Открыть Электронные книги
Категории
Открыть Аудиокниги
Категории
Открыть Журналы
Категории
Открыть Документы
Категории
ГРАФА Д I . ТОЛСТОГО,
ЕГО УЧЕНІ Е
г
.
" Ж И З Н И и ЛЮБВИ.
Проф. Л. Л. Козлова.
ВЪ ДВУХЪ
С .-П Е Т Е Р В У Р Г Ъ .
Типо-литографія И. А. Ф р о л о в а . Екатерининскій каналъ, д. № 17 .
1 8 9 5.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
*) Вотъ полное заглавіе этой книги: „Ма геіі&іоп, раг. 1е со тіе Ьёоп
Тоізіоі. Рагіз. 1885.“
званной вторымъ изданіемъ. Это второѳ сочиненіе п^эед-
ставляетъ разборъ другой книги гр. Л. Н. Толстого,
вытедш ей также на французскомъ языкѣ: „Оотіѳ
Ьёоп Тоізіоі. Б е 1а ѵіе. 8еи1е ігасіисѣіоп, геѵие, соггі^еѳ
е і аппоіёѳ раг Гаиіеиг. Рагіз. С. Магропеѣ Е . И а т т а -
гіоп, ё<іііеигви. Настоящій-же разборъ книги „о жизни44
представляетъ однако нѳ простую перепечатку статей
изъ журнала: „Вопросы философіи и психологіи“ , а
н&соторую передѣлку ихъ. В ъ журналѣ этотъ разборъ
имѣлъ форму писемъ двухъ лицъ, спорящихъ по по-
воду книги „0 жизни". Одно изъ этихъ лицъ прѳдста-
влялось въ качествѣ безусловнаго поклонника нашего
знаменитаго писателя, другое-же подвергало его сочи-
неніѳ критикѣ. Такъ какь эта форма, по мнѣнію автора,
удобная для журнала, казалась ему неудобною въ от-
дѣльномъ изданіи, то онъ и измѣнилъ ее въ $орму
монологическаго изложенія. При этойперемѣнѣ,конѳчно,
было удержано все существенно нужное для всесто-
ронней оцѣнки сочиненія гр. Толстого, что было вы-
сказано отъ обоихъ переписывавшихся лицъ. Этимъ
необходимымъ объясненіемъ съ публикой мы и закан-
чиваемъ свое предисловіе.
А. В.
1894 г. Сентября 30 дня.
т
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
наго буддиста все это есть только средство для достшкенія высочайшей нрав-
ственной цѣли, т. е. уничтоженія корня всяческаго бытія, нли иллшіи ин-
дивидуальнаго бытія, а потому обидѣвшій, оскорбившій такого буддиста дѣ-
лаетъ ему не зло, а добро.
другокі женщиною. кроиѣ той, съ которою соедпненъ"'. „Моно-
гамія есть естественный законъ", для выполненія котораго нуж-
но „чтобы не было ни мущинъ, ни женщпнъ, лпшенныхъ по-
ловыхъ отношеній^, а потому всякая чета, соединенная бракомъ
ц составляющая яодно тѣло“ , должна не разлучаться и „вза-
нмно удовлетворять свои половые инстинкты“ , неудовлетвореніе
ісоторыхъ и есть причина разврата (См. гл. V I п особенно стр.
.3 2 — 8 6 , 9 0 , 9 4 , 1 0 8 , 1 9 7 , 2 5 1 — 2 ).
Четщтіая заповѣдь есть тоже развитіе первой и пред-
/ ставляетъ заирещеніе клясться какимъ бы то нп было образомъ,
,присягать кому либо, въ чемъ бы то ни было“. По связи
присяги съ ііоддержкою государственныхъ и общественныхъ уч-
режденій изъ запрещенія ея у автора естественно вытекаетъ за-
прещеніе защищать собственность и трудъ, какъ свои, такъ и
чужіе. Нанротивъ должно отдавать свой трудъ другимъ добро-
вольно и претернѣвать бѣдность и униженіе. (Сзі. гл. Т І и осо-
бенно стр. 9 2 , 9 3 , 9 5 , 1 0 9 , 2 5 5 , 2 5 6 ).
