‐ 

1 ‐ 

Додуманная автобиография
 

Я помню себя с тех пор, как появился у мамы в животе. Даже раньше, когда головастиком 

пытался  избавиться  от  хвоста  или  же  хобота.  Зависит  от  того,  с какой  стороны  подхо‐

дить к вопросу о моем предназначении. Как я оказался на этой планете, не помню. Было ли 

это  до  или  после  потопа  ведомо  только  царю  Ашшурбанипалу,  у  которого  картотека  всех 

дел на Земле. Картотека, которая, насколько мне известно по лекциям ИДЦ, перешла к проф. 

И.А. Гвоздевой. Ровно двадцать два с половиной года тому назад меня, подобно еврейскому 

парнишке Иову выплюнул на сушу чудо‐юдо‐рыба‐кит.  

Я сначала не хотел включать сюда цифр, но взрослые считают, что это придает работе 

серьезность.  Я  устал  спорить  со  взрослыми,  поэтому  добавлю  некоторые  хронологические 

сведения и данные статистики, если представится такая возможность. 

Ни роду, не племени, ни карточки медицинского страхования. Был летний день 1983‐го го‐

да  в  Латвийской  ССР,  27‐го  августа  в  городе  Уогре,  без  десяти  шесть  утра.  Как  раз  в  это 

время проиграли по радио гимн. Кто‐то в этот момент переливал вскипяченное молоко. А 

кто‐то, быть может, на другом континенте провалил экзамен. 

В списках числится старший брат и младшая сестра. Я – средний. 

В середине 2001 г. закончил без отличия и средств на пропитание Уогрскую гимназию, в 

которой я, к великому сожалению для себя, весьма бесполезно провел три года. В том же году 
 ‐ 2 ‐ 

поступил  на  отделение  английской  филологии  (факультет  Современных  языков)  при  Гос‐

университете Латвии, но в скором времени покинул Ригу и покинул ее навсегда. 

В 2002 г., на втором семестре, перевелся в Литинститут, в семинар прозы С.Н. Есина и на 

недолгое  время  стал  самым  молодым  семинаристом.  Семинар  научил  меня  одной,  двум,  но 

важным истинам. Вторая из них гласила, что научить можно только тому, как не надо, а 

как надо знаешь только ты сам. О первой истине – умолчу, иначе все узнают и станут пи‐

сать исключительно хорошо. 

Творческий семинар, впрочем, как и семинар поэта Е.Б. Рейна и семинар по детской лите‐

ратуре Р.С. Сефа, я посещал исправно четыре года. 

В 2003‐ем году состоялась моя первая публикация и была она на русском языке к великому 

удивлению моей всегда строгой ко мне Нины Васильевны Федоровны, ведь русскому языку я 

раньше не учился и разговаривал в семье на латышском. Я еще не волшебник, я только учусь. 

На  4‐ом  курсе  я  сделал  для  себя  открытие.  Во  всех  анкетах  до  этого  я  последовательно 

проставлял черточку напротив факультета: не знал какой точно у нас факультет, специа‐

лист и все.  

Ну так вот, на четвертом курсе я впервые столкнулся с двойственностью мира. Отдель‐

ное расписание для переводчиков и так же отдельное расписание для факультета художест‐

венного творчества пошатнуло мои устои. Дуальность во всем.  

Хотя  это,  скажу откровенно,  ничто по сравнению  с затруднением,  какое возникает при 

перечислении иностранных языков, которыми я когда‐либо пытался овладеть. 
 ‐ 3 ‐ 

Особенно стыдно за плохое владение французским. Конечно, среди моих знакомых найдут‐

ся такие, которым также неведомы и тонкости греческих  диалектов,  но, поверьте, таких 

меньшинство. Говорят, что мой латышский выветрился. Далайлама (не вспомню какой по 

счету) при встрече со мной в Риге молвил, что мой тибетский еще не достаточно закрепил‐

ся, хромает фразеология. Решил подучить берберский, на нем говорил всего один человек где‐

то  в  лесах  Амазоны,  однако  я  успел  попасть  на  кремацию  этого  старика,  опоздав  всего  на 

несколько часов. По тому, что я прочел в его глазах, я составил словарь двухтомник и моно‐

графию по сочетаемости фонем берберского языка. Немецкий я знал с детства, английский 

выучил  по  фильмам,  хотя  год  застревал  на  слове  hedgehog1.  Пять  табличек  в  автобусе  из 

Амстердама хватило, чтобы, чуть подпортив немецкий, выучить датский. Подучил санск‐

рит и через семестр сдал экзамен по какой‐то Ригведе, но теперь переметнулся на древне‐

персидские наскальные надписи. Акад. А.А. Зализняк настаивал на тохарском Б и твердил о 

всяческой полезности хеттского еще в позапрошлом году, когда я показал ему свою тройку 

по старославянскому. Египетский можно вычеркнуть, потому что его в университете учил 

мой кровный брат, а мы одна семья.  

Кроме трех  искусственных языков, совершенно случайно  выучил  аккадский и  шумерский. 

Когда присмотрелся оказалось, что это один и тот же язык, а сразу так даже и не скажешь: 

справа  строчка,  слева  строчка.  Вам  тяжело  перечислить  эти  23  языка,  а  мне  пришлось  их 

выучить.  Когда  листал  Тору,  на  третьем  году  обучения,  на  последней  странице  я  прочел 

1
 (англ.) Ёж (Erinaceus europaeus) 
 ‐ 4 ‐ 

строчку, которая меня сразила, а я всегда читаю честно: от корочки до корочки. Так вот, 

там  написано,  но  написано‐то  на  последней  странице:  „Читать  слева  на  право“.  Пока  не 

хватает  двадцати  девяти  из  сорока  языков,  которым  следовало  бы овладеть.  Меньше  два‐

дцати знать неприлично, просто неприлично. 

Я вообще большой любитель почитать. Если где‐нибудь бесплатно раздают газеты, я беру 

сразу  пачками:  хорошей  литературы  никогда  не  может  быть  слишком  много.  Например 

«Московский  литератор»  у  нас  в  институте  прямо  перед  туалетом  лежит  на  сломанном 

стуле. 

Люблю лежать голый в предбаннике и в фуфайке в снегу. Плавать и, одновременно, писать 

в море или в душе бассейна – потом тепло в плавках и селедка всплывает брюхом вверх.  

Сыпнуть цианистого калия в нору крота. Поделить ровно арбуз. Целовать подругу с мо‐

лочной конфетой в ухо или когда у нее скользкая, намасленная кожа на животе.  

Ковырять в носу в Эрмитаже и пукнуть там, где это не оговорено этикетом. Наливать 

молоко из трехлитровой банки в кружку, не пролив ни капельки.  

Люблю творог с медом и пресвятую деву Марию. А еще вишни без косточек и, когда не на‐

поминают о том, что я иной: гость я, гость на планете Земля. 

Топить дохлых мышей в унитазе и смотреть, как их засасывает воронкой. Прыгать с па‐

рашютом, хотя никогда этого не совершал. Пить грейпфрутовый сок, заедая красной икрой 

(хотя по моему это уже было). Лежать на теплой русской печке и покачивать левой ногой.  
 ‐ 5 ‐ 

Птичье молоко в шоколадной глазури. Распевать на Ганге ранним утром мантры. Люблю 

крабов, раков и салат из креветок и из прочих гадов.  

Смотреть на косяк журавлей осенью над стогом сена и на подснежники ранней весной. Не 

вынимать чайную ложку из чая и запах сушеных яблок.  

Ехать на велосипеде, отпустив руль.  

В начале 2004 г. был принят на Юношеское и детское отделение Московской городской ор‐

ганизации  Союза  Писателей  России.  В  том  же  году  принят  в  Общество  Востоковедов  при 

Российской Академии Наук. Волей судеб в конце того же года поехал на Всеиндийскую конфе‐

ренцию востоковедов, в один из семи священных городов Индии ‐ Варанаси и провел там две 

недели. 

В  позапрошлом  году  женился  на  прекрасной  пианистке  по  имени  Александра.  Остальное 

пока не удалось выяснить, потому что у нее прекрасные синие глаза, но это уже совершенно 

другая история. 

Кроме  публикаций  1)  рукописных  2)  на  иврите  3)  в  сборниках  научных  конференций  (по 

индологии,  по  истории  языкознания,  по  историографии  санскритологии  в  России,  по  ком‐

пьютерной лексикографии) 4) посвященных жене, они не всегда носят художественный ха‐

рактер. Например, учебник классического санскрита. А также печатался: 

рецензия «География таинственных мест. Карта прилагается» на книгу «Путешествие в 

Шамбалу». Журнал «Дружба Народов», № 12 за 2003 г.; 

два кратких рассказа в «Аудитория 24: Сборник стихотворений студентов Литератур‐

ного института им. М. Горького и студии МГУ И.Л. Волгина «Луч», 2004 г.; 
 ‐ 6 ‐ 

очерк путешествия в ежедневной газете «Lauku Avize» („Сельская газета“) на латыш. яз., 

26‐го марта 2004 г.; 

журнальный  вариант  рассказа  «Крылатый  карп  и  ныряющие  канарейки»  в  альманахе 

«Отечество», рубрика «Новая литература», № 9 за 2004 г., с. 25; 

перевод  индийского  средневекового  поэта  Кабира  на  латышский  язык,  литературный 

журнал «Karogs» („Флаг“), №4 за 2005 г.; 

журнальный  вариант  рассказа  «Ушанка,  пальто  и  планшет»  в  альманахе  «Отечество», 

рубрика «Архив», № 8 за 2005 г. 

__________________________
 ‐ 7 ‐ 

Горсть лисичек, чашка кофе и букет маргари-

ток
 

Все мои рассказы, как говорил Поль Валери, о самом себе и о родственниках. И хотя это не от‐

ражено ни в одном из рассказов, шерстяные носки ‐ работа бабушки Александры (из Латгале). Она 

связала их с орнаментом Лиелвардского пояса. Больше на мне этнического ничего нет.  

Литовский прадед Йонас Гасьюнас, основатель и владелец кирпичного завода на границе Литвы 

и Латвии, его молодая жена Антонина (родственники по отцовской линии).  

Второй муж Антонины ‐ ворчун Теодор. Бабушка Тамара ‐ шеф‐повар. И, наконец, дед – Арвид, 

или  Арвидас  Гасунс,  руководитель  бригады  строителей.  Их  сын  Юрис  ‐  мой  отец,  инженер‐

электрик. Первородный сын Юриса по имени Каспарс – мой старший брат. Попытка сына номер 

два – Марцис, то есть я. Моя сестра – Байба и двоюродная сестра Линда, которая выпустила ка‐

нареек. Такова краткая генеалогия нашего рода. 

Просто  сидим.  У  бармена  отрыжка  —  душа  с  Богом  беседует.  Как  обычно  –  втроем  за 

столиком в „Английском клобе“ на первом этаже музея „Революции“. Мы погружены в разду‐

мья – был он или не был, этот библейский потоп… И вот интересно же: 

‐ Почему патриарх выбрал именно дерево гофер, а не ливанский кедр? – опрокинув на стол 

стакан минеральной воды, прошептала Оля. Хорошо, что она не дочь Урана, иначе бы, беда! 

вместо Аравии образовался новый океан. 
 ‐ 8 ‐ 

‐ На все есть простой ответ. Читала ты шумерскую легенду о Зиусудре? – вмешался я в 

этот  суд  истории,  ускользающий  куда‐то  ввысь.  Аккадский  язык,  как  уже  писал,  я  выучил 

случайно. 

И тут, в стенах, где когда‐то зародился русский бунт, в „Английском клобе“, где раньше 

строжайше запрещалось допускать дам, Туся преспокойно прижилась и уже бойким жестом 

заказывает кофе cappuccino по‐милански. Наша Туся ‐ по природе, ‐ жуткий лентяй, от лени 

и молочной шапки вечного каппучино и вовсе опузырилась. Фоном легкая музыка, bossa nova. 

