7
основных признаков западной цивилизации, истоки которой уходят в глубину
веков, вплоть до эпохи Древней Греции и Древнего Рима. Постепенно
создается достаточно полный набор кардинальных признаков западной
цивилизации, который включает в себя такие принципы, как частная
собственность, рыночная экономика, индивидуализм, принцип равных
возможностей в конкурентной борьбе, естественные права человека в
политической области, политическая демократия, представительное
правление, принцип разделения властей.
В современных дискуссиях подвергается сомнению и традиционное
представление советской историографии о рубеже между первым и вторым
периодом новой истории и даже вообще о правомерности его выделения как
особого периода.
И в этих сомнениях есть рациональное зерно. В самом деле. Во- первых,
привязывание рубежа между первым и вторым периодами новой истории
отнюдь не к первостепенным по своему значению событиям - франко-
прусской войне 1870-1871 гг. и Парижской коммуне - говорит не в пользу такой
периодизации. Но главное в другом. Главное в том, что традиционное
понимание второго периода новой истории в советской историографии как
периода начавшегося упадка капитализма, как времени перехода от его
поступательного, восходящего развития к его нисходящему развитию не
отвечает реальности. Справедливо утверждается, что и в последние
десятилетия XIX в. продолжается поступательное развитие капитализма и
всех постулатов западной цивилизации. Более того, последние десятилетия
XIX в. - это период еще более бурного развития производительных сил,
период завершения промышленной революции в основных странах
капитализма и на этой основе создания фабричной системы и
индустриального общества, наконец, образования мировой системы
капиталистического хозяйства. На этих бесспорных фактах зачастую
отрицается само выделение второго периода новой истории как особого
периода.
Но, на наш взгляд, это неверно. Именно с 70-х гг. XIX в. начинается
решительное изменение всей социально-экономической структуры
капитализма - создание крупных монополистических объединений, которые
примерно к началу первой мировой войны перерастают в систему
монополистического, или иначе корпоративного, капитализма. Поэтому, по
нашему мнению, необходимо сохранить представление о втором периоде
новой истории как об особом периоде, охватывающем время от 70-х гг. XIX в.
до конца первой мировой войны и представляющем собой период
перерастания капитализма свободной конкуренции в монополистический,
корпоративный капитализм. За эти полвека происходят крупные изменения в
производственных отношениях и в социальной структуре капитализма,
наряду с индивидуальной частной собственностью быстро развиваются
формы коллективной капиталистической собственности (акционерная,
корпоративная), рыночная конкуренция дополняется различными формами
корпоративного регулирования, возникает социально-классовая структура
развитого индустриального общества. Словом, в итоге второго периода
8
новой истории капитализм вступает в новую стадию своего развития - стадию
монополистического, корпоративного капитализма, что, как мы увидим в
дальнейшем, вносит крупные изменения во всю социальную, политическую и
культурологическую структуру мира.
Особенно острые споры в отечественной историографии идут по вопросу
о характере третьего периода новой истории, или периода новейшей истории.
Традиционно советская историческая наука начинала период новейшей
истории с Октябрьской революции 1917 г. Не случайно Октябрьская
революция оценивалась как “главное событие XX века”. Правомерно ли это?
Каково содержание этого современного периода в истории цивилизованного
мира?
Вплоть до начала 90-х гг. советская историческая наука так отвечала на
этот вопрос. Современная эпоха - это эпоха общего кризиса капитализма. В
основе этого кризиса лежит раскол мира на две системы - систему
капитализма, идущую к упадку и неизбежной гибели, и систему социализма, за
которой будущее. Эти две системы находятся в постоянной конфронтации. Не
случайно для характеристики этого постоянного противостояния зачастую
употреблялась военная терминология: говорилось о борьбе “двух лагерей”.
Между двумя системами идет непрерывная борьба (в различных формах -
мирных и “немирных”), в ходе которой происходит постепенное отпадение от
системы капитализма все новых стран.
Развитие реальной жизни в последние десятилетия все более показывало
ложность этой схемы, а события, происшедшие на рубеже 80-90-х гг., не
оставили от нее камня на камне.
В самом деле: реальная жизнь показала, что современный капитализм в
передовых странах Европы и Америки - это общество с высочайшим научно-
техническим уровнем, где идет быстрое развитие производительных сил. В
этом обществе сохраняются классовые противоречия, но в то же время
успешно применяются меры, способствующие их смягчению. В современном
капиталистическом обществе существует определенная социальная
защищенность членов общества. Все это ведет к ослаблению классовой
борьбы.
Другую картину представлял так называемый “реальный социализм”. На
деле он превратился в общество, в котором все явственнее проявлялись
экономическая стагнация, растущие масштабы социальных бедствий. На этой
основе все более обострялся кризис “реального социализма”,' а на рубеже
80-90-х гг. наступил его крах.
Как же теперь оценивать все эти процессы? Каково же реальное
содержание современной эпохи?
В оценке реального содержания периода новейшей истории и перепек* тив
дальнейшего развития современного общества, и прежде всего России и
других бывших стран “реального социализма”, существуют две
противоположные крайности. Первая крайность, характерная для
леворадикальных групп современного российского общества, может быть
охарактеризована лозунгом: “Назад, к славному социалистическому
прошлому”. Крах социалистической системы, по их представлениям, не был
9
закономерностью, ибо внутренне это была здоровая и процветающая
система, хотя в ней и были отдельные недостатки. Он был результатом
“заговора”, заговора международного (в первую очередь американского)
империализма и заговора “предателей” внутри страны (Горбачев, Ельцин,
Гайдар. Чубайс и иже с ними).
Вторая крайность, гораздо более распространенная, характерна для
многих представителей демократических сил современной России.
Характерный для этой группы лозунг * “Возврат в цивилизованный мир, в
капитализм”. Капиталистический путь развития представляется сторонниками
этой концепции как путь современной цивилизации. Утверждается, что
социализм обанкротился, что путь СССР - это 75 потерянных лет, что
социалистическая идея потерпела крах. Октябрьская революция - это
случайность, а не закономерность, это, по сути дела, не революция, а
переворот кучки большевиков. В наиболее заостренной форме эта концепция
звучит так: была великая Россия, она шла к процветанию, но пришли
зловредные большевики с Лениным во главе и разрушили ее.
Как оценить эти современные трактовки? По моему мнению, обе эти
крайние концепции антинаучны и односторонни. Каков же должен быть
научный подход к оценке современного мира? Каково же действительное
содержание эпохи новейшей истории, охватывающей период от окончания
первой мировой войны до наших дней? В нынешней лекции я и постараюсь
высказать свои соображения на этот счет.
10
непосредственный производитель, лишенный средств производства и
получавший низкую зарплату, был лишь пассивным орудием в процессе
накопления капитала. Все это влекло за собой неизбежное обострение
борьбы труда и капитала, так как, по справедливому для того времени
выражению К. Маркса, “пролетариату нечего терять, кроме своих цепей”.
Следовательно, уже в условиях капитализма свободной конкуренции
существовало противоречие между экономической эффективностью
капитализма и отсутствием социальной защищенности членов общества.
Тем не менее вплоть до последних десятилетий XIX в., в условиях
капитализма свободного предпринимательства и относительно небольших
размеров индивидуальных капиталов, до окончательного становления
фабричной системы и индустриального общества это противоречие еще не
достигало крупных размеров. Индивидуалистическая идеология находила в
тот период поддержку не только в буржуазных слоях, но и в широких массах
населения.
Это было особенно характерно для тех стран, где были относительно
слабы пережитки феодализма и не было прочных социальных перегородок,
как, например, в Соединенных Штатах - стране с наибольшей социальной
мобильностью населения, с относительно легкой возможностью повышения
социального статуса по крайней мере для части населения. В этих условиях
достаточно широкие слои населения считали, что в условиях рыночной
экономики сохраняется “равенство возможностей” и что успех или поражение
в конкурентной борьбе за “место под солнцем” зависят почти исключительно
от личных способностей и усилий каждого человека. Но в какой-то. мере это
было характерно и для многих стран Западной Европы, где социальные
перегородки были значительно более прочными. До окончательного
складывания фабричной системы и соответственно до перехода от
традиционного общества к индустриальному обществу постоянные кадры
промышленного пролетариата в большинстве стран Западной Европы (за
исключением Англии) еще не сложились, а интересы основной массы
населения не выходили за узкие Рамки местных территориальных или
профессиональных групп.
С наступлением нового этапа в развитии капитализма, с быстрым
прогрессом процесса индустриализации положение изменилось.
Формирование разветвленной фабричной системы привело к невиданному
ранее укрупнению масштабов производства, к резкому увеличению
концентрации производства и капитала и на этой основе к созданию крупных
корпораций. Уже к концу XIX в. эти крупнейшие корпоративные объединения
заняли господствующее положение в экономике ведущих стран
капиталистического мира, установили реальный контроль над
промышленностью, транспортом и финансовой системой этих стран. Все это
существенно изменило характер функционирования капиталистического
воспроизводства. Неограниченная монополистическая практика, контроль
над производством, сговор крупнейших корпораций о ценах и условиях
производства - все это осложняло нормальный ход процесса
воспроизводства, вело к углублению и затягиванию экономических кризисов.
1
1
В условиях экономического кризиса громадные монополистические
объединения, в отличие от сравнительно мелких предпринимателей эпохи
капитализма свободной конкуренции, могли поддерживать искусственно
высокий уровень цен путем сокращения объемов производства ради
поддержания высокого уровня прибылей. Эго затягивало кризис, создавало
преграды для обновления капитала, необходимого для выхода из
циклического кризиса, придавало ему особенно разрушительный характер.
Уже в 70-х, а затем в 90-х гг. XIX в. в основных странах капитализма
развернулись необычайно сильные, затяжные и разрушительные
экономические кризисы.
Затягивание экономических кризисов, их усилившаяся разрушительная
сила вели к резкому ухудшению положения трудящихся. В условиях кризиса
росло число безработных, резко сокращалась заработная плата рабочих,
сокращались доходы мелкобуржуазных масс города и деревни,
увеличивались масштабы их разорения. Отсутствие социальной
защищенности членов общества чувствовалось в этих условиях
представителями социальных низов особенно остро.
Конечно, экономические кризисы по-прежнему сменялись периодами
довольно быстрого экономического подъема. Но и в эти периоды социально-
психологический менталитет низов общества существенно изменился.
Рабочему противостоял теперь не хозяин относительно небольшого
промышленного предприятия, который б^л связан с ним личностными
отношениями, а непонятная для него безжалостная безличная сила в лице
крупной корпорации. Под натиском крупного капитала рушились местные
территориальные или профессиональные связи. Словом, шла своеобразная
атомизация общества.
В этих условиях говорить о равных возможностях в конкурентной борьбе
между неквалифицированным рабочим и мелким ремесленником и
крестьянином, с одной стороны, и главой мощной корпорации вроде, скажем,
американского Стального треста Моргана и "Standart Oil Со” Рокфеллера - с
другой, было нелепо.
12
Существенные изменения происходили в этой обстановке и в менталитете
кругов средней немонополистической буржуазии. Наступила своеобразная
“революция статуса” - значительное понижение ее социального статуса по
сравнению с главами гигантских корпораций.
Результатом этих процессов было возникновение в последние десяти-
летия XIX в. нового социального Противоречия - противоречия между
монополиями и основными слоями народа. Характерное для капитализма
противоречие между его экономической эффективностью и отсутствием
социальной защищенности членов общества выступило на первый план.
Создание фабричной системы и переход к индустриальному обществу
создали более благоприятные условия для борьбы за преодоление этих
противоречий. К концу XIX века в основных странах Западной Европы и
Северной Америки были созданы постоянные кадры промышленного
пролетариата. Вместе с этим увеличивались его потребности, росла его
требовательность, начиналась активная борьба за проведение реформ в
социальной области, борьба за активное участие социальных низов в
политической жизни, за кардинальное расширение избирательного права.
В конце XIX - начале XX в. резко увеличилось социальное недовольство.
На этой основе произошло обострение классовой борьбы, усиление рабочего
движения, распространение демократических антимонополистических
движений за проведение социальных реформ, за создание системы
государственной социальной защиты членов общества, т.е. за глубокое
демократическое реформирование капитализма. Под натиском социальных
движений уже в первое десятилетие XX в. возникли первые проявления
либерально-буржуазного реформизма (реформы Д. Ллойд- Джорджа в Англии,
Т. Рузвельта и В. Вильсона в США, Дж. Джолипти в Италии).
Более того, уже на первых стадиях эпохи корпоративного капитализма
широко распространились идеи социалистического переустройства общества.
Глашатаями этих идей стали массовые социалистические и социал-
демократические партии в важнейших странах капиталистического мира.
Таковы были основные факторы, приведшие к тому, что уже в начале XX
в., в период раннего монополистического капитализма, или “империализма”,
как многие предпочитали его называть, стал все более нарастать глубокий
кризис всей традиционной для XIX в. структуры капитализма, росло
стремление к внедрению в его структуру широких программ социальной
защиты членов общества, к ограничению монополистического произвола, т.е.
к глубокому демократическому Реформированию капитализма или даже к
социалистической трансформации общества.
К этому прибавилось резкое обострение международной обстановки. На
рубеже XIX-XX вв. обострилась борьба крупнейших империалистических
держав за сферы влияния, за передел уже поделенного мира, в ходе которой
возникли два империалистических блока - Антанта и Тройствен
ный союз. Первая мировая война 1914-1918 гг., вызванная крайним
обострением этих империалистических противоречий, принесла народным
массам неслыханные бедствия и еще более усилила их стремление к
кардинальному реформированию общества. На территориях обширных
многонациональных империй Европы и Азии - Российской, Австро-
Венгерской и Турецкой - развернулись массовые национальные движения с
лозунгами создания самостоятельных национальных государств. Наконец,
произошли первые крупные антиимпериалистические выступления народов
колоний и зависимых стран, символизировавшие начало кризиса
колониальной системы империализма.
Таким образом, к началу периода новейшей истории развернулся в полной
мере глубокий кризис всей традиционной структуры капитализма, росло
движение за его кардинальное демократическое реформирование. Более того,
в странах, особенно пострадавших в результате войны, и там, где к
противоречиям монополистического капитализма прибавлялись
противоречия, связанные с наличием докапиталистических отношений в
экономике и в политической системе, возник острый революционный кризис
и были сделаны практические попытки выдвижения социалистической
альтернативы капитализму, как это произошло в России, Германии и ряде
регионов распавшейся в годы войны Австро-Венгерской монархии.
С наибольшей решительностью эти революционные процессы прошли в
России, где к этому времени накопилась масса горючего материала из-за
застарелой нерешенности важнейших демократических задач (наделение
крестьян землей, ликвидация сословных привилегий, решение национального
вопроса и т.д.). Тот факт, что Октябрьская революция провозгласила
необходимость решения, а затем приступила к решению тех вопросов,
которые не могли и не хотели решать ни царское, ни Временное
правительство, как раз и объединил вокруг большевиков массы населения
России, поддержавшие выдвинутый Лениным лозунг социалистической
революции н построения социализма.
Основные группы международной социал-демократии решительно
отвергли эту революционную перспективу, но и они ставили в тот период
своей целью осуществление социалистической трансформации капитализма.
Так, социалистический конгресс, созванный в 1920 г. в Женеве правыми,
умеренными группами социал-демократии с целью восстановления
распавшегося в годы первой мировой войны II Интернационала, выдвинул
следующую программу: “Конгресс созывается для решения проблем
политической и экономической организации рабочего класса в целях
уничтожения капиталистического способа производства и освобождения
человечества путем завоевания политической власти и социализации средств
производства, то есть преобразования капиталистического строя в
социалистический, коллективистский, коммунистический строй”.
Итак, к началу периода новейшей истории значительно усилились
стремления к решительному демократическому реформированию 14
капитализма или даже к социалистической трансформации общества. В тот
период основные группы международной социал-демократии (а не только ее
левое, революционное крыло) рассматривали социалистическую
альтернативу капитализму как вполне реальную. Правда, большинство
лидеров социал-демократии отвергали революционные методы ее
реализации, выдвигая в противовес им эволюционный путь перерастания
капиталистического общества в социалистическое.
♦•*
1
5
государственной бюрократии, которая постепенно превращалась в
привилегированную касту, сосредоточившую в своих руках все нити
управления страной. Постепенная эрозия советского режима уже к концу 20-х
гг. привела к превращению Советского Союза в разновидность строя
тоталитарной диктатуры. Он характеризовался абсолютным всевластием
правящей партийно-государственной верхушки во главе с “великим вождем”
Сталиным, полнейшим ее господством над обществом, подавлением
демократии и отстранением народа от активной политической жизни и тем
более от управления страной.
Однако террористические методы господства, жестокое подавление
малейшей оппозиции режиму сопровождались предоставлением массам
населения важных социальных прав, широких возможностей для повышения
социального статуса, широкого доступа к сфере образования, науки и
культуры. Эго создавало достаточно прочную социальную базу режима, веру
большинства населения в то, что в СССР строится справедливое
социалистическое общество, а правящая верхушка умело эксплуатировала
эту веру, проповедуя в своей официальной пропаганде благородные идеи
интернационализма и социальной справедливости.
Расхождение между официальной пропагандой и реальной политической
эволюцией советского режима постепенно начало осознаваться
значительными слоями населения страны. С особой силой это стало
проявляться с середины 50-х гг., когда произошло ослабление террористи-
ческих черт политического режима СССР, а строй тоталитарной диктатуры
стал постепенно перерастать в его смягченную форму, превращаясь в
разновидность авторитарного строя.
Постепенно начала сказываться и недостаточная эффективность
экономической системы “развитого социализма”. До поры до времени она
обеспечивала достаточно высокие темпы промышленного развития и
значительные успехи в техническом прогрессе. Особенно большое
впечатление на весь мир произвел проведенный Советским Союзом в 1957 г.
запуск первого искусственного спутника Земли. Обеспокоенные этим
руководящие круги стран Запада, прежде всего США, выдвинули задачу
увеличения темпов экономического роста. Крупный американский экономист
Э. Домар писал в 1957 г., убеждая американское руководство поставить
проблему увеличения темпов экономического роста в центр экономической
политики: “Нынешний интерес к проблемам экономического роста вызван
международным конфликтом, в условиях которого без обеспечения быстрого
экономического роста нельзя выжить. Сейчас, когда одна часть мира
энергично и весьма успешно осуществляет этот рост, другая часть мира
может пренебречь этой целью только в том случае, если ей надоело
собственное существование в качестве особого общественного строя”.
Ирония истории состоит в том, что развитие Советского Союза в
последующие десятилетия подтвердило правомерность такого вывода.
С течением времени экономическое развитие СССР стало все более
замедляться. Это не было случайностью. Индустриальный прогресс
Советского Союза после второй мировой войны существенно осложнился
наступлением “холодной войны” и растущей конфронтацией двух
сверхдержав - СССР и США. Обе сверхдержавы ставили абсолютно
неприемлемые друг для друга глобальные внешнеполитические цели» что
неизбежно влекло за собой гонку вооружений и огромные военные расходы.
Они были тяжелыми даже для высокоразвитой экономики Соединенных
Штатов, составляя до 10% валового национального продукта страны, но были
просто разорительными для СССР, Отнимая до половины ВНП.
В итоге стало все более ощущаться значительное отставание экономики
СССР от уровня передовых стран. В 80-х гг. по уровню ВНП на душу
населения Советский Союз находился лишь на 30-м месте, оказавшись далеко
позади не только ведущих стран Европы и Америки, но и позади стран,
совсем недавно еще бывших странами со средним уровнем экономического
развития (Италия, Исландия, Австралия, Новая Зеландия) и даже позади
ранее отсталых стран вроде стран Азиатского Востока.
Однако усилившееся отставание Советского Союза в 60-80-е гг. приобрело
еще более опасный характер. Дело в том, что в 50-х гг. мир вступил в эпоху
новой научно-технической революции. Она характеризовалась созданием
принципиально новых отраслей с совершенно новой технической базой
(радиоэлектроника, нефтехимия, производство веществ с заранее заданными
свойствами), широкой автоматизацией и компьютеризацией производства.
Огромные военные расходы СССР препятствовали этим крупным
капиталовложениям в новую, особенно компьютерную, технику. А это влекло
за собой все большее отставание СССР по уровню технического оснащения
промышленности, по освоению достижений НТР. Крайне неблагоприятным
результатом этого процесса стало то, что экономическое отставание СССР от
наиболее развитых капиталистических стран вновь приобрело не только
количественный, но и качественный характер.
В этих неблагоприятных условиях экЪномическая система “реального
социализма”, основанная на всеобщем огосударствлении, на непосредст-
венном директивном планировании сверху, показала свою несостоятель-
ность. В официальной пропаганде государственная собственность в системе
“реального социализма” все время трактовалась как общественная,
общенародная собственность, противоположная частной собственности.
характерной для капитализма. Десятилетиями рекламировалось
превосходство советской плановой экономики над анархией капиталисти-
ческого производства.
Между тем доведенное до предела, до абсолюта огосударствление
с°0ственности превратилось в свою противоположность, привело к полному
отчуждению собственности от непосредственного производителя, °т
основной массы населения^_Это имело крайне неблагоприятные
последствия. С одной стороны, это вело к потере побудительных мотивов к
эффективному производительному труду у непосредственных
производителей, полностью отчужденных от собственности. С другой
стороны, создавался слой чиновников-распорядителей собственности,
наделенных привилегиями, но мало заинтересованных в увеличении
эффективности производства. Итогом этого была всеобщая безответствен-
ность и бесхозяйственность, всеобщее распространение принципа
“государственное - не мое”. Следовательно, экономическая система
“реального социализма” оказалась консервативной системой со слабым
импульсом к саморазвитию, что и стало важнейшим фактором,
обусловившим резкое сокращение темпов экономического роста СССР и
других стран, пошедших по этому пути.
Таким образом, провозглашенные в октябре 1917 г. идеалы построения
социалистического общества не осуществились. Декларированные
социалистические принципы все более деформировались, а затем Советский
Союз стал страной, в которой сложился тоталитарный режим. На первых
порах он давал возможность быстрой индустриализации страны,
превращения ее в мощную индустриальную державу, но затем из- за
поставленных советским руководством непосильных для страны глобальных
внешнеполитических и военно-политических планов, а главное, из-за
внутренних слабостей и пороков социально-экономического и политического
строя этот режим вступил в полосу глубокого кризиса и на рубеже 80-90-х гг.
потерпел крах.
♦ ♦♦
**«
Таким образом, в период новейшей истории создана новая, существенно
отличная от классического капитализма XIX в. и д аже от монополистического
капитализма первых десятилетий XX в., структура современного
капиталистического общества. Современный государственно- корпоративно-
конкурентный, социально ориентированный капитализм - это новый этап в
развитии капиталистического общества. Характерная его особенность состоит
в том, что в структуре современного капитализма есть ряд таких черт и
принципов, которые выходят за рамки традиционного капитализма, которые в
какой-то мере отражают влияние социалистической идеи. Поэтому
современная фаза в развитии капиталистического общества - это переходный
этап к новому, более высокому способу общественного производства.
В чем это выражается?
Во-первых, в существенных изменениях в характере производственных
отношений.
Уже создание в конце XIX в. крупных картелей, синдикатов, трестов,
корпораций и других монополистических объединений вело к возникновению
наряду с индивидуальной частной собственностью различных форм
коллективной капиталистической собственности (акционерной,
корпоративной и т.д.). Следующим этапом стало создание государственной
капиталистической собственности и государственного сектора экономики.
Однако возникновение в условиях капитализма государственной
собственности не влечет за собой ее превращения в общественную
собственность. Мы уже видели, что даже революционное уничтожение
института частной собственности, как это произошло в России после Октября
1917 г., не превратило ее в общественную собственность. Да и в условиях
капитализма государственная собственность ведет к отчуждению
производителей от собственности, порождает чиновничий бюрократизм. Во
многом к аналогичным результатам приводит и корпоративная
собственность. Непосредственное руководство в корпорациях все более
переходит из рук собственников и тем более акционеров в руки наемных
Управляющих - менеджеров. В этих условиях наемный менеджмент
превращается в промышленную бюрократию, ибо организация эффективного
производства интересует наемных менеджеров лишь в той МеРе, в какой это
способствует их карьерному продвижению в иерархии управленческой
власти и приобретению связанными с этим привилегий, а также акционерной
собственности.
И в условиях государственной, и в обстановке корпоративной собст-
венности непосредственные производители - наемные рабочие - отчуждены
от собственности, лишены моральных стимулов к эффективному
производству. Между тем в обстановке современной научно- технической
революции все более значительные слои рабочих - это высокообразованные,
высококвалифицированные специалисты, люди с высокими запросами. Они
уже не могут мириться с системой, где мотивация к труду осуществляется
силами экономического принуждения (под угрозой безработицы и голода). К
тому же у них, как правило, есть политические средства борьбы за их
интересы (профсоюзы, политические партии). Но и руководство корпораций в
условиях ожесточенной международной конкуренции объективно во все
большей мере становится заинтересованным в повышении эффективности
производства, в применении на своих предприятиях моральных стимулов
для наемных рабочих.
Действие всех этих факторов и привело в последние десятилетия к
существенным изменениям в характере собственности в высокоразвитых
капиталистических странах Запада, к возникновению и распространению
собственности наемных работников. Уже в первые послевоенные
десятилетия в ряде стран Западной Европы стали распространяться
различные формы этого процесса: система так называемого ‘'соучастия”
рабочих в собственности (как, например, в Германии), создание
производственных рабочих кооперативов с собственностью работников и др.
С течением времени эти системы так называемого “социального
партнерства” получили значительное распространение в высокоразвитых
странах Запада.
В создании этих систем существенную роль играет государственная
власть. Раньше других стран эти системы распространились в странах
Западной Европы, но в последние десятилетия первые важные шаги в этом
направлении предприняты даже в Соединенных Штатах, которые издавна
отличались особой прочностью частнособственнических отношений и
наибольшей мощью корпоративного капитала. В США с 1974 г. действует так
называемая программа создания собственности работников на акционерный
капитал (ESOP), которая разработала план выкупа собственности в рассрочку.
Выкупаемые с помощью банковских кредитов акции аккумулируются на
коллективном счете рабочих - участников ЭСОП и распределяются на их
индивидуальные счета в зависимости от величины их заработной платы. Так,
не тратя личных средств на приобретение акций, рабочие становятся
совладельцами собственности, заинтересованными в повышении
эффективности производства.
Внедрение этого и многих других планов участия рабочих в собствен-
ности создает основу для возникновения так называемой нетрадиционной
экономики, отличной и от корпоративной и от государственно-
капиталистической собственности. Ее главная отличительная черта - 01«>
прение в производство морального императива, использование моральных
стимулов, применение принципа социальной справедливости как средства
повышения эффективности современного производства.
Для последних десятилетий характерен и дальнейший шаг в развитии
современных производственных отношений - некоторые реальные шаги к
участию рабочих в управлении производством. Как определенный
подготовительный этап в этом процессе, происходят крупные изменения в
организации процесса производства, ведущие к большей самостоятельности
непосредственных производителей, введению творческого начала в процесс
труда. Характерными примерами этих нововведений стали применение
скользящего графика рабочего дня, создание производственных бригад с
предоставлением им значительной самостоятельности в осуществлении
производственных заданий, распространение так называемых “кружков
качества”.
От этих новых методов организации производственного процесса
осуществляется переход к первоначальным формам участия рабочих в
управлении производством. Представители рабочих (чаще всего через
профсоюзные организации) становятся членами советов директоров
компаний без права голоса или даже с правом голоса. Иногда представители
рабочих в органах управления избираются всем персоналом предприятий.
Характерной чертой современного капиталистического общества является
быстрое развитие социальной функции государства, что ведет ко все
большей социализации общественных отношений современного капитализма.
Признание за трудящимися различных социально-экономических прав,
возросшая социальная защищенность населения, включая и работоспособ-
ных и нетрудоспособных, распространение систем социального страхования
и государственного вспомоществования - все это обеспечивает растущую
долю присвоения результатов труда в пользу непосредственных
производителей. Возросли масштабы общественных фондов потребления. В
результате теперь уже нельзя сказать, что пролетариату нечего терять, кроме
своих цепей, как это было в XIX в. Нет, теперь рабочим есть что (и немало)
терять.
В странах высокоразвитого капитализма в послевоенные десятилетия
социальные расходы государства составляют значительную долю (от 1/5 До
1/3 в различных странах) валового национального продукта. Попытки
сокращения социальных расходов государства, которые неоднократно
предпринимались консервативными правительствами США, Англии,
Германии, Франции и других стран в 80-е и 90-е гг., давали лишь частичные
результаты, приводя лишь к небольшому снижению доли социальных
расходов государства в ВНП, но оставляя в неприкосновенности основные
социальные программы.
Наконец, в период новейшей истории существенно возросла относи-
тельная самостоятельность государства. Сила рабочих организаций,
демократизация политического процесса, растущая требовательность
населения - все это усилило возможности воздействия народных масс на
государственный аппарат и привело к тому, что современное государство -
это уже не “комитет по управлению делами буржуазии”, как это когда-то
было. Государство может быть использовано и в ряде случаев действи-
тельно используется в интересах народа, вопреки своекорыстным интересам
отдельных корпоративных групп.
Таким образом, современные капиталистические отношения утратили
свою однородность. Эволюционным путем формируются отношения
принципиально иного типа. Их уже, по сути дела, нельзя назвать чисто
капиталистическими, они переходам к отношениям нового, более высокого
типа. Это признается зачастую и идеологами Запада. Не случайно для
характеристики нынешней стадии развития стран Запада в современной
социологии и политологии используются не только термины
“постиндустриальное”, “информационное” или “технотронное” общество, но
и термин “посткапиталистическое” общество. И не столь уж важно, как
назвать эти новые отношения, важно подчеркнуть, что они формируются не
только под воздействием внутреннего развития самого капитализма, но и под
влиянием идей социалистического переустройства общества и даже под
влиянием позитивного опыта “реального социализма”. К числу этих
конкретных форм позитивного опыта относятся такие черты советского
образа жизни, как бы недостаточны они ни были, как наличие общественных
фондов потребления, широкие социальные функции государства, право на
труд, на бесплатное образование и здравоохранение. В этом смысле можно
сделать вывод, что существовавшая с давних пор социалистическая идея,
вновь выдвинутая в 1917 г. Октябрьской революцией, сыграла важнейшую
роль в общественном прогрессе в XX в.
Следовательно, в современную эпоху реально идет процесс своеобраз-
ной “социализации” капитализма. В высокоразвитых странах Запада наряду
с отношениями чисто капиталистического типа существует целый пакет
общечеловеческих социальных ценностей. Именно на пути сочетания этих
двух типов ценностей и лежит, на наш взгляд, магистральный путь развития
человечества, в том числе и путь современной России.
Конечно, крах “реального социализма” в СССР показал, что невозможно
достичь провозглашенных целей социальной справедливости без таких
элементов, как создание гражданского общества, развитие демократии и
правового государства, охрана прав человека, развитие рыночной
экономики, т.е. без тех элементов “пакета” социальных ценностей, которые
доказали свою жизнеспособность в высокоразвитых странах Запада.
Проявившаяся в современной России тенденция к отказу от активного
государственного регулирования - это, несомненно, реакция на
всестороннюю регламентацию общества в условиях авторитарного строя, на
всеобщее огосударствление, характерное для советского периода. 26
Но в то же время попытки создания в нашей стране в конце XX в.
традиционного капитализма, чего-то вроде капитализма свободной
конкуренции утопичны, ибо такого капитализма нигде в мире в настоящее
время нет. Поэтому, беря курс на развитие рыночной экономики, правового
государства, политической демократии и частного предпринимательства,
необходимо в то же время сочетать все это с характерными для XX в.
ценностями коллективизма, с позитивным опытом советского периода, с
конкретным практическим воплощением социалистической идеи.
Реальное осуществление этого курса политики имеет не только огромное
значение для внутреннего социально-экономического и политического
развития Российского государства, но и огромное международное значение.
Ведь и позитивный опыт советского общества, и влияние социалистической
идеи, и наличие пусть лишь декларативной социалистической альтернативы
капитализму - все это было важными факторами, усиливавшими позиции
левых сил в странах Запада и заставлявшими руководящие круги этих стран
делать реальные шаги по “социализации” капитализма. Распад СССР,
ликвидация даже декларативной социалистической альтернативы,
ослабление социалистической идеи, напротив, ослабляют позиции левых сил
в странах Запада, существенно ослабляют рабочее движение и
общедемократическое движение, а тем самым и побудительные мотивы к
перестройке современного общества на коллективистских началах, на
принципах социальной справедливости. И такая тенденция в настоящее
время реально сказывается во внутренней политике стран Запада.
Не случайно в интеллектуальных кругах стран Запада нередки выступ-
ления, в которых выражается сожаление об исчезновении в рамках
идеологической биполярности альтернативной “точки опоры”, об утрате
существовавшего на протяжении многих десятилетий весомого противовеса
западному эгоцентризму и меркантилизму. Так, американский социолог и
экономист Роберт Хейлбронер в вышедшей в 1993 г. книге “Капитализм XXI
века” пишет: “Крах советской системы, преподнесенный нам как победа дела
свободы, на самом деле является поражением общечеловеческих чаяний.
Мысль о том, что социализм был в состоянии вывести человечество на
высшие горизонты духа, потерпела поражение, а это оставило без выбора
всех тех, кто помышлял об идее прогресса”.
Последствия распада СССР явственно ощущаются и в сфере междуна-
родной политики. Явное ослабление международных позиций России, крах
биполярной системы международных отношений, основанной на
иротивосгоянии двух сверхдержав - СССР и США, превращение США в
единственную сверхдержаву - все это оказывает неблагоприятное влияние На
международную обстановку. Недавние рассуждения о создании нового
мирового порядка, основанного не на силе, а на справедливости, на
Цивилизованных принципах международного сотрудничества, оказывают
2
7
ся мифом в условиях растущего гегемонизма и диктата в политике
Соединенных Штатов, в условиях крушения хельсинкских договоренностей
1975 г. о неприкосновенности сложившихся границ между государствами, в
условиях одностороннего вмешательства сил НАТО во внутренние дела ряда
стран.
Не допустить дальнейшего углубления этих негативных тенденций,
добиться того, чтобы развитие мирового сообщества в XXI в. пошло по пути
равноправного международного сотрудничества, а общественный строй был
основан не только на принципах экономической эффективности, но и на
принципах социальной справедливости, - важнейшая задача человечества на
ближайшее будущее.
Обеспечение именно этого пути чрезвычайно важно, ибо только тогда
есть реальная надежда на решение глобальных проблем, стоящих перед
человечеством на рубеже XXI в., - на преодоление различных проявлений
кризиса современной цивилизации: углубляющегося экологического кризиса
и прогрессирующего разрушения биосферы, усиливающегося произвола
транснациональных корпораций, роста нищеты и социальных бедствий в
странах третьего мира, религиозных и этнонациональных конфликтов.
Вот те вопросы, которые мне хотелось осветить в этой первой, вводной
лекции к курсу новейшей истории, чтобы дать вам некоторое общее
представление о содержании этого курса, о содержании современной эпохи в
развитии человеческого общества. Разумеется, изложенные в лекции
соображения далеко не исчерпывают всех сторон этой сложной проблемы.
Для этого вам предстоит прослушать весь годовой лекционный курс. Эти
соображения, разумеется, не истина в последней инстанции. Они лишь
материал для размышлений.
ИТОГИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ войны.
ВЕРСАЛЬСКО-ВАШИНГТОНСКАЯ СИСТЕМА ПОСЛЕВОЕННОГО
УСТРОЙСТВА МИРА
29
Все эти проблемы неизбежно вставали и во время крупных междуна-
родных конференций в прошлом, когда решался вопрос о кардинальных
сдвигах в системе международных отношений. Вспомним, например, Венский
конгресс 1815 г. Однако Парижская мирная конференция 1919 г. проходила в
принципиально новой обстановке.
Мы уже говорили во вводной лекции к курсу, что после первой мировой
войны развернулся глубокий кризис всей традиционной структуры
капитализма, обнаружилось стремление широких масс населения к
кардинальному демократическому реформированию капитализма, а иногда
даже к его социалистической трансформации. В ряде стран возникла
обстановка революционного кризиса, в колониях и зависимых странах росло
национально-освободительное движение, национальное движение широко
развернулось и в странах Европы. Все это требовало нового подхода к
решению вопроса о принципах новой системы международных отношений.
Как же решались на Парижской конференции 1919 г. эти проблемы?
Разумеется, каждая из основных держав, игравших решающую роль на
конференции, по-разному пыталась решать эти проблемы, имела свои
собственные планы послевоенного устройства мира. Посмотрим, каковы же
они были.
Наиболее претенциозными были планы Соединенных Штатов Америки.
Общеизвестно, что в последние десятилетия XIX в. Соединенные Штаты
как молодая капиталистическая страна развивались с необычайной
быстротой. Если в I860 г., накануне Гражданской войны, США занимали лишь
4-е место в мире по общему объему производимой промышленной продукции,
уступая Англии, Франции и Германии, то всего лишь через три с половиной
десятилетия, в 1894 г., они вышли по этому показателю на первое место в
мире.
На этой основе уже в 90-х гг. XIX в. началась активная экономическая, а
затем и политическая экспансия США в странах Центральной, а отчасти и
Южной Америки, а также в бассейне Тихого океана. Таким образом,
Соединенные Штаты приняли участие в борьбе за раздел мира. Более того,
они начали одну из первых войн за передел мира - испаноамериканскую
войну 1898 г.
Следовательно, уже в конце XIX - начале XX в. Соединенные Штаты стали
играть значительную роль в мировой политике. В их лице возникла новая
сильная империалистическая держава, заявившая свои претензии на
эксплуатацию колоний и сфер влияния. В этом отношении положение США
напоминало в тот период положение Германии - другой молодой
империалистической державы.
Но все же важнейшим противником Англии, крупнейшей тогда
колониальной державы мира, стали в начале XX в. не Соединенные Штаты.
Им стала Германия, уже тогда практически поставившая вопрос о переделе
мира. Именно с Германией сталкивалась Англия во всех частях
30
земного шара: и в Европе, и в Азии, и в Африке, и даже в
Латинской Америке.
В лице Соединенных Штатов у Англии появился в начале XX в. новый
конкурент, дававший о себе знать главным образом в странах Западного
полушария. Однако перед лицом острейших англо-германских противоречий
возникшие в тот период англо-американские противоречия отходили иа
второй, а той на третий и т.д план. Ни в большинстве стран Азии, ни в Африке,
ни в Южной Америке, не говоря уже о Европе, Соединенные Штаты не играли
тогда сколько-нибудь крупной роли. По сути дела, США в начале XX в. не
стали еще великой державой.
Следовательно, налицо был своеобразный парадокс: экономическое
первенство Соединенных Штагов - и в то же время относительно
второстепенная их роль на арене мировой политики.
Встает вопрос: почему в тот период был возможен этот парадокс? Прежде
всего, важной особенностью Соединенных Штагов в начале XX в. было то, что
характерная для того периода черта развития крупнейших европейских
держав - резкое усиление вывоза капитала - лишь в малой степени была
свойственна Америке. Если иностранные инвестиции Англии составляли в
начале XX в. гигантскую сумму в 20 млрд дол., Франции - 10 млрд дол. и
Германии - 5 млрд дол., то иностранные капиталовложения США достигли
тогда лишь 500 млн дол., т.е. были в 40 ских держав в Соединенных Штагах
раз меньше английских, в 20 раз меньше французских и в 10 раз меньше
германских. Зарубежные инвестиции США в начале XX века были почти
вдвое меньше, чем ежегодный доход Англии от ее зарубежных
капиталовложений, который достигал тогда 900 млн дол.
К началу первой мировой войны в 1914 г. иностранные капиталовложения
США выросли до 2,5 млрд дол., главным образом в Центральной Америке и
в Канаде. Но они по-прежнему были намного меньше, чем у крупнейших
европейских держав.
Еще более важным фактом было то, что капиталовложения европей
3
1
американская буржуазия в начале XX в. меньше, чем буржуазия других стран
была заинтересована во внешних, рынках сбыта и сферах приложения
капитала, так как она сохраняла тогда очень широкие возможности прибыльно
вкладывать капиталы внутри страны. Сохранялись, следовательно,
возможности для продолжения внутренней колонизации.
Очень четко об этом говорится в книге видного американского историка
Ганса Моргентау: "Соединенные Штаты воздерживались от вложения
капиталов за рубежом не потому, что они были более добродетельными, чем
другие страны, а потому, что в их распоряжении была в качестве объекта
колонизации лучшая часть континента”.
Вот почему в начале XX в. экономическая экспансия США за их рубежами
была еще сравнительно невелика, вот почему позиции Соединенных Штатов
на международной арене далеко не соответствовали тогда их экономическому
могуществу.
Первая мировая война кардинально изменила ситуацию. Она внесла
решительные изменения в международные позиции Америки.
В течение всего периода первой мировой войны Соединенные Штаты
находились в необычайно благоприятном положении. Они вступили в войну
только в апреле 1917 г., т.е. на третьем году войны. Первые крупные
контингенты американских войск стали переправляться в Европу лишь
весной 1918 г., а в активные военные действия на Западном фронте они
вступили только в июле-августе 1918 г., т.е. в самом конце войны. Сама
территория Соединенных Штатов была далека от фронта военных действий,
и на ней не могло быть военных разрушений, от чего страдали воюющие
страны Европы. Военные людские потери США были невелики - около 50 тыс.
человек убитыми и 230 тыс. ранеными.
Но благоприятное положение Америки состояло не только и даже не
столько в этом. Соединенные Штаты стали в годы войны основным
поставщиком военных материалов, продовольствия и сырья для воюющих
стран Европы. Американские корпорации, производившие эти поставки,
извлекали огромные прибыли. За 1914-1918 гг. чистые прибыли этих крупных
корпораций составили 33,5 млрд дол.
Новые крупные капиталовложения в американскую экономику значи-
тельно увеличили ее производственные возможности. Сильный
промышленный подъем способствовал новому крупному росту удельного
веса США в мировой промышленной продукции. Так, в 1919 г. на долю
Соединенных Штатов приходилось:
- около половины мировой добычи каменного угля;
- около трех пятых мирового производства чугуна и стали;
- около двух третей мировой добычи нефти;
- 85% мирового производства автомобилей.
32
Следовательно, важнейшим итогом первой мировой войны было новое
громадное усиление экономической мощи США, резкое повышение позиций
этой страны в мировой экономике, закрепление за ними положения наиболее
могущественной в экономическом отношении страны мира.
Еще более важным было кардинальное изменение международного
финансового статуса США.
Оплата военных заказов воюющими странами Европы и соответственно
переход в руки американских капиталистов европейских ценных бумаг
уменьшили капиталовложения европейских стран в Соединенных Штатах: в
1919 г. они сократились до 3 млрд дол. Зато за годы войны резко увеличились
инвестиции США за рубежом. Эти инвестиции были в двух важнейших
формах:
- во-первых, военные займы европейским странам, прежде всего Англии
и Франции, к началу 20-х гг. они составили около 11 млрд дол.;
- во-вторых, частные инвестиции американских капиталистов, главным
образом, в Канаде и Латинской Америке, на сумму около 7 млрд дол. Всего к
началу 20-х гг. иностранные инвестиции США возросли, следовательно, до 18
млрд дол.
Следовательно, еще одним чрезвычайно важным итогом первой мировой
войны для США был громадный рост экспорта американского капитала и
превращение Соединенных Штатов из должника европейских стран в одного
из основных международных кредиторов.
А это в свою очередь определило важнейшее следствие в политической
области - рост заинтересованности США во внешних рынках сбыта и в сферах
влияния, активизацию внешнеполитической экспансии, резкое повышение
роли Соединенных Штатов в мировой политике. Об этом четко заявил в 1917
г. президент Вильсон: "Перед нами стоит задача - финансировать весь мир, -
провозгласил он, - а тот, кто дает деньги, должен научиться управлять
миром".
Таким образом, после первой мировой войны Соединенные Штаты
впервые вышли на арену мировой политики в качестве первостепенной
мировой державы. Только теперь они впервые вошли в ряды великих
держав. Впервые политические лидеры США смогли реально поставить
задачу установления "мирового лидерства", мировой гегемонии Америки.
Конечно, эти лозунги нередко выдвигались американскими политиками и
ранее, в XIX в., но только после первой мировой войны они стали реальной
возможностью, приобрели реальный смысл.
Из этого и исходили конкретные планы послевоенного устройства мира,
выдвинутые тогда Соединенными Штатами. Они были изложены в послании
президента Вильсона конгрессу США 8 января 1918 г. Так появились
знаменитые "Четырнадцать пунктов Вильсона".
В этой программе американского президента были выдвинуты весьма
необычные для того времени радикальные лозунги. Они включали
следующие требования, которые звучали весьма демократично:
- отмену всех тайных договоров между странами Антанты, заключенных
ими в годы первой мировой войны с целью передела колоний и сфер
2—529 33
влияния;
- обеспечение свободы мореплавания;
- отмену всех таможенных барьеров и международное признание
принципов "открытых дверей" и "равных возможностей";
- справедливое решение колониальных проблем и возможность
признания права народов колониальных стран на независимость;
- ограничение вооружений;
- открытые и гласные переговоры о заключении мира с Германией и ее
союзниками;
- создание международной организации по охране мира - Лиги Наций.
Немедленно вслед за посланием президента Вильсона конгрессу в
американской печати развернулась шумная кампания восхваления
"Четырнадцати пунктов Вильсона", восхваления "миролюбия",
"бескорыстия" и "благородных устремлений” Соединенных Штатов. Так, уже
на следующий день после появления "Четырнадцати пунктов" газета "New
York Tribune" писала: "Вчерашнее обращение президента Вильсона к
конгрессу будет жить как одни из величайших документов американской
истории и как одно из неизменных приношений Америки на алтарь мировой
свободы".
До сих пор "Четырнадцать пунктов" Вильсона, как правило, оцениваются
большинством американских историков в этом же духе. Утверждается, что, в
отличие от европейских империалистических держав, стремившихся к новым
захватам, к переделу колоний, Соединенные Штаты не имели никаких
захватнических планов, что, напротив, они стремились к установлению
нового мирового порядка, основанного на принципах свободы, демократии и
справедливости.
В советской же историографии "Четырнадцать пунктов" Вильсона
традиционно рассматривались как чистейшая демагогия, вуалирующая
истинные империалистические замыслы правящих кругов США, ничем
принципиально не отличавшиеся от захватнических устремлений европейских
империалистических держав.
Как же объективно оценить смысл и содержание "Четырнадцати пунктов"
Вильсона? Прежде всего, были ли "Четырнадцать пунктов" программой
империалистической экспансии США? Конечно, были. Ее конкретная форма
зависела от особенностей положения Соединенных Штатов в сфере
международных отношений.
Программа американского президента отражала реальные империали-
стические устремления США. В самом деле, почему, например, Соединенные
Штаты добивались ликвидации тайных договоров стран Актанты? Да потому,
что США не участвовали в их составлении и опасались, что они могут
оказаться обделенными. Поэтому они стремились аннулировать эти тайные
договоры и заключить другие договоры, выгодные для США.
далее, Соединенные Штаты, сознавая свое экономическое могущество,
были уверены в успехе в конкурентной борьбе на внешних рынках. Именно
поэтому дм них было выгодно международное признание принципов
"открытых дверей" и "равных возможностей", которые впервые были
34
выдвинуты Соединенными Штатами по отношению к Китаю еще в 1899 г. в так
называемой доктрине" Хэя, но первую реальную попытку осуществления
которых они пытались сделать после первой мировой войны.
Одной из важнейших задач США было добиться свободного доступа в
колониальные и зависимые страны. Но дм этого Соединенным Штатам пяло
было добиться превращения этих стран из объекта монопольной
эксплуатации той или иной империалистической державы в объект общей
эксплуатации "на равных". Соединенные Штаты были уверены в том, что при
данных условиях победу одержит сильнейшая в экономическом отношении
держава. Они ие боялись даже признания формальной политической
независимости тех или иных колониальных стран. Они уже имели пример
того, как формально независимые страны Центральной Америки методами
экономического закабаления превращались в полностью зависимые от
Соединенных Штатов. Так вырабатывались новые формы колониальной
зависимости, получившие впоследствии название неоколониализма.
Наконец, будучи уверенными в силе, в способности стать "мировым
суперарбитром", Соединенные Штаты выдвинули лозунг Лиги Наций, надеясь
сделать ее орудием своей гегемонии. Не случайно в то время деятели
американского правительства говорили о том, что они стремятся
"распространить доктрину Монро на весь мир”.
