ранняя, чем ярмарка. Ис-
точник этого слова, бесспорно, немецкое существительное яр-
маркт  — буквально годич­ный, ежегодный базар, торг. Сначала
ярмарки проводи­лись раз в год, потом стали устраиваться чаще.
Менял­ся их характер, а слово осталось.
В русском народном произношении это слово давно под-
верглось действию так называемой диссимиляции, то есть
«расподоблению». Если в слове две одинаковые согласные (в
нашем случае р), одна из них нередко на­чинает произноситься
в народе иначе: отсюда просто­речное произношение колидор,
пролубь, лаболатория. Отсюда же, между прочим, ставшее ли-
тературным про­изношение февраль (более старое  — феврарь,
от латин­ского фебруариус). Отсюда и ярманка, с вариантами
по говорам ярмонка, ярмалка, ярмолка. Пушкин писал: «Яр-
манка кончилась — я ходил по опустелым лавкам»; «В Москву,
на ярманку невест».
Форма ярманка была так распространена, что даже вноси-
лось предложение считать ее литературной. Но в конце концов
218
победил более правильный вариант, соот­ветствующий этимоло-
гии, — ярмарка.
Так что ярмо здесь ни при чем. Да и не мог такой случай-
ный, к тому же не общерусский, признак лечь в основу назва-
ния. Надо также сказать, что приводимые читателем «модели»
слов типа Таганка, Лубянка, Яки­манка — иного происхождения.
Например, название мос­ковской улицы Якиманка (сейчас ули-
ца Димитрова) связано с церковью Иакима и Анны; народное
произно­шение старинного имени Иаким — Яким.

Кафе, ресторан, трактир

Большинство названий современных предприятий об­

щественного питания  — русского происхождения. Самое рас-
пространенное из таких названий сейчас — столовая.
В этимологии этого слова нет ничего сложного. Отме­тим
лишь, что первоначально оно обозначало только комнату, где
обедают, позже так стали называть отдель­ное предприятие.
В русском языке возникли и многие другие слова с похо-
жим значением: закусочная, чайная, а также пирож­ковая, пель-
менная, блинная. Этимология их тоже, как говорят языковеды,
«прозрачна».
Несколько сложнее история слов кафе и ресторан. Слово
кафе по звучанию похоже на кофе, и это не слу­чайно. Оба сло-
ва имеют один и тот же арабский источ­ник  — кава или кафа
(первоначально Каффа — назва­ние местности в Эфиопии, счи-
тающейся родиной кофе). От арабов слово пошло к французам
(по-французски кафе — и кофе, и кафе) — откуда наше кафе, и
к гол­ландцам — откуда наш кофе. Довольно давно слова с этим
корнем называют место, где не только пьют кофе. У нас кафе—
небольшой ресторан (по Ожегову). В польском кавярня, в ру-
мынском кафеня, в сербскохорватском кафана, в чешском ка-
варна — примерно то же, что у нас кафе.
Сейчас «обязательная» смысловая связь между сло­вами
кофе и кафе у нас не очень тесная. Видимо, посе­титель кафе, ко-

219
торому не подадут кофе, удивится и огорчится меньше, чем че-
ловек, не получивший пельме­ней в пельменной, или любитель
кваса, который грустно стоит у киоска и под крупной вывеской
«Квас» видит маленькую бумажку «Кваса нет».
Слово кафе известно в русском языке с середины XIX в.
Было оно сначала существительным мужского рода (в одном из
писем Чайковского: «зашел в какой-то кафе») и употреблялось
довольно долго только как на­звание соответствующих заведе-
ний за границей.
Ресторан в буквальном переводе с французского зна­чит
«восстанавливающий, подкрепляющий (силы)». Хо­рошо бы об
этом помнить тем посетителям ресторана, которые не подкреп-
ляют там силы, а подрывают здо­ровье. Этимологически связаны
слова ресторан и реставрация (восстановление).
В России первые рестораны появились в 30—40-х го­дах
XIX в. Некоторое время примерно на равных пра­вах существо-
вали слова ресторация и ресторан. (У До­стоевского: «Видишь,
кондитерская и ресторан, то есть попросту ресторация, но мес-
то хорошее».) В литературе одним из первых ресторан отме-
тил Гоголь: «Прохо­дишь мимо эдакого какого-нибудь рестора-
на — повар там, можете себе представить, иностранец, француз
эдакой с открытой физиономией, белье на нем голланд­ское,
фартук белизною равный снегам, работает там фензерв какой-
нибудь, котлетки с трюфелями, словом  — рассупе деликатес
такой, что просто себя, то есть, съел бы от аппетита» («Мерт-
вые души»).
Самым распространенным типом мест, где можно было по-
обедать, выпить, закусить, в XIX в. были трак­тиры. Пушкин
слова кафе и ресторан не употребляет ни разу, ресторация  —
очень редко, трактир — около 40 раз. Трактиром называли и гос-
тиницу со столовым залом, и отдельную закусочную, столовую
(у Даля трактир  — «гостиница, харчевня, где пьют и едят из
платы», то есть за плату). Толковый словарь Ушакова определя-
ет трактир как «ресторан низшего разряда». Вряд ли это везде
и всегда было так. Были, конечно, и непритяза­тельные, простые
трактиры: «Трактир был что-то вроде русской избы несколько в

220
большем размере» (Гоголь). Но вот как В. Гиляровский в кни-
ге «Москва и москви­чи» описывает известный трактир Егоро-
ва: «В зале второго этажа для “чистой” публики, с расписными
сте­нами, с бассейном для стерлядей, объедались селянками и
разными рыбными блюдами богачи  — любители рус­ского сто-
ла». Такими же были и некоторые другие мос­ковские трактиры.
Наиболее богатые из них стали в начале XX в. называться рес-
торанами, теряя при этом (как свидетельствует тот же Гиляров-
ский) свой «рус­ский» облик.
По происхождению слово трактир как-то невольно свя-
зывается со словом тракт  — большая проезжая до­рога. Да и
жизнь вроде бы подтверждала эту этимоло­гию. Гоголь писал о
«небольших деревянных тракти­рах, каких немало было повы-
строено по дорогам».
Однако мы будем придерживаться строгой этимоло­гии.
Этимологически слово трактир все же связано не со словом
тракт, а с итальянским глаголом тракто — «угощаю».
Сейчас кое-где трактиры возрождаются. В газетах было со-
общение о трактире «Золотой петушок», вы­строенном в старин-
ном русском стиле у развилки дорог около Пензы. Вот как опи-
сана внутренность трактира: «Стройные девушки-официантки
в сарафанах и красных сапожках, с длин­ными русыми косами
приветливо встречают заезжих, усаживают за стол. Зал тракти-
ра — обычная горница большой русской избы. Янтарного цвета
дубовые столы и лавки, на полках керамическая посуда. Мгно-
венно вспоминаются читанные в детстве русские сказки».

Солянка, салат, винегрет

В книгах по кулинарии — сотни названий блюд. Эти­мология

многих названий совершенно «прозрачна»: сту­день (холодец),
запеканка, мороженое, жаркое, под­жарка...
Но не следует соблазняться простотой. В иных слу­чаях
простота эта мнимая. Чего проще, казалось бы, происхождение
слова беляш? Вроде бы корень и суф­фикс знакомы, корень бел,

221
суффикс -яш, тот же, что в словах кругляш, кудряш. Но это так
называемая «на­родная» этимология. Беляши  — переоформлен-
ное назва­ние соответствующего татарского кушанья, никак не
связанное с русским прилагательным белый.
В одном еженедельнике было напечатано: «Ведь вна­чале
мясо только жарили на вертеле, а для отвара ис­пользовали
лишь обрезки, например, с головы  — уши, щековину и т.п.
Отсюда мясной отвар и стал называть­ся ушным, затем ушни-
цей, юшкой, ухой. Это тоже на­родная этимология, допустимая
в шутке («гуляш по ко­ридору» — как бы от слова гулять), но
не в серьезной статье. Ухо и уха  — слова совершенно разного
проис­хождения».
Об этимологии некоторых названий спорят до сих пор. Вот,
например, солянка. Откуда это слово? И как его правильно про-
износить и писать: солянка или селян­ка? Многие считают, что
более старая, исконная фор­ма — селянка, то есть сельская, дере-
венская еда. А по­том будто бы слово было искажено под влия-
нием су­ществительного соль («соленая еда»).
Другие думают, что процесс был обратным. Солян­ка — ста-
рая форма, селянка — более новая, непра­вильная.
Как быть этимологу в таких случаях? Могла бы по­мочь
хронология, если бы удалось с точностью устано­вить, что одно
из слов — солянка или селянка — появилось раньше. Но слова-
ри свидетельствуют, что обе фор­мы появились в литературном
языке примерно одновре­менно (в конце XVIII в.). Произведе-
ния литературы тоже отмечают «сосуществование» этих форм:
«Стер­лядь уснула...  — Ну, в солянку» (Горький. В людях. Цит.
по «Словарю современного русского литературно­го языка»,
т.  14, с. 242—243); «И вот отец садится, сняв шапку, распахнув
полушубок, и сразу заказывает не­сколько порций — селянку на
сковородке, леща в сме­тане» (Бунин И. Подснежник // Собр.
соч.: в 9 т. Т. 5. М., 1966. С. 378).
Все же, видимо, первична солянка. Собственно, есть два
блюда с таким названием: 1) густой суп из рыбы или мяса
(обычно из нескольких сортов рыбы или мяса), остро приправ-

222
ленный; 2) кушанье из тушеной капусты, опять-таки с мясом
или с рыбой (иногда с грибами). Оба блюда — острые, соленые,
отсюда и название.
Могут спросить, каким образом название было дано «по
приправе», а не по какому-то более существенному признаку?
Мало ли соленых блюд?
И в России, и в других странах названия кушаньям нередко
давались по приправе. Салат — от итальянско­го прилагательно-
го салата, буквально соленая, то есть соленая зелень. Смешива-
ли свежие овощи, солили — вот и салат.
Винегрет  — тоже от приправы, а не от основных ком­
понентов. Винегрет во французском языке  — первона­чально
соус из уксуса, масла и соли, затем — овощная смесь, приправ-
ленная этим соусом (винэгр  — уксус, от вин и эгр, буквально
«кислое, прокисшее вино»).
Так что солянка все-таки от соли, а не от села. Да и с соци-
альной точки зрения это, наверно, так. Вряд ли «сельской едой»
(селянкой) называли такое дорогое блюдо: жидкая солянка  —
вещь, требующая в приготов­лении много времени и денег. Это,
кажется, чувствовал Даль, который хотя и поместил селянку в
одно гнездо со словами село, сельский, селить, а все-таки после
сло­ва селянка поставил в скобках: от соль.
Кстати, другое кушанье, похожее на жидкую солян­ку, тоже
содержит корень соль: рассольник.

Чересчур

История отдельных слов не менее интересна, чем происхож-

дение устойчивых оборотов речи, идиом (таких как жив курил-
ка, вывести на чистую воду, очертя голову, остаться с носом).
Вот, например, всем извест­ное слово чересчур. Мы говорим:
«Рыба чересчур соле­ная»; «Он чересчур много ест». Или прос-
то: «Ну, это вы уж чересчур!» Чересчур значит слишком, сверх
меры.

223
 Старинное русское слово чур имело значение край, предел,
граница. В. Даль в своем словаре приводит вы­ражение «не лей
через чур» (то есть через край). В дет­ской речи можно слышать:
«Чур, я первый!»; «Чур, мое!» Наши предки, захватывая какое-
то пространство, очерчивали, огораживали его, приговаривая:
«Чур! Чур!» — то есть здесь граница, за эту черту никто не смеет
заходить, это — мое. Впоследствии суеверные лю­ди сделали сло-
во чур заклинанием. Открещиваясь, го­ворили: «Чур! Чур!» —
как бы проводя границу между собой и «нечистой силой». «Чур!
Чур меня!» — воскли­цает при виде призрака царевича Борис Го-
дунов в опере Мусоргского.
Сохранился в нашем языке и глагол чураться  — из­бегать
кого-либо, сторониться (опять-таки как бы про­водя границу
между собой и другими).

Пельмени, вермишель, лангет

Разнообразны признаки, лежащие в основе названий про-

дуктов, кушаний, блюд.
Очень многие кушанья названы по способу приго­товления.
Варенье и вареники — от слова варить. Пе­ченье, запеканка — от
глагола печь. Со способом изго­товления связаны и названия та-
ких блюд, как заливное, жаркое, биточки.
Иногда, чтобы выяснить происхождение названия, признак,
положенный в его основу, надо заглянуть в словарь. Слово желе
по-французски буквально значит застывшее, замороженное
(тоже, стало быть, по спосо­бу приготовления).
Мы уже писали о названиях, данных «по приправе»: солян-
ка, салат, винегрет.
Немало названий продуктов питания, кушаний отра­жает их
форму, внешний вид, консистенцию. Всем из­вестны пирожные
картошка, трубочки, корзиночки. От формы идут и названия:
рыбные палочки, яичница глазунья.
Специалисты по этимологии считают, что голубцы получи-
ли свое имя от сходства по форме с голубем. Весной в булочных
продаются жаворонки, напомина­ющие птичку.
224
 Нет сомнения, что разные виды икры  — баклажан­ная, ка-
бачковая, грибная, свекольная — называются икрой потому, что
по консистенции овощная икра похо­жа на икру рыб.
В гастрономических магазинах можно купить чай­ный хлеб.
Это колбаса, сделанная в виде буханки хлеба. Возможно, и само
слово колбаса родственно по проис­хождению таким существи-
тельным, как колобок и коле­со, в корне которых коло, то есть круг.
Это все слова, возникшие в русском языке.
Есть, однако, несколько названий «по форме», при­шедших
из других языков.
Широко распространены пельмени, причем именно как рус-
ское национальное блюдо. Но само слово пель­мени заимствова-
но русским языком из угро-финских языков (коми или удмурт-
ского). В языке-источнике — пельнянь. Пель — ухо, нянь — хлеб.
Пельмени, таким образом, «ушки из хлеба» или «хлеб в форме
уха». Вспомним, что исконно русское слово ушки встречается
как название мелких макаронных изделий.
Вермишель  — слово итальянского происхождения. По-ита-
льянски вермичелли  — червячки. Не очень аппе­титно, но «по
форме».
Лангет в переводе с французского буквально значит язы-
чок. Одну из разновидностей мучных изделий назы­вают по-рус-
ски язык (или тещин язык).
Из французского языка пришло к нам слово ба­тон  — бук-
вально палка.

