Антуан Фабр д'Оливе Философическая история Человеческого рода или

ПОСВЯЩАЕТСЯ
2 50 -ЛЕТ ИЮ
С О Д Н Я Р ОЖ Д Е Н И Я
Ф А Б Р А Д' О Л И В Е
Антуан
ФАБР Д'ОЛИВЕ
ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ
ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА
ИЛИ ЧЕЛОВЕКА,
рассмотренная в социальном состоянии
в своих политических и религиозных взаимоотношениях,
во все эпохи и у разных народов земли
Предваренная вводной диссертацией

о мотивах и предмете данного труда
Cанк т-Петербург
А ЛЕТЕЙЯ
УДК 1(091)
ББК 87.3(4Фра)
Ф 126
Фабр д’Оливе А.
Ф 126 Философическая история Человеческого рода или Человека,
рассмотренная в социальном состоянии в своих политических
и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных
народов земли. Предваренная вводной диссертацией о моти-
вах и предмете данного труда / А. Фабр д’Оливе; пер. с фр.
В. А. Ткаченко-Гильдебрандта. – СПб.: Алетейя, 2019. – 432 с.
ISBN 978-5-906980-77-9
«Философическая история Человеческого рода» – одно из главных
произведений Антуана Фабра д’Оливе. В нем автор, пожалуй, одним
из первых в Европе, говоря о космогонии, высказывает гипотезу поли-
генизма – происхождения человеческих рас из разных источников.
Вместе с тем, согласно Фабру д’Оливе все люди на земле подчинены
одному закону диалектической диады – свободы и необходимости,
а на высшем уровне – Провидения и Судьбы. В мировоззренческой
концепции выдающего французского эрудита, мистика и эзотерика,
обладавшего сверхъестественными способностями и даром чудот-
ворения, органично сочетаются идеи раннего арийского индуизма
(Рамы-Диониса), пифагорейства, классической античности, митра-
изма и интегрального римского католицизма. Будущее Европы
Фабр д’Оливе видит, как и его современник граф Жозеф де Местр,
в универсальной теократии во главе с Римским Папой, что делает
обоих французских мыслителей идейными предшественниками
великого русского религиозного философа Владимира Соловьева.
Сильное влияние эзотерическое историософское наследие Антуана
Фабра д’Оливе оказало также на отца Павла Флоренского.
На русском языке «Философическая история Человеческого
рода» Антуана Фабра д’Оливе публикуется впервые.
УДК 1(091)
ISBN 978-5-906980-77-9
ББК 87.3(4Фра)
©© В. А. Ткаченко-Гильдебрандт,

перевод на русский язык, 2018
9 785906 980779 ©© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018
Биографическая заметка Седира
Наш автор родился в Ганже в Эро (Ganges, Herault; Эро — департа-

мент на юге Франции — прим. пер.) на улице Игры в Мяч (Rue du Jeu
de Ballon) 8 декабря 1767 года. Гёфер в своем Биографическом словаре
(издание 1829 года) ему дает имя М. Мишо (M. Michaud), а в своей
Всемирной биографии его именует N.; и только Фетис (Fetis) в своем
Словаре музыкантов его называет Антуаном, то есть его настоящим
именем.
Семейство его матери было почти полностью уничтожено во время
отмены Нантского эдикта, и только одному восьмилетнему ребенку уда-
лось избежать резни; им являлся дед Антуанетты д'Оливе, матери наше-
го бессмертного теософа. Антуан, через своего отца, звавшегося также
Антуаном, являлся племянником Жана Фабра, «Честного преступника»
(1756) (1).
Его родители, будучи содержателями постоялого двора Трех Королей,
определили Антуана по коммерческой части, направив его с этой целью
в Париж около 1780 года. Там у него обнаружился вкус к литературе и му-
зыке. Знаменитый доктор Сиго (Dr Sigault), с которым он общался, заме-
тил его пытливый ум и руководил его достаточно полными занятиями по
медицине.
Уже в годы отрочества он сделался известным в салонах, где он по-
являлся, благодаря своему сочинительству стихотворных пьес, приуро-
ченных к случаю, одно из которых имело столь большой успех, что стало
приписываться Фабру д'Эглянтину (Fabre d'Eglantine). Дабы избежать по-
добной досадной путаницы наш юный поэт попросил и получил законное
право прибавить к своей фамилии фамилию своей матери, род которой
пресекся.
Вот те из этих пьес, которые были исполнены в Товарищеском теа-
тре: Гений Нации или живописные моралисты (1787 год), героико-ко-
мическая пьеса (2), Амфигури (Amphigouri) (1790) и Зеркало Истины
(1791).
В 1790 году имела некоторый резонанс его оставшаяся в рукописи
ода на назначение депутата от Нима Рабо Сент-Этьенна (Rabaud Saint-
Etienne) в президиум Национальной Ассамблеи.
Между тем, во время, когда он, отказавшись от коммерции, решил
жить исключительно трудом своего пера, Революция разоряет его отца,
о чем он сообщает в рукописи из нескольких страниц, озаглавленной Мои
воспоминания. Несомненно, именно в это время, чтобы избежать бан-
кротства, он отправляется в Германию и, собираясь добиться определен-
6 А. Фабр д’Оливе. Философическая история...
ных отсрочек от родительских кредиторов, он принимает свое пифагорей-

ское посвящение (Сент-Ив: Истинная Франция, Pro Domo), глубокий
отпечаток которого отразится на всех его будущих произведениях.
После того, как ему удалось спасти некоторые остатки фамильного
достояния, позволившие его родителям и младшим сестрам скромно уда-
литься в Сент-Ипполит-дю-Гар (Saint-Hippolyte-du-Gard), Фабр д'Оливе
возврашается в Париж и самозабвенно погружается в филологические
и философические исследования, несмотря на грозный порыв революци-
онной бури. Он отвлекается только лишь для того, чтобы поддержать ход
более, чем скромной жизни несколькими произведениями для текущей
литературы. Под псевдонимом Госпожа де Б. (Mme de B.) он пишет стихи
для журнала, который называется Незримое (Invisible), прозу для двух-
недельной коллекции, имевший большой успех сборник общественных
игр и, наконец, первое анонимное издание Азалаиса (d'Azalais).
Его брат находился на воинской службе; он должен был погибнуть
в несчастной экспедиции из Сэн-Доминго. Он сам, наконец, благодаря
покровительству Бернадотта, с которым познакомился после 1789 года,
смог поступить на службу в Военное министерство в бюро одаренного
персонала с жалованием от 3000 франков, но ложные доносы привели
к ненависти Наполеона, и только благодаря протекции графа Ленуара де
Ля Роша (Comte Lenoir de La Roche), он был вычеркнут из списка двух со-
тен ссыльных, направлявшихся погибать на африканское побережье. Ка-
жется, он оставил эту службу в 1802 году, чтобы поступить в Министер-
ство внутренних дел, которое он покинул очень быстро; его пенсия была
упразднена герцогом де Фельтром; двенадцать лет пребывая в отставке, он
упорно работал. Именно в это время он завязал отношения с Валентэном
Ауи (Valentin Hauy), который оказал Фабру д'Оливе помощь в фактиче-
ских деталях его начинаний. Фабр д'Оливе пишет и издает тогда много
романсов для квартета из двух флейт, фортепьяно и баса (вокала), посвя-
щенных Игн. Плейель (Ign. Pleyel). Он думал о том, что сможет восстано-
вить музыкальную систему Греков, для чего сочинял композиции третьим
ладом, называющимся эллинским, гармоническая пропорция которого су-
щественно отличается. Этим ладом он составил Ораторию на коронование
Наполеона и исполненную в 1804 году в Храме реформатской религии
ведущими оперными певцами. На ней присутствовали более тысячи зри-
телей и о ней отзывались с большой похвалой. Именно этому открытию
посвящено его небольшое произведение о Музыке; однако, утверждалось,
что этот новый лад не что иное, как третий лад Блэнвилля (1757 год), пре-
возносимый Ж.-Ж. Руссо, и очень близкий нашему старому плагальному
ладу, существующему в церковном пении.
В 1804 году, после поездки в Ним и Сент-Ипполит-дю-Фор (Saint-
Hippolyte-du-Fort), он публикует Трубадура, посвященного своей матери.
Биографическая заметка Седира 7
Следуя сюжету произведения, его обвиняли в чрезмерном подражании

Мак-Ферсону и в том, что он по своему разумению заполнил имевшиеся
в оригинале лакуны.
В 1805 году он женится на девице А. Варэн (Mlle Warin), происходив-
шей из семейства, жившего в окрестностях Ажена (город на юге Франции,
расположенный на реке Гаронне; через него идет дорога от Тулузы на Бор-
до — прим. пер.), образованной, самой являющейся автором достойных
сочинений (3). В тишине он создает с ней семью, в которой практикова-
лись наиболее совершенные добродетели. В этом безвестном убежище он
пополняет свою приводящую в замешательство эрудицию. Вместе с Эли-
усом Боктором, переводчиком с арабского, служившим Первым консу-
лом в Египте, и тем, кого тот с собой привез во Францию, он изучает все
семитические языки и диалекты, — индус из касты ему преподает арий-
ские языки, но силой одного своего дара Фабр д'Оливе проникает в тайну
китайских иероглифов. В то же самое время под руководством неизвест-
ных — возможно, этих двух людей с Востока — он упражняется в управ-
лении оккультными силами. Разве не видели его друзья, как часто он мог,
используя одну свою магнетическую силу, заставить прилететь из своей
библиотеки на свой рабочий стол книгу, к которой он хотел обратиться
за советом? Разве не мог он, когда этого желал, побеседовать с покойным
автором, чтобы попытаться проникнуть в его мысль? Не вызывал ли он
у своей жены самые редкие феномены сомнамбулизма?
Именно в течение этих десяти лет уединенных занятий он написал
свои Золотые стихи, опубликованные только в 1813 году с их посвящени-
ем литературной секции Института.
Именно в это время, как прежний добродетель слепых, используя
неведомый прием, который желали найти в толковании определен-
ных иероглифов, он успешно исцелил юного глухонемого швейцарца
по имени Рудольф Гривель и несколько других. Мать этого молодого
человека была классной надзирательницей в пансионе для девиц, ко-
торым руководила госпожа Фабр д'Оливе вплоть до 1815 года. К тому
моменту был уже подготовлен Древнееврейский язык, но господин де
Монталиве (M. de Montalivet) предложил лишь публикацию 1-го тома,
бросив вызов автору доказать свои утверждения. Отвечая на сей вызов
Фабр д'Оливе исцеляет юного швейцарского воспитанника аббата Сика-
ра (Sicard) (смотрите Французскую газету и Парижский дневник от
3 марта 1811 года — Gazette de France et Journal de Paris, du 3 vars 1811).
Но власть, настроенная против него из-за неуместного письма студента
Ломбара, скоро запрещает проводить Фабру д'Оливе свои лечебные кур-
сы, ведь он не обладал медицинским дипломом, что угрожало ему даже
тюрьмой в случае их повторения. Сделавшись мишенью всякого рода по-
лицейских нападок, после того, как бесплатно совершил добрые деяния,
Фабр д'Оливе рассылал свои протесты от низших в высшие инстанции

и дошел до вершины административной лестницы, получив аудиенцию
у Императора.
Говорят, что во время этой встречи он осмелился себя вести перед за-
воевателем, как посвященный носитель таинственных посланий и предо-
стережений; говорят, что он предложил Наполеону создание европейской
империи, в которой тот будет духовным главой. Досадный исход этого
собеседования вновь водворил нашего автора в безвестность.
Впрочем, перед тем он отразил в стихах и музыке славу Императора.
Стихи помещены под портретом Наполеона знаменитым художником-ми-
ниатюристом Огюстеном, а в Академию Надписей отправлен дистих для
группы Коринфских коней:
Минувшего верные дети, грядущему вы передайте
О нынешнем чуде бессмертное воспоминание.
Несмотря ни на что, он продолжил создание своего великого эти-
мологического труда, Древнееврейского языка, который он завершил
и выпустил в свет в Национальной типографии в 1815 году, благодаря
вмешательству Лазара Карно (Lazare Carnot), отца сен-симонистов; это
колоссальное произведение 26 марта 1825 года удостоилось Указателя.
Тогда же он сочинил Каина и аболиционистский роман против рабовла-
дения, озаглавленный Изамор (Izamore) или Африканский принц, кото-
рый никогда не был опубликован.
Желая составить грамматику и словарь языка Ок, он дважды побывал
в Севеннах и в родном городе в 1816 и 1817 гг., имея на руках рекоменда-
тельные письма от Министерства внутренних дел. Во время этой поезд-
ки он вылечил семерых глухонемых людей, двое из которых вновь впали
в свой недуг по причине своей неосторожности.
В это время семейные неурядицы тревожили жизнь Фабра д'Оливе;
его культ уже претворялся в жизнь, великие идеи Философической
истории человеческого рода, которые он выработал в других более
эзотерических исследованиях, подвигли его пользоваться своей женой,
как пифониссой и ясновидящей, подобной древним жрицам Мистерий,
перед которыми он благоговел. Говорят, его жена покинула свой дом по
церковным наущениям, и наш одинокий пифагореец должен был давать
уроки, чтобы выжить.
Но вскоре он снова встретил одну из своих старых учениц музыки го-
спожу Фор (Mme Faure), урожденную Виржини Дидье (Virginie Didier)
из Памье. Именно ей, спустя несколько лет, он посвятил свои Воспита-
тельные советы и, наконец, последнее и самое главное из своих произве-
дений Философическую историю человеческого рода, увидевшую свет
в 1822 году.
Будет неверно говорить о том, что Фабр д'Оливе желал создать рели-
гию, но он основал для себя самого и для своих редких учеников политеи-
стический культ. Двадцать лет назад протестанская библиотека на улице
Святых Отцов располагала некоторыми рукописными гимнами этого куль-
та. Впрочем, Фабр д'Оливе был свидетелем возникновения культа Теофи-
лантропов, коим руководил его друг Валентэн Ауи вместе с Ларевейером-
Лепо (Lareveillere-Lepeaux) и Ж.-Б. Шемен (J.-B. Chemin). Эта религия,
менее замысловатая, нежели культ Фабра д'Оливе, еще и сегодня имеет
своих адептов в Париже.
Господин Тидианёк (M. Tidianeuq) нашел в библиотеке Лаона два пись-
ма Фабра д'Оливе, датировнные 1824 годом (смотрите издание Посвяще-
ние, март 1900 года), которые, хотя и не представляют большого интереса,
но показывают, какое возвышенное сознание теософ черпал в своем досто-
инстве и как высоко он ценил основательность своей системы.
Он умер 25 марта 1825 года. Издание Конститюсьоннель (Constitu-
tionnel) посвятило ему приличный некролог, хваля его знание, его арха-
ическую бескорыстность и строгость его жизни, полностью ограниченной
узким кругом близких друзей. Фабр д'Оливе после себя оставил сына,
14 лет, и двух дочерей, 7 и 18 лет. Последняя погибла в пожаре десять
лет назад, уничтожившем в то же самое время большое количество нот,
портретов и рукописей, среди которых перевод Сефера в его сущностном
смысле и опера Корнелия и Цезарь.
Пьер Леру (Pierre Leroux), а за ним и другие говорили, что Фабр
д'Оливе умер у подножия своего алтаря. Но исходя из того, что Сент-Ив
д'Альвейдр рассказал Станиславу де Гуайта, представляется, что ближе
к истине следующие строки из Фабра дез Эссара (Fabre des Essarts) (4):
«Было видно, как эти великие души, объятые жертвенным исступлением
убивали себя пред своим идолом. Непреодолимая жажда Беспредельного,
более сильная, нежели отвращение к жизни, могла завершаться подобными
самоубийствами. Не является ли Фабр д'Оливе одной из таких трагических
жертв? Этот кинжал, это пронзенное сердце, этот старик, распростершийся
в глубине темного святилища, — все эти сумрачные вещи, которые мы на-
блюдали однажды, но не сумеем сказать где, — может, это только видение?»
* * *
Нам известны только три портрета Фабра д'Оливе: миниатюра Огюсте-
на, помещенная в начале Мудреца из Индостана; бюст скульптора Кал-
лемара (Callemard) (1776–1811), который представляет Фабра д'Оливе
в возрасте двадцати пяти лет и воспроизведенный в издании Музыка;
а также портрет, находящийся в мэрии Ганжа. Кроме того, изображение,
данное здесь нами, принадлежало Мадмуазель Фабр д'Оливе.
* * *
Расценивать Фабра д'Оливе — труд неблагодарный. На этот счет
отличился своей возмутительной пристрастностью Словарь Буийе
(Bouillet); хроникер из издания Солнце (16 июля 1888 года), хотя и ме-
нее несправедлив, когда считает Фабра д'Оливе «предшественником
романтизма и Балланша», но ошибочно видит в нем мистика, апокалип-
тика, подражателя Байрону и сторонника королевской демократии (!).
Два наиболее авторитетных критика Фабра д'Оливе — это Папюс со
своей уже ставшей крайне редкой брошюрой Фабр д'Оливе и Сент-Ив
д'Альвейдр (Париж, 1888 год) и сам Сент-Ив в Истинной Франции (Pro
Domo). Помимо того, Ф. Буаске (F. Boisquet) опубликовал в 1825 году
три слепленных на скорую руку критических статьи о Социальном со-
стоянии человека, а в 1894 году покойный господин Мартэн (M. Martin)
организовал конференцию в Ганже, посвященную их славному земляку.
Его сын господин Л. Мартэн согласился передать нам стенограмму это-
го мероприятия; здесь мы выражаем ему всяческую признательность.
В родном Провансе Фабра д'Оливе почитают, как одного из лучших пред-
шественников движения Фелибрижа (5).
Сент-Ив рассказывает, как он познакомился в Джерси с бабушкой сво-
его друга Адольфа Пеллепора (Adolphe Pelleport), поэта, умершего в из-
гнании в 1856 году. Эту почтенную особу звали Виржини Фор. Она была
подругой Фабра д'Оливе в его последние годы. Она передала Сент-Иву
произведения великого посвященного.
«Я их читал громким голосом, — говорил Сент-Ив, — под шум Океана,
взволнованного ветрами. Вечер завершился слишком быстро, и я торопил
время, чтобы увидеть ее на завтрашний день, чтобы еще читать, чтобы
постоянно слушать о тайной истории этого великого человека, его иссле-
довании мистерий, об установленном им политеистическом культе, о его
странной смерти и сожженных из-за нетерпимой ненависти рукописях,
о его последних обетах».
Обращаясь к Пеллутье (Pelloutier), Куру де Жебелену (Court de
Gebelin), Бэйи (Bailly), Дюпюи (Dupuis), Буланже (Boulanger), д'Эрбело
(d'Herbelot), Анкетилю-Дюперрону (Anquetil-Duperron), экзегетам, фило-
софам, Вильяму Джонсу (William Jones) и его коллегам из Калькутты,
Отцам Церкви, алхимикам, Бёме, Сведенборгу, Сен-Мартену и многим
другим оккультистам, Фабр д'Оливе излагает их и дает им теософское
заключение, ни христианское, ни позитивистское, но в чистом виде пифа-
горейское и политеистическое.
Установив основания своей морали и правила лингвистики, как сво-
его исследовательского средства, Фабр д'Оливе подходит «после этого
синтеза или, скорее, метафизической и политеистической универсаль-
ности, полной знания о бесконечном, но лишенной знания абсолютного,
к применению своего средства во всемирной истории. Из чего и прои-

стекают два тома под названием Философическая история человече-
ского рода.
«Благодаря своей привычной, но великолепной методе, автор на сей
раз начинает восстанавливать положение принципов в онтологии и антро-
пологии, из чего он выводит метафизическую анатомию индивидуального
человека столь же замысловатую, сколь и правдоподобную».
«Последовательная гамма инстинктов, страстей, свойств устанавлива-
ется затем двойным способом в двух первоначальных полах и развивается
через всю историю, начиная с дикого состояния и до варварства, от перво-
бытных цивилизаций и до цивилизации нашего времени».
«Это заданная антропологическая величина ионической школы вплоть
до Лукреция, следующей трансцендетальному методу во всей своей исто-
рической и в совершенстве изложенной истине».
«Более того, эта сущностная величина подчинена догматически спири-
туализмом, который никогда не противоречит самому себе».
«Отсюда происходит рациональный мистицизм в том смысле, что всег-
да он логически обосновывается и доказывается».
«Универсальность времен добросовестно проверена сравнением всех
хронологий. Она развивается и устанавливается в точности с фактами.
К сожалению, чувствуется, что автор слишком поглощен этими предвари-
тельными исследованими и их применением, которое он не хочет делать
своей непосредственной темой».
«В его книге факты не берутся во внимание, поскольку признаки озву-
чивает, благодаря им самим, нечто определенное. Факты пребывают там,
как случайный мотив, но не как опыт, откуда должно возникнуть наблюде-
ние. Устремившийся к абстракции автор видит лишь ее, абсолютно теряет
землю под ногами и, оставив все реальности, удаляется от нее».
«Его мысли об этом никак не являются ни сильными, ни прекрасными,
хотя они всегда метафизичны и холодны».
«Слишком метафизик, чтобы быть физиологом, Фабр д'Оливе абстра-
гирует дух от жизни, когда, наоборот, великое таинство Слова во всех
возможных категориях наук и искусств есть их единение».
«Исторический взгляд автора является панорамным и соседствует
с философским речитативом. И один и другой не представляются столь хо-
рошими и полезными, но лишь бы они вели исследователя к совсем иным
итогам, нежели нашего писателя и гида».
«Из воззрений Фабра д'Оливе получается, что Человеческое общество
целиком есть первичный безжизненный материал, не обладающий собст-
венным законом. A priori об обществе сказали, что оно обложено податью
и барщиной; a posteriori о нем говорили, исходя из так называемых теокра-
тических, рсепубликанских и самодержавных правлений».
«Нет ничего менее точного, если, наоборот, рассматривают Общест-

во, как коллективное существо, имеющее свой собственный физиологи-
ческий закон, как таковой, каковыми бы не являлись его политические
правления».
«В данном случае правительственный гений, будь он теократическим,
республиканским или самодержавным, ничего в себе не заключает, не
только происходя из абстрактной фантазии a priori, но и из чистой и про-
стой констатации самого закона общественного действа».
«Предпочтение Фабра д'Оливе, конечно, за теократией; но он ее видит
исключительно правительственной, политической и, странная вещь, этот
возвышенный язычник и уж явно не христианин приходит, несомненно,
к тому же, к чему пришел сам Жозеф де Мэстр — к деспотическому кле-
рикализму. Более того, его восхваление кастового уклада в конце Золо-
тых стихов не оставляет никакого возможного сомнения о выводах его
исторического труда, благо он делает для себя оговорку, что не желает
предавать огласке эти выводы, что, с его стороны, было мудро и предус-
мотрительно».
Мы посчитали себя обязанными дать, вместо нашего взгдяда на Фа-
бра д'Оливе, мнение о нем Сент-Ива д'Альвейдра, которое показалось
нам более компетентным и пространным. В действительности, если Пьер
Леру и Балланш и были вдохновлены теософом из Ганжа, они все равно
не смогли ни возвыситься над его точкой интеллектуального созерцания,
ни подняться до ее высоты. Среди оккультистов только один Сент-Ив смог
и сумел определить его подлинное место в Нашем Господе Иисусе Христе,
в чем, по нашему убеждению, состоит непогрешимый критерий для всех
категорий исследований.
Комментарии
(1) A. Coquerel. — Les forcats pour la foi (А. Кокерель. Каторжники за веру).
(2) Вновь поставлена в Одеоне 14 июля 1896 года.
(3) Мартэн говорит, что Советы моей подруге принадлежат ей.
(4) Les Hierophantes — Paris, 1905, in-8 (Иерофанты. Париж, 1905).
(5) Фелибриж — движение за возрождение провансальской литературы; фе-
либр — провансальский поэт или писатель (прим. пер.); Donadieu, de Bezier: Les
precurseurs des Felibres (Донадьё из Безье. Предшественники фелибров).
ВЛАДИМИР ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ
АНТУАН ФАБР Д'ОЛИВЕ.

ПРОЛОГ ФИЛОСОФИИ ВСЕЕДИНСТВА
некоторые мысли переводчика, дополняющие
Биографическую заметку Седира о Фабре д'Оливе
Провансальское происхождение
и судьба творческого наследия
Имя великого эзотерика, филолога и целителя Антуана Фабра д'Оливе
сегодня мало известно не только у нас в стране, но и на его родине во
Франции. Однако, истоки хорошо знакомого российскому читателю фран-
цузского оккультизма второй половины XIX-го и начала XX-го столетий
связаны непосредственно с этим именем. В его произведениях черпали
свое вдохновение такие классики эзотерической мысли, как маркиз Сент-
Ив д'Альвейдр, маркиз Станислас де Гуайта, Жерар Анкосс (Папюс), Жо-
зефен Пеладан, Эдуар Шюре. Последний в своей популярной книге «Ве-
ликие Посвященные» так писал об Антуане Фабре д'Оливе: «Истинный
восстановитель космогонии Моисея — это гениальный человек, сегодня
почти забытый, которому Франция воздаст должное в момент, когда будет
воссоздано в своих нерушимых основах эзотерическое знание, ставшее
интегральным и религиозным. Фабр д'Оливе не мог быть понятым своими
современниками, ибо опережал на целое столетие свою эпоху. Универ-
сальный дух, он обладал в той же самой степени тремя свойствами — ин-
туицией, анализом и синтезом, соединение которых вершит трансценден-
тное мышление...»
Далее Эдуар Шюре отмечает: «Заговорив о Фабре д'Оливе, следу-
ет сказать несколько слов и о другой позднейшей книге, вызванной
к жизни трудами Фабра д'Оливе. Я говорю о Mission de Juifs , Saint-Ives
d’Alveydre (1884 Calmann Levy) (1). Сент-Ив обязан своим философским
посвящением книгам Ф. д'Оливе. Толкование Кн. Бытия взято им во всех
существенных чертах из La Langue hebraique restituee Фабра д’Оливе.
Цель этой книги двойная: доказать, что наука и религия Моисея были
необходимым последствием предшествовавших религиозных движений
в Азии и Египте, чтo Фабр д’Оливе уже осветил в своих гениальных про-
изведениях; и доказать, что тройственное начало всякого правления, со-

стоящего из трех видов власти: экономической, судебной и религиозной
или научной, было во все времена венцом доктрины посвященных и су-
щественной частью религий древнего цикла, до Греции. Такова собст-
венная идея Сент-Ива, идея, достойная полного внимания. Он называет
ее синархией или управлением, основанным на принципах; он находит
в ней органический закон общественного устроения и единственное спа-
сение для будущего. Если не считать того обстоятельства, что Сент-Ив
не любил указывать на свои источники, необходимо признать высокое
значение его книги, которой и я обязан многим. В ней, несомненно, одно
великое качество, перед которым нельзя не преклониться, это — целая
жизнь, посвященная одной и той же идее. Кроме этой книги, он издал
еще «La Mission des souverains» и «La France vraie»; в последней он, хотя
и поздно и как бы нехотя, все же отдает должное своему учителю Фабру
д’Оливе» (2).
Поразительно, что творческое наследие писателя, вновь открывшего
для человечества простую, но удивительно стройную истину о воздейст-
вии на Человека и Вселенную трех великих сил мироздания — Божест-
венного Провидения, Судьбы (необходимости) и свободы Воли — само
не избежало участи быть разобранным на цитаты всевозможными и под-
час второстепенными писателями от оккультизма. Более того, отдель-
ные из них выдавали идеи великого французского теософа за свои, что
справедливо отметил Эдуар Шюре по отношению к Александру Сент-
Иву д'Альвейдру, который, прежде чем стать оккультистом, плодотворно
поработал с архивом Фабра д'Оливе, оказавшись, волею случая, его хра-
нителем. И все же, сколь несправедливо распорядилась Судьба с этим
волевым певцом Божесвенного Провидения, хотя он никогда и не уповал
на ее постоянство.
Как пишет в своей Биографической заметке Седир, Антуан Фабр ро-
дился 8 декабря 1767 года в Ганже в округе Эро, знаменитом, кстати,
своим виноградарством и виноделием. Стоит отметить, что Ганж — ти-
пичный городок южной французской провинции Окситания, по которой
в XIII веке огнем и мечом прокатился знаменитый Крестовый поход
против катаров, когда крестоносцами, по приказу папского легата, пол-
ностью, не взирая на свою религиозную принадлежность, было уничто-
жено население соседнего с Ганжем города Безье. Сегодня одна из пло-
щадей Ганжа носит имя Фабра д'Оливе. Деды и прадеды Фабра д'Оливе
по отцовской линии, являясь гугенотами (кальвинистами), относились
к буржуазному сословию Лангедока. Возможно, они когда-то, как и мно-
жество фамилий юга Франции, исповедовали катарскую или альбигой-
скую ересь и память об этом передавали из поколения в поколение. Хотя
современный российский исследователь французского эзотеризма Юрий
В. Гильдебрандт. Антуан Фабр д'Оливе. Пролог философии всеединства 15
Стефанов и упомянул о происхождении фамилии Фабра д'Оливе (как

нам представляется, со стороны отца) из центральной Франции. В XVI
веке предки выдающегося теософа были вынуждены бежать в Лангедок
из-за религиозных преследований гугенотов. К сожалению, мы пока не
располагаем документальными генеалогическими сведениями подтвер-
ждающими это.
Что же касается фамилии его матери Антуанетты д'Оливе, то ее мно-
гие родственники, по причине периодических гонений на протестантов
во Франции в XVII-XVIII вв., эмигрировали в разные страны Европы,
обосновавшись в Швейцарии (Женева), Голландии, Германии, Шотлан-
дии, Швеции и даже Норвегии. С тех пор во всех этих странах можно
встретить фамилию д'Оливе, кроме Франции, где мать знаменитого тео-
софа была последней ее представительницей. Род д'Оливе, безусловно,
принадлежал к провансальскому мелкому рыцарству, но с течением вре-
мени, испытав превратности гугенотской жизни в контрреформатской
Франции, обуржуазился, вынужденный заняться торговлей и ремеслами
в окситанских городах. Вот отчего, дабы избежать досадной путаницы
с многочисленными Фабрами, подвизавшимися на литературном попри-
ще, и дабы увековечить род своей матери, Антуан Фабр на законных
основаниях прибавляет к своей фамилии фамилию своей матери, сде-
лавшись Фабром д'Оливе.
Кроме «Трубадура», родному Провансу Антуан Фабр д'Оливе посвя-
щает свое прекрасное этимологическое произведение «Язык Ок, восста-
новленный в своих составных принципах» (было готово к изданию в 1817
году; язык Ок — провансальский язык, название провинции Лангедок
(Languedoc, Langue d'Oc) в переводе с французского, как раз и означа-
ет язык Ок — прим. пер.) (3). По свидетельсву многих историков и фи-
лологов, среди которых и такой известнейший исследователь Прованса
и альбигойской ереси, как Рене Нелли, данный труд до сих пор не утратил
свое научное и культурологическое значение. Будучи провансальцем по
происхождению, Фабр д'Оливе стоял у истоков национального, языкового
и культурного пробуждения Прованса, целиком подпавшего под власть
Франции после Альбигойского Крестового похода в XIII веке. Седир точ-
но отметил роль Фабра д'Оливе, как самого яркого из предшественников
Фелибрижа. Ныне невозможно представить Федерика Мистраля, иных
деятелей провансальского возрождения без Фабра д'Оливе, ведь он для
Прованса — все равно, что Тарас Шевченко для Украины. Пусть Фабр
д'Оливе и не являлся, в отличии от Шевченко, завзятым сепаратистом.
Вместе с тем, Фабр д'Оливе очень интересовался и соседними с прован-
сальским баскским и аквитанским языками (Уэска), которые он считал
сохранившимися наречиями первоначальных атлантов, принадлежавших
к красной расе.
Впрочем, после публикации «Трубадура» за Фабром д'Оливе закрепи-

лась слава литературного мистификатора. Вот как об этом пишет отечест-
венный литературовед 30-х гг. прошлого столетия Евгений Ланн:
«Эпос Оссиана нашел отклик и на материке, во Франции. Но во Фран-
ции мистификатор обратился не к героическим временам незапамятного
III века, а к средневековью: в 1802 году вышли два томика «Le troubadour,
poesies occitaniques». Подзаголовок гласил: «traduites par Fabre d'Olivet»
(переведенные Фабром д'Оливе — прим. пер.).
Фабр д'Оливе — фигура крайне интересная. Исключительный эру-
дит почти во всех областях гуманитарных наук, он является автором
филологического исследования «Восстановленный древнееврейский
язык» (1815) и двухтомной «Философской истории рода человеческо-
го» (1824). Свое филологическое исследование он строит на оккуль-
тных принципах, которые проникают и его историческую концепцию.
Но, прежде чем целиком отдаться мистике иллюминатов (4), он высту-
пил со своим «Трубадуром» — переводами неизвестных песен сред-
невековых трубадуров, слагавших свои песни на наречии, которое он
назвал «occitanique». Слова такого не существовало и не существует.
«Occitanique», как объяснил Фабр, объединяло провансальское, лан-
гедокское и все близкие им наречия. Но мистификация не прошла не-
замеченной. В эпоху консулата еще никто не интересовался поэзией
Прованса. Время для появления «Las Papillotos» гасконца Жасмэна
и «Mireille» Мистраля еще не настало. Литературная критика отозва-
лась на появление «переводов» молчанием, а Фабр д'Оливе после этой
неудачи не пытался больше писать в стиле трубадуров и ушел в оккуль-
тизм» (4).
Конечно, мистификация никоим образом не умаляет достоинств Фабра
д'Оливе, а, скорее, наоборот, она их еще больше утверждает. Тем более,
что со знаменитого эпоса Оссиана в Европе стал возрождаться интерес
ко всему кельтскому, а окситанская поэзия Фабра д'Оливе, пусть и вос-
принятая весьма прохладно, только укрепила ростки воскресающего кель-
тизма. К тому же, любая серьезная литературная мистификация всегда
опирается на источники оригинального характера.
Фабр д'Оливе и русская философия,

первый перевод на русский язык
Из отечественных мистиков и философов высоко ценили научное и те-
ософское наследие Фабра д'Оливе Владимир Шмаков, прозванный «рус-
ским Сен-Жерменом», а также священник отец Павел Флоренский. Идеи
французского эзотерика органично отразились в их творчестве, а пре-

красная статья Павла Флоренского «Имена», вообще, навеяна Фабром
д'Оливе и успешно развивает отдельные положения его доктрины. В дру-
гой свое статье «Имеславие как философская предпосылка» Павел Фло-
ренский особо подчеркивает этимологический дар французского эзотери-
ка, а в примечании к ней говорит: «Фабр д'Оливе Антуан — оккультный
мыслитель, интересовавшийся существом древних религий и языков,
знал греческий, арабский и еврейский языки, развивал теорию, по кото-
рой санскрит, греческий и латынь произошли из еврейского языка. Фабр
д'Оливе — автор трактата «Восстановленный еврейский язык». Будучи
сторонником идеи о едином существе всех религий, развивал теорию все-
общей теодоксии. В своем стремлении возродить культ языческих богов
Фабр д'Оливе устроил собственное святилище. С его именем связывают
новое направление в масонстве».
Николай Бердяев в своей книге «Философия неравенства. Письма к не-
другам по социальной философии», написанной летом 1918 года, отзы-
вался о французском теософе по-бердяевски с легкой иронией, хотя и не
умаляя его достоинств: «... Фабр д'Оливе построил остроумную социаль-
ную систему, основанную на совмещении трех начал — Божественного
Провидения, необходимости и человеческой свободы. В этом есть много
верного».
Характерно, что значение Фабра д'Оливе понимали и представители
иного враждебного Флоренскому и Бердяеву идеологического лагеря —
марксистского. Так, наряду с Эдуаром Шюре, Фабр д'Оливе являлся
самым почитаемым Максимом Горьким оккультистом, о чем пишет
в своей статье «Великий еретик» (Горький как религиозный мыслитель)
литературовед Михаил Агурский (7). Здесь нет ничего удивительного,
поскольку марксизм есть древняя религиозная система, берущая свое
начало в иллюминатстве и ветхом египетско-вавилонском идолопоклон-
стве, и стремящаяся насадить всемирную атеократию, вместо вселен-
ской теократии, устроение которой чаяли не только христианские фило-
софы и богословы, но и эзотерики, подобные Мартинесу де Паскуалису,
Виллермозу, Жозефу де Местру и, конечно же, Фабру д'Оливе. К тому
же, с переживших ужасы масонско-иллюминатской Великой Француз-
ской революции Жозефа де Местра и Фабра д'Оливе начинается возро-
ждение теократической мысли по всей Европе. Теорию теократии Жозе-
фа де Местра и Фабра д'Оливе подхватывает и усовершенствует своей
философией мессианизма великий математик Хёне-Вронский, пусть
мессианизм последнего пока государственный и неперсонифициро-
ванный. Вслед за тремя французскими мистиками приходит Владимир
Соловьев, в творчестве которого и получили окончательное развитие
их идеи. Хотя Владимир Соловьев почти ничего и не говорит о Фабре
д'Оливе, но чувствуется, что многие строки его богословских, философ-

ских и культурологических произведений, где речь идет о всеединстве,
теократии и Понтификате, навеяны «Философической историей Чело-
веческого рода», «Восстановленным гебраическим языком» и «Золоты-
ми стихами Пифагора». Сам факт того, что книга Владимира Соловьева
«Россия и Вселенская Церковь» была написана по-французски, говорит
о многом.
Безусловно, образованная русская публика XIX и начала XX вв.
практически не нуждалась в переводе трудов Фабра д'Оливе (хотя сом-
нительного качества переводы модного Папюса «выпекались» в нача-
ле XX столетия буквально каждый год). И тем не менее, первый и до
недавнего времени последний русский перевод произведения великого
французского эзотерика был сделан В. Н. Запрягаевым, который перевел
«Космогонию Моисея» Фабра д'Оливе, вышедшую в свет в провинци-
альной Вязьме в 1911 году с подзаголовком: «Традиция восстановления
по истинному смыслу древнееврейских (египетских) коренных слов».
Опять же по странной иронии, этот перевод был размещен на Интер-
нет-сайте российского отделения иллюминатского Ордена восточных
тамплиеров. Злой парадокс: всю свою жизнь Фабр д'Оливе беспощадно
боролся с иллюминатами, а они его не только помнят, но и пользуются
его наследием.
Стоит отметить, что творчество Фабра д'Оливе оказало большое
влияние и на мировоззрение отечественных оккультистов начала XX
столетия, среди которых можно смело назвать имена Григория Мёбиуса
(Г.О.М.) и Сергея Тухолки (1874–1954). Если первый разбирает учение
Фабра д'Оливе на страницах своего «Курса энциклопедии оккультиз-
ма», переизданного «Энигмой» в 2004 г., то второй посвящает доктрине
французского эзотерика одну из своих книг явно антропософского ха-
рактера (8).
Из современных российских исследователей к творчеству Антуана
Фабра д'Оливе обращался «затворник Теплого Стана» Юрий Стефанов
(1939–2001), являвшийся, к тому же, земляком Николая Семеновича
Лескова, одного из самых талантливых и загадочных русских писателей.
У Стефанова совершенно особенный и совсем неканонический взгляд на
французского эзотерика. В своей статье «Великая Триада Фабра д'Оливе»
Стефанов с присущей себе изящностью изложения желает представить
лангедокского мыслителя, как приверженца альбигойской ереси, неоката-
ра, подобного жившим уже в XX столетии Деода Роше и Антонена Гада-
ля. Так, Стефанов пишет, что в «Философической истории Человеческого
рода» Фабр д'Оливе «попытался соединить катарскую дуалистическую до-
ктрину с даосским учением о «Великой Триаде» — именно ему мы обяза-
ны введением этого понятия в оборот европейской философии». И далее:
«Членами этой Триады в Китае считались Небо, Земля и посредник между

этими двумя космическими силами — Человек, точнее говоря, — «Чело-
век совершенный» (Сяньжэнь); этот термин вполне соответствует ислам-
скому термину «аль-инсан аль-камил», а также таким каббалистическим
понятиям, как Адам Кадмон или Адам Протопласт. У Фабра д'Оливе эти
великие мировые силы называются Провидением, Судьбой и Волей чело-
веческой» (9).
Мы не будем здесь касаться тождества между даосским Сяньжэнем
и Адамом Кадмоном, что по сути верно и отражено во всех монотеи-
стических религиях, но лишь отметим следующее: творчество Фабра
д'Оливе не имеет никакого отношения ни к гностицизму, ни к ланге-
докскому катарству, которые столь дороги для Юрия Стефанова. На
протяжении всей своей жизни Фабр д'Оливе исповедывал позитивный
неоплатонизм и элитарную пифагорейскую доктрину, иными словами,
завуалированное под политеизм Единобожие. Божественное Провиде-
ние, Судьба (необходимость) и Человеческая воля (Свобода), по Фабру
д'Оливе — непреходящие законы, данные Предвечным своему мирозда-
нию. Во вселенной Фабра д'Оливе все едино и там нет места веренице
гностических архонтов с манихейско-катарским демиургом во главе. Да
и что общего у Адама Протопласта с альбигойскими «совершенными»?
Если само христианство Фабр д'Оливе характеризовал иногда не только
как высший «интеллектуальный» (в противовес «анимическим» исла-
му и одинизму), но и как «сумрачный культ», то как бы он определил
манихейство катаров, являвшееся, в целом, деструктивной религией
смерти, которая еще до печально знаменитого похода в Лангедок Симо-
на де Монфора ради ложного аскетизма успела повыкосить население
городов и сел французского юга? Думается, во взгляде на эту темную
ересь кальвинист по происхождению Антуан Фабр д'Оливе сошелся
бы с ревностным католиком Святым Домиником, основавшим «Domus
Inquisitiones» (Инквизиционный трибунал) в Тулузе и доминиканский
орден. И все же внешне не придерживаясь христианского вероучения,
Фабр д'Оливе в своей глубинной сущности всегда оставался католиком,
но не в вульгарном и профаническом смысле слова, а в посвятитель-
ном, пусть даже католиком от пифагореизма. И отсюда его тоска по
Вселенской Теократии во главе с наместником Провидения Папой Рим-
ским и божественным Пророком при нем, Вселенской Империи во главе
с паневропейским монархом, отсюда его тайный план теократического
переустройства Европы и мира. Выходит, что цели и задачи у право-
славного русского католика Владимира Соловьева и французского поли-
теиста пифагорейца Антуана Фабра д'Оливе одни, только вот способы
их достижения порой отличаются на понятийном уровне. У Соловьева
они клерикально-христианские, покоящиеся на откровении Спасителя
и священных установлениях; у Фабра д'Оливе — чисто эзотерические,

иногда даже формальные, ведущие от одной мировой Теократии к дру-
гой. Если Соловьев христианский фундаменталист, то Фабр д'Оливе,
как сказали бы сегодня, фундаменталист традиционализма. Но оба
духовных писателя едины в познании Единого в своих проявлениях —
ЯХВЕ, АДОНАЯ, САВАОФА.
Фабр д'Оливе и тайные общества

До сих пор остается загадкой, принадлежал или нет Антуан Фабр
д'Оливе к братству вольных каменьщиков. Большинство авторов склоня-
ется к тому, что Фабр д'Оливе не был масоном, хотя и получил посвя-
щение в одной из парамасонских организаций — Пифагорейском ордене.
Впрочем, сам французский эзотерик недвусмысленно намекал, что вдох-
новителями злокозненных действий против него являются масоны. И это
неудивительно, ведь Фабр д'Оливе основал на масонских принципах свой
Орден всемирной теодоксии, который правоверные вольные каменщики
восприняли за явную и опасную ересь.
Первые три посвятительные степени Ордена всемирной теодоксии
назывались портиком Храма и соответствовали трем первым символи-
ческим градусам адонирамического масонства. Ложа у Фабра д'Оливе
называлась Полем, ученик именовался поливальщиком, подмастерье —
пахарем, мастер — сеятелем. Такая увязка символических степеней
с профессиями сельских тружеников вполне закономерна для Фабра
д'Оливе, считавшего человека «небесным растением» и полагавшего
в обработке земли, которую древние римляне нарекли культурой, исто-
ки всех наук и искусств. «Элевзинские мистерии, — писал он, — тесно
связаны с культурой возделывания земли; платоники и пифагорейцы
сравнивали душу человеческую с пшеничным колосом. Всемирный те-
одоксический культ воскрешает в современном или, лучше сказать, об-
мирщенном мире инициации древности» (10). Так, целью поливальщика
в ордене Фабра д'Оливе являлось очищение и познание самого себя;
пахаря — труд и выбор растения, которое он должен был возделывать;
сеятеля — изучение природы и небесной культуры. Следовательно,
поливальщик, пахарь и сеятель были обязаны непрестанно очищаться,
обучаться и совершенствоваться в буквальном и ритуальном смысле.
Завершали иерархию Ордена всемирной теодоксии четыре высших сте-
пени, обозначавшиеся именами космических стихий — Вода, Земля,
Воздух и Огонь. Отметим, что до Фабра д'Оливе существовало два вида
масонства. Это — традиционное масонство каменщиков и так назы-
ваемое «лесное масонство», которое представляли собой итальянские
карбонарии, выжигавшие во время своих церемоний из дерева древе-

сный уголь. Ритуал посвящения в орден, составленный Фабром д'Оливе
в соответствии со своей оригинальной музыкальной системой и ориен-
тированный на годовые солнцестояния, был опубликован в его книге
«Истинное масонство и небесная культура», впервые увидевшей свет
в 1952 году (11).
По существу Орден всемирной теодоксии указал новый путь для евро-
пейских инициатических обществ и тайноведческой науки, путь, которо-
му было не суждено осуществиться, ибо французское масонство, практи-
чески властвовавшее страной в революционную и наполеоновскую эпоху,
и представленное, главным образом, Великим Востоком Франции, очень
неодобрительно смотрело на подобные затеи. И здесь мы вплотную подо-
шли к загадке гибели Антуана Фабра д'Оливе.
По официальной версии, к которой склонялся и Седир, Фабр д'Оливе
покончил жизнь самоубийством в своем домашнем святилище в ночь
на 25 марта 1825 года. Для русского эмигранта и конспиролога Григо-
рия Бостунича было вполне очевидно, что ритуальное убийство Фабра
д'Оливе совершили масоны (12), на происки которых намекает и мета-
физик-мессианист Хёне-Вронский. Конечно, здесь речь идет об иллю-
минатском и либеральном масонстве и уж никак не о консервативном
христианском и мартинистском масонстве, к которому принадлежал
и Жозеф де Местр. Александр Сент-Ив д'Альвейдр думал по этому по-
воду иначе: «Он был заколот возле своего алтаря: от христианства не
отрекаются безнаказанно» (13). Таинственное глубокомыслие маркиза
Сент-Ива д'Альвейдра, одно время ратовавшего за римский католицизм,
оберулось, как всегда, банальностью. Но что мог объективного сказать
о смерти Фабра д'Оливе его ученик, занимавшийся плагиатом у своего
учителя? В другом месте Сент-Ив д'Альвейдр сказал, что не христиа-
нин Фабр д'Оливе, подобно Жозефу де Местру, пришел к идеалу де-
спотического клерикализма в противовес нивелирующей секулярной
демократии. Это правда. Но с чем, как не с римско-католической цер-
ковью, связывал свой клерикализм, свою чаемую Теократию Антуан
Фабр д'Оливе? Или, может, с коллегиями гальских друидов, которые
больше тысячи лет, как бесследно исчезли на территории Галлии? К лю-
бой стилизации, обозначаемой или не обозначаемой предикатой «нео»,
Фабр д'Оливе относился если не отрицательно, то скептически, а посему
и не воспринял новый постреволюционный культ Теофилантропов, учре-
жденный его товарищем Ауи.
Итак, католикам-ультрамонтанам было невыгодно убивать человека,
пропагандировавшего, пусть и весьма своеобразно, идею всемирной Тео-
кратии и Римского понтификата. И следовательно, вопрос о смерти Анту-
ана Фабра д'Оливе остается открытым.
Всеединство, Синархия
и Теократия
История философии утверждает, что впервые термин панэнтеизм
или всеединство ввел в философский обиход немецкий метафизик Карл
Краузе (1781–1832). Хотя не исключено, что само понятие всеединства
Краузе позаимствовал в эзотеризме Фабра д'Оливе. Последний ничего
не изобретал, а лишь восстановил древнее пифагорейское мировоззре-
ние, основанное на борьбе свободы (Воли) с необходимостью (Судьбой)
и прямом воздействии на мироздание божественного закона, именуемого
Провидением. Венчает этот космический тернер сам Господь Бог, обра-
зуя мистический кватернер макрокосма. На уровне индивида человече-
ская тримерия (тело, душа, дух) находит свое осуществление в Едином
Предвечном, образуя мистический кватернер микрокосма. Поскольку
Господь един, то своим единством он объемлет весь космос, начиная от
макрокосма и через микрокосм до всех царств природы. На этом зиждет-
ся основной божественный закон или теодоксия всеединства, которая
уже несет в себе закон иерархического гармоничного соуправления —
синархию, противостоящую анархии — дьявольскому закону распада
и разложения. И хотя в своей вселенной Фабр д'Оливе не находит места
князю мира сего, все же его происки можно узреть в крайних формах
искажения законов свободы и необходимости. Правда, под конец жиз-
ни французский эзотерик признал, что одним искажением этих законов
невозможно объяснить все явления и стал говорить о влиянии на людей
и человеческие общества элементарных злых духов, поднимающихся
в определенные циклы из нижних частей вселенского яйца. Чем не тра-
диционный христианский взгляд на бесов преисподней, пусть и облечен-
ный в определенную оккультную фразеологию.
Исходя из реализуемого во времени и пространстве закона всеедин-
ства, весь мир пронизывает единая субстанция, именуемая Исааком
Ньютоном эфиром. По поводу этой сущности, неоднократно упоминае-
мой в трудах Антуана Фабра д'Оливе, Рудольф Штейнер отмечал в своих
лекциях за 1924 г. «Какую пользу может извлечь медицина из примене-
ния духовно-научного метода»: «Вся Вселенная, от «Бога до глины» явля-
ется проявлением Единой Субстанции. Древние называли это вещество
«Акаша». Герметические философы, называли его квинтэссенцией, или,
буквально, пятый элемент... Акаша — это, наполняющая пространст-
во, основная, или первичная материя, из которой образуется все сущее.
По меткому определению Фабра д’Оливе, это тот неуловимый узел, кото-
рый соединяет бытие с небытием, посредством его, осуществляется связь
форм, с производящим их принципом».
Здесь стоит отметить определенное противоречие, в которое впал

Антуан Фабр д'Оливе, как оккультный философ. С одной стороны, он
придерживался своей теодоксии всеединства; с другой — полагал, по-
добно Парацельсу, что человеческие расы произошли в разное время,
в разных местах и от предков, не имеющих отношения друг к другу.
К примеру, прародиной нашей белой или кавказской расы, по Фабру
д'Оливе, являются северные пределы Евразии, называемые древними
греками Гипербореей. В этой связи вспоминаются Белый Остров (Шве-
тадвипа) ведических ариев, Арктогея Рене Генона, Атланд Германа
Вирта, а также некогда располагавшийся в лесостепи южного Урала
индоевропейский культовый центр Аркаим, основанный уже после
исхода северных народов со своей прародины. Семитические народы
Фабр д'Оливе считал результатом древнего смешения кельто-нордиче-
ской расы с представителями второй атлантической (черной) расы, уже
смешавшейся с реликтами первоначальной атлантической (красной)
расы. В вопросе об Атлантиде французский эзотерик придерживался
мнения и ныне непревзойденного атлантолога иезуита Афанасия Кир-
хера (1602–1680), который составил даже географическую карту Ат-
лантиды с очертаниями затонувшего континента. Остается загадкой,
каким образом он их определил, но поразительно, что эти очертания
довольно точно соответствуют еще неизвестному во времена Кирхе-
ра глубинному рельефу океана. Фабр д'Оливе вслед за Кирхером по-
вторяет, что изначальная атлантическая цивилизация принадлежала
красной расе. Затем атлантическая традиция через Египет, ставший
по существу колонией Атлантиды (самих древних египтян некоторые
оккультисты полагают отдельной голубой расой), досталась черной
расе, а от нее, благодаря завоеваниям арийца Рама и установлению им
вселенской империи со вселенской теократией, перешла к народам бе-
лой расы. Империя Рама, с точки зрения Фабра д'Оливе, была третьей
вселенской империей после первой и второй атлантических империй.
За империей Рама, созданной гиперборейцами в Азии, должна следо-
вать вселенская империя с властным и религиозным центром в Европе,
предтечами и прообразами которой являлись: империя Александра Ма-
кедонского, Римская империя, Византийская империя, Священная Рим-
ская империя Германской Нации и Российская империя. Связующим
звеном традиции всех этих евразийских супердержав есть и остается
римско-католическая теократия в Риме. Ключ к судьбам Европы, Азии
и Африки, по мнению Фабра д'Оливе, находится в Константинополе.
И от того, кто станет обладать этим городом, будет зависеть дальнейшая
участь Европы. Роль форпоста европейского мира на Ближнем Востоке
Фабр д'Оливе отводит Иерусалиму, считая, что сей святой град дол-
жен, наравне с Римом, принадлежать суверенному понтифику. Вместе
с тем, французский эзотерик очень отрицательно относился к нарожда-

