'Рене JYldfrkaf?

О Т ГЕР М ЕС Д ДО Л А В У А З Ь Е
/ENIGMA
От Герпеса до Лавуазье
 Рене Maftkaf?

K
( jyam kaji пспкфпя

ХИМИИ
и
АЛХИМИИ
от Гермеса до Лавуазье

Перевод с французского Владилена Каспарова

ENIGM A

М осква, 2014
У Д К 133.5:54
Б Б К 86.421
М 27

Маркар, Рене
М 27 Краткая и стор и я хи м и и и алхи м и и от Гермеса д о Л авуазье / Рене
Маркар; пер. с фр. В. К аспарова. — М.: Энигм а, 2014. — 240 с. — Д оп.
тит. л. фр.

ISBN 978-5-94698-154-5

Эта книга — популярны й и увлекательный рассказ о развитии алхим ии

и великих м астерах прош лого. Книга и зоби л ует интересны м и цитатами из
м ал ои зв естн ы х работ, и стор и я м и о адептах, их са м о о т в ер ж ен н о м труде,
Великом Д елании, и их н еож и дан н ы х откры тиях. А втор, не склонны й
упрощ ать в о ззр ен и я алхим иков, показы вает как в век числа, меры и веса
п рои зош л а интелл ектуализация алхи м и и и обр азов ал ась новая отрасль
зн ан и я — хим ия.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может

быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без
письменного разрешения владельцев авторских прав

С ООО Издательство «Энигма», 2014

ISBN 978-5-94698-154-5 С ООО «ОДДИ-Стиль», 2014
 СОДЕРЖАНИЕ

П РЕ Д И С Л О В И Е ............................................................................................... 7

СТРАНЫ , ГДЕ ЗАРО Ж ДА Л АСЬ АЛ Х И М И Я

Доисторический п е р и о д .......................................................................... 13
Старые ц и в и л и за ц и и ................................................................................ 16
Китай, Индия, Халдея-Ассирия, Иудеи, Финикийцы,
Египтяне, Греки, Александрия

АЛХИМ ИЯ И АЛХИМ ИКИ

Идеи — люди. Теоретические основы ............................................ 46
Великое Д е л а н и е ...................................................................................... 61

НЕКОТОРЫЕ И З «СЫНОВ УЧЕНИЯ»

А р а б ы ............................................................................................................ 71
Европейские а л х и м и к и ......................................................................... 76
Герберт, Алан Лилльский, Альберт Великий,
Фома Аквинский, Роджер Бэкон, Винсент из Бове,
Альфонс X. Арнольд из Виллановы, Пьетро из Абано,
Раймунд Луллий, Дунс Скот, Николя Фланель,
Жак Кёр, Василий Валентин

РЕФОРМАТОРЫ И ПРАКТИКИ
Реф орм аторы ............................................................................................. 112
Парацельс, Леонард Турнейсер, Либавий
Технологи ................................................................................ 122
Георгий Агрикола, Андре Цезальпин, Бернар Палисси
Учёные эпохи В о зр о ж д ен и я ................................................................ 125
Леонардо да Винчи, Джеронимо Кардано,
Джованни Батиста Порта

НЕКОТОРЫЕ И З АЛ Х И М И КО В XV I ВЕКА ..................................... 127

Дионисий Захарий, Блез де Виженер, Николя Гибер,
Соломон Трисмозин, Генрих Кунрат и др.

П РОВОЗВЕСТН И КИ ХИ М И ЧЕСКО Й РЕВОЛЮ ЦИИ

XVII век ...................................................................................................... 140
Жан-Батист Ван Гельмонт, Жан Рей, Сильвий, Отто Такен,
Джон Майоу, Роберт Бойль, Родольф Глаубер
Германская ш кола.................................................................................... 160
Кункель, Иоахим Бехер, Георг-Эрнест Шталь
 Мастера и наставники из Королевского сада в П а р и ж е ........... 167
Николя Лефевр, Кристоф Глазер, Николя Лемери, Анджело Сала,
Фридрих Хоффман, Гийом Хомберг

А Л Х И М И К И X V II В Е К А ............................................................................. 176
Роберт Фладд и др.

Х И М И К И XV III ВЕКА ................................................................................ 180

Этьен-Франсуа Жоффруа, Луи Лемери, Бульдюк,
Гийом-Франсуа Руэль, Маке, Реомюр, Сигизмунд Марграф,
Дюамель дю Монсо, Иоганн Бернулли, Муатрель д’Элеман,
Этьен Аль, Джозеф Блэк
Ш ведская школа ........................................................................................ 190
Георг Брандт, Валлериус, Эммануэль Сведенборг,
Антуан Шваб, Фредрик Кронштедт, Торберн Бергман,
Карл Вильгельм Шееле

ДВА ВЕЛИКИ Х Х И М И К А ........................................................................... 196

Кавендиш, Джозеф Пристли

НЕКОТОРЫЕ П РИ ЗН А К И , ПРЕДВЕЩ АВШ ИЕ

РЕВОЛЮ ЦИЮ В Х И М И И ....................................................... 205
А лхимия XVIII века ............................................................................... 207

РЕВОЛЮ ЦИЯ В Х И М И И ............................................................................. 211

Антуан-Лоран Лавуазье
Металлы и металлоиды, известные в д р е в н о с т и ........................ 232
Металлы и металлоиды, известные к моменту
смерти Лавуазье ............................................................................. 232

НЕП ОЛН АЯ БИ БЛИ О ГРАФ И Я................................................................ 233

ОБЪЯСНЕНИЕ ВИ Н Ь Е Т О К ........................................................................ 239

ИЛЛЮСТРАЦИИ
Символы Великого Делания. Старый химик........................................ 63
Иоанн Ван СКОРЕЛ. Парацельс.............................................................. 115
ТЕНИРС. А лхимик..................................................................................... 199
ДАВИД. Лавуазье с женой.......................................................................... 213
 ПРЕДИСЛОВИЕ

Жребий брошен — книгу эту я напишу.

И оган н Кеплер

Писал я эти главы совсем не как историк, а как «простой рассказ­

чик», не более того.
В скромном своём сочинении я попытался оживить образы людей,
которые — от Гермеса до Лавуазье — камень за камнем возводили уди­
вительнейшее здание химии.
Всегда непросто бывает полностью отрешиться от современных
взглядов на суждения писателей прошедших веков. Если вспомнить,
однако, что научные представления постоянно совершенствуются, и
рассматривать каждое из них применительно к своему времени, фигу­
ры Гебера, Альберта Великого, Роджера Бэкона, Раймунда Луллия, Ар­
нольда из Виллановы, Парацельса предстанут перед нами во всём своём
поразительном величии.
Полный исторический обзор не входил в мои планы. Я задумал не­
большое исследование, дабы познакомить с наукой — составной частью
цивилизации, которая сама по себе и вместе с наукой, о коей мы ведём
речь, постоянно движется вперёд. Я стремился избежать подводных кам­
ней, сопряженных с любой попыткой популяризации неоднозначных
идей, а именно чрезмерного упрощения и излишней сложности, тем более
опасной, когда затрагиваются умозрительные теории, не всегда доступные
для неподготовленного читателя. Кроме того, в подобных случаях нераз-
8 Предисловие

умно опираться на теперешние представления, поэтому мне приходилось

достаточно часто обращаться к людям, так или иначе интересующимся
алхимией, несомненной предшественницей современной химии. Для
достоверности я черпал сведения в старых антологиях, в таинственных
гримуарах. Библиография по этому вопросу запутана донельзя: наряду с
маловразумительными книжицами здесь представлены труды неоспори­
мой важности. Из классических работ — Bibliotheca chimica curiosa Манже,
«История герметической философии» Лангле де Френуа, словари, «Собра­
ние трудов химических философов» и более поздние основополагающие
работы: «История химии» Хёфера, труды Гмелина, Коппа, Делакра, «Хи­
мическая философия» Ж.-Б. Дюма, «Алхимические изыскания» Марсе-
лена Вертело, сочинения Фигье и Альбера Пуассона, молодого дарования,
рано ушедшего из жизни.
Слишком часто алхимиков давних лет выставляли сборищем
безумцев, пустых мечтателей и фантазёров, которые с упорством, до­
стойным лучшего применения, старались без всякого порядка, путя­
ми самыми замысловатыми получить лекарство от всех болезней или
совершить Великий Магистерий. Легкомысленные смешки следовали,
когда упоминались имена вершителей Великого Делания, изготовите­
лей золота, людей, как правило, незнатных, низкого происхождения,
как, например, Якоба Бёме, сапожника и философа. Обычно забывают,
что гениальность не достояние только высшего сословия. Так, добывая
средства для пропитания, великий Кеплер мог продавать астрологиче­
ские альманахи, а Спиноза — полировать стёкла для очков.
Можно простить алхимикам прошлых лет странные манеры, ко­
торые столь часто и не всегда обоснованно им приписывают. Ведь им
приходилось мужественно противостоять жизненным невзгодам во
имя торжества столь дорогих их сердцу идей. Многие ли сегодня спо­
собны на такое самопожертвование? От их пресловутых теорий после
стольких превратностей сохранилось нетронутым лишь представление
о единстве материи. Но если от Древнего Египта до нас дошли лишь ру­
ины, то это не повод для презрения, и если от Рамзеса осталась лишь вы­
сохшая мумия, следует ли из этого, что его правление было бесславным
и не знало счастливых дней?
Правду сказать, человек, страстно жаждущий узнать, откуда явился
он в этот мир и что ожидает его в будущем, всегда пытался истолковать
Предисловие 9

бесчисленные загадки, встречавшиеся ему тут и там в великой книге

природы, но почти каждый раз сталкивался на этой стезе с непреодо­
лимыми препятствиями. «Я тот, кто был, кто есть и кто будет, и никому
не дано проникнуть за покрывало, скрывающее меня» — начертано на
основании одной из египетских статуй. Нам предстоит почтить память
тех, кому после многовековых усилий удалось слегка приподнять полу
широкого одеяния Изиды.
Изготовив себе орудие труда и овладев огнём, человек сделал зна­
чительный шаг вперёд. За каменным веком последовал бронзовый, ког­
да зародилась металлургия. Мысль развивалась, и человек, освободив­
шись, хотя и частично, от диких нравов, доставшихся ему в наследство,
возжаждал разгадать тяготившие его тайны природы.
Поколения пастухов, сменявшие друг друга на халдейских равни­
нах, могли каждую ночь созерцать мерцание бесчисленных светил, рас­
пространявших своё сияние в незыблемой безмятежности беспредель­
ного неба. Эти люди сначала отметили, а затем рассчитали причудливые
перемещения созвездий, их возвращение на круги своя через опреде­
лённые промежутки времени, и из их переменчивого расположения
на небесном своде вывели множество заключений. Вскоре астрономия
становится достоянием исключительно жреческого сословия, вместе с
древними обрядами туранской магии, в частности заклинаниями, изго­
няющими демонов или привлекающими благих духов.
Египетские жрецы, хранители знаний, ревниво оберегали от непо­
свящённых тайны, доверенные им, как считалось самим богом Тотом,
изобретателем псаммургического искусства1, которое называли также
искусством обработки песка, а сегодня называют более прозаично —
металлургией. Эти операции сопровождались магическими практика­
ми явно азиатского происхождения, так что на папирусах тексты науч­
ного содержания неизменно перемежались магическими заклятиями,
снабжёнными таинственными рисунками.
Изгнанный из Афин греческий гений обрёл прибежище в Алек­
сандрии, привнеся с собой наследие своих великих мыслителей. Так из
сложного агломерата эллинских, халдейских, египетских, иудейских
умозрительных построений родилась алхимия. Все эти источники чёт-

1 От Psamm — песок (греч.).

10 Предисловие

ко дают о себе знать во всех проявлениях герметической мудрости: в со­

кровенных иероглифических символах, молитвах, магических форму­
лах, страстных обращениях к Богу ли, к дьяволу, вере во влияние светил
на жизнь человека, сохранении абсолютной тайны.
Арабы, к которым, в свою очередь, перешли остатки знаний вели­
кой александрийской школы, послужили проводниками алхимической
традиции, отмеченной в какой-то степени исламской печатью. Так, вме­
сте с воинами Пророка сначала в Испанию, а оттуда и в остальную Евро­
пу проникло учение Аристотеля об атомах, о единстве материи, допол­
ненное новыми представлениями — представлениями о трансмутации.
Об алхимиках много злословили. Считалось хорошим тоном на­
смехаться над этими скрытными, вечно погружёнными в молчание
учёными, больше похожими на угрюмых колдунов в своих островерхих
шляпах и одеяниях, украшенных знаками зодиака. Обитали они в не-
прибранных мастерских, где чучела крокодилов соседствовали с нео­
бычной формы колбами и печами, чьё адское пламя нередко обращало
в пепел всё достояние алхимика, ничуть не поколебав, однако, его веру
в успешное завершение Великого Делания. Следует, напротив, отдать
должное этим людям, пусть во многом разделявшим предрассудки сво­
его времени, людям, которые постоянно подвергались безжалостным
нападкам со стороны судей, инквизиторов, но, несмотря на ошибочные
взгляды и устаревшие представления, сумевшие собрать значительную
сумму знаний, которые легли в основу современной химии. Не обязана
ли последняя испытывать к алхимии чувство признательности, какую
испытывает взрослая, обретшая красоту дочь к старухе матери? Впро­
чем, проходит время, и некоторые из старых догм, пусть и в слегка изме­
нённом виде, снова оказываются в центре внимания учёных, а выдви­
нувшие их мыслители по прошествии веков выходят на первый план.
Сегодня учение о единстве материи общепризнано, а спектроско­
пическое исследование звёзд вынуждает принять реальность опреде­
лённых превращений, которые, впрочем, пока трудно воспроизвести
в наших условиях. Подобные попытки, однако, предпринимались, и
работы Кюри, Резерфорда, других подали надежду на успех, пусть и в
отдалённой перспективе и с помощью методов, в корне отличающихся
от тех, к которым прибегали алхимики с их подражанием природе, и в
частности «медленной варкой металлов в недрах земли».
Предисловие 11

Атом Левкиппа, Демокрита из Абдер и всех вообще стародавних

сторонников теории делимости материи был для них той предельно
малой составной частью простых тел, какую только в состоянии по­
мыслить себе человек. Они не сомневались, что эта неделимая в теории,
мельчайшая частица обладает сложным строением, ядром, вокруг кото­
рого безостановочно вращаются электроны, — этакая гипермикроско­
пическая планетная система. В результате взамен абсолютно инертной
материи, как её представляют себе некоторые, перед нами возникает
удивительная структура, и мы можем с пользой для себя поразмышлять
о необычайной сложности и гармонии не знающей границ природы.
Несметное количество веществ, полученных в ходе многочислен­
ных опытов, подвигало учёных на их классификацию. Четыре элемен­
та перипатетиков и соответствующие им качества, скомпонованные
согласно правилу противоположностей: земля, огонь, воздух, вода, хо­
лодный, жаркий, сухой, влажный — более их не удовлетворяли, несмо­
тря даже на введение нового понятия — «субстанциональной формы»,
определявшей, если верить схоластам, природу веществ. Новые, чисто
философские символы, придуманные арабами, а именно «ртуть», обо­
значавшую металл и жидкость, и «сера» — символ горючести, к кото­
рым Парацельс добавил «соль», умозрительное объединяющее начало,
ненадолго могли удовлетворить критический дух, которым проника­
лись тогдашние эрудиты.
Исследователей живо интересовали два вопроса: прежде всего, по­
чему во время обжига металлов необъяснимым образом увеличивается
их вес, а затем, какова истинная природа воды, которая, согласно Фалесу,
лежала в основе всего существующего и которой отдельные учёные при­
писывали минеральный остов, дававший пищу самым невероятным
предположениям.
Вскоре Шталь попытался объяснить различные явления, введя но­
вое, сугубо теоретическое понятие — «флогистон». Следом за ним анало­
гичные идеи высказали Бойль и Шееле, но все они в большей или мень­
шей степени основывались на герметической метафизике и ставили во
главу угла не опытные данные, а хрупкие мировоззренческие посылки.
Именно в это время в химии произошёл внезапный и радикальный
перелом — настоящая революция. Благодаря своему гению Лавуазье,
вооружившись весами, одним махом опрокинул старое здание алхи-
12 Предисловие

мии. На его руинах возникла новая наука со своей стройной системой.

На смену замысловатым расчётам суфлёров пришли конкретные чис­
ла, точные измерения и новый язык, ясная рациональная химическая
номенклатура — общее детище Гитона де Морво, Лавуазье, Фуркруа и
Бертолле, которое заступило место герметической путанице.
Поступательное движение было, разумеется, крайне медленным.
Заметим, однако, что опыты алхимические, начатые отцом, заканчивал
зачастую уже седым стариком его отпрыск. Следует, впрочем, отдать
должное всем, адептам и суфлёрам, до бесконечности множившим свои
эксперименты, временами удачные, временами — нет, учёным, с разной
степенью убедительности их толковавшим, находчивым последовате­
лям Шталя с их, пусть искусственной, систематизацией полученных
данных, «химикам-пневматикам», чьи работы с газами, или «воздуха-
ми», как они их называли, позволили Лавуазье чудесным образом сое­
динить разрозненные обрывки знаний в единое целое.
Такова вкратце история химии начиная с легендарного Гермеса и по
1794 год — науки, столь замечательно преображённой одним из наших
знаменитейших учёных, так что Вюрц, а следом за ним Дюгем имели
полное право назвать её сугубо французской (а это наивысшая похвала
из всех возможных).
 СТРАНЫ, ГДЕ ЗАРОЖДАЛАСЬ АЛХИМИЯ

ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕРИОД

В своих лекциях об общих принципах химии Жан-Батист Дюма

отмечал, что «практическая химия зародилась в кузнице, в мастерской
горшечника, витражиста, в лавке парфюмера».
Преподаватель, некогда обучавший меня азам науки, — человек
весьма почтенный, — не раз заявлял, что время возникновения химии
теряется во мраке истории. Произнося эту банальную фразу, он, веро­
ятно, и не предполагал, что попал в самую точку. Так оно и есть, если
принять, что умение разжигать и поддерживать огонь, произносить
заклинания, последствия которых непредсказуемы, так же как зачатки
искусств и ремёсел, восходят к эпохе палеолита, к ориньякской куль­
туре, датируемой, по Осборну, примерно двадцатью пятью тысячами
лет до нашей эры. Признаки появления примитивных ремёсел мы об­
наруживаем даже не на заре истории, а во тьме доисторической ночи.
«Когда нет письм енны х источников, вопию т камни», — о т­
мечал Буше де П ерт1. К сожалению , скальные породы магдален-

1 Французский учёный и писатель (1788-1868). Сын известного ботаника. Был

приближённым лицом при Наполеоне I, исполнял различные миссии в Италии, Дал­
мации, Венгрии, Австрии и Германии. Вёл обширную научную и общественную дея­
тельность. Особую известность принесли ему археологические и антропологические
труды «О творении, эссе о происхождении и развитии людей», «Кельтские и доисто-
14 Страны, где зарождалась алхимия

ской1 культуры, предоставляя нам драгоценные сведения о фауне

того времени, хранят молчание о деятельности самого человека в
четвертичный период. Находка нескольких жеод, ивестняковых
камней с выемками, естественными или выскобленными кремнё­
вым скребком, позволила предположить, что люди ориньякской,
солютрейской и мадленской культур освещали свои жилищ а лам­
пами, работавш ими на масле или ж ире убитых ж ивотных. Именно
при тусклом мерцании этих коптящих светильников вырезались,
высекались, рисовались маленькие шедевры, украшавшие множе­
ство пещер, в частности пещер в Фон-де-Гоме, Альтамире, Пэр-нон-
Пэре2.

рические древности», где речь шла о каменных предметах, оружии и других остатках
первобытной культуры. Много писал о своих путешествиях: «Путешествие в Кон­
стантинополь и Грецию», «Путешествие в Данию», «Путешествие в Россию», «Путе­
шествие в Испанию и Алжир».
1 Ориньякская культура — археологическая культура раннего этапа поздне­
го палеолита. Названа по раскопкам в пещере Ориньяк в департаменте Верхняя Га­
ронна (Франция). Время существования — 32-26 тыс. лет назад. Представлена в ряде
стран Западной и Центральной Европы. В это время появляются первые произведе­
ния первобытного искусства — контурные рисунки звериных голов, выполненных
на известковых плитах.
Сменяется солютрейской культурой (21-17 тыс. лет назад). Названа по стоянке
Солютре (департамент Сона и Луара во Франции), характеризуется специфическими
наконечниками в форме лаврового или ивового листа, которые использовались для
копий и кинжалов.
Мадленская культура (15-8 тыс. лет назад) была распространена на территории
теперешних Франции, Испании, Швейцарии, Бельгии, Германии. Носители культуры
охотились на мамонта, а затем на северного оленя, дикую лошадь и других крупных
животных. В это время была высоко развита обработка кости. Мадленские охотники
жили преимушественно в пещерах, а также в жилищах из костей и шкур.
Упомянутая ниже галынтатская культура — археологическая культура железного
века (примерно с 900 по 400 г. до н. э.). Названа по могильнику около г. Гальштат, который
исследовал в 1846 г. австрийский учёный Иоганн Георг Рамзауэр. Основными носителя­
ми галыптатской культуры были кельты, на Балканах также иллирийцы и фракийцы.
2 Пещера в Фон-де-Гоме (департамент Дордонь, Франция) с настенными изо­
бражениями животных эпохи позднего палеолита. Многочисленные изображения
бизонов, диких лошадей, мамонтов и других животных выполнены в различной мане­
ре — от древнейших линейных рисунков чёрной и красной красками до полихромных
композиций, относящихся к мадленской эпохе. Пещера открыта Дени Пейрони в 1901 г.
Доисторический период 15

Обладали ли уже эти художественные образы религиозным или

магическим содержанием? Профессор Капитан1 и Пейрони2 полагают,
что вырезанные наскальные рисунки, скульптурные и живописные изо­
бражения появились на среднем этапе развития ориньякской культуры,
хотя пигмент марганцевый чёрный и охра, красная и жёлтая, были из­
вестны, по-видимому, с незапамятных времён.
Значение различных глиняных фигурок, например фигурки мед­
вежонка из монтеспанского грота3, проколотой в ритуальных целях для
наведения порчи, когда отпечатки человеческих рук воплощают жела­
ние поразить животное через его изображение, ношение масок для от­
пугивания вредоносных духов суть доказательства того, что ещё в седой
древности к приёмам сугубо техническим примешивались таинствен­
ные проявления примитивных религий и магии.
Как бы то ни было, сейчас нас интересует лишь краска, пережив­
шая века, если не тысячелетия. Эта краска изначально наносилась ши­
рокими цветными мазками, чтобы подчеркнуть контуры животного.
Постепенно техника совершенствовалась: чёрный, жёлтый, красный,
коричневый составляли теперь палитру цветов, разнообразие которых,
пусть и ограниченное, выгодно отличало рисунок от прежних, выпол­
ненных в одном цвете. Так, явные следы чёрных и красноватых пятен на
древнем камне, хранящемся в Национальном музее древней истории в

Альтамира — пещера в Испании с полихромной каменной живописью эпохи

верхнего палеолита (солютрейская культура). Находится в 30 км западнее Сантан­
дера. Пещера с живописью — объект всемирного наследия ЮНЕСКО с 1985 г. Рисун­
ки (изображения бизонов, лошадей, кабанов и других животных) выполнены углём,
охрой и другими естественными красками. Раскопки в пещере проводились в 1902—
1904,1924-1925 и 1981 гг.
Пэр-нон-Пэр — пещера на юге Франции, в 40 км к северо-западу от Бордо, где
в 1896 г. были найдены палеолитические рисунки, которые ранее были скрыты под
культурным слоем. Относится к ориньякской культуре.
1 Луи Капитан (1854-1929) — археолог и врач. Занимался палеолитом. Про­
фессор Коллеж де Франс. Член-корреспондент Академии медицинских наук.
2 Дени Пейрони — французский археолог, уроженец Дордони. Впервые раско­
пал череп неандертальского ребёнка. Ученик Луи Капитана.
3 Пещера на юге департамента Верхняя Гаронна (Франция) в 14 км на севе­
ро-восток от Сен-Годана, открыта в 1922 г. Относится к мадленской культуре.
16 Страны, где зарождалась алхимия

Эйзи1, свидетельствует, по-видимому, что после обжига с последующим

напылением через специальную трубку с галькой, игравшей роль рас­
пределительного колёсика, окислы вводились в жир животного проис­
хождения.
В древних захоронениях важную роль, похоже, играл пероксид же­
леза. Недавно обнаружены характерно окрашенные скелеты, принадле­
жавшие ориньякской и солютрейской культурам. Анализ краски под­
твердил правильность первоначальных выводов.
Спустя несколько веков переходную, плохо пока изученную мезо­
литическую эпоху, когда появляются гончарные изделия, сменяет нео­
лит, а затем эпоха металлов. Развивается цивилизация, и усложняются
технические приёмы.
Первые металлические предметы были изготовлены, по всей веро­
ятности на Востоке, из природной меди. В дальнейшем способы работы
с металлами совершенствуются, становится возможной обработка руды
и получение различных сплавов. Торговые связи способствуют распро­
странению методов азиатской металлургии и созданию в Европе, рядом
с месторождениями, металлургических предприятий. Появление в галь-
штатскую эпоху железа ознаменовало новый этап на пути вперёд. Человек
тут же использовал железо, чтобы создать более мощное оружие, которое
превратило безобидные ссоры между племенами в кровавые войны.
Созданием холодного оружия завершилась доисторическая эпоха.

СТАРЫЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Китай

Столь ненадёжная китайская хронология не позволяет с точно­

стью установить, как развивалась химическая наука, несмотря на все
превратности судьбы народа, основавшего одну из древнейших циви-

1 Французский музей, основанный в 1918 г. Дени Пейрони в департаменте

Дордонь. В музее представлена исключительно богатая коллекция доисторических
артефактов, охватывающих период в 400 тыс. лет — каменные изделия, изделия из
кости, образцы доисторической флоры и фауны.
Старые цивилизации 17

лизаций. Почти полное отсутствие достоверных источников сводит все

наши усилия к шатким предположениям.
Известно, впрочем, что китайцы давно уже знали порох, который
они применяли прежде всего для мирных фейерверков, признанными
мастерами которых они прослыли.
Во времена династии Мин изготовление фарфора достигло высо­
кой степени совершенства, а вот стекло ещё было некачественным и ча­
сто трескалось. В Кантоне и Пекине уже применяли лак, но до японского
ему всегда было далеко.
Древние китайцы умели получать некоторые сплавы на осно­
ве меди. Тогдашние гонги на семьдесят восемь процентов состояли из
меди, на двадцать два процента — из олова — состав такой же, как и у
современных колоколов. Как во всех древних зеркалах, в китайских со­
держалось двадцать девять процентов олова.
Практикующим алхимикам Поднебесной, не знакомым с сильны­
ми кислотами, растворять металлы удавалось лишь окольными, чрез­
вычайно сложными путями, зато учёных с давних пор занимало всё
связанное с определением состава веществ и трансмутацией металлов.
Так, в Цай-и-Ти приводятся загадочные рассуждения на эту тему, кото­
рые странным образом напоминают те, что мы встречаем у средневеко­
вых алхимиков.
Но особый предмет гордости китайцев с их пятитысячелетней
историей и двумя десятками династий — открытие для остального мира
множества сельскохозяйственных культур, и прежде всего развитие та­
ких отраслей, как рисоводство, выращивание апельсиновых деревьев и,
конечно же, шелководство. И наконец, китайцы оспаривают у набатей-
цев первенство в использовании удобрений вообще и органических в
частности, чтобы восстанавливать плодородие почвы, истощённой по­
сле сбора урожая.

Индия

Также нечётко представляем мы себе историю химической науки

в Индии, колыбели индоевропейской цивилизации. Известно, впрочем,
что древние индийцы искусно применяли некоторые краски, например
18 Страны, где зарождалась алхимия

индиго, получали сплавы, закаляли железо, наносили на сталь серебря­

ные и золотые узоры.
Индийские философы учили, что все тела состоят из смеси пяти
элементов, которые они образуют после разложения, и что начало все­
го — вода. Известна была индийцам и теория атомов, менее чёткая и
более мистичная, чем у эллинов, которая, однако, доказывает, что во­
прос, из чего состоит вещество, всегда занимал древних мудрецов, ме­
дитировали ли они на берегах Ганга или излагали свои блистательные
доктрины под лазурным небом Эллады.
Впрочем, метафизическими умозаключениями и сохранившимися
в течение нескольких тысячелетий почти в неизменном виде ремёслами
и ограничивается, пожалуй, вклад Индии в область химических наук.

Халдея — Ассирия

Уже на заре истории на земле, которую навсегда потом прославят

халдеи, ярко вспыхнула звезда шумерской цивилизации. Изобретатели
клинописи, шумеры были предвестниками замечательной ассиро-хал­
дейской цивилизации и, по всей вероятности, цивилизации египетской.
Впервые в истории — впоследствии подобная ассимиляция будет
случаться часто, — завоеватели, семитские орды под предводитель­
ством Саргона, подчинившие автохтонное шумерское население, испы­
тали, в свою очередь, глубочайшее влияние значительно более духовной
культуры побеждённых.
Месопотамская письменность, первоначально пиктографическая,
затем клинописная, восходит ко времени намного более раннему, чем тре­
тье тысячелетие до нашей эры, и открытие огромного количества глиня­
ных табличек из царских хранилищ заставило нас по-новому взглянуть
на одну из самых развитых восточных цивилизаций той эпохи.
В древности главными транспортными путями служили реки. Это
в высшей степени справедливо для Тигра и Евфрата, которые соединяли
земли Персидского залива со Средиземноморьем и орошали благодаря
тщательно выстроенной сети ирригационных каналов огромные террито­
рии, делая возможным получение высоких урожаев, чем вполне законно
гордились ассирийцы с халдеями. Ещё Геродот отмечал плодородие этих
Старые цивилизации 19

наносных земель, которые давали урожай сам-двести, а то и все сам-три-

ста и где выращивали кунжут (из которого получали масло), ячмень,
рожь, пшеницу, просо, луковичные культуры, смоквы, виноград, фини­
ковые пальмы, уже в те времена знавшие искусственное опыление. Трост­
ник с болотистой местности в нижнем течении Евфрата использовался
для изготовления плетёной ткани, которая шла на самые разнообразные
вещи: ковры, занавеси, даже саваны. Зола из тростника использовалась
как и наша зола, а из его гибких стеблей сооружали быстроходные челны.
Растительность Верхней Месопотамии (15)1с её более прохладным
климатом во многом походила на нашу (сливовые, абрикосовые деревья,
дубы и так далее), имелись там залежи свинца, олова, железа, серебря­
ные рудники.
Труд по агрономии «Набатейское сельское хозяйство», переведён­
ный на арабский язык мусульманином из халдеев Ибн-Вашийахом,
послужил нам богатейшим источником ценных сведений о высокой
степени развития данной науки в то время, в частности о постоянном
удобрении — целительстве почвы, в том числе и золой, желательно от
тех же растений, которые собирались выращивать на этой земле. О стро­
го регулируемой ирригации, необходимой из-за сильного летнего зноя,
заботились сами цари. Семирамида в своей эпитафии гордо заявляла,
что она «оплодотворила землю, орошая её речной водой». Потребность
в сооружении ирригационных каналов дала в свой черёд толчок разви­
тию геометрии.
И ассирийцы, и халдеи видели в воде, делающей землю плодородной,
и в солнце, согревающем и взращивающем растения, два великих начала
мира, но наукой, в которой они преуспели больше всего, была на самом деле
астрономия. Затерянные в бескрайних просторах пустынных равнин, яс­
ными ночами, когда бесчисленные светила, погружённые в покой забыв­
шейся сном природы, недвижно мерцали в бархатном сумраке восточных
небес, халдейские пастухи, первые дозорные ночи, обратили внимание на
изменения небесной карты. Прошли века, может, тысячелетия ночных
наблюдений, прежде чем они смогли соотнести периодическое движение
небесных светил с временами года на земле. Вскоре они заключили, что
светила таинственным образом влияют на земные события, определяя их

1
См. библиографию.
20 Страны, где зарождалась алхимия

интенсивность, и, значит, эти события, пусть сначала немногочисленные

(миграция стад, разливы рек, благотворные и страшные одновременно,
оптимальное время посева и сбора урожая, различные погодные явления),
можно предугадать. Затем эти примитивные знания стали достоянием
жрецов, которые придали им религиозный оттенок, установив культ бо­
гов, определяющих движение небесных сфер. Уединившись между небом
и землёй на верху своих семиярусных башен, зиккуратов, служивших и
храмами, и обсерваториями, они увековечивали на глиняных табличках
различные сведения о небесном своде, предсказывая на основании своих
расчётов судьбы отдельных людей и целых империй.
По-видимому, именно в Халдее зародилось представление о влия­
нии планет — представление почти столь же древнее, как сама земная
цивилизация, — лежащее в основе астрологии, приверженцев которой
до сих пор в мире немало. Оно таило в себе множество возможностей,
и предпринять что-либо можно было лишь изучив предварительно
ход небесных светил и прибегнув к ритуальным заклинаниям и маги­
ческим практикам, которые распространены и сегодня у диких, а зача­
стую и цивилизованных народов.
Согласно мифу, бог-рыба Оаннес1, открыв людям тайны влияния
созвездий на судьбу человека, научил халдейских магов проницать под­
спудную связь между светилами и различными органами тела, расте­
ниями, драгоценными камнями и металлами, символически представ­
лявшими планету, от которой они зависят. Как следствие, нужно было
очень точно выбрать день для работы с металлами, не забыв при этом
заговоров, обязательных для изгнания соответствующих демонов, дабы
избежать их пагубного влияния, способного повредить операции. Так
же, собственно, поступали средневековые алхимики.
В Вавилоне, где царил Набу2, бог всяческих наук, и в его надменной
сопернице, каменном граде Ниневии, ненасытной захватчице чужих зе-

1 В шумеро-аккадской мифологии первочеловек в образе полурыбы-получе-

ловека. Согласно мифу, люди жили как животные до тех пор, пока полурыба-получе-
ловек не вышел из моря и не научил жителей Вавилонии письму, наукам, строитель­
ству городов и храмов, земледелию.
2 В аккадской мифологии бог писцового искусства и мудрости. Сначала — по­
кровитель Ворсиппы, пригорода Вавилона, затем (с XV в. до н.э.) культовым центром
Набу становится также Ниневия. Супруга Набу — богиня судьбы Ташмету.
Старые цивилизации 21

мель, в Халдее, Ассирии, в школах, расположенных в нижнем течении

Евфрата, которые усердно посещали греки, везде астрономию считали
смиренной прислужницей астрологов, решения которых, не подлежав­
шие пересмотру, определяли поведение царей, судьбу сражений или
обеспечивали успех менее значительных предприятий (21). История
чрезмерно строго обошлась с астрологией, о которой Кеплер отозвался
как о дочери, питающей свою мать. Стремление предвидеть будущее и
впрямь нуждалось во множестве наблюдений, создании измерительных
приборов, развитии математических знаний, на которых зиждилась на­
ука позднейших времён.
На счету ассиро-вавилонян знание десятичной и шестидесятичной
систем исчисления, полной метрической системы, таблички, в частно­
сти, со значениями кубических величин чисел от одного до шестидеся­
ти, довольно точный расчёт лунных затмений. Можно также добавить
разделение эклиптики на двенадцать частей зодиака, круга на 360 гра­
дусов, года на триста шестьдесят дней и на двенадцать месяцев, каждый
по тридцать дней, месяца на четыре недели по семь дней, дня на две ча­
сти по двенадцать часов, часа на шестьдесят минут. Халдейский год не
вполне соответствовал действительному году, поэтому каждые шесть
лет прибавлялся тринадцатый месяц из тридцати дней.
После такого перечисления как не восхититься глубокими позна­
ниями людей, у которых из приборов были лишь примитивные гномо­
ны да простенькие солнечные часы. Ещё за тридцать восемь веков до
Иисуса Христа Саргон Древний, завоеватель Шумера и правитель города
Аккада, собрал на семидесяти табличках всю сумму астрономических
знаний своего времени. Эти таблички послужили основой для последу­
ющих работ, и в частности для трудов Намар-Белла, чьими сведениями,
если верить Сенеке, воспользовался Берос'.1

1 Вавилонский жрец, хорошо знакомый с языком и образованностью греков,

живший за 260 лет до Рождества Христова. Написал на греческом языке три книги
вавилонской истории, сведения о которой он взял из древнейшего архива одного из
вавилонских храмов. До нас дошли лишь отдельные фрагменты из книг Бероса в тру­
дах Иосифа Флавия и других историков. Клинописные источники доказали почти
полную достоверность хронологии Бероса. Берос считал, что Земле предстоит пере­
жить очередной всемирный потоп и затем всемирный пожар, который случится, ког­
да все планеты сосредоточатся в одном месте.
22 Страны, где зарождалась алхимия

Каждый храм представлял собой исследовательский центр. Осо­

бенно выделялись храмы в Лагаше, Ниипуре, Эриду, в Уре — родине
Авраама. Астрологические понятия, равно как и математические со­
отношения, рассчитанные из наблюдений за звёздным небом, вскоре
породили числовой символизм, своего рода жизнь, приданную числам.
Известно, например, какой важный смысл древние признавали за циф­
рой 7, связывая её с лунными фазами. 7, 14, 21, 28, кратные семи числа
каждого месяца, считались днями неблагоприятными, когда предписы­
валось соблюдать пост и уклоняться от какой-либо работы.
Однако если о халдейской астрономии составить себе представление
легко, исходя из рассказов путешественников и несметного числа табли­
чек, извлечённых из земли в ходе многочисленных раскопок, то подобным
образом оценить состояние химических искусств в Халдее весьма затруд­
нительно. Впрочем, письменные источники и ещё более изучение недавно
обнаруженных предметов культуры позволяют сделать вывод о высоком
технологическом уровне халдейской цивилизации. Особенно развито
было изготовление кирпича, так как за отсутствием камня именно кир­
пич в больших количествах применяли при постройке домов, дворцов и
храмов с их мощными зиккуратами. Согласно Диодору1, наиболее высо­
кие стены дворца Семирамиды строили из кирпича, обожжённого в печи,
а вот крепостную стену — из небольших высушенных на солнце глиня­
ных заготовок. Кирпич обжигали начиная с месяца сивану (май — июнь)
после периода дождей и разлива рек. Геродот говорит, что стены Вавилона
возводили, отливая в форму и затем обжигая глину из карьеров, вырытых
вокруг города. Цементировали стены битумом, который, образуясь в пу­
стыне, чёрными ручейками стекал прямо в Евфрат. Битум использовали
не только при строительных работах, но, как уверяет Диодор Сицилий­
ский, часто и в качестве топлива.
Внешнюю кирпичную кладку зданий часто покрывали цветной
стеклянной массой и на образовавшейся эмали рисовали восхититель­
ные орнаменты, так поражавшие воображение путешественников, пле-1

1 Диодор Сицилийский — греческий историк. Написанная им «Историческая

библиотека» в 40 книгах появилась между 60 и 30-ми гг. до н.э. Она охватывала пе­
риод от доисторических времен до покорения Британии Цезарем в 54 г. до н.э. До нас
дошли книги I-V, содержащие мифическую историю Египта, Ассирии, Эфиопии и
Греции, и XI-XX — историю Греции от похода Ксеркса до войн диадохов.
Старые цивилизации 23

нённых ярким богатым колоритом, который ещё более подчёркивал

ослепительный свет, льющийся с неба Месопотамии. На синюю эмаль
шла окись кобальта, на красную — окись меди или красный железняк,
на жёлтую — соли сурьмяной кислоты, на белую — окись олова. Что­
бы дополнить это архитектурное многоцветие, стены, а также все семь
ярусов зиккуратов иногда окрашивали соответственно цветам семи
планет, которым они были посвящены. В гончарном искусстве халдеи,
по-видимому, особенно не преуспели, зато они поднаторели в изготов­
лении огромных кувшинов, служивших хрупкими гробами, в которых
каждый житель этой страны мечтал обрести последний покой в родной
вавилонской земле. Легенда гласит, что бог Мардук, дарователь всех и
всяческих знаний, соорудил на гончарном круге мировое яйцо, взяв не­
много глины и вдохнув в неё жизнь, — так образовался мир.
Караваны верблюдов, двигавшихся своей размеренной поступью,
доставляли в Ниневию и Вавилон индийское золото, сирийские вино и
пшеницу, железо и бронзу из Иордана, олово, за которым отважные мо­
реплаватели с Тира плавали, как утверждает Страбон, даже в Корнуэл.
Искусные ремесленники, ткачи, красильщики, белильщики снаб­
жали своих многочисленных покупателей яркими белыми тканями,
переливающейся разными цветами материей, окрашенной кошенилью
с полуострова Индостан. Халдеи, как и ассирийцы, умели плавить брон­
зу, обрабатывать железо, и успехи ниневитян на полях сражений часто
приписывались преимуществу в вооружении. Впрочем, тогда, две с по­
ловиной тысячи лет до нашей эры, железо использовали крайне редко.
Из таблички, датируемой временем первой вавилонской династии, мы
узнаём, что железо в ту эпоху считалось чуть ли не драгоценным метал­
лом, из которого делали ожерелья, амулеты. А вот за полторы тысячи
лет до Рождества Христова железо стало вполне обычным металлом.
Бруски меди, слитки серебра рано заменили ячмень при соверше­
нии сделок, став как бы отдалённым прообразом денег, которые поя­
вились, конечно же, значительно позже. Тонкими пластинками или
полосками из золота или серебра, которые получали путём ковки, по­
крывали различные предметы, придавая им удивительный блеск. Так,
золотая статуя или серебряный трон при ближайшем рассмотрении ча­
сто оказывались деревянными, которые искусный ремесленник покрыл
слоем металла.
24 Страны, где зарождалась алхимия

Некоторые таблички из хранилища Сарданапала, судя по всему, до­

казывали, что ряд приёмов, чем-то, как ни странно напоминающих алхи­
мические операции, были в ходу в Ниневии и, естественно, в Вавилоне. В
этих табличках точно определялось, в какую сторону должны быть по­
вёрнуты печи для обжига (направление играло важную роль также при
возведении древних зданий), как выбрать время операции, благоприят­
ное с точки зрения положения планет. Ещё отмечалось, что для обжига
нужно брать лишь деревья, срубленные в определённый период времени.
Обработку руд и металлов обязательно сопровождали заклинаниями и
ритуальными заговорами, как доказывает строфа из гимна Солнцу-огню:
Смешивающий олово с медью — это Ты.
Очищающий золото и серебро — это Ты.
Знания халдеев должным образом оценили уже египетские жрецы,
бесспорно тесно общавшиеся с магами Месопотамии, однако широкое
распространение — сначала в Греции, потом в Риме, где они скоро вы­
родились в вульгарные суеверия, — эти знания получили уже после за­
воевательных походов Александра Великого.

Этого беглого обзора достаточно, чтобы показать, каков был вклад в

мировую культуру халдеев и в меньшей степени ассирийцев и насколько
живучими, несмотря на очевидную переработку, оказались некоторые
из их представлений. На протяжении многих веков почти неизменны­
ми сохранились теории астральных влияний, понятия о макрокосме и
микрокосме, мистика чисел и, наконец, математические и астрономиче­
ские понятия, которые, пусть и в зачаточном виде, легли в основу науч­
ных знаний нового времени.
Вавилон, «родоначальник всех наук», против которого ополчались
суровые израильские пророки, исчез, растоптанный в прах, похоронен­
ный в саркофаге славы. Пески безжалостной пустыни погребли под со­
бой развалины его дворцов, храмов, зиккуратов. Разрушение Ниневии
ознаменовало конец вавилонской культуры, однако знакомство с асси­
рийскими глиняными табличками, чудом избежавшими уничтожения,
свидетельствует о величии этих людей, которых кое-кто поспешил объ­
явить безумцами из-за того, что они связывали свою судьбу с непосто­
янством блуждающих по небу звёзд.
Старые цивилизации 25

Иудеи

Иудейская цивилизация, по-видимому, много более поздняя по

времени, нежели халдейская, и в то время как на берегах Тигра, Евфрата,
Нила человеческая мысль уже достигла значительных высот, в Палести­
не жизнь у людей была достаточно примитивной.
Скотоводческие племена иудеев кочевали с места на место. Опыт­
ные в торговых делах иудеи мало интересовались науками и ремёслами.
Редкие ремесленники в Иерусалиме производили вещи самые простые.
Строить храмы приглашали главным образом чужеземцев.
За пятнадцать веков до Рождества Христова иудейское Пятикни­
жие упоминает о золотой утвари, однако не подлежит сомнению, что и
ковчег, и золотой телец, как прежде в Вавилоне, лишь сверху покрыва­
лись золотыми пластинками. Тот же источник говорит о серебре, же­
лезе, свинце, олове и бронзе, но полезные ископаемые в земле хананеев
добывали в мизерных количествах.
Очень важную роль в Священном Писании играет вино. Из тех же
книг мы узнаём, что хлеб иудеи ели пресный, потому что брожение теста
они уподобляли гниению. Именно поэтому Авраам преподнёс трём анге­
лам мацу, и именно мацу Моисей распорядился есть с пасхальным агнцем.
В целом история иудеев — это кровавые распри между царьками,
сетования пророков, предвещавших страшные наказания, через кото­
рые изливался на людей гнев единого бога Яхве.
По Вертело1(10), отрывок из книги Бытия, навеянный, как он считал,
вавилонскими мифами, что очень похоже на правду, вдохновил пред­
полагаемого автора Книги Еноха явно апокрифического содержания,
где рассказывается о падших ангелах, научивших смертных женщин, с

1 Пьер Эжен Марселей Вертело — знаменитый французский химик и госу­

дарственный деятель. Родился в Париже в 1827 г., умер в 1907 г. В 1863 г. возглавил
кафедру органической химии в Коллеж де Франс, в 1886-1887 гг. занимал пост ми­
нистра народного просвещения, а в 1895-1896 гг. — министра иностранных дел. На­
печатал свыше 600 статей и сообщений научного содержания. Особый интерес для
нас представляет «Происхождение алхимии» (1885) (книга исторического и философ­
ского характера, составленная отчасти по недоступным к тому времени греческим
манускриптам Национальной библиотеки). Вертело издал также «Собрание древних
греческих алхимиков» (с французским переводом, в 4-х т.).
26 Страны, где зарождалась алхимия

которыми они вступили в связь, тайным знаниям: колдовству и чаро­

действу, искусству наблюдать за звёздами, красильному делу, умению
соблазнять с помощью золотых, серебряных украшений, драгоценных
камней. За долгие годы плена, о которых они сохранили самые горькие
воспоминания, иудеи познали секреты храмового строительства. Впо­
следствии они стали деятельными распространителями своих тайных
учений, и в частности каббалы, сильно повлиявшей на воззрения сред­
невековых алхимиков (21).

Финикийцы

Финикийцы были не только отважными мореплавателями, неутоми­

мыми заселенцами новых территорий, но и ловкими, не особенно щепетиль­
ными торговцами. Ремесленники Тира и Сидона умели изготовлять изделия
из стекла, закалять бронзу, также окрашивать ткани в пурпур. По легенде, на
это последнее случайно навела пастушья собака, у кот орой, после того как она
на песчаном берегу возилась с раковинами игольчатого моллюска (мурекса),
пасть стала красной, чем она привлекла внимание хозяина к красящим свой­
ствам моллюска, о которых прежде никто не подозревал.
Красильное дело у финикийцев было так распространено, что путе­
шественники уверяли, будто Сидон был окружён огромными холмами
из одних только обломков раковин, которые скопились гам с незапа­
мятных времён.
Также в большой чести у финикийцев была агрономическая наука.
Они так по-своему выращивали в прибрежных районах Средиземномо­
рья оливковые деревья и пшеницу, что по решению римского сената по­
свящённые земледелию труды Магона Карфагенянина1 были переведе­
ны сначала на латинский, а потом Дионисием Утическим на греческий
язык. Похоже, что именно эти работы в XII веке вдохновили учёного из
Кордовы ибн Аль-Аввама2 на написание книги «Сокровищница земле-

1 Автор трактата о сельском хозяйстве. Его сочинение о земледелии в 28 кни­

гах написано на пуническом языке. На латынь оно было переведено по распоряже­
нию римского сената. У Плиния сохранились некоторые отрывки из этого сочинения.
2 Ботаник XII в. из Севильи в мусульманской Испании, собрал воедино иссле-
Старые цивилизации 27

делил» (Китаб-эль-Фелаах). Некоторые даже признают за финикийцами

первенство в ряде научных открытий. Так, якобы задолго до Левкиппа и
его знаменитого ученика Демокрита из Абдер Мосх Сидонский первым
выдвинул самобытное учение об атомном строении вещества.
В практическом смысле, несмотря на всю свою бурную деятельность,
финикийцы, очевидно, не открыли ничего нового, зато усовершенствова­
ли многие уже известные технические приемы. При раскопках в Карфа­
гене — в пуническом Карт-Хадаште (новом городе)1— из земли извлек­
ли тысячи золотых, серебряных, бронзовых, железных изделий, оружие
и украшения, часто сделанные по египетским образцам, не говоря уже о
множестве маленьких глиняных ламп, равно освещавших как скромные
жилища простых людей, так и пышные жертвенники Ваала и Танит.
Как бы то ни было, благодаря развитому морскому флоту и обшир­
ным торговым связям финикийцы внесли неоценимый вклад в распро­
странение зарождавшейся цивилизации среди полудиких народов.

Египтяне

В то время как в шумерской Халдее устанавливали свое правление

первые цари, в Тинисе2, близ Авидоса3, религиозного центра Верхнего

дования греческих, египетских и персидских учёных в книге по сельскому хозяйству,

которая состояла из 34 глав. В книге рассмотрены 585 видов растений, разведение
более чем 50 видов фруктовых деревьев, а также приведены данные о прививках рас­
тений, удобрении почв, болезнях растений и их лечении, ирригации и пчеловодстве.
1 Во время раскопок в 1944-1947 гг. в Саламбо, на территории древнего Кар­
фагена было найдено святилище докарфагенского периода. Находки не оставляли
сомнения, что здесь жили восточные мореплаватели — колонисты из Тира и с Кипра.
Безусловно, Маркар имеет в виду более ранние раскопки, так как книга Маркара вы­
шла в 1938 г.
2 Древнейший город близ древнего Абидоса, недалеко от современной Гирге в
Среднем Египте. Из Тиниса вышли две первые династии, здесь находится некрополь
древнейших фараонов.
3 Город в Верхнем Египте к северо-востоку от Фив на западном берегу Нила.
Древняя резиденция царей додинастического периода (около 3200 г. до н.э.). Сохрани­
лись его развалины у деревни Эль-Бирбе, тут же находятся руины дворца Мемнона.
Здесь также были храм и гробница Осириса.
28 Страны, где зарождалась алхимия

Египта, к власти пришёл основатель первой египетской династии фара­

он М ин1.
Изначально колыбелью египетской цивилизации была, по-види-
мому, дельта Нила, однако каменные и даже медные орудия, черепки
глиняной посуды тех далёких лет находят в разных частях страны.
Это доказывает, что и в додинастическую эпоху обитатели этих мест
обтёсывали камни, искусно изготовляли медные изделия и лепили из
красной глины удивительные вазы с чёрными краями и белыми ри­
сунками.
В тинитскую эпоху ещё больше распространилось письмо, чаще
стали использовать кирпич, фаянсовую, медную и бронзовую плитку.
Сноровка ремесленников была поразительная, с невероятным мастер­
ством они вырезали вазы и кубки из самого твёрдого камня, гранита,
порфира и даже горного хрусталя. Найденные при раскопках украше­
ния показывают, с какой тонкостью, с каким искусством тогдашние
ювелиры чеканили золото, привезённое из Малой Азии или таинствен­
ной Нубии, «страны духов».
Соединив под своим скипетром Верхний и Нижний Египет, всту­
пив на двойной трон, украшенный символической змеей, Мин сделал
столицей своего царства Мемфис. Его правление ознаменовало собой
эру процветания, когда были прорыты первые ирригационные каналы,
питавшие обильные поля, где возделывали ячмень, пшеницу, виноград.
Потом, в период Древнего Царства, к власти пришли цари с севера, кото­
рые возводили храмы, гробницы, пирамиды. Зодчие того времени, при­
бегая к колоннам и сводам, строили гигантские сооружения, бросавшие
вызов векам и тысячелетиям (30).
Художники, расписывавшие египетские гробницы, оставили нам
ценнейшие сведения о той поре, когда всё чаще обращались к кипрской
и синайской меди. Золотых и серебряных дел мастера обычно работали
с весами, похожими на наши лабораторные. Их часто изображали в сце­
нах Страшного суда, когда Осирис взвешивал души, определяя, каких
деяний больше, благих или дурных. Со станков искусных ткачей сходи-

1 М ин (егип. Гор-Ага, около 2850 г. до н.э.) — египетский царь I династии. Заво­

евал Н ижний Египет и основал Мемфис. Подробнее о его деятельности см.: Геродот.
История, кн. 2 (Евтерпа), 99. М.: Наука, 1972.
Старые цивилизации 29

по такое тонкое льняное полотно, которое мы и сегодня с трудом можем

получить, несмотря на все наши ухищрения (29).
Среднее Царство при фиванских династиях знало смутные времена,
когда в Египет вторглись гиксосы. Впрочем, после долгого противосто­
яния гиксосов удалось окончательно изгнать из страны, после того как
был взят Аварис, последний оплот их сопротивления. От этого собы­
тия ведёт отсчёт Новое Царство, начинается наивысший взлёт египет­
ской цивилизации, несмотря на все дальнейшие перипетии: нападение
сирийских полчищ, разграбление Фив ассирийцами, завоевательный
поход Камбиса. После всего этого, однако, одряхлевшая египетская ци­
вилизация стала незаметно клониться к закату. Новую кровь в её жилы
влили греки, которые во множестве устремились в Египет следом за ар­
мией Александра Великого.
Египет обязан своим существованием Нилу, а его жители самые ре­
лигиозные в мире, отмечал Геродот, описывая вкратце страну и её обы­
чаи. Обитаемая и возделываемая земля располагалась вдоль Нила, кото­
рый кишел крокодилами от первого водопада до дельты с её бегемотами,
резвившимися в болотах, где цвёл священный лотос и росло очень по­
лезное растение — папирус. Страна Хама представляла собой длинную,
но очень узкую полосу наносной земли, ограниченную с одной стороны
пустыней и ливийским горным хребтом, с другой — ещё одной пусты­
ней — аравийской. Плодородию почвы способствовали беспрестанные
разливы великой реки и жаркие солнечные лучи.
К огненному солнцу и реке, даровавшим блага Египту, обращалась
в своём ритуальном служении хранительница всех и всяческих знаний
могущественная каста жрецов во главе с фараоном, сыном бога Солнца
Ра. Обладатели сокровенных традиционных знаний и псаммургических
тайн, ревниво оберегаемых в сумраке храмов, в частности в святилище
Пта в Мемфисе (где пройдёт инициацию Демокрит), жрецы соблюдали
полную анонимность, приписывая открытие первых химических пре­
вращений Тоту, богу с головой ибиса, которого впоследствии нарекли
Гермесом Трисмегистом (трижды величайшим), «Господином боже­
ственных словес», чьи тайные наставления были высечены на много­
численных стелах. Тот также изобрел магию, в которую посвятил Исиду.
В египетской религии практиковались различные способы привле­
кать — добром или силой — на свою сторону не только отдельных лю-
30 Страны, где зарождалась алхимия

дей, но и благосклонно или неблагосклонно настроенных богов. Мы на­

ходим уже и посвящённых, сильно смахивающих на колдунов, которые
произносят заговоры, заклятья, изгоняют демонов, готовят приворот­
ное зелье и, без сомнения, яды, насылают порчу с помощью восковых
фигурок, вылечивают своими снадобьями, голосом, взглядом (11), вы­
дают амулеты и талисманы, а также учат заклинаниям на любой случай,
даже тем, что обеспечивают благоприятный исход на страшном суди­
лище Осириса. Адепт правильно поставленным голосом, взяв верный
тон, нисколько не сомневался, что магическими формулами он склонит
на свою сторону богов, людей и даже предметы. Рамсес III однажды был
неприятно поражён, когда один из его соперников похитил папирус с
его, Рамсеса, тайнами, надеясь таким образом обрести могущество.
Посвящённые неукоснительно хранили свои секреты, за малейшее
разглашение которых следовала «наивернейшая из кар» — по-видимо­
му, отравление цианидами.
Кроме того, система символов иероглифического письма позволя­
ла скрывать от непосвящённых тайну священных текстов. Подобный
символизм широко использовали средневековые авторы, которые, дабы
утаить ничтожность своих умозрительных построений, окружали их
таинственными словами. Неоценимая выгода от них заключалась в том,
что они допускали самые разнообразные толкования.
Практиковали жрецы Фив и Мемфиса священное искусство или
нет, осуществляли на самом деле Великое Делание или нет, вносили
свой вклад в будущее пришествие науки, название которой некоторые
соотносят с названием Египта: Кеми или Кемиа, земля Хама? Похоже,
впрочем, что посвящённые, ревностные стражи тайн, полученных от
своих предшественников, толкователей божественных предначертаний,
толкователей мифов, пренебрежительно относились к «производите­
лям опытов», которых как простых исполнителей своей воли они дер­
жали в ежовых рукавицах.
Египтяне верили в загробную жизнь и потому с особым тщанием
готовили свой переход в мир духов и сооружали гробницы, которые
разрисовывали привычными сценами, чтобы «Ка», двойник усопше­
го, скитавшийся вокруг заключённой в тяжёлый саркофаг мумии, мог
беспрепятственно продолжать своё бестелесное существование в ином
мире. Эти зачастую бесхитростные изображения подробно рассказыва-
Старые цивилизации 31

ют о повседневной жизни, о труде ремесленников и земледельцев, но не

дают нам никаких свидетельств о воззрениях того времени, так и остав­
шихся под спудом.
Надо было сохранить невредимым тело, жилище души усопшего, —
отсюда погребальный ритуал бальзамирования. В баснословные време­
на ещё Анубис, бог с головой шакала, забальзамировал бренные останки
Осириса. Геродот очень подробно описал сам процесс: сначала простым
кремнёвым ритуальным ножом вскрывали живот и извлекали внутрен­
ности, потом промывали труп пальмовым вином, напичкивали аромати­
ческими веществами и, наконец, сдобрив, как пишет Иосиф, пряностями,
усопшего на строго определённый срок погружали в раствор натрона1.
После этого оставалось только обмотать мумию тонкими лентами, про­
питанными смолистым бальзамом, и навсегда заключить в огромный
гранитный саркофаг со свитком папируса, на котором таинственными
иероглифическими знаками была начертана Книга мёртвых (21).
На редкость сухой климат Египта, сохраняющий всё наилучшим
образом, сберёг до наших дней обитателей огромных некрополей: гор­
деливых фараонов, могущественных цариц, высокомерных великих
жрецов, богатых торговцев, но также и самых неожиданных живот­
ных — огромные высохшие тела быков Аписа в Серапеуме, в Мемфи­
се, гигантских и маленьких крокодилов, связанных по дюжине ибисов,
змей, бесчисленных кошек и крохотных скарабеев.
Благодаря рисункам, пусть и тысячелетней давности, но словно не­
давно нанесённым на стены гробниц, египтологам удалось воскресить
во многих и весьма любопытных проявлениях жизнь весёлого, трудо­
любивого, умного, изобретательного народа, облагороженную заме­
чательными художниками, которые сумели с трогательной простотой
представить в привлекательном виде даже непостижимую таинствен­
ность потустороннего мира.
Стеклодувы со своими трубками, ткачи из Саиса, города, имя бо­
гини-покровительницы которого при иероглифическом письме изо­
бражалось в виде челнока ткацкого станка, белилыцики, красильщики,
парфюмеры, производители папируса и чернил, дубилыцики-кожев-

1 Сода с добавлением благовонной смолы, её также использовали при религи­

озных ритуалах и жевали для ритуального очищения рта.
32 Страны, где зарождалась алхимия

ники, металлурги, золотых и серебряных дел мастера, эмалировщики,

строители, земледельцы — казалось, люди всех профессий древности
возникали из небытия, чтобы продемонстрировать нам своё умение.
Тут множество сцен из сельской жизни: виноградари собирают вино­
град, давят его, выжимая сусло через мешок, который скручивают за­
креплёнными на концах палками. Потом вино в амфорах переносят в
подвалы, не забывая щедро славословить Осириса, бога — покровителя
виноградарей. Другие земледельцы извлекают масло из семян маслич­
ных растений, мастерят сита, выполняют бесчисленные сельские ра­
боты, кормят, к примеру, гусей. На некоторых рисунках ювелиры пла­
вят золото, режут его на тонкие пластинки, эмалировщики покрывают
изящно выделанные предметы слоем удивительно красивой синей или
зелёной эмали из кремнезёма на основе медьсодержащих соединений, в
то время как другие мастера плавлением смеси кварцевого щебня с со­
дой получают белое или синее стекло, искусственные драгоценные кам­
ни, которые они затем с большим умением обрабатывают и шлифуют.
При этом те, кто, по праву или нет, почитали себя главной опорой
мощного государственного организма, с пренебрежением относились к
труду ремесленника или земледельца. Так, государственный чиновник,
писец, живший при XII династии, стремясь привлечь сына к админи­
стративной карьере, очень выразительно повествует о беспросветной
нищете ремесленников:
«Видел я у жерла печи человека, выплавлявшего металл, — кожа
на его руках была как у крокодила. Он трудился день и ночь, метался
с места на место, как рыба на нересте. Каменотёс мучается ещё больше
земледельца, работая даже ночью при свете своей лампы, разбивает в
кровь руки, чтобы только насытить брюхо. Сапожник зубами переку­
сывает тесёмки так, что кажется, будто он питается кожей. Ткач всег­
да согбенный, скрюченный, как лотос на болоте. Красильщик, чьи руки
вытравлены краской, возится со старой одеждой. Портомой на берегу
Нила соседствует с крокодилами».
Очевидно, что писец, гордый большей или меньшей близостью к
посвящённым, хранителям божественных речений Тота, кичащийся
своей принадлежностью к грозной фараоновой администрации, и не
думал скрывать презрения к людям, которые недавно ещё гнули спину
перед сильными мира сего, а теперь, когда власть в Мемфисе пришла в
Старые цивилизации 33

упадок, вдруг обрели свободу и в какой-то степени приобщились к со­

кровенным тайнам ремесла.
Первые цари, наладившие обработку минералов (песка), изобрели
псаммургическое искусство, научились получать металлы — всё это,
очевидно, практиковалось в Мемфисе, в самом храме Пта.
Медь, олово, бронзу, железо, свинец, серебро, золото, сплав по­
следних двух металлов — электрум получали в печах, приводившихся
в действие похожими на мешки воздуходувными мехами с помощью
педалей, — конструкция, которая и по сей день встречается в Судане,
непрямом наследнике древней Нубии.
Если, как жили ремесленники, установить довольно просто, гораздо
труднее за скудостью источников исследовать научную мысль тогдаш­
него Египта. Платон сообщает нам, что геометрию, астрономию и числа
изобрёл Гот, бог с головой ибиса, выходец из Навктриса, города, распо­
ложенного в дельте Нила. Весьма большой интерес также представляют
подробности из папируса Ринда. В этом ценнейшем собрании текстов
описано, как определить площадь круга, треугольника, трапеции. Эти
сведения необходимы для межевания земли, которое обязательно при
составлении кадастра, — исходя из него судят, кому сколько налога пла­
тить. Десятичное исчисление, самое естественное, ведь оно основыва­
лось на привычке считать десятью пальцами, было, по-видимому, из­
вестно с глубокой древности. Изучение движения «блуждающих звёзд»,
точная ориентация зданий свидетельствуют о развитии астрономии (3),
перед которой ставились также вполне конкретные задачи, связанные,
в частности, с календарём, а вот астрология в Египте была в зачаточном
состоянии в отличие от Халдеи, где она занимала почётное место.
Именно в период наивысшего расцвета в Египте искусств и наук
фараон XXVI династии Псамтик позволил чужеземцам прибывать в его
царство, куда прежде доступ им был заказан. Греки тут же воспользова­
лись разрешением, и в Египет потянулись знаменитейшие философы, с
которыми в своих храмах делились знаниями жрецы Фив и Мемфиса.
Как раз с этого времени Фалес, Солон, Платон, Пифагор и многие другие
философы стали черпать на берегах Нила лучшее из египетского кла­
дезя мудрости, и полученные ими знания, преображённые волшебной
силой греческого гения, по сей день остаются непревзойдённым дости­
жением человеческой мысли.
34 Страны, где зарождалась алхимия

Постепенно Египет эллинизируется, в александрийский период

мы уже наблюдаем слияние двух культур, чужеземное влияние прида­
ёт свой колорит, делающий эту великолепную эпоху ещё более притяга­
тельной для изучения.
Сейчас от всего былого великолепия осталось лишь несколько ко­
лонн, словно простёртые к небесам умоляющие руки, пирамиды по со­
седству с загадочным сфинксом да осквернённые могилы. Но каждый
желающий может беспрепятственно созерцать на пергаменте лица Тут-
моса, Менептаха, Рамсеса — могущественных фараонов, сынов Солнца,
полновластных хозяев имущества и жизни своих подданных, которые
по праздникам поклонялись им, уткнувшись лбом в пыль, не смея под­
нять взор на живого бога, что было бы непростительным кощунством.
Спасаясь от шума цивилизации, навсегда покинул болота дельты с
их ибисами и лотосами последний бегемот, а последний крокодил, пре­
жде чем отправиться через водопады восвояси, вероятно, в знак проте­
ста загрыз на прощание английского капитана.
От Древнего Египта сохранились чудесные легенды да кое-какие
свидетельства — одни гигантских размеров, как, например, пирамиды,
убедительные символы царского владычества, другие — менее вели­
чественные, но куда более человечные: барельефы гробниц, рисунки в
гробницах, но уже подземных, таинственные иероглифы. И пусть этот
некогда великий народ ушёл в небытие, до нас по-прежнему из глубины
столетий доходит неистребимое, как бы невидимо парящее в воздухе,
словно вечная душа минувших веков, воспоминание о том его сиянии, о
том лучезарном свете, что во время оно освещал ойкумену.

