Дневник Т. 2. 1902-1903 - митрополит Арсений (Стадницкий)

20ЛЕТ
Свято-Тихоновский
Университет
Посвящается
150 -летию со дня рождения,
15-летию со дня кончины Высокопреосвященного
митрополита Арсения (Стадницкого)
"NlT ТкіГ
і/
МАТЕРИАЛЫ
ПО НОВЕЙШЕЙ
ИСТОРИИ
РУССКОЙ
ПРАВОСЛАВНОЙ
ЦЕРКВИ
Р е д ак ц и о н н а я коллегия:
Протоиерей Владимир Воробьев

(главный редактор)
Протоиерей Александр Салтыков
Священник Александр Щелкачев
ПРАВОСЛАВНЫЙ СВЯТО-ТИХОНОВСКИЙ
ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
МИТРОПОЛИТ АРСЕНИЙ
(СТАДНИЦКИЙ)
ДНЕВНИК
1902-1903
2 том
Ш В8РШ 8Т
Москва
Издательство ПСТГУ
2012
УДК 271.22(470+571)
ББ К 86.372
А85
Подготовка материала осуществлена при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда
(РГНФ, проект № 00-01-00209а)
По материалам Государственного архива РФ
Гпавный редактор
протоиерей Владимир Воробьев
Подготовка издания и редакция
О. Н. Ефремова
Автор предисловия
Комментарии, примечания и краткие биографические сведения о лицах,
упоминаемых во втором томе Дневника:
И. В. Воронцова, О. Н. Ефремова, К. В. Ковырзин, Н. Ю. Сухова;
богослужебная и музыкальная часть примечаний — О. И. Хайлова
Указатели
О. Н. Ефремова, И. Н. Смолякова
Арсений (Стадницкий), митр.

А85 Дневник: 1902—1903 / митрополит Арсений (Стадницкий). Т. 2. — М.:
Изд-во ПСТГУ, 2012. — 532 с.: [32] с. ил., фронт. — (Материалы по новей
шей истории Русской Православной Церкви / Гл. ред.: прот. В. Воробьев).
ISBN 978-5-7429-0686-5
Настоящее многотомное издание Дневника митрополита Арсения (Стад-
ницкого), одного из крупнейших русских иерархов первой половины XX века,
охватывает период с 1880 года по 1917 год. Дневник отражает этапы духовного
становления самого Владыки, его деятельность на поприще духовного образова
ния, многолетнее архиерейское служение на Псковской, а затем на Новгородской
кафедрах, участие в деятельности Государственного совета, Святейшего Синода,
Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917—1918 годов. Как
ученый-историк, Владыка свидетельствовал о нарастании разрушительных про
цессов в русском обществе, как в церковном, так и в государственном и обще
ственном аспектах. Широта и разнообразие вопросов, затронутых в Дневнике,
превратили его в энциклопедию русской жизни конца XIX — начала XX века.
Второй том Дневника за 1902—1903 годы посвящен последним годам служения
епископа Арсения в Московской епархии Волоколамским викарием и ректором
Московской Духовной академии. Это было время нарастания бунтарского духа в
различных слоях российского общества с жаждой обновления, реформирования
всего государственного, религиозного, философского, церковного. Дневник
дает возможность читателю не только глубже познакомиться с историей Русской
Православной Церкви начала XX века, но и лучше понять исторические процес
сы, происходившие в России в этот период в целом.
Перепечатка документов архива целиком или отдельных фрагментов возможна только с
разрешения Государственного архива Российской Федерации.
ISBN 978-5-7429-0686-5 © Ефремова О. Н., предисловие, 2012

© Воронцова И. В., Ефремова О. Н., Ковырзин К. В., Сухова Н. Ю.,
Хайлова О. И., комментарии, 2012
© Ефремова О. Н., Смолякова И. Н., указатели, 2012
© Оформление. Издательство Православного Свято-Тихоновского
гуманитарного университета, 2012
В интересах самонаблюдения, самопознания весь
ма полезно было бы вести дневник, где ты при
учался бы анализировать себя, откуда ты мог бы
потом видеть постепенное развитие твоих воз
зрений, отмечая условия, способствующие или
припятствующие твоему развитию...
Авксентий Стадницкий
Предисловие
Второй том Дневника митрополита (в то время — епископа) Арсения
(Стадницкого) за 1902—1903 годы посвящен последним годам служения
Владыки в Московской епархии в качестве Волоколамского викария и
ректора Московской Духовной академии (МДА). Страницы Дневника
за эти предреволюционные годы заполнены тревожными записями о
нарастающем бунтарском духе как среди учащейся молодежи Духовных
семинарий и академий, так и среди студентов светских учебных заведе
ний. Попытки реформирования высших светских учебных заведений
вместо умиротворения приводили к еще большему недовольству и
брожению. Опубликованные в конце 1901 года «Временные правила о
студенческих учреждениях» под внешними уступками содержали такое
количество ограничений, что вызвали крайнее недовольство радикаль
но настроенной части студенчества. В начале февраля 1902 года вол
нения охватили 36 высших учебных заведений Российской Империи,
более 30 тысяч студентов не посещали занятий. Благодаря деятельности
тайной межсеминарской организации с участием некоторых студентов
МДА в 1902 году волнения и беспорядки прокатились по Духовным
семинариям. Наиболее крупные из них произошли в Вятской, Одесской
и Донской Духовных семинариях. Нестроения происходили и среди
профессорско-преподавательского состава МДА. Епископ Арсений
подробно описывал заседания Совета Академии, давал оценку новым
научным работам, размышлял о возможностях воспитания молодежи,
будущих продолжателей богословской науки, живописал отношения
профессоров вне преподавательской деятельности.
В эти же годы в периодике разгорелась горячая полемика о монаше
стве, в которой приняли участие и профессора М осковской Духовной
академии, как на страницах «Богословского вестника», так и на стра
ницах «Душеполезного чтения». Владыка Арсений писал как о самой
полемике, так и об удручающем состоянии большей части монаш е
ствующих Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
Брожения коснулись и светской интеллигенции. В ноябре 1901 года
открылись С обрания Петербургского религиозно-ф илософ ского
общества (1901 —1903), на которых представители Церкви и светская
Предисловие 1
интеллигенция обменивались мнениями по тем или иным религи

озным вопросам. Все жаждали обновления, но какого? Тема «нового
христианства и Третьего Завета» будоражила умы, не имеющие твер
дых религиозных устоев. Епископ Арсений писал о большой популяр
ности некоторых санкт-петербургских свящ енников, выступавших с
лекциями на этих Собраниях, и размышлял о том, что станет с ними
в будущем. Так, об иеромонахе Михаиле (Семенове), преподавателе
Санкт-Петербургской Духовной академии, он писал: «...интересно
будет проследить за этою личностью — несомненно даровитою. Будет
ли это фейерверк, или разгорится в пламень ревности о Церкви, по духу
Ее, а не собственного “нутра”» (ГА РФ. Ф. 550. On. 1. Д. 512. J1. 33).
В конце 1902 года известный публицист Лев Тихомиров опублико
вал в «Московских ведомостях» свой реферат «Запросы жизни и наше
церковное управление», в котором поднял многие наболевшие вопро
сы: о судебной реформе и бракоразводных делах, об отпевании ино-
славных, о протестантских воззрениях некоторых православных свя
щенников и т. д. Епископ Арсений в своем Дневнике писал о вопросах,
затронутых в реферате, о необходимости изменения синодального
управления, о проведении Поместных Соборов, о введении патри
аршества. В 1903 году работа вышла отдельным изданием и вызвала
активный отклик в церковных кругах.
Весной же 1902 года Преосвященный писал о крестьянских бунтах,
прокатившихся по некоторым губерниям России в связи неудачами
в переселенческой политике российского правительства. Бунтовали
крестьяне южных районов Центральной России, М алороссии (Пол
тавской, Харьковской губерний) и население ее окраин, например на
Кавказе — в Осетии.
В 1902—1903 годы Владыка совершил свои последние большие воль
ные путешествия на юг России: на Кавказ и в Крым (только в 1924 году
Владыка вновь проехал по России, но уже на юго-восток — в Среднюю
Азию, в ссылку). А в 1902 году вместе со старшим братом Алексан
дром он проехал вниз по Волге до Царицына, останавливаясь, сколько
время дозволяло, в прибрежных городах — Костроме, Нижнем Нов
городе, Казани, Самаре, Саратове; далее на поезде — во Владикавказ.
Под впечатлением обильной растительности Владикавказа, Терека, с
ревом несущего свои воды, а также панорамы кавказских гор они на
фаэтоне отправились по Военно-Грузинской дороге в Тифлис, затем в
Батум, откуда уже на теплоходе по Черному морю — в Ялту, останав
ливаясь вместе с пароходом в попутных портах. Побывал Владыка и
в Симоно-Кананитском Ново-Афонском монастыре, который своим
благоустройством произвел самое лучшее впечатление. В Крыму Вла
8 Митрополит Арсений (Стадницкий). Дневник. 1902—1903
дыка отдыхал, поднимался на Ай-Петри, проехал по южному побере

жью полуострова, посетил Херсонес, Инкерман, Георгиевский мона
стырь, святыни Севастополя. Георгиевский монастырь так понравился
епископу Арсению, что в следующем году он вновь посетил его и оста
новился в нем на отдых.
В 1903 году в Российской Империи произошло знаменательное
событие — прославление преподобного Серафима Саровского, и,
конечно, это не могло не найти отражения на страницах Дневника.
Владыка отмечал все этапы подготовки к прославлению и шумиху,
поднятую в прессе по поводу мощей преподобного, писал и о чуде
исцеления в 1903 году и. д. доцента Академии Сергея Ивановича
Смирнова (в дальнейшем профессора МДА по кафедре истории Рус
ской Церкви) по молитве к преподобному Серафиму.
Еще один важный аспект нашел отражение на страницах Д нев
ника — это активизация внешних церковных отношений. 30 июня
1902 года Святейший патриарх Константинопольский Иоаким III от
имени Вселенской патриархии обратился к Поместным Православ
ным Церквам с Посланием о более тесном общении Автокефальных
Церквей и с предложением обсудить вопросы об отнош ении к ино-
славным Церквам, о церковном календаре и пасхалии. Ответное
Послание Св. Синода Русской Православной Церкви Вселенской
патриархии было направлено в Константинополь в феврале 1903 года
и одновременно опубликовано в «Церковных ведомостях» (1903.
№ 24. С. 250—257). В это же время происходили активные сношения
со старокатоликами, а также англиканами. В 1903 году Россию посе
тила делегация Епископальной Церкви СШ А во главе с епископом
Ф он-дю-Лакским Чарльзом Графтоном. Делегация побывала в Санкт-
Петербурге, где состоялась официальная встреча с митрополитом
Санкт-Петербургским Антонием (Вадковским), и епископ Графтон,
имея рекомендательные письма от главы Епископальной Церкви США
и Комитета внешних церковных связей, представил обращение к Рус
ской Православной Церкви. Делегация посетила и первопрестольную
Москву, побывала на пасхальных службах в Успенском соборе Крем
ля, а затем отправилась в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру, где также
побывала на службах. Состоялась встреча делегации и профессорско-
преподавательской корпорации Московской Духовной академии.
***
Второй том включает:
— Дневник епископа Арсения с 1 января 1902 года по 2 ноября
1903 года (ГА РФ. Ф. 550. On. 1. Д. 512).
— Два приложения в виде: 1) газетной вырезки и обложки одного

из студенческих сочинений, сохранившихся в дневниковой тетради, и
2) отрывка дневника архимандрита Лаврентия (Некрасова) за ноябрь
1896 года, в бытность его ректором МДА. Эти записи архимандрита
Лаврентия были обнаружены епископом Арсением и вложены им в
конец собственной дневниковой тетради.
—Научно-справочный аппарат, состоящий из комментариев и при
мечаний, списка используемых архивных фондов, библиографическо
го списка используемой литературы, списка сайтов, упоминаемых в
комментариях и примечаниях, именного указателя, указателя мона
стырей и храмов, списка библиографических сокращ ений, списка
сокращений.
В связи с тем что издание Дневника рассчитано не только на спе
циалистов, но и на ш ирокий круг читателей, по некоторому ряду
церковно-исторических вопросов и вопросов, связанных с историей
России, ее внутренним устроением, даны обширные комментарии,
превосходящие рамки данного тома, например: о взаимоотношениях
Русской Православной Церкви с англиканами, старокатоликами, о
проблемах реформирования церковного суда, о взаимоотношениях
Церкви и религиозных деятелей России в начале XX века, о «русско-
китайской войне» в 1899—1901 годы, о религиозно-нравственном
положении на Кавказе и о том, как решался вопрос о признании прав
дворянства в центральной части России и на ее окраинах и т. д. Особое
внимание уделено тем монастырям и уголкам России, которые посещал
Владыка и которые теперь являются заграницей, хотя и представляют
славу российской истории. Симоно-К ананитский Ново-Афонский
монастырь на Кавказе, Севастополь, Херсонес, Инкерман. В качестве
напоминания показано, как в дореволюционной России относились к
павшим на поле брани, как относились к музеям, говорится о важно
сти хранения исторической памяти.
Так же как в первом томе, для удобства работы с текстом Дневника
на поля вынесена его архивная нумерация: л. 1, 1 об., 2 и так далее, а в
самом тексте для разделения архивных листов использована косая черта
(/). Все виды авторской датировки дневниковых записей оставлены
без изменения, а для удобства чтения и работы с Дневником выделены
курсивом с отступом от предыдущей записи. Сохранены все автор
ские подчеркивания, многоточия, вопросительные и восклицательные
знаки в круглых скобках. Пропущенные слова помещены в квадратные
скобки. Все неразборчивые слова оформлены в виде [нрзб.]. Знак <...>
означает пропуск в тексте, который невозможно восстановить. Ф ами
лии монашествующих помещены в круглые скобки.
Для лучшего ощущения прошедшей эпохи во втором томе сохране

но использование прописных и строчных букв в соответствии с тра
дициями дореволюционной России и церковным благочестием. Под
робнее об этом см. в предисловии первого тома: Арсений (Стадницкий),
митр. Дневник: 1880—1901. Т. 1. М., 2006. С. 23—24.
Датировка по старому стилю (ст. ст.) сохранена в основном тексте
Дневника и в комментариях по 31 января (14 февраля) 1918 года, когда
новый стиль был введен декретом Совета народных комиссаров. На
1918 год использована двойная датировка (ст. и н. ст.). С 1919 года при
водится датировка по новому стилю.
Во втором томе использованы три вида сносок:
...|), ...2), ...3) — постраничные сноски текстологического характера
(примечания автора, перевод иностранных слов, примечания о несо-
хранившихся листах Дневника и т. п.). К примечаниям автора отно
сятся все пометы автора, касающиеся основного текста и написанные
на полях, а иногда поперек листа поверх основного текста. Все они
имеют помету — Примеч. автора. Редакторские примечания даются
без оговорок.
...* — сноски фактологического характера, описание храмов и мона
стырей и краткие биографические сведения о лицах, упоминаемых в
Дневнике, даны в комментариях и примечаниях с указанием номе
ра архивного листа основного текста Дневника и комментируемого
текста (например: JI. 1. Отец инспектор — ...). В комментариях даны
краткие исторические справки о храмах и монастырях, в которых епи
скоп Арсений служил или которые посещал. На храмы и монастыри,
описанные в первом томе, дается соответствующая ссылка. Биогра
фические сведения о лицах, упоминаемых в первом томе изданного
Дневника, во втором томе даются в виде кратких справок на период
1902—1903 годов со ссылкой на первый том.
...а, ...б, ...в — сноски, используемые в комментариях, при публика
ции некоторых документов, писем.
При составлении кратких биографических сведений о лицах, упо
минаемых во втором томе, были использованы следующие издания:
Голубцов С. А., протодиак. М осковская Духовная Академия в начале
XX века: Профессура и сотрудники. М., 1999; Он же. Стратилаты ака
демические: Ратоборцы за Церковь из корпорации Московской Духов
ной академии первой половины XX века: Ж изнь, труды и крестный
путь. М., 1999; Именной список ректорам и инспекторам Император
ских Духовных академий и семинарий... на [1900—1917] год. СПб.-Пг.,
1900-1917; История иерархии Русской Православной Церкви: Ком
ментированные списки иерархов по епископским кафедрам с 862 г.
(с приложениями). М., 2006; За Христа пострадавшие: Гонения на Рус

скую Православную Церковь, 1917-1956: Биогр. справ. Кн. 1: A- К . М.,
1997; Кузьмин Ю. А. Российская Императорская фамилия: 1797—1917:
Биобиблиоір. справ. СПб., 2005; Мануил (Лемешевский), митр. Русские
православные иерархи периода с 1893 по 1963 г. (включительно): В 6 т.
Erlangen, 1977-1989; Он же. Русские православные иерархи 992-1892:
В 3 т. М., 2002—2004; Памяти почивших наставников: Издание М осков
ской Духовной академии ко дню ее 100-летнего юбилея (1814—1914).
Сергиев Посад, 1914; Русские писатели-богословы: Библиогр. указ.
Вып. 2: Исследователи и толкователи Священного Писания. М., 1999;
Русский биографический словарь: В 20 т. М., 1998—2001; Сенько П. Н.
Русские церковные деятели — члены Академии наук: В 3 ч. СПб., 1995;
Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи: Главы
высших и центральных учреждений 1802—1917: Биобиблиогр. справ.
СПб., 2001 и др., а также база данных ПСТГУ «Новомученики, испо
ведники, за Христа пострадавшие в годы гонений на Русскую П раво
славную Церковь в XX в.» (далее: БД ПСТГУ; электронный сайт: h ttp //
kuz3/pstbi/ru).
В библиографический список вошли библиографические сведения
об использованной, цитируемой и рекомендуемой по комментируемо
му тексту литературе.
Именной указатель составлен по принципам, описанным в первом
томе Дневника. Полужирным шрифтом выделены имена лиц и номера
страниц, на которых в комментариях даны краткие биографии. Имена
лиц, чьи биографии были даны в 1-м томе Дневника, а во 2-м томе —
только краткие биографические справки, имеют пометку в виде выде
ленного полужирным шрифтом номера страницы, на которой дана
эта справка. Курсивом выделены имена лиц, упоминаемые только в
научно-справочном аппарате.
В указателе монастырей и храмов полужирным шрифтом выделены
названия монастырей и храмов и страницы, на которых в комментари
ях даны их краткие описания с учетом состояния на настоящее время.
Курсивом выделены названия монастырей и храмов, упоминаемые
только в научно-справочном аппарате.
* * *
И здание осущ ествлено усилиям и сотрудников научно-

исследовательского отдела Новейшей истории Русской Православной
Церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного универ
ситета при согласии Государственного архива Российской Федерации.
Расш ифровку текста, компьютерный набор, сверку с оригина
лом осуществили: Т. С. Бежанидзе, О. Н. Ефремова, И. Г. Менькова,
Н. В. Сомин, О. И. Хайлова.
Археографическая подготовка текста осуществлена О. Н. Ефремовой.
Комментарии, примечания и краткие биографические сведе
ния о лицах, упоминаемых во втором томе Дневника, подготовили
И. В. Воронцова, О. Н. Ефремова, К. В. Ковырзин, Н. Ю. Сухова;
богослужебную и музыкальную часть примечаний — О. И. Хайлова.
Указатели составили О. Н. Ефремова, И. Н. Смолякова.
Издательство выражает признательность всем сотрудникам ПСТГУ,

оказавшим помощь на разных этапах подготовки издания. Особую
благодарность за консультативную помощь выражаем протоиерею
Валентину Асмусу, иерею Александру Мазырину, Ю. И. Белоного
вой, Ф. А. Гайде, J1. А. Головковой, М. Е. Колесовой, Н. В. Сомину,
Н. Ю. Суховой.
ДНЕВНИК
2-я т ет р а д ь
1902 год — 1-е я н в а р я
1903-й год 2-е н оя бря
—
Глава I
[1902 год]
Вторник. 1-е января. л. 1
Новый год встречал с отцом инспектором* у себя. Всенощную слу
жил в академическом храме*. Затем пригласил я отца инспектора ко
мне, по обыкновению, беседовали о самых разнообразных материях, а
в двенадцать часов выпили по бокалу донского (сошедшего за ш ампан
ское) и затем при взаимных добрых пожеланиях друг другу расстались,
чтобы быть предоставленными самим себе.
Мысли о прежнем и о неведомом грядущем будущем роем тесни
лись в голове. Молитвою закончил прежний год и начал новый. Госпо
ди! Благослови венец лета нового!
В день Нового года служил в Троицком соборе*. Говорил проповедь
о значении новогодних пожеланий. Заходил после служения к отцу
наместнику*, у которого и трапезовал.
Зима стоит прекрасная: снегу много, морозы порядочные, сан
ная дорога — удобная. Пишут, что в южной полосе России, начиная
с Киева, зимы еще не было, все время стоит тепло, трава зеленеет,
деревья распускаются. А у нас, как началась зима со второй половины
октября, так продолжает стоять и теперь. Такая ровность климата,
несомненно, весьма благоприятна для здоровья.
5-е января. Суббота. Вечерню и водоосвящение совершал в Троиц
ком соборе с большим душевным услаждением.
6-е января. Воскресенье. Служил в Троицком соборе и после литур
гии, не переодеваясь, выходил на колодезь для освящ ения воды. Гра
дусов было около десяти; но главное — было ветрено, что значительно
усиливало холод. Опасался простуды, тем более что накануне, по суб
ботнему обыкновению, принимал горячую ванну. Но меня успокоили,
что от иорданских водосвятных морозов никто никогда не заболевал
еще. После этого трапезовал у отца наместника — старика. Вечером
катался с отцом инспектором по направлению к скитам*. Хотели /
было навестить болящего о. игумена Даниила*; но оставили теперь 1 об.
16 Митрополит Арсений ( Стадницкий). Дневник. 1902—1903
свое намерение, опасаясь потревожить его. Вместо этого заехали по

дороге к профессору Н. Ф. Каптереву* — посидеть у него немного.
Оказалось, мы попали на маленькое собрание гостей, в числе которых
было несколько из наших. Хозяева были рады нашему визиту, и мы
оставались у них до десяти часов.
Вторник. 8-е января. Проездом в Вятскую епархию посетил меня
новоназначенный туда преосвященный Никон (Софийский)*. Он на
год моложе меня. Очень красивый и представительный; культурность,
правда, не особенно отпечатлелась на его благообразном лице. Это тот
самый Никон, которого, в бытность его ректором Владимирской семи
нарии, чуть не зарубил топором воспитанник семинарии*.
Начинают съезжаться студенты. Много прислано прошений об
отсрочке отпуска по болезни. Это и понятно, ввиду событий в нашей
Академии* и слухов о закрытии ее.
Воскресенье. 13-е января. Служил в Лавре. После литургии крестный
ход по стенам вокруг Лавры в память избавления ее от осады поляков*.
Было не особенно холодно, но сыро с ветром. А я опять накануне
принимал ванну. Боялся простудиться, но, слава Богу, обошлось все
благополучно. Трапезовал у добрейшего наместника; в числе гостей
была его родственница, матушка Евгения*, игуменья Вознесенского
женского, что в Кремле, монастыря*.
Сегодня в половине седьмого вечера приехал ко мне мой приятель
С. Т. Голубев*, профессор Киевской академии. Он занимается в москов
ских архивах по истории Ю го-Западной России и преимущественно
Киевской академии по случаю приближающегося 300-летия ее*. Он
меня очень любит, не менее и я его. Поэтому приезд его был для меня
весьма приятен. В задушевной беседе мы провели с ним время до двух
часов ночи. Предметов беседы было весьма много. Делился он со мною
событиями из киевской жизни, и особенно Академии. Злобою дня у
них является борьба преосвященного Димитрия*, ректора, с неугомон
ным А. А. Дмитриевским*, / которому Совет несколько раз отказывает
в премиях. Виновником этого Дмитриевский считает преосвященного
Димитрия. Дело восходило до митрополита, обер-прокурора*, с науч
ной почвы перешло на личную, вплоть до ругательств, инсинуаций,
сплетен. Кончилось строгим выговором профессору А. Дмитриевско
му и замечанием Голубеву, который исключительно по состраданию
к больному Дмитриевскому выступил с отдельным мнением в защиту
его. Вообще, этот вечер я с великим удовольствием провел.
Вечерний молебен Божией Матери служил в своем храме и воз
обновил прерванные во время Рождества собеседования*. Говорил я о
Глава 1. 1902 год 17
тех мыслях и чувствованиях, которые должны возбуждать в нас истек

шие праздники.
Получил письмо от преосвященного Димитрия, ректора Киевской
академии, в котором он извещает о неблагополучии и в его Академии*.
14-е января. Понедельник. Сегодня с шести часов вечера было у
меня частное заседание всех профессоров для обсуждения наших злоб
дня и ознакомления их на основании имеющихся и присланных мне
документов о реформационном и агитационном движении наших
неразумных юнцов*. Читаны были: а) воззвание наших студентов к сту
дентам других академий с приглашением присоединиться к ним в своих
протестах; б) воззвание к семинариям с запросными пунктами, на
которые желательны их ответы; в) выдержка из семинарского журнала
«Звено»; г) некоторые «доверительные» письма высоких особ, без упо
минания имени. Много в этих документах смешного, задорного, прямо
глупого — обезьянского, а наряду с этим и много грустного, особенно
когда спрашивается мнение семинаристов об ослаблении надзора за
богослужением, молитвами, постами... Дух-то, дух какой! Не скрою,
что при обсуждении дело не обходилось и без самоосуждения. Не
виноваты ли и мы во многом, часто заигрывая на либеральных струнах
чуткой молодежи?! Виновно, бесспорно, и наше духовное ведомство, не
обращающее внимания на недостатки нашей школы духовной, / мало 2 об.
этого — прямо-таки на весь ни к чему не годный строй ее, и даже не
желающее вникать в это, ведя дело так называемой реформы келейным
образом*. Подобные централизм и бюрократизм к добру не поведут.
Дело реформы вовсе не в переставлении предметов или в сокращении
уроков, а гораздо поглубже. Зачем, например, держать явных атеистов в
Академии? Почему не выгнать их? Почему им выхода не дают в другое
заведение? Сословность духовенства, кастовая замкнутость — великое
зло... Уж, кажется, кого ближе касается дело реформы духовной школы,
как не нас, стоящих во главе высших школ, как не Советов, — однако
мы ничего не знаем. И в результате — мертворожденная реформа, как
реформа 1884 года*... В заключение я обратился к гг. профессорам,
прося их нравственно действовать на студентов, показать неразумие
их действий и даже безнравственность в рассылке агитаций и смуще
нии семинаристов, а вместе с тем — указывать на печальное следствие
этого — в закрытии Академии, что, конечно, никому не желательно.
После беседы была скромная закуска, прошедшая очень весело,
благодаря неистощимому юмору на разные темы В. О. Ключевского*.
Среда. 16-е января. Среди студентов — брожение. Многие сознают
бестактность и неразумие своих затей. Четвертый курс подал мне кол-
лективное заявление о том, что они не принимали никакого участия

в этих движениях остальных трех курсов. Теперь говорят, что они не
думали, что дело примет такой оборот, что они были одушевлены
искренним желанием улучшения учебного дела, что тут-де нет ничего
преступного, что дело раздуто. Что же касается агитации по семина
риям, то прямо сознают, что тут перехвачено через край. Вообще, они
не знают, как выйти из такого глупого положения. Будучи уверены,
3 что мы / знаем главных деятелей, они теперь обеспокоены тем, как бы
эти деятели не пострадали. Наше спокойное отношение их еще более
смущает. Они даже рады бы были, чтобы мы что-нибудь предприняли
в виде какого-либо наказания виновных, что дало бы им повод стать на
защиту их. Но мы молчим, и эта неопределенность тяготит их. Слыш
но, что они готовят какое-то объяснение. Увидим.
Пятнииа. 18-е января. Вечером был у меня профессор С. Глаголев*
с просьбою — взять его в руки1’ и спасти его, так как он предан запою.
Тяжело было выслушивать его скорбную, искреннюю исповедь. Долго
с ним беседовал, просил, умолял остановить эту слабость. Сознается,
что воли не имеет. Обещался бороться, прося у меня нравственной
поддержки и молитвы. Жаль человека: он очень способный и плодо
витый богослов.
Воскресенье. 20-е [января]. Служил у себя. В четыре часа служил
молебен с общим пением. Вел собеседование иеродиакон-студент
о. Евгений*. Народу было много. В четверть девятого вечера случилось
приключение, которое могло окончиться страшною бедою. Когда слу
житель церковный отпер храм наш для вечерней молитвы, обрушилась
с потолка возле клироса штукатурка, на пространстве больше сажени
в диаметре. Мусору по приблизительному соображению было около
пятидесяти пудов. Куски весили более пуда. Страшно и подумать, что
произошло бы, если бы это крушение случилось во время богослуже
ния: много было бы изувеченных и убитых. Благодарю Господа, что Он
не попустил быть этому великому несчастью. Тут, несомненно, перст
Божий. По расследовании оказалось, что на том месте сгнила деревян
ная сетка, которая не могла удержать тяжелой штукатурки, вершка пол
тора, и притом давней — лет двадцать. Отчего она сгнила — различные
предположения. Самое достоверное — это бывшая когда-то течь, хотя
следов никаких нет. Ближайшим же поводом явилась очистка снега
3 об. над / этим местом с крыши, которая здесь почти плоская. Очисткою
снега она облегчилась, а отставшая штукатурка и обрушилась. Стук
11Так в оригинале.
Глава I. 1902 год 19
отворяемых дверей и послужил непосредственною причиною падения.

Как бы там ни было, но, слава Тебе, Господи, что все окончилось бла
гополучно. Теперь опасаюсь, как бы еще чего-нибудь не случилось в
другом месте, хотя и обстукали везде. В одном месте подозрительно.
Понедельник. 21-е [января]. Среди студентов внутреннее брожение.
На дворе масса снегу. Холод не особенный.
Вторник. 22-е января. Сегодня мне исполнилось сорок лет. Две
трети, по крайней мере, на хороший конец, прожито; сделано или
мало, или, вернее, ничего. Тяжко подумать. Был в пещерах у Черни
говской Божией Матери и у Преподобного. В молитве перед ними
находишь большое успокоение.
Был на уроках в Вифанской семинарии, между прочим, у препо
давателя по истории и обличению раскола С. Зверинского*. П репо
даватель — плохой. Ему и раньше не раз уже было делаемо замечание.
Человек пошел не по своей дороге. А между тем трагизм нашего поло
жения, что трудно избавиться от него благодаря существующему у нас
формализму и бюрократизму...
Пятнииа. 25-е [января]. Был Совет. Представляли к разным преми
ям за труды наставников*. К стыду нашему, много премий, а некому
их давать. С натяжкою приняты на соискание книжица профессора
А. И. Введенского «О причинности» и профессора П. И. Цветкова
«Стихотворный перевод Романа Сладкопевца»*. Этот перевод скорее
можно бы назвать «смехотворным» — столько здесь есть курьезов.
В прошлом году он не прошел на премию; но в нынешнем профессор
Муретов* счел долгом товарищества указать в нем кое-какие досто
инства, и он допущен на премию. / На этом же Совете заслушано 4
прошение профессора А. И. Введенского о соискании степени док
тора богословия за сочинение «Религиозное сознание язычества»*. От
Совета рецензентом назначен Глаголев, а я — Андреева0*.
Среда. 30-е [января]. Получен указ Св. Синода об увольнении в
отставку по прошению профессора Г. А. Воскресенского*. Свободна
кафедра по русскому языку и русской литературе. Кандидатов нет.
Меня это возмущает: тридцать лет преподавать и не подготовить себе
преемника. Как ученый, он составил себе имя, но как лектор — ника
кого. Пример — налицо: ни одного ученика-преемника. Есть слух,
что он хочет передать свою кафедру по родству — своему зятю, быв
шему стипендиатом, а теперь преподавателю Священного Писания
'’Так в оригинале.
в Орловской семинарии*. Препятствием служит то, что он был на

историческом отделении (второй группы), а кандидатское писал по
нравственному богословию*. Но Григорий Александрович, известный
своим чадолюбием и многочадием, надеется обойти это затруднение
обычными путями — просить членов Совета. Я готов даже думать, что
они согласятся на это; но, кажется, придется считаться с моим отдель
ным мнением.
Четверг. 31-еянваря. Был у меня жандармский офицер, говорил, что
9-го февраля в М оскве готовятся студенческие беспорядки, что и наши
студенты примкнут к этому движению, что для этого недавно в Посад
приезжали десять студентов университета и три курсистки. Я сказал
жандарму, что это вздор и я головой ручаюсь, что наши студенты не
примкнут к этому неразумному движению. На это он мне ответил, что,
по полученным им сведениям, у нас, в Академии, неспокойно, так как
студенты собираются на сходки, и вчера была сходка у студентов, а у
нас — экстренное заседание Совета. Я ему на это довольно внуши
тельно заметил, что его агент, вероятно, слишком ограничен, чтобы не
4 об. сказать больше. Общежитие само по себе есть уже / настоящая сходка.
Вчера были действительно сходки, но только не для обсуждения каких-
либо политических дел, а просто для выпивок по случаю многих име
нинников — Василиев, Григориев и Иоаннов*. Правда, бывают сходки
теперь по поводу злобы дня, но они теперь очень желательны, так как
тут разоблачается самоволие маленькой кучки агитаторов, присво
ивших себе право говорить от имени всех студентов. У нас был вчера
Совет, только совершенно по другим делам. Вообще, я дал понять
жандарму, чтобы он понадежнее и поумнее имел агентов и что мы сами
прекрасно знаем, что у нас происходит.
2-е февраля. Суббота. Служил у себя. Народу множество, пели пре
красно. Погода снежная, морозная, бодрящая. Слышно, что студенче
ское волнение у нас совершенно затихает. Благоразумное большинство
взяло перевес. Агитаторы запрятались в норы и оттуда беспомощно
стучат зубами и кулаки показывают.
5-е февраля. Вторник. Приезжал преосвящ енный Трифон, епи
скоп Дмитровский*, для служения в Доме призрения, начальницею
которого состоит Е. С. Кроткова*, пользующаяся известностью не
только у нас, но и в Москве, известная и Высочайшему Двору. Сегод
ня праздновалось окончательное освобождение в административном
отношении этого Приюта от Лавры*. Дело в том, что лет сорок тому
назад Лавра учредила этот Приют и от нее, то есть от митрополита,
зависело назначение начальницы; каковою и назначена была, по

желанию тогдашнего наместника архимандрита Антония*, молодая
тогда девица Кроткова. Повела она дело очень хорошо, надо отдать ей
справедливость. Но ввиду перемен наместников и митрополитов, к
которым нужно приспособляться и воззрение которых на дело управ
ления может быть различное, Е. С. Кроткова задумала передать это
учреждение под покровительство Государыни Марии Феодоровны*,
от которой и [будет] зависеть назначение начальницы. Таким образом,
Лавра теперь будет только давать деньги (около тридцати тысяч), а
сама касательства / не будет иметь никакого. Обвиняют митрополита, 5
что он упустил из рук своих это дело*. Сегодня и праздновалось Высо
чайшее изменение устава Дома призрения* в указанном смысле, а
вместе с тем и избрание новой помощницы — Софии Ивановны Тют
чевой, фрейлины*.
Я избран почетным членом этого Приюта, хотя отношения к Прию
ту никакого не имею. Тут были профессор Н. И. Субботин, бывший во
время профессорства в Академии членом Совета Приюта, А. А. Нейд-
гардт, А. Н. Столпаков* и другие. Елена Сергеевна была наверху своей
славы.
Суббота. 9-е февраля. Сегодня в пещерной церкви Гефсиманского
скита во имя святых Антония и Феодосия Печерских пострижен мною
в иночество студент II курса Сергий Симанский*, сын камер-юнкера*,
получивший образование в Императорском лицее Цесаревича Н ико
лая* и в М осковском университете по юридическому факультету. Он
хотел еще в прошлом году постричься, но я испытывал его. Надеюсь
видеть в нем хорошего инока, а впоследствии и полезного деятеля
Святой Церкви. Наречен Алексием, во имя святителя Московского*.
Обстановка в подземном храме, при обилии разноцветных теплящихся
лампад, была прямо волшебная. Литургию совершал отец инспектор в
сослужении о. И осифа (Петровых)* и чередного иеромонаха. Постри
жение было во время малого входа. По окончании мною сказана речь,
она будет напечатана в третьем номере «Богословского вестника»*.
Обыкновенно в таких случаях мы заходили к батюшке — Даниилу,
игумену скита, на утешение, на которое только способна была любовь и
гостеприимство добрейшего о. Даниила. Но теперь он безнадежно болен.
Поэтому мы с отцом инспектором отправились ко мне и пообедали.
Воскресенье. 10-е февраля. Неделя блудного сына. Служил в Вифан-
ской семинарии. После служения заходил на чай к отцу ректору*, где
были собраны все преподаватели. Беседовал с ними о делах педагоги
ческих и о современных злобах дня — бунтах в семинариях*. /
5 об. Беседовал у себя. Народу весьма много.

Вторник. 12-е февраля. Доходят слухи о безобразиях, учиненных
студентами 9-го февраля. Арестовано, говорят, около тысячи студен
тов. Причем полиция распорядилась очень хорошо; их арестовали без
особенного затруднения. Говорят, что они будут высланы и навсегда
уволены из университета. Ожидали помощи рабочих, но надежды ока
зались напрасными. Большинство из них требует не академической,
а политической свободы*. В Киеве, говорят, в начале февраля были
ужасные беспорядки в университете, который теперь закрыт*. Тут уже
прямо происходило нечто революционное.
Четверг. 14-е февраля — мирской день Ангела. Получил письмо от
обер-прокурора К. П. Победоносцева. Письмо — очень раздражитель
ное по поводу семинарских движений, в чем он обвиняет Московскую
академию, т. е. студентов, за их прокламации, а потом вообще началь
ствующих в семинариях*. Я ему ответил очень резко, указав на то, что
и до прокламаций в семинариях были частые бунты, что причину их
нужно искать в другом. Эту причину я указал в отсутствии определен
ных взглядов на характер духовной школы в самих правящих сферах.
В доказательство привел последние события в М осковской академии
за пять лет моего пребывания здесь. Письмо это и приблизительный
черновик есть у меня*. Пусть гневается, — пора говорить не обиняка
ми, а прямо. Все несчастье наше, что мы играем в прятки.
Сегодня был у нас студенческий вечер, посвящ енный памяти Гого
ля и Жуковского*, по поводу 50-летия со дня смерти. Чтение и пение
состояло исключительно из произведений этих писателей. Вечер про
шел очень хорошо. Особенное впечатление произвел студент III курса
малоросс Григорий Ващенко* своим прочувствованным стихотворе
нием на тему сожжения «Мертвых душ»*. Он награжден был шумны
6 ми / аплодисментами студентов, а я расцеловал его.
Предполагаю на несколько дней уехать в Москву и послужить в
Успенском соборе.
Пятница. 15-е [февраля]. Сегодня после лекций, по исконному
обычаю, студенты отпущены на масленицу и первую неделю поста,
так как завтра поминальная суббота. Таким образом, треть эта прошла
спокойно, значит, и год окончится уже благополучно.
16—19-е февраля. В Москве.
16-го, в субботу, в два часа выехал в Москву, которую я доволь
но редко посещаю. Остановился в Чудовом монастыре. Всенощную
слушал на Саввинском подворье, у преосвященного Парфения*. Он
сообщил мне, что 19-го предполагается заупокойная литургия в Чудо-

вом и панихида у памятника Александру II по инициативе рабочих
московских фабрик, что является контрманифестацией рабочих* и
опровержением тех слухов, которые о них распространяются, главным
образом студентами, как о революционерах и бунтарях. Не скрыл он и
того, что по этому поводу ходят очень нелепые слухи, будто это повод
только к страшной противоправительственной демонстрации, которая
имеет произойти в этот день у памятника.
На другой день, в воскресенье, служил в Успенском соборе. И спы
тывал великое духовное наслаждение, как от сознания значения этого
первого всероссийского собора, от присутствия здесь всероссийских
святынь, от гробниц патриархов, так и от художественного пения
синодального хора. После обедни заезжал с визитом к прокурору сино
дальной конторы князю А. А. Ш иринскому*, а от него — к преосвя
щенному Трифону, мать которого, старушка княгиня Туркестанова*,
чтит меня. Здесь выпил чай, затем на обед поехал с братом, доктором
в Ярославле* (который совершенно неожиданно прибыл в Москву
с больным офицером), к преосвященному Парфению. В семь часов
вечера отправился в Императорский лицей Цесаревича Николая к
уважаемым мною графам Камаровским*. В лицее в это время шла
генеральная репетиция к гоголевским / празднествам 21-го февра- 6
ля, которые будут происходить в лицее 19-го февраля в присутствии
Великого князя*. Графини и дочери старшей не было: они уехали в
Петербург. Был граф, сын его Сергей и младшая дочь М ария (Муся)*.
С удовольствием провел я здесь два часа.
Граф, состоящий и профессором Московского университета, ужасы
рассказывал о безобразиях студенческих 9-го февраля, как они раз
грабили квартиру лаборанта, или что-то вроде этого, Чистякова*, как
там 0 найдены финские ножи, револьверы. Очевидно, готовилось что-
то грандиозное; ожидались, по предположениям студентов, рабочие.
Но не вышло ничего, и всех их забрали в манеж; а затем по приказу
министра они выключены из университета*. Бог знает что делается в
университетах. Они являются очагом всяких безобразий, [студенты] не
учатся, а только бунтуют. И чем больше делают им уступок, тем дальше
идут их требования. Уж, кажется, полную свободу дали им, — только
молчи, и даже не учись. Нет: давай им теперь политическую свободу, и
не только им, а и всем, — хотя кто их уполномочивал на это. М инистр
просвещения Ванновский, заявивший себя излишней гуманностью,
теперь, кажется, изменяет свою политику. Поэтому, говорят, он и
11После слова «там» сверху над строкой автором вписано: «в актовом зале [универ
ситета]».
получил анонимное письмо с того света от предшественника его

Боголепова, который пишет, что ему там хорошо и надеется на скорое
свидание. Это, конечно, намек на предполагаемое убийство*. Вообще,
большая теперь смута в умах. Была речь и о конкорд-манифестации
19-го февраля. Если она удастся благополучно, это будет большой шаг
для успокоения общественного мнения.
Приехал в Чудов в половине десятого вечера. Не спал до часу —
ходил один по громадным комнатам, скудно освещенным. Чего-чего
я не передумал, ходя?! Вся история Смутного времени проносилась
неоднократно перед моими мысленными очами, с убийствами, воз
мущением народным, с мученичеством святителей — патриархов. Все
они / как раз смотрели на меня со стен, на которых повешены их изо
бражения. Особенно долго всматривался я в изображение патриарха
Гермогена*.
Я решил остаться в Москве на этом несомненно историческом собы
тии. Встал рано в понедельник, 18-го числа. Из моих окон видны приго
товления на площади для завтрашнего торжества. Разделяют площадь
протянутыми веревками на несколько частей. Строят пред памятником
громадную эстраду; покрытая красным сукном, она скорее напоминает
эшафот... В девять часов навестил меня ректор Московской семинарии
о. Анастасий (Грибановский)*, который тоже много передавал о воз
буждении умов по поводу завтрашнего торжества.
В десять часов прибыл молодой граф Камаровский — Сергей, с
которым мы условились вчера поехать в Данилов монастырь покло
ниться могиле Гоголя. Скоро мы туда и поехали. В монастыре я первый
раз. Войдя в монастырь, мы прежде всего совершенно не заметили
каких-либо признаков того, что здесь лежит тот, на которого теперь
обращены все взоры России. Тишина; все могилы покрыты толстым
белоснежным покровом; тропинки тоже. Так что мы не знали, куда и
направиться к могиле. Один из привратников отозвался даже незнани
ем пути к какому-то Гоголю; выручил его другой привратник, который
и указал нам направление к могиле, и мы отправились по дорожке
нечищеной. При нашем приближении два работника расчищали снег
вокруг могилы бессмертного Гоголя. Страшно грустно стало при виде
этой скромной могилы великого писателя. Она находится недалеко
от монастырской стены. П амятник на могиле состоит из двух частей.
Одна из них — около аршина высоты над землею массивная плита
черного мрамора в форме гробницы. На верхней ее плоскости над
пись: «Здесь погребено тело Н. В. Гоголя, родился 19 марта 1809 года.
скончался 21 февраля 1852 года». Остальные надписи расположены
так. Спереди: «Гбрькимъ слбвомъ моимъ посмѣюся. Иеремии, гл. 20,
Глава 1. 1902 год 25
ст. 8». / Справа: «Истиннымъ же ѵста исполнить смѣха. ѵстнГі же ихъ 7 об.
исповТіданТя. Иова, гл. 8, ст. 21». Слева: «Мѵжъ разѵмивый престолъ
чѵвствія. Притчей, гл. 12, ст. 23. Правда возвышаетъ языкъ. Притчей,
гл. 14, ст. 34». К задней стороне этого памятника тесно примыкает
другой: глыба гранита, неправильной формы и необделанная. На ней
водружен высокий массивный крест, из толстых медных пластин,
спаянных в углах. На глыбе надпись: «6 й . гряди. Господи Иисѵсе.
Апокалипсис, гл. 22, ст. 20». Могила не окружена решеткой, над нею
нет железного навеса, чтобы защитить памятник от атмосфериче
ских влияний; так что сравнительная прочность памятника в течение
пятидесяти лет объясняется доброкачественностию материала, хотя
и на нем уже видны следы всеразрушающего времени. Плита замет
но избочилась, врастая левою частию в землю, а медный массивный
крест на глыбе еще больше накренился в ту же левую сторону; так что
если не будут приняты меры для ограждения памятника, то он быстро
пойдет к уничтожению. Неужели теперь не сделают этого?.. Медный
крест весь испещрен надписями, нацарапанными чем-нибудь острым
или карандашом. Их так много, что, в общем, они составили какой-то
причудливый бесформенный узор. Толпа, конечно, стремится связать
свое имя с именем гения, жаждая бессмертия... Поклонившись праху
и молитвенно простояв несколько времени у могилы, мы направились
в храм, где отправлялась поздняя литургия, чтобы пригласить иеромо
наха и отслужить панихиду, причем я тщательно скрывал свое архие-
рейство. Действительно, нам дали скоро иеромонаха с двумя послуш
никами, и панихида была отслужена. Затем мы осматривали соседние
могилы. Боже, сколько тут дорогих имен — нескучно лежит великий
Гоголь. Тут и Н. М. Языков, и Валуев (Д. А.), и А. С. Хомяков, и жена
его Катенька, к которой так привязан был Гоголь, и Ю. Венелин, а
подальше несколько — вся семья Самариных*. Жаль, все это засыпано
снегом, нужно приехать летом... /
Сегодняшний вечер провел у преосвященного Трифона. О многом- 8
многом беседовали. Тут, между прочим, я узнал, что на завтрашний
день на всякий случай делаются и явные и тайные приготовления: так,
в госпиталях приготовлены места для раненых... В десять часов возвра
тился к себе и опять долго ходил. Теперь был у меня подъем духа.
Встал на рассвете. Народу на площади было еще мало; но полицей
ских очень много. Скоро прибыли два эскадрона конных жандармов,
которые и скрыты были на всякий случай в ограде Чудова монастыря.
Там же поместилась и одновременно прибывшая карета для подания
первой помощи. Не особенно-то хорошее предзнаменование! Затем
с московских фабрик и заводов потянулись в Кремль рабочие, раз-
мещаясь с двух сторон у памятника Александру II. Погода не особен

но благоприятствовала торжеству; день был серенький, с холодным
порывистым ветром. К восьми часам уже было много народа рабоче
го — тысяч до сорока. Хотя при громадности Кремлевской площади и
при таком количестве народа она казалась довольно пустынною. Это
не то, что было при освящ ении памятника в 1898 году, когда я тоже
был. Среди толпы преобладали мужчины. Самими рабочими из своей
среды были избраны сотские, имевшие красивые розетки из русских
национальных лент; они стояли впереди и следили за порядком.
В восемь часов утра в Алексеевском храме Чудова монастыря началась
литургия, которую совершал преосвященный П арфений. Я стоял в
алтаре. За богослужением присутствовали и депутаты от собравшихся
рабочих. В это время к Чудову монастырю стало прибывать духовен
ство с иконами, крестами, хоругвями. В три четверти десятого прибыл
в Чудов монастырь Великий князь Сергей Александрович, который не
входил в храм, а остановился пред входом в монастырь, внизу. Тотчас
же и выступил торжественный крестный ход, в котором и я принимал
участие, а также кроме преосвященного П арфения преосвященные:
Григорий, Трифон и Нафанаил*. Раздался торжественный звон в
[колокола] Ивана Великого; вся многотысячная толпа благоговейно
обнажила голову. С паперти монастыря открывался чудный вид на эту
трогательную картину, на фоне которой, среди моря обнаженных голов
молящегося народа и сверкающего ризами духовенства, выделялся
величественный памятник Александру II. Великий князь шествовал
8 об. позади духовенства. Сверкающие / золотом хоругви кремлевских
соборов были размещены полукругом на площадке памятника, между
монументом и окружающей его галереей, на помосте; тут же разме
стилось и духовенство, а позади него Великий князь. Впереди помоста
с левой стороны расположились депутации от рабочих с венками.
Тотчас началась панихида, по окончании которой раздались звуки
гимна «Коль славен»*, исполненного оркестром рабочих. Это была в
высшей степени торжественная минута; десятки тысяч взоров были
прикованы к монументу Императора, к подножию которого депутаты
рабочих возлагали сооруженные по подписке на фабриках венки. Вен
ков было два: один громадный, серебряный, другой — фарфоровый,
металлический. На серебряном венке на серебряных лентах надпись:
«Великому Царю Освободителю в незабвенный для русского наро
да день 19-го февраля — от трудов московских заводско-фабричных
рабочих 19-го февраля 1902 года»*. Венок этот, работы Хлебникова*,
составлен из серебряных, дубовых и лавровых, ветвей; посредине на
пальмовой ветви — эмалевый портрет Александра II. Говорят, стоит
он около 1500 рублей*. Другой венок — от мастеровых Коломенского

машиностроительного завода — Царю Освободителю, очень изящ ный,
из [металлических] дубовых, лавровых и пальмовых ветвей с ф арф оро
выми цветами.
Как только закончилось возложение венков, депутаты при полном
молчании массы отошли на свои места. Началось благодарственное
молебствие о здравии Государя* и всего Царствующего Дома. По
окончании молебствия оркестр медных грянул «Боже. Царя храни»*.
Восторженные клики ура заглушали оркестр; энтузиазм охватил всех.
Среди народных ликований Великий князь направился к памятнику и
осмотрел возложенные венки. Сойдя с площадки при кликах ура, Его
Высочество обратился с краткою речью к депутатам рабочих, в кото
рой выразил, что он рад был вместе с ними помолиться о упокоении
незабвенного Родителя своего*, а также о здравии ныне царствующего
Государя. Похвалив превосходные венки, Его Высочество поблаго
дарил депутатов, прося передать такую же [благодарность] и рабочим.
Едва только закончилась беседа князя, снова раздались клики народ
ные, снова воздух запестрел шапками; музыка грянула П реображен
ский марш. В таком же порядке крестный ход возвращался назад.
Его Высочество, постояв несколько времени на паперти монастыря и
полюбовавшись живописным и трогательным зрелищем, отбыл. Так
благополучно совершилось это народное торжество! /
Оценку этого события дали, между прочим, «Московские ведомо- 9
сти» в прекрасной передовой статье «Русское народное чувство», кото
рую мы тут и прикладываем0. Сегодня же вечерним поездом я выехал
в Посад.
20-е февраля. Среда. Сегодня вечером, в восемь часов, скончался
игумен Гефсиманского скита о. Даниил, известный своею добротою
и гостеприимством, а также и приведением в цветущее состояние
скита.
Суббота. 23-е февраля. Хоронили при громадном стечении народа
отца игумена. Сказал приличное надгробное слово, в котором выска
зал свою и братии скорбь. Действительно, в лице его я потерял очень
дорогого человека.
Воскресенье. 24-е февраля. Служил литургию в Лавре, а вечерню с
прощением* — у себя. Утром и вечером говорил поучения.
25-е февраля — 1-е марта. Первая неделя поста. Часы и литургию
совершал у себя, а канон читал в Лавре.
11См. Приложение 1 (Л. 9а).

