Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Маркова
Врата Войны
20 апреля 2018 года 04:05. Брянская область, Унечский район, автодорога местного
значения Унеча — Сураж, межвременной портал в окрестностях поселка Красновичи.
Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.
Когда мы через эту дыру въехали обратно в наше время, я посмотрел на часы. На все
про все у нас с немцами было примерно сорок пять минут. Потом начнет светать, еще через
полчаса взойдет солнце — и тогда немцы со своей формой и бронетранспортерами станут
заметны, как голые геи на Красной площади. Ладно, в Кучме почти никто не живет, кроме
нескольких стариков, но от этой межвременной дыры до окраины Красновичей около
полукилометра, а если она там, у нас, такая же высокая, как в сорок первом, то видеть ее
верхушку смогут даже из райцентра…
Ну ладно, сегодня не смогут — помешают низкая облачность и дождь, на фоне которого
это неестественное образование покажется еще одним низким облаком. Но вот в ясную
погоду такое странное атмосферное явление будет видно издалека. Если даже не заметят
самих немцев, то лежащее на земле неподвижное облако привлечет внимание кучи народу.
Не пройдет и пары дней, как эти Красновичи будут просто кишеть коллегами-журналистами,
УФОлогами, любителями всякой паранормальщины и просто учеными,
заинтересовавшимися странным явлением. Но это только в том случае, если все пройдет
тихо, немцев не заметят и все обойдется без стрельбы.
Случись один только выстрел и тут закрутится такая свистопляска, что и чертям тошно
станет. Километрах в пятнадцати от Красновичей, за Унечей, у поворота на шоссе А-240
Гомель-Брянск, справа от дороги расположена довольно большая воинская часть, полк или
что-то вроде того. Как я слышал, сейчас по причине наличия по соседству воинственной
незалежной Украины воинским частям, расположенным в приграничной полосе, объявлена
повышенная боевая готовность. Если тут начнется хоть какая-нибудь стрельба, эти
архаровцы не будут разбираться, кто прилез по их душу — немцы из сорок первого года, или
правосеки из две тысячи восемнадцатого, и примутся воевать тут со всей дури — так, что
никто не уцелеет. Конечно, потом набегут наши правозащитники и примутся всячески
стыдить и урезонивать нашего старого-нового президента, но будет уже поздно. Не помогут
даже Европа и Америка — они вряд ли захотят встревать в войну на стороне Гитлера, тем
более что эта война будет идти только на территории России. Так что, если мы хотим чего-то
добиться, то немцам стоит вести себя тихо и раньше времени не выдавать своего
присутствия.
Первым делом немецкий бронетранспортер подъехал к моей застрявшей в грязи
машине. Солдаты ловко зацепили буксировочный трос — и Ганомаг с легкостью выдернул
мою Тойоту из раскисшей земли. Я сел за руль, один из солдат на пассажирское сиденье — и
мы поехали дальше. Когда мы подъехали к арендуемому мной домику и вышли из машин, я
по-английски высказал свои мысли гауптману Зоммеру, который, как сказал унтер-офицер
Николай Шульц, был начальником разведки танковой дивизии*.
Примечание авторов: * начальник разведки — это неточный перевод. Русский язык
Шульц слегка подзабыл. На самом деле гауптман Зоммер является командиром
разведывательного батальона, входящего в состав танковой дивизии — а это совсем не одно
и то же.
— Гут, молодой человек, — ответил он мне, оглядываясь по сторонам, — быть может,
ты прав, а может, и нет; но мы в любом случае не собирались понапрасну поднимать тревогу
среди местных. А теперь веди нас в дом, и давай показывай, где этот твой «интернет». Давай,
мальчик, шевели ногами и двигай вперед, время не ждет.
Сказав это, гауптман (а вроде бы образованный человек, английский язык знает) не
сильно, но очень обидно толкнул меня ладонью в спину. Этот жест, показывающий, как на
самом деле ко мне относятся эти немцы (разве что за исключением господина Шульца) что-
то сдвинул в моем восприятии той ситуации, в которую я попал совершенно случайно, без
всякого желания с моей стороны. Да, за хорошее место в обществе и приличное денежное
вознаграждение я готов служить любому иноземному захватчику, группе заговорщиков или
банде Путина (да только меня туда никто не собирается брать). Пофиг на моральные
соображения, самое главное — материальная составляющая!
Ну, я и повел немцев в свой дом, начиная подозревать, что зря я так к ним с открытой
душой, и что они никакие не просвещенные демократы, которые должны принести нам
свободу, а совсем наоборот; и поэтому я влип в очень неприятную историю. Но и немцы пока
тоже не знают, с кем связались. Я их счас так запугаю мощью нашей армии, что они с визгом
сбегут обратно в свой сорок первый год. По крайней мере, не помешает при разговоре
немного сгустить краски. Я же все-таки неплохой специалист по пиару. Даже если ничего не
выгорит, то попытаться стоит.
20 апреля 2018 года 09:35. Брянская область, Унечский район, поселок Красновичи.
Антон Васильевич Агапов, майор полиции и старший участковый Красновичского
сельского поселения.
Утром, не успел я прийти на службу, а у администрации меня уже ждал опирающийся
на свою палку дед Михалыч… Этого персонажа с подведомственного мне хутора Кучма,
старого как Мафусаил, известного борца за справедливость и порядок, знала вся округа. Не
было такой дыры в районе, в которую ушлый дедок не сунул бы свой нос в поисках
неустройств и беспорядка, доставляя немало хлопот как разным незаконопослушным
гражданам, так и служителям порядка вроде меня. По большей части он только мешал нашей
работе (а дилетанты всегда мешали и будут мешать профессионалам), но, честно сказать,
будет очень жалко, когда этот беспокойный и неуемный, почти девяностолетний одинокий
старик отойдет наконец от нас в мир иной.
Обычно это шебутной дед не боялся никого и ничего, но сегодня он был явно напуган.
— Слышь, товарищ майор, ЧэПэ у нас, понимаешь… — угрюмо сказал он мне, против
обыкновения даже не поздоровавшись, — опять на нас немцы напали.
— Какие такие немцы, Мыхалыч, и на кого они напали? — не понял я сути вопроса. —
Быть может, ты с немецкими туристами чего не поделил?
— Какие туристы, товарищ майор, окститесь, — обиделся старик, — обыкновенные
немцы напали, которые фашисты. Я тогда пацаном был, а этих тварей хорошо запомнил. И
запашок их специфический, и речь гортанную, будто гуси за речкой гогочут. Осемь годков
тогда мне было, но страху натерпелся на всю жизнь. А ты говоришь, туристы…
Сказав это, он вдруг замолчал и испытующе посмотрел в мою сторону.
— Да ты, товарищ майор, поди, еще ничего и не знаешь? — произнес он после не очень
продолжительной паузы. — Скажи, ты какой дорогой сегодня на службу ехал?
— Какой, какой, — раздраженно ответил я, — обыкновенной, как каждый день. Но
всяко не мимо вашей несчастной Кучмы!
— Вот в этом все и дело, — Михалыч ткнул в небо сухим прокуренным пальцем, —
ехал бы мимо нас, так знал бы, что нас посетило невиданное явление природы, похожее на
упавшее на землю большое черное облако. Вот оттуда эти фрицы и вылезли.
Я с сожалением посмотрел на старика. Я-то думал, что его на почве его склочности
хватит Кондратий, а к нему тихо, бесплатной квартиранткой, подселилась веселая тетка
Шиза. Натерпелся страха на всю жизнь, и теперь ему вместо зеленых чертей повсюду будут
мерещиться немецко-фашистские захватчики.
— Не веришь, — вздохнул дед, — ладно, официально тебе заявляю, могу даже в
письменном виде, о том, что во дворе у моего соседа, московского туриста, седни ночью
видел несколько человек, одетых в немецкую военную форму, и с оружием, которые между
собой гуторили по-немецки. Еще я видел два бронетранспортера — один возле черного
облака, а один возле дома того дачника. Если моя информация не подтвердится, черт с ним,
можешь привлекать меня за ложный донос, клевету и все прочее, что положено в таких
случаях. Я старый, мне уже все равно. Но людей-то жалко. Фашисты опять пришли, а они
ничего не знают…
И тут я понял, что отвяжусь от назойливого старика только в том случае, если поеду с
ним в эту Кучму, посмотреть на его «фашистов». Скорее всего, это реконструкторы с
муляжами винтовок, хотя в любом случае, если эти люди находятся на моей территории, я
должен знать, кто они такие и чем дышат.
— Ладно, Константин Михалыч, — сказал я, — заявление писать не надо. Потом
напишешь, если что, а сейчас садись в машину, и поедем, посмотрим на твоих немцев.
— Ты это, майор, — с сомнением сказал тот, — хоть автомат с собой возьми и кого-нито
из своих архаровцев, а то, неровен час, твой пистолет против их винтовок будет просто
плюнуть и растереть.
— Так я же с ними не воевать собрался, — как маленькому объяснил я Михалычу, — я
же все-таки участковый уполномоченный, а не какой-нибудь армейский майор… Мое дело —
задерживать преступников и поддерживать порядок.
— Дурак ты, майор, прости господи, хоть и большой вырос, — со вздохом ответил
дед, — ну чисто как хохол — пока не помацаешь, не поверишь. Немцы же, тебе говорят, там,
которые фашисты! С ними только воевать, по-другому никак.
Михалыч меня уболтал и, несмотря на все мое неверие в «фашистов», я приказал
помощнику участкового сержанту Васе достать из оружейного ящика две «ксюхи» и
подсумки с магазинами, после чего присоединяться к нашей честной компании. Сержант
Вася у нас ну просто красавчик с плаката. Представьте себе — парень два метра ростом и
спортивной фигурой, да и лицом из себя недурен, натуральный блондин, кровь с молоком —
так что весь женский пол в округе, как и заезжие туристки, от него просто млеют и тают. Но
самое главное его свойство — это широкие плечи, здоровенные кулаки и добрый взгляд
голубых глаз, из-за чего даже завзятые бузотеры в Васином присутствии соглашаются жить
дружно. На хозяйстве остался второй мой помощник сержант Сергей и
делопроизводительница Анюта, которым я приказал паники пока не поднимать, никуда не
звонить и никому ничего не сообщать. Мол, мы сначала сами во всем разберемся и внесем
ясность.
Короче, так втроем и поехали. Я сел за руль, Михалыч, как проводник, на пассажирское
место, а Вася вместе с автоматами и прочей снарягой разместился на заднем сиденье.
Навьючивать все это на себя, чтобы походить на ряженых, не хотелось. Хотя у меня в
прошлом, в молодые годы, были командировки на Кавказ, да и Вася во время своей срочной
службы тоже не генеральские дачи строил. Опыт, как говорится, не пропьешь, хотя в
изложенных Михалычем немцев-фашистов нам откровенно не верилось. Если бы верилось,
то я бы не стал так подставляться и повел бы себя совершенно по-иному…
Все эти наши разговоры в пользу бедных, конечно, отняли много времени, так что
выехали мы только около десяти часов. Ехать нам предстояло километра четыре — то есть, с
учетом плохой видимости, дождя и скользкой дороги, на дорогу предполагалось потратить не
больше пятнадцати минут. Еще с дороги Унеча-Сураж, при подъезде к повороту на Кучму, с
левой стороны, через хмарь и морось стали прорисовываться контуры лежащего прямо на
земле огромного черного облака, похожего на застывший в воздухе дым от горящих
покрышек. Очень странное, скажу я вам, облако — я даже и не знал, что сказать. Никогда не
видал подобного. Однако недоброе предчувствие уже закралось в мое сердце, и я молча
вглядывался в странное явление, пытаясь понять, что же это может быть.
Сержант Вася, напротив, коротко, но емко выразился несколькими чисто русскими
непечатными выражениями, а потом сказал, что если Михалыч не соврал нам в своем
рассказе, то эта штука должна быть ничем иным, как межвременным порталом, через
который к нам сюда лезут немцы из времен Великой Отечественной. Вася у нас фантазер —
то есть любитель фантастики — запоем читает разные книжки про то, как наши парни
попадают на ту войну и лихо крошат разных фашистов. «Эх, товарищ майор, хочу туда, на
войну, сражаться за Родину, а не разбирать подробности пьяной драки на школьной
дискотеке» — говорил он мне во времена приступов душевной откровенности. Вот, блин,
еще один опоздавший родиться человек. А мне и в своем времени неплохо — главное, как
следует делать свое дело, и Родина тебя не забудет.
Повернув с главной дороги в сторону Кучмы, мы проехали еще метров восемьсот. И тут
нас обстреляли из пулемета. Это было так неожиданно, что мы все оторопели. Впереди в
серой дождевой мути, багровой бабочкой трепетало дульное пламя, очередь грозно
выговаривала «та-та-та» — и все это выглядело чудовищно нереалистичным здесь, на
мирной земле Брянщины… Из моего рта непроизвольно плотным потоком вырвались самые
грязные ругательства. Да что же это за чертовщина такая?
Огонь велся прицельно с дистанции метров в триста. Поэтому прежде чем я успел что-
то сделать, несколько пуль ударило в капот, лобовое стекло — пробитое в нескольких местах,
оно брызнуло осколками; а позади меня охнул и выматерился сержант Вася — очевидно, его
зацепила одна из этих пуль. Например, та, что свистнула совсем рядом с моим ухом.
Полицейский Форд «Фокус» — это все-таки не бронетранспортер. Тело само вспомнило
опыт прошлых кавказских командировок — руки до упора вывернули руль, а нога до предела
вдавила педаль газа — и Форд, визжа шинами по мокрому асфальту, заложил крутой
полицейский разворот с заносом, после чего на полном газу принялся уносить наши задницы
из этого опасного места.
Кто бы там ни был — немцы-фашисты или кто-нибудь еще, вроде залетных
правосеков, — но эти гады сразу открыли огонь на поражение, даже не попытавшись
вступить в переговоры, а потом еще и пытались стрелять нам вдогон. Но к тому времени как
пулеметчик дал вторую очередь, мы уже скрылись за поворотом обсаженной деревьями
дороги. Я подумал, что Михалыч, пожалуй, не спроста так беспокоился, и что мне надо
обязательно перед ним извиниться и поблагодарить за бдительность… Но это потом, когда
мы выберемся туда, где нас не достанет этот гребанный, неизвестно откуда взявшийся,
пулеметчик, а пока же у меня есть более насущные заботы. Из-за разбитого несколькими
пулями, помутневшего от мелких трещин стекла мне ни хрена не видать дорогу. Втянув кулак
в рукав куртки, я, одной рукой держа руль, привстал на сиденье и несколько раз ударил по
лобовому стеклу, отчего оно, выпав наружу, рассыпалось мелкими кубиками. Видимость
сразу улучшилась, но вместе с тем в салон ворвался холодный сырой ветер пополам с
каплями дождя. «Ипическая сила, — подумал я, отворачивая от ветра лицо и отплевываясь от
бьющей в лицо рот и нос дождевой воды, — в такую погоду без лобового стекла можно
ездить только в акваланге».
Кроме разбитого лобового стекла, у нас еще был пробит радиатор, продырявлены оба
передних ската, которые держались только на автоподкачке, зеркало заднего вида показывало
только муть трещин на заднем стекле. Скорее всего, имелись и другие повреждения. От
пулеметчика, цирроз ему в печенку, мы ушли, но из-за полученных повреждений, проехав
еще пару километров, мой «Форд» наверняка встанет. При этом в первую очередь (благо
рация и телефоны уцелели), требовалось доложить начальству обо всем произошедшем. Но
как о таком докладывать?! Если я начну излагать события в том же стиле, в каком Михалыч
рассказывал мне о «напавших немцах», то меня также сочтут сумасшедшим, или, в лучшем
случае, пьяным.
Нет, мы пойдем другим путем. Доложим о появлении в районе крупной банды
неизвестного происхождения с пулеметами и бронетехникой. Пусть вызывают сюда
Росгвардию и армейцев, и те уже пусть сами воюют, а потом разбираются по останкам, кто
это к нам прилез. Кстати, погони позади нет, мотор пока тянет, так что пришло время
извиниться перед Михалычем за проявленное недоверие…
— Эй, Михалыч, — сказал я, — ты меня прости, если что, за то, что не поверил тебе.
Кто же знал, что так получится?
Но Михалыч молчал. Повернув голову, я увидел, что ему мои извинения были уже ни к
чему. Если просвистевшая у меня над ухом пуля попала сержанту Васе в плечо, то другой
пулей дед был убит наповал, прямо в грудь. Вот же черт! Да, жаль старика. Это же надо —
прожить такую длинную жизнь, пережить в детстве войну, дождаться второго пришествия
фашистов, и в самом его начале погибнуть от их руки. Так фашисты это или нет? Неужели
прав Вася — и эти гады явились сюда из Великой Отечественной? Эх, Михалыч, Михалыч, а
я-то думал, ты в рассудке повредился… Теперь почти уверен, что это и вправду фашисты.
«Форд» с перегревшимся из-за пробитого радиатора мотором встал намертво как раз у
поворота на Красновичи. Вася сам выбрался из машины, и я перевязал ему плечо
индивидуальным пакетом из машинной аптечки. Санитарную сумку мы, болваны, с собой не
взяли, да и кто же мог знать, что все так обернется. И вот тут, на отходняке от стресса, меня
затрясло по-настоящему. Откуда же эти долбанные твари с пулеметами, или что у них там
еще есть, взялись на наши несчастные головы? Живешь тут, живешь, тащишь службу по
закону как положено, без единого замечания или чрезвычайного происшествия, и тут на —
пулемет на твою голову, чтобы он был неладен!
Начальству уже было доложено, что мы с сержантом Васей ехали проверять заявление
местного жителя о подозрительных чужаках, и на подъезде к хутору Кучма нарвались на
неизвестную банду. В качестве доказательств, я даже скинул полковнику через «телеграмм»
несколько фоток своей раскуроченной пулеметной очередью машины, раненого сержанта
Васи и сидящего на переднем сиденье трупа местного жителя Константина Михайловича
Тягунца, 1933 года рождения, русского и беспартийного. Пусть знают, как мы тут воюем.
После получения фотографий полковник сразу стал любезен, отечески сказал: «ну вы там
держитесь, помощь скоро будет», после чего отключился, видимо, для того, чтобы начать
вертеть бюрократические шестеренки. В ожидании вторжения банд с украинской территории
нас давно готовили к чему-то подобному, и поэтому особого удивления начальство не
выказало.
— Вот, Вася, — сказал я, отключившись от связи, своему морщащемуся от боли
помощнику-сержанту, — хотел на войну, распишись и получи. Не знаю, кто это там был,
действительно немцы-фашисты, или банда правосеков, как я доложил начальству, но только
убивают они по-настоящему — вот можешь спросить у Михалыча, он тебе расскажет. А пока
сиди тут и жди обещанной начальством помощи, потому что двумя «ксюхами» мы с тобой
много не навоюем.
Первой помощью от товарища полковника, прибывшей к нам из Унечи через полчаса
после доклада начальству, были два экипажа ДПС. Увидев мою искореженную тачку,
раненого Васю и убитого наповал Михалыча, ДПСники на некоторое время выпали в осадок,
но достаточно быстро взяли себя в руки. Что они, трупов не видели? Между прочим, за год
на дорогах страны гибнет примерно столько же народу, как во время той войны в крупной
наступательной операции. На одной машине я отправил раненого Васю в районную
больницу, а другой экипаж остался дежурить вместе со мной на дороге у поворота на
Красновичи. Несмотря ни на что, требовалось продолжать наблюдать за развитием ситуации
и обо всем докладывать начальству. Банда неизвестной численности — она и есть банда, тем
более что на вооружении у бандитов имеется как минимум один пулемет.
За это время дождь стих, туманная дымка рассеялась, видимость улучшилась, и черное
облако хорошо стало видно даже с того места, где мы сейчас находились. А ведь утром, когда
я ехал на службу, там ни черта невозможно было разглядеть, кроме тумана и пелены дождя.
То, что это странное черное облако приобрело хорошую видимость, это только
полбеды, хуже было то, что возле него даже невооруженным глазом наблюдалось очень
нездоровое шевеление. У ДПСников имелся при себе полевой бинокль, и в него хорошо было
видно, как из черного тумана выезжают большие грузовики, останавливаются, и с них
спрыгивают на землю солдаты в серых шинелях и характерных касках. Мысли, которыми я
тешил себя еще час назад, показались мне до невозможности смешными. Реконструкторы,
значит, мля. Ипическая ты сила — да этих козлов там, наверное, не меньше полка…
Очевидно, что не только мы видели их, но и они нас, потому что солдаты в серых шинелях
довольно споро отцепили от грузовиков несколько небольших, буквально игрушечных,
пушечек и без лишней суеты развернули их в нашу сторону.
Не прошло и пары минут, как одна из пушечек сделала первый выстрел, снаряд
которого разорвался по ту сторону от дороги. Ну ни хрена себе рокамболь! Только этого нам
и не хватало. Действительно, война пошла не по-детски и правосеками тут и не пахнет. Еще
один снаряд взорвался с недолетом — и старший ДПСник сказал, что я как хочу, а он не
будет стоять и ждать, пока нас тут накроют. Прошлось резво прыгать в его машину, которая
тут же сдала назад. И вовремя. Следующие снаряды начали рваться на шоссе, но мы к тому
времени уже ушли туда, где дорога проходила через лесной массив и артиллеристы врага
потеряли нас из вида. А вот моему «Форду» досталось еще раз — прямым попаданием
фугасного снаряда — после чего он превратился в изуродованную груду металлолома. Там
же, среди обломков, осталось и тело погибшего старика Михалыча.
После этого у меня не осталось никаких сомнений в том, что ситуация сложилась самая
чрезвычайная, и я позвонил руководителю Красновичской администрации, господину
Приходько, и объявил ему, что Красновичи необходимо немедленно эвакуировать. В
ближайшие часы, когда наши доблестные армейцы пинками начнут загонять этих мразей
обратно — туда, откуда они и пришли — эта местность превратится в поле ожесточенного
боя, и потенциальные заложники при этом будут только мешать. При этом я сказал этому
Приходько, что дорога Унеча-Сураж простреливается бандитами, и в ближайшее время
может быть ими оседлана, поэтому эвакуацию необходимо проводить в обход по старой
просеке через Воробьевку, и в первую очередь пусть выводит на просеку школьников, благо
они сейчас на занятиях.
Тем более что в Красновичах звуки артиллерийской стрельбы слышны были очень
хорошо, и Приходько сам должен был понимать, что эта эвакуация — не учения МЧС. Кроме
того, эта канонада хорошо слышна в Унече, и, возможно, в расположенной немного дальше
деревне Займище, где уже год находился недавно сформированный мотострелковый полк.
Одним словом, кто бы ни влез к нам через эту дыру, он сам сделал все возможное, чтобы на
него как можно скорее было обращено самое пристальное внимание со стороны самого
серьезного начальства.
19 августа 1941 года. 18:45. Брянская область, Унечский район, проселочная автодорога
местного значения Унеча — Сураж, окрестности поселка Красновичи.
Лейтенант вермахта Карл Рикерт
Генерал Вальтер Модель со своим штабом подкатил как раз тогда, когда праздник на
«той стороне» был в самом разгаре. Я как раз докладывал ему обстановку на вверенном мне
участке, когда с той стороны поступило крайне невнятное сообщение обергефрайтера
Кречмера, чей Ганомаг гауптман Зоммер оставил возле конца телефонной линии. То ли
наших парней обстреляла местная полиция, то ли они сами ее обстреляли. С позиции, на
которой стоял Ганомаг, этого было не разобрать, слишком далеко. Но командир нашей
дивизии, разгоряченный успехами двух последних месяцев, посчитал, что русские на той
стороне этой дыры такие же слабаки, как и на этой — и, не дожидаясь доклада от Зоммера,
приказал подошедшему 394-му стрелковому полку оберстлейтенанта Венцеля перейти на ту
сторону и занять оборону вокруг пункта перехода, взяв под контроль окрестности. Солдатам
было велено надеть шинели и быть готовыми ко всяким неожиданностям. При этом генерал
не принял во внимание сообщение местного жителя о том, что большевизм в той России
давно пал, и теперь там обычный для европейских стран республиканский строй, с
президентом и парламентом. С его точки зрения, это обстоятельство не имело никакого
значения.
«В конце концов, лейтенант, — с нервной усмешкой заявил он мне, — в Польше,
Дании, Норвегии, Греции, Югославии и Франции тоже не было никаких большевиков, а мы
их завоевали; как нет большевиков и в Британии, с которой мы продолжаем воевать по сей
день. В этом подлунном мире, мой мальчик, нет никаких истинных законов, кроме права
сильных людей убивать любых встреченных ими слабаков и забирать себе их земли,
имущество и женщин».
В ответ я только промолчал, хотя мог бы сказать, что, по словам господина
Тимофейцева, русские на той стороне совсем не являются слабаками, скорее наоборот.
Правда, его слова пока не нашли, так сказать, практического подтверждения, но если он
окажется прав, то это мы окажемся слабаками, и именно нас будут убивать; но генерал пока
не хочет этого понимать. Мол, сначала надо ввязаться в сражение, а там посмотрим. Этот
умник унтер-офицер Шульц рассказывал, что точно также вел себя Наполеон, пока не
ввязался в поход на Москву, который и стал началом его конца. Конечно, корсиканский
бандит, заделавшийся императором, и его разношерстная армия, собранная по всем борделям
Европы, не идут ни в какое сравнение с гением великого фюрера и непобедимым германским
вермахтом, но все-таки после этого происшествия в голову ко мне постоянно закрадывается
какое-то непонятное беспокойство. Это же настоящее безумие — без всякой разведки, всего
одним пехотным полком вторгаться на территорию страны, о которой мы пока ничего не
знаем. Но у генерала от успехов, видимо, кружится голова, и он совсем не осознает того
риска, который влечет за собой его решение направить на ту сторону целый мотопехотный
полк.
20 апреля 2018 года 10:25. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка
Красновичи.
майор полиции Антон Васильевич Агапов.
Пока господин Приходько чесался и раскачивался, думая, начинать ему эвакуацию
Красновичей, или все обойдется, из черного облака начали появляться новые персонажи,
передвигающиеся на мотоциклах с колясками и без таковых. Сначала водители и седоки
тяжело толкали свои мотоциклы по раскисшей земле до дороги, потом, собравшись кучей,
завели моторы и с тарахтеньем покатили в сторону трассы Сураж-Унеча.
А им навстречу, на трассу, а не по просеке, вместе с учителями колонной выходили
эвакуируемые детишки из красновичской средней школы. Вот ведь сукин сын Приходько —
сказано же ему было, что эвакуация через просеку, а он, наверное, решил, что мы его пугаем
и специально взрываем петарды, чтобы было похоже на настоящую войну. Вероятно, он
рассуждал таким образом — на просеке сейчас холодно и сыро, кое-где даже наверняка
лежит снег; девочки в туфельках и мальчики в ботиночках обязательно промочат там ноги. А
по асфальтированной Октябрьской улице очень легко можно выйти на трассу, и через
полтора часа быть уже в Унече — это если эвакуацию не отменят в самом начале.
Мотоциклисты в серых шинелях, увидев идущих бесформенной колонной детей, даже
прибавили ходу, стремясь поскорее настигнуть и растерзать свою добычу. Эти мерзавцы, не
заморачиваясь нравственными терзаниями, открыли по спасающимся детям стрельбу из
своих пулеметов. Мы услышали крики боли и ужаса, взвизги, душераздирающий плач —
несчастные школьники (а также их наставники) не могли понять, что происходит; шок,
растерянность, отчаяние поначалу заставили их метаться на месте, подставляясь под огонь,
но инстинкт самосохранения взял свое — и колонна, теперь беспорядочно рассыпавшаяся,
бросилась через левую обочину к опушке леса. Мы — то есть я и два ДПСника —
попробовали обстрелять уродов, чтобы отвлечь их внимание на себя, но у «ксюхи» (то есть
АКСУ) укороченный ствол и огромное рассеивание, а кроме того, мы никогда не думали, что
эти автоматы хоть когда-то понадобятся нам в деле. Чертыхаясь, мы пытались хоть как-то
помочь погибающим детям. Их крики разрывали сердце, и в душе поднималось убеждение,
что враг, с которым мы столкнулись — враг, чуждый не только нам, но и всему роду
человеческому, что это не просто противник, а воплощенное Зло, с которым надо сражаться
до последней капли крови. И я ощущал, как ярость кипит в моих жилах, как звенит в голове
ненависть, как обостряется мое восприятие происходящего — и я, чувствуя в своих
товарищах то же самое, внутренне преображался. Я будто бы становился частью могучей
силы — праведной, созидающей, непобедимой…
Но в результате наши усилия оказались тщетными — мотоциклисты, несколько
сбавившие ход, увлекшись охотой за беззащитными мишенями, даже как будто и не
заметили, что их кто-то обстреливает. Тренироваться, блин, вдребезги и пополам, надо было
больше.
И в этот момент над нашими головами раздалось тихое жужжание, словно пролетел
шмель. Подняв головы, мы увидели, что это были два сверхмалых разведывательных
беспилотника типа «летающее крыло» на электрическом ходу в серо-голубой камуфляжной
армейской раскраске. Пройдя над нашими головами, беспилотники разделились. Один
направился в сторону того черного облака, а другой заложил пологий вираж над местом
побоища, будто стараясь получше разглядеть творящийся внизу ужас. С одной стороны,
появление этих маленьких, почти невесомых, аппаратов было хорошим знаком, говорящим о
том, что командование мотострелкового полка, стоящего в деревне Займище, уже в курсе
происходящего, воочию его видит, и сейчас примет все меры к отражению и недопущению. А
с другой стороны, они уже тоже катастрофически не успевают; кровь мирных российских
граждан — и даже, более того, наших детей — уже пролилась, и только Бог знает, сколько ее
прольется еще.
После того как уцелевшие школьники скрылись в лесу, мотоциклисты снова завели
свои байки и двумя группами (три мотоцикла впереди, остальные в двухстах-трехстах метрах
позади) на небольшой скорости, оглядываясь по сторонам в поисках новых жертв, двинулись
по дороге дальше в сторону Унечи. Они были оживлены и весьма довольны — эти нелюди,
только что замаравшие себя кровью невинных детей. Теперь уже нам пришла пора решать,
займем ли мы оборону тут на опушке леса, чтобы постараться отвлечь и задержать этих
мерзавцев, тем самым дав время армейцам выехать на трассу с задачей хоть на какое-то
время преградить этим гадам путь к райцентру. Старший наряда ДПС, старшина примерно
моих лет, видимо, тоже побитый жизнью, думал точно так же.
— Значит так, Сергей, — переглянувшись со мной, сказал он своему водителю, совсем
молоденькому младшему сержанту, — оставь мне свой запасной магазин, садись в машину и
вместе с товарищем майором поезжай в тыл, в Унечу. Доложи начальству, что старшина
Иванцов остался прикрывать ваш отход. Но сперва раскатай на дороге «Скорпиона»*. А то
догонят тебя на байках и покрошат на ходу из пулеметов.
Примечание авторов: * Гибкая, сворачивающаяся в рулон, лента с шипами,
раскатываемая на дороге и применяемая для прокалывания шин разным правонарушителям,
если они не подчиняются требованию инспектора ГАИ/ДПС немедленно остановиться и
предъявить документы.
— Постой, старшина, — возразил я, — пусть младший сержант уходит один, а я
останусь тут, с тобой. Мой это участок, и мне его защищать, понимаешь?!
— Ну хорошо, товарищ майор, — кивнул старшина Иванцов, — это ваше право.
Вдвоем и отбиваться будет легче, и помирать веселее…
— Ты погоди помирать, старшина, — ответил я, — мы тут немного повоюем, шугнем
этих немецко-фашистских гадов, а там и армейцы подойдут* — и будет все у нас тип-топ…
Примечание авторов: * от п. Займище, где расположен мотострелковый полк
постоянной готовности, даже в объезд, через п. Песчанка, на машине ехать около получаса,
значит на БМП — минут сорок.
— Вы что, товарищ майор, — удивленно спросил старшина, — тоже, как ваш сержант,
думаете, что эти типы оттуда, с той войны?
— А хрен его знает, — ответил я, — но если в зоопарке на клетке с медведем написано
«КРОКОДИЛ», не верь своим глазам. Если они выглядят как фашисты, ведут себя как
фашисты и даже думают как фашисты, то фашисты они и есть. Во всем прочем, и с этим
черным облаком, как пел Высоцкий, должны разбираться физики-теоретики, доценты с
кандидатами.
— Понятно, товарищ майор, — ответил старшина и, повернувшись к своему водителю,
прикрикнул на него: — А ты что здесь стоишь? Бегом к машине и вали отсюда, а то не
успеешь, и получится, что мы зря тебя прикрывали!
Младший сержант убежал к машине, и мы со старшиной остались вдвоем и заняли
позиции в придорожных кустах. При этом нам пришлось залечь на отвратительно холодной и
мокрой земле, но, если мы хотели выжить после этого боя, по-другому было нельзя. Наша
затея задержать приближающихся немецких мотоциклистов (для меня они теперь были
именно немецкими мотоциклистами) не была такой уж безнадежной. Шипованная лента и
две «ксюхи» с короткой дистанции во фланг, куда мотоциклисты не смогут развернуть свои
пулеметы — это достаточно весомые аргументы в предстоящем бою. Правда, мы со
старшиной забыли о том, что эти дойче байкеры с легкостью могут развернуть на нас сами
мотоциклы — но это простительно. Запарка со всем этим нашествием призраков прошлого
была такая, что впору было забыть и о куда более серьезных вещах. Кроме того, мы были
ужасно расстроены и разозлены гибелью детей — жажда отмщения наполняла наши сердца,
мы хотели сами видеть, как эти гады умирают от наших рук, как течет их кровь и как горят
их мотоциклы…
Увидев, что ДПСовская машина резко развернулась на месте и стремительно рванула по
направлению к Унече, три первых мотоциклиста в характерных касках и серых шинелях,
повинуясь инстинкту охотника «догнать и растерзать», тоже прибавили ходу и перестали
внимательно поглядывать по сторонам. Несколько пулеметных очередей, пущенных с
первого байка с дальней дистанции и прошедших в стороне от цели, только увеличили их
охотничий задор. Шипованная лента поперек дороги явилась для них весьма неприятным
сюрпризом. Первый байкер-колясочник даже и без нашей стрельбы, кувыркаясь, улетел в
глубокий кювет под хлопок лопнувшего переднего колеса. Следующий проделал то же самое,
но только перечеркнутый двумя короткими очередями. Я стрелял по водителю, а старшина по
пулеметчику и седоку на заднем сиденье. Еще один мотоциклист попытался развернуться
поперек дороги, чтобы пулеметчик мог взять нас на прицел — но не преуспел, потому что на
водителе скрестились две наших очереди. Падая на руль, убитый немец вывернул его до
предела, в результате чего его мотоцикл развернуло на сто восемьдесят градусов, а секунду
спустя он вспыхнул чадным бензиновым пламенем. Седок спрыгнул с заднего сиденья,
сдергивая с плеча карабин, но мы со старшиной двумя двухпатронными очередями
объяснили ему, насколько он был неправ, после чего тот распластался на дороге и больше не
отсвечивал.