Но дело, конечно, не в этом.  

Пока я наблюдал за сливочной пенкой, передо мною вновь – что‐то вроде внутренней ви‐

деозаписи – встали лисички на прокопченной ни чуть не менее давней, чем ковчег того гео‐

графа‐зоолога  Ноя,  сковороде.  Облупившееся  белое  покрытие  эмалированной  кружки  с  чер‐

ным быстрорастворимым кофе „Курземе“. И, сорванные мною ранним утром, маргаритки, 

которые я бросил пучком, как редиску, у входа двухместной палатки. В нее свободно вмеща‐

ются трое: взрослый и двое детей.  

Настоящие,  желтые  грибы,  иссини  черный  порошок  в  жестяной  коробке  из‐под  дешевого 

цейлонского чая, упакованный в пакетик, чтобы не промочить, и одичавшее белое лепестков 

на зеленой лужайке вокруг. Оранжево‐матовая шляпка тает во рту…  

Плохо помню, мне было тогда всего лет пять с небольшим, ну точно не шесть… Еле улови‐

мо, тоньше смолы, похожей на васильковый мёд, ‐ так пахли мелко порезанные перочинным 

ножиком ножки грибов. Нагулявшись по берегу какого‐то неназванного топографами остро‐
 ‐ 9 ‐ 

ва посередине заросшего Латгальского озера, острова, не отмеченного даже на военной кар‐

те СССР, которую отец раздобыл где‐то давным‐давно, я здорово проголодался. Проголодал‐

ся почти так, что мое желание могло бы помочь острову себя обнаружить. Горбушкой бато‐

на с первого абцуга, немедля я вытер чуть‐чуть соленый соус со дна мисочки. 

‐ Допей, тут капелька всего осталась! – предложил отец, не отходя от костра. 

‐ Куда там. Не влезет. 

Его усы кольцом как у совы показались чернее обычного. 

‐ Тут всего‐то осталось пол‐ложки. Точно не осилишь, братец? 

Так он называл меня, когда у него было хорошее настроение. Но лопнуть решительно было 

нельзя. Резиновые заплатки и тюбик „Момента“ кое‐чего да стоили в этом месте, где не бы‐

ло магазина хозяйственных товаров. Вовсе  не потому, что магазин закрыт после  рабочих 

часов, а потому что тут они просто не водятся, тут почти что край земли. 

‐ Неа, па. Пузо у меня маленькое, а чашка большая. 

Он ведь, наверно, хорошо помнил, что я всегда раньше как‐то снисходительно смотрел на 

тех, кто пьет ячменный кофе. Смотрел, как на людей низшего сословия, негров в белой коло‐

нии,  чандал2,  и  поэтому  перестал  удивляться.  Слово  это,  ячмень,  происходит  из  Египта, 

xnd, а в хеттском  уже выглядит как  kant. Я совершенно случайно выучил оба эти языка и 

еще  какие‐то  наречия,  пока  чистил  посуду.  Брат  прихватил  какие‐то  нерасшифрованные 

надписи в хрестоматии по мировой истории и мне ничего не осталось, как прочесть их.

2
 человек низкого сословия в Индии 
 ‐ 10 ‐ 

Желание попробовать этот ячменный порошок было сильнее презрения к напитку с ост‐

рова Тобаго. Там плантации какао и кокосовые пальмы. Трудно даже объяснить какими пу‐

тями, но остров на котором мы сейчас находимся или может какой‐то иной, лет триста 

тому назад принадлежал герцогу Курземе, граничил с Рижским заливом и открытым морем. 

Это  мне  стало  известно  из  уроков  географии.  Курземе  ‐  страна,  которой  нет,  так  можно 

перевести ‐ „Гделандия“. 

Грибной соус оказался вкусней того единственного боровика, который мне удалось найти, 

когда от страха остаться одному в палатке, я пошел с ребятами на противоположную сто‐

рону острова – с братом и местным пацаном, возникшим просто ниоткуда. Ведь переплыть 

на остров с дальнего берега казалось непосильным даже рыбе. Я бы этого не сделал. 

Может быть, я трусил от того, что плавал я не баттерфляем, а по‐лягушачьи, да еще вме‐

сто кит‐рыбы этот мальчик с бамбуковой удочкой. Бамбуковых зарослей я тут по близости, 

правда, никогда не видал, до Амура, где растет бамбук, далеко, да, видимо, места надо знать. 

Покрытый булыжниками берег острова можно было обойти минут за сорок пять, но раз‐

ных шорохов и шелестов здесь как в целом тропическом лесу. Особенно, когда мужики уходи‐

ли на рыбалку. Я шугался, как лесной голубь. Половина Красной книги (со всеми поправками и 

опечатками) издавала здесь звуки. Для меня было главное, чтобы без лосей, а то я жуть как 

боялся их и вообще.  

На  то  время,  когда  брат  с  отцом  уходили,  хозяйство  осталось  на  мне:  посуду,  четырех‐

литровую кастрюлю,  ложки,  вилки  надо было тщательно  оттереть  песком. Я хорошо тёр, 

 ‐ 11 ‐ 

отлично  тёр,  как  какой‐нибудь  толстый  кухонных  дел  мастер  на  пиратском  судне  на  ра‐

дость коку, и поэтому меня назначили главным поваром нашей экспедиции до конца поездки. 

Первый  и  последний  раз.  Я,  пожалуй,  слишком  хорошо  оттирал  копоть.  Но  тут  случилось 

вот что. 

Собралась  гроза.  На лодке появился тот прыщавый пацан, который, как я думал раньше, 

свободно  ходит  по  поверхности  воды.  Или  гребет  бобром  под  водой.  Всего  через  несколько 

минут он, тот парень, повез меня на лодке под изогнутой над озером ивой, показать какой‐

то поплавок размером с моржа. Толстое что‐то приподнималось в палец длиной и ныряло, 

словно дышит. Точно кит. Брат ‐ гад, похоже, уже успел проболтаться ему, что я верю в чу‐

довище Лох‐Несс. 

‐ Встань на него, прокатись. 

Тогда я еще не знал, что зовут пацана Альфредом, хотя это, конечно, стало бы понятно, 

стоило бы мне внимательнее присмотреться к его веснушкам. Такие частые и бледно‐рыжие 

бывают  у  Гансов  и  Альфредов,  хотя  чаще  именно  у  Альфредов.  Пожалуй,  исключительно  у 

Альфредов, наследственность такая. 

‐ А если оно не поднимется? – подняв недоверчиво брови, спросил я. 

Я так и не решился вступить на спину этой гидры, пусть зовут хоть юбкой...  

‐ Трусишка, – проронил веснушчатый мальчишка, ковыряя в носу. 

Если бы я утонул, то не смог бы почистить зубы и как потом смотрел бы в глаза маме? 

Эх,  даже  если  это  сестра  того  динозавра,  про  которого  я  вырезал  статьи  из  газет,  мне 
 ‐ 12 ‐ 

крупно перепадет. Впрочем, также и папе, потому что он обещал присмотреть за мной и не 

выпускать из виду, а тут такое!!! 

Тучи задвигались как шторы, проглатывая жиденькие, как манная каша в воде, облака. Вот 

я надул щеки, повернулся спиной к  тому чудо‐юдо‐рыбе‐киту и решительно загреб веслами 

обратно, умирая от ужаса и желания оглянуться. Лил дождь, но я даже не заметил как вы‐

мок, превозмогая любопытство…  

С тех пор за двадцать лет я всего три раза пил кофе.  

Пожелтевший диапозитив, снятый отцом, небрежно лежал под чашкой. Там я, в грязнова‐

той майке и в коротких шортиках, с сорванными маргаритками в руке и шрамом на колене 

– запись воспоминаний кончилась. 

Кончилась на Тусе, которая  проводит пальцем,  выискивая на  мировой карте  араратские 

горы, но мне сегодня слишком хорошо, чтобы говорить. 

‐ Аккад где‐то здесь. 

А Оля, поправляя прическу, уронила на пол бутылку с водой. Она, прекрасная как морская 

дева, невинно прищуриваясь, спрашивает: 

‐ Земля Ханаана вон… там? 

Земля – она под ногами у меня. Только вот шрам на коленке. 

10 июня 2004 г.
 ‐ 13 ‐ 

__________________________
 ‐ 14 ‐ 

Бег
 

Случается, что я просто бегу. В калошах прямо из козлятника, или в спортивных ботин‐

ках, перепрыгивая столики уличных ресторанов.  

Начинаю бежать, ибо животом чую, что надо, иначе гастрит, операция, инвалид.  

На бегу срываю пальто, бросаю портфель ‐ по вторникам у меня портфель «Сан Лорен», а 

в среду «Бантекс» ‐ не сбрасывая скорость, забыв притормозить, здороваюсь  с прекрасной 

незнакомкой и захожу в поворот.  

Сжигаются  углероды,  начинает  биться  сердце,  но  что‐то  не  в  ритм.  Клетки  мембран 

становятся тверже.  

Я бегу уже час сорок минут, не зная зачем, даже не спрашивая у прохожих, куда. Мои мыш‐

цы ослабли, почки болят. Кровеносные сосуды сжимаются, прилив адреналина ‐ и снова лег‐

че.  

Это не марафон ‐ я не Фиддипид. Афины давно как пали.  

Летит рубашка: тяжесть только. А ты... беги! 

Меняется  растительность,  иная  климатическая  среда,  голые  пигмеи  у  берега  моря  дер‐

жут совещание о глобальном похолодании. В крови у меня повышенная кислота, переварива‐

ются белки, я снимаю джинсы, бегу быстрее.  

Я локомотив, мои котлы взорвались, открывается второе дыхание. Я вхожу в себя, сердце 

стучит молотком. Потом стоп! Я повернулся ‐ и побежал обратно.  
 ‐ 15 ‐ 

__________________________
 ‐ 16 ‐ 

Вот ушанка, пальто и планшет

Как звали  прадеда, не помню. Вот ушанка, пальто  и  планшет. Это почти всё,  что  оста‐

лось.  Еще,  говорят,  где‐то  над  печенью  у  мальчиков  булькает  совесть,  память  сердца.  Про 

девушек тут не уверен. 

Иногда совесть‐летописец вспоминает важные события из жизни предков и тогда это на‐

до спеть или, лучше, протанцевать. Помню орлиный нос, руки как крюки, остальное все не в 

резкости. Он смахивал на какого‐нибудь горца, если бы не был типичным литовцем.  

Когда я только поступил в Литинститут, нам как‐то на семинаре дали задание написать 

этюд с названием „Война наших дедов“. Все бы ничего, начало Первой мировой,  parabellum, 

но только… на чей стороне воевал прадед… мой прадед? Уж явно не на стороне Советов. Не 

из одного полена наши вытесаны. Наши и ваши. Плевать он хотел на них… и плевал. 

 Вот, например, был у меня родственник по отцовской части, Теодор Антанас Струнькис. 

Его имя всего лишь очередная опечатка, которыми изобилует наше подрубленное родослов‐

ное древо. Ведь его имя Антон, а не Антан и тем более не Антанас.  

Теодор рассказывал мне, чередуя „йопон твою дивизию“ и „kа bullim pa dirsu“ про Йонаса, 

моего прадеда. Имя его имело какую‐то особенную привлекательность. Йонас был уроженцем 

хутора  Падвариече,  который  расположен  ровно  по  середине  между  хуторами  Лейтищке  и 

Спингучи.  

Он был скуп на слова, Теодор: скажет как топором отрубит.  
 ‐ 17 ‐ 

‐ Ну, расскажи же, ‐ не отставал я от Теодора во время сенокоса, натачивая оселком кри‐

вую, как греческая буква зэта, косу. 