Таким образом, форма империалистической экспансии, выдвигавшаяся в
1918 г. Соединенными Штатами, отличалась от классических образцов,
защищаемых европейскими державами. Америка стремилась не к
перераспределению территорий, колоний и сфер влияния между Державами-
победителями в первой мировой войне (это было выгодно Англии и Франции,
связанным системой тайных договоров), а к установлению “нового мирового
порядка”, на условиях "открытых Дверей", "равных возможностей",
"справедливого" решения колониальных проблем под эгидой Лиги Наций, в
которой Соединенные Штаты надеялись играть решающую роль. В этой
программе правители Америки видели путь к тому, чтобы вырвать из рук
Старого Света ключи к мировой гегемонии. Именно поэтому их программой
были не отдельные территориальные приобретения, а установление мировой
гегемонии Америки.
Но встает вопрос: достаточно ли ограничиться при оценке вильсоновского
плана переустройства системы международных отношений, изложенного в
"Четырнадцати пунктах", только рассмотрением чисто Империалистических
замыслов Соединенных Штатов?
Нет, для выдвижения "Четырнадцати пунктов" Вильсона были и другие
серьезные основания. Мы уже говорили о том, что вступление основных
стран мира в новую стадию монополистического, корпоративного
капитализма вызвало крупные изменения во всей структуре общества.
Обнаружился глубокий кризис капитализма свободной конкуренции,
необходимость в его кардинальном реформировании. Первая мировая война
еще более обострила ситуацию. Она привела в движение широкие массы
народа, добившегося в предшествовавшие десятилетия ряда важных прав в
политической и социальной области. Рост требовательности народных масс
2
» 35
вызвал серьезную угрозу массовых движений за кардинальное
демократическое реформирование основ общества. Более того, в левых
кругах рабочего движения возникла идея выдвижения социалистической
альтернативы капитализму. Октябрьская революция в России и
революционные выступления в Германии, Венгрии и ряде других стран
Западной Европы, выдвинувшие лозунги переустройства мира на принципах
социальной справедливости и ликвидации классового господства буржуазии,
создали серьезнейшую угрозу существующему общественному порядку. В
колониях и зависимых странах развернулось сильное национально-
освободительное движение.
Президент Вильсон, как дальновидный и реалистически мыслящий
политик, хорошо понимал, что этим опасным для капитализма идеям и
движениям надо противопоставить демократические лозунги нового,
справедливого мирового порядка, основанного на принципах мира н
демократии, равноправия народов под эгидой Лиги Наций. В одном из своих
выступлений он говорил: "С помощью Лиги Наций мы будем... лечить мир,
охваченный духом восстания против крупного капитала".
Особо важное значение, по мнению Вильсона, эти демократические
лозунги имели для борьбы против опасных идей большевизма, Октябрьской
революции. "Справедливый мир и лучший порядок, - заявлял он, -
необходимы для борьбы против большевизма".
Таким образом, программа переустройства мира, выдвинутая в 1918 г.
американским президентом, не была однозначной. Напротив, она имела
двойственный характер, сочетая принципы глобализма и либерализма. В
качестве двух важнейших целей страны она ставила достижение гегемонии
Америки и выдвижение либеральной альтернативы социалистической угрозе.
Об этом четко говорил и сам Вильсон, ставя перед внешней политикой США
задачу - "совместить участие в мировой борьбе за могущество с
руководством мировым либеральным движением".
Следовательно, программа, выдвинутая президентом Вильсоном в
"Четырнадцати пунктах", может быть охарактеризована как программа
либерального экспансионизма, которая стремилась придать системе
послевоенных международных отношений более современный, более
цивилизованный, "высокоморальный* характер, продемонстрировать
"миссионерскую роль" Нового Света в борьбе против традиционного
европейского империализма.
36
Из этих же расчетов исходила и программа США по вопросу об отношении
к побежденной в первой мировой войне Германии. Соединенные Штаты не
были заинтересованы в чрезмерном ее ослаблении. В лице достаточно
сильной, хотя и ослабленной Германии они хотели создать противовес
усилению роли Англии и Франции. Необходимо было также добиться
подавления революции в Германии, начавшейся в ноябре 1918 г. и создавшей
реальную опасность распространения большевизма на Западную Европу.
Поэтому перед Соединенными Штатами возникла задача - помочь германской
буржуазии в борьбе против революции и вместе с тем с помощью крупных
инвестиций в экономику Германии завоевать там ведущее положение, с тем
чтобы впоследствии распространить это руководящее положение на
экономику и политику послевоенной Европы.
Таким образом, после первой мировой войны перед Соединенными
Штатами встали чрезвычайно важные и ответственные задачи в системе
международных отношений. Поэтому делегацию США на Парижской мирной
конференции возглавил сам президент. Впервые в истории страны президент
Соединенных Штатов во время президентского срока покинул территорию
страны, нарушив тем самым длительную американскую традицию.
В течение нескольких месяцев на конференции в Париже шла упорная
борьба между тремя крупнейшими лидерами тогдашнего мира - Ллойд-
Джорджем, Клемансо и Вильсоном. Это не было случайностью, ибо три
ведущие державы - Англию, Францию и США - разделяли острейшие
противоречия.
В самом деле, выдвинутые американским президентом планы создания
"нового мирового порядка" были абсолютно неприемлемы ни для Англии, ни
для Франции.
Участие Англии в первой мировой войне было неизбежным, так как
Германия, молодая и сильная империалистическая держава, открыто
заявляла о необходимости передела колоний и сфер влияния. Англо-
германские противоречия на рубеже XIX - XX вв. стали основным
антагонизмом системы международных отношений. Существование огромной
Британской империи было поставлено под угрозу, и Англия решительно
боролась за ее сохранение и расширение.
Первая мировая война привела к осуществлению задач, поставленных
правящими кругами Англии. Германия была ослаблена и выведена из числа
великих держав. Значительная часть германских колоний в Африке и на
Тихом океане фактически была в руках Англии. Были ликвидированы
позиции Германии в обширных владениях Турецкой империи на Ближнем
Востоке. Теперь задача Англии состояла в том, чтобы узаконить Охваченную
во время войны добычу и еще более увеличить могущество Британской
империи как основного рычага влияния Англии на мировой арене.
Ясно, что при таких условиях усиление Соединенных Штатов никак не
входило в расчеты Англии. Поэтому английская делегация на Парижской
мирной конференции во главе с Ллойд-Джорджем день за днем вела
решительную борьбу против чрезмерных притязаний США, против их
претензий на верховенство, против американских планов навязывания 3
7
"нового мирового порядка" через Лигу Наций и лозунги "открытых дверей" и
"равных возможностей", с помощью которых Соединенные Штаты
рассчитывали на установление своей гегемонии в послевоенном мире.
Правда, Ллойд-Джордж, как опытный и дальновидный политик
осознавал, что после первой мировой войны произошли крупные изменения.
Он понимал настоятельную необходимость реформирования капитализма,
его приспособления к потребностям общественного развития,
необходимость дать ответ на угрозу социалистической альтернативы. Он
активно поддерживал идею создания Лиги Наций, заявляя о том, что эта идея
- вовсе не монополия Вильсона. Но Ллойд- Джордж стремился не допустить
преобладающего влияния США в Лиге Наций. Главная цель этой
международной организации, по мнению английской делегации, должна была
состоять в сохранении достигнутого после войны status quo, в создании
механизма охраны колониальной системы, и прежде всего охраны
Британской империи. С этой целью Англия намеревалась использовать свои
ресурсы для завоевания руководящего положения в Лиге Наций и через нее
для охраны status quo в международных отношениях.
В борьбе против чрезмерных притязаний Соединенных Штатов Англия
нашла решительную поддержку Франции. Конечно, между Англией и
Францией существовали острые противоречия, в частности, по вопросу о
судьбе бывших колоний Германии и владений Турецкой империи. Поэтому
между представителями этих стран на конференции в Париже шла
постоянная борьба по вопросу о том, в чьи руки перейдет та или иная из этих
территорий в Африке или на Ближнем Востоке.
Но все же обе делегации - и Англии и Франции, - как правило, объеди -
нялись в тот момент, когда третья держава - Соединенные Штаты -
предъявляла свои претензии на верховенство, на установление "нового
мирового порядка", а значит и на то, что рассчитывали получить Англия и
Франция.
В борьбе против идей "нового мирового порядка", основанного на новых
принципах "мира и справедливости", Франция в лице ее премьер- министра
Клемансо была особенно непримиримой. Дело в том, что Клемансо, в
отличие от Вильсона и Ллойд-Джорджа, был типичным империалистическим
политиком старой школы. Он считал все рассуждения о "новом мировом
порядке" утопией и демагогией и неустанно боролся за то, чтобы как можно
более выгодно для Франции заключить мирный договор и, в частности,
получить достаточно крупную долю новых колониальных владений в
Африке и на Арабском Востоке.
Идея создания Лиги Наций, в принципе, не отвергалась Клемансо. Но он
решительно отвергал какую бы то ни было связь между идеей создания Лиги
Наций и переделом колоний. Рассуждения о Лиге Наций как «инструменте
мира и сотрудничества между народами" Клемансо считал вредной утопией.
Франция, по его мнению, должна использовать Лиху Наций прежде всего для
укрепления позиций Франции, опираясь при этом на сильную сухопутную
38
армию.
Однако если Англия и Франция были, как правило, в одном лагере против
США, когда речь шла об общих принципах послевоенного устройства мира и
о роли Соединенных Штатов в нем, а также о необходимости быстрейшего
раздела бывших германских колоний и владений Турецкой империи, то по
вопросу о положении Германии в послевоенной Европе их разделяли
глубочайшие противоречия.
В самом деле, выгодно ли было для Англии чрезмерное ослабление
Германии? Нет, не было выгодно. Англия стремилась ослабить Германию как
колониальную и морскую державу, а не вообще как крупную державу. Этот
политический курс исходил из традиционной для Англии политики
"равновесия сил" в Европе, которая издавна проводилась английским
руководством. Важнейшей ее целью было создание такой расстановки сил на
Европейском континенте, чтобы там существовала не одна, а по крайней
мере две сильные державы, которые в значительной степени могли бы
нейтрализовать друг друга. Только тогда Англия могла играть роль арбитра,
а значит, завоевать руководящее положение в решении всех европейских
проблем.
Для того чтобы и после окончания первой мировой войны сохранить эту
руководящую роль в европейских делах, Англии надо было ни в коем случае
не допустить чрезмерного усиления своего основного союзника и соперника -
Франции. Поэтому делегация Англин на мирной конференции стремилась
нейтрализовать усиление роли Франции сохранением ослабленной, но все
же достаточно сильной Германии. На это и был рассчитан лозунг, которым
руководствовалась английская делегация: "не слишком сильная Франция" и
"не слишком слабая Германия".
Позиция Франции была противоположна политическому курсу Англии. И
это вполне понятно. Могла ли Франция согласиться на создание Достаточно
сильного германского государства, на чем все время настаивали делегации
Англии и США на Парижской мирной конференции. разумеется, каждая из
своих собственных соображений? Конечно, нет. Франция, естественно, сама
стремилась играть руководящую роль в Европе. Однако было ясно, что, пока
в центре Европы существовало сильное германское государство, об
установлении руководящего положения Франции на Европейском континенте
не могло быть и речи.
Поэтому руководители Франции после окончания войны поставили своей
важнейшей задачей добиться возможно большего ослабления Германии.
Для этого французская делегация на мирной конференции добивалась
передачи Франции всего левобережья Рейна, а также выдвинула план
расчленения Германии на ряд сравнительно мелких государств, стремясь
вернуть Германию в лучшем случае к такому положению, в котором она
находилась до объединения страны, и окружить эти слабые германские
государства плотным кольцом стран, связанных с Францией военно*
политическими союзами.
Таким образом, анализ общих программ и конкретных планов трех 3
9
крупнейших держав-победителей показывает, как глубоки были
межимпериалистические противоречия после первой мировой войны, какая
острая борьба завязывалась на мирной конференции в Париже по любому
вопросу, связанному с послевоенным устройством мира.
Особенно острой и упорной была борьба между главами трех великих
держав по трем важнейшим проблемам.
Сразу же после открытия Парижской мирной конференции развернулась
острая борьба по вопросу об очередности обсуждения важнейших проблем.
Представители Франции и Англии, поддержанные делегациями Италии,
Японии и ряда других стран, предлагали немедленно приступить к
распределению бывших колоний Германии в Африке и на Тихом океане и
владений Турецкой империи на Ближнем Востоке. Но против этого
решительно выступил глава делегации США. Президент Вильсон настаивал
на том, что сначала надо обсудить и принять устав Лиги Наций, сделать его
неразрывной составной частью всех мирных договоров с Германией и ее
бывшими союзниками, установить таким путем новый, справедливый
мировой порядок и только после этого приступить к решению вопроса о
судьбе бывших германских колоний и турецких владений.
Делегации Франции и Англии категорически возражали против такого
порядка обсуждения. Клемансо предлагал вообще не связывать Литу Наций с
мирными договорами. Ллойд-Джордж соглашался на то, чтобы устав Лиги
Наций и мирные договоры составляли единое целое, но утверждал, что
разработка устава Лиги Наций - это сложное и длительное дело, а значит,
надо, не теряя времени, сейчас же приступить к решению колониальных
проблем.
Однако Вильсон упорно стоял на своем. Он заявил: "Мир справедливо
скажет, что великие державы поспешили поделить между собой беззащитные
части света, а потом стали рассуждать о Лиге Наций и союзе народов".
После длительных споров было решено поручить разработку устава Лиги
Наций специальной комиссии. Делегаты Англин и Франции предложили
включить в состав комиссии не только представителей великих держав, но и
делегатов от малых стран. Они утверждали, что ими движет забота об
интересах всех стран, больших и малых. Но на самом деле англо-
французский блок стремился сделать комиссию возможно более
многочисленной и тем самым затянуть ее работу. Однако в ответ на это
президент Вильсон заявил, что он согласен на включение в состав комиссии
представителей малых стран и, чтобы сделать работу комиссии максимально
эффективной, он берет на себя председательство в этой комиссии.
Под руководством Вильсона в короткий срок были разработаны
важнейшие положения устава Лиги Наций. Работа комиссии началась 3
февраля 1919 г., а уже 14 февраля американский президент доложил на
пленарном заседании мирной конференции результаты работы комиссии -
основы устава Лиги Наций. В своей речи на этом заседании Вильсон
торжественно
40 объявил о "победе идеи справедливого устройства мира". Он
заявил: "С созданием Лиги Наций спадает пелена недоверия и интриг. Люди
могут смотреть друг другу в лицо и говорить: мы - братья, у нас - общая
цель... В лице Лиги Наций у нас есть теперь договор братства и дружбы".
Конечно, эти рассуждения американского президента были всего лишь
декларацией, лишь предельно идеализированной оценкой действительных
итогов разработки основ устава Лиги Наций. Предстояла еще ожесточенная
борьба по вопросу о том, каким будет окончательный текст устава,
утверждение которого намечалось лишь на апрель 1919 г., как будут
интерпретированы важнейшие положения устава Лиги Наций, наконец, кто
будет опред елять ее политическую линию.
Надо сказать, что Ллойд-Джордж и Клемансо весьма скептически
реагировали на торжественные декларации Вильсона о "новом мировом
порядке" и о Лиге , Наций как "справедливом союзе народов". Они всячески
стремились представить американского президента в глазах общественного
мнения как оторванного от реальной жизни идеалиста, проповедующего
утопические проекты. Вот как, например, писал о Действиях Вильсона на
конференции английский премьер-министр в опубликованной им книге
"Правда о мирных договорах": "Я думаю, что Идеалистически настроенный
президент действительно смотрел на себя Ик на миссионера, призванием
которого было спасение бедных европейских язычников... Особенно
поразителен был взрыв его чувств, когда, говоря о Лиге Наций, он стал
объяснять причины неудачи христианства в достижении высоких идеалов.
"Почему, - спрашивал он, - Иисус Христос не добился того, чтобы мир
уверовал в его учение? Потому, что он проповедовал лишь идеалы и не
указывал практического "У™ для их достижения. Я же предлагаю
практическую схему, чтобы Довести до конца стремление Христа". Помню, -
продолжал Ллойд- ■^ордж, - что, услышав эти слова, Клемансо широко
раскрыл свои ^мные глаза и внимательно оглядел всех присутствующих, как
бы '’Редлагая оценить смысл сказанного".
4
1
Разумеется, в рассуждениях Вильсона сказывались некоторые характерные
черты его менталитета, испытавшего сильное влияние идей религиозного
провиденциализма. В его выступлениях нередко было много абстрактного,
весьма далекого от реальной действительности. Но чаще всего это делалось
им не без умысла. Американскому президенту было важно предстать перед
миром в роли искреннего поборника мира, демократии и справедливости. А за
этими популярными лозунгами крылась вполне реальная защита глобальных
интересов Соединенных Штатов. И в борьбе за первоочередное обсуждение
вопроса о статусе Лиги Наций Вильсон добился ряда успехов. Прежде всего, на
конференции было решено, что устав Лиги Наций будет неразрывной
составной частью мирных договоров. Кроме того, было признано
необходимым, чтобы все мирные договоры были основаны на принципах,
изложенных в "Четырнадцати пунктах" Вильсона. Правда, многое зависело от
того, как будут конкретно интерпретированы эти принципиальные решения
конференции. Но все же первые успехи Вильсона были налицо.
Второй вопрос, по которому шла особенно острая борьба на Парижской
мирной конференции, - это вопрос о репарационных платежах Германии.
Поскольку все участники конференции были единодушны в том, что
ответственность за развязывание первой мировой войны должна быть
возложена на Германию, они столь же единодушно решили, что Германия
должна выплачивать репарации странам, подвергшимся нападению, за тот
ущерб, который был нанесен им в ходе военных действий. Однако вопрос об
общем размере репарационных платежей и о распределении их между
странами - получателями репараций вызвал ожесточенные споры.
С наибольшими претензиями в репарационном вопросе выступила
Франция. Исходя из своего плана возможно большего ослабления Германии,
французская делегация предложила установить общую сумму репарационных
платежей Германии в размере от 450 до 480 млрд золотых марок. Эго была
поистине астрономическая сумма - она в десять раз превышала общую сумму
национального богатства Франции. Но эта гигантская сумма платежей
предлагалась вполне сознательно. Во-первых, лидеры Франции видели в
громадных репарациях средство, с помощью которого можно было бы держать
экономику Германии в подавленном состоянии в течение многих десятилетий и
ни в коем случае не допустить возрождения экономического могущества
Германии. Во-вторых, за счет репарационных платежей, львиную долю
которых французская делегация надеялась выторговать для своей страны,
французская крупная буржуазия намеревалась неплохо поживиться.
Представители Англии и США решительно отвергали претенциозные
репарационные планы Франции. Они выступали за гораздо меньшую общую
сумму репарационных платежей Германии. По исчислениям английских и
американских экспертов, эта сумма должна была составлять ат 50 Д° 100 МЛ
РД
золотых марок.
Не менее острая борьба между Францией и Англией развернулась по
вопросу о том, на какую долю репарационных платежей намерена
52
претендовать каждая из стран-получателей. Французский премьер- министр
Клемансо настаивал на том, чтобы доля Франции была установлена в размере
58% общей суммы репараций, соглашаясь на то, етобы Англия получила 25%
этой суммы, а остальные 17% были распределены между остальными
странами - получателями репараций. Ллойд-Джордж предлагал уменьшить
долю Франции до 50% и увеличить долю Англии до 30%. Со своей стороны,
президент Вильсон, не претендуя, разумеется, на получение репараций
Соединенными Штатами, пытался добиться компромисса между Францией и
Англией и предлагал установить соотношение предназначенных для этих двух
стран долей платежей соответственно в размерах 56 и 28% общей суммы
репараций.
Споры по репарационному вопросу на Парижской мирной конференции
были настолько острыми, что вплоть до конца ее работы этот вопрос так и не
получил своего разрешения.
Наконец, третьим вопросом, по которому лидеры "большой тройки", как
часто называли лидеров трех крупнейших стран, особенно ожесточенно
сражались между собой, был вопрос о судьбе бывших германских колоний в
Африке и на Тихом океане и бывших владений Турецкой империи на Арабском
Востоке.
Споры по этому вопросу были необычайно ожесточенными. Когда после
одного из заседаний "большой тройки" репортеры спросили у президента
Вильсона о результатах обсуждения, тот недовольно буркнул: "Блестяще, мы
разошлись абсолютно по всем вопросам".
Разумеется, для Клемансо, а в значительной мере и для Ллойд* Джорджа,
наиболее целесообразным принципом решения судьбы бывших германских
колоний и турецких владений было поделить между собой эти территории.
Такие предложения и в самом деле неоднократно выдвигались в ходе работы
мирной конференции. Правда, с ними чаще всего выступали не сами
представители Англии и Франции, а либо делегаты английских доминионов,
либо представители стран, зависимых от Франции. И это не было
случайностью. После первой мировой войны, когда в колониях и зависимых
странах разгорелось сильное национально- освободительное движение,
простое присоединение тех или иных территорий к колониальным владениям
крупнейших держав мира могло вызвать огромное возмущение общественного
мнения всех стран. Поэтому необходимо было выдвинуть новые принципы
решения колониальных проблем, которые выглядели бы более
цивилизованными и более справедливыми.
прекрасно понимал президент Вильсон, и с этим не могли не считаться
Ллойд-Джордж и даже Клемансо. В качестве такого нового принципа на
Парижской мирной конференции 1919 г. была выдвинута идея мандатной
системы. Провозглашалось, что все важнейшие объекты послевоенного
передела мира - германские колонии и владения Турецкой империи - больше не
будут находиться в колониальной зависимости. Но одновременно с этим
утверждалось, что в силу своей отсталости и неподготовленности они сразу же
не могут получить политическую независимость. Из этих посылок следовал
вывод, что необходимо выработать систему мандатов на управление этими
53
территориями на срок, необходимый для подготовки к независимости.
Однако сразу же вставал ряд вопросов. Кто получит мандаты на управление
теми или иными территориями? Кто будет решать вопрос о выдаче ман датов?
На каких условиях они будут выдаваться? По всем этим вопросам
развернулась острая борьба. Президент Вильсон в ходе разработки устава
Лиги Наций выдвинул принцип "обезличения", интернационализации мандатов.
Согласно этому принципу, мандаты на управление территориями передавались
в руки Лиги Наций.
Англичане и французы категорически возражали против этого. Они
настаивали на том, чтобы мандаты на управление распределяемыми
колониальными территориями передавались той или иной крупной державе и
после упорной борьбы добились принятия этого принципа.
Не менее острую борьбу вызвал и вопрос о том, кто будет решать проблему
распределения мандатов. Уступив в вопросе об интернационализации
мандатов, Вильсон добивался того, чтобы вопрос о выдаче мандатов на
управление той или иной территорией решался Лигой Наций. Однако и Ллойд-
Джордж и Клемансо выступили против этого и провели другой принцип:
решение вопроса о выдаче мандатов должно принадлежать мирной
конференции, т.е. фактически "большой тройке", и лишь официально
вручаться затем избранной державе от имени Лиги Наций. Следовательно, и в
этом вопросе фактически победила англо-французская линия, ибо Вильсону на
заседании "большой тройки" было очень трудно преодолеть объединенный
фронт Ллойд-Джорджа и Клемансо.
Эго не могло не сказаться на условиях, по которым должно было
осуществляться управление подмандатными территориями. По решению
мирной конференции прежние владения Турецкой империи на Ближнем
Востоке и бывшие германские колонии в Африке и на Тихом океане - основные
объекты послевоенного передела мира - были разбиты на три группы.
В первую группу - "группу А” - были включены прежние владения Турции на
Арабском Востоке - Сирия, Ливан, Палестина, Трансиордания, Ирак. Эти
наиболее развитые регионы формально были признаны независимыми
территориями с правом на участие в их административном управлении. Но
одновременно утверждалось, что народы этих стран еще не готовы к тому,
чтобы стать полностью независимыми и суверенными и поэтому нуждаются в
опеке со стороны той или иной цивилизованной дер«ямл. Эта державы и
должны были получить мандаты на управление этими регионами, чтобы
подготовить народы подмандатных территорий к самоуправлению и
независимости.
Руководители Парижской конференции не жалели слов, чтобы восхвалять
свое решение. Они заявляли, что державы, которые получат мандат на
управление бывшими владениями Турции на Арабском Востоке, будут
заботиться о прогрессе и процветании народов этих территорий, а когд а тот
или иной народ созреет под опекой мандатных "благодетелей", он получит
право на полную независимость. Реальная жизнь показала, что
действительность весьма далека от этой рекламной картинки. С помощью
мандатной системы вуалировалось, затемнялось фактическое' сохранение
54
колониальной системы, даже по отношению к этой наиболее развитой группе
стран колониального мира.
В еще более ясной форме это относилось к другим распределяемым
территориям. Во вторую группу - "группу В” - были включены бывшие колонии
Германии в Восточной Африке (которые стали вскоре именоваться
Танганьикой), в Центральной Африке (Руацда-Буруцдн), а также германская
Юго-Западная Африка. Эта группа территорий не получала даже формальной
независимости. Они должны были управляться обладателями мандатов на
условиях запрещения торговли рабами, оружием, алкоголем, а также на
условиях защиты свободы совести и религиозных убеждений подмандатного
населения. Наконец, в третью группу - "группу С" - вошли бывшие колонии
Германии в Западной Африке (Того, Камерун) и в Тихом океане (восточная
часть Новой Гвинеи с прилегающими островами, западная часть архипелага
Самоа, а также архипелаги островов севернее экватора - Каролинские,
Марианские и Маршалловы). Эти наиболее отсталые регионы должны были
управляться по законам государства, обладающего мандатом, как составная
часть его территории.
Ясно, что распространение мандатной системы на эти две группы стран
фактически полностью сохраняло колониальный гнет. Поэтому вполне
справедлива была оценка существа мандатной системы, данная В- И. Лениным
в том же 1919 г. Он писал: "Когда говорят о раздаче мандатов на колонии, мы
прекрасно знаем, что это - раздача мандатов на расхищение, грабеж,- что это -
раздача прав ничтожной части населения земли на эксплуатацию большинства
населения земного шара". Мандаты 10 управление территориями всех трех групп
были распределены в узком кругу представителей великих держав,
практически "большой тройкой". Они лишь официально были выданы тем или
иным державам от имени Лиги Наций. Следовательно, в этом вопросе
одержала победу старая, Л’адиционная империалистическая практика, которую
особенно активно Заашщал Клемансо и которую, может быть, не столь
откровенно п°ДДерживал Ллойд-Джордж, а более цивилизованные планы,
выдвигаемые Вильсоном (конечно, тоже не без империалистических расчетов)
были во многом выхолощены и стали фактически лишь декларацией.
Таким образом, на Парижской мирной конференции 1919 г. разгорелась
ожесточенная борьба между крупнейшими державами по всем обсуждавшимся
там вопросам. Не раз работа конференции оказывалась под угрозой срыва.
Президент США не раз угрожал уехать в Америку и даже заказывал теплоход
для отъезда в Нью-Йорк. С теми или иными угрозами неоднократно выступали
и Ллойд-Джордж и Клемансо. С гораздо меньшим успехом к ультиматумам
пытались прибегать главы других делегаций, не входившие в "большую
тройку". Так, например, итальянский премьер-министр Витторио Орландо
первое время воздерживался от активного участия в спорах, ожидая того
момента, когда Англия и Франция начнут выполнять свои обещания, данные
Италии за ее разрыв с Тройственным союзом и за ее переход на сторону
Антанты в годы первой мировой войны. Однако итальянская делегация вскоре
убедилась в том, что "большая тройка" отнюдь не намерена считаться с
притязаниями Италии на ряд территорий на Балканах и в Малой Азии. Орландо
55
пытался разыграть "благородное негодование* и во главе всей делегации
демонстративно покинул зал заседаний. Однако очень скоро, к ужасу своему,
он убедился, что уход итальянской делегации остался незамеченным. Поэтому
итальянский премьер тихо и конфузливо вынужден был возвратиться на
конференцию и сделать вид, что ничего не произошло. Поистине в очередной
раз оправдалась правота латинской пословицы, гласящей: "quod licet Jovi, non
licet bovi".
Если страны-победители, в первую очередь Англия, Франция и США, все же
в конце концов договорились между собой и выработали согласованные
условия мирных договоров с Германией и ее бывшими союзниками, то это во
многом объяснялось тем, что в послевоенном мире все более усиливались
стремления к кардинальной трансформации существующего строя, росло
влияние идей социалистического переустройства общества, еще более
усилившееся под влиянием Октябрьской революции в России. При обсуждении
любого вопроса на Парижской мирной конференции существование и активные
действия Советской России не могли не оказывать влияние на ход и
результаты дискуссии. Как метко заметил один из политических деятелей США,
впоследствии президент, Герберт Гувер, "призрак большевистской России
почти ежедневно бродил по залам мирной конференции". Руководящие
деятели великих держав серьезно опасались, что развитие революционного
движения может опрокинуть все обсуждаемые на конференции планы
послевоенного переустройства мира. Эти опасения очень четко выразил член
американской делегации государственный секретарь США Роберт Лансинг. Он
заявил: "Мы должны без всякой задержки пойти на заключение мира. Если мы
будем продолжать колебаться и медлить.
а„ямя большевизма перекинется в Центральную Европу и создаст серьезную
♦♦♦
56
отданы в пользование Франции. Сама же Саарская область на 15 лет
передавалась под управление Лиги Наций. По истечении этого срока средн
населения Саара должен был быть проведен плебисцит по вопросу о его
дальнейшей судьбе. Наконец, небольшие территориальные приращения на
основе проведенных плебисцитов получили Бельгия (округа Эйпен и
Мальмеди) и Дания (северная часть Шлезвига). На востоке от Германии
отделялись значительная часть Западной Пруссии, часть Померании и
Познанская область. Из этих земель был образован так называемый
"польский” или "данцигский" коридор - территория с узким выходом к
Балтийскому морю в районе города Гдыня. Все эти территории передавались
вновь создаваемому Польскому государству. Город Данциг (теперешний
Гданьск) с областью вокруг него становился "вольным городом" под
Управлением Лиги Наций. После плебисцита к Польше отходила также часть
Верхней Силезии. Наконец, у Германии отторгалась Мемельская (Клайпедская)
область, которая позже была включена в состав вновь созданного Литовского
государства. В общей сложности по условиям Версальского мирного договора
Германия теряла 1/8. часть своей территории и 1/12 часть населения страны.
Во-вторых, в Версальском договоре были важные статьи, определявшие
положение Германии в послевоенной Европе.
Прежде всего, все левобережье Рейна на 15 лет оккупировалось союзными
войсками. Оккупированная территория делилась на три зоны с центрами в
Кельне, Кобленце и Майнце. Кроме того, вдоль всего правого берега Рейна
создавалась демилитаризованная зона шириной в 50 - 60 км, где не должно
было быть никаких военных сооружений или войск Германии. Все
существовавшие ранее военные укрепления в районе Рейна предписывалось
срыть.
Военные силы Германии были резко ограничены. Германия была лишена
права д ержать крупную постоянную армию. Ей разрешалась лишь армия в 100
тыс. солдат, причем она должна была набираться не на основе всеобщей
воинской повинности, а на основе вольного найма. Весь германский военный
флот, за небольшим исключением, передавался союзникам, Германию лишили
права иметь подводные лодки, военную авиацию, запретили ей строить
корабли большого тоннажа.
Наконец, Версальский договор обязывал Германию платить репарации за
ущерб, нанесенный странам Антанты в годы войны. Однако ни вопрос об
общей сумме репараций, ни распределение этих платежей между странами
Антанты до конца конференции так и не получили своего разрешения.
Договорились лишь о том, что оба этих вопроса должны быть решены до 1 мая
1921 г. и что до этого срока Германия должна уплатить в счет репараций 20
млрд золотых марок.
В-третьих, Версальский договор распределил бывшие германские колонии,
раздав мандаты на управление ими.
Африканские колонии Германии поделили Англия и (в меньшем объеме)
Франция. К Англии отходила германская Восточная Африка, получившая затем
название Танганьика, западная половина территории Того и небольшая часть
Камеруна, граничившая с Нигерией. Британский доминион Южно-Африканский
Союз получил мандат на управление германской Юго-Западной Африкой,
57
получившей впоследствии название Намибия. Меньшая часть бывших
колониальных владений в Африке - восточная половина территории Того и
большая часть Камеруна - перешли в распоряжение Франции. Территория
Руанды-Бурунди была передана Бельгии.
Тихоокеанские владения Германии были поделены между Японией и
Англией. Япония получила в свое управление тихоокеанские острова,
расположенные севернее экватора, - Марианские, Каролинские и Маршалловы.
В ее руки перешла также бывшая военно-морская база Германии на территории
Китая - Кяо-Чао. Кроме того, Версальский договор санкционировал
произведенный Японией во время первой мировой войны захват китайской
территории в районе полуострова Шаньдун. Бывшие германские колонии,
расположенные в Тихом океане южнее экватора, - восточная часть Новой
Гвинеи с прилегающими островами и западная часть архипелага Самоа - были
переданы соответственно под управление британских доминионов Австралии
и Новой Зеландии.
Договоры, заключенные на протяжении 1919 - 1920 гг. с бывшими
союзниками Германии, также сильно перекроили карту Европы и Азии.
Во-первых, с территории Европы исчезла огромная многонациональна
Австро-Венгерская империя. Многолетняя борьба народов Австро- Венгрии за
независимость заставила руководителей Парижской мирной конференции
признать политическую независимость ряда регионов. Кроме самих Австрии и
Венгрии было образовано независимое Чехословацкое государство.
Территория Сербии и Черногории, которые до первой мировой войны были
самостоятельными государствами, была сильно расширена за счет
присоединения к ним других областей, паяных южнославянскими народами, -
Словении, Хорватии, Далмации, Боснии и Герцеговины, Македонии. Из всех
этих территорий было образовано Сербо-Хорвато-Словенское государство,
получившее впоследствии название Югославии. Остальные территории, ранее
входившие в состав Австро-Венгрии, руководители Парижской мирной
конференции разделили, мало считаясь с национальными принципами.
Полуостров Истрия с городом Триестом на побережье Адриатического моря, а
также расположенный в предгорьях Альп Южный Тироль получила Италия. В
состав Польши вошли Галиция и Западная Украина. Наконец, Трансильвания и
Буковина были отданы Румынии. Весь морской флот Австро-Венгрии, а также
ее дунайская флотилия перешли в руки стран-победителей.
Во-вторых, после войны была значительно ослаблена Болгария - бывшая
союзница Германии в первую мировую войну. Договор в Нейи закрепил за
Румынией Южную Добруджу, отторгнутую от Болгарии еще в довоенные годы.
Небольшая территория на западе Болгарии была передана Югославии.
Наконец, Западная Фракия, через территорию которой Болгария имела ранее
выход к Эгейскому морю, была теперь отторгнута и позже передана Греции. У
Болгарии был отнят почти весь флот, резко ограничена численность армии. На
Болгарию наложили крупную контрибуцию в размере 2,5 млрд франков.
Наконец, в-третьих, конференция в Париже санкционировала раздел
владений бывшей Турецкой империи и, по сути дела, пыталась превратить
Турцию в полуколонию крупнейших держав. По условиям Севрского договора,
территория Турции ограничивалась Малой Азией и небольшой областью вокруг
58
Стамбула на европейском берегу Босфора. Остальные европейские владения
Турции, а также крупный порт на малоазиатском побережье Эгейского моря -
Измир ■ передавались Греции. Азиатские владения Турции на Арабском
Востоке были разделены между Англией и Францией. Англия получила
мандаты на управление Палестиной, Трансиорданией и Ираком, а Франция -
мандаты на управление Сирией и Ливаном. Кроме того, предполагалось решить
вопрос о передаче мандатов нв управление еще двумя областями, входившими
в состав Турецкой империи. Первой из них была Армения, в состав которой
предполагалось включить Западную Армению, армянское население которой
было почти полностью истреблено в результате геноцида 1915 г., проведенного
^Урками, и Восточную Армению, входившую в состав Российского
многом сохранился и консервативный характер этой модели. Усилия ее
творцов были направлены не столько на ее кардинальную реформу в
либеральном духе, сколько на консервацию ее основных принципов, на борьбу
со всем тем, что грозило традиционному функционированию системы.
Эго отчетливо сказывалось, например, в отношении к Советской России,
против которой велась ожесточенная борьба по всем направлениям. И
Парижская мирная конференция внесла заметный вклад в эту борьбу.
Достаточно указать хотя бы на тот факт, что созданная вдоль всей западной
границы Советской России группа национальных государств - Финляндия,
Эстония, Латвия, Литва, Польша - рассматривалась творцами Версаля как
своеобразная система "санитарного кордона", которая мыслилась как преграда
"революционной заразе", грозившей с Востока, как плотина, которая должна
была преградить путь в Западную Европу бурному потоку большевизма.
Консервативный характер Версальской системы отчетливо сказывался и в
отношении ее создателей - лидеров "большой тройки" - к побежденной в
первой мировой войне Германии, дде развернулось сильное революционное
движение и где, следовательно, устои капитализма подвергались наибольшей
угрозе. Стремясь в той или иной мере ослабить своего побежденного
соперника и конкурента, творцы Версальской системы в то же время
стремились помочь германской буржуазии справиться с собственным народом.
Эти стремления сыграли немалую роль и в сохранении достаточно сильных
экономических позиций германской монополистической буржуазии, и в
сохранении такого уровня военных сил Германии, который был нужен для
выполнения ими внутренних репрессивно-полицейских функций.
Консервативный, антидемократический характер Версальской системы
четко проявлялся также в отношении к народам малых стран. Хотя Парижская
мирная конференция в какой-то мере и пошла навстречу национальным
чаяниям рада народов Европы, территориальный передел мира в целом
осуществлялся, как и прежде, не по принципам справедливости и даже не по
принципам национальной характеристики той или иной территории, а по
согласованию интересов великих держав или даже по диктату той из них,
которая в данном регионе пользовалась наибольшим влиянием. Очень
отчетливо это проявилось по отношению к народам Центральной и Юго-
Восточной Европы. Так, например, в состав Румынии были включены
территории с венгерским и болгарским населением, что надолго создало между
Румынией, с одной стороны, Венгрией и Болгарией - с другой, неприязненные,
59
а то и прямо враждебные отношения. Территориальный передел в этом
регионе вызвал острые противоречия, а зачастую и вражду и между другими
странами - Болгарией и Югославией, Австрией и Венгрией, Венгрией и
Чехословакией, Чехословакией и Польшей и т.д.
Все это делалось не случайно. Творцы Версальской системы, будучи
империалистическими политиками, искусно использовали в своих целях резко
усилившийся в тот период национализм. Они стремились разъединить народы,
а то и натравить их друг на друга. В этих условиях нм легче было справиться с
крайне опасными для лидеров капитализма массовыми социальными
движениями. Словом, старый, ведущий свое начало еще со времен Древнего
Рима принцип "divide et impera" - "разделяй и властвуй" и в XX в. оставался
важным принципом империалистической политики.
Наконец, консервативный, империалистический характер Версальской
системы отчетливо проявился и в стремлении сохранить в целости
колониальную систему. Как мы уже говорили, предпринятые в ходе Парижской
мирной конференции попытки создать в лице мандатной системы смягченную,
интернационализированную форму правления бывшими колониальными
владениями Германии и входившими в состав Турецкой империи арабскими
территориями на Ближнем Востоке как своеобразный образец для
распространения этих принципов на весь колониальный мир были в ходе
острых споров на конференции в значительной мере выхолощены, а то и
просто отвергнуты.
Таким образом, Версальская система при всех новых элементах, внесенных
в нее велением времени, по существу своему оставалась примером
империалистической системы международных отношений. А это в свою
очередь определяло ее крайне противоречивый, антагонистический характер.
В самом деле, ведь произведенный в результате первой мировой войны
передел колоний и сфер влияния осуществлялся, как и прежде, не по принципу
справедливости, а по принципу силы. Поэтому он далеко не в равной степени
удовлетворил крупнейшие державы.
Наибольшие выгоды от Версальской системы получила Англия. В ее руки
перешли важнейшие германские колонии. Именно она получила львиную долю
при разделе бывших турецких владений. Главный конкурент Англии - Германия
- на время был выведен из строя. Очень важную роль Англии удалось
завоевать в Лиге Наций. Занимая как великая держава одно из постоянных мест
в Совете Лиги Наций, Англия Располагала не одним, а фактически шестью
голосами в общем собрании членов этой организации - Ассамблее Лиги, так как
членами Лиги Наций стали все четыре тогдашних английских доминиона -
Канада, Австралия, Новая Зеландия и Южно-Африканский Союз, а также
крупнейшая и наиболее важная колония Англии - Индия.
Немало важных выгод из послевоенной системы международных
Договоров извлекла Франция. Она приобрела новые колониальные ВЛаДения в
Африке, получила мандаты на управление рядом территорий На ближнем
Востоке. Но самое главное заключалось в том, что после Первой мировой войны
Франции удалось установить и в течение всей ПеРвой половины 20-х гг.
сохранить очень сильное, а зачастую и руководящее влияние в решении ряда
европейских проблем. Важными орудиями этого преобладания были, во-
60
первых, сильная сухопутная армия Франции и, во-вторых, созданная Францией
система военно-политических союзов с рядом европейских стран. Такие союзы
были заключены ею с Бельгией и Польшей. Кроме того, в лице Чехословакии,
Румынии и Югославии Франции удалось создать подхвоей эгидой так
называемую Малую Антанту, опираясь на которую Франция оказывала сильное
влияние на решение европейских проблем.
Руководящую роль в первые послевоенные годы Франция играла и в
решении репарационной проблемы. Обсуждение этой проблемы было активно
продолжено после окончания Парижской мирной конференции, где, как мы
помним, не удалбсь установить ни общей суммы репарационных платежей
Германии, ни их распределения между разными странами. Первым этапом в
решении этих проблем стала конференция в городе Спа, в Бельгии,
проведенная в июле 1920 г. На этой конференции Франция добилась
предоставления ей права на получение 52% общей суммы репарационных
платежей (к тому времени все еще не согласованной между великими
державами), т.е. должна была получить больше репараций, чем все остальные
страны, вместе взятые. Англии было предоставлено право на получение 22%
общей суммы репараций, Италии - 10, Бельгии - 8%, остальная же сумма
мелкими долями была распределена между всеми другими странами,
имевшими право на получение репараций.
Решающая роль Франции в урегулировании репарационной проблемы, в
немалой степени обусловленная тем, что она обладала председательским
местом в репарационной комиссии, дала ей возможность чрезвычайно выгодно
для себя решить и вопрос об общей сумме репарационных платежей Германии.
На репарационной конференции в Париже в феврале 1921 г. эта сумма была
установлена в размере 226 млрд золотых марок, т.е. на гораздо более высоком
уровне, чем предлагали делегаты Англии и США. Когда же эта сумма репараций
встретила решительное возражение Германии, все время саботировавшей их
регулярную выплату, союзные державы пошли на сокращение общей суммы
репараций, но по настоянию Франции все же сохранили ее на высоком уровне.
Лондонская конференция в мае 1921 г. определила общую сумму
репарационных платежей Германии в размере 132 млрд золотых марок.
Усиление роли Франции в решении европейских проблем, естественно,
обостряло англо-французские отношения. Англия все время старалась
противодействовать усилению роли Франции на Европейском континенте.
Однако и Англия и Франция совместно продолжали решительно выступать
против притязаний Соединенных Штатов. В своих претензиях на руководящую
роль в решении проблем послевоенного устройства мира представители США
на Парижской мирной конференции 1919 г. натолкнулись на решительное
сопротивление англичан и французов и преодолеть это сопротивление не
смогли. Встает вопрос: почему?
Правда, надо сказать, что формально Соединенные Штаты добились
признания ряда провозглашенных ими принципов. Вся система мирных
договоров содержала общее признание принципов, провозглашенных в
"Четырнадцати пунктах" Вильсона. Был принят в целом американский ЦПЙИ
создания Лиги Наций, одобрен, принцип создания мандатной системы. Однако
декларативное признание принципов, выдвигавшихся американской
61
делегацией, мало что давало Соединенным Штатам, ибо реальное
осуществление основных проблем послевоенного устройства мира шло совсем
не так, как это нужно было Америке. Не случайно один из американских
экспертов на мирной конференции справедливо заметил, что тактика Ллойд-
Джорджа и Клемансо по отношению к предложениям Вильсона состояла в том,
чтобы "признавать и одобрять их принципиально и отвергать фактически".
Поэтому на Парижской мирной конференции 1919 г. американская делегация
фактически потерпела поражение. Чем же это объяснялось?
Очень широкое распространение в американской исторической литературе
нашла точка зрения, согласно которой у Соединенных Штатов и не было
никаких империалистических планов, что, в отличие от лидеров Англии и
Франции, стремившихся к захвату новых колониальных владений,
американская делегация намеревалась установить справедливый мировой
порядок. Утверждая о “благородстве" американских намерений, авторы этих
трудов проводят идею о принципиальном отличии идеалиста и миролюбца
Вильсона от империалистических тигров Клемансо или Ллойд-Джорджа. Не
отрицается при этом, что в ходе подготовки к Парижской мирной конференции
и в ходе ее работы Вильсон допустил ряд тактических ошибок, в частности
отказавшись включить в американскую делегацию ряд видных деятелей
оппозиционной республиканской партии.
Но кроме этой апологетической концепции в американской историографии
есть и другая точка зрения. Ее сторонники утверждают, что Вильсон был
недостаточно опытным политиком, слишком оторванным от реальной жизни,
что его фактически "обвели вокруг пальца" более опытные и искушенные
европейские политики.
Эта трактовка не раз воспроизводилась и в марксистской историографии.
Обосновывая ее, советские историки, как правило, ссылались на одно из
высказываний В. И,-Ленина, который в одной из своих речей 1919 г. заявил, что
на Парижской мирной конференции Вильсон оказался совершенным
дурачком", которым Клемансо и Ллойд-Джордж "вертели как им вздумается".
Разумеется, эта хлесткая фраза не имеет ничего общего с действитель-
ностью. Президент Вильсон был умным и достаточно умелым империали-
стическим политиком, защищавшим интересы Соединенных Штатов и
Учитывавшим существенное отличие положения США в системе
Ме
ждународных отношений от положения крупнейших европейских Держав.
Более того, во многих отношениях он был более дальновидным политиком,
понимавшим необходимость включения в систему междуна- родных отношений
новых, более современных принципов, отражавших новую обстановку в мире
после первой мировой войны. В какой-то мере можно сказать, что Вильсон в
своих взглядах опережал свое время.
Почему же президент Соединенных Штатов потерпел в 1919 г. поражение в
Париже? Это объяснялось тем, что, несмотря на финансовую и экономическую
мощь Америки, внешнеполитические позиции США после окончания первой
мировой войны оставались еще сравнительно слабыми. Соединенные Штаты
все еще сильно отставали тогда от Англии по размерам своего военно-
морского флота, а от Франции - по размерам своей сухопутной армии. У США
еще не было тогда разветвленной системы военно-политических союзов,
62
которыми обладала Франция, за ними не стояла, как за Англией,
могущественная Британская империя.
В этих условиях преодолеть объединенное сопротивление англичан и
французов американской делегации в 1919 г. в Париже не удалось. К тому же
перед лицом "угрозы большевизма”, перед опасностью дальнейшего роста
революционного движения в мире Соединенные Штаты нередко вынуждены
были идти на создание единого империалистического фронта и ради этого
отказываться от своей особой позиции. Все это и объясняет причины
дипломатического поражения Вильсона на Парижской мирной конференции
1919 г. Первая серьезная попытка завоевания "мирового лидерства”
Соединенных Штатов, предпринятая после первой мировой войны, окончилась
неудачей.
Ясно, что влиятельные политические круги США, прежде всего в лице
оппозиционной республиканской партии, не могли примириться с тем, что
Соединеннце Штаты оказались "обделенными" в Париже. Они обвиняли
Вильсона в том, что его внешнеполитический курс оказался неверным.
Республиканцу развернули ожесточенную кампанию против ратификации
подписанного Вильсоном Версальского договора. Это существенно ослабило
позиции Вильсона, тем более что в результате промежуточных выборов 1918 г.
республиканцы завоевали большинство мест в обеих палатах конгресса.
Вполне осознавая ослабление позиций президента Вильсона и
демократической партии внутри страны, один из европейских политиков еще на
конференции в Париже язвительно заметил: "Идеи Вильсона завоевали
Европу, остается ожидать, завоюют ли они Америку".
