Билет 8. Жизненный и творческий путь Римского-Корсакова. 1880-е годы.

Из «Летописи» про «Снегурочку»:

«Зимой мне пришла мысль писать оперу на сюжет и слова «Снегурочки»
Островского. В первый раз «Снегурочка» была прочитана мной около 1874 года,
когда она только что появилась в печати. В чтении она тогда мне мало
понравилась; царство берендеев мне показалось странным. Почему? Были ли во
мне еще живы идеи 60 х годов или требования сюжетов из так называемой
жизни, бывшие в ходу в 70 х годах, держали меня в путах? Или захватил меня в
свое течение натурализм Мусоргского? Вероятно, и то, и другое, и третье.
Словом –чудная, поэтическая сказка Островского не произвела на меня
впечатления. В зиму 1879/80 года я снова прочитал «Снегурочку» и точно
прозрел на ее удивительную красоту. Мне сразу захотелось писать оперу на этот
сюжет, и по мере того, как я задумывался над этим намерением, я чувствовал
себя все более и более влюбленным в сказку Островского. Проявлявшееся
понемногу во мне тяготение к древнему русскому обычаю и языческому
пантеизму вспыхнуло теперь ярким пламенем. Не было для меня на свете
лучшего сюжета, не было для меня лучших поэтических образов, чем
Снегурочка, Лель или Весна, не было лучше царства берендеев с их чудным
царем, не было лучше миросозерцания и религии, чем поклонение Яриле
Солнцу. Сейчас же после чтения (помнится, в феврале) начали приходить в
голову мотивы, темы, ходы аккордов, и стали мерещиться, сначала неуловимо,
потом все яснее и яснее, настроения и краски, соответствующие различным
моментам сюжета . У меня была толстая книга из нотной бумаги, и я стал
записывать все это в виде черновых набросков. С такими мыслями я поехал в
Москву к Шостаковскому и посетил А.Н.Островского, чтобы испросить у него
разрешения воспользоваться его произведением как либретто, с правом
изменений и сокращений, какие для этого потребуются. А.Н. принял меня очень
любезно, дал мне право распоряжаться по моему усмотрению его драмой и
подарил мне экземпляр ее .
По возвращении из Москвы вся весна прошла в подготовительной работе и
обдумывании оперы в отдельных моментах, и к лету у меня накопилось
довольно много набросков».
И еще интересный отрывок из «Летописи» про создание «Снегурочки»:
«Наступила весна. Пора было искать дачу. Няня наша, Авдотья Ларионовна,
обратила наше внимание на имение Стелёво в 30 верстах за Лугой,
принадлежавшее Марианову, где она жила до поступления к нашим детям в
семействе Эпихиных, наших соседей по квартире. Я поехал осмотреть Стелёво.
Дом хотя и старый, но удобный; прекрасный, большой тенистый сад с
фруктовыми деревьями и настоящая деревенская глушь. По условию мы могли
быть полными хозяевами имения на лето. Я нанял дачу, и мы переехали туда 18
мая .
Первый раз в жизни мне довелось провести лето в настоящей русской деревне.
Здесь все мне нравилось, все восхищало. Красивое местоположение, прелестные
рощи («Заказница» и Подберезьевская роща), огромный лес «Волчинец», поля
ржи, гречихи, овса, льна и даже пшеницы, множество разбросанных деревень,
маленькая речка, где мы купались, близость большого озера Врево, бездорожье,
запустение, исконные русские названия деревень, как, например, Канезерье,
Подберезье, Копытец, Дремяч. Тетеревино, Хвошня и т. д. – все приводило меня
в восторг. Отличный сад со множеством вишневых деревьев и яблонь,
смородиной, клубникой, крыжовником, с цветущей сиренью, множеством,
полевых цветов и неумолкаемым пением птиц –все как то особенно
гармонировало с моим тогдашним пантеистическим настроением и с
влюбленностью в сюжет Снегурочки. Какой-нибудь толстый и корявый сук иди
пень, поросший мхом, мне казался лешим или его жилищем; лес «Волчинец» –
заповедным лесом; голая Копытецкая горка –Ярилиной горой; тройное эхо,
слышимое с нашего балкона, – как бы голосами леших или других чудовищ.
