Современная иконопись. Утопия или возрождение традиции?

Modern iconography. Utopia or a revival of tradition?

Любое произведение искусства, любой текст, любые обычаи и религиозные

представления, даже если они имеют древнее происхождение, погружены в
современность. В рамках значений современной культуры они каждый раз
рождаются заново, каждый раз попадают в новый контекст, получают новую
конфигурацию. В этом смысле, современная иконопись, укорененная в
приватности и визуальности современной культуры, оказывается
виртуальным знаком православной утопии наших дней.

Ключевые слова: традиция, современная иконопись, знак, визуальность,

приватность, утопия

Any work of art, any text, any customs and religious beliefs, even if they are of
ancient origin, are immersed in modernity. Within the framework of the values of
modern culture they are born anew each time, every time find themselves in a new
context, and receive a new configuration. In this sense, modern iconography,
rooted in the privacy and visuality of contemporary culture, turns out to be a
virtual sign of the Orthodox utopia of our days.

Key words: tradition, modern iconography, sign, visuality, privacy, utopia

----------------------------------------------------------------------------------------------------
-----------------

Любое произведение искусства, любой текст, любые обычаи и религиозные

представления, даже если они имеют древнее происхождение, погружены в
современность. В рамках значений современной культуры они каждый раз
рождаются заново, каждый раз попадают в новый контекст, получают новую
конфигурацию. В этом смысле человек – заложник своей конкретно-
исторической культуры, он не может выйти за ее пределы. У Бориса
Гребенщикова есть строчка «Каждый человек – он дерево, он отсюда и
больше нигде». Можно сопротивляться культуре, подвергать ее
деконструкции, можно пытаться проникнуть в ее изначальные смыслы, но
невозможно выйти за ее границы, покинуть пределы, говоря языком М. М.
Бахтина, «единого и единственного события бытия». В контексте
современности древние артефакты существуют либо как руины, либо как
реликвии, либо как трансформированные и неопознанные рудименты. Но в
любом случае они будут иметь совсем другой смысл, отличный от того,
какой они имели в своей аутентичной культуре.
Однако современная иконопись – это не руина и не рудимент, а совершенно
новая постройка, выполненная под впечатлением от экзотической архаики
древней иконописи. И кроме этого впечатления, никакой реальной связи с
прошлым у современных иконописцев нет. Нас не должны вводить в
заблуждение ни их апелляции к древним традициям, ни использование ими
средневековых технологий, ни их особенный архаизированный стиль
поведения. Средневековый иконописец находился в принципиально иной
исторической ситуации. Художественный стиль, направление, школа
иконописи не были для него предметами выбора. Они являлись объективной
реальностью, в которой иконописец рождался и жил. Такой же реальностью,
как страна, язык, религия и обычаи. То, что традиция получена от отцов – не
было для средневекового художника пустой фразой. Мастер передавал
умения и навыки ученику точно так же, как он сам получал их от своего
наставника. Для ученика было совершенно ясно, к чему стремиться, чему
подражать, как получать знания.

«Человек традиционного общества очень внимательно относился к

Преданию, в Предании находил для себя экзистенциальную опору.
Пребывание внутри живого потока традиции формировало сценарий
уверенного и устойчивого поведения средневекового человека в мире. Эти
уверенность и устойчивость очень заметны в русских иконах вплоть до
начала 20 в. Органичная внятность иконописного почерка, аутентичная
гармония, как общих композиций, так и мельчайших деталей (волосков
бороды, ремешков сандалий, узоров архитектуры) убеждают нас в том, что
иконописная традиция была для средневековых мастеров не столько
объектом внимания и предметом подражания, сколько средой обитания и
«родным» языком. Канон, Предание не были для них какими-то внешними
принудительными вещами. Наследие прошлого воспринималось как
подлинное сокровище»[4].