Сильную оппозиционную группу в конгрессе возглавил видный деятель
республиканской партии Генри Кэбот Лодж, ставший после победы
республиканцев на выборах 1918 г. председателем сенатского комитета по
иностранным делам. Оппозиционная группа проводила кампанию против
ратификации Версальского мирного договора под флагом изоляционизма. Это,
разумеется, не означало, что республиканская оппозиция стремилась к
изоляции Америки, действительно выдвигала лозунг невмешательства в
европейские дела. Руководство республиканской партии отвергло
внешнеполитический курс Вильсона на достижение соглашений с
европейскими странами под эгидой Лиги ц?пЦй. Оно требовало отказаться от
участия в ней, не брать на себя илкаких обязательств до тех пор, пока не будет
реально обеспечено дреоб"алаиие Соединенных Штатов. Следовательно,
республиканцы противопоставляли вильсоновскому курсу на международное
сотрудничество через Лигу Наций свой курс на "свободу рук" для Соединенных
Штатов в отстаивании их международных интересов. Сенатор Лодж очень четко
выразил существо этого альтернативного внешнеполитического кур-я Он
заявил: "Этот курс - не изоляционизм, а свобода действовать так, как мы
считаем нужным и справедливым, не изоляционизм, а просто личем не
связанная свобода великой державы решать самой, каким путем ей идти".
Активные действия оппозиции привели к тому, что в марте 1920 г.
американский сенат отказался от ратификации Версальского мирного договора.
Инициаторы Лиги Наций - Соединенные Штаты - оказались вне ее рядов. А
победа республиканцев на выборах 1920 г. и приход к власти новой
63
администрации во главе с президентом Уорреном Гардингом привели к
полному отказу от внешнеполитической линии Вильсона и к новому курсу
американской внешней политики. Декларации Вильсона о новом, справедливом
мировом порядке, о более либеральной, более цивилизованной системе
международных отношений были решительно отброшены. В основу
внешнеполитического курса США республиканская администрация положила
идеи империалистического изоляционизма с характерным для него лозунгом
"полной свободы рук" в отстаивании империалистических интересов Америки.
В августе 1921 г. правительство Гардинга заключило отдельный, сепаратный
мирный договор с Германией. В нем было провозглашено, что Соединенные
Штаты будут пользоваться всеми привилегиями, которых им удалось достичь
в 1919 г. в Париже, но не признают никаких ограничений, содержавшихся в
послевоенной системе мирных договоров.
С начала 1920-х гг. Соединенные Штаты взяли курс на экономические
методы проникновения в основные районы мира. Они активно использовали
свою финансовую мощь, выдвигая как орудие давления на политику Англии и
Франции их военные долги Америке.
Соединенные Штаты очень активно наступали на позиции других крупных
держав в сфере внешней торговли с неевропейскими странами. Они быстро
усиливали-свои финансово-экономические позиции в Канаде, в странах
Центральной и Южной Америки, в странах Тихоокеанского бассейна.
Естественно, что Соединенные Штаты вступали в ожесточенную конкурентную"
борьбу с Англией. В результате англо-американские противоречия в 1920-х
годах стали одним из важнейших империалистиче- с*их антагонизмов
послевоенного мира.
Другим важнейшим противоречием 1920-х гг. стал япоио- а^ериканский
антагонизм. Положение Японии, остававшейся в годы ервой мировой войны
вне сферы военных действий, было в какой-то еРе аналогично положению
Соединенных Штатов. В годы войны в-
64
Стремясь лишить Англию первенства в тоннаже военно-морского флота,
Соединенные Штаты выступили с программой крупного ограничения морских
вооружений. Глава американской делегации, государственный секретарь США
Чарлз Эванс Хьюз на первом же заседании конференции выдвинул три
основных предложения: во-первых, временно прекратить строить линкоры
особенно большого тоннажа; во- вторых, вывести из строя некоторые корабли,
уже состоявшие на вооружении морских держав; и, в-третьих, установить
соотношение тоннажа основных категорий военно-морского флота великих
держав.
Выдвигая эту радикальную программу ограничения морских вооружений и
рекламируя свои предложения как свидетельство миролюбия Америки,
руководящие круги США, конечно, и не помышляли о действительном
разоружении. Об этом говорил хотя бы тот факт, что незадолго до созыва
конференции американский конгресс утвердил новые крупные ассигнования на
расширение военно-морского флота. Но все же военно-морские силы США по-
прежнему значительно отставали от военно-морского флота Англии. Опасно
приближался к размерам американского военно-морского флота и японский
военно-морской флот. Немедленное увеличение американского военно-
морского флота требовало новых, очень крупных средств, а главное, было
крайне затруднительным из-за сильных пацифистских настроений
общественного мнения. Поэтому, предлагая временно приостановить
постройку мощных линкоров, американская делегация рассчитывала на то, что,
хорошо подготовившись и проведя необходимую обработку общественного
мнения, Соединенные Штаты с течением времени ликвидируют резкое
преобладание английского военно-морского флота над американским, которое
имело место в начале 20-х гг„ и оставят далеко позади военно-морской флот
Японии.
Не менее важное значение имел и тот факт, что через Панамский канал,
крупнейшую военно-морскую базу США, не могли проходить корабли,
водоизмещением более 35 тыс. т. Между тем Англия, а вслед за ней и Япония,
приступили в те годы к строительству линкоров с тоннажем 40-45 тыс. тонн.
Если бы Соединенные Штаты, соревнуясь с ними, начали строить такие же
линейные корабли, то сфера действия американского военно-морского флота
была бы существенно ограничена, и переброска военных кораблей из
Атлантического в Тихий океан и обратно потребовала бы гораздо большего
времени. Ясно, что на это Соединенные Штаты согласиться не могли, стремясь
иметь неограниченные возможности маневрирования своего военно-морского
флота. Это и стало одной из дополнительных причин того, что американская
делегация настаивала на запрещении постройки линкоров водоизмещением
более 35 тыс. т. Такое условие и было записано в "договор пяти держав", под
которым поставили свои подписи представители США, Англии, Японии,
Франции и Италии. Уже одно это было значительным успехом американской
делегации.
Но еще более важным для Соединенных Штатов был другой пункт
"договора пяти держав". Преодолев сопротивление своих партнеров-
курентов, американская делегация добилась установления выгодного ддя
кОН
61
Наконец, третьим важным документом Вашингтонской конференции был
"договор четырех держав" (США, Англии, Японии и Франции) о "совместной
охране своих прав и интересов в бассейне Тихого океана". Это был пакт
четырех крупнейших держав о совместной защите status quo в этом важном
районе земного шара. Одна из статей этого договора гласила, что после
ратификации "договора четырех держав" теряет силу англо-японский союзный
договор, заключенный в 1902 г. и возобновленный в 1911 г. Эго была ещеодна
победа американской дипломатии. Соединенным Штатам теперь уже не
противостоял в бассейне Тихого океана англо-японский блок. Правда, делегаты
Англии на конференции успокаивали своих японских коллег, утверждая, что
англо-японский договор был не аннулирован, а заменен четырехсторонним
пактом. Однако один из членов японской делегации по-другому оценил этот
факт. "Вы устроили нашему союзу блестящие похороны", - заявил он.
Таким образом, созыв й решения Вашингтонской конференции 1921- 1922 гг.
стали первой крупной победой Соединенных Штатов после окончания первой
мировой войны. Впервые после войны им удалось добиться реального
усиления их роли в сфере мировой политики. Опираясь на свою резко
возросшую финансово-экономическую мощь. Соединенные Штаты взяли хотя
и частичный, но все же реванш за свое поражение в Париже. В этом смысле
Вашингтонская конференция, будучи продолжением Версаля, в то же время
стала и его частичной ревизией.
Сам созыв и решения Вашингтонской конференции ясно показали, что
Версальская система непрочна, что она в лучшем случае может на время
урегулировать противоречия между крупнейшими державами, но не способна
их устранить. И после проведения Вашингтонской конференции эти
противоречия продолжали сохраняться и обостряться.
Версальско-вашингтонскую систему международных отношений не могло
не ослаблять и то, что она в целом была основана на империалистических
принципах и не отвечала стремлениям народов мира установить принципы
справедливости не только во внутреннем строе государств мира, но и в
системе международных отношений.
История последующих двадцати лет показала эту хроническую непрочность
Версальско-вашингтонской системы. Противоречия, заложенные в ней, в
конечном счете привели мир ко второй мировой войне.
ГЕРМАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1918-1919 гг.
63
*♦•
64
Таким образом, в начале XX в. в Германии уже сложилась социальная
структура общества, характерная для высокоразвитой индустриальной
страны.
Завершение процесса складывания постоянных кадров промышленного
пролетариата неизбежно вызывало рост его социальной активности,
стремление к внедрению передовых норм трудового законодательства, к
проведению важных социальных реформ. С начала XX в. в Германии врастала
мощная волна стачечного движения. Начавшись с крупной стачки ткачей в
Криммнтчау в 1903 г., забастовочная волна не утихала вплоть до начала
первой мировой войны. За пять предвоенных лет число стачечников в
Германии составило около 1,7 млн человек Профсоюзное nrwимение в
Германии стало массовым. В немецких профсоюзах накануне первой мировой
войны насчитывалось около 2,5 млн человек
Рабочее движение в Германии получило мощную поддержку со стороны
социал-демократической партии. СДПГ была в начале XX в. самой сильной,
наиболее массовой партией П Интернационала. В это время она стояла в
целом на твердых марксистских, интернационалистских позициях, защищая
идею социалистической трансформации капиталистического общества. В
программе СДПГ, принятой в 1891 г. на съезде в Эрфурте, говорилось:
"Только превращение капиталистической частной собственности на средства
производства... в общественную собственность... может привести к тому, что
крупное производство и постоянно растущая производительность
общественного труда станут для эксплуатируемых до сих пор классов не
источником нищеты и порабощения, а источником высшего благосостояния и
всестороннего гармонического развития".
Для осуществления этого превращения, говорилось в Эрфуртской
программе, необходимо, чтобы рабочий класс овладел политической
властью.
Правда, на рубеже XIX-XX вв. именно в рядах Социал- демократической
партии Германии была сделана серьезная попытка теоретического
обоснования ревизионизма. В своей книге "Предпосылки социализма и
задачи социал-демократии", вышедшей в 1899 г., Эдуард Бернштейн
достаточно убедительно показал, что в жизни капиталистического общества
произошли такие крупные изменения, которые уже не Укладывались в ту
схему классического капитализма XIX в., анализ которой был дан в трудах
Маркса. Но из этих во многом верных Утверждений Бернштейн делал вывод,
что рабочий класс и социал- демократия должны ориентироваться не на
классовую борьбу против буржуазии, а на классовое сотрудничество с нею,
не на революцию, а на медленное, постепенное врастание капитализма в
социализм путем доведения социальных реформ в рамках существующего
общества. '-'Клода девиз ревизионизма: "Конечная цель - ничто, движение -
все".
Характерно, что против концепции Бернштейна выступили все виднейшие
лидеры германской социал-демократии, включая такого крупного теоретика
СДПГ, как Карл Каутский. Конечно, в рядах партии были и 3—529 65
сторонники Бернштейна. Однако чрезвычайно интересно, что в тот период
деятели правого крыла СДПГ, солидарные с Бернштейном, старались не
афишировать свои взгляды и свою близость к Бернштейну. Один из них, И.
Ауэр, в письме к Бернштейну так и заявил: "Милый Эде, ты осел, * это делают,
но вслух об этом не говорят".
Вплоть до первой мировой войны виднейшие лидеры германской социал-
демократии отвергали ревизионистские теории. В 1909 г. в своей знаменитой
книге "Путь к власти" Карл Каутский заявил о том, что основные выводы
марксистской теории остаются верными и что пролетарская революция
неизбежна, а социальный мир на базе капитализма всего лишь утопия.
Таким образом, действуя в условиях высокоразвитой индустриальной
страны, одной из крупнейших стран монополистического капитализма,
германская социал-демократия вплоть до первой мировой войны выдвигала
достаточно четкую программу социалистической трансформации
капиталистического общества путем социалистической революции и
завоевания пролетариатом политической власти.
Однако важнейшей особенностью исторического развития Германии в XIX
в. было то, что буржуазная революция 1848-1849 гг. в германских государствах
окончилась поражением, а объединение Германии было проведено не
"снизу", а "сверху", не демократическим, а реакционным путем, "железом и
кровью", путем создания Германской империи под гегемонией прусской
монархии. В результате и в политическом и в социально-экономическом строе
Германии сохранялись многочисленные пережитки феодализма. Прежде
всего, в Германии сохранялась полуабсолютистская монархия, сохранялось
политическое господство реакционного немецкого дворянства - юнкерства.
Конечно, в начале XX в. германская буржуазия давно уже была экономически
господствующим классом. Более того, она входила и в число политически
господствующих классов. Однако свое политическое господство германская
буржуазия осуществляла не самостоятельно, а в блоке, в союзе с юнкерством,
и, что еще более важно, руководящую роль в этом юнкерски-буржуазном
блоке играла не буржуазия, а юнкерство. Интересы этих юнкерски-
помещичьих кругов прежде всего и отражали монархия Гогенцоллернов во
главе с императором Вильгельмом П и окружавшие кайзеровский трон
представители прусской военщины и юнкерства.
Разумеется, необходимо оговориться, что монархия и военноюнкерские
круги не только не могли игнорировать интересы монополистической
буржуазии Германии, а, напротив, активно проводили в жизнь ее устремления.
Но все же по ряду важных вопросов между буржуазией и юнкерством
существовали весьма серьезные разногласия, в силу чего политика кайзера,
верного ставленника реакционного прусского юнкерства, нередко приходила в
противоречие с интересами буржуазного развития Германии.
Весьма далекой от демократизма была и политическая система Германии.
Согласно имперской конституции 1871 г., главой государства 66
император. Им мог быть только король Пруссии. Император дозглавлял
вооруженные силы, имел право объявлять войну и заключать мИр Он назначал
и смещал главу правительства - канцлера, созывал и распускал парламент,
состоявший из двух палат. Верхняя палата - бундесрат - не избиралась, а
назначалась из представителей всех государств, входивших в состав
Германской империи. Нижняя палата - рейхстаг - избиралась на основе
всеобщего, как заявлялось в конституции, избирательного права. На самом
деле избирательное право не было дг^птим Им пользовались мужчины,
достигшие 25-летнего возраста, кроме военнослужащих; женщины были
лишены избирательных прав. Пардяменг был существенно ограничен в своих
правах, ибо союзный совет (бундесрат) и император имели право не
утверждать решения рейхстага.
Германская империя состояла из 22 монархий и трех вольных городов
(Гамбурга, Бремена и Любека). У государств, вошедших в империю, были свои
конституции, свои представительные учреждения - ландтаги. Но в ведении
государств осталась лишь малая часть государственных функций (как
правило, это были вопросы просвещения, религии, сбор налогов). Далеко не
везде существовало на местах даже формальное всеобщее избирательное
право. Так, в Пруссии, крупнейшем государстве Германской империи, и в XX в.
продолжала существовать так называемая трехклассная избирательная
система, в основе которой лежал имущественный ценз. Оставались
нетронутыми сословные привилегии.
Таким образом, и в XX в. Германия оставалась страной, где не были
решены многие важные задачи буржуазной революции. Уничтожение
монархии, ликвидация господствующего положения юнкерства, решительная
демократизация политического строя страны, ликвидация отдельных
государств и превращение Германии в единую республику - вот один круг
задач, которые еще стояли перед Германией в начале XX в.
Но это еще далеко не все. В значительной части Германии - Пруссии -
полностью сохранилось помещичье землевладение. Развитие капитализма в
сельском хозяйстве Германии шло чрезвычайно медленным, очень
мучительным для основной массы крестьянства путем. Феодальное
помещичье хозяйство медленно перерастало в хозяйство капиталистическое
ценою мучительного разорения трудящегося крестьянства. Недаром прусский
путь развития капитализма" стал синонимом замедленного Развития новых,
капиталистических отношений в сельском хозяйстве.
Конечно, в начале XX в. производственные отношения в немецкой Деревне
были уже в целом капиталистическими. Но в том-то и дело, что НАРЯДУ с этим
в сельском хозяйстве Германии сохранялись очень сильные пережитки
феодализма. Помещичье хозяйство было основано не только на ■полне
капиталистической эксплуатации наемного труда сельскохозяйственных
рабочих, но и на полуфеодальной эксплуатации мелких крестьян, которые
имели, как правило, ничтожный клочок земли и для того, чтобы обеспечить
себе и своей семье хотя бы самые необходимые средства существования,
шли в кабалу к помещику, арендуя у него дополнительные э*
67
участки земли на условиях выполнения ими ряда работ в помещичьем
имении.
Уничтожение всех остатков феодализма в деревне, ликвидация
помещичьего землевладения, передача помещичьих земель крестьянам .
таков был второй круг вопросов, свидетельствовавших о том, что в начале XX
в. в Германии оставалась почва для буржуазной революции, которая должна
была решить демократические задачи.
Нерешенность важнейших демократических задач, реакционные
политические порядки, опруссаченне Германии, засилье военноюнкерской
клики в административном аппарате страны, милитаризм и агрессивная
внешняя политика - все это вызывало глубокое недовольство народных масс
и порождало бурные выступления протеста.
В последние предвоенные годы прошли массовые народные выступления
с требованиями демократизации политического строя, за введение всеобщего
избирательного права во всех государствах Германской империи. Своей
вершины это движение достигло в 1910 г., когда вся Германия была залита
морем бурных народных манифестаций, невиданных по своим масштабам со
времен революции 1848-1849 гг. В те же годы состоялись внушительные
антивоенные манифестации.
Ширилась и борьба за социальное законодательство, за создание
системы социальной защищенности членов общества. Правда, определенные
начатки социального законодательства были созданы в Германии еще в конце
XIX в. Так, еще в 80-х гг. рейхстаг принял законы о страховании по болезни, на
случай увечья, а также о введении пенсий по старости. Но эти законы не
могли удовлетворить рабочих и других лиц наемного труда, так как фонды
социального страхования на две трети складывались из отчислений самих
рабочих, а размеры пенсий и пособий были совершенно недостаточными.
Закон о пенсиях по старости предусматривал их выплату только после 70 лет,
а до такого возраста при тогдашних условиях жизни и труда редко Vro из
рабочих доживал.
Очень ограниченными были и начатки трудового законодательства. В
начале 90-х гг. был установлен обязательный воскресный отдых, введен 11-
часовой рабочий день для женщин и запрещен труд детей до 13- летнего
возраста. Недостаточность этих мер была налицо.
Таким образом, первоочередное место в политической жизни Германии в
начале XX в. заняли вопросы борьбы за решение демократических задач. Эти
вопросы выходили на первый план и в деятельности социал-
демократической партии. Это находило широкую поддержку со стороны
избирателей. На выборах 1912 г. социал-демократическая партия получила 4,5
млн голосов и завоевала 110 мест, или более одной четверти всего числа
мест, в рейхстаге.
Следовательно, Германия, превратившаяся в начале XX в. в одну из
крупнейших стран монополистического капитализма, вместе с тем стояла
перед необходимостью завершения буржуазно-демократических
преобразований. Конкретно-исторические условия, сложившиеся тогда в
Германии, предопределили объективную неизбежность буржуазно- 68
дсМРТат^ческ0* революции как первого этапа трансформации германского
общества в демократическом, а возможно, и социалистической направлениях.
Рубежом, подведшим Германию к революции, стала первая мировая война.
Мировая война 1914-1918 гг. крайне истощила экономику Германии и
цулбычайно обострила все социальные противоречия, характерные для
рериянского общества. В чрезвычайных условиях войны в стране была
создана разветвленная система государственного регулирования экономики и
социальных отношений, был установлен практически псарДьемлюший
контроль государства над всей жизнью страны. Система военного
государственно-регулируемого капитализма значительно усилила
экономическую мощь монополистической буржуазии, давала ей возможность
извлекать громадные прибыли. Вместе с тем война и созданный в ее
условиях суровый режим военно-государственного регулирования всей своей
тяжестью легли на плечи немецкого народа. Все взрослое мужское население
было либо призвано в армию, либо охвачено обязательной трудовой
повинностью. Резко увеличилось число женщин и подростков, привлекаемых
к работе в промышленность. На заводах и фабриках был введен суровый
военный режим. Был увеличен рабочий день, ограничены стачки, сократилась
реальная заработная плата. Все это серьезно ухудшило условия жизни и
труда немецких рабочих. В то же время война и ее последствия резко
ускорили процесс обнищания и разорения широких масс мелких
собственников города и деревни.
По мере затягивания войны положение становилось все более и более
тяжелым. Начиная с 1916 г. Германия вела войну только огромным
перенапряжением всех своих сил, так как к этому времени отчетливо
обнаружилось крайнее истощение всех ее экономических ресурсов. Не
хватало сырья, все больше сказывалось расстройство финансов,
сокращалось промышленное производство. В 1918 г. общий объем
промышленного производства Германии составил только 57% довоенного
Уровня. Все это отражалось прежде всего на положении широких масс
трудящихся. Страна буквально задыхалась в тисках хозяйственной
дороговизны и нищеты.
Велики были и потери Германии в людях. Война унесла миллионы
человеческих жизней: только убитыми Германия потеряла за годы войны 1>8
млн человек, вместе же с пленными, пропавшими без вести и Ранеными
людские потери Германии в первой мировой войне достигали 7 млн человек.
Громадное ухудшение положения основной массы населения и явилось
объективной экономической основой сильнейшего народного движения,
ввернувшегося в Германии к концу первой мировой войны. -
Уже с 1917 г. весьма значительного размаха достигло стачечное движение
немецких рабочих. Общее число стачечников составило тогда 0 тыс. человек.
Участились антивоенные выступления в различных Районах Германии.
69
В январе 1918 г. вся Германия стала ареной всеобщей забастовки.
Забастовку начали рабочие Берлина, которые сразу же придали ей ярко
выраженный политический характер. Стачечники требовали немедленного
заключения справедливого демократического мира, или, как тогда обычно
говорилось, мира без аннексий и контрибуций. Свои антивоенные лозунги
рабочие соединяли с требованиями проведения глубоких демократических
преобразований в самой Германии. Они выступали за решительную
демократизацию политического строя Германии, за расширение
избирательного права, они требовали амнистии политическим заключенным,
отмены милитаризации промышленных предприятий и суровых законов
военного времени.
Под влиянием событий в Берлине в борьбу вступили рабочие Рейнской
области, Баварии, Саксонии и других районов Германии. Всеобщая стачка
охватила более 50 городов, а общее число ее участников достигло 1,5 млн
человек. Для руководства стачечной борьбой рядовые участники забастовки,
как правило, выделяли из своей среды наиболее сознательных и
подготовленных рабочих. Так в ходе борьбы возник институт
революционных старост. И что особенно важно, во время январской
всеобщей стачки 1918 г. в Берлине и некоторых других городах были созданы
первые Советы рабочих депутатов. Эго свидетельствовало о том, что
передовые немецкие рабочие, не ограничиваясь борьбой за демократические
преобразования, намерены использовать опыт взявшего власть
пролетариата России.
Всеобщая стачка 1918 г. в Германии кончилась поражением. Но это не
остановило дальнейшего развития массового народного движения. Не
только, массы рабочих, но и широкие слои крестьянства и городской мелкой
буржуазии все чаще выражали свое недовольство затянувшейся войной,
хозяйственной разрухой, поборами и реквизициями.
Таким образом, в 1917-1918 гг. на основе резкого ухудшения положения
широких слоев населения в Германии развернулось массовое народное
движение, грозившее принять революционный характер. В авангарде этого
движения шли рабочие.
Сильное полевение рабочего класса Германии не могло не отразиться на
положении и позициях германской социал-демократии. Известно, что в годы
первой мировой войны Социал-демократическая партия Германии,
сильнейшая партия II Интернационала, перешла на социал-шовинистские
позиции. В первые же дни войны, 4 августа 1914 г., социал- демократическая
фракция германского рейхстага, вопреки многочисленным решениям
довоенных партийных съездов, вместе с буржуазными депутатами
голосовала за военные кредиты, открыто поддержав тем самым
империалистическую войну и развязавшее ее буржуазное правительство.
В условиях подъема массового народного движения 1917-1918 гг., в
обстановке роста революционных настроений в массах германского
пролетариата вожди правого крыла социал-демократии прилагали все усилия
к тому, чтобы удержать рабочих под своим влиянием и не допустить
революционного взрыва. Виднейшие руководители правого социал-
демократов Фридрих Эберт, занимавший с 1913 г. пост одного из двух
сопредседателей СДПГ, Филипп Шейдеман, ставший тогда зке руководителем
парламентской фракции СДПГ, Карл Легки, стоявший во главе Объединения
свободных немецких профсоюзов, Густав Носке и другие не уставали
повторять, что в такой высокоразвитой цивилизованной стране, как
Германия, "совершенно неприемлем" тот путь развития, которым пошла
Россия. В заявлениях лидеров СДПГ звучали, прайда, и ретотопионные нотки.
Так, в опубликованной в 1918 г. "Программе действий" СДПГ говорилось, что
мировая война стала мощным р^илшопионным фактором в жизни Германии.
Однако тут же следовала оговорка: утверждалось, что социал-демократия не
должна позволить "увлечь себя событиям". Чтобы обосновать эту линию,
программа заявляла: "Социализм развивается сам по себе... Он не нуждается
в подталкивании".
Поэтому, говорилось далее, преобразование "старого авторитарного
государства" в новое, “демократически-соцналистнческое" надо
осуществлять посредством всеобщих выборов; парламентаризации,
установления парламентского контроля над монополиями и создания
"переходной экономики", проведения ряда социальных реформ.
Следовательно, в "Программе действий" СДПГ рекламировался "немецкий
путь к социализму без классовой борьбы, без революционного насилия".
Насколько боялись и не хотели вожди правого крыла СДПГ не только
социализма, но и решительной демократизации страны, лучше всего
свидетельствовал тот факт, что в "Программе действий", вышедшей в 1918 г.,
в условиях нарастания решительных революционных выступлений, не было
даже требования ликвидации монархии.
Предостережения против "революционного насилия" звучали в тот
период и в речах центристских лидеров германской социал-демократии.
Наиболее важную роль среди них играли Гуго Гаазе, второй сопредседатель
СДПГ, а также два крупнейших ее теоретика Карл Каутский и Рудольф
Гильфердинг. В отличие от лидеров правого крыла, занимавших лаже в 1917-
1918 гг. открыто шовинистскую позицию и даже не посягавших на
монархический строй, руководители центризма были более осторожны в
вопросе об отношении к империалистической войне, иногда Даже
воздерживались от голосования за военные кредиты и требовали крупных
демократических преобразований, включая провозглашение Республики.
Более того, растущее недовольство рядовых членов СДПГ шовинистской
позицией лидеров партии, их отказом от поддержки массового Рабочего
движения заставило лидеров центризма пойи на разрыв с Деятелями правого
крыла. В апреле 1917 г. они объявили о своем выходе из С ДТП' и о создании
новой партии, которая получила название Независимой социал-
демократической партии (НСДПГ).
Новая партия была чрезвычайно разнородна. С одной стороны, в составе
НСДПГ было много революционно настроенных рабочих,
недовольных политикой руководства СДПГ. За один год число членов
Независимой социал-демократической партии выросло до 100 тыс. человек,
многие из которых были ранее членами СДПГ, порвавшими теперь с ее
лидерами. В этом смысле создание НСДПГ было значительным шагом вперед
в развитии немецкого рабочего движения.
Однако, с другой стороны, во главе новой партии встали правоцентри-
стские лидеры - К. Каутский, Г. Гаазе, Р. Гнльфердинг, В состав руководства
НСДПГ вошел и Эдуард Бернштейн. В 1918 г. лидеры НСДПГ, и в первую
очередь Каутский, направили главные усилия на то, чтобы доказать, что
первая мировая война создала неблагоприятные условия для завоевания
пролетариатом политической власти. Эта позиция находилась в полном
противоречии с его довоенными взглядами. Так, в своей книге "Социальная
революция" в 1902 г. Каутский писал: "Я моту совершенно определенно
утверждать, что революция... разразится или во время войны, или
непосредственно после ее окончания".
Теперь, в 1918 г., в своих новых брошюрах "Социал-демократические
замечания к переходной экономике" и "Диктатура пролетариата" Каутский
утверждал, что вызванные войной падение производства и разрушение
производительных сил создали обстановку, когда приход к власти
пролетариата в результате революции приведет к самым пагубным
последствиям. "Победоносный пролетариат, - заявил он, - попадет в
положение наследника миллионера, узнавшего при проверке имущества, что
он унаследовал лишь миллион долга".
Что же нужно было, по мнению Каутского, делать рабочему классу и
социал-демократии? Ответ гласил: бороться за проведение политических и
социальных реформ, убеждать буржуазию согласиться на эти реформы и
этим мирным, парламентским путем добиваться постепенной, эволюционной
трансформации капитализма в социализм.
Надо сказать, что в рассуждениях Каутского было и определенное
рациональное зерно, В частности, весьма убедительно звучало его
предостережение, что в условиях недостаточной подготовленности
пролетариата к проведению социалистических преобразований "диктатура
низших слоев может расчистить путь диктатуре сабли". И в самом деле,
защищаемый лидерами социал-демократии эволюционный путь к социализму
казался основной массе рабочего класса Германии гораздо более
предпочтительным по сравнению с революционным путем России, на
территории которой пылала гражданская война, где массы населения
переживали громадные бедствия в результате войны и разрушения
экономики, а также из-за неизбежных в этих условиях нарушений демократии.
Все это объясняло тот факт, что взгляды Каутского и других лидеров
центристской фракции социал-демократии пользовались ив 1918 г. еще очень
большой популярностью среди рабочих Германии.
Однако курс лидеров СДПГ и правоцентристских руководителей НСДПГ
серьезно оспаривался деятелями левого, революционного крыла германской
социал-демократии. И это не было случайностью: ведь именно левые социал-
демократы, во главе которых находились такие крупные 72
деятели, как Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Франц Меринг, Клара Цеткин и
др., заняли последовательно интернационалистскую позицию. Они
решительно выступали против империалистической войны. Ясно, что
немецкие рабочие, измученные войной, все более прислушивались к
агитации левых социал-демократов.
В 1916 г. началось и организационное оформление группы левых социал-
демократов. Основная часть левых объединилась тогда в группу
"Интернационал”, которая позже, в 1918 г., приняла название группы
"Спартак". Наряду со спартаковцами в Германии существовали в 1917- 1918
гг. и другие левосоциалистические группы. Среди них выделялась группа
левых социал-демократов или, как их тогда называли, левых радикалов
Бремена во главе с Иоганном Книфом, но такие группы существовали и в
других городах.
В рядах левых социал-демократов не было единства по вопросу об
отношении к НСДПГ. Левые радикалы Бремена и Гамбурга выступили против
объединения с центристами, требуя немедленного создания отдельной
революционной партии. В то же время группа "Спартак" вошла в состав
НСДПГ, сохраняя свою политическую самостоятельность и ведя борьбу за
завоевание рядовых членов НСДПГ на позиции левого крыла. В
марксистской историографии эта позиция спартаковцев оценивалась как
ошибочная, как укреплявшая позиции правоцентристских лидеров НСДПГ.
Однако, на наш взгляд, такая оценка неверна. Ведь дело в том, что группы
левых социал-демократов Германии оставались еще очень малочисленными
и недостаточно влиятельными. Чтобы укрепить свои позиции, им надо было
активно действовать в рядах Независимой социал- демократической партии,
где было много революционно настроенных рабочих, и вести энергичную
агитацию среди них. К тому же, среди руководителей ряда организаций
НСДПГ были и левые независимцы - Рихард Мюллер, Эрнст Деймиг, Георг
Ледебур и др., - которые по ряду вопросов политической жизни сближались
со спартаковцами.
Политический курс спартаковцев принципиально отличался от курса
лидеров СДПГ и НСД111. Конференция спартаковцев в октябре 1918 г.
выдвинула программу народной революции в Германии. На первый план в
этой программе были выдвинуты требования коренных демократических
преобразований в социально-экономической и политической структуре
германского общества, осуществление которых было бы, по мнению левых
социал-демо^тов, первым шагом на пути к социалистической революции. В
своих взглядах левые социал-демократы Германии ориентировались на тот
путь, которым шли в 1917 г., российские большевики.
Все более растущие в стране экономические трудности и особенно
Усиление революционных настроений в массах вызывали глубокую ■февогу
в рядах правящих классов Германии. Сначала правящий *онкерски-
буржуазный блок попытался спасти свое политическое Г0сп°дство путем
установления военной диктатуры. В начале 1917 г. вся Вдасть в стране была
фактически сосредоточена в руках военно-юнкерской
73
клики, во главе которой стояли начальник генерального штаба германской
армии генерал-фельдмаршал фон Гинденбург и его заместитель генерал
Людендорф. Военно-феодальные круги поставили своей задачей "сплотить
тыл" путем резкого усиления политической реакции. Однако эти попытки не
увенчались успехом. В 1918 г. массовое народное движение все более
грозило вылиться в революцию.
К этому времени резко ухудшилось и военное положение Германии.
Летом 1918 г. войска стран Антанты нанесли ряд серьезных поражений
германской армии. Надвигалась, следовательно, и военная катастрофа
Германии.
По мере обострения политической обстановки в стране в правящих кругах
Германии обнаружились серьезные разногласия по вопросу о методах
"умиротворения тыла". Одна из группировок, отражавшая точку зрения
прусского юнкерства и наиболее консервативных групп крупной буржуазии,
требовала усиления политических репрессий, видя в них единственное
средство стабилизации положения внутри страны и достижения "почетного
мира". Другая, умеренно-либеральная группировка, представлявшая взгляды
более реалистически мыслящих групп крупной буржуазии, предлагала искать
выход из политического кризиса на путях некоторой демократизации,
определенных уступок массам и сотрудничества с лидерами социал-
демократии.
Резкое обострение политической и военной обстановки в Германии
осенью 1918 г., неспособность режима военной диктатуры обеспечить
"внутренний мир" в стране и победу в войне - все это, наконец, склонило
чашу весов в борьбе течений в "верхах". В чрезвычайных условиях осени
1918 г. военное командование также склонилось к мнению о более
либеральном курсе, о необходимости создания такого правительства,
которое пользовалось бы репутацией либерального. Цель такого маневра
юнкерски-буржуазного блока - предотвратить назревавшую революцию.
3 октября 1918 г. в Германии было создано новое, так называемое
"коалиционное демократическое правительство", во главе которого был
поставлен принц Макс Баденский, наследник престола великого герцогства
Баден. Макс Баденский слыл сторонником "этического империализма",
либерального курса во внутренней политике и сторонником сотрудничества с
СДПГ. В состав нового правительства были включены не только
представители буржуазии и юнкерства, но и два представителя СДПГ - Ф.
Шейдеман и Г. Бауэр.
Создание нового, либерально-монархического правительства свиде-
тельствовало о том, что в Германии разразился глубокий политический
кризис, что не только "низы" общества не могут уже больше жить по-
старому. но и "верхи" общества больше уже не могут управлять по- старому.
А это означало, что осенью 1918 г. в Германии сложилась революционная
ситуация.
За время своего недолгого существования правительство принца
Баденского провело некоторые демократические реформы. Оно несколько
расширило компетенцию рейхстага, демократизировало избирательную 74
систему. Однако оно не хотело и не могло решить ни одного из тех
кардинальных вопросов, которые тогда стояли перед Германией, решающее
слово по всем этим вопросам должен был сказать немецкий народ. В ноябре
1918 г. в Германии началась революция.
♦*♦
Революционное восстание началось во флоте. В конце октября 1918 г.
германский военно-морской флот, сгруппированный в Киле, получил приказ
верховного военного командования, предписывавший ему выйти в открытое
море, прорвать блокаду и вступить в бой с английским флотом. Эго была
авантюра. Никакого шанса на успех она не имела. Но германская военщина
сознательно шла на эту преступную авантюру. Стремясь любой ценой
предотвратить революцию, она шла на неизбежную гибель тысяч военных
моряков, все более превращавшихся в то время в важную революционную
силу.
Однако революционные моряки разгадали смысл провокации, отказались
выполнять распоряжения верховного командования и 3 ноября 1918 г. начали
вооруженное восстание. Восстание флота было поддержано всеобщей
забастовкой рабочих Киля. В ходе этой забастовки был создан первый в
Германии объединенный Совет рабочих и матросских депутатов. Он
немедленно приступил к вооружению народа.
Из Киля волна революции перекинулась в другие города и районы
Германии. В течение первой же недели после восстания в Киле революция
охватила всю страну. 9 ноября 1918 г. эта волна докатилась до германской
столицы. В этот день по призыву исполкома революционных старост,
состоявшего из левых независимцев и спартаковцев, началась всеобщая
забастовка рабочих Берлина, переросшая в вооруженное восстание. Рабочие
германской столицы вместе с солдатами столичного гарнизона захватили
важнейшие правительственные здания, почту, телеграф, вокзалы.
Под напором революционного народа империя Гогенцоллернов вслед за
монархическими династиями других германских государств рухнула. Кайзер
Вильгельм II покинул страну. Через два дня, 11 ноября, представители
германского военного командования подписали в Компьенском лесу условия
перемирия, положившего конец затянувшейся империалистической войне.
Ряд важных задач, стоявших перед Германией в 1918 г, - свержение
монархии в Германии в целом и во всех германских землях, ликвидация
политического господства военно-юнкерской клики, провозглашение
демократических свобод - слова, печати, собраний, отмена осадного
положения и цензуры, - был выполнен. Вставал вопрос о той, по какому "Ути
пойдет развитие революции в дальнейшем.
Свержение ненавистной народу монархии и окружавшей ее военно-
•онкерской клики было произведено в ноябре 1918 г. трудящимися массами
Германии - вооруженными рабочими и солдатами. В руках ^оружейного
народа практически оказались в эти дни и германская столица и ряд крупных
городов Германии. Но самое главное заключалось в том, что рабочие не
намерены были ограничиваться только свержением монархии и завоеванием
75
самых элементарных политических прав и свобод. Они требовали
дальнейшего углубления революции. Они настаивали не только на
решительной демократизации политического строя Германии, но и на
проведении крупных социальных преобразований, на создании системы
социальной защиты членов общества. В Берлине и других городах Германии
возникали многочисленные Советы рабочих и солдатских депутатов, которые
превращались в ряде районов в весьма влиятельную сиду. Более того,
лозунг “Вся власть Советам” стал уже в те дни, на первом этапе германской
революции, одним из самых популярных лозунгов немецких рабочих.
Передовые рабочие шли еще дальше, выдвигая требования обобществления,
или, как тогда чаще говорилось, “социализации” основных средств
производства.
Что же все это означало?
Германская революция началась в ноябре 1918 г. как революция
буржуазная. В первые же дни были проведены важные преобразования
политического строя Германии. Это во многом объяснялось тем, что в этой
революции активно, самостоятельно, со своими требованиями выступили
рабочие в союзе с революционными солдатами, что рабочие создали свои
собственные классовые организации в лице Советов. Следовательно, с
самого начала революция приняла отчетливо выраженный демократический
характер. Это создавало основу для ее Дальнейшего углубления, для
проведения решительных социальных преобразований и, значит, для
превращения Германии не только в демократическую, но и в социальную
республику.
Более того, в первые же дни революции передовые рабочие, а вслед за
ними и более широкие слои рабочего класса выдвигали такие требования, как
передача всей власти в руки Советов, социализация средств производства.
Это свидетельствовало о том, что идея социалистической трансформации
капиталистического общества была в эти ноябрьские дни 1918 г. весьма
распространенной в рядах немецкого пролетариата. Эго создавало основу
для того, что при дальнейшем развитии революционных событий в более или
менее отдаленной перспективе буржуазнодемократическая революция в
Германии при благоприятных условиях могла перерасти в революцию
социалистическую.
Однако даже относительно передовые слои немецкого рабочего класса,
не говоря уже об основных его слоях, выдвигая перспективу социалисти-
ческого переустройства общества, весьма туманно представляли себе
конкретные пути и способы решения этой задачи. Осознание этого мог дать
только конкретный опыт революционной борьбы. Поэтому быстрый переход
к решению задач социалистической революции в данной ситуации был
маловероятным.
Какова же была в те дни позиция германской буржуазии? Германская
буржуазия не участвовала в революции. Более того, она была контррево-
люционной силой, в большинстве своем была монархической, не хотела
76
обстановке, создавать видимость того, что она согласна с требованиями
рвать союз с юнкерством. Но она была смертельно перепугана начавшейся
революцией, перспективой кардинальных политических и социально-
экономических преобразований. Еще больше пугали ее социалистические
устремления рабочего класса, какими бы смутными они ни были.
Поэтому германская буржуазия вынуждена была приспосабливаться к
народа. А тем временем она рассчитывала укрепить свои силы, создать себе
прочную вооруженную опору и в выгодный для себя момент разгромить
рабочих и их революционных союзников.
Одним из средств, с помощью которых германская буржуазия надея-
ярлыками, маскировка их реального содержания новыми лозунгами
лась сохранить свое влияние в массах, было поголовное “перекрашивание”
буржуазных партий, появление их под' новыми
77
даже на сохранение монархии. И только после того как огромные толпы
демонстрантов двинулись с революционными лозунгами по улицам Берлина
от бывшего императорского дворца к зданию рейхстага, лидеры СДПГ под
натиском народа объявили Германию “свободной республикой” и обещали
составить правительство на ба?? “объединения всех социалистов”.
Одновременно с этим правые лидеры социал-демократии направили свои
усилия на то, чтобы захватить руководство в созданных рабочими Советах.
Особо острая борьба развернулась в Берлинском Совете рабочих и
солдатских депутатов, который претендовал в эти дни на руководящую роль
в революционных событиях. 10 ноября 1918 г. в помещении цирка Буша
состоялось собрание Берлинского Совета.
Лидеры СДПГ выступили на этом собрании с демагогическими речами о
необходимости "единства всех социалистов". Более того, Ф. Эберт прямо
заявил, что надо "приступить к строительству экономики на принципах
социализма".
Присутствовавшие на собрании рабочие и особенно солдаты с восторгом
встречали эти "революционные" речи социалистических вождей. Попытку
разоблачить эту псевдореволюционность предпринял лидер спартаковцев
Карл Либкнехт, который предостерег рабочих и солдат против слепой
доверчивости лидерам СДПГ, которые, по его словам, "еще вчера были
против революции", а теперь стремятся к ней примазаться, чтобы добиться
ее ликвидации. Однако эти предостережения были встречены большинством
собравшихся, полных "наивной революционности", крайне неодобрительно.
Правые лидеры СДПГ добились определенных успехов и на выборах
исполкома Берлинского Совета. Правда, им пришлось согласиться на паритет
с представителями НСДПГ. В состав исполкома было избрано по б
представителей от СДПГ и НСДПГ и 12 беспартийных солдат. Более того, все
шесть независимцев, избранных в состав исполкома Берлинского совета,
были представителями левого крыла НСДПГ. Среди них были такие видные
руководители левых независимцев, как Рихард Мюллер, ставший одним из
двух сопредседателей исполкома, и Георг Ледебур. Было даже предложено
войти в состав исполкома Берлинского Совета Карлу Либкнехту, но состав
исполкома, где большую роль играли представители СД11Г во главе с
Брутусом Молькенбуром, занявшим пост второго сопредседателя исполкома,
а также то, что беспартийные солдаты поддерживали в основном лидеров
социал-демократов, не удовлетворили представителя спартаковцев, и он
отказался войти в состав исполкома. Однозначную оценку такому шагу
лидера спартаковцев дать трудно, но вряд ли верно было отказываться от
работы внутри исполкома Берлинского Совета в первые же дни революции.
Более существенного успеха лидеры СДПГ добились, когда на собрании
Берлинского Совета 10 ноября 1918 г. было принято решение о создании
временного центрального правительства Германии под характерным
названием Совета народных уполномоченных. В состав Совета на
паритетных началах вошли три представителя СДПГ - ф. Эберт, Ф. Шейдеман
и О. Ландсберг - и три представителя НСД11Г * Г. Гаазе, В. Дитман и Э. Барт, из
них два первых были представителями правого крыла независимцев. Ф.
Эберт и Г. Гаазе стали двумя сопредседателями Совета народных
78
уполномоченных, но фактическим руководителем СНУ стал Ф. Эберт.
Тем не менее руководители Совета народных уполномоченных в этот
первый период революции вынуждены были считаться с тем, что система
Советов быстро распространилась в Германии и что рабочие требуют
коренных преобразований. Поэтому новое центральное правительство в тот
же день торжественно провозгласило, что оно будет "проводить волю
рабочих, объединенных в Советы", и что оно считает своей задачей
"осуществление социалистической программы".
Те же идеи содержались и в выпущенной в тот же день прокламации
собрания Берлинского Совета, где утверждалось, без больших на то
оснований, что основные задачи революции или уже выполнены или будут
без труда в ближайшее время выполнены. В прокламации говорилось:
"Старой Германии больше нет. Революция победоносно завершена. Германия
стала социалистической республикой... Носителями политической власти
являются теперь рабочие и солдатские Советы... Быстрое и
последовательное обобществление капиталистических средств производ-
ства, учитывая социальную структуру Германии и уровень зрелости ее
экономической и политической организации, возможно без ее серьезных
потрясений".
Конечно, в этих декларациях нашли непосредственное отражение
настроения масс революционных рабочих, их стремление к кардинальному
преобразованию германского общества. Однако не громкие фразы
правительственных Деклараций и манифестов определяли суть дела.
Социал-демократический состав Совета народных уполномоченных, громкие
фразы об уважении воли рабочих, объединенных в Советы, и лаже о власти
Советов, торжественные обещания проводить социалистическую программу -
все это лишь затемняло, вуалировало действительное положение вещей,
сложившееся в Германии в ноябре 1918 г., на первом этапе революции. А это
действительное, объективное положение тогдашней Германии заключалось в
том, что германская революция находилась лишь в самой начальной стадии.
Разумеется, она нисколько не затронула капиталистических
производственных отношений. Политическая власть осталась в руках
буржуазии и юнкерства, только теперь она осуществлялась через посредство
правых лидеров СДПГ, и Совет народных уполномоченных был, по сути дела,
буржуазным* правительст- аом, прибегавшим к социалистической
фразеологии лишь для обмана масс.
В самом деле, в программном заявлении, с которым Совет народных
Уполномоченных выступил 12 ноября 1918 г., четко и недвусмысленно
Сворилось. что правительство будет "охранять упорядоченное (т. е.
79
капиталистическое) производство и защищать собственность", в заявлении
ни одним словом не говорилось о роли Советов.
Но дело не только в этом. В конце концов в первые дни революции
вопрос о непосредственном переходе к социалистическим преобразованиям
и не мог стоять на повестке дня.
Еще более важным было то, что на первом этале Ноябрьская революция
ограничилась лишь решением самых элементарных демократических задач -
ликвидацией монархии и окружавшей трон военно-юнкерской клики,
провозглашением основных политических прав и свобод. Чтобы создать
прочную базу для охраны н закрепления самых минимальных завоеваний и
не допустить отката назад, к чему стремились консервативные силы, надо
было двинуть революцию дальше и провести решительные преобразования
политического и социального строя Германии в демократическом
направлении. Пока же остался в полной неприкосновенности старый,
бюрократический государственный аппарат. На своих местах остались
старые чиновники. Под вадом "технических помощников" социал-демократы
оставили на прежних местах реакционных дельцов вильгельмовского режима
- ими были наполнены все министерства. Абсолютно нетронутым осталось
военное командование. Ничего не было сделано в социальной области.
Таким образом, в ноябре 1918 г., на первом этапе германской революции,
буржуазия с помощью социал-демократов сохранила власть в своих руках.
Но эта реальная ситуация маскировалась революционными фразами правых
лидеров социал-демократии, их псевдосоциалистически- ми декларациями. В
результате широкие массы рабочего класса Германии искренно считали, что
после первых дней Ноябрьской революции дорога к решительным
демократическим и даже социалистическим преобразованиям открыта.
Однако такая ситуация не могла продолжаться долго. Рядовые участники
революции, рабочие и солдаты, с течением времени могли разобраться в
истинном существе Совета народных уполномоченных и проводимой им
политики. А это было очень опасно для буржуазии и ее
правосоциалистических союзников. Ведь у рабочих были свои собственные
организации - Советы, и лозунг "Вся власть Советам" мог превратиться в
реальную альтернативу псеадосоветской власти СНУ. Еще более опасным
был тот факт, что в руках революционных рабочих и солдат было оружие,
тогда как буржуазия в ноябре 1918 г. не имела прочной вооруженной опоры:
солдаты войсковых соединений, находившихся внутри Германии, в основной
массе поддержали революцию, а фронтовые войска, гораздо менее
затронутые революционными настроениями, находились еще за пределами
Германии.
Все это и определило тот курс политики, который начал проводиться
Советом народных уполномоченных на втором этапе германской революции,
во второй половине ноября и в декабре 1918 г.
Две основные, тесно связанные между собой задачи стояли тогда перед
лидерами СНУ, все чаще именуемого правительством Эберта. Во-первых, 80
укрепить законом уже достигнутое на первом этапе революции и с этой цРГ,ью
созвать Учредительное собрание, которое законодательно сможет оформить
республиканский строй и основные политические права и свободы.