ющейся «химере» — эмпорократической империи США, предвидя в ней
страшную угрозу для будущей европейской цивилизации. Что ж, он не
ошибся. Да и сама химеричность этого образования заключается в том,
что США — лидер так называемого «атлантизма», которому суждено,
подобно двум изначальным древним «атлантизмам», быть погребенным
в пучине истории.
Итак, Фабр д'Оливе исповедывал полигенез человеческих рас, хотя все
монотеистические религии (христианство, иудаизм, ислам) говорят о мо-
ногенезе и единстве человеческого рода. Такой взгляд Фабра д'Оливе на
появление человеческих рас никак не согласуется с его же утверждением
о том, что все языки мира произошли от единого протоязыка — гебра-
ического (древнееврейского) языка-основы. Судя по всему, политеисти-
ческая оболочка строгого единобожия Фабра д'Оливе напрямую связана
с данным полигенетическим воззрением французского эзотерика. Правда,
в своей «Философической истории человеческого рода» он намекает ту-
манным образом и несколько гипотетически, будто происхождение чело-
веческих рас зависело от различных форм и фаз космогенеза.
Теодоксия всеединства порождает, по Фабру д'Оливе, единую са-
кральную власть — теократию, вне которой всякая человеческая циви-
лизация теряет свой смысл. Все формы и виды государственной власти
возникли в результате искажения теократии или отпадения от нее, — та-
ковы монархия и республика со своими всевозможными разновидностя-
ми от тирании до эмпорократии. Последнюю в полной мере осуществи-
ла владычица морей Англия, хотя и являющаяся формально монархией.
Почти двести лет назад Фабр д'Оливе предупреждал об опасности побе-
ды эмпорократии на земле, а сегодня она под названием мондиализма
и глобализма практически покорила весь мир, и столь любимая фран-
цузским эзотериком Европа от Португалии до Сахалина изнывает под
игом англо-американских ценностей, продвигаемых огнем и мечом, не-
контролируемой миграцией, упадком и искажением христианской веры,
вырождением традиционной культуры, продвижением культа насилия,
гедонизма и уже неприкрытого сатанизма. С другой стороны, власти
европейских государств, в особенности Франции, Англии, Германии,
Италии и Бенилюкса, фактически капитулируют перед разрастанием на
исконно христианских территориях мусульманских анклавов. Многие
европейцы, не видя смысла в размываемом и по сути гонимом своими
же либералами христианстве, переходят в ислам, пример чему показали
мыслители-эзотерики, подобные Рене Генону, Титусу Буркхардту, Фри-
тьофу Шюону и Роже Гароди. Вот они признаки эмпорократии нашего
времени, которые проникновенно предугадал великий французский тео-
соф Фабр д'Оливе.
Фабр д'Оливе и тайна Папства

Фабр д'Оливе отрекся от родного кальвинизма в пользу мистического
пифагорейства и римской теократии. Как и многие философы уже нашего
времени, он видел истоки эмпорократии и, следовательно, начала всех ев-
ропейских бед в возникновении протестантизма и его крайней формы —
кальвинизма. Самым ярким выражением реформатской идеологии фран-
цузский эзотерик считал Голландию и Англию. Он предупреждал о том,
какие губительные последствия ожидают эти страны, когда ветшающие
строгие кальвинистские или пуританские нормы будут заменены пророс-
шим сквозь них либеральным законодательством. Сегодня мы наблюдаем
во что вовлекли эти породившие Америку державы весь мир. Но участь
Голландии, как либеральнейшего средоточия Европы, пожалуй, самая пе-
чальная.
По Фабру д'Оливе, задачей европейского человечества является
построение сначала всеевропейской, а затем и вселенской теократии
и возрождение некогда существовавшей вселенской империи. Это цели-
ком созвучно с идеями его современника Жозефа де Местра, о котором
Альбер Камю писал: «Жозеф де Местр отвергал якобинство и кальви-
низм, в которых, по его мнению, подводился итог «всех злокозненных
мыслей за последние три столетия», противопоставляя им христиан-
скую философию истории. Вопреки всем расколам и ересям он стре-
мился воссоздать «хитон без шва», то есть подлинно вселенскую цер-
ковь. Целью де Местра, как явствует из его масонских увлечений, было
построение всемирного христианского града. Он размышлял об Адаме
Протопласте, или Всечеловеке Фабра д'Оливе, в котором видел проо-
браз обособившихся человеческих душ, а также об Адаме Кадмоне ка-
баллистов, которого надлежало теперь восстановить в том виде, в каком
он пребывал до грехопадения. Когда церковь сможет объять весь мир,
считал де Местр, она станет плотью этого первого и последнего Адама.
В его «Санкт-Петербургских вечерах» содержится масса высказываний
на этот счет, поразительно напоминающих мессианские формулировки
Гегеля и Маркса. Де Местр мечтал о новом Иерусалиме, земном и в
то же время небесном граде, «чьи жители проникнутые единым духом,
будут взаимно одухотворять друг друга и делиться между собой сво-
им счастьем» и где «человек обретет самого себя после того, как его
двойственная природа уничтожится, а оба начала этой двойственности
сольются воедино» (14).
Нужно сказать, что в реальности чаяния Фабра д'Оливе и Жозефа
де Местра оказались утопией. Европа пошла совсем по иному пути,
полностью подпав под влияние заокеанской эмпорократии и этим пере-
черкнув смысл своего существования. Сейчас мы имеем единственную
мировую державу, претендующую на роль вселенской империи и повсе-

местно под видом демократических ценностей навязывающую свою ате-
ократию. Вся суть этой державы с ее атеократией — в потреблении. Что
же касается суверенного понтифика или римского первосвященника, то
его влияние на современный мир весьма ограничено, а при предыдущем
папе Иоанне-Павле II Ватикан воспринимался чуть ли не как филиал
американского госдепа. Но при новом понтифике Бенедикте XVI (к со-
жалению, с 28 февраля 2013 года он на покое) Святой Престол вновь
начинает обретать уже утраченный авторитет, в церкви возрождается
тридентская месса, ведутся активные переговоры о воссоздании единст-
ва Западной и Восточной церквей, расколовшихся в 1054 году. Многие
европейцы, отвергая англо-американскую систему ценностей, приходят
к выводу: либо духовно-религиозное возрождение — либо конец; тре-
тьего не дано.
Отметим здесь следующее знаменательное совпадение: в пророчест-
вах святого Малахии, ирландского монаха XII столетия, нынешний (265-й
от апостола Петра и 111-й от Иннокентия II) понтифик Бенедикт XVI на-
зван «Славой Оливы» («Gloria Olivae») или папа Оливетан (Olivetan), что
почти точно отражено во второй части фамилии французского эзотерика
(Fabre d'Olivet). Именно с понтифика Оливетана должно начаться, пусть
и короткое, христианское кафолическое возрождение Европы. После него
на Святой Престол взойдет последний папа — Петр II или Petrus Romanus
(112-й от Иннокентия II). Впрочем, вот как об этом говорит сам Мала-
хия: «Во дни последних гонений Святой Римской церкви престол займет
Петр Римлянин, который будет пасти своих овец посреди многочислен-
ных невзгод. Во время этих бед город на семи холмах будет разрушен
и страшный судья станет судить свой народ». Считается, что после Петра
Римлянина Ватикан попадет под власть антихриста, который сделается
главой новой мировой синкретической религии. Третья тайна явления
Пречистой Девы Марии в Фатиме, аутентичная версия которой до сих
пор не оглашена Ватиканом, как выясняется, говорит о том же. Сегодня
оккультно-синкретическим движением «New Age», все больше перераста-
ющим в религиозное, уже ведется подготовка к этому погибельному для
всего мира событию.
Исходя из вышесказанного, возникают вопросы: по какой причине
Антуан Фабр д'Оливе в завершении своей «Философической истории
Человеческого Рода» отказался публиковать свой план теократическо-
го переустройства европейских государств; что же все-таки остановило
его предать гласности свой грандиозный проект? Ответ очевиден: за
внешней языческой фразеологией, мнимым политеизмом и игрой в со-
вершенство античных форм проступает глубокая христианская вера
Фабра д'Оливе, который очень опасался самой вероятности того, чтобы
его планом могли воспользоваться создатели культа от мира сего. Для

Фабра д'Оливе римский понтифик — это представитель Божествен-
ного Провидения и Единого Всевышнего. Но под конец жизни прони-
цательный французский эзотерик все же разглядел в одном из гряду-
щих римских первосвященников черты князя мира сего и главу новой
всемирной синкретической антирелигии. Фабр д'Оливе унес с собой
в могилу свой план теократического переустройства Европы. Подобно
русскому философу Владимиру Соловьеву, он испугался антихриста.
Иногда в своих более ранних произведениях Фабр д'Оливе чрезмерно
увлекался красотой и изяществом форм в ущерб их внутреннему со-
держанию, но на сей раз мистическая интуиция его не подвела. Итак,
быть может, в тайне последнего антипапы, что станет представляться
законным преемником Святого Петра, и заключается разгадка убийст-
ва или самоубийства великого французского эзотерика Антуана Фабра
д'Оливе.
Veni Creator Spiritus!
Комментарии
(1) Сент-Ив д'Альвейдр. Миссия Евреев. Издательство Кальманн-Леви. Париж,
1884. Далее идет речь о произведении Фабра д'Оливе «Вновь восстановленный ге-
браический язык» и книгах Сент-Ива д'Альвейдра «Миссия суверенов» и «Подлин-
ная Франция» (прим. пер.).
(2) Schure Edouard. Les Grands Inities. Esquisse de l'histoire secrete des religions.
Paris. Perrin et C-ie, 1917; pp. 181–182.
(3) Fabre d’Olivet, La Langue d’Oc rétablie dans ses principes constitutifs, ms
B.M. Hyères. (Pret pour l’édition en 1817).
(4) Совершенно не понятно, почему автор статьи относит произведения Анту-
ана Фабра д'Оливе к «мистике иллюминатов». Французский мистик не только не
являлся иллюминатом, но, наоборот, был их непримиримым оппонентом. Извест-
на его разоблачительная критика теорий Адама Вейсгаупта, лидера и основопо-
ложника иллюминатского ордена.
(5) Евгений Ланн. Литературная мистификация.
Государственное издательство. Москва-Ленинград, 1930.
X, 50. I из № 36813. Ленинградский Областлит № 54014.
7 1/4 л. Тираж 3000.
(6) Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press, 1990, с. 347.
(7) Журнал «Вопросы философии», N 8, 1991, с.54–74.
(8) Философия истории. Влияние на историю Провидения, Воли и Рока (по Фаб-
ру д'Оливе). Издательство «Дамаск», 1999.
(9) Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006;
с. 173.
(10) цит. по Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече,
2006; с. 170.
(11) Antoine Fabre d’Olivet. La vraie maçonnerie et la céleste culture. Paris,

1952.
(12) Г. Бостунич. Масонство в своей сущности и проявлениях. Части 1, 2. Бел-
град, 1928.
(13) Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006;
с. 178.
(14) Альбер Камю «Бунтующий человек» / Пер. с фр.; Общ. ред., сост.
предисл. и примеч. А. Руткевича. Москва: Терра — Книжный клуб; Республи-
ка, 1999.
АНТУАН ФАБР Д’ОЛИВЕ
ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА
ИЛИ ЧЕЛОВЕКА,
рассмотренная в Социальном состоянии в своих
политических и религиозных взаимоотношениях,
во все эпохи и у разных народов земли.
Предваренная вводной диссертацией о мотивах
и предмете данного труда
Том первый
перевод с французского В. А. Ткаченко-Гильдебрандта

Прим. В тексте перевода многие философско-оккультные понятия, названия
религиозных учений вместе с их приверженцами, а также различные этнические
наименования даны с заглавной буквы, как во французском оригинале произве-
дения Фабра д'Оливе. Кроме того, во избежание путаницы и разночтения опре-
деленные термины, имена и обозначения сопровождаются своим параллельным
написанием по-французски.
ВВОДНАЯ ДИССЕРТАЦИЯ
Параграф I
Преамбула. Основания этого труда.
Публикуемый мной труд по социальному состоянию человека должен

был вначале стать частью более значительной работы по истории земли
и ее обитателей, о которой я размышлял и для которой собрал огромное
количество материалов. Я намеревался рассмотреть под одним углом зре-
ния и по порядку изобразить всеобщую историю земли, на которой мы жи-
вем, сопоставляя ее историю естественную и политическую, физическую
и метафизическую, гражданскую и религиозную, начав с происхождения
вещей и завершая их последним развитием; таким же способом предста-
вить без малейших предрассудков космогонические и геологические си-
стемы всех народов, их религиозные и политические доктрины, их прави-
тельства, нравы, разнообразные отношения, взаимные влияния, которые
они оказали на цивилизацию, их передвижение по земле, счастливые и не-
счастливые события в их судьбе, свидетельствующие о существовании бо-
лее менее бурном, продолжительном, интересном, дабы извлечь из всего
этого наиболее пространный и верный смысл, который до сих пор не был
найден в изучении внутренней природы вещей, в особенности же внутрен-
ней природы человека, что нам столь необходимо узнать.
Я вынашивал в себе этот замысел, будучи еще юным и полным над-
ежды, которую питает заносчивая юность; я не замечал никакого пре-
пятствия, способного меня остановить на большом жизненном поприще,
которое я польстился осуществить. Уверенный в своей моральной силе
и предназначенный к упорному труду, я думал, что ничего не воспроти-
вится моему дважды упрямому действию вкупе с любовью и истиной. Так
я обратился к исследованию с ненасытным жаром, беспрерывно повышая
объем своих знаний без всякой заботы о том, как я бы их мог однажды
применить. Признаться, из-за своих политических взглядов я был не готов
к добровольному затвору, необходимому подобной самоотверженнности.
Хотя я ничего не замечал в ходе революции, держась на равной дистации от
партий, чуждый любой интриге, любой амбиции, я достаточно изучил вещи
и людей, дабы мои мнения и мой характер не пребывали совсем в неведе-
нии. Обстоятельства, независимые от моей воли, сделали их известными
Бонапарту, еще и преувеличив в его глазах то, что могло быть противно
его замыслам. Таким образом, со времени Консулата он возненавидел меня
32 А. Фабр д’Оливе. Философическая история... Том первый
довольно сильно и решил приговорить меня без всяких оснований к ссыл-

ке, нарочно включив мое имя в список тех двухсот несчастных, которых
отправил погибать на недружелюбный африканский берег. Но по большой
милости Провидения, мне удалось избежать высылки, хотя я и должен
был действовать во время правления Наполеона с великой осторожно-
стью, чтобы миновать сети, расставленные им для моей поимки.
Мои предчувствие и положение совпали между собой, сумев найти мне
спасительное пристанище, и сообща обратили меня к изысканиям.
Меж тем, когда я отдыхал от своих исследовательских трудов, я обра-
щал свой взор к плодам моего исследования и видел, мало удивляясь, что
большие трудности не находились там, где я их первоначально представ-
лял и что главным вопросом являлся не сбор материалов для задуман-
ного мной здания, а познание их природы с целью их распределения не
только в зависимости от формы, но и по однородности (гомогенности); их
форма зависела почти всегда от времени и внешних обстоятельств, а их
однородность от самой сущности вещей. Это размышление привело меня
к глубокой проверке многих доктрин, которых ученые обычно классифи-
цировали в качестве несоответствующих и противостоящих. Я убедился,
что эти несоответствие и противостояние заключены единственно в фор-
мах, а основа являлась в сущности той же самой. Я предчувствовал с того
времени существование великого Единства, вечного источника, откуда
все исходит; и я ясно видел, что люди не так уж далеко от истины, как они
думают обычно. Их наиболее великое заблуждение — искать ошибку там,
где ее нет, и увлекаться формами, когда их надо избегать, дабы углубиться
в сущность. В особенности же констатируем, что формы зачастую суть
собственные произведения людей, как это видно из лютературных памят-
ников высокого достоинства и, главным образом, из космогонии Моисея.
Я прошу свободу остановить меня на мгновение на этом экстраординар-
ном факте, который прояснит многие являемые вещи, без этого остающи-
еся непонятными.
Когда хочется написать историю земли, то берется за основу эта космо-
гония с ее грубыми формами, каковые ей передают ошибочные переводы,
и получается вдруг, что она находится в шокирующем противоречии с кос-
могониями наиболее знаменитых наций, наиболее древних и наиболее
просвещенных в мире. Тогда нужно со всей необходимостью либо ее мгно-
венно отвергнуть, либо считать священных писателей Китая, Индии, Пер-
сии, Халдеи, Египта, Греции, Этрурии, а также кельтов, наших предков,
лжецами или безумцами, ибо они все, без исключения, дают возраст земле
несравненно более древний, нежели эта космогония. Нужно опрокинуть
всякую хронологию наций, обрезать их историю, уменьшить все, что они
видели великого, увеличить все, что для них было неощутимо, и отказать-
ся от этой столь хваленой мудрости египтян, от мудрости, которую вели-
Вводная диссертация 33
чайшие люди искали с опасностью для своей жизни и неопровержимые

памятники которой нам передали Платон и Пифагор. Но как отречься от
данной космогонии? Это невозможно, ибо она, кроме того, лежит в основе
трех наиболее могущественных культов нашей земли, среди которых иуда-
изм, христианство и ислам, в их древности, славе и распространенности.
Очевидно, что всякий, кто сможет почувствовать божественные вещи,
пройдя сквозь плотный покров, наброшенный переводчиками Моисея на
писания этого умелого теократа, откроет в них недвусмысленные черты
вдохновения, коим он был охвачен. Однако стоит ли, освящая эту кос-
могонию, каковой она содержится в вульгарных переводах, продолжать
изолировать себя от остального мира, рассматривая все несоответствую-
щее ей в качестве нечестивого и ложного, и делать подобно просвещенной
и могущественной Европе, кощунственно предающей остальную землю
и поступающей в этом отношении как вела себя несколько тысяч лет назад
маленькая и невежественная страна, называвшаяся Иудеей? Сие тем не
менее возможно.
Но, скажут, зачем беспокоиться о вещи, коей должно мирно пребывать
в забвении? Книги природы, в том числе книги Моисея, написаны для
темных времен. Лучшее, что представляется сделать в светлые столетия,
подобные нашим, так это оставить их народу, который их чтит, не понимая
их. Ученые для построения космогонических и геологических систем не
нуждаются в изучении того, о чем думал четыре тысячи лет назад законо-
датель еврейства. Наши энциклопедии в этом плане полны восхититель-
ных вещей. И в самом деле восхитительных, если судить о них по числу,
но столь же бесполезных, сколь же и ничтожных. Тогда как книга Моисея
живет уже сорок веков и удерживает пристальные взгляды народов. И не-
скольких дней будет достаточно, чтобы опровергнуть те из них, которые
вознамерились ей противостоять, дабы погасить легкомысленные искор-
ки, поднявшиеся против этого величественного метеора.
Поверьте мне, ученые мира, что нельзя пренебрегать священными
книгами народов, когда вы демонстрируете свою науку, но лучше объя-
снить их. Невозможно описать историю без памятников, а равным обра-
зом и историю земли, не прибегая к этим книгам, ибо они — истинные
архивы, содержащие документы. Для сего нужно исследовать боготвори-
мые страницы, сравнивая их между собой, и уметь отыскать в них истину,
которая зачастую ослаблена и прикрыта в них ржавчиной времен. Вот
о чем я думал. Я видел, что если я хочу написать историю земли, то мне
необходимо изучить не только сохранившиеся памятники, но и удосто-
вериться в собственном состоянии их правильно объяснить. Вне всякого
сомнения, космогония Моисея является одним из таких памятников. Бу-
дет выглядеть смешным само желание двигаться по весьма протяженному
пути, отвергнув ее и не уделив ей никакого внимания. Но если же историк
имеет силу, как я о том сказал, остановиться перед этим монументальным

колоссом и воспринять его принципы, каждый из которых станет самосто-
ятельным памятником на пути, а принципы равно величественные и по-
читаемые будут противоречить один другому? Что же делать тогда всем
современным открытиям, которые не могут к ним адаптироваться? Заго-
ворят ли тогда об обманчивой очевидности и экспериментальном подходе,
прекратившем показывать причинно-следственную связь? Вовсе нет, ибо
неведение и предрассудок не имеют преимущества дважды одевать повяз-
ку на глаза ученого. Такой историк будет рассуждать, несомненно, как и я
на своем месте.
Я сказал себе: поскольку Сефер Моисея, содержащий космогонию
этого выдающегося человека, конечно же является плодом возвышенного
гения, ведомого божественным вдохновением, он может содержать только
истинные принципы. Если же этот гений и ошибался, то это могло проис-
ходить лишь в цепочке следствий при переходе от непосредственных идей
или сообщении определенной причины следствий, которые принадлежат
другой. Но эти мелкие ошибки, часто возникающие из-за скорости выра-
жения и от вспышки образов, не могут ничего причинить фундаменталь-
ной истине, в которой заключена душа писаний, что должна пребывать
сущностно идентичной во всех священных книгах народов, исшедшая са-
мой собой из единого животворного источника, откуда проистекает вся-
кая истина. Если это не так, то из-за того, что Сефер, составленный на
языке, в течение долгого времени неизвестном или утраченном, долгое
время не был понят, и его переводчики вольно или невольно искажали или
извращали его смысл.
Сделав подобный вывод, я взялся за его применение. Я проверил со
всей тщательностью, на которую был способен, древнееврейский язык
Сефера, и не преминул увидеть, о чем говорил в другом месте, что именно
этот язык и не был отражен в вульгарных переводах, где Моисей не гово-
рит почти ни слова на древнееврейском, поскольку его заставили говорить
по-гречески или на латыни.
Но весьма бесполезно здесь всякий раз повторяться о том, что можно
найти полностью в моем развернутом труде, посвященном именно дан-
ному вопросу (1). Однако для понимания его достаточно отметить, что
время, которое я, собравши материалы, определил себе для написания
истории земли, было почти полностью потрачено на объяснение именно
этого памятника неопровержимой аутентичности, содержащего все мате-
риалы по частям, дабы он не препятствовал своим формальным противо-
стоянием порядку построения и не сотрясал его своей основой, отказывая
построению в фундаментальной опоре. Сие пояснение, данное обычным
способом, не достаточно. Нужно доказывать другим людям с большим тру-
дом и старанием то, что я легко доказал самому себе. Дабы восстановить
утраченный в течение двадцати четырех веков язык понадобилось создать

его грамматику и корневой словарь, опереться в словесном переводе не-
скольких глав Сефера на множество понятий, почерпнутых из восточных
языков, и в итоге увеличить двадцать страниц текста до объема двух томов
ин-кварто, состоящих из толкований и доказательств.
И это еще не все: чтобы вынуть два данных тома из мрака моего пор-
тфеля, где бы они неминуемо оставались из-за недостатка средств по-
крыть значительные расходы по их публикации, необходимо было при-
влечь к ним внимание, что я не мог сделать сам, не попав в поле зрения
в ту пору всемогущего Наполеона, определившего меня в качестве жертвы
для глухого преследования. Но не менее тяжко, что я был вовсе лишен
средств к существованию (2). Действительно, мои два тома были напеча-
таны позднее и, поистине, благодаря содействию разных обстоятельств,
я могу рассматривать это событие, как провиденциальное.
Публикация моей книги по древнееврейскому языку не принесло мне
тех облегчений, на которые я рассчитывал, чтобы продолжить осущест-
вление моего замысла, по написанию истории земли, — кажется завер-
шить его я лишен возможности, — напротив, я предался метафизическим
и литературным дискуссиям, превратившимся и принесшим свой яд даже
под сень моего домашнего очага.
Между тем, время шло, и потому еще в полном расцвете лет я тщет-
но пытался воплотить свое намерение, быть может, и непропорционально
по отношению к своим физическим и нравственным силам. Должен ли
я и впредь пытаться достичь своей цели сегодня, когда осень моей жизни
оставляет ей всякий день иссякнувший огонь? Можно гипотетически в это
верить. Но то, что я не смог сделать, другой, оказавшийся в более счастли-
вых обстоятельствах, нежели я, наверняка, это сможет. Моя слава, если
я смог достичь ее одну, наметит ему направление и устранит препятствия
на пути. А своим переводом Сефера я ему предоставлю непоколебимый
фундамент. Если я когда-то смогу завершить комментарий, я покажу, что
космогония этого великого человека соответствует в сущности вещей со
всеми священными космогониями, принятыми у народов. Я сделаю для
Сефера то, что я сделал для Золотых стихов Пифагора, сверив которые
я доказал, что философские и теософские идеи, в них содержащиеся, яв-
лялись теми же самыми во все времена и у всех людей, способных их вос-
принять. Прежде я указывал на происхождение поэзии, дав понять в чем
ее сущность отличалась от ее формы, — так повелось в истории земли, ибо
первые оракулы вещали в стихах и нет никакой ошибки в том, что поэзия
называлась языком Богов.
Среди фрагментов, над которыми я работал, чтобы начать большой
труд, о коем я говорил, мне казались наиболее достойными имеющие
отношение к социальному состоянию человека и различным формам
правления. Хоть я и не стремился к их опубликованию для снабжения по-

лезными материалами тех, кто захочет предаться исследованиям, подоб-
ным моим, мне казалось, что неотвратимые обстоятельства, в которых
мы находимся, не ими были предопределены. Все занимаются полити-
кой, каждый мечтает об утопии, и я не вижу среди бесчисленных трудов,
появляющихся по данной тематике, ни одного касающегося истинных
принципов, — большинство из них далеко от прояснения великой тайны
человеческого общества, узла, что его образует и законодательства, что
его сопровождает. Напротив, они появляются, предназначенные укрыть
тайну еще более плотными тенями. В общем, те, которые пишут на эту
сложную тему, более заняты самими собой и своими собственными стра-
стями, чем универсальностью вещей, коих совокупность от них ускольза-
ет. Они весьма ограничиваются своими взглядами и показывают со всей
очевидностью, что ничего не знают в истории земли. Если они слышали
римскую или греческую речь и читали анналы двух народов по Геродоту
или Фукидиду, Титу Ливию или Тациту, они уже воображают, будто
все им известно. Так, обманутые своими путеводителями, опьяненные
своей собственной идеей они продолжают прокладывать тысячами спо-
собов ту же самую дорогу в зыбучих песках, они бесконечно оставляют
новые шаги на стершихся следах и всегда заканчивают, заблудившись
в пустыне или затерявшись в бездне. Я повторяю, что им не достает
именно знания истинных принципов, что целиком зависит от знания уни-
версальности вещей, — им всегда порождено первое или же последнее
его непреодолимо порождает.
Я довольно долго рассуждал над этими принципами, надеясь в них про-
никнуть. Моим намерением было познать их, хоть занятие само по себе не
из легких, поскольку принципы имели очень известное и распространен-
ное имя, но требовалось еще много сделать, ведь данное имя обозначает
истинную идею неизмеримой вещи, которую выражает. Так, недостаточно
назвать эти принципы, чтобы составить о них некое весьма смутное пред-
ставление, недостаточно их точнее определить, ибо всякое определение
принципов неполно в самом себе, поскольку пытается определить неопре-
делимое, придав границы тому, что их не имеет. Со всей необходимостью
их стоит видеть в действии, дабы понять их, и искать различия между
ними в их следствиях, потому что абсолютно невозможно их охватить
в своей причине. Эти соображения, как, впрочем, и другие, которые легко
будут проявляться по ходу моего труда, поначалу определили мне оста-
вить в стороне дидактическую или догматическую форму, взяв за основу
историческую форму, для того чтобы в процессе повествования иметь воз-
можность привести в действие многие вещи, развитие которых, в против-
ном случае, от меня было бы скрыто, или увлекло бы меня в нескончаемые
длинноты.
Эта историческая форма, которую я принципиально принял, мне при-

несла многие преимущества: она мне позволила не только часто выдви-
гать на первый план и персонифицировать политические принципы, чтобы
в них более чутко ощущать действие, но и дала место вкратце представить
своеобразную картину истории земли в соотношении с политикой, тако-
вом соотношении, как я его воспринял и наметил с целью ввести в качест-
ве составной части в общую картину, которой я занимался. Я осмеливаюсь
себе льстить, что любопытный читатель, поднявшись от следствий к при-
чинам и познав предыдущий ход событий, простит мне довольно известные
детали, на которых я вынужден остановиться, обратив внимание на мало
известные или вовсе неизвестные вещи, рассматриваемые впервые. Я над-
еюсь также, что он мне позволит в трансцендентальном порыве некоторые
необходимые гипотезы, сделанные мной в отношении возникновения че-
ловеческих обществ. Несомненно, он не потребует у меня исторических
доказательств для эпохи, когда не существовало истории, и удовлетворит-
ся моральными и физическими доказательствами, которые я ему приведу,
доказательствами, полученными с помощью рациональных дедукций или
этимологических аналогий. Ему будет достаточно увидеть: когда появят-
ся исторические доказательства, то они никоим образом не будут про-
тиворечить этим первоначальным гипотезам, которые их поддерживают,
и, напротив, исторические доказательства будут поддерживать гипотезы.
Чтобы завершить это вступление, мне остается сказать не более сло-
ва, хотя оно, быть может, наиболее важное. Мы поддержим ЧЕЛОВЕКА,
пусть это существо нам еще неизвестно ни в своем происхождении, ни
в своих свойствах, ни в иерархическом ряду, который он занимает во все-
ленной. Знать человека в его происхождении, то есть в его онтологиче-
ском принципе в данный момент для нас бесполезно, ибо мы не нуждаемся
в знании того, что было по ту сторону настоящего порядка вещей. Сию
заботу мы можем предоставить космогонии, подобно тому, как она уже
изучает происхождение земли, космогонии, часть которой, собственно го-
воря, составляет онтология. Только в писаниях Моисея и других писате-
лей-иерографов мы сможем познать вещи. Но мы не можем освободить от
вопроса антропологическую науку, если она существует, или создать ее,
если она не существует, чтобы познать что и в чем есть человек, каковы
его моральные и физические свойства, как он скроен телесно и интеллек-
туально. Таким же образом мы спросили бы геологическую и географиче-
скую науку, если бы желали заняться внутренними и внешними формами
земли. Я полагаю, что две последние науки известны моим читателям, по
меньшей мере в общих чертах, и что о телесном человеке имеется столь-
ко позитивных знаний, которые ему необходимы для чтения всеобщей
истории, так вульгарно изложенной. Обсуждая социальное состояние че-
ловека и политико-философскую историю человеческого рода, не вторя
тому, что находится повсюду, но желая, напротив, представить новые

вещи и подняться до мало изведанных высот, в своем замысле я вынуж-
ден сначала обратиться к познанию интеллектуального и метафизическо-
го строения человека, таковым, каким я его воспринял, дабы я смог себя
понять, когда заговорю о последующем развитии его моральных свойств
и их воздействий.
Параграф II
Почему знание человека необходимо законодателю. В чем залючается
это знание.
Я настоятельно прошу здесь более или менее внимания, что обычно не

в традиции вступительных статей, поскольку не касается духовной подго-
товки для восприятия подобных идей, дабы, прежде чем воспринять, их
лучше уразуметь.
Ибо от человека и для человека трудились политические писатели и за-
конодатели, и очевидно, что первым и наиболее необходимым объектом
знания для них должен быть Человек. Однако большая часть из них не
владела данным знанием, да и не могла его обрести, а когда искала, то
зачастую была неспособна его найти. Они воспринимали человека таким,
как его представляли естествоиспытатели и физики в соответствии с бо-
лее антропографической, нежели антропологической наукой, а именно
животным, составляющим часть животного мира, отличающимся от жи-
вотных разумным началом, которое Бог, или скорее Природа, украшенная
этим именем, ему дала так же, как дала оперение птицам, а шубу медведям.
В связи с чем, человека можно было обозначить разумным животным.
Но ввиду того, что это разумное начало, следуя наиболее глубокомыслен-
ным физиологам, не являлось чуждым определенным видам животных,
например, собакам, лошадям, слонам и пр., а попугаи могли изучать сам
язык и использовать слово для выражения разумных мыслей, иногда от-
вечая на вопросы, иногда сами задавая их, о чем сообщает Локк; делался
вывод из этого наблюдения, что человек владеет данным началом лишь по
отношению к другим животным, а своим случайным превосходством он
обязан гибкости своих членов, совершенству своих органов, позволивших
ему полностью развиться. К примеру, все достижения науки и искусства
приписывались форме человеческой руки и без боязни внушалось, что ло-
шадь смогла бы стать равной Архимеду, как геометру, или Тимофею, как
музыканту, обладай она от природы тоже гибкими членами и прекрасно
сложенными пальцами. Предрассудок на сей счет так глубоко укоренился,
что один из современных историков осмелился признать, что не видит ре-
ального отличия животного от человека, кроме отличия в одеждах; другой

еще более знаменитый писатель, рассматривая превосходство разума, ко-
торое человек порой проявляет в качестве лживого блеска, ослабляюще-
го силу его инстинкта, расстраивающего его здоровье и тревожащего его
покой, тогда как, в действительности, он, быть может, болен и расстрево-
жен самим собой, подтвердил следующее: если природа судила нам быть
здоровыми, то мыслящий человек — испорченное животное.
Итак, если только размышляя, человек извращается, то, что с ним тво-
рится в более здравом смысле, если он созерцает, восхищается, или осо-
бенно если преклоняется!
Когда, приведя подобные посылы, думаешь о социальном Государстве,
видя в человеке лишь более или менее совершенное животное, и высту-
паешь в качестве законодателя, то будешь по меньшей мере непоследо-
вательным, если не сможешь предложить только законы инстинкта. Их
следствия приведут человеческий род к жестокому и дикому естеству,
рассудок которого будет устранен. Хорошо видно, как другие писатели,
соединив наиболее великую экзальтацию идей с самим неведением прин-
ципов и ужаснувшись от последствий, куда увлекают их эти печальные
наставники, бросились со всей силы в противоположную сторону, пере-
прыгнув через золотую середину, рекомендованную мудрецами. Здесь сде-
лали из человека чистое животное, там из него творят чистый разум. Одни
опираются на наиболее физиологические потребности человека, другие
помещают его во главу духовных упований, и пока первые заключают его
в материальный круг, из которого должны быть изгнаны все способно-
сти его существа, другие, теряясь в туманных абстракциях, его кидают
в безграничную сферу, при виде которой его ужаснувшееся воображение
пятится назад.
Нет, человек не является ни животным, ни чистым разумом. Он —
срединное существо, помещенное между материей и духом, чтобы для них
служить связью. Определения, которые ему пытаются дать, грешат ошиб-
ками и чрезмерностями. Назвать человека разумным животным — значит
сказать недостаточно, но обозначить его в качестве разума, обслуживае-
мого органами — значит сказать достаточно. Человек, восприняв физиче-
ские формы, наподобие животного, более чем разумен, он еще рассудочен
и свободен. Соглашаясь с тем, что представляет собой мышление в чисто
духовной части, неправильным было бы признать, что этот разум всегда
обслуживается органами, очевидно независимыми от него, часто увлека-
емыми слепыми побуждениями и производящими действия, что дезавуи-
руют его. Если бы я обратился к самому себе с вопросом об определении
человека, то я бы сказал, что это — телесное существо, возвышенное до
интеллектуальной жизни, способное к восприятию восхищения и прекло-
нения, или точнее — интеллектуальное существо порабощенное своими
органами, восприимчивыми к деградации. Но имеющиеся определения

будут всегда весьма плохо представлять это сложное существо, — лучше
постараться его узнать.
Сейчас обратимся с вопросом к священным архивам человеческого
рода.
Философы, естествоиспытатели или физики, включившие человека
в категорию животных, совершили большую ошибку. Обманутые своими
поверхностными наблюдениями и легкомысленными экспериментами, они
пренебрегли посоветоваться с голосом столетий и традициями всех наро-
дов. Если бы они открыли священные книги наиболее древних наций мира,
книги китайцев, индусов, евреев или парсов, то они бы увидели, что живот-
ное царство целиком существовало до существования человека. Когда чело-
век появился на вселенской сцене, он образовал из себя одного четвертое
царство — Человеческое. Это царство было названо Пан-Ку китайцами,
Пуру браминами, Кай-Омордз или Месшиа (Meschia) приверженцами
Зороастра, и Адамом евреями и всеми народами, принявшими Сефер Мои-
сея, будь они христианами, что связаны между собой Евангелием, будь они
мусульманами, что восходят к Корану и Евангелию. Я хорошо знаю, что те
толкователи этих книг, которые останавливаются на буквальных и вуль-
гарных формах, остаются чуждыми способу изложения древних и до сих
пор считают Пан-Ку, Пуру, Кай-Омордза или Адама за одного человека,
первого индивида своего рода; но я достаточно доказал в моем переводе
Космогонии Моисея, содержащейся в десяти первых главах Сефера, что
в Адаме нужно понимать не человека, в частности, но Человека, в общем,
Универсального Человека, в целости Род человеческий и, наконец, Челове-
ческое царство. Если обстоятельства мне позволят однажды дать обещан-
ный мной комментарий этой Космогонии, я докажу таким же способом, что
первый человек китайцев, индусов или парсов, — Пан-Ку, Пуру или Кай-
Омордз, — должен стать всеобъемлющим (universalise) и восприниматься
не как один человек, но как собрание всех людей, которые входили, входят
или войдут в состав того великого, что я называю Человеческим царством.
Несмотря на многочисленные доказательства, данные в поддержку мо-
его перевода, доказательства, которые никто еще не осмелился серьезно
подвергнуть сомнению на протяжении пяти лет, с тех пор как они высказа-
ны и известны, скажу, что хотелось бы считать Адама и различных космо-
гонических существ, соответствующих ему, за одного человека-индивида,
и он будет всегда оставаться таковым, ведь все книги согласны в различии
данных существ от животного царства, хоть и относят появление их к раз-
ному времени, полагая в них объект специального творения. Одно это мне
вполне позволяет не смешивать человека с животными и не включать его
с ними в одну категорию, но, напротив, определить человеческому роду
высшее царство, что я и определил.
Впрочем, если спросить о том наиболее осведомленных геологов, про-

никших далеко вперед на поприще материального познания нашей плане-
ты, они вам скажут, что, достигнув глубины, не обнаруживается ни одно-
го признака, ни одного повреждения, свидетельствующего о присутствии
человека в первоначальные времена бытия мира, хотя останки скелетов
животных встречаются в изобилии. И это совершенно соответствует свя-
щенным традициям, о которых я говорил (3).
Я уже имел возможность говорить о Человеке в своих Исследовани-
ях (Examens) Золотых стихов Пифагора, собрав как в связку (faisceau)
священные традиции, сохраненные в древних мистериях, мысли наиболее
замечательных теософов и философов, чтобы сформировать о человеке
все, что могло бы нам прояснить внутреннюю природу этого существа,
столь важного и трудного в постижении, не принадлежащего ни просто-
му материальному или духовному естеству, ни вместе с тем двойному
материальному и духовному естеству, но, как я уже показал в вышеупо-
мянутом труде, относящегося к троичному естеству, соединяющему его
самого с четверичной силой, образующей его. Я воспроизведу сейчас итог
моих предшествующих занятий и сопоставлю их с мыслями, рассеянными
в других местах, добавив к сему некоторые выводы, внушенные с тех пор
мне размышлением и опытом. Выдвинем сначала некоторые общие идеи.
Ко времени, когда Человек появился на земле, три царства, образую-
щие на ней совокупность, уже существовали и ее поделили.
Минеральное, растительное и животное царства были объектами
трех последовательных творений, трех проявлений или трех развитий;
Человек, а скорее Человеческое царство стало четвертым. Промежуток,
отделявший эти различные проявления, отмерен в Сефере Моисея сло-
вом, выражающим феноменальную манифестацию; таким образом,
придав ему смысл более ограниченный можно обозначить его днем, хоть
данный смысл очевидно вынужденный и нельзя отказываться видеть
в нем период безграничного времени, всегда относящийся к существу,
к которому он применим. У наций, упомянутых мной, у которых раз-
нообразное развитие естества выражено почти как в Сефере у Моисея,
этот период обычно измеряется продолжительностью великого года или
его делений, равносильного астрономической революции, называемой
сегодня прецессией равноденствий, что можно понимать, как 9, 18, 27
или 36 тысяч наших обычных лет. Но какой бы ни была временная про-
тяженность этого периода, наименованного Моисеем проявлением, без-
мерностью, морем или днем, дело здесь не в том: в соответствии со всеми
космогониями решена важная проблема о том, что Человек никогда не
входил в животное царство. Напротив, это царство, а равно и два других
более низших, растительное и минеральное, входили в его и ему были
полностью подчинены.
Человек, предназначенный быть узлом, соединяющим Божество с ма-

терией, явился, по выражению одного современного естествоиспытателя,
связующим звеном для всех существ. Помещенный в пределы двух миров,
он стал на путь телесных наслаждений и умаления в божественном духе.
Сущность, выработанная тремя царствами природы соединилась в нем
в силе воли, свободной в своем развитии, которая его сделала живым
образом вселенной и подобием самого Бога. БОГ есть центр и простран-
ство всего сущего: Человек в подражании Богу есть центр и пространство
своей сферы, на которой он обитает; он существует лишь сам один в своей
сфере, составленной из четырех сущностей. А еще он тот, кого Пифагор
назвал в своем таинственном катернере:
.... Беспредельный и чистый символ, Источник природы и слепок Бо-
гов.
Познание всех вещей сопряжено в Человеке; знание безгранично-
сти и вечности в его духе. Поистине, плотная тьма его часто скрывает,
а вместе с ней рассудительность и привычка; но достаточно прилежного
упражнения его способностей, чтобы обратить эту тьму в свет, сделав его
владельцем сокровищ. Ничего не может сопротивляться его силе воли,
когда его воля, взволнованная божественной любовью, началом всякой
добродетели, действует согласно с Провидением. Но не забегая вперед
и не связываясь с идеями, которые сами лучше найдут себе другое место,
продолжим наши изыскания.
Параграф III
Интеллектуальное и метафизическое строение человека.
Человек, как я уже говорил, принадлежит к троичному естеству, следо-
вательно, он может жить троичной жизнью — инстинктивной, душевной
и интеллектуальной. Эти три жизни, когда они развиты, претворяются
в четвертой собственной волевой жизни этого восхитительного существа,
бессмертный источник которого в жизни и воле Божией. Каждая из дан-
ных жизней имеет свой частный центр и свою надлежащую сферу.
Я постараюсь отразить в сознании читателя метафизический вид ин-
теллектуального строения человека. Но я должен его предупредить: ему
не нужно понимать в материальном плане все, что я ему скажу на сей счет.
Хотя я был вынужден, чтобы сделать понятным себя, применять термины,
напоминающие физические объекты, такие как центр, сфера, окружность
(пространство), луч и т. д. Нельзя подозревать ничего телесного, в осо-
бенности же ничего механического в этих вещах. Слова, используемые
мной, должны пониматься исключительно духовно, абстрагируясь от вся-
кой материи.
Итак, человек, обозначенный духовно, в отсутствии телесных орга-

нов, может восприниматься в форме светящейся сферы, в которой три
центральных средоточия дают рождения трем различным сферам, охва-
ченным окружностью главной сферы. Каждый из этих трех средоточий
(очагов) излучает одну из трех жизней, о которых я говорил. К низшему
средоточию относится инстинктивная жизнь, к среднему — душевная, и к
высшему — интеллектуальная. Между данными тремя центрами можно
рассматривать душевный центр в качестве фундаментальной точки опоры,
первоначальный двигатель, на котором основывается и движется всякое
строение человеческого духовного существа. Этот центр, развертывая
свою окружность, достигает двух других центров, соединяя в себе самом
противостоящие точки двух развертывающихся окружностей: таким обра-
зом, жизненные сферы, движась одна в другой, сообщают друг другу свои
различные естества и оказывают друг на друга взаимное влияние.
Как только первоначальное движение в силе передалось человеческо-
му существу, оно стало действовать вследствии своего естества, предо-
пределенного, таким образом, Первопричиной всех существ, — инстин-
ктивный очаг увлекает и развивает элементы тела, душевный очаг творит
душу, а интеллектуальный вырабатывает дух. Итак, человек образуется
из тела, души и духа. Телу принадлежат потребности, душе — страсти,
духу — вдохновения.
По мере того, как каждый очаг увеличивается и излучается, он развер-
тывает окружность, которая, делясь в своем собственном луче, представ-
ляет шесть светящихся точек — всякая из них проявляется в свойстве, то
есть частном способе действия в соответствии с жизнью сферы, душев-
ной, инстинктивной или интеллектуальной.
Дабы избежать путаницы, мы назовем для каждой окружности лишь
три из ее свойств, что нам в итоге даст девять, а именно:
для инстинктивной сферы: ощущение, инстикт и здравый смысл;
для душевной сферы: чувство, понимание, рассудок;
для интеллектуальной сферы: согласие, разум, проницательность.
Происхождение всяких свойств берет начало в инстинктивной сфере,
где они были порождены и где восприняли все свои первичные свойства.
Две других сферы развиваются вслед за первой, приобретая вторично,
благодаря трансформации, свои относительные свойства; то есть, когда
инстинктивная сфера полностью развилась, то принесла точкой своей
окружности ощущение, например, в центр душевной сферы, который от
этого был поколеблен. Душевная сфера развертывается, овладевая выше-
указанным свойством, двигающим ее, и трансформирует ощущение в чув-
ство, уносимое, когда для этого созревают все условия, тем же способом
в интеллектуальный центр. Чувство, охваченное в свою очередь им, тран-
сформируется в согласие (соответствие). Подобно тому и инстинкт,
идя из инстинктивной сферы в душевную, трансформируется в понима-

ние, а понимание становится разумом, благодаря своему проникновению
из последней сферы в сферу интеллектуальную. Такая трансформация
имеет место и у всех других свойств этого рода, какое число бы они не
составляли.
Но эта трансформация, совершаемая по отношению к свойствам из
рода ощущений, которые я обозначаю круговыми и, следовательно, внеш-
ними привязанностями, осуществляется и в отношении потребностей, как
внутренних и центральных привязанностей. Таким же образом потреб-
ность, переносимая из инстинктивного в душевный центр, становится или
может стать страстью, которая, перейдя из душевного в интеллектуаль-
ный центр, может принять в нем характер вдохновения и воздействовать
на страсть, как страсть воздействует на потребность.
Теперь отметим, что всякая круговая привязанность рода ощущения
возбуждает более или менее сильное движение в инстинктивном центре
и в нем проявляется мгновенно в качестве радости или расстройства,
в зависимости от того, какое это движение — приятное или неприятное,
берущее свое начало в физическом добре или зле. Напряженность радо-
сти или расстройства зависит от интенсивности возбужденного движе-
ния и от его естества. Если движение, радостное или неприятное, имеет
определенную силу, оно может породить два неизбежных последствия —
привлекательность, которая его притянет, или страх, который его от-
толкнет; если же оно слабое и сомнительное, то произведет безразличие.
Подобно тому, как инстинктивный центр воспринимает в ощущении
физическое добро или зло, называемые радостью или расстройством,
душевный центр развивает посредством чувства моральные добро и зло,
именуемые любовью или ненавистью, а интеллектуальный центр пред-
ставляет собой интеллектуальные добро и зло под именами истины или
заблуждения. Но эти неизбежные последствия привлекательности или
страха, связанные с инстинктивным ощущением и возбуждающие радость
или расстройство, живут не долее ощущения и исчезают вместе с ним;
тогда как в душевной сфере чувство, порождающее любовь или ненависть,
равномерно влечет за собой два последствия — желание или ужас, ко-
торым далеко до исчезновения вместе с самим чувством, произведшим
их, а посему они, наоборот, длятся еще продолжительное время после
самого чувства и, принимая характер страстей, вызывают или отталки-
вают породившую их причину. Здесь заключено значительное различие
инстинктивной жизни от душевной, и внимательный читатель должен
это отметить и поразмыслить над этим. Инстинктивные ощущения все
актуальны, а их последствия мгновенны; но душевные чувства продол-
жительны, независимо от физического движения, их произведшего. Что
касается интеллектуальных согласий (соответствий), подтверждающих
истину или заблуждение, то они не только продолжительны, как чувства,

но еще и преходящи.
Что до безразличия, возбуждающего слабое и сомнительное движе-
ние, то оно трансформирмируется в апатию в моральном чувстве и вид
безучастности (indifference) в интеллектуальном соответствии, где
смешиваются истина с заблуждением, оставляя беспечность по отноше-
нию к одному и другому. Это состояние является обычным в детстве чело-
века, как и на заре царства оно господствует в юных обществах (4).
Это тройственное существование человека, несмотря на то, что кажет-
ся уже вполне сложным по причине многочисленных беспрерывно появ-
ляющихся по отношению друг к другу действий и реакций, инстинктив-
ных потребностей, душевных страстей и интеллектуальных вдохновений,
будет еще весьма простым, если не представить необходимого существа
и не отметить четвертую жизнь, включающую в себя три других и дающую
человеку свободу, которую бы он не имел без нее.
Удвоим здесь наше внимание, ибо данная тема важна и трудна.
Над самим центром душевной сферы, перводвигателя человеческого
духовного существа, восходит другой центр, неотделимый от первого,
окружность которого, разворачиваясь, достигает крайних точек инстин-
ктивной и интеллектуальной сфер и равномерно их охватывает. Эта чет-
вертая сфера, внутри которой движутся три сферы инстинкта, души и духа
по своим местам и в соответствии со способом, что я постарался описать,
есть сфера действенного волевого могущества, сущность которой исходит
от Божества. Данная сфера нерушима и неотразима, как само Божество.
Эта сфера, жизнь которой непрерывно излучается от центра к окружно-
сти, может простираться или сжиматься в эфирном пространстве вплоть
до границ, кои можно назвать беспредельными, если бы Бог не являлся
единым бесконечным существом. Вот какова светящаяся сфера, о которой
я говорил в начале этой статьи.
Когда эта сфера достаточно развита, ее окружность, предопределенная
протяженностью ее луча, принимает большое количество свойств; одни из
них первоначальные (primordiales), другие — вторичные, слабые вначале,
но усиливающиеся постепенно, по мере того, как производящий их луч об-
ретает силу и величие. Среди этих свойств мы назовем только двенадцать:
шесть первоначальных и шесть вторичных, начав с низших и закончив
наиболее возвышенными.
Данные двенадцать свойств суть: внимание и восприятие, размышле-
ние и повторение, сравнение и суждение, удержание (retention) и па-
мять, распознавание и понятийность (понимание, comprehension),
представление (imagination) и творчество (creation).
Сила воли несет повсюду с собой и в места, куда ей заблагорассу-
дится, эти свойства, а именно — в сферы инстинктивную, душевную
и интеллектуальную, потому что эта сила там, где ей хочется пребывать.