Утверждение одного из современных иконоведов о том, что «традиция

восстановилась и развивается» [23], звучит довольно странно. Современные
иконописцы вдохновляются рассматриванием иконописных альбомов, икон в
интернете и посещением соответствующих экспозиций в музеях, где по
своему вкусу выбирают иконописные стили, школы, направления в качестве
основы для своего творчества. Существование довольно большого
количества учебных заведений, где учат иконописи, не могут изменить
ситуацию тотальной произвольности и релятивизма. Все равно одним
нравится живопись Панселина, другим иконы Синайского монастыря, третьи
приходят в восторг от мастеров Оружейной палаты. Каждый по-своему
обосновывает свои предпочтения. Некоторые, как например, архимандрит
Зинон, приводят внушительную богословскую аргументацию[3]. Однако все
это только имитация традиционного богословия, потому что в основе
творчества современных иконописцев лежит вовсе не традиция, не
следование Священному Преданию Церкви, а собственный художественный
вкус и личные фантазии по поводу того, какой должна быть подлинно
церковная живопись.

Современная иконопись существует в атмосфере приватности,

индивидуализма, отсутствия соборности, как и вся современная религия в
целом. Как указывал Борис Гройс, «результатом Просвещения стало не
полное исчезновение религии, а ее приватизация, ее уход в сферу частной
жизни. В современном мире религия является делом личного вкуса –
примерно так же, как искусство и дизайн» [7, с. 217]. Иосиф Бродский
говорит в своей Нобелевской лекции: «Если искусство чему-то и учит (и
художника - в первую голову), то именно частности человеческого
существования» [5]. Приватность – это одно из объективных условий, в
которых существует современная духовная практика. В наши дни в среде
иконописцев появилось понятие «авторская икона» [23], что с т. з.
традиционного иконописания, имевшего соборный характер, безусловно,
звучит как оксюморон, но вполне реалистично отражает ситуацию нашего
времени. Современный человек понятия не имеет о том, что такое
соборность. Вместо них ему представляются коллективизм и конформизм.
Любые попытки искусственно сформировать, сымитировать соборность
неизбежно ведут к утопии, тоталитаризму или к сектантству.

***

Можно жить мечтами о мифической Святой Руси и пытаться построить свою

духовную жизнь в пространстве мифа. Однако если сохранять трезвость, и
попытаться по-настоящему вглядеться в религиозное состояние современной
России, то придется признать, что, несмотря на все попытки возродить в
нашей стране православные традиции, русское общество остается далеким от
христианства и от Церкви. Современный русский человек – это, за редким
исключением, человек светский, нецерковный. И, естественно, он
воспринимает обряды, богослужения, иконы иначе, чем житель Византии
или Московского Царства. Хотя сейчас много говорят о том, что в конце XX
века произошел поворот мировоззрения от научности и атеизма к
традиционным религиям и верованиям, хотя в наши дни об этом процессе
написано множество текстов, и появилось немало специальных терминов для
определения современного состояния религиозности – «пострелигия»,
«постатеизм», «постсекулярное общество» [12, 18, 20], Россия остается
обществом секулярным, и современное Православие – это не столько
христианская религия, сколько проект национальной, скрепляющей страну
идеологии, пришедшей на смену марксизму-ленинизму, а на бытовом уровне
— это попытка обрести какой-то смысл среди постмодернистских руин.

В 80-90-е гг. русский человек приходил к вере из советского атеизма[21]1. В

его картине мира живого Бога никогда не существовало. Для него Бог
ассоциировался с кукольным спектаклем «Божественная комедия» театра
Образцова или с мифами Древней Греции, но не с Евангелием, литургией и
иконами. В наше время процесс религиозного обращения происходит в
атмосфере современной виртуальной культуры[11] 2, где религию или
мировоззрение можно выбрать, как товар в интернет-магазине, в
соответствующей упаковке и с набором необходимых опций. Религия
потребляется, подобно другим товарам. На первом месте стоит не Бог и не
религия, а потребитель с его религиозными потребностями. Такая
консьюмеристская установка приводит к тому, что религиозная система
обрядов, правил и ритуалов Православной Церкви не наполняется для