Во-вторых, любой ценой предотвратить дальнейшее развитие революции,
максимально ограничить размах демократических преобразований и, самое
главное, ни в коем случае не допустить реального перехода власти в руки
Советов.
Ни в ноябре, ни в декабре 1918 г. германская буржуазия, в союзе с которой
действовали лидеры СНУ, не имели еще достаточно сил для того, чтобы
подавить революцию силой. Поэтому до поры до времени они пияужлены
были идти на некоторые уступки и компромиссы, чтобы сохранить свое
влияние в массах рабочих. Так, 15 ноября 1918 г. между представителями
крупнейших германских корпораций и представителями профсоюзов было
заключено соглашение о так называемом "трудовом сотрудничестве". По
условиям этого соглашения, за профсоюзами как представителями рабочих
закреплялись некоторые важные права, фактически уже завоеванные
рабочими в ходе революции. За профсоюзами признавалось право на
заключение коллективных договоров с предпринимателями. На предприятиях
разрешалось создание фабрично- заводских комитетов, которые наделялись
некоторыми правами на производстве. Наконец, объявлялось, что с 1 января
1919 г. будет введен 8-часовой рабочий день.
Все это было важным завоеванием революционных рабочих. Однако за
признание этих уступок, уже фактически завоеванных рабочими,
реформистские профсоюзные лидеры и руководство СНУ убеждали рабочих
в том, что им нет необходимости продолжать революционную борьбу.
С теми же целями в ноябре 1918 г. было объявлено о создании "Комиссии
по социализации", которая должна была готовить предложения для будущего
Учредительного собрания. На заседаниях этой комиссии начались
продолжительные обсуждения планов "постепенной социализации"
производства. Лидеры СДПГ и НСДПГ убеждали рабочих не торопиться с
обобществлением производства, не идти по пути реальной национализации
основных средств производства. Эта концепция четко была выражена К.
Каутским, который заявил в ноябре 1918 г.: "Сломя голову объявить все
национализированным - это значит взнуздать лошадь за хвост, значит
создать переходную стадию, при которой капиталистическое производство
уже невозможно, а социалистическое еще невозможно, стадию, на которой
вообще невозможно разумное производство... Подобного рода социализм
проводить или даже требовать именно сейчас, в момент демобилизации, - это
значит превратить Германию в сумасшедший дом".
Конечно, в этих рассуждениях Каутского было и рациональное зерно, и °н
был бы, несомненно, во многом прав, если бы лидеры германской с°ииал-
демократии действительно стремились к осуществлению социализации
производства или хотя бы к подготовке условий для этого. Ничего подобного
в реальной жизни не было, разговоры о социализации были лишь
демагогией.
А под шум громких речей о "сотрудничестве классов" и о "постепенном
81
осуществлении социализма" правительство Эберта в союзе с буржуазией и
даже с военными кругами повело линию на разоружение и последующий
разгром революционных рабочих, линию на постепенное ослабление, а затем
и полную ликвидацию Советов. На достижение этих целей и была направлена
политика Совета народных уполномоченных на втором этапе германской
революции.
Еще в дни Ноябрьского вооруженного восстания в Берлине и других
городах Германии рабочие и солдаты приступили к созданию вооруженных
отрядов Красной гвардии. Эти акции были в какой-то степени узаконены
специальным решением исполкома Берлинского Совета 11 ноября. Вот
против этого в первую очередь и направило свои усилия правительство
Эберта. Оно вступило в тайное соглашение с военным командованием, целью
которого было добиться разоружения революционных рабочих и солдат и, с
другой стороны, создать прочные вооруженные силы для охраны новой
власти, для недопущения дальнейшего развития революции и последующего
ее разгрома.
Уже 14 ноября 1918 г. в своем выступлении перед представителями
солдатских Советов Эберт заявил, что отряды Красной гвардии не нужны, так
как "завоевания революции" будут охранять "все вооруженные силы
республики". Как они могут "охранять", если во главе их стояли реакционные
генералы, готовившие разгром революции, - об этом, конечно, умалчивалось.
В соответствии с этим заявлением председателя СНУ новое правительство
запретило создание красногвардейских отрядов и потребовало от рабочих
сдачи оружия.
Всячески стремясь обезоружить революционных рабочих и солдат, Совет
народных уполномоченных в союзе с военным командованием направили
свои усилия на то, чтобы сохранить германскую армию как орудие борьбы
против революции. Правительство Эберта сохранило все права офицерства.
Фронтовые войска остались в подчинении ставки верховного командования,
руководимой кайзеровскими генералами. В армии были созданы так
называемые "добровольческие объединения", в состав которых включались
лишь тщательно проверенные, "надежные" с политической точки зрения
солдаты и офицеры, которые могли быть использованы для борьбы против
революции.
Немалую помощь в сохранении армии как антиреволюционной силы
оказали страны Антанты. По условиям перемирия союзные страны дали
германским фронтовым войскам возможность с оружием в руках вернуться
на родину.
Наряду с сохранением армии, правительство Эберта прямо помогало
созданию в Германии разного рода контрреволюционных военизированных
организаций. Крупные корпорации предоставили в распоряжение этих
организаций необходимые финансовые средства. При непосредст- ранном
участии одного из лидеров СДП1 - О. Вельса, назначенного военным
комендантом Берлина, - были созданы военизированные отряды, в которые
вербовались консервативно настроенные представители чиновничества,
торговцев и ремесленников, студенчества. Все эти организации снабжались
оружием и действовали под видом так называемого "гражданского
82
ополчения". В военном министерстве правительства Эберта был даже
учрежден специальный отдел по вооружению "гражданского ополчения".
Другим тесно связанным с этим направлением политики Совета народных
уполномоченных в ноябре-декабре 1918 г., на втором этапе германской
революции, был поход против Советов. Он начался с того, что одно за другим
урезывались полномочия Советов. Уже через несколько дней после победы
вооруженного восстания в Берлине правительственным распоряжением было
категорически запрещено вмешательство Советов в дела военного
командования. Последующими распоряжениями Совета народных
уполномоченных у Советов было отнято право контроля над деятельностью
железнодорожного транспорта, над работой угольной промышленности и
продовольственных органов. Совет народных уполномоченных,
торжественно обещавший уважать волю рабочих, объединенных в Советы,
все меньше считался с мнением Советов, в том числе с мнением исполкома
Берлинского Совета, претендовавшим на руководящую роль в революции,
все больше становился над ним.
В свою очередь правые лидеры СДПГ и НСДПГ, занимавшие руководящую
роль во многих Советах, стремились дискредитировать в глазах масс самую
идею Советов. Они выступали против них, уверяя рабочих и солдат, что не
Советы, а Учредительное собрание даст свободу народу, работу
безработным, хлеб голодным, только оно приведет германский народ к
осуществлению его чаяний. Эта активная камлания способствовала
ослаблению роли Советов, способствовала превращению многих из них в
бессильный придаток буржуазного правительства.
Встает вопрос: были ли объективные возможности изменить ход
событий, помешать осуществлению этого антиреволюционного курса правых
лидеров СДПГ, стоявших во главе Совета народных уполномоченных?
Да. были. Ведь массы рабочих и солдат были полны решимости двинуть
революцию дальше, провести кардинальные демократические, а то и
социалистические преобразования. Эти настроения активно поддерживались
левыми кругами германской социал-демократии.
Наиболее последовательно этот оппозиционный по отношению к СНУ курс
защищался спартаковцами. Уже в ноябрьские дни вооруженного восстания в
Берлине группа "Спартак" была реорганизована в самостоя- Тольное
объединение в рядах Независимой социал-демократической партии под
названием "Союза Спартака". Спартаковцы активно пропагандировали
принятую на октябрьском совещании 1918 г. программу народной революции
в Германии, в которой на первый план °ыли выдвинуты требования
проведения коренных демократических преобразований, осуществление
которых.должно было создать предпосылки для перерастания
демократической революции в социалистическую. После того как революция
началась, левые социал-демократы сумели распознать ее действительное
содержание. В ноябре 1918 г. К. Либкнехт характеризовал начавшуюся
революцию как "буржуазную политическую реформу", которая только по
форме выглядела как пролетарское движение. Поэтому лидеры "Союза
Спартака" выдвинули лозунг: "Не просто республика, а социальная
республика". В программных документах спартаковцев пропагандировалась
83
идея "ступенчатого" развития революции", т. е. решение в первую очередь
демократических задач и создание условий для перехода к социалистической
революции.
Очень важно, что "Союз Спартака" не ограничивался лишь пропагандой.
Уже в ноябре-декабре 1918 г. спартаковцы не раз поднимали рабочих на
массовые демонстрации.
Однако левым социал-демократам не удалось объединить вокруг себя
широкие массы революционных рабочих и солдат, вырвать их из-под
влияния правых лидеров социал-демократии. Почему? Прежде всего, группы
левых социал-демократов, объединившихся в "Союз Спартака" или
действовавших самостоятельно, вне рамок НСДПГ, оставались очень
немногочисленными. В ноябрьские дни 1918 г. число спартаковцев в
Германии не превышало нескольких сот человек. Они по-прежнему
оставались в рядах Независимой социал-демократической партии. Эго было
оправданным с точки зрения поиска сотрудничества с рядовыми
независимцами, с левым крылом НСдш. Но это в какой-то мере
распространяло революционный облик спартаковцев и на руководителей
84
лидерам социал-демократии, стоявшим во главе СНУ, считали их
революционерами, ведущими к осуществлению их демократических и даже
социалистических устремлений.
Правые лидеры СДПГ в союзе с лидерами НСДПГ умело поддерживали эти
иллюзии масс. Они убеждали рабочих и солдат, что установление власти
Советов, к чему звали левые социал-демократы, означает приход жестокой и
кровавой диктатуры, торжество большевизма и выставляли себя
защитниками демократической альтернативы большевизму, обещая решение
всех проблем. Вот как рекламировали они свои достижения в революции в
плакате, выпущенном лидерами СНУ накануне I Всегерман- ского съезда
Советов, открывшегося в Берлине 16 декабря 1918 г.: "Уже через несколько
дней! Народная республика! Равное избирательное право! Все династии и
дворы их исчезли! Социалистическое правительство! Рабочие и солдатские
Советы повсюду! Свобода собраний! Свобода союзов! Свобода печати!
Свобода вероисповедания! Разгром милитаризма! Немедленная
демобилизация старших возрастов! 8-часовой рабочий день!
Предприниматели и рабочие равноправны! Так много уже достигнуто - еще
больше должно быть завоевано! Сомкните ряды! Остерегайтесь раскола!
Единство!"
В ответ на это спартаковцы с полным на то основанием говорили, что все
эти заклинания - не более чем демагогия, что конкретные действия Совета
народных уполномоченных решительно противоречат торжественным
клятвам и заверениям лидеров СНУ. Но ведь этим заверениям верили
основные массы рабочих и солдат.
Поэтому встает вопрос: правы ли были спартаковцы, когда они делали
вывод, что единственным выходом из создавшейся ситуации может быть
социалистическая революция? Верно ли, что единственная альтернатива,
которая стояла перед Германией в конце 1918 г., была та, о которой они
говорили: власть буржуазии, а значит, Учредительное собрание - или
Диктатура пролетариата, а значит, власть Советов?
Вплоть до начала 90-х гг. марксистская историография отвечала на этот
вопрос утвердительно. В тот период иная оценка в нашей стране была
невозможна: ведь она основывалась на многочисленных высказываниях
И. Ленина. Поэтому утвердительный ответ на этот вопрос подробно
обосновывался даже в самых лучших работах о германской Революции 1918-
1919 гг., в том числе и в очень ценной и глубокой книге
Я. С. Драбкина. Эта же точка зрения содержится и в подготовленном
коллективом нашей кафедры и опубликованном в 1989 г. учебнике. Советские
историки единодушно утверждали, что единственной альтернативой курсу
Совета народных уполномоченных был курс спартаковцев на утверждение
власти Советов как органа диктатуры пролетариата.
В настоящее время в отечественной научной и учебной литературе
делаются первые попытки пересмотра истории германской революции 1918-
1919 гг. Но характерно, что при этом не ставится под сомнение наличие той
альтернативы, которая стояла перед деятелями революции в конце 1918 г. и о
которой писали историки-марксисты, только ей дается противоположная
оценка. Утверждается, что в период германской революции шла борьба двух
85
тенденции - либерально-демократической, которую, по мнению современных
историков, представляли лидеры СДПГ, стоявшие во главе Совета народных
уполномоченных, и тоталитарной, которую выдвигали спартаковцы,
стремившиеся к свержению буржуазной власти. Если раньше советские
историки становились на сторону спартаковцев, одобряя их политический
курс, то теперь авторы некоторых новых отечественных работ полностью
поддерживают политику лидеров СДПГ, оправдывая даже их союз с
консервативными силами и с военными кругами, ибо, как утверждается в этих
работах, надо было предотвратить самую серьезную опасность - утверждение
тоталитарной диктатуры.
По сути дела, эти историки, отвергая марксистскую концепцию, встают на
точку зрения германской либеральной и официальной социал-
демократической историографии. Главной ее задачей было оправдание
политического курса правых лидеров СДПГ, ибо, по формуле крупного
немецкого историка К. Эрдмана, в конце 1918 г. перед Советом народных
уполномоченных был лишь один выбор: "или социальная революция в союзе
с силами, стремившимися к пролетарской диктатуре, или парламентская
республика в союзе с консервативными элементами и старым офицерским
корпусом".
Между тем в противовес официальной социал-демократической
историографии германской революции 1918-1919 гг. в немецкой
леворадикальной социал-демократической историографии в 60-70-х гг. XX в.
была высказана принципиально иная точка зрения. Ее сторонники
утверждали, что в конце 1918 г. перед деятелями германской революции
стояла другая альтернатива. С наибольшей полнотой она была высказана
немецким историком Фолькером Арнольдом. В книге "Теории Советов в
Ноябрьской революции", опубликованной в 1978 г., он писал: "В Германской
революции 1918-1919 гг. речь шла не о демагогически ослепляющей
альтернативе - демократия или большевизм, а о другой альтернативе -
решительная, готовая идти на риск политика реформ для укоренения
демократии или сохранение преемственности с дореволюционными
антидемократическими, антисоциалистическими силами. Второй путь
означал, однако, опасность поражения, разрушения либеральной
парламентской демократии".
Еще ранее ту же точку зрения высказал другой немецкий историк, Петер
фон Эртцен. Еще в 1963 г. в книге "Производственные Советы в Ноябрьской
революции" он писал: "Единственной действительной альтернативой
буржуазной демократии был не "большевизм", а опирающаяся на Советы
социальная демократия".
Встает вопрос: верна ли эта точка зрения? Иначе говоря, была ли на
втором этапе германской революции, в ноябре-декабре 1918 г., возможна не
социалистическая, а демократическая альтернатива консервативному курсу
Совета народных уполномоченных?
Анализируя конкретную ситуацию в Германии в этот решающий период
революции, можно сделать вывод, что, в принципе, такая возможность
существовала.
Прежде всего, такая возможность предусматривалась в самой концепции
86
народной революции, которая была выдвинута спартаковцами на
октябрьской конференции 1918 г., где на первый план выдвигались не
социалистические, а демократические задачи. К этому надо добавить, что
концепция демократической альтернативы курсу СНУ защищалась группой
левых независимцев, игравших в ноябре 1918 г. руководящую роль в
исполкоме Берлинского Совета. По ряду важных пунктов позиция лидеров
исполкома смыкалась с позицией спартаковцев. В выступлениях
руководителей исполкома Р. Мюллера, Э. Деймига и других четко говорилось
о необходимости передачи всей власти в руки Советов, проведении
решительных преобразований в политической и социальной жизни общества,
о необходимости вооруженной защиты демократических завоеваний
революции. Утверждалось даже, что не Учредительное собрание, а власть
Советов - основная гарантия проведения демократических, а затем и
социалистических преобразований. Исполком Берлинского Совета сделал
даже несколько попыток создания вооруженных отрядов для охраны
завоеваний революции после того, как Совет народных уполномоченных
запретил создание красногвардейских отрядов. Одним словом, выступления
председателя исполкома Р. Мюллера, Э. Деймига, вскоре после избрания
исполкома также вошедшего в его состав, отличались большой
решительностью. Так, на собрании Советов Берлина Э. Деймиг 19 ноября 1918
г. призывал рабочих не верить крикам об угрозе большевизма*. "Товарищи, -
заявил он, - не дайте лишить себя власти, испугавшись призрака
большевизма. Тот, кто хорошо понимает Дело, знает, что под именем
большевизма надо подразумевать то, что называется социализмом".
в позициях левых независимцев был и ряд пунктов, которые отличали их
от взглядов спартаковцев. В концепциях лидеров исполкома Берлинского
Совета нередко сказывались черты утопизма, но в них было и определенное
рациональное зерно. Так, в отличие от спартаковцев левые независимом, в
принципе, не возражали против созыва Учредительного Урания. Они только
считали, что не надо спешить с его созывом, что
87
сначала нужно созвать общегерманский съезд Советов, создать
Центральный исполком Советов, а затем, когда "для завоеваний революции
не будет никакой опасности", созвать Учредительное собрание для
окончательного узаконения всего завоеванного.
Компромиссный характер носила и пропагандируемая левыми незави-
симцами концепция "третьего пути", т. е. идея сочетания буржуазно-
демократического парламентаризма и Советов, что, по их мнению, могло
обеспечить превращение Германии из обычной буржуазнодемократической
республики в социальную республику, где существовала бы разветвленная
система социальной защиты членов общества. Лидеры исполкома начали
разработку конкретного плана создания наряду с парламентом целой
системы Советов. Эта система должна была состоять из двух параллельных
систем - территориальной в лице "коммунальных рабочих Советов" и
производ ственной в лице производственных Советов или фабзавкомов.
Предполагалось создание снизу доверху системы этих политических и
производственных Советов, а высший их эшелон должны были венчать
Центральный Совет и Совет народного хозяйства,
Конечно, в условиях того времени, в условиях жесткого противостояния
сил революции и контрреволюции концепция "третьего пути" должна была
казаться революционным социал-демократам наивной утопией. Не случайно
В. И. Ленин высмеял эту идею, назвав этот план попыткой "поженить Советы
с Учредилкой".
Однако в перспективном плане в этих идеях, несомненно, было и
рациональное зерно, ибо только существование влиятельных органов
самоуправления трудящихся может в условиях буржуазнодемократической
республики обеспечить социальную защиту членов общества.
Тем не менее для реального осуществления демократической альтерна-
тивы курсу Совета народных уполномоченных необходим был ряд важных
условий. Во-первых, необходимы были решительные действия,
опирающиеся на массовое движение. Только путем мобилизации масс,
массовыми действиями можно было добиться осуществления демократи-
ческой платформы, защищавшейся лидерами исполкома Берлинского
Совета. Однако как раз решимости, постоянной связи с массами
революционных рабочих и солдат, опоры на них и не хватало руководителям
левых независимцев. Они оставались скорее "революционерами фразы",
чем революционерами дела. Они пытались добиваться своих целей путем
переговоров с Советом народных уполномоченных, путем компромиссов с
ним и, не имея массовой поддержки, все больше уступали правым лидерам
социал-демократии. Именно это и привело к ослаблению влияния исполкома,
к его фактическому подчинению власти СНУ.
Такими революционерами дела были спартаковцы. Они не раз моби-
лизовывали рабочих на массовые демонстрации. Однако влияние
спартаковцев по-прежнему оставалось ограниченным, в немалой степени из-
за того, что они зачастую опережали ход событий, выдвигая лозунги,
которых основная масса рабочих и солдат разделить не могла. Этим же 88
странапя и конкретная программа Коммунистической партии Германии,
которая была создана спартаковцами и другими левыми социал-
демократами на Учредительном съезде КПГ, проходившем с 30 декабря 1918
г. по 1 января 1919 г. В этой программе, наряду с назревшими
демократическими задачами выдвигались и требования, выходившие за
рамки буржуазной революции. К тому же съезд КПГ принял решение о
бойкоте выборов в Учредительное собрание, что еще больше изолировало
коммунистов от масс немецких рабочих, участвовавших в революции, но не
изживших своей веры в лидеров Совета народных уполномоченных.
Во-вторых, для превращения возможности демократической альтерна-
тивы в реальность необходимо было единство левых сил, единые действия
спартаковцев и левых независимцев. Такое единство в раде случаев
возникало в некоторых массовых митингах и д емонстрациях. Но и тех и
других разделяло взаимное недоверие, абсолютизация разногласий между
ними. Эго вызывало трения, взаимное непонимание, обвинения, а часто и
откровенную вражду и неприязнь. Так, например, левые независимцы
обвиняли спартаковцев в фанатизме, сектантстве, путчизме, чрезмерно
буквальном следовании "русскому примеру". В ответ спартаковцы
обрушивались на левых независимцев с жесткими, а то и грубыми
обвинениями. Не отставали от них и российские большевики, тесно
связанные со спартаковцами. Вот как, например, характеризовал левых
независимцев В. И. Ленин: "На словах "независимые", на деле зависящие
целиком и по всей линии сегодня от буржуазии и шейдемаяовцев, завтра от
спартаковцев, частью идущие за первыми, частью за вторыми, люди без
идей, без характера, без политики, без чести и совести, живое воплощение
растерянности филистеров, на словах стоящие за социалистическую
революцию, на деле не способные понять ее, когда она началась, а
защищающие по-ренегатски "демократию" вообще, т. е. на деле защищающие
буржуазную демократию”.
Справедливо указывая на некоторые действительные слабости левых
независимцев, эта характеристика все же была крайне пристрастна, груба и
нес пря идут пипя
Такая неприязнь проявилась и в ходе работы учредительного съезда КПГ,
когда на съезд явилась делегация революционных старост во главе с
лидерами исполкома Берлинского Совета (Р. Мюллер, 3. Деймиг, Г. Ледебур) с
предложением о присоединении их к КПГ. Но Делегация предъявила ряд
условий, в том числе отмену решения о бойкоте Учредительного собрания,
паритет со спартаковцами в программной комиссии съезда. Более того,
левые независимцы обвинили спартаковцев в "путчистской тактике" и
потребовали отказа от нее. Спартаковцы категорически отвергли все условия
и отказали делегации в приеме в КПГ.
Ясно, что в условиях раскола и взаимного недоверия в рядах левых сил
Реальное осуществление демократической альтернативы курсу СНУ
оказалось невозможным.
Все это облегчило правым лидерам социал-демократии возможности
Доставить существенные преграды на пути дальнейшего развития
89
германской революции. Особенно ярко это проявилось на I Всегерман- ском
съезде Советов, проведенном с 16 по 21 декабря 1918 г. Правые лидеры
СДПГ и НСДПГ взяли дело созыва съезда Советов в свои руки. На съезде из
489 делегатов было только 10 спартаковцев. Группа левых независнмцев
была более многочисленной, но и они составляли небольшое меньшинство.
Правда, в ходе работы съезда лидеры СДПГ вынуждены были кое в чем
уступить требованиям масс. Так, съезд одобрил лозунг социализации
производства. Были приняты так называемые "гамбургские пункты", которые
вводили в армии выборность командиров, отменяли их власть над
солдатами вне службы, ликвидировали воинские ордена и титулы.
Провозглашался принцип ответственности солдатских Советов за состояние
воинских частей.
Однако, уступив в этих вопросах, лидеры СДПГ провели на съезде ряд
чрезвычайно важных для них решений. Прежде всего, съезд Советов принял
решение, которое одобрило сосредоточение в руках Совета народных
уполномоченных всей полноты власти в стране. Полномочия Советов
ограничивались лишь правом так называемого "парламентского надзора" за
действиями правительства. При этом в постановлении съезда
подчеркивалось, что Советы не имеют права отменять распоряжения
правительства, что фактически сводило на нет декларированное съездом
право "надзора".
Кроме того, съезд Советов одобрил решение о скорейшем созыве
Учредительного собрания. Выборы в Учредительное собрание,
первоначально намеченные на 16 февраля 1919 г., были перенесены почти на
месяц раньше - на 19 января. Какого-либо участия в подготовке и проведении
выборов для Советов не предусматривалось. Все это существенно
ослабляло роль Советов.
Каковы же были результаты развития революции к концу декабря 1918 г.,
на втором этапе германской революции?
В течение второй половины ноября и в декабре 1918 г. правым лидерам
социал-демократии в тесном союзе с буржуазией удалось ослабить позиции
Советов, изолировать передовых рабочих от основных масс революционных
рабочих и солдат, создать вооруженные силы для охраны своей власти и тем
самым подготовить условия для решительного наступления на силы
революции.
Это наступление и началось в январе 1919 г.
Момент был выбран не случайно. Дело в том, что к началу 1919 г.
передовым, наиболее сознательным слоям германского рабочего класса
становилась все более ясной контрреволюционная сущность политики
Совета народных уполномоченных. Пособничество правительства Эберта
действиям контрреволюционных сил, факты прямых связей лидеров СДПГ с
реакционной военщиной, уже в декабре 1918 г. сделавшей две попытки
военного переворота в Берлине, - все это вызвало острое недовольство
революционных рабочих, еще более усиленное обстановкой послевоенной
хозяйственной разрухи. Отражением этого недовольства 90
было изменение позиции лидеров НСДПГ. 28 декабря 1918 г. они заявили о
своем выходе из состава Совета народных уполномоченных.
Что все это означало? Эго означало, что авангард рабочего класса
Германии, принявший активное участие в ноябрьских революционных боях,
был недоволен ходом событий, недоволен действиями Совета народных
уполномоченных. Он по-прежнему стремился двинул» революцию дальше,
провести самые решительные демократические преобразования, передать
всю власть Советам и приступить к перестройке общества на новых,
социалистических началах. Выражавшие эти взгляды различные группы
левых социал-демократов по-разному смотрели на конкретные пути
достижения этих целей.
Уже это обстоятельство существенно ослабляло силы и возможности
передовых рабочих. Но еще более неблагоприятным обстоятельством было
то, что основные массы рабочего класса были оторваны от его
революционного авангарда. Они очень медленно, с большим трудом
высвобождались из-под идейного влияния шейдемановцев. Большинство их
еще не распознало контрреволюционной сущности правительства Эберта,
продолжая верить в то, что Совет народных уполномоченных является
рабочим и даже социалистическим правительством, опирающимся на Советы.
Раскол рабочих рядов, распыленность революционных сил, медленное
преодоление иллюзий, усиленно внушавшихся лидерами СДПГ, - все это
мешало рабочему классу Германии сохранить и упрочить то руководящее
положение в революции, которое сложилось в ноябрьские дни. Союз рабочих
с революционными солдатами стал слабеть. Широкие массы крестьянства в
лучшем случае оставались пассивными свидетелями революционных
событий.
С другой стороны, за несколько недель, прошедших со времени
ноябрьских боев, укрепились позиции буржуазии. Как мы уже говорили, ей
удалось за это время ослабить Советы и создать верные ей вооруженные
силы.
Вот из этого и исходила тактика, избранная лидерами СДПГ, стоявшими во
главе СНУ. Они стремились спровоцировать передовых рабочих, вызвать их
на преждевременные выступления, пока рабочий класс был расколот, пока
передовые слои рабочего класса были оторваны от основных его слоев. В
условиях неподготовленности рабочих им легче было нанести
сокрушительный удар и потопить революцию в крови.
Этот преступный план и начал проводиться правительством Эберта. 4
января 1919 г. прусское министерство внутренних дел издало распоряжение о
снятии с поста начальника берлинской полиции левого независимца Эмиля
Эйхгорна, который пользовался большой популярностью в рабочих
кварталах Берлина. Идя на этот шаг, руководство СНУ преследовало Двоякую
цель. Во-первых, подготавливая расправу над революционными Рабочими,
оно хотело иметь во главе берлинской полиции своего, надежного человека.
Во-вторых, лидеры СДПГ не без основания Рассчитывали, что устранение
Эйхгорна вызовет стихийный взрыв возмущения рабочих и спровоцирует их
на преждевременное, неподготовленное выступление, которое можно будет
91
использовать для решительной расправы с революционным авангардом
пролетариата.
Предотвратить готовившуюся провокацию не удалось. Уже на еле*
дующий день начались массовые демонстрации протеста, в них приняло
участие не менее 150 тыс. рабочих, многие из которых имели оружие. В радах
демонстрантов стихийно возник лозунг "Долой правительство Эберта-
Шейдемана!". В некоторых районах столицы начались столкновения с
полицией.
Готовность масс демонстрантов к борьбе за свержение правительства и
за завоевания власти была явно переоценена спартаковцами, только что
объединившимися в компартию, и левыми независимцами. Вечером 5 января
1919 г. заседание революционных старост объявило, что правительство
Эберта низложено и что будут приняты меры к созданию нового,
революционного правительства. На заседании был создан Революционный
комитет, который должен был возглавить действия вооруженных рабочих. Во
главе Революционного комитета встали Георг Ледебур от левых
независимцев и Карл Либкнехт от коммунистов.
Ясно, что решение начать восстание с лозунгом свержения правительства
Эберта'в условиях начала января 1919 г. было ошибочным. Ни
революционный авангард пролетариата, ни тем более широкие массы
рабочего класса Германии не были готовы к борьбе за взятие власти. К тому
же не было единства и в рядах Революционного комитета, там шли острые
споры по вопросу о том, что делать дальше. Четкого плана действий у
комитета не было. Попытки К. Либкнехта побудить комитет к энергичным
действиям ни к чему не привели. Большинство Революционного комитета
после долгих споров решило начать переговоры с правительством.
А за эти дни правительство Эберта стянуло к Берлину крупные воинские
силы. Во главе их был поставлен Густав Носке, один из наиболее типичных
лидеров правого крыла СДПГ, руководивший в новом составе Совета
народных уполномоченных, созданном после ухода представителей НСДПГ,
военными делами. Сам Носке вполне сознательно брал на себя роль палача
революционных рабочих. Когда на заседании правительства Эберт
предложил, чтобы карательные меры против берлинских рабочих возглавил
Носке, тот заявил: "Пусть так. Кто-нибудь ведь должен стать кровавой
собакой!"
Чувствуя за собой вооруженную опору, правительство Эберта 8 января
1919 г. прервало переговоры с Революционным комитетом и ввело в Берлин
войска. В течение нескольких дней на улицах германской столицы шли
вооруженные бои между рабочими и "силами порядка". Однако силы были
слишком неравны. Недостаточная организованность рабочих, отсутствие
единого руководства и четкого плана действий - все это очень скоро привело
к тому, что сопротивление рабочих было сломлено. Уже к 12 января Берлин
был в руках "сил порядка". Началась жестокая расправа. 15 января 1919 г.
контрреволюционные офицеры арестовали и убили руководителей КПГ Карла
Либкнехта и Розу Люксембург. Члены революционного комитета во главе с
Георгом Ледсбуром были арестованы и преданы суду.
Январское вооруженное восстание в Берлине, первая, стихийная,
92
неорганизованная и даже, по сути дела, спровоцированная вооруженная
попытка передовых рабочих Германии двинуть революцию дальше, была
потоплена в крови.
Эти события открыли последний, третий этап германской революции 1918-
1919 г.
Январская расправа над революционными рабочими Берлина была
решительной победой контрреволюционных сил. Она нанесла серьезный
уляр силам революции. Но она не могла ликвидировать революционное
движение. Чем дальше развивались события, тем все более явным
становилось противоречие между тем, чего рабочие ждали от революции, и
тем, что она реально дала им. Передовые рабочие активно боролись за
установление рабочего контроля над производством и проведение
социализации средств производства. Они по-прежнему выступали за
повышение роли Советов, а то и за установление власти Советов.
Сильная волна пролетарских волнений прокатилась по Германии еще в
феврале-марте 1919 г. Борьбу начали рабочие Рейнско-Вестфальской
области. 18 февраля 1919 г. там началась всеобщая забастовка, основным
лозунгом которой было немедленное проведение социализации предприятий.
Затем всеобщая стачка распространилась на Среднюю Германию, охватила
Саксонию, Баден, Вюртемберг. 3 марта 1919 г. всеобщая забастовка охватила
Берлин. В течение десяти дней рабочие германской столицы вновь вели
ожесточенные вооруженные бои с "силами порядка".
Более того, в начале 1919 г., на третьем этапе германской революции,
передовыми рабочими были предприняты первые сознательные попытки не
просто двинуть революцию дальше, но и добиться перерастания буржуазно-
демократической революции в социалистическую.
Первыми попытались сделать это рабочие Бремена. В январе 1919 г.
всеобщая забастовка рабочих Бремена, во главе которой стали коммунисты,
сместила старые власти бывшего "вольного города" и объявила Бремен
самостоятельной социалистической республикой. Было образовано
Советское правительство - Совет народных комиссаров, в состав которого
вошли коммунисты и левые независимцы. Советская республика Бремена
держалась около трех, недель. В начале февраля 1919 г. она была
Разгромлена правительственными войсками.
Еще более решительные события произошли в апреле 1919 г. в Баварии.
13 апреля 1919 г. рабочие Баварии провозгласили Советскую Республику.
Власть перешла в руки Баварского Советского правительства, в состав
которого вошли коммунисты и левые независимцы. Во главе правительства
стал коммунист Евгений Левине.
Советское правительство Баварии установило рабочий контроль над
производством, национализировало банки, установило строгий контроль за
снабжением населения продовольствием. Оно вооружило рабочих н
приступило к созданию Баварской Красной армии.
Однако и эта наиболее решительная попытка осуществления социали-
стической революции кончилась поражением. В начале мая 1919 г. она была
разгромлена.
Такой исход революционных боев первых месяцев 1919 г. был вполне
93
закономерным. Обстановка в Германии в этот период была неблагоприятной
для успеха социалистической .революции. По-прежнему сохранялся большой
разрыв между революционным авангардом пролетариата и основными
массами рабочих. Передовые рабочие с оружием в руках боролись за
дальнейшее углубление демократической революции, а иногда и за
реализацию задач социалистической революции. А в это время основные
слои германского пролетариата оставались в стороне от этой борьбы,
продолжали доверять лидерам СДПГ и ждали от Учредительного собрания
осуществления своих стремлений.
Очень разрозненными, слабоорганизованными, изолированными друг от
друга оставались и действия передовых рабочих. Не было единства и в рядах
их руководителей. Руководство компартии звало рабочих на
социалистическую революцию и установление диктатуры пролетариата в
форме Советской власти. Левые независимцы по-прежнему выдвигали идею
"третьего пути", пропагандируя лозунг создания системы политических и
производственных Советов как путь к установлению общества "социальной
демократии", дополняющего парламентскую демократию. Однако и
коммунисты и левые независимцы были ослаблены репрессиями, и их
влияние в массах пролетариата на третьем этапе германской революции
было слабее, чем в ноябре-декабре 1918 г.
Все это обрекало на поражение попытки решительного углубления
революции и тем более попытки социалистической революции.
Значит ли это, что революционные действия передовых рабочих
Германии в 1919 г. были бесцельной растратой революционных сил? Конечно,
в ходе вооруженных боев рабочие понесли много тяжелых потерь. Для тысяч
рабочих семей это означало трагедию.
Однако революционные бои начала 1919 г. не были бесплодными. Именно
они не позволили отнять у народа завоевания ноябрьских- декабрьских дней
1918 г., именно они закрепили демократические завоевания Ноябрьской
революции. В ходе германской революции 1918- 1919 гг. еще раз был
подтвержден своеобразный закон буржуазных революций, четко
сформулированный Марксом. Этот закон гласит: для того чтобы закрепить
самые элементарные завоевания буржуазной революции, надо завести ее
значительно дальше ее непосредственно буржуазных целей. Это наглядно
проявилось и в Германии, в ходе работы Учредительного собрания.
Выборы в Учредительное собрание были проведены 19 января 1919 г.,
через несколько дней после разгрома вооруженного выступления берлинских
рабочих. Обстановка полицейского террора и массовых репрессий помогла
буржуазным партиям одержать победу на выборах.
□ни получили 16,6 млн голосов (54% общего числа голосовавших), тогда как
СДПГ и НСДПГ вместе получили 13,8 млн голосов (46%). Из этих 46% СДПГ
обеспечила 38% голосов, а НСДПГ 8%. В соответствии с итогами выборов из
общего числа 423 мест в Учредительном собрании 236 мест получили
представители буржуазных партий, в то время как СДПГ и НСДПГ обладали в
собрании 187 местами. По сути дела, это было поражением социал-
демократии.
Заседания Учредительного собрания начались 6 февраля 1919 г. в
94
провинциальном городе Веймаре, в Тюрингии, вдали от революционного
р^рпиня, вдали от основных индустриальных центров Германии. В тот же
день Центральный Совет рабочих и солдатских депутатов, сформированный
на I Всегерманском съезде Советов и находившийся под’руководством
правых лидеров СД111, объявил о том, что все права и полномочия Советов
передаются Учредительному собранию. Эго был тяжелый удар по германским
Советам.
Тем не менее революционный подъем весны 1919 г., в условиях которого
проходило конституирование Германской республики, названной Веймарской
республикой, оказал существенное влияние на деятельность Учредительного
собрания. Под влиянием революционных боев передовых рабочих
Учредительное собрание в своих решениях, а затем и в принятой им в июле
1919 г. конституции Веймарской республики вынуждено было закрепить н
узаконить ряд важных демократических завоеваний германской революции.
Веймарская конституция, вступившая в силу в августе 1919 г., превратила
Германию в страну с передовым буржуазно-демократическим политическим
строем. В конституции были провозглашены широкие демократические права
и свободы: свобода слова, печати, собраний, союзов и политических партий.
По конституции даже предусматривалось, что при определенных условиях
важнейшие политические вопросы могут быть поставлены на всенародное
голосование - референдум. Веймарская конституция ввела в стране всеобщее
избирательное право для всех граждан, мужчин и женщин, достигших 20-
летнего возраста. На основе всеобщего и равного избирательного права при
тайном голосовании проводились выборы во все органы власти в центре и на
местах. Высшим органом законодательной власти в Германии, решения
которого были обязательными, становился рейхстаг. Был узаконен принцип
ответственности центрального правительства во главе с канцлером перед
рейхстагом. Все эти демократические черты, зафиксированные в конституции,
свидетельствовали о том, что политический строй Веймарской республики
представлял собой крупное завоевание демократических сил Германии,
большой шаг вперед по сравнению с полуабсолютистский строем
кайзеровской Германской империи.
В Веймарской конституции были узаконены и некоторые демократичен
с
кие завоевания революции в социальной области. В ходе ее разработки епге
13 марта 1919 г. Учредительное собрание приняло закон о социализа- ЦИи В
законе предусматривалось, что определенные промышленные предприятия
“законным порядком" и при условии “справедливого вознаграждения” их
владельцев могут быть переданы в общественную собственность. Конечно,
практическая ценность нового закона для рабочих была невелика. Эго и не
было его целью, ибо с его помощи буржуазия и лидеры социал-демократии
стремились помешать попыткам действительного обобществления средств
производства, предотвратить, как тогда говорили, “дикую социализацию”.
Один из депутатов Учредительного собрания весьма метко выразился о
содержании нового закона, заявив, что закон о социализации - это всего лишь
“заключенная в параграфы болтовня”.
Основные положения закона были воспроизведены в Веймарской
конституции. Заявляя, что “собственность гарантируется конституцией”,
95
авторы Веймарской конституции все же записали в ст. 156: “Государство
может посредством закона передавать в общественную собственность
пригодные для обобществления частные хозяйственные предприятия”.
Более того, в Веймарской конституции были хотя бы в декларированном
виде зафиксированы некоторые принципы социальных отношений, не
характерные для традиционного капитализма. Так, в ст. 151 говорилось:
“Отрой хозяйственной жизни должен соответствовать началам справедли-
вости и цели обеспечения для всех членов общества существования,
достойного человека”.
И еще в одной статье конституции: “Пользование собственностью должно
быть одновременно служением общественному благу”.
Представители буржуазии стремились дать такое конкретное истолко-
вание закона о социализации и социальных деклараций Веймарской
конституции, которое могло бы позволить использовать эти установления в
целях государственно-монополистического регулирования. Для этого
Учредительное собрание приняло законы о регулировании угольной,
электрической и калийной промышленности. В этих отраслях создавались
общегосударственные органы, которые должны были регулировать “в
интересах общества” условия производства и сбыта, а также условия труда
рабочих.
В том же направлении развивалась и деятельность так называемого
Демобилизационного управления, которое с целью поддержания социального
мира проводило регулирование условий труда, системы социального
страхования, занималось трудоустройством демобилизованных. Все это
были попытки приспособить в интересах крупной буржуазии методы
государственного регулирования, сложившиеся в годы войны, к трудным
условиям послевоенной реконструкции. Но в то же время законы о
регулировании узаконивали и некоторые социальные завоевания рабочих:
улучшение условий труда, системы социального страхования, помощь
безработным.
Учредительное собрание вынуждено было дать хотя бы частичный
позитивный ответ на появление и функционирование Советов. Отвергнув
систему политических Советов, оно узаконило существование и некоторые
полномочия производственных Советов.
96
Конечно, лидеры СДПГ, защищавшие эти установления, стремились так
сформулировать существо Советов, чтобы лишить их революционного
содержания, инкорпорировать их в систему парламентской демократии.
Смысл этого маневра четко выразила в апреле 1919 г. социал-
демократическая газета “Vorwárts” Она заявила: “Если мы хотим спасти
Германию от русской Советской системы “Вся власть Советам”, нам остается
только одно: мы должны сами дать немецкому народу ясную,
благоразумную(!) Советскую систему”.
Производственные советы, или фабрично-заводские комитеты, как их
часто называли, не получили, разумеется, каких-либо политических функций.
Наряду с профсоюзами они стали особыми профессиональными
представительствами рабочих р целью сотрудничества с предпринимате-
лями. Об этом специально говорилось в Веймарской конституции (ст. 165).
’’Рабочие и служащие, - говорилось там, - призваны сотрудничать на равных
правах с предпринимателями в регулировании условий труда и заработной
платы, равно как и в общем экономическом развитии производительных сил”.
Это положение конституции было конкретизировано в специальном законе
о производственных советах, который предоставлял им ограниченные
функции на производстве и предусматривал создание общенациональной
системы производственных советов по отраслям производства во главе с
окружными производственными рабочими советами и в общенациональном
масштабе во главе с Имперским рабочим советом.
Таким образом, при всей ограниченности социального законодательства
1919 г. оно все же создавало начальные, элементарные формы социальной
защищенности. В результате Веймарская Германия стала не просто
буржуазно-демократической парламентской республикой, но и республикой,
обставленной социальными учреждениями.
Тем не менее ни широкие демократические свободы, ни социальные
завоевания немецких рабочих в результате революции не меняли буржуазной
сущности Веймарской конституции. Оформленная ею в 1919 г. Веймарская
республика стала формой классового господства германского
монополистического капитала в тесном союзе с юнкерством. В результате
революции изменилось лишь соотношение этих двух социальных групп:
первенствующее положение в правящем буржуазноюнкерском блоке перешло
теперь от юнкерства к буржуазии. Абсолютно не затронуты были социальные
отношения в деревне. Помещичье землевладение, экономическая основа
прусского юнкерства, осталось в полной неприкосновенности.
Слабость левых сил в германской революции, поражение попыток ее
решительного углубления привели н к неполноте демократических
завоеваний, зафиксированных в Веймарской конституции. Как ни важны оыли
легализованные конституцией социальные учреждения, они все же Давали
рабочим весьма ограниченные права. Социальное законодательст- 80 носило
прежде всего декларативный характер, представляя собой главным образом
законную базу для дальнейшей борьбы за социальные права масс.
Неполнота и ограниченность завоеваний германской революции
проявились и в том. что остался в неприкосновенности весь бюрократиче-
ский аппарат гражданского и военного управления страной. Да и в самой
529 97
конституции были зафиксированы не только демократические, но и весьма
существенные антидемократические черты политического строя Веймарской
республики. Прежде всего, наряду с рейхстагом, высшим органом
законодательной власти, сохранялся имперский совет (рейхсрат), состоявший
из представителей правительств различных земель, входивших в состав
Германской республики. Господствующее положение в имперском совете
сохранялось за представителями Пруссии: им принадлежало 27 мест из 68. За
рейхсратом сохранялось право законодательной инициативы; кроме того,
имперский совет мог опротестовать любой законопроект, принятый
рейхстагом, - в этом случае он подлежал вторичному обсуждению в рейхстаге.
Уже в сохранении имперского совета проявилось стремление правящих
классов Германии ограничить демократизм государственного устройства.
Еще больше антидемократические черты политического строя проявились
в системе организации исполнительной власти Веймарской республики.
Главой государства становился президент, избираемый на 7 лет всеобщим
голосованием. Конституция 1919 г. предоставляла ему чрезвычайно широкие
полномочия. Президент республики представлял Германию во всех ее
международных делах, был верховным главнокомандующим вооруженными
силами страны, назначал и увольнял членов правительства во главе с
канцлером и весь чиновничий аппарат управления. Президент был независим
от рейхстага и имел право его роспуска и назначения новых выборов.
Очень важное значение для укрепления власти президента имела ст, 48
Веймарской конституции. Эта статья предоставляла ему право отменять
демократические свободы, вводить в стране чрезвычайное положение и по
своему усмотрению использовать войска в том случае, если возникает
“угроза нарушения общественной безопасности и порядка”. Следовательно,
ст. 48 Веймарской конституции при определенных, в очень общей форме
сформулированных условиях давала исполнительной власти законные,
конституционные основания для ограничения демократических свобод и
установления диктаторского режима. Это была поистине “ахиллесова пята”
Веймарской республики, немало способствовавшая ее ослаблению.
Таким образом, результаты германской революции 1918-1919 гг. были
очень противоречивыми. С одной стороны, она принесла народу ряд
существенных завоеваний в политической и социальной жизни общества. Она
установила в Германии строй передовой буржуазно-демократической
парламентской республики со значительными начатками системы социальной
защиты членов общества. Это давало левым силам законную базу для
дальнейшей борьбы за демократизацию общества.
98
Но. с другой стороны, демократические завоевания германской ревотонии
в силу поражения попыток ее углубления были явно недостаточными.
Господство буржуазии и юнкерства, созданный в их интересах
бюрократический аппарат остались непоколебленными. В политическом
строе Веймарской Германии было много антидемократических черт. Это
давало реакционным силам законную базу для борьбы за ограничение и
ликвидацию демократических завоеваний народа. В течение всего 15-летнего
периода существования Веймарской республики постоянной чертой ее
политической жизни было противостояние сил демократии и сил реакции.
Демократические завоевания германской ре»» топни не раз давали
возможность левым силам отбивать атаки реакционных сил. Но в конечном
счете Веймарская республика’оказалась жертвой фашистского террора.
Недостаточность демократических завоеваний германской революции 1918-
1919 гг. была одним из факторов, ослабивших сопротивление
демократических сил наступлению фашизма.
МЕЖДУНАРОДНОЕ РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ
ПОСЛЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
(1918-1923 гг.).
100
недостаточная зрелость субъективного фактора, неподготовленность про-
летариата и, что особенно подчеркивалось, действия социал-
демократических лидеров как прямых ставленников контрреволюционной
буржуазии, как проводников буржуазного влияния в массах рабочего класса.
Коренное изменение ситуации в нашей стране в течение последнего де-
сятилетия, большая свобода научного исследования позволили прийти к
заключению, что традиционная концепция марксистской историографии
страдает большими преувеличениями и что ее оценки не соответствуют
рентой действительности периода 1917-1923 гг., а значит, необходим новый
серьезный анализ этой действительности.
Однако, как это свойственно для новых трактовок важнейших истори-
ческих проблем, которые появились в течение последних лет, пересмотр
традиционных оценок существа периода 1918-1923 гг., особенно в публи-
цистической литературе, ведется, как правило, по принципу “смены знака”, т.
е. “с плюса на минус и наоборот”. В противоположность тому, что говорилось
раньше, утверждается, что ни о каком кризисе капитализма после первой
мировой войны не могло быть и речи, что, напротив, в эти годы
продолжалось прогрессивное эволюционное развитие капиталистического
общества, что в 1918-1923 гг. в основных странах не было массовых
движений, носивших антикапиталистический характер, а следовательно, для
создания и действий Коминтерна не было необходимых оснований.
Из всего этого делается вывод, что позиция социал-демократических
лидеров стран Запада была абсолютно верной, а Коминтерн, созданный и
руководимый русскими большевиками, пытался навязать международному
рабочему движению утопическую коммунистическую программу.
Надо сказать, что в этих рассуждениях есть некоторое рациональное
зерно. Но и только. На самом деле реальная картина ситуации 1918-1923 гг.
была намного сложнее и противоречивее и по сравнению с апологетическими
оценками традиционной советской историографии, и по сравнению с
нигилистическими и столь же упрощенными трактовками современной
публицистики.
Задача настоящей лекции - попытаться дать объективную оценку си-
туации, сложившейся в 1918-1923 тт., и вытекавших из нее задач между-
народного рабочего движения, а также оценку того стратегического и так-
тического курса, который был взят в тот период основными международ-
ными рабочими организациями социалистического и коммунистического
направлений.
