Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Том 2. Письма.
(Часть 6)
Оглавление
Едва удалось мне найти человека, который доставил бы письмо твоему благочестию.
Так оцепенели все от стужи, что и на несколько времени не могут выглянуть из домов.
Ибо занесены мы таким множеством снега, что уже два месяца погребенные в самих
домах живем в сих пещерах. Поэтому, зная несмелый нрав и неповоротливость
каппадокиян, без сомнения, извинишь, что не ранее послал я и довел до сведения твоей
чести о случившемся в Антиохии, о чем извещать тебя, вероятно, давно уже знающего,
конечно, то же, что угощать застывшим и заплесневелым; однако же не вменяя себе в труд
донести об известном, посылаю к тебе письма, полученные с чтецом. И об этом довольно.
Константинополь, много уже тому времени, имеет у себя Димофила, как расскажут и
сии письмоводители, и о чем, без сомнения, еще прежде было известно твоему
преподобию. Все прибывшие оттуда согласно разглашают о составленном будто бы им
изложении правой веры и благочестия, также о том, что самые разномысленные в городе
пришли между собою в согласие которые из окрестных епископов приняли соединение.
А наши нимало не оказались лучшими нашего чаяния после твоего отбытия,
пришедши по следам твоим, много наговорили и наделали неприятностей и наконец
удалились, утверди у нас разделение. Поэтому будет ли что лучшее и оставят ли они свою
злобу, никому не известно, кроме единого Бога. Таково на стоящее положение дел.
Остальная же Церковь, по благодати Божией, непоколебима и желает видеть тебя в
нашей Церкви и вместе с весною обновиться твоим благим учением. Мое телесное
здоровье нимало не лучше обыкновенного.
Гнусность дела, о котором пишу, как исполнила душу мою скорбью, потому что
всеми оно заподозрено и оглашено, так доселе еще кажется мне чем-то невероятным.
Поэтому и письмо о сем, кто сознает за собой дело, пусть приимет как врачевство, а кто не
сознает - как предостережение; человек же холодный (каковых не желаю и найти между
вами) — как свидетельство против себя. Но что же это такое, о чем говорю я? Сказывают,
будто бы некоторые из вас берут деньги с рукополагаемых, прикрывают же сие именем
благочестия. Но это и хуже всего. Ибо если кто делает зло под личиною добра, то он
достоин сугубого наказания так как делает, что само по себе нехорошо, к совершению же
худого, как сказал бы иной, пользуется добрым содейственником. Если этот слух
справедлив, то пусть вперед этого не будет и зло будет поправлено, ибо тому, кто берет
деньги, необходимо сказать то же, что сказано было Апостолами хотевшему на серебро
купить причастие Святаго Духа: «сребро твое с тобою да будет в погибель» (Деян. 8, 20).
Легче еще грешит тот, кто по неопытности желает купить дар Божий, нежели тот, кто
продает его. Ибо это действительная продажа, а если торгуешь тем, что сам получил
даром, то, как преданный сатане, лишен будешь дарования, потому что вводишь
корчемство в духовном и в Церкви, где нам вверены Тело и Кровь Христовы. Этому так
не должно быть. Какая же употребляется отговорка? Скажу и это. Думают, будто бы не
грешат, потому что берут не до рукоположения, но по рукоположении. Но когда ни взять
— все значит взять.
Поэтому умоляю вас, оставьте этот доход, лучше же сказать — этот вход в геенну, и,
оскверняя руки такими дарами, не делайте себя недостойными совершать чистые
Таинства. Но извините меня. Сперва как не поверивший, а потом как уверенный угрожаю
вам: если кто после этого моего письма сделает что-либо подобное, то да удалится от
здешних алтарей и пусть ищет себе места там, где, покупая дар Божий, может
перепродавать его. А мы и «Церкви Божии таковаго обычая не имамы» (ср.:1Кор.11,16).