Лето было жаркое и грозовое. С половины июня и до половины августа грозы и
зарницы бывали чуть не каждый день. 23 июня, в Аграфену купальницу, молния
ударила в землю возле самого дома, причем жена моя, сидевшая у окна,
повалилась вместе с креслом от сотрясения. Она не ушиблась, но испуг был
велик, и долго после того продолжалось у нее особое нервное состояние во время
грозы, которую она прежде любила и теперь стала бояться. При блеске молний
и ударах грома она дрожала и плакала. Так продолжалось, я думаю, около
месяца, и только тогда начали успокаиваться ее нервы, и она вновь стала
относиться к грозам по прежнему, т. е. без нервного страха. Несмотря на это
обстоятельство, Надежде Николаевне в Стелёве очень нравилось, детям тоже
было хорошо. Мы были полными хозяевами, вокруг соседей –никого. В нашем
распоряжении были и коровы, и лошади, и экипажи; и мужичок Осип с
семейством, присматривавший за имением, был к нашим услугам.
С первого дня водворения в Стелёве я принялся за «Снегурочку». Я сочинял
каждый день и целый день, и в то же время успевал много гулять с женой,
помогал ей варить варенье, искать грибы и т. д. Но музыкальные мысли и их
обработка преследовали меня неотступно. Рояль имелся старый, разбитый и
настроенный целым тоном ниже. Я называл его pano n В; тем не менее, я
ухитрялся фантазировать на нем и пробовать сочиненное. Я говорил уже, что к
лету у меня накопилось достаточно музыкального материала для оперы –тем,
мотивов, аккордовых последовательностей, начал отдельных нумеров,
настроения и очертания отдельных моментов оперы уже обрисовывались в
представлении. Все это отчасти было записано в толстую книгу, отчасти имелось
в голове. Я принялся за начало оперы и набрасывал его в оркестровой партитуре
приблизительно до арии Весны или включая ее. Но вскоре я заметил, что
фантазия моя склонна работать с большей скоростью, чем скорость написания
партитуры; сверх того, от известной недостаточности согласования целого
получаются недочеты в партитуре; поэтому я бросил этот способ, который
раньше значительно применял в «Майской ночи», и стал писать «Снегурочку»
в наброске для голосов и фортепиано. Сочинение и записыванье сочиненного
пошло очень быстро, иногда в порядке действия и сцены, иногда скачками, с
забеганием вперед. Сделав привычку надписывать при окончании почти что
каждого куска эскиза числа, выписываю их здесь.
Июнь.
1 – Вступление к прологу.
2 – Речитатив и ария Весны.
3 – Далее до пляски птиц.
4 – Песня и пляска птиц.
17 – Дальнейшее до арии Снегурочки.
18 – Ария Снегурочки и проч. до масленицы.
20 – Проводы масленицы.
21 – Конец пролога.
25 – 1 я песня Леля.
26 – Вступление действия, 2 я песня Леля и хорик.
27 – Сцена Снегурочки до песен Леля.
28 – Свадебный обряд.
Июль.
2 – Шествие царя и гимн берендеев.
3 – Клич бирючей.
4 – Сцена до свадебного обряда, а также сцена поцелуя из действия.
6 – речитатив и пляска скоморохов.
7 – Вступление действия, хоровод и песня про бобра.
8 – Дальнейшее и 2 я каватина царя.
9 – Сцена поцелуя (продолжение).
Ю –Сцена Снегурочки, Купавы и Леля (П1 действие). – Постлюдия H dur и
ариозо Снегурочки.
12 – Хор цветов (V действие).
13 – Весна опускается в озеро.
15 – Дуэт Мизгиря и Снегурочки (V действие).