В наших лекциях мы уже неоднократно говорили о том, что после пер- н°й
мировой войны со всей силой развернулся глубокий кризис традиционной
структуры классического капитализма XIX в. Глубинной экономи- еской
основой этого кризиса стало противоречие между экономической
10
1
эффективностью традиционного капитализма и недостаточной социальной
защищенностью членов общества, противоречие, достигшее особой остро, ты
в эпоху монополистического, корпоративного капитализма. Это неиз> бежно
повлекло за собой сильное обострение социально-классовых противоречий,
рост рабочего и демократического движения, широкое распространение
требований кардинальной трансформации капиталистического общества на
принципах социальной справедливости в демократическом и даже
социалистическом направлениях.
Как мы уже видели, в ряде стран, где война принесла особенно серьезное
расстройство жизни общества, а к тому же где к противоречиям моно-
полистической стадии капитализма добавлялись сильные пережитки дока-
питалистических отношений, движение за кардинальное реформирование
общества приобрело революционный характер. Такой страной стала Россия.
Революционный характер это движение приобрело, как мы уже говорили, и в
Германии. К этому перечню надо добавить развитие революционного
движения на территории бывшей Австро-Венгерской монархии,
кульминационным пунктом которого стало возникновение в марте 1919 г.
Советской республики в Венгрии. Следовательно, в 1917-1919 гг. некоторые
крупные страны стали перед реальной перспективой возникновения
социалистической альтернативы капитализму (по крайней мере, так тогда
казалось).
Все это не могло не сказаться и на положении в других, даже наиболее
высокоразвитых, странах капитализма, включая Англию, Францию и Со-
единенные Штаты, где положение после окончания первой мировой войны
было несравненно более благоприятным и где основные демократические
задачи были решены еще в ходе буржуазных революций XVII-X1X вв.
Несмотря на это, и в данной группе стран после первой мировой войны
обозначился сильный подъем рабочего движения, а также общенацио-
нального народного движения, носившего антимонополистический характер.
Правда, в отличие от России, Германии и Венгрии это движение не носило
революционного характера, там не создавалась обстановка революционного
кризиса. Но в то же время в ходе массового рабочего движения и в этих
странах выдвигались такие требования, которые свидетельствовали о
широко распространившемся стремлении к решительному переустройству
всей структуры капиталистического общества в демократическом, а иногда и
в социалистическом направлениях. Таким образом, независимо от
субъективных устремлений участников движения в нем даже в ведущих
странах капитализма возникли отдельные элементы революционного ха-
рактера.
В 1918-1919 гг. это отчетливо осознавалось наиболее реалистически
мыслящими политическими деятелями стран Запада. Так, например, в 1919 г.
премьер-министр Англии Дэвид Ллойд-Джордж писал: “Вся Европа насыщена
духом революции... Повсюду среди рабочих царит не просто дух
недовольства, но дух гнева и даже открытого возмущения против довоенных
условий. Народные массы всей Европы, от края до края, подвер- 102
PJUOTсомнению весь существующий порядок, все нынешнее политическое,
социальное и экономическое устройство общества”.
В чем же это проявилось?
Во-первых, это проявилось в возникновении массовой волны стачечного
движения с радикальными лозунгами, в особенности с лозунгом социа-
лизации, т. е. обобществления, национализации важнейших отраслей про-
мышленности и транспорта, прежде всего угольной промышленности,
железных дорог и других отраслей инфраструктуры. Большую популярность
этих лозунгов мы уже видели на примере Германии, где программа
социализации получила хотя и декларативное, но все же законодательное
оформление. Но это было характерно и для других ведущих стран капита-
лизма, где лозунг социализации выдвигался в ходе крупных стачечных
выступлений горняков и железнодорожников, как это было, например, в
1919 г. в Англии. Требование национализации железных дорог получило
всеобщее распространение среди участников стачечного движения даже в
США. Не случайно оно было поддержано даже лидерами Американской
федерации труда.
Необычный, радикальный характер стачечного движения тех лет неод-
нократно отмечался в буржуазной печати. Так, английский журнал
“Ecomomist” писал в 1920 г.: “Мы столкнулись сейчас не с обычными
трудовыми конфликтами, основанными на традиционных принципах борьбы
за увеличение заработной платы и за сокращение рабочего времени, как это
было ранее. Мы стоим лицом к лицу с угрозой уничтожения самого
фундамента, на котором воздвигнуто все здание экономики нашей страны”.
Во-вторых, радикальный характер массового рабочего движения 1918-
1920 гт., выходивший далеко за рамки традиционных его форм, проявился в
том, что, не ограничиваясь экономическими стачками и парламентскими
методами политической борьбы, рабочие активно применяли новые формы
борьбы, необычные для предшествующего периода, - всеобщие стачки,
движение за установление рабочего контроля над производством и даже за
участие рабочих в управлении производством. Особое распространение эти
новые формы борьбы приняли, как мы уже видели, в Германии, где в 1918-
1919 гг. развернулась активная борьба за создание системы политических и
производственных советов и за расширение их полномочий в политической
жизни страны и на предприятиях. Еще боЛее характерный пример новых
форм борьбы представила Италия, где осенью 1920 г. широко развернулось
движение рабочих в крупнейших городах Северной «талии за захват фабрик и
заводов и за управление ими.
В-третьих, радикальный характер массового народного движения >18-1920
гг. проявился в развитии движения солидарности с Советской осеней. В эти
годы во многих странах развернулась борьба против интервенции в
Советскую Россию. Наиболее яркими ее проявлениями были Массовые
выступления английских рабочих летом 1920 г., во время войны
Польши против Советской России, восстание моряков французского флота
на Черном море в 1919 г., многочисленные отказы рабочих многих стран от
10
3
погрузки военных материалов для интервенционистских армий стран
Антанты. Движение солидарности нередко поднималось тогда и на более
высокий уровень. Широкое распространение среди передовых рабочих стран
Западной Европы приобрел лозунг “Сделать, как в России'*. Это, правда,
совсем не обязательно означало, что передовые рабочие этих стран были
готовы к борьбе за свержение власти буржуазии. Но рост ан-
тикапиталистических настроений активно проявлялся в попытках создания
Советов или аналогичных им по своему содержанию организаций (фабрично-
заводские комитеты, организации шоп-стюардов в Англии и т.д.).
Наконец, новый, более высокий уровень рабочего движения 1918-1920 гг.
проявился в резком усилении левых социалистических групп, выступавших
за разрыв со П Интернационалом, перешедшим на социал- шовинистские
позиции, за решительную борьбу против капитализма.
В этих условиях лозунг кардинальной трансформации капиталистиче-
ского общества в социалистическом направлении получил в 1918-1920 гг.
настолько широкое распространение, что его достаточно четко выдвигали
даже деятели правого крыла социал-демократии, которые после окончания
первой мировой войны начали практические попытки восстановления
распавшегося во время войны II Интернационала в прежнем или в той или
иной степени реконструированном виде. Так, в одной из резолюций кон-
ференции социал-демократических партий в Берне, созванной в феврале
1919 г. для подготовки к восстановлению II Интернационала, говорилось:
“Капиталистический класс путем эксплуатации наемных рабочих повышает
свои доходы и понижает их жизненный уровень. Этой тенденции капитализма
можно воспрепятствовать только путем уничтожения капиталистической
системы производства".
Еще более четко эти идеи были выражены в обращении к социал-
демократическим партиям с призывом к участию в социалистическом
конгрессе в Женеве, где в июле 1920 г. планировалось завершить восста-
новление II Интернационала. В этом документе говорилось: “Конгресс
созывается для решения проблем политической и экономической органи-
зации рабочего класса в целях уничтожения капиталистического способа
производства и освобождения человечества путем завоевания политической
власти и социализации средств производства, т. е. преобразования
капиталистического строя в социалистический, коллективистский, комму-
нистический строй".
В этих условиях подъема массового народного движения, широкого
распространения идей социалистической трансформации общества, а то и
практических попыток идти по пути Октябрьской революции В. И. Ленин и
большевики России вместе с группами левых социалистов и коммунистов в
других странах взяли курс на разрыв со II Интернационалом, на создание III,
Коммунистического Интернационала, на непосредственный штурм
капитализма, курс на мировую пролетарскую революцию. Этот курс получил
оформление на I конгрессе Коминтерна в марте 1919 г., на котором курс на
социалистическую революцию и установление диктатуры пролетариата был
утвержден как стратегический курс коммунистических партий стран развитого
капитализма. Следовательно, по мнению лидеров Коминтерна, этот курс стал
10
4
с того времени не просто конечной целью рабочего движения, а конкретной
практической задачей мировой революционной борьбы. В ряде статей В. И.
Ленина четко говорилось, что после первой мировой войны социализм
вошел “в стадию революционных действий”. И еще более четко об этом
было сказано им в статье об историческом месте Коминтерна: “Второй
Интернационал выполнил свою долю полезной подготовительной работы по
предварительной организации пролетарских масс в долгую “мирную” эпоху...
последней трети XIX и начала XX века. Третьему Интернационалу предстоит
задача организации сил пролетариата для революционного натиска на
капиталистические правительства, для гражданской войны против буржуазии
всех стран, за политическую власть, за победу социализма”.
Встает вопрос: каковы были идейно-политические основы выдвижения В.
И. Лениным и большевиками курса на мировую пролетарскую революцию?
Во-первых, это объяснялось общим представлением Ленина о монопо-
листическом капигалйзме, или империализме, как высшей и последней
стадии капитализма. Утверждалось, что капитализм исчерпал возможности
для дальнейшего прогрессивного развития, что он вступил в полосу все
большего упадка и разложения, что вполне созрели объективные
предпосылки перехода к новой, социалистической стадии развития чело-
веческого общества. Многократно заявлялось, что дальнейшее прогрес-
сивное развитие общества может быть обеспечено только на пути свержения
капитализма и построения социализма.
Особенно четко этот вывод прозвучал в одной из речей Г. Е. Зиновьева,
занимавшего в это время пост председателя Исполкома Коминтерна. На
одном из первых конгрессов Коминтерна он заявил: “То, что мы переживаем
сейчас, это не один из периодических кризисов капитализма, а его
окончательный кризис; это сумерки, распад капитализма... Капитализм не в
силах найти выход из создавшегося положения. Единственное спасение
человечества, единственное спасение производительных сил - социалисти-
ческая революция”.
И этот вывод не был случайным заявлением, сделанным под влиянием
широко распространенных тогда в коммунистическом движении ультралевых
взглядов, как об этом нередко говорилось в советской историографии 60-70-х
гг., когда стали подвергаться сомнению некоторые наиболее прямолинейные
утверждения коммунистических лидеров первых после- В >еиНЬ1Х лет Нет, 310 ®ыла
официальная точка зрения Коминтерна.
• И. Ленин не раз говорил тогда, что началась новая эпоха, “эпоха разложения
капитализма, его внутреннего распада, эпоха коммунистической Революции
пролетариата”.
10
5
Во-вторых, .создание Коминтерна и взятый им курс на мировую рево-
люцию в немалой степени были связаны с тем, что Октябрьская революция
произошла и победила лишь в России, которая не входила в число самых
передовых, высокоразвитых капиталистических стран. В. И. Ленин и
коммунисты исходили из того, что Октябрьская революция лишь начало
социалистического переустройства общества, и для его победоносного
завершения необходима победа социалистической революции в странах
высокоразвитого капитализма. Ленин прямо указывал тогда на это сооб-
ражение как на важный фактор выдвижения лозунга мировой пролетарской
революции. В 1920 г. он говорил: “Мы тогда знали, что наша победа будет
прочной только тогда, когда наше дело победит весь мир, поэтому мы и
начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию”.
Наконец, был еще и третий фактор, который толкал левых социалистов на
четкое идейное и организационное размежевание с правыми лидерами
социал-демократии, стремившимися тогда к быстрейшему восстановлению II
Интернационала. Левые социалисты считали, что лозунг социалистической
революции стал в порядок дня. А деятели возрождавшегося II
Интернационала направляли все силы на предотвращение революции.
Правда, в своих выступлениях они, как мы уже видели, нередко выступали за
социалистическое переустройство капиталистического общества. Но это
переустройство, как они постоянно подчеркивали, должно было осу-
ществиться не путем революции, а мирным, эволюционным путем, по-
средством парламентской борьбы и постепенного осуществления социа-
лизма.
Особенно четко это прозвучало в речи одного из видных лидеров лей-
бористской партии Англии, игравшей в то время ведущую роль в возрож-
давшемся II Интернационале, Филиппа Сноудена. “В наши дни, - заявил он, -
даже самые храбрые на словах... социалисты признают, что социа-
листическая революция будет осуществлена не иначе как путем постепенного
приобретения политической власти демократией и постепенного пре-
образования капиталистической системы кооперативным содружеством”.
Не менее определенно об этом говорилось в резолюции Женевского
социалистического конгресса, завершившего в июле 1920 г. воссоздание П
Интернационала: “Недостатки существующей демократии могут быть
исправлены только постепенным воспитанием и пропагандой, энергичной
деятельностью социалистических групп в парламентах... Было бы близо-
руким следовать по пути русской революции... Надо приспособить парла-
ментскую систему к нуждам демократии и дополнить ее необходимой
промышленной организацией рабочего класса”.
Ясно, что при таком положении Ленин и левые социалисты, взявшие курс
на революционное ниспровержение капитализма, неизбежно оказывались
перед перспективой разрыва со II Интернационалом и создания нового, III,
Коммунистического Интернационала. Это стало тем более необходимым, что
лидеры правого крыла социал-демократии, декларировавшие свою
приверженность социалистической трансформации обшест- 106
ga в своей практической деятельности решительно выступали не только
против революционного антикапиталистического движения, но и против
Joőoro сколько-нибудь радикального внепарламентского действия, без
которого было невозможным осуществление даже самых скромных демо-
кратических реформ. Мы уже видели это на примере поведения лвдеров
СДПГ во время германской революции 1918-1919 гг., которые стремились
ограничить размах революционных действий лишь самыми элемекгарны- ми
реформами и не останавливались перед прямым насильственным по-
давлением всех попыток двинуть революцию дальше. Ясно, что вместе с
Эбертом, Шейдеманом и им подобными нельзя было идти вместе и наде-
яться даже на проведение последовательных демократических реформ, не
говоря уже о революционном преобразовании общества.
Таким образом, можно сделать вывод, что в данных исторических ус-
ловиях 1918-1920 гг. и при соответствовавшем этим условиям менталитете
левых групп социалистического движения сам курс на разрыв со II Ин-
тернационалом и на создание Коминтерна был не случайностью, а неиз-
бежностью.
Но если само создание Коминтерна в обстановке подъема массового
рабочего движения было в целом оправдано, то стратегический курс Ко-
минтерна, взятый им в 1919 г., курс на мировую социалистическую рево-
люцию, был ошибочным и не оправдал себя в конкретной классовой борьбе
тех лет.
Почему?
Во-первых, он не учитывал того, что капитализм обладает возможностями
приспособления к меняющейся обстановке, к потребностям общественного
прогресса, что он еще далеко не исчерпал возможностей своей
прогрессивной эволюции. Ленин и левые социалисты явно недооценивали
роль и возможности либерально-буржуазного реформизма, впервые вы-
ступившего еще в начале XX в. Они видели в нем лишь демагогию, соци-
альный маневр, а не позитивный курс на использование государственного
регулирования экономики и социальных отношений с целью реформиро-
вания капитализма, ограничения корпоративного произвола и внедрения в
структуру капитализма социального фактора.
Во-вторых, Ленин и левые социалисты недооценивали силу влияния
социал-демократии. Предлагаемый правыми лидерами социал-демократии
эволюционный путь развития общества казался массам рабочих в странах
Запада вполне реальным из-за эффективности многих уже проведенных к
тому времени демократических реформ в Англии, Франции и других странах
давней парламентской демократии. Мирный путь к социализму, тащищаемый
лидерами социал-демократии, казался массам рабочих гораздо более
предпочтительным по сравнению с революционным путем осени, где пылала
кровопролитная гражданская война, где массы населе- НИя переживали
страшные лишения в результате войны, разрушения экономики и
неизбежных в этих условиях нарушений демократии. И что еще лее ВДжно,
эволюционный путь к кардинальной трансформации общества в странах
Запада при условии активных, решительных действий рабо-
10
7
чего класса и его союзников мог принести немалые успехи. Поэтому призывы
коммунистов к свержению власти буржуазии, к социалистической революции
и к установлению диктатуры пролетариата не получили отклика со стороны
рабочего класса даже, скажем, в Германии, где развернулась народная
революция, не говоря уже о том, что они оказывались в вопиющем
противоречии с реальной ситуацией в таких странах, как Англия, Франция,
США и другие высокоразвитые страны Запада.
Не учитывая всего этого, Коминтерн н его деятели систематически пе-
реоценивали степень революционизирования западноевропейского проле-
тариата, преувеличивали возможность его вовлечения в непосредственную
революционную антикапигалистическую борьбу. Во многих случаях они как
бы переносили на Запад условия русской революции. Так, например,
развитие германской революции 1918-1919 гг. они все время рассматривали
по той же схеме, по которой в 1917 г. развивалась революция в России.
Вспомним, что в начале германской революции В. И. Ленин говорил, что
ноябрьские события 1918 г. в Германии напоминают “русский февраль”, а
дальнейшее развитие германской революции он нередко рассматривал как
движение “от февраля к октябрю”. И даже после поражения этой революции
деятели Коминтерна часто применяли те же мерки. Например, вспыхнувший в
марте 1920 г. в Германии контрреволюционный монархический капповский
путч считался аналогичным корниловскому мятежу в России в августе 1917 г.
На этом основании деятели Коминтерна предсказывали после провала
капповского путча новый революционный подъем в Германии.
Возьмем другой пример. В августе 1920 г., когда Красная Армия, отбив
наступление польских войск, двигалась к Варшаве, а английское пра-
вительство предъявило Советской России ультиматум, в Англии развер-
нулось массовое движение в защиту Советской России. Участники движения
грозили огнеги гь всеобщей забастовкой, если английское правительство
начнет военные действия или хотя бы прямыми военными поставками окажет
помощь польским войскам. Даже лидеры лейбористской партии и тред-
юнионов поддержали это массовое движение. “Вся промышленная мощь
организованных рабочих, - заявили они, - будет использована для того, чтобы
поразить эту войну”.
В Англии была создана разветвленная сеть советов действия, руково-
дивших борьбой рабочих. Под угрозой всеобщей стачки правительство
Ллойд-Джорджа вынуждено было отказаться от ультиматума. Это был
крупный успех демократического движения рабочих Англии.
Как же это было оценено В. И. Лениным? В одной из речей 1920 г. он
говорил: “Последствием нашего пребывания под Варшавой было могуще-
ственное воздействие на революционное движение Европы, особенно
Англии... Мы добрались до английского пролетариата, мы подняли его
движение на небывалую высоту, на совершенно новую ступень революции.
Когда английское правительство предъявило нам ультиматум, то оказалось,
что надо сперва спросить об этом английских рабочих. А рабочие... ответили
на это образованием “Комитетов действия”. Английская 108
думуя встревожилась и закричала, что это - “двоевластие”. И она была права.
Англия "Оказалась в той стадии политических отношений, какие были в России
после февраля 1917 г., когда Советы вынуждены были контролировать каждый
шаг буржуазного правительства”.
На самом деле эта оценка совершенно неверна, сравнение с Россией
некорректно. Большинство английских рабочих участвовало в движении в
оаппгту Советской России не потому, что они были сторонниками власти
Советов и стремились к повторению того курса событий, который был
характерен для России в 1917 г., а потому, что политика английского пра-
вительства противоречила принципам демократии, нарушала право каждого
народа избирать свой собственный путь. Об этом с предельной четкостью
было сказано в выступлении виднейшего лейбористского лидера Эрнеста
Бенина в августе 1920 г. “Каковы бы ни были достоинства и недостатки теории
государственного управления, принятой в России, - заявил он, - это дело самой
России, н мы не имеем права определять ее форму правления, как не
потерпели бы и мы, если бы Россия пыталась определять нашу форму
правления”.
Ошибочный общий стратегический курс Коммунистического Интерна-
ционала предопределил и не соответствовавшие реальной обстановке в мире
пути решения конкретных проблем стратегии и тактики коммунистических
партий.
Так, во-первых, он потребовал от компартий резкого противопоставления
буржуазной демократии и диктатуры пролетариата.
Не случайно основной доклад В. И. Ленина на I конгрессе Коминтерна носил
название “Буржуазная демократия и диктатура пролетариата”. Эго было
прямым ответом на широко распространенные в социал- демократической
пропаганде тех лет призывы к решительной борьбе за сохранение и
расширение демократии против попыток большевиков навязать массам
жестокую диктатуру. Эго было лейтмотивом появившихся в 1918 г. новых
работ К. Каутского, в частности его книги “Диктатура пролетариата”. В
опубликованной в том же году полемической статье “Пролетарская революция
и ренегат Каутский” Ленин направил все силы на то, чтобы доказать
неправомерность рассуждений Каутского о защите “чистой демократии” против
“диктатуры”. Он утверждал, что в послевоенном мире создалась обстановка,
когда перед рабочим движением оказалась единственная реальная
альтернатива - либо сохранение диктатуры буржуазии в форме буржуазной
демократии, либо установление диктатуры пролетариата.
_ Из этого следовал общий теоретический и практический вывод Ленина:
Главное, чего не понимают социалисты и что составляет их теоретическую
близорукость, их плененность буржуазными предрассудками и их
политическую измену по отношению к пролетариату, - это то, что в капи-
тал
истическом обществе, при сколько-нибудь серьезном обострении зало-
женной в основе его классовой борьбы, не может быть ничего среднего, кроме
диктатуры буржуазии или диктатуры пролетариата”.
Взятый как общее правило, этот тезис неверен. Ведь конкретные фор. мы
политической власти в развитых странах капиталистического мира,
10
9
оказавшегося после первой мировой войны перед задачей решительных
социально-политических преобразований, были самыми различными. Среди
них были чисто буржуазные или даже полуабсолютистские монархии,
консервативные республики, буржуазно-демократические республики,
демократические республики с более или менее значительными начатками
социальной инфраструктуры. В каждом из этих случаев соотношение и
очередность решения чисто демократических задач и задач, выходящих за
рамки буржуазного строя, могли быть самыми различными.
Конечно, как показал опыт России 1917 г., могла создаться обстановка
столь чрезвычайного обострения социальных противоречий и классовой
борьбы, что даже решение элементарных демократических задач, месяц за
месяцем оттягивавшееся буржуазным Временным правительством, было
осуществлено Октябрьской революцией. Но ведь решая в условиях 1919- 1920
гг. вопрос о реальной альтернативе, стоявшей перед той или иной страной
Запада, надо было прийти к обоснованному заключению о наличии не просто
“сколько-нибудь серьезного обострения” классовой борьбы, как это было
сказано в ленинской формулировке, а о столь чрезвычайном ее обострении,
что социалистическая революция действительно становилась в порядок д ня.
В 1919 г. лидеры Коммунистического Интернационала пришли к выводу, иго
после первой мировой войны в странах развитого капитализма возникла
именно такая обстановка. Однако опыт показал, что этот вывод был
ошибочным. Поэтому даже в Германии, где развернулась массовая народная
революция и где стремления к кардинальной трансформации общества были
весьма распространенными, реальная альтернатива, сложившаяся в 1918-1919
гг., была, как мы уже видели, не той, о которой говорили германские
коммунисты, - т. е. не Советы или Учредительное собрание, а значит, не
диктатура пролетариата или буржуазная диктатура, а другая альтернатива -
консервативная республика, а то и восстановление монархии или
демократическая социальная республика. И уж, конечно, коммунистическая
альтернатива была совсем неприемлема в условиях Англии, Франции,
Соединенных Штатов и других высокоразвитых стран Запада.
Во-вторых, курс Коминтерна на мировую социалистическую революцию
предопределил и тактику коммунистов по отношению к социал- демократии. В
этой ситуации они оказывались, по сути дела, по разные стороны баррикад.
Отказ социал-демократов от революционных методов был истолкован
коммунистами как доказательство того, что социал- демократические партии
превратились в ординарные буржуазнодемократические партии, стоящие на
страже основ капиталистического общества. Их реформистские программы
демократических преобразований в условиях революционного кризиса
превратились, по мнению коммунистов, в главный тормоз революции, а
реформизм полностью изжил себя. Более того, поскольку лидеры социал-
демократии Германии и ряда других стран нс останавливались даже перед
вооруженной борьбой против революционных сил, они превратились в
классовых врагов пролетариата.
Поэтому главной задачей коммунистов в этих условиях, по мнению
Коминтерна, была непримиримая борьба против социал-демократии, ра-
зоблачение, или, как тогда говорили, “клеймение” социал-демократов как
11
0
пособников контрреволюции. Разработанная Коминтерном тактика компартий
по отношению к социал-демократическим партиям заключалась в
бескомпромиссной борьбе за ослабление социал-демократии, за отрыв масс
рабочего класса, в том числе и рядовых членов социал- демократических
партий, от вождей социал-демократии и за объединение этих масс вокруг
коммунистических партий. Так, уже на I конгрессе Коминтерна было четко и
прямо заявлено: “Открыть глаза всем трудящимся на иудино дело социал-
демократов и вооруженной рукой обезвредить эту контрреволюционную
партию - в этом одна из важнейших задач международной пролетарской
революции”.
Пример такой прямолинейной бескомпромиссной борьбы показывал Ленин.
Так, например, ленинская работа “Пролетарская революция и ренегат
Каутский” была написана не в духе принципиальной, но все же уважительной
полемики, а в грубом, зубодробительном или издевательском тоне, абсолютно
исключающем какие бы то ни было возможности сколько-нибудь нормального
общения. И это было не исключением, а правилом. Надо, правда, сказать, что
социал-демократы отвечали тем же, обрушивая на головы коммунистов потоки
брани и не гнушаясь прямой клеветой.
Подобный курс коммунистов по отношению к социал-демократии вряд ли
был бы полностью верен даже в том случае, если бы стратегический курс
Коминтерна на социалистическую революцию бь£л оправдан. Ведь даже среди
руководителей социал-демократических партий были не только правые
социалисты, но и деятели с более левыми взглядами. В условиях же, когда
стратегический курс коммунистов расходился с реальностью, враждебные
отношения коммунистов и социал-демократов друг к другу приносили
огромный вред.
Тактика Коминтерна была особенно губительной потому, что его деятели»
как правило, не отделяли наиболее правых лидеров социал- демократии,
занимавших правореформистские и шовинистские позиции, от деятелей
центристского направления и даже от левых социалистов, находившихся в
рядах социал-демократических партий. Дело в том, что восстановленный в
июле 1920 г. II Интернационал объединил только часть наиболее умеренных
социал-демократических партий. Ведущую Р°ль в нем заняли лидеры
лейбористской партии Англии. К ним примыкали Социал-демократическая
партия Германии, социалистические партии Бельгии, Голландии, Швеции и
ряда других стран. Но многие партии, занимавшие центристские позиции,
отказались присоединиться ко II Интернационалу, считая неприемлемым для
себя согласие с его шовинист- С1СИми и правореформистскими позициями. Среди
этих партий были Независимая социал-демократическая партия Германии,
Австрийская социал- демократическая партия, Независимая рабочая партия
Англии, часть Социалистической партии Франции. Во всех этих партиях
существовало довольно сильное левое крыло, близкое по ряду своих
теоретических позиций к компартии. Так, деятели левого крыла нередко
высказывались в защиту Советской России, признавали необходимость
свержения власти буржуазии, выступали за присоединение к Коминтерну
(правда, на определенных условиях), а иногда и принимали решения об этом.
Так, например, в августе 1919 г. на социалистической конференции в Люцерне,
11
1
в Швейцарии, делегации НСДПГ и Французской социалистической партии
внесли проект резолюции, который требовал использования созданной войной
кризисной ситуации для повсеместного завоевания политической власти,
построения социализма и уничтожения классов. Классовая борьба, а не
компромиссы с буржуазией, говорилось в проекте резолюции, должны стать
основой воссоздаваемого Интернационала.
Летом 1920 г. представители левого крыла ряда центристских партий,
отказавшихся присоединиться ко П Интернационалу, в составе делегаций этих
партий прибыли в Москву на II конгресс Коминтерна, чтобы вести переговоры
об условиях присоединения к Коммунистическому Интернационалу, так как по
ряду важных вопросов позиции центристских партий отличались от позиций
коммунистов. Например, партии центристского направления, как правило, не
поддерживали лозунг диктатуры пролетариата. Они выступали против
требуемого коммунистами немедленного разрыва с реформизмом и
центризмом и высказывались против построения партий на принципах
демократического централизма.
Однако деятели Коминтерна заняли непримиримую, бескомпромиссную
позицию по отношению к этим партиям, соглашаясь на вступление их в
Коммунистический Интернационал только на условиях коммунистов. Приведем
характерный пример. Делегация Независимой рабочей партии Англии,
центристского объединения в рамках лейбористской партии, приехав в Москву,
поставила ряд вопросов перед Исполкомом Коминтерна. Один из них был
таков: чем отличаются коммунисты от других направлений социалистического
движения? Вместо ответа, который мог бы повести к поиску общих позиций,
деятели Коминтерна показали себя типичными сектантами и догматиками. “Нет
других форм социализма, - гласил ответ, - есть только коммунизм. Все другое,
что выступает под вывеской социализма, есть либо заведомый обман лакеев
буржуазии, либо самообман людей и групп, которые не решились выбрать
между борьбой на жизнь и смерть и ролью пособников гибнущей буржуазии”.
Стремясь оградить компартии от проникновения любых реформистских
идей и влияний, II конгресс Коммунистического Интернационала принял “21
условие приема в Коминтерн”, которые содержали полный перечень его
стратегических и тактико-организационных принципов и которые
рассматривались коммунистами как обязательные условия для любой
международной организации, претендующей на присоединение к Коминтерну.
Однако многие из этих условий были абсолютно нсприемле-
ддя лидеров центристских партий, а ведь за ними шли многие рядовые
социал-демократы, готовые к союзу с коммунистами.
Позиция центристских лидеров наиболее четко была выражена одним из
руководителей Социалистической партии Франции Жаном Лонге. Он заявил:
“Интернационал может предлагать всем секциям основные тактические
директивы, имея в виду достижение максимума революционной
эффективности и установление, по возможности, единого боевого фронта
против мирового капитализма. Но наша партия не потерпит, чтобы от нее
потребовали единообразной организации и устава. Они не могут быть
одинаковыми во всех странах. Их должна сама определять каждая партия,
11
2
сохраняя полную свободу и неограниченность своих прерогатив”.
А представитель Итальянской социалистической партии Дж. Серратн
заявил в своей речи на П конгрессе Коминтерна: “Надо распахнуть двери
Коммунистического Интернационала всем партиям, которые могут вместе с
ним совершить революцию, а затем уже спорить”.
Такая позиция была в свою очередь абсолютно неприемлема для деятелей
Коминтерна. Все это неизбежно вело к раздробленности левых сил,
отталкивало от коммунистов даже многих из тех социал-демократов, которые
могли быть привлечены к революционной борьбе за проведение коренных
реформ, за кардинальное преобразование общества.
Итак, и стратегический курс, и тактическая линяя Коммунистического
Интернационала в 1919-1920 гг., в период наибольшего обострения классовой
борьбы, в период, когда в ряде стран шла острая революционная борьба, не
соответствовали реальной ситуации, характерной для тех лет.
***
Примерно к 1921 г. объективная обстановка в мире стала изменяться.
В чем это проявилось?
Во-первых, революционное движение в странах Центральной и Восточной
Европы потерпело поражение. Только Советская Россия к 1921 г. отбила атаки
интервентов и внутренней контрреволюции. Революции в Других странах были
подавлены. В мае 1919 г. пала Советская республика в Баварии, а в августе
того же года ее судьбу разделила Советская республика в Венгрии. Попытка
возобновления и углубления революционной борьбы, предпринятая в марте
1920 г. в Германии после краха капповско- го путча, потерпела поражение. К
1921 г. осталась позади и наиболее острая фаза социально-классовой борьбы
в основных странах Западной Европы и Северной Америки. В Соединенных
Штатах это произошло в кои- Цс *919 г-. во Франции - весной 1920 г., в Англии -
летом 1920 г., в Италии - осенью 1920 г. Буржуазии во всех этих странах
удалось парализовать развитие обозначившихся в 1918-1919 гг. элементов
революционного характера в социально-классовой борьбе.
Поэтому с 1921 г. обозначились явное замедление, явный отлив рево-
люционной волны 1918-1920 гг., снижение остроты классовой борьбы в кранах
Запада. Эго не мог не признать и Коммунистический Интернационал. Ш
конгресс Коминтерна летом 1921 г. констатировал, что рсво. люционное
движение “не опрокинуло ни мирового, ни европейского капитализма”.
Отбив натиск революционной волны, крупная буржуазия с начала 20-х гг.
перешла в наступление на рабочий класс и в целом на народные массы,
стремясь отобрать завоеванные ими в ходе острой классовой борьбы 1918-
1920 гг. демократические права и свободы в социально-экономической и
политической сферах жизни общества. Это значительно увеличило значение
демократических, антимонополистических задач и лозунгов в ходе социально-
классовой борьбы.
Однако сдвиг вправо в политике крупной буржуазии в начале 20-х гг.,
наступление на позиции рабочего класса и всех трудящихся были не един-
ственной реакцией политических лвдеров крупной буржуазии на подъем
11
3
массового рабочего движения, грозившего перерасти в революционную
борьбу против капитализма.
Под влиянием этих событий произошли более серьезные изменения в
политике буржуазных партий - и в этом второе важное проявление крупных
изменений в реальной обстановке в начале 20-х гг.
После первой мировой войны в результате сильного подъема массового
народного движения резко возросла роль масс в политической жизни
общества. К этому же вело и утверждение более демократических избира-
тельных систем, а иногда и установление всеобщего избирательного права в
странах Запада. Все это выдвигало народные массы на авансцену поли-
тического процесса. Без опоры на массы теперь уже нельзя было управлять. В
результате возникла острая необходимость расширения социальной базы
буржуазного господства.
Каковы же были пути достижения этой цели? Наиболее важным и наи-
более распространенным способом достижения этой цели был путь либе-
рально-буржуазного реформизма, т. е. либеральный вариант государственно-
регулируемого капитализма. По этому пути с большей или меньшей
последовательностью шли в первые послевоенные годы правительство
Ллойд-Джорджа в Англии и правительство президента Вильсона в США.
Разновидностью этого реформистского пути было создание коалиции
буржуазных партий с социал-демократами либо даже передача социал-
демократическим партиям функций государственного управления. Мы уже
ввдели, что в 1918 г. это произошло в ходе революции в Германии. В 1920 г.
впервые пришло к власти рабочее правительство в Швеции во главе с
лидерами шведских социал-демотфатов. Это были первые проявления социал-
демократического реформизма, т. е. возникновение более левого варианта
государственно-регулируемого капитализма.
На рубеже 20-х гг. обнаружился и другой, гораздо более опасный для
демократических сил путь к расширению социальной базы буржуазного
господства. Это был путь фашизма, т. е. путь вовлечения широких масс мелкой
буржуазии и даже части рабочего класса в реакционные массовые движения
под лозунгами слома аппарата буржуазной демократии и установления строя
тоталитарной диктатуры, при которой, как обещали фашистские лидеры, будут
наиболее эффективно решены все социальные проблемы. Эго был другой,
реакционно-фашистский вариант государственно- пегулируемого капитализма.
В определенной степени, как мы подробно будем говорить об этом в наших
дальнейших лекциях, он тоже вел к расширению социальной базы буржуазного
господства. На рубеже 20-х гг. начало активно развиваться фашистское по
своей сути национал- социалистское движение в Германии. Но в тот период
своего наибольшего развития достигло фашистское движение в Италии, где в
1922 г. ему удалось прийти к власти.
Существенное изменение объективной обстановки к началу 20-х гг.
проявилось и в том, что влияние реформизма, пропагандируемого лидерами
социал-демократии, на рабочее движение важнейших стран капитализма
оказалось гораздо более сильным, чем считали коммунисты. Опыт показал,
что социал-демократические партии вели за собой большинство рабочего
класса стран высокоразвитого капитализма. Так, в 1921 г. во всех
11
4
коммунистических партиях капиталистических стран насчитывалось примерно
750 тыс. человек. А в социал-демократических партиях было в то время около
8 млн членов. В реформистских профсоюзах, объединившихся к тому времени
в так называемый Амстердамский Интернационал, находившийся под идейным
руководством социал-демократии, числилось тогда 22 млн членов. Кроме того,
около 4,5 млн членов различных профсоюзов, не входивших в Амстердамский
Интернационал, шло за центристскими социал-демократическими партиями.
Позиции коммунистов в профсоюзном движении были гораздо слабее.
Таким образом, к началу 20-х гг. обозначилось резкое изменение реальной
обстановки в крупнейших странах Запада.
Это поставило перед международным коммунистическим движением задачу
изменения основных стратегических и тактических установок
С начала 20-х гг. В. Й. Ленин и шедшие за ним деятели коммунистического
движения все более определенно высказывались за то, чтобы в новой
обстановке перейти “от революционного штурма капитализма к его длительной
осаде”. Более того, в ряде выступлений Ленина прослеживалось косвенное
признание недостаточной оправданности политической линии коммунистов и в
1919-1920 гг. Так, в одной из своих речей Ленин говорил, что коммунисты часто
заменяли “трезвый учет не очень благоприятной для немедленного и
непосредственного действия обстановки усиленным маханием красными
флагами”.
Теперь с изменением реальной обстановки курс на немедленное рево-
люционное действие оказывался еще более неправомерным. Руководство
коммунистического Интернационала приходило к заключению о необхо-
димости перехода от непосредственных революционных боев к выдвижению
промежуточных, частичных задач, к борьбе против наступления крупного
капитала, к сплочению вокруг этих требований широких масс Рабочего класса и
его союзников. Тем самым могли постепенно создаваться Условия для
перехода к новому этапу - к последующей революционной Рьбе за
низвержение власти буржуазии. Словом, по мнению Ленина, коммунистические
партии становились перед новыми задачами - “не ускорять революцию, а
усиливать подготовленность пролетариата”. Таким образом, к руководству
Коминтерна постепенно приходило понимание того, что на первый план
выдвигаются не социалистические, а демократические задачи,
рассматриваемые как первый, подготовительный этап на пути к
социалистической революции.
В связи с этими общими соображениями по вопросу об основном на-
правлении борьбы компартий В. И. Ленин и его сторонники в высших органах
Коминтерна начали разработку нового подхода к решению важнейших проблем
стратегии и тактики коммунистических партий. Так как широкие массы рабочего
класса оказались не готовы к непосредственной борьбе за власть, коммунисты
должны были теперь звать рабочих не к революции, не к установлению
диктатуры пролетариата, а к совместной борьбе всех трудящихся против
наступления капитала, к борьбе за частичные требования, за сохранение и
расширение демократических прав и свобод, за то, что все рабочие считают
своей общей целью.
Новая ориентация коммунистического движения получила достаточно
11
5
четкое отражение в решениях Ш конгресса Коминтерна летом 1921 г. Была
поставлена задача сплочения масс в борьбе против наступления крупного
капитала, за частичные цели.
Новые задачи, перед которыми оказались коммунистические партии в
начале 20-х гг., потребовали изменения отношения коммунистов к социал-
демократии.
В своих выступлениях Ленин и другие лидеры Исполкома Коминтерна
говорили о том, что стоявшая перед коммунистами задача разоблачения
социал-демократии как проводника идейного влияния буржуазии сохранилась
и на новом этапе борьбы. Но общая ситуация в мире в начале 20-х гг.
изменилась. Сила реформизма оказалась гораздо больше, чем полагали
коммунисты. Социал-демократические партии по-прежнему вели за собой
большинство рабочего класса. Но самое главное заключалось в том, что
началась определенная переориентация коммунистического движения, а это
решительно меняло его отношение к социал-демократии. На прежнем этапе,
когда коммунисты ставили своей задачей непосредственную борьбу за
установление диктатуры пролетариата, союз с социал-демократией был
невозможен, так как коммунисты и социал-демократы были фактически по
разные стороны баррикад. Теперь же, когда на первый план выдвину- лись
промежуточные, демократические цели борьбы, стал возможен союз с социал-
демократами, которые как раз и выдвигали эти демократические задачи. Более
того, этот союз стал абсолютно необходимым, ибо он давал возможность
объединения в этой борьбе широких масс рабочего класса и его союзников.
Поэтому деятели ИККИ разъясняли компартиям, что на новом этапе борьбы
в основу их тактики должна быть положена не борьба за ослабление социал-
демократических партий, не борьба за то. чтобы оставить социал-
демократических вождей “генералами без армий”, а за то, чтобы давлением
объединенных сил пролетариата разорвать союз социал-
11
6
нальных и международных социалистических организаций.
декретов с буржуазией и вовлечь их в совместную борьбу против на*
лупления капитала, за частичные требования.
Этой цели и служила выдвинутая коммунистами идея единого рабочего
фронта. Впервые эта идея была выдвинута в решениях Исполкома Комин-
терна в декабре 1921 г. Лозунг единого рабочего фронта был затем обсужден
и одобрен на I расширенном пленуме ИККИ в феврале-марте 1922 г.
В самом по себе стремлении к единству действий пролетариата, разу-
меется, не было ничего нового. Но на первом этапе, в 1919-1920 гг., в период
непосредственной революционной борьбы за свержение власти буржуазии.
Коминтерн понимал под единым фронтом рабочего класса объединение
рабочих вокруг компартий в борьбе за установление диктатуры
пролетариата. Поэтому руководство Коминтерна считало необходимым
отрыв рабочих масс от социал-демократии, ее ослабление, подрыв ее
влияния. Теперь, в 1921-1922 гг., Ленин и другие деятели ИККИ выдвинули
новое понимание идеи единого рабочего фронта. Теперь это была борьба за
создание единого рабочего фронта вместе с социал- демократией, в союзе с
нею, борьба за объединение всех направлений рабочего движения вокруг
промежуточных, частичных лозунгов. В этой новой обстановке руководство
Коминтерна признало правомерным установление единого рабочего фронта
не только снизу, с рядовыми членами социал-демократических партий, но и
сверху, с руководством общенацио
11
7
Устав МРОСП, принятый на Венском конгрессе, декларировал рево-
люционные цели нового объединения. Так, в нем говорилось, что Венский
Интернационал охватывает революционный пролетариат и стремится к
осуществлению социализма путем борьбы и захвата политической власти.
Руководители центристских партий выступали против откровенного оп-
портунизма лидеров II Интернационала. Но в то же время они осуждали и
экстремизм Коминтерна. Так, во вступительной речи Ф. Адлера на Венском
конгрессе говорилось, что Венский Интернационал будет “одинаково далек и
от наивного нетерпения коммунистов и от скептического неверия деятелей II
Интернационала”. И далее: “Мы должны быть так же далеки как от наивной
веры во всеисцеляющие свойства демократии, так и от слепой веры в
диктатуру как единственную возможность”.
Еще более определенно этот принцип был зафиксирован в резолюции
Венского конгресса. “Интернационал, - говорилось там, - не должен огра-
ничивать борьбу пролетариата применением одних лишь демократических
методов. Но он не должен требовать подражания русской рабоче-
крестьянской революции, как это делает III Интернационал”.
Все это говорило о своеобразном промежуточном, среднем положении
Венского Интернационала между II и III Интернационалами. Именно отсюда и
возникло ироническое название, данное МРОСП коммунистами. Они называли
его “Двухсполовинным Интернационалом”.
Центристское, промежуточное положение Венского Интернационала
отчетливо проявилось в возникновении в его рядах и в широком распро-
странении идеи объединения всех социалистических сил в едином Интер-
национале. Именно это, говорили руководители МРОСП, даст возможность
вести успешную борьбу против наступления крупной буржуазии, за
сохранение и расширение демократических прав и свобод, в защиту Со-
ветской России. В этот единый Интернационал предлагалось включить и
Коминтерн. Конечно, эта идея была утопичной, и коммунисты не замедлили
это отметить. Предложение Венского Интернационала предполагало
объединение течений, между идейными позициями которых была пропасть. В
самом деле, разве можно было хотя бы мысленно представить объединение
в едином Интернационале, скажем, Шейдемана и Ленина!
Тем нс менее в предложениях деятелей международного центризма было
и рациональное зерно. Они могли быть истолкованы как призыв к
совместным действиям всех течений социалистического и коммунистического
движения под лозунгом борьбы за частичные, демократические цели. И
неудивительно, что идея единых действий трех Интернационалов по ряду
конкретных проблем нашла широкий отклик в рядах социал- демократии. По
сути дела, она была созвучна идее единого рабочего фронта, разработка
которой как раз в то время шла в коммунистическом движении.
Откликаясь на эту насущную потребность, руководство исполкома
Венского Интернационала в ноябре 1921 г. предложило Исполкому Ко-
минтерна совместно взять курс на проведение международной пролетарской
конференции с целью выработки плана общих действий рабочего 118
класса в борьбе против наступления буржуазии. В январе 1922 г. бюро
исполкома МРОСП выпустило с этой целью обращение к рабочим всех стран.
Эти инициативы совпали по времени с разработкой новой ориентации
международного коммунистического движения, с выдвижением лозунга
единого рабочего фронта, который предусматривал возможность единства
действий не только с рядовыми социал-демократами, но и с лидерами
социал-демократии. Поэтому идея переговоров и частичных соглашений
руководителей всех трех Интернационалов была одобрена руководством
Коминтерна.
Первая практическая попытка осуществления этого курса была пред-
принята в апреле 1922 г., когда в Берлине было проведено совещание
представителей трех Интернационалов. На совещание прибыли: от П Ин-,
тернационала - лидеры бельгийских социалистов Эмиль Ваидервельде и
Камилл Гюйс мане, представитель английских лейбористов Рамзей Мак-
дональд и деятель СДПГ Отто Вельс; от Венского Интернационала - лидер
австрийских социал-демократов Фридрих Адлер, представители французских
социалистов Жан Лонге и Поль Фор, деятель НСДПГ Артур Криспин н деятель
российских социалистов Юлий Мартов; наконец, от Коминтерна - деятель
Компартии Германии Клара Цеткин, один из лидеров Компартии Франции Луи
Фроссар, лидер японских коммунистов Сэн Катаяма и представители РКП(б)
Карл Радек и Н. И. Бухарин.
Выступившая от имении делегации Коминтерна К. Цеткин выдвинула
предложение - уже в апреле 1922 г. провести массовые рабочие демонст-
рации против реакции, против наступления капитала, против Версальского
диктата в системе международных отношений, в защиту Советской России, за
осуществление частичных демократических требований пролетариата, а
затем на этой основе созвать Всемирный рабочий конгресс.
В ответ делегация II Интернационала в выступлении Э. Ваидервельде,
соглашаясь, в принципе, с необходимостью единства действий трудящихся,
предъявила Коминтерну ряд предварительных условий, при соблюдении
которых только и были, по ее мнению, возможны дальнейшие переговоры.
Среди этих условий - отказ коммунистов от создания коммунистических ячеек
в профсоюзах, согласие на международное обследование положения в
Грузии, где в 1921 г. вооруженным путем была установлена Советская власть,
а также согласие на присутствие представителей международного
социалистического движения на готовившемся тогда в Советской России
судебном процессе над лидерами эсеровской партии.-Эти Условия были
поддержаны и представителями Венского Интернационала.
Делегация ИККИ отвергла попытки лидеров II и “Двухсполовинного”
Интернационалов вмешиваться во внутренние дела Советского государсгва.
Тем не менее в интересах достижения единства действий Международного
рабочего движения по важным вопросам демократической борьбы делегация
ИККИ пошла на некоторые уступки. Она дала /^пиипиальное согласие на
создание комиссии из представителей всех •Рех Интернационалов для
изучения документов о положении в Грузии.
Согласие на эпгу уступку предусматривалось директивами Исполкома Ко-
11
9
минтерна. Кроме того, ради достижения единства действий делегация
Коминтерна сочла возможным пойти в своих уступках дальше того, что
допускалось директивами ИККИ. Она обещала ходатайствовать перед
правительством Советской России о том, чтобы представителям II и Венского
Интернационалов было разрешено присутствовать на судебном процессе по
делу эсеровских лидеров в качестве общественных защитников, и о том,
чтобы к обвиняемым не была применена смертная казнь.
В конечном счете Берлинское совещание представителей трех Интер-
националов приняло решение о проведении Всемирного рабочего конгресса
(правда, без указания сроков) и о создании для его подготовки органи-
зационного комитета из представителей руководства трех Интернационалов.
В состав оргкомитета вошли: Э. Вацдервельде, О. Вельс и Р. Макдональд от П
Интернационала, Ф. Адлер, Э. Братске, А. Криспин от Венского
Интернационала, и К. Цеткин, К. Радек и Л. Фроссар от Коминтерна.