Посуда

Названия видов посуды появились в русском языке в раз-

ное время. Одни из них исконно русского, славян­ского проис-
хождения, другие — заимствованные.
Само слово посуда, являющееся общим, родовым обозначе-
нием разнообразных предметов кухонной и сто­ловой утвари, —
русское. Славянский корень суд с давних времен обозначал
вместилище, но первоначально не всякое, а составленное из час-
тей. Словом судно, например, называли бочку, деревянное ведро,
225
корабль (все — из частей, из досок). Впоследствии этот признак
(«из частей») стал необязательным. Кроме слова посуда, от это-
го же древнего корня суд — сосуд, судок.
Интересна этимология названий отдельных видов по­суды.
Не вызывает затруднений, любому ясно проис­хождение таких
слов, как сахарница, чайник, солонка, селедочница. Но вот откуда
тарелка, стакан, рюмка, бу­тылка, бокал?
Тарелка имеет своим источником немецкое слово теллер (с
тем же значением), а немцы заимствовали это слово из итальян-
ского языка. По-итальянски талиаре — резать. Первоначально,
таким образом, тарел­ка — это то, на чем режут хлеб, мясо.
Стакан  — слово из тюркских языков, сначала упо­
треблялось в форме достокан. В одной из грамот XVI в. читаем:
«Пять достоканов, один на ножках с поясками, сканью делан, а
четыре гладкие, венцы золоченые».
Слово рюмка изменилось в русском языке по сравне­нию с
языком-источником так сильно, что и не узнать. А источник —
немецкое слово ремер, буквально рим­ский — сокращение суще­
ствительного ремерглас, то есть римский стакан.
Бутылка — от польского бутелка, в польском — из француз­
ского, во французском  — из латыни. В латин­ском бутис — бо­
чонок.
С первого взгляда представляется, что в слове про­тивень
корень тот же, что и в против. На самом же деле противень от
немецкого братпфанне (сковородка, про­тивень).
Долгий путь проделало, прежде чем попасть в рус­ский язык,
существительное графин. В русском оно  — из немецкого, в не-
мецком  — из итальянского, а итальян­цы заимствовали его из
арабского. По-арабски гараф — кувшин.
Бокал  — из французского языка. Древнейший же ис­
точник — греческое слово баукалис — сосуд.

Мебель

Этимология слов, обозначающих предметы домаш­ней об-

становки, очень разнообразна. Интересна история самого слова
226
мебель как родового названия различных вещей, окружающих
нас в квартире и на работе.
Существительное мебель заимствовано из француз­ского
языка, а у французов оно из латыни. Французское мёбль зна-
чит буквально «движимое». Почему? Разве движение так уж
характерно для шкафа, или стола, или кровати? В латинском
языке существовало сочетание рее мобилес  — движимое иму-
щество. Так называли — в отличие от недвижимого имущества
(земли и до­мов)— вещи (в том числе и мебель) и деньги. От
ла­тинского мобилес  — французское мёбль, a oт него  — и наше
слово мебель. Таким образом, существительное мебель, как это
ни странно, в этимологическом родстве и с автомобилем, и с
мобилизацией.
Стол и стул и по звучанию и по значению представ­ляются
нам родственными словами. Однако их проис­хождение совер-
шенно различно. Стол  — исконно рус­ское слово, образование
от того же корня, что и глагол стелить (чередование о—е в рус-
ских корнях обычно). Первоначально стол — то, что постелено,
покрывало, ска­терть, затем — то, на что постелено, то есть стол.
Стул — из немецкого языка. В русском это слово долж­но было
бы (при точной передаче) звучать как штул или штуль. Очевид-
но, первый звук был заменен другим под влиянием слова стол.
Так удобнее произносить: стол и стул.
Похожее звуковое изменение произошло и при заим­
ствовании слова стеллаж. Немецкое штеллаж образо­вано от
глагола штеллен  — ставить. По-русски, однако, не штеллаж,
а стеллаж. Надо думать, тут повлиял рус­ский глагол стелить,
а может быть, и стремление избе­жать двух шипящих в слове
(ш и ж).
Любопытна история существительного диван. В древ­
нейшем источнике, турецком языке, диван  — вовсе не мебель,
а государ­ственный совет. Заседания этого сове­та проходили в
комнате, пол которой был покрыт ковра­ми, подушками. У ара-
бов слово диван стало обозначать мяг­кую мебель. Отсюда (че-
рез французский) и наш диван. Секретер — слово французского
происхождения, как и секрет, секретарь. Но вряд ли смысловая

227
связь между секретом и секретером так уж тесна и непосредс-
твенна. Не следует думать, что секретер — это шкаф, куда пря­
чут секретные бумаги. В латинском языке (а он — «отец» фран-
цузского) прилагательное секретус значило не только тайный,
секретный, но и особый, отдельный. Секретер  — стол, шкаф с
несколькими отделениями.
Полка — исконно русское слово, по происхождению связан-
ное с существительным пол (нижняя плоскость помещения).
Самое древнее значение корня — доска.

Голова садовая

Странное выражение, не правда ли? Откуда оно взя­лось?

Открываем словарь Даля и в нем находим, что слово сад в рус-
ских говорах могло обозначать не толь­ко участок земли под
фруктовыми деревьями, но и ого­род, то есть участок под овоща-
ми (это и понятно: ведь сад — это место, где что-то посажено, а
сажать можно не только деревья, но и овощи). Садовая в этом
выра­жении значит огородная. А со словом голова дело обстоит
еще проще. Говорим же мы головка луку, на­зывали головкой, го-
ловой и кочан капусты. В романе М. Горького «Фома Гордеев»
читаем: «Эх, голова садо­вая, то есть капуста! — сказал Маякин с
улыбочкой».

Пиво, квас, щи

Внешнее сходство слов не всегда говорит об их род­стве, об-

щности происхождения. Степь и степень — со­вершенно разные
по происхождению слова, как и вода  — водить, ласка (живот-
ное) — ласка (нежность), рожа (некрасивое лицо) — рожа (бо-
лезнь). Тут сходство слу­чайное.
Но вот начальное пи в словах пиво, пир и пирог не случайно.
Слово пиво и по происхождению, и по современному значе-
нию связано с глаголом пить. В старину пиво обо­значало и сла-

228
боалкогольный напиток из ячменного со­лода (как и сейчас), и
вообще напиток, любое питье. Выражение брашно и пиво значи-
ло когда-то «еда и питье». Прилагательное пивной могло упот-
ребляться и в смысле «питьевой»: пивная вода (то есть питье-
вая).
Впоследствии существительное пиво стало обозна­чать толь-
ко конкретный напиток — один из древнейших на Руси, видимо,
очень распространенный, если за ним закрепилось слово, на-
зывавшее когда-то питье вообще. Это один из случаев сужения
значения слова.
В словаре Даля множество пословиц и поговорок, связан-
ных с пивом: По гостям и пиво; Бесстыжего гостя из избы пивом
не выгонишь; Приходи в гости ко мне: у шабра (то есть у соседа)
какое пиво! Хлеб да вода — разная еда, а пиво да вино пьем за-
одно; Доброе слово пива дороже; Кума не бить — и пива не пить
(то есть когда помирятся, на мировой) и др.
Другим популярным, исконно русским напитком из­давна
был квас. Слово это не переводится на другие языки. Выраже-
ния яблочный квас, сладкий квас, щавный (то есть кислый) квас
встречаются в очень старых памятниках русского языка. Квас,
закваска, кислый  — слова одного корня, общего происхожде-
ния. Квас бук­вально и значит кислый (квашеный). У Даля на-
ходим: И худой квас лучше хорошей воды; Часом с квасом, а
порою с водою; И квас есть, да не про вашу честь; Ешь щи с
мясом, а нет — так хлеб с квасом; С воды пьян живет, с квасу
бесится (о легко возбудимом человеке); Кроме квасу нет запа-
су и др.
Две поговорки отражают некоторую «шкалу ценно­стей»:
Удастся  — пиво, не удастся  — квас и Удастся  — квас, не удаст-
ся — кислые щи.
Позвольте, а при чем тут щи? Дело в том, что словом щи (не
очень ясного происхождения) когда-то называли не только пер-
вое блюдо из капусты и щавеля, но и кис­лый шипучий напиток.
У Помяловского в «Очерках бур­сы» читаем: «При банях всег-
да бывают торговцы, кото­рые продают сбитень, молоко, кислые
щи, квас, булки, сайки, кренделя и пряники». «Кислые щи» по-

229
мещены среди других напитков, рядом с квасом. А вот отрывок
из «Мертвых душ» Гоголя: «День был заключен пор­цией холод-
ной телятины, бутылкою кислых щей и креп­ким сном».
Да, а как же с пиром и пирогом? Пир — тоже от глагола пить
(как и пиво). Слово образовано с помощью мертвого ныне суф-
фикса -р. С этим же суффиксом дар — от дать, жир — от старо-
го значения глагола жить — кормиться (жир — первоначально
корм, еда, отсюда же и жито).
Пирог — от слова пир. Видимо, пирогами сначала на­зывали
не всякие пироги, а особые, которыми угощали на пиру, за праз-
дничным столом.

Щи да каша

Щи и каша — очень старые названия русских горя­чих блюд,

издавна распространенных в народе.
Чем старше слово, чем более необходимый предмет оно
обозначает, тем большим количеством пословиц, по­говорок,
крылатых слов оно обрастает. Под словом щи у Даля среди дру-
гих поговорок находим: Щи — всему голова; Ешь щи, будет шея
бела, голова кудревата; Кипите, щи, чтоб гости шли; Постные
щи — хоть порты полощи; Кабы голодному щец — всем бы мо-
лодец. На­родную поговорку (возможно, сообщенную Пушкину
Далем) встречаем в «Евгении Онегине»:

Мой идеал теперь — хозяйка.

Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.

Богата пословицами и поговорками также каша: Русского

мужика без каши не накормишь; Мать наша — гречневая каша:
не перцу чета, не прорвет живота; Без каши обед не в обед;
Каши не перемаслишь; Молод  — кости гложи, стар  — кашу
ешь; Без каши что-то зябнется; У каши привал, так дотянемся
и др.

230
 Есть у щей и каши и «общие» поговорки: Щи да каша — кор-
мильцы наши; Где щи да каша, там и место наше.
С давних времен щи и каша считались народными кушанья-
ми. Характерен в этом отношении диалог в «Ре­визоре» Гоголя:

Осип: Ну, а простого что у нас есть?

Мишка: Щи, каша да пироги.
Осип: Давай их сюда, щи, кашу да пироги!

В «Анне Карениной» Л.Н. Толстого Стива Облон­ский за-

казывает в ресторане устрицы, суп прентаньер, ростбиф, тюрбо,
сыр пармезан... Константин Левин, предпочитающий простые
блюда, говорит: «Мне лучше всего щи и каша, но ведь здесь это-
го нет».
Чем старше исконно русское слово, тем сильнее раз­вивается
у него многозначность.
Словом щи называли не только горячее первое блю­до (по
Далю: «Похлебка, мясная или постная, из руб­леной и квашеной
капусты, иногда капусту заменяет щавель, свекольник и пр.»),
но и особый щипучий на­питок. Даль отмечает, что в псковских
и тверских гово­рах слово щи обозначало также капусту, и при-
водит пример: «Родились ли у вас ныне щи?»
Любопытна в этом смысле поговорка «Попасть (или по-
пасться) как кур во щи», то есть попасть в неожидан­ную беду, в
неприятное положение: «Я попал как кур во щи, и я же оказы-
ваюсь виноватым» (Чехов); «Храб­рость не ум, — хмуро заметил
Листрат. — Попадется ду­рак как кур во щи, помяни ты мое сло-
во» (Н. Вирта).
Кур — петух. Поговорка эта казалась странной. Рас­суждали
так: ведь из кур щей не варят, как же петух может попасть в щи?
Считали, что поговорка со време­нем была искажена, что перво-
начальный, «истинный» вид ее такой: «Попал как кур в ощип»,
то есть петуха ощипали.
Вряд ли это так. Дело, видимо, в том, что в некото­рых гово-
рах словом щи называли не «похлебку из капу­сты», а суп с кру-
пой и картошкой. В таком случае нет ничего удивительного, что

231
петух попадал «во щи» (кста­ти, произношение во щи и сейчас
довольно обычно в диалектах: «Сметаны-то во щи добавь»).
Многозначно с давних пор и слово каша. Мы гово­рим:
«У  него в голове каша», «Ну и кашу ты заварил». «Березовой
кашей» называли розги.
Уже в древнерусском языке слово каша употребля­лось в
смысле «пир». В одной из русских летописей об Александре
Невском написано: «Оженися князь Олександр, венчася в То-
ропци: ту кашу чини» (то есть здесь и свадебный пир устро-
ил). «Словарь говоров Подмос­ковья» (М., 1969) тоже отмечает
«свадебное» значение этого слова: «Кашей называют первую
гулянку у моло­дых». В этом же словаре приводится еще одно
област­ное употребление слова каша (званый вечер после крес-
тин): «Каша — это вечер званый с кумой, кумом и родственни-
ками».
Есть в русском языке существительное однокашник. От-
куда оно? Как оно связано с кашей? Оказывается, на Дону
кашей называли артель. Даль приводит при­мер: «Мы с ним
в одной каше» и толкует слово одно­кашник как «одноартель-
ник». Впоследствии смысл сло­ва изменился, в современном
просторечии оно значит «товарищ по учебе, по совместному
воспитанию».
Каша считалась главной пищей, поэтому и повар, ко­торый,
конечно, готовил не только кашу, назывался ка­шеваром  — по
«главному блюду».
«Смотри в корень»,  — говорил Козьма Прутков. Пе­ре­
осмысливая поговорку, скажем: иногда полезно посмотреть в
корень слова, чтобы узнать его старое зна­чение, познакомиться
с его историей.