Греки

Греки, чьё влияние на нашу цивилизацию столь безмерно, жили в

гористом краю, омываемым с одной стороны Ионийским морем, с дру­
гой — морем Эгейским, испещрённым множеством островов. Яркое
солнце Средиземноморья ещё более подчёркивало очарование греческо­
го ландшафта с выразительностью его чистых и чётких линий (18).
Хотя традиции греков не столь древние, как те, которыми по пра­
ву гордились халдеи и египтяне (30), по крайней мере за две тысячи лет
Старые цивилизации 35

до Рождества Христова на Крите возникла блестящая минойская циви­

лизация, достижения которой греки вскоре унаследовали. Отважные
мореплаватели и изобретательные торговцы, критяне столь очевидно
царили на море, что фараону Тутмосу III пришлось обратиться именно
к ним, когда он захотел, не считаясь с большими издержками, перевез­
ти огромные брёвна из далёких ливанских лесов. Критяне сумели из­
влечь большую выгоду из торговых сделок, быстро усвоив технические
приёмы, тайнами которых они овладели во время своих путешествий.
Искусные мастера в совершенстве владели способами изготовления со­
судов изящной и строгой формы. Другие умельцы чеканили драгоцен­
ные металлы или инкрустировали серебром тяжёлые мечи вождей, чьей
эмблемой уже тогда был цветок лилии.
С приходом ахейцев возникла собственно греческая цивилизация
(13): мы видим первые проявления микенского искусства, чьи критские
истоки совершенно очевидны. Её расцвет был недолог, в Пелопоннес
вскоре хлынули дорийские племена. Часть населения, спасаясь от вар­
варских орд, нашла убежище на берегах Малой Азии, перенеся туда за­
чатки духа, из коих греческий гений взрастил небывалые чудеса. Имен­
но там переселенцы узнали железо и научились у халибов1 закаливать
металлы. Там, в Милете, Фалес основал самую древнюю философскую
школу — ионийскую, в то самое время, когда Навуходоносор во второй
раз овладел Иерусалимом и, предав огню храмы иудеев, увёл их в плен
в Вавилон. Фалес и его последователи первыми, по-видимому, попыта­
лись объяснить таинственное происхождение материи, бесконечные
превращения которой были, по их мнению, деянием богов. Поочерёдно
государственный деятель, моралист, физик, астроном, математик, Фалес,
один из семи греческих мудрецов, первым посетил Египет во времена
фараона Амасиса, где он встречался со жрецами и «связывателями бече­
вы» (геометрами), которым преподал способ измерять высоту пирамид
исходя из тени палки, поставленной вертикально на конце тени, отбра­
сываемой самой пирамидой. Кроме того, Фалес первым наблюдал, как

1 Многочисленный древний народ, существовавший рыбной ловлей и охо­

той, живший в Восточном Понте от гор до моря (также у границ Армении и М есо­
потамии). Предполагают, что именно они были предками халдеев. Халибы первыми
начали обрабатывать руду. Греки в древнейшие времена получили от них сталь, что
отразилось в её названии — «халипс».
36 Страны, где зарождалась алхимия

натёртый тряпкой янтарь приобретал способность притягивать лёгкие

предметы.
Видя, что вода играет в природе наиважнейшую роль (12), возмож­
но, также под влиянием учений халдейских магов и египетских жрецов
этот философ объявил воду основой всего сущего. Его преемники Анак­
симандр, астроном и географ, начертивший первую карту мира, и Анак­
симен, слегка видоизменивший учение своего наставника, в качестве
основы всего рассматривали уже воздух.
Потом явился окутанный тайной суровый Пифагор (21), чьё рожде­
ние предсказал оракул Аполлона в Дельфах. У себя на родине в Само-
сее этот молодой иониец быстро усвоил те немногие знания, которыми
обладал его первый учитель, после чего он возжелал посетить Египет,
однако Поликрат, тиран, правивший тогда на Самосее, строго-настро­
го запретил молодым учёным покидать остров. Обманув бдительность
стражей, Пифагор перебрался на Лесбос, гда стал учеником Ферекида,
чьим наставником, в свою очередь, был Фалес. Именно на Лесбосе, по
всей вероятности, Пифагор обучился азам геометрии и астрономии.
Сев потом на корабль, наш путешественник доплыл до Сидона, где
пообщался с местными жрецами. Увенчало поездку прибытие в Египет
через нильскую дельту близ Канопа. Из Гелиополя Пифагора препрово­
дили в Мемфис, а затем в Фивы, где его после долгих и серьёзных испы­
таний, не поколебавших, впрочем, его решимости, допустили в конце
концов в храм. Не исключено, что он оказался среди пленных, которых
Камбис выслал из страны после пелузской катастрофы1, что позволило
Пифагору обосноваться в Вавилоне. Как бы то ни было, согласно Ди­
одору Сицилийскому, во время этих путешествий самосец набрался
достаточных знаний, чтобы разработать своё собственное учение о ме­
темпсихозе, переселении душ в тела животных, намёки о чём содержат­
ся уже в Книге мёртвых.
Он ещё более приобщился к геометрии, астрономии и мистике
чисел, играющей столь важную роль в пифагорейском учении, в ос-

1 П елузий— греческое название стратегически важного города в Нижнем

Египте. Город был как бы ключом к Египту с востока и потому подвергался частым
нападениям. Недалеко от него в 525 г. до н.э. произошло сражение между персидским
царём Камбисом и армией египетского фараона Саисской династии Псамменита. Не­
смотря на ожесточённое сопротивление, Псамменит вынужден был сдаться.
Старые цивилизации 37

нове которого всё же лежит чистая и возвышенная мораль. Помимо

знаменитой теоремы о квадрате гипотенузы и таблицы умножения,
которые носят его имя, Пифагор, всем сердцем почитавший музыку,
открыл с помощью монохорда, что высота тона напрямую зависит от
длины звучащей струны, а следовательно, звуки также можно выра­
зить числами. Из этого простого наблюдения он вывел множество
умозаключений, провидя духовным взором, что земля имеет сфери­
ческую форму и что она вместе с другими планетами кружит в нео­
бозримом пространстве вокруг солнца и всё это вместе движет «гар­
мония сфер».
Колеблясь в выборе между воззрениями ионийской школы, ко­
торая объясняла всё изменениями единой материи по божественному
произволу, и утверждениями элеатов, что мир всего лишь видимость,
сицилиец Эмпедокл из Агригента выдвинул учение о четырёх элемен­
тах, лежащих в основе всего, — воздухе, земле, воде, огне. Он утверждал,
что миром правят две противостоящие друг другу силы, объединяя и
разъединяя всё сущее, что отдалённо напоминает взгляды Зороастра о
добре и зле.
Демокриту из Абдер приписывается заслуга, что он первым — мо­
жет, впрочем, после своего учителя Левкиппа, о котором почти ничего
не известно, может, после Мосха из Сидона — ясно изложил учение об
атомах (25). Как и Анаксагор, он предполагал, что материя состоит из
множества мельчайших неделимых частиц, которые в своём движении
образуют бессчётное количество комбинаций.
А разве можно умолчать о самом знаменитом ученике Платона, об
Аристотеле, воспитателе Александра Македонского? Этот гениальный
македонянин, будучи проницательным исследователем природных яв­
лений, обнаружил редкое системное мышление и дотоле неслыханную
точность наблюдений. Он строго квалифицировал полученные резуль­
таты, проявляя при этом абсолютную объективность — редкие каче­
ства, которые унаследовали его ученики, перипатетики, проходившие
обучение в блистательном Ликее. Согласно Аристотелю, существовала
единая материя, которая при различном сочетании своих многочислен­
ных свойств порождала четыре элемента — землю, воду, воздух, огонь.
Аристотеля счень чтили и в Средневековье. Заметим, что до него заста­
вил говорить о себе как о вдумчивом наблюдателе и систематизаторе
38 Страны, где зарождалась алхимия

полученных данных другой великий учёный, врач Гиппократ, многого

добившийся благодаря этим своим качествам.
За то относительно недолгое время, которое ушло у греческой циви­
лизации, чтобы пройти путь от ахейского варварства до своего расцвета,
совпавшего с величием Афин в век Перикла, интенсивная интеллекту­
альная жизнь достигла наивысшего уровня, обеспечившего неслыхан­
ное развитие искусств и наук (32).
Со всею страстью греки отдавались виноградарству, выращиванию
оливковых деревьев и вообще всех видов пищевых сельскохозяйствен­
ных культур, но неизбывным светом просиять в веках Греции удалось
прежде всего благодаря своим произведениям искусства, учениям сво­
их философов и тем, что через столетия она способна делиться с нашей
эпохой красотой и безмятежной ясностью, оплодотворяя дух самых ве­
ликих современных мыслителей.
Очищенные при переходе через эту световую призму древние хал­
дейские и египетские традиции обрели богатейшие краски, которые
придали им лучшие греческие умы, отважные творцы гармоничных, бо­
лее близких человеку учений, где наиболее полно отражалась личность
их создателя, освободившаяся от власти слишком жёстких догм. Этих
философов часто упрекали в том, что их воззрения всего лишь игра
ума, однако толчок, который они сообщили математике, в значительной
мере способствовавший развитию науки вообще, думается, освобож­
дает их от несколько пренебрежительного к ним отношения. Эллины
обладали поразительной способностью быстро перенимать лучшее из
сакральных учений тех стран, которые они посещали. Их прозорливый
ум сумел выделить из этих учений достойные усвоения элементы путём
проникновения в скрытую от взора непосвящённых суть запутанных
мифов. Их изобретательная мысль породила самые дерзкие, но также
самые благородные и плодотворные идеи. Вклад этого народа в миро­
вую цивилизацию огромен, и последствия его деятельности трудно пе­
реоценить.
Перенесёмся теперь в Александрию, истинную колыбель алхимии,
где мы вновь встретимся с греками, практикующими среди прочего гер­
метическое искусство. Этот город стал плавильной печью, где сплета­
лись воедино результаты многовековых наблюдений в области техники,
отголоски магии, халдейской астрологии, египетского символизма и иу-
Старые цивилизации 39

дейских традиций, а также чувствовалось мощное дыхание неоплато­

низма, детища древнего философа, возникшего уже после его смерти, в
котором он, словно феникс, восстал из пепла.

Александрия

На закате своей мощи Египет подвергся вторжению персов, кото­

рые за пятьсот двадцать пять лет до Рождества Христова заняли Мем­
фис, где Камбис провозгласил себя фараоном; затем сменяли друг дру­
га Дарий, Ксеркс, Артаксеркс, жестоко пресекавшие любую попытку к
мятежу. Именно тогда берега Нила посетил Геродот. Он расспрашивал
жрецов, предавался размышлениям в храмах, собирал старые народные
легенды. Восстание, вспыхнувшее сначала в Саисе, на время избавило
Египет от персов, но враг вернулся, уже под водительством Артаксерк­
са III, и ещё крепче затянул свою удавку на шее египтян. Последние фа­
раоны были не в состоянии защитить свою страну, несмотря даже на
помощь греческих наёмников и небольшого войска спартанцев. Египтя­
не стенали под пятой завоевателей, когда вдруг едва ли не чудом явился
неожиданный спаситель в лице Александра Великого. Его встретили
как освободителя, нарекли фараоном и, подобно древним правителям,
царём-птицей, царём-шершнем, сыном Амона и основателем XXXII ди­
настии. Подобное почитание было особенно приятно Александру с его
непомерной гордыней. И прежде чем отправиться помериться силой с
Дарием, он решил построить новый город на северо-западе Дельты, ко­
торому предстояло стать прекраснейшим, богатым памятниками, бла­
годенствующим благодаря морским перевозкам, но также знаменитым
своими блистательными школами, куда будут съезжаться самые про­
славленные учёные.
Не зная поражений, Александр добрался до Индии. Умер он в Вави­
лоне. И сразу созданная им огромная империя распалась на части. При
разделе Египет достался Лагидам, и Птолемей Сотер основал XXXIII
династию. Персидских сатрапов просто-напросто сменили македон­
ские диадохи, фараоны лишь по имени. Новые хозяева деятельно про­
должали эллинизацию страны, чему способствовали также внешние
обстоятельства. В Греции шли нескончаемые войны, и учёные, спасаясь
40 Страны, где зарождалась алхимия

бегством, массой хлынули в Александрию: они знали, что в новом ду­

ховном центре им будет обеспечена помощь и поддержка со стороны
просвещённых правителей, друзей учёности.
Поэты, художники, философы, прибывшие из далёких стран, соби­
рались в Мусейоне1, храме Сераписа, изучали бесчисленные тома пто­
лемеевской библиотеки2 или приобщались к астрономическим штуди­
ям, бывшим по-прежнему в чести (3). Чтобы оценить всю значимость
александрийской школы, достаточно перечислить некоторых из тех, кто
её посещал: геометры Евклид, Архимед, Аполлоний Пергский3, физики
Херон Александрийский, Филон Византийский, врачи — физиологи и
анатомы Херофил и Эристрат, астрономы Аристарх4, Эратосфен5, астро­
лог Берос, создатель тригонометрии Гиппарх Никейский, Клавдий Пто­
лемей. В пёстрой толпе завсегдатаев школ были египтяне, халдеи, иудеи,
македоняне, греки, персы — каждый привносил характерные черты
своего народа, верования своей страны, и как раз в этой необычной об­
становке родились неоплатонизм и алхимия.
Достаточно изучить первые алхимические источники (10), чтобы
убедиться, какое большое влияние оказали на них неоплатоники и что

1 Учреждённое Лагидами собрание произведений искусства и научных кол­

лекций при храме Муз в Александрии.
2 Имеется в виду александрийская библиотека, большую часть которой со­
брал Птолемей Филадельф (400 тыс. томов). Позднее подобное собрание трудов в
42 800 томов было собрано в храме Сераписа. При осаде Александрии Цезарем собра­
ние свитков сгорело, но позже было заменено Пергамской библиотекой, которую Ан­
тоний подарил Клеопатре. Но и эта библиотека во времена Феодосия Великого была
уничтожена архиепископом Феофилом (389).
3 «Великий геометр», как его называли уже в древности (ок. 260 — ок. 170 гг.
до н.э.). Написал сочинение «Конические сечения» в 8 книгах. Четыре первые книги
дошли до нас в оригинале, три следующие (об иррациональных числах) —- в арабском
переводе, а последняя известна лишь в восстановленном виде.
4 Аристарх из Самоса — александрийский математик и астроном (ок. 320 —
250 гг. до н.э.). Первым стал учить, что Земля движется вокруг Солнца и вокруг соб­
ственной оси. Благодаря Аристарху и его ученику Гиппарху астрономия получила
значительное развитие.
5 Эратосфен из Кирены — знаменитый географ, под его именем сохранились
«Катастеризмы», сухое перечисление 475 звёзд в 44 созвездиях и связанных с ним ми­
фов. Предполагается, однако, что это работа более позднего автора.
Старые цивилизации 41

именно последним алхимические труды во многом обязаны своим ми­

стицизмом, достигавшим порой истинного величия, но зачастую впа­
давшим в жалкое начётничество.
Одни из наиболее древних текстов представлены на нескольких
свитках папируса, которые были найдены в фиванской гробнице и ныне
хранятся в музее Лейдена. Там среди магических заклинаний можно об­
наружить различные способы очистки серебра, олова, свинца.
Более позднего происхождения (по-видимому, VII века) приписы­
ваемая Гермесу Трисмегисту Изумрудная скрижаль (21), оригинал кото­
рой якобы спрятан в Великой пирамиде. Как бы то ни было, вот текст
этого апокрифа, так восхищавшего алхимиков всех времён:

«1. Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени ис­

тинно;
2. То, что находится внизу, аналогично (соответственно) тому, что
находится вверху, и то, что находится вверху, аналогично (соответствен­
но) тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи;
3. И аналогично тому, как все вещи родились от единой Сущности
через приспособление;
4. Солнце её отец. Луна её мать. Ветер её носит в своём чреве. Земля
её кормилица;
5. Вещь эта — отец всяческого совершенства во Вселенной;
6. Сила её остаётся цельной, когда она превращается в землю;
7. Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с
большим искусством;
8. Эта вещь восходит от земли к небу и снова нисходит на землю,
воспринимая силу как высших, так и низших областей мира. Таким об­
разом ты приобретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдёт вся­
кая темнота;
9. Эта вещь есть сила всяческой силы, ибо она победит всякую са­
мую утончённую вещь и проникнет собою всякую твёрдую вещь;
10. Так был сотворён мир;
11. Отсюда возникнут удивительные приспособления, способ кото­
рых таков;
12. Поэтому я был назван Гермесом Трижды Величайшим, так как я
обладаю познанием трёх частей Вселенной и философии;
42 Страны, где зарождалась алхимия

13. Полно то, что я сказал о работе произведения (действия)

солнца1».

«Не каждому дано разгадать тайный смысл этого египетского тек­

ста, — заметил Станислас де Гуайта. — Странный подчёркнутый ла­
конизм, способный сбить с толку профана, очаровывает прилежного
искателя изначальных причин. Его прозорливому уму открывается
глубинный смысл этого бедного на слова источника». Многие, тем не
менее, брались комментировать Изумрудную скрижаль. Одно из самых
известных толкований, не сказать, чтобы очень понятное, принадлежит
перу Гортулана, оно приведено в Библиотеке химических философов
Яна де Рихебурга. В этом таинственном тексте, главная особенность ко­
торого — сжатость изложения, многие видели самые разные вещи, и в
первую очередь описание Великого Делания, намёк на двенадцать его
стадий, на двенадцать знаков зодиака, на единство материи, на учение о
противоположностях.
В апокрифе под названием «Божественный Поймандр», столь же
щедро приписываемом легендарному Гермесу, есть знаменитые и столь
характерные слова моления:

Мир, вонми молитве моей,

Земля, открой свои недра, хляби морские, откройтесь мне.
Не дрожите, деревья.
Я хочу восхвалить хозяина вселенной, который есть Всё и Единое.
Да раскроются небеса, да умолкнут ветра, и все силы, обитающие
во мне воспоют Всё и Единое.

Также не поддаётся точной датировке послание Исиды, супруги

Осириса, своему сыну Гору касательно священного искусства. Исида
объясняет сыну, что эта наука основывается на подражании природе. В
послании приводятся слова клятвы, которая предписывает адепту со­
блюдать тайну, ибо знание обязательно, дерзание необходимо, действие

1 Существует несколько переводов Изумрудной скрижали на русский язык.

Приводимый здесь перевод цит. по кн.: Кибалион. Учение трёх посвящённых о гер­
метической философии Древнего Египта и Греции. М.: Золотой век, 1993.
Старые цивилизации 43

часто требует отваги, но наиболее достойно похвалы молчание, даже для

посвящённого. Некоторые места послания очень показательны: «Теперь,
сын, спроси у земледельца, что сеется, что пожинается. Он откроет тебе,
что сеющий пшеницу пожинает пшеницу, а сеющий ячмень пожинает
ячмень. Эти слова, сын, наведут тебя на мысль о творении и зарождении,
и не забудь, что человек рождает человека, лев — льва, собака — собаку.
Так золото порождает золото. В этом вся тайна».
Здесь прямо выражена идея, что металл рождается так же, как жи­
вое существо. Впрочем, эта идея, явно навеянная неоплатониками, бо­
лее подробно не освящается.
Самый древний достоверный источник — труды, приписываемые
Зосиме Панополитанскому, который жил, судя по всему, в конце III века
до Рождества Христова. В книге о печах Зосима описывает стеклянные
дистилляторы — очевидное доказательство того, что эту операцию про­
водили задолго до арабов, которые якобы впервые провели перегонку.
Работы Зосимы комментировал александрийский философ Олим-
пиодор, который рассуждал также о Философском камне и Священном
Искусстве. Критикуя старых авторов, он заявлял; «Древние обычно
скрывали истину, утаивали её от людей, затемняли сложными аллегори­
ями ясное и понятное для всех». К сожалению, упрёк этот не был услы­
шан. Олимпиодор, который называл Священное Искусство химической
наукой, сообщает, что практикующие египетские алхимики, будучи все
жрецами, работали исключительно для фараона и обязаны были хра­
нить тайны. Этим и объясняется осмотрительность и сдержанность
редких авторов, едва касавшихся опасного предмета.
Один грек, не постеснявшийся присвоить себе имя знаменитого
Демокрита, описывает «два порошка проекции», один из которых, бе­
лый, окрашивал медь, другой, красноватый, был способен превращать
серебро в золото. По его словам, своё удивительное открытие он сделал
в день, когда колонна храма, в котором он предавался размышлениям,
приоткрылась, и перед его глазами предстала книга, где содержалось
все искусство адептов, сосредоточенное в трёх кратких и загадочных
фразах.
Труды псевдо-Демокрита комментировал Синезий, описавший
дистилляторы с, по-видимому, песочной баней или так называемой ба­
ней Марии, которую, как считали, изобрела женщина-алхимик Мария
44 Страны, где зарождалась алхимия

Еврейка. В письмах, которыми Синезий обменивался с «прекрасной и

учёнейшей Гипатией»1, упоминается гигроскопиум — заполненная гра­
дуированная трубка, — который есть не что иное, как наш ареометр.
Аппарат, определяющий «лёгкость воды», тогда широко использовался,
но потом был предан забвению, и только в XVIII веке Боме2 соорудил
нечто подобное.
Дабы закончить слишком краткий рассказ об адептах давнего
времени, процитируем «Собрание философов», труд столь же тёмный,
сколь и знаменитый среди тех, кто изучал Священное Искусство. В нём
заметно влияние идей Аристотеля, в частности учения о противопо­
ложных началах — влажном и холодном у воды, горячем и сухом у огня.
В нём также упоминается вавилоно-египетский миф о яйце мира, где
скорлупа — земля, наружная оболочка — воздух, белок — вода, жел­
ток — огонь, зародыш — солнце.
Многие авторы рассуждали о тинктуре металлов, о трансмутации,
порождающей бесконечно большое, если верить одним, или двойное,
если верить другим, более сдержанным авторам, количество золота (ди-
плозис).
Но вот после поражения при Актии Египет становится римской
провинцией. Эдикт Феодосия положил начало разорению и уничтоже­
нию храмов в Фивах, Мемфисе, Александрии, где был разрушен Сера-
пей, разграблена александрийская библиотека, и так уже пострадавшая
от пожара при Юлии Цезаре, окончательно закрыт Мусейон. Это прои­
зошло после смерти Гипатии, растерзанной толпой фанатиков, которые
не могли простить этой женщине, преемнице Плотина на кафедре фи­
лософии, её роли пусть хрупкой, но блестящей защитницы угасающего

1 Ипатия (Гипатия) (около 370-415 гг.) — дочь математика Теона из Алексан­

дрии, знаменитая своей добродетелью, образованностью и учёностью. Публично о б ­
учала философии, руководила александрийским Мусейоном, писала комментарии к
Аполлонию Пергскому и Диофанту Александрийскому. Ипатия стала жертвой хри­
стианского фанатизма. При подстрекательстве епископа Кирилла она была жестоким
образом убита в церкви в 415 году.
2 Антуан Боме — французский химик (1728-1804), аптекарь, посвятил себя
изучению химии и в 1752 г. занял кафедру химии в Фармацевтическом коллеже. Вла­
дел фабрикой химических продуктов. С 1783 г. член Академии наук. Автор многих
открытий. Изобрёл, в частности, ареометр. Главные труды — «Учебник химии», «На­
чала фармацевтики», «Экспериментальная и теоретическая химия».
Старые цивилизации 45

язычества. Спасаясь от преследований, преподаватели и их ученики бе­

жали — одни в Византий, другие — в Афины. Эдикт Юстиниана лишь
оформил законодательно окончательную гибель эллинизма.
Затем, в свою очередь, распалась и Римская империя, и под стена­
ми Александрии мы уже видим конные полчища Амру, вместе с частью
армии Омара поработившие Палестину. Началось победное нашествие
арабов. Волны этого бурного потока захлестнули сначала Египет, затем
северное побережье Африки и Испанию. Орды арабов с присоединив­
шимися к ним маврами и берберами перевалили через Пиренеи, втор­
глись в нашу страну, и только после битвы при Пуатье Карл Метел сумел
отбросить их назад.
Уже в V веке, в самом начале Средневековья, Западная империя
рухнула под натиском варваров. Факел эллинизма, так долго освещав­
ший мир, угас, казалось, навсегда. Однако вскоре он разгорелся вновь
благодаря арабам, хранителям сокровищ Древней Греции, потеря кото­
рых вызвала бы необратимые чудовищные последствия для всего чело­
вечества.
 АЛХИМИЯ И АЛХИМИКИ

Достигать цели необязательно —

Важно неуклонно к ней стремиться.

ИДЕИ — ЛЮДИ.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ

На смену погибшей от варварских вторжений блистательной гре­

ко-римской цивилизации пришёл долгий период непроглядного мрака.
Границам Римской империи германцы угрожали уже в I веке от
Рождества Христова, однако настоящая беда должна была обрушиться
ещё не скоро, и Колумелла мог со спокойной душой сочинять свой агро­
номический трактат De rustica, а Плиний Старший, которому суждено
будет погибнуть при извержении Везувия в 79 году, — безмятежно пре­
даваться своим научным изысканиям.
ВIII веке давление германцев и готов усилилось, меж тем как неопла­
тоник Плотин пытался согласовать александрийскую философию с новой
верой. В следующем веке вестготы Алариха разграбили Рим, а свевы, ван­
далы, бургунды, которых вскоре вытеснили франки, завоевали Галлию.
VI век ознаменовался гибелью язычества, роковой удар которому нанёс
император Восточной империи Юстиниан, закрывший Афинскую школу.
В 570 году в Мекке рождается Мухаммад, а святой Бернард в 529 году ос­
новывает обитель в Монте-Кассино, где учреждает бенедиктинский устав,
Идеи — люди. Теоретические основы 47

давая толчок созданию многочисленных монастырей, монахи которых

сохраняли, переводили и перетолковывали на свой лад произведения
древних мудрецов. Отсюда берёт начало возрождение образованности,
которое, пользуясь высоким покровительством Карла Великого, иници­
ировал Алкуин1. Грамота в ту пору была достоянием редких эрудитов.
Сам император читать умел, а вот писать, по всей вероятности, нет. По­
давляющее большинство его подданных, как впоследствии мать Франсуа
Вийона — «бедолага, дряхлая годами, которая ничего не ведала и букв не
разбирала», — пребывали в полном невежестве.
Духовное обновление тем временем набирало силу, и в 880 году по­
является «Кантилена о святой Евлалии», самая старая французская поэ­
ма, меж тем как в арабских университетах, в Багдаде и под сенью мечети
в Кордове преподавание философии, охватывавшей все известные нау­
ки, привлекало туда несметное число молодых людей, желавших к ней
приобщиться или просто поработать в библиотеках с их богатейшим
собранием переводных творений античных авторов.
Династию Каролингов сменили Капетинги, которые опирались на
феодальную систему одновременно военного и религиозного характера,
состоявшую из множества ленных владений, чьи хозяева были связа­
ны — зачастую очень крепко — вассальной зависимостью.
Появляется схоластика, которая поначалу ограничивает себя во­
просами логики, меж тем как монах Герберт — впоследствии папа
Сильвестр II2— сочиняет учёные труды об абаке и теории чисел. Мона-

1 Англосаксонский богослов из Йорка (ум. 804), один из ближайших советни­

ков Карла Великого и реформатор образования в эпоху Каролингского Возрождения.
Будучи аббатом монастыря в Сен-Мартен-де-Тур, он ввёл среди монахов, трудив­
шихся в скриптории, новый вид письма — каролингский минускул. Этот шрифт, при
котором впервые появились пробелы между словами, впоследствии использовался в
печатном деле.
2 Римский Папа (999-1003), он же монах Герберт. Несколько лет провёл в Ка­
талонии, где изучал у арабских учёных математические и технические науки. Полу­
чил известность как учёный. Знания его в обработке металлов были таковы, что его
подозревали в колдовстве и общении с дьяволом. В 999 г. Оттон III, чьим доверен­
ным лицом был Герберт, решил сделать его Папой. Оттон и Сильвестр хотели создать
универсальное христианское государство, главой которого был бы император, а со ­
правителем — Папа. Однако преждевременная смерть сначала Оттона III, а потом и
Сильвестра положила конец этим планам.
48 Алхимия и алхимики

стыри множились, и на троне святого Петра оказывались другие учёные,

например Григорий VII1, который, ещё будучи Гильденбрандом, посе­
щал богатейшую библиотеку Клюнийского аббатства. Тем временем
святой Бруно основал цистерианский орден, а схоласты, разделившись
на номиналистов и реалистов, погрязли в бесконечных спорах.
Когда начались Крестовые походы, широкой славой пользовались
врач Авиценна и учёный Альхасен2. Военные экспедиции облегчили
обмен идеями. Научные знания арабов распространялись в Европе, а
«Комментарии» жившего в Кордове Аверроэса способствовали возвра­
щению высокого статуса теориям Аристотеля. Очень важно, что в это
самое время редкий и дорогой папирус заменила изобретённая, по-ви-
димому, в Китае, а потом пришедшая в Персию и к мусульманам бумага.
В Лангедоке заработали бумагопрядильни, и вскоре, вытеснив пер­
гамент, бумага — особенно после изобретения печатного станка — обес­
печила распространение по свету научных и литературных сочинений.
XIII век — это образование орденов монахов-проповедников, до­
миниканцев и францисканцев, и учреждение инквизиции Иннокен­
тием III. В 1215 году был основан Парижский университет. В 1253 году
Робер де Сорбон создал знаменитое учебное заведение, до сих пор но­
сящее его имя — Сорбонна. Появляется целая плеяда замечательных
учёных: Роджер Бэкон — «великолепный доктор», Альберт Великий —
«всеобъемлющий доктор», Раймунд Луллий, святой Фома Аквинский,
чья «Сумма» ещё более повысила авторитет трудов Аристотеля, пере­
ведённых вскоре на французский язык математиком Оремом3. Наблю-

1 Римский Папа (1073-1085), с чьим именем была связана григорианская ре­

форма в церкви. Ввел суровые наказания для духовенства за нарушение целибата, за
продажу и покупку церковных должностей. Канонизирован католической церковью.
2 Абу али-аль-Хасан (Альхасен) — арабский астроном, умер в крайней бедно­
сти в 1038 г. в Каире. Из его работ наиболее ценна «Оптика», изданная в 1572 г. Аль­
хасен первым произвёл оценку рефракции в земной атмосфере и установил понятие
длины сумерек в зависимости от углового расстояния солнца над горизонтом.
3 Николя О р ем — французский богослов. Изучал теологию в Парижском
университете. Великий магистр Наваррской коллегии в 1356 г., с 1377 г. — епископ в
Лизьё, где он и умер в 1382 г. Писал по-латыни и по-французски. Перевёл «Полити­
ку» и «Этику» Аристотеля. Написал «Книгу о политике», «Книгу, именуемую эконо­
микой», «О происхождении, природе и изменении денег». Самые важные его работы
посвящены проблемам физики и астрономии: «О бесформенности качеств», «Трактат
Идеи — люди. Теоретические основы 49

дение за природными явлениями пробило брешь в схоластическом

методе. Воспользовавшись этим, Буридан, ректор Парижского уни­
верситета, попытался воздвигнуть непреодолимый барьер между фи­
лософией и богословием.
Именно на фоне этих событий получила развитие алхимия, про­
никшая в Испанию в VIII веке вместе с арабами, в ту пору главными
хранителями сокровищ античной цивилизации и тайных знаний,
которые по цепочке передавали друг другу адепты: Зосима, Синезий,
Олимпиодор, Стефанос, Георгий Синкелл, Фотий, Свида, а затем ви­
зантийские монахи. Науки чудесным образом распространялись по
Иберийскому полуострову, который резко выделялся на фоне всего
остального мира, погрязшего в невежестве. Школы в Мурсии, Гренаде,
Кордове, Севилье, Толедо были очагами просвещения. Их преподава­
тели в большой степени повлияли на таких мыслителей, как Арнольд
из Виллановы, Фома Аквинский, Раймунд Луллий, Роджер Бэкон и
многих других.
Согласно старым авторам, алхимия — это наука об облагоражива­
нии низких металлов с помощью операций, как можно более прибли­
жённых к тем, что протекают в природе.
Парацельс полагал, что цель алхимии не только изменение метал­
ла, доведение его до совершенства, которое олицетворяло золото, король
металлов, символ солнца, но и поиск «высших веществ», квинтэссенций,
способных исцелять от болезней и тем самым продлевать людям жизнь.
Другие шли ещё дальше и, подобно доктору Фаусту, неудовлетворённые
одной лишь возможностью разбогатеть, вернуть молодость, стремились
создать из разного рода исходных материалов живые существа наподо­
бие андроида Альберта Великого или Парацельсова гомункула. Приго­
товление алькагеста, чудесного универсального растворителя, долго за­
нимало учёных, пока один остроумец не без резона заметил, что раз это
вещество могло растворять буквально всё, то ни один сосуд был бы не
в состоянии выдержать такого его действия и потому хранить его было
бы невозможно по определению.

о сфере», «Комментарий к книгам о небе и земном мире». Бытует мнение, что именно
благодаря Николя Орему французский язык был впервые использован для выраже­
ния великих философских и научных истин.
50 Алхимия и алхимики

Выделились два типа людей — алхимики и суфлёры, — которые са­

мыми разными способами изощрялись разрешить загадки природы и
удовлетворить своё любопытство, а то и непомерное честолюбие.
Алхимики были, как правило, учёные неоспоримых достоинств,
скромные, искренние в своих устремлениях, и судить о них в свете на­
ших теперешних представлений в высшей степени несправедливо.
Они особо почитали великий, столь дорогой Платону принцип
единства всего сущего в природе, который нашёл отражение в высо­
ким слогом написанных на стелах храма в Саисе словах: «Я всё, что
было, что есть и что будет. Никто из смертных не приподнял покры­
вала с моего лица». «Ты, Исида, единая и вездесущая», — гласили
другие надписи, выражавшие ту же мысль, неизбежное следствие из
которой — понятие о единстве материи. Эту идею о тождественности
исходных причин можно обнаружить в многочисленных писаниях
философов. Так, Василий Валентин в своей «Триумфальной колеснице
антимония» восклицает: «Все вещи возникают из единого семени, всё
в начале начал произвела на свет одна мать», а Раймунд Луллий в сво­
ем Testamentum заявляет, что все вещи содержатся в одной: «Omnia in
ипит». Изумрудная скрижаль сформулировала закон о подобии: «То,
что вверху, аналогично тому, что внизу». Следовательно, каждая вещь
подобна другим, а человек — это маленькая вселенная, микрокосм,
точное воспроизведение мира. И, развивая мысль дальше, приходишь
к выводу, что вполне возможно в простом перегонном кубе воссоздать
в подражание природе процесс, скрыто протекающий в земле и при­
водящий к образованию металлов.
Алхимик умел держать язык за зубами. Иногда его видели украд­
кой беседующим о своей работе с каким-нибудь адептом в благодатной
тени церковного портала. «И когда грубые мужланы, которые шли в
храм отбарабанить свой «Отче наш», оглядывали этих исхудалых лю­
дей, пропахших серой, запачканных сажей и углём, одетых в лохмотья,
отравленных парами ртути», они жаждали увидеть этих приспешни­
ков Сатаны в смешных жёлтых плащах, плащах цвета короля металлов,
болтающимися высоко на покрашенной золотой краской виселице, на
какой вешали подделывателей золота. Безопасней было не привлекать
внимания всегда бдящих соглядатаев Святейшей инквизиции. Между
тем адепты были людьми верующими. Нортон даже уверял, что Господь
Идеи — люди. Теоретические основы 51

поместит их среди святых, а Николя Фламель полагал, что обладатель

самой главной тайны, тайны Камня, «щедр, кроток, набожен, благо­
честив, богобоязнен, милостив и сострадателен и наделён мудростью,
дабы свершать свои дивные и божественные творения». В «Алхимиче­
ском зерцале» Арнольд из Виллановы свидетельствовал, что возвышен­
ная наука передана ему самим Господом.
Впрочем, инквизиция, вторя суровому Бодену1 из Ангевена, чаще
всего считала, что алхимическая инспирация, безусловно, дьявольского
происхождения. Поэтому адепты тщательно скрывали свои мысли под
непроницаемым занавесом символов и, используя в гримуарах язык
весьма загадочный, обнаруживали свою зависимость от старых иници-
атических школ и свои восточные истоки.
К Великому Искусству примазывались суфлёры самого низкого
пошиба, ряды которых постоянно пополнялись шарлатанами, лже-
целителями с их якобы снадобьями, колдунами, чародеями, наводи-
телями порчи, закоренелыми грабителями с большой дороги, просто
ловкими жуликами и тупыми переливателями из пустого в порож­
нее, которые думали, что переняли у свершивших Делание часть их
секретов или крупицу их таланта. Нечистыми источниками их скуд­
ных доходов были магические операции и приготовление ядов, на ко­
торые был тогда изрядный спрос. Будучи в полной уверенности, что
чудесную квинтэссенцию можно получить из продуктов животного
происхождения, они проводили опыты с самыми странными, порой
даже омерзительными веществами. Нередко они использовали в своих
целях кровь младенцев — так прославилось в потомках зловещее имя
Жиля де Рэ. А вот имена многих истинных рыцарей Великого Делания
забвение не пощадило.

' Жан Боден (1529-1596) — известный французский адвокат, философ и демо­

нолог. Автор «Демономании» (Париж, 1580). Родился в Ангевене, посещал местный
университет, стал кармелитским монахом, но ушёл из монастыря, чтобы в течение
двенадцати лет обучаться в Тулузском университете, где позже стал профессором
римского права. Умер от чумы в своём родном городе. Из-за подозрения в симпатиях
к кальвинистам его хотели убить в Варфоломеевскую ночь, но ему удалось бежать.
Многие его труды были осуждены инквизицией. Однако его книгу о колдовстве и
католики, и кальвинисты приняли единодушно. В третьей части этого труда расска­
зывается, как подвергать пыткам, допрашивать, осуждать и преследовать ведьм.
52 Алхимия и алхимики

В стремлении подражать природным процессам с их неторопли­

вым ходом алхимики проводили бесчисленные операции, которые дли­
лись от нескольких месяцев до нескольких лет, да так, что часто адепт во
время Магистерия умирал от истощения и его ученики оспаривали друг
у друга право продолжать дело своего учителя.
Бесстыжие суфлёры, снедаемые презренной жаждой золота, «auri
sacra fames», не в состоянии были вытерпеть подобные сроки. В своём
невежестве они хотели ускорить долгий процесс жаром своих печей. Ча­
сто это приводило к взрыву. На этом эксперимент заканчивался, а с ним
заканчивалась и жизнь горе-алхимика.
После того как мы строго разграничили два типа делателей, оста­
ётся подробно рассмотреть само алхимическое учение (31). Отметим
для начала, что древние знали лишь малую толику простых веществ:
металлы — золото, серебро, медь, железо, олово, ртуть, свинец (может
быть, сурьму), металлоиды — серу и углерод. При этом свинец и оло­
во, по-видимому, долго путали друг с другом. Впервые разницу между
ними отметил Плиний, олово носит у него название «plumbum album»,
белый свинец, а настоящий свинец — «plumbum nigrum», свинец чёр­
ный, но лишь в III веке нашей эры появилось название «stannum», ко­
торым стали обозначать олово. Египтяне, судя по всему, постоянно
путали чистые металлы со сплавами, которые они нередко получали
непосредственно из некоторых руд. Они полагали, что это различные
состояния, в большей или меньшей степени несовершенные, едино­
го вещества, идеальная форма которого — золото. Введение окислов
в стекломассу вело к её окрашиванию, отсюда вывод, что с помощью
«тинктуры» можно подобно металлам воспроизводить драгоценные
камни.
Результаты других опытов, истолкованные согласно тогдашним
представлениям, породили выводы, которые кажутся нам сегодня на­
ивными, что, однако, не помешало им серьёзно повлиять на научные
воззрения прошедших веков.
Так, каждый может убедиться, что родниковая вода при кипячении
превращается в пар, а на дне сосуда образуется твёрдый остаток. Отсюда
заключали, что вода под действием огня становится воздухом и землёй.
Если раскалённое железо поместить под стеклянный колпак в воду, об­
разуется горючий газ. Казалось очевидным, что вода обратилась в огонь.
Идеи — люди. Теоретические основы 53

Медь под влиянием паров мышьяка белеет. Полагали, что благодаря

этой тинктуре она стала серебром. Также считали, что железная пла­
стинка, погружённая в раствор сульфата меди, превращается в медную.
Многие металлы при обжиге окисляются. Говорили, что они становятся
«землями» и умирают. Однако, восстанавливая окислы тем же обжигом,
но в присутствии зёрен пшеницы, металлы как бы воскрешают, отсю­
да делалась масса умозаключений, как верных, так и совершенно наду­
манных. Порождал самые различные фантазии переход сульфата ртути
(чёрного орла) в киноварь (красного льва) при нагревании.
Уже греки предполагали, что единая материя, основа всего суще­
го, состоит из мельчайших частиц, атомов, число и размер которых, а
также способ, коим они объединяются в молекулярные конгломера­
ты, обуславливают наличие всевозможных веществ, каждое с особы­
ми свойствами. Некоторые даже находили в воззрениях ионийских
мудрецов касательно единой и несотворённой материи предвосхи­
щение гениального утверждения Лавуазье: ничто не пропадает и не
творится вновь.
Аристотель разделял производные единой изначальной материи со­
гласно их общим свойствам на четыре элемента: огонь, сухой и горячий,
воздух (газ), горячий и влажный, воду (жидкость), влажную и холодную,
землю (твёрдую), холодную и сухую. Эти четыре состояния могут видо­
изменяться до бесконечности, приобретая или теряя те или иные свои
качества. В случае превращения родниковой воды в пар выходило, что
влажная и холодная вода становилась горячим и влажным воздухом и
холодной и сухой землёй.
Александрийская школа соединила воедино вавилонские и еги­
петские мифы, халдейскую астрологию, учения ионийских мудрецов,
элеатов, пифагорейцев — сторонников теории единой материи, — идеи
Гераклита об огне как всеобщей энергии природы. Памятуя, разумеется,
о Платоне, называвшем металлы «плавкими водами», алхимики объяв­
ляли водой любую жидкость и, подобно древним, считали не знающую
покоя воду как бы символом движения, великой живительной силой
мира. Многие, кроме того, говорили, что все существа произошли из
воды, — предположение отнюдь не лишённое смысла.
Ртуть, блестящая, подвижная (откуда её второе название — живое
серебро), которую египтяне не знали, зато знали греки ещё до Диоско-
54 Алхимия и алхимики

рида, сильно влекла философов. Они полагали, что все металлы, пере­
ходящие в жидкость при плавлении, содержали большее или меньшее
количество ртути. Способность образовывать амальгамы с золотом, ме­
няя цвет последнего, — причём было ясно, что ртуть входит в состав
полученного соединения, — только укрепляла веру Синезия в то, что в
других металлах «живое серебро» гоже присутствует.
Благодаря способности принимать различные формы единая уни­
версальная материя — основание мира, некий зародыш, до которого
ничего не существовало, сам же он существовал всегда, — создавала пу­
тём бесчисленных комбинаций всё многообразие сложных или «состав­
ных» тел, как называл их Сендивогий, по прозвищу Космополит.
Материя разделялась на два основных вещества — серу, мужской,
активный, горячий, горючий, твёрдый, прочный, окрашенный элемент,
и женский, пассивный, холодный, плавкий, летучий элемент — ртуть.
Парацельс и Василий Валентин ввели третий элемент — соль, агент-по­
средник, соединяющий серу и Меркурий, взятые не как простые вещества
нашей современной химии, но — и это в высшей степени важно — как
определенные качества. Уже «христианский философ» заявлял, что « всё
кругом состоит из серных и ртутных производных, что ртуть и сера —
средоточие, источник, свет Искусства». Для Пуассона1«выделить в теле
какие-либо свойства — значит выделить серу или ртуть. Например, сде­
лать металл неплавким, превратив его в известь (окись), — значит возо-
гнать его Меркурий и извлечь его серу». Для других сера обуславливала
видимые свойства — форму, цвет, а ртуть, к примеру, — плавкость и
ковкость. Таким образом, единая несотворённая вечная материя разде­
лялась на твёрдое начало, серу, отца металлов, видимое в форме земли
или тонкое в форме огня, и также на начало, в высшей степени летучее,
ртуть, мать металлов, видимое в форме воды и тонкое в форме газа (воз­
духа). Наконец, для Парацельса и его школы соль, или мышьяк, служила
чем-то вроде промежуточного агента. Нелишне повторить при этом, что
сера, ртуть и соль никак не наши теперешние субстанции, а некие скры­
тые за налётом таинственности отвлечённые понятия.

1 Альбер Пуассон — французский алхимик и писатель XIX в. Перевод его

работы «Теории и символы алхимиков» см. в сборнике: Свинцовые врата алхимии.
История, символы, практика. СПб.: Амфора, 2002.
Идеи — люди. Теоретические основы 55

Построения алхимиков касались обычно лишь семи металлов: зо­

лота, серебра, ртути, свинца, олова, железа и меди, представлявших, в
свою очередь, семь планет — Солнце, Луну, Меркурий, Сатурн, Юпитер,
Марс и Венеру. Как и Парацельс, они разделяли металлы на совершен­
ные, не подверженные действию огня (золото и серебро), и несовершен­
ные, подверженные окислению, процессу, который уподобляли разру­
шению.
Все великие посвящённые — Альберт Великий, Арнольд из Вилла-
новы, Василий Валентин, Сендивогий, он же Космополит, Бернард Тре-
визанский — соглашались, что в основе минералов и металлов лежит
единая материя. И те и другие образуются из серы и «живого серебра»,
«спермы металлов», как выражался Николя Фламель. Эти два начала —
сера, твёрдая, но плавкая, «жир земли» (так называл её Альберт Вели­
кий), и летучая ртуть встречаются в недрах земли и соединяются друг с
другом в разных пропорциях, претерпевая обжиг, вываривание, умень­
шая тем самым долю чистых элементов. Случайные процессы порож­
дают в первую очередь несовершенные металлы, которые в дальнейшем
медленно эволюционируют, стремясь в конечном итоге к состоянию
солнечного металла — золота. Некоторые учёные во главе с Глаубером
полагали, что металлы сначала развивались в восходящем режиме, но,
достигнув высшей точки, ниспадали до низшего металла, железа, что­
бы по истечении многих веков снова начать свой путь к совершенству.
Разумеется, преобладающее влияние по-прежнему оказывали планеты.
«Всё, что происходит на земле и в воде, сеется сперва на небесах», — го­
ворил Блез Виженер, перефразируя древнее вавилонское изречение, а
Парацельс, никогда не боявшийся усложнить проблему, к влиянию семи
планет присовокуплял влияние звёзд.
Уверенность в том, что металлы состоят из серы и меркурия, соче­
талась у Гебера и его оппонентов с изрядной долей фантазии. Арабский
автор в своём «Кратком изложении совершенного Магистерия» ничтоже
сумняшеся заявлял, что «золото состоит из очень тонкой философской
ртути и небольшого количества очень чистой, твёрдой и светлой серы».
Медь содержала равные части обоих компонентов. В олове же находили
лишь немного нечистого меркурия и много плохо фиксированной серы.
Гебер считал, что, зная состав металлов, достаточно изменить соотно­
шение элементов, чтобы следом изменить природу металла, произведя
56 Алхимия и алхимики

тем самым трансмутацию. «Приведите ко мне шесть прокажённых, и я

их исцелю», — восклицал он в безусловно искреннем мистическом по­
рыве. Он уверял, что магией своего искусства способен очистить шесть
металлов и превратить их в короля металлов.
Бёргхоф и другие адепты полагали сверх того, что металлы, как и
живые существа, рождаются из «семени» и, если оно наличествует, ме­
талл можно воспроизводить до бесконечности.
К сожалению, намеренная и даже подчёркнутая неясность текста
зачастую сводит на нет любую попытку анализа. Некоторые «добрые»
адепты уже в самом начале осмотрительно предупреждали читателя
о тщетности подобных потуг. «О, жалкий глупец, — любезно замечает
Артефий, — неужели ты по наивности своей думаешь, что мы возьмём
и преподадим тебе самую удивительную из всех тайн?» «Не передавай
эту книгу в руки нечестивых, — грозно предупреждает Арнольд из Вил-
лановы, — ибо она содержит наиважнейшую тайну всей философии,
нельзя бросать такой прекрасный бисер свиньям, поскольку это дар Бо­
жий». В довершение Арнольд добавляет, что несчастный, открывший
тайну другим, будет проклят и умрёт от апоплексического удара. «Если
ты разгласишь наше учение, будешь осуждён на муки», — открытым
текстом возвещает Раймунд Луллий, а Василий Валентин, чьи писания
ещё более темны, в страхе бросает, что не может сказать больше, иначе
тотчас же будет низвергнут в ад.
Ясность, точность никогда не были отличительной чертой алхи­
миков. Некоторые из них, в частности Разес1, с известной долей шут­
ки советовали: «Возьми некоторое количество чего твоей душе угодно».
Понятнее не объяснишь!
Если большинству этих работ свойственны напыщенность, велере­
чивость, педантизм, то что тогда сказать о некоторых аллегорических
толкованиях, примером которых, ещё не из самых рискованных, могут
служить толкования, принадлежащие вольному перу Жана д'Эспанье, в

1 Разес (Абу-Бакр Мухаммед ибн Закария ар-Рази, 865-925) — великий араб­

ский учёный-энциклопедист, врач и алхимик. Автор «Книги тайн» и «Книги тайны
тайн». Основатель ятрохимии. Родился и учился в Рее, работал в Багдаде. Оставил
труды по философии, этике, теологии, логике, медицине, астрологии, астрономии,
математике, физике и алхимии. Его труды были переведены на латынь в Европе в X -
XIII вв. До нас дошла примерно треть из 180 его работ.
Идеи — люди. Теоретические основы 57

другой свой ипостаси непреклонному председателю верховного суда1го­

рода Бордо! Ниже представлен небольшой отрывок из его труда: «Возь­
ми крылатую девственницу, хорошо отмытую и очищенную, которая за­
беременела благодаря духовной сперме своего первого мужа, сохранив,
однако, девственность. Совокупи её без всякого намёка на адюльтер с
другим мужчиной. Она снова зачнёт и породит достойное почитания
двуполое дитя, которое будет не чем иным, как Философским камнем».
Думается, если Франсуа Рабле был бы знаком с разглагольствованиями
этого представителя судейского сословия, «деяния и речения» славного
Пантагрюэля пополнила бы ещё одна смачная глава.
Вот ещё более крутая цитата из неудобопонятного «Собрания фи­
лософов»: «Итак, я повелеваю вам, сыны учения, охладить живое сере­
бро. Из нескольких вещей сотворите 2,3 и 3,1 с 3, это будет 4,3,2)» и так
далее, и в заключение совершенно неожиданное: «Я вам всё сказал». А
если бы философ изрёк лишь половину!
Иногда кое-кто из авторов приводил более доступные для пони­
мания аллегории, которые соответствовали определённым операциям
Великого Делания, на них мы остановимся позднее.
Алхимические обозначения содержат множество символов (31), не­
редко разных у разных авторов, что отнюдь не облегчает усвоение их
работ. Широко используются египетские символы, так знак воды тот же
самый, что и у её иероглифа, явно напоминающего о постоянном волно­
образном движении жидкости. Семь металлов были представлены либо
знаками планет, символическими отображениями которых они явля­
лись, либо соответствующими божествами: огонь — покоящимся на
основании треугольником или легендарным животным саламандрой,
воздух — таким же треугольником, но с пересекающей его прямой ли­
нией, вода — перевёрнутым треугольником, рыбой или картиной моря.
Такой же треугольник с пересекающей его линией, параллельной осно­
ванию, обозначал землю, место треугольника с линией мог занимать
лев или пейзаж. Наложение этих треугольников давало шестиконечную
звезду, печать Соломона, чудесный пентакль.

1 В 1443 г. Тулузе был дарован региональный парламент (верховный суд). В те­

чение следующих ста лет парламенты появились и в других городах, включая Бордо,
Гренобль, Дижон, Экс и Руан, и в различных частях французского королевства стала
действовать общая правовая и административная система.
58 Алхимия и алхимики

У птиц было много значений. Иногда они представляли воздух, или

сублимацию, выделение пара, когда птицы взмывали вверх, или, наобо­
рот, выпадение осадка, если они спускались на землю. Ворон соответ­
ствовал чёрному цвету, который принимает материя Великого Делания
на стадии путрефикации в начале нагрева, лебедь — белому цвету сле­
дующей стадии, павлин — промежуточным цветам, наблюдаемым пе­
ред концом операции, которая приводит к Красному камню, представ­
ленному фениксом, или королём-ребёнком в пурпурной одежде, или
золотым руном.
Орёл аллегорически передавал летучую философскую ртуть, лев —
твёрдую серу. Когда орёл разрывал на куски льва, речь шла о возгонке
твёрдого вещества, если же лев пожирал орла, — о затвердевании лету­
чего. Кислоты, растворяющие металлы, изображались в виде львов, ко­
торые пожирали солнце, луну, другие планеты и даже богов.
Синонимам философской серы несть числа: король, красный чело­
век, красный цветок, живая земля, самец змеи, бескрылый дракон, лев,
твёрдое, сухое и так далее. Глаза разбегаются и от символических обо­
значений философской ртути: королева, женщина в белом, матка, белый
цветок, азот, самка змеи, крылатый дракон, орёл, молоко девственницы,
холодное, влажное. И это лишь малая толика.
Трансмутацию металлов в серебро, или Малый Магистерий, пере­
дают лунным деревом, солнечное же дерево представляет Великое Де­
лание, которому соответствует также перевёрнутый треугольник с кре­
стом в основании.
Таинственные фигуры, пентакли воплощали теорию и практику
Делания путём совмещения многочисленных символов, и по прихоти
автора они преобразовывались в загадки, ребусы настолько запуган­
ные, что самым главным в ряде алхимических текстов порой стано­
вились анаграммы, акростихи, мифологические сюжеты, криптогра­
фические комбинации. При этом тайны, если таковые имелись,
сохранялись значительно надёжнее, чем в современном сейфе с самым
замысловатым замком. На нашу беду мы, запутавшись, не в состоянии
отыскать разгадку в этой чехарде фигур и текстов, перевод которых, а
скорее толкование, дщерь спасительной лжи, в кою нередко облекается
человеческая фантазия, не приносит на самом деле никакой практиче­
ской пользы.
Идеи — люди. Теоретические основы 59

В герметическом символизме особое место отводится змее — несо­

мненно, неосознанный отголосок тотемизма предков. Для одних змея —
посланница подземных сил, для других —символ влажного, из которо­
го всё проистекало и чей иероглиф напоминал извивающуюся змею или
«живое серебро». Для некоторых греков и германцев она препровождала
души умерших. Змея упоминается во многих повествованиях, в Кни­
ге Бытия, в разного рода легендах — вспомним Еву, Моисея, Эскулапа.
В храме Асклепия в Эпидавре она соседствовала со священными гуся­
ми. Также рядом с ней предсказательница в дельфийском святилище,
галльские друиды. Змея изображена в эмблеме мира, помещённого в
философское яйцо. Или вот она кусает свой хвост, представляя собой
единую материю, не имеющую ни начала, ни конца, точно указывая на
вписанное в круг выражение, безусловно, гностического происхожде­
ния: «Всё есть единое».
Гностики представляли иногда змею украшенной перьями или в
виде дракона Уробороса, но суть символа от этого не менялась. Это
были альфа и омега (первая и последняя буквы греческого алфави­
та), начало и конец всего. Наиболее известны рисунки из «Хризопеи
Клеопатры» (первая иллюстрация из «Истоков алхимии» Марселе-
на Вертело) и из манускрипта (его называют манускриптом Святого
Марка), найденного, по всей вероятности, в фиванской гробнице. На
алхимических рисунках часто можно увидеть также трёх змей, кото­
рые олицетворяют три начала, или змею с тремя головами и одним
туловищем — это, собственно говоря, единая материя в трёх сво­
их ипостасях (меркурий, сера, соль). Как и дракон, крылатый змей
представлял летучую ртуть, бескрылый — твёрдое начало, серу. Змея,
прибитая гвоздями к кресту, указывала на то, что нужно обратить
летучее в твёрдое. Дракон, изрыгающий пламя, обозначал огонь, а
Фламель доверительно сообщал, что выбрал это животное по причи­
не его злосмрадия.
На алхимические воззрения повлияла также магия. А если верить
Плинию, алхимия есть тройственный союз медицины, религии и астро­
номии. Говоря о «цепи Гомера» и «кольцах Платона», Хёфер отмечает,
что магия, вероятная предшественница религии, учила, что «все вос­
принимаемые нами вещи, согласно заведённому порядку, тесно связаны
с вещами невидимыми».
60 Алхимия и алхимики

В Халдее, Персии, Египте, Фессалии у магии было много привер­

женцев, в частности таких известных, как Зороастр, Останий, Демокрит,
Аполлобекий из Копта, Дардан. Неудивительно, что следы магии мы на­
ходим в старых алхимических гримуарах.
Тайна чисел также сильно повлияла на герметический символизм.
Квадрат представлял четыре элемента: воду, землю, воздух, огонь, а
равносторонний треугольник, согласно «Тимею», своими тремя сто­
ронами выражал три великих начала: жизнь, материю, разум, то есть
божество в своей троичности. Для алхимиков цифра 3 и треугольник
зачастую обозначали Бога, а Бога вкупе с четырьмя элементами обо­
значали квадрат с надстроенным треугольником, четырёхлапая змея с
тремя ушами, о которой в своих «Истоках алхимии» писал Марселей
Вертело, египетская пирамида с квадратным основанием и треуголь­
ными сторонами. Числа 3 и 4 (божество и четыре элемента) в сумме
дают семь, число, которое всегда считали священным. Обосновывая
своё почитание семёрки, древние говорили о семи лучах, испускаемых
солнечным диском Тота, семи планетах, семи ярусах зиккуратов, окра­
шенных в семь планетных цветов, семи чудесах света, семи музыкаль­
ных нотах, семи звёздах Большой Медведицы, семи днях недели, семи
смертных грехах, семисвечнике, семи устьях Нила, о которых пишет
Геродот, семи головах лернейской гидры, семи тучных и семи тощих
коровах фараона. Подобных упоминаний видимо-невидимо, мы лишь
добавим, что некоторые адепты и мир минералов делили на семь сиде­
рических групп.
Буквы также внесли свою лепту в символический язык. Первая
буква всех алфавитов «А» и последняя буква латинского, греческого и
иудейского алфавитов, слившись, образовали новое слово «азот», обо­
значавшее начало и конец и, сверх того, ртуть философов.
Обращение к древнееврейской каббале отнюдь не облегчило пони­
мание путаных и непривычных алхимических построений, наоборот,
каббала порождала новые мистические комбинации, такие как замена
слов числами, полученными путём сложных расчётов. Некоторые чис­
ловые символы до сих пор хранят и, думается, сохранят навсегда свою
тайну. Материя же образовалась при сгущении. «Всё есть дух», — заяв­
ляли каббалисты, и это отнюдь не входило в противоречие с постулатом
о единстве материи.
Великое Делание 61

Можно было посвятить алхимическим теориям и различным об­

стоятельствам, на них повлиявшим, не одну книгу, но в рамках данной
работы я счёл разумным ограничиться беглым обзором.
Если суфлёры были простыми горемыками без идеалов, без тра­
диций, над которыми довлела одна безумная жажда золота, то алхи­
мики — это чаще всего бескорыстные учёные, достигавшие самых вы­
соких областей, доступных для человеческого разума. Исследований
различных школ множество, но одно из самых любопытных принад­
лежит перу Пуассона, который описал учения мистиков — Джона Ди,
Пантея, Парацельса, строивших свои теории на аналогии Божественной
троичности в человеческом микрокосме с его телом, духом, душой и в
единой материи с её серой, Меркурием и солью, когда материя-меркурий
одухотворяется духом-серой с помощью энергии-соли, живительного
дыхания парацельсовского архея, который придаёт форму инертной и
аморфной массе.
Теперь настала пора увидеть, как эти почтенные теории осущест­
влялись на практике (23-31).