Присовокупив одно слово, кончу тем речь. Это делается по сребролюбию, а сребролюбие
есть «корень всем злым» (ср.:1Тим.6.10). Поэтому ради небольшого количества серебра не
предпочитайте идолов Христу и не делайтесь новыми подражателями Иуды, за подарок
вторично продавая единожды за нас Распятого, потому что и села, и руки собирающих с
сего плоды наименуются Акелдама.
Очень прискорбно мне, что отеческие правила уже не действуют и всякая строгость
из церквей изгнана. Боюсь же, чтобы с этою постепенно возрастающей холодностию и
дела Церкви не пришли в совершенное замешательство. По обыкновению, издревле
утвердившемуся в Церквах Божиих, принимали служителей церковных не иначе, как по
строгом во всем испытании; разведывали все их поведение: не злоязычны ли они, не
пьяницы ли, не склонны ли к ссорам, обуздывают ли свою юность так, что в состоянии
отправлять касающееся до святыни, без которой никто не узрит Господа. И сие
разыскивали пресвитеры вместе с живущими при них диаконами, доносили же о том
хорепископам, которые, собрав голоса от свидетельствующих по истине и доведя до
сведения епископа, таким образом причисляли служителя к чину священнослужащих. А
ныне, во-первых, взяли вы на себя все полномочие, отстранив меня и не принимая на себя
труда доносить мне; а потом, нерадя сами о деле, дозволили пресвитерам и диаконам
вводить в Церковь людей недостойных, жизни неизведанной, кого пожелают они, по
пристрастию, или по родству, или по каким дружеским связям. Поэтому в каждом селении
много считается служителей, но нет ни одного достойного служить алтарю, как сами о
том свидетельствуете, терпя недостаток в людях при избраниях. Итак, поелику вижу, что
дело доходит уже до крайности, особливо теперь, когда многие, боясь набора на военную
службу, приписываются в церковнослужители, то доведен я необходимостью возобновить
отеческие правила; и пишу к вам, прося выслать мне список церковнослужителей в
каждом селении с означением, кем кто определен и какого рода жизни. Но и сами у себя
заведите список, чтобы сличать ваши записи с хранящимися у меня, чтобы никому
невозможно было приписать себя, когда хочет. Таким образом, если иные определены
пресвитерами после первого распределения, то да будут исключены в число мирян; ваше
же исследование о них да простирается далее; и если которые окажутся достойными, то да
будут приняты по вашему приговору. Очистите Церковь, удалив из нее недостойных, а
потом исследуйте, кто достоин, и таковых приимите, но не вносите в список, не донеся
мне, или знайте, что принятый в церковнослужители без моего ведома остается
мирянином.
Благий Бог, Который всегда вместе со скорбями соединяет и утешение, и ныне при
множестве болезней дал нам обрести немалое некое утешение в письмах, которые
переслал к нам досто-честнейший отец наш, епископ Афанасий, получив их от вашего
правдолюбия, и которые содержат в себе свидетельство здравой веры и доказательство
вашего ненарушимого единомыслия и единодушия, открывая нам, что пастыри идут по
следам отцов и народ Господень пасут разумно. Все сие так нас обрадовало, что положило
конец нашему унынию и произвело в душах наших некоторое кратковременное
ослабление при всем печальном положении дел, в каком ныне находимся.
Господь же подал нам еще большее утешение чрез сына нашего, благоговейнейшего
содиакона Савина, который, обстоятельно пересказав, что есть хорошего у вас, напитал
души наши, и, на опыте узнав наши дела ясно известит вас, чтобы прежде всего вступили
вы за нас в подвиг усильной и прилежной молитвы ко Господу, а потом не отказались
подать и возможное с вашей стороны утешение бедствующим Церквам. Ибо в
затруднении здешние дела, досточестнейшие братия; и при непрестанных нападениях
противников, подобно какому-нибудь кораблю, который среди моря сокрушают один за
другим следующие удары волн, Церковь изнемогает, если только не посетит ее вскоре
благость Господня. Посему как взаимное ваше единомыслие и единение почитаем
собственным своим благом, так и вас просим оказать сострадание к нашим разделениям и
не отлучать нас от себя потому, что удалены мы от вас местным положением, но принять
нас в стройный состав единого тела, потому что соединены мы с вами общением по Духу.