Буханка, булка, батон

С давних времен на Руси для обозначения единицы («шту-

ки») выпеченной продукции употреблялось то же слово, что и
для обозначения вообще пищевого продук­та, выпеченного из

232
муки  — хлеб. Уже в древнейших па­мятниках русской письмен-
ности встречаем: «пять хлебов ячменных», «взять семь хлебов
на неделю» и т.п.
Слово буханка как название формового хлеба приш­ло в
литературный язык из говоров довольно поздно. Этого сло-
ва нет у Даля. «Толковый словарь русского языка» под ред.
Д.Н.  Ушакова приводит буханку толь­ко в «Дополнениях» с
пометой разг. (то есть разговор­ное слово). «Словарь современ-
ного русского литера­турного языка» (т. 1, 1950) не включает
этого слова.
По происхождению существительное буханка связа­но с
древнерусским прилагательным бухоный (вариан­ты — буханый,
боханый), то есть пышный, рыхлый, мяг­кий. «Домострой», па-
мятник XVI в., среди других обязанностей жены указывает и то,
что она должна уметь печь «хлебы квасные (то есть кислые) и
бухонные».
В XVII в. в русском языке появляется слово булка. Сейчас
оно обозначает небольшой пшеничный хлебец, но прежде, судя
по одному старому тексту, могло назы­вать и большую буханку
белого хлеба: «А пекут с муки гораздо пересеянной на всяк день
булок двадцать. А всякая весом по четыре фунта» (то есть боль-
ше 1,5 кг).
Существительное булка  — польского происхождения, а в
польском языке это уменьшительное от слова була  — большой
хлеб круглой формы. Скорее всего, слово это родственно су-
ществительному булава  — жезл с ша­ром на конце (бул перво-
начально — шар или шишка). А так как булавка, без сомнения,
уменьшительная фор­ма слова булава (простые, не «английские»
булавки по­хожи на булаву в миниатюре  — стержень и круглая
ши­шечка на конце), то, стало быть, булка и булавка — родствен-
ного происхождения.
Кстати, современная норма литературного языка ре­
комендует разграничивать, не смешивать в употребле­нии слова
булка и буханка. Иногда можно слышать: «Купил две булки».
Смотришь  — а у него две буханки. Буханка  — большой хлеб,
булка — маленький (пшенич­ный).

233
 Из французского языка в конце XVII в. к нам при­шло слово
батон. По-французски батон — палка. Пер­вые батоны действи-
тельно по форме напоминали палку. И сейчас продаются длин-
ные и тонкие батоны.
В булочных продают также плюшки и сайки. Плюш­ка  — от
того же корня, что и расплющить, приплюсну­тый (плюшка —
сдобная плоская булочка). Сайка  — от эстонского сай (белый
хлеб).

Гастроном, бакалея, кондитерская

Слова гастроном, гастрономия появились в русском языке

в первой половине XIX в. (впервые отмечены Академическим
словарем 1847 г.), причем существитель­ное гастроном перво-
начально употреблялось только в значении «любитель хорошо
поесть, знаток вкусной еды». У Горького в одном из рассказов
читаем: «Моя мать любила хорошо покушать, и в этом был глав-
ный интерес ее жизни, она собирала у себя таких же гастро­
номов и кормила их».
Значение «магазин продовольственных товаров» раз­вилось
у слова гастроном позднее, уже в советское вре­мя.
Греческий корень гастрос значит желудок, номос  — закон,
правило.
Бакалеей сейчас называют отдел продовольственно­го мага-
зина, где торгуют «сухим товаром» — чаем, кофе, сахаром, вер-
мишелью, крупой.
Раньше бакалеей могли называть вообще съест­ные товары:
«А у меня закуска, говорил он обыкновен­но, вынимая заверну-
тую в бумажку бакалею  — балык, белорыбицу, семгу или что-
нибудь в этом роде» (Ма­мин-Сибиряк).
Название идет от турецкого баккал  — продавец про­
довольственных товаров, а у этого слова арабский ко­рень бакл —
сушеные овощи и фрукты.
В корне слов кондитер, кондитерская по происхож­дению
нет ничего «сладкого». Латинское кондитор зна­чит заготовляю-

234
щий, то есть человек, заготовляющий впрок продукты (от гла-
гола кондире  — заготовлять, припасать, а также приправлять).
Когда в XIII в. в России появились кондитеры, они делали не
только конфеты и торты, но были искусными поварами «широ-
кого профиля».
Затем значение слова сузилось. Сейчас кондитерс­кая— ма-
газин, торгующий сластями.
Кстати, слово конфета тоже не всегда обозначало сладкое
изделие. По-латыни конфектум  — приготовлен­ное, затем при-
готовленное в форме таблетки или пилю­ли лекарство и только
потом что-то сладкое.

Консервы, сервант, сервис

Что общего между словами, вынесенными в заголо­вок? По

смыслу вроде бы ничего: консервы  — приготов­ленные особым
образом продукты, сервант  — вид шка­фа, сервис  — обслужи­
вание.
Этимология, однако, устанавливает, что общая часть серв в
корнях этих слов свидетельствует об общности их происхож­
дения.
В латинском языке (латынь — язык Древнего Ри­ма), который
является источником всех широко распро­страненных в десятках
языков слов с корнем сере, ко­рень этот имел два основных значе-
ния: 1) служба, слу­жить; 2) хранение, хранить, сберегать.
Современные слова, содержащие корень серв (с его вари-
антом зерв), в русском, английском, французском и других
языках сохраняют большую или меньшую смыс­ловую связь с
одним из этих древнейших значений кор­ня. В самом деле; что
такое консервы? Продукты, при­готовленные для хранения.
Этим же словом (консервы) называют также очки, предохра-
няющие глаза от по­вреждений, пыли и т.п. (например, у мото-
циклистов).
А сервант? «Словарь иностранных слов» определяет сер-
вант как шкаф для хранения посуды и столового белья. Кто та-

235
кой консерватор? Тот, кто хочет сохранить старое, противник
прогресса.
А как же консерватория? Неужели и это слово как-то связа-
но с хранением? Ведь это высшее музыкальное учебное заведе-
ние. Верно, но это и хранилище талан­тов и музыкальных тради-
ций.
Резерв  — это запас, сохраняемый на будущее. Ре­зервуар  —
хранилище жидкости или газа.
Не так просто связать с исконным значением корня серв
слово обсерватория. Но и тут связь есть. В латин­ском языке
глагол observare значил и хранить, сбере­гать и наблюдать, сле-
дить. От второго значения и про­изошло слово обсерватория  —
место, где наблюдают за небесными светилами.
Глагол сервировать, существительные сервиз и сер­вис связа-
ны с тем значением корня серв, которое со­держит идею службы,
обслуживания.
Не очень ясного происхождения слово сервелат. Оно поя-
вилось в русском языке сравнительно недавно. Воз­можно, и это
слово произошло от того же корня: ведь сервелат — это копче-
ная колбаса, которая может долго сохраняться.

Георгий — Юрий — Егор

Разные ли имена Георгий и Егор или это варианты одного и

того же имени? Этот вопрос интересует А. Черникова (г. Ново-
московск), Л. Бодряеву (Перм­ская область) и других читателей.
Многие русские имена существуют в двух-трех ва­риантах:
Елена — Алена (в северных говорах Олена), Ирина — Арина (на
севере Орина), Елизавета  — Лизавета, Мария  — Марья, Игна-
тий — Игнат, Ксения — Ак­синья (на Украине Оксана).
В подавляющем большинстве случаев вторые име­на  — на-
родные, неофициальные, не закрепленные в до­кументах (до ре-
волюции — в церковных книгах, после 1917 г. — в свидетельст­
вах о рождении и паспортах). Пушкинская Арина Родионовна,
вероятно, была по до­кументам Ириной, княжна Марья из «Вой-

236
ны и мира» Л.Н. Толстого  — Марией, шолоховская Аксинья  —
Ксе­нией.
Сложнее обстоит дело с именами Георгий — Юрий — Егор.
По происхождению Георгий, Юрий и Егор  — это одно имя.
Самая старая его форма — Георгий. Имя Георгий буквально зна-
чит земледелец. Заимствовали у греков это имя и скандинавы
(варяги), и через скандинавов оно пришло к русским вторич-
но — в форме Гюрги, или в славянском произношении Юрий. Из-
менилось в народной речи и греческое звучание этого имени: из
Георгия по­лучился Егорий, а затем и Егор. «Официальное» про-
изношение Георгий в старой народной речи не привилось, хотя в
документах поддерживалось постоянно. Косвен­ным доказатель-
ством слабой распространенности в ре­чи народа имени Георгий
можно считать редкость фа­милии Георгиев у русских (тогда как
фамилии Юрьев и Егоров встречаются очень часто).
Имя Юрий давно стало самостоятельным: в Древней Руси
были князья Юрий Всеволодович и Юрий Долго­рукий.
После Октябрьской революции имя Егор и отчества Егоро-
вич и Егоровна получили законное право: они за­писывались в
паспорт. Раньше церковь неохотно «пус­кала» имя Егор в доку-
менты (отец писателя Чехова Па­вел Егорович в церковных кни-
гах значился Павлом Георгиевичем, впрочем, и сам Антон Пав-
лович при кре­щении был записан Антонием).
В современной русской речи Георгий, Юрий и Егор — разные
имена.

Денег куры не клюют

С вопросом о происхождении этой поговорки к нам обрати-

лась группа учеников 9-го класса.
Поговорка Денег куры не клюют принадлежит к тем оборо-
там речи, первоначальный состав которых несколь­ко изменился
с течением времени.
Денег куры не клюют — так говорят о тех, у кого много де-
нег. Но при чем тут куры? Разве куры могут клевать деньги?

237
 В сборнике В. Даля «Пословицы русского народа» (со-
держащем более 30 тыс. пословиц, поговорок, зага­док, приба-
уток) в одном из разделов этого сборника, который называ-
ется «Много  — мало», находим строчку с тремя выражения-
ми одного и того же значения: ешь — не хочу; куры не клюют;
до отвала. Все три вы­ражения относятся к пище, еде, корму.
Очевидно, обо­рот куры не клюют первоначально сочетался со
слова­ми, обозначающими корм, который можно клевать. Го­
ворили, вероятно: «У  него зерна-то (или хлеба) столь­ко, что
и куры не клюют», то есть человек так богат, что его сытые
куры не клюют даже зерна («заелись»). Впоследствии пого-
ворку эту стали употреблять более широко, относя ее к бога-
тым людям. Но тут ее несколь­ко переделали: выражение куры
не клюют как бы отор­валось от слов зерно, хлеб и стало соче-
таться со словом деньги. Так возникла поговорка Денег куры
не клюют.

Нужно ли «улучшать» поговорки?

Читатель Н. Джибладзе из Тбилиси, ознакомившись с за-

меткой И. Уразова о происхождении поговорки ре­веть белугой,
предлагает впредь говорить и писать ре­веть белухой.
Среди русских поговорок, пословиц, идиом есть несколь-
ко «неправильных», то есть изменивших первона­чальный вид.
Мы говорим, например, «попал, как кур во щи», сперва эта по-
говорка, видимо, звучала иначе: «попал, как кур в ощип». Вмес-
то исконного (более по­нятного, логичного) «тише травы, ниже
воды» мы те­перь говорим: «тише воды, ниже травы» (хотя вода
не всегда тихая, а трава бывает и высокой). Пословица «На тебе,
боже, что нам не гоже» ведь тоже искажена. Старый, «правиль-
ный» вариант: «На тебе, небоже, что нам не гоже». Небога — юж-
ное слово со значением ни­щий, бедняк.
Однако «искажение» поговорок не помешало им остаться в
языке, обогащая его. Устойчивые словосоче­тания — идиомы —
понимаются не по частям, не по отдельным словам, а целиком.

238
Смысл отдельных слов, входящих в идиому, и логическая связь
при этом не всегда играют роль. Важно, что реветь белугой  —
зна­чит громко кричать, плакать, тише воды, ниже травы  —
очень тихий, скромный.
Если добиваться понятности, логичности каждого слова в
поговорке, придется «отменить» многие образ­ные выражения
русского народа. Что это еще за баклу­ши, лясы, антимонии из
поговорок бить баклуши, то­чить лясы, разводить антимонии?
А кто такие Сидор и Макар из идиом бить как Сидорову козу,
куда Макар телят не гонял? Непонятно? Но ведь выражения-то
це­ликом вполне понятны. Это главное.
Любопытна, например, история выражения быть не в своей
тарелке.
У французов есть поговорка «Ne pas etre dans son assiette
ordinaire». Точный перевод этого выражения — «быть не в сво-
ем обычном положении (состоянии)». При переводе на русский
язык кто-то ошибся (или созорни­чал) и перевел слово assiette
как тарелка: по-француз­ски assiette значило и положение и та-
релка. Это были слова-омонимы. Получилось «странное» вы-
ражение быть не в своей тарелке. Ошибку заметили, но было
уже поздно: поговорка привилась и вошла в речь народа. Вошла
именно с этой нелепой тарелкой. И это никому не мешает. Пов-
торяем: во многих случаях важен об­щий смысл идиом, а не «ло-
гичность» каждого слова.
Ведь и некоторые отдельные слова изменили свой первона-
чальный облик, но смысл их остался прежним. Писали когда-то
сведетель: это слово по происхожде­нию связано со словом ве-
дать (знать). С-вед-е-тель — тот, кто ведает, знает что-то вместе
с кем-то. Уже дав­но мы пишем свидетель (под влиянием глагола
видеть). Раньше писали колач — от слова коло (круг, от этого же
корня наши слова колесо, около, коловорот). Те­перь пишем ка-
лач (по произношению). Стоит ли воз­вращаться к старым, «пра-
вильным» написаниям, ломая привычную орфографию? Прак-
тически всякие «ходы назад» в языке очень трудны и не делают-
ся без особой необходимости.

239
 Пройти огонь, и воду, и медные трубы

О человеке, много испытавшем, побывавшем в раз­ных

жизненных переделках, говорят: «Он прошел огонь, и воду, и
медные трубы» (или «сквозь огонь, и воду, и медные трубы»).
Пройти огонь и воду — это понятно. Может быть, человек был
в боях («в огне войны»); возможно, ему приходилось переправ-
ляться через ре­ки, часто бывать под проливным дождем. Но при
чем тут медные трубы?
В.И. Даль, приводя в своем «Толковом словаре» эту старую
русскую поговорку, поясняет ее словами: как вино. Вино (име-
ется в виду «хлебное вино», водка), прежде чем стать вином,
должно было пройти через огонь (на котором кипит хлебный
«затор»), воду (для охлаждения), медные трубы (то есть змее-
вик — часть перегонного аппарата).
Выражение это сейчас нередко употребляется в со­
кращенном виде: пройти огонь и воду. Поговорка получается бо-
лее понятной, сближаясь с другим, самостоя­тельно возникшим
выражением: готов в огонь и воду (за кого-нибудь).