2-е марта — день моего Ангела*. Служил у себя и приобщал студен

тов. Много было поздравлений.
3-е марта. Литургию служил в Лавре. Говорил слово об исповед
никах святой веры, а вечером на собеседовании у себя — о значении
православной веры. Масса народу.
9-е марта. Сѵббота. Сегодня в академическом храме за всенощным
бдением совершено мною при участии нашего монашествующего и
лаврского духовенства пострижение в монашество студента IV курса
М. И. Сенцова, наречено имя Леонид*. Пострижение было соверше
но с редкою торжественностию. Постригаемый из купеческой семьи.
Окончил курс лет четырнадцать назад в Московском техническом учи
лище, затем в течение десяти лет был товарищем директора на ф абри
ке в Зуеве. Поступил в Академию затем, благодаря мне. Человек, несо
мненно, религиозный и вполне созрел для монашеской жизни. Теперь
ему тридцать восемь лет. Мною сказана подобающая речь, которая и
будет напечатана в апрельской книжке «Богословского вестника»*.
10-е марта. Воскресенье. Служил у себя при прекрасном пении ака
демического хора, который, к моему удовольствию, все более и более
совершенствуется.
12-е марта. Вторник. Получил крайне неприятные сведения,
подтверждавшие мои подозрения, о безнравственном поведении
9 об. студентов-греков, из которых один русский грек, окончивший / Сим
феропольскую семинарию, С -в — студент способный*; остальные
два — константинопольские греки Коцампопуло и Фотопулос*. Уди
вительная дрянь — эти, да и другие, иностранцы, слишком скоро при
спосабливающиеся к дамам, любящ им иностранные моды. Поручил
отцу инспектору сделать дознание, а затем решил прогнать, особенно
одного из них, Коцампопуло, который развратничает с одною вдовою
М-вою, усердною посетительницею нашего храма.
13-е марта. Среда. Отец инспектор прекрасно произвел дознание и
после немалых усилий Коцампопуло сознался. Я мог бы еще простить,
если бы за ним в течение трехлетнего пребывания его в Академии не
было других беззаконий. А то я ему все время прощал. Наконец для
чести Академии нужно изгнать.
14-е марта. Четверг. Был у меня этот студент. П росит оставить до
каникул. Я сказал подать прошение по болезни об увольнении. Он
подал. Сегодня вечером отец инспектор должен произвести дознание
над другим студентом, С-м. С этим труднее будет сладить, так как он
значительно умнее и хитрее.
15-е марта. Пятница. Отец инспектор докладывал о своей беседе с
С-м. Так и оказалось: на все стороны изворачивался, хотя несомнен
на его виновность в преступном сожитии с племянницею названной
вдовы.
17-е марта. Воскресенье. Неделя Крестопоклонная. Служил у себя.
Рукоположен во иеродиакона постриженный мною инок Алексий
(Симанский). Пели прекрасно. Вел собеседование при общенародном
пении. Народу больше тысячи. Раздавал крестики.
Сегодня в шесть часов вечера был у меня очень желанный гость
Н. Г. Михайлов, управляющий русскими подворьями в Иерусалиме и
так внимательно относивш ийся к нам в бытность нашу в Иерусалиме*.
Человек он действительно прекрасны й и на своем месте. Он в России
около месяцу; все хлопочет по палестинским делам — постройкам,
ввиду ежегодно увеличивающегося количества паломников. Пробыл
он у меня около часу, а затем мы вместе отправились к Е. С. Кротко-
вой, где назначено было его свидание с А. А. Нейдгардтом, подолгу
живавшим в Палестине. / Отсюда в начале девятого мы отправились 10
к моему спутнику палестинскому Н. Ф. Каптереву, которого я пре
дупредил о предстоящем визите, а также чтобы он позвал и другого
спутника — В. Н. Мышцына*. Тут мы и просидели в неумолкаемых
разговорах и воспоминаниях о Палестине. Так и полетел бы туда вто
рично, если бы возможно было... Консул Яковлев* губит там русское
дело, и, однако же, его держат... С удовольствием провел этот «пале
стинский» вечер.
22-е марта. Пятница. Известный на всю Россию архимандрит
Исидор скандальным происшествием в бытность его исполняющим
должность инспектора Петербургской академии назначен епископом
Новгород-Северским, викарием Черниговским*. Такое назначение —
несомненно соблазнительное. Накануне был у меня о. Никон, казна
чей Лавры*, и сказал, что это оскорбление Святой Церкви и что он
теперь ни за что не пойдет в архиереи, в компанию Исидора: «Я ничего
не имею, что он умный человек; но ум его — нахальный. Раскольники
теперь с торжеством и злорадством встретят подобное избрание, а в
Черниговской епархии их много».
25-е марта. Понедельник. Служил у себя. Иеродиакона Евгения,
студента IV курса, моего постриженника, рукоположил во иеромонаха,
монаха Леонида (Сенцова) — во иеродиакона, на оо. И осифа (Петро-
вых) и Бориса (Ш ипулина)* возложил за малым входом набедренни

ки*. Вел послеобеденное собеседование. Масса народу.
27-е [марта]. Среда. Читал в Лавре канон*.
29-е [марта]. Пятница. В Лавре читал Похвалу Божией Матери*.
1-е апреля. Понедельник. Получил письмо от профессоров Киевской
академии*. Пишут, что злобою дня — проводы епископа Уманского
Сергия (Ланина) в Псков и назначение вместо него какого-то Ага-
пита (Вишневского)*, кончившего курс Киевской академии только в
1896 году, и притом еле-еле, «безграмотного» ([по словам] Дмитриев
ского). Я полагал бы, что Киев и Златоверхий монастырь заслуживали
бы незаурядного архиерея*. Вообще, я начинаю убеждаться, что не Дух
Святый назначает епископов на кафедры... /
Юоб. 2—23-е апреля. В течение этого времени многое случилось, что
может быть занесено в эту «памятку».
Прежде всего, 2-го апреля убит министр внутренних дел Д. С. Сипя-
гин. Убийство произошло в вестибюле Комитета министров, в М ари
инском дворце*, около двух часов дня, куда министр приехал на засе
дание, и совершено военным в адъютантской форме, прибывшим сюда
за четверть часа в шикарной карете. Выпущено четыре пули, из них две
смертельных в министра, а две — в защищавшего его лакея, который и
ранен. Через час министр скончался, исповедавшись и приобщившись
Святых Таин. В газетах сообщается о последних трогательных мину
тах его жизни, что он желал видеть Государя и пожелал ему и России
благоденствия. В «Berliner Tagblatt»* и вообще в заграничных газетах,
враждебных большею частию России, не особенно лестные отзывы о
почившем. Ему там приписываются последние предсмертные слова:
«Зачем меня убили? Я действовал только по внушению высших».
Комментируя эти слова, «Berliner Tagblatt» говорит, что тут разумеется
Победоносцев, который-де захватил в свои руки бразды правления, и
что русский Царь может спасти отечество, освободившись от уз П обе
доносцева. Конечно, это вздор. Но если принять во внимание, что из
числа трех министров, намеченных к убийству революционерами еще
в прошлом году, два — Боголепов и Сипягин — пали уже от рук убийц,
а остается еще К. П. Победоносцев*, то невольно является опасение,
как бы и этот великий старец не подвергся участи их. Положим, это
славная смерть — умереть на своем посту, но какую страшную смуту
производят такие явления. Слышно, будто отчасти ввиду этого, отча
сти для отдыха скоро уезжает за границу. Дай Бог ему многих лет и
здравия... Фамилия и звание убийцы точно не установлены. В русских
газетах об этом ничего не пишут. В иностранных — фамилию его назы

вают то Балташев*, то Малишев, то Игнатьев. Он будто исключенный
из III курса университета за беспорядки, но потом помилованный. /
5-го апреля, в пятницу, отпуск студентов на пасхальные каникулы, 11
а вместе с тем и конец классных занятий.
6-го, в субботу, у меня было редакционное собрание, отчасти по
поводу резолюции митрополита* на просьбы Совета об ассигновании
трех тысяч рублей на переиздание «Творений святых отцов», в качестве
субсидии «Богословскому вестнику»*, что выдавалась в течение двух
лет, а также вообще для рассуждения о нынешнем положении редак
ции и других соприкосновенных делах.
Заседание было бурное, не в собственном, впрочем, смысле. Бурю
эту я один произвел, высказав всем горькую правду, что по современ
ным вопросам гг. профессора не умеют писать, пусть и не берутся за
это. Затронул же я этот вопрос по следующему поводу. В нынешнем
году подписка на «Богословский вестник» понизилась на двести под
писчиков сравнительно с прошлым годом, который по количеству под
писчиков можно считать одним из выдающихся. Это вскружило голову
прежде всего редактору, Спасскому*, и его приверженцам, которые
на одном из заседаний в конце прошлого года и подняли вопрос об
увеличении жалованья редактору с пятидесяти рублей в месяц на
семьдесят пять, под тем предлогом, что с увеличением подписки уве
личился и труд редактора, хотя это вздор; тут, собственно, увеличился
труд редакционного служителя, о котором, кстати сказать, и забыли.
Я тогда говорил против такого увеличения, но большинством голосов,
руководившихся сторонними интересами, решен вопрос в утвер
дительном смысле. Но вот с начала нынешнего года подписка стала
падать. Конечно, тут много причин: появление новых духовных жур
налов («Вера и Церковь»*, «Православное русское слово»*), гораздо
более интересных и доступных для среднего читателя, и многое другое.
Теперь-то стали втихомолку говорить, что поспешили с увеличением
жалованья. Редактору, конечно, неловко. И вот он начал проводить
мысль, для оправдания себя, что подписка на журнал пала по... моей
вине (?!!), так как я слишком строгий цензор и не пропускаю статей по
современным вопросам. Эго однажды и он мне осторожно намекнул.
Я назвал это гнусною ложью / и сказал, что буду просить митрополита 11
о сложении с себя цензорского звания*. Он не ожидал, что его намек
вызовет с моей стороны такой протест, и старался всячески замять
этот инцидент. Но тут вскоре после этого один из его приверженцев —
и. д. доцента Городенский*, человек весьма задорный и вздорный, не
могущий забыть по крайнему своему самолюбию, что я года четыре
назад вычеркнул у него две фразы о Толстом*, и стал в моем же при

сутствии говорить о стеснениях цензуры, о невозможности посему
писать на современные темы, что это служит причиною упадка под
писки, и подобный вздор. Я знал, с чьих слов он это говорит. И ждал я
только подходящего случая, чтобы показать всю гнусность подобного
вымысла, такого сваливания вины с больной головы на здоровую, хотя
редактор, чувствуя свою вину и бестактность Городенского, приходил
ко мне с извинением. И вот теперь случай и представился. В течение
трех часов я говорил [речь], где раскрыл всю фальшь возводимых
обвинений на придирчивость цензуры, указал на истинную причину
упадка журнала, что наш журнал не соответствует своему назначению
быть органом высшего духовного учебного учреждения, что мы не
способны писать на современные темы, так как для этого нужно обла
дать ш ироким кругозором, а он у нас слишком узок, дальше своего
Посада не устремляем взоров, страдаем самомнительностью — удел
всех провинциальных городов, и тому подобные совершенно верные
вещи. В пример я указал на статью Заозерского против В. В. Розанова
и ответ последнего в «Новом времени»*, где Розанов отхлестал про
фессора Заозерского, что называется, под орех, а также досталось и
всем. Указал также на появившуюся как раз в это время в «Петербург
ских ведомостях» статью цензора архимандрита Антонина — образец
схоластики*. В заключение я сказал, что буду просить митрополита об
увольнении меня от должности цензора. Тут В. А. Соколов* и другие
просили меня не делать этого, так как мнения Городенского, разуме
ется и редактора, никто не разделяет. Высказав еще раз презрение по
поводу подобных инсинуаций, я поблагодарил корпорацию и решил не
возбуждать дела... После этой духовной пищи и нерадения я / напитал
всех и телесною пищею, и мы разошлись в мире и спокойствии духа.
7-го апреля — Вербное воскресенье. Служил в Лавре, обедал у
наместника; вечером — последнее собеседование в этом году в ака
демическом храме, которое я вел. Много трогательных выражений
благодарности.
Почти всю Страстную седмицу служил в академическом храме. Чуд
ные службы! В Страстной Четверг стало известным в Лавре, что ночью
на Пятницу приезжает сюда поговеть новоназначенный министр
внутренних дел вместо убитого Сипягина В. К. фон Плеве*. Конечно,
такой необычный приезд возбудил много толков. Злые языки теперь
и потом говорили, что цель его приезда — показать свое православие
ввиду нерусской фамилии; а другие справедливо видели в этом душев
ную потребность подкрепления у гроба великого Печальника земли
русской в нынешнее тревожное время. Действительно, в двенадцать
часов ночи прибыл в Посад министр, остановился сначала в лаврской

гостинице, а утром переселился в митрополичьи покои. Приехал он
с сыном*, мужчиною лет тридцати. В Пятницу утром в девять часов
он выслушал часы и прикладывался к мощам Преподобного, причем
наместником была поднесена ему икона Преподобного, а казначей
архимандрит Никон сказал прекрасную речь, где выяснил значение
прибытия сюда министра. В час времени министр был у меня с визи
том в сопровождении сына своего и состоявшего при них полковни
ка Замятина*. Я приветствовал министра краткою речью, в которой
пожелал ему бодрости и крепости духа. Пробыл он у меня с четверть
часа. Разговор коснулся и волнений молодежи. Он сказал: «Вы стоите
во главе такого заведения, которое в нынешнее мятущееся время долж
но служить противовесом и опорою». Я ответил, что, к сожалению, и
опоры колеблются при общем колебании почвы. «Однако же у вас
теперь все спокойно? Ведь вы сумели потушить всё вначале, не дали
возгореться пожару, — сказал он не то в форме вопроса, не то в смысле
одобрения. — Я / читал их наивные вопросы, рассылавшиеся по семи- 12
нариям. Конечно, в них нет ничего особенно грозного, но совпадение
такого движения, хотя бы в сфере академической, с общим движе
нием — вот что усиливает значение этого факта, неважного самого в
себе». Из этого я понял, что г. министр знает и о наших увлечениях
реформационных, принявших нежелательную форму агитационную.
Кроме этого вопроса, была обычная речь о количестве студентов,
профессоров, есть ли среди студентов из других сословий, вообще из
академической жизни.
М инистр производит впечатление человека с сильным характером,
твердою волею и ясным многосторонним умом. Этому способствует и
внешний вид его: крупные черты лица, высота роста с некоторою вну
шительною полнотою. Лет ему пятьдесят шесть.
Вынос плащаницы совершал я в Лавре, в три часа дня. Вечерня нача
лась в Трапезной церкви*. Тут присутствовал и министр. При много
численном стечении народа, при хорошей погоде плащ аница была
перенесена в Троицкий собор, где мною и сказана была речь на тему
о современных распинателях Христа. После этого я ответил министру
в митрополичьих покоях визитом. Высказав удовольствие по поводу
речи, которую он-де выслушал внимательно, а также высказав удивле
ние свободной, плавной речи и «профессорским» приемам; он, узнав
по расписанию, что я буду в семь часов совершать погребение Христа
в академическом храме, выразил желание присутствовать при этом
богослужении. Поблагодарив его, я сказал, что пришлю за ним двух
студентов. В качестве адъютантов оказались по моему избранию два
студента IV курса, «сливки нашего общества», кавалеры: М. В. Войце-

хович, холмяк (из Холма), и С. Лебедев (калужанин)*. Предварительно
мною даны им надлежащие указания. В семь часов вечера началось у
нас служение, а в четверть восьмого прибыл министр с сыном в сопро
вождении наших адъютантов. Прошел он через мои покои и стал в
церкви на так называемом инспекторском месте, на возвышении, по
правой стороне. Служба продолжалась до половины одиннадцатого.
13 Пели и читали прекрасно. Я не / знаю, можно ли еще где-нибудь в
другом месте устроить такую художественную службу. Запевы к каф из
мам, по несколько стишков, пело трио студентов: Снегирев Вячеслав,
IV курса, роскош ный бас, Смирнов Александр Стефанович, III курса,
приятнейший тенор с альтовым тембром, и Дорошевский Феодор,
II курса*, сочный второй тенор. «Волною морскою» пели мы, свящ ен
нослужители, на средине храма, обиходное — правый клирос, т. е.,
собственно, тоже трио. Канон я читал. Усталости и не чувствовалось,
несмотря на длинноту службы этой и предшествующих. М инистр про
стоял до конца. Несомненно, никогда так долго он не молился.
В Субботу Страстную служил я у себя и опять испытал нечто боже
ственное. Эта литургия не сравнима ни с чем по своей художествен
ности, содержательности, знаменательности, а еще если поют хорошо,
то, кажется, не может быть высшего духовного наслаждения. Этими
мыслями и впечатлениями делился я со своим братом — средним,
старшим врачом Ярославского лазарета, Михаилом. Он — очень рели
гиозный человек и в восхищении от академических служб.
В ночь на Пасху звон — в одиннадцать часов и продолжался до
двенадцати, тогда и начался крестный ход. Так в Лавре, так и у нас.
Народу было так много, как никогда в течение шести лет, что я здесь.
Лавра была иллюминована; иллюминован и наш садик, и Академия.
А во время крестного хода происходило нечто невообразимое по части
пиротехники. Наш субстароста о. Леонид, бывший Михаил Иванович
Сенцов, заведовавший прежде непосредственно этим, в виду своего
сана поручил это дело студенту IV курса Бурцеву*, детине здоровому,
толстому, известному поклоннику Бахуса, но вместе с тем умному и
расторопному. И действительно, Академия, несомненно, не видала
и не увидит тех чудес, какие совершил этот Буцефал. Я уже начал
было трусить, чтобы как-нибудь не было какого-нибудь несчастья.
Но он заверил, что ничего не может быть. Затем началась заутреня с
переодеваниями. Целовался я со всеми мужчинами. В половине зау
трени присылал министр, который присутствовал за богослужением
13 об. в Лавре, / когда начнется у нас литургия. Я послал тех же студентов с
надлежащими указаниями. По окончании заутрени в Лавре он пришел
к нам, но у нас еще не окончилась: я произносил Слово Златоуста.

Тогда до начала литургии министр несколько отдыхал в моих покоях,
ведя беседу со студентами по разным, преимущественно литературно
научным, вопросам. К началу литургии он пришел в наш храм, стоял
до самого конца, несмотря на духоту. Его, по всей вероятности, утоми
ло многоязычное чтение Евангелия на языках: греческом, славянском,
русском, болгарском, сербском, немецком, итальянском, еврейском,
французском. Я читал на греческом, со всеми оттенками греческого
чтения, как я слышал на Востоке. Греки потом, как мне передавали,
были очень довольны и говорили, что это весьма похоже на их чтение,
кроме какого-то экивока, которого я или не сделал, или сделал не так,
как нужно.
После обедни, окончившейся в пятом часу, министр зашел ко мне
и разговлялся со мною и с сыном своим. Он просил позволения раз
говляться полковнику Замятину, а я — своему брату, тоже полковнику.
Присутствовал при этом и инспектор. Поздравил с праздником и,
похристосовавшись, видя усталость министра, я полушутя попросил
извинения за продолжительную службу и вызванную этим усталость
его. Он ответил, что действительно никогда так долго не молился:
стоять по часов семь в церкви! «Я, — сказал он, — удивляюсь вам и
вообще духовным лицам, как можно вынести это». Министр держал
себя очень просто и непринужденно. Он высказал свое искреннее удо
вольствие по поводу чинности богослужения у нас, прекрасного пения,
а относительно продолжительности сказал, что мы смело можем кон
курировать с Лаврою. Затем с большою похвалою отозвался о пристав
ленных к нему студентах, как весьма вежливых, предупредительных,
рассудительных, и что если все такие, то лучшего нечего и желать. /
Я ответил, что у нас большинство таких, но, конечно, в семье не без
уродов, и эти-то уроды все дело и портят. По этому поводу зашла речь
вообще о современной молодежи, о ее распущенности, об уходе Ван-
новского и о назначении министра просвещения Зенгера*, бывшего
до сих пор товарищем министра. По этому поводу г. фон Плеве сказал,
что такое назначение довольно неожиданно, так как за две недели до
этого Зенгер высказал Ванновскому свое намерение оставить пост
товарища его. Когда Ванновский спросил о причине, тогда Зенгер
ответил: «Помилуйте, у меня дети; я не знаю, где их учить; нужно
ехать за границу», то есть, иначе говоря: вы так распустили школу, что
страшно пускать туда детей. Зенгер — классик, Ванновский — разру
шитель классицизма. Что будет — трудно сказать. Но трудное наследие
досталось Зенгеру. В конце г. министр высказал мне, что уносит самые
приятные воспоминания от пребывания в Лавре и в Академии*. Я про-
36 Митрополит Арсений ( Стадницкий). Дневник. 1902-1903
сил его и впредь не забывать нас своим посещением и что впредь не

будем его так мучить долгою молитвою. Он ответил, что, быть может, в
следующем году приедет, и тогда не так тягостны будут для него долгие
службы, потому что образуется привычка, прибавил он в шутливом
тоне. При этом хотел рассказать анекдот из духовного мира «о привыч
ке», но я сказал, что знаю. При взаимных пожеланиях мы расстались.
М инистр отсюда отправился прямо через Москву в Полтаву и Харьков,
где в губерниях происходит прямо пугачевщина*.
По отбытии министра у меня начались общие разговены* со всеми
священнослужителями и церковниками-студентами. В пять часов
разошлись на отдых. В одиннадцать часов было официальное привет
ствие профессоров и посадских властей.
В четыре часа — вечерня, которую я служил. Тут произошел малень
кий инцидент: студент-регент Зверев* несколько выпил, так что слиш
ком энергично управлял, и я его прогнал с клироса. После вечерни
заходил он ко мне несколько раз, и только в четвертый раз я принял
14 об. его. Оказалось, что он / действительно не столько выпил, сколько
устал. На мой вопрос, почему же он все-таки выпил, он со слезами
на глазах ответил: «Не еже бо хощу сие творю, но еже не хощу злое
сие содеваю»*. Конечно, я ему простил, ибо он действительно много
потрудился, притом же я вообще к певчим питаю некую слабость...
Вечер провел в беседе с отцом инспектором.
На другой день Пасхи, по обыкновению, служил в Лавре, а затем
обедал у отца наместника с отцом инспектором и Никоном*.
На третий день, тоже по обыкновению, поехал в Москву для оф и
циальных визитов. М итрополит обыкновенно служит в этот день в
Чудовом монастыре, а после литургии обед — для архиереев. Так и
теперь было, только вдруг неожиданно, точно из земли, появился
вездесущий «Сын человеческий», т. е. В. К. Саблер*, которого я не
видал три года. Он сообщил, что в Великую Субботу умерли два архие
рея: Модест, архиепископ Волынский, и Сергий, епископ Астрахан
ский*. Бывший при этом, живущий на покое в Донском монастыре,
епископ Антоний, когда-то викарий на Волыни*, человек нервно
болезненный, стал говорить Саблеру в полусерьезном тоне, что теперь
ему, как бывшему викарию Модеста, должны предложить эту кафедру.
Особенно интересных разговоров за столом не было. В пять часов я
поехал к митрополиту и поднес ему в бархатном переплете изданное
под моей редакцией или, собственно, почти все написанное мною
описание моего путешествия «В стране священных воспоминаний»*.
Тут были еще другие посетители, поэтому ни о чем особенном не при
шлось говорить; в шесть часов — всенощная, поэтому я распростился с
Глава Г. 1902 год 37
митрополитом, который пригласил меня назавтра в час на обед. Отсю

да я поехал к преосвященному Трифону, у которого застал В. К. Сабле-
ра и архимандритов «чающих» о. Исидора, назначенного викарием
Черниговским, ризничего о. Палладия* и о. ректора Московской
семинарии архимандрита Анастасия. Разговор шел сначала на общие
темы, причем весьма понятно было, как Саблер политикует. Наконец,
поставлен был ему ребром вопрос о реформе / семинарий. Нужно 15
было видеть, как он вилял во все стороны. Тут он сваливал всю вину
то на начальствующих, то на учителей, то на владык, которые недо
статочно внимательно досматривают за духовно-учебными заведения
ми. Вот тут-то я и высказал ему много горькой правды, которая, быть
может, не совсем по нутру пришлась ему. Между прочим, я ему гово
рил: «Владыки совершенно бессильны, потому что у них отнята всякая
власть. Прежде семинарии были вполне архиерейскими учреждения
ми. Архиерей был непосредственный начальник. А теперь архиерей
не только не имеет права сменить плохого преподавателя, назначить
нового, известного ему, а даже перемещать с одной на другую кафедру.
При назначении на начальственные должности в учебные заведения
архиереев не спрашивают. Уволить преподавателя, заведомо нехоро
шего, чрезвычайно трудно, рискуя даже получить замечание. Да что?
Даже студента Правлению Академии трудно уволить без того, чтобы
не было запроса». В последнем случае я имел в виду увольнение одно
го грека — Коцампопуло — из Академии за блудодеяние и лишение
двух греков казенного содержания. Коцампопуло поехал в Петербург к
Саблеру и, по всей вероятности, выставив себя жертвою ректорского
деспотизма, просил о переводе его в Петербургскую академию. Саблер
вдруг посылает мне телеграмму: «За что уволен студент Коцампопу
ло?» Я ответил: «За порочную, блудодейственную жизнь». Вот на это
я теперь и намекнул. Саблер чувствовал, видимо, себя очень неловко,
особенно когда я сказал, что этот студент наверно облил грязью рек
тора, а вы выслушиваете, как бывает в таких случаях. «Нет, нет; я вам
очень благодарен...» — и в подобном роде старался он замять это дело.
Затем я продолжал прерванную речь: «Назначение окончивших курс
производится Учебным комитетом совершенно случайно, рекомен
дациям нашим не доверяют или не обращают на них внимания», и в
подобном роде многое я говорил. В девять часов с отцом Анастасием
отправились к Камаровским. Тут уже был преосвященный Парфений.
Вот семейство, в котором я отдыхаю. Я один просидел тут до двенадца
ти часов. / Палец, ушибленный дверцами кареты, барышни перевязы 15 об.
вали в качестве сестер милосердия. В двенадцать часов вечера приехал
в Чудов монастырь, в котором я имел пребывание.
На другой день в половине одиннадцатою я поехал с пасхальным

визитом к Великому князю, которому и поднес в роскошном переплете
бархатном мою книгу «В стране священных воспоминаний». Великий
князь был весьма доволен и сказал, что с особенным удовольствием
прочтет ее. Затем говорили о современных волнениях молодежи, осве
домлялся, как у нас — в Академии, о приезде министра к нам, о впе
чатлениях, вынесенных им. Пробыл у него двадцать минут. Хотел было
зайти к Великой княгине*, но, к сожалению, она уехала помолиться
с детьми Великого князя Павла Александровича*; книгу я передал через
адъютанта. Отсюда поехал в женский Никитский монастырь к матушке
Паисии* и к княгине В. А. Туркестановой. Тут была старушка Каткова,
супруга известного М. Н. Каткова*. Затем к часу отправился к митропо
литу. Только что мы начали обедать, как доложили о приходе Саблера,
который тоже примкнул к нам, заняв, по предложению митрополита,
председательское место (!). Главным предметом разговора был вопрос
о беспорядках в благотворительном доме в память митрополита Сергия,
устроенном Е. С. Ляминой*, главным образом вследствие бесконтроль
ного заведования им Н. И. Никольским*, доктором, который считает
себя душеприказчиком покойного Владыки. Вскоре после обеда Саблер
ушел, а я остался с Владыкою. Предметом разговора был вопрос редак
ционный, т. е. вопрос о ежегодном пособии в три тысячи рублей, выда
вавшемся доселе редакции «Богословского вестника» на переиздание
«Творений святых отцов», в каком пособии Владыка теперь намерен
отказать. Вопрос остался открытым. Говорил я с ним об академических
делах; но, увы, как ни прискорбно сознаться, но Владыка наш имеет
смутные понятия о сих делах. И что печальнее всего, как и бывает
с лицом в таких случаях, не доверяет, а иногда даже как будто / нервни
чает. Вот и «действуй» в таких случаях, хотя он и дал мне право «действо
вать» во время Рождества, когда я его спросил, что мне делать...
17-го вечером уехал к себе в Посад. 20-го в субботу служил в акаде
мическом храме, раздавал артос* и сказал поучение о значении разда
чи артоса. 21-го служил в Лавре и обедал у наместника.
Среда. 24-е [апреля]. Утром с одиннадцати часов было заседание
Совета. Заслушаны были отзывы С. С. Глаголева и И. Д. Андреева
о докторском сочинении А. И. Введенского*.
Четверг. 25-е [апреля]. Вечером был диспут преподавателя Холм-
ской семинарии Кобрина. Защищал магистерское сочинение «День
очищения в Ветхом Завете»*. Оппонентами были В. Н. Мышцын
и П. В. Тихомиров*. Диспутант плохо защищался. Защита признана
удовлетворительною большинством голосов.
Воскресенье. 28-е апреля. Служил в академическом храме.

1-е мая. Среда. Сегодня начались экзамены. Сегодня же поданы кан
дидатские сочинения. П о этому поводу в Академии было пьяно.
2-е мая. Слышатся со всех сторон похвалы редактированному, т. е.
почти мною написанному, описанию моего путешествия «В стране
священных воспоминаний». В «Московских ведомостях» появились
две хвалебно-восторженные рецензии. Одна принадлежит JI. Тихоми
рову, а другая Басаргину, т. е. профессору А. И. Введенскому*.
6-е мая. Понедельник. Служил в Лавре и обедал у отца наместника
вместе с о. казначеем архимандритом Никоном и московским бога
тым купцом И. А. Колесниковым* и его супругою. Сегодня день давно
жданный для наградолюбцев. У нас получили: профессор Н. Ф. Кап-
терев произведен в действительные статские советники*, Шостьин*
получил Станислава 2-й степени, М ышцын и Спасский — Анны
3-й степени. По наградам наша Академия далеко отстала от других
академий. Прежде очень скупо представляли.
Сегодня же официально подтвердились слухи о новых назначе
ниях на кафедры: Антоний Уфимский назначен Волынским, Дими
трий, ректор Киевской академии, — епископом Тамбовским, Платон,
инспектор / Киевской академии, — ректором ее, Георгий Тамбов 16 об.
ский — епископом Астраханским, архимандрит Климент, настоятель
римской посольской церкви, — епископом Уфимским*. Чаша епар
хиального управления покамест миновала меня. Из этих назначений
обращают на себя внимание и возбуждают разговоры первые два.
В самом деле, в тридцать девять лет назначение на Волынскую каф е
дру! Это — уж совершенно необычное дело. Я не отрицаю способно
стей и талантов преосвященного Антония, но он молод все-таки для
такой кафедры. Притом же сколько он бестактностей делает! В нашей
профессорской шли по этому поводу горячие дебаты. Общее мнение
таково, что это — ставленник Саблера и [что преосвященный Анто
ний] сообщает ему всякие небылицы о всех архиереях, а он их знает
благодаря своим многочисленным приверженцам. Говорили также,
что епископ Антоний является представителем дворянской партии в
духовенстве. Вообще, много говорили, просто страшно было; даже эту
любовь, которою будто бы он одушевлен, низвели до самого сильно
го, обдуманного эгоизма. Предрекали ему при этом скорую, большую
будущность, вроде М осковской митрополии, и тогда партия его при
хлебателей вознесется, а все, иже не с ним, будут низвержены... Всему
этому я не верю и думаю, что все это будет ко благу Церкви. Не дай Бог,
чтобы сбылись слова, как-то сказанные мне моим предшественником
архимандритом Лаврентием, ныне епископом Курским*: «Я уже стар;

недолго мне остается жить. Но вы еще поживите и увидите, сколько
зла Церкви сделает Антоний...» Назначение Димитрия, прослужив
шего тридцать пять лет при Академии*, навряд ли по сердцу ему. По
крайней мере, я ему послал такую телеграмму: «Радуюсь за Тамбов
скую епархию, приобретающую достойнейшего Архипастыря». На
нее он ответил: «Но я не радуюсь, назидаюсь 18-м стихом последней
главы евангелиста Иоанна*». Тамбовская епархия, кажется, считается
неплохой; но Волынская / лучше; почему же не послали его туда? Разве
потому, что он — волынский уроженец. Но он так давно оттуда, что
это, кажется, не могло бы служить препятствием. Если уже сдвигают
такие столбы, то что говорить о нас — грешных? Лиш ь бы до августа
не назначали. Буди воля Божия, которой я теперь особенно всецело
предаюсь и потому чувствую себя хорошо.
Вечером с пяти до восьми был у здешней большой барыни Е. С. Крот-
ковой и застал всегдашнего ее собеседника А. А. Нейдгардта, человека
весьма умного, бывшего раньше прокурором Синодальной конторы и
управляющего канцелярией прош ений, на Высочайшее Имя приноси
мых, жившего затем в течение нескольких лет в Иерусалиме, а теперь
живущего в Посаде в качестве «любителя церковных дел». Время про
вел здесь хорошо. Госпожа Кроткова недавно была у Великого князя
Сергея Александровича, который поручил ей передать мне свою
искреннюю благодарность за удовольствие, испытанное им от чтения
редактированного мною путешествия в Палестину. То же самое про
сил передать и М. П. Степанов, товарищ председателя Палестинского
общества, генерал-лейтенант* — любимец Великого князя.
Среда. 8-е мая. Служил в Вифанской семинарии — храмовый день
ее. Сказал сильную проповедь на тему о современных злобах дня —
об увлечениях семинаристов новыми неразумными течениями, об
отсутствии в них духа церковности и любви к пастырскому служению,
о холодном, одним только умом усвоении истин христианской веры.
9-е мая. Четверг. Служил в академическом храме при громад
ном стечении народа. Рукоположил во иеромонаха переходящего на
IV курс студента — иеромонаха Арсения (Жадановского)*. Монах он
прекрасный.
14-е мая. Вторник. Сегодня вечером приехал преосвященный митро
полит Владимир. Завтра предполагает быть на экзаменах.
15-е мая. Среда. М итрополит прибыл в Академию в четверть десятого
с парадного поезда, шел пешком по стене; встретил я его в вестибюле с
профессорами — членами экзаменационных / комиссий. Присутство- 17

вал на экзамене в III курсе по русской церковной истории и на I курсе
по теории словесности. Вопросов почти никаких не задавал. Сидел на
обоих экзаменах в общем не более полутора часов. Видно, что прибыл
только для формы. Чувствовал себя, как это заметно было, не совсем
ловко. Уехал отсюда в Вифанию. Здесь присутствовал в 5-м классе
по Священному Писанию. Передавали, что он здесь чувствовал себя
значительно лучше, задавал вопросы, касающиеся преимущественно
богослужебного употребления Священного Писания. Невежествен
ные ответы некоторых воспитанников вызвали негодование Владыки.
В пять часов был назначен выпускной экзамен в моей академиче
ской церковно-приходской школе*. Выпускалось восемь мальчиков.
Я пригласил многих профессоров, студентов-законоучителей; так что,
в общем, экзаменаторов было пятнадцать человек. Владыка изволил
присутствовать на испытании и чувствовал себя прекрасно: задавал
вопросы, смеялся, вообще был весел. Впечатление от школы вынес
прекрасное и несколько раз благодарил меня. Одному мальчику, пре
красно отвечавшему по всем предметам, дал пять рублей. Остальным
розданы мною Евангелия.
Четверг. 16-е [мая]. Сегодня в полдень Владыка отбыл в Москву.
Не любит он здесь пребывать, как это делали митрополиты Филарет
и Сергий*.
Четверг. 23-е мая. Праздник Вознесения — последняя моя служба
в академическом храме. Народу множество. Великолепно пели. Руко
положил во иеромонаха моего постриженника о. Леонида (Сенцова).
К этому времени по моим настоятельным просьбам он изготовил
белое серебряное облачение в академический храм, для меня и двух
пар священников, и семь стихарей. Стоимость около тысячи пятисот
рублей. Облачения — прекрасные, но сшиты не совсем ладно. Можно
будет исправить. /
До 15-го октября. 18
Ретроспектирую на весь истекший немалый период времени. Э кза
мены закончились 1-го июня, пред Троицею. К празднику лаврскому
прибыл Владыка*. Прибыли также епископы — Климент (Берников
ский), недавно хиротонисованный в Уфу вместо Антония, и Варсоно-
фий, [епископ] Глазовский*, первый викарий Вятский. В параклисисе
и всенощном бдении все мы сослужили Владыке. В самый день празд
ника я отдельно служил в Успенском соборе*. На другой день я служил
в Духовском лаврском храме. Владыка же вместе с епископами выехал
в Москву. Епископ Климент производит приятное впечатление. Он —
фаворит светского Синода. Еще не успел доехать на свою новую каф е

дру, а говорит о возможности его перевода в более «теплую» епархию,
как об этом ему и намекали «там». Преосвящ енный Варсонофий, «веч
ный викарий», как он сам себя именует, с большою шишкою на носу,
довольно вульгарен по виду и в обращении. Говорит, едет в Петербург,
чтобы напомнить о себе, о желании быть самостоятельным.
5-го и 6-го [июня] был Совет. Прошло все обычным порядком.
Теперь я уже совершенно не волнуюсь. Все наперед мною предусмо
трено; если иногда допускаю свободу многоглаголания членов Совета,
то, в сущности, для того, чтобы они пришли к тому же решению, к
какому я давно пришел. Тут только и видишь, как они мало осведом
лены о студентах, их успехах и поведении. В среде профессорской
предположены следующие перемены: на место Татарского, подавше
го в отставку*, вследствие нервного расстройства, подал прошение
исполняющий должность доцента Городенский, занимавш ий каф е
дру нравственного богословия. Такой странный переход обусловлен
невозможностью дальнейшего пребывания Городенского на своей
кафедре, которую он низвел почти до нуля, иногда никого у него не
бывало слушателей. Я думал было затормозить такой переход, такое
бегство и затормозил бы, если бы не имелось в виду такого достойного
кандидата на нравственное богословие, как Тареев*, которого я лично
18 об. не знаю, но привык / чтить за его статьи по вопросам нравственным.
И в Академии о нем хорошего мнения. Только замена Городенского
таким достойным кандидатом удержала меня от оппозиции. А то пред
полагалось «в семейных кругах» всадить на эту кафедру зятя профес
сора Воскресенского, преподавателя Орловской семинарии Минина.
Я наложил на это бесповоротное «veto»0.
По окончании Совета была у меня приличная закуска, прошедшая
очень оживленно, благодаря главным образом неисчерпаемому остро
умию В. О. Ключевского. После этого решили все поехать на Тарбеево
озеро. Погода была прекрасная. На озере катались, удили, закусывали,
а некоторые и выпивали, и довольно сильно. Н. А. Заозерский угоб-
зился очень основательно, отчасти и его друг М. Д. Муретов. Отсю
да выехали около двенадцати ночи, я с отцом инспектором выехали
последними, после того как усадили всех, и ехали сзади, чтобы кто не
растерялся (sic!2)).
8-го июня в два часа, в субботу, поехал я в Зосимову пустынь*, по
железной дороге до Арсак, а оттуда — пять верст. 9-го [июня] предпо
лагалось пострижение в иночество студента II курса нашей Академии
u Запрещаю (лат.).
2)Так (лат.).
Арсения Дверницкого*. Вместе со мною ехали семья графов Камаров-

ских, княгиня Туркестанова, мать преосвященного Трифона, писа
тель Погожев (Поселянин)*. Чудная погода, прекрасное настроение.
В четыре часа прибыли в пустынь, устроенную прекрасно трудами и
средствами наместника Лавры о. Павла, который теперь с братиею и
приветствовал нас. До начала всенощ ной — до шести вечера — мы
все отправились погулять в окружающий лес и по лугам. Все в цвету,
все благоухает. Рвали цветы, составляли букеты; и все это прилично.
Удивительно мила семья Камаровских, особенно сам граф. Все они —
такие чистые, хрустальные души, что так и хочется верить, что никакая
грязь никогда не коснется их. Вообще, это — редкая семья. В шесть
часов начался звон ко всенощной. Пел хор лаврских певчих. Выходил
на литию и величание. Какое наслаждение доставила / мне эта все
нощ ная, в обители, где все так уютно, где такой монашеский дух... При
одном воспоминании об этом у меня дух захватывает. Ночь почти вся
была белая. Я почти не спал, наслаждаясь с балкона пением соловьев;
но несколько ослаблялось наслаждение кусанием комаров, которые
напоминали о земном.
На другой день, в Неделю Всех святых, литургия началась в девять
часов, при большом стечении народа. После малого входа был постри
жен в монашество студент Д верницкий с именем Игнатия*. В свое
время сказана была мною проповедь о гонениях, которым подвергались
святые; затем сказана была речь и новопостриженному, и благословил
его иконою Спасителя. Затем по трапезовании уехал в четыре часа на
вокзал. Стал идти дождь. В той же компании, плюс отец инспектор,
возвратились все мы домой, весьма довольные своею поездкою.
10-го числа отец инспектор уехал покупаться в Аренсбург*, на первую
половину каникул. Я же остался дома; ко мне приехал мой племянник,
воспитанник 6-го класса Киш иневской семинарии, А. Черноуцан*, с
которым я и занялся описанием своей библиотеки. В таком занятии, в
гуляниях по лесу незаметно прош ло время, хотя, надо сказать, погода
была большею частию дождливая и холодная.
4-го июля, в девять утра, прибыл на праздник Владыка. Прибыли
также епископ Томский М акарий, присутствующий ныне в Синоде, и
Сергий, епископ Угличский, викарий Ярославский*. Все вместе выхо
дили на параклисис. На другой день я с преосвящ енным Макарием
сослужил Владыке, а епископ Сергий служил в Успенском соборе.
В тот же день все владыки уехали восвояси. Преосвящ енны й Макарий
производит весьма приятное впечатление своим благостным видом,
обходительностию, как видно, добротою. Преосвящ енный Сергий из
протоиереев московских — толстый, высокий, громадный, с лицом
полным, красным, с бородою козлиною; голос у него — удивительно

пронзительный, высочайший тенор. Рассказывают, что старик прео
священный Ионафан* боится с ним служить, так как преосвященный
19 об. Сергий оглушает его. / Но в разговоре производит приятное впечатле
ние. Проповедует он хорошо. Теперь ему годов шестьдесят семь.
8-го июля отец инспектор приехал из отпуска; 8-го же ночью, в
двенадцать часов, я выехал в Ярославль, чтобы отсюда вместе с под
жидавшим меня братом, преподавателем Полтавской семинарии*,
совершить путешествие по Волге на Кавказ и в Крым. Решил я путе
шествовать «не в своем виде», то есть не в сущем архиерейском сане, а
во образе иерея.
9-го [июля] в одиннадцать часов сели мы на пароход «Скопин-
Шуйский» и при тихой погоде отплыли. Путешествовали по Волге до
Царицына, останавливаясь, сколько время дозволяло, в прибрежных
городах — Костроме, Нижнем [Новгороде], Казани, Самаре, Саратове.
Симбирск ночью проезжали. Расписание пароходное составлено очень
хорошо, так что на каждый из этих городов можно было посвятить не
менее двух часов. Все хороши поволжские города; а лучше всех — Н иж
ний. Плавание по Волге было восхитительное. Это — самый лучший
отдых. А главное — чувствуешь свободу духа, так как никто тебя не
знает; а кто поинтересуется, тому отвечаешь, что свящ енник или про
тоиерей из М осквы, из Иркутска и т. п.
В Царицын прибыли 15-го и тут же пересели в поезд по направле
нию к Владикавказу. Владикавказ произвел на меня очень хорошее
впечатление обилием растительности, своим треком” с ревущим Тере
ком, а также панорамою кавказских гор. Из Владикавказа до Тифлиса
наняли отдельный фаэтон, стоящий со всем около пятидесяти рублей.
Выехали в три часа, ночевали на станции Казбеги, затем — второй
ночлег на станции Цилкани, а на третий день, в десять часов утра, в
Тифлисе. На меня Кавказ произвел сильнейшее впечатление. Описы
вать впечатление не намерен, боюсь показаться банальным. Военно-
Грузинская дорога — это нечто удивительное. По дороге снимал виды
фотографические, которые, кажется, вышли удачно.
В Тифлисе провели целый день. Не понравился он мне, кроме /
20 Головинского проспекта. Сионский собор снаружи — одна жалость.
Был в знаменитых банях — не особенно приятное впечатление вынес.
Останавливались в самой лучшей гостинице, против великолепного
военного собора, Орианте (Восточной). Спрашивали билет — не дал;
в листе расписался ярославским протоиереем. Утром в семь часов
отправились на вокзал для следования в Батум. Половина пути пер-
вая очень живописная: то прорезанные горы, то туннели, то висячие

мосты; вторая половина — ровная; плодороднейшая почва. Пред Бату-
мом чайные плантации и вообще флора поражает своею роскошью,
пышностию и разнообразием.
Батум произвел на меня хорошее впечатление своим завидным
положением на берегу моря, своею роскошною флорою и чудным
бульваром, ровностию улиц, хорошими постройками; а я представлял
себе Батум грязным, типичным восточным. Оказалось — совершенно
наоборот. Вечером гулял по городу; был канун воскресения. Церквей,
кажется, одна или две; домовых военных несколько. Собор — величе
ственный, но еще не отделанный, — служение в нем не совершается;
причт соборного храма совершает богослужение в домовой церкви*.
Зашел я в нее; всенощная только началась. Слушаю и всматриваюсь:
голос и лицо что-то знакомые. Оказалось, это мой товарищ по Акаде
мии Ральцевич, состоящий здесь настоятелем-протоиереем*. Со дня
окончания курса не видал я его. Не знаю, узнал ли бы и он меня; но
я, во избежание открытия своего инкогнито, скрылся за колонну во
время каждения им храма. Пароход отошел ночью в двенадцать часов.
Было тихо, пароход плохой, первого класса нет; пассажиров много;
едва удалось достать койку в каюте.
Утром в воскресенье прибыли в Поти; на берег не сходили; гово
рят, город весьма грязный. Началось волнение, хотя ветра не было;
тут, говорят, всегда неспокойно, так как Черное море всею массою
воды сюда ударяет, как о конечный срединный пункт свой. Многие
пассажиры мужчины, а особенно женщины страшно страдали мор
ской болезнью. Я же, как и при прежних плаваниях, / не приразился 20
этой болезни, что и вызывало зависть многих страдальцев, что «попа,
видно, ничего не берет». Часа в два приехали в Сухум. На берег тоже
не сходил. Городок выглядит очень уютно; окрестности живописны; по
горам ютятся дачи.
В семь часов прибыли на Новый Афон. Еще издали он был виден;
белый собор и окружающие его строения монастырские* давно мани
ли к себе. Несколько поодаль от берега остановился пароход, к кото
рому подплыли из монастыря лодки за богомольцами, которых было
тут около пятидесяти человек. Вместе с ними сел на лодку и переехал
на берег, а затем отправился в монастырь. Тут со мною приключился
маленький казус. Прибыв в монастырскую гостиницу, я попросил
себе номер. Гостинник, видя во мне свящ енника, на мою просьбу дать
мне отдельный номер с братом сначала отказал за неимением будто
бы. После моих настойчивых просьб он согласился, но под условием
немедленно дать свой вид. Не хотелось мне открывать своего инког-
нито, но пришлось. Передал я приставленному ко мне помощнику

гостинника. Получилась очень интересная картина. Пошли извине
ния, поклоны земные и просьбы не говорить настоятелю. Тут я сделал
весьма внушительное наставление гостиннику, иеродиакону Симону,
что он не почтил во мне вообще духовное лицо. И действительно, как
много проигрывают монастыри, взирая на лица. Конечно, если бы он
узнал во мне архиерея, то этого не было бы, а со свящ енником можно
поступать и грубо, и дерзко. Сейчас же дано было знать отцу архиман
дриту*, пошла суета, просьбы переселиться в архиерейское помещение
и т. д. Пробыл я здесь два дня, и мне оказываемо было большое вни
мание. Монастырь своим благоустройством произвел на меня самое
лучшее впечатление*.
23-го [июля] во образе свящ енника я отправился в Ялту, останав
ливаясь вместе с пароходом в попутных портах. 25-го утром прибыл
в Ялту, и здесь на пристани ожидали меня мои студенты пострижен-
ники: о. Леонид (Сенцов), окончивший в нынешнем году Академию,
и о. Алексий (Симанский), III курса. Вместе с ними отправились /
в Алупку, где и жили на даче брата Сенцова* до 9-го августа. Время
было прекрасное: купался, гулял по Воронцовскому парку, по окрест
ностям, пешком восходил на Ай-Петри и т. д.
9-го [августа] на лошадях я в сопровождении их же выехал в Севасто
поль*. Ночевали в поэтическом Георгиевском монастыре*; 10-го, посе
тив величественный Херсонес, прибыли в Севастополь; до вечера осмо
трели город и его достопримечательности: Малахов курган*, военный
собор с могилами героев, музей*, братскую могилу*, Инкерман*. Вече
ром, в восемь часов, я один на скором поезде отправился восвояси.
12-го [августа] я уже был дома. Застал все благополучно.
14-го и 15-го [августа] служил в лаврском Успенском соборе, 17-го —
в Гефсиманском скиту — погребение Божией Матери*. Затем начались
вступительные экзамены. Приехало мало: сорок четыре студента. Объ
ясняется трудностью экзаменов в силу синодального указа*, а потом бег
ством в университеты и другие высшие заведения. Принято сорок два.
5-го [сентября] был молебен в академическом храме и у Преподоб
ного. Мною, по обыкновению, сказана речь «Об истинной мудрости».
6-го сентября выехал в свой епархиальный град Волоколамск, в пер
вый раз. Прибыл вечером в девять часов и остановился у смотрителя
училища М. К. Казанского*. Встречу назначил на другой день в две
надцать часов. Собралось много горожан. Сказал проповедь о достой
ном хождении христианина («Молю вы, братие...»0). Вечером служил
всенощную в соборе.
"«Молю убо вас, братие...» (Рим. 12, 1).