1Михаил Эпштейн замечательно описывает специфический постсоветской путь к Богу: «Представьте себе
молодого человека из типичной советской семьи, на протяжении трех-четырех поколений начисто
отрезанной от каких-либо религиозных традиций. И вот теперь, слыша в своей душе некий призыв свыше,
голос Божий, этот молодой человек никак не может определить, куда же ему идти, под крышей какого
храма укрыться. Все исторические религии ему равно далеки, а голос раздается все ближе и ближе.
Молодой человек идет в православный храм - и сталкивается со вполне определенной системой догм и
обрядов, которая кажется ему слишком тесной для этого вселенского чувства. Он идет в католический храм,
в синагогу, идет к баптистам - и всюду видит исторически сложившиеся формы богопочитания, тогда как
ему хочется знать Бога целым и неделимым. Человек ищет веры, а находит вокруг одни только
вероисповедания.
Вот в этом разрыве между верой и вероисповеданиями и возникает бедная религия, не имеющая ни устава,
ни книг, ни обрядов. Заметьте, что из атеизма сейчас уходит гораздо больше людей, чем приходят в храмы.
Они уходят - и не доходят, остаются где-то на распутье. Но это распутье, в сущности, и есть главная точка,
где сходятся все пути. Точка единоверия, равного приятия всех вер как ведущих к единству веры».
http://magazines.russ.ru/october/1996/9/epsh.html (дата обращения 17.09.2016)

2Игумен Петр (Мещеринов) считает, что «современные люди не только от рождения, но уже и "на
генетическом уровне" живут в совершенно иной культуре - культуре видеоряда и массовых медиа-
технологий: кинематографа, "попсы", рекламы, спортивных трансляций, "клиповости", мобильно-
интернетности и т.п. Это культура гедонизма, относительности ценностей, поверхностности, стадности,
одинаковости; она не только не способствует развитию необходимых для жизни в Церкви качеств -
свободы, ответственности, трезвой оценки себя и мира - но, наоборот, всячески препятствует этому. Дальше
всего она именно от индивидуального осмысления жизни, от logos`а, слова, его ценности и значимости.
Церковь обращается к людям на своём языке, а современный человек - не то, что он "плохой", хуже, чем
люди, скажем, XIV века, - но он просто не воспринимает ту культуру и те слова, которыми оперирует
Церковь. Людям поэтому тяжело читать Евангелие, воспринимать традиции Церкви, а тем более -
перестраивать в соответствии с ними свою жизнь. Этико-культурный "резерв" современного человека не
способен вместить этого». Игумен Петр (Мещеринов). О современных проблемах катехизации.
http://www.synergia.itn.ru/project/rch-2007/01.htm (дата обращения 05.10.2016)
современного человека непосредственной органичностью веры. Религиозная
активность остается внешней, обрядовой, имитационной. Элементы культа
(иконы, литургия, личные молитвенные правила) не соединяются в единый
организм, не чувствуется внутренней органической необходимости каждого
элемента. Религия не связывается с повседневной жизнью, создавая
причудливый утопический мир, параллельный реальной жизни. Каждый
религиозный жест нуждается в отдельном метафизическом обосновании,
особом пояснительном тексте, в специальной богословской инструкции. Тем
не менее, многие верующие все же довольно хорошо осваивают систему
культовых действий и виртуозно функционируют в религиозном
пространстве, превращаясь в экспертов в этой области.

***

Существенной чертой современности является радикальная визуализация

культуры, «большой иконический поворот». Основной характеристикой
современного общества становится «образ, его производство и потребление.
Восприятие реальности всё более зависит от ее репрезентации с помощью
визуальных образов. Следует отметить, что наступление визуальной эпохи
означает перемещение акцента с вербальных способов отображения
реальности к визуальным, образным. Такие медиа, как кино, реклама,
телевидение, фотография становятся главными средствами коммуникации,
сдвигая на второй план слово, они через визуальное непосредственнее
знакомят человека с информацией или событием. Визуальные образы
начинают формировать наше постижение мира» [8].

