Вы находитесь на странице: 1из 8

М.А.Кравченко, О.В.

Кравченко

В ПОИСКАХ ГРАНИЦЫ СЕМИОТИКИ

Что такое знак? Говорит ли все то,


что безмолвствует в мире, в наших жестах,
во всей загадочной символике нашего поведения,
в наших снах и наших болезнях, - говорит ли
все это и на каком языке, сообразно какой
грамматике? Все ли способно к означению -
если нет, то что именно и для кого и по
каким правилам?
М. Фуко

Термин «семиотика» («семиология») широко употребляется в современном научном


дискурсе. Им оперируют философы, логики, лингвисты, фольклористы, искусствоведы, специалисты
в области массовых коммуникаций; а в последнее время термин «семиотика» все чаще можно
встретить в работах по биологии, прикладной информатике, трудах, связанных с моделированием
структур искусственного интеллекта.
В настоящий момент термин «семиотика» используется, как минимум, в двух значениях: 1)
для обозначения науки, изучающей строение и правила функционирования разнообразных знаковых
систем, служащих для хранения и трансляции информации в природе и обществе; 2) для обозначения
конкретного объекта, являющегося знаковой системой, в целях исследования которого релевантно
применение методов семиотики в первом значении термина (ср.: семиотика естественного языка,
семиотика балета, семиотика карточных игр, семиотика пользовательского интерфейса и т. д.).
Заметим, что в настоящей работе термин «семиотика» будет употребляться нами исключительно в
своем первом значении. При этом мы выносим за скобки по сей день дискутируемый вопрос о
правомерности наделения семиотики статусом отдельной науки, так как рассмотрение последней
либо в качестве особой науки, либо в качестве методологического фундамента других наук, с нашей
точки зрения, не может иметь принципиального значения для разрешения заявленной проблемы
определения границы семиотики.
Сегодня существуют все основания для того, чтобы говорить о полидисциплинарной
экспансии семиотики. Везде, где происходит фиксация, структурирование и передача информации,
где код преобразуется в сообщение, есть место семиотике и её методам. Информация не может
существовать изолированно от своего материального «носителя». Разнообразные знаковые системы
выступают в качестве модусов бытия пластов информации (генетической, биологической,
социальной, культурной). Наличие знаковых систем, в которых опредмечивается информация,
является непременным условием, детерминирующим возможность коммуникации в широком смысле
этого слова. Неудивительно, что семиотика, располагающая мощными ресурсами описания знаковых
систем, превращается в своего рода clavis universalis для наук, в задачу которых в той или иной
степени входит изучение различных актов коммуникации.
Полидисциплинарные «расширения» семиотики нельзя объяснять исключительно
популярностью этого направления в науке XX-XXI вв. Мода на семиотику имеет глубокие
гносеологические предпосылки. Человека от других биологических видов отличает, прежде всего,
способность к замещению объектов реального и воображаемого миров знаками, а также к
оперированию последовательностями знаков. Уже в работах классиков мировой психологии
Ж. Пиаже и Л.С. Выготского убедительно показана ведущая роль семиотической функции в процессе
мышления. Человек предстает как существо постоянно продуцирующее знаки, их передающее и
интерпретирующее. Заметив это фундаментальное свойство человеческой психики, философ-
неокантианец Э. Кассирер назвал человека animal symbolicum, тем самым подчеркивая его
символическую (семиотическую) природу.
Человеческое сознание, по всей видимости, запрограммировано на работу со знаками. «Для
перехода от реального состояния предмета или явления к состоянию, доступному нашему
пониманию, и для работы с ним мы представляем исследуемый предмет или явление в виде некоей
последовательности и зашифровываем эту последовательность с помощью дискретных знаков какой-
то знаковой системы, которая, с нашей точки зрения, наилучшим образом приспособлена для
обработки данных знаков. Этот революционный процесс и называется процессом познания»
[Соломоник, 2002, i]. В результате познавательной деятельности человек формирует множество
знаковых систем, исследование и описание которых невозможно вне данных, предоставляемых
семиотикой.
В связи с вышесказанным возникает резонный вопрос о том, почему семиотика заявила о себе
как о науке только в XX веке. Действительно, теоретическая база для секуляризации семиотики была
заложена в начале 20-века работами американского логика Ч. Пирса и швейцарского лингвиста Ф. де
Соссюра. Однако, очевидно, что современная семиотика появилась не на пустом месте, развитие
семиотического знания протекало в русле других наук, прежде всего, - философии и лингвистики.