На другой день в праздник Рождества Богородицы* — литургию и

освящал место под церковно-приходскую школу. В три часа выехал в
Иосифов монастырь на праздник в честь И осифа Волоцкого*. Прибыл
в шесть часов, и сейчас же началась всенощная, на которой я выходил
на литию, величание и читал акафист; на другой день — литургия с
крестным ходом вокруг монастыря. Грязь большая, погода — дрянная.
Монастырь — величественный. Ладу между братиею, как видно, нет.
Настоятель — неподходящий (архимандрит Геронтий*), белоручка
и не монашеского духа; братия его не любит, и он / платит тем же. 21 об.
Того же числа возвратился обратно. Вечер провел вместе с учителя
ми училища, беседуя о разных педагогических вопросах, так как мне
поручено Владыкою обревизовать и училище. 7-го [сентября] я был на
уроках у некоторых преподавателей, а 10-го — у остальных. Трудятся
они очень усердно. Училище хорошее. Посещал и некоторые церкви.
В Покровской церкви я видал очень интересную, но вместе крайне
грустную вещь: голову бычачью, которой кланялись простолюдины.
Она прикреплена была к паникадилу. По преданию, она помещена
здесь в память спасения какой-то царицы от разъяренной коровы, лет
двести назад. По всей вероятности, факт этот действительно был, и
в память этого царица велела сохранить если не всю главу, то рога, а
голову приделали, кажется, из дерева. В таком виде она, должно быть,
хранилась в покоях царицы. Затем тут возник женский монастырь,
и главу эту перенесли в храм и стали соединять с нею религиозное
суеверие*. Она повешена была на паникадило; народ стал бросать на
рога полотенца с непременным условием сразу попасть, так как тогда
только жертва будет принята и исполнится задуманное; причту это
было выгодно, и он молчал; не обращали внимания и архиереи, как бы
не возбудить народного движения. Так «кормилица», по выражению
простодушного дьячка, и висела в храме православном. Нынеш ним
летом митрополит, во время посещения Волоколамска и этого храма,
приказал убрать этот остаток язычества. Вот теперь он и поручил мне
посмотреть, исполнено ли его приказание. Голова действительно была
снята, но хранилась в шкафу возле свечного ящика, занавешенная.
Так как и такое хранение я почел неудобным, тем более что со сторо
ны хотя бы того же дьячка могло быть злоупотребление религиозным
невежеством народа, то я предложил убрать ее совершенно из храма /
и отдать в наш академический церковно-археологический музей*, на 22
что свящ енник не с особенною охотою согласился. Вот что еще тво
рится у нас, на Святой Руси!
И з Волоколамска я по железной дороге в сопровождении студента
иеродиакона Алексия отправился в Новый Иерусалим*, не предупре-
див никого о предполагаемом приезде. Поэтому со станции на про

стом извозчике отправились мы в монастырь. Было два часа дня.
Братия отдыхала. Скоро стало известным — хотя я этого совершенно
не желал — о моем приезде. Я попросил отслужить панихиду по патри
архе Никоне*. Затем под руководством настоятеля, почтеннейшего
архимандрита Владимира*, стали осматривать величественное соз
дание гениального Никона. Я сравнивал его с храмом Воскресения в
Иерусалиме*. Очень много сходства, только куда этот величественнее.
Чего стоит, например, один алтарь с пятью патриаршими местами?!
Осмотрели затем дворец, музей, библиотеку — все бегло. Нужно было
спешить на ночлег в Саввин монастырь*. Наняли извозчика и в поло
вине пятого отправились по грунтовой дороге — сильная грязь была.
В восемь часов прибыли в монастырь, где нас по предварительному
распоряжению преосвященного Парфения очень любезно принимали.
На другой день, по обозрении монастыря, прекрасного по место
положению и благоустроенного, выехали в девять часов на лошадях
на станцию Голицыно, а отсюда — в Москву, где являлся к Владыке со
словесным отчетом о виденном. Вечером прибыл в Посад.
Ж изнь академическая вступила в обычное течение. 13-гои 14-го сен
тября служил в академическом храме, первый раз в настоящем учеб
ном году.
23-го сентября вечером прибыл на Сергиев день Владыка. В десять
часов на другой день был у меня с визитом, а затем вместе отправились
на лекции патристики к профессору И. В. Попову*. В три часа — малая
вечерня с акафистом, читанным Владыкою пополам со мною; вече
ром — всенощная. Во время кафизм прибыл в храм Великий князь
Сергей Александрович с Великою княгинею и стояли до канона, /
22 об. а затем отправились в митрополичьи покои, где имели ночлег.
На другой день участвовал с Владыкою в совершении литургии в
присутствии высоких гостей. После причащения говорил Слово об
аскетизме. Затем состоялся обед для высоких гостей. Великий князь был
со мною очень любезен, пригласив сесть рядом с собою. За обедом раз
говаривали с ним о Палестине, и он очень хвалил мою книгу «В стране
священных воспоминаний», которую, видно, читал. В половине третье
го уехали в Москву. В шесть часов совершал всенощную в Вифанской
семинарии, на другой день с Владыкою — литургию; вечером Владыка
уехал, обещав прибыть к нам на наш праздник 1-го октября.
Утром, в этот день, в девять утра он и прибыл из Москвы. Встре
ченный мною и профессорами в моей квартире, он прямо направился
в храм, где и совершил со мною литургию при громадном стечении
народа. В конце молебна сказал он Слово о ложном направлении
современной науки. Затем состоялся акт, на котором профессором

Глаголевым была прочитана речь «О бессмертии прошедшего»*. После
акта — обед в моей квартире. Владыка, видимо, был в духе. За обедом я
поблагодарил Владыку за его приезд и выразил сожаление, что Влады
ка редко навещает нас. Владыка ответил, что множество епархиальных
дел не дают ему возможности почаще бывать у нас, но это не препят
ствует быть с нами в духовном общ ении и не свидетельствует об отсут
ствии любви к Академии. После обеда он уехал. Вскоре разъехались и
остальные гости. Этот день обыкновенно сопровождается усиленным
пьянством студентов и доставляет много беспокойства начальству. Но
теперь этот день прошел сравнительно очень покойно, так что я даже
нашел возможным уехать вечером в гости к профессору В. А. Соко
лову, куда собралось и много профессоров. Вообще, теперь в Акаде
мии покойно, как никогда в это время в предшествующие годы моего
инспекторства и ректорства, и, кажется, не предвидится каких-либо
казусов. Говорят, / что Академия замирена на десяток лет. И неужели 23
этот год спокойно пройдет? И неужели это плоды трудов твоих? И я
теперь как-то чувствую себя хорошо. Чувствую, так сказать, свое вко-
ренение, привязываюсь к Академии, так что расстаться с нею будет
тяжело. А тут, как нарочно, ходят усиленные слухи о моем переводе на
епархию. Это, конечно, московские слухи, не имеющие реальной под
кладки. Я же положительно не желаю теперь расстаться с Академиею.
Епархиальное управление так мне незнакомо и чуждо, столько там
неприятностей, столько тяготы душевной от сознания своего бессилия
сделать что-нибудь при настоящих условиях, что я молю Бога, да мимо
идет меня чаша эта. Впрочем, предаюсь воле Божией; по крайней
мере, как ничего до сих пор не просил, так и не намерен: пойду, куда
пошлют, только бы не в Америку.
22-е октября. Вторник. Вчера возвратился из М осквы, куда ездил
приветствовать от Академии Н. И. Субботина по поводу его 50-летия*.
Выехал из Посада в воскресенье, 20-го, в восемь утра; и с вокзала
отправился прямо в Богоявленский монастырь*, где по этому поводу
Владыка совершал литургию. Чествование происходило в квартире
преосвященного Трифона, как председателя Братства святого Петра*.
Первым приветствовал Владыка в краткой речи, затем читан был адрес
от Братства, а потом я прочитал адрес от Академии, а потом следова
ла масса приветствий и адресов. На адрес Академии Н. И. Субботин
ответил довольно сдержанно, больше благодаря меня лично. Это
объясняется натянутыми отнош ениями его к Академии по разным
причинам... Я не оставался до конца приветствий: приторно было слу
шать, с одной стороны, восхваления до небес, а с другой — умаление
себя до преисподней. Вообще, празднование юбилеев следовало бы

воспретить... Это прямо кощунство... Я уехал с преосвященным Пар-
фением на чтение для рабочих в аудиторию при Сергиевском храме,
23 об. что в Рогожской*. / Народу было не особенно много. Чтение состояло
из двух отделений — религиозно-нравственного и по физике. Первое
чтение было предложено свящ енником Беляевым о «Тайне искупле
ния». Речь — книжная и малодоступная пониманию простого народа,
что видно было по сонным лицам слушателей. Навряд ли такие чтения
будут иметь успех. Отсюда в четыре часа поехал с Преосвященным к
нему, наскоро пообедал, а затем к Владыке, где и пил чай до шести
часов, разговаривая, между прочим, и о делах. В шесть часов отпра
вился к преосвященному П арфению , выслушал часть всенощной
ввиду завтрашнего моего служения в храме Христа Спасителя*, а затем
отправился в Исторический музей* на другое чтение для рабочих. Тут
была масса народу. Читал свящ енник Архангельский о приготовле
нии рода человеческого к принятию Спасителя. Речь тоже книжная,
манеры — преподавателя семинарии. После этого я сказал неболь
шую речь применительно к евангельскому чтению о воскрешении
сына вдовы Наинской*, где раскрыл мысль о нашей мертвенности, от
которой может воздвигнуть нас Христос. Речь, кажется мне, произвела
сильное впечатление, потому что все слушали с затаенным дыханием.
На другой день в газетах она именно в этом смысле была отмечена.
21-го служил в дорогом для меня храме Христа Спасителя. Народу
сначала было мало по храму, а затем почти весь наполнился. Служение
здесь доставило великую духовную усладу; умерялась она небреж
ным служением диаконов и их звероподобным ревом. Затем обедал у
митрополита с другими викариями. За столом была речь о недавнем
запрещении преосвященным Ю веналием, архиепископом Литовским,
служить панихиды по скончавшемся командующем войсками в Виль-
не католике Гурчине* и о бестактности некоторых либеральных газет
по поводу этого вполне законного распоряжения. Я высказал желание,
чтобы вопрос о поминовении инославных был авторитетно решен Св.
Синодом ввиду неодинаковой практики у нас*... В четыре часа я уехал
24 к себе, служил / всенощную, а сегодня — литургию в академическом
храме. В четыре часа читал акафист, а затем предложена была беседа
исполняющим должность доцента о. иеромонахом Иосифом (П етро
вых). Вечером навестил профессора Н. Ф. Каптерева. Погода — чисто
осенняя: слякоть, выпал мокрый снег.
12-е ноября, вторник. Ездил в Москву откланяться Владыке по
случаю скорого отъезда его в Петербург для заседаний в Синоде*.
По обыкновению, обедал у него. Интересного в разговоре с ним, по

обыкновению, тоже ничего не было. Академическими делами он очень
мало интересуется, равно как и служащими. При таких отношениях
часто очень трудно чувствуется: не с кем посоветоваться, получить
руководственные указания, одобрение, порицание, внушение. Все
как-то кисло, равнодушно, безразлично, пренебрежительно. С чем
приходишь, с тем и выходишь. Существуешь ли ты или нет — для него
безразлично. Право, это очень обидно.
Спросил он меня:
—Что там о. Евдоким, кажется, пишет статью против о. Никона?
Я ответил, что он вообще стоит на принципиальной точке зрения,
противной взгляду Н икона о монашестве как пупосозерцании только;
что он проводит мысль, с чем и я согласен, о деятельном монашестве:
«Иноки — на службе ближним». Развивая эту мысль, я сказал, что
настоящее положение совершенно ненормально, и привел ему неко
торые факты из наблюдений над монастырскою жизнью.
—Встречаю, — говорил я, — несколько дней тому назад одного иеро
монаха, гуляющим по успенскому садику во время вечерни. Поздоро
вавшись, я спросил: «Гуляете, батюшка?» — думая этим пристыдить
его. «Да, гуляю уж пятую неделю, — был его спокойный ответ. — Жду
очереди, которая наступит со следующей недели». Я был поражен.
Спрашивается, что же он делает в это время? В лапту играет. Не шутя
говорю, по крайней мере, о послушниках, облеченных0 в рясу, —
чему я неоднократно был свидетелем. Нечего им делать, едят, пьют,
чувствуют избыток сил, вот и играют в лапту, а сад монастырский и
другие работы исполняют поденщики или поденщицы. Недавно был
я с отцом инспектором в Черниговском скиту. / Крайне неприятно 24 об.
поражены были тем, что монастырский сад убирали... женщины, под
бдительным присмотром монаха. Что это? Насмешка над иноческим
житием?
Говорил митрополиту также о сребролюбии монахов, которые, уми
рая, оставляют десятки тысяч:
— Недавно умер скоропостижно иеромонах Палладий и оставил
около двадцати тысяч. А если покопаться в монастырских стенах и в
щелях полов, где обыкновенно монахи зарывают свои неправедные
стяжания, тогда вскроется очень много любопытного для монашеского
миросозерцания...
Такие вылившиеся от сердца картинки, видимо, произвели впечат
ление на Владыку, который со вздохом сказал:
11Одетых в какую-либо одежду {устар.).

— Э-эх! Сами налагаем на себя руки. Встрепенемся — да поздно

будет: придут другие в достояние наше.
В этот приезд был у обоих викариев, у ректора семинарии архиман
дрита Анастасия, посетил Епархиальный дом, а в заключение вечером
с половины восьмого до половины десятого приятно провел время у
моих добрых знакомых графов Камаровских; в двенадцать ночи я уже
был дома.
Преосвященный Парфений выглядывает утомленным; прием у него
всегда; старается быть популярным, особенно среди аристократии —
кровной и денежной — купеческой; отчасти успевает в этом. Преосвя
щенный Трифон, аристократ по происхождению, опытно познавший
суетность и тщету большого света, мелочность интересов его, старается
отстраниться от него, по крайней мере по видимости, и приблизиться
к народу, чтобы заслужить название «народного» архиерея. В этом он и
успевает отчасти, благодаря поучениям к народу. Но шила в мешке не
утаишь: иногда аристократизм его выпирает. Он — дипломат, чего и сам
не отрицает, хотя это оправдывает тем, что «каждому человеку нужно
быть немного себе на уме». Жалуется на недоверие митрополита к
нему, да и вообще к викариям. Это — правда. Тут была и его матушка —
почтенная княгиня В. А. Туркестанова, относящаяся ко мне с большим
уважением. К сожалению, она, видимо, тает и говорит, что, вероятно,
скоро и конец, и просила приехать на погребение. Дай Бог, это еще не
скоро будет. Отец ректор Анастасий — приветливый и добрый. / Вечно
в суете и хлопотах на общую пользу; участвует во многочисленных
комиссиях, везде служит, хотя это к семинарским обязанностям прямо
и не относится. Одновременно почти прибыл сюда и преосвященный
Парфений за мною. Отправились все вместе немного погулять в семи
нарский сад. Сюда пришел и инспектор С. 3. Ястребцев*, почти одно
курсник мой, красивый и видный мужчина. Говорили о том, о сем.
Отсюда я с преосвященным Парфением поехал в недавно освящ ен
ный Епархиальный дом, построенный по «гениальной» мысли, как
писалось в «Московских церковных ведомостях», митрополита, хотя
преосвященный Парфений отрицает принадлежность ее одному толь
ко митрополиту, считая себя одним из главных творцов ее... Дом пре
красный. Тут будут помещаться все епархиальные просветительные
учреждения. Он еще окончательно не отстроен*.
У Камаровских, по обыкновению, провел время очень хорошо; все
они такие добрые, воодушевленные до энтузиазма, говорливые, что
тут всегда приятно дышится и чувствуется.
14-е ноября, четверг. Служил у себя. После служения, в два часа дня,
отправился в Царь-дар, имение Дома призрения, где ныне освящен
преосвященным Трифоном, попечителем этого Дома, храм, построен

ный трудами начальницы его известной Е. С. Кротковой*. Расстояние
верст восемь. Самая дорога — прекрасная. Несколько морозно; лес,
покрытый снегом, представлял чудную картину. Поспел к обеду, на
котором из знати был А. А. Нейдгардт, А. Столпаков. Кроткова имеет
право гордиться, что удалось ей осуществить такую рискованную
мысль... В шесть часов я уже был дома. На полчаса заезжал ко мне пре
освящ енный Трифон. Говорил, что его настроение нехорошее от недо
верия митрополита и что он подумывает проситься на покой, чему я,
конечно, не поверил и не верю: это, как говорит отец инспектор, лов
кий фортель выставлять себя страждущею стороною и дать понять, что
«пора» уже, так сказать, на епархию. Кто весть от человек... П реосвя
щенный Трифон говорил, как слух, о возможности перевода преосвя
щенного Николая из Симферополя*, куда-нибудь в другую епархию.
При этом передал следующий / инцидент, находящийся в связи с посе 25 об.
щением Их Императорскими Величествами херсонесских раскопок в
сентябре*. Преосвященному Трифону рассказал присутствовавший
при этом преосвященный Антоний, бывший Вологодский, находя
щийся ныне на покое в Донском монастыре. Когда Государь рассма
тривал раскопки и особенно недавно открытый храм с колодцем, то
преосвященный Николай стал читать относящееся, по его мнению,
сюда место из летописи о взятии Корсуня Владимиром посредством
отвода отсюда воды*, сопровождая это чтение патетическими ком
ментариями об исторической важности этого открытия. Когда он это
окончил, то присутствовавший при этом заведующий раскопками
Косцюшко*, выступив пред Государем, торжественно заявил, что при-
урочивание прочитанного преосвященным Николаем места из лето
писи к данному месту совершенно несправедливо, в доказательство
чего он привел много данных. Конечно, положение Преосвященного
было очень незавидное; и Государыня сказала Государю по-английски
что-то очень нелестное по адресу Преосвященного. Нужно, впрочем,
заметить, что это передавал хотя и присутствовавший при этом пре
освящ енный Антоний, но человек не совсем нормальный.
Воскресенье. 17-е ноября. Вчера малую вечерню, а затем и всенощ
ную служил в храме во имя преподобного Никона, по случаю дня
памяти его*. Сегодня так же служил литургию. После обедни поздрав
лял с днем Ангела казначея Лавры о. архимандрита Никона и обедал у
него. На обеде был ректор Вифанской семинарии, протоиерей Беляев,
инспектор Академии и старшая братия — приверженцы казначейские.
Отец наместник дипломатически уехал в Москву. Не было речи о печа-
тающейся статье отца инспектора «Иноки на службе ближним» против

о. Никона*. Погода прекрасная; морозно; снегу достаточно; путь сан
ный вполне установился.
Понедельник. 18-е ноября. День памяти святых Романа и Платона*,
имя одного из которых носил великий святитель митрополит Москов-
26 ский Платон*. Сегодня / Вифанская семинария праздновала свой
годичный акт. По этому случаю вчера было всенощное бдение в семи
нарском храме*, и я выходил на литию и величание. Сегодня в храме
Вифанского монастыря* совершена была мною пред литургией пани
хида по Платоне, а в конце молебен. Чем более всматриваешься в этот
двусоставный храм, тем все более и более проникаешь в гениальную
идею устроителя его. Затем, исполнение ее прямо поразительно. Если
я буду когда-нибудь устроять храм, то непременно по плану этого.
После чаю в квартире ректора состоялся акт, на котором прочитаны
были отчет и сочинение воспитанника 4-го класса о преподавании
философии при Платоне. По окончании сказана была мною речь о
современных идеалах и об идеале пастырского служения. Затем был
обед, на котором были и некоторые профессора Академии.
Четверг. 21-е ноября. Служил в академическом храме при громадном
стечении народа. Вечером был молебен, после которого я предложил
беседу о воспитании, длившуюся сорок минут. После этого по случаю
завтрашнего тезоименитства Наследника* была совершена всенощная
с общенародным пением. Несмотря на большое количество народа,
пение было очень стройное. Только после славословия тропарь свя
тому спет был какофонически вследствие небрежности руководите
лей — студента и священников. По окончании службы я их пригласил
к себе и дал им приличное назидание за такую небрежность, а вместе
практически показал, как можно петь всякое песнопение, не прибегая
к задаванию тонов, к другим певческим ухищрениям.
Пятница. 22-е ноября. После обеда катался с отцом инспектором до
села Воздвиженского, сделав вперед и назад тридцать верст в полтора
часа. Дорога санная — великолепная; погода хорошая, только слишком
морозная — до двадцати пяти градусов. Вечером заходил ко мне о. каз
начей архимандрит Никон побеседовать.
— Как поживаете? — спросил я его.
26 об. —Э-эх, трудно! Только что / сдал в набор последний номер «Божией
нивы»*.
—Это что, — спрашиваю я, — дело или поделие монашеское?
Намек на его статью, против которой пишет отец инспектор в толь
ко что вышедшей ноябрьской книжке «Богословского вестника»*.
— Искушение. Какой я монах?

— А пишете о монашестве. Вы-то хоть поделием занимаетесь,
а почти все лаврские монахи ни делом, ни поделием, а коплением пре
зренного металла, в чем, правда, и вы, достолюбезнейший авво казно-
дее”, не отступаете...
Так началась наша беседа, приправленная всегда маленькою пики-
ровочкою. Беседа длилась часа два. С ним очень назидательно бесе
довать, когда не затрагивается финансовая сторона. Беседа вертелась
почти все время около статьи отца инспектора, которая, как видно,
страшно ему не по вкусу. Симпатии мои на стороне воззрений отца
инспектора, и я доказывал отцу казначею всю ненормальность, все
безобразие настоящей монашеской жизни в том смысле, что они ниче
го не делают.
— Вы-то зачем смотрите?
—Что ж я могу поделать?
— Много, да дрожите за свою шкуру, хотя она и слишком тоща,
пожалуй, никому и не нужна, — вставил я смеясь.
В общем, наша беседа была скорбного характера. На статью отца
инспектора пишет отповедь он и профессор А. И. Введенский, редак
тор «Душеполезного чтения», заявивш ий в примечании о солидар
ности своих взглядов на монашество с о. Никоном*. Только, кажется,
приемы полемики будут нечистоплотны: о. Никон намерен начать с
инсинуаций. Дело в том, что почти одновременно явилась в «Петер
бургских ведомостях», кажется за 8-е ноября, статья против о. Никона,
по содержанию сходная со статьей отца инспектора*. Отец Никон
убежден, что и та — статья отца инспектора, хотя, насколько я знаю от
самого отца инспектора, которому нет нужды мне говорить неправду,
не он писал ее. Вот о. Никон и предполагает начать свою полемику с
сопоставления этих статей, и так как «Петербургские ведомости» не
пользуются фавором в официальных духовных сферах, то он и думает
этим обратить внимание надлежащих сфер на него, как на сотрудника
противоцерковных (?) ведомостей.
—Нехорошо, — / с чувством скорби воздыхал он. — Там посмотрят, 27
что в Академии подобное настроение, и для вас неприятно...
—Ну, ничего. Читали, — говорю, — статью Знаменского в последних
номерах «Православного собеседника» об инсинуациях Аскоченского
против архимандрита Феодора (Бухарева), который вследствие этого
принужден был снять сан*? Так и ваша полемика с отцом инспекто
ром; только, конечно, дело не дойдет до снятия сана, а риз, пожалуй, —
шутя, добавил я. — Ничего нет в истории нового. Только прошу вас, в
0 Отец казначей (слав.).

таком серьезном деле становитесь на принципиальную точку зрения,

обращайте внимание в полемике на существо, а не на «акциденцию»0,
на дело, а не на поделие.
Так мы расстались в самых хороших чувствах, усугубленных для
него еще тем, что он взял с меня сорок два рубля за какие-то давниш
ние типографские работы.
— А все-таки сугубо приятно: и время провел хорошо, и за визит
уплачено, — заключил он.
Суббота. 23-е ноября. Был у меня профессор В. О. Ключевский,
ныне находящийся в годичном отпуску. Беседа с ним очень поучитель
на, хотя он весьма осторожен. Передавал много сплетен петербургских
про предполагаемые перемены министров, про смертельную вражду
между Витте и Плеве*, про какие-то мрачные слухи и т. п. А передавал
он это со слов петербуржцев и одного из них даже назвал — извест
ного Кареева*. «Эх, господа, сказал я им, — со свойственным ему
мефистофелевским “сатиризмом” говорил Василий Осипович, — ваш
Петербург точно в прежнее время передняя у большого московского
боярина...» Об университете говорил, что теперь тихо. «Я им гово
рю: — Господа! Что ж вы не бунтуете? Скоро уж кошки начнут мяукать,
а вы сидите тихо», — нужно при этом представить манеру говорения
Василия Осиповича...
Воскресенье. 24-е ноября. Служил в Лавре, говорил Слово о милосерд
ном самарянине. Обедал у отца наместника вместе с семьею Камаров
ских, решивших провести здесь день именин обеих графинь — матери
и дочери. Вечером в академическом храме служил молебен святой
27 об. Екатерине* и беседовал об / исповедании Христа по примеру святой
Екатерины. После беседы зашли ко мне Камаровские и просидели три
часа, которые прошли незаметно при оживленных разговорах. Много
они передали интересного, но не всегда радостного из «высших» сфер.
Говорили о каком-то мяснике-французе Филиппе, спирите, который
имеет сильное влияние на Государыню*, настолько, что прямо страш
но, так что он держит ее в своей власти, вызывая духов. Будто бы его
выписали туда (в Ливадию) по совету греческой королевы и М или
цы Николаевны, супруги Петра Николаевича*, тоже занимающейся
спиритизмом; что есть предположение, что этот Ф илипп — орудие
иезуитов, что наш агент, кажется в Париже, наводил о нем справки,
и оказались они весьма нелестные для него; представлены они были
Государю, который разорвал и приказал удалить агента*. Словом, Бог
знает, если хоть доля правды... Господи, спаси и помилуй Царя и нас
0 Случайность (лат.).
всех. Передавали также нечто относящееся к предстоящему прослав

лению Серафима Саровского* со слов князя Ш иринского, прокурора
М осковской синодальной конторы, брата графини. Государь написал
собственноручное письмо К. П. Победоносцеву, в котором извещал,
что на открытии мощей, которое имеет быть 19-го июля 1903 года, он
намерен присутствовать со всем Августейшим Семейством. Победо
носцев по этому случаю вызывал Ш иринского, показал ему письмо и
поручил негласно съездить в Саров* для предварительных приготов
лений; на него как на такое лицо указал сам Государь. Ш иринский
действительно туда уже ездил; будто бы, не зная почему, высказал
сомнение, есть ли мощи Серафима; но это, конечно, не обязательно
для прославления, для чего требуются засвидетельствованные чудеса*.
При рассказе об этом мне стало неприятно, что такая миссия возлага
ется на светского чиновника. Ш иринского же недавно обер-прокурор
посылал в Ярославль и Кострому для ревизии якобы консисторий, но,
конечно, и стариков архиереев — Ионафана / и Виссариона*. По его 28
же ревизии раньше архиепископа Кишиневского Неофита уволили
на покой и епископа Подольского Иринея перевели в Екатеринбург*.
Это уж полнейшее безобразие. Ш иринскому будто бы обер-прокурор
предлагает место директора своей канцелярии, но Саблеру это ужасно
неприятно, так как он усматривает в нем своего конкурента в случае
смерти Победоносцева, и Саблер всячески отговаривает от этого, обе
щая свое содействие к назначению его губернатором на любое место.
Словом, о многом-многом говорили. Все Камаровские, кажется, отно
сятся ко мне с уважением. Граф прочувственно сказал: «Вы поддер
живаете наш дух. Вы заменили нам батюшку Ильинского* (бывшего
протопресвитера Успенского собора, скончавшегося три года назад),
который был нашим утешителем». Семья действительно хорошая, и
я глубоко чту их. Графиню-дочь я благословил прекрасною иконою
Черниговской Божией Матери.
Зимняя погода прекрасная. Все деревья одеты пушистым снегом.
Картина — волшебная.
Вторник. 26-е ноября. Вечером ходил по некоторым студенческим
номерам. Везде тихо; почти все дома, занимаются; в номерах чисто,
уютно, тепло. А что было года четыре назад? Противно и вспомнить: в
номерах были и гардеробные с грязным бельем, калошами, носильным
платьем. Теперь сами студенты подтянулись и блюдут чистоту. В одном
номере в разговоре со студентами они высказали сожаление, что
жизнь течет монотонно, никаких развлечений, возбуждающих дух, —
всё книги да книги. И при этом позавидовали другим академиям. На
эту тему много беседовали, высказывая соображения pro и contra0

существования Академии в Посаде. В конце пришли к заключению
pro. Шутя я сказал: «Для разнообразия бунтовали бы». «Нет, доволь
но», — был ответ. И действительно, я даже не предполагаю теперь воз
можности бунта. Прежние ноябри в течение шести лет были для меня
одно мучение. Теперь ноябрь проходит как и другие месяцы. Наконец,
об. мир! / Большинство студентов, кажется, поняло меня, что я не зверь
какой-нибудь — как некоторые старались представить меня в каких-то
видах, — что я не формалист, что я могу любить не хуже других, но не
кричу об этом... И действительно, я их люблю.
Четверг. 28-е ноября. Сегодня в двенадцать часов ночи возвратился
из М осквы, куда выехал в пять часов вечера на первое богословское
чтение в новом Епархиальном доме, предложенное ректором М осков
ской семинарии о. Анастасием на тему «Россия в Палестине»*. Так как
о. Анастасий был моим спутником в Палестину, то я и решил поехать,
думая, что он сообщит что-нибудь на основании непосредственных
наблюдений, но, оказалось, я ошибся. В качестве компаньона я при
гласил тоже моего спутника Н. Ф. Каптерева, а также взял пять студен
тов на свой счет. Всю дорогу беседовал с Каптеревым по поводу воз
никшей полемики между о. Никоном и отцом инспектором; симпатии
его на стороне воззрений отца инспектора. Он теперь занимается с
тою же целью изучением сочинений Максима Грека и думает напи
сать в «Богословском вестнике» целый ряд статей «Максим Грек как
публицист»*. Он преклоняется пред Максимом, говоря, что это был
истинный монах, и он сопоставит его монашеские воззрения с настоя
щим состоянием монашества. Он возмущается тем, что гроб его теперь
находится в лавочке, где совершается торговля иконами и постоянно
слышится звон денег. Большего поругания памяти этого великого
мужа, истинного монаха-аскета, и вообразить нельзя. Это совершенно
верно. Тут вместо лавочки непременно следовало бы устроить придел
к Духовской церкви, в pedant2) с другим приделом во имя Филарета
Милостивого, где покоятся митрополиты Филарет и Иннокентий*.
С вокзала мы с Николаем Феодоровичем на простом ваньке3) поеха
ли в Епархиальный дом, куда уже начала собираться публика. Масса
духовенства. Были преосвященные: Парфений, Трифон, Григорий и
Нафанаил*. Зал — роскошный. Чтение не оправдало наших ожиданий.
Это просто самая обыкновенная история / возникновения Палестин-
11За и против (лат.).

2) Описка. Должно быть: pendant —пара (фр.).
3)Легковой извозчик на плохой лошади с бедной упряжью (устар.).
ского общества с предварительным кратким обзором паломничества

до него и современное состояние русского дела в Палестине. Содержа
ние очень бедно; нового ничего, — на основании Хитрово и Н. Ф. Кап-
терева*. Непосредственными наблюдениями не оживлена была беседа;
только одну или две выдержки прочитал из моей книги «В стране
священных воспоминаний». А между тем как можно было бы оживить!
М еня страшная досада взяла; почему-то мне даже обидно было. У меня
явилась мысль, не прочитать ли как-нибудь и себе11беседы, например,
на тему «Современная Палестина как доказательство достоверности
библейских сказаний» или что-нибудь в этом роде. Мне неприятно
было, как по окончании лекции батюшки, может быть, сынки которых
учатся в семинарии, разные любители, а особенно старые любитель
ницы духовного просвещения («особая порода людей») подходили к
лектору и подобострастно благодарили за полученное наслаждение
от беседы. И все ложь, возмутительная ложь! Я думаю, о. Анастасию,
которого я люблю и уважаю, прямо было совестно от этих похвал.
Он, очевидно, не подготовился, так как постоянно в суете и в бегах
по многочисленным заседаниям, в которых он то по обязанности, так
сказать (потому что у него настоящая обязанность ректорская, но она
у московских ректоров между прочим), то добровольно, то по пригла
шениям. Немедленно мы с Николаем Феодоровичем таким же спосо
бом уехали на вокзал, в десять выехали, а в двенадцать дома. Николай
Феодорович все бранился, а я смеялся. «Сколько содрал с меня; а если
бы меня не было, то еще больше, а теперь многое пропустил... Вооб
ще, кажется, наш приезд был для него неприятным сюрпризом... Ну,
теперь, по крайней мере, я доволен тем, что знаю, что это за богослов
ские чтения, чтобы больше никогда уже не ехать». Чем больше он воз
мущался, но очень благодушно и с юмором, тем я все больше смеялся.
Так мы незаметно и прибыли обратно. /
Пятница. 29-е ноября. Заходил ко мне после своей лекции профес- 29
сор А. И. Введенский, единомышленник по вопросу о монашестве
о. Никона. Возмущался статьею отца инспектора в «Богословском
вестнике» и статьею в «Петербургских ведомостях»*, тоже будто бы
написанною им, хотя я это отрицал. Написал резкую статью против
него и напечатает в январской книжке редактируемого им «Душепо
лезного чтения»*. Возмущался антониевцами. Говорил о предполагаю
щемся 4-го декабря собрании у известного сотрудника «Московских
ведомостей» JT. Тихомирова, где будут обсуждаться разные церковные
вопросы, о монашестве и по поводу появившихся статей, о чиновни
11Так в оригинале. Должно быть «и у себя».

честве в Церкви и т. д. Приглашен и отец инспектор, только не знаю,

поедет ли. Вообще, что-то интересное начинается. Вечером был у
меня приехавший из Курска в Москву к доктору инспектор семинарии
о. Борис (Ш ипулин), мой постриженник. Говорил о распущенности
семинарии, о своих первых тяжелых шагах инспекторской деятельно
сти. Передавал мне на основании письма учителя Одесской семинарии
о бунте в семинарии и о диком поступке, учиненном над ректором
в одной из зал: повалили его на землю, топтали, кажется, изранили
ножом, по крайней мере кровь пролита*. Причина: по переезде в
новое здание ученики потребовали себе льгот, права ходить куда и
когда угодно, свободы во всем. Последствием было предназначение
к увольнению двадцати учеников, которые до утверждения журнала
Преосвященным* жили еще в общежитии. Вот в это-то время, в начале
ноября, и учинили они такую дикую расправу. Боже, Боже, что делает
ся, и это — будущие пастыри! Нет, положение наших семинарий, как
места подготовки пастырей, совершенно ненормальное.
Скончался вчера преосвященный Василий (Царевский), викарий
Тверской*. А отец инспектор, любящий архиерейские назначения,
вчера или третьего дня назначал его в Рязань вместо Полиевкта, уво
ленного на покой*. Всуе мятемся! А еще куда-то стремимся! Один
миг — и человека не стало. Быть может, и сам преосвященный Васи
лий думал о самостоятельной епархиальной службе, а другие — несо
мненно, но Господь судил иначе, в назидание нам. /
1-е декабря. Воскресенье. Служил у себя в академическом храме. Вече
ром читал канон преподобному Сергию; беседовал студент III курса
Остроумов*. Народу масса. Погода зимняя — прекрасная.
2-е декабря. Понедельник. Было заседание философского кружка.
Реферировал студент III курса Одинцов, из Иркутска, с калмыцкою
физиономиею, «о ноуменах и феноменах» Канта*. Обнаружил ясное
понимание хитросплетений кантовских; речь — свободная; терми
нология кантовская вполне усвоена, вообще — философская голова.
Возражали довольно толково студенты: Орлов Анатолий, Кобрин
и Вершинский*. Резюме делал исполняющий должность доцента
П. В. Тихомиров.
После ужина был музыкальный вечер, на котором студенты в моем
присутствии играли и пели. Есть некоторые таланты, но в общем
мало.
Философский кружок навряд ли долго протянет при настоящей
постановке. Ведь философиею не все, далеко не все любят заниматься, а
между тем на нем присутствуют, или могут присутствовать, все студенты,
которые вместо этих чисто научных рефератов хотят сделать кружок —
ГлаваІ. 1902 год 61
место обсуждения разных социальных вопросов, что им не дозволяется.

Отсюда — недовольство. Нужно бы побольше создать подобных специ
альных кружков по разным предметам, под руководством специалистов
профессоров, чтобы действительно эти кружки состояли из лиц, инте
ресующихся данною областью. Но навряд ли это будет. Тут требуются
фактические знания, а по-философски каждый может более или менее
рассуждать. Ввиду такой ненормальной постановки кружка один из
инициаторов его возникновения — П. П. Соколов* — устранился от
участия в нем. А жаль будет, если заглохнет это дело, оно все-таки имело
значение для студентов, отвлекая и развлекая их.
3-е декабря. Вторник. Отец инспектор ажитируется1’ по поводу
разных слухов касательно его статьи. Монахи лаврские инсинуиру
ют, что он уничтожает монашество; о. Никон угрожает «письменно»
сокрушить. Отец инспектор написал очень резкое письмо известному
сотруднику «Московских ведомостей» Тихомирову в ответ на пригла
шение его на какое-то тайное заседание. В ответе своем он изобличает
ложь статьи его / в «Московских ведомостях» «Обмирщение христи- 30
анства», написанной в защиту воззрений о. Никона*. При этом очень
резко говорит о современном направлении монашеской бездеятельной
жизни.
5—7-е декабря, четверг — суббота. Сегодня я возвратился из Москвы,
куда ездил служить в семинарию по случаю храмового праздника.
В вагоне часть пути в Москву ехал в сообществе несчастного калеки, —
отнята нога выше колена вследствие туберкулеза, — о. архимандрита
Порфирия (Виноградова)*, бывшего ректора Таврической семинарии,
а ныне проживающего на покое в Херсонесском монастыре*. Все
время он разглагольствовал о «священном» значении трагедии Ш ек
спира* «Гамлет», считая ее чуть не богодухновенным произведением.
Это — его Гіхе2). Все сводит к Гамлету, о котором у него громадная
тетрадь стихов. Он предлагал мне читать их, но я отклонил это; тогда
он меня угощал чтением других своих стихотворений. Ж алкое впе
чатление производит. Несчастье, обрушившееся на него, отразилось
на его настроении, и он, почти несомненно, сойдет с ума. В Москве
остановился я у о. ректора Анастасия, который и выезжал за мною на
вокзал. Вечером служил всенощную в переполненном семинарском
храме при протодиаконе Успенского собора Розове*. Пение в общем
хорошее, но значительно хуже прежних годов. Причина — отсутствие
11Ажитация (фр. agitation) — сильное волнение, возбужденное состояние.

2)Фикс (от лат. fixus — твердый, неизменный) — сосредоточить внимание на чем-
либо одном.
хороших голосов, а потом — особенное направление пения: всё поют

произведения нового композитора Кастальского*; переложения его,
может быть, и хороши с музыкальной, технической стороны: стиль
ные, оригинальные, но для моего уха непривычны. Всенощная окон
чилась в три четверти десятого вечера.
Затем я вечер провел в интересной беседе с о. Анастасием по поводу
реферата J1. Тихомирова 4-го декабря, на котором он присутствовал.
Реферат оглавляется «Запросы жизни и церковное управление»*. На
нем были и в обсуждении его, между прочим, принимали участие
следующие лица: редактор «Московских ведомостей» В. А. Грингмут,
В. М. Васнецов, известный гениальный живописец, Новоселов*,
профессора наши А. И. Введенский и А. Спасский, о. архимандрит
Никон, Поселянин (Е. Н. Погожев) и несколько других. Содержание
реферата распадалось / на две части: а) фактическая и б) принци
пиальная. Референт, исходя из той мысли, что Церковь игнорирует
различные вопросы, обращенные к ней современною жизнью, и тем
теряет свое руководственное значение, представил несколько ф акти
ческих доказательств этого своего тезиса. Насколько помню, факты
следующие. А) Вопрос о бракоразводных процессах. С каких пор этот
вопрос выдвигался самою жизнью, а Церковь уклонялась от автори
тетного решения и теперь дождалась или скоро дождется, что светская
власть берет процессуальную сторону в свои руки, предоставляя С ино
ду расторжение таинства, но в сущности эта уступка Церкви есть толь
ко прикрытие светскою властью захвата этого вопроса в свои руки*.
Б) Вопрос о священнике Петрове. Многие говорят и пишут о его
протестантских воззрениях, общество блазнится1’, а церковная власть
молчит*. В) По вопросу о монашестве два архимандрита (разумеется,
возгорающаяся полемика между о. Никоном и о. Евдокимом) выска
зывают противоположные взгляды, и авторитетная церковная власть
молчит. Г) Вопрос о молитве по умершим иноверцам и различная
практика в реш ении его оставляется без внимания Церковью, вселяя
путаницу в умы общества. И отсюда происходят такие явления в Ц ерк
ви: архиепископ Виленский Ю веналий запрещает совершать панихи
ды по скончавшемся командующем войсками Виленского округа като
лике Гурчине, чем вооружил против себя так называемую либеральную
прессу и общество, а с другой стороны — на Кавказе служат по нем
панихиды*. Д) Вопрос о старокатоликах*. Е) Вопрос об исправлении
текста Священного Писания и богослужебных книг2)*.
” Соблазняться, впадать в соблазн (церк.-слав.).

2)Со слов «Д) Вопрос о старокатоликах...» вписано автором сверху над строками.
Сколько бы еще можно привести подобных фактов! Все эти и

подобные факты действительно показывают по меньшей мере на
невнимание Церкви и на разрыв ее связи и влияния на общество,
на современную жизнь. Причин этого явления очень много, но одна
из главных — ненормальность постановки настоящего синодального
управления с ежегодно меняющимися членами Синода и постоянною
обер-прокуратурою, которая в этом находит свою силу (проводя свои
воззрения, благодаря этому); с этою же целью она и вызывает угодных
ей архиереев. Во всех коллегиальных учреждениях, министерствах
такая переменчивость членов отсутствует с возложением ответствен
ности на одно лицо — / министра, который и сообщает направление 31 об.
подведомственному ему министерству. Только в Синоде, как анахро
низм, осталась эта сменяемость членов и отсутствие ответственного
лица. Пусть таким будет иерарх стольного града, с титулом патриарха
ли, митрополита ли — это для дела все равно. А то теперь Синод —
что-то неопределенное, безличное, а вследствие этого прокуратура так
усилилась, и представление о Синоде соединяется именно с нею. Затем
должны быть поместные соборы, которые должны собираться дважды
в год для обсуждения и реш ения разных дел, вызываемых временем.
Реферат этот, может быть, с некоторыми сокращениями обещал
напечатать в «Московских ведомостях» Грингмут, после того как Тихо
миров указал на возможность напечатания его за границею, что ему
очень нежелательно, так как это может быть истолковано нехорошо,
а между тем если нигде у нас не напечатают, то он будет вынужден
сделать это. Если Грингмут напечатает, то многое ему простится. Д ей
ствительно, нужно, во имя блага Церкви, смелее говорить о том, что, в
сущности, сознается многими, с любовью относящимися к Церкви и
ревнующими о ее славе и благотворности. В добрый час, — напутству
ем мы эти благие начинания.
В день святителя Николая служил литургию и молебен. В обычное
время сказал сильное Слово о ревности к вере, особенно для пасты
рей Церкви, по примеру святителя Николая, как «правила веры».
По окончании служения в квартире ректора был обед с обычными
тостами, об объединении или более тесной связи между духовными
школами — высшей, средней, низшей, — представителями началь
ствующих которых здесь были: я, о. Анастасий и смотритель Заиконо-
спасского Духовного училища о. Леонид (Сенцов). Конечно, словами
делу не поможешь... После обеда пришел сюда семинарский хор и спел
несколько песнопений — духовных и патриотических. Тут, в комнате,
он звучал довольно стройно. Тут же меня приятно удивило деклама
торское чтение одного воспитанника, берущего уроки декламации,
недавно введенной в семинарии, кажется, на средства Владыки, под

руководством известного московского декламатора Ухова*. /
32 В четыре часа поехал к преосвященному Парфению; пили чай; скоро
приехал известный душеприказчик Медведниковой — Н. А. Цветков*.
Очень симпатичный человек. Отсюда поехал поздравить с новосельем
о. Леонида (Сенцова). Училище — без интерната — очень чистень
кое; квартира смотрителя — очень уютная и со вкусом обставленная.
Посидел у него с час. Отсюда поехал по соседству к преосвященному
Трифону; застал здесь мамашу его и архимандритов, известного уже
о. Порфирия и ризничего синодального, вечно ноющего, о. архиман
дрита Палладия. Отец П орфирий разглагольствовал все о Гамлете.
Преосвящ енный Трифон начал было возражать, но потом предпочел
молчание. Я с ним ушел в другую комнату, и здесь несколько времени
беседовали по душам. П реосвящ енный хандрит, но какого рода хан
дра, он и сам точно не может выяснить: то вспоминает об Оптиной
пустыни, то о смотрительстве в Донском училище.
Отсюда поехал в лицей к Камаровским, которые с нетерпением
ожидали моего приезда. Встретили, как и всегда, с неподдельною радо-
стию. Сейчас же началось со всех сторон жужжание «комарей», как они
сами говорят. О многом — радостном и печальном — беседовали. Рас
сказывали они подробнее теперь об упомянутом уже мною Ф илиппе,
на основании осведомленного об этом редактора «Московских ведо
мостей» Грингмута, который только что пред прибытием моим вышел
от них. Для памяти вношу сюда слышанное многое, хотя тяжело; но,
может быть, это и неправда. Этого мясника Ф илиппа рекомендовала
Милице Николаевне, супруге Великого князя Петра Николаевича, ее
сестра Елена, королева италианская*. Ф илипп поселился в Петербурге,
где-то, кажется, на Почтамтской улице. Туту него происходили спири
тические и гипнотические сеансы, на которых присутствовала М илица
Николаевна, как завзятая спиритка. Мало того, очевидно, под влияни
ем ее, здесь бывал и Государь с Государыней. Как-то, где-то совершал
молебен о. И оанн Кронштадтский* и в числе других благословил и
этого Ф илиппа, который стал эксплуатировать этим благословением,
говоря, что сам о. Иоанн, благословляя его, очевидно, ничего не нашел
32 об. преступного в его занятиях спиритизмом. Как бы там / ни было, он,
очевидно, завладел вниманием Высочайших особ, так как поехал и
в Крым, где, очевидно, спиритические сеансы продолжались, кото
рые слишком отразились на нервной системе Государыни, и без того
потрясенною августовским событием — неудачными родами. Этот
мош енник имел такое влияние на Государыню, что убедил ее, что он
может быть невидим для других, например когда гуляет с нею. И вот,
однажды Государыня гуляла с ним по саду, будучи уверена, что ее спут

ника никто не видит. Навстречу шел к ним кто-то из Царствующей
фамилии, кажется, Алексей Александрович*. Филипп же в это время
своротил в аллею. Повстречавшаяся особа спросила ее, с кем она гуля
ла; она отвергла это или, по крайней мере, высказала удивление, чтобы
кто-нибудь мог видеть ее спутника, так как он уверял, что он, по жела
нию, может остаться невидимкою. Тогда, ввиду такой загадочности
этого явления, дано было знать об этом Государыне-Матери*, жившей
в Дании, чтобы она возможными ей путями посодействовала удалению
этого опасного фокусника, прошлое которого неведомо. Эту миссию
взял на себя, кажется, дворцовый комендант Гессе*, который вместе с
тем поручил русскому агенту в Париже, Рачковскому*, собрать сведе
ния об этой загадочной личности и сообщить их и Матери-Государыне.
По добытым сведениям оказалось, что этот Ф илипп несколько раз
судился за шантаж и, вообще, личность — очень темная. Получив эти
сведения, Гессе как-то, пользуясь минутою расположения Государя,
сообщил их ему. На вопрос Государя, откуда он почерпнул их, Гессе
назвал личность Рачковского; тогда Государь вспыхнул и приказал
уволить Рачковского, говоря, что таких слуг ему не надо. Очевидно,
после этого оставалось уйти и Гессе, который или ждал отставки, или
сам думал уйти. Но тут, кажется, заступилась М ать-Царица, и вместе
с тем получено было письмо Государем от Иоанна Кронштадтского,
который написал его после / того, как узнал, что его благословением
злоупотребляют. Государь после этого решил удалить этого мясника,
которому все-таки уплачено восемьсот тысяч франков.
Передаю здесь то, что слышал, о чем говорят. Ни за, ни против этого
ничего не могу сказать. Будущее покажет...
Слышал в М оскве, что недавно ездил в Петербург преосвященный
Димитрий Тамбовский и прочитал в Св. Синоде доклад по поводу
предполагаемого прославления Серафима Саровского и поручения
освидетельствовать целость мощей*. Преосвящ енный на основании
разных исторических справок из истории Греческой Церкви доказал,
что освидетельствование мощей — это кощунство и мощи — вовсе не
необходимое условие для прославления. Я вполне согласен.
Домой — в Посад — возвратился 7-го в два часа дня. Вечером видал
ся с отцом инспектором, который был теперь более обыкновенного
взвинчен. Причина — кратковременное свидание с доцентом Петер
бургской академии иеромонахом Михаилом (Семеновым)*, заезжав
шим в Посад часа на три, по пути на родину — Симбирскую губернию,
так как в Академии чтение лекций необязательно вообще (?!). И еромо
нах Михаил теперь начинает входить в моду своими лекциями в Петер-
бурге в народившемся недавно Ф илософско-религиозном собрании;

лекции его хотя и направлены против «нового христианства» в лице
В. В. Розанова, Мережковского и К°; но по пошибу очень сходны*.
Вообще, интересно будет проследить за этою личностью — несо
мненно даровитою. Будет ли это фейерверк или разгорится в пламень
ревности о Церкви, по духу Ее, а не собственного «нутра». Вот этот-то
самый Михаил своими рассказами о жизни в Петербурге, о собраниях
разных, о митрополите Антонии*, об его отношении к Академии, о
либеральных воззрениях на разные вопросы... — всем этим взвинтил
нашего горящего или, вернее, тлеющего, так как здесь у нас, в Посаде,
негде разгореться, о. Евдокима, и без того взвинченного полемикою по
вопросу о монашестве.
— Эх! — вздыхал он. — Почему я не в Петербурге? Сколько бы я
там сделал. А то глохнешь, атрофируешься. Великую ошибку сделали,
оставив Академию в Посаде. Ах, если бы она была там! Как бы жизнь /
33 об. закипела! А то нет побуждений к работе. Право, мы мученики, —
заключил он свою пламенную речь-слезницу.
На три четверти я с ним согласен. Сколько бы Академия сделала в
Москве для религиозно-нравственного просвещения участием в раз
ных собраниях! А студенты — какой это богатый материал для разных
целей! Нет применения их силам тут — в Посаде. Уж, кажется, чего-чего
не делается тут для этого: и собеседования — в Академии и тюрьме, и
школа воскресная, и чтения в Думе*, — но все-таки это мало, далеко не
все находят для себя живое дело. Преосвящ енный митрополит, в один
из моих последних визитов к нему, как-то и сказал: «Вот профессора
Петербургской академии опередили ваших: они составили Общество
для чтения богословских бесед*». Упрек совершенно неоснователь
ный! Если бы Академия в М оскве была, тогда упрек имел бы смысл.
А то, право, как ни близко М осква, а собраться в нее очень трудно, да
и дорого. Притом же наши профессора в обиде, что не Академии пред
ложено руководство этими чтениями*.
Отец инспектор, со слов иеромонаха Михаила, узнал, что статья в
«Петербургских ведомостях», относительно которой хотел инсинуиро
вать о. Никон, приписывая ее о. Евдокиму, написана ректором Петер
бургской семинарии архимандритом Сергием* и напечатана там с бла
гословения митрополита Антония, прочитавшего и одобрившего ее.
Вот так сюрприз для о. Никона; интересно бы повидаться с ним. Отец
инспектор «бешено» рад и думает написать по этому поводу о. Никону
писульку с загвоздкою по поводу его инсинуаций.
Слухи, сообщаемые тем же Михаилом, о предполагаемых иерар
хических передвижениях следующие: в Рязань на место уволенного
на покой преосвященного Полиевкта — Аркадия Туркестанского,

который плачет и молит об изведении души и тела его из азиатских
степей; на место его — П аисия, викария Волынского, от которого,
очевидно, желает избавиться преосвященный Антоний, на его место
предполагается ректор Тамбовской семинарии архимандрит Н аф ана
ил*. Преосвящ енный Герман, епископ Холмский, еще молодой, подал
прошение об увольнении / на покой, должно быть, временный — для 34
излечения от астмы; на его место — ректор Холмской семинарии архи
мандрит Евлогий*. Преосвященному Донскому архиепископу Афана
сию (Пархомовичу) дано понять о покое*; его место обещано епископу
Томскому Макарию, присутствовавшему ныне в Синоде.
Вот сколько новостей сообщил петербургский гость! А мы живем в
глуши, вдали от людей, но, быть может, вблизи Бога. Если бы так!
Воскресенье. 8-е декабря. С кем желал видеться, тот и явился ко мне.
Это — о. Никон, пришедший ко мне в седьмом часу вечера и пробыв
ший до десяти часов. О многом-многом мы беседовали, так что его
язык даже заболел, на что я ему и сказал: «Им же согрешиши, тем же и
осудишься»*. Визиты о. Никона, обыкновенно редкие, иногда учаща
ются и находятся в зависимости от «утесненного» положения его, когда
он желает «отвести» душу. Так и теперь — полемические неприятности
прежде всего: получил известное письмо отца инспектора, который,
что называется, прижал его к стенке; то, в чем он хотел торжествовать
победу и на чем изощрить свой острый язычок, оказалось санкциони
рованным высшею властию. И вот он теперь в недоумении, как посту
пить. Полемический пыл начинает в нем стынуть, и он говорит, что
покамест не будет возражать «Богословскому вестнику». При этом вся
чески старался смягчить первоначальную свою точку зрения на мона
шество как исключительно на «святой эгоизм». Но я не думаю, чтобы
о. Никон так-таки и сдался: не таков он! Правда, его смутило открытие
об авторе статьи в «Петербургских ведомостях» с высшею санкциею.
Он несколько сократится и станет осторожнее, но тем сильнее будет
действовать иными потаенными ходами, настраивая на свой лад кого
нужно. Это я уже заключил вот из чего. Он мне с торжеством сказал,
что против воззрения о. Евдокима он получает очень много писем —
от монастырей, от разных лиц, простых и ученых — с выражением
сочувствия ему, о. Никону. Так, с особенным удовольствием говорил
он о полученном им из Москвы сегодня пакете, в котором заключалась
копия письма, без подписи, / отправленного о. Евдокиму от имени 34
каких-то купцов (?) к сведению о. Никона. В этом письме говорится,
что батюшка их церкви, не говорится какой, дал им для прочтения
статью о. Евдокима, они недовольны ею и сочувствуют взглядам

о. Никона. Затем по пунктам разбирают статью о. Евдокима с припра
вою замоскворецкого остроумия. Отец Никон в восторге рассказывал,
считая, видно, это письмо за выражение общественного мнения.
Но не нужно быть особенно проницательным, чтобы видеть, что
все это подстроено кем-нибудь из батюшек, доброжелателей о. Н ико
на, и, пожалуй, его единомышленников. По крайней мере, в передаче
содержания этого письма я нашел знакомые возражения, раньше
высказанные мне о. Никоном. Я не хочу утверждать, что это дело само
го о. Никона, но, несомненно, как я и сказал, кого-нибудь из друзей
его, прикрывшегося именем купцов. Что-то очень странно! Я подозре
ваю, что это дело его двоюродного брата свящ енника Алексеевского
монастыря о. Грузова*... Как бы там ни было, а это письмо сыграет
большую роль, как выражение общественного мнения. И вот он даже
спрашивал меня: можно ли ссылаться ему в своих возражениях на это
письмо. Я сказал, что нет, так как это письмо не к нему. Вообще, как
я вижу, почва у о. Никона колеблется. Наступит Рождество, поедет к
митрополиту, авось дело пойдет на лад.
Одним из предметов разговора были современные порядки в Лавре
при нынешнем безначалии, так как наместник совершенно немощной.
Рассуждали о значении слов, сказанных при прощ ании о. Никону:
«Скоро в Лавре будут большие перемены». Что это означает: перемену
ли начальства или введение общежития, вопрос о котором возбужден
Владыкою*? Отец Никон, по словам его, мало надеется на наместниче
ство, да он будто бы и не желает (как кошка сало); хорошим наместни
ком, по его мнению, был бы о. Товия, чудовский наместник*. Относи
тельно общежития — очень щекотливый вопрос. И о. Никон говорил,
что в случае введения его он / все-таки не отдаст в монастырскую казну
своих пяти-ш ести тысяч (я при этом заметил: «Какая скромность!
Нужно прибавить два нуля»; на что он добродушно улыбнулся), тем
более что закон обратного действия не имеет.
Много говорили об известном собрании у Л. Тихомирова, где и он
присутствовал. Отец Никон всею душою сочувствует возбужденным
там вопросам об освобождении Церкви от пленения... чиновников.
Вообще, вечер провел очень хорошо. Отец Никон — очень умный
человек; но, к прискорбию, вельми|) корыстолюбив, и в этом — его
пагуба. Не будь этого, авторитет его был бы куда как высок. К этому
нужно присоединить его ненависть к Академии и небрезгание его ино
гда не совсем честными средствами для своих целей... Но вообще, это
«исторический» человек.
0 Весьма, очень (церк.-слав.).