Семи пядей во лбу

Широкий лоб издавна считался признаком большо­го ума.

Семи пядей во лбу  — выражение, возникшее применительно к
очень умному человеку, у которого лоб шириной семь пядей, то
есть более метра! (Пядь — старинная русская мера длины, рав-
ная расстоянию между концами растянутых большого и ука-
зательного пальцев, примерно 18—20 см.) Это обычный для
народ­ной речи прием гиперболы, преувеличения.
Следует заметить, что поговорка семи пядей во лбу в ее пер-
воначальном одобрительном смысле давно не употребляется.
Вряд ли кто-нибудь сейчас, желая всерьез похвалить человека,
скажет: «Он очень умный, семи пядей во лбу». Это выраже-
ние чаще всего сопро­вождается словами будь он хоть, будь ты:
240
«Будь ты семи пядей во лбу, а где-нибудь промажешь» (Н. Ост­
ровский. Как закалялась сталь).
Слово пядь сохранилось в некоторых устойчивых оборотах
нашей речи: пядь за пядью, не отдадим ни пя­ди, не отходить ни
на пядь.

Филькина грамота

Филькина грамота  — безграмотно составленный и не име-

ющий юридической силы документ. Слово грамота здесь упот-
реблено именно в значении документ, то есть официальная
бумага. А почему филькина? Некоторым именам «не повез-
ло». Они употребляются в насмешли­вых поговорках. Напри-
мер: «Мели, Емеля, твоя неде­ля»; «Наш Демид не туда гля-
дит»; «На бедного Мака­ра все шишки валятся». Филя, Филь-
ка  — уменьшитель­ная форма от имени Филипп. Когда-то, став
нарица­тельным, слово филя, филька употреблялось в народе
в значении разиня, недотепа, недоумок (по Далю). Отсю­да же,
между прочим, и наше простофиля. Филькина грамота, таким
образом,  — документ, написанный глу­пым, не знающим своего
дела человеком.

Сокращенные поговорки

«Из-за чего у них сыр-бор загорелся?»  — спраши­ваем мы,

когда хотим узнать причину ссоры, переполо­ха. Выражение это
принадлежит к числу сокращенных поговорок, которых в рус-
ском языке немало. Прежде она звучала: «Загорелся сыр-бор из-
за сосенки», или «От одной искры сыр-бор загорелся», то есть
из-за нич­тожной причины случилось большое несчастье. Такое
же значение имеет и другая старинная поговорка: «От копееч-
ной свечки Москва сгорела».
Другая поговорка: «У него губа не дура, язык не лопатка:
знает, где горько, где сладко» — тоже претер­пела сокращение, и
теперь говорят: «У него губа не дура».
241
 Заруби на носу

Слово нос входит в состав многих устойчивых оборо­тов речи:

задирать нос, клевать носом, не видеть даль­ше своего носа, совать
свой нос (куда не следует), дер­жать нос по ветру. Чтобы выяс-
нить происхождение этих поговорок, в большинстве случаев не
нужно рыться в специальных справочниках или обращаться за
помощью к языковедам, занимающимся этимологией (наукой о
происхождении слов), — они понятны каждому. Затруд­нения вы-
зывают лишь некоторые, очень немногие обо­роты со словом нос.
Почему выражение заруби на носу приобрело значение «запом-
ни»? Слово нос в этом обо­роте никогда не обозначало части лица.
В нашем языке когда-то существовало слово нос совсем дру-
гого значения, связанное по происхождению и по смыслу с гла-
голом носить: нос — это то, что носят. Носом называли предмет,
который носили в руках, на­пример, посох, палку. На этом-то
носе и делали заруб­ки для памяти. Чаще для этой цели употреб-
лялись специальные бирки  — небольшие палочки, на которых
делались отметки для счета, запоминания. Но если та­кой бирки
с собой не оказывалось, отметку делали на носе (на носу) — до-
рожной палке, клюке, трости. Харак­терно, что Даль в сборнике
«Пословицы русского наро­да» (раздел «Память — помин») пос-
ле поговорки зару­би на бирку в скобках указывает вариант на
нос. Ви­димо, слово нос обозначало примерно то же, что бирка.

Ни пуха ни пера

Эти слова произносили вслед отправляющемуся на охо-

ту человеку, желая ему удачи, счастливой охоты. Это было как
бы «пожелание наоборот»: вместо «Чтоб тебе принести поболь-
ше пуха и пера» (то есть зверя, птицы) говорили: «Ни пуха ни
пера». Прямым пожела­нием удачи боялись «сглазить».
В современной речи первоначальный «охотничий» смысл
этого выражения забыт. Поговорка ни пуха ни пера употребля-
ется как обычное разговорное пожелание успеха.
242
 Надо, однако, сказать, что и в этой «безопасной», «обезвре-
женной от сглаза» форме выражение ни пуха ни пера, по мнению
некоторых (вероятно, не считающих се­бя суеверными) людей,
требует грубого ответа. Говорят, например, что, услышав такое
пожелание, надо сказать: «Идите к черту». А что это, как не суе-
верие, которого должен стыдиться культурный человек?

243
 о некоторых вопросах грамматики
 

К вопросу о категории вида русского глагола

Категория вида глагола — один из сложных и спор­ных воп-

росов русской грамматики. Литература по ви­дам глагола чрез-
вычайно богата и представляет раз­личные, иногда противопо-
ложные точки зрения. Расхож­дения во взглядах на категорию
вида, существовавшие в русской лингвистической литературе
XIX—XX вв., так или иначе отражаются и в языковедческих
работах. До сих пор, в частности, неодинаково решается воп-
рос о самой сущности категории вида. Является ли вид грам­
матической или лексической категорией? Следует ли в связи с
этим считать так называемые видовые пары гла­голов (играть —
сыграть, оглядываться — оглянуться, разыскивать — разыскать)
разными словами или грам­матическими формами одного сло-
ва? Относится обра­зование видов глагола (то есть образование
глаголов совершенного вида от глаголов несовершенного вида
и наоборот) к словообразованию или к словоизменению? Эти
важные, принципиальные вопросы должны решать­ся на основе
анализа системы русского словообразова­ния и словоизменения,
с учетом имеющихся в русской грамматике противопоставлений
и способов их выраже­ния. Между тем авторы работ о виде гла-
гола и разде­лов о глаголе в учебных пособиях по современному
рус­скому языку, примыкая обычно к какой-либо из двух точек
зрения на сущность категории вида, не всегда до­казывают пра-
вильность этой точки зрения. Так, В.А. Трофимов, признавая
глаголы, входящие в видо­вые пары, разными словами и ссыла-
ясь при этом на мнение К.Д. Ушинского, не дает ни обоснования
этого взгляда, ни опровержения противоположного мнения1.

См.: Трофимов В.А. Современный русский язык. Морфо­логия. Л., 1957.

1

с. 158.
244
 К.В. Горшкова, рассматривая вид как грамматиче­скую кате-
горию, также не дает доказательства этой точки зрения1.
В настоящей статье приводятся доводы, совокуп­ность кото-
рых представляется нам достаточным основа­нием для утверж-
дения, что так называемые видовые па­ры глаголов — это разные
слова, что видовое противо­поставление не есть грамматическая
корреляция и что вид глагола, таким образом, есть лексическая
категория.
Вид глагола в лингвистической литературе рассмат­ривается
обычно как категория, показывающая отноше­ние процесса
(действия), называемого глаголом, к пре­делу, границе этого про-
цесса (действия). При этом по­зитивно, то есть через указание
на наличие каких-то признаков, может быть определен только
совершенный вид, как раз и указывающий на предел действия,
на то, что действие рассматривается как завершенное или толь-
ко что начавшееся. Сущность совершенного вида заключается в
том, что внимание сосредоточивается на этом указании на пре-
дел. В противоположность со­вершенному виду несовершенный
вид определяется не­гативно: в глаголах несовершенного вида
отсутствует указание на внутренний предел действия.
И вот это-то противопоставление глаголов с указа­нием на
предел действия глаголам, не содержащим та­кого указания, нам
представляется противопоставле­нием лексическим, а не грам-
матическим, то есть проти­вопоставлением одного слова друго-
му, а не одной грам­матической формы другой.
1. Прежде всего надо сказать, что указание на пре­дел, со-
держащееся в глаголах совершенного вида, яв­ляется слишком
общим, абстрактным, трудно опреде­ляемым. Это общее значе-
ние предела, в сущности, скла­дывается из ряда частных, более
конкретных значений. Само определение категории вида как
категории, ука­зывающей на предел действия, возникло из того,
что языковедов не удовлетворяло прежнее определение, харак-
теризовавшее глаголы совершенного вида как глаголы со зна-

1
См.: Галкина-Федорук Е.М., Горшкова К.В., Шанский Н.М. Современ-
ный русский язык. М., 1957. с. 329.
245
чением законченного, завершенного дей­ствия. Значение завер-
шенности, законченности действия является одним из частных
значений совершенного ви­да. Многие глаголы этого вида ука-
зывают скорее на начало действия (начать, запеть, отплыть).
Кроме того, значение законченности четко выступает только в
про­шедшем времени. Но сознание более общего определения
не разрешило, разумеется, всех трудностей, связанных с кате-
горией вида.
Значение предела, очень широкое и отвлеченное, склады-
вается, как мы уже сказали, из довольно боль­шого количества
частных, иногда противоречивых зна­чений. Это, во-первых,
значение завершенности, доведе­ния действия до конца (с от-
тенком достижения резуль­тата): сделать работу, выполнить
задание, написать книгу. Это, во-вторых, значение однократ-
ности, мгновен­ности: толкнуть, кольнуть, прыгнуть, отпря-
нуть. Это, в-третьих, значение начала действия: заиграть, пой-
ти, отплыть. Есть и другие частные значения совершенного
вида. В свою очередь, глаголы несовершенного вида, по­мимо
общего значения «отсутствия указания на предел» и возника-
ющих в конкретном контексте значений повто­ряемости или
длительности действия, имеют ряд част­ных значений: значе-
ние многократности (с оттенком ука­зания на то, что действие
совершалось в далеком прош­лом): хаживал, живал, сиживал;
значение кратного и некратного движения: летать  — лететь,
носить  — нести. При этом само противопоставление кратных
глаголов (с оттенком повторяемости или разнонаправлен-
ности действия: летать, носить, ходить, возить) некратным
глаголам (с дополнительным значением движения в од­ном
направлении: лететь, нести, идти, везти) иногда то­же рас-
сматривается как видовое противопоставление1. Имеются и
другие значения несовершенного вида2. Сле­дует отметить роль

1
См., напр.: Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении.
7-е изд. М., 1956. с. 104—105. Ср.: Гвоз­дев А.Н. Современный русский язык.
Фонетика и морфология. М., 1958. С. 286.
2
Перечисление основных частных значений совершенного и несовершен-
ного видов см. в указанной книге А.Н. Гвоздева (§ 515—525).
246
контекста при определении того или иного частного значения
вида глагола. Так, из сопостав­ления предложений В старой де-
ревне крестьяне умира­ли от голода и болезней и Я видел людей,
которые уми­рали видно, что в первом случае в форме умира-
ли про­является одно из частных значений несовершенного ви­
да  — повторяемость действия, тогда как во втором слу­чае та
же форма указывает на некоторую протяжен­ность действия.
Но в чем противопоставлены друг дру­гу глаголы умирать и
умереть? Можно ли сказать, что второй глагол показывает
на завершенность действия, называемого первым глаголом?
Вряд ли. Из сравнения предложений Раненый умирал и Ране-
ный умер ясно, что глаголы умирать и умереть — разные сло-
ва. Ведь процесс умирания не всегда завершается смертью (Он
совсем уж умирал, да вдруг выздоровел), а с другой стороны,
смерть не всегда является следствием, резуль­татом умирания.
Таким образом, вряд ли можно «в об­щем случае» свести раз-
ницу в значениях между глаго­лами умирать и умереть к чисто
видовым различиям «незавершенности и завершенности» или
«действия без указания на результат и действия с указанием
на ре­зультат». Между тем глаголы умирать  — умереть всегда
приводятся в качестве классического примера «видо­вой пары».
Возьмем другой случай. В «Толковом сло­варе русского языка»
под ред. Д.Н. Ушакова глагол утонуть дается с пометой «сов.
к тонуть». Однако толь­ко в некоторых контекстах противо-
поставленность друг другу глаголов тонуть и утонуть можно
подвести под одно из известных противопоставлений несовер-
шенного вида совершенному — под противопоставление пов-
торяющегося действия однократному. Ср: Много солдат тону-
ло под огнем противника и Солдат утонул. Но сравнивая пред­
ложения Он тонул, но его спасли и Он утонул, мы на­блюдаем
такое различие между глаголами тонуть и утонуть, которое
не может быть включено ни в один из известных типов видо-
вых противопоставлений. Не ясно ли, что тонуть и утонуть —
разные слова?
Итак, частных значений видов много, причем то или иное
значение вида определяется только из контекста. Но то обсто-

247
ятельство, что категория вида не имеет чет­ко определенного
значения и что значение каждого вида сводится к сумме многих
частных значений (при решаю­щей роли контекста для опреде-
ления значения в каж­дом конкретном случае), свидетельствует
не в пользу мнения, что видовое противопоставление есть яв-
ление грамматическое. Многозначность свойственна в гораздо
большей степени лексике, чем грамматике. Граммати­ческие ка-
тегории (в особенности те, действие которых распространяется
на систему глагола), как правило, не многозначны.
Так, употребление форм одного наклонения в значе­нии дру-
гого не свидетельствует о многозначности кате­гории наклоне-
ния. Когда мы встречаем у Достоевского такие конструкции с
глаголом, как «Разыскал я, нако­нец, и Смита, а он вдруг и умри»
(«Униженные и оскорбленные») или «Тоже, говорят, телеграм-
ма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди» («Идиот»),
мы имеем дело не с многозначностью повелительного накло-
нения, а с употреблением форм повелительного на­клонения в
значении изъявительного. Так же, не в своем прямом, основном
значении могут употребляться формы времени и лица. Катего-
рия же вида именно многозначна, что говорит о ее лексическом
характере.
2. В русском языке есть так называемые «одновидовые»
глаголы, то есть глаголы, не входящие в видовые пары. Распро-
странено мнение, что количество подобных глаголов невелико1.
Это неверно. «Одновидовых» глаго­лов очень много. Сюда от-
носятся, например, такие гла­голы несовершенного вида: разго-
варивать, присутство­вать, бездействовать, участвовать, заве-
довать, пресле­довать. (В «Грамматике русского языка», изд-во
АН  СССР, приводится список, состоящий из нескольких де­
сятков подобных глаголов, и это, конечно, далеко не полный их