\/ ІІяпшя заповѣдь есть тоже слѣдствіе первон и запрещаетъ
! дѣлать какое либо различіе между своею надіональностью л чу-
/ ' жими. Должно „любить всѣхъ безъ различія національностей“ .
/ Отсюда слѣдуетъ занрещеніе всякаго участія въ воннѣ и въ при-
/ готовленіи къ ней. (См. гл. V I стр. 9 8 , 1 0 2 — 1 0 7 , 2 0 4 ,
? 2 0 5 , 2 5 9 ).
Заповѣди эти мы считаенъ во первыхъ невыполнимыми, а
во вторыхъ, если бы онѣ и могли быть выполненными, то не
достигающими предположенной цѣли. Невыполнимость заповѣдей
прежде веего очевидна изъ того, что для ихъ выиолненія чело-
вѣкъ долженъ вдругъ отрѣшиться отъ всѣхъ понятій, которымъ
онъ теперь придаетъ величайшее значеніе, какъ то общество,
государетво, цивилизація, просвѣщеніе, наука, исторія и т. п.
Эти, да я, можно сказать, всѣ понятія, выработанныя современ-
пымъ человѣкомъ въ теченіп цѣлой жизни, теряютъ для него
всякій смыслъ, а неждѵ нпми, конечно, п тѣ. въ которыхъ
формулируются саныя заповѣди гр. Толстого. Мы сейчасъ уви-
димъ это на яримѣрѣ.
В сякія заповѣди предполагаютъ, что тотъ, комѵ предстоитт.
выполнять ихъ, можетъ мыслить точнымъ и опредѣленнымъ обра-
зомъ термины, въ которыхъ онѣ формулированы. ІІовпдияому,
такое предположеніе соедипяется и съ заповѣдями гр. Толстого,
но въ сущности зто окажется певозможнынъ. Т акъ , желая, поло-
жимъ, слѣдовать заповѣдяхъ, запрещающимъ запі;ищать мою лич-
ность, мою собственность, мои права и пр., я додженъ отдать
себѣ отчетъ въ значеніи этихъ понятій и спросить себя, что
такое моя личность? Прежде всего подъ этимъ выраженіемъ я
понимаю различныя особенности моего бытія, исключптельно мнѣ
принадлежащія, (индивидѵальныя свойства тѣлесныя и духовныя).
Но, при нѣкоторомъ размыгаленіи намъ тотчасъ же станетъ ясно,
что такое понятіе личности включаетъ въ себѣ понятія: а) сопо-
ставленгя моей личности съ другими, б) признанія мною ихъ
особенностей, ими моихъ, в) взаимнаго согласі-я не наруіттъ
и охранять эти особенности, (обіцественный союзъ) г) необхо-
димости особаго института (государства), въ которомъ осуще-
ствляется это согласіе при посредствѣ коллективной сгиы (слѣ-
довательно, и моей), д) наконецъ необходимости спеціалъныхъ
средствъ и формъ для приложенія этой силы, а именно: госу-
дарственнаго закона (хотя бы въ формѣ обычая), полиціи, суда,
войска (въ какихъ хотите простѣйшихъ формахъ). Уничтожьте
всѣ или какой либо изъ этихъ элементовъ, входящихъ въ по-
нятіе „моей лячности“ , и это слово не будетъ для меня имѣть
смысла. Еще яснѣе это въ отношеніи къ термину: „моя собствен-
ность“ . Мыслима ли она бёзъ понятія о собственности другихъ
лицъ, безъ признанія собственности обществомъ и безъ защиты
и охраненія ея государствомъ, къ которому принадлежу и я.