ВЕЛИКОЕ ДЕЛАНИЕ

In varietate unitas1.

Главными субстанциями тут служили богатое философской се­

рой золото, богатое философской ртутью высокой чистоты серебро и
металл-ртуть или «живое серебро», по сути связующее вещество, соль.
Проводить Великое Делание (23-31) можно, разумеется, лишь ис­
ходя из металлов, согласно речению: «естество содержит естество» и
утверждению Арнольда из Виллановы о том, что если человек может
породить лишь человека, то и металлы можно получить лишь из «се­
мян» металлов, что заставляет вспомнить о «Послании Исиды о Свя­
щенном Искусстве», где сказано: «золото порождает золото», и о Из­
умрудной скрижали, которая говорит о Камне: «Солнце — его отец,

В различии единство (лат.).

62 Алхимия и алхимики

луна — его мать». Все адепты, включая Фому Аквинского, единодушно

указывали на золото, серебро и ртуть как на основные металлические
первоначала.
Прежде чем приступить к основной операции, золото очищали ан­
тимонием, а серебро— путём купелирования1. После очистки, следуя
указаниям Разеса, переходили к сублимации, дабы получить солнце и
луну философов. Эти процессы аллегорически представлены купанием
короля и королевы, купанием солнца и луны, выходящих из источни­
ка, или даже двумя нагими фигурами, которые олицетворяли металлы,
очищенные от примесей. Волк, скачущий вокруг короля, напоминал об
обработке антимонием, а о купелировании свидетельствовал Сатурн с
косой, сидевший у горна и обративший взор на королеву с прелестным
букетом в руках, три розы которого говорили посвящённым, что опера­
цию следует повторить трижды.
Ртуть после многократного нагрева с уксусом очищали перегонкой.
Вслед за этим встала задача извлечь из очищенных металлов серу и
философскую ртуть, чьими символами служили король в пурпурном
одеянии, королева в белом, которые после «химической свадьбы» долж­
ны были дать жизнь «ребису», химическому гермафродиту, существу с
двумя головами — мужской и женской.
Сначала золото было, по-видимому, растворено в царской водке, а
серебро — в азотной кислоте, и адепт приступал к нескольким после­
довательным кристаллизациям полученных солей, то есть к заморажи­
ванию или коагуляции растворов. После обжига солей и повторного
растворения металлического осадка в кислых водах, которые называли
«водой жизни», «горным уксусом», «лужёным желудком», приходили к
выводу, что «поры раскрылись достаточно широко, чтобы за дело взя­
лась природа». «Тайна Магистерия, заключённая в Камне, — это солнце,
луна, вода жизни», — говорил Раймунд Луллий.
Предполагается, что в результате предыдущих операций, по по­
воду которых мы можем лишь строить догадки, образуются истинные
сера и ртуть философов. Остаётся лишь прокалить их вместе с солью —
последняя, судя по всему, есть то, что мы сегодня называем сулемой.
Именно к этому соединению мы придём, если станем следовать рецеп-

1
Метод очистки золота и серебра с использованием свинца.
Великое Делание 65

ту из «Философского розария», который цитирует Луи Фигье1: «Возьми

три части чистых серебряных опилок. Истолки их с одной частью ртути,
пока не получится пастообразное вещество. Провари его на медленном
огне с уксусом и солью. Полученный продукт сублимируй». Фигье при­
водит ещё один рецепт, на этот раз из книги Трисмозина Aureum Velus2,
который даёт тот же результат: «Возгони ртуть вместе с квасцами и се­
литрой, поглощая во время этой операции бутерброды с густым слоем
масла, чтобы свести на нет вредное действие выделяющихся паров, про­
дукт возгонки перегони вместе с винным спиртом и доведи до полно­
го обезвоживания». Тут уж не скажешь, что алхимия не кормит своих
приверженцев, вот только, по всей видимости, хлеба им достаётся боль­
ше, чем масла.
И тут на самом деле начиналось Великое Делание, Великий Ма-
гистерий, единственная цель, к которой стремились истинные дети
света, настоящие ученики Гермеса. Умножение серебра, или Малый
Магистерий, прельщало лишь небольшое число отщепенцев, которые
упорствовали в достижении вещей второстепенных, ничтожных. От­
рывок из «Библиотеки химических философов» Салмона, приведён­
ный в книге Фигье, даёт нам несколько советов относительно соче­
тания золота с ртутью мудрецов, способного путём многомесячного
нагрева породить Камень: «Вот каким образом философы убеждаются
в том, что процесс протекает успешно. Ртуть философов (они называ­
ют её самкой) соединяют с полосками или стружками очень чистого
золота (самца) и получают амальгаму, которую помещают в философ­
ское яйцо (небольшую реторту овальной формы, герметично запеча­
танную, чтобы даже самая малая часть вещества не улетучилась). Да­
лее реторту кладут в миску, наполненную золой. Миску отправляют
в печь, где за счёт тепла внутренней серы, возбуждённого внешним
огнём, который алхимик постоянно поддерживает на определённом
уровне и в должном соотношении, ртуть плавно растворяет золото,
переводя его в мельчайшие частицы».

1 Луи Гийом Фигье (1819-1865) — французский учёный и литератор. Доктор

медицины. Доктор химии и фармакологии. С 1846 г. профессор в фармакологической
школе в Монпелье.
2 «Золотое руно» (лат.).
66 Алхимия и алхимики

Итак, материя Делания торжественно помещается в небольшую

стеклянную или глиняную реторту с длинным горлышком, которая
должна быть загружена не более чем на четверть. У этого сосуда весь­
ма любопытные символические названия: склянка, перегонный куб,
цыплячья комната, зелёный лев, тюрьма, потому что в ней заключе­
ны король и королева, свадебная комната, потому что там проходит
их «химическая свадьба», гробница, потому что за бракосочетанием
следует «гниение», предвещающее рождение красного дитяти, Камня.
Всё же самое распространённое название — философское яйцо. От­
талкиваясь от представлений древних ассирийцев, алхимики хотели
сказать, что как яйцо содержит все необходимые ингредиенты для
вылупливания птенца, так и реторта содержит всё необходимое для
образования Камня.
Колбы с герметично запечатанным (в обоих смыслах) горлышком
помещают в песочную баню, по сути, в наполненную золой миску. И
всё это, в соответствии с тщательными предписаниями алхимического
ритуала, отправляют, как и положено, в атанор, обыкновенную отража­
тельную печь, которую нагревают иногда углём, но чаще всего масляны­
ми лампами, эти последние работают более плавно, их легче отградуи­
ровать, увеличивая или уменьшая число зажжённых фитилей.
И начиналась бесконечная варка, которая длилась месяцы, нередко
годы и сопровождалась заклинаниями и усердными молитвами. Скло­
нённый долгими бессонными ночами над печью, во тьме, которую не
удавалось рассеять причудливому мерцанию атанора, дрожащий от
лихорадки и нетерпения, пристально наблюдающий за изменениями,
часто для него неожиданными, адепт скоро достигал мистической эк­
зальтации, характерной для большей части алхимических писаний и
нередко приводившей их авторов прямёхонько на костёр.
Исходная температура — так называемый египетский огонь —
была небольшая, можно было дотронуться до реторты и не обжечься.
Так продолжалось в течение всего процесса «растворения». Потом тем­
пература постепенно увеличивалась в два, три, четыре раза, если верить
авторам, которые в этом отношении, как и во многих других, точностью
не отличались. Нагревание на образном герметическом языке изобра­
жалось в виде режущих предметов: сабель, кос, шпаг, ножниц и тому
подобного.
Великое Делание 67

Через шесть месяцев, если всё шло по плану, можно было надеять­
ся, что зеленоватый цвет окончательно сменится на чёрный. Начиналась
стадия «киммерийских теней», или стадия гниения, которую символи­
зировали ворон, череп, чёрный шар, трупы, скелеты, загробные тени,
похоронные причиндалы. Поднимавшиеся или спускавшиеся к земле
птицы олицетворяли пары, которые выделялись из вещества во время
опыта или осаждались в результате конденсации. Не следует забывать,
что в былые времена разложение считали обязательной ступенью к лю­
бому новому рождению. Полагали, что пшеничное зерно разлагается в
земле, прежде чем даёт ростки, что мухи самопроизвольно появляются
из гнили. Ван Гельмонт совершенно серьёзно уверял, что в запечатан­
ном горшке с грязным бельём и сыром могут завестись мыши.
За обязательной стадией гниения после нового нагрева следовало
воскрешение, или отбеливание (появление белого цвета), а за воскре­
шением — последняя стадия, фиксация, которая изображалась в виде
красного дитяти в философском яйце.
Неизменный порядок, в каком меняли друг друга цвета — чёрный,
белый, радужный, красный, — отмечали уже александрийские фило­
софы. Эти четыре основных цвета символически представляли соот­
ветственно ворон, лебедь, павлин и феникс, или четыре времени года,
четыре металла (свинец, серебро, железо, медь), четыре божества (Са­
турн, Диана, Ирида, Венера), плоды тех же самых цветов. Черноту так­
же представлял воздух, белизну— земля, желтизну— вода, красный
цвет — железо. Вообще в этом отношении адепты предавались самой
безудержной фантазии.
Мастера по-разному называли число стадий Делания: одни счи­
тали, что их пять или семь, Альберт Великий называл четыре, а Тре-
визан — одну-единственную. Различали обжиг, застывание, возгонку,
кипячение, ферментацию, вываривание, окрашивание в красный цвет,
фиксацию, умножение вещества, проецирование и ряд других стадий.
Для некоторых алхимиков, а их было немало, более привычных к язы­
ку астрологии, процесс разбивался на семь последовательных режимов,
которые находились под воздействием семи планет — Меркурия, Са­
турна, Юпитера, Луны, Венеры, Марса, Солнца.
Когда красный цвет наконец обретён и Камень пошёл трещинами,
«подвергни его обжигу в отражательной печи, чтобы полностью его за-
68 Алхимия и алхимики

крепить», говорит Арнольд из Виллановы. На последней стадии, фер­

ментации, свойства порошка активируют, сплавляя его с небольшим
количеством золота.
И только теперь философ мог созерцать чудо из чудес, Камень, наи­
высшее совершенство, единый в своей сущности, как едина материя, и,
как она, содержащий три начала, а следовательно, и четыре элемента.
Согласно Пуассону, именно на это указывали адепты, отмечая, что «у
субстанции Камня три угла (три начала), у силы Камня — четыре угла
(четыре элемента), у его материи — два угла (твёрдое и летучее состоя­
ния), у его корня — один (универсальная материя, меркурий филосо­
фов)». Они говорили также, что, как и у материи, у Камня растительная
природа, потому что у него есть дух (сера), но и минеральная, потому
что у него есть тело (соль), и животная, потому что у него есть душа (мер­
курий).
Камень обладал совершенством, если, будучи положен на пластинку
из бронзы, железа или красного серебра, он расстилался по ней без дыма
и крепко к ней прилегал. Оставалось теперь провести проецирование,
бросив в расплав металла небольшое количество Камня, заключённое в
шарик из воска (условие необходимое для успеха операции, прямо-таки
чудесной). Выход разный у разных авторов — одни достаточно скромны
в своих оценках, другие, с Альбертом Великим во главе, называют ни
много ни мало тысячекратную величину.
Этим, однако, замечательные свойства Камня не ограничиваются.
Он исцелял телесные недуги, как и болезни металлов, одаривал несмет­
ным богатством, а значит, и властью, потому что всё в этом мире поку­
пается. Более того, если верить легенде о Фаусте, Камень одаривал кра­
сотой, молодостью (являя собой неисчерпаемый источник молодости)
со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Герметические писания настолько запутанны, что мы, конечно же,
никогда не сможем узнать истинную природу Камня и подробности ал­
химических операций. Исследователю долго придётся довольствовать­
ся переводом и толкованием ребусов и загадок, которые достались ему
от великих мастеров Делания. Однако, если, потеряв всякую надежду
обнаружить в них чудотворную золотую жилу, он станет упорствовать в
своей работе, то будет несказанно вознаграждён и никогда не пожалеет
ни о затраченных трудах, ни о бессонных ночах.
Великое Делание 69

В непрестанном бурлении жизни в Средние века, в этом кипящем

котле, где зарождался новый мир, ещё носивший отпечаток таинствен­
ности, видно, как бок о бок существуют самые противоположные чело­
веческие типы, развратники и питавшиеся впроголодь поэты, колорит­
ные писатели и аскеты-визионеры. Редкие учёные, чьи имена пробились
к нам сквозь столетия из того времени, наивного, красочного, пламене­
ющего, как витражи тогдашних соборов, представляются нам исполи­
нами, окружёнными ореолом искренней веры в науку, из любви к кото­
рой многие из них умерли мученической смертью. Они не сомневались
в истинности своих возвышенных учений, которые другим, наоборот,
казались пагубными.
Несмотря на опасность, на угрозы, случаи отречения от своих
взглядов, как позднее с Галилеем, были крайне редки. И не стоит, пра­
во, подвергать насмешкам названия некоторых трудов, часто высоко­
парные, образчики которых мы приводим ниже: «Сердцевина алхи­
мии», «Триумфальная колесница антимония», «Гробница бедности»,
«Амфитеатр вечной мудрости», «Открытый вход в закрытый дворец
короля», «Трактат о земном небе», «Жалоба природы странствующему
алхимику», «Всем цветкам цветок», «Собрание философов», «Гробница
Семирамиды, отверстая мудрецам», «Тинктура солнца и луны», «Ключ,
чтобы открыть сердце философского отца», «Саламандра в пламени и
пробуждённый химик», «Сияющее солнце на горизонте немецкого хи­
мического небесного свода», «Фанфары Илии Артиста, или немецкое
чистилище алхимии, которое хочет явить миру, сколь почтенны люди
достойные и сколь презренны люди, погрязшие в гордыне» и ответное
«Разгром и покорение алхимического чистилища, возвещённого по по­
велению химического Папы под звуки трубы и барабанного боя с остро­
ва брани».
Те, кто, не питая тщетных иллюзий, отважится ступить в зача­
рованный лес алхимических произведений, порой узрит в нём уди­
вительные вековые деревья, чьи вершины возвышаются над непро­
ходимым колючим кустарником, словно нарочно посаженным здесь,
дабы отвадить неосторожного путника или незваного гостя. Они
увидят, насколько живучи, несмотря на все кажущиеся изменения,
древние верования и более всего поражающие нас построения чисто­
го греческого гения. Они увидят также, что от великой мечты старых
70 Алхимия и алхимики

алхимиков остаётся по крайней мере получившая явное подтверж­

дение гипотеза о единстве материи, гипотеза, из которой вытекает,
что трансмутация возможна. Им придётся признать, что, хотя неко­
торые из алхимических теорий представляются сегодня ошибочны­
ми и что своих целей алхимики не достигли, их экспериментальный
вклад поистине огромен.
Многочисленные адепты, известные и безвестные, сонм безымян­
ных алхимиков, сменявшие друг друга поколения исследователей,
упорно трудясь, составили никогда не прерывавшуюся цепочку людей,
которые после долгого периода вынашивания породили современную
химию. Одного этого достаточно, чтобы отнестись с уважением к тем,
кто, несмотря на тяжелейшие испытания, муки и страдания, пронесли в
своих руках факел знаний, осветивший дорогу к вечным истинам.
 НЕКОТОРЫЕ ИЗ «СЫНОВ УЧЕНИЯ»

Раскрытая тайна теряет свою ценность.

Не бросай свой бисер свиньям.
Благодать не терпит осквернения.
Не постилай ослу ложе из роз.
(Иоганн Валентин Андреэ.
Химическая свадьба Христиана Розенкрейца)

АРАБЫ

Западная империя пала, началось смутное, мрачное время, Европу

опустошали то страшные эпидемии, то вторгшиеся враги. Ход цивили­
зации застопорился, а значит, перестали развиваться науки и искусства.
Редкие ремесленники продолжали на свой страх и риск практиковать
древние профессии, не заботясь об усовершенствовании приёмов, до­
ставшихся им от предков. Металлурги по-прежнему использовали
маленькие печи, которые сооружали на склонах холмов рядом с зале­
жами полезных ископаемых. По аналогии с почтенного возраста «ката­
лонским способом» они с помощью древесного угля восстанавливали
окислы, добытые из богатых металлами руд, — красный железняк, же­
лезный шпат, окислы меди, свинца, олова.
Стекло производили так же, как и в галло-римский период, пока на­
конец эта отрасль не получила новый толчок в V веке, когда епископы
72 Некоторые из «сынов учения»

начали строить соборы и церкви с витражами, составленными из мно­

гочисленных кусочков цветного стекла. Свет, проходя через такие ви­
тражи, полыхал огневым многоцветием и пронизывал тысячью лучами
таинственную полутьму храма.
Как и во времена империи, красильщики работали с пастелью, кра­
сителем из рокцеллы, кермесом, шафраном, крапом, оттенки которых за­
висели от протравы, а прочность красочного слоя — от умения мастера.
Скорняцкое дело, предшественник современного кожевенного,
было ещё в зачаточном состоянии.
И вдруг в сгущавшейся тьме воссиял свет. Это были арабы, чью
роль порой преувеличивали, но чаще всего нещадно умаляли.
Зарождение арабской науки — вещь достаточно любопытная и за­
служивает хотя бы краткого описания. Во времена поздней Римской
империи многие философы, врачи, учёные, алхимики нашли приют в
Византии, спасаясь от вражеских нашествий, преследований — словом,
от всех бедствий, которые беспрерывно обрушивались на остальной ци­
вилизованный мир. Но после того как из Константинополя были изгна­
ны сторонники ересиарха Нестория, они основали в различных местах,
в Сирии, Персии, Халдее, множество школ — последнее прибежище
эллинизма. Самой знаменитой была школа в северной Месопотамии,
в Эдессе, сопернице — и нередко удачливой — Александрии. Так тру­
ды, переведённые с греческого на сирийский язык, распространялись в
Ассирии, Персии, где они попали к арабским завоевателям. Птолемей,
Гиппарх, Аристотель в свою очередь покорили суровых выучеников
Магомета, которые перевели их трактаты на свой язык, часто с помо­
щью евреев, чьё влияние тогда было ощутимо. Вскоре произведения
этих мыслителей уже комментировались в школах, которые создали и
поддерживали щедрой рукой халифы Багдада.
Крестоносцы в своих многочисленных походах, а затем миссионе­
ры, вступая во взаимоотношения с мусульманским миром, вынесли с
Востока начатки химии и фармакологии — науки, у истоков которой
стояли в основном арабы. Но главный путь шёл через Иберийский по­
луостров, куда полчища Пророка проникли в начале VIII века через Се­
верную Африку, покорённую кривой арабской саблей. Арабы разверну­
ли своё зелёное знамя над благородной испанской землёй, разбив войска
Родерика, короля вестготов.
Арабы 73

Немного лет прошло, и в Севилье, Гренаде, Толедо, особенно в Кор­

дове при мечетях появляются медресе, блестящие центры интеллекту­
альной образованности, которые энергично поддерживают калифы и
испанские эмиры. Несметные толпы учащихся из самых отдалённых
стран посещали эти школы, приобщаясь к философии, математике,
астрономии, медицине и фармацевтической химии. Среди них Герберт,
ставший Папой под именем Сильвестра II, Арнольд из Виллановы и
множество других. Мощное влияние этих школ испытали на себе Аль­
берт Великий, Роджер Бэкон, Фома Аквинский, Раймунд Луллий. Фран­
цисканский монах Бэкон был так ими восхищён, что утверждал даже,
будто на земле существовало лишь три по-настоящему великих циви­
лизации: древнееврейская, греческая и арабская. Стоит упомянуть, что
сравнительно недавно возникший ислам ещё не наложил свою печать
на склад ума персов, халдеев, сирийцев, александрийцев и, конечно же,
иудеев, и совокупный гений всех этих народов внёс значительную лепту
в достижения культуры, которую мы именуем арабской.
Самым древним и самым знаменитым химиком той эпохи был бес­
спорно Йебер-Джафар-ал-Суфи, или Гебер (21), родившийся, судя по
всему, в VIII веке в Месопотамии, родине многих сокровенных наук. Не­
сомненно, он перенял знания у учителей несторианской школы в Эдессе,
духовной наследницы закрытых навсегда афинской и александрийской
школ. В то же время Разес и Авиценна учились уже сами по себе. Ге-
беру ничтоже сумняшеся приписывают более пятисот работ, что явно
превосходит все мыслимые пределы, а также изобретение алгебры, что
не соответствует действительности. Тем не менее старые алхимики по­
читали Гебера как Великого Мастера. Его ясный, точный, проницатель­
ный, методичный ум находит выражение в ряде афоризмов, в которых
искренние интонации продиктованы чистотой научных помыслов:
«Запечатлей в своих глазах каждый миг своих операций и старайся
объяснить для себя каждое наблюдаемое явление».
Своей сдержанностью, взвешенностью приводимые ниже изречения в
высшей степени контрастируют с причудливой заумью многих алхимиков.
«Кто знает, как влияют светила на металлы и кто сумел бы это вли­
яние воспроизвести?»
«Мы не можем превратить один металл в другой, как не можем пре­
вратить быка в козу, и, если природа тратит тысячелетия, чтобы образо-
74 Некоторые из «сынов учения»

вать металлы, как мы можем надеяться сделать то же самое, когда нам не

суждено прожить и сотню лет?»
Какой прекрасный урок даёт Гебер самонадеянным гордецам, когда
говорит, что «искусство не во всём способно подражать природе, но оно
вправе и обязано подражать ей в пределах своих возможностей».
По результатам опытов он заключил, что кислород воздействует
на металлы: «Когда газы прикрепляются к веществам, они теряют свою
форму и свою природу, они уже не те, что были раньше». Значит, задолго
до Жана Рея другой врач размышлял о последствиях окисления, отда­
вая себе отчёт в том, чем они вызваны.
Подобно старым греческим химикам, чьим духовным наследни­
ком он являлся, Гебер полагал, что металлы состоят из серы, Меркурия,
мышьяка в самых различных соотношениях. В одном своём труде, ко­
торый смело можно считать как бы предтечей всех позднейших хими­
ческих работ, он с превеликой точностью, которая свидетельствует о
наблюдательности, удивительной для того времени, описал золото, се­
ребро, свинец, ртуть, серу, мышьяк, множество других веществ, тща­
тельно им классифицированных. Он уточняет, что золото растворимо,
а его тинктура, «красный эликсир», — замечательное лекарство, дарую­
щее телу вечную молодость. Соли золота современной фармакопеи так­
же обладают целебными свойствами, но они не так ярко выражены.
В своих трактатах, действительных или апокрифических, мастер
много рассуждает о самых различных операциях: растворении, пере­
гонке, возгонке, коагуляции и кристаллизации. В своей «Алхимии» Ге­
бер говорит, в частности, о получении царской водки, нитрата серебра,
или адского камня, красной окиси ртути, сулемы, серной печени.
Самое знаменитое сочинение Гебера — это, несомненно, «Сумма со­
вершенства Магистерия», которая фигурирует на почётном месте как в
«Химической библиотеке» Манже, так и в «Библиотеке химических фило­
софов» Салмона. Это небольшое произведение, которое некоторые счита­
ют апокрифическим, пользовалось таким авторитетом, что, с согласия
Папы Климента VIII, оно было издано хранителями Ватиканской библи­
отеки. Очень знающим врачом-фармацевтом был Месуе1, работавший в

1 Месуе (777-857), или Юханна ибн Масавай — ассирийский врач. Согласно

Авиценне, его отец был ассириец, а мать — славянка. Заведовал больницей в Багдаде.
Арабы 75

Багдаде при дворе халифа Харун-ар-Рашида. Он оставил общую фарма­

копею, медицинские трактаты, а также любопытную работу об «улучше­
нии овечьей породы с целью увеличения производства молока».
Уроженец Персии Мухаммад-Абу-Бакр-ибн-Захарийа, или Разес,
сначала занимался исключительно музыкой, так что в двадцать лет он
только и умел, что играть на флейте. Но затем, изучив философию, мать
всех наук, он отправился путешествовать, преподавал в Кордове, потом
заведовал больницей в Багдаде. Он посвятил ал-Мансуру небольшой
трактат по алхимии, но менее удачливый, чем в медицине, Разес не пре­
успел в опытах, которые проводил по наущению эмира. В другом своём
сочинении Разес говорит об «олеуме», купоросном масле, полученном
перегонкой «атрамента», зеленого купороса (сернокислого железа). Он
приводит также любопытные подробности о получении водки (алко­
голя) и об увеличении её концентрации при перегонке над негашеной
известью. Уже старый и слепой, разочаровавшийся в жизни, Разес пре­
зирал свою эпоху, как сейчас многие презирают нашу. С горечью он за­
явил, что достаточно повидал мир, его беды и печали, и тот настолько
ему опостылел, что он ничуть не сожалеет, что его глаза отказываются
теперь этот мир видеть. Вскоре после этих резких слов, среди всеобщего
безразличия к своей персоне, он отдал Аллаху свою душу.
Аль-Фараби, «второй наставник разума», и Салман лишь мерцали
тусклым светом рядом с великим мистиком Али-Хусайн-бен-Синой,
Авиценной (19), которого очень почитали в Средневековье. Обладая эн­
циклопедическими знаниями, он занимался не только медициной, но
и математикой, астрономией, ботаникой. Авиценна пользовался столь
неоспоримым авторитетом, как и боготворимые им Евклид, Птолемей,
Аристотель. Среди приписываемых ему бесчисленных сочинений сле­
дует особо отметить «Канон медицины» и «Трактат о камнях», где он
очень интересно рассуждает о происхождении гор.
В XII веке, когда династию Алморавидов свергли Алмохады, в Кор­
дове судейскую должность исполнял Кади-Мухаммад-Ибн-Рушд, или
Аверроэс. Несмотря на высокое положение, которое он занимал, его
комментарии к Аристотелю снискали Аверроэсу репутацию злостного

Сочинял трактаты по различным отраслям медицины. Личный врач четырёх хали­

фов. Перевёл на сирийский язык несколько греческих трудов по медицине.
76 Некоторые из «сынов учения»

безбожника. Высланный из Кордовы ал-Мансуром за то, что он слишком

усердно занимался философией и греческой наукой, вместо того чтобы,
как все добрые мусульмане, без конца долдонить суры Корана, вынуж­
денный сносить издёвки и проклятия безмозглой толпы, которую под­
зуживали фанатики, этот некогда могущественный человек должен был
публично покаяться у ворот главной мечети в Фесе.
Тирания коранических догм всё более и более ограничивала отно­
сительную свободу мысли начального периода ислама, фантазию и по­
этическую выдумку арабов. Выходило, всё полезное Пророк вместил в
единственную книгу, а то, что оказалось за её пределами, стало считать­
ся кощунственным и подлежало осуждению.
Умелые фармацевты, неутомимые экспериментаторы, наделённые
творческим воображением писатели, арабы множили число получен­
ных препаратов и новых снадобий. Будучи в непрестанном поиске, они
терпеливо накапливали и скрупулёзно описывали результаты своих на­
блюдений, постоянно изыскивая новые, прежде неизвестные вещества.
Влияние арабов в эпоху Средневековья, их заслуги, которые одни пыта­
ются необоснованно принизить, а другие непомерно раздуть, на самом
деле значительны. Многие сокровища греческой мысли мы получили из
рук арабских учёных, которые и сами черпали в них представления о
величии науки и красоте.
Однако роскошная жизнь в южных городах Испании превратила су­
ровых завоевателей в сибаритов, тогда как на севере образовался мощный
очаг сопротивления. Мусульмане не смогли противостоять натиску непри­
ятельских войск королей Арагона и Кастилии. Окончательное поражение
мусульмане потерпели в 1492 году, когда последний комендант крепости
лично передал ключи от Альгамбры в Гренаде Фердинанду и Изабелле.
Крест одолел полумесяц. Закончилась самая, может быть, удиви­
тельная глава в истории химии.

ЕВРО ПЕЙ СКИЕ А Л Х И М И К И

К 1000 году робко обозначили своё присутствие несколько алхими­

ков, прошедших арабскую школу или внимательно изучивших труды
Европейские алхимики 77

греческих авторов и составленные византийскими монахами своды

знаний.

ГЕРБЕРТ, воспитанник кордовской школы, наставлял сначала от­

прыска Гуго Капета, а потом сына Оттона II, германского императора.
Обвинённый из-за своих научных занятий в магии, он был вынужден
покинуть императорский двор, что позднее не помешало ему стать ар­
хиепископом Равенны и даже Папой под именем Григория V. Умер он в
год 1003 от Рождества Христова.

АЛАН ЛИЛЛЬСКИЙ1, «универсальный доктор», жил двумя века­

ми позже. Достигнув глубин во всех и всяческих науках, он занялся, как
говорят, Великим Деланием под сенью цистерцианского аббатства, про­
изводя опыты с «головой ворона» и «Меркурием мудрецов».
Организация обучения медленно, но верно совершенствовалась.
Сначала ведущую роль в распространении опыта греческих и арабских
врачей играла бенедиктинская школа в Салерно, затем Болонский уни­
верситет. Парижский университет, выросший из епископальных школ,
появился в 1160 году, он насчитывал три факультета: искусств, декре­
талий и богословский. Там преподавали учебные предметы тривия и
квадривия2, в последний входили арифметика, геометрия, астрономия
и музыка, о химии, впрочем, речи не было. Множество школ возникло
на склонах горы Сент-Женевьев, где в 1256 году Робер де Сорбон осно­
вал знаменитое учебное заведение, сохранившее его имя для потомков.
Студенты распределялись по национальностям. Жили они часто впро­
голодь, влачили нищенское существование. Занятия проводились рано

1 Французский философ (около 1128-1202), богослов и поэт. Родился в Лилле,

учился в Шартре, преподавал в Париже. Наиболее известные сочинения: «О като­
лической вере против еретиков», «Правила теологии», «Плач природы», библейский
словарь и аллегорическая поэма «Антиклавиан», где описывается создание на небе­
сах идеального человека и его битва с пороками.
2 Тривий (trivium — трёхпутье) объединял гуманитарное знание (грамматика,
риторика, диалектика). Квадривий (quadrivium — четырёхпутье) объединял точные
науки (арифметику, геометрию, астрономию и музыку — последние строились как
математические дисциплины). Это деление было впервые проведено Боэцием (480-
524), философом, переводчиком и комментатором Аристотеля.
78 Некоторые из «сынов учения»

утром на церковной паперти или в смрадных помещениях с низкими

потолками и полом, кое-где покрытом соломой, лежавшей там годами.
Эразм сохранил мучительные воспоминания о своём пребывании в та­
кой школе. Он не без юмора затрагивает эту тему в одной из своих бесед,
где он спрашивает у ученика из коллежа в Монтегю, возвратился ли он с
челом, увенчанным лаврами. «Нет, — ответил тот, — моё чело увенчано
одними вшами». Рабле говорил, что примерно то же самое ответил Гар­
гантюа, к великому возмущению Грангусье, который, радостно его по­
приветствовав, поинтересовался: «Скажи, дорогуша, не притащил ли с
собой из Монтегю ястребков?» Этот коллеж славился в основном вшами,
и, правду сказать, не он один. В этих замечательных заведениях учение
Аристотеля было в большом почёте, до такой степени, что, когда Аль­
берт Великий не смог найти аудиторию, достаточную, дабы вместить
огромную толпу своих учеников, ему пришлось излагать физические
теории великого грека на площади, которая носит сегодня имя самого
Альберта Великого (площадь Мобер)1.
В 1181 году был создан университет в Монпелье, который неодно­
кратно демонстрировал свою смелость и независимость. Среди прочих
лекции в нём посещали Роджер Бэкон, Альберт Великий, Фома Аквин­
ский, Арнольд из Виллановы, Раймунд Луллий, Мишель де Ностр-Дам,
или Нострадамус, Франсуа Рабле, Эразм. Обучение основывалось на
работах арабских и еврейских врачей, а перечисленные выше имена
учеников позволяют предположить, что, несмотря на отсутствие алхи­
мии в перечне преподаваемых предметов, начиная с XII века местные
«натурфилософы» обладали определённым багажом алхимических зна­
ний. Вероятно, скромную попытку преподать алхимию предприняли в
школе в Байё, также расположенной на горе Сент-Женевьев, а так как
чтение курса было поставлено под контроль богословского факультета,
понятно, почему это учебное заведение оставило слабую память в исто­
рии химических наук. Впрочем, у богословов алхимия всегда была под
подозрением. В 1317 году Папа Иоанн XII запретил заниматься ею своей
буллой Spondent pariter2. Французский король Карл V, английский ко-

1 Видоизменённое «площадь мэтра Альберта».

2 Булла Spondent pariter («Обещают равным образом» — лат.), начинается
словами: «Злосчастные алхимики обещают то, чего сами не имеют! Дерзость заве-
Европейские алхимики 79

роль Генрих IV, великий совет Венеции последовали высочайшему при­

меру, но вряд ли с большим успехом.
Чаще всего обучение алхимии заключалось в непосредственной пе­
редаче — при строжайшем соблюдении тайны — традиционных знаний
неофитам, которые выбирались тщательно и осмотрительно после суро­
вых испытаний. Адепты собирались тайком в своих тёмных лаборато­
риях, но часто для своих воскресных собраний они выбирали церков­
ные паперти (19), и в частности паперть собора Нотр-Дам в Париже. Там
они могли достаточно свободно обмениваться мнениями в атмосфере,
пропитанной мистицизмом (Гюисманс пренебрежительно называл это
«вопиющим тайнодействием»), соблюдая, однако, крайнюю осторож­
ность, ибо инквизиция не дремала, не дремали и те, кому претил сам
факт того, что какие-то там эксперименты дерзали поколебать всесилие
многоречивых умозаключений в области, исключительной прерогати­
вой на которую владела схоластика.
Постоянно подвергаясь обвинениям в магии и колдовстве, алхи­
мик рисковал также стать жертвой алчных правителей, заботившихся
не столько о поддержке науки, сколько о том, как наполнить из ничего
полученным золотом свои безнадёжно пустые сундуки. Если после не­
скольких попыток, чаще всего неудачных, алхимику не удавалось с по­
мощью каких-либо уловок убедить своего господина и хозяина, что всё
идёт как надо, он был обречён на самые страшные пытки, и спасти себя,
иногда ненадолго, он мог лишь пустившись наутёк.
Так, Мария Медичи дала суфлёру Ги де Крузембуру двадцать тысяч
экю, желая воспользоваться его талантами, но из осторожности на вся­
кий случай заключила его в Бастилию, чтобы никто не отвлекал его от
герметических занятий. Однажды прекрасной безлунной ночью «сын
учения» сбежал, и Мария Медичи так и не получила столь вожделенно­
го ею золота. Денег своих она тоже больше не увидела.
Не всем так повезло, как этому изобретательному господину. Так, в
конце XV века был заключён в тюрьму силезец Луи де Неус, его уморили

ла их слишком далеко, ибо они посредством алхимии чеканят фальшивую монету,

обманывая тем самым народы» (перевод цит. по кн.: Ютен С. Повседневная жизнь
алхимиков в Средние века). Из текста буллы ясно, что она направлена не против ал­
химиков вообще, а против фальшивомонетчиков. Кстати, Иоанн XXII сам сочинил
алхимический трактат «Искусство трансмутации» (Ars transmutatnria).
80 Некоторые из «сынов учения»

голодом, по-видимому, за то, что он отказался выдать свою тайну ланд­

графу Генриху III. Век спустя убили монаха Бейера, чтобы завладеть не­
большим количеством Философского камня, которое, как тот опромет­
чиво утверждал, он всегда носил с собой. Тем же бахвалился ещё один
монах — Зибенфройнд. И его постигла схожая судьба. Тогда же герцог
Жюль де Брюнсвик, недовольный работой женщины-алхимика Марии
Зиглерин, решил, что воздаст ей по заслугам, если подвергнет её небыва­
лой экзекуции — зажарит в железной клетке.
Можно было множить список жертв, существуй такой, до бесконеч­
ности, но история сохранила для нас лишь несколько наиболее замет­
ных имён. Суфлёр и отъявленный шарлатан Брагадино нагло обманул
венецианского дожа, всучив ему за бешеные деньги фальшивый рецепт.
С моста Вздохов ему улизнуть удалось, а вот с мюнхенским двором вы­
шла промашка. Всё те же подвиги привели его прямёхонько на золочёную
плаху, под которой несколькими залпами из пищали покончили с двумя
его громадными чёрными бульдогами — подручными дьявола, как он
утверждал. В это же время громкой славы удостоился берлинский врач
и натурфилософ Турнейсер, когда исцелил жену бранденбургского кур­
фюрста. Человек в высшей степени практичный, Турнейсер торговал не
только пастами, мазями и косметическими средствами, но ещё и чудодей­
ственными снадобьями из Парацельсова арсенала, «питьевым золотом»
и «солнечным магистерием». Ещё у него была склянка, в которой мель­
ком можно было разглядеть странное животное, якобы некую эманацию
Вельзевула. Когда все бесчестные поступки чародея обнаружились, он
едва унёс ноги и даже забыл свою банку. Страшный зверь оказался дох­
лым скорпионом в масле. Этот человек, чьи метафизические творения
переведены, как говорят, на шестьдесят восемь языков, умер в нищете в
приютившем его монастыре. Маркграф Бейрута распорядился повесить
Кронемана, Фридрих Вюртембергский таким же образом покарал Хо-
науэра, прусский король Фридрих I, дабы не отставать от них, повесил
Гаэтано, а король Польши Август II отрубил голову Клеттенбергу. Чтобы
избегнуть подобной участи, Бёттгер, работавший при дворе Августа Сак­
сонского, отравился. И хотя Джон Ди и Сетон Космополит жизни свои
сохранили, однако подверглись ожесточённой травле, как и Роджер Бэкон.
Поэтому Альберт Великий в своей «Алхимии» не без основания со­
ветовал философам тщательно соблюдать тайну, побольше молчать и не
Европейские алхимики 81

открывать никому, каких результатов они достигли в результате своих

операций, а пуще всего держаться подальше от сильных мира сего, кото­
рые так и норовят отправить их на виселицу.
Кроме того, Мастер Альберт утверждал, что адепт должен быть бо­
гатым, чтобы позволить себе расходы, порой немалые, для получения
Камня. Многие на этом пути изнурили себя физически и истощили
свой кошелёк. Некоторые, исцелившись от иллюзий, осознав тщетность
своих усилий, как Габриэль Пено и Агриппа, раздосадованные тем, что,
преодолев столько опасностей, результаты получили ничтожные, на
смертном ложе прокляли Великий Магистерий и отреклись от своих
писаний, от своих заоблачных стремлений, которые привели их на убо­
гое ложе — единственное, что осталось у них от былого великолепия.
Сколько несчастных безумцев, глаза у которых открылись слишком
поздно, могли на склоне дней повторить невесёлую фразу, послужив­
шую эпитафией одному неизвестному алхимику: «Propter lapidem istam
dilapidavi bona теа» (Я расточил всё своё состояние в погоне за Камнем)!
Действительно, I’auri sacra fames, проклятая жажда золота, влекла
многих правителей, но справедливости ради скажем, были и бескорыст­
ные покровители для тех, кто так или иначе «интересовался древними
науками». Наглядный пример — император Рудольф II, которого высо­
копарно нарекли «германским Гермесом». Он приобщился к алхимии и
астрологии в Испании и продолжал ими заниматься под руководством
Тихо Браге, Кеплера, Джона Ди, числя среди своих сотрудников Ганса
Маркарда. В той или иной степени практиковали древнее Священное
Искусство другие немецкие правители — императоры Фердинанд III и
Леопольд I, курфюрст Август Саксонский и его супруга Анна Датская,
датские короли Христиан IV и Фридрих III, королева Англии Елизавета
и особенно удивительнейший испанский монарх Альфонс X Кастиль­
ский, прозванный El Sabio (Мудрый). А кое-кто доходил в своём экс­
периментальном рвении, сиречь извращении, до того, что подделывал
пробы монет способами, которые никакой тайны не содержали и были
известны с незапамятных времён.
История или легенда, а они в подобных случаях нередко подменя­
ют друг друга, рассказывает, что нобли короля Англии Эдуарда III были
сделаны из слитков, изготовленных благодаря искусству Раймунда Лул-
лия, а генерал Пайкуль снабдил необходимым золотом шведского ко-
82 Некоторые из «сынов учения»

роля Карла XII, чтобы тот мог чеканить свои монеты. А вот германский
правитель Фердинанд III довольствовался тем, что чеканил из чудесно­
го металла медали. В 1436 году английский король Генрих VI домогался
помощи неких алхимиков, чтобы пополнить свою изрядно оскудевшую
казну. После безуспешных хлопот он не стал более цепляться за шаткую
надежду на суфлёров и прибегнул к испытанному приёму, который по­
том стали стыдливо именовать инфляцией. Другими словами, принялся
чеканить фальшивую монету. Филипп Красивый без зазрения совести,
кою он почитал вещью неуместной, совсем не зная удержу, подделывал
королевский ливр ни много ни мало шестнадцать раз за десять лет, после
чего ливр с шестнадцати франков, которым он равнялся при Людовике
Святом, рухнул до жалких шести. Чтобы придать законную силу своим
«денежным махинациям», Жак Кёр также ссылался на свои знания в об­
ласти алхимии, которые могли объяснить любопытным происхождение
символических скульптур и витражей в его особняке.
Супруга германского императора Сигизмунда Барбара, женщи­
на весьма оборотистая, получала сплавы мышьяка и меди и, выдавая
за настоящее серебро, сбывала их золотых и серебряных дел мастерам,
неискушённым или скорее избегавшим конфликтовать с подобным по­
ставщиком.
Большинство из тех, кто уверен в реальности Магистерия, упоми­
нают в качестве примеров удавшейся трансмутации, в частности, ту,
которую в Тауэре перед королём Англии Эдуардом III осуществил Рай-
мунд Луллий, «просветлённый учёный», а также те, что Сетон Космопо­
лит провёл во многих городах Швейцарии, Германии, Нидерландов, а
его ученик Сендивогий — в Праге перед императором Рудольфом II и в
Штутгарте перед герцогом Фердинандом Вюртембергским. Говорят они
и об опытах Томаса Вогана (Филалета), проведённых перед английским
королём Карлом II. Знаменитый Ван Гельмонт поддержал алхимическое
учение своим немалым авторитетом после того, как, по его словам, ему
удалось превратить в золото восемь унций ртути. В память об этом со­
бытии он даже назвал своего сына Меркурием. Обученный своим отцом,
выросший уже Меркурий Ван Гельмонт убедил Лейбница в том, что эти
трансмутации на самом деле имели место. В этом не сомневался также
Спиноза, на которого неизгладимое впечатление произвёл умопомра­
чительный успех Гельвеция, превратившего в чистое золото полторы
Европейские алхимики 83

унции свинца в присутствии принца Оранского, и опыты Рихтаузена,

которые тот провёл дважды, имея свидетелем Фердинанда III. Изумлён­
ный монарх тут же пожаловал мастеру титул «барона Хаоса».
Самым экзотичным нужно признать случай с генералом Пайку-
лем, которого приговорили к смерти за то, что он поднял оружие про­
тив своей страны, но потом помиловали с условием, что он с помощью
своего искусства получит такое количество золота, которого хватит,
чтобы каждый год чеканить по миллиону золотых экю. Под наблюде­
нием генерала Гамильтона и химика Хирна Пайкуль легко превратил,
если верить отзыву эксперта, свинец в золото. Менее доверчивые уве­
ряли, что, как это случалось уже не раз, ловкий обманщик сумел пере­
хитрить простаков.
В иных случаях адептам то ли везло меньше, то ли им не хватало
умения. Самая досадная неудача постигла Джеймса Прайса, известно­
го английского врача, который пользовался значительным влиянием
в официальных научных кругах. После того как Прайс заявил, что об­
ладает тайной превращения, и несколько раз провёл на публике якобы
успешную трансмутацию, непреклонное Лондонское королевское науч­
ное общество призвало его повторить свои поразительные опыты в при­
сутствии его членов. После ряда неудачных попыток уклониться, псев­
доалхимик составил завещание, никаких секретов не раскрывавшее, и
во время опыта под надзором своих коллег осознав, что никакие уловки
не помогут, украдкой принял яд — лавровишневую воду.
Теперь, когда мы знаем, каким опасностям зачастую подвергались
адепты, мы ещё больше дивимся храбрости тех, кто, составляя единую
цепь традиции, отдали свой талант, а нередко и жизнь, чтобы расши­
рить круг, в ту пору довольно узкий, человеческих знаний.

АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ (21) был, безусловно, одним из величайших

учёных Средневековья. Ему часто приписывают возрождение наук, к
тому времени давно уже преданных забвению.
Альберт фон Болынтедт родился в Лауингене (Швабия) в состоя­
тельной и знатной семье. Поначалу он ничем не проявлял себя в учёбе
и ничто не предвещало столь блистательного будущего. Легенда гласит,
что однажды ему явилась Дева Мария и спросила, в какой из наук он
хотел бы достичь больших высот. Альберт выбрал философию, а не бо-
84 Некоторые из «сынов учения»

гословие, и Дева Мария обещала исполнить его желание, но добавила,

что в наказание на склоне лет он станет таким же глупым, каким был в
юные годы.
Как бы то ни было, молодой Болынтедт вёл беззаботную жизнь
богатого студента, до того как судьба свела его с монахом ордена про­
поведников отцом Иорданом, который и уговорил его вступить в могу­
щественный доминиканский орден, где он мог бы со спокойной душой
посвятить себя своим любимым наукам.
Европа в ту пору погрязла в бесконечных войнах, меж тем как в мо­
настырях царил безмятежный покой, который из благочестивых чувств
воюющие стороны нарушать не смели. Монахи могли посреди ужасных
бурь предаваться своим обычным занятиям — переписыванию и пере­
воду бесчисленных манускриптов, скопившихся в их монастырях.
Как только Альберт облачился в рясу, стал доминиканцем, его даро­
вания сразу расцвели пышным цветом. Из Падуи его послали в Кёльн,
в монастырь недалеко от Рейна, величественной сказочной реки, чьим
течением ему так по сердцу было любоваться во время своих размыш­
лений, когда он пытался согласовать научные и богословские истины.
В 1245 году капитул ордена решил послать Альберта в Париж на соис­
кание высшей степени магистра, которую пожаловать мог только наш
великий университет с его тогдашней колоссальной репутацией. Тол­
пы молодых людей, чьё число оценивается в треть местного населения,
стекались сюда из самых отдалённых стран, привлечённые не только
огромными привилегиями, которые Филипп-Огюст предоставил сту­
дентам, но прежде всего талантом преподавателей. Дабы получить столь
вожделенную степень, надо было продемонстрировать недюжинную
эрудицию, а также проявить серьёзные педагогические способности в
течение соответствующей трёхлетней работы в университете.
Первые же лекции Альберта вызвали столь бурный приём, что
вскоре никакой зал, никакие монастырские галереи не могли вместить
всех желающих его послушать, толпившихся в огромном количестве
вокруг лекционной кафедры, которую пришлось переместить на пло­
щадь Мобер. Доминиканец Фома Аквинский, францисканец из Англии
Роджер Бэкон, Майкл Скот, Винсент из Бове, Арнольд из Виллановы и
многие другие наслаждались зрелищем, когда этот простой монах сво­
ими ярыми нападками сеял панику среди старых университетских све-
Европейские алхимики 85

тил, — Альберт фон Болыитедт явно не обладал ангельской кротостью

«poverello d Assisi»1 и не имел природной склонности проповедовать
Евангелие птицам. Он нещадно обрушивался на последних оборони-
телей обветшалой схоластики, которые погрязли в своей велеречивой
косности, и в противовес выдвигал теории, столь непривычные для
них, сколь притягательные для студентов, почерпнутые из самых чи­
стых источников греческой мысли.
Из Парижа в Кёльн Альберт возвратился в сопровождении целой
армии своих почитателей. Через некоторое время он уже хозяин епи­
скопского дворца в Риме, а затем епископ в Регенсбурге. Однако этот
великий человек был великим скромником, который предпочитал всем
почестям тишину своей маленькой кельи в Кёльне. Отказавшись от
сана кардинала, он снова погрузился в столь дорогие его сердцу учёные
занятия.
Отправляясь на церковный собор в Лионе, он узнаёт о смерти сво­
его ученика Фомы Аквинского. Если верить «Золотой легенде»2, у него
возникло плохое предчувствие, когда он вдруг увидел, покидая мона­
стырь, как над его головой пронеслась и скрылась из вида комета. Его
необычные для того времени теории неотвратимо навлекли на Мастера
традиционное обвинение в магии, неизбежное для всех, кто усердно за­
нимался науками, ведь для черни магия и наука ничем не отличались
друг от друга. Альберту, правда, повезло больше, чем Бэкону. Благодаря
неоспоримым талантам и высокому положению в могущественном ор­
дене, он, в отличие от многих других, не окончил свои дни в подземном
застенке или на костре. Ходили, однако, слухи, что во время необыч­
ного пиршества в честь Вильгельма Голландского в разгар зимы снег в
монастыре исчез и появились груды роз, а однажды Альберт собрал из

1 Бедняк из Ассизи (ит.). Имеется в виду святой Франциск Ассизский (1182—

1226), учредитель названного его именем нищенствующего ордена, ознаменовавшего
новую эпоху в истории западного аскетического монашества. Братская любовь свято­
го Франциска ко всякой твари вошла в легенды: он кормит зимой пчел медом и вином,
поднимает с дороги червяков, чтобы их не раздавить, выкупает ягненка, которого
ведут на бойню, освобождает попавшего в капкан зайчонка, проповедует птицам в
поле...
2 Знаменитые католические жития святых. Автор — епископ генуэзский Яко­
по да Ворагино (Яков Ворагинский) (род. между 1225-1230 — ум. 1298).
86 Некоторые из «сынов учения»

отдельных деталей волшебный автомат, который возмущённый Фома

Аквинский разбил палкой.
Альберту приписывают два десятка томов ин-фолио, некоторые из
них явно апокрифы, и было бы оскорбительно для памяти великого учё­
ного утверждать, что он якобы автор таких сборников, как «Удивитель­
ные секреты Альберта Великого», состоящих из одного пустословия,
недостойного даже последнего деревенского колдуна. Великий домини­
канец не знал ни греческого, ни арабского языка, а труды Аристотеля и
его комментатора Авиценны изучал по латинским переводам. И пусть
он никогда не был в Испании, влияние на него еврейских и арабских
учёных неоспоримо, так как он досконально изучил работы мавров —
алхимиков, мудрецов, врачей и натурфилософов.
В своём трактате «Об алхимии» Альберт подверг критике непости­
жимую заумь гримуаров, «лишённых всякого смысла и не содержащих
ничего хорошего». Несмотря на то что он неоднократно был свидетелем
неудачных экспериментов, которые проводили «состоятельные учёные,
аббаты, высшие духовные лица, каноники, натурфилософы, да и про­
сто люди непросвещённые, не жалевшие на исследования ни денег, ни
времени», Альберт признавался, что сохранил веру в то, что «металлы
можно превращать в золото и серебро». Признавая, что Великое Дела­
ние — занятие небезопасное, он давал приступающим к нему ряд дель­
ных советов.
— Алхимик должен уметь молчать и хранить тайну, ему следует
остерегаться открывать кому бы то ни было, чего он достиг.
— Он будет обитать в глухом месте, вдали от людей, три комнаты в
своём доме он предназначит исключительно для Делания.
— Он будет тщательно выбирать время для своей работы и её про­
должительность.
— Он будет терпелив, прилежен и упорен.
— Он будет проводить размельчение, возгонку, фиксацию, прока­
ливание, растворение, перегонку, коагуляцию согласно правилам Ис­
кусства.
— Он будет избегать воздействия кислот на металлы, используя
только стеклянную или покрытую глазурью посуду.
— Он будет обладать состоянием достаточным, чтобы приобретать
необходимое для проведения операций.
Европейские алхимики 87

И главное, он станет избегать каких бы то ни было сношений с мо­

нархами и прочими сильными мира сего, которые одолевали бы его во­
просами: «Как продвигается Делание, близок ли результат?» Если тебя
постигнет неудача, тебе уготованы страшные мучения. В случае же
успеха они упрячут тебя в тюрьму, чтобы барыш достался им одним.
В нескольких строках Мастер Альберт наглядно представил жизнь
алхимиков своего времени. В другом месте он излагает некоторые посту­
латы Делания: «По своей сути все металлы схожи друг с другом, отличают­
ся же они лишь формой, которая обусловлена привходящими причинами,
препятствующими нормальному соединению серы и ртути — составных
частей любого металла. Не будь этих причин, ртуть и сера сошлись бы в
чреве земли в чистом состоянии и благодаря медленному действию есте­
ства в конце концов образовали бы золото». В своём трактате о минералах
и металлах (De mineralibus et rebus metallicis) автор отмечает, что влажное
начало — ртуть — придаёт металлам белую окраску, а запах и жёлтый
цвет у них от серы. Говорит он и о сродстве серы с некоторыми металла­
ми и первым определяет это сродство в своем научном труде Compositum
de compositis, давая нам понять, что серебро легко преобразуется в золото.
Для этого надо всего лишь изменить его вес и цвет. К сожалению, Аль­
берт не приводит никакого способа, который позволил бы убедиться, что
это так. Впрочем, он соглашается, что золото из алхимического атанора не
есть истинное золото. Разумеется, он несколько раз оказывался свидете­
лем подлога и потому понимал, что некоторые герметические операции
приводят лишь к окрашиванию, к обычному сплаву, пародии на коро­
левский металл, на который он лишь внешне походил, подобно тому как
белая медь не имела ничего общего с серебром, кроме белизны. Зато очень
подробно описывается получение гидроокиси калия, или едкого кали, ко­
торое Мастер называл щёлочью, приготовление свинцовых белил, уксус­
нокислой меди (ацетата меди), сурика, сульфида ртути, металлического
мышьяка, азотной кислоты (первичной воды), царской водки (вторичной,
третичной и даже четвертичной воды), уксуса философов и небесной
росы, когда её усиливают соляной (хлористоводородной) кислотой.
Великому доминиканцу без особых оснований приписывают трак­
таты о Философском камне, о «чудесах мира», где речь идёт, в частности,
о «летучем огне», удивительнейшим образом напоминающем порох. В
«Философии бедных» приведены любопытные рассуждения о негорю­
88 Некоторые из «сынов учения»

чести кишечных газов. Однако, судя по бессвязности изложения, изби­

тости и неясности слога, мы имеем дело с произведениями столь низко­
го пошиба, что следует признать их апокрифическими.
По возвращении с Лионского церковного собора с Мастером слу­
чился апоплексический удар — прямо посреди лекции, к ужасу почти­
тельно внимавшей ему огромной аудитории. Он прожил ещё долгих три
года, жалкой развалиной ковыляя от своей кельи к могиле, которую он
распорядился выкопать, и обратно, весь во власти старческого слабоу­
мия. Обезоруженный колосс стал вскорости жертвой самых подлых на­
падок, самых гнусных обвинений. Тот, кто прежде был «magnus in magia,
major in philosophia, maximus in theologia» (великим магом, первым из
философов, величайшим среди богословов), в одночасье обратился в
презренного приспешника дьявола, которому самое место в тюремной
камере. Враждебно настроенные по определению составители хроник,
имея в виду чудесное явление Девы Марии, которому он был обязан
своим дарованием, дерзко заявляли, уверенные в безнаказанности, что
«Мастер Альберт сначала превратился из осла в философа, а потом из
философа в осла». Sic transit gloria mundi1.

ФОМА АКВИ Н СКИ Й (1225-1274), «ангелический учёный», ещё

один доминиканец, стремившийся, как его наставник, примирить за­
рождавшуюся науку с религией. Сам будучи благородного происхожде­
ния, он предпочёл грубое монашеское одеяние должности аббата в Мон-
те-Кассино. Вместе с Альбертом, провинциалом ордена в Германии, он
пешком по горам, по долам добирался из Кёльна в Париж, проповедуя,
прося милостыню, каждый день ловя на лету каждое слово старшего то­
варища, одним из самых прославленных учеников которого ему пред­
стояло стать. Писателем он был ещё более плодовитым, чем его учитель:
ему приписывают тридцать четыре тома ин-октаво и несколько неболь­
ших алхимических трудов, однако принадлежность последних перу
Фомы Аквинского ставится под сомнение. Из «Трактата о сущности
минералов» мы узнаём, что загадочное «молоко девы» не что иное, как
раствор ацетата свинца, наша теперешняя свинцовая вода. Мы находим
там же любопытные подробности об изготовлении искусственных дра-

1
Так проходит мирская слава {лат.).
Европейские алхимики 89

гоценных камней, цветных стёкол для витражей. Методика получения

серебра выявляет частую ошибку всех старых алхимиков, принимав­
ших простой сплав за чистый металл. Для Фомы достаточно было по­
местить белый мышьяк (мышьяковистую кислоту) на медь и добавить
половинное количество серебра, чтобы всё превратилось в серебро, и
«серебро истинное», как простодушно уверял он. Разумеется, «ангели-
ческий учёный» рассуждал согласно понятиям своего времени и его за­
блуждения ни в коей мере не умаляют ни его высочайших дарований,
ни значимости его трудов, и его «Сумма» навсегда останется одним из
прекраснейших памятников религиозной мысли.
Альберт и Фома, особенно первый, представляют собой совершен­
ный тип учёного-энциклопедиста medium aevum — мудреца, натурфи­
лософа, минеролога, химика, физика, математика, астронома, врача и
богослова в одном лице. Проникнувшись идеями Пифагора, Архимеда,
Аристотеля, Альберт Великий, этот «европеец из Парижа», намерился со­
единить греческие идеи, блестящим толкователем которых он являлся, с
церковными догмами. Долгое время считалось, что его воззрения отдава­
ли ересью, и только через семьсот лет после его смерти заслуги Альберта
Великого были оценены по достоинству. Фома Аквинский — скорее пра­
воверный богослов, чем учёный, — истинный воин духа, на многие годы
затмил своего учителя и для большинства людей чуть ли не в единствен­
ном числе олицетворял средневековую мысль. В настоящее время правда
восторжествовала, и нам более ясно видятся заслуги каждого.

РОДЖ ЕР БЭКОН (21) (1214-1292), францисканский монах, учился в

Оксфордском университете, затем и он тоже, отправился за учёной сте­
пенью в Парижский университет, единственный в своём роде интеллек­
туальный центр, где профессора — в большинстве своём иностранцы —
собирали вокруг себя множество учеников со всего света, завязывая тем
самым плодотворные духовные связи, просуществовавшие, увы, недолго.
К несчастью, язвительностью своих критических замечаний,
несдержанностью языка, глубоким презрением к официальной нау­
ке, которое он и не думал скрывать, брат Роджер возбудил во многих
жгучую ненависть, вылившуюся вскоре в бесконечные преследования.
Монахи ордена святого Франциска, смиренные и бедные согласно стро­
гому уставу, не могли допустить, чтобы вышедший из их среды им пре-
90 Некоторые из «сынов учения»

небрегал, дабы овладеть причудливыми языками — халдейским, араб­

ским, древнееврейским, греческим — с одной только целью перевести
диковинные труды, далёкие от собственно богословия. Мало того, в то
время как братия предавалась благочестивым размышлениям у себя в
кельях, францисканец запирался в башне неподалёку от Оксфорда и,
окружённый таинственными приборами, проводил непонятные опыты,
которые в глазах обывателя попахивали откровенной магией. Так брат
Роджер приобрёл прочную славу колдуна, которая вкупе с острым язы­
ком и независимым нравом сослужила ему дурную службу.
Ничего, однако, не ускользало от недюжинного ума Бэкона, кото­
рый давно уже понял, что наблюдение и опыт должны играть в науке
основополагающую роль, — представление новаторское для времени,
когда никому не приходило в голову подвергать сомнению высокопар­
ные суждения признанных авторитетов. Пренебрежение к схоластике,
резкие заявления о превосходстве греческой и арабской философии,
утверждение о том, что для понимания физики и астрономии необходи­
ма математика, — всего этого было более чем достаточно, чтобы навлечь
на брата Роджера гонения со стороны настоятеля монастыря, а затем
и со стороны самого генерала ордена францисканцев, известного сво­
ей суровостью. И как результат — почти непрерывный принудитель­
ный пост в тёмной камере с полным запретом на какую бы то ни было
интеллектуальную деятельность. Но тут на счастье Папой под именем
Климент IV становится просвещённый прелат Гвидо Фулкоди, бывший
секретарь Людовика IX. Новый Папа распорядился, чтобы заключён­
ный прислал в Рим работу, обобщающую его взгляды. Несмотря на глу­
хое недовольство непосредственного начальства, Бэкон составил Opus
magnus ad Clementum Quartium, потом Opus minus, и, наконец, Opus
tertium. К сожалению, Папа Климент рано скончался, и обвинение в ма­
гии тут же вновь обрело силу. Капитул, состоявшийся в Париже, при­
говорил несчастного монаха к четырнадцати ходам тюрьмы, откуда тот
вышел лишь в семьдесят восемь лег.
В своих многочисленных работах францисканец вёл речь о химии,
физике, астрономии — «опасных и подозрительных новшествах», с точ­
ки зрения генерала ордена. Бэкон возражал, мол, чтобы скрыть свою не­
способность постичь вещи, превосходящие их разумение или грозящие
поколебать рутинный ход их мыслей, таким людям самое простое —
Европейские алхимики 91

объявить всё это происками дьявола и покончить раз и навсегда с воз­

можными дискуссиями на этот счёт, в которых богословы и казуисты в
силу своего невежества были не в состоянии одержать верх. Подобные
язвительные суждения мало кому могли прийтись по вкусу.
В «Послании о ничтожестве магии» Бэкон отмечал, что на свою
беду «человек всегда расположен верить в чудо, не беря на себя труд тща­
тельно исследовать, изучить природу, обратившись к своему разуму», —
мысль актуальная по сей день. В Speculum Alchimiae1мы вновь сталкива­
емся с представлением о металле как продукте соединения серы и ртути,
притом что наивысшая стадия совершенства любого металла — золото.
Металлы зарождаются в недрах земли, и в алхимических печах долж­
ны поддерживаться те же условия, что и под землёй, в том числе и по­
стоянное действие тепла. Во всём следует подражать природе. И здесь
добросовестный учёный предостерегает не по уму усердного неофита
против стремления принять за серебро окрашенную в белый цвет медь.
В другом месте он отмечает, что «воздух служит огню пищей», — точка
зрения для того времени поистине новая.
В «Зерцале тайн» Бэкон утверждал, будто нелепо желать «превратить
одно металлическое вещество в другое, из меди получить золото». Также
весьма любопытные вещи можно обнаружить в «Трактате трёх слов» и в
«Сути алхимии». Однако нигде не приводится ключ к Великому Деланию.
Хотя память о Роджере Бэконе и его трудах с таким остервенением
пытались опорочить, мы в состоянии сегодня судить, каким великим
первооткрывателем он был. Может, ему не всегда справедливо припи­
сывали идеи, предвосхитившие современные достижения в авиации,
паровом судоходстве, приписывали изобретение автомобиля, баро­
камеры, подвесных мостов. Тем не менее, он совершил дело огромной
важности: ввёл новый научный метод, основанный на опыте в сочета­
нии с непредвзятостью наблюдений.
Вместе с Альбертом Великим Роджера Бэкона можно рассматривать
как предтечу интеллектуального возрождения, которое должно было в ско­
ром времени наступить. Но если на долю знаменитого доминиканца доста­
лись и почести, то бедному францисканцу, «дивному учёному», пришлось
испить до дна всю чашу горечи. Памятуя о жестоких преследованиях, кото-

1
:Зерцало алхимии» (лат.).
92 Некоторые из «сынов учения»

рым он постоянно подвергался, Бэкон, разочарованный в жизни, отвергну­

тый окружающими, произнёс на смертном одре карающие слова, страшное
обвинение тем, кто совершенно чистосердечно полагал себя вправе судить
да рядить, а на деле творил расправу: «Меня гложет раскаяние в том, что я
положил столько сил во благо науки, во благо людей».