‐  Да  нечего.  Пока  твой  прадед  покупал  кобылу,  чтобы  продать  кобылу  как  рабочего  коня 

или выдать старую клячу за арабского рысака, я навещал твою прабабушку. Йонас, дед твой, 

то там сё, то здесь сё, обмен‐обман. Зато как закутит, без подштанников останется: кри‐

вой,  косой,  хромает,  а  все  как  скопидом  –  ради  выгоды  и  мать  родную  продаст  и  с  жены 

шкуру спустит.  

Однажды на радостях Йонас, вместо того чтобы порядочно отлупить женку, окунул ее в 

колодец.  

Вот и зачастил я, – надул щеки Антанас, ‐ к ней с тех пор. Йонас все прочуял, но молчал. 

В царское время то место, где мы с ним жили, звали Б¢тбергене3, хотя альпийского ланд‐

шафта я там не припомню. Слово‐то немецкое, но мне оно нравится. Сначала Йонас добро‐

вольно  записался  в  литовский  национальный  батальон.  После  непродолжительных  бесед  с 

офицерами царской армии в Первую мировую, ему пришлось пересмотреть свои политиче‐

ские воззрения. Йонас вообще любил сам процесс: вытянуть косяк, подумать. В результате 

он дезертировал, спрятавшись в лесу как гверильяс4.  

А леса там, в Литве‐то, дремучие, почти как под Тверью времен Юрия Долгорукого. А ему‐

то что? Его поймали немцы и забрали Йонаса в принудительные работы, чинил он „гусени‐

3
 От нем. Berg – гора, скр. brihant ‐ ibidem 
4
 Участники герильи, от исп. guerra — война 
 ‐ 18 ‐ 

цу“ испытательного танка, кое‐что подсмотрел у кузнеца, хотя вряд ли ему это потом при‐

годилось. Но долго ли, коротко ли потел он во благо молодой Германии, пришел отряд каза‐

ков и освободил его, и потопал прадед восвояси. Приходит – а дом сожгли, что осталось со‐

седские дети растаскали. Война, значит, продолжалась.  

В Петербурге как раз в то время издали последний том Биографического словаря под ре‐

дакцией А.А. Половцова, но вокабула „Й“ на имени Йонаса осталась пустой, не нашли героя. 

В тех поросших подорожником и лебедой окопах, в Б¢тбергене. Промозглой осенью Йонас 

почти одеревенел, такой стоял колотун. Там же его впервые переехал „Марка‐1“, первый се‐

рийный танк. Раньше он чинил „гусеницы“, теперь видел танк в строю.  

В  феврале  1915  года  в  мастерских  расквартированного  в  Риге  Нижегородского  пехотного 

полка группа солдат‐мастеровых и рабочих приступила к изготовлению опытного образца 

первого  в  мире  танка.  Пулеметное  вооружение,  противопульное  бронирование,  водонепро‐

ницаемый. Танк А. А. Пороховщикова покинул стены мастерских 18 мая 1915 года.  

Он, Йонас, был выше меня, одного росту с теми событиями, которые увлекли его все в ту 

же Первую мировую на китайскую границу и к реке Амур… и выплюнули обратно.  

Конструктору Пороховщикову, потомственному дворянину (тому самому Пороховщикову, 

который изобрел первый в Империи танк, а после ‐ расстрелян), было 23, моему прадеду, Йо‐

насу ели исполнилось 15.  

Прадед воевал на разных сторонах, лишь бы отделаться от очередной воинской обязанно‐

сти. Он, корабельная сосна в березовой роще, только то и делал, что бросал гранаты, грена‐
 ‐ 19 ‐ 

дером числился. Посылали на смерть, знали, что пропадет, а он жив, здоров, сукин сын, воз‐

вращается. 

Разбираться, в того ли попал – на то есть командиры, он же делал свое дело и делал его 

исправно.  

У  меня  от  него  топографическая  бестолковость:  он,  не  зная  точных  координат  линии 

фронта, пас двух тёлок, которые перепали ему, когда военные действия перенеслись вглубь 

Империи. Оттуда, по описаниям где‐то из под Пскова, он даже слал прабабушке открытки, 

но  корреспонденция  не  доходила.  Знай  он,  что  письма  терялись,  все  равно  не  стал  бы  ве‐

шать  голову,  я  вот  тоже  пишу,  пока  не  ответят.  Хотя  бы  внуки,  пусть  только  ответят 

мне, раньше не уймусь. 

 Мой прадед молодым умел шевелить ушами, что, конечно, украшало его нравственный об‐

лик, грамоте же он не успел выучиться ‐ грянула война. Прабабушка моя Антонина писала 

письма ему редко, а все потому, что писать не выучилась. Но она верила, что такому прой‐

дохе, «Пер Гюнту» и войну не пропасть, и продолжала ждать.  

Вместо подписи Йонас Гасьюнас ставил крестик, обыкновенный крестик. Ничего особен‐

ного, но на целую жизнь хватило. 

Полевая  сумка?  Ну  да,  наверное  лейтенантская,  хотя  прадеду  Йонасу  исполнилось  тогда 

всего‐то четырнадцать лет. Родился на пограничной территории, Ничьей земли, и бродил 

по миру без паспорта. В тех краях Йонасов как сорняка – хоть отбавляй, а он – перекати‐

поле катил, не умея оглянуться назад.  
 ‐ 20 ‐ 

Планшет я снял с чердака, того самого чердака, который над нашей квартирой номер 35, 

смотрю: весь в пыли, ушко отлетело. Мне повезло. Я натёр его прозрачным кремом для обуви 

до блеска и починил ушко. В одном из отделений планшета внизу штамп, какой‐то номер и 

военное звание. Почти не разобрать.  

Фотографии деда не осталось. Вру – остались, но тогда зачем рассказ, пусть останутся в 

жестяной коробке фотографии. 

Похоронили Йонаса под городом Митавой, осталось двое сыновей. Тоже богатыри, но вре‐

мя  уже  было  другое,  поэтому  этого  оказалось  мало.  Вырастить,  вымостить  надо  человека, 

мало родить сына. Старший, имени я, увы, не помню, стал страшным пьянчугой, а младший 

‐ дедушка Арвидас, взял в жены мою бабушку Тамару из рыболовецкого села и стал начальни‐

ком строительной бригады.  

Физиономия Арвидаса ну вылитый я. Только вот здоровьем он подкачал: легкие не выдер‐

жали,  а  курил  он  как  паровоз.  После  поминок  его  новое  шотландское  пальто  примерили  на 

меня, чуть перешили пуговицы, и оно село в самый раз. Не пропадать ведь добру, говорила 

бабушка.  А  на  ткани пальто выжженное  пятно  на  память ‐ курил он  повсюду: в  театре,  в 

душевой кабине, в коляске мотоцикла.  

Ушанку мне дал отец, его зовут Юрисом. Мы мало знаем друг о друге. Так и живу – ничего 

моего, внутри пусто и только изредка что‐то над печенью шелохнется.  

Кстати, нос у меня с Йонасом одного изгиба. 

 
 ‐ 21 ‐ 

январь по юль, Курмене  

(нора крота), 2005 года 

__________________________
 ‐ 22 ‐ 

Крылатый карп и ныряющие канарейки

Это было под Ригой. Мне исполнилось тогда восемь лет. Шел второй год череды школьных 

неприятностей, а с приближением зимы наш, когда‐то курортный городок, ложился в зим‐

нюю спячку.  

Осенью папа часто ездил на рыбалку. Однако случалось, что он возвращался домой с пус‐

тым „Уазиком“.  

Спутанные в пластмассовых ящиках сети, мокрые онучи и папино плохое настроение по‐

сле рыбалки угнетали меня весь вечер. Сильнее всякой боли в животе начинала меня тогда 

мучить совесть: вдруг рыба почуяла что‐то неладное, тройку по географии, напрмиер. Ка‐

кое‐то шестое чувство повелевало им обходить замаскированные сети или это был третий 

глаз, о котором я тогда и не подозревал, хотя у меня часто чесался лоб.  

Папа  боялся  уронить  свой  авторитет  рыбака  передо  мной  и  братом.  Поэтому,  если  не 

везло,  перед  тем,  как  позвонить  в  дверь,  он  шел  в  рыбные  ряды  и  приносил  оттуда  живую 

рыбу. Но печальное настроение. 

Такой вот купленный карп, усатый, с толстым брюхом цвета пегого жеребенка, плескался 

у нас  в  тазике на полу  в ванной. В  родниково‐холодной,  уже  чуть мутноватой от чешуи  и 

рыбьего жира воде.  

Ему было скучно и слишком тесно. В тазу он бился о стенки, не находя себе места. Каза‐

лось, что рано поседевший мудрец длинными усами пишет на стенке посудины, если не ие‐
 ‐ 23 ‐ 

роглифами,  то  по  крайней  мере  клинописью  Двуречья,  очередное  зашифрованное  послание. 

Что никак не мешало мне обдумать, как украсить пребывание карпа в этом гнусном для всей 

его древней династии плену. 

Для  начала  я  достал  бутылку  самого  лучшего  детского  шампуня.  Местного,  из  Юрмалы, 

точная этикетка смыта.  

Мне было известно, что карп в природе живет в темноте, поэтому пришлось выключить 

свет. Я выдавил на карпа половину шампуня. Под хвост и жабры побольше.  

Чтобы наблюдать за ним в естественной для него обстановке, я побежал за красным иг‐

рушечным перископом подводной лодки. Папа подарил. 

Когда  я  вернулся,  карп  плавал  животом  вверх.  Я  стал  переворачивать  его,  уговаривая, 

чтобы он принял прежнее положение. Но он, глупый, решительно, и даже скорее наоборот ‐ 

от отсутствия сил, каждый раз переворачивался обратно, белесым пузом вверх.  

Последними  силами  вестник  рек,  близкий  родственник  сазана,  карп  испускал  мыльно‐

радужные пузыри. Он уплыл навечно, навсегда.  

Формула  детского  шампуня,  созданная,  чтобы  не  заставлять  плакать,  оказалась  беспо‐

мощной. Я рыдал как бегемот… 

А через год мне подарили канареек ‐ по краткому орнитологическому справочнику: порода 

мандаринов.  

Мне было интересно подкладывать в клетку сосновую кору, а подстилку из газет меняла 

мама.  
 ‐ 24 ‐ 

Особенно  мне  нравилось  следить  за  тем,  как  после  принятия  своей  ванны  Грета  и  Ганс 

оправляли  перья.  В  руки  они  не  давались,  да  мне,  честно  признатся,  и  не  особо  хотелось. 

Может  только  немножко  погладить  краешек  крыла,  когда  с  наступлением  темноты  кана‐

рейки засыпали и переставали щебетать.  

Скоро  должно  было  появиться,  вылупившись,  потомство:  птенцы,  наследники  царского 

рода. Но случилось необратимое.  

Линда, моя двоюродная сестра, ей было лет пять, решила выпустить их на свободу… Как 

вылетел Ганс, названный по имени героя немецкой сказки, я еще успел заметить, ведь Ганс 

всегда немножко запаздывал, ел после Греты. 

Я  бросился  на  чердак  и,  вытирая  горькие  слезы,  решил  заключить  сделку  с  Богом,  чтобы 

вернуть мандаринов.  

‐ Хочешь мои роликовые коньки?  

Земля перестала вертеться. 

‐ Я стану послушным, не проси больше, у меня ведь ничего нет. 

Солнце замерзло. 

Но  Бога,  видимо,  не  устраивали  эти  перечисленные  скороговоркой  обещания.  Или  же  он 

просто оглох.  