Господство воли — в троичной жизни, о которой я писал, и она использует
ее по своему усмотрению. Без нее она вряд ли смогла бы испытать свою
свободу, о чем я скажу по ходу книги.
Подобно тому, как ощущение, чувство, соответствие (согласие) про-
являются в одной из трех присущих им жизнях, сила воли проявляется
в восприятии посредством внимания, данного восприятию, и, пользуясь
своим свойством вызывать в себе повторение, даже в отсутствии его при-
чины, она исследует свойства размышлением. Сравнение, которое она де-
лает в соответствии с образом того, что она одобряет или не одобряет,
предопределяет ее суждение. Потом она создает свою память, благода-
ря удерживанию собственной работы, и приходит к распознаванию и,
следовательно, к пониманию. Наконец собравшись, она сближает пред-
ставлением рассеянные идеи и достигает сотворения своей мысли. Как
видно, по ошибке смешивают в вульгарном языке идею с мыслью. Идея
есть простое следствие ощущения, чувства или соответствия, в то время
как мысль — составное (compose) следствие, результат, порой, громад-
ный. Иметь идеи значит чувствовать, а иметь мысли значит действовать.
Последовательно описанная мной операция выполняется таким же
способом по отношению к потребностям, страстям и вдохновениям, но
в последнем случае работа силы воли совершается в центре, в то время как
в первом случае она осуществлялась по окружности. Именно здесь эта ве-
личественная сила раскрывается во всей своей мощи, становясь образом
вселенной и заслужив имя микрокосма, данное ей некогда в древности.
Подобно тому, как инстинктивная сфера действует потребностью,
душевная страстью, а интеллектуальная вдохновением, волевая сфера
действует посредством предопределения (установления) и отсюда за-
висит свобода человека, его сила и проявление его небесного происхож-
дения. Нет ничего проще этого действия, которое философы и моралисты
столь трудно объясняли. Я постараюсь сделать его понятным.
Присутствие потребности, страсти и вдохновения возбуждает в сфе-
ре, произведшей их, круговое (вращательное) движение в соответствии
с интенсивностью одного или другого: это движение называется обычно
называется аппетитом или влечением (appetence) в инстинкте, эмо-
цией или согласием в душе и в духе; часто эти термины подменяются
одни другими и варьируются посредством синонимов, смысл которых
более или менее выражает силу в движении. Колеблющаяся в свойствах
сила воли имеет три установления, в коих использовании она свободна:
во-первых, она подчиняется движению и ее сфера вращается в ту же сто-
рону, что и возбужденная сфера; во-вторых, она, сопротивляясь ей, вра-
щается в противоположную сторону; в-третьих, она пребывает в покое.
В первом случае она, оставаясь принужденной инстинктом, увлеченной
душой и взволнованной духом, попустительствует потребности, страсти

или вдохновению; во втором — она их поражает и умервщляет их движе-
ние своим; в третьем — она зависает в согласии или отрицании и изучает,
что ей лучше делать. Каким бы ни было ее установление, ее действенная
воля, свободно проявляющаяся, находит средства служить своим разноо-
бразным влечениям, бороться с ними или размышлять над их причинами,
формами и последствиями. Эти средства очень многочисленны и нахо-
дятся в постоянном излучении от центра к окружности и от окружности
к центру. Я здесь доведу до сведения о тех из них, что особенно связаны
с двенадцатью вышеназванными мной свойствами.
Внимание и восприятие действуют через индивидуализацию и счи-
сление (numeration).
Размышление и повторение через расчленение и анализ.
Сравнение и суждение через аналогию и синтез.
Удержание и память через метод и категорию.
Распознавание и понимание через индукцию и дедукцию.
Представление и творчество через абстракцию и обобщение.
Применение этих средств и многих других , которых будет очень долго
называть, именуется медитацией. Медитация образует силу воли, кото-
рая ее применяет. Согласие с этой волей или сопротивление ей, в зави-
симости от использования их во благо или во зло, в зависимости от того,
синхронны ли они или долгое время враждуют, делают человека сильным
или слабым существом, возвышенным или презренным, мудрым или не-
веждой, добродетельным или порочным: противостояния, противоречия,
бури всех видов, вздымающиеся в его груди, имеют причинами только
движения трех жизненных сфер — инстинктивной, душевной и интеллек-
туальной, часто враждующих между собой и еще чаще противоречащих
движению, регулирующему волевую силу, которое отказывает в своем
установочном соединении или дает его лишь после жестокой борьбы.
Когда волевые установления воздействуют на объекты посредством
ощущения, чувства и соответствия, согласие или неприятие одновре-
менно последуют за инстинктивным побуждением, рассудком или мыш-
лением. Когда же они предшествуют медитации, то обретают характер
здравого смысла, разума или проницательности и суть так называемые
их принадлежности, а она сама — существо их собственного творчества.
Быстро изобразив таблицу интеллектуальной и метафизической кон-
ституции человека, думается, я уже не имею нужды говорить о том, что
дано в наброске и что потребует со стороны того, кто захочет охватить это
в целостности, большую силу внимания и повторных упражнений. Благо
я хотел, чтобы мои читатели избежали такого затруднения и, если думают,
быть может, что я достигну, погружаясь в себя самого, более чем подроб-
ностей, ошибаются; я лишь удлиню свое описание и в итоге уменьшу его
ясность. Я сказал все то, что было существенно; я приложил все свои уси-
лия, чтобы хорошо различить множества. Что же касается подробностей,
то их, как можно, необходимо избегать в теме, где их бесконечно много,
а это — точно наш случай. Впрочем, по ходу повествования, представятся
многие возможности применить и развить выдвинутые мной принципы.
Все, что остается мне сделать в данный момент — это предупредить о не-
которых трудностях, которые могут встретиться в их применении.
Человек никогда не анализировался так точно, как я его проанализи-
ровал в целостности, и его метафизическая анатомия никогда не была так
четко представлена. Во всем традиционно привыкли видеть одну из его
частей и называть душой, собственно говоря, не только душу, но еще три
жизненных сферы и саму волевую сферу, их охватывающую. С другой сто-
роны, радуются именовать эту совокупность духом в противоположность
телу, а затем еще разумом (intelligence) в противоположность инстин-
кту. Недавно обозначали одним рассудком (entendement) сумму всех
свойств, а интеллектом (raison) — вселенский истинный или ложный
порядок всех установлений воли. Но это терминологическое заблуждение
не является опасным, если его уточнить. То, что принято по привычке
можно оставить для удобства дискурсов и дабы избежать длиннот затруд-
нительных оборотов речи, но нужно иметь бдительность и не делать это
по неведению. Если же хочется познать человека в нем самом, нужно его
обозначить, каким я его изобразил на таблице, ибо он таков и есть.
Когда я сказал, тем не менее, что человек таковой, то это не должно по-
ниматься, как Человек в общем, абстрактно обозначенный в возможности
своей сущности. Индивидуальный человек очень редко развивается во всех
своих ментальных модификациях даже сегодня, когда человеческое царство
обладает великой силой в природе. На заре своего господства масса чело-
вечества была далека от того, что она представляет в настоящем; инстин-
ктивная жизнь была преобладающей, душевная бросала слабые отблески,
а интеллектуальная существовала еще в зародыше. Таким видишь родив-
шегося ребенка с еще неокрепшими органами, лишенного большей части
физических чувств, без малейшего намека на замечательные свойства,
которые должны однажды появиться и, постепенно развившись, передать
силы, обрести слух и зрение, что ему недоставали, вырасти, познать свои
потребности, проявить свои пристрастия, доказать свою разумность, об-
учиться, просветиться, став, наконец, совершенным человеком, благодаря
применению своей воли; так можно рассматривать человеческое царство,
проходящего все периоды детства, отрочества, юности и зрелости. Большая
нация состоит, в частности, из отдельных людей, подобно тому как челове-
ческое царство состоит, в общем, из больших наций. Кто знает, например,
как проходили свой жизненный путь люди у народов Ассирии и Египта, на
протяжении долгого существования этих двух народов, начиная от очень
блеклой зари жизни и до крайнего своего упадка? И кто знает, как подоб-
ным им народам предназначено еще блистать и угасать на мировой сцене,
прежде чем универсальный Человек придет к своей ветхости?
Изобразив метафизическую таблицу, которую видели, я рассмотрел
человека в наибольшем развитии, что он мог бы достичь сегодня. Само
данное развитие не принадлежит всем людям, ни даже большей части из
них, оно является достоянием лишь малого числа. Природа не делает лю-
дей равными; души различаются между собой еще больше, нежели тела.
Я уже изложил эту великую истину в моем Исследовании Золотых сти-
хов Пифагора, показав, что таковой была доктрина мистерий и мысль всех
мудрецов древности. Равенство, несомненно, заключено в волевой сущно-
сти всего, поскольку эта сущность божественна, но неравенство пронизы-
вает свойства через разнообразие их применения и различия исполнения;
время ведь не отмерено в равной степени как для одних, так и для других;
положения изменялись и пути жизни то укорачивались, то удлиннялись.
И хотя вполне достоверно, что все люди, исшедшие из одного принципа,
должны достигнуть своей цели, много еще и даже большее число из них
очень далеки от нее; кто-то из них ее достигает, другие пребывают вблизи
нее, а многие, обязанные вновь начинать свое жизненное поприще, лишь
удаляются в небытие, которым могли бы быть поглощены, если бы веч-
ность их существования не обеспечивалась вечностью ее творца.
Таким образом, душевное равенство в актуальности вещей есть еще
большая химера, нежели равенство инстинктивных сил тела. Неравенст-
во повсюду, а умственное еще более, чем все остальное, поскольку среди
живущих людей, в особенности же среди тех, кого не испортила цивили-
зация, имеется огромное количество, у которых интеллектуальный центр
не встал еще на путь развития. Относительно политического неравенства
и что нужно о нем думать, мы рассмотрим дальше по ходу нашего труда.
Параграф IV
Человек — одна из трех великих сил Вселенной: каковы две другие
силы.
ИЗБЕЖИМ ошибки, совершенной почти всеми философами, особенно

в нынешнее время, и поразмыслим о том, что если смешно описать челове-
ка, не зная его, то также смешно и пошло указывать ему дорогу, не будучи
в совершенстве осведомленным о месте, откуда он исшел, куда идет, и о
цели его путешествия. Исследуем хорошенько его положение и тщатель-
но изучим, поскольку он сам представляет собой силу, каковы высшие или
низшие силы, с которыми он должен находится в контакте.
Все священные своды наций констатируют, что универсальный Чело-

век являлся силой; это ощущалось всеми мудрецами и признавалось все-
ми настоящими учеными. Я читал в недавно напечатанном Словаре есте-
ственной истории, следующие замечательные фразы: «Человек владеет
сущностью организаторской силы; именно в его мозгу завершается разум,
ведавший образованием вещей... Он явился посланником и толкователем
божественной воли для всего, что дышит... Ему был доверен скипетр зем-
ли». Около пятнадцати веков до нашей эры Моисей вложил в уста Бо-
жества эти слова, обращенные к человеку: «Плодитесь и размножайтесь
и наполните пространство земное. Что за ослепительное сияние, что за
ужасающий гром, который вас окружит и поразит почтением к вам весь
животный мир, начиная от птиц в небесах до рептилий, воспринявших
первоначальное движение от адамического элемента, до рыб морских; под
ваше начало все они положены». Но задолго до Моисея законодатель ки-
тайцев выразился собственными определениями и без словесных фигур
о том, что Человек — один из трех сил, которые правят вселенной.
Лучше, несомненно, уразуметь эти тексты и бесконечное число дру-
гих, что я мог бы процитировать на сей счет, чем думать вместе с Анакса-
гором, скопированным Гельвецием, что человек — животное, разум кото-
рого происходит от сложения его руки; или вместе с Гоббсом, развитым
Локком и Кондильяком, утверждать, что в человеке нет ничего врожден-
ного и что он не может пользоваться ничем без привычки, а рождается он
злым и в состоянии войны с себе подобными.
Хотя нет вернее того, что Человек был силой, как утверждают все му-
дрецы и теософы, призывая в свидетели имя Божества, предназначенной
вечной мудростью господствовать над низшим естеством, упорядочивать
три царства между собой и поднимать их из множества к единству. Однако
ошибочно, не размышляя и не изучая, полагали люди, скорее восторжен-
ные, нежели рассудительные, будто данное человеческое могущество поя-
вилось на земле в полной завершенности, снабженное всеми своими сила-
ми, владеющее всем своим развитиеми, так сказать, спускающееся с небес
в славе, полученной без тревог, и в знании, приобретенном без трудов. Эта
преувеличенная идея уходит от золотой середины, столь рекомендованной
мудрецами, уходит также и от истины. Несомненно, человек — это сила,
но сила в зародыше, которая, дабы проявить свои задатки и достичь вы-
соты, куда зовут ее предначертания, нуждается во внутреннем усердном
действии посредством внешнего действия, которое на него реагирует. Это
небесное растение, корни которого связаны с землей и должны из нее
впитать элементарные силы, обработав их особым трудом; растение, что
поднимает постепенно свой величественный стебель, покрывшись в свое
время интеллектуальными цветами и плодами, что созревают в лучах бо-
жественного света и приносятся в жертву Господу вселенной.
Это очень точное сравнение может быть продолжено. Когда дерево еще
молодо, оно не приносит никаких плодов, да и садовник его о том не спра-
шивает. Он требует от него столь мало, ибо знает, что его наибольшие зна-
чимость и польза требуют более продолжительной обработки, что придаст
дереву менее скороспелую разновидность; но приходит время собирать
урожай и он его собирает, и каждую новую пору урожай должен возра-
стать количественно, если доброкачественность дерева соответствует до-
брокачественности культуры. Если урожай продолжительное время нахо-
дится недостающим и на то не имеется никаких внешних причин — бурь,
разрушительных ветров, которые бы могли повредить плодовитость —
дерево признается плохим, порочным и, как таковое, согласно меткому
выражению Иисуса, срезается и бросается в огонь.
Итак, то, что культура значит для дерева, цивилизация — для челове-
ка. Без культуры растение, предоставленное бедному и деградирующему
естеству, приносило бы лишь простые неяркие цветы, а также молокоо-
бразные смолистые плоды, бесвкусные, терпкие и зачастую ядовитые. Без
цивилизации человек, обращенный к суровой для него природе-мачехе,
ибо она не признает его за собственное дитя, развил бы лишь дикие свой-
ства и имел бы характер изгнанного страдающего и хищного существа,
алчного и несчастного.
Сие означает, что все в человеке зависит от цивилизации; что на чело-
веческом социальном статусе возводится строение его величия. Обратим
пристально наши взгляды на эти важные моменты и не побоимся изучить
их. Ведь нет более достойного предмета нашего исследования, как нет
и изучения, итоги которого нам обещают более, чем преимущества.
Но если человек является вначале, как я говорил, лишь силой в зароды-
ше, что цивилизации предстоит развить, то откуда к нему приходят принци-
пы этой необходимой культуры? Я отвечаю, что они приходят от двух сил,
с которыми он связан, и, наряду с ними, он должен образовать третью силу,
в соответствии с традицией уже цитированного китайского теософа. Две
силы, посреди которых он помещен, суть Судьба и Провидение. Под ним —
Судьба, неизбежное и порождаемое естество, над ним — Провидение, сво-
бодное и порождающее естество (naturante). Он же, как и человеческое цар-
ство, является посредничающей волей, действенной формой, помещенной
между двух естеств, чтобы служить им связью, средством сообщения, и со-
единять два действия, два движения, которые будут несовместимы без него.
Три силы, названные мной — Провидение, Человек, рассматриваемый
в качестве человеческого царства, и Судьба — образуют универсальный
тернер. Ничто не убегает от их действия, все им подчинено во вселенной,
все, за исключением самого Бога, который, охватывая их своим непости-
жимым единством, образует священную тетраду древних, этот великий
катернер, который все во всем и вне которого ничего нет.
На протяжении книги я скажу много об этих трех силах, сообщу,

насколько возможно, о присущем им действии, об участии, принимае-
мом каждой из них в различных событиях, видоизменяющих мировую
сцену и меняющих лицо вселенной. Это будет впервые, когда увидят их
появляющихся вместе в качестве матричных причин, пусть равномер-
но связанных с единственной причиной, которая правит ими, действу-
ющих объединенными или раздельными в соответствии с их естеством,
придающими, таким образом, достаточный смысл всяким вещам. Эти
три силы, рассматриваемые как принципиальные начала, очень сложно
определить, ибо, как я уже изложил, принцип никогда не поддается опре-
делению, но они могут стать известными по своим действиям и постиг-
нутыми в своих движениях, потому что они не исходят из сферы, куда
заключен человек-индивид в качестве неотъемлемой части универсаль-
ного Человека. Именно он сопротивляется тому, что БОГ может быть
узнан и постигнут подобным способом, как эти три силы, эманируемые
от него, ведь это абсолютное Существо их содержит, не будучи их содер-
жанием, и их соединяет, не будучи ими соединен. Согласно прекрасной
метафоре Гомера, Он держит золотую цепь, охватывающую все вещи
и спускающуюся с высот блистательного Олимпа до самого центра мрач-
ного Тартара; но эта цепь, колеблемая по его усмотрению, его оставляет
всегда неподвижным и свободным. Возрадуемся же, прославив в тишине
это невыразимое Существо, этого Бога, вне которого нет никаких Богов
и, не взыскуя проникнуть в Его непостижимую сущность, устремимся
к познанию могущественного тернера, в котором он отражается — Про-
видение, Человек и Судьба. Сказанное далее здесь будет в сущности то
же, что я уже говорил в моих Исследованиях Золотых стихов Пифа-
гора, или других местах, но в теме весьма затруднительной на сей счет
невозможно не повториться.
Судьба — это низшая и инстинктивная часть универсального Естест-
ва, что я назвал естеством порождаемым (nature naturee). Ее действие
называют собственно роком (фатальностью). Форма, в которой она
нам проявляется зовется необходимостью; последняя связывает причи-
ну со следствием. Три царства элементарного естества — минеральное,
растительное и животное — являются достоянием Судьбы, то есть все
творящееся в них принудительным и фатальным образом предопределено
изначально законами. Судьба ничего не передает принципу, но она им
овладевает с того момента, как он появился, дабы через него управлять
последствиями. Благодаря одной необходимости данных последствий,
Судьба влияет на будущее и становится ощутимой в настоящем, потому
что всем этим она владеет, как себе присущим, и в прошлом. Значит, мало
видеть в Судьбе силу, через которую мы воспринимаем, что сотворенные
вещи суть сотворены именно так, а не по-другому, ведь вещи, поставлен-
ные однажды в зависимость от ее естества, имеют вынужденные результа-

ты, развивающие их последовательно и в нужном направлении.
В момент, когда человек приходит на землю, он принадлежит Судь-
бе, увлекающей его в вихре фатальности. Пусть и погруженный в этот
поток, а поначалу, как и все элементарные существа, подчиненный его
влиянию, человек несет в нем божественные задатки, что полностью не
могут растворится в фатальности. Эти задатки, которым противодей-
ствует Судьба, развиваются в борьбе с ней. Это искра божественной
воли, которая, участвуя во вселенской жизни, приходит в элементар-
ную природу, чтобы ей принести гармонию. По мере того, как эти за-
датки развиваются, они воздействуют в соответствии со своей энергией
на вынужденные вещи и воздействуют свободно на них. Свобода — их
сущность. Тайна их принципа заключается в следующем: их энергия
возрастает в зависимости от того, как развивается, и их силу, хоть
и бесконечно подавляемую, никогда победить невозможно. Когда эти
задатки всецело развиты, они образуют Волю универсального Челове-
ка, одной из трех великих сил вселенной. Эта сила, равная силе Судьбы,
низшей по отношению к ней, и силе Провидения, высшей по отношению
к ней, восходит лишь к одному Богу, которому две другие силы, как я о
том уже говорил, равно подчинены, каждая в соответствии со своим
положением. Это человеческая Воля, в качестве срединной силы, сое-
диняет Судьбу и Провидение; без нее эти две крайних силы не только
никогда бы не соединились, но и не знали бы друг друга. Эта воля, раз-
ворачивая свою активность, изменяет сосуществующие вещи, из них
творит новые, что становятся мгновенно достоянием Судьбы, и готовит
для будущего перемены в вещи уже соделанной, а также необходимые
последствия в вещи, идущей от существа.
Провидение — это высшая и разумная часть универсального Есте-
ства, что я назвал естеством порождающим (nature naturante). Это
жизненный закон, исходящий от Божества, посредством которого вся-
кие вещи устанавливаются в силе существа. Все низшие принципы ис-
ходят от Провидения; всякие причины имеют внутри него свои порожде-
ние и силу. Цель Провидения заключается в совершенстве всех вещей,
и данное совершенство им воспринято неоспоримым образом от самого
БОГА. Средство, благодаря которому Провидение должно достигнуть
своей цели, мы называем временем. Но время не существует для него
посредством идеи, которую мы в него вкладываем. Провидение его вос-
принимает, как движение вечности. Эта высшая сила воздействует непо-
средственно лишь на универсальные вещи, но данное воздействие через
соединение всех следствий может ощущаться и на частных вещах; та-
ким образом, и наиболее мелкие подробности человеческой жизни могут
быть ему интересны, или быть им изъяты, в зависимости от того, как
они связываются невидимыми узлами со вселенскими событиями. Чело-

век — это божественное зерно, которое Провидение сеет в фатальности
Судьбы, дабы ее изменить и стать ее хозяйкой, благодаря воли этого
посредствующего существа. Данная воля, будучи принципиально сво-
бодной, может хорошо отражаться как на действии Провидения, так и на
действии Судьбы, с той лишь разницей, что если она реально изменяет
событие Судьбы, являвшееся определенным и необходимым, тем самым
противоборствуя необходимостью необходимости и Судьбой Судьбе, она
не может ничего сделать против провиденциального события, потому
что оно индифферентно по своей форме, и достигает всегда своей цели,
каким бы то ни было путем. Время одно, а формы изменчивы. А Прови-
дение не зависит ни от одного, ни от другого. Оно отличает лишь чело-
века, который изменят формы жизни, укорачивает или удлиняет время,
радуется или страдает, творя соответственно добро или зло, благодаря
чему соединяет свое частное действие с универсальным действием, или,
напротив, отделяет его от последнего.
Вот то, что я, в общем, мог бы сказать об этих трех великих силах,
составляющих универсальный тернер, и о действии, от которых зависят
всякие вещи. Я хорошо осознаю, что вполне внимательный читатель захо-
чет еще многое пожелать мной сказанному, пожаловавшись на расплыв-
чатость и неясность моих выражений, но сие не моя ошибка, если сама
тема так неопределенна и туманна. Если можно провести различие между
Провидением, Судьбой и Волей человека и прийти без тягостных усилий
к знанию этих трех сил, то, очевидно, можно создать чистую и точную
классификацию их признаков. Я не понимаю, почему в наше время не
нашлось ученого, который бы привлек внимание к их взаимодействию,
пытаясь на нем заложить основы их физических, метафизических, поли-
тических и религиозных систем. Конечно, имеется некоторая трудность
в различии, которое я пытаюсь сделать впервые после Пифагора или Конг-
Тзее, ведь большинство писателей, предшествовавших мне на этом по-
прище, видели только один принцип там, где их было три. Одни, подобно
Боссюэ, все приписывали Провидению, другие, как Гоббс, все производи-
ли из Судьбы, и третьи, подобно Руссо, желали повсюду признавать лишь
человеческую Волю. Многие люди сбились с пути, идя по следам двух
последних, и, повинуясь холодности их разума и пылкости их чувств, над-
еялись тотчас встретить истину то в писаниях Гоббса, то в трудах Руссо.
Ибо Судьба и Воля избрали одного и другого в качестве единственного
двигателя их медитаций, более легких, нежели познание Провидения, воз-
вышенный путь которого почти всегда скрыт покровом, Провидения, кото-
рое требует, чтобы быть замеченным, спокойного рассудка, а чтобы быть
воспринятым, веры, мало подверженной инстиктивному разуму и мало
тревожимой бурями душевных страстей.
Отвечая ожиданиям моих читателей, я искренне желал бы доказать

способом геометров существование трех сил, о которых идет речь, нау-
чившись узнавать их мгновенно повсюду, где проявляется их собственное
действие. Но это предприятие будет столь же напрасным, сколь и смеш-
ным. Подобное доказательство не может заключаться в силлогизме; весь-
ма обширное знание не может получиться из дилеммы. Как я обычно
выражаюсь, необходимо всегда, чтобы медитация читателя дополняла
недостаточность дискурсов. Я буду очень счастливым, когда, завершив
книгу, в чем обязуюсь, само доказательство найдется в совокупности фак-
тов, а само знание в сравнении и применении их. Тогда рассудительному
читателю хватит дела. Я не стану ничем пренебрегать, чтобы облегчить
ему этот труд и не упущу возможности воспользоваться многочисленны-
ми будущими случаями, чтобы вернуться к общим представленным мной
понятиям, подкрепив их примерами.
Вводная диссертация могла бы быть окончена на этом месте, ибо я из-
ложил здесь повод и субъект моего труда, представил анализ свойств
существа, которое должно в ней являться принципиальным объектом,
заблаговременно раскрыл и описал в ней матричные причины. Однако,
чтобы ответить, насколько возможно, пожеланию некоторых друзей, чей
совет мне дорог, друзей, которые поторопили меня ввести определенные
новые подробности в отношении того, что я разумел в трех великих силах,
правящих вселенной, я добавлю к тому, о чем говорил в общем, частный
пример, взятый из растительного мира, одного из трех низших царств, где
более уравновешенное и более однообразное действие трех сил, кажет-
ся, сильнее поддается исследовательскому овладению. Возьмем дубовый
желудь. Я скажу, что в этом желуде заключена собственная жизнь дуба,
будущее прорастание дерева, носящего это имя, его корни, его ствол, его
ветви, его древовидное образование, его оплодотворение — все то, что
из него составит дуб с бесчисленной вереницей дубов, которые от него
могут произойти. Для меня здесь налицо две ясно проявленные силы. Во-
первых, я здесь ощущаю непостижимую и неуловимую в своей сущности
оккультную силу, влившую в этот желудь жизнь с силой дуба, но не жизнь
вяза, тополя, ореха, или любого другого дерева. Эта жизнь, проявляюща-
яся в растительной форме и в растительной форме дуба, устремляется
к универсальной жизни, ибо всякий, кто живет, живет этой жизнью. Вся-
кий, кто есть, есть: он не имеет двух глаголов быть (5). Вот эта оккультная
сила, дающая силу существу, которая специфицирует жизнь в самой силе
существа, называется ПРОВИДЕНИЕМ. Во-вторых, я вижу в желуде
очевидную силу, понятную, уловимую в своих формах, проявляющуюся
в качестве необходимого следствия жизненного вливания, о котором я го-
ворил, силу, осуществленную неизвестно как, в себе показывающую не-
преодолимо зачем; то есть всегда в результате получится дуб, во всяком
случае, если желудь будет находится в ситуации, подходящей для это-

го. Данная сила, всегда рассматриваемая как следствие принципа, или
результат причины, называется СУДЬБОЙ. Тут есть заметное различие
между Судьбой и Провидением. Как судьба нуждается в условии, чтобы
существовать, а это мы видели, так Провидение не имеет нужды в нем,
чтобы быть. Существовать — это глагол Судьбы, но одно Провидение
есть.
Однако, пока я исследовал этот желудь, я имел ощущение третьей
силы, которой вовсе нет в желуде, но которая в нем может появиться: эта
сила, содержащаяся в сущности Провидения, ибо она есть, зависит также
от форм судьбы, поскольку она существует. Я ее свободно ощущаю, ведь
она во мне, и ничто мне не помешает ее развить соответственно размеру
моих сил. Я держу желудь; я могу его съесть, усвоив его своей субстан-
цией; я могу его отдать животному, которое его съест; я могу его разру-
шить, раздавив своими ногами; я могу его посеять и из него произрастет
дуб... Я его раздавил своими ногами: желудь разрушен. Его судьба уничто-
жена? Нет, она изменена; для него начинается новая судьба, заключенная
в моей книге. Остатки желудя распадаются согласно фатальным установ-
ленным и непреодолимым законам; элементы, составлявшие его строение,
разлагаются; каждый возвращается на свое место; и жизнь, которой они
служили оболочкой, нерушимая в своей сущности, несомая вновь своим
собственным проводником в питательных протоках дуба, оплодотворит
другой желудь. Сила, которая может так овладеть принципами, данными
Провидением, и эффективно воздействовать на последствия Судьбы, на-
зывается ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ВОЛЕЙ.
Эта воля таким же образом может воздействовать на все физические
и метафизические вещи, подвластные ее сфере активности, потому что
естество тождественно повсюду. Она может не только прерывать и изме-
нять судьбу, но и видоизменять ее всякие последствия; она может также
трансформировать провиденциальные принципы, и в этом, несомненно, ее
блестящее превосходство. Я приведу пример вышеназванных видоизмене-
ния и трансформации, используя сравнение, взятое мной из растительно-
го царства, как наиболее легкое в постижении и обобщении.
Я предполагаю, вместо исследования желудя, взяться за исследова-
ние яблока, но яблока дикого и терпкого, воспринявшего лишь влияния
судьбы. Если я посею яблочное семя и заботливо буду культивировать
дерево, произошедшее из него, плоды, которые уродятся, станут ощутимо
лучше и будут улучшатся по мере культивирования. Без этого культиви-
рования, следствия моей воли, ничего не улучшится, поскольку Судьба —
это статичная сила, которая не несет ничему совершенства. Но когда я в
результате культивирования получаю улучшенную яблоню, я могу, по-
средством прививки, использовать данную яблоню, чтобы улучшить ряд
других яблонь, видоизменив их судьбу и обратив ее из терпкой в сладкую.

Я могу сделать более: например, перенести принцип на дикорастущие ра-
стения иного вида, превратив бесплодные кустарники в плодовые деревья.
Итак, что совершается в режиме культивирования, подобным образом со-
вершается и в цивилизации. Гражданские и религиозные установления
делают здесь то же, что, в первом случае, различные культивирования
и прививки.
Исходя из ранее сказанного, мне представляется, что взаимодействие
Провидения, Судьбы и человеческой Воли, очень легко уловить в расти-
тельном царстве, но намного меньше оно проявляется в человеческом цар-
стве. Когда же дух однажды может воспринять его реальность, оно часто
убегает от духовного взора, лишь только этот взор смог бы его постичь.
Действия судьбы и воли протекают здесь открыто; действие же Прови-
дения, признаться, есть более потаенное и прикровенное — вот почему
оно никогда не может быть понятым. Если человек поначалу и способен
предвидеть, каковы замыслы Провидения, то он в состоянии, благодаря
своей свободной воле, воспротивиться их исполнению, что, по меньшей
мере, неправильно.
Впрочем, это последний вопрос о сущности трех вселенских сил, кото-
рый мне можно адрессовать и в котором я впервые попытаюсь обозначить
действие. Я сказал, что оно исходит от самого БОГА, образуя тернер, охва-
тываемый божественным единством. Но должно ли воспринимать выше-
названные явления в качестве трех различных сущностей? Нет, но как три
различные жизни в самой сущности; три закона, три модуса бытия, три
естества, содержащихся в одном Естестве. Человек, о метафизическом
строении которого я говорил, есть ограниченный (abregee) образ вселен-
ной: он также живет тремя жизнями, объятыми его волевым единством.
Сравнивая вселенную с человеком, мы можем заключить, что Провидение
в нем представлено интеллектуальной сферой, Судьба — инстинктивной
сферой, а сама человеческая Воля — душевной сферой. Эти сферы не
являются тремя различными сущностями, хотя, дабы избежать длиннот
выражения и перифраз, я буду их часто персонифицировать, обозначая
их действие. Итак, они, как я о том говорил, суть три различных жизни,
проистекших от универсальной жизни, дающей частную жизнь множе-
ству провиденциальных инстинктивных и душевных существ, которые
следуют закону Провидения, Судьбы или Воли. Когда я скажу далее, что
Провидение, Судьба или Воля действуют, этим хочется сказать, что про-
виденциальный, предначертанный или волевой закон разворачивается,
становясь эффективной причиной, производя то или иное следствие, то
или иное событие; хочется сказать также, что, повинуясь случайности,
которая будет легко ощущаться, отдельные существа, подчиненные од-
ному из этих законов, используют данное движение или его возбуждают.
Приводя один пример из тысячи и говоря, что Провидение ведет Моисея,

хочется сказать в данной фразе, что провиденциальный закон есть закон
этого божественного человека, который изначально жил интеллектуаль-
ной жизнью, регулировавшей его. Когда я говорю, что Судьба провоци-
рует взятие Константинополя турками, этим хочется сказать, что паде-
ние Константинополя — фатальное следствие предшествующих событий
и натиск (impulsion) турок, овладевших городом, содержится в предна-
чертанном законе, которому они послушны. Когда я говорю, наконец, что
Лютер является орудием человеческой Воли, которая провоцирует раскол
в христианстве; хочется сказать, что Лютер, увлеченный очень сильными
душевными страстями, показывает себя толкователем всяких страстей,
аналогичных собственным, представляет их средоточие, откуда исходят
их лучи, встречаясь и отражаясь, становясь причиной большого мораль-
ного возмущения, разорвавшего на части христианский культ.
Приведя эти разъяснения и объяснения, я не верю, что имеется еще
что-то полностью разъясненное или объясненное. Но, наконец, я обязан
положиться, хоть немного, на проницательность читателя, который до-
полнит то, что мне довелось пропустить. Решив раскрыть то, чему меня
научили о начале человеческих обществ и человеческой истории мои за-
нятия и медитации, я осмелился на немногих страницах обозреть период
в двенадцать тысяч лет. Я находился в гуще множества фактов, которых
попытался классифицировать, и посреди массы сущностей, которым бы-
стро набросал характер. Мое перо, посвященное истине, никогда не отсту-
пало перед ней; я ее всегда называл, говоря о ней с крепким убеждением.
Если мои читатели смогут ее узнать в неизгладимом знаке, отмеченном
Провидением, их одобрение будет лучшей наградой для моих трудов. Если
после тщательных размышлений, они придут к выводу, что я заблуждал-
ся, я осмелюсь вновь положиться на справедливость их суждения, дабы
верить, что, сомневаясь, они не усомнятся, если я и ошибался, по крайней
мере в совершенной искренности, которая для меня сделала невозмож-
ным желание кого бы то ни было обманывать.
О СОЦИАЛЬНОМ СОСТОЯНИИ ЧЕЛОВЕКА
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Первая книга
Глава I
Разделение человеческого рода, рассматриваемого, как Человеческое
царство, на четыре главных Расы. Отступление, касающееся Белой
расы, которая является главной темой нашей книги
В этой книге я буду обсуждать не только происхождение Человека, но

и происхождение человеческих обществ. История занимается только вторым
из этих происхождений. А первое призвана раскрыть космогония. История
берет человека в момент его появления на земле и, не беспокоясь об онто-
логическом принципе, пытается найти принцип общительности, который его
заставляет приближаться к себе подобным и выходить из состояния одиноче-
ства и неведения, чем природа его намеревалась ослабить, почти не различая
его по форме от множества других животных. Я расскажу, какой божествен-
ный принцип Провидение насадило в его груди; я покажу в каких необходи-
мых обстоятельствах, зависящих от Судьбы, этот принцип усовершенство-
вания пребывает в противодействии; как он развивается, какую чудесную
поддержку находит в себе самом, когда человек, которого он освещает, мо-
жет применить свою волю и смягчить, при помощи своей духовной культуры,
суровость и дикость судьбы, чтобы нести свою цивилизацию и свое счастье до
последней ступени совершенства, на которую они способны.
С этой целью я перенесусь из нашего времени, в котором мы живем,
в весьма отдаленную эпоху и, закрыв глаза, дабы давний предрассудок не
мог их ослабить, остановлюсь, пройдя сквозь мрак столетий, на времени,
когда Белая раса, коей частью мы являемся, появилась на мировой сцене.
В эту эпоху, дату которой я позднее постараюсь определить, Белая раса была
еще слабой, дикой, без законов, без любого вида культуры, лишенная памя-
ти и весьма обделенная рассудком, чтобы питать даже надежду. Она обитала
вокруг Северного полюса, откуда и ведет свое происхождение. Черная раса,
более древняя, нежели Белая, господствовала тогда на земле, удерживая
скипетр науки и могущества: она владела всей Африкой и большей частью

Азии, где поработила и подавила Желтую расу. Некоторые остатки Кра-
сной расы безвестно чахли на вершинах высочайших гор Америки, пережив
ужасную катастрофу, явившуюся их уничтожить. Эти слабые остатки были
неизвестны. Красная раса, к которой они принадлежали, еще недавно вла-
дела западным полушарием земли, а Желтая раса — восточным. В ту пору
суверенная Черная раса распространялась к югу по экваториальной линии,
и, как я уже сказал, народившаяся Белая раса скиталась вблизи Северного
полюса.
Эти четыре главных Расы и множество разновидностей, которые могут
появиться от их смешения, составляют Человеческое царство (6). Собст-
венно говоря, Расы в этом царстве — то же, что и виды в других царствах.
Так можно понимать различные нации и народы в качестве отдельных родов
в этих видах. Поочередно эти четыре Расы сталкиваются и бьются между
собой, часто различаются и смешиваются. Много раз они оспаривают между
собой скипетр мирового господства, неоднократно вырывают его друг у дру-
га или делят. В моем намерении никоим образом не вдаваться в эти прев-
ратности, предшествовавшие настоящему порядку вещей, превратности,
бесконечные подробности которых меня отяготят бесполезным грузом и не
приведут к предложенной мной цели. Я должен обратиться лишь к Белой
расе, к коей мы принадлежим, набросав ее историю с эпохи ее последнего
появления в окрестностях Северного полюса. Именно оттуда она спускалась
несколько раз своей массой, чтобы совершать нашествия на другие расы,
и когда они еще преобладали над ней самой, она уже завоевала свое господ-
ство.
Смутное воспоминание об этом происхождении, удержавшееся на по-
верхности потока столетий, прозвало Северный полюс рассадником Рода
человеческого. Оно дало рождение имени Гиперборейцев и всяким аллего-
рическим сказкам, рассказывающим о них; оно, наконец, произвело мно-
гочисленные предания, которые подвигли Олауса Рюдбекка поместить
Атлантиду Платона в Скандинавии и позволили Бэйлли видеть в пустын-
ных и белеющих в инее скалах Шпитцбергена колыбель всех наук, всех
искусств и всех мировых мифологий (7).
Конечно, очень трудно говорить, в какую эпоху Белая раса начала про-
являть у себя некоторые формы цивилизации, тем более в какое отдален-
ное время она стала существовать. У Моисея в шестой главе Берёшит
(Beroeshith) (8) она проходит под названием Гхибореев (Ghiboreens), чьи
имена были столь знамениты. Говоря о глубине времен, он относит ее проис-
хождение к первоначальным векам. Сотни раз находишь имя Гиперборейцев
в писаниях древних, где нет о них никакой положительной ясности. По Ди-
одору Сицилийскому, их страна была скорее соседней с луной. Здесь нужно
понимать возвышение полюса, вокруг которого они обитали. Эсхил в своем
О социальном состоянии человека . Первая часть. Первая книга 61
Прометее их помещает на Рифейских горах. Некий Аристей из Проконе-

за, который, говорят, написал поэму о гиперборейских народах, утверждал,
будто их посетил, заверяя, что они занимали северо-восточную область Вер-
хней Азии, называемую нами сегодня Сибирью. Гекатей Абдерский в труде,
опубликованном во время Александра, их забросил еще дальше, дав им жи-
тельство между белыми медведями Новой Земли, на острове, называемом
Эликсойя (Elixoia). Но чистая правда, по признанию, сделанному Пинда-
ром более чем за пять веков до нашей эры, заключалась в том, что никто не
ведал в каком краю располагалась страна этих народов. Сам Геродот, столь
увлеченный в собирании всех древних преданий, бесполезно задавал вопро-
сы Скифам на сей счет; он не смог ничего открыть достоверного.
Все противоречия, все сомнительности появились от путаницы, когда
сделали из человеческой расы, от которой произошли многие народы, один
народ. Тогда впали в то же заблуждение, в которое мы впадем и сегодня,
если, смешав Черную расу с одной из наций, от нее произошедшей, мы
захотим абсолютно ограничить территорию распространения целой расы
страной, занимаемой одной нацией. Несомненно, Черная раса зародилась
поблизости от экваториальной линии и распространилась по африканскому
континенту. Оттуда она потом распростерла свое Господство над всей зем-
лей и над самой Белой расой, прежде нежели последняя возымела силу его
оспорить. Возможно, что в очень отдаленную эпоху Черная раса называлась
судэйской или сутейской (sudeenne ou sutheenne), подобно тому, как Белая
раса именовалась борейской (boreenne), гхиборейской (ghiboreenne) или
гиперборейской (hyperboreenne). Отсюда и появился страх, который среди
наций белого корня обычно связывался с именем Сутейца (Sutheen). Извест-
но, что белые нации всегда помещали на юге жилище Духа преисподней,
называемого в этом смысле Сутом (Suth) или Сотом (Soth) Египтянами,
Сатом (Sath) финикийцами, Сатаной (Sathan) или Сатаном (Satan)
Арабами и Евреями (9).
Глава II.
Любовь, принцип общительности и цивилизованности в Человеке:
каким образом.
ВОЗОБНОВИМ теперь нить моих идей, прерванных этим необходи-

мым отступлением, и посмотрим каковыми были начала цивилизации
у Гиперборейской расы, которой я исключительно занимаюсь.
Вероятно во время, когда эта Раса появилась на земле в формах, весьма
приближенных к формам многих животных видов, она могла достаточно
продолжительное время пребывать в их среде, несмотря на абсолютное
отличие своего происхождения и противоположное направление своей

судьбы. Это зависело от того, что свойства людей, даже инстинктивные,
находились в дремотном состоянии; две высших сферы души и духа не
были нисколько развиты в человеке, и он жил тогда лишь ощущением,
постоянно нуждаясь в нем и имея инстинкт только для восприятия без
надлежащего к тому внимания. Индивидуализация была единственным
средством человека; привлекательность и страх являлись его единствен-
ными двигателями, и, в их отстутствие, апатия становилась его обычным
состоянием (10).
Но человек не был предназначен жить в самости и одиночестве на
земле; он нес в себе принцип общительности и совершенствования, кото-
рый не может всегда оставаться в статичном положении. Итак, средство,
благодаря которому этот принцип должен был быть выведен из летар-
гии, было дано высшей мудростью своего творца в спутницы человеку.
Женщина, с ее отличающейся в очень существенных физических и ме-
тафизических моментах организацией, принесла человеку разнородные
переживания. Таковым явилось божественное постановление от зарожде-
ния вещей, чтобы это универсальное существо, предопределенное нести
гармонию в элементы и господствовать над тремя Царствами Естества,
получило свои первые импульсы от женщины и поддерживало Любовью
свое первоначальное развитие. Любовь, начало всех вещей, должна была
стать плодотворным источником цивилизации, произведя, таким образом,
противоположные последствия в лице блаженства и страдания, а также
столь великое смешение знания и ослепления, добродетелей и пороков.
Итак, принцип жизни и плодовитости в Любви, должен был стать
хранителем мира и его законодателем. Глубокая истина, которую ведали
древние мудрецы и которая была ясно изложена в их космогониях, припи-
сывала Любви победу над хаосом. Исида и Церера, так часто называемые
законодательницами, являлись лишь обожествленным образом женского
естества (11), рассматриваемые в качестве живого средоточия, откуда от-
ражалась сама любовь.
Если бы мужчина являлся животным в чистом виде, испытывавшим те
же потребности; если бы его спутница, нуждалась в том же, что и он; если
бы они были всегда подвержены постоянным приступам своих желаний,
одинаково ощущаемых и разделяемых; если бы они, наконец, имели, вы-
ражаясь точными понятиями, определенные периоды любовного горения
и порыва в пору спаривания; никогда бы человек не стал цивилизованным,
будучи далеким от этого. Те же самые ощущения, хоть и происходящие
от тех же самых причин, не производят одинаковых последствий в обо-
их полах, что достойно более пристального внимания. Я прошу читателя
остановиться на мгновение силой своего ментального взора на этой почти
неуловимой точке человеческого строения. Здесь кроется зародыш всякой
цивилизации, семенной очаг, откуда все должно возникнуть, мощный дви-

гатель, из которого должно родиться движение к социальному порядку.
Прежде пользоваться, нежели владеть — инстинкт мужчины. Владеть
прежде, нежели пользоваться — инстинкт женщины. Разъясним это, на
мгновение абстрагировавшись от страстей, которые породило Социальное
состояние, и чувств, вдохновленных воображеием. Сосредоточимся на од-
ном инстинкте и увидим, как он действует под влиянием одной из потреб-
ностей, рассматривая природного, но не социального человека.
Что испытает инстинкт мужчины в момент, когда приятное ощущение
станет воздействовать на него? Он будет связан непосредственно с при-
влекательностью данного ощущения и актуальной потребностью исполь-
зовать его объект, все более удаляясь от его обладания. Иными словами,
предполагая, что это был некий плод, поразивший его своим видом и воз-
будивший в нем аппетит, инстинктивный мужчина будет испытывать же-
лание его съесть прежде, нежели подумать о средствах, дабы им овладеть.
Это его внезапно переносит вперед в азарте всего того, что может прои-
зойти; таким образом, если вмешательство страха, непредвиденный шум,
вид врага придут его поразить, его первоначальная идея будет пренебречь
причиной опасности, вместо того, чтобы ее избежать. Если чисто инстин-
ктивная женщина оказалась в подобной ситуации, она будет испытывать
все с точностью до наоборот. Она привяжется к привлекательности, исхо-
дящей от приятного ощущения, в актуальной потребности обладать объ-
ектом, удалившись от его использования по соображению безопасности.
При виде фрукта она захочет есть и поначалу будет мечтать о средствах,
дабы уверенно овладеть им и удержать в неопределенном положении; ее
первой идеей, в том случае, если ее охватит ощущение страха, будет избе-
жать причины опасности, вместо того, чтобы ею пренебречь.
Эта противоположность в моральном устройстве двух полов, устанав-
ливающая между ними от начала поразительную разницу, которая меша-
ет проявляться их страстям в одних и тех же формах, порождает из то-
ждественного ощущения разнородные чувства, а из одинакового чувства
разнородные мысли, и, следовательно, сообщает им противоположные
движения. Итак, инстинкт мужчины образован из: пользоваться прежде,
нежели владеть, и сражаться прежде, нежели бежать. Тогда как инстинкт
женщины из: обладать прежде, нежели пользоваться, и бежать прежде,
нежели сражаться.
Хочется быстро рассмотреть принципиальные следствия, вытекаю-
щие из этой замечательной разницы, установленной между двумя полами.
Если весьма прекрасно сложенная женщина удерживает на себе внима-
ние, то она неизбежно окажет реальное и неожиданное сопротивление
мужчине, которого движет к ней половое влечение, ибо она одержима
идеей обладать, нежели пользоваться, и нисколь не нуждается в желании,
охватившем мужчину. Она могла рассмотреть на примере своего инстин-

кта, какое реальное преимущество предоставило ему ощущение, чем
предложило ей. Удовольствие, связанное с этим ощущением, но не при-
надлежащее ей одной, а также отсутствие всякого преимущества, пред-
ставившегося в ее глазах с неотлучной вереницей страха, заставили ее
принять неожиданное решение удалиться.
Естество мужчины, как я говорил, не менее избегает препятствий.
Но его первая мысль, напротив, их пренебречь и преодолеть. При виде
женщины, удалившейся от него, он не остается на месте и не поворачи-
вается к ней спиной, но подталкиваемый влечением, которое его себе
подчинило, он устремляется по ее следам. Женщина, чаще легкомыслен-
нее мужчины, убегает от него; иногда ему удается ей овладеть, но како-
вой бы ни была развязка, внимание мужчины уже пробуждено. Борьба,
в которую он втянулся, станет ощутима своим результатом, успешным
или безуспешным, если цель не достигнута. Тогда он размышляет, но
женщина размышляла до него. Она узрела, что нехорошо ей оставаться
побежденной, ибо для него будет больше значить, если она удалится.
Итак, почему же она бежала? Ее еще слабая мысль не позволяет ей по-
нять, что можно сопротивляться склонности, имея еще другую склон-
ность. Но факт существует и повторяется. Мужчина еще думает. Его
гений совершает громадный шаг, он достигает своей собственной идеи
посредством внутреннего тренинга, удерживая ее и формируя в памяти.
Он обнаруживает некоторые потребности в ней, и первый раз он считает
их до трех, различая. Именно так действуют в сфере его воли нумерация
и индивидуализация.
Если женщина, непреодолимая склонность к которой его увлекла, уда-
лилась, несомненно, что другая склонность стала необходимостью ее по-
бега: какова могла быть эта склонность? Быть может, голод! Эта ужасная
потребность, совершающаяся в инстинктивной части его существа, в отсут-
ствии самого ощущения, производит в нем неожиданную и значительную
революцию, — на первый раз поколеблена душевная сфера и в ней про-
является жалость. Это сладкая страсть, впервые затронувшая душу, есть
истинный характер человечества. Именно она делает из человека, поисти-
не, общительное существо. Философы, которые думали, что данная страсть
могла быть разбужена или произведена в своем истоке при виде страдающе-
го существа, ошибались. Вид боли возбуждает страх, страх и ужас. Такова
трансформация ощущения в мгновенное чувство. В жалости имеется впе-
чатление от предшествовавшей идеи, которая трансформируется в чувство
без помощи ощущения. Сама по себе жалость более глубже и моральнее
ужаса и содержится прикровеннее в человеческом естестве.
Но с тех пор, как мужчина начал чувствовать жалость, он уже не был
далек от познания любви. Он мыслит уже о средствах, с помощью ко-
торых нужно помешать женщине убежать при его приближении, и хотя

он ошибается в мотивах этого побега, он достигает цели своих желаний.
Он ловит момент, когда соберет двойной урожай плодов, поохотится или
порыбачит на славу и, найдя объект своих желаний, приносит ему свои
дары. При виде этого женщина тронута не столько из-за удовлетворения
актуальной потребности, о котором думает ее обожатель, сколько из вро-
жденной склонности, приводящей ее к обладанию. Она сразу же чувству-
ет, какую пользу может излечь из этого события в будущем, и поскольку
она его относит к определенным чарам, которые внушает, то испытывает
своим инстинктом приятное ощущение, колеблющее ее душевную сферу
и пробуждающее в ней тщеславие.
С момента, когда женщина взяла подарки от мужчины, протянув ему
руку, между ними установилась брачная связь и началось общество.
Глава III
Брак — основа социального устройства; каков его принцип и каковы
его последствия.
ДЛЯ того, чтобы хоть немного быть осведомленным в знании древних

традиций, нужно потрудиться и обрести его в двух картинках, что я изо-
бражу, ибо они истинны по сути, хотя их формы и могли видоизменяться
тысячу раз в различные эпохи и в различных местах. Столь блестящая
и богатая греческая мифология доносит огромное количество примеров
любовной борьбы между богами или сатирами, преследующими нимф,
которые от них убегают. Здесь это Аполлон, бегущий по следам Дафны,
Юпитер, упорно преследующий Ио, Пан, ищущий схватить Сиринкс или
Пенелопу. В древнейших брачных церемониях всегда видно, как жених
дарит подарки невесте и сам ей составляет приданное. Это приданное,
которое раньше отдавал мужчина и которое сохранилось еще у отдельных
народов, у нас и у многих современных наций поменяло место и должно
быть принципиально предоставлено со стороны женщины по соображе-
ниям, что я рассмотрю дальше. Данное изменение особенно не мешает
древнему обычаю, дошедшему до нынешних свадеб, который называется
свадебными подарками (corbeille de mariage; дословно — свадебная кор-
зина; прим. переводчика), будто слово корзина напоминает нам о том, что
подарки состояли поначалу из плодов или других продуктов.
Между тем, событие, которое я, воистину, обозначил, в качестве нача-
ла человеческого общества, могло повторяться в различных местах однов-
ременно или в более поздние эпохи. Таким образом, очаги цивилизации
устанавливаются в большом количестве по всей стране. Это были зерна
Провидения, брошенные в среду гиперборейской расы, которые должны

были в ней развиться под влиянием Судьбы и частной человеческой воли.
Чувства, объединившие два пола не вследствии слепого аппетита, но
вследствии продуманного поступка, не являлись одинаковыми, о чем я го-
ворил, но их разница, отрицаемая двумя супругами, исчезала в тождест-
венности цели. Жалость, которую испытывал мужчина, его заставляла
думать, что подруга избрала его в качестве опекуна, а женщина, тронутая
тщеславием, видела свою задачу в счастье своего супруга. С одной сто-
роны зарождалась гордость, с другой — сочувствие. Так в обоих полах
чувства противопоставлялись и связывались.
С момента, когда один инстинкт уже не уготавливал свадебное ложе
и когда более благородное и возвышенное душевное чувство руководило
в таинствах Гименея, нечто вроде пакта было тихо заключено между обо-
ими супругами, из которого получалось, что более сильный обязывался
защищать более слабого, а более слабый должен был оставаться привязан-
ным к более сильному. Этот пакт, возвысив счастье мужчины, а также его
труды, дал ему познать радости, о которых он не ведал. Стало необходи-
мым, чтобы он снабжал пищей не только себя, но и свою жену, когда ее
зрелая беременность не позволяла ей за ним следовать, а затем и своих
детей. Инстинктивная рассудительность, называемая общим или здравым
смыслом, быстро дала ему понять, что обычных средств, достаточных до сих
пор, ему уже не хватает, а посему ему нужно искать другие. Данная рассу-
дительность, воздействуя на инстинкт, породила в нем предприимчивость
(la ruse). Он расставил ловушки для дичи, которой питался. Он изобрел
стрелу и рогатину охотника; он нашел способ, как сделать свою рыбалку
более удачной при помощи рыболовного крючка и сети. Нужда и навыки
удваивали его силы и сноровку. Его жена, наделенная тонкостью своих ор-
ганов, объединила изощреннее, нежели он, вернейшую наблюдательность
и живейшее предчувствие. Она быстро изучила, связав несколько трости-
нок, как делать всевозможные корзины, которые, отслужив колыбелью ее
детям, становились первоначальной мебелью ее незатейливого хозяйства.
Грубо прядя волосом от многих видов животных, она легко производила ве-
ревки, служившие для натяжения лука и изготовления сетей. Эти веревки,
сплетенные определенным образом, быстро превращались под ее пальцами
в грубые ткани, изобретение которых, несомненно, ей казалось столь же
замечательным, сколь и удобным в использовании для ее детей, нее самой
и ее мужа. Эти ткани часто оказывались необходимыми в условиях сурового
климата, заменяя шкуры животных, которые невсегда было легко добыть.
Думаю, бесполезно дальше вдаваться в эти подробности, которые каж-
дый может расширить по своему усмотрению, улучшив оттенками свое во-
ображение. Когда принципы установлены, следствия легко определяемы.
Я только прошу читателя не впасть здесь в заблуждение, досадно припи-
сав его мне. Хотя я вывожу с очевидностью принцип брака из социального

состояния, то есть из свободного и взаимного согласия мужчины и жен-
щины вместе сносить и разделять жизненные невзгоды и радости, я все же
произвел существование этой связи из противоположных ощущений двух
полов и из развития их инстинктивных свойств. Иными словами, стараясь
сделать понятной эту связь, я рассматриваю ее образование в качестве
случайного. Если бы это образование было бы таковым, то оно никогда
не имело бы места. Ибо человек вовсе не животное, поскольку он совер-
шенствуемый и может двигаться от состояния к состоянию, становясь, из
поколения в поколение все более и более инстинктивным, душевным и ин-
теллектуальным. Брак, на котором строится всякое общественное здание,
есть работа самого Провидения, предопределившего его в принципе. Ког-
да он осуществляется на деле, значит, исполняется божественный закон
для достижения неотразимо означеннной цели и исполняется средствами,
заранее установленными.
Так, если меня спросят, почему эта связь, в высшей степени востребо-
ванная, являясь насущной необходимостью цивилизации Человеческого
царства, не была составлена заранее, как ее отмечают у некоторых видов
животных, я отвечу, что Провидение и Судьба воздействуют противопо-
ложными способами, свойственными их противостоящим сущностям. Все,
что делает Судьба, она делает целиком, усиленная во всех своих частях,
и она оставляет все таковым, каковым его сделала, никогда не выталки-
вая его вперед из своего собственного движения. Тогда как Провидение,
производящее все лишь в принципе, дает всем вещам, исходящим от него,
прогрессивный импульс, который, неся их беспрерывно от силы к дейст-
вию, ведет их постепенно к совершенству, на которое они способны. Если
человек принадлежит Судьбе, он будет тем, кем философы близоруко ему
судили быть: без движения вперед на своем пути и, следовательно, без
будущего. Но, являясь творением Провидения, он свободно вступает на
предначертанную ему стезю, совершенствуясь по мере ее продвижения
и ведя себя к бессмертию.
Вот в чем нужно убедиться, если хочется проникнуть в сущность ве-
щей и понять слово этой глубокой тайны вселенной, которую древние
символизировали в образе Сфинкса. Человек весь во власти Провидения,
которое, как живой закон и выражение божественной воли ему предуста-
навливает потенциальное существование, но поскольку это существо
должно черпать все элементы своего существования, пребывая в области
Судьбы, над которой ему поручено господствовать и упорядочивать ее
производные, он должен это делать, развертывая свою действенную волю,
абсолютно свободную в своей сущности. От применения этой воли зави-
сит его высшая судьба. Когда Провидение призывает его и направляет сво-
ими вдохновениями, Судьба сопротивляется человеку и его удерживает
в своих нуждах. Принадлежащие ему страсти его насильно склоняют то

в одну, то в другую сторону и в зависимости от установлений, вызванных
ими, они вручают его будущее одной из этих двух сил, ибо он может быть
абсолютной собственностью Судьбы лишь тогда, когда он утешается эле-
ментарной, преходящей и ограниченной жизнью.
Итак, его социальное состояние зависит, как я уже показал, от раз-
вертывания его свойств, приведших к браку; и социальное состояние,
однажды устроенное, дает рождение собственности, откуда вытекает по-
литическое право. Но поскольку социальное состояние является творе-
нием трех различных сил — Провидения, дающего ему принцип, Судьбы,
снабжающей элементами, и Человеческой воли, находящей средства —
очевидно, что политическое право, отсюда исходящее, должно равно ис-
пытывать влияние этих трех сил и, в соответствии с тем, какая из них над
ним господствует, раздельно или сообща, принимать формы, аналогичные
их действию. Эти формы, которые при последнем анализе уменьшаются
в трех сущностях, могут, тем не менее, видоизменяться и давать оттенки
многими способами в их смешении и их противостоянии, приводя к почти
бесконечным последствиям. Я обозначу по ходу книги эти формы различ-
ными простыми или смешанными после того, как четко установлю поря-
док, естество и действие трех сил, которые их творят. Я покажу в следу-
ющей главе происхождение слова — одного из наиболее великолепных
итогов и наиболее блестящих феноменов, связанных с образованием че-
ловеческого общества.
Глава IV
О том, что человек первоначально немой и его первый язык состоит
из знаков. О слове. Превращение немого языка в членораздельную речь
и последствие этой трансформации.
ЧЕЛОВЕК, наделенный в принципе всеми силами, всеми свойствами,

всеми средствами, которыми он мог быть удостоен впоследствии, появив-
шись на свет, не владеет на деле ни одной из этих вещей. Он тщедушный,
слабый и лишенный всего. Индивид в этом отношении нам представляет
поразительный пример того, каково его Царство в своем истоке. Одни,
дабы миновать препятствия по затруднительным моментам, утвержда-
ют, что человек приходит на землю в столь же сильном, сколь и духовно
просвещенном теле, и говорят о вещи, отрицаемой опытом и отвергнутой
разумом. Другие, воспринимая это восхитительное существо таковым,
каковым его предъявляет природа, приписывают устройство его органов
в соответствии с одними физическими ощущениями, хороня тем самым
возвышенные и чуждые им концепции, и разоблачают свое невежество.