Имеются все основания для утверждения, что знаковая деятельность и семиотические представления
сопровождают человека с самого момента его рождения как биологического вида на определенном
этапе эволюции. Более того, знаковая деятельность сыграла важнейшую роль в становлении вида
homo sapiens. Один из основоположников семиотической концепции происхождения человека,
отечественный семиотик В.Розин, отмечает, что, несмотря на все достоинства дарвиновской теории,
последняя оказывается не в состоянии объяснить то, как формировались сознание и разум человека.
Решить эту проблему не может и популярная ныне теория мутаций, если, конечно, не предположить,
что сознание возникло самопроизвольно в результате мутаций. В. Розин полагает, что возникновение
сознания стало результатом «семиотического процесса», оказывавшего воздействие на психику
гоминидов на этапе формирования homo sapiens [Розин, 2001, 145-151].
Известно, что мышление и язык отражают наиболее существенные предметы и явления,
имеющие место в реальности или внутреннем мире самого человека, к коим, бесспорно, необходимо
отнести знаковую деятельность. Первые размышления о знаках относятся к архаической
(мифопоэтической) стадии развития мышления. По мнению Вяч. Вс. Иванова, первоначальные
семиотические представления принимали форму мифов и мифопоэтических текстов, среди которых
особое распространение получил миф об ономатете (миф о создателе имен), отражающий ранний
этап мифопоэтических представлений о связи слова с обозначенным им предметом [Иванов, 1999,
607]. Отголоски этого мифа мы находим в Библии и волшебных сказках. Миф об ономатете был
абсорбирован христианским религиозным сознанием и в трансформированном виде вошел в текст
Библии: «И образовал Господь Бог из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел
к человеку, чтобы видеть, как он назовет их. И как назовет человек всякое живое существо, так и имя
его» [Библия, 2]. Многочисленные свидетельства архаических представлений о неразрывной связи
между словом (именем) и называемым предметом содержатся в текстах волшебных сказок. Так, в
архаическом сознании русского этноса установлена тесная связь превращения со словом (именем)
[Кравченко, 2002, 78-81]. Как показывает языковой материал, собранный нами в результате изучения
текстов русских волшебных сказок, превращение зачастую вызывается произнесением вслух имени
ипостаси - желаемого продукта превращения: Липка и говорит: «Будь же ты медведем, а жена
медведицей!» И стал он медведем, а она медведицей («Липка», Сказки, Кн. 2, с. 383); … - Был оленъ,
стань рысью! - сказал старик. И стал Иван рысью («Солдатъ-охотник», Сказки русского народа….,
с.148). Таким образом, в архаической картине мира слово (знак) не сводилось к единице передачи
нематериального смысла, информации, но представлялось также в виде определенного «кванта
энергии», способного к преобразованию действительности, в том числе к превращению предметов.
Мифопоэтическое сознание лишено идеи конвенциональности языкового знака; слово обладает
сущностной связью с обозначаемым объектом и может оказывать прямое физическое воздействие на
предметы окружающего мира, так как акт номинации объекта эквивалентен акту созидания его
сущности.
Собственно научная традиция рассмотрения знаков, знаковых систем и знаковой
деятельности была заложена в Древней Греции. Термин «семиотика» (от греч. sēmeîon - знак
(подробнее об этимологии термина см. в [Иванов, 1999, 628-630])) своим появлением, по-видимому,
обязан древнегреческим врачам, которые так называли учение о признаках (симптомах) болезней.
Между болезнью и определенными симптомами устанавливалась причинная связь, и симптомы
рассматривались в качестве знаков-признаков болезни. В настоящем значении термин «семиотика»
сохранился по сей день и наряду с термином «симптомология» обозначает один из разделов
современной медицины.
Становление семиотических идей протекало в русле древнегреческой философии. Этому в
немалой степени способствовал знаменитый спор о природе имен (слов) между натуралистами и
конвенционалистами. Первые утверждали, что между именами и вещами, которые они обозначают,
существует органическая, природная связь, что форма слова так или иначе воспроизводит форму
вещи. Их оппоненты оспаривали данное положение, утверждая, что в основе связи вещи и имени
лежит конвенция, соглашение между людьми. Законченную полемическую форму этот спор обрел в
диалоге Платона «Кратил». Кратил и пришедший к нему на помощь Сократ разделяют позицию
натуралистов и оспаривают доводы Гермогена, отстаивающего позицию конвенционалистов. Спор
натуралистов и конвенционалистов стал предтечей глубокой и бурной полемики о мотивированности
vs конвенциональности (произвольности) языкового знака, которую ведут современные лингвисты и
семиотики.