Понятія общества, государства, коллективной силы, закона, суда,
п х. п. заключаются, какъ элементы, въ понятіяхъ дичности,
собственвости, права, не случайно, а необходио, потому что
служпли тсловіями и точками опоры для нашего мышленія, когда
оно созидало понятія дичности, собственноети и пр. Изъ всего
этого слѣдуетъ, что, какъ скоро я, сообразно заповѣдямъ гр. Тол-
стого отрѣшаюсь отъ связи съ государствомъ и обществомъ, перестаю
быть ихъ членомъ, участвовать въ ихъ коллективной силѣ, охра-
нять и защищать пхъ закопы и осповныя учрежденія, тотчасг
же для меня перестаютъ существовать моя личность, моя соб-
ственность, мое право. Тогда заповѣдь: „не защищай своей лич-
ности, собственности, права“ , имѣетъ для меня столь же мало
снысла, сколько она имѣла бы для коровы жли лошади, если бы
была обращена къ нимъ. Но эта логическая невозможность вы-
полненія заповѣди: не защищай своей личности и собственноети,
отралается и въ фактической невозможности, ибо я необходимо
защищаю ихъ косвенно, посредствомъ коллективной общественной
силы, въ которой участвую <3е іиге, не смотря на отказъ уча-
ствовать йе іасіо. Эта сила охраняетъ меня помимо моей пря-
мой самозащиты; пусть я позволю себя убить, изувѣчить, огра-
бить, за меня вступитея общество въ качеетвѣ государства, еуда,
полиціи, въ лицѣ каждаго согражданина и будетъ преелѣдовать
ыоего убійцу, грабителя и обидчика, не обращая вниманія на
ное позволеніе.
Далѣе заповѣди гр. Толстого оказываются невыполнимыми и
псполненными противорѣчій и съ другихъ точекъ зрѣнія. Такъ
онѣ оказываются противорѣчащими нравственной природѣ чело-
вѣка, ибо, по нашемѵ, совершенно устраняютъ ея выраженіе въ
ея основныхъ добродѣтеляхъ, напр., въ справедливости и даже
въ человѣколюбіи. Положинъ, я не буду защищать отъ зла
самого себя; но спрашивается, какъ я долженъ лоступить, если
присутствую прп злѣ, наносимомъ моему ближнему. Если, напр.,
при мнѣ кого либо убиваютъ, грабятъ, оскорбляютъ, насплуютъ
(положижъ женщину), то долженъ, ли я защищать моего ближ-
няго отъ „злого“ ? Отяосителыю этого пункта мы не имѣемг
точныхъ указаніі въ книгѣ гр. Толстого, а потому одѣлаемъ и
положительное и отрицательное предположеніе. При предположе-
ніи, что я не долженъ въ этихъ случаяхъ защищать ближняго
отъ злого, мнѣ предстоитъ отречься отъ сознанія понятій и
чувствъ не только справедливости и состраданія, но даже и
любви къ ближнему, обязанность которой признается самимъ ав-
торомъ. Конечно, тотъ, который убиваетъ, грабитъ и насилуетъ.
мой ближній, но, вѣдь, ближній же и тотъ, кого онъ уби-
ваетъ, грабитъ и насилуетъ. Отсюда, не защищая этого второго отъ
убійства, грабежа и насилія, я нарушаю заповѣдь любви кь ш>му. Но
этого мало! Не защищая второго ближняго отъ перваго, я едва ли не
безнравственно поступаю и относительно перваго, ибо я, ио любви
къ ближнему, обязанный содѣйствовать его нравственному совершен-
ству, безъ всякаго противодѣйствія даю ему совершать зло,
неправду, звѣрство. И такъ, предположеніе, что я не долженъ
защищать отъ злого моего ближняго, ведетъ къ отреченію отъ
самыхъ основныхъ понятій нравственности. Если же зы пред-
положимъ, что я долженъ защищать ближняго отъ злого, то я
могу слѣлать это не иначе, какъ вступивъ съ злымъ въ борьбу
и употребивъ противъ него силу, а это запрещено заиовѣдями
гр. Толстого. Далѣе если я должеиъ защищать ближняго, то я
въ этой защитѣ буду уже защищать и самого себя, какъ орудіе
для защиты ближняго, а это опять запрещено заповѣдямн. Если
я, не вступая самъ въ борьбу съ злымъ, для защиты ближняго
призову госѵдарство, судъ, полицію и т. под. то этимъ, очевидно,
признаю эти институты разумными и необходимыми для осуще-
ствленія нравственныхъ цѣлей, что опять таки не согласно съ
заповѣдями. Мы не видимъ никакого разумнаго исхода изъ этихъ
противорѣчій заповѣдей гр. Толстого какъ между собою, такъ п
съ дѣйствительными требованіями человѣческой нравственной п р і-
роды и заключаемъ къ невозможности ихъ выполненія.