12-е декабря. Четверг. Сегодня было заседание Совета. Был малень

кий инцидент, окончившийся, впрочем, благополучно. Дело вот в чем.
Сегодня празднование столетия Ю рьевского университета*. Недели
две назад прислано было в Академию от Ю рьевского университе
та приглашение принять участие в этом торжестве. Я поручил двум
профессорам — В. А. Соколову и Н. А. Заозерскому — составить
адрес, который вскоре был мне представлен. Но в это время я полу
чил от профессора богословия Юрьевского университета протоиерея
А. Царевского печатную речь его, на правах рукописи, сказанную им
в заседании филологического факультета пред избранием Л. Толстого
в почетные члены Университета. Здесь о. Царевский высказал протест
против такого избрания, мотивировав его тем, что Толстой — враг
религии христианской, отрицает науку, называя ученых людей пара
зитами, враг государства и, наконец, отлучен от Церкви — и что такое
избрание будет позором для университета. Тем не менее он был избран
в этом заседании*. Эту речь я дал для прочтения профессору Соколову,
принесшему мне составленный им адрес. На другой день он приходит
и говорит, что он, по прочтении ее, не находит возможным посылать
адрес и что вообще неудобно Академии, как заведению, служащему
целям духовного образования, приветствовать университет, который
высказывает солидарность с Толстым как врагом христианской рели
гии, и взял адрес назад. Думая, что его взгляд — / [взгляд] академи- 35
ческой корпорации, с которой он поделился таким воззрением, я, не
придавая особенного значения тому, будет ли от нас приветствие или
нет, решил замолчать вопрос об этом. Но сегодня днем приходят ко
мне два профессора, П. И. Цветков и Заозерский, и приносят проект
телеграммы приветственной, предлагая подписаться под ней, говоря,
что в противном случае будет послана она за подписью желающих,
которых окажется довольно много. При этом сказали, что среди неко
торых профессоров, особенно молодых, возбуждение по поводу того,
что я решил этот вопрос без их участия. Я просил передать им, что
они не имеют права на официальное приглашение отвечать частным
образом и что я вовсе не имел какого-либо умысла решить этот вопрос
самостоятельно, но я думал, что взгляд В. А. Соколова разделяли и
другие, и предложил представить этот вопрос на сегодняшнем заседа
нии Совета. Так я и сделал. Тут один из молодых профессоров — лидер
молодежи — очень взволнованно начал говорить об оскорблении,
нанесенном им самостоятельным решением этого вопроса, что на
инсинуации Царевского обращать внимание не следует, что нужно
отделять два факта — приветствие университета и не касающийся
Академии вопрос об избрании Толстого в члены, что долг вежливости
требует и т. д. Я указал, что положительно не имел злого умысла, что

тут недоразумение. Меня поддержали старейшие члены, да и те, про
тестанты, успокоились. Решено было, хотя не без возражений, послать
за моею подписью приветственную телеграмму, что и сделано было.
Из этого я убедился, как сильно ученое самолюбие, как оно подозри
тельно, а потому как нужно быть осторожным, чтобы не раздражить
его и тем не вызвать какой-нибудь истории. Могу смело сказать, что
во все время ректорства я всегда тушил эти истории — то прещениями,
то просьбами, то соглашениями. Так и теперь. Я всегда помнил слова
Сираха: «Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь, то
потухнет»*.
На Совете были обычные дела. /
Понедельник. 16-е декабря. Наконец появилась давно жданная статья
J1. А. Тихомирова, прочитанная раньше в качестве реферата в домаш
нем собрании у него, в последних трех номерах «Московских ведомо
стей», под заглавием «Запросы жизни и наше церковное управление»*.
По-моему, эта статья — знамение времени. Хвала и честь «Москов
ским ведомостям», что они поместили ее у себя. Эти номера есть у
меня, поэтому я и не излагаю содержание ее, тем более что раньше суть
ее изложена у меня.
По прочтении ее я написал Тихомирову следующее:
«Высокоуважаемый Лев Александрович!
Прочитал Ваши “Запросы” и не могу удержаться, чтобы не выска
зать Вам моей глубокой благодарности за слово правды, дышащее
искреннею любовию к Святой Церкви и скорбью о Вавилонском
пленении ее. Я думаю, Ваше слово найдет живой отклик в сердцах
истинных сынов Церкви, и прежде всего — в сердцах так называемой
“представительной” Церкви. Нам, более чем кому бы то ни было,
ведомо ненормальное положение современного церковного управле
ния. Скорбь от этого усугубляется сознанием невозможности помочь
выйти из такого положения. Вы совершенно верно говорите, что тут
дело не в лицах, а в самом положении. Притом же мы разрознены,
не знаем друг друга, каждый из нас действует на авось, с постоянно
нависшим дамокловым мечом. Впрочем, теперь-то и мучеником не
позволят сделаться... В “Записках” преосвященного Саввы говорится
об известном архиепископе Агафангеле, что он со дня на день после
своего проекта о судебной церковной реформе ожидал заточения, но
нашли лучшим оставить его в покое*. Правда, о недостатках церковно
го управления я еще не могу судить опытно, потому что не несу креста
служения епархиального архиерея, — чего сильно страшусь, — но они с
достаточною силою и ясностию проявляются и в педагогическом деле,
которому я по мере разумения своего, но с искреннею любовию служу

уже восемнадцать лет в разных должностях и степенях. Я сокрушаюсь
от той фальши, которая здесь царит во всей силе. Нам предписывают,
приказывают, укоряют нас за какие-нибудь непорядки, часто кажу
щиеся, а как только вздумаешь применять / их предписания на прак- 36
тике и несообразность их становится очевидною, тогда ты же виноват.
Взывать же не к кому. Теперь тот начальник хорош, который умеет
балансировать...
Спор о. Никона с о. Евдокимом начинают раздувать. Я вполне того
мнения, что они не стоят на разных путях, а на одном и том же, только
в разных концах: сначала о. Никон, а в конце о. Евдоким. Горячность
статьи о. Евдокима объясняется той ненормальностью монастырской
жизни, какая у нас пред очима... Будет очень жаль, если Ваша статья не
будет иметь практического значения или понята будет ненадлежаще.
Простите за эти строки, вылившиеся из сердца сергиево-посадского
отшельника в полной надежде, что они Вами только и будут прочтены.
Этим я исполняю мой долг благодарности Вам за Вашу статью, уяснив
шую мне многое и заставившую лиш ний раз вдуматься в то, что долж
но быть предметом постоянных дум всякого истинного христианина,
любящего свою Церковь.
Призываю на Вас Божие благословение...»
Пятница. 20-е декабря. Сегодня — роспуск, в два часа чествова
ли М. Д. Муретова по случаю его 25-летия. Чествование было очень
торжественное и единодушное. Началось моим приветствием и под
несением прекрасной иконы Спасителя. Затем говорил по заказу один
из учеников его — профессор В. Н. М ышцын, но, увы, по тетрадке,
чего я не могу переварить. По всегдашнему обыкновению, говорил
«нечто» и Димитрий Феодорович Голубинский*, как в таком-то году,
такого-то месяца и числа, в такой-то день, в столько-то часов и минут
встретился он где-то, в каком-то месте с юбиляром, и тот разрешил его
какое-то мучившее его недоумение, и в этом роде... За последовавшим
вслед обедом сказал очень прочувственную речь новый профессор,
тоже ученик юбиляра, М. М. Тареев. За обедом очень горячо спорили
об известном Бухареве, по поводу появившихся статей Знаменского в
«Православном собеседнике» и В. В. Розанова в «Новом времени»*, а
именно: можно ли оправдать снятие им монашеского сана?
Мы с отцом инспектором уехали в десять вечера, а там еще остались
играть и выпивать. / Профессор Н. А. Заозерский «угобзился до зела»0. 37
И студенты в это время не дали промаху. Когда они утром поздравляли
"Обогатился (т. е. выпил) весьма (церк.-слав .).

его, то Муретов дал им пятьдесят рублей — специально на выпивку (?),

так как де это традиция Московской академии. И действительно, вся
Академия пьяна была; в некоторых номерах были разбиты лампы, и
в одном чуть пожар не произошел. Что же тут делать? Когда сам про
фессор велит напиться...
25-е декабря. Среда. Служил в академическом храме. Сказал про
поведь на тему «С нами Бог». После служения было официальное
поздравление корпорации и городских. Предложена была приличная
закуска. В пять часов вечера была у нас всенощная по случаю завтраш
него служения моего в Лавре. Вечером от восьми до десяти посетил с
отцом инспектором профессора Тареева, у которого было празднич
ное собрание нашей братии.
Четверг. 26-е декабря. Служил в Лавре. Обедал у отца наместника,
старика. Вечер с отцом инспектором провели у секретаря Академии
Всехсвятского*, у которого тоже было праздничное собрание нашей
корпорации.
27—28-е декабря. Пятница — суббота. Эти два дня проведены мною
в Москве, куда я поехал для официальных визитов и во главе депута
ции для поднесения митрополиту диплома на звание почетного члена
Московской академии*. Выехал из Посада в восемь часов; на подворье
прибыл в половине одиннадцатого вместе с профессором Муретовым,
которого я взял с собою в карету. Он приезжал поблагодарить Владыку
за его телеграмму, посланную ему в день юбилея. Эта же телеграмма
была ответом на следующую мою: «Осчастливьте, Владыко, привет
ственным благословением 20-го декабря двадцатипятилетие профес
сора Муретова». Я сейчас же был принят Владыкою.
По первом обычном приветствии он тотчас же начал:
— Все у вас здоровы? Ф изически? Нравственно? Как поживают
оо. архимандриты Никон и Евдоким?
—Благодарю, — ответствую, — точат стрелы вражия.
—Зачем это они затеяли?
— Ничего, — говорю, — тут преступного нет. В конце они сойдутся
на одном.
—А что это там, — начал о другом Владыка, — в «М осковских ведо-
37 об. мостях» реформируют Церковь. Что это за митрополит, / который
является исполнительным орудием Собора. Обыкновенно соборы ни
к чему не ведут. — И тут рассказал он какой-то комический случай из
жизни сельского схода.
Я ответил, что тут предполагается собрание представителей Помест
ных Церквей, с их нуждами и потребностями.
— А теперь, — говорю, — Синод — какая-то фикция. Ну, теперь,

если мне что нужно, я, как ваш викарий, обращаюсь к вам. Ну а епар
хиальный архиерей должен обращаться в Синод. Но кто же первона
чально вскрывает его бумагу? Куда и к кому она сначала попадает? Не
к чиновнику ли канцелярии обер-прокурора, а от последнего зависит,
дать или не дать ход ей. Говорят, когда обер-прокурор выговаривал
начальнику П екинской миссии архимандриту Иннокентию*, почему
он не доносил Синоду о состоянии М иссии во время русско-китайской
войны*, то отец архимандрит преспокойно ответил, что он не знал,
кому писать. У нас, — продолжал я, — распространился слух, что
обер-прокурор предложил в Синоде удалить на покой преосвящ енно
го Ярославского И онафана за старость и упущения по епархиальному
управлению. Антоний, митрополит Петербургский, будто бы ответил:
«Представьте, Ваше Высокопревосходительство, об этом доклад, и мы
обсудим».
— Да, — в сердцах ответил наш Владыка, — так бы следовало ска
зать, но не сказано.
— Очень жаль, — сказал я. — А то судьба архиереев менее всего
гарантирована от разных случайностей, от разных наветов, им же несть
числа. Всему этому придается вера, и их кидают в разные стороны.
А если бы были соборы, окружные или поместные, тогда они вместе с
тем были бы и судебными инстанциями над епископами. А то мало ли
на кого не пишут? Мало ли кого не обдают грязью, и тем больше, чем
больше человек трудится. А посмотреть бы: сколько пишут на самого
Константина Петровича и его товарища Владимира Карловича!
— Ну да, да! — с живостью подхватил Владыка. — Как-то сам Кон
стантин Петрович принес в Синод какое-то письмо, в котором его
ругают, требуют отставки его и Саблера... И, конечно, посмеялись...
Да и в самом деле, — продолжал Владыка, — за что перевели из Орла
в Екатеринбург преосвященного Никанора?* За что уволили на покой
преосвященного Пензенского / Павла?* 38
— Так вот, видите, — перебил я его, — не прав ли г. Тихомиров в
своей статье относительно ненормальностей в нашем строе церковной
жизни?
Он ничего не ответил. А я себе подумал: «Если так беспомощно
говорят самые высшие представители Церкви, то долго еще в рабстве
находиться нашей Церкви». Недоуменные вопросы Владыки я еще
добавлю одним: а кто виноват, что преосвященного Нестора, первого
викария М осковского, удалили на покой* в Новоспасский монастырь,
без права настоятельства, хотя раньше там он и был настоятелем, с
квартирою в три или четыре этажа? Ведь он еще не дряхлый, викари-
ем он мог бы еще быть. Владыка наш отнекивался тем, что это дело
нарочно решалось в Синоде в его отсутствие, чтобы тем показать свою
непричастность этому незаконному делу. Напрасно! Разве так поступа
ют самостоятельные владыки? Просто нужно было Саблеру очистить
место для своего фаворита — преосвященного Трифона.
Разговор наш был довольно продолжительный и в несколько повы
шенном тоне, как об этом говорил сидевший в соседней комнате про
фессор Муретов. В заключение я попросил Владыку назначить время
для поднесения диплома. Владыка как будто несколько обиделся —
зачем-де такая торжественность. Я ответил, что это, прежде всего,
постановление Совета, а затем, тут ничего торжественного нет. Н азна
чено было явиться сегодня в половине пятого вечера. В половине вто
рого я трапезовал у Владыки вместе с его доктором В. И. Казанским и
братом-священником*. Особенно интересных разговоров не было.
К половине пятого в подворье прибыли заслуженные ординарные
профессора П. И. Цветков, Н. Ф. Каптерев и В. А. Соколов — с дипло
мом. Поднося его, я сказал несколько приветственных слов и благо
дарил его за согласие принятия на себя этого звания.
Владыка не без смущения ответил кратко благодарностью за честь:
—Хотя я имею и малую ученую степень и не имею заслуг по ученой
части, но это меня еще больше свяжет с Академиею и послужит побуж
дением к заботам о преуспеянии ее.
Тут кстати будет воспомянуть историю этого вопроса о почетном
38 об. членстве Владыки. / Дело это затеяно в половине сентября, на Совете,
когда предлагаются в почетные члены. Мы с профессором А. П. Голуб-
цовым* предложили избрать Владыку-митрополита. Но так как это
вопрос щекотливый, ввиду отсутствия ученых трудов Владыки, а с
другой — вследствие начальственного отношения его к Академии, то
предложено было мне сначала частным образом поговорить об этом
с Владыкою во время прибытия его в Лавру на день памяти препо
добного Сергия. Тогда-то я и завел с ним беседу об этом. Владыка
сказал: «Да, я состою почетным членом других академий; но ведь
я — начальник Московской академии». Я ответил, что это ничего не
значит; ведь и государей избирают почетными членами тех или иных
учреждений, но предварительно испрашивается Его милостивое соиз
воление. Так и в данном случае, мы предварительно испрашиваем у
него, как своего начальника, согласия. Владыка предоставил это моему
усмотрению, только на акте 1-го октября не объявлять об этом, как это
обыкновенно водится. Тогда я поступил следующим образом. Ввиду
того что об утверждении избранных Советом почетных лиц доносит
ся митрополитом Синоду и так как в настоящем случае митрополит
должен бы сам себе испрашивать утверждения, то я решил обратиться

частным образом к первоприсутствующему митрополиту Антонию,
указав на эти затруднения, непредусмотренные уставом, чтобы он
представил Синоду ходатайство Совета. М итрополит Антоний ответил
согласием, и тогда ему был представлен журнал Совета об избрании
почетным членом нашего Владыки «во уважение Его многоплодного,
ознаменованного подвигами христианской любви архипастырского
служения в разноплеменных концах России, ревностного попечения
о христианском просвещении живым словом проповеди и неустан
ным поощрением всего, клонящегося к утверждению веры и благо
честия, и отеческой внимательности к нуждам духовного образования
и богословской науки»*. Синод, конечно, утвердил избрание Совета.
Теперь-то мы и подносили ему этот диплом. / Владыка затем пригла- 39
сил нас в малую гостиную, где предложен был чай и фрукты. Почти все
время предметом разговора был вопрос о монашестве по поводу статей
оо. Евдокима и Никона. Разговор был очень оживленный, а по местам
даже резкий. Владыка старался отстаивать точку зрения о. Никона,
сторону его держал профессор Цветков; а Каптерев, Соколов стояли
за деятельное монашество; я же примирял обе стороны. Каптерев был
в большой ажитации против безобразий монашеской жизни и выстав
лял как образец монаха М аксима Грека. При этом он опять указал на
поругание в Лавре памяти М аксима существованием у его могилы
иконной лавки.
Тут и я с пафосом сказал:
— Вы, Владыка, обратите на это внимание; вы оставите по себе
память, если уничтожите эту лавочку, а вместо нее устроите придел во
имя святителя Филиппа*, близкого по духу к Максиму.
На это ответил Владыка, правда, довольно равнодушно:
— Что ж? Может быть, это и будет.
Каптерев слишком увлекался Максимом, так что я сказал:
— Вы, Владыка, простите такое увлечение Николая Федоровича; он
омаксимился, занимаясь Максимом.
Свидетелем этого разговора некоторое время был и Ф. И. Тютчев*.
Он, должно быть, немало удивлялся смелости разговора профессоров
с митрополитом. А мне так и хотелось сказать митрополиту: «Видите,
мол, с кем приходится мне иметь дело», конечно, шутя. Чувствовалось,
Владыке должно быть от такого разговора не совсем-то ловко.
От Владыки поехал я к викариям — преосвященному Парфению
и Трифону. У последнего сидел до восьми часов, беседуя с ним и его
мамашей. Затем поехал в лицей — к семье Камаровских. Приняли они
меня, как и всегда, с великою радостью.
27-е декабря — это традиционный вечер, который я с преосвя

щенным Парфением проводил у них уже четвертый год. Они ждали
нас еще по особенным обстоятельствам, стрясшимся над ними. Граф
вследствие недоразумений с директором лицея Георгиевским подал в
отставку от старшего наблюдателя над университетским отделением
лицея*. А это значит лишиться квартиры в одиннадцать комнат, тысяч
трех жалованья и остаться только при четырех тысячах университет
ского жалованья, что им при их семье и известных привычках будет /
39 об. тяжело. Неприятности между графом и директором давно уже нака
пливались, и главная причина их в различии характеров того и дру
гого: граф — весьма мягкая, деликатная натура, а директор — человек
властный и самолюбивый. Ближайшей же причиною было следующее
обстоятельство. В лицее образовалась партия во главе с директором,
желающая отделения лицея от университета по разным причинам,
например, чтобы оградить лицей, как привилегированное учрежде
ние, от бунтов, так частых в университетах, чтобы оставить в лицее
репетиционную, а не лекционную, как в университете, систему обу
чения и др. Один из профессоров университета, а вместе и лицея, из
первой партии, Соколовский, в «Памятной книжке лицея на 1903 год»
и написал основания для выделения лицея*. Другая партия усмотре
ла в этом оскорбление университета, подала из лицея в отставку, и
конечно, и граф. История эта произвела большую историю; общество
стало обсуждать ее, и, конечно, за и против. Дошло до Великого князя
как попечителя лицея. Он и написал попечителю* (привожу со слов
графа): «Постарайтесь всеми мерами, даже пользуясь моим именем,
усмирить взбунтовавшихся профессоров». Так как центром противной
партии был граф, который и пользуется большим уважением среди
своей корпорации, то сегодня вечером по этому поводу он и был при
глашен попечителем; так что теперь его не было дома, а вся семья была
в страшном нервном возбуждении по поводу происшедшего и неиз
вестного будущего. Но тем не менее все они настаивают, что дальше
служить графу в лицее нельзя, что они готовы бедствовать, жить в двух
комнатах, трудиться... Я всячески убеждал, что нужно пообождать
хоть до лета, что так решать жизненные вопросы нельзя. Впрочем, все
зависело от переговоров графа с попечителем. Поэтому с нетерпением
ожидали прибытия его. В десять часов прибыл с облегченным сердцем.
Попечитель просил его предложить какие угодно условия, лиш ь бы
дело уладить, так как Великий князь желает, чтобы граф оставался в
лицее. Одно из условий графа было удаление из лицея Соколовского
как виновника этой истории. Попечитель обещал. После этого семья
40 Камаровских несколько поуспокоилась. Завтра граф / идет по этому
делу к Великому князю, а я тоже — но с визитом. Тут еще был преосвя

щенный Парфений с болезненным видом и уехал в часов десять; был
немного также и о. Анастасий. Я оставался до двенадцати часов, а затем
на простом извозчике уехал на ночлег к преосвященному Парфению.
На другой день в десять часов поехал в Нескучное приветствовать с
праздником Великого князя. Прием был очень милостивый. Великий
князь расспрашивал об Академии, о том, спокойно ли. Говорил, что
ему здесь нравится жить, простор, отсутствие городской суеты, катанье
в розвальнях на Воробьевы горы, к Новодевичьему монастырю.
— Инкогнито? — спрашиваю я.
— Разумеется, как вы имеете обыкновение путешествовать, — был
ответ Великого князя.
—Значит, не в своем виде.
—Да, — ответил, смеясь, князь.
После этого поговорили еще несколько о палестинских делах, и
я распростился, напутствуемый благожеланиями князя. В приемной
я встретился с графом Камаровским и Ш иринским-Ш ихматовым.
Отсюда заезжал с визитом к попечителю учебного округа Некрасову
и губернатору Кристи*. Того и другого не застал. Затем отправился
в женский Вознесенский монастырь в Кремле к матушке Евгении, у
которой и обедал. В четыре часа выехал к себе в Посад с тем, чтобы в
понедельник, 30-го, опять приехать по приглашению митрополита на
освящение храма при устроенном им Епархиальном доме*.
Понедельник, 30-е декабря. Сегодня в шесть часов утра отправился в
Москву. В половине девятого прибыл в Епархиальный дом, где ожида
ли уже прибытия Владыки. В храме был приехавший накануне Саблер,
а к началу литургии прибыли Их Высочества Сергей Александрович,
Елизавета Феодоровна со свитою. Пел смешанный хор любителей, и,
надо сказать, прекрасно. Я не служил. Возмущался поведением диа
конов, иподиаконов и всей архиерейской челяди в алтаре. Вот для кого
потребно вервие0*. А протодиаконы московские — это какие-то агва-
зилы*, это оскорбление всякого религиозного чувства. По окончании
литургии было заседание в зале в присутствии Великих князей. П ре
освященным Парфением, как председателем Строительной комиссии,
была прочитана докладная записка о построении Епархиального дома.
Дом стоит триста пятьдесят пять тысяч и действительно великолепен.
Такие дома / должны бы быть во всех епархиальных городах. Отсю- 40
да все именитые светские и духовные чины, кроме Великого князя и
супруги, отправились в Чудов монастырь на обед. В шесть часов отпра-
0 Веревка (церк.-слав.).
вился к преосвященному Трифону на «святой вечер», устроенный им в

качестве образца вместо «елки», против которой восстает, и, по-моему,
напрасно, Владыка, кажется, отчасти под влиянием о. Никона. На
этом вечере присутствовал Владыка, Саблер и beau m ond’e 1). Начался
пением тропаря Рождеству, затем преосвященный Трифон прочи
тал евангельское сказание о Рождестве и произнес по этому случаю
речь. После этого началось чтение и пение разных религиозно
патриотических произведений. Хор пел под аккомпанемент фисгармо
нии и пианино под управлением монаха, что дало повод В. К. Саблеру
заметить: «И монаси музицируют». Пение было хорошее; особен
но выделялся один мальчик-дискант, голос которого действительно
примечательный и скорее похож на женский. Митрополит, видимо,
остался очень доволен «святым вечером» и обратил внимание на него
епархиального наблюдателя*, родственника его. Хотя, правду говоря,
чем он отличается от «елки»; разве только отсутствием дерева. Говорят,
что это «иноземный» обычай, немецкий. Ну и что же? В таком случае
нужно противникам «елки» удалить из своей гостиной «венские стулья»
и все заграничное.
По уходе Владыки я еще несколько времени оставался у П реосвя
щенного, где беседовал по поводу «духовных злоб» дня. Такою злобою
являются, прежде всего, беспорядки в семинариях. Возмутительное
безобразие, как известно, было в Одесской семинарии*. «Там»* обви
няют Преосвященного и начальство. М еня возмущало то вышучива
ние, приправленное славянизмами, с каким рассказывал Саблер об
этом грустном событии, как «буии юнцы, прикрывши ланитами свои
лики, устремились на протопопа и сокрушили ему ребра, причинив
ему велие досаждение»; как «матушка-протопопица» взмолилась на
коленях, чтобы ради нее и детей «не предавали умертвию» протопопа,
и в подобном шутовском тоне. Да что же это за глумление? Там тра
гедия, а тут — комедия! Противно было также, как Саблер не без удо
вольствия повествовал, что он получал письма от одесских семинари
стов (анонимы), которые вопияли о тех унижениях, какими они под
вергались от своего начальства. / Вот истоки сведений о начальстве!
И «там» придают этим мутным источникам значение! Неудивительно
поэтому, что владимирские семинаристы послали телеграмму на свое
го ректора*, прося прислать ревизора для удаления ректора. Одно без
образие! Чего же еще ждать? Наша школа — банкрот. Начальствующие
или бегут — ректор Тверской семинарии архимандрит Иннокентий*,
или балансируют, прикрывая все. Так поступил ректор Донской семи
11Высший свет (фр.).

нарии «хитроумный» (по выражению Саблера) Симашкевич*, где

было порядочное возмущение, поджог семинарии. Но он, по словам
Саблера, так ловко отписался и прикрыл это паскудное дело, что хоть
награждай его.
И ничего не делается для излечения больных сторон нашей школы.
Все говорят о реформе, но если она и будет, то, несомненно, мертво
рожденная. Почему бы не устроить съезды ректоров, инспекторов,
преподавателей? Боятся, чтобы не обнаружились воочию язвы нашей
школы. М инистерство просвещ ения не боится этого, обсуждают
публично, собираются. Вот в М оскве скоро будет учительский съезд
городских учителей*.
С чувством грусти уехал я к десятичасовому поезду, чтобы отпра
виться к себе домой. В вагоне простудился0.
"Далее л. 41—41 об. — пустые.

Глава II
л. 42 1903 год
1—15-е января. Среда — среда.
Встреча Нового года по-прошлогоднему. Служение в Лавре при
болезненном лихорадочном состоянии. Обед у именинника профессо
ра В. А. Соколова. Служение 6-го в Лавре. Освящение воды в лаврском
кладезе, несмотря на инфлюэнцу; градусов —10 С°, но без ветра. Обед
у наместника. Довольно серьезное недомогание. Предписано не выхо
дить из комнаты.
14-го, во вторник, в семь часов вечера пришел ко мне профессор
А. Спасский, он же и редактор «Богословского вестника», и про
читал мне предназначенную им для январской книжки статейку под
общим заглавием «По вопросам современной жизни»*. Туда, между
прочим, входит отповедь профессору А. Введенскому на его статью,
помещенную в «Душеполезном чтении» и направленную против ста
тьи отца инспектора «Иноки на службе ближним»*. Отповедь эта из
двух маленьких частей: в первой — площадная ругань, во второй —
протестантский взгляд на монашество, называемый «принципиально
богословскою точкою зрения». Статейка эта, по заявлению Спасского,
читана была будто бы им профессорам и получила одобрение; теперь
только нужна моя цензура. На это я заметил, что профессорское одо
брение для меня не обязательно и что ответственность, пока я цензор,
лежит исключительно на мне, и меня, как ректора и цензора, в случае
чего привлекут к ответу, как это и случилось недавно в Казанской
академии. А случилось там, как об этом говорил мне В. К. Саблер и
из частных писем, следующее. На акте, 8-го ноября, в Казанской ака
демии профессор Благовидов произнес речь, точно не знаю заглавия,
об университетских уставах*. Но еще значительно раньше пущена
была доброжелателями, конечно, Благовидова и ревнующими о его
славе, реклама, якобы он будет произносить речь о современных
студенческих беспорядках. Цель была достигнута. На акт собралась
масса молодежи, и университетской преимущественно. По прочтении
речи, — в каком духе, точно не знаю, но с сильным либеральничанием,
Храм Христа Спасителя (начало XX в.)
Из кн.: Свете Тихий: В 2 т. Т. I. М.. 1996
Священномученик
Владимир (Богоявленский),
митрополит Московский
и Коломенский в 1898—1912 гг.
ЦИА ПСТГУ
Константин Васильевич
Розов, протодиакон
Успенского собора
Из кн.: Современники
о Патриархе Тихоне:
Сб. в 2 ч. 4.1. М., 2007
Успенский собор в московском Кремле (конец XIX в.)

Иннокентий (Пустынский),
архимандрит, наместник
Чудова монастыря в 1903 г.
Из газ.: Московский листок.
Трифон (ТУркестанов), Иллюстрированное прибавление.
1903. № 94
епископ Дмитровский в 1901—1916 гг.
ЦИА ПСТГУ
Вознесенский монастырь.
Внутренний дворик
(начало XX в.)
Вознесенский монастырь
в московском Кремле
(конец XIX в.)
2
Палладий (Добронравов), Парфений (Левицкий),
архимандрит, синодальный ризничий епископ Можайский в 1899—1904 гг.
в 1901-1903 гг. Из газ.: Московский листок.
Из газ.: Московский .іисток. Иллюстрированное прибавление.
Иллюстрированное прибавление. 1903. № 48
1903. Ne 48
Патриаршие
палаты
в Кремле
Из кн.:
Зененская Г. М.
Новый
Иерусалим:
Образы дольнего
и горнего.
М.. 2008
3
Павел (Глебов), архимандрит,
наместник Свято-Троицкой
Сергиевой Лавры в 1891—1904 гг.
Из к н .:« Свете Тихий»: Жизнеописание
Гефсиманский скит при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. и труды епископа Серпуховского
Внутренний вид Арсения (Ж адановекого):
Из кн.: « Свете Тихий»: Жизнеописание и труды епископа В 2 т. Т. I. М., 1996
Серпуховского Арсения (Ж адановекого): В 2 т. Т. I. М., 1996
Данилов монастырь со стороны

Москвы-реки. Начало XX в.
Из кн.: ПЭ. М ., 2006. Т. 14
Могила Н. В. Гоголя
в Даниловом монастыре
Начало XX в.
4
Д. Ф. Голубинский, профессор МДА Н. И. Субботин, профессор МДА по кафедре
по кафедре естественнонаучной апологетики истории и обличения русского раскола
в 1870-1894 гг.
Е. Е. Голубинский, профессор МДА А. П. Лебедев, профессор МДА по кафедре

по кафедре истории Русской Церкви церковной истории в 1874—1895 гг.
в 1874-1895 гг.
5
В. О. Ключевский, профессор МДА П. И. Цветков, профессор МДА
по кафедре русской гражданской истории по кафедре латинского языка и словесности
Н. А. Заозерский, профессор МДА А. П. Голубцов, профессор МДА

по кафедре церковного права по кафедре литургики и церковной археологии
6
Cb
лV
Г
*▼
■
ж
щW *
М. Д. Муретов, профессор МДА

по кафедре Священного Писания
Г. А. Воскресенский, профессор МДА
по кафедре русского и церковнославянского
Нового Завета языков с палеографией и историей
русской литературы
А. Д. Беляев, профессор МДА В. А. Соколов, профессор МДА по кафедре

по кафедре догматического богословия истории и разбора западных исповеданий
7
А. П. Шостьин, профессор МДА И. А. Татарский, профессор МДА
по кафедре пастырского богословия по кафедре теории словесности
и педагогики и истории иностранных литератур
А. А. Спасский, профессор МДА Мученик Иоанн Попов, профессор МДА

по кафедре обшей церковной истории по кафедре патристики в 1898-1910 гг.
в 1897-1907 гг.
8
М. М. Тареев, профессор МДА И. Д. Андреев, профессор МДА
по кафедре нравственного богословия по кафедре новой гражданской истории
П. В. Тихомиров, доцент МДА В. Н. Мышцын, профессор МДА по кафедре

по кафедре истории философии Священного Писания Ветхого Завета
П. П. Соколов, и. д. доцента МДА Священномученик Илия Громогласов,
по кафедре психологии в 1889—1906 гг. и. д. доцента МДА по кафедре истории
и обличения русского раскола в 1894—1910 гг.
Н. Г. Городенский, доцент МДА С. И. Смирнов, и. д. доцента МДА

по кафедре нравственного богословия по кафедре истории Русской Церкви в
(с 1902 г. —теории словесности и истории 1896-1906 гг.
иностранных литератур)
Трапезная МДА
ЦИА ПСТГУ
Комната с роялем в МДА

ЦИА ПСТГУ
11
Пристань в Костроме. 1900-е гг.
Из кн.: Российская Империя в фотографиях. СПб., 2004
•ев
Нижний Новгород. Вид на мост через Волгу

Из журн.: Наше насііедие. 1990. № 3
12
Владикавказ. Мечеть (начало XX в.) Владикавказ. Кафедральный собор
Из журн.: Наше наследие. 1990. АГв 5 (начало XX в.)
Из журн.: Наше н аы едие. 1990. № 5
Владикавказ. Городская управа (начало XX в.)

Из журн.: Наше нааіедие. 1990. № 5
13
Александро-Невский
военный собор в Тифлисе
(начало XX в.)
Сионский собор
в Тифлисе (начало XX в.)
Гостиница Ориент на Головинском проспекте Тифлисская Духовная семинария

в Тифлисе (начало XX в.) (начало XX в.)
14
Новый Афон. Древний храм
ап. Симона Кананита
Из кн.: Православные русские обители. Иерон (Васильев), архимандрит,
СПб., 1911 настоятель Ново-Афонского
Симоно-Кананитского монастыря
И ) альманаха: К свету.
Вып. 16. М., 1997
Новый Афон. Симоно-Кананитский монастырь. Общий вил (начало XX в.)

Фотография С. М. Прокудина-Горского
15
Вид на Алупку и гору Ай-Петри (начало XX в.)
Из кн.: Аіупкинский дворец-музей. Киев, 1976
Набережная Ялты. 1900-е гг.

Из кн.: Российская Империя в фотографиях. СПб., 2004
16
Глава II. 1903 год 81
с приведением разных пикантностей, относящихся к прежним попе

чителям и министрам, — говорят, началась / вакханалия, несмотря 42
на присутствие архиепископа Арсения, губернатора и других высших
лиц, приглашенных на акт. Тогда донесено было об этом Синоду, кото
рый, кажется, временно, до расследования дела, воспретил Благовидо-
ву чтение лекций*. Благовидов поехал в Петербург и представил кому
нужно свою речь, цензурованную ректором Академии*, с пропусками.
Тогда Благовидова отпустили и потребовали от ректора объяснения.
Не знаю, какое объяснение дал ректор, но, по словам Саблера, он так
запутался, что ему трудно будет выйти из этого затруднения. «Вот, —
говорю я теперь Спасскому, — с кого взыскивают».
Тут Спасский в запальчивости стал говорить, что он так не сдела
ет, не свалит вины на меня, что ответит за себя, и в подобном роде.
Я попросил его прочесть мне свою статью. Я выслушал и заявил, что
первую часть, заключающую в себе полемику с Введенским, я про
пущу, хотя с некоторыми поправками, а вторую часть — нет, так как
принципиальная точка зрения его чисто протестантская, и попросил
его оставить у меня эту статью для прочтения. С неудовольствием он
согласился на это, обещая на другой день зайти за нею, в надежде, что
я разрешу ее к печати.
Прочитав ее, я еще более убедился, что ее никоим образом нельзя
разрешить, собственно вторую часть. Здесь он говорит, что мона
шество не согласно ни с Христовым, ни с апостольским учением и
что Церковь в первые века смотрела очень неодобрительно на этот
институт. В доказательство того, как в апостольское время смотрели на
явления, аналогичные с монашеством, он приводит место из Первого
послания к Тимофею, 4 гл. 1—6*. Большего нахальства и представить
нельзя. Затем он говорит, что Церковь первых трех веков не знала ника
кого учреждения, подобного монашеству, и есть (?) основание думать,
что если бы такое учреждение возникло в то время, оно не нашло бы
себе одобрения в сознании церковном. А основатель общежительного
монашества Пахомий* был человек необразованный, проповедовав
ший какие-то несуразные учения, за что и подвержен был суду епи
скопов; что Церковь осудила монтанистов, якобы проповедовавших
монашеские воззрения*. И в таком роде были другие доказательства,
якобы осуждавшие возникновение монашества. / Нелепость этой тен- 43
денциозной статьи была так очевидна, что приходилось удивляться,
как профессор церковной истории мог написать ее. Так и кажется, что
он списал ее у какого-нибудь самого заядлого протестанта, и притом
низкопробной учености. Такого же мнения были и некоторые про
фессора, побывавшие у меня, даже из тех, которые раньше слушали ее
и на мнение которых Спасский якобы опирался. Когда пришел ко мне

на другой день Спасский, я и разоблачил крайнюю тенденциозность и
ненаучность его статьи, ниспровергающей такой исторический факт,
как монашество. Спасский с крайним неудовольствием стал защищать
свои воззрения, апеллировать к свободе научного исследования, что
я стесняю ее... и прочие безумные глаголы. Тогда я ему решительно
заявил, что не пропущу, так как его статья противоцерковна и против
на моим убеждениям. Он на это сказал, что откажется от редакторства.
«Как угодно», — был мой ответ. И вот он со своими единомышлен
никами затеяли ходатайствовать пред Св. Синодом об освобождении
меня от обязанности цензора академического издания, а цензуру
поручить самому же редактору или кому-нибудь из профессоров. Но
как это сделать? Для этого редактор решил созвать некоторых про
фессоров для обсуждения этого дела. Собрание у редактора назначено
17-го января.
Четверг. 16-е января. Сегодня корпорация давала в моей квартире
прощальный обед вышедшему в отставку профессору И. А. Татарско
му по болезни. Татарский не оставил никакого следа в Академии, хотя
прослужил двадцать семь лет. Говорят, что в молодости он подавал
большие надежды, но их совершенно не оправдал. Это — жуир0 в соб
ственном смысле. В прошлом году он заболел нервным расстройством,
выразившимся в мании преследования со стороны разных членов кор
порации, а главным образом меня, хотя об этом преследовании никто
и не думал, а я относился к нему самым благожелательным образом.
Общее мнение таково, что почва для этого создалась его бездеятельно
стью, чего он не мог [не] сознавать, что и мучило его, а затем создалась
мания преследования. Перед каникулами он подал прошение об отстав
ке и о выдаче ему полной пенсии за 27-летнюю службу в 2000 рублей
вместо положенных 1600 рублей. С официальной стороны сделано
43 об. было все для этого: свидетельствование / трех местных докторов,
нашедших в нем какие-то страшные, особенно на латинском языке,
болезни, главным образом полового характера; затем это свидетель
ство утверждено было врачебною управою и послано в Синод. Но там,
хотя с формальной стороны не было никаких упущений, решили дать
ему только 1600 рублей, мотивируя такое решение одинокою жизнью
его. По существу, поступлено очень хорошо, так как действительно и
этой суммы для холостого вполне достаточно, да, кроме того, он теперь
почти совершенно здоров, что, по всей вероятности, там и знали. Дей
ствительно, теперь состояние здоровья его удовлетворительно, так как
11Человек, ищущий в жизни только удовольствий (от фр. jouir).

он теперь свободен от сознания своей бездеятельности. В корпорации

он не пользовался авторитетом; уход его из Академии никакого ущерба
не принес ей. Тем не менее, по традиции, решили на прощание пред
ложить ему хлеб-соль и поднести альбом. Сегодня же меня просили
сказать несколько слов при поднесении альбома. Признаюсь, задача
не из легких, так как недоумевал, что сказать. Обдумав несколько,
решил сказать на общую тему: прощаюсь, Ангел мой, с тобою*.
Речь моя была в таком роде:
—Дорогой наш сослуживец И ерофей Алексеевич! Итак, мы расста
емся с вами. Вы покидаете нас. И вот мы, ваши сослуживцы, по чув
ству христианской любви собрались теперь проститься с вами и благо
словить нашими напутственными благожеланиями ваше исхождение.
Расставание всегда сопровождается большим или меньшим чувством
горести с обеих сторон. Нет сомнения, что вы теперь испытываете
особенно сильную грусть, так как вы расстаетесь с тою школою, в
которой протекла лучшая половина вашей жизни. Здесь вы духовно
возрастали, усовершались, а затем содействовали по мере сил и воз
можности духовному возрастанию и юношей, преподавая любимый
вами предмет. Вы расстаетесь с тою школою, которая была для вас
матерью alm a0, т. е. молочною, так как она воскормила, воздоила2) вас
млеком духовной мудрости. Вы расстаетесь с корпорациею, которая
вам, одинокому человеку, заменяла семью. Здесь прошли весна и лето
вашей жизни; здесь наступила и осень ее. Каждое время года имеет
свою прелесть; всякий возраст хорош в своем роде. Хороша зима со
своим белоснежным саваном, приятна осень, ласкательна нега лета, /
бодряща жизнерадость весны. Но я лично предпочел бы зиме и осени
весну и лето. Но что ж делать? Таков закон круговращательной приро
ды! Нужно ему покориться. Грустно и нам расставаться с вами, членом
нашей семьи, нашим добрым сослуживцем. Некоторым утешением
в этой взаимной грусти может служить сознание того, что и теперь
связь эта не порывается. Вы по-прежнему сохраняете за собою титул
профессора; вы носите звание почетного члена нашей Академии; вы
по-прежнему остаетесь членом нашей семьи. Где бы вы ни были, вы
не будете чувствовать себя одиноким. Надеемся, что вы не забудете
нас в своем сердце. А если бы это и было, то взгляните в этот альбом,
который мы подносим вам, и вспомните о тех, которые с вами жили,
трудились, сорадовались, а то и горевали вместе. Такое воспоминание
будет несомненною усладою вашей жизни и вдали от нас. Мы же будем
помнить вас и всегда рады будем видеть вас не один раз в нашей семье
11Кормящая (лат.).
21Так в оригинале. Должно быть: вспоила.
в качестве дорогого гостя. В заключение просим вас, по христианской

любви, простить нас, если когда-нибудь волею или неволею причи
няли вам какую-либо неприятность. Со своей стороны прощаем вас
и благословляем самыми лучшими пожеланиями ваше исхождение.
Просим принять от нас хлеб-соль как выражение нашей любви и как
залог непрерываемой связи нашей с вами.
Dixi, quod potui" в данном трудном случае; но, кажется, речь моя при
шлась по вкусу нашим, а особенно самому виновнику этого печально
го торжества. Он тоже кратко ответил что-то в этом роде. Обед прошел
очень вяло и напоминал поминальную трапезу. 21-го числа предстоит
ответный обед, несмотря на то что мы отговаривали его от подобной
вежливости. Не согласился. А главное, мне неприятно, так как обед
опять будет в моей квартире, несмотря на мое сильное нежелание, так
как после подобных оказий в квартире чувствуется запах кабака.
Суббота. 18-е января. В профессорской мне рассказали кое-что о
вчерашнем частном собрании у редактора Спасского. Говорили, что
он отзывался обо мне с большим уважением, восхвалял мою энергию,
что лучшего ректора для Академии и не нужно, и прочие льстивые
44 об. глаголы, цена которым — грош, / и что если и бывают какие-либо
недоразумения, то только по цензуре, и то не вследствие моей цен
зурной придирчивости, а вследствие моего положения как иерарха,
которому неудобно иногда брать на себя ответственность за некоторые
статьи, касательно, например, недостатков современного церковного
управления. Решено было в таком смысле представить доклад общему
редакционному собранию, при условии моего согласия на это, в чем
г. Спасский наивно был убежден и других уверял. Я тут же заявил, что
никакого согласия я на это не даю, так как мне нет надобности хода
тайствовать пред Синодом об освобождении от цензуры; отставить
меня — другое дело. Спасский между тем думает поехать в Петербург,
чтобы лично где нужно хлопотать об этом, для чего и думает восполь
зоваться редакционными суммами.
Вторник. 21-е января. Был ответный обед Татарского и корпорации
в моей квартире. По-прежнему мертвенно. Оживлял несколько своим
остроумием В. О. Ключевский, приехавший поблагодарить меня за
возбуждение дела о производстве в тайного советника, какого он и
получил по министерству просвещ ения в качестве сверхштатного
академика, и случайно попал на этот обед. Были прочие застольные
речи — В. А. Соколова и юмористическая Н. А. Заозерского. После
'*Сказал то, что смог (лат.).

обеда Спасский, несколько подвыпивши, — а пьет он, вообще, весьма

изрядно, — подходит ко мне с обычными льстивыми речами, заводит
речь о бывшем собрании, что он уже составил доклад, самый лестный
для меня, и что я должен согласиться с ним. Я ответил, что не помеш а
ло бы мне предварительно посмотреть его, как председателю собрания,
через которого по закону все бумаги поступают на обсуждение. На это
он стал уверять меня, что боится испортить то прекрасное впечатле
ние, какое на меня произведет этот доклад, впервые выслушанный
в собрании. Я не настаивал, решивши воспользоваться этим, чтобы
уклониться от собрания. Когда же я высказал, что с представленными
доводами доклада, насколько они мне ведомы по частным разговорам,
я не соглашусь, тогда зверь пробудился в нем и он с запальчивостью /
сказал: «Если вы не согласитесь, тогда мы сделаем скандал и вызовем 45
ревизию». «Стыдитесь, — спокойно ответил я, — говорить такие глу
пости. Впрочем, поступайте как вам угодно».
Вечером я приглашен был на чай к профессору Мышцыну. Тут было
много профессоров со своими женами. Был и профессор Спасский,
совершенно пьяный. В таком состоянии он возмутительно ведет себя
и нахально пристает ко всем, особенно же к дамам, со своими бурсац
кими любезностями. В одно время хотели было выпроводить его; но он
несколько угомонился, хотя не переставал хвастать своею ученостью,
которой, к счастью, никто не признает, своим либерализмом, несо
мненным успехом затеянного им дела о цензуре, и тому подобные глу
пости. Со мной был изысканно любезен и все утверждал, что доклад
мне понравится. Я скоро ушел от М ышцына, но потом передавали, что
он затем продолжал вести себя крайне неприлично, покамест, нако
нец, не выпроводили его домой.
Среда. 22-е января. Сегодня начинается сорок вторая годовщина
моей мизерной жизни. Время идет; седина вступает в свои права. Не
оглянешься, как и окончишь свое бренное существование. Что ж?
Грустно... Сегодня скончался в Петербурге митрополит Киевский
Феогност, который так внимательно относился ко мне в бытность мою
ректором и инспектором Новгородской семинарии, а затем и в после
дующее время. Царствие небесное! Замечательно, скончался в день
своей хиротонии, просвятительствовав тридцать шесть лет*.
Сегодня же происходило очень интересное заседание по делам
редакции. Оно заслуживает того, чтобы внести его сюда — в памятку.
Пред началом заседания я сказал следующее:
— Вы, господа, приглашены сюда по желанию редактора «Бого
словского вестника» профессора А. Спасского для выслушивания его
доклада, предварительно мне не представленного, по вопросу об осво-
бождении меня от цензорства, для представления Синоду. Причина

этого заключается в стеснении мною якобы научной свободы и свобо
ды обсуждения по разным современным вопросам. Это — неправда,
ложь. Научных статей по вопросам, допускающим разнообразие реш е
ний, я никогда не запрещал и не запрещаю; равно как не запрещаю
и обсуждение по современным вопросам. Я только восставал и буду
45 об. восставать против тенденциозной псевдонаучности / и пошлого либе
ральничания. Ближайшим поводом к возбуждению этого дела послу
жило запрещение мною к напечатанию тенденциозной, совершенно
ненаучной, совершенно в протестантском духе статейки о монашестве.
Понятно, что для чести журнала и Академии я не мог пропустить ее.
С мнением моим согласились и те из вас, господа, которым г. Спас
ский читал ее предварительно, думая найти себе в этом поддержку, но,
как видно, ошибся. Ни один из вас, как вы изволили мне говорить,
не согласился бы подписаться под нею. Мало того, сам г. Спасский
согласился со мною, что такая статья не может быть напечатана в
«Богословском вестнике». И что же? Вместо того чтобы благодарить
меня, что я уберег его и журнал от бесчестия, он возбуждает дело об
освобождении меня от цензуры. Правда, доводы, выставленные в
докладе, как слышно, проникнуты уважением ко мне и мотивированы
трудностию моего положения цензорского, но, во-первых, я не жалу
юсь, а во-вторых, нужно быть слишком близоруким, чтобы не увидеть
настоящей подоплеки этого дела. Мне неприятно одно, что из этой
затеи ничего не выйдет, а между тем она дает основания заподозрить
добрые отнош ения, которые существуют между нами. Впрочем, чтобы
не стеснять вашей свободы обсуждения, а также принимая во внима
ние то, что я, как председатель собрания, не был заранее ознакомлен
с докладом, имеющим здесь быть прочитанным, так как г. Спасский
не изволил его мне дать, чтобы «не испортить доброго впечатления», а
затем чувствуя себя не совсем здоровым, я не могу присутствовать на
этом заседании, а потому предоставляю председательствование отцу
инспектору.
Картина! Ведь никто этого не ожидал. Прежде всего, нужно было
видеть изумление бедного отца инспектора; затем бешенство г. Спас
ского, который размахивал руками, как рассказывали потом, кричал,
волновался, чуть не с кулаками накидывался на инспектора с требова
нием, чтобы он привел меня, а между тем я уже выехал кататься, напе
ред заказав лошадей. Наконец, он торжественно, по-наполеоновски,
поднял руку и возгласил: «В таком случае я закрываю заседание!»
46 Конечно, это возбудило смех, так как не он председатель. / Тогда
г. Спасский предпочел сам удалиться, так и не прочитав доклада.
После такого кунсштюка1*даже его приверженцы оказались в не осо

бенно ловком положении, и все единогласно решили не возбуждать
этого дела, если не последует соглашения моего по существу с редакто
ром. Само собою, что все прекрасно сознавали, что это равносильно
прекращ ению этой затеи. Начало закрадываться у многих убеждение в
ненормальности Спасского.
Четверг. 23-е января. Приходил ко мне утром Спасский. Прочитал
мне свой доклад, говоря, что он потому мне раньше не представил его,
что это необязательно-де (?). Когда я ему объяснил, что все бумаги в
собрание должны идти через председателя, то он и познакомил меня с
содержанием. Сущность доклада действительно такая, как по слухам ее
передавали. Высказывается, между прочим, желание цензором назна
чить самого редактора и под его председательством двух профессоров,
которые, собственно говоря, ничего не будут делать, а будут на случай
ответственности и во избежание опасности, так как тогда вина раз
ложится на троих, но троим-де «не посмеют ничего сделать». В заклю
чение доклада сказано, что и я согласен на это. Когда же я ответил,
что абсолютно не согласен, тогда он по-прежнему начал кричать и
метаться по комнате, угрожая какими-то скандалами и поездкою в
Петербург. С этим я и отпустил, причем он просил созвать еще Совет
для обсуждения этого дела, несмотря на то что он не пришел со мною
к соглашению, как постановлено было.
У меня гостит вот уже несколько дней бывший исполняющий долж
ность инспектора М осковской академии и [ныне] ректор Тверской
семинарии архимандрит И ннокентий (Пустынский). Человек он очень
интересный для психолога... Он назначен в распоряжение М осковско
го митрополита и, по слухам, будет наместником Чудова монастыря
вместо архимандрита Товии, который будет назначен настоятелем Зна
менского монастыря*. С о. Иннокентием мы в добрых отношениях.
С ним-то я теперь и делю свою скорбь. /
25—26-е [января]. Субботу и воскресенье я проводил в Москве, 46 об.
куда выехал для служения в Успенском соборе, где мы — викарии,
по желанию Владыки, сами себе назначаем время для произнесения
проповеди. Таким днем я и назначил себе Неделю мытаря и фарисея.
Всенощную служил на Саввинском [подворье] у преосвященного
Парфения, у него же потом вечерял, а ночевал в покоях Чудова мона
стыря. На другой день служил в Успенском и проповедовал. Чудный
храм исторический, святыни, мощи святителей, прекрасное пение
"От нем. kunststiick — фокус, выходка, проделка; совр. — кунштюк.

синодального хора, масса богомольцев, но только почти из простого

народа, — все это делает служение в Успенском соборе единственным
по производимому им на душу впечатлению. Обедал у преосвящ енно
го Парфения. В два часа поехали с ним на чтение для рабочих в Епар
хиальный дом*. Читал миссионер свящ енник Полянский*, и очень
хорошо, главное — просто и понятно для народа, о Священном П иса
нии и Предании. Отсюда с ним же поехали к известному публицисту
Л. А. Тихомирову, который был очень рад нашему посещению. Говори
ли о том, о другом — на злобы дня. В ответ на его вопрос: «Что это так
сердиты ваши профессора?» (разумея пасквильную статью Спасского
в первом номере «Богословского вестника» и полемическую Введен
ского в «Душеполезном чтении»*), шутя, я ему сказал: «Вы взвинтили
их на своем заседании».
Вечер, по обыкновению, провел в семье Камаровских. Они тоже
успокоились. В девять часов прибыл сюда преосвященный Парфений,
а я в четверть десятого уехал на вокзал, а в двенадцать прибыл в бого
спасаемый Посад.
Понедельник. 27-е января. Отец инспектор сегодня утром выпросил
у меня недельный отпуск к больному деду, о чем я и телеграфировал
митрополиту. Вскоре после этого приходит ко мне Спасский и про
сит назначить заседание редакционное завтра, в моей квартире, на
что я согласился, но сказал при этом, что я не буду на нем по болезни,
но и отец инспектор не сможет быть, так как он сегодня уезжает. Как
вскипел Спасский, как начал волноваться, что я не должен отпускать
его ввиду серьезности дела, что он пойдет к нему, уговорит его, нако
нец, прикажет ему остаться. Действительно, встретясь с инспектором
в приемной, он очень энергично и убедительно стал наступать на него.
Отец инспектор отговорился / беседовать дальше присылкою дров.
Потерпев здесь фиаско, он с мрачным, озлобленным видом пришел
ко мне и выпалил следующее:
- Ваше Высокопреосвященство! Корпорация с вами корректно
поступает, а вы строите какие-то кунсштюки, отпуская инспектора,
когда его присутствие здесь так необходимо, как вашего заместителя.
Я ему на это ответил:
- Раз вы предполагаете с моей стороны какие-то кунсштюки, то
вы — клеветник и ябедник.
Так мы и расстались. Все более и более стал я убеждаться, что он
ненормальный человек, под влиянием алкоголя, и одержим манией
величия.
Спасский решил попытаться еще раз назначить у себя заседание и
разослал приглашения на завтра.
Среда. 29-е января. Вчера, рассказывают, действительно было засе

дание у Спасского, но только... из четырех человек, и то по предва
рительному соглашению и совету членов корпорации, чтобы не обо
стрить его болезненного состояния. Тут окончательно убедились в его
ненормальности. Но все-таки результатом этого заседания явилось то,
что он подал заявление об отставке от редакторства, с инсинуациями
против меня, рассчитывая, что Совет упросит его остаться. Но вместе
с этим он решил не покидать мысли о поездке в Петербург, чтобы там
«окончательно доконать меня: или он, или я». Заявление принесено
было мне секретарем редакции, исполняющим должность доцента
С. И. Смирновым*. Оно настолько характерно, что я его здесь при
веду. В своем бессилии, оставленный всеми, на которых он возлагал
все упование свое, потеряв надежду на мое согласие хлопотать о своем
освобождении от цензора, несмотря на прежние льстивые похвалы его,
думая, что я поддамся на удочку, он разразился следующим заявлением
в Совет Академии: «Честь имею заявить Совету Академии о том...0» /
Ввиду этого я решил завтра же созвать частное заседание членов 48
Совета*, чтобы решить вопрос о редакторстве, а вместе и о лечении,
так как ненормальность его очевидна, и жена, по словам Смирнова,
просит прийти к ней на помощь.
Четверг. 30-е января. После литургии в одиннадцать часов собра
лись члены Совета. Констатирован факт ненормальности Спасского.
В этом еще более убедились все по прочтении мною его заявления,
которое есть сплошная ложь. Болезнь определяют маниею величия,
которая-де давно уже замечалась в нем. Вопрос о новом редакторе
решили несколько отложить, а то это может обострить его болезнь.
Ведение редактирования поручено секретарю редакции Смирнову и
мне. Решили также послать к нему более близких лиц, Каптерева и
М ышцына, для наблюдения и сообщения мне, чтобы я сделал соот
ветствующие распоряжения доктору. В восемь вечера действительно
пришли ко мне Каптерев и М ыш цын и сообщили о грустном впечат
лении, которое производит на них теперь Спасский как своим почти
догола остриженным видом, так и маниею величия, поездкою в Петер
бург, где он сотрет меня: «Насколько прежде я любил и щадил его,
настолько буду мстить: или он, или я». Ясно, что лечить нужно.
Я сделал распоряжение, чтобы завтра к половине девятого утра
прибыл ко мне академический доктор*, а затем написал митрополиту
следующее: «Долгом считаю сообщить Вашему Высокопреосвящен
ству о следующем прискорбном событии в нашей академической кор-
11Далее л. 47—47 об. — пустые.