Доминиканец ВИНСЕНТ И З БОВЕ, воспитатель детей Людовика

Святого, составил что-то вроде энциклопедии: «Зерцало природы» и
особенно «Зерцало учения», где вёл речь, в частности, об алхимии. Он
сообщает, что в старом церковном песнопении возносилась хвала свя­
тому Иоанну Евангелисту за его умение делать золото и воссоздавать
драгоценные каменья.

Даже короли не гнушались заниматься Магистерием. Так, АЛ Ь­

ФОНС X, король Кастилии и Леона, умерший в Севилье в 1284 году,
после того как его сверг с престола сын, инфант Кастилии, оставил по­
сле себя труд, озаглавленный «Ключ мудрости». В правление Альфон­
са Мудрого (el sabio) астрономы из Толедо разработали так называемые
«альфонсинские таблицы», не простаивали в королевском дворце и ал­
химические печи. Составители хроник писали даже, что этот власти­
тель больше преуспел как герметический философ, нежели как король,
и непочтительно добавляли, что при всём при том с Великим Деланием
ему не так везло, как с чеканкой фальшивой монеты.

АРНОЛЬД И З ВИЛЛАНОВЫ (21) (1240-1313), как Альберт Вели­

кий, как Роджер Бэкон, был настоящим энциклопедистом и обладал на­
верное всей суммой знаний своего времени. Так как он был врачом, а
не богословом, ему было сподручнее проявлять критический склад ума,
впрочем, и для него это было небезопасно: Арнольду приходилось не­
однократно покидать родные пенаты, спасаясь от преследования инк­
визиции, учреждённой во Франции Папой Александром IV по хода­
тайству короля Людовика Святого. Впрочем, избегнул он её не до конца,
подвергнувшись посмертному осуждению, которое, правда, не нанесло
ущерба его репутации большого учёного и искусного врача.
Овладев греческим, древнееврейским, латинским языками в Эксе
и, по-видимому, арабским в Испании, тщательно изучив медицину в
Европейские алхимики 93

Монпелье, Арнольд отправился в Париж послушать лекции прославлен­

ных мэтров, в частности Альберта Великого. Более десяти лет он занимал­
ся медицинской практикой, чтобы удовлетворять свои скромные нужды
бедного студента, постигал глубины философии и усваивал учение Ари­
стотеля, к которому даже написал комментарий. О нём уже ходила сла­
ва, когда он вернулся преподавать в Монпелье, где, полный сил и во всём
своём блеске, он возглавил кафедру в местном медицинском учебном за­
ведении, бывшем тогда на пике своей известности. Как учёный Арнольд
сформировался в университетах, где полновластно царил дух греческих и
арабских мыслителей, и он одним из первых позволил себе независимые,
самобытные суждения, решительно отвергнув проторенные пути, столь
привычные для его современников. Вполне вероятно, что в Парижском
университете он свёл знакомство с Роджером Бэконом и, как следствие,
дальше они следовали параллельным курсом, не принимая слепо автори­
тет Аристотеля и схоластические догмы. А в 1286 году мы обнаруживаем
снедаемого страстью к путешествиям Арнольда в Барселоне: там он пре­
подаёт фармацевтику, беседует с мавританскими астрологами и алхими­
ками, потом — в Болонье, Флоренции, Палермо, Неаполе и Риме, где он
занимается герметическими исследованиями. Затем Арнольд возвраща­
ется преподавать в Париж, но вскоре он уже снова в Испании, где король
Арагона отправляет его к королю неаполитанскому, далее из Неаполя он
следует в Авиньон для переговоров с Папой Климентом V.
Но вот Мастер Арнольд снова в Париже. Он хочет издать свои тру­
ды, обнародовать результаты своих размышлений. Однако некоторые
из его теорий привлекли внимание дознавателей инквизиции. Привыч­
ные обвинения в сношениях с дьяволом основывались — не совсем без
причины — на том, что Арнольд использовал непонятные зелья, носил
амулеты, прибегал к гипнотическим и магическим практикам. Арнольд
отвечал, что самое главное, как всё это влияет на пациента, вылечится
он или нет, ни одним из способов исцеления нельзя пренебрегать. Он
полагал, что взволнованные пациенты, выйдя из врачебного кабинета,
должны идти заканчивать курс лечения у аптекаря, личности таин­
ственной, хранителя страшных тайн, определяющего, кому жить, кому
умирать, который царит в своей мрачной лаборатории, заставленной
склянками, причудливыми аппаратами, в атмосфере, насыщенной са­
мыми невероятными запахами. Арнольду не удалось убедить судей в
94 Некоторые из «сынов учения»

том, что он вправе исполнять свой долг эскулапа и фармацевта по сво­

ему усмотрению, тем более что за дежурным обвинением в колдовстве
последовали другие, более серьёзные, ведь он имел неосторожность
дерзостно заявить, что милосердие выше молитвы и что папские бул­
лы — творения человеческие и они могут быть правильными или не­
правильными, как поставленный им диагноз. После этих слов самый
резон был бежать со всех ног и искать себе прибежище подальше. Наш
герой так и сделал. Король Сицилии принял его со всем почётом, но тут
Климент V, страдавший мочекаменной болезнью, обратился к Арнольду
за помощью. Уступив желанию понтифика, мастер Арнольд отправился
в путешествие, которое оказалось для него последним. Он умер прямо в
море, когда корабль подплывал к Генуе, где Арнольд с большой помпой
был предан земле.
И тут случился последний эпизод его бурной жизни. Инквизитор
Жан де Лонжер отыскал в сочинениях Арнольда пятнадцать ошибоч­
ных тезисов, подлежащих осуждению. Покойный подвергся суду в
1317 году, и вполне вероятно, что все его алхимические труды были
уничтожены. По-видимому, этим и объясняются невнятность и не­
вразумительность трактатов, приписываемых Арнольду, которые суть
апокрифы. Эти небольшие сочинения с избыточным, мягко говоря,
символизмом приведены в «Химическом театре» Манже. Их назва­
ния — «Наилучший из путей», «Наилучший из цветов», «Новый свет»,
«Алхимический розарий». В чисто медицинских работах «Медицин­
ское учение», «Трактат о ядах» мы можем оценить всю значимость его
метода, добросовестность его как наблюдателя. Точность его наблюде­
ний удивительным образом контрастирует с несколько забавной на­
пыщенностью гримуаров, от авторства которых старый мастер навер­
няка поспешил бы откреститься.
В своей работе De vinis Арнольд говорит о способах приготовления
ряда веществ — не новых, поскольку их упоминал ещё Плиний, — ко­
торые Арнольд вернул в обиход. Речь, в частности, идёт о перегонке и
ректификации спирта — Арнольд называл его «жгучей водой». Он воз­
рождает также сам перегонный аппарат, который Диоскорид именовал
alambica, и возвращается к разделению путём перегонки oleum mirabile,
которое является не чем иным, как терпентинным маслом, или скипида­
ром. Из этой работы мы узнаём, что в некоторых странах сгущали сусло,
Европейские алхимики 95

чтобы придать вину крепость, и иногда после ферментации добавляли

спирт, то есть проводили операцию, которую в наше время называют
креплением вина.
Есть у Арнольда работы — например, «Краткое изложение практи­
ческих способов», — которые содержат разнородную смесь колдовских
и магических рецептов и, судя по всему, несут следы существенной пе­
реработки текста после смерти автора. Арнольд, разумеется, не несёт
ответственности за полученный результат. Этот сборник был посвящён
Папе Клименту V, который ввёл во Франции выращивание шелкович­
ного дерева и разведение шелковичного червя. Среди прочих чудесных
рецептов есть один — для изгнания беса из дома с привидениями. Ре­
цепт вызовет интерес у любителей подобной литературы: окропите сте­
ны рыбьей желчью, саму рыбу сожгите на горящих углях; дыма, разу­
меется, будет достаточно, чтобы прогнать беса, а заодно и всех других
обитателей дома. Более согласуется с алхимическими представлениями
утверждение, что металлы в земле увеличиваются в объёме, а также раз­
множаются подобно животным и растениям.
В целом Арнольд из Виллановы был прежде всего великим врачом,
но также одним из первых французских химиков, блестящим учёным,
намного опередившим своё время. Наделённый высочайшим умом, он
верил в свою звезду, но он самонадеянно пытался мерить на свой аршин
других людей, в том числе пап, и тут он явно просчитался, в чём ему
пришлось убедиться на собственной шкуре.

В то же самое время в Падуе преподавал ещё один врач и алхимик

ПЬЕТРО И З АБАНО (1250-1316). Как и Арнольд, он не хотел призна­
вать просто так дотоле непререкаемый авторитет официальных стол­
пов науки — перелагателей древних авторов, последователей Аристоте­
ля. Его алхимическое наследие не слишком значительно. Тем не менее
оно навлекло на него двойное осуждение в ереси и колдовстве. Пьетро
застал начало процесса, но не застал его конца. Он умер во время дозна­
ния, которое, однако, после его смерти стало проводиться ещё более рев­
ностно. Судьи стремились довести его до привычного финала — костра,
на который следует обречь любого осуждённого — жив тот или мёртв.
Но к великому возмущению инквизиторов, чьи-то руки благоговейно
сокрыли прах алхимика, и палачу ничего не оставалось, как сжечь его
96 Некоторые из «сынов учения»

изображение — жалкое подобие казни, особенно если учесть, с какой

помпой вёлся процесс.

РАЙМ УНД ЛУЛЛИЙ (21) (1235-1315), «просветлённый учёный», ро­

дился в Пальма-де-Майорке в семье благородных родителей. Отец пред­
назначал его к воинской карьере, но он вёл беспорядочную жизнь молодо­
го богатого идальго, тратя своё время на завоевание сердец высокородных
принцесс арагонского королевского двора и миловидных жительниц
Майорки, расточая в угоду их замечательных глаз большую часть своего
состояния. В тридцать лет, уже женатый и отец семейства, он внезапно
воспылал страстью к прекрасной генуэзке сеньоре Амбросии ди Кастелло,
которой он докучал своими нелепыми выходками. Так, однажды он уму­
дрился въехать в собор на коне, чтобы возложить мадригал к ногам дамы
своих упований. Идиллия кончилась самым непредсказуемым образом.
Вымолив наконец свидание, он принялся восхвалять прелести своей
Дульсинеи, когда та, приоткрыв лиф, показала воспетую в его сонетах
грудь, изъеденную безжалостной раковой опухолью. Луллий в испуге ре­
тировался. С тех пор он разом переродился. Часть своего состояния отдав
детям, часть нищим, странствующим философом направился он навстре­
чу своей судьбе. Возвратившись из Компостеллы, которую он посетил,
чтобы у гробницы святого Иакова получить подтверждение своему но­
вому призванию, Луллий облачился в одеяние францисканцев и обосно­
вался в убогой хижине на горе Ранда. Во время благочестивых размышле­
ний его посетили видения, в которых он сподобился узреть «начало всех
вещей» и услышать повеление Иисуса «распространить доверенные ему
знания». Чтобы восполнить пробелы своего образования, Луллий выучил
разные языки, в первую очередь арабский, с целью евангелизации наро­
дов, что способствовало бы столь вожделенному им «единству религиоз­
ных верований и единству науки».
Из Парижа он направился в Рим: он хотел получить от Папы добро
на создание орденов, где будущие миссионеры могли бы обучаться вос­
точным языкам, но Папа Гонорий, поддержавший было это начинание,
умер. Брат Раймунд возвратился в Париж и с успехом дал несколько
уроков. Подружившись с Арнольдом из Виллановы, Луллий поехал в
Монпелье пополнить своё образование. В 1289 году мэтр приобщил его
к алхимии. В одиночестве задумав совершенно новый крестовый поход,
Европейские алхимики 97

где он воздействовал бы на неверных силой своих неопровержимых,

как ему казалось, доводов, Луллий снова поехал в Рим: он хотел дове­
сти до Папы основы «универсального искусства». Окружение Николая
IV без всяких церемоний отправило непрошеного гостя восвояси. Ре­
шив, несмотря ни на что, претворить в жизнь свою рискованную затею,
«просветлённый учёный» высадился в Тунисе, где его апостольское
рвение в очень короткий срок стало причиной смертного приговора,
вынесенного ему беем. Помиловали Луллия благодаря великодушному
вмешательству одного богатого мусульманина, который во время сво­
их бесед с пылким миссионером сумел по достоинству оценить широту
его знаний. Однако Луллию пришлось спешно отчаливать от берегов
Туниса — за ним неслась разъярённая толпа. Он был раздосадован, но
не обескуражен ходом событий. Высадился Луллий в Генуе и оттуда
двинулся в Неаполь, где он встретился с мэтром Арнольдом, который
снова стал посвящать его в тайны теоретической и практической алхи­
мии. Затем путь его пролёг в Рим, потом он проделал несколько алхи­
мических операций в Милане, перебрался в Монпелье, в 1298 году вер­
нулся в Париж, сблизился со Скотом, «изощрённым учёным», побывал
в Испании, на Кипре, в Армении, Палестине, посетил Бугию и Алжир,
представил на Вьенском соборе свои взгляды на изучение восточных
языков и соединение всех религиозных орденов в один. Наконец он по­
ехал в Англию, где долго беседовал с королём Эдуардом III, проводил,
как говорили, алхимические опыты в лондонском Тауэре, откуда ему
пришлось спасаться бегством. Он хотел склонить короля к крестово­
му походу, как он его понимал, тому, однако, нужно было только золо­
то. Луллий вернулся в Африку, где жители Бугии побили его камнями.
Луллия подобрали генуэзские купцы. Он почил в бозе на их корабле в
возрасте восьмидесяти лет.
Раймунд Луллий был прежде всего человеком просветлённым, мисси­
онером, для которого алхимия была не целью, а средством. Осуществляя
синтез достаточно разнородных понятий, относительно, впрочем, неслож­
ный, сообразный своему времени, он мечтал обосновать единство религии
и науки. При этом он не мог не затронуть идей, развитие которых, пусть
и в самом начале, не давало всем столь же легко, как это удалось Луллию,
выработать слаженную систему ценностей. Общие принципы этой систе­
мы нашли отражение во многих главах «Великого искусства» и в самом
98 Некоторые из «сынов учения »

методе обучения, за который он ратовал, не особенно, правда, успешно. Всё

дело было в том, что Луллий слишком рано явился в этот мир, где в шты­
ки встречали любое посягательство на догмы, совершенно искренне почи­
тавшиеся незыблемыми. Кажется, что брат Раймунд безгранично верил в
могущество своего искусства. Часто с его уст срывалось утверждение, вы­
разительное, полное мистической силы: «Маге tingerem si mercurius esset»
(«Я трансмутирую море, если оно будет из ртути»). Луллию приписывают
изобретение царской водки (aquafortis acuta), хотя Гебер упоминал способ
её получения значительно раньше. Так или иначе, Мастер отмечал, что эта
вода «более жгучая, нежели огонь, растворяет всё, даже серу». Кроме того,
он усовершенствовал метод изготовления «обжигающей воды» (спирта)
путём ректификации над карбонатом калия. Интересно, что значимость,
которую при определении веществ он придавал форме, в какой-то степени
предвосхищает современную кристаллографию.
С именем нашего философа связывают несчётное количество сочи­
нений более или менее туманного содержания и в большинстве своём
апокрифических, озаглавленных, в частности, «Завещание» и «Разъяс­
нение Священного Писания», которое, впрочем, ничего не разъясняло,
а, наоборот, всё запутывало, «Малый ключ», «Свет ртути», особенно
трудный для понимания, «Опыты», «Руководство, или путеводитель
по искусству алхимии». В этих своих трудах Луллий, как и его предше­
ственники, говорил о ртути и сере как составляющих любого металла
и о медленном переваривании элементов в недрах земли, подобном со­
зреванию плодов под действием солнца. Луллий упоминает также о не­
большом шаровом устройстве, retentorium, аналогичном тому, что носит
сегодня имя барона фон Либиха.
Одним из первых Луллий испытал влияние каббалы, каковое яв­
ствует из мистических иллюстраций к его сочинениям и из придания
им символического смысла некоторым буквам алфавита. Этот приём,
как кажется, особенно ценился средневековыми авторами, так как он
скрашивал тщету их запутанных рассуждений, что, однако, не прибав­
ляло интереса к их работам.

ДУНС СКОТ (1275-1308), прозванный «изощрённым учёным»,

преподавал в Париже. Там он познакомился с Раймундом Луллием — во
время учёного спора, когда неистовый испанец не пощадил самолюбия
Европейские алхимики 99

профессора и даже, вопреки всем университетским правилам, дерзко

прервал его лекцию. Скот умер молодым, тем не менее ему приписывают
немалое число алхимических сочинений, среди них Dominus vobiscum1,
«Трактат о белом и красном цветах», «О Великом Делании», «Об истине
и о благих свойствах Камня».
В ту же пору ученик Арнольда из Виллановы Гвидо де Монтаньор
описал в своей «Лествице философов» «эффективнейший философский
бальзам», придающий молодость, красоту, здоровье, силу и бодрость
духа». Остаётся лишь посетовать, что рецепт бальзама утерян.
Нельзя не упомянуть ряд свидетельств о том, до какой степени в
XIII и XIV веках алхимия будоражила умы. Показателен уже «Источник
любителей науки» Жана де Фонтена, изданный в 1814 году, но ещё более
показательна «жалоба странствующего алхимика», включённая в «Ро­
ман о Розе». Жан де Мён (18), по прозванью Клопинель, штатный поэт
Филиппа Красивого, закончивший «Роман о Розе», начатый Гильомом
де Лорисом, вдосталь поиздевался над адептами «доктрины света». Про­
читав приведённый ниже отрывок, легко убедиться, что это едкая сати­
ра, а отнюдь не панегирик Священному Искусству:
«Тебе говорю, упрямый глупец, называющий себя алхимиком и слав­
ным философом. Ты не понимаешь сути, не знаешь теории, не постиг
само Искусство, не узрел меня. Ты, дуралей, разбиваешь перегонные пре­
параты, сжигаешь уголь, и пары дурманят тебя, прокаливаешь квасцы,
селитру, чернила, расплавляешь металлы, жжёшь аурипигмент, сооружа­
ешь большие и малые печи, без толку хватаешься за сосуды. Мне стыдно
за твоё безумие, и я тяжело страдаю от вони, которую источает твоя сера.
Обжигающим плоть огнём ты желаешь закрепить живое серебро? Лету­
чее и вульгарное, совсем не то, что я создала металлом. Ты, бедняга, на
ложном пути. Ты не придёшь к цели, если не изберёшь иной путь!» Далее
Природа открытым текстом заявляет «пристыженному слабосильному»
алхимику: «Один говорит: возьми это, возьми то; другой: не трогай этого.
Они противоречат друг другу, их речения уклончивы, их слова двусмыс­
ленны. Слушаю их и понимаю, что ничему они меня не научат».
Алхимиком XIV века представляют Папу Иоанна XXII, обитавшего
в Авиньоне, при котором, как утверждают некоторые, было изготовлено

1 Господь с вами» {лат.).

100 Некоторые из «сынов учения»

путём трансмутации изрядное количество золота. Этого Пану считали

истинным адептом, которого в алхимические тайны посвятил магистр
Арнольд, а также Раймунд Луллий. Всё это мало походит на правду, ибо
Иоанн XXII принял строгие меры против странствующих алхимиков,
бесстыжих суфлёров, изобретательных шарлатанов, краснобайство ко­
торых нередко доводило людей наивных до разорения.
Яркие деяния Арнольда и Раймунда Луллия подвигли на тот же
путь многих, среди них Петра из Толедо, Пьера Лебона, Ричарда Англи­
чанина, Гильома Парижского, монаха Одомара, Ортолана, вестмин­
стерского аббата Джона Кремера. К тому же времени восходят большое
число анонимных сочинений, опирающихся на арабские источники:
«Книга семидесяти», «Книга двенадцати вод», «Книга тридцати словес».
К последней прилагалась работа об «эликсире из человеческого жира».
От Джона Рипли до нас дошла «Книга двенадцати врат», кото­
рые соответствовали двенадцати стадиям Великого Делания: про­
каливанию, растворению, разделению, связыванию, гниению,
застыванию, питанию, возгонке, ферментации, экзальтации, ум­
ножению вещества и, наконец, проекции. Этот знаменитый ка­
ноник, которого дарил дружбой Папа Иннокентий VIII, окончил
свои дни в ордене кармелитов. Монахи его обители считали, что
Рипли сведущ в колдовстве, ведь он передал рыцарям иоаннитам
в Иерусалиме для защиты Родоса от войск Мухаммада II получен­
ные им не иначе как от самого дьявола несметные запасы золота.
В своей «Книге света» францисканец Жеан де Рокетайад, заточённый
в тюрьму по приказу Иннокентия IV, привёл любопытный рецепт для
получения каломели и белого духа Меркурия (сулемы), а Бернард Ан­
гличанин в своём энциклопедическом трактате первым описал случай
отравления парами ртути, а также рафинирование египетского сахара.

В отношении общественного писаря НИКОЛЯ ФЛАМЕЛЯ (26-31)

(1330-1417) мы так и остаёмся в жестоком неведении, был ли он умелым
алхимиком или ещё более умелым финансистом, убедившим легковер­
ных современников, что он заимел значительные денежные средства,
трудясь на ниве Великого Делания, а на самом деле ссужал за немалый
процент деньги еврейским банкирам, которые предпочитали иметь
дело с неизвестным лицом, соблюдавшим осторожность? На этот во-
Европейские алхимики 101

прос ответа мы уже не получим. Впрочем, он представляет для нас лишь

относительный интерес.
«Фламель старший, писарь, раздававший много милостыни», ис­
правлял своё почтенное ремесло под вывеской «Королевская лилия»
под сенью церкви Сен-Жак-де-ля-Бушри при высочайшем надзоре
со стороны университета. Достаточно молодым он женился на «пре­
красной честнейшей даме» по имени Пернелль, уже дважды овдовев­
шей и немного старше его, наделённой состоянием, сильным харак­
тером и богатым житейским опытом. Она стала Фламелю не только
верной спутницей жизни, но и усердной помощницей в его трудах.
Между тем случилось так, что Фламель, получивший солидное образова­
ние, владевший латынью, узнавший из философских сочинений «множе­
ство тайн, скрытых от других», приобрёл за умеренную плату в два фло­
рина удивительную книгу с листами из «тонкой коры дерева». Обложку, а
также текст через каждые семь страниц украшали таинственные иерог­
лифические знаки, название же, нанесённое крупными буквами, начина­
лось со слов: «Авраам Еврей, князь, священник-левит, астролог и философ
приветствует еврейский народ, гневом Божьим рассеянный среди галлов».
Созерцание непонятных символов повергло Фламеля в тем большее бес­
покойство, что за несколько ночей до этого ему во сне явился ангел, кото­
рый показал таинственную книгу и сказал: «Взгляни на эту книгу, ты ни­
чего в ней не поймёшь, ни ты, ни кто-либо другой, но наступит день, когда
ты увидишь в ней то, что скрыто от остальных». И впрямь, те несколько
герметических философов, кому он передал копии рисунков, как и врач
Ансольм, не сумели истолковать их удовлетворительным образом.
В полной растерянности, задетый за живое, Николя Фламель ре­
шил обратиться за разгадкой этих непостижимых тайн к испанским
евреям, признанным знатокам каббалы. И вот в одно прекрасное утро
1378 года с посохом в руке и в паломническом одеянии, украшенном ра­
ковинами, он, тепло попрощавшись с Пернелль, покинул дорогую серд­
цу приходскую церковь Сен-Жак-де-ля-Бушри и направил свои стопы к
знаменитому собору святого Иакова Компостельского.
Усердно помолившись и раздав много милостыни, путешественник
вышел на поиски адепта, способного объяснить рисунки и текст книги
Авраама. Не найдя никого, раздосадованный, усталый и отчаявшийся,
он двинулся в обратный путь, когда сильное недомогание принудило его
102 Некоторые из «сынов учения»

остановиться в Леоне. Купец из Булони посоветовал Фламелю обратить­

ся к еврейскому врачу, учёному каббалисту мэтру Канчесу. Заметив, что
тот «очень сведущ в возвышенных науках», Фламель показал ему копию
своей книги, которую мэтр Канчес признал за одно из творений рабби
Авраама под названием «Эш Мецареф»1, что считали утерянным. Сго­
рая от нетерпения обратиться к оригиналу, оба решили тотчас поехать
в Париж. Во время путешествия они подолгу беседовали, и все рисунки
уже были почти полностью объяснены, но тут Канчес скоропостижно
скончался — в Орлеане, где Фламель с должным почтением предал его
земле в церкви Сен-Круа, так как еврей счёл благоразумным принять
христианство, дабы избежать преследований со стороны святой герман-
дады2.
Вернувшись в славный город Париж, мэтр Николя сразу же разжёг
свой атанор. Первые опыты заняли три года, в течение которых неофит
только и делал, что «учился и трудился, молился Господу с чётками в ру­
ках, внимательно читал книгу и обдумывал слова философов». Наконец
он открыл тайну Делания, провести которое оказалось столь просто, что
«с этим справилась бы и женщина, прядущая на веретене».
«Итак, в первый раз я совершил проекцию, — писал Фламель, —
используя меркурий, полфунта которого или около того я превратил в
чистое серебро, лучшее, чем то, что добывают в шахтах. Произошло это
17 января, в понедельник, около полудня в моём доме. При этом при­
сутствовала только Пернелль. Был год от спасения человечества одна
тысяча триста восемьдесят второй. В дальнейшем, в точности следуя
рекомендациям моей книги, я совершил проекцию Красного камня на
примерно такое же количество Меркурия, опять в присутствии лишь
Пернелль, в том же месте, 25 апреля того же года в пять часов вечера; ме-

1 Перевод настоящего трактата «Эш мецареф» и описание его каббалистиче-

ски-алхимических концепций см. в книге: Бурмистров К. «Ибо Он как огонь пла­
вильщика»: каббала и алхимия. М.: ИФАН, 2009.
2 Королева Изабелла в 1476 г. первоначально для борьбы с грабителями и
анархией в стране организовала так называемую святую германдаду. Её деятель­
ность вскоре распространилась по всему королевству, её трибуналу были подсудны
уголовные дела, наказания отличались неимоверной жестокостью. В ведении святой
германдады были крупные военные отряды. Святая германдада — прообраз Святой
инквизиции.
Европейские алхимики 103

талл превратился в почти равное количество чистого золота несомнен­

но лучшего качества, чем обычное, более мягкого и ковкого, я могу это
утверждать со всей очевидностью»1.
Довольный своим успехом, уверенный в том, что его супруга, «це­
ломудренная, мудрая, очень набожная», но «бездетная и уже в летах»,
будет неукоснительно хранить секрет, Фламель занялся богоугодными
делами, построил на денежные средства, полученные в результате сво­
их алхимических операций «церкви, больницы, привёл в порядок при­
легающие кладбища». Для того чтобы передать знания потомкам, он
поместил на четвёртой арке кладбища «невинно убиенных младенцев»
иероглифические рисунки, украшавшие «золотую книгу Авраама» и
«представлявшие для интересующихся натурфилософией все основные
принципы и операции Магистерия, научающие каждого прямому пути
Великого Делания». Это любопытное кладбище, общее для двадцати
приходов, служило в конце XIV века очень модным местом для прогу­
лок. Несмотря на захоронения и эксгумации, частые даже в столь тес­
ном некрополе, на кладбище назначались любовные свидания, читались
проповеди, устраивались процессии. Дух смерти, витавший над этим
мрачным местом, никого уже не пугал, и каждый беззаботно предавал­
ся здесь своим занятиям и удовольствиям.
Фламель, безусловно, нарочно выбрал это часто посещаемое место,
чтобы привлечь внимание многочисленных праздношатающихся к ие­
роглифам, соседствующим с «пляской смерти». Ничего необычного в
алхимических символах на религиозном сооружении не было, ведь они
есть и на витражах. «Все порталы церкви Нотр-Дам-ля-Гранд покрыты
иероглифами», — пишет один старый автор, и в этом легко убедиться,
рассмотрев некоторые мотивы центрального портала этой базилики,
которые указывают на Великий Магистерий (19).
Как бы то ни было, Пернелль, почившая в 1397 году, была похоронена
в церкви Невинных, Николя пережил её на двадцать лет и умер, когда ему
стукнуло восемьдесят. Его могильная плита, убранная при сносе церкви
Сен-Жак-де-ля-Бушри, на беду попала к зеленщику, который без всякого

1 Здесь и далее при цитировании работ Фламеля используется перевод Г. А. Бу­

тузова из книги: Фламель Н. Алхимия. СПб.: Азбука; Петербургское Востоковедение,
2001.
104 Некоторые из «сынов учения»

пиетета к памяти покинувшего сей мир мужа необычайных способно­

стей кромсал свои овощи на плите, некогда оберегавшей его останки. Те­
перь в музее Клюни можно увидеть эту плиту, последнее напоминание о
«покойном Николя Фламеле, писаре былых времён, да будет помянут он
в ваших молитвах, ибо из праха явился он в этот мир и в прах вернулся».
Мэтр Николя оставил немного сочинений. Знаменитая книга Ав­
раама попала в библиотеку Ришелье. «Книгу прачек», где приведены
восемь стадий Великого Делания, судя по всему, приписывают Фламе-
лю без всяких на то оснований, так как она представляет собой скорее
некую компиляцию, а не оригинальное произведение. Апокрифами
являются, по-видимому, также «Книга наижеланнейшего из желаний»
и «Химическая музыка». По моему скромному мнению, лишь «Сумма
философии» может принадлежать перу Фламеля.
Не лишено выразительности «Объяснение иероглифических фи-
гур», украсивших четвёртую арку кладбища «невинно убиенных мла­
денцев». На ней были помещены те же драконы, что и на портале Нотр-
Дам-ля-Гранд, один из которых символизировал самца, твёрдое, тепло,
серу, другой — самку, летучее, холод, «живое серебро»; кусающие друг
друга за хвост, они являли собой единое естество.
Вряд ли уже представляется возможным разгадать тайну, покры­
вавшую жизнь Фламеля, как и определить источники его быстрого
обогащения, столь не дававшие покоя королю Карлу Безумному, что он
даже поручил сиру де Крамуази провести по этому поводу тщательное
расследование, результатов которого мы, впрочем, не знаем.
Откуда проистекали денежные средства, которые Фламель разда­
вал щедрой рукой? Получал ли он золото в печи, или они были заму­
рованы в стене? Мы, конечно, никогда об этом не узнаем. Подобно еги­
петскому сфинксу, плита из музея Клюни хранит непостижимую тайну
общественного писаря, чьи молитвы услышал святой Иаков Галисий­
ский и кому он воздал сторицей.

Был ли искусным алхимиком Ж А К КЁР? Свидетельств этому нет.

Однако как чеканщика фальшивой монеты его никто не превзошёл,
даже в наши дни, когда «суперинтенданты», уже не боясь быть отлучён­
ными от Церкви, а потом сваренными в масле, подобно сардинам, могут
со спокойной душой всласть предаваться этому занятию.
Европейские алхимики 105

Меньше повезло итальянскому дворянину Бернару Тревизанскому,

чьи деньги сожрал ненасытный атанор. Два десятка лет Бернар прокали­
вал в нём яичную скорлупу и массу разных экзотических смесей. Лишь
в пятьдесят восемь лет Тревизан осознал, что «сбился с пути» и что «ни­
щета подступила к его порогу». Это лишь подстегнуло его в желании
разгадать тайну тайн, что ему, как полагают, в конце концов удалось. Без
сомнения, именно перу Бернара принадлежат несколько трудов, которые
алхимики почитают классическими: «О химии», «О природе философ­
ского яйца», «Утерянное слово», «Натурфилософия металлов», «Вели­
кая тайна Делания». В «Химическом чуде» мы сталкиваемся с довольно
своеобразной теорией о солнечных лучах: якобы дневное светило само
по себе ни жаркое, ни холодное, но своим движением оно создаёт тепло,
которое тоже есть некая форма движения.
За Бернаром, графом Тревизанским, следует несколько мастеров, о
которых мы имеем весьма скудные сведения. Особенно ярко выделя­
ются на их фоне итальянский астролог Марсилио Фичино, англичанин
Томас Нортон, автор Crede mihi, и Павел Конотантский, который, за два
столетия до Шталя выдвинув теорию флогистона, утверждал, что при об­
жиге металлов происходит «разрушение огненного начала». И наконец,
интересными наблюдениями поделился в своём «Ключе философов» Эк
из Зульцбаха. Уже Гебер в «Сумме совершенства Магистерия» отмечал,
что свинец и олово во время обжига прибавляют в весе. В 1849 году Эк
более подробно представил этот процесс, который, как он считал, есть
не что иное, как взаимодействие духа с металлом, присовокупляя, что
при «дистилляции» красной окиси ртути дух улетучивается.

Существовал ли на самом деле бенедиктинский монах ВАСИЛИИ

ВАЛЕНТИН (21) (примерно 1413 год)? Никто не может утверждать это
с полной достоверностью. Однако труды, вышедшие под именем Васи­
лия Валентина, отнюдь не становятся от этого менее значительными. В
них впервые зашла речь о сурьме, или корольке (маленьком короле), и о
различных её производных: окиси, кермесе, золотистой сере, рвотном
снадобье. В «Триумфальной колеснице антимония» содержится всё это,
но также и утверждение, сегодня звучащее банально, но для XV века по­
разительное, а именно что для дыхания животных, а также рыб необхо­
дим воздух. В сочинениях, вышедших под именем Василия Валентина,
106 Некоторые из «сынов учения»

мы найдём любопытные суждения об экстракции металлов влажным

способом, приготовлении эфира (подслащённой серной кислоты), самой
серной кислоты и кислоты соляной. Там говорится не только о сурьме —
некоем подобии свинца, но и о висмуте — некоем подобии олова. Бене­
диктинца занимало также получение новых лекарств, он был уверен в
чудодейственных свойствах питьевого золота, эффективнейшего сред­
ства против проказы и даже против венерических болезней, о которых
он вообще заговорил одним из первых. Хёфер отмечает — странная для
серьёзного историка подробность, — что питьевое золото «укрепляет
память, улучшает деятельность мозга и усиливает половое влечение», и
добавляет, что Василий «с пользой» его принимал. По-видимому, речь
шла о снижении церебральной усталости. Терапевтическое использова­
ние солей сурьмы привело к катастрофическим последствиям. Несколь­
ко братьев, принявших микстуру, которая считалась слабительным, от­
дали Богу душу. После такой беды новое вещество нарекли антимонием
(средством против монахов).
«Триумфальная колесница антимония», «Галиография», «Трактат о
минералах», «Последнее завещание» содержат отрывки, которые пред­
ставляют большой научный интерес. «Азот философов», «Двенадцать
ключей философии», «Химический апокалипсис», «Свет природы» так­
же имели определённый успех. В них содержится множество интерес­
нейших подробностей. Так, мы узнаём, что в середине XV века спирто­
вая лампа уже была в ходу, но из-за дефицитного горючего материала
считалась роскошью.
Василий Валентин завершает череду великих средневековых адеп­
тов, но, прежде чем подвести итоги этой удивительной эпохи, кото­
рая условно заканчивается взятием Константинополя Мухаммадом
II, нелишне обратить внимание на развитие, пусть медленное, мысли,
освобождавшейся от пут и пробивавшейся к вершинам, где испуска­
ет свет факел научной истины, который казался столь далёким людям
слабым, колеблющимся, почитавшим её — истину — недостижимой.
На заре тех давних времён отцы церкви, церковные соборы раз и навсег­
да установили пределы этой истины, которую бесполезно было искать
где-то ещё. Богословие полагали выше всякой науки, тем паче филосо­
фии, его «смиренной служанки», ибо разуму не положено было ставить
под сомнение или оспаривать догму.
Европейские алхимики 107

Но с арабами, которые лишь недавно приобщились к эллиниз­

му, в западный мир проникли платоновский идеализм, представление
о гармоническом единстве всего сущего и учение Аристотеля, приня­
тое Церковью в его научной части, хотя в 1210 году церковный собор в
Париже под председательством архиепископа Петра Корбейского рас­
порядился запретить обучение философии Стагирита, но, кажется, без
особого успеха. Арабские врачи и философы привнесли на Запад толику
благотворного духовного света, столь ярко сиявшего в ту пору в стра­
не халифов. Разес, к примеру, в своих врачебных трактатах всячески
подчёркивал значимость систематических наблюдений в медицине.
Схоласты долго пользовались непререкаемым авторитетом, когда вдруг
величественное здание богословия пошло трещинами. Разразился спор,
который грозил поколебать единство, прежде казавшееся незыблемым.
Реалисты вкупе со святым Ансельмом, епископом Кентерберийским,
полагали, что общие, или универсальные, идеи соответствуют некой
реальности, что философия должна подчиняться вере и что, лишь уве­
ровав, можно прийти к пониманию вещей. Росцелин и номиналисты с
не меньшим рвением утверждали, что идеи представляют собой лишь
более или менее удачный набор слов.
В то время как университетские учёные со всем усердием стре­
мились привести к согласию разум и веру, Авиценна выпустил свою
«Сумму», изощрённый комментарий к сочинениям Аристотеля, и свой
знаменитый «Канон врачебной науки», Альгасен провёл важнейшие
работы в области оптики, а Аверроэс, ещё один комментатор Стагири­
та, внёс вклад в создание системы, которую приняли выдающиеся учё­
ные, прославившие XIII век. И впрямь Альберт Великий, Роджер Бэкон,
Фома Аквинский, Раймунд Луллий, Дунс Скот — все они пусть в разной
степени — нередко в очень большой, — но всегда достойной уважитель­
ного упоминания, посодействовали возведению столь притягательного
сегодня храма науки.
Крестовые походы не прекращались, ереси расцветали пышным цве­
том, инквизиция строго карала тех, кто так или иначе проявлял интерес к
сокровенным наукам. И если алхимики действительно были людьми на­
божными, честными, порядочными, то многочисленное племя суфлёров,
шарлатанов вкупе с мошенниками одурачивали наивных простаков с по­
мощью разного рода уловок, которые сопровождались более чем сомни­
108 Некоторые из «сынов учения»

тельными магическими практиками. Эти бродячие фокусники бросали

тень на всех сынов Гермеса. Многие, уличённые в колдовстве, закончили
свои дни на костре или позолоченной виселице, с высоты которой «пят­
ками благословляли народ». Кое-кто из сильных мира сего, жестоко под­
шучивая над горемыками, велел прибивать к виселице дощечку с надпи­
сью: «Ты уверял, что способен превратить летучее в неподвижное, теперь
я обездвижил тебя самого», такой вот чёрный юмор.
Рьяно обороняясь, схоласты всё же раз за разом теряли свои пози­
ции, и их противники всё чаще проявляли независимость суждений.
Альберт Великий, провинциал своего ордена в Германии, защищённый
высокой должностью от сулившего гибель обвинения в магии, притя­
зал на то, чтобы «выразить на понятной латыни» физические, математи­
ческие, метафизические истины, и утверждал, что конечным выводам
должно предшествовать всестороннее опытное знание. Роджер Бэкон
сознательно предпочитал «шелухе слов зерно явлений», говоря также —
мнение крамольное по тем временам, — что рассудочная деятельность
хороша для умозаключений, а не для построения догм. Николя Орем,
будущий епископ Лизьё, директор коллежа в Наварре (на месте ко­
торого высятся сегодня новые строения Политехнической школы),
ученик Буридана, в отличие от любимого животного своего учителя,
которое колебалось, какую из возможностей предпочесть, в сомнения
не впадал, когда основательно подрывал устои Аристотелевой физики.
В XV веке Пётр из Альи1 и ректор Парижского университета Жан
Жерсон2 не раз оспаривали мнения схоластов, меж тем как настоя­
щий фурор произвела каббала, столь сильно повлиявшая на духовный
климат той эпохи. Эта почтенная древнееврейская традиция восходит,
согласно одним, к Аврааму, согласно другим, более смелым в своих вы­
водах, непосредственно к Адаму. Самый древний каббалистический
трактат — «Сефер Йецира», составленный в 135 году нашей эры раб­
би Акибой, чей последователь Шимон бен Йохай написал «Зогар», ещё
один образчик этой непостижимой литературы, сложной и запутан-

1 Пётр из Альи (1350-1420) — один из тех, кто восстановил изучение античной

классики в Парижском университете.
2 Жан Жерсон (1363-1429) — ученик Петра из Альи, от которого в 1395 г. он
унаследовал пост канцлера Парижского университета. Богослов, весьма компетент­
ный в философских вопросах.

*
Европейские алхимики 109

ной смеси традиционных учений, демонологии, астрологии и магии.

В этих малопонятных писаниях мы обнаруживаем теорию подобий и
таинственных связей макрокосма и микрокосма, сефирот, этих деся­
ти световых кругов, а также трудных для усвоения комбинаций — от­
голосок представлений, столь дорогих сердцу пифагорейцев, — когда
буквы и слова целиком заменяются цифрами. Так одна-единственная
буква древнееврейского алфавита символизировала сразу три опера­
ции Великого Делания, а также три вещества — Меркурий, серу, соль,
а пентакли обозначали определённые идеи или события. Один из наи­
более употребительных пентаклей — печать Соломона — состоял из
двух переплетённых треугольников, образующих шестиконечную
звезду. Треугольник был символом божества и в зависимости от зани­
маемого положения одного из четырёх состояний материи. Мы видим,
что «печать», несмотря на свои изменчивые стороны, отображала еди­
ный универсум и единую энергию, а также макрокосм и микрокосм,
согласно сказанному в Изумрудной скрижали: «что наверху, то и вни­
зу».
Средневековье, возможно, и злоупотребляло символами, одна­
ко они являли собой огромное преимущество, так как давали повод
для самых различных толкований. Лишь посвящённый, обладающий
ключом — ключиками, — мог отыскать дорогу в этом лабиринте, да и
то чаще всего при наличии богатого воображения. Луллий, Парацельс
и его школа, Пико дела Мирандола, Нострадамус, Кунрат и множество
других философов выделялись среди адептов этой науки, недоступной
для vulgum ресит \ которая не без основания считала её заумью. Само
Великое Делание, вернее, поиски его осуществления не могли удовлет­
ворить магов-каббалистов. Они стремились при помощи всяческих
ухищрений создать странных существ, мандрагор12, или, как Парацельс,
чудовищных уродов, гомункулов3. Чародей Курштайн создал их целую

1 Чернь (лат.).
2 Растение-животное, обладающее сверхъестественными свойствами. Корень
мандрагоры схож с нижней частью человеческого тела. Полагали, что корень этот —
альраун, крохотное существо, напоминающее человека, по сути оборотень, способ­
ный превращаться в кошек, червей и маленьких детей.
3 Искусственный человек, которого разными способами пытались создать ал­
химики. Голем (глиняный великан, оживлённый магическими средствами) — один
по Некоторые из «сынов учения»

дюжину, среди которых особенно мерзким характером отличались ко­

роль, королева, адмирал и монах.
Если не считать этих безобидных игрищ, результаты колоссально­
го количества опытов, проведённых алхимиками, суфлёрами, изгото­
вителями снадобий, привели к открытию самых различных веществ,
простых и сложных, которые с большой выгодой для себя использо­
вали ремесленники, чьи приёмы мало изменились со времён Римской
империи.
Но в перегонных кубах, ретортах, пеликанах готовили также яды,
в ту пору широко распространённые: цикуту, кольхит, аконит, грече­
ских «гнилых змей» и другие тошнотворные смеси на основе птомаинов,
мышьяксодержащие приворотные зелья римлян. Арсенал смертонос­
ных средств рос и совершенствовался.
Неожиданный скачок вперёд — изобретение книгопечатания —
поспособствовал широкому распространению литературных и науч­
ных сочинений. Уже в начале XVI века всё больше и больше утверждался
возрожденческий дух, предваряя путём долгого и упорного созревания
удивительный расцвет словесности, искусств, наук, а также жажду сво­
бодных исследований, наблюдений, разумного экспериментирования.
К наиболее показательным фигурам новой эпохи можно причислить
Коперника, опровергнувшего астрономические построения Птолемея,
Тихо Браге, отца современной хирургии Амбруаза Паре, анатома Ан­
дрея Везалия, физиолога Мишеля Сервета, учёных-практиков Палисси
и Георга Агриколу, агронома Оливье де Серреса, славных философов
Монтеня и Рабле, но одной из наиболее самобытных личностей следует,
безусловно, признать Парацельса.
Некоторые полагают хорошим тоном подтрунивать над Средне­
вековьем и тогдашними учёными, считать его временем диких нравов,
грубых суеверий, для которого характерно было злоупотребление сим­
волами, лишенными всякого смысла. Можно долго разглагольствовать
об «азоте» философов, чудесном слове, выражающем единую основу
мира, не имеющую ни начала, ни конца. Большого ума не надо, чтобы
при перечислении множества значений, которые приписывают печати

из вариантов гомункула. По этому поводу см. роман Майринка «Голем» (в кн.: Произ­
ведение в алом. М.: Энигма, 2004).
Европейские алхимики 111

Соломона, сострить, сколько, мол, понапихано в один треугольник.

Однако любой здраво мыслящий человек должен понимать, что
эволюция — дело неспешное, недаром старая пословица гласит: «При­
рода не терпит скачков». Мир прогрессирует благодаря гению и талан­
ту одних, смелости и упорству других. Если по достоинству оценивать
деяния «универсального учёного», «ангелического учёного», «дивного
учёного», «проницательного учёного», «просветлённого учёного» и воз­
вышающегося над всеми ними Альберта Великого1, то вывод напраши­
вается сам собой — средневековые учёные достойны занимать самое
видное место в истории человеческой мысли.

1 Так в тексте. На самом деле универсальным учёным называли как раз Аль­
берта Великого.
 РЕФОРМАТОРЫ И ПРАКТИКИ

Шнурки на моих ботинках разбираются

в этом лучше, нежели Гален и Авиценна.
П арацельс

РЕФ О РМ АТОРЫ

ПАРАЦЕЛЬС (1493-1541). По-разному оценивают жизнь этого не­

обычного человека. Для одних он был гениальный учёный, проявив­
ший удивительные способности в самых различных областях знания,
намного опередивший своё время, кому несдержанный язык — в ту
пору вещь непривычная, — и беспримерная дерзость мысли снискали
многочисленных недругов. Для других он всего лишь грубый шарла­
тан, неисправимый краснобай, ораторствовавший чаще всего в кабаках
перед разношёрстной публикой — разбойниками, бродягами, нищими
студентами, — которой нравились его неуёмные выходки. «Он был ис­
кусный врач, но, как всякий швейцарец, не прочь был побаловаться ви­
ном», — соглашался один из большого числа его апологетов.
По ещё одной версии именно неразделённая любовь, обманутые
надежды, столь долго лелеемые, объясняют его пылкий нрав, буйный
характер, обострённую чувствительность, своего рода необузданность,
так оживлявшую писания этого неутомимого искателя новых путей,
отца спагирической медицины, чьё творчество следует рассматривать
Реформаторы 113

во всей его полноте, принимая во внимание все последствия, не привя­

зываясь к незначительным деталям. Впрочем, эта романтическая гипо­
теза вступает в противоречие с другой легендой, по которой Теофраста
в молодости на всю жизнь изуродовал разъярённый хряк.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (1, 4) родился в
1493 году близ Цюриха, в Айнзидельне, где его отец Вильгельм работал
врачом, одновременно практикуя оккультные науки. Детство Парацельс
провёл на дорогах, по которым в Этцель шли паломники, изучал горные
растения и травы под руководством отца, человека сведущего и такого
ярого поклонника Аристотеля, что он даже сына назвал Теофрастом —
в честь ученика Стагирита. Потом отец отправился врачевать больных в
Виллах, в Каринтии, где он ещё преподавал химию в горной школе, ко­
торую основали и содержали «очень благородные господа по фамилии
Фуггер», владельцы свинцовых рудников в Блайберге.
Пребывание в Виллахе принесло много пользы юному Бомбасту,
который смог внимательно ознакомиться с рудами, содержащими сви­
нец, железо, ртуть, золото и даже цинк — металл в то время редкий и
мало известный. Затем он учился в Базеле, где, поддавшись тогдашней
моде, изменил своё имя на эллинский лад и назвался Парацельсом. Из
неприязни к болтунам-схоластам из недавно — в 1459 году — образо­
ванной Базельской академии он отправился в Вюрцбург к знаменитому
аббату Тритемию, каббалисту и мистику, использовавшему, как Роджер
Бэкон, гипноз и телепатию. На всю оставшуюся жизнь Парацельс со­
хранил в памяти колоссальное впечатление, которое произвёл на него
таинственный маг.
Затем последовала целая серия путешествий с целью добиться учё­
ных званий во «всемирном университете».
Теофраст сначала посетил Париж, затем последовательно Монпе­
лье, Падую, Феррару, Болонью, по всей вероятности побывал также в
Англии, Нидерландах, Дании, но ни на Востоке, ни в Татарии он, конеч­
но же, не был.
В своей «Химической философии» Ж.-Б. Дюма так подытожил воз­
зрения создателя универсальной панацеи, средства от всех болезней:
«Кроме четырёх элементов Аристотеля, Парацельс признавал ещё и пя­
тый, который якобы образовывался при соединении четырёх других,
взятых в своей наиболее совершенной форме. Так, согласно его теории,
114 Реформаторы и практики

огонь — это не совсем жар, а вода не то же самое, что влажность. Па-

рацельс считал возможным разделять свойство и форму. В этом смыс­
ле он и полагал, что из четырёх простых элементов, как их тог да назы­
вали, может получиться пятый, который соединил бы в себе свойства
тех четырёх, лишённых своих форм. Это и был предуказанный элемент,
квинтэссенция Раймунда Луллия, quinta essentia. Следовательно, в квинт­
эссенции он видел всё самое чистое, что содержалось в четырёх элемен­
тах, и пытался сам получить такой элемент или хотя бы нечто такое, что
приближалось бы к нему по своим качествам. Этого, как ему казалось,
он достигал, усиливая какое-либо свойство вещества, например его це­
лебные качества. Так, для Парацельса квинтэссенцией вина оказывался
спирт, а квинтэссенцией синей ткани — его синева. Это явно вытекало
из рассуждений Парацельса об органических соединениях. Когда речь
шла о металлах, он приводил такое сравнение: есть дом, и есть человек,
который в нём живёт, человек ходит, перемещается туда-сюда, хочет и
может что-либо сделать, дом неподвижен, не меняет ни вида, ни формы,
пока человек этого не пожелает. Так и ртуть, так и металлические руды.
В каждом из них есть дом, и есть обитатель дома, сиречь квинтэссенция.
Если вы в состоянии эту последнюю извлечь, у вас в руках окажется сра­
зу Философский камень и панацея. Но увы! Как ухватить это существо,
не снося дома и не раздавив его обломками стен, если оно заперлось в
своём жилище? Как выделить скрытый дух металлов, не обрабатывая
их сильнодействующими растворителями, которые уничтожат его или
заключат в новую оболочку? Ведь легче выстроить для мертвеца новый
дом, чем провести трансмутацию с помощью квинтэссенции металлов,
чей дух улетучился из-за оплошности невежественного алхимика.
Руководствуясь тем, что все природные объекты содержат в себе
основную субстанцию, или квинтэссенцию, Парацельс всеми сила­
ми пытался её извлечь, удаляя из природных смесей наименее актив­
ные и выделяя наиболее активные компоненты. В общем, он двигался
в правильном направлении, ведь это всё равно что сказать: в опиуме и
цикуте есть небольшое количество активных ингредиентов, которым
они обязаны своей действенностью, значит, их надо выделить в чистом
виде. Если это удастся, очень малая их доза будет обладать ярко выра­
женными свойствами исходного вещества. Другими словами, одни рас­
творители резко усиливают свойства металлов, распахивая двери дома,
Реформаторы 117

другие ослабляют, запирая двери на засов. Правильно объяснение или

нет, но мы приходим таким образом к очень активным металлическим
препаратам.
Вы удивитесь, но Парацельс, кроме четырёх простых элементов,
кроме квинтэссенции, различал в веществах три отдельных начала.
Всем известные теперь понятия: соль, сера, ртуть — три смешанных на­
чала, принятые уже Василием Валентином, играют важнейшую роль в
учении Парацельса и становятся как бы разделительной полосой в пред­
ставлениях химиков и философов.
В соли, сере и ртути следует видеть три элемента, опытным путём
обнаруженные химиками, которые противопоставляют их четырём
элементам Аристотеля. А если к этим новым элементам добавить ещё
все те новшества, которые ввёл непосредственно Парацельс, станет ясно,
почему этот странный персонаж смог так глубоко поразить людское
воображение и произвести настоящую революцию в умах своих совре­
менников».
Теофраст полагал, что приготовление лечебных препаратов должно
заключаться прежде всего в удалении инертных и бесполезных ингреди­
ентов, что, естественно, резко повышало бы активность конечного про­
дукта. Он утверждал, что четыре элемента проистекают из трёх начал, в
кои привносит жизнь архей1, божественный дух, эманация Солнечной
системы, spiritus mundi, или телесма2 Гермеса, которая пронизывает всё;
воздух, воду, землю, огонь. По Парацельсу, все тела состоят не только из
воды (жидкости) и серы (жира), но и из соли (щёлочи), которые не про­
сто составляют тройственный союз, но и объединяются в единое целое.
Один древний христианский автор как-то заметил: «все вещи состоят из
серных и ртутных компонентов», однако в своём сочинении «Великая
сокровищница» Парацельс негодует на тех безумцев, которые «не пред­
видели наличие третьего начала — соли».
«Величайший тайновед» придавал большое значение магическим
практикам, амулетам, талисманам, пентаклям. Он говорил, обращаясь

1 По Парацельсу, созидающая сила природы, которая разделяет элементы и

формирует из них согласующиеся части. Это жизненный принцип, сила, которая со­
держит сущность жизни и свойства всего сущего.
2 Согласно розенкрейцерам, самоочищающая субстанция, которая действует
наподобие генетической эволюции.
118 Реформаторы и практики

к неофитам: «Если не уразумеете деяний каббалистов и астрологов, ник­

чемны будете для спагирии и трудов Вулкана».
В 1526 году Парацельс стал профессором Базельского университе­
та, где он, по-видимому, первым ввёл курс химии, хотя за неимением
документального подтверждения не совсем понятно, был ли это курс
собственно химии или курс фармакологии. Совершенно точно, однако,
читал он его, к возмущению своих коллег, не на латыни, как это было
принято, а на немецком. На этом Парацельс не остановился, с самого на­
чала он раскрыл карты и прямо на вводном уроке обрушился с жёсткой
критикой и издевательскими насмешками на старых авторов, да зам­
кнут, мол, свои уста вздорные болтуны, сотрясатели воздуха, брехуны —
Авиценна, Месуе и им подобные. После этих слов он свалил их книги в
кучу посреди зала и поджёг к вящему восторгу аудитории. Вооружив­
шись «божественным светильником, которому вскоре предстояло рас­
сеять тьму», Ауреол досконально разбирал взгляды своих оппонентов,
заявляя в конце концов, что в них меньше учёности, чем в шнурках на
его ботинках или в завитках волос на его затылке, что эти люди достой­
ны лишь презрения и даже «его собака погнушалась бы поднять над
ними свою заднюю лапу». Своих коллег-врачей Парацельс награждал
титулом «докторишки» и говорил во всеуслышание, что своих учени­
ков спагириков, стоящих в кожаных фартуках за лабораторным столом,
он ценит в тысячу раз больше, чем педантов-белоручек в коротком или
длинном одеянии.
Беспрестанные грубости вскоре донельзя возмутили сторонников
Галена, а заодно торговцев клистирами, которым Парацельс тоже не да­
вал спуска. После споров из-за гонорара за лечение одного священнослу­
жителя, который счёл чрезмерной цену нескольких шариков laudanum
(опиума), Парацельсу пришлось срочно уносить ноги. И опять началась
для него скитальческая жизнь.
Рано состарившийся — из-за непосильных трудов, как утверждали
поклонники, или, по мнению хулителей, из-за непомерного распутства,
Филипп Ауреол Теофраст фон Гогенгейм почил в Зальцбурге, в харчевне
«Белая лошадь», на ложе скорби, предательски отравленный, если верить
одним, «упившийся до колик», если верить другим. Наследникам доста­
лись затрёпанная Библия, экземпляр Нового Завета и ещё несколько
потрепанных книг. «Человек подобен дуновению», вот дух философа и
Реформаторы 119

отошел от него, однако след после себя оставил глубокий, произведя в

умах настоящую революцию.
Сочинения Парацельса (21), собранные по поручению архиеписко­
па Кёльнского, представляют собой причудливую смесь из медицины,
алхимии, астрологии, каббалистической магии, строгих результатов на­
блюдений и гениальных умозаключений. Можно, в частности, упомя­
нуть «Трактат о природе вещей», «О целебной тинк туре», «Небо филосо­
фов», «Величайшую сокровищницу», «Книгу Paramirum»1 и «Большую
книгу по хирургии», где изложена теория «мумиё», целительного баль­
зама, который соделываюг природные силы, обитающие в нас самих.
Некоторые из соображений Гогенгейма особенно интересны.
«Без воздуха живые существа погибли бы, а дерево не смогло бы
сгореть».
«Прокалённое олово увеличивается в весе».
«Железо, помещённое в разбавленную серную кислоту, выделяет
«подобный ветру» газ из воды, чьей составной частью он является».
Феофраст одним из первых заговорил о «странном металле» цинке,
отметил токсичность мышьяка и эффективное действие киновари против
«неаполитанской болезни», а также заявил, что переваривание пищи есть,
по сути, её разложение в желудке. Способствуя использованию в медици­
не солей железа, сурьмы, ртути, цинка и золота, мышьяковистых и серных
соединений под предлогом поиска панацеи или чудодейственной квинтэс­
сенции, он прочно ввёл химию в лекарственную практику и, естественно,
задел при этом корпоративные интересы господ аптекарей. Неудивительно,
что они воспылали к нему злобой. Парацельс снова обратился к учению о
сигнатурах, по которому растения и лекарственные средства излечивают
прежде всего органы, сходные с ними по цвету и форме, а также к закону о
подобии человеческого микрокосма и вселенского макрокосма. Поговорка,
подытоживающая его воззрения, «similia similibus curantur» (подобное ле­
чит подобное), предвосхищала гомеопатию задолго до Ганемана.
После целенаправленных атак неуёмного ниспровергателя на после­
дователей Сгагирита Платон несколько потеснил Аристотеля. Жёсткий

1 В «Книге Парамирум» Парацельсом изложена общая этиология (учение о

причинах болезней). Фрагменты из этой работы, а также другие произведения Пара­
цельса см. в книге: Парацельс. О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах и о прочих
духах. М.: Эксмо, 2005.
120 Реформаторы и практики

каркас системы Галена после столь сильных толчков рухнул окончатель­

но, освободив место Гиппократовым идеям, более гибким, основанным
на рациональном истолковании результатов опыта. Как следствие, рез­
ким нападкам подверглась старая фармацевтика, к которой прибегали
ещё мавры и которая сначала совершенствовалась в монастырях, а затем
укрылась в грязных аптечных лабораториях по соседству с сомнитель­
ными алхимическими, магическими и астрологическими рецептами.
Теофраст словно задался целью в приказном порядке заменить своими
экстрактами и тинктурами несуразные препараты и омерзительные
смеси из Галенова арсенала: все эти противоядия, электуарии, успока­
ивающие средства, мази, помады, смягчающие микстуры, пасты, по­
рошки из оленьих рогов, змеиного жира, рачьих глаз, лягушачьей икры,
слизи улиток.
Разумеется, современники не могли сразу по достоинству оценить
широту и всеохватность нововведений «короля химиков». Их зачастую
сбивала с толку странная смесь строгих опытных данных, проницатель­
ных суждений, гениальных прозрений и невообразимых заблуждений,
мистических порывов, непонятного символизма, изложенная высоко­
парным, а нередко и грубым обыденным языком, лишённым свежести
и простоты, лёгкости и изящества, которые примиряют с резкостями
Рабле и даже Брантома.
Это не помешало Парацельсу обосновать исключительное, осно­
ванное на разумных здравых началах значение эксперимента в меди­
цине и вообще в науке, так что он вправе был в полный голос заявить,
что «единственной книгой врача должен быть больной». Кроме того, он
разработал чёткую методику для фармацевтической науки, до него «ап­
текари часто готовили свои снадобья как бог на душу положит».
Не будет преувеличением сказать, что Бомбаст фон Гогенгейм стоял
у истоков предстоящего разделения прежде единой науки на алхимию,
традиционное, тайное, не подлежащее пересмотру учение, неизменяе­
мое в своей священной сути, и постоянно развивающуюся химию —
факел, чьи лучи в скором времени должны будут осветить целый мир.