Икона в условиях «иконического поворота» приобретает особое значение. В

потоке визуальных образов она становится обозначением, логотипом
православной веры. Верующие с помощью иконы маркируют свою
принадлежность к Православной Церкви. Икона обозначает Бога, Церковь,
православный образ жизни, подобно тому, как аватар в социальных сетях
репрезентирует человека, также как цифры на экране компьютера
изображают живые деньги или реальное производство. «В центре внимания
оказывается уже не вещь, а ее образ» [8]. В условиях виртуальности «быть»
означает «быть визуально обозначенным». Суть современной духовной
жизни заключается в том, чтобы непрерывно воспроизводить свое
религиозное обозначение. Быть православным означает снова и снова с
помощью внешних атрибутов (икон, внешнего поведения, специального
православного «сленга») обозначать свою причастность к Православной
Церкви.
Внутри современной культуры среди гула бесчисленных голосов трудно
расслышать проповедь Царства Божьего. Икона теряется в обширном
пестром потоке визуальных образов, также как и Евангелие не различимо на
книжных полках среди бесконечного количества других книг. В секулярном
обществе икона превращается в пустой внешний знак, в то время как другие
визуальные образы заменяют собой иконы. Современный человек погружен в
поток образов, подобно тому, как житель средневековой Москвы был
окружен многочисленными церковными иконами[16, c.21]3. Реклама,
выполняя функцию иконы «общества массового потребления», благовествует
мир, «где обретаются идеальные вещи: идеальные мужчины и женщины,
идеальные автомобили, идеальный попкорн, идеальные кока-кола и
стиральный порошок»[1]. Покупка товара носит характер мистерии,
сакраментально приобщая покупателя этому идеальному миру,
трансформируя человека по типу, заданному визуальными образами.
Реклама, подобно иконе, не просто часть окружающего дизайна, не
пассивное изображение действительности, она побуждает к действию, к
поступку. Реклама, как и икона, сопровождает человека в его
повседневности, исподволь формируя определенный тип мышления и образ
жизни. «Многое из того, что сформировало наш повседневный опыт уже
«отформатировано» визуальными образами – будь то поход за покупками,
поиск гостиницы или общение с друзьями. Визуальные образы создают
своеобразную завесу между человеком и миром…»[8]. Современный поток
образов выполняет в современном обществе роль живой преемственности
традиции. Это надличностная сверхразумная сфера, определяющая смыслы и
значения картины мира. Однако если традиция носила объективный, не
зависящий от человеческой воли характер, современная визуальная культура
во многом связана с целенаправленным манипулированием.

Современная культура отчуждает человека от целостной реальности,

радикально перемещает центр человеческого существования в виртуальную
и визуальную сферы. Реальное производство повседневных вещей уходит из
человеческой жизни. Экономика сосредотачивается в области виртуальных
финансов, политика занята политическими технологиями и манипуляциями
общественным сознанием, искусство все больше перемещается в интернет,
общение между людьми также теряет непосредственный личностный

3«Иконы на Руси в помещениях действительно ставились кругом, везде, где надо и не надо. И в XVI, и в XVII,
и в XIX вв. их можно было найти не только в каждом доме, но почти в любом общественном заведении,
будь то магазин, кабак, железнодорожная станция, больничная палата, публичный дом или суровая
тюремная камера». Тарасов О. Ю. Икона и благочестие. Очерки иконного дела в императорской России. М.:
«Прогресс», 1994, с. 21.
характер, сосредотачиваясь в социальных сетях. Одежду, продукты питания,
все необходимые вещи никто не изготавливает сам. Никто не выращивает
хлеб, не выделывает кожи, не мастерит для себя электроплиту или мебель.
Покупая товары в магазине, пользуясь компьютером, садясь в автомобиль,
современный человек понятия не имеет, откуда все это взялось и как это
работает. Не понятно также, каким образом отапливаются дома, как
действует водоснабжение, откуда берется электроэнергия. Вся подобная
деятельность скрыта от глаз, стала прерогативой таинственных экспертов.
Непосредственная жизнь простого человека отчуждена от производства
ежедневно необходимых ему вещей. Вернее сказать, отдельный человек
может быть сантехником, автослесарем или депутатом Государственной
Думы. Как специалист в своей области он может знать, как циркулирует вода
в трубах, или как принимаются законы в стране. Однако происхождение
большинства других вещей навсегда останется для него покрытым
мифологическим туманом. Их сущность непроницаема для простого
обывателя. Большинство областей жизни представляются ему как мифы и
знаки, которые заменяют реальное непосредственное знание. В этом смысле
можно объяснить современные увлечения эзотерикой, конспирологией,
поиском примордиальной традиции и т. п. Отчуждение от реального
производства жизненно необходимых вещей приводит к утрате органичной
целостности и непосредственной понятности происходящего вокруг, рождает
ощущение, что знание истины – это достояние каких-то неведомых
посвященных. Если даже устройство автомобиля или компьютера остается
таинственным для большинства людей, то что говорить о загадках мировой
политики или о сущности духовной жизни. Поэтому реальные знания о
вещах замещаются мифами о них и их визуальными знаками. А в сценариях
поведения и в проекциях на будущее появляется заметная утопическая
ориентация.