А наши бедствия известны, хотя бы мы и не говорили о них, потому что ими
оглашена уже целая Вселенная. Пренебрегаются учения отцов, уничтожаются
апостольские предания их; в Церквах получают силу изобретения нововводителей; люди
только хитрословят, а не богословствуют; мирская мудрость берет первенство, отринув
похвалу Креста; пастыри изгоняются, а на место их вводятся «волцы тяжцы» (Деян. 20,
29), расточающие стадо Христово; молитвенные дома стоят пусты без присутствующих, а
пустыни наполнены сетующими; сетуют старцы, сравнивая древнее с настоящим, а еще
более достойны сожаления юноши, не знающие, чего они лишены. Сего достаточно,
чтобы подвигнуть к состраданию тех, которые обучены любви Христовой: но описание,
сравниваемое с самою действительностию дел, во многом не достигает до полного их
изображения. Итак, ежели есть какое утешение любви, ежели есть какое общение Духа,
ежели есть какое сердоболие жалости, то подвигнитесь на помощь нашу; восприимите
ревность по благочестию и избавьте нас от этой бури. И нами да изрекается с
дерзновением это благое провозвестие отцов, низлагающее злоименную ересь Ариеву,
назидающее же Церкви здравым учением, по которому Сын исповедуется единосущным
Отцу и Святый Дух равночестно числимым вместе и спокланяемым, чтобы, какие вам дал
Господь, и дерзновение защищать истину, и похваление исповеданием Божественной и
спасительной Троицы, те же и нам дарованы были вашими молитвами и вашим
содействием.
А подробности перескажет вашей любви сам упомянутый выше содиакон. Мы
согласились на все, что сделано вашей досточестностию, на основании правил, одобрив
нашу апостольскую ревность по православию.
Благодарение Господу, Который дает нам в твоей чистоте видеть плод древней
любви! Столько удаленный от нас телом, ты привел себя в соприкосновение с нами
посредством письма и, объяв нас духовною и святою своею любовью, произвел в душах
наших какую-то невыразимую к тебе привязанность. Ибо на самом деле узнали мы силу
притчи, что «якоже души жаждущей вода студеная, тако весть благая издалеча» (ср.:
Притч. 25, 26). Сильный у нас глад любви, досточестнейший брат. А причина сему
очевидна, потому что «за умножение беззакония изсякла любы многих» (ср.: Мф.24, 12).
Потому и письмо показалось нам стоящим великой цены, и, воздаем тебе за него с тем же
благоговейнейшим содиаконом и братом нашим Савином, чрез которого уведомляем тебя
и о себе и просим бодрствовать в молитвах за нас, да подаст Святый Бог и здешним делам
со временем тишину и безмолвие и да запретит сему ветру и морю, чтобы избавиться нам
от этого волнения и смятения, в каком находимся теперь, непрестанно ожидая
совершенного потопления.
Но и это великий дар нам от Господа в настоящем положении, когда слышим, что вы
пребываете между собою в точном согласии и единении и что у вас беспрепятственно
возвещается проповедь благочестия. Ибо если только не заключены уже времена мира
сего и остаются еще дни жития человеческого, то необходимо, чтобы некогда вами
обновлена была вера на Востоке и чтобы при времени вознаградили вы Восток за те блага,
какие получали от него. Ибо здесь здравая часть христиан, защищающих благочестие
отцов, довольно изнемогла; диавол, по пронырству своему, привел ее в потрясение,
многократно и разнообразно нападая на нее со своими кознями. Но вашими молитвами,
любящие Господа, да угасится лукавая и вводящая людей в обман ересь Ариева зловерия,
да воссияет же доброе учение отцов наших, собравшихся в Никее, чтобы Блаженной
Троице воздалось славословие, согласное со спасительным Крещением.