При этом основная группа мотоциклистов — экипажи еще девяти машин — видимо, не
разглядев в деталях, что тут творится (но убедившись, что их приятели в головной группе
попали в засаду и гарантированно погибли), скучковались, как они считали, на безопасной
дистанции метров в трехстах от опушки леса. При этом они открыли в нашу сторону
беспорядочную ружейно-пулеметную стрельбу — скорее всего, не сколько в надежде убить
кого-нибудь или ранить, сколько ради собственного самоуспокоения. Не зная, сколько нас
прячется в этом лесу, и не решаясь последовать за своими менее удачными камрадами, они,
видимо, ждали команды от начальства.
Тем временем старшина, попросив в случае чего прикрыть его огнем, полз в ту сторону,
куда кувыркнулись слетевшие с дороги байки — и вскоре оттуда послышались звуки возни и
несколько одиночных выстрелов. Через некоторое время старшина вернулся таким же
образом, волоча за собой пулемет с первого байка с примкнутым к нему сбоку круглым
магазином*, и брезентовый мешок, в котором находились две большие коробки с лентами.
Примечание авторов: * пулемет МГ-34 был единым пулеметом вермахта, то есть мог
использоваться и как ручной, и как станковый и то, что майор Агапов по неопытности
принял за магазин, тоже было патронной коробкой, но только маленькой — на пятьдесят
патронов, используемой тогда, когда единый пулемет выступал в качестве ручного.
Патронные коробки большого объема на 150, 250 и 300 патронов не примыкались к пулемету
и могли быть использованы только при помощи второго номера, который должен был руками
подавать ленту в пулемет, дабы ее не перекрутило и не заело. Ленты в больших коробках
могли быть разъяты на секции по 50 патронов, пригодные для переснаряжения малых
цилиндрических патронных коробок.
Но самым главным был не пулемет, хотя и он немало нам пригодился, когда незваные
гости попробовали еще раз прощупать нас на прочность. Основной добычей были книжки из
плотного коричневого картона с фашистским гербом на обложке (орел, держащий в когтях
свастику) и надписью «Soldbuch» (Солдатская книжка) — причем две последние буквы
выглядели буквально слипшимися. Я держал в руках множество различных видов
российских и иностранных документов, и сразу могу сказать, что эти в меру потертые
книжки с вклеенными в них черно-белыми фотографиями самого разного размера,
действительно были личными документами, которые их владельцы носили при себе, и в
которые заносились все перипетии их службы.
И еще они наглядно свидетельствовали о том, что произошло невероятное — и мы со
старшиной только что уничтожили девять солдат вермахта, которые перед этим с садистским
удовольствием убивали наших, российских, детей из своих пулеметов. А ведь те поначалу
даже не поняли, что происходит… Ну что поделать, если за семьдесят с лишним лет мирной
жизни народ отучился бояться мерзавцев в серых шинелях и касках характерной формы. Тем
временем по дороге из Красновичей в большом количестве к нашим старым «приятелям»
подъехали еще десятка два мотоциклов с колясками. Даже страшно предположить, что там
творилось во время их визита, и что могло случиться с теми людьми, которые были моими
хорошими знакомыми. Остановив мотоциклы, немецкие солдаты начали спешиваться,
оправлять форму и снимать с плеч карабины. На глаз, их было там не меньше роты. Чтобы
жизнь этим козлам не казалось медом, старшина, который к тому моменту как раз разобрался
с трофейной машинкой, дал по ним длинную очередь и, судя по всему, в кого-то все-таки
попал, потому как дойче зольдатены прыснули с дороги как тараканы из-под тапка, залегая в
кюветах и за придорожными кустами, а оставшиеся в седлах водители, за исключением
нескольких несчастливцев, завели свои байки и убрались на безопасное, как им казалось,
расстояние.
Но все это замешательство было ненадолго. Видимо, поняв, что противостоящий им
противник ничтожно мал в числе, и в качестве серьезного аргумента использует их же
трофейный пулемет, немцы пошли в атаку короткими перебежками, при этом пригибаясь и
используя в качестве укрытия каждый бугорок или придорожные кустики. Старшина сделал
по ним еще несколько коротких очередей, но никакого успеха не достиг. Тут бы нам бросать
все и отходить, или же геройски, но бесцельно погибать; но вдруг земля, на которой мы
залегли, стала мелко вибрировать, а со стороны Унечи до наших ушей донесся протяжный
гул с характерным посвистыванием, а также лязг гусениц. К нам на выручку шло что-то
достаточно тяжелое, гусеничное и бронированное. Немцы явно тоже услышали весь этот
шум и даже, возможно, увидели то, что идет по дороге — потому что вместо перебежек
вперед они залегли и начали окапываться, а от черного облака — точнее, от хутора Кучма —
в их сторону рванулись несколько грузовиков с маленькими пушечками на прицепе. За рулем
там явно были какие-то коллективные Шумахеры, потому что поворот от поселка Кучма на
трассу эти парни проходили почти не снижая скорости, так что сам грузовик наклонялся, а
пушки вообще вставали на одно колесо, чуть ли не переворачиваясь.
Нет, ребята, поздно пить сироп, когда уши уже отвалились. За вами уже пришли.
Оглянувшись, через просветы в деревьях я увидел как по дороге одна за другой идут боевые
машины пехоты, буквально облепленные похожими на марсиан бойцами российской армии в
полной боевой экипировке. Что там наши две «ксюхи» и трофейный пулемет, добытый
старшиной… мощь, сила!
20 апреля 2018 года 10:45. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка
Красновичи.
Старшина контрактной службы Андрей Петрович Дубинин, командир мотострелкового
отделения и замкомвзвода в 182-м мотострелковом полку, 144-й мотострелковой Виленской
Краснознамённой, орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского дивизии.
Сначала мы думали, что начались очередные учения, и задача выдвинуться в район
расположенного совсем рядом хутора Кучма, и уничтожить там небольшое
бандформирование является учебной. У нас на учениях любой противник именовался
бандформированиями. Не будет же командование прямо в лоб сообщать, что нас готовят к
войне против американцев, французов, англичан или иных регулярных армий стран-членов
НАТО. В учебности задачи убеждало и место обнаружения предполагаемой банды. Хутор
Кучма находится прямо в противоположном направлении от границы, и непонятно, откуда
там могли взяться правосеки, или кто-либо там еще. Не с неба же они упали.
Короче, первоначально по тревоге поняли только нашу роту, которая, правда, и так была
дежурной, а потому находилась в пятиминутной готовности — то есть все, от командира
роты до последнего мотострелка, находились в парке при оружии, около прогретой и готовой
к маршу техники, не отлучаясь никуда дальше сортира. Поскольку наш полк постоянной
готовности и дислоцирован не на самой спокойной границе, то вся техника в боксах стоит
полностью исправная, заправленная топливом и с загруженным боекомплектом — только
заведи, и в бой. Лишь дежурная рота способна выступить через пять минут, а весь остальной
полк, в случае начала боевых действий, начнет покидать пункт постоянной дислокации не
раньше чем через час — в крайнем случае, минут через сорок.
Даже если вся техника разом выйдет из территории парков, сломав заборы, то дальше
сразу же возникнет затор на дорогах. Ведь вокруг нашего полка не сплошная степь, по
которой езжай в любую сторону — а поля, леса, болота и речки, среди которых крайне мало
дорог, а по большей части одни направления, ведущие в никуда. Кстати, когда машины нашей
роты покидали парк, на территории полка наметились признаки нездорового шевеления.
Механики-водители пока не очень спешно потянулись к парку — заводить и прогревать
технику, а остальные начали строиться для получения оружия и экипировки из оружейных
комнат. Я подумал, что если бы речь шла о марше в условиях настоящих боевых действий, то
наша рота выступила бы в качестве головной походной заставы полка, которая по уставу
следует в двадцати километрах впереди основных сил.
В то же время, когда БМП нашей роты, проходя через КПП, покидали территорию
части, прямо из парка, от боксов разведроты, один за другим взлетели два свермалых и
сверхбесшумных электрических беспилотника, которые, в свою очередь, должны были
проверить дорогу по маршруту нашего следования. В принципе, с учетом последних
технических веяний, это являлось самой обычной процедурой, ибо еще во время афганской и
обеих чеченских войн было установлено, что армейская колонна без предварительной
разведки с воздуха становится крайне уязвимой для засад. Только тогда это были хорошо
защищенные и вооруженные вертолеты Ми-24 по прозвищу «Крокодил», а теперь маленькие
и компактные беспилотники, главным оружием которых является малозаметность. Одним
словом, маленькие, почти бесшумные аппаратики улетели вперед, а мы продолжили свой
марш, находясь в полной уверенности, что выполняем чисто учебную задачу в рамках
очередной «внезапной проверки».
Но когда была пройдена треть пути и мы уже находились у железнодорожного переезда,
нашему командиру роты капитану Погорелову поступила новая вводная, которая привела нас
всех, мягко выражаясь, в оторопь.
— Значит так, товарищи-командиры и орлы-сержанты, — сказал он по командирскому
каналу, который принимали только командиры взводов и отделений, — пришел новый
приказ. Это не учения, мальчики, это война. Поэтому, магазины к автоматам примкнуть,
затворы передернуть, оружие с предохранителей снять. По людям, одетым в немецкую форму
времен Великой Отечественной Войны, огонь на поражение открывать без предупреждения.
Повторяю — по людям, одетым в форму немецко-фашистских захватчиков, и технике,
маркированной опознавательными знаками вермахта, приказано стрелять на поражение без
всяких колебаний.
В тот момент я вообще не понял. Какие к бениной бабушке в наше время могут быть
немецкие фашисты? Украинские могут быть, литовские, латышские, эстонские могут, даже
молдавско-румынские имеют право на существование, а вот немецких быть не может по
определению. Мы — то есть на самом деле наши деды — трансплюгировали этих тварей еще
семьдесят лет назад. Каждый раз, когда мы проводим учения, эти немцы ссутся себе в
кровати, думая, что мы снова готовимся прийти по их души.
Хотя в подобие вермахтовской формы мог переодеться кто угодно — хоть те же
хохляцкие правосеки, свободовцы или еще какие гитлеролюбы, решившие таким образом
отметить день рождения своего кумира. Но этого, мягко говоря, недостаточно для того, чтобы
нам было отдано такое суровое распоряжение. Суровее может быть только приказ «живыми
не брать». Возможно, что эта банда уже успела совершить нечто настолько ужасное, что
было решено ликвидировать ее, даже не дожидаясь подтягивания Росгвардии, которая и
должна заниматься такими проблемами. Но действительность оказалась даже поганей, чем
нам всем казалось первоначально. Проезжая коттеджный поселок «Аэродром»,
расположенный на северной окраине Унечи, у поворота на трассу Унеча-Сураж, мы увидели
ДПСовский блокпост, заворачивающий обратно всех любителей быстрой автомобильной
езды, решивших прокатиться в направлении Суража. Но и это было еще не все. Со стороны
перекрытой трассы отчетливо доносились звуки стрельбы из автоматического оружия и
редкие, но настойчивые хлопки винтовок. Нехороший знак, говорящий о том, что версия о
внезапной проверке или учениях померла, так и не успев по-хорошему родиться.
Очевидно, наш командир получил какие-то особые распоряжения от командования,
потому что у самого блокпоста его БМП на мгновенье притормозила, и на броню не особо
ловко влез молоденький мент. Командирское БМП резко рванулось вперед, чтобы занять свое
место в колонне, а откинувшийся назад мент, неловко ухватившись рукой за скобу,
выпрямился и начал что-то горячо втулять нашему капитану. Не знаю, о чем он там говорил,
но командир приказал прибавить ходу — и теперь мы мчались по почти прямому шоссе, как
на гонках Формулы-1; и звуки стрельбы впереди становились все отчетливей. Вот дорога
сделала чуть заметный поворот; впереди, примерно в километре, открылся выезд из леса —
именно оттуда доносились звуки стрельбы. Ротный приказал нам быть готовыми к бою, и у
самого выезда из леса наши БМП начали притормаживать и останавливаться, а бойцы
спрыгивать на асфальт, собираясь плотными компактными группами за корпусами своих
боевых машин, которые прикрывали их от вражеского ружейно-пулеметного огня.
Тогда же и там же
Капитан Петр Васильевич Погорелов, командир 4-й мотострелковой роты 182-го
мотострелкового полка, 144-й мотострелковой Виленской Краснознамённой, орденов
Суворова, Кутузова и Александра Невского дивизии.
Да, вот тебе и менты. Повоевали знатно, ничего не могу сказать. Поперек дороги была
расстелена шипованная лента, какую обычно используют ДПСники для того, чтобы
прокалывать колеса всяческим нарушителям, и в левом от нас кювете валялись два
перевернутых и разбитых мотоцикла с колясками в весьма характерной раскраске, какую я
много раз видел в кино про войну. А совсем рядом, по тем же кустам, в нелепых позах были
разбросаны тела тех самых людей, «одетых в форму немецко-фашистских захватчиков». Ну,
что же, значит, будем знакомы, господа пришельцы.
Третий такой же мотоцикл, чадно воняя паленой резиной и горелым мясом, догорал
прямо посреди дороги. И это именно обгорелая тушка его водителя, лежащая грудью прямо
на бензобаке, издавала такое противное амбре. Седок в коляске обгорел значительно меньше,
и там воняла основном обуглившаяся шинель. Третий мотоездок, раскинув ноги и придавив
собою карабин, распластался на асфальте в двух шагах от своего сгоревшего средства
передвижения, и расплывшаяся вокруг головы лужа крови, перемешавшаяся с дождевой
водой, говорила о том, что он мертв так же, как и его обгорелые приятели.
Ну ладно, сдохли — туда им, поганцам, и дорога. Я уже знал, что они тут вытворяли не
далее как полчаса назад, как расстреливали из пулеметов беззащитных детей. Командир
полка при уточнении поставленной задачи изложил мне все это в общих чертах. Но на
милицейском блокпосту на мою машину подсел милиционер Сергей, который, напротив,
расписал все в цветах и красках, поскольку был очевидцем и непосредственным участником
произошедшего. Сказать честно, на какое-то время я был ошарашен и выбит из колеи. Но
меня шокировало совсем не то, что у нас на территории России вдруг объявились люди,
которые по всем признаками были немецкими солдатами еще той, Великой Отечественной
Войны. Нет. У меня в голове не укладывалось, как эти звери в человеческом облике могли
хладнокровно расстреливать спасающихся детишек в ярких, хорошо заметных, курточках и
платьях, а потом еще и добивать раненых выстрелами в упор.
Но на первых порах нам было некогда задумываться о морально-этических аспектах и
любоваться местными красотами, потому что над нашими головами засвистели пули,
некоторые из которых противно цвикали по броне БМП. Я подумал, что эти три мотоцикла с
девятью солдатами, расстрелянные ментами на дороге, должны были составлять походный
головной дозор перед основной группой мотоциклистов; и, поскольку они все полегли в этой
засаде, то их приятели не рискнули соваться в лес, в котором засел противник неизвестной
численности, вооруженный автоматическим оружием.
В результате две сотни солдат в серых шинелях залегли по обе стороны от дороги
метрах в двухстах-трехстах от опушки леса, чуть дальше раскиданных во все стороны
обломков, в которых с трудом можно было узнать ментовской автомобиль — и сейчас
обстреливали нас из винтовок и пулеметов. Еще большее количество таких же бабуинов —
тысяча или две, точнее сказать сложно — копошились в полутора километрах от нас в
окрестностях черного облака, раскинувшегося по соседству с хутором Кучма. Что они там
делали, понять издалека было сложно — но и к гадалке не ходи, что рыли окопы, пытаясь
закрепить за собой кусок нашей земли. Если тут смогли появиться эти вражеские солдаты, то
неизвестно, сколько еще их сюда вылезет.
Ну что же — на войне как на войне. Если нас обстреливают, то мы просто обязаны
подавить этот огонь и оттеснить противника от опушки леса. Тем более, что на тот момент я
уже знал, что вслед за нашей ротой в район боя с неизвестным бандформированием
выдвигается весь наш полк и, скорее всего, не он один. Присутствие на нашей территории,
как любят выражаться политики, «группы одетых в военную форму вооруженных лиц
неустановленной государственной принадлежности», которые к тому же с ходу успели
совершить достаточно военных преступлений и зверств — это совсем не та вещь, к которой
командование нашей армии и руководство страны могло бы отнестись спокойно. Просто для
того, чтобы понять уровень угрозы и осознать, какие силы и средства понадобятся для ее
устранения, им необходимо определенное время. А пока на острие борьбы стоит именно
наша рота, и именно нам стоять тут насмерть, прикрывая собой развертывание основных сил.
Поскольку на узкой, окруженной лесом дороге огонь по противнику* могли вести
только операторы-наводчики двух головных машин, я отдал приказ — и техника,
перестроившаяся в двойную колонну, снова медленно двинулась вперед, своими корпусами
укрывая следующих позади бойцов. Задача была проста — выдвинувшись колонной на
открытое место, развернуться в цепь и, подавив огнем автоматических пушек и пулеметов
расположенного напротив нас противника, оттеснить его от Красновичей в сторону того
самого черного облака.
Но с самого начала не все пошло так гладко, как хотелось бы. Конечно, вражеской
пехоте, (а точнее, спешенным мотоциклистам) шквальный огонь наших БМП не понравился,
и они начали потихоньку отползать назад, стремясь разорвать дистанцию. Досталось и тем
четырем грузовикам с прицепленными позади них мелкокалиберными пушечками, которые
на большой скорости попытались выйти к нам на расстояние прямой наводки, но были
прошиты длинными очередями еще на достаточно большом расстоянии, вспыхнув на дороге
чадными бензиновыми кострами.
Увидев, что их камрады терпят бедствие, от позиций, которые противник оборудовал
вокруг черного облака, прямой наводкой начала стрелять вражеская артиллерия, причем пара
пушек была крайне неприятного калибра. При близких разрывах осколки их снарядов могли
даже повредить бортовую броню БМП, не говоря уже о том, что бойцы моей роты начали
нести неоправданные и совершенно ненужные потери, и были вынуждены залечь и тоже
начать окапываться. Просто перенести огонь автоматических пушек с отступающей
вражеской пехоты на новую цель оказалось недостаточно. Вражеские орудия хотя и
замедлили темп стрельбы под градом мелких осколочных снарядов, но подавлены не были, и
время от времени посылали в нашу сторону весомые и очень неприятные сюрпризы, а
солдаты в серых шинелях вокруг них, пригибаясь только при близких разрывах, интенсивно
орудовали лопатами, углубляя окопы.
Пришлось запрашивать огневую поддержку у командира нашего полка, тем более что
артиллеристы нашего гаубичного дивизиона по данной цели могли отработать, прямо с
пустыря расположенного непосредственно за территорией парка, выйти на который им было
очень просто, достаточно снести специально отмеченную для этого секцию железобетонного
забора. Подполковник Фомин выслушал мою просьбу и переключил меня на командира
самоходного гаубичного дивизиона майора Музыку (вот уж наградил Бог человека
фамилией). Майор выслушал мою просьбу и сказал, что через минуту (а это значит, что
дивизион развернут и готов к открытию огня) он даст пристрелочный выстрел одним
орудием, а беглый огонь откроет только после моей корректировки. И точно! Через две
минуты в чистом поле, метрах в четырехстах правее немецких позиций и с довольно
значительным недолетом рванул первый пристрелочный гаубичный снаряд. После первой
поправки и обещания артиллерийского майора выдернуть руки косорукому наводчику
следующий снаряд лег почти так, как надо, только с небольшим перегибом в
противоположную сторону. И уже вторая поправка стала последней и решающей — на
позиции вражеских артиллеристов обрушился настоящий град из фугасных снарядов,
который принялся методично перемешивать живых людей и технику с песчаной брянской
землей. Такого аргумента вражеские артиллеристы не выдержали и заткнулись окончательно.
Пока наши артиллеристы вбивали в землю вражескую батарею, противостоявшие моей
роте солдаты мотоциклетного батальона противника (те, которые смогли уцелеть) отступили
и начали окапываться метрах в пятистах от опушки леса, зацепившись за дающую иллюзию
защиты большую группу кустов и деревьев, расположенных слева от дороги. Там же, где-то
за кустами, прятались от нас их байки с водителями. Также солдаты противника в серых
шинелях и характерных касках были замечены на ближней к нам окраине Красновичей,
откуда их еще придется выкуривать. Моя рота под прикрытием артиллерийского обстрела
также отошла на опушку леса и заняла там оборону в один эшелон, тем самым полностью
блокировав противнику дорогу на Унечу. Итогом этого боя в моей роте стали трое убитых и
пятнадцать раненых, в том числе командир второго взвода лейтенант Алешин, а также
незначительные повреждения двух боевых машин. Хуже было с боеприпасами, в первую
очередь со снарядами к автоматическим пушкам, которые из-за интенсивной стрельбы были
истрачены почти наполовину. При этом неким подобием второго эшелона обороны стал
расположенный прямо у дороги в четырехстах метрах позади опушки леса и переднего края
и тщательно замаскированный командный пункт роты, на котором, помимо отделения
управления, занимали позиции две боевых машины пехоты. Любой, кто сунется по дороге в
сторону Унечи, напорется на кинжальный огонь их пушек.
То место, где эти мерзавцы расстреляли детей, оказалось на нейтральной полосе. При
этом те дети, которые смогли избежать смерти или тяжелого ранения, уже в конце боя лесом
начали выходить на наш правый фланг — и мои бойцы тут же, не задерживая, отправляли их
в тыл вместе с нашими ранеными. Напуганные и часто раненые детишки, многие из которых
были младшекласниками, вызывали в моих бойцах чувство горя и ярости, и я думаю, что с
этого момента они просто не будут брать в плен одетых в немецкую форму пришельцев из
другого мира. И я тоже не буду. Разве что только по тактической необходимости. Правильно
было сказано: «Там, где ты его увидишь, там его ты и убей!». Тем более что здесь у нас этим
незваным гостям совсем не место, кем бы они ни были.
Кстати, было бы неплохо наконец выяснить, кто все эти вооруженные люди, и откуда
они взялись. Встреча с двумя ментами, вышедшими на мой командный пункт, тоже
окончательной ясности не внесла. Ну, имеют место солдатские книжки с символикой
нацистской Германии… и что? Я, например, никак не могу сказать, настоящие они или
поддельные, потому что не специалист. То же самое касается униформы этих пришельцев, их
оружия и техники. Один из подбитых ментами байков оказался почти исправным, если,
конечно, не считать проколотых шин. Хороший такой образчик изделий фирмы БМВ — в
меру тяжелый, но зато очень крепкий и надежный. Будучи вытащен на дорогу при помощи
четырех бойцов и такой то матери, он завелся с первого пинка по кик-стартеру, готовый ехать
куда угодно, стоит только заклеить шины.
Но с другой стороны, можно, конечно, принять за основу рабочую гипотезу, что это
облако есть некая дыра, через которую к нам лезут незваные гости из нашего прошлого или,
по крайней мере, такого мира, который можно отличить от нашего прошлого только под
микроскопом. Тот майор-участковый сказал мне, что если эти пришельцы выглядят как
фашисты, вооружены как фашисты, одеты в фашистскую форму и поступают соответственно
— то они фашисты и есть, и наша общая обязанность — убивать их до тех пор, пока хоть
один такой мерзавец топчет нашу землю.
20 апреля 2018 года 12:05. Брянская область, Унечский район, сельское поселение
Красновичи, хутор Кучма.
Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.
Я и сам не ожидал, что наши армейцы примутся воевать с такой резвостью, что даже у
привычных ко всему немецких офицеров от удивления отвиснут челюсти. Мне не верили,
когда я по-английски рассказывал гауптману Зоммеру о том, что наша армия сильна, могуча и
непобедима, что, несмотря на облачный покров, наши разведывательные спутники уже
обнаружили их группировку, влезшую сюда совершенно некстати и что в наших штабах уже
пересчитали все их грузовики, бронетранспортеры, мотоциклы и прочие подлежащие счету
единицы, вплоть до отдельных солдат. В конце я добавил, что если раньше была хоть
малейшая надежда на переговоры, то теперь из-за того, что они обстреляли машину
участкового (не стоило им этого делать), с ними теперь будут обращаться как с обычным
бандформированием, которое сперва уничтожают, а потом опознают трупы.
Гауптман слушал меня с недоверчивым видом, скептически кривил губы, но ни разу не
возразил, и тем более не заорал, требуя заткнуться. А весь секрет в том, что мои слова
никоим образом не противоречили тому, что они и сами могли нарыть в интернете. Десять
лет назад убедить кого угодно в мощи и боевом духе нашей армии было бы затруднительно,
двадцать лет назад — просто невозможно. Зато сейчас все эти армейские байки про комплекс
«Хибин» и подавшую в отставку команду американского эсминца, а также о том, как наши
лихо воруют у хохлов НАТОвские беспилотники, и как наши танкисты обыгрывают всех в
танковый биатлон, а летчики в авиадартс, попадаются в инете буквально на каждом шагу.
Тогда, когда я рассказывал гауптману все эти истории, я еще не знал, что под едва
слышное татакание в отдалении совершается нечто такое, после чего наше армейское
командование забегает как ошпаренное, а с этими немцами потом будут поступать как с теми
бородатыми козопасами в Беслане. Помнится, тогда из них в плен взяли только одного,
который громко кричал на камеру о том, как сильно он хочет жить. Если бы я в том момент
знал об этом, то постарался бы свалить при первой возможности, но что увы, то увы. О чем
ты не знаешь, того не сможешь предотвратить.
Потом перестрелка в отдалении усилилась, стрельба стала почти непрерывной, какой-то
басовитой, злой и отрывистой, после чего на поле по соседству с моим домом начали
стрелять пушки. Гауптман Зоммер с гордостью сказал, что это немецкие пушки, и что нашей
мелкой пехотной части с легкими танками, которая наскочила на их передовую группу,
теперь, несомненно, конец. Но стрельба все продолжалась и продолжалась, а потом где-то
совсем неподалеку ахнуло с такой силой, что во всем доме завибрировали стекла.
Гауптман Зоммер замолчал и напрягся, и тут со страшной силой рвануло где-то совсем
рядом, чуть ли не в моем собственном огороде — или, по крайней мере, на том месте, где это
огород был, когда была жива бабка моего приятеля. Весь дом содрогнулся так, будто какой-то
великан пнул его в стену. С потолка посыпался всякий мусор, пыль и древесная труха. Стекла
в окошках вылетели звенящим дождем, аппаратура подпрыгнула на столе, а индикатор
спутникового канала упал до нуля. Явно этот взрыв своротил со своего места антенну, и
теперь для ее установки требуется вызывать специалистов из Унечи, что в данном случае
является недостижимой мечтой. Сам бы я не взялся ставить антенну на ее законное место,
тем более что она, возможно, не только сдвинута с места, но и повреждена. По счастью для
нас самих, снаряд рванул напротив торцевой стены, не имеющей окон, поэтому те, кто был в
доме, не пострадали от его осколков.
Но это было еще далеко не все. Буквально через минуту такие снаряды начали градом
падать на том поле, где немецкие солдаты в настоящий момент резво рыли окопы — по
словам Зоммера, для того, чтобы предотвратить вторжение нашей армии в свой мир. Тогда я
ему сказал, что если наш президент захочет куда-нибудь вторгнуться, то обязательно это
сделает, и ничего ему не помешает. И вот теперь совсем неподалеку грохотали разрывы, дом
весь трясся и ходил ходуном, свет в комнате мигал, а я думал, что стоит одному такому
случайному снарядику немного отлететь в сторону — и тогда хана всем приключениям
либерального блогера Тимофейцева среди фашистов. Кстати, именно в тот момент я смог
вволю полюбоваться на растерянного и бледного Зоммера, старающегося не подавать виду,
насколько ему страшно. Сразу было понятно, что раньше обстрела такой силы он не видал и
сам под него не попадал*.
Примечание авторов: * Ну и где бы разведчики танковой дивизии вермахта к августу
сорок первого могли бы побывать под серьезным артобстрелом, когда по компактной цели
бьет дивизион или полк тяжелых орудий калибров 122/152 мм?
Но ничто на этом свете не бывает вечным; Бог нас всех миловал, и обстрел закончился.
Когда все стихло, я выскочил во двор и первым делом, прямо на крыльце, наткнулся на труп
часового с пробитой головой — вероятно, его убило тем самым снарядом, после которого у
меня пропал интернет. Искореженная, смятая антенна валялась чуть поодаль от дома, головка
была свернута набок, а кабель перебит осколком. Бесполезный неремонтопригодный хлам,
который можно только выбросить. Еще раз глянув в ту сторону, я плюнул, после чего сказал
Зоммеру, что наш интернет-серфинг закончился, антенна повреждена необратимо — короче,
метро дальше не едет.
Гауптман посмотрел на антенну, потом на меня, коротко выругался, а затем приказал
нам с унтер-офицером Шульцем собирать все то, что необходимо взять на ту сторону. После
этого он почти бегом направился к черному облаку — Николай потом мне сказал, что на
доклад к какому-то генералу Модулю. Кстати, бронетранспортер, на котором мы сюда
приехали, был сильно поврежден близким взрывом снаряда, его водитель получил тяжелое
ранение, а пулеметчик, из-за несдержанности которого и случилась эта история с обстрелом
участкового, оказался и вовсе убит. Тогда я впервые в жизни увидел, как выглядит человек, у
которого в буквальном смысле вместе с каской осколком железа сорвало крышу.
«Пора отсюда валить, — подумал я, — а то сожрут, вместе с этими, и не подавятся.
Артиллерия свое отработала, теперь на сцене появятся ВКС — крутые парни с обложки
журнала — в белых блестящих шлемах, с солнцезащитными блистерами; со звенящих
голубых высот они засыплют тяжелыми бомбами роющихся в земле жалких сосисочников и
меня вместе с ними, да так, и что хоронить будет нечего. Знаем, видели по телевизору. Для
наших бомберов что бородатые боевики, что бритые нацисты — одна хрень. У них же даже
банальных «стингеров» против вертолетов нет, не говоря уже о чем-то более серьезном. Так
что валить, валить, валить из этой сраной Кучмы… Но только не на ту сторону — там тоже
скоро станет жарко, потому что ботоксный карлик не удержится, и, разгромив немцев на этой
стороне, влезет и в сорок первый. К тому же там, по нечаянности, можно попасть в лапы к
усатому и его хряку в пенсне. Эти не пощадят!
Но только как отсюда валить? Теперь, когда я на положении пленника, а не
добровольного сотрудника, это гораздо тяжелее осуществить. Разве что во время следующего
обстрела, и на пару с Шульцем. Но как ему об этом сказать? Вдруг он тоже фанатичный
нацист — и сдаст меня в гестапо или пристрелит, как только я объясню ему свою идею? Тут
тщательнее надо, как говорил когда-то один известный юморист…
20 апреля 2018 года 13:30. Смоленская область, Ельня, гауптвахта штаба 144-й
краснознаменной мотострелковой дивизии.
Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.
А-а-а! Замуровала кровавая гебня! И этот милый друг Коля, отстойный поц, сдал меня
со всеми потрохами, сказал нашим гебистам, что я сам изъявил желание сотрудничать с
германской армией. Теперь он белый и пушистый, перебежчик-антифашист, а я изменник
Родины и шпион — а это от восьми до пятнадцати, почти без права переписки. Этот чертов
унтер-офицер Николас Шульц им все сдал — и мой большой комп, и флешки, и ноут; и
рассказал, как я предложил немцам свое сотрудничество, ругал большевиков, Сталина и
Путина, а также помогал гауптману Зоммеру искать в интернете необходимую информацию.
Следователь, молодая такая баба (даже в чем-то симпатичная — никогда бы не подумал,
что такие могут работать на гебню (ябывдул)), аж в лице переменилась, когда услышала его
слова. Какие уж тут после этого симпатии — на тараканов и мышей и то смотрят ласковей.
Неужто это еще одна чокнутая, вроде Нашей Няши, только предметом ее тайной
влюбленности является не Николай Последний, а ботоксный карлик или Усатый. Вот так —
думал стать героем, а оказался главным обвиняемым… Не помогли все предпринятые мной
меры безопасности. Но, говоря о моем предательстве, господин Шульц совсем забыл сказать,
что это именно я предложил сделать ноги от этих немцев, а он только со мной согласился. Но
хорошо хоть, что мне вернули мою гражданскую одежду — измятую, грязную и немного
влажную — и я наконец смог снять с себя это воняющее покойником немецкое тряпье и
переодеться.
Теперь, после того, как вся моя жизнь пошла под откос, меня отвезут в Смоленск, в
военный суд, который и должен будет меня арестовать, чтобы следователи с полным правом
принялись выбивать из меня адреса, пароли и явки. Слава богу, ботоксный карлик еще не
ввел в России военного положения и смертной казни по приговору «тройки», а
следовательно, граждане России все еще пользуются полным набором демократических прав
и свобод. Потом первым делом надо будет подобрать себе адвоката поухватистее. Пусть что
хочет делает, но вытаскивает меня из этой жопы, сидеть в которой у меня больше нет
никаких сил. Не буду я так больше, честное слово! Ну не виноватый я, они сами ко мне
подошли. Не понимаю, как люди годами могут сидеть, тут и четверти часа не прошло, а я уже
в буквальном смысле готов залезть на стенку…
20 апреля 2018 года 15:25. Брянская область, Унечский район, окрестности сельского
поселения Красновичи.
Командир 3-й танковой дивизии генерал-лейтенант Вальтер Модель
Да, конечно, я несколько поспешил со своими выводами, и тем самым немного
осложнил ситуацию для германской армии. Но, черт возьми, это чертов гауптман Зоммер сам
признал то, что мои действия по большому счету ничего не изменили и не могли изменить. К
тому же я верю в то, что могучая и непобедимая германская армия с легкостью способна
разгромить любые полчища большевиков или их потомков из будущего, и не надо
напоминать мне о техническом превосходстве последних. В самом деле это техническое
превосходство является мифом, а на поле боя все решает боевой дух немецких воинов и их
готовность отдать свои жизни за Великую Германию.
Но этот чертов Гудериан этого так и не понял и читал мне нотацию в присутствии моих
же подчиненных, отчего она становилась в два раза горше. Я ведь хотел как лучше и ввел на
ту сторону мотопехотный полк исключительно ради того, чтобы обеспечить безопасность
нашей разведывательной экспедиции, а получилось, что именно это спровоцировало начало
полномасштабных боевых действий. И вот теперь меня же посылают на ту сторону, чтобы я
расширил плацдарм и задержал потомков большевиков как минимум на трое суток. Лучшая
оборона — это наступление, поэтому, разом введя на ту сторону свои резервы, я должен буду
попытаться сбить достаточно слабые заслоны русских и отодвинуть их позиции от точки
перехода.