Спустя две недели скорлупки пестрых канареечных яиц я, потеряв всякую надежду, сложил 

в  трофейный  спортивный  кубок  на  полке  полированного  шкафа  за  стеклом  ‐  как  какой‐

нибудь экспонат в музее. Эскимос с рыбками тут же рядом, папуас. 
 ‐ 25 ‐ 

Разве  это справедливо?  Карп,  издревле преданный духу  свободы, прекрасно обходился без 

человеческой заботы, а канарейкам не хватило именно ее. Кому свободу, а кому заботу, я пе‐

репутал. Наверно там, где они сейчас, карп научился махать крыльями не хуже альбатроса, 

а канарейки могут питаться планктоном, как это делают настоящие киты и кашалоты. 

29 окт. 2004 г. 

__________________________
 ‐ 26 ‐ 

Сколько
 

‐ Сколько стоит вода? Жизнь или две? ‐ Она у нас одна. 

‐ Сколько горит огонь? ‐ Горсть малины в ладонь. 

‐ Сколько ложек земли, чтобы остались только сны? ‐ Все не могут быть сочтены. 

‐ Сколько стоят дрова? ‐ Нет выше божества. 

‐ Сколько нужно рук для хлопка ладони, чтобы воздух загудел? ‐ Двух хватит едва. 

2003 г. 

 
__________________________
 ‐ 27 ‐ 

Как исполняется желание

Известно ли тебе откуда берутся дети, особенно девочки!?  

В детстве у меня был старший брат. Лицо его, уши до самых кончиков, были в веснушках. 

Разве такой скажет о сокровенном? Ну и я про то...  

Особенно по понедельникам, хотелось непременно кого‐то потискать, погладить как лас‐

кового зверька, но у мамы была аллергия на кошачью шерсть. На кошачью, верблюжью и все 

остальное,  кроме  разве  что  короткошерстных  щенков,  но  они  шумели,  а  мама  терпеть  не 

могла дома гам. 

Зато гладил я тигренка. Тогда он был настоящим, наш поролоновый тигр, но теперь по‐

линял.  Правый  глаз‐пуговица  оторвалась,  так  что  тигр  выбыл  из  большой  охоты  и  лежал 

себе  на  подоконнике  никого  не  трогая.  Даже  обыкновенные  серые  мыши  и  те  насмехались 

над властелином джунглей. Хотя короткие, как у каждой доброй детской игрушки, у тигри‐

ка из под поролоновых лап торчали кой‐какие когти, которыми он мог бы при необходимо‐

сти задрать этих бессовестных клеветниц. Но он был добр и чуточку печален и поэтому не 

ел их.  

На обоях в нашей квартире, даже если очень постараться, не нашли бы особых отметин, 

которые поведали о съеденных им грызунах, а нашли бы лишь телефонные номера моих то‐

варищей. Три номера, третий не вспомню. 
 ‐ 28 ‐ 

Жили,  как  все  семьи  работников  трикотажного  комбината,  „на  макаронах“.  Папа  тогда 

еще даже и не подозревал, что станет инженером‐энергетиком, а потом начальником завода 

освежительных  напитков.  После  того,  как  папа  стал  начальником,  мы  запивали  макароны 

апельсиновым соком.  

Тесновато, конечно, в двухкомнатной квартире. Особенно, если иметь в виду нашу квар‐

тиру ‐ квартиру номер 35. Квартира находилась на самом последнем, 9‐том этаже, как на 

башне. На нас налетали порой дождевые тучи, а из окон, прямо на уровне кухонного стола 

осенью были видны перелетные птицы: журавли и гуси.  

Особенно  мне  нравились  крики  улетающих  журавлей,  я  их  записывал  на  магнитофон  и, 

подписав кассету, клал в коробку из‐под обуви под кровать.  

Выше крыши по ночам в небе простиралась скатерть с набором разных хвостов от дале‐

ких  комет.  Я  коллекционировал  космические  тарелки  и  орбиты,  которые  разобрал  с  помо‐

щью телескопа, и подарка крёстной.  

В тот самый вечер небо танцевало: или это шатался треножник телескопа? При виде па‐

дающей звезды я успел загадать одно‐единственное желание. 

Кто знает, откуда на самом деле берутся сестры? Бабушка моя, Тамара, на такие вопросы 

только усмехалась, а деда Арвида к тому времени уже не было – ну что ты, глупый мальчиш‐

ка, спрячь эти слёзы. Мало ли кому и куда надо отлучиться: кто за молоком, а кто навсегда, 

подумаешь, большое дело. Дед умер в пятницу, тогда же настала осень. В Африку улетел он с 

журавлями или на Мадагаскар, точно не знаю, толстый том про африканскую фауну я до‐
 ‐ 29 ‐ 

читал ровно до середины. Писем оттуда я не получал, хотя дед знал, что я коллекционирую 

почтовые марки. 

Я дружил с Микелисом и списывал арифметику у Войтковского, но в личных делах доверял 

Арнису, хотя он не был даже моим однокашником. Арнис учился в захолустном городке, одно 

имя которого уже чего стоит: он учился в Кегуме. Какого черта учился, я не знаю, но ездил 

туда, оставаясь при этом моим лучшим другом. Учился так себе.  

Так вот, от этого моего друга я узнал, что, весьма вероятно, некоторое отношение к рож‐

дению ребенка имеют родители.  

Вернувшись  из  школы  и  перекусив,  я  заперся  на  коленях  с  иллюстрированной  „Экспери‐

ментальной физикой“ в нашей общей с братом комнате. Физику мы в школе еще не проходи‐

ли, зато папа показывал мне некоторые опыты, ну а после, уже в одиночку, я повторял уви‐

денное. Взрослые были уверены, что взрывчатку в ванной комнате детям не смастерить, но 

однажды,  соединив не те провода, я все выходные развлекался, оттирая ванну. Взрослые, и 

правда, глупые. 

Брат, все‐еще‐по‐тем‐или‐иным‐причинам старший, ходил в спортивный клуб, да и будь 

он дома, все равно он не разбирался в технике. Он даже в картах разбирался не очень. Не в 

игральных, а топографических. Однажды он на соревнованиях забежал в лес, чтобы пройти 

там  обозначенный  на  карте  маршрут  и  выбежал  только  через  три  часа  по  их  окончании. 

Весь перепачканный, зато довольный, улыбка до ушей.  
 ‐ 30 ‐ 

Мне же искать пришлось не долго:  модель  телефонной  трубки, изобретенной  Альбертом 

Бэлом,  я  мастерил  уже  не  впервые,  то  есть  имел  опыт  по  части  налаживания  коммуника‐

ций. Кабель по магистрали – коридор‐из‐детской‐в‐гостиную, где спали родители, я проло‐

жил еще на прошлых каникулах. Такой кабель прослужит двести лет, отец в инструментал‐

ке плохого не держал, и я некачественным материалом не пользовался. Разве если мыши пе‐

регрызут, против природных катаклизмов и стихийных бедствий не застрахован ни один 

труд. 

До чего же глупые люди работают на заводах, где собирают электронику. Я сколько раз ни 

разбирал будильник или радиоприемник ВЭФ,  столько раз на столе оставались  лишние  де‐

тали и каждые раз ‐ разные. А если что падало под стол или под кровать, то механизм без 

этого и вовсе хорошо обходился. Лучше, чем когда деталь болталась внутри. 

Чтобы создать прослушивающее устройство, надо было сделать следующее: в пустую спи‐

чечную  коробку  положить  параллельно  два  графита,  обычных  карандашных  графита.  Во‐

ткнуть их в стенку спичечной коробки положить над графитами соединяющий элемент, а 

потом подключить провода – плюс, минус – к батарее на 12 вольт. Тогда только пальчико‐

вые приплюснутые продавались.  

Батарейки „Полярис“ порой протекали: главное вовремя надо заметить неисправность и 

заменить батарейки на новые. Покупал я „Полярис“ маленькими партиями, хватало надол‐

го. 
 ‐ 31 ‐ 

Надо было установить, чем занимаются ночью папа с мамой, и имеет ли это прямое или 

косвенное  отношение  к  возникновению  желаемой  сестры.  Как  орнитология:  поймать  и 

окольцевать птиц, чтобы проследить их миграцию.  

Честное слово, я интересовался орнитологией, читал восьми томную энциклопедию „Жи‐

вотный мир“. Тогда ведь кроме фильмов Кусто ничего про природу по телевизору не показы‐

вали.  

Кроме  птиц,  включая  пингвинов,  мне  была  близка  морская  тематика,  например,  круго‐

светное путешествие морской звезды в 56 сериях.  

Все время надо было быть начеку, иначе… кто его знает. Если прибор откажет в ответст‐

венный момент, вся работа, все измерения, можно считать, напрасны.  

Еще это было похоже на уроки географии, на которых мы в течении целого месяца собира‐

ли  сведения  про  температурные  колебания,  а  я,  бывало,  пропускал  по  несколько  занятий  и 

приходилось  досочинять,  подтасовывая  таким  образом  факты.  Впрочем,  получалось  это  у 

меня убедительно, лучше чем у целого вороха синоптико, и даже на несколько суток вперед. 

Пять расставленных под кроватью коробок транслировали новейшие события из гости‐

ной, хотя полезного из этих разговоров было ровно треть. Это я отмечал на полях журнала 

уже после, проанализировав мамину и папину речь (теперь понял, ведь это чистой воды по‐

левая лингвистика).  
 ‐ 32 ‐ 

Собственно  никакой  гостиной  не  было:  была  наша  с  братом  комната  и  родительская,  в 

которой стоял письменный стол, для выполнения домашних заданий. Особо не развернешь‐

ся, поэтому уроки делал я через раз. 

Нарочно или нет, но начиналось все одинаково: 

‐ Купить ботиночки, свитер продать… – и так пока я не усну. 

Спутники и антенны, ловящие сигналы марсиан, наверно собрали бы тут больше ценного 

материала,  но,  упорствуя,  я  вел  этот  реестр  хозяйственных  хлопот  с  незначительными 

техническими паузами беспрерывно в течении полутора лет.  

Теперь я знал заранее, какую именно хоккейную клюшку мне подарят на Новый год и сколь‐

ко дерут за  польский конструктор,  какой тогда был  редкостью: деревянных‐то на  каждом 

углу,  а  вот  железных  ни  и  ни.  Конструктор,  впрочем,  родители  не  купили.  Пришлось  сми‐

риться, зная (благодаря устройству), что папа на самом деле переживал больше, чем я. Папа 

переживал, а я делал вид, будто и не очень хотелось. Купил я конструктор сам потом, за че‐

стно заработанные карманные деньги. 

Но однажды все круто изменилось. Мама собрала спальные принадлежности, и диспетчер‐

ская машина отвезла ее в больницу, ибо настал срок. Не на машине скорой помощи, а на слу‐

жебной,  папиной.  Сестра  родилась  не  сразу.  Этого  я,  правда,  тоже  точно  не  знал.  Может 

прятали ее от нас? 
 ‐ 33 ‐ 

Если  бы  не  появление  в  конце  повествования  роддома,  можно  было  подумать:  о  чем  же 

этот рассказ? То ли о металлическом конструкторе, то ли о брате, который заблудился в 

трех соснах, то ли о том, как я хотел иметь сестру? Или об электронике и сестре вместе?  

Но  маму  отвезли  рожать  и  стало  понятно,  что  наблюдение  придется  снять.  Внезапное 

возникновение сестры разрушило радость ежедневного трудового ритма записей. 

Когда становилось совсем грустно, мы втроем – папа, я и брат, навещали маму в роддоме 

и  махали  в  ее окошко: папа  цветами, а я длинным  рукавом. Одевался я тогда сам,  так  что 

особенного праздничного наряда, наверное, не было. Мама вязала свитера на вырост, и по‐

лучалось у нее это как редко у кого.  

Пару дней спустя врач по телефону рассказал папе, что все прошло хорошо. Мама родила 

мне сестру, совершенную кроху. 

– Урра! – подумал я. – Заберем её и поёдем купаться. Говорить толком она еще не научи‐

лась, это понятно, но зато все остальное, наверно, умеет, как и положено всем.  