порации. Профессор Спасский, редактор “Богословского вестника” ,

заболел нервным расстройством, вызванным излишним употреблени
ем алкоголя (delirium trem ens0*). Выражается оно в мании ученого и
редакторского величия, призывающего его к решению разных миро
вых вопросов, к реформированию церковной жизни на началах “здра
вого разума и исторической критики” , в создании разных проектов
об увеличении подписки на “ Богословский вестник” и обогащении
редактора и сотрудников, вроде приложения к журналу сочинений
Толстого с научными комментариями и т. п. Сначала этому вздору не
придавали серьезного значения. Но вот недавно он представил мне для
цензуры статейку по вопросу о монашестве, в которой доказывается,
что монашество противно учению евангельскому и апостольскому и
канонам церковным. Отказ в напечатании ее, неодобрение со сторо-
48 об. ны профессоров, в которых он думал найти / себе поддержку, сильно
возбудили его и привели к мысли, что ему невозможно будет прово
дить своих “научных” воззрений в редактируемом им журнале до тех
пор, пока он будет находиться под стеснительною цензурою ректора,
а потому он решил возбудить дело в Совете об освобождении ректо
ра от цензуры академического журнала и предоставлении ее самому
же редактору. Так как этот вопрос не подлежит компетенции Сове
та, потому что обязанность цензора, по указу Синода, соединяется с
должностью ректора, то Совет отказался от обсуждения его*, тем более
что он совершенно не сочувствует этой праздной затее. Это еще более
возбудило “свободомыслящего” редактора. С тех пор эта идея стала
для него фиксом; он только и говорит о ней, возмущается, не слушает
никаких советов, угрожает скандалом и поездкою в Петербург, чтобы
лично ходатайствовать об этом пред Вашим Высокопреосвященством,
а о приложениях к “ Богословскому вестнику” сочинений Толсто
го — перед митрополитом Антонием. При этом в его болезненном
воображении рисуется картина того, как подписка на “Богословский
вестник” возрастет до ста тысяч подписчиков; так он и его сотрудники
разбогатеют, причем на его долю, как инициатора этой гениальной
идеи, должно достаться не менее 15%. Ввиду такого явно ненормаль
ного состояния его я созвал на частное заседание членов Совета, кото
рые со своей стороны поведали о других ненормальностях профессора
Спасского. Предметами обсуждения были вопросы о новом редакторе
и лечении прежнего. По первому вопросу решено было пока не выби
рать нового редактора, чтобы не обострять болезненного состояния
Спасского, а временно поручить мне и секретарю редакции, исполняю
щему должность доцента С. Смирнову. Гораздо труднее вопрос о лече
11Белая горячка (лат.).

нии его. В Москву он не поедет, насильно взять невозможно. Думаем

вызвать психиатра из Москвы, который бы известными ему способами
определил степень болезни Спасского, и тогда можно будет что-нибудь
предпринять. Сообщаю об этом прискорбном событии Вашему Высо
копреосвященству с ведома членов академической корпорации, как
по служебному долгу, так и на случай письменного его заявления Вам
или поездки в Петербург (куда он всеми силами стремится, вопреки
благожелательным советам его товарищей и больной его жены), чтобы
Вы были осведомлены о характере болезни его. Если Вы найдете нуж
ным принять его, то Ваше авторитетное слово о неразумной затее его,
полагаем, успокоит его; а самый даже малейший одобрительный намек
может его еще более возбудить. / С крайнею грустию сообщаю об этом
событии. Я надеялся было, что, по крайней мере, этот год обойдется
без нервнобольных, которых в прошлом году было достаточно, чтобы
[не] опасаться, как бы и самому не заболеть. Но, видно, у нас такая
почва... В остальном все благополучно. Студенты до сих пор вели себя
прекрасно; надеюсь на это, Бог даст, и впредь».
Суббота. 1-е февраля. Поручил академическому доктору С. Н. Успен
скому съездить в Москву и пригласить психиатра. Настроение нехоро
шее. Не с кем поговорить. Инспектор отсутствует. Всенощную под
Сретение* служил у себя с академическим духовенством. Народу
много. Праздничная обстановка и служение облегчили мой дух.
Воскресенье. 2-е февраля. Служил литургию в академическом храме.
Пели прекрасно. После литургии заходили ко мне некоторые проф ес
сора: Н. Ф. Каптерев, В. А. Соколов, Д. Ф. Голубинский. Пили чай.
Говорили о Спасском, о его ненормальных поступках; но точно никто
еще не мог определить характера его болезни до приезда психиатра.
В половине четвертого, по обыкновению, был молебен с акафистом
Спасителю, который я один прочитал, а затем мы беседовали на тему
«Порочная юность и добрая старость». Тема указана совпадением Сре
тения — праздника старости — с Неделею блудного сына. Чувствова
лось, что сказано действенно. Вечером поехал к профессору Г. А. Вос
кресенскому, у которого было собрание академической и семинарской
корпорации. Из опасений, как бы не прибыл сюда Спасский, который
своим поведением мог омрачить это собрание, ему послана была хозя
евами записка с извещением, что у них собрания не будет. Профессор
Воскресенский только что сегодня возвратился из Петербурга, куда он
ездил хлопотать о назначении своего зятя, преподавателя Орловской
семинарии, М инина в Московскую семинарию вместо недавно умер
шего преподавателя Рождественского*. Был у «всех». «Все» приняли
его любезно, с обетованиями; один только «наш» принял его вообще,

не предложив даже чашки чаю. «Видно, что не академический человек
49 об. наш митрополит», как будто даже / не знает, о чем говорить с профес
сором. То ли дело митрополит Антоний! Говорил попросту, расска
зывал о трудности своего служения, беседовал о научных вопросах...
Был у Саблера, — конечно, обещал и даже записал фамилию. Был у
К. П. Победоносцева. Принял весьма любезно, но такие «глупости»,
как перевод какого-то М инина в Москву, устранил от себя, сказав,
что это дело П. А. Смирнова*. Он начал говорить с ним по ученым
вопросам, о переводах славянских священных книг, по поводу издан
ного недавно самим К. П. Победоносцевым Евангелия от Иоанна в
русском переводе*. Был у П. А. Смирнова. Обещал, если «митрополит
не испортит». Из беседы с Петром Алексеевичем Григорий Алексан
дрович вынес то убеждение, что они — Учебный комитет — не обра
щают внимания на разные предложения архиереев о назначении тех
или иных кандидатов; приходится только еще обращать внимание на
митрополитов. Это — большое и вредное безобразие... Передавал, что
скоро последует извещение Св. Синода о предстоящем прославлении
19-го июля Серафима Саровского. Мощей нет; при освидетельствова
нии оказались кости и череп*.
Среда. 5-е февраля. Приезжал известный психиатр из М осквы
Фомин*, который уже оказывал нам столько услуг. Он прямо прибыл
ко мне. Я его познакомил со всеми обстоятельствами из последних
событий жизни Спасского. В сопровождении профессора В. Н. Мыш-
цына, которого я призвал к этому времени, он отправился на кварти
ру к Спасскому. После разного рода перипетий, и даже комического
характера, психиатру удалось внушить к себе доверие больного, и
он беседовал с ним и даже позволил себя освидетельствовать. Беседа
вертелась относительно редакционных вопросов и разных проектов.
По осмотре больного г. Фомин явился ко мне и высказал следующий
диагноз: «Спасский — несомненно душевнобольной. У него психоз в
маниакальной форме на органической почве и выражается в мании
величия. Есть очень много данных к тому, что, к сожалению большому,
у него прогрессивный паралич». Грустно, особенно за семью. А может
быть, Господь милостив, этого не будет. /
50 Посетил меня, прибывший из Петербурга, где он гостил, о. архи
мандрит Никон, предпославши гостинец в виде сига. Такая необычная
любезность его дала мне повод сказать ему следующее: «Я думал, отче
Никоне, что вы только признаете духовную милостыню, а оказывает
ся, — я ошибался». Отец Никон, конечно, побывал в Петербурге у всех,
и притом с небескорыстными целями. Был у министра внутренних дел

Плеве, нашего знакомого по прошлогоднему посещению Лавры. П ри
нял очень любезно. Вспоминал с удовольствием о пасхальных службах.
Интересовался статьями Л. Тихомирова. Спрашивал мнение о. Н ико
на, который высказался в их пользу. Передавал, что патриархом Кон
стантинопольским* присланы митрополиту Антонию четыре вопроса:
о календаре, старокатоликах, о раскольниках и о желательном более
тесном общ ении Автокефальных Церквей в связи с созывом Собора*.
Передано это в наш Синод. Думают и недовольны, что Патриарх сам
не высказал своего мнения. Еще бы! Следовало бы нашей Церкви сна
чала предложить Патриарху эти вопросы, и тогда не было бы необхо
димости сначала высказаться. Говорил, что по вопросу о монашестве
«все» на его стороне. Конечно, о личном о. Никон умолчал. Во всяком
случае, с ним очень интересно говорить. Оставил мне для предвари
тельного прочтения и мнения свою статью в гранках, предполагаемую
в «Душеполезном чтении» против статьи Спасского*.
Назначен новый митрополит К иевский — Ф лавиан, архиепи
скоп Харьковский*. Дальнейшее передвижение предполагается такое:
в Харьков — архиепископа Казанского Арсения*; в Казань — епископа
Тамбовского Димитрия, с возведением в сан архиепископа*; а в Там
бов — первого викария Петербургского Иннокентия*.
Сегодня приехал гостить ко мне, дня на три, молодой граф Кама-
ровский Сергей, служащий теперь в цензуре. Прекрасный молодой
человек! Таких чистых, идеальных натур весьма редко можно встретить.
На балу у Великого князя Сергея Александровича приглянулась ему
девушка — дворянка Шамшева. Думает поять1’ ее себе в супруги. П ри
ехал поэтому помолиться у Преподобного и испросить моего совета. /
Четверг. 6-е февраля. Чередной был Совет. Предполагалось и общее 50
редакционное собрание для выбора редактора; но решено было ввиду
неопределенного исхода болезни редактора Спасского, а вместе с тем —
и того впечатления, какое мог произвести на него выбор нового редак
тора, этот вопрос пока отложить. На Совете предназначены к премиям
сочинения: Введенского (докторское), профессора Николая Никано-
ровича Глубоковского, воспитанника Московской [академии], по Свя
щенному Писанию, и Н. А. Заозерского об Иоанне Постнике*. Премии
присуждаются на мартовском заседании. Заслушаны были удовлетво
рительные отзывы профессоров Введенского и Глаголева о докторском
сочинении «Религия, ее сущность и происхождение» Т. Буткевича*.
Заслушаны также отзывы Мышцына и Ш остьина о сочинении Явор-
" Взять, забрать (церк.-слав .).

ского, уже моего воспитанника, ныне преподавателя Тульской семи

нарии, «Книга пророка Осии»*. Представлены сочинения на степень
магистра нашими «заслуженными» исполняющими должность доцен
тами: Городенским и Тихомировым*. Рецензентами Советом назначены
для обоих: Тареев и Воронцов*; а мною: Попов и Мышцын.
Пятница. 7-е февраля. Сегодня после уроков отпуск на масленицу,
по традиционному обычаю. Сразу уехало человек сто.
Проездом в Новгород был у меня новоназначенный туда ректором
семинарии архимандрит Сергий, из ректоров Ардонской семина
рии*. Много интересно-печального рассказывал он о религиозно
нравственном и политическом положении Осетии и вообще кавказ
ских племен*. Жаль, сколько на них идет русских денег*, но против
русских. Они мечтают о какой-то политической обособленности.
В русских видят своих поработителей через православие*. В маго
метанстве видят оплот своей национальной самобытности. Поэтому
представители таких взглядов, магометане, обратились к правитель
ству с просьбою о признании за ними прав дворянства*. Против этого
подала протест духовная власть / и, кажется, гражданская. Если это, к
несчастию, случится, тогда и православные осетины перейдут в маго
метанство. Да! Много времени еще пройдет, когда многочисленные
племена, населяющие Россию, составят единый, не механический,
организм, в котором хотя и много членов, но объединенных.
9-е февраля. Воскресенье. Сегодня я в первый раз совершал освящ е
ние обновленного храма во имя св. мученицы Параскевы, бывшего
приходского, но затем взятого Лаврою*. Правда, я еще участвовал рань
ше во время путешествия на Восток в освящении храма в Андреевском
скиту на Афоне вместе с патриархом Константинопольским И оаки
мом III*, пребывавшим тогда на Афоне в заточении. Но самостоятель
но — теперь, в первый раз. После этого трапезовал у отца наместника
вместе с о. казначеем Никоном и старшею братиею Лавры.
Сегодня же исполнилось шесть лет со времени моего пребывания в
Академии в качестве инспектора, тогда было 16-е ф евраля1’. Как скоро
время прошло! Но сколько произошло перемен в моей жизни, да и в
жизни Академии!
11-е февраля — 25-е марта. В этот промежуток времени ничего осо
бенного не произошло, чтобы быть нарочито отмеченным. Схема про
шедшего такова. С 11-го по 14-е февраля я провел в Москве, куда ездил
со студентами IV курса в сопровождении профессора А. П. Голубцо-
ва для осмотра церковных древностей Москвы. Были в Румянцев

ском музее*, в кремлевских соборах — синодального и дворцового
ведомств*, в синодальной библиотеке*, в патриаршей ризнице* и про
чее. 12-го февраля, в день Алексия, митрополита Московского*, слу
жил в Чудовом монастыре, где и имел пребывание, литургию, а нака
нуне — всенощную. Наместником теперь архимандрит Иннокентий,
бывший исполняющий должность инспектора М осковской академии,
а в самое последнее время — ректор Тверской семинарии. Воспользо
вавшись пребыванием в Москве, я подлечил зубы у зубного врача —
француза Натюреля, по рекомендации Камаровского. 16-го февраля,
в Прощеное воскресенье, служил у себя, в Академии. После литургии
были у меня прощеные «профессорские» блины. Время за блинами
проведено очень весело и приятно. Много было разного рода расска
зов и из архиерейского быта. Между прочим / профессор Заозерский 51 об.
рассказал, по его словам, быль, как митрополит Леонтий* производил
в одном женском институте экзамен по русскому языку: «Какого рода
“котъ”?» — спраш ивает серьезно он. «Мужского», — робко отвеча
ет ученица. «А ты почем знаешь?» — «Потому что на конце твердый
знак», — отвечает ученица... «Satis0!»
В четыре часа была вечерня, а после прощание. Я речь говорил.
Народу масса. Впечатление и настроение прекрасное. В девять вечера,
по обычаю, было у меня собрание всего академического духовенства,
человек двадцать, кроме уехавших. За стаканом чаю и сладостями про
вели время до часов одиннадцати, а затем по-христиански простились.
На первой неделе поста канон читал в Лавре, в среду и пяток служил
у себя Преждеосвященные литургии, а в субботу после совершения
литургии Златоуста приобщал студентов. В воскресенье служил литур
гию в Лавре, где говорил проповедь о божественности христианской
веры; обедал у отца наместника. Вечером собеседование у себя о необ
ходимости познания веры. Утомился, горло пересохло. В десять часов
был уже в постели.
25-го [февраля], во вторник, ездил обыденно в Москву к зубному
же врачу для пломбировки зуба. Вечером до десяти часов был у Кама-
ровских, так сказать, на смотринах невесты молодого графа, дворянки
Ш амшевой. Девушка, как видно, очень воспитанная, серьезная, и по
виду приятна. После моего отъезда и высказанного благоприятного
мнения молодой граф сделал предложение. Дай Бог им счастья!
В четверг, 27-го [февраля], было редакционное общее собрание
для выбора редактора. Предполагали, что собрание будет бурным, так
11Довольно, достаточно (лат.).

как на нем будет Спасский, который может выкинуть какие-нибудь

штуки. Но дело обошлось благополучно. В начале заседания я просто
заявил, что не может дальше оставаться в неопределенном положении
дело о редакторе; я нахожу неудобным для себя подобное исполнение
редакторских обязанностей. Курьезнее всего то, что Спасский в пер
вый раз услышал, что он был уже фиктивным редактором. По поводу
высказанного им недоумения я ответил с тою же решительностью, что
Совет, в виду его болезни несомненной, предложил мне исполнение
редакторских обязанностей. /
—Странно! — сказал он.
—Ничего нет странного, а польза дела требовала, не личного, а ака
демического.
Затем Спасский стал требовать, чтобы его прошение об увольнении
было заслушано. Я ответил, что оно, как написанное в болезненном
состоянии и заключающее в себе оскорбительные выражения для
меня, не может быть заслушано, и я, пользуясь своими председатель
скими правами, не выношу его в Совет, суду которого я не подлежу.
—Можете жаловаться на меня митрополиту или Синоду.
— Ну, хорошо, — многозначительно сказал он, — в таком случае я
ухожу из заседания.
—Как вам угодно, мы и без вас выберем редактора.
Он действительно взбешенный вышел, но через несколько минут
возвратился, уже значительно успокоенный. Редактором избран про
фессор И. В. Попов, его и я желал. После заседания, принимая от меня
благословение, он [Спасский] спросил меня, намерен ли я возбуждать
какое-нибудь дело перед высшими инстанциями по поводу происшед
шего; я ответил, что нет.
—Ну, в таком случае я ничего не намерен предпринимать, — сказал
он снисходительно.
—Давно бы так, — говорю я. — Ведь мы с вами жили хорошо, зачем
ссориться?!
—Да я против вас лично никогда ничего не имел, — лучшего ректо
ра, да и цензора, я и не желаю, да дело в принципе.
—Э! Стоит ли пустяками заниматься? — сказал я, смеясь, лишь бы
скорее отделаться.
Так кончилась комедия редакторская! Редактор усмирен, а те,
которые, быть может, думали прикрыться редактором и взвинчивали
его, пристыжены... Впрочем, комедия «окончательно» закончилась в
гостинице, куда бывшие на собрании отправились для чествования
выбывшего редактора, впрочем, больше для собственного самоуслаж
дения, соединенного с компанейскою выпивкою и закускою. Конечно,
Глава П. 1903 год 97
тут речи были о «высоком знамени редакторства» в лице Спасского и

о других доблестях, о которых, может быть, сам Спасский тут первый
раз услыхал...
2-е марта — воскресенье, день моего иноческого Ангела. До сих
пор, так как о нем мало кто знал, я никого не стеснял приглашениями,
не был и в претензии, что некоторые не приветствовали. Теперь же за
литургиею и молебном собралась вся корпорация наличная и пришла
ко мне с приветствием. Закуски никакой я не уготовал, потому что,
прежде всего, не знал, сколько будет людей, да и вообще не желал,
чтобы не говорили, что ради закуски пришли. / Правду говоря, я был 52 об.
тронут таким вниманием в первый раз за шесть лет.
Я поблагодарил, предложил по чашке чаю и сказал: «Такое внимание
ваше дает теперь и мне право приветствовать вас с такими же днями.
Хлеба-соли не уготовал, так как не знал о таком общем проявлении
вашего внимания по мне. Я исправлюсь в следующем году». Такое вни
мание объясняется пережитыми мною неприятностями со Спасским,
признанием правоты моей и корректного отношения к Спасскому.
10-го марта, в понедельник, ездил в Москву, — выехал в пять вечера,
приехал в двенадцать ночи, — на лекцию в Епархиальном доме графа
Камаровского. Предмет чтения из области его науки — международ
ного права — и излюбленной идеи о мире «Нравственные и правовые
нормы международных отношений как условие мира»,* приблизи
тельно. Великолепный зал полон был преимущественно стареющими
барынями. Лекция очень содержательная и прочитана была с большим
убеждением.
12-го [марта], в среду, опять пришлось поехать в Москву на такую
же лекцию действительного тайного советника, почетного опекуна*
[В.] С. Арсеньева, почтенного старика, за семьдесят лет, гегельянца на
благочестивой почве. Предмет лекции: «Истина, добро и изящное в их
взаимоотношении»*. Конечно, beau-m ond был в его представитель
ных, но преимущественно — старых, отставных генералах, волочащих
ноги, действительных тайных графах, князьях, графинях, княгинях и
т. п. (?) Материя — философская, втискивавшаяся в условные рамки
богословские. Для большинства, конечно, эти terra incognito0 — «паче
ума». А нужно быть на лекции почтеннейшего Василия Сергеевича, а
то как же — оскорбится. Таким же мотивом, замечу, и меня побудили
поехать на эту лекцию: как же, скажут: на лекции графа были, а тут
нет? Нельзя, — нужно прибыть... Ввиду этого пришлось быть неволь
ным свидетелем очень многих характерных сцен, свидетельствующих
о понятности лекции, в виде храпенья, спанья и зевот. Лекция, несо-
11Неизвестная земля (лат.).

мненно, содержательная. Отсюда, в половине десятого, я с графом

Камаровским поехал к нему; сюда же вскоре прибыл и преосвященный
Парфений. Сидели в приятной беседе до двенадцати ночи. Ночевал в
Чудовом монастыре... На другой день заезжал ко мне преосвященный
Парфений. Обедали у о. наместника архимандрита Иннокентия. /
53 Слух о приезде Государя в Москву на Страстную и Светлую [седмицы].
Выехал в четыре вечера, прибыл в Посад в шесть. Все благополучно.
19-го марта читал канон Андрея Критского в Лавре. 21-го — Похва
ла Божией Матери. Читал в Лавре акафист. На дворе теплеет. В десять
часов — гром и молния. Явление очень редкое, даже для юга. 23-го,
в воскресенье, служил в Вифанской семинарии. Погода вдруг изме
нилась — похолодало. Простудился. Принял на ночь хины*. В горле
заложило.
25-е марта. Вторник. Служил у себя. Народу масса. Пели прекрас
но: Херувимскую Львова*, греческого распева, «Милость мира» Вино
градова*, вместо причастна* «К Богородице прилежно» Архангельско
го*. Вечером читал в храме акафист Божией Матери, затем произносил
беседу о значении для нас праздника. Народу более тысячи. По окон
чании беседы долго-долго черною лентою тянутся из храма.
Окончательно известно о прибытии Царя и Царицы в Москву
29-го марта. Посетят, конечно, и Лавру, но когда — неизвестно. Н еко
торые же говорят, будто они в Лавре будут говеть. Но это известие
принадлежит к числу благочестивых фантазий, на что так падки наши
обыватели, находясь под влиянием благочестивых иноков.
28-го марта. Пятница. Отпуск на Пасху. Почти конец года, прошед
шего так благополучно. Сегодня же разбираются два сенсационных
дела у мирового и земского начальников* о «профессорах и извозчи
ках». Одно дело относится еще к тому времени, когда Спасский в своей
гордыне потрясал кулаками и думал, что весь мир у его ног. 21-го янва
ря после ответного обеда Татарского профессорская братия устроила
катанье с женами до Воздвиженского [села]. Спасский был пьян, при
ставал нахально к дамам. На одном извозчике с ним были В. О. Клю
чевский, М. Д. Муретов, В. И. М ышцын. В это время, на возвратном
пути, он и оскорбил извозчика, выдирая от него вожжи и, кажется,
заушая* его. Насилу его сдерживали. На другой или третий день извоз
чик являлся к Спасскому, требуя у него рубля три за оскорбление. Он
его прогнал. Тогда извозчик и решил обратиться по месту жительства
к земскому. Вызываются профессора свидетелями. Никто, конечно, не
53 об. поедет / под разными предлогами. Жаль Василия Осиповича, который
числится в отпуску, а между тем «в чужом пиру похмелье»*... Спасский
представил свидетельство о своей невменяемости вследствие психи

ческого расстройства; быть может, только это, по словам присяжного
поверенного Фоминского, которому поручено вести это дело, спасет
его от неминуемого ареста. Говорят, Спасский очень угнетен такими
ущемлениями его «бурсацкого» самолюбия, которому не было удержу
со стороны его собратий, пока наконец не осекся о меня. Когда мне
профессора рассказывали об этом, я, смеясь, говорил: «Это наказание,
что дерзнул восстать на власть». Теперь Спасский, в общем, здоров,
так что я думаю, что все его сумасшествие было, в сущности, сплош
ное пьянство, в каком состоянии его грубая, мужицкая натура вполне
сказалась.
Наряду с этим, как причина первого, разбирается другое дело
с теми же персонажами — профессорами и извозчиками, только с
обратной стороны: профессора — обвинители, извозчик — обви
няемый. Возникло по следующему поводу: как-то перед масленицею
несколько молодых профессоров — И. В. Попов, П. В. Тихомиров,
С. И. Смирнов и Н. Г. Городенский — совершали послеобеденный
променад по Вифанской улице. Навстречу им ехал свадебный поезд.
Один из извозчиков, желая показать свою извозчичью удаль, вдруг
повернул лошадей на гуляющих профессоров, которые шарахнулись
в сторону и окунулись в снег. Результатом этого явилась подача ж ало
бы мировому судье. Тогда-то извозчики и подговорили извозчика,
оскорбленного Спасским, подать земскому начальнику жалобу по
месту жительства в селе Воздвиженском. П рофессор Введенский,
сотрудник «М осковских ведомостей» под псевдонимом Басаргина,
рассказывал сегодня, что в редакцию поступила из П осада корре
спонденция «П рофессора и извозчики — кто победит?». Конечно,
она не будет напечатана. Результат суда: С пасский помирился...
заплатив двадцать пять рублей, а во втором случае — извозчик при
сужден к семидневному аресту. /
Суббота. 29-е марта. Приезд Их Величеств в Москву. Необычайный 54
подъем духа. «М осковские ведомости» весьма красноречиво описыва
ют эти знаменательные события*.
Всенощную служил и раздавал вербу в академическом храме. М оля
щихся множество.
Воскресенье, 30-е [марта]. Служил в Троицком соборе. Обычного
крестного хода не совершал, так как чувствую себя не особенно здо
ровым от бронхита. В академическом храме была вечерня с общим
пением. Последнее, прощальное в этом году мое собеседование с наро
дом. После речи, которая, как видно, произвела сильное впечатление,
слышны были всхлипывания, а затем народ громогласно возгласил

мне: «Спасибо, спасибо за ваши наставления». Это меня сильно тро
нуло. Нравственно я вполне удовлетворен.
Страстная седмица, с 31-го марта по 3-е апреля, прошла так уми
лительно в церковных служениях, совершаемых мною, как может она
проходить только в академиях, где интеллигентный состав свящ енно
служителей и певчих и осмысленность чтения. Я глубоко убежден, что
редко-редко где такие службы могут быть. Если я буду расставаться с
Академией, которую я теперь так полюбил, я буду сильно скорбеть, что
не придется уже наслаждаться подобными осмысленными службами.
Пятница. 4-е апреля. Вынос плащаницы совершал из Трапезной
церкви в Троицкий собор. Огромная Трапезная церковь, наполненная
народом с возжженными свечами, представляла неописуемое зрелище.
«Тебе одеющагося» исполнено было лаврским хором весьма мощно и
церковно. При выносе плащ аницы с паперти открылся чудный вид на
толпу богомольцев, стоящих на ступенях Успенского храма и на всем
пространстве обширного лаврского двора. Такая картина молящего
ся народа никогда не забудется. В Троицком соборе по троекратном
каждении вокруг плащ аницы сказана мною краткая, но сильная
речь на слова Спасителя: «Не плачитеся обо Мне, обаче плачитеся о
себе»*. Многие плакали. Начавшись в три часа, служба окончилась в
половине шестого. Затем в половине восьмого в академическом храме
началось погребение Христа и продолжалось до половины одиннад
цатого. Я статии читал с отцом инспектором и о. Иосифом. Канон
я читал, и мы все, священнослужители, пели обиходное «Волною
54 об. морскою», хор повторял турчаниновское. Некоторые статии / пелись
нашими чудными солистами: Смирновым, Дорош евским и Благово-
линым*. Служба прошла весьма благолепно. Бывшая на этой службе
семья Камаровских и другие москвичи искренне говорили, что ничего
подобного им не приходилось видеть, да и вряд ли где можно видеть.
Я этому вполне верю и еще раз говорю, как, кажется, неоднократно
и раньше, что только в академиях могут быть устрояемы подобные
осмысленные службы.
Этот же день ознаменован для меня следующим совершенно
неожиданным для меня событием. В час дня, сидя в своем кабинете и
разговаривая с братом-доктором из Ярославля, прибывшим ко мне на
Страстную, я получил из М осквы через нарочного какую-то посылку.
Расписавшись в получении ее, я раскрыл ее и нашел там завернутую
коробку с футляром с надписью «Орден святой Анны 1-й степени»*.
Не ожидая для себя такого награждения, я подумал: «Кому бы это,
какому профессору или кому другому». Но тут же были приложены

следующие два письма — митрополита Владимира и Саблера.
Письмо митрополита:
«Ваше Преосвященство! Приветствуя Вас с наступающим праздни
ком Светлого Христова Воскресения, поздравляю вместе и с М онар
шею милостью, вещественные знаки коей при сем препровождаются.
Благостному нашему Государю благоугодно было в ознаменование
своего пребывания в М оскве наградить к празднику Пасхи всех дей
ствующих архиереев Москвы. За такую любовь да воздаст ему Вос
кресший Своею любовию.
Как хотите распорядиться пасхальным временем? Не угодно ли
будет на второй день Пасхи послужить со мною в храме Христа, в
Чудове монастыре? Говорю: может быть, потому что наверное еще не
знаю, буду ли там служить в нынешнем году или нет. Вечером в этот
день предполагаем устроить в Епархиальном доме духовный концерт,
а потому может потребоваться и время, и сбережение сил.
Передайте мой праздничный привет и благословение всей акаде
мической корпорации. Вашего Преосвященства неизменный добро
хот и покорный слуга Владимир, митрополит Московский. 4 апреля.
1903 год»*.
Письмо Саблера:
«Преосвященнейший Владыка, милостивый Архипастырь и Отец!
Государю Императору благоугодно было ко дню Святой Пасхи Все
милостивейше сопричислить Ваше Преосвященство / к ордену святой 55
Анны 1-й степени.
Препровождая при сем орденский знак, приношу Вашему П реосвя
щенству мое искреннее поздравление с М онаршей милостию. Грамота
будет Вам доставлена из Капитула орденов*.
И спраш ивая Ваших святых молитв, остаюсь Вашего П реосвящ ен
ства покорнейшим слугою Владимир Саблер. О получении ордена
прошу уведомить»*.
Я тотчас же послал телеграмму митрополиту: «Московская акаде
мия почтительнейше приветствует Ваше Высокопреосвященство с
великим днем Воскресения Христова и молитвенно желает милостей
Воскресшего Господа. Н есказанно обрадован Монаршею милостию и
Вашим отеческим вниманием. Рад сослужить. Прибуду половине деся
того вечером в Москву. Благословите остановиться Чудовом монасты
ре». Благодарственное письмо за извещение написал и Саблеру.
Итак, день погребения Христа ознаменован для меня знаком сует
ной славы... Я стал звездоносцем; звезда эта не утренняя, а если и не
вечерняя, то послеполуденная. Жаль мне также, что, быть может, эта
звезда предшествует скорому моему исходу из Академии, чего я теперь

положительно не желаю. Теперь я начал обрабатывать свои многочис
ленные материалы по истории Румынской Церкви; если выйдет что-
нибудь, то, быть может, представлю и на доктора. А на епархии дохнуть
некогда будет. Жаль, что я раньше не взялся за это. Буди воля Божия.
Погода стояла сегодня довольно хорошая. Тепло.
Суббота. 5-е апреля. Служил у себя. Чудная служба. Хор прекрасно
пел посредине храма вокруг меня и плащаницы. Трио «Воскресни
Боже» исполнено художественно. «Да молчит» и «Не рыдай» — осмыс
ленно. «Придите, ублажим»* и статии из 17-й кафизмы — умилительно
и трогательно. После обедни зашли ко мне барышни Камаровские
вместе с И. Г. Зубчаниновою и живущею у них домоправительницею
М. Игнатьевою. Тут я впервые объявил о Царской милости и просил
барышень уготовать мне ленту орденскую, так как здесь в Посаде никто
не умеет, по наведенным мною справкам. Они с великим удовольстви
ем согласились, и мы условились, что она будет готова ко второму дню,
когда я и пошлю за нею, думая, что тогда будут официальные приемы.
55 об. В семь часов вечера одновременно получены мною / две телеграм
мы — митрополита и Саблера: «Приезжайте с наместником Лавры,
казначеем и благочинным* в Чудов монастырь завтра к десяти часам
утра для принесения поздравления Их Величествам. М итрополит Вла
димир»; «Высочайший прием духовенства назначен завтра одиннад
цать. Благоволите пожаловать своевременно. Саблер». Соответствен
но этому сделаны мною надлежащие распоряжения; прием проф ес
соров объявлен был тотчас после литургии, а не в одиннадцать часов,
как раньше было, [чтобы] выехать поездом в шесть утра. Но в девять
вечера вдруг получил такую телеграмму Саблера: «Извините, напрасно
потревожил известием о приезде».
Ничего не понимаю. Стал волноваться, отменять прежние распоря
жения, спрашиваю брата, что бы сей сон означал. Наконец, задал себе
ехидный вопрос: «Кто мой начальник: митрополит или Саблер? — и
ответил: — Митрополит». (К сожалению, в настоящее время порабо
щения Церкви даже и о таких вещах нужно подумать.) Тогда я и решил
ехать, так как от митрополита нет контртелеграммы. На этом я и успо
коился. Пасхальная служба чудно сошла. Народу масса. Шедший до
одиннадцати часов сильный дождь перестал. Наступила прекрасная
весенняя погода. Крестный ход совершен при роскош ной иллюмина
ции и разрывчатых ракетах и разных пируэтических штуках. На чтении
Евангелия Академия блеснула своим разноязычием. В четыре утра
церковная служба окончилась. Зашел предварительно в студенческую
трапезную, где при громком пении радостных юношей благословил
трапезу. Затем пошел к себе, где были собраны все профессора и весь
клир церковный — человек до сорока студентов, светских и духов
ных. Разговены прошли очень оживленно; в первый раз у меня раз
говлялись студенты и профессора. Молодежь, как видно, была очень
польщена этим. Скоро попросили у меня позволения спеть мне много
летие по случаю праздника и М онаршей милости. Затем, в конце, отец
наместник произнес за меня тост на тему, что, наконец, и у нас на
небосклоне начинают появляться звезды, и выразил пожелание, чтобы
наш академический небосклон все более и более ярче блистал. На это
я ответил на тему о духовном блеске, которым должны блистать мы —
представители науки, а эти звезды способны возбудить тщеславие, что
они — суета. Но, во всяком случае, я благодарен всем — профессорам и
студентам — как за пасхальный привет, / так и за Монаршую милость.
Радость моя — радость ваша, и наоборот. Громкое, одушевленное мно
голетие было ответом на мою речь. Разошлись в пять часов, в шесть
нужно поспешать на поезд.
Первый день Пасхи. 6-е апреля. Чудное пасхальное утро. Природа
воскресает. Несмотря на бодрственную ночь, чувствуется хорошо: едем
к Царю. Со мною в купе: старик-наместник — о. архимандрит Павел,
казначей — «известный» о. Никон и благочинный Лавры — о. Сера
фим. Наместник — дряхлый и все ворчит, зачем его потревожили. Отец
Никон — кислый, даже в день Пасхи. Не знаю, какая тому причина.
Из уст его услыхал я буквально такие слова: «Архиереев награждают,
а архимандритов ничего?» Сказано это было полусерьезно, но очень
характерно для о. Н икона, распинающегося за идеал монашества...
Благочинный безразличен и безличен. Скучно стало с ними, и я пере
шел в другое купе к моим спутникам-студентам, которых я взял с
собою: о. диакона Алексия (Симанского) и Илию Абурруса, сирийца*.
Оба очень хорошие и, кажется, расположены ко мне. С ними я очень
оживленно в беседе провел две трети пути до Москвы. Тут о. Алексий
поведал мне сон свой о моем награждении. Сон очень любопытный.
«О вашем награждении, — говорил он, — я узнал только сегодня. Между
тем три дня назад мне снится, будто я с вами еду в вагоне 1-го класса,
вижу у вас на груди низко прицепленную звезду и говорю: “ Владыко!
У вас звезда низко прицеплена, нужно ее поднять несколько выш е”».
Действительно, звезда у меня низко прицеплена, по моему неумению
как ее носить. Даже до субботы никто у нас не знал о моей награде.
Симанский, живущий рядом со мною, не только не знал, но даже и не
думал о возможном награждении меня. Сомневаться в искренности
его рассказа я положительно не могу, зная его за правдивого человека,
да притом же не было положительно никакого побуждения для него
104 Митрополит Арсений (Стадницкий). Дневник. 1902-1903
выдумывать. Он сказал, что этот сон и исполнение его так поразили,

что он не решался даже поведать о нем, боясь, как бы я не счел это за
выдумку. Словом, это — факт и относится к области ясновидения, что
ли, во всяком случае, очень любопытен. Отец Алексий — довольно
нервный человек. /
56 об. С вокзала в карете, присланной из Чудова, я поехал с о. Алексием в
Чудов монастырь, в келию отца наместника. Затем о. Алексия послал
к Камаровским, которым дана была вчера телеграмма о приготовлении
орденской ленты, за лентою. В главных покоях Чудова монастыря шли
приготовления к праздничной закуске. Владыка служил в Успенском
соборе. К половине десятого часа стали собираться поздравители:
духовенство московское, старосты, благотворители, ктиторы и в этом
роде; высшего общества, т. е. представителей администрации, не было.
Был здесь, конечно, и наш В. К. Саблер, в своем сенаторском красном
мундире.
Подойдя к нему, я сказал, облеченный* в красную ленту:
—Благодарю вас, Владимир Карлович, за весть о награждении меня.
Думаю, что это случилось не без вашего содействия.
—Да, да! — с живостью ответил он. — Очень рад, очень рад, что мне
удалось исхлопотать ко дню Святой Пасхи награждение вас «лентио-
нами»*. Я на всякий случай из Капитула орденов взял эти лентионы
и привез их сюда в Москву, в полной надежде, что Государь изъявит*
Свое соизволение*. Относительно вас не было возражения, потому что
вы и без того уже имели права на награждение, но относительно ваших
коллег... Впрочем, всё, слава Богу, устроилось.
Так вот кто нас награждает!
В десять часов прибыл Владыка. После обычного пасхального
молитвословия началось поздравление пасхальное. Я поздравил Вла
дыку от имени Академии и поблагодарил его за отеческое внимание.
После этого между митрополитом, Саблером и нами — викариями —
стал дебатироваться вопрос: идти ли нам, викариям, к Государю. Дело
в том, что вчера в часов двенадцать назначен был Высочайший прием
духовенства, после чего и послана была мне телеграмма митрополитом
и Саблером. Но затем, когда, в два часа примерно, спрошено было: в
каком составе представляться духовенству, то последовал ответ (конеч
но, не Высочайший, а окрест стоящих): в прежнем составе, т. е. как
три года назад. Так как тогда викарии не представлялись, то, значит,
и теперь также. Этим и объяснялась вторичная телеграмма Сабле
ра, которой я, слава Богу, не послушался. И теперь Саблер всячески
отклонял наше «представление», ссылаясь на нарушение придворного
этикета и тому подобное. Но мы выразили желание представиться
и поблагодарить за Монаршую милость, и Владыка нас поддержал.

В три четверти одиннадцатого мы отправились в Успенский собор и
облачились в / мантии, а затем во главе с Владыкою, у которого одно- 57
го был жезл, отправились через двери, находящиеся против западных
дверей Успенского собора, во дворец. Вместе с нами шли представи
тели Лавры — отец наместник, казначей и благочинный; наместник
Чудова монастыря, синодальный ризничий* и причт Успенского
собора — пресвитеров и диаконов около пятнадцати. Сзади — неиз
менный В. К. Саблер. Проходили через многие залы — Георгиевскую,
Владимирскую, и еще через какие-то комнаты, где стояла внутренняя
стража, и, наконец, спустились в нижний коридор, где ш ныряло много
гоф-курьеров* в странных костюмах с громадными перьями на треу
голках, арабы в своих живописных костюмах, а затем впустили нас в
большую комнату, должно быть столовую. Здесь мы стояли добрых
полчаса. В это время какой-то важный придворный чин с моноклем,
не то Корф, не то Бенкендорф, о чем-то шептался с Саблером, что-то
записывал, выходил, входил*. Посреди комнаты стоял стол; явились
лакеи и, не стесняясь присутствием митрополита, стали отодвигать
стол к стене, обрезать прикреплявшие его веревки. По правде сказать,
эта процедура ожидания, эта суета с лакеями, эти ш ныряния при
слуги... не понравились мне. Раз назначен прием, должно быть все
уготовано, а не заставлять даже митрополита ожидать, хотя бы ему
отвели особое место. Конечно, в этом виновата нераспорядительность
«окрест стоящих».
В половине двенадцатого наконец араб распахнул дверь и появи
лись Царь и Царица, ставши у столика с правой стороны, в пол-
оборота к нам. В это время митрополит сказал возглас: «Благословен
Бог наш», и «заревели» наши успенцы «Христос воскресе»*, «Ангел
вопияше»*, «Многолетие». Я никогда не слышал чего-либо подобного.
Право, если бы какой-нибудь иностранец услышал что-либо, то он
ужаснулся бы этому буквально львиному реву. Но вслушаться — это
нечто поразительное, оригинальное, чисто русское пение, выражение
русского духа, широкого, большого, пожалуй, еще не культивирован
ного, самобытного, породившего и царя-колокола, и царя-пушку, и
царя-попа (так в М оскве называют в шутку громадного сакеллария с
жалким же голосом В. Г. Субботина), и царя-баса (так называют зна
менитого оперного артиста Ш аляпина)*.
После этого митрополит сказал приветствие. Вкратце его можно
передать так: «Все радуются прибытию Вашему к нам и выражают это
громкими кликами, пушечными выстрелами и другими знаками вос
торга, а мы, духовные, / выражаем эту радость молитвою к Воскрес- 57
т е м у о вожделенном здравии Ваших Величеств». Речь по форме была

цветистая. Но, признаюсь, после велегласия1’ Успенского причта слова
Владыки о духовном восторге как-то звучали диссонансом.
После этого началось христосование. Целовались с Государем три
раза в щеку, затем рука в руку, хотя нам в Успенском соборе сказа
но было, согласно записи прошлого христосования, не делать этого;
может быть, остальное духовенство этого и не делало. Каждый из
нас — викариев — по христосовании говорил: «Приносим благодар
ность Вашему Величеству за Монаршую милость». С Государыней
христосовались целованием ее руки, а она — намерением поцеловать
нашу, причем вручала каждому по художественному, расписанному
в древнерусском стиле по фарфору, яйцу. Мне досталось с изобра
жением святителя Николая. Пока происходило христосование духо
венства, я старался как можно глубже и сильнее запечатлеть в своей
душе образ Царя и Царицы. Мне посчастливилось уже их видать три
раза, если не больше. Царь — среднего, если не меньше, роста, в про
стом офицерском костюме, с Владимиром в петлице; лицо приятное,
глаза — голубые и чрезвычайно добрые; голос с маленькой хрипотой;
цвет лица — бледноватый. Царица — весьма грациозная, в кружев
ном платье кремовом — светло-желтом; голова несколько наклонена;
взгляд несколько грустный; лицо красноватое, кажется, по местам с
нервною сыпью; нос — несколько заостренный; черты лица тонкие
и приятные. Стоит — стройна и грациозна, но точно думу какую-то
думает... После христосования с духовенством Царь немного погово
рил с митрополитом.
Разговор почти буквально был следующий:
—Однако, у вас в Москве хорошие голоса.
—Да, Ваше Величество. Здесь набираются голоса со всей России.
—У вас новый протодиакон*?
—Да, Ваше Величество.
—А где же прежний*?
—Умер.
—Вот как! Давно? Ведь он был еще не стар.
—Около году. Он умер от гангрены вследствие неосторожного обре
за ногтя.
Затем мы раскланялись и тем же порядком возвратились. Много
мыслей в это время у меня роилось в голове под впечатлением этого
христосования. Конечно, Царь и Царица — простые люди. Но тут важна
идея. Царь и Царица русские! Ведь это целая история! Ведь это событие в
твоей жизни! Иной, а таких целые миллионы, так / и умрет с неудовлет-
11Громогласие (церк.-слав.).
воренною жаждою увидеть их, а тут не только видишь — христосуешься,

говоришь. Действительно, этот день сугубо велик для меня...
При гуле ивановских колоколов* возвратились мы в Успенский
собор, а оттуда в Чудов. Сюда, впрочем, пришел митрополит, Саблер
и я. Саблер с обычной поспешностью, перебегая, точно пташка, с
предмета на предмет, что-то начал расспрашивать меня о состоянии
Академии, церковности, дисциплине и т. п. Причем начал возбужден
но говорить о тяжелых временах, переживаемых Церковью, о «Новом
пути»*, о священнике Ус-м, который пишет возмутительные статьи*,
об отсутствии твердой церковной власти, то есть о чем только он и не
говорил!
Обильный поток его красноречия, которому очень равнодушно
внимал Владыка, гораздо больше меня знакомый с подобными шабло
нами, я прервал следующими недоуменными вопросами:
—А ведь, Владимир Карлович, «Новый путь» издается в Петербурге,
и притом, как слышно, духовные статьи находятся под ведением духов
ной цензуры и даже, как говорят, чуть ли не самого Владыки.
—Ах! Да, да! Что делать, что делать! К сожалению, к прискорбию... —
и только ахи, вздохи, и больше ничего.
Затем вопрошаю я Владыку:
— Слыхали ли, Владыка, что в Москве на Святой [седмице] ожи
дают свящ енника Петрова, который будет читать публичную лекцию
в Историческом музее, и, по сообщению «Русских ведомостей», даже
определена тема — «Всеобщее апостольство»*.
— Нет, ничего не знаю.
— Полагаю, не будет же он читать без вашего соизволения.
— Нас теперь об этом не спрашивают.
Владимир Карлович при этом все возбужденно вертелся, то ахал, то
возмущался, то утверждал, то отрицал одно и то же.
— Ведь вот, — продолжал Владыка, — Великая княгиня Елизавета
Феодоровна интересуется им. Ну и пусть устрояет там у себя аудито
рию для него, — всякий волен делать в своем доме, что ему угодно.
Замечу, что я о Петрове заговорил вовсе не потому, чтобы я
имел что-либо против него — напротив, я его с большим интересом
читаю, — а только на тему «об ослаблении церковной власти», об
усилении которой так заботится Владимир Карлович, уничтоживший
ее, — он с другими ему подобными предшественниками.
На этом разговор окончился. Владимир Карлович отправился с
визитами, Владыка — к Великому князю, а я — тоже с визитами. Был
у князя Ш иринского — не застал, у губернатора Кристи — тоже, у
помощника генерал-губернатора А. Г. Булыгина* — тоже. / Наконец, 58 об.
спросил наудачу полицейского, где остановился министр внутренних

дел Плеве, даже не зная, здесь ли он. Оказалось — здесь и в гостинице
National. Я отправился к нему на правах старого знакомого. К моему
удовольствию, он оказался дома, что так редко бывает в это время, и
сейчас же принял. Прием был весьма любезный. Сущность разговора,
весьма для меня лестного, передаю не в целях автобиографических
для самовосхваления, а для памяти своей. Высказав удовольствие по
поводу прошлогоднего своего пребывания в Академии на Страстной и
Пасхальной службах, за прекрасный строй службы, так что и семича
совое стояние за службами его не утомляло, он затем начал говорить
комплименты мне. Из этих комплиментов я со спокойною совестью
могу отнести к себе следующие слова, характеризующие мое отнош е
ние к студентам: «Я заметил: не допуская фамильярного обращения
со студентами, вы не держитесь и в отдалении от них. Это обеспечи
вает порядок, который есть душа всякого учреждения». Дальше я счи
таю только комплиментом: «У вас железная рука, твердый характер,
у вас порядка не может не быть». «О, если бы!» — приходится на это
сказать.
Видя подобные незаслуженные похвалы себе, я стал отражать их
подобным же оружием и сказал министру:
— Эту твердую руку мы видим в вас. Академия никогда не забудет
вашего пребывания и молитв в ее храме в то время, когда вы, год тому
назад, взяли в свои руки тяжкий подвиг служения России. Годичных
юбилеев нет, но в настоящее время достойно и такие юбилеи празд
новать. Я очень счастлив, что имел удовольствие в то время встречать
светлый день Пасхи с вами — дорогим гостем.
Он поблагодарил меня и сказал по поводу «твердой руки»:
—Твердость наша обуславливается твердостью начальников отдель
ных частей, а без этого, если начальник — тряпка, и наша твердость
почвы не имеет.
Поговорив затем еще о разных злобах дня в общем около четвер
ти часа, мы расстались, причем он проводил меня до дверей и помог
надеть верхнюю рясу. Отсюда я поехал в Чудов, где Владыка ожидал
меня с обедом. За обедом делились впечатлениями переживаемого. /
В три часа была в Успенском соборе Пасхальная вечерня, совер
шаемая митрополитом, в сослужении, кроме меня, преосвящ ен
ных: Трифона, Григория, Нафанаила и многочисленного духовенства.
Народу — негде яблоку пасть. Хор синодальный великолепно пел. Во
время облачения пели мальчики трио «Воскресни Боже». Ангельские
голоса их переливались, как пение птичек. Настроение умилительно
торжественное, кажется, единственно возможное в такой полноте
только в первом всероссийском храме. Поучение говорил преосвящ ен

ный Трифон, слишком с претензиею на эффект.
После вечерни отправился к о. наместнику Иннокентию, где пили
чай; а затем отправились в древнейшую монастырскую церковь, устро
енную святителем Алексием во имя чуда святого Архангела Михаила.
Храм очень интересный, а особенно — подземные своды его, несо
мненно, заключавшие в себе два храма. Тут есть и место заточения
патриарха Гермогена*. Этот храм и своды под ним осматривали на
Страстной седмице Государь и Государыня с Великими князьями. Отец
И ннокентий давал очень подробные сведения, которые теперь он и
повторил. В семь часов поехали мы с визитом к преосвященному Пар-
фению, а от него проехали по Тверской до Валаамского подворья, а
оттуда — обратно. Везде возжигалась иллюминация. Тверская вся бли
стала огнями. Проезд был только до Страстного монастыря, оттуда мы
и повернули мимо Страстного бульвара и насилу добрались домой. Вся
Москва блестит. Погода стояла чудная. Уснул в десять часов. Сквозь
сон в три часа утра чудною гармониею разносился ивановский звон.
Понедельник. 7-е [апреля]. Служил с митрополитом в храме Христа.
До прибытия Владыки видался в алтаре с «известным» ныне деятелем
по открытию мощей Серафима архимандритом комендантом Суздаль
ского монастыря Серафимом (Чичаговым)*, бывшим артиллерий
ским полковником, со множеством звезд и орденов и с мальтийским
крестом. Архимандрит — очень представительный. Я его мало знаю.
Почему-то многие неодобрительно отзываются о нем, считая его за
нахала-хвастуна. Один уже ответ его на мой вопрос о длительности
пребывания в М оскве очень характерен: «Долго пробудете здесь, в
Москве?» «Это будет в зависимости от пребывания здесь Государя!» —
таков его ответ. Много он мне говорил о тех хлопотах, какие выпадают
на его долю по работам для уготовления помещений ко дню откры
тия мощей. Говорил, что Их Величества и многие из Царской семьи
будут на открытии; что он хлопочет (?), чтобы кроме / назначенных 59 об.
архиереев — Тамбовского и Нижегородского* — дозволено было при
сутствовать и другим, вопреки «манипуляциям» победоносцевским, и
в таком роде. Когда же я спросил, а будет ли на открытии преосвящ ен
ный Димитрий (Ковальницкий) Казанский, то он с живостью ответил:
«О, нет-нет, ни за что! Хорошо, что его убрали. Ведь это — человек
академический, жизни не знает; человек слишком самостоятельный,
что себе говорит, то уж неизменно добьется. Нет, нет!..» Я хотел было
возразить, что все это к чести его относится, а не к укоризне, но тут
зазвонили во вся — Владыка прибыл. О причине неудовольствия Сера
фима на преосвященного Димитрия я, кажется, уже говорил.
Хор пел, как вообще архиерейские хоры. Народу множество. Слу

жить в таких храмах — на людях — большое удовольствие. Владыка
пригласил к себе на обед. К двум собрались у него: преосвященные
викарии, протопресвитер И. JI. Янышев*, неизбежный В. К. Саблер
и случайно приглашенный визитер Гуськов, должно быть, большой
благотворитель. За чаем, в ожидании сбора гостей, то есть собственно
Саблера, который где-то рыскал, шла оживленная беседа со мною и с
обаятельнейшим Иоанном Леонтьевичем о церковной жизни Запада
и Востока, отчасти в сравнении с нашей. Оба мы были там, поэтому
материалов было достаточно. Отсюда я еще пришел к глубокому убеж
дению, насколько полезны путешествия. Беседа началась с рассказа
о. Янышева о том, как религиозны Царь, Царица и детки, как чинно,
благоговейно и молитвенно стоят они во храме.
Я, имея в виду многие данные неблагоговейного стояния в храме,
сказал:
—О, если бы и все подлежащие власти брали с них пример; а то как
ведут себя, особенно в провинциальных городах!
— Во многом мы, пастыри, виноваты, — ответил Янышев. — Рас
скажу Вам пример из своей заграничной практики, из пребывания во
дни молодые еще в Висбадене. В храм приходило много иностранцев,
но также и русских, сановных людей, привыкших у себя на родине
к разного рода вольностям. Вижу, ведут себя в храме возмутительно:
смеются, разговаривают, тогда как иностранцы — чинно. Вот я в удоб
ное время выхожу на солею и обращаюсь вежливо: «Возлюбленные!
Если вы Бога не боитесь и не стыдитесь, то постыдитесь вот этих ино
странцев и иноверцев (а они-то по-русски не понимают), которые так
чинно ведут себя в храме. / Помолимся же». Раз-другой сказал, и боль
ше никогда подобного у меня не повторялось, не только здесь, но и в
других местах моего служения — уж такую репутацию заслужил.
Беседовали о старокатоликах, о расколе, об ересях и т. п. Могу толь
ко сказать, что такие люди, как Янышев, — украшение нашего клира
по широте богословских взглядов. За обедом главным собеседником
был тот же просвещеннейший И оанн Леонтьевич. Рассказывал он о
царских девочках*, как они забегают иногда к нему в комнату, как он
любуется ими, с каким благоговейным страхом приступала к испове
ди в первый раз старшая — семилетняя Ольга Николаевна*, сколько
им удовольствия доставляет пребывание в М оскве, как их одаривают
теперь москвичи. В числе подарков он назвал, между прочим, куклу
в виде ребенка, приготовленную Вознесенским женским монасты
рем. Это дало повод Саблеру сострить: «Ах, ах! Хитроумная матушка
Евгения (настоятельница)* соорудила ребеночка». Вообще, Владимир
Карлович только острит, говорит славянизмами, хотя это только, быть

может, один из дипломатических приемов, чтобы не говорить о деле.
Пред последним блюдом келейник доложил Владыке, что велели
передать о прибытии к нему в половине четвертого часа Царских особ.
Было три часа. Мы встали тотчас из-за стола и уехали. Остался только
в задних комнатах, как «богоглаголивый Аввакум на божественной
страже»*, многоглаголивый Владимир Карлович. Действительно, через
четверть часа посетили митрополита их Высочества, а через три чет
верти часа — Их Величества с Наследником.
Вечер провел у Камаровских, по обыкновению мило и радушно.
Вторник. 8-е апреля. Принимал некоторых визитеров. Была «хитро
умная» матуш ка-старуш ка Евгения. Рассказывала, как матушки-
игуменьи представлялись вчера Их Величествам, как христосовались
с тремя старшими царскими девочками-ангелами, как одаряли их
пасхальными подарками. Трогательно, по ее рассказам, было, как пре
старелая игуменья Зачатьевского монастыря* в порыве восторга пала
до земли пред детьми со словами: «Ангелы Божии» — и не могла встать,
только что ее подняли. Вообще, много-много рассказов теперь созда
ется из времени пребывания в М оскве Государя и детей.
В одиннадцать часов поехал к Великому князю Сергею Александро
вичу, где назначен был пасхальный прием. Получил чудное ф арф оро
вое яйцо с изображением святителя Алексия. / Сегодня предполагался 60
«святой вечер» в Епархиальном доме, устрояемый митрополитом.
Перенесен на завтра по каким-то соображениям. Поэтому я решил
уехать домой, чтобы завтра приехать. В четыре часа заехал к одному из
распорядителей вечера ректору семинарии о. Анастасию за билетами.
Он передавал об инциденте, происшедшем только между преосвящ ен
ным Парфением и другим распорядителем о. архимандритом Сераф и
мом (Голубятниковым)*. Преосвящ енный попросил у него несколько
билетов, а о. Серафим спросил: «Для кого?»; тогда Преосвящ енный
возвратил их ему с неудовольствием. В пять часов заехал к Владыке;
он угостил меня ужином, и я уехал от него в половине восьмого на
вокзал и в десять прибыл к себе в Посад. Нашел много поздравле
ний. Поздравлял меня митрополит Антоний с Пасхою и Монаршею
милостью.
Среда. 9-е апреля. В пять часов вечера выехал в Москву; со мною
ехали профессор Каптерев с супругою, М ышцын и секретарь Всех-
святский на святой вечер. К половине восьмого у Епархиального дома
была уже масса экипажей и народа, которые думали, что Государь
будет присутствовать на вечере. В самой зале было полно избранного
общества — архиереев, духовенства и аристократии, местной и петер

бургской, много придворных. Был и министр Плеве. Часть залы была
занята большою эстрадою, покрытою красным сукном, для концерта
соединенных хоров — синодального, чудовского, [храма] Христа С па
сителя и Общества любителей церковного пения*. Вечер этот состоял
из двух отделений.
В первом отделении предложил свое чтение сам Владыка «О значении
Воскресения и его действительности»*. Владыка читал очень тихо, так
что даже мы, сидящие в первых рядах, не всё слышали, о других нечего
говорить. Длилось чтение три четверти часа и всех утомило. Я просто
диву давался: проповеди произносит Владыка очень живо, зажигатель
но, а тут — монотонно и вообще неудачно... По-моему, лучше было бы
ему не выступать на этой кафедре. Хорошо, что Государя не было.
Во втором отделении говорил преосвященный Трифон, тоже о
Воскресении*. Это была самая простая проповедь; по содержанию
слишком мелка, но зато произнесена с присущими ему театральными
замашками, с дрожанием голоса, с переливами от forte к piano0 и нао
борот. Поэтому, несомненно, произвела впечатление, особенно среди
дам, разных старых графинь и княгинь, которые / по-французски вос
хищались «князем-епископом». В обоих отделениях пели хоры отдель
но и вместе, под управлением директора синодального хора Орлова*.
Пели в общем хорошо, но и только. Особенно удачно исполненным
показалось мне «Да воскреснет Бог» Смоленского*, исполненное сме
шанным хором любителей. На концерте пришлось мне сидеть рядом
с И. J1. Янышевым, а затем я, по просьбе Саблера, пересел к Плеве,
чтобы занимать его разговором. Вообще, вечер можно считать неудав-
шимся и, как ни прискорбно, благодаря чтению Владыки.
На другой день после концерта, в четверг, в четыре часа выехал к
себе и в шесть прибыл домой.
Суббота. 12-е [апреля]. Служил в академическом храме. Раздавал
артос, пред чем произносил маленькое поучение.
Воскресенье. 13-е [апреля]. Служил в Лавре. Обедал у наместника.
Получил сегодня приглашение на царский обед, на 15-е.
Вторник. 15-е апреля. Сегодня в половине второго выехал в Москву.
С визитом прямо поехал к Владыке, у которого пил чай. В шесть
часов назначен сбор нас, архиереев-викариев, с Владыкою в Чудове,
чтобы отсюда всем поехать во дворец. В половине седьмого прибыл
Владыка, и в три четверти седьмого мы приехали во дворец, с подъ-
” От громкого к тихому (итап.).