Конечно, нашей дивизии на той стороне не помешала бы поддержка люфтваффе, но
«Шторьх» артиллерийских корректировщиков, который я хотел использовать для разведки,
разбился вдребезги при попытке пролететь это облако насквозь. Оказывается, что оно
оказывает сопротивление всем движущимся через него предметам, и чем больше скорость и
массивней предмет, тем сильнее это сопротивление. Например, одна отдельно взятая
автомашина будет ехать через него со скоростью примерно в двадцать-тридцать километров в
час, а вот колонна танков или груженых грузовиков будет двигать не быстрее тяжело
нагруженного пешехода, и при попытке превысить эту максимально разрешенную скорость
сопротивление становится просто невыносимым. Водители говорят, что это оставляет такое
впечатление, как будто под колесами грузовиков и гусеницами танков не твердая земля, а как
минимум полметра или даже больше жидкой липкой грязи.
Но я в любом случае должен это сделать, ибо, одержав победу над потомками
большевиков, несмотря на все их техническое превосходство, я докажу разным неверующим
вроде генерала Гудериана то, что главным фактором в современной войне является боевой
арийский дух, мастерство каждого отдельно взятого немецкого солдата, талант их
командиров и слаженность прошедших многие бои подразделений вермахта. Кроме того,
если нанести удары плотно сжатым кулаком, а не оборонять окрестности этого облака как
раньше, то можно добиться того, что тамошние русские будут сломлены и побегут прочь от
наших солдат — что будет означать нашу победу.
20 апреля 2018 года 16:25. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка
Красновичи.
майор полиции Антон Васильевич Агапов.
Если посмотреть по часам, то прошло всего шесть часов, как мы тут воюем, а кажется,
что целая вечность. Старшину почти разу же отозвало начальство, ДПС-никам работа
найдется и в тылу, а вот я остался. Капитан Погорелов пытался отправить меня в тыл, но я
ему заявил, что это мой участок, и никуда я отсюда не уйду. Некуда мне идти. Правда, в своей
темно-синей форме я выглядел среди камуфлированных армейцев как пингвин среди
леопардов, но с этим ничего нельзя было поделать. Правда, рота капитана Погорелова очень
недолго была единственным заслоном на пути фашистов к Унече. В половине первого на
рубеж опушки начали прибывать и другие подразделения 2-го батальона 182-го полка, под
командованием коренастого и говорливого майора Осипова, так и сыпавшего во все стороны
матом пополам с прибаутками.
— Правильно, — сказал мне майор, выслушав рассказ о том, как мы со старшиной
взяли на испуг мотоциклетную роту, — первым ты их встретил, последним и проводишь. И
вообще, большое вам со старшиной спасибо. Если бы не вы, то эти гады с ходу влетели бы в
Унечу и успели бы натворить там делов. Так что крути дырку.
— Ничего особенного, — хмыкнул я, — я, знаешь ли, комбат, не всегда был
участковым. В молодые годы застал и «наведение конституционного порядка» и кое-что еще.
Пришлось и на блокпостах постоять, и в зачистках поучаствовать. А эти были просто наглые
и непуганые — не привыкли, что их вот так, с ходу, могут принять и отоварить.
— Да ладно, майор, не прибедняйся, — хмыкнул Осипов, — узнав тебя, я куда больше
начал уважать ментов. Не хочешь уходить в тыл — и не надо, останешься при штабе моего
батальона. Местность на поле боя ты знаешь получше нас, так что пригодишься.
Впрочем, оценив ситуацию на месте, майор очень круто взялся за дело. Развернув
прямо на дороге «Сани» (120-мм минометы) входящей в состав батальона минометной
батареи, он довольно быстро выкурил немецких мотоциклистов из лощины напротив наших
позиций и еще недокопанных на тот момент окопов. От сыплющихся с неба горячих и очень
тяжелых гостинцев наших минометчиков немцы полезли из своих укрытий как тараканы из-
под тапка. То, чего очень долго не могли добиться автоматические пушки и пулеметы,
быстренько решили минометы, заставив уцелевших немцев мелкими группами отступить на
окраину Красновичей. Затем наступило некоторое затишье, особенно после того, как по
немцам окапывающимся вокруг черного облака отработала наша авиация. Били штурмовики
чем-то солидным, особо крупного калибра — ракет было выпущено немного, но после
каждого разрыва дым вставал коромыслом.
После авианалета уцелевшие возле черного облака немцы затихарились, только
шустрее начали работать лопатами, зарываясь в землю. Видимо, приказа отходить у них не
было, и свое единственное спасение они видели только в глубине окопов. Копать брянскую
землицу легко, под слоем дерна почва в основном легкая песчаная, но и осыпаться такие
окопы без обшивки деревом будут на раз, после каждого близкого разрыва. Но немцы
старались вовсю, и, судя по всему, чтобы далеко не ходить, на перекрытия блиндажей
принялись валить деревья в ближайших рощах и по берегам протекающего через Кучму
ручья. Лесорубы хреновы. К тому же большая часть местности за черным облаком была пока
недоступна для нашего наблюдения, и, судя по всему, именно там происходит все для нас
самое интересное. Командованию полка, получающему информацию с беспилотников,
видимо, было виднее, потому что туда, за облако, несколько раз наносила удар полковая
артиллерия. После последнего артналета там столбом поднялся густой черный дым.
У нас пока тоже не было приказа наступать — видимо, командование выжидает
подтягивание частей усиления и получения дополнительных разведданных. Майор Осипов
говорит, что остальные два мотострелковых батальона их 182-го полка направлены по
просекам в обход вражеских позиций. Батальон под номером один — тот, который у нас был
соседом справа — должен выйти на дальнюю от нас окраину Красновичей по той самой
просеке, по которой я в самом начале предполагал эвакуацию мирного населения. Другой
батальон, под номером три, двигающийся по левому флангу, пошел еще более кружным
путем в район хутора Красноселье, в результате чего позиции залезших к нам фашистов со
стороны Унечи должны быть взяты в полукольцо — и уж после этого можно будет решать
первоначальную задачу по очистке Красновичей от прорвавшегося туда врага.
Но просека — это вам не шоссе, и техника по ней движется вдвое медленнее, да и
выступили первый и третий батальоны после второго, так что с этим приходится подождать.
Кроме того, стало известно, что по тревоге подняты мотострелковый полк в Клинцах и
артиллерийский в Почепе, которые срочно идут к нам на помощь. Что там со стороны
Суража, пока Бог знает, но, судя по тому, что немцы и не пытаются туда соваться, там их тоже
ждет что-то очень неприятное, или же у них просто нет приказа далеко отрываться от этого
черного облака, которое связывает их с собственным миром. В любом случае, здесь эти
немцы обречены, и они об этом наверняка знают. Как только подойдут резервы и будет
поучен приказ, мы двинемся вперед, оставив им только один выбор — бежать, сдаться или
умереть.
Приказ поступил ровно в четыре часа вечера. Повинуясь ему, первый и наш второй
батальоны 182-го полка приступили к зачистке Красновичей. Никаких серьезных укреплений
окопавшийся там примерно батальон немецкой пехоты создать не успел, и поэтому
единственное, за что могли зацепиться немецкие солдаты, были дома местных жителей и
неглубокие окопчики. Но на войне как на войне. БМП, позади которых укрывалась пехота,
медленно двигались вперед, и их автоматические пушки немедленно гасили оживающие
немецкие пулеметы, которых во вражеской стрелковой цепи в начале боя было достаточно
много. Некоторую проблему составили две легкие противотанковые пушки,
замаскированные между домов. Но их достаточно быстро обнаружили и помножили на ноль
— правда, после того, как они смогли подбить одну и повредить еще несколько боевых
машин.
При этом основной удар наносился силами первого батальона со стороны просеки, а
две роты из числа подчиненных майору Осипову, поддержали их с левого фланга,
продвинувшись до того места, где от трассы ответвлялась дорога на Красновичи,
переходящая в Школьную улицу. Вот там и тогда мы воочию, вблизи, и увидели
расстрелянных немецкими мотоциклистами детей и их учителей — и всех из них я лично
знал в лицо как их участковый. Естественно, что сейчас даже из тех, кто в момент нападения
был только ранен, в живых уже не осталось никого.
И, несмотря на то, что благодаря техническому превосходству нашей армии
Красновичи, уже к половине пятого были освобождены при умеренных потерях в живой силе
и технике, потери гражданского населения и разрушения жилого фонда были очень велики. И
по большей части гибель людей произошла не в ходе боя по освобождению села, а в
результате краткосрочной (всего несколько часов) немецко-фашистской оккупации. Пришло
время мне откладывать автомат (из которого, за исключением утреннего боя, я так и не
пострелял) и возвращаться к своим обязанностям участкового. Протоколы, опознания,
следственные действия… Правда, и без меня в группе по расследованию злодеяний немецко-
фашистских захватчиков народу с большими звездами в погонах будет больше, чем
достаточно — и из центрального аппарата МВД, и из Генеральной прокуратуры, и из
Следственного комитета. Я там буду самым маленьким винтиком, но, скорее всего, самым
важным, ибо знаю всех — и погибших и живых, и был тут с того момента, когда все
началось, до того, когда все закончилось…
20 апреля 2018 года 17:05. Брянская область, Унечский район, окрестности сельского
поселения Красновичи.
Командир 3-й танковой дивизии генерал-лейтенант Вальтер Модель
Не успел я сосредоточить на той стороне этого странного облака даже один батальон 3-
го моторизованного стрелкового полка, направленный для усиления существующих
оборонительных позиций, как тамошние русские совершили неожиданную и очень дерзкую
контратаку на населенный пункт Krasnowitschi с участием большого количества легких
панцеров, по классу похожих на наши «двойки» и отлично экипированных и обученных
панцергренадеров. И, как ни странно, они добились в этой контратаке полного успеха.
Остатки разбитого в этом бою нашего пехотного батальона были вытеснены в чистое поле
под перекрестный огонь пулеметов и автоматических пушек, а вражеская артиллерия
поставила плотный заградительный огонь.
Всему виной наши танкисты, которым приспичило перед боем перелить бензин из
возимых на броне канистр в опустевшие баки и освободиться от всякого навьюченного на
панцеры походного барахла. Поскольку на нашей стороне уже наступила ночь, то это занятие
было не самым приятным и безопасным времяпровождением. Упаси Господи зажечь возле
заправляемых панцеров открытый огонь — последствия этого могут быть самыми
непредсказуемыми. В результате наши танкисты запоздали с сосредоточением на исходных
позициях и были готовы к форсированию этого странного облака только тогда, когда
противник в результате своей контратаки полностью овладел этим селом Krasnowitschi, начав
укрепляться на его окраинах.
Поскольку «тройки» и «четверки» (которых в составе танкового полка нашей дивизии
было большинство) и толщиной брони и калибром орудий должны были превосходить легкие
танки противника, то решительной и массированной контратакой я планировал немедленно
вернуть эти Krasnowitschi под наш контроль, не дав русским времени закрепиться на занятых
рубежах. Затем предполагалось неожиданно для противника одним танковым батальоном при
поддержке батальона пехоты ударить на север — чтобы захватить населенный пункт Сураж,
а всеми остальными силами, сбивая вражеские заслоны, нанести удар в сторону
железнодорожного узла Унеча, захват которого, несомненно, дезорганизует местных русских.
Примечание авторов: Лишенный возможности нормально вести разведку, и вообще, не
имеющий на это времени, Модель очень плохо представляет себе окружающую обстановку
— а точнее, никак ее не представляет. Если в начале дня выдвинувшиеся из н.п. Займище
подразделения 182-го мсп довольно плотно перекрыли только дорогу на Унечу, а севернее
ничего кроме РДГ разведбата не имелось, то к 17:00 мск поднятый по тревоге 488-й мсп
дислоцированный в н.п. Клинцы, совершил марш по автодороге Клинцы-Сураж и блокировал
район вражеского вторжения с другой стороны. В отличие от 182-го полка его командир
выставил сразу за головным дозором на БРДМах не мотострелковый, а танковый батальон из
сорока крепколобых Т-72Б3 модернизированных до уровня Т-90. Бодаться с такими
веселыми парнями, меряясь толщиной лобовой брони и калибром пушек, немецким
танкистам было и вовсе не с руки.
И вот ударный кулак из танкового, двух батальонов пехотного и артиллерийского
полков построен на исходном рубеже в шесть колонн. При этом пехота для уменьшения
торможения идет пешком, машины оставлены только для перевозки артиллерии, но все
равно, войдя в это странное облако, все чувствуют просто невыносимое сопротивление.
Такое ощущение, что под ногами жидкая липкая грязь, а в лицо дует ураганный ветер. Люди
бредут в этом черном тумане, от чрезмерных усилий наклоняясь вперед, моторы техники
воют на повышенных оборотах, но все равно продвижение по этому туннелю в будущее идет
медленно, чрезвычайно медленно — шаг за шагом… Некоторые солдаты от усталости
останавливаются и падают на землю, но остальные продолжают упрямо идти вперед.
Отставшие же, отдохнув, смогут продолжить путь тогда, когда основная группировка уже
выйдет из этого странного межвременного туннеля и его сопротивление резко снизится. Я
тоже бреду, преодолевая ужасное сопротивление, вместе с теми солдатами, которых веду в
бой — и они, видя то, что их генерал идет вместе с ними, пойдут за мной до конца.
Наверное, все же мы почти превысили возможности этой штуки, но у меня не было
другого выхода. Бить положено плотно сжатым кулаком, а не растопыренными пальцами, а
на плацдарме почти нет возможности накапливать резервы, ибо он весь находится под
контролем артиллерии противника, которая весьма быстро реагирует на прибытие наших
резервов, устраивая артналеты и тем самым успешно противодействуя нашим усилиям
нарастить на плацдарме ударную группировку. По счастью, и для артиллерийского налета и
для подготовки авиационного удара требуется время, а мы, выйдя из этого облака, не мешкая,
обрушимся на врага. Не получится атаковать всем сразу — будем проводить атаку волна за
волной, пока не добьемся успеха. Хорошо, что в 6-м танковом полку три танковых батальона
(а не два, как обычно), а это должно изрядно увеличить наши шансы на успех.
Конечно, можно было бы дождаться наступления темноты — но не факт, что противник
этого ждать как раз не будет, раз уж он начал активные действия; тогда он просто сомнет
остатки полка, обороняющие подступы к этому странному облаку, и на плечах отступающих
ворвется на ту сторону межвременного туннеля. Да, можно было бы оттянуть все войска
назад, вырыть окопы и противотанковые рвы, построить долговременные огневые точки и
установить в них пушки, которые кольцом окружат это странное облако и будут
расстреливать все, что высунется наружу. Но все мои инстинкты успешного командира, все
те знания, которые у меня имеются, говорят о том, что тот, кто отдает инициативу
противнику, вместе с ней вручает ему и победу. Упорная оборона может быть только
временным состоянием, потому что пока противник таранит лбом наши оборонительные
позиции, необходимо выбрать самое слабое место в его фронте и ударить в него изо всех сил.
А тут такое невозможно. Быстроходный Гейнц просил меня три дня своими действиями
отвлекать противника на той стороне, а он за это время сумеет подтянуть войска. Так что
даже если мы и продержимся требуемое время, то возле этого облака будет находиться не
готовый к бою укрепрайон, а всего лишь уставшие и валящиеся с ног немецкие войска. В
таком состоянии они станут легкой добычей вражеской моторизованной пехоты, которая, в
отличие от наших солдат, не будет бить ноги в утомительных пеших переходах. (Модель
имеет в виду пехоту армейских корпусов, которой Гудериан планировал заткнуть дыру
вокруг портала). Так что драться до конца, а также и наступать, и обороняться все же лучше
на той стороне, пожертвовав частью войск ради того, чтобы остальные хотя бы сумели сесть
в так нелюбимую нами жесткую оборону. Конечно, очень жаль, что моей дивизии выпала
такая жестокая участь, но я надеюсь, что мы не только вполне удачно вывернемся из этого
крайне неприятного положения, но еще и покроем себя неувядаемой славой.
Но вот мрак перед глазами с каждым шагом начинает рассеиваться — и через него уже
просвечивают контуры бревенчатых домов и деревьев, покрытых полураспустившимися
почками. Вот где-то впереди облегченно взревел мотор панцера, буквально прыгнувшего
вперед, как только это липкое сопротивление отпустило его корпус. Следом за ним взревел
мотор еще одного танка, потом еще и еще.
Мы дошли — теперь нельзя терять ни одной минуты. Разворот колонны на девяносто
градусов, панцеры и пехота в атаку с ходу, артиллерия развертывается на уже разбитых
саперами позициях для того, чтобы поддержать эту атаку огнем. Все это необходимо по той
причине, что техника, артиллерийские орудия и пехота, компактно сосредоточенные на
плацдарме — лакомая цель для русских дальнобойных орудий. Гауптман Зоммер, когда из
него вышла вся дурь, уже доложил мне, что для корректировки артиллерийского огня
местные русские применяют не маленькие связные самолеты типа «физелер шторьх», а
совсем крошечные радиоуправляемые модели, которые очень трудно заметить, и еще труднее
сбить. Ты можешь ни о чем не подозревать, а за тобой при этом будут внимательно
наблюдать чужие злобные глаза человека, готового в любой момент дать приказ на открытие
огня. Так что вперед, вперед и только вперед.
Тогда же и там же, командир 4-й роты 182-го мсп капитан Погорелов.
Когда я увидел, что вытворяют фрицы, то на какое-то время обалдел. Это было как во
множестве фильмов «про войну» когда наши деды с одними гранатами и парой сорокопяток
готовились отражать атаку вражеских танков и подвыпившей для храбрости пехоты с
закатанными в порыве лихости рукавами. Германские танки и шагающая за ними пехота
(видимо вышедшие в наше время с другой стороны этого черного облака) компактной
колонной огибали его край с восточной стороны и четко разворачивались в атакующие
боевые порядки с общим направлением наступления в сторону Красновичей. Но здесь им
было не там, а российская армия — это не РККА образца сорок первого года, нас пьяной
лихостью уж точно не возьмешь.
После некоторой паузы была подана команда — и поле, через которое немцы вели
атаку, оказалось во всех направлениях расчерчено дымными пушечными трассами и
огненными фаерами летящих в цель «Фаготов» и «Корнетов». Это была настоящая бойня, где
чадный дым и оранжевое бензиновое пламя горящих немецких танков смешивались со
вспышками ответных выстрелов. Казалось, все поле, через которое атакуют германские
панцеры, состоит только из трех вещей — яркого оранжевого пламени, черного смоляного
дыма и таких же черных — неподвижных и двигающихся — угловатых силуэтов. После
этого зрелища любое кино «про войну» — это преснятина. Мои парни, особенно операторы-
наводчики, впали в благородный боевой азарт. И пусть возле наших позиций тоже падали
вражеские снаряды, а одна БМП оказалась подбита, они продолжали вести бой, не обращая
внимания на опасность.
Примечание авторов: Стрельба калиберными бронебойными снарядами из 30-мм
автоматических пушек БМП-2 2А42 по немецким средним танкам PzKpfw III и PzKpfw IV не
особо эффективна, потому что в ракурсе? с дистанции в полтора километра они способны
пробить только тонкую броню нижней части корпуса за опорными катками. Впрочем,
несколько близких попаданий таких бронебойных снарядов способны вызвать
растрескивание брони даже без ее формального пробития. Зато эти же бронебойные снаряды
на этой дистанции и с любого ракурса запросто в любом месте пробивают броню легких
танков PzKpfw II, а также бронетранспортеров «Ганомаг», «Пума», и т. д., которых, впрочем,
за исключением PzKpfw II, на этом поле боя не имелось.
Зато осколочные снаряды, выпущенные из той же пушки, с легкостью косили
следующую за танками немецкую пехоту, а батальонные ПТРК «Корнет» и установленные на
каждой БМП «Фаготы» рассчитанные на пробитие 750-1000* мм брони, жгли их буквально в
одно касание вместе с экипажами.
* На немецких средних танках образца 1941 года максимальная толщина брони в
лобовой части башни и корпуса составляет 50 мм.
Конечно, немецкие танкисты и пехота быстро поняли, что эта атака бессмысленна и
самоубийственна — уж очень наша горячая встреча отличалась от того опыта, который они
приобрели в Польше, Франции и за два месяца войны против СССР. Но приказа отступать не
было (и не могло быть, когда работают российские установки РЭБ) — и они геройски шли
прямо навстречу нашему огню, сгорая в нем без остатка; а черное облако извергало из себя
все новые и новые полчища. С некоторым запозданием на поле боя, подобно первым каплям
дождя во время летней грозы, начали падать гаубичные снаряды*, но решили дело и
поставили яркую точку совсем не они.
Примечание авторов: * это заградительный огонь поставили 152-мм гаубичные
артдивизионы двух мотострелковых полков и подтянутого из Почепа артиллерийского полка.
20 апреля 2018 года 17:25. Калужская область, Кировский район, авиабаза Шайковка,
52-й ТБАП.
Несколько часов назад, когда еще министр обороны не сделал свой доклад президенту,
шесть дальних сверхзвуковых бомбардировщиков-ракетоносцев ТУ-22М3 52-го тяжелого
бомбардировочного полка начали готовить к боевому вылету. Лететь им предстояло совсем
недалеко. До цели, расположенной в окрестностях села Красновичи, по прямой было около
двухсот километров. Для машин такого класса это все равно, что одна нога здесь и другая
тоже здесь. В принципе, применение дальних стратегических (и так далее, и тому подобное)
тяжелых бомбардировщиков было избыточным, но некоторые светлые головы решили, что в
случае массового прорыва противника на эту сторону массированный бомбовый ковер на
горячие головы прорывающихся будет как раз тем, что сумеет их как следует остудить.
А еще одна более светлая голова (сам Президент) решила, что если получится
уничтожить это странное черное облако, связывающее два мира, то и мороки у всех будет
куда меньше. Злых клоунов Адика, выживших после прокатившегося по ним бомбового
ковра и разбежавшихся по окрестностям, быстренько добьют подтянутые к Красновичам
части ССО (силы специальных операций). Потом можно будет объявить, что война окончена,
похоронить павших, наградить героев и приступить к восстановлению разрушенного
народного хозяйства, пусть и в масштабе отдельно взятого села. Лицемерия во всем этом
было самый минимум. Страна и в самом деле находилась в достаточно тяжелом положении
для того, чтобы ввязываться в затяжную войну в сорок первом году, притом, что в году две
тысячи восемнадцатом ее и без того окружают недружественные ближние и дальние соседи.
А то, что эта война будет затяжной и нелегкой, Президенту было понятно с самого
начала. Ведь мало сорвать наступления гитлеровцев на Киев и Москву. Для обеспечения
безопасности Российской Федерации потребуется обеспечить решающий разгром вражеских
орд и победоносное вступление Красной Армии в Европу, что с учетом состояния Красной
Армии на август сорок первого года выглядело как ненаучная фантастика. Для того чтобы
добиться той самой победы на руинах предыдущей, требовалось создать армию нового типа,
обкатать и закалить в боях — и только тогда она сможет добиться решающей победы над
гитлеровским фашизмом в кратчайшие сроки. Но на все это требовалось время и немалые
ресурсы — материальные и людские — которых Российской Федерации остро не хватало для
своих нужд.
Нет, если возникнет такая необходимость, Россия взвалит на себя и потянет еще не
такой воз. Но лучше бы она не возникала. К тому же еще оставалась проблема
взаимодействия с СССР-1941, а если точнее с товарищем Сталиным и его соратниками.
Президент знал, что большинство его собственных соратников, если их так можно назвать, от
одной такой мысли придут в тихий ужас, так что потом их придется отпаивать валерьянкой
или же чем-нибудь покрепче. А не взаимодействовать нельзя. Во-первых — одна Российская
армия, снабжаемая через труднопроходимый (по рассказам пленных) межвременной переход,
войны с фашизмом не выиграет. Во-вторых — отсутствие взаимодействия приведет к
конфликтам, а там (не дай Бог) недалеко и до того, что деды, не понимая, что происходит,
поднимут оружие на внуков. В-третьих — а как вы без этого взаимодействия создадите эту
самую армию нового типа? Кто позволит вам переучивать бойцов и командиров, менять
уставы и вмешиваться в командование? И все это придется делать на коленке, в условиях
войны с одной из лучших армий в мировой истории. Такие вещи возможны только при
наличии санкции с самого верха — и не иначе.
Так что с точки зрения президента лучше было бы, если бы этого облака-перехода и
вовсе не существовало, или оно внезапно закрылось. Ведь это классика такого рода
локальных конфликтов, когда обороняющаяся сторона не желает его эскалации, она
стремится перекрыть противнику доступ на свою территорию, уничтожив используемый для
этого мост, тоннель, сухопутный перешеек и так далее (нужное подчеркнуть). Естественно,
для уничтожения облака военные предложили самый мощный из имеющихся у них в
арсенале неядерных боеприпасов. Использовать на своей территории сколь угодно малые
тактические ядерные заряды президент отказался наотрез.
Академик Велихов, к которому президент обратился за консультацией, насколько само
по себе опасно разрушение такого портала, ответил, что точно сказать ничего не может, так
как для этого облако требуется предварительно обследовать. Но поскольку оно с большим
трудом пропускает не очень массивные материальные предметы, да еще и нейтрально в
смысле радиации и прочих видов излучения, то можно считать, что его энергетическая
накачка имеет не очень высокий уровень. Чтобы сказать точнее, это облако предварительно
стоило бы изучить. Поблагодарив товарища Велихова за консультацию, президент повесил
трубку и подумал, что раз академик считает, что большой опасности нет, то можно и даже
нужно попытаться свести потери от этого явления к минимуму.
Поэтому, если в бомбоотсеки и на внешнюю подвеску пяти бомбардировщиков были
подвешены по девяносто шесть ОФАБ-250, то шестой нес только одну особо мощную бомбу,
широко известную в узких кругах под прозвищем «Папа всех бомб» или просто «Папа». Ни
разу до того это изделие не применялось в боевой обстановке, поэтому этот день (точнее,
вечер) должен был бы стать ее дебютом. Или не стать — мало ли как сложатся
обстоятельства. Поэтому, отпустив министра обороны и записав свое обращение к народу
России, Президент собрался и при полном параде выехал по адресу Москва, Большая
Дмитровка, дом 26, где как раз в четыре часа вечера должно было начаться одно из
очередных плановых (по счастью) вечерних заседаний Совета Федерации.
Итак, Президент прибыл в Совет Федерации к шестнадцати часам (ровно к тому
моменту, когда сенаторам включили его обращение к народу) и пятнадцать минут простоял за
кулисами, наслаждаясь славой. Потом, когда обращение к народу завершилось и на экраны
снова вернулась обычная заставка цвета запекшейся крови: «Регистрация Совет Федерации»
«Всего», «Присутствует», «Отсутствует», «Кворум», Президент вышел из своей засады и
поднялся на трибуну.
— Коллеги, — сухо сказал он, — я обращаюсь к вам в связи с той экстраординарной
ситуацией, сложившейся по причине появления на нашей территории межвременного
туннеля, соединяющего наше время с августом 1941 года, что несет угрозу для жизни наших
граждан и государственной безопасности. Вы уже знаете, что проникшие к нам части
вермахта повели себя привычным образом, в результате чего погибли наши мирные
граждане, в том числе и дети. Исходя из этого, на основании пункта «г» части 1 статьи 102
Конституции вношу в Совет Федерации Федерального Собрания обращение об
использовании Вооруженных Сил Российской Федерации на той стороне этого
межвременного тоннеля в 1941 году, вплоть до полного устранения исходящей оттуда угрозы.
Сделав паузу, Путин внимательно осмотрел зал, оценивая его реакцию. Убедившись,
что все и все поняли так, как надо он добавил:
— Должен особо отметить, что наши солдаты и офицеры, обороняя дальние подступы к
территории Российской Федерации, должны иметь право действовать из чисто военных
соображений, невзирая ни на какие политические условности. Если не дать им такой
возможности, то последствия могут быть непредсказуемыми, начиная от ненужных
дополнительных потерь и заканчивая провалом всей операции. На этом у меня все, коллеги,
спасибо за внимание.
Сказав это, Президент сошел с трибуны, после чего, в результате коротких прений (а
что тут препираться, и так все ясно) и еще более короткого голосования, к 17:00 по Москве
искомое разрешение было дано. Впрочем, Президент не стал дожидаться этого момента,
оставив за себя своего официального представителя, заместителя министра иностранных дел
Григория Карасина, который в министерстве отвечал за взаимодействие с палатами
Федерального Собрания. Сразу, как только закончились все бюрократические формальности,
и решение Совета Федерации было оформлено и вступило в силу, об этом были немедленно
проинформированы Президент, Министр Обороны и Начальник Генерального штаба. После
этого офицеры Генштаба, вот уже больше шести часов роющиеся в архивных картах (Апчхи)
и боевых донесениях, начали прикидывать, как бы наличными силами стягиваемой к
черному облаку 144-й мотострелковой дивизии выполнить поставленную задачу по захвату
на той стороне не простреливаемого вражеской артиллерией плацдарма.
Получалось, что в оперативной пустоте между моторизованными частями и
догоняющей их пехотой даже одной дивизией можно будет выхватить у вермахта неплохой
кусок территории, но для его удержания и дальнейших активных действий в 1941 год
придется вводить не меньше полнокровной общевойсковой армии. Пока что единственным
кандидатом на эту роль была дислоцированная под Москвой и в Нижегородской области 1-я
гвардейская танковая армия Западного военного округа, для частей которой под погрузку уже
были поданы эшелоны. Но все это были только предварительные прикидки, потому для
переброски по железной дороге целой армии, с учетом разгрузки-погрузки и марша от
станции назначения до района сосредоточения, потребуется достаточно большое количество
времени, за которое может произойти все что угодно. Может, и не будет никакой операции в
сорок первом году, и предназначенные для этого части тихо и мирно направятся в свои
пункты постоянной дислокации.
Но как раз в тот момент, когда генералы в Генштабе размышляли над дальнейшим
развитием операции, из сердцевины этого гнусного черного облака густо полезли германские
танки и зольдатены; и тут же рука министра обороны потянулась за большим тапком, чтобы
разом прихлопнуть всю это погань, пока она не расползлась по российской земле. Большим
тапком, как вы понимаете, как раз и были те самые шесть подготовленных к вылету с
аэродрома Шайковка Ту-22М3. Экипажи боевых машин как раз просмотрели телеобращение
президента и теперь, находясь в пятиминутной готовности к вылету, «перекуривали» в
непосредственной близости от боевых машин, ведя околополитические разговоры, в том
числе и обсуждая открывающиеся в связи с этим событием самые разные перспективы.
Этими разговорами пилоты и штурманы шести экипажей пытались успокоить
одолевающий их предбоевой мандраж. Конечно, почти все пилоты этой эскадрильи
участвовали в боевых вылетах в Сирии, но то были бомбежки бородатых бармалеев посреди
пустыни, где все чужие и не страшно чуть-чуть промахнуться. Тут же совсем иное — рядом с
целью расположен российский населенный пункт, в котором более тысячи жителей (было), а
также находятся позиции своих войск, окружающих эту самую цель. Глонасс Глонассом, а
малейшая ошибка, с учетом подвешенного под самолеты груза, приведет к огромным
человеческим жертвам и последующему визиту в часть военных дознавателей, желающих
выяснить, как так могло получиться.
Команда на вылет вывела их из этого далеко не благостного состояния и, не докурив, а
также недоговорив, по приставным решетчатым трапам члены экипажей полезли в свои
кабины, располагающиеся, между прочим, примерно на высоте второго этажа. Набежавшие
техники быстро вытащили «башмаки» из-под огромных колес и откатили эти самые трапы.
Почти одновременно взвыли сверхмощные двигатели бомбардировщиков, заставившие
задрожать раскаленный воздух над бетонным покрытием аэродрома.
Прогрев двигатели, головной бомбардировщик бодро выехал со стоянки и покатил в
начало взлетной полосы, а за ним, выстроившись в очередь, последовали и остальные.
«Тушки» уходили в небо почти без задержки, один за другим, самой последней взлетала
машина, в бомболюк которой была загружена супербомба объемного взрыва. Совершив над
аэродромом круг и собравшись в боевой порядок, шестерка бомбардировщиков на высоте
около шести километров (держась выше верхней кромки облаков) и на скорости девятьсот
километров в час направилась в сторону пресловутых Красновичей. Жить прорвавшимся в
двадцать первый век гитлеровцам оставалось всего несколько минут.
Конечно, бомбить «по зрячему» с километровой высоты, на которой располагалась
нижняя облачная кромка, было бы безопасней и психологически комфортней, но туда, на
поле боя, с трех сторон летели артиллерийские снаряды, и пролетать через эту зону
самолетам категорически не рекомендовалось. Даже если не будет прямого попадания
(вероятность которого ничтожна), спутные следы десятков и сотен снарядов, на
сверхзвуковой скорости пролетающих через эту область воздушного пространства, способны
устроить бомбардировщикам такую болтанку, которая сравнима только с поездкой на
внедорожнике по усыпанному валунами руслу высохшей горной реки.
На подходе к цели пилоты убрали руки со штурвалов, и управление самолетами взяли
на себя системы автоматического бомбометания СВП-24-22 «Гефест». И вот настал момент,
когда раскрылись створки бомболюков — и выстроившиеся строем пеленга Ту-22М3 начали
раскатывать под собой бомбовый ковер. Экипажам бомбардировщиков оставалось только
молиться, чтобы все было сделано правильно, потому что ничего изменить уже было нельзя.
Последним из бомболюка замыкающей «тушки» нырнул вниз девятитонный «Папа»,
имеющий собственную систему спутникового самонаведения. Выполнив задачу,
бомбардировщики заложили вираж, ложась на обратный курс. Свое дело они сделали.
По земле уже катился смертоносный и сокрушающий бомбовый ковер, обнуляющий
все, что генерал Модель сумел ввести в двадцать первый век — и самого генерала, между
прочим, тоже. И именно в этот момент на высоте тысячи метров над супербомбой раскрылся
тормозной, а на высоте пятисот метров — основной парашют. Еще пятнадцать секунд — и
темно-серый пузатый цилиндр вместе с парашютом нырнул в это странное черное облако
точно по его центру. Секунд десять-двенадцать ничего не происходило, хотя время
срабатывания боеприпаса объемного взрыва составляет десятые доли секунды. Потом
угольно-черное облако на мгновение осветилось изнутри ярчайшей вспышкой, громыхнуло
так, что земля заходила ходуном. После этого внутреннего взрыва по периметру облачного
диска во все стороны, как из гигантской газовой конфорки, выметнуло косматые огненные
хвосты, длиной до двух сотен метров, вместе с которыми вылетели какие-то горящие и
дымящиеся ошметки.
Взрыв «Папы» произошедший в самой сердцевине межмирового перехода, был
усугублен детонацией грузовиков, перевозивших вторые боекомплекты для орудий 75-го
артиллерийского полка, танкового полка, а также артиллерии и минометов обоих
мотопехотных полков, общим тротиловым эквивалентом больше пятнадцати тонн. В
результате по обе стороны от портала, в радиусе трех сотен метров, было уничтожено все
живое, а сам межмировой переход, поглотив девяносто процентов энергии этого взрыва,
вступил в фазу трансформации. Размеры самого облака не изменились, просто его границы
стали резче. Да и на облако оно теперь походило только частично, больше всего напоминая
странное, напоминающее ту самую газовую конфорку, сооружение, сотканное из черного
тумана. Расположенные по периметру диска, под туманным козырьком, отверстия туннелей
уходили в глубину, закручиваясь чуть заметной спиралью, а потом теряясь где-то далеко во
мраке, будто намекая, что изнутри эта вещь куда больше, чем снаружи.