Стоим втроем, папа‐брат‐и‐я, у входа в мамину палату в роддоме, и тут, через мутнова‐

тое стекло, вижу: шагает. Пара белых тапок.  

„Ну и ловкая же у меня родственница, сразу видно в кого,“ сразу сообразил я.  

Но оказалось, что тапки носила медсестра, а сестра, завернутая как хлебец не то, что не 

ползала, а еще ко всему прочему открывала рот без зубов.  

От этого зрелища у меня тогда тоже зашатался передний зуб. Но это в моем‐то возрас‐

те!                                 
 ‐ 34 ‐ 

22 сент. 2004 г.

__________________________
 ‐ 35 ‐ 

Ракоброды
 

«Твой прадед очень похож на отца»,‐ говорила мать.  

Мысли мои тут же поднялись роем: «Арвид, если в том кратере, в аду, куда ты попал, по‐

сле всех тех гейзеров от тебя осталось хотя бы жалкое подобие амёбы, то это должно было 

напомнить тебе, старый паршивец, как мы с твоей мелюзгой ловили ночью раков!» Под ре‐

кой Абавой, у заброшенного кирпичного моста! Как настоящие ракоброды. Шел далекий 87‐

ой. 

Дед не отпускал бороду, зато имел усы кольцом. В молодые годы он часто брился и от того 

разрослась  такая  длинная  борода,  что  можно  было  в  три  кольца  обмотать  вокруг  шеи.  Я 

давно считал, что ум прямо пропорционален длине бороды. Потом он побрился. 

«Ты  ведь  не  забыл  еще,  ‐  продолжал  я,  ‐  а  то  придется  напомнить,  где  раки  зимуют…  на 

трехметровой  глубине  водоема.  Пожалуй,  охотясь  на  сомов,  ты  пару  раз  забредал  в  ил  по 

щиколотку».  

Еще молодым мой дед, Арвид, прослыл… искусным коробейником, или корзинщиком. Точно 

не уверен. Память как след на стене пещеры, который разгладил ветер, оставив лишь пес‐

чинки в ладони. 

– Ты видел – спрашивал я его, ‐ как гуси улетают на юг? 

Дед запутался в собственных усах. Он отвечал: 
 ‐ 36 ‐ 

– Гуси?! Брось, какая польза на них глядеть! журавли косяком – вот это я понимаю...  

Он ругался крепко, и, следовательно, был важным человеком. 

В крупной плетеной корзине, не прикрытой даже крышкой, копошилась целая тьма смоля‐

нисто‐пятнистых раков. Дед, умерший от туберкулеза (он к тому же был заядлым куриль‐

щиком), подбрасывал меня как какую‐ту моську. Такой бугай был, ростом 2 метра и 5 санти‐

метров ‐ без бороды.  

Суп,  которым  его  кормили  в  больнице,  наверно,  его  и  заморил,  поэтому‐то  он  и  «сложил 

так скоро ложку». Сошёл на берег Ахерона.  

После того, как я окончательно уверился, что Арвида опустили в землю, и я сам бросил на 

гроб горсть песка, мы с Юрисом, так звали моего отца, отправились браконьерить. Омары в 

наших краях не водятся, зато прочая водяная скотина в избытке. 

На служебном „Уазике“ с надувной лодкой на крыше мы отправились на озеро Лудзас. Я все‐

гда считал, что слово „Лудза“ производное от „лагзда“ – орех, и что это остров „Орешни‐

ков“.  В  Твери  такой  орех  прозвали  лещиной,  но  орехи  ‐  девичьи  потехи,  поэтому  я  лучше 

расскажу о ловле раков. 

«Два рога, а не бык, шесть ног без копыт» – ответ знали все, но помалкивали. Катя Скры‐

лёва, моя однокашница с длинной косой, не догадалась, кто это. Смешная совсем. 

Когда рассвело, мы были уже на месте. Кстати, брата зовут Каспаром. Он учился в шес‐

том классе, и по анатомии проходил практику – резал лягушек, увлекался наукой, так ска‐

зать.  
 ‐ 37 ‐ 

Перед  тем  как  он  начинал  выворачивать  леопардовую  кожу  лягушки  наизнанку,  а  вид 

этот, честно скажу не из аппетитных, я долго прислушивался к их хору, наслаждаясь дре‐

мучим предсмертным кваканьем.  

Процесс  расчленения  лягушки  надо  было  делить  на  несколько  этапов.  Впрочем,  слишком 

кровавые подробности будем опускать!  

Пять штук он прикончил, только одного, еще совсем головастика отпустил. 

Лягушачий шелк и тина из неводов небрежно развешанная по колышкам сушились как по 

зубьям расшатанного забора перед входом в палатку.  

На ночь пошли рачить. 

Расставлять мережи по дну водоема на глубину пяти метров спускался не я, а брат с моим 

фонариком. 

– Как там, как? – интересовался я, не отставая, плелся за более опытными раколовами. 

– Рак – вершка два длиною, сидит у себя в норе, – рассказывал брат. – Есть, знаешь, та‐

кая  порода,  диоген‐странник  называется,  в  пустых  раковинках  селятся,  таскают  их  с  со‐

бою.  Они  ежегодно  скидывают  кожуру,  и  дно  реки,  покрытое  целым  пластом  раковин  и  их 

обломков, напоминает потом чей‐то погост. 

И пошел брат ко дну, чеботарей щетинистых ловить. Раков мы не лучили (то есть, ночью 

на огонь не ловили), не вызывали их этим на берег. 
 ‐ 38 ‐ 

То и дело ночью обожжет бычий овод, а так ничего, тихо. Воробьи и галчата спокойно по‐

сиживали в своих гнездах. Поедаемый скукой и мошкарой, я сторожил место, откуда подни‐

малась тонкая ниточка пузырьков.  

Недалеко от кустов, где мы расположились на ночь, рос пятипалочник, а ближе к водоему 

еще и ситовник, или, как говорят местные, – куга, из которой Арвид, никудишний рослый 

мой дед‐с‐виду‐медведь, вязал подстилки и плел для грибов корзины, хотя работал на самом 

деле главным бригадиром на стройке. 

Стояла пасмурная погода и второй час ночи. Рожок луны макнул свой кончик в чашку не‐

бесного супа, когда на гладкой поверхности реки я вдруг заметил, что пузырьки, испускае‐

мые из трубки Каспара – он был под водой, резко оборвались.  

– Ты жив там? – про себя или вслух крикнул я шепотом. 

В следующий миг он вынырнул как королёк (это утка такая). Как Каспар мне потом объяс‐

нил, под водой встретились его дыхательная трубка и бобровый клык. Бобёр, впрочем, тоже 

счёл, что его потревожили, и недовольный порулил чешуйчатым хвостом в сторону отмели 

у осиновой рощи.  

Брат после того стал заикой. Ходил к школьному логопеду.  

– Я чик‐чик, давай рак‐к‐ков перекладывать, уже поворачиваюсь тут, бабах! мать его за‐

за‐за‐заа  ногу,  и  тут  мне  чье‐то  рыло  прямо  в  стекло,  я  рванул,  а  он  уже  в  пяти  ме‐ме‐

метрах от меня, – брат не мог и не хотел остановиться, трясся как рябина от страха. 
 ‐ 39 ‐ 

– Он во‐о‐н такой. Я плыву себе преспокойно, а он прямо на меня накидывается, каштано‐

вый, г‐г‐глазами сверкает как фарами. Поскорее бы выбраться оттуда. Фиг тебе ‐ дыхание 

перехватило так, что ласты окаменели.  

Скоро вернулся папа, и после второго осмотра рачёвен можно было отдохнуть.  

Снял резиновые ласты и спустил до пояса мокрый водолазный костюм.  

Хлопнув брата по плечам, отец – усатый, так вкусно рассмеялся, что я предложил: 

– Может уже поставим раков вариться? 

Рака я представлял не маленьким, как креветка какая‐нибудь, а настоящим морским пау‐

ком, крабом почти что, питающимся медузами на обед, как местные щуки питаются дрян‐

ными раченятами.  

Раков наловили, какие уж были ‐ полные корзины. И переложили их водорослями.  

Перед  пламенем  костра  отступили  тени  предков,  и  из  темно‐синих,  болотно‐зеленых  и 

почти черных раки на глазах превращались в апельсиновых. 

Коробочка  с  солью,  как  и  мензурка  с  сухим  спиртом  для  разведения  костра,  хранилась  в 

заднем  кармане  рюкзака.  Еще  два  рулона  туалетной  бумаги  там  же –  случаи  бывают  раз‐

ные.  

Рецепт на этом заканчивался. Кроме подорожника и папоротника найти что‐то вкуснее, 

хоть бы кинзу, было невозможно. Ели просто так, держа раковые шейки двумя пальцами.  

На  открывание  каждого  панциря  уходило  немало  времени  и  я,  конечно,  съел  меньше  ос‐

тальных. Впрочем, я остался доволен. Как говаривали местные:  
 ‐ 40 ‐ 

– Наша начинка с рачинкой. 

Уогре, 29 июн. – 29 окт. 2004 г.  

__________________________
 ‐ 41 ‐ 

Озон
 

‐ Мама, мама, что это в небе с облаками? 

‐ Озон, мой дурачок, кислород в чистом виде. Сто лет электричества, сынок. 

‐ А можно смотреть в эту дыру? Очень хочется. 

лето  2003 г.  

__________________________
 ‐ 42 ‐ 

Тюки сена, поле кипрея

 

– Поехали? – неохотно спросил тракторист.  

Приподнимающиеся брови под шляпой танкиста выдают презрительное отношение к го‐

рожанам. Правая рука оторвана по кисть, в левой ‐ примус. Лоб, особенно в профиль, как у 

Сократа, а сам явно не читал и Тургенева. 

– Ага, – отвечаю я, забираясь на прицеп. Пока перелетные птицы собираются в путь, в 

конце нашей улицы в мелкую как тарелка лужу плюхаются цыплята да серые жирные индю‐

ки, ‐ не то, что до середины Днепра, им и через забор не перелезть.  

Тюки сухого, как солнечные лучи, сена пристроены на прицепе, подобно чемоданам в аэро‐

порту. Ковбойская шляпа из такой же соломы, надетая набекрень, спасает меня от трухи, 

от которой чешутся спина и зад ‐ колкие стебли полевых цветов. 

Устроившись поудобнее, под рокот мотора я греюсь, как ящерица на бетонной плите. И 

тут замечаю, что наверху, в передней части прицепа, по надломанной травинке туда и сю‐

да ползает какая‐то букашка, три точки на каждом крыле, ‐ воткнув вилы покрепче в сено, я 

забрался  поближе  к  ней.  Божья  коровка,  ‐  почти  что  мухомор,  только  сушеный,  совсем  ма‐

лютка ползает и качается. 

Но когда заднее колесо прицепа попало в выдолбленную ливнем и лесотехникой лужу, ‐ от 

букашки  и  следа  не  осталось.  Бросился  ее  отыскивать,  вокруг  все  разворотил  и  так  нады‐
 ‐ 43 ‐ 

шался  трухой,  что  пришлось  раз  чихнуть,  а  потом  –  еще  раз,  громче.  Перепугал  воробья. 

Тот вынырнул из‐под меня, откуда‐то из... уж не знаю как его там не придавило. 

–  Апчи,  а‐а‐апчи!  –  я  схватился  за  живот  и  пушистое  облако  полевого  пуха  (почти  что 

перекати‐поле) разделило тучу мошек и серое братство комаров.  

Пыль  от  трактора,  повторяя  изгибы  проселочной  дороги,  разворачивалась  клубком  как 

брошенное на пол банное полотенце. 