17 – Финал действия.
21 – Хор гусляров.
22 – Сцена суда до входа Снегурочки (действие) и 1 я каватина царя и проч. до
финального хора.
23 – Вход Снегурочки (действие).
Август.
2 3 – Сцена Снегурочки и Мизгиря (действие).
5 – Речитатив перед бирючами (действие).
7 – действие после свадебного обряда до финала.
9 – Сцена Снегурочки и Весны (V действие) и шествие берендеев.
11 – Хор «Просо» и таянье Снегурочки.
12 – Заключительный хор.
Весь набросок оперы окончен 12 августа. В промежутках, где числа идут не
подряд, очевидно, обдумывались подробности, а также написаны нумера,
недостающие в вышеприведенном списке. Ни одно сочинение до сих пор не
давалось мне с такою легкостью и скоростью, как «Снегурочка».
По окончании эскиза, во второй половине августа, я принялся за начатую
прошлым летом «Сказку» для оркестра, окончил ее и инструментовал . Около
1 сентября, имея оконченными полный набросок «Снегурочки» и партитуру
«Сказки», я переехал с семьею в Петербург, после чего провел еще некоторое
время в Таицах, на даче у Вл. Фед. Пургольда. Вскоре, однако, петербургская
жизнь вновь потекла обычным порядком с консерваторией, Бесплатной
музыкальной школой, морскими оркестрами и проч.
Главной работой моей в течение сезона 1880/81 года была оркестровка
«Снегурочки». Я начал ее 7 сентября и окончил к 26 марта 1881 года. Партитура
заключала в себе 606 страниц убористого письма. На этот раз оркестр, взятый
мной, был больший, чем в «Майской ночи». Особых стеснений я на себя не
налагал. 4 валторны были хроматические, 2 трубы тоже флейта пикколо взята
отдельно от двух флейт, к тромбонам прибавлена туба; время от времени
появляются английский рожок и басовый кларнет. Без пианино я и здесь не
обошелся, так как необходимо было подражание гуслям (способ, завещанный
Глинкой). Мое ознакомление с духовыми инструментами в морских оркестрах
сослужило мне службу. Оркестр «Снегурочки» явился как бы
усовершенствованным (в смысле свободного употребления хроматических
медных) руслановским оркестром. Я тщательно старался не заглушать певцов,
чего, как оказалось впоследствии, я достиг, за исключением песни Деда Мороза
и последнего речитатива Мизгиря, в которых оркестр пришлось ослабить.
Делая общий обзор музыки «Снегурочки», следует сказать, что в этой опере я в
значительной степени пользовался народными мелодиями, заимствуя их
преимущественно из моего сборника. В следующих моментах оперы темы мною
заимствованы из народных: «Орел воевода, перепел подьячий» –в пляске птиц;
«Веселенько тебя встречать, привечать» –в проводах масленицы; начальная
мелодия (первые 4 такта) и следующая за сим тема гобоя –в свадебном обряде;
песня «Ай во поле липенька», тема «Купался бобер», наконец хор «Просо».
Сверх того, многие мелкие мотивы или попевки, составные части более или
менее длинных мелодий несомненно черпались мною из подобных же мелких
попевок в различных народных мелодиях, не вошедших целиком в оперу.
Таковы некоторые мелкие мотивы проводов масленицы, некоторые фразы
Бобыля и Бобылихи, фраза Мизгиря: «Да, что страшен я, то правду ты сказала»
и т. п. Мотивы пастушеского характера:

тоже народного происхождения. Второй мотив сообщен был А.К.Лядовым, а

первый помнился с детства.
Мотив –«Масленица мокрохвостка, поезжай долой со двора» –кощунственно
напоминает православную панихиду. Но разве мелодии старинных
православных песнопений не древнего языческого происхождения? Разве не
такого же происхождения и многие обряды и догматы? Праздники пасхи,
троицы и т. д. не суть ли приспособления христианства к языческому
солнечному культу? А ученье о троице? Обо всем этом см. у Афанасьева.