Тогда же и там же, командир 4-й роты 182-го мсп капитан Погорелов.
Услышав тяжелый гул бомбардировщиков почти над нашими головами, я поднял глаза к
небу и просто охренел — из облаков пошел дождь из черных точек, по мере приближения к
земле превращающихся в обтекаемые бочонки авиабомб. Вот я тогда чуть и не навалил в
штаны от испуга… Казалось, что бомбя вслепую, по приборам, летчики совершили роковую
ошибку — и теперь все это добро падает на наши головы. Но на самом деле оказалось, что
ошибся, напрасно кляня летунов, именно я. Земли эти бомбы достигли в аккурат там, куда в
ходе этой атаки под полукруговым обстрелом и заградительным артиллерийским огнем
сумели добраться поддержанные танками немецкие зольдатены, остервеневшие от
выкушанного перед боем шнапса и неожиданного сопротивления.
Правда, немецкие танки к этому моменту по большей части представляли собой просто
горевшие чадным бензиновым пламенем железные коробки, за которыми от нашего огня
пряталась вражеская пехота. Те же вражеские машины, которые пока уцелели, маневрируя,
прятались за обгоревшими корпусами своих менее удачных камрадов как за естественными
препятствиями, по ходу боя пытаясь подловить наши БМП, подставившиеся под прямой
выстрел. И кое-что у них получалось. Только в моей роте были повреждены еще две машины,
а одна вообще сгорела напрочь. С потерями противника это, конечно, не сравнить, но все
равно неприятно, потому что, насколько я понимаю, оттуда, из сорок первого года, к немцам
постоянно подходили подкрепления, и в итоге все могло кончиться плохо, потому что уже
один раз пополненный боезапас в машинах и подсумках у бойцов снова стремительно
пустел.
Так вот. Бомбовый ковер, оставляя за собой сплошную полосу разрывов, которые
заставляли землю под ногами дрожать и подпрыгивать, прокатился прямо по немцам,
попутно превращая в металлолом то, что еще не было доломано, не делая при этом различия
между живыми и мертвыми. Зрелище было настолько брутальным, что стрельба
остановилась сама собой. Да и не в кого там было стрелять. Медленно рассеивающаяся
завеса из дыма, мелкой пыли и падающих сверху то ли кусков грунта, то ли фрагментов
человеческих тел, открывали странный, почти лунный пейзаж, где воронка громоздилась на
воронку, а то, что еще совсем недавно было вражеской бронетехникой, выглядело как груды
искореженных обломков непонятного происхождения. Если там, у фрицев, и остался кто в
живых, то крыша у них должна была поехать основательно.
Потом где-то впереди, в глубине вражеских боевых порядков, примерно там, где
располагалось облако (которое сейчас не просматривалось из дымно-пылевого марева,
повисшего над землей) грохнуло так, что земля снова заходила ходуном. При этом некоторых
бойцов, неосторожно высунувшихся из-за укрытий, чтобы посмотреть на пейзаж после
бомбового удара, прокатившаяся взрывная волна даже сбила с ног, заставив немного
покувыркаться. Правильно! Проявления праздного любопытства на поле боя способны
привести к летальному исходу, потому что вместо шальной ударной волны может прилететь
пуля вражеского снайпера. Они бы еще на тактический ядерный взрыв вылезли поглазеть…
Пацаны же, что с них возьмешь!
20 апреля 2018 года 18:15. Брянская область, Унечский район, село Красновичи.
Майор полиции Антон Васильевич Агапов.
Ну вот, не прошло и восьми часов, а скоротечную войну российской армии двадцать
первого века против танковой дивизии вермахта образца сорок первого года можно считать
законченной. Мы победили, и враг даже не бежал, а был вбит в землю так, что его теперь
даже не требуется хоронить. Оглушительный вой рушащихся с неба бомб и грохот сотен
взрывов, мешающих белокурых бестий с брянской песчаной почвой. Примерно так я себе
представлял себе оружие возмездия, чтоб всех гадов в фарш, как в мясорубке. И никаких
расходов на опознание покойников, правосудие и содержание выживших в нашей
сверхгуманной (относительно СССР 1941 года) пенитенциарной системе.
Кстати, один из прибывших из Москвы прокурорских просветил меня по поводу
опознания. Оказывается, на шее у каждого фрица на цепочке висит никелированный жетон,
состоящий из двух половин, на каждой из которых выбит личный номер военнослужащего. В
случае его гибели, солдаты похоронных команд специальными клещами ломают этот жетон
пополам. Одна половина, вместе с цепочкой, остается при покойнике, а вторая отправляется в
фатерлянд, в архивы, где регистрируют смерть. Мол, поэтому немцы занижали свои потери,
ведь через их архивы прошли только те солдаты и офицеры, которых хоронили их
собственные похоронные команды, а те, кого захоронили наши и просто пропавшие без вести
в разных глухих углах, числились как бы живыми.
И ведь нам было за что им мстить, потому что жертвы этой краткосрочной оккупации
отнюдь не исчерпывались расстрелянными на дороге школьниками. В числе прочих,
случайных и не очень жертв, от рук оккупантов, став жертвой собственного недомыслия и
нерасторопности, пал и глава Красновичского сельского поселения господин Приходько. Вот
уж о ком я не запечалюсь. Мои-то сержант Сережа с делопроизводительницей Анютой,
получив мой приказ, и сами организованно вышли из Красновичей, прихватив с собой
остатнюю «ксюху» из оружейного ящика со всем боекомплектом, и вывели с собой по той
самой просеке всех, кого смогли и успели.
А в здании администрации немцы устроили штаб своего батальона, обосновавшись
там, будто на века. Использовали они и ту часть здания, которая была отведена под отделение
полиции. Именно там, сразу после освобождения Красновичей от немцев, в обезьяннике,
предназначенном для всяких забулдыг, мы обнаружили съемочную группу телеканала НТВ,
которую какие-то шальные ветры именно этим днем занесли в наш глухой уголок. Во-первых
— там имела место прикованная наручником к батарее в моем, между прочим кабинете,
многократно изнасилованная европейскими юберменшами смазливая журнаш…, ой,
простите, репортерша. Во-вторых — у нас в обезьяннике сидели изрядно пострадавшие от
арийских кулаков ассистент оператора, видеоинженер, осветитель и шофер. В-третьих, —
оператор и звукорежиссер группы, которые имели неправильную, с точки зрения нацистской
идеологии, национальность, к моменту освобождения были уже расстреляны, и нашлись на
заднем дворе администрации в штабеле трупов прочих несчастных, которым не повезло этим
днем. В-четвертых — пропал транспорт съемочной группы, микроавтобус «Hyundai H350»
черного цвета, с логотипом компании, а вместе с ним все съемочное оборудование и личные
вещи журналистов. Думаю, что эта машина уже по ту сторону облака, и теперь ее будут
демонстрировать большому немецкому начальству, как какую-то заморскую диковинку и
доказательство существования иновременной России.
В результате осторожных расспросов заплаканной и раскисшей как кисель журналистки
выяснилось, что съемочная группа НТВ появилась здесь не случайно. Сегодня утром с
редакцией связался один из информаторов компании и сообщил, что здесь в Красновичах
есть совершенно убойный материал. Правда тогда, еще никто не догадывался, что этот
материал окажется убойным в самом прямом смысле этого слова. Поскольку репортера, как и
волка, кормят ноги, съемочная группа собралась и быстренько выехала на охоту за сенсацией.
На выезде из Почепа их тормознул перекрывший дорогу блокпост Росгвардии, заявивший,
что без аккредитации в пресс-центре национального центра управления обороной никакие
съемочные группы далее пропущены быть не могут. Есть аккредитация — проезжайте
дальше, нет — разворачивайте оглобли. Попытка оператора, который был неформальным
лидером группы, дать росгвардейцам взятку, обернулась конфузом, который чуть было не
закончился для журналистов большими неприятностями.
— Ты что дурак, дядя, — спросил у оператора старший наряда, — или провокатор? Я
тебя сейчас пропущу, а на следующем посту вас накроют, а потом весь спрос будет с меня.
Нет уж, забирай свои деньги и поворачивай назад. Нам тут неприятности не нужны.
И тут шофер, на свою голову, сказал, что берется провезти группу в объезд всех постов
через Мглин и дальше такими огородами, которые только и существуют на карте навигатора,
а вживую о них никто не помнит. Ну, значит, они поехали — и приехали прямо в объятья
немецкого мотоциклетного дозора, который и препроводил их к своему начальству. Вот тебе
материал для репортажа, вот тебе свежие жизненные впечатления. Дальнейшее для немцев
уже было делом техники, и каждый получил свое. Кто-то порцию арийской ласки, кто-то по
паре кило тумаков, а кто-то за гундосый выговор — и по пуле в затылок. Ничего,
злоключения этих деятелей только начинаются. Немцев больше нет, но мы-то никуда не
делись. С одной стороны — они потерпевшие от фашистов, с другой — свидетели
произошедших злодеяний, в-третьих — их группа незаконно проникла в запретную зону, в-
четвертых — имеет место попытка дачи взятки должностному лицу при исполнении им
служебных обязанностей. Нет, с таким букетом они отсюда еще месяц, или, как минимум,
неделю никуда не уедут. И к тому же, их оборудование и документы тю-тю, а без него они
никакие не журналисты, а просто праздношатающиеся гражданские лица без определенных
занятий.
И самое главное — вскоре после того, как я закончил разбираться с шакалами пера и
телекамеры, и передал их с рук на руки следственной группе Комитета, ко мне вернулся
сбежавший из госпиталя (точнее, из Унечской районной больницы) сержант Вася. Ну как
сбежавший — скажем так, вежливо отпросившийся, потому что врачам вдруг стало сильно
не до него и его раны.
— Ранение неопасное, — отрапортовал он мне, — кость и крупные сосуды не задеты, а
потому, товарищ майор, мне разрешили долечиваться в амбулаторных условиях.
Немного помолчав, Вася добавил, но уже тише:
— Там сейчас все переполнено, раненых кладут даже в коридорах, а когда детей
привезли — это вообще страшно, что было. И как же этих гадов только земля носит?
Вопрос это у Васи был риторический, потому что почти сразу после его возвращения,
немцы предприняли очень резвую попытку отбить Красновичи, на окраине снова разгорелся
ожесточенный бой, но потом прилетели бомбовозы ВКС и одним махом помножили всю
немецкую группировку на ноль. После чего, честно сказать, во всех Красновичах не осталось
ни одного целого стекла. Вася аж рот открыл, когда у нас за околицей прокатился слитный
тяжкий грохот. И потом еще пару часов першило в горле от тротиловой гари, ибо бомб для
фашистов наши явно не пожалели. Россия — щедрая душа. А мне, кстати, как участковому,
вся эта ковровая бомбежка доставила дополнительную мороку. Вы представляете, сколько
там теперь захоронено оружия, в то числе и пресловутых пистолетов «вальтер» и автоматов
МП-40, в просторечии именуемых «шмайсерами»? Конечно, часть из них побита, поломана,
но другая — целая и невредимая, с патронами и всем необходимым.
Это ж какая у меня будет головная боль — гонять с поля разных искателей стреляющей
амуниции, начиная от местных мальчишек и кончая вполне серьезными «черными
копателями», снабжающими одноразовым оружием разного рода киллеров и прочих
нехороших людей. Ведь им все равно из чего валить какого-нибудь предпринимателя. Из
раритетного ствола времен войны даже интереснее. Потом ниточки потянутся сюда — и меня
взгреют по первое число за недогляд. Как выберется свободная минутка, надо будет сесть и
накатать рапорт начальству. Тут, говорят, целую немецкую дивизию в землю вбили, поэтому
подход к делу нужен системный и немедленный. А то прямо завтра найдут пацаны на поле
«толкушку» и начнут разбирать — а потом людям будет дополнительное горе, как будто мало
того, что уже случилось. И за все будет отвечать участковый.
20 апреля 2018 года 21:20. Брянская область, Унечский район, сельское поселение
Красновичи, бывший хутор Кучма, окрестности образования под кодовым наименованием
«Портал».
Старший научный сотрудник НИЦ «Курчатовский институт», кандидат физико-
математических наук Сергей Васильевич Бурцев
Наша научная команда, возглавляемая академиком Велиховым, прилетела на вертолете
к месту событий уже затемно. Да, действительно, сам ветеран российской науки не усидел
дома и прибыл посмотреть на то, что может стать грандиознейшей сенсацией физики
двадцать первого века. В принципе, наша передовая исследовательская команда была собрана
из тех, кто попался под руку Евгению Павловичу в пятницу вечером. Не знаю, нужна ли была
такая спешка и суета, из-за которой мы даже пропустили обращение президента к нации. Но
наш Курчатовский институт подчиняется не Российской Академии Наук, а напрямую
правительству и президенту, а значит, когда тебя посылают на передний край науки, ты
должен даже не идти, а бежать сломя голову, не спрашивая зачем. Тем более что случай
действительно экстраординарный. Вдруг завтра это образование исчезнет так же
неожиданно, как и появилось, а потом мы будем кусать локти, что даже не попытались
разгадать внезапно приоткрывшуюся нам тайну Мироздания.
В свете ярких прожекторов, питающихся от армейского мобильного генератора и
автомобильных фар, было видно, что наши доблестные военные здесь совсем недавно
воевали, много и со вкусом. Вся земля вокруг места посадки вертолета была перепахана
воронками, а ходить было можно было только по той небольшой площадке, на которой нас
высадили, и по узким дорожкам, расчищенным мощными армейскими бульдозерами,
сделанными на базе танка (саперная машина разграждения ИМР-2). Дополнительно
(наверное, для таких тупых гражданских, как мы) безопасные зоны разметили красными
флажками, подвесив их на растянутых шнурах — заходить за них не рекомендовалось. Нас
предупредили, что, отойдя в сторону от проверенного саперами места можно наткнуться на
все что угодно: неразорвавшиеся снаряды, мины, гранаты и бомбы, а также на куски тел
немецких солдат, которых на этом поле под российскими бомбами и снарядами полегла как
бы не целая дивизия. В сыром холодном воздухе висел удушливый запах сгоревшей
взрывчатки, отработанного солярового перегара и еще чего-то такого особенного, что
появляется там, где разом погибает множество людей. Где-то вдалеке, освещенные слабым
рассеянным светом, едва угадывались черные, искореженные силуэты техники и развалины
каких-то зданий… Но самым главным здесь были отнюдь не они.
То, ради чего нас доставили в это место скорби и ужаса, возвышалось прямо перед
нами, освещенное яркими лучами прожекторов. Сотканный из черного тумана плоский
цилиндр высотой пятьдесят-шестьдесят метров, пронизывали расположенные по периметру
сводчатые ходы, изнутри на некотором расстоянии от входа начинающие закручиваться
подобно раковине моллюска. Прикомандированный к нам офицер сказал, что таких ходов по
периметру этого диска ровно шестнадцать, и если верить шагомеру, то для прохождения всей
этой штуки насквозь требуется прошагать чуть больше километра, хотя снаружи диаметр
цилиндра составляет около трехсот метров. Одной внутренней спиральной структурой этого
образования такую разницу было не объяснить. Хотя о чем это я — эта штука соединяет
собой то ли два времени, то ли два мира, а я удивляюсь тому, что изнутри она примерно
вдвое больше, чем снаружи, даже если учитывать внутреннюю спиральную закрутку
каналов.
Используя свое неплохо развитое пространственное воображение, я попытался
представить, как может выглядеть внешняя по отношению к миру топология этого
образования, и подумал, что видимая нами спиральность — это проекция на трехмерное
пространство его внешней кривизны. Впрочем, пока это только мои предположения. Во всем
остальном это образование вело себя с самой возмутительной пассивностью. Это
удивительное явление, названное нами порталом, не излучало ни в одном из доступных нам
диапазонов, кроме инфракрасного. Это излучение, зафиксированное тепловизором, говорило
о том, что оно примерно на десять градусов теплее окружающей его среды. При этом проемы
арок были на два-три градуса теплее разделяющих их перемычек. И в этом нет ничего
странного. Если через эти проемы перемещались материальные предметы, то почему бы
этим же путем не перемещались массы теплого воздуха с того конца портала, на котором, по
сведениям военных, сейчас стоял конец лета. И вообще, по тем же сведениям военных,
первоначально этот портал выглядел совсем не так, как сейчас, а как облако правильной
дисковидной формы и без всяких архитектурных излишеств, правда, все того же черного
цвета.
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Евгений Павлович, выслушав рассказ офицера, которого к
нам приставили в качестве гида, — а вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее…
Оказалось, что в ходе операции по очистке российской территории от остатков
немецко-фашистских захватчиков в плен к нашим военным вместе со своим командиром
сдались остатки немецкой разведывательной части, солдаты которой были свидетелями
образования этого портала, и первыми через него проникли на нашу сторону. И эти пленные
еще были тут поблизости, хотя бы потому, что нет никакого смысла везти их в Москву, так
как все заинтересованные лица сами вскоре будут здесь. Ну вот, мы же прилетели как
ошпаренные, а скоро тут из-за обилия генералов даже негде будет плюнуть. Видели бы вы,
как после этих слов оживился академик Велихов, который попросил привести этих людей
хотя бы для короткой предварительной беседы.
Больший интерес, наверное, у него бы вызвали свидетели того самого Большого
Взрыва, в результате которого родилась наша Вселенная. Конечно, что могут понимать в
современной физике простые германские вояки, жившие в сороковых годах прошлого века…
Но они, по крайней мере, смогут рассказать о том, что видели своими собственными глазами.
А то у нас сейчас имеются некоторые гипотезы, но для полной уверенности требуются
свидетельства участников и очевидцев прошедших событий.
20 апреля 2018 года, 22:25. Московская обл., Одинцовский район, аэродром Кубинка.
Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова.
Собирал нас, участников будущей экспедиции, вполне патриотичный микроавтобус
«Соболь». Заехав еще по нескольким адресам и собрав всех заранее предупрежденных
людей, водитель выехал на МКАД и погнал по кольцу, огибая Москву с северо-запада, вплоть
до съезда на платную объездную дорогу М1, которая, как объяснил водитель, должна была
сократить нам путь примерно на полчаса. Кроме нескольких членов нашего движения,
которых привлекли в качестве волонтеров, в машине находились несколько журналистов из
центральных изданий, проживавших в нашем районе. Основная часть съемочных групп
телеканалов «Звезда», «Россия-1» и «Россия-24» должна была прибыть на аэродром
централизованно, а этих людей команда на сбор застала по домам. Правда, информация с
места событий уже поступала и без нас, и дорогой мы прослушали несколько коротких
сводок центра национальной обороны, в последней из которых сообщалось, что находящийся
на нашей территории враг после ожесточенных боев полностью разгромлен и изгнан прочь с
нашей земли. Разумеется, это радостное сообщение мы встретили троекратным возгласом
«Ура!».
На аэродроме в Кубинке нас уже ждали вертолеты. Первой к месту событий вылетала
съемочная группа телеканала «Звезда», которой предстояло работать с нашими военными,
отразившими вражеское вторжение на российскую территорию. Теперь, по всем законам
военного жанра, наши сами должны перейти на ту сторону, чтобы разгромить врага и помочь
нашим предкам. Не зря же Президент получал разрешение в Совете Федерации. Ходят
разговоры, что, возможно, они даже вместе с нашими передовыми частями перейдут на ту
сторону. Это пока только слухи, но я не исключаю, что военные порадеют для своей
«родной» телекомпании. Следом за журналистами «Звезды» одной дружной командой в путь
отправились две съемочных группы компании ВГТРК. Они тоже побывают на месте
сражений, увидят своими глазами и заснимут на телекамеры то черное облако, через которое
злобный враг сумел проникнуть в наш мир, а также встретятся с теми героическими
солдатами и офицерами, которые отразили его вторжение на нашу землю, и даже, возможно,
возьмут у них интервью.
А вот волонтеры и приравненные к ним лица вылетели лишь на самом последнем
вертолете. Естественно, в зону боевых действий нас никто допускать и не собирался.
Оказалось, что работать представители нашего движения должны были исключительно с
местным населением в райцентре Унеча и в пострадавших от краткосрочной немецкой
оккупации Красновичах. Требовалось во всех цветах широкими мазками расписать зверства
захватчиков и страдания мирных жителей, чтобы граждане нашей страны воочию могли
увидеть, с каким ужасным и бесчеловечным врагом идет сейчас война. Глядя в иллюминатор
на темную землю внизу с проблескивающими огоньками населенных пунктов, я думала, что
так тоже будет неплохо, хотя мне немного жаль, что не придется побывать на настоящей
передовой, и что моя мечта об интервью с каким-нибудь подтянутым мускулистым военным
так и останется обыкновенной мечтою. На этом моменте я тяжко вздыхаю. Не судьба так не
судьба…
20 апреля 2018 года, 23:05. Москва, Фрунзенская набережная 22, НЦУО МО РФ.
В наглухо замурованной и отрезанной от всего мира комнате для совещаний три
человека склонились над расстеленной на столе картой Смоленского сражения, по архивным
данным поднятой на 19 августа 1941 года. Это были министр обороны генерал армии Шойгу,
начальник Генерального Штаба генерал армии Герасимов и генерал-лейтенант Матвеев,
командующий Особой Группой Войск, в которую приказом министра обороны была
преобразована 1-я гвардейская танковая армия. Кроме трех этих генералов, здесь незримо
присутствовали те несколько десятков офицеров, которые последние несколько часов в поте
лица перекапывали наши и соответствующие им трофейные германские архивы за вторую
половину августа сорок первого года. Правда, не все документы пахли
семидесятипятилетней архивной пылью. Несмотря на то, что в ходе бомбежки штаб Моделя
погиб почти в полном составе, штабной автобус со встроенными несгораемыми шкафами для
хранения документов оставался на «той» стороне, в целом и невредимом виде (только лишь
повален на бок) достался передовому мотострелковому батальону российской армии.
Но несмотря на этот буквально титанический труд, достоверной информации из
архивов было получено до обидного мало. Красным пунктиром были нанесены примерные
оборонительные рубежи, которые в настоящий момент занимали советские армии Юго-
Западного, Брянского, Резервного и Западного фронтов. При этом в районе Стародуба зиял
почти сорокакилометровый разрыв между 13-й и 21-й армиями, в который и должна была
устремиться погибшая при попытке вторгнуться в Российскую Федерацию 3-я танковая
дивизия. Синими значками обозначались германские части — как обороняющиеся на
Восточном фронте Смоленского выступа, так и стремительно наступающие на юг во фланг и
тыл советского Юго-Западного фронта. Положение наступающих германских частей было
нанесено всего лишь как «предположительное». С достаточной достоверностью были
известны рубежи, как те, с которых наступление началось 14 августа, так и те, на которых
22–24 августа вражеские танки остановили свой стремительный марш на юг для того, чтобы
подождать приотставшую пехоту. И все.
— Негусто, но это дело поправимое, — сказал генерал-лейтенант Матвеев, внимательно
рассмотрев карту, — разберемся на месте, благо с разведкой у нас все нормально. Но меня
тут другое интересует. Какого черта Гудериан вообще послал Моделя воевать с неизвестным
противником? Им там что, совсем заняться было нечем? Других врагов не осталось?
— По информации, полученной от пленных, — ответил генерал армии Герасимов, —
Модель влез к нам по собственной инициативе, считая, что блокирует возможный встречный
удар со стороны нашей армии. Называйте это как хотите — уверенностью в своих силах,
гордостью, зазнайством, недооценкой противника — но случилось то, что случилось. 3-я
танковая дивизия вермахта через этот портал влезла в наш мир, где попала под удар
армейских частей и под бомбовый ковер ВКС, после чего приказала долго жить. В результате
этой авантюры в повернутых фронтом на юг наступательных боевых порядках Гудериана
образовалась дыра, которой мы обязательно должны воспользоваться, пока не ушло время.
Немец в сорок первом году еще не битый, и дыры в своих боевых порядках умеет затягивать
очень хорошо.
— Так точно, товарищ генерал армии, немцы попали, — негромко сказал командующий
Особой Группой Войск, — причем, весьма оперативно. Но тут скорее не наша заслуга, а
скачущих небратьев, которые заставили нас навести порядок и с боеготовностью и с боевой
подготовкой, потому что никто никогда не знает, что в следующий момент может прийти им в
голову. Не будь этой предварительной подготовки, все могло бы обернуться гораздо хуже.
— И этот фактор тоже имеет место, — жестко произнес Шойгу, — а теперь давайте о
главном, товарищ генерал-лейтенант. Операцию по занятию плацдарма можно условно
разбить на два этапа. На первом действует только уже подтянутая к порталу и приступившая
к его форсированию 144-я мотострелковая дивизия, командир которой уже получил все
необходимые приказы. Прибывшие из Ельни 254-й мотострелковый и 228-й танковый полки
после форсирования портала будут направлены на север в направлении райцентра Сураж и
рубежа реки Ипуть. Также, еще не бывший в бою 488-й мотострелковый полк, раньше
базировавшийся в Клинцах, и отдельный противотанковый дивизион разворачиваются на юг
и продвигаются в сторону Унечи, вплоть до перекрестка трассы А-240 и дороги Унеча-
Стародуб. При этом уже понесший потери в ходе боев 182-й мотострелковый полк, вместе с
артиллерийским полком и другими частями дивизионного подчинения, пока остается в
резерве в районе Красновичей, в том числе для обороны ближних подступов к порталу.
— Так точно, — кивнул генерал Матвеев, — получив полномочия командующего
группой, я связался с генерал-майором Терещиным и нахожусь в курсе уже полученных им
приказов. Огневой мощи у нас достаточно, а вот живой силы для настоящего размаха
маловато. Хотя и по этому поводу у меня есть некоторые соображения, которые я доложу вам
позже…
— Вот именно что сил на первом этапе у вас будет маловато, — подтвердил генерал
Герасимов, — части вашей армии в район Красновичей при всех наших усилиях начнут
прибывать только на второй день от момента начала операции. Переместить по железной
дороге целую армию, даже на небольшое расстояние — это не такое уж простое дело, так что
после достижения рубежей, назначенных для первого этапа операции, частям 144-й дивизии
необходимо перейти к активной обороне. Южнее Унечи вас могут атаковать части 10-й
моторизованной и 4-й танковой дивизий противника, а в районе Суража — следующая за
танками 1-я кавалерийская дивизия противника, а потом и его пехотные корпуса. На самом
деле Сураж — это не только районный центр и железнодорожная станция, но еще и
перекресток дорог на Клинцы, Унечу, Мглин и Костюковичи, без которого у немцев рушится
вся логистика их наступления в тыл Юго-западного фронта. Так что, возможно, что и 10-я
моторизованная и 4-я танковая, тоже будут атаковать не на Унечу, а на Сураж.
— Вот об этом я и хотел доложить, товарищ генерал армии, — ответил генерал
Матвеев, бросив еще один взгляд на карту, — считаю необходимым направить основные
силы 144-й дивизии к Суражу для активных боевых действий, а в районе Унечи ограничиться
противотанковым дивизионом, при поддержке не бывшего в бою батальона 182-го
мотострелкового полка. Оставив в Сураже в обороне один мотострелковый полк, остальными
силами, разбитыми на батальонные тактические группы, можно будет двинуться дальше на
север, последовательно, один за другим, громя движущиеся навстречу пехотные части
вермахта, не готовые к такому развитию событий. В свое время я много читал, как в самом
начале войны немецкие подвижные соединения одну за другой громили выдвигающиеся им
навстречу советские стрелковые дивизии. Так почему бы не накормить немецких генералов
их же собственным фирменным блюдом. Самое главное в этом деле — не зарваться, но даже
при операции на небольшую глубину немецкой пехоте мало не покажется. Что касается
южного направления, то считаю, что к моменту прибытия частей моей армии оно полностью
потеряет актуальность, так как нашим войскам удастся установить непосредственный
контакт с частями соседних 13-й и 21-й армий, и немцы южнее портала просто кончатся.
— Что касается непосредственного контакта с частями Красой Армии, товарищ
генерал-лейтенант, — сказал Шойгу, — это отдельный вопрос, причем сугубо политический.
И хоть решение Совета Федерации предоставило вам возможность действовать из чисто
военных соображений, без этого никак не обойтись. Дело в том, что перейдя на ту сторону
портала, вы первоначально окажетесь меж двух огней. С одной стороны вашими врагами
будут немцы, против которых вы должны будете воевать, а с другой стороны, что самое
неприятное, вам будет угрожать Рабоче-Крестьянская Красная Армия, для
заидеологизированных комиссаров которой вы будете классово чуждыми элементами. И
только окрик самого товарища Сталина может заставить их прийти в чувство. Так вот, пока
не будут налажены контакты с высшим советским руководством, во избежание ненужных
конфликтов не рекомендуется вступать в контакт с советскими частями. Именно поэтому на
юг вашим частям дальше перекрестка трассы А-240 и дороги Унеча-Стародуб продвигаться
не стоит.
Министр обороны немного помолчал, потом обвел карандашом территорию
смоленского выступа и добавил:
— При планировании операции также необходимо учитывать, что здесь, в плену у
врага, находятся около четырехсот тысяч советских бойцов и командиров, а на немецких
складах лежит соответствующее количество трофейного вооружения, включающее в себя
почти три тысячи танков и четыре тысячи орудий и минометов. Черт с ними, танками и
орудиями — у нас и своих как у дураков махорки, но людей из немецкого плена надо
вытаскивать. Кроме того, в этом же районе по лесам может находиться неизвестное пока еще
количество советских окруженцев, стремящихся выйти к своим.
— Товарищ генерал армии, — прямо спросил генерал Матвеев, — вы планируете снова
поставить этих солдат в строй?
— Скажу прямо, — ответил Шойгу, — такой вариант был бы крайне желателен. Во-
первых — вы правильно заметили, что единственное чего нам не хватает это живой силы.
Во-вторых — эти бойцы и командиры уже по самое горло наелись арийским
гостеприимством, и теперь должны быть особенно мотивированными. В-третьих… впрочем,
в любом случае операции по освобождению пленных, их проверку на сотрудничество с
немцами и постановку в строй мы поручим службе специальных операций, от которой вы
будете получать уже готовые маршевые пополнения. Впрочем, главное вы уже знаете, так что
немедленно вылетайте в Красновичи, время не ждет.
Выйдя на вертолетную площадку центра и стоя на холодном и сыром апрельском ветру,
в ожидании винтокрылой машины генерал Матвеев торопливо распечатал пачку «Петра
Первого» и сунул в рот дымящуюся белую палочку. Он выкурил эту сигарету жадными
длинными затяжками, не чувствуя вкуса табачного дыма, думая лишь о том, что там, в этом
клятом смоленском сражении, без вести пропал его дед, взводный командир красной армии
старший лейтенант Матвеев. Другой дед, отец матери, рядовой Кравцов, погибнет позже под
Мценском… И пусть там, за порталом, другой мир, похожий как две капли воды на наше
прошлое, но и тот мир нам тоже не чужой, потому что в нем живут, сражаются и умирают
наши предки.
20 августа 1941 года. 11:25. Брянская область, 20 км севернее райцентра Сураж, деревня
Смольки, Костюковичского района, Могилевской области, Белорусской ССР.
Получив сообщение, что по дороге навстречу его батальонной тактической группе
катит сам командующий 24-м моторизованным корпусом генерал танковых войск Гейр фон
Швеппенбург, командир БТГр-1 майор Потапов одновременно обрадовался и огорчился.
Обрадовался он тому, что уничтожение или пленение командира корпуса должно было
дезорганизовать боевые подразделения еще не понесших серьезных потерь 10-й
моторизованной, 4-й танковой и 1-й кавалерийской дивизий, что, несомненно, облегчит
развертывание группировки российских войск на запортальном плацдарме.
Огорчился же он потому, что таких персонажей положено брать живьем в максимально
неповрежденном состоянии, ибо корпусной командир — это секретоноситель высшего
уровня. А это значит, что для захвата штаба 24-го моторизованного корпуса необходимо
останавливаться и искать место для засады. Организовано все должно быть так, чтобы, с
одной стороны, моторизованный батальон охраны штаба оказался помножен на ноль весь до
последнего человека, а с другой стороны, чтобы все жирные штабные крыски (а не только
командир корпуса) остались целыми и невредимыми. Беседовать с немецкими штабными
будут весьма охочие до истины товарищи из разведотдела армии — а это такие специалисты,
что у них заговорит и мумия фараона Тутунхамона, причем без всякого рукоприкладства.
Более осведомленными лицами с немецкой стороны является только сам Быстроходный
Гейнц и его штабные. Но того вместе с его штабом в окрестностях района Сураж-Унеча
больше нет. Дело в том, что как раз в эти дни на левом фланге наступающей 2-й танковой
группы 46-й моторизованный корпус, продвигающийся вдоль дороги Рославль — Брянск в
районе под Клетня-Жуковка, столкнулся с упорным сопротивлением войск 50-й советской
армии. Район Жуковки — это узкое, всего 5–6 километров, танкопроходимое дефиле между
двумя заболоченными лесными массивами, через которое проходит дорога Рославль-Брянск.
Обороняться на такой позиции против танкового натиска при наличии минимально
необходимых средств ПТО можно долго и со вкусом, ибо обойти этот рубеж невозможно. В
связи с этим Гудериан, оставив дела в району Сураж-Унеча на командира 24-го
моторизованного корпуса, со всей своей оперативностью убыл в район Клетни. А жаль, а то
бы попался голубчик вместе со всем своим летучим штабом нашим передовым частям —
либо возле портала, либо при захвате Суража. Но чего нет, того нет, командующий лучшим
моторизованным корпусом вермахта — это тоже весьма неплохо.
Что касается герра фон Швеппенбурга, то он владел информацией о сложившейся
обстановке всего лишь на вчерашний вечер, и пока был не в курсе проводимой
контроперации. Ну а как ему быть в курсе, если штабная радиостанция 3-й танковой дивизии
вышла из строя во время внутрипортального взрыва, и починить ее до захвата российскими
войсками выхода из портала не успели. Ну а дальше случилось то, что случилось, в портал
начала входить передовая в российской группировке 144-я мотострелковая дивизия, за
несколько первых часов контроперации в оперативной пустоте расширившая плацдарм на
севере до Суража, на юге до Унечи. Единственное, что беспокоило герра генерала, так это то,
что все попытки выйти на связи с дивизиями корпуса оказывались неудачными из-за
царящих в эфире помех. Но ничего, вскоре он прибудет на место и во всем разберется лично,
как следует, взгрев этого выскочку Моделя за то, что тот вздумал самовольничать, в то время
как другие исправно выполняют поступившие приказы.
Местом для засады на штабную колонну 24-го моторизованного корпуса майор Потапов
выбрал между деревнями Смольки и Смольковская Буда. Местность там в основном
открытая, поля и луга, но имеют место еще и разделяющие их небольшие рощи, пригодные
для маскировки танковой засады. В принципе, на этой позиции батальонной тактической
группой можно ловить не только штабную колонну, но и полнокровный танковый полк
вермахта, после чего множить его на ноль — деться ему будет некуда. Но, как говорят
товарищи хохлы — шо маемо, то маемо.