Мэтр воспитал учеников. Из них прежде всего назовём ЛЕОНАРДА

ТУРНЕЙСЕРА (1530-1596), врача-химика из Базеля. В возрасте всего-то
семнадцати лет юный Леонард женился на вдове, которая разорила его,
Реформаторы 121

своим беспутным поведением дала повод для насмешек над супругом и

заставила его продать под видом чистого золота слитки позолоченного
свинца. Еврей, жертва мошенничества, подал жалобу в суд, после чего
нечистоплотному суфлёру пришлось в срочном порядке бросить жену и
свои печи и отправиться пытать счастья подальше от дома. Ему повезло.
Он увлёкся металлургическими разработками, построил завод в долине
реки Инн, но вскоре перебрался в Мюнстер в качестве врача и химика,
а затем обосновался при дворе бранденбургского курфюрста. Он достиг
такой известности, что император Фердинанд позволил ему провести
опыты по вивисекции над приговорённой к смерти женщиной. То ли
тщеславный до безобразия, то ли уже потерявший голову, он попросил
похоронить его в Кёльне, рядом с Альбертом Великим, хотя сам он про­
славился лишь сомнительной торговлей амулетами, астрологическими
альманахами и разного рода снадобьями.
Как и его наставник, Турнейсер полагал, что человек есть некое хи­
мическое целое и его болезни обусловлены нарушением связей между
его составляющими. Лекарство, следовательно, должно быть нацелено
на восстановление прежнего равновесия.
В своём «Архидоксе», «Квинтэссенции», «Великой алхимии» Тур­
нейсер продолжал парацельсианскую традицию, как Пётр Северин в
Дании, Михелий из Антверпена в Нидерландах, Муффетий в Англии.
Во Франции, если не считать медицинский факультет в Монпелье, дол­
го не обращали внимания на новую медицинскую школу. Бернар Пено
потратил всё свое состояние на проведение Магистерия, на эликсиры и
универсальную панацею, а Гастон Дюшен, по прозванию Кверцетаний,
обогатился на продаже пользовавшихся в то время большим спросом
химических, и в частности ртутных препаратов.

Л И Б А В И Й (1560-1616), врач из Кобурга, человек честный и не­

зависимый, убеждённый приверженец химической фармакопеи, не
следовал слепо по дороге, проторенной спагириками, по которой
семенило множество шарлатанов. Он оставил нам так называемый
«дымящийся раствор Либавия» — это не что иное, как дихлорид оло­
ва, — несколько трактатов по «алхимии, очищенной от непотребств»,
работы о различных флюсах, используемых в металлургии, и изго­
товлении лекарств.
122 Реформаторы и практики

Противники Парацельса, по крайней мере поначалу, были столь же

многочисленные и пылкие, как его сторонники. Самый язвительный и,
наверно, самый несправедливый из них — знаменитый швейцарский
врач Эразм, профессор Базельского университета, ревниво относив­
шийся к тому, что пациенты дружно перебегали от него к коллеге. Не­
смотря на противодействие, многие препараты Парацельса стали клас­
сическими. Опиумные смеси, которые Дюшен окрестил лауданумом, в
слегка видоизменённом виде используют и поныне, да и ртуть, входив­
шая в состав пластыря Виго, пилюли Барберуса, минерального турпета
Парацельса, а теперь и в более сложные лекарства, исцеляет и сегодня.

ТЕХНОЛОГИ

Георгия АГРИКОЛУ (1495-1555) на самом деле звали Лендманном.

Этого саксонского врача впору считать отцом промышленной и, прежде
всего, металлургической химии.
Агрикола опирался на опытные данные и не углублялся в хитро­
сплетения алхимиков и схоластов. Он был настоящим химиком, и его
основной труд De re metallica («О металлических веществах») снискал
заслуженную славу. С удивительным знанием дела он рассуждал в нём о
рудниках, металлургии вообще и об анализе рудных образцов.
В другом своём сочинении, «О происхождении и причинах образо­
вания веществ под землёй», Агрикола вслед за Гебером задался вопросом,
почему во влажном воздухе вес свинца увеличивается. По другим рабо­
там Агриколы видно, какой мощный толчок он придал геологии, минера­
логии, гидрологии, металлургии. Видно и то, что он отрицал возможность
трансмутации, подвергал насмешкам суфлёров, высмеивал тогдашних
рудознатцев с их вилообразными палочками, «похожими на палочку
Цирцеи, превратившей незадачливых спутников Одиссея в свиней».

А ндре ЦЕЗАЛЬП ИН из Ареццо (1519-1603) в своей книге De

Metallicis объясняет появление ископаемых остатков в некоторых из­
вестковых породах тем, что в древности здесь было море, оно отступило,
а раковины остались, — для той эпохи заявление немыслимое по сво-
Технологи 123

ей смелости. Цезальпин отмечал, что одни и те же соли всегда образуют

кристаллы определённой формы, а также то, что окись, при некоторых
условиях покрывающая свинец, «образуется с помощью вещества воз­
духа, которое увеличивает вес металла».
Два испанских специалиста по горному делу XIV века Перес де Вар­
гас и Вилья Фейна написали ряд интересных популярных работ, но они
слишком зависели от идей Агриколы, чтобы их можно было признать
самобытными авторами.

Бернар ПАЛИССИ (1499-1589) также был видным учёным-прак-

тиком, ярым приверженцем экспериментального метода, основанного
на тщательных наблюдениях, но и на непрестанном тяжком труде. Из
семьи скромного достатка, «простой гончар, лепивший горшки из гли­
ны», он много путешествовал и чем только не занимался в своей ски­
тальческой жизни, — «стеклил, скорняжил, межевал землю», вгрызался
зубами в науку, проклиная нищету, которая «не даёт выбиться в люди».
Странствуя по городам и весям, он постоянно учился, присматривал­
ся ко всему вокруг в поисках знания, которое «открывается алчущему»,
читал «единственную книгу, всем известную и всем доступную книгу
неба и земли».
Обременённый семьёй, Палисси влачил у себя в Сенте жалкое
существование, «двигаясь ощупью, впотьмах», упрямо пытаясь рас­
крыть не дававшийся в руки секрет, как покрывать фаянс эмалью.
Как кальвинисту, Палисси была бы уготована та же страшная участь,
что и стольким другим гугенотам из Сента, если бы сам герцог Монмо-
ренси, ценивший его таланты, не вызволил его из мрачных бордоских
застенков. Перебравшись со своими печами в Лувр, мастер-горшечник
смог предаваться своим любимым занятиям и одновременно выпол­
нять заказы для королевских замков. «В году 1575 на Великий пост»
он открыл музей естествознания, создал курсы естественных наук, где
за одно экю любознательные дворяне, хирурги — среди них Амбруаз
Паре, — аптекари могли приобщаться к наукам, уважительно выслу­
шивая неискусные речи почтенного самоучки, который «предпочитал
резать правду простым, грубым языком, а не изощряться в лживой ри­
торике». В своих беседах старик Бернар не скрывал своего пренебре­
жения к «Роману о Розе», писаниям Раймунда Луллия, Парацельса и
124 Реформаторы и практики

«другим вредным книгам, на которые впустую тратят время молодые

люди».
В своем обращении к читателю гончар без обиняков излагает своё
мнение: «Я желаю, чтобы чтение этой книги принесло тебе пользу, и
потому предостерегаю тебя: не забивай мозги кабинетными теориями,
придуманными людьми с необузданным воображением, не слушай без­
умцев, которые говорят, будто теория предшествует практике. Если бы
воображение было столь действенно, если бы зачатое в мозгу обрета­
ло плоть, суфлёры от алхимии совершали бы чудеса вместо того, чтобы
тратить без толку по пятьдесят лет, как многие из них».
В сочинениях Палисси практика и теория ведут нескончаемый
спор, автор то и дело набрасывается на несчастных алхимиков, которые
якобы кто более, кто менее удачливо подтасовывают результаты своих
опытов. В своих книгах наш ремесленник тщательно и подробно опи­
сывает свои долгое время бесплодные потуги на поприще науки, свои
бесконечные разочарования. Несмотря на все неудачи и провалы, вера
в конечный успех оставалась такой же непоколебимой и пылкой, и это
при скудности исходного материала, при бессонных ночах у развали­
вавшейся на глазах старой печи, «когда хлестал ливень и неистовство­
вал ветер, и не знал я утешения, лишь слушал, как кричали совы, как
выли волки, порой из-за дождей у меня не просыхала рубаха». И какое
разочарование, когда плодом этих бессонных ночей были уродливые
изделия, когда «зелёная краска ящериц сгорала, а краска на змеях, раках,
черепахах плавилась». Но вот в один прекрасный день нужные соотно­
шения свинца, олова, меди, железа, сурьмы, соды, песка, поташа (или
золы) были окончательно установлены, и «Искусство работы с глиной»,
подытожившее столь трудные исследования, стало одним из самых пер­
вых пособий по экспериментальной технологии.
«Поэтому пусть занимаются алхимией властители, философы, вра­
чи, — говаривал старый горшечных дел мастер, — это отвлечёт их от
других, более опасных пороков. У сильных мира сего денег куры не клю­
ют, что же до философов и врачей, то они, углубившись в алхимические
штудии, лучше узнают природу, — это поможет им в работе, поможет
узнать, что их мечтания неосуществимы».
Пользуясь покровительством Екатерины де Медичи, Бернар Палис­
си сумел избежать гонений и уцелел во время бойни в Варфоломеевскую
Учёные эпохи Возрождения 125

ночь. Свои дни он, тем не менее, кончил в Бастилии. Король Генрих III,
науськиваемый лигистами, лично пришёл уговаривать Палисси отречь­
ся от его веры. «Друг мой, сторонники Гиза и мой народ заставили меня
против моей воли заключить вас в тюрьму. Если вы не обратитесь в ис­
тинную веру, вас завтра сожгут». «Сир, — гордо ответствовал несчаст­
ный горшечных дел мастер, — вы изволили сказать, что вам меня жаль.
Но и мне вас жаль, когда вы говорите, что вас заставили. Королей не за­
ставляют». Так в своём мрачном застенке умер гениальный труженик,
создавший первый музей естествознания, где были классифицированы
и снабжены этикетками «множество замечательных, а порой и чудовищ­
ных экспонатов, извлечённых из недр земли», мастер, который первым
во Франции ввёл публичное обучение основам химической технологии.

УЧЁНЫ Е ЭПО ХИ ВО ЗРО Ж ДЕН И Я

В Италии особенно блистали трое: Леонардо да Винчи, Джеронимо

Кардано, Джованни Батиста Порта.
Леонардо да ВИНЧИ (1452-1519) был одним из основных творцов
итальянского Возрождения. Известный прежде всего как художник, он
был величайшим гением XVI века. В высшей степени свободный от схо­
ластических догм, великий Винчи с удивительной прозорливостью и
непредвзято проницал привлекавшие его внимание вещи. Он первым
сочетал любовь к ничем не замутнённой истине с почитанием прекрас­
ного. Как и многие великие художники той эпохи, как Микеланджело,
Веронезе, Рафаэль, он живо интересовался анатомией, которой зани­
мался вместе с Делла Торре, внеся заметный вклад в технику рисунка и
оставив большое количество совершенных живописных изображений
обнажённых тел, где он с поразительным мастерством представлял че­
ловеческие мышцы в самых разнообразных ракурсах.
«За столетие до Галилея, — пишет Либри в своей «Истории матема­
тических наук в Италии», — Леонардо озарил светом своего критическо­
го ума все отрасли знания, привнёс наиболее верные, точные, наиболее
философичные приёмы для определения причин природных явлений.
Сбрасывая ярмо авторитета, ставя под сомнение оккультные представ-
126 Реформаторы и практики

ления, Леонардо провозгласил опыт единственным критерием истины и

никогда от этого не отступал».

Леонардо да Винчи интересовался всеми областями человеческой

деятельности. Точно так же его современника Джеронимо КАРДАНО
(1501-1576) (21) увлекали медицина, философия, математика, физика, хи­
мия, но, если первый привносил во всё, к чему прикасался, благородный
художнический гений и поэтический строй, произведения Кардано, ча­
сто плутавшего в лабиринтах каббалы, были абсолютно неудобоваримы.
Как и Леонардо, Кардано сделал вывод о первостепенной важности кис­
лорода для процесса горения, говоря о некоем газе, поддерживающем
огонь, который воспламеняет тела, служащие как бы местом приложе­
ния его силы.

Третий итальянский учёный Д ж ованни Батиста ПОРТА (1537—

1615) (21), такой же универсал, как Винчи и Кардано, известен пре­
жде всего переведённой на все европейские языки — такой она имела
успех — книги «Естественная магия». В ней, как и в «Кулинарном искус­
стве» и «Книге птицелова», неаполитанец с видимой охотой, но соблю­
дая осторожность, распространяется о приготовлении приворотных зе­
лий и ядов, которые ввели в моду Борджиа и иже с ними, пусть не столь
печально известные, но не менее жестокие и алчные. Вместе с Парацель-
сом Порта вводил в обиход представление о сигнатурах — учение, по­
лучившее название фитогномонии, постулировало наличие связи меж­
ду формой растений и некоторых органов человеческого тела, которые,
собственно, и излечивались от болезней этими самыми растениями. Эта
теория была впоследствии взята на вооружение гомеопатами.
Этому учёному приписывают изобретение оптического телеграфа,
а также изрядное количество алхимических трудов, в которые были
вкраплены некоторые астрологические и многие оккультные понятия.
При высочайшем покровительстве кардинала Эсте он внёс значитель­
ный вклад в основание первой научной академии — Академии тайн.
Особый интерес Порта проявлял к технике производства эмалирован­
ных и стеклянных изделий, которое он описывал весьма точно, часто,
однако, злоупотребляя излишними подробностями.
 НЕКОТОРЫЕ ИЗ АЛХИМИКОВ XVI ВЕКА

В XVI веке алхимиков было видимо-невидимо. Взяв в качестве од­

ного из них гасконца Д ионисия ЗА Х А РИ Я (1510-1556) (16), известного
также под именем Зокера, или Дионисия Закарисаса, автора «Книжицы
об истинной натурфилософии металлов», Луи Фигье подробно поведал
о его злоключениях.
Молодой Дионисий, будучи благородных кровей, начатки образо­
вания получил в Бордо, в Коллеже искусств. Местный университет не
пользовался тогда хорошей репутацией. Рабле рассказывает, что Панта­
грюэль, посетив столицу Гиени, «занятий особых там не обнаружил, всё
по шаблону, переливание из пустого в порожнее». Как и везде, и даже
похлеще, чем везде, школяры устраивали свои дурацкие выходки, «вели
себя как последние животные, вламывались к женщинам, носились
по улицам, как разъярённые кабаны, как обезумевшие быки, отрав­
ляя воздух смрадом», к величайшему негодованию добропорядочных
горожан. Считалось также хорошим тоном щеголять знанием герме­
тических азов. Поддавшись моде, юный Захарий в ущерб квадривию
увлёкся сбором чудодейственных рецептов и насобирал их толстую те­
традь. Но он не смог сразу в своих печах опробовать рецепты королевы
Наваррской, кардинала де Турнона или кардинала лотарингского, из-за
того что в 1528 году Гиень посетила чума со своим неизменным спут­
ником — голодом. Спасаясь от неё, студент Захарий на пару со своим
наставником-адептом направился в знаменитую юридическую школу
при университете в Тулузе, городе Афины Паллады. Снова сошлёмся
128 Некоторые из алхимиков XVI века

на Пантагрюэля: жизнь, по его словам, в городе Климентия Исавра была

привольная, школяры учились мастерски танцевать, фехтовать двумя
руками, а в дни всеобщего разгула поджаривали университетских пре­
подавателей как «копчёную селёдку». Потолкавшись среди своих со­
учеников — испанцев и англичан — Захарий вернулся к дорогому его
сердцу атанору. То было замечательное время упорного труда, но нена­
сытная печь пожирала последние экю, которые якобы шли, как полагала
семья, на обучение будущего законоведа. Два неофита отдавались рабо­
те с таким рвением, что злополучный наставник умер прямо на рабочем
месте, изнурённый философским огнём. Пыл Дионисия от этого ничуть
не угас. Вот только в герметическую печь утекли все его деньги, да и се­
мейное состояние обратилось в пар. От чудодейственных рецептов не
было никакой пользы, с таким трудом полученный проекционный по­
рошок таковым не оказался, и вместо умножения драгоценных метал­
лов, получения почти неограниченного количества чистого золота или
серебра для тестонов, серебра калёного — сплошные неудачи и горькое
разочарование. «Драгоценного металла больше не становилось, а вот
ливры таяли на глазах», — с горечью констатировал Захарий. Поиски
Камня ни к чему не приводили.
От очередной эпидемии чумы Захарий укрылся в Каоре вместе с
другими тулузскими герметиками, среди которых был один богатый аб­
бат, знавший рецепт, который заключался в растворении золота в спир­
те. Целый год они раз за разом перегоняли, ректифицировали, варили,
но золото не желало растворяться, что сегодня никого бы не удивило.
Аббата, уверенного в действенности рецепта, бесценного дара одного
выдающегося адепта, римлянина из свиты арманьякского кардинала,
это крайне озадачило. Вера простодушного священнослужителя в вол­
шебное средство была столь непоколебима, что он велел монахам своей
обители как можно быстрее расплавить большой монастырский свин­
цовый сосуд для хранения воды, чтобы, приехав, он мог трансмутиро-
вать свинец в золото. Неудача при воспроизведении рецепта избавила
братию монастыря от этой нелепой идеи. Странствующими алхимика­
ми двинулись двое сыновей Гермеса короткими переходами в столицу,
где они сошлись с многочисленными единомышленниками, облюбо­
вавшими паперть собора Нотр-Дам-ля-Гранд (19). Там они предавались
«беседам о делах давно минувших дней». Каждый специализировался
Некоторые из алхимиков XVI века 129

на какой-нибудь из областей Великого Искусства, работал над тинкту­

рой металлов по-своему — путём проекции, цементации, диссолюции,
долгих варок, «собирания эфирного масла» или даже путём «экстрак­
ции меркурия металлов и его фиксации». Успехом подобные мероприя­
тия заканчивались редко, результаты сплошь и рядом разочаровывали.
Одни говорили: «Если бы мы могли начать всё сначала, мы бы преуспели
больше». Другие: «Если бы наш медный сосуд выдержал, для нас было
бы хуже». Третьи: «Если бы наш медный сосуд был круглый и плотно
закрыт, мы бы фиксировали меркурий с помощью луны, никто тогда не
смог бы ославить или оговорить нас».
Новый опыт, на который Захарий решился вместе с одним греком,
утверждавшим, что он может превратить отлитую в виде гвоздей кино­
варь в чистое серебро, оказался губительным для финансового положе­
ния несчаст ного Захария, и так уже обременённого долгами, но, так как
опыт наделал много шума, пилюлю слегка подсластило удовлетворён­
ное тщеславие. «Париж бурлит, — хвастал Захарий, — к Новому году не
осталось ни одного отпрыска из благородного семейства, подвизавше­
гося в науках, который не знал бы или не слышал разговоров о гвоздях
из киновари. Так через какое-то время стали говорить о медных шарах,
внутри которых с помощью луны мы фиксировали меркурий».
Дела по-прежнему шли из рук вон плохо, когда аббат, вернувшийся
наконец к своим монахам, дал знать Захарию о настоятельном желании
короля Наварры Генриха II видеть его у себя в По, дабы он попытался
поправить его денежные дела. Привлечённый сказочным гонораром в
четыре тысячи экю, благородных кровей суфлёр не заставил себя долго
ждать и по приезде тут же засучил рукава. Поиздержавшийся король
проявлял нетерпение, желая поскорее лицезреть воочию золотой при­
быток, но результатов всё не было, что неудивительно. Раздражённый
король в довольно грубой форме выпроводил мастера вон, а когда тот
потребовал заслуженную, как ему казалось, мзду, отрезал: «Конфиска­
ция, тюрьма или ещё что-нибудь в этом роде — вот что вы заслужили, и
я охотно вам это устрою».
Философ поспешил покинуть негостеприимного владыку. Но на
обратном пути провидение послало ему монаха, приверженца учения
Гермеса, который без обиняков заявил ему, что истинная мудрость об­
ретается исключительно в писаниях древних мудрецов. Для Захария
130 Некоторые из алхимиков XVI века

блеснул луч света, он порвал со всем, чему раньше поклонялся, и двинул

свои стопы в Париж, к великому возмущению аббата, отказавшегося
разделять столь причудливые заблуждения и покидать «Рим на берегах
Гаронны». Едва ли не в первый день после приезда Дионисий приобрёл
за немалые деньги некоторые из старинных трудов, которые упоминал
знакомый монах: «Славный Тревизан», «Жалоба природы», сочинения
Раймунда Луллия, «Собрание философов» и некоторые другие произ­
ведения знаменитых «извлекателей квинтэссенции». У него ушло почти
два года на чтение этих трудов, он желал «добраться до самой сути». Вме­
сте с тем он посещал самых известных мастеров-алхимиков. Различия в
их подходах приводили его в замешательство. «Один, — свидетельству­
ет Дионисий, — работал только с золотом, другой сочетал золото и мер-
курий, кто-то примешивал ещё свинец, который он называл звучащим,
и помещал в реторту вместе с живым серебром, ещё кто-то превращал
металлы в «живое серебро», сублимируя их вкупе с различными лекар­
ственными травами. Были и такие, кто работал с искусственным чёрным
атраментумом1, который, как они считали, и есть та истинная материя,
какую использовал Раймунд Луллий в качестве исходного материала
для Великого Делания. Один проводил опыты в одном перегонном ап­
парате, другой — в нескольких и разных глиняных сосудах, делали пе­
регонные аппараты из бронзы, меди, свинца, серебра и даже из золота.
Для варки на огне кто-то предпочитал крупные угли, кто-то — дрова,
виноградные листья, прибегали к солнечному теплу, водяной бане». За­
харий не отваживается заключить, что при любом способе результат
неизменно оказывался отрицательным. Ещё один год потребовался ему,
чтобы создать свой собственный метод, исходя из «Розария» Арнольда
из Виллановы, «Завещания» и «Нового завещания» Раймунда Луллия.
Претворять в жизнь плоды своих долгих размышлений гасконец опять
прибыл в Тулузу. Несмотря на очередную эпидемию чумы, в который
уже раз косившую горожан, Захарий не отходил от атанора, лихорадоч­
но ожидая во время своих бесконечных бодрствований, когда наконец
один за другим начнут появляться цвета Делания, столь любезно опи-

' «Это чёрная земля, издающая при горении сероподобный запах. Чёрный
цвет его при обжиге переходит в устойчивый красный». С химической точки зрения
атраментум — смесь сульфатов меди и железа. См.: Альберт Великий. Малый алхи­
мический свод // Знание за пределами науки. М.: Республика, 1996.
Некоторые из алхимиков XVI века 131

санные старыми мастерами. И вот в 1550 году на Пасху Захарию удалось

провести Магистерий, он превратил «живое серебро» в чистое золото,
«благодаря Бога за то, что Он просветил его Духом Святым, дабы он мог
трудиться дальше во славу Божью». Как человек благородный, Диони­
сий захотел было поделиться радостью со «старым другом» аббатом и
монахом-философом, чьи советы так ему помогли. Но оба они — увы! —
отошли уже в мир иной и не могли разделить с Захарием его триумфа.
Прекрасный свинцовый сосуд исчез в тигле непоседы-алхимика, чьи
учёные сумасбродства оставили после себя горький осадок, особенно у
не в меру доверчивого брата, заведовавшего монастырским хозяйством.
Желая ещё больше усовершенствовать своё мастерство, Захарий,
несмотря на сетования возможных наследников, растратил то скудное
состояние, которое у него осталось после всех превратностей, выпавших
на его долю, после чего отправился за границу, чтобы там упражнять­
ся в своём волшебном искусстве. Он «едва сводил концы с концами», —
вещь странная для столь изощрённого делателя золота. На свою беду,
в Лозанне он поддался прелестям миловидной швейцарки. Алхимики
тоже люди, и у них есть свои слабости. Изменив клятве посвящённого
и перенеся на прекрасную подругу ту бесконечную любовь, которую до
тех пор он питал лишь к печам, Захарий поехал в Кёльн, опрометчиво
взяв в попутчики кузена своей ненаглядной дамы. Кончилось всё куда
как плохо: во время ссоры кузен задушил философа и, забрав женщину
и немногие оставшиеся деньги, ретировался. И оба как в воду канули.
Вместо надгробной речи Мардохей де Дель сочинил длинное и путаное
герметическое стихотворение, где он восхвалял талант мастера и опла­
кивал печальную участь обманутого мужа.
Не без оснований Фигье (18) выбрал этот персонаж в качестве ти­
пичного алхимика. Не счесть было тех, кто, слепо веруя утверждениям
Арнольда из Виллановы и Луллия, надеялись обрести в их гримуарах
путь к успешному Деланию. С тем же неиссякаемым терпением, с тем же
непоколебимым упорством масса увлечённых своим делом искателей
претерпевали такие же невзгоды, что и наш герой, а вдобавок нередко
попадали в застенки инквизиции, на чьих воротах можно было начер­
тать слишком хорошо всем известную надпись, как на вратах Дантова
ада: «Lasciate ogni speranza» («Оставь надежду всяк сюда входящий»), так
как путь оттуда, как правило, был один — на плаху.
132 Некоторые из алхимиков XVI века

Из многочисленных алхимиков, чьи имена сохранила история,

упомянем ещё Блеза де ВИЖ ЕНЕРА (1527-1596), секретаря Баярда,
открывшего бензойную кислоту, автора «Трактата об огне и соли», и
неверского адвоката Клавеса, по прозванью Дюлко, чьи «Рассуждения
об аргиропеи и хризопеи» (искусстве получать серебро и золото) сни­
скали определённый успех. Николя Барно обнаружил на могильной
плите описание великой герметической тайны, но мрачное происхож­
дение его находки принудило его, без сомнения, держать язык за зуба­
ми. Вслед за аббатом Вико мы вторгаемся в область возвышенного, в
область герметической поэзии. Этот почтенный священнослужитель
не только переложил на стихи замечательные открытия сира де Гро-
спарми (Вико был наставником его сына), но и сочинил «Книгу свя­
щенника Вико», которую следовало «показывать лишь совершенным
философам, людям с благими намерениями, на ослушника же обру­
шится гнев Божий, и познает он страдания и муки вечные». Аббата на
написание этого сочинения, судя по всему, вдохновили маны Николя
Фламеля. Кроме того, с оглядкой на Овидия он пишет алхимическую
поэму, отрывки из которой показывают невысокое качество литерату­
ры подобного рода:

Потом явился чёрный Сатурн,

Но его лишил царства Юпитер,
К которому влечёт Луну.
Так же хороша Венера.
Она есть бронза, о большем умолчу,
Лишь скажу о Марсе, накрывшем её.
Железом освятил он смертоносный век.
Потом придёт черёд Солнцу,
И оно возродится вновь.

Покинув этого выдумщика и его «поэтическую философию», об­

ратимся к Н иколя ГИБЕРУ, лотарингскому врачу и большому эрудиту,
который занимался алхимией, пользуясь покровительством кардинала
Гранвеллы1, вице-короля обеих Сицилий. Переводчик Парацельса, друг

1 Испанский прелат и политический деятель (1517-1586). Уже в 23 года стал

Некоторые из алхимиков XVI века 133

делла Порты, надзиратель за аптеками в папском государстве при Григо­

рии XIII, но прежде всего учёный, славившийся непредвзятостью суж­
дений, Гибер по результатам своих исследований коренным образом из­
менил свои взгляды, издав сочинение, в котором доказывал тщетность
герметических теорий и намекал на то, что гоняться за столь опасными
химерами — самый быстрый и верный способ обзавестись койкой в су­
масшедшем доме.

Соломон ТРИСМ ОЗИН — бесспорно, самый авторитетный автор,

писавший о методах омоложения, — открыл жидкость, возвращающую
юность, с помощью которой он брался превратить самую морщини­
стую из матрон в девочку-подростка. Его книга Splendor solis' пользо­
валась определённым успехом. В те же годе многие немецкие священ­
нослужители пытались совместить алхимию с богословием, а видный
оккультист Корнелий Агриппа увлёкся хитросплетениями каббалисти­
ческой магии. Саксонец Генрих КУНРАТ (21) (1560-1605), астролог, как
и Освальд Кроллий, сторонник теории сигнатур, в своём «Амфитеатре
вечной мудрости» проводил своеобразную параллель между Философ­
ским камнем и Иисусом Христом. Врач из Болоньи Фьоравенти оставил
потомкам лишь один бальзам, значившийся ещё в «Кодексе», испанскую
же школу представлял, по сути, один Коравантес — рыцари святой гер-
мандады явно превосходили своих коллег из других стран.
Перечень алхимиков, счастливо избежавших неприятностей, весь­
ма велик. Но ещё более велик был бы перечень тех адептов — если бы
была возможность такой составить, — кто закончил свои дни на мокрой
тюремной соломе или умер насильственной смертью, став жертвой алч­
ных властителей и даже своих коллег или доверенных лиц.
Именно так Себастьяна Зибенфройнда убил Турнейсер, а жителя
Вены Монтеснайдерса — капуцин Марк Брагадин, кому неправедно до­
бытая толика проекционного порошка вышла боком. Он самонадеянно

епископом. Ближайший советник Карла V, а после того, как тот отрёкся от престо­
ла, — правительницы Нидерландов Маргариты Пармской. Боролся с протестантами,
пытался ввести в Нидерландах инквизицию. Содействовал завоеванию Португалии.
Был назначен вице-королём Неаполя. Покровительствовал учёным и художникам,
оставил богатую библиотеку.
1 «Сияние солнца» {лат.).
134 Некоторые из алхимиков XVI века

взялся за Делание, но потерпел неудачу — в итоге в 1590 году его обез­

главили в Мюнхене.
На совести герцога Фридриха Вюртембергского множество послан­
ных им на плаху несчастных безобидных философов, а на совести Юлия
Брауншвейгского ужасная казнь Марии Циглерин, которую он, как свя­
того Лаврентия, заживо сжёг в железной клетке. В ней он ещё топил в
реке других несчастных.
Эдварду Келли, нечистому на руку нотариусу, пришлось спасать­
ся бегством, чтобы ему, по обычаю, не отрезали уши. Во время своих
скитаний он нашёл рецепт приготовления Камня в одной книжонке, из­
влечённой из епископской гробницы, где он также обнаружил шарик из
слоновой кости с щепоткой драгоценного порошка. Вместе с суфлёром
Джоном Ди, астрологом королевы Елизаветы Английской, он явился
к германскому императору Максимилияну, но чудодейственный епи­
скопский рецепт не сработал. Джон Ди, испугавшись властительного
гнева, поспешил укрыться на Британских островах, а брошенный в за­
стенок горемыка Келли, попытался было бежать, но сломал ногу и тра­
гически погиб.
Сетон, по прозванью Космополит, странствующий алхимик, чьи
писания, опубликованные его учеником Сендивогием, стали частью
герметической классики, провёл большое количество алхимических
опытов в Голландии, Базеле, позже в Саксонии.
Подобно многим другим адептам, мистикам, визионерам, он из­
брал для себя бескорыстное служение, и его единственной целью было
обратить неверующих своими успешными экспериментами, ревниво
оберегая при этом саму тайну. На его беду во время исполнения столь
суровой миссии Сетона настигла стрела Купидона. Он похитил прелест­
ную дочь одного мюнхенского мещанина, девицу лёгкого поведения, как
утверждали недоброжелатели, и рядом с ней быстро потерял вкус к гер­
метическим радостям. Но саксонский курфюрст оказался глух к этой
идиллии — малое количество Камня его не удовлетворяло, он желал
узнать саму тайну превращения. Сетон, однако, храня непоколебимую
верность клятве адепта, упрямо не соглашался эту тайну выдать. Тогда
одна за другой последовали тягчайшие пытки, в ход пошли дыба, кнут,
розги, кол, расплавленный свинец, каменный мешок — ничто, впрочем,
не помогало. Сломанные руки-ноги не поколебали решимости Космо-
Некоторые из алхимиков XVI века 135

полита, и он был нем как рыба. Подкупив тюремщиков, Сендивогий

устроил своему наставнику побег, надеясь, что за такую службу тот по­
делится с ним своим удивительным секретом, однако Космополит уже
дышал на ладан. Вскоре от полученных увечий он скончался (в 1604
году), оставив ученику немного порошка, но унеся в могилу свою тай­
ну. История Александра Сетона представляет особый интерес не только
потому, что она сохранила множество достойных доверия свидетельств
об успешных проекциях, но и потому, что она проливает новый свет на
пылких ревнителей Гермесовой славы, распространявших по городам и
весям традиционное алхимическое учение, не считаясь с опасностями и,
если нужно, стоически встречая смерть, так и не выдав высокой тайны,
хранить которую они клятвенно обещали.
В XVI веке мы присутствуем при настоящем возрождении агроно­
мической науки. Мавр из Севильи Ибн-эль-Ауам написал «Книгу наба­
тейского земледелия», правда, лишь у Альберта Великого мы находим
учение об удобрениях, заслуги в разработке которого он по праву делит
с другим доминиканцем, Винсентом из Бове.
Затем последовал «Театр земледелия» Оливье де Серреса, а Бернар
Палисси, живо интересовавшийся всем, что касалось возделывания
земли, привёл результаты своих скрупулёзных наблюдений в «Действи­
тельном способе для жителей Франции приумножить и увеличить своё
достояние» (1564). Горько сожалея о том, что из-за невежества земле­
дельцев «земля зачастую рождает раньше времени», великий гончар вы­
сказал мысль, сегодня общепринятую, что при каждом урожае растения
уносят из почвы часть полезных элементов и нужно периодически их
восполнять, внося в разумных пределах навоз и мергель. Можно сказать,
что гениальный Бернар Палисси стоял у истоков агрономической науки.
Он внёс огромный вклад в сельскохозяйственную практику, в частности
в хлебопашество и скотоводство, — для Франции два источника ж из­
ни, воспетые Сюлли. Можно лишь сожалеть, что его сочинения, столь
яркие и в то же время написанные доступным языком, несправедливо
преданы забвению и, по существу, незнакомы сегодня французам, кото­
рые могли бы почерпнуть в них много возвышенного и полезного.
Но если земледелие всё же прогрессировало достаточно медленно,
этого нельзя сказать о печально известной индустрии ядов, чей ужа­
сающий взлёт пришёлся в Италии на эпоху Возрождения. Вспомним
136 Некоторые из алхимиков XVI века

Борджиа — Чезаре, чьим секретарём был Макиавелли, и Папу Алексан­

дра VI, чьи дьявольские козни строились нередко на быстром или отло­
женном действии acqua toffana или cantarella, слюны борова, которого
подвешивали головой вниз и засекали до смерти, предварительно, веро­
ятно, напичкав мышьяком. С Екатериной Медичи мода на яды перебра­
лась из Италии во Францию. Её парфюмер Рене Флорентиец держал ла­
вочку на мосту Сен-Мишель. Е1родавал он, конечно, и безобидные мази,
но основную долю продаж составляли разного рода отравы и перчат­
ки с ядовитым покрытием. Украдкой просачивались сюда постоянные
клиенты, не гнушались заглядывать и прекрасные дамы из приличного
общества, желавшие незаметно избавиться от надоевшего любовника, а
чаще от постылого мужа. Эти тёмные дела не прошли мимо доброде­
тельного Амбруаза Паре, метавшего громы и молнии против сеявших
смерть торгашей и возмущавшегося тем, что «яды изобретены ухищре­
ниями и злоумышлением негодяев парфюмеров», которые оставались
безнаказанными благодаря покровительству высокопоставленных со­
общников, чем они открыто хвастались. Екатерину Медичи, которую
окружали подозрительные личности вроде колдуна-парфюмера Рене
Бьянко и астролога Козимо Руджери, обвиняли — возможно, неспра­
ведливо — во множестве отравлений, в частности в отравлении Ж ан­
ны дАльбре, королевы Наваррской. Правду об этой тёмной истории мы,
конечно, никогда не узнаем, но бойни в Васи и в Варфоломеевскую ночь,
когда Моревелли удачно заменили обоих флорентийцев, окончательно
подтвердили скверную репутацию Екатерины, женщины хладнокров­
ной и коварной, безумно падкой на всё сверхъестественное, особенно
на столь дорогую для Порты «натуральную магию», основанную на ши­
роком использовании приворотных зелий, а ещё чаще обыкновенных
ядов. Таковы были забавы властительных господ, которые не премину­
ли бросить тень, пусть и малую, на удивительную и блестящую эпоху.
Таинственной также представляется инициатическая организация
Розы и Креста, основанная легендарным Христианом Розенкрейцем,
умершим, по некоторым данным, в 1484 году. Эта алхимическая школа
взяла в качестве своего символа розу, которая представляла Великое Де­
лание у Авраама Еврея, сопряжённую с религиозной эмблемой — кре­
стом. Братья-розенкрейцеры владели страшными тайнами, прибегали
к телепатии, исцеляли больных и постоянно подогревали любопыт-
Некоторые из алхимиков XVI века 137

ство толпы, всегда жаждущей чудес. Жаркие ожесточённые споры воз­

никали по поводу этого братства. Никто, однако, не знал, какие у него
цели, какой устав и какие люди туда входили. Между тем в Голландии
и Германии нескольких несчастных, якобы розенкрейцеров, повесили,
а нескольких приговорили к галерам. В 1615 году некий аноним издал
в Касселе брошюру о «знаменитом братстве» Розы и Креста и ещё одну
о «всеобщей реформе всего мира», довольно обширную программу для
столь скромной по объёму книги. Авторство приписывали профессору
Тюбингенского университета Иоганну Валентину Андреэ. Он также на­
писал «Химическую свадьбу Христиана Розенкрейца» (2), где он между
прочим заявляет, что негоже бросать жемчуг свиньям и устилать роза­
ми ослиную подстилку. Одним книга представлялась язвительной са­
тирой, другим — откровением выдающегося представителя розенкрей­
церского движения. Философы, практикующие алхимики, каббалисты
склонялись кто к одной, кто к другой точке зрения, но толком никто
ничего не знал. Неудивительно, что мнения на этот счёт расходились,
и апологетический трактат Роберта Фладда, отстаивавшего безупреч­
ную репутацию общества Розы и Креста, убедил лишь тех, кто сам так
думал. Всеобщее изумление достигло апогея, когда в один прекрасный
день в листовках на стенах парижане прочли, что братья-розенкрейце­
ры, хранители вечной мудрости, проводят свои сходки не где-нибудь, а
в египетских пирамидах. Впрочем, нет ничего неправдоподобного в том,
что алхимики могли объединяться в некое международное сообщество,
в лоне которого при полном соблюдении тайны они предавались сво­
им герметическим занятиям, меж тем как снаружи ломали копья их за­
щитники и хулители. Ничто, по-видимому, не омрачало спокойствия, в
котором пребывали посвящённые, составлявшие большую часть этой
неведомой организации.
Недавние достижения в области химии вскоре отразились и на
фармацевтике, нормы и правила для которой уже ввели в Германии и
Италии. Во Франции инициатором подобных изменений стал прежде
всего Генрих III, а потом Генрих IV. Развивший кипучую деятельность
Парацельс создал совершенно новую фармакопею, с презрением отвер­
гнув всякого рода смеси на основе змеиного жира и лягушачьей икры.
Справедливости ради, для реабилитации столь почтенных снадобий
следует сказать, что недавно полученный препарат из высушенных и ру-
138 Некоторые из алхимиков XVI века

бленых жаб поистине творит чудеса. Рецепты врачей-спагириков взба­

ламутили тихую заводь мысливших старыми категориями аптекарей, и
постепенно те принялись изготавливать всё более и более сложные ле­
карства. Парацельс сделал из них химиков.
Кто был первым преподавателем химии? Тут мнения расходятся.
Арнольд из Виллановы и Парацельс преподавали химию, но, судя по
всему, чисто медицинскую. Многие приписывали эту честь Бернару Па-
лисси, другие, считая Палисси сугубым практиком, отдавали предпо­
чтение Николя Лефевру. Впрочем, надо отдать должное создателю «про­
стых терракотовых ваз»: в качестве подспорья для обучения он основал
первый музей естествознания, первую коллекцию, соответствующим
образом классифицированную и снабжённую надписями, — новшество
в высшей степени полезное.
Рядом со ставшим впоследствии знаменитым домом, который
Жиль Гобелен прославил своей «ярко-красной краской», на берегу Бьев-
ры учёные собирались в саду приора Жака Гоорри или в саду матема­
тика Ля Бросса для бесед или опытов. Одним из самых усердных слыл
Амбруаз Паре. Вскоре, в 1626 году в предместье Сен-Виктор разбили Ко­
ролевский сад, но химии там стали обучать много позже.
Алхимия же давно приобрела окончательный вид, обзавелась не­
преложными догмами, обрела жёсткий каркас, стала чем-то вроде тай­
ной религии со своими верующими, жрецами, непререкаемыми авто­
ритетами и, увы, со своими мучениками.
Зародившаяся в Италии эпоха Возрождения стала естественным
продолжением Средневековья. Для неё характерно бурное развитие
методов наблюдения, критический дух, сбросивший удушающее ярмо
схоластики, победа платонизма над аристотелевским педантизмом, за
который Стагирит, впрочем, не может нести ответственность. Коперник,
показавший ошибочность почитавшейся долгое время системы Птоле­
мея, Тихо Браге, математики Виет1 и Кардано, анатом Андреас Везалий,
хирург Амбруаз Паре, учёные-практики Бернар Палисси и Агрикола,
агроном Оливье де Серрес, всеведущие Леонардо да Винчи и Пико дел-

1 Франсуа Вьет (Виет) — французский математик (1540-1605), основополож­

ник символической алгебры, упростил чтение алгебраических сочинений, введя но­
вую символику. По образованию и основной профессии — юрист.
Некоторые из алхимиков XVI века 139

ла Мирандола, неуёмный открыватель нового, химик Парацельс — все

они продолжали дело Альберта Великого, Роджера Бэкона, Арнольда из
Виллановы и предвосхищали пришествие Галилея, Кеплера, Декарта,
Мариотта, Ньютона, Лейбница, да, пожалуй, и Лавуазье.
Как правило, у поверхностного читателя в памяти о Средневековье
остаются лишь частные события, которые глубоко задевают его личные
убеждения, например казнь Мигеля Сервета (1553), — его заподозрили
в ереси, когда он осмелился изложить принцип циркуляции крови во
время богословских дискуссий. Спасаясь от преследования инквизи­
ции, он бежал в Женеву к Кальвину, нетерпимому ничуть не меньше
инквизиторов. Кальвин вскоре сжёг Сервета на костре вместе с его не­
честивой книгой. Такое было время, судить о котором несправедливо с
наших сегодняшних позиций. Несть числа было истеричкам, которые
хвастались, что они колдуньи. Судьи и обвиняемые искренне верили
в то, что они делали, а народ не знал пощады — он жил в постоянном
страхе перед колдунами и порчей, которую они наводили, мало того, его
нередко обманывали всякие шарлатаны и суфлёры. Публичная казнь на
центральной площади города принимала порой вид народного увесе­
ления. Среди всеобщего молчания один лишь Монтень возвысил голос,
чтобы осудить бессмысленные убийства ни в чём не повинных людей,
которых беспредельное человеческое легковерие упорно обвиняло в во­
ображаемой на самом деле способности вершить зло. «Мне кажется, что,
обрекая человека на сожжение заживо, мы придаём слишком высокую
цену своим догадкам», — меланхолично заметил старый мэр Бордо, из­
меняя на этот раз своей привычной осторожности.
От этой светозарной эпохи, когда новый импульс к развитию полу­
чили словесность, искусства и науки, в нашей памяти должна остаться
прежде всего свобода ума, который постепенно избавлялся от царивше­
го мрака, от вековых пут, от пользовавшихся авторитетом замшелых
догм и устремлялся к залитым солнцем вершинам на поиски новых
представлений об окружающем мире.
ПРОВОЗВЕСТНИКИ ХИМИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Lege, lege, relege, lavora, ora et invenies.

Liber mutus1

X V I I BEK

Страшная буря, поднятая Реформацией, улеглась, и научное и лите­

ратурное движение, которое так ярко заявило о себе в эпоху Возрожде­
ния, принесло свои удивительные плоды. Добил и так уже обессилев­
шую схоластику Фрэнсис Бэкон. Его «Рассуждение о методе», «Правила
для направления ума» привлекли к картезианству таких учёных, как
Спиноза, таких философов, как Мальбранш и Паскаль, таких проповед­
ников, как Фенелон и Боссюэ. Свои бессмертные произведения создава­
ли Шекспир, Мильтон, Сервантес, Лопе де Вега, Кальдерон, Лафонтен,
Буало, Лабрюйер, Корнель, Расин, Мольер. Везде появлялись учёные со­
общества: Академия естествоиспытателей во Флоренции (1657), Коро­
левское общество в Лондоне (1662), Академия наук во Франции (1666).
Кроме того, в 1626 году в Париже основали Королевский Зоологический
сад, а в 1672 году — Обсерваторию, — между прочим, на три года рань­
ше, чем в Гринвиче.

1 «Читай, читай, перечитывай, трудись, молись и обретёшь искомое». Немая

книга (лат.).
XVII век 141

Физика, математика, астрономия, восстановленные в правах после

окончательного признания экспериментального метода, переживали
невиданный бурный расцвет. Химия, отпочковавшаяся от всё более вы­
ходившей из моды алхимии, также двинулась семимильными шагами
по пути к прогрессу.

Ж ан-Батист ВАН ГЕЛЬМОНТ (14) (1577-1644) — первое звено в

цепи, соединявшей науку прошедшей эпохи с химией будущего.
Убеждённый последователь Парацельса, проникнутый его мисти­
цизмом, нередко входившим в конфликт с его собственной верой, этот
брюссельский врач вёл в своей лаборатории в Вилворде полную тайн
жизнь истинного сына Гермеса. Одни хвалили его за большую учёность
и бескорыстие, другие — враги и просто завистливые коллеги — доно­
сили на него инквизиции. Он же хотел одного — сохранить за собой
полную свободу заниматься теми явлениями, которые его живо интере­
совали. Предпочитая придворной суете суровую жизнь учёного-экпе-
риментатора, он не откликнулся на лестные приглашения кёльнского
курфюрста и даже германского императора Рудольфа II. Ван Гельмонт
(21), называвший себя «огненным философом», проводил герметические
опыты с несколькими гранами Камня, которые он получил от некоего
незнакомца. «В виде порошка Камень был шафранного цвета, тяжёлый
и блестящий, подобно битому стеклу».
Фигье оценивает эти опыты достаточно скептически. Он, однако,
отмечает, что их результат, который он объясняет ловким мошенни­
чеством со стороны неизвестного суфлёра, показался Ван Гельмонту
до того очевидным, что в память о столь необычайной алхимической
удаче он нарёк сына Меркурием. Этот Меркурий стал убеждённым
адептом, мало того, сам он обладал таким даром убеждать других, что
ему удалось обратить в герметизм Лейбница. И если изменить приро­
ду металлов он, по-видимому, не мог, то изменить чужое мнение был
в состоянии. Сыновняя почтительность молодого учёного Меркурия
проявилась по случаю смерти его знаменитого отца: в 1648 году он
опубликовал Hortus Medicinae («Сад медицины»), в котором он бла­
гоговейно собрал самые лучшие, самые значительные мысли своего
родителя, присовокупив к отцовскому букету несколько цветов своих
собственных. В этом сочинении Ван Гельмонт следом за Парацельсом в
142 Провозвестники химической револю ции

высокопарных выражениях восхвалял жизненный дух — архей. Пре­

возносил он и алькагест, универсальный растворитель, образец кото­
рого ему в виде особой любезности продемонстрировали, заключив в
небольшую колбу, сделанную, безусловно, из особо стойкого материа­
ла, который, как это ни удивительно, не поддавался действию всё рас­
творяющего агента.
На самом деле Ван Гельмонта ввела в заблуждение реакция едкой
щёлочи с кремнезёмом, приводящая к получению «жидкого стекла»,
которое сегодня называют более прозаично силикатом натрия или
калия. В этой жидкости можно сколько угодно осаждать кремнезём,
«насыщая» щёлочь неочищенной азотной кислотой. Именно в отно­
шении этой реакции впервые были введены термин и понятие «на­
сыщения».
Брюсселец высказывал свои особые суждения также касательно
элементов. Воздух и воду он считал «изначальными элементами», так
как они не могут превращаться друг в друга, земля произошла из воды,
а огонь и вовсе не элемент. Наблюдая за ростом растения, он ошибочно
заключил, что увеличение его веса и объёма обусловлено одной только
водой, но при этом в своих опытах он стал использовать весы, чем впол­
не заслужил добрую о себе славу.
Ещё одно из его утверждений, в своё время приводившее в заме­
шательство, заключалось в том, что металлы, растворённые в азотной
кислоте, продолжают, пусть и невидимые, существовать в растворе, —
считалось, что они разрушаются. Так, металл в растворе сульфата меди
вновь обозначает себя, когда в раствор помещают железную пластинку.
Однако основная и самая реальная заслуга химика из Вилворде, по­
служившая началом отсчёта для «пневматической химии», — открытие
газов как таковых. Уголь и вообще вещества, которые не разлагаются
в воде, — утверждал он, — при горении выделяют некий «лесной дух».
Вновь прибегнув к весам, экспериментатор определил, что при сжи­
гании шестидесяти двух фунтов древесного угля (из дуба) образуется
лишь небольшое количество пепла, всё остальное выделяется в виде
этого самого лесного духа. Дух, до того неизвестный, не мог содержаться
в посуде, не мог быть переведён в какие-либо видимые соединения, его
следовало назвать новым словом: так появилось понятие «газ». Отметим,
что в ту пору ещё не знали, как собирать и переносить из сосуда в сосуд
XVII век 143

газообразные продукты. Это удалось сделать лишь в начале XVIII века

Мойтрелю д’Элеману и Этьену Алю, что лишний раз доказывает, сколь
удручающе медленна поступь прогресса.
Именно «лесной газ» образуется при некоторых процессах фермен­
тации (при получении вина и хлеба), которые, как считал Ван Гельмонт,
«лежат в основе трансмутации, разделяющей вещества на мельчайшие
атомы». Далее спагирик доказал, что при сжигании угля и при действии
на «раковый панцирь» (карбонат кальция) кислоты (уксуса), а также при
испарениях в пользовавшихся дурной славой пещерах Неаполя и Руайа
и тех, что вызывали удушье у многих виноделов около бродильных ча­
нов, выделяется один и тот же газ. Ван Гельмонт чётко отличал горючие
газы от негорючих и заявлял, что раз природа не терпит пустоты, то, как
только пустота образуется, она тут же заполняется.
«Солевой газ», который сперва называли муриатной, а позже хлори­
стоводородной кислотой, полученный при действии сильной кислоты на
морскую соль, поначалу привёл Ван Гельмонта в недоумение потому, ве­
роятно, что из-за него вдребезги разбилось множество перегонных кубов.
Сегодня глупо ставить Ван Гельмонту в пику то, что, перегоняя
продукты разложения дерева и получив жидкость, он заключил, что
пресловутый «лесной газ» есть просто-напросто вода, только в изме­
нённой форме. Подобная ошибка вполне извинительна для человека,
который, вне всякого сомнения, заложил фундамент пневматической
химии и который, вероятно, ещё до Галилея изобрёл термометр, тонкую
стеклянную трубку с шариком на конце, где уровень воды менялся в за­
висимости от окружающей температуры.
У Ван Гельмонта были пылкие восхвалители и яростные хулители.
Ж.-Б. Дюма в своих «Уроках химической философии» даже не удостоил
столь непростой персонаж вниманием, перенеся всю свою симпатию на
Николя Лефевра, личность вполне посредственную. Создатель химии
газов вряд ли заслуживает пренебрежительного замалчивания, и исто­
рики, учёные наших дней по достоинству, наконец, оценили его насле­
дие (14).

Ж ан РЕЙ. Среди химиков, к которым потомки были особенно не­

благодарны, в первую очередь можно назвать скромного деревенского
врача Жана Рея (1583-1645), практиковавшего в Перигоре.
144 Провозвестники химической револю ции

Знаменитый Пьер Дюгем1 (16) по праву считал его одним из

действительных и одним из первых основателей современной хи­
мии. Сведениями о самобытной фигуре этого удивительного ф ран­
цузского учёного мы во многом обязаны высокоэрудированному
медику Андре Вульгру (33). Да простит меня читатель, если я посвя­
щу ещё несколько строк простому сельскому врачу, ведь слишком
многие мои современники равнодушны к своим предш ественни­
кам, составившим честь и гордость нашей страны. Немало людей,
думая лишь о себе, обращаются к свету, идущему из глубины ве­
ков, сегодня, увы, угасающему, не задумываясь о том, кто его зажёг.
Справедливости ради следует извлечь из забвения славные имена
деятелей прошлого.
Уроженец Бюг-ан-Перигора, городка на полпути между Бержера­
ком и Сарла, Жан Рей, поначалу магистр искусств в академии Монтоба-
на, прошёл курс медицинских наук в Монпелье, где, облечённый дове­
рием товарищей, выполнял также функции члена студенческого совета.
20 июля 1609 года он успешно сдал экзамен на докторскую степень.
Рей-старший, сьер де ля Перрутас, по-видимому, владел кузницей
близ Мозан-Мирмона, в местечке под названием Форж-Нёв.
Жан Рей, конечно же, слушал лекции новых химиков, обретших
пристанище у себя в alma mater в Монпелье, где они излагали свои но­
ваторские взгляды, которые и сегодня, случись вдруг такое, сочли бы
передовыми. Направляясь к своим больным на своенравном муле, мед­
ленно трусящем на суровом фоне Везерских ущелий, молодой врач мог
вдосталь перебирать в памяти события той весёлой поры, когда усерд­
ным школяром он выслушивал университетских светил, вещавших ех
cathedra о догмах великих отцов химической церкви и, разумеется, Гебе-
ра, «величайшего из великих».
«Во время трансмутации, — заявлял Джабар-ал-Куфи (Гебер), —
свинец не сохраняет свой вес, вес у него становится другой, и это проис­
ходит в результате Магистерия». «Юпитер (олово) также увеличивается
в весе в результате Магистерия».

1 Французский физик (1861-1916), математик, философ и историк науки. Ос­

новные его работы касались гидродинамики, теории упругости и классической тер­
модинамики. Положительно оценивал роль Средневековья в общем процессе разви­
тия естествознания. Член Парижской академии наук.
XVII век 145

Эк из Зульцбаха, Цезальпин, Кардано, Либавий, Гомерий Поппий

и многие другие экспериментаторы тоже отмечали, что после обжига
некоторые металлы поразительным образом прибавляют в весе — явле­
ние, оставшееся без должного объяснения.
Так обстояло дело, когда Рей получил от своего друга Брёна, апте­
каря в Бержераке и «знаменитого химика», письмо следующего содер­
жания:
«Вознамерившись на днях совершить обжиг олова, я взвесил два
фунта шесть унций самого чистого английского олова, поместил его в
железный сосуд, закреплённый на открытой печи, и на большом огне
постоянно перемешивал его, ничего не добавляя, и через шесть часов
получил белейшую массу. Я взвесил её, чтобы определить потерю в весе,
и оказалось, что она тянет на два фунта тринадцать унций. Я был озада­
чен и не понимал, откуда взялись лишние семь унций. Обращаюсь к вам
с превеликой просьбой выяснить причину столь редкостного явления и
не счесть за труд просветить меня, отчего так произошло».
Сие любезное предложение ввергло Рея в глубочайшее смущение, и
он тут же принялся за поиски удовлетворительного решения этой лю­
бопытной задачи. Кардано, пытаясь объяснить аналогичное явление,
ссылался на то, что «небесная теплота», что-то вроде души металла, от­
правлялась на небеса, откуда она изначально явилась в этот мир. Тог­
да и впрямь думали, что по истечении души из тела труп тяжелеет, ибо
теряет эту легчайшую субстанцию, и что подобное же утяжеление есть
логическое следствие обжига, приводящего к смерти металла.
Рей считал такое объяснение наивным и ещё более наивным мне­
ние Жюля-Сезара Скалигера, который приписывал прибавку в весе ис­
чезновению «лёгкого воздуха», сжигаемого при прокаливании, а также
мнение Цезальпина, связывавшего увеличение веса с тем, что в окиси,
которую он называл «известью», накапливается летучая зола.
После нескольких опытов и последующих глубоких размышлений
Жан Рей окончательно утвердился в мысли, что единственная причина
«лишних семи унций», неизвестно откуда взявшихся, но вполне реаль­
ных, которые обнаружил бержеракский аптекарь, — воздух. Более того,
Рей отметил, что вес увеличивается до определённой величины, всегда
одной и той же для данного металла, и эта величина достигается, когда
весь металл обращается в «известь» (окись).
146 Провозвестники химической револю ции

В своём «Прямом ответе на вопрос, почему олово и свинец при

прокаливании прибавляют в весе» Рей писал: «На сие подкреплённое
доказательствами вопрошание возглашаю и со всей ответственностью
заявляю, что вес возрастает по причине воздуха, который в сосуде сгу­
стился, потяжелел и перестал прилипать из-за сильного и продолжи­
тельного жара печи. Сей воздух смешивается с известью и связывается
с её мельчайшими частицами. Как вода утяжеляет песок, который вы
помещаете в сосуд и перемешиваете, увлажняет его и удерживается пес­
чинками. Сгущённый воздух прикрепляется к извести (окиси) вплоть
до самых мелких её частиц. Так с самого начала и до самого конца вес
увеличивается, но когда процесс завершится, продолжать его нет смыс­
ла. Больше не прокаливайте, вы только потеряете время».
«Опыты по установлению причины, из-за которой олово и свинец
увеличивают вес при прокаливании» были изданы, впрочем весьма по­
средственно, в 1630 году в Базасе штатным королевским печатником
Гийомом Милланжем.
Рей переписывался не только со своим приятелем Брёном, но и с не­
которыми учёными, в частности с отцом Мерсенном, выдающимся фи­
зиком, предвидевшим, судя по всему, открытие закона всемирного тяго­
тения задолго до Ньютона. Врач из Перигора пытался доказать святому
отцу, что прокалённые металлы становятся тяжелее из-за обладающих
весом частиц воздуха. Доказывал своему корреспонденту, что и воздух
имеет вес, Рей следующим образом: «Если в колбу с воздуходувкой вы
будете нагнетать воздух, вы увидите, что вес такой колбы будет боль­
ше, чем пустой. Или взвесьте холодный стеклянный сосуд, потом сразу
нагрейте его на нагревательном приборе, и окажется, что теперь сосуд
весит меньше, так как из него вышел воздух».
Однако открытие, что воздух имеет вес, не единственное славное
достижение Жана Рея. Доктор Андре Вульгр наглядно показал, что Рей
по-настоящему предвосхитил медицинскую термометрию. Доказатель­
ством служит отрывок из письма Мерсенну, написанного по случаю на­
ступления нового, 1632 года от Рождества Христова, — странная смесь
поздравлений, пожеланий и рассуждений на термометрическую тему:
«Насколько я знаю, есть разные термоскопы и термометры. Но ваши
слова никак не относятся к моему прибору, который есть лишь круглый
маленький сосуд с очень длинным и тонким горлышком. Когда я хочу
XVII век 147

им воспользоваться, я кладу его на солнце, а иногда в руку больного и

заполняю водой всё, кроме горлышка. Тепло расширяет воду, и та под­
нимается на большую или меньшую высоту в зависимости от большего
или меньшего количества тепла».
Жан Рей опережал своё время, его идеи слишком отличались от об­
щепринятых и потому не могли оставить глубокий след в памяти совре­
менников. Очень скоро они были преданы полнейшему забвению. Лишь в
1775 году главный фармацевт королевских войск Байен1не без некоторого
лукавства обратил внимание аббата Розье, члена Академии естественных
наук, на то, что Рей в «Опытах» приходит ровно к тем же выводам, что
и Лавуазье в своём докладе на недавнем пленарном заседании академии.
Вскоре уже врач Бордё, знаменитый естествоиспытатель Кювье и многие
другие отмечали заслуги Жана Рея, пели дифирамбы тому, кто «первый
расчистил и сделал магистральной» ухабистую дорогу, по которой едва
полз, скрипя и сотрясаясь, ветхий рыдван химии, обещавший превра­
титься в триумфальную колесницу будущего. Но наибольшую хвалу воз­
дал Рею Лавуазье в своих «Исторических деталях касательно увеличения
веса металлических веществ при их нагревании на воздухе»: «Декарта с
Паскалем ещё не было, не слышал ещё никто ни о пустоте Бойля, ни о пу­
стоте Торричелли, не знал никто, почему поднимается жидкость в труб­
ках, из которых выкачан воздух. Экспериментальной физики ещё не су­
ществовало. В химии царил кромешный мрак. А между тем в 1630 году
Жан Рей опубликовал работу, где он устанавливал причину, по которой
свинец и олово при окислении становились тяжелее. Его суждения столь
глубоки, столь соответствуют результатам более поздних исследований,
столь явно согласуются с представлениями о насыщении и химическом
сродстве, что я долго не мог поверить, что работы Рея не проводились
много позже той даты, которая стоит на фронтисписе его труда».
А вот Ж.-Б. Дюма явно был не прав, когда в нескольких скупых
строках упрекнул скромного врача из Бюга, что тот якобы мнит себя
чуть ли не «Гераклом, который, отрубив голову гидре, убеждается, что на
её месте вырастают две новые», имея в виду всё новые и новые возраже-

1 Пьер Байен — французский химик-фармацевт (1725-1798), Исследовал ми­

неральные воды Франции, разные минералы и горные породы. Одним из первых вы­
ступил против теории флогистона.
148 Провозвестники химической револю ции

ния его противников. «В химии все наши теории суть костыли, — уве­
рял Дюма, — чтобы заключить, насколько они хороши, надо опираться
на них при ходьбе, а Жан Рей отбросил их в сторону, отсюда забвение,
которому преданы его идеи и пренебрежительное к ним отношение». На
это можно ответить, что, чересчур изощряясь в доказательствах, ниче­
го доказать нельзя и, если слишком долго целиться, ещё не значит, что
попадёшь.
Вряд ли справедливо обвинять Рея в бездействии, и если его не
поняли и не приняли, то это потому — пусть не обессудит покойный
Дюма, — что такое было тогда время.
Так что Пьер Дюгем совершил благое дело, представив в должном
свете почтенную фигуру скромного врача из французской глубинки,
великого среди великих, учёного, который открыто заявлял, что «без
лицеприятия относится к любому из философов», добавляя, что, «если
истина на их стороне, я принимаю их воззрения, если же нет, я ищу её
в другом месте». И хотя Пьер Дюгем, один из выдающихся членов Ин­
ститута Франции, был о себе достаточно высокого мнения, закончил он
своё примечательное исследование в духе самого Жана Рея: «Я совер­
шил сей труд к вящей пользе читателей и во славу Франции».