Берлинское совещание обратилось с призывом к трудящимся всех стран
провести в алреле-мае 1922 г. массовые демонстрации под лозунгами борьбы
за введение 8-часового рабочего дня, борьбы с безработицей, установления
нормальных отношений с Советской Россией и создания единого
пролетарского фронта в национальном и международном масштабе.
Эти решения были крупным успехом международного рабочего движения,
реальным доказательством плодотворности идеи единого рабочего фронта.
В течение апреля-мая 1922 г. во многих странах прошли массовые
демонстрации трудящихся под лозунгами, принятыми на Берлинском
совещании представителей трех Интернационалов.
Однако договоренности, достигнутые в апреле 1922 г. в Берлине, ока-
зались недолговечными. Организационный комитет по подготовке Все-
мирного рабочего конгресса собрался всего лишь один раз. Деятели П и
Венского Интернационалов уже в мае 1922 г. взяли курс на проведение такого
конгресса без участия Коминтерна. Они обвинили представителей
Коммунистического Интернационала в навязывании своей точки зрения
партиям, входившим в состав двух других Интернационалов, в стремлении
ликвидировать независимость социалистических партий. Они систематически
обвиняли Коминтерн в том. что он является “орудием Москвы” и защищает
террористические методы правительства Советской России.
Деятели Венского Интернационала не отставали от лидеров II Интер-
национала в обвинениях Коминтерна и Кремля. Так, в одном из своих
выступлений Ф. Адлер предъявил суровые обвинения Ленину. “Анархия во П
Интернационале, - заявил он, - дала возможность Ленину на свой страх и
риск, без согласования с представителями сознательного пролетариата всех
стран, совершить один из самых тяжелых по своим последствиям
экспериментов для рабочего класса не только России, но и всего мира”.
12
0
просу о частичных лозунгах борьбы. Близость П и Венского Интернацио-
Несомненно, в обвинениях лидеров II и “Двухсполовинного”
Интернационалов была солидная доля истины. Коминтерн и два другое
Интернационала разделяли глубочайшие противоречия. И в реальной дей-
ствительности Венский Интернационал и в особенности его лидеры были
Намного ближе к правореформистскому II Интернационалу, чем к Комин-
герну. Об этом очень метко сказал лидер бельгийских правых социалистов
К. Гюисманс. Характеризуя руководителей Венского Интернационала, он
ЙЯВИЛ: “Думают они, как мы, а пытаются говорить, как москвичи”.
12
1
писал он, - состоит в том, чтобы выкинуть абзац, называющий вождей II и
“Двухсполовинного” Интернационала пособниками всемирной буржуа, зии...
Совершенно неразумно рисковать срывом огромной важности дела из-за
того, чтобы доставить себе удовольствие лишний раз обругать мер- завцев(!),
которых мы ругали и будем ругать в другом месте тысячу раз”.
Не говоря уже о сомнительном праве использования подобных эпитетов
по отношению к политическим деятелям, с которыми ведется дискуссия о
достижении единства действий, этого изменения в практике делегации
Коминтерна так и не последовало. А это было использовано лидерами П
Интернационала. Выступивший на совещании Э. Вандервельде выразил
возмущение по поводу обвинений, выдвигавшихся делегатами Коминтерна, и
сделал из этого вывод о невозможности сотрудничества с ними.
Недостаточно гибкую и явно неразумную позицию заняло правительство
Советской России по вопросу об условиях, выдвинутых представителями II и
Венского Интернационалов на Берлинском совещании. Ленин, в принципе,
осудил уступку, сделанную делегацией ИККИ по вопросу о судебном процессе
над лидерами эсеров. Тем не менее правительство Советской России взяло
на себя обязательство соблюдения этого условия. Но после прекращения
деятельности организационного комитета по созыву Всемирного рабочего
конгресса Советское правительство заявило, что оно считает себя
свободным от принятых ранее обязательств. Правда, оно разрешило
представителям II и Венского Интернационалов присутствовать на судебном
процессе в Москве по делу лидеров эсеровской партии, который был
проведен в июне-августе 1922 г. Но суд приговорил 12 эсеровских
руководителей (из 47 обвиняемых) к смертной казни.
Не ставя в данном случае вопроса о правомерности или неправомерности
самого суда над эсеровскими лидерами, необходимо сказать, что это
решение было явно неразумным, ибо оно дало возможность использовать
судебное решение для оправдания позиции двух Интернационалов, отка-
завшихся от попыток установления единства действий с Коминтерном. Сразу
же после московского судебного решения исполком Венского Ин-
тернационала выступил со следующим заявлением: “Так как приговор над
эсерами сделал невозможным совместную деятельность с коммунистиче-
скими партиями, а переговоры с Москвой и с партиями, примыкающими к ней.
совершенно безнадежны, то объединенные действия должны проходить
помимо Москвы”.
Конечно, это был лишь удобный повод для лидеров международных
социалистических организаций, и деятели Коминтерна справедливо указали
на то, что жизни эсеровских лидеров были не более чем “разменной
монетой”, с помощью которой деятели двух Интернационалов сорвали созыв
Всемирного рабочего конгресса. Но все же это не меняло сути дела: ведь
удобный повод д али сами коммунисты.
Таким образом, первая попытка установления единого рабочего фронта,
предпринятая в 1922 г., окончилась неудачей.
Это не остановило дальнейших попыток В. И. Ленина и его сторонников в
коммунистическом движении продолжать усилия с целью создания единого
рабочего фронта. Более того, на последующих пленумах ИККИ и иа IV
122
-
конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 г. был сделан следующий шаг в этом
направлении: было принято решение о возможности создания рабочего
правительства с участием коммунистов и социал-демократов. Лозунг
рабочего правительства рассматривался Лениным и руководством
Коминтерна как переходный лозунг, как воплощение революционно-
демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, как первая ступень
на пути к установлению диктатуры пролетариата. По сути дела, в 1922-1923 гг.
были выдвинуты первые наметки новой стратегической ориентации
международного коммунистического движения, которые, как мы с вами
увидим в последующих лекциях, получили дальнейшее развитие в середине
ЗО-х гг.
Однако в 20-х гг» этой крайне необходимой переориентации коммуни-
стического движения так и не произошло. Объективная обстановка на-
стоятельно требовала крутого стратегического поворота политики Комин-
терна. Однако руководство ИККИ этой цели в 1922-1923 гг. так и не поставило.
Ойо все время говорило лишь об изменении тактики. Официальный
стратегический курс Коминтерна оставался прежним, он лишь фор-
мулировался более осторожно.
Почему? Во-первых, руководство Коминтерна исходило из того, что,
несмотря на отлив революционной волны, продолжается кризис мирового
капитализма, а значит, возможны новые революционные выступления, новая
волна революционного штурма капитализма. Эти оценки и были положены в
основу политического курса Коминтерна во время острого политического
кризиса в Германии осенью 1923 г., когда без достаточных на то оснований
был взят курс на пролетарскую революцию и установление диктатуры
пролетариата.
Во-вторых, в коммунистическом движении того периода были весьма
сильны позиции ультралевых, которые решительно выступали против
тактики единого рабочего фронта и проповедовали “теорию наступления”,
выступая за революционные действия независимо от реальной обстановки,
не считаясь с позицией большинства рабочего класса. Особенно сильными
позиции ультралевых были в компартиях Франции, Италии и Испании, но они
находили проявление и в других компартиях. Агитация ультралевых нередко
оказывала влияние на позиции значительной части коммунистов. Все это
заставляло Ленина и его сторонников на пленумах и конгрессах Коминтерна
ради достижения единства соглашаться на компромиссы с Ультралевыми и
включать в решения Коминтерна такие формулировки, которые могли быть
истолкованы и зачастую действительно истолковывались в духе “теории
наступления”.
В-третьих, немалое влияние на позиции Коминтерна оказывали все бо- Лее
открытые антикоммунистические действия лидеров социал- демократии.
Разорвав всякие переговоры с коммунистами, лидеры Рабо- ^ го
социалистического Интернационала практически отбросили любую
Революционную фразеологию. Они четко провозгласили курс на медлен- ИУ 10
эволюцию капитализма в сторону социализма, на мирное парламент
12
3
ское сотрудничество с буржуазными партиями. Эго неизбежно усиливало
левацкие тенденции в коммунистическом движении, вело к толкованию
тактики единого рабочего фронта лишь как маневра с целью разоблачения
социал-демократии.
А с 1924 г., после смерти В. И. Ленина, произошел уже полный отход
Коммунистического Интернационала от более реалистических установок 1921-
1923 гг., отход от политики единого рабочего фронта, от любого
сотрудничества с социал-демократами. На V конгрессе Коминтерна летом
1924 г. выдвинутый в 1922 г. лозунг рабочего правительства толковался уже
не как переходный лозунг, а как “синоним диктатуры пролетариата”, а в
коммунистическом движении все более распространялось представление о
социал-демократии как о “левом крыле фашизма”. Этот поистине гибельный
курс получил программное оформление в 1928 г. на VI конгрессе Коминтерна.
В принятой там программе Коммунистического Интернационала содержалось
положение, что основная стратегическая линия коммунистических партий
стран высокоразвитого капитализма должна быть направлена на
непосредственную революционную борьбу за установление диктатуры
пролетариата. Последствия этого стратегического курса коммунистических
партий оказались крайне неблагоприятными в начале ЗО-х гг., когда в
условиях глубочайшего экономического кризиса вновь развернулась острая
классовая борьба, надвинулась угроза фашизма.
Но об этом - в следующих лекциях.
КАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ СТАБИЛИЗАЦИЯ 20-х гг.
12
5
первый революционный натиск масс и добиться некоторой стабилизации в
социальной сфере, укрепления власти буржуазии и ослабления классовой
борьбы.
Однако в то же время советская историография делала основной упор на
то, что стабилизация в экономической и социально-политической сферах
жизни капиталистического общества проходила в условиях общего кризиса
капитализма, в обстановке его общего упадка и ослабления, характерного для
эпохи монополистического капитализма. Поэтому капиталистическая
стабилизация 1924*1929 гг. оценивалась как временная, частичная, непрочная,
гнилая, относительная и т. д. Утверждалось, что ее развитие неизбежно
влекло за собой обострение всех противоречий капитализма, создание
условий для нового, еще более сильного экономического кризиса, а значит, и
для нового обострения социально-классовых противоречий и классовой
борьбы. В рамках капиталистического способа производства, следовал
вывод, добиться сколько-нибудь существенного разрешения всех этих
противоречий невозможно.
Верна ли эта картина? Верно ли то, что в годы стабилизации в развитии
капиталистического общества преобладали черты ограниченности,
непрочности, а то и черты упадка и загнивания? Если это так, то можно ли
вообще говорить о стабилизации? С другой стороны, если в развитии
капитализма в 1924-1929 гг. наблюдались черты, говорившие о достаточно
прочной стабилизации, то верна ли формула “временная, частичная
стабилизация капитализма?”
Наконец, была ли капиталистическая стабилизация 20-х гг. результатом
действия временных, в какой-то мере случайных факторов или, напротив, она
была закономерным явлением, базировавшимся на твердой, объективной,
материальной основе? Была ли она фазой в поступательном развитии
капитализма?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, надо проанализировать ос-
новные черты экономического, социального и политического развития
важнейших стран капитализма в период стабилизации 20-х гг. Это и будет
темой нашей нынешней лекции.
♦♦♦
12
6
ситуации, сложившейся тогда в той или иной стране.
Наиболее сильным рост промышленного производства в период стаби-
лизации 20-х гг. был в Соединенных Штатах Америки.
Прежде всего, промышленный подъем в США начался раньше, чем в
странах Европы. Экономический кризис и его последствия были преодолены
в Америке не в 1924 г., как в основных европейских странах, а уже к концу 1922
г. Индекс общего объема промышленного производства США, упавший в 1921
г. до 78% уровня докризисного 1919 г., уже в 1922 г. не только достиг этого
уровня, но и превысил его, составив в целом за 1922 г. 103% уровня 1919 г. С
1923 г. начался быстрый рост ежегодного индекса промышленного
производства США: в 1923 г. он составил 119% докризисного уровня, а далее
продолжал быстро расти с двумя небольшими г няня ми в 1924 и 1927 гг.
вплоть до конца 20-х гг., достигнув в 1929 г. 153% докризисного уровня. По
отношению к довоенному 1913 г. индекс промышленного производства США
составил 172%.
Почему для Соединенных Штатов в 20-х гг. был характерен столь сильный
рост промышленного производства?
Это объяснялось новым сильным выдвижением США в мировой капи-
талистической системе, громадным обогащением американского корпора-
тивного капитала в годы первой мировой войны. В период стабилизации 20-х
гг. американские корпорации продолжали получать гигантские прибыли: за
1923-1929 гг. их чистые прибыли (после уплаты налогов) составили около 50
млрд дол., т. е. были в 1,5 раза больше, чем за годы первой мировой войны.
Немалую роль сыграло и изменение международного финансового статуса
США, их превращение из должника в одного из основных кредиторов.
Особенно быстро росли в 20-х гг. частные инвестиции американских
корпораций за границей. В 1929 г. они составили 16,5 млрд дол., а ежегодный
доход от зарубежных инвестиций достиг 850 млн дол.
За счет громадных прибылей монополий происходило массовое обнов-
ление основного капитала. За 1924-1928 гг. в переоборудование американской
промышленности было вложено по меньшей мере 10 млрд дол. Это и была
материальная основа сильного подъема промышленного производства США
в период стабилизации 20-х гг.
В результате очевидных преимуществ экономической ситуации в США На
осн
°ве громадных финансовых ресурсов американских корпораций произошло
новое значительное увеличение удельного веса Соединенных татов в
мировой экономике. В 1929 г. они давали 48% промышленного производства
всех стран мира. Они производили тогда на 10% больше, ем Англия, Франция,
Германия, Италия и Япония, вместе взятые.
днако промышленный подъем в период капиталистической стабнли- ИЦии
-
и был характерен не только для США. В меньших, но все же
12
7
довольно значительных масштабах он был характерен и для ряда других
стран.
Так, например, весьма значительными эти масштабы были во Фран, ции.
Несмотря на сильные разрушения в северо-восточных районах Фран, ции в
годы войны и экономический кризис 1920-1921 гг., уже к 1924 г был
восстановлен, а затем и превышен довоенный уровень промышленного
производства. В 1929 г. он был на 40% выше довоенного.
Это опять-таки объяснялось рядом благоприятных условий, характерных
тогда для Франции. Так, по условиям Версальского мирного договора ей
были возвращены высокоиндустриальные районы Эльзаса и Лотарингии.
Немалую роль сыграли крупные государственные ассигнования на
восстановление разрушенных войной северо-восточных департаментов
страны. Наконец, в течение всего периода 20-х гг. Франция получала крупные
суммы репарационных платежей: до 1929 г. она получила в виде репараций 8
млрд золотых марок.
В 1924-1929 гт. проходило быстрое восстановление экономического
потенциала Германии. Это было резким контрастом сильнейшей хозяйст-
венной разрухе и глубокому финансовому кризису, характерному для
Германии в первые послевоенные годы и достигшему небывалой глубины в
1923 г., в ходе очередного репарационного кризиса. Отказ Германии платить
репарации привел в январе 1923 г. к франко-бельгийской оккупации Рурской
области, основного индустриального района Германии. “Рурский кризис”
1923 г. вызвал катастрофическое падение промышленного производства
Германии (не менее чем вдвое) и гигантские масштабы инфляции: в сентябре
1923 г. 1 дол. соответствовал 1 млрд марок. Это означало фактически крах
финансово-экономической системы страны.
Однако с 1924 г. началось быстрое восстановление экономики Германии.
Этому способствовали новые крупные займы, которые были предоставлены
ей Соединенными Штатами и Англией, а также некоторое сокращение
размера ежегодных репарационных платежей Германии по принятому летом
1924 г. новому репарационному “плану Дауэса”. Примерно к 1927 г.
довоенный уровень промышленного производства Германии был
восстановлен, а к концу 20-х гг. превышен. Если в 1923 г. индекс про-
мышленного производства Германии составил только 47% уровня 1913 г., то
в 1929 г. он поднялся до 103% этого уровня. Германия вновь стала выходить
на второе место в мире после Соединенных Штатов по уровню
экономического развития.
Достаточно быстро шло в 20-е гг. экономическое развитие таких стран, как
Италия. Бельгия, Голландия. Швеция и некоторые другие развитые
индустриальные страны.
Особая ситуация сложилась в 20-е гг. в Англии. Положению в этой стране
мы посвятим специальную лекцию. Сейчас же лишь отметим, что
наметившийся на рубеже XIX и XX вв. экономический упадок Англии, утрата
ею былой промышленной, торговой, а затем и финансовой монопо- 128
лии обусловили преобладание низких темпов промышленного развития. К
1929 г. в Англии был лишь восстановлен довоенный уровень промышлен-
ного производства. Но все же и в Англии период 1924-1929 гг. был фазой
циклического экономического подъема.
ТАКИМ образом, промышленный подъем, рост промышленного произ-
водства в 1924-1929 гг. был общемировым феноменом. Конкретная ситуация
в той или иной стране лишь определяла более или менее высокие темпы
роста.
Объективной материальной основой промышленного подъема периода
капиталистической стабилизации 20-х гг. было значительное обновление
основного капитала, был технический прогресс, значительное повышение
технологического уровня экономики. Следовательно, стабилизация 20-х гг. не
была результатом каких-либо случайных, исключительных факторов. Она
стала закономерным процессом прогрессивного развития капиталистической
экономики на базе крупных технологических сдвигов, очередным этапом
этого развития.
В истории капиталистического способа производства с конца XVIII в. до
настоящего времени современная экономическая наука прослеживает четыре
основных этапа этого прогрессивного развития капиталистической
экономики.
Первый этап - это этап промышленной революции конца XVIII - первой
половины XIX в. Особенно бурно она проходила в Англии, но начальные
фазы промышленной революции прошли в первые десятилетия XIX в. и в
основных странах Западной Европы и в США. Именно в этот период был
совершен первый технологический переворот, важнейшими проявлениями
которого были растущее применение паровой энергии, бурное развитие
текстильной промышленности, начальная стадия развития черной
металлургии и машиностроения.
Второй этап стал этапом продолжавшейся индустриализации, завершения
промышленной революции в основных странах капитализма и
соответственно перехода от традиционного общества к индустриальному
обществу. Этот этап охватывал вторую половину XIX в. Именно тогда был
совершен второй технологический переворот, который характеризовался
бурным развитием сталелитейной промышленности в результате
изобретения и внедрения бессемеровского и мартеновского процессов
производства стали, массовым железнодорожным строительством, быстрым
ростом нефтедобычи и началом промышленного применения нефти.
Третий этап, охватывавший первую половину XX в., представлял со- б°й
период бурного развития индустриального общества. На базе развер-
нувшейся в начале XX в. революции в естественных науках обозначился
новый, третий, технологический переворот, который проявился во внедрении
электричества как нового вида энергии, в изобретении и внедрении
Двигателя внутреннего сгорания и автомобиля, в возникновении и разви-
5
—529
12
9
тии химической промышленности, особенно в производстве синтетических
материалов.
Наконец, во второй половине XX в. произошел новый крупнейший
технологический переворот. Развернулась современная научно- техническая
революция, важнейшими проявлениями которой стали быстрое развитие
ядерной энергии и растущая компьютеризация производства. Это открыло
очередной, четвертый этап прогрессирующего развития производительных
сил современного общества.
Следовательно, в течение 200 лет, со времени становления системы
индустриального капитализма, шел и продолжает идти процесс периоди-
ческого технологического обновления производства как материальной
основы прогрессивного развития капиталистической экономики.
Эта схема может быть сопоставлена с так называемой теорией “длинных
волн в экономике”, или “больших циклов экономической конъюнктуры”,
создателями которой были выдающийся русский ученый Н. Д. Кондратьев и
австрийский экономист Йозеф Шумпетер. Профессор Кондратьев выступил с
этой теорией как раз в 20-е гг. В 1926 г. в Москве, в Институте экономики
Российской академии научных исследований в области общественных наук,
состоялась большая теоретическая дискуссия по докладу Н. Д. Кондратьева о
больших циклах конъюнктуры. Но в тот период теория профессора
Кондратьева была встречена в нашей стране в штыки, так как и в глазах
ученых-марксистов, и особенно в представлениях политического руководства
СССР она выглядела как теория, подводившая твердую научную основу под
вывод о возможности и закономерности дальнейшего поступательного
развития капиталистической экономики, что вступало в противоречие с
усиленно насаждавшимися в 20-е гг. представлениями об углубляющемся
упадке капитализма. Это предопределило последующую трагическую судьбу
Н. Д. Кондратьева, погибшего в ходе массовых сталинских репрессий 30-х гг.
В чем суть теории Н. Д. Кондратьева?
“Длинные волны”, или “большие циклы конъюнктуры”, - это длительные
циклические колебания экономики, каждое из которых охватывает примерно
по 50 - 60 лет. Каждый из “больших циклов” состоит из двух фаз -
повышательной, для которой характерны высокие темпы промышленного
развития и некоторое ослабление циклических кризисов перепроизводства, и
понижательной, отличающейся низкими темпами развития промышленности
и углублением кризисов перепроизводства. Внутреннее развитие каждого
большого цикла конъюнктуры идет, по несколько упрощенной схеме,
следующим образом. Перед началом каждой повышательной фазы
происходят новые крупные технические и технологические изобретения,
которые внедряются в производство. На этой основе с началом
повышательной фазы идет быстрое экономическое развитие в результате
достижения нового, более высокого технологического уровня про-
мышленности. Постепенно заданный импульс ослабляется, а затем и
исчезает, происходит снижение темпов роста промышленного пронзводст- ра
эго создает импульс к новым техническим изобретениям и технологическим
усовершенствованиям и начинается новый большой цикл.
Вплоть до середины 80-х гг. всякие попытки упоминания имени Н. Д.
Кондратьева и применения его теории “больших циклов” (или, как часто
говорилось, “длинных воли Кондратьева”) в нашей стране были невозможны,
и только в последнее десятилетне в России появились статьи и уммги.
посвященные этим проблемам.
В настоящее время и в России и за рубежом идет настоящее возрождение
и развитие теории Кондратьева. Сейчас выделяются следующие четыре
больших цикла в истории промышленного развития капиталистических стран
и примерные хронологические рамки повышательных и понижательных фаз
каждой из “длинных волн” (в разных исследованиях эти хронологические
рамки могут довольно существенно отличаться между собой).
Первый большой цикл охватывает период 90-х гг. XVIII в. - 40-х гг. XIX в.
Примерные рамки двух фаз: 1789-1815 гг.; 1815-1848 гг.
Второй большой цикл конъюнктуры начинается в конце 40-х гг. XIX в. и
продолжается до 90-х иг. того же столетия. Хронологические рамки двух фаз
могут быть ограничены 1848-1873 и 1873-1896 гт.
Третий большой цикл занимает период с 90-х тт. XIX до 40-х гг. XX в.
Примерные рамки двух фаз таковы: 1897-1929 и 1929-1950 иг.
Наконец, четвертый большой цикл охватывает вторую половину XX в.
Повышательная фаза занимает период с начала 50-х гг. до середины 70-х гг., и
затем до начала 90-х гг. за ней следует понижательная фаза.
Из этой общей, весьма приблизительной схемы мы видим, что период
капиталистической стабилизации 20-х гт. был завершающим этапом
повышательной фазы третьего большого цикла экономической конъюнктуры.
Он и стал наиболее мобильным этапом экономического развития на базе
внедрения крупных технических и технологических усовершенствований
конца XIX - начала XX вв.
Не случайно на этой новой технологической базе в период стабилизации
20-х гг. проходило необычайно быстрое развитие новых отраслей
промышленности. Наиболее ярким примером этого стало бурное развитие
автомобильной промышленности в Соединенных Штатах, наиболее
передовой и мощной в экономическом отношении державы мира.
Начало развития автомобильной промышленности в США относится к
аонцу XIX - началу XX в. Уже в 1913 г. ежегодное производство автомо- илей
составило там около 500 тыс. В 1921 г. оно достигло к 6 млн. Но только в 20-х
гг. начался гигантский рост американской автомобильной промышленности. В
1929 г. в Соединенных Штатах было выпущено 5,5 ^лн автомобилей. К концу
20-х гг. в эксплуатации в США находилось уже млн автомобилей, из них 23
млн легковых. Соединенные Штаты в тот ПеРиод обладали настоящей
монополией в производстве и эксплуатации 5*
автомобилей. В крупнейших отраслях Западной Европы развитие автомо-
бильной промышленности только начиналось. Общее число автомобилей,
эксплуатируемых во всех странах мира, составляло в 1929 г. около 30 млн.
Значит, доля США составляла тогда 90%.
Уже в 20-х гг. автомобиль получил в Соединенных Штатах широкое
распространение: в 1929 г. на каждые 1000 жителей США приходилось 189
автомобилей. Это в значительной степени было результатом удешевления
производства и снижения стоимости автомобиля. В конце 20-х гт. новый
автомобиль можно было приобрести примерно за 600 дол., подержанный - за
300 дол., и старый - даже чуть менее чем за 100 дол. При среднемесячной
заработной плате американских рабочих в 140-150 дол., да еще при широко
распространенной тогда в США системе продаж в рассрочку, автомобиль
становился доступным даже рабочим высокой квалификации. Поэтому
автомобиль стал поистине символом американской жизни в период
стабилизации 20-х гг. Не случайно этот период вошел в историю США как
годы просперити, процветания.
Развитие американской автомобильной промышленности было связано в
первую очередь с именем Генри Форда, талантливого конструктора и
организатора промышленности, ставшего владельцем крупнейшей тогда
автомобильной фирмы.
Форд начал серийный выпуск своей первой знаменитой модели - модели
“Т” - еще в 1907 г., которая под именем “форда” распространилась в 20-е гг. не
только в США, но и во многих других странах мира. За 20 лет на фордовских
завод ах было выпущено 15 млн автомобилей этой марки. С 1927 г. Форд
начал выпуск новой, более комфортабельной модели - модели “А”.
В 20-е гг. к фирме Форда в автомобильной промышленности США
прибавились еще две крупные фирмы - “General Motors” и “Крайслер”. Эта
“большая тройка” автомобильных фирм давала в конце 20-х гг. 83% всего
выпуска автомобилей в США.
Резкое увеличение продукции автомобильной промышленности в 20-е гг.
было достигнуто за счет процесса рационализации производства. Он включал
в себя, во-первых, механизацию производства, его техническое
переоборудование; во-вторых, рост энерговооруженности производства, его
переход на электроэнергию; наконец, в-третьих, внедрение процесса
стандартизации, т. е. массовое изготовление типовых деталей и их после-
дующую скоростную сборку на конвейерных линиях.
Впервые эти методы были применены на автомобильных заводах Форда.
За счет роста производительности и интенсивности труда рабочих на этих
предприятиях уже в 20-х гг. был достигнут рост выработки каждого рабочего
нс менее чем на 40%.
Быстрый рост производства был характерен в 20-е гг. и для других но-
вых, технически хорошо оснащенных отраслей промышленности - элек-
тротехнической, химической (особенно на первых же этапах развития
производства синтетических материалов). Бурными темпами прогресса
отличалось также развитие радио, кино и авиации.
Быстрое развитие этих новых отраслей производства было характерно
для вег* крупных стран капиталистического мира. Так, например, миро- вос
производство алюминия увеличилось за пятилетие 1924-1928 гг. в 3,5 раза, а
производство искусственного шелка - даже в 7,5 раза. Следовательно,
экономическая стабилизация 20-х тт. в той или иной степени была характерна
для всех стран. Она отнюдь не была случайностью, простым стечением
благоприятных обстоятельств. Напротив, она явилась закономерным
процессом прогрессивного развития экономики, материальной основой
которого был очередной этап повышения технологического уровня
капиталистической экономики.
***
Вторая характерная черта периода капиталистической стабилизации 20-х
годов проявилась в новом сильном увеличении концентрации и
централизации производства и капитала и на этой основе в громадном
усилении мощи корпораций.
Наибольшими масштабами концентрации производства уже тогда от-
личались Соединенные Штаты. В 1929 г. на долю крупнейших американских
производственных объединений с годовой продукцией свыше 1 млн дол.
каждое приходилось 58% общего числа занятых рабочих и около 70%
продукции обрабатывающей промышленности США. Страны Западной
Европы, и прежде всего основные конкуренты США - Англия и Германия,
уступали Соединенным Штатам по степени концентрации промышленного
производства, но значительно превосходили их по масштабам концентрации
банковского капитала. Это объяснялось особенностью исторического
развития в США, где на протяжении всего XIX в. существовала сильная
оппозиция централизации банковской системы. Поэтому и в XX в. она
оставалась гораздо более раздробленной, чем в основных странах Западной
Европы. Так, в крупнейших американских банках с капиталом свыше 5 млн
дол. было сосредоточено в 1929 г. 43% всех банковских вкладов стРаны, тогда
как в Англии с ее централизованной банковской системой такие банки
концентрировали 95% всех вкладов. В пяти самых крупных берлинских
банках было сосредоточено в конце 20-х гг. 2/3 всех банковских вкладов
Германии, а в пяти самых крупных лондонских банках - даже 3/4 всех
банковских вкладов Англии.
Концентрация и централизация промышленного н банковского капитала
влекли за собой ускорение процесса слияния промышленных и банковских
корпораций и дальнейший рост мощи финансового капитала. Сила и
^стущесгво крупнейших корпораций в период стабилизации 20-х гг. резко
***
Промышленный подъем, громадное укрепление могущества корпора-
доного капитала, стабилизация в социальной области, ослабление массового
народного движения - все это обусловило четвертую характерную черту
периода стабилизации 20-х гг. - резкое ослабление государственного
регулирования экономики и социальных отношений, усиление оппозиции
корпоративного бизнеса любым формам государственного вмешательства в
его дела. Созданный в годы первой мировой войны разветвленный аппарат
военно-государственного регулирования был в основном демонтирован.
Этатистские тенденции во всех странах ослабли.
Опять-таки больше всего это было характерно для Соединенных Штатов,
где позиции корпоративного капитала были особенно сильны. И в этом
отношении ситуация 20-х гг. была резким контрастом по сравнению с
первыми послевоенными годами. Известно, что первые проявления
государственного регулирования в США обозначились еще в начале XX в., в
годы так называемой прогрессивной эры, когда правительства
республиканца Теодора Рузвельта, а затем демократа Вудро Вильсона
провели ряд важнейших либеральных реформ.
Президент Вильсон настойчиво предлагал продолжить этот либерально-
реформистский курс и в напряженной политической обстановке первых
послевоенных лет, когда в Соединенных Штатах развернулось сильное
рабочее и общенародное демократическое движение, выдвинувшее широкую
программу национализации основных отраслей экономики. В декабре 1919 г. в
послании конгрессу Вильсон заявил: ’‘Крупные потрясения в мире
заставляют нас добиваться скорейшего устойчивого урегулирования
отношений между трудом и капиталом... Для этого надо признать фунда-
ментальные права, за которые давно уже борются рабочие”.
Президент имел в вцду права рабочих на организацию и на коллективный
договор, право на забастовку, расширение трудового законодательства.
Только тогда, заключил Вильсон, можно будет установить сотрудничество
классов и добиться того, чтобы “труд и капитал стали не антагонистами, а
равноправными партнерами”.
Однако новое усиление корпоративного капитала США в результате
первой мировой войны, рост его уверенности в собственных силах поме- иили
осуществлению этого курса. Послевоенная либеральнореформистская
программа Вильсона была отвергнута.
Когда же на выборах 1920 г. к власти пришла республиканская партия,
либерально-реформистский курс был полностью отброшен и в основу
правительственной политики была положена традиционная для XIX в.
Геология “твердого индивидуализма”. В результате экономические и
социальные функции американского государства, которые были весьма
скромными даже в годы “прогрессивной эры”, были теперь сведены к
*“1НмУму. Об этом откровенно говорилось в официальных заявлениях
"Резидентов-республиканцев Уоррена Гардинга и особенно его преемника
Кальвина Кулиджа, который занимал президентский пост в 1923-1929 гг. т. е.
как раз в период стабилизации.
Наиболее четко и последовательно идеология “твердого индивидуа-
лизма” была изложена Кулиджем в его послании конгрессу в декабре 1926 г.
Там говорилось: “Сущность нашей системы правления состоит в том, что она
базируется на принципах свободы и независимости индивидуума. В своих
действиях каждый из них зависит только от самого себя. Поэтому они не
должны быть лишены плодов своей предприимчивости. То, что накоплено их
личными усилиями, не должно стать источником государственной
расточительности”.
Президент Кулидж, министр финансов Эндрю Меллон, глава одного из
крупнейших американских корпоративных объединений и другие предста-
вители так называемой “старой гвардии” республиканцев защищали
фактически курс на возврат к наиболее реакционной форме индивидуали-
стической идеологии - социал-дарвинизму с его принципами “борьбы за
существование” и “выживание наиболее приспособленных”, или, как часто
говорилось, принципом “каждый сам за себя и к черту неудачника”. Это
означало отрицание какого бы то ни было вмешательства государства в
жизнь общества. Президент Кулидж так изобразил идеальную, по его мнению,
структуру общественной жизни: “Если федеральное правительство исчезнет,
то простые люди в течение очень длительного времени не заметят
решительно никаких изменений в своих повседневных делах”.
Цель государственной политики, по мнению представителей республи-
канской “старой гвардии”, состояла в том, чтобы полностью отказаться не
только от регулирования, но и от вмешательства в дела бизнеса. Задача
государства, утверждалось ими, - создать максимально благоприятные
условия для бесконтрольного хозяйничанья бизнеса. В соответствии с этим
систематически проводился курс на максимальное сокращение налогов на
крупные доход ы и на корпорации, а также на резкое снижение уровня
государственных расходов.
Однако даже в Соединенных Штатах многие идеологи и практики кор-
поративного капитала не могли не учитывать опыт первой мировой войны и
первых послевоенных лет. Курс на безграничный индивидуализм отвергался
более передовыми, реалистически мыслящими кругами корпоративного
бизнеса. Это, разумеется, не было случайностью. Массовое внедрение новой,
передовой техники, более высокий технологический уровень производства
настоятельно требовали новых организационных форм
предпринимательских объединений, а резкое обострение международной
конкуренции в условиях стабилизации поставило их перед необходимостью
систематических усилий по снижению себестоимости производства. На
решение этих задач и были направлены усилия влиятельных кругов крупного
бизнеса. Прежде всего, они содействовали повышению степени
организованности корпоративного капитала. При активном содействии
организаций промышленников и финансистов в 20-х гг. создавались так
называемые отраслевые ассоциации бизнеса, которые централизованным
путем собирали и распространяли информацию о наличном уровне цен, о
мет9пЯХ снижения издержек производства, об эффективных способах
транспортировки и сбыта, о способах получения дешевого кредита и других
интересующих бизнес проблемах
Усиленно внедрялись в 20-х гг. и новые методы организации произ-
водственного процесса на промышленных предприятиях, рассчитанные на
снижение себестоимости производства и увеличение его прибыльности,
равную роль в этом отношении играли различные методы максимального
повышения интенсивности труда рабочих, особенно усиленное внедрение
системы, предложенной еще в конце XIX в. американским инженером
Фредериком Тейлором. Система тейлоризма была основана на детальном
хронометрировании всех производственных операций наиболее искусных и
выносливых рабочих и последующем распространении этих норм на всех
рабочих, занятых этими операциями. Дальнейшее свое развитие методы
интенсификации труда рабочих получили в США в 20-е гг. в массовом
поточно-конвейерном производстве.
Однако многие идеологи и практики корпоративного бизнеса США хорошо
помнили грандиозные стачки первых послевоенных лет и выдвигавшиеся
тогда рабочими требования, ставившие под угрозу основы существующего
строя. Поэтому наряду с методами, рассчитанными на усиление степени
эксплуатации рабочих, в период капиталистической стабилизации 20-х гг.
началось распространение различных форм частнопредпринимательской
благотворительности с целью поддержания социальной стабильности
общества. Усиленно пропагандировались тогда идеи “социальной
ответственности бизнеса”. Утверждалось, что сам бизнес может эффективно
решать все социальные проблемы, а главное, сделать рабочих
“равноправными партнерами” предпринимателей. С этой целью в 20-е гг.
началось распределение акций промышленных предприятий среди рабочих,
создание частных пенсионных фондов, а также создание в противовес
профессиональным союзам рабочих так называемых компанейских союзов
как органов классового сотрудничества.
Эта новая, более современная система трудовых отношений получила
название системы “индустриальной демократии”. Важнейшей целью этого
нового курса более передовых групп корпоративной буржуазии было
п
Р°тивопоставить государственному регулированию, установлению твердых
законодательных норм социальных отношений систему саморегулирования
бизнеса. В то же время эта система была и альтернативой безгра- иичному
индивидуализму - социал-да рви низ му.
Виднейшим представителем этой более современной тенденции в пра-
“Дтельстве Кулиджа стал министр торговли Герберт Гувер, в 1928 г.
Ранный очередным президентом США. Основное направление гуве- кого
курса определила идея так называемого “регулируемого индиви- ализма”.
Утверждалось, что в Соединенных Штатах происходит решительная
экономическая трансформация, суть которой - переход “ от крайнего
индивидуализма к ассоциативным действиям”. Путем выработки “кодексов
этики и практики бизнеса”, посредством создания ассоциаций
промышленников, организаций банкиров, торговых палат, фермерских
кооперативов, разнообразных профессиональных организаций рабочих
должно было под эгидой государства как некоего верховного арбитра
осуществляться саморегулирование бизнеса и насаждаться дух его
“коллективной ответственности”.
В странах Западной Европы в период стабилизации 20-х гг. не произошло
такого решительного отхода от государственного регулирования, как в США.
Это во многом объяснялось тем, что в первые послевоенные годы степень
обострения социальных противоречий и классовой борьбы в Западной
Европе была значительно больше, чем в Соединенных Штатах.
Тем не менее и в странах Западной Европы в 20-е гг. на первый план
выдвигались не идеи государственного регулирования, а идеи саморегули-
рования корпоративного капитала. Чаще всего они принимали форму
сотрудничества крупных корпораций и профсоюзов с целью проведения
рационализации производства в интересах увеличения его прибыльности и в
то же время с учетом ряда социальных прав рабочих.
Наиболее ярким примером такого рода стало создание в 1928 г. в Англии
комитета для содействия реорганизации промышленности и для
регулирования отношений предпринимателей и рабочих между руководством
Британского конгресса тред-юнионов и группой представителей крупного
корпоративного капитала во главе с одним из руководителей химического
концерна Альфредом Мондом. Так возник мондизм как одна из форм
саморегулирования корпоративного капитала в сотрудничестве с лидерами
профсоюзного движения, как одно из конкретных проявлений идеологии и
практики “индустриальной демократии”.
В не меньшей степени эти более современные методы трудовых отно-
шений были характерны тогда и для Германии, где наличие наряду с
профсоюзами еще и разветвленной системы производственных советов, или
фабзавкомов, создавало для рабочих более благоприятные возможности для
отстаивания своих позиций при заключении соглашений с корпоративными
объединениями. Методы “индустриальной демократии” получили в 20-е гт.
широкое распространение также в Скандинавских странах и некоторых других
государствах Западной Европы.
Но наряду с этим, в отличие от Соединенных Штатов, в Западной Европе в
период стабилизации 20-х гг. сохранилось также п экономическое и
социальное регулирование государства. Более того, в Германии и Англии это
регулирование в некоторых отраслях экономики принимало не только формы
косвенного бюджетного и кредитно-финансового регулирования, как это было
в других европейских странах, но и формы государственного
предпринимательства. Сохранилось и социальное государственное регу-
лирование. Если в Соединенных Штатах в 20-е гг. практически отсутство вала
система общегосударственной социальной защиты населения, то в Англин и
Германии она уже тогда была достаточно развита. Важные оеформы в
социальной области были проведены к тому времени также во Фр ампии
Бельгии, Швеции, Австрии и Чехословакии.
Таким образом, на основе резкого укрепления позиций корпоративного
капитала в период стабилизации 20-х гг. произошло значительное, а то и
очень сильное ослабление государственного регулирования. Это, разумеем
не означало возврата к безграничному индивидуализму XIX в. Напротив,
росла организованность крупного капитала, внедрялись различные формы
саморегулирования корпоративного бизнеса, начала распространяться
практика “социального партнерства” предпринимателей и рабочих.
Следовательно, усиливались коллективистские тенденции в развитии
бизнеса. Это было характерно даже для Соединенных Штатов, где
государственное регулирование в 20-х гг. было практически отброшено. Что
же касается основных стран Западной Европы, то для них было тогда
свойственно сочетание корпоративного регулирования с сохранением более
или менее развитых экономических и социальных функций государства. Все
это означало, что в период капиталистической стабилизации 20-х гг. более
или менее четко проявилась общая тенденция к созданию более
организованной формы капитализма.
•♦♦
♦♦♦
♦**
Однако на* самом деле для такого оптимизма у правителей Англии было
очень мало оснований. С первых же дней после окончания мировой войны
14
9
перед английской буржуазией возникли огромные экономические и
социально-политические затруднения. А эти послевоенные трудности
английской буржуазии были следствием того важного факта, что после
первой мировой войны резко усилился и углубился процесс экономического
упадка Англии.
Встает вопрос: в чем же были основные причины прогрессирующего
упадка английской экономики, так явственно обозначившегося после
окончания первой мировой войны?
Первые признаки этого процесса обнаружились еще в последние
десятилетия XIX в., в период перерастания капитализма свободной
конкуренции в монополистический капитализм. До этого, особенно в 50- 60-х
гг. XIX в., Англия, казалось, достигла вершины своего могущества. Раньше
всех других стран мира, уже к середине ХЕХ в., завершив промышленную
революцию, Англия стала подлинной “мастерской мира”, обладая
неоспоримой промышленной монополией. Мощный английский торговый
флот давал ей возможность успешно поддерживать торговую монополию на
международном рынке. Громадные финансовые ресурсы,
сконцентрированные в английских банках, были использованы для широкого
вывоза капитала, что обеспечило Англии монопольное положение в
международной финансовой системе. Наконец, созданная уже к середине XIX
в. обширная Британская колониальная империя позволила Англии
поддерживать колониальную монополию. Все это превратило Англию в
главную, наиболее могущественную страну капитализма свободной
конкуренции.
Однако примерно с 80-х гт. ХЕК в. положение стало изменяться. К этому
времени на мировую арену выступили более молодые страны
капиталистического развития - Германия и Соединенные Штаты Америки,
которые с неслыханной быстротой строили новую промышленность,
основанную на передовой технике, и которые уже к началу XX в. обогнали
Англию не только по темпам своего экономического развития, но и по общему
объему производимой промышленной продукции.
Германия и Соединенные Штаты в наибольшей степени использовали
результаты второго крупного технологического переворота, происшедшего во
второй половине XIX в. Вложив огромные средства в техническое
переоборудование своих предприятий, германские и американские
предприниматели значительно обогнали своих английских конкурентов в
техническом оснащении промышленности. Техническое оснащение
английской промышленности, которое в середине XIX в. было самым
передовым, стало устаревать. А ее переоборудование на базе передовой
техники требовало новых огромных капиталовложений и, главное, не несло
капиталистам немедленной выгоды.
Конечно, если бы английская буржуазия, обладавшая огромными
Финансовыми средствами, не имела других, более прибыльных н, что еще
быстро приносящих необходимый результат каналов для рложения
капиталов, она пошла бы на решительное обновление тех1шческой базы
15
0
промышленности. Но такие каналы у нее были. Это были огромные
колониальные владения. Поэтому английская буржуазия предпочитала
вывозить свои капиталы за пределы страны, в свои колонии и там
основывать новые промышленные предприятия, которые даже при прежней
технической базе приносили ей гигантские прибыли в силу невиданной в
метрополии дешевизны сырья и рабочей силы. Вложение капталов в
промышленность самой Англии все более сокращалось, что повлекло за
собой все большее отставание Англии от США и Германии. Английским
товарам все труднее становилось конкурировать на мировом рынке с более
дешевыми товарами более передовой в техническом оснащении
промышленности Америки и Германии. В результате к началу XX в. Англия
безвозвратно утратила свою былую промышленную и торговую монополию.
Первая мировая война не только не ликвидировала нараставшие
экономические трудности Англии, но даже усилила эти затруднения. Правда,
Англии на время удалось вывести из строя главного своего конкурента -
Германию. Но за годы войны чрезвычайно усилился другой опасный
конкурент - Соединенные Штаты, которые, используя свое техническое
превосходство, начали вытеснять английские товары с ряда важных рынков,
прежде всего с рынков Центральной и Южной Америки. На рынках Восточной
Азии все сильнее ощущалась конкуренция Японии. Кроме того, за время
войны значительно выросла промышленность в английских доминионах, и
усилившаяся буржуазия доминионов тоже стала выступать как конкурент в
борьбе за рынки сбыта. В условиях обострения империалистической борьбы
за рынки сбыта, источники сырья и сферы приложения капиталов явственно
обнаружилось неблагоприятное положение корпоративной буржуазии
Англии. Английская промышленность, техническая база которой безнадежно
устарела, все более отставала и находилась в состоянии хронического
упадка. Особенно отставали старые, традиционные отрасли английской
промышленности - угольная, такстильная, судостроительная, которые
особенно устарели в своем техническом оснащении. Достаточно, например,
указать на то, что к иачалу 20-х гг. в Англии было механизировано только 20%
добычи угля, в 10 время как степень механизации добычи угля в США
достигла 70%, что Многие текстильные фабрики в Англии работали на
безнадежно Устаревшем оборудовании 40-50-летней давности.
Поэтому после первой мировой войны промышленное производство глии
в течение долгого времени находилось ниже довоенного уровня.
св 1920 г., в условиях краткого послевоенного промышленного Дьема,
индекс общего объема английской промышленной продукции
15
1
Поэтому с 50-х гг. XIX в., после поражения чартизма, в Англии напущу
длительный упадок рабочего движения, которое целиком подпало под
влияние либеральной партии.
В конце XIX в., в период перерастания капитализма свободной
конкуренции в монополистический капитализм, социально-политическая
ситуация в Англии решительно изменилась. Утрата промышленной и
торговой монополии Англии, ослабление ее позиций на мировом рынке
постепенно стали вызывать оппозицию политике свободной торговли со
стороны влиятельных групп корпоративного капитала. Эго обусловило
появление первых признаков кризиса либеральной партии и защищаемой ею
идеологии классического либерализма. Начал постепенно усиливаться
второй компонент английской двухпартийной системы - консервапшмяо
партия, которая все более активно стала выдвигать идею отнята от свободной
торговли и перехода к политике протекционизма.
В конце XIX - начале XX в. консерваторы требовали также еще большей
активизации колониальной политики, беспощадного подавления
национально-освободительного движения ирландского народа.
Но на первый план в отношениях между либералами и консерваторами
все больше выходили вопросы политики по отношению к рабочему классу.
Рост экономических трудностей Англии в конце XIX в. стал важнейшей
базой для возрождения в 80-90-х гг. рабочего движения. Вслед за
возникновением так называемого "нового тред-юнионизма”, выступившего с
требованиями всеобщего избирательного права для мужчин и создания
системы социальной защищенности, в Англии развернулась деятельность
различных социалистических организаций (Социал- демократическая
федерация, Фабианское общество и др.). В 1893 г. возникла Независимая
рабочая партия, выдвинувшая лозунг самостоятельного рабочего
представительства в парламенте. Эго свидетельствовало о начале процесса
отхода рабочего класса от либеральной партии. В 1900 г. возник так
называемый Комитет рабочего представительства, который в 1906 г. был
реорганизован в Лейбористскую партию. Ее коллективными членами стали
важнейшие профсоюзы. Независимая рабочая партия и другие
социалистические организации.
Развитие рабочего и социалистического движения в Англии в начале XX в.
вызвало к жизни политику либерально-буржуазного реформизма. Ее
проводником стал виднейший лидер либеральной партии Дэвид ЛлойД'
Джордж. Было несколько расширено избирательное право: в начале XX в нм
пользовалась примерно половина взрослого мужского населения страны.
Были проведены также важные социальные реформы: введено страхование
по старости, болезни, безработице и в случае увечья на производстве.
Следовательно, в Англии в начале XX века были созданы первые важные
элементы системы социальной защиты населения.
Реформистская политика либералов вызвала упорное сопротивление
консерваторов. которые занимали более жесткую позицию по отношению к
рабочему классу.
15
4
♦♦♦
15
5
лейбористской партии Артур Гендерсон вместе с двумя своими коллегами
вошли в состав коалиционного правительства либералов и консерваторов.