Танковая и одна мотострелковая роты без одного взвода были размещены и
замаскированы по правую сторону от дороги на опушке рощи неподалеку от деревни
Смольки. Основное направление стрельбы вдоль дороги. Еще две мотострелковые роты и
минометная батарея укрылись небольших рощицах, вытянувшихся в цепочку по левую
сторону от трассы. Основное направление стрельбы поперек дороги. Именно вторая группа
— это главная ударная сила засады, а первая в случае необходимости должна поддержать ее
огнем и еще, в случае чьих-то попыток сбежать на своих двоих в чисто поле, догнать этих
нехороших людей и повернуть их обратно. Последняя, третья позиция засады из одного
мотострелкового взвода расположена почти на окраине в садах деревни Смольки. Три боевые
машины пехоты и двадцать один боец десанта ждут не дождутся тех неприятелей, которые на
скорости попробуют проскочить мимо основной засады.
И вот засада готова и полностью замаскирована, не хватает только дорогих гостей.
Первыми мимо нее примерно в полукилометре перед колонной проскочили с десяток
мотоциклов с колясками головного дозора. Сама штабная колонна состояла из идущей в
голове «тройки», следующей за ней двух «двоек», «Ганомага» с охраной, радийного
«Ганомага», грузовика с солдатами, штабного автобуса, «Хорьха» с генералом, нескольких
«Опелей» со штабными чинами пониже, снова штабного автобуса, снова грузовика с
солдатами, еще двух «Ганомагов», и замыкал колонну снова танк «двойка». Еще несколько
мотоциклов без колясок ехали по дороге рядом с легковыми машинами, перевозившими
чинов штаба — то ли в качестве почетного эскорта, то ли в качестве курьеров, в любой
момент готовых умчаться с важным поручением, а скорее всего, в качестве и того, и другого.
Майору, наблюдающему в бинокль за происходящим с правого фланга своей засады, эта
немецкая колонна показалась стадом беспечных баранов, которые, весело блея, идут прямо
на бойню в объятия мясников.
Стрельба по сигналу началась почти на всем протяжении колонны, но все-таки первым
был уничтожен головной дозор. Цель групповая, относительно малоподвижная, под
прицелами трех пушек и трех пулеметов боевых машин пехоты просто обреченная на
уничтожение. Мотострелкам почти не пришлось вручную править недоделки
автоматического пошива, немецкие мотоциклисты и без того по большей части оказались
мертвыми. Основная часть колонны, попавшая под стрельбу из автоматических пушек в борт,
тоже чувствовала себя неважно. С дистанции в сто метров под углом, близким к девяноста
градусам, пушки БМП-2 дырявят не только автомобили, жестяные «Ганомаги» и
тонкошкурые «двойки», но еще с легкостью пробивают бортовую броню «троек» и
«четверок», которых тут, кстати, не было.
Получив в борт сразу полсотни снарядов от двух БМП сразу, причем почти в упор,
головная «тройка» резво вспыхнула — все произошло так быстро, что экипаж не успел даже
попытаться выбраться из машины. Впрочем, остальной охране тоже было ничуть не веселее
— «двойки» бронебойными снарядами из пушек БМП на дистанциях до километра
пробиваются со всех ракурсов, а «Ганомаг» — это и вовсе консервная банка, пробиваемая
даже из ПКТ, а о грузовиках с солдатами и говорить нечего. Плотно упакованное мясо,
пропущенное через измельчитель. Малоаппетитное зрелище, а вблизи особенно. Только
некоторым счастливцам повезло покинуть свои машины, но только для того, чтобы
обнаружить, что их со всех сторон окружают люди и боевые машины угрожающего вида. Не
у каждого офицера или генерала достаточно духа для того, чтобы отстреливаться из
табельного пистолета от шести десятков танков и трех сотен отборных головорезов.
Особенно на фоне жарких бензиновых костров, только что бывших танками,
бронетранспортерами и грузовиками охраны.
Совсем не надо быть Гинденбургом, чтобы понять, что неизвестное подразделение,
устроившее засаду на штабную колонну 24-го моторизованного корпуса, к войскам Рабоче-
крестьянской Красной Армии имеет весьма отдаленное отношение. Где танки БТ и Т-26, где
пулеметы «максим» и трехлинейные винтовки, где, наконец, неуклюжие, неловкие
красноармейцы, кое-как экипированные и едва обученные держать в руках винтовку, а также
их медлительные, туповатые командиры, которых как раз немцы били согласно суворовским
заветам «не числом, а умением»? Эти же, совсем наоборот, своей техникой и оружием,
помноженными на умение с ними обращаться, сами побьют кого угодно.
Генерал фон Швеппенбург, когда его вытащили из «Хорьха», отобрали табельное
оружие и поставили перед майором Потаповым, был просто в шоке. А то как же, только что
он был командующим одного из лучших моторизованных корпусов вермахта, а теперь он
пленный, и стоящий перед ним офицер смотрит на него презрительно, как на насекомое,
будто думает, раздавить его сейчас или дать еще подергаться. Едва отойдя от первого шока,
герр генерал смог задать своему пленителю только один-единственный вопрос:
— Кто вы, черт возьми, такие, и откуда взялись?
Но майор только непонимающе махнул рукой, и пленного генерала увели. Ну не
готовили наших военных к войне именно с германской армией. С английским языком у
майора было вполне прилично, пленного он бы мог допросить без переводчика, а вот с
немецким языком просто никак. Задание выполнено, но на душе у него остался какой-то
нехороший осадок. Вот пленный генерал, большая птица высокого полета. Но стоил ли он
того, чтобы мудрить засаду и терять темп в рейде? Какие великие тайны этот Гейр фон
Швеппенбург может раскрыть нашим разведчикам, когда все войска его корпуса и так уже
как на ладони, и знаем мы об их местоположении и направлении движения, как бы не
больше, чем их собственный командующий, которому и докладывают-то не обо всем? И даже
то, о чем ему доложили, в силу сверхманевренного характера этого сражения может
стремительно устареть. Дезорганизовать же управление 24-м моторизованным корпусом
можно было, просто с ходу раздавив штабную колонну гусеницами и перестреляв из
пулеметов и автоматов всех пытающихся спастись бегством. Времени на это ушло бы раз в
десять меньше, а результат был бы таким же.
И вообще, такими операциями должны заниматься профильные товарищи, спецназ ГРУ
и силы специальных операций. У них и опыт, у них и снаряжение, да и других,
общевойсковых задач им тоже не ставят. Но они еще не прибыли. К тому же генерал со своим
штабом сам выскочил им лоб в лоб, и тогда взять его живьем вместе со штабом показалось
хорошей идеей. А теперь теряй время, сиди тут и жди, когда прилетят вертушки с
представителями разведотдела дивизии — забирать пленных и прилагающееся к ним
секретное барахло, в том числе ворох оперативных карт и секретную машинку,
именующуюся «Энигмой». Или оставить здесь одну мотострелковую роту из трех, придав ей
одну «Тунгуску», танковый взвод и пару минометов, а остальными силами продолжить
задание по разгрому авангарда германской кавалерийской дивизии. Но после этого сразу
назад, в Сураж, ибо автономность по топливу и боеприпасам уже подходит к концу.
Майор Потапов так и сделал, и всего через час БТГр-1, действующая в составе без
одной роты, в пятнадцати километрах на север от места засады в лесном массиве,
расположенном между деревнями Белынковичи и Новые Самотевичи, огнем и гусеницами
раздавила колонны 1-й кавалерийской дивизии, которой не помог даже 40-й противотанковый
батальон. Да и как он мог помочь на узкой дороге, когда лобовую броню Т-90, «колотушки»
не пробивают даже в упор. Да что там лобовую. Для самой массовой немецкой
тридцатисемимиллиметровой противотанковой пушки танк Т-90 неуязвим во всех проекциях
и с любой дистанции. Единственный способ подбить эту машину — поставить на прямую
наводку пятнадцатисантиметровую дивизионную гаубицу. Но это орудие настолько тяжелое и
неповоротливое, что использовать его в качестве тяжелой противотанковой пушки можно
только от безысходности, а добиться успеха реально только при большой удаче.
Но вернемся к немецкой кавалерийской дивизии. Когда из-за небольшого поворота
дороги (всего-то 5о, но того, что там творится за поворотом, не видать) прямо в лоб 1-му
кавалерийскому полку один за другим на шестидесятикилометровой скорости вылетели
девять танков Т-90, это был шок и трепет. Массовое ДТП со смертельным исходом, а также
пушечно-пулеметной стрельбою. Кто не успел убраться с проезжей части, был сбит или
раздавлен. Остальные немецкие кавалеристы, выжившие во время первой атаки, спасаясь от
огня пушек, пулеметов и автоматов, следующих за танками БМП-2 с десантом, убрались
поглубже в лес и там на некоторое время затихли, выжидая, пока не прекратится это яростное
буйство.
И если головной кавалерийский полк понес тяжелые потери в личном составе (до
70 %), в основном из-за неожиданности нападения, то в остальных полках потери были
значительно скромнее. Немецкие солдаты и офицеры сразу сообразили, что лучше всего дать
коню шенкелей и убраться с пути взбесившихся железных коробок, которые вихрем несутся
по шоссе, снося на своем пути все живое. Но, например, упряжки с 105-мм гаубицами в 1-м
конноартиллерийском полку в лес свернуть не могли, как и повозки с имуществом 40-го
саперного батальона и 86-го батальона связи, материальная часть которых была утрачена в
полном объеме.
Правда, связисты, перед тем как разбежаться, успели слегка нагадить. Так как
установленные у Красновичей «глушилки» сюда, за пятьдесят километров, не доставали, то
они успели послать сообщение «атакованы русскими танками» после чего связь немецкого
командования с 1-й кавалерийской дивизией прервалась и больше не возобновлялась. И
добро бы они попытались связаться только со штабом 24-го моторизованного корпуса;
сообщение, посланное на экстренной волне, слышали и в штабе 2-й танковой группы у
Гудериана и в штабе поддерживающего группу армий «Центр» 2-го Воздушного флота.
Именно там на уничтожение обнаглевших русских «роликов», которые вздумали кататься
там, где не следует, и решили послать штаффель пикирующих бомбардировщиков Ю-87 из
состава 2-й группы 1-й штурмовой эскадры (немецкое обозначение: StG-1/II).
А майор Потапов, сделав с немецкими кавалеристами все свои дела, сообщил об этом
своему командованию и получил приказ для пополнения топливом и боеприпасами отойти к
деревне Смолевичи, куда с наступлением темноты должен был прибыть конвой с топливом и
боеприпасами. БТГр-1 в ближайшие день-два предстояло еще несколько таких же лихих
рейдов. Продвижение немецкой пехоты к будущему рубежу обороны плацдарма нужно было
по возможности замедлить, ибо на организацию самого этого рубежа требовалось
дополнительное время. К тому же была еще одна, точнее две проблемы. Во-первых — для
обороны развернутого на север рубежа протяженностью в сорок восемь километров, своими
флангами упирающегося в непроходимые болота, по боевому уставу тридцать восьмого года
требовалось не меньше четырех полнокровных стрелковых дивизий. Во-вторых — прежде
чем занимать оборону фронтом на север, было необходимо устранить угрозу со стороны 4-й
танковой и 10-й моторизованной дивизий противника, находящихся южнее предполагаемого
рубежа обороны.
21 апреля 2018 года, 08:05. Брянская область, райцентр Унеча, ул. Совхозная 12А,
гостиница Уют.
Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова.
Как поется в известной песне, «только прилетели, сразу сели» — в смысле, сразу по
прилету в Унечу нас запихали в гостиницу «Уют» на Совхозной улице в доме номер 12А.
Обычная сельская гостиница, на уровне неплохой студенческой общаги. В номере на
четверых — четыре кровати, шкаф, тумбочка с маленьким телевизором и закуток
совмещенного санузла: душ и туалет. Экономия, так сказать, пространства. По сравнению с
землянкой где-нибудь в лесу (фронтовая романтика) — и в самом деле вершина комфорта и
уюта: сухо, тепло, светло и на голову не каплет, а по сравнению с нормальными
гостиничными условиями, к которым я привыкла в поездках по крупным городам, это
настоящее убожество. Нет, тут наверняка есть гостиницы и поприличнее, но они не для таких
мелких сошек, как мы. Я представляю, сколько сюда сейчас приехало самого разного народа.
В гостиницах (и вообще в частном секторе), наверное, плюнуть некуда. Быть может, нас еще
неплохо устроили?
Но мы девочки не привередливые, и к тому же сильно уставшие — а посему, пожелав
друг другу спокойной ночи, быстренько разделись и улеглись спать. Хорошо, что ни у одной
из моих временных соседок не было дурных ночных привычек — то есть, никто из них во
сне оглушительно не храпел и не портил воздух. Так что ночь прошла спокойно, правда, уже
под утро нас разбудили отдаленные звуки перестрелки. Стреляли где-то на окраине города, и
сперва мы, девочки, встревожились, даже, честно сказать, перепугались, но после пары
несильных взрывов перестрелка прекратилась так же быстро, как и началась, и за окнами
нашего номера снова стало тихо. Благословив вторгнувшихся к нам в Россию фашистов
тихим незлым проклятием, мы выкурили по сигарете, выключили свет и снова постарались
заснуть. Не знаю, как у остальных, но у меня это получилось.
Уже утром мы узнали, что это патруль Росгвардии, контролировавшей окрестности
Унечи, обнаружил и уничтожил небольшую группу бродивших по окрестностям немецких
окруженцев. Такие мелкие группы, после уничтожения основной немецкой группировки
расползшиеся вокруг бывшего плацдарма, обычно получают только одно предложение
сдаться в плен и минуту на размышление. В противном случае, то есть при отказе от
капитуляции, их просто уничтожают, не заморачиваясь никакими правами человека и
прочими благоглупостями. Поддерживаю эту практику двумя руками. Этих немцев вообще
не должно быть на нашей земле. А о гуманизме мы поговорим потом, когда высохнут наши
собственные слезы по убитым женщинам и детям.
Проснувшись и быстро умывшись, мы всей нашей теплой компанией пошли искать, где
тут можно заморить червячка, для чего задали несколько вопросов полицейскому, стоявшему
на посту возле гостиницы. Как местный житель, он должен знать где тут можно недорого
поесть. Ну, он нас и послал. В смысле не туда, куда вы подумали, а в кафе, объяснив, как к
нему пройти. Попутно я мысленно матюкнула тех, кто переименовал милицию в полицию.
Это же надо было так сильно испортить карму нашим защитникам правопорядка —
произносишь «полицай», и видишь перед собой изменника Родины. Чтоб тем, кто до этого
додумался, приснился Лаврентий Берия с маузером Дзержинского в одной руке и кавказским
кинжалом в другой!
Выслушав указания постового, мы пошли вдоль по улице, попутно оглядываясь по
сторонам, и минут через десять неспешной ходьбы пришли туда, куда хотели. Если дорогие
рестораны называют храмами желудка, то это фастфуд был чем-то вроде капища, битком
набитого питающимися. Тут были и наши коллеги, и волонтеры, и медики из соседней
больницы, которых сюда на усиление прислали из соседних районов. А за соседним
столиком какие-то люди ученого вида, потребляя на завтрак беляши с кофе и яичницу,
рассуждали о пространственных свертках и внутренней кривизне трехмерного пространства.
Думаю, что где-то в этой толпе были и психологи, и экологи и еще, быть может, более
экзотические специалисты.
В то же время персонал в этом кафе метался так, как будто пол жег официантам пятки, а
кассирша едва успевала считать деньги. Такого наплыва посетителей у них, видимо, не было
уже давно. Кому война бедствие, а кому дополнительные денежные доходы. Но нам было не
до размышлений на отвлеченные темы. Заняв несколько сдвинутых вместе столиков, которые
только что были оставлены компанией в сине-оранжевых МЧСовских куртках, мы резво
навалились на «местные» деликатесы, потому что нам в спину дышала следующая компания
желающих постоловаться.
После завтрака, став беднее где-то на триста рублей каждый, и получив от полных
желудков заряд бодрости и оптимизма, мы вышли из кафе вдохнуть холодный и сырой воздух
среднерусской весны, и тут же лоб в лоб столкнулись с нашим руководителем Григорием
Евгеньевичем Шевцовым. Считаясь птицей более высокого полета, чем мы, простые
чернорабочие информационной войны, наш шеф разместился в другой, более престижной и
удобной гостинице, и питался, наверное, не в таком шуме и тесноте как мы.
— А, — сказал он, еще издали обнаружив мою персону, — Максимова, вот ты-то мне и
нужна. Есть задание по твоему профилю.
Вот как раз сегодня заданий «по профилю» мне не очень-то и хотелось. Дело в том, что
моей специализацией являлись интервью с разного рода моральными недоумками, вроде
моего Максика, на фоне которых я казалась просто идеальной пай-девочкой, ходячей
рекламой правильного образа жизни, а они рядом со мной выглядели настоящими уродами.
Не то сегодня настроение, да и не в тему будет беседовать с разными оппозиционерами, в то
время когда в нашей стране такое горе. Нет, если надо, я выйду на бой и покажу все
ничтожество и низкопоклонство современных Смердяковых, но особо мне этого сегодня не
хотелось.
Но Григорий Евгеньевич сообщил, что больших жертв от меня не потребуется.
Интервью мне предстояло взять не у какого-нибудь там либераста или отмороженного
нацбола (вот где сходятся между собой крайности ультралиберального и
ультрамарксистского мировосприятия). Совсем нет. Шеф сказал, что объектом моей, с
позволения сказать, работы будет… (драматическая пауза) некто Николас Шульц, унтер-
офицер вермахта, смешанного русско-немецкого происхождения, какой-то там филолог,
белоэмигрант и антикоммунист, и в то же время и русский, и германский патриот, свято
уверенный, что счастье России в союзе с Германией.
Ему одинаково чужды и Советский Союз с его планом построения всеобщего счастья, и
гитлеровская Германия (Третий Рейх), стремящаяся к организации всеобщего несчастья.
Поэтому существование нашей капиталистической Российской Федерации этот молодой
человек воспринял как достойный выход из безвыходной ситуации, когда его немецкая
половинка пилит мозг в одну сторону, а русская половина в другую. Вот наши умники и
решили поставить этого мятущегося интеллигента на острие нашей пропаганды. Мол, не все
немцы такие плохие, среди них попадаются и приятные люди.
Какая восхитительная каша в голове у этого человека! Я его уже заранее люблю —
пусть мне его завернут и дадут с собой. Максик до сих пор ни позвонил и никак не дал о себе
знать — ни через «Аську», ни СМСкой, ни через «Агент», зар-р-р-аза, хотя отправила ему
уже с десяток сообщений! Пусть теперь не обижается, если его место в моей постели и
сердце хотя бы ненадолго займет кто-нибудь другой. Интересно, этот Шульц — он хотя бы
немножко симпатичный, или, как большинство немцев, похож на белобрысую сушеную
воблу?
20 августа 1941 года. 20:35. Окрестности Могилева. Штаб группы армий «Центр».
Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.
Командующий группой армий «Центр» в глубокомысленной задумчивости застыл над
картой центрального участка советско-германского фронта. Собственно, в центре обстановка
была вполне приемлемой и предсказуемой. На Смоленском направлении его оппонент с
противоположной стороны фронта, маршал Тимошенко, продолжал лупить растопыренными
пальцами по перешедшим к обороне пехотным дивизиям, и эти потуги большевистского
выскочки не вызывали у фон Бока ничего, кроме презрительной усмешки. Как в таких
случаях говорил его двоюродный брат Борис фон Бок в те годы, когда он еще был русским
морским офицером и служил военно-морским атташе в Берлине: «Что же вы так бьетесь, вы
же так никогда не убьетесь».
Хотя из Ельнинского выступа войска выводить в любом случае надо. Никаких особых
стратегических перспектив эта позиция не имеет, но для большевиков она превратилась в
своего рода идефикс, иначе отчего они с таким упорством они сжигают свою пехоту в
бесплодных атаках на немецкие позиции. Ничего особо опасного в этом нет, но даже капля,
которая бьет в одно место, точит камень, поэтому спрямление линии фронта в данном случае
выглядело бы вполне оправданным. Все равно выполнить в срок план «Барбаросса» уже не
получится, шесть недель с начала войны истекли еще третьего августа, но большевики
оказывают такое ожесточенное, хотя и бестолковое, сопротивление, что в нем, как в болоте,
безнадежно увязла лучшая в мире военная машина Третьего Рейха.
Ничего особенно страшного в этом не было. Так как на центральном направлении у
немецких войск не получалось продвинуться ни на шаг, то две недели назад было принято
решение повернуть танковые группы, подчиненные группе армий «Центр» на север и на юг,
ударив туда, где большевики не ждали немецкого наступления. На северном направлении
третья танковая группа генерала Гота оказывала помощь войскам группы армий «Север» в их
попытках наконец-то взять Петербург и сокрушить колыбель русской революции. В то же
время на южном направлении вторая танковая группа генерала Гудериана, действуя
совместно с первой танковой группой Клейста, должна была сомкнуть стальные клещи
далеко в тылу большевистского Юго-Западного фронта, обороняющего Киев.
По замыслу Берлинских стратегов, после завершения двух этих эпических операций все
основные подвижные соединения снова должны быть собраны в единый кулак по его
руководством для того, чтобы нанести последний решительный удар на Москву. После взятия
Москвы война с большевистской Россией будет окончена, а победители веселой гурьбою
направятся сначала в русскую Центральную Азию, а потом и в британскую Индию —
выдирать из британской короны один бриллиант за другим. К возможности того, что война
против России будет окончена сразу после падения Москвы, фон Бок относился скептически.
Русские — это еще те упрямцы, и, в отличии от французов, они будут драться и в самом
безнадежном положении. Во всем остальном Федор фон Бок считал планы ОКХ вполне
выполнимыми и прикладывал все возможные усилия для их реализации.
На севере все было хорошо. Там у большевиков командовал малограмотный
выдвиженец времен Гражданской войны маршал Ворошилов, абсолютно неспособный
командовать хоть чем-то крупнее полка или отдельного батальона, хотя лично он, фон Бок, не
доверил бы ему и взвода. Вследствие действий дополнительных сил, сосредоточенных в
распоряжении группы армий «Север» и того бардака, который царил в русских войсках
вследствие плохого управления, Петербург должен был пасть со дня на день. Еще немного,
еще один решительный натиск — и отступающие войска большевиков просто побегут,
бросая оружие и переодеваясь в гражданскую одежду.
А вот на юге со второй танковой группой Гудериана творилась какая-то чертовщина, и
оттуда отчетливо тянуло запахом серы. А как еще можно назвать ситуацию, когда третья
панцердивизия генерала Моделя, вместо того, чтобы выйти на конечный рубеж наступления
под Стародубом и перейти на нем к обороне, бесследно пропадает на половине пути в какой-
то дыре? К тому ж всего сутки спустя на месте пропавшей дивизии, обнаружились активно-
враждебные и хорошо вооруженные моторизованные войска неизвестной государственной
принадлежности, мобильные кампфгуппы которых тут же начали совершать рейды по
германским тылам, громя и уничтожая все, что подвернется под их гусеницы.
Первой их жертвой, еще рано утром, стали тылы дивизий 24-го моторизованного
корпуса, временно дислоцированные в Сураже, потом неизвестные танки уничтожили на
дороге штаб того же корпуса, после чего с большим шумом разогнали следующую по шоссе
на юг первую кавалерийскую дивизию. По донесению выживших немецких солдат и
офицеров, та группа состояла из полутора десятков тяжелых и пяти десятков легких танков,
которые сопровождались большим количеством бронемашин вспомогательного назначения.
При этом немецкие противотанковые пушки броню тяжелых танков пробить вообще не
способны, и те преспокойно и без всяких потерь раздавили своими гусеницами все то, что не
смогло или не успело убраться с их дороги. Попытка нанести по неизвестным удар
пикирующими бомбардировщиками привела к трагическому результату. Из двадцати семи
вылетевших на задание бомбардировщиков на аэродром базирования вернулись тринадцать
машин, экипажи которых доложили, что над целью их встретил зенитный огонь такой
плотности, что прорваться через него не было никакой возможности.
При этом в крайне тяжелое положение попали вырвавшиеся вперед 4-я панцердивизия
и 10-я моторизованная дивизия 24-го моторизованного корпуса. Во-первых — они
одномоментно оказались без тылов, а после разгрома корпусной штабной колонны еще без
прямого и непосредственного вышестоящего начальства. А во-вторых — боевые части этих
дивизий фактически попали в окружение. С одной стороны, от них были занявшие оборону
войска РККА, а с другой стороны — мощная группировка неизвестной принадлежности,
лишившая их всех тыловых служб и даже самой возможности получать снабжение.
Попытки восстановить положение ограниченными силами и вернуть Сураж под
контроль вермахта не привели ни к чему, кроме ожесточенных и бесплодных для германской
стороны боев, которые гремели на ближних подступах к Суражу, начиная со второй
половины дня. Командиры дивизий, пытавшихся вырваться из наметившихся мешков,
докладывали, что выставленные неизвестным противником заслоны насыщены тяжелыми и
легкими танками, а также обеспечены поддержкой мощной артиллерийской группировки,
которая с легкостью переигрывает немецкую артиллерию в контрбатарейной борьбе — как в
точности, так и по весу залпа. Кроме того, лесисто-болотистая местность сковывает маневр
моторизованными, да и обычными пехотными частями. Шаг вправо от дороги, или шаг влево
— и здравствуй, болото.
Таким образом, становилось понятным, что прорваться на Сураж в настоящий момент у
этих дивизий нет никакой возможности. И если 4-я панцердивизия еще может получать
снабжение со стороны 2-й армии, совсем недавно захватившей Гомель, который связан с
Клинцами шоссейной и железной дорогами, то у 10-й моторизованной дивизии дела совсем
плохи. Дорога на Сураж была единственной, по которой она могла получать снабжение. Те
узкие проселки, которые связывают Мглин с Клетней, занятой частями 46-го
моторизованного корпуса, имеют отвратительно низкую пропускную способность, совсем не
приспособлены для цивилизованного автотранспорта, да еще и постоянно перекрываются
русскими частями, которые продолжают выходить из окружений после боев под Кричевым.
Дикие места и дикие люди.
К тому же совсем недавно на связь со штабом фон Бока вышел генерал Гудериан и
сообщил, что у него есть критически важные сведения, которые как раз касаются того, что
случилось с 24-м моторизованным корпусом вообще и 3-й панцердивизией в частности. И
что эти сведения настолько важны и настолько секретны, что он не доверит их никакой связи,
даже если сообщение шифруются Энигмой. И вот, поскольку сохранение этой тайны может
оказаться вопросом жизни и смерти, а ее разглашение чревато непредсказуемыми
последствиями, он, Гудериан завтра утром лично прибудет в штаб группы армий «Центр» на
связном самолете, ибо время не ждет.
Кроме всех этих бед, чужаки надежно перекрыли небо над местом своего прорыва и с
сегодняшнего дня Сураж, Унеча и их окрестности находятся в серой зоне, в которую не имеет
доступа германская разведывательная авиация. Самолеты-разведчики, пытавшиеся
проникнуть к эпицентру событий, были сбиты на подлете к запретной зоне непонятно каким
образом и не успели доложить ничего вразумительного. Был потерян даже высотный
Юнкерс-86 из разведывательной эскадры Ровеля, который таинственное нечто смахнуло с
небес на высоте тринадцати километров. Правда, этот «юнкерс» сумел долететь почти до
самого поселка Красновичи, который, согласно предыдущих донесений, поступивших в штаб
фон Бока, в том числе и от пропавшего вместе со своей дивизией генерала Моделя,
предполагался как центр этой зоны, после чего связь с ним также была потеряна* и больше
не возобновлялась.
Примечание авторов: зенитно-ракетные комплексы 9К317М, они же Бук-М3, которыми
вооружен осуществляющий ПВО портала 1259-й зенитно-ракетный полк, имеют
досягаемость по высоте от пятнадцати метров до двадцати пяти километров, по дальности от
двух с половиной до семидесяти километров и возможность поражения одиночной цели типа
истребитель F-15 с вероятностью равной единице. Конечно, летчики злосчастного юнкерса
видели стартовавшую ракету и тот белый дымный хвост, который она тащит за собой, но
включенные системы РЭБ не дали хероям люфтваффе ни единого шанса отправить
последнее в жизни голосовое сообщение.
Дислоцированный в районе портала 1259-й зенитно-ракетный полк, имея боевой радиус
в семьдесят километров способен прикрывать всю территорию плацдарма от Почепа на
востоке до Новозыбкова на западе и от Костюковичей на севере до Стародуба на юге. А
больше пока и не надо.
И вот теперь генерал-фельдмаршал Федор фон Бок даже не знал, что ему следует
предпринять и что докладывать в ОКХ и самому фюреру, перед которым он, кстати, не
испытывал особого пиетета, как и многие кадровые офицеры, за глаза называя его
ефрейтором. Конечно, к месту событий вскоре подойдут два полнокровных армейских
корпуса, но все, что они смогут, это стабилизировать линию фронта и сесть в жесткую
оборону. Но это же означает позиционную войну — причем в тот момент, когда от уходящего
лета важен каждый день и час. Воспользовавшись этой паузой, большевики смогут подтянуть
к фронту дополнительные части, которые улучшат их оборону, что впоследствии осложнит
предстоящее генеральное наступление на Москву, если, конечно, теперь оно состоится.
Теперь ему лично и всему штабу группы армий «Центр» предстоит как следует
подумать, как обойти это внезапно возникшее препятствие, ведь у Гудериана, помимо
попавшего в беду 24-го моторизованного корпуса, имеются еще и 46-й (в настоящее время,
ведущий бои под Жуковкой) и 47-й (предназначенный для развития успеха и пока
находящийся в резерве). Конечно, есть соблазн использовать этот резерв для того, чтобы
попытаться сокрушить чужаков одним могучим лобовым ударом, но на такое решение фон
Бок пойти никак не мог. Притом, что 4-я панцердивизия всего за несколько часов боев под
Суражом потеряла почти половину всех своих наличных танков, 47-й моторизованный
корпус может выгореть дотла за пару суток боев, так и не добившись сколь-нибудь
решительного результата. Уж слишком хорошо эти пришельцы вооружены и обучены, уж
слишком много в них той свирепой решительности, от наличия или отсутствия которой
зачастую зависит исход многих очень важных битв. В любом случае надо ждать прибытия
Гудериана и внимательно выслушать все, что он скажет по этому поводу. Генерал хоть и
выскочка, но талантливый выскочка, добивающийся успеха исключительно собственными
силами.
21 августа 1941 года. 08:15. Окрестности Могилева. Штаб группы армий «Центр».
Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.
Быстроходный Гейнц, с первыми лучами солнца вылетев на связном «Шторьхе» из
расположения 46-го моторизованного корпуса, как и обещал, рано утром прибыл в штаб
группы армий «Центр». На этот перелет ему потребовался всего час и сорок минут. Если
ехать на машине по разбитым русским дорогам, то на такое путешествие мог уйти целый
день или больше. К тому же в настоящий момент Гудериану невозможно обходиться без
связного самолета, потому что от одной фланговой группировки до другой больше сотни
километров по местным лесам и болотам. Тут, под Могилевом и Смоленском, еще ничего, а
вот офицеры, воюющие на левом фланге нашей группы армий «Центр», говорят, что там
Господь вообще почему-то позабыл разделить землю и воду. А ведь этот год, по сообщениям
местных жителей, еще сухой; представляю, каково бы пришлось нашей армии, если бы летом
тут шли хоть сколь-нибудь затяжные дожди…
Генерал Гудериан, вошедший в мой временный кабинет, против обыкновения, был
мрачен и хмур. Сразу становилось понятно, что это плохое настроение нашего танкового
гения определенно связано со вчерашними и позавчерашними событиями, произошедшими в
полосе его танковой группы.
— Ну что, Гейнц, — спросил я, — прибыли жаловаться на тех неизвестных, которые
сильно потрепали ваш двадцать четвертый моторизованный корпус?
— Неизвестных, герр генерал-фельдмаршал?! — экспрессивно переспросил
Гудериан. — Никакие они не неизвестные, а самые что ни на есть русские. Да и слово
«потрепали» для сложившейся ситуации очень мягкое. Разгромили — будет сказать
правильнее, причем с эпитетом «вдребезги».
Вот тут настала уже моя очередь удивляться.
— Русские, Гейнц? — с недоверием в голосе спросил я. — Вы хотите сказать, что
ваших непобедимых мальчиков разгромили какие-то большевистские неумехи, которые не
отличат панцер от коровы? Да как такое вообще могло случиться под этим солнцем?
Гудериан длинно и замысловато выругался, после чего пояснил:
— Это совсем не те русские большевики, герр генерал-фельдмаршал, которых мы
знали. Это совсем другие русские из будущего… прекрасно вооруженные, обученные, и к
тому же невероятно драчливые. После того, как этот дурак фон Швеппенбург приехал прямо
в их засаду, его потерявший управление корпус был смят, разгромлен и уничтожен их
подвижными частями, которые скачут то туда, то сюда — «Фигаро там, Фигаро тут». Третья
панцердивизия уничтожена полностью, от нее не осталось ничего и никого. Четвертая
понесла большие потери, утратив почти все панцеры, после чего ночной атакой была выбита
из Клинцов, и теперь отступает в сторону Гомеля. Десятая мотодивизия изрядно потрепана и
зажата между молотом и наковальней. Являясь, по сути, пехотной дивизией на автомобилях,
она не способна оказать отпор русским тяжелым панцерам, давящим на нее со стороны
Суража, прижимая к большевистскому рубежу обороны по реке Судость, который
невозможно взять с наскока. Еще один удар этого страшного противника — и десятая
моторизованная, вслед за третьей панцердивизией, тоже перестанет существовать,
сохранившись лишь на бумаге.
Я с определенно медицинским интересом посмотрел на нашего лучшего танкового
генерала — а не сошел ли он с ума от переживаний минувшего дня. Сейчас его преследуют
русские из будущего, а завтра будет кто? Марсиане на боевых треножниках с тепловыми
лучами? Красные и зеленые черти с вилами? А может, он прав — и действительно случилось
нечто экстраординарное? Уж больно непривычный для большевиков почерк прослеживается
в действиях некоторых частей противника. Как будто это совсем другая армия. А вдруг и в
самом деле другая? Сейчас необходимо, чтобы генерал успокоился и рассказал все по
порядку.
— Так, так, Гейнц, — сказал я, — успокойтесь и выкладывайте все по очереди,
желательно с доказательствами ваших слов.
Гудериан хмыкнул.
— По порядку и с доказательствами? — переспросил он. — Ну что же, я расскажу все,
что мне известно, а дальше, герр генерал-фельдмаршал, решайте сами, верить мне или нет.
Многое из того, о чем я вам буду рассказывать, я видел собственными глазами, а о многом
слышал непосредственно от участников событий, которым повезло выжить. С
доказательствами же у меня туговато. Таковыми может служить только то, что определенная
территория, включающая в себя как Унечу, так и Сураж, за последние сутки стала запретна и
для солдат вермахта, и для пилотов люфтваффе, и мы даже ничего не знаем о происходящем
там.
— Так оно и есть, — ответил я, — мы не можем получить оттуда никакой информации.