Значительный вклад в становление семиотической теории внесли философы-стоики. Ими
была разработана первая концепция знака, в которой знак задолго до Ф. де Соссюра определяется как
двусторонняя сущность, создаваемая единством означающего (sēmaînon) и означаемого
(sēmainòmenon). В дальнейшем семиотические идеи развивались в трудах философов Средневековья
и Нового времени: Августина Блаженного, Оккама, Локка, Лейбница, Гердера, Кондильяка и др.
Однако, как было отмечено выше, семиотическая революция произошла только после издания
научных трудов Ч. Пирса и Ф. де Соссюра.
Ч. Пирс стал автором панзнаковой теории. В ней знак (в терминологии Ч. Пирса -
«репрезентамен») не противостоит объектом окружающей среды как не-знакам. Для Ч. Пирса все
объекты и явления действительности, а также мышление, познание и сам человек суть знаки.
Исследователи научного наследия Ч. Пирса отмечают, что «семиотика Пирса развивалась
совершенно независимо от лингвистически ориентированной семиотики его современника Соссюра и
опиралась на философию, в особенности на логику и теорию познания. В противоположность
семиотике Соссюра и его последователей в семиотической лингвистике, т.е. в противоположность
семиотике, ориентированной на прикладное применение и постоянно опирающейся на модель языка,
семиотика Пирса стремится к гносеологической всеобщности и, можно сказать, к метафизической
универсальности» [Нет, 2001, 6]. Пансемиотизм Ч. Пирса делает вопрос о статусе и границе науки
семиотики неактуальным: в мире, где все объекты имеют знаковую природу, семиотика
превращается в универсальную науку с безграничным объясняющим потенциалом.
Семиотическая концепция швейцарского лингвиста Ф. де Соссюра значительно отличается от
панзнаковой теории Ч. Пирса. Семиология Ф. де Соссюра не претендует на всеобщность и отводит
себе более скромное место в системе наук. По Ф. де Соссюру, лингвистика является частью
семиологии, а та, в свою очередь, есть ветвь социальной психологии [де Соссюр, 1977, 52].
Семиология Ф. де Соссюра ограничивается изучением естественного языка и знаковых систем,
построенных по его модели, а все семиотические объекты непременно должны отвечать критерию
произвольности (конвенциональности) отношений между означающим (signifiant) и означаемым
(signifié) знака.
Вторая половина 20-го столетия стала временем бурного развития семиотики и
стремительного роста семиотического знания. Методы семиотики стали применяться для объяснения
и описания самых разнообразных феноменов, обладающих свойствами знака. Семиотика завоевывала
все новое пространство для аппликации своего научно-исследовательского потенциала и вступала в
тесный контакт с уже сложившимися отраслями науки, открывая перед последними новые горизонты
исследований. Экстраполяция семиотических методов на почву традиционных наук с устоявшейся
методологией исследования в значительной степени способствовала интенсификации развития таких
наук, как фольклористика, история, биология и др. Принимая во внимание ограниченность объема
статьи, кратко остановимся лишь на основных междисциплинарных контактах семиотики.
Наиболее тесные отношения семиотика поддерживает с лингвистикой. Настоящий факт
объясняется особенностями строения и функционирования предмета лингвистики - естественного
языка. Известно, что последний представляет собой набор типовых дискретных единиц - знаков и
законы их сочетания и чередования; иными словами, является знаковой системой. Семиотический
«угол зрения» лежит в основе практически всех современных лингвистических исследований.
Изучение лингвистами языка не выходит за пределы трехмерного пространства семиотики:
пространства её синтактики, семантики и прагматики.
Крупное междисциплинарное направление образовано на стыке семиотики и культурологии.
Появление семиотики культуры (информационно-семиотического подхода к изучению культуры)
вызвано стремлением науки о культуре опереться на объективные методы исследования своего
предмета. Сторонниками информационно-семиотической концепции культура понимается как
«социальная информация, которая сохраняется и накапливается в обществе с помощью создаваемых
людьми знаковых средств» [Кармин, 1997, 42]. Развитие же культуры видится «… и как выработка
новых смыслов и значений, регулирующих деятельность, поведение и общение людей, и как
формирование новых кодовых систем, закрепляющих и транслирующих эти смыслы и значения»
[Степин, 1999, 64].