Стоитъ ли миого говорить о невыполнимости заповѣдеі со
стороны эгоистическои природы человѣка? Нужжо іи говорить,
что такіе институты, какъ государство съ его законами и ору-
діями. собственность съ ея различныии формаии и гараятіяжи,
накояецъ право во всѣхъ его развѣтвленіяхъ не съ неба упали
и не выдуманы чьимъ либо произволомъ, а вытекли изъ ыубо-
чайшихъ потребностей человѣческоі природы, а именно: по-
требностей эгоистическихъ во взаимодѣиствіи съ требованіяни
разума и нравственности? По этому во всеі исторіи человѣчества
настоящгй разумъ и настоящая нравственность никогда не
гребовали отъ человѣка полнаго отреченія отъ эгоизма и стара-
лись только ограничить его естественную тенденцію къ безко-
нечному расширенію, при посредствѣ идеи справедливости, имѣ-
ющеи своею задачею урегулировать эгоизны и примирить ихъ
естественное взаимное иротиворѣчіе. Если же иногда въ религіоз-
ныхъ систеаахъ для достиженія полноты нравственнаго совер-
шенства и требовалось полное отреченіе отъ эгоизма, то или
предполагалось, что это достунно только ненногимъ и при томъ
при спеціальноі помощя Бога; или же такое требованіе ограни-
чивалось какимъ либо компромиесомъ съ эгоизмомъ, гдѣ дѣ-
лались ему бодѣе или менѣе важныя уступки. Этихъ уступокъ,
какъ мы сейчасъ увидимъ, не избѣжалъ даже и нашъ авторъ,
не смотря на весь видимый его %ш/)итлтт по отношенію къ
эгоизму.
Что гр. Толстой въ своей спстемѣ произвольно не обратилъ
достаточнаго вниманія на эгоизмъ, какъ одну изъ основъ міра
и жизни, покажетъ слѣдующее соображеніе. „Не противься злому“
маситъ его зановѣдь. Но спрашпвается, къ кому обращена она?
Ко всѣмъ людямъ, отвѣтятъ намъ! Но слрашивается далѣе, ка-
ковы эти всѣ: злне или не злые? Еслп злые, то, значитъ, они
нарушаютъ чужія права (оскорбляютъ, насилуютъ, убиваютъ и
т. под. ближняго; отнимаютъ его собственность, трудъ и т. под.).
Очевндно, что для нпхъ, какъ злнхъ. и рѣчи быть не можетъ
о несопротивленіи злому, а можетъ (Іыть только разгопоръ о не-
бытіи злыии. Злые, эгоисты должны сперва етать не злыяи,
чтобы дл я ни хъ имѣла сиыс.тъ заповѣдь о несопротивленіи злому.
Но предиоложимъ, что всѣ люди. къ которняъ обращена заио-
вѣдь, не злы : тогда она опять безполезна и не пмѣетъ смысла,
за отсутствіем ъ злыхъ, противъ которыхъ нужно не соироти-
вляться: беземысленная же заповѣдь (напр., не нюхай уіпами, или
не елушай глазами) невыполнима по ея безсмысленности. На
третье предположеніе, что заповѣдь обращена къ нѣкоторымъ не
злш іъ лю дям ъ, которымъ противостоятъ злые, мы не имѣемъ
права к а к ъ по всеобщему характеру заповѣдей, такъ и потому
что для этого предположенія нѣтъ никакихъ указаній отъ ав-
тора. В п рочем ъ, при анализѣ этого предположенія мы также
пришли бы к ъ не разрѣшимымъ затрудненіямъ. ІІтакъ, остается при-
нять, что иы, люди, къ которымъ обращастся гр. Толстой <п>
своеи зап о вѣдью , злы, но тогда для насъ, какъ сказано, его
отрицательная заповѣдь не имѣетъ смысла, а потому и не вы-
полнима. В ъ такомъ случаѣ намъ слѣдуетъ, оставивъ гр. Т о і-
стого, обратиться къ какой. либо другой этической системѣ, ко-
торая, на основаніи изслѣдованія и признанія наіпего эгоизма,
нашей злобы , дала бы намъ положительную заповѣдь о сопро-
тивленіи з л у , существующемѵ въ насъ самихъ.