Просто чертовщина какая-то! Но, возможно, у этого факта есть еще какое-нибудь объяснение,
кроме нашествия русских из будущего?
— Например, нашествие чертей из ада, — парировал Гудериан, — ибо ангелы за
большевиков не должны воевать по определению.
— Да, Гейнц, — ответил я, — вы меня убедили. Рассказывайте.
— Во-первых, — сказал Гудериан, — все началось с того, что почти посредине между
Унечой и Суражем разведка третьей панцердивизии наткнулась на странное облако, которое
не дрейфовало по ветру, а лежало на земле…
Генерал рассказывал, а я ошарашенно думал, что не слышал ничего более невероятного,
чем этот рассказ. Подумать только — тоннель между разными мирами, через который могут
ходить целые армии. Но все же Гейнц, наверное, прав, и ничем другим, кроме как людьми из
будущего, эти странные войска, вставшие на пути нашего наступления, считать
невозможно… Панцеры, которые по защите, подвижности и огневой мощи на три головы
превосходят лучшие наши и большевистские образцы. Зенитки, которые пачками сбивают
наши самолеты — да так, что Кессельринг* отказывается посылать туда свои
бомбардировщики. Связь, сообщения которой невозможно не только расшифровать, но и
перехватить, и, кроме того, во время боя с этими «пришельцами» очень часто отмечалось, что
радисты начинают слышать в эфире только белый шум, то есть помехи. Есть в этом деле
только одна-единственная неувязка…
Примечание авторов: * А?льберт Ке?ссельринг (нем. Albert Kesselring; 30 ноября 1885,
Марктстефт — 16 июля 1960, Бад-Наухайм) — генерал-фельдмаршал люфтваффе,
командующий вторым воздушным флотом люфтваффе, поддерживавшим действия группы
армий «Центр».
— Погодите, генерал, — резко произнес я, — как русские из будущего могут нападать
на германскую армию, если мы их победим и установим тут, в России, свои, германские
порядки?
Генерал Гудериан посмотрел на меня с каким-то странным сожалением, будто я,
взрослый человек, сказал какую-то детскую глупость.
— Вы ошибаетесь, герр генерал-фельдмаршал, — понизив голос, произнес он, — в той
войне победили совсем не мы, а, наоборот, русские. Наполеон, когда в двенадцатом году
дошел до Москвы, тоже думал, что уже победил Россию. Вам напомнить, где и когда
закончилась та война? Правильно! Она закончилась через два года взятием русскими и их
союзниками Парижа. Так вот — и это война тоже закончится среди руин Берлина, под
большевистским красным флагом, который русские в мае сорок пятого года водрузят на
купол разгромленного и сожженного рейхстага. Вы уж извините, но, кроме разгрома, позора
и унижения, ничего более нам на этой войне не светит.
— И что, Гейнц, — спросил я, — с этим действительно ничего нельзя сделать?
Гудериан покачал головой.
— Ничего, — так же тихо сказал он, — совсем ничего. Мы, конечно, как подобает
доблестным германским офицерам, будем исполнять свой долг до конца, но в прошлый раз
большевики победили нас исключительно собственными силами, и теперь, когда за них
сражается сила неодолимой мощи, они справятся с этой задачей значительно быстрее. Не за
четыре года, а за два или два с половиной. И местные большевики, и их внуки из будущего
будут драться с нами насмерть, невзирая ни на что. Уж больно нехорошие воспоминания
оставил после себя наш поход на восток за жизненным пространством и рабами. К тому же
солдаты 3-й панцердивизии, вторгнувшиеся на территорию той, затуннельной, России,
обновили внукам эти неприятные воспоминания, и теперь те жаждут ужасной мести. Но, к
нашему счастью, войска этих русских из будущего пока немногочисленны и состоят
преимущественно из подвижных частей, при почти полном отсутствии пехоты, из-за чего они
не могут контролировать сколь-нибудь значительную территорию. Но если они соединятся с
большевиками, у которых пехоты хоть отбавляй, то нам станет по-настоящему тяжело. А они
соединятся, в этом нет никаких сомнений, иначе зачем вообще они сюда пришли?
Для того, чтобы попытаться обойти по флангам плацдарм, занятый русскими войсками
в районе Унеча-Сураж, я еще вчера дал приказ сорок седьмому моторизованному корпусу,
находившемуся в резерве в районе Клетни, в течение ночи скрытно выдвинуться по
проселочным дорогам в район Почепа, чтобы на рассвете атаковать большевистские позиции
и потеснить их в направлении Выгоничей, в то время когда сорок шестой моторизованный
корпус продолжит свои атаки в том же направлении с севера, из района Дубровки. После
утраты магистрали, проходящей через Сураж-Унечу, нам просто необходима альтернативная
дорога, ведущая в южном направлении. Поэтому по моему приказу весь вчерашний день
части десятой мотодивизии атаковали на Почеп из района Житни, пока без особого
результата. Думаю, что после подхода панцеров сорок седьмого мотокорпуса положение там
изменится в нашу пользу. Надеюсь, что русские из будущего не будут далеко отрываться от
своего туннеля в будущее. Иначе нашим войскам, а потом и нам всем, тут наступит большой
и быстрый конец.
Я мысленно выругался, потому что всегда подозревал, что эта затея ефрейтора* еще
выйдет Германии боком, и не один раз. Нельзя было запрещать солдатам иметь совесть и
разрешать им безобразничать с местным населением. Правильнее было бы сначала завоевать
эту землю, объявив ее свободной от большевизма, и лишь потом думать, что делать с
местными большевиками и их сторонниками.
Примечание авторов: * прозвище Алоизыча среди германских старших офицеров.
— Значит, так, Гейнц, — сказал я Гудериану, — ничего об этом никому не говорите. Не
хватало еще, чтобы вас или меня ГФП обвинило в декадентских настроениях и предательстве
интересов нации. У меня пока нет никакого понимания того, что нам в данном случае делать,
но если вы действительно правы, то план глубокого обхода киевской группировки
большевиков потерпел полный крах. В такую замечательную дырку в большевистском
фронте вставлена прочная пробка. Думаю, что теперь следует закрепиться на достигнутых
рубежах, поэтому переходите к обороне и готовьтесь к отражению предстоящих вражеских
вылазок, которые, по моему мнению, будут неизбежны. Самое главное — не допустить
прорыва противника к Смоленску в тыл нашей четвертой армии, что может обрушить весь
наш правый фланг. Для выполнения этой задачи, я, взамен разгромленного двадцать
четвертого мотокорпуса, полностью подчиняю вам находящиеся в моем резерве тридцать
четвертый и тридцать пятый армейские корпуса. Идите, Гейнц, и сражайтесь, и да поможет
вам Бог, потому что дьявол уже на стороне большевиков.
Гудериан кивнул, щелкнул каблуками, козырнул, сказал: «Яволь, герр генерал-
фельдмаршал!», повернулся и вышел за порог. Вскоре за окном раздался треск мотора
взлетающего связного «Шторьха».
Таким образом, генерал Гудериан убыл, а я тем временем задумался о том, что надо
будет доложить Кейтелю и Йодлю, и о чем пока умолчать. Также я подумал о том, какова
будет реакция нашего дорогого ефрейтора на появление большевистских потомков. Сдается
мне, что нас ждет эпическая истерика и симуляция приступа бешенства, но другого вождя у
германского народа нет и не предвидится, а повторения того, что было при Веймарской
республике, нам не надо и даром, и с доплатой. Уж больно омерзительно выглядели те
политиканы, что пресмыкались перед Францией и Британией.
21 августа 1941 года. 10:25. село Житня, Почетского района, Брянской области.
Старший лейтенант Федор Коломиец, командир 7-й роты, 878-го сп 290-й сд
Весь день двадцатого августа немцы вели против нас яростные пехотные атаки,
сменяющиеся артиллерийскими обстрелами, после которых следовали новые атаки. Мы
отражали их и держались на занятых позициях, несмотря на то, что наша дивизия вся
целиком и полностью была сформирована из запасных, призванных на территории
Московской области после мобилизации, объявленной с началом войны, из необученных
резервистов и призывников, по большей части не имевших воинской выучки. В течение
одного месяца в Туле мы проходили курс обучения с деревянными ружьями. До прибытия на
фронт бойцы не сделали ни одного боевого выстрела. Таким образом, свой военный опыт мы
получали его уже в ходе этих первых для нас боев, отражая массированные вражеские атаки.
Несколько раз доходило до рукопашной, после которой немцы откатывались на свои
исходные позиции и вызывали на наши головы огонь своей артиллерии. Все эти атаки
продолжались фактически с рассвета и до самой темноты, при этом два раза наши позиции
бомбила вражеская авиация, почему-то прилетавшая с севера, а не с запада. Тогда я подумал,
что это был только первый день вражеского натиска, а что будет на следующий день — то
есть сегодня, когда против нас немецкое командование непременно бросит свои танки, раз уж
их пехота не справилась со своей задачей, а противотанковой артиллерии у нас не так
много*.
Примечание авторов: * по штатам первых месяцев войны противотанковую оборону
стрелкового полка составляли шесть 45-мм орудий полковой батареи ПТО. Дополнительную
артиллерийскую поддержку обороне позиций 878 сп. составляли четыре 85-мм зенитных
орудия 52-К третьей батареи 753-го артиллерийского полка противотанковой обороны и
четыре 122-мм гаубицы М-30 второй батареи 827-го гаубичного артполка.
Сегодняшнее утро началось с ураганного артиллерийского обстрела, после чего в атаку
на позиции нашего батальона пошло до полка вражеской пехоты при поддержке пятидесяти
средних и тяжелых танков. Первую атаку мы отбили, хотя и не без потерь. Противнику,
действующему тактикой танкового клина, удалось уничтожить четыре из шести имеющихся
у нас «сорокапяток», правда, за этот успех ему пришлось заплатить большим количеством
убитых и раненых солдат, а также семью подбитыми и сожженными* танками.
Примечание авторов: * подбитый танк означает, что боевая машина не боеспособна, но
ремонтопригодна. Сожженный или уничтоженный танк годится только на запчасти и в
переплавку.
После того как мы отбили эту атаку, на нас снова налетели немецкие бомбардировщики,
и при этом опять с северного направления. Но едва они приготовились бомбить наши
позиции, как откуда-то с западного направления, расчерчивая небо напополам, прилетел
реактивный снаряд, оставляющий за собой белый дымный след, который ударил прямо в
головной бомбардировщик. Тот сразу взорвался на своих бомбах и осыпался вниз мелкими
кусочками; взрыв обладал такой силой, что были повреждены и начали падать и другие два
самолета в головной тройке, из которых тут же начали выбрасываться парашютисты. Следом
за первым снарядом почти сразу прилетели второй и третий, причем их взрывы выводили из
строя больше чем по одному самолету разом, и нам оставалось только стоять, и, раскрыв рот,
смотреть на истребление немецких самолетов и летчиков, оставаясь в полном недоумении,
кто это там стреляет. Поняв, что тут их убивают и спокойной бомбежки уже не будет,
немецкие самолеты развернулись и, сбрасывая бомбы, со снижением удалились опять же в
северном направлении.
После неудачного авианалета последовал очередной артиллерийский обстрел, который
как-то странно внезапно оборвался, как бы на «полувыстреле». В наступившей тишине стали
слышны звуки перестрелки, разгоравшейся в глубине немецких позиций, будто, какая-то
выходящая из окружения часть ударила по фашистам с тыла и отвлекла на себя их внимание.
Интенсивность этой перестрелки все время нарастала, вскоре в нее начали вплетаться звуки
пушечных выстрелов, причем некоторые пушки, судя по звуку, были довольно солидного
калибра, ничуть не меньшего, чем у наших дивизионных гаубиц. Даже невооруженным
глазом было видно, что там, в глубине вражеских позиций, в небо поднимаются столбы
жирного смоляного дыма, какие обычно бывают тогда, когда горят вражеские танки и
бронемашины.
Кончилось все тем, что немецкая пехота вылезла из своих окопчиков, и несколько
танков попытались нас атаковать, но как-то неуверенно. Создалось впечатление, что они не
столько идут на нас в атаку, сколько спасаются от какой-то преследующей их ужасной
опасности. Мы, конечно, открыли по ним огонь, но немецкие солдаты продолжали бежать в
нашу сторону, в страхе поминутно продолжая оглядываться назад. И вот мы увидели то, от
чего в такой панике спасались фашисты. Примерно в двух километрах от нас, на гребне
высоты, расположенной правее села Чопово, стали появляться никогда не виданные ранее
массивные приземистые танки странно округлых, обтекаемых форм. Остановившись там,
они в несколько выстрелов прикончили уцелевшие немецкие машины, после чего немецкая
пехота, зажатая между нами и неизвестными, принялась бросать оружие и, задрав вверх
руки, побрела в нашу сторону сдаваться в плен. Удивлению нашему не было предела, тем
более что чужаки, убедившись, что немцы сдаются и больше не оказывают сопротивления,
отступили обратно за гребень холма и исчезли. Чудеса, да и только.
21 августа 1941 года. 11:50. Брянская область, райцентр Сураж.
Учительница немецкого языка, переводчик, дворянка Варвара Ивановна Истрицкая.
Я иду домой после ночи тяжелейшей работы. Глаза мои слипаются, ноги заплетаются,
но в душе, тем не менее, стоит праздник и поют птицы. О Господи, как приятно было
наблюдать за тем, как потрясенный своим внезапным пленением генерал фон Швеппенбург,
еще совсем недавно такой гордый и спесивый, окончательно сломался перед суровыми
мужчинами, одетыми в мундиры, похожие на мундиры русской императорской армии. Сила
государства заключается в мощи его вооруженных сил, недаром же император Александр III
любил говаривать, что у России есть только два надежных союзника — ее армия и флот.
Правда, господа офицеры из будущего добавляют к этому перечню загадочное словечко
РВСН, но я пока не знаю, что это такое. Но я непременно выясню значение этой
аббревиатуры, надеюсь, что она расшифровывается не что-нибудь революционное… хотя,
конечно, вряд ли.
Сердце мое млело и таяло, когда начальник разведотдела дивизии майор Николаев
задавал бывшему немецкому командующему свои вопросы, а тот даже и не мог придумать,
что соврать, потому что о нем русские из будущего знали все, и даже немного больше. Но,
как я поняла, сами по себе сведения, которыми обладал генерал, были им не интересны, и
военные вопросы фигурировали в допросе постольку поскольку, с целью уточнения особо
неясных моментов там, где у потомков одни архивы противоречили другим. Кроме генерала,
которого отработали первым, было еще множество штабных офицеров, которых тоже
требовалось допросить.
В перерывах между допросами мы с господами офицерами пили вкуснейший
растворимый кофе, который заедали не менее вкусными бутербродами. Во время таких
посиделок я (пока что теоретически) присматривалась к господам офицерам на предмет их
жениховских качеств, выясняя кто из них женат, а кто свободен. Не каждая женщина может
быть офицерской женой, но я уверена, что полностью справлюсь с этой работой. Тогда же
ночью я познакомилась со своим коллегой Николаем Максимовичем фон Шульцем.
Оказалось, что он служил в германской армии, но, когда попал на территории
небольшевистской России будущего, почти сразу перешел на сторону русской армии, потому
что он сам родом из Петербурга и происходит из русской ветви фон Шульцев. К допросам его
не допускают, ведь он как бы бывший немецкий военнослужащий. Вместо допросов он
занимается переводом немецких служебных документов. Весьма аккуратный и
обстоятельный работник. Меня несколько раз просили проверить качество его перевода, и я
нашла это качество вполне удовлетворительным. И вообще он вполне приятный и
обходительный молодой человек, но как жених для меня не существует, ибо я фамилию фон
Шульц носить не буду никогда.
21 августа 1941 года, 12:45. Брянская область, Выгоничи, штаб 50-й армии Брянского
фронта.
Начальник Разведывательного отдела штаба 50-й армии майор Голышев* Федор
Матвеевич 1903 года рождения, член ВКП(б) с 1937 года, в Красной Армии с 1925 года.
Примечание авторов: * Все имена и фамилии командиров до дивизионного звена
включительно, а также офицеров армейских фронтовых штабов являются вымышленными
или видоизмененными. Вымышлены они еще и потому, что большая часть фигурантов этой
книги в нашей истории бесследно сгинули в кровавой круговерти лета срок первого года.
Сгинула бесследно и большая часть документов, хранившихся в полках, дивизиях корпусах и
армиях. Если копия какой-то бумажки не успела попасть в московские архивы, то это значит,
что мы о ней, скорее всего, ничего уже не узнаем. А через Москву проводили назначения:
командующего армией, комиссара и члена военного совета, а весь остальной штаб эти трое
формировали уже сами.
Начальник разведывательного отдела штаба 50-й армии майор Голышев потер
покрасневшие от усталости и недосыпания глаза и еще раз вчитался в строки
разведдонесения, направленного в штаб армии из штаба 290-й стрелковой дивизии.
Донесение, честно говоря, читалось как роман писателя Беляева*. Хотя, надо сказать, у того
же Беляева встречались романы и поправдоподобней таких вот писулек. Там, великий
писатель, объясняя происходящие события, может сослаться на силу науки и гениальность
человеческого мозга. А это деятель, начальник разведки дивизии капитан Золотарев,
обосновывая свое донесение, на что может сослаться? На показания очевидцев? А если
очевидцы врут, привирают или просто введены в заблуждение? Но ведь факт, что не врут, и
немцы на основных ударных направлениях перед левым флангом 50-й армии будто
растворились в воздухе, и в тоже время никто вместо них в соприкосновение с советскими
частями не вошел.
Примечание авторов: * Александр Беляев — известный советский довоенный писатель-
фантаст. В нашей истории умер в оккупированном городе Пушкин от голода и холода зимой
1941-42 годов.
Тем более если большая часть очевидцев — это немецкие пленные, перепуганные и в то
же время наглые. Страх они испытывают перед теми, кто заставил их, таких сильных и
непобедимых, сдаться в плен, а наглость эти немецкие твари проявляют по отношению к
бойцам и командирам РККА. Вот один такой протокол допроса: «Я, Марк Вебер, сдался в
советский плен потому, что не хотел попадать в руки к марсианам. Я подумал, что война
скоро кончится, Германия победит, и тогда немецкая армия меня все равно освободит. А эти
марсиане обязательно меня убьют. Они страшные и не берут пленных, а если берут, то
выпивают у них всю кровь и высасывают мозг.» Ну что за дикий бред?! Какие еще
марсиане?! Между прочим, и остальные германские вояки с той же степенью достоверности
несут похожую чушь. Майор Голышев почесал свою бритую наголо голову. Или в шнапс,
которым немецкие солдаты запивают измышления Геббельса, теперь начали подмешивать
кокаин?
Или вот. Сразу после того утреннего боя командир 878 стрелкового полка майор
Коржиков выслал вперед полковых разведчиков с целью прояснения обстановки и
обнаружения тех, кто навел на немцев такого шороху. Обстановку разведчики не прояснили,
а, напротив, запутали еще больше. Впрочем, неизвестные воители, вздрючившие немцев так,
что те стали принимать их за уэллсовских марсиан, обнаружены тоже не были. Вместо того
на месте боя в большом количестве нашлись стреляные гильзы нескольких видов, в
большинстве своем неизвестных советской науке.
При этом даже знакомые советским бойцам гильзы от русского винтовочного патрона
образца 1908 года были выполнены по неизвестной в СССР технологии штамповкой из
тонкого стального листа. Майор знал, сколько полезного для страны могло произойти, если
бы в тяжелейший момент военного лихолетья она смогла заменить дефицитную латунь,
которая идет на изготовление патронов, обыкновенной сталью. Другие гильзы удивляли
ничуть не меньше. Больше всего было гильз от странного мелкокалиберного оружия, которое
никак не могло быть боевым, ведь диаметр шейки гильзы едва превышал шесть
миллиметров. До того самыми большими любителями уменьшения калибра были японцы, но
тут эта идея была доведена до абсолюта. Даже пулю от «арисаки» в эту гильзу пришлось бы
забивать молотком, а родная пуля должна была иметь калибр примерно в пять с половиной
миллиметров. Майор не понимал, зачем надо было уменьшать калибр до такой степени,
чтобы пуля потеряла всяческие пробивные свойства. Значительно реже попадались гильзы
примерно как от 37-мм автоматической зенитки, но предназначенные для снаряда калибром
примерно в тридцать миллиметров. Калибр, на данный момент, насколько знал майор, не
используемый нигде и никем. Хотя большинство немецких танков у села Житня были
подбиты в борт и корму именно из пушек, использующих такие снаряды.
Но и это было бы вполне понятно, стоит принять немецкую версию о «марсианах». Раз
они «марсиане», значит, у них все не как у людей. Но тогда получается, что капитан Мосин,
придумавший винтовку и патрон своего имени, тоже, получается, был марсианином. Но это
так, в порядке умственного эксперимента — насколько далеко может зайти бред, пока его не
остановит здравый смысл. Разведчики — они ведь не только собирали гильзы и осматривали
сгоревшую немецкую технику. Они еще опрашивали местных жителей, и те как один
утверждают, что марсиане никакие не марсиане, а самые что ни на есть люди, причем
говорящие по-русски без всякого акцента, называющие себя «товарищами»* и весьма
положительно относящиеся к советской власти и товарищу Сталину. Все вроде бы было
хорошо, но майору не давал покоя вопрос — почему они, такие хорошие, не хотят идти на
контакт с советским командованием? Непонятно, хоть убей.
Примечание авторов: * людям привыкшим к обращению «товарищ майор», «господин
майор» будет резать ухо ничуть не хуже гвоздя, скребущего по стеклу.
Непонятно и то, что сейчас делать 50-й армии, перед левым флангом которой исчез
противник. Продвигаться на Мглин, где слышна отдаленная канонада, или оставаться на
месте, сохраняя между собой и чужаками нейтральную зону? Тем же вопросом в то же время
задается и командующий 50-й армией генерал-майор Михаил Петрович Петров, участник
всех войн, исключая только конфликты в Китае. На войне все устроено так. Что если ты не
займешь территорию, ее снова захватит противник. Поэтому он, майор Голышев, будет
рекомендовать командующему одновременно с докладом в штаб Брянского фронта послать к
«соседям» делегата связи на У-2 с целью прояснения обстановки и установления локтевого
контакта.
Майор аккуратно собрал все бумаги в пачку и, встав из-за стола, убрал их в сейф. У
правильного командира, когда он не работает с документами, на столе не должна валяться ни
одна бумажка, ибо она, как и болтун, тоже может оказаться находкой ля шпионов. Прибрав
таким образом свое рабочее место, майор вышел в коридор и направился в кабинет
командующего, чтобы изложить тому свое мнение по этому вопросу и предложить почти
безошибочный план. В крайнем случае, майор Голышев сам был готов стать тем самым
делегатом связи, который на связном У-2 полетит искать контакта с «незнакомцами». И
храбрости, и выдержки, и такта у него на это хватит.
21 августа 1941 года, 14:45. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка
Красновичи.
Капитан Петр Васильевич Погорелов.
Потрепали в том бою нас сильно. Батальон фактически усох до двухротного состава,
из-за чего мы и назначены на охрану нашей базы и окрестностей портала в этом мире. Для
любой группы праздношатающихся гитлеровцев (которые, минуя основные узлы обороны,
могут выйти к Красновичам лесами) наших возможностей вполне достаточно. Но все равно
потери были достаточно тяжелыми для того, чтобы батальон перестал быть полноценной
боевой единицей. И пусть тогда на два наших батальона навалилась целая гитлеровская
дивизия, мы все равно не должны были допускать таких потерь.
И если технику можно частью восстановить в рембатах, а частью получить с баз
хранения, то маршевых пополнений для восстановления численности личного состава нет и
не предвидится. Войны наш президент никому не объявлял, мобилизация тоже не
проводится, на запортальной территории действует исключительно ограниченный
контингент. Узнав об этом, я было приуныл, что нас тут бросают биться до последней капли
крови, а сами к нам со всем сочувствием, да и только — не больше и не меньше.
Но наш комбат мне объяснил, что вместо мобилизации военнообязанных (так как
контингент действительно ограниченный) Россия объявила призыв добровольцев, причем не
только с российским, но и с любым гражданством бывшего СССР. А добровольцы — люди
совсем другого сорта, чем просто мобилизованные, так что нам лучше подождать их, чем
хвататься за что попало. Тем более, как передают с той стороны, по крайней мере, на
Брянщине в военкоматах стоят очереди, в которых молодые и не очень, люди выстаивают
свое право записываться в добровольцы. Очереди движутся быстро, и хоть предложение
вступить в ряды особой группы войск получают далеко не все, меньше народу возле
военкоматов не становится. Так что, может, и будет у нас маршевое пополнение.
Советский связной У-2, в сопровождении нашего «Аллигатора», вывернул из-за леса на
малой высоте прямо над верхушками деревьев. Мы все задрали головы, разглядывая
трещащий мотором фанерно-перкалевый самолетик с красными звездами на крыльях. А тем
временем его пилот заложил пологий вираж, выбирая место для посадки своего пепелаца. А
чего тут выбирать? Пусть садится прямо на дорогу, и все дела. На картофельном поле с его
грядками убьется даже эта сверхлегкая помесь швейной машинки с воздушным змеем. Но
нет, пилот сделал полный круг, осмотрев все с высоты, и только потом пошел на посадку.
А посмотреть там было на что. Мы на этой стороне чуть больше суток, а уже
обосновались вполне по-взрослому. Палатки вдоль опушки леса, накрытые маскировочными
сетями, там же техника, которую не разглядишь даже в упор, и на значительном удалении от
самой базы ложные цели, выглядящие как настоящие надувные макеты танков, БМП и
зенитных самоходок. А самое главное, вдоль дороги выстроены в ряд переброшенные на эту
сторону «вертушки» и самолеты, также накрытые растянутыми на шестах масксетями. Со
стороны поселка стоят сменное звено ударных «Аллигаторов», смешанная эскадрилья на Ми-
8АМТШ и «Крокодилах», а на другой стороне четыре гиганта Ми-26 и смешанная
эскадрилья на Су-25 и ЯК-130УБ. Все, что может летать с грунтовых аэродромов, у нас уже
здесь. А, понятно, пилот У-2 пытается разглядеть опознавательные знаки на технике. Ну, на
танках и БМП у нас ничего не малюют, кроме тактических номеров, а вот красные звезды на
бортах «вертушек» и плоскостях самолетов не оставляют у летчика никаких сомнений —
здесь свои.
Завершив свой круг почета, У-2 выравнивается — и легко, как стрекоза, опускается на
дорогу. Ну вот, можно считать, что к нам прибыла первая ласточка — так сказать,
представитель местной законной власти. Кстати, пилотом на У-2 оказался парень, а не
девушка, как все мы подсознательно ожидали. Облом, однако, хотя и не очень большой. Мы
же сюда не девочек снимать прибыли, а воевать. Парня, кстати утащили к себе техники и
пилоты вертолетной эскадрильи, а вот майор (две шпалы в петлицах), бритоголовый как наш
Небензя, остался. Деловой такой майор — сразу видно, что большая шишка, а не комбат* или
полковой НШ**. А я, как назло, за коменданта базы, бо наш батяня-комбат за партизанами
уехал, то есть за призванными (в нашем, разумеется, мире) добровольцами из ближайших
окрестностей.
Примечание авторов:
* Капитан Погорелов судит по нашим временам, а тогда майор мог быть командиром
полка, НШ дивизии или даже (в отдельных случаях) непосредственно комдивом.
** НШ — начальник штаба.
— Я, — говорит этот майор, — майор Голышев, начальник разведки пятидесятой
армии, прибыл как делегат связи от советского командования, и мне необходимо видеть
самого старшего вашего начальника.
И смотрит на меня так пристально, будто хочет просверлить во мне взглядом дырень
примерно так с кулак.
— А я, товарищ майор, — говорю в ответ, — капитан Погорелов, командир четвертой
роты, 182-го мотострелкового полка 144-й мотострелковой дивизии и исполняющий
обязанности коменданта этого цыганского табора. Могу сказать, товарищ майор, что самый
старший наш начальник, командующий армейской группой. генерал-лейтенант Матвеев, еще
не прибыл. Его заместитель, командир 144-й мотострелковой дивизии, в данный момент
находится в своем штабе в Сураже. Если вам срочно, то могу выделить машину…
— Ты не понимаешь, товарищ капитан, — рявкнул на меня этот майор Голышев, — я
должен установить связь с нашим командованием, но прежде всего я должен выяснить, кто
вы, черт возьми, такие, и откуда взялись на нашу голову?
— На вашу голову мы не брались, товарищ майор, — с некоторой обидой ответил я, —
голова от нас в основном болит у немцев.
— Есть такое явление, капитан, — немного успокоившись, согласился со мной
майор, — немцы вас боятся, как маленькие дети буку. Не скажешь, почему?
— Не знаю, товарищ майор, — пожал я плечами, — наверное, все дело в том, что мы не
боимся их.
— Не боитесь, — снова утвердительно кивнул майор, — вы и меня не боитесь, хотя
надо бы. Так кто же вы, черт возьми, такие раз уж никого и ничего не боитесь?
— Извините, товарищ майор, — ответил я, — сами должны понимать, что без приказа
командования я просто не имею права говорить вам ничего определенного.
— Хорошо, товарищ Погорелов, — неожиданно легко согласился он со мной, —
возможно, у вас нет такого приказа, но вы должны немедленно связаться с начальством и
доложить. Я не поверю, что у вас нет такой возможности.
Да я, собственно, собирался, но только отправив майора на машине; а пока он едет,
доложить в штаб о его визите — без лишних, так сказать, свидетелей. Но майор своей
настырностью все время не давал мне приступить к этому гениальному плану и теперь
приходится выходить на связь со штабом дивизии прямо в его присутствии. При обычном
порядке службы сложно представить себе ситуацию, когда ротный командир связывается
прямо со штабом дивизии. Но у должности коменданта базы, пусть даже и всего лишь
исполняющего обязанности, есть свои преимущества, в том числе и возможность экстренной
связи с командованием. А то может сложиться еще более критическое положение, чем то,
которое сложилось сейчас, а доклад по инстанциям будет идти слишком долго.
Мы с майором Голышевым подошли к моей командирской машине, и смешливый
радист Вася подал мне специальную командирскую гарнитуру с удлиненным шнуром. Пока я
докладывал дежурному офицеру о свалившемся на мою голову делегате связи, майор обошел
БМП по кругу и провел ладонью по глубоким отметинам на лобовом листе. Это мы в
последнем бою обменялись любезность с немецкой «двойкой». Она нам — очередь из 20-мм
пушки, снаряды которой броню не пробили, а ушли на рикошет, оставив выбоины; а мы
немцам в ответ — очередь из 30-мм, которую они со своей картонной броней уже не
пережили. Помимо этих отметин, на броне было множество следов пулевых клевков, из-за
чего машина выглядела рябой.
— Были в бою, товарищ капитан? — уважительно спросил Голышев, когда я закончил
доклад и наступила та пауза, которая обычно необходима начальству для обдумывания своих
действий.
— Да товарищ, майор, — сухо ответил я, — были.
— Ну и как? — снова спросил он.
— Нормально, товарищ майор, — хмыкнул в ответ я, — мы, как вы видите, здесь, а они
остались там и уже начали гнить.
В этот момент в наушниках раздался сигнал вызова, а потом донесся уверенный
басистый голос человека, по большей части уже привыкшего отдавать приказы:
— Генерал Терещин на связи.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — отозвался я, — на связи капитан
Погорелов, исполняющий обязанности коменданта припортальной базы.
— Погорелов? — переспросил наш комдив, — это тот самый, что ротой против полка
не пропустил немцев к Унече?
— Так точно, товарищ генерал-майор, — ответил я, — тот самый.
— Хорошая работа, капитан, — похвалил меня комдив, — благодарность тебе в приказе
и рукопожатие перед строем. А теперь докладывай все подряд — в том числе и то, куда делся
твой батальонный командир, который и должен комендантствовать на этой базе.
— Майор Осипов, — ответил я, — находится на нашей стороне, принимает пополнение
из партизан, обещал скоро быть. Что касается делегата связи от предков, то он стоит тут,
рядом со мной, и срочно хочет узнать, кто мы такие и откуда. Разрешения раскрывать такую
информацию у меня нет. Да и если я ему расскажу, он мне не поверит, а будет считать, что мы
его обманываем.
Генерал Терещин немного помолчал, потом произнес:
— Знаешь что, Погорелов. Ты давай возьми дежурную машину и с этим майором
Голышевым съезди на нашу сторону, покажи ему смертное поле. Потом, как только он
дозреет, сразу отправляй его ко мне, а мы тут уже поговорим!
Взял я, значит, дежурную машину — и мы поехали через дыру на нашу сторону,
знакомить майора Голышева с суровой реальностью.
22 августа 1941 года, 00:15. Смоленская область, Рославль, западная окраина города в
районе Варшавского шосссе, бывшая школа младших командиров ПВ НКВД, а нынче
пересыльный лагерь для военнопленных Дулаг-130.
Темна безлунная августовская ночь — при свете звезд не видать ни зги, даже на
расстоянии вытянутой руки. Прожектора на сторожевых вышках светят внутрь территории
пересыльного лагеря Дулаг*-130, расположенного на западной окраине Рославля. Там
внутри, за двумя рядами колючей проволоки — по некоторым данным, пятнадцать, а по
некоторым, и все тридцать восемь тысяч советских военнопленных, в основном из состава
окруженной и разгромленной в начале августа под Рославлем группы генерал-лейтенанта
Качалова. Большая часть пленных находится прямо на открытой площадке в середине лагеря,
меньшая — в двух больших деревянных бараках, в каждый из которых умудряются
набиваться до двух тысяч человек. И туда, где прямо на голой земле спят тысячи измученных
людей, направлены стволы пулеметов с окружающих лагерь охранных вышек.
Историческая справка: * Дулаг — система лагерей для рядового и сержантского
состава, лагеря для офицерского состава назывались Шталаг.
Кстати, комендант лагеря, майор Мартинсен, был настолько самоуверен, что установил
деревянные пулеметные вышки с внешней стороны проволочного ограждения, а не между
двумя рядами проволоки, как это будет делаться уже через год. К тому же пулеметчики,
которые наблюдали исключительно за внутренней территорией лагеря, не могли заметить,
как по поросшему бурьяном пустырю в египетской тьме августовской ночи к ним уже
подбираются люди, при беглом взгляде похожие на кустики бурьяна.
Это были уже переброшенные на российский плацдарм в 1941 году тихие и
безжалостные убийцы из разведывательно-десантной роты 96-й отдельной разведывательной
бригады спецназначения, входящей в состав 1-й гвардейской танковой армии. Если
остальные части и соединения, предназначенные для операций в 1941 году, ехали к порталу
по железной дороге, то спецназовцев с их базы в Нижнем Новгороде сначала военно-
транспортными самолетами перебросили на аэродром Сеща, а уже оттуда вертолетами
доставили прямо к порталу. Тем же способом, задолго до мотострелковых, танковых и
артиллерийский частей, на плацдарм были введены отдельные разведывательные батальоны
Таманской и Кантемировской дивизий. Задача этих элитных бойцов заключалась в том,
чтобы в нужный момент ни один пулемет на вышке и ни один часовой не успели открыть
огонь по томящимся за колючей проволокой советским военнопленным.
