Oleksiy Tolochko

Kievan Rus’
and Little Russia
in the Nineteenth Century

Kiyv
Laurus
MMXII
 Алексей Толочко

Киевская Русь
и Малороссия
в XIX веке

Киев
Laurus
MMXII
 Толочко, Алексей.
Киевская Русь и Малороссия в XIX веке — К.: Laurus, 2012. - 256 с.

На рубеже ХУШ-Х1Х веков мало кому пришло бы в голову, что такие раз­
ные регионы, как «казацкая» Малороссия, «запорожская» и «татарская»
Новороссия, «польские» Волынь и Подолье и «австрийская» Галиция име­
ют общую историю и заселены одним народом. Напротив, по все стороны
«культурных границ» считали, что на этом пространстве произошли (и
продолжают происходить) разные истории. Пространство, которое сегодня
называют Украиной, еще только предстояло «вообразить» из разнородных
элементов. Решающее значение в том, что «Украина» все же возникнет —
сначала в «воображаемой географии» интеллектуалов, а впоследствии и на
географической карте — будут иметь путешествия.
Свое нынешнее место «Киевская Русь» заняла в структуре украинской
истории довольно поздно. С тех нор «спор о киевском наследии» кажется
едва ли не главной темой для украинской историографии. Важно, однако,
помнить, что история украинцев возникала и утверждалась как отдельная
дисциплина без опоры на «Киевскую Русь». Длительное время она обходи­
лась без «Руси», вполне удовлетворительно решая свои задачи: формирова­
ние идентичности, воспитание патриотизма, придание прошлому осмыс­
ленности.
«Рождение Малороссии из духа путешествий» и «бои за киево-русскую
историю» — два лейтмотива новой книги известного украинского историка
Алексея Толочко.

Редактор Светлана Гайдук

В оформлении обложки использована акварель

Тараса Шевченко (1814-1861) «Аскольдова могила»
(1846, Национальний музей Тараса Шевченко, Киев)

Все права защпифцМ(&>спроизводит^,какую-либо часть

этого издания в какот^щ!^)брМе'йїа_ким:либо способом
без письменного разрешенияТіріВОВбладателей запрещено.

ISBN 978-966-2449-40-2 (серия) © Издательство «Laurus», 2012

ISBN 978-966-2449-41-9 (вып. і) ©Алексей Толочко, 2012
 Оглавление

От автора..................................................................................... 7

Глава первая. «Длинная» история Украины......................... 9

Глава вторая. Россия «открывает» Украину...................... 47

Глава третья. Киево-русское наследие

в украинской историографии XVIII века....................135

Глава четвертая. От «российского

Иерусалима» к «славянским Помпеям»...................... 151

Глава пятая. Старосветские помещики............................. 177

Глава шестая. Спор о наследии Киевской Руси:

Максимович versus Погодин.........................................205

Указатель................................................................................. 237

Список иллюстраций 253

 От автора

Предлагаемые вниманию читателя очерки уже видели свет. Я

благодарен издательству Laurus за предложение издать их под
одной обложкой и на русском языке. Я воспользовался этим слу­
чаем для того, чтобы уточнить многие детали, дополнить текст
новыми и по возможности улучшить изложение. Хотя на облож­
ке книги, разумеется, будет стоять мое имя, как и все иные, она
не состоялась бы без помощи и совета многих коллег, делив­
шихся со мной своими знаниями и помогавших советом, убе­
регая от опрометчивых шагов на «чужой» для меня территории
XIX века.
В основе книги лежала идея прочитать произведения опре­
деленного литературного жанра — «путевые заметки» — глаза­
ми историка, как источник по историческому воображению на­
чала XIX века. Когда я начал собирать материалы, оказалось, что
те же тексты, но глазами историка литературы, уже давно чита­
ет Тарас Кознарский. Его советы обратить внимание на тот или
иной текст, автора, издание оказались неоценимыми. Он также
ввел меня в круг подходов, выработанных историками литера­
туры для анализа подобных произведений.
Постоянным, хотя часто и неявным, фоном наблюдений
этой книги была схема национальной истории Украины как она
возникла на рубеже XIX-XX веков и благополучно существует
поныне. Она сформировалась в рамках интеллектуального дви­
жения, известного как национализм. Своим пониманием тео­
ретических аспектов национализма, а также ориентацией в не-

7
 ОТ АВТОРА

обозримом море посвященной ему литературы я обязан рабо­

там Георгия Касьянова и в еще большей степени беседам с ним.
Он также был первым читателем рукописи, сделавшим множе­
ство замечаний и предложений, которые я по мере сил пытался
учесть. Алексей Миллер был моим наставником в сложных во­
просах возникновения национальных проектов в Российской
империи.
Ступая на незнакомую территорию, путешественнику труд­
но обойтись «без доброго вожа», как сказал знаменитый палом­
ник XII века игумен Даниил. Эпоха начала XIX века оказалась
для меня новой страной. Моими проводниками здесь стали Олег
Журба и Татьяна Литвинова, близко знакомые с населяющими
ее людьми, их личными и общественными обстоятельствами,
бумагами их фамильных архивов, событиями «местной хрони­
ки». Благодаря им я не просто пассивно следовал маршрутами
своих персонажей, но знал и о других дорогах.
Авторы и произведения, чьими идеями и находками я вос­
пользовался, отмечены в примечаниях. Но проследить все вли­
яния и неосознанные заимствования зачастую оказывается не­
просто. Можно только очертить круг людей, постоянный диалог
с которыми сформировал направление мыслей. Помимо упо­
мянутых выше коллег, это Евгений Чернов, Наталья Яковенко,
Сергей Плохий, Владимир Рычка и многие другие. С ними я раз­
деляю возможные удачи этой книги. Ответственность за про­
махи — всецело моя.
Не менее полезными оказались опыты — слишком много­
численные, чтобы их называть, — тех коллег, которые своим
примером показали, как не следует думать и писать об украин­
ской истории XIX века. По здравом размышлении часть благо­
дарностей должна адресоваться и им.
Наконец, моя признательность всем сотрудникам издатель­
ства Laurus и в первую очередь Николаю Климчуку, придумав­
шему, в каком обличье эта книга должна появиться на свет.
 Глава п е р в а я

«Длинная»
история Украины
Киевская Русь умерла, не оставив завещания и не упорядочив
дела. Умерла, когда дела были в расстройстве, а имущество опи­
сывали для конфискации. Добрые люди растащили что остава­
лось, да и зажили себе, беззаботно проматывая остатки некогда
крупных имений. Наследники появились позже, с сомнительны­
ми бумагами и неопределенной степени родства с покойником.
Как бывает в подобных случаях, выяснение прав превратилось в
долгую тяжбу между претендентами. Взаимных обвинений в са­
мозванстве, апелляций к крови, земле, заверений в особой любви
к умершему было в избытке. Пока длился процесс, усадьба пре­
вратилась в руины. Но как раз подоспела мода на руины.
Украина унаследовала физические остатки имения, Рос­
сия — документы на владение ими. С конца XIX века между
двумя историографиями продолжается спор, чьи претензии на
«киево-русское» наследие предпочтительны и по какому праву
наследовать — по праву «земли» или по праву «крови».
В популярной идеологии украинства борьба за «киево-рус­
ское наследие» приобрела гипертрофированное значение по­
стижения «начал». Стоит, однако, помнить, что это наследие —
своего рода аналог «сокровищ Полуботка» или «библиотеки
Ярослава Мудрого». Оно воображаемое. Даже получив права на
это наследство, никогда им не воспользуешься, как никогда не
потратишь гроша из миллионов гетмана и никогда не полиста­
ешь книгу из библиотеки князя. Наследство существует лишь в
воображении.

11
 Гл а в а п ервая

С точки зрения дисциплинарной истории Руси спор этот

не имеет смысла. История вообще не способна — вопреки ожи­
даниям — решать таким образом поставленные вопросы «по-
научному». Это вопросы идеологии, мировоззрения, убежде­
ний. История может проследить, как возник спор, из чего он
возник и как развивался, какие ответы предлагались в разные
времена. Однако эта история — история не «Киевской Руси»,
средневекового государства, существовавшего в IX—XIII веках, а
история XIX века.

«Длинная» история Украины

Украинская история возникала на рубеже XIX-XX веков бук­

вально в темпе выхода в свет очередных томов «Истории Укра-
ины-Руси» Михаила Грушевского. Этот монументальный труд
стал для украинской истории тем, что в англо-американской
историографии ныне принято называть master narrative1, т. е.
изложением, определяющим пределы компетенций этой исто­
рии — хронологические, географические, событийные, а также
утверждающим смысл и значение специфически украинского
исторического опыта. Любой общий очерк украинской истории,
который появлялся после Грушевского, так или иначе принимал
во внимание предложенную историком «схему», даже если пы­
тался пересмотреть те или иные частности. «Схема» — термин
самого Грушевского. Создание для украинской истории «раци­
ональной схемы» он считал одним из крупнейших своих дости-

1 Роберт Беркхофер называет подобного рода нарративы «великими

историями» (the great stories). Среди функций, которые выполняют «вели­
кие истории», он выделяет: 1) служить своего рода средством для встраива­
ния «частичных» историй в более широкий контекст для того, чтобы выяс­
нить их значение, или найти их смысл, или, в конце концов, чтобы извлечь
из них уроки; 2) предлагать этот же более широкий контекст и общие рам­
ки, в которых творилась бы национальная история; з) утверждать единство
исторического процесса и единственного возможного способа его отобра­
жения (см.: Berkhofer Jr., Robert F. Beyond the Great Story. History as Text and
Discourse. — Cambridge, MA, and London, 1998. — P. 40-41).

12
 «Длинная» история У краины

жений, и с более чем столетней дистанции кажется, что так оно

и есть на самом деле.
Проект Грушевского предусматривал написание современ­
ной по форме истории, т. е. в соответствии с велениями време­
ни — специфически национальной истории. Создание нацио­
нальной истории украинцев призвано было не просто заполнить
научный пробел — отсутствие систематического изложения их
прошлого, но и стать своего рода важным культурным и поли­
тическим заявлением, сделанным от имени украинцев. Подоб­
ное заявление и самим Грушевским, и людьми его поколения
рассматривалось как важнейшее событие, позволяющее точно
определить национальную физиономию украинцев, а впослед­
ствии и предъявлять от их имени требования более отчетливого
политического характера2.
В XIX веке (как и в наши дни) существовало порой выска­
зываемое вслух, а норой лишь подспудное убеждение, что на­
учная история служит вместилищем и храмом коллективной
памяти народа. Нация воспринималась как своего рода коллек­
тивный индивид с соответствующими чертами (которые часто
называли «национальным характером», «национальной физио­
номией» и др.), отличающими именно эту нацию от остальных
народов. По аналогии с человеческой жизнью историю можно
представить себе как биографию нации. Подобно личному опы­
ту человека, который, запечатлевшись в его памяти, формирует
уникальность и неповторимость индивида, прошлое нации со-

2 См.: Plokhy, Serhii. Revisiting the “Golden Age” : Mykhailo Hrushevsky and
the Early History of the Ukrainian Cossacks I I Hrushevsky, Mykhailo. History of
Ukraine-Rus. — Vol. 7: The Cossack Age to 1625 / Tr. by Bohdan Struminsky, ed.
by Serhii Plokhy and Frank Sysyn. — Edmonton and Toronto, 1999. — P. xxviii. C
тех пор, как была написана настоящая работа, увидела свет специальная
книга о Грушевском и его истории (Plokhy, Serhii. Unmaking Imperial Russia:
Mykhailo Hrushevsky and the Writing of Ukrainian History. — Toronto, Buffalo:
University of Toronto Press, 2005) и даже появился ее украинский перевод
{Плохій, Сергій. Великий переділ: Незвичайна історія Михайла Грушевсько-
го / Пер. М. Климчука. — К.: Критика, 2011).
 Глава первая

ставляет ее опыт, а письменная национальная история служит

сохранению и трансляции национальной памяти. Народ без
написанной национальной истории напоминает человека, по­
терявшего память, а следовательно, дезориентированного и не
осознающего своей индивидуальности.
Во времена, когда Грушевский начинал писать свою исто­
рию, бытовали убеждения, что украинский народ постигла исто­
рическая амнезия. Лишь отдельные эпизоды своей биографии
он помнит, но их правильный порядок еще нужно установить,
а пробелы между ними — заполнить. Следовательно, писание
национальной истории становилось чем-то вроде возвращения
народу его подлинной памяти, его действительной биографии.
Национальной истории надлежало стать тем, что нации полага­
лось знать о своем прошлом.
XIX век повсеместно в Европе, где раньше, где позже, был
временем создания национальных историй. Украинцы несколь­
ко запаздывали по сравнению с общим движением, но нена­
много. Национальная история все еще считалась серьезным
научным проектом, технически исполнимым и достоверным
в своих результатах. Исходным пунктом любой национальной
истории является констатация существования нации. Нации су­
ществуют в современности, а значит, должны иметь прошлое.
Воспроизвести это прошлое в виде истории не только возмож­
но, но даже целесообразно с научной точки зрения. Единствен­
ная проблема при этом — найти такой исходный пункт. Иными
словами, «научная» национальная история представляет собой
легитимный проект лишь в том случае, если существует всеоб­
щее согласие относительно самого факта существования нации.
В случае же, когда согласья нет и наличие нации не очевидно
либо сомнительно, национальную историю обвиняют в полити­
ческой предвзятости или идеологической ангажированности.
Тем, собственно, и различаются «научные» национальные исто­
рии (которые преподают в университетах и знанием которых
гордятся образованные люди) от «выдуманных» национальных
историй, удела любителей, шарлатанов и нездоровых умов.

Ч
 «Длинная» история Украины

Расхожие убеждения тем хороши, что почти всегда ошибоч­

ны. Теперь мы знаем, что большинство национальных историй
(в том числе и в Европе) были созданы еще до того, как сформи­
ровались соответствующие нации. Биография предвосхищала
рождение ребенка. Национальные истории оказались отнюдь
не пассивным записыванием событий прошлого, но деятель­
но формировали будущее, во многом определив и само воз­
никновение наций, и их существенные черты. Не такой уж не­
преодолимой оказалась и пропасть, разделявшая «хорошие» и
«плохие» истории. Политические перемены XX века нанесли на
карту множество новых национальных государств, а с их воз­
никновением еще недавно казавшиеся сомнительными писа­
ния переместились в разряд респектабельных дисциплин.
Итак, «научной» может быть история нации, в существова­
нии которой нет никаких сомнений. Как недвусмысленно выяс­
нить, действительно ли существует нация?3 Никаких каталогов,
даже в XIX веке, не существовало. Существовали, впрочем, по­
литические карты и традиционные представления, которые — с
незначительными вариациями — позволяли увидеть, кто при­
сутствует на карте, а кто нет. Если невозможно было указать ме­
сто на карте, национальная история становилась идеологически
сомнительным и научно несостоятельным проектом. Именно
с такой ситуацией пришлось столкнуться Грушевскому. Когда
историк начинал свои научные занятия, вопрос о том, составля­
ют ли украинцы отчетливую и отдельную нацию, все еще деба­
тировался и не был предметом консенсуса.
Авторам национальных историй в XIX веке так же, как и
сейчас, могло казаться, будто они лишь воспроизводят истин­
ное прошлое коллективов, чьи названия ставят в заглавие своих
трудов. На самом деле они писали историю от имени этих кол­
лективов (такой мандат, разумеется, редко кто получает на ре-

3 Общий очерк теорий наций и возникновения национализмов, с особым

вниманием к Украине, см.: Касьянов, Георгій. Теорії нації та націоналізму. —
К.: Либідь, 1999.

15
 Глава первая

ферендуме, как правило, миссия эта самозванная, а благодарная

нация ex post facto освящает ту из попыток, которая оказалась
удачной). Национальные истории имеют ту особенность, что —
вопреки хронологическому изложению событий «с древнейших
времен» — конструируются ретроспективно. Они пишутся «впе­
ред к будущему», но только потому, что историк уже предвари­
тельно мысленно прошел путь «назад в прошлое».
Способна ли история при такой процедуре найти «начала»?
Когда путешественник стоит у устья великой реки, он не сомне­
вается, что, имея конец, она должна иметь и начало. Открытие
истока кажется лишь делом техники — правильно организован­
ной экспедиции. Но, поднимаясь вверх по реке, путешествен­
ник обнаруживает, что география не содержит самоочевидных
ответов. Первый же попавшийся приток ставит его перед вы­
бором: что считать главным руслом? Чем больше разветвлений
встречает путешественник, тем большее количество дилемм
ему приходится решать: направо свернуть или налево? Чем
ближе к истокам, тем более равноценным становится выбор, и
путешественник наконец провозглашает главным руслом имен­
но то, которое избрал. Те, которыми пренебрег, он называет
второстепенными притоками. Определение истока становится
делом не фактической географии, а субъективного решения и
общественной конвенции. (Эта ситуация не совсем вообража­
емая — именно так обстояло с экспедициями к верховьям Нила
или Амазонки.)
Бенедикт Андерсон сравнивал национальные нарративы с
биографией человека:

У н а ц и й ... нет ясно определимых рождений, а смерти, если во­

обще происходят, никогда не бываю т естественны ми. Посколь­
ку у нации нет Творца, ее биография не может быть написана
по-евангельски, «от прошлого к настоящему», через длинную
прокреативную череду рождений. Единственная альтернати­
ва — организовать ее «от настоящего к прошлому»: к пекин­
скому человеку, яванскому человеку, королю Артуру, насколько
далеко сум еет пролить свой прерывистый свет лампа архео-

1б
 «Длинная» история Украины

логии. Такая организация, однако, размечается смертями, ко­

торы е — по курьезной инверсии общепринятой генеалогии —
начинаются с исходной точки в настоящем. Вторая мировая
война порож дает первую мировую; из Седана является А устер­
лиц; а предком Варшавского восстания становится государство
Израиль4.

Повторимся; исходным пунктом национальных историй

является не древность, а современность (и даже — проект буду­
щего). Такие нарративы, следовательно, не являются тем, чем
хотят казаться. История, написанная от лица современной на­
ции, представляет собой версию прошлого, которую современ­
ная нация хотела бы считать своей биографией. Националь­
ная история, таким образом, является способом присвоения
прошлого — явлений, событий, имен, территорий — от имени
определенного коллектива, который осознает себя как нацию.
Национальная история, следовательно, не столько документи­
рует прошлое нации, сколько творит, формирует его. Для нации,
сам о существование которой все еще остается предметом спо­
ров, наличие прошлого, изложенного в форме последователь­
ной и непрерывной национальной истории, служит самым ве­
ским доказательством ее подлинности, «непридуманное™» в
современности.
Эту функцию национальных историй, среди них и «Исто­
рии» Грушевского, исследователи выяснили уже давно:
Среди ученых нет разногласий в том, что написание нацио­
нальных историй было важной частью процесса националь­
ного строительства. Народные «будители» ставили перед со-

4 Anderson, Benedict. Imagined Communities. Reflections on the Origin and

Spread o f Nationalism. — London and New York, 1991. — P. 205. Цит. по русскому
перл Андерсон, Бенедикт. Воображаемые сообщества. Размышления об ис­
токах и распространении национализма / Пер. В. Г. Николаева. — М., 2001. —
С ■ 223 - (Укр. пер.; Андерсон, Бенедикт. Уявлені спільноти. Міркування щодо
походження й поширення націоналізму / Пер. В. Морозова. - К.: Крити-

2-12-727
17
 Глава первая

бой двойную задачу: снабдить свои нации древним и славным

прошлым, оправдывая таким образом требования их автон ом ­
ного или независимого политического сущ ествования, а также
представить это прошлое научным образом, чтобы соседние
нации признавали и уважали соответствую щ ие истории5.

Связь современного состояния нации с версией ее прошло­

го, а также наличием или отсутствием определенного полити­
ческого организма, который нация могла бы назвать своим,
не является достижением исключительно современной декон-
структивистской критики. Все это по-своему ощущали уже в
XIX веке. Политический мир все еще был во многом разделен
между старыми династическими государствами, ведущими
свою родословную от «старого режима», — Российской и Ав­
стро-Венгерской империями в Европе, Османской империей на
Балканах и в Азии. Но и новые «национальные государства» —
Франция, Пруссия (Германия), Нидерланды — не всегда и не
вполне ограничивали свои территории этнографией титульных
наций. Было очевидно, что народов, даже в старой Европе, су­
ществует больше, чем существует государственных образова­
ний. Такое положение, следуя Гегелю, давно привыкли объяс­
нять, разделив народы на два разряда: «исторические», то есть
те, которые были творцами собственной истории, сформирова­
ли собственные государственные образования и, как результат,
оставили записи собственной истории, и «неисторические», на
долю которых выпало существовать под зонтом исторических
наций, а свое участие в великой драме человечества ограничи­
вать незаметным для глаза истории участием в деяниях других
народов6. Хотя оба разряда требовали национальных историй и
в этом отношении национальные истории «исторических» на­

5 Plokhy, Serhii. Revisiting the “Golden Age”... — P. xix.

6 Обсуждение проблемы «неисторических» наций с особенным вни­
манием к Украине см.: Rudnytsky, Ivan L. Observations on the Problem of
“Historical” and “Non-Historical” Nations // Rudnytsky, Ivan L. Modern Ukrainian
History. — Edmonton, 1987. — P. 37-48.

18
 Длинная» история У краины

ций — такая же фикция, как и истории «неисторических», за

первыми стояли традиция и привычность. Авторы их историй
могли апеллировать к каким-то уже существующим наррати­
вам. Их схемы не казались совершенно новыми и неслыханны­
ми. Традиция сообщала им легитимность и обеспечивала то,
что «новым» историям только предстояло доказать, — их «науч­
ность» и, следовательно, приемлемость.
В соответствии с распределением на «исторические» и «не­
исторические» нации, распределились и науки, их изучающие.
История (даже в XIX веке все еще преимущественно событийная,
ориентированная на рассказы о походах, битвах, указах, народ­
ных восстаниях и т. п.) занималась историческими народами, ибо
именно они были «видимыми» для нее. Неисторические были от­
даны наукам описательным — антропологии, этнографии, фоль­
клористике, бравшим пример с естественнонаучных дисциплин.
Тихое, безгосударственное и внеисторическое бытие таких на­
родов не оставляет исторических свидетельств. Их незаметное
существование может быть установлено только под увеличи­
тельным стеклом пристального внимания ученого. Такие наро­
ды можно наблюдать, описывать их обычаи и одежду, составлять
словари их говоров, подсчитывать их демографию. Словом, такие
народы можно исследовать подобно объектам живой природы и
с помощью методов, уже с середины XVIII века успешно испы­
танных на изучении натурального мира.
Классификаторские и описательные дисциплины имеют в
глазах историка один серьезный недостаток: они по определе­
нию лишены исторического измерения. Наблюдения и описа­
ния производятся здесь и сейчас. Они фиксируют нынешнее по­
ложение и практически ничего не говорят о предыдущих состо­
яниях исследуемого объекта. Вместе с тем они демонстрируют
одну очень важную вещь: разнообразие народов значительно
большее, чем число «исторических» наций. Любая этнографи­
ческая группа, в общем, обладает большинством признаков из
того списка, по которому обычно определяют нацию: наречием,
обычаями, собственным характером, территорией расселения

2* 19
 Глава первая

и т. п. Двух вещей недостает: государственной организации и

истории. Если первое — вне возможностей историка, то навер-
стать недостаток второго — вполне в его компетенции.
Исторически нация отождествлялась с высшими сословиями,
несомненными «авторами» походов, битв и указов, творцами и
распорядителями истории. В этом смысле весьма показательный
пример — польская идеология «сарматизма», предполагавшая, что
«нацию» в Речи Посполитой составляет только шляхта (ведущая
свое особенное происхождение от известного из античных источ­
ников народа сарматов). «Народ» (то есть крестьяне и другие под­
лые сословия), на каких бы наречиях он ни говорил, пусть даже по-
польски, в расчет не принимался. Постгердеровское «открытие на­
рода» в эпоху Романтизма обнаружило его, по существу, в каждой
нации. Оказалось, что внутри «исторических» наций существует
до того времени почти незамечаемый «народ» (с его «народны­
ми» песнями, «народными» обычаями, «народным» языком, «на­
родной» одеждой), который ничем практически не отличается от
«неисторических» наций. Этот «народ» количественно составляет
большую часть нации и постепенно, но все более настойчиво на­
чинает восприниматься как ее неотъемлемая часть.
Для многих интеллектуалов, особенно в конце XVIII века, на­
род был интересен прежде всего экзотическим образом жизни;
в начале XIX века, наоборот, возникает культ «народа»: интел­
лектуалы отождествляют себя с ним и пытаются имитировать
его. Как сказал в 1818 году Адам Чарноцкий: «Мы должны идти
в народ, заходить в его крытые соломой хижины, участвовать в
его праздниках, труде и развлечениях. В дыму, подним аю щ ем ­
ся над его домами, все еще слышны отголоски древних обря­
дов, все еще слышны старые песни»7.

Более того, в продолжение XIX в. все больше крепнет убежде­

ние, что это и есть «собственно народ», настоящий, неподдель­

7 Burke, Peter. Popular Culture in Early Modern Europe. — New York,

Cambridge et al. — P. 5.

20
 «Длинная» история У краины

н ы й , в отличие от образованных классов, утративших органич­

ную связь с «национальным» (отсюда грибоедовское: «Чтоб ум­

ный, бодрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев»),
«Открытие народа» устраняло метафизическую бездну меж­
ду двумя разрядами народов, а в перспективе сулило и вовсе
свести эту дистанцию к минимуму. Оказывалось, что «истори­
ческие» и «неисторические» народы различаются лишь по сво­
ему месту на шкале восходящего процесса цивилизации. Про­
гресс непременно должен затронуть все без исключения наро­
ды, даже те, что по каким-либо причинам еще не вкусили его
благотворных плодов. Написание истории «неисторической»
нации становилось принципиально возможным.
«Открытие народа», кроме того, утвердило в сознании уче­
ной публики одно важное убеждение: народы являются «древ­
ними». «Народ», который с точки зрения образованных классов
находился в состоянии примитивной пасторальной жизни, был
частью не столько цивилизации, сколько природы. «Народная
культура», которую начали изучать западные интеллектуалы,
представала как «остатки» того начального состояния, в котором
находилось все человечество на заре своей истории. Она, сле­
довательно, не была подвластна изменениям, налагавшимся на
«высокую» культуру цивилизацией, пребывая от начала времен
в своей очаровательной примитивности. «Народная культура»
представлялась неизменной, статичной, как и природное окру­
жение «народа», и в этом смысле вызывала аналогии с миром
натурального. Клод Форель, французский ученый, переводчик
и издатель народной новогреческой поэзии (сборник переведет
в 1825 году Николай Гнедич8), сравнивал народные песни с гора­
ми и реками, употребляя термин «poesie de la nature»9. Словом,

8 Saunders, David. The Ukrainian Impact on Russian Culture. 1750-1850. —

Edmonton, 1985. — P. 164. [Русский перевод этой книги готовится к печати:
Сондерс, Дэвид. Украинское влияние на Российскую империю (1750-1850). —
К.: Laurus, 2013.]
9 Ibidem.— Р. 9.

21
 Глава первая

Открытие парода было частью общ его движения культурного

примитивизма, в котором древнее, отдаленное и «народное»
были приравнены друг к другу. Не стоит удивляться, что Руссо
выказывал вкус к народным песням, находя их трогательными
за их простоту, наивность и архаику — ведь Руссо был великим
оратором культурного примитивизма своего поколения. Культ
«народа» вырос из пасторальной традиции. Это движ ение было
также реакцией против Просвещения, олицетворенного Воль­
тером, против его элитаризма, против его отвержения тради ­
ции, против возвышения им «разума»10.

Как «природа», существовавшая «всегда», в принципе не

имеет начала, так и «народ», ее часть, пребывает в том же состо­
янии, в котором он находился с незапамятных времен, а его «на­
чала» теряются в тумане веков. С этой точки зрения становилось
неважно, исторический этот народ или нет. Все народы, оказы­
вается, более или менее одинаково «древние», и в этом смысле
«исторические» ничем не выделяются среди других, хотя исто­
рия некоторых из них и осталась, как настаивал Гердер, только
в народных «песнях» и «поэзии». Начала всех народов лежат в
одинаковой примитивной стадии. Итак, писание истории «не­
государственного», «неисторического» народа можно начинать
с тех же «древнейших времен», как и историю народа историче­
ского.
«Открытие народа» оказалось интимно связано с еще од­
ним феноменом, важным для нашей темы, — подъемом на­
ционализма. Повсеместно в Европе начала XIX века интерес к
народной поэзии питался только отчасти чисто научными со­
ображениями. Куда важнее были сантименты национального
порядка. Основанное в 1811 году шведское «Готическое обще­
ство», ставившее своей целью возрождение «готических» до­
бродетелей народа, члены которого читали на своих собраниях
«древние» шведские баллады, возникло в ответ на шок от недав­
ней (1809 год) потери Финляндии в пользу России. В самой Фин­

10 1Ыс1ет. — Р. ю.

22
 «Длинная» история Украины

ляндии новый статус провинции Российской империи создавал

атмосферу, в которой поиски народной поэзии становятся при­
званием молодых энтузиастов вроде Элиаса Ленрота, собирате­
ля и издателя «Калевалы» (1835,1849)11. Сборник новогреческих
народных песен Фореля стал реакцией на антиосманское вос­
стание 1821 года12. Шотландцы, поляки, сербы тоже реагировали
на потерю политических свобод подобным образом: одиночки-
энтузиасты или специально устроенные общества принимались
собирать, издавать и пропагандировать народную поэзию. По­
эзия, стоит помнить, все еще считалась высшим проявлением
индивидуального или коллективного духа, чистым дистилля­
том народного гения. Народы, которым не хватало привычных
атрибутов «цивилизации», могли успешно компенсировать их
отсутствие, продемонстрировав миру (и себе!) вершины соб­
ственной народной культуры.
Открытие народной культуры во многом стало следствием
ряда «народнических» движений к возрождению традицион­
ной культуры со стороны обществ, попавших под иностранное
господство. Народные песни способны были пробудить чув­
ство солидарности в распыленном населении, которому недо­
ставало традиционных национальных институтов»13.

Итак, во второй половине XIX века у историка появлялись

не только технические средства для писания нового типа исто­
рии — истории «народа», у него возникали серьезные побужде­
ния нравственного и идеологического плана писать именно та­
кую историю. История народа отныне могла быть представлена
«по-научному», а кое в чем способна была претендовать даже
на большую методологическую новизну, чем истории традици­
онные. Ее научная легитимность могла уже быть подтверждена

11 Подробнее см.: Грабовім, [)тгорій. Слідами національних

містифікацій // Критика. — 2001. — № 6. — С. 14-23.
12 Burke, Peter. Op. cit. — P. 12.
13 Ibidem.

23
 Глава первая

привлечением новейших дисциплин: антропологии, этногра­

фии, языкознания. Традиционные истории могли ассоцииро­
ваться с консерватизмом, даже реакцией; истории, написанные
от имени народа, — с либеральным выбором. Со второй полови­
ны XIX века они становятся не только научно респектабельным
занятием, за ними встает моральный авторитет народничества
и национализма.

>£е»5«#

Михаил Грушевский — пример едва ли не архетипического

«национального историка». Российский гимназист в Тифли­
се, русскоязычный и русскокультурный юноша, он открывает
для себя мир украинства благодаря случайным украинским
журналам, которые затем начинает выписывать. Специфиче­
ский круг чтения (а тогдашние украинские издания заполнены
публикациями народных песен, дум, но также и интеллигент­
скими имитациями народного творчества, рассказами из «на­
родной жизни» и др.) становится для молодого человека источ­
ником почти религиозного откровения: он открывает для себя
существование украинского народа и свою принадлежность к
нему. Изначально «литературное» открытие «народа» закре­
пляется еще одним архетипичным средством: путешествиями
и наблюдениями за «народом». В своей индивидуальной био­
графии Грушевский буквально воспроизвел путь европейского
«открытия народа».
Как историк Грушевский сформировался в киевском уни­
верситете св. Владимира, где большое влияние на него ока­
зал Владимир Антонович. Грушевский воспринял многое из
методических и идеологических убеждений своего ментора.
В 1894 году двадцативосьмилетний магистр русской истории
Грушевский получил кафедру в австрийском университете
во Львове. Новая ситуация, в которой оказался Грушевский в
Галиции, с ее ярко выраженным напряжением между этниче­
скими группами, атмосфера Львовского университета, где Гру­
шевский представлял сомнительную дисциплину истории со­

24

\
 «Длинная» история Украины

циально и культурно второстепенного народа, обостряла ощу­

щение идентичности и усиливала призвание служить этому
народу академической работой. К внешним обстоятельствам
добавлялось и ощущение личной уязвимости: молодой воз­
раст и недостаток соответствующей ученой степени (по уставу
российских университетов для профессорского звания необхо­
димо было иметь степень доктора истории). Систематическая
история украинцев, написанная соответствующим научным
образом, должна была легитимизировать и дисциплину, и пер­
сональную позицию Грушевского в академической среде, и на­
род, от имени которого он выступал.
Первый том «Истории Украины-Руси» вышел в конце
1898 года. Но принципы, на которых основывалась «История»,
Грушевский изложил еще в своей инаугурационной речи в
1894 году, а впоследствии развивал в университетских лекциях.
Уже здесь он настаивал на том, что украинцы, подобно другим
народам, ведут свою историю с древнейших времен, а эту пре­
тензию подкреплял необходимостью привлечения новейших
дисциплин — от антропологии до лингвистики.
«История» Грушевского интересна тем, что вопреки воле
автора раскрывает приемы, с помощью которых была скон­
струирована, а также идеологические основания, на которых
зижделся ее фундамент. Это теперь «Вступительные заме­
чания», которыми Грушевский полагал нужным предварить
первый том, выглядят откровенным идеологическим манифе­
стом. Когда историк их писал, ему могло казаться, будто он —
как и положено каждому ученому, вводящему в науку новую
дисциплину, — всего лишь обсуждает вопросы сугубо мето­
дологического порядка. «Вступительные замечания» — весь­
ма красноречивый текст. Он с подкупающей откровенностью
демонстрирует, что национальный историк сначала констру­
ирует мысленный образ нации, и только затем подбирает для
нее соответствующую историю. Как и следовало ожидать, Гру­
шевский начинает с констатации существования украинского
народа:

25
 Глава первая

Этот труд должен представить образ исторического развития

жизни украинского народа или тех этнограф ически-политиче-
ских групп, из которых формируется то, что мы теперь мыс­
лим под названием украинского народа [курсив мой. — Л. Г.]14.

Вопреки амбициям беллетриста, Грушевский так никогда и

не преодолел тяжеловесной искусственности своего нового язы­
ка (что особенно заметно в обратном переводе на русский), а его
«История Украины-Руси» не стала одновременно и образчиком
изящной словесности, в отличие от «Истории» Карамзина. От­
метим, впрочем, неожиданно корректные формулировки, в ко­
торых Грушевский пытается выразить свою мысль. Очевидно,
самому автору нелегко было определить точный силуэт той, по
его словам, «этнографической массы без национальной физио­
номии, без традиций, даже без имени», чыо историю он соби­
рался изначально вместить в три тома, впоследствии расширил
свой план до пяти-шести томов, потом восьми, а после девятого
уже и не пытался предсказывать их количество.
Итак, современный историку украинский народ должен
был стать исходным пунктом написания его истории. Следует
помнить, что в представлениях Грушевского «народ» и «нация»
были понятиями тождественными (что облегчалось убеждени­
ем, будто украинцы утратили образованные классы в пользу
других наций: русских и поляков, и теперь представлены ис­
ключительно «народом»). Но именно четкое и по-научному
выверенное описание, что именно представляет собой украин­
ский народ, оказывалось крайне непростой задачей. В самом
деле, даже убежденному украинофилу довольно трудно было в
конце XIX века в точных терминах сказать, что же такое укра­
инцы. Те «этнографически-политические группы», которые
люди круга Грушевского «мыслили под названием» украинского
народа, жили в трех государствах двух императоров, ходили в
церкви двух христианских конфессий, населяли чрезвычайно

14 Грушевський, Михайло. Історія України-Руси. — К., 1913. — Т .і . — С. і.

26
 «Длинная» история У краины

разнообразную территорию, не представлявшую собой ника­

кой климатической, ландшафтной или географической целост­
ности. Территории Грушевский уделяет шесть полных страниц,
больше, чем любым другим характеристикам украинцев. Такое
подробное описание горных массивов, больших и малых рек,
раздольных степей, непроходимых лесов, морского побережья
должно создать в воображении читателя визуальный образ про­
странства, на котором «сбитой массой сидит украинский люд».
Схваченная с высоты птичьего полета в едином взгляде, терри­
тория — чем бы она ни была в действительности — приобретает
целостность как образ, как впечатление, как яркая картина.
«Этнографическая масса», к тому же, говорила на ряде диа­
лектов, лингвистическая дистанция между которыми подчас
была такова, что сам Грушевский вынужден был балансировать
на краю лезвия, пытаясь обсуждать этот вопрос:
Будем ли называть украинский язык языком или «наречием»,
все равно надо признать, что украинские говоры складывают­
ся в определенную языковую целостность, которая в погранич­
ных говорах, вправду, приближается к соседним славянским
языкам — словацкому, белорусскому, великорусскому, польско­
му, но в диалектах, составляющих основную и характеристи­
ческую ее массу, отличается от этих соседних и наиболее сбли­
женных славянских языков очень зам етно...15.

В согласии с духом времени Грушевский отмечал расовые и

психические черты украинцев, отличные от тех, что проявляют
соседние пароды, и именно эти явления наиболее очевидно, по
его мнению, объединяли украинцев и противопоставляли их
окружающим народам:
Отличается украинский народ от своих ближайших соседей
чертами антропологическими — в строении тела и психофизи­
ческими — в составе индивидуального характера, в отнош ени­
ях семейны х и общ ественных, в быту и культуре материальной

15 Там же. — С. 6.

27
 Глава первая

и духовной. Эти психофизические и культурные черты, им ею ­

щие более или менее глубокую историческую древность — дол­
гий процесс развития, соверш енно определенно связывают в
национальное целое отдельные группы украинского населения
в противовес другим подобным целостностям и делаю т из него
живую национальную индивидуальность, народ, с длинной
историей его развития16.

Едва ли сегодня антрополог осмелился бы так решитель­

но объединить общим «телосложением» карпатских гуцулов и
жителей Слобожанщины, вряд ли современный этнограф столь
безапелляционно утверждал бы единство их материальной
культуры. Да и сам Грушевский, очевидно, в действительности
не был столь наивным. В приведенной цитате бросается в глаза,
что — как и в случае с «украинскими» диалектами — Грушевский
определяет границы своей воображаемой нации по принципу
несхожести пограничных этнографических групп с уже сформи­
ровавшимися соседними нациями и языками. Обходя террито­
рию по кругу, он демонстрирует, что то или иное «население»
не является поляками, русскими, мадьярами и т. д. Но почему
именно разнообразный «люд» внутри таким образом очерчен­
ного круга должен составлять собой одну нацию, а не, скажем,
две или четыре, из текста Грушевского не очевидно.
Впрочем, педалирование общности расового и этнографи­
ческого типа, а также общности лингвистической у Грушевского
совсем не случайно. Все это феномены специфически «народ­
ные» и как таковые относятся к «древности» («имеют более или
менее глубокую историческую древность»). Они, следовательно,
указывают на общее происхождение, которое — вопреки ны­
нешнему разнообразию — должно объединять в какой-то точ­
нее не очерченной глубине веков.
Помимо прочего, расовые теории, антропология, лингвисти­
ка — это все дисциплины, в которых историческая наука времен

16 Там же.

28
 «Длинная» история У краины

позитивизма видела свое спасение от «литературы», свое бу­

дущее точного, научного знания. Сравнительное языкознание
во второй половине XIX века демонстрировало впечатляющие
успехи: классифицировало языки на группы, устанавливало
взаимоотношения между ними и даже — что для историка было
особенно ценным — реконструировало древние состояния со­
временных языков. Сравнительное языкознание основывалось
на предположении, что современное диалектное и языковое
разнообразие является следствием длительного развития язы­
ков. Современные языки группируются по принципу родства в
большие «семьи». Коль скоро так, родственные языки, очевид­
но, развились из общего «предка». Так возникает идея «пра-
славянского языка», «индоевропейского языка» и подобные.
Проявляется возможность начертить «генеалогическое древо»
современных языков, указывая их «родителей» в прошлом.
Языковая общность в позитивистской историографии была ото­
ждествлена с «народом», а тот, в свою очередь, явно или нет,
воспринимался как биологическая популяция людей. Возмож­
ность представить себе эволюцию языков (а следовательно, их
носителей — биологические популяции людей) поражала своей
научностью, помимо прочего, потому еще, что на удивление
точно — по манере мышления — напоминала новейшее учение
о развитии животного мира: эволюционную теорию Дарвина.
Тот также утверждал, что видимое разнообразие животного и
растительного мира является следствием длительной эволюции
и происхождением от общих предков.
Связь расовых, лингвистических и эволюционистских тео­
рий XIX века с представлениями о нации и национальном от­
мечает Эрик Хобсбаум:
Примерно во второй половине XIX века национализм чрезвы­
чайно усилился на практике за счет все возрастающей геогра­
фической миграции народов, а в теории — благодаря трансф ор­
мации понятия «расы», центрального концепта науки XIX века.
С одной стороны, издавна установленное разделение челове­
чества на несколько «рас», различаемых по цвету кожи, теперь

29
 Глава первая

было развито до целого набора «расовых» различий между

людьми с примерно одинаковой «бледной» кожей, таких как
«арийцы» или «семиты», или же «арийский», «нордический»,
«альпийский» и «средиземноморский» типы. Кроме того, эво­
люционная теория Дарвина, сопровождаемая тем , что позднее
стало известным как генетика, предоставила расизм у нечто
вроде мощного набора «научных» оснований для отторжения
или даже, как выяснилось, изъятия и убийства «инородцев».

Связь м еж ду раси зм ом и наци онали зм ом очеви дна. «Расу»

и язы к очень легко путали, как в случае «арийцев» и «сем и ­
тов». Это возм ущ ало скрупулезны х учен ы х, н апри м ер, Макса
Мюллера, доказы вавш его, что «расу», кон цепци ю ге н е ти ч е­
скую , нельзя вы водить из язы ка, которы й не является на­
след ствен н ы м 17.

Как отмечают ныне историки науки, обе теории — лингви­

стическая и эволюционная — своим стилем мышления обяза­
ны дисциплине генеалогии с ее образом родового древа и про­
исхождения от общего предка. Заимствованная из генеалогии
«твердыми науками» метафора генеалогического древа стала ос­
новой понимания изменений во времени лингвистических или
биологических явлений18.
Для историка, выстраивающего «длинную» историю народа,
это стало неоценимым подарком. Идея медленной эволюции
принципиально снимала проблему разрывов в истории. Если
прошлое народов и их языков можно представлять в виде бес­
конечного генеалогического древа, на котором каждый совре­
менный народ получает возможность указать своего предка, а
каждый предок — своего прапредка, в руках историка оказыва­
ется готовый континуитет. Биологическая и языковая эволюция
народа, собственно, и обеспечивает то, что Грушевский называл
тягл1сть (от польск. а ^ о ^ с — непрерывность, постоянство) —

17 Hobsbawm, Eric. Nations and Nationalism since 1790. — Cambridge, 1990.

18 C m .: Alter, Stephen G. Darwinism and the Linguistic Image: Language, Race,
and Natural Theology in the Nineteenth Century. — Baltimore and London, 1999.
 «Длинная» история У краины

то есть непрерывность течения истории и преемственность ее

«периодов». «Святой Грааль» украинской истории был найден.
В истории украинцев, считал Грушевский, невозможно про­
следить континуитет политических институтов, их непрерыв­
ное и естественное существование, и историк, фокусирующий
свое внимание на этих привычных для дисциплины предметах,
совершает роковую ошибку: он не способен разглядеть украин­
скую историю. Такой историк будет открывать для себя укра­
инское лишь спорадически, в тех или иных эпизодах истории
российской или польской. Между тем украинцы все-таки су­
ществовали (т. е. современный «украинский народ» имел своих
биологических предков), и их историю можно написать, если
только положить в ее основу другие принципы. Историк должен
спуститься этажом ниже и следить почти исключительно за «со­
циальным и культурным процессом». Именно это, по мнению
Грушевского, придает украинской истории необходимую «не­
прерывность»:
Социальный и культурный процесс составляет... ту путевод­
ную нить, которая ведет нас неизменно сквозь все колебания,
сквозь все флуктуации политической жизни — сквозь стадии ее
подъема и упадка, и связывает в единое целое историю укра­
инской жизни, несмотря на различные пертурбации, а также
катастрофы, которые приходилось ей переживать19.

Следовательно, государства рождаются и исчезают, крупные

исторические катастрофы накатываются и уходят, ломая все
на своем пути, а «социальный процесс» неустанно прядет свою
нить «непрерывности». Ветер истории шумит в кронах столет­
них деревьев, пригибая и ломая их, а в темном подлеске царит
тишина и покой. Ураган проносится над головами народа, не бу­
дучи в состоянии нарушить его извечное течение жизни.
Итак, историк должен прислушиваться не к могучему шуму
в кроне, а к тихому шелесту на земле. Как, однако, определить,

19 Грушевський, Михайло. Історія України-Руси. — Т. і. — С. 17.

Зі
 __ик.

Гл а в а п ервая

какой из «социальных» или «культурных» процессов VIII или,

скажем, XIV века историку следует считать именно украинским?
Ведь, как отмечал и сам Грушевский, этот народ на протяжении
своей истории менял свои пространственные характеристики, и
даже его настоящее название неочевидно. Ответ мы уже знаем:
надо ретроспективно проследить предыдущие стадии тех «эт­
нографических групп», которые современный историк «мыслит
под названием украинцев»:
Социальный и культурный процесс «определяет нам ведущую
дорогу от нашего времени [курсив мой. — А. Г.] до сам ого д р ев­
него исторического и даже доисторического, насколько оно
поддается изучению, слежению за его эволюцией»20.

Таким образом историк получает две крайние точки исто­

рии — современную ему нацию и «самые древние доистори­
ческие времена», между которыми ему следует натянуть нить
«непрерывности». Вторую из точек естественным образом обе­
спечивают новейшие во времена Грушевского дисциплины: ар­
хеология и, в еще большей степени, лингвистика. По определе­
нию, эти дисциплины предоставляют глубокую, может, самую
глубокую древность:
Порогом исторических времен для украинского народа можем
принять IV век после Р. X., когда начинаем уже кое-что знать
специально о нем. До этого о наш ем народе можем говорить
только как о части славянской группы; его жизни не можем
проследить в его эволюции, а только в культурных результатах
тех долгих веков доисторической жизни. Сравнительное язы ­
кознание прослеживает их по язы ковому запасу, а позднейш ие
исторические и археологические данные помогаю т контроли­
ровать его выводы и дополняют в целом ряде пунктов21.

Между двумя точками можно провести только одну прямую.

20 Там же. — С. 17.

21 Там же. — С. 19.

32
 «Длинная» история Украины
❖ # >Х

Самой большой проблемой, стоявшей перед Грушевским, был

вопрос киево-русского наследия как части исторического опыта
украинцев.
Из схемы Грушевского, признававшей «две большие
творческие силы в жизни каждого народа — народность и
территорию»22, получалось бы, что Киевская Русь является ча­
стью истории украинцев, ведь ни территория, ни народность с
тех пор не изменили своего места. Именно на территории, во
времена Грушевского занятой украинцами, развивались глав­
ные события киево-русской истории.
Проблема, однако, заключалась в том, что Киевская Русь во
время создания Грушевским его схемы была уже давно и прочно
освоена другой историографической традицией — великорус­
ской. Эта великорусская история, канонизированная великими
нарративами Карамзина, Соловьева, Ключевского, начинала из­
ложение своих древнейших событий с первых киевских князей;
располагала свое «историческое пространство» на «Юге» — во­
круг Киева, Чернигова, Переяслава, чтобы только в послемон-
гольские времена передвинуть фокус на север, на территорию
будущего Московского государства, и до середины XVII века не
вспоминать о колыбели своей истории.
Грушевский неохотно публиковал научные статьи, предпо­
читая им крупные жанры исторического письма — книги и мно­
готомные истории. Этой проблеме он посвятил специальную
статью, что, очевидно, должно было свидетельствовать о значе­
нии, которое историк придавал решению проблемы Киевской
Руси в общем строении своей схемы.
Статья называлась «Традиционная схема “русской истории”
и задача создания рациональной истории восточного славян­
ства», она была опубликована (на украинском языке) Импера­
торской Академией наук в 1904 году в первом выпуске сборника

22 Там же. — С. 8.

3 - 12-727
33
 Глава первая

«Статьи по славяноведению»2 3
2
25.
4 И деи, изложенные в статье, к
тому времени уже не были чем-то соверш ен н о новым: похожие
мысли историк развивал еще в своей инаугурационной лекции
в 1894 году (опубликованной тогда же), а также в уже увидевших
свет томах «Истории Украины-Руси». Не была критика «большо­
го нарратива» российской истории соверш енно неожиданной
и для российской науки: до Грушевского удивительно похожие
идеи развивал Павел Милюков, чья к н и га вышла в 1897 году24.
Для Грушевского, однако, важно было представить украинский
вызов доминирующему взгляду на К и евск ую Русь и при этом
сделать это именно в российском и зд ан и и , принять бой на
территории противника25. Работа п о э т о м у представляет собой
скорее манифест с решительными декларациям и, чем научную
статью в строгом смысле.
Грушевский настаивал, что схема р ан н ей российской исто­
рии, где размещалась Киевская Русь, Является не научной, а
«традиционной». То есть эта схема не возн икла из научного ис­
следования прошлого, а была унаследована новейшей истори­
ографией от древних летописцев. В ее основе лежала генеало­
гическая легенда; великие князья владим ирские и московские
вели начала своего рода от киевских князей- История одной из
ветвей Рюриковичей была отождествлена летописцам и с исто-

23 Грушевський, Михайло. Звичайна схема «рус ь к ої» історії та справа

раціонального укладу історії східного слов’янства / / Статьи по славянове­
дению. I. — СПб., 1904. В этом сборнике были оп убл и кован ы еще две статьи
Грушевского, все на украинском языке. Такая тсрпцмость — вопреки тому,
что редактором выступал академик Владимир И ва н о п и ч Ламанский, край­
не отрицательно относившийся к украинству, ~ объяснялась и общей л и ­
беральностью Императорской Академии наук, и , главны м образом, тем об­
стоятельством, что сборники готовились в ож идд,ш и предстоящего Съезда
славистов. Съезд так и не состоялся (помешала сначала Японская война,
затем революция 1905 года).
24 Милюков, Павел. Главные течения русской р,сто р и ''сской мысли. —
М., 1897.
25 P/ok/iy, Serhii. Revisiting the “Golden Age". — P- Xxv/i/^x x ,x -

34
 «Длинная» история Украины

рией государства и, разумеется, с историей вообще; это и соз­

дало канву летописного повествования. Следуя за этой канвой,
российские историки начинали свое повествование от образо­
вания Киевского государства, затем переносили внимание на
Владимир, оттуда — на Москву. Так возникли большие «перио­
ды» российской истории.
«Династическую» историю Грушевский небезосновательно
считал устаревшей и ненаучной. «Рациональная» (то есть соз­
данная на строго научных основаниях) история должна быть
историей национальной и начинаться тогда, когда появляется
соответствующий народ.
Данные языкознания и антропологии, как мы уже знаем,
подсказывали Грушевскому, что украинский народ имеет пра­
во выводить свои начала от «древних исторических и даже д о ­
исторических» времен. Итак, украинская история должна быть
«длиннее», чем принято считать26. О великорусском народе,

26 Обе статьи Грушевского, помещенные вслед за «Традиционном схе­

мой», били все в ту же точку. Они представляют собой обзор археологи­
ческих и «этнографических» данных о расселении и ранней истории вос­
точных славян под специфическим углом зрения — распределения лето­
писных «племен» на великорусские, украинские и белорусские. При всей
наукообразности изложения, вывод, предложенный Грушевским, подку-
пающе прост: «Исходя из современного распределения этих народностей
[русских, украинцев и белорусов. — А. Г.], самая простая мысль, приходящая
в голову, — что, исключив исторически известные нам колонизационные
перемены, современное распределение соответствует древнему — то есть
что каждая народность сложилась из тех восточнославянских племен, кото­
рые мы видим на ее территории в началах исторической жизни восточного
славянства» (Грушевський, Михайло. Спірні питання староруської етнографії
/У Сборник по славяноведению. — С. 307). Поразительно здесь не только об­
стоятельство, что выводом оказывается «самая простая» из «приходящих в
голову» мыслей, но и то, что достигается он при помощи восхитительно ци­
клического аргумента: «исходя из современного распределения» получаем
современное же распределение народов. Это называется «предвосхищение
оснований», логический грех, весьма часто совершаемый историками: за
предпосылки принимается то, что только следует доказать. Было бы ошиб­
кой изображать археологические изыскания Грушевского в виде сплошной

з‘ 35
 Глава первая

наоборот, Грушевский не мог найти никаких данных, уходящих

глубже Х1-ХИ веков, когда происходила интенсивная колониза­
ция Северо-Восточной Руси. Каким образом выходцы из Сред­
него Приднепровья (то есть «украинцы» в понимании Грушев­
ского) превратились в совершенно новый народ («великорус­
ский»), расселившись в Волго-Окском междуречье, Грушевский
точнее не определил. Но его крайне сочувственные ссылки на
сочинение Дмитрия Корсакова «Меря и Ростовское княжество»
подсказывает, что образование великорусской народности ему
представлялось сходным образом. По Корсакову, начало ве­
ликороссам (включительно с их антропологическим типом и
склонностью к авторитарным правлениям) было положено пу­
тем «метисации» с местными финно-угорскими племенами.
Вот образчик этих научных рассуждений:
Возможно предположить, что Меря, будучи, на подобие М орд­
вы, склонна к слиянию с другими народностями, вошла скоро в
близкие отношения к славянам. Эти близкие отнош ения могли
простираться до полового соединения между славянами и ме-
рянами. На такую мысль наводит нас склонность тепереш ней
черемисской женщины легко входить в связь с посторонними
мужчинами. Весьма возможно предположить, что женщины у
мери отличались тем же свойством [...]. Славянские женщины,
точно так же, могли вступать в связи с мужчинами мерянами.
Поэтому весьма легко предположить, что метисация славян с
мерянами была первоначальной формой ассимиляции славя-

карикатуры. Третья из его статей — «Этнографические категории и куль­

турно-археологические типы в современных исследованиях Восточной
Европы» — занята обзором этнических интерпретаций археологических
культур дославянского времени. Здесь, освобожденный от идеологии, Гру­
шевский высказывает на удивление свежие суждения, предвосхищая на
много десятилетий теоретические дебаты в археологии: о недопустимости
непосредственных этнических отождествлений археологических культур
с известными из письменных источников народами, о безусловной суве­
ренности археологического знания, наконец, о том, что в археологической
культуре имеем дело не с этнической общностью, но только с культурной.
 «Длинная» история Украины

нами Мери и претворения ее, прежде других чудских народцев,

в племя великорусское27.

Итак, великороссы возникли половым путем, что и отли­

чает их от украинцев. Подобные «хорошие начала» (по отзы­
ву Грушевского) исследования этногенеза великороссов, «по­
ложенные книжкой Корсакова», были лишь вариацией расово
окрашенных теорий, возникших и получивших популярность в
польской (в особенности эмигрантской) литературе. С ними в
середине XIX в. на страницах журнала «Основа» полемизировал
Николай Костомаров (впрочем, не отрицая самих предпосылок
подобных рассуждений, а только указывая на преувеличенность
выводов28). Наибольшую известность приобрели идеи Франци­
ска Духинского, человека едва ли в здравом уме, о неславянском
и «неарийском» происхождении русских и принадлежности их к
«туранскому» (монгольскому или финскому, что то же) племени.
На Духинского Грушевский постеснялся ссылаться, но, случайно
или нет, к подзаголовку одной из его книг (ср.: «Необходимость
реформ в изложении истории народов арийско-европейских и
туранских, особенно славян и московитов») апеллировал заго­
ловок его статьи 1904 года.
Главный урок критики «традиционной» схемы истории Рос­
сии таков: если великороссы возникают только в XII в. и не в
Киеве, это означает, что великорусская история оказывается

27 Корсаков, Дмитрий. Меря и Ростовское княжество. Очерки из истории

Ростово-Суздальской Руси. — Казань, 1872. — С. 60-61.
28 Ср.: «Финского элемента вошло в великорусскую народность не столько,
чтоб далее физиологически назвать великоруссов более финнами, чем сла­
вянами. [...) По всем [...] данным мы не можем назвать великоруссов, даже с
физиологической стороны, не-славянами; а о духовной и говорить нечего.
[...] Предприимчивость, склонность к практической деятельности, скудость
фантазии, удобоподвижность — вовсе не качества мордвы, черемисов, чу­
вашей и вообще тюрко-финских и всех финских племен. С этим согласится
всякий [...]» (Костомаров, Николай. Ответ на выходки газеты (краковской)
«Czas» и журнала «Revue contemporaine» // Основа. Южно-русский литера­
турно-ученый вестник. — 1861 (январь). — СПб., 1861. — С. 127,129).

37
 Глава первая

неоправданно «длинной» и должна быть существенно сокраще­

на. Киевский период следует отсоединить от нее и включить в
историю украинскую. В упомянутой статье историк предлагал
не только новую «схему» украинской, но и новую «схему» рос­
сийской истории. Последняя оказывалась не более чем поздним
ответвлением украинской.
В результате Грушевскому удалось полностью перегруппи­
ровать привычное до этого представление об истории Древней
Руси. Славянская колонизация Восточной Европы, возникно­
вение Киевского государства, его расцвет в Х 1-ХП и падение в
середине XIII века — все это были «периоды» украинской исто­
рии. После падения Киева его традиции перешли не к Владими­
ро-Суздальской Руси, а к Галицко-Волынскому государству, из
него — в Великое княжество Литовское, которое уже напрямую
соединялось с временами казацкими. Украинцы оказывались не
только непосредственными создателями блестящей эпохи Ки­
евской Руси, но и натуральными преемниками ее наследства.
Стоит, однако, отметить, что, выстраивая «периоды» по-своему,
Грушевский также оказался жертвой «традиционной схемы», а
именно Галицко-Волынской летописи.
Средневековое летописание Восточной Европы представ­
лено двумя главными ветвями традиции. Назовем их условно
«Лаврентьевская» и «Ипатьевская» (по имени важнейших ру­
кописей). Обе традиции имеют общий ствол: «Повесть времен­
ных лет», описывающую библейскую предысторию народов;
древнейшее прошлое славянских племен и их расселение в Вос­
точной Европе; происхождение княжеской династии и деяния
первых князей; крещение Руси и историю потомков Владимира
Святого и Ярослава Мудрого. «Повесть временных лет» дово­
дит свое изложение до начала XII века, то есть до современных
летописцу событий. (В некотором смысле «Повесть временных
лет» была для Руси тем же, чем для украинцев стала «История»
Грушевского, — национальной историей, снабдившей не имев­
ший дотоле собственной истории народ версией его прошлого
«с древнейших времен».) «Повесть временных лет» представ-
 «Длинная» история У краины

ляла собой «общее прошлое». С этим были согласны в различ­

ных частях Руси и потому клали ее в основание собственных
летописных традиций. Но в XII веке традиция разветвляется.
Летописцы Северо-Восточной Руси, совершенно естествен­
но, уже больше интересуются подвигами собственных князей
и происшествиями в собственных краях. Непосредственным
продолжением «Повести временных лет» в «Лаврентьевской»
традиции становится т. н. Суздальская летопись, доводящая
свое изложение до начала XIII в. и затем без видимого переры­
ва перетекающая в изложение истории Северо-Восточной Руси
послемонгольского времени. Эта традиция стала основанием
для последующей «надстройки» в виде московских летописей
XV и XVI веков. Таким образом — неустанным добавлением все
новых известий к уже существующим — ткалась непрерывная
нить рассказа российской истории, унаследованная в XVIII веке
российской историографией. Это та схема, которую Грушевский
называл «традиционной» и которую отвергал.
По-иному сложилось летописание на юге Руси. Здесь «По­
весть временных лет» была продолжена в виде т. н. Киевской
летописи, описывающей события XII века, а по ее окончании —
прибавлением к первым двум частям Галицко-Волынской ле­
тописи, подхватывающей прерванное изложение и доводящей
его до конца XIII столетия. «Ипатьевская» традиция, таким об­
разом, состоит из трех «периодов», представленных «Повестью
временных лет», Киевской летописью и Галицко-Волынской ле­
тописью.
История — это дисциплина, читающая «исторические ис­
точники». Для домонгольской Руси ими оказываются главным
(а подчас и единственным) образом летописи. Читая их и следуя
за их рассказом, историк по единственной колее («Повесть вре­
менных лет») доезжает до развилки и пересадочной станции.
Теперь от его выбора зависит, пересесть ли в поезд «Лаврентьев­
ской» традиции и отправиться далее в Москву и Петербург или
взять билет на «Ипатьевский» поезд, отправляющийся через Га-
лицко-Волынскую Русь в Литву.

39
 Глава первая

Выбор, следовательно, состоит не в том, чтобы «традицион­

ной», «династической» истории предпочесть «научную». Выбор
оказывается между событийной канвой одной летописи и дру­
гой летописи. Эпистемологически ни один из них не предпочти­
тельнее, оба традиционны. Критерий отбора — идеологический.
Грушевский, как мы уже знаем, избрал второй маршрут.
На этом пути его, впрочем, ожидало несколько препятствий.
Во-первых, ему предстояло объяснить, почему — если история
непрерывна — нужно все-таки выйти из «киевского» поезда
(«Повесть временных лет» и Киевская летопись) и пересесть в
«галицко-волынский», идущий в другом направлении. Почему
на «киевском» поезде нельзя было доехать до Литвы? Вероят­
но, есть какая-то конечная станция, где всех просят выйти из
вагонов? Во-вторых, почему — если настоящая история состо­
ит в «культурном и экономическом процессе» — нужно, тем не
менее, опираться на событийную канву Галицко-Волынской ле­
тописи, повествующей семейную сагу одной из княжеских ди­
настий?
На второй вопрос Грушевский так и не смог внятно ответить.
Ясно, что это было просто вопросом удобства: написать историю
без событий, да еще чтоб ее читали, невозможно. Но первый во­
прос Грушевский себе задавал. Ответ он сформулировал еще в
юношеской своей работе «Очерк истории Киевской земли» и с
тех пор повторял его в каждой последующей.
В современной Грушевскому российской историографии —
при всей разнице суждений о государственном развитии
Руси — было принято считать, что «конечной станцией» киев­
ской истории есть монгольское завоевание середины XIII века.
Именно здесь всех попросили из вагонов. Монголы не просто
установили новый режим собственного владычества в Восточ­
ной Европе, но несколькими военными походами физически
уничтожили сердцевину государства — Южную Русь. Стержень,
на который была нанизана сложная система политических, эко­
номических, культурных, социальных отношений, был вынут, и
вся громада рассыпалась на разного размера обломки. Судьба

40
 «Длинная» история Украины

этих осколков — Владимирского княжения, Новгорода, Галицко-

Волынской Руси, Полоцка и т. д. — была различной, большин­
ство с течением времени утратило самостоятельность, и имен­
но в различии исторических судеб просматривалось указание
на начало какой-то другой истории. (Здесь неявной аналогией
было падение Западной Римской империи и образование на ее
территории варварских королевств.)
Грушевскому необходимо было преодолеть эту пропасть и
утвердить, что послемонгольская история — не какая-то «но­
вая», но все та же, прежняя история прежнего населения, неиз­
менно проживающего на своих исконных местах с доистори­
ческих времен. Только часть истории этого народа оказалась
отражена на страницах Галицко-Волынской летописи, потому
что на западе сохранилась княжеская династия. Это не беда,
ведь подлинная история невидима для княжеских летописцев.
Монголы уничтожили князей и княжескую власть на остальной
территории народа. Но это даже к лучшему: освободившись на­
конец из-под репрессивной власти князей, народ зажил гораздо
сообразнее со своими потребностями и чаяниями — образовав
демократические «автономные» общины с выборными предво­
дителями. Не стало князей, не стало и источников. Именно от­
сутствие сведений об этих территориях в источниках (следим
за мыслью Грушевского, проделывающей здесь salto mortale) и
есть доказательством, что народ вернулся к естественной для
него организации в виде общин. Истоки этой излюбленной идеи
Грушевского столь же методологического характера («клейким
веществом» истории есть непрерывное существование народа),
сколько и идеологического свойства (Грушевский, помним, был
человеком выраженных социалистических убеждений)29. Плохо

29 Об этой идее Грушевского, ее истоках и месте в общей конструкции

украинской истории подробнее см.: Толочко, Олексій. Михайло Грушевсь-
кий та Мацей Стрийковський //Україна крізь віки. Збірник наукових праць
на пошану академіка НАН України, професора Валерія Смолія. — К., 2010. —
С. 811-822.

41
 Глава первая

ли, хорошо ли, но мост от киевской истории к послемонгольской

был переброшен.
Снабженная славянской «предысторией» и периодом Киев­
ской Руси украинская история, по мнению Грушевского, приоб­
ретала свое природное начало и нормальный континуитет. На­
циональная история по определению должна быть «длинной».
Историк вполне осознавал связь между «длинной историей» и
подъемом национального сознания. Готовя предисловие к ново­
му, уже третьему, изданию «Истории Украины-Руси» в 1913 году,
он отмечал:
Возрождается сознательность и активность общ ественности,
оживают традиции. Понимание украинской истории как еди ­
ного продолжительного и беспрерывного целого, идущ его от
начал или даже из-за начал исторической жизни сквозь все п е­
рипетии ее исторического развития до наших времен, входит
все глубже в сознание и перестает даже посторонним казать­
ся чем -то странным и еретическим, как казалось десять лет
назад, когда начинал выходить этот труд. [...] Наверное, не
пройдет еще полных десяти лет, и конструкция украинской
истории как органического целого от начала исторической
жизни русских племен до нашего времени будет казаться т а ­
ким же нормальным явлением, как десять лет назад казалось
(и сейчас кажется людям, не имевш им случая над этим заду­
маться) вклеивание украинских эпизодов в традиционную схе­
м у «государства Российского»30.

По совпадению, десять лет исполнялось именно в 1923 году,

когда Грушевский вел переговоры о возвращении на Украину,
чтобы возглавить фактически все исторические учреждения
ВУАН. Новый «киевский период» Грушевского, безусловно, спо­

30 Грушевсьшй, Михайло. Історія України-Руси. — Т. і. — С. 3-4. О непо­

средственной рецепции схемы Грушевского в украинских и внеукраин-
ских кругах см.: Sysyn, Frank Е. Introduction to the “History of Ukraine-Rus”
// Hrushevsky, Mykhailo. History of Ukraine-Rus. — Vol. 1: From Prehistory to the
Eleventh Century / Tr. Marta Skorupsky, ed. Andrzej Poppe and Frank E. Sysyn. —
Edmonton and Toronto, 1997- - P- xxxv-xxxvii.

42
 «Длинная» история Украины

собствовал тому, что люди, прежде «не имевшие случая», заду­

мались над его схемой украинской истории. Даже развенчание
и последующее осуждение Грушевского как «буржуазного» (ко­
торым он не был) и «националистического» (каковым он все же
был) историка не нарушило уже устоявшегося образа украин­
ской истории как «длинной» и «непрерывной». Все последую­
щие «Истории Украины» начинались с «древнейших времен», а
Киевскую Русь рассматривали как безусловную часть историче­
ского опыта украинцев, даже при том, что формирование самих
украинцев относили к значительно более позднему периоду.
С расстояния времени становится очевидным, что «длинная
история» стала крупнейшим вкладом Грушевского в украинскую
культуру и идеологию. Размышляя над этим, Джон Армстронг
именно Грушевскому отводил почетное место «отца украинско­
го национализма», отмечая, что
...обеспокоенность древним прошлым, longue duree, не про­
сто присутствует [в украинской мысли] всего XX века, но и
представляет собой ядро националистического аргумента.
[...] «История Украины-Руси» занимает центральное место на
моей книжной полке, поскольку представляет собой наиболее
впечатляющий памятник исчерпывающей учености XIX века.
Я соверш енно некомпетентен судить, является ли версия ки­
евской истории и ее наследия, представленная Грушевским,
более «правдивой», чем другие версии. С антропологической
точки зрения подобные вопросы теряют смысл, если только
речь не идет о конструировании мифа31.

Со схемой Грушевского, следовательно, произошла мета­

морфоза, только частично предусмотренная ее создателем.
«Увесте истину, и истина свободить вы», — поставил историк
эпиграфом к первому тому. Эпоха «позитивного знания» вери­
ла, что «истина», «правда» достигается путем научного поис-

31 Armstrong, John A. Myth and History in the Evolution of Ukrainian

Consciousness // Ukraine and Russia in their Historical Encounter. —
Edmonton, 1992. — C. 128.

43
 Глава первая

ка. «Научная история» не может быть «неистинной». Чем более

«по-научному» она устроена, тем ближе становится она к Исти­
не. Это убеждение автор «Истории Украины-Руси» разделял со
своими читателями, что и обеспечило, в конечном счете, успех.
Однако Джон Армстронг заметил:
Сколько образованных украинцев действительно прочитали
эти десять томов и внимательно сравнили их, скажем, с пяти­
томной историей России В. О. Ключевского? Как, следователь­
но, можно утверж дать, что Грушевский сыграл незам еним ую
роль в эволюции мифа украинской идентичности?32

Ответ ученый находит в предположении, что научная исто­

рия сама была частью наднационального интеллектуального
мифа девятнадцатого века, мифа о науке и научности.
С,

1 $ >;<*
Сегодня едва ли кто-либо отважится писать украинскую исто­
рию в ее «короткой» версии. «Длинный» нарратив господству­
ет в украинском историописании уже больше века и все еще
считается единственно «научным» отчетом о прошлом. Однако
предыдущие замечания подсказывают, что выбор между двумя
~| версиями истории — «короткой» или «длинной» — идеологиче­
ский, не «научный». Каковы бы ни были различия между ними,
обе версии разделяют, по существу, одни и те же эпистемоло­
гические основания. Это — конкурирующие «национальные
истории» (притом «короткая» версия даже последовательнее
национальна). Вопреки всем усилиям, прилагавшимся в тече­
ние столетия к тому, чтобы примирить и согласовать их, «корот­
кая» история Украины так и не была до конца ассимилирована
в «длинном» нарративе. Все еще широко бытует убеждение, как
) в общественном сознании, так и в академической историогра­
фии, что именно «казацкий период» снабдил украинцев уни­
кальным, не совпадающим ни с каким иным, историческим

321Ыс1ет. - Р. 1 2 9 .

44
 «Длинная» история У краины

опытом. (В отличие от, скажем, «киевского», «литовского» или

«польского» периодов, неизбежно превращающих значитель­
ные сегменты прошлого украинцев в «поле битвы» с версиями
истории смежных народов.)
Начав с «Истории Украины-Руси» Грушевского, мы факти­
чески начали «с конца» той истории, которую предстоит рас­
сказать в этой книге. Это история того, как «Киевскую Русь»
осваивала российская и украинская историческая мысль, как
постепенно этот период находил себе место в конкурирующих
версиях восточноевропейской истории.
Начать с конца полезно потому, что знание того, как все за­
вершилось, помогает понять, что так было не всегда. Что в укра­
инской исторической мысли могли быть — и действительно су­
ществовали — иные варианты решения этой проблемы. Порой
они весьма отличались от того, который, в конечном счете, за­
крепился и стал считаться единственным и верным. Временами
период Киевской Руси вообще не фигурировал среди осознан­
ного прошлого украинцев. Тем обстоятельством, что сегодня
мы находим его в каждом учебнике по украинской истории, мы
обязаны смертному человеку, а не скрижалям завета. Свое ны­
нешнее место «Киевская Русь» заняла в структуре украинской
истории довольно поздно. С тех пор «спор о киевском наследии»
кажется едва ли не главной темой для украинской историогра­
фии. Порой даже создается впечатление, что от того или иного
решения этой проблемы зависит само существование украин­
ской истории. Важно, однако, помнить, что история украинцев
возникала и утверждалась как отдельная дисциплина без опоры
на «Киевскую Русь». Длительное время она существовала и об­
ходилась без «Руси», вполне удовлетворительно решая как свои
специальные, так и традиционно навязываемые ей задания:
формирование идентичности, воспитание патриотизма, прида­
ние прошлому осмысленности.
 Глава вторая

Россия
«открывает» Украину
 Когда в феврале 1818 года в продаже появились первые экзем­
пляры «Истории государства Российского» Николая Карамзина,
молодой литератор Александр Пушкин хворал. Он прочитал все
восемь томов «в постеле с жадностью и со вниманием». Позже
он так вспоминал эффект, произведенный «Историей» на пу­
блику:
Все, даже светские женщины, бросились читать историю свое­
го отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым
открытием. Древняя Россия, казалось, была найдена Карамзи­
ным, как Америка — Коломбом. Несколько времени ни о чем
ином не говорили33.

Этот известный отклик приводят в доказательство сенсаци­

онного успеха, который Карамзин имел своей «Историей». Нас в
нем интересует чрезвычайно удачно и вряд ли случайно — хотя,
может быть, и не совсем осознанно — избранная метафора пу­
тешествия. В начале XIX века начитанный молодой человек не
сомневается, что открытие — результат путешествия. Путеше­
ственники исследуют мир, а свои открытия описывают и публи­
куют в виде литературных отчетов. Мысль об открытии почти
автоматически вызывает в воображении образ путешественни­
ка. Прикованный болезнью к постели, Пушкин читает карам-

33 Пушкин А. С. Карамзин // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в

десяти томах. - Т. VIII. - Л., 1978. - С. 40.

4 - 12-727
49
 Глава вторая

зинскую «Историю» как заметки путешественника и вместе с

автором путешествует по воображаемому пространству про­
шлого.
Связь между путешествиями и образом прошлого — это не
только следствие метафоричности мышления. Она существова­
ла в действительности, и, как мы попробуем показать, именно
путешествия во многом определили, как сформируется и в ка­
ком образе сохранится в русском сознании прошлое Украины.

>(<>;<*

Люди путешествовали всегда и открывали мир путешествуя,

хотя не всегда отправлялись в путь ради открытий. На протяже­
нии веков покинуть долину, где родился, или выйти за город­
ские стены человека заставляла не тяга узнать, что находится
за горизонтом, а соображения меркантильные или благочести­
вые. Образы средневекового европейского путника, в общем,
принадлежат к двум основным типам: купца, занятого так на­
зываемой «далекой торговлей», и пилигрима. К этим распро­
страненным следует добавить еще один, но более редкий, раз­
ряд: миссионеров. Три разряда «путешественников» становятся
и авторами первой «путевой литературы». Опыт богомольцев
отображается во многочисленных «паломниках» — описаниях
путешествий по святым местам (главным образом Святой зем­
ле) или к особенно чтимым реликвиям. Купцы (такие, как Марко
Поло34 или Афанасий Никитин) также иногда считают нужным
записывать свои впечатления от увиденного, и почти обяза­
тельно предоставляет отчет о своей миссии среди восточных
варваров какой-нибудь монах-францисканец или доминиканец
(например, знаменитый Джованни дель Плано Карпини или
Гильом де Рубрук). «Лучшие» тексты такого рода, как правило,

34 Даже если Марко Поло никогда не достиг Китая (в чем, действитель­

но, существуют сомнения, см.: Wood, Frances. Did Marco Polo Go To China? —
London, 1995), примечательно, что такое путешествие и его описание при­
писывается купцу, каковым Поло несомненно был.

50
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

содержат попутные описания стран и народов, встретившихся

на пути, тамошних обычаев, внешнего вида и обычаев людей,
кое-что из истории.
Новое время добавляют к этим привычным типам путников
еще один образ — молодого человека, как правило, аристокра­
тического происхождения, путешествующего по Европе с целью
завершения образования и воспитания. Густая сеть европейских
университетов предлагает подобным искателям образования и
нового знания все более широкие и разнообразные возможно­
сти, и все больше молодых людей отправляются в знаменитый
университет, из него — в другой, где преподает знаменитый про­
фессор, оттуда — еще в один, где культивируют новое учение,
и т. д. От второй половины XVI-XVII века дошло значительное
количество путевых дневников, «журналов», воспоминаний о
путешествиях, написанных их участниками35. Постепенно фор­
мируется целый рынок подобного рода «путевой литературы»,
она становится коммерчески привлекательным товаром, появ­
ляются издатели (подобно Ричарду Хаклуту в Англии), которые
делают такие издания своим преимущественным бизнесом.
Из этих образовательных странствований под конец XVII и в
начале XVIII века возникает убеждение, что любое заграничное
путешествие (ие обязательно только ради учебы в университе­
те) имеет образовательный смысл. Именно поездка, знакомство
с другими странами, другими культурами обогащает молодого
человека редкостным опытом, который иным путем добыть
невозможно. Приобретение такого опыта венчает собой вос­
питание джентльмена. Вырисовываются и обычные маршруты
подобных путешествий, получившие в английской литературе
с начала XVIII века особое название — the Grand Tour. Кульми­
нацией Большого тура эпоха классицизма делает Италию с ее
древностями, с ее руинами Рима, с Колизеем и Форумом, стоя
возле которых, можно прикоснуться к первоисточнику евро-

35 О европейских путешествиях XVI-XVII веков см.: Mqczak, Antoni.

Odkrywanie Europy. Podröze w czasach renesansu i baroku. - Warszawa, 1998.

4*
51
 Глава вторая

пейской культуры. Как писал в 1679 году Ричард Ласселз (ко­

торому, собственно говоря, и принадлежит термин the Grand
Tour), никто не может понять написанное Ливием или Цезарем
лучше человека, осуществившего Большой тур по Франции и
Италии. Прочитанные дома классические тексты должны быть
как бы оживлены среди аутентичного пейзажа. Еще лучше —
получить возможность читать древних в окружении настоящих
руин, и для многих путешествующих в XVIII веке именно это и
будет главной прелестью Большого тура. Путевые заметки это­
го времени заполнены сведениями о посещенных местностях,
почерпнутыми их авторами из других книг, не из собствен­
ного опыта. Описания мест, в которых действительно удалось
побывать, здесь служат только естественной рамой, в которую
помещена эрудиция, или приобретенная еще до поездки, или
накопленная в хорошей библиотеке после возвращения. Причи­
на понятна: большинство памятников античности в это время
существовало лишь в виде упоминаний в классических текстах.
Археологические раскопки еще не начинались, а знаменитые
города, храмы и места крупных сражений все еще были погре­
бены под толстым слоем земли. Путешественник мог узнать о
Риме и его топографии, не выезжая из Англии, больше, чем на
месте, и путешествие мало могло добавить к этому начально­
му знанию. Раскопки Геркуланума начались в 1738 году, руины
Помпей стали подниматься из-под земли еще через десять лет.
Впрочем, большинство искателей аутентичной античности
в XVIII веке ограничивались Италией, никогда не продвигаясь
южнее Неаполя.
Рубеж XVII и XVIII века прибавляет к числу путешествен­
ников еще одну фигуру — натуралиста, человека, который
путешествует по миру не ради спасения души, удовольствия
или пользы, не ради образования, а с целью познания при­
роды вещей.

Уже перед тем путеш ествовали учены е-гум анисты , колеся от

библиотеки к библиотеке, посещая друг друга, теперь же к кру-

52
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

ту путеш ествующ их ученых приобщаются натуралисты, заин­

тересованные миром собиратели раритетов природы, редких
растений, окаменелостей, минералов, а ещ е больше — старин­
ных надписей, монет и медалей. Коллекционирование всегда
сопровождало путешествия, однако развитие эксперименталь­
ных наук придало ем у новый смысл и измерение. Члены ан­
глийского Королевского общества, возникшего в 1660 году, во
время своих частых заседаний осматривают привезенные из­
далека объекты, проводят над ними опыты, дискутируют воз­
никающие из этого выводы для науки. Королевский М едицин­
ский коллегиум в 1668 году отправляет своего члена доктора
Эдварда Брауна в четырехлетнее путеш ествие, следствием
которого стал обширный отчет, опубликованный для коллег и
вскоре переведенный на немецкий и французский36.

После публикации в 1735 году великим Карлом Линнеем

«Системы природы» дескриптивный аппарат естественных
наук приобретает статус универсального средства познания
мира. Появляется возможность систематизировать и класси­
фицировать все немыслимое многообразие видимого мира,
а значит, распределить на группы и установить связи родства
между ними. Проблема остается только в одном — накоплении
достаточного количества эмпирических данных, научном опи­
сании растительного и животного мира, геологических форма­
ций и т. п. Линней создал собственную научную «империю», от­
правляя учеников и сотрудников в разные уголки мира — в обе
Америки, Ближний Восток, Австралию37. С тех пор фигура уче-
ного-натуралиста, путешествующего с гербариями и коллекци­
ями минералов, постоянно записывающего и зарисовывающего
что-то в свой дневник, становится настолько привычной, что
впоследствии даст пищу пародийным литературным образам
вроде жгольверновского Паганеля.

36 Ibidem. — S. 8.
37 Біленький, Сергій. Мандрувати й описувати: биті шляхи культури під
імперським оком. — Критика, 2001. — № 6. — С. 24-28.

53
 Глава вторая

Путешественники XVIII, а во многом и XIX века не просто

делают географические открытия, нанося на карту архипелаги
и моря, до того совершенно неизвестные науке. Именно в это
время европейские путешественники (а за ними, читая дневни­
ки их путешествий или воспоминания о путешествиях, и евро­
пейская публика) заново «открывают» огромные пространства
в Старом Свете. Эти территории, преимущественно лежащие к
востоку и югу от «Европы», в «философской географии» просве­
щения предстают как «найденные», только что описанные и от­
меченные на карте, хотя некоторые из них были наследниками
древних, а может, самых древних цивилизаций человечества.
«Философская география», создателями которой были столько
же действительные путешественники, сколько и «путешествен­
ники в креслах», никогда не оставлявшие уютных кабинетов, не
просто фиксирует наличие других культур, традиций, верова­
ний, языков и т. д. за пределами Запада. Она, такая география,
нагружает новооткрытые территории определенными смысла­
ми, объясняет открытое и описанное для западной мысли, или,
выражаясь более современно, «присваивает» их для Европы.
Именно путешественники, как утверждает Ларри Вулф, во мно­
гом оказались ответственными за формирование в европей­
ском воображении пространства, которое назовут «Восточной
Европой» — пространства, застрявшего между азиатским про­
шлым и европейским будущим, между варварством и цивили­
зацией38. Подобное расположение — на географической карте,
но одновременно и на шкале исторического прогресса — стало
возможным благодаря тому, что более или менее одновременно
Запад конструирует образ другого своего антипода — Ориент,
с которым будет ассоциироваться культурная отсталость, соци-

38 Wolff, Larry. Inventing Eastern Europe. The Map of Civilization on the Mind
of the Enlightenment. — Stanford, CA, 1994. (Рус. пер.: Вульф, Ларри. Изобретая
Восточную Епропу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. —
М.: Новое литературное обозрение, 2003; укр. пер.: Вулф, Ларі. Винайдення
Східної Европи. Мала цивілізації у свідомості епохи Просвітництва. — К.:
Критика, 2009.)

54
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

альная застылость, деспотизм политических режимов и т. пЛ9.

Путешественники и все более популярная в Европе «путевая ли­
тература» становятся средством, с помощью которого на Западе
распространяется и впоследствии закрепляется образ той или
иной страны.
Классическим примером здесь может служить радикальная
перемена, которую претерпела в европейском сознании Гре­
ция340. Вплоть до конца XVIII века Греция в «философской гео­
9
графии» Запада продолжает оставаться частью Леванта, ориен­
тальной страной, малоотличимой от других регионов Восточно­
го Средиземноморья, где господствовала Оттоманская Порта.
Грецию еще не воспринимают как бесспорную родину европей­
ской цивилизации, а в поисках античности предпочитают огра­
ничиваться предлагаемыми Большим туром римскими имита­
циями в Италии.
В современных греках видят или поучительный пример
того, как с течением времени и под чужеземным господством
может деградировать до полного падения некогда великий на­
род, или в лучшем случае — «благородных дикарей», чей при­
митивный образ жизни соответствует дикости окружающей
природы. Те из европейских путешественников, кто посещает
Левант, не раз с удивлением и раздражением отметят неожи­
данный эффект: народ выглядит чужеродно на фоне античных
руин и пейзажа, бывшего свидетелем взлета Афинской демо­
кратии. Эмоционально европейцы не чувствуют солидарности
с христианами, оказавшимися под властью Порты.
В 1830 году Якоб Фаллмераер публикует свою теорию о том,
что древнее эллинское население было вытеснено в результате
нашествий славян, сейчас, собственно, и составляющих этниче-

39 Said, Edward. Orientalism. — New York, 1994. (Рус. пер.: Саид, Эдвард.
Ориентализм. Западные концепции Востока. — М.: Русский мир, 2006; укр.
пер.: Саїд, Едвард. Орієнталізм/Пер. з англ. В. Шовкун. — К.: Основи, 2001.)
40 Eisner, Robert. Travelers to an Antique Land. The History and Literature of
Travel to Greece. — Ann Arbor, MI, 1993.

55
 Глава вторая

скую основу современных греков41. Те, кто сейчас живет подле

славных остатков античной цивилизации, имеют к ней такое
же, а может, и меньшее отношение, что и приезжие европей­
цы. Действительно, чем еще можно объяснить непостижимый и
вопиющий диссонанс между величием сохранившейся в руинах
истории и убожеством населения?
Наполеоновские войны 1796-1815 годов сделали невозмож­
ным Великий континентальный тур во Францию и Италию. Во­
йна заставила искать новые маршруты, а военная удача Брита­
нии принесла симпатии Блистательной Порты к британским
«туристам» (слово появляется именно в это время), впервые
открыв возможность относительно безопасных путешествий в
Грецию. С началом XIX века все большее количество европей­
цев отправляется в Грецию, которая быстро сменяет Италию в
качестве эталона аутентичной античности. Европейские путе­
шественники этого времени представляют собой довольно раз­
ношерстную толпу: аристократы в поисках свежих впечатлений
и сексуальных приключений, дипломаты на государственной
службе, ученые и художники на службе у первых двух. Практи­
чески все они считают, что стоит унести с собой на память не
только воспоминания, но и частичку знаменитого места. В этом
спорте коллекционирования, включавшем подкуп османских
чиновников, откровенный грабеж, скрытую кражу, участвуют
все: британцы, французы, немцы.
Европейцы считают, что имеют право выламывать статуи и
демонтировать барельефы: ведь именно они являются насто­
ящими потомками античной цивилизации и единственными,
кто может оценить эстетическую и историческую ценность ее
остатков. Османские власти и сами греки не проявляют интереса
к руинам, ничего не знают об античном наследии земли, на ко­
торой живут. Греция начала XIX века представляется огромным
брошенным владельцами музеем, где каждый желающий мо­
жет пополнить свою коллекцию. Искатели артефактов нанесли

411Ы<Зет. — Р. П9-
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

древним сооружениям больший урон, чем все предыдущие века

вместе взятые. Лорд Элгин, английский посланник в Констан­
тинополе, которому Британский музей обязан своей коллек­
цией скульптур из Парфенона, изначально подумывал демон­
тировать весь Эрехтейон, но удовлетворился лишь 120 тоннами
скульптур, рельефов, надписей: тоннаж британских кораблей
накладывал свои ограничения на археологический энтузиазм.
По мере накопления на Западе коллекций, новых раскопок
и издания записок путешественников Греция постепенно пре­
вращалась в Элладу, в Европе возникала мода на эллинизм, а
вслед за интеллектуальной модой люди начинали делать и по­
литические выводы. Колыбель европейской цивилизации долж­
на принадлежать к Европе, а не страдать под властью азиатской
деспотии.
Этот новый эллинизм в Англии и Франции толкал к филэллиниз-
Aiy,идеализация древних эллинов — к неутомимому желанию
освободить современных греков от турецкого ига. Молодая
дисциплина археологии сыграла в этом отношении решающую
роль, ведь она перенесла внимание ученой публики от книг к
действительным историческим местностям, где романтиче­
ская фантазия могла среди руин свободно мечтать о том, что
греческие вольности еще можно возродить42.

Существенную роль в укреплении такого убеждения сыгра­

ла и путевая литература. Именно в это время она переживает
важные изменения. Достоинствами записок путешественников
XVIII века считалось предоставить читателю как можно боль­
ше информации (пусть даже выписанной из чужих книг) о по­
сещенных местностях. Хороший автор путевых заметок, сове­
товал журнал Critical Review в 1789 году, должен ограничиваться
наблюдениями (описаниями увиденного) и размышлениями (фи­
лософскими, политическими, нравственными или эстетически­
ми) над увиденным.

42 Ibidem. — р. 135.

57
 Глава вторая

Начиная с 1790-х годов авторы путевой литературы все чаще

пишут описания прекрасной природы [...]. Они [...] все более
равнодушны к массе энциклопедической литературы , прида­
вавшей ранее целостность отчетам , иначе соверш енно скуч­
ным. Старая грань между наблюдениями и размыш лениями
начала исчезать. Путевая литература становилась все более по­
этической. Восхищ ение ландш афтом учило ценить свободные
и простые эмоции ради них сам их; восхищ ение хрупкостью
руин подталкивало к глубокому переж иванию истории, и вм е­
сте обе тенденции создавали уверенность, что Греция должна
быть освобож дена от турок43.

Образцовым путешественником для эпохи романтизма стал

лорд Байрон, чьи поездки в Грецию (1810-1811, 1815), поэзия,
ими вдохновленная, и в финале — смерть во время греческого
восстания, во многом способствовали изменению европейско­
го отношения к стране, окончательно переместив ее из Леванта
на Запад в общественном мнении, а после подыскания соответ­
ствующей (разумеется, немецкой) династии — и в политической
системе.
Романтизм внес в искусство путешествовать свою ноту. В
конце XVIII и еще больше в XIX веке — по мере того, как «ту­
ризм» становится массовым и доступным явлением, — возни­
кает «антитуристическая» установка, то есть критика такого
способа путешествия, который предусматривает передвижение
по проторенному маршруту, посещение устоявшегося набора
достопримечательностей, любование рекомендованными ви­
дами44.
Путешественник — в противовес «туристу» — должен искать
не изведанные толпой пространства, его путевой опыт должен
быть небанальным, редким, а в идеале — уникальным. Роман­
тизм настаивает на индивидуальности переживаний и эмоций.

43 Ibidem. — P. 82.
44 См.: Біленький, Сергій. Мандрувати й описувати: биті шляхи культури
під імперським оком...

58
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

Лучше отправиться туда, куда никому не придет в голову, и тог­

да, когда мало кто отважится на путешествие.
Когда Байрон отправлялся в первое греческое путешествие,
это было против правил. Вскоре его товарищ по той экспедиции
Джон Кам Хобхаус посетует:
Еще несколько лет назад поездка в Афины считалась делом не­
легким, полным трудностей и опасностей. Во времена, когда
любой состоятельный молодой человек во Франции или А н ­
глии думал, будто неотъемлемой частью его воспитания явля­
ется осм отреть памятники древнего искусства в Италии, толь­
ко горстка отчаянных ученых или художников решались ока­
заться среди варваров, чтобы полюбоваться руинами Греции.
Но те страхи, которые только человек, там побывавший, может
оценить по достоинству, наконец, кажется, рассеялись. Аттика
в наше время кишит посетителями, и даже несколько наших
милых соотечественниц уже поднялисьна камни Акрополя. [...]
Еще несколько лет, и Пирей сможет похвастаться всеми удоб­
ствами настоящего курорта45.

Почти все эти путешественники ведут путевые дневники, и,

как отмечает Роберт Айзнер, создается впечатление, что все они
были изданы.
Неизвестный журналист английского Eclectic Review ирони­
зировал в 1824 году над изменениями, происшедшими с тех пор,
когда для джентльмена европейский тур был пес plus ultra. Се­
годня тот, кто не видел Нила или не путешествовал на верблюде
через Сирийскую пустыню, не имеет права утверждать, будто
видел мир46.
Хорошо, если удается совершить путешествие, связанное с
трудностями и опасностями. Впрочем, индивидуальные пере­
живания — вот что важно прежде всего, и в этом смысле для
путешественника начала XIX века сам маршрут становится ме­
нее важен, чем способность увидеть что-то редкое, испытать

45 Eisner, Robert. Travelers to an Antique Land. — P. 90.

46 Ibidem.

59
 Глава вторая

уникальные эмоции, отметить то, что тысячи путешественни­

ков перед тобой не заметили.
Восточную Европу в это время рассматривают как марш­
рут для небанальных путешествий, действительно тяжелых или
только описанных так согласно конвенции жанра. В течение
XVIII века Россия воспринимается на западе континента как
«новая» страна — чистый лист, поле для философского экспери­
ментирования47, немало путешественников спешат «открыть»
этот недавний приросток европейской цивилизации. Но, в от­
личие от Балкан под оттоманским правлением, пространства,
которое может быть лишь пассивным объектом внимания ев­
ропейского путешественника48, ситуация с Россией несколько
сложнее. Россия может быть населена полуварварскими наро­
дами без истории или с историей, не стоящей упоминания —
убеждение, которое европеизированные российские элиты раз­
деляют с западными наблюдателями, — но она одновременно
и европейское государство, осознающее свое новое положение
и миссию, налагаемую этим положением. Для просвещенной
монархии приращивать знания о подвластных территориях и
народах — дело чести. Для «полицейского государства», орга­
низованного на правильных и разумных началах, это — дело
долга. Россия, следовательно, способна самостоятельно иссле­
довать и описывать собственные территории. Ощущение того,
что в России все время происходят географические открытия,
поддерживалось не только снаряженными правительством в
Сибирь или на Дальний Восток экспедициями. Россия посто­
янно «открывала» «новые территории» в самой Европе путем
территориальных захватов в XVIII веке, с каждой новой войной
увеличивающих «Европу» за счет «Ориента». В результате рус­
ско-турецких войн огромные земли вдоль северного побережья
Черного моря, а также на Северном Кавказе были отторгнуты

47 Malta, Martin. Russia under the Western Eye. From the Bronze Horseman to
Lenin Mausoleum. — Cambridge, MA, 1998.
48 Todorova, Maria. Imagining Balkans. — New York, 1997.

60
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

от Порты и ее сателлитов и присоединены к империи. Все, что

предстает из азиатской мглы свету европейского взгляда, име­
ет статус «нового», его надо соответствующим образом описать,
картографировать, найти ему настоящую историю.
Как всегда в России, инициатива принадлежала государствен­
ному аппарату, который становится спонсором исследователь­
ских экспедиций. Первыми «путешественниками» оказываются
армейские офицеры и инженеры. Они прокладывают маршру­
ты и дороги, составляют карты, проводят переписи населения и
даже — как в случае со знаменитым Тмутараканским камнем —
при случае играют роль антиквариев и археологов. За ними сле­
дуют государственные чиновники, которые — по официальному
поручению или по собственной инициативе — составляют «ста­
тистические описи» наместничеств, провинций, губерний.
Партикулярные люди присоединяются к этому движению
достаточно поздно, лишь в самом конце XVIII века. Россияне за­
имствуют уже в готовом виде и сам институт путешествования, и
литературный жанр «путевых заметок», со всеми конвенциями
и условностями и того, и другого. Зато практически первые опу­
бликованные в XVIII веке «записки путешественников» стано­
вятся заметным явлением как в литературе, так и в обществен­
ном сознании. Дебют жанра не назовешь удачным. В 1790 году
чиновник Александр Радищев издает «Путешествие из Петер­
бурга в Москву», стилизованный под заметки путешественни­
ка политический памфлет. Автора арестовывают и отправляют
в ссылку. Следующая попытка была более удачной. Литератор
Николай Карамзин, вернувшийся из зарубежной поездки через
месяц после ареста Радищева, публикует свои впечатления под
заглавием «Письма русского путешественника», книгу, от кото­
рой порой отсчитывают рождение новой русской прозы.

**$
Какое отношение европейская мода на путешествия имеет к
украинской истории, а также к проблеме соотношения россий­
ской и украинской историй? В позднейшей идеологии украин-

61
 Глава вторая

ства закрепилось (так крепко, что сейчас воспринимается как

почти аксиоматическое) убеждение, будто русские — россий­
ская наука, общественное мнение, официальные власти — всег­
да считали украинскую («южнорусскую») историю интеграль­
ной частью своей собственной, а потому и украинцев («мало­
россов») — составной частью «общерусской» народности. Такое
убеждение, действительно очевидное в текстах середины и
второй половины XIX века, Зенон Когут называет «парадигмой
единства»49. Суть ее, говоря кратко, состоит в том, что истории
обоих народов не рассматриваются как два отдельных типа
исторического опыта, они непременно должны стоять в одном
историческом потоке. Эта парадигма апеллирует к общему на­
чалу истории во времена Киевской Руси, а также к общей судьбе
в новейшие времена, от середины XVII века. Промежуток между
этими двумя эпохами воспринимается в рамках такой парадиг­
мы как неестественное расторжение единой в сущности исто­
рии в результате совершенно внешних относительно нее при­
чин. Если бы история была сугубо «народной», то есть если бы ее
формировали исключительно органические начала «народной
жизни», а в протекание не вмешивались элементы чужие («мон­
гольское нашествие», «литовско-польское господство» и т. д.),
эта история никогда бы и не разветвлялась на два рукава. Такое
впечатление образованная публика Российской империи могла
почерпнуть, например, из популярного и очень влиятельного в
свое время «Курса русской истории» Василия Ключевского.
Сегодня, благодаря тому, что историографический взгляд
фиксируется именно на подобных знаменитых нарративах вто­
рой половины XIX века, может казаться, что «парадигма един­
ства» в русской мысли существовала всегда. На самом деле это не
так. Был (правда, довольно краткий) промежуток времени, ког­
да «окно возможностей» для украинской истории все еще оста­

49 Kohut, Zenon. Origins of the Unity Paradigm: Ukraine and the Construc­
tion of Russian National History (1620-1860) // Eighteenth-Century Studies. —
2001 (Fall). — Vol. 35, no. 1. — P. 70-76.

62
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

валось открытым. Это время — конец XVIII и первые десятиле­

тия XIX века, когда российская мысль еще не считала «Украину»
неотъемлемой частью своей идентичности, а украинскую исто­
рию — подразделением великой российской истории. То было
время, когда несколько вариантов сосуществования двух версий
истории казались возможными, когда и русские, и украинцы
могли рассказывать версии собственного прошлого, которые не
пересекались и не конфликтовали.
Благодаря разделу Польши, русско-турецким и русско-швед­
ским войнам европейские владения империи на начало XIX века
стремительно меняют свои очертания. Россия поглощает терри­
тории и народы с чрезвычайно разнообразным культурным и
историческим опытом: от «западных» шведов Финляндии до
«азиатских» обломков ногайских и татарских орд Причерномо­
рья. Между этими полюсами располагаются более «мягкие» пе­
реходные зоны: в русское подданство попадают русины-униа­
ты, польская и полонизированная шляхта, еврейское население
бывшей Речи Посполитой. Стремительность, с которой проис­
ходят эти изменения, опережает способность мысли совладать
с этнической, религиозной, культурной, языковой пестротой
нового населения, его специфическими правовыми традици­
ями, остатками государственных институтов, традиционной
классовой и имущественной структурой. Новые земли входят в
состав империи с разными статусами и на разных основаниях,
долго еще сохраняя свою индивидуальность. Похоже, некоторое
время имперские власти и не стремятся (за некоторыми исклю­
чениями) во что бы то ни стало унифицировать способы управ­
ления новозавоеванными территориями и их народами и от­
ношения к ним. Эксперименты продолжаются до самого конца
XVIII века. По крайней мере очевидно, что идея разнообразия
сама по себе не противоречит идее империи и кажется властям
вполне приемлемой50.

50 См. подробнее: Каппелер, Андреас. Россия — многонациональная им­

перия. Возникновение. История. Распад / Пер. с нем. — М., 2000. Укр. пер.:

65
 Глава вторая

Новоприсоединенные народы входят в состав империи с

собственными версиями своей истории. В глазах империи леги­
тимность этих нарративов довольно различна. За некоторыми
из них стоит давняя традиция, и в этом случае совершенно ясно,
что попыток ассимиляции такого исторического опыта, нетож­
дественного русскому, не стоит даже предпринимать. Другие —
как, например, историю Северного Причерноморья — кажется
целесообразным и возможным переписать, стирая с них следы
ориентального прошлого и извлекая из забвения или создавая
заново «европейское» (античное) прошлое края. Ясно, что сте­
пень уважения к локальным историческим традициям зависит
от дистанции — культурной, цивилизационной, которую «центр»
испытывает к своим провинциям. Чем более «европейский» тип
истории, тем большее уважение он вызывает. Важным, однако,
является сам принцип толерантности по отношению к локаль­
ным нарративам и возможности сосуществования в едином го­
сударственном организме территорий со своими собственными
способами объяснения прошлого.
Одним словом, «историческое пространство» Российской
империи рубежа Х\ЧН-Х1Х веков еще находится в стадии фор­
мирования. Оно не упорядочено согласно какому-нибудь еди­
ному принципу. Украина в «воображаемой географии» России
обладает довольно двусмысленным статусом. «Малороссию»
не назовешь «новым» достоянием. Эта территория принадле­
жит России с середины XVII века. Впрочем, до второй половины
XVIII века Малороссия сохраняет квазигосударственное поло­
жение в имперской структуре, а также специфический социаль­
ный строй. Ликвидация реликтовых институтов автономии Ма­
лороссии — гетманата (1764), Запорожской Сечи (1775), полково­
го административного устройства (1782) — почти совпадает по
времени с ликвидацией других государственных образований
Восточной Европы — Крымского ханства и Речи Посполитой.

Каппелер, Андресіс. Росія як поліетнічна імперія: виникнення, історія, роз­

пад. - Львів: Вид-во УКУ, 2005. - 360 с.

64
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

Граница между собственно Россией и Малороссией разрушает­

ся более или менее тогда же, когда исчезают границы Польши
и Крыма, отодвигаются границы Порты. Окончательное адми­
нистративное упорядочение Левобережной Украины (органи­
зация губерниального правления) происходит параллельно с
переустройством на русский манер бывших территорий Крым­
ского ханства и Речи Посполитой. Следовательно, Малороссия
во мнении современников, а еще больше — в сознании следу­
ющего поколения вольно или невольно уподобляется этим но­
вым, во многом незнакомым странам, отношение к которым, их
народам и их историям еще только предстоит выработать.
Конечно, знакомство с Малороссией значительно ближе,
чем, скажем, с Волынью (и вообще бывшими землями Польши
на правом берегу Днепра). Но его не стоит переоценивать. Это
знакомство армейских офицеров и немногочисленных чинов­
ников, а не интеллектуалов, которые, собственно, формируют
«воображаемую картографию». О Малороссии, как вскоре при­
дется выяснить первым же путешественникам из России, знают
немногие и очень поверхностно. Знают, что малороссы — на­
род православный, знают, что они потомки казаков. Знают, что
история малороссов связана с давними и недавними войнами.
Знают, что «натуральные» враги малороссов — татары и поляки.
Но, например, в каком отношении стоят малороссы левого бе­
рега Днепра к православным, живущим «в бывшей Польше» (то
есть на правом берегу), — не вполне понятно. Может ли некато­
лическое население бывшей Речи Посполитой иметь историю,
отдельную от «польской»? Имеет ли эта история что-то общее с
малороссийской? Подобного рода вопросы еще даже не начина­
ют задавать. Словом, очертания того, что впоследствии станет
«Украиной», еще неясно угадываются. «Украина» существует
только в одной ипостаси — левобережной Малороссии. Эта не­
большая территория двух губерний единственная имеет отчет­
ливую историческую физиономию.
Задачей всего XIX века станет распространить этот образ
«Малороссии» на гораздо большую территорию, «малорусифи-

5 - 12-727
65
 Глава вторая

цировать» бывшую Речь Посполитую и Оттоманскую Порту,

создав таким образом пространство, которое сегодня называ­
ют Украиной. Его еще только предстояло «вообразить» из раз­
нородных элементов: «казацкой» Малороссии, «запорожской»
и «татарской» Новороссии, «польских» Волыни и Подолья, ав­
стрийской Галиции. На рубеже ХУШ -Х 1Х веков мало кому при­
шло бы в голову, что все эти разнородные регионы имеют об­
щую историю и заселены одним народом. Напротив, по все сто­
роны «культурных границ» считают, что на этом пространстве
произошли (и продолжают происходить) разные истории.
Решающее значение в том, что «Украина» все же возник­
нет — сначала в «воображаемой географии» интеллектуалов, а
впоследствии и на географической карте — будут иметь путе­
шествия по Украине. В свое время Бенедикт Андерсон предло­
жил антропологическое понимание процесса формирования
современных наций. Подобные коллективы людей, утверждал
ученый, не существуют извечно и не могут быть «найдены» в
готовом виде. Прежде чем стать реальностью, нации должны
быть «созданы» в воображении. Процесс «воображения» на­
ций, впрочем, не сводится лишь к кабинетному мечтанию не­
скольких теоретиков. Образ нации складывается постепенно в
процессе непосредственного человеческого опыта. Такой опыт
возникает как следствие серий однотипных и повторяющих­
ся поездок, которые Андерсон называет «паломничествами».
«Паломничества» могут принимать разнообразные формы: это
и «образовательные паломничества», когда молодые люди из
провинции отправляются «в центр», чтобы получить образова­
ние; «административные паломничества», когда, получив обра­
зование, те же люди отправляются из центра к «периферии», а
по ходу успешной карьеры вновь перемещаются к «центру»; это,
впрочем, и паломничества в строгом смысле, когда культ мест­
ного святого или особо чтимые реликвии приводят в движение
толпы верующих. Участники «паломничеств» выносят из сво­
его собственного опыта впечатление определенным образом
очерченного пространства — его «центра», его «периферии»,

66
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

его «протяжности», с которым начинают идентифицировать

себя51. Такое пространство начинает представляться в виде не­
кой целостности, а люди внутри очерченного круга — единым
народом.
Историографию, как правило, склонны воспринимать ста­
тично — как сумму опубликованных книг. С библиографической
точки зрения этого, возможно, и достаточно. Научные идеи ми­
грируют из труда в труд. Но каким образом исторические идеи
покидают страницы книг и «выходят в люди»? Почему одни из
них пользуются успехом, а другие забываются еще прежде, чем
тираж книги распродан? Каким образом происходит селекция
научных идей в массовом сознании? Для объяснения того, как
идеи, высказанные в книгах или статьях, становятся частью глу­
бокого убеждения чрезвычайно большого круга людей, одного
только перечня названий в хронологическом порядке публика­
ции явно недостаточно. Формирование исторического созна­
ния не может сводиться лишь к констатации, что та или иная
мысль была опубликована. Тиражи книг в конце XVIII — начале
XIX века скудны. Их пишут единичные чудаки, а читают лишь
немногочисленные поклонники старины. А между тем общий
образ истории разделяют люди, которые могли этих книг ни­
когда в глаза не видеть. Более того, как существует и передает­
ся история во времена, когда не пишут или не издают больших
исторических нарративов? Историческое сознание является
суммой общих представлений о прошлом края, часто неточ­
ных или ошибочных, часто туманных. Оно является делом не
столько знания, сколько убеждения. Объяснить формирование
определенного образа истории, разделяемого немалым числом
ничем не связанных между собой людей, только публикацией и
чтением научных трактатов явно невозможно.
Историография должна быть снабжена антропологическим
измерением. Представление о прошлом определенной терри­
тории возникает, формируется и закрепляется в процессе не-

51 Anderson, Benedict. Imagined Communities... — P. 53-58.

5* 67
 Глава вторая

посредственного человеческого опыта, чего-то вроде «палом­

ничеств» Андерсона. Путешествия позволяют пережить про­
странство как целостность, почувствовать его протяжность.
Контакты с местным населением формируют представление
о народе, населяющем его, и одновременно создают стереоти­
пы восприятия этого народа. Посещения памятников старины
возбуждают историческое воображение, позволяя нарисовать
в уме прошлое территории, охватить его в нескольких оче­
видных образах. Связь между тем, что и как увидит путеше­
ственник, с научной литературой неоднозначна. Прилежный
путешественник подготовится к поездке: прочтет одну-две
рекомендованные книги и, посещая действительные истори­
ческие места, будет «узнавать» в них вычитанный из книг об­
раз. С другой стороны, кабинетный ученый может опираться
на заметки путешественников, глядя на историю их глазами:
ведь это очевидцы, которые действительно были и сами виде­
ли. В путешествиях, следовательно, реализуется сложная игра
между воображаемым и действительным, между заранее из­
вестным и приобретенным опытом, между стереотипами и
реальностями, между литературными конвенциями изобра­
жения и реализмом наблюдения. Путешествия, что немало­
важно, подобны паломничествам: их осуществляют регулярно,
для них вырисовываются однотипные маршруты. Идя след в
след, путешественники рассматривают одни и те же руины, уз­
нают одни и те же достопримечательности, любуются одними
и теми же пейзажами. В таком многократно повторяющемся
опыте закрепляются общие сведения о стране, ее населении,
ее истории. Возникает суммарный образ, даже убеждение, что
представляет собой край и что отличает его от соседних про­
странств.
То, в каком образе предстанет история Украины, во многом
было обусловлено именно российскими путешественниками в
Малороссию и шире — на «Юг» империи. Более того, развитие
российско-украинского диалога в историографии будет обу­
словлено двумя открытиями, сделанными на территории Укра-

68
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

ины российскими путешественниками начала XIX века. Назо­

вем их условно «открытием Малороссии» и «открытием киево­
русских руин».
Путешествия на Юг довольно быстро приведут к открытию
особого народа, который населяет Малороссию. Этот народ — и с
этим будут соглашаться все без исключения путешественники —
имеет свою характерную «народную» физиономию. Малороссы,
как выяснится, практически всем отличаются от великороссов:
языком, видом, песнями, обычаями, национальным характе­
ром, обликом их деревень и местечек. Преимущественно этот
народ будет вызывать симпатию у путников, но даже те, чье ухо
будет неприятно поражено азиатским варварством их песен,
не смогут отрицать очевидный факт: малороссы представля­
ют собой совершенно отдельный народ. Они, как вновь и вновь
будут отмечать путники, являются казачьим «племенем», их
прошлое — в казацких войнах против татар и турок, а важней­
шее событие их истории — войны за православную веру против
Польши. Для нас интересно, что поначалу не заметно попыток
согласовать православие и славянскость малороссов с идеей не­
кой более широкой «русской» народности, так же, как не замет­
но и попыток найти для малороссов историю, более глубокую,
чем недавние казацкие войны.
Впрочем, среди российских путешественников — и чем даль­
ше в XIX век, тем более — оказываются те, что отправляются на
Юг с ясно определенной целью: найти и увидеть источники соб­
ственной истории и прикоснуться к ним. Таковыми — это знают
еще до карамзинской «Истории» — являются времена Киевской
Руси. В Петербурге и Москве не сомневаются, что на этих зем­
лях — в Киеве, Чернигове, Переяславе — зародилась российская
история. Именно с Югом связаны ее лучшие страницы: отсюда
киевские князья ходили на Константинополь, здесь было при­
нято христианство, здесь шла героическая борьба с половцами,
здесь — как знают с 1800 года — был создан высший образец рус­
ской поэзии — «Слово о полку Игореве». Без этих территорий и
их истории для России остается, собственно, не так много: ко-

69
 Глава вторая

роткий взлет Владимиро-Суздальской Руси и бесконечная мгла

татарского рабства.
Отправившись за истоками собственной истории, такие пу­
тешественники попутно совершают свое собственное «открытие
малороссов». Для них оно, однако, становится неприятной не­
ожиданностью и серьезной проблемой. Пространство Киевской
Руси — это пространство идеальное, эпическое. В нем могут су­
ществовать благородные руины, древние святыни или даже при­
зраки величественной истории, но нет места малороссам, ка­
зацкому народу. Пространство реальное между тем оказывается
занятым малороссами, и в нем не остается места для великорус­
ской истории. Более того, путешественники, которые ищут види­
мые и очевидные остатки киевских времен, разочаровываются:
в Малороссии практически ничего не напоминает о ее велико­
княжеском прошлом. Тем не менее к услугам путешественни­
ков есть несколько устоявшихся техник: литературных приемов,
которые позволяют описывать пейзаж так, будто он и является
памятником истории; научных средств, как, например, составле­
ние «исторических карт», виртуально воспроизводящих давнюю
историю; новых дисциплин, как археология, которая добывает из
земли остатки прошлого. Все эти средства будут использоваться,
чтобы оживить древнерусское прошлое Юга. Из-под Малороссии
постепенно начала подниматься на поверхность Киевская Русь.
Совмещение на одной территории двух очень разных типов
истории оказывается для российских путешественников неожи­
данным оптическим эффектом, во многом похожим на впечат­
ление, с которым покидали Грецию европейские путешествен­
ники: застывшая в руинах история и народ, живущий вокруг
них, не имеют между собой ничего общего.
Лишь постепенно, по мере «объездов» Юга и «узнавания» все
большего количества черт собственного прошлого, возникает
поначалу смутное, но дальше все более и более уверенное ощу­
щение, что народность, живущая в местах, с которыми россияне
связывают начало своей истории, государственности, культуры,
духовности и т. д., народность, которая в буквальном смысле

70
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

«владеет» крупнейшими святынями россиян, должна иметь не­

что общее с великороссами. Такое родство не могло возникнуть
в новейшие времена, когда малороссы жили под иностранным
господством, а следовательно, должно уходить корнями в более
древние — киево-русские времена. Россияне вообразят «южно-
русский» народ — православный, славянский. Происхождение
из киевских времен позволит «малороссам» покинуть свою ко­
лыбель — историческую Гетмашцину-Малороссию, к которой
они ранее были привязаны казацким происхождением. Образ,
сформированный изначально исключительно для жителей Ле­
вобережья, будет распространен на все Приднепровье, впо­
следствии — Правобережье и будет мигрировать дальше на за­
пад, Волынь, Подолье, Галицию. Все славяне присоединенных
в разное время от Польши территорий, а также некоторые еще
не присоединенные, относятся к «южнорусскому племени». Ос­
нованием для такой группировки была карта Киевской Руси, из
которой каждый мог убедиться, что славянское население от
Холма и Львова до Новгорода-Северского принадлежало неког­
да Киевской Руси. Этот «южнорусский» народ, возникающий в
российской мысли, задаст «естественные» рамки и создаст воз­
можность представить его как «украинский народ». Парадигма
единства, следовательно, вырастает постепенно и в совместной
работе россиян и украинцев.

$*
Разные люди путешествовали по Малороссии на рубеже веков.
Кто-то из них был примечательной личностью своего времени,
имена других только и знают, что благодаря опубликованным
«Путешествиям»52. Одни (как князь Петр Шаликов — «Путеше-

52 Общий обзор путевой литературы в России см.: Schoenle, Andreas.

Authenticity and Fiction in the Russian Literary Journey, 1790-1840. —
Cambridge, MA, and London, 2000. Обзор содержания некоторых путевых
записок о Малороссии см.: Синицкий, Леонтий. Малороссия по рассказам
путешественников конца прошлого и начала нынешнего столетия // Киев­
ская старина. — 1892. — № 2. — С. 226-259.
 Глава вторая

ствие в Малороссию», 1803, «Другое путешествие в Малорос­

сию», 1804; Владимир Измайлов — «Сентиментальное путевю-
ствие в южную Россию», 1800, 1802; князь Иван Долгоруков —
«Славны бубны за горами, или Путешествие мое кое-куда», 1810,
и «Путешествие в Киев», 1817; Алексей Лёвшин — «Письма из
Малороссии», около 1816 года) путешествуют, чтобы специально
посмотреть Малороссию. Другие (как Павел Сумароков — «Пу­
тешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году», 1800; «До­
суги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду», 1803;
Дмитрий Бантыш-Каменский — «Путешествие в Молдавию, Ва­
лахию и Сербию», 1810; Андрей Глаголев — «Записки русского
путешественника», 1823) лишь проезжают ее по пути к главной
цели своих путешествий. В основном авторы «Путешествий» со-
вершают их без определенной цели, просто чтобы увидеть мир.
Попадаются среди них и люди ученые: академик Василий Зуев,
например, специально исследует природные и хозяйственные
условия страны («Путешественные записки Василья Зуева по
пути из Санкт Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 годах»); врач
Отто фон Гун, посещая Малороссию вместе с Алексеем Ки­
рилловичем Разумовским, обустраивает больницы и аптеки в
графских поместьях («Поверхностные замечания по дороге от
Москвы до Малороссии», 1806); Александр Ермолаев в 1810 году
осуществляет археологическую экспедицию в Тавриду и Тамань
(куда так и не попадет).
Судя по количеству опубликованных книг, а также по тому,
что большинство путешественников не были обременены ни­
какими официальными поручениями, путешествия в Малорос­
сию становятся определенной модой в северных столицах. Даже
понятно почему: в Европе продолжаются войны, российский
юг становится суррогатным заменителем юга европейского.
На Украину путешествуют так, как британцы путешествова­
ли бы в Италию. «Путешествие в Малороссию» является своего
рода аналогом английского Большого континентального тура.
Не зря Малороссия предстает на страницах записок «российской
Италией», и этот топос окажется не только чрезвычайно про-

72
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

дуктивным, но и удивительно живучим в литературе XIX века.

Аналогия еще до поездки устанавливает «горизонт ожиданий»:
отправляясь на юг, путешественник рассчитывает найти исто­
ки собственной истории, которая когда-то давно происходила
на этих землях, но уже покинула южный край и переместилась
на север, оставив после себя только живописные руины среди
живописного пейзажа. О древности путешественник (он прочел
нужные книги еще до поездки) знает больше, чем туземцы, ко­
торым он оставляет беззаботную жизнь среди благодатной при­
роды.
«Итальянская мода» подпитывалась представлениями об
Италии как «классической» стране, источнике культуры, где
должны были ожить заученные на школьной скамье тексты и об­
разы античных авторов. Италия воспринималась одновременно
как «старая» и «новая» страна. Эпоха классицизма способна была
видеть в Италии только ее античное наследие, считая итальян­
скую современность не стоящей внимания. Следовательно, Ита­
лии в философской географии эпохи было отведено место благо­
датного, но застывшего где-то в прошлом «Юга»53. Популярные
в XVIII и XIX веках идеи о влиянии климата на природу челове­
ка и общества утверждали, что северные народы — преодолева­
ющие суровость окружающей среды — деятельны и энергичны,
южные — расслабленно живущие в согласии с благосклонной
природой — податливы и пассивны, по-детски беззаботны, но
приветливы и милы. Дневники путешественников изображают
неподвижный «Юг», где история остановилась века назад, по
контрасту с динамичным «Севером», где она происходит сейчас.
Историки литературы прочитывают за этим распределение при­
сущих времени гендерных ролей: активного маскулинного на­
чала, противопоставленного пассивной женственности. Согласно
литературным конвенциям XIX века, Италия как стереотипная
женственность была центром всего отсталого, а также эмоций
и суеверия (смесь чрезмерной религиозности с язычеством), ей

53 См.: Біленький, Сергій. Мандрувати й описувати...

73
 Глава вторая

сочувствовали. Осваивая свои маршруты, европейские путеше­

ственники распространят такой образ «Юга» на Грецию.
В Украине российская публика нашла то, что европейские
путешественники находили на «Юге» и «Востоке», — образ свое­
го начала и своего антипода. Запад конструировал собственную
идентичность, отталкиваясь от воображаемого «другого». Рос­
сия находилась в сложном положении: она представляла себя
частью западной цивилизации, но в то же время служила для
Запада образом того, чем запад не является. Для послепетров­
ской России таким «другим» была ее история. История начина­
лась на Юге. Малороссия, таким образом, становилась страной,
где россиянин, наблюдая туземцев, мог наконец ощутить свою
причастность к западному миру.
Так, Павел Сумароков (племянник знаменитого писателя51),
приближаясь к Украине, предвкушал в окрестностях Курска
встречу с ней:
Как приятно сидеть одному в дорм езе и при спокойствии душ и
дать свободу своим мыслям! Какие являются тогда воображ е­
ния! Какая в них несвязность! Какая нелепость! Где я не был и
чего не видал в продолжение полутора часа времени? Я п р оха­
живался посреди опустевш его Рима, рассматривал погребенный
Геркуланум, стоял над самою бездною дымящейся Везувии [...]5
55.
4

54 Другой герой нашей книги, Филипп Вигель, близко знавший Павла Су­
марокова, отзывался о нем и его произведениях нелестно:
Непомерная спесь г. Сумарокова превосходила всякое описание. [...]
Он один видел в себе государственного человека и литературного
гения; никто даже в шутку его в том не уверял. Вероятно, у него был
двойник, и их взаимное удивление, обожание утешало его в мнимой
несправедливости людей. Нельзя думать, чтобы творения его дошли до
потомства; библиоманам было бы однако же не худо их сохранять: они
могут служить образцами дурного слога, дурного вкуса, наглости, само­
хвальства и самой грубой неблагопристойности. Стараясь спасти их от
забвения [...], спешу назвать известнейшие: «Досуги крымского судьи»,
«Прогулка заграницу» (...]. (Записки Ф. Ф. Вигеля. — 1891. — Ч. 1. — С. 133).
55 Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду Павла Су­
марокова. — СПб., 1803. — Ч. 1. — С. 33-34.

74
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

Кажется, именно этим можно было бы объяснить «малорос­

сийскую моду», так внезапно возникшую среди образованной
российской публики в первое десятилетие XIX века. Малороссия
была и древней, и новой страной. Она находилась одновременно
и в Европе, и в Ориенте, и выбор культурного контекста зависел от
направления маршрута. Некоторые из путешественников направ­
лялись в Крым, Таврию или Одессу. Для них изменение ландшафт­
ных зон представало как последовательность исторических типов:
бывшая Гетманщина незаметно переходила в степь недавней за­
порожской вольницы, а та без видимых барьеров перетекала в
азиатские степи, где всего лишь поколение назад кочевали ногай­
цы и крымские орды. Путешествие с севера на юг создавало образ
Малороссии как продолжения ориентального степного мира. Те из
путешественников, кто крепче держал в голове финальную цель
своего путешествия — античную Таврию, Причерноморье класси­
ческих времен, — невольно связывали современную Малороссию
с образами греческой и римской истории. Для тех, кто двигался с
востока на запад, Малороссия представала как осколок истории
Речи Посполитой. Здесь переходной зоной служил Киев, город,
исторически принадлежавший к Левобережью, но расположен­
ный на правом берегу Днепра, и центр правобережной губернии,
открывавшей непосредственный доступ к бывшим провинциям
Польши. В зависимости от маршрута отмечаются те или иные при­
меты — латинская ученость Могилянской академии или, напри­
мер, азиатский образ жизни запорожских казаков.
Нужно отметить и еще одно чрезвычайной важности на­
блюдение, которое делают путешественники. Все они — жите­
ли европеизированных столиц империи или, во всяком случае,
больших городов. Контраст между привычным окружением и
степями Украины, через которые доводится проезжать, осмыс­
ливается как путешествие из цивилизации в прошлое. Как от­
метил Андрей Глаголев:

Перейти из столицы в степь значит перенестись из круга на­

стоящей образованности ко временам первобытного состоя-

75
 Глава вторая

ния человека и п р и р о д ы . Целые веки усилий ум а изобретатель­

ного, целые п е р и о д ы переворотов политических и, так сказать,
целые поколения р о д а человеческого, в последовательном и
продолжительном и х порядке, отделяют первое место от по­
следнего, как два п р оти воп ол ож н ы х полю са56.

Это ощущение б у д е т присутствовать, так или иначе, у всех

наших авторов, вы зы вая в уме образы древних народов, все еще
невидимо присутствующих рядом, и формируя соответствую­
щие стереотипы восприятия Украины.
Записки путешественников — особый жанр. Короткие ци­
таты или даже пространные выдержки из этих книг не могут
передать эффект убедительности, который они производили на
читателей. Такие зам етки или дневники надо читать целиком.
Ведь само повествование имитирует медленное странствование
по территории и воспроизводит эмоциональные состояния, не­
ожиданные мысли, ассоциации и т. п. чувства от посещения дей­
ствительных исторических местностей. От того, кто читает за­
писки путешественников, ожидается сопереживание, совмест­
ное посещение территорий. Общее впечатление складывается
постепенно по мере Прочтения дневника. Образ страны, следо­
вательно, становится также убеждением читателя, который про­
делал весь путь в м е сте с автором и его глазами увидел дороги,
города, реки, степи. О п ы т путешественника становится опытом
читателя. Убедительными оказываются не просто отдельные
утверждения, а все путеш ествие.
Одно из первых «путешествий» в Малороссию, изданное
князем Петром 10ал1п<овым в 1803 году57, практически не содер­
жит сведений о т е р р ц ХОрИИ1 познакомиться с которой отпра­
вился автор (он со ветует не ждать от него «ни статистических,
ни географических Описаний» и не обманывает читателя). Это

56 Записки русского путеш ественника А. Глаголева с 1823 по 1827 год.

Часть 1: Россия, Австрия. — СПб., 1837. — С. 50.
57 Путешествие в Малор1ОССИЮ) издаШ|0е п. Шаликовым. — М., 1803.

76
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

п о ч ти карикатурный образчик сентиментализма, наполненный

переживаниями и эмоциями, достаточно клишированными, ко­
т о р ы е путешественник вызывал в себе в течение поездки. Вме­
с т о «статистических описаний» Шаликов предлагает несконча­
е м ы е описания природы, которую находит чрезвычайно волну­
ю щ е й и живописной, а также эвфемистически завуалированные
воспоминания о своих увлечениях местными «нимфами». Мно­
гословное и пустое с фактической стороны «путешествие» Ша­
л и ко ва вместе с тем не без пользы для нашей темы. Оно демон­
стрирует, как устанавливается способ восприятия Малороссии
российской публикой, или, попросту говоря, формирует дискурс
М алороссии в российском сознании. Малороссия — это страна,
о т упоминания о которой приятно и радостно, а воспоминания
о ней — сентиментальные и беззаботные. Это край «молока и
м еда», милых людей и прекрасных «нимф». Но преходе всего это
стр ан а, где человек (с достаточно развитым чувством прекрас­
н о го ) может стимулировать свои эмоции созерцанием природы.
Другие путешественники не были столь самоуглубленны­
м и , как князь Шаликов, и обращали внимание на окрух<ающую
реальность, не только на собственные переживания. Знания о
территории, по которой они путешествовали, различались, как
различной оказывается и точность и меткость наблюдений. По­
р о й впечатления и выводы поверхностные, порой — откровенно
курьезные. Нас в этой литературе, впрочем, как раз и интересу­
ю т общие места, клише и стереотипы. Следует помнить, что все
б е з исключения путники еще до поездки выполняли «домашнее
задание» — читали кое-что из истории края, древней и новой.
В с е без исключения путешественники хорошо проштудировали
«Нестора», то есть какую-нибудь летопись (а Алексей Лёвшин,
к р о м е того, еще и Степенную книгу) и знают древнерусские
м естности Малороссии не хуже любого из туземцев. Лучше всех
оказался подготовленным — довольно ожидаемо — немец фон
Г ун . В дополнение к летописи он перечитал описание Украины
Е о п л ана) «Краткое описание Малой России» Рубана, путеше­
ст в и е Гильденштедта, путешествия Сумарокова и Измайлова

77
 Глава вторая

(такая эрудиция дала ему возможность назвать свою книгу с

немецкой скрупулезностью «Поверхностными замечаниями»).
Круг чтения формировал ожидание и определенным образом
настраивал оптику: путешественники в основном видели то, что
вычитали из книг. Желание подтвердить вычитанные сведения
и спровоцированные ими фантазии в большинстве случаев и
было стимулом для путешествия. Как патетично объяснял свои
мотивы Алексей Лёвшин в 1816 году:
Древняя История Российская давно возбуждала во мне жела­
ние видеть Малороссию, знаменитую многими великими про­
исшествиями. Россиянину, думал я, не простительно не быть в
Киеве, не взглянуть на Полтаву, — и спешил осм отреть памят­
ники славы предков наших58.

Еще до отъезда Лёвшин привел себя в соответствующее экс­

татическое состояние в ожидании больших эмоций и историче­
ских прозрений:
Вот колыбель отечества нашего! Вот земля, которая была по­
прищем громких подвигов древних предков наших! Вот стра­
на, в которой Россия приняла вид благоустроенной державы,
озарилась лучами Христианства, прославилась муж еством сы ­
нов своих, осветилась зарею просвещ ения и начала быстрый
полет свой, вознесший ее на высочайшую степень славы и в е­
личия.

Возобновляю в памяти моей знамениты е дела победоносны х

Славян, вслушиваюсь в отголоски их славы и спеш у видеть те
места, которые были свидетелями величия их. С этой целью
еду я в М алороссию59.

В таком же эмоциональном состоянии отправлялись на юг

и остальные наши путешественники, даже если в высказыва­
ниях оказывались чуть более сдержанны, чем Лёвшин. Прак-

58 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — X., 1816. — С. ь

59 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 1-2.

78
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

тически все в древних местах русской истории ожидали найти

какой-то рафинированный, настоящий, неиспорченный тип
«российское™». Большинство было разочаровано — приятно
или неприятно.
Князь Иван Андреевич Долгоруков606 1, владимирский губер­
натор и литератор-любитель, организовал свое «путешествие»
на широкую ногу. Он задумал посетить Малороссию, Таврию,
Крым и Одессу. Выехал из Владимира весной 1810 года, чтобы
символически завершить свое путешествие в начале сентября
в Москве. Впрочем, главной целью его путешествия был Киев,
место, куда князя привлекали столько же интересы историче­
ские, сколько и личные: поклониться могилам родственников
(его бабкой была знаменитая игуменья Нектария, княгиня На­
талья Долгорукая).
Князь путешествовал не спеша, останавливаясь и осматри­
вая все, что считал достойным внимания, а свои впечатления
записывая в многословный дневник.
Перемену князь начал чувствовать буквально после первой
же «украинской» почтовой станции. Все резко стало меняться
вокруг: внешность людей, их язык, вид их жилищ. Сразу же за
Курском
[в]иды для нас открылись новые, мы стали встречать мазанки
и однодворцев; строение здесь беднее нашего, великороссий­
ского, но за то живут обыватели гораздо чище и опрятнее; ус­
лышали малороссийское наречие, обедали в дубовой избе, вы ­
беленной снаружи; избы белые, по их выговору с трубами, т. е.
с трубами. Но, ах! и здесь все уж дорого!6'

Это удивительно, но русские путешественники ощущали

резкую перемену климата на первой же почтовой станции за

60 О нем см.: Дмитриев М. А. Князь Иван Михайлович Долгорукой и его

сочинения. — Изд. 2-е, испр. и доп. — М., 1863.
61 Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами или путешествие мое кое-
куда 1810 года. - М., 1870. - С. 35.

79
 Глава вторая

Курском. Павел Сумароков, совершая вторую поездку в Крым

в 1802 году, записал:
Перемена в климате здесь весьма ощ утительна, полдневный
жар несносен, и южный ветр, вместо прохлады, обдает горячим
своим дуновением 62.

Дальше перемены становились серьезнее. Сумароков:

Но что означает в селе Липцах, последней к Харькову станции,
сия крутая перемена во всем, что только взору не представ­
ляется? Вот белеются униженные мазанки; вот поселяне с об­
ритыми головами разъезжают на волах, и вот открытые ш ин­
ки винной продажи. В опрятной и веселенькой хате нахожу я
иные лица, иные обыкновения, иное на хозяевах одеяние, иное
устройство и слышу иной язык. Неужели тут положен предел
Империи? Не в другое ли въезжаю я государство? — Нет! И мпе­
рия все продолжается; а отсюда начинается край, называемый
Малороссией)63.

Восемь лет спустя, в том же месте, в с. Липцы между Белго­

родом и Харьковом, въехал в другую страну и князь Долгоруков.
Он опознал ее по тем же точно приметам и испытал в точности
те лее недоумения о природе Российского государства:
Наконец въехали мы в пределы Украйны. Зачал приходить мне
на память пан Хмельницкий и Мазепа. [...] Везде без исключе­
ния мазанки, нет других жил. Появились хохлы. В 28 верстах от
Харькова деревня Липцы ими населена. Увидели мы образчики

62 Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду Павла Сума­

рокова. — С. 39-40. Судя по всему, сравнительные преимущества украинско­
го климата оказались самым сильным впечатлением тогда еще наследника
Павла Петровича от Чернигова и Малороссии, как можно судить по ответно­
му письму Екатерины II: «Что Вы мне говорите о различии климата весьма
очевидно, ибо когда в Украйне Вы нашли деревья зелеными и в плодах, у нас
уже не было даже сухих листьев» (письмо от 22 октября 1781 года), см.: Сбор­
ник Русского исторического общества. — Т. 9. — СПб., 1872. — С. 74-75.
63 Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду Павла Су­
марокова. — С. 45.

80
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

плодородного климата: на воздухе родятся арбузы без всякого

садовнического присмотра; для них отведены изрядные места
и их зовут бакши. Туда, в своих нарядах и в пестрых юбках из
ковров ходят бабы очищать сей плод от побочных растений.
Мы несколько сборищ таких объехали. Это делает приятную
для зрения картину64.

Такая эпитома общих мест об Украине — воспоминания о

Хмельницком и Мазепе, белые мазанки и в них хохлы, плодо­
родный климат и живописные поселяне на фоне пейзажа — со­
провождается у князя и более глубокими размышлениями. Ка­
жется, впервые именно на Украине, благодаря конфронтации с
ее неожиданной непохожестью, ему пришлось задуматься над
собственной идентичностью и тем, что, в сущности, составляет
сердцевину «русскости»:
Здесь я уже почитал себя в чужих краях, по самой простой, но
для меня достаточной причине: я переставал понимать язык
народный; со мной обыватель говорил, отвечал на мой вопрос,
но не совсем разумел меня, а я из пяти его слов требовал трем
переводу. Не станем входить в лабиринт подробных и тонких
рассуждений; дадим волю простому понятию, и тогда многие,
дум аю , согласятся со мною, что где перестает нам быть вра­
зумительно наречие народа, там и границы нашей родины, а
по-моему, даже и отечества. Люди чиновные принадлежат всем
странам: ежели не по духу, но по навыкам — космополиты; их
наречие, следовательно, есть общее со всеми. Но так называе­
мая чернь — она определяет живые урочища между Царствами,
кои политика связывает, и Лифляндец всегда будет для России
иностранец, хотя он и я одной Державе служим65.

Звучащая вокруг путешественника почти непонятная для

него украинская речь вызывает в памяти «лифляндца». Через
семь лет, путешествуя второй раз, князь будет сравнивать мало-

64 Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами... — С. 46.

65 Там же. — С. 64.

6 - 12-727
81
 Гл а в а вторая

россов с «курляндцами», только утверждаясь в убеждении, что

с великороссами их мало что объединяет. Впрочем, оптими­
стическая настроенность, природа и хорошие дороги окрасили
в 1810 году все в теплые цвета, даже украинский акцент казался
приятным. В Харьковском коллегиуме владимирский губерна­
тор присутствовал на ежегодном диспуте студентов:
Нигде я не слыхивал такого сладкого произнош ения латинско­
го наречия, как в устах М алороссиян: выговор их им еет что-то
особенно приятное для слуха нежного66.

Второе путешествие на Украину князь осуществил через

семь лет, в 1817 году, уже не вельможей, после болезней и лич­
ных потерь. Князю казалось, что перемену отношения к себе
он ощущает во всем: трудно стало доставать лошадей, путеше­
ственника уже не встречали так радостно и перед ним не откры­
вали все двери. Соответственно, его впечатления от Малороссии
во второй раз оказались значительно менее оптимистичными.
Практически все, что его так умиляло во время первого путе­
шествия, на этот раз раздражало. Если в 1810 году он находил
везде итальянские параллели, то теперь даже певучесть мало­
россиян его раздражала: слушая в Переяславе обедню, он отме­
тил: «Певчие не хороши, и это странно! Малороссия издревле
славилась церковными певцами, но они свой напев потеряли,
италиянской худо переняли, и гармония исчезла»67. Впрочем,
и на этот раз князь безошибочно узнал пересечение границы с
Малороссией: «Здесь начинается Малороссия и вольная прода­
жа вина». За Глуховом, в селе Тулиголов, Долгоруков убедился
в этом окончательно: «Здесь обитают казаки. Началась Мало­
россия: другое наречие, другие обычаи. Труднее всего достать
сливок». (Проблема сливок занимала князя и в первой поездке.

66 Там же. — С. 48.

67 Путешествие в Киев в 1817 году, соч. кн. Ивана Михайловича Долгоруко­
го // Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском
университете. — 1870. — Кн. 2. — С. 67.

82
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

В Полтаве их присылал Долгорукову генерал-губернатор князь

Яков Лобанов-Ростовский «из вежливости».) Отсутствие сливок
обостряло ностальгию: встретив в Нежине пьяных гуляк и ус­
лышав русские песни, князь «по пояс высунулся из кареты, за­
кричавши: “Наши, Русские!”». То, действительно, были русские
мужики, с которыми князь почувствовал такое родство, что (но
в этот раз уже мысленно) воскликнул:
Вот что значит родина! И после этого можно ли меня уверить,
что я в отечестве своем, когда бываю в Украйне, в Курляндии
или на Вятке? Нет, все мне чужое за областью той, в которой я
родился68.

Тех же, кто думал иначе, то есть считал Малороссию и Кур­

ляндию частями России, князь называл «наемными, раболеп­
ными политиками».
Взор путешествующего пытался ловить остатки древности,
но Малороссия редко предоставляла ему такую возможность.
Малороссия была страной «молодой». Это безошибочно отметил
Александр Ермолаев, самый опытный любитель истории среди
наших путешественников. Он путешествовал по Украине тем же
летом 1810 года, что и Долгоруков. Ермолаев и его компаньон
Константин Бороздин осуществляли первую в России ученую
«археологическую экскурсию». Ее задачей было разыскивать,
исследовать, зарисовывать русские древности, составлять пла­
ны исторических сооружений, записывать места, которые могут
представлять интерес в археологическом отношении. За год до
поездки в Малороссию Ермолаев и Бороздин уже осуществи­
ли аналогичную экскурсию в великорусские губернии, посетив
Старую Ладогу, Тихвин, Белозерск, Вологду, Ярославль. Ермола­
ев, таким образом, имел с чем сравнивать. Впрочем, даже опыт­
ный глаз помогал мало. Доехав до Полтавы, Ермолаев так ни­
чего стоящего и не заметил, о чем и признавался в письмах к
Алексею Оленину, своему благодетелю:

68 Путешествие в Киев в 1817 году... — С. 55.

6- 83
 Глава вторая

Писать почти соверш енно нечего. Мы путеш ествуем в стране

плодородной, изобильной хлебом, но не древностям и; здесь
все новое. Этот край долгое время принадлежал Польше или
составлял нашу Украйну и беспрестанно был подвержен набе­
гам Татар, которым не учиться было грабить и жечь, разорять.
О древних памятниках ранее Петра Великого и говорить почти
нечего69.

Отсутствие реальных древностей можно было компенси­

ровать только историей виртуальной, книжной, заготовленной
из дома:
Впрочем, здешняя губерния по географ ическому своем у поло­
жению весьма любопытна для нашей Истории. Это почти всег­
дашний театр половецких набегов; но, к сожалению, и в этом
случае нельзя надеяться сделать что-либо удовлетворительное,
потом у что здесь не было ещ е межевания; следственно нет д о ­
стоверной карты и многие урочища, упом инаем ы е в летопи­
сях, остаются неизвестны.

Через тринадцать лет, в 1823 году, похожее впечатление от

недавних разрушений отмечал (даже на Правобережье!) Андрей
Глаголев, вообще считавший, что курганы и разрушенные укре­
пления (тянущиеся от Левобережья «грядой в Польшу») состав­
ляют характерную черту украинского пейзажа:
От Киева до Ж итомира почти нет ничего достоприм ечательно­
го, кроме нескольких земляных укреплений... Укрепления эти
состоят из рвов и насыпей и, вероятно, составляли сторожевую
линию против внезапных вторжений Турецких орд, которые в

69 Документи першої історико-археологічної експедиції в Україну //

Київська старовина. — 1998. — № 3. — С. 179. Вот Сумароков о том же: «Итак,
сей край, лишившийся своих жителей разными случаями, оставался в за­
пустении около 400 лет, то есть до времен царя Алексея Михайловича» (До­
суги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду Павла Сумароко­
ва. - С. 47).

84
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

XVI и XVII столетиях распространяли в здешних краях опусто­

шения70.

За два десятилетия до Глаголева курганы и земляные валы

регистрировал Сумароков:
Неподалеку за Валками находится высокий земляной вал, сде­
ланный для обороны от Татарских набегов, и видны многие
курганы71.

Курганы как характерная черта украинского пейзажа при­

влекали бы внимание в любом случае. Но, похоже, путеше­
ственники видят в них зловещие символы прошлого, ибо по­
лагают курганы какими-то древними братскими могилами
(путники заключают так, слыша украинское название кургана —
«могила»)72. Князь Долгоруков:

70 Записки русского путешественника А. Глаголева. — С. 105.

71 Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду Павла Су­
марокова. — С. 52.
72 Московский митрополит Платон, путешествуя в Киев в 1804 году, отме­
тил необычайно большое скопление курганов около Чернигова и так опре­
делил их происхождение:
[...] Усмотрели множество около города курганов, сколько нигде почти
не видели. Как по истории известно, что при Чернигове было браней и
битв несметное число, то и почли, по вероятности, что сии курганы не
иное что, как могилы побиенных на разных битвах и тут погребенных,
и сии остались памятники несчастия человеческого рода (Путешествие
высокопреосвященного Платона, митрополита московского, в Киев и
по другим российским городам в 1804 г.// Снегирев, Иван. Жизнь мо­
сковского митрополита Платона. — М., 1890. — Изд. 4. — Ч. 1. — С. 1124).

Глаголев, доктор словесности, предпринял целое разыскание о кур­

ганах. Он считал их преимущественно братскими могилами, так как ему
говаривали, будто их называют «Татарскими могилами». Простой народ,
по его утверждениям, «просто приписывает эти насыпи каким-то богаты­
рям». Глаголев сомневался в мудрости народа. Он раздумывал: «Не были
ли они почетным местом для ханских шатров или для их знамен и сиг­
налов, и не назывались ли прежде по-русски “шоломена” ?» Другая воз­
можность, приходившая ему в голову: «Не служили ли курганы монго-

85
 Глава вторая

Проезжая из Батурина до Борзны, видел я в 12 верстах какие-то

курганы, но не у кого спросить, что они напоминаю т; думаю,
что это какой-нибудь монум ент убийств и вместилищ е костей
храбры х чад Беллоны. Где и кто не дрался в России? Везде хо­
ди т плуг по трупам человеческим73.

Попадались курганы князю и во время первой поездки, он ос­

матривал их, остановившись на первый же «украинский» ночлег;
[...] Остановились мы ночевать на постоялы х дворах. Около их
на поле видели мы до четырех курганов. Одни говорят — м о­
гилы, другие — старые разбойничьи землянки, но молва не
летопись74.

Итак, отличительная черта Украины — пейзаж, сформиро­

ванный войной и несчастьями. Этот образ — страны, по которой
прокатывались волны нашествий, разрушая все на своем пути
и оставляя по себе только памятники нашествий и сражений,
будет вполне продуктивен и много лет спустя, в 1830-х годах.
Именно таким первым впечатлением встретила Украина Вади­
ма Пассека, потомка известной украинской фамилии, родив­
шегося и выросшего в Сибири и обретшего свою историческую
родину уже знакомым нам путем: паломничеством в страну
предков:
Украйна! как много мечтаний пробуждает одно имя твое! Как
сильно прикована душа к твоей бурной, изменчивой судьбе, к
твоим безмолвным курганам и неразгаданным изваяньям! Как

лам или Нагайским татарам указателями пути во всех здешних местах,

не имевших прежде никакого населения?» Какие-то сведения он собрал
устно: «Старожилы уверяют, что они, распахивая курганы, находили в них
иногда военные орудия», что заставляло Глаголева сетовать на отсутствие
интереса к курганам со стороны «наших археологов». Само слово «курган»
он считал персидского происхождения (Записки русского путеш ествен­
ника А. Глаголева. — С. 42-43).
73 Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 22.
74 Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами... — С. 37.

86
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

легко переносят меня воспоминанья к твоей минувшей жизни,

к твоим воинственным Ордам и раздолью самой природы.

[...] Это были Украинские степи. Они казались мне затихнув­

шим морем! Да! это море извергнуло тысячи чудовищ на берег
нашего отечества — и они приползали к его сердцу, сосали из
него и кровь... и жизнь...

[...] Украинские степи одичали, запустели и долго не заходил

сюда человек. Лишь половецкие кумиры, покинутые своими
поклонниками, стояли одинокие, забытые [...]. Местами курга­
ны костей, как часовые, стерегли свое пустынное жилище {...]757
.
6

Путешественник, следовательно, должен был довольство­

ваться воображаемой историей, а читателям своим передавать
скорее эмоции, чем описания реально увиденного. Алексей
Лёвшин также искал остатки старины и также узнавал их в раз­
рушениях кочевников. Подъезжая к Переяславу, путешествен­
ник мысленно восклицал:
Вот столица древнего княжества Переяславского! Вот город,
знаменитый в бытописаниях наших! Вот остатки крепости,
разрушенной временем! Вот Трубеж, многократно обращ ен ­
ный кровию беспокойных и опасных для России Печенегов! Вот
Альта, увековеченная злодейством братоубийцы Святополка!

Сколько памятников глубокой древности! Сколько пищи для

ум а и сердца! Сколько предметов для внимания любопытного
путеш ественника !?6

Восклицательные знаки, впрочем, быстро уступают место

более уравновешенным знакам препинания, когда путеше-

75 Путевые записки Вадима. — М., 1834. — С. 54 —55 » 57. 61. Вопреки на­
званию, книга Вадима Пассека представляет собой псевдо-тревелог, хотя
и написана на основании реальных впечатлений. Надо отметить еще, что
Пассек различает «Украину» (Слободскую часть, в которой его семья вла­
дела поместьями) от «Малороссии». История Малороссии гораздо менее
«степная» и больше связана с Киевской Русью, чем «украинская».
76 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 42.

87
 Глава вторая

ственник пытается найти хоть какие-то следы обещанных вооб­

ражением «памятников глубокой древности»:
Еже ли бы все предания, переходящ ие из рода в род, сохра­
нялись между жителями здеш ними, еже ли бы Малороссияне
были более любопытны, то урочищ а, могилы и бугры, которых
здесь бесчисленное множество, могли бы открыть нам изо­
бильные источники для исторических разысканий и показать
истину, опровергнуть многие места в летописях наших, осно­
ванные на одних только догадках, часто пусты х и нелепых77.

Лёвшин с разочарованием отмечал безразличное отноше­

ние жителей к старине:
Древняя и очень хорошая крепость, которою был обнесен Пе­
реяславль, и теперь ещ е видна. Я был в ней и с досадою видел,
что памятник сей, самым временем кажется из почтения п о ­
щаженный, разрывают теперь для выварки селитры. В ней сто­
ял дворец княжеский; тщ етно искал я следов оного! Они уже
давно изгладились78.

77 Там же. — С. 43.

78 В такое состояние переяславская крепость, очевидно, пришла после от­
мены полкового строя. Илья Тимковский, профессор Харьковского универ­
ситета, вспоминая свое детство в Переяславе в 1780-х годах, описывает го­
род так: «Город обведен был высоким полковым валом с тремя сквозными
башнями, по трем выездам, и заключался крепостию на стечении Трубежа
и Альты» (см.: Записки Ильи Федоровича Тимковского. «Мое определение
в службу», сказание в трех частях // Русский архив. — М., 1874. — Т. 12. — Те­
традь 6. — Стб. 1401). То, что в 1816 году казалось Лёвшину руинами седой
древности, оказывается, тридцать лет назад было все еще в абсолютно ра­
бочем состоянии.
Древние валы и курганы, действительно, начиная с XVI в. рассма­
тривали как своеобразные месторождения селитры. Технология состо­
яла в вываривании земли в больших казанах: селитра оседала на их дне,
а переработанную землю высыпали поблизости в виде буртов или валов.
Они-то и производили на путешественников впечатление специально по­
строенных оборонительных сооружений в степи (см.: Федоровський, Олек­
сандр. Майдани Харківщини та майданові теорії ІІ Записки Всеукраїнського
археологічного комітету ВУАН. — К., 1930. — Т. і. — С. 61-90).

88
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

За десять лет до Лёвшина те же переяславские укрепления

видел Отто фон Гун. Он не мог, даже если бы хотел, расспраши­
вать местных жителей об их происхождении по причине язы­
кового барьера, но визуально определил, что «башни» и «бата­
реи» не относятся к древности, но «деланы ходившими здесь в
прежде бывшие времена войсками». Курганы он также считал
«батареями»79. Не ближе к истине стоял и Ермолаев. Он тоже
заметил чрезвычайное количество курганов на Левобережье и
даже узнал, что местные жители называют их «деланные моги­
лы» и считают укреплениями. Он, однако, сомневался, можно ли
считать их остатками военных укреплений:
Занимался я еще сделанием плана некоторых могил, которыми
обильно усеяны поля между реками Сулою, Хоролом, Пслом, Голт-
вою и Ворсклою. Эти могилы, встречающиеся почти на каждых
трех или четырех верстах, отличны от известных [...] курганов. [...]
Это заставляет меня думать, что такие могилы не были укрепле­
ниями. [...] Мне кажется, что их вероятнее можно принять за м е­
ста жилищ какого-нибудь народа, в древности здесь обитавшего.

Еще до посещения древнего Переяслава Лёвшин побывал в

«древних» Лубнах, о которых читал в летописи под 1107 годом
и полагал город построенным во времена Владимира Святого:

Академик Василий Зуев точно подметил «рукотворность» такого пей­

зажа: «Вокруг села находилось множество курганов, о которых однако мне
ничего достопамятного не сказано. По множеству их в здешней стране я
уже научился, что не всякие курганы надобно признавать за старинные
могилы: ибо малороссияне, пользуясь способностью земли к рождению се­
литры, выбирают обыкновенно один курган для заведения селитроварни,
а после взрывая, вываривая далее наделают столько новых курганов, сколь­
ко древних покойников здесь и не кочевывало» (Путешественные записки
Василья Зуева от С. Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году / Подг. текста,
вступ, статья и комментарии М. Э. Кавуна. - Днепропетровск, 2011 (репр.
изд.). - С. 99). Часто следы промысла напоминали «бугры на образ некоего
обнесенного валом редута» (Там же. - С. 202).
79 Поверхностные замечания по дороге от Москвы до Малороссии О. фон
Гуна, в трех частях. — М., 1806. — С. 91.

89
 Глава вторая

Не смотря на то в нем нет ничего достопам ятного; ничто в нем

не соответствует древности, ничто не делает его заниматель­
ным в глазах путеш ественников, выключая огромной аптеки,
которая доставляет лекарства на армию и заведенны х при ней
обш ирных ботанических садов80.

В Переяславе и вокруг него воображение Лёвшина рисова­

ло ему картины героического и кровавого прошлого. Здесь бо­
ролись с половцами, здесь окаянный Святополк убил святого
Бориса. Однако' все «путешествия по окрестностях» заканчи­
вались более или менее так же, как поиски места битвы между
Ярославом и Святополком: «Мы провели там целый вечер, пили
чай, гуляли и думали о событиях протекших времен». Не лучше
обстояли дела и с другой исторической святыней, построенной
Владимиром Мономахом, — церковью на Альте. История Бориса
и Глеба эмоционально пересказывается Лёвшиным по летопи­
си, но экскурсия на место разочаровала: нашли лишь каменный
крест, поставленный на предполагаемом месте гибели Бориса
переяславским протопопом Григорием Бутовичем в 1664 году81.
От отчаяния Лёвшин даже стал первым археологом Переяслава:

80 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 23.

81 Этот крест сохранился. Он, правда, не стоит на своем изначальном ме­
сте, но перенесен в церковь с. Борисовка, где почитается чудесным. Уже
в 1845 году его исследовал Тарас Шевченко, совершая по заданию Киевской
археографической комиссии свою археологическую экскурсию, и разобрал
на нем надпись (Шевченко, Тарас. Зібрання творів у 6 т. — К., 2003. — Т. 5. —
С. 216).
Лёвшин не поинтересовался личностью протопопа, а меж тем это был
примечательный деятель середины XVII в. На следующий год после уста­
новки креста, в 1665 году, он находился в свите гетмана Ивана Брюховецко­
го во время посольства в Москву. Здесь с протопопом произошел неприят­
ный случай: во время званого обеда у князя Юрия Алексеевича Долгорукова
на него с ножом напал генеральный писарь Захар Шикеев, «лаял, называл
брехом и замахивался ножом, хотел зарезать»; когда у него отобрали нож,
«так он стал замахиваться вилками» (Соловьев, Сергей. История России с
древнейших времен. — СПб., 1896. - Т. и . - С. 146). Григорий Бутович был
среди участников Переяславской рады 1654 года; рады, избравшей на гет­