Напев клича бирючей помнился мною с детства, когда по Тихвину разъезжал
верховой, снаряженный от монастыря, и зычным голосом скликал: «Тетушки,
матушки, красные девицы, пожалуйте сенца пограбить для Божьей матери»
(чудотворная тихвинская Божьей матери икона находилась в церкви Большого
мужского монастыря, обладавшего сенными покосами на берегу реки
Тихвинки). Некоторые птичьи попевки (кукушка, крик молодого копчика и др.)
вошли в пляску птиц. Во вступлении петуший крик тоже подлинный,
сообщенный мне моею женой.
Есть вполне точно воспроизведенный напев жившего у нас довольно долго в
клетке снегиря; только снегирушка наш пел его в Fis dur, а я для удобства
скрипичных флажолетов взял его тоном ниже. Таким образом, в ответ на свое
пантеистическо-языческое настроение я прислушивался к голосам народного
творчества и природы и брал напетое и подсказанное ими в основу своего
творчества, чем впоследствии навлек на себя немало нареканий. Музыкальные
рецензенты, подметив две три мелодии, заимствованные в «Снегурочку», а
также и в «Майскую ночь» из сборника на родных песен (много они даже и
заметить не могли, так как сами плохо знают народное творчество), объявили
меня неспособным к созданию собственных мелодий, упорно повторяя при
каждом удобном случае такое свое мнение, несмотря на то, что в операх моих
гораздо более мелодий, принадлежавших мне, а не заимствованных из
сборников. Многие сочиненные мною удачно в народном духе мелодии, как,
например, все три песни Леля, считались ими заимствованными и служили
вещественным доказательством моего предосудительного композиторского
поведения. Однажды я даже осерчал на одну из подобных выходок. Вскоре после
постановки «Снегурочки», по случаю исполнения кем то 3 й песни Леля,
М.М.Ивановым было напечатано как бы замечание вскользь, что пьеса эта
написана на народную тему. Я ответил письмом в редакцию, в котором просил
указать мне народную тему, из которой заимствована мелодия 3 й песни Леля.
Конечно, указания не воспоследовало.
Что же касается до создания мелодий в народном духе, то несомненно, что
таковые должны заключать в себе попевки и обороты, заключающиеся и
разбросанные в различных подлинных народных мелодиях. Могут ли две вещи
напоминать в целом одна другую, если ни одна составная часть первой не
походит ни на одну составную часть второй? Спрашивается: если ни одна
частица созданной мелодии не будет походить ни на одну частицу подлинной
народной песни, то может ли целое напоминать собою народное творчество?
Пользование же короткими мотивами, каковы, например, пастушьи наигрыши,
приведенные выше, напевы птиц и т. п., неужели изобличает лишь скудость
фантазии сочинителя? Неужели ценность крика кукушки или трех нот,
наигрываемых пастухом, та же самая, что и ценность песни и пляски птиц
вступления к действию, шествия берендеев в V действии? Неужели на долю
композиторской фантазии не досталось достаточно полета и работы в
упомянутых пьесах? Обработка народных тем и мотивов завещана потомству
Глинкой в «Руслане», «Камаринской», испанских увертюрах, отчасти и в
«Жизни за царя» (песня лужского извозчика, фигурационное сопровождение к
мелодии: «Туда завел я вас»). Или и Глинку мы будем обвинять в скудости
мелодической изобретательности?
Из моих прежних набросков гедеоновской «Млады» в «Снегурочку» вошли
лишь два элемента: повышающийся мотив Мизгиря: «О, скажи, скажи мне,
молви одно слово» и гармоническая основа мотива светляков. Весь прочий
музыкальный материал всецело возник при сочинении «Снегурочки».