1
См., напр.: у А.М. Пешковского: «Все русские глаголы, за ничтожны-
ми исключениями, распределяются по парам...» (Пешковский А.М. Указ.
соч. с.  106). Ср. у В.А. Трофимова: «Ви­довые переходы свойственны всем
глаголам русского языка. Этого факта нисколько не колеблют весьма не-
многочисленные примеры недостаточности вида» (Трофимов В.А. Указ.
соч. с. 170.
248
перечень.) С другой стороны, есть ряд глаго­лов «только совер-
шенного вида»: хлынуть, ринуться, молвить, очутиться, гря-
нуть, опомниться, встрепенуться, наглядеться, перестрелять.
Если считать видовые пары грамматическими фор­мами
одного глагола, а категорию вида  — грамматичес­кой катего-
рией, придется признать тот факт, что в русском языке есть
множество глагольных форм, существо­вание которых как
грамматических форм не поддержа­но наличием других, проти-
вопоставленных им форм в той же грамматической категории.
Ф.Ф. Фортунатов писал: «Всякая форма слов, образуемая аф-
фиксом, предполагает существование другой формы, в кото-
рой те же основы являются без данного аффикса...»1. Иными
словами, само существование той или иной формы слова как
грамматической формы возможно только тогда, когда эта фор-
ма выступает как звено в цепи противо­поставлений, состоящей
по крайней мере из двух элементов. Много ли в русском язы-
ке «слов», недостаточ­ных по отношению к известной «форме»
(термин Форту­натова)? В системе глагола, например, подоб-
ные слу­чаи единичны. Так, глаголы болит, зиждется, пышет
и некоторые другие употребляются только в форме 3-го ли­ца,
причем в случае необходимости от них все же мож­но образо-
вать формы и не 3-го лица: «Мое сердечко рети­вое, горя нет, а
ты болишь». В качестве редких, исклю­чительных случаев мож-
но привести глаголы полезай и поезжай, употребляемые толь-
ко в форме повелительно­го наклонения. Нам могут возразить,
что подобная «не­достаточность» существует у глаголов совер-
шенного ви­да по отношению к категории времени. Но отсут­
ст­вие форм настоящего времени не лишает глаголы совершен­
ного вида временных противопоставлений: они имеют формы
будущего времени, противопоставленные фор­мам прошедшего
времени.
Наличие большого количества «одновидовых» глаго­лов,
«недостаточных» по отношению к категории вида, также сви-
детельствует о том, что видовое противопо­ставление глаголов

1
Фортунатов Ф.Ф. Избр. тр. т. 1. М., 1956. С. 147.
249
не есть грамматическое противопо­ставление одной глагольной
формы другой.
3. Существует довольно много способов образова­ния видов,
и нет единого, общего для всех случаев фор­мального показателя
видового противопоставления гла­голов. У одних видовых пар
это противопоставление на­ходит внешнее выражение в наличии
суффикса -ива-(-ыва-) у приставочных глаголов несовершенно-
го вида при отсутствии этого суффикса у глаголов совершенно­
го вида (разыгрывать — разыграть, подпиливать — под­пилить,
переделывать  — переделать); другие пары отли­чаются друг от
друга тем, что в бесприставочных глаго­лах совершенного вида
есть суффикс -ну-, отсутствую­щий у глаголов несовершенного
вида (толкнуть — толкать, кольнуть — колоть). Иногда значе-
ние совершенно­го вида имеет глагол с приставкой, глагол же без
приставки является глаголом несовершенного вида (сделать —
делать, написать — писать, посеять — сеять). У ряда глаголов
видовая дифференциация связана с суффиксом -а- при несовер-
шенном виде в соотношении с суффиксом -и- при совершенном
виде (решать — ре­шить, лишать — лишить, перерубать — пере-
рубить). Есть и другие способы формального выражения видо-
вой кор­реляции. А если брать видовые пары не только в форме
инфинитива, а во всей совокупности форм в парадигме, то полу-
чим еще более пеструю и сложную картину си­стемы формаль-
ного выражения видовых противопостав­лений. В общем, в спо-
собах образования видов мы на­блюдаем ту же пестроту, то же
отсутствие единообра­зия, с которыми мы уже сталкивались при
попытке вы­яснить разницу между значениями совершенного и
не­совершенного вида.
Подобное многообразие в способах выражения той или
иной категории не свойственно грамматике. Если брать систе-
му глагола, то мы увидим, что такие катего­рии, как лицо, число,
время, наклонение, род, имеют четкое, определенное формаль-
ное выражение, причем ва­рианты суффиксов и окончаний (если
такие варианты имеются) обычно крайне немногочисленны.
Так, суффикс -л- в подавляющем большинстве случаев является
по­казателем прошедшего времени (кроме форм типа нес, греб,

250
пас). Личные окончания глаголов существуют все­го в двух вари-
антах (для 1-го и 2-го спряжений), родовые окончания не имеют
вариантов. Если же мы сталкиваем­ся с наличием множества аф-
фиксов-синонимов для вы­ражения одной языковой категории,
то такое явление характерно больше для словообразования, чем
для сло­воизменения. Ср. словообразовательные суффиксы со
значением лица у существительных: -ец (делец, муд­рец), -тель
(житель, издатель), -щик (шарманщик, про­гульщик), -ун (шалун,
лгун), -ник, (охотник, бездель­ник), -чик (наладчик, пулеметчик).
Ср. также обилие суффиксов, служащих для образования глаго-
лов от су­ществительных — названий лиц: плотнич-ать, столяр-
ни-чать, председатель-ствовать, рыбач-ить, врач-евать. Сре­ди
грамматических категорий многообразие способов для выраже-
ния грамматических значений имеет место только в тех случаях,
когда грамматическая категория близка к категории лексиче­
ской.
В качестве типичного примера можно взять катего­рию чис-
ла имен существительных, которые иногда на­зывают лексико-
грамматической категорией1. Действи­тельно, формы множест-
венного числа (у тех существи­тельных, которые употребляются
в формах обоих чисел) показывают, что речь идет о нескольких
предметах, тог­да как формы единственного числа такого ука-
зания не содержат, то есть различие в формах единственного
и множественного числа отражает разницу, содержащуюся в
самой действительности. Стол и столы называют не одно и то
же. На этом основании Ф.Ф. Фортунатов считал формы числа
словообразовательными, а не сло­воизменительными форма-
ми2. Независимо от того, раз­деляем ли мы полностью эту точку
зрения или нет, нельзя не признать, что категория числа в этом
отноше­нии качественно отличается, например, от категории па­
дежа. Эта близость категории числа к лексическим ка­тегориям
подтверждается разнообразием окончаний для выражения
множест­венного числа. Так, в именительном падеже множест-
1
См., напр.: Галкина-Федорук Е.М., Горшкова К.В., Шанский Н.М. Указ.
соч. с. 215.
2
См.: Фортунатов Ф.Ф. Указ. соч. с. 156.
251
венного числа у существительных могут быть такие окончания:
-и (-ы) (ключи, столы), -а (-я) (дома, дела, поля), е (дворяне, ар-
мяне), в родитель­ном падеже мн. числа возможны окончания
-ов (-ев) (столов, братьев), -ей (ключей, степей) и нулевое окон­
чание (дел, жен, семей). При этом существует довольно сложная
зависимость между родом и склонением суще­ствительного и
тем или иным окончанием в им. и род. падежах мн. числа.
Многообразие способов образования видов — еще один ар-
гумент в пользу того, что вид глагола — лекси­ческая категория.
4. Известно, что некоторые глаголы образуют видо­вые пары
от разных корней, то есть супплетивно. Ака­демическая грамма-
тика дает следующие примеры: брать — взять, говорить — ска-
зать, класть — положить, ловить — поймать.
Сюда же отнесены случаи, в которых супплетивизм являет-
ся следствием изменения «до неузнаваемости» этимологически
тождественных корней: ложиться — лечь, садиться — сесть, воз-
вращаться — вернуться, оборачи­ваться — обернуться1.
Отметим, что если глаголы ловить  — поймать счи­таются
видовой парой, то такое же отношение (дейст­вие — достигнутый
результат) существует и в паре ис­кать — найти. К супплетивно
образованным видовым парам надо отнести также находить —
найти, заходить — зайти.
Итак, среди видовых пар глаголов насчитывается не менее
десяти супплетивных. Но явление супплетивизма не характер-
но для русской грамматики. Встречающиеся в отдельных грам-
матических категориях супплетивные образования обычно
крайне немногочисленны. Таковы, например, формы времени:
есть — был  — будет; иду  — шел; ср. падежные формы личных
местоимений: я  — меня, она  — ее; формы числа существитель-
ных: чело­век  — люди, ребенок  — дети; сравнительные степени
прилагательных и наречий: хорошо  — лучше, плохо  — хуже. То,
что в системе образования видовых пар суп­плетивизм представ-
лен довольно значительным количе­ством примеров, говорит в
пользу того, что видовая корреляция не есть грамматическое яв-

1
Грамматика русского языка. т. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1953. с. 456.
252
ление. Если же признать видовое противопоставление явлением
лекси­ческим, а противопоставляемые пары — разными слова­ми,
то все встанет на свое место и факт супплетивизма не вызовет
удивления: для лексики наличие различных корней в разных
словах есть обычное, само собой разу­меющееся явление.
Таковы те соображения, по которым нам представля­ется
очевидным, что категория вида есть лексическая ка­тегория и
образование видов есть процесс словообразо­вательный, а не
словоизменительный.

Нужен ли глагол притоптывать?

Форму притоптывать как реально существующую в совре-

менном русском языке отмечает акад. С.П. Об­норский1. Эта же
форма встречается и в литературных текстах. Так, в «Петре Пер-
вом» А.Н. Толстого нахо­дим: «Они смеялись, посматривая свер-
ху, дымили труб­ками, притоптывали на морозе». Ср. в русском
перево­де романа Л. Фейхтвангера «Гойя», сделанном Н.  Ка­
саткиной и И. Татариновой: «За сценой притоптывали и подпе-
вали в такт все громче, все неистовее». В книге «Современный
русский язык» глагол притоптывать при­водится в числе глаго-
лов с приставкой при-, обозначаю­щих действие, сопровождаю-
щее другое действие2.
Обращает на себя, однако, внимание тот факт, что глагол
притоптывать не отмечен ни одним словарем со­временного
русского литературного языка. Его нет ни в «Толковом слова-
ре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова, ни в «Словаре
русского языка» под редакцией С.И. Ожегова и А.Б. Шапиро.
Отсутствует этот гла­гол и в словаре Даля. И это не случайно.
Форма притоптывать — контаминация двух глаголов: при-
таптывать и притопывать. Возможность контамина­ции объ-

1
См.: Обнорский С.П. Очерки по морфологии русского глагола. М., 1953.
с. 45.
См.: Галкина-Федорук Е.М., Горшкова К.В., Шанский Н.М. Современ-
2

ный русский язык. М., 1957. с. 332.

253
ясняется, во-первых тем, что корни этих глаго­лов (звукоподра-
жательные по происхождению) сходны по значению (топать —
бить ногами по поверхности, топтать — давить, мять ногами);
во-вторых, тем, что при­ставки при- в притаптывать и прито-
пывать кажутся тож­дественными. Но приставочные глаголы
притаптывать и притопывать сильнее разнятся по значению,
чем бес­приставочные топать и топтать. Это усиление разни-
цы в значениях зависит от того, что тождество приставок в при-
таптывать и притопывать  — кажущееся, мнимое. При­ставка
при- в притаптывать указывает на сжатие чего-либо действием
сверху (ср.: примять, придавить), при- в притопывать обозна-
чает действие, сопровождающее другое действие (ср.: приплясы-
вать, прищелкивать)1. Собственно, здесь мы имеем дело с двумя
приставками-омонимами.
Каково же значение глагола притоптывать? Судя по при-
веденным выше примерам из литературных текстов, «он тож-
дествен по значению глаголу притопывать». С этим же зна-
чением он дается и в книге «Современный рус­ский язык», где
он помещен в группу глаголов типа приплясывать и пригова-
ривать. По звуковому же со­ставу корня мы должны, видимо,
вывести форму при­топтывать из глагола топтать. Так, меж-
ду прочим, и делает С.П. Обнорский2. Однако от глагола топ-
тать возможна только форма притаптывать, но никак не при­
топтывать, так как по наблюдению, сделанному еще А.X. Вос-
токовым, глаголы, содержащие в корне (в ин­финитиве) после
твердой согласной безударное о, при образовании от них форм
с суффиксом -ива- (-ыва-) обычно меняют это безударное о на
ударное а (ср.: ломать  — выламывать, копать  — откапывать,
смотреть — рассматривать). Исключений из этого правила
совре­менный русский литературный язык не знает, если не счи-
тать форм с суффиксом -ыва- от глагола шептать (пришепты-
вать, нашептывать, перешептываться — ср. шепот), где фоне-

1
См. статью о приставке при- в «Толковом словаре русского языка», под
ред. Д.Н. Ушакова, где указывается 12 значений этой приставки.
2
См.: Обнорский С.П. Указ. соч. с. 45.
254
ма о находится в особом положении (после шипящей). С.П. Об-
норский относит к исключе­ниям и глагол притоптывать (от
топтать), но реальность существования этого глагола в языке
сомнительна. Ин­тересно, что в просторечии закономерно об-
разованная форма притаптывать употребляется в двух значе-
ниях: и в значении утрамбовывать, приминать землю (как и в
литературном языке), и в значении топать, стучать ногой (нога-
ми) в такт чему-нибудь, то есть притопы­вать. Итак, повторяем,
от глагола топтать нельзя об­разовать форму притоптывать1.
Еще менее возможно возвести эту форму к глаголу топать, так
как от этого глагола существует зафиксированная всеми слова-
рями (см. перечисленные выше словари и справочники) фор­ма
притопывать (и производные от нее, например, дее­причастие
притопывая). Глагол притопывать широко представлен как в
языке классиков русской литературы, так и в языке советских
писателей.
У Гоголя: «Провалитесь, проклятые сорванцы!  — кричал
голова, отбиваясь и притопывая на них ногами» («Майская
ночь»).
У Достоевского: «Из танцоров ловких было очень немного;
но неловкие так сильно притопывали, что их можно было при-
нять и за ловких» («Скверный анек­дот»).
У Горького: «Клим, обрадованный, что какой-то фо­кус не
удался Любе, начал дразнить ее, притопывая но­гой» («Жизнь
Клима Самгина»); «Он пел высочайшим резким тенором и, уди-
вительно фокусно подсвистывая среди слов, притопывал но-
гою» (там же).
У Гайдара: «И так они говорили долго, размахива­ли руками,
притопывали, подпрыгивали» («Чук и Гек»);
«Я отнес письмо и, насвистывая, притопывая, поднимал­ся к
себе по лестнице» («Судьба барабанщика»).