Смысл иконы также не ясен. Икона представляется как таинственный знак,

криптограмма, зашифрованное древнее послание (Код Да Винчи).
Современные иконоведы и иконописцы выступают в качестве посвященных
экспертов, которые пытаются истолковать смысл иконы, объяснить
содержащиеся в ней символы, показать связь с древними традициями, т. е.
расшифровать это послание для современников. Предпринято немало
попыток создать общую теорию иконописи[15, 19, 23], основанную на
мыслях Святых Отцов, на изучении иконописного наследия и церковного
предания. Однако результаты напоминают скорее построение утопии, чем
действительное постижение иконописной традиции. Также и практические
усилия иконописцев не приводят к появлению какого-то органичного стиля
современной иконы. Возникла современная мифология иконописи,
укорененная в визуальной культуре, которая ничего не имеет общего с
традиционным символизмом иконы, также как дешифровка не имеет ничего
общего с действительным символическим мышлением. «Смысл символа
нельзя дешифровать простым усилием рассудка, в него надо «вжиться» <…>
в отличие от аллегории, которую может дешифровать и «чужой», в символе
есть теплота сплачивающей тайны»[2, c. 156]. Истолкование символа можно
сравнить с попыткой объяснить анекдот человеку, лишенному чувства
юмора, в обоих случаях теряется нечто самое существенное. «Смысл символа
реально существует только внутри человеческого общения, внутри ситуации
диалога, вне которой можно наблюдать только пустую форму символа»[2, c.
158].

Символ, традиция, стиль – явления объективные, их невозможно создать

искусственно ни усилиями отдельных гениев, ни совокупными стараниями
всех людей. Русский философ - литературовед В. В.Вейдле писал: «Стиля
нельзя ни выдумать, ни воспроизвести; его нельзя доказать, нельзя выбрать,
как готовую систему форм, годную для перенесения в любую обстановку;
подражание ему приводит только к стилизации... его не создает отдельный
человек... он - лишь внешнее обнаружение внутренней согласованности душ,
сверхразумного, духовного их единства; он - воплощенная в искусстве
соборность творчества...»[6].

***

В условиях современного общества любые попытки создать какой-то

религиозный или идеологический проект, построить в публичном
пространстве какую-то стратегию духовного выживания неизбежно
принимают форму утопии. В современной России утопичная ориентация
реализуется в стремлении создать собственную национальную реальность,
наполненную подлинным духовным смыслом, связанную с древними
православными традициями. Говорят об обретении духовных скреп, о
формировании русской идеи, о поиске и сотворении русского Логоса[9, 10,
14]. По существу, речь идет о создании другого, альтернативного
виртуального мира, с господством других визуальных образов. Если в
существующем мире господствуют реклама, аватар, имидж, то в мире
православной утопии главенствующим визуальным образом становится
икона.
Икону радикально выделяют среди других элементов христианского культа.
Ей придается всеобъемлющее, поистине глобальное значение. Автор книги
«Богословие иконы Православной Церкви» Леонид Успенский утверждает:
«православная икона — единственное в мире искусство, которое несет
откровение непреходящего смысла жизни, потребность в котором
пробуждается в современном мире»[19, c.401-402]. В обращении к древней
иконе Успенский видит начало духовного возрождения: «Если в забвении
иконы сказался глубокий духовный упадок, то вызванное катастрофами и
потрясениями духовное пробуждение толкает к возвращению к ней,
заставляет ее почувствовать: она уже не только открывается как прошлое, но
и оживает как настоящее... Начинается медленное проникновение в
духовный смысл древней иконы. В ней открыли дух, неизмеримо более
высокий, чем свой собственный, благоприобретенный в "просвещении". Она
воспринимается уже не только как художественная или культурная ценность,
но и как художественное откровение духовного опыта - "умозрение в
красках", явленное также в годы смятений и катастроф»[19, c. 401].