езда против М осквы-реки. Гоф-курьер указывал нам путь и привел в

Александровскую залу, где уже были приглашенные, около четырехсот
военных и гражданских чинов. Величественная зала вся была зали
та электрическим светом. Звезды сияли на грудях, пестрели разные
ленты. Присутствие черных клобуков как-то не гармонировало с этою
средою. Главный стол занимал середину залы в длину ее, а от него пер
пендикулярно были расположены другие столы. Место каждого было
обозначено карточками с именами. На столах стояли громадные вазы с
великолепными живыми цветами, раскиданными, кроме того, по сто
лам. Множество лакеев в красном одеянии разносило предварительно
холодные закуски. Ровно в семь часов из Тронной залы показались Их
Величества в сопровождении Их Высочеств, фрейлин и придворных
чинов. Воцарилась тишина. Поклоном приветствовали мы их появ
ление. Затем заняли свои места. Митрополит прочитал «Отче наш»
и благословил стол. В центре заняли места Их Величества. По левую
руку Государя заняли места: Великая княгиня Елизавета Феодоровна,
Рихтер*; / по правую руку Государыни: Великий князь Сергей Алек- 61
сандрович, фрейлина княгиня Голицына*, министр внутренних дел
Плеве, графиня Олсуфьева, граф Кутайсов, княгиня Уварова* и другие.
Против Государя сидел министр Двора Фредерикс*, по левую руку его
митрополит, преосвященный П арфений, Трифон, я, Данилов, Мала
хов* и т. д. Царица и княгиня блистали бриллиантами, изумрудами и
другими драгоценными камнями. Я в первый раз понял всю прелесть
блеска камней. Все были в откровенном декольте. Все время музыка
играла; но навряд ли кто внимал ей; я даже думаю, что музыка нарочи
то играла, чтобы имели возможность друг с другом разговаривать. Нам
подавали постное — рыбное. Меню я взял с собою на память. Обед
продолжался около полутора часов. После этого все перешли в сосед
нюю Тронную залу, где и стали полукругом. Царь с Великим князем
некоторое время отсутствовали, вероятно курили. Осталась Царица, к
которой подходили некоторые по указанию обер-церемониймейстера,
кажется Долгорукого*. Первым подошел митрополит, с которым она
беседовала минут десять, затем — П арфений, Трифон и я. И нас она
удостоила своей милостивою беседою.
Меня она спросила на русском языке с немецким оттенком:
— Вы были в Иерусалиме?
— Имел счастье, Ваше Величество.
— Интересно?
— Весьма интересно и назидательно.
— Говорят, там провели железную дорогу. Это нэ хорошо. Лучше
так. Прежде лучше. Нэ нужно было.
—Совершенно верно, Ваше Величество.

— Нам в старый Иерусалим трудно ехать. Н о мы были в Новом
Иерусалиме*, в субботу. Много интэресно. Хорошо там. Вы были?
— Был, Ваше Величество.
— Похожи один на другой?
—Кувуклия очень сходна. Но в Новом Иерусалиме куда чище. Греки
не блюдут чистоты.
—Очень жаль!
На этом разговор и кончился. Затем явился Государь с Великим
князем и тоже начал удостаивать некоторых Своею беседою, обходя
ряды. Тоже начал с духовных.
Со мною разговор:
— Полный комплект у вас студентов?
— Полный, — двести двадцать человек.
—Все интерны?
—Экстернов десять студентов.
— Какой год ректором?
— Шестой.
—Значит, мы виделись в прошедший мой приезд в Лавру.
— Имел счастье видеть Ваше Величество.
— Сожалеем, что теперь не пришлось быть в Лавре по недостатку
времени; в следующий наш приезд непременно будем.
Нужно видеть, как всякий горит желанием, чтобы Государь / заго
ворил с ним. Но далеко не все удостаиваются этой высокой чести.
Великий князь обращает внимание Государя на кого нужно. Саблер,
стоявший сзади нас, архиереев, и знающий все тонкости придворной
жизни и лиц придворных и чиновных, служил, так сказать, нашим
толмачом. Он обращал наше внимание, как уловляют многие психо
логические моменты, что Государь обратил внимание и т. д. «Вот-вот,
уловил. Теперь он будет другом многим, которые и знать его доселе не
хотели...» Вообще, я думаю, скользка придворная жизнь...
В половине десятого Их Величества откланялись, и начался разъ
езд. Я отправился в Чудов, куда сегодня прибыл мой приятель Степан
Тимофеевич Голубев для работы в архивах. С ним мы просидели в
беседе до трех утра.
Четверг. 17-е [апреля]. Вчера приехал из М осквы в два часа. В вагоне
просквозило; вечером сильно лихорадило; сегодня также. Доктор про
писал липу с фенацетином. В семь часов заходил ко мне преосвящ ен
ный М инский Михаил (Темнорусов)*, прибывший на похороны своего
старого отца — протоиерея, проживавшего на покое в Посаде, куда он
прибыл из Архангельска. Преосвящ енный Михаил — мой сослуживец
по Кишиневской семинарии. В 1890 году в Киш иневе же пострижен в

монахи, был затем инспектором Ставропольской семинарии, ректо
ром Новгородской семинарии, М огилевской, викарием Виленским и
епископом М инским с 1899 г. Теперь ему сорок восемь лет, уже седины
много; архиерей — благообразный, хотя несколько маловат ростом.
Рассказывал о полякующих губернаторах и об унижении ими право
славного духовенства и покровительстве полякам. Свою мысль иллю
стрировал он многими примерами.
Погода стоит чудная, просто невероятно, чтобы в двадцатых числах
апреля было так тепло. Почки распускаются; аромат свежести всюду.
Хорошо. Жаль, если настанут холода в конце месяца, как предсказует
Демчинский*.
Воскресенье. 20-е апреля. Служил у себя. Вечер провел у профессора
В. А. Соколова, у которого были также Н. Ф. Каптерев и Н. А. Заозер-
ский и зять П. В. Тихомиров. В приятной беседе незаметно прошло
время до половины одиннадцатого вечера, когда я и уехал домой.
Визиты профессорам я отдаю по вечерам, по очереди. /
Понедельник. 21-е апреля. Был Совет. Рассмотрели экзаменацион- 62
ное расписание. Экзамены начинаются 28-го апреля, оканчиваются
31-го мая. Прочитаны были рецензии М. Тареева и И. Попова на
магистерское сочинение Н. Городенского «О нравственном созна
нии человечества»*. П ризнано удовлетворительным. Заслушано также
прошение и. д. доцента по библейской истории о. И осифа о назна
чении рецензентов магистерского сочинения его «Иосиф Флавий»*.
Прошение это, так сказать, фиктивно, потому что сочинение еще не
все напечатано. Но ему желательно ускорить дело и, если возможно,
устроить диспут в начале июня. Рецензентом назначен В. М ышцын, а
вторым я себя назначил.
Больше официальных дел в Совете не было. Да, заслушано прош е
ние исполняющего должность доцента П. Тихомирова об увольнении
его в отпуск за границу на год. Прошение очень мотивировано. П ро
фессор Андреев просит также отпуска заграничного — в Париж, на
каникулы, для занятия в Парижской национальной библиотеке. Тот и
другой просят исхлопотать субсидии. Совет будет просить, но будет ли
удовлетворена его просьба — это еще вопрос.
После официальных дел говорили «вообще». Между прочим, новый
редактор И. В. Попов рассказывал о своем визите митрополиту с
просьбою о продолжении субсидии в две тысячи рублей на нужды
редакции, собственно на издание святоотеческих творений. М итро
полит весьма любезно принял. Субсидии продолжать обещал, но при
этом сказал: «Даю на издание именно святоотеческих творений, но

не на “ Богословский вестник” , в котором иногда помещаются статьи
не в святоотеческом духе». Очевидно, разумеет здесь статьи о мона
шестве, идущие вразрез со статьями архимандрита Никона, не пере
стающего инспирировать Владыку. Об этой инсинуации профессор
Попов говорил, что он имеет самые верные сведения. Это замечание
Владыки пришлось весьма по сердцу о. Никону, который на другой же
день услышал его и с торжеством говорил: «Хорошо им досталось от
Владыки!»
А теперь как раз печатается статья С. Смирнова «Как жили иноки в
древней Руси»*, всецело направленная против эгоистического взгляда
на монашество о. Никона. Вообще, ума в Никоне не отрицаю, но чест
ности — очень мало.
Среда. 23-е апреля. Царский молебен* служил у себя. Вечером загля
нул на часок к нашей, да и всероссийской знаменитости Е. Е. Голу-
бинскому*. Барский дом здесь у него, прекрасно культивированная
усадьба. Конечно, застал его в халате. Старик еще бодрый. / Приемы
его в обращении очень оригинальны, так что иного могут привести
в смущение. Смеется очень характерно — сильными, порывистыми
взрывами; очень часто «чертыхается». Но очень симпатичный старик.
Сообщил мне, что 19-го мая он избран штатным академиком*, за что
будет получать четыре с половиною тысячи.
—Черт его знает, сколько денег. И за что? Чтобы показаться только
в Петербурге раз-два!
Я отвечаю:
—За честь, которую вы им окажете.
Взрыв страшного смеха.
—Черт побери, какая честь?!
С большим удовольствием, но вместе и с ирониею, рассказывал он,
как Св. Синод при канонизации останков Серафима воспользовался
его «Канонизацией святых на Руси»*, какая книга доставила ему пре
жде много неприятностей. Евгений Евстигнеевич говорил даже, что и
«Синодальное деяние» составлено под влиянием его идей*.
— За это, — шутя я сказал, — пожалуй, и вас можно будет канони
зовать.
— Нет, не нужно, — тоже смеясь, ответил он.
Гуляли мы с ним по его усадьбе, где каждое деревцо им посажено.
Выходили в калитку на поле, любовались видами на поля, зеленеющие
леса, скиты. Теперь он занят переизданием второй половины первого
тома своей «Истории»*. Дал мне свою «Канонизацию» и первую поло
вину первого тома своей «Истории»*.
Был у меня сегодня и бывший Саратовский преосвященный Иоанн

(Кратиров), пребывающий теперь на покое в Симоновом монастыре
в качестве настоятеля его*. В бытность его ректором Петербургской
академии он меня постриг и рукоположил во диакона и иеромона
ха*. Он теперь с маленьким параличом. Говорит очень неразборчиво.
Ногу одну волочит. С виду он и теперь представительный. Говорил,
что и меня имели в виду на его место — в Саратов. Назначен туда его
викарий Гермоген*; по словам И оанна, он очень недалекий, с «пустою
головою». Быть может, такая аттестация объясняется не совсем брат
скими отнош ениями, существовавшими между ними, что и послужило,
кажется, одною из причин ухода на покой преосвященного Иоанна.
Четверг. 24-е апреля. Пред вечером заезжал к профессору М. Д. Муре-
тову якобы с визитом, а на самом деле взять у него немецкие пособия
относительно Иосифа Флавия. У него свой дом с усадьбою, правда,
не особенно культивированною. Обложен книгами. Вполне опреде
ливш ийся старый холостяк, подозрительный, особенно относительно
политической неблагонадежности. Про него рассказывают в этом
отношении массу анекдотов. Вот, например, теперь. Вижу, висят у него
очень нехорошие портреты Их Величеств.
—Что это, М итрофан Дмитриевич, / у вас такие плохие портреты? 63
— Да это я купил в приезд сюда Государя, на коронацию. У меня
внизу жил жандарм. Кто его знает: мог еще донести куда, что у меня
портретов нет. Вот я взял и купил. Да еще вот что. Был у него хоро
ш енький мальчик, теперь учится прекрасно в здешней гимназии. Я ему
как-то подарил книгу «Приключения Гулливера», что ли. На обертке
нарисованы какие-то бандиты с револьверами. Он возьми да и выставь
ее на окно. Прохожу как-то и вижу эти револьверы. Я поспешил к нему
и говорю: «Что вы, что вы? Ведь тут Государь проезжать будет. Убрать
сейчас же эту книгу. Разве я вам для того давал, чтобы вы меня под
водили?»
И все это рассказывается в серьезном тоне, без всякого подозре
ния, насколько комичен сам почтенный М итрофан Дмитриевич в
излишней подозрительности. Но вообще М итрофан Дмитриевич пре
красный человек и, несомненно, ученейший муж.
От него зашел по соседству к профессору Н. Ф. Каптереву — един
ственное семейство, где я себя чувствую непринужденно. Кажется, и
они относятся ко мне хорошо. Супруга Николая Феодоровича, Вера
Сергеевна, дочь бывшего ректора Академии Смирнова*, очень почтен
ная и умная дама, с которой приятно и есть о чем поговорить. У них
чудный дом с великолепною усадьбою. Гуляли по саду, среди березо
вых и сосновых аллей. Все дышало свежестью и ароматом. Впрочем,
было несколько сыровато, и мы отправились в дом, собственно на

балкон, откуда великолепный вид на скиты. Здесь же были профессор
М ышцын с супругою, секретарь Н. Д. Всехсвятский с супругою и зуб
ной врач — девица Бурундукова — друг семьи Каптеревых. В приятных
разговорах, в воспоминаниях о Палестине, в слушании пения (М ыш-
цына и Бурундуковой) и игры на фисгармонии (сама хозяйка), в ужине
с питием весьма незаметно прошло время до половины одиннадца
того, когда я и отправился домой. Погода великолепная. Луна светит
полным блеском. Долго еще ходил у себя по аллеям нашего садика,
наслаждаясь чудною, весеннею ночью, причудливыми тенистыми
очертаниями колокольни... Вообще, такой ранней, теплой весны не
помнят. Что она предвещает? К добру ли? Как жаль будет, если ударит
мороз и все сожрет своим холодным дыханием... /
28-е [апреля]. Понедельник. Начало экзаменов. Был, между прочим,
и экзамен по моему предмету. Экзамены у нас не строгие, и им мало
значения у нас придают. Злобою дня теперь служат статьи по вопросу о
монашестве, одновременно появившиеся в майской книжке «Душепо
лезного чтения» и апрельской «Богословского вестника». В «Душепо
лезном чтении» статья главным образом против Спасского за его зна
менитую статью, бывшую для него лебединою редакторскою песнею,
профессора А. И. Введенского и [статья] о. архимандрита Никона*.
Статьи кусательные, но фельетонного пошиба. В «Богословском вест
нике» статья С. И. Смирнова*, хотя несколько и тенденциозная, но с
эрудицией. Статья, несомненно, умная, а главное — тонко ядовитая,
обижающая «идеальные» монашеские воззрения о. Никона, которые в
существе являются грубо материальными. После фактов, приведенных
Смирновым, из истории русского монашества, из жизни самого осно
вателя Лавры преподобного Сергия, Никону будет трудно что-нибудь
возразить, кроме разве разных инсинуаций по адресу Академии.
Вторник. 29-е апреля. Был у меня бывший настоятель Валаамского
монастыря игумен Гавриил, переведенный в сане архимандрита насто
ятелем Алатырского монастыря, Симбирской епархии*. Что послу
жило причиною такого падения, неизвестно для меня. Я спрашивал
архимандрита, но он уклонился от ответа. Не пьянство ли? Кажется,
я уловил некие признаки в нем этого порока. А ведь Валаам известен
своею трезвенностию. Во всяком случае, какая-нибудь должна быть
сильная причина, принимая во внимание сильные связи его, как
настоятеля Валаама, даже с Высочайшими особами, — но и они оказа
лись бессильными. Как мог, утешал его. Несколько умиротворенный
он вышел от меня.
Вечером был у меня живущий здесь на покое А. А. Нейдгардт пред

отъездом на время в Петербург и в Ригу, на взморье, и в монастырь
сестер Мансуровых*. Человек он весьма начитанный и дышащий
любовию к Церкви. Не имея возможности сам что-нибудь сделать, он,
по привычке старых людей, говорит, и сильно говорит, побуждая дру
гих к деятельности, все осуждает, сожалеет о бездеятельности иерар
хии, связанной по рукам чиновниками и т. д. С ним весьма интересно
поговорить. Как человек, отрешенный от жизни и дел, не ответствен
ный, следовательно, ни за что, он настоящий идеалист и теоретически
перестраивает весь строй Церкви*. / Во мне вполне справедливо он 64
видит своего единомышленника и человека, по его пристрастному
суждению, если не дельного, то одушевленного желанием к деятель
ности на пользу Церкви. Он считает сферу моей настоящей деятель
ности слишком узкою; нужна-де для меня сфера живой, епархиальной
деятельности. Я с ним в данном вопросе не согласился и сказал, что я
совершенно не хочу на епархию, страшусь епархиальной деятельности
и доволен настоящим положением. Между прочим, он желает меня
видеть епископом Американским ввиду слухов об оставлении еписко
пом Тихоном своей кафедры и возвращении его в Россию*. А я, надо
сказать, совершенно этого не желаю.
— Вот, я еду в Петербург, — сказал он. — Буду у митрополита Анто
ния (с которым он в добрых отношениях), у Саблера и порекомендую
вас в Америку.
— Благодарю, — ответил я. — Я не гожусь туда, так как не обладаю
данными для этого: нет у меня дипломатической тонкости, языков не
знаю хорошо, чтобы говорить. Порекомендуйте преосвященного Три
фона, обладающего этими качествами.
После этого он об Америке не говорил ни слова. Надо заметить, что
он, как и другие аристократы, видят в преосвященном Трифоне вели
кое, несравненное светило, которое предназначено светить на великой
свещнице, чуть ли не на Московской*. После этого понятно его мол
чание на мое предложение посветить преосвященному Трифону на
американской свещнице...
Среда. 30-е апреля. Подача кандидатских. В Академии веселье:
питие, лики и тимпаны*.
Воскресенье. 4-е мая. Служил у себя. Был у меня преосвященный
Трифон, служивший в Доме призрения, где он состоит попечителем.
В Москве у него я не бываю с некоторых пор, когда он не принял меня
под предлогом болезни.
—Я думал, что вы не примете меня, — начал он полушутя.
—Я не одержим капризами московских викариев, — ответил я.

С час времени сидел он у меня. Время прошло незаметно в непри
нужденных разговорах. Может быть, в самом деле, некоторые стран
ности его объясняются болезненным состоянием его.
Вторник. 6-е мая. Служил в Лавре. Трапезовал у отца наместника.
Сегодня день наград. Мало архиереев награждено. Высшие награды
получены: преосвященным Макарием Томским — / крест на клобук, и
преосвященным Николаем Таврическим — Александра Невского*.
Убит уфимский губернатор Богданович в семь часов вечера в саду во
время гуляния двумя или тремя анархистами; выпущено в него девять
пуль. Причина — месть за усмирение бунта рабочих в Златоусте0,
когда по приказанию губернатора прибегли к войскам, последствием
чего застрелено несколько десятков рабочих-бунтарей*. Богданович,
по отзывам, весьма гуманный человек. Тяжкие времена! В немецких
газетах очень пессимистически смотрят на настоящее положение у нас
и каркают о дальнейших предположенных анархистами политических
убийствах.
Среда. 7-е мая. В газетах напечатаны и наши награды академиче
ские. По моему представлению получили шесть человек, сверх нормы
на два человека: действительного статского советника — В. А. Соколов
и Н. А. Заозерский; [святого] Станислава 2-й степени — Голубцов и
Глаголев; [святой] Анны 3-й степени — Андреев и секретарь Всехсвят-
ский. Небольшие, правда, награды, но я сделал все, что мог, чтобы под
винуть Московскую академию, которая по разным причинам сильно
отстала от других. В сборной перед экзаменами по этому случаю было
очень весело. Особенно предметом невинных шуток было «генераль
ство» Н. А. Заозерского, который, не скрывая, очень рад «высокому
чину». «Братцы! — патетически восклицал он. — Высокий чин! Боюсь,
как бы не убили! Одно только спасает — молодость (а ему за пятьдесят
лет, и почти весь седой)! Не подумают, что в такие молодые лета и такой
большой чин!.. Уж не знаю, пойти ли на экзамен? Как-то генералу не
подобает. Пусть идут, сидят, пыхтят эти мелкие сошки — разные там
титулярные, губернские, коллежские, статские*, а генералам непри
лично», — и в таком роде. Нужно знать и видеть Заозерского, эту чисто
русскую широкую натуру, чтобы понять соль этого юмора. Удивитель
но, как при его несчастно сложившейся личной жизни (жена бросила)
он еще сохранил такое благодушие.
Всенощную совершал в храме Вифанской семинарии.
11В оригинале описка — «в Златоустове».

Четверг. 8-е мая. Служил в Вифанской семинарии по случаю хра

мового праздника. Сказана мною речь на тему «Вемы, яко Сын Божий
прииде...»*. Всенощную служил у себя. Народу масса. Погода чудная,
весенняя. /
Пятница. 9-е мая. Служил в академическом храме. Народу, по обык- 65 об.
новению, много.
Сегодня в пять часов пришли ко мне две барыни, довольно пож и
лые, сестры. Одна из них отрекомендовалась генеральшей И олш и-
ною*, а другая Студелининою. Пришли они ко мне с жалобою на
студента IV курса А. Малевича*, якобы он обесчестил дочь одной из
них — Студелининой — глухую, выставляя ее как самую воплощ ен
ную невинность, «опасавшуюся даже от одних поцелуев забереме
неть». Эти барыни слишком откровенно и даже цинично рассказы
вали мне об этом романе. Но хорошо, что раньше я слыхал об этой
барышне, которая имела уже роман с окончивш ими курс Горчуковым
и Светловым Анатолием*. От неудачной любви она травилась спич
ками. И вообще, эта семья — гнездо разводов, романов, проститу
ции. В доме этой И олш иной живут ее племянницы — все разводки.
Заманивают к себе студентов с известными преступными целями. Я,
не подавая виду, что знаю что-нибудь об этом гнезде, стал защ ищ ать
Малевича.
— Откуда, — спраш иваю , — вы знаете об обесчестении вашей
дочери?
—Да помилуйте, все говорят.
—Все, — говорю, — тут ни при чем, если грех этот был, то, полагаю,
без свидетелей; почему такие люди подлежат суду Божию.
— Ну да, да! Это совершилось в апреле истекшего года, на линии
железной дороги. Это сама дочь мне говорила.
—Мало ли что дочь ваша может говорить. Следов в смысле беремен
ности никаких ведь нет.
—Докторское свидетельство можно представить.
— Но ведь, — говорю, — оно только засвидетельствует наличность
греха, но с кем он совершен — медицина до этого еще не дошла.
— Он ее изнасиловал! За это ему угрожает Сибирь, каторга, — рас
ходились барыни.
— Успокойтесь, — говорю. — Ваша дочь совершеннолетняя; ника
кого насилия, наверно, не было; а скорее — обоюдное согласие, если
только грех был.
Затем они стали угрожать мне митрополитом, Саблером (?) и тому
подобные глупости.
В заключение сказали:
— Мы вас предупреждаем, что она убьет его и ее оправдают. Заставь

те его жениться, не допустите к экзаменам и т. д.
Я весьма вежливо выпроводил рассвирепевших дам, возревно-
66 вавших о чести своей дочери, / которую они же наталкивали на грех
с целью заловить в сети молодого человека. Положим, г. Малевич,
кажется, не особенно высокой нравственности, но он хороший,
умный студент (второй) и может быть даже оставлен стипендиатом
профессорским. Вызову его и потребую объяснения.
Вечером на часок заезжал к исполняющему должность доцента
П. П. Соколову. Умнейший человек! Но не пишет магистерской дис
сертации, хотя состоит в Академии с 1889 года. Всячески побуждал
его; все обещает. У него только жена, детей нет и не было. Над этим
трунят наши, говоря «философия не производительна», разумея в виду
П. П. Соколова и П. В. Тихомирова, тоже бездетного.
Суббота. 10-е мая. Заходил ко мне досточудный о. Никон, чтобы
поговорить относительно завтраш него К ирилло-М еф одиевского
школьного праздника*, пригласив от имени наместника служить в
Троицком соборе, куда соберутся школьники из наших церковно
приходских школ и соседних. Жалуется на боль языка, на что получил
мой обычный ответ о самонаказании. Имел удрученный вид. Я пола
гаю, причиною этого статья Смирнова «Как жили иноки в древней
Руси», направленная против него и его воззрений и слишком ядовито
написанная. Но об этом у нас теперь не было речи, тогда как прежде,
когда он чувствовал себя победителем, только и была речь о монаш е
стве.
Рассказывал он также о своей недавней поездке в Москву на
закрытое заседание в Епархиальном доме для обсуждения вопроса «О
влиянии проповедей свящ енника Петрова на общество» и вообще для
суждения о нем.
—Грустное впечатление вынес я отсюда, — говорил с сокрушенным
сердцем о. Никон. — Большинство московских свящ енников высказа
лось за него.
—Жаль, что меня там не было, — перебил я его, — я подкрепил бы
их своим одобрением проповеднической деятельности Петрова.
После этого как-то замялся о. Никон; заряд его пропал. Обвинения
его свящ енника Петрова в том, что он не пользуется святоотеческими
творениями, а в качестве материала для проповедей пользуется про
изведениями светской литературы, народной мудрости, христианской
и дохристианской, совершенно неосновательны. Свящ енник Петров
думал было прочесть несколько лекций в М оскве, но митрополит /
66 об. наш не разрешил.
Воскресенье. 11-е мая. Служил в Троицком соборе, наполненном

учащимися. Вид молящихся детей усугублял радостное, молитвенное
настроение. Пред молебном речь сказал о. Никон, и я после молебна.
Трапезовал у отца наместника, который скептически относится к этим
«никоновским» затеям, вызывающим ропот богомольцев, которые не
попадают в собор, так как их не пускают на это время. Вообще, отец
наместник не скрывает своих чувств к о. Никону. Это, впрочем, и
понятно, помимо личных характеров того и другого: наместник стар,
делами не занимается, а потому и брюзжит против о. Никона, который
фактически заправляет всем через митрополита, слушающегося его,
кажется, во всем. По-моему, отцу наместнику следовало бы уйти на
покой и назначить сюда наместником какого-нибудь сильного чело
века, который ввел бы в оглобли самого о. Никона, слишком различно
понимающего монашеские обязанности — на бумаге и в действитель
ности...
Понедельник. 12-е мая. Обедал с экзаменационною комиссиею,
председателем которой я был, у и. д. доцента по философии П. В. Тихо
мирова. Тут, в Академии, существует хорошая традиция: обеды экза
менационной комиссии у профессора, по предмету которого был
экзамен. Правда, не все блюдут эту традицию. С пяти вечера до девяти
происходил выпускной экзамен в «моей» академической школе* под
моим председательством в присутствии многих членов (до десяти) ака
демической корпорации. Выпущено девять воспитанников. Отвечали,
в общем, прекрасно. Вообще, школа производит весьма приятное
впечатление. И если прежде некоторые из профессоров скептически
относились к ней, отчасти браня и меня за затею, которой я хотел
отличиться, то теперь все умолкли, и все должны сознаться, что доброе
дело восторжествовало и школа пользуется большим доверием со сто
роны посадского общества, и сами профессора и члены академиче
ской корпорации дают сюда своих детей.
По окончании экзамена вся экзаменационная комиссия по тради
ции отправилась к живущему тут же секретарю Академии, где в про
стой, задушевной беседе провели время до одиннадцати часов. /
13-е мая. Вторник. Канун отдания Пасхи и Коронации. В Лавре 67
служил я вечерню и утреню, совершенно по-пасхальному. В пять
вечера вошел я в Троицкий собор со встречею. Приложившись к
местным иконам, я пошел на облачальное место посреди храма, где и
облачали меня. В это время пели 9-й час. В конце его вышло из алта
ря все духовенство, и я благословил начало вечерни возгласом; затем
стихи «Да воскреснет Бог»* с крестом и трисвещником*. Во время
«Свете Тихий»* вошел в алтарь и затем совершил каждение при пении

Eis поХХа...0 Причем во время каждения клиросов и народа говорил:
«Христос воскрес». Затем после стихир «Да воскреснет...» вышел
прямо со служащими на средину и начал утреню, которая и соверша
лась затем совершенно по-пасхальному. Пасхальная служба в Лавре
совершается только в одном соборе.
14-е мая. Среда. Служил в Лавре, совершенно по-пасхальному при
открытых царских вратах даже во время причастна. Молебен без сти
хов «Да воскреснет Бог» в начале. Молитва, положенная на молебне с
коленопреклонением, читана была стоя, о чем раньше был предупре
жден наместник и архидиакон*. Наместник сказал: «В первый раз
встречаю архиерея, который в данном случае поступает согласно уста
ву», что я, конечно, принял как любезность. А архидиакон Димитриан,
надо заметить, знающий плохо устав, но мнящ ий себя таковым, на мое
распоряжение ответил иронически: «Что это — по-новому?!» Я тогда
ничего ему не сказал. Молитва предварена была только «Господу
помолимся». После службы я ему в присутствии всех служащих сделал
выговор и указал на незнание им устава, что ему стыдно и ставится в
вину непонимание своих обязанностей. Вообще, насколько я заме
чал, в Лавре не точно соблюдается правило о поклонах. Я постоянно
приучаю их к этому.
Трапезовал у отца наместника. Вечером, накануне Вознесения,
была совершена в нашем храме весьма торжественная всенощная, при
шести парах священнослужащих, выходивших в моем первостоятель-
стве на литию и величание. Масса народа. П рекрасное пение. И опять
подумал я: «Только в учебных заведениях могут быть такие торже
ственные службы». /
67 об. Четверг. 15-е мая. Великий праздник Вознесения. Служил у себя.
По всей вероятности, это последняя служба моя в Академии в исте
кающем учебном году, а может быть, и вообще последняя. Сослужило
почти все многочисленное академическое духовенство — пять пар.
Облачения белые, блестящие. Певчие постарались на славу. Херувим
скую пели Музыческу*; М илость мира — Виноградова. Масса народу.
Чувствовалась приподнятость духа. Служил я не без гордости на всю
богослужебную обстановку, на чинность и думал: «Ведь это всё мое.
Ведь это всё я создал! А давно ли было, когда некому (вследствие нехо
тения) было читать в церкви...»
'*Многая... (греч.) — начальные слова «Многая лета...», обращенные к служащему

архиерею.
После обедни зашла ко мне почти вся академическая корпорация

для поздравления с праздником и М онаршею милостью. Признаюсь,
я не ожидал этого; тем приятнее была такая неожиданность. О со
бенно приятно было мне присутствие здесь и нашего знаменитого
ученого Е. Е. Голубинского, недавно избранного академиком. Чем Бог
дал — угостил всю любезную ученую братию. Угощение было не столь
обильно яствами, сколько тем веселием непринужденным, каким оно
сопровождалось. Душою был незаменимый Н. А. Заозерский, кото
рый, несмотря на свое генеральство, все же остался таким простым
смертным, как и был. Была маленькая речь отца инспектора, привет
ственная. Затем все обратились, по обыкновению шутя, к Николаю
Александровичу сказать что-нибудь. Он все отнекивался, но наконец
сказал на тему «О нравственных и неискомых звездах», применивши
это ко мне и к корпорации. Речь по своей оригинальности и, так ска
зать, замыслу вышла очень осмысленной и заслужила всеобщее одо
брение. Затем я отвечал. Был взволнован таким сочувствием; говорил
отрывисто, но искренно и сильно на тему о любви моей к Академии,
с которой я теперь сроднился и, кажется, не могу себя мыслить отде
ленным от нее. «Если я получил звезду, — в завершение сказал я, — то
благодаря вам, благодаря тому, что каждый из вас представляет из
себя звезду». Речь моя произвела впечатление, и все троекратно про
пели многолетие. Произнесен был единодушный тост за славу и красу
М осковской академии — новоизбранного академика Е. Е. Голубин
ского. / Решено было тут же как-нибудь собраться к нему для привет- 68
ствия и выражения своего почтения. Евгений Евстигнеевич, видимо,
был тронут, но, по обыкновению , молчал и как будто сердился, пре
рывая иногда молчание характерными взрывами хохота по поводу
той или иной удачной остроты Н. А. Заозерского. Грустным был
М. Д. Муретов. Говорят, его снедает зависть к генеральству других.
Я не шучу. Говорят, он обижен. По этому поводу я тонко заметил за
обедом, что я всех желал бы видеть генералами, но не могу. М итрофан
Дмитриевич при всех своих хороших качествах имеет и некоторые
несимпатичные, и главным образом подозрительность — свойство
старых холостяков, и, как ни тяжко сказать, зависть. Но в общем все
прошло прекрасно.
Сегодня в шесть часов снимался с наличным академическим духо
венством. В семь часов поехал прокатиться в скиты. Чудная, восхи
тительная погода! В восемь часов поехал к Глаголевым. Посидел до
десяти вечера. Милые они люди; только несчастье, как я неоднократ
но говорил, — [Сергей Сергеевич] страдает запоем. Были очень рады
моему посещению, всячески высказывая это, и, как думаю, искренно,
потому что они не могут не заметить моего благожелательного отно

шения к ним.
Пятница. 16-е [мая]. Читаю присылаемое на листах магистерское
сочинение о. И осиф а (Петровых) об И осифе Флавии. Рецензентом я
себя назначил. Хочется ему до каникул диспутировать*, а между тем
сочинение еще не готово. Надеется окончить его к 25-му мая. Тогда,
быть может, можно будет составить Совет для выслушания рецензий,
а затем к числу 5-му июня и диспут. Тогда предполагается целый
ряд ученых торжеств: диспуты П. В. Тихомирова, Городенского и
о. И осифа.
Понедельник. 19-е [мая]. Был на экзамене по пастырскому бого
словию в ГѴ курсе. Один студент, М. П. Успенский, проявил признаки
помешательства*, выразившиеся в поразившем нас незнании самого
элементарного и в нелепостях. Дано знать доктору.
Вторник. 20-е [мая]. Был в Вифании на экзаменах: по нравственно
му богословию в 6-м классе, по пению и чтению в 5-м и по геометрии
во 2-м. В общем мало развиты. Поют сносно по квадратным нотам;
читают значительно хуже. /
68 об. 22-е мая. Четверг. В восемь часов вечера прибыл в Лавру Владыка
митрополит с преосвященным Таврическим Николаем, возвращаю
щимся из Синода во свою епархию.
Представлялся Владыке. Сказал, что завтра пойдет на экзамен в
семинарию, а в субботу, по всей вероятности, будет у нас — на экзаме
не. Владыка выглядит бодрым. Да и мудрено было бы болеть при такой
чудной погоде.
23-е мая. Пятница. Председательствовал на экзамене по церковно
му праву у нового генерала Н. А. Заозерского. Э кзамен он действи
тельно производит по-генеральски, то есть совершенно для формы.
Поэтому приходилось самому беседовать со студентами. Вообще, в
М осковской академии относительно экзаменов такая «формальная»
традиция. И я ее признаю, потому что экзамены при нынеш ней систе
ме совершенно излишни.
В сборной после экзаменов, где предлагается казенный чай, было
сегодня весело, благодаря В. О. Ключевскому, прибывшему сюда. Он
только что возвратился из Крыма, и со свойственным ему умением,
подогретым изрядно монопольною*, он рассказывал о своих не столь
ко впечатлениях, сколько приключениях.
Например, он очень хорошо рассказал о посещении им Севасто
польского музея:
— Проводником по музею был довольно надменный юноша, как

видно, весьма недалекого образования и ума, и который при объяснениях
немилосердно врал. Я же все поправлял. Сперва он презрительно посмо
трел в мою сторону. Я не обращаю внимания. А он продолжает врать:
«Генерал Хрущов...», — «Хрулев*», — поправляю я. Посмотрел на меня и,
кажется, хотел уничтожить меня. «Потонул корабль “Чесма”...» — «“Трех
святителей”», — поправляю я. Наконец он не выдержал и говорит при
всех, а тут дам было много, что хуже всего: «Не участвовали ли вы при
обороне Севастополя, что так прекрасно знаете современные обстоя
тельства». Сразил меня, мошенник! Но и я вывернулся. Я ему с чувством
достоинства, затронутого указанием на мои лета, да еще при дамах, ска
зал: «Я, милостивый государь, не настолько еще стар, чтобы иметь честь
оборонять Севастополь», — но главное, все это было рассказано Васили
ем Осиповичем мастерски и вызвало дружный хохот. /
М итрополит был на экзаменах в Вифании. П реосвящ енный Н ико- 69
лай в двенадцать часов был у меня с визитом, но не застал, так как я
был на экзамене. В четыре часа я ему ответил. Визит продолжался час.
Преосвященного Николая я раз только видел, когда он из Америки
ехал в свою новую епархию Таврическую. Но он мне всегда нравился
своей энергией и смелою деятельностию. При нем спать трудно. За
это его в епархии в общем не любят, как в этом я имел случай лично
убедиться в прошлом году во время кратковременного летнего пре
бывания в Крыму. Но я и тогда всячески защищал его. Словом, он —
архиерей в моем духе. Теперь при свидании я ему и выразил свое удо
вольствие по поводу истинной архипастырской деятельности, которая
удостоена Высочайшего одобрения пожалованием ему знаков ордена
Александра Невского. При этом он рассказал мне много эпизодов,
показывающих крайне тяжелое положение епархиального архиерея,
особенно при столкновении с высшими мира сего. За эти-то эпизоды
именно его и страшно ругали в прошлом году. Теперь-то мне и инте
ресно было выслушать о них из уст, так сказать, самого героя их. Один
эпизод был по поводу запрещ ения хоронить одного мичмана, кажется
Иловайского, убитого на дуэли*. Об этом запрещ ении донесено было
морским начальством министру*, тот — Великому князю Алексею
Александровичу, затем — Государю, который потребовал объяснения у
Победоносцева, а этот — у преосвященного Николая. Преосвящ енный
отвечал телеграммою Победоносцеву, что до тех пор, пока в православ
ном катехизисе дуэль будет считаться тройным убийством — престу
плением, он не может разрешить убитого на дуэли хоронить в Церкви*.
Дуэль есть незаконное явление, хотя оно и разреш ено Самодержавною
властью*. Но она также может быть уничтожена другою Самодержав-
ною властью, о чем он и подает записку, которая может быть пред

ставлена на Высочайшее усмотрение. Ввиду этого он по совести не
может разрешить христианского погребения. Если это угодно сделать
Синоду, пусть делает. Выход из этой коллизии найден был такой, что
нашелся какой-то, кажется военный свящ енник, Цветков, который
свидетельствовал, что он прочел над умирающим мичманом разреш и-
69 об. тельную молитву. / Но так как это оказалось ложью, то священника
Цветкова куда-то перевели; а затем издано было распоряжение, чтобы
убитым на дуэли не воздавать воинских почестей.
Рассказывал он также об инциденте с освящ ением памятника
адмиралу Нахимову*. Военным начальством составлен был церемо
ниал, которым предполагался крестный ход к памятнику и соверше
ние здесь молебна. Представлен он был преосвященному Николаю,
который сделал следующие замечания: учреждение крестных ходов
зависит от Синода, но он не считает его нужным по отношению к
памятнику Нахимова; затем совершение пред памятником молебна
он не считает уместным, так как молебны совершаются пред прослав
ленными Церковью святыми; тут нужна панихида, а так как открытие
памятника предполагается в воскресенье, когда панихиды по уставу не
полагаются, то совершить ее в субботу. Эти замечания П реосвящ ен
ного произвели страшный шум. Доведено было до сведения высших
властей и, кажется, Государя. Великий князь Алексей Александрович
спросил Победоносцева: «Что это преосвященный Симферопольский
запрещает молиться Богу?» Пошла переписка. Но дело окончилось
согласно предложениям Преосвященного. М оряки, конечно, страшно
озлобились на Преосвященного и при всяком случае стараются пока
зать это. Так, рассказывал П реосвящ енный, кажется, в прошлом году
22-го июля прибыл он в Севастополь и пожелал послужить в военной
Владимирской церкви. Послал известить главного начальника порта;
но он ответил, что архиерейское служение слишком длинное, а потому
они предпочитают священническое служение. Так Преосвящ енный и
не служил*.
Рассказывал еще Преосвящ енный, что министр внутренних дел
Плеве составил обширную записку по поводу последних беспорядков
в духовно-учебных заведениях. Особый отдел составляет и прошлогод
нее реформационное движение в Московской академии.
По поводу крестьянских беспорядков в Харьковской и Полтавской
губерниях* Плеве в своем докладе Государю обвинял духовенство, что
оно не содействовало прекращению их. Резолюция Государя: «Обра
тить внимание Победоносцева на это печальное явление в духовен
стве». Также по поводу избиения евреев в Киш иневе на Пасху нынеш-
него года* Плеве тоже в / Высочайшем докладе говорил, что духовен- 70

ство ничего не делало для предупреждения этого печального события.
В Синоде рассуждали по этому поводу и нашли, что теперь обвиняют
духовенство в бездеятельности, а если бы духовенство действовало, то
могли бы обвинить его, что оно раздуло известный факт. «Вообще, —
сказал Преосвящ енный, — теперь во всем обвиняют духовенство: мол
чишь — ставят в вину; действуешь — тоже».
П реосвящ енный Николай говорил также, что, по всей вероятно
сти, и меня скоро возьмут отсюда куда-нибудь на епархию, так как
многие архиереи или стары, или изнервничались. Через два месяца
примерно последуют назначения новые. Преосвящ енному Ионафану*
дают понять, чтобы он шел на покой, но он не внемлет. П реосвящ ен
ный Полтавский Иларион слишком стар* и взял отпуск для лечения.
П реосвящ енный Климент Уфимский взял четырехмесячный отпуск
за границу по болезни и, по всей вероятности, не вернется в Уфу*. Его
могут назначить на вновь открывающуюся Холмскую епархию, а то
назначат преосвященного Американского Тихона, окончательно воз
вращающегося в Россию*. П реосвящ енны й Екатеринбургский Н ика-
нор взял двухмесячный отпуск, и, по всей вероятности, его переведут
на другую епархию; на место него предполагается Михей Сарапуль-
ский, викарий Вятский*. В Уфу намечается викарий Нижегородский
Нестор*.
В Синоде намечается проект духовно-учебной реформы, но очень
странный, например, чтобы при обсуждении учебных дел в семинари
ях участвовали и представители от учеников. «Нелепее этого, — гово
рил Преосвящ енный, — ничего нельзя и придумать».
Преосвящ енный Пермский И оанн (Алексеев) полуразбит парали
чом*, еще молодой, года сорок два. Его вызвали в Синод из сожаления,
чтобы дать ему возможность здесь полечиться. Ректором в закрытую в
нынешнем году Одесскую семинарию назначен настоятель Казанского
миссионерского монастыря архимандрит Андрей (князь Ухтомский)*,
из кандидатов М осковской академии. Возмущался ревизиею семи
нарии, произведенною Нечаевым*. Ректором М инской семинарии
вместо назначенного епископом Балтским Тихона (Василевского)
назначен инспектор Новгородской семинарии Феодосий (Алмазов)*,
выпускник М осковской академии 1896 года, оставивший по себе в
Академии очень дурную память.
В заключение преосвященный Николай предложил мне погостить
каникулами в его епархии в одном из приморских монастырей — Хер
сонском* или Балаклавском / Георгиевском. Я избрал последний, куда 70
и намереваюсь прибыть числа 10-го июля. По поводу прошлогодне
го моего пребывания в Крыму incognito0 Преосвящ енный высказал

маленькое неудовольствие, что я его не известил об этом. Я сказал, что
не желал его беспокоить; да притом же я не скрывал своего архиерей-
ства, а только не желал пользоваться привилегиями моего сана. Но мое
архиерейство ведомо было многим, например местному алупкинскому
священнику*, затем благочинному, который и был у меня.
Суббота. 24-е мая. Преосвящ енный митрополит был в Академии
на экзаменах. Предварительно зашел ко мне и просидел три четвер
ти часа. Я поговорил с ним о некоторых академических делах; между
прочим — о студенте Малевиче. Оказалось, что генеральша Иолшина,
тетка якобы обесчещенной девицы, была у митрополита. Я митропо
литу разъяснил дело и представил его в пользу Малевича.
Говорил митрополит о скандале в Заиконоспасском монастыре,
где недавно пьяные монахи побили недавно переведенного сюда из
Симонова монастыря настоятеля архимандрита Никона. М итрополит
возмущался действиями Синода (?!): эти монастыри ставропигиаль-
ные*.
— Перевели его на низшее место, — в Симонов назначен бывший
Саратовский преосвященный Иоанн, — здесь его побили, а теперь уво
лили на покой*. А хуже всего то, что сюда опять назначили прежнего
настоятеля — Игнатия, который, собственно, и распустил монастырь и
не захотел ехать на ректуру в Тулу и попросился на покой в Полтавский
Лубенский монастырь*. А все это — дело Саблера, который видит в
Игнатии «живую струю». А это просто юродивый.
На мое негодование:
— Почему же никто не противодействует Саблеру? — он ответил:
— Там (вероятно, митрополит Антоний) не желают этого делать,
дозволяют ему распоряжаться. Вот, например: зачем преосвященного
Климента, человека больного, взяли из Рима и назначили епископом в
Уфу? Вот теперь, через год, он и берет отпуск по болезни. А все Саблер,
который усмотрел в нем «живую струю».
Я все негодовал:
—Какое дело Саблеру распоряжаться назначением архиереев, гово
рить, что такой-то создан для самостоятельной кафедры, такой-то
предназначается, о таком-то памятуем?!
— Гордый он человек, — сказал митрополит. — / Желает, чтобы ему
кланялись, — таких он и жалует.
— Ну, дождется, — говорю я, — от меня поклонов!
” Инкогнито (отлат. incognitus — неизвестный, неузнанный) — скрытно, тайно, не

обнаруживая своего имени и личности.
Был на экзамене по догматическому богословию у профессора

Беляева* в первой половине IV курса. Тут я председателем, а профессор
Глаголев — ассистентом. При нем спрошены четыре студента. Между
прочим, я вызвал студента Малевича, который отвечал хорошо, и иеро
монаха Арсения (Жадановского), чтобы митрополит на всякий случай
обратил на него внимание. Митрополит задавал несколько вопросов.
В общем отвечали хорошо. Затем я повел его на другую половину,
экзаменовавшуюся по нравственному богословию у профессора Тарее-
ва. Спрошены были два студента. Один из студентов (Спасский А.*)
отвечал о нравственности вообще. Решая вопрос о том, что естествен
ная нравственность не может удовлетворить человека в стремлении к
добру, счастию и истине, он подтверждал эти свои положения примера
ми героев из произведений Золя, Достоевского*. М итрополит высказал
неудовольствие, что вместо слова Божия и святых отцов прибегают к
светским писателям, и, видимо, недовольный, вышел и отправился
через мою квартиру. Тут он все мне говорил, что так неудобно основы
ваться на таких авторитетах. Я старался оправдать профессора, что это,
мол, вводная часть, а дальше — предлагаются основы нравственности
из слова Божия и святых отцов. Мне жаль профессора Тареева, кото
рый очень много трудился, и такой пассаж вышел...
В три часа была малая вечерня с акафистом, который читался нами,
тремя архиереями. У преосвященного Николая странный голос, пош и
ба тенорового, но какой-то пискливый, и интонация не музыкальная.
Странное впечатление производит контраст между его массивною
фигурою и тоненьким голоском. В пять часов окончилась; в шесть
часов началась всенощная и окончилась в десять вечера.
Воскресенье. 25-е мая. Пятидесятница. Служили мы втроем. После
часов был молебен по случаю дня рождения Государыни. Затем —
литургия, а после — вечерня. Три молитвы читали мы по очереди.
Окончилась служба в два часа. Затем, после чаю и малой закуски в
митрополичьих покоях, отправились в монастырскую трапезу, на
которой присутствовали и профессора. В четыре часа окончилась тра
пеза. В семь часов двадцать три минуты вечера митрополит и преосвя
щенный Николай отправились в Москву. Я с отцом инспектором про
вожали, а затем до девяти вечера катались по Московскому шоссе. /
Понедельник. 26-е мая. Служил в Духовской церкви. Возвел в сан 71 об.
игумена строителя Гефсиманского скита о. Илария*. Приветствовал
его речью. Обедал у о. Никона, так как отец наместник уехал в свою
Зосимову пустынь. Отец Никон был любезен, но «с грустью» на сердце.
Больно уязвлен статьею С. И. Смирнова.
Вторник. 27-е мая. Был Совет. Прочитаны были рецензии на