И вот настал тот момент «Х», до которого начинать было рано, а после которого поздно.
Прозвучала неслышная радиокоманда, и почти бесшумные хлопки выстрелов из «валов» и
«винторезов» возвестили о начале скоротечной спецоперации. Первыми, как и
планировалось, пали пулеметчики на вышках, потом, почти одновременно, умерли
расхаживающие вдоль рядов колючей проволоки часовые и примерно в то же время с юго-
западного направления в полуночной тишине явственно стал различим отдаленный низкий
гул идущих на малой высоте ударных и транспортных вертолетов.
Этот гул услышали и пока еще живые немцы в двухэтажном здании из серого кирпича,
в котором размещался административный корпус лагеря. А может быть, просто какой-нибудь
не вовремя проснувшийся «отлить» среди ночи немецкий зольдатен увидел валяющиеся на
постах тушки своих кригскамрадов и поднял тревогу. После первого выстрела в воздух,
поднявшего тревогу и сообщившего спецназу, что время тихой работы закончилось, в
административном здании лагеря поднялась суета только что проснувшихся и ничего еще не
понимающих людей. И вот по этим мечущимся и суетящимся охранникам, как вишенка на
торте, венчающая тихую часть спецоперации, с трех точек одновременно ударили
кинжальным огнем два «Печенега» и один «Утес». А по переплетенным колючей проволокой
сетчатым воротам с полутора сотен метров дистанции стартовали отсоединенные от
тормозных шнуров удлиненные заряды противоминной системы ЗРП-2 «Тропа».*
Громыхнуло и полыхнуло так, что среди пленных не проснулись только мертвые, а ворота
оказались разнесенными на мелкие обломки и обрывки проволоки. Из окна второго этажа
административного корпуса наугад куда-то в темноту огрызнулся короткой очередью
пулемет, и тут же заткнулся, подавившись очередным патроном, потому что горе-пулеметчик
уткнулся в него продырявленным лбом.
Примечание автора: * если отсоединить от заряда тормозной шнур, то тогда
удлиненный заряд не вытянется поперек минного поля, а улетит по направлению выстрела,
собравшись в комок у точки попадания. В данном случае два заряда запутались, повиснув на
оплетенных колючей проволокой каркасе ворот, что и вызвало эффект их одномоментного
разрушения после срабатывания детонатора.
После подрыва ворот спецназ проник на территорию лагеря, после чего сопротивление
в общих чертах было подавлено, а с воздуха на территорию лагеря уже опускались
вертолеты. Конечно, вывезти с территории лагеря практически неуправляемую массу
ослабших и изголодавшихся пленных (даже имея в наличии сверхгрузоподъемные вертолеты
Ми-26, поднимающие разом по 20 тонн или по 150 человек*) — задача нетривиальная,
требующая времени и обеспечивающих мероприятий.
Примечание авторов: * это штатная загрузка Ми-26 — 85 солдат или 75 десантников, но
когда надо, он способен разом поднять до ста пятидесяти рыл. Были уже прецеденты.
Рославль для немецкого командования — это ведь не только место концентрации
советских военнопленных, но еще и один из важнейших логистических узлов, а также место
дислокации штабов 4-й полевой армии и 9-го армейского корпуса. Поэтому в районе лагеря
военнопленных из состава бригады спецназначения действовала только одна рота, в то время
как остальные силы, выделенные на операцию в Рославле (две роты СПн и три дивизионных
разведбата), под покровом темноты орудовали в самом Рославле, чтобы немецким штабистам
жизнь медом не казалась. Позже немецкое командование назовет события этой ночи
Рославльской бойней. Когда на востоке поднялось красное от дыма пожарищ солнце,
гарнизон города оказался истреблен в серии яростных ночных стычек, забитая эшелонами
железнодорожная станция* пылала, охваченная огнем, а дислоцированные в городе немецкие
штабы подверглись разгрому. При этом фельдмаршал фон Клюге в одной ночной рубашке
попал в плен, а командующий 9-м армейским корпусом генерал пехоты Герман Гейр при
попытке захвата застрелился из личного табельного Вальтера ППК.
Историческая справка: * через железнодорожный узел Рославля снабжение получала не
только 4-я полевая армия, но и 46-й и 47-й моторизованные корпуса 2-й танковой группы,
ведущие бои в районе Жуковка-Клетня, потому другого пути для их снабжения просто не
было.
При этом не было никакой возможности удерживать город хоть сколь-нибудь
продолжительное время. Во-первых — спецназ подходит для общевойскового боя так же, как
микроскоп для забивания гвоздей. Во-вторых — немецкие дивизии, входившие в состав и 9-
го армейского корпуса в частности и 4-й полевой армии вообще от этого налета не
пострадали и были готовы как удерживать фронт обороны по реке Десна, так развернуть
часть сил, чтобы разгромить наглых русских, захвативших Рославль. В-третьих — не было
никакой возможности рассчитывать на встречный удар 28-й и 43-й армий, противостоявших
9-му армейскому корпусу гитлеровцев, потому что неподготовленное наступление не могло
закончиться ничем иным, кроме как серьезными потерями, при полном отсутствии
результата.
По этой причине, сделав все свои дела и заминировав все, что было возможно, части
спецназа еще затемно отошли на западную окраину города, к лагерю военнопленных. А там
все шло своим чередом. Раненых и сильно истощенных пленных отправляли вертушками на
Большую Землю. Жирных и гладких (так называемую лагерную полицию, которой руководил
некто капитан Макаров) сгоняли в один из деревянных бараков. Везти их хоть куда-то не
было никакой возможности, а ставить изменников родины к стенке российским
военнослужащим не позволял закон. Кроме раненых и ослабевших, вертушками в тыл
отправляли лагерную документацию. Пригодится еще воды напиться органам НКВД, потому
что кроме явных полицаев немцы набирали еще и тайных агентов, которые должны были
оповещать их о планах возможных побегов или даже восстаний.
В итоге перед уходом с территории лагеря явных изменников расстреляли снова
вставшие в строй бывшие военнопленные, которым отдали оружие убитых лагерных
охранников. И при этом они еще были довольны оказанной честью, ибо натерпелись от них
больше, чем от немцев. Немцы были далеко, они отдавали общие указания и старались не
пачкать рук, в то время как изменники родины вовсю свирепствовали над своими бывшими
товарищами. Бойцы спецназа в это не вмешивались, хотя явно было видно, что они бы с
превеликим удовольствие сами пустили в расход врагов народа, таких борзых при немцах, а
теперь в слезах униженно ползающих по земле.
Те бывшие военнопленные, которые еще не утратили возможность самостоятельного
передвижения, в итоге были выстроены в колонну тысяч на десять человек, которая,
переправившись вброд через речку со странным названием Глазомойка, вышла на дорогу,
ведущую в направлении деревни Галеевка, лежащей на границе ближайшего лесного
массива. Если бы немцы упали на хвост уходившим хотя бы одним пехотным полком, то
бывших пленных не спас бы никакой спецназ и ударные вертолеты в придачу.
Но немецкое командование первым делом задействовало снятые с фронта и брошенные
в Рославль пехотные подразделения на тушении пожаров на железнодорожной станции и на
складах армейского имущества в надежде спасти хоть что-то. Беглецов на первом этапе
преследовала всего одна рота, которую спецназовцам удалось отшить, организовав засаду
там, где дорога пересекала русло небольшой речки. Впрочем, преследование «по всем
правилам» немецким командованием организованно будет, но позже, когда пожары угаснут
сами собой, а беглецы, двигаясь по дороге, успеют углубиться в болотистый лесной массив.
Это даст возможность спецназу играть с преследователями в кошки-мышки, сооружая на их
пути различные минно-взрывные препятствия и пощипывая их за бока наскоками
диверсионных групп.
22 августа 1941 года. 10:05. Смоленская область, райцентр Гжатск (Гагарин), штаб
Резервного фронта.
Маршал Шапошников свалился в штаб внезапно, как снег в июне. Генерал армии
Жуков, натура до невозможности живая и деятельная, на должности командующего на две
трети бездельничающего Резервного фронта чувствовал себя откровенно плохо. Нет, он не
запил и не пошел по бабам — для такого человека это было бы примитивно. Он нашел себе
другое занятие и долбился, как дятел, в Ельнинский выступ противника. Фактически те же
удары растопыренными пальцами, как у Тимошенко, только вид сбоку.
При встрече маршал достал из нагрудного кармана письменный приказ, подписанный
им самим и товарищем Сталиным, и вручил его Жукову.
— Товарищ Жуков, — сказал он, — собирайтесь, товарищ Сталин и Ставка нашли для
вас другую, более подходящую вашему темпераменту должность.
Обалдевший Жуков, быть может, быть впервые в жизни, бледнел, краснел и не знал, что
сказать, ибо первый раз после Халкин-Гола, где он стал героем и знаменитостью, его
перемещали так внезапно, без всяких намеков и предупреждений. Сначала генерал армии
подумал о своем возможном аресте, но потом решил, что Шапошников так мараться не будет.
Берия или, лучше всего, Мехлис — это совсем другое дело, а Шапошников — нет.
«Быть может, и в самом деле новое назначение?» — подумал Жуков, разворачивая
приказ. И точно — над знаменитой не менее, чем трубка с усами, подписью И. Ст. значились
слова: «…назначить командующим Брянским фронтом». Дата, печать, подпись Сталина,
подпись Шапошникова.
Значит так, Георгий Константинович, — произнес маршал Шапошников, — товарищ
Сталин приказал ввести тебя в дело как можно скорее. Но ты не просто назначаешься
командующим Брянским фронтом. Вся суть в том, с кем тебе при этом придется
взаимодействовать. Вот смотри.
С этими словами он вытащил из своего портфеля карту (сестру той карты, что осталась
в кабинете у Сталина) и расстелил ее на столе. Жуков склонился над этой картой,
внимательно ее изучая, потом вопросительно посмотрел на Шапошникова.
— Что это за хрень, Борис Михайлович? — стараясь казаться равнодушным, произнес
он.
— Это не хрень, Георгий Константинович, — назидательно подняв палец вверх,
ответил Шапошников, — а наши новые союзники, и в то же время не столь уж отдаленные
потомки. Между прочим, их близкое знакомство с нынешними немцами началось с того, что
через дыру между временами к ним влезла уже хорошо известная тебе третья танковая
дивизия генерала Моделя. И уже через сутки они ее того… — Шапошников показал будто
давит пальцами жирную окопную вошь, — унасекомили до последнего человека. На этой
стороне они тоже неплохо погуляли. Немецкий двадцать четвертый моторизованный корпус,
находившийся в районе их высадки — уже разгромлен, а его командующий и весь штаб
находятся в плену. Все у них есть — самоходная артиллерия, танки, моторизованная пехота;
чего не хватает, так это живой силы или обычной пехоты.
— Зато у нас обычной пехоты хоть отбавляй, — проворчал Жуков, — считай, что кроме
нее ничего и нет. Танки или старые, или ломаются чуть что, чини их потом. Артиллерия
вечно без тягачей и почти без снарядов. О моторизованной пехоте я вообще молчу, вся она
ходит на врага собственными ножками, и при этом совсем не жалуется, потому что
грузовики, на которых ее перевозят, способны пройти только по шоссе.
— Вот именно, Георгий Константинович — кивнул Шапошников, — поэтому в район,
который заняли потомки, перекрывая немцам путь на юг, сейчас подтягиваются
передаваемые в состав Брянского фронта дивизии 26-й и 38-й армий. Задача, которую ставят
тебе ставка и товарищ Сталин, очень проста. На первом этапе, действуя тем, что есть из
наших резервов и арсенала потомков, ты должен будешь стабилизировать фронт по
указанной здесь линии. На втором этапе, накопив в резерве наши стрелковые соединения и
ударные части потомков ударить на север в направлении Смоленска, после чего главные
немецкие ударные группировки окажутся у нас в окружении. Задача ясна, Георгий
Константинович?
— Ясна, Борис Михайлович, — кивнул окончательно повеселевший Жуков, которому
не терпелось начать претворять эти планы в жизнь. А дальше, как говорил Наполеон — бой
покажет.
Оставив Жукова сдавать дела заместителю, маршал Шапошников выехал в Вязьму, где
на аэродроме «Двоевка» его уже ждал транспортный ПС-84 и истребители сопровождения. В
штаб Брянского фронта он заглядывать не будет, Жуков там справится самостоятельно, а
сразу же направится к потомкам, чтобы как можно скорее отправиться в XXI век и подписать
тот договор, о котором они говорили с товарищем Сталиным.
22 августа 1941 года. 11:45. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера
«Вольфшанце».
Таким своего любимого фюрера секретарши еще ни разу не видели. Он выл, пуская изо
рта пену, как бешеный катался по ковру, в минуты просветления на все лады костеря
бездарных генералов, которые не могут даже в точности исполнять его, фюрера, указания.
Еще бы — в течении одного утра до припадочного фюрера дошли сразу два, точнее три,
пренеприятнейших известия.
Первой горькой пилюлей была изрядно подзадержавшаяся новость о разгроме двадцать
четвертого моторизованного корпуса и пленении русскими его командира. Затем Гитлер
узнал о «рославльском погроме» и исчезновении фельдмаршала фон Клюге, и в самом конце,
ближе к полудню, адмирал Канарис притащил фюреру известие, какое можно было сравнить
только с дохлой крысой, которую притаскивает домой кот, донельзя довольный собой и своей
работой. Этой крысой было известие о появлении «потомков» и, следовательно, о том, что
Германия в другой истории эту войну уже проиграла и непременно проиграет ее здесь,
потому что соотношение сил совсем не в ее пользу.
Канарису, кстати, первому и досталось от разъяренного фюрера германской нации.
— Скажите мне, что с той стороны притащили ваши люди, — орал Гитлер на своего
начальника военной разведки, — быть может, тяжелый танк, боевой истребитель или
химическую формулу новой взрывчатки? Нет! Они приволокли какую-то дрянь, гражданский
автомобиль и кучу игрушек, не обладающих никаким военным потенциалом. Понятно,
почему Германия проиграет войну… А проиграет она ее только потому, что мои генералы —
это сборище тупиц, не способных в точности исполнить даже простейшие гениальные
указания их вождя. Идите вон, Канарис, и принесите мне что-нибудь по-настоящему ценное.
Задействуйте все свои возможности, но найдите мне то, что позволит переломить ход битвы.
А теперь проваливайте, Вильгельм, и не мозольте мне глаза!
Следующим, кто получил свою порцию «ласк», был не вовремя подвернувшийся
Кейтель, который сразу после ухода Канариса взялся за дневной доклад о положении на
Восточном фронте, но не упомянул ни о разгроме 24-го моторизованного корпуса, ни о
рославльской резне. Вот тогда-то вождя германской нации прорвало по-настоящему. Кейтель
уже думал, что его разорвут на тысячу маленьких кусочков, но повезло — отделался только
несколькими пинками под зад и десятком плевков в лицо. Спустив пар на своем личном
подхалиме*, с прибывшими по вызову Гальдером и Йодлем, Гитлер разговаривал почти
спокойно, потребовав, чтобы ситуация в полосе действия группы армий «Центр» была
нормализована любой ценой. Любой — это значит любой. Все остальные операции, включая
наступление на Петроград, следовало немедленно остановить, а освободившиеся резервы
направить в распоряжении группы армий «Центр». В противном случае исход сражения на
дальних подступах к Москве мог оказаться воистину непредсказуемым.
Примечание авторов: * В ставке Гитлера Кейтеля за глаза называли лакейтель.
22 августа 1941 года, 14:05. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка
Красновичи.
ПС-84, на котором маршал Шапошников летел в гости к потомкам в сопровождении
адъютантов, референтов и товарищей из НКИДа, сопровождали два звена истребителей
МиГ-3, а на входе в зону ПВО потомков к ним присоединились два стремительно-элегантных
угловатых винтокрылых аппарата потомков*.
Примечание авторов: * даже один «Аллигатор», с его умением вертеться вокруг
собственного хвоста, в деле защиты VIP-борта от вражеских истребителей будет
эффективнее, чем шестерка высотных и скоростных, но не очень маневренных истребителей
МиГ-3. Но что имели, то и отправили. Як-1 и ЛаГГ-3 (тоже, кстати, тяжел, как бабушкин
сундук) только начали выпускать, а послать в эскорт И-16, или, упаси Карл Маркс с
Фридрихом Энгельсом, И-153 «Чайка» — это значило уронить в грязь престиж советской
державы.
Под крылом самолета проносились верхушки деревьев; маршал смотрел в
иллюминатор и с тяжелым чувством вспоминал свой визит в штаб Брянского фронта,
который ему все же пришлось совершить во избежание появления разного рода негативных
последствий, по причине самовольства генерала Еременко. Пока Шапошников был в штабе
Резервного фронта у Жукова, командующий Брянским фронтом успел устроить
командующему 50-й армией разнос за несанкционированные контакты с
«белогвардейщиной», а также за донесение, отправленное в Ставку в обход штаба Брянского
фронта. И это несмотря на приказ о позволительности и даже желательности таких
контактов, подписанным им Шапошниковым, как начальником Генерального Штаба, и
товарищем Сталиным, как наркомом обороны и Верховным Главнокомандующим. Когда
генералы начинают своевольничать таким вот образом, их надо уже не снимать с
должностей, а арестовывать и сразу расстреливать.
Впрочем, до таких крайностей дело не дошло. Внезапное появление маршала
Шапошникова в штабе Брянского фронта произвело на генерала Еременко просто волшебное
действие. Грозный и громогласный генерал вдруг стал тихим и незаметным человечком,
который заискивающе смотрел в глаза ужасному маршалу и спрашивал «Чего изволите?».
Впрочем, маршал, прочитавший все, что на Еременко смогли собрать потомки, ни на секунду
не поверил в столь показное раскаяние. Напротив, этот подхалимаж его даже взбесил.
Впрочем, никаких горячих слов генералу Шапошников говорить не стал, просто посоветовал
не отдавать указаний в войска без согласования с генералом армии Жуковым, который уже
едет сюда принимать должность. О том же был проинформирован и начальник штаба
Брянского фронта, генерал Захаров. Мол, Жуков придет, порядок наведет, а вы пока
готовьтесь.
Немного подумав, маршал Шапошников пошел к аппарату ВЧ, вызвал товарища
Сталина и в присутствии Еременко доложил о принятых мерах. При этом проштрафившегося
генерала не звали к аппарату и не распекали, как не вызывают к телефону покойника, чего бы
он там не натворил еще при жизни. Вот тут уже бывшему командующему Брянским фронтом
стало по-настоящему страшно. Такие вещи заканчиваются не управлением кадров наркомата
обороны, где какое-то время всего лишь придется ждать очередного назначения «с
понижением», такие вещи заканчиваются внутренней тюрьмой на Лубянке и ежедневным
ожиданием расстрела. Впрочем, после этого разговора Шапошников посчитал свою задачу
выполненной и покинул штаб Брянского фронта так же внезапно, как прибыл.
От аэродрома Брянск-Северный до базы потомков в Красновичах лететь было всего-то
двадцать пять минут, и все это время маршал Шапошников мучился мыслью, а правильно ли
он сделал, не отправив генерала Еременко до прибытия Жукова хотя бы под домашний арест?
Нет, решил он в итоге, все было сделано правильно. Генерал Еременко врун, хвастун,
подхалим, а еще он член неформального партийного клана, объединяющего выходцев из
Украинской ССР, но при этом не предатель; и арестовывать, даже временно, его было бы
неправильно. Впрочем, когда из кабины пилотов доложили, что впереди уже видны
Красновичи, до которых осталось пять минут лету, генерал Еременко был тут же забыт. Не до
него сейчас было.
Непосредственно при подлете к Красновичам маршал Шапошников убедился, что
сообщения потомков о переброске на плацдарм дополнительных сил не расходились с
действительностью. Из того, что сверху выглядело как огромное цилиндрическое облако
тумана, выползала длиннющая, как змея, танковая колонна, которая по специально
проложенной грунтовой дороге двигалась дальше, в сторону райцентра Сураж. Пыль,
поднятую гусеницами, сносило в сторону ветром, а темно-зеленые коробки с торчащими
чуть вверх и вбок палочками крупнокалиберных стволов все шли и шли навстречу гулко
громыхающему горнилу войны. Наконец пилот завершил облет посадочной площадки,
оценив качество полосы, положение «колдуна», показывающего силу и направление ветра, а
также местоположение знака «Т», указывающего точку на полосе в которой самолет должен
был коснуться колесами земли. Все дальнейшее было лишь делом техники.
Не земле, у трапа, маршала Шапошникова встречал сам командующий экспедиционной
группировкой «потомков» генерал-лейтенант Матвеев. Кроткое рукопожатие под щелчки
фотокамер немногочисленных корреспондентов — и вот уже маршал и сопровождающие его
лица садятся в машины, чтобы направиться в двадцать первый век, во время как раз
наступившей паузы* между прохождением двух механизированных колонн. Проехав на
другую сторону портала, где в это время было ранее утро, маршал Шапошников и
сопровождающие своими глазами увидели смертное поле 3-й панцердивизии вермахта и
колонны техники, ожидающей своей очереди на переправку, освещенные розовыми лучами
только что взошедшего весеннего солнца. Сразу за порталом советскую делегацию ждал
пассажирский вертолет Ми-172, на котором прибывшим из 1941 года товарищам через два
часа полета, к восьми часам тридцати минутам утра, предстояло попасть прямо на
вертолетную площадку здания, расположенного по адресу: Фрунзенская набережная, дом
22**. Время не ждало.
Примечание автора:
* Такие паузы в транспортных потоках регулярно делались для того, чтобы
истощившийся портал успел возобновить свою энергию.
** Фрунзенская, набережная дом 22 — Национальный центр управления обороной
Российской Федерации.
23 апреля 2018 года 08:15. Брянская область, Унечский район, село Красновичи.
Майор полиции Антон Васильевич Агапов.
С того сумасшедшего дня двадцатого апреля, когда за один день для нас началась и
закончилась война, минуло уже трое суток. Теперь война громыхает по ту сторону портала, в
который каждый день и час входят все новые и новые подкрепления нашей группировки, а с
другой стороны на санитарных машинах все везут и везут раненых; и нет конца-края этому
потоку. Всеобщую мобилизацию наш новый-старый президент объявлять все же не стал,
вместо того вышел указ о наборе добровольцев, желающих в 1941 году воевать с
германскими фашистами. Лучше бы Президент просто объявил мобилизацию, потому что
молодые и здоровые парни тут же бросились в военкоматы записываться в борцы с
фашизмом, забив их до отказа, а при мобилизации их бы организованно вызывали
повестками. По России-24 показывали даже сюжет с нашими «бывшими», организованно
вернувшимися со своей Обетованной Земли, чтобы записаться добровольцами на борьбу с
фашизмом. На Адика с его помоечным войском зуб у них размером с Эйфелеву башню. Не
знаю, что там было дальше, но по «ящику» этот случай пропиарили громко — мол,
международная солидарность и прочее бла-бла-бла. Не знаю, как начальство, но я думаю, что
Адику и так давно пора начинать жрать свой цианид, поэтому мы обойдемся без помощи
этих хитровыделаных потомков Моисея. Знаем мы их помощь, плавали в девяностые годы.
Помогут тебе на копеечку, а в отдачу потребуют рубль.
Помимо всего прочего, нам, полицейским, приходится отлавливать и возвращать
родителям разных несовершеннолетних оболтусов, собравшихся сбежать на войну. Один
орел, четырнадцати лет от роду, долетел до нас аж из Читы. Радует, конечно, что парни хотят
быть героями и защитниками родины, а не радует то, что этим мелким засранцам нужно
думать не о войне, а о школе. В наше время безграмотные солдаты никому не нужны, это я
им на своем личном опыте могу рассказать.
Намылился по этому пути в военкомат и наш сержант Вася, хотя я его предупреждал,
что абы кого туда брать не будут — это раз, и у него еще не зажило простреленное плечо —
это два, но Вася упрям, как целая отара баранов, и поэтому в военкомат он все же пошел. Но
тут выяснилось, что не все так просто, и Васю на фронт никто брать не собирается. Во-
первых — у сотрудников полиции бронь, нам и тут работы хватает, только успевай
поворачиваться, во-вторых — у Васи действительно не зажило плечо, даже если его отпустит
начальство, к медкомиссии с таким ранением его допустят не раньше чем через полгода, и в-
третьих — учиться надо, Вася, учиться и еще раз учиться. Все вакансии на пополнение
мотострелков были с запасом закрыты еще в первый день, а сейчас нужны артиллеристы,
командиры орудий и наводчики, танкисты, снайперы, операторы ПТРК и прочая, прочая,
прочая…
От этого известия Вася начал страдать, аж моих сил не было на него смотреть, но я ему
сказал, что война закончится не завтра и не послезавтра, да и плечо у него заживет тоже не
через неделю, а пока пусть после службы ходит в ДОСААФ и учится на права по категорий*
«БЕ» и «СЕ». Водители грузовых и легковых автомобилей с прицепом — тоже весьма
востребованная военная специальность. На складах мобхранения просто не… бенное, то есть
невиданное, количество прицепных пушек невостребованных сейчас калибров 85, 100 и 122
миллиметра, и просто огромное количество боеприпасов к ним, а там, по ту сторону
Портала, это настоящие вундервафли, от огня которых немцам резко поплохеет. Они тем
более востребованы, что за время отхода от границы Красная армия потеряла очень большое
количество артиллерийских стволов и теперь остро нуждается в пополнении своих
артиллерийских парков.
Примечание авторов: * советские пушки: дивизионные 76-мм УСВ и ЗиС-3,
противотанковые 57-мм ЗиС-2 и 45мм 53-К вполне могут буксироваться российским
легковым автомобилем УАЗ-3153 (выпущено более 23 тыс. шт.), для управления которым
требуются права российской категории БЕ.
Кроме всего прочего, у нас сегодня очень печальный день. Сегодня, по прошествии
трех дней, мы будем хоронить детей, а также прочих жителей Красновичей, убитых
немецкими фашистами тем страшным утром. Для нас, как для полицейских, это еще
дополнительные меры безопасности, ибо никто из убитых горем родных не хочет, чтобы эти
похороны стали предметом пересудов в желтой прессе. Поэтому наша обязанность — не
допусти того, чтобы сегодня днем на кладбище появился бы хоть кто-то еще, кроме
скорбящих родственников, священника и представителя районных властей, ибо бывший
глава сельского поселения тоже находится среди погребаемых, а у нас, у русских, о мертвых
говорят либо хорошо, либо никак.
23 апреля 2018 года, 08:45. Москва, Фрунзенская набережная 22, НЦУО МО РФ.
Первым делом после прибытия в Москву 2018 года гостей из СССР-1941 накормили
завтраком. Во-первых — те и в самом деле были голодны, а во-вторых — нужно было дать
немного времени, чтобы на Фрунзенскую набережную бы подъехали Президент Путин,
министр обороны Шойгу и коллега маршала Шапошникова — начальник генерального штаба
генерал Герасимов.
Разговор у высоких договаривающихся сторон сразу же пошел без преамбул и по
существу. Дело в том, что рыба предполагаемого договора между сторонами была передана в
Москву-1941 еще после визита майора Голышева и советская сторона уже успела разработать
к нему свои поправки, пожелания и хотелки. Впрочем, хотелки на то и хотелки, чтобы вечно
оставаться нереализованными. Что касается поправок и пожеланий, то в основном они
касались статуса и снабжения российского экспедиционного корпуса на территории СССР.
Российской стороне хотелось бы, чтобы Советский Союз взял на себя снабжение и
содержание экспедиционной группировки и чтобы из будущего поставлялись только
высокоточные боеприпасы, не производящиеся в 1941 году, а все остальное шло от
принимающей стороны. Экспедиционной группировке требуются продовольствие, соляр,
керосин, мыло, соль, спички, патроны для винтовки Мосина, гаубичные снаряды калибра 122
и 152 мм — короче, все, что производится советской промышленностью и может быть
потреблено экспедиционным корпусом. Мы с общим врагом воюем или как?
Советская сторона в ответ справедливо указывала, что в связи с отступлением Красной
армии на большое расстояние в восточном направлении уже был утрачен урожай почти на
всей правобережной Украине, в Белоруссии и в Прибалтике, и что в связи с такими потерями
СССР грозит голод и без расхода дефицитного продовольствия на содержание
экспедиционного корпуса РФ. Что они сами хотели бы просить продовольственной помощи
на двадцать или, еще лучше, тридцать миллионов тонн зерна. И склады боеприпасов, на
которых нужные российским коллегам снаряды лежали монбланами и эверестами, тоже
попали во вражеские руки — снаряды советская сторона поставить может, но только в
ограниченном количестве, иначе ее собственная тяжелая артиллерия останется без снабжения
снарядами.
— А это правда, — вкрадчиво спросил у маршала Шапошникова, генерал Герасимов, —
что после июльского перепуга, когда в приграничных округах было утрачено большое
количество артиллерийских орудий, почти вся советская тяжелая артиллерия была
отправлена в глубокий тыл, где благополучно пребывает и поныне, а советская пехота ходит
в атаки с одними винтовками и при поддержке огня совершенно незначительного количества
трехдюймовых дивизионных пушек?
— Да, это правда, — опустив голову, ответил маршал Шапошников, — советской
артиллерии остро не хватает тягачей для буксировки пушек-гаубиц А-19 и МЛ-20, из-за чего
и было принято такое решение. В случае возникновения критической ситуации артполки без
собственной механической тяги становятся легкой добычей подвижных сил немцев. Решение
об удалении с фронта тяжелой артиллерии было принято только по этой причине.
— Вот видите, Борис Михайлович, — сказал Шойгу, — вам нужны еще и
артиллерийские тягачи. Не скажу, что у нас такого добра много, но в качестве замены мы
можем предложить вам грузовики, способные везти на крюке до восьми тонн веса. Но
снаряды к пушкам вы нам все-таки поставьте, или у вас еще промышленность по
производству боеприпасов тоже оказалась потеряна?
— Частично, — честно ответил Шапошников и пояснил, — частично работает,
частично потеряна, частично находится в пути на эвакуацию и развертывание производства
на новом месте. Ориентировочный срок возобновления производства в полном объеме —
декабрь этого года, январь следующего…
Шойгу внимательно перечитал записи на своем ноутбуке, где в колонку было
перечислено все, что требуется СССР, и склонился к уху сидевшего рядом президента
Путина.
— Владимир Владимирович, — вполголоса произнес он, без увеличения пропускной
способности портала мы не сможем выполнить эти заявки и на одну треть. Быть может,
сделать паузу в переброске войск, отвести людей подальше и сбросить на портал еще два-три
«папы», лишь бы мы могли возить грузы, не делая каждые полчаса перерывы, потому что
портал устал…
— Сергей Кожугедович, — так же тихо ответил президент, — я займусь этим вопросом,
обещаю вам. Думаю, что, прежде чем кидаться бомбами, нам надо подключить к этому
вопросу ученых, должны же они были успеть хотя бы частично разобраться в механизме
функционирования этого портала. Но об этом немного позже…
Президент обвел взглядом присутствующих и произнес:
— А сейчас, коллеги, давайте переключимся на вопросы, которые не требуют массовой
перевозки грузов из нашего мира в ваш, и наоборот. Например, меня очень интересует
уточнение правовых аспектов положения наших граждан на территории Советского Союза,
установление режима их экстерриториальности и неподсудности по местным законам. А то
знаю я ваших деятелей в госбезопасных органах. На радостях нашьют дел на наших граждан
за неумеренную болтовню языком на политические темы, и что потом? Мы этого тоже просто
так оставить не сможем, и получится нехорошо. Так что эти вопросы лучше решить заранее,
не дожидаясь эксцессов.
— Но мы тоже не можем позволить безнаказанного подрыва социалистических
устоев, — возразил присутствовавший в составе делегации работник этих самых «органов» в
чине капитана госбезопасности.
— Ой, — ответил Президент, имитируя одесский акцент сотрудника НКВД, — только
не надо агитировать меня за советскую власть. Я сам родом из вашей конторы и знаю, что
там почем. Отмороженных антисоветчиков, вроде покойного Немцова или Каспарова, у нас в
войсках нет. Ну не идут такие люди ни в офицеры, ни в контрактники, предпочитая совсем
иные занятия. При этом все наши люди привыкли говорить, что думают, а не думать, что
говорят. А думают они много всего разного, ибо тот результат, к которому СССР пришел
после двух месяцев войны, никаких слов, кроме матерных, не заслуживает. Несмотря на все
чистки, дураков, хорошо владеющих политической фразеологией, среди советского
руководства пока еще больше, чем достаточно, и этих дураков иначе как дураками назвать и
не получается.
Чекист хотел было еще что-то возразить, но маршал Шапошников посмотрел на него
тяжелым взглядом и тихо, но веско произнес:
— Хватит, товарищ Заславский. Товарищем Сталиным мне даны все полномочия на то
чтобы соглашаться на все разумные требования российской стороны. А это требование мне
кажется разумным, ведь они требуют экстерриториальности исключительно для своих
граждан, а не для граждан СССР, с которыми те будут вести свои разговоры.
— Постойте, Борис Михайлович, — сказал президент, — так дело тоже не пойдет. В
одних рядах с нашими солдатами сейчас сражается уже несколько тысяч советских бойцов и
командиров. И что их потом — всех оптом в лагеря, потому что без разговоров, в том числе и
на политические темы, между боевыми товарищами явно не обойдется. Одно дело, когда кто-
то по-смердяковски убеждает, что немцы умная нация, а мы глупая, и поэтому надо поднять
лапки и идти сдаваться в плен. И совсем другое, когда говорят, что маршал Тимошенко дурак
и предатель, с начала войны загнал в окружение и немецкий плен миллион бойцов и
командиров, и намерен дальше загнать еще два раза по столько же.
— Не вижу большой разницы, — буркнул капитан ГБ Заславский, — и такие, и другие
разговоры разлагающе действуют на воинские части и снижают их боеспособность.
— Во втором случае, — парировал президент, — после первых же поражений советская
власть сама должна была снять этого человека с должности и разобраться, кто он такой на
самом деле. Если дурак — то перевести на соответствующую работу, не связанную с
руководящими обязанностями, а если предатель — расстрелять, как расстреляли генерала
Павлова. А если оставить все как есть, то это будет разлагать положение в войсках, сколько
бы вы и охотились за болтунами. Пока не будет устранена причина — разговоры будут
продолжаться.
Президент перевел дух и продолжил:
— И еще. Я бы предложил ввести такое понятие, как «кандидат на гражданство». По
крайней мере, по нашим законам почти любой гражданин СССР сможет на законных
основаниях перебраться на территорию Российской Федерации. Хотелось б, чтобы и СССР
принимала к себе тех наших граждан, которые любой ценой хотят жить при социализме.
— Думаю, что это разумное требование, — сказал Шапошников, — и, как мне кажется,
вы хотите, чтобы кандидаты подчинялись законам той страны, в гражданство которой они
собираются вступить?
— Совершенно верно, Борис Михайлович, — подтвердил Президент, — те, что хотят
жить в СССР, пусть подчиняются законам СССР, а те, кто хотят жить в Российской
Федерации, пусть подчиняются законам Российской Федерации.