Икона – это не просто элемент богослужения, предмет церковного искусства

или христианское изображение. Один из ведущих современных иконописцев
архимандрит Зинон пишет: «Икона ничего не изображает, она являет. Она
есть явление Царства Христова, явление преображенной, обоженной твари,
того самого преображенного человечества, которое в своем лице явил
Христос»[3, c.19]. Среди современных теоретиков иконы принята мысль, что
для наиболее адекватного отражения манифестации духовного мира Церковь
выработала особый канонический язык символических образов. Этот язык
обладает вневременным и универсальным характером. Леонид Успенский
категорически не согласен с тем, что язык иконы определяется конкретно-
исторической культурой и содержащимися в этой культуре представлениями
о красоте, конкретными историческими вкусами и модами: «А между тем не
только в инославии, но и в православной среде приходится сталкиваться со
взглядом, который, даже в тех случаях, когда он вполне благонамерен,
направляет понимание иконы на ложный путь. Сводится он к следующему:
Седьмой Вселенский Собор, явивший догмат иконопочитания, не определил
характера образа и в «богословии защитников иконопочитания не
содержится догматизации стиля». Другими словами, Церковь не
канонизировала никакого стиля или рода искусства. Для человека
современной культуры, у которого часто нет ясного сознания Церкви, такой
взгляд дает повод полагать и даже утверждать, что, помимо канонической
иконы, якобы связанной с определенной эпохой и культурой, в Церкви могут
существовать и другие роды или стили искусства, отражающие другие
эпохи»[19, c.404].

Выделение византийского канонического стиля как универсального

вневременного языка православной иконы свидетельствует о том, что иссяк
поток живого церковного предания, который существовал в конкретном
историческом, национальном и личностном измерении, в непосредственной
передаче традиции от отца к сыну, от наставника к ученику. Теперь
канонический стиль становится отвлеченным, неопределенным и безличным
конструктом. Открываются широкие горизонты для произвольного
понимания канона и безграничные возможности для иконописного
творчества. Фиксируется окончательное освобождение иконописи из-под
власти традиции. Более того, прекращение традиционной преемственности
делают объектами творчества и саму традицию, и стиль, и даже метафизику и
Логос. Стоит ли говорить, что попытки сотворить все эти сверхразумные,
неподвластные человеку вещи приводят только к имитации творчества, к
созданию симулякров и утопий. Однако имитационность иконописного
творчества остается незамеченной, поскольку внимание сосредоточено не на
существе иконы, не на деталях ее художественного языка, и даже не на ее
духовном значении. Икона выделяется как всеобъемлющий знак, который
«наиболее полно и исчерпывающе отражает Православие во всевозможной
глубине и обширности».[19, с.408]