По самому краю поля идет кто‐то в скафандре цвета молока. Кое‐как натянув на уши кос‐

тюм,  похожий  на  тот,  который  носят  космонавты,  он  внимательно  несет  и  очень  осто‐

рожно держит перед собой не то кусочек луны, не то медовую решетку с пасеки. Через стек‐

лышко маски этот кто‐то чертовски похож на дядю Юрика Степаныча, если вспомнить его 

в бане. Сквозь маску он видит изумрудное небо, от которого в ладошках у него становится 

тепло. 

Не успел я еще толком сесть на свое место в тракторе, как какой‐то, не менее космическо‐

го происхождения, зеленый червяк пополз по доске, и стоило мне до него дотронуться, как он 

камешком покатился прямо к моим ногам. 

– Который час? – спрашивает червяк. 

– Без пяти пять по солнечным, – отвечаю я. 

И он покатился дальше. Слева ‐ поле кипрея, как раз для налета пчел. По краям дороги из‐

редка  встречаются  васильки,  трава  хорошая.  Где‐то  в  хвосте  дороги  остались  две  сосны, 

над ними кружится пустельга: в зрачке ее отражен ужас мышей, которых он встречал. 
 ‐ 44 ‐ 

– Попей молока, – говорит коза. Она сидит на пеньке, а ее отпрыск сильной струей писа‐

ет около капустника. 

– Жирное, наверно? – спрашиваю я ее. 

– Чистое масло, не пожалеешь! – проблеяла она. 

– Горло аж пересохло, мне бы водицы, ты прости. 

Я  снова  один.  Двести  шагов  спустя  я  спрыгиваю  с  прицепа,  как  с  пассажирского  поезда, 

опускаюсь  по  щиколотку  в  ручей  и  умываю  лицо.  Отсюда  видно,  как  круто  наклонился  на 

мостике трактор, переехал – и встал на место.  

Догнав трактор, я снова забираюсь наверх, то ли в прицеп, то ли на небо. Точно не при‐

помню. 

Начинают гудеть высоковольтные столбы. Провода как царапины на небе, а там как нот‐

ные знаки, сидят на проводах стаи птиц. 

Трактор  марки  «Т55»  переключился  на  «заячью»  скорость.  Начинаются  ромашки,  потом 

опять, поросшее вереском, желтым донником поле с редкими маками. На заборе, на краю по‐

ля сушатся сапоги.  

– Каким ветром занесло? – спрашиваю. Но сосед Илья даже не снял шляпу, как полагается 

при подобной встрече.  

Колесо  на  брошенном  велосипеде  крутится  как  на  водяной  мельнице.  В  колхозном  пруду 

купаются коровы. А остальные разбрелись в роще и ждут пока спадет жара. 

Неровная дорога, по которой мы ехали, кончается асфальтом. 
 ‐ 45 ‐ 

– Вот и приехали. Куда выгружать? – спросил, не поворачиваясь ко мне, тракторист. 

– Главное, чтобы потом удобно в стог складывать, – посоветовал и махнул рукой. Сгрузи‐

ли шесть раз по пятнадцать пудов. 

Хочется отобедать. Хорошо, что хоть мёд остался, но с ним морока.  

Пчелам нужна свежая трава: что им проку в сене? Пчелы вообще странные, например, если 

им взбредет в их пчелиную голову, могут бросится в волосы, реже на перчатки, но никогда ‐ 

в солому. Почему? Потому что они пчелы и от них всего можно ожидать.  

Теща доит корову, будет чем мёд запить. Труха же осталась даже в ушах, но это так надо.  

Подкидываю в камин дрова и дотягиваюсь до книжной полки. Дрова только снаружи сухие, 

плохо горят, надымили так, что собственного носа не видно. В старенький томик Есенина с 

нарисованной  на  красном  переплете  курительной  трубкой,  за  несколько  страниц  до  про‐

шлогоднего ласточкиного пера, я бережно положил стебелек кипрея, чтобы сохранить запах 

этого лета.   

     

15 дек 2004 г., Тверь 

__________________________
 ‐ 46 ‐ 

Рижский блюз
 

Был  бы  я  негритянским  поэтом,  воспел  бы  я  Миссисипи.  Была  б  тогда  губа  отвисшая  и 

растительность другая на груди, а теперь… Трава низкая, асфальт серый, мосты короткие, 

тучи тонкие.  

Любил бы я девок черных как смола, девочек белых как мороженое, а они ‐ меня. Читали ли 

вы стихи Александра Чака? 

Матерей в возрасте и несовершеннолетних их дочерей ‐ перед всеми преклонился бы. Из‐

вилину каждую знал бы, тайную карту их тел, и рисовал бы там молочно‐матовое небо на 

мховом  лугу.  А  теперь…  Женщины  наши  похожи  на  макароны,  а  парни  сидят,  да  без  дела 

смолят и в дыму не видят собственных рук. А могли бы стать мореходами.  

Стал бы я негритянским поэтом, но вырос в другой стране, где половина года зима, а вме‐

сто щей меня кормят лапшой.  

Провинциальный городок, где я родился, там кур и гусей больше чем населения. Река, когда 

та, взволнованная весенней тревогой, выходит из берегов, смывая старый и этого года му‐

сор. 

Вместо пальм у нас, куда ни глянь, среди города, среди тумана стоит сосна. Олень таится 

в дубраве. Глянь: там, где река судеб, ‐ великая Миссисипи вместо пароходов идут паруса, и 

ты не знаешь как тебе быть.  

 
 ‐ 47 ‐ 

конец  2002 г. 

__________________________
 ‐ 48 ‐ 

Ремень .1.
 

Пропеллер на левом крыле повторно глохнет, пассажиры в панике.  

‐Ну это зря, конечно, ‐ возражаю я. 

Стюардесса настаивает. 

‐ Немедленно пристегнитесь, или будете разбираться с капитаном. 

Экономический класс, увы, не освобождает от некоторых знаков внимания со стороны об‐

служивающего персонала. Вегетарианское блюдо, понятно, ну вот посвящение зачем? Что ж, 

может, правда, так и надо. Умереть, так хоть дважды рожденным, пусть будет по‐вашему. 

Пристегиваюсь вторым ремнем как брахманским шнурком, соблюдая все предписания  пуро‐

хита, чтобы только не выпасть из кресел. Прости мама, не держи на меня зла. 

‐  Ом  мани падме хумм!  –  где‐то  за  спиной  раздается  гортанное  пение,  подхватываемое 

другими, в том числе воинственно коммунистическими пассажирами. 

Тибетцы,  которые  после  фестиваля  возвращаются  в  город  Дарджилинг,  первая  волна 

эмиграции из оккупированного Тибета, ‐  хумм, хумм, хумм, падме хумм, хумм, хумм! ‐ начи‐

нают подпевать,  не поднимаясь  из  своих  сидений. Самолет, повинуясь  силе санскритского 

слога,  выравнивается  и  продолжает  намеченный  маршрут.  Вот  уже  восемьдесят  дней  как 

летаем, а горючее все не кончается. 

ноябрь  2004 г. 
 ‐ 49 ‐ 

__________________________
 ‐ 50 ‐ 

Ксерокс .2. 
 

Копировальный центр находился за углом библиотеки. Ряд палаток и лавок всякой мелочи 

венчался  бунгало.  Хотя  уверенности  в  том,  какова  этимология  этого,  кажется,  англо‐

саксонское слова, у меня нет, нету и словаря под рукой.  

Эта гордая башня высотой в полтора метра, чуть покосившаяся как куча коровьих лепе‐

шек, перевязанная подобно тюкам сена на Руси, готовая развалиться в любой момент, если 

бы не непостижимая теснота. 

‐ Китна? – поворачивается ко мне вечно улыбающийся, почти беззубый дядюшка. 

‐ Стопка книг до обеда. Сможете? – недоверчиво оглядывая интерьер, интересуюсь я. 

Взгляд профессионала, как португальский географ циркулем, вымеряет объем предстоящей 

операции.  

‐  Мы  в  Индии  любим  литературу.  [Отрывок  из  Рамаяны  опущен]  Русские  дружить  с  на‐

шими – приходи еще кто‐нибудь. Ладно, ладно, ‐ хохочет себе в бороду весельчак.  

Кажется, только я уйду, согбенный старик раз свистнет ‐ соберутся правнуки, он вручает 

каждому по стопке пальмовых листьев, веточку в руки и начнут они перекатывать мой эк‐

земпляр «Генеалогию малабарских богов» в трех списках. Ан нет – копировальный аппарат 

«Canon». И, во что уже гораздо труднее поверить, зубная паста «Colgate» небезызвестна на 

этом краю света, что, впрочем, не приносит благосостояния местному населению.  

Прихожу, а хозяин лавочки: 
 ‐ 51 ‐ 

– Каляни, ‐ крикнул он жене, ‐ неси чайник – пришел гость. Послезавтра  Дипавали, празд‐

ник огней, нельзя же так уходить. 

На  самом  деле  он  сказал  Дивали,  но  это  старая  опечатка,  погрешность  времен  Британ‐

ской Империи. Какой‐то клерк пропустил в очередном докладе слог «па» и с тех пор повелось 

это подсокращенное название праздника, известного на всем Востоке.  

Слово  это  из  санскрита,  означает  оно  «ряд  светильников,  гирлянда  огней»  или  просто 

«фонарь».  Над  главными  улицами  уже  за  день  до  праздника  повесили  сотни  тысяч  разно‐

цветных лампочек, создающих ночью иллюминацию на весь Делли. 

‐ Ты думал, я в бочке вырос? – насупил брови хозяин копировального павильона ‐ Как же! 

Ленин, красная революция. А?! 

Никогда точно не можешь сказать, кто тут кто: конченый жулик, посланник богов ‐ ног‐

ти одинаковы черны у обоих, туфли оставлены за порогом, если вообще такие имеются. Ни‐

когда точно нельзя повесить ярлык на человека. Приходится каждый раз разбираться зано‐

во или оставаться с носом. 

__________________________
 ‐ 52 ‐ 

Билет в один конец .3.

 

‐ Ваша виза негодна. Вас обратно в Россию не пустят. 

Сказала и похерила, то есть перечеркнула.  

‐  Дальше  что?  –  растерялся  я.  Хорошо  хоть  соседи  на  даче  вместе  с  сенбернаром.  Что 

скажу жене? 

Пятнадцать минут и двадцать три часа спустя. Она говорит: 

‐ Это другое дело, проходите. Простите… но… Ваш билет?! 

Отматываем пленку обратно.  

О поездке в Индию я узнал за два месяца до того, как надо было вылететь. Это было в день 

закрытия востоковедческого форума, проходившего после перерыва в сорок семь лет в нашей 

второй  столице.  Примерно  сто  лет  тому  назад  такая  же  честь  выпала  на  долю  Санкт‐

Петербурга  (в  составе  Российской  Империи),  потом  один  раз  в  СССР;  и  по  какой‐то  не 

вполне выясненной причине в нынешней Демократической федерации. 

‐ Приезжай, ‐ пожимает руку профессор Чакроборти, прилетевший из  Калькутты. Не пу‐

тать с доктором Чакраварти, ведь Чакроборти старше его лет на сорок.  

‐ Приеду, если получится, ‐ пообещал я, но не очень‐то поверил в это.  

Прошли  две  недели  и  я,  наконец,  придумал,  как  набрать  необходимую  для  поездки  сумму. 

Чтобы получить штамп с отметкой о предоставлении пятнадцати дней в Индии пришлось 
 ‐ 53 ‐ 

навестить посольство четырежде. Там в визовой анкете пиши что хочешь, мол. «Ты слон?» 

«слон! Что тут не понятно!» 

Просишь визу: «Три месяца? Но проблемо! полгода? – Пожалуйста! Пожизненно? Вот вам 

билетик!» – Настолько, насколько надо и еще дольше.  

Варанаси – город градов. Вход свободный, разве что запрещено приносить с собой, приго‐

товлять или употреблять пищевые продукты. Взрывоопасные предметы, домашнюю скоти‐

ну, включая коров и кабанов, оставить перед входом. 