Теперь мы дополнимъ наше мнѣніе объ общей невозмож-
ности вы полненія заповѣдей гр. Толстого, по нротиворѣчію ихъ
логикѣ, нравственности и природѣ человѣческой, критическизш
замѣчаніями о содержаніи отдѣльныхъ заповѣдей* и объ основа-
ніяхъ, на которыя опирается это содержаніе.
В сѣ заповѣди гр . Толстого сводятся собственно къ двумъ:
первой и третьей. П ервая со второю, четвертою и пятою пред-
ставляетъ развитіе одной темы: „не сопротивляйся злу и злому*.
Корень несостоятельности этой заповѣди съ точки зрѣнія логикн
*
и нраветвенности скрывается, по нашему, въ неясности и нео-
предѣленностя понятія гр. Толстого о злѣ. Отсюда идетъ, напр.,
смѣшеніе зла съ борьбою. Веякая борьба пли сопротивіеніе, не
исключая борьбы словомъ и мыслію, для него есть зло: даже
„убѣждать своихъ враговъ зяачитъ имъ соиротивляться“ (9 9 ).
Зло, скажемъ мы, есть нарушеніе нравственнаго закона; и борьба
можетъ быть средствомъ къ нему. Но она же можетъ быть сред-
ствомъ и къ исполненію нравственнаго закона; и сана по себѣ
не есть ни зло, пи добро. Весь вопросъ въ томъ, изъ за чего
человѣкъ борется. В ъ спорѣ происходитъ борьба мыслію, но
когда спорящіе борятся за истину, а не ради возвеличенія себя
другъ надъ другомъ, то онъ ееть одно изъ лучишхъ средствъ
для выработки истины; учитель борется съ ученикомъ, восиита-
тель съ воспитанникомъ, разумный съ глупымъ, знающій съ не-
вѣждою, добрый съ злымъ и нравственный съ безнравственнымъ;
и если они въ этой борьбѣ преслѣдуютъ цѣли, указанныя нрав-
етвеннымъ закономъ (а можетъ ли какая либо сфера отношеній
оставаться безъ указаній со етороны нравственнаго закона?) и
оправдываемыя совѣстью, то не совершаютъ никакого зла ж не
подаютъ повода къ нему. Точно тоже можно сказать и объ от-
ношеніи судьи къ подеудимому, гдѣ даже странно звучитъ тер-
минъ: борьба, если судья относится къ своему дѣлу безпристрастно
п безстрастно. Мы рѣшительно ничего не имѣемъ противъ кри-
тики въ томъ или другомъ случаѣ законовъ, на основаніи кото-
рыхъ происходитъ судъ, или противъ несовершенства судебныхъ
учрежденій (напр., тамъ, гдѣ судья прямо или коевенно
есть сторона); но мы не видимъ ни зла, ни даже борьбы въ
принципѣ суда. Гр. Толстой запрещаетъ судить (участвовать
въ судѣ) на томъ основаніи, что судящій, какъ человѣкъ,
самъ виновенъ, грѣшенъ (3 0 ); но это пуетой софизмъ, по которому,
путемъ употребленія понятія съ условнымъ значеніемъ въ смыслѣ
безусловномъ, выходитъ, что будто виновный судитъ виновнаго.