Икона становится знаком современной православной утопии, суть которой

состоит в том убеждении, что построение внешнего образа не только
формирует внутреннее содержание, но и заменяет его собой. Не дух творит
себе формы, и даже не наоборот, правильная каноническая форма создает
истинный православный дух. Речь идет о том, что знак заменяет собой и дух
и форму. Преодолено противоречие между мертвой буквой и животворящим
духом. Становится неактуальным культивирование православного образа
мыслей, заимствованного из книг Святых Отцов, второстепенное значение
получает также и правильное православное поведение (регулярное
посещение храма, принятие таинств, соблюдение постов, периодическое
паломничество по Святым местам). На первое место выходит обозначение
себя православным с помощью внешних атрибутов. Отныне знак приносит
спасение. Причем такая стратегия помогает не только положительно решить
свою вечную участь, но и вполне победоносно выстроить свои отношения с
секулярным миром (мир во зле лежит, и только мы, православные, обладаем
истиной). И как видимый знак победы, как знамение торжества Православия
представляется православная икона, воспринимаемая как непрерывное
развитие раз и навсегда обретенной византийской традиции.

Вспоминается видеосюжет об иконописной мастерской Псково-Печерского

монастыря4. Мастерская располагается в русской деревянной избе, где, как в
Древней Руси, нет электричества и современных удобств. Жизнедеятельность
происходит при дневном свете или при свечах, чай пьется из
дореволюционного самовара. Обширная келья обставлена столами и
лавками в нарочитом древнерусском стиле. На полках видны корешки
старинных книг в кожаных переплетах. Подчеркнуто по-древнему пишутся
иконы. Натуральные пигменты растираются курантом на гранитной плите,
краска приготавливается в деревянных ложках с обрезанными черенками.
Кругом одетые в подрясники длиннобородые монахи с одухотворенными
лицами, кто на мольбертах, а кто, положив икону прямо на колени,
исполняют свое иконописное послушание. Горят лампады под старинными
иконами. Звучит церковное пение. В представлениях людей XX века именно
так и должна выглядеть средневековая иконописная мастерская. На видео мы
видим точную детальную имитацию, обозначение правильного процесса
иконописания, учебный фильм для адептов православной утопии.

Видеозапись была сделана в 1986 году. С тех пор православная утопия

изменила свою конфигурацию и приобрела очень заметный коммерческий
оттенок. В наше время уже не заботятся о столь подробной детализации, знак
стал проще и грубее. Теперь подобные видеоролики о православных
иконописных мастерских5 снимаются уже исключительно в рекламных
целях. Хотя все также звучит церковное пение, и иконописцы со специально
благочестивыми выражениями лиц все также говорят о древних
православных традициях иконописи и о секретах старых мастеров, однако
черты симуляции и подмены проступают все более явственно.

Можно искать корни иконописной утопии в философии образа о. Павла

Флоренского, в «софиологии» о. Сергия Булгакова и в имябожнической
ереси нач. XX века, главная идея которой заключалась в том, что имя Божье
есть Бог. Однако в гораздо большей степени эта утопия укоренена в
современной визуальной культуре, в которой знак заменяет собой вещь, где
копия привлекательней оригинала, где сымитировать проще, чем сделать по-
настоящему.

4Видео: https://youtu.be/H3IyJVXou5g (дата обращения 27.09.2016)

5Видео: https://youtu.be/MuSZsQX8a54, https://youtu.be/DJkvVBN7D2A (дата обращения 27.09.2016)

 ***

Исторические судьбы утопий, начиная с платоновского государства и

заканчивая коммунистическим проектом СССР, слишком хорошо известны,
чтобы о них говорить опять. Не имея в своем существе живой основы,
руководствуясь отвлеченными фантазиями, утопии неизбежно приходят к
своему краху. Являясь, по определению прот. Александра Шмемана, «некой
максималистской проекцией в будущее»[13, c. 269-270] своего собственного
будущего утопия не имеет. В этом смысле, нетрудно спрогнозировать судьбу
современного Православия и перспективы развития православной
иконописи. Будучи обозначением, имитацией христианской жизни,
современная Православная Церковь погружена в стихии визуального мира и
зависит от изменчивости его конфигураций. Вряд ли в будущем Церковь
ждут внешние гонения, между ней и внешним миром нет антагонизма, их
объединяет общий консьюмеристский дух. Скорее всего, религиозное
возрождение в России закончится тем, что Православие перестанет
симулировать роль господствующей идеологии, займет в российском
обществе свое место субкультуры и окончательно раствориться в секулярной
жизни, также как это произошло с христианскими конфессиями на Западе. А
иконопись, избавившись от глобальных претензий, опять станет одним из
церковных искусств.