1
Лишним доказательством невозможности образования такой формы яв-
ляется тот факт, что при замене приставки при- другой приставкой сохране-
ние ударного о в корне при наличии суффикса -ыва- совершенно немыслимо,
то есть, без сомнения, возможны только формы растаптывать, втаптывать,
утаптывать, стаптывать, но никак не растаптывать и т.п.
255
 Ср. еще в рассказе Л. Борисова «Смольный»: «Леш­ка играл
и притопывал левой ногой».
Таким образом, следует признать, что форма притоп­
тывать — неудачная, и ненужная контаминация. Она ду­
блирует по значению глагол притопывать и неправильна по
образованию, так как не дает необходимого в дан­ном случае че-
редования -опа-.

Деепричастие

I. Определение деепричастия
Вопрос об определениях тех или иных категорий грамма-
тики не легок. Отдельные категории морфологии и синтаксиса
всегда имеют ту или иную форму. Поэто­му грамматисты часто
вообще не дают определения какой-либо категории, надеясь на
то, что она легко уз­нается по форме (если не отдельно взятая,
то в контек­сте). Между тем, прежде чем говорить о каком-либо
по­нятии, следует точно его определить, отграничить oт других
сходных или смежных понятий. Подмена опре­деления указани-
ем на форму недопустима.
Рассмотрим некоторые имеющиеся в грамматичес­ких
трудах определения деепричастия. А.А. Шахматов в «Очер-
ке современного русского литературного языка» в разделе о
глагольных формах пишет: «Деепричастие несовершенного
вида по происхождению своему пред­ставляет краткие формы
причастия настоящего време­ни, потерявшие свою связь как с
родом, так и с числом и падежом»1. Нетрудно заметить, что
подобное опреде­ление является определением генетическим,
что недо­пустимо в грамматике. Кроме того, Шахматов так-
же, очевидно, исходит из того, что форма деепричастия об­
щеизвестна и ограничивается поэтому ссылкой на исто­рию
деепричастия.

1
Шахматов А.А. Очерк современного русского литератур­ного языка.
2-е изд. М., 1930. с. 184.
256
 В.Н. Сидоров в своей «Морфологии» главу о дее­причастиях
начинает со слов: «Подобно другим формам глагола, деепричас-
тие обозначает процесс, но, обозна­чая процесс, деепричастие
выражает его как признак, который сопровождает другой про-
цесс, сопутствует ему»1. Здесь, во-первых, следует отметить, что
отнесе­ние деепричастия к «формам глагола» не совсем точно.
Деепричастие  — не форма глагола, а отглагольная кате­гория,
что не одно и то же. К формам глагола следует, по-моему, отнес-
ти исключительно словоизменительные формы: лицо, число,
род. Если же полученная форма об­разует новую языковую кате-
горию (пусть даже сохра­няющую ряд признаков производящей
категории), то она больше не является формой глагола. Кроме
того, в данном определении (как и в другом, более разверну­
том, которое дается на той же странице) нет указания на особен-
ность словообразования данной формы и по­этому определение
ограничено указанием на синтакси­ческие особенности деепри­
частия.
В.В. Виноградов в своей книге «Русский язык» оп­ределяет
деепричастие как «гибридную наречно-глагольную категорию»2.
Определение это слишком кратко, не исчерпывающе. Призна-
ки деепричастия даны, в сущно­сти, не в определении, а в самом
процессе изложения во­проса. Виноградов тоже относит деепри-
частие к гла­гольным формам, хотя и помещает главу о дееприча­
стиях в раздел «Наречия». Кроме того, терминологиче­ски мне
кажется не совсем удачным применение биоло­гического терми-
на «гибрид», «гибридный» к категориям языка как явления об-
щественного.
Наконец, совершенно неудовлетворительно школь­ное опре­
деление деепричастия как отглагольного наре­чия. В этом оп-
ределении родом, к которому относится это понятие, является,
очевидно, наречие, что совсем не­верно, так как деепричастия не
являются наречиями, хотя и близки к ним по синтаксической
функции. К от­глагольным наречиям следует отнести, пожалуй,

1
Аванесов Р.И., Сидоров В.Н. Очерк грамматики рус­ского литературного
языка. с. 217.
2
Виноградов В.В. Русский язык. с. 384.
257
наре­чия типа умоляюще, торжествующе, примиряюще, потря-
сающе и наречия типа лежа, сидя, молча. В.В. Ви­ноградов назы-
вает наречия типа умоляюще отпричастными наречиями. Оче-
видно, он назвал бы наречия типа лежа «отдеепричастными»
(хотя подобного термина я у него не встречал). Это, по-моему,
тоже не вполне точ­но: обе эти формы наречий являются в сис-
теме современного русского языка именно отглагольными (так
же, как и деепричастие), а применение термина «отпричастный»
и т.п. уводит нас в историю этих форм, тогда как в системе сов-
ременного языка значение подобных форм выясняется из сопос-
тавления непосредственно с глаго­лом.
Я далек от мысли дать здесь полное, исчерпывающее опре-
деление деепричастия. Это будет возможно только после пере-
смотра существующих в грамматике опреде­лений языковых ка-
тегорий и установления критерия для исчерпывающих грамма-
тических определений, а это свя­зано с не решенным до сих пор
вопросом о количестве частей речи в русском языке и принци-
пах деления слов по частям речи.
Я хочу только попытаться дать определение деепри­частия,
которое удовлетворяло бы обычным требованиям к определе-
нию понятий, предъявляемым логикой.
Деепричастием называется отглагольная категория, неиз-
меняемая и суффиксально оформленная, сохраняю­щая в своей
форме категории вида, переходности и возвратности и являю-
щаяся признаком действия или состояния, выраженного другой
глагольной или заме­няющей ее предикативной формой.
Мне думается, что к подобному определению не сле­дует до-
бавлять, что «деепричастие... указывает на отно­шение обознача-
емого им процесса к тому же лицу или предмету, к которому от-
носится и глагол, определяемый деепричастием», как это дела-
ет В.Н. Сидоров. Это, во-первых, лишнее, так как данное мною
определение в достаточной мере отграничивает деепричастие
от дру­гих языковых категорий, а во-вторых, замечание В.Н. Си-
дорова спорно по существу, так как дееприча­стие может быть и
признаком действия в безличном предложении, где лицо или
предмет, к которому отно­сится глагол, не выражено в предложе-

258
нии и не «подра­зумевается». В дальнейшем под деепричастием
я бу­ду иметь в виду именно те формы, которые подходят под
приведенное выше определение.

II. Анализ временно-видовых основ и суффиксов деепри-

частий
Я исхожу прежде всего из общего положения, что видовое
значение, вид деепричастия определяется не суффиксом, а гла-
гольной основой, то есть видом произ­водящего глагола. Но суф-
фиксов деепричастий больше, чем видов, а при этом неизбежна
однозначность (в видовом отношении) суффиксов.
Необходимо проследить, как же современный рус­ский язык
относится к этому многообразию и синоними­ке суффиксов.
Многообразие суффиксов является след­ствием исторического
происхождения деепричастий и было в свое время необходимо.
Но язык, улучшая грам­матический строй, перестает нуждаться
в этом многооб­разии, поскольку данная языковая категория в
про­цессе развития претерпела значительные семантико-грам-
матические изменения, что вызывает необходи­мость некоторо-
го изменения формативов, входящих в состав данной формы.
В деепричастиях «отми­рание» лишних суффиксов происходит
по причине двухвидовой системы русского глагола, что требует,
очевидно, всего двух необходимых суффиксов. Но это явление
не следует считать законченным, и на примере анализа языка
писателей и употреб­ляемых ими форм можно проследить, как
постепенно убывает количество применяемых форм и как язык
достигает единства формы и содержания.
В современном русском языке от глагола совершен­ного
вида может быть образовано только деепричастие совершен-
ного вида, от глагола несовершенного вида  — только деепри-
частие несовершенного вида. Таким обра­зом, категория вида
в деепричастии есть категория внутренняя, морфологическая,
зависящая только от вида производящего глагола. Таким об-
разом, можно по одной форме деепричастия, не учитывая его
роли в предложении и общей семантики предложения, опреде­
лить его вид.

259
 Известно, что для образования деепричастий от глагольных
основ существует несколько суффиксов, формативов в систе-
ме современного языка. Суффиксы эти следующие: -а, -в, -вши,
-ши, -учи. Возьмем два глагола, для наглядности отличающихся
только видом, но не корнем: играть и сыграть. Образуем от них
сначала наиболее употребительные деепричастия: от играть  —
играj-а, от сыграть  — сыгра-в. Мы видим, что в первом случае
деепричастие образовано от основы на­стоящего времени, а во
втором — от основы инфинитива. Возможны ли другие суффик-
сы при тех же основах?
Да, возможны. Суффикс -в в форме сыграв может быть
легко заменен на суффикс -вши. При этом лексическое и грам-
матическое значение формы не меняется. В фор­ме играя суф-
фикс -а может быть заменен на суффикс -учи: играючи. Даль-
ше, суффикс -а возможен не только в деепричастиях несовер-
шенного вида (игра-ja, ход’-а, хвал’-а), но и в деепричастиях
совершенного вида (увид’-а, услыш-а, оборот’-ась). Суффикс
-в возможен и в деепричастиях несовершенного вида (точнее:
он мо­жет быть и при основе несовершенного вида): служи-в,
дела-в, плака-в.
Возможности суффикса -ши гораздо ограниченнее, но нам в
данном случае важно установить, к каким ос­новам присоединя-
ется этот суффикс. Возьмем примеры:

Ни от кого себе найти не могши ссуды,

Из стога у попа я клок сенца стянул (Крылов);

Стиснув зубы, напрягши плечо,

Я вперед уплывал еще (Асеев).

Мы видим, что суффикс -ши может быть присоеди­

нен также как к основе несовершенного, так и совер­
шенного вида. Следует только отметить, что при разных
временных основах глаголов, к основам которых при­соединяется
суффикс -ши (хотя здесь, например, в III непродуктивном клас-
се основы часто совпадают), бе­рется основа прошедшего вре-

260
мени (трут — тер — терши и т.п.). В некоторых случаях здесь
возможны (при двоякой основе прошедшего времени) образо-
вания с тремя суффиксами: умолкши, умолкнувши и умолк­нув.
Впрочем, то же самое мы наблюдаем и в образова­нии глаголь-
ных и причастных форм (умолк — умолкнул, умолкший — умолк-
нувший). Остается отметить, что суффикс -учи присоединяется к
тем же основам, что и суффикс -а: играj-а — играj-учи, хвал’-а —
хвал’-учи, то есть к основам настоящего (или простого будущего)
времени.
Итак:
1) В деепричастиях современного русского языка встречает-
ся пять суффиксов: -а, -в, -вши, -учи, -ши.
2) Каждый суффикс может быть присоединен только к од-
ной временной основе.
3) Так как одна и та же временная основа может с помощью
приставок служить как для образования со­вершенного, так и
несовершенного вида, то ясно, что суффиксы могут быть мно-
гозначны в отношении видов деепричастий. Однако то, что суф-
фикс не определяет вида деепричастия, еще не говорит о том,
что любой суффикс может быть присоединен к любой основе.
На одно из ограничений я указывал выше, именно: суффик­сы -а
и -учи могут присоединяться только к основе на­стоящего (или
простого будущего) времени, суффиксы -в, -вши, -ши — только
к основе инфинитива. Это, так сказать, чисто морфологические
ограничения, при кото­рых мы не учитываем ни синтаксического
места деепри­частия, ни звукового вида основы.
Остановимся теперь подробнее на конкретной при­
менимости различных суффиксов деепричастий при раз­ных .ос-
новах глаголов. Начнем с суффикса -а (-я). Когда мы говорим,
что он присоединяется к основе на­стоящего времени, это зна-
чит, что суффикс присоеди­няется к основе 3-го лица множест-
венного числа: делаj-ут — делаj-а, ход’-ат — ход’-а. В этих дее-
причастиях со­гласная, предшествующая суффиксу, всегда мяг-
кая, а значит, твердый согласный основы получает смягчение в
деепричастии: вед-ут — вед’-а, греб-ут — греб’-а. Ис­ключением
являются случаи окончания основы настоя­щего времени на ш —

261
ж, так как эти согласные не могут смягчаться в литературном
языке (слыш-ат— слыш-а; дрож-ат — дрож-а).
Современные грамматики («Очерк...» Шахматова, «Мор-
фология...» Сидорова, «Русский язык» Виноградо­ва, школьная
грамматика и др.) устанавливают ряд ог­раничений для образо-
вания деепричастий на -а. Глав­нейшие из этих ограничений сле-
дующие (по Виноградо­ву):
1) глаголы на задненебный не образуют дееприча­стий;
2) глаголы с односложной основой на -а в инфини­тиве,
образующие настоящее время без этого -а (брать  — берут,
рвать — рвут);
3) глаголы с односложной основой инфинитива на -а, че-
редующейся в настоящем времени с носовыми соглас­ными
(мять — мну, жать — жну);
4) односложные глаголы с основой на -и (бить, вить,
пить);
5) глаголы на -ну (киснуть, вянуть);
6) глаголы ковать, плевать и некоторые другие.
В конце концов В.В. Виноградов приходит к выво­ду, что
следующее утверждение А.А. Шахматова, по-видимому, верно:
«...обычно деепричастие образуется только от тех основ насто-
ящего времени, которые зву­ковой стороной не отличаются су-
щественно от основы инфинитива»1. Правило это, под которое
действитель­но подходят многие случаи ограничений, не лише-
но недостатков: во-первых, оно не вполне четко. В самом де­
ле, слова «не отличаются существенно» мало определен­ны. Из
примеров, приводимых Шахматовым2, видно, что речь идет об
основах глаголов, имеющих в настоя­щем и прошлом време-
нах различные основы с чередова­ниями, возникшими истори-
чески из прежде единой ос­новы. Во-вторых, даже те примеры,
которые приводит Шахматов в качестве основ «существенно
отличающих­ся» и «несущественно отличающихся», вызывают
часто недоумение.