И те, наконец, которые для разъяснения малейшего феномена верят в не-
обходимость призывать на сцену самого Господа Бога, чтобы определить
его в наставники существу столь часто мятежному к его урокам, объявляя,
что находят более легким разрубить гордиев узел, нежели его распутать.
Они действуют как авторы древних трагедий, которые, не ведая более, что
делать их актерам, возвращали их к разуму ударом молнии.
Я не перестану повторять о человеке: сколь буду счастлив, если достиг-
ну его понимания. Человек — это божественное зерно, развивающееся
в противодействии своих чувств. Все заложено в нем, все: то, что он пе-
ренимает извне есть лишь повод его идей, но не сами идеи. Это растение,
несущее мысли, подобно тому, как розовый куст несет розы, а яблоня —
яблоки. Один и другой нуждаются в противодействии. Но какие отноше-
ния имеют вода или воздух, из которых розовый куст или яблоня черпают
свои питательные вещества, к прикровенной сущности розы или яблока?
Никакие. Вода и воздух здесь безразличны и делают столь же хорошо для
произрастания крапивы или ядовитых ягод черного паслена, если семя по-
пало под их воздействие в соответствующем состоянии. Также и человек,
хоть и принял от своего начала искру Божественного глагола, но не прино-
сит с ней на землю полностью сформированный язык. Благо он содержит
в себе принцип слова в потенции, но не в действии. Чтобы ему говорить,
надо почувствовать ему необходимость разговора, чтобы он его сильно
захотел, ибо — это одна из самых сложных операций рассудка. Когда он
жил одиноко и чисто инстинктивно, он не говорил и не чувствовал са-
мой надобности в слове; он был неспособным сделать никакого усилия
воли, чтобы этого достигнуть; погруженный в абсолютное своенравие, он
угождал себе; все, что колебало его слух являлось шумом; он не разли-
чал звуки в качестве звуков, но лишь как колебания; и эти колебания,
аналогичные всяким иным ощущениям, вызывали в нем лишь привлека-
тельность или страх согласно идее радости или боли, что они пробуждали
в нем. Но с момента, когда он вступил в социальное состояние, вследствии
события, о котором я рассказал, тысяча обстоятельств собралось вокруг
него, сделав для него необходимым некоторую речь: он нуждался в сред-
стве сообщения между своими идеями и идеями своей подруги. Он хочет,
чтобы она узнала его желания и особенно надежды, ибо с тех пор, когда
он приобрел гордость, он приобрел также и надежды; и его подруга уже
готова сообщить ему свои чаяния, внушая их ему чаще и в большем коли-
честве, в том числе более активное и ограниченное тщеславие.
Едва ли представляются средства удовлетворить их волю, установ-
ленную в них: эти средства таковы, что они ими пользуются без их по-
иска, как будто они всегда были присущим им. Они и не подозревают,
что, используя их, они закладывают основания великолепного здания.
Данные средства суть знаки, которые они исполняют движением инстин-

ктивного намерения и которые также понимают. Это в высшей степени
замечательно, ведь знаки, чтобы быть понятыми, не нуждаются в пред-
варительном согласовании, по крайней мере, те, которые корневые, как,
например, знаки, выражающие одобрение или отказ, утверждение или
отрицание, приглашение приблизиться или приказ удалиться, угрозу
или согласие и пр. Я призываю читателя минутку поразмыслить об этом,
ибо здесь он найдет начало слова, столь долго и тщетно искомого. Пере-
несемся к любому народу древнего или нового мира, цивилизованному
или дикому, живущему на севере или юге земли. Тут не услышим разно-
образные слова, которыми пользуются для выражения утверждения или
отрицания, да или нет, но, рассмотрев знаки, сопровождающие данные
слова, мы увидим, что везде они те же самые. Это — наклон головы
по перпендикулярной линии, выражающий утверждение, и ее двойной
оборот по горизонтальной линии, указывающий отрицание. Посмотрим
на распростертую руку и на открытую кисть, согнутую у груди, что нас
приглашает приблизиться. Посмотрим, наоборот, на руку, вначале со-
гнутую и гневно распрямляющуюся, простирая ладонь, что нам прика-
зывает удалиться. Когда руки человека напряжены и сжаты в кулаки, он
угрожает. Но он мило опускает их, раскрывая обе руки, он соглашается.
Но приведем с нами немых от рождения, — их лучше поймет и лучше
ими будет понят наиболее дикий и живущий на лоне природы народ, и,
благодаря простейшему смыслу примитивного языка Рода человеческо-
го, они будут более близки друг к другу.
Ничуть не побоимся объявить важную истину: все языки, на которых
говорят и на которых говорили люди на земле, и масса неисчислимых
слов, что входят или вошли в состав этих языков, произошли из очень
малого количества корневых знаков. Нескольких лет находясь в поисках
воссоздания древнееврейского (гебраического) языка в его основных
принципах и найдя своими руками идиому, удивительную простоту кото-
рой передает очень легкий анализ, я обнаружил мной заявленную истину
и доказал ее, насколько мне было возможно, показав сначала, что в истоке
этой идиомы лежали те же изображенные знаки наподобие иероглифа,
а не начертанные буквы или письмена. Уже затем эти буквы, сближаясь
в группы от двух до трех, образовывали из моносиллабических корней
(racines monosyllabiques), составлявших новую букву или объединявших-
ся между собой, целый ряд слов.
Здесь не место вдаваться в грамматические подробности, которые бу-
дут неуместными. Я должен устанавливать только принципы. Читатель,
интересующийся такого рода исследованиями, может посоветоваться,
если он это считает своевременным, с грамматикой и словарем, которыми
я снабдил древнееврейский язык; я же продолжу повествование.
Итак, первый известный человеческий язык был немым языком. Нель-

зя понимать иначе, не допустив вложение в человека божественного сло-
ва, а это предполагает подобное вложение и всех других наук, что доказа-
но ложным по сути. Философы, которые прибегают к предварительному
условию для всякого языкового выражения, впадают в чудовищное проти-
воречие. Провидение, а о нем я достаточно сказал, дает всем вещам только
принципы, и именно человеку — их развивать.
Но в момент, когда этот немой язык установился между двумя супру-
гами, в момент, когда показанный знак, как выражение мысли, нес эту
мысль из души одного в душу другого, и когда мысль была понята, она
возбудила в душевной сфере движение, давшее рождение рассудку. Это
главное свойство не преминуло произвести свои круговые аналогичные
свойства, и с тех пор человек мог до определенной степени сравнивать,
судить, распознавать и понимать.
Вскоре он стал замечать, используя свои новые способности, что боль-
шинство знаков, которые он показывал для выражения своей мысли, со-
провождались некоторыми голосовыми восклицаниями, некоторыми бо-
лее или менее слабыми или сильными, резкими или приятными криками,
которым уже всего хватало для совместного воспроизводства. Он заметил
данное совпадение, которое его жена заметила до него, и оба рассудили,
что должно быть удобно заменить разнообразными отклонениями голоса
различные знаки, коих они сопровождали, особенно в темноте, либо когда
расстояние или препятствие скрывает их из вида друг друга. Вероятно,
они проделали это в определенном неотложном обстоятельстве, охвачен-
ные определенным страхом и определенным пылким желанием, и увидели
с доброй живой радостью, что уразумели и поняли друг друга.
Несомненно, бесполезно говорить о том, насколько эта замена была
важной для человечества. Читатель прекрасно чувствует, что ничего бо-
лее великого не могло иметь места в природе и, если бы момент, когда
подобное событие произошло впервые, был бы установлен, то заслужил
бы почести вечного упоминания. Но он не был установлен. И кто может
знать, когда и как, у какого народа и в какой стране он случился? Быть
может, несколько раз подряд он был бесплодным, или более того, бесфор-
менный язык, которому он дал рождение, исчез со скромной хижиной,
таившей его в себе. Ибо пока в пущей устремленности я направляюсь весь
к той самой паре, можно ли сомневаться, что многие поколения могли
ускользнуть среди менее значительных событий? Первые шаги, которые
делает человек на пути цивилизации, медлительны и тяжелы. Он часто
должен начинать те же самые вещи. В целом, Человеческое царство, вне
сомнения, нерушимо, сама раса крепка, но индивидуальный человек очень
слаб, особенно в своем начале. И тем не менее на нем устанавливаются
основания всего строения.
Между тем, как я уже говорил, многие браки образовались одновре-

менно или с малым временным промежутком один от другого сразу в од-
ной стране и в нескольких странах, дав рождение большому числу родов
более или менее близких друг к другу, которые шли постепенно своей
дорогой и развивались таким же образом, благодаря определившему его
провиденциальному воздействию. Эти рода, существование которых я по-
местил преднамеренно в северной или гиперборейской расе, обитали,
следовательно, вокруг северного полюса, и с необходимостью восприняли
влияния сурового климата, ибо в нем были обязаны жить. Их привычки,
их нравы, их манеры питаться, одеваться, селиться — все несло отпечат-
ки климата; все вокруг них принимало особенный характер. Их жилища
напоминали хижины, в которых еще до наших дней живут народы, занима-
ющие самые северные пределы Европы и Азии. Они представляли собой
лишь ямы, выкопанные в земле, отверстие которых заделывалось несколь-
кими ветвями, покрытыми кожей. Имя берлоги (de taniere), дошедшее до
наших дней, обозначало на примитивном наречии Европы огонь в земле,
что доказывает, восходя к отдаленной древности, использование огня,
очень быстро прирученного человеческой расой, которой он был столь
необходим.
Никакой частный интерес не вносил раздор, никакой предмет распрей
или ненависти не мог возникнуть в среде этих родов, ибо главы их, охот-
ники или рыболовы, находили, как легко обеспечить их существование.
Глубокий мир царил между ними, сближая их в часы общего досуга, облег-
чал браки между ними, которые сближали их с каждым днем все больше,
соединяя их узами родства, где женщины были первыми в знании и почи-
тании. Власть, которую они хранили в своих дочерях, и преимущество,
которое они из этого извлекали, составляли силу и пользу данных связей.
Поначалу немой и сведенный к одному знаку язык, став произносимым,
благодаря замене, незаметно вылившейся из отклонения голоса, сопрово-
ждавшего знак, по тому же знаку довольно быстро распространился. Он
был сначала очень бедным, подобно всем наречиям дикарей, но, поскольку
количество идей у этих родов являлось очень ограниченным, его хватало
для их нужд. Не стоит забывать, что наиболее развитые сегодня языки
начинались по своему составу из очень малого количества корневых слов.
Таким же образом и китайский язык, складываясь из более восьмидесяти
тысяч графических начертаний, содержит лишь двести пятьдесят корней,
образующих едва ли двенадцать сотен первоначальных слов посредством
изменения выговора.
Я не скажу здесь, как знак, поначалу превратившись в имя, благодаря
голосовому отклонению, имя превратил в слово, присоединив к нему знак;
ни как этот словесный знак, сделавшись еще озвонченным, так сказать,
изменился в вид аффикса или неделимого предлога, который облекает
в слова имена без помощи знака. На сей счет я уже обращался в другом
месте к подробностям более, чем достаточным (12). По случаю я должен
лишь добавить, что когда речь сделалась озвонченной (вокализованной)
и корневые слова были, в общем, восприняты Народностью, образован-
ной определенным числом родов, объединенных и связанных между собой
всеми узами родства, всякий, кто находил или изобретал новую вещь, ей
давал по необходимости имя, характеризовавшее ее и остававшееся при-
вязанным к ней. Подобно тому, как, например, слово ран (ran) или рен
(ren), будучи примененным к знаку, указывающему движение бега или
бегства, передалось Оленю (Renne), северному животному, очень быстро-
му в беге. Также и слово ваг (wag), равно заменившее знак, выражавший
движение идти вперед, передался всякой машине, служащей для перевоз-
ки из одного места в другое, и, в частности, телеге, которую гиперборей-
ская раса широко применила, когда, значительно возвысившись, она рас-
пространилась вдаль и хлынула своим множеством на Европу и Азию (13).
Глава V
Отход от темы и размышление о четырех мировых временах.
Первая революция в Социальном состоянии и первое проявление
общей воли.
ПОЭТЫ, а после них философы, создавшие системы, много говорили

о четырех временах мира, известных в античных таинствах под именами Зо-
лотого, Серебряного, Медного и Железного веков, и даже если они изменя-
ли порядок этих веков, они давали имя Золотого века эпохе, когда человек,
едва избежав влияний одного инстинкта, начал развивать в первом опыте
свои душевные свойства и пользоваться их результатами. Несомненно, это
было детство Человеческого царства, заря социальной жизни. Данные на-
чинания таили в себе сладость, особенно в сравнении с предшествующим
состоянием абсолютного забытья и темноты. Но будет странным заблужде-
нием думать, что именно там была кульминация блаженства, точка, где
должна остановиться цивилизация. Детство за пределами своих естествен-
ных границ стало бы глупостью; заря, за которой не следовало бы никогда
солнце, поразила бы землю бесплодием и оцепенением.
Современный автор с большой проницательностью уже отметил, что
люди, которым свойственно приукрашивать прошлое, особенно когда они
в преклонном возрасте, воздействовали на всю нацию точно так же, как
они воздействуют на частных лиц; они всегда хвалили первые века мира,
ничуть не помышляя о том, что первые моменты его социального сущест-
вования были весьма далеки от приятных, на чем они настаивают. Легкое
и почти детское воображение Греков причудливо запутало данную картину,

передав ее умышленно, чтобы нравиться большинству от конца до начала
времен. То, что они именовали Золотым веком должно было быть названо
Железным или Свинцовым веком, поскольку это был век Сатурна, изобра-
жаемого подозрительным и жестоким тираном, ранящим и свергающим
с престола своего отца, чтобы ему наследовать, и пожирающим своих детей,
чтобы освободиться от боязни наследника. Сатурн здесь являлся символом
Судьбы. В соответсвтии с доктриной мистерий, прохождение из царства
Судьбы в царство Провидения было приготовлено двумя промежуточными
царствами — царством Юпитера и царством Цереры, называемой Исидой
у Египтян. Одно из этих царств должно было обуздать дерзость Титанов, то
есть покорить животные виды, и установить гармонию в Естестве, исправив
бег потоков, осушив болота, изобретя искусства, земледельческие работы
и пр. Другое должно было упорядочить общество, установив гражданские,
политические и религиозные законы. Два данных царства именовались
Медным и Серебряным веками. Имя последующего Золотого века сохраня-
лось за царством Диониса или Озириса. Это царство, которое должно нести
на землю счастье и долго его здесь поддерживать, подлежало периодиче-
ским возвращениям, измерявшимся продолжительностью великого года.
Итак, согласно мистериальной доктрине, четыре века должны непрерывно
сменяться на земле, как четыре времени года, начинаясь с Железного века
или царства Сатурна, уподобленного зиме.
Система Брахманов в этом отношении согласуется с системой египет-
ских мистерий, откуда греки заимствовали свои. Сатья-Юга, соответст-
вующая первому веку, есть период физической реальности. Следующий
за ним, о котором говорится в Пуранах — это век, наполненный ужасны-
ми катастрофами, где элементы сговорились предаться войне, где Боги
осаждены демонами, где земной шар, вначале погребенный под водами,
в каждое мгновение пребывает под угрозой тотального разрушения. Иду-
щая затем Тетра-Юга не более счастливая. И только в эпоху Дуапар-Юги
земля начинает представлять более радостную и спокойную картину. Му-
дрость, соединенная в достоинстве, в ней говорит устами Рамы и Кришны.
Люди слушают и следуют их урокам. Общительность, искусства, законы,
мораль, Религия, здесь процветают на зависть. Начавшаяся Кали-Юга
должна завершить этот четвертый период в явлении самого Вишну, руки
которого, вооруженые блистающим мечом, будут поражать неисправимых
грешников, и заставят удалиться навсегда с поверхности земли пороки
и зло, оскверняющие и отягощающие Вселенную.
Впрочем, не одни Греки, внесшие замешательство в эту прекрасную
аллегорию, виновны в имевшейся перестановке порядка времен. Сами
Брахманы сегодня восхваляют Сатья-Югу и клевещут на нынешний век,
и это вопреки их собственным анналам, которые сообщают о третьем веке,
Дуапар-Юге, как наиболее блестящем и счастливом. Но то был век их зре-

лости; сегодня же они пребывают в дряхлости, и их взгляды, как и взгляды
стариков, часто возвращаются ко временам их детства.
В общем, люди, которых спесь делает меланхоличными, всегда недо-
вольны настоящим, всегда неуверены в будущем, и любят склоняться над
прошлым, — здесь они не думают ничего бояться, они окрашивают прош-
лое в радостные цвета, которыми их воображение не осмеливается одарить
будущее. В своей темной меланхолии они не устают предпочитать излиш-
ние сожаления реальным желаниям, которые бы им стоили определенных
усилий. Ж.-Ж. Руссо был одним из таких людей. Одаренный природой
большими талантами, он оказался опрокинутым Судьбой. Волнуемый го-
рячими страстями, которых он не мог утолить, непрерывно наблюдая, как
желаемая в достижении цель удаляется от него, он сконцентрировал на
самом себе активность своей души и, обратив порывы своего воображения
и своего сердца к бесполезным умозрениям и романтичным ситуациям,
он породил лишь политические парадоксы и чувственные преувеличе-
ния. Наиболее красноречивый человек своего времени выступал против
красноречия; он, который мог быть одним из ученейших, поносил науки;
любовник, он опошлял любовь; художник, он оклеветывал искусства; и,
боясь быть просвещенным своими собственными заблуждениями, убегая
от света, который его обвинял, он смело и долго пытался его загасить.
И он бы его погасил, имея волю чудовищной силы, если бы Провидение
не восстало против этих слепых порывов. Провозглашая суверенитет На-
рода, ставя массу поверх законов, подчиняя ей магистраты и королей, как
уполномоченных (comme des mandataires), сбрасывая повсеместно власть
священства, он разрывал социальный договор, который намеревался уста-
новить. Если бы система этого меланхолического человека была прове-
дена, то Человеческая раса быстро бы регрессировала к своему перво-
начальному естеству, которое представлялось обворожительной формой
его смутному и больному воображению, тогда как, в действительности, не
содержала ничего, кроме нестроения и дикости.
Человек, пораженный той же самой болезнью, но более хладнокров-
ный и систематический, едва не привел в действие то, что Руссо оставил
в потенции. Он звался Вейсгауптом и был преподавателем в посредствен-
ном городке Германии. Охваченный идеями французского философа, он их
облачил в таинственные формы иллюминизма и распространял в франк-
масонских ложах. Не говоря уже об идее быстроты, с которой это рас-
пространение совершилось, настолько люди проворны собирать все, что
льстит их страстям. В одно мгновение европейскому обществу стала угро-
жать неминуемая опасность. Если бы зло не было остановлено, то невоз-
можно сказать до какой степени могли дойти разрушения. Известно, что
один из адептов этого разрушительного общества, пораженный на улице
ударом молнии и принесенный в обморочном состоянии в дом частного

лица, позволил обнаружить у себя текст, содержащий конспиративный
план и имена главных заговорщиков. Вопрос стоял ничуть не меньше, как
о ниспровержении повсюду престолов и алтарей с тем, чтобы привести
всех людей к тому первичному естеству, которое, по учению этих одержи-
мых, всех без различия сделает римскими папами и королями.
Какое чудовищное заблуждение дало Вейсгаупту звание иллюмината!
Напротив, он был слепым фанатиком, который, думая из лучших намерений
трудиться во благо человеческого рода, толкал этот род в страшную бездну.
Именно потому что я знал, как в восприятии многих посвященных
в таинства этого экстравагантного политика читалось описание Золото-
го века, я хотел разрушить ложную идею, которая могла существовать
еще в некоторых головах. Вейсгаупт, подобно Руссо, обладал посредст-
венной эрудицией. Если бы одному и другому были известны истинные
традиции, то они должны были бы знать, что идея поместить Золотой век
в основание обществ среди людей, лишенных управления и культа, могла
казаться правдоподобной только нескольким греческим и латинским поэ-
там, ибо она пребывала в гармонии с ошибочным мнением их времен. При
раскрытии античных мистерий, намного более древних, несомненно, чем
мистерии Вейсгаупта, вовсе не нашлось такого блестящего описания, как
читалось, но начало космогонии Санхониатона, как известно, представля-
ет картину уж очень разнообразную и сильно затемненную.
Чтобы никто не удивлялся, почему я посвятил достаточно длинное от-
ступление опровержению весьма поверхностной идеи Золотого века, нуж-
но рассмотреть тех людей, которые сегодня наиболее хладнокровно пишут
о политике и которые из жалости смеялись, если их обвиняли в симпатии
к подобной идеи. Но делая так, они послушны движению, поводом кото-
рого она явилась. Если бы Руссо ей не был проникнут, то он не сказал бы
в своем Рассуждении о Происхождении Неравенства, что мыслящий
человек — испорченное животное; и в своей Эмилии, что, чем больше
человек знает, тем больше он ошибается; единственное средство избе-
жать заблуждение есть неведение. Кто спрашивает совета у разума, те
не являются никогда людьми, или чей интерес движет пером, те опасны
в политике в определенном направлении, которого они придерживаются;
они те, что, овладев некоей установленной идеей, какой бы она ни была,
пишут убежденно и с воодушевлением. Я возвращаюсь к своей теме.
Человек таковой, каковым я его оставил, завершая последнюю Главу,
подошел в последовательном развитии своих свойств к первой ступени
Социального состояния; он образовал объединенные между собой родст-
венными узами фамилии; он изобрел много полезных вещей, он селился,
он грубо одевался, он подчинил себе в услужение многие виды животных;
он знал, как пользоваться огнем, и сверх всего этого он обладал произ-
носимой идиомой, которой, хотя и бесформенной, хватало для его нужд.

Это состояние, которое многие услужливые поэты и отдельные посредст-
венные политики считали Золотым веком, на самом деле им не являлось;
это был первый действенный шаг в цивилизацию, за которым должен был
последовать второй и за ним третий. Путь явился открытым, и на нем
столь же невозможно от самого начала было остановиться человеку, сколь
и невозможно было не вступить на него: действия Провидения и Судьбы
работали согласованно над этим событием.
Однако, женщина, что по праву могла гордиться всем благом, произо-
шедшим из этого, не сумела им воспользоваться:
на заре цивилизации она совершила очень тяжелую ошибку, ужасные
последствия которой для нее едва не повлекли за собой гибель целой Расы.
Радуясь изменению, совершившемуся в ее судьбе, она лишь мечтала его за-
крепить и, ценя только свой индивидуальный интерес, она позабыла о глав-
ном интересе общества. Поскольку инстинкт склонял ее скорее владеть,
нежели пользоваться, и тщеславие проявляло себя в женской душе прежде
всякого иного чувства, она привязалась к своему мужу более из интереса,
чем из желания, заставив его угождать своему тщеславию скорее для того,
чтобы удостовериться в своем обладании, нежели для него сделать себя бо-
лее приятной. Она хотела прежде быть любимой, чем любить, дабы никогда
не рисковать своей властью. Мужчина, инстинкт которого, наоборот, скло-
нял скорее пользоваться, чем владеть, облегчил корыстные замыслы своей
подруги, заставив свою гордость уступить тому, что его жалость восприни-
мала за слабость. Его внешние заботы вызывали ее домашнее безразличие,
и он не оказывал никакого сопротивления повседневному захвату власти
женщиной, которая, согласно его желаниям, вскоре стала абсолютной
госпожой всего домашнего хозяйства: в нем она создала центр, здесь рас-
поряжалась и отдавала команды тому, кому Естество предназначило быть
ее господином. Воспитание, которое она давала дочерям, под стать своим
идеям, возвышали в них силу инстинкта, направляя их все более и более по
ошибочному открытому ей пути. Таким образом, по прошествии нескольких
поколений, был установлен женский деспотизм.
Но то, что, с одной стороны,совершил инстинкт, с другой — инстин-
ктом же и должно быть разрушено; начавшееся движение не могло на
этом остановливаться; понадобилось, чтобы Судьба шла своим чередом.
Мужчина, будучи подчиненным женщине характером горделивого безраз-
личия, вскоре заметил, что ему легче отказаться владеть, чем пользовать-
ся. Он встретил за пределами своего жилища одну юную девушку, пробу-
дившую его желания, и захотел соединить с ней свою судьбу, поскольку
его жена, вероятно, уже прожила свои плодовитые годы. С этой новостью
зажглась в душе его первой жены зависть, страсть неведомая до тех пор.
Ее породили раненое тщеславие и растревоженная заинтересованность;
ужаснейшие несчастья явились их следствием. Случившееся с одной се-

мьей, потрясло всех; впервые было всеобщее смятение; впервые Гипербо-
рейская раса ощутила, что могло здесь представлять для нее общественные
интересы. Мужчины, с одной стороны, и женщины, с другой, обсуждали,
каждый по-своему, сей впервые дебатируемый законодательный момент:
Может ли мужчина иметь нескольких женщин?
Поскольку не было тогда несовместимого культа, способного руково-
дить их рассудком, и чаяния загробного существования никак не могли по-
явиться в их притупленном разуме, мужчины решили, что это возможно.
Впервые собранные вне своих берлог в большие толпы, они почувствова-
ли, что их силы, смешавшись, возрастали в напряженности, и их решения
восторжествовали. Самые робкие поразились своему дерзновению. Тако-
вым был повод и таковым явился итог впервые использованной человеком
Всеобщей воли.
Женщины, до крайности рассерженные решением, столь противополож-
ным их господству, постановили помешать всеми средствами его исполне-
нию. Они не поняли, каким образом эти самые мужчины, такие слабые под-
ле них, могли показать столь великую отвагу. Они надеялись их вернуть на
прежнее место, но тщетно, потому что совершённое дело сотворило доселе
неизвестную вещь, вещь, последствия которой должны были стать безмер-
ными: мнение, запечатлевшись в гордости новым направлением, ее видоиз-
меняет в честь, ставя последнюю на ступень выше жалости. В данной ситу-
ации женщины доверились своему инстинкту, который их и погубил, хотя
должны были оставаться вдохновленные сочувствием, но их тщеславие не
позволило этому восходящему движению сотрясти их разум. Их уловка со-
стояла в том, что они могли противопоставить слабость силе, и тогда их
ужаснувшиеся мужья не осмелились бы с ними бороться. Так, они неблаго-
разумно их спровоцировали, но едва они подняли руки, как были побежде-
ны: призванная ими Судьба, их же поработила.
Глава VI
Продолжение. Прискорбная судьба женщины у истока обществ.
Вторая революция. Война и ее последствия. Противостояние Рас.
Зловещее событие, о котором я рассказал в нескольких словах, не яв-

ляется смелой гипотезой, отображенной для того, чтобы изложить систе-
му; это реальный факт и о нем, к несчастью, остались лишь следы. Поток
столетий не смог их еще стереть; они встречаются повсюду во взгляде
историка и наблюдателя. Рассмотрим дикие народы, сохранившие свои са-
мобытные нравы почти от времени Гиперборейской расы, например, Само-
едов. И мы найдем у них еще во всей силе фатальную причину несчастий,

которые в течение большого промежутка времени тяготели над женщи-
ной. Она хотела господствовать хитростью, но была подавлена силой. Она
хотела овладеть всем и нчто ей не было дано. Невозможно без содрогания
думать об ужасном состоянии, куда она была низведена. В чувствах чело-
веку свойственно переходить из одной крайности в другую, с пренебреже-
нием разбивая предметы своей любви и поклонения.
До наших дней еще существуют народы, которые по причине своих
местоположений или фатальных обстоятельств, были удалены от Религи-
озных добродетелей и цивилизации, и у них несчастья женщины продол-
жались. О способе, которым они с ними обращались, невозможно расска-
зывать без отвращения. Здесь женщина совсем не подруга человека, а его
раб; она вовсе нечеловеческое существо, а вьючное животное. Лучшая
половина рода человеческого, та, чье Естество, кажется, обрело радость,
созидая счастье, утратила даже надежду. Ее судьба столь плачевна, что
нисколько нередко здесь видеть матерей, лишенных человеческих чувств,
которых жалость заставляет душить своих новорожденных дочерей, что-
бы уберечь от ужасного будущего, что их ожидает.
О, женщины, женщины, существа дорогие и роковые! Если это писа-
ние попадет в ваши руки, не спешите воспользоваться предубеждением
против его автора. Ибо он — наиболее искренний из ваших друзей; он
был, вероятно, и наиболее нежным из ваших любовников! Если он доводит
до сведения ваши ошибки, он доведет до сведения также ваши добродете-
ли. И он о них уже сообщил, когда сказал, что начало человеческой ци-
вилизации было делом ваших рук. Защитите себя от детского тщеславия,
произведения вашего инстинкта, и ищите в вашей душе, а в особенности
в вашем разуме, добрейшие чувства и щедрейшие вдохновения. Вы их най-
дете с легкостью, ибо Божество, являющееся их источником, захотело,
чтобы все раскрылось в вас с восхитительной быстротой. Вы принесете
очарования отрочества в эпоху, в которой мужчина еще лишь ребенок,
и ваши нежные взоры сразу изменят эмоции вашей души, хоть он и отри-
цает их существование. Как восхитительны вы будете, если, стоя на стра-
же против несовместимого тщеславия, завистливой выгоды, вы обратите
во благо человеку и обществу чарующие средства, которыми вы владеете!
Воистину, тогда можно будет вас назвать гением-хранителем детства, оча-
рованием юности, поддержкой и советом мужчине. Вы украсите жизнен-
ную мечту, и эта мечта сбудется для вас.
Ошибки, о которых я сообщил и о которых сообщу еще, вы их найдете
недалеко от себя: они еще действуют и во времени и в форме. Но основа
продолжает существовать, и вы можете совершить ошибку иного рода.
Ваше воспитание, плохо продуманное и плохо проводимое, вас к ней под-
талкивает: будьте бдительны! Европа находится в глухом брожении. Если
вы не будете вести себя мудро, я говорю вам об этом с горечью, то вас

достоверно может ожидать судьба женщин Азии.
Но никоим образом не предвосхищая того, о чем я желал сказать, вер-
немся к истории минувших столетий.
Пока, как я говорил, Гиперборейская раса цивилизовывалась, увеличи-
ваясь количественно настолько, чтобы из года в год занимать наибольшие
пространства земли, столетия протекали в молчании. Все изобретения
усовершенствовались и можно уже отметить среди различных народно-
стей, составлявших Расу, в целом, начатки скотоводства и земледелия.
Выдалбливались лодки, чтобы пересекать морские проливы и плавать по
рекам. Изготавливались повозки, чтобы легче проникать вглубь страны.
Когда опустошались пастбища в одном краю, переходили в другой. Земля,
на которой всего хватало для своих обитателей, удовлетворяла их потреб-
ности. Дремучие леса изобиловали дичью, моря и реки легко приносили
неисчерпаемую рыбу. Частные распри, которые могли возникнуть, бы-
стро гасли, не становясь никогда всеобщими, и Народ, предназначенный
быть наиболее воинственным в мире, в ту пору являлся наиболее миро-
любивым. Этот Народ наслаждался бы счастьем в данную эпоху столь
значительным, а ситуация тому способствовало, если бы одна его часть
не трепетала под бременем угнетения. Повсюду женщины были сведены
к состоянию, в котором они находятся сегодня у Самоедов. Почти везде их
отяготили мучительными работами. Когда они становились старыми, что
случалось весьма редко, и когда из них невозможно было извлечь никакой
пользы, тогда зачастую их топили. Стоны несчастных жертв пробудили,
наконец, внимание Провидения, которое, устав от такой жестокости и же-
лая, тем не менее, подтолкнуть вперед эту застойную цивилизацию, в об-
щих чертах определило движение в потенции, что должна была Судьба
привести в действие.
В это самое время Черная раса, которую я всегда называл Судэйской
из-за ее экваториального происхождения и противоположности Белой
расе, названной мной Гиперборейской (Борейской), существовала в пол-
ном расцвете Социального состояния. Она покрыла всю Африку сильны-
ми нациями, произошедшими от нее, владела Аравией и продвинула свои
колонии по всем сторонам южной Азии и вглубь континента. Множест-
во монументов, несущих африканский характер, существуют до наших
дней во всех местах и свидетельствуют о величии народов, которым они
принадлежали. Громадные сооружения Махабалипурам, пещеры Эллоры
(d'Ellora), храмы Истхакар (Isthakar), крепостные стены Кавказа, пира-
миды Мемфиса, впадины (les excavations) Фив в Египте и много других
произведений, которых пораженное воображение присваивает Гигантам,
доказывают долгое существование Судэйской расы и великий рывок, что
она совершила в искусствах. Относительно этих монументов можно сде-
лать интересную ремарку. Ведь тип, в соответствии с которым они всё

построили, является типом пещеры, выдолбленной в скале. Это наводит
на мысль, что первые жилища африканских народностей являлись видами
крипт, подобным образом сделанными, и имя троглодитов должно было
быть их родовым именем. Тип примитивного жилища гиперборейских на-
ций, который был повозкой, узнается в легкости греческой архитектуры,
в форме античных храмов и даже в форме домов. Что же касается средин-
ных рас, господствовавших и господствующих еще в Азии, принадлежа-
щих к Желтой расе, Восточно-татарской и китайской, очень многочислен-
ной, хотя и очень укорененной в своей древности, то, очевидно, что все
их монументы точно изображают форму шатра, который был их первым
пристанищем.
Итак, очень сильная и очень распространившаяся в Африке и по югу
Азии Судэйская раса знала еще несовершенно о северных странах этой
части мира и представляла Европу лишь в очень смутной идее. Несом-
ненно, общим мнением было, что этот широкий простор, занятый беслод-
ными и пораженными вечной зимой землями, не должен быть обитаем.
В отношении Африки противоположное мнение бытовало в Европе, когда
Гиперборейская раса, достигнув определенной ступени своей цивилиза-
ции, начала обретать географическое знание. Как бы то ни было, но ев-
разийский север стал известен Судэйцам к моменту, когда должно было
иметь место это событие. Каковыми являлись обстоятельства, приведшие
к нему и средства, использованные для этого, не имеет значения: его же-
лало Провидение и оно сбылось.
Белые люди впервые заметили при свете своих загоревшихся лесов
людей, отличного от них цвета кожи. Но не только эта разница их пора-
зила. Люди, одетые в необычные одежды и блистающие кирассы, умело
и точно владели грозным оружием, неизвестным в этих местах. Они име-
ли многочисленную кавалерию, они сражались на колесницах и вплоть
до чудовищных башен, которые, передвигаясь как колоссы, сеяли смерть
со всех сторон. Первым впечатлением стало изумление. Кое-каких белых
женщин, которыми эти чужеземцы овладели и у них пытались снискать
благосклонности, было нетрудно соблазнить. Они были очень несчаст-
ными на своей родине, чтобы к ней еще питать любовь. Возвратившись
в свои жилища, они показали полученные ими сверкающие колье, из-
ящные и приятно узороченные ткани. Не понадобилось большего, чтобы
вскружить головы всем другим. Много женщин, воспользовавшись покро-
вом ночи, убежало, дабы соединиться с чужестранцами. Отцы, мужья,
прислушиваясь лишь к своей злобе, схватили свое слабое оружие и пошли
вперед, дабы вступиться за своих дочерей и жен. Их выступление пред-
видели, их ожидали. Исход начатого боя был предрешен. Многих белых
убили, огромнейшее число их стало узниками; остаток спасся бегством.
Гремевший набат постепенно, но в малое время распространился по Ги-

перборейской расе. Большими массами собрались народности обсуждать
то, что нужно было предпринять, не предусмотрев поначалу, что им обсу-
ждать, не зная для чего это обсуждение. Нависшая надо всеми опасность
пробудила Всеобщую волю, которая, проявившись, приняла пока форму
плебисцита, но ее исполнение не было столь легким, как это совершалось
прежде. Она не действовала больше сама по себе. Собравшийся народ ее
ощущал и прекрасно видел, что одного намерения объявить войну было
недостаточно, и если не найдется средств ее вести, то он будет неминуемо
разбит. Вслед за этим человек, которого Естество наделило атлетическим
сложением и необычайной силой, встав посреди собрания, заявил, что он
берет на себя обязанность найти эти средства. Его внушительный вид, уве-
ренность воодушевили собрание. Всеобщий возглас раздался в его честь.
Его провозгласили Херманом (Herman) или Германом (Gherman), то
есть начальником людей. Таковым был первый воинский вождь (14).
Важное решение, поставившее человека сверху над всеми, никак не
нуждалось ни в написании, ни в утверждении. Это было энергичное вы-
ражение Всеобщей воли. Сила и истина ее движения запечатлились во
всех душах. Необходимым стало записывать законы тогда, когда они не
являлись уже единодушными.
Герман разделил сначала людей на три класса. В первый он выделил
всех стариков, которые по возрасту не в состоянии нести тяготы войны;
во второй класс он призвал всех юных и крепких мужчин, составив из них
свою армию; и третий класс он образовал из слабых и пожилых, хотя еще
деятельных, определив им снабжать разного рода надобностями армию.
Молодые женщины и дети были отправлены подальше — по ту сторону
рек или вглубь лесов. Пожилые женщины и отроки должны были гото-
вить к столу пищу или охранять повозки. Поскольку старики следили за
провизией и были обязаны распределять каждому из воинов его дневной
рацион, им дали имя Диета, то есть пропитание (la subsistance означает
и существование — прим. пер.); это имя сохранилось до наших дней в на-
звании Германской Диеты (собрания выборных, сейма — прим. пер.) не от
того, что она занимается, как в прошлом, средствами к существованию, но
жизнедеятельностью всего политического тела (15). Эта Диета стала проо-
бразом всех сенатов, учрежденных затем в Европе, для изъявления всеоб-
щей воли. Что касается других классов, установленных в массе населения,
то одному из них, состоящему из воинов, дали имя Лейт (Leyt), то есть
Элита, а другому — Фольк (Folk) или Вольг (Volg), то есть следующий,
который служит, толпа, заурядность (16). Вот столь искомое происхожде-
ние неравенства условий, четко установленное в среде северных наций.
Судьба, вызвавшая данное состояние, завершила все его последствия. Она
неодолимо разделила народ на два класса — сильных и слабых: сильные
призваны воевать, а слабые предназначены обслуживать воинов и кормить

их. Состояние войны, которое в своей большой продолжительности должно
было стать обычным состоянием для Гиперборейской расы, консолидиро-
вало два класса, придав им, с течением времен, устойчивое разграничение
и наследственное применение. Отсюда родились внутри самой Расы дво-
ряне и разночинцы со всеми их привилегиями и свойствами, и когда после
долгого периода порабощения и угнетения эта Раса взяла, наконец, верх
над Судэйской расой, и когда она покорила разные нации, она и у них ввела
существование данных двух классов в достоинствах Бореев и Гипербореев
(17), или Баронов и Высших Баронов, что присваивались завоевателям, ко-
торые стали суверенными владыками или феодалами.
Глава VII
Первая социальная организация. Третья революция. Рабство и его
следствия
КОГДА Герман совершил разделение, о котором я говорил в преды-

дущей главе, он мечтал насколько возможно распространить свой воен-
ный уклад и избрал для сего дела различных представителей, послан-
ных им к гиперборейским народностям, дабы уведомить о случившемся
и призвать во имя общего спасения объединиться, в соответствии со
своими принципами, и идти в спешном порядке биться с врагом. Эта
миссия, необходимость которой внушила средство и форму, имела пол-
ный успех, который только можно было ожидать. Различные народно-
сти, встревоженные рассказами, что услышали, и также вовлеченные
движением, сообщенным свыше, стали готовить один план, произведя
столько Германов, сколько имелось объединений. Эти разные Германы,
собравшись, образовали отряд воинских вождей, который не преминул
почувствовать, всегда ведомый силой вещей, что стало необходимо, как
для них, так и для общего дела, поставить высшего начальника. Этот на-
чальник, объявленный по собственному представлению, поскольку он,
очевидно, являлся наиболее крепким и сильным, был назван Героллом
(Heroll), то есть вождем всех (18). Его признали Диеты (Сеймы) разных
народностей, и разные классы Лейтов (Leyts) и Фольков (Folks) по-
клялись его слушаться. Таков был первый император, и таков был источ-
ник феодального правления, ибо в Европе и среди наций Гиперборейской
расы имперское или феодальное правления не различаются. Император,
который не властвует над военными вождями и суверенами народов,
которыми он правит, не является истинным императором. Собственно
говоря, он — никак не Геролл, он — Герман, более или менее сильный
военачальник. Император, подобный Агамемнону у Гомера, должен цар-

ствовать над царями.
Но помимо двух первоначальных классов, разделивших целые народ-
ности на вооруженных людей и слуг, образовались два других высших
по отношению к ним класса, составленных из выбранных людей, прикре-
пленных, главным образом, к Героллу или Герману, и формировавших
их гвардию, их свиту и, наконец, их двор. Эти два класса, которым со
временем присвоили большие привилегии, дали свое имя целой расе,
особенно когда эта Раса, захватив господство, далеко распространила
свои завоевания и основала могущественные нации. Из нее вышли Ге-
рулы и Германцы.
И как бы подражая Героллам и Германам, нижестоящие вожди, сделав-
шись сильными в завоевании, имели также своих приближенных, назван-
ных Люд (Leudes), поскольку последние вышли из класса вооруженных
людей; они, равным образом, дали свои имена целым народам, когда эти
народы, ведомые ими, выделившись, собственно говоря, из нации, утвер-
дились вдали друг от друга (19).
Но пока Гиперборейская раса так готовилась к битве, война продол-
жалась. Судэйцы, используя свои преимущества, продвинулись вглубь
страны. Их огонь и меч прокладывал дороги сквозь леса до тех пор не-
проходимые. Они с легкостью пересекали потоки с помощью моста из
лодок, который они могли сооружать. По мере своего продвижения, они
возводили неприступные укрепления. Гиперборейцы, несмотря на свою
численность и доблесть, не могли никак сдержать натиск этих грозных
врагов, весьма превосходящих их в дисциплине, тактике и по разнообра-
зию оружия. Если они пытались напасть на них внезапно, или захватить
врасплох под покровом ночной тьмы, то они находили их закрывшими-
ся в укрепленных лагерях. Все изменяло этой несчастной Расе и, каза-
лось, вело ее к гибели. Даже женщины Гиперборейцев оставили своих,
ради победителей. Первые из них, предавшиеся врагу и изучив наречие
Судэйцев, служили им проводниками, указывая наиболее потаенные
убежища своих отцов и мужей. Эти несчастные, захваченные врасплох,
окруженные со всех сторон, запутавшиеся, намеренно брошенные на бе-
рега рек или прижатые к горам, были вынуждены сдаться или умереть
в муках. Взятые в плен в боях или сдавшиеся, дабы избежать смерти,
стали рабами.
Между тем, Африканцы, являясь уже хозяевами большой части стра-
ны, благодаря своим ученым, стали разведывать ее природные богатст-
ва. В изобилии были открыты медные, оловянные, свинцовые, ртутные
и в особенности железные рудники, чью великую пользу столь блестя-
ще определили эти народы. Безмерные леса были богаты деревьями для
строительства. Равнины отдавались земледельцам, которые хотели их рас-
пахать, в надежде на великолепный урожай зерновых. Берега большого

числа рек представляли из своих берегов тучные пастбища, способных
принять и прокормить значительное количество скота. Эти новости, до-
шедшие до Африки и Азии, привлекли множество колонистов.
Начиналась эксплуатация рудников. Несчастных Гиперборейцев, взя-
тых в плен и ежедневно захватываемых, отдавали алчным хозяевам, кото-
рые их использовали на этой тяжкой работе. Они были ловкими в грубом
копании земли. Их научили это делать методически при помощи надлежа-
щих орудий. Они проникли в недра гор, они добыли там громадные массы
медной и железной руд, а также руд других металлов. Они были обязаны
их обработать и переплавить. Заживо погребенные в ядовитых каменных
мешках, привязанные к колесам, вынужденные поддерживать страшный
жар и бить на наковальне раскаленные массы, сколь страданий могли они
вынести!
Другие в то же самое время тянули плуг и орошали своим потом нивы,
с которых победители должны были собирать урожаи. Даже женщины
не были избавлены от этого. После достигнутой победы, когда необходи-
мость в их услугах отпала, с ними стали обходиться не лучше, чем с их
мужьями. Их продавали, как рабынь, вперемешку с мужчинами, их от-
правляли в Африку, где, используя на самых позорных работах, рассчи-
тывали на их потомство.
Если бы Гиперборейские нации были оседлыми, а не кочевыми, и если
бы они обитали в городах, подобно тем, которые нашли Испанцы, прийдя
в Америку, они были бы полностью уничтожены. Но, кажется, Прови-
дение, пожелав их уберечь, отразило в глубине их души непреодолимый
страх от всего, что имеет вид каменной ограды. Этот страх, помноженный,
несомненно, на великие бесчисленные бедствия, испытанные ими в тем-
ницах их тиранов, существовал еще многие столетия после их освобожде-
ния, даже во времена их триумфов. И несмотря на смешение, столько раз
имевшее место между народами Севера и Юга, находилось еще большое
число гиперборейских по происхождению орд, у которых ничто не могло
одолеть отвращения к оседлым жилищам, даже после того, как они осели
в странах с более благоприятным климатом.
Спасло же Белую расу от полного разрушения то, что она с легкостью
могла удалиться от своих завоевателей, после того, как осознала невоз-
можность противостоять им. Осколки разных народностей, собранные
Германами, которые с момента их возникновения не прекращали восста-
навливаться, нашли убежище на севере Европы и Азии, и, достигнув этих
безмерных областей, послуживших им колыбелью, приобели здесь ледя-
ной оплот, нагроможденный продолжительностью зим. Их поработители
поначалу старались преследовать белых, но предприняв несколько бес-
плодных попыток, они отступили из-за суровости климата.
Глава VIII
Четвертая революция. Мир и торговля.
Между тем, непримиримая война между двумя Расами продолжалась:

победители, со своей стороны, хотели обращать побежденных в рабство,
чтобы эксплуатировать рудники и возделывать земли; побежденные по-
началу хотели отомстить за ужасы, которые претерпели и претерпевали
еще, а затем усвоить все то, что могло их восхитить из достижений Су-
дэйцев, среди которых, помимо стад животных и всего, служившего для
пропитания, множество предметов, в чем Гиперборейцы увидели большую
пользу, а именно медное и железное вооружение и орудия труда всех ви-
дов, сделаные из обоих металлов.
Но вот в момент, когда это ожидается меньше всего, потоп Гипер-
борейцев наводнил поселения их врагов; все, что могло быть захвачено
было захвачено; все, что не могло быть захвачено, было опустошено.
Произошло это посреди зимы во время, когда ледостав покрыл реки
и озера, а подобные набеги стали возможны. Все предосторожности
Африканцев были бесполезными против первой неистовой силы потока:
менее привычные к особенностям климата, они не могли покидать так-
же легко свои укрепления; беззащитные села становились добычей их
прежних хозяев. Иногда Гиперборейцы попадали в засады, погибая там
или становясь пленниками, но то, что они захватывали с лихвой возме-
щало их потери. Так, овладев определенными рудниками или кузницами,
они часто освобождали большое количество своих соотечественников
и уводили с ними многих умелых рабочих Судэйцев. Выгода, которую
они извлекли из своей добычи, явилась событием, чьи последствия
трудно переоценить: один из Германов, который, возможно, был рабом
у врагов, убедил своих соотечественников использовать пленников на
таких же работах, дабы обеспечить себя в необходимом количестве рав-
ноценным оружием. Первые опыты Гиперборейцев на данном поприще
были довольно грубыми, но, наконец, они постигли искусство плавки
меди и железа, что стало громадным шагом вперед, сделанным ими. Их
копья, стрелы, топоры, хоть неважно выделанные и плохо закаленные,
явились не менее ужасными в их могучих руках, ибо — здесь нужно
сказать об этом — в физическом отношении Гиперборейцы несравненно
превосходили Судэйцев. Благодаря рослому телосложению Гиперборей-
цев, их поначалу могли воспринимать за Гигантов; даже кажется, что
сказка о Титанах, хотя и имеет ввиду космогоническое понятие, была на
самом деле навеяна ими. Когда возвысившись, они очистили Европу от
своих врагов, то перенесли войну в Африку и угрожали храму Юпитера-
Аммона.
Когда сменялось время года, становясь менее суровым, Судэйцы пред-