Однако не оставляет надежда, что Христианство еще не исчерпано до конца,

что где-то тайно живут те два пустынника, о которых писал Достоевский, те
Святые, которые в наступающие последние времена «поистине будут
работать Богу, благоразумно скроют себя от людей, и не будут совершать
посреди их знамений и чудес»[17, c.547].

Список использованной литературы:

1. Алексеев Н. Между агитпропом и рекламой//Беседа. Религиозно-

философский журнал. Ленинград-Париж, 1988, с. 95.

2. Аверинцев С.С. София-Логос. Словарь. 2-е, испр. изд. - К.: Дух i

Лiтера, 2001,

3. Архимандрит Зинон. Беседы иконописца. СПб.: Библиополис, 2003

4. Борисов Виталий. Икона как зеркало духовного состояния./

Современное православное церковное искусство// Интернет-проект при
поддержке Искусствоведческой комиссии московской епархии
http://www.art-sobor.ru/archives/7765
5. Бродский Иосиф. Нобелевская лекция. http://lib.ru/BRODSKIJ/lect.txt

6. Вейдле Владимир Васильевич. Умирание искусства, гл. 4./

Предание.ру//Медиатека http://predanie.ru/lib/book/73253/ (дата
обращения 15.09.2016)

7. Гройс Б. Политика поэтики. М.: Ад Маргинем Пресс, 2013, с.217

8. Дроздова А.В. Визуальность как феномен современного

медиаобщества./ "ДИСКУССИЯ"//Политематический журнал научных
публикаций http://journal-discussion.ru/publication.php?id=1208 (дата
обращения 06.09.2016.)

9. Дугин А. Г. «В поисках темного логоса» М.: Академический проект,

2013.

10. Дугин А. Г. Видео: «Общество победившего хама»

https://youtu.be/dIVtvAcbRVU (дата обращения 21.09.2016)

11. Игумен Петр (Мещеринов). О современных проблемах катехизации.

http://www.synergia.itn.ru/project/rch-2007/01.htm

12. Кырлежев Александр Иванович. Секуляризация и постсекулярное

общество./ Богослов.RU//научный богословский портал
http://www.bogoslov.ru/text/1314267.html (дата обращения: 26.08.2016)

13.Протопресвитер Александр Шмеман. Церковь в мире//сборник статей.

М.: Гранат, 2015

14. Русская доктрина. Под общей редакцией А.Б. Кобякова и В.В.

Аверьянова. / Русская доктрина// Сергиевский проект
http://www.rusdoctrina.ru/page95506.html (дата обращения 21.09.2016)

15.Тарабукин Н.М. Смысл иконы. М.: Из-во Православного Братства

Святителя Филарета Московского, 2001

16.Тарасов О. Ю. Икона и благочестие. Очерки иконного дела в

императорской России. М.: «Прогресс», 1994, с. 21.

17.Творения иже во святых отца нашего Святителя Игнатия епископа

Ставропольского. М.: Сретенский монастырь, 1999, с. 547

18. Узланер Дмитрий. Картография постсекулярного. / Журнальный зал

http://magazines.russ.ru/oz/2013/1/16u.html (дата обращения: 26.08.2016)
19.Успенский Л. Богословие иконы Православной Церкви. М., 1989

20.Хоружий С. С. Постсекуляризм и ситуация человека. — М.: Институт

синергийной антропологии, 2011

21. Эпштейн Михаил. Постатеизм, или Бедная религия. / Журнальный зал

http://magazines.russ.ru/october/1996/9/epsh.html (дата обращения
17.09.2016)

22.Языкова И. К. Богословие Иконы. М., 1995

23. Ирина Языкова: Понимают ли современные иконописцы смысл иконы?

/Православие и мир// ежедневное интернет-издание
http://www.pravmir.ru/irina-yazyikova-ponimayut-li-sovremennyie-
ikonopistsyi-smyisl-ikonyi/