Применение структурно-семиотических методов исследования сыграло важную роль в
развитии фольклористики. Это связано с тем, что сам объект исследований в фольклористике –
фольклорные тексты, созданные с помощью естественного языка, – имеет знаковую природу. Однако
семиотика фольклора имеет свой предмет исследования и не является частью лингвистической
семиотики. Важнейшая особенность языка фольклора заключается в том, что он (в отличие от
естественного языка) обладает, условно говоря, двумя семантическими системами. На
семантическую систему естественного языка наслаивается «семантический язык фольклорной
традиции» [Червинский, 1989]. Семантический язык фольклорной традиции оперирует символами,
закрепленными в этноязыковом сознании. Дешифровка смысла фольклорного текста требует
использования данных обеих семантических систем, анализа как словарных (регулярных) и
контекстуальных значений единиц естественного языка, так и анализа словесных символов
фольклорной традиции (подробнее см. в [Кравченко, 2002]).
Основоположником отечественной традиции структурно-семиотического изучения
фольклорных текстов является В.Я. Пропп, который внес большой вклад в описание моделей
сюжетных структур фольклорных произведений. В.Я. Проппу удалось выявить и описать модель,
своеобразный «структурный скелет», в соответствии с которым строится сюжетная линия всех
волшебных сказок.
Семиотические методы уже много десятилетий используются с целью описания структуры
произведений искусства. Семиотические термины составляют важную часть научного аппарата
искусствоведения. Искусствоведы констатируют наличие у произведений искусства
репрезентативных и коммуникативных функций, что, в свою очередь, дает основание говорить о них
как об особого рода знаках. Действительно, произведения живописи, скульптуры и др. выступают в
качестве средства передачи информации от адресанта к адресату, от художника к зрителю.
Пользуясь терминологией В.В. Налимова, языки произведений искусства, в отличие от
естественного языка или жесткого языка генетического кода, можно определить как «мягкие» языки.
В языках искусства отсутствует ярко выраженная номенклатура регулярных средств передачи
нематериальных смыслов. По мнению В.В. Налимова, «в языке абстрактной живописи в крайней
своей форме проявляется та тенденция к нерегулярности, которая в какой-то более слабой форме
проявляется и в нашем обыденном языке. В семантическом отношении язык абстрактной живописи
оказывается вырожденным» [Налимов, 2003, 190].
Языки визуальных искусств оказываются менее регулярными и менее конвенциональными в
сравнении с естественными языками. Однако в основе любого произведения визуального искусства
лежит перцептивный код, сообщающий ему знаковые свойства. Поэтому в современном
искусствоведении сформирован «семиотический взгляд на морфологию искусства как исторически
подвижную сферу взаимодействия между различными кодами, меняющиеся отношения между
которыми … в каждый конкретный исторический период создают определенную систему видов и
жанров» [Чертов, 1999, 94].
Во второй половине XX века семиотические методы открыли новые горизонты исследований
в истории. Семиотический (культурно-семиотический) подход к изучению истории позволил по-
новому представить суть исторического процесса. Сторонники семиотического подхода к изучению
истории (в нашей стране его основоположниками стали Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский)
воспринимают исторический процесс как процесс коммуникации, а исторические события как
семиотическую деятельность. Согласно Б.А. Успенскому, «в семиотической перспективе
исторический процесс может быть представлен как процесс коммуникации, при котором постоянно
поступающая новая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны адресата
(социума)… Таким образом, событиям приписывается значение: текст событий читается социумом»
[Успенский, 2002, 77].
Описание исторического события принимает форму дешифровки текста, коллективное
культурно-историческое сознание социума «читает» событийный текст. Семиотические исследования
в истории позволяют установить особенности осмысления, понимания и отношения далеких
современников к таким событиям российской истории, как феномен самозванства, реформы Петра I,
церковный раскол и др. В последние десятилетия предпринимаются также попытки «прочитать»
события новейшей истории (см., например, [Вахитов, Электронный ресурс]. Культурно-
семиотический подход к изучению истории перенес центр тяжести исследования с фактологической,
констатирующей составляющей в пространство значения и смысла исторического события, открыл
потомкам движения исторического сознания, дал возможность «переживать» историю.