Однако в 1917-1918 гт. перед коалиционным правительством Ллойд-
Джорджа возникли очень трудные проблемы. С 1917 г. в Англии развернулось
массовое рабочее движение. Как и в других странах, оно вышло далеко за
рамки традиционной экономической борьбы. Рабочие выдвигали лозунги
кардинальных реформ, добивались всеобщего избирательного права.
Особенно активно они боролись за национализацию угольной
промышленности, которая, будучи особенно отсталой в своем оснащении, в
годы войны была передана во временное управление государства.
Настроение организованных рабочих было боевым. Один из лидеров
левого крыла профсоюзов, президент союза транспортных рабочих Роберт
Уильямс заявил в 1917 г. на рабочем съезде в Лидсе: “Мы, рабочие, имеем
больше прав выступать от имени народа, чем та клика, которой доверены
сейчас наши политические судьбы”. А когда на съезде было решено послать
приветствие России, Уильямс провозгласил: “Я призываю вас: идите и
поступайте так же, как они. Нашей стране ничуть не меньше, чем России,
необходимы коренные революционные перемены”.
В этих условиях правительство Ллойд-Джорджа в 1918 г. вынуждено было
пойти на проведение ряда реформ. Прежде всего, была осуществлена
очередная реформа избирательной системы. Было, наконец, объявлено о
ликвидации имущественного ценза. Избирательные права были
предоставлены всем мужчинам с 21 года при сохранении 6-месячного ценза
оседлости. Избирательные права получили и женщины, но только с 30 лет.
Число избирателей в стране сразу возросло более чем в 2,5 раза - с 8 млн до
21 млн. Кроме того, было введено всеобщее обязательное школьное
обучение детей до 14 лет, причем начальное школьное обучение стало
бесплатным.
В последние месяцы войны проходила активная подготовка к новым
парламентским выборам. На этих выборах часть либералов во главе с Ллойд-
Джорджем решила сохранить коалицию с консерваторами, тогда как другая
фракция либералов во главе с Асквитом отказалась от вступления в
коалицию. На выборах, проведенных в декабре 1918 г., либерально-
консервативная коалиция выступила с широковещательной программой
“экономической и социальной реконструкции”, цель которой.
15
6
по словам Ллойд-Джорджа, состояла в том, чтобы “сделать
Англию остойной героев, возвращающихся с полей
сражений”.
Д
В избирательном манифесте коалиции торжественно провозглашалось:
“Коалиционное правительство будет действовать не в интересах какого- либо
отдельного класса или части класса. Его первой заботой будет улучшение
положения основной массы населения, которая живет трудом своих рук”.
Пропаганда важных социальных реформ сопровождалась активной
антигерманской кампанией. Говоря о средствах для проведения этих реформ,
Ллойд-Джордж все время повторял: “За все заплатят немцы!” Все jro
обеспечило коалиции победу на выборах. В палате общин коалиция части
либералов с консерваторами получила более двух третей мест (484 введение
из 707).
Значительно увеличила свою активность на выборах и лейбористская
партия. За время войны она значительно подняла свой политический вес. С
одной стороны, она впервые показала, чгго она может играть важную роль в
решении задач, поставленных в годы войны правительственными кругами.
Это обозначило начало процесса интеграции лейбористских лидеров в
политическую систему английского капитализма. С другой стороны, резко
возросло влияние лейбористской партии в рабочем классе. Отходя от
либералов, массы рабочих переходили к поддержке лейбористов. Ряды
лейбористской партии быстро росли: после окончания войны в ней было
уже около 3,5 млн членов.
Все это обусловило крупные изменения в характере и политических
установках лейбористской партии. В феврале 1918 г. был принят новый
устав лейбористской партии. Во-первых, в нем предусматривалось
15
7
других европейских стран, выдвигавших эволюционный идеал социализма.
Новый устав 1918 г. ликвидировал это отличие. Знаменитая 4-я статья нового
устава гласила, что задача лейбористской партии состоит в том, чтобы
“обеспечить работникам физического и умственного труда полный продукт
их труда и его наиболее справедливое распределение на основе
общественной собственности на средства производства и наилучшей
системы народного управления н контроля над всеми отраслями
промышленности и предприятиями обслуживания”.
В июне 1918 г. конференция лейбористской партии приняла решение о
выходе из коалиции с либералами и консерваторами и о самостоятельной
избирательной кампании. Предвыборная платформа лейбористской партии
получила название “Лейборизм и новый общественный порядок”. Ее
основной тезис гласил: “Лейбористская партия считает, что послевоенная
реконструкция должна коснуться не только того или иного правитель-
ственного ведомства или того или иного винтика социального механизма.
Она должна стать реконструкцией самого общества”.
В соответствии с этими принципами платформа лейбористов на выборах
1918 г. выдвинула широкую программу национализации. Лейбористы заявили
о необходимости национализации земли, угольной промышленности,
железнодорожного транспорта, торгового судоходства, электроэнергетики,
производства вооружений. В этих и других отраслях экономики
предполагалось установление демократического контроля.
Наряду с этими кардинальными проектами реформ платформа лейбо-
ристской партии предусматривала проведение ряда демократических
преобразований: установление общенационального минимума заработной
платы, изменение налогового законодательства с целью перенесения
основной тяжести налогообложения на лиц с крупными доходами,
дальнейшее расширение социального законодательства.
Наконец, в избирательной платформе лейбористской партии преду-
сматривались важные политические реформы: введение всеобщего
избирательного права, ликвидация палаты лордов.
Все эти прогрессивные преобразования лейбористская партия предпо-
лагала осуществить мирным, эволюционным путем при сотрудничестве с
буржуазными партиями, путем дальнейшего совершенствования строя
парламентской демократии.
Позитивная эволюция программных установок лейбористской партии
обеспечила значительный ее успех на выборах 1918 г. За лейбористских
кандидатов голосовало около 2,5 млн избирателей, т. е. 22% общего числа
избирателей, тогда как на предыдущих выборах 1910 г. лейбористы получили
только 400 тыс. голосов. Лейбористская партия провела в палату общин 59
депутатов, впервые составив значительную парламентскую фракцию.
По результатам выборов в январе 1919 г. было сформировано новое
коалиционное правительство части либералов в блоке с консерваторами-
15
8
главе его остался Ллойд-Джордж, но ряд ключевых постов в
„девительстве заняли видные лидеры консервативной партии: Остин
{^^ерлен. ставший министром финансов, лорд Керзон, занявший пост
министра иностранных дел, и лидер консервативной партии Бонар-Лоу,
ставший лордом-хранителем печати. Уже в этом факте сказалось
прогрессирующее ослабление либеральной партии, раскол ее на
враждующие фракции, разделение ею властных полномочий с консерваным.
торами.
Уже сам состав коалиционного правительства свидетельствовал о
намерении консервативных групп двухпартийной системы начать
решительное контрнаступление на позиции рабочего класса. Об этом
говорило стремление правительства возможно быстрее возвратить
угольные шахты их прежним владельцам, несмотря на широкое
распространение лозунга национализации угольной промышленности.
Английская буржуазия стремилась отнять у рабочих их прежние завоевания
и вновь стать “полными хозяевами в своем доме”.
Однако в 1919-1920 гг. выполнение этих задач оказалось невозмож
В стране продолжалось массовое рабочее движение. Осенью 1919 г. была с
успехом проведена всеобщая стачка железнодорожников. Тогда же возникла
серьезная угроза всеобщей забастовки в угольной промышленности. Ее
особенность заключалась в том, что союз горняков действовал вместе с
двумя другими крупными профсоюзами - союзом железнодорожников и
союзом транспортников. Эти три сильных профсоюза еще до войны
составили так называемый “Тройственный союз”. Угроза объединенных
действий рабочих заставила правительство и шахтовладельцев на время
отказаться от возвращения шахт их прежним владельцам и от курса на
восстановление конкурентоспособности английской угольной
промышленности за счет рабочих.
Стачечное движение 1919-1920 гг., проходившее под радикальными
лозунгами, выдвинуло из своей среды немало передовых, наиболее
сознательных рабочих. Они стали основой массового движения шоп-
сноардов, т. е. фабрично-заводских старост. С их помощью английские
Рабочие достигли тогда важных успехов. В ряде отраслей промышленно- сти
был завоеван 8-часовой рабочий день. Общий фонд заработной платы
Рабочих увеличился за два года на 500 млн фунтов.
Активизировались и левые группы социалистического движения. На их
°снове в июле 1920 г. была создана Коммунистическая партия Великобри-
таинн. которая сыграла немалую роль в организации движения ^лидарности с
Советской Россией.
аким
°бразом, размах рабочего движения в Англии в 1919-1920 гг. тГазался
настолько сильным, что проведение необходимой для корпора- кого капитала
политики широкого наступления на жизненный уровень Дящихся оказалось
невозможным. До поры до времени коалиционное
ительсгво Ллойд-Джорджа вынуждено было продолжать политику
либерального реформизма. Оно лавировало, обещало проведение важных
15
9
реформ, а кое в чем и на самом деле уступало под сильным пролетарским
натиском первых послевоенных лет.
***
Наступление летом 1920 г. экономического кризиса вновь существенно
изменило политическую обстановку в стране. Кризис принес суровые
бедствия рабочим. Этот момент английская корпоративная буржуазия и сочла
наиболее благоприятным временем для перехода в решил» т.»^
контрнаступление на рабочих. Она поставила своей задачей не только отнять
у рабочих все их недавние завоевания, но и осуществить сильное
сокращение заработной платы, увеличение рабочего дня, повышение
интенсивности труда. Осенью 1920 г. Федерация британской промышлен-
ности заявила: “Рабочие нашей страны не могут надеяться на скорое
улучшение своей судьбы. Напротив, есть все основания полагать, что их
положение еще более ухудшится”.
Коалиционное правительство Ллойд-Джорджа пошло навстречу этим
пожеланиям крупного капитала. Первым объектом своего наступления оно
избрало горняков. Эго не было случайностью, ибо рабочие угольной
промышленности были тогда авангардом английского пролетариата. Именно
они одними из первых вступили в 1919 г. в борьбу за кардинальные
перемены в обществе, именно среди них и на этот раз были наиболее сильны
боевые настроения. В их распоряжении был один из самых сильных и
массовых профсоюзов: при общей численности английских тред-юнионов в
1921 г. в 8,5 млн человек в рядах Национальной федерации горняков
насчитывалось более 1 млн членов.
В феврале 1921 г. правительство Ллойд-Джорджа объявило о том. что все
угольные копи возвращаются их собственникам. Тем самым оно вступило в
прямую конфронтацию с горняками, ибо их основным требованием как раз и
было немедленное проведение национализации угольной промышленности.
Но дело не ограничилось только этим. При поддержке правительства
владельцы шахт заявили, что с 1 апреля 1921 г. они проведут повсеместное
снижение заработной платы горняков и будут отныне заключать с ними не
общенациональный коллективный договор. 3 порайонные соглашения.
Шахтовладельцы были настроены чрезвычайно агрессивно, угрожая
рабочим локаутом.
Федерация горняков отвергла все условия правительства и шахтовла-
дельцев и призвала рабочих к всеобщей забастовке. Рабочих угольной
промышленности, как и в 1919 г., поддержали два других члена
“Тройственного союза”, которые объявили, что в день начала забастовки
горняков они начнут забастовку солидарности.
Однако и руководители профсоюзов, и связанные с ними лидера
лейбористской партии всеми силами стремились избежать прямо
16
0
классового столкновения рабочих и предпринимателей. По
оценке английского историка Джорджа Коула, при
возникновении угрозы всеобщей стачки у профсоюзных
лидеров “душа уходила в пятки”. Это не было результатом
трусости, слабости характера. Это было неизбежным
результатом самой философии тред-юнионизма.
Профсоюзные лидеры были большими мастерами
терпеливых и умелых переговоров и компромиссов с
предпринимателями, но они были решительными
противниками прямых действий, выходящих за рамки
идеологии и практики классового сотрудничества. Эту же
линию проводили и лейбористские лидеры. “Если
незаконными средствами навязать стране политику части
общества, а может быть, и его меньшинства, * заявил,
например, Артур Гендерсон, - то это повлечет за собой
ликвидацию парпяментской формы правления, утверждение
диктатуры меньшинства и в конце концов может уничтожить
все наши конституционные свободы”.
Первоначально забастовка была назначена на 12 апреля 1921 г. Однако
накануне этого дня было заявлено, что не исчерпаны все возможности для
нахождения компромисса с владельцами шахт. На этом основании начало
забастовки было перенесено на 15 апреля. Но вечером 14 апреля секретарь
Федерации горняков Фрэнк Ходжес дал понять в одном из своих заявлений,
что горняки временно могут согласиться с системой порайонных соглашений.
Исполком федерации горняков утром же следующего дня отмежевался от
заявления Ходжеса. Но лидеры союзов железнодорожников и
транспортников обвинили горняков в неуступчивости и отменили обещанную
забастовку солидарности.
Горнякам пришлось бастовать одним. Свыше двух месяцев они
отстаивали свои права и завоевания, но к середине 1921 г. их сопротивление
было сломлено.
Английские рабочие надолго запомнили этот позорный пример срыва
единства действий. Не случайно день 15 апреля 1921 г. вошел в историю
английского рабочего движения как “черная пятница”.
Сломив сопротивление горняков, английская корпоративная буржуазия
Расчистила путь для наступления на позиции других отрядов рабочего класса
16
1
Англии. Уже к началу 1922 г. ей удалось добиться снижения заработной платы
6 млн рабочих.
Таким образом, к 1922 г. с помощью правительства английской буржуазии
удалось добиться важных успехов на “внутреннем фронте”, абочсе движение
в Англии заметно ослабло. Уменьшилось число забастовок, численность
профсоюзов за 1920-1922 гг. сократилась с 8,5 Мли до 5,5 млн человек, а
численность лейбористской партии снизилась за 3151 годы с 4.4 млн до 3.3 млн
членов.
Однако английская буржуазия явно сознавала непрочность своих ^ервых
успехов. Ведь экономическая конъюнктура в Англии в 1922-1923 ft
продолжала оставаться депрессивной. А это создавало реальную угрозу в°го
подъема классовой борьбы.
6—529
16
2
В этих условиях консервативные группы английской буржуазии считали
необходимым еще более усилить давление на рабочий класс и совершенно
покончить с той политикой социальных уступок, которую в первые
послевоенные годы проводило правительство Ллойд-Джорджа и которая
теперь, после первых успехов буржуазии на “внутреннем фронте” стала
ненужной и даже вредной для правящих кругов страны. Поэтому рад видных
лидеров консервативной партии стал выступать за разрыв коалиции с
либералами и за создание чисто консервативного правительства, которое
более твердо, чем коалиционное правительство, могло бы проводить
политику решительного наступления на трудящихся.
Все это привело к тому, что в октябре 1922 г. на конференции консер-
вативной партии было принято решение о разрыве коалиции с либералами.
Правительство Ллойд-Джорджа сразу же ушло в отставку. Парламент был
распущен и назначены новые выборы.
Парламентские выборы, проведенные 15 ноября 1922 г., принесли победу
консерваторам. Они обеспечили себе большинство мест в палате общин - 347
из 607. Во главе нового, чисто консервативного правительства стал лидер
консерваторов Бонар-Лоу, а после его отставки по болезни в мае 1923 г.
премьер-министром Англии стал более молодой деятель партии Стэнли
Болдуин.
Консервативное правительство поставило своей главной задачей
стабилизировать экономическое положение страны, укрепить позиции
британского капитала на мировом рынке и с этой целью добиться
повышения конкурентоспособности английских товаров. Поэтому оно с еще
большей последовательностью проводило политику решительного
наступления на жизненный уровень трудящихся. Но лидеры консерваторов
считали, что этих частичных мероприятий недостаточно для восстановления
былого могущества Англии, что для этого нужны другие, более решительные
средства. Вот почему, отражая убеждения значительной части крупной
буржуазии, консервативное правительство выдвинуло предложение об
отказе от традиционной политики свободной торговли и о переходе к
политике протекционизма. В этом с гораздо большей, чем до первой мировой
войны, силой проявилось серьезное ослабление позиции Англии, которая
уже не могла успешно конкурировать с другими странами, сохраняя старую
фритредерскую политику. Правительство Болдуина впервые в истории
страны поставило в порядок дня введение протекционизма.
Но чтобы провести в жизнь столь кардинальное изменение курса
экономической политики, консерваторам надо было обеспечить не простое, а
квалифицированное большинство в палате общин. С этой целью оно вновь
распустило парламент и назначило внеочередные выборы.
Однако, вопреки ожиданиям консерваторов, новые парламентские
выборы, состоявшиеся 6 декабря 1923 г., окончились фактическим
сражением консервативной партии. Английские рабочие, возмущенные
реакционным курсом политики консерваторов, в большинстве своем
голосовали против них. Если в 1922 г. консерваторы обеспечили себе 347
мест в палате общин, то в 1923 г. они смогли провести туда только 259 своих
кандидатов, т. е. на 88 человек меньше.
Крупных успехов на выборах 1923 г. добилась лейбористская партия. Эго
объяснялось тем, что так же, как и на выборах 1918 и 1922 гг., лейбористы
выступили с прогрессивной программой социально- политических реформ,
которая включала такие пункты, как введение общенационального минимума
заработной платы, реформа налогового законодательства, борьба с
безработицей, строительство недорогих жилищ для рабочих, расширение
системы социального страхования, введение всеобщего избирательного
права. На завоевание голосов рабочих был рассчитан и популярный лозунг
установления дипломатических отношений с СССР.
Однако лейбористские лидеры стремились не только привлечь голоса
рабочего класса, но и завоевать поддержку широких масс мелких, средних и
даже крупных собственников. Поэтому в лейбористской предвыборной
платформе 1923 г., в отличие от платформ 1918 и 1922 гг., не было
требования национализации. Говорилось лишь о необходимости “создания
национальной электроэнергетической системы’* и улучшения всех видов
транспорта. Это, правда, не означало принципиального отказа лейбористов
от национализации. Чтобы не отпугнуть широкие массы собственников,
лейбористские кандидаты в 1923 г. применяли более осторожные
формулировки.
На это же были рассчитаны и заверения лейбористских лидеров в том,
что они будут стоять на страже закона и конституции и что они являются
сторонниками мирного, эволюционного развития и принципиальными
противниками революционного насилия. В статье, помещенной накануне
выборов в газете “Times”, лидер лейбористской партии Рамзей Макдональд
писал: “Какая политическая партия когда-либо успешнее Удерживала
широкие народные массы Англии, возмущенные условиями, в которых живут
промышленные рабочие, и привлекаемые красным заревом, занявшимся на
горизонте Европы! Какая партия когда-либо лУ'пне служила
конституционным принципам, чем лейбористская партия, 00ъединяющая всех
этих людей и вселяющая в их сердца твердую веру в ^Рламентский строй и
закон!”
Не случайно лейбористские лидеры не раз утверждали, что их про- *Ламма
представляет собой “альтернативу одновременно и реакции и Революции”.
За Лейбористская партия одержала на выборах 1923 г. крупную победу,
кандидатов голосовало почти 4,5 млн избирателей. Если на выборах г-
лейбористы завоевали 142 места в палате общин, то в 1923 г. они
провели в палату 191 депутата» став второй по числу мандатов партией в
парламенте.
Увеличила свое представительство в парламенте и либеральная партия.
В 1923 г. ей удалось преодолеть раскол между фракциями Ллойд. Джорджа и
Асквита. Она поддержала лозунг установления дипломатических отношений с
СССР. В противовес консерваторам либералы продолжали защищать
принципы свободной торговли. На выборах 1923 г либеральная партия
завоевала 155 депутатских мест.
Таким образом, в результате выборов 1923 г. в Англии создалось
своеобразное, необычное положение, когда ни одна из трех крупнейших
политических партий страны не располагала абсолютным большинством в
парламенте, а находившаяся у власти консервативная партия потерпела
серьезное поражение, потеряв 88 депутатских мандатов, хотя и сохранив
относительное большинство в палате общин. В этой ситуации сохранение
чисто консервативного правительства было бы слишком явным нарушением
парламентских норм. Формирование коалиционного правительства из
либералов и консерваторов в 1923 г. оказалось невозможным, ибо на этот раз
эти партии выступали с взаимоисключающими политическими курсами -
свобода торговли или протекционизм, - да к тому же чрезвычайно сильны
оказались и противоречия внутри каждой из двух буржуазных партий.
При таком положении формирование нового правительства было
поручено лейбористской партии. 22 января 1924 г. в Англии было создано
первое лейбористское правительство. Во главе его стал лидер лейборист-
ской партии Рамзей Макдональд. Он же занял и пост министра иностранных
дел. Другие важнейшие посты в лейбористском кабинете заняли Сидней
Вэбб, один из виднейших теоретиков партии, ставший министром торговли,
Филипп Сноуден, занявший пост министра финансов, Артур Гендерсон,
бывший лидером партии в годы первой мировой войны, а теперь
оказавшийся на посту министра внутренних дел, а также один из видных
профсоюзных лидеров Джеймс Генри Томас, получивший портфель
министра колоний.
Создание первого лейбористского правительства символизировало
дальнейшее углубление кризиса традиционной английской двухпартийной
системы. Упадок либеральной партии, отход от нес значительных слоев
буржуазии, недовольных политикой фритредерства, а с другой стороны,
ослабление влияния либералов в рабочем классе - все это обусловило
начавшуюся перестройку двухпартийной системы Англии, замену в ней
либералов на лейбористов, т. е. превращение английской двухпартийной
системы из чисто буржуазной системы в систему, основанную н 3
взаимодействии буржуазной консервативной партии и рабочей,
лейбористской партии.
Влиятельные политические круги Англии сочли возможным пойти на
создание лейбористского правительства. Экономическая ситуация в стране
1924 г. оставалась депрессивной. Попытки консерваторов стабилизировал
16
5
ситуацию окончились неудачей. В верхах страны решили: пусть попробуют
сделать это лейбористы. Если они не добьются успеха, то неизбежное в этом
случае ослабление лейбористской партии обернется на пользу
консерваторов. Сделать же что-либо опасное для основ существующего
строя лейбористы не смогут, так как все эти попытки будут блокированы
совместными голосами консерваторов и либералов.
С первых же дней практической деятельности первого лейбористского
правительства перед ним возникла альтернатива: какой политический курс
они должны избрать. В правительстве и в лейбористской партии
развернулась острая борьба. Об этом подробно рассказывается в книге
а^тпийекого историка Ральфа Милибевда “Парламентский социализм”,
которую я настоятельно рекомендую вам прочитать.
Один политический курс предлагали левые лейбористы. Среди них
выделялись такие деятели, как Джеймс Мэкстон, Дэвид Керквуд, Эммануэл
Шинуэлл, Джон Уигли и Фред Джоуэтт. Они активно действовали как
депутаты парламента, а два последних стали членами кабинета, заняв
соответственно посты министров здравоохранения и общественных работ.
Левые лейбористы предложили сразу же взять твердую линию на
осуществление своей программы, включая требования национализации.
Разумеется, это привело бы к провалу этой программы в палате общин
голосами консерваторов и либералов, к вотуму недоверия лейбористскому
кабинету и к роспуску парламента. Однако на новых выборах сложилось бы
четкое классовое противостояние: лейбористы как рабочая партия против
двух партий буржуазии. Избиратели должны бы были выбирать между
программой кардинального преобразования английского общества и
выступлением обеих буржуазных партий против нее. Иными словами,
проигранное сражение могло бы создать более благоприятные условия для
победы в последующей политической кампании.
Однако реформистские лидеры лейбористской партии выступили
категорически против курса, предложенного левыми лейбористами. Они
сразу же стали рекламировать себя не как представителей рабочего класса, а
как защитников общенациональных интересов, не как Радикальных
экстремистов, а как умеренных и разумных государственных Деятелей,
медленным, эволюционным путем осуществляющих свою •фограмму.
Сидней Вэбб, выражая этот политический курс, заявил, что лейбористская
партия не будет стремиться "сделать все в один присест”.
иа сначала начнет "переводить наши принципы в конкретные
•йконопроекты, которые пункт за пунктом мы будем отстаивать в
арламентских комитетах и лишь после этого через соответствующий
нституционный механизм претворять в жизнь... Мы будем действовать
остепенно. Наша задача - претворение социализма в осуществимые ланы,
принимаемые один за другим”.
Деятели буржуазных партий, лондонский высший свет всячески
поощряли этот курс лейбористских лидеров на постепенность и умеренность,
на защиту “общенациональных интересов”. За долгую эпоху
парламентаризма буржуазно-аристократическая Англия научилась умению
16
6
привлекать на свою сторону представителей низов общества, идти на
маневры, на компромиссы. В 1924 г. лейбористские лидеры стали очередной
модой высшего света. Их наперебой приглашали на светские рауты, они
удостаивались приглашений к королевскому двору. Их всячески обхаживали,
им льстили, их хвалили за умеренность и здравый смысл. И большинство
лейбористских членов кабинета и парламентариев оказались весьма падкими
на это обхаживание. Даже многие левые лейбористы не стали исключением
из этого общего правила, быстро превращаясь из “непреклонных
революционеров” в кротких парламентариев. Например, описывая свои
впечатления от своих буржуазноаристократических коллег по палате общин,
левый лейборист Дэвид Керквуд говорил, что до того, как он попал в палату
общин, он мало знал о “сильных мира сего” и считал, что “они и
представляемый ими мир топчут моих собратьев, обрекая их на нищету,
муки, отчаяние и смерть”. Попав, однако, в палату, Керквуд, по его словам,
обнаружил, что “она полна чудес... Самое удивительное, что все эти
“сильные мира сего” оказались такими простыми, искренними и
дружелюбными”. Бонар-Лоу, подвергшийся яростным нападкам за его
бездействие в деле помощи безработным, не проявил никакого негодования
и сказал, что ему было приятно услышать акцент жителя Глазго,
чувствовавшийся в речи Керквуда. А один из депутатов-консерваторов,
выслушав пламенную речь Керквуда о нищете мелких арендаторов, заявил
ему: “Голосовать за вас я не Moiy, но мне хотелось бы по мере сил помочь
этим людям”. И он вручил ему д ля них пятифунтовый билет.
Если даже левые лейбористы так поддавались иллюзиям причастности к
властным структурам, то что говорить о правых лейбористских лидерах! Они
сознательно шли на единение с “сильными мира сего”. Характерно, что
видная деятельница лейбористской партии Беатриса Бэбб, жена
лейбористского министра финансов, организовала для жен лейбористских
парламентариев нечто вроде “курсов повышения квалификации”, обучая их
манерам светского этикета.
Ко всему этому надо прибавить охватившее лейбористских министров
упоение властью. Вот как, например, описывал свои впечатления от приема в
королевском дворце один из видных лейбористских лидеров Дж. Р. Клайне:
“Когда мы стояли среди золота и пурпура королевского дворца, ожидая
выхода Его Величества, я не мог не дивиться необыкновенному повороту
колеса фортуны, вознесшему голодного клерка Макдональда, машиниста
Томаса, чернорабочего-литейщика Гендерсона и фабричного парня Клайнса
на эту вершину, рядом с теми, чьи предки на протяжении столетий были
королями. Мы творили историю”.
Ясно, что при таком состоянии менталитета лейбористских лидеров на
^ыьективное осуществление даже не самых радикальных пунктов ^□граммы
лейбористской партии было мало надежд.
(Правда, за недолгий период своего существования первое лейбористское
правительство провело ряд мер в области внутренней социальной политики.
Были увеличены государственные субсидии на жилищное строительство,
повышены размеры пенсий по старости и пособий по безработице. Но этого
было мало. Рабочие требовали гораздо большего, настаивая на выполнении
16
7
предвыборных обещаний лейбористов. Недовольство рабочих вызывало и
то, что, не спеша с выполнением своих обещаний трудящимся,
правительство, называвшее себя социалистическим, проявляло
трогательную заботу об интересах буржуазии. Принимая новый бюджет, оно
значительно уменьшило сумму налогов на акционерные компании. Оно
субсидировало крупные средства на укрепление вооруженных сил.
Только под сильнейшим давлением рабочих, только после того как
Лондонский совет тред-юнионов пригрозил правительству всеобщей
забастовкой, лейбористское правительство пошло на осуществление своего
предвыборного обещания и установило дипломатические отношения с
Советским Союзом.
Все это вызвало возмущение рабочих. В стране вновь развернулась
активная стачечная борьба. Но лейбористское руководство в самой
решительной форме осудило стачки. Более того, выступая в марте 1924 г. в
палате общин, премьер-министр Макдональд заявил, что лейбористское
правительство готово использовать для борьбы против забастовок закон о
чрезвычайном положении.
Такой политический курс лейбористского правительства уже через
несколько месяцев создал серьезные трудности для его деятельности. В
самом деле, английская'крупная буржуазия смотрела на создание первого
лейбористского правительства лишь как на временный эксперимент. Она не
могла испытывать удовлетворение только от того, что действия
лейбористского кабинета ничуть не угрожают основам ее власти и
могущества. Крупной буржуазии нужна была политика решительного
наступления на позиции рабочего класса. Но на такой курс политики
лейбористские лидеры пойти не могли. И без того уже их конкретные
Действия вызвали серьезное недовольство масс. Рабочие требовали от
лейбористов осуществления всех их предвыборных обещаний. Однако это не
входило в их стратегический курс. Министр финансов Филипп Сноуден так и
заявил: “Рабочие ждали от нашего правительства, что оно будет ^фоводить
мероприятия, которые мы считаем совершенно невозможны-
16
8
следовательно, лейбористское правительство могло продолжать свою
деятельность, лидеры кабинета решили использовать этот предлог для
ухода правительства в отставку. Разыграв “благородное негодование” по
поводу назначения следственной комиссии, Макдональд 8 октября 1924 г.
объявил об отставке лейбористского кабинета.
Через три недели, 29 октября 1924 г., англичанам в третий раз за три года
пришлось идти на новые внеочередные выборы. На этот раз они принесли
решительную победу консерваторам. В определенной мере этому
способствовал прямой подлог, на который пошли консервативные силы. За
несколько дней до выборов в столичной прессе под сенсационными
заголовками было опубликовано так называемое “письмо Зиновьева”, в
котором от имени исполкома Коминтерна английским коммунистам
предлагалось начать подготовку к “вооруженному восстанию” с целью
свержения власти буржуазии. Пресловутое “письмо Зиновьева”, по всей
видимости, было фальшивкой, хотя, справедливости ради, надо сказать, что
по своему общему тону и содержащимся в нем призывам оно мало
отличалось от подлинных документов Коммунистического Интернационала,
который, как мы уже говорили в прошлых лекциях, снова стал в это время
выдвигать на первый план лозунг социалистической революции. Поэтому
“письмо Зиновьева”, несомненно, оказало влияние на многих избирателей,
тем более что премьер Макдональд, отдавший распоряжение начать
расследование, как бы придал этой фальшивке характер подлинного
документа. В обстановке антикоммунистической истерии консерваторам
удалось провести в палату общин 413 депутатов, т. е. завоевать не только
простое, но и квалифицированное большинство. В ноябре 1924 г. в Англии
вновь было сформировано чисто консервативное правительство, во главе
которого, как и в 1923 г., стал Стэнли Болдуин.
***
С 1924 г. экономическая конъюнктура в Англии стала постепенно
улучшаться. Уже в 1925 г. был восстановлен золотой стандарт фунта
стерлингов и возобновлен размен банкнот на золото. Но, как мы у*6 говорили,
это улучшение было весьма относительным, и промышленное ипоизводство
в середине 20-х гг. было все еще ниже довоенного уровня. ^долуявшийся
экономический упадок Англии обусловил наибольшую „(.прочность
капиталистической стабилизации 20-х гг. в этой стране по -равнению с ее
характером в других ведущих странах высокоразвитого капитализма.
Продолжалось и дальнейшее ослабление позиций Англии на мировых
рынках, ибо товары технически отсталой английской промышленности не
могли конкурировать с передовой высокотехничной промышленностью США
и с промышленностью быстро восстанавливавшей свои довоенные позиции
Германии.
Эго вплотную подвело правительство консерваторов к тому, чтобы с
бдльшими шансами на успех возобновить политику решительного
наступления на жизненный уровень рабочих и за счет повышения степени
эксплуатации добиться снижения издержек производства и увеличения
16
9
конкурентоспособности английской промышленности на международных
рынках.
Уже летом 1925 г. новый премьер С. Болдуин от имени правительства
консерваторов заявил: “Рабочие нашей страны должны согласиться на
снижение заработной платы, для того чтобы поставить нашу промышлен-
ность на ноги”.
В этих условиях в середине 1925 г. в Англии и развернулся новый
конфликт в угольной промышленности, который через несколько месяцев
перерос в крупнейшее во всей истории Англин выступление пролетариата.
В июне 1925 г. владельцы угольных шахт объявили о том, что они
отменяют все прежние соглашения с Федерацией горняков и в дальнейшем
будут заключать коллективные договоры не в масштабе всей страны, как это
по преимуществу было даже после поражения стачки 1921 г., а по отдельным
районам. Шахтовладельцы заявили о своем намерении осуществить
повсеместное снижение заработной платы горняков (с колебаниями от 15 до
50% по разным районам) и категорически отвергли выдвигавшееся рабочими
требование введения общенационального минимума заработной платы. В
случае несогласия шахтеров принять эти условия владельцы угольных копей
угрожали объявить с 1 августа 1925 г. общий локаут.
Однако ультиматум шахтовладельцев вызвал всеобщее возмущение
рабочих. Исполком Федерации горняков призвал всех членов профсоюза к
Решительному сопротивлению. Шахтерам вновь удалось заключить союз с
железнодорожниками и транспортниками, а вскоре к ним присоединились "
рабочие машиностроительных заводов. Горняков поддержал и енеральный
совет Британского конгресса тред-юнионов. 31 июля 1925 г., ■ е. накануне
планируемого шахтовладельцами локаута, он призвал всех Рабочих страны
приступить на следующий день к бойкоту перевозок, грузки и выгрузки угля.
Эго означало, что в первый же день забастовку °®кно было начать около 3
млн рабочих.
К такому крупному конфликту английская буржуазия и консервативное
стала
з^®и>ельсгво готовы не были. Реальная угроза всеобщей забастовки их
врасплох. Поэтому правительство Болдуина, стремясь достичь временного
компромисса, пошло на уступки. Оно предоставило шахтовладельцам
крупную субсидию в размере 24 млн фунтов, с тем чтобы заработная плата
горняков в течение девяти месяцев выплачивалась в прежних размерах. Это
была крупная победа рабочих Англии. День 31 июля 1925 г., пришедшийся на
пятницу, в противоположность “черной пятнице” 15 апреля 1921 г., вошел в
историю английского рабочего движения под названием “красной пятницы”.
Однако выдача правительственной субсидии была все же лишь
отсрочкой конфликта, а не его разрешением. Ведь всем было ясно, что по
истечении девятимесячного периода, на который была рассчитана субсидия,
борьба между рабочими и владельцами шахт должна возобновиться, а
правительство пошло на уступки только для того, чтобы, хорошо
подготовившись к неизбежному конфликту, разгромить рабочих. Об этом
откровенно заявил в своей речи в парламенте Уинстон Черчилль,
занимавший в кабинете Болдуина важнейший пост министра финансов. Он
сказал: “Так как мы не могли сейчас выиграть конфликт, мы решили отдалить
17
0
кризис и, если удастся, совсем избежать его, а если не удастся, то успешно
справиться с ним, когда настанет для этого время”.
По этому плану правительство Болдуина начало тщательную, проду-
манную до мелочей, планомерную подготовку к разгрому горняков. Усиленно
и умело обрабатывалось общественное мнение. День за днем населению
страны внушалось, что требования горняков противоречат национальным
интересам страны, что в тот момент, когда Англия находится в тяжелом
экономическом положении, все классы общества должны “идти на жертвы”
ради “общего блага”.
Уже 6 aeiycra 1925 г. Болдуин выступил в палате общин с грозной речью.
“На прошлой неделе, - заявил он, - крупное объединение профсоюзов
предъявило нам свои требования. И если нам предстоит еще раз столкнуться
с подобными угрозами, то разрешите мне со всей решительностью заявить,
что никогда еще в нашей стране меньшинству не удавалось принудить к
чему-нибудь все общество”.
Эта риторика была рассчитана на то, чтобы настроить общественное
мнение против горняков. Одновременно было объявлено о создании
специальной правительственной комиссии во главе с либералом Гербертом
Сэмюэлем для обследования положения угольной промышленности.
Рекомендации этой комиссии, появившиеся через несколько месяцев, в
принципе, признавали необходимость улучшения положения горняков, но в
то же время поддержали требование шахтовладельцев о сокращении
заработной платы шахтеров. После этого кампания против горняков
возобновилась с новой силой. Изо дня в день их обвиняли в том. что они
получают “повышенную” заработную плату за счет правительства, а значит,
за счет “общества”.
В то же время правительство Болдуина тщательно готовило силы для
разгрома горняков. Оно готовилось к конфликту с рабочими, как к сражению
на войне. Вся Англия была разбита на 10 округов, во главе каждого из
которых был поставлен гражданский комиссар, действовавший от имени
правительства, наделенный чрезвычайными полномочиями й имевший в
своем распоряжении крупные полицейские силы. Спешно Формировались
отряды добровольцев-штрейкбрехеров. Тайно, по ночам, их учили правилам
вождения поездов и грузовиков, знакомили с работой на фабричных станках,
с работой телефона и телеграфа. Уже к началу 1926 г. в списках
добровольцев числилось около 75 тыс. человек, готовых заменить рабочих
во время забастовки. В стране были созданы пятимесячные запасы угля.
На все это уходили огромные средства. В книге английского экономиста
Джона Мэррэя, посвященной всеобщей стачке 1926 г., были приведены
данные о том, что, если бы все те денежные средства, которые были
израсходованы на подготовку разгрома, были переданы на помощь горнякам,
то правительство могло бы продолжать субсидировать угольную
промышленность и под держивать прежний уровень заработной платы
шахтеров еще целый год.
Но английская корпоративная буржуазия думала не об этом. Она жаждала
разгрома рабочих. “Сколько бы крови и денег это ни стоило, - заявил один из
крупнейших шахтовладельцев Англии Лондондерри, - мы добьемся полного
17
1
разгрома профсоюзов”.
Весной 1926 г. подготовка к разгрому горняков была завершена. Все силы,
мобилизованные правительством, ждали только сигнала, чтобы двинуться
против рабочих.
Как же готовился к конфликту английский пролетариат? Рабочие были
настроены чрезвычайно решительно. Они ни в коем случае не хотели
уступать. Идея всеобщей забастовки становилась все более популярной.
Немалую роль в пропаганде этой идеи играли коммунисты.
Однако руководящую роль в английском рабочем движении играли
Генеральный совет Британского конгресса тред-юнионов и лидеры
лейбористской партии. Они направляли свои усилия на то, чтобы в ходе
терпеливых и упорных переговоров с правительством и шахтовладельцами
добиться приемлемого компромисса. Они не хотели доводить конфликт до
всеобщей стачки и стремились ограничить действия рабочих традиционными
методами классового сотрудничества.
Между тем события нарастали. Тщательно подготовившись к предсто-
явшему конфликту, владельцы угольных копей объявили, что, поскольку
срок правительственной субсидии истекает, а горняки не идут на уступки,
•иахтовладельцы с 1 мая 1926 г. начнут общий локаут.
По требованию рабочих Генеральный совет 29 апреля 1926 г. созвал
конференцию тред-юнионов. Даже в эти решающие дни профсоюзные
лидеры пытались уговорить рабочих не прибегать к всеобщей стачке. Член
Генсовета, лидер союза железнодорожников Томас, обращаясь к Делегатам
конференции, говорил: “Друзья мои, когда появится стенографический отчет
совещания с правительством и предпринимателями, мой ^егдашние недруги,
наверное, скажут: “Томас чуть ли не пресмыкался”.
они будут правы. За всю свою многолетнюю деятельность я никогда •Че
так не просил и не вымаливал, как в эти месяцы. И я считаю это своим
долгом перед страной. ...Не теряйте голову. Мы добивались вымаливали,
просили мира. Мы и теперь хотим мира. А тот, кто хочет войны, пусть и берет
на себя ответственность”.
Однако было уже поздно. На третий день конференции, 1 мая 1926 г.
делегаты огромным большинством голосов приняли решение поддержать
горняков и начать всеобщую забастовку.
Даже после этого руководство лейбористской партии и тред-юнионов
продолжало переговоры с правительством и владельцами шахт, надеясь
достичь компромисса и предотвратить всеобщую стачку. В своем
выступлении перед делегатами конференции Рамзей Макдональд говорил: “Я
надеюсь, я все еще надеюсь, я верю, я не могу не верить, что произойдет что-
нибудь такое, что даст нам возможность на следующей неделе заниматься
своей обычной работой - радостно, ревностно и с доброй надеждой в
сердце”.
В своем выступлении в парламенте Макдональд был более откровенен.
"Я не поклонник всеобщих стачек, - заявил он. - Мне они не нравятся, я
говорю откровенно: они мне не нравятся. Но честно говоря, что можно
сделать?”
В этих словах и была вся суть. Руководители лейбористской партии и
17
2
тред-юнионов сделали все возможное для того, чтобы предотвратить
конфликт. Но это от них уже не зависело.
События, происшедшие на следующий день, сделали забастовку
совершенно неизбежной. 2 мая 1926 г. в консервативной газете “Daily Mail”
была помещена передовая статья под характерным названием “За короля и
страну”. Авторы статьи приравнивали всеобщую забастовку к войне с
враждебным государством и призывали всех уважающих закон англичан
отразить нападение “красных мятежников”. Статья была написана в таком
возмутительном духе, что наборщики типографии, где печаталась “Daily Mail”,
отказались набирать этот номер.
Когда премьер-министр Болдуин узнал об этом, он в ультимативной
форме заявил, что правительство прекращает всякие переговоры с
Генеральным советом до тех пор, пока тот самым решительным образом не
осудит поведение наборщиков и не откажется от решения о всеобщей стачке.
Среди лидеров Генсовета это правительственное заявление вызвало
настоящий переполох. Ведь это означало, что правительство объявляет
войну. Поздно вечером 3 мая часть лидеров Генерального совета явилась в
дом, где жил Болдуин, чтобы отмежеваться от наборщиков и достичь какого-
либо компромисса. Но к посетителям вышел слуга, который вежливо
сообщил им, что премьер-министр лег спать и что в доме скоро погасят свет.
Обескураженные профсоюзные лидеры поняли, что избежать всеобщей
стачки им не удастся. К тому же это от них уже и не зависело. В ночь с 3 на 4
мая забастовали горняки, железнодорожники, машиностроители, печатники и
рабочие многих других отраслей промышленности.
4 мая 1926 г. всеобщая забастовка охватила всю страну. В ней участ-
вовало более 4 млн рабочих. Стихийно создавалась сеть местных стачечных
комитетов» которые нередко брали на себя организацию работы
предприятий, необходимых для жизни населения. На улицах городов
ежедневно можно было видеть грузовики, перевозившие жизненно важные
продовольственные товары, с надписью: “С разрешения стачечного
комитета”. Попытки использовать штрейкбрехеров привели к столкновениям
стачечников с полицией.
С каждым днем всеобщая стачка принимала все более опасный для
английской буржуазии характер. Она перерастала в прямое классовое
противостояние. Весь рабочий класс Англии, став на защиту горняков,
решительно боролся за демократизацию отношений в промышленности, за
улучшение положения рабочих, за рабочий контроль над условиями труда.
Английская крупная буржуазия и правительственные круги были крайне
обеспокоены таким ходом событий. Поэтому они стремились исказить смысл
и значение всеобщей стачки, создать впечатление, будто она имеет
революционный характер и цели, будто она направлена на ниспровержение
строя парламентской демократии. Уже 3 мая, накануне начавшегося
конфликта, газета “Daily Telegraph” писала: “Всеобщая забастовка - это
настоящая гражданская война. Это борьба против законного правительства,
функции которого захватил Генеральный совет... Генсовет начинает
действовать в нашей стране наподобие Советов в России. Он становится
временным правительством, вступающим в конфронтацию с существующим
17
3
конституционным правительством”.
Руководители лейбористской партии и тред-юнионов категорически
отрицали, что всеобщая стачка имеет какие-либо революционные цели. Они
справедливо утверждали, что вся истерическая шумиха, начатая средствами
массовой информации, о созданной всеобщей стачкой “угрозе конституции и
закону” всего лишь ложь. Но и оценка, которую давали всеобщей забастовке
лидеры Генсовета, была далека от истины. Они стремились доказать, что
всеобщая стачка 1926 г. - не более чем обычный трудовой конфликт, цель
которой состоит только в том, чтобы помочь горнякам сохранить прежние
условия коллективного договора* Вот что говорил, например, Дж. Г. Томас в
дни всеобщей забастовки: “Я никогда не скрывал, что в случае серьезного
вызова конституции я буду молить Ьога ниспослать победу правительству.
На том я стою. Но всеобщая забастовка - не революция. Ее участники не
имеют ничего общего с теми, к™ горланит: “Мы хотим все ниспровергнуть!”
Всеобщая стачка - это обычный трудовой конфликт, когда рабочие говорят:
“Мы хотим только справедливости”.
Об этом же говорил и новый секретарь Федерации горняков Ртур Дж. Кук,
несмотря на то, что, в отличие от Томаса, он активно п°Ддерживал подготовку
и проведение всеобщей стачки. Он говорил: “Мы Не боремся против
конституции, мы боремся за хлеб. Мы не требуем возможного, мы не
гоняемся за химерами”.
. 0 том же ДУхе призывов к спокойствию и умеренности звучали и фициальные
заявления Генерального совета. Дело доходило до курьезов.
’ б мая, когда на улицах английских городов не раз разыгрывались
17
4
серьезные конфликты между стачечниками и полицией,
орган Генсовета газета “British Worker” обращалась к
рабочим со следующим призывом “Делайте все возможное,
чтобы не дать ходу идеям насилия и беспоряпуа Занимайтесь
какой-нибудь работой по дому. Постарайтесь забавлять и
развлекать своих детей. Теперь у вас есть для этого время.
Следите за своим здоровьем. Ежедневная прогулка
подкрепит ваши силы. Не садите сложа руки, занимайтесь
чем-нибудь. Болтаться на улицах никуда не годится”.
Ясно, что такие призывы лидеров Генсовета вызывали возмущение
передовых рабочих, готовых к решительной борьбе за демократические
перемены и не помышлявших о революции. Очень активно действовала во
время всеобщей стачки 1926 г. английская компартия, члены которой нередко
входили на местах в состав стачечных комитетов.
Однако в ходе всеобщей стачки 1926 г. особенно четко проявились крайне
неблагоприятные последствия того стратегического курса, который был взят
в 20-е гт. международным коммунистическим движением. Компартия Англии в
соответствии с линией Коммунистического Интернационала стремилась
превратить всеобщую стачку 1926 г. в революционное восстание против
буржуазии. Пленум центрального комитета английской компартии еще в
январе 1926 г. взял курс “на превращение всеобщей стачки в непреодолимое
наступление, которое должно окончательно свергнуть власть капитала”.
Орган компартии “Workers’ Monthly” несколько раз обращался к рабочим:
“Присоединяйтесь к революционному авангарду рабочего класса и вместе с
ним боритесь за завоевание пролетариатом государственной власти”.
В соответствии с этим 5 мая 1926 г. специально выпущенный компартией
“Workers* Bulletin” вышел под лозунгом “Вся власть рабочим! Долой
правительство Болдуина!”
Эти оценки повторяли и руководящие деятели Коммунистического
Интернационала. Так, председатель Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьев
заявил, что английская всеобщая стачка 1926 г. - это “крупнейшее после
Октября 1917 г. революционное событие последнего десятилетия”.
комитетов в советы в русском смысле этого слова”.
Такая же точка зрения господствовала и в советских исторических
работах тех лет. Например, в вышедшей в конце 20-х гг. книге А. В.
Лепешинской “Английская всеобщая забастовка 1926 года говорилось:
“Пролетариат Англии был подведен вплотную к завоеванию власти, к
гражданской войне. Его боевые организации начали перерастать в органы
власти. До вооруженной борьбы, до вооруженного восстания дело не дошло.
Но все же в ходе стачки началось перерастание стачечных
17
5
находили отклика в рядах участников стачки. Но консервативные силы умело
использовали этот ошибочный, экстремистский курс аиглийско компартии
для дискредитации всеобщей забастовки в глазах общественного мнения, для
того, чтобы извратить ее истинный характер и представить руководителей
Генсовета чуть ли не революционерами.
Все это и определило дальнейший тактический курс правительства.
Отвергнув предложение наиболее непримиримых членов кабинета вроде у.
Черчилля о вооруженном подавлении забастовки, премьер-министр С.
Болдуин попытался внести разлад в ряды стачечников. Навстречу этому
курсу охотно пошли лидеры Генсовета, которые были крайне обеспокоены
боевыми настроениями рядовых участников стачки. Когда 8 мая 1926 г.