Судья, юж етъ быть, грѣшенъ п виновенъ, но не въ то вреня.
когда судитъ виновнаго, не въ томъ, въ чемъ сѵдитъ, н не
тѣмъ, что еудитъ. Изъ того, что кто либо въ какое либо время
и о каконъ либо нредметѣ ныслитъ ошибочно, вовсе не слѣдуетъ,
что онъ ненремѣнно мыслигъ ошибочно въ ито данное вреяя н
объ этомъ данномъ предметѣ. Точно также мы рѣшительно іе
понимаемъ, почему, какъ утверждаетъ гр. Толстой, „нельзя защв-
щать свои права безъ оскорбленія и уннженія другихъ" (1 0 7 )
Если это сираведливо, то вся книга гр. Толстого есть не что
иное, какъ актъ оскорбленія и униженія всѣхъ тѣхъ, которые
съ нимъ не согласны и нротивъ которыхъ онъ отстаиваетъ своп
мысли, ибо право мыслить, .іаяплять свою мысль и защищать ее
путемъ нриведенія для нея основаній и опроверженія нротиво-
положныхъ чужихъ мыслей— есть также одно изг щкшъ чело-
вѣка. Но если можно, безъ унпженія и оскорбленія другого,
доказывать ему, что онъ ошибочно мыслитъ, то совершеняо
непонятно, почему было бы нельзя уличить другого напр.,
въ клеветѣ, если онъ совершилъ ее относительно насъ и
запретить ему путемъ клеветы посягать на наше право пользо-
ваться честнымъ именемъ; и далѣе почему бы не запретнть еіу
посягать и на другія наши щмва личныя, пмущественныя, граж-
данскія и пр. Д а, вѣдь, для этого нужно въ концѣ коицовъ
употребить силу, скажетъ гр. Толстой? Что же въ томъ за бѣда?
В ѣ дь, безъ употребленія си.ш нельзя и аыслить и доказывать
ближнему его ошибку, нельзя обучать и воспитывать д ѣ теі н
т. п. Наконецъ, чтобы въ употребленіи силы не зайті слжшкоіъ
далеко и не переити въ дѣйствптельное „оскорбленіе ж уніже-
ніе ближняго", всеобгцимъ нравственнымъ сознаніемъ признано
за лучшее защищать свои прала, прибѣгая къ силѣ коллектив-
ной, общественной, безличяой п, по ея идеѣ, божестпвеннт.
Изъ того же, что въ дѣйствптельности эта сила нерѣдко не
соотвѣтствуетъ своей идеѣ, вовсе не слѣдуетъ отрицать ее въ
4*
принцппѣ, а слѣдуетъ бороться съ таквыъ з.гомъ средетвами, ука-
занішми для того опять таки въ нраветвенномъ и божественномъ
законѣ.
Точно также несостоятельны оенованія, приводимыя гр. Тод-
стымъ, и противъ клятвы. Если отвлечьея отъ существующихъ
въ дѣйствительности и иногда противорѣчащихъ разуму и нрав-
ственности (наир., когда клянущійся не понимаетъ смысла того,
въ чемъ клянетея) формъ клятвы, то, по идеѣ своеі, клятва
есть вещь вдолнѣ естествеяная, разумная и сообразная съ нрав-
ственнымъ закономъ. Еели выполнять постоянно волю Божію, то
какъ исполнять волю одного человѣка иля многихъі (9 3 ) спра-
шиваетъ гр. Толстой; обѣщать клятвенно что либо— это отказаться
отъ своего разумнаго существа и оскорблять все, что имѣемъ
самаго святого (1 0 9 ), аргументируетъ онъ противъ клятвы. Мы
же напротивъ думаемъ, что клятва, по существу своему, впол-
нѣ совмѣстима съ выполненіемъ воли Вожіей и далѣе есть не
отказъ отъ разума, а напротивъ актъ, приличествующій разуы-
ному существу. Извѣстно, что въ огромнояъ большинствѣ елучаевъ
самое простое общеетвенное дѣло, требующее союза многихъ лю-