Древние лады, как и при сочинении «Майской ночи» (первый хоровод «Просо»,
песни приближающегося хора в действии), продолжали занимать меня в
«Снегурочке», 1 я песня Леля, некоторые части проводов масленицы, клич
бирючей, гимн берендеев, хоровод «Ай, во поле липенька» написаны в древних
ладах или с древними каденциями, преимущественно, и V ступени (так
называемые дорийский, фригийский и миксолидийский лады). Некоторые
отделы, как, например, песня про бобра с пляской Бобыля, написаны с
переходами в различные строи и различные лады. Стремление к ладам
преследовало меня и впоследствии, в продолжение всей моей сочинительской
деятельности, и я не сомневаюсь что в этой области мною сделано кое что новое,
так же как и другими композиторами русской школы, между тем как новейшая
обработка древних ладов в западноевропейской музыке мелькает лишь в виде
отдельных и редких случаев: вариации «Danse macabre» Листа, Нубийская
пляска Берлиоза и т. д.
По сравнению с «Майской ночью» в «Снегурочке» я менее ухаживал за
контрапунктом, зато в последней я чувствовал себя еще свободнее, чем в первой,
как в контрапункте, так и в фигурации. Полагаю, что фугато вырастающего
леса (в д.), с постоянно варьируемой темой, а также четырехголосное фугато
хора: «Не был ни разу поруган изменою» совместно с плачем Купавы
представляют тому хорошие примеры.
В гармоническом отношении удалось изобрести кое что новое, например аккорд
из шести нот гаммы целыми тонами или из двух увеличенных трезвучий, когда
леший обнимает Мизгиря (в теории трудно подыскать ему название), кстати
сказать, в достаточной мере выразительный для данного момента; или
применение одних мажорных трезвучий и доминантового секунд аккорда, тоже
с мажорным трезвучием наверху, почти на всем протяжении финального гимна
Яриле Солнцу в п/4, что придает этому хору особо светлый, солнечный колорит.
Применение руководящих мотивов (Leitmotiv) мною широко использовано в
«Снегурочке». В ту пору я мало знал Вагнера, а то, что знал, знал поверхностно.
Тем не менее, пользование лейтмотивами проходит через «Псковитянку»,
«Майскую ночь» и, в особенности, через «Снегурочку». Пользование
лейтмотивами у меня несомненно иное, чем у Вагнера. У него они являются
всегда в качестве материала, из которого сплетается оркестровая ткань. У меня
же, кроме подобного применения, лейтмотивы появляются и в поющих голосах,
а иногда являются составными частями более или менее длинной темы, как,
например, главной мелодии самой Снегурочки, а также в теме царя Берендея.
Иногда лейтмотивы являются действительно ритмико мелодическими
мотивами, иногда же только как гармонические последовательности; в таких
случаях они скорее могли бы быть названы лейтгармониями. Такие
руководящие гармонии трудно уловимы для слуха массы публики, которая
предпочтительнее схватывает вагнеровские лейтмотивы, напоминающие
грубые военные сигналы. Схватывание же гармонических последовательностей
есть удел хорошего и воспитанного музыкального слуха, следовательно –более
тонкого понимания. К лейтгармониям, наиболее ощутимым с первого раза,
следует отнести характерную увеличенную кварту g cs в закрытых валторнах ff,
появляющуюся с каждым новым чудесным явлением в фантастической сцене
блужданий Мизгиря в заповедном лесу.
В «Снегурочке» мне удалось добиться полной свободы плавно льющегося
речитатива, причем аккомпанированного так, что исполнение речитатива
возможно, в большей части случаев, a pacere. Помнится, как я был счастлив,
когда мне удалось сочинить первый в моей жизни настоящий речитатив –
обращение Весны к птицам перед пляскою. В вокальном отношении
«Снегурочка» тоже представляла для меня значительный шаг вперед. Все
вокальные партии оказались написанными удобно и в естественной тесситуре
голосов , а в некоторых моментах оперы даже выгодно и эффектно для
исполнения, как, например, песни Леля и каватина царя. Характеристики
действующих лиц были налицо; в этом отношении нельзя не указать на дуэт
Купавы и царя Берендея.