Взял в долг денег, собрал вещи в рюкзак, но все без писательских бюстов. Сатянарам Чак‐

роборты на днях написал, что хочет, чтобы я привез ему статуэтку Льва Николаевича или 

Максима  Горького,  две  штуки,  если  не  сложно,  и,  главное,  чтобы не  золотые,  размером  как 

«Оскар». Чтобы Толстой имел усы полного объема (без бороды не брать!); не примут иного 

махатму.  

Что ж… Кроме поганенького Лермонтова на даче нашего ректора и каменного Толстого к 

тому  же  с  отбитым  носом,  ни  в  одном  антиквариате  мне  ничего  не  попалось.  А  так  как 

времени было мало, то поездку в Ясную Поляну и поход в дом‐музей Толстого пришлось от‐

ложить. 

Оказывается, кроме визы у меня, как у и всякого студента, должно быть разрешение рек‐

тора института, иначе куда это я, discipulus, во время учебы‐то собрался.  

Пришлось покинуть дружелюбных тибетцев, которые после фестиваля тибетской музыки 

в Москве возвращались в Дарджилинг, и на микроавтобусе добираться восвояси.  
 ‐ 54 ‐ 

Дурацкое  настроение,  погода  испортилась,  читаю  рассказ  Коваля  «Когда‐то  я  корову 

пас…», а на душе хоть плачь, все равно легче не станет.  

Хожу в международный отдел института и на самом деле: все оказывается хуже, чем я мог 

предположить. 

Говорят мне: 

‐ Где же ты  раньше был, как с  неба упал! Ладно,  документы  можно отнести в  четверг,  а 

там плюс, как минимум, две недели, и то, если не попадет на праздники. В общем, приходи 

через месяц. 

Звоню в паспортный стол: 

‐ Так и так, нельзя ли по срочному все оформить. Эх, ясно, ну тогда до свидания, ‐ и кладу 

трубку. 

Выехать, конечно, можно. За двадцать минут выпишут все, даже за пять минут могут, но 

есть одно «но». Нужно предоставить подтверждение о болезни или, лучше, смерти близкого 

родственника, например, бабушки. Или другую не менее уважительную причину. Конгресс не 

повод…  

Вспоминаю... вспоминаю... Бабушка,  кажется, пишет,  что ей лучше,  чем  когда‐либо за по‐

следние  несколько  месяцев,  ноги  отпустили  и  спина  после  массажей  болит  не  так  сильно. 

Обо всем подробно написала, только про болезни ничего, куда это годится?  

Почерк не подделаешь, а там еще в обезьянник посадят, придется объяснительную писать. 

Мертвая – счас!  
 ‐ 55 ‐ 

Купюры ‐ ладно, одно дело быть фальшивомонетчиком, ведь тиражи мизерные. А тут над 

одной справкой можно неделю прокорячиться и все впустую: бумага не та или шрифт пере‐

путал. 

‐  Завтра  приемный  день,  до  двух  часов  работаем  с  институтами,  приходите  и  обсудим 

ваш вопрос, ‐ смутно вспоминаю телефонный разговор с диспетчером паспортного стола, и 

это все, на что остается надеяться. 

Взятку на расстоянии тоже не предложишь. Меньше дашь, пошлют куда подальше, больше 

– испугаются. Надо предлагать на месте.  

И тут меня осенило, почему меня все не выпускают из страны. Утром перед отъездом, ко‐

гда меня разбудили, в спешке я не попрощался с сыном и даже не заметил, как он отвернулся 

от обиды. Он ждал этой поездки не меньше, чем я готовился и хотел проводить меня.  

Потом, по дороге к метро, я пробежал мимо нищенствующей старушки, почти свалив ее с 

ног.  И  в‐третьих,  уже  упустив  все  это,  в  паспортном  столе  хотел  дать  милиционеру  то, 

что брать не положено, потому что, по Бхагавадгите, «ни к месту и не вовремя». 

Вернулся  домой,  открываю  холодильник,  а  там  кусочек  торта  под  прозрачной  крышкой 

прямо для меня. Предчувствовали, похоже, что вернусь. Собралась вся семья, я помыл на кух‐

не пол, и почти что так оно должно и все, после чего я проиграл партию «уголков» Петьке.  

Нагарджуна внял моей добродетели. 
 ‐ 56 ‐ 

На следующей день, в целях очищения  кармы, я отправился на поиск старушки, но не за‐

стал ее на месте: что если она не набрала вчера на лекарства и теперь мне некому отдавать 

долги? 

Но  то  ли  чудотворцы,  то  ли  полубоги‐демоны,  и  к  десяти  часам  старушка  получила  все 

сполна, и совесть моя чиста.  

Сизый Амитабха развязал оставшийся узел. 

На этом, можно сказать, все закончилось. Ректор, хотя и не принимал никого по вторни‐

кам, сделал для меня исключение, и наставив на правильный путь, мне распечатали разре‐

шение на поездку, успели как раз до обеда и – в нужное время я стоял в аэропорту. 

‐ Ваш билет? – обратились ко мне, когда я сдавал багаж. 

‐ Вчерашний сойдет? – но уже было понятно, что придется его поменять. 

Поменять отказались. Вчера говорили, что на два дня вперед билеты еще есть, а теперь 

оказалось, что рейс из Нью‐Йорка отложен, и поэтому 200 пассажиров переброшены на рейс 

Аэрофлота.  

Заплатив добрую месячную заработную плату школьного учителя и предоставив удосто‐

верение  Общества Востоковедов, и сильно жестикулируя при этом, я таки получил посадоч‐

ный  билет.  Свершилось  то,  что  было  предрешено  и,  упав  на  колени,  я,  как  морская  звезда, 

прицепился  к  самолету‐кашалоту  «IL‐95»,  который,  как  в  первый  раз,  отправился  отыски‐

вать дорогу домой.  
 ‐ 57 ‐ 

__________________________
 ‐ 58 ‐ 

Ружье .4.
 

Винтовка охранника в центральном Банке с первого раза могла бы смутить даже коллек‐

ционера древностей. На ружье растительный орнамент, хрупкий, как крылышко стрекозы.  

Ростом такой туземец редко достает белому солдату до груди, и нарезной ствол висит у 

него за спиной, как у Щелкунчика. Штык покачивается плавно, как перья павлиньего хвоста. 

Гипотеза  о  том,  что  из‐за  стремительного  усовершенствования  доспехов  и  холодного 

оружия Юго‐Восточная Азия в духовной культуре пережила упадок, отпала сама собой, ибо 

стало понятно, что в обороне страны Новейшие времена еще не наступили. Средние века и 

крылатое изречение «developing country» парадоксально, но уживаются вместе. Не надо по‐

нимать английский, чтобы видеть, что страна развивается. Если отправить открытку в 

Ригу, она, пожалуй, и не дойдет. Но это край света и законы гравитации здесь действуют 

только в пол‐оборота. 

__________________________
 ‐ 59 ‐ 

Сон усыпальницы .5.

 

‐ Здесь кто‐нибудь есть, «хэ Рам!?» – стоя перед входом, вопрошал я.  

Полчаса или около того монашеское молчание, потом ‐ обезьяний вопль, по нарастающей. 

‐  Во  имя  Аллаха,  отворите,  ‐  стучал  я  почти  уже  ногой  в  гостеприимные  деревянные, 

средневековые ворота.  

Глухо – лишь одинокий крик испуганного попугая под куполом минарета. Некому открыть 

ворота, часовой сторожит отражение луны в аллее фонтанов перед усыпальницей. 

Есть  еще  на  земле  нашей  такие  места,  куда  приходят  помолчать.  Раньше,  триста  лет 

тому назад, бывало, город Агру навещали бродячие факиры‐мусульмане,  также как аскеты‐

индусы, чтобы посидеть рядом или напротив Короны Королевы, то есть Тадж Махала.  

Не то теперь: толпы босоногих попрошаек превратили усыпальницу царского рода в оче‐

редную ярмарочную площадь; им нет конца, все смешалось. Но перед строгостью узоров ни‐

чего другого не остается, как опуститься на колени. 

Тебя посещает мимолетное ощущение, что сам воздух надышан херувимами. Так бывают 

намолены  обители  отшельников.  Мелодия  растворяется  и  возникает  как  бы  изнутри,  еле 

слышно ей подпевает мозаика, и зеленый, как трава, по молочно‐белому фону тянется узор 

разноцветных, аккуратно подобранных камушков. Ты в раю. 
 ‐ 60 ‐ 

Тысячи  туристов  ежедневно  выстраиваются  в  очередь  около  четырех  минаретов  Тадж 

Махала поглазеть на чудо, но пропускают самое главное. Вечно девственная, особенная аку‐

стика восстанавливается лишь к вечеру, но зато тогда...  

Ух!  Сумеем  ли  сберечь  места,  где  хочется  просто  помолчать,  сможем  ли  найти  созвучие 

внутри, внутри самого себя?

__________________________
 ‐ 61 ‐ 

Кража настенных рельефов .6.

 

Пока  водитель  драндулета,  который  туземцы  называют  авторикшей,  дожидался  нашего 

возвращения, мы, после очередного перекочевания, оказались в старом, как сами горы, рай‐

оне  Сарганатха. Было это под  Варанаси, в штате  Уттар‐Прадешь. Я и мой приятель из  Ас‐

сама, доктор Ранджан, пошли по следам принца Сиддхарты в сторону Оленьего парка, ибо 

двери храма были закрыты.  

Познакомьтесь: Ранджан Чакраварти ‐ славный малый.  

Наступил полдень, и монахи подкрепляли свою веру принятием  чапатти, а мы, собствен‐

но, приехали поглазеть на место первой проповеди Благословенного. 

Не успел я и шага ступить по святой, иссохшей земле, как вокруг нас уже начал вертеться 

пацан  подозрительной  чистоты  ногтей  и  намерений  попрошайка‐цыганье  или  очередной 

продавец безделушек.  

Смотрит своими честными, карими глазами на меня и просит уже в пятый раз: 

‐ Купите, сэр, для вас сделаю двести.  

Но не на того парень напал. 

‐  Yah to bahut zyada laga raga hai, ‐ пускаю я ему в глаза пыль своими познаниями разговор‐

ного хинди. 

‐  Отдам  со  скидкой,  смотрите,  ‐ он  старательно  натирает  рукавом  и  сует  мне  под  нос 

«настоящий  терракотовый!»  кусок  стены  из  обыкновенной  глины,  каких  тут,  не  трудно 
 ‐ 62 ‐ 

догадаться, великое множество. Вроде чайных одноразовых чашек в каждом переулке. Разбив, 

тут же позабудешь. 

‐ Bas! Dur, dur, dur! ‐ не вдаваясь в подробности, отрезал я.  

Еще немного, и ручеек известных мне оборотов на хиндави грозил пересохнуть.  

Пока  догонял  приятеля,  я  прочел  вслух  попавшуюся  мне  на  пути  надпись.  Оцинкованная 

табличка, которая гласила: «Рабочее время: от восхода до заката», была приставлена к ле‐

гендарной ступе львов Ащоки. 

‐ Господин говорит на хинди? – спрашивает плутишка на «чистом» как Ганг пиджин инг‐

лиш. 

‐ Читаю, но басни и на санскрите. А что? ‐ держа марку, отвечаю я. 

Призывным  жестом  пацан  призывает  нас  подойти  поближе  и  достает  из  грязного,  как 

утроба Брахмы кармана кусок неизвестного мне настенного рельефа.  

Поблизости никого, и сначала недоверчиво, а потом уже взглядом знатока, я рассматри‐

ваю крохотную, размером с мизинец статуэтку  Будды. Статуэтку, от которой ‐ притом, 

что был полдень, казалось ‐ не падала тень. 