принимали наступательные действия, но напрасно, поскольку в течение
шести или восьми месяцев они прикрывали сельскую местность своими
армиями, а Гиперборейцы, ловко избегая их, уходили в обширные и уеди-
ненные места северной Азии, и, казалось, навсегда исчезали от их взгля-
дов. С первыми приближениями зимы, во время, когда изморозь застав-
ляла Судэйцев отступать, Гиперборейцев видели вновь выходившими из
своих убежищ и начинавшими свои набеги.
Состояние войны, длившееся, несомненно, долгое время привело к не-
избежному результату, развившему в душе Гиперборейцев воинскую до-
блесть, обратив в постоянное чувство инстинкт смелости, присущий им от
природы. Наученные своими многочисленными неудачами, они обучились
от своих врагов даже искусству воевать с минимальными потерями. Удач-
но освобожденные от своих предрассудков, с упорной волей лишь к сопро-
тивлению, они легко видоизменили свою неважную тактику на лучшую
и не хранили свое грубое и малоопасное оружие, когда им представлялся
случай добыть более грозное. По прошествии нескольких столетий, эти
люди, на которых гордые обитатели Африки и Азии смотрели, как на ди-
карей, достойных презрения, и чьей жизнью они распоряжались, стали
воинами, атаками которых уже нельзя было, как некогда, пренебрегать.
Уже крайние границы были не раз пересечены, а укрепления захвачены
и разрушены, колонии, насаженные внутри страны, разграблены и опу-
стошены, и вскоре даже построенные по берегам Средиземного моря го-
рода, начиная от Черного моря (Pont-Euxin) до Атлантического океана не
чувствовали уверенности, несмотря на крепостные стены, которыми были
окружены.
Тогда судэйские нации, которым принадлежали эти колонии, задума-
лись о критической ситуации и рассудили, что будет лучше искать сред-
ства мирного сосуществования с аборигенами, нежели вести против них
вечную войну, не сулившую ничего, кроме неудобств без выгоды. Одна из
этих наций, которой, возможно, первой пришла на ум такая идея, решила
направить посольство к Гиперборейцам: была еще необходимость, опре-
делившая данный поступок. Судьба, развивая следствия первого события,
повела Волю человека к столкновению с ними, предоставив ему случай
испытать свои силы.
Несомненно, это зрелище было столь ново, сколь и необычно для лю-
дей, у которых состояние войны являлось естественным, которые не знали
других способов бытия, как не бояться врага или его трепетать, и, которые,
рожденные посреди тревог, никак не могли взять в толк идею перемирия
при виде прибывших к ним безоружных врагов, предшествующих большо-
му числу их соотечественников, чьи цепи были не только разбиты, но и за-
менены на блестящие эмблемы. Эти соотечественники, предназначенные
служить толмачами, попросив говорить с Германом, начали раскладывать

перед ним богатые подарки, которые принесли, а затем высказали жела-
ние Судэйцев. Но поскольку не существовало в гиперборейском наречии
слова, способного выразить идею Мира, они использовали вместо него
слово, выражавшее идею Свободы (20), и говорили, что пришли спросить
о свободе и ее предложить.
По ходу сюжета я остаюсь убежденным, что Герман сначала весьма
плохо уразумел, о чем его спрашивают и должен был прибегнуть к стар-
цам, чтобы узнать, существовала ли подобная вещь в традиции. Не су-
ществовало ничего, что могло сравниться с ней. С незапамятных времен
шла война; можно ли прервать это состояние? Зачем и как? Судэйским
толмачам, заинтересованным в благосклонности к посольству, хватало
здравого смысла: они легко доказали Диете, что прекращение военных
действий принесет значительную выгоду обоим народам, предоставив им
больше времени заниматься своими делами и большую безопасность в их
использовании. Вместо того, чтобы искать, как постоянно похитить пред-
меты, в которых нуждались, вместо того, чтобы их захватывать, почти
всегда проливая кровь своих друзей и братьев, не лучше ли их безопасно
обменять? Для этого можно установить границы и обоюдно обязаться их
не пересекать, определив место, где будут совершаться обмены. Хочет-
ся железа, оружия, тканей: почему же нельзя обменять их на животных,
зерна, меха?
Диета, состоявшая из стариков, оценила эти доводы. Сословие вои-
нов, инстинктивно ощущая, что мир уменьшит его влияние, с большим
трудом соглашалось с этим. Наконец, оно уступило, но не оставило во-
инской службы. Остальные народности, в большей части, последовали
примеру первой, но нашлось и немало, что не захотели к ним присоеди-
ниться. Возможно, впервые было видно, что нация расколота и впервые
также ощущалось, что недостает лишь малого числа, чтобы подчиниться
перед большинством. Геролл, собрав германов, посчитал голоса и, видя,
что большинство было за мир, использовал свой авторитет в принуждении
меньшинства. Этот поступок величайшей значимости имел место, а без
него вся значимость мероприятия была бы сомнительной. Гиперборейская
раса уже управлялась, не задумываясь о том, что имела правительство;
она подчинялась законам, не осознавая того, что это были лишь законы.
События вытекали из событий, и сила вещей склоняла волю.
Так, первый заключенный мирный договор стал, вместе с тем, и торго-
вым соглашением. Без второй части не была изложена бы первая.
Но два деяния, которые следовали за договором, странным образом
удивили видевших их Гиперборейцев. Первое без видимого приготовле-
ния состояло в начертании острием кинжала на специально приготов-
ленной коже многих букв, в которые писавшие их Судэйцы вкладывали
большое значение. Несколько старцев, спросив у толмачей, что бы это

значило, узнали с удивлением, смешанным с восхищением, что черные
люди воспроизводили так все происходившее с ними, дабы сохранить
в памяти и смочь предоставить отчет своим германам, когда они вернутся
к ним. Один из старцев, пораженный красотой этой идеи, рассуждал, ка-
ким образом осуществить ее для своей народности; и с того момента, как
он воспринял мысль и как он попытался начертить на песке своим жезлом
прямые или скрещивающиеся линии для выражения чисел, этого стало
достаточно: зародилось искусство письма, вступив во власть Судьбы, ко-
торая его развила.
Второе деяние, прошедшее с большой торжественностью, имело це-
лью жертвоприношение, что Судэйцы совершали Солнцу, их великому
Божеству. Общим культом всех по происхождению африканских наций
являлся сабеизм. Эта форма культа наиболее древняя, воспоминания о ко-
торой сохранились на земле (21). Великолепие зрелища, высокий алтарь,
приносимая жертва, необычайные церемонии, люди, облаченные в потря-
сающие одежды и коленопреклоненно призывающие Звезду света — все
это восхищенно поразило гиперборейскую толпу, спешившую насладить-
ся столь новым представлением. Толмачи, которых спрашивали о цели
зрелища, отвечали, что таким образом Судэйцы поступают, когда хотят
поблагодарить солнце за какое-нибудь большое благодеяние или побудить
его даровать им это. Хотя старцы прекрасно слышали слова, переводимые
толмачами, они все-таки ничего не уразумели в идее, заключенной в этих
словах. Идея, воспринятая ими, казалась им очень необычайной. Как
верить, что солнце, которое ежедневно восходит, чтобы освещать мир,
может даровать другие благодеяния? Возможно ли, чтобы оно покрови-
тельствовало одному народу больше, чем другому, и почему оно было бо-
лее или менее добрым сегодня, а не завтра? Еще дремавший разум этих
людей был не способен возвыситься к чему-нибудь духовному; в них были
развиты только инстинктивная и душевная сферы; они ощущали от нужд
и страстей одни эмоции.
Внушения являлись ничтожными, но время, когда они должны были
испытать их влияния приблизилось, хотя это произошло без помощи вся-
кого ощутимого средства. Все имеет свой принцип и может его иметь лишь
один; одни формы могут видоизменяться. Когда философы всех времен
искали начало интеллектуальных вещей в том, что не есть интеллекту-
альное, они свидетельствовали о своем неведении. Одно подобное произ-
водит подобное. Это не страх, порожденный Богами; это — божественная
искра, доверенная нашему разуму, сияние которой в нем проявляет все,
что божественно. Кто без содрогания услышит Вольтера, одного из значи-
тельных философов прошлого столетия, корифея своего времени, сказав-
шего на полном серьезе: «Гремит, но кто вершит гром? Скорее всего это
могла быть змея по соседству. Нужно усмирить эту змею. А сверх того
культ». Какое жалкое умозаключение? Какое самозабвение! Как человек,
способный высказать такое предположение, осмеливается притязать на
славу в просвещении людей?
Перед тем, как завершить эту Главу, я не забуду сказать, сославшись
на первый договор о мире, заключенный в Европе, и о первом родовом
имени, доставшемся автохтонным нациям, населявшим Европу. До сих
пор казалось, что они имели лишь имя ман, человек (22). Но узнав от
своих толмачей, что Судэи давали себе самим название Атлантов (23)
или хозяев Вселенной, они взяли имя Кельтов, героев; и, выяснив помимо
того, что из-за их белой кожи за ними закрепилось оскорбительное наиме-
нование Скифов (Scythes), они обозначили своих врагов выразительным
именем Пеласков (Pelasks) (24), то есть темнокожих.
Глава IX
О Собственности и неравенстве Условий. Их происхождение.
ДО ТЕХ ПОР, пока Гиперборейцы владели полностью большим числом

вещей, отвлеченная идея собственности не могла возникнуть в их духе.
Не приходилось подвергать сомнению собственность их луков и их стрел,
а равно и собственность их рук и ладоней. Их жилище принадлежало им,
потому что они его выкопали, их телега была их, потому что они ее соору-
дили. Владевшие несколькими оленями, лосями или другими животными,
пользовались ими, не беспокоясь, ибо они ими владели. Труд, который
они вкладывали в выращивание животных, в их кормление, подтверждал
владение ими. Все у них имело или могло иметь одну и ту же цену. Как
земли хватало всякому, то никто не был вправе жаловаться. Собствен-
ность являлась таким следствием Социального состояния, а Социальное
состояние таким следствием человеческого естества, что идея установить
и удостоверить ее в законе не могла даже возникнуть. Впрочем, каким
образом определенный закон мог бы быть ею вызван? Все политическое
право было тогда основано на общинных обычаях, и эти обычаи связыва-
лись одни с другими с такой же силой, что и дела повседневной жизни.
Итак, каждый смешивал сознание своей жизни с сознанием собственно-
сти, и ему казалось довольно странным искать жить другой жизнью, не-
жели желать пользоваться плодом своего труда, который являлся не иной
вещью, как осуществлением жизни.
Публицисты, не замечая того, о чем я сказал, измучились в поисках
происхождения права собственности, заблудившись в абсурдных предпо-
ложениях. Настолько уместно спросить, а по какому праву человек вла-
деет своим телом? Тело человека — это не человек целиком; оно не есть,
собственно, его, но то, что у него. Его собственность — тоже не его тело,
но то, что принадлежит его телу. Похитить его тело — это лишить его
жизни: у него похищают то, что есть у его тела, значит, отбирают у него
средства жизни. Сила, несомненно, может его лишить одного и другого,
но сила может также их сохранить; и человек имеет право защищать свою
жизнь столь же, сколь и средства жизни, то есть свое тело и то, что есть
у его тела, или свою собственность.
С того момента, как Провидение установило между людей принцип
Социального состояния, понадобился и принцип собственности, потому
что одно не может существовать без другого. Первые инстинктивные
ощущения, осознанные Человеческим царством, суть пользоваться и вла-
деть — для мужчины; и владеть и пользоваться — для женщины. Из-за
этого противоречия, как я его показал, произошло потрясение, давшее
движение всему остальному.
Итак, собственность есть потребность, столь же присущая человеку,
как и пользование. Ощущение этой потребности, трансформированной
в душевной сфере в чувство, ставшее постоянным, как и все другие чув-
ства в отсутствии самой потребности, вызвавшей их к жизни, производит
в человеке ряд страстей, сила которых обнаруживается и распространяется
по мере того, как цивилизация прогрессирует. От чувства собственности
происходит право; страсти, сопровождающие чувство, порождают средства
обретения этого права и его сохранения. Для этого нет никакой нужды в до-
говоре: закон, установивший право, запечатлен изначально во всех сердцах.
Я не хочу сказать, тем самым, что на заре общественной жизни человек,
оставшись без лука, не попытается завладеть другим луком, дабы ему не ли-
шиться, если это возможно, дичи, на которую он должен охотиться, оленя,
которого он должен вырастить и выкормить; я говорю только, что, посту-
пая так, он осознает, что поступает против признанного им самим права,
которое он хочет, чтобы чтилось в нем самом; а для сохранения права ему
изначально известно, что человек, которого он хочет ограбить, будет бо-
роться с ним таким же образом, как боролся бы он, оказавшись в подобном
положении. Если бы он не ведал этого, то Социального состояния не суще-
ствовало бы даже в зачатке, — и лук не был бы изготовлен, и дичь не была
бы поймана, и олень не был бы приручен. Из сознания этого происходит
неприятная ситуация для строптивца, поскольку силы в нем уменьшаются
постольку, поскольку он чувствует свою несправедливость, а силы его про-
тивника растут постольку, поскольку он чувствует свою правоту.
Итак, человеку лучше соорудить себе лук на отдыхе, чем его похи-
щать с очевидной опасностью для своей жизни. Он предпочтет пойти на
охоту или рыбалку за свой собственный счет, нежели непрерывно бороть-
ся, и здраво рассудит, что в его труде заключены наименьшая усталость
и наименьшая опасность. Тем не менее, любая неотложная потребность

его не толкнет непреодолимо к пренебрежению смерти; в этом случае
он моментально окажется в природном состоянии, из которого он вы-
шел и подвергнется риску потерять свое тело, чтобы достичь средства
для его сохранения. Иногда ему может повезти, но чаще его ждет гибель,
и смерть, будучи известной в народности, станет уроком, из которого Со-
циальное состояние извлечет выгоду.
Таковым было общая ситуация в Гиперборейской расе по отношению
к праву собственности в эпоху появления Судэйцев. Данное появление
и состояние продолжавшейся войны внесли в это право некоторые зна-
чительные изменения. Поначалу народности разделились на два разных
класса, установив у себя несколько видов начальства. Совершившееся
разделение было в природе вещей. Ибо совсем неправильно, как утвер-
ждают отдельные публицисты, либо неуклонно пылкие плохие обозрева-
тели, что все люди рождаются крепкими и воинственными. Люди рожда-
ются в неравенстве всех видов и более склонны к установленным в них
свойствах, нежели к другим. Среди них есть слабые и сильные, маленькие
и большие, ленивые и проворные. В то время, как одни любят беспокойст-
во, шум, опасности; другие ищут, напротив, отдохновения и спокойствия,
и предпочитают ремесло пастуха и земледельца ремеслу солдата. Идти за
плугом им подходит больше, чем терпеть тяготы войн, и пастуший посох
для них более привлекателен, нежели копье или дротик.
Так и деление, произошедшее между одними и другими, не являлось
никак произвольным. Оно было свободно и в инстинктивном движении,
которое каждому определило свое место. Тогда еще не существовало ни-
какой чести, что принуждала бы людей казаться тем, чем они не являлись,
да и не было никакого закона о всеобщей воинской повинности, который
бы приказал им встать в строй, несмотря на то, что от этого ремесла мно-
гие из них ощущали себя на непреодолимом расстоянии. С того момента,
как Герман объявил свое намерение создать класс военных людей, коим
предназначено воевать с врагом, и класс рабочих людей, составленный
для прокормления воинского класса и обеспечения его всеми необходимы-
ми вещами, которыми он не мог себя снабдить сам, данное формирование
прошло без малейшей трудности. Я сознаюсь, что никто из людей, вошед-
ших в один или второй класс, не предвидел колоссальные последствия
того, какое мог иметь для будущего его выбор. Они не могли видеть до тех
пор. Как предвидеть то, что простое естественное неравенство сил или
наклонностей трансформировалось со временем в политическое неравен-
ство и образовало право? Чему быть — того не миновать. Эта социальная
добровольная форма, доверенная Судьбе, имела итоги, которые должна
была иметь, дав жизнь наиболее древнему правлению, что знала Евро-
па — феодальному.
Глава X
Положение Гиперборейской расы в первую эпоху цивилизации.
НО, быть может, внимательный читатель меня спросит, как простое

физическое неравенство смогло образовать моральное право и как, соб-
ственно, выбор отцов смог обязать детей. Скорее всего после первого
разделения, произведенного на два класса, военных и рабочих, дети
одних и других оставались, в общем, в одном и втором из этих клас-
сов; так, что по прошествии некоторого времени, когда окончательно
образовались кельтские нации, получилось, что люди из первого класса
оказались выше по отношению к другим и пользовались определенными
почетными привилегиями, почему их должно рассматривать, как бла-
городных, а других, как разночинцев. Ответ на этот вопрос так прост,
что я не понимаю, как столько публицистов, которым его задавали, не
могли его решить. Но вот он: воинский класс по сути своего свободного
образования, был обязан не только защищать себя, но также и защи-
щать другой класс. Итак, последний не мог погибнуть прежде, нежели
погибнет первый. Все судьбы Гиперборейской расы были возложены на
воинский класс. Если бы он оказался побежденным, Раса бы исчезла
целиком. Его торжество утверждало не только его существование, оно
утверждало существование всей Расы и ее продолжение. Дети, рождав-
шиеся в обоих классах, рождались лишь потому, что он торжествовал.
Значит, они ему обязаны жизнью, и эта жизнь могла быть решена без
всякой несправедливости в соответствии с политическим неравенст-
вом, в котором и через которое ей было позволено проявиться. Вот поче-
му это неравенство, сначала физическое, а затем политическое, могло
образовать законное и моральное право, передавшись от отцов к детям,
ибо без него отцы будут мертвы или подвержены рабству, а дети вовсе
не родятся.
Торжество Гиперборейской расы, которой я дам теперь имя Кель-
тской, было скреплено договором о мире и торговле, о чем я говорил;
но это торжество, гарантировавшее ей существование, было еще очень
далеко от того, чтобы ей дать покой.
До тех пор, как я попытался показать в начале предшествующей
главы, собственность была у Кельтов скорее фактом, нежели правом.
Никто никогда на этом и не подумал бы заострять свою мысль. Но ког-
да началась торговля с Судэйцами, в настоящее время известными под
именем Атлантов, и обмен имел место между двумя нациями, вышло,
что народности, более сблизившиеся границами, имели гораздо больше
выгоды, обретя возможность делать хорошие барыши, чем народности,
удаленные друг от друга границами. С другой стороны, меха, которые
просили Атланты, находились у наиболее отдаленных северных народ-

ностей, откуда их можно было заполучить лишь путем множественных
обменов. Отношения усложнялись, интересы пересекались. Неравные
богатства порождали зависть. Мотивы разногласий доходили до ушей
Африканцев, которые этим ловко пользовались. Эти люди, очень про-
двинутые во всех физических и моральных знаниях, не могли отвергать
и политической науки; вполне правдоподобно, что они задействовали
наиболее скрытые пружины, дабы увеличить это разногласие, которое
им было благоприятно. Семена раздора, что они бросили, принесли ожи-
даемый ими совершенный успех. Кельтские народности, озлобленные
друг против друга, прекратили рассматривать себя, как неделимые части
единого целого, став вести себя по отношению друг к другу, как ведут
себя простые индивиды. Вот, таким же образом, как до тех пор индивиды
могли начистоту высказать свои разногласия друг другу, разразились
и междоусобицы. Они не имели иной судебной практики, как практику
поединка (дуэли).
Кельты бились по всякому поводу, к тому же, как за частные, так и за
общие интересы. Когда собиралась народность, чтобы избрать Германа,
тот, который предлагал себя к этой воинской должности, одним фактом
своего представления нес вызов всем своим соперникам. Если находился
человек, кто считал себя более достойным, чем он, командовать другими,
он принимал вызов, и победитель провозглашался Германом. Когда гер-
маны всех народностей собирались для избрания Геролла, применялось
то же правило. Наиболее сильный и удачливый принимал на себя это до-
стоинство. Если возникало любое разногласие между частными лицами,
то Диета не имела другого средства рассудить, как объявить бой между тя-
жущимися. Тот, кто признавался побежденным, становился осужденным.
Воины бились своим оружием и почти всегда до конца. Рабочие боролись
между собой на ремнях (avec la ceste), или вооружившись только дубиной.
Поединок завершался тогда, когда один из бившихся был повержен на
землю.
Было очевидно, что Судьба одна еще господствует над этой расой, и ее
интеллектуальная сфера еще закрыта для всякой моральной, справедли-
вой или несправедливой, истинной или ложной идеи. Справедливым у нее
считался торжествующий, а истиной было применение силы. Сила явля-
лась всем для инстинктивных или страстных людей; она была для них тем,
что недавно решительно выразил один человек, знающий в этом толк —
голой правдой.
Как только, благодаря изменению, произошедшему в способе жизни,
не стало одних частных лиц, преследовавших враждебные интересы, но
появились многочисленные Народности, мнившие себя обиженными дру-
гими народностями, то уже не было иных средств прекратить разногласия,
разразившиеся между ними, как прибегнуть к силе оружия. Объявлялась

война тем же способом и почти в тех же формах, как вызывались поедин-
ки. Народности сражались зачастую по пустым причинам и из-за столь же
нелепых оскорблений. Атланты, свидетели кровавых распрей, их скрытно
возбуждали, ловко склоняя своим тайным вмешательством перевес то на
одну, то на другую сторону, и всегда находя средства выгадать там, где
их союзники проигрывали. Я не побоюсь здесь выдвинуть весьма смелое
предположение, сказав, что их коварная политика сводилась к цели про-
дажи, как рабов, пленников, которых несчастные Кельты брали в междо-
усобицах друг с другом. К этому, как я думаю и чему, быть может, найду
доказательства в письменной традиции, привела фатальность Судьбы,
привела столь далеко, сколь могла. Потому что смерть, рассматриваемая
под определенным углом, не так ужасна, как рабство. Из этого вывод:
смерть лишь отдает человека во власть Провидения, которое его устра-
ивает согласно его естеству; в то время, как рабство его вручает Судьбе,
увлекающей его в водоворот необходимости (25).
Конечно, эпоха, куда я переношусь, являлась наиболее губительной
для Кельтов. Их несчастья отягчались ошибками, которые они не прекра-
щали совершать, и, возможно, данный им вероломный мир, более опа-
сный, нежели сама война, повлек бы за собой их гибель, если бы не настал
момент, отмеченный Провидением, когда их разум должен был обрести
свое первое развитие.
Глава XI
Пятая Революция. Развитие человеческого разума. Зарождение
культа.
Перед тем, как прочесть эту главу и прежде чем формулировать опре-
деленное суждение об идее, в ней содержащейся, я хочу, чтобы читатель
убедился в фундаментальной истине, вне которой лишь заблуждение
и предрассудок. Это надо знать: ничего в природе не возникает тотчас
и сразу; все в ней идет от принципа, развитие которого, послушное влия-
нию времени, имеет свое начало, середину и конец.
Наиболее крепкое дерево, наиболее совершенное животное исходят из
неуловимого начала; они растут медленно, достигая своего относительно-
го совершенства лишь подвергнувшись бесконечному числу превратно-
стей. То, что доходит до физического человека, доходит, равным образом,
до инстинктивного, душевного и интеллектуального человека; и то, что
имеет место быть для индивида, имеет также место быть для всей Челове-
ческой расы, состоящей из нескольких рас.
Мы уже наблюдали у одной рас, которую я назвал Гиперборейской, за

развитием инстинктивной и душевной сфер, и мы смогли проследить различ-
ные движения, присущие их свойствам, настолько, насколько быстрый ход
повествования, взятый мной, позволил нам это. Я хотел сделать свой труд
не обширным, а полезным, что зависит не от количества страниц, а от числа
мыслей. Итак, развитие двух низших, нистинктивной и душевной сфер важ-
но само по себе, но оно останется, тем не менее, бесплодным, если развитие
интеллектуальной сферы своевременно не придет его подкрепить. Человек,
вынуждаемый потребностями и увлекаемый беспрерывно страстями, далек
от достижения совершенства, к которому он восприимчив. Нужно, чтобы
более чистый свет, нежели свет, порожденный в потрясении его страстей,
пришел ему на помощь, дабы вести по жизненному пути. Этот свет, который
излучают два великих светоча Религии и законов, может возникнуть лишь
после того, когда происходит первое потрясение разума. Но это потрясение
не таково, как его изображали некоторые люди, более воодушевленные, чем
проницательные. Этот свет не появляется внезапно во всей своей славе;
он открывается в сумерках, как дневной свет, и проходит все ступени от
восхода и утренней зари прежде, чем прийти к своему полдню. Естество,
повторюсь в иных выражениях, ничем не обнаруживает внезапные перехо-
ды из одного в другое состояние; оно проходит в почти неуловимых нюансах
от одной крайности к другой.
Вот почему не стоит удивляться, увидев у народов в их детские годы
неясные и даже порою странные интеллектуальные понятия, суеверные
исповедания, культы и церемонии, что нам покажутся смешными или
ужасными, необычные законы, моральный смысл которых невозможно
определить. Все вещи зависят еще от беспорядочного движения интел-
лектуальной сферы и темного окружения, через которое провиденциаль-
ный свет обязан пройти: это более или менее плотное окружение, дробя
и преломляя провиденциальный свет во многих видах, часто его искажает
и трансформирует самые возвышенные образы в чудовищные призраки.
Индивидуальное воображение детей из наиболее передовых наций, пред-
ставляет собой верную картину общего воображения народов на заре их
цивилизации. Но здесь для наблюдателя возникает подводный риф и я дол-
жен о нем предупредить.
Подобно тому, как старики, ставшие дряхлыми, приобретают много
черт взаимного сходства с детьми, так и нации в своей старости, уже гото-
вые исчезнуть с лица земли, во многом напоминают нации, которые лишь
начинают свой путь. Различие между ними, хоть и трудно, но возможно
провести. Человек, привыкший к наблюдению не спутает последние дни
осени с первыми днями весны, хотя температура одна и та же: он ощущает
в воздухе реальное положение вещей, что возвещает ему закат жизни —
для одних; и торжество ее — для других. Так, несмотря на то, что имеется
много сходства, например, у перуанского культа с китайским, недостает

еще многого, чтобы Народы эти находились в одном и том же положении.
Кельты в эпоху, в которую я их рассматриваю, были близки по воз-
расту к Перуанцам, когда последних открыли и сокрушили испанцы,
но Кельты имели перед Перуанцами несчетные преимущества. Физиче-
ская часть у них полностью развилась, прежде чем интеллектуальная
начала свою работу: Кельты были могучими и крепкими, и их страсти
уже пробудились к моменту, когда они встретились с Африканцами. Их
тела, закаленные суровостью климата, их кочевая жизнь, отсутствие
любого гражданского или религиозного препятствия, им давали преи-
мущество, о чем я уже отметил. У Перуанцев, напротив, интеллекту-
альное развитие явилось преждевременным, а физическое запоздалым
и приглушенным. Я имею некоторые основания полагать, что у послед-
него народа, потрясение интеллектуальной сферы произошло весьма
рано, будучи последствием некоего происшествия. Вполне вероятно,
что китайские мореплаватели, унесенные бурей, высадившись на бе-
рег у какой-то народности Панамского залива, положили начало своей
цивилизации и достигли успеха, очень далеко распространив ее во всех
отношениях. К несчастью, они поступили, как неосторожные наставни-
ки, которые, желая блеснуть своим учеником, делают его идиотом на
всю оставшуюся жизнь. За исключением морали и политики, Перуанцы
в других науках имели мало прогресса. Это были тепличные плоды, кра-
сивые на вид, но вялые и бесвкусные. Так, в Куско демонстрировались
комедии и трагедии, отмечались великолепные праздники, а туземцы
ничего не ведали об искусстве ведения войны, опыта которой они еще
не имели, кроме непродолжительной гражданской междоусобицы. Хва-
тило нескольких алчных бандитов, вооруженных кровожадностью и хи-
тростью, чтобы уничтожить этот народ, слишком рано занятый идеей
выше своего понимания. Более счастливые Кельты сопротивлялись за-
каленным и могучим нациям одним упрямством своих инстинктивных
сил. Их идеи развивались медленно и ко времени. Теперь их весьма
пробужденные страсти несли им же опасность; их чересчур избыточные
силы обратились против них самих. Надо было их обуздать, что и стало
делом Провидения.
Еще раз сообщенное движение начало проявляться через женщин.
Более слабые и, следовательно, более восприимчивые, чем мужчины, ко
всем впечатлениям, всегда именно они делают первые шаги на пути циви-
лизации. Счастливые, когда извлекая достойно из этого выгоду, они могли
отождествить свой интерес со всеобщим, но этого не происходит почти
никогда.
Вспыхнула война между двумя народностями; двое Германов, неисто-
во озлобленных друг на друга, были спровоцированы перед лицом своих
воинов. Они стали решать свой спор в поединке. Уже мечи блистали в их
руках, как вдруг женщина с растрепанными космами бросается меж-
ду ними, рискуя принять смерть. Она им кричит, умоляя остановиться,
прекратить бой и послушать ее. Их удивляют ее поступок, решимость
и горячность взглядов. Она была женой одного и сестрой другого. Они
останавливаются, они ее слушают. Ее голос имел какое-то сверхъесте-
ственное выражение, которое, несмотря на их гнев, взволновало обоих.
Она говорит, что, удрученная горем в своей повозке, почувствовала себя
упавшей в обморок, но до конца не утратившей сознания, как, вдруг, ее
позвал громкий голос, она подняла свои глаза, увидев перед собой воина
колоссального роста, всего сияющего светом, который ей сказал: «Выйди,
Волюспа, поправь свое платье и беги к месту, где твой муж и брат прольют
гиперборейскую кровь. Скажи им, что я — первый Герман, первый герой
их расы, победитель черных народов. Я спустился из заоблачного двор-
ца, где пребывает моя душа, чтобы приказать твоим голосом прекратить
этот братоубийственный бой. Именно коварство черных народов вносит
раздор. Они здесь, затаившиеся в чаще лесной. Они ждут пока смерть
соберет урожай из самых храбрых, чтобы напасть на остальных и обога-
титься вашими трофеями. Не слышите ли вы победные крики, которые
они издают у ног своего идола? Идите, не теряйте время. Захватите их
врасплох в упоении их кроважадных игр, поразив их смертью. Моя душа
содрогнется от радости в шуме ваших подвигов. Унесенный по вашим
следам дуновением бурь, я надеюсь воспользоваться еще могучим копьем
и омочить его кровью врага».
Эта речь, произнесенная пылким голосом, легко нашла дорогу в их
души; она проникла в них, учиняя там доселе неведомое потрясение. От
него они испытывают сильное и неожиданное ощущение. Они не сомне-
ваются в правдивости слов Волюспы (26). Они ей верят: все исполнилось.
Чувство трансформируется в одобрение, и восхищение занимает место
достоинства. Интеллектуальная сфера впервые взволнована и воображе-
ние в ней устанавливает свое господство.
Не давая себе времени рассудить, оба воина протягивают друг дру-
гу руки. Они клянуться повиноваться первому Герману, тому Герману,
воспоминание о котором передавалось из поколения в поколение, чтобы
служить образцом для героев. Они не сомневаются нисколько в том, что
он еще существует в облаках. Ни принцип, ни способ, ни цель этого суще-
ствования их вовсе не беспокоят. Они верят в него интуитивной эмоцией,
которая является результатом противодействия их восхищения с воин-
ским мужеством, их любимой страстью.
Поспешно они обращаются к своим воинам. Они им сообщают движе-
ние, которое передается. Воины становятся проникнутыми, они проника-
ются, их воодушевление разрастается. Никто не сомневается, что увидит
первого Германа во главе своих боевых порядков. Они провозглашают его

своим Героллом (27), и это имя, остающееся посвященным лишь ему одно-
му, будет их воинственным возгласом. Они достигают лагеря Африканцев,
находя их в положении, на которое указала пророчица, ожидающих исхо-
да битвы двух народностей, чтобы извлечь из нее пользу. Они обрушива-
ются на них и истребляют их. Быстрое бегство может с трудом избавить
от смерти небольшое число, которое, рассеиваясь, в ужасе устремляется
прочь.
Между тем, Кельты возвращаются с триумфом. Во главе их была та
самая женщина, вдохновенный голос которой подготовил их торжество.
Идя лесом, усталость ее заставила преклонить голову у подножия дуба.
Едва ли она провела несколько мгновений, как показалось, что посреди ти-
шины дерево трепещет своей таинственной листвой. Сама Волюспа, охва-
ченная невыразимой тревогой, поднимается, вскрикнув, что она ощущает
дух Германа. Вокруг нее собираются и ее слушают. Она говорит с силой,
которая ее уподобляет наиболее суровым мужчинам. Вопреки их воли,
они чувствуют, как подгибаются их колени; они почтительно склоняют-
ся. В них проникает святой ужас. Впервые они — верующие. Пророчица
продолжает. Будущее раскрывается перед ее глазами. Она видит Кельтов,
одолевших своих врагов и вторгшихся во все пределы земли, делящих бо-
гатства царств и попирающих черные народы, у которых они долгое вре-
мя были рабами: «Вперед, — говорит она, наконец, — доблестные герои,
идите к своим славным судьбам, но не забывайте Германа, вождя людей,
и сугубо чтите Теут-тада, Всевышнего Отца» (28).
Таково было первое прорицание, произнесенное у Гиперборейцев, и та-
ково было первое религиозное впечатление, которое они восприняли. Это
прорицание проявилось под дубом, и это дерево стало священным у них.
Благодаря женщине, лес и леса для них стали служить храмом, и с этого
момента женщины в их глазах получили божественный характер. Волюспа
была образом всех Пифий и всех пророчиц, сташих затем известными с те-
чением времени как в Европе, так и в Азии. Сначала они пророчествовали
под дубами, отчего сделался столь славным дубовый лес Додоны.
Когда Кельты стали господами мира, восприняв от поверженных ими
наций вкус к искусствам и великолепию, они воздвигли своим Пифиям
величественные храмы, где символический треножник, помещенный над
бездной, настоящей или искусственной, заменил дуб, который могли за-
быть.
Но будучи еще далеки от этой эпохи, Гиперборейские народы мечтали
лишь освятить место, где проявилось первое прорицание. Они соорудили
алтарь по образу того, что они видели у Атлантов, и, поместив сверху ко-
пье или меч, посвятили его первому Герману под именем Герман-Зайль
(Herman-Sayl) (29).
Глава XII
Краткий вывод.
В первой книге я исследовал главный объект этого труда и, взяв Чело-

века в момент его появления на мировой сцене, чуждого всякой цивилиза-
ции, я начал с простых восприятий его инстинкта, проведя Человека через
развитие главных свойств его души до преддверия Социального устройст-
ва в эпоху, которую бессмысленно называют золотым веком. Разрушив
это заблуждение и поборов несколько ложных теорий, с ним связанных,
я продолжил ход повествования.
Встроенный в семью, носитель членораздельного наречия, Человек до-
стиг точки, где до наших дней еще находится большое число ему подобных.
Он не знал еще ни законов, ни управления, ни религии. Я должен был его
вести к осознанию важных понятий, показывая, что, лишь благодаря им,
он может стать моральным, сильным и добродетельным и, сделавшись дос-
тойным своих высших предназначений, достигнуть цели, для которой был
создан. Для этого я избрал историческую форму, дабы избежать сухости
ссылок или скуки абстрактных умозаключений. Я надеюсь, что читатель
во многом простит мне эту смелость. Хотя он и мог принять такое начало
истории за гипотезу, я прошу его поверить, что она действительно являет-
ся гипотезой лишь относительно деталей. Мне будет нисколько нетрудно,
если бы к тому представился случай, доказать ее основательность большим
количеством авторитетов и даже расставить для главных событий вековые
даты. Но это было бы совсем бесполезно для предмета нашего труда.
Вначале я представил еще слабую Человеческую волю, борющуюся
саму с собой, а затем более сильную, способную сопротивляться могуще-
ству Судьбы. Я показал, что итогом этой борьбы стало развитие двух низ-
ших сфер, инстинктивной и душевной, — от данного развития зависело
большое число их свойств.
Я связал с этим самым развитием принцип политического права, пока-
зав его в качестве Собственности, которая является столь же присущей
человеку потребностью, как и потребность пользования, без которой он не
смог бы ни жить, ни распространяться.
Затем доказав, что собственность — потребность, я обозрел неравен-
ство сил, данных Естеством, для удовлетворения этой потребности, уста-
новив физическое неравенство среди людей, что неизбежно определяет
неравенство условий. Последнее образует моральное право, законно пе-
реходящее от отцов к детям.
Итак, от политического права, являющегося собственностью, и мо-
рального права, что есть неравенство условий, проистекают законы и раз-
личные формы различных правительств.
Но прежде чем определить у какой-нибудь из этих форм ее основной

принцип, я хотел подойти к развитию интеллектуальной сферы, дабы до-
вести человека вплоть до порога храма Божества. Там я сейчас остановил-
ся, будучи рад наметить обширный сюжет и обозначить по ходу повество-
вания ряд вещей, начало которых до сих пор было мало известно.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.

ВТОРАЯ КНИГА
Главная цель этой книги — обозначить последствия первого потрясе-
ния интеллектуальной сферы и довести Человека до полного развития его
свойств.
Глава I.
Первоначальные формы культа. Образование Духовенства и Королевской
власти.
ПРОВИДЕНЦИАЛЬНОЕ событие, проявившееся в кельтской среде,

сообщило их медитациям две великие истины: бессмертие души и суще-
ствование Бога. Первая из этих истин их поразила, овладев ими больше,
нежели вторая. Они довольно хорошо поняли, как нивидимая часть их
самих, которая ощущает, проникается мыслью и, наконец, желанием,
может пережить разрушение тела, поскольку она вполне в состоянии
бодрствовать, когда тело пребывает во сне, неся в своих сновидениях бо-
лее или менее отчетливые образы чувств, мыслей и волевых движений,
у которых не существует последстсвий наяву. Однако Кельты с трудом
могли возвыситься до идеи Универсального Существа, Творца и Храни-
теля всех существ. Их слабый разум еще нуждался в осязательной вещи,
на которую он бы мог опереться. Средства абстракции и обобщения не
были достаточно сильны, чтобы их поддерживать на этой метафизиче-
ской высоте. Не то, чтобы они хорошо не воспринимали имя Всевышне-
го Отца, данного Волюспой этому Неведомому Существу, которого она
повелела чтить; вместо того, чтобы им возвыситься к Нему, они скорее
обязывали Его снизойти к ним, представляя Его лишь как первого Отца
Гиперборейской расы и самого древнего из их предков. Что касается
первого Германа, то он ясно запечатлен в их глазах. Они его видели
таковым, каковым он сохранился в традиции: грозный, необузданный
в сражении, их опора, их совет, их вождь, в особенности же враг Черных
народов.
Таким образом, можно предсказать без большой боязни впасть в за-
блуждение, что первым культом Кельтов был культ Предков или скорее
О социальном состоянии человека . Первая часть. Вторая книга 103
обожествленной Человеческой души. Этот культ существует с незапамят-

ных времен в Китае и у большого числа татарских народов. Ламаистский
культ, древность которого не уступает сабеизму, тот же самый усовершен-
ствованный культ Предков, о чем я скажу дальше.
Первым последствием культа, установление которого произошло,
благодаря женскому вдохновению (l'inspiration), было полное и неожи-
данное изменение участи женщин. Насколько они были унижены из-за
своей слабости, настолько они стали прославленны из-за нового и чуде-
сного свойства, что в них открыли, — с последнего места, которое они
занимали в обществе, они неожиданно переместились на первое. Повсю-
ду они покорились более сильному; они себя ему вручили. Их провоз-
гласили законодательницами; на них смотрели, как на толковательниц
воли небес; их приказы воспринимались, как прорицания. Облеченные
высшим священством, они развили первую теократию, существовавшую
у Кельтов. Женская коллегия была обязана определять порядок в культе
и управлении.
Между тем, эта коллегия, законы которой были приняты, как божест-
венные вдохновения, не преминула отметить, что для изучения и исполне-
ния законов необходимы два принудительных сословия хранителей знания
и власти. Они должны сосредоточить в своих руках как моральные и гра-
жданские наказания, так и вознаграждения. Голос Волюспы был услышан,
и коллегия назвала, с одной стороны, первого суверенного Понтифика под
именем Друд (Drud) или Друид (Druid); с другой — Короля под име-
нем Кан (Kahn), Конг (Kong) или Кинг (King)(30). Эти два высших
представителя власти рассматривались, с полным основанием, как двое
небесных уполномоченных, назначенных для просвещения людей и прав-
ления над ними, и именовались, следовательно, Понтификом и Королем
Божией милостью. Друд был главой Диеты, в которой он создал духовное
сословие, Кан, соответственно, стал вождем Лейтов (Leyts) и Фольков
(Folks), воинов и рабочих, среди которых он избрал офицеров, обязанных
действовать от его имени.
При всем том, Кан поначалу не смешивался с Германом, которого всег-
да избирали пэры, предварительно испытав в бою, и несли на щите согла-
сно древнему обычаю; но данный воинский вождь прекратил называться
Германом, оставив безраздельно имя первому обожествленному Герману
и удовлетворившись именем Майер (Mayer), то есть наиболее сильный
и доблестный (31).
Хорошо известно, какие неистовые соперничества возникали, с тече-
нием времени, между Каном и Майером, или Королем, облеченным гра-
жданской властью, правящим по божественному праву, и Мэром (Maire),
обладателем воинской силы, командующим воинами по праву избрания.
Часто Король соединял в себе две должности, но чаще Мэр лишал Короля
короны, возложив ее на свою голову. Но эти подробности, собственно при-

надлежащие истории, не входят в мой сюжет; я рад показать их начала,
чтобы извлечь позднее из них выводы, относящиеся к важному предмету,
который меня занимает.
Глава II
Шестая Революция. Политический и религиозный раскол. Происхождение
Кельтов, Бодонов (Bodohnes) или Номадов, и Амазонок.
ВЕРНЕМСЯ теперь к ходу нашего повествования. Мы видели, что до

развития своего инстинкта человек жил в абсолютной анархии; он не имел
даже того вида инстинктивного управления, который отмечают у неко-
торых пород животных; и это на том основании, что я показал по поводу
брака. Ничего раньше времени не совершалось с ним, хотя все у него было
предустановлено в принципе. Провидение, творением которого он являл-
ся, желало, чтобы он развивался свободно и чтобы его к тому ничего не
принуждало.
Абсолютная анархия прекратилась тогда, когда он поразмыслил о себе
самом и когда его брак, явившийся итогом этого размышления, образовал
семью. Сближение многих семей установило вид домашнего управления,
где воля женщины присвоила себе постепенно исключительное господст-
во. Мы видели, как Судьба разбила это неестественное правление неожи-
данным противостоянием мужской Воли. Женщина до тех пор бывшая го-
спожой, стала теперь рабыней; общество всем своим грузом обрушилось
на нее, — имел место вид мужской тирании. Покорный народ состоял из
матерей и дочерей, а народ-повевелитель — из глав семейств, каждый из
которых был деспотом в своей собственной хижине. Это было царство
совсем одной инстинктивной силы.
Событие, к которому привели совместно Провидение и Судьба, про-
тивопоставив душевную силу инстинктивной, видоизменило положение
вещей. Гиперборейская раса, внезапно атакованная боевой и сильной
Расой, должна была искать вне инстинкта средства сопротивления, — ее
душевные свойства, живо пробужденные опасностью, развились. Необхо-
димость обороны, а равно и необходимость добывания пищи ей внушили
счастливую идею разделиться на два класса, один из которых предназна-
чен воевать, а другой — работать. Наиболее сильные были избраны, чтобы
руководить бойцами; наиболее умные — следить за рабочими. Появились
отдельные начальники, зависящие от главного начальника; образовалась
Диета. Это было военным правлением, в котором соединились принципы
феодального строя с принципами имперского режима.
Сначала воля действует в инстинкте, затем она работает в рассудке:

теперь она разместилась в разуме. Но тот же подводный камень, который
уже встречался в эпоху развития инстинкта, встречается опять в других
формах, угрожая социальному судну еще большим потрясением.
Поскольку движение началось, благодаря женщине, то стоит ли опа-
саться, что она, увлеченная своим характером и обольщенная интересом
или тщеславием, попытается повернуть только в свою пользу движение,
которое Провидение установило для продвижения Расы? Небеса говорили
ее голосом, но верно ли что они говорят им всегда? И когда они боль-
ше не говорят, не заставляет ли она их говорить? Хотя эти соображения,
в общем, на волновали Кельтов, тем не менее, у некоторых из них они
оказались достаточно закоренелыми, чтобы чинить большие препятствия.
Не все были свидетелями первого выступления Волюспы, наибольшее чи-
сло не слышало ее прорицания, многие отказались в него верить; даже
проникшиеся им рассуждали о необычном, сомневаясь в вещи, правдопо-
добность которой они же сами утверждали. Ни одни, ни другие не ведали
сущности провиденциальных движений, производящей такое следствие.
Они удивлялись вещи, образующей лучший удел Человека: если его не-
преодолимым движением увлекает Провидение, оно не расходится с Судь-
бой, и сама необходимость их равномерно направляет. Человеческая воля,
принужденная во всех устремлениях, не будет иметь никакого выбора ни
в действии, ни в своих делах, безраличных по отношению к ней, которые
станут невосприимчивыми как к похвале, так и к порицанию. Движение
передается именно ментальной свободе, и его можно распознать, если оно
провиденциальное. Сколь оно возвышенно, сколь оно свободно, сколь оно
вынуждено, сколь оно склоняется к фатальности Судьбы.
Эта ментальная свобода, присущая провиденциальным движениям,
ощущалась здесь впервые и ощущалась сильно. Вероятно, Кельты на-
блюдали с удивлением то, что можно осмысливать одни и те же увиден-
ные предметы по-разному. В то время, как большое число народностей
почтительно приняли указания женской коллегии, подчинившись без
всякого сопротивления суверенному понтифику и провозглашенному
королю; в то время, как духовное просвещение и военно-гражданское
управление распространились сверху донизу, пустив там глубокие кор-
ни; в то время, как прорицания Волюспы были приняты, как священные
законы, имелись и другие народности, с упорством державшиеся своих
древних форм и отбросившие все нововведения. Но пугало их больше
всего и казалось особенным следующее: женская коллегия, возможно
немного смешивая частный интерес с общественным, усиленно придер-
живалась оседлости жилищ и прикрепленности к ним семейств. Именно
это вело к установлению до сих пор неизвестной территориальной соб-
ственности. Данное нововведение явилось предлогом образовавшегося
раскола. Он был чудовищным. Успех склонялся то в одну, то в другую

сторону, но поскольку несогласные находились в довольно слабом мень-
шинстве, по сравнению с массой, непосредственно чаявшей нововведе-
ний или принявшей их без обсуждений, они были обязаны подчиниться
или удалиться. Они предпочли последнюю участь и, идя навстречу ей
с севера на юг Европы, достигли берегов моря, что с той поры назы-
валось, собственно, Черным морем, хотя данное имя раньше принад-
лежало всему морскому пространству, омывавшему юг Европы, из-за
владевших им черных народов, подобно тому, как Белым морем назы-
валась, наоборот, часть океана, окружавшего Европу и Азию со стороны
Северного полюса.
Достигнув берегов этого внутреннего моря, Кельты-раскольники обошли
его с востока и проникли в ту часть Азии, которая носит имя Малой Азии.
Слабые колонии, которые Судэйцы здесь основали, были легко разгром-
лены. Победители, водушевленные первым успехом, быстро продвигались,
увеличивая свои трофеи и число рабов, и вскоре далеко распространилась
молва о Скифском потопе, наводнившем северные пределы Азии. Усилия,
предпринимавшиеся с тем, чтобы остановить поток, лишь увеличили его
стремительность, снабдив новыми жертвами скифские грабежи. Где невоз-
можно было отступить, Кельты должны были идти вперед или погибнуть.
Они шли вперед.
Из-за упорства, заставившего их покинуть свою родину, они стали
называться Бодонами (Bodohnes) (32), то есть без оседлых поселений;
это имя, существующее еще в имени Бедуинов, было знаменитым. После
нескольких превратностей, на которых мне совсем бесполезно останавли-
ваться, Кельты-Бодоны, сделавшись хозяевами обоих берегов столь слав-
ного затем Евфрата, совершили завоевание Аравии, где большая часть
их, наконец, осела, переняв впоследствии часть нравов и обычаев побе-
жденных ими народов, и подчинившись их законам и их культам. Именно
из произошедшего смешения гиперборейской и судэйской кровей воз-
никли Арабы. Все космогонии, представляющие Женщину, как причину
зла, и изобильным источником всех поражавших землю несчастий, берут
начала отсюда. Еще во времена Магомета женщина у народов Йемена
считалась нечистой. Они, подобно своему пророку и его им упреку в Ко-
ране, плакали по поводу рождения девочек и часто их живыми закапывали
в землю.
Я не хочу оставить этих Кельтов-раскольников, судьба которых была
столь блестяща, ибо от них получили свое происхождение Ассирийцы
и Арабы, не приведя пример, своеобразие которого ставило в затруд-
нительное положение ученых всех столетий. Этот пример относится
к Амазонкам. Я опасаюсь вскоре предаться бесчисленным и противоре-
чивым подробностям, давшим жизнь этому женскому воинственному
народу. Из всего того, что было сказано за и против, со всей очевидно-

стью выходит, что такой народ, действительно, существовал поначалу
в Азии возле Термодона (Thermodon), затем на нескольких средиземно-
морских островах и даже в самой Европе. Индусы, сохранившие о нем
воспоминание, называют страну Амазонок Стри-раджья (Stri-radjya),
помещая ее на берегу моря около гор Кулас (Coulas). Зороастр говорит
в Бун-дехеш (Boun-dehesh), что они живут в городе Салеме (Salem).
Павсаний рассказывая об их вторжении в Грецию, передает, что они
сражались под самыми стенами Афин. В своих Аргонавтиках Аполло-
ний сообщает, что они водворились на острове Лемнос и на материке
близ мыса Темискура (Themiscure). Но наиболее вероятным кажется,
что эти необычные женщины существовали поначалу в Малой Азии.
Несколько бодонских орд, продвинувшихся неосмотрительно вперед,
попали в ловушку, где мужчины были изрублены на части. Женщины,
находясь с другой стороны реки или на острове, имели время укрыться
и, возомнив себя более сильными, благодаря случившемуся событию,
решили его использовать, дабы овладеть господством. Вероятно, среди
них нашлась женщина с твердым и решительным характером, замысел
которой их вдохновил и которая стала их предводительницей. Предание
доносит, что они убили стариков, остававшихся с ними и даже несколь-
ких своих мужей, спасшихся от врага. Как бы то ни было, представля-
ется достоверным, что они создали монархическое правление, сущест-
вовавшее довольно продолжительное время, ибо имена нескольких их
цариц дошли до наших дней. Историки не пришли к согласию, каким
образом они принимали мужчин в свою среду. Но можно сделать вывод,
наиболее соответствующий истине, что своих пленников они обращали
в рабство и давали рождавшимся от их временных браков с ними воспи-
тание согласно своим воззрениям.
К тому же, имя Амазонок, под которым древность нам донесла сведе-
ния об этих женщинах-воительницах, доказывает, определенным образом
(33), одновременно их кельтское происхождение и их пребывание в Азии.
Амазонки, выходит, обозначают тех, кто не имеет мужчин или мужей.
Становится ясным, даже долго не распространяясь на данную тему,
что если подобные женщины существовали, то чрезмерное несчастье за-
ставило их отказаться от своего естества, доведя до такого безнадежного
деяния. Значит, в положении, в котором я представил у бодонских Кель-
тов женщин, их крайние несчастья явились результатом одновременно
политического и религиозного раскола. Их мужья, карая безрассудно же-
лезной рукой пол, уже с лихвой наказанный за свои ошибки, и не различив
голос Провидения, призывавший их к смягчению нравов, сообщили Судь-
бе зачатки бедствия, способные в достатке произвести пагубные плоды,
как только случай в том благоприятствовал движению.
Глава III
Первое географическое деление Европы.
Но пока эти события происходили в Азии, Кельты, остававшиеся