На рубеже XX-XXI веков произошла экстраполяция семиотических методов и процедур
исследования из гуманитарных наук в науки естественные. На сегодняшний день наиболее глубокие
и прочные отношения семиотику связывают с биологией. На стыке этих наук образовалось новое
междисциплинарное направление, названное биосемиотикой. В результате интеграции семиотики и
биологии выделились, по крайней мере, три научных направления.
Первое из них характеризуется формированием «семиотической парадигмы» в биологии. Для
этого направления свойственен взгляд на природу сквозь призму семиотического контекста.
Семиотический взгляд противопоставляется молекулярно-генетическому и биохимическому
редукционизму в качестве унифицирующего объяснительного принципа, процесс эволюции
воспринимается как тенденция к увеличению семиотической свободы, в арсенал теоретической
биологии включаются понятия «значение», «знак», «цель», «ценность» для интерпретации процессов
адаптации и эволюционного прогресса.
Для второго характерно применение понятийного аппарата семиотики для построения
экспериментальных и объяснительных моделей в экологии, социобиологии, этологии и теории
коммуникации животных.
Третье направление занимается объяснением процессов кодирования и развертывания
биологической информации на биохимическом, биофизическом, молекулярно-генетическом и
клеточном уровнях в семиотическом контексте [Владимирова, Мозговой, Электронный ресурс].
Используя семиотический инструментарий, биосемиотика описывает молекулярно-генетические
процессы кодирования информации, процессы трансформации генетического кода, коммуникативное
поведение животных, а также такой этологический феномен как импринтинг.
Сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что семиотические методы стали
неотъемлемой частью исследовательского аппарата многих наук, а междисциплинарная экспансия
семиотики имеет отчетливую тенденцию к расширению. Однако в последние десятилетия, несмотря
на успехи в изучении междисциплинарного пространства, все больше ученых задаются вопросом о
пределе объяснительного потенциала семиотики. Появились научные работы, в которых
констатируется принципиальная незавершенность семиотического знания [Никитин, 1997; Розин,
2000; Эберт, 2003; Сироткин, 2004]. Семиотика вступила в историческую фазу интенсивной
саморефлексии.
У семиотики как науки накопилось к себе множество вопросов. Но все они сводятся к одному:
что считать предметом её исследования. Известно, что секуляризация науки начинается с решения
вопроса о том, что является предметом исследования этой науки. За тысячелетнюю историю своих
исследований семиотика не смогла однозначно ответить на этот вопрос. Как метко заметил
Н.С. Сироткин, «стандартный ответ на вопрос «Что такое семиотика?» - «Наука о знаках и знаковых
системах» - это, собственно, не ответ, а лишь откладывание, обещание ответа» [Сироткин, 2004, 6].
Действительно, в семиотике до сих пор не существует общепризнанного определения знака, а,
значит, не существует четких критериев разграничения знакового от не-знакового. Заявленная в
названии статьи проблема поиска и определения границ семиотики, по сути, сводится к проблеме
непротиворечивой концепции знака, к ответу на вопрос, что считать знаком, а что знаком не
является.
О неразработанности общей теории знака свидетельствуют два таких любопытных факта: 1)
количество прикладных исследований в области семиотики в десятки раз превосходит количество
исследований в области общей семиотики; 2) несмотря на широкое распространение семиотических
исследований, семиотика как отдельная научная или учебная дисциплина читается только в
отдельных университетах Северной Америки и Европы.
Все это говорит о том, что по сей день в среде семиотиков отсутствует единое мнение по
поводу того, какие объекты и конструкты можно считать знаками и подводить семиотические
процедуры для их исследования. Для одних ученых живопись, кино, балет, музыка суть знаковые
системы; другие отказывают им в семиотической природе.
Анализ различных знаковых теорий показывает, что большинство ученых разграничения
знакового и не-знакового пытаются провести по оси мотивированность/конвенциональность знака.
При определении знаковой природы явления во главу угла ставится специфика отношений между
двумя сторонами знака: означающим и означаемым. Связи между означаемым и означающим могут
быть мотивированы, т.е. определяться сходством или причинно-следственными зависимостями, а
могут носить сугубо условный, произвольный характер.
Условно всех семиотиков можно разделить на два лагеря: 1) тех, кто вслед за Ч. Пирсом и
Ч. Моррисом считает знаками образования, объединенные как конвенциональной связью
означающего и означаемого, так и связью индексальной, иконической; 2) тех, кто вслед за Соссюром
к знакам относит исключительно конвенциональные образования, считая тем самым семиотическими
системами только естественные языки и некоторые специальные искусственные языки.