СИЛЬВИЙ (1614-1672) — Франсуа Дюбуа, по прозванию Сильвий,

родился в Ханау. Он был французом, но гугенотом, его родители бежали
из Франции в преддверии религиозных войн. Сильвий получил меди­
цинское образование в Базеле, совершенствовал свои знания в Амстер­
даме. Затем он блистательно заведовал кафедрой в Лейденском универ­
ситете, читал лекции по медицинской химии перед многочисленной и
разношёрстной аудиторией. Известностью он пользовался значитель­
ной, и, хотя писал мало, из его сочинений можно всё же сделать вывод,
что система его взглядов способствовала очевидному прогрессу в обла­
сти патологии и особенно физиологии.
Без робости, с большим достоинством и энергично защищал Сильвий
учение Гарвея о кровообращении. Составил он себе ясное представление
и о реальной природе дыхательных процессов. Из груды Парацельсовых
лекарственных средств он выбрал наиболее действенные металлосодер­
жащие препараты и часто прописывал больным сулему, каломель (хлори­
стую ртуть), нитрат серебра, цинковый купорос (сульфат цинка), а также
XVII век 149

производные сурьмы: пилюли (шарики) регула, трёххлористую сурьму и

порошок окиси сурьмы, предварительно определив оптимальные и осо­
бенно тщательно — предельно допустимые дозы.
Франсуа Дюбуа внёс немалый вклад в то, чтобы химия заняла по­
чётное место среди других отраслей медицинской науки, но наиболее
выделяет эту самобытную личность среди прочих тот пыл, с каким в
научных спорах, в ту пору очень модных, он живописал своеобразную
битву кислот и щелочей во время химических реакций. Перенеся резуль­
таты химических исследований в плоскость своей профессиональной
деятельности, Сильвий пришёл к выводу, что болезни возникают из-за
нарушения кислотно-щелочного баланса. Поэтому он лечил некоторые
болезни желудка лекарствами, нейтрализующими кислоту. Огромное
число его пациентов должным образом оценили многочисленные ново­
введения Сильвия в лечебный процесс.

О тто ТАКЕН, по прозванию Таскений, — этот вестфальский апте­

карь следовал наставлениям Франсуа Дюбуа, живо интересуясь необыч­
ным противостоянием кислот и оснований, которые, вступая во взаи­
модействие, иногда бурно, образуют нейтральные соли, чьи свойства в
корне отличаются от свойств исходных соединений. Человек большой
учёности, он долгое время провёл в Италии, прежде всего в Венеции, и
там досконально изучил процесс изготовления мыла, которое в ту пору
монопольно производил город дожей. Для получения мыла там выще­
лачивали золу, образовавшуюся при сжигании дерева, извлекая из неё
соли калия, раствор которых обрабатывали негашеной известью. Жид­
кость становилась очень едкой, так что как-то раз от рабочего, спьяну
угодившего в котёл с кипящим раствором, вскоре остались одни кости.
Таскений предложил хитроумный, хотя и довольно простой способ
определения двух степеней концентрации растворов, которые обыч­
но применяются в мыловарении. Он брал яйцо, природный аэрометр,
и погружал его в жидкость: в первом растворе оно плавало сверху, во
втором — тонуло. «При мыловарении кислота соединяется со щёлочью,
так как масло и жир содержат кислоту в скрытом виде», — справедли­
во заключал он из своих наблюдений и не менее справедливо утверж­
дал он, опираясь на экспериментальное свидетельство получения или
разложения «аммонийной соли» (хлоргидрата аммония): «Любая соль
150 Провозвестники химической революции

разлагается, образуя два вещества: щёлочь и кислоту». Таскений также

высказал мнение о том, что кремнезём как производное кислоты может
соединяться только со щёлочью, и ещё о том, что в соли более сильная
кислота вытесняет более слабую. Он обобщил результаты использова­
ния растворов чернильного орешка для определения солевых растворов
некоторых металлов в зависимости от цвета осадка, — это был один из
первых случаев применения реагентов, меняющих свою окраску. А вот
при объяснении утяжеления прокалённого свинца, которое он, впро­
чем, описал с чрезвычайной скрупулёзностью, он был менее удачлив.
Таскений полагал, что причиной тому действие пламени или кислотный
дух дерева. Несмотря на это, Таскения вполне можно признать одним из
лучших химиков XVII века.

Д ж он М АЙОУ (1645-1679). Доктор медицины Оксфордского уни­

верситета, Джон Майоу (16), последовал за Реем по «царскому пути», ко­
торый тот столь гениально прочертил, и сумел взять на этом пути новые
высоты.
Он полагал, что воздух — смесь нескольких газов, одни из которых
инертные, другие способны поддерживать горение. Эти последние Май­
оу называл «нитро-воздушными или огненно-воздушными духами».
Майоу так излагал свою точку зрения: «Прежде всего признаем, что
существует нечто воздушное, — хотя мы доподлинно и не знаем, что это
такое, — необходимое для подпитки пламени. Опыт показывает, что
огонь, помещённый под стеклянный колпак, вскоре потухает, не из-за
копоти, как обычно полагают, а из-за прекращения воздушной подпит­
ки. В вакуумном сосуде при помощи линзы нельзя поджечь даже самые
горючие вещества, как то серу и уголь. Не нужно думать, что весь воздух
поддерживает горение, — нет, поддерживает горение лишь его часть,
часть наиболее активная».
В подтверждение своих слов Майоу приводит следующие данные.
Когда под стеклянный колпак на кожу ставили небольшую зажжён­
ную свечу, та вскоре гасла, и по мере приближения к вакууму кожа под
действием атмосферного давления поднималась вверх. Под колпаком
же оставался лишь газ, не подверженный горению. Это явление, ко­
торое часто используют, когда ставят банки, сильно поразило нашего
медика.
XVII век 151

Далее, если зажечь свечу в сосуде с водой и накрыть её стеклян­

ным колпаком, то уровень воды постепенно поднимется. Фитиль
гаснет, «поглотив при горении нитро-воздушные упругие частицы,
так что воздух не мог уже, как прежде, сопротивляться давлению
воздуха». Майоу повторил свои опыты: с помощью линзы зажигал
под колпаком серу или камфару и далее наблюдал, что, после того
как пламя потухло, оставшийся газ уже не поддерживал горение. Так
же и воздух, которым дышали животные, «терял свою упругую силу.
Выходило, что животные изымали из воздуха те же частицы, что и
огонь», то есть тот огненно-воздушный дух, который необходим для
процесса горения.
Воздух, казалось, был «насыщен неким универсальным духом, ис­
ходящим из селитры, жизненным духом, огненным духом, в значитель­
ной степени склонным к ферментации». Эксперименты показывали, что
в селитре, «состоящей из кислоты и соли», особо много содержалось так
называемого огненно-воздушного духа, того, что мы сегодня называем
кислородом.
После того как Майоу сжёг под стеклянным колпаком сурьму, же­
лая понять, почему во время горения металл становится тяжелее, он
пришёл к выводу, что в остатке образуется некая «потогонная сурьма»,
полностью совпадающая с той, что получают, обрабатывая сурьму се­
литровым духом (азотной кислотой). Если вес сурьмы один и тот же, то
после горения под колпаком и при воздействии азотной кислоты оса­
док образуется одинаковый. «Трудно себе представить, — размышлял
Майоу, — что вес увеличивается не из-за фиксации огненно-воздушных
частиц при обжиге, а по какой-либо иной причине».
Так на «царском пути» сошлись Майоу и Рей. Правда, учёнейший
англичанин ещё и уточнял, что металл прибавлял в весе за счёт воздуха,
присоединяя к себе некоторые из составных частей последнего.
В своих «Рассуждениях по поводу восстановления воздуха» Майоу
несколько просчитался, так как, воздействуя селитровым духом (азот­
ной кислотой) на железные шарики, он получил некие «испарения» —
газ без цвета и запаха, который не образовывал конденсата, но сжимал­
ся на холоде. Такие же результаты давало витриольное масло (серная
кислота). Однако Джон Майоу, более проницательный, чем его сооте­
чественник Бойль, не путал полученный таким образом водород с ис-
152 Провозвестники химической револю ции

комым кислородом, так как, несмотря на определённые свойства этого

газа, «едва ли можно признать его настоящим воздухом».
Так же прозорливо Майоу распознал, что разложение мочи приво­
дит к образованию аммонийных солей, которые, в свою очередь, разла­
гает дровяная зола, вбирая в себя «твёрдую соль», тогда как «соль лету­
чая» уходит вместе с аммонийными парами.
Новизной и точностью отличаются мысли Майоу о дыхании. Вы­
ражал он их следующим образом: «В другой своей работе я отмечал, что
процесс дыхания заключается в том, что в лёгких кровь поглощает ча­
стицы из воздуха, совершенно необходимые для поддержания жизни.
В итоге поглощаемый воздух теряет в какой-то степени свою упругость.
Поглощённые при дыхании частицы воздуха превращают чёрную, или
венозную, кровь в кровь красную, или артериальную. Поэтому на воз­
духе кровь краснее у поверхности, ведь там она находится в непосред­
ственном контакте с воздушной массой».
Как и Жан Рей, М айоу— личность независимая и самобытная,
непредвзятый наблюдатель, искусный экспериментатор — намного
опередил представления своей эпохи, всё ещё находившейся во власти
средневековых предрассудков. Его ясным, чуть ли не математически
точным, но очень своеобразным выводам человек, незнакомый с про­
блемой, предпочитал алхимические хитросплетения с их непостижи­
мыми тайнами, а чаще всего выдумки пресловутых суфлёров, нажи­
вавшихся на несбыточных надеждах, которые в равной степени лелеяли
богатые вельможи и простой народ, горожане и вилланы.
Труды Джона Майоу, как и Жана Рея, не привлекли внимания со­
временников, и их надолго — увы! — покрыла пелена забвения.

Роберт БОЙЛЬ (1626-1691). Ирландец Роберт Бойль, «скептический

химик», выдающийся физик, обладавший значительным состоянием,
не считал огонь элементом. Тем самым он открыто порывал с учением
Аристотеля, который пользовалось непререкаемым авторитетом. В ту
пору охотно считали огонь элементом легким: он стремился вверх — всё
остальное тяготело к земле — и уменьшал вес веществ, с которыми сое­
динялся. Скептически настроенный и уж точно реалист, Бойль не поща­
дил и три Парацельсовых начала, в той или иной степени философских:
соль, меркурий, серу. «Золото никогда нельзя было расчленить, соль,
XVII век 153

меркурий и серу из него и подавно не выделяли», — недвусмысленно

заявлял он и отмечал, что простое вещество никоим образом не может
быть разделено на составные части. По логике вещей Бойль должен был
в итоге задаться вопросом, а не все ли вещества в природе производные
одного и того же элемента? Скорее из осторожности, чем из своего при­
вычного скептицизма, Бойль не отвечает прямо на этот щекотливый
вопрос, но явно намекает на то, что «различие веществ может быть об­
условлено несовпадением формы, величины, структуры, скорости дви­
жения исходных молекул». Почему, спрашивается, молекулы воды или
любой другой субстанции не могли бы при определённых условиях пе­
регруппироваться и начать колебаться так, чтобы образовался воздух? В
другом месте Бойль писал: «Медная и железная ржавчина порождается
коррозионными флюидами воздуха. Именно исследуя эти соединения,
мы когда-нибудь узнаем, каков сам по себе состав воздуха». Бойль не
знал, что опыты Рея и Майоу с окислами свинца, олова и сурьмы при­
внесли значительный прогресс в решение этой задачи. «Поразительное
дело, — искренне удивлялся Бойль, — но какая-то часть воздуха спо­
собна поддерживать пламя, и как только она расходуется, огонь гаснет, а
упругость воздуха уменьшается».
В своём трактате «Огонь и пламя, взвешенные на весах» Бойль
попытался доказать, что «само пламя способно внедряться в плотные
твёрдые тела и увеличивать их массу и вес», — прискорбная ошибка,
которую великий физик поддерживал всем своим авторитетом. Эту
точку зрения в определённом смысле подтверждали положительные ре­
зультаты опытов, которые заключались в нагреве металлов в, казалось
бы, намертво запаянных двойных тиглях, когда ничто не проникало
внутрь, кроме «потяжелевшего пламени, так что именно огонь можно
было счесть ответственным за прибавку в весе металла при его обжи­
ге». Справедливо критикуя некоторые опыты Ван Бельмонта за их не­
корректность, Бойль обращал внимание на то, что не следует ставить на
одну доску перегонку и обжиг, ведь «не так легко точно оценить влияние
нагрева. Так, сжигание гаяковой древесины на открытом огне даёт золу
и сажу, а при перегонке получаются масло, спирт, уксус, вода и уголь».
Значит, нельзя сказать, что огонь неизбежно разрушает вещества. При
определённых условиях он вызывает перегруппировку молекулярной
структуры.
154 Провозвестники химической революции

Ирландец первым провёл чёткую границу между смесями и соедине­

ниями. «В смеси (mixture) вещества сохраняют свойства, такие вещества
легко отделить друг от друга. Составные части соединения (compound
mass) теряют свои изначальные свойства, и их нельзя выделить».
Тот факт, что царская водка (menstruum peracutum) растворяла зо­
лото, а азотная кислота нет, хотя последняя легко растворяла серебро,
послужил Бойлю поводом для остроумной гипотезы: «Это потому, что
острые концы азотной кислоты не проникают в поры золота, а в поры
серебра проникают».
Для Бойля исследование воздуха стало настоящей навязчивой иде­
ей, воздух он определял как «разреженное, прозрачное, подверженное
как сжатию, так и расширению газообразное тело, которое до опреде­
лённой высоты покрывает земную поверхность и отличается от эфи­
ра тем, что оно преломляет солнечные лучи». Бойль полагал, что воз­
дух состоит из молекул трёх видов. Один из них выделяют животные,
растения, минералы и вода, другой суть тонкие испарения земли, ко­
торые, соприкасаясь с испарениями планет, излучают свет, и, наконец,
третий — подверженная расширению и сжатию составляющая воздуха,
упругая, словно часовая пружина, как говорил Хёфер. Чтобы опреде­
лить свойства этой последней части воздуха, Бойль на треть наполнял
колбу «мочевым духом» (аммиаком) и медными опилками. Над пробкой
возвышался небольшой манометр, и ртуть вскоре опускалась, а жид­
кость приобретала приятный небесно-голубой цвет. Учёный думал, что
доказал тем самым, что воздух потерял упругость, хотя на самом деле
часть воздуха вступила в соединение, поэтому давление уменьшилось.
Более убедительными оказались другие опыты — с использованием
пневматических приборов или трубки Торричелли. В этих эксперимен­
тах, желая искусственно образовать воздух, Бойль, как и Майоу, сумел
получить лишь водород, но ему удалось его собрать, что не получилось у
Ван Бельмонта, и это уже было само по себе значительным шагом вперёд.
Плодотворная деятельность учёного распространялась на самые
различные области. Он ратовал за то, чтобы в экспериментах обязатель­
но использовались весы, исследовал относительные плотности жидко­
стей с помощью реторты с очень узким градуированным горлышком, а
в своём трактате «Гидростатические весы» привёл первую таблицу ве­
личин удельной плотности, приняв за единицу соответствующее зна-
XVII век 155

чение для воды. К сожалению, в своих работах он не учитывал влияние

температуры.
Огромное состояние позволяло Бойлю выведывать у суфлёров и
ремесленников их тайны, которые он находил интересным изучить
или полезным обнародовать. Так, он описал способ окрашивания
стекла в красный цвет с помощью золота, особенности применения
марганца при производстве стекла, ректификацию винного спирта
(алкоголя) на негашеной извести или на кальцинированном винном
камне (карбонате калия), золочение железа, предварительно покры­
того медной плёнкой, с помощью амальгамы золота, безртутное се­
ребрение меди, получение чернил из чернильного орешка, железного
купороса (сульфата железа) и гуммиарабика, гравирование металла
азотной кислотой и царской водкой.
Бойль показал также, что соль сдвигает точки кипения и замерза­
ния воды и что при замерзании вода расширяется. Засвидетельствовал
он и важное значение солей для плодородия почвы, их роль в жизнедея­
тельности растений и выгоду от аммонийных удобрений.
Окрашивающий реагент из фиалкового сиропа, который краснел в
присутствии кислот и зеленел в присутствии щелочей, предшествовал
лакмусовому настою из лепестков подсолнуха. Позднее список подоб­
ных реагентов пополнился настоем чернильного орешка для железа,
вытяжки из бразильского дерева, нашатырного спирта для меди, нитра­
та серебра для хлоридов. Аммиачный сероводород, на который сначала
смотрели как на простое зловонное недоразумение, долго потом имено­
вали «дымящейся жидкостью Бойля».
В 1667 году учёный опубликовал исследование о «природном фос­
форе», в котором разбирал любопытные свойства светлячков, некото­
рых алмазов, прогнившей древесины, разлагающихся рыб, и ещё одну
работу об «искусственном фосфоре», в частности о «фосфоре Бодуэна»
(кальцинированной неочищенной известковой селитре) и «болонском
камне» (сульфате бария), которые светились лишь после того, как их
выставляли на свет. В то же самое время некто Крафт путешествовал
по Англии, демонстрируя за надлежащую мзду несколько кусочков
настоящего фосфора, которые он получил от Брандта1 из Гамбурга.

1
Немецкий алхимик XVII в. (годы рождения и смерти неизвестны). Сначала
156 Провозвестники химической револю ции

Именно последний бесспорно открыл этот металлоид. Очень заинте­

ресовался удивительным веществом, которое изначально «входило в
состав человеческого тела», король Карл II. Бойль за большие деньги
приобрёл несколько крупиц «ледяного, светящегося в темноте фос­
фора», изучил его и даже превратил в фосфористый водород. Затем
неосторожные высказывания Крафта навели его на мысль получить
фосфор из мочевины, что оказалось совсем нетрудно. Один из помощ­
ников Бойля, Ганквиц, увеличил выход реакции, обеспечив тем самым
почти промышленное производство «негорючего фосфора, чёрного
фосфора и других его разновидностей», которые он экспортировал на
материк.
В качестве точки отсчёта при градуировании термометра Бойль
предложил температуру замерзания воды. Он также опроверг Аристо­
теля, доказав, что вода в морях солёная не только у поверхности, что у
неё такая же плотность и на глубине и что её солёность никак не зависит
от действия солнца.
Когда в Англии настала пора междоусобиц, философ и физик, по
примеру Монтеня, предпочёл неприметную жизнь у себя в имении, а
по окончании смуты, после падения Кромвеля, отклонил все почести,
которыми хотели его осыпать, и отказался даже от пэрства. В конце де­
кабря 1691 года его тело было торжественно предано земле в Вестмин­
стерском аббатстве.
Знаменитый учёный много сделал, дабы выявить погрешности
аристотелевской школы и высмеять ошибки суфлёров. Как на грех, од­
нако, его злополучная гипотеза об огне как некоем обладающем весом
газообразном веществе, которое проникает сквозь стенки сосуда и вне­
дряется в металлы, надолго притормозила поступательное движение
химической науки. Целый век потом колючий кустарник заблуждений
застилал «царский путь», столь блистательно проторённый Жаном Реем,
врачом из Бюг-ан-Перигора, и Джоном Майоу, врачом из Оксфордского
университета.

солдат, потом купец. Обратился к алхимии, чтобы поправить своё финансовое поло­
жение. В ходе алхимических операций открыл фосфор (он и дал ему это название).
Какое-то время он держал способ получения фосфора в секрете, но в конце концов
продал секрет его изготовления аптекарю Крафту.
XVII век 157

Родольф ГЛАУБЕР (1604-1668). Вечный путешественник, он без

устали колесил по просторам Германии, Швейцарии и Австрии в по­
исках ускользающей универсальной панацеи. Неизлечимый мизан­
троп, последователь Парацельса, разочаровавшись во всём, он заявил
на смертном одре, что «люди — лживые создания, коварные предатели,
постоянно воздающие злом за добро» и что, если в этом подлом мире
добро не в почёте, виной тому человеческая порочность.
Этот не знавший покоя философ написал на немецком языке не­
сколько сложных для понимания трудов, названия которых говорят
сами за себя: «Спагирическая фармакопея», «Философические печи»,
«Универсальный растворитель», «О питьевом золоте», «Апологетиче­
ские писания», «Утешение для путешествующих по морю».
Впрочем, основной заслугой этого сына учения оказалось, по-види­
мому, открытие сульфата натрия, «чудесной глауберовой соли», — не­
ожиданное следствие лечения минеральными водами. И впрямь наш
химик, скептик по природе, был явно удивлён, что ему удалось быстро
избавиться от недуга с помощью воды из Нейштадтского источника, что
близ Вены, и он захотел узнать, действительно ли эта вода — вода нитро­
ванная (Salpeterwasser), как утверждали местные. Путём концентрации
Глаубер выделил «красивые игольчатые кристаллы, не плавившиеся на
огне», — это явно были не нитраты. Иглы странным образом походили
на те, что получались, когда кристаллизовали «caput mortuum» («мёрт­
вую голову», сиречь осадок) после приготовления солевого духа (соля­
ной, или хлористоводородной, кислоты) действием витриольного масла
(серной кислоты) на морскую соль.
Глаубер определил, что его «чудесная соль» та же самая, что и
Парацельсова «sal enixum», и он кратко описал её свойства. «Эта соль,
если она тщательно приготовлена, напоминает замёрзшую воду. Она
образует длинные, очень прозрачные кристаллы, которые тают на
языке, как лёд. У неё специфический солёный вкус без какой-либо
горечи. Она не растрескивается на раскалённых углях подобно обыч­
ной кухонной соли и не вспыхивает подобно селитре. Она не имеет
запаха и выдерживает любой нагрев. Её с успехом можно применять
в медицине как внутреннее и как наружное средство. Она безболез­
ненно зарубцовывает и заживляет свежие раны. Она исключительно
полезна, если применять её внутрь. Если растворить её в тёплой воде
158 Провозвестники химической револю ции

и использовать в качестве клистира, она прочищает внутренности и

убивает глистов». В общем, фармакопея пополнилась превосходней­
шим средством.
Глаубер знал также, что солевой дух (хлористый водород) — газ,
который прекрасно растворяется в воде и выделяется из морской соли
витриольным маслом, что подтверждает старую поговорку: «Самая
сильная причина — всегда самая действенная». Наш спагирик полагал,
что солевой дух должен пользоваться отличным спросом в кулинарии
как замена лимону и уксусу. Вот, к примеру, один его рецепт, к кото­
рому не спешат прибегнуть современные повара (и правильно дела­
ют): «Дабы придать цыплёнку, голубю или телятине острый вкус, мясо
вместе с маслом и пряностями кладут в воду. Затем по вкусу добавля­
ют солевой дух. Так можно сделать мягче мясо и повысить съестные
качества самой жёсткой говядины или курятины». Оставалось лишь
удостовериться, что острия кислоты сопрягаются с порами в желудке
у счастливчиков, которым выпало на долю вкушать сию химико-га­
строномическую снедь.
Глаубер, конечно, имел дело и с хлором, газом желтоватого цвета,
который, проходя через ёмкость, растворяет металлы и почти все мине­
ралы. Глаубер называет его «маслом, или очищенным солевым духом».
Он также открыл способ получать красивое красное стеклообразное
вещество, расплавляя осадок, который образовывался при реакции
«жидкого стекла» Ван Гельмонта с раствором хлористого золота. Стоит
привести выводы, которые он делает из этой операции: «Царская водка,
удерживающая золото в растворе, уничтожает соль винной кислоты из
жидкого стекла, так что та теряет кремнезём. Взамен соль винной кис­
лоты парализует действие царской водки, выделяя растворённое ею зо­
лото. Таким образом, кремнезём и золото лишаются своих растворите­
лей. Осадок состоит из золота и кремнезёма, причём их общий вес равен
тому, что был у них изначально».
Здесь совершенно недвусмысленно излагается закон двойного
разложения. Наверняка он стал известен именно с тех пор. До Гла­
убера реакция получения сурьмяного масла (трёххлористой сурь­
мы) из смеси сулемы и сульфида сурьмы, казалось, не подчинялась
никаким из известных правил. Для нашего адепта всё проще про­
стого: «Как только смесь сулемы с сульфидом сурьмы нагревается,
XVII век 159

дух, связанный с Меркурием, освобождается и переходит на сурьму.

Образуется густое масло, которое поднимается в сосуде. Сурьмяное
масло (трёххлористая сурьма), таким образом, есть не что иное, как
раствор сурьмяного регула в соляной кислоте. Природный сульфид
сурьмы соединяется с ртутью, образуя киноварь, которая прилипает
к горлышку реторты. При тщательном проведении опыта вес ртути
в конце будет тот же, что вначале». Подобное представление о хими­
ческой реакции изобличало ошибку суфлёров, которые привычно
утверждали, что сурьмяное масло есть на самом деле oleum mercuri,
ртутное масло, а осадок, выпадающий при добавлении воды, — ж и­
вая ртуть, mercurium vitae. Глаубер доказал горе-химикам, что их
пресловутая «живая ртуть» — это производное сурьмы и что можно
получить их «ртутное масло», или, говоря точнее, названное столь
неудачно сурьмяное соединение, и без сулемы, действием соляной
кислоты на возгон (окись) сурьмы — метод, применимый также и
для цинка, олова и мышьяка.
Выдвигая столь новаторские идеи, наш полуспагирик к концу
своей жизни уже не реагировал ни на косность большой части сво­
их современников, ни на яростные выпады со стороны некоторых из
них. Ответом его стало открытое заявление, по сути, духовное заве­
щание: «Горестные вздохи вызывают у меня невежество современни­
ков и неизбывная людская неблагодарность. Я слишком хорошо ведаю,
что мои сочинения будут по-разному встречены теми ли, этими и что
резоннее мне было бы держать свои открытия при себе. Но мне ре­
шительно безразличны убогие человеческие суждения. Лай собак не
остановит караван. Появись сейчас Иисус Христос и соверши он свои
чудеса, его бы сожгли точно так же, как шестнадцать веков назад рас­
пяли. Люди за это время не изменились: они всё так же завистливы,
жестоки, неблагодарны. Я же действую согласно девизу: Ora et labora1,
честно тружусь. Работаю как могу и надеюсь на награду, на которую
этот тленный мир покуситься не в состоянии». Вымолвив эти слова,
Глаубер покинул сию юдоль слёз.

1 «Молись и трудись» (лат.) — девиз Бенедикта Нурсийского (VI в.), основате­

ля монашеского ордена бенедиктинцев.
160 Провозвестники химической револю ции

ГЕРМАНСКАЯ ШКОЛА

КУНКЕЛЬ (1630-1702). Иоганн Кункель, сын немецкого алхимика

и, следовательно, достаточно сведущий в герметической науке, чтобы
оценить, каково её истинное значение. Потому и сделался он решитель­
ным сторонником экспериментального метода.
Сначала служил фармацевтом-химиком при Лауэнбургском дворе,
затем руководил лабораторией, которую создал в Дрездене саксонский
курфюрст, преподавал химию сперва в Виттенбергском университете,
потом в Берлине. Завершил свою блестящую карьеру в Стокгольме, где
шведский король назначил его горным советником и под именем барона
Левенштерна возвёл в дворянское достоинство.
Среди химиков старого времени Кункель был одним из самых удач­
ливых. С его именем связывают даже открытие фосфора, которое по
праву принадлежит «странному физику, не знавшему ни слова по латы­
ни», Хеннигу Брандту из Гамбурга.
Внимание Кункеля привлёк «phosphorus mirabilis Бодуэна» (чудес­
ный фосфор Бодуэна), который Бойль называл искусственным фосфо­
ром. Кункель узнал, что это фосфоресцирующее вещество обнаружил
саксонский бальи, учёный Бодуэн, когда он вместе с коллегой, доктором
Фрибеном, пытался конденсировать у себя в колбе ни много ни мало
spiritus mundi, мировой дух. Ранее уже пытались получить эту гипотети­
ческую квитэссенцию, помещая колбы снаружи на холоде, но так, чтобы
они сообщались с комнатой, где почивали несколько юных девствен­
ниц, — основное условие, необходимое для успеха этого невиданного
предприятия. Двое сотрудников остановили свой выбор на способе, ко­
торый не зависел от столь шатких обстоятельств. Они действовали ду­
хом селитры на известняк и досуха выпаривали и выставляли на воздух
гигроскопический осадок. Нагревая затем влажный продукт в реторте,
собирали воду, уловленную из атмосферы известковой селитрой. Эту ни­
чем не примечательную жидкость важно окрестили «мировым духом» и
продавали за немалые деньги. «Все, и важные господа, и простолюдины,
желали испить этой чудесной воды», — неопровержимое свидетельство
действенности «целительной веры», так как, по-видимому, многие изле­
чивались, и излечивались полностью. Однажды вечером бальи разбил
Германская школа 161

колбу и с удивлением обнаружил, что его прокалённый продукт, если

его предварительно выставляли на солнце, светился в темноте. Новость
повергла всех в изумление и послужила удачной рекламой. Имя бальи
было у всех на устах. «Господа немцы чрезвычайно работоспособны и
любознательны ко всему, что касается химии», — скажет Лемери. Как
только Кункель прознал об открытии, он тут же поспешил в Гросенхайн
и попытался выведать у Бодуэна тайну его phosphorus mirabilis. Бальи
встретил Кункеля сдержанно, но в возмещение устроил для знаменитого
гостя великолепное музыкальное представление. Оно, однако, не охла­
дило Кункеля, и тому удалось выкрасть немного порошка, о котором
столько судачили, а затем воспроизвести его у себя в лаборатории. Он
очень гордился своим успехом, когда выставлял порошок на всеобщее
обозрение в Гамбурге, но вскоре он узнал — о ужас! — что его намного
опередил местный врач-спагирик по фамилии Брандт, который полу­
чил и впрямь чудесное вещество, самопроизвольно светившееся в тем­
ноте. Кункель известил об этом своего дрезденского приятеля Крафта,
человека делового, который не страдал особой щепетильностью, полагая
её излишней. Крафт тайно приехал в Гамбург и купил у Брандта рецепт
приготовления фосфора, но купил для себя.
В ярости из-за того, что его обвели вокруг пальца, и зная, что в каче­
стве первоматерии гамбуржец брал мочевину, Кункель со всем рвением
принялся за работу. Он нагревал малоприятную жидкость с двойным
количеством песка в реторте, соединённой с сосудами, где под водой
собирался перегнанный фосфор. Этот трудный и опасный эксперимент
был не для vulgum pecus — вести его приходилось со знанием дела. По­
этому в своём Laboratorium Кункель оговаривает, полагая это долгом
совести, условия операции, дабы предотвратить несчастные случаи. А
вот Хомберг в докладе, представленном в Королевской академии наук в
1692 году, не обременял себя подобными соображениями. За это откры­
тие его щедро вознаградил герцог Ганноверский, однако врачу герцога
было мало просто отливать фосфор в виде палочек. Как человек прак­
тичный, он предложил использовать его прежде всего в фармацевти­
ке. В «Трактате о phosphorus mirabilis» он расхваливает якобы чудесные
свойства своих «светящихся пилюль».
Таким образом, фосфор, пополнивший краткий перечень извест­
ных в ту пору простых веществ, был открыт сначала Брандтом, а потом
162 Провозвестники химической револю ции

сразу и почти одновременно английским физиком Бойлем и немецким

врачом Кункелем. Случай уникальный для истории науки, и его стоило
упомянуть.
Кункель, хоть и был сыном алхимика, обладал редкой способно­
стью, если надо, легко освобождаться от обветшалых, пусть и принятых
всеми догм. Вот, в частности, его мнение о неуловимой «сере филосо­
фов»: «Я уже старик и занимаюсь химией шестьдесят с лишним лет, но
я так и не смог установить, что это за sulfur fixum и как она умудряется
входить в состав металлов. Древние по-разному представляли себе серу,
одни так, другие эдак, и страдала от этого наука. На моё недоумение мне
отвечали, что каждый волен нарекать своё чадо как ему вздумается. Кто
бы спорил! Вы вольны даже назвать быка ослом, но вы никого не заста­
вите поверить, что ваш бык и вправду осёл».
Алькагест — нелепая выдумка запутавшегося в своих рассужде­
ниях Парацельса, пусть даже и Ван Гельмонта, не выдерживает эле­
ментарной критики, так как очевидно, что ни один сосуд не может по­
служить хранилищем для «универсального растворителя», для этой
всерастворяющей жидкости. Кункель даже прибегал к надуманной игре
слов, уверяя, что название «алькагест» — это переиначенное alles lugen
ist, что означает «всё это ложь».
Реальность трансмутации металлов мастер оценивает не менее ка­
тегорично: «В химии существуют разделение, соединение, очистка, но не
существует трансмутации. Цыплёнок вылупливается из яйца, нагрето­
го курицей. С помощью нашего искусства мы наверно сможем заменить
куриное тепло на какое-нибудь другое, но самого яйца мы не сотворим.
Мы можем его лишь исследовать либо уничтожить».
Мало того что Кункель и Бойль одновременно занимались фос­
фором, и тот и другой работали над окрашиванием всей массы стекла
в красный цвет. До того стекло красили только по поверхности. Глау­
бер лишь нащупывал пути для этого, Кассий изобрёл способ осаждать
золото (солнце) в растворах с помощью олова (Юпитера) (praecipitatio
solis cum Jove), но на промышленную основу дело поставил Кункель,
предназначавший красное стекло для витражей. Изготовив роскош­
ную чашу для архиепископа Кёльнского, он ввёл моду на красные вазы
и кубки, которые вскоре произвели настоящий фурор среди князей и
вельмож.
Германская школа 163

Строго следуя экспериментальной методике, Кункель без тру­

да показал, что получающийся при спиртовой ферментации винный
дух — растворимый в воде, не подверженный омылению, неспособный
растворять серу — вовсе не масло, как предполагали до него. Он обнару­
жил, что сахара при винной ферментации превращаются в спирт, кото­
рый, если ферментацию не остановить на ранней стадии, в свою очередь
превращается в уксус. Кункель знал также, что на холоде и при избыточ­
ной кислотности ферментация прекращается, отсюда возникла мысль с
помощью кислот и некоторых горьких растений бороться с брожением
в желудке, причина которого — сахар.
Кункель установил, что у аммиака щелочные свойства, а некото­
рые производные неактивных металлов токсичны по природе из-за
того, что нерастворимы. Как-то ему пришлось высказаться на этот
счёт — дело казалось весьма запутанным. Один аптекарь выдал жен­
щине в качестве слабительного требуемую дозу так называемых «веч­
ных пилюль», маленьких шариков вещества, содержащего сурьму,
которое после процедуры восстанавливали, мыли и снова пускали
в дело, так что «после пятидесятикратного применения их действен­
ность лишь слегка уменьшалась», как уверял Николя Лемери, гово­
ря об этом убойном лекарстве. Однако не по уму усердный аптекарь
на беду прокалил пилюли, и те превратились в окись — в результате
вместо безобидного слабительного женщина получила сильнейший
яд. Этот прискорбный случай позволил Кункелю доказать, что ме­
талл превращается в окись, которая, растворяясь в желудочном соке,
приобретает ядовитые свойства.
Кункель интересовался также физиологией растений, увлечённо
доискиваясь, как свет влияет на растения. Кункель был выдающимся
учёным, составившим гордость в ту пору только зарождавшейся экспе­
риментальной науки.

Иоахим БЕХЕР (1635-1682). Сын рано ушедшего из жизни проте­

стантского алхимика из Шпайера, Иоахим Бехер в начале своего пути
прошёл через многие испытания, затем, несмотря на постоянные пре­
следования, преподавал в университете в Майнце, потом в Мюнхене,
Вене, Гарлеме, в Шотландии, откуда вернулся в Германию, где и почил в
возрасте пятидесяти семи лет.
164 Провозвестники химической револю ции

Глубокий мистик, Бехер часто перемежал свои теоретические вы­

кладки рассуждениями на библейские темы. Отталкиваясь от Свя­
щенного Писания, а именно от слов «Бог создал небо и землю», Бехер
утверждал, что в основе всего лежат земля и небо, тогда как Ван Гельмонт
отдавал предпочтение воде. «В любой смеси, — пишет Бехер в «Физике
подземного мира» (7), — земля являет собой мужское начало, а вода —
начало женское, так Адам был создан из земли, а Ева — уже из Адама».
Следуя в какой-то степени Парацельсу, различавшему три начала, Бехер
выделяет три вида земли: первую землю, плавкую, аналогичную «соли»,
вторую — влажную, жирную, горючую, схожую с серой, и третью — ле­
тучую, всепроникающую, как ртуть. «Камни и металлы состоят из трёх
земель, а не из трёх начал древних мудрецов».
Писания Бехера столь же многочисленны, сколь невразумительны,
и вряд ли есть смысл ожидать ясности от «Физики подземного мира»,
«Сада химических роз» или «Безумной мудрости, или мудрого безум­
ства». Но, безусловно, именно по стопам нашего плодовитого автора
шёл Шталь, который из понятия terra pinguis, горючей земли, вывел по­
нятие флогистона, и это был тупиковый путь, по которому долгие годы
потом блуждала химия.

Георг-Эрнест ШТАЛЬ (1660-1734). Уроженец городка Ансбах в

Баварии, Шталь (14-16) учился медицине в Йене, потом заведовал ка­
федрой в Галле, а затем стал лейб-медиком прусского короля Фридри­
ха Великого. Логично упомянуть его следом за Бехером, чьим учени­
ком, пылким сторонником и последователем он был. Именно благодаря
Шталю имя его учителя не кануло в Лету вместе с именами столь мно­
гих и порой более достойных учёных. Шталь привлёк внимание коллег
к фундаментальным принципам, выдвинутым Бехером, прежде всего
к понятию огненной земли, символическому горючему началу, которое
содержало в зародыше учение о флогистоне, как «жёлудь потенциально
содержит в себе дуб», с той лишь разницей, что дуб — дерево величе­
ственное и жизнестойкое, а дурная трава флогистона просуществовала
недолгий срок, впрочем, достаточный, чтобы на столетие затормозить
поступательное движение науки.
По этой пресловутой теории, все тела обладали своеобразным уни­
версальным лёгким началом — флогистоном, который улетучивался
Германская школа 165

при горении. Тело тогда лишалось своего флогистона. Так, например,

олово при прокаливании превращается в землю (окисел) и тяжелеет, по­
тому что теряет свою составляющую — лёгкое начало флогистон. Уголь,
который считался почти чистым флогистоном, если его нагревать вме­
сте с землёй (окислом), превращает её в металл, так как возвращает ей
флогистон, которого она лишилась при прокаливании металла.
Шталь полагал, следовательно, будто металлы — вопреки тому, что
мы знаем сегодня, — сложные вещества (земля плюс флогистон), а зем­
ли (окислы), наоборот, простые (земля минус флогистон). Это объясне­
ние окислительных процессов снискало чрезвычайную популярность.
Марке называл теорию Шталя «самой возвышенной, самой прекрасной
из всех физико-химических теорий». Между тем на идеи Жана Рея и
Майоу внимания не обращали или делали вид, что не обращали.
Первое наглядное подтверждение теории флогистона основывалось
на получении серы из серной кислоты, которое вызывало, по-видимому,
в ту пору значительный интерес. В тигле вместе с витриольным маслом
смешивали угольный порошок и винный камень (тартрат калия). По­
сле недолгого нагревания на дне тигля обнаруживали оранжевую массу,
«серную печень», которую растворяли в воде. Потом к полученному рас­
твору добавляли кислоту и приходили к опаловой жидкости с осадком
серы. Для Шталя эта сера была продуктом соединения флогистона с ви­
триольным маслом, причём источником флогистона служил уголь. А по
Лавуазье — да простят мне то, что я предвосхищаю события, — уголь
взаимодействовал с кислородом кислоты и выделял серу. Там, где Шталь
видел реакцию соединения, кислота на самом деле претерпевала разло­
жение.
Немецкая школа в лице Бехера и Шталя взяла верх благодаря неу­
ловимому флогистону, горючему началу, которое нельзя было обнару­
жить в веществе, но которое имело свойство, улетучиваясь, снова пре­
вращаться в огонь.
Представлялось, что в известях (окислах) флогистона нет, а вот в
сере, фосфоре и особенно в угле его предостаточно.
Эти положения, в корне ошибочные, привели Шталя к мысли, что
земли (окислы) — вещества, лишённые флогистона, а значит, простые,
тогда как металлы (земли плюс флогистон) — сложные, хотя в действи­
тельно всё обстоит как раз наоборот.
166 Провозвестники химической револю ции

Учение Аристотеля Шталь отверг, а от устарелых воззрений средне­

вековых алхимиков полностью освободиться не сумел. Впрочем, было
бы несправедливо ставить ему в пику, что он следовал понятиям своего
времени, так как по пальцам можно пересчитать учёных, и древних, и
современных, которые проявили достаточно упорства, чтобы полно­
стью отрешиться от прошлого, не лишённого порой своих заслуг, своего
обаяния, и ввести в обиход совершенно новые идеи. Дело в том, что но­
вые идеи поначалу всегда представляются пагубными для привычного
уклада и встречаются в штыки людьми, чьи взгляды закостенели раз и
навсегда. Одни не хотят ничего менять в своих убеждениях, претворяя в
жизнь незыблемый принцип наименьшего сопротивления. Другие, что
ещё хуже, желая во что бы то ни стало сохранить уважение себе подоб­
ных, предпочитают глубже погрязнуть в своих заблуждениях, лишь бы
не признавать их публично.
Если бы Шталь постоянно обращался в своих опытах к весам и если
бы поразмыслил над теми данными, которые те в состоянии были ему
предоставить, возможно, он бы поменял свое мнение? «Любопытная
вещь, — замечает Ж.-Б. Дюма, — так упорно настаивая на сугубо мате­
риальной природе объектов, которые обуславливают химические явле­
ния, Бехер и его толкователь Шталь — оба — так мало внимания уделя­
ли одному из важнейших свойств вещества — его весу».
Начало, столь значимое для Аристотеля, обратилось в материю с отри­
цательным весом, делающую легче вещества, в состав которых входит фло­
гистон, «совсем как пузыри с воздухом, которые увеличивают общий вес
пловца, но уменьшают общую плотность, так что пловец может держать­
ся на поверхности воды». Что же до увеличения объёма, о котором к месту
было бы вставить слово, то о нём предпочитают не распространяться, как о
привходящем обстоятельстве, вызывающем ненужные трудности.
Вот такое учение в течение сотни лет главенствовало в химии. Его
разработали люди, которые были, говоря словами Бехера, «хорошими
перипатетиками1, но плохими химиками». Это был даже не этап в раз­
витии химии, а скорее «пауза». Нужно было дождаться прихода Лаву­
азье, чтобы наука снова двинулась по «царскому пути», но уже семи­
мильными шагами.

1
Здесь: философы, приверженцы учения Аристотеля.
Мастера и наставники из Королевского сада в Париже 167

МАСТЕРА И НАСТАВНИКИ
ИЗ КОРОЛЕВСКОГО САДА В ПАРИЖЕ

В 1626 году Людовик XIII распорядился разбить «Королевский сад

лечебных растений», чьим основателем и первым управителем стал Ги
де Ля Бросс. Монпелье с 1593 года гордился своим ботаническим садом,
однако на этом плодотворном пути наш старый университет опередили
Падуя, Пиза и Болонья. Более скромный парижский сад площадью в ка­
ких-то двадцать четыре арпана1 в принципе предназначался лишь для
обучения медицинским основам ботаники. Через некоторое время туда
поместили коллекцию лекарственных веществ, ввели курсы по химии
и анатомии. Сад квартала Сен-Виктор под высшим покровительством
лейб-медика короля знавал разные времена. Заинтересованность в нём
выказывали Фагон и Кольбер. С самого раннего утра читались лекции
по теории химии и проводились демонстрационные практические за­
нятия, которые считались не такими важными. Впрочем, теоретики и
экспериментаторы редко сходились во мнении, причём последние, люди
практического склада, отличавшиеся ещё и живостью воображения,
как правило, брали верх над педантами, которые с высоты своих учи­
тельских кафедр отзывались о них пренебрежительно.
Первым профессором на кафедре химии в Королевском саду стал
шотландский врач, некто Дависсон. Этот «королевский профессор хи­
мии» вёл занятия непрерывно четыре года, с 1647 по 1651 год.

Н иколя ЛЕ ФЕВР, или ЛЕФЕВР. Следующим упомянем Николя Ле

Февра (17), которого король Англии Карл II пригласил в Лондон заведо­
вать лабораторией Святого Иакова. К тому времени Лефевр успел вы­
пустить «Трактат по химии», пользовавшийся определённым успехом.
Уже в предисловии автор определяет направление своего труда: «Тео­
рию и практическую часть, которые преподносятся нами в сокращён­
ном виде, мы унаследовали от Парацельса, Гельмонта и Глаубера. Бель­
монт и Глаубер сегодня как два путеводных огня, за которыми должен
следовать каждый, кто желает понять теорию химии и успешно прово­
дить химические операции». Под влиянием двух этих светочей науки

1
Старинная французская земельная мера, равнявшаяся примерно 3424,6 м2.
168 Провозвестники химической революции

Лефевр несколько туманно и не то чтобы оригинально описывает «уни­

версальный дух»: «Мы приходим к заключению, что эта главная, осно­
вополагающая субстанция действительно существует, что она едина по
своей природе, но трояка по названию, так как в силу своего естествен­
ного жара именуется серой, в силу влажности, которая служит пищей
огню, — ртутью, в силу сухой основы, цементирующей и связывающей
влажность и жар, — солью».
Лефевр различал три вида химии: химию философскую, или тео­
ретическую, ятрохимию, соответствующую нашей современной биохи­
мии, и фармацевтическую химию, в которой он особенно хорошо раз­
бирался. Забавно, как он отделял физиков от химиков: «Физики боятся
скомпрометировать себя, если они вдруг измажут руки углём. Они об­
заводятся степенями в каком-нибудь университете, а потом щеголяют в
пышных мантиях и париках, тыча всем под нос свои дипломы и печати.
Химик же внимательно следит за тем, что происходит в лабораторных
сосудах, тщательно дробит смеси, разлагает сложные соединения, слов­
но хочет дознаться, что ещё прекрасного скрыла природа под их внеш­
ней оболочкой». Ж.-Б. Дюма отмечает в «Химической философии», что,
именно наблюдая за горением дерева, Аристотель дал определение че­
тырём своим элементам: огню, воздуху (дыму), воде (которая выступает
из дерева) и, наконец, земле (золе). Однако, основываясь уже на сухой
перегонке дерева, Лефевр от четырёх элементов переходит к пяти нача­
лам: воде, или флегме, духу, или ртути, представленной уксусной кис­
лотой (духом кислоты), маслу, или сере, в качестве которой выступает
смола, и, наконец, углистому остатку, после полного сгорания дававше­
му золу, — зола же, помещённая в воду, давала, в свою очередь, раствор
«соли», из которого осаждалась «земля».
Судя по всему, Лефевр первым заговорил о насыщении растворов:
«Когда растворитель вобрал в себя максимально возможное количество
вещества, никакое искусство не способно увеличить содержимое рас­
твора сверх веса, определённого естеством».

Кристоф ГЛАЗЕР. Химик из Базеля, также написавший «Трактат о

химии», он был преемником Лефевра на его посту в Королевском саду. В
своём фармацевтическом кодексе Глазер учил читателей расплавлять в
литейном тигле нитрат серебра, готовить расплав сульфата калия, кото-
Мастера и наставники из Королевского сада в Париже 169

рый он называл кристаллическим минералом, или терновой солью, или,

когда он был недостаточно чист, жаропонижающей солью, а также поли­
крестом (вещество очень полезное). Велеречивым тоном Глазер заявлял:
«Я взял себе за правило говорить лишь то, что уразумел сам, и писать
только о том, что сотворил своими руками». Разумеется, он не говорил
и не писал ничего о своих тайных сношениях с Бренвилье, который ак­
тивно интересовался ядовитыми свойствами «мышьяковой отравы».
Годен, по прозванию Сент-Круа, бывший капитан полка в Траси, лю­
бовник Мари-Мадлен д’Обре, маркиз де Бренвилье, усердно посещал —
нередко со своей очаровательной подругой — лабораторию Глазера на
улице Пти-Лион. Швейцарский химик продал им эффективное сред­
ство, с помощью которого эти милые возлюбленные избавились первым
долгом от отца маркизы, богатого чиновника д’Обре, на чьё довольно
приличное состояние они позарились. Потренировавшись на несколь­
ких безответных служанках, маркиза — вот уж ангел поистине — вы­
брала медленный способ, ей удалось отправить обожаемого родителя на
тот свет после долгой восьмимесячной агонии. С деятельным участием
красавца Сент-Круа наследство быстро прокутили, и нежное создание
обратило взор на двух братьев, которые в свой черёд отдали богу душу.
Умирали медленно, но верно — от той же отравы. На этот раз некста­
ти проведённое вскрытие выявило отравление. Разразился страшный
скандал, возбудивший такую волну нездоровых страстей, «какой и на
войне не бывает», — возмущалась добродетельная маркиза де Севинье.
Глазер не стал ждать от президента парижского парламента Ламу-
аньона повестки в суд, дабы раскаяние не совпало по времени с решени­
ем королевского судебного ведомства. Он оставил о себе память как об
искусном экспериментаторе, сведущем в деле получения сульфата калия,
основного нитрата висмута, хлорида мышьяка и некоторых смесей, спо­
собных более заинтересовать судебные органы, нежели Академию наук.

Н иколя ЛЕМЕРИ (17) (1645-1715). Гугенот из Руана, прибывший

в Париж учиться на фармацевта. Он посещал лекции знаменитейшего
Глазера, преподавал в Монпелье, затем в Париже, который ему пришлось
покинуть после отмены Нантского эдикта и бежать в Великобританию.
Однако в один прекрасный день тоска по родине перевесила. Он поки­
нул Англию, в ту пору столь гостеприимную для учёных-изгнанников,
170 Провозвестники химической револю ции

отрекшись от протестантства скорее из корысти, чем по убеждению, как

замечает с не свойственным для него юмором такой достойный человек,
как Хёффер, и возвратился сразу на родину, в лоно Церкви и в лоно Ака­
демии наук. Дополнительной наградой для него была смерть в один год
с Людовиком XIV, Фенелоном и Мальбраншем.
Начиная с 1672 года Лемери читал лекции в своей лаборатории на
улице Галанд, иногда в особняке Конде. Лекции привлекали многочис­
ленную публику, иногда даже дам — вещь прежде неслыханная. Ещё
один профессор, Дю Верней, учредил занятия по анатомии. Мастер-фар­
мацевт воспользовался растущей популярностью и стал выпускать свои
препараты и свой знаменитый чудодейственный висмутовый состав. В
1675 году Лемери опубликовал «Курс лекций по химии, включающий в
себя упрощённый способ проведения известных медицинских экспе­
риментов». Этот труд имел успех, ничуть не меньший, чем его устные
лекции. Он выдержал множество изданий, был переведён на несколько
языков и расходился прямо «как любовный или сатирический роман»,
удивлялся Фонтенель.
Курс разделялся на три части, первая касалась неорганической хи­
мии, вторая — и это впервые — химии органической. Лемери также из­
дал «Фармакопею», «Универсальный трактат о простых снадобьях» и
«Трактат о сурьме».
Талант Лемери заключался в умелой популяризации, в способности
объяснять запутанные вещи, которые до него мало кто понимал. Удиви­
тельное новшество, его лекции, как устные, так и напечатанные, действи­
тельно содержали «практические суждения о каждой операции для ура­
зумения теми, кто желает посвятить себя прекрасной науке — химии».
Лемери определял алхимию как «искусство без искусства, начало
которого обман, середина — непосильный труд, а венцом всему нище­
та». «Химия же — это искусство, которое учит выделять из смеси раз­
личные вещества. Под смесью я разумею то, что естественным образом
увеличивается в размерах, будь то минералы, растения или животные».
«У вещей в природе пять начал, три активных: дух, масло, соль — и два
пассивных: вода и земля. Понятие начала, — уточнял Лемери, — не сле­
дует принимать в химии в прямом смысле этого слова. Вещества, кото­
рые мы нарекаем началами, начала лишь в нашем представлении, в том
смысле, что мы не в состоянии разделить эти вещества на составляю-
Мастера и наставники из Королевского сада в Париже 171

щие. Понятно ведь, что сами по себе эти начала делятся на бесчисленное
количество частиц, которые, строго говоря, мы и должны были бы счи­
тать началами».
И для Лемери более или менее сильное действие кислот на щёлочи за­
висело от степени проникновения острых частиц кислоты в поры щёлочи.
Относительно увеличения веса прокалённого свинца Лемери раз­
делял точку зрения Бойля, полагая, что «в свинец внедряются корпу­
скулы огня, которые, связанные, скапливаются в перегнутых и труд­
нодоступных частях металла и не могут оттуда выйти, тем самым
увеличивая его вес».
Сформировавшись как химик в швейцарской школе Глазера, Леме­
ри не мог пройти мимо модного в то время исследования ядов, которые
он определял следующим образом: «Яд — это то, что может разорвать и
разрушить связь и взаимодействие телесных туморов, разъедая отдель­
ные части и препятствуя естественному перемещению духов». С экспе­
риментальной точки зрения он делит яды на два вида: «Первый — тот,
что, подобно ядам гадюки, скорпиона, подобно цикуте, акониту (napellus),
свёртывает кровь, и животное умирает в конвульсиях. То же происходит,
когда в вену или артерию шприцом вводят кислоту. Ядовитые вещества
второго типа, такие как сулема и производные мышьяка, разъедают вну­
тренности, те покрываются язвами, что приводит к смерти».
Комментируя сочинения нашего учёного, безжалостные критики
утверждают, что, кроме рецепта классической «вулканической смеси», в
них нет ничего своего. Более того, из чисто эгоистических побуждений
Лемери придержал для себя наиболее доступные способы получения
некоторых веществ, «полагая, что, если просто так расточать богатства,
ему для собственных нужд не останется ни гроша».
Пусть Николя Лемери не сделал никакого значительного открытия,
но, как свидетельствует Фонтенель, «почти вся Европа научилась у него
химии, и большинство химиков, как французских, так и иностранных,
обязаны ему своими знаниями». Да, он не был самобытным исследова­
телем, но он привнёс в процесс обучения, очистив его от схоластики и
педантизма, порядок и ясность. Именно новые методы обучения сни­
скали Лемери, да и всей французской науке, всеобщее уважение.
За то, что он придал своим лекциям чёткий вид, встал на защиту
химических лекарств в ожесточённом споре, о котором мы можем су­
172 Провозвестники химической революции

дить по отдельным местам из писем Ги Патена или маркизы де Севинье,

«плохо осведомлённой о всех этих грязных оскорблениях», за то, нако­
нец, что он, подобно новому Геркулесу, расчистил авгиевы конюшни
герметической науки, — работа колоссальная, — Ж.-Б. Дюма вполне за­
служенно назвал Лемери великим.

Среди достойных упоминания химиков XVII века назовём ита­

льянского врача А ндж ело САЛА, чья деятельность протекала, в ос­
новном, в Германии. Он показал, что, если к раствору сахара добавить
немного пивных дрожжей, быстро образуется «винный дух», однако он
не обратил внимания, что при этом выделяется углекислый газ. Фер­
ментация была для него «тесным взаимодействием элементарных ча­
стиц, склонных сочетаться в ином порядке, порождая тем самым новое
соединение». А вот металлы не подвергаются ферментации, потому что
они не произошли от живых организмов и перегруппировки молекул
в данном случае не происходит. Ещё немного, и Анджело объявил бы
металлы простыми веществами.
Сала усовершенствовал процесс рафинирования сахара, прибегнув
к альбумину и извести. С помощью яичного белка он осветлял расти­
тельный сок, из которого получали щавелевокислую соль. Об этой соли
Сала вообще заговорил впервые.
Изучив «строение сурьмы», Сала пришёл к вполне справедливому
выводу, что, выписывая лекарство, нужно учитывать не только, какой
металл в него входит, но также химический состав соединения, дозу
и зависимость того и другого от болезни и комплекции пациента. По­
добные взгляды объясняют пренебрежение, с каким Сала относился к
алхимикам: «Покажите мне хотя бы каплю вашей волшебной ртути, —
шутил он, — и я публично покаюсь в своих заблуждениях».

Ещё один врач, Ф ридрих ХОФФМАН (1660-1743), воспитанник

Иенской и Эрфуртской школ, с успехом преподавал в университете го­
рода Галле. Спокойно, ничего не страшась, обрушился он на стародавнее
мнение, будто вода — элементарное, сиречь простое вещество. В проти­
вовес этому Хоффман утверждал, что «вода состоит из очень текучего
элемента вроде эфирного духа и солевого начала», зависящего от геоло­
гической природы слоёв, через которые она проходит. Газосодержащие
Мастера и наставники из Королевского сада в Париже 173

минеральные воды особенно интересовали Хоффмана тем, что выделя­

ли, часто в больших количествах, углекислый газ, этот spiritus elasticus,
spiritus mineralis, чью кислотную природу он сумел установить, когда
лакмусовый настой из лепестков подсолнуха менял цвет с синего на
красный. В некоторых водах он с помощью реагента на основе черниль­
ного ореха определял железо, в водах из ряда венгерских источников —
медь, а в пробах вод из Висбадена — хлорид натрия. Из этих последних
после их концентрирования выпадали кубические кристаллы, которые
растрескивались при нагреве. Карлсбадские воды содержали карбонат
калия, который окрашивал в зелёный цвет фиалковый настой. Когда в
эту воду добавляли витриольное масло, она вскипала, и выпадали кри­
сталлы сульфата калия. Хоффман также установил, что швальбахская
вода содержала нейтральную соль со слабительными и мочегонными
свойствами. Прежде считали, что это селитра или даже сульфат калия
(arcanum duplicatuni). Эта малоплавкая соль, не бурлящая при действии
кислот или карбонатов щелочных металлов, казалось, получалась при
соединении витриольного масла с известковой землёй, которая попадала
в воду, когда та проходила через почвенные слои определённого соста­
ва. Листер назвал эту слабительную горькую соль известковой селитрой,
однако Хоффман доказал, что речь идёт о совершенно новом веществе, о
«безымянной извести». То была жжёная магнезия (окись магния).
Хоффман отважился также усомниться во флогистонной теории, ко­
торую Шталь с успехом пропагандировал среди восторженных проста­
ков. Точнее говоря, Хоффман предугадал, что в процессе восстановления
уголь не привносит ничего в окислы, даже флогистон, наоборот, что-то от­
бирает (кислород), в итоге так называемая металлическая известь (слож­
ное вещество) низводится до состояния металла (простого вещества).
Следует заметить, что к воззрениям Жана Рея явно склонялся ещё
один немецкий химик, профессор Йенского университета Ведел.
Как Хоффман, правда не с таким упорством, боролся против заум­
ных алхимических теорий, вооружившись одним лишь эксперимен­
тальным методом, искренний почитатель Бойля, врач из Вероны, обо­
сновавшийся в Англии, Жан-Франсуа Вигани. Результаты своих трудов
он обобщил в небольшом сочинении «Сущность химии», но, будучи
прежде всего практиком, он много сил положил на разработку мощного
средства против сифилиса — mercurius viridis (зелёной ртути), которая,
174 Провозвестники химической револю ции

как и многие подобные лекарства, принесла своему создателю немалое

состояние.