дей для его выполненія, можетъ быть приведено къ надлежа-
щему концу только при условіи, чтобы начавшіе его не укло-
нились отъ него до его окончанія. Возножно ли допустить,
чтобы. напр,, члены общества, начавшаго войну, могли уклоняться
до ея окончанія отъ исполненія своихъ обязанностей, относя-
щихся къ этому дѣлу? Отсюда никакое, особенио же важное
общественное дѣло не можетъ начаться безъ обѣщанія участни-
ковъ въ немъ, не уклоняться отъ него до его окончанія. Клятва
и есть не что иное, какъ обѣщаніе участвовать въ какомъ либо
дѣлѣ съ другими. При этомъ предполагается, что клянущійся
понимаетъ значеніе дѣла, его особенно обдумалъ и что оно
вполнѣ согласно съ самыми глубочайшими основаніями его разума,
нраветвенности, и вообще его природы. Клянущійся свидѣтель-
ствуетъ своей клятвой, что его присоединеніе къ дѣлу и участіе
въ немъ основано не на какпхъ либо мимолетныхъ и легкихъ
лобужденіяхъ, и что оно также прочно и незыблемо, какъ не-
зыбдемы и прочны тѣ вѣрованія, убѣжденія и цѣли, которыми
оправдывается предпринпмаеыое дѣло. Отсюда естественно также,
что клянущійся призываетъ въ свидѣтели своего обѣщанія все,
что есть священнаго для него: кто Бога или боговъ, кто разумъ,
кто совѣсть нли честь и т. под. Такъ какъ клятвенно обѣ-
щаются, по предположенію, относительно такихъ дѣлъ, которыя
заповѣдуются нравственнымъ кодексомъ клянущагося, идущимъ
отъ Бога, то клятва не только не есть отказъ отъ повиновенія
Богу, а напротивъ заявленіе о рѣшеніи постоянно повиноваться
сго закону, вѣчному и незыблемому, какъ и самъ Богъ, его
давш іі; очевидно также, что въ клятвенномъ обѣщаніи нѣтъ
пикакого отказа и отъ разума.
Наконедъ сдѣлаемъ еще замѣчаніе относительно заповѣди
отдавать свой трудъ тому, кто захочетъ. Такъ какъ по гр. Тол-
стому каждый можетъ имѣть жену, слѣдовательно, за рѣдкими
исключеніями, и дѣтей, то выполняя заповѣдь о трудѣ, онъ
долженъ дѣлать величайшее насиліе надъ собою, отдавая свой
трудъ первому встрѣчному вмѣсто того, чтобы сообразно съ
сиьнѣйпшми естественными влеченіями отдать его своей семьѣ,
своимъ дѣтямъ. И такъ, заповѣдь о трудѣ противорѣчитъ кореі-
ному влеченію человѣческой природы (допустимъ: згоистнческояу,
но всегда могущему быть согласнымъ съ требованіемъ нраветвен-
ной идеи снраведливости). Но пусть мы поборемъ естественное
влеченіе и отдадимъ свой трудъ. Спрашивается, кому? Очевидно,
что охотниковъ на нашъ трудъ будетъ не надо і что ими
окажутся безстыднѣйшіе изъ нашихъ ближнихъ, которые, прн
отсутствіи сонротивленія съ нашей стороны, подымутъ между
собою ожесточеннѣйшую свалку за нашъ трудъ. Не возоніетъ лн
тогда противъ насъ, какъ протівъ причины этой новой вражды,
нашъ разѵмъ? Но когда кто либо изъ этихъ претендентовъ на
нашъ трудъ побѣдитъ другпхъ н возьиетъ его себѣ, можетъ ока-
заться, что этотъ трудъ какъ разъ необходимъ для поддержки
дѣйствптельно безпомощнѣйшихъ изъ нашихъ ближнихъ; тогда
не возопіетъ ли противъ нашей безсмысленной жертвы трудомъ
въ пользу злого и разумъ, и наше чувство любви и состраданія
^къ ближнему.