‐ Тысяча рупий, ‐ победоносно, с размахом лавочника выпаливает он мне, вырывает из рук 

товар и, постукивая сокровенной реликвией по мостовой так, что аж прямо искры летят, 

дает понять, что ничего подобного нам даже ни то чтобы не снилось, а не сыскать и в за‐

паснике Национального Музея в самом Дели. 
 ‐ 63 ‐ 

Через двадцать минут кроме этого  Татхагаты, имя которого означает «таким образом 

ушедший», из карманов любителей древностей, на вид одинаково смуглых и антигигиенич‐

ных  мальчиков,  мне  удалось  выудить  три  разные  фигурки.  (Вокруг  голодранцы,  продают 

всякую ерунду, а из карманов, из карманов у каждого по голове Будды!)  

Пока  Ранджан  объяснял  парнишкам,  что  ему  как  посреднику  полагаются  комиссионные  в 

объеме ста пятидесяти рупий от пятисот, на которые они были согласны к концу разгово‐

ра,  я,  чтобы  не  платить  лишнего,  поминутно  говорил  «calie»,  что  означает  «хватит,  по‐

шли».  

Спеша обратно, мы, так уж получилось, не увидели и половины тех достопримечательно‐

стей, ради которых сюда круглый год стекаются паломники из Тайваня, Кореи, Тибета.  

Один из приобретенных Будд, «нашедший брод», был с плоской как лепешка спиной, поло‐

манным огненным нимбом за плечами и накидкой, которая пропахла костром. У другого, как 

я его тут же назвал, «черный глаз анаконды» ‐  мудра,  асана и головной убор, забитый пес‐

ком,  весили  немного  немало  с  чугунный  слиток.  А  самый  первый  купленный  мною,  «таким 

образом ушедший», был треугольный. 

Покормив оленей, которые паслись за оградой, плодами папайи, мы поехали на заседание 

лингвистической секции второго дня сорок второй сессии Всеиндийского конгресса индоло‐

гов.  
 ‐ 64 ‐ 

Подлинный возраст фигурок Будды было трудно определить, но, если верить журналу Об‐

щества археологов, это были переселенцы эпохи  Гупта ‐ пятый век до нашей эры, из кото‐

рых до нас дошли всего чуть больше пятнадцати штук.  

Скоро я убедился, что каждая фигурка обладала своими собственными, ни на что не похо‐

жими качествами. «Толстяк»‐будда начал греть бок, стоило мне молвить хоть одно слово не 

совсем  правды.  Худой  и  длинный  как  перст,  Джива‐«плоская  лепешка»,  не  помещался  ни  во 

что, выпирая наружу, как пять вместе взятых молний. Треугольный будда ‐ волосы в завит‐

ках, образцовый рост в сто восемь пальцев, ‐ вел себя тихо, но умел проникать в память и 

мозг, управляя моими помыслами, как ему посчитается нужным. 

Статуя отшельника Гаутамы в храме с четырьмя пальцами: скромно сидящий две тысячи 

лет  в  позе  лотоса,  сильнее  и  сосредоточеннее  сорокорукого  Щивы,  поглощенного  танцем 

Творца.  

Удивительно,  но  каменотёсу,  который  высвободил  из  скалы  Того,  «кто  повернул  колесо 

правосудия», не хватило материала и вместо пяти он вырезал только три линии судьбы на 

левой ладони. Вместо шестипалого будда с тремя пальцами. 

После того, как получили Будд нам осталось разве что, не засветившись, переправить эту 

троицу через таможню, и тут на меня и нашли сомнения. Трижды за три дня я успел пожа‐

леть о том, что мне вообще пришло в голову вывозить почти контрабандой эти ценности, 

хотя, как мне казалось, я мог послужить достойным проводником.  
 ‐ 65 ‐ 

Стоило нам вечером вернуться в отель и включить телевизор, как даже в ванной меня на‐

стиг голос возможного правосудия. Сообщалось, что известная по всей Индии актриса попа‐

ла  в  тюрьму  из‐за  брака  с  одним  высокопоставленным  бандитом  очередной  пакистанской 

организации,  и  эта  организация  к  тому  же,  кроме  своей  экстремистской  деятельности  в 

регионе, еще, занималась тем, что вывозит в Америку предметы искусства. 

Совпадение,  конечно,  но…  Проснулся  я  утром  и  спускаюсь  по  лестнице.  Откуда  ни  возь‐

мись, встречаю двух полицейских в полном боевом снаряжении, ожидающих кого‐то на ди‐

ванчике.  

Чтобы избежать возможной проверки, я бросаюсь к официанту и вручаю ему чаевые, хотя 

уже и так избаловал его. Полицейские тем временем пристально следили за матчем крике‐

та, которому здесь придается государственное значение. 

«Подобное  надо  прятать  в  подобном»  вспомнил  я  прочитанную  где‐то  фразу.  Но  самая 

крупная  статуэтка,  облепи  я  ее  хоть  глиной,  все  равно  стала  бы  постукивать:  уж  больно 

она тяжела. 

«Но yad bhavati, tad bhavatu ‐ будь что будет. Умершие ранее православные праведники и 

пантеон индийских небожителей, вся небесная рать теперь за спиной у меня,» ‐ рассудил я. 

И, ожидая худшего, составил план действий. 

Легкого будду я спрятал в левом носке. «Черный глаз анаконды» я завернул в пакет из‐под 

печенья,  и  победоносный  весь  покрылся  кокосовой  стружкой.  А  «обелиск»  ‐  будду‐

«коротышку»  пришлось  засунуть  во  внутренний  карман  боксерских  трусов.  (Однако,  во‐
 ‐ 66 ‐ 

первых, его треугольный профиль был слишком уж рельефен, чтобы остаться незамеченным, 

а во‐вторых, не нашлось куда его привязать. Поэтому в одном из немногочисленных чистых 

туалетов  международного  аэропорта  Индиры  Ганди  я  достал  коротышку  и,  по  возможно‐

сти глубже засунув в ручной багаж, вышел в коридор). 

‐ Проходите, не задерживайтесь, ‐ поторопил меня, оторопевшего пограничник. 

Ощупав с плеч до пяток, меня пропустили как ни в чем не бывало, а в сумки, что обиднее 

всего, даже не заглянули. 

Один из трех присоединился к бюсту Тутанхамона, привезенного женой из Каира. Второй 

до сих пор висит в воздухе посередине гостиной, а «таким образом ушедшего» я пристроил, 

как и обещал, в добрые руки. 

__________________________
 ‐ 67 ‐ 

Стрижка .8.

Прохаживаясь  в квартале Джавахар Нагар в  центре старого Делли, я  приметил одно не 

лишенное для меня интереса заведение. Что‐то среднее между пустующим борделем и намо‐

ленной  мечетью.  Свершилось?  Несмотря  на  вереницы  неоновых  лампочек,  развешенных  за 

два дня до мистического начала фестиваля Дипавали, вся улочка была настолько глубоко по‐

гружена в сумерки, что трудно разобрать: кто ты, чей? 

Вывеска перед домом гласила: 

«Лечим огнестрельные и колотые раны с 1754‐го года до Р.Х., кабина момент‐фото и услу‐

ги цирюльника. Вход со стороны двора. Стучать, пока не откроят». 

Каждый раз, когда я приезжал в новую страну, первым делом я заходил в парикмахерскую, 

чтобы, так сказать, познать нравы и обычаи аборигенов. Рискнем и на этот раз!  

Не  то  ворота,  не  то  врата  распахиваются  передо  мной,  в  центре  зала  виднеется  не  то 

электрическое кресло пыток, не то царский престол.  

Приобретенных  знаний  языка  хиндустани,  умноженного  на  знакомые  корни  из  санскри‐

та, хватает ровно на то, чтобы прочесть, что обычная стрижка обойдется в 25 рупий.  

Что такое «обычная», известно лишь богам и странствующим отшельникам. 

С видом уже не раз обманутого человека я переспрашиваю цену. 
 ‐ 68 ‐ 

‐ Тике, тике, (ладно, садись) ‐ утвердительно кивает приветливый мужичок. Кивает не как 

у  нас,  а  чуть  в  сторону:  вроде  бы  как  «нет»,  а  на  самом  деле  он  соглашается.  Вот  такое 

странное поведение. Мотает головой то направо, то еще как‐то.  

Об этом не напишут в путеводителях, хотя, честно сказать, я их и не много читал. 

‐  Тора,  тора, (подразумевается: немножко сверху и чуть короче по краям) – отвечаю я ему 

и сажусь на возвышение. 

А ему что: берет машинку и давай стричь волосы клочьями.  

Возможная неточность употребленного мной выражения, поймут ли меня на самом деле, 

начинает  слегка  меня  беспокоить.  Если  цирульник  догадается,  что  я  плохо  знаю  язык,  то 

выберусь ли я отсюда живым? Чик, чик ‐ только чубчик остается.  

На улице то, что у нас называется зима, но днем ходи хоть в шортах. Смотрю на себя в 

зеркало и понимаю, что «чуть‐чуть» здесь, видимо, переводится чуть покрепче. Что, впро‐

чем, уже не важно.  

Встаю с кресла, сказав: 

«Бас!  тханяват..  Типа все, хватит! спасибо». При этом совершаю благодарный поклон до 

его  пят  и  отдаю  ему  три  помятых  банкноты.  Теперь  билет  в  автобусе  мне  обойдется  на 

три рупии дешевле, так как физиономия стала похожей на иранскую. Исламская республика 

Иран почти что Пакистан. В общем, все мы братья. 

__________________________
 ‐ 69 ‐ 

Вывески .9.
Стертый рельеф  логотипа «Пепси»  в  городе Варанаси настолько  ветхих времен,  что от 

него осталось не больше, чем от настенного триптиха «Будда Щакья‐муни с архатами» пе‐

риода династии Гупта. Пошваркаешь ногой, а там, смотри, новые археологические раскоп‐

ки. 

Помпезность  в  названиях  конторок  и  лавок  в  вечном  Варанаси  впечатляет:  вспомнить 

только центральную улицу. «Акбар & сыновья» (Акбар – в Индии покровитель поэтов, типа 

нашего Ломоносова), «Аптека Кришны» (на вывеске он почему‐то синий и вокруг него толпа 

пастушок без бидонов), автосалон «Колеса Индры» (Индра – метеорологическое божество) и 

лавка лакокрасочных материалов «Цвета Ащоки».  

Вот он неоиндуизм – на вывесках и в публичных туалетах, которые разрисованы сценами 

эпоса о Ханумане, повелителе обезьян.  

Тот, у кого пёстрее наклейки, и есть владелец монополии, называемой религия. 

__________________________
 ‐ 70 ‐ 

Зрачок .10.
Поднявшись  на  северную  стену  Кади‐форта,  построенного  еще  в  эпоху  Аурангзэба,  мне 

случилось стать свидетелем удивительного происшествия: попугай с красным чубчиком по‐

ссорился со своей подругой и перелетел на высокую ветку на некотором расстоянии от ме‐

ня. 

Попугай устроился поудобнее и подбоченился. В тот самый момент мы как будто бы срос‐

лись, заочно с ним подружившись. В его черном зрачке размером не больше игольного ушка, я 

сам того не ожидая увидел всю перехваченную тропическими растениями стену крепости, 

по  которой  карабкался  и  поднимался  без  малого  три  часа.  Это  изменило  всю  окружающую 

панораму. 

Подобное ощущение, но только в обратном порядке, я пережил на пути восвояси, проснув‐

шись  в  кресле  самолета:  опоясывающий  Азию  горный  массив,  где‐то  по  пути  к  Кабулу,  без 

остатков поместился в окошке иллюминатора, внушая почтение и радость одновременно.  

Самолет покачнулся, расправил крылья, выпрямил хвост подобно попугаю, ныряющему за 

спелым плодом папайи.  

Пассажиры рейса SU536 щекотали пятки небесной девы. 

__________________________

 
 ‐ 71 ‐ 

Подпись автора:  

_____________