В оркестровке я никогда не проявлял склонности к вычурным эффектам, не
вызываемым самою музыкальною основою сочинения, и предпочитал всегда
простые средства. Несомненно, что оркестровка «Снегурочки» явилась для
меня шагом вперед во многих отношениях, например, в смысле силы звучности.
Нигде до тех пор мне не удавалось достичь такой силы и блеска звука, как в
финальном хоре; сочности, бархатистости и полноты, как в Des dur'Hofмелодии
сцены поцелуя. Удались и некоторые новые эффекты, как, например, тремоло
трех флейт аккорда ми при словах царя: «На розовой заре, в венке зеле ном». В
общем, я всегда был склонен к большей или меньшей индивидуализации
отдельных инструментов. В этом смысле «Снегурочка» изобилует
всевозможными инструментальными solo как духовых, так и смычковых, как в
чисто оркестровых моментах, так и в сопровождении к пению. Solo скрипки,
виолончели, флейты, гобоя и кларнета встречаются в ней весьма часто, в
особенности solo кларнета, в то время любимого моего инструмента из группы
духовых, делающие его партию весьма ответственной в этой опере. В V действии
оперы, в шествии берендеев, я применил особый небольшой оркестр из
деревянных духовых инструментов на сцене, изображающий собою как бы
пастушьи рожки и свирели. Впоследствии, однако, за непрактичностью этого
приема я отменил его окончательно в новейшем издании партитуры.
Формы «Снегурочки» отчасти традиционные –глинкинские, т. е.
представляющие собой отдельные законченные нумера (преимущественно в
песнях), отчасти ходообразные, слитные, как у Вагнера (преимущественно в
прологе и V действии), но с соблюдением известного архитектонического плана,
сказывающегося в консеквентных повторениях кусков и в модуляционных
приемах.
Кончая «Снегурочку», я почувствовал себя созревшим музыкантом и оперным
композитором, ставшим окончательно на ноги. О сочинении «Снегурочки»
никто не знал, ибо дело это я держал в тайне, и, объявив по приезде в Петербург
своим близким об окончании эскиза, я тем самым немало их удивил. Сколько
мне помнится, в начале осени я показал свою оперу Балакиреву, Бородину и
Стасову, проиграв им и пропев всю «Снегурочку» от доски до доски. Все трое
были довольны, хотя каждый на свой манер. Стасова и Балакирева
удовлетворяли преимущественно бытовые и фантастические части оперы,
впрочем, гимна Яриле ни тот, ни другой не поняли. Бородин же, по видимому,
оценил «Снегурочку» целиком . Любопытно, что и в этом случае Балакирев не
удержался от пристрастий своих и вмешательства и требовал, чтобы начальное
вступление я переложил в h moll, на что я окончательно не согласился, так как
такой транспонировкой я лишил бы себя скрипичных натуральных флажолетов
и пустых струн, а сверх того, темы спускающейся Весны в таком случае
оказались бы в H dur (виолончели и валторны), а не в A dur, с которым Весна
была неразрывно связана в моем представлении. Балакирев, немножко
посердившись на меня, на этот раз, однако помиловал и продолжал выхвалять
«Снегурочку» уверяя, что когда однажды у себя дома он наигрывал проводы
масленицы, то пожилая его прислуга Марья не утерпела и стала приплясывать.
Впрочем, это меня мало утешало, и я предпочел бы, чтобы Балакирев оценил
поэтичность девушки Снегурочки, комическую и добродушную красоту царя
Берендея и проч. Анатолий был в восторге от оперы моей; что же касается
Мусоргского, который узнал ее только в or рывках и как то не поинтересовался
целым, то он, похвалив слегка кое что, в общем остался совершенно равнодушен
к моему произведению. Да оно и не могло быть иначе: с одной стороны,
горделивое самомнение его и убежденность в том, что путь, избранный им в
искусстве, единственно верный; с другой –полное падение, алкоголизм и
вследствие того всегда отуманенная голова».