Герберт Сэмюэль, председатель правительственной комиссии, обследо-
вавшей в 1925 г. положение угольной промышленности, предложил
руководству Генерального совета свое посредничество между лидерами
профсоюзов и правительством, руководители Генсовета охотно ухватились
за эту возможность, сделав вид, что они ведут переговоры с официальным
представителем правительства, хотя никаких полномочий на это Г. Сэмюэль
не имел. На этом основании они призвали рабочих прекратить забастовку.
Когда же уговоры не подействовали, лидеры Генсовета пошли на прямой
обман рабочих. Они заявили, будто Г. Сэмюэль от имени правительства
обещал, что, если всеобщая забастовка будет прекращена, правительство и
шахтовладельцы начнут переговоры об удовлетворении основных
требований горняков. Под этим предлогом 12 мая 1926 г. Генеральный совет
заявил о прекращении всеобщей стачки, мотивируя это тем, что горняки
якобы уже фактически добились успеха в своей борьбе.
Ясно, что эти действия не могли не внести замешательство в ряды
бастующих. Значительная часть стачечников, поверив лидерам Генсовета,
прекратила борьбу. Хотя многие рабочие продолжали бастовать, главное
было уже сделано. Убедившись в том, что забастовка слабеет, правительство
официально заявило,' что оно не давало Генеральному совету никаких
обещаний. Начались гонения на активных участников забастовки, массовые
их увольнения с работы.
Так реформистские лидеры Британского конгресса тред-юнионов сорвали
всеобщую стачку английского пролетариата. Правда, горняки продолжали
бастовать. Более полугода, до декабря 1926 г., они вели Упорную борьбу,
добиваясь от шахтовладельцев удовлетворения своих требований. Но
изолированная борьба горняков, конечно, была обречена на поражение.
Срыв всеобщей забастовки 1926 г. был тяжелым поражением английского
пролетариата. Что же касается того, насколько высоко расценивала
буржуазия Англин свою победу во время всеобщей забастовки, то об этом
очень четко сказал английский историк Ф. Хэрншоу в своей "книге по истории
консервативной партии. Он писал: “Разгром революционной всеобщей стачки
в 1926 г. расчистил политическую атмосферу. В области внутренней политики
разгром’ всеобщей стачки имел столь же важные последствия, какие за
восемь лет до этого произвел разгром Германии в ласти международных
отношений”.
17
6
После поражения всеобщей стачки 1926 г. в Англии наступил период
резкого усиления консервативных сил. Чтобы закрепить успех, консерва-
тивное правительство Болдуина в феврале 1927 г. провело через парламент
реакционный “закон о промышленных конфликтах н тред- юнионах”.
Согласно этому закону, участие во всеобщей забастовке приравнивалось к
уголовному преступлению. Под угрозой сурового наказания категорически
воспрещались забастовки солидарности н пикетирование. Закон всемерно
поощрял штрейкбрехерство. Наконец, по закону 1927 г. устанавливалось, что
всякий рабочий имеет право потребовать от своего профсоюза возмещения
тех потерь, которые он понес во время забастовки. Ясно, что все это очень
серьезно затрудняло ведение стачечной борьбы.
Сломив сопротивление горняков, английская корпоративная буржуазия
решительно продолжала свой жесткий антирабочий курс. Однако в то же
время она была заинтересована в установлении сотрудничества с
реформистскими лидерами лейбористской партии и профсоюзов, сыгравших
такую важную роль в срыве всеобщей стачки. Не меньшую
заинтересованность в этом проявили и рабочие лидеры. В конце 1927 г.
Генеральный совет конгресса тред-юнионов обратился к предпринима-
тельским объединениям с предложением о “совместном сотрудничестве для
улучшения положения промышленности и для увеличения конкурентной
силы британской индустрии на мировом рынке”. От имени предпринимателей
глава Имперского химического треста Альфред Монд ответил согласием на
предложение профсоюзных лидеров. Эта политика сотрудничества рабочих и
предпринимателей в проведении рационализации промышленного
производства получила название “мондизма”. Она стала характерной для
периода стабилизации 20-х гг. формой политики социального партнерства в
Англии.
Сочетание политики наступления на рабочих и политики социального
партнерства было характерной для Англии линией правительственной
политики в конце 20-х гг. Наибольшая непрочность капиталистической
стабилизации в Англии по сравнению с положением в других ведущих
странах мира в конечном счете обусловила то, что этот правительственный
курс не привел к сколько-нибудь серьезным успехам консерваторов. На
очередных парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала
крупную победу, завоевав большинство голосов в палате общин. Это
привело в том же году к созданию второго лейбористского правительства.
Его деятельность пришлась, однако, на период глубочайшего экономического
кризиса. Об этом в следующих лекциях.
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС 1929*1933 гг.
И ЕГО СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
В 30-1 m
♦♦♦
177
и привело к углублению и затягиванию экономических кризисов.
Ухудшение положения социальных низов общества» снижение соци-
ального статуса средних слоев и даже немонополистических групп буржуазии
- все это неизбежно вело к обострению классовой борьбы, к росту рабочего
движения, к усилению массовых демократических движений за ограничение
корпоративного произвола, за проведение социальных реформ, за создание
государственной системы социальной защиты.
В еще большей степени кризис традиционного капитализма проявился в
первые послевоенные годы. Как мы уже отмечали в лекциях, в эти годы со
всей силой проявилось стремление к кардинальному реформированию
капитализма, к его приспособлению к потребностям общественного развития
или даже к социалистической трансформации капитализма. Но все же, как ни
глубоки были проявления кризисных тенденций в развитии капитализма в
последние десятилетия ХЕК в. и в течение первых трех десятилетий XX в.,
они были только начальной стадией глубокого кризиса традиционной
структуры капитализма. Почему?
Невиданная ранее разрушительная сила и затяжной характер экономи-
ческих кризисов перепроизводства, обрушившихся в 70-х, а затем в 90-х гг.
XIX в. на страны капитализма, впервые отразили менявшуюся тогда структуру
капиталистического общества - возникновение первых мощных
корпоративных объединений. Во многом эти новые черты экономических
кризисов 70-90-х гг. XIX в. объяснялись также и тем, что они пришлись на
период понижательной фазы очередного, второго большого цикла
экономической конъюнктуры (“длинных волн Кондратьева”), которая, как мы
уже говорили, охватывала период 1873-1896 гг. Но все же в тот период
процесс перерастания капитализма свободной конкуренции в корпоративный
капитализм был далек от завершения и противоречия новой фазы в развитии
капиталистического общества еще не приобрели такой силы, как это
случилось в последующем.
В первые три десятилетия XX в. корпоративная структура капитализма,
как мы уже говорили в лекции о капиталистической стабилизации 20-х гг.,
полностью сложилась. Но все эти годы пришлись на время повышательной
фазы очередного, третьего большого цикла экономической конъюнктуры,
охватывавшего 1897-1929 гг., когда на основе нового этапа технологической
революции, нового скачкообразного повышения технического уровня
капиталистического производства относительно высокие темпы
экономического роста преобладали над низкими. Эго. естественно, смягчало
силу и глубину циклических кризисов перепроизводства и открывало простор
для развития производительных сил капитализма, ослабляя остроту
социально-классовых противоречий, как это и случилось в период
капиталистической стабилизации 1924-1929 гг.
Экономический кризис 1929-1933 гг. происходил уже в совсем другой
обстановке. Резкий рост концентрации и централизации производства и
капитала, особенно характерный как раз для периода стабилизации 20-х гг.,
способствовал громадному усилению мощи корпоративного бизнеса. К уже
17
8
имевшимся к тому времени гигантским корпоративным объединениям типа
американских “U.S. Steel Corporation” и “Standard Oil Company” прибавились
такие колоссы корпоративного капитала, как германский концерн “I. G.
Farbenindustrie”, английский Имперский химический трест и др.
В то же время в 20-х гг. значительно ослабло государственное регули-
рование. Это вновь резко усилило произвол крупных корпораций, их
бесконтрольные действия в сфере экономики. В обстановке нерегулируемого
капитализма функционирование корпоративного капитала имело особенно
неблагоприятные последствия.
Как мы уже говорили, в 20-е гг. отчетливо проявились не только сильные,
но и слабые стороны капиталистической стабилизации: низкие темпы
развития традиционных отраслей экономики, недогрузка производственного
аппарата, относительно высокий уровень безработицы. Все это вело к
накоплению условий перепроизводства в отраслях тесно связанных с
потреблением. Сравнительно низкий уровень покупательной способности
широких масс населения, явно не соответствовавший возросшим произ-
водственным возможностям капиталистической экономики, слабая соци-
альная защищенность основных групп общества существенно ограничивали
возможности производственных инвестиций, тормозили процесс тех-
нологического переоборудования производства и вели к тому, что все
большая часть капиталовложений направлялась не в производство, а в
спекулятивные каналы, в игру на бирже, что еще больше усиливало
непрочность экономической конъюнктуры к концу 20-х гг.
Очень неблагоприятно сказывалось и расстройство международной
финансовой системы в итоге тех крупных изменений, которые произошли в
годы первой мировой войны. Соединенные Штаты Америки, превратившиеся
тогда в одного из основных международных кредиторов, поставили в
финансовую зависимость основные страны Западной Европы.
Недостаточность финансовых ресурсов в большинстве этих стран в первые
послевоенные годы настоятельно требовала нормализации международной
торговли, свободного доступа европейских товаров на американский рынок.
Однако обострение империалистической конкуренции после первой мировой
войны привело к усилению протекционизма, введению высоких таможенных
пошлин и в США, и в Западной Европе, что сделало невозможным уплату
долгов Соединенным Штатам.
Англо-французский блок в 20-е гг. пытался решить эту проблему за счет
репарационных платежей Германии. За счет получения репараций страны
Европы намеревались оплачивать свои долги Соединенным Штатам. В какой-
то мере Америка поддерживала эти планы, хотя официально все время
отрицала связь между репарациями и военными долгами Однако и этот пуп»
к нормализации международной финансовой системы оказался
несостоятельным, ибо финансовые возможности Германии были явно
недостаточными, а предоставление ей свободы в международной торговле
противоречило интересам ее конкурентов. К тому же политическое
руководство Германии систематически саботировало уплату репараций.
17
9
Поэтому крупнейшие страны Запада ради обеспечения уплаты репараций
вынуждены были время от времени предоставлять Германии новые крупные
кредиты по планам Дауэса, Юнга, что в конечном счете еще более усиливало
расстройство международной финансовой системы и непрочность
капиталистической стабилизации 20-х гг. Наконец, наступление в 1929 г.
экономического кризиса совпало по времени с переходом от повышательной
к понижательной фазе третьего большого цикла экономической
конъюнктуры. Это не могло не сказаться на ходе и характере этого
очередного циклического кризиса производства.
Все это и обусловило необычайную глубину, разрушительную силу и
затяжной характер экономического кризиса, охватившего на рубеже 20-х и 30-
х гг. все страны капитализма.
Безраздельное господство крупных корпораций в экономике давало им
возможность оказывать весьма эффективное воздействие на экономический
цикл. Стремясь сохранить прежний уровень прибыльности производства,
корпорации искусственно поддерживали высокий, монопольный уровень цен
на выпускаемую продукцию путем резкого сокращения промышленного
производства. Сокращение предложения промышленных товаров при
сохранении высоких цен на них давало корпорациям возможность смягчать
последствия кризиса. Но это в то же время вело к необычайной глубине
экономического кризиса, к катастрофическому сокращению промышленного
производства.
Наибольшим это сокращение оказалось в Соединенных Штатах, главной
стране капиталистического мира, стране с наибольшим развитием
корпоративного капитала. В 1932 г., в период наибольшего углубления
кризиса, индекс общего объема промышленного производства США составил
всего 54% докризисного уровня 1929 г. Следовательно, даже по этим средним
данным, производство промышленной продукции в Соединенных Штатах
упало за три года кризиса почти вдвое. Но в наиболее монополизированных
отраслях американской промышленности падение производства было
несравненно большим. Так, летом 1932 г. ежемесячный объем выплавки
чугуна и стали, а также выпуска автомобилей в США составил всего лишь 14-
15 % докризисного уровня 1929 г. Производство в основных отраслях
американской тяжелой промышленности было отброшено по крайней мере на
30 лет, к уровню рубежа XIX и XX вв.
Очень сильно сократилось промышленное производство и в Германии.
Индекс общего объема промышленного производства в этой наиболее
экономически развитой стране Европы составил 59% докризисного уровня
1929 г. Следовательно, промышленное производство Германии за годы
кризиса сократилось несколько меньше, чем в США.
Однако если уровень производства в 1932 г., в период наибольшего уг-
лубления кризиса, сравнить не с докризисным уровнем 1929 г., а с дово-
енным уровнем 1913 г., то картина падения промышленного производства в
германии окажется наиболее катастрофической и несравненно более
неблагоприятной, чем в Соединенных Штатах. В самом деле, если учесть, что
18
0
индекс общего объема промышленной продукции в Германии составил в 1929
г. 103% уровня 1913 г., а в США - 172%, то получится, что в острокризисном
1932 г. этот индекс для Германии был равен 61%, а для Соединенных Штатов -
93% довоенного уровня.
Во Франции, где кризис начался позже, чем в других странах , - не в 1929 г.,
а в конце 1930 г., - падение промышленного производства в годы кризиса
было меньше, чем в Германии и США. В 1935 г., когда кризис достиг во
Франции наибольшей глубины, индекс общего объема промышленной
продукции составил 69% докризисного уровня 1930 г., т. е. производство
упало примерно на одну треть. Если же за исходный уровень принять
довоенный 1913 г., то общий индекс для 1930 г. был равен 140%, а для 1935 г. -
84%. Следовательно, объем производства во Франции в период наибольшего
углубления экономического кризиса снизился по сравнению с довоенным
уровнем несколько больше, чем в Соединенных Штатах, но гораздо меньше,
чем в Германии.
Наименьшим среди крупнейших стран кризисное падение промышленного
производства было в Англии. В период наибольшего углубления кризиса,
пришедшегося в Англии на весну 1932 г., индекс общего объема
промышленного производства составил 77% докризисного уровня 1929 г.
Однако, как мы уже говорили в прошлой лекции, в Англии в 20-е гг. вообще не
было сколько-нибудь значительного промышленного подъема и в 1929 г.
производство в Англии только-только достигло довоенного уровня.
Следовательно, по сравнению с довоенным уровнем промышленное
производство в Англии снизилось сильнее, чем в США и Франции, но
значительно слабее, чем в Германии.
Экономический кризис 1929-1933 гг. принял крайне затяжной характер.
Поддержание монопольно высокого уровня цен мешало рассасыванию
товарных запасов, создавало серьезные преграды для обновления
основного капитала, необходимого для выхода из кризиса. Поэтому кризис
1929-1933 гг. отличался необычайной продолжительностью данной Физы
экономического цикла. В большинстве стран кризис затянулся до *’33 г., а в
некоторых - даже до 1935 г. Более того, наступившая после выхода из кризиса
фаза депрессии также оказалась очень продолжительной, затянувшись в
большинстве стран до 1935 г. В результате этого экономический подъем, в
фазу которого большинство стран вступило в 36 г., оказался весьма
непродолжительным, так как уже во второй
18
1
половине 1937 г. основные страны капитализма вступили в полосу нового
экономического кризиса, от последствий которого им не удалось оправиться
вплоть до начала второй мировой войны. Следовательно, в течение всего
периода ЗО-х гг. основные страны капитализма почти все время находились
либо в кризисной, либо в депрессивной фазе экономического цикла.
Наконец, для экономического кризиса 1929-1933 гг. одной из важных
отличительных черт был всеобщий характер кризиса. Он охватил не только
высокомонополизированные отрасли тяжелой промышленности, энергетики и
транспорта, но и все остальные отрасли экономики. Правда, важнейшим
показателем кризиса в отраслях легкой промышленности было не падение
производства, как в монополизированных отраслях тяжелой промышленности,
а резкое падение уровня цен, ибо разрозненные мелкие и средние
предприниматели традиционных отраслей экономики не обладали
возможностями оказывать воздействие на ход экономического цикла, что
было по силам крупным корпорациям. Глубочайший кризис и
катастрофическое падение цен на изделия легкой промышленности при
сохранении высокого уровня цен на продукцию монополизированных
отраслей вело к росту “ножниц цен”, резкому падению доходности хозяйства и
разорению миллионов мелких предпринимателей.
В еще большей степени это было характерно для сельского хозяйства, где
кризис перепроизводства, начавшийся еще в 1920 г., так и не был преодолен на
протяжении всего периода 20-х гг. Промышленный кризис начала 30-х гг.
привел к новому громадному углублению аграрного кризиса и к невиданным
масштабам разорения мелких сельскохозяйственных производителей.
Кризис 1929-1933 гг. охватил торговлю и финансовую систему всех стран
капитализма. Рушились сотни и тысячи банков, терпели крах даже сильные
акционерные компании, а это влекло за собой разорение миллионов мелких
вкладчиков. Были обесценены валюты самых крупных стран мира, включая
Германию, Англию и даже Соединенные Штаты. Почти все страны мира были
вынуждены отказаться от золотого стандарта.
Всеобщий характер экономического кризиса начала 30-х гг. проявился и в
том, что он захватил все капиталистические страны - большие я малые,
индустриально развитые и отсталые, метрополии и колонии. Это до предела
сократило возможности маневрирования одних стран за счет других. Поэтому
характерной чертой политики буржуазных правительств во всех без
исключения странах в первые же годы экономического кризиса было
стремление переложить основную тяжесть кризиса на широкие трудящиеся
массы, на основные слои населения каждой из этих стран.
Это до предела утяжелило социальные последствия кризиса для широких
масс населения. В громадной степени ухудшилось положение рабочего класса.
До невиданных размеров выросла безработица. Так, в США в 1932 г. было не
менее 13 млн полностью безработных, т. е. каждый третий 182
оабочий был полностью лишен работы. Широчайшее распространение
приобрела частичная безработица. В 1932 г. полностью занятым на произ-
водстве остался только один из каждых десяти американских рабочих, резко
увеличились масштабы безработицы и в других странах. В 1932 г. армия
полностью безработных во всех странах капитализма достигла 30 млн человек.
Безработица носила очень длительный характер, она продолжалась не недели
и даже не месяцы, а годы.
Рост безработицы и сильное сокращение заработной платы в период
экономического кризиса 1929-1933 гг. привели к абсолютному обнищанию
рабочего класса. Чрезвычайно ухудшилось положение крестьянства и широких
слоев городского населения и принял массовые размеры процесс их
разорения.
На этой основе в условиях кризиса и после преодоления его наиболее
глубокой фазы резко обострились социальные противоречия, вновь усили-
лась классовая борьба в обществе. Широким потоком во всех странах
развернулось рабочее движение, обнаружился новый подъем массовых
демократических движений. И это не было случайностью: сама жизнь толкала
широкие массы народа на борьбу, на отчаянное сопротивление невыносимым
условиям жизни.
И даже люди, далекие от политики и от политических партий, наблюдая за
парадоксами нищеты среди изобилия, за тем, как люди умирают с голоду, а
сельскохозяйственные продукты, не находящие сбыта, ибо миллионы людей
лишены работы, безжалостно уничтожаются, вынуждены были сражаться за
себя и за свою семью, так как единственной альтернативой этому были
безысходная нищета, голод и смерть.
Наиболее убедительно об этом было сказано не в экономических спра-
вочниках и не в социологических исследованиях, а в художественной
литературе. В знаменитой книге Джона Стейнбека "Гроздья гнева", опуб-
ликованной в 1939 г., так описывался этот процесс пробуждения воли масс к
борьбе:
“Апельсины целыми вагонами ссыпают на землю. Люди едут за несколько
миль, чтобы подобрать выброшенные фрукты, но это совершенно
недопустимо... И апельсинные горы заливают керосином из шланга...
Миллионы голодных нуждаются в фруктах, а золотистые горы поливают
керосином. И над страной встает запах гниения.
Жгите кофе в паровозных топках. Жгите кукурузу вместо дров - она горит
жарко. Сбрасывайте картофель в реки и ставьте охрану вдоль оерега, не то
голодные все выловят. Режьте свиней и зарывайте туши в землю» и пусть земля
пропитается гнилью.
Это преступление, которому нет имени. Это горе, которого не измерить
никакими слезами.
Люди приходят с сетями вылавливать картофель из реки, но охрана гонит
их прочь; они приезжают... за выброшенными апельсинами, но ^Росин уже
сделал свое дело. И они стоят в оцепенении и смотрят на
18
3
проплывающий мимо картофель, слышат визг свиней, которых режут и
засыпают известью в канавах, смотрят на апельсинные горы, по которым
съезжают вниз оползни зловонной жижи; и в глазах людей поражение; в глазах
голодных зреет гнев. В душах людей наливаются и зреют гро-уу., гнева -
тяжелые гроздья, и вызревать им теперь уже недолго”.
Эти выводы были тем более основательными, что к началу ЗО-х годов
значительно продвинулся вперед процесс политического просвещения
народных масс, активизировалось их участие в политической жизни,
усилилась их требовательность. Всему этому немало способствовали
политические битвы первых послевоенных лет.
Вот почему процесс резкого усиления классовой борьбы, характерный для
30-х годов, проявился не только в росте стачечной борьбы рабочих, не только
в массовых демонстрациях и походах безработных, не только в выступлениях
крестьян и мелких собственников города, но и в том, что вновь, как и в первые
послевоенные годы, в массовом сознании стала распространяться мысль о
несправедливости существующего порядка вещей, об антинародной сущности
капиталистического строя и о необходимости борьбы за новый общественный
порядок, в основе которого будет не погоня за прибылью, не принцип “каждый
сам за себя, и к черту неудачника”, а принцип социальной справедливости.
Поэтому наиболее характерным феноменом для 30-х годов стал быстрый рост
радикальных настроений в массах.
Правда, как мы увидим, это далеко не всегда направлялось в разумное,
рациональное русло. Очень часто эти радикальные идеи и движения
направлялись в русло экстремизма - левого или правого. Тем не менее рост
радикальных антикашпалистических настроений в массах ставил перед
правящими кругами каждой из стран капитализма чрезвычайно сложные и
взрывоопасные проблемы.
Радикальные сдвиги в массовом сознании в 30-е годы нередко тракто-
вались в коммунистическом движении и в марксистской литературе тех лет как
приближение всеобщего краха капитализма, как реакция масс на неотвратимый
упадок капитализма, как последние конвульсии гибнущего строя. Вот как,
например, оценивалась ситуация в капиталистическом мире в 30-е годы в
книге “Послевоенная Америка”, опубликованной в 1937 г. советским
экономистом Эсфирью Исаевной Гурвич (в 20-е годы она была женой
Н.И.Бухарина):
“Черные сумерки прочно окутали буржуазный мир... Потрясенный до основ
общим кризисом и пятилетним мировым экономическим кризисом, отживший
строй неуклонно идет к роковой развязке. И в растущем гуле возмущения масс
буржуазия безошибочно угадывает зловещее memento mon.
И Соединенные Штаты, эта признанная крепость старого мира, глубоко
поражена кризисом капитализма. Даже в этой богатейшей стране капитализм
обречен: он уже не может обеспечить массам хотя бы сносное
существование. Потрясающая нищета среди чудовищного изобилия душит
страну доллара... Буржуазный режим в тупике катастроф”.
Конечно, эта апокалипсическая картина была далека от реальности.
Последующий опыт развития человеческого общества показал, что капитализм
далеко не потерял способность к саморазвитию, что в середине XX в. начался
новый крупный технологический скачок, который открыл новый тур
прогрессивного развития производительных сил, в результате чего капитализм
претерпел решительные изменения, в его структуру вошли новые качества и
принципы, выводящие его далеко за рамки традиционного капитализма.
Однако, в ЗО-е гг., в чрезвычайных условиях глубочайшего экономического
и социально-политического кризиса, полной уверенности в том, что
капитализм способен продолжать нормально функционировать и дальше, у
идеологов и политиков капиталистических стран не было и не могло быть. И
уж, конечно, представляя дальнейший путь развития, многие из них приходили
к выводу, что обеспечение Нормального функционирования экономики и
поддержание социальной стабильности общества возможно только на путях
более или менее кардинального переустройства капитализма.
Эти попытки реформирования капитализма или даже его кардинального
переустройства и начали осуществляться в 30-х иг. в основных странах
капиталистического мира. Общей характерной чертой этого процесса
независимо от его конкретных форм в различных странах было резкое
усиление роли государства в экономике н социальных отношениях.
. Идеологи и политики буржуазных стран осознали, что в силу изме-
нившегося характера структуры капитализма самодействующий ход
экономического цикла становится затрудненным, сталкивается с серьезными
противодействующими факторами и ведет к опасным социальным
последствиям. Поэтому они приходили к выводу, что для обеспечения
нормального хода капиталистического воспроизводства необходимо активное
государственное регулирование экономики. В ЗО-е гг. была заложена и
теоретическая база нового этапа регулирования экономики государством. Она
была создана в первую очередь трудами крупнейшего английского ученого-
экономиста Джона Мейнарда Кейнса, концепция которого в наиболее полной
форме была изложена им в книге “Общая теория занятости, процента и денег”,
опубликованной в 1936 г.
Главный вывод теоретических построений Кейнса и его последователи -
кейнсианцев заключался в том, что для обеспечения нормального хода
капиталистического производства и достижения социальной стадности в
обществе государство должно навсегда отказаться от роли иейтрального
наблюдателя, “ночного сторожа”. Напротив, оно должно оказывать постоянное
целенаправленное воздействие на экономику.
направлением такого воздействия кейнсианская теория считала
’’’’вспечение “эффективного спроса”. Средствами государственного регу-
лирования предполагалось обеспечить эффективный производственный
спрос, т. с. необходимый уровень инвестиций капиталистов, и эффективный
потребительский спрос, т. е. достаточный уровень покупательной способности
населения. Это неизбежно должно было повлечь за собой увеличение
государственных расходов и даже практику так называемого “дефицитного
18
5
финансирования”, однако, по мнению Кейнса и его последователей, возврат
хозяйства страны в нормальное состояние позволит быстро устранить
дефицит государственного бюджета.
Идеологи и политики стран капитализма считали необходимым и активное
вмешательство государства в социальные отношения с целью создания
разветвленной системы государственной социальной защиты населения,
внедрения элементарных норм трудового законодательства и социального
обеспечения.
Однако при общности основных принципов государственного регули-
рования экономики и социальных отношений конкретные его формы,
конкретные модели государственного регулирования, созданные в ЗО-х гг. в
различных странах капитализма, были весьма различными, а в ряде случаев
даже противоположными.
В конкретной ситуации 30-х гг. сложились две основные модели госу-
дарственного регулирования. Одна из них, характерной чертой которой стало
применение различных форм либерально-буржуазного или социал-
демократического реформизма, сложилась в таких странах, как США, Англия,
Франция, Скандинавские страны. Все они были наиболее развитыми, наиболее
богатыми странами капиталистического мира. Поэтому буржуазия этих стран
имела достаточно средств и резервов, чтобы даже в условиях глубочайшего
экономического кризиса сохранить возможность выдвижения реформистской
альтернативы консервативному курсу жесткого наступления на жизненный
уровень трудящихся. В самом деле, Соединенные Штаты были наиболее
мощной страной капиталистического мира, и американская буржуазия имела
несравненно большие, нежели буржуазия других стран, ресурсы. Англия и
Франция обладали громадными колониальными владениями, что, несомненно,
увеличивало их финансовые ресурсы. К тому же Англия в начале 30-х гг.
впервые с середины XIX в. отказалась от политики свободной торговли и
перешла к протекционизму, введя таможенное обложение импорта и систему
“имперских преференций”, т. е. систему предпочтительных, несколько
меныпях пошлин в торговле с доминионами. Это несколько улучшило
платежный баланс Англии. Франция могла еще использовать крупные суммы
репарационных платежей, которые она получала вплоть до начала 30-х гг. Что
же касается Скандинавских стран, то, оставаясь вне основных конфликтов
крупнейших европейских держав, они находились в более благоприятном
положении.
Важной чертой политического строя всех этих стран было давнее уста-
новление строя парламентской демократии. Уже в предшествующие
десятилетня во всех европейских странах развитой парламентской демократии
были проведены более или менее решительные социальные ре- Фсрмы,
созданы основы либерального трудового законодательства и появились
начатки системы социального страхования. Соединенные Штаты к началу 30-х
годов существенно отставали в этом отношении от демократических стран
Западной Европы, но все же и там либеральнореформистский путь не был
новостью. Достаточно вспомнить реформы Т. Рузвельта и В. Вильсона в
начале XX в.
Наконец, для всех этих стран были характерны достаточно высокий
18
6
культурный уровень населения, активное участие значительных слоев
населения в политической жизни и в избирательных кампаниях, наличие
сильных профсоюзов и рабочих партий, что обеспечивало возможность для
давления на буржуазные правительства, а в ряде европейских стран и участие
социал-демократических партий в управлении страной.
Классическая модель либерально-буржуазного реформизма была создана в
30-е гг. в Соединенных Штатах. Она нашла выражение в политике Нового курса
Ф. Рузвельта. Мощь финансового капитала США, особая прочность
частнособственнических отношений, устойчивость буржуазнопарламентских
учреждений и буржуазной двухпартийной системы при относительной
слабости социалистического движения - все это позволило либеральным
кругам демократической партии во главе с Ф. Рузвельтом ограничиться
методами либерально-буржуазного реформизма.
В странах Западной Европы необходимость внедрения более радикальных
форм государственного регулирования сказалась острее. При относительно
меньшей прочности частнособственнических основ, при наличии сильной
социал-демократии государственное регулирование в европейских странах
парламентской демократии нередко осуществлялось в 30-х гг. либо созданием
коалиции буржуазных и социал- демократических партий, либо даже путем
временной передачи социал- демократии функций государственного
управления.
Классическая модель социал-демократического варианта государственного
регулирования была создана в 30-е гг. в Скандинавских странах. Социал-
демократические правительства Швеции, Данин и Норвегии провели в тот
период широкий комплекс экономических и социальных Реформ, результатом
которых было принятие передового трудового законодательства (введение 8-
часового рабочего дня и установление двухнедельного оплачиваемого отпуска
для многих категорий рабочих), улучшение пенсионного обеспечения
престарелых, создание системы государственного страхования по
безработице, болезни и инвалидности,.а также '^дарственное финансирование
жилищного строительства. Но, кроме ? )Г0, социал-демократический реформизм,
в отличие от либерально-.
Уржуазного реформизма, характеризовался выдвижением идеи социализации”
экономики, т. е. выдвижением более или менее широкой пР°граммы
национализации. В соответствии с этим в Скандинавских странах уже в 30-е гг.
получил значительное развитие государственмцд сектор в промышленности н
на транспорте.
Широкую программу решительных демократических реформ, включавших
требование национализации ряда важных отраслей экономики еще в 20-е годы
выдвигала лейбористская партия Англии. Однако осуществление этой
программы даже в ограниченных масштабах оказалось невозможным ни в 1924
г., когда было сформировано первое лейбористское правительство, ни в 1929-
1931 гг., когда действовало второе лейбористское правительство. С особыми
трудностями столкнулось правительство лейбористской партии в начале 30-х
гг., когда в условиях глубокого экономического и финансового кризиса
буржуазные партии потребовали от лейбористов решительных мер по
18
7
перекладыванию всей тяжести борьбы с кризисом на плечи трудящихся. Это
привело к расколу лейбористской партии, к отстранению лейбористов от
государственного руководства и к созданию коалиционного "национального
правительства", в состав которого вошли консерваторы, часть либералов и так
называемые национал-лейбористы, небольшая группа бывших лейбористских
лидеров во главе с Р. Макдональдом, поддержавших консервативный
политический курс. "Национальное правительство" Англии проводило в 30-е гг.
весьма ограниченную политику буржуазного реформизма, что в какой-то мере
объяснялось меньшей глубиной экономического кризиса в Англии, а также тем,
что к 30-м гг. здесь уже существовала довольно широкая система трудового и
социального законодательства, созданного еще в конце XIX и в первые
десятилетия XX в.
Во Франции социалистическая партия вместе с левобуржуазными партиями
дважды, в середине 20-х гг. и в начале 30-х гг., участвовала в так называемом
"левом блоке”, правда, оба раза не входя в состав правительства. В середине
30-х гг. конкретная модель государственного регулирования во Франции
приняла особую форму Народного фронта, основой которого стал
политический союз трех левых партий - радикалов, социалистов и
коммунистов. Период деятельности правительств Народного фронта (1936-
1938 гг.) привел к осуществлению ряда важнейших демократических реформ в
экономике и социальных отношениях.
Либерально-буржуазная и социал-демократическая модели госу-
дарственного регулирования, утвердившиеся в 30-е гг. в США, Англии,
Франции и Скандинавских странах, стали исходным пунктом формирования
современной модели государственного регулирования, которая получила
широкое распространение после второй мировой войны.
Но в 30-х гг. в ряде стран была применена другая, принципиально отличная
от либерально-реформистского варианта модель регулирования экономики и
социальных отношений. Она была характерна для тех запад* неевропейских
стран, которые отличались меньшей зрелостью капиталистического развития и
незавершенностью процесса индустриализации либо оказались в силу ряда
причин в особо трудных условиях. К числу ?гиХ стран относились Италия и
Португалия, а в ЗО-х гт. Германия и Испания, где возникли различные
варианты тоталитарного режима. Это объяснялось особыми условиями,
сложившимися в межвоенный период в угон группе стран. Так, в Италии, а тем
более в Испании и Португалии буржуазия была слишком слабой, чтобы
успешно справиться с чрезвычайными условиями, возникшими после первой
мировой войны и тем более в период глубочайшего экономического кризиса,
методами парламентской демократии и либерального реформизма. Что же
касается Германии, то в обстановке необычайно сильного и глубокого кризиса
30-х гг. ее финансовые ресурсы были несравненно меньше, чем ресурсы,
которыми располагали Соединенные Штаты, Англия и Франция. После первой
мировой войны у Германии не было колоний, она долгие годы должна была
платить репарации. Поэтому у германской буржуазии в начале 30-х гг. было
гораздо меньше возможностей для осуществления либерально-реформистской
альтернативы консервативному политическому курсу
18
8
С другой стороны, во всех этих странах не было глубоких традиций
парламентской демократии. Эго было характерно для Италии и в еще большей
степени для Испании и Португалии. Да и в Германии период Веймарской
буржуазно-демократической республики, установленной в 1919 г., был
слишком коротким, чтобы дать широким массам населения достаточно
времени для овладения традициями парламентаризма, а ограниченность
итогов революции 1918-1919 гг. определила ряд консервативных черт
Веймарской республики.
Наконец, относительно низким оставался уровень политической созна-
тельности широких масс населения, особенно мелкой буржуазии города и
деревни. Конечно, и в этих странах после первой мировой войны в большей
или меньшей степени, но все же возросло участие населения в политической
жизни, расширился избирательский корпус. Однако очень часто это означало
вторжение в политический процесс малосознательной, стихийной силы,
действия которой определялись не разумом, а эмоциями, не здравой оценкой
сложившейся ситуации, а сиюминутными порывами. А это создавало
возможность успешного манипулирования массами, направления их
стихийных порывов в такое русло, которое было необходимо политическим
силам, очень далеким от защиты народных интересов.
Подобный результат становился еще более реальным в условиях по-
слевоенной хозяйственной разрухи или в обстановке глубочайшего эконо-
м
ичсского кризиса начала 30-х гт., когда массовое разорение средних слоев
населения вело к потере ими прежнего социального статуса, к возникновению
недовольной люмпенизированной массы, а значит, к созданию благоприятных
условий для манипулирования ею, для использования стремления народных
масс к социальной справедливости в целях, весьма далеких от этих
благородных устремлений, и в конечном счете для Установления диктаторских
форм правления.
Становление тоталитарных или близких к ним диктаторских режимов в
ряде европейских стран началось еще в 20-х тт. В 1922 г. была установлена
фашистская диктатура в Италии. В том же направлении еще д 0 наступления
экономического кризиса 1929-1933 гг. развивался и установившийся в 1926 г.
режим военной диктатуры в Португалии. Кризис начала 30-х гг. и его
последствия еще более усилили эту обозначившуюся еще в 20-х гг. тенденцию.
Главным ее проявлением стало возникновение в 1933 г. тоталитарной
национал-социалистской диктатуры в Германии, в 1939 г., после
кровопролитной гражданской войны, диктаторский режим был установлен в
Испании.
Формирование тоталитарного режима означало кардинальное изменение
социально-политического строя тех стран, где он одержал победу. Силы,
которые вставали во главе стихийных экстремистских движений, приходя к
власти на волне радикальных устремлений масс к переменам устанавливали
режим жестокой террористической диктатуры, ликвидировали парламентский
строй и уничтожали какие-либо возможности легальной оппозиции
тоталитарной власти.
Во главе государства становился относительно узкий слой партийно-
государственной бюрократии, подчиненной верховному вождю, фюреру, дуче,
18
9
каудильо и в свою очередь подчиняющей себе все общество. Этот узкий слой
номенклатуры осуществлял жесткое государственное регулирование
экономики, а иногда и прямое управление ею в интересах тех социально-
классовых групп, которые были связаны с правящей кликой, возглавляемой
верховным правителем. Для обеспечения социальной стабильности общества
тоталитарный режим соединял жесточайшее террористическое подавление
любого недовольства режимом с проведением ряда мер в социальной сфере,
рассчитанных на сохранение и даже расширение массовой базы режима. Хотя
в ряде случаев эти меры в социальной области шли в том же направлении, что
и меры социальной политики стран парламентской демократии, между этими
двумя социально-политическими курсами была принципиальная разница. Если
в странах парламентской демократии социальные реформы были мерами ли-
берального реформизма, которые законодательно закрепляли за трудящимися
завоеванные ими и их политическими организациями важные социальные
права, то в странах с тоталитарным режимом все меры в социальной области
были всего лишь мерами государственного патернализма, более или менее
существенными подачками массам, которые были лишены собственных
политических организаций, не имели никаких возможностей влиять на
политику правящей клики и были вынуждены лишь каждый раз
верноподданнически благодарить за эти подачки всесильного "отца нации".
Западные историки, политологи и социологи уже давно указывали на то,
что по своему существу и основным признакам к числу стран с тоталитарным
режимом относился и Советский Союз. Марксистская литератур 3
19
0
категорически отрицала правомерность такого взгляда,
утверждая, что в Советском Союзе ликвидирована частная
собственность на средства производства, уничтожена
буржуазия, а значит, не существует социальной базы дм
установления тоталитарного режима. Но в последние годы в
пабагах российских историков, политологов и социологов эта
традиционная марксистская концепция полностью отброшена.
Нередко утверждается, что сразу же после Октябрьской
революции, как правило, именуемой "октябрьским
большевистским переворотом", в России был установлен
антинародный террористический режим, который очень
быстро перерос в разновидность тоталитарной диктатуры.
Верна ли эта трактовка, получившая широкое
распространение в современной научной и особенно
публицистической литературе?
Мы уже не раз говорили в этом лекционном курсе, что Октябрьская
революция 1917 г. в России была не верхушечным переворотом кучки
большевиков, а массовым народным движением за решение назревших
проблем российского общества, которые не хотели и не могли решить ни
царское правительство, ни созданное после февральской революции
Временное правительство. То обстоятельство, что к решению этих проблем
приступило Советское правительство, объединило вокруг большевиков
широкие массы народов России. И то, что в годы гражданской войны
Советская Россия устояла и победила в борьбе с намного
19
1
социализм" в СССР превратился, как мы уже Сворили во вводной лекции к
курсу, в своеобразный вариант дикгатор- Ского режима с доведенным до предела
огосударствлением всех сторон ’””•*** общества, с отчуждением
непосредственного производителя от собственности на средства
производства и от участия в управлении государством, с сосредоточением
всей полноты власти в руках узкого слоя Ртайно-государсгвенной бюрократии
во главе с "великим вождем"
Сталиным. Все это уже к концу 20-х гг. завершило процесс превращен
Советского Союза в страну с тоталитарным режимом.
Встает вопрос: почему произошло такое превращение? Что это - слу.
чайность, "злая воля" тех или иных большевистских деятелей, стечение
неблагоприятных обстоятельств?
Конечно, в какой-то мере перерождение советской власти в СССР было
результатом воздействия многих факторов, в том числе и факторов
случайного, субъективного характера. Но все же в России существовали во
многом те же объективные условия, которые, как и в ряде других стран,
определили тенденцию к установлению тоталитарного режима. Прежде всего,
Россия начала XX в. была страной с относительно слабым уровнем развития
капиталистической экономики. В ней абсолютно отсутствовали какие-либо
традиции парламентской демократии, был крайне низок культурный уровень
большинства населения, очень слабым было вовлечение населения в
политическую жизнь. Уже все это создавало широкие возможности для
манипулирования массами, полными надежд на дальнейшее расширение
завоеваний, принесенных нм революцией. И этими возможностями умело
пользовался быстро формирующийся слой партийно-государственных
чиновников, представлявших привилегированную касту, сосредоточившую в
своих руках все нити управления страной.
Превращению Советского Союза в тоталитарную диктатуру способст-
вовала, как мы уже говорили, и обстановка осажденной крепости, в которой
оказалась Советская Россия в годы гражданской войны и после ее окончания,
а также необходимость быстрого осуществления индустриализации страны,
модернизации ее экономической структуры, без чего было невозможно
независимое существование СССР в его противостоянии миру капитализма.
Все это опять-таки облегчало новым управителям страны, по-прежнему
повторявшим "революционные" лозунги и заверения об "успешном пути к
построению социализма", расчищать себе дорогу для установления
абсолютной власти, для доведения до предела деспотического господства
"великого вождя".
В результате в 30, 40 и начале 50-х гг. в Советском Союзе установилась,
пожалуй, наиболее полная форма тоталитарной диктатуры. Она
характеризовалась абсолютным всевластием правящей партийно-
государственной верхушки во главе со Сталиным, полнейшим ее господством
над обществом. При отсутствии частной собственности в Советском Союзе не
существовало ни одной социальной группы, которая обладала хотя бы
относительной экономической самостоятельностью. Напротив, мощная
государственная машина безраздельно доминировала над всеми социальными
слоями общества.
19
2
С другой стороны, террористические методы господства, жестокое по-
давление малейшей оппозиции режиму сопровождались предоставлением
массам населения важных социальных прав, широких возможностей дл*
рЬлпения социального статуса, широкого доступа к сфере образования, науки
19
3
7
—-529
19
4
режима представляла собой не форму тоталитарной диктатуры, а
разновидность авторитарного режима.
•**
Итак, в ЗО-е гг. в разных странах сложились различные пути выхода из той
чрезвычайной социально-политической обстановки, которая была создана
глубочайшим экономическим кризисом 1929-1933 гг. н его последствиями. В
дальнейших лекциях мы подробно разберем три различных метода, три
различных варианта государственного регулирования, которые возникли в 30-
х гг. в крупнейших странах Запада:
- во-первых, тоталитарный вариант, тоталитарная модель госу-
дарственного регулирования, наиболее полно осуществленная в нацистской
Германии;
- во-вторых, либерально-реформистский вариант, либерально-
реформистская модель государственного регулирования, с наибольшей
полнотой осуществленная в Соединенных Штатах в период Нового курса
Ф.Рузвсльта;
- наконец, в-третьих, радикально-демократический вариант, радикально-
демократическая модель государственного регулирования, опробованная в 30-
х гг. во Франции в период Народного фронта.
ГЕРМАНСКИЙ ФАШИЗМ
7
19
*
5
Чем же объяснялся этот парадокс? Иными словами, каковы были
основные причины прихода к власти в Германии нацизма, каковы были те
силы, которые привели его к власти?
Ответ на этот вопрос уже в ЗО-х гг. и в особенности после 1945 г после
разгрома фашизма в результате второй мировой войны, пытались дать
многие ученые и политики. Особенно остро эта проблема встала перед
учеными и политиками самой Германии.
Наиболее простой ответ на вопрос о том, кто же был ответственен за
приход нацизма к власти в Германии, крупнейшие германские ученые в
первые послевоенные годы формулировали так: в установлении нацизма
виноват Гитлер, “демоническая природа его личности”. Так, старейшина
германской историографии Герхардт Риттер в 1948 г. писал: "Один человек
сумел привести Европу к страшной катастрофе. Одной силой своей воли он
поверг в пламя весь мир".
В соответствии с этим говорилось о случайности фашизма, о том, что он
не представлял собой закономерной стадии германской истории. Другой
крупный германский историк, Фридрих Майнеке, подтверждая эту мысль,
заявлял, что приход нацизма к власти в Германии - это "прорыв сатанинского
начала в истории".
Однако эта концепция была слишком упрощенной и мало что объяс-
нявшей. Поэтому л 50-60-е гг. в историографии стран Запада получила
широкое распространение более глубокая концепция, которая претендовала
на объективность. Суть ее заключалась в том, что нацизм и другие
разновидности тоталитаризма оценивались как "порождение века масс".
Вступление народных масс на историческую арену, впервые сказавшееся
еще в период Великой французской революции, но с особой силой
проявившееся в XX в. в событиях Октябрьской революции в России и других
революционных движениях тех лет, расценивалось сторонниками этой
концепции как вторжение в исторический процесс слепой, иррациональной
силы, как признак кризиса европейского либерализма XIX в., как выражение
антидемократических устремлении масс. Поэтому делался вывод, что
фашизм, Гитлер и другие вожди тоталитаризма - это продукт "века масс",
выразители их чувств, комплексов, устремлений, страхов, утопий.
Прямая связь между фашизмом и крупным капиталом сторонниками
теории тоталитаризма отрицалась. Правда, в ряде трудов западных
историков признавались факты активной поддержки отдельными
представителями корпораций национал-социалистов на их пути к власти*
Однако утверждалось, что монополистическая буржуазия Германии в целом
не несет ответственности за установление фашизма.
Есть ли в этой концепции рациональное зерно? Бесспорно, есть. Но. как
мы увидим, она дает крайне одностороннюю трактовку действительного пути
фашизма к власти.
В противовес ей марксистская историография выдвигала противопо-
ложную концепцию. Утверждалось, что германский фашизм - это прежде
всего порождение реакционных кругов корпоративного капитала. оказавших
национал-социалистской партии решительную экономическую н
19
6
политическую поддержку. В соответствии с этим вплоть до 90-х гг. в
советской историографии господствовало традиционное для нее
определение сущности фашистской диктатуры как "открытой террористи-
ческой диктатуры наиболее реакционных, наиболее империалистических,
наиболее шовинистических кругов финансового капитала". Именно они
друапи нацизм к власти в Германии, использовав мелкобуржуазное
фашистское движение в своих интересах.
Есть ли что-либо рациональное в марксистской концепции фашизма?
Конечно, есть. Но она столь же одностороння, как и противоположная
концепция фашизма как "порождения века масс".
В нынешней лекции мы и попытаемся дать современную научную
концепцию фашизма, опираясь на новейшие отечественные исследования
этой проблемы, и внимательно проследить возникновение фашистского
движения в Германии и путь национал-социализма к власти.
•**
Острейшая борьба между либерально-демократическими и консерва-
тивно-реакционными силами развернулась в Германии еще в первые
послевоенные годы. В лекциях по истории германской революции 1918- 1919
гг. мы видели, насколько неоднозначными и противоречивыми были ее
итоги.
С одной стороны, она осуществила ряд важных задач буржуазной
революции, которые не были решены в XIX в. Правда, попытки ее
углубления, превращения ее в глубокую социальную революцию не
увенчались успехом. Тем не менее принятая в 1919 г. Веймарская
конституция законодательно оформила ряд важных завоеваний революции.
Германия стала передовой буржуазно-демократической парламентской
республикой, страной со всеобщим избирательным правом, с рейхстагом как
полномочным органом законод ательной власти, С ответственностью
правительства перед рейхстагом, с правом на Референдум. Более того, в
конституции были узаконены некоторые социальные права граждан,
создававшие основы системы социальной защищенности населения.
В течение всего периода 20-х гг. во главе германских правительств стояли
партии так называемой веймарской коалиции, в число которых входили
Социал-демократическая партия, партия Центра и Германская
Демократическая партия. Отражая интересы более передовых, либерально-
демократических слоев германского общества и опираясь на достаточно
ВДфокую социальную базу, эти партии придерживались 'позиции признания
результатов германской революции, признания Версальского Мирного
договора. Социал-демократы играли важную роль в веймарской коалиции.
До 1920 г. в Германии существовало социал-демократическое правительство.
В чрезвычайных условиях политического кризиса 1923 г. оодиал-демократы
вошли в состав коалиционного правительства и оставались в нем до конца
этого года. В 1928 г. вновь было создано коалиционное правительство, на
этот раз во главе с одним из лидеров СДПГ Генрихом Мюллером. Социал-
демократы входили в состав правительств в ряде земель Германии или даже
19
7
возглавляли их Наибол