Согласно трихотомической классификации, предложенной Ч. Пирсом, все знаки
подразделяются на иконические, индексальные и символические. Иконический знак предполагает
наличие сходства с обозначаемым объектом. Тривиальным примером иконического знака может
служить изображение предмета, которое в силу своего сходства с предметом замещает его, служит
его знаком. Ч. Пирс выделили два подкласса иконических знаков: образы и диаграммы. При этом
знаки-образы сохраняют внешнее материальное сходство с обозначаемым предметом, знаки
диаграммы отражают отношения между частями обозначаемого предмета, и отношения сходства
принимают более абстрактный характер, что проявляется в построении различных статистических
кривых, графиков и структурных схем. Индексальный знак строится на отношениях реально
существующей физической связи между означающим и означаемым. Примером знаков-индексов
могут служить сыпь на теле человека как проявление инфекционных и иного рода заболеваний,
явление цунами как следствие землетрясения, произошедшего под водой. Символический знак (в
терминологии Ч. Пирса) основан на условной, произвольной смежности означающего и означаемого.
К классу символических знаков может быть отнесено большинство слов естественных языков.
Слабость знаковой теории Ч. Пирса и его последователей является продолжением ее силы и
заключается во всеобщности всеобъемлимости семиотического взгляда на мир. Для Ч. Пирса все
сущее в мире есть знак, все мыслимое имеет знаковую природу. Тем самым семиотика превращается
в теорию познания мира, где знаковость является сущностью бытия. Однако пансемиотизм Ч. Пирса
не мог не привести к девальвации понятия «знак». Понятие «знак» могло бы быть значимым только в
мире, где знаковое существует наряду с не-знаковым. Таким образом, понятие знака в теории Пирса
приняло аморфное содержание, не позволяющее четко определить границы семиотики. У Ч.  Пирса
знак и семиотика не имеют границ и барьеров, это то, за пределы чего человеку не дано выйти.
Даже самые яростные адепты семиотики признают, что знаковые отношения не могут
подменять собой весь мир. Вслед за Ф. де Соссюром, видевшим в семиотике (семиологии), в отличие
от Ч. Пирса, «только» важнейшую отрасль социальных наук, многие современные семиотики и
лингвисты сузили объем понятия знака до образований, между означающими и означаемыми
которых существует исключительно условная связь. В результате такой трактовки понятия «знак» за
рамками семиотического рассмотрения оказались все виды визуального искусства, все виды
визуальных коммуникаций, все виды биологических коммуникаций, фольклор, религия и др.
Сторонники данной теории отказывают в знаковости иконическим и индексальным знакам, считая,
что их значения выводятся благодаря пресуппозициональному знанию о мире, знанию о причинно-
следственных отношениях [Савченко, 1972, 24; Никитин, 1997, 4-5].
Следует констатировать, что, критикуя пансемиотизм сторонников Ч. Пирса, последователи
знаковой теории Ф. де Соссюра впадают в иную крайность, которую мы назовем лингвистическим
редукционизмом. Подлинными знаками ими признаются только знаки естественного языка, а
семиотика оказывается ограниченной «забором» лингвистической теории. По нашему мнению,
признание конвенциональности кардинальным свойством знака не только не добавляет ясности
определению знака, но порождает новую цепь противоречий. Опровергая возможность наличия не
только условной связи между означающим и означаемым, мы вынуждены будем признать, что
дорожные знаки знаками в собственном значении термина не являются. Действительно, большинство
дорожных знаков с целью упрощения их усвоения водителями, построены на основе отношения
иконичности, т.е. определенного сходства между означаемым и означающим (ср. дорожные знаки,
связанные с запретом движения большегрузных автомобилей, с запретом обгона на отдельных
участках дороги, с предупреждением о примыкании второстепенных дорог, о двустороннем
движении и др.).
Более того, признание подлинности только за конвенциональными знаками (в терминологии
Ч. Пирса – символическими) порождает абсурдную ситуацию: далеко не все значимые единицы
естественного языка можно отнести к знакам. Известно, что знаки естественного языка гетерогенны
по своей природе. На это указывал ещё Р. Якобсон в своей фундаментальной работе «В поисках
сущности языка». Он утверждал, что «в основе разделения знаков на иконические знаки, индексы и
символы лежит не наличие или отсутствие подобия или смежности между означающим и
означаемым, равно как и не исключительно фактический или исключительно условный, привычный
характер связи между двумя составляющими, а лишь преобладание одного из этих факторов над
другим» [Якобсон, 2001, 115-116]). В отношении знаков естественного языка можно с определенной
уверенностью утверждать, что они скорее носят условный характер, чем иконический. Однако
следует также отметить, что большие пласты знаков естественного языка являются
мотивированными. Позволим себе привести ряд примеров. Так, образное сходство лежит в основе
звукоподражательных лексем, которые распространены практически во всех языках мира.