магистерское сочинение П. В. Тихомирова и о. Иосифа: Мышцына
и Е. А. Воронцова, М ышцына и мое*. Диспут Тихомирова назначен
мною на 2-е июня, а о. Иосифа — на 6-е июня.
Среда. 28-е мая. Сегодня в три часа ездил с А. А. Нейдгардт в Царь-
дар к нашей большой барыне Е. С. Кротковой. Хвала и честь ей,
как она устроилась на Высочайше подаренной лесной даче, а равно
устроила и призреваемых детей. Накануне Пятидесятницы посетили
ее преосвященные митрополит и Николай Таврический. Теперь это
не сходит с ее уст. Несомненно, она умная, энергичная барыня; но под
старость стала слишком говорлива и часто фигурирует ее «я». Погода
совершенно летняя, даже жаркая. Вечера лунные. Повторяю, трудно и
выдумать лучшую весну.
Четверг. 29-е мая. Больной психически студент М. Успенский
отправлен в тамбовскую психиатрическую больницу в сопровождении
приехавшей матери и сестры его, и академического служителя. [Успен
ский] находится в состоянии столбняка.
Суббота. 31-е мая. Сегодня окончание экзаменов. В одиннадцать
часов отслужено мною с академическим духовенством в академиче
ском храме молебствие, пред началом которого сказана речь окончив
шим курс. Отслужен был мною же молебен в Троицком соборе.
Теперь только и толкуют и в газетах, и в беседах о трагическом собы
тии в Белграде, Сербии, — убийстве короля Александра и королевы
Драги и нескольких министров. Переворот произведен войсками*.
В истории, кажется, подобных событий не было. Кончена династия
Обреновичей*. Провозглашен королем Петр Карагеоргиевич, живу
щий в изгнании в Ш вейцарии*. Причина убийства — неспособность к
управлению короля, ненависть к Драге и намерение объявить наслед
ником брата королевы Никодима Луньевица*. /
Воскресенье. 1-е июня. Служил в Черниговском скиту, в большом
храме. Чудный храм! Люблю его и вообще этот скит. Получил высокое
духовное наслаждение. После литургии у нового о. игумена Илария
был обед. Невольно вспомнился мне покойный игумен о. Даниил, в
гостеприимстве с которым трудно сравняться кому бы то ни было.
Понедельник. 2-е июня. В актовом зале проходил диспут исполняю
щего должность доцента по кафедре философии П. В. Тихомирова*.
Сочинение его «Пророк Малахия» — экзегетическое исследование*.
Выбор такой темы объясняется прежним преподаванием его еврей
ского языка и библейской археологии. Книга большая, со множеством
примечаний; видно не столько знание еврейского язы ка, сколь

ко немецких пособий. Оппонентами были: профессор Священного
Писания Ветхого Завета В. И. М ышцын и и. д. доцента еврейского
языка Е. А. Воронцов. Возражения были, по самому свойству пред
мета, специального характера*. Защищался очень толково; видно, что
изучил данный предмет очень хорошо. Но сорвал диспут, что называ
ется, профессор Муретов, возражения которого были очень серьезны
и касались вопроса о личности Малахии и некоторых экзегетических
толкований. Профессор Муретов, как оказывается, переводил «Толко
вания святого Кирилла на Малахию» и снабдил примечаниями его*.
Тихомиров с некоторыми из них не соглашался в своей книге. В том и
состоит тайная подкладка некоторой придирки в возражениях. Впро
чем, все обошлось благополучно, и Тихомиров единогласно удостоен
магистерской степени. О специальности диспута и о том, какое впе
чатление произвел он на простую публику, которую составляли иноки
Лавры, можно заключить по следующему характерному отзыву одного
из них. На вопрос одного студента, обращ енный к одному иноку, какое
он вынес впечатление и что понял, он ответил: «Что тут поймешь, когда
одно слово говорят по-русски, а десять по-французски (?)», очевидно,
разумея иностранные термины. После диспута в квартире диспутанта
предложено было весьма приличное угощение.
Вторник. 3-е июня. Сегодня опять диспут исполняющего должность
доцента по кафедре теории словесности Н. Г. Городенского. Сочи
нение <...>* До нынешнего года он читал нравственное богословие,
с которого счел за полезное сбежать. Оппонентами были: профессор
нравственного богословия М. М. Тареев и И. В. Попов. Тареев в тече
ние получаса читал / лекцию, содержание которой можно озаглавить 72 об.
«Взгляд и нечто». О чем только он не говорил! Обо всем, только не
относящемся прямо к сочинению. Говорил притом с пафосом, оче
видно, желая произвести эффект. Сначала слушали, а потом надоело.
Так диспутировать нельзя. Получился действительно эффект, когда
диспутант ответил, что обо всем этом он и говорит в своем сочинении
и вполне согласен с оппонентом. Так зачем же было огород городить?
Получилось впечатление стреляния с пушки по воробьям. Затем сде
лано было несколько мелочных возражений, — тем и окончил. Впечат
ления никакого. Гораздо серьезнее и основательнее возражал Попов.
Единогласно признан был удостоенным магистерской степени. На
диспуте присутствовал бывший Саратовский преосвященный Иоанн,
ныне настоятель Симонова монастыря. После диспута в квартире
нового магистра было приличное угощение.
Четверг. 5-е июня. Последнее заседание Совета. Окончило 54; из

них 12 магистрантов, 31 — кандидаты, а остальные — действительные
студенты до августа, когда будут удостоены кандидатов, по существую
щим у нас, со времени моего ректорства, правилам. Оставлены стипен
диатами второй и третий студенты: Туницкий и Зеленцов*. Туницкий
предназначен на кафедру русского языка. Первым окончил Малевич,
но вследствие известной истории не оставлен при Академии. После
Совета у меня была прощальная трапеза. Очень весело прошла. Обра
тил на себя внимание профессор Заозерский, генерал, своею речью, в
которой, восславляя меня, каялся в своей до сих пор двуличности ко
мне и вообще в своем «фиглярстве»; что он теперь совершенно пере
менится. Такой «покаянный» тон показался всем нам очень странным,
особенно в устах нашего присяжного оратора.
Пятница 6-е июня. Опять диспут исполняющего должность доцента
по кафедре библейской истории, моего адъюнкта, о. Иосифа (П етро
вых). Сочинение «История иудейского народа по археологии И осифа
Флавия»*. Сочинение очень большое. Оппонентами были: я и про
фессор М ышцын. Я в первый раз выступал в такой роли, и, скажу по
правде, не без смущения. Поэтому я готовился. Стыдно было ударить
лицом в грязь. Не хваля себя, скажу, что по отзыву всех я провел его
блестяще. Краткий отчет о нем будет, по всей вероятности, в «Бого
словском вестнике». М ыш цын, очевидно, очень мало готовился.
Сделал также / возражение и Муретов по вопросу о подлинности
известного выражения Флавия о Христе*. Отец И осиф признан был
магистром. После диспута — обед в моей квартире. В речах было много
похвал и мне. Отец инспектор благодарил за поддержание чести мона
шества. Странностями в речи своей, тоже покаянного тона, обратил
внимание Заозерский.
Суббота. 7-е июня. Сегодня во время малого входа на литургии, в
пещерной церкви Черниговского скита во имя Антония и Феодосия,
совершенной отцом инспектором, о. И осифом и о. Евгением (Зерно
вым), совершено мною пострижение в мантию окончившего только
курс Академии сирийского уроженца Илии Абурруса, причем нарече
но имя Игнатия. В конце сказана мною речь*, произведшая сильное
впечатление, так что многие плакали, и я прослезился. В речи своей
я, между прочим, изобразил печальное состояние Сирийской Церкви,
известное мне по личному наблюдению*. Это тот Абуррус, который со
мною путешествовал на Восток и в доме которого мы гостеприимно
были приняты. Он — прекрасный человек: благочестивый, с добрым,
мягким сердцем. Несомненно, ему принадлежит блестящее будущее на
его родине: митрополита, а то и патриарха. Теперь он назначен управ

ляющим Антиохийским подворьем в Москве*.
После обеда отец инспектор уехал в отпуск на первую половину
каникул. Он уехал с тремя студентами в Саров, причем от Арзамаса
предполагают идти пешком*. При настоящей жаре это будет подвигом,
достойным памяти новопрославленного.
Вторник. 10-е июня. Сегодня в пять часов вечера жандармы при
везли в Академию профессора Н. А. Заозерского, который на вокзале
в Хотькове буйствовал и вообще обнаружил признаки нервного рас
стройства. Он помещен в академическую больницу.
Среда — суббота. 11—14-е [июня]. Был несколько раз у Заозерско
го. В общем состояние здоровья неопасное. Нервность несомнен
на; слишком повышенное настроение. Тщеславие генеральством не
сходит с его уст; о каких-то любовных вожделениях говорит. Иногда
буйствует. При мне смирен. Дежурят при нем служители день и ночь.
По всей вероятности, нервность его объясняется несколькими при
чинами: общим предрасположением, так как он раньше, вскоре после
женитьбы, уже болел нервным расстройством, что и послужило при
чиною его развода с женою, хотя и неоформленного; / нервным пере- 73
утомлением от чтения семестровых и кандидатских сочинений в мае;
злоупотреблением спиртными напитками не столько в диспутантских
угощениях, сколько в компании со своим знакомым тульским купцом,
известным самовароделателем Баташевым и известным также «водко-
пойцею», а вместе с этим и недосланными ночами. Все это и привело
его к настоящему состоянию. Полагаю, что все это пройдет при уходе
за ним и режиме. Телеграфировал брату его, священнику, о приезде.
Воскресенье. 15-е июня. Служил в Троицком соборе. Рукоположил в
диакона новопостриженного инока Игнатия. Сказал ему приличное
наставление. Обедал у отца наместника. Вчера в Академии приютил
пятьдесят пять самарских семинаристов-экскурсантов во главе с рек
тором о. Вениамином (Казанским)* и семью преподавателями. Они
в Академии ночевали, ужинали, а на другой день обедали. Отец рек
тор ночевал у меня. Его я знаю еще со времени моего пострижения
в Петербургской академии*, он тогда был студентом IV курса и неза
долго до того был пострижен. Первые службы в Академии я совершал
с ним; я — иеромонахом, а он — иеродиаконом. Весьма скромный
и молчаливый. Производит приятное впечатление; еще молодой —
около тридцати лет. В Самаре ректором второй год. Самарские семи
наристы любят путешествовать. В 1899 году они уже были здесь. Теперь
путешествуют на Валаам через Петербург. Нет сомнения, что экскур

сии подобные имеют значение. Но накладны для нас, находящихся в
центральном месте. Скоро прибудут курские семинаристы, казанские
академисты. Семинаристам я сказал речь о том, как с пользою путе
шествовать. Ректор ответил мне благодарственною речью. Затем я
экзаменовал семинаристов по церковному пению, заставлял их петь
и давал наставления, касающиеся требований от церковного пения и
недостатков. Поют, в общем, хорошо. Вчера в семь часов вечера они
уехали.
Понедельник. 16-е июня. Заозерскому лучше. Был у него. Говорит
довольно здраво. Сознает, что с ним что-то неладно. О прошлом вспо
минает смутно. Брат его приехал и думает взять домой, а предваритель
но перевез его на квартиру. Я усиленно занимаюсь по вечерам — до
трех ночи — приведением в порядок своих многочисленных материа
лов по Молдавской Церкви. /
Вторник — воскресенье. 17—22-е июня. Чудная летняя погода! Такое
лето редко: не особенно жарко, дождички перепадают, листвы на дере
вьях полно, цветы благоухают. Настроение поэтому хорошее. Выезжаю
после обеда в скиты, в лес, иногда один, а иногда вдвоем с иеродиако
ном Алексием (Симанским), студентом IV курса, моим постриженни-
ком и ставленником. По вечерам гуляю то с о. И осифом (Петровых),
то с о. Игнатием (Абуррусом), то с помощниками в уютнейшем нашем
садике. Луна светит, воздух благорастворенный, монастырская тиш и
на. Просто прелесть. Чувствуется прекрасно, не то что в каком-нибудь
ноябре, когда в природе слезливо, а на душе тоскливо. Впрочем, и нояб
ри теперь не страшны. Я так теперь привык к своему месту, к Лавре,
что я положительно говорю, что ничего другого, никакой перемены не
желаю. И, о если бы меня подольше оставили в покое! Я ко всем при
вык, ко мне тоже, — чего же лучше? Впрочем, да будет воля Божия, а
о своей воле я никому не намерен заявлять... Такое настроение свое
отмечаю на добрую память.
В воскресенье, 22-го, рукоположил во иеромонаха в Троицком
соборе о. Игнатия (Абурруса). Первенствовал в служении тоже араб,
о. Александр (Тахан), из III курса Киевской академии, настоятель
Антиохийского подворья в Москве, избранный синодом Антиохий
ским в митрополиты Тарсийские*. Он очень приятное впечатление
производит: и своим внешним благообразием, и внутренними каче
ствами — умен, деликатен, дипломатичен и, говорят, добр. На место
его и назначается о. Игнатий. Но о. Александру очень не хочется уез
жать из М осквы, потому что на митрополитстве (в Сирии все еписко-
пы — митрополиты) не будет тех удобств, какими теперь он пользуется.

Поэтому он всячески оттягивает свой отъезд, то под предлогом, что
паства его греческая и он не получил от нее приглашения (конечно,
если ждать приглашения, то он никогда не дождется), то нужно соблю
дение каких-то формальностей, то в Петербург поехать с какой-то
целью секретною и т. п. Служит он хорошо, хотя с характерным вос
точным тембром голоса. На великом входе поминал я Блаженнейшего
патриарха Антиохийского Мелетия*. / Благодать хиротонии получил 74 об.
о. Игнатий с особенным благоговением. По окончании литургии ска
зал ему довольно продолжительное наставление и возложил на него
иерейский крест и кандидатский, хотя он не имеет еще права носить,
так как утверждение в кандидатстве последует в сентябре. Но ввиду
сильного желания его я надел на него в качестве подарка от меня
лично, чем он был несказанно польщен.
Речь свою я так начал:
— В третий уже раз в течение краткого времени — двух недель0 —
возлагаю на тебя руку свою для сообщ ения тебе благодати — благодати
при вступлении в новую жизнь и благодати священства, укрепляю
щей, немощная врачующей и оскудевающая восполняющей. В созна
нии своего смирения ты мог бы сказать вместе с Ефремом Сирином:
«Ослаби ми, Господи, волны благодати Твоея...»* Но да будет воля
Божия... — и т. д.
В извлечении она, кажется, будет напечатана в «Московских ведо
мостях»*. Возлагая кандидатский крест, я говорил, намекая на его
сильное желание украсить себя им: «Пусть он не служит для тебя зна
ком тщеславия, а знаком того, что свою ученость ты должен приносить
к подножию Христа...»
Обедал у наместника вместе с прибывшим по пути из Сухума в
Тверь епископом Сухумским Арсением*, восьмидесятилетним стар
цем. Он очень симпатичный старец, но — многоглаголив.
Вечером, в половине восьмого, уехал вместе с о. Алексием (Симан-
ским) в Москву, куда приглашен на завтра для сопровождения крест
ного хода с Владимирскою Божиею Материю. На вокзале встретил
меня о. наместник Чудова монастыря, архимандрит И ннокентий, где
я и имел ночлег.
Понедельник. 23-е июня. В восемь часов вечера прибыл из Москвы.
В крестном ходе не участвовал, так как, вследствие нераспорядитель
ности саккелариев*, назначен был для обратного сопровождения
хода преосвященный Нафанаил. Вместо этого я поехал в Симонов
0 Со слов «в течение краткого...» вписано автором сверху над строкой.

монастырь, в котором никогда не был. Монастырь очень хороший и

благоустроен. Здесь я навестил преосвященного И оанна (Кратирова),
бывшего Саратовского, ныне управляющего монастырем. Покои у
него прекрасные. По-видимому, он здоров, но речь неясная. Кажется,
доволен своим положением.
С четырех до половины шестого был у Владыки. Был очень любе
зен. Извинялся, что вышло некоторое замешательство с моим при
ездом. О делах, по обыкновению, мало говорили. Главный предмет
бесед — предстоящее открытие останков / преподобного Серафима*
и связанные с этим толки и опасения. Появилось в «Новом времени»
письмо митрополита Антония в ответ против «Союза борьбы с право
славием»*, рассылающего тысячами листки, изобличающие якобы
обман Синода относительно мощей Серафима, и угрожающего разо
блачением, даже насильственным. Лжи тут, конечно, нет никакой. Но
в «Деянии» синодальном действительно сказано об этом несколько
прикровенно: «...Признать останки за святые мощи». Нужно было
одновременно с «Деянием» обнародовать и акт засвидетельствования*.
Этого не сделано вовремя, что и послужило поводом к разным толкам
и инсинуациям. Теперь только в «Церковных ведомостях» опублико
ван этот акт, но несвоевременно и как будто выглядит вынужденно.
Это — большая ошибка. Предсказывают беспорядки во время откры
тия 19-го июля. А тут еще будет почти вся Царская фамилия, хотя
против этого К. П. Победоносцев, который сам не поедет, а посылает
вездесущего Саблера. Говорят, и справедливо, что нужно было про
славление, а не открытие мощей, которых нет. Дай Господи, чтобы все
обошлось благополучно к славе Пресвятой Церкви и на посрамление
врагов ее. 26-го, в четверг, ожидается в Москве митрополит Антоний,
по пути в Саров, а оттуда поедет до октября в Кисловодск на лечение.
«Хорошо Петербургскому митрополиту, — говорит Владыка, — разъ
езжать; летом почти никаких дел нет, да и никому до этого дела нет;
а в М оскве почти каждый день то службы, то крестные ходы, то еще
что-нибудь; да притом же что еще станут говорить москвичи в случае
отсутствия, хотя бы на время для лечения».
Вторник — пятница. 24—27-е [июня]. По-прежнему погода стоит
прекрасная. Гуляю по садику по вечерам. Настроение хорошее. Зани
маюсь обработкою материалов по истории Молдавской Церкви*.
Воскресенье. 29-е [июня]. Служил с отцом наместником в Успенском
соборе. Народу весьма много. Говорил проповедь о благовестнических
трудах апостолов и о причинах гонений на людей праведных. Обедал
у отца наместника. Приехал сегодня зять мой о. М ина Черноуцан с
сыном Николаем, учителем Кишиневского женского епархиального

училища*, и старшим моим братом Александром. /
2-е июля. Среда. В восемь часов вечера прибыл митрополит в 75 об.
Лавру на праздник Преподобного. Ночью уехал по железной доро
ге в Махру — ссыльный монастырь*. Обратно в Лавру возвратился
3-го числа к вечеру.
4-е июля. Пятница. В десять часов сегодня посетил меня митропо
лит. Посидел у меня полчаса. Интересных разговоров не было. Затем
вместе с ним, в одной карете, навестили болящего Д. Ф. Голубинского.
Очень тронут был таким вниманием, показывал реликвии — старые
зонтики (1849 и 1862 годов), фуражку (1840 года), часы (1825 года) и
в таком роде. На всем веет дыхание смерти. По прибытии в Лавру
навестили вместе отца наместника и казначея, архимандрита Никона.
Обедал с Владыкою.
В три часа служил с Владыкою параклис. Народу много. Архиереев
чуждых не было. В шесть всенощная; окончилась в половине одиннад
цатого вечера. Чудные лаврские службы.
5-е июля. Суббота. Лаврский праздник. Служил с Владыкою. И з
сослужащих сторонних были: протоиерей тифлисский о. Сергий Город-
цев, по словам митрополита, благоговейнейший пастырь, о. Павел,
помощ ник настоятеля Константинопольской посольской церкви*.
Проповедь говорил о. И осиф (Петровых). Тема — «Явление Бого
матери преподобному Сергию». Общая трапеза. Нельзя сказать, чтобы
монахи особенно чинно вели себя в трапезе. Владыка как-то не обра
щает на это внимания. Всенощную под воскресенье слушал с Вла
дыкою в домовой церкви при митрополичьих покоях. Затем вместе
ужинали.
6-е июля. Воскресенье. Владыка уехал в семь часов на освящение
храма возле станции Пушкино*. Я служил в Успенском соборе. Пого
да продолжает стоять чудная. По вечерам часто гуляю с о. Иосифом,
о. Игнатием, который услаждает нас арабскими песнопениями, а мы
ему держим іоос11.
7-е июля. Понедельник. Обедал у Камаровских, живущих в Вифании
на даче, по случаю прошедшего дня Ангела их сына, Сергея. Пробыл у
них до шести вечера. По обыкновению, / время прошло незаметно. Тут 76
я распрощался с ними пред выездом моим в отпуск.
0 Ровный, одинаковый, подобный (греч.) — нижний, «базовый» голос в византий

ском церковном пении.
8-е июля. Вторник. Обедал у профессора Каптерева по случаю его

дня рождения. Со мною был брат мой Александр. На обеде еще были:
профессора В. А. Соколов, А. П. Ш остьин, секретарь с супругою. Обед
был в саду под тенью березы. Погода прекрасная. Расположение духа
прекрасное было сначала; под конец испортилось полученным мною
отчаянным письмом профессора Н. Г. Городенского о безнадежном
почти состоянии и. д. доцента С. И. Смирнова, живущего на даче в
Хотькове, с мольбою, как и чем могу помочь. Настроение у всех сразу
понизилось. Я поехал домой и послал академического врача и фельд
шера. С. И. Смирнов — весьма здорового телосложения; немного с
зимы начал прихварывать. А тут надорвался над работою «Как служи
ли иноки в древней Руси», писанной против Никона.
9-е июля. Среда. Сегодня в девять утра возвратился из каникуляр
ной поездки отец инспектор. Сегодня же я тоже выезжаю на месяц — в
Крым. В одиннадцать часов из Хотькова прибыл ко мне друг и род
ственник Смирнова Городенский с неутешительными вестями. Он
буквально рыдал и просил выписать какого-нибудь специалиста из
М осквы. Характера болезни точно определить не могут; сходятся,
кажется, в том, что это — сильнейш ая дизентерия, отражающаяся на
мозг, а отсюда и мозговой бред. Я послал помощ ника инспектора со
своим письмом к некоторым специалистам. Из Посада я выехал вме
сте с отцом инспектором в пять часов вечера с тем, чтобы навестить
больного в Хотькове, а затем — дальше. Навестил. Застали его в бессо
знательном, бредовом состоянии. Когда его спросили: узнает ли меня,
он со слезами, в возбужденном состоянии сказал: «Академия доро
гая! Боже... Академия дорогая, родная!.. Серафим Саровский... да...
Серафим. Вот комната, где я родился... Мамочка... Я умираю... Вот я
уже умер... Серафим...» — и в таком роде. Очевидно, он обращался с
молитвою к новопрославляемому преподобному Серафиму о выздо
ровлении. Нельзя было удержаться от слез... Тут жена беременная, тут
76 об. годичный ребенок, / бедная, убогая обстановка, растерянность всех,
плач, слезы... Благословивши его, можно сказать, на смерть, так как,
по-видимому, другого исхода не предвиделось, я уехал по железной
дороге дальше в Москву. Со мною ехал и брат мой Александр.
На вокзале встретили меня о. Иннокентий и о. Игнатий, и мы все вме
сте отправились в Чудов монастырь, так как поезд на Севастополь идет
около одиннадцати, а теперь было около девяти. Тут я встретил бывшего
моего инспектора Киевской академии И. Н. Королькова, ныне протоие
рея киевского Владимирского собора*. Нельзя сказать, чтобы он оставил
по себе приятное воспоминание. Тем не менее свидание было очень
сердечное. Много воспоминаний. Здесь он живет почти каждое лето под

предлогом собирания материалов для докторской диссертации. Что-то
об Иоанне Лествичнике, собственно не об учении его, а о списках, хра
нящихся в разных библиотеках*. Но это, кажется, одна только фикция.
Поужинавши здесь у радушного о. Иннокентия, мы отправились на Кур
ский вокзал и в сорок минут одиннадцатого отправились вместе с братом
на юг в Севастополь, а затем в Георгиевский монастырь.
Останавливался в Симферополе по телеграфическому предложе
нию преосвященного Николая. Он мне устроил торжественную встре
чу, чего я не ожидал. Посему видя на вокзале духовенство в параде, в
числе которого были ректор семинарии*, члены Консистории, клю
чарь, секретарь Консистории, и не думая, что это меня встречают, я,
по остановке поезда, спросил кондуктора: «Кого это встречают?», он
же мне ответил: «Какого-то Преосвященного московского». С вокзала
вместе с ректором семинарии, которого я пригласил с собою в каре
ту, я поехал к преосвященному Николаю, который весьма радушно
встретил меня. Целый день я провел в живой и интересной беседе с
ним. Преосвящ енный — весьма интересный собеседник. Много рас
сказывал об американской жизни и настоящей своей архипастырской
деятельности, о заседаниях в Синоде, о приготовлениях к канонизации
Серафима преподобного, о беседах с Высочайшими особами. Я про
сил его все это записывать. Он сказал, что у него весьма много запи
сано и весьма много интересного. Эти записки он думает со временем
пожертвовать М. A-не и дать деньги / на издание по его смерти. Гово- 77
рил он мне, что министр Плеве представил Государю два объемистых
тома о беспорядках в духовно-учебных заведениях за последнее время.
Государь передал это обер-прокурору, а этот — Синоду. Преосвящ ен
ный часть читал их. «Тут, — говорил он, — фигурирует и М осковская
академия. Но тут Плеве весьма расхвалил вас. Он писал, что начав
шиеся беспорядки в Московской академии прекращены благодаря
энергии и тактичности ректора ее». И на том спасибо, что хоть неглас
но хвалят. Досталось Казанской и Петербургской академиям. Говорил
далее, что много было закрытых заседаний у митрополита Антония
по поводу предстоявшего открытия останков Преподобного. П ере
давал, что Милица Николаевна, супруга Петра Николаевича, живущая
в Крыму, в Дюльбере*, живо интересуется богословскими вопросами,
толчок к чему дал переход ее сестры Елены, королевы итальянской, в
католичество*. Ее занимает вопрос: «Спасется ли она?» И она ищет
решения этого вопроса.
Архиерейский дом — неважный. Садик маленький: одна аллея, по
которой Преосвящ енный по утрам, с часов восьми, гуляет — бегает,
очевидно, в гигиенических целях, чтобы поубавить толщину. Перено

чевав здесь, на другой день в восемь утра я отправился далее на Сева
стополь. Преосвящ енный был так добр, что провожал на вокзал вместе
с вчерашним составом.
В Севастополе встретили меня местный благочинный о. Владимир
Баженов* и игумен Георгиевского монастыря о. Феодосий*. Они и
проводили меня в Херсонесский монастырь, откуда, после отдыха и
обеда, часа в четыре отправился в Георгиевский монастырь. Настояте
лем Херсонеса состоит преосвященный И ннокентий, бывший епископ
Благовещенский*. Ему лет шестьдесят, еще довольно бодрый; доброты
и смирения высокого и искреннего. Любимая его поговорка: «Спаси,
Господи, и помилуй» или «Слава Богу, слава Богу», и это он произно
сит таким сердечным тоном, что проникаешься глубоким уважением к
этому святому старцу, променявшему суету епархиального управления
на такую скромную монастырскую жизнь.
В Георгиевском была уготована надлежащая встреча, хотя я сначала
77 об. не хотел было этой помпы, но приказано встретить. Поместили / меня
с братом в отдельном архиерейском корпусе, возле храма святого Геор
гия. Помещение из трех комнат, на втором этаже, с балконом, откуда
вид на море. Местоположение монастыря — восхитительное: море,
горы, а также степь. Это было 12-го июля.
14-го [июля], в три часа я опять выехал в Херсонес, чтобы принять
участие в торжественном храмовом служении в монастыре. Оказалось,
что около получаса назад прибыл сюда и преосвященный Платон, рек
тор Киевской академии, возвращающийся из своего путешествия по
Кавказу. Таким образом, мы вчетвером служили всенощную и литур
гию: преосвященный Николай, И ннокентий, я и Платон. Чудный храм
вечером и утром был переполнен молящимися. Испытывал я высокое
религиозное наслаждение, представляя себе значение этого «святого
места» и священных, спасительных событий, совершившихся здесь.
Чудную картину представлял крестный ход из Севастополя, которому
мы вышли навстречу. Преосвящ енный Николай величествен своей
фигурою в облачении, но служит и читает немузыкально, и притом
голосом, не соответствующим его высокой фигуре. Кроме того, нет
надлежащей истовости и плавности движений. На всенощной заметил
особенность: Преосвящ енный произносит «Слава Тебе, показавшему
нам свет» с дикирием и трикирием*, которым и осеняет народ, выйдя
на солею. Хор пел прилично, но и только. М еталличность маленьких
голосов обращала мое внимание, отвыкшее от них на севере. П рото
диакон — молодой — с голосом, но довольно неотесанным; служит в
средних нотах, и певчие так поют, что теперь странно для меня, при
выкшего к широкой гармонии в С dur0.
После литургии был обед, за которым присутствовали: вице-
адмирал, командующий Черноморским флотом Н. И. Скрыдлов*,
градоначальник, городской голова* и другие. Скрыдлов пригласил
нас, преосвященных, назавтра к себе на завтрак в половине первого,
на свою приморскую дачу, Гилландию, для чего предложил и свою
яхту, на что мы с удовольствием согласились. Вечер 15-го посвящен
был осмотру раскопок древнего Корсуня под руководством самого
преосвященного Николая, который очень подробно знакомил нас с
ними. Весьма много интересного. Сколько храмов! Преосвящ енный /
указал даже крещальню, в которой, по его предположению, крестил- 78
ся святой Владимир. Но это — навряд ли. До часов девяти вечера мы
ходили по раскопкам. Затем, после купания, поужинали с интересною
беседою. Преосвящ енный Платон — очень приятный. Но у него какая-
то особая манера женственная, слащавая; и когда говорит, то не зна
ешь — в шутку или всерьез; и как принимать его замечания, делаемые
им по какому-либо поводу. Такими замечаниями и в таком шутливо
серьезном тоне он все обращался к преосвященному Николаю, вроде
того, например, что в алтарной абсиде неправильно написано, напри
мер, «Твоя от твоих...» запятые неверно расставлены; или живопись
такой-то иконы не совсем удачна, или она не симметрична, или под
ставка нехороша и так далее. Это навряд ли нравилось преосвящ енно
му Николаю, да и едва ли и уместно.
Н а другой день, в семь часов утра, на балконе мы втроем снялись —
сидя и стоя — преосвященный Николай, Платон и я; преосвященный
Иннокетий отказался, говоря, что он никогда не снимался. Снимал
монастырский послушник Кузьма. В восемь утра прибыл катер, и мы
вчетвером отправились сначала в И нкерманский монастырь*. Здесь
пробыли до двенадцати часов, осматривая монастырь и любуясь вида
ми на окрестности, обагренные кровью русских в Севастопольскую
войну. В половине первого причалили к Гилландии, где встретил нас
адмирал Скрыдлов с супругою, генерал Церпицкий, «герой китай
ский»*, и некоторые моряки. Адмирал с адмиральшею гостеприимно
нас угощали. После этого мы отправились осматривать броненосец
«Георгий Победоносец». После этого преосвященный Николай ска
зал, что он не поедет в Георгиевский монастырь, как решено было
накануне, так как ему нужно завтра утром непременно возвратиться в
Симферополь. Преосвящ енный же Платон в обычном жеманном тоне
начал упрашивать преосвященного Николая поехать, говоря, что он в
0 До мажор (итал.).
противном случае вечером уедет домой. Преосвященному Николаю,

видно, это не нравилось, и он с неудовольствием поехал в одном эки
паже с преосвященным Иннокентием, а я в другом — с преосвящен
ным Платоном.
В Георгиевском монастыре была обычная встреча в верхнем храме.
Но тут-то и проявилась невыдержанность и нервность характера
преосвященного Николая, выведенного из равновесия настойчивою
просьбою преосвященного Платона. Все это обрушилось на бедного
о. игумена Феодосия, которого преосвященный Николай стал обви
нять в небрежности, в каких-то непорядках, и притом при всех, так что
78 об. тут же ни в чем / не повинный игумен в слезах попросил увольнения
от должности. Сцена эта была очень неприятна и, надо сказать, не в
пользу преосвященного Николая. Преосвящ енный Николай посидел
у меня два часа, а затем с преосвященным Иннокентием отправился
в Херсонес, а преосвященный Платон остался у меня ночевать с тем,
чтобы завтра выехать в Херсонес, а оттуда, 18-го, в Симферополь,
чтобы служить с преосвященным Николаем первую службу преподоб
ному Серафиму. Действительно, на другой день, под вечер, он уехал в
Херсонес, но сильно колебался, ехать ли после этого в Симферополь.
Как видно из полученного теперь, уже здесь в Посаде, 27-го августа
письма ко мне преосвященного Николая, преосвященный Платон не
заезжал, а махнул, по его выражению, к Псковскому «саврасу», т. е. к
преосвященному Сергию (письмо есть у меня)*.
Игумен Феодосий подал прошение об увольнении с просьбою
отпуска на два года для путешествия по святым местам. Преосвящен
ный Николай не разрешил этого, а просил Св. Синод уволить его «по
нервному расстройству» (?) с причислением к какому-нибудь миссио
нерскому монастырю. Бедного о. Феодосия, похмелившегося в чужом
пиру, к 30-му июля уволил Синод и причислил к московскому П окров
скому миссионерскому монастырю. Тут-то я увидал теневые стороны
характера преосвященного Николая; тут-то я увидал, как он в один миг
может осчастливить человека и как погубить. Между тем о. Феодосий
(Ганицкий), насколько я узнал его, прекрасный монах и с благими
намерениями относительно благоустроения монастыря. Он — студент
Киевской семинарии (выпуска 1881 года), долгое время состоял учите
лем и чиновником и только около четырех лет пострижен в монашество
самим же преосвященным Николаем, который, вообще, относился к
нему хорошо. Обращение с архиереями, кроме положительной сторо
ны, приносит и косвенную пользу: видишь, чего не нужно делать.
После отъезда преосвященного Платона из Георгиевского мы с
братом зажили правильною, строго определенною жизнью, никуда не
выезжая, кроме как раз в Балаклаву и Севастополь на короткое время.

Порядок жизни был такой: вставали в шесть утра и отправлялись к
морю купаться, спускаясь с громаднейшей горы (в две тысячи футов);
возвращались к восьми часам, пили чай с яйцами на закуску, затем
чтение, в час — обед, до половины третьего лежание с полудремотой,
затем гуляние, в пять часов опять спуск к морю для купания, в семь
часов — вечерний чай, от восьми до десяти / прогулка, в десять ужин, 79
состоящий из двух яиц и стакана молока, в одиннадцать часов — ноч
ной отдых. Кроме маленьких отступлений, это была наша обычная
норма. Двукратно в день спуски и подъемы не всякий может выдер
жать. Сначала было весьма трудно и нам, но потом попривыкли, и осо
бенного труда не представлялось. Купание в открытом море — идеаль
ное. Но мы, кажется, злоупотребляли им, сидя в воде от десяти минут
до получаса, и притом два раза в день, вопреки всяким медицинам.
Температура воды бывала разная от 11 до 20 градусов. Единственно,
в чем выражалось влияние такого обильного купания, это отсутствие
надлежащего сна. К этому еще присоединились москиты, которые
иногда почти всю ночь лишали сна. Так мы прожили до 4-го августа,
отнюдь не скучая.
4-го августа выехали на почтовых по шоссе в Ялту. Дорога — одно
наслаждение. Ночевали в Алупке на прошлогодней даче у Сенцова.
5-го [августа] прибыли в Ялту и остановились на прекрасно устро
енном архиерейском подворье. Хвала и честь преосвященному Н ико
лаю за устроение такого подворья. Тут есть и хорошая церковь, в кото
рой я и выслушал всенощную под Преображение.
7-го [августа], в шесть вечера, выехали на пароходе из Ялты с наме
рением высадиться в Судаке, а оттуда посетить Кизиль-Таш и женский
Топловский монастырь*. Но, к сожалению, не пришлось осуществить
этого предположения: вследствие сильного волнения пароход не мог
пристать к Судаку и держал курс прямо в Феодосию. Здесь я пробыл
три дня у своего товарища, сослуживца по Киш иневской семинарии,
ныне директора Учительского института С. Д. Маргаритова*. Здесь
в семье его я прекрасно провел время. Ходили купаться. Купанием,
говорят, славится Ф еодосия, но я не променяю Георгиевского мона
стыря на нее. Вечером 10-го курьерским поездом отправился к себе
домой — в Посад.
12-го [августа], в девять утра, прибыл в Москву. Встречали меня
о. Иннокентий, о. Арсений (Ж адановский), ныне окончивший курс
Московской академии и по моей рекомендации назначенный казначе-
ем Чудова монастыря, настоятель Антиохийского подворья о. Игнатий

(Абуррус). Тут же я случайно встретился с преосвященным Сергием,
ректором Петербургской академии*, который только что прибыл
нижегородским поездом из Сарова и родины — Арзамаса и теперь /
79 об. отправлялся в Петербург. Кратковременное наше свидание для меня
было очень приятно. С вокзала уехал я в Чудов, а оттуда — на Анти
охийское подворье к о. Игнатию, у которого и трапезовал раститель
ными яствами в восточном стиле. Владыка отсутствовал на Угреше*.
В четыре выехал из Москвы и прибыл домой в шесть, встреченный
на вокзале отцом инспектором и экономом*. В Академии, слава Богу,
все благополучно. Как пришел в свои келии, подумал: «Где-где, а дома
лучше». Сейчас же пошел к Преподобному* и возблагодарил его за
благополучно совершенное путешествие.
15—17-е [августа], пятница — воскресенье. Всенощную накануне
Успения и литургию в праздник совершал в Успенском соборе. Вече
ром была лития с крестным ходом вокруг собора, а после литургии —
крестный ход вокруг всей Лавры. Погода была хороша. Богомольцев —
поразительное множество, до сотни тысяч. По крайней мере, в течение
семилетия моего я не видал такого стечения. Объясняют различно:
одни — подъемом религиозного чувства, благодаря открытию мощей
преподобного Серафима, другие — благоприятными климатическими
условиями нынешнего лета, вследствие чего уборка хлеба совершена
была благовременно, так что крестьяне к Успению были свободны,
третьи — тем, что здесь было перепутье для отправлявшихся в Саров
и возвращавшихся оттуда. Чудный был крестный ход. Обедал у отца
наместника. 16-го молебен после малой вечерни, а затем и особый
чин погребения Божией Матери я совершал в нижней церкви Гефси-
манского скита*. В три четверти одиннадцатого окончилось служение,
после чего я поехал к себе домой. Н а другой день там же совершал
литургию, а после нее крестный ход вокруг скита. Все время моросил
дождь, тем не менее крестный ход был совершен под звон колоколов и
деревянных бил.
18-е августа — 5-е сентября. В течение этого времени шли вступи
тельные экзамены, дополнительные, и очередные советовские дела,
накопившиеся за каникулы. Немного прибыло на экзамены, не дости-
80 гая даже положенной нормы в пятьдесят человек, — / всего сорок семь
воспитанников, из них два не выдержали испытаний, так что под
верглось испытаниям сорок пять; двадцать — присланных, а двадцать
пять — волонтеров*. Такое оскудение объясняется многими сложны
ми причинами, которые затем мы еще более осложнили трудностию
экзаменов. Это уже второй год, когда, по непонятному синодальному

распоряжению, во всех академиях введено однообразие испытаний по
всем предметами семинарского курса*. Зачем и для чего? Это прямо
неразумно, нецелесообразно и оправдать ничем нельзя, так как с неко
торых пор все меньше и меньше стал замечаться прием семинаристов
в академии. А тут еще преграды ставятся им, да и воспитанникам свет
ских заведений, требуя от них предварительного испытания в семи
нарии*. Вот почему, между прочим, большинство перворазрядников-
семинаристов предпочитают идти в светские школы. Притом же в
академии идут далеко не лучшие студенты. Это обнаружилось на
испытаниях как устных, так особенно — письменных. Письменные
испытания были: по ф илософ ии0*, по нравственному богословию —
«Нравственное значение евангельского учения о Царстве Божием» и
по гомилетике — «Блажен не осуждаяй себе, о нем же искушается»
(Рим. 14, 22)2). Все почти экспромты написаны крайне бедно, убого,
вяло, мертвенно, нет живой струи. Средний балл, принятый за норму
для поступления, был — три, по которому все сорок пять и приняты.
В числе советовских дел одно-два были довольно интересны в
смысле бестактности Учебного комитета. Пред каникулами Совет
через митрополита ходатайствовал пред обер-прокурором Св. Синода
о прикомандировании к Петербургскому университету профессор
ского стипендиата Н. J1. Туницкого, предназначаемого на кафедру
русского языка и литературы. Петербургский университет выбран по
многим причинам, а главное потому, что там А. И. Соболевский*,
известный филолог. Причины эти, понятно, не указывались в оф ици
альной бумаге. Тем не менее почему-то эта бумага попала в Учебный
комитет, которому показалось странным и недоуменным [делом] /
такая командировка в отдаленный Петербургский университет, а не 80
свой — М осковский. И вот в таком смысле он и делал запрос нам:
на каком-де основании и т. д. Совет Академии крайне возмущен был
бестактностью Комитета и потому ограничился таким ответом, что
«он имел достаточно оснований для прикомандирования Туницкого
к Петербургскому, а не к Московскому», т. е. в сущности — ничего.
Или еще: кандидат Академии Лучинин, назначенный помощником
инспектора во Владимирскую семинарию, отказался от этого назначе
ния ввиду желания отбыть воинскую повинность, хотя он и имел льго
ту*. Воспитывался же он и в семинарии, и в Академии на стипендии,
которая не обязывает к службе по духовно-учебному ведомству*. И вот
Учебный комитет шлет нам запрос: на каком основании Лучинин
пДалее две строки пустые.

2>Обложка сочинения, см. Приложение 1 (JI. 80а).
148 Митрополит Арсении ( Стадницкий). Дневник. 1902—1903
поступил в военную службу, имея право льготы? Конечно, это — его

личное дело, — в таком смысле и отвечено. Вот, значит, какой недо
статок в кандидатах на духовно-учебную службу! И мы вертимся в
противоречиях: с одной стороны, затрудняют доступ в академии, а с
другой — жалуются на недостаток кандидатов. Просто злость и досада
берут при мысли о такой путанице, которая, несомненно, происходит
оттого, что дела решаются кабинетным образом, и притом чиновни
ками... Еще пример неустойчивости и противоречий. Недавно издан
был циркуляр, по которому иностранцы, получающие образование
в семинариях, при поступлении в Академию подчиняются всем пра
вилам наравне с русскими воспитанниками, то есть должны быть
студентами*. Некто серб Раич*, учившийся в Вифанской семинарии
и окончивший по второму разряду, пожелал поступить в Академию.
Я ему отказал на основании недавно последовавшего циркуляра. И что
же? Едет он в Петербург к Саблеру, и нам высылают указ о допущении
к экзамену Раича. Что это? Насмешка, фиглярство! Издают законы,
чтобы сейчас же нарушить их. Просто противно!..
5-е сентября. Пятница. Сегодня был молебен пред началом учения:
в одиннадцать часов в академическом храме, а в двенадцать в Троиц
ком соборе. Пред молебном сказана мною речь о цели академическо
го образования. Студентов собралось приблизительно три четверти.
После молебнов была у меня закуска. Было очень весело. / Приехал
и наш свихнувшийся генерал Н. А. Заозерский, был на закуске.
По-видимому, теперь он здоров, по крайней мере, усиленно он под
черкивает это, чем несколько наводит на подозрение о совершенной
нормальности его. По-прежнему старается шутить, но как-то не выхо
дит ничего. После закуски делились каникулярными впечатлениями.
Особенно интересны были приключения профессора И. Д. Андреева в
Париже в погоне за манускриптом Н икиф ора Исповедника, находив
шимся в национальной библиотеке*. Дело об этом начато было после
Пасхи. Пошли дипломатические сношения обер-прокурора с М ини
стерством иностранных дел и т. д. На командировку ему было выдано
триста рублей. Но так его и не допустили к занятию этим манускрип
том под тем предлогом, что им занимается французский ученый Сер
виз*. Но дело в том, что этот манускрипт взят был этим ученым тогда,
когда стало известно, что Андреев приедет им заниматься; и потому
профессору Андрееву не дали возможности заняться и сфотографи
ровать этот манускрипт, чтобы не предвосхитил француза. Это очень
поучительная история. И что же? В конце концов, обвинен был про
фессор Андреев в официальной бумаге посольства к обер-прокурору,
что он-де не указал точно номер манускрипта. Совершенно с больной
Глава П. 1903 год 149
головы на здоровую. Профессор Андреев, узнав об этом, хотел все дело

представить на суд общественного мнения и за разрешением лично
поехал к обер-прокурору, который отсоветовал делать это, так как тут
замешано русское посольство, придется его послушаться... словом,
заварится каша, которую «придется нам же расхлебывать». Так, оче
видно, дело станет историческим и, быть может, когда-нибудь будет
обнародовано. Словом, почти иерусалимская история с консулом
Яковлевым*, который кругом виноват, а вину свалили на других.
6-е сентября. Суббота. Сегодня начались лекции. Я уезжал в Москву
к Владыке за благословением на начало учебного года. Со мной до
Москвы ехали моя добрейшая княгиня В. А. Туркестанова и молодой
граф С. Камаровский, свадьба которого должна быть 8-го сентября.
У Владыки обедал. По обыкновению, / особенно интересных разгово- 81
ров не было. Просил его приехать к нам на акт 1-го октября. Обещал,
если ему не воспрепятствует приезд митрополита Антония из Кисло
водска, где он уже третий год лечится от ревматизма. К этому времени
приурочивается его возвращение, и он обещал на перепутье остано
виться дня на два в Москве. Я просил в таком случае приехать обоим
Владыкам и послужить у нас. Вопрос так и остался нерешенным.
В М оскве заезжал только к наместнику Чудова монастыря о. И ннокен
тию, который праздновал храмовый день своего монастыря. В четыре
часа я выехал и в шесть был у себя.
Понедельник. 8-е сентября. Служил в лаврском Троицком соборе, а
по окончании службы, по обыкновению, трапезовал у отца наместни
ка. Вечером навестил нашу большую барыню Е. С. Кроткову, у которой
застал ее всегдашнего собеседника А. А. Нейдгардта. Кроткова недав
но возвратилась из своей паломнической поездки в Саров. Стечение
народа и теперь громадное. Она вынесла прекрасное впечатление от
этой поездки и получила религиозное утешение. Только мы с Алексеем
Александровичем острили по поводу той торжественной обстановки,
с какою она путешествовала на богомолье. В свите ее было человек
десять, Великий князь Сергей Александрович содействовал, чтобы в
Сарове ей оказали должный прием и т. д. Вообще, вечер провел хоро
шо, в интересной беседе о различных предметах.
Воскресенье. 14-е сентября. Вчера и сегодня в первый раз после кани
кул служил в академическом храме, переполненном богомольцами. На
всенощной воздвизал1’ крест при весьма умилительном пении «Госпо
ди помилуй»*. Меня поддерживали отец инспектор и о. Иосиф. В слу-
” Поднимать, возвышать (церк.-слав.).

жении литургии принимали участие шесть пар священнослужителей-

студентов. Великий собор! И всё чинно, чисто. Я уверен, как, кажется,
не раз и говорил, что подобные чинные службы могут только быть в
духовно-учебных заведениях, особенно же в академиях; хотя и здесь
можно испакостить красоту богослужения. И если бросить ретро
спективный взгляд на недавнее прошлое и у нас, то встретимся с не
особенно утешительным явлением, с которым пришлось бороться, и
теперь смело могу сказать, что у нас богослужение / в настоящей своей
красоте.
Понедельник. 15-е сентября. Навестил болящего нашего доцента
С. И. Смирнова, который недавно с большими предосторожностями
перевезен из Хотькова. Слава Богу, он теперь на пути к выздоровле
нию, хотя еще от слабости ходить не может. Я его благословил иконою
святого Пантелеймона. Он был очень тронут. Когда я уезжал в Крым,
9-го июля, я совершенно не надеялся, что по возвращении увижу его:
так он тогда плох был. Да и доктора потеряли было всякую надежду.
Но, Боже мой, что значит любовь ближних, выражающаяся, конеч
но, в различных проявлениях — вещественных и духовных. Его бук
вально исхитили от оков смертных любовь его родственника доцента
Н. Г. Городенского и профессора И. В. Попова, которые дни и ночи
просиживали над больным, прислушиваясь к его предсмертному дыха
нию, как бы восполняя его своим жизненным дыханием. Выздоровле
ние его в своем роде можно назвать чудом по предстательству препо
добного Серафима, к молитвам которого многие, из знавших Сергея
Ивановича, обращались. Удивительно, что и сам Сергей Иванович в
бреду, в каком я тогда его застал, часто произносил имя преподобного
Серафима...
Воскресенье. 21-е сентября. Служил в Троицком соборе. Пил у
наместника чай, а затем поспешил на именины к нашему добрейшему
Димитрию Феодоровичу Голубинскому. Нехорошее впечатление про
извел он своим болезненным видом. Должно быть, развязка не осо
бенно далека. Погибнет тогда одна из славных традиций Московской
академии.
Сегодня же открытие в академическом зале внебогослужебных
собеседований. Служил я в четыре часа с академическим духовенством
молебен с каноном преподобному Серафиму по печатной службе, но
еще не авторизованной0 Синодом*; да навряд ли она и будет автори
зована, так как во многих местах составлена безграмотно. Народу для
0Официально одобренной (от фр. autoriser — разрешать, позволять).