Потом переговорщики договорились о создании Объединенной группы войск с
объединенным командованием. Командующим группировки, созданной на основе Брянского
фронта, был назначен генерал армии Жуков, его замом — генерал-лейтенант Матвеев, а
начальником штаба стал генерал-майор Василевский. Итак, после нескольких часов
переговоров, примерно в три часа дня по Москве, советская делегация покинула здание на
Фрунзенской набережной, села в вертолет и отправилась в обратный путь в СССР-1941.
Переговоры завершились успехом, соглашение было подписано, теперь предстояла работа по
его практической реализации.
23 апреля 2018 года 14:15 СЕ. Бельгия, г. Касто, Объединенное командование НАТО.
Присутствуют:
Главнокомандующий объединёнными силами НАТО в Европе — генерал Кёртис
Скапаротти
Командующий сухопутными войсками США в Европе — генерал Бен Ходжес
Главнокомандующий объединенными силами НАТО в Европе, будто раскладывая
карточный пасьянс, одну за другой выкладывал на стол спутниковые фотографии. На этих
фотографиях, сделанных с очень высоким разрешением, была изображена местность, еще
совсем недавно бывшая ареной жесточайших боев, а также забившие все дороги колонны
военной техники и автотранспорта.
— Вот, полюбуйтесь, Бен, — произнес он, обращаясь к генералу Бену Ходжесу,
командующему американскими сухопутными войсками в Европе.
— Что это, Майк*, Донбасс? — с оттенком равнодушия спросил тот, просмотрев
несколько фотографий. — Наши боевые свинки опять получили от русских по копытцам?
Примечание авторов: * Майк — армейское прозвище генерала Кертиса Скапаротти.
— Нет, Бен, — ответил главком НАТО, — это не Донбасс, а другой конец России —
там, где ее границы примыкают сразу к границам Белоруссии и Украины, но наши боевые
свинки тут ни при чем. По копытцам крепко получили совсем другие люди. И хоть русские
объявили об этом во всеуслышание, но тогда, три дня назад, на это никто не обратил
внимания, уж слишком невероятной была та информация.
— Майк, — вопросительно хмыкнул Бен Ходжес, — вы имеете в виду тот случай, когда
русский президент заявил, что на территорию его страны вторглись некие «немецко-
фашистские захватчики»? Честно сказать, я продумал, что это была телевизионная
инсценировка в честь их праздника Великой Победы, который должен наступить пару недель
спустя.
— Не один вы так подумали, — ответил Скапаротти, — к тому же у нашей разведки
просто не было возможности проверить полученную информацию. Сканирование с орбиты
современными средствами было невозможно, потому что русские ставили очень
эффективные помехи, а фотографировать по старинке было невозможно из-за того, что над
местом событий все это время стояла плотная облачность. Впрочем, в тот день, когда русский
президент выступал по их телевидению, один из наших спутников засек в том районе
вспышку очень мощного взрыва, с легкостью пробившуюся сквозь облака. Сегодня наконец
облака рассеялись, и нашей разведке сразу же удалось получить подтверждение истории,
рассказанной мистером Путиным. Кроме того, было обнаружено, что русские войска колонна
за колонной уходят в это черное облако, и обратно никто из них не возвращается, по крайней
мере, встречное движение можно считать незначительным. Внутри этого облака уже давно не
должно было остаться места для войск, а они все идут туда и идут бесконечным потоком.
— И вы считаете, Майк, — усмехнулся Бен Ходжес — что дыра между мирами — это
не мистификация русского диктатора, и что он действительно нашел в прошлом Адольфа и
объявил ему войну? Ну, так все к лучшему. Эта война ослабит русских, и нам наконец
удастся принудить их к покорности.
— В Белом Доме и Пентагоне считают иначе, — ответил Главком НАТО, — они
думают, что русские могут использовать эту войну в прошлом, как полигон для жизненных
упражнений*. Войска, имеющие такой боевой опыт — это совсем не то, что войска, такого
опыта не имеющие.
Примечание авторов: * жизненное упражнение — англоязычный военный термин,
обозначающий боевую операцию, единственной целью которой является получение
войсками практического опыта ведения боевых действий.
— Слишком все это сложно, Майк, — возразил генерал Бен Ходжес, — насколько я
помню, прежде президент Путин никогда не испытывал тяги к каким-либо действиям,
отвлеченным от практической реальности. Все его вторжения преследовали прямые и
конкретные цели, и потому всегда имели полный успех.
— Возможно, ты и прав, Бен, — ответил Кертис Скапаротти, — но только в Белом Доме
и Пентагоне сильно обеспокоены и требуют остановить русских. При этом мне абсолютно
непонятно, каким местом они там, в Вашингтоне, думают? У нас в Восточной Европе
несколько батальонных тактических групп плюс союзники, о безопасности которых мы еще
должны заботиться, а у русских там не меньше полумиллиона солдат и офицеров, несколько
тысяч танков, самолеты и ракетные установки. Если мы к ним вторгнемся, то наших парней
мгновенно уничтожат, а некоторое время спустя русские начнут свое ответное наступление
на территорию Европы …
— А если к русским вторгнемся не мы, а наши боевые поросята? — сказал Бен
Ходжес. — Мои парни из числа инструкторов говорят, что они уже научили их всем
необходимым военным премудростям. Пусть теперь попробуют применить свои таланты
против, как они сами говорят, государства-агрессора, а мы укажем им, где именно, и,
возможно, даже поаплодируем.
— Такой шаг украинского правительства, — серьезно заметил главком НАТО, — может
побудить русского президента раз и навсегда ликвидировать Украину как государство, ведь
вторжение ее войск на российскую территорию по всем правилам будет считаться
объявлением войны. Войны, после которой Украина в своем нынешнем виде просто исчезнет.
— Пусть исчезнет, — ответил Бен Ходжес, — самое главное заключается в том, что мы
не будем ответственны, за все то, что бы они ни натворили. Заявим, что это была чисто
украинская инициатива, что мы сожалеем и очень сочувствуем. Одновременно можно будет
поднять шум в прессе, назвав действия русских нелегитимными, превышающими
необходимую оборону и нарушающими договор ДОВСЕ…
— Русские уже лет пять как вышли из этого договора, да и мы тоже не стремимся его
соблюдать, — ответил главком НАТО, — но самое главное, что мне нравится ваш подход.
Лишь бы не вмешался большой Дон и не погнал бы наших парней на верную смерть во имя
бытующей в нашем Конгрессе дурацкой идеи «остановить русских любой ценой», и
неважно, куда они при этом идут. Выгнать бы этих конгрессменов в чистое поле, дать в руки
по винтовке и послать в атаку на пулеметы. Дышать бы в Америке точно стало бы легче.
23 апреля 2018 года 18:05. Белоруссия, г. Минск, Резиденция президента Республики
Беларусь.
Президент РБ Александр Григорьевич Лукашенко.
Три дня президент независимой Белоруссии Александр Лукашенко ждал, когда его,
наконец, официально или не очень пригласят к общему столу делить шкуру убитого
русскими солдатами немецкого медведя. Тогда ему еще и в голову не приходило, что охота на
немецкого медведя-людоеда только началась — и он, живой и почти здоровый, пока еще
бегает по лесу, активно отбиваясь от охотников. Кроме того, в последнее десятилетие (чем
дальше, тем больше), Александр Григорьевич своей многовекторной политикой и
некоторыми экстравагантными поступками (вроде объятий с «кровавым пастором»
Турчиновым) изрядно подпортил свое реноме среди московских набольших людей и Самого
Владимира Владимировича. Следует понимать, что таких многовекторных «партнеров», как
он, обычно не зовут поучаствовать в общем деле с процентом от прибыли, а посылают
подальше по схеме «иди отсюда, мальчик», а если «мальчик» проявляет настойчивость, то
ему даже указывают точный адрес, куда следует идти.
Итак, прождав три дня и ничего не дождавшись, потому что на обычные намеки и
«зондирование» Минска Москва отвечала глухим молчанием, утром 23-го числа белорусский
президент сел в самолет и полетел в Москву — решать вопрос лично. Но в Москве в
Администрации президента России с Александром Григорьевичем встретился только
товарищ Иванов, и широко улыбаясь, как он это умеет, сообщил, что президент России в
связи с чрезвычайной ситуацией в настоящий момент никого не принимает и работает над
документами. Как только вы нам понадобитесь — мы вам обязательно сообщим*. На самом
деле как раз в тот момент на приеме у президента находился маршал Шапошников и
сопровождавшие его лица, и обговаривались последние политические детали предстоящего
соглашения.
Примечание авторов: * Еще за год до описываемых событий, в самой что ни на есть
реальной реальности, белорусский президент побывал на Украине, где встречался с
тамошним политическим бомондом, включая «кровавого пастора» и «президент-кондитера»
и в ходе этого визита заявил, что «братская Украина воюет за свою независимость».
Реакция официальных властей РФ на это заявление была тогда следующей:
“Слова Лукашенко вызывают недоумение и возмущение. Прежде всего хотелось бы
узнать, с кем именно братская ему Украина воюет? Тем более за независимость?.. Раз уж
Лукашенко солидаризируется с позицией украинского руководства, то тогда он вслед за ними
тоже должен признать, что Россия является “агрессором”. В этом случае встанет
закономерный вопрос — а что Беларусь делает в составе Союзного государства, в составе
ОДКБ и ЕАЭС? Соответственно, на каком основании она получает те льготы, преференции и
экономическую помощь со стороны России, которой она пользуется на протяжении
последних 22 лет?
Вместе с тем всем ответственным лицам в Минске необходимо понимать, что не может
быть независимости только на словах. Независимость — это весь комплекс
жизнедеятельности государства, начиная от политики и идеологии и заканчивая финансами и
экономикой.”
Несмотря на то, что Лукашенко тогда скромно промолчал и ниоткуда никуда не вышел,
в Москве его окончательно прекратили воспринимать как союзника, переведя в разряд
попутчиков-попрошаек.
После отказа в личной встрече с президентом России Лукашенко решил, что в Москве
его вместе с его многовекторной политикой и извечным попрошайничеством — то у Запада,
то у России — просто не желают знать. В величайшем раздражении белорусский президент
вернулся обратно и в Минском аэропорту разразился пространной антироссийской речью —
вроде той, после которой «отношения оказались испорчены газом». После этого, прибыв в
свою резиденцию, Лукашенко собрал заседание правительства, на котором сначала подверг
уничтожающей критике тех своих министров, которые были авторами и идеологами
приведшей к такому печальному результату многовекторной политики, а потом еще раз
потребовал «блюсти интересу республики Беларусь», несмотря ни на какие заключенные
прежде договора. Весьма скользкий, надо сказать, путь, потому что тогда эти самые договора
утратят свою силу, и тогда подсчитывать политические и экономические убытки придется
уже белорусскому президенту. Впрочем, об этом человеке пока все, до особого, так сказать,
распоряжения.
23 августа 1941 года 07:45. РСФСР, г. Брянская область, Мглинский р-н, д. Черновица,
зона флангового перехлеста частей ВС РФ (228-го тп 144-й мсд) и 290-й сд. 50-й армии
Брянского фронта.
Генерал армии Георгий Константинович Жуков.
Возбужденно вдыхая терпкий утренний воздух, Жуков стоял на наблюдательной вышке,
наскоро возведенной на вершине поросшей лесом безымянной высоты с отметкой 179, и
оглядывал в бинокль окрестности. Еще сутки назад он закисал в штабе Резервного фронта, и
вот — его первое по-настоящему боевое со времен Халкин-Гола назначение. А посмотреть
здесь ему было на что. Именно тут, где дорога Мглин-Клетня пересекает протекающую среди
заболоченных лесов речку Воронуса, позавчера в одиночку, а вчера при поддержке частей
290-й стрелковой дивизии один танковый полк потомков остановил продвижение на юг 47-го
моторизованного корпуса немцев. Теперь там, за рекой, дорога и заболоченный придорожный
лес пестрели обгорелыми изувеченными коробками разбитых немецких танков. Снаряды
крупнокалиберных танковых пушек потомков наносили «тройкам» и «четверкам» такие
тяжелые повреждения, что немцы даже не пытались эвакуировать их с поля боя для ремонта,
ибо при любых обстоятельствах эта бронетехника была неремонтопригодной и годилась
только в переплавку.
Жуков не мог не признать, что позиция для обороны тут была просто идеальная. Займи
в свое время этот рубеж стрелковая дивизия Красной армии со всеми средствами усиления —
и немцам пришлось бы искать для своих прорывов другое направление, и не факт еще, что
его бы удалось найти в приемлемые сроки. Местность тут болотисто-лесистая, на одну
дорогу, пригодную для снабжения войск* по фронту возможного наступления, приходится
сотня километров заболоченных чащоб, где могут пройти только медведи, да еще русские
солдаты, тащащие на руках батальонные минометы и противотанковые пушки. Немцы тоже
пытались совершать такие обходные моменты, чтобы взять в кольцо закрепившихся на
выгодном рубеже российских танкистов, но раз за разом их мелкие группы частью
уничтожались, а частью отгонялись перемещающимися по рокадным дорогам российскими
мотострелковыми ротами, к которым постепенно присоединялись выходящие из окружения
под Кричевом подразделения 13-й армии.
Примечание авторов: * Нет, немецкие солдаты с легким вооружением точно так же
умеют просачиваться по лесам и болотам в обход непреступных позиций, но, не имея за
спиной транспортной магистрали, пригодной для снабжения войск, они никогда не пойдут
вперед дальше ближнего вражеского тыла. Любой офицер вермахта с училища знает, сколько
боеприпасов, продовольствия и медикаментов должно потреблять его подразделение или
часть. Таким образом, немецкие войска, оторвавшиеся от снабжения, очень быстро должны
почувствовать дефицит продовольствия и боеприпасов. И если продовольствие еще можно
реквизировать у местного населения, то патроны к винтовкам Маузера и единым пулеметам
вермахта, а также мины к минометам и снаряды к пушкам на земле не валяются и в огородах
у селян не растут; и тогда люфтваффе вынуждено строить к этим несчастным воздушный
мост, доставляя все необходимое по воздуху, что очень дорого и не всегда возможно.
Такие же трудности испытывают и оторвавшиеся от снабжения советские войска, но до
советских генералов эта истина стала доходить только на третий год войны. А до того при
множестве тактических и даже стратегических наступательных операций советские войска
сами ставили себя в безвыходное положение. Самый яркий пример — это трагедия второй
ударной армии, почти полностью погибшей по причине отрыва от снабжения. Нельзя же
называть транспортной артерией болотистую тропу, проходящую через узкий (шириной
всего 800 метров) перешеек, который противник простреливал не только из пушек и
минометов, но и из пулеметов.
В настоящий момент генералу армии все это на пальцах объяснял подполковник из
будущего, командир танкового полка, и для будущего Маршала Победы многие его слова
звучали настоящим откровением свыше. В принципе Жуков испытывал определенную
слабость к таким вот уверенным в себе, немногословным командирам, которые способны не
только успешно выполнить поставленную задачу, но еще и спокойно, деловым тоном и без
хвастовства объяснить вышестоящему начальству, что и как было сделано для достижения
этого успеха.
Будь этот подполковник из рядов РККА и попади он в поле зрения генерала армии по
такому вот поводу, то при отсутствии крупных «косяков» быть ему и командиром бригады, и
командиром дивизии, и даже, возможно, командующим танковым корпусом. Потом Жуков
подумал, что по пробивной мощи на открытой местности этот полк как раз и тянет на
добротно укомплектованный новой техникой механизированный корпус довоенного
формирования. На этой же болотистой и лесистой местности, малопригодной для действий
подвижных частей, подполковник сделал все что мог. И врага отразил с большим для него
уроном, и сам не понес чувствительных потерь, сохранив свою часть для дельнейших
действий. В принципе, танковый полк потомков отсюда можно уже снимать, перебрасывая на
более уязвимое суражское направление. Со всеми дальнейшими задачами 290-я стрелковая
дивизия должна справиться уже самостоятельно.
Насколько дела шли хорошо здесь, у потомков, настолько же плохо было в штабе
Брянского фронта. Новоназначенный командующий даже не смог добиться внятных ответов
на вопросы о положении на линии фронта и точной дислокации своих войск и войск
противника. Если положение дел в 50-й армии, чей правый фланг примыкал к войскам 43-й
армии Резервного фронта, а левый фланг сомкнулся с правым флангом «потомков», было
более-менее ясным, то отведенные в ближний тыл для проведения переформирования 3-я, а
также 13-я и 21-я армии создавали впечатление партизанского колхоза на колесах.
Тяжелее всего дела обстояли в оторванной от основных сил фронта 21-й армии,
отходящей на юг под давлением превосходящих сил противника. До самого последнего
момента она даже не имела командующего, и сведения о ее положении в штабе фронта были
самые скудные. Эта армия даже не установила локтевого контакта с левым флангом
«потомков». Что касается 3-й и 13-й армий, то они обе участвовали в злосчастном для
Западного фронта приграничном сражении, обе попали в окружение и вырывались из него по
вражеским тылам. Обе понесли тяжелейшие потери, сильно снизившие их боеспособность, и
обе нуждались в пополнении и переформировании.
От 3-й армии имелся только штаб, дислоцированный за стыком 50-й и 13-й армии, так
как остатки ее войск были переданы в состав сражающейся под Гомелем 21-й армии, а новые
стрелковые дивизии, частью с переформирования, частью сформированные в июне-июле
пока не прибыли. В 13-й армии, располагавшейся южнее Почепа, а значит, уже фактически в
советском тылу, дела обстояли еще хуже. Штаб армии и ее командующий генерал-майор
Голубев (бывший командующий 10-й армией, в самом начале войны разгромленной на
вершине Белостокского выступа) не представляли ни точного положения своих дивизий, ни
их истинной численности.
Правда, активно прибывающие маршевые пополнения позволяли надеяться, что в
самом скором времени старые названия наполнятся новым содержанием, но поскольку на
уровне полков и батальонов почти не осталось имеющего боевой опыт первоначального
состава, то боевую ценность этих дивизий без переподготовки и боевого слаживания, по
мнению потомков, можно считать весьма сомнительной. Нет, сражаться эти войска будут
яростно и самоотверженно, как это и подобает настоящим защитникам советской родины, но
из-за отсутствия боевого опыта будут нести тяжелые неоправданные потери, что поставит
под вопрос выполнение поставленной перед ними боевой задачи.
Тогда, плюнув на все, генерал армии связался по ВЧ со Ставкой (которая уже имела
кодированную радиосвязь со штабом группы экспедиционных войск РФ) и сообщил, что дела
в штабе фронта он принял, а теперь ему необходимо наладить прямую связь с «потомками», а
также побывать у них на линии соприкосновения с противником, чтобы собственными
глазами увидеть то, что они из себя представляют на самом деле. Ставка ответила, чтобы он,
генерал армии Жуков, оставался на месте и не суетился. И точно, меньше чем через час
рядом со штабом Брянского фронта опустился винтокрылый аппарат потомков, из которого
выгрузился их делегат связи, при котором было радиооборудование с комплектом ЗАС*
Убедившись, что связь установлена, Жуков погрузился в вертолет и вылетел по маршруту,
первой промежуточной точкой посадки в котором был город Мглин…
Примечание авторов: * ЗАС — аппаратура шифрования голосовой связи.
И во теперь, когда он думал о проблемах потомков, имеющих на вооружении
зашкаливавшее все нормы количество танков и артиллерии, великолепную связь и разведку,
но в то же время не имеющих достаточного количества живой силы, чтобы суметь закрыть
каждую щелочку фронта, Жукова вдруг озарило. Если соединить дивизии 13-й армии,
наполненные пока одними только маршевыми пополнениями и не имеющие в своем составе
ни минометов с артиллерией, ни средств ПВО-ПТО, ни танков с бронемашинами, с их
прямой противоположностью, имеющей все то, чего не имеют дивизии РККА, но
испытывающие острую нехватку стрелковых частей. Пока речь идет об организации
обороны, ничего лучше такого синтеза не придумаешь. В наступлении такая химера, правда,
сразу же начнет распадаться на подвижный и малоподвижный компоненты. Расстояние,
которое стрелковая дивизия РККА преодолевает за сутки, мотострелковый полк, если он
действует в чистом прорыве и не вступает в столкновение с отступающими частями
противника, преодолеет за полтора-два часа.
Но и этот вопрос можно будет решить ко всеобщему удовольствию, передав
стрелковым дивизиям количество автотранспорта достаточное для их превращения в
мотострелковые дивизии. Автотранспорт для этого можно взять трофейный, взятый
«потомками» в ходе стремительного разгрома 24-го моторизовано корпуса. Поняв, что все,
что он хотел увидеть в районе Мглина, он уже увидел, и что враг здесь не только не пройдет,
но даже и не проползет, а боевые возможности потомков ему теперь более-менее ясны,
генерал армии Жуков начал торопить своих сопровождающих с вылетом в следующую точку
на линии противостояния, передовой опорный пункт потомков в деревне Смолевичи. Жукову
было интересно посмотреть на то, как опирающаяся на эти Смолевичи батальонная
тактическая группа потомков вот уже третий день сковывает продвижение одной
кавалерийской и нескольких пехотных дивизий противника.
24 апреля 2018 года 8:45. Украина, евросело Козино под Киевом, Резиденция
президента Порошенко.
Маленький и тщедушный спецпосланник американского президента Волкер нависал
над огромным свинообразным президент-кондитером, как храбрый голубь над статуей
какого-нибудь пережитка прошлого. И те слова, которые американец говорил Порошенко,
превращали того в самый настоящий пережиток. Ведь можно долго строить воинственные
рожи, упражняться в грозной риторике, подпрыгивать на месте, потрясая бутафорским
гуцульским топориком — в любом случае в Москве ко всей этой клоунаде относятся
индифферентно. Привыкли уже. Сейчас с утра Порошенко был достаточно трезв для того,
чтобы понимать, что стоит хотя бы одному украинскому солдату с оружием в руках пересечь
российскую границу — и ответ с российской стороны будет мгновенным и сокрушительным.
Ядерное оружие в ход, конечно, не пойдет, не тот противник, но весь остальной набор
средств молниеносного ответного удара будет представлен в ассортименте. Кроме, пожалуй,
гиперзвукового комплекса «Кинжал», потому что не по Сеньке шапка.
Так вот, американский спецпредставитель требовал как раз этого — разорвать со
страной-агрессором дипломатические отношения, объявить войну и подняв все ВСУ,
нацгадов, террбаты, сколько их там еще осталось — и организованно, рядами и колоннами,
послать их воевать Российскую Федерацию. И все это несмотря на то, что примыкающие к
Украинской границе Западный и Южный военные округа уже несколько дней находятся в
состоянии полной боевой готовности, а интенсивность полетов российских самолетов-
разведчиков А-50 и А-100 вдоль украинских границ увеличилась за это же время в четыре
раза. В такой обстановке, когда даже мыши движутся исключительно короткими
перебежками или по-пластунски, начинать какие-либо боевые действия было бы форменным
самоубийством, даже если поставлена цель объявить войну и быстренько сдаться. Некому
будет уже сдаваться.
Единственное послабление, которое было обещано Порошенко, так это возможность
ему лично и его близким отсидеться на территории НАТО под видом участия в каком-нибудь
мероприятии альянса — например, участии в саммите, посвященном сдерживанию
российской агрессии. Немного подумав, президент-кондитер, разумеется, согласился, не мог
не согласиться. Ведь стоит отказаться от этого предложения, гарантирующего хотя бы жизнь,
как могут найтись варианты и похуже. Например, тот, при котором, война с Россией все
равно начинается, но после того, как неизвестные русские диверсанты убивают несчастного
украинского президента. Кровавый пастор уже четыре года примерятся к его месту, да только
бодливой корове Бог рогов не дает. А тут такой подарок — и неважно, что жить после этого
события самому пану Турчинову останется всего несколько часов. А может, и он надеется
успеть юркнуть в уютную норку, перебежать заветную черту канадской (то есть польской)
границы и строить оттуда рожи русским преследователям, бессильным догнать его и
покарать, разъяренным видом миллионных окровавленных гекатомб. Да, он, то есть
Порошенко, сам сможет сделать все, что от него хотят заморские кураторы, потому что и сам
может сбежать за эту самую границу, где его никто не достанет, оставив всех в дураках. Надо
только вызвать к себе того, кто «между первой и второй*» — то есть министра обороны
Полторака и объяснить ему задачу. Он генерал, у него погоны — ему и командовать; а сам
Порошенко, прихватив ценные и бьющиеся вещи, направится представлять страну на
саммите НАТО. А там недалеко и до пожизненной пенсии со стороны американского
госдепартамента, как последнему президенту независимой Украины. Тихая, размеренная
жизнь в вечной алкогольной нирване — это как раз для него. А то тут, уходя в запой, даже не
знаешь, где в следующий раз придешь в себя — то ли дома, то ли в камере Лефортово, то ли
прямо в аду.
Примечание авторов: * Первак у славян — первый сын в семье, Вторак — второй сын.
А Полторак — это как?
24 августа 1941 года. 09:15. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера
«Вольфшанце».
Гитлер стоял у карты Восточного фронта. Обстановка в полосе действия группы армий
«Центр», несмотря на постоянно перебрасываемые к фон Боку резервы стремительно
ухудшалась. Вмешавшиеся в игру пришедшие из будущего потомки большевиков заставили
снимать войска со всех второстепенных направлений, перебрасывая их в район Смоленска.
Плохие новости приходящие с востока уже больше не вызывали истерики у фюрера
германской нации. Теперь, получив все доклады, отправленные еще безвестно сгинувшим
генералом Моделем и тщательно обдумав полученную информацию, Гитлер был уверен, что
он обязательно сумеет что-нибудь придумать. При очень небольшой пропускной способности
этого странного облака, которое соединяет миры, войска пришельцев не могут получать
сколь-нибудь значительных подкреплений и снабжения, а это значит, что есть возможность,
создав значительный численный перевес нанести им поражение и оттеснить обратно в свой
мир.
Разгромлен и почти полностью уничтожен 24-й моторизованный корпус, 47-й
моторизованный корпус, ввязавшись в бои на узких дорожных дефиле на подступах к
Мглину, понес серьезные потери. 46-й моторизованный корпус увяз в жесткой обороне
большевиков севернее Брянска. Командующий войсками наступающей на Чернигов 2-й
армии генерал фон Вейхс докладывал, что в настоящий момент возникла угроза флангового
удара на Гомель со стороны пришельцев силами до одной моторизованной дивизии. Еще
совсем недавно Гитлер бы только посмеялся над таким сообщением командующего армией и
разжаловал бы его как минимум в полковые командиры, а то бы и вовсе выгнал со службы за
трусость. Сколько таких танковых и моторизованных дивизий большевиков уже были
разгромлены доблестными немецкими войсками на их пути от границы вглубь русской
территории, сколько сотен и тысяч танков, артиллерийских орудий и минометов, миллионов
винтовок досталось за это время в трофеи, сколько миллионов пленных было захвачено к
настоящему моменту! Какая огромная территория со всеми своими богатствами пала к ногам
Министерства по Восточным территориям немедленно включившегося в их эксплуатацию в
интересах Рейха!
Но теперь все по-другому. Пришельцы из будущего это не большевики. Удары их
моторизованных частей стремительны и неотразимы, а потери подвергшихся этим ударам
германских войск очень велики, потому что войска пришельцев оперируют просто
ужасающей огневой мощью. Командующий понесшим ужасающие потери 2-м воздушным
флотом генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг докладывал, что над занятой ими
территорией пришельцы создали своего рода «зону смерти» куда безнаказанно не может
залететь ни один самолет. Их орудия, или что там у них еще есть, способны сбивать
пролетающие на тринадцатикилометровой высоте высотные разведчики «Юнкерс-86Р».
Эскадра полковника Ровеля потеряла над этим районом уже пять своих самолетов и больше
не хочет рисковать опытными экипажами. Любая попытка хоть одним глазком с воздуха
взглянуть на то, что творится в середине этого белого пятна, приводит только к
немедленному уничтожению самолета.
Добавили задумчивости Гитлеру и специалисты функабвера (радиоразведки) которые
сообщили, что не смогли перехватить ни одной радиограммы, которую можно было бы
идентифицировать, как принадлежащую пришельцам. Таким образом можно было сделать
выводы, что пришельцы либо не общаются с помощью радио, что невозможно, ибо это
противоречит условиям современной мобильной войны, или делают это таким образом, что
их передачи пока невозможно перехватить. Правда, в район занятый пришельцами под видом
советских окруженцев были направлены несколько разведывательных групп из состава
специального полка «Бранденбург-800». Руководством абвера перед ними была поставлена
только одна задача — произвести визуальную разведку обстановке в районе Сураж-Унеча,
вернуться и доложить, не ввязываясь ни в какие авантюры. Адмирал Канарис докладывал,
что вернувшихся групп пока еще не было.
Для того чтобы досконально разобраться в ситуации Гитлер вызвал с фронта в свою
Ставку «Вольфшанце» одного из тех генералов которым пока еще доверял. Некогда
стремительный и непобедимый Гейнц Гудериан тоже потерпел от пришельцев тяжелое
положение, но не сдался и не пал духом, как некоторые, которые уже советовали заключить с
пришельцами мир на любых условиях. И вот поступило сообщение, что самолет генерала
уже приземлился на аэродроме Виламово и с минуты на минуту он уже должен был быть
здесь. Этого человека Гитлер ждал как пророка, как мессию, как того кто донесет до него
истину в последней инстанции ибо его собственное чувство гениального предвидения вдруг
полностью замолчало, как будто оно внезапно ушло в отпуск.
Быстроходный Гейнц ворвался в кабинет стремительно, как метеор. Загорелое на
русском летнем солнце лицо, щеточка выгоревших до белизны коротких усов и зажатый под
мышкой пухлый портфель. Кстати, отсутствие реакции на этот портфель со стороны
эсесовцев личной охраны означало, что они его осмотрели и признали безвредным. Бедные
наивные гиммлеровские дуболомы, которые даже не подозревают, что стока фотографий и
несколько газет могут произвести детонацию страшнее, чем пять кило тротила или сколько
еще там может влезть в это портфель. Взрыв в руках нескольких килограмм ТНТ — это, по
крайней мере, не больно, потому что клиент сразу отлетает на небеса, а вот содержимое этого
портфеля должно было стать для Гитлера некоторым подобием отравленных Нессовых
одежд, причиняющих своему владельцу просто ужасающие мучения. Но он сам об этом пока
еще не подозревал.
— О, мой добрый Гейнц, я вас так ждал! — воскликнул фюрер германской нации,
только увидав вошедшего Гудериана.
— Мой фюрер, — ответил тот, — вы меня звали и я примчался на ваш зов со всей
возможной скоростью.
— Мой добрый Гейнц, — сказал Гитлер, — я в затруднении. Скажите, так ли страшны
вступившие в войну пришельцы и есть ли у нас какой-нибудь шанс победить их или все
безнадежно?
— Шанс победить, конечно же, есть, и немаленький, — ответил Гудериан, — потому
что пришельцы хоть и хорошо вооружены, но очень немногочисленны, и их вполне можно
одолеть за счет подавляющего численного превосходства. Но самое страшное совсем не в
них. Самое страшное в том, во что превратилась в двадцать первом веке Германия, стоит ли
нам вообще сражаться при таком раскладе…
Гудериан открыл привезенный с собою портфель и начал выкладывать оттуда стопки
газет, плотные пачки бумаг и фотографий, а так же несколько ярких глянцевых журналов.
— Все это, мой фюрер, — сказал он, — было подброшено к моему штабу позапрошлой
ночью. Вот это будет оружие пришельцев пострашнее непробиваемых панцеров с
длинноствольными двенадцатисантиметровыми пушками и самоприцеливающихся
противосамолетных и антипанцерных ракет, потому-то такая информация, подброшенная
опытной рукой бьет по сознанию наших старших офицеров, отнимая у них волю к победе.
Гитлер, брезгливо перебиравший германскую прессу двадцать первого века, поднял на
Гудериана пустые, будто стеклянные глаза.
— Мой добрый Гейнц, — сухим не выражающим эмоций голосом произнес он, — когда
ты привез сюда эту дрянь, то ранил меня в самое сердце. Зачем ты это сделал?
— Затем, мой фюрер, — ответил Гудериан, — чтобы вы осознали, что никакой помощи
со стороны наших потомков не будет. Именно так восприняли эту «дрянь» мои офицеры. Та
Германия сама нуждается в помощи. И еще затем, чтобы вы поняли, что такого рода
психологическое оружие может применяться очень широко, и что мы с этим ничего не
сможем поделать. Должен сказать, что вместе с теми газетами и журналами, которые я привез
вам сюда, было несколько изданий, мягко скажем эротического содержания. Так вот, эти
журналы почти сразу же пропали бесследно, и даже ГФП не смогло дознаться об их судьбе, а
уж они старались. Для того, чтобы разложить наших солдат и офицеров наряду с обычной
агитацией в ход могут пойти самые тайные желания и самые низменные инстинкты,
например, листовки на которых агитационные материалы представлены в виде непристойных
картинок.
— Ерунда, мой добрый Гейнц, — отмахнулся Гитлер, — не так уж наши солдаты и
глупы, чтобы поддаваться на непристойную мазню. Арийский дух переборол многое, сумеет
перебороть и эту проблему. Надо только объяснить нашим солдатам и офицерам, что такое
разложение у потомков наступило оттого, что их дух был подорван поражением в этой войне,
а победители позаботились о том, чтобы упав один раз, он никогда больше не мог бы
восстановиться. Наши солдаты сильные люди и они поймут такие аргументы. Сейчас меня
волнует совсем другое. Скажи мне мой добрый Гейнц, можем ли мы хоть как-то
противостоять суперпанцерам пришельцев или у нас нет для этого необходимых средств?
Гудериан провел рукой по выгоревшим на солнце усам.
— Мой фюрер, — сказал он, — создать панцер, который мог бы противостоять
суперпанцерам пришельцев в короткие сроки просто невозможно. Или у наших инженеров
вообще ничего не получится, или сконструированный ими уродец будет иметь такое
множество скрытых недостатков и детских болезней, что окажется совершенно
небоеспособным. Но это еще не означает невозможность противостоять суперпанцерам
пришельцев. Для борьбы с ними вполне можно применять пушки flak-18/36/37, flak-41, flak-
38/39 и flak-40. Правда, я не особо уверен насчет зениток калибра восемь-восемь, чья
бронепробиваемость может оказаться не достаточной, но зато вполне уверен на счет
калибров десять с половиной и двенадцать и восемь. Вопрос только в том, что эти пушки
имеют очень высокий силуэт из-за чего они очень заметны на поле боя и кроме того, их у
нашей армии пока еще очень мало. Даже не все летные части получили себе такое мощное
зенитное прикрытие.
— Хорошо, мой добрый Гейнц, — воскликнул Гитлер, — ты езжай к себе на фронт и
сражайся, а мы постараемся сделать все возможное, для того чтобы у тебя было все
необходимое для одержания победы. Иначе, сам понимаешь, погибнем не только мы,
погибнет весь великий германский народ и погибнет без остатка и права на возрождние. А
потому сражаться, сражаться и еще раз сражаться.