в Европе продолжали следовать движению, сообщенному Провидением.
Здесь установилось теократическое и королевское правление, обещав-
шее дать успешные результаты. Уже распространилось во все стороны
значительное число Друидов, обученных заботами суверенного понти-
фика, называвшегося Друдом. Друиды добавили к двум существовав-
шим у Гиперборейцев классам еще один, в высшей степени, необходи-
мый класс, который должен был поддерживать гармонию между двумя
первыми классами, мешая, с одной стороны, угнетению; с другой — воз-
можности мятежа. Данный класс, составленный из людей, называемых
Лёр (Loehr), то есть просвещенных или ученых, стал у нас тем, что рань-
ше именовали клержи (clergie) и что мы сегодня называем клиром. В се-
дую старину, в отсутствие самой королевской власти, когда теократия
одна господствовала в Европе, суверенные теократы, носившие звание
Лар, имели свои главные престолы во Фракии, Этрурии и на Британских
островах (34).
Поскольку Гиперборейская раса разделилась на три класса, то дос-
тойно большего внимания следующее: каждый класс представлял одну
из трех составных сфер человека, развиваясь таким же образом. Класс
Фольков являлся аналогом инстинктивной сферы, класс Лейтов или вои-
нов — душевной, и класс просвещенных людей Лёр — интеллектуальной.
Такое движение вперед, хотя и возмущенное некоторыми толчками, до тех
пор было замечательным.
Масса кельтской нации склонялась к оседлому существованию, по-
мышляя произвести раздел земель, но прежде чем подойти к решению
этого вопроса, нужно было сначала определить и установить границы.
С провиденциальным движением, о котором я рассказал, яростнее, чем
когда либо разгорелась война между двумя расами — белой и черной;
Кельты, проникнутые религиозным и воинским воодушевлением, творили
чудеса героизма. Атланты, теснимые со всех сторон, не могли выдержать
кельтского напора. Время стерло существовавшие поначалу различия.
Оружие у соперников стало почти равным, и Кельты, наученные воинской
тактике, обнаружили в своих телесных силах все более и более заметное
преимущество. Внутренняя территория страны была уже освобождена.
Судэйцы, задвинутые на южные оконечности Европы, на морское побере-
жье, могли там удержаться лишь благодаря своим укрепленным городам,
осаждать которые кельты еще не умели. Впрочем, мощный флот судэйцев
делал невозможным голодную блокаду.
Когда обладание Европой, за исключением южного побережья, ста-

ло убедительным, Друиды разделили ее внутреннюю территорию на три
больших области. Центральная была названа Теутс-ланд (Teuts-land),
то есть возвышенная или высокая земля, или земля Теут (Teut); земля
на западе приняла название Хол-ланд ( Hol-land) или Гхол-ланд (Ghol-
land), низменная земля, и земля на востоке — Пол-ланд (Pol-land), вер-
хняя земля. Пределы, размещенные на север от этих трех областей стали
называться Д'ан-марк (D'ahn-mark), граница душ. Края же, еще окку-
пированные Атлантами, начиная от Танаиса и кончая Геракловыми стол-
бами, были известны под родовым именем Аскс-тан (Asks-tan), то есть
жилище Асков или Черных народов (35). Это географическое деление,
хотя и искаженное множеством мелких делений, пережило все религи-
озные и политические революции и признается еще и в наши дни в своих
главных моментах. Что касается огромных пространств, простиравшихся
за Борисфеном, рассматриваемых, как рубеж Гиперборейской державы
(36), казавшихся безлюдными и населенными, на что ясно указывает их
имя, только дикими животными, среди которых лошадь наиболее почита-
емое. Именно из-за этого воинского животного дали этим пределам имя
Росс-ланд (Ross-land), земля лошадей (37).
Кельты очень заблуждались, когда думали, что земли, расположенные
за Борисфеном и Доном, полностью необитаемы. Данное ошибочное мне-
ние указывает на то, что они утратили из виду место своей колыбели,
более не припоминая, что когда-то сами спустились из этих ледяных об-
ластей. В то время, как они совершали огромные шаги на пути к циви-
лизации, когда, готовые идти на завоевание Мира, они составили уже
многочисленную и могущественную нацию, неведомые народности едва
пересекали первые границы Социального состояния, в тишине образуясь,
возрастая в количестве и ожидая лишь подходящий момент, чтобы спу-
ститься с гиперборейских высот и прийти в более благоприятный климат
за требуемым себе уделом.
Глава IV
О первом разделе земли и территориальной собственности.
МЕЖДУ ТЕМ, Друиды, всегда послушные прорицаниям Волюспы и по-

корные решениям Священной коллегии, продолжили свое деление. Они
предоставили воинам общую собственность на обширные пространства
земли, а рабочим частную собственность на малые пространства в боль-
шом количестве. Подобно тому, чем владели десять или сто семейств Фоль-
ков, принадлежало сполна одной семье Лейтов, которые не были обязаны
трудиться на земле и заниматься иным ремеслом, кроме военного, поль-

зуясь определенной частью доходов, полученных трудом и промыслами
мелких собственников, принужденных обрабатывать большую земельную
собственность Лейтов.
Как несколько мелких хозяйств образовывали большое хозяйство, так
несколько больших хозяйств образовывали огромное хозяйство. Объеди-
нившись между собой, мелкие и большие хозяйства составляли и вовсе
громадное хозяйство. Так, если первый воин, господствовавший над не-
сколькими рабочими, брал титул барона, то второй становился высоким
бароном (haut-baron), а третий — весьма высоким бароном (tres haut-
baron). Король обладал господством над всеми баронами и пользовался
почетным правом универсальной собственности. То есть предполагалось,
что все земли принадлежат ему, а крупные и мелкие собственники при-
знавали, данные королем соответствующие им права. Судьба свободных
земель зависела от него, которые он раздавал новым семействам по мере
их образования, распоряжаясь имениями, ставшими свободными из-за
угасания древних фамилий. Кроме того, ему принадлежало очень обшир-
ное владение, доходы от которого предназначались его короне.
Казалось, в самом начале этого законодательства Друидам, на правах
собственности, принадлежали лишь святилища, где они жили вместе
с женами и детьми. Их главным доходом была определенного рода деся-
тина, налагаемая на все государственное имущество, но дары, которые им
жаловались с течением времени, сделали их собственниками огромного
количества земель вокруг самих святилищ, сосредоточив в руках друидов
несметные сокровища.
В соответствии с этим быстрым очерком, видно, что территориальная
собственность являлась изначально тройственной природы, иными слова-
ми, инстинктивной, душевной и интеллектуальной. Те, которые вообра-
жали, будто человеку для обладания достаточно первому огородить зе-
мельный участок, сказав, что это — мое, совершали грубейшую ошибку.
Реальное владение человека, его инстинктивное владение, не выходит за
пределы его труда. Земля принадлежит всем, или не принадлежит нико-
му. Для того, чтобы подтвердить собственность необходимо провиденци-
альное дарование (провиденциальная концессия). И это дарование может
быть лишь следствием теократического законодательства. Провидение не
проявляется немедленно, оно не прийдет ни к кому диктовать для людей
свои законы, оно всегда нуждалось в человеческом средстве, чтобы сде-
лать понятной свою волю. Именно тогда возникает это средство, когда
запускается теократическое законодательство.
Данное законодательство, как я о нем говорил, началось у Кельтов
в установленную для этого эпоху. Оно придало силу, существовавшее
тогда единое могущество двум другим силам, предназначенным служить
обоюдной опорой, — закону гражданскому и закону религиозному. Воин-

ский начальник, занимавший ведущее положение, должен был уступить
свое место королю и суверенному понтифику, двум новым вождям, учре-
жденным, чтобы стать выше его. Король одним фактом своей коронации
объявлялся временным представителем Провидения и, следовательно,
универсальным собственником земли. Исходя из своего качества универ-
сального собственника, он был вправе создавать общих собственников,
которые, в свою очередь, устанавливали частных собственников. Все
было в точности так. Но поскольку Провидение, временно представляемое
королем, сохраняло свое духовное действие, в которое облекался суверен-
ный Понтифик, получалось, что король обязан за свою универсальную
собственность почитать суверенного Понтифика, чьим голосом провозгла-
шалось его право. И на полном основании суверенный Понтифик требовал
законности всех производств как от короля, так и от духовного сословия.
Если хочется уделить внимание законам, особенно же их применению,
что связано с правом территориальной собственности, несмотря на беско-
нечное число революций, театром которых была Европа, станет видно: при-
менение их ведет к доказательству выдвинутого мной положения, а имен-
но — право первоначально являлось лишь концессией (дарованием).
Впрочем, не стоит смешивать сказанное мной о территориальной соб-
ственности с тем, что я говорил в другом месте о промышленной собст-
венности. Эти две собственности в юридическм смысле совсем не походят
друг на друга. Промышленная собственность образует естественное пра-
во, присущее человеку, необходимость, из которой Социальное состояние
черпает свой принцип. В то время, как территориальная собственность, на-
оборот, покоится на сверхъестественной концессии (даровании), чуждой
человеку, имевшей место лишь после того, как Социальное состояние уже
давно было установлено. Здесь нет нужды в законе, как я говорил, дабы
учредить право промышленной собственности, поскольку каждый инстин-
ктивно ощущает, что продукт человеческого труда принадлежит человеку
в той же мере, как и его тело. Но лишь вследствие закона и очень силь-
ного закона право территориальной собственности может быть принято.
Ибо инстинкт отвергает существование подобного права, и оно никогда
бы не имело места, если бы разум, в котором оно имеет свой принцип, не
решился его благословить. Вот видим возмущенных людей, воля которых
заключена в инстинкте, неистово поднимающихся против исключительно-
го владения землей и всегда вопрошающих: почему большая часть народа,
вообще, лишена земли. Единственный ответ этим людям будет: потому
что таковой явилась воля Провидения. И все же, не претендуя осветить
пути Провидения дерзновенным огнем, можно указать мотивы подобной
воли. Эти мотивы явно способствуют подъему и расцвету социального
строения, никогда недосигаемые без них.
Глава V
Начало Музыки и Поэзии. Изобретение других наук.
ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО в эту эпоху, а, быть может, немногим раньше

произошли некоторые вещи, ощутимым образом повлиявшие на кель-
тскую цивилизацию.
Друиды, слушавшие прорицания Волюспы, заметили, что эти прори-
цания всегда были заключены в размеренные фразы постоянной формы,
вызывающие собой чувство определенной гармонии, изменявшейся в со-
ответствии с темой, подобно тому, как и тон, которым пророчица вещала
свои изречения, многим отличался от обычной речи. Они внимательно из-
учили эту особенность и, привыкнув подражать различным услышанным
от пророчицы интонациям, сумели их воспроизводить, увидев, что они
были согласованы по установленным правилам. Правила, завершенные
ими после усиленной работы, легли в систему, составив принципы двух
прекраснейших замыслов (conceptions), которыми люди могли гордить-
ся — музыки и поэзии. Вот каково происхождение музыки и ритма.
До тех пор Кельты были малочувствительны к музыке. От Атлантов
же, которых они слышали в боях или на каких-нибудь торжествах, доно-
сился только более или менее сильный, иногда пронзительный, иногда
тяжелый шум. Стремясь соперничать с врагом, они вскоре изобрели кое-
какие военные монотонные инструменты, подобные барабанам, кимвалу,
рожку и дудке (la bucine), при помощи которых они, действительно, умели
наполнить воздух грозным шумом или звуком без всякой мелодии. И лишь
когда их священники восприняли от Волюспы принципы музыкальной
и поэтической гармонии, они стали привлекательными для кельтов.
Изобретенная счастливым гением флейта совершила переворот в идеях.
С невыразимым восхищением было видно, что этим инструментом мож-
но сопровождать голос Волюспы и, так сказать, вызывать ее слова одним
повторением звуков, к которым она привязалась. Повторение этих звуков
создало поэтический ритм. Ритм, данный нации в качестве небесного по-
дарка, был принят с потрясающим воодушевлением. Его изучали сердцем,
его пели при каждом случае, его с колыбели внушали духу детей, так что
в очень малое время он стал, будто инстинктивным, и можно было посред-
ством него распространять с наибольшей легкостью текст всех прорица-
ний и законов, что в той же мере постоянно таила в себе Волюспа. Таков
был смысл, благодаря которому отделилась в глубокой древности музыка
от поэзии, но одна и другая назывались тождественно — языком Богов.
Несмотря на удовольствие, что я испытал, распространяясь о столь
приятных предметах, к которым мои склонности меня часто увлекали,
я должен здесь лишь слегка коснуться их, опасаясь весьма замедлить ход
повествования. Впрочем, в других трудах я позаботился их изучить на-

столько, насколько мог (38).
Изобретение музыки и поэзии, пробудив сознание, дало место наблю-
дениям, исследованиям и медитациям, результаты которых были очень
полезными. Впервые изучался блестящий феномен Слова, до тех пор не
привлекавший ни малейшего внимания. Друиды, коих Волюспа сделала
музыкантами и поэтами, стали и грамматиками. Они исследовали язык,
на котором говорили, обнаружив к своему изумлению, что он опирает-
ся на установленные принципы. Они отделили имя существительное от
глагола и нашли соотношения к числу и роду. Увлеченные духом своего
культа, они провозгласили женский род первенствующим, отразив гипер-
борейскую речь неизгладимым характером, полностью противополож-
ным характеру судэйского языка. Намереваясь, к примеру, обозначить
предметы, род которых существовал лишь в формах речи, они применили
к мужскому и женскому роду способ, противоположный устойчивому мне-
нию, бытующему в Человеческом царстве, уподобив женский род солнцу,
а мужской — луне, чем впали в противоречие с природой вещей (39).
Эта ставшая одной из первых ошибка, где душевное тщеславие жен-
щины увлекло дух пророчицы, не была, к несчастью, ни последней, ни
самой значительной. Я отмечу сейчас наиболее чудовищную из всех, уг-
рожавшую гибелью целой Расе, но перед этим я хочу сказать слово об
изобретении письменности, которая совпала с изобретением грамматики.
Кельты, как я говорил, приобрели из-за частого посещения их Атланта-
ми свободное знание письменности, но их рассудок, еще плохо развитый,
не ощущал всей пользы столь замечательного искусства, которое их слабо
занимало до тех пор, пока Друиды не стали размышлять над родным на-
речием, почувствовав необходимость зафиксировать письменностью его
колеблющиеся формы. Самая большая сложность этого искусства заклю-
чается в замысле первоначальной идеи, но как скоро идея изложена и рас-
судком схвачена ее метафизическая цель, остальное не вызывает никаких
затруднений.
Будет достаточно смелым говорить сегодня, что если бы первый изо-
бретатель буквенных начертаний не копировал какой-нибудь смысл, ко-
торый мог узнать от Атлантов, или если бы формы, которые он придал
шестнадцати буквам своего алфавита были его неоспоримым произве-
дением, то стало бы очевидным, что эти шестнадцать букв писались бы
его рукой в абсолютно противоположном направлении, чем направление
судэйских начертаний, то есть как повелось у Атлантов. Пока писарь
у одних изображал свои буквы по горизонтальной черте справа налево,
у Кельтов, наоборот, он это делал слева направо. Эта заметная разница,
которой никто, как я думаю, еще не искал причину, зависела от того,
о чем я скажу дальше.
В очень отдаленную эпоху, когда были изобретены атлантические

письмена, Судэйская раса, находясь у истоков своего происхождения,
обитала за пределом экватора по направлению к южному полюсу. Там
всякий, обратившийся к солнцу, видел, как восходит эта звезда справа
и заходит слева, чему следовал и по ходу движения своего письма. Но то,
что являлось естественным в данном положении и могло рассматриваться
в качестве священного народами-солнцепоклонниками, переставало быть
таковым с противоположной стороны земного шара у северных народов,
размещавшихся очень далеко от тропиков. У этих народов всякий, обра-
тившийся к солнцу, видел эту звезду, напротив, поднимающуюся слева
и склоняющуюся вправо; будто исходя из того же принципа, управляв-
шего судэйским писарем, кельт, следуя ходу солнца, естественно должен
был писать в прямо противоположном направлении, сообщая своему пись-
му движение слева направо.
Знание этой, на первый взгляд, столь простой причины вручает наблю-
дателю исторический ключ, от которого он получит непосредственную
пользу, ибо всякий раз, когда он увидит какое-нибудь письмо, идущее в на-
правлении справа налево, как письмо Финикийцев, Евреев, Арабов, Этру-
сков и т. д., он сможет его происхождение отнести к Судэйской расе. И,
наоборот, когда он увидит письмо, идущее в противоположном направле-
нии слева направо, как руническое, армянское, тибетское, санскритское
и т. д., он не ошибется, рассматривая его изначально гиперборейским.
Кельты отличали буквы своего алфавита под названием рунических
(runiques), и это слово отныне поразительно меня убеждает, что руни-
кой они подражали в некотором смысле атлантическим начертаниям.
И вот почему. Атланты имели два вида письма, одно из которых — ие-
роглифическое, а другое — грубое или курсивное, что достаточно дока-
зано свидетельством Египта, последнего места на земле, где могущест-
во Атлантов обрело последний расцвет. Итак, слово руника (runique)
в большом количестве диалектов означает курсив (40), поскольку можно
предсказать, что рунические письмена суть лишь курсивные начертания
Атлантов, немного искаженные по форме, с сообщенным им противопо-
ложным смыслом. Это мнение, впрочем, имеет большую степень вероят-
ности в поразительном подобии, которое отмечается между курсивными
буквами финикийцев и руническими или курсивными письменами Этру-
сков и Кельтов.
Но прежде, нежели были изобретены поэзия и музыка, грамматика
и письменность, математические знания достигли некоторого прогресса.
Счисление не нуждалось в развитии разума, чтобы дать первые элементы
арифметики, и можно, не ошибившись, верить, что раздел территориаль-
ных владений развил вскоре практическую геометрию, подобно тому, как
развитие астрономии зависело от земледельческих потребностей.
Эти знания, несомненно, были еще далеки от совершенства, но доста-

точно, что они начали развиваться, в чем осуществился замысел Прови-
дения. Я довольно сказал, что Провидение дает лишь принципы вещей.
Именно Человеческой воле, находящейся под влиянием Судьбы, принад-
лежит культура их развития.
Глава VI
Искажение культа. Какова причина. Суеверие и фанатизм: их
происхождение.
ЕСЛИ бы принципы, данные Провидением, продолжали развиваться

с той же верностью, Гиперборейская раса, быстро достигнув кульминации
социального устройства, являла бы собой зрелище, достойное восхище-
ния. Европа, прославлявшаяся с давних пор, больше не стала бы игруш-
кой такого количества превратностей и, гораздо раньше завоевав мировое
господство, не имела бы нужды делаться рабыней Азии напротяжении
целого ряда столетий. Но Судьба, определившая вереницу всяких проти-
воположных событий, потребовала столь же чистой, как и сильной воли,
чтобы помешать их осуществлению или воспротивиться их последствиям,
но не только не нашлось этой воли, но и та, которая была, вместо того,
чтобы следовать движением, сообщенным ей Провидением, начала сопро-
тивляться Провидению, захотев сделаться центром, будучи себе самой
двигателем, и не избежав Судьбы, осталась господствовать, благодаря ей,
и покорившись ее закону.
Одна плохо управляемая страсть творила все зло. Это — тщеславие,
воспламенившись в груди Волюспы, в частности, и, в общем, внутри всех
женщин, породило в них эгоизм, холодные внушения которого, вместо
того, чтобы расширить интеллектуальную сферу, ее, наоборот, сужают,
внося в душу честолюбие, лишенное любви и славы.
В различных областях, занятых Кельтами, было учреждено несколь-
ко женских коллегий, во главе которых стояли Друидессы, подчиняв-
шиеся только Волюспе. Эти Друидессы руководили культом и делали
прорицания, их совета спрашивали в частных делах, тогда как в делах
общих совет давала Волюспа. Поначалу влияние Друидесс было очень
обширно. Друиды ничего не предпринимали, не испросив их мнения,
и сами Короли слушались их указаний. Однако, по мере того, как духов-
ное сословие просвещалось, по мере того, как науки и искусства стали
процветать, Друидессы заметили, что их влияние сокращалось, власть
удалялась от них, а их самих меньше чтили, нежели Божество, орудиями
которого они являлись.
Было очевидно, что мужчина, изумленный величием имевшего место

движения, мало-помалу выходил из своего оцепенения, стараясь занять
свое истинное место, утраченное из-за этого движения. Та же самая вещь,
произошедшая в случае первоначального развития инстинктивной сферы,
повторилась и в других отношениях. Сегодня, как и тогда, встал вопрос:
какой из двух полов будет главным.
Если бы женщина была мудрой, то согласилась бы оставаться орудием
Божества, средством общения между Божеством и человеком. Конечно,
данное место являлось вполне достойным, чтобы удовлетворить ее тще-
славие. Но ее тщеславие не было этим удовлетворено, ибо пробудившийся
внутри нее эгоизм убедил женщину в том, что для нее ничего не остает-
ся. Слушали ли ее, когда она говорила? Нет, поскольку Божество вещало
ее устами. Да и какую власть имела она, когда хранила молчание? Всем
повелевали Друид, Король и Мэр. Должна ли она ограничиться в своей
ничтожной роли? Было ли достаточно этого для ее честолюбия? Да и жен-
ские способности не призывали ли ее к более высоким преднаначениям?
Ее способности! Ах! Кто лучше нее мог их оценить? Все происходившее
не зависело ли от них? Искали Божество в небе, потому что его голос был
дан ей. У нее спрашивали прорицаний, потому что ее разум мог их воспри-
нять. Если бы грядущее стало известно, то не силой ли ее воли, которая
осуществляла грезы своего воображения? Возможно ли, чтобы грядущее
зависело только от нее, подобно тому, как зависело от нее существование
Божества?
Едва эта кощунственная идея пришла ей в голову, как Провидение, ужа-
снувшись, удалилось, а ее место заняла Судьба. Волюспа более не являлась
сосудом Божества, превратившись в предсказательное орудие, которым
распоряжается Судьба. Напрасно впредь вы будете искать в выражениях,
произносимых ей, хотя бы одно истинное слово о грядущем. Глагол в ее
речи станет лишенным будущего времени (41). Одна необходимость Судь-
бы будет порождать грядущее, развивая последствия прошлого.
Итак, не имея возможности более править в истине, но желая полно-
стью сохранить свое господство, женщина искала власть в заблуждении.
Все прорицания, исходившие от святилищ стали двусмысленными и ту-
манными — они говорили лишь о бедствиях, совершенных грехах, требу-
емых искуплениях и необходимых покаяниях. Высшее Божество Теутад,
некогда пришедшее в образе благосклонного отца, теперь изображалось
только в суровых чертах тирана. Первый Герман, ставший Богом войны
по имени Тор (Thor) (42), уже не являлся предком-заступником, всег-
да озабоченным спасением нации. Он стал ужасным и жестоким Богом,
дающим себе самому крайне чудовищные звания: его именовали отцом
резни, человекобойцей (le depopulateur), поджигателем, истребителем.
Он имел жену Фригу (Friga) или Фрейю (Freya), госпожу, поистине, не
менее жестокую, чем ее муж, отмечавшую заблаговременно в сражениях

тех, которые должны быть убиты и, по странному контрасту, державшую
в одной руке кубок сладострастия, а в другой меч, обрекавший смерти.
Страшное суеверие сменило бывший до тех пор простой культ: религия
стала нетерпимой и свирепой. Все страсти, волновавшие душу Волюспы,
воспламеняли души предков, — они становились, как и она, завистли-
выми, алчными и подозрительными. Бескровные жертвы (les sacrifice
innocent), которые, по обыкновению, им приносили, более не могли их
обрадовать. Теперь им жертвовали животных, заменив пролитие молока
пролитием крови, и, когда понадобилось установить разницу между от-
дельными предками и предками нации, пришли к тому, чтобы приносить
человеческие жертвы Теутаду, Тору и Фрейе, рассудив, что более чистая
и благородная кровь должна быть приятнее богам (43).
Невозможно представить, чтобы жертвы выбирались из числа плен-
ных или рабов. Отнюдь, это больше всего угрожало головам самых благо-
родных. Друидессы, вдохновленные Волюспой, смогли поразить сознание
таким опьянением, что казалось, будто возлюбленные Богов те, чья участь
быть закопанными заживо, или пролить свою кровь у подножия алтарей.
Жертвы сами поздравляли друг друга с выбором, который пал на них.
Никто не являлся исключением; ослепление дошло до точки, и казалось
самым благосклонным предзнаменованием, когда Король сам удостоился
этой чести. Не взирая на сан, его принесли в жертву посреди рукоплеска-
ний и радостных криков всей нации.
Праздники, когда приносились эти чудовищные жертвы, часто вновь
повторялись. Так, в каждый из девяти месяцев, пока их отмечали, прино-
сились девять жертв в день, в течение девяти дней подряд. При малейшем
случае Друидессы спрашивали о посланце, чтобы отправить его погостить
у предков и принести им новости от потомков. Иногда этого несчастного
бросали на копье Германзайля, иногда его давили меж двух камней, иног-
да его топили в пучине; чаще всего оставляли истекающим кровью, чтобы
получить более или менее благосклонное предсказание в той стремитель-
ности, с которой он истекал кровью. Но когда страх неминуемого несча-
стья колебал сознание, суеверие разворачивало все, что имело ужасного.
Я никогда бы не закончил, если бы пожелал набросать ряд картин, пред-
ставившихся в моей памяти. Здесь — армия, обреченная на смерть своим
генералом; там — генерал, который казнит (decime) каждого десятого из
своих офицеров. Я вижу шестидесятилетнего монарха (monaque), которо-
го сжигают в честь Теутада; я слышу вопли девяти детей Хакена (Haquin;
Гагуин, Гаген — прим. пер.), которых душат на алтарях Тора. Для Фрейи
же копают глубокие колодцы, где зароют жертвы, посвященные ей.
На какую точку Европы я не брошу свой взгляд, везде вижу запечатлен-
ные следы этих мерзких жертвоприношений. От ледяных берегов Швеции
и Исландии до плодородного побережья Сицилии, от Борисфена (Днепра)

до Тахо, повсюду я вижу человеческую кровь, дымящуюся вокруг алтарей;
и страдает от этого разрушительного потока не только Европа — злове-
щая эпидемия вместе с Кельтами пересекла границы, заражая на своем
пути противоположные берега Африки и Азии. Что мне сказать? Она идет
дальше через Исландию, неся свой яд в другое полушарие. Да, именно
из Исландии в Мексике появился этот омерзительный обычай. Но коль
путь его установлен, тогда где — на севере или на юге, на востоке или на
западе — можно безошибочно определить место его происхождения в Ев-
ропе. В сумрачном ужасе европейских лесов он появился на свет, и его
принципом были, как я говорил, оскорбленное тщеславие и желающая по-
велевать слабость. Правда, эта слабость часто бывала наказуема за свои
собственные ошибки; часто меч, который занесли женщины над другим
полом, лишь в страхе управляемым ими, обращался против них самих.
Не будем говорить здесь о юных девах, которых заживо закапывали или
бросали в реки в честь Фрейи, не стоит забывать и того, что жены Коро-
лей и высших сановников Государства были вынуждены из-за суеверного
мнения, созданного ими самими, следовать за своими мужьями в могилу,
душа себя на их похоронах или бросаясь в пламя их жертвенного костра.
Этот варварский обычай, существующий еще в некоторых местах Азии,
туда был занесен Кельтами-победителями.
Глава VII
Седьмая Революция в Социальном состоянии. Установление Теократии.
Суеверный и свирепый культ, которому фатальное искажение прови-

денциальных законов подчинило Кельтов, террор, ставший его естествен-
ным последствием, и привычка постоянно ощущать над своей головой
смерть сделали Кельтов неспособными к состраданию. Непримиримые из-
за системы и доблестные, благодаря инстинкту, они с такой же легкостью
сеяли смерть, как ее и принимали. Война стала их стихией. И не бывало
такого, чтобы посреди битв и во время, когда усталость отягощала их тела,
или во всяком другом месте дух Кельтов одолевался призраками, обретая
определенный покой. В любом месте, куда победа направляла их стопы,
за ними следовало опустошение. Безжалостные враги иных религий, они
уничтожали их символы, разрушали их храмы, разбивали статуи, и ча-
сто, когда наставал момент решительного сражения, они давали клятву
перебить всех людей и животных, которые попадут в их руки. Казалось,
исполняли они это по причине запрета, который получили Евреи, спустя
продолжительное время. Кельты, таким образом, думали почтить ужасно-
го Тора, наиболее отважного из их предков, и, кроме резни и разрушения,

не предполагали по-другому засвидетельствовать перед Теутадом свою
силу и свое могущество. Единственной добродетелью была для них хра-
брость, единственным пороком — слабость. Они называли преисподнюю
обителью слабых, Нифельхайм (Nifelheim) (44). Убежденные, что война
в этом мире является источником славы, а в другом — спасения, они ее
рассматривали, как акт правосудия, думая, что сила, которая дает им над
слабым неоспоримое право, устанавливает явный признак Божества. Ког-
да, к несчастию, они бывали поверженными, то принимали смерть с ди-
ким бесстрашием и пытались смеяться, даже уходя из жизни в тяжких
мучениях.
Уже не раз Кельты имели возможность проявить свою излюбленную
страсть. Атланты, атакованные в черте своих городов, были побеждены
на всех направлениях. Берега Средиземноморья, разгромленные от чер-
номорского побережья до Океана, теперь принадлежали Кельтам. Неболь-
шое число оставшихся Судэйцев было обращено в рабство. Став хозяева-
ми многих портов, победители не преминули создать нечто вроде флота,
при помощи которого без труда распространились на противоположных
берегах Африки, основав там свои колонии. Под предводительством од-
ного из своих мэров, получившего за свою великую доблесть имя Герола,
они прошли Испанию и, разграбив и опустошив поселения Атлантов, до-
стигли знаменитого места на берегу пролива, которое назвали с тех пор
Геркулесовыми Столбами (Colonnes d'Hercule). Думаю не ошибусь, во
многом забегая вперед, что именно по причине этого события место было
так названо, ибо, как я уже замечал, имя Геракла не отличается от име-
ни Герола. Впрочем, по данному поводу сохранилось древнее предание.
Говорят, что прозвище этого Геракла, Кельта по происхождению, было
Огми. По-кельтски слово Огми обозначало великую Силу или великую
Рать (45).
Так как Кельты в эту эпоху владели целой Европой, они проходили сво-
ими ордами вплоть до Африки, угрожая храму Аммона и заставляя трепе-
тать Египет. Было опасение, что эта дикая сила могла предпринять захват
Мира; стало бы необратимым, если бы Кельты стали господами древне-
го Египетского царства, которое, согласно Геродоту, было основано, как
минимум, за двенадцать тысяч лет до нашей эры. Это событие, если бы
оно имело место, явилось бы одним из самых пагубных для человечества.
Но Провидение его предупредило. Оно не смогло непосредственно изме-
нить извращенную волю Гиперборейской расы, но оно смогло ее наказать.
И вот каким образом.
Некоторые Кельты, вернувшиеся из Африки в Европу, принесли с со-
бой ростки неизвестного заболевания столь ужасного в своих послед-
ствиях, что оно уничтожило надежду всего населения, обрушившись
на поколение в своих принципах. Оно называлось Слоновой болезнью

(Elephantiase; Elephantiasis), возможно из-за слона, являвшегося ее
причиной. За малое время это ужасное заболевание, распространивше-
еся с юга на север и с запада на восток, принесло чудовищные опустоше-
ния. Кельты, на которых обрушилась болезнь, неожиданно теряли свои
силы, умирая от истощения. Ничто не могло побороть ее яд. Вопрошаю-
щая Волюспа понапрасну требовала искупительных жертв. Человеческие
жертвы, умервщляемые тысячами, не устраняли бедствия. Нация выми-
рала. Впервые за долгое время эти неукротимые воины, полагавшие свое
единственное прибежище в силе, чувствовали, что сила не была всем.
Неспособные к малейшему действию, они тащили друг друга в свои обез-
людившие лагеря, скорее похожие на привидений, чем на солдат. Если
бы Атланты тогда были в состоянии их атаковать, то Кельты бы погибли.
Но нашелся в то время среди Друидов один ученый и добродетельный
человек, знания которого и кроткие добродетели до тех пор были мало
заметными. Этот человек, будучи в расцвете сил, в тайне сокрушался
о заблуждениях своих соотечественников, рассуждая здравым умом, что
их культ, вместо того, чтобы чтить Божество, Его отвергает. Он знал тра-
диции своей страны и во многом изучил природу. Как только он увидел
распространение фатального заболевания и его опустошения, то не сом-
невался, что оно явилось бедствием, посланным Провидением. Он тща-
тельно изучил его, узнав его принцип, но тщетно искал снадобья от него.
Потерявший надежду от бессилия сделать добро, которым прельстился,
скитавшийся однажды по священному лесу, он присел у подножия дуба
и здесь уснул. Во время сна ему показалось, что его позвал по имени выра-
зительный голос. Он проснулся и увидел перед собой человека величест-
венного сложения, облаченного в платье Друида и несущего в руке жезл,
обвитый змеей. Изумленный этим явлением, он спросил у неизвестного,
что он хотел сказать; тогда тот, взяв его за руку, поднял и показал на том
же дереве, у подножия которого он отдыхал, очень красивую ветку омелы,
сказав ему: О Рам! Вот — лекарство, что ты ищешь. И внезапно достав из-
за пазухи маленький золотой садовый ножик, им срезал ветку и отдал ему.
Затем еще добавив несколько слов о том, как приготовить омелу и как ее
употребить, он исчез.
Внезапно пробудившись, весь взволнованный от приходившего снови-
дения Друид нисколько не сомневался в том, что оно пророческое. Он
простерся ниц у подножия священного древа, где ему явилось видение, по-
благодарив в глубине своего сердца Божество-Покровителя, которое ему
его послало. Наконец увидев, что в действительности на этом дереве есть
ветка омелы, он ее бережно срезает и кладет в коробочку, аккуратно при-
крывая по краям платком, служившим ему поясом. После помолившись,
чтобы призвать на свой труд благословение неба, он начал делать, как
ему было указано, счастливо преуспев по окончании работ. Когда понял,

что его омела достаточно приготовлена, то, приблизившись к безнадеж-
ному больному, он дал ему проглотить несколько капель божественного
лекарства, заключавшегося в перебродившем напитке, и с невыразимой
радостью увидел, что жизнь, готовая угаснуть, воскресла, а смерть, выну-
жденная оставить свою жертву, была побеждена. Все опыты, которые он
делал, имели тот же успех, так что скоро весть о чудодейственных исце-
лениях распространилась повсюду.
К нему устремлялись со всех концов. Имя Рама было у всех на устах,
сопровождаемое тысячами благословений. Собралась Священная колле-
гия и суверенный Понтифик обратился к Раму, попросив его раскрыть, ка-
ким образом столь великолепное лекарство, принесшее спасение нации,
оказалось в его распоряжении. Друид без всякого труда ему ответил, но,
желая передать духовному сословию свою силу, которой оно не обладало
до сих пор, он дал легко почувствовать Друду, что, познакомив нацию со
священным растением, указанным Божеством, и воздав ему самому почте-
ние, как священному, нельзя разглашать его приготовление. Напротив,
его надо укрыть заботливо в святилище, дабы придать религии лучший
расцвет и лучшую силу менее насильственными средствами, чем теми, ко-
торые использовались до тех пор. Суверенный Понтифик знал цену этим
доводам и их одобрил. Кельтская нация узнала, что именно Омеле на дубе,
указанной божественным благом, она обязана за прекращение ужасного
бедствия, пожиравшего ее. Но в то же самое время она понимала, что та-
инственное свойство этого растения, способ его сбора и приготовления,
доступны лишь одним Лерам и не могут разглашаться двум другим клас-
са — Лейтов и Фольков.
Впервые случилось, что по отношению к духовной касте две других
касты, воинов и людей труда, были смешаны в одну. Это дало место новой
идее и новому слову. Рассматривая Лейтов (Leyts) и Фольков (Folks),
как один народ, над которым Леры (Lehrs) обладали властью, они сокра-
тили два слова в одно, образовав из них слово Лейольк (Leyolk), ставшее
у нас словом Лаик (Laique; фр. светский, мирской — прим. пер.). Предпо-
ложим, что Лейты подверглись некоторому наказанию от этого смешения,
но они были не в состоянии ему сопротивляться. Их повлекла за собой
сила вещей. Как в принципе общества Фольков, которые были обязаны
Лейтам своим сохранением, поставив себя в зависимость от них, равным
образом и Лейты теперь оказались обязанными своим сохранением Лерам
и признали их господство.
Это изменение, казавшееся мало значительным в момент его появле-
ния, имело затем более важные последствия, когда установилась чистая
Теократия, и всякая разграничительная линия стерлась. Теократия могла
выродиться в абсолютный деспотизм или в анархическую демократию,
в соответствии с тем, кем была захвачена власть — силой одного или

силой множества.
Так во Вселенной, когда зло рождается чаще добра, когда добро рожда-
ется чаще зла, как ночь следует за днем, а день за ночью, чтобы законы
Судьбы исполнялись и чтобы Человеческая воля, свободно избирая одно
или другое, стала ведомой одной силой вещей к свету и добродетели, ко-
торые ей непрестанно дарует Провидение.
Глава VIII
Появление божественного Посланника.
Между тем, был установлен торжественный праздник в честь этого

счастливого события. Хотелось, чтобы памятование открытия Омелы на
дубе совпало с началом года, которое отмечали на зимнее солнцестоя-
ние. Так как самая темная ночь укрывала северный полюс в этот период,
то приучились рассматривать ночь, как начало дня, называя Ночью-Ма-
терью первую ночь после солнцестояния. В середине этой таинственной
ночи праздновали Нев-хейль (New-heyl) (46), то есть новое спасение или
новое здоровье. Итак, ночь стала сакральной у Кельтов, и время привыкли
исчислять ночами. Суверенный Понтифик определил продолжительность
года в зависимости от прохождения солнца по кругу, а месяца в зависи-
мости от прохождения луны. Можно заключить, исходя из древних преда-
ний, дошедших до наших дней, что эта продолжительность была установ-
лена согласно очень точным расчетам, чтобы говорить уже об обширных
астрономических познаниях (47). Поскольку я ухожу от подробностей
в этой работе, то воздержусь останавливаться на церемониях, соблюдав-
шихся при сборе Омелы на дубе. На эту тему имеется очень много мест
в сочинениях (48). Но я не должен обойти молчанием, что таинственное
существо, указавшее омелу друиду Раму, почитаемому одним из предков
Гиперборейской расы, носило имя известного Гения Медицины Эскулапа
(49), что означает надежду спасения Народа.
Что касается самого Рама, его предназначение на этом не ограничи-
лось. Божество, выбравшее его во спасение Кельтов от неминуемой гибе-
ли и остановившее чудовищное бедствие, которое приговорило их к смер-
ти, равным образом его предызбрало, чтобы сорвать с их глаз повязку
суеверия и изменить их смертоносный культ. Но миссию эту было нелегко
исполнить. Телесная эпидемия являлась очевидной для всех, она угрожа-
ла им всем, никто не мог от нее укрыться, тогда как моральная зараза не
только не ощущалась таковой всеми, но, рассматриваемая одними в каче-
стве священной, она для других была предметом корысти или тщеславия.
Как только Друид познакомил со своими намерениями, как только он ска-

зал, что сам Гений, явившийся ему, чтобы указать Омелу на дубе, пришел
еще раз к нему, чтобы приказать осушить следы крови, которая наводнила
алтари; как только он осудил человеческие жертвоприношения, признав
их бесполезными, жестокими, внушающими отвращение Богам Нации, он
был расценен, как опасный новатор, чье честолюбие ищет извлечь пользу
из счастливо разрешившегося события, чтобы утвердить свое господство.
Дававшая советы Волюспа поначалу не осмелилась его обвинять в свя-
тотатстве и мятеже: влияние, которое приобрел Рам у большой части на-
ции, благодаря великой услуге, оказанной ей, не позволяло еще подобных
проявлений. Но воздав в честь него хвалу и поблагодарив небо в милости,
сделанной ему, она сжалилась над слабостью его души, представив его,
как человека робкого, и, в самом деле, полного кротости и добрых наме-
рений, но совсем неспособного возвышать свои мысли до суровой высоты
божественных мыслей. Это объяснение Пифии нашло сначала большое
число сторонников. Не прекращая любить доброго Рама, они его искренне
жалели из-за недостатка смелости, и поскольку его враги видели такое по-
ложение, они умело извлекли из него выгоду, добавив в почитание смехот-
ворное. Его имя Рам обозначало барана; они его нашли слишком крепким
для него и, в злом смягчении первой буквы, изменили имя в Лам, захотев
сказать о ягненке. Это имя Лам, оставшееся с ним, стало знаменитым по
всей земле, что мы вскоре увидим. Человек может отвергнуть благодеяния
Провидения, но Провидение из-за этого медленнее не идет к своей цели.
Кельты, не распознав его голос, пренебрегши его посланцем и начав пре-
следовать его, утратили свое политическое существование, предоставив
славу Азии, которую могли хранить в Европе. Судьба была еще довольна
сильна для того, чтобы слепая Человеческая воля не сгибалась перед ней.
Глава IX
Последствия этого события. Гонения на божественного Посланника.
Его уход от Кельтов.
Несмотря на решение Волюспы по отношению к нему, Рам продолжил

свое деяние; он во всеуслышание выказал свое намерение уничтожить
кровавые жертвоприношения по существу, объявив, что такова была не-
бесная воля, раскрытая Великим предком нации Огхасом (Oghas) (50).
Это имя принадлежало самому Теутаду, достигнув итога, который он
от него ожидал. Кельты, в зависимости от того, к какому мнению при-
мкнули или чего избегали, оказались тотчас же разделенными на Огха-
сов (Oghases) или на Теутадов (Teutades) так, что можно было заранее
заключить об успешно подготовленном их расколе. Чтобы придать своей

стороне более четкий и очевидный смысл объединения, Друидом-новато-
ром овладела идея дать ей свое имя, взяв за символ барана. Тогда они
стали бы называться приверженцами Рама или Лама, желая его рассма-
тривать по отношению к силе или кротости. Поэтому Кельты, привязан-
ные к старой доктрине, противопоставили им Тора, их первого Германа,
то есть тельца овце, взяв это крепкое и необузданное животное в качестве
знака своей отваги и стойкости (51). Таковыми явились первые знаки от-
личия, известные у Гиперборейской расы, таковым было происхождение
любых гербов, которые потом применялись, чтобы различать от нации от
наций и семейства от семейств.
Каждый водрузивший в соответствии со своим убеждением знак Ба-
рана или Тельца рисковал подвергнуться среди сторонников одного или
другого, начиная от оскорблений и угроз вплоть до открытых нападений.
Мгновенно нация оказалась в крайне опасном положении. Рам это видел,
и поскольку его миролюбивому характеру были чужды любые виды на-
сильственных средств, он попытался убедить своих противников. Он им
доказал столь проникновенно, сколь и талантливо, что первая Волюспа,
основывая культ Предков, предоставила меньше него доказательств своей
небесной миссии, ибо, говоря лишь во имя первого Германа, она вызывала
только отдельные бедствия, давая только частичные, нередко пагубные
законы. В то время как он, ведомый высшим Предком, отцом всей Расы,
имел счастье спасти нацию от тотального уничтожения, и он ей предста-
вил во имя его общие и благоприятные законы, благодаря которым нация
будет навсегда освобождена от гнусного ига навязанных ей кровавых жер-
твоприношений.
Эти доводы, увлекшие людей миролюбивых и здавого смысла, вызвали
у других из-за их корысти, надменности и воинственных страстей непрео-
долимое отторжение. Волюспа, ощущавшая, что ее покачнувшаяся власть,
нуждалась в успехе, чтобы ее укрепить, пользуясь праздником, призвала
Рама склониться у подножия алтарей. Рам, почувствовавший ловушку, от-
казался сделать это, не пожелав подставить свою голову под топор жреца.
Он был поражен анафемой. В такой крайности, видя, что необходимо или
сражаться, или удаляться в изгнание, он, утвердившись в последнем, решил
не навлекать на свою родину бедствие гражданской войны.
Огромная масса сторонников из всех классов общества разделила
с ним его судьбу. Нация, поколебленная вплоть до оснований, потеряла
из-за своего упрямства большую часть своих сыновей и дочерей. Но пре-
жде чем уйти, Рам испытал последнее усилие; он получил во имя Огха-
са, высшего Предка, прорицание, в котором Кельтам угрожали худшие
несчастья, если они не перестанут проливать кровь на алтари. Он пере-
дал прорицание через гонца в Священную коллегию. Волюспа, знавшая
о прорицании и опасаясь за то, какое последствие оно может оказать на

души, предварила прибытие гонца, и противоположным прорицанием его
посвятила безжалостному Тору. Гонца задушили по его приезду.
Никогда, несомненно, Гиперборейская раса не находилась в столь слож-
ных обстоятельствах. Казалось, что сами Боги, разделившись во мнении,
учинили в облаках битву, жертвами которой являлись несчастные смер-
тные. В действительности, Провидение и Судьба боролись между собой.
Человеческая воля была как поле битвы, где наносили свои удары эти
грозные силы. Различные имена, которые давала им Человеческая воля,
не имеют значения. Древние поэты быстро почувствовали эту истину,
и больше всего из них всех Гомер ей воздал несравнимым ни с чем вели-
колепием. Впрочем, именно в сознании этой истины пребывает истинная
Поэзия. Вне ее — только версификаторство.
Наконец, лишенный всякой надежды на примирение Рам ушел, увлекая
за собой, как я сказал, наиболее здоровую и просвещенную часть нации.
Он шел поначалу той же самой дорогой, что некогда шли Кельты-бодоны,
но когда перед ним открылся Кавказ, вместо того, чтобы идти ущельями
этих знаменитых гор, расположенных между Черным и Каспийским мо-
рями, он поднялся к Дону и, переправившись затем через Волгу, достиг,
двигаясь по берегу Каспийского моря, возвышенной равнины, господству-
ющей над Аральским морем.
Перед тем, как прийти в этот край, занимаемый еще сегодня ордами
кочевников, на пути он встречал многие из этих народов, явно принадле-
жащих к Гиперборейской расе. Он полностью не ведал об их существова-
нии и был немало удивлен, найдя эти места, которые мнил пустынными,
заселенными и плодородными. Эти народности, испугавшись поначалу
при виде такого количества вооруженных воинов, легко приручились, ког-
да увидели, что Кельты, люди одного с ними цвета кожи и почти одного
наречия (52), не хотят причинять им никакого зла и, к тому же, не отно-
сятся к Черным народам, с которыми они находились постоянно в состоя-
нии войны, дабы избежать рабства. Тогда многие из них присоединились
к Кельтам, служа им проводниками в новых областях. Их говор был скоро
изучен, и тогда поняли от них, что страна, где находятся Кельты называет-
ся Туран (Touran) в противоположность менее холмистой, более единой,
более приятной, расположенной по ту сторону гор страны, называемой
Иран, из которой изгнали кочевников народы-завоеватели, пришедшие
с юга. По описанию, что Рам составил об этих народах, быстро стала ясна
их принадлежность к Судэйской расе. Он тотчас решил взять боем эту
захваченную страну и в ней обосноваться.
Однако, какое-то время он еще оставался в Туране, дабы здесь провести
перепись народа, приверженного его учению, и определить в нем различ-
ные классы, внезапно перемешанные исходом, придав теократическому
правлению, которое задумал, начало совершенства, насколько ему могли

позволить обстоятельства. Он не препятствовал привлекать к себе все Ту-
ранские народности, о коих он знал. Ему стало известно, что к северу су-
ществовала страна, которую эти народности называли Отчей землей или
Тат-ара (Tat-arah) (53), поскольку она была жилищем их первого Отца.
Он дал им понять, что во имя своего великого Предка Огхаса (54), являв-
шегося и их предком, он пришел освободить их родину от ига чужестран-
цев. Эта идея, прельстившая их гордость, завоевала без труда их доверие.
Некоторые явления, до тех пор не случавшиеся с туранцами, отражались
в их сознании. Одно напоминало грезу, другое видение. Тут оно рассказы-
вало речью умирающего старика; там говорило о древнем предании. Все
они узрели в происходившем событии чудесную вещь. Воодушевление
туранцев росло и сообщалось. Вскоре оно их переполнило. В естестве че-
ловека — верить в действие Провидения над собой. Если же он в него не
верит, то нужно, чтобы — либо его ослепили страсти, либо предшество-
вавшие события судили его Воле согнуться под законами Судьбы, либо его
собственная Воля, увлекшая его, встала на место Провидения.
Глава X
Кем был Рам: его религиозный и политический замысел.
Многие гонцы были посланы на север Азии (Haute-Asie), чтобы не-

сти весть о произошедшем; молва об этом гремела вплоть до удаленных
пределов; было видно, что со всех сторон приходят народности, заинте-
ресованные, чтобы увидеть посланника их Великого Предка, и желающие
принять участие в готовящейся войне. Про многим важным случаям Рам
проявлял себя достойным своей неоспоримой репутации. Его действенная
мудрость предупредила все нужды, устранила все трудности; в его сло-
вах, как и поступках, ощущалась некая сверхъестественная вещь, когда
он говорил или когда что либо делал. Он проникал в мысли, он предвидел
будущее, он исцелял болезни, и, казалось, что вся природа ему покори-
лась. Ибо так желало Провидение, судившее Гиперборейской расе господ-
ствовать на земле, кинув навстречу ее шагам светлые лучи, что должны
ее сопровождать. Рам явился первым представителем этой Расы, который
был вдохновлен непосредственно Провидением. Именно его индусы чтут
в том самом имени Рама, а Тибет, Китай, Япония и безмерные пространст-
ва северной Азии знают его под именем Ламы, Фо, Па, Па-па, Пади-шах
или Па-си-па (55). Это он, которого Иранцы, изначальные предки Персов,
назвали Жиам-Шидом (Giam-Shyd), поскольку он был первым мировым
монархом или первым добывшим господство над Черным народом, ибо
Народ этот именовался Народом Жиана (Peuple de Gian) или Жиан-

бен-Жиан, как говорят Арабы. В Зенд-Авесте видно, что последний Зо-
роастр воздает Жиам-Шиду дань уважения, относя его появление задолго
до первого одноименного с собой пророка, отмечая, что Ормузд первым
благословил Жиам-Шида своим откровением (56). Его называют повсюду
Вождем народов и стад. Это он сделал обработку земли первой из наук
и обучил людей культуре виноградарства и виноделия. Он основал город
Вер, столицу Вар-Жиам-Гхерда (du Var-Giam-Gherd), подобный раю
восхитительный город, как о нем говорит Заратустра, обитатели которого
были все счастливыми.
Священные книги Индусов выражаются приблизительно в тех же са-
мых значениях: они представляют Рама могущественным теократом, об-
учившего возделывать землю диких людей, давшего новые законы уже
цивилизованным народам, основавшего города, устрашавшего гнусных
правителей и распространившего повсюду счастье.
Арриан, давший Раму имя Диониса (Dionysos), то есть Божественный
разум, доносит, что этот князь обучил людей, ведших до него дикую и ко-
чевую жизнь, засевать землю, культивировать виноградник и обучаться
военному искусству.
Зороастр, чьей целью было реформирование персидского культа, об-
виняет, тем не менее, Жиам-Шида в гордыни, говоря, что завершение его
правления не соответствовало началу. Некоторые комментаторы добав-
ляют, что этот теократ согрешил пред Божеством, пытавшись встать на
его место и захватив божественные почести. Данный упрек был бы более
основательным, если бы Рам, в действительности, объявил содержанием
своего культа Сущего из сущих, Всевышнего, самого Бога в своем непо-
стижимом единстве, но его идеи не могли возвыситься до этого, и, пред-
полагая, что они могли у него быть, они не могли стать идеями народа,
которым он управлял. Хотя интеллектуальная сфера у Гиперборейской
расы обрела большое развитие, она все же не была в состоянии достичь
таких высот. Наиболее легко воспринимаемая идея, как я говорил, явля-
лась идея бессмертия души: вот почему культ Предков был самым подхо-
дящим. Идея существования Бога, соединяющаяся с ним, могла потрясти
идею бессмертия души лишь неясным и смутным образом.
В Теутаде или Огхасе Кельты видели лишь то, что эти слова выражали
в наиболее грубом смысле — всеобщего Отца или Великого Предка их на-
ции. Рам, выступая в качестве представителя этого Отца или этого общего
Предка, утверждая, что их воля отражается в его, облекался, так сказать,
жреческим бессмертием, и убеждал своих последователей, что его душа не
оставит его настоящего тела, не перейдя в другое, дабы продолжить в но-
вых телах наставлять и править вплоть до конца столетий. Скажу, что Рам
не сыграл той отважной роли, что сыграли Кришна (Krishnen), Фоэ (Foё)
и сам Зороастр, спустя продолжительное время после него. Он не вышел