Господь привел в исполнение прошения людей Своих и чрез мое смирение дал им
пастыря, достойного сего имени и не корчемствующего словом, как многие, но и вам,
которые любите правое учение и избрали жизнь, согласную с заповедями Господними,
способного угодить с избыточеством о имени Господа, исполнившего его духовными
Своими дарованиями.
Без сомнения, спрашивал ты писем у армян, когда возвращались чрез твой город, и
узнал причину, по которой я им не дал письма. И если сказали они правдолюбиво, то
извинил ты меня в этом тогда же. Если же скрыли причину, чего не думаю, то выслушай
ее от меня. Отважный на все Анфим, который с давнего времени заключил со мною мир,
как скоро нашел случай удовлетворить своему тщеславию, а мне причинить некоторое
огорчение, рукоположил Фавста собственным своим полномочием и собственною своею
рукою, не дожидаясь голоса ни от кого из вас и насмеявшись надо мною, требовавшим
этого. Итак, поелику нарушил он древнее благочиние, презрел и вас, от которых ждал я
свидетельства, и сделал дело, не знаю, благоугодное ли Богу, то посему, огорчившись на
них, не дал я ни одного письма ни к кому из армян, ни к твоему благоговению. Но не
принял я в общение и Фавста, ясно засвидетельствовав, что если не принесет ваших
писем, то и сам во все время буду его чуждаться, и единодушных со мною расположу к
тому, чтобы вели себя с ним таким же образом. Поэтому, если сделанное может быть
поправлено, то постарайся и сам прислать свидетельство о нем, как скоро увидишь
добрую жизнь сего мужа, и другим посоветовать то же. А если дело неисправимо, то
извести меня и об этом, чтобы уже вовсе не обращать на них внимания, хотя бы, как и
дали заметить, решено уже было ими перейти в общение с Анфимом, презрев меня и эту
Церковь, потому что устарели мы для дружбы.
Знал я, что твоему совершенству странно будет слышать обвинение, вышедшее ныне
от Аполлинария, который не затруднится все сказать. Я и сам до сего времени не имел
понятия, что подпадаю оному, но теперь севастийцы, отыскав где-то, сделали гласным и
пускают по рукам сочинение, по которому осуждают паче и меня как имеющего этот
образ мыслей. В сочинении же есть подобные сим выражения: «Почему необходимо им
представлять себе первое тождество сопряженно во всем, лучше же сказать, соединенно с
инаковостью, как скоро утверждают, что первое и второе есть одно и то же? Ибо что есть
Отец первично, то Сын есть вторично и Дух — третично. Но опять, что Дух есть пер-
вично, то Сын есть вторично, поелику, без сомнения, и Господь есть Дух; и Отец —
третично, поелику, без сомнения, Бог есть Дух. И если неизреченную тайну сию выразить
усильнее, то Отец есть отечески (представляемый) Сын, а Сын — сыновно (пред-
ставляемый) Отец. А подобно сему должно сказать и о Духе, поелику Троица есть единый
Бог». Вот что разглашается, и не могу верить, чтобы сие было сочинение
распространяющих слухи, хотя по клеветам их на меня заключаю, что могут на все
отважиться. Ибо в письмах к некоторым из своих после клевет на меня прилагали и сии
слова, именуя их еретическими, но скрывая, кто сочинитель, чтобы в народе
распространилась мысль, будто бы писатель я. Впрочем, как сам себя уверяю, их
изобретательность не простерлась еще до того, чтобы сочинять им и речения. Почему,
чтобы отразить усилившуюся на меня хулу и показать всякому, что у меня ничего нет
общего с утверждающими это, принужденным нашелся я упомянуть о сем человеке (т.е.
об Аполлинарии), потому что он в нечестии подходит близко к Савеллию. И о сем
довольною.
А от царского Двора прибыл некто с известием, что в державствующем, после
первого движения, какое возбуждено было в не рассевающими на меня клеветы, возникла
другая мысль — не вы давать меня руками обвинителям и не представлять на их волю как
определено было вначале, но помедлить пока несколько. Почему, если удержатся при этой
мысли или придумают что-либо еще более милостивое, дам знать о том твоему
благочестию. А если превозможет первое определение, то и сие не будет от тебя сокрыто.