I Теперь обратимся къ третьей заповѣди. Она представляетъ
нѣчто странное среди другихъ заповѣдей и стоитъ съ ними въ
явной дисгармоніи. Всего естественнѣе было бы, кажется, ожи-
дать отъ гр . Толстого, что онъ включитъ въ свой кодексъ и
заповѣдь цѣломудрія, но онъ почему-то оказывается снисходи-
тельнымъ къ половому инстинкту и позволяетъ, даже требуетъ
его удовлетворенія. Мы рѣшительно не понимаемъ, почему
инстинктивное стремленіе къ возмездію за обиду, за наносимую
намъ боль, или инстинктъ самосохраненія, влекущій насъ къ
защитѣ нашей жпзни, здоровья, собственности, вообще нашихъ
правъ долженъ быть подавленъ, а по.говой инстинктъ долженъ
быть удовлетворенъ? Откуда такая привкллеіія?! Далѣе откуда
взялъ гр. Толстой, что „моногамія1- или „жизнь парами" есть
„естественный законъ? “ Мы знаемъ, что это не естественный, а
напротивъ спедіальный, откровенный законъ, поставленный Іиеу-
сомъ Хриетомъ и Е го церковью въ противоположеиіе естественному
закону, законъ до такой степени не природный, что, но ученію
христіанской церкви, моногамическій бракъ есть таинство, сим-
волизирующее особыя отношенія Іисуса Христа съ Его церковью.
Разъ мы вышли изъ церкви, моногаыія вполнѣ теряетъ для
насъ обязательное значеніе, и если можетъ быть признана нами за
наилучшую форму брака, то на различныхъ соображеніяхъ разума,
которыхъ намъ авторъ не представилъ. Соображенія эти могутъ
быть различнаго рода; напр., біологическія или физіологическія
(на осяованіи вопроса: къ какимъ животнымъ припадлежитъ по
половымъ отношеяіяиъ Ь о то еаріоіій и какот формом нанлучшс
обезпечивается сохраненіе н развитіеего индикидуума и иороды).
соціологическія (на основаніи вопроса: какая форма брака наилучше
соотвѣтствуетъ благосостоянію и развитію обіцественной жизни),
нравственныя (какая форма брака соотвѣтствуетъ нравственному
идеалу). Логическое и научное разрѣіпеніе зтихъ вопросовъ
тѣнъ болѣе обязательно для гр. Толстого (и нрибавимъ всѣхъ
тѣхъ, которые стоятъ внѣ христіанскоіі церкви), что въ дѣй-
ствительно естественномъ, прщюдномъ состояніи человѣкъ
практикуетъ разлтнѣйшія формы половыхъ отношенііі, а ихен-
но: моногамію (уклоняющуюся однако въ нолигамію и рпшіія-
сиііё * ) , полигамію (уклоняющуюся однако въ моногамію и
рготізсиііе), поліандрію и рготіасиііе; и притомъ всякая форма
приводитъ за себя различные аргументы. Если гр. Толстой (и
вообіце вышедшіе изъ церкви) желаютъ безъ всякихъ соянѣній
и спора удержать благо моногаміи, то они должны не выходить
изъ церкви, а для того должны толковать въ духѣ и смыслѣ
церкви не одну только заповѣдь о бракѣ, но и всѣ другія
заповѣди.
Теперь посмотримъ на состоятельность этой заповѣди въ
другихъ отнотеніяхъ. Важное затрудненіе представляетея въ
согласованіи ея съ первою. Спрашмвается, что я долженъ дѣ-
лать, если злой насилуетъ мою жену? Если не сонротивляться
злому, то не толкну ли я еѳ тѣмъ самъ на путь разврата; если
сопротивляться, то могу ли я сдѣлать это иначе, какъ упо-
требляя силу и вступая съ злымъ въ борьбу, что запрещено. Далѣе,
какъ поступать мнѣ, если моя жена, какъ женщина, внушаетъ
мнѣ чѣмъ либо отвращеніе, и ей, если я, какъ мужчина, вну-
шаю ей то же, и намъ обоимъ, если мы взаимно внушаемъ другъ