Иконическое кодирование в языке широко применяется в форме метафор. Особенно распространена
иконичность при передаче грамматических значений в языках. Так, идеи множественности,
длительности, интенсивности передаются в языках специальными дополнительными морфемами.
Слово, стоящее в форме множественного числа, всегда фонетически протяженнее слова, стоящего в
форме единственного числа. К знаку-диаграмме сводится выражение косвенной причинности в
японском и амхарском языках. Морфемы, маркирующие косвенную причинность, оказываются
длиннее и сложнее, чем морфемы, используемые для выражения непосредственной каузальности.
Подобные примеры в разных языках исчисляются тысячами.
Все знаки естественных языков помещены между двумя полюсами: мотивированности и
произвольности (конвенциональности). Языковые знаки находятся в постоянном движении между
полюсами. Наблюдая за процессами мотивации и демотивации, происходящими в языке, К.  Ажеж
пришел к заключению, что в языке постоянно существует напряжение между двумя полюсами, что,
«двигаясь от условности к мотивированности, а от неё снова к условности, человеческие языки
проходят бесконечный ряд циклов» [Ажеж, 2003, 119].
Принимая во внимание все вышесказанное, можно сделать вывод о том, что поиск границы
семиотики на оси конвенциональности/мотивированности знака бесперспективен. Тенденция к
условности или мотивированности знака позволяет определить только принадлежность знака к
определенному классу или виду (иконические, индексальные, символические знаки), но не
затрагивает его сущностных характеристик. По нашему мнению, для решения поставленной задачи
необходимо переосмыслить и интегрировать достижения знаковых теорий Ч. Пирса и Ф. де Соссюра.
Главным упущением теории Ч. Пирса, по нашему мнению, явился недостаток внимания к
отправителю знакового сообщения. Для Ч. Пирса отправитель (адресант) был не нужен, чтобы
констатировать наличие знака. Важен только адресат, который декодирует означаемое знака. В
отличие от Ч. Пирса, Ф. де Соссюр видел в знаке интенциональное образование, считая, что у знака
обязательно должен быть отправитель. Однако последователи Ф. де Соссюра, будучи семиотиками,
вышедшими из лингвистики, слишком узко понимали и интерпретировали свойство
интенциональности знака, а также в качестве сообщения воспринимали, как правило,
последовательность знаков естественного языка.
Позволим себе утверждать, что кардинальным свойством знака является интенциональность,
т.е. намеренность и осознанность передачи сообщения. Именно намеренная передача информации
сообщает материальному носителю знаковые свойства и превращает его в означающее знака.
Человеческое сознание настроено на восприятие информации в знаковой форме, поэтому
отправитель вынужден кодировать информацию через знаки. Знаковые сообщения способны
принимать различные формы: от собственно языковых до сообщений, представленных в виде
произведений искусства. Считаем, что музыку, живопись, обрядовые практики следует также
воспринимать как знаковые сообщения ввиду того, что они интенциональны. Они формируются
индивидуальным сознанием композиторов и художников, коллективным этническим сознанием
народа и адресованы разным группам интерпретаторов. Бесспорно, энтропия таких сообщений
гораздо выше энтропии сообщений, передаваемых с помощью естественного языка. Но вместе с тем
отсутствие глубоко разработанного и общепринятого кода таких сообщений, потенциальная
возможность их разного прочтения интерпретаторами не дает достаточных оснований для отказа им в
знаковой природе.
Теоретически любой материальный предмет при наличии соответствующей интенции
отправителя может быть вовлечен в акт семиозиса и передавать сообщение. Вопрос с индексальными
знаками тоже должен решаться, принимая во внимание фактор интенциональности. На вопрос о том,
может ли кусок парусины, оформленной в виде флага, выставленного на необитаемом острове,
являться знаком присутствия человека, следует дать утвердительный ответ, если знак интенционален,
т.е. имеет отправителя, который в силу определенных причин хочет донести информацию о своем
присутствии.