Голландец Гийом ХОМБЕРГ (1652-1715), воспитанник университе­

тов в Йене и Лейпциге, бросил адвокатуру и судейскую мантию и со всем
пылом предался астрономическим радостям. Он много путешествовал,
брал уроки в Магдебурге, Болонье, Падуе, Риме, Лондоне, Виттемберге,
посещал известнейших учёных — Граафа, Бойля, Отто де Герике. В Па­
риже, куда его позвал Кольбер, он стал членом Академии наук, профес­
сором и лейб-медиком будущего регента, графа Орлеанского. Страсть
графа к химии возбудила у многих нехорошие подозрения после смерти
дофина. В то время считалось, что если человек якшается с химиками,
то это не к добру.
Хольберг опубликовал исследования «о выпаривании воды в ва­
кууме», «о насыщении кислот щелочами, и наоборот», где он отмечает,
что «сила кислоты заключается в способности разлагать щёлочи, а сила
щёлочи — в способности разлагаться, и чем больше у них эта способ­
ность, тем более они в своём роде совершенны». Ещё он показал, что
количество разложившейся щёлочи зависит от природы кислоты. Он
даже составил соответствующую таблицу, что было новшеством по тем
временам.
Среди специалистов по горному делу можно выделить Делла Фрет-
та Монтальбано, Боррихия, Кастилло, автора «Трактата об опытах с
металлами», Карилло, написавшего об испанских рудниках, и, наконец,
Алонсо Барбу, испанского священника, достойного соперника Переса де
Варгаса и Вилла-Фейны, досконально знавшего перуанские рудники, где
одни только среброносные жилы распаляли ненасытную алчность за­
воевателей.
Во Франции в один прекрасный день появилась странная пара
авантюристов — Жан дю Шатле, барон де Босолей, уроженец Брабанта,
и его супруга Мартина де Бертро. Они уверяли, что прежде управля­
ли папскими рудниками и некоторыми перуанскими территориями. В
1630 году из-под пера баронессы вышло «Правдивое описание богатых
и бесценных сокровищ, недавно обнаруженных во Французском коро­
левстве, сделанное для короля и господ — членов королевского совета»,
а в 1640 году — «Возвращение Плутона». В этом «произведении, где по-
Мастера и наставники из Королевского сада в Париже 175

вествуется о рудах и минералах во Франции, таящихся по сей день в не­

драх земных, благодаря коим финансовые средства Его Величества зат­
мят таковые других христианских правителей, а его подданные станут
самыми счастливыми на свете», баронесса излагала свои сумасбродные
идеи с большой изобретательностью, которая, впрочем, не произвела
впечатления на Ришелье: «Я прибыла во Францию не для того, чтобы
учиться у других, и не спасаясь от нужды. В своём искусстве я достиг­
ла совершенства. Нас пригласил блаженной памяти покойный король
Генрих Великий (что не молодило баронессу и объясняло повальное
равнодушие к ней людей, включая Ришелье). Приглашение нам передал
покойный господин де Беринген. И вот мы с мужем здесь, дабы показать
такое, чего никто раньше не видывал».
Д’Эффи от имени короля распорядился позаботиться о Босолее, но
главный судья провинции Бретань Туш-Грипе, заподозрив того в магии,
приказал отобрать у несостоявшихся рудознатцев их палочки, а также
планы, документы, карты, на которые они нанесли обнаруженные ими
вокруг Марле залежи металлов.
Супруги Босолей попытались было через суд вернуть свои бумаги,
но вскоре за баронессой захлопнулись ворота Бастилии, а за бароном —
ворота Венсенского замка — на том дело и кончилось.
 АЛХИМИКИ XVII ВЕКА

Несмотря на труды записных химиков, алхимия, нашедшая при­

станище при дворах доверчивых и остро нуждавшихся в деньгах пра­
вителей, в последний раз блеснула на горизонте в XVII веке.
Граф Саксонский, король Швеции, германский император, король
Дании и множество других правителей меньшего масштаба держали у
себя на службе алхимиков, иногда, впрочем очень редко, из чистой люб­
ви к науке, как шведский король Густав-Адольф и его дочь Кристина,
шведский король Карл XI и даже герцог Орлеанский. Адептов было ещё
немало, и некоторые занимали достаточно видное положение, например
Жан д’Эспанье, президент парламента в Бордо, автор «Естественной фи­
лософии, восстановленной в чистом виде» (Enchiridion physicae restitutae),
где он пытался доказать, что элементы вода, воздух и земля на самом
деле вещества сложные и что для горения, как и вообще для жизни, ну­
жен воздух.
Из «собрания» адептов можно также назвать сапожника-философа
визионера Якоба Бёме и иезуита Афанасия Кирхера, который поддер­
живал идею трансмутации, но уже при иных, нежели полагали его со­
временники, условиях. Кирхер всё объяснял, всё растолковывал, смело
и спокойно, говорил: certissimum est, совершенно очевидно — и вопрос
был решён. С меньшим, однако, успехом он пытался применить свой ме­
тод для расшифровки египетских иероглифов. Здесь он мешал правду с
вымыслом, так что эту его работу можно счесть пустой игрой вообра­
жения.
Алхимики XVII века 177

Роберт ФЛАДД (21) (1574-1637), или Робертис де Флуктибус, ан­

глийский учёный каббалист, визионер, признанный розенкрейцер,
старался, пусть и не особенно удачно, сочетать герметическое учение с
позитивистской наукой. Ему мы обязаны апологетическим трудом, под­
тверждающим безупречную репутацию общества Розы и Креста, а так­
же любопытными исследованиями на физические темы и оригиналь­
ному представлению о душе, постоянно стремящейся ввысь, «подобно
пламени, рвущемуся вверх, в воздушное пространство», что подвигло
некоторых учёных на решение задачи, связанной с окислением металлов
при обжиге.
Герметическое учение не претерпело изменений, но для алхими­
ческой литературы XVII век стал временем наивысшего расцвета. В
1667 году вышли в свет четыре работы Филалета, в частности «Откры­
тый вход в закрытый дворец короля», в 1691 году — «Новый химический
свет» и другие сочинения Космополита. Шесть томов «Химического те­
атра», сборника, составленного врачом из Женевы Манже, содержали
двести десять отрывков из наиболее известных герметических работ.
За этой алхимической антологией, вышедшей в Страсбурге в 1622 году,
последовала уже в 1672 году «Библиотека химических Философов, или
сборник самых авторитетных авторов, которые писали о Философском
камне, составленная парижским врачом Сальмоном». Эти труды — чте­
ние отнюдь не лёгкое, что нисколько не отпугивало читателей, и переиз­
дания следовали одно за другим. Всякий светский человек обязательно
должен был иметь у себя в библиотеке какие-нибудь из этих гримуаров.
Читать их или не читать — это уже был другой вопрос.
Ещё чаще, чем во времена Екатерины Медичи, тайные алхимические
сообщества под прикрытием герметизма обращались к преступной, но
прибыльной торговле ядами. Итальянец Эксили постепенно сменил Рене
Флорентийца, а управляющий Королевским садом Глазер активно сбы­
вал препараты особого назначения у себя в подозрительной лаборатории
на улице Пти-Лион. В 1672 году неожиданно умер бывший капитан полка
в Траси Сент-Круа, любовник маркизы де Бринвилье, умер в своей лабо­
ратории в тупике Мобер — разбилась стеклянная маска, защищавшая
его, когда он готовил ядовитые смеси. Рядом с «нагревательной печью»
этого странного адепта нашли сундучок с мышьяковыми соединениями,
сулемой, опиумом, сомнительными жидкостями, которые так и не смогли
178 Алхимики XVII века

идентифицировать. Главарём шайки «философов» — отравителей, кол­

дунов и фальшивомонетчиков — был некий Франсуа дю Шатёй, чьи ата-
норы в Париже, Лионе и даже в провинции не простаивали. Один из его
сотрудников, некий Банан осуществлял связь между алхимиками и кол­
дунами, он был штатным советником Лавуазена, который щедро оплачи­
вал услуги этого недостойного сына Гермеса.
Духовенство было обеспокоено всё возраставшим числом кающихся
красавиц, которые признавались, что иногда входили в сношения с ал­
химиками, чтобы заполучить немного «отравы». Озаботившийся этой
проблемой начальник полиции Ларейни докопался до истины. Это был
скандал века. Чрезвычайный суд распорядился арестовать триста шесть­
десят семь человек, тридцать шесть из которых передали заботам париж­
ского палача Гильома. Остальных отправили кого на каторгу, кого в ссыл­
ку. Людовик XIV тщетно пытался помешать тому, чтобы выплыли на свет
пятнадцатилетние связи его жены, честолюбивой маркизы де Монтеспан,
родившей ему семерых детей, с Лавуазеном и его «философами».
Допрашивая сообщников ведьмы, в частности некоего Бело, судьи
установили, как шайка проворачивала свои тёмные дела. Диапазон их
средств был чрезвычайно широк: от грибов, нашпигованных мышья­
ком, до сулемы, включая «жабий раствор», пропитанные ядом рубашки
и сжигающие клистиры.
Встревоженный подобными откровениями, Король-Солнце под­
писал в июле 1682 года указ, угрожавший примерно наказать всех, кто
обращается к магическим операциям и прибегает к вредоносным сред­
ствам или ядам. Надо было также положить конец скандалу с чёрными
мессами Гибура, в который оказались замешаны многие благородные
дамы и высокородные принцессы. Указ запрещал врачам и аптекарям
хранить токсичные вещества, даже «изготовленные руками мастеров
своего дела», если они не входили в состав фармацевтических препара­
тов. «Запрещалось также кому бы то ни было, кроме аптекарей и врачей,
держать у себя без письменного на то разрешения ядовитых животных:
змей, гадюк, жаб и им подобных — под предлогом, что их используют
для лечения, для опытов или ещё для чего-нибудь». Предписывалось
также «профессорам химии» запирать на замок свои лаборатории. Из
всех химических операций им позволялось лишь перегонять винный
спирт.
Алхимики XVII века 179

К счастью, были и другие сообщества, которые не занимались изго­

товлением лунного витриола и сбором слюны истязаемой жабы, более
выгодным вариантом знаменитой aquetta di Napoli или aqua Toffana, с
которой себе на беду познакомились Пий III и Климент XIV. Розенкрей­
церы в безмолвии и тайне продолжали своё бескорыстное служение, а
герметическая вера нашла себе убежище в лоне Нюрнбергского алхи­
мического общества, хранителе незыблемых традиций Египта и учений
старых мастеров.
Сама же химия продолжала своё победное шествие. Науке, осно­
ванной на наблюдении, пришлись ко двору правила, введённые Фрэнси­
сом Бэконом и изложенные Декартом в его «Рассуждении о методе». Их
можно кратко, но достаточно точно представить в виде четырёх посту­
латов: «Не принимай за истину ничего, в чём ты не можешь убедиться
на собственном опыте. Разделяй каждую трудную задачу на возможно
большее количество частей. Приводи в порядок свои мысли начиная с
вещей самых простых. Производи полный подсчёт всего и обозревай
всё в общем виде, чтобы ничего не упустить».
Порядок, метод, ясность помогали рассеять мрак, дотоле окружав­
ший науку, постепенно утрачивавшую ореол тайны, которым так умело
пользовались шарлатаны и суфлёры.
Значительно ускорило научный прогресс создание академий. На­
стала эпоха, которая по праву гордится своими гениями — Кеплером,
Галилеем, Гюйгенсом, Ньютоном, Бернулли, Ван Гельмонтом, Бойлем,
Майоу, Жаном Реем, Бехером, Шталем, Лемери, Декартом, Паскалем, —
эпоха, которая может с успехом соперничать с наиболее славными вре­
менами Древней Греции, чьим блестящим продолжением, звучным от­
голоском она скорее всего является.
 ХИМИКИ XVIII ВЕКА

Химия XVIII века родилась под знаком теории флогистона, зачатки

которой, изложенные в книге своего учителя Бехера «Азбука минера­
лов», развил Шталь.
В пяти невидимых, неосязаемых и весьма расплывчатых элементах
Гебера — воде, земле, масле, духе, соли, — проистекавших из четырёх
простейших качеств — тепла, холода, сухости, влажности, — сгруппи­
рованных согласно теории «двух противоположностей», Бехер заменил
«землю», но яснее от этого не стало.
Чтобы распутать этот клубок, Лавуазье пришлось внести в хаос
порядок, отказавшись от старых привычных воззрений, от пиетета, с
которым все, кто в большей, кто в меньшей степени, относились к по­
чтенным по возрасту, но отжившим своё взглядам Аристотеля, Гебера и
Парацельса. После Лавуазье элементы, лишенные какого бы то ни было
символического смысла, герметической мистики, будут соответство­
вать лишь неким химическим единицам с постоянным набором строго
определённых свойств, подчинявшихся точным математическим зако­
нам, которые, постепенно высвобождаясь от вороха нелепостей, проя­
вили себя наконец в полную силу.
Многие, конечно, сетовали на то, что химия утрачивает свою кра­
сочную, романтическую сторону, но взамен она приобретала точность
и достоверность. Строгие формулы приходили на смену замысловатым
речениям, и их ясность пронизывала своим светом тёмные глубины
умозрительных алхимических построений. Герметическое искусство
Химики XVIII века 181

обратилось в науку, лишённую таинственности. Вскоре незаметно ка­

нули в небытие вольные домыслы Шталя, которые, по сути, оказались
лишь произвольной игрой ума, рискованными суждениями, не имев­
шими под собой надёжной основы.
Однако если с современных позиций система Шталя кажется нам
неким чудовищным пузырём, готовым лопнуть от первого прикоснове­
ния, то в контексте своей эпохи она представляла определённый этап в
поступательном движении науки, была решительной попыткой прояс­
нить сложившуюся ситуацию, и нам не следует ни высокомерно отвер­
гать, ни преувеличивать её значимость.
Одним из наиболее действенных факторов распространения новых
научных знаний стало создание большого числа академий, возникав­
ших зачастую из тесных кружков учёных при аристократических сало­
нах или даже в рабочем кабинете одного из них, как некогда у Мерсен-
на. В Англии Лондонское королевское научное общество составлялось
почти исключительно из людей, обладавших обширными знаниями.
Несколько учёных из провинции основали своё собственное Бирмин­
гемское лунное общество, одним из приметных членов которого был
Пристли, прилежнейший участник ночных сходок, время для которых
выбиралось таким образом, чтобы тусклый блеск ночного светила об­
легчал возвращение домой по лабиринту улиц промышленного города
с его туманами. В Германии чередой появлялись Общество любителей
природы, Данцигское общество естествоиспытателей (1741), Базельское
научное общество (1751), Геттингенское королевское научное общество
(1752), Мюнхенская академия наук (1759), что, однако, никак не помеша­
ло ещё некоторое время просуществовать и старому Нюрнбергскому ал­
химическому обществу. В 1710 году основанная Фридрихом I Королев­
ская академия наук и изящной словесности в Берлине положила начало
серийной публикации докладов в сборнике под названием Miscellanea
Berlinensia. Знаменитейшие учёные — Гмелин, Герхард и Джусти из Гет­
тингена, Фогель и Вальдшмидт из Киля, Вольганг и Федель из Йены,
Бюхнер и Шульце из Галле важные свои труды печатали именно в ака­
демических изданиях, что решительно свидетельствовало о неотрази­
мой привлекательности химии для немецких учёных. В Дании, в Копен­
гагене, тоже существовало Королевское научное общество, а в России,
в Санкт-Петербурге, — основанная Петром Первым Императорская
182 Химики XVIII века

академия. В Италии так вообще учёные общества множились с неверо­

ятной быстротой. Общество «подвижников науки» (Inqueti) преобразо­
валось в Болонскую академию наук и искусств. Академия Fisico-critici
обосновалась в Сиене, а королевское общество — в Турине. Во Франции
много способствовало развитию химии учреждение так называемого
Королевского сада. Там на кафедре сменяли друг друга самые почтен­
ные профессора, самые блестящие наставники: Уильям Дэвиссон, Гла­
зер, Лефевр, Фагон, Хомберг, Жоффруа, Луи Лемери, Бульдюк, Руэль,
Маке, Фуркруа. Наконец, благодаря высокому научному уровню своих
членов и значимости их работ важную роль в разработке новых теорий
играла Парижская академия наук — вплоть до 1793 года, когда академи­
ков сочли «тайными приспешниками тиранов». Конвент распустил её,
но два года спустя по закону от 3 брюмера IV года академию восстано­
вили уже под названием «институт».

Этьен-Ф рансуа ЖОФФРУА (1672-1731) — ученик Дювернея и

Хомберга, профессор медицинского факультета в университете города
Монпелье, член Королевского общества. В 1712 году он сменил Фагона,
лейб-медика короля, на кафедре химии Королевского сада. Жоффруа
составил «Таблицу химических взаимодействий между различными
веществами». В ней он первым установил закон: «Всякий раз, когда два
вещества, склонные к взаимодействию друг с другом, образуют но­
вое соединение и появляется некое третье вещество, которое обладает
большим сродством к одному из первых двух, оно соединяется с ним,
вытесняя другое соединение». Частично прояснив тайну химических
реакций, но не заостряя внимания на проблеме «сродства», Жоффруа
взялся за анализ золы от сожжения растений и, обнаружив в ней железо,
решил, что при горении произошла своего рода трансмутация.
Его брат Клод-Жозеф — Жоффруа-младший — фармацевт, выда­
ющийся ботаник, изучая буру, доказал, что у неё та же основа, что и у
морской соли.

Луи ЛЕМЕРИ (1677-1743) — врач, с двадцати трёх лет академик,

как и его предшественники, представил на суд своих знаменитых кол­
лег впечатляющее количество научных исследований на самые разно­
образные темы. Может, памятуя об его отце, Николя Лемери, Фагон
Химики XVIII века 183

поставил Луи заведующим кафедрой химии вместо заболевшего Бер-

же. Не приемля мнение Жоффруа-старшего об образовании железа в
золе растений, Лемери дал волю своему скептицизму в докладе о «не­
достатках и малой полезности обычного химического анализа расте­
ний и животных».

БУЛЬДЮК (1675-1742) — провизор и сын провизора Королевского

сада, как и приличествует аптекарю, заинтересовался действием слаби­
тельных препаратов, прежде всего глауберовой соли (сульфата натрия),
соли Эпсома (сульфата магния) и поликреста Сейнета (двойного тартра­
та натрия и калия).

Самой колоритной фигурой среди преподавательского состава

Королевского сада был, без сомнения, нормандец Гийом -Ф рансуа
РУЭЛЬ (1703-1770), член Парижской, Стокгольмской и Эрфуртской
академий, владелец лаборатории на той же старой площади Мобер,
где за много лет до него другой великий химик, мастер Альберт, де­
монстрировал перед несметной аудиторией свой талант, свой гений.
Руэль отклонил предложение стать первым аптекарем королевской
семьи, хотя обычно эту должность исправлял главный демонстра­
тор по части химических наук, кем он, собственно, являлся. Всё своё
профессиональное умение он посвящал людям бедным, служа в ап­
течном управлении при городской парижской больнице «Отель-Дьё».
Звание профессора предоставлялось исключительно королевскому
лейб-медику, коим в ту пору был некто Бурделен. Он читал лекции
с такой комичной напыщенностью и в то же время так скучно, что к
нему тоже можно было отнести слова Рабле: «Никогда ещё великий
жрец не величал себя с таким величайшим величием». Вокруг цари­
ло полное равнодушие, когда сей педагог с неизменно неприступным
видом завершал своё выступление, которое было сродни снотворно­
му, словами: «Господа, я изложил вам теорию и основные принципы
данной операции. Прямо сейчас демонстратор подтвердит вам это
своими опытами». После чего он, сохраняя обычный внушительный
вид, ретировался, почитая ниже своего достоинства опускаться до
работы руками, которую он доверял демонстратору, как доверяют
бороду цирюльнику.
184 Химики XVIII века

Тут же аудитория заполнялась плотной толпой учащихся, учёных

мужей, просто любопытствующих, иногда даже дам, затем вдруг отку­
да-то стремительно выскакивал невысокого роста человек, первой забо­
той которого было разнести в пух и прах хрупкие построения, которые
до него с таким тщанием громоздил профессор. Слушатели были поко­
рены, они восхищались мэтром, единственным в своём роде не столько
даже из-за его причуд, сколько благодаря ясности изложения и умению
подогревать интерес к любому обсуждаемому предмету. Всё больше го­
рячась, он скидывал пиджак, снимал жилет, парик, размахивал руками,
бил реторты и колбы, гонялся за племянником, который был у него ас­
систентом, и всё это не теряя нити рассуждений и меча молнии на не­
другов — Маке, Бордё и Буффона.
Руэль являл собой тип рассеянного учёного. Ему ничего не стоило
в гостиной, ведя в привычной оживлённой манере беседу, снять обувь,
подвязки для чулок, чулки, энергично почесать ногу и всё снова на­
деть, совершенно не отдавая себе отчёт в том, что он делает. Как-то раз
во время помпезного приёма у господина де Буффона гости обступили
кардинала де Берни, когда тот объяснял уважаемому академику, что бы­
вают чисто инстинктивные движения, ссылаясь на то, как он каждый
раз, не задумываясь, склоняет голову при входе в церковь. Кто-то поин­
тересовался мнением нашего фармацевта, погружённого в тот момент в
глубокие размышления по поводу какой-то химической проблемы. «И
впрямь, — очнулся тот, — почему утки и ослы наклоняют голову, когда
держат путь под арку или в ворота?» Тираду эту встретили сдержанным
молчанием, но, так как сказана она была без всякого злого умысла, ни­
каких мер не последовало. О необдуманных и легкомысленных поступ­
ках Руэля можно было бы говорить до бесконечности, однако они лишь
увеличивали всеобщую симпатию к нашему демонстратору, доброму по
существу человеку, открытому, искреннему, непредвзятому, так не похо­
жему на самодовольных и невежественных господ придворных, обычно
вещавших с профессорской кафедры.
Руэль испытывал к Шталю безграничное восхищение и старался
изо всех сил распространять его идеи, в которые слепо верил. Мы при­
знаём, заявлял он, четыре начала или элемента: флогистон, иначе огонь,
землю, воду и воздух. Написал Руэль мало, что, впрочем, не мешало ему
пользоваться значительным авторитетом хотя бы потому, что он воспи-
Химики XVIII века 185

тал множество учеников, — одним из самых усердных среди них был

Антуан Лавуазье.
Нашему почтенному учёному мы обязаны делением солей на соли
кислот, средние (нейтральные соли) и соли со щелочным избытком. Он
также доказал, что ещё до сжигания в растениях присутствовал калий.

Стоит упомянуть ещё М АКЕ (1718 — 1784), автора достаточно по­

пулярного химического словаря. Соратник Боме, он остался верен уче­
нию Шталя, которое он искусно толковал, утверждая к тому же, что, с
его точки зрения, «идеи Шталя самые важные, самые глубокие из всех
когда-либо выдвигавшихся в физической химии». В Королевском саду
Маке сменил Бурделена, но умер он более молодым, чем тот. Поговари­
вали, что Бурделен, человек от природы тщедушный, дожил до своих
восьмидесяти, потому что с пятидесятилетнего возраста регулярно по­
треблял хинную настойку.

Вспомним, к слову, и РЕОМЮРА (1683-1757), выдающегося учёного

поистине энциклопедических знаний.

Берлинский химик С игизм унд МАРГРАФ (1709-1780) прославил­

ся тем, что разработал способ производства сахара из местного сырья,
в частности из моркови и свёклы. Он изучал химию в лучших немец­
ких университетах, в Берлине со знаменитым Нойманном, в Страсбурге,
Франкфурте, Галле, Фрайбурге, совсем молодым стал членом Берлин­
ской, а затем Парижской академий.
Производству сахара Марграф посвятил небольшую работу, вы­
шедшую в 1745 году и оставшуюся почти незамеченной. Надо было На­
полеону установить континентальную блокаду, чтобы люди оценили
всю практическую важность этого замечательного сочинения.
Марграф открыл фосфорную кислоту, которую нарекли «фос­
форным цветом», сжигая фосфор на воздухе либо воздействуя на
него азотной кислотой. В сообщении от 1746 года он привёл удобный
способ приготовления цинка, который заключался в нагревании
смеси угля и каламина в закрытом тигле. До этого цинк, металл в ту
пору очень редкий, покупали на Востоке за большие деньги. Полу­
чение муравьиной кислоты, открытой незадолго перед тем Урбеном
186 Химики XVIII века

Хирном, а также исследование многочисленных неорганических и

органических веществ пополнили перечень работ этого учёного-тех-
нолога, сыгравших решающую роль в деле развития промышленной
химии.

ДЮАМЕЛЬ ДЮ М О Н С О - главный инспектор Королевского

флота, выдающийся агроном — определил, что щёлочь из золы земных
растений (калиевое производное) не та же самая, что из золы морских
растений или морской соли (натриевое производное). Он также — ещё
до Бенджамина Франклина — связывал природу молнии с электриче­
скими явлениями.
Предреволюционный период характеризуют имена четырёх вели­
ких химиков. В хронологическом порядке это — Блэк, Кавендиш, При­
стли и Шееле.
Однако, прежде чем заговорить о Блэке, было бы справедливо
вспомнить о теххимиках-практиках (о них часто забывают), чьи работы
обеспечили разительный прогресс — прежде тормозившийся — «пнев­
матической химии». Сегодня это кажется нам особенно важным, ведь
до того времени совершенно не представляли, как надо собирать, пере­
мещать вещество из сосуда в сосуд, как обращаться с газами.

В конце XVI века И оганн БЕРНУЛЛИ, воздействуя уксусом на

мел, выделил газообразный продукт и перенёс его в пробирку, отметив
в своём труде Dissertatio de effervescentia\ что «твёрдые тела способны
заключать в себе упругие газы». Что делать с содержимым пробирки,
Бернулли не знал. Он также определил, что первые пузырьки, выде­
ляющиеся из воды при кипении, — это воздух и что рыбы умирают
в кипячёной воде, потому что их жабры не могут найти достаточно
воздуха, необходимого для жизни. Кроме того, взорвав с помощью
линзы несколько гранов пороха в помещённой в воду пробирке, Бер­
нулли установил, что в момент взрыва высвобождается значительная
масса газа, чему он и приписывал разрушительную силу взрывчатых
веществ. Если бы он умел работать непосредственно с газами, он, без­
условно, сделал бы и другие открытия. Всё же он первым измерил сте-

:Рассуждение о выделении газов» {лат.).

Химики XVIII века 187

пень расширения газов, причём измерил точно и со всей тщательно­

стью, как пристало крупному математику.
Настоящими мастерами по работе с газами показали себя Муатрель
д’Элеман и Этьен Аль. Заслуги этих скромных тружеников науки так
велики, что стоит напомнить их канувшие в Лету имена. Самой лучшей
похвалой им были бы слова Хёффера: «И тьма не поглотила свет».

МУАТРЕЛЬ Д ’ЭЛЕМАН — физик, очень порядочный, но бедный

человек. В Париже в 1719 году он читал курс лекций о том, «как сделать
воздух видимым и как измерить его в пинтах или в любых других еди­
ницах, когда воздушные струи так же хорошо видны, как и водные».
Муатрель подвергался яростным нападкам со стороны некоторых
академиков, считавших его невежественным фантазёром, и часто вещал
перед пустым залом. Никого не привлекали опыты, по сути, очень инте­
ресные, бедняги-преподавателя, не имевшего учеников. Прозябавший в
тесной каморке под лестницей на улице Сен-Гиацинт Муатрель в отча­
янной попытке распространить свои идеи выпустил для дам скромную
брошюру по цене три су, которая сегодня является раритетом. В этом ге­
ниальном сочинении он заострял внимание на том, что «нас со всех сто­
рон окружает воздух, как морская вода — рыб», что «в воде воздушную
струю все видят, а в воздухе нет, а между тем воздух можно измерить в
пинтах. Для этого его надо собрать в воде в перевёрнутую ёмкость, за­
тем ёмкость, не вынимая из жидкости, наклонить под другим сосудом с
водой, так чтобы перенести туда измеряемый объём газа».
Всё это выглядело слишком ново, люди не воспринимали такое с
ходу, и несчастный Муатрель, не добившись признания, отправился в
Америку вместе с одной высокопоставленной особой, должно быть, в
качестве учителя. Муатрель хотел выбраться из жалкой нищеты, с ко­
торой он никак иначе не мог совладать. Умер Муатрель д’Элеман вдали
от неблагодарной отчизны, и память о незадачливом физике, которому
удача так и не улыбнулась, угасла вместе с ним.

Больше повезло священнослужителю, члену Лондонского королев­

ского общества Э тьену АЛЮ. Ему в Вестминстерском аббатстве, свое­
образном Пантеоне английской славы, даже воздвигли памятник. Аль
придумал с помощью изогнутой свинцовой трубки соединять реторты
188 Химики XVIII века

с шаровидным сосудом или пробиркой с водой, погружёнными в бак с

той же жидкостью. Без этой счастливой находки Блэк, Пристли, Лаву­
азье вряд ли совершили бы свои открытия, и кто знает, не пробил бы час
химической революции на несколько десятилетий позже?
Таким образом, Муатрель д’Элеман, который показал, что воздух
и газы можно перемещать из сосуда в сосуд как жидкости, и Этьен Аль,
который научил собирать газы, выделявшиеся при различных химиче­
ских превращениях, предоставили «химикам-пневматикам» широкое
поле для деятельности. Мало кто сказал им за это «спасибо».

Д ж озеф БЛЭК (1728-1799) родился в Бордо. У него были шотланд­

ские корни. Медицину он изучал сначала в Глазго, потом в Эдинбурге.
Впоследствии он последовательно занимал кафедры в этих двух знаме­
нитых университетах. Первые работы Блэка — Фуркруа окрестил его
«Нестором химии XVIII века» — касались прежде всего магнезии, кото­
рой до того посвятил серьёзные исследования Хоффман. Начав с взаи­
модействия негашеной извести с карбонатами щелочных металлов, он
провёл серию опытов, которые должны были показать, что негашеная
известь и магнезия — два совершенно разных вещества и что их кар­
бонаты при обработке кислотой дают совершенно разные соли. После
обжига магнезии Блэк растворил её в серной кислоте, затем получил
осадок с помощью раствора карбоната калия и убедился, что из карбо­
ната выделяется «трудно разлагаемый газ» (лесной газ Ван Гельмонта,
воздушная кислота Бергмана, сегодня это просто углекислый газ). Бла­
годаря устройству Аля он смог собрать газ, выделившийся при дей­
ствии кислоты на осадок карбоната магния, и установить, что этот газ,
поглощаемый щелочами, непригоден для дыхания. Подтверждая точку
зрения Ван Гельмонта, Блэк доказал, что тот же углекислый газ обра­
зуется при уксусном брожении, горении угля и даже при дыхании, так
как, продувая в известковую воду через соломинку или перемешивая
там газ, полученный во всех трёх случаях, он приходил к одной и той же
белой мути с характерными свойствами.
Таким образом, оказалось, что карбонаты кальция и магния, как,
впрочем, и другие карбонаты, содержат некоторое количество углекис­
лого газа, который выделяется при обжиге, при этом жжёные известь
и магнезия возвращаются в прежнее состояние под действием атмос-
Химики XVIII века 189

ферного воздуха. Походя отметим, что в 1747 году Дюамель дю Монсо

представил в академии доклад, где говорилось, что при обжиге извест­
няк теряет в весе, но если остаток выдержать какое-то время на воздухе,
прежний вес восстанавливается.
Блэк был непримиримым противником теории флогистона, и вот
в каких выражениях приветствовал эти его взгляды Лавуазье в запи­
ске от 14 июля 1790 года, через год после взятия Бастилии: «Я с великой
радостью узнал, что Вы придаёте некоторое значение моим высказы­
ваниям против теории флогистона. Верю Вам более чем самому себе,
и привык считать Вас своим учителем. Меня одолевало беспокойство,
я думал, что, не заручившись Вашим согласием, я отклонился от пути,
которым Вы столь блистательно следовали. Ваше одобрение рассея­
ло мои сомнения и придало мне смелости». Далее Лавуазье выражал
опасения по поводу своего будущего, которые, к несчастью, оправда­
лись с лихвой: «Революция, разразившаяся во Франции, не нуждается,
естественно, в тех, кто был связан с прежним режимом, так что впол­
не возможно, я теперь буду представлен самому себе, и первое, что я
сделаю, воспользовавшись свалившейся на меня свободой, — это от­
правлюсь путешествовать, прежде всего, в Англию, в Эдинбург, хочу
увидеться с Вами, послушать Вас, воспользоваться Вашими уроками,
Вашими советами».
Для распространения взглядов Блэка, их толкования и защи­
ты много сил положили шотландец Макбрайд, Кавендиш и австриец
Жакен. Однако некоторые химики подвергли его яростным нападкам,
особенно отличился на этой ниве фармацевт из Оснабрюка Фридрих
Майер, автор «Химических очерков касательно негашеной извести, ве­
щества с упругими и электрическими свойствами, огня и универсаль­
ной кислоты», появившихся в 1764 году. В своём критическом опусе
Майер утверждал, что известняк ничего при обжиге не теряет, наобо­
рот, присоединяет к себе некую особую кислоту, acidum pingue, которая
придаёт ему едкие свойства и не позволяет вскипать при контакте с рас­
творами кислот. Взгляды Майера не более чем пародия на идеи Шта­
ля, при этом фармацевт явно метил в Блэка. Ведь тот полагал, что не­
гашёная известь, поглощая «трудно разлагаемый газ» (углекислый газ)
из воздуха, вновь превращается в известняк, а Майер безапелляционно
заявлял, что жжёный известняк становится известью, поглощая acidum
190 Химики XVIII века

pingue, или acidum causticum, из угля, который используется для нагрева.

После долгой полемики, подчас довольно ожесточённой, Жакен оконча­
тельно похоронил нелепую гипотезу о causticum, опровергнув доводы, и
так неубедительные, своих оппонентов. Он доказал, что, превращаясь в
известь, известняк действительно терял в весе, и единственное разумное
объяснение процесса дали Блэк и противники теории acidum pingue и
флогистона.
Один из учеников Блэка, Даниель Рутерфорд из Эдинбургско­
го университета, между прочим, дядя Вальтера Скотта, работая под
руководством учителя, в 1772 году выделил из атмосферного воздуха
«трудно разлагаемый газ» (углекислый газ) и «безфлогистонный воз­
дух» (кислород). Остался только азот, который он назвал «удушливым
газом».

Ш ВЕДСКАЯ Ш КОЛА

В XVIII веке Швеция пережила бурный расцвет научной деятель­

ности. Особенно блистали в этом отношении Стокгольм и Упсала.

Первое имя, которое мы встречаем в списке членов научного коро­

левского общества города Упсала — Георг БРАНДТ (1694-1768), руково­
дитель столичной королевской лаборатории.
Сперва он исследовал мышьяк, который получал, нагревая смесь
мышьяковистой кислоты с маслом. Задолго до него Альберт Великий
говорил, что выделил мышьяковый регул, нагревая сульфид мышьяка с
мылом, а развивший кипучую деятельность Парацельс прокаливал «бе­
лый мышьяк» с яичной скорлупой и получал металлический мышьяк.
Брандт образовал некий ряд полуметаллов, включающий в себя
сурьму, мышьяк, висмут, ртуть, цинк, кобальт. Особенно его заинтере­
совало неорганическое производное кобальта, которое, если на него воз­
действовать кислотами, даёт синий раствор и окрашивает в синий цвет
стекло. Витражисты не могли добиться этого, используя производные
меди. Этому умелому экспериментатору удалось даже выделить сам
металл, который он описал и назвал «кобальтом» в память о кобольдах,
злокозненных существах, устраивавших порой гнусные выходки, жерт-
Шведская школа 191

вами которых становились несчастные горнорабочие, а иногда и хими­

ки, самонадеянно пытавшиеся разгадать таинственную сущность руды.

ВАЛЛЕРИУС (1709-1785), профессор в Упсале, был, прежде всего,

выдающимся минерологом. Он со знанием дела рассуждал о совершен­
ствовании способов литья меди, но также и о «природе земли, извлечён­
ной из воды», — гипотеза, безусловно, в высшей степени притягатель­
ная. И древние мыслители, и алхимики, а потом Марграф, Шееле и даже
Лавуазье вполне серьёзно задавались вопросом, не превращается ли в
самом деле вода в землю.

Как и Роберт Фладд, Эммануэль СВЕДЕНБОРГ был не только

химиком и минералогом, но и визионером. Впрочем, его мистицизм
терпеливо ждал своего часа, таясь в глубине души сына лютеранского
епископа, и проявился только на шестом десятке. Именно в этом воз­
расте учёный, опубликовавший важные труды по металлургии, задался
целью в очередной раз реформировать Церковь, выдав один за другим
множество трактатов о потустороннем мире, среди них «Конь блед апо­
калипсиса», «Чудеса небес и рая» и даже «Супружеская жизнь на земле
и небесах». В Prodromus principiorum1 Сведенборг излагает свои пред­
ставления об атомах, которые, по его мнению, обладают сферической
формой, по-разному объединяются и образуют кристаллы различной
конфигурации в зависимости от компоновки этих мельчайших сфер.
Фантастические речи создателя «Новой Церкви Иерусалима» вдохнов­
ляли Берлиоза, а Бальзак вполне серьёзно спрашивал себя, уж не стал ли
Сведенборг своего рода «северным Буддой». Впрочем, всё это напрямую
не касалось ни теоретической, ни прикладной химии.

Главная заслуга Антуана Ш ВАБА — он первым использовал го­

релки в опытах с минералами. Нововведение оказалось чрезвычайно
полезным.
Изучив частые случаи загрязнения хранившихся в бутылках рейн­
ских вин, нередко даже становившихся непригодными к употреблению,
Шваб чётко установил, что из-за своих достаточно сильных кислотных

1
(Провозвестник первопричин» (лат.).
192 Химики XVIII века

свойств вина воздействовали на бутылочное стекло, высвобождая крем­

незём. С 1758 года такое случалось часто, потому что виноделы неосмо­
трительно разливали вино в бутылки из-под минеральной воды, не­
стойкие в кислой среде.

Академику Ф редрику КРОНШ ТЕДТУ (1722-1765) мы обязаны от­

крытием никеля, во многом схожего с кобальтом. Действуя на минерал
Kupfernickel кислотами, Кронштедт получил зеленоватую жидкость, в
которой не было меди. Прокалённые кристаллы из этой жидкости об­
разовали так называемый колькотар, который после раскисления уг­
лём давал белый продукт, нисколько не похожий на медь. Его назвали
никелем.

Торберн БЕРГМАН (1735-1784), естествоиспытатель, которого

очень почитал Линней, последовательно занимал кафедры естествозна­
ния, математики, физики и химии в Упсальском университете.
Бергманн (9), как и многие исследователи XVIII века, интересовался
углекислым газом, который он, правда, именовал не «трудно разлагае­
мым воздухом» и не «меловой кислотой», а «воздушной кислотой». По­
лучал он его, действуя на мел разбавленной кислотой, прокаливая белую
магнезию (карбонат магния) или собирая его во время брожения пива.
Бергманн захотел было промыть этот газ, чтобы очистить от примесей,
однако «воздушная кислота» очень хорошо растворялась в воде, причём
при нагревании растворимость падала. Попробовав раствор углекисло­
ты, Бергманн нашёл, что по вкусу он напоминает лечебную минераль­
ную воду, и в 1766 году учёный приготовил сельтерскую воду, которую
потом с успехом производили в промышленных масштабах.
Кислотные свойства углекислого газа не ускользнули от внимания
нашего химика. Он определил их наличие по лакмусовому настою, а
также по реакции со щелочами, дающей карбонаты, или «газированные
вещества». Он доказал, что при обработке щелочей негашёной известью
эта последняя поглощает углекислоту. С особой тщательностью Берг­
манн установил, что щёлочи постепенно нейтрализуются атмосферной
«воздушной кислотой», а затем изучил свойства некоторых карбонатов,
или «аэратов», тяжёлой воздушной земли (карбоната бария), воздушной
извести, воздушной магнезии. Он отметил также, что карбонат кальция
Шведская школа 193

частично растворяется в избытке углекислоты — простое, но очень точ­

ное объяснения действия соляных гейзеров.
Вслед за Леонардо да Винчи Бергманн считал, что воздух состоит из
нескольких газов. В эту смесь входят три компонента: «порченый воз­
дух», непригодный для горения и поддержания жизненных функций,
«свободная воздушная кислота» и, наконец, «чистый воздух», которым
мы, собственно, дышим.
Наш академик выпустил множество работ о химическом сродстве,
об использовании горелки в аналитической химии, об отличии магне­
зии от извести и даже — это уж совсем впервые — о красителе индиго.
Бергманн был выдающимся химиком, значительно содействовавшим
сбору фактов и выработке доктрин, которые вскоре превратили химию
в унифицированную науку. К сожалению, он скоропостижно скончался
на курорте в Медеви в возрасте сорока девяти лет.

Карл Вильгельм ШЕЕЛЕ (14) (1742-1786) был самым блестящим

экспериментатором своего времени. У него, как у Бернара Палисси,
«практика», как правило, затмевала «теорию». С четырнадцатилетнего
возраста, когда он ещё был помощником аптекаря в Гётеборге, редкое
свободное время, которое у него оставалось после уборки и разного рода
мелких поручений, он с увлечением посвящал чтению и перечитыванию
книг из хозяйской библиотеки, в первую очередь химического трактата
Науманна, ученика Шталя. Потом он совершенствовал своё мастерство
экспериментатора в Мальмё, Стокгольме и Упсале. Там он повстречался
с Линнеем и Бергманном, которые высоко оценили его работы, и вскоре
они подружились.
Всё возраставшая слава Шееле достигла двора Фридриха Прусского,
который хотел пригласить его на службу, но бывший помощник апте­
каря, крайне непритязательный в быту, отверг самые соблазнительные
предложения и предпочёл попросту заведовать аптекой, которой вла­
дела одна вдова в Кьопинге, тихом городке, где он мог спокойно и вдо­
сталь трудиться, несмотря порой на жестокую нужду. Через девять лет
после того, как Шееле обосновался в Кьопинге, он женился на этой са­
мой вдове. Женился на свою беду, ибо два дня спустя, едва окончились
свадебные торжества, он умер от сильного перенапряжения, с которым,
хилому от природы, ему не суждено было справиться. Ветреная Марта-
194 Химики XVIII века

рита решила, что слезами горю не поможешь, и, не откладывая в дол­

гий ящик, сочеталась законным браком с новым управляющим своей
аптеки. Как бы то ни было, безвременная кончина Шееле, как и Лавуазье,
нанесла науке невосполнимый урон.
Свою научную деятельность Шееле начал с неудачи: два его первых
доклада, представленных в Шведскую королевскую академию, были
приняты в штыки — совершенно необоснованно — Бергманном. Одна­
ко некоторое время спустя скромный аптекарь познакомился с великим
учёным. Произошло это, когда обсуждался вопрос о поставках несколь­
ких фунтов селитры, и с тех пор у того не было лучшего друга и более
искреннего поклонника. Никто не сделал столько к вящей славе челове­
ка, которого Шееле справедливо считал одним из самых выдающихся
учёных своего времени.
Шееле (16-17) свято верил в идеи Шталя. Существование флогисто­
на было для него непреложным фактом. И если его экспериментальные
работы являли собой чудеса сноровки и изобретательности, то выводы,
которые он из них делал, втискивались в проскрустово ложе изначаль­
ных заблуждений.
В своём «Химическом трактате о воздухе и огне», изданном в
1777 году с предисловием Бергманна, наш аптекарь утверждал, что, по
его мнению, атмосферный воздух состоит из двух упругих составных
частей: «огненного воздуха» (кислорода) и «порченого воздуха», непри­
годного для дыхания. Из того, что «огненный воздух» (кислород) погло­
щается серной печенью, скипидаром и большим числом других веществ
и смесей, он заключал: «Каждым из этих способов доказывается суще­
ствование флогистона, элементарной негорючей основы. Воздух активно
притягивает негорючее начало веществ, которое он забирает себе, а при
переходе флогистона в воздух значительное количество воздуха теряет­
ся». Разложение дымящейся азотной кислоты при нагревании приводит
к образованию ярко-красных паров и «огненного воздуха» (кислорода).
Вот как Шееле объясняет этот процесс: «Теплота при перегонке концен­
трированной азотной кислоты распадается на составляющие элементы,
Она обязана своим существованием огню, с помощью которого прово­
дят саму перегонку. Изначально она образуется из воздуха, без которого
никакого огня не было бы, и флогистона из угля. Теплота проникает в
чашку для выпаривания, песок и колбу, где встречает субстанцию, кото-
Шведская школа 195

рая притягивает флогистон сильнее, чем воздух, чьей частью он до того

являлся. В результате теплота сходит на нет».
Другими словами, флогистон сочетается с огненным воздухом и
превращается в теплород, который проходит через стенки сосуда, по­
добно тому как проницает герметично закрытые тигли, колбы, ретор­
ты и шаровидные сосуды тонкий огонь Берхаава и Бойля или каустик
Майера.
Если в мире идей Шееле, судя по всему, чувствовал себя неуютно,
то в мире фактов, наоборот, ориентировался с необычайной лёгкостью.
Представляется очевидным, что в 1733 году или даже чуть раньше
Шееле открыл кислород, который он собирал в камеру, прокаливая крас­
ную окись ртути или прибегая ещё к какому-либо способу. В 1770 году
он открыл лимонную кислоту, в 1774 году — хлор (хлористоводородную
кислоту минус флогистон). В том же году он отметил, что магний — осо­
бый металл, хотя выделить его смог другой химик — Ган. Фармацевт из
Кьопинга доказал также, что металл в «тяжёлой земле», который Гитон
де Морво назвал баритом, вовсе не тот, что в известковых солях. Далее
последовали важнейшие открытия: фтористых, молибденовых, воль­
фрамовых соединений, мышьяковой, яблочной, щавелевой, мочевой,
галловой, синильной (цианистоводородной) кислот, глицерина. После
того, как Готлиб Ган в 1775 году обнаружил в костях фосфор, Шееле уда­
лось без особого труда выделить его из них. Можно также с определён­
ной степенью достоверности приписать ему открытие азота, хотя неко­
торые полагают, что первым азот открыл Рутерфорд.
Что касается теории, великий швед довольствовался тем, что при­
способил на свой лад учение Шталя о флогистоне, которому, как он ни
старался, Шееле не смог придать новый импульс, а вот в своей практи­
ческой деятельности за отпущенную ему короткую жизнь он сделал
множество фундаментальных открытий, после чего химия двинулась
вперёд семимильными шагами. Если бы существовал Пантеон для хи­
миков, скромный бескорыстный учёный, неутомимый труженик Карл
Вильгельм Шееле заслужил бы самое почётное место на фронтоне этого
здания.
 ДВА ВЕЛИКИХ ХИМИКА

КАВЕНДИШ (14) (1731-1810) родился в Ницце, но, рано потеряв

мать, дочь герцога Кентского, он перебрался в Англию, где поступил в
Кембриджский университет. Застенчивый, всегда державшийся особ­
няком, сэр Генри Кавендиш обладал значительным состоянием, но,
как Роберт Бойль, тратил его лишь на научные занятия, ведя при этом
жизнь простую, даже суровую. Скупой на похвалу Хамфри Дэви при­
знавал, что из всех современных ему учёных сэр Генри в наибольшей
степени сочетал в себе способность к строгим логическим умозаключе­
ниям, глубину и широту математических знаний с умением раскрывать
чёткость и точность экспериментального метода. Всё, что он делал, он
делал превосходно. «Как правило, люди трудятся из стремления про­
славиться или обрести власть», — писал Дэви, забывая, правда, о auri
sacra fames1, одном из определяющих стимулов человеческой деятельно­
сти. Для Кавендиша всё это не имело значения, им двигала лишь любовь
к истине. «Он тяготился славой, очень сдержанно распространялся о
своих работах, любил уединение, сохраняя бодрость духа и ясность ума
до самых последних минут жизни».
Буквально двумя штрихами физик Жан-Батист Биот начертал пор­
трет этой самобытной личности. Сэр Кавендиш представлялся ему «са-

1 Проклятая жажда золота (лат.). Цитата из «Энеиды» Вергилия, III, 56-57:

«Quid non mortalia pectore cogis auri sacra fames» («О на что только ты не толкаешь алч­
ные души людей, проклятая жажда золота» — пер. С. Ошерова).
Два великих химика 197

мым богатым среди учёных и самым учёным среди богачей», — лестное

высказывание, хотя и не лишённое язвительности.
Сэру Генри обычно приписывают открытие водорода, на что сам
он никогда не претендовал, памятуя об экспериментах, проводившихся
до него, но в 1765 году он действительно получил этот «искусственный
воздух», действием разбавленных кислот на железо и цинк. Он изучил
свойства этого «горючего газа», способного образовывать с лишённым
флогистона воздухом (кислородом) взрывоопасные смеси, которые при
сгорании давали воду. Отсюда он заключал, что «воздух, из которого
удалён флогистон, это лишенная флогистона вода». Некоторые авторы
утверждают, что Пристли и Лавуазье были знакомы с экспериментами
Кавендиша. Однако достоверно известно лишь, что Кавендиш высту­
пил со своим сообщением в Королевском научном обществе в 1784 году,
а Лавуазье — в Академии наук в 1784 году. Антуан Лавуазье, человек в
высшей степени порядочный, заметил как-то, когда речь зашла о реша­
ющем опыте с горением кислородно-водородной смеси, что секретарь
Лондонского королевского общества Благден, помогавший при этой
операции, рассказал ему, что «господин Кавендиш уже пытался под­
жечь горючий воздух в закрытом сосуде, и тогда образовалось заметное
количество воды».
В 1772 году Кавендиш получил азот, или «удушливый газ», из ат­
мосферного воздуха, который он пропускал через раскалённые угли, а
затем через щелочной раствор, чтобы удалить из него кислород и угле­
кислый газ. В 1785 году Кавендиш синтезировал азотную кислоту, выбив
электрическую искру в трубке с кислородом и азотом. Образовавшаяся
кислота поглощалась гидроокисью калия или известковым раствором.
Этот опыт, в точности которого Лавуазье и Монж убедились сами, опре­
делял природу азотной кислоты и ставил крест на прежних, пусть ши­
роко распространённых, но совершенно фантастических предположе­
ниях на этот счёт.

Другой английский учёный Джозеф ПРИСТЛИ (14-17) (1733-1804),

как Шееле, как Бергманн, был рьяным сторонником флогистонной те­
ории. Тем не менее его смело можно назвать предвестником револю­
ции в химии, разумеется, не за упрямое следование учению Шталя, а за
высокую значимость его открытий. Сначала Пристли был пастором в
198 Два великих химика

диссентерской конгрегации в Суффолке, затем профессором словесно­

сти в малой Уорингтонской академии, а потом снова пастором в Лидсе
и Бирмингеме. Он написал большое число философских и религиозных
работ, которые строго осудила не только англиканская, но вообще боль­
шинство протестантских церквей, да так, что в 1782 году его «Историю
разложения христианства» торжественно сжёг на лобном месте палач
Додрехта, коль скоро нельзя было подвергнуть подобной экзекуции са­
мого автора. Друг Бенджамина Франклина, пожалованный почётным
титулом гражданина Франции и члена Конвента, Пристли олицетворял
в Англии сопротивление, бунт против официальной церкви и властей.
Тем он навлёк на себя резкую неприязнь многих людей, и когда 14 июля
1791 года сотня приверженцев французской революции праздновала в
бирмингемском особняке годовщину взятия Бастилии — самого пас­
тора там не было, — разъярённая толпа ворвалась в залу, забросала со­
бравшихся камнями, а заодно разграбила лабораторию, предав огню
святая святых бедного химика. Толпа безжалостно уничтожила его дом,
книги, приборы. Пристли пришлось эмигрировать в Америку, где его
поначалу сочли особо опасным французским шпионом. Он умер спустя
десять лет. В последние годы жизни Пристли пользовался покровитель­
ством Джеферсона, которому он посвятил свою «Всеобщую историю
христианской церкви» в четырёх томах.
Понятно, что философские воззрения Пристли, как и его перевопло­
щения, не могли не повлиять на его научные взгляды и, прежде всего, на
то, как он их высказывал и защищал. Пристли был инакомыслящим не
только в богословии и политике, но даже в манере излагать своё учение,
что, надо признать, придавало ему особый неизгладимый отпечаток.
«Наблюдения над различными видами воздуха», вышедшие в
1772 году, придали мощный толчок исследованию газообразных ве­
ществ, которые наш пастор, как и Шееле, собирал не только над водой,
но и над ртутью.
Пивоварня по соседству дала Пристли возможность изучить газ,
выделяющийся при брожении, и установить, в свою очередь, что с дав­
лением растворимость в воде «мелового газа, или мелового духа» уве­
личивается. Это послужило отправной точкой для усовершенствования
промышленного метода получения искусственных газированных вод,
уже практиковавшегося Бергманом.
Два великих химика 201

Очень важное открытие, касавшееся физиологии растений, выте­

кало из возможности растений существовать в среде, насыщенной угле­
кислым газом. Доказав, что единственно под влиянием солнечного света
эта среда вновь приобретает свойства атмосферного воздуха, Пристли,
по существу, определил, что происходит при ассимиляции углекислого
газа с помощью хлорофилла. Голландец Ингенхауз пошёл ещё дальше.
Он обнаружил, что ночью растения дышат как обычно, выделяя «воз­
дух, непригодный для дыхания» (углекислый газ), а вот днём они выде­
ляют, прежде всего нижней стороной листьев, «воздух живительный»
(кислород). Он полагал, что этот «живительный воздух» получался из
обычного воздуха, который растения поглощали и из которого удаляли
флогистон. Позднее ещё дальше продвинулся вперёд женевский пастор
Жан Сенебье (1742-1809), который доказал, что лишённый флогистона
воздух, выделяемый растениями на солнечном свету, образовывался в
результате разложения атмосферного углекислого газа растительными
веществами, обладающими «сродством с флогистоном».
После недолгого исследования «горючего газа» (водорода), также
непригодного для дыхания, наш учёный переключился на «азотистый
воздух» (двуокись азота), который получали действием азотной кисло­
ты на медь. Так он пришёл ещё к одному газу, непригодному для дыха­
ния, бесцветному, но при смешении с воздухом приобретавшему крас­
новатый оттенок. Затем Пристли собрал над ртутью хлористоводород
(кислоту соляного духа), а также «нитрованный воздух» — кислород с
довольно значительным количеством примесей, который образовался
при прокаливании селитры в ружейном стволе. Наконец, уверенный в
том, что электричество — одна из тончайших форм флогистона, Прист­
ли с помощью искрового заряда разложил окись свинца и получил кис­
лород, однако, слепо веря в учение Шталя, он с упрямством, достойным
лучшего применения, отожествлял его с углекислым газом. Спустя не­
которое время, направляя на красную окись ртути зажигательное стек­
ло, которое использовал ещё Бернулли вкупе с другими эксперимента­
торами, Пристли получил бесцветный газ, в котором ярко горела свеча.
При замене красной ртути на сурик результат был тот же. «Рассматри­
вая дыхание на примере мыши и горение на примере свечи», нетрудно
было показать, что «лишённый флогистона» воздух позволял зверьку
дышать, а свечке гореть ничуть не хуже, если не лучше, чем обычный
202 Два великих химика

воздух. Пристли рекомендовал применять «живительный воздух» при

лёгочных заболеваниях. После того как он, по его словам, сам глубоко
и долго им дышал, он «чувствовал некоторое время свободу и лёгкость
в груди». «Кто знает, — добавлял он, — не станет ли впоследствии этот
воздух востребованным предметом роскоши? Пока же исключительной
привилегией его вдыхать воспользовались только я и две мыши». Про­
рочество сбылось, настало время, когда множество больных прибегают
к подушке с лишённым флогистона воздухом, к кислородному баллону,
и, вероятно, именно от этого исцеляются.
Часто можно услышать мнение, что кислород открыл Джозеф При­
стли. Однако не исключено, что Шееле получил этот газ до него, впро­
чем, само получение кислорода справедливо было бы связать с именем
Аля, который собрал в своём аппарате пузырьки образовавшегося при
обжиге селитры газа, не пытаясь, правда, установить его природу. Кис­
лород, как и фосфор, может похвастаться, что на право считаться его
первооткрывателем претендуют множество знаменитых учёных. Лаву­
азье в «Химических исследованиях» писал: «Этот воздух мы получили
почти одновременно — доктор Пристли, Шееле и я. Первый назвал его
«воздухом без флогистона», второй — «царственным воздухом», а фран­
цузские учёные почти единодушно присвоили ему имя «живительного
воздуха».
Как и Шееле, Пристли, заворожённый пением флогистоновых си­
рен, беспорядочно, без плана, без особого разбора нагромоздил массу
фактов и важных открытий, подобно старым алхимикам, которые без
устали, часто наудачу экспериментировали, дабы обрести неуловимую
философскую ртуть, легендарный Камень мудрецов или чудесного цы­
плёнка, зарождённого в герметическом яйце.
Пристли, впрочем, честно предупредил читателей, что «открытия­
ми они могут считать лишь новые результаты, выводы же из них не име­
ют никакой доказательной силы, пусть читатели сами сделают нужные
заключения и скомпонуют их в систему по своему вкусу». На что Пьер
Дюгем (16) возразил: «Вся история химии подтверждает превосходство
умеющих здраво и правильно размышлять над просто умелыми экспе­
риментаторами, или, как говорил Маке, тех, у кого хорошо работает го­
лова, над теми, у кого хорошо работают только руки». В своих «Малых
произведениях» Лавуазье так же отозвался об «Изысканиях о различ-
Два великих химика 203

ных видах воздуха»: «Трактат Пристли не более чем описание экспери­

ментальных данных, почти без какого бы то ни было их осмысления,
некое собрание в большинстве своём новых фактов, либо самих по себе,
либо наряду с сопутствующими им обстоятельствами».
Впрочем, сказочный флогистон позволял объяснить всё что угод­
но. Так, если под стеклянным колпаком влажная смесь серы и желез­
ных опилок поглощала кислород, оставляя лишь «порченый воздух»,
или если к тому же результату приходили, поджигая свинец или олово
с помощью «зажигательного стекла», то не говорили, что смесь или ме­
талл забирали на себя часть воздуха, что было бы логичным, коль скоро
объём газа уменьшался на четверть. Предпочитали делать вывод, будто
флогистон соединялся с «природным воздухом», вызывая таким обра­
зом конденсацию, а остаточный «порченый воздух» был не чем иным
как тем же «природным воздухом, только с флогистоном. А при обжиге
осадка per se (красной окиси ртути) с распадом его на составляющие эле­
менты, кислород и ртуть, получали газ, — якобы лишённый флогистона
воздух.
Постепенно, однако, приверженцев теории Шталя становилось
всё меньше и меньше, пока не остался один Пристли. Он, гордо чис­
ливший себя новатором, который борется с привычной людской кос­
ностью, в один прекрасный день с ужасом обнаружил, как из-под его
ног уходит хрупкий островок, быстро погружающийся в пучину но­
вых идей. «Стоило только во Франции появиться трудам Лавуазье, —
жаловался он, — как в Англии, несмотря на застарелое соперничество
двух стран, наиболее выдающиеся учёные-химики сразу перебежали
на его сторону. Среди новообращённых, насколько я знаю, доктор Блэк
и все шотландцы. Более того, их примеру последовал Кирван, понача­
лу написавший целый трактат в опровержение этой теории. Англий­
ские периодические издания, которые отдают должное новым веяни­
ям, однозначно высказались в пользу учения Лавуазье. То же самое,
думаю, происходит на континенте. От прежних воззрений полностью
отказались. Теперь, после того как умер доктор Кроуфорд, я не знаю
других сторонников флогистонной теории, кроме моих друзей из Бир­
мингемского лунного общества. Впрочем, в наш век философских и
политических потрясений я из своего далёка не могу ручаться за их
теперешние взгляды».
204 Два великих химика

Можно было бы упрекнуть нашего изгнанника в излишней обид­

чивости и особенно в упрямом, слепом следовании религиозным, поли­
тическим и научным догмам. Пристли пытался оправдать своё ячество,
замешанное на отваге и своеобразном величии, заявив: «Чем умнее че­
ловек, тем больше он дорожит своими заблуждениями, ибо изощрён­
ный ум изобретательнее обманывает и лучше находит пути, уводящие
от истины».
Вдохновлённые примером нашего упрямца, несколько неисправи­
мых приверженцев учения Шталя некоторое время старались придать
ему новый импульс, двигаясь, так сказать, против течения. К ним и
впрямь можно отнести резкие слова Дюгема (16), вырвавшиеся у него
по другому, но сходному поводу: «Поистине эти господа полагают, что
только они шагают в ногу, все остальные — вразнобой».
 НЕКОТОРЫЕ ПРИЗНАКИ,
ПРЕДВЕЩАВШИЕ РЕВОЛЮЦИЮ В ХИМИИ

Из числа бывших сторонников флогистонной теории, английские

учёные Блэк и Кирван смирились с очевидным и не стали противиться
истине, «несмотря на застарелое соперничество» Англии и Франции. К
их чести, эти два выдающихся химика ясно сознавали, что дипломати­
ческие тонкости — одно, а научная достоверность — совсем другое, и не
путали эти понятия между собой.
Прежде Кирван пытался построить новую систему, взяв за основу
горючий газ (водород) и отожествив его с самим флогистоном. Госпожа
Лавуазье перевела на французский язык «Очерк о флогистоне», который
ее супруг вкупе с Монжем, Бертолле, Фуркруа, Лапласом и Гитоном де
Морво подвергли суровой критике. Они убедили Кирвана в своей пра­
воте, и тот, проявив завидное достоинство и едва ли не античное благо­
родство, написал своему великодушному противнику: «Признаю пора­
жение и навеки расстаюсь с флогистоном. Сам готов опровергнуть свою
работу». И слово сдержал.
Блэк, в свою очередь, тоже обратился к Лавуазье: «Вам передали,
что я старался в лекциях донести до учеников основные положения и
толкования новой системы, которую вы столь удачно привнесли в нашу
науку и которая, как я полагаю, проще, целостнее и лучше объясняет
имеющиеся данные, нежели прежняя. Ваши представления опираются
на реальное положение вещей. Они недвусмысленны и понятны и каж­
дый день получают всё новые подтверждения. Ваше учение, безусловно,
206 Некоторые признаки, предвещавшие революцию в химии

примут многие из химиков, кто долгое время придерживался старых

взглядов. Может, не стоит ждать, что так поступят все поголовно. Вы
прекрасно знаете, что привычка порабощает умы большинства людей
и заставляет их верить порой самым нелепым вещам, склонять голову
перед очевидной глупостью. Должен признаться, что я сам не без греха
и тридцать лет кряду поддерживал и пропагандировал учение о флоги­
стоне, каким оно виделось до появления ваших работ.
Я долго не принимал новое учение, ведь оно сводило к нелепице
все прежние мои верования, незыблемые, с моей точки зрения, но это
отчуждение — следствие привычки — постепенно сходило на нет вви­
ду ясности ваших доказательств, основательности ваших построений.
Если некоторых химиков старшего поколения привычка ещё удержива­
ет от принятия ваших идей, молодые, неподверженные действию этой
силы, повсеместно последуют по проложенному вами пути».
Это недвусмысленное заявление очень хорошо отражает состояние
умов людей учёных, которые под натиском новых идей без всякого ли­
цеприятия обратились в новую веру, только вот Пристли, Маке и иже
с ними в непомерной гордыне замкнулись в своей башне из слоновой
кости.
Из французских учёных последний редут обороняли Бертолле,
Фуркруа, Шапталь, Гитон де Морво, правда, не столь героически, как во­
ины при Ватерлоо, ибо в конце концов они сдали свои позиции, но для
людей науки в сдаче позиций под натиском очевидного нет ничего за­
зорного, как раз наоборот. Было несколько робких попыток совместить
старое и новое учение. Генеральный адвокат Гитон де Мерво попробо­
вал было со своей стороны возродить теорию Шталя, но его хрупкая
надстройка рухнула вместе с остовом обветшалого здания.
В завершение стоит упомянуть несколько химиков, которые защи­
щали идеи Жана Рея, а значит, как бы заранее приняли сторону Лавуазье.
Так, военный провизор Пьер Байан (6) (1725-1798), изобретатель грему­
чей ртути, утвердился в мысли, что при окислении металлы прибавляют
в весе за счёт воздуха, а вовсе не избавляются при этом от какого-то там
флогистона.
В 1747 году лионский иезуит отец Беро (8) получил премию Акаде­
мии города Бордо за предоставленный доклад о «причине увеличения
веса, которое претерпевают некоторые вещества при обжиге». Правда,
Алхимия XVIII века 207

Пьер Дюгем (16) предположил, что конкурсную тему выбрал бордоский

академик, сын знаменитого кастеляна де ля Бреда, автора «Духа зако­
нов», Шарль-Луи де Секонда, барон де Мотескьё, который в своих «Фи­
зических и естественно-научных результатах наблюдений» обсуждал,
почему при обжиге регула сурьмы вес увеличивался. Учёный иезуит,
оспаривая теорию Бойля, заявлял, что «корпускулы огня не могли вы­
зывать столь значительное увеличение веса, которое мы наблюдаем при
обжиге некоторых веществ». Однако он допускал, что какие-то частицы
воздуха проникали через стекло, «вызывая прибавку в весе, которая за­
метна в прокалённых металлах, находящихся в тщательно закупорен­
ных сосудах».
Другой священнослужитель, отец Жан-Батист Беккариа (1716-1781)
показал, что поверхностный слой оловянных опилок при накаливании
в герметично закрытой бутыли окислялся и что степень окисления была
пропорциональна объёму газа в сосуде. «После Рея и Майоу Беккариа
снабдил нас ещё одним звеном в цепи напрасных пророчеств, сделан­
ных предшественниками Лавуазье», — заключил Дюгем, имея в виду,
что результаты своих опытов, в общем весьма значительных, эти экспе­
риментаторы не сумели обобщить в виде целостной теории.
Однако, благодаря усилиям стольких талантливых исследователей
и благодаря уникальному гению Лавуазье, вновь был обретён «царский
путь», блистательно проложенный Жаном Реем, скромным врачом из
Перигора. Мир внезапно изменился, и травой забвения поросли всег­
да любезные романтическим душам тропы, по которым наудачу брели
многие чудаки, прельстившиеся обманчивым видом ярких цветов, где в
бесконечных лабиринтах затерялись, зачастую навсегда, следы не одно­
го выдающегося учёного.