Впрочем, брат Санктиссим, без сомнения, давно у тебя, и чего домогается он,
известно уже стало твоему совершенству. Поэтому если послание к западным оказывается
необходимым, то, начертав оное, благоволи прислать ко мне, чтобы мог я сообщить для
подписи единодушным с нами и иметь готовую подписку, собранную на отдельном листе,
который и можно будет приложить к листу, какой носит с собою брат наш сопресвитер. А
я, не нашедши в записке ничего, относящегося к делу, не придумал, о чем писать мне к
западным. Что нужно, о том было уже писано прежде, а писать излишнее совершенно
напрасно. Беспокоить же об одном и том же не смешно ли будет? Мне думалось, что есть
предмет, которого еще не касались и который даст место письму, именно посоветовать им
принимать в общение с собою не без разбора всех, приходящих с Востока, но однажды
навсегда избрав одну какую-нибудь сторону, прочих принимать по свидетельству
принадлежащих к оной и не прилагаться ко всякому, конечно, под видом православия
пишущему свое изложение веры. Ибо в таком случае произойдет то, что будут вступать в
общение с теми, которые состоят между собою в споре, и хотя предлагают нередко одни
и те же речения, однако же препираются друг с другом не менее во всем почти
разномыслящих. Почему, чтобы ересь не воспламенилась у нас еще более, когда
несогласные между собой в вере будут друг другу выставлять на вид письма, полученные
ими от западных, надобно посоветовать им, чтобы с разбором и вступали в общение с
приходящими к ним, и к отсутствующим посылали, по церковному уставу, общительные
письма.
В какое, думаешь, состояние пришла душа моя, когда получил я письмо твоего
богочестия? Ибо, смотря на расположение, выраженное в письме, устремлялся я тотчас
прямо лететь к сириянам; смотря же на телесную немощь, которою был связан, чув-
ствовал, что нет у меня сил не только лететь, но и поворотиться на одре. Пятидесятый
день проводил уже я в болезни, когда пришел ко мне возлюбленный и ревностнейший
брат наш, содиакон Елпидий. Много изнурен я был горячкою, которая по недостатку
питательного для нее вещества, обвившись около сухой этой плоти, как около
обожженной светильни, производила сухотку и медлительную болезнь. А потом старая
моя рана, поразив собою эту печень произвела во мне отвращение от пищи, отгнала от
очей моих сон, держала меня на пределах между жизнью и смертью, дозволяя жить в той
только мере, чтобы чувствовать неприятности жизни. Поэтому-то пользовался я
самороднотеплыми водами и принимал некоторые пособия от врачей. Но все преодолело
это жестокое зло, которое и перенес бы иной, снискав к тому привычку, но которому
противостать, не приготовившись к его нападению, ни в ком недостанет адамантовой
твердости. Впрочем, тревожимый им долгое время, никогда не скорбел я так, как теперь,
потому что оно воспрепятствовало мне свидеться с истинною твоею любовию. Ибо какого
удовольствия лишен я, знаю это сам, хотя в прошлый год краем только перста отведал
сладчайшего меда в вашей Церкви.
Но мне и ради других нужных дел надобно было сойтись вместе с твоим
богочестием и о многом сообщить тебе, а многому у тебя научиться. Ибо здесь нельзя
найти истинной любви. А когда бы и нашел кто человека весьма любящего, то нет никого,
кто бы, подобно твоему совершенному благоразумию и той опытности, какую собрал ты в
продолжение многих трудов, подъятых для Церквей, мог подать мне совет в предлежащих
делах.