Следует отдавать себе отчет, что поиск и определение интенциональности может порождать
ряд вопросов и проблем. Скажем, может ли выступать отправителем индексальных знаков некое
разумное начало, которое доносит до человека ту или иную информацию? Но все подобные вопросы
лежат за пределами семиотики и должны обсуждаться скорее в русле философии. Граница семиотики
проходит там, где заканчиваются интенциональные сообщения.

Список литературы

1. Ажеж, К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки [Текст]/ К. Ажеж.–


М.: Едиториал УРСС, 2003. – 304 с.
2. Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета [Текст] – Минск, 1993. – 292 с.
3. Вахитов, Р.Р. Современный террористический акт как Текст Спектакля (опыт семиотики
террора) [Электронный ресурс] / В. Розин // Режим доступа: www.rus-crisis.ru.
4. Владимирова, Э.Д. Теория сигнального поля в экологической семиотике [Электронный
ресурс] /  Э.Д. Владимирова, Д.П. Мозговой // Режим доступа: //www.ryk-
курс1.narod.ru/biosem-article2.
5. Иванов, Вяч. Вс. Очерки по предыстории и истории семиотики [Текст] / Вяч.Вс. Иванов //
Избранные труды по семиотике и истории культуры. Том I. – М.: Языки русской культуры,
1999. – С. 605-811.
6. Кармин, А.С. Основы культурологии: морфология культуры [Текст] / А.С.Кармин. – СПб.:
Лань, 1997. – 512 с.
7. Кравченко, М.А. Языковая модель превращения в текстах русских народных сказок:
Диссертация на соискание ученой степени канд. филол. наук [Текст] / М.А. Кравченко. –
Таганрог, 2002. – 173 с.
8. Налимов, В.В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусственных
языков [Текст] / В.В.Налимов. – Томск-М.: Водолей Publishers, 2003. – 368 с.
9. Нёт, В. Чарльз Сандерс Пирс [Текст] / В.Нёт // Критика и семиотика. Вып. 3/4. – Новосибирск,
2001. – С.5-32.
10. Никитин, М.В. Предел семиотики [Текст] / М.В. Никитин // Вопросы языкознания. – 1997. –
№1. – С. 3-14.
11. Розин, В. Возможна ли семиотика как самостоятельная наука? (Методологический анализ
семиотического подхода и семиотических исследований) [Текст] / В. Розин // Кентавр. – 2000.
– №22. – С. 2-9.
12. Розин, В. Семиотические исследования [Текст] / В. Розин – М.: ПЕР СЭ; СПб.:
Университетская книга, 2001. – 256 с.
13. Савченко, А.Н. Язык и системы языков [Текст] / А.Н.Савченко // Вопросы языкознания. –
1972. – №6. – С. 21-32.
14. Сироткин, Н.С. О незавершимости семиотического знания [Текст] / Н.С.Сироткин // Критика
и семиотика. Вып. 7. – Новосибирск, 2004. – С.6-10.
15. Соломоник, А. Философия знаковых систем и язык [Текст] / А. Соломоник.– Мн.: МЕТ, 2002.
– 408 с.
16. Соссюр де, Ф. Курс общей лингвистики [Текст] / Ф. де Соссюр // Труды по языкознанию. -
М.: Прогресс, 1977. – 7-285.
17. Степин, В.С. Культура [Текст] / В.С. Степин // Вопросы философии. – 1999. – №8. – С. 61-71.
18. Успенский, Б.А. История и семиотика: Восприятие времени как семиотическая проблема
[Текст] / Б.А.Успенский // Этюды о русской истории. – СПб.: Азбука, 2002. – С. 9-76.
19. Червинский, П.П. Семантический язык фольклорно-поэтической традиции
[Текст] / П.П. Червинский. – Ростов н/Д: РГУ, 1989. – 224 с.
20. Чертов, Л.Ф. Как возможна семиотика искусства? (о перспективах союза эстетики и
семиотики) [Текст] / Л.Ф. Чертов // Эстетика сегодня: состояние, перспективы. Материалы
научной конференции 20-21 октября 1999 г. – СПб.: Санкт-Петербургское философское
общество, 1999. – С. 91-95.
21. Эберт, К. Семиотика на распутье. Достижения и пределы дуалистической модели культуры
Лотмана/Успенского [Текст] / К.Эберт // Вопросы философии. – 2003. – №7. – С. 44-55.
22. Якобсон, Р. В поисках сущности языка [Текст] / Р.Якобсон // Семиотика: Антология. – М.:
Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001. – С. 111-126.

Вам также может понравиться