1
Виноградов В.В. Указ. соч. с. 385.
2
Шахматов А.А. Указ. соч. с. 184.
262
 В самом деле, в качестве примера основы, от которой воз-
можна форма деепричастия на -а, Шахматов приво­дит деепри-
частие кроя. Но ведь кроj- существенно от­личается от кры-.
Наоборот, в числе oсhob, от которых невозможна форма на -а,
приводится глагол кляну («так как в инфинитиве является ос-
нова, отличная от основы настоящего времени»). Но разве фор-
ма кляня так неприемлема? Другое дело, что сам глагол редок и
стилистически окрашен. Но форма кляня вполне литературна;
«Я, рассердясь и жизнь кляня, готовил им от­вет громовый...»
(Грибоедов); «...пусть неудачник пла­чет, кляня свою судьбу»
(либретто «Пиковой дамы»). Вообще, следует сказать, что в
отношении «возмож­ности» и «невозможности» тех или иных
форм деепри­частия у грамматистов наблюдается некоторая
субъек­тивность, объясняемая, возможно, у Шахматова общей
субъективной концепцией: «реальное бытие имеет язык каждо-
го индивидуума; язык села, города, области, на­рода оказывает-
ся известною научною фикцией»1. Ср. по­падающиеся в «Очер-
ке» характерные внесения: на мой слух; ср. у Виноградова на
с. 385 слова: «Акад. Обнор­ский считал на свой слух вполне воз-
можными деепри­частия рвя, пекя, стригя, мня, жня и т.п.». По-
видимо­му, именно наличием этого субъективного отношения к
возможности тех или иных форм и объясняется доволь­но зна-
чительный разнобой в грамматиках. При этом чаcтo нe учиты-
вается развитие тех или иных форм в языке. Правильному ос-
вещению вопроса мешает иногда упорное стремление отстоять
ту или иную форму­лу, верную далеко не во всех случаях. Так
об­стоит дело с приведенной выше формулировкой А.А. Шах-
матова, поддерживаемой В.В. Виноградовым. Результатом это-
го является отрицание Шахматовым и Виноградовым формы
деепричастия на -а от глагола брать (так как это глагол «с од-
носложной основой на -а- в инфинитиве, образующий настоя-
щее время без этого -а-»)2. В «Морфологии» же В.Н. Сидорова

1
Шахматов А.А. Указ. соч. с. 5.
2
Виноградов В.В. Указ. соч. с. 385.
263
беря, на­оборот, приводится в качестве классического примера
деепричастия на -а так же, как и форма кляня1.
Мне кажется, что в большинстве случаев следует го­ворить
не о «возможности» тех или иных форм, а об их малой употре-
бительности, что может объясняться раз­личными причинами.
В этом отношении интересно замечание В.Н. Сидо­рова, ко-
торый слабую употребительность тех или иных форм деепри-
частий несовершенного вида ставит в связь с принадлежностью
глагола к тому или иному непро­дуктивному классу2.
В самом деле, эти глаголы немногочисленны (по сравнению
с продуктивными), число их ограниченно, со­отношения основ
настоящего и прошедшего времени замкнуты в этих немногих
типах глаголов. Подобных отношений нет во вновь возникаю-
щих глаголах. Иное дело  — в глаголах продуктивных классов.
Там, напри­мер, необходимость формы деепричастия на -а мо-
жет возникнуть чаще, потому что этих глаголов неизмеримо
больше и они постоянно возникают, а возникая, поддер­живают
соотношения основ и суффиксов, уже сущест­вующих в языке, и
делают употребительными, литера­турными и присущие им фор-
мы. Так, форма вяжа ка­жется нам «режущей ухо» потому, что ее
возникнове­ние не поддержано существующими типами соотно-
шения основ (вязать — вяж-ут — вяж-а)3.
В некоторых же случаях дело объясняется не только этим,
но и тем, что при образовании данной формы получаются зву-
косочетания, невозможные в современном литературном языке.
Это является причиной ничтожной употребительности (по срав-
нению даже с другими «ог­раничениями») деепричастий на -а от
глаголов III не­продуктивного класса на задненебный соглас-
ный: бе­речь, жечь, печь, толочь, так как в этих случаях невоз­
можно смягчение последней согласной основы, то есть должно
было бы быть: пек’-а, жг’-а, но сочетания гя, кя невозможны в
литературном языке. Учитывая, однако, продуктивность во

1
Впрочем, форма кляня признается литературной далее самим Шахмато-
вым (Указ. соч. с. 192).
2
Аванесов Р.И., Сидоров В.Н. Указ. соч. с. 219.
3
Там же. с. 220.
264
многих других формах чередования г, к с шипящими, то есть­
г/ж, к/ч (и именно в тех фор­мах, где при иных основах сущес-
твует смягчение: ср. несу  — нес’ош, но пеку — печ’ош), язык
иногда идет и здесь на подобные чередования. Этим объясняет-
ся воз­никновение форм волоча и сеча, признаваемых В.Н. Си­
доровым литературными1. Разумеется, этот путь (чере­дований)
лучше, чем путь «смягчения», по которому пошел А.Н. Толстой:
«Алексашка бросил даму, подо­шел к Петру, не берегясь шпаги,
обнял его...» («Петр Первый»).
Поэтому-то в художественной литературе чаще встре­чаются
формы с чередованиями, например:

...обезумлюсь, отчаяньем иссечась (Маяковский, Лиличка!);

Он, зажжа свечку, сидел в постели (Л. Толстой);

От севера идет адмирал Колчак,

Сибирский хлеб сапогом топча (Маяковский. Хорошо!)2.

Но несомненно, что и такие формы не могут претен­довать

на литературность, так как не образованы от необходимой осно-
вы и выпадают из системы образова­ния деепричастных форм.
Итак, для образования деепричастий на -а от основ на г — к
есть два препятствия:
1) чисто фонетическое (невозможность сочетания гя — кя);
2) непродуктивность подобных глаголов.
В тех же случаях, когда фонетические препятствия отсутст­
вуют, формы деепричастий на -а от непродук­тивных глаголов
(я имею в виду те, на которые накладывается «veto» граммати-
ками) встречаются в языке писателей довольно часто. Из выше-

1
Возникновению формы волоча способствовало, может быть, и то, что в
просторечии глагол волочить иногда спрягается так: волоку, волочишь, воло-
чат.
2
Примеры из Маяковского здесь и дальше ради экономии места приво-
дятся не разбитыми на интонационные строчки.
265
указанных ограниче­ний следует прежде всего исключить глагол
брать, так как деепричастие беря является литературной фор-
мой:

Раздавил и дальше ринулся Смольный,

Республик и царств беря барьеры
(Маяковский. Потрясающие факты).

Распространенность формы беря, я думаю, объяс­няется тем,

что хотя глагол брать и является однослож­ным на -а в основе
инфинитива, а настоящее время об­разует без этого -а (берут),
однако в настоящем време­ни эта односложная основа меняется
(вставка беглого -е-), и таким образом этот глагол выпадает из
системы глаголов типа врать, спать, жрать, ждать1. Однако
писатели образуют иногда деепричастия и от этих по­следних
глаголов, и от многих других «запрещенных» ос­нов:

Лишь наживая, жря и спя, Капитализм разбух и обдряб (Мая-

ковский. Владимир Ильич Ленин); Советую осмотреться, ждя (он же.
Гомперс); Идем, не ждя, чтобы даль светала (К. Симонов. Родина);
Мечусь, оря (В. Маяковский. Прозаседавшиеся); В него штыка ре-
волюции клин Вогнали, пляша под распевку..; Плюя на корону, теряя
штаны, Бежал из Парижа Капет... (Маяковский. Версаль); Смерть,
умирай, навеки сгиня! (И. Северянин, В. Миррэлии); Сребреет у моря
веранда, Не в море тоня, а в луне (он же. Балтийское море); Он далек
был от того, чтобы соблазниться создать что-нибудь в байроновском
роде, пиша русский роман (В. Белинский, VIII статья о Пушкине);
Провожая рекрутов молодоле, Провожай поя, а не плача (В. Маяков­
ский. Сказка о дезертире).

Укажу еще на формы деепричастий с суффиксом -а- от гла-

голов на -ну- в идиомах разиня рот и высуня язык. Мы рассмот-
рели возможные, встречающиеся слу­чаи деепричастий на -а.
Какие же из этих форм являют­ся литературными? Здесь (это

1
Ср. литературные гоня, зовя от гоню — гнать, зову — звать.
266
полезно и для дальней­шего) нужно остановиться вообще на ли-
тературности грамматических форм.
Период, который мы называем периодом современного рус-
ского литературного языка, занимает около по­лутораста лет.
Все вышеуказанные формы создавались столетиями. Ко вре-
мени создания современного литера­турного языка они уже су-
ществовали в языке. И в те­чение всего периода литературного
языка они в нем встречались. Значит ли это, что сейчас, в наше
время, все эти формы одинаково литературны? И с другой сто-
роны: мы недаром применяем термин «литературный язык» (ср.
немецкое Schriftsprache). Это значит, что ху­дожники слова на
базе огромной языковой практики народа создают язык пись-
менности, литературный язык, который и становится языком
общенародным, общена­циональным. Но значит ли это, что лю-
бое слово, любая грамматическая форма, употребленная писа-
телем, ста­новится фактом литературного языка? По-моему, не
значит. Основной порок известной статьи А. Югова со­стоит в
том, что для Югова, по-видимому, не существует понятия «лите-
ратурный язык». Югов ссылается, в част­ности, на Маяковского
и говорит, что следует создать новую школьную грамматику на
базе языка Маяковско­го. Маяковский является замечательным
мастером язы­ка, поистине мастером, а не подмастерьем. Но вот
он употребляет формы жря, спя и т.п. (см. выше). Вправе ли был
Маяковский их употреблять? Конечно. Здесь на­до учитывать,
кстати, еще одну сторону вопроса: осо­бенности поэтического
языка. Стих по своим особенно­стям (ритм, рифма и т.д.) чаще,
чем другие формы ли­тературы, допускает словотворчество. И у
Маяковского это очень заметно. Формы эти употреблены Мая-
ковским к месту, они выразительны и образованы по правилам
русской морфологии, что главное. И все-таки они, как и многие
другие формы, которые я приводил из языка разных писателей,
нелитературны.
По этому поводу уместно привести слова А.А. Шах­матова,
которого так охотно цитирует Югов.
Шахматов в своем отзыве на книгу В. Чернышева «Пра-
вильность и чистота русской речи» пишет: «Мне ка­жется, что

267
современный язык решительно избегает по­добные деепри-
частия (с окончанием на -а от глаголов совершенного вида. —
А.К.); их, правда, очень много у Достоевского, но для совре-
менного языка они пред­ставляются решительно устаревшими,
Мне кажется, что мы употребляем в современном языке такие
деепричаcтия только в окаменелых выражениях, кaк: разиня
рoт, спустя рукава, сломя голову, высуня язык, сложа руки, по-
ложа руку на сердце»1. Об употреблении в совре­менном языке
именно этих форм можно еще поспорить. Но мысль Шахмато-
ва ясна. Чернышев основным и единственным критерием ли-
тературности той или иной формы считает ее «правильность»,
то есть морфологиче­скую верность ее образования. Для Шах-
матова основ­ной критерий иной  — употребимость. Шахматов
пишет: «...главный и единственный авторитет в языке  — это
обычай, употребление». И еще: «Странно было бы вооб­ще,
если бы ученое учреждение вместо того, чтобы по­казывать,
как говорят, решалось указывать, как надо говорить. Очевид-
но, что такое учреждение упразднило бы таким образом те два
авторитета, которые одни мо­гут иметь решающее значение в
вопросах языка  — это, во-первых, авторитет самого народа с
его безыскусствен­ным употреблением, во-вторых, авторитет
писателей  — представителей духовной и умственной жизни
наро­да»2.
Все это отступление необходимо для дальнейшего анализа
деепричастных форм в смысле их литературно­сти.
Я начал рассмотрение форм деепричастий не по словам, а
по суффиксам. Это, конечно, не лучший вы­ход, но это неизбеж-
но, так как, например, при выясне­нии литературности форм на
-а неизбежно приходится сталкиваться как с деепричастиями
совершенного, так и несовершенного вида (если нелитератур-
но жря, бере-гя, тоня, то нелитературно и соря, сберегя, утоня и
т.п.). В дальнейшем, идя от суффикса, я постараюсь перепле­тать
анализ суффиксов с анализом основ.

1
Шахматов А.А. Указ. соч. с. 441.
2
Там же.
268
 Итак, мы рассмотрели в основном вопрос о деепри­частиях с
суффиксом -а. К этому остается добавить не­многое.
Остановимся коротко на формах, вызвавших полеми­ку
Шахматова с Чернышевым, то есть на деепричасти­ях совер-
шенного вида с суффиксом -а. Мне хочется привести несколько
примеров из художественной лите­ратуры XIX—XX вв.

Сапожник мой, Схватя мешок, скорей домой... (Крылов. Откуп-

щик и сапожник);

Не выкормя, не выпоя, ворога не узнаешь (Греч. Записки о моей

жизни);

Городов вавилонские башни, Возгордясь, возносим снова (Ма-

яковский. Облако в штанах); Дремлет мир, на Черноморский округ
Синь-слевищу глазом оброня (он же. Разговор на Одесском рейде...);
Заглуша поэзии потоки, Я шагну через лирические томики... (он же. Во
весь голос);

Иван Игнатьевич выслушал меня со вниманием, вытараща на

меня свой единственный глаз; Старик угрюмо сидел на облучке, отво-
ротясь от меня (Пушкин. Капитанская дочка);

Германн стоял, прислонясь к холодной печке (он же. Пиковая

дама);

Вот луч, покатясь с паутины, залег в крапиве (Пастернак. После

дождя); Меж тем как, не преувелича, Зимой в деревне нет житья... (он
же. Город);

Подбочась, за строем строй Чинно выступает... (А.К. Толстой. Ко-

локольчики);

Пусть, оскалясь короной, Вздымает британский лев вой... (Мая-

ковский. Левый марш);

He посмотря в святцы, да бух в колокол (В.И. Даль);

Смотрят буржуи, глазки раскоряча (Маяковский. Владимир Иль-

ич Ленин).