АЛХИМИЯ XVIII ВЕКА

Неуклонное развитие точных наук не могло не сказаться на тайном

знании и различных его разновидностях. Среди его приверженцев уже
не было фигур, равнозначных Роджеру Бэкону, Раймунду Луллию, Ар­
нольду из Виллановы, Парацельсу, Ван Гельмонту.
208 Некоторые признаки, предвещавшие революцию в химии

И всё же в это время в распоряжение начинающих чародеев попа­

дают бесчисленные гримуары: «Тайны Альберта Великого», «Ключики
царя Соломона», «Руководство Льва, Папы Римского», «Натурфило­
софия Агриппы» — множество герметических словарей и антологий,
алхимических трактатов, один другого запутанней. За развитием тех­
нических средств последовала переоценка представлений о времени.
Поговорка «время — деньги» как бы предстала в новом свете. Учёные-
практики не желали больше попусту тратить в «бесконечных бдениях»
свою молодость и состояние. Ловкие проходимцы типа Казановы, графа
де Сен-Жермена, графа Калиостро окончательно загубили репутацию
древнего Священного Искусства, которое, к несчастью, прибрали к ру­
кам ловкие шарлатаны.
В XVIII веке подлинное алхимическое движение возглавлял мити-
ленский архимандрит Ласкарис, личность таинственная, изредка посе­
щавший Германию, которой он отдавал предпочтение перед другими
странами. Там он пополнял ряды алхимиков и одаривал их некоторым
количеством проекционного порошка. Говорили, что в германоязыч­
ных странах Ласкариса представляли, прежде всего, Бёттгер и Гаэтано,
во Франции — Делиль. Бёттгер не смог угодить всегда нуждавшемуся в
деньгах саксонскому курфюрсту, бесконечно снабжая его золотом, зато
он очень кстати научился воспроизводить китайский фарфор, исполь­
зуя фосфорную глину из Ауэ. Он умер молодым, будучи ни много ни
мало директором фарфорового завода в Дрездене. Доменико Мануэль —
он же граф Гаэтано — оказался менее удачливым. Как и Парацельс, он
обладал белой тинктурой для получения серебра и чудодейственной
красной тинктурой для получения золота, но он не мог удовлетворить
всех: Камня прижимистый Ласкарис передал ему немного. Между тем
его хвастливые заявления достигли ушей прусского короля Фридриха
I, свои обещания Гаэтано не выполнил, и из темницы, служившей лабо­
раторией, ему пришлось спасаться бегством. Его поймали и заключили
в Кюстринскую крепость, а вскоре обвинили в оскорблении его величе­
ства. Судьи — и судьи неумолимые — заседали в Берлине. Они, недолго
думая, отправили Гаэтано, облачив его в пёстрые жёлтые лохмотья, на
золочёную виселицу, где, повиснув на верёвке, обрели конец своим зло­
ключениям многие незадачливые суфлёры. Вскоре, поразмыслив, Фри­
дрих счёл наказание чрезмерным, но его запоздалые сожаления привели
Алхимия XVIII века 209

лишь к тому, что придворным было запрещено впредь упоминать имя

Дона Доменико Мануэля, графа Гаэтано. Провансалец Делиль, выдавав­
ший себя за доверенное лицо архимандрита, на поверку оказался ни­
чтожным слугой, убившим своего хозяина, подлинного адепта, чтобы
заполучить ларец, в котором тот хранил несколько крупиц Философ­
ского камня. Свои дни Делиль кончил в Бастилии.
Не по заслугам известный всем граф Калиостро на пару с карди­
налом Роганом оказался замешанным в нескольких тёмных историях,
особенную огласку получила история с колье королевы. На этот раз
двум приятелям посчастливилось в полной мере оценить гостеприим­
ство короля, поселившего их в своём замке — Бастилии, где маркиз де
Лоней приветствовал ещё и графиню Серафину, интриганку, которую
«Великий Копт» величал своей супругой. Разразился скандал, и заклю­
чённые, и так содержавшиеся отнюдь не в суровых условиях, долго в
Бастилии не просидели. Но Калиостро в недобрый час пришло в голову
продемонстрировать свои таланты во владениях Папы Римского. Пре­
бывание в Риме вышло Калиостро боком. За дружной парочкой суд
святейшей инквизиции послал гренадёров из полка Росси. Калиостро
препроводили в замок Сент-Анж, дам у— в монастырь Святой Апол­
лонии. Завершил свои приключения этот необычный персонаж, адепт
сомнительный, но шарлатан несомненный, в темнице мрачного замка
Сен-Леон.
В 1783 году Джеймс Прайс, возможно заблуждавшийся вполне ис­
кренне, не сумел получить алхимическое золото в присутствии суровых
представителей Королевского общества, после чего принял яд, предпо­
чтя самоубийство бесчестию.
По-видимому, последний миссионер Ласкариса унёс свои секре­
ты в могилу, потому что от Великого Искусства, от чудес Философ­
ского камня остались лишь воспоминания о далёких временах, когда
самые простые явления при робком свете редких источников новых
пока знаний быстро приобретали фантастические очертания и стран­
ные тайны бередили умы людей, как и сегодня, жаждавших постичь
непостижимое.
Красочную картину, где суфлёры, достойные дьявольской кисти
Брейгеля, соседствовали с такими титанами мысли, как Альберт Вели­
кий, Роджер Бэкон и с такими удивительными визионерами, как Лул-
210 Некоторые признаки, предвещавшие революцию в химии

лий, сменил сухой чертёж с прямыми, математически точными линия­

ми, исключавший всякое воображение.
Распрощавшись с безвозвратно ушедшей эпохой, не лишённой ни
своего очарования, ни блеска, ни подлинного величия, обратимся те­
перь к тому, кто, сознательно порвав с прежними воззрениями, заложил
основы современной химии благодаря своей несравненной интуиции —
потрясающего проявления французского гения, чьи ослепительные
сполохи не раз освещали мир.
 РЕВОЛЮЦИЯ В ХИМИИ

Химия — наука сугубо французская.

Ад. Вюрц (34)

В конце XVIII века флогистонная теория всё ещё не утратила своего

блеска, так распространяют свет фальшивые драгоценности в витринах
некоторых ювелиров.
Руэль-старший, его зять Дарсе, Маке, соперничая друг с другом, про­
пагандировали идеи Шталя, принятые, за неимением лучшего, Гитоном
де Морво, Шапталем, Фуркруа, Бертолле, за пределами Франции Блэком,
Кирваном, Пристли, Шееле, Бергманном — едва ли не всеми учёными.
В «Экспериментальной и теоретической химии» (5), изданной в
1773 году Дидо-младшим, Антуан Боме, главный парижский аптекарь,
предложил следующее определение, ставшее классическим: «Флоги­
стон — производное начало, состоящее из двух простых элементов —
чистого огня и спекающейся земли». Тем не менее прибавку в весе у
олова во время обжига официальная теория с её звучными, но пустыми
высказываниями никак не объясняла, так как она не соответствовала
экспериментальным фактам.
По Бойлю, особый элемент, происходящий из огня, проникал че­
рез стенки сосуда и соединялся с металлом. По Шееле, лёгкий флогистон
выделялся из олова, который в итоге тяжелел. Скромные труды Жана
Рея и Майоу не привлекли ничьего внимания, и самые сведущие учёные
пускались в академические споры о тонком элементе флогистоне.
212 Революция в химии

Безобидные словесные поединки и нелепые разглагольствования

философов, отдававшие духом Аристотелева учения, могли продол­
жаться до бесконечности, но тут разразился гром среди ясного неба, и
хрупкое здание флогистона треснуло и вскоре рассыпалось в прах.
На сцене появился молодой ученик Руэля, и революция в химии
начала свой отсчёт.

Антуан-Лоран ЛАВУАЗЬЕ (10-22-28) родился в Париже 26 августа

1743 года. Учился Лавуазье в коллеже Мазарини, там он с увлечением
предавался словесности, но особенно его занимали уроки математики,
которые аббат Ля Кай, весьма значительный астроном, вёл в этом учеб­
ном заведении. Сын прокурора в Высшем суде, Антуан-Лоран не мог от­
ступить от семейной традиции и пренебречь изучением права, и после
блестящей учёбы он был в июле 1764 года допущен к экзамену на полу­
чение степени. Однако молодой юрист чувствовал в себе другое призва­
ние и каждый раз, когда только мог, бросал свои кодексы и пандекты и
спешил в Королевский сад постигать уроки ботаника Бернара де Жюсьё,
минералога Гетара и несравненного Руэля-старшего.
Вскоре за первое своё исследование о «наилучшем способе осве­
щать улицы большого города» он получает золотую медаль Академии
наук. Затем после научной командировки в Вогезы, где Лавуазье побы­
вал вместе с Гетаром, он издаёт труды «о гипсе» и о «превращении воды
в лёд».
Эти примечательные работы привлекли внимание к молодому учё­
ному, и, несмотря на то что ему было только двадцать пять лет, Акаде­
мия распахнула перед ним свои двери.
Но тут Лавуазье, на свою — увы! — беду, вступил в могуществен­
ную администрацию королевских откупщиков, которую создал Сюлли,
а окончательный вид которой придал Кольбер. Кадровая чистка этой
хищнической организации была проведена относительно недавно, со
времени, когда она распределяла свои доходы среди придворных — до­
ставалось, в основном, мадам Помпадур и её друзьям, — и когда целая
команда — королевские откупщики и сильные мира сего — черпала
немалые средства из государственной казны, пополняемой прежде все­
го людьми низшего сословия. Несмотря на серьёзную реорганизацию
ведомства, лютая ненависть простых французов к сборщикам налогов,
Революция в химии 215

наделённых привилегиями, некогда и впрямь непомерными, ничуть не

утихла.
Порядок и чувство справедливости, которые Лавуазье пытался
привнести в действия администрации, а также его стремление умень­
шить неприязнь общества к служащим налогового управления, больно
ударила по Неккеру1. Дабы воспрепятствовать контрабанде, расцветав­
шей на заставах, новый откупщик предложил обнести Париж стеной.
Это дало толчок к скрытым нападкам на богатея-академика. «Опоясан­
ный поясом укреплений Париж вконец распоясался» (28). Появились
памфлеты — удачные, неудачные, но всегда полные яда, — в которых
намекалось, что неспособность получать в своих ретортах Философ­
ский камень сочеталась у Лавуазье со способностью извлекать доход из
своей служебной деятельности.
Конечно, доходы были немалые, но никому из его добродетельных
критиков не приходило в голову, что большая их часть тратилась на
химические исследования. Сочинителям памфлетов и эпиграмм было
наплевать на научные заслуги выдающегося химика. Им важно было
морально уничтожить человека. Они не задумывались о непорядочно­
сти своих действий и испытывали садистскую радость, когда их меткое
словцо попадало в цель. Не жаловавший этот жанр Монтескье заметил
как-то, что в погоне за остроумием часто пожинают глупость, но ещё
чаще — гнусность.
Математическая точность, компетентность при исполнении своих
функций способствовали назначению этого неподкупного — редкое ка­
чество для чиновника — администратора на должность управляющего
ведомством по производству пороха и взрывчатых веществ. Ведомство
это было, в глазах людей, не лучше налогового, потому что оно имело
право производить обыски, что, естественно, мало кому нравилось. Ла­
вуазье в очередной раз подвергся публичной обструкции после взрыва

1 Жак Неккер — швейцарский банкир, был назначен сначала директором

казначейства, а в 1777 г. — генеральным директором всего финансового ведомства
Франции. Пытался реформировать финансовую политику страны, но, встретив со ­
противление крупных предпринимателей, был вынужден уйти в отставку. В 1788 г.,
когда государству стало грозить банкротство, король вернул Неккера на его пост, ко­
торый тот через некоторое время был снова вынужден покинуть, после чего в стране
начались революционные события (тогда и была взята Бастилия).
216 Революция в химии

при работе с хлорированным порохом, изобретением Бертолле, а потом

из-за бунта в связи с перевозкой пороха на барже. Так или иначе, Лаву­
азье мог компенсировать свои невзгоды возможностью работать в ла­
боратории арсенала, что служило ему существенным подспорьем ввиду
дороговизны его исследований.
В 1771 году Антуан-Лоран женился на Мари-Анн-Пьеретт Полз,
дочери откупщика, прелестной женщине, толковом секретаре, спо­
собной переводить и редактировать труды на латинском и английском
языках, — весьма редкое умение для дамы в XVIII веке. Молодая пара
часто давала обеды и принимала многочисленных гостей. По пышно
украшенному арсеналу чередой проходили французские и иностран­
ные знаменитости. Тут были Бенджамин Франклин, Ингенхауз, Жа-
кен, Джеймс Ватт, Пристли, Благден, Гитон де Морво, Монж, Фуркруа,
Лаплас, Бертолле, де Борда, Лагранж, Малерб. Лабораторные стены ви­
дели Маке, Дарсе, Ларошфуко, Кузена — всех, кто проявлял интерес к
научным изысканиям.
Разумеется, Лавуазье — химик, откупщик и управляющий в еди­
ном лице — должен был обладать невероятной работоспособностью,
чтобы справляться со всеми чиновничьими и академическими обя­
занностями, одновременно входя в руководство налогового ведомства
и ведомства по производству пороха и взрывчатых веществ и ведя ис­
следования в лаборатории арсенала, где было сделано столько громких
открытий и где, по сути, родилась современная химия.
В 1770 году Лавуазье поместил в сборнике трудов Академии наук
работу «о природе воды и об опытах, свидетельствовавших о якобы воз­
можном превращении её в землю», где он доказывал ошибочность воз­
зрений древних мудрецов, а заодно и Ван Гельмонта, обманутых про­
стой видимостью.
В ноябре 1772 года Лавуазье передал в руки постоянного секретаря
учёного сообщества запечатанный пакет с сообщением об увеличении
веса некоторых веществ во время их обжига. «Примерно неделю на­
зад, — писал он, — я обнаружил, что сера при горении вовсе не теряет
в весе, а, наоборот, становится тяжелее. То есть из фунта серы получа­
ется более фунта серной кислоты без учёта влаги воздуха. То же самое
с фосфором. Увеличение веса связано с большим количеством воздуха,
которое фиксируется на твёрдом веществе во время горения и которое
Революция в химии 217

соединяется с парами. Это открытие, сделанное на основе опытов, дав­

ших мне основание для подобного заключения, навело меня на мысль,
что с другими веществами дело может обстоять точно так же, если они
прибавляют в весе при обжиге и горении. В частности, это происходит
с металлосодержащими соединениями. Эксперимент полностью под­
твердил мои догадки. Я провёл восстановление свинцового глёта в заку­
поренных сосудах с помощью аппарата Аля и обнаружил, что в момент
превращения извести в металл выделяется значительное количество
воздуха, объём которого по крайней мере в тысячу раз больше, чем у
исходного свинцового глёта. Это открытие показалось мне одним из са­
мых интересных со времён Шталя, и я решил, что мне надо обозначить
свой приоритет. Поэтому я предоставляю настоящую работу на хране­
ние секретарю Академии, но он должен держать это в тайне до тех пор,
пока я не опубликую результаты своих опытов».
В феврале 1774 года в «Физическом журнале» появился ряд статей
об «Экспериментах с некоторыми ртутьсодержащими веществами» во­
енного провизора Байана. Этот последний, упомянув работы Жана Рея,
подтверждал, что окисление металлов сопровождается не потерей, а
заметным увеличением веса из-за соединения металла с некоторым ко­
личеством воздуха. К сожалению, он на этом остановился, предоставив
Лавуазье право «разорвать покрывало», которое он лишь слегка припод­
нял, другими словами, сделать правильные выводы из обнаруженных
фактов.
В своих «Исторических свидетельствах о причинах увеличения
веса металлических веществ, когда их нагревают, выставив на воздух»
наш учёный, он же откупщик, воздал должное Ж ану Рею, признав, что
врач из Перигора первым распознал, что «утяжеление обусловлено воз­
духом».
В том же 1774 году Лавуазье представил в Академию наук новый
«Доклад о кальцинации олова в закупоренных сосудах и об увеличении
веса металла во время этой операции». Он описал также опыт, который
приводил к следующему категорическому заключению: «Из экспери­
ментальных данных, приведённых мною в главах V и VI работы, кото­
рую я опубликовал в начале года под заголовком «Труды по физике и
химии», вытекает, что, если зажигательной линзой поджечь свинец или
олово под стеклянным колпаком, помещённым в воду или ртуть, объём
218 Революция в химии

воздуха уменьшается примерно на одну двадцатую, а вес металла уве­

личивается на величину, равную приблизительно весу разложившегося
или поглощённого воздуха. Отсюда я счёл возможным заключить, что
часть самого воздуха или какого-либо вещества, которое содержится в
воздухе и обладает упругостью, соединяется во время горения с метал­
лами, и именно поэтому те увеличиваются в весе».
Возможно, этот вывод не выглядел таким уж новым, но безуслов­
ным новшеством, введённым Лавуазье, было постоянное использование
в эксперименте «удивительных весов, кои со всей мыслимой точностью
изготовил Шмен, мастер-наладчик из монетного двора». «Измерять —
значит знать», — говаривал Кеплер. До Лавуазье химики порой прибега­
ли к взвешиванию, но только в исключительных случаях.
Из экспериментов по обжигу металлов, из результатов взвешива­
ния и измерения, неотъемлемой их части, вытекало следующее: «Ка­
жется очевидным, что при горении упругая составляющая воздуха
соединяется с металлами, благодаря чему вес увеличивается. Многие
обстоятельства, думается, наводят на мысль, что не весь воздух, кото­
рым мы дышим, способен входить в состав металлических веществ, но
есть в окружающем нас воздухе особая упругая составляющая, и когда
её под стеклянным колпаком больше не остаётся, горение прекращается
само».
Как и Леонардо да Винчи, Лавуазье предчувствовал, что воздух
не однороден, и он достаточно ясно выразился по этому поводу: «Одна
часть атмосферного воздуха способна взаимодействовать с металлами,
образуя соединения, а другая часть никак с ними не реагирует. Это по­
зволяет предположить, что атмосферный воздух вовсе не однороден,
что он состоит из двух различных газообразных веществ, и мои опыты
с горением и регенерированием ртути окончательно утвердили меня в
этом мнении. Не предвосхищая следствий, вытекающих из этой работы,
всё же скажу, что не весь атмосферный воздух пригоден для дыхания.
Можно было удостовериться в том, что именно живительная его часть
соединяется с металлами при их обжиге, а остаётся после этой операции
некий удушливый газ, не пригодный для дыхания животных и не спо­
собный поддерживать горение».
Возвратившись к работам Байена о красной окиси ртути, Лавуазье
показал, что она образуется за счёт живительного воздуха (кислорода),
Революция в химии 219

ртуть же, вопреки мнению Пристли, не теряет ни малейшей частицы

пресловутого флогистона. Это, впрочем, нетрудно доказать, если каль­
цинацию металла проводить не в обычном воздухе, а в самом живитель­
ном газе, «который остаётся одинаково чистым в начале и конце опыта,
откуда следует, что ртуть ничего из себя не испускает. Таким образом,
никакого флогистона, как думал доктор Пристли и многие химики по­
сле него, из ртути не выделяется».
Получается, что, кальцинируя в закрытом сосуде некоторое количе­
ство ртути, которая при этом поглощает кислород и не взаимодействует
с «неким удушливым газом», азотом, Лавуазье, по существу, произвёл
анализ воздуха. Кроме того, присовокупив к оставшемуся газу соответ­
ствующее количество кислорода, образовавшегося при обжиге красной
окиси ртути, он смог восстановить воздух в первозданном виде.
Образование кислорода при нагреве красной окиси ртути привело
к ожесточённой полемике, и в вышедшей сравнительно недавно книге
Оствальд, рьяно защищая заслуги своего соотечественника Шталя, по­
пытался совершенно незаслуженно поставить под сомнение славу Лаву­
азье. В крайнем случае, можно признать, что Лавуазье и Пристли сдела­
ли свои открытия одновременно и независимо друг от друга, Шееле же
пришёл к аналогичному результату уже позднее. Впрочем, в своей ра­
боте «О воздействии ртути на атмосферный воздух» французский учё­
ный великодушно признавал, что «газ, который мы — Пристли, Шееле и
я — открыли почти одновременно, первый нарёк воздухом, лишённым
флогистона, второй — царственным воздухом, французские же химики
почти единодушно приняли для него название «живительный воздух».
Важность экспериментов Лавуазье не сводилась только к открытию
неизвестного дотоле газа. В сущности, они не оставляли камня на камне
от флогистонной теории (16), на что, естественно, бурно отреагировали
единомышленники Шталя, чьим убеждениям был нанесён основатель­
ный урон. Косность ума не позволяла им отступить от своих принци­
пов. Лавуазье раз и навсегда доказал всем, в том числе Пристли и Шееле,
что увеличение веса подвергнутых обжигу металлов обусловлено лишь
фиксацией строго определённого количества кислорода, а так называе­
мый флогистон тут абсолютно ни при чём. Кроме того, стало ясно, что
кислород — это та часть воздуха, которая обеспечивает горение и дыха­
ние, процессы, которые не могли иметь место или протекать в атмосфере
220 Революция в химии

одного только удушливого газа (азота), газа в высшей степени инертно­

го. Бойлю было продемонстрировано, что, сколько ни направлять лучи
«зажигательной линзы» на олово в герметично закупоренном сосуде —
то есть независимо от количества света и тепла, общий вес системы не
менялся. Это полностью исключало вероятность того, что некий тонкий
элемент из огня мог проникнуть через стекло сосуда. Эта гипотеза ни­
чего толком не объясняла, и от неё пришлось окончательно отказаться.
Между делом Лавуазье подметил, что, регенерируя металлы при на­
греве углём из извести (окисей), получают тот самый «фиксирующийся
воздух», который уже изучал шотландец Блэк и который мы сегодня на­
зываем углекислым газом. В фиксации кислорода из окиси на углероде,
собственно, и заключался дотоле загадочный механизм восстановитель­
ного процесса.
Также углекислый газ образовывался при горении угля в кислоро­
де, однако в этом случае оставалось немного пепла, что порождало бес­
численные вымыслы о пресловутом неорганическом каркасе, как было
в своё время с водой. Дабы покончить со всеми сомнениями на этот
счёт, Лавуазье задумал провести наглядный эксперимент. Он знал, что
в 1695 году Козимо ди Медичи предложил Академии естествоиспытате­
лей изучить действие «зажигательных линз» на драгоценные камни. В
то время как другие камни не поддавались такому воздействию, алмаз,
ко всеобщему удивлению, загорался и быстро обращался в дым. Маке и
Руэль также наблюдали горение алмазов, но объяснить причину этого
явления не могли. Лавуазье тут же показал, что горение протекало лишь
в присутствии воздуха или кислорода и образовывался углекислый газ,
следовательно, алмаз не что иное, как чистый углерод, а пепел прежних
опытов объяснялся просто-напросто наличием в угле посторонних
примесей. Эксперимент вышел дорогостоящий, но очень плодотвор­
ный в том, что касалось теоретических выкладок, — ведь мало того, что
впервые был синтезирован углекислый газ, была установлена его приро­
да, как и природа алмаза.
Вода давно занимала химиков и физиков. Сэр Кавендиш, доско­
нально изучивший водород, который он называл «горючим воздухом
из металлов», вероятно, увидев, как этот газ горит, решил, что речь
идёт о смеси воды и флогистона. Другие, недолго думая, отожествля­
ли водород с самим флогистоном. Пастор Пристли также замечал, что
Революция в химии 221

при горении водорода образуется вода, однако он полагал, что дело тут
в конденсации примеси, вроде той, которая так огорчает современных
хозяек, когда они обнаруживают воду в светильном газе. По приме­
ру Кавендиша, Пристли и Маке, Лавуазье сжигал смесь двух объёмов
горючего газа с одним объёмом газа живительного. Воды получилось
так много, что никак нельзя было списать её на случайную примесь. В
1777 году Лавуазье в сотрудничестве с Бюке, установил, что в процессе
горения фиксированный воздух не образуется, а в конце 1781 года он
же, но уже вместе с Жинжамбром и Лапласом сконструировал аппа­
рат, который позволял сжигать смеси водорода и кислорода, взятых в
определённом соотношении, и собирать полученную воду. Новый экс­
перимент проходил в присутствии большого числа академиков. Бла-
гден, член Лондонского королевского общества, выразился в том смыс­
ле, что Пристли тоже получил подобным образом большое количество
воды. Однако только Лавуазье обратил внимание на количественную
сторону эксперимента, что позволило недвусмысленно утверждать,
что вода не простое вещество, то есть не элемент, как думали в антич­
ности, а потом и в Средневековье, а результат соединения водорода
с кислородом, полностью лишённый минерального остова. Опыты
Монжа вскоре подтвердили правильность выводов его коллеги по Ко­
ролевской академии.
Благдену, взявшему Пристли под защиту, можно было бы возразить,
что при восстановлении окиси водородом, как и в других опытах Ла­
вуазье, речь уже не шла о флогистоне. Так, в случае сурика на выходе
оказывались свинец и вода, и для каких-либо тайн не оставалось места.
Синтезированную воду подвергали анализу, разлагая её раскалённым
железом. Итог был тот же.
Состав воздуха и воды теперь был определён, и два элемента Ари­
стотеля, во всяком случае, в том виде, в каком их представляли древние
греки и их почитатели, приказали долго жить. А так как беда не прихо­
дит одна, флогистонная теория, не столь, правда, древняя, тоже почила
сама собой, сохранив совсем уж редких приверженцев, последним из
которых был Пристли.
Лавуазье разработал теорию горения, основанную на первосте­
пенной роли кислорода. Затем дополнил её исследованием о процессе
дыхания, который он определил следующим образом: «Дыхание — это
222 Революция в химии

медленное горение части содержащегося в крови углерода. Животное

тепло поддерживается долей тепловой энергии, которая выделяется при
превращении кислорода в угольную кислоту, как это бывает при горе­
нии угля». Подобие горения и дыхания было, следовательно, полным. Во
время первых опытов, когда в перевёрнутый на воде колокол помещали
морскую свинку, достаточно было показать, что животное поглощало
некоторое количество воздуха, при этом объём изначального воздуха
заметно снижался, а плотность увеличивалась, так как кислород исче­
зал, а на смену ему частично приходил углекислый газ. Горение свечи в
тех же условиях давало аналогичный результат. Помогавший Лавуазье
в его экспериментах над животными Сеген предложил себя в качестве
подопытного. Благодаря его самоотверженности, Лавуазье определил,
что выделение воды через лёгкие и через кожу позволяет регулировать
температуру тела.
Эти исключительно важные исследования дают возможность счи­
тать великого химика одним из создателей современной физиологии.
Генеральный адвокат Гитон де Морво, приобщившийся к новым
веяниям бывший сторонник флогистонной теории, сокрушался, что
химический язык столь причудлив, а непонятные описания столь убо­
ги, что «трактаты по химии» больше напоминают поваренные книги,
нежели научные работы. Поэтому он желал создать химическую но­
менклатуру, которая лучше бы соответствовала недавним изысканиям.
В 1782 году он представил доклад о названиях химических веществ, о
необходимости привести их в систему и правилах, без которых это не­
возможно предпринять. Лавуазье был убеждён ничуть не меньше, что
реформа давно назрела, и два химика, к которым вскоре присоедини­
лись Бертолле и Фуркруа, приступили к работе.
Известные в ту пору простые вещества сохранили свои названия, а
окиси впредь стали носить названия металлов, производными которых
они являлись (окись железа, окись олова). Соединения кислорода с ме­
таллоидами (например, серой или фосфором) получили названия кис­
лот, которые могли содержать меньше кислорода (сернистая кислота)
или больше (серная кислота). Кислоты и основания взаимодействовали
с образованием солей. Соли, производные кислот с меньшим количе­
ством кислорода, получили суффикс «ит» (сульфит), с большим — суф­
фикс «ат» (сульфат).
Революция в химии 223

Определение элемента или простого вещества дал Лемери: «это

вещество, которое нельзя разложить известными на сегодняшний
день способами». Лавуазье чётко сформулировал закон сохранения
материи: «Ничто не теряется, ничто не создаётся ни во время экс­
перимента, ни в природе, и можно принять за правило, что общее
количество вещества до и после любой операции одно и то же, име­
ют место лишь качественные изменения и модификации. Искусство
эксперимента в химии зиждется именно на этом законе. Во всех слу­
чаях можно говорить о равенстве или равновесии весовых количеств
вступивших в реакцию веществ и веществ, образовавшихся в ре­
зультате её проведения».
Цикл, который постоянно проходит органическая материя, не
ускользнул от внимания гениального учёного. Лавуазье описывает его
следующим образом: «Растения черпают из атмосферы воду, а из цар­
ства минералов компоненты, необходимые для их жизнедеятельности.
Животные питаются либо растениями, либо другими животными —
травоядными. Таким образом, и компоненты, формирующие животных,
также берутся из воздуха и из царства минералов, куда при гниении,
ферментации и горении возвращаются вещества, которые растения и
животные там заимствовали.
Каким путём природа обеспечивает этот чудесный круговорот
между тремя царствами? Как ей удаётся образовывать вещества, подвер­
женные горению, ферментации и гниению, из субстанций, ни одним из
этих свойств не обладающих? Тайна за семью печатями. Ясно только,
что порождение растений и животных — процессы в чём-то противо­
положные горению и гниению».
Работ на счету Лавуазье множество, заслуги его неисчислимы. Сде­
ланное им менее чем за тридцать лет могло бы составить славу доброй
дюжине учёных. Характерным для всех опытов Лавуазье было последо­
вательное использование весов и целой серии измерений. Химия, до тех
пор представлявшая собой разнородное собрание скорее алхимических
рецептов, быстро превратилась в точную науку со строгими законами и
особым словарём. Пройдёт немного времени, и механизм реакций ста­
нет записываться с помощью чётких формул наподобие алгебраических
уравнений, лишённых какой бы то ни было искусственности, как сама
неприкрытая правда. Разумеется, и до Лавуазье Ван Гельмонт и особен-
224 Революция в химии

но Блэк при случае прибегали к взвешиванию, и вполне удачно, но этого

было недостаточно для выработки целостной доктрины. Постоянная за­
бота о точности и воспроизводимости опытов позволила Лавуазье сде­
лать верные выводы из явлений, истинный механизм которых не смог­
ли распознать ни Жан Рей, ни Кавендиш, ни Пристли.
Изучение окислительных процессов для металлов подвигло руко­
водителя лаборатории при арсенале на разработку теории горения и по
аналогии с ней теории дыхания. Стала наконец понятна природа так
называемых земель, которые получили теперь название окисей, и окон­
чательно прояснился механизм их восстановления с помощью угля или
водорода. Синтез воздуха и воды и их анализ раз и навсегда покончили
со стародавними представлениями Аристотелевой школы, так как ока­
залось, что это не простые, а сложные вещества. Новая классификация
всё логично связала в единое целое. Теперь уже никакие тонкие элемен­
ты в результате реакций не появлялись, ничто никуда не исчезало, ни­
что не образовывалось из ничего, всё превращалось одно в другое, сум­
марный же вес веществ оставался неизменным.
Изящество и определённость закона сохранения материи в большей,
разумеется, степени соответствовали здравому смыслу и удовлетворяли
критические умы, нежели замысловатые построения средневековых ал­
химиков. Монне о почтенных предшественниках высказывался в том
духе, что «виденное они тщетно пытались обосновать с помощью тео­
рий, которые им не давались и эффект от которых быстро рассеивался
подобно дыму».
Учение Лавуазье, впрочем, было принято не без серьёзного сопро­
тивления, настолько глубоко укоренились старые идеи, которые каж­
дый переиначивал на свой лад с тем, чтобы занять при необходимости
видное положение во главе школы. Руэль-старший, Маке широко про­
пагандировали воззрения Бехера и Шталя, внедрившиеся в сознание
лучших учёных, которые, несмотря на новые веяния, довольствовались
прежней доктриной, хотя и стремились должным образом систематизи­
ровать свои знания.
Нужен был ниспровергатель старых догм Лавуазье с его независи­
мостью, непредвзятостью, ясностью ума, чтобы одним махом разрубить
столько вервий, которые прочно связывали его коллег с прошлым, без­
возвратно канувшим в небытие.
Революция в химии 225

Несмотря на ожесточённое противодействие, отягчённое порой

бурным проявлением национального самолюбия, новые идеи посте­
пенно завоёвывали позиции. Первыми приняли новое учение великие
английские химики Блэк и Кирван. Небольшой отряд приверженцев
старого таял на глазах. Вскоре из химиков первого ряда остались лишь
двое упорствующих — Маке и Пристли. Из тщеславия или из нежела­
ния менять убеждения они так и умерли, закостеневшими в своих пред­
рассудках.
Поистине справедливо нарекли Лавуазье отцом химии, с не мень­
шим основанием его можно было бы счесть отцом всех её разновидно­
стей: неорганической химии, биохимии, а также органической химии,
так как он первым показал, что в этой последней речь, собственно, идёт
о круговороте необозримого числа углеродсодержащих соединений.
У Вюрца1, а вслед за ним у Пьера Дюгема (16) были все основания
заявить, что химия, наука сугубо французская, вышла в полном обла­
чении, как Минерва, из головы учёного, душой и духом француза, кото­
рый на веки вечные составил славу своей родины.

Тем временем, пока Лавуазье с Сегеном исследовали «дыхание и по­

тоотделение у животных», над французским королевством сгустились
тучи.
В 1789 году академик в порыве энтузиазма писал: «Физик в тишине
своей лаборатории, в недрах своего рабочего кабинета тоже может руко­
водствоваться патриотическими чувствами, он может надеяться свои­
ми работами уменьшить груз бед, обрушившихся на человеческий род,
умножить радость, счастье на земле, и, если, к примеру, он сумеет на не­
сколько лет, на несколько дней продлить среднюю продолжительность
жизни людей, он вправе будет рассчитывать на то, что его прославят как
благодетеля человечества».
Избранный помощником депутата в Учредительное собрание и
представителем Парижской коммуны, Лавуазье выразил удовлетворе-

1 Шарль-Адольф Вюрц — известный французский химик (1817-1884). Работал

в Гиссене, в лаборатории Либиха, в Париже, которая под его руководством стала из­
вестной на весь мир. Сюда приезжали многие молодые учёные из разных стран. Из
русских тут были Савич, Бородин, Меншуткин, Алексеев. Большинство работ Вюрца
были посвящены органической химии.
226 Революция в химии

ние результатами, реальными или ожидаемыми, революционных собы­

тий: личной свободой, упразднением цеховых организаций и правом на
свободный труд, административной и юридической реформами. Как и
многие другие, он плакал, когда Лафайет присягал конституции, когда
Мария-Антуанета представляла дофина ликующему народу.
Однако скоро у Лавуазье, более проницательного, чем многие его
современники, возникло ощущение надвигающейся опасности. Власть
толпы, эта отвратительная язва, пожравшая столько республик в древ­
ности, поразила государство, потерявшее управление. Встревоженный
оборотом дел, Лавуазье в 1790 году написал Блэку, что, возможно, он
вскоре приедет в Эдинбург, так как администрация, членом которой
он был, распущена и у него появляется свободное время. В те же при­
мерно дни он пишет теперь уже Бенджамину Франклину: «После того
как я поведал Вам, что нового у нас в химии, самое масто рассказать
о нашей революции. Мы считаем, что она произошла окончательно и
бесповоротно. Есть, впрочем, партия аристократов, которая прилагает
тщетные усилия ей воспрепятствовать, но она слаба. У демократиче­
ской партии численный перевес, на её стороне образованность, фило­
софия, просвещение. Люди умеренных взглядов, сохранившие хладно­
кровие посреди всеобщих потрясений, полагают, что обстоятельства
зашли слишком далеко, и досадно, что приходится вооружать народ,
всех граждан. Недальновидно облекать силой тех, кто должен подчи­
няться. Есть серьёзные опасения, что введению новой конституции
будут препятствовать даже те, в чьих интересах она была разработана.
Очень жаль, что в такой ответственный момент Вы не во Франции. Вы
были бы нашим вожатым и установили бы границы, которые нам не
следует преступать».
Лавуазье проявил себя и в должности высшего чиновника казна­
чейства, но затем сложил с себя полномочия, уязвлённый, без сомнения,
тем, что его выдворили из ведомства по производству пороха и взры­
вчатых веществ. Он даже отказался от работы руководителем нало­
гового аппарата, заявив, что «законодательная власть зашла за рамки,
отведённые ей конституцией», а в таких условиях предложенный ему
пост теряет всякий смысл. Зато вместе с Монжем, Кулоном, Лапласом,
Гаюи, Лагранжем, Меюснье, Кондорсе, Тиле он продолжал трудиться в
управлении мер и весов, во главе которого стоял шевалье Жан Шарль
Революция в химии 227

де Борда, и примерно с теми же самыми людьми плюс Пармантье — в

консультационном бюро искусств и ремёсел.
Меж тем по Парижу циркулировали дерзкие, ещё более ядовитые,
чем прежде, памфлеты, вновь упрекавшие откупщика в неприличной
роскоши, в том, что у него своя ложа в театре. На самом деле распущен­
ность нравов, характерная для многих его современников, никак не за­
трагивала Лавуазье, страстный интерес которого вызывало лишь про­
исходящее в его лаборатории.
Но тупые хулители ни во что не ставили гражданские и научные до­
бродетели, клевета не прекращалась, а от неё всегда остаётся след. Вско­
ре их неистовая злоба обратилась против академиков. В «Пер Дюшен»,
в «Ами дю Пёпль» какие-то газетные писаки изгонялись в площадной
брани и провокационных выпадах, обзывали академиков святошами
и вопили, что академиков нужно ликвидировать, как ликвидировали
попов. Среди наиболее ярых обвинителей особо выделялся Шамфор,
мастер эпиграмм, который, слывя человеком умным, показал себя в
этом деле с особенно мерзкой стороны. «Не дайте Академии умереть
естественной смертью», — натравливал читателей на почтенных мужей
этот малоприятный господин. Эту шутку, казавшуюся ему забавной,
Шамфор вполне мог отнести к самому себе, ибо спустя некоторое время
он покончил жизнь самоубийством, и никто не пожалел острослова, уж
больно тот был труслив и чаще всего несправедлив.
Швейцарец Марат по тщеславию своему тоже хотел разделаться с
Академией, та совершила непростительный проступок, отклонив его
мемуары, которые сочла недостойными публикации. В своем «письме
о шарлатанах-академиках» этот неудавшийся врач, самонадеянно на­
скакивавший на учение Ньютона, попытался поднять на смех замеча­
тельные открытия Лавуазье. Непредвзятому человеку читать подобный
пасквиль особенно противно. Хорошо, не нашлось ещё одного Марата
или Шамфора, чтобы замарать грязью имена Пастера и Вертело, также
прославивших французскую науку.
Тем временем Фуркруа, будущий граф империи, в порыве внезап­
ного рвения настоятельно требовал очистить Академию наук от некото­
рых её членов, которых он обвинил в недостатке патриотизма. Несмотря
на возражения Лаканаля, кое-кто из академиков по декрету от 8 августа
1793 года был лишён жизни.
228 Революция в химии

Дела обстояли всё хуже и хуже, и вскоре уже новые памфлеты об­
ратили в лютую ненависть ту устойчивую неприязнь, которую простые
люди питали к администрации откупного ведомства, злокозненному
сборщику непомерных налогов, бездумно распределяемых и взима­
емых с особой жестокостью. Откупное ведомство упразднили, и Кон­
вент учредил комиссию, она должна была расследовать неблаговидные
действия откупщиков, которых подозревали в растрате общественных
средств.
Дознание длилось бесконечно, и Лавуазье с болью и удивлением
увидел, что проводит его бывший коллега, член Конвента Фуркруа.
Решив, что процедура слишком затянулась, затаившие злобу преж­
ние сотрудники налогового управления настоятельно требовали, чтобы
«кровопийцы» были непременно преданы «мечу правосудия». Их гла­
шатаю, некоему Дюпену, без труда удалось добиться незамедлительного
осуждения бывших откупщиков. В результате четвёртого фримера года
второго французской революции, единственной в своём роде и непо­
вторимой, Лавуазье и его соратников под усиленной охраной препрово­
дили в упразднённый монастырь Пор-Рояль, с недавнего времени Пор-
Либр (пристанище свободы) — забавное название для застенка. Затем
их перевели в здание налогового управления, дабы сподручнее было
проверять расходы ведомства, а им отвечать на обвинения представи­
телей власти.
А между тем, уступая всё более и более настойчивым требованиям
толпы, Конвент выпустил декрет, передающий откупщиков в руки рево­
люционного трибунала. С этой минуты стало понятно, чем всё кончится.
На смену зловещему Дюпену пришёл кровожадный Фукье-Тенвиль, об­
щественный обвинитель. Холодной майской ночью тридцать двух фи­
нансистов переправили в Консьержери1. Вскоре одного из них, Вердёна,
которому покровительствовал слывший неподкупным, но не слывший
непредвзятым Робеспьер, тайком выпустили на волю. Тогдашний вер­
шитель судеб без зазрения совести следовал старой поговорке: «К своим
друзьям благосклонен, ко всем остальным суров». Заметим, что по той
же причине в самом начале судебного заседания были сняты обвинения
с трёх младших откупщиков.

1
Тюрьма в Париже.
Революция в химии 229

Рано утром 19 флореаля1 года II (8 мая 1794 года) двадцать восемь

откупщиков, которых многочисленные ходатайства не смогли вызво­
лить из лап Дюпена, поднялись по небольшой спиралевидной лестнице
к месту судилища. Это была простая отсрочка перед неизбежной от­
правкой на площадь Революции — на эшафот. Процесс был недолог. На
защиту, во всяком случае в том, что касается Лавуазье, времени не теря­
ли. Гражданин Сезиль, которого отрядили для этой цели, счёл за благо
не вмешиваться. Унылые скучные пререкания, как некий обязательный,
но бессмысленный ритуал, происходили в той же самой зале, где Мария-
Антуанетта тщетно взывала к матерям Франции.
Председатель суда Коффиналь, спешивший поскорее закончить
дело, торопил вопрошавших, лишал обвиняемых слова, уходил от су­
дебных прений. Для полноты фарса некоторые новоявленные адвокаты
делали вид, что выступают в защиту, но их речи скорее смахивали на
обвинительные.
Всё же нашлись люди, которые не побоялись вступиться за Лаву­
азье. Алле от имени консультационного отдела института искусств и
ремёсел, а также де Борда из бывших и Гаюи пытались вызволить кол­
легу. К несчастью, общественное мнение, как никогда раньше, было на­
строено против академиков. «С учёными нам не по пути, — шумели
якобинцы, — свободу породили не наука и не искусство, и не учёные
её отстояли. Санкюлоты не учёные, а учёные никогда не будут респу­
бликанцами». Гражданин Коффиналь это мнение полностью разделял.
Делегации, умолявшей его пощадить человека, который мог бы прине­
сти отечеству немалую пользу, он без обиняков заявил: «Республика не
нуждается в учёных, правосудие будет совершено». Спустя некоторое
время единогласным решением жюри все обвиняемые были признаны
виновными в хищении государственных средств и порче табака и при-

1 Новый французский республиканский календарь объявил 1 января 1792 г.

началом новой эры, которое предписывалось теперь считать не от Рождества Христо­
ва, а с нулевого года — года основания республики. Год по-прежнему состоял из две­
надцати месяцев, но все они были переименованы. Так, осенними месяцами стали:
вандемьер (месяц сбора винограда) — с 22-24 сентября, брюмер (месяц туманов) — с
22-24 октября, фример (месяц заморозков) — с 22-24 ноября. Весенние месяцы полу­
чили названия: жерминаль (месяц прорастания) — с 20-21 марта, флореаль (месяц
цветения) — с 20-21 апреля, прериаль (месяц лугов) — с 20-21 мая.
230 Революция в химии

говорены к смерти и конфискации имущества в пользу республики. К

скорбной мысли, что приходилось так глупо прощаться с жизнью, когда
столько ещё предстояло сделать, примешивалась у Лавуазье горечь от
подлой неблагодарности друзей и коллег, которые незадолго до того тол­
пились в гостиных Арсенала, а теперь бросили его на произвол судьбы.
И впрямь, что сделали, чтобы ему помочь, бывший аристократ Гитон
де Морво, ставший влиятельным членом якобитского клуба и Конвента,
или Монж, глава морского ведомства? Ровным счётом ничего. Другие
тоже не жаждали поближе познакомиться с ненасытными устройства­
ми «человеколюбивого» доктора Гильотена, установленными в Париже
сразу в четырёх местах, дабы поскорее очистить город от подозритель­
ных личностей. Лаплас тоже оказался отступником. Из его послужно­
го списка, обнародованного Хёффером, видно, что человек, которому
недостаёт смелости, если он достаточно угодлив и неразборчив в сред­
ствах, но умело это скрывает, вполне может сделать успешную карье­
ру. Министр при Бонапарте, вице-председатель сената при Наполеоне I,
бывший республиканец сделался маркизом и пэром Франции в период
Реставрации, доказавший, как представляется, свою искреннюю пре­
данность всем политическим режимам по очереди и подстраивавший
свои убеждения под власть имущих. Случай с Фуркруа ещё более ще­
котливый. Члена Конвента, водившего дружбу с Робеспьером, обвиня­
ли в том, что он, будущий сенатор и граф империи, не только пальцем не
пошевелил, чтобы спасти коллегу, но и лицемерно подтолкнул к гибели
того, кого величал своим лучшим другом. Задетый за живое, Фуркруа
яростно отбивался от страшного обвинения, и впрямь чересчур кате­
горичного. В надгробной речи на похоронах Фуркруа Кювье попытался
восстановить его доброе имя.
Покинутый всеми или почти всеми, уверенный в том, что ужас­
ная комедия в конце концов приведёт к фатальной развязке, Лавуазье
в посмертной записке выказал вкупе с самым возвышенным стоициз­
мом сожаление, что ему приходится навеки распроститься с дорогими
ему людьми и с жизнью, которую он предполагал целиком посвятить
науке:
«Я прожил довольно долгую жизнь, и удача мне благоволила. Ду­
маю, поминать меня будут добрым словом и с некоторым сожалением.
Чего ещё желать? События, в которые я оказался втянут, помогут мне из-
Революция в химии 231

бегнуть старческих немощей. Я умру раз и навсегда, и это, надеюсь, ста­

нет ещё одной радостью вдобавок к прежним, уже испытанным мной.
Меня тяготит только то, что я так мало сделал для своей семьи, что я
лишён всего и уже не в состоянии засвидетельствовать ей — ни ей, ни
вам — свою преданность и признательность.
Получается, что все мои труды на пользу общества, все заслуги пе­
ред отечеством, все усилия на благо искусств, для умножения человече­
ского знания не могут отвратить роковой конец, не могут помешать мне
умереть преступником.
Я пишу вам сегодня, потому что завтра, быть может, мне уже не
дадут писать. Мне приятно и утешительно в последние минуты жизни
заниматься вами и вообще дорогими мне людьми.
Не забудьте передать всем, кто обо мне помнит, что это письмо и им
тоже. Оно последнее, которое я вам пишу».
Вскоре повозка уже везла приговорённых к смертной казни на пло­
щадь Революции (сегодня это площадь Согласия), где их ждал палач
Сансон. По пути толпа осыпала несчастных оскорблениями, и один из
откупщиков, сожалея о своём имуществе, перешедшем теперь к револю­
ционным властям, презрительно процедил: «Вот уж поистине огорчение
заиметь таких мерзопакостных наследников».
Польза, тестя Лавуазье, казнили третьим, затем настал черёд зятя.
Вдалеке пробило пять.
Революция в химии закончилась.
 Металлы и металлоиды,
известные в древности
Сурьма (?) Ртуть
Серебро Золото
Углерод Свинец
Медь Сера
Олово Железо

Металлы и металлоиды,
известные к моменту смерти Лавуазье
Авторы и год открытия

Азот Рутерфорд 1772

Висмут Агрикола 1546
Водород Кавендиш 1766
Вольфрам д’Элюар 1783
Кислород Пристли — Лавуазье 1774
Кобальт Георг Брандт 1735
Марганец Ган 1774
Молибден Ильм 1781
Мышьяк Альберт Великий 1250
Никель Кронштедт 1754
Платина Вуд 1741
Стронций Кроуфорд 1790
Теллур Мюллер де Райхенштайн 1782
Титан Грегор 1791
Уран Клапрот 1789
Фосфор Брандт 1669
Цинк Марграф 1746
Цирконий Клапрот 1789
 НЕПОЛНАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

Полная библиография по алхимии заняла бы несколько солидных

томов из-за бессчётного количества авторов, интересовавшихся наукой
Гермеса.
Я не ставлю себе целью брать на себя столь значительный труд, не
сопоставимый со скромной работой в несколько глав, которую я здесь
представил.
Однако если кто-нибудь пожелал бы пойти дальше в своих изыска­
ниях, перед ним встала бы необходимость предварительного изучения
древних цивилизаций. В нашем списке они обнаружат названия не­
скольких классических трудов, чтение которых будет не только позна­
вательным, но и в высшей степени увлекательным для тех, кто пытается
понять, какими путями и за счёт чего развивалось человеческое знание.
В крупных библиотеках пытливый читатель найдёт произведения
старых адептов, антологии, где нашлось место многим анонимным ра­
ботам, а также докладам французских и иностранных академий, где
печаталась большая часть трудов учёных XVIII века. Конечно, даже не­
долгие поиски позволят читателям заполучить одну из тех жемчужин,
созерцание которых утешит их в наше бедственное время. Их усилия не
пропадут втуне.
234 Неполная библиография

A g ric o la , G eorges. De re metallica. Bale, 1657

A lb ert le G ran d . De alchymia. 1600.

1. A llen d y, d o ct. R ene. Paracelse, medecin maudit. Gallimard, Paris, 1937.

2. A n d rea e, J.-V alentin. Noces chimique de Christian Rosencreutz. Chacornac,

Paris, 1928.
A n o n y m e s. Анонимные трактаты, такие как La tourbe des philosophes, Le
Livre muet, Le ciel des philosophes, etc., можно найти в «Le Musee
hermetique», «Le Theatre chimique», «La Bibliotheque chimique» de
Manget и в «La Bibliotheque des philosophes chimistes» de Salmon.

3. A n to n ia d i. LAstronomie egyptienne. Gauthiers-Villars, Paris, 1934.

A sh m o le , E lias. Theatrum britannicum chaemicum. Londres, 1652.
B acon , R oger. Opus majus ad Clementem IV. Londres, 1733.
B acon , R oger. De secretis operibus artis et naturae et nullitate magiae.
Hambourg, 1618.

4. B arca, H elen e. Vie de Paracelse. Maloine, Paris, 1914.

5. B a u m e, A n to in e. Chymie experimentale et raisonnee. Didot, Paris, 1773.

B a u m e, A n to in e. Elements de pharmacie. Samson, Paris, 1777.

6. B ayen. Opuscules chymiques. Dugour, Paris, an VI.

7. B eecher, Joach im . Physica subterranea. Leipzig, 1738.

8. B eraut, R.P. Dissertations. Bordeaux, 1747.

9. B e rg m a n n , T orbern. Opuscules physiques et chymiques. Dijon, 1780.

10. B e r th e lo t,M a r c e lin . Lesorigines delalchimie. Steinheil, Paris, 1885.

B erth elo t, M arcelin . Introduction a Гetude de la chimie des anciens et du
Moyen Age. 1889.
B erth elo t, M arcelin . La revolution chimique: Lavoisier. Alcan, Paris, 1890.
B e rth elo t et R uelle. Collection des alchimistes grecs. Paris, 1888.
B ible. Ancien et nouveau Testament.
B orel. Bibliotheca chimica. Paris, 1654.

11. B o se, E rnest. La doctrine esoterique a travers les ages. Chamuel, Paris, 1899.
B ose, E rnest. Dictionnaire d ’orientalisme. Chamuel, Paris, 1897.
B ou lan ger, Jacques. Nostradamus. Excelsior, Paris, 1933.
Неполная библиография 235

B oyle, R obert. CEuvres. Geneve, 1714.

B ru gsch , H . Religion und mythologie der alten TEgypter. Leipzig, 1888.
C ab an es, d o ct. Le Sabbat. Albin-Michel, Paris, 1935.
C arb onelli. Sulle fonti storiche dellachimica et dellalchimia in Italia. Rome, 1925.
C arton , P aul. L’essentiel de la doctrine d’Hippocrate. Maloine, Paris, 1923.
C hap tal. Cours de chimie. Montpellier, 1783.
Compendium maleficarum. Milan, 1626.
C o n ten a u et C appart. Histoire de l’Orient ancien. Hachette, Paris, 1936.

12. C o sta n tin (J.). — Origine de la vie sur le globe. Flammarion, Paris, 1923.
13. C roisset, M au rice. La civilisation de la Grece antique. Payot, Paris, 1932.
D aressy, G. Textes et dessins magiques. Catal. Musee du Caire, 1903.
D a v is s o n . Elements de la physiologie de Part du feu ou chymie. Paris, 1651.
D e e , Jean. La monade hieroglyphique (trad.) Charconac, Paris, 1920.

14. D elacre, M au rice. Histoire de la chimie. Gauthiers-Villars, Paris, 1920.

D elam b re. Histoire de l’astronomie ancienne. Paris, 1817.

15. D ela p o rte. La Mesopotamie. Renaissance du Livre, Paris, 1924.

D u h a m e l. Histoire de l’A cademie royale des sciences. Paris, 1698.

16. D u h e m , P ierre. La chimie est-elle une science franchise? Herman, Paris, 1916.

17. D u m a s, J.-B. Philosophie chimique. Gauthiers-Villars, Paris. 1878.

D ’E sp agn et. La philosophie naturelle retablie en sa purete. Paris, 1651.
F icin , M arcile. Paemander d’Hermes. Paris, 1554.

18. F iguier, L ou is. L’alchimie et les alchimistes. Hachette et Cie, Paris, 1856.
F ludd, R obert. Utriusque cosmi historia. Oppenheim.
Fourcroy. Philosophie chymique. Tourneissen, Paris, an III.
Fourcroy. Elements de chymie. Cucher, Paris, 1789.

19. F u lcan elli. Le mystere des cathedrales. Schemit, Paris, 1926.

F urlan i, G. Civilisation babylonienne et assyrienne. Institute per l’Oriente,
Rome, 1929.
Fossy, C. La magie assyrienne. Paris, 1902.
G erlan d. Geschichte der Physik. Munich, 1913.
G lauber, R. Opus minerale. Amsterdam, 1651.
G laser. Traite de chymie. Paris, 1673.
G lotz. La civilisation egeenne. Renaissance du Livre, Paris, 1923.
236 Неполная библиография

G m elin , J. Dissertation inauguralis chimica. Tubingue, 1727.

20. G o m p erz, Th. Les penseurs de la Grece. Payot, Paris, 1928.

21. G rillo t d e G ivry. Anthologie de loccultisme. Edit, de la Sirene, Paris, 1922.
G rillo t d e Givry. Musee des sorciers, mages et alchimistes. Librairie de France,
Paris, 1929.

22. G rim a u x , E. Lavoisier. Alcan, Paris, 1899.

23. H a a ta n , A b el. Contribution a Гetude de l’alchimie. Chacornac, Paris, 1905.

H a n o ta u x , G. Histoire de la nation frantpaise. La chimie, par Colson. Plon,
Nourrit et Cie, Paris, 1924.

24. H oeffer, F. Histoire de la chimie, Didot Fr., Paris, 1869.

Jagnaux. Histoire de la Chimie. Baudry, Paris, 1891.

25. K irchberger, P. La theorie atomique. Payot, Paris, 1930.

K ir m a n n , A . La chimie d ’hier et d’a ujourd’hui. Gauthiers-Villars, Paris, 1928.
K irw an . Essai sur le phlogistique. Paris, 1788.
K opp. Die Alchemie in alter und neuer Zeit. Heidelberg, 1886.
L am b ert, G eorges. Alchimie. Cadoret, Bordeaux, 1909.

26. L arguier, Leo. Nicolas Flamel. Editions nationales, Paris, 1936.

27. Lavoisier. Sur la calcination de l’etain. Paris, 1774.
Lavoisier. Opuscules physiques et chimiques. Paris, 1784.
Lavoisier. Methode de nomenclature chimique. Paris, 1784.
Lavoisier. CEuvres. Paris, 1862.
Lavoisier. Traite elementaire de chimie. Cuchet, Paris, 1793; reedite par
Gauthiers-Villars, Paris, 1937.
Le B o n , G ustave. Les premieres civilisations. Flammarion, Paris, 1889.
L eleux, C harles. Le poison a travers les ages. Lemerre, Paris, 1923.
Lem ery. Cours de chymie. Paris, 1787.
L en glet-D u fresn oy. Histoire de la philosophic hermetique. Paris, 1774.

28. L erou x, L. et R. Lavoisier. Plon, Paris, 1928.

L evi, E liph as. La clef des grands mysteres. Paris, 1861.

29. L oret, V ictor. L’Egypte au temps des pharaons. Baillieres, Paris, 1889.
M acqu er et B au m e. Plan d u n cours de chymie raisonne. Paris, 1757.
M acquer. Elements de chymie theorique. Paris, 1756.
Неполная библиография 237

M acquer. Dictionnaire de Chymie. Paris, 1778.

M an get. Dictionnaire hermetique. Geneve, 1702.
M an get. Bibliotheca chemica curiosa. Geneve, 1702.
M arggraf. Opuscules' chymiques. Paris, 1762.
M aspero. Histoire ancienne des peuples de l’Orient classique. Hachette, Paris,
1895-1899.
M aury, A . La magie et l’astrologie. Didier et Cie, Paris, 1864.
M eyer. Essais de chymie. Paris, 1766.
M eyer, E.V. Geschichte der Chemie, Leipzig, 1891.
M ieli, A ld o . Lavoisier. Rome, 1927.
M o n n et. Traite de la dissolution des metaux. Amsterdam, 1775.

30. M oret. Le Nil et la civilisation egyptienne. La Renaissance du livre, Paris, 1926.

M oreu x, A bb e. La science mysterieuse des pharaons. Doin, Paris, 1923.
M oreu x, A bb e. L’alchimie moderne. Doin, Paris, 1924.
M orveau , G u y to n de. Dissertation sur la phlogistique, Paris, 1762.
Museum hermeticum. Francfort, 1678.
O sb o rn , H . Origine et evolution de la vie. Masson et Cie, Paris, 1921.
P alissy, B ern ard . CEuvres. Paris, 1777.
P aracelse. A rch id o x a . Munich, 1570.
P a ra celse. Abrege de sa doctrine et de ses archidoxes (redacteur anonyme).
Paris, 1724.
Paracelse. CEuvres (traduction de Grillot de Givri). Chacornac, Paris, 1913.

31. P o isso n , A lb ert. Theories et symboles des alchimistes. Chacornac, Paris, 1891.
P o isso n , A lb ert. Nicolas Flamel. Chacornac, Paris, 1891.
P o isso n , A lb ert. Cinq traites d’alchimie. Chacornac, Paris, 1889.
P riestley. Experiments and observations. Londres, 1774.
P riestley. Reflexions sur la doctrine phlogistique. Paris, 1798.
R en an , E. Averroes et 1averroisme. Paris, 1852.
R ey m o n d . Histoire des sciences exactes et naturelles dans l’antiquite greco-
romaine. Blanchard, Paris, 1924.

32. Rey, A b el. La science orientale avant les Grecs. Maison du Livre, Paris, 1930.
Rey, A b el. La jeunesse de la science grecque. Maison du Livre, Paris, 1933.
Rey, Jean. Essays. Millanges, Bazas, 1630.
R ostovtzeff, M . Tableaux de la vie antique. Payot, Paris, 1936.
R ou elle Paine. Cours de chimie (copie). Bibliotheque municipale de Bordeaux.
238 Неполная библиография

S a lm o n . Bibliotheque de philosophes chimistes. Paris, 1672.

Savot. Recherches sur la metallurgie des anciens. Paris, 1779.
Sheele. Traite chimique de Fair et du feu. Upsal, 1777.
Sheele. CEuvres. Berlin, 1793.
S ch m ieder. Geschichte der Alchemie. Halle, 1832.
S tah l. Fondamenta chymiae dogmaticae et experimentalis. Nuremberg, 1723.
Stahl. Specimen Beccherianum. Magdebourg, 1715.
S tahl. Experimenta, observationes. Berlin, 1731.
Theatrum chemicum. Strasbourg, 1659.
T h orp e, E. Essays in historical chemistry. Londres, 1894.
T h u ra u -D a n g in . Esquisse dune histoire du systeme sexagesimal. Geuthner,
Paris, 1932.
V ila in , A bb e. Histoire critique de Nicolas Flamel et de Pernelle. Paris, 1761.

33. V ou lgre, d o ct. A n d re. Jean Rey. Gounouilhou, Bordeaux, 1923.

34. W u rtz, A d . Dictionnaire de chimie pure et appliquee. Paris, 1874.
 Объяснение виньеток

ЗМЕЙ Уроборос: символ единства не имеющей ни на­

чала, ни конца материи, окружающий печать Соломона.

ДРЕВО алхимического знания.

СИРЕНА философов.

СОЛНЦЕ, астрологический и алхимический символ.

ВОРОН, клюющий глазную впадину: символ Великого

Делания, стадии гниения.

Виньетка КОНЕЦ символизирует смерть Лавуазье.

 От с7Автора
исал я эти главы совсем не как историк, а как «простой рас­
сказчик», не более того. Полный исторический обзор не вхо­
дил в мои планы.
В скромном своём сочинении я попытался оживить об­
разы людей, которые - от Гермеса до Лавуазье - камень
за камнем возводили удивительнейшее здание химии. Если
вспомнить, что научные представления постоянно совер­
шенствуются, и рассматривать каждое из них применитель­
но к своему времени, фигуры Гебера, Альберта Великого,
Роджера Бэкона, Раймунда Луллия, Арнольда из Виллановы,
Парацельса предстанут перед нами во всём своём
поразительном величии.

cot ОС

Гермес, Герберт, Алан Лилльский, Альберт Великий, Фома .

из Бове, Арнольд из Виллановы, Пьетро из Абано, Раймунд Л;
Жак Кёр, Василий Валентин, Парацелъс, Леонард Турнейсер, )
O Z O N .r u Издательство «Энигма»
Виженер, Николя Гибер, Соломон Трисмозин, Генрих Кунрат,
Отто Такен, Джон Майоу, Роберт Бойль, Родолыф Глаубер, К
Шталь, Николя Лефевр, Кристоф Глазер, Николя Лемери, Фри
берт Фладд, Этьен-Франсуа Жоффруа, Луи Лемери, Бульдюк, I 1019241554
Сигизмунд Марграф, Дюамель дю Монсо, Иоганн Бернулли, Мус 9 7 8 5 9 4 6 98 1545
зеф Блэк, Георг Брандт, Валлериус, Эммануэль Сведенборг, Антуан шваО, Фредрик Кронштедт, a e n i g m a . r u
Торберн Бергман, Карл Вильгельм Шееле Кавендиш, Джозеф Пристли, Антуан-Лоран Лавуазье