первого раза было достаточно, около шестисот душ, судя по розданным

листкам. После молебна я говорил вступительное слово о преподобном
Серафиме. С большим вниманием оно было выслушано. В этом году
будут беседы по общей церковной, а затем по русской истории. П ро
грамма чтений составлена и мною одобрена. Я же, по обыкновению,
буду беседовать не в очередь на «злобы дня». /
Вторник. 23-е сентября. Сегодня в девять утра прибыл к празднику 82 об.
преподобного Сергия Владыка. В десять часов посетил меня и пробыл
полчаса. Беседовали о разных обыденных вещах. А затем я завел речь о
болезни С. И. Смирнова и попросил позволения ходатайствовать через
него пред обер-прокурором об отпуске ему единовременного пособия.
Владыка сказал, что от обер-прокурора неоднократно были напомина
ния, чтобы не беспокоить его относительно этих денег, так как ассиг
нованных денег очень мало, а просителей всегда весьма много.
Я ответил:
— Болезнь Сергея Ивановича, человека семейного, явила глубо
кое сочувствие к нему академической корпорации, которая помогала
ему — кто словом, кто и делом. Прося теперь о пособии ему, я уверен,
что являюсь выразителем желания всей корпорации. Случаи обращ е
ния за помощью со стороны Академии так редки, что было бы обидно
за отказ. Притом же я обращаюсь к вам как к митрополиту нашему.
Если вам откажут, то что же тогда говорить об обыкновенных архие
реях. Что бы там ни говорил обер-прокурор, но позвольте мне в свое
время, когда вы будете в Синоде, обратиться с этим ходатайством, в
успехе которого я не сомневаюсь при вашем содействии.
Владыка изъявил согласие, сказав при этом:
—Если ассигнованные на пособие деньги уже израсходованы, пусть
позволят мне выдать из местных средств.
Я при этом подумал, как было бы прелестно, если бы Сергею И ва
новичу выдано было бы пособие из лаврских сумм. Пожалуй, этого не
вынес бы о. Никон, который теперь точит стрелы против Смирнова
за его, убийственную для него, статью «Как служили в старину иноки
ближним». При этом Владыка вручил мне для передачи Смирнову сто
рублей, с пожеланием ему скорого выздоровления.
В половине одиннадцатого мы вместе отправились на лекции. Были
у В. О. Ключевского, Н. А. Заозерского и о. Иосифа. Лекция Клю
чевского была не из особенно благодарных по предмету «О влиянии
физических условий — поверхности рек, озер, лесов — на духовные
особенности русского народа в первое время его истории». Поэтому
лекторский талант его здесь не обнаружился. Заозерский смело, со
свойственным ему апломбом, с некоторою ажитациею, сопровождав-
83 мою / жестикуляциею, без особенных забот о форме и содержании,

читал о различии права естественного от нравственного, церковного.
Отец И осиф в певуче-проповедническом тоне давал характеристику
Давида*, отмечая и дурные его стороны. Отсюда Владыка в сопрово
ждении меня и отца инспектора осматривал ремонтированную столо
вую (духовая печь, новый куб для кипячения воды, новые столы с ящ и
ками и т. д.), кухню, гардеробную, канцелярию и т. п. Везде было чисто.
Владыка все спрашивал, откуда мы берем деньги на такие ремонты.
Отвечали: «Жертвуем из своих». Вообще, Владыка остался всем весьма
доволен и сказал: «Недаром вас хвалил министр В. К. Плеве». А при
прощании сказал: «Благодарю вас за все». В первый раз за все время я
услышал от него слово благодарности.
Вечером было заседание Совета, на котором избирались почетные
члены к предстоящему празднику. Избраны: преосвящ енный Н ико
лай, епископ Таврический (по моему предложению), московские
протоиереи — Петропавловский и Елеонский*, настоятель Берлин
ской посольской церкви протоиерей Мальцев* и генерал-лейтенант
Киреев*.
Среда. 24-е сентября. Владыка был на уроках в Вифанской семина
рии. В три часа была малая вечерня с последующим затем акафистом,
прочитанным пополам Владыкою и мною. Вечером с шести до десяти
была праздничная всенощная. Собор весь битком набит народом. Но
богомольцев, вообще, мало, — погода нехорошая, холодная, с начи
нающимся снегом.
За богослужением в соборе присутствовали заморские гости: из
Северной Америки глава Фондюлакской англиканской епископаль
ной епархии епископ Графтон* в сопровождении диакона Фея и
И. В. Биркбека*, известного уже в России за ревностного сторонника
единения Англиканской Церкви с Православною Русскою. Преста
релый (семидесяти трех лет), хотя не по летам бодрый и здоровый,
симпатичный епископ Графтон известен не только своими симпа
тиями к Православной Церкви, но еще и тем, что он является первым
основателем монашеской общ ины в Оксфорде, где он положил начало
монастырю, известному под названием Cowley, который все более и
более расш иряет свою деятельность, открывая филиальные отделения
в Соединенных Штатах Америки, Канаде, Индии и Ю жной Африке*.
83 об. Таким образом, Графтон сделал первую попытку / восстановить на
почве Англии мужской монастырь (см. о нем «Церковный вестник»
№ 38). Прибыл он в Россию по вопросу, имеющему уже почтенную
историческую давность, о соединении Церквей*. Приехали они сна
чала в Петербург*, но ввиду отсутствия митрополита Антония, пребы-
ваюшего на кавказском курорте, единственного, с кем можно побесе

довать по данному вопросу, отправились в Москву и Сергиеву Лавру.
Простояли они у правого клироса малую вечерню с акафистом, а затем
и половину всенощной. Весьма внимательно следили за богослужени
ем, имея в руках служебник на англо-греческом языке. Крестились, и,
вообще, на лицах, особенно у епископа, было молитвенное настрое
ние. На епископе была одежда: нечто вроде подрясника с пелериною,
лилового цвета; на голове — прилегающая к темени скуфеечка, на
груди — большой крест. Смотря на них, я думал: «Господи, когда сие
будет? Когда Ты услышишь молитву нашу об единении Церквей?»
Припомнилось мне при этом известное изречение Платона, сравни
вавшего различные христианские вероисповедания с перегородка
ми*... Подготовлен ли русский народ к этому вопросу? На последний
вопрос я как раз в конце службы услышал ответ.
Один из монахов совершенно серьезно спрашивает другого:
—А они, значит, веруют во Христа?
— Стало быть, веруют — ведь кресты на себе полагали.
—Да ведь это, может быть, так себе, для нас.
И нужно заметить, что это говорили монахи, во всяком случае,
интеллигенция из народа. Да, долго еще придется молиться.
Вместе с ними прибыл из М осквы и наместник Чудова монасты
ря о. И ннокентий (Пустынский), сопровождающий их, так как, как
бывший в Америке, знает несколько по-английски. Он остановился у
меня, а английские гости — в старой лаврской гостинице.
Четверг. 25-е сентября. Служил со Владыкою в лаврском соборе
в сослужении высших лаврских властей и приезжих архимандритов,
в числе которых был громаднейший ректор Рязанской семинарии
Григорий (Яцковский). И з «представительной» Москвы были помощ
ник генерал-губернатора А. Г. Булыгин, губернатор Г. И. Кристи и
Ш рамм, начальник жандармов. Английские гости присутствовали с
самого начала*. Речь говорил о. Иннокентий. Тон голоса его очень
странный. После литургии английско-американские гости навестили
меня, а затем я повел их осматривать Академию*. Я напомнил / им о
посещении шесть лет назад епископа Маклагана*. Переводчиком был
профессор В. А. Соколов. Отсюда мы отправились в митрополичьи
покои, где было много поздравителей и корпорация академическая и
вифанская, и другие. На пути нас окружала и бегала толпа зевак, не
только мальчиков, но и взрослых. Не то же ли было бы или еще хуже,
если бы, например, русский епископ в своем костюме появился в
Англии. Биркбек и говорил, что митрополит Антоний во время посе
щения Англии всегда привлекал массу любопытных. От митрополита,
после легкой закуски, мы вместе с ним и гостями отправились в трапе

зу, по церемониалу. Епископ Американский сидел по правую сторону
митрополита; по левую — Булыгин, я и губернатор.
Весьма симпатичный А. Г. Булыгин. Он, между прочим, с удоволь
ствием говорил о том прекрасном впечатлении, какое на него, да и,
вероятно, на других, произвело молитвенное настроение американ
ских гостей, особенно во время торжественных богослужебных момен
тов. И затем со свойственным ему остроумием прибавил: «Не то, что
попечитель наш (Некрасов), как раз в самые важные моменты — во
время “Тебе поем ” , “Отче наш ” — непременно ухитрится подступить с
каким-нибудь служебным вопросом или с разговором о каком-нибудь
бунте... Как ни стараешься отделаться, ничего не выходит», — закон
чил он, смеясь.
После обеда заходил ко мне с визитом губернатор Кристи. Ему
лет сорок пять. Весьма быстро карьеру сделал: три года назад он еще
был здешним — Дмитровским — уездным предводителем дворянства.
«А теперь, — не без гордости говорил он, — являюсь здесь же губерна
тором». Он мой земляк — из Кишинева. Семью его я прекрасно знаю.
Карьерою своею он обязан своей супруге, урожденной княгине Трубец
кой. Сам же по себе, кажется, ничего выдающегося не представляет.
Вечером был в Вифании, где служил всенощную по случаю завтраш
него храмового праздника. Погода мерзкая, сырая, холодная.
Пятница. 26-е сентября. Владыка вместе со мною служил в Вифан-
ской семинарии. Присутствовали и американские гости. Все было
хорошо. Но неприятное впечатление произвел своим усыпительным
произношением проповеди старый преподаватель Некрасов*. К при
скорбию, «русская проповедь показана была лицом, во всей своей
84 об. красе». По окончании службы с молебном / все мы с американскими
гостями отправились в ученическую столовую. Американский епископ
попробовал было пробную порцию, но сделал уморительную гримасу,
как будто после чего-то противного, сказав при этом: «Как можно жить
без мяса?» Оказывается, он рыбы не любит, и вообще у них не едят
рыбного. Что-то не так! Но затем я за столом действительно видал,
что он, например, до ухи из стерляди даже не дотронулся. Икру очень
любят.
Последовавший за этим акт прошел очень скоро — в полчаса: ника
ких утомительно-научных речей не было. Прочитано было извлечение
из отчета, розданы награды, пропета была какая-то неопределенная
кантата, гимн русский с аккомпанементом на органе и английский
гимн на органе, исполненный о. Иннокентием с благословения митро
полита, к большому удовольствию гостей. Оба гимна выслушаны были
стоя. После этого все во главе с Владыкою трапезовали. Академиче

ская корпорация была почти вся налицо. После тостов за Государя,
митрополита Владимира, меня, епископа Графтона и гостей, акаде
мическую и семинарскую корпорации, произнесенных митрополи
том и мною, следовала не особенно длинная, но содержательная речь
епископа Графтона. М анера его произнош ения, при специфических
особенностях английского языка, очень характерна. Речь его сопрово
ждалась очень выразительною мимикою, умеренною жестикуляциею
и равномерным как бы приседанием. Вид епископа в это время, с
умными, добрыми, устремленными в одну точку глазами, был вдохно
венным, привлекательным. Речь его переводил профессор В. А. Соко
лов. Епископ, между прочим, говорил, что он рад присутствовать за
православно-русским богослужением, где так осязательно выражается
идея общения Церкви небесной, Церкви святых, с земною. Рад он
был посетить Академию с ее знаменитыми учеными, имена которых
известны в Северной Америке, и теперь рад быть в семинарии, кото
рая готовит юношей на служение Церкви Христовой, утвержденной на
учении о семи таинствах. «Православно-русская Церковь, — говорил в
заключение Графтон, — имеет высокую миссию. Англо-американская
Церковь вполне сознает эту миссию ее и, относясь братски к ее святым
стремлениям, желает осуществления этой миссии». Последние / слова
произнесены были с дрожью в голосе. После этого наш Владыка пред
почел ответить что-то тихо, как бы по секрету. Я услышал только поже
лание, чтобы они столковались с Первоприсутствующим и пришли к
каким-либо определенным результатам.
Из Вифании митрополит уехал в одной карете с епископом, а я — с
изящ нейшим женоподобным диаконом. Действительно, у него удиви
тельно женский облик: безбородый, мягкие черты лица, совершенно
чистого и матовой белизны, волосы светло-желтые, льняные. Наш
специалист по дамским вопросам Н. А. Заозерский, по его словам,
все подбирался как-нибудь удостовериться относительно пола его, но
боялся, как бы не натолкнуться на какой-нибудь неприятный сюр
приз. Когда я ехал с ним, то многие обыватели очень удивленно на
меня смотрели. Как потом оказалось, они действительно приняли диа
кона за даму, а мою совместную с ним поездку объясняли тем, что я ее
окрестил (?) в Вифании.
Владыка с гостями уехал в Москву поездом в пять часов двадцать
две минуты. Я и отец инспектор выезжали проводить. Я просил Вла
дыку пожаловать к нам 1-го октября на акт. Он сказал, что все будет
зависеть от времени проезда митрополита Антония.
Приезжавший на праздники родной Вифанской семинарии новый

настоятель Антиохийского подворья, мой постриженник, о. Игнатий
(Абуррус) вручил мне послание Антиохийского патриарха Мелетия
с чудным, художественной работы архиерейским посохом, в благо
дарность за воспитание, пострижение и посвящ ение о. Игнатия.
Послание, которое отдельно хранится у меня, написано очень тепло и
с риторическими восхвалениями, в восточном стиле*. Архиерейский
посох — с инкрустациями из перламутра, черепахи и слоновой кости.
Стоимость его, по словам о. Игнатия, двести рублей. Конечно, этот
подарок впоследствии дорого будет мне стоить...
Начинает снежить. Неужели зима?! Уж лучше, чем слякоть. /
85 об. Четверг. 2-е октября. Отпраздновали, и, слава Богу, благополучно,
без всяких инцидентов, которые, кажется, отошли в область истории.
30-го, по обычаю, была торжественная заупокойная служба; речь
говорил студент IV курса М. Остроумов, на тему «Приидите, и истя-
жемся»*. Вечером — торжественная всенощная в сослужении шести
пар священнослужителей, лаврского протодиакона Димитриана. Во
время всенощной прибыл ректор Вифанской семинарии о. архиман
дрит Анастасий*, передал от Владыки привет с сожалением, что он не
приедет, так как не имеет никаких вестей об Антонии, который может
с часу на час приехать. Я просто думаю, что это предлог. Служба, как
всегда у нас, прошла великолепно, при прекрасном пении хора студен
ческого, при переполненном храме. Вместо второй кафизмы прочитан
был мною акафист Божией Матери. Окончилась всенощ ная в полови
не десятого. У меня имел ночлег о. Анастасий, мой ученик, большой
дипломат и, по всей вероятности, пойдет, как говорится, далеко. Но я
его все-таки люблю. Ведь я ему и создал карьеру, взявши в Академию, в
помощники. На другой день тоже великолепно прошла служба в том же
составе сослужащих. Проповедь говорил, по обычаю, первый студент
IV курса А. Орлов на тему «О любви как едином начале, объединяющем
духовную жизнь». После молебна заходил в столовую, поздравил сту
дентов с праздником. Настроение доброе. После чая у меня состоялся
акт, на котором профессор М. Д. Муретов прочитал речь «Новозавет
ная песнь любви» (по апостолу Павлу к Коринфянам) по сравнению с
ветхозаветною (Песнь Песней) и языческою (^и^ілооюѵ1* — Платона)
любовью*. Выставлено три типа любви. Тема — прекрасная. Обработ
ка — тщательная. К удивлению, и прочитана была хорошо, а не так,
как он лекции читает. Как потом он говорил, этот предмет, так сказать,
задача всей его ученой жизни. Он начал ее еще на IV курсе в качестве
"Симпосион — место пира, пирушка, попойка (греч.).

магистерского экзамена, а затем только теперь нашел ее возможным

написать и произнести. «При другом начальстве, — сам говорил он
торжественно в тосте за мое здоровье, — я бы не посмел ее произ
нести». Чтобы понять значение этих слов, нужно знать М итрофана
Дмитриевича, его трусость и излишнюю подозрительность. Во мне он
уверен и верит мне, / что я не подкопаюсь под него. После акта была
у меня трапеза с обычными тостами. Из посторонних гостей были:
ректор и инспектор М осковской семинарии, корпорация Вифанской
семинарии, бывший профессор А. П. Лебедев*, благочинный при
дворных церквей в М оскве о. Н. Благоразумов*, протоиерей Петро
павловский и местная аристократия, кончая почтмейстером. Вечер я
провел у профессора В. А. Соколова, у которого были некоторые из
академической корпорации. Никаких безобразий особенных среди
студентов не было; в некоторых номерах пили, но все благообразно и
по чину. Не было разбито, как это бывало раньше, ни одного стекла,
ни одной лампы, ничего не было поломано. Вообще, пьянственная
традиция начинает становиться историческим достоянием. Прежде я
всегда с каким-то страхом ожидал этого дня, а теперь был совершенно
спокоен. Начинают создаваться новые традиции... Инспектор семина
рии С. 3. Ястребцев, родственник митрополита, говорил, — в правде
его слов я не имею оснований сомневаться, — что митрополит не раз
говаривал, что мне уже давно пора на епархию, но он не желает меня
отпускать для блага Академии. О, если бы он подольше держался
подобных взглядов!
На дворе снег на пол-арш ина, идет уже несколько дней. Санная
дорога установилась. Такая ранняя зима бывает очень редко! Кажется,
уже если не по календарю, то в действительности началась зима.
Суббота. 4-е октября. Посетил меня проездом из Омска преосвя
щ енный Сергий (Петров), переведенный из самостоятельных архие
реев в викарии Виленские*. Какая причина — не ведаю. Он говорил,
что по болезни просился оттуда, но я не думаю, чтобы — в викарии.
Он — лет моих; выглядит несколько болезненным, — говорит, что
у него неврастения. Он говорил, что и теперь хотел было с месяц
поехать на юг, о чем просил Саблера, который ответил, что замедле
ние нежелательно. Признаюсь, это меня очень покоробило и унизило
сразу в моих глазах Преосвященного. Зачем он обращается к Сабле
ру? Какое ему дело? Болен, так проси надлежащим образом у Синода
разреш ения на отпуск. Вот тем и сильны разные Саблеры, что к ним
обращаются с подобными просьбами, которые они поэтому и не удо
влетворяют. /
86 об. Понедельник. 6-е октября. Был у меня прокурор Московской сино

дальной конторы князь А. А. Ш иринский-Ш ихматов, брат моей
доброй знакомой графини Камаровской, деятель по устройству саров-
ских торжеств и т. д. Он теперь возвращался из Ярославля, где гостил
у своего товарища — губернатора Роговича*. Это — тип духовного
чиновника. До саровских торжеств очень много говорили о нем как
о будущем обер-прокуроре. После торжеств фонды его, как слыш
но, упали: хлеба не стало для богомольцев! Затем вышел конфликт с
известным протоиереем Ф. Орнатским*, которому он сделал заме
чание за то, что тот произнес поучение в храме в присутствии Царя.
М итрополит Антоний, которому пожаловался отец протоиерей, сделал
приличное назидание не в свое дело вмешавшемуся прокурору.
Говорят, будто митрополит после богослужения, приветствуя Царя
с принятием Святых Таин, как будто невзначай спросил о впечатлении
от проповеди, на что Государь ответил:
- Как кстати и хорошо произнесено было поучение!
- Прикажете передать эти милостивые Ваши слова отцу протои
ерею?
- Непременно, непременно! — ответил Государь.
Митрополит, передавая затем эти слова отцу протоиерею, этим
самым выразил свое неудовольствие Ш иринскому. Вообще, у него
есть замашки «оседлать» духовенство, и даже архиереев, но не всегда
успешно. Видно, еще неопытный наездник!.. Во всяком случае, если
он будет обер-прокурором — не приобретение для Церкви.
Рассказывал он о дряхлости преосвященного И онафана и возму
щался, как он не догадается удалиться на покой... и что в конце этого
месяца он будет в Петербурге и там будет жаловаться на такое безоб
разие.
Слышно, у него с нашим Владыкою нелады.
Четверг. 9-е октября. Был у меня проездом к новому месту служе
ния в Казань в качестве законоучителя в юнкерском училище военный
свящ енник из Варшавы о. Евгений Запольский*. Это — мой ученик по
Киш иневской семинарии. Судьба его довольно примечательна. Как
первого ученика, его предназначили в Академию, но он влюбился в
«епархиалку», мою дальнюю родственницу, предпочел узы Гименея*
87 науке, причем я бьш венчальным отцом. Затем как-то удалось / ему
поступить в военные свящ енники в местечке Меджибож, Подольской
губернии. Но, насладившись брачными удовольствиями, он вспомнил
о брошенной им единственно верной подруге — науке и воспылал рве
нием поступить в Киевскую академию. Но по уставу семейным нельзя
быть в числе студентов Академии*. После больших усилий ему удалось
исхлопотать синодальный указ, разрешавший быть вольнослушате

лем Академии, с правом, по выдержании экзаменов в конце IV курса,
пользоваться званием кончившего курс. Вместе с этим ему удалось
получить перевод в Киев. Два года тому назад он удостоен степени
кандидата богословия, а затем переведен был в Варшаву, откуда по
прошению переведен теперь в Казань. Батюшка он очень приличный,
весьма толковый, и я думаю, он пойдет, как говорится, далеко.
Он мне порассказал много любопытного из «духовной» жизни в
войсках. Между прочим, любопытен инцидент по поводу так назы
ваемых драгомировских заповедей. Драгомиров* в своем Киевском
округе приказал начертать в казармах и вообще знать солдатам две
заповеди: а) возлюбиши Господа Бога... и б) возлюбиши ближнего. Что
же касается десятословия*, то оно, по его мнению, излишне. «К чему
там — волы, ослы, села...»* Между тем в каждой роте есть школы, где
батюшки преподают Закон Божий и, между прочим, разумеется, изу
чают десятословие. На экзамене, где присутствовали военные власти,
батюшка (Преображенский, кажется) и спрашивает солдата: «Скажи
первую заповедь», разумея заповедь десятословия. Солдат же, видя пред
собою властей, которые, быть может, не раз спрашивали его о запове
дях по драгомировскому катехизису, недоумевал, какую первую запо
ведь сказать. Батюшка, видя его заминку, подсказывает: «Аз есмь...»*
Солдат повторяет. Тогда рассердился какой-то из чинов и громко
сказал: «Что это вы, батюшка, морочите их еврейскими заповедями».
Батюшка тогда встал и сказал: «Мое присутствие здесь излишне», с
этим и вышел. Затем донес об этом протопресвитеру*, который ничего
не сделал для вразумления бестактного военного чина; виноватым /
оказался свящ енник, которого обвинили в доносе(?!), и потому он был 87 об.
переведен в другое место, кажется в Симферополь. Отец Запольский
говорил о нелюбви вообще Драгомирова к духовенству, хотя для виду
он оказывает ему почтение и даже подходит под благословение, но при
этом скорчит такую физиономию , что «хоть святых уноси». Передавал
о любопытном представлении новому генерал-губернатору Драгоми-
рову известного «чиновника особых поручений по сектантским делам»
при предшественнике Драгомирова Игнатьеве* — В. М. Скворцова*.
Когда Скворцов возглашал свой титул, Драгомиров, приставивший
руку к уху, переспросил несколько раз: «По каким, по каким делам?
Не слышу... А? Не понимаю. Никаких сект я не развожу и не намерен
разводить, и никаких дел у меня не будет». Этим он дал понять, что
такой чиновник для него не нужен. И действительно, Скворцов скоро
перебрался в Петербург, где стал чиновником при обер-прокуроре и...
вообще, делает дела под «миссионерским» прикрытием.
Воскресенье. 12-е октября. Служил у себя. Вечером беседовал в пере

полненном храме по поводу евангельского чтения о Наинской вдове,
о чувствах матерей при смерти их детей. Погода дрянная: ни на санях,
ни на колесах. С трудом поехал часов в восемь вечера к профессору
А. А. Спасскому, где собралась наша братия с семействами. Спасский
после перенесенной болезни и теперь выглядит не совсем хорошо.
Неужели диагноз доктора Ф омина оправдается? Ж аль его, супруги и
деток, которых у них четверо. Да сохранит их Господь!
Понедельник. 13-е октября. Недаром не люблю я 13-х чисел. Сегодня
нашу Академию посетило горе: в Москве, в Яузской больнице, скон
чался студент II курса Василий Мелиоранский* от воспаления брю
шины и прободения червовидного отростка. Прекрасный был студент,
воистину «краса» Академии, как назвал я его в своей речи к студентам
после только что совершенной панихиды. Угас в три дня. Заболел он в
два часа ночи на пятницу. На другой день, в восемь утра, / отправили
его в Москву, куда он прибыл в десять, затем около двенадцати был уже
на операционном столе, который оказался для него смертным ложем.
В понедельник в три часа дня скончался, в присутствии отца инспекто
ра, который еще в воскресенье поехал туда. Тут же были и родители —
мелкие купцы Рязанской губернии, из села Александровского. Можно
себе представить горе родителей, потерявших в лице сына свою
надежду!.. В семь часов вечера получил я телеграмму о кончине «Васи».
Вместо молитвы, в присутствии всех студентов, была совершена пани
хида при торжественном общем пении двухсот студентов, стоявших с
возжженными свечами. После этого сказана мною речь, посвящ енная
памяти усопшего и той скорби, какую понесла Академия в лице его.
Затем тут же сделаны мною распоряжения и указания желающим
поехать завтра в Москву для прощ ания с усопшим, отпевание которого
имело быть совершено на его родине.
Вторник. 14-е октября. Приехал из М осквы отец инспектор и рас
сказывал о последних минутах угасавшей молодой жизни, как ему
хотелось жить, как он целовал, обнимал его, умоляя спасти его. П окой
ник был близок к отцу инспектору, так как летом они вместе паломни
чали в Саров. Кроме этих грустных рассказов, он передавал и много
комического, а то и трагически-комического.
Комическим был рассказ его о гробовщиках, которые продавали
свой товар, перебранивались, толкая друг друга, хватая за полы заказ
чика. «Подъезжаю, — рассказывал он, — вечером к больнице, нахо
дящейся во дворе; в темноте вырисовывается громадный силуэт ее с
бесчисленными светящимися точками — окнами. Вижу: во дворе тоже
какие-то силуэты, на почтительном расстоянии друг от друга, точно

в засаде, движутся, какие-то манипуляции творят. Меня и оторопь
взяла, — уж не мошенники ли. И вдруг, к ужасу моему, накинулись на
меня и давай предлагать гробы, отталкивая друг друга, ругаясь чуть ли
не матерными словами. Атакованный ими, насилу спасся в больнице».
Трагикомический рассказ касался причта больничного. «Батюш
ка — толстый-претолстый, — рассказывал с обычным юмором отец
инспектор, — полное отсутствие на лице / чего-нибудь священного; 88 об.
псаломщики — вполне хитрбвцы. И вот, когда явились мы со студен
тами, из которых были два свящ енника, для совершения панихиды,
чтобы затем отправить на вокзал, на что уже было испрош ено изво
ление губернатора, причт не позволял, стал ворчать. Тут свящ енники-
студенты вступили в препирательство. Тогда я понял, в чем дело, и
потихоньку всунул батюшке в руку золотой. М оментально все успоко
илось. Совершили мы панихиду торжественно, при прекрасном пении
прибывших студентов. Но лиш ь только кончили мы, как они все-таки,
вероятно в ограждение себя от какого-либо обвинения, затянули что-
то. Я сначала не понял, что это они творят. Буквально раздавалось
какое-то ворчание собак, которым в зубы воткнули палки. С большим
усилием я понял, что это лития. Большей профанации церковной
службы я не видел. И это в Москве! Недаром нас ненавидят». Много
мы рассуждали об этом, иллюстрируя свои рассказы весьма яркими
иллюстрациями.
Был отец инспектор также у митрополита с докладом о случившем
ся. По обыкновению, ничего утешительного не вынес. М итрополит
весьма холодно встретил это известие. Затем тотчас же перешел к
вопросу об академических делах, о которых он имеет часто превратные
сведения от посторонних, вроде нашего друга о. Никона.
—Все ли у вас благополучно?
—Слава Богу, так, как, кажется, никогда.
—Так ли?
— Насколько знаем, так; может быть, вы, Владыко, имеете какие-
нибудь сведения?
—Да! Ведь вот секретные указы были о готовящихся беспорядках в
некоторых семинариях... — И начал что-то говорить вообще.
—Вообще, лучше бы не ходил к нему, — заключил отец инспектор.
15-е октября — 8-е ноября. Кратко запишу, что случилось в течение
этого времени. 20-го октября выехал в Москву для участвования в
служениях, по предложению Владыки. Остановился в Чудове, где и
слушал всенощную. Вместе со мною приехал и тут же ночевал студент
IV курса о. Алексий (Симанский), который и служил мне в качестве
иподиакона. На другой день я служил с Владыкою и преосвященным

Иоанном, бывшим Саратовским, в Успенском соборе. Была вся знать,
89 военная / и гражданская, во главе с помощником генерал-губернатора
А. Г. Булыгиным. Великий князь был в своем имении. Пел сино
дальный хор под управлением директора синодального училища*.
Пение прекрасное. Херувимскую пели Музыческу в d’d u r0. «Милость
мира» — Архангельского, кажется, № 4. Вместо причастна — «Господи,
силою»*. Протодиакон прекрасный, а главное — держит себя хоро
шо — Розов. Служба вообще идет чинно, только до начала ее — в алта
ре ведут себя безобразно священнослужащие. Комическое впечатле
ние производит, например, о. Климент*, настоятель Новоспасского
монастыря: толстый-претолстый и все качается, не имея как бы устоя.
В числе сослужащих были еще: Игнатий, настоятель Заиконоспасского
монастыря, ризничий Палладий, предполагающийся викарий Сара
товский и протопресвитер Марков*.
Во время чтения Апостола митрополит подозвал к себе саккелария*
и с сердцем сказал: «Скажите полиции: пусть пускают народ в храм,
ведь места много, а они стоят вне собора. Что за безобразие! Я пожалу
юсь Великому князю». Действительно, вскоре пустили народ.
После обедни и молебна Владыка пригласил меня с ним поехать в
одной карете к нему на обед. Владыка был в духе. За обедом был всег
дашний посетитель его доктор Казанский. По обыкновению, о делах
не беседовал — Владыка этого не любит, по крайней мере, об академи
ческих делах беседовать.
Да! В соборе я видал пожалованный ему Высочайше архиерейский
жезл, золотой в иных местах, позолоченный и с драгоценными кам
нями, за освидетельствование мощей преподобного Серафима. Злые
языки говорят, что он по ошибке (?!) прислан ему, а предназначался
митрополиту Антонию как открывавшему мощи. И что в дворцовой
конторе перепутали свидетельствовавшего и открывавшего мощи. Не
знаю, как это возможно было. Но замечу то, что слышал, и притом не
от plebs’a2), а от представителей beau m ond’a. Полагаю, это враки.
Вечером всенощную вместе с преосвященным Трифоном служил
у него в Богоявленском монастыре, где есть придел во имя Казанской
Божией Матери. Служба идет очень чинно; поют хорошо, собственно,
тут один великолепный дискант все красит. На литию и величание
вместе выходили. Акафист читали пополам; народ стоял со свечами.
Какая-то кликуша «бешено» вопила во время величания. После все-
89 об. нощной / заходил к Преосвященному, у которого ужинал вместе с его
11Ре мажор (итал .).

2) Народ (лат.).
мамашею В. А. Туркестановой и о. архимандритом Палладием, страст

но желающим архиерейства. Ночевал в Чудове.
На другой день сопровождал крестный ход из Успенского собора до
Казанского собора, где и литургисал*. М осковские крестные ходы —
это нечто величественное, внушительное. Трогательный момент — это
осенение крестом с лобного места на четыре стороны. В Казанском
пела часть синодального хора под управлением Кастальского — пред
ставителя нового направления в церковной музыке, то есть нового в
смысле возвращения к древним, народным напевам; но гармонизация
их так трудна, что исполнение их, пожалуй, и возможно только сино
дальному хору. Притом не все эти мотивы церковного характера, по
крайней мере не располагают к молитве. Пели, например, «Милость
мира» самого Кастальского*. Какие чудные переливы мальчиков,
точно птички перекликаются, а там — удаль теноров, мощь басов — но
в общем церковности нет; поневоле перенесешься к нашему лаврско
му простому напеву, при котором хочется молиться.
После службы навестил настоятеля собора о. А. Смирнова (брата
председателя Учебного комитета П. Смирнова), бывшего когда-то
доцентом нашей Академии* и известного у нас под именем почему-
то «Иеговы». Была предложена закуска, после чего я поехал в ж ен
ский Вознесенский монастырь, куда приглашен был на обед вместе с
о. Иннокентием матушкою игуменьею Евгениею.
После обеда вместе с о. Алексием поехал в приют имени Сергия,
устроенный Е. С. Ляминою. Приют великолепно устроен и находится
под наблюдением доктора Н. И. Никольского. Он устроен для неизле
чимо больных. Боже, Боже! Чего-чего не пришлось мне здесь видеть!
С тяжелым чувством от виденного мною оставил я приют и с благо
дарною памятью о моем благодетеле преосвященном Сергии. Вечер
провел в семье Камаровских, которые теперь живут в наемной квар
тире против храма Христа Спасителя. Мое первое посещение их здесь
совпало с приездом молодых — сына их Сергея и невестки М. П-ны.
Уж как они рады были мне. Между молодыми, кажется, что-то не
совсем ладно. Графиня и дочери со слезами поведали мне со слов сына
и брата, который со слезами рассказывал им о семейных сценах. Я, как
мог, старался утешить их. В десять вечера я выехал к себе и в двенад
цать прибыл в Посад. /
26-го октября я служил литургию и отпевал в Воскресенском храме 90
пятнадцатилетнюю девушку Анюту Корсунскую, дочь, четыре года
[как] скончавшегося, профессора И. Н. Корсунского*. Умерла она в
М оскве, в именины, от той же болезни, как и наш студент. Это было,
можно сказать, общестуденческое или даже академическое горе. Семья
Корсунских издавна славилась своим гостеприимством, здесь бывало

очень много студентов, которые, благодаря уменью и гостеприимству
хозяев, а в последнее время вдовы Ольги Алексеевны, находили очень
приятное развлечение. Семейство их и составляли три дочери, из кото
рых старшей двадцать лет, а младшей Анюте — пятнадцать. Все они,
как родители их, очень маленькие ростом, точно дети. Анюта была
общею любимицею. Они все были усердные посетительницы нашего
храма и стояли впереди. Анюта — милое дитя. И я бывал иногда в
их доме, особенно со смерти добрейшего Ивана Николаевича. И эта
девочка так была ласкова, как только могут добрые дети. Неудиви
тельно, что такая преждевременная смерть возбудила такую большую
скорбь в академической семье. Студенты прекрасно пели, возложили
венок, на руках несли гроб. Я говорил речь над самым гробом, как бы
беседуя с нею. Такую форму речи я счел самою удобною в этом случае.
И я ее произносил действительно в форме беседы, причем почти экс
промтом, так как я и не думал было говорить. От этого она и вышла
такою непосредственною и вызвала слезы как у меня самого, так и
у всех. Бедная Ольга Алексеевна! Сколько ей ударов! Да укрепит ее
Господь и подаст утешение.
3-го ноября было заседание Правления, в котором, между прочим,
заслушан мой рапорт о студенте IV курса Михаиле Созонове*. Дело в
следующем. 25-го октября после всенощной я позвал к себе этого сту
дента, который не присутствовал в церкви, хотя он и состоит регентом
левого клироса, имея в виду сделать необходимые распоряжения отно
сительно завтрашнего пения в академическом храме, так как правый
клирос будет при моем служении в Вознесенском храме*. В десять
вечера явился ко мне, исполняя мое приказание, в нетрезвом виде.
Я его, конечно, прогнал. Больно было мне, потому что в течение трех
90 об. лет он часто попадался в пьянстве, и я неоднократно беседовал / с ним,
просил его бросить этот порок; он многажды обещал, но многажды
и нарушал свое обещание, как все алкоголики. Не мог он не видеть
моего участливого отношения к нему. Но как неблагородный человек,
не пощадил во мне этого доброго чувства к нему, насмеявшись над
ним или слишком понадеявшись на мою доброту. Конечно, это мне
было слишком больно, и я решил расстаться с ним, не слишком боль
но покарав его, а уволив его на год. Но чтобы не входить с рапортом, я
предложил ему подать прошение об увольнении на год. Он отказался и
всячески умолял простить его, обещ ая, по обыкновению в сотый раз,
исправиться. Надеясь, что я и теперь не накажу его, а ограничусь толь
ко угрозами, он не хотел подать прошение, чем вынудил меня подать
о нем рапорт. В рапорте я писал, что «вынужден донести Правлению»
об этом прискорбном случае, многократно повторявшемся в студенче

ской жизни Созонова, которого я «просил, умолял, угрожал» и вообще
употреблял всякого рода меры нравственного воздействия. В Правле
нии склонялись к тому, чтобы его окончательно уволить, но я просил
только на год. И вот, когда это решение стало известным, тогда-то
почувствовал Созонов, что тут дело не шуточное, что и в самом деле
его могут выгнать; и вот он обратился с просьбою к товарищам за
зашитою, умолчав о тех многократных беседах, какие я с ним вел, о
многократных обещаниях его. Естественно, что товарищи его вско
лыхнулись, что это — жестокость ректорская, что же тогда ожидает и
многих других, которые тоже повинны в этом грехе. И вот они посыла
ют ко мне общего дежурного, в одно время сходившего с ума, Вершин
ского, который передает мне не то просьбу, не то требование студентов
не наказывать Созонова. Я, конечно, указал ему на дверь, сказав при
этом, что пусть студенты познакомятся с самим делом и тогда увидят,
достоин ли он лучшей участи и виновата ли тут «жестокость» ректора
или скорее тут проявлена по отношению к нему чрезмерная милость.
И вот депутация из лучших студентов отправилась к инспектору и
к членам Правления с просьбою спасти их товарища. Но, к удивле
нию / своему, от профессоров они узнали не о жестокости ректора, 91
а, напротив, что ректор просил их смягчить участь пьяницы и что и
теперь милость может оказать только он же. И вот 6-го числа вечером
явилась ко мне депутация от IV курса: Орлов, Остроумов, Васильков*
и Дорошевский. Они меня упрашивали не увольнять его, указывая на
то, что он пропадет, так как ему пристанища нигде нет. Вот я тут-то и
побеседовал с ними. В своей беседе я говорил, что они берут только
настоящий факт увольнения, считая его жестокостию с моей стороны,
а не знают того, что я здесь в течение трех лет по целым часам просил
его бросить этот порок — и он обещал. Но они только просили и про
сили оставить его, оказать ему последнюю милость. Я их отпустил,
ничего определенного не сказав.
2-го ноября я освящал новый храм в Посаде, на Красюковке, во
имя Архистратига Михаила*. Красюковкою называется предместье
Посада по имени отставного офицера М. Н. Красюка*, приобретше
го эту местность лет тридцать назад очень дешево — за три тысячи
рублей, а потом разделившего ее на участки и распродавшего в десять
раз дороже. Теперь тут образовался целый поселок. До сих пор тут не
было храма, и обитатели должны были ходить в отдаленный Рожде
ственский храм или в Лавру. Но в дурную погоду это было слишком
затруднительно. Теперь это затруднение устранено. Храм — домовый,
при богадельне*, где будут призреваться убогие старики и старушки,
содержащиеся на счет благотворительного общества во имя [препо

добных] Сергия и Никона. Храм может вместить до четырехсот людей.
Со мною служили иноки лаврские и скитские: эконом Досифей*,
игумен Иларий, о. Аполлос*, протоиерей М. Багрецов* и о. Георгий
Раевский, при лаврском протодиаконе Димитриане и лаврских певчих.
В конце литургии мною сказано Слово о значении храма вообще, в
частности для этой местности, и указано на благодеяние Красюка. Это
уже третий храм, освященный мною: первый — на Афоне, 16-го июня
1900 года, в Андреевском скиту вместе с патриархом Иоакимом III,
второй — 9-го февраля 1902 года, так называемый П ятницкий, при
надлежащий Лавре*, и третий — этот. Теперь уже достаточно имею в
этом отношении практики0.
ГА РФ. Ф. 550. On. 1. Д.512. Л. 1—91. Автограф.
0Далее л. 91—91 об. пустые, л. 92—96 об. — отрывок из дневника архимандрита Лав
рентия (Некрасова), вложенный епископом Арсением (Стадницким) в конец своего
дневника, см. Приложение 2.
П РИ Л О Ж ЕН И Я
КОММЕНТАРИИ
И ПРИМЕЧАНИЯ
СПРАВОЧНЫЕ
МАТЕРИАЛЫ
Приложение 1
Газетная вырезка
Русское народное чувство л. 9а
Среди мрачного тумана, обволакивающего ум и чувства столь

обширных слоев нашего так называемого интеллигентного общества,
ярким лучом света прорезывается все, в чем сказывается голос русско
го народного чувства.
Чистое и свежее, полное любви к вековечным идеалам, на которых
выросла и держится Русь, народное сердце бьется чистым и свежим
энтузиазмом каждый раз, когда заговорит свободно, вне мрачных и
желчных «интеллигентных» влияний. В эти минуты каждый наблю
датель с отрадой видит, как крепка и здорова душа народная, как
несокрушимо сильна у нас излюбленная народом Русским, Богом
ниспосланная ему Самодержавная власть. И жалки кажутся в эти тор
жественные минуты все дышащие желчью, завистью и злобой отго
лоски европейской политической деморализации, силящиеся и у нас
подорвать святой неразрывный союз народа и Царя, объединенных
Божиею Волею и Божиим благословением.
Одну из таких торжественных минут пережила М осква текущего
19 февраля 1902 года, когда, под сенью Церкви, близ святых мощей
Первосвятителей М осковских, перед памятником Царя-освободителя
и Царя-мученика, вокруг его Августейшего Сына собралась тридца
титысячная народная толпа, чтобы возблагодарить Господа за благо
деяния царские и возложить венки благодарной народной памяти к
подножию царского изображения.
В то время, когда за границей распространяются самые нелепые
толки о состоянии России, в то время, когда и в нашей интеллигентной
среде хаотический разброд ума и чувств доходит до чисто психопатиче
ской степени, — в это самое время по московским фабрикам, заводам
и мастерским, в народе Русском говорило совсем иное чувство, совсем
иная забота. Здесь шла подписка на венок Царю, народному благо
детелю, мученически скончавшемуся, как жертва, безумно закланная
жрецами умственного и нравственного разброда, который злобствует
против всей святыни Русского народа. Рабочие московских заводов,

фабрик и мастерских помышляли о вещественном увековечении их
чувств благодарной любви к Царю. Они думали о том, чтоб это тро
гательное проявление чувства поставить под сень Церкви Православ
ной, освятив его торжественным богослужением...
Как виден во всем этом русский человек, сохраняющий и ныне те
же прекрасные, здоровые черты ума и сердца, которые дало ему бла
гословение Божие на его историческом пути! Он никогда не мыслил
себя и своего счастья без царя, отца народного. Он не знает никакого
торжественного проявления своего чувства без теснейшей связи с
молитвой Господу Богу, с предстательством своей родной Православ
ной Церкви.
Напрасно воображают наши интеллигентные подражатели евро
пейской деморализации, будто бы все это — черты старого, «необ
разованного» деревенского захолустья. Нет, тем же остается русский
человек в деревне и городе; безграмотный или получивший от самой
«интеллигенции» удостоверение в своем полном ознакомлении с
прельщающими интеллигенцию европейскими идеями, он остается
тот же. Пока он любит Россию, до тех пор неразрывен союз его сердца
и сознания с Богом, Православною Церковью и самодержавным отцом
Русского народа.
Праздник Русского народа, в лице рабочих города М осквы и депу
татов из Коломны, поднесших свой особый венок, был праздником
также и царя Русского: это был истинно русский0 праздник, весь
проникнутый молитвой. Фабрично-заводские рабочие, как верные
сыны Русского народа, не могли поднести своего венка на памятник
любимому Царю иначе, как отслуживши заупокойную литургию.
Они не упустили озаботиться о торжестве церковного благолепия и
чина, объединяющего мирян, свящ енников и епископов. Присутствие
Августейшего генерал-губернатора еще ярче рисовало всенародное
единство с Царским Домом. К народному торжеству присоединились
и сословные представители от московского дворянства и города. Эта
торжественная панихида объединенных народа и иерархии возносила
к Царю Царствующих русскую молитву о сопричтении почившего Царя
к сонму праведных и о «вечной памяти» ему. Такая же торжественная
объединенная молитва последовала о ниспослании благ Божией мило
сти и ныне царствующему Государю Императору, живому предмету
любви и надежды Русского народа. И когда, после этого молитвенного
единения сердец народа с царями своими, московские и коломенские
рабочие двинулись к памятнику Царя для возложения вещественного
11Здесь и далее курсив — «Московских ведомостей».

Приложение 1 171
знака чувств любви и благодарности народа, торжественные звуки

молитвенного гимна покрыли все и всех сознанием того, коль славен
наш Господь в Сионе... Когда же грянули затем звуки Боже, Царя храни,
покрытые нескончаемыми громовыми «ура», народный голос еще
раз громко засвидетельствовал миру великое, неизгладимое и вечное
моление русского сердца:
Сильный, Державный,
Царствуй на славу нам!
Боже, Царя храни!
Нескончаемо гремело это восторженное «ура» при звуках «Славь

ся», при прохождении Его Императорского Высочества, и с тем же
энтузиазмом проводило его отбытие.
Велики и торжественны эти светлые минуты, когда на Руси разда
ется истинный голос Русского народа; и каждый раз, когда раздается
он, — он свидетельствует о непрерывном единстве царя и народа под
сенью Церкви Православной. Проходят десятилетия, проходят века,
изменяются внешние формы быта, но неизменным остается то, чем
жива Россия и крепок Русский народ: верность и преданность царям,
вера в Бога и в святую Церковь Его.
Благо народу, хранящему эти святые основы своего национального
бытия. Не оставит его никогда помощь Божия. Не обманет его никогда
и вера в своих Самодержавных царей, которые непрерывно пекутся о
его благе и чутко следят за всеми нуждами народа, ничего не жалея для
его счастья. И как не знать этого Русскому народу у памятника того,
кто жизнью и смертью своею засвидетельствовал эту великую истину?
Не усомнится и сердце царское в несокрушимой незыблемости вечно
го союза царя с народом.
О, если бы могли хоть в эти минуты понять и почувствовать величие
этого святого союза также и те заблудшие, которые в омрачении ума
и сердца отрекаются от основ быта Русского народа, отвергают Бога,
в Котором Одном полное счастие жизни человека, отступают и от
Божия Помазанника, в котором одном благо народной жизни.
(М осковские ведомости. 1902. 20 февраля. № 51. С. 2)
ГА РФ. Ф. 550. On. 1. Д. 512. Л. 9а.

Обложка сочинения
л. 80а «Блаженъ не осуждаяй себе,

о немъ же искушается» (Римл. 14 гл., 22 ст.).
Ш метов Михаил
ГА РФ. Ф. 550. On. 1. Д. 512. Л. 80а. Подлинник. Рукопись.

Приложение 2
Отрывок из дневника ректора Московской Духовной

академии архимандрита Лаврентия (Некрасова)^
1-го ноября [1896 года] помощ ник инспектора Полянский* донес л. 92
мне, что студенты волнуются, жалуются, что порции малы, требуют
перемены комиссара*.
Хотя на каждое блюдо выдавалось по два пуда пятнадцать фунтов
мяса — более, чем выдавалось в прошлом году, я сделал распоряжение,
чтобы прибавлено было по пять фунтов на блюдо, по пятнадцать фун
тов в день: три мясных блюда — два в обеде, одно в ужине. Что касается
до увольнения комиссара, то я постарался проверить, действительно
ли студенты требуют уволить комиссара. Спросил некоторых сту
дентов, знают ли они комиссара? Отвечали, нет. Сказал секретарю:
«Студенты недовольны комиссаром; не знаете, что это за человек?»
Отвечал: «Какое им дело до комиссара: они могут быть недовольны
поваром. Прежде как-то переменили по их желанию комиссара, затем
они потребовали переменить эконома; переменили эконома, потребо
вали переменить инспектора». Так как я слышал, что Полянский хочет
сделать комиссаром своего служителя, то и ввиду собранных сведений
я не переменил комиссара. /
10-го [ноября] эконом* донес мне, что были пироги с несвежими 92 об.
яйцами; посему студенты шумели, требовали увольнения комиссара.
Кто шумел, эконом не сказал. Я поставил на вид эконому его неис-
п На л. 92 слева по полю и сверху сделана приписка епископом Арсением: «NB.

Этот любопытный дневник собственноручно написан бывшим ректором Академии,
моим предместником, архимандритом Лаврентием, ныне епископом Курским. Найден
в одной из шкатулок, где он, очевидно, был забыт. Описанное здесь происходило пред
моим назначением сюда в инспекторы, из ректоров Новгородской семинарии. Я при
был в феврале (назначен в январе) 1897 года, а это происходило в ноябре 1896 года.
Понятно, чтб я застал и каково было мое положение. Но я бесстрашно вступил в борь
бу и, слава Богу, смело и по совести скажу, что ничего полобного теперь невозможно.
Я читал этот дневник отцу инспектору, и мы удивлялись, неужели возможны были по
добные оказии?.. 1903 год. 2 октября».
правность и спросил, есть ли у него человек, которого можно сделать

комиссаром? Он указал на служителя Полянского, на что я отвечал:
«Поищите другого; так как есть слухи, что толки о комиссаре возбуж
даются именно с целию сменить его и поставить на место его служите
ля Полянского».
11-го [ноября] явились ко мне студенты IV курса Альбов, Грибанов-
ский, III курса Овсиевский*, II курса Семенов и Харламов’", I курса
М инин и Малинин* и заявили жалобы на притеснения, которые они с
некоторого времени терпят.
Заявлял сначала Альбов:
—Во-первых, не стали выдавать провинциальных газет. Во-вторых,
взяли несколько книг из библиотеки студенческой. В-третьих, стали
запирать столовую рано и аудитории перед богослужением за полчаса.
Я отвечал:
—Все это сделано по моему распоряжению. Первые два еще в августе
месяце, и никто на это не изъявлял претензии; сделаны по словесному
указанию г. обер-прокурора Св. Синода, сказанному мне во время
коронационных торжеств. Книги взяты, запрещенные для библиотек.
93 Столовую и аудиторию стали / затворять потому, что студенты опаз
дывают на лекции и к богослужению, и если станут ходить благовре
менно и к богослужению, и на уроки, то столовая будет закрываться за
полчаса до уроков, а аудитории — за четверть часа до богослужения, —
при сем высказал, какой соблазн подают студенты неблаговременным
вхождением в церковь и исхождением и как тяжело всякому христиа
нину видеть такую холодность в духовных воспитанниках.
Студент Харламов стал говорить о столе.
— Во-первых, в столовой нечисто.
—Я недавно посетил столовую пред обедом и любовался чистотою:
скатерти чистые, тарелки, миски фаянсовые. Прежде никогда не было
так чисто: у вас была только одна скатерть, а другие — рваные. А супо
вые чашки какие прежде были? Скажите, — обратился я к студенту
IV курса Грибановскому.
Тот подтвердил мои слова, сказав, что прежде тарелки и суповые
чашки были очень нехороши.
—Пробовал я также кушанья: это было в постный день, и все оказа
лось хорошо и вкусно приготовлено, и я благодарил эконома.
—Во-вторых, тарелки подают нечистые, сальные...
— Вы слишком нетерпеливо требуете перемены кушанья, и при
слуга не успевает хорошо вытереть тарелку... Впрочем, этот недостаток
93 об. устраню: / прикажу подавать три тарелки разом.
—В-третьих, передники у прислуги грязные.
Приложение 2 175
— Прикажу сделать третью перемену.

— В-четвертых, прислуга передниками вытирает т�

Язык

Добро пожаловать в Scribd!

Дневник Т. 2. 1902-1903 - митрополит Арсений (Стадницкий)

Загружено:

Сведения о документе

Описание:

Оригинальное название

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Описание:

Авторское право:

Дневник Т. 2. 1902-1903 - митрополит Арсений (Стадницкий)

Оригинальное название:

Загружено:

Описание:

Авторское право:

Похожие издания

20ЛЕТ

Протоиерей Владимир Воробьев

Арсений (Стадницкий), митр.

ISBN 978-5-7429-0686-5 © Ефремова О. Н., предисловие, 2012

интеллигенция обменивались мнениями по тем или иным религи­

дыка отдыхал, поднимался на Ай-Петри, проехал по южному побере­

— Два приложения в виде: 1) газетной вырезки и обложки одного

Для лучшего ощущения прошедшей эпохи во втором томе сохране­

(с приложениями). М., 2006; За Христа пострадавшие: Гонения на Рус­

И здание осущ ествлено усилиям и сотрудников научно-

Издательство выражает признательность всем сотрудникам ПСТГУ,

свое намерение, опасаясь потревожить его. Вместо этого заехали по

тех мыслях и чувствованиях, которые должны возбуждать в нас истек­

лективное заявление о том, что они не принимали никакого участия

отворяемых дверей и послужил непосредственною причиною падения.

в Орловской семинарии*. Препятствием служит то, что он был на

зависело назначение начальницы; каковою и назначена была, по

5 об. Беседовал у себя. Народу весьма много.

сообщил мне, что 19-го предполагается заупокойная литургия в Чудо-

получил анонимное письмо с того света от предшественника его

мещаясь с двух сторон у памятника Александру II. Погода не особен­

он около 1500 рублей*. Другой венок — от мастеровых Коломенского

11См. Приложение 1 (Л. 9а).

2-е марта — день моего Ангела*. Служил у себя и приобщал студен­

вых) и Бориса (Ш ипулина)* возложил за малым входом набедренни­

газетах об этом ничего не пишут. В иностранных — фамилию его назы­

назад вычеркнул у него две фразы о Толстом*, и стал в моем же при­

часов ночи прибыл в Посад министр, остановился сначала в лаврской

студента IV курса, «сливки нашего общества», кавалеры: М. В. Войце-

к нам, но у нас еще не окончилась: я произносил Слово Златоуста.

сил его и впредь не забывать нас своим посещением и что впредь не

митрополитом, который пригласил меня назавтра в час на обед. Отсю­

На другой день в половине одиннадцатою я поехал с пасхальным

Воскресенье. 28-е апреля. Служил в академическом храме.

архимандритом Лаврентием, ныне епископом Курским*: «Я уже стар;

профессорами — членами экзаменационных / комиссий. Присутство- 17

фаворит светского Синода. Еще не успел доехать на свою новую каф е­

Арсения Дверницкого*. Вместе со мною ехали семья графов Камаров-

полным, красным, с бородою козлиною; голос у него — удивительно

вая очень живописная: то прорезанные горы, то туннели, то висячие

нито, но пришлось. Передал я приставленному ко мне помощнику

"«Молю убо вас, братие...» (Рим. 12, 1).

На другой день в праздник Рождества Богородицы* — литургию и

див никого о предполагаемом приезде. Поэтому со станции на про­

современной науки. Затем состоялся акт, на котором профессором

себя до преисподней. Вообще, празднование юбилеев следовало бы

По обыкновению, обедал у него. Интересного в разговоре с ним, по

11Одетых в какую-либо одежду {устар.).

— Э-эх! Сами налагаем на себя руки. Встрепенемся — да поздно

преосвященным Трифоном, попечителем этого Дома, храм, построен­

тающейся статье отца инспектора «Иноки на службе ближним» против

— Искушение. Какой я монах?

0 Отец казначей (слав.).

таком серьезном деле становитесь на принципиальную точку зрения,

всех. Передавали также нечто относящееся к предстоящему прослав­

эту тему много беседовали, высказывая соображения pro и contra0

11За и против (лат.).

ского общества с предварительным кратким обзором паломничества

11Так в оригинале. Должно быть «и у себя».

интеллигенция обменивались мнениями по тем или иным религи

дыка отдыхал, поднимался на Ай-Петри, проехал по южному побере

Для лучшего ощущения прошедшей эпохи во втором томе сохране

(с приложениями). М., 2006; За Христа пострадавшие: Гонения на Рус

тех мыслях и чувствованиях, которые должны возбуждать в нас истек

мещаясь с двух сторон у памятника Александру II. Погода не особен

2-е марта — день моего Ангела*. Служил у себя и приобщал студен

вых) и Бориса (Ш ипулина)* возложил за малым входом набедренни

газетах об этом ничего не пишут. В иностранных — фамилию его назы

назад вычеркнул у него две фразы о Толстом*, и стал в моем же при

митрополитом, который пригласил меня назавтра в час на обед. Отсю

фаворит светского Синода. Еще не успел доехать на свою новую каф е

див никого о предполагаемом приезде. Поэтому со станции на про

преосвященным Трифоном, попечителем этого Дома, храм, построен

всех. Передавали также нечто относящееся к предстоящему прослав

однажды Государыня гуляла с ним по саду, будучи уверена, что ее спут

12-е декабря. Четверг. Сегодня было заседание Совета. Был малень

27-е декабря — это традиционный вечер, который я с преосвя

делу к Великому князю, а я тоже — но с визитом. Тут еще был преосвя

с приведением разных пикантностей, относящихся к прежним попе

После такого кунсштюка1*даже его приверженцы оказались в не осо

Среда. 29-е января. Вчера, рассказывают, действительно было засе

ского, уже моего воспитанника, ныне преподавателя Тульской семи

ва для осмотра церковных древностей Москвы. Были в Румянцев

представил свидетельство о своей невменяемости вследствие психи