из сферы ощутимых и понятных вещей, тогда как другие из нее вышли. Его
доктрина являлась простым следствием признанного бессмертия души.
Он утверждал о Великом Предке лишь то, что утверждал о самом себе,
и когда он говорил, что возродится, дабы продолжить свою службу, он не
имел в виду другую вещь, как бессмертие своей собственной души, вместо
того, чтобы, проявившись на земле видимым образом, проявиться в дру-
гом месте невидимым образом. Иными словами, его доктрина и формы его
культа служили обоюдно друг другу поддержкой и доказательтвами.
Когда судят сегодня ламаистский культ согласно идеям, приобретен-
ным в течение долгих столетий, нет ничего удивительного в том, что в нем
находят большие изъяны, в особенности же если не могут отделить от него
ржавчину суеверий, привязавшихся к нему на протяжении веков, из-за ко-
торой он потускнел, но если захочется изучить его, умолчав о предрассуд-
ках, скоро станет ощутимым, что данный культ был наиболее подходящим
для использования человеческим рассудком в эту эпоху. Он наследовал
сабеизму, который, уже пораженный ветхостью и шатавшийся из стороны
в сторону, мог удержаться лишь благодаря ему. Это был культ Предков,
доведенный до наивысшего относительного совершенства. Он был про-
стым в своих догмах, невинным в своих обрядах и очень чистым в мора-
ли, исходившей от него. Поистине, во многом он не возвышал сознания,
но он ему и не причинял сильных потрясений. Его главной добродетелью
являлась сыновняя любовь, придавшая гражданским учреждениям почти
несокрушимую основу. Я остаюсь убежденным, что если бы некоторая
вещь на земле могла претендовать на нерушимость, этот культ на нее бы
претендовал сверх всякого другого. Взгляните, после стольких канувших
в Лету столетий (57), на Японию, весь Китай, Тибет и неизмеримые про-
сторы Татарии — там ламаистский культ еще господствует, несмотря на
ряд революций, произошедших в этих странах.
Рам, избежавший преследования, одаренный добрым и сочувству-
ющим характером, изгнал всякое преследование из своего культа, за-
претив всякий идол и всякое кровавое жертвоприношение. Он разделил
нацию на четыре класса, добавив еще один класс к трем существовав-
шим у Кельтов. Эти классы (касты), сохранившиеся в Индии, суть со-
словия — Священников, Воинов, Земледельцев и Ремесленников. На
последние два класса он разделил Фольков, дав одному и другому не-
зависимость от территориальной собственности. Суверенные понтифи-
ки принадлежали к классу священников и рассматривались в качестве
бессмертных, их душа выходила из тела лишь для того, чтобы вселиться
в другое и всегда в тело маленького ребенка, воспитываемого для этого.
Царское звание было наследственным в одном семействе из воинского
сословия, и это слывшее священным семейство, стало неприкосновен-
ным. Гражданские магистраты избирались Царем в сословии Земледель-

цев и были обязаны надлежащим образом нести свою судебную власть
перед суверенным Понтификом. Ремесленники снабжались рабочими
и слугами всех видов. Рабство было упразднено.
После того, как были заложены простые основы его культа и правле-
ния, Рам, окруженный поклонением огромного народа, послушного его
распоряжениям, покинул Туран, где он находился до тех пор, вступив
в Иран, завоевание которого он совершит, установив в нем престол своей
теократии.
Глава XI
Установление Вселенской теократической и царской империи.
Поскольку я себе запретил вдаваться в чисто исторические подробно-

сти, то быстро в этой части познакомлю с историей Рама. Все, что о нем
сохранилось в предании кажется аллегорическим. Поэты, воспевавшие
его триумфы, несомненно, спустя долгое время после того, как он пере-
стал жить, его явно смешивали не только с Великим Предком Гипербо-
рейской расы, культ которого он установил, но и полностью с самой расой,
что они персонифицировали в нем. Это становится очевидным в наиболее
великой древнеиндийской поэме Рамаяна, произведении знаменитого
Вальмика (de Valmik), и в Дионисиях (Dionysiaques) Нонна (de Nonnus)
(58). В обоих поэмах Рама и Дионис преследуемы в юности, впав в неми-
лость изощренной и жестокой женщины, силы которой заставили их по-
кинуть родину. После многих более или менее диковинных приключений,
один и другой торжествуют над всеми своими недругами и завоевывают
Индию, где обретают божественные почести.
Не останавливаясь на данном аллегорическом ряде, представляющем
мало интереса, продолжим наше историческое исследование, дабы из-
влечь из него затем полезные выводы в достижении истинных моральных
и политических знаний, основанных на самой природе вещей. Современ-
ных философов сбивало с толку именно ущербность позитивной и тра-
диционной эрудиции. Они не только не знали человека в себе самом, но
отрицали еще и путь, уже пройденный этим существом с различными
изменениями, которым оно подверглось. Из множества положений они
устанавливали лишь два, или, в крайнем случае, три, искренне полагая,
когда их воображение совершало путешествия к древним Римлянам и Гре-
кам, или только для вида к Евреям, что все уже сказано и они постигли
историю человеческого рода со всем наиболее замечательным в этой исто-
рии. Они не ведали, что Рим и Афины представляли только маленькие
политические акциденции определенной формы, недоступной обобще-

нию, и что Евреи, носители традиции, которой они не поняли, давали их
размышлениям лишь книгу, скрытую за семью печатями, разорвать кото-
рые гораздо сложнее, чем печати, отмеченные в Апокалипсисе.
Мы коснемся по порядку всех вещей, прежде в общих чертах завершив
обозрение столетий, которые нас отделяют от них.
С давних пор овладевшие Ираном Судэйцы ожесточенно сопротивля-
лись кельтскому теократу, но ничто не могло остановить религиозного
подъема, который Рам вселил в свое войско. Судэйский священный город
Иштакар (Ishthakar) был взят приступом (59). Но главное решительное
сражение развернулось недалеко от этой столицы, в котором судэйцы
потерпели сокрушительное поражение. Все, кто отказывался покорить-
ся должны были уйти из Ирана. Одна часть их беспорядочно отступала
в Аравию, другая — в Индию, где молва о судэйском разгроме уже отсту-
павших.
Рам, построив город, чтобы учредить в нем свой суверенный понтифи-
кат, посвятил его провозглашенной им Истине, назвав его, таким образом,
Вар (Vahr) (60). Между тем, он мечтал консолидировать и расширить
свою империю. Великий Канх (Kanh), которого он посвятил, сделал ме-
стом своего пребывания Иштакар и подчинялся ему одному. Нижестоя-
щие Канхи слушались указаний Великого Канха. Один из них, тогда назы-
ваемый Плакшей (Plaksha), во главе мощной армии выступил в Малую
Азию; тогда как другой, идя в противоположную сторону, достиг берегов
Синда, теперь Инда, и, не взирая на чудовищное сопротивление, оказанное
ему, пересек водные преграды и проник в Индостан. Оба Канха возымели
различные результаты. Тот, который пошел на север, встретился с Кель-
тами-бодонами и, заключив с ними союз, сражался сначала с Амазонка-
ми, чье господство он полностью сокрушил. Эти женщины-воительницы,
вынужденные покориться или покинуть азиатский континент, оказались
в малом количестве на Кипре, Лесбосе и некоторых других островах Ар-
хипелага. По завершении завоевания Плакши, когда Тигр и Евфрат уже
текли под властью Рама, был построен город Нинвех (Ninveh; Ниневия —
прим. пер.), чтобы служить столицей царству, ставшему называться Хал-
деей, поскольку в нем господствовала жреческая каста, и гораздо позднее
взявшему имя сирийской или ассирийской империи с той поры, как воин-
ская каста достигла в нем верховенства (61). Арабы, уже представлявшие
в эту эпоху смесь Кельтов и Атлантов, легко заключали союз с привержен-
цами Рама и принимали его учение.
Судэйцы, нежелавшие покориться закону победителя, устремились
в Египет, или, сев на суда в Персидском заливе, добрались до юга Азии,
где были сконцентрированы их значительнейшие силы. Вот отчего борь-
ба была суровой. Канх, весьма успешно переправившийся через Синд,
был затем разбит врагами и вынужден вновь, унося ноги, переходить

Синд. Молва о неудаче дошла до слуха Великого Канха, и он выступил
ему на подмогу, но тщетно. Здесь требовалось силы больше, чем они
обладали. Рам это чувствовал; он прекрасно видел, что нынешнее завое-
вание значит более обычного, ведь от борьбы, развернувшейся в Индос-
тане, зависело будущее всей Гиперборейской расы и его культа. Именно
на берегах Ганга довелось решать этот великий вопрос: какому из двух
Народов, черному или белому, должно принадлежать мировое господ-
ство. Он взялся его разрешить лично, собрав вокруг себя все, имевшее
силы. Предание повествует, что большое количество женщин, назван-
ных Тиадами (Thyades), равно как и множество диких людей, носив-
ших имя Сатиров (Satyres), сражалось под его руководством. Несом-
ненно, первые являлись частью покорившихся ему Амазонок, тогда как
вторые — кочевыми племенами Татар, которых он объединил и сделал
цивилизованными.
В соответствии с этим же самым преданием, война длилась семь лет
и была отмечена удивительными феноменами. Рам их проявлял во многих
обстоятельствах сверхчеловеческими средствами. В глубине безводных
пустынь, когда его отряды пожирала жгучая жажда, он открывал источ-
ники, изобиловавшие водой, которые, казалось, били по его команде из
скалистых недр. Когда не хватало пищи, он находил неожиданные запасы
в виде манны и обучал, как готовить ее. Когда разразилась ужасная эпиде-
мия, он воспринял от своего Гения указание снадобья, остановившего бед-
ствие. Очевидно, что из растения, именуемого хом (hom) (62), он выжал
сок, составив из него лекарство. Это растение, остававшееся священным
у его последователей, заменило Омелу на дубе, которую забыли. Но боль-
ше всего удивляло то, что этот могучий Теократ, перенесенный события-
ми затяжной войны в страну изобретательной и богатой нации, издавна
достигшей последней ступени цивилизации, сравнялся с ней в предпри-
имчивости и превзошел ее в богатстве.
Среди вещей, о чем должен рассказывать по порядку, я мог бы упустить
из виду одну, отсутствие которой вряд ли дополнит проницательность
читателя. Это — изобретение монеты. Оно, подобно всем изобретениям
высшего характера, теряется в ночи времен. Те из писателей, которые его
мнили современным, хорошо засвидетельствовали свое незнание древно-
сти. В эпоху, когда была основана китайская империя, монета была уже
в ходу. Известно, что император Канг-хи (Kang-hi), собрал коллекцию
монет всех династий, где имелись монеты, восходящие аж ко временам
Йао (Yao). Он показывал коллекцию нашим миссионерам, и отдельные
из ее чеканных монет были индийского происхождения, являясь гораздо
ранними по отношению к монетам первых китайских монархов. Вряд ли
стоит сомневаться в том, что отдельные металлы, в особенности золото,
серебро и медь, были с незапамятных времен избраны в качестве харак-

терных знаков всех других предметов из-за легкости, с которой их можно
разделить, не опасаясь того, что они что-то потеряют в цене. Есть случаи,
как весьма метко наблюдает Кур де Жебелен (Court de Gebelin), когда ну-
ждаются в очень маленькой характерной цене, и как найти цену вещи, ко-
торая могла бы представлять целую массу, и, не изменяя ее в худшую сто-
рону, предложить за нее эквивалент (les divisions) столь незначительный,
сколь хочется? Овца, бык никак не могут делиться без предварительного
их убоя. Медь, сплав олова со свинцом, сосуд, единожды разделенные, не
могут впредь объединяться в массу. Одни лишь металлы обладают этим
свойством. Вот почему они и вошли в состав этого восхитительного знака,
называемого монетой, без которого бы не могла существовать ни истин-
ная коммерция, ни совершенная цивилизация.
Я полагаю, что это произошло в эпоху первого союза, заключенного
между Кельтами и Атлантами, когда Кельты получили первичное знание
о монете, знание поначалу весьма смутное, как и все другие, но которое
установилось и мало-помалу совершенствовалось. Неотвратимые обстоя-
тельства, постигшие Рама, должны были неизбежно намного расширить
использование монет. Он обозрел страны, где давно вошло в обычай ис-
пользовать по необходимости золото и серебро. Поскольку ему всегда хва-
тало на нужды этих двух металлов, то он призвал к себе Гения, который
ему открывал сокровища и рудники повсюду, где они имелись.
Агнец стал значком, который Теократ отчеканил на своих монетах. Вот
почему изображение и название этого самого символа сохранилось у мно-
гих наций. Хотя бытовавшим у автохтонных Кельтов начертанием являлся
телец. Что же касается монеты Атлантов, имевшей в ту пору хождение
в Индии, то все ведет к тому, что она имела запечатленное изображение
одного вида крылатой змеи, звавшейся Драконом (63). Дракон был знаком
этих народов. Их высший суверен носил имя Равхана (Rawhan), или
Равхона (Rawhon), то есть Вселенского Стража, Великого Царя; тогда
как нижестоящие правители, зависящие от него, к примеру, подобно царю
Египта, назывались Фа-равхонами (Pha-rawhon), что означало голос,
эхо или отражение Равхона.
По ходу поэмы Рамаяна было достаточно сказано об ужасных битвах,
шедших между Рамом и Равхоном за обладание господством. В своих Ди-
онисиях Нонн посвятил двадцать пятую песнь их описанию. Он, несом-
ненно, называет Равхона его собственным именем Дериадес (Deriades),
обозначая его всегда Черным царем, вождем Черного народа. После мно-
гочисленных превратностей, на которых нам бесполезно останавливать-
ся, Равхон, вынужденный оставить свою столицу Айодхья (Ayodhya) (64)
и уйти с континента, отступает на остров Ланка, ныне Цейлон (Шри-Лан-
ка — прим. пер.), и мнит, будто здесь находится под защитой от напа-
стей своего врага, наблюдая за волнами, окружающими непреодолимым

препятствием. Но он вскоре почувствовал на собственной шкуре на что
способна истинная отвага, поддержанная религиозным воодушевлением.
Предание сообщает, что товарищи Рама, которых не могли устрашить ни-
какие опасности, никакие труды, никакая усталость, выгодно использова-
ли некоторые разрозненные скалы в воде, дабы установить и соединить
вместе большое количество плотов, из которых они образовали огромный
мост и прошли по нему (65). Великий Канх, благодаря этому, перенес
пожар во дворец самого Равхона, и Рам, следовавший рядом с ним, решил
судьбу победы. Равхон был убит в сражении, а его победитель стал един-
ственным повелителем Азии.
Говорят, как в этом памятном сражении была освобождена одна жена.
Подозреваемая в том, что уступила желаниям Равхона, она доказала свою
невиновность, согласившись на испытание огнем. Это событие снабдило
и снабжает еще до сих пор темой огромное число индийских драм. Именно
отсюда берет свое начало театральное искусство, что я попытался пока-
зать в другом произведении (66).
После завоевания Ланки, ничего уже более не сопротивлялось кель-
тскому Теократу. С юга на север и с востока на запад — все подчинилось
его религиозным и гражданским законам.
Глава XII
Краткий вывод.
Вот каковыми явились последствия первого интеллектуального потря-

сения. Люди, которых я оставил в конце последней книги, избежав тяго-
сти гнета враждебной расы, стали за мало столетий хозяевами огромной
Империи и законодателями Мира. Естественно, что это никоим образом
не проходило без смут, заблуждений и происшествий всякого рода. Но из-
вестна ли такая великая вещь на Земле, которая творится без труда и вы-
полняется вне всякой опасности? Если наиболее посредственные здания
ветшали, то почему это не должно коснуться крепостей Кавказа, пирамид
Египта или Великой Китайской стены?
Современные политики, привыкшие читать истории, составленные
вкратце, видят все в уменьшенном виде. Они воображают, будто закон,
положенный на бумагу, есть закон, и что Империя образована, когда на-
писана конституция. Они не беспокоятся, когда Провидение, Судьба, Че-
ловеческая воля воздействуют на эти вещи. Они искренне декларируют,
что закон должен быть безбожным, и мнят, будто все сказано. Если они
называют Провидение, как это небрежно делал Эпикур, то лишь для того,
чтобы сказать, что они его назвали. Но уж никак не подобным образом

разворачиваются великие правящие Вселенной установления.
Слушайте, Законодатели или Завоеватели, и запомните это. Каковыми
бы ни были ваши замыслы, если по меньшей мере одна из трех великих
названных мной сил не поддержит их, они рассеются в воздухе дымом
тщеславия. Хотите ли вы знать, какого рода поддержку окажет вашим
замыслам каждая из этих сил, если они разобщены? Судьба им приготовит
силу оружия; Человеческая воля — силу воззрения; Провидение — мо-
ральную силу, рожденную политическим или религиозным воодушевле-
нием. Только объединение этих трех сил дает устойчивость. Если одна из
них согнулась, здание поколеблено.
При помощи одной Судьбы творятся завоевания более или менее бы-
стрые, более или менее бедственные, что удивляет Мир, как завоевания
Аттилы, Ченгиса или Тимурленка. При помощи одной Воли учреждаются
Республики более или менее грозные, более или менее преходящие, как
Республики Ликурга или Брута. Но лишь при вмешательстве Провиде-
ния основываются правильные Государства, Теократии или Монархии,
слава которых оберегает землю, а продолжительность их существования
утомляет время, как продолжительность жизни Таота (de Taoth), Бхара-
ты (Bharat), Рама, Фо-хи (Fo-hi), Зерадошта (de Zeradosht), Кришны (de
Krishnen) или Моисея.
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

ТРЕТЬЯ КНИГА
Нации похожи на индивидов, о чем я уже неоднократно повторял, и це-
лые Расы ведут себя, как Нации. Они имеют свое начало, свой средний
возраст и свой конец. Они проходят все ступени отрочества, возмужа-
лости и старости. Но подобно тому, как среди индивидов большинство
умирает детьми, не достигнув даже отрочества, то же самое происходит
и у наций. Так, в своей сущности поглощаются одни другими, увеличива-
ясь за счет завоевания и объединения. Но редко доживают они до своей
предельной старости.
В своей предшествующей книге я показал торжество Гиперборейской
расы, отметившее ее отрочество, когда была основана Ламаистская Те-
ократия, по-новому прославившая Индийскую Империю. Азия свергла
с престола Африку, взяв в свои руки скипетр мирового господства. Одна-
ко, Европа, которой было дано движение, оставалась на прежнем уровне,
по ясно указанным мной причинам — вместо того, чтобы присоединить-
ся к Провиденциальному действию, она попыталась его заглушить.
В Третьей книге я изучу итоги этого первого торжества, проследив его
наиболее значимые фазы и отметив важные события, решившие судьбу
Европы.
Глава I
Отступление о Кельтах. Происхождение Кельтов салических
и рипуарских. Их символы. Салический закон.
Европейские Кельты, упорствовавшие в своем культе Тора, несмотря

на противодействие Рама, продолжали творить человеские жертвопри-
ношения своим свирепым Божествам. Поначалу раскол, имевший место
в их среде, они посчитали не столь значимым, даже дав имя сторонникам
Рама, говорившее скорее о жалости, чем о злости. Для них они являлись
Народом, введенным в заблуждение, Эсквандером (67). Это имя, удачно
прославленное и со временем передавшееся со всего Народа на вождя,
в частности, стало родовым именем всех героев, отмеченных громкими
подвигами. Имеется мало Наций, которые не восхваляли бы Скандера.
Рам, первый из всех, был назван Скандером с двумя рогами из-за того,
что взял в качестве своего знака Агнца. Эти два рога стали затем особен-
но знаменитыми. Их помещали на голове всех теократических особ. Они
дали форму тиаре и митре. Примечательно, наконец, что Александр Вели-
кий, последний из Скандеров, носил имя, которым наречен был древний
герой Рам (68).
В священных книгах Индусов, называемых Пуранами (Pouranas),
находятся наиболее мельчайшие подробности, касающиеся завоеваний
Рама. Эти завоевания распространились на всю обитаемую землю. Кажет-
ся невероятным, что одной человеческой жизни достаточно для стольких
дел, и вполне возможно, исходя из того, как писалась история в ту отда-
ленную эпоху, когда к заслугам первого основателя культа прибавили все
совершенное его заместителями и преемниками. Тем не менее, обнаружи-
вается в этих книгах, что Рам под именем Дева-нахуша (Deva-nahousha)
(69), Божественного духа, убедившись в обладании священным островом
Ланкой, вернулся в северные пределы Азии, овладев ими. Святые города
Балк и Бамийян (70) ему открыли ворота, покорившись его культу. Отту-
да, пройдя Иран, он перенесся в Аравию, где ему были даны клятвенные
обещания в верности. Затем посетив ему принадлежавшую Халдею, он
продолжил свой путь, оказавшись на границах Египта. Правящий им Фа-
раон, рассудив, что сопротивление будет бесполезным против силы, став-
шей столь могущественной, объявил себя данником Рама. Эфиопия после-
довала его примеру. Итак, от берегов Нила до берегов Ганга, от острова
Ланка до гор Кавказа, все подпало под его законы.
Западная часть Европы, которую индусские книги называют Варахой
(Varaha), и восточная ее часть, называемая Куру (Kourou), также удос-
тоились посещения войсками Рама, где он основал колонии. Автохтонные
Кельты, вынужденные отступать в северные страны, в них встретили еще
кочевые народности, с которыми нужно было бороться за территорию.
Вспыхнула смертельная схватка. Сжатые с обеих сторон Кельты оказа-
лись в очень мучительном положении. Будучи порой побеждаемы, а по-
рой победителями, они прожили многие столетия, сражаясь за свое су-
ществование. Почти всегда выталкиваемые из южных краев, бесконечно
преследуемые татарскими ордами, уже привыкшими переходить через Бо-
рисфен, они не знали ни мгновения покоя. Они убегали, превратившись
в игрушки безжалостной Судьбы, вместо того, чтобы продвигаться по пути
цивилизации. Все их учреждения пришли в упадок. Пряча в ужасе лесов
свой кровавый культ, они становились свирепыми и жестокими. Даже их
добродетели восприняли суровый характер. Нетерпимые к любому виду
подчинения, раздражаемые малейшим принуждением, они сотворили из
своей свободы определенный вид дикого идола, которому жертвовали все,
в том числе себя самих. Их смелость обратилась в кровожадность, ибо они
всегда были готовы расстаться с жизнью, или похитить ее у других. Одно
О социальном состоянии человека . Первая часть. Третья книга 137
почитание женщин, которых они продолжали рассматривать как божест-

венных, смягчало, на самом деле, суровость их нравов, но это поклонение
не оставалось долгое время всеобщим. Неизбежное событие раскололо их
воззрения и на сей предмет.
С незапамятных времен, о чем я говорил, женщины не только состояли
в духовенстве, но и господствовали в нем, поскольку из их уст исходили
все прорицания; Друидессы, как и их мужья, возглавляли культовые це-
ремонии и даже жертвоприношения, их также приносили в жертву, но
не было еще случая, чтобы женщину возвели на трон. До тех пор, пока
военные вожди являлись избранными, это было невозможно, поскольку
избрание почти всегда влекло за собой боевое испытание, но случай вы-
глядел совершенно по-иному, когда вожди стали наследственными, заняв
место гражданских руководителей.
Случалось, что Канх, умирая без наследников мужского пола, остав-
лял лишь дочь. Вопрос заключался в том, сможет ли его дочь унаследовать
корону. Одни полагали, что это должно быть именно так; другие — дума-
ли с точностью наоборот. Нация разделилась. Примечательно, что в этой
распре жители плодородных долин, обитавшие на берегах рек и морей,
поддерживали абсолютную законность наследного права на престол по ро-
ждению, в то время как горцы, вынужденные противостоять более дикой
природе, желали, чтобы право на престол по рождению распространялось
только на наследников мужского пола. Это отличие и стало причиной тому,
что первые стали называться Рипуарскими кельтами, вторые — саличе-
скими. Рипуарские кельты сделавшись изнеженными и мягкими, получи-
ли из-за своих болот кличку Лягушек. Салические, наоборот, оставались
твердыми от неотесанности и недостатка ума; их обозначили эпитетом
Журавлей, поскольку они занимались земледелием на горных высотах.
Две части нации, ухватившись за свои клички, взяли в качестве символов
этих разных существ, так что телец уже одним не появлялся на кельтских
знаменах, но только сопровождаемый лягушками у своего подножия, или
журавлями на своей шее. Лягушки выражали принадлежность к Рипуар-
ским кельтам; журавли обозначали Салических кельтов. Сам телец ис-
чез и прекратил свое существование, оставив одних лягушек и журавлей.
Противостоя друг другу, Кельты долгое время боролись между собой.
Сторонники различных убеждений предавались безжалостной ненависти
к своим противникам (71). Несчастные Кельты, оставив пути Провидения,
шли лишь от раскола к расколу, от несчастья к несчастью. Собственно
говоря, кельтской нации уже больше не существовало. Можно было ви-
деть в северных областях Европы лишь осколки этого некогда великого
целого, разделенные между собой как по убеждению, так и по интересу.
Каждая часть желала повелевать, никто не хотел подчиняться. Анархия,
постигшая каждую из них, также вселилась в каждый индивид. Имена,
которые эти осколки себе давали, выражали всегда их независимость. Это

были Аланы (les Alains), Аллеманы (Allemands), Вандалы (les Vandales),
Фризы (les Frisons), Квады (les Quades), Кимвры (Cimbres), Швабы (les
Swabes), Аллоброги (les Allobroges), Скандинавы (les Scandinaves), Фран-
ки (les Francs), Саксы (les Saxons) и т. д. Значение их имен можно увидеть
в заметке (72).
Провиденциальное движение вершилось тогда в Азии, куда Гипербо-
рейская раса перенесла свою силу. Туда мы перенесемся сами на весьма
продолжительное время перед тем, как возвратиться в Европу.
Глава II
Божественное единство, принятое во Вселенской империи.
Исторические подробности. Начало Зодиака.
В эпоху, когда Рам завоевал Индостан, эта страна так еще не назы-
валась. И поныне, хотя оно здесь принято, Брахманы используют его
лишь с отвращением. Это название означает жилище Черного народа.
Оно было дано первыми иранскими народностями по слову, содержав-
шемуся в их наречии и означавшему черное (73). Но в нашу отдаленную
эпоху вся Индия носила имя Бхарат-Хант (Bharat-Khant) или Бха-
рат-Верш (Bharat-Versh). На одном из африканских наречий оно выра-
жало владение или дарохранительницу Бхарата (74). Итак, этот Бхарат,
будучи личностью очень знаменитой среди Индусов, прослыл одним из
первых их законодателей, от которого они получили свой культ и свои
законы, свои науки и искусства перед приходом Рама. Бог, которому
Бхарат привел к поклонению народы, назывался Водха (Wodha), то
есть Вечность, или скорее образ того, что вечно — вечное благо, вечная
мудрость, вечная сила. Индусы его по сей день знают под именем Будха
(de Boudh), сильно выродившегося в своем древнем величии из-за зна-
чительного числа новаторов, присвоивших его имя. Имя этого древнего
Водха содержится во всех культах и во всех мифологиях земли. Его
самое обычное прозвище, данное Бхаратом, было Исвара (Iswara), то
есть Высшее существо.
Значит, перед завоеванием Индии Рамом божественное единство здесь
было изучено и признано. Наш могущественный Теократ его не разрушал,
но поскольку явно казалось, что оно было представлено в своей неизъ-
яснимой безмерности, он соединил его с культом Предков, который он
рассматривал в качестве срединной иерархии, необходимой для связи Че-
ловека с Божеством, проведя, таким образом, разум своего народа от зна-
ния Частной вещи к знанию Абсолютной вещи. Он назвал этих срединных
гениев Ассурами, слив два слова своего языка, которые могли означать
одновременно либо Предка, либо Князя (75). Что же касается внешних
предметов Сабеизма, таких как солнце, луна и другие планеты, он их из-
гнал из своего культа, не пожелав брать для него ничего ощутимого, ли-
шив его идолов, образов и всего, что могло вызывать определенную форму
тому, что ее не имело.
Когда Рам прибыл в Индию, эта страна подчинялась двум Династи-
ям, правившим сообща под именами Солнечной или Лунной династий
и установленным, несомненно, здесь Атлантами. К первой относились
дети Солнца, наследники Икшауку (d'Ikshaukou), ко второй — дети
Луны, потомки первого Будхи (Bodha). Брахманы говорят, что этот
Икшауку, Глава Солнечной династии, являлся сыном седьмого Мену
(Menou), сына Вайвасуаты (de Vaivasouata), спасшегося от Всемирного
Потопа (76). Равхон, низложенный Рамом и именовавшийся Дасаратой
(Dacaratha), был пятьдесят пятым солнечным монархом, начиная от Ик-
шауку.
Престол Солнечной династии был учрежден в священном городе Айод-
хья (d'Ayodhya), ныне Аудх (Audh), а престол Лунной династии в городе
Пратиштана (de Pratishtana), сегодня Витора. Рам, желая, как я уже
говорил, удалить из своего культа все, что ему могло напомнить об идолах
сабеизма, объединил эти две Династии в одну. Вот почему в хронологии
Индусов не обнаруживается никакого упоминания Лунной династии, на-
чиная от Рама вплоть до Кришны, который ее восстановил после многочи-
сленных поколений.
Первый Канх, посвященный Рамом в суверенные Цари Мира, звался
Кушей (Kousha). Он повелевал большим количеством царей, зависев-
ших от него, среди которых правители Ирана, Аравии, Халдеи, Египта,
Эфиопии, Ливии (de Libye) и даже Европы. Центр его огромной империи
располагался в городе Айодхья. Рам учредил свое высшее священство
на горе вблизи Балка и Бамийяна. Поскольку он обрел бессмертие, в со-
ответствии с ламаистской системой, о которой я уже говорил, не было
известно имя любого из его наследников. Брахманы дали долгому про-
межутку времени между Рамом и Кришной (Krishnen) имя Йюдхистир
(Youdhistir) (77), что означает не что иное, как Божественного предста-
вителя.
Так же как верховный Царь правил над целым рядом подвассальных
себе царей, Высший Понтифик господствовал над целым рядом суверен-
ных Понтификов. Обычное звание суверенных Понтификов было звание
отца или папы. Верховный Понтифик носил титул Отца отцов — Па-зи-па
(Pa-zi-pa). Повсюду, где имелся царь, имелся и суверенный Понтифик,
и место, в котором он пребывал, считалось священным. Подобно тому, как
Балк и Бамийян стали в высшей степени священным местом, поскольку
здесь учредил свою столицу Высший Понтифик, и область, окружавшая

эти два города, была названа обожествленной землей — Пара-дезой
(Para-desa). Разыскивая на древнем континенте места, посвященные
традиции, можно распознать в них черты Ламаистского культа и сделать
вывод об огромном пространстве Индийской Империи (78).
Мне остается увлечься историческими подробностями, которые, быть
может, станут неуместными. Но прежде чем завершить эту главу, я не
могу удержаться от того, чтобы не донести одну гипотезу, которая, как
я думаю, не лишена основания.
Как я выше сообщал, Кельты уже достигли достаточного прогресса
в Астрономии, чтобы иметь свой правильный календарь. Но не представ-
лялось, что они смогли бы упорядочить небесные звезды в группы, называ-
емые астеризмами (asterismes), образовав из них Зодиак и известную нам
сегодня систему созвездий. Кур де Жебелен говорит, что регулярностью
своего года европейские народы обязаны, главным образом, наблюдению
отливов и приливов Северного океана. Когда Рам окончательно завоевал
Индию и когда его духовная власть была признана по всей земле, он из-
учил Календарь Атлантических народов, увидев его во многих отношени-
ях более совершенным, нежели Календарь Кельтов. Посему он решил при-
нять этот Календарь, особенно то из него, что имело отношение к форме
небесной сферы, но пользуясь своим правом Высшего Понтифика, он уда-
лил из него по большей части фигуры, которые предшествующие народы
применяли к различным созвездиям, заменив их новыми, чтобы с редкой
проницательностью и талантом отразить через какие зодиакальные созве-
здия проходит солнце в течение года, представив их затем символически-
ми фигурами, относящимися к трем совершенно различным значениям.
Первое значение сообщало о ходе солнца и его влиянии на времена года;
второе рассказывало об истории собственных странствий Рама, его трудов
и успехов. Третье скрывало в очень замысловатых иероглифах средства,
взятые им у Провидения для достижения столь необыкновенной и возвы-
шенной цели.
Эта небесная сфера, таким образом изложенная, была воспринята
всеми народами, покорными власти Рама, передав для их размышлений
восхитительную книгу, которая, пройдя долгую вереницу столетий, еще
и в наши дни вызывает удивление, становясь целью исследования многих
ученых.
В мою задачу никак не входит распространяться о сокровенных та-
инствах, которые может содержать эта книга, открытая любознатель-
ности каждого; мне достаточно было показать, что она не являлась ни
плодом случайности, ни легкомысленного воображения, но, наоборот,
исходила от человеческого разума в мощи его первоначального разви-
тия (79).
Глава III
Последствия Вселенской империи. Изучение Вселенной. Являлась
ли Вселенная творением Абсолютного единства или Сочетаемой
двойственности?
Итак, Гиперборейская раса решительно обрела свое господство над

судэйской расой, осколки которой, изгнанные со всех сторон к пустыням
Африки, должны были исчезнуть, там угаснув. Индийская империя про-
стиралась по всей обитаемой земле. За исключением некоторых народов,
отброшенных в пределы Юга и Севера, для всех людей существовал лишь
один культ, догмы которого поддерживал, руководя церемониями, Высший
Понтифик; существовало лишь одно Правительство, ведомства которого
приводил в действие суверенный Царь. Высший Понтифик и суверенный
Царь, связанные между собой крепчайшими узами, свободные, не будучи
независимыми, служили друг другу взаимной опорой, без противостояния
соревнуясь в своих различных делах и во всем сохраняя замечательное
единство.
Столь величественное здание никак не являлось произведением слу-
чайности, оно имело свои основания в естестве вещей, восприняв свои
принципы, формы и развития от одновременного действия трех великих
сил, правящих Вселенной. Подобно тому, как металлы укрепляются,
сплавляясь воедино, две Расы придали материалам здания больше про-
чности, смешиваясь одна с другой.
Бесполезно говорить, сколь явила славы эта эпоха человеческой циви-
лизации и доставила счастья. Брахманы, обозначая ее третьим периодом,
не утомляются ей возносить хвалу; их Пураны звучат завистью к наибо-
лее великолепным описаниям. Значительное число столетий минуло, не
оставив и малейшего следа. Счастье человека походит на морской штиль,
оно показывает меньше изображений и оставляет меньше воспоминаний,
нежели бедствие и буря.
Впрочем, тогда шла только юность Расы. Хоть в юности этой все явля-
ло блеск и роскошь, но ничего не было еще поистине прекрасным. Страсти
пока внушали страх, они приходили. Человек еще нуждался в уроках, он
их получал.
В другом произведении я отметил единственную причину, потрево-
жившую гармонию, царившую в наиболее великой и прекрасной империи,
некогда и до сих пор существовавшей на земле, из-за чего мне пришлось
уделить внимание весьма разнообразным подробностям, которые здесь мне
запрещены. Казалось, что эта причина берет свое шаткое начало в музыке.
Чтобы понять это, необходимо на мгновение примириться с предрассудка-
ми нашего детства, уразумев сказанное Пифагором, Зороастром, Конг-тзее,
Платоном и всеми мудрецами античности о том, что музыка есть универ-

сальное знание, знание, без которого нельзя проникнуть во внутреннюю
сущность любой вещи. Тем не менее, это знание здесь являлось лишь пред-
логом наступившего потрясения. Истинная причина его коренилась в есте-
стве Человека, всегда увлекающем его вперед по пути, которым он идет,
и оставляющем ему мало устойчивых мгновений даже в самих опорах. Его
разум, однажды поколебленный, не может остановиться: глубокая истина
его приводит в движение, даже без его ведома; он ощущает, что не на сво-
ем месте, которое он обязан занять. Интеллектуальные люди не преминут
стать созерцательными; они желают познать причины всего. И в зависимо-
сти от того, как Вселенная связана с их исследованием, можно ощутить,
совершат ли они многое, или случайно во многом ошибутся.
Я уже говорил, что в эпоху, когда Кельты завоевали Индию, они там
нашли установившуюся полную систему метафизических и физических
знаний. Тогда кажется определенным, что атлантическая космогония все
возводило к Абсолютному единству, делая все исходящим или зависи-
мым от одного Принципа. Этот единственный принцип, воспринимаясь
чисто духовно, назывался Исвара. Нельзя отрицать, что эта доктрина не
представляет больших преимуществ; также нужно признать, что она вы-
зывает некоторые неудобства, особенно когда народ, которому она дана,
оказывается не в состоянии ее принять. Дабы догма Абсолютного единст-
ва пребывала в чистом спиритуализме, не увлекая народ, культ которого
образуется из материализма и мерзкого антропоморфизма, необходимо,
чтобы этот народ либо был достаточно просвещенным и подготовленным
к правильному суждению, либо народа было весьма мало, чтобы не рассу-
ждать, вообще. Если же он наполовину умственно просвещен, и физиче-
ские познания его делают вывод о действительных следствиях определен-
ных принципов, из которых он не может извлечь ложь, то он неизбежно
извратится, став безбожным или изменив догму.
Поскольку было доказано, что Атланты приняли догму единого прин-
ципа, и этот принцип находился до тех пор в гармонии с их обстановкой,
нельзя не верить в то, что они достигли более высокой ступени Социально-
го состояния. Их империя охватывала землю, но, несомненно, после того,
как миновал их великий расцвет, когда Кельты совершали ее завоевание,
знания у них начали угасать. Индусы, наследовавшие им на другой части
земли, хотя и являлись их наиболее просвещенными учениками, все же
были далеки от обладания самими средствами. Правление Атлантов еще
продолжалось, благодаря полученному толчку, но движущие силы уже
были использованы, и принципы жизни, их воодушевлявшие, более не
восстанавливались.
Таковым было состояние вещей за несколько столетий до прихода
Рама. Вполне очевидно, что если бы наш Теократ не нашел империю Ат-
лантов в упадке и колеблемой в своей основе, то он не только не смог бы

ею так легко овладеть, но и не пытался бы это делать, потому что Провиде-
ние ему бы этого не судило. Он принял, как я уже говорил, Божественное
единство, к которому присоединил культ Предков, и, найдя все знания,
основанными на Едином принципе, он их передал для обучения народов.
Но после более или менее продолжительного промежутка времени,
когда один из суверенных Понтификов, изучая музыкальную систему Бха-
рата и полагая, будто она, как и все остальное, основана на едином прин-
ципе, заметил, что это не так, стало необходимым принять два принципа
в возникновении звуков (80).
Но только признанное свойство, заключенное в возможности легко
служить средством передачи от физического к интеллектуальному, сде-
лало из музыки науку, столь важную для древних. Итак, перенося идеи
от одного естества к другому, музыка снабжала ими, и казалось позво-
лительным доносить по аналогии от известного к неизвестному. Значит,
музыка являлась в их руках видом пропорционального размера, который
они применяли к духовным сущностям.
Открытие в музыкальной системе, совершенное этим суверенным Пон-
тификом, стало известным по всей Империи. Созерцательные ученые не
преминули им овладеть и воспользоваться, разъяснив, как водится, по-
средством него космогонические законы Вселенной. Вскоре они с удивле-
нием увидели, что все до сих пор рассматриваемое ими, как произведение
Абсолютного единства, являлось таковым из сочетаемой Двойственности.
Они могли, несомненно, не ужасаясь этой идее, поставить все на свое
место, рассматривая два принципа, существование которых были выну-
ждены признать, не в качестве образующих (principiants), а образуемых
(principies). Так сделал несколько столетий спустя первый Зороастр. Но
для этого нужно было воспарить к высотам, которых не мог еще достиг-
нуть их разум. Привыкшие все видеть в Исваре, они не имели силы лишать
его главенства, пожелав его удвоить и присоединив, если можно так выра-
зиться, к нему новый принцип, названный ими Пракрити (Pracriti), то
есть Естество. Этот новый принцип обладал воспринимающей силой или
сакти (sakti), тогда как древний Исвара имел только биджья (bidja) или
силу порождающую и оживляющую.
Результат этого первого весьма широкого шага заключался в том, что
Вселенную рассматривали, как произведение двух имеющихся принципов,
каждого в своей самости: одного мужского свойства, другого — женского.
Данная система, простота которой поначалу прельщала, была повсеместно
в ходу. У большей части народов обнаруживаются эти два принципа, обо-
значенные множеством имен. Так, Санхониатон (Sanchoniaton) называл
Всевышнего Гипсистос (Hipsystos), а его жену Берут (Berouth), Тво-
рение или Естество. Индусы дают им одним более тысячи имен, которые
получили в разные времена эти два космогонических принципа. Египтяне,

Греки, Римляне для их обозначения имели бесконечное количество эпи-
тетов. Обычно мы используем их сегодня в поэзии под мифологическими
именами Сатурна и Реи (Rhea), которые соответствуют именам Исвары
и Пракрити (81).
Глава IV
Восьмая революция. Разделение Универсальных принципов. Влияние
Музыки. Вопросы о Первопричине: является она мужской или женской?
Раскол в Империи по этому поводу.
Но с того времени, как нациям, зависимым от Индийской империи,

было дозволено рассматривать Вселенную в качестве произведения
двух Принципов, одного — мужского, другого — женского, они мало-
помалу стали задаваться вопросами о природе этих самых принципов,
к чему привели их обстоятельства, или должны были по необходимости
привести. Поскольку Вселенная, — задавались они вопросом, — есть
результат двух образующих сил (principiantes), из которых одно дейст-
вует мужскими свойствами, а другое — женскими, то каким образом
можно рассматривать отношения, связывающие их? Независимы ли эти
принципы друг от друга? Порождены ли они равными и существующи-
ми в вечности? Должно ли видеть в одном из них предсуществовавшую
причину по отношению к другому? Если же они оба независимые, то
как они объединяются? И если это не так, то какой из них должен под-
чиняться другому? Какой из них занимает первое место относительно
порядка времен и степени влияния? Исвара ли произвел Пракрити, или
Пракрити Исвару? Какой из первых действует неизбежнее и энергичнее
при зачатии (la procreation) существ? Который из них упоминать первым
или первой в жертвоприношениях, в религиозных песнопениях, и как
огромному множеству народа к нему обращаться? Следует смешать или
разделить культ, что им воздается? Должно ли мужчинам и женщинам
иметь отдельные алтари для одного и для другого, или же для всех двух
общий алтарь?
Говорят, — продолжали они, — что священная музыка представляет
верные и легкие средства для разделения двух вселенских принципов. Это
верно, когда речь идет об их числе и присущих им противоположных свой-
ствах, но не в отношении занимаемых ими мест и тем более сексуального
влияния, оказываемого ими (82). Вслед за этим обращались к Музыкаль-
ной системе Бхарата, которая, будучи не в состоянии объяснить все труд-
ности, их еще больше запутывала.
Если читатель хочет быстро вспомнить то, о чем я говорил в Первой

книге этого тома, и если он разглядит препятствие, остановившее укре-
пление ранней цивилизации, он увидит ту же самую помеху только в бо-
лее утонченных отношениях. Тогда стоял вопрос, кто будет управлять
в бедной землянке, сейчас же он касался всего Мироздания. Формы во
многом изменяются, но сущность всегда остается той же самой.
Если же люди, не привыкшие обращаться к мировым анналам, нахо-
дят эти вопросы, в печальных последствиях которых пролилось столько
крови, праздными и даже смешными, то они сделали бы одолжение, пове-
рив, что эти вопросы являются очень глубокомысленными, по сравнению
с вопросами, бытовавшими, спустя долгое время, в ближайшие к нам сто-
летия и причинившими разрушения, сообразно протяженности страны,
охваченной ими. Но к чему привели, на самом деле, эти трудности, при-
ближавшие раскол, в эпоху, когда Индийская империя покрыла собой всю
землю? Какая именно Первопричина, воспринимавшись лишь в качестве
единственной, действовала в творении вещей, в соответствии с мужскими
или женскими свойствами; в случае же, когда Причина становилась двой-
ственной, как на нее указывали извлеченные из музыкального знания ана-
логии, который из двух принципов, мужской или женский, должен встать
на место первого во временном или силовом порядке. И когда Римская им-
перия, разделенная, раздираемая всеми способами, была близка к смерти
в последней из своих частей, называемой Греческой или точнее Нижней
Империей, чем разрешились вопросы, опустошавшие ее в течение тысячи
лет? Какой именно свет видели вокруг своего пупка некоторые фанатич-
ные монахи, называемые Гезикартами (Hesicartes; Исихастами — прим.
пер.); был ли он тварным или нетварным, в сравнении со светом, про-
сиявшим на горе Фавор. Известно, что многие соборы, собираясь для
разрешения этой единственной трудности, разделялись во мнениях. Их
разногласия облегчили успехи Татар, которые под именем Турок овладели
Константинополем, положив конец Империи. Я молчу больше для чести
человечества, нежели для того, чтобы избежать длинноты, большое коли-
чество вопросов, одни смешнее других, о чем смог бы сообщить. Просве-
щенный читатель легко присоединится к моему молчанию. Вопросы, о ко-
торых я говорил, необходимо оценить не в соответствии с приобретаемым
частным воззрением, а согласуясь с общим состоянием сознания в эпоху,
когда они были заданы.
Поначалу эти вопросы скрытно циркулировали по Империи, распро-
странялись в ней, усиливаясь неразрешимостью по самой своей природе.
Высшее Духовенство либо притворилось, что их не замечает, либо, при-
нявшись их осуждать, озлобило равным образом их авторов. Сектанты
умножались во всех частях, и тогда Духовенство было вынуждено про-
возгласить преимущество одного из принципов, поддержав господство
мужского пола над женским, первенство мужского начала и его наи-

большее влияние во Вселенной, и прославив тиранию. Правоверие, на
которое было обязано опираться Духовенство, как на определенную за-
конную силу, обратилось в чудовищную нетерпимость. Возмущенное со-
знание бродило втайне, распалялось, ожидая подходящего случая, чтобы
вырваться наружу.
Такой случай представился, ибо он всегда вовремя приходит к жела-
ющему и ожидающему его духу. В нескольких Пуранах (83) написано,
что два принца правящей династии, оба происходящие от царя Угры
(Ougra), возненавидев друг друга, разделили Индийскую империю,
распавшуюся согласно противоположным воззрениям обоих. Старший
из этих принцев, называемый Тарахьей (Tarak'hya), привлек на свою
сторону государственных вельмож и высшие городские сословия; в то
время как младший, носивший имя Иршу (Irshou), имел в своих после-
дователях представителей низших классов, или, если можно так выра-
зиться, человеческое отребье. Вот почему поначалу сторонников Иршу
насмешливо звали Паллисами (Pallis) (84), что на санскрите означает
Пастухов.
Эти Паллисы или Пастухи, ставшие знаменитыми в истории под име-
нем Пастырей (Pasteurs), не имели поначалу успехов в своих намере-
ниях, потому что Тарахья, сильно преследуя их, разрушил их главное
укрепление, основанное на берегах реки Наравинд-хья (Narawind-hya)
и названное их именем Паллистхан (Pallisthan). Очень вероятно, что
если бы движение, вызванное Иршу в Индийской империи, являлось чи-
сто политическим, оно бы таковым и осталось, и было бы задушенным
без малейших последствий при своем зарождении. Но поскольку Хиршу
(Hirshou) и в самом деле значился одним из ярых приверженцев Пракрити
и считал нужным вступиться за ее интересы, он открыто порвал с право-
верным духовенством, объявив, что поклоняется женскому началу, как
принадлежащему к Первопричине Мироздания, соглашаясь с его первен-
ством и превосходством по отношению к мужскому началу. С этого мо-
мента все изменилось коренным образом. Война, являвшаяся изначально
лишь гражданской, приняла религиозную форму. Его партия усилилась
всеми, кто разделял это учение, вне зависимости от их общественного
положения, распространившись в малое время по лицу всей Земли, где
почти половина высказалась за нее.
В мой замысел никак не входит описывать здесь бесчисленное мно-
жество сражений, которое вели между собой обе партии. Будучи пооче-
редно то победителями, то побежденными, сотни раз то возвышаясь, то
сокрушаясь в своих успехах, они несли в течение многих столетий Азии,
Европе и Африке руины, обагренные кровью. Мне же остается, не особен-
но увлекаясь, набросать, исходя из моего чутья, некоторые необычайные
факты этой древней столь интересной, сколь и малоизвестной истории!