Об ином непозволительно и писать, а что с безопасностию можно сказать, состоит в
следующем. Пресвитер Евагрий, сын адтиохийца Помпийяна, отправившийся некогда на
Запад с блажнным Евсевием, возвратился теперь из Рима и просит у меня письма, в
котором бы до слова содержалось написанное ими самими (а мое письмо, как не
понравившееся тамошним любителям точности, принес он ко мне назад), и просит также
поспешить уже отправлением к ним людей достоверных, чтобы и им иметь благовидный
предлог к посещению нас. Жители Севастии, единомысленные с нами, обнаружив
гнойный струп Евстафиева зловерия, просят у меня какого-либо церковного пособия.
Икония, город Писидийский, по древности первый после самого главного, теперь сама
управляет частию, составленной из разных уделов, и под смотрение свое получила
собственную свою область. Она и меня приглашает для посещения, чтобы дать им
епископа. Ибо Фавстин скончался. Поэтому должно ли не медлить рукоположениями вне
наших пределов, какой надобно дать ответ жителям Севастии и с каким расположением
приняты Евагриевы предложения — обо всем этом нужно мне было спросить твою
досточестность при личном с тобою свидании, и всего этого лишен я настоящею
болезнию. Итак, если будет кто отправляться к нам вскорости, то благоволи обо всем
прислать мне ответы. А если никого не будет, то помолись, чтобы пришло мне на ум то,
что было бы угодно Господу. На Соборе же прикажи и меня вспомнить, и сам помолись
обо мне, и народ пригласи с собою помолиться, чтобы оставшиеся дни и часы своего
пресельничества удостоился я послужить, как благоугодно Господу.
183 (191). К одному из епископов (Благодарит сего епископа за то, что первый начал
переписку свою со св. Василием; просит его, по согласию с другими епископами,
назначить место и время для Собора, чтобы чрез это восстановилось древнее
единомыслие между отдаленными даже Церквами, которое прервано по разным
подозрениям. (Писано в 374 г.))
281 (289). Без надписи, об одной притесненной женщине (Объясняет, почему не может
от гражданского суда избавить человека, который в выставленной напоказ народу
надписи обесславил деву, давшую обет девства, и, наказанный за сие по законам,
возобновил свои клеветы. (Писано во время епископства))
Если извлекать эту выгоду называется поддевать, и такое значение имеет слово сие,
которое софистика твоя отыскала нам в Платоновых тайниках, то смотри, чудный: о ком
вернее сказать, что его не подденешь? О нас ли, которые приведены в такую засаду
письмотворною силою, или об этом поколении софистов, которым обратилось в искусство
— барышничать словами? Кто из епископов облагал пошлиною слова? Кто учащихся
делал данниками? Это вы, которые выставляете слова на продажу, как медовары —
пряники. Видишь ли, и старика взманил ты брыкаться? А я тебе, который гордишься
своим произношением речей, велел отпустить брусьев, по числу воинов, сражавшихся в
Термопилах; все они длинные, или, как выражается твой Омир, длиннотенные;
священный же Алфей обещался их доставить.
Вот это письмо: «Ужели ты, Василий, не перестанешь эту священную ограду муз
наполнять каппадокиянами, и притом такими, от которых пахнут шубой, и снегом, и
тамошними красками? Но едва и меня не сделали они каппакокиянином, напевая мне
непрестанно: «земно тебе кланяюсь». Впрочем, должно терпеть, потому что приказывает
Василий. Итак, да будет тебе известно, что исправляю областные их нравы и довожу этих
людей до благородства и чинности моей Каллиопы, чтобы к вам явились они вместо
вяхирей голубями».
Письмо Василия: Огорчение твое миновалось. Пусть это будет предначатием письма.
А ты осмеивай и черни все наше — или в шутку, или вправду. Что из того, если напомнил
ты о снеге и о шубе, лишь можно было бы позабавиться тебе насмешками над нами? А я,
Ливаний, чтоб возбудить в тебе больше смеха, закрывшись снежною завесой, писал и это
письмо; и ты, получив его, едва коснешься руками, тотчас узнаешь, сколько оно холодно и
как верно изображает, что пославший сидит в норе и не может выглянуть из дому, потому
что домы наши стали гробами, разве наступит весна и возвратит к жизни нас, настоящих
мертвецов, как растениям, подарив нам новое бытие.