269
 Мне кажется, что Шахматов не вполне прав, говоря, что по-
добные формы следует считать «решительно уста­ревшими» и
что они представлены только в языке До­стоевского и в идиомах.
Но следует все же заметить, что писатели, которых я здесь ци-
тирую, или предшест­венники (по времени) Достоевского (Пуш-
кин, Крылов) или поэты (Крылов, Маяковский, Пастернак).
В совре­менной же литературной прозе подобных форм почти
не встречается. Это легко объясняется тем, что для об­разования
деепричастий совершенного вида есть свой, наиболее употре-
бительный и укрепившийся суффикс -в (и отчасти -ши). Но во
всех ли случаях он может вы­теснить -а в деепричастиях совер-
шенного вида? Нет, не во всех. В деепричастиях, образованных
от основ на согласную (III непродуктивный класс), и в деепри-
частиях, образованных от глагола идти, форма на -а более жела­
тельна (принеся вместо принесши, приведя вместо при­ведши,
придя, зайдя, подойдя вместо пришедши, зашедши, подошедши).
Отмечу еще огромное количество форм дееприча­стий на -а.
при совершенном виде у Крылова. Выше я дал несколько подоб-
ных примеров из Крылова. Приведу еще несколько:

Услыша пастуха, Ручей журчит сердито («Ручей»);

Итак, смиря свой дух,
Пусть исповедует здесь всякий вслух... («Мор зверей»);

Вот, на горе других оставя дожидаться,

Хозяин стал сводить легонько первый воз («Обоз»);
Нельзя ль где счастья им отведать:
Хоть, захватя греха,
На счет бы пастуха
Позавтракать иль пообедать («Волк и Волчонок»);
(Вор) обшаря стены все, и пол, и потолок,
Покрал бессовестно, что мог («Крестьянин в беде»);

Какой-то молодец,
В наследство получа богатое именье,
Пустился в мотовство («Мот и Ласточка»);

270
 Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
Тихохонько Медведя толк ногой («Зеркало и Обезьяна»);

Увидя то, на мысли Волку вспало,

Что Лев, конечно, не силен («Лев и Волк»);

Змея, на Мальчика спокойно посмотри:

Послушай, — говорит... («Мальчик я Змея»).

Сопоставляя обилие этих форм у Крылова с частотой упо-

требления их в народных идиомах (см. выше примеры Шахма-
това), можно сделать вывод, что подобные формы, очевидно,
были наиболее употребительны (из форм совершенного вида) в
просторечии, скажем, в конце XVIII — начале XIX в.
Входя в состав идиом, эти формы чаще всего исклю­чают
возможность замены их на форму с суффиксом -в или на какую-
либо иную без изменения смысла выра­жения. Так, выражения
типа сложа руки, положа руку на сердце, сломя голову теряют
идиоматичность при подобной замене: он бежал, сломив голо-
ву (?); ср.: сидит, сложив руки и что сидишь, сложа руки? Инте-
ресно, что Крылов, так любивший формы на -а, в подобных слу­
чаях, чтобы отличить даваемое им словосочетание от идиомы,
говорит: «а щука чуть жива лежит, разинув рот», чем подчерки-
вает буквальное значение выраже­ния.
Во всех выше приведенных случаях образование дее­
причастий на -а было или вполне литературным (играя, беля,
рисуя), или не вполне литературным (увидя, посмотря, услы-
ша), или не литературным, но допустимым в единичном упот-
реблении писателя (жря, поя, вяжа).
Однако есть случаи, когда нелитературность получен­ной
формы объясняется не только неупотребительностью, нерас-
пространенностью ее, но и неправильностью обра­зования. Та-
кие формы недопустимы даже в единичном употреблении авто-
ра. Дело в том, что глаголы с появ­ляющимся в основе настоя-
щего времени и исчезающим в инфинитиве j-овым суффиксом,
то есть глаголы I, II и III продуктивных классов, исключают
возможность образования форм деепричастий совершенного

271
вида с суффиксом -а. Поэтому неверны формы Крылова и Мая­
ковского:

Почувствуя свободу,
Сначала конь прибавил только ходу;
И по мне, насквозь излаская,
Катятся вечности моря.

Неверно также образование типа:

Березы от леса до хат
Бегут, листками вороча (Маяковский. Нашему юношеству).

Здесь форма на -а образована от несуществующей основы

вороч-.
И, конечно, писателю надо внимательно следить за верным
употреблением формы деепричастия, чтобы не заменить один
вид другим, иначе меняется смысл пред­ложения:

Я долго стоял неподвижно,

В далекие звезды вглядясь (Фет);
Как с летящих ветвей,
Со стремян и прямящихся седел,
Спешась, градом, как яблоки,
Прыгают куртки драгун (Пастернак);
Везде языки;
Взовьются и лягут,
Вновь взвиваются, искры рассея (Маяковский).

Ясно, что в этих случаях следовало бы сказать вгля­дываясь,

спешиваясь, рассеивая.
Еще одно замечание о деепричастиях с суффиксом -а. Есть
несколько случаев, когда деепричастие несо­вершенного вида на
-а образуется не от основы настоя­щего или простого будущего
времени. Я имею в виду прежде всего глаголы давать (и про-
изводные от него создавать, продавать), префиксальные обра-
зования от основ -знавать, -ставать (сознавать, приставать).
Фор­мы деепричастий от них будут: дaвaj-a, coзнaвaj-a, вста-
272
вaj-a, а основы настоящего времени: дaj-, cознаj-, встаj-. В этих
случаях деепричастия образуются как бы от «основы импера-
тива» (даваj-). Сходен с этими случаями и пример образования
Чеховым деепричастной формы на -а: «Графиня Драницкая,  —
прошептал о. Христофор, полезая в бричку» («Степь»); «Что ж,
превосходно!»  — ду­мал он, полезая в воду» («Неприятность»);
«...сказал Никодим Егорыч Потычкин, полезая на верхнюю пол-
ку» («В бане»); «Смерть не люблю глупых!  — вздохнул Иг­нат,
полезая на печь» («Белолобый»).
Последний случай (полезая) интересен тем, что дее­
причастие образовано уже определенно от основы им­ператива,
так как тут отсутствует не только настоящее время, но и инфи-
нитив (полезать). Любопытно по ана­логии сравнить это явле-
ние с идиомой не покладая рук, где деепричастие образовано
также от несуществующей основы настоящего времени.
Вот, пожалуй, и все, что касается деепричастий с суффик-
сом -а.
Перейдем к анализу форм с другим, также очень употреби-
тельным суффиксом -в (и его синонимом -вши).
Как уже было сказано, суффикс -в присоединяется только к
глагольным основам прошедшего времени.
Наиболее распространенной и безусловно литератур­ной
формой деепричастия на -в является форма -н, -в от основ со-
вершенного вида типа сыграв, побелев, по­белив, толкнув. Однако
в языке писателей иногда встре­чаются формы деепричастий на
-в и от основ несовершенного вида:

Служив отлично, благородно,

Долгами жил его отец... (Пушкин. Евгений Онегин);
Волнение Европы еще так сильно качало в 1849 году, что трудно
было установить, живши в Женеве, внимание на одной Швейцарии
(Герцен);
Прощальных слез не осуша
И плакав вечер целый,
Уходит с запада душа,
Ей нечего там делать (Пастернак);
273
 Но Волк, сидевши рядом с ней,
Ворчал ей на ухо... (Крылов. Обед у Медведя).

Нетрудно заметить, что подобные формы являются синони-

мами форм деепричастий на -а от основ несовер­шенного вида.
В любом случае легко заменить их формой на -а. Именно поэто-
му следует сейчас подобные формы считать нелитературными,
и современный язык старается их избегать. Заметим, что пол-
ными синонимами формы на -а и на -в несовершенного вида не
являются.
Если деепричастие несовершенного вида на -а всегда, неза-
висимо от времени основного, выражающего предикацию гла-
гола, обозначает действие, протекающее одновременно с ним, а
стало быть, может быть постав­лено при глаголе в любом време-
ни, то формы на -в от глагола несовершенного вида могут сто-
ять только при глаголе прошедшего времени: см. выше пример
из Пуш­кина и кроме того:

Она, хохотав и вязав чулок, жила себе беззаботно и припеваючи

(Герцен);

Окончивши проповедь, она иногда говорила моему отцу, бравши1

кончиком пальцев табак из крошечной золотой табакерки... (Герцен);

Бежав от них, едва не кувырком,

Не говоря уж о чужом,
На ней и своего осталось мало перья (Крылов. Ворона).

Но и в этих случаях литературным вполне остается деепри-

частие с суффиксом -а. И тем более неубедитель­но звучат сей-
час формы, употребленные Маяковским при глаголах не про-
шедшего времени:

Пространства бегут, с хвоста нарастав («Нашему юношеству»);

1
Употребление Герценом этой формы, возможно, объясняется меньшей,
чем сейчас, литературностью формы беря в то время. Ср. форму вязав в пре-
дыдущем примере.
274
 Три разных капли в себе совмещав,
Беру я право вот это (там же).

Надо сказать, что нелитературность этих форм чув­

ствовалась, очевидно, уже в первых десятилетиях XIX в., и по-
добных примеров не так уж много. Можно предпо­ложить, что
в XIX в. еще чувствовалось влияние времени основы на время,
выражаемое деепричастием.
Возможно, что тогда деепричастие, образованное от основы
прошедшего времени, лучше выражало идею одновременности
действий в случае, если основной глагол стоял в прошедшем
времени. Сейчас это отношение чуждо языку, и деепричастие
на -а, которое всегда об­разуется от основы настоящего времени,
прекрасно вы­ражает одновременность действия с основным гла-
голом, даже если он стоит в прошедшем времени.
Отдельно следует сказать о формах с отрицанием не. Их
употребление возможно и при основном глаголе в настоящем
времени:

Вот они, не сгинув, не умирав,

Снова собираются в номерах (Асеев. Синие гусары);

Я читал, а бабки и старые девки пели, и этак, долго не евши и не

пивши, простоявши на ногах сутки или дольше, вдруг начинается с
ними трясение... (Чехов. Убийство).

Это объясняется тем, что при отрицании видовые различия

глаголов часто стираются, то есть глагол не­совершенного вида
употребляется в значении совершен­ного: отойди  — не отходи
и т.п. Отходить здесь употреб­лено в значении отойти. То же и
в деепричастных оборо­тах, ср.; он ушел, одевшись, и он ушел, не
одеваясь. Или: отойдя далеко, он сказал, и не отходя далеко, он
сказал. В этих случаях отрицается действие совершен­ное, закон-
ченное, между тем взята основа глагола не­совершенного вида.
Этим, повторяю, и объясняется воз­можность оборотов идет на
работу не спавши, работает не пивши, не евши, говорит не ду-
275
мавши (вместо не по­спав, не попив, не подумав). То есть в этих
случаях можно (и нужно) употребить форму с суффиксом -а, но
она эквивалентна данной форме, однако данная фор­ма (на -в) в
приведенных случаях часто звучит лучше, более литературно
(по ассоциации с литературными не поспав, не поев), а формы
спя, едя, пья нелитератур­ны.
Что касается форм деепричастий на -вши, то они почти не
нуждаются в особом рассмотрении, так как почти всегда си-
нонимичны формам с суффиксом -в (кро­ме возвратных дее-
причастий, где -в невозможно). Все же из этой пары литера-
турно-нейтральной следует при­знать форму на -в. Формы на
-вши свойственны боль­шей частью просторечию, диалектам.
Их еще очень мно­го у Крылова, но чем дальше, тем меньше
встречаем их в языке писателей. Я не производил статисти-
ческих под­счетов (а это иногда полезно), но, например, в
прозе Тургенева подобных форм мало. Неожиданно «воскре­
сают» формы на -вши в языке такого мастера прозы, как Че-
хов: у него их довольно много. В язы­ке современных совет­
ских писателей (я имею в виду авторскую речь) их, по-моему,
почти совсем нет.
В связи с формами на -а и -вши упомяну еще о деепри-
частиях от глагола быть. Этот старейший и заслуженнейший
глагол интересен тем, что он как бы «не имеет вида». В самом
деле: обычный грамматический критерий проверки вида обра-
зованием форм будущего времени здесь неприменим: нельзя
сказать буду быть, но это еще не дает нам права считать этот
глагол гла­голом совершенного вида. Этой особенностью глаго-
ла быть и объясняется то, что в языке писателей XIX в. от него
употребляются самые различные деепричастия: быв, бывши и
будучи:

Если изволили предпринять путь отдаленный, то докладываю, бу-

дучи не уверен в здешнем народишке... (Достоевский. Бесы);

— Не будучи Бисмарком, я способна, однако, же рассмотреть

фальшь и глупость, где встречу (там же);

276
 Он увидел в легоньком своем оригинале много такого, что, быв
уловлено и передано на полотно, могло придать высокое достоинство
портрету (Гоголь. Портрет);

Это происходило оттого, что, быв поставлен в такое положение, в

котором он мог быть полезен многим, своею холодностью он старался
оградить себя (Л. Толстой. Детство);

Я ведь тебе говорил, помнишь, про одну барышню, в которую был

влюблен, бывши ребенком (там же);

Она скончалась в Париже, быв с ним последние три года в разлуке

и оставив ему пятилетнего сына (Достоевский. Бесы).

Нетрудно и тут заметить, что употребление быв(бывши) мы

находим главным образом там, где глагол стоит в прошедшем
времени, так как в данном случае деепричастие образовано от
основы прошедшего вре­мени.
Однако с течением времени язык, улучшая свой граммати-
ческий строй, учитывая видовую нейтральность глагола быть,
отбросил формы быв и бывши, остановившись в конце концов
на форме будучи, которая упот­ребляется сейчас при глаголах
всех времен.
Суффикс -ши гораздо менее распространен, чем суффик-
сы -а и -в (-