Перейдем теперь к главным итогам события, о котором я рассказал.
Сторонники женского начала, называвшиеся поначалу Паллисами,
Пастырями, взяв в качестве символа их культа отличительный знак этого
начала, называемый на санскрите Йони (Yoni), затем получили прозви-
ще Йонижас (Yonijas), Йяванас (Yawanas), Иониои (Ionioi), то есть
Ионийцы, и по таинственным соображениям, разъяснять которые здесь
бесполезно, они сделали своим знаменем красный цвет, отливавший
в желтый, дав себе также имя Пинкшас (Pinkshas), или Финикийцев
(Pheniciens), что означает Рыжих. Все эти имена, проклинаемые в устах
их врагов, стали славными для них, и принимаемые или переводимые для
многих наций, где торжествовали Паллисы, они и здесь становились по-
четными званиями (85).
Со своей стороны Индусы, их антагонисты, остававшиеся верными
культу мужского начала в Божестве, имели также свои частные наимено-
вания, но поскольку они гораздо реже торжествовали в Европе, эти наи-
менования и символы здесь были малоизвестными. Однако, на некоторых
памятниках можно узнать их наиболее выразительный символ, отличи-
тельный знак мужского начала (86), являвшийся противоположным по от-
ношению к символу их врагов. Белый цвет знамени Индусов, как и знаме-
ни древних Друидов, дал им наименование Белых. Благодаря этому имени,
переведенному на разные языки, можно узнать в очень древних временах
о сопротивлении, которое встретили в различных странах Азии и Европы
их враги, называемые иногда Филистимлянами (Philistins), иногда Ио-
нийцами (Ioniens), иногда Финикийцами (Pheniciens) или Идумеями
(Idumeens), в зависимости от того, как их рассматривали — пастухами,
поклонниками женского начала, или носителями красного цвета.
Глава V
Происхождение Финикийских пастухов; их воззрения на Первопричину
Вселенной. Их завоевания. Новые расколы, давшие начала Персам
и Китайцам. Установление Мистерий: почему.
Индийцы-диссиденты, как это показали санскритские легенды, не

смогли достигнуть больших успехов собственно в Индии, что, с другой
стороны, не помешало им стать чрезвычайно сильными. Их первая значи-
тельная колония возникла поначалу на берегу Персидского залива, отку-
да они пошли в Йемен, который завоевали, несмотря на встреченное ими
жестокое сопротивление. Кельты-бодоны, долгое время владевшие Ара-
вией, после неимоверно отчаянного противоборства, были вынуждены
уступить Судьбе, предпочтя изгнание порабощению. Большая их часть

ушла в Эфиопию, остаток рассеялся по пустыням, где разделился на ко-
чующие народы, что в данном смысле назывались Евреями (Hebreux)
(87). Однако Финикийцы, захватив господство на море, отделяющем
Аравию от Египта, ему присвоили свое имя и пошли, как о том говорит
Геродот, завоевывать Средиземноморское побережье, где они основали
центр своей Империи (88).
В эту эпоху была сокрушена халдейская империя. Один из финикий-
ских вождей, известный под именем Балли (Balli), завоевал Плакшу
в Малой Азии и построил на берегах Евфрата знаменитый город Вави-
лон (de Babel), которому дал свое имя. Этот Балли, именовавшийся
греками и римлянами Белосом (Belos) или Белусом (Belus), и явился
основателем славной империи, которую называли иногда Вавилонской
(Babylonien), иногда Сирийской (Syrien) или Ассирийской (Assyrien).
Непримиримые враги Финикийцев Евреи, поскольку они происходили
от Кельтов-бодонов, изгнанных этими пастухами из Счастливой Аравии
и вынужденных скитаться по пустыням, Евреи, говорю я, дали Балли имя
Немврода (de Nembrod), чтобы выразить свирепость и тиранию с его за-
хватом власти. Но тщетно было пытаться остановить поток, обрушивший-
ся на них. От Нила до Евфрата все подверглось игу грозных Пастухов, ко-
торые, хотя и воссев на трон, сохраняли свое имя, данное некогда им, как
оскорбительное. Верхний Египет долгое время сопротивлялся их натиску
силами могущественных сторонников мужского начала, известного под
именами Исвары (d'Iswara), Израиля (Israel) или Озириса (Osyris), но,
в конце концов, противоположное начало его одолело повсюду; и богиня
Изида (Isis) у Фиваитов (Thebaites; фивейцев — прим. пер.), богиня Ми-
лильдха (Milyldha) у Вавилонян были все равно вознесены выше Адона
(d'Adon). Во Фригии добрая матерь Ma, называемая грекам Диндименой
(Dindymene) или Кибелой (Cybele), лишила Атиса, верховного Отца, его
мужской силы; его жрецы могли сохраниться в том случае, если принесли
ему в жертву ту самую вещь, которую Правоверие в ином месте сделало
эмблемой своего культа.
Таково было в древние времена влияние музыки, о которой столь-
ко сказано, но всегда без попыток ее понять. Отсюда суровые законы,
направленные против новаторов в музыкальной науке, и усилия Пон-
тификов заботливо утаить от них основные принципы под сенью свя-
тилищ. Это в особенности и изобрели Египетские жрецы, когда выну-
жденные склонить голову под гнетом царей-пастухов и притворяться им
в своих чувствах, которые не имели, они мечтали установить тайные
мистерии, где погребенная Истина, предназначенная одним посвящен-
ным, появлялась перед глазами профанов лишь скрытой за плотной
пеленой. В посвященных мистериям событиях, о которых я составил
рассказ, Египетские жрецы, не имея возможности открыто выказывать

свою скорбь, касающуюся поражения мужского принципа в борьбе за
Первопричину Вселенной, выдумали столь известную аллегорию о пре-
данном и растерзанном на части Озирисе, разбросанные куски которого
обагрили кровью Египет; в то время, как удрученная безнадежностью
его жена Изида, хотя и коронованная из рук Анубиса, но подозревае-
мая в том, что принимала участие в подлой измене, собирает, скорбя,
разбросанные части своего супруга и помещает их в могилу, за исклю-
чением одной, затерянной в волнах Нила. Эта замысловатая аллегория,
тогда принятая во всех святилищах, где правоверие сохраняло своих
приверженцев, обнаруживается с некоторым изменением имени во всех
мифологиях земли (89).
Между тем, правоверные Индусы, справедливо ужаснувшись успехам
своих противников, видя свою империю раздробленной и разрушенной
извне, приложили все свои старания к защите хотя бы центра, стянув
к нему все свои силы. Казалось бы, понтификальный трон занимал небык-
новенный человек, сравнимый с первым Рамом и почтенный, благодаря
проявленной им силе, в своем имени. На протяжении некоторого времени
он поддерживал здание, готовое обрушиться, но более значимой лично-
сти было суждено прекратить его падение. Тем не менее, Йонижасов (les
Yonijas) объявили безбожниками, анафематствовав и изгнав навсегда.
Всякая торговля с ними оказалась под запретом. Индусам воспрещалось
также не только принимать у себя еретиков, но еще и служить им провод-
никами в своей собственной стране. Красный цвет, служивший их знаме-
нем, рассматривался в качестве омерзительного. Брахманы обязывались
воздерживаться и никогда не прикасаться к тому, что было красного цве-
та, даже в случае величайшей опасности. Река Инд (Indus) теперь стано-
вилась гибельной границей, которую никто никогда не мог пересечь, не
подвергнувшись анафеме.
Эти строгие и, быть может, необходимые меры для сохранения це-
лостности, тем не менее, вызвали несогласие, отделив от общества еще
определенные слои, возбудившие раскол почти столь же значительный,
как и первый. Этот новый раскол зародился в среде наиболее горячих
сторонников мужского начала и самых ревностных защитников его
первенства и превосходства.У иранцев был человек, одаренный вели-
кой силой ума, звавшийся Зерадоштом (Zeradosht) или Зороастром
и утверждавший, что нельзя воспринимать два космогонических начала,
Исвару и Пракрити, в качестве образующих (principiants) и обладающих:
один — мужским, а другой — женским свойствами. Нужно, наоборот, их
рассматривать, как оба мужские и образуемые (principie), исходящими
от Вечности, Водха (Wodh). Но один из них действует в духе, будучи
принципом Добра, а другой проявляется в материи, будучи принципом
Зла. Первый зовется Ормудзом (Ormudz), Гением Света, второй —

Ариманом, Гением Тьмы.
Среди народов, обитавших за Гангом, нашелся другой не менее смелый
Теософ, звавшийся Фо-хи (Fo-hi) и утверждавший, что первый раскол
Паллисов возник по недоразумению и его можно было бы легко избежать,
если бы изучили, что половые свойства плохо соответствовали двум кос-
могоническим принципам Исваре и Пракрити; это Пракрити, или материя,
обладала мужским качеством, установленным и огненным, в то время, как
Исвара или Дух имел женскую природу, улетучивающуюся и влажную.
Таким образом, согласно Фо-хи, Финикийцы, поставив материю впереди
духа, не являлись никак раскольниками, они лишь присвоили противопо-
ложные качества тому, что было на самом деле.
Зерадошт и Фо-хи опирались на выводы своих доказательств, взятых
из музыкальной науки, которые, казалось, не допускали возражений, но
которые будут здесь совсем неуместными (90). Один и другой обольща-
ли себя тем, что принесут спокойствие в Империю, удовлетворив части
притязаний непокорных Паллисов, но их надежда являлась также оши-
бочной. Духовная каста, видя то, как они далеко зашли в последствиях
своих собственных идей, их одинаково отвергла и осудила. Зерадошт,
возмущенный больше, чем Фо-хи, разжег гражданскую войну, определен-
ным итогом которой стало полное отделение Ирана. Народы, признавшие
его за теократического суверена, с тех пор взяли имена Партесов (de
Parthes), Парсов (Parses) или Персов (Perses) из-за имени Парадасы
(de Paradas), которое им в насмешку дали Индусы. Эти народы, позд-
нее овладевшие господством в Азии, стали здесь знаменитыми и могуще-
ственными. В разные эпохи они имели теократических законодателей,
бравших последовательно имя первого Зерадошта (91), называемого нами
Зороастром. Последний, явившийся во времена Дария, сына Гистаспа,
есть тот, учению которого, записанному в Зенд-Авесте (92), следуют еще
Гебры. Два противоположных Начала Света и Тьмы, Ормудз и Ариман,
в нем представлены равномерно исходящими от Безграничного времени,
иными словами, Вечности, одного образующего (principiant) Принципа,
которому они подвластны. Третий Принцип, их объединяющий, зовется
Митрой (Mithra). Этот срединный принцип представляет собой Волю
человека, подобно тому, как Ормудз и Ариман представляют Провидение
и Судьбу. Эта космогоническая система, как и все системы одного с ней
происхождения, соединяется с культом Предков. Вечный образующий
(principiant) Принцип в ней почитается в виде огня.
Что же касается Фо-хи (93), наделенного более мирным и мягким
характером, чем Зерадошт, то он не захотел быть причиной новой гра-
жданской войны внутри Империи и удалился, сопутствуемый своими сто-
ронниками. Пройдя пустыни, с которыми граничила Индия на востоке,
он обосновался на берегах реки Хуанхэ (Hoang-ho), называемой также

Желтой рекой из-за желтого цвета, взятого Фо-хи за знамя, дабы его
приверженцам отличаться от правоверных Индусов и не быть спутанны-
ми с Финикийцами. Он собрал по берегам этой реки несколько кочевых
татарских орд, являвшихся древними осколками Желтой расы, которые,
объединившись с его последователями, получили от него свое учение,
сильно похожее по сути на учение Зороастра. Согласно Фо-хи, два образу-
емых (principies) Принципа суть Инь (Yn), покой, и Янь (Yang), движе-
ние. Оба исходят от образующего (principiant) Принципа Тай-ки (Tai-ki)
или Перводвигателя. Два начала Инь и Янь дают в своем взаимодействии
рождение третьему промежуточному (mediateur) Принципу, называемому
Пан-Ку, Универсальной сущностью. Также существуют три силы, назы-
ваемые Тиен-хоанг (Tien-hoang), Ти-хоанг (Ti-hoang) и Жин-хоанг
(Gin-hoang), то есть Небесное, Земное и Человеческое царства, иными
словами те же самые, что я установил в начале книги, Провидение, Судь-
ба и Человеческая воля. Культ Предков был принят в Религии Фо-хи еще
более выраженно, чем в религии Зороастра.
Благодаря этой эмиграции, санскритские книги сообщают о начале ки-
тайской империи, которую называют Чандра-Дуип (Tchandra-Douip),
страной мужеподобной Луны, то есть страной, где Женский принцип стал
мужским. Имя Чинас (Tchinas), данное Брахманами народам, обитавшим
в этой стране значит только раскольников; оно абсолютно не означает ни
безбожников, ни отверженных, в отличии от имени Йаванас (Yawanas),
которым Брахманы отмечают Ионийцев, в общем, и Греков, в частности.
Китайцы (les Chinois), коих мы называем этим неправильным именем, его
не приняли; они называются и называют свою собственную страну Тиен-
хиа (Tien-hia), самой драгоценной в поднебесной (94).
Конечно, ни одно из членений Индийской империи в эту эпоху не мог-
ло сравниться ни по обширности, ни по силе с отпадением Чинасов (des
Tchinas), и ни одна нация не сохранила такого нерушимого почтения к за-
конам и обычаям Предков, которое никогда не угасало у китайцев. Еще
и сегодня это — прекраснейший осколок Вселенской империи, почти в це-
лости удержавшийся в потоке столетий. В то время, как Азия испытала
ряд революций, когда слабые остатки индийской империи стали добычей
тридцати враждебных наций, когда скипетр Финикийцев, вырванный из
их рук Ассирийцами, перешел затем в руки Египтян, Арабов и даже Этру-
сков, когда он вновь вернулся в руки Ассирийцев, чтобы упасть потом
в руки Мидийцев (des Medes), Персов, Греков, Римлян (des Romains),
пока, наконец, его обломки, избежавшие разгрома Константинополя, не
рассыпались по всем странам Европы. Китай пережил эти катастрофы,
сотни раз менявшие лицо Мира, не будучи никогда завоеванным, ибо сила
его устройства тотчас порабощала его собственных завоевателей.
Глава VI
Размышления о распаде Вселенской империи.
Перед тем, как продолжить это историческое исследование, которое,

исходя из его видения, дает моему первоначальному предположению бо-
лее чем гипотетические основания, мне кажется необходимым изложить
здесь одно соображение. Спрашивается, почему империи Рама, принцип
которой являлся чисто Провиденциальным и которой Человеческая воля
в согласии с Провидением установила основания, больше не существо-
вала. Я отвечу легко, если ограничиться этой проблемой, дабы не спра-
шивать, отчего империя не была вечной; но я легче отвечу, если доведут
проблему до ее крайних пределов. Поначалу я скажу тем, которые могут
ее отрицать, что она зависит от Абсолютной вечности, коей обладает один
Бог. Ибо нельзя принимать двух абсолютных сущностей, не впадая в про-
тиворечие. Вечность, сообщаемая Богом, может быть лишь относитель-
ной вечностью, которой его Абсолютная вечность устанавливает принцип
и модус (способ). Все формы во власти времени; само время есть лишь
преемственность форм; одни сущности суть нерушимы, поскольку содер-
жатся своим принципом в никогда непреходящей Абсолютной Сущности.
Потому что можно понять преходящесть, лишь поняв пространство; но
как понять пространство вне абсолютного пространства?
Значит, нужно различать форму сущности, времени и пространства;
и относительную вечность от вечности абсолютной. Форма, Время, Отно-
сительная вечность суть эманации, Сущность, Пространство, Абсолютная
вечность суть божественные тождественности. Все составляющее эти то-
ждественности неизменно; все, что принадлежит этим эманациям может
меняться. Формы, следуя одни за другими, порождают Время; Время дает
рождение относительной вечности, но эта вечность и время, ее отмеряю-
щее, и формы, ее наполняющие, одинаково исчезают в Сущности, дающей
формы, в Пространстве, сотворившем время, и в Абсолютной вечности,
охватывающей относительную вечность.
Все имеет свой вес, свое число, свой размер, то есть свою степень в ие-
рархии вещей, свои собственные качества и свою относительную силу.
Ничто не может появиться в элементарной жизни, не подвергнувшись за-
конам этой жизни. Итак, первый из этих законов есть появляться в форме,
подчиненной трем периодам — началу, середине и концу. Всякая форма,
собственное движение которой не приведено в беспорядок посредством
чуждых влияний, проходит данные три периода, но лишь очень малое чи-
сло их проходит непрерывно. Большинство форм сокрушаются в своем
начале, мало их достигают середины своего существования и еще меньше
доходят до своего финала. Много форм творится в одном виде, но боль-
шая часть их пропадает в самом начале. Кто, например, может исчислить,

сколько дуб производит желудей, которые все предназначены становить-
ся дубами, до того, как другой дуб получает жизнь лишь от одного из этих
желудей?
Если бы из трех Сил, правящих Вселенной, только Судьба достигла
господства, если бы Человеческая воля исчезла или парализовалась, если
бы Провидение отсутствовало, понятно ли какой чудовищный хаос воца-
рился бы за этим состоянием вещей? Все виды, борясь одни с другими,
объявили бы бесконечную войну; все пожелали бы сами занимать земное
пространство, доведя до логического завершения все семена, брошенные
ими. Тогда имелся бы прямой смысл в том, чтобы в растительном царстве,
к примеру, вид дуба, вяза или другого подобного дерева душил все другие
виды и распространялся бы по всей земле (95). Но Человеческая воля
привнесена сюда, чтобы поддерживать все в правильных границах как
в растительном, так и животном царствах, чтобы препятствовать размно-
жению вредоносных растений и опасных животных настолько, насколько
бы им могли позволить их силы. Эта воля, порой изменяемая по своей соб-
ственной выгоде, наоборот, заботится о том, чтобы слабые, но полезные
виды, благодаря ее заботам, распространялись и сохранялись.
Но хотя Человеческая воля и в состоянии предпочесть один вид расте-
ний другому, насадив большим количеством пшеницы или риса безмер-
ные равнины, производившие до ее вмешательства только колючки или
некоторые другие бесплодные растения; хотя она в состоянии покрыть
виноградником косогоры, где произрастал только вереск, и выпасать мно-
гие стада мирных животных в пустынных местах, в которых обитали бы
одни дикие звери; хотя она в состоянии все облагородить культурой; тем
не менее, она не может изменить ни внутреннее естество любой вещи, ни
избавить ее от законов Судьбы, в царстве которой вещи суждено черпать
свое пропитание. Все живущее элементарной жизнью должно подчинять-
ся ее законам. Однолетнее растение не может видеть две зимы; могучий
дуб должен прийти к концу в своем гниении; подобно тому, как одноднев-
ная мошка завершает свой путь одним днем, так и слон, который может
прожить двести лет, все-таки должен его пройти, как и она.
Таким образом, человек может выбрать из физических семян или ин-
теллектуальных принципов, предоставленных Провидением в его распоря-
жение, те, которым он желает покровительствовать в развитии; он может
знать их собственные свойства, их различные добродетели, их жизненную
силу, их относительную продолжительность, заранее зная, каковым будет
итог его усилий. Земледелец прекрасно знает, что если, к примеру, он
сеет зерно пшеницы, то получит растение хрупкое и преходящее, тогда
как засеяв желудь, он обретет могучее и многолетнее дерево. Но он также
знает, что однолетнее растение ему принесет быструю и легкую пользу,
а от столетнего дерева он еще долгое время будет ожидать плодов. Зна-

чит, его выбор в первом и втором случаях мотивирован его потребностями
и основан на сельскохозяйственном образовании; он будет определяться
со знанием дела. Положение законодателя стало бы точно таким же, как
и положение земледельца, если бы один смог достичь той же степени опы-
та, что освещает образ действий другого. Но это почти невозможно; тем
не менее, полностью слепой и неопытный законодатель, случайно жер-
твующий политическими принципами, не зная заранее ни природы этих
принципов, ни естества народа, которому он их предназначает, никак не
заслуживает данного звания, уподобившись несведущему земледельцу,
посеявшему рис на безводном песке или пожелавшему насадить виноград-
ник на болоте. Один и другой сойдут, с полным основанием, за безумцев,
достойных всевозможных бедствий, которые их ожидают.
Теперь, когда я достаточно осветил сущность вопроса, который себе же
и предложил разрешить, скажу, что Рам, восприняв непосредственно от
Провидения интеллектуальный принцип Теократической империи, посеял
зерно в благоприятных условиях, ускоривших его рост. Но это самое креп-
кое и живучее зерно из всех зерен своего вида должно было, тем не менее,
подвергнуться превратностям всех вещей, доверенных Судьбе. И поскольку
плод зерна имел начало своего временного существования, то он должен
был, после достижения среднего возраста, клониться к своему увяданию.
Я показал во многих хронологических сопоставлениях, что эпоха начала
его временного существования могла восходить приблизительно к шести
тысячам лет до нашей эры. Итак, первое ощутимое потрясение империи
Рама, о котором история сохранила память, датируется 3200 годом. Значит,
империя оставалась в полном расцвете своих сил на протяжении тридцати
пяти столетий. Именно в этот период в ней начинают ощущаться страсти,
сотворившие более или менее жестокие бедствия. Однако, эта империя пе-
режила их, несмотря на измены и расколы, и в течение одиннадцати или
двенадцати веков обладала еще целиком Индией. И лишь к 2100 году до
Рождества Христова, когда угасли Солнечная династия, а также Лунная
династия, восстановленная Кришной, о чем я вскоре скажу, последовал ее
политический упадок. Империя сосредоточилась в одном религиозном су-
ществовании, перенеся свой главный центр в Тибет, где продолжает еще
жить, несмотря на свою глубокую старость, в Ламаистском культе.
Если посмотреть, что этот культ, имея сегодня возраст восьмидесяти
пяти веков, еще господствует на большой части Азии, после того, как око-
ло сорока шести столетий обладал Вселенской империей, тридцать пять
веков из которых обрели славу, лишенную всякой двусмысленности, то
получается, что его судьба вполне превосходна, и не стоит ни удивляться,
ни огорчаться из-за его заката и даже из-за его готового осуществиться
исчезновения.
Глава VII
Финикийцы разделяются между собой; их культ искажается.
Основание Ассирийской империи. Первый политический завоеватель.
Девятая Революция в социальном состоянии.
ТЕПЕРЬ вернемся к Финикийцам, продолжив изображать крупными

мазками течение их истории.
Пастухи-раскольники, учинившие первый распад в Индийской импе-
рии, надолго не оставались в единстве между собой. Пламя зажженного
ими пожара, когда ему стало не хватать подпитки во внешней среде,
должно было распространиться на них самих. Хотя поначалу они прими-
рялись в главном пункте своего раскола, определявшем согласованное
превосходство во Вселенной женского начала, но затем они не преми-
нули поставить перед собой весьма сложные препятствия в выявлении
природы этого начала. Образовалось большое число сект, наиболее вли-
ятельная из которых утверждала, что стоит рассматривать это начало не
просто как воспринимающее, но и как творческое, обозначив его именем
Гебе (d'Hebe), что на финикийском наречии значило любовь к женскому
(96). Данная секта установила, что от начала вещей существовало два
принципа — Любовь и Хаос; Любовь — принцип женский и духовный;
Хаос — принцип мужской и материальный. Согласно учению, распро-
страняемому сектой, именно Любовь, упорядочив Хаос дала жизнь Все-
ленной.
Вполне очевидно, что финикийская секта, принявшая эту Космого-
нию и признававшая в Любви женское начало, стала очень распростра-
ненной и многочисленной. Фрагменты, оставшиеся нам от Санхониато-
на, и греческая Теогония Гесиода, представляют тому доказательство.
Можно отметить, как вещь, достойную внимания, что данное учение да-
леко не ушло от доктрины древних Кельтов, от которой Рам посчитал не-
обходимым отделиться, когда ей было более сорока столетий. Выходит,
что с тех пор, как Финикийцы появились на южном побережье Европы,
овладев колониями, созданными Индусами на руинах колоний Атлантов,
они могли без труда объединиться с остатком Кельтов, живущих еще
в глубине континента, на северных берегах Дании (du Danemarck) или
на Британских островах. Таким же образом, из обоих культов могло по-
лучиться нечто вроде сплава, признававшегося легко в мифологических
книгах одного и другого народа (97).
Обладавшие разнообразными физическими и моральными знаниями
Финикийцы, хоть культ их и оказался лишенным ритуалов, соверши-
ли тогда неудачный обмен. Они обучили Кельтов своим наукам, полу-
чив обратно целый ряд суеверий, среди которых главными являлись
человеческие жертвоприношения. Поскольку они сошли с путей Про-

видения, попав на тропу Судьбы, они смогли противопоставить ей лишь
пылкую и плохо просвещенную волю, отдавшись новым суевериям с та-
кой яростью, будто сами себе их придумали. Гаруспики, авгуры, диви-
нации всех видов, нашли место в их новой религии. Они приняли культ
Тора со всеми его зверствами, увлекшись им до того, чтобы назвать свои
метрополии его именем. Среди них — знаменитый город Тир (Tyr), в ко-
тором они возвели величественный храм под его именем Герхола (Гер-
шола, Herchol). Данное имя по совпадению, что не должно пройти мимо
проницательности читателя, имело один и тот же смысл как по-кельт-
ски, так и по-финикийски. Но ввиду того, что слова, выражавшие имя,
довольно устарели, они перевели его на современный лад и получилось
Меликартз (Melicartz) (98), Царь Земли. Что же касается Теутада, по-
заимствованного ими также у Кельтов, они ему дали преимущественное
имя Молока (de Moloc), Царя или Царя Крона (de Kron), Коронованного
(99). С течением времени он стал знаменитым Кроносом (Kronos) у Гре-
ков, Сатурном у Этрусков, от которого произошли все другие мифологи-
ческие Боги древних Политеистов.
Весьма исключительная вещь видеть, как Финикийцы, взяв почти
всех мифологических божеств Кельтов, подчинили их своим разным
космогоническим системам, дав позднее этим божествам тысячи новых
имен и представив их бесконечным количеством знаков, которые сами не
узнавали, ибо легкость и непостоянство, присущая финикийцам, кинуло
их во власть наиболее несвязных и экстравагантных идей, что доказыва-
ется противоречиями и бросающейся в глаза непоследовательностью их
мифологии, сохраненной по большей части у Греков и Римлянам, прои-
зошедших от них. Их неустойчивость в этом отношении столь же пора-
зительна, как стойкость и твердость их самых решительных антогони-
стов — Китайцев. По-видимому, женское начало, которому финикийцы
отдали вселенское верховенство, повлияло на их зыбкое воображение.
Если бы возник вопрос в написании их истории, то можно было бы легко
показать, что множество имен, которыми назывались в разные времена
нации финикийского корня и которые давали своим колониям, отражало
лишь неустойчивость их воззрений и огромное количество их космого-
нических символов.
Но, как я говорил, финикийцы не только разделились на большое чи-
сло сект, которые их ослабляли, они еще и боролись со многими в тайне
исповедывавшими правоверие нациями. Они их чаще склоняли силою
своего оружия, нежели правотой своих убеждений . Среди народов
только Египетская нация, с трудом выносившая иго Королей-пастухов,
предпринимала наиболее частые попытки его низложить, о чем сви-
детельствует история этой страны. Я уже сказал, что лишь благодаря
тайной приверженности правоверию появились Мистерии Изиды, за-

тем ставшие столь знаменитыми и послужившие прообразом для всех
других таинств, даже для тех, которые из-за различных предпринятых
изменений в культе, стали иметь совсем иную цель и совсем иную фор-
му. Однако, несмотря на внутреннее противодействие, вовсе не Египту
досталась слава первым избавиться от финикийского ига. Священные
книги Брахманов выразительно говорят, что это случилось на берегах
Камуд-вати (Kamoud-vati) или Евфрата, где мужское начало верну-
ло себе господство над женским в поклонении своему новому символу
Бал-Исвара-Линга (Bal-Iswara-Linga) (100). Народы по берегам этой
реки возвратились к правоверию, но без воссоединения с Индийской им-
перией; они образовали свою долго просуществовавшую и значительно
прославившуюся державу.
Именно из этой империи вышел, впервые появившись в Гиперборей-
ской расе, чисто политический завоеватель. До тех пор все войны имели
причины либо выживания Расы, либо религиозных и гражданских раздо-
ров. История именует этого завоевателя Нином (Нинусом; Ninus), то
есть сыном Повелителя (101); он тот, которого со временем стали рассма-
тривать, как сына Белуса (de Belus), но Белус или чаще Бал (Bal) являлось
именем, данным Высшему Существу, называемого Кельтами Теутадом,
Индусами Исварой и Финикийцами Молоком.
Сначала Нинус совершил завоевание Ирана, в ту пору потерявшего
свое первоначальное имя и ставшего называться Персией, что сохра-
нилось за этой страной и по сей день. Династия, установленная в Ира-
не почти за тысячу лет до этого события, являясь чисто теократиче-
ской, именовалась Махабад (Mahabad), то есть Великая Мудрость
(102). Ее сменили Пишдадийцы (des Pishdadiens) или Судьи, когда им
отдали ассирийскую монархию. Эта последняя династия продолжа-
лась до прихода Кай-Косру (Kai-Kosrou), которого мы называем Киром
(Cyrus).
Нин, после того, как продвинул свои завоевания далеко в Скифию
(Scythie), дойдя вплоть до европейских Кельтов, повернул свое оружие
против Индии, притязая восстановить Империю Рама, но смерть нео-
жиданно застала завоевателя посередине исполнения его грандиозных
замыслов, часть из которых претворила в жизнь его жена. Эта замеча-
тельная женщина, дабы засвидетльствовать, что не имеет никакого от-
ношения к расколу Пастухов, заручилась поддержкой у правоверных ин-
дусов, став называться Семирамидой (Semiramis) (103), то есть Славой
Рама, и взяв своим символом белого голубя.
Но задолго до этой эпохи в Индии произошло очень значительное со-
бытие, имевшее оказать огромное влияние на судьбы Вселенной. Ну что
ж, вернемся тотчас к нашему повествованию.
Глава VIII
Новые развития интеллектуальной сферы. Другой Божественный
посланник. Происхождение Магии у Халдеев и Теургии в Египте.
Новый взгляд на Вселенную. Принятие Триады в Божественном
единстве.
Очевидно, что раскол Финикийских пастухов повлек за собой раздел

и упадок Вселенской империи Рама. И нужно было найти средство к со-
хранению ее главной твердыни на столь продолжительное время, сколь
это будет возможно, дабы истины, которые должны были пережить эту
катастрофу, не оказались бы утраченными вместе с ней. Этого желало
Провидение, и явился в мир необыкновенный человек, рожденный среди
пастухов, на что указывает его первоначальное имя Гопалла (Gopalla)
(104), затем названный Кришной (Krishnen), Небесно-голубым, из-за
голубого цвета, взятого им в качестве знака. Брахманы еще сегодня рас-
сматривают его, как одно из блестящих проявлений Божества, помещая
обычно Кришну в восьмом воплощении Вишну (Vishnou). Вообще они
соглашаются, что этот божественный человек, видя плачевное состоя-
ние, в которое толкнули Индийскую империю секты Лингажасов (des
Lingajas) и Йонижасов (des Yonijas), и содрагаясь от бесчисленных не-
счастий, причиненных их фанатизмом, попытался обуздать ставшее его
итогом зло, приведя души к общему учению, терпимому в своих принци-
пах, способному удовлетворить противоречия всех партий, и, собственно,
устранить их сомнения, не озлобляя одних против других.
Кришна, — говорят Брахманы, — поначалу установил, что оба начала,
мужское и женское, являлись равносущностными, поровну влияющими
на создание существ, но эти начала оставались бы вечно отделенными
друг от друга и, следовательно, инертными, если бы третье начало не дало
им средства соединиться. Это начало, присвоенное им Вишну, было вос-
принято Кришной некоей связующей нитью между Исварой и Пракрити.
Таким образом, если бы одно представляло Дух, а другое Материю, то
третье начало нужно было обозначить, как душу, объединяющую обоих.
Выяснив это, Кришна двинулся дальше. Он понял, что два начала, кото-
рые кажутся независимыми и изолированными в физических и образуе-
мых (principies) существах, не являются таковыми в интеллектуальных
и образующих (principiants) существах, подобно тому, как всякое муж-
ское начало обладает присущим себе женским началом, а всякое женское
начало — мужским началом. Так, приняв нечто вроде вселенского гер-
мафродизма, Кришна показал двойственность всякого космогонического
принципа. Тогда, оставив в стороне Абсолютное существо Водх (Wodh)
(105), как непостижимое человеческому разумению, и рассматривая
Исвару и Пракрити в качестве присущих творческих начал, он устано-

вил три вселенских принципа, названных им Брахмой (Brahma), Вишну
(Vishnou) и Шивой (Siva), с которыми он объединил присущие им нача-
ла — Сарасвати (Sarasvati), Лакшми (Lakshmi) и Бхавани (Bhavani) (106).
Таков был исток Индийской Троицы, принятой всеми народами земли или
известной у них под разными именами и обозначениями.
Среди трех лиц индийской Троицы пророк выбрал за главное Вишну,
охотнее всего принося ему жертвы в поклонении своих учеников. Затем
он удалил символы Линга (Linga) и Йони (Yoni), причинившие столь
бед, взяв символом изображение пупка, как объединявшего два других
символа и представлявшего учение установленного им божественного
гермафродизма. Эта доктрина имела чудодейственный успех, собственно
говоря, в Индии, где ее последствием стал мир. Религиозный фанатизм
угас. Кришна задумал тогда грандиозный план по возрождению Вселен-
ской империи. Он даже осмелился пойти дальше Рама, восстановив лун-
ную династию, которую древний Теократ решил прервать и которая была
прерванной в течение тридцати шести столетий. Однако Провиденциаль-
ное движение не простиралось до сих пор. Политические идеи не могли
следовать путем моральных идей, и возник довольно сильный раскол, дабы
разобщенные части больше не сближались и не смешивались.
Но истинная польза миссии Кришны, после восстановления религиоз-
ного мира, заключалась в том, что он дал Индии моральную силу, способ-
ную противостоять всем вторжениям, поставив свою страну во главу все-
ленской цивилизации, как достойную просвещать и властвовать над ее же
собственными завоевателями. Вот почему завоевание Индии долгое время
рассматривалось, как цель бессмертной славы, чаще интеллектуальной,
нежели физической. Все герои, кого благородная соревновательность тол-
кнула на путь завоеваний, начиная от Нина и до Александра, завидовали
званию завоевателя Индии, вознамерившись пройти по следам Рама, пер-
вого двурогого Скандера.
Нин и Семирамида попытались овладеть Индией, а после них — Ларт
Сетос (Larthe Sethos) предпринял ее завоевание. Этот Сетос, пришедший
из Этрурии, о чем я скажу далее, являлся семнадцатым монархом после
Амозиса (Amosis), того самого, которому наступил конец в Египте с на-
чалом правления Пастухов. Почти в ту же самую эпоху, когда Пастухи
были вынуждены оставить египетский трон, приблизительно за тысячу
восемьсот лет до нашей эры, их также изгнали из Аравии народы, устав-
шие от финикийского ига. Эти народы, став независимыми, выбрали царей
своего рода, которым они давали ласковое имя Тобба (Tobba), то есть
творящий добро. Итак, Финикийская империя, одинаково теснимая со
всех сторон на суше от Азии и Африки, ограничилась средиземноморским
побережьем, держась лишь благодаря своему огромному флоту и своим
колониям, которые, всегда покоряя моря своей силе, возвращали остаток

земли, зависимой от своей торговли. Тир и Сидон были в ту пору вмести-
лищами богатств Мира.
Здесь еще обращусь к некоторым подробностям, хотя и может пока-
заться странным то, каким образом я предаюсь удовольствию излагать
историю. Я не хочу пренебречь, ибо тому представляется просто случай,
не показав, как далеко от истины находилось ужасное толкование Сефера
Моисея и сколько было потрачено сил, чтобы в соответствии с ним изуро-
довать историю древних наций, заключив их в самую смешную и самую
узкую из хронологий, по меньшей мере также, как греческая мифология
сообщает о некоем Прокрусте, укорачивавшем чужестранцев с целью уло-
жить их в свое железное ложе.
Вот эти подробности, которые, как я думаю, имеют определенное зна-
чение. Когда Ассириянин Нин совершил завоевание Персии, он обнару-
жил, что учение Зороастра в ней установлено с давних пор, дав возмож-
ность его изучить халдейским жрецам. Это учение, основанное на двух
противоположных началах Добра и Зла, исключительно нравится людям,
занимающимся естественными науками, поскольку оно объясняет боль-
шое число феноменов. Душевные люди к нему приспосабливаются весьма
хорошо. Также обнаруживается, какими большими успехами оно пользо-
валось в Вавилонии. К этой эпохе относят появление второго Зороастра,
ставшего творцом вида знаний, называемого Магией, ибо Маги (107)
в ней показали себя сведущими. Евреи в эпоху пленения посвящались
в это знание, как и в учение о двух началах, что нашло отражение в их
культе. Благодаря Евреям, мы о них и узнали. В Сефере Моисея нет ниче-
го, что бы имело отношение к падению Восставшего ангела. Магия, кото-
рая в последнем случае есть нечто вроде результата, в Сефере, наоборот,
строго воспрещена. Вот почему сначала Халдеи, а затем Иудеи сделались
из-за своих магических операций и оккультных знаний, известными у всех
древних наций.
Вот почему Египет, с другой стороны, за свой теургический свет и свою
мудрость стал знаменитым среди тех же наций, ведь его таинства, раскры-
вавшие принципы вещей, исследовались самыми великими людьми, кото-
рые зачастую рисковали своей жизнью, чтобы быть в них посвященными.
Не стоит никоим образом забывать, что Египет являлся последней
страной, находившейся во власти Атлантов. Он хранил всегда воспоми-
нания об этих народах; и даже тогда, когда попал под гнет Финикийских
пастухов, он оставался в обладании двух важнейших традиций — первой,
доставшейся ему с самого начала от Судэйской расы, жители которой
составляли его часть; и второй, привнесенной от Гиперборейской расы,
влиянию культа и законов которой он подвергся гораздо позже. Посредст-
вом своей первичной традиции Египет мог восходить к предшествующей
ей, сохраняя определенную идею Автралийской расы (australe), жившей

в стране до судэйской. Эта первая Раса, коей, возможно, принадлежало
первоначальное имя Атлантики, была полностью уничтожена посреди чу-
довищного потока, укрывшего землю, опустошившего ее от полюса до по-
люса и затопившего огромный и великолепный остров, населяемый этой
заморской Расой. Во время, когда остров исчез со всем его населявшим
народом, Австралийская раса обладала Вселенской империей и господ-
ствовала над судэйской расой, вышедшей недавно из варварства и на-
ходившейся еще на заре Социального состояния. Поток, уничтоживший
Австралийскую расу, был столь ужасен, что остался жить лишь смутным
воспоминанием в памяти переживших его Судэйцев. Последние обязаны
своим спасением только своему экваториальному положению и вершинам
гор, где они обитали, ибо никого не осталось, кроме счастливцев, которые
могли избежать катастрофу, пребывая на самых возвышенных горах.
Египетское жречество владело этими традициями, дававшими ему нео-
споримое превосходство над всеми остальными. Несомненно, жрецы Фив
могли лишь смеяться от жалости, когда, по прошествии ряда столетий,
они слушали Греков, новый народ, едва вышедший из детства, похваля-
ющийся своей автохтонностью, рассказывающий о нескольких частич-
ных наводнениях, как о Всемирном Потопе, и считающий мифологиче-
ские персонажи Огигеса (Ogyges) или Девкалиона (Deucalion) предками
Рода человеческого, шутливо забывающий, ради чванства своим высоким
знанием, то, чем он обязан Судэйцам, Кельтам, Халдеям, Финикийцам
и самим Египтянам, помещающий на Крите могилу Зевса, Бога Живого,
ведущий происхождение Диониса, Божественной Мудрости, из местечка
в Беотии, а Аполлона, Вселенского Отца, с маленького острова Архипе-
лага. Все эти вещи и бесконечное множество других, о которых я мог бы
сообщить, были достаточны, чтобы позволить Жрецу так обратиться к Со-
лону: «Вы — другие, Греки. Вы, как дети, бьющие своих кормилиц. Вы
мните себя весьма учеными, и вы ничего не знаете еще об истории Мира».
Глава IX
Появление Политического завоевателя влечет за собой Деспотизм
и упадок Теократиии. Следствие этих событий. Миссия Орфея,
Моисея и Фоэ. Основание Трои.
АССИРИЯНИН Нин был, как я говорил, первым политическим за-

воевателем. Благодаря ему и Семирамиде, его преемнице, Вавилония
удерживала скипетр мирового господства вплоть до появления Фараонов
Аменофиса (Amenophis) и Оруса (Orus), когда, спустя приблизительно
шесть веков, скипетром овладел Египет. Но в этот промежуток произошло

несколько значимых событий.
Финикийские Пастухи были свергнуты с египетского трона Амозисом
и изгнаны из Аравии. Одни отступили в Палестину, другие поспешили
водвориться в Ливии (Lybie), — в ту пору Ливией назывался весь афри-
канский континент (108); большое число финикийцев осталось в Египте,
покорившись господству победителей.
Между тем, наследники Нина и Семирамиды, видя, что все покоряет-
ся их приказам, уснули на своем троне, сделавшись дряблыми. Аралиос
(Aralios) и Арматристис (Armatristis), являясь первыми монархами, поте-
рявшими из виду свое высокое предназначение и забывшими о том, что
они были временными представителями Провидения, которые должны от-
давать дань своего уважения суверенному Понтифику, пытались стать не-
зависимыми и деспотически править своими государствами. Следовавший
за ними Белохус (Belochus) сам осмелился поднять руку на священную
тиару, с целью либо извлечь выгоду из смерти суверенного Понтифика,
либо ускорить последние мгновения теократии, дабы объединить тиару
с короной, объявив себя абсолютным монархом. Эта профанация имела
те последствия, которые должна была иметь. Восстали Европейские коло-
нии, подавленные гнетом его тирании. Они повиновались своим суверен-
ным Понтификам, постановившим на священных горах Фракии, Этрурии
и Гесперии не признавать Белохуса. Фракийские Анаксы (Anaxes), этрус-
ские Ларты (Larthes), Регхи (Reghes) Басков (des Vasques), до тех пор все
подчинявшиеся верховной власти суверенного Царя, воспользовавшись
удобным случаем для своих устремлений, сбросили иго Белохуса, возве-
дя самих себя в Цари из сатрапов (de vice-rois; вице-королей), которыми
доселе являлись. Все силы Ассирийской империи, тогда весьма значи-
тельные, обратились против них. Финикийцы, вынужденные подчинить-
ся, снабдили царское войско своим флотом, хотя Арабы и Египтяне пред-
принимали против него сильные диверсии. Вспыхнувшая между Азией
и Европой война, в которой Африка играла вспомогательную роль, была
долгой и страшной. В течение трех столетий кровь не прекращала литься
даже на мгновение. Посреди этих политических бурь, казалось, что сама
природа, пораженная внутренними конвульсиями, готова ринуться в ужа-
сы войны. Произошли огромные бедствия. Чудовищные потоки затопили
много стран; моря вышли из берегов, затопив Аттику; озера пробили про-
ходы сквозь горы Фессалии, и пока целые народы были смыты разбуше-
вавшимися волнами, над другими пределами нависло иссушающее небо,
не давшее за семь лет ни единой капли дождя или росы. Во многих местах
проснулись вулканы. Этна извергся своими первыми огненными вихря-
ми. Чудовищные пожары разразились в лесах Галии и никто не знал, кто
разжег первую искру. Горела почти вся Италия. Гесперийские горы (Les
monts Hesperiens) были охвачены пламенем из-за чего стали называть-

ся Пиренейскими горами (de monts Pyrenees). Впервые царская кровь
обагрила трон. Было видно, как подлые злодеи занесли над князем свои
нечестивые руки, чтобы сесть на его место. Земля трепетала. Горы рассту-
пились, погребя под своими обломками целые города.
Особенно бросается в глаза, что в рассматриваемую эпоху скорбных
времен, начиная от правления Ассирийца Белохуса и вплоть до правления
Египтянина Гора (Orus, Оруса), видны лишь катастрофы и бедствия (109).
Это осколки народа, которые сталкиваются, разбиваются, идя из Азии
в Европу и из Европы в Азию, чтобы наполнить там берега своей кровью.
Посреди смятения видно, как спускаются с северных высот еще дикие
Гиперборейские орды. Они летят, как хищные птицы, жаждущие резни,
чтобы истребить остатки Финикийской империи, распавшейся на куски.
Кощунственная храбрость нечестивого Белохуса спровоцировала все
эти несчастья.
Даже Индия и Китай, наряду с остальным Миром, не были больше
спокойными. Уже Китай стал театром нескольких революций; в Индии
в результате завоеваний Семирамиды угасли две династии, солнечная
и лунная, и тогда авантюристы, имея титул отважных и используя право
своего оружия, основали более или менее сильные царства. Не беспокоясь
о согласии на это Высшего Понтифика, удалившегося на Тибет, они сами
себе возложили короны на головы, показав тем самым, что они могли быть
вырваны у них такими же средствами, как и добыты ими. Некий Сахадева
(Sahadeva) в Магадхе (Magadha), некий Бохг-Дхант (Bohg-Dhant) в го-
роде Сириганур также объявили себя царями, но их слабое потомство,
игрушка в политических ненастьях, часто обагряло кровью ступени тро-
на, — иногда одного смещал первый министр, другого — начальник охра-
ны. Можно было увидеть, как старого Нанду (Nanda), убитого в возрасте
более ста лет, заменил человек более низкого происхождения.
Таковыми были последствия раскола Иршу. Сильный гений Кришны
смог хорошо остановить их расползание в течение двенадцати или пят-
надцати веков; но их сжатое движение не становилось менее опасным.
Человеческая воля, поручившая себя Судьбе, должна была идти своим пу-
тем. Все, что являлось возможным сделать теперь — это сохранить вклад
древних традиций и принципы знаний, чтобы передать их, когда минует
гроза, Новым народам, способным извлечь из них пользу. Так заключило
в своей мысли Провидение, и это намерение в потенции не преминуло
осуществиться на деле.
Приблизительно за четырнадцать или пятнадцать столетий до нашей
эры на земле появились три необыкновенных человека — Орфей у Фра-
кийцев, Моисей у Египтян и Будда (Boudha) у Индусов. Этот Будда по-
началу звался Фоэ (Foё), а затем получил прозвище Шакья (Shakya).
Отличительные признаки этих людей совсем не схожи, но в определенном

смысле одинаковая сила еще узнается в учении, которое они оставили: его
неизгладимому отражению оказался не страшен поток времен. Нет ничего
более блистательного по формам, ничего более завораживающего в под-
робностях, нежели мифология Орфея; нет ничего более глубокого, более
обширного, но также и ничего более сурового, нежели космогония Мо-
исея; нет ничего более опьяняющего и наиболее способного вдохновить
религиозный подъем, нежели Созерцание Фоэ. Орфей облачился самыми
блестящими цветами идей Рама, Зороастра и Кришны; он создал поэтиче-
ский политеизм; он воспламенил инстинктивное воображение народов;
Моисей, передав нам Божественное Единство Атлантов, развернув перед
нашими глазами предвечные установления, вознес человеческий разум
к высоте, где зачастую он с трудом держался. Фоэ, раскрыв таинства по-
следующих существований, разъяснив великую загадку Вселенной, ука-
зав цель Жизни, говорил с человеческим сердцем, приводил в движение
весь его пыл и, главным образом, вдохновлял душевное воображение. Эти
три человека, одинаково исшедшие от самой истины, но связывающиеся
больше в частном порядке, имея каждый свое лицо, если бы объедини-
лись, то, вероятно, достигли бы познания Абсолютного Божества — Мо-
исей в своем непостижимом Единстве, Орфей в бесконечности своих при-
знаков и свойств, Фоэ в основе и завершении своих Концепций.
В эпоху, когда появился Орфей, землей правил Египет, он укротил мо-
гущество Вавилонян, заключил союз с Эфиопами и Арабами, принудив
гордых наследников Нина признать не только независимость основанных
в Европе финикийских колоний, но еще и поселений Финикийцев, суще-
ствовавших в Африке и Азии под именами Нумидийцев (de Numides), Ли-
вийцев (de Lybiens), Филистимлян (de Philistins), Идумеев (d'Idumeens)
и пр. Эти колонии, обретя свою независимость, далеко не были спокойны-
ми. Хотя можно признать три главных центра на южном побережье Евро-
пы, начиная от Понта Эвксинского и до Геркулесовых Столбов, поскольку
три суверенных Понтифика обосновались в Родопских (Rhodopes) горах,
на Апеннинах и Пиренеях, но требовалось еще многого, чтобы Фракийцы,
Этруски и Баски (les Vasques) образовали три четкие силы, совершенно
объединив их между собой. Ряд самостоятельных государств образовался
в их среде, столь разнообразных по названиям, сколь и по притязаниям,
протяженности и силе. Анаксы, Ларты, Регхи плодились до бесконечно-
сти. Все желали повелевать; никто не хотел подчиняться; как не возвы-
шал свой голос суверенный Понтифик, его больше не слушали, наступила
полная анархия (110). Едва эти крохотные государства избавились от за-
боты бороться с Ассириянами, как обратили оружие против себя самих.
С Востока на Запад и с Запада на Восток возникло непрестанное движение
малых народов, которые, взыскуя постоянного господства, сталкивались
и разбивались друг о друга поочередно. Историки и хронологи, пытавши-

еся проникнуть в эту эпоху Анналов Мира, терялись в безвыходных лаби-
ринтах (111). В пылу этих смут, представляющих мало значения, чтобы
мне на них останавливаться, явился один, о котором я обязан сообщить
из-за исключительного влияния, обретенного им впоследствии.
Некий Язиус (Жазиус, Jasius), будучи одним из этрусских Лартов, объ-
явил войну другому Ларту, именовавшемуся Дарданусом (Dardanus),
который, очевидно, оказался довольно слабым, чтобы ему противостоять,
и попросил о поддержке царя Вавилонии Аскатада (Ascatade) (112). После
нескольких сражений, где победа переходила то к одному, то к другому
Ларту, Дарданус, не заботясь больше о возвращении в Италию, уступил
свои права на эту страну некоему Тиррену (Tyrrhene), сыну Ато (d'Ato),
родственнику или свойственнику Ассириянина Аскатада, приняв от него
взамен часть Меонийских полей (des Champs Meoniens), где он обосно-
вался с теми из местных жителей, которые пришли к нему на службу. Что
касается Тиррена, то он прибыл морем в Италию и получил в результате
договора город Разен (Razene), основав там небольшое царство.
Дарданус стал первым царем Трои, маленького города, который он
обнаружил у подножия горы Иды (Ida) и который он значительно рас-
ширил. Его последователи, называвшиеся Дарданидами, хотя и зависи-
ли всегда от ассирийской монархии, достигли достаточной славы, чтобы
оставить свое имя принадлежавшему им некогда проливу Дарданеллы. Их
столичный город, похорошевший за три столетия процветания, сделался
знаменитым, когда в течение десяти лет удерживал греческую осаду; его
падение занимало и все еще занимает Молву, благодаря гению Гомера,
избравшего этот город темой своих эпических песнопений и аллегорий.
Глава X
Кем были Орфей, Моисей и Фоэ. Их учение. Установление Амфиктионов
в Греции. Начало Конфедераций и Национального представительства.
Десятая революция в Социальном состоянии.
В это же самое время в Египте горячий спор разразился между двумя

притязавшими на корону братьями, за которым последовала долгая гра-
жданская война. Один из них, именовавшийся Рамессесом (Ramesses),
был прозван за любовь к пышным церемониям Гоптом (Gopth), Вели-
колепным; другой, именовавшийся Армессесом (Armesses) за свою кро-
тость и умеренность получил прозвище Донта (Donth), Скромного (113).
Первый одержав победу, заставил своего брата покинуть родину, который
в сопровождении всех, кто остался верен его участи, пришел в Грецию,
основав там несколько колоний. Он тот, кого Греки назвали Данаюсом

(Danaus) и о ком сложили многие мифологические сказки. Гопт, имя ко-
торого изменилось в имя Египтуса (d'Egyptus), дал повод Грекам на-
зывать его страну Египтом (114), именовавшуюся перед его появлением
Хеми (Chemi) или Митцрах (Mitzrah).
Случилось так, что в составе колонистов Донта оказался в Греции Ор-
фей, Фракиец по происхождению, но посвященный в священные таинства
египетских жрецов. Он обнаружил, о чем я говорил, эту прекрасную стра-
ну, раздираемую двойным бедствием религиозной и политической анар-
хии. Хоть и подпав под благотворное влияние Египтян, Орфей, ведомый
собственным гением, в короткое время исполнил то, что от него требовало
Провидение. Не имея возможности отстраивать вновь, опираясь на план
уже разрушенного здания, он с редкой ловкостью использовал материалы,
находившиеся под руками. Видя Грецию раздробленной на определенное
количество мелких государств, более не желавших признавать верховен-
ство Фракии, он убедил их объединиться в политическую и религиозную
конфедерацию, предложив им место сбора на горе Парнасс в городе Пифо
(Pytho) (115), чем оказал уже установленному оракулу Аполлона боль-
шой почет. Сила и чары его красноречия, соединенные с производимыми
им явлениями, будь то предсказание будущего или исцеление болезней,
обратили к нему все умы, снабдив его средствами для учреждения Совета
Амфиктионов (Conseil des Amphictyons), одного из самых восхитительных
установлений, почитавшихся человеческим рассудком.
В античности не было ничего более замечательного этого Совета, по-
ставленного над народами и царями, чтобы их одинаково судить. Он со-
бирался во имя всей Греции два раза в году, весной и осенью, в храме
Цереры в Фермопилах, возле устья реки Азоп (Asope). Решения этого
�

Язык

Антуан Фабр д'Оливе Философическая история Человеческого рода или

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Антуан Фабр д'Оливе Философическая история Человеческого рода или

Оригинальное название:

Загружено:

Авторское право:

Похожие издания

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Предваренная вводной диссертацией

©© В. А. Ткаченко-Гильдебрандт,

Наш автор родился в Ганже в Эро (Ganges, Herault; Эро — департа-

ных отсрочек от родительских кредиторов, он принимает свое пифагорей-

Следуя сюжету произведения, его обвиняли в чрезмерном подражании

Фабр д'Оливе рассылал свои протесты от низших в высшие инстанции

к применению своего средства во всемирной истории. Из чего и прои-

«Нет ничего менее точного, если, наоборот, рассматривают Общест-

АНТУАН ФАБР Д'ОЛИВЕ.

изведениях; и доказать, что тройственное начало всякого правления, со-

Стефанов и упомянул о происхождении фамилии Фабра д'Оливе (как

Впрочем, после публикации «Трубадура» за Фабром д'Оливе закрепи-

Фабр д'Оливе и русская философия,

французского эзотерика органично отразились в их творчестве, а пре-

д'Оливе, но чувствуется, что многие строки его богословских, философ-

«Членами этой Триады в Китае считались Небо, Земля и посредник между

и священных установлениях; у Фабра д'Оливе — чисто эзотерические,

Фабр д'Оливе и тайные общества

карбонарии, выжигавшие во время своих церемоний из дерева древе-

Здесь стоит отметить определенное противоречие, в которое впал

с тем, французский эзотерик очень отрицательно относился к нарожда-

Фабр д'Оливе и тайна Папства

мировую державу, претендующую на роль вселенской империи и повсе-

его планом могли воспользоваться создатели культа от мира сего. Для

(11) Antoine Fabre d’Olivet. La vraie maçonnerie et la céleste culture. Paris,

перевод с французского В. А. Ткаченко-Гильдебрандта

Публикуемый мной труд по социальному состоянию человека должен

довольно сильно и решил приговорить меня без всяких оснований к ссыл-

чайшие люди искали с опасностью для своей жизни и неопровержимые

имеет силу, как я о том сказал, остановиться перед этим монументальным

утраченный в течение двадцати четырех веков язык понадобилось создать

правления. Хоть я и не стремился к их опубликованию для снабжения по-

Эта историческая форма, которую я принципиально принял, мне при-

тому, что находится повсюду, но желая, напротив, представить новые

Я настоятельно прошу здесь более или менее внимания, что обычно не

ального отличия животного от человека, кроме отличия в одеждах; другой

органами, восприимчивыми к деградации. Но имеющиеся определения

Впрочем, если спросить о том наиболее осведомленных геологов, про-

Человек, предназначенный быть узлом, соединяющим Божество с ма-

Итак, человек, обозначенный духовно, в отсутствии телесных орга-

идя из инстинктивной сферы в душевную, трансформируется в понима-

истину или заблуждение, то они не только продолжительны, как чувства,

и интеллектуальную, потому что эта сила там, где ей хочется пребывать.

душой и взволнованной духом, попустительствует потребности, страсти

ИЗБЕЖИМ ошибки, совершенной почти всеми философами, особенно

Все священные своды наций констатируют, что универсальный Чело-

На протяжении книги я скажу много об этих трех силах, сообщу,

ные однажды в зависимость от ее естества, имеют вынужденные результа-

они связываются невидимыми узлами со вселенскими событиями. Чело-

Отвечая ожиданиям моих читателей, я искренне желал бы доказать

случае, если желудь будет находится в ситуации, подходящей для это-

других яблонь, видоизменив их судьбу и обратив ее из терпкой в сладкую.

Приводя один пример из тысячи и говоря, что Провидение ведет Моисея,

В этой книге я буду обсуждать не только происхождение Человека, но

скипетр науки и могущества: она владела всей Африкой и большей частью

Прометее их помещает на Рифейских горах. Некий Аристей из Проконе-

ВОЗОБНОВИМ теперь нить моих идей, прерванных этим необходи-

отличие своего происхождения и противоположное направление своей

цивилизации, семенной очаг, откуда все должно возникнуть, мощный дви-

охватившем мужчину. Она могла рассмотреть на примере своего инстин-

торых нужно помешать женщине убежать при его приближении, и хотя

ДЛЯ того, чтобы хоть немного быть осведомленным в знании древних

©© В. А. Ткаченко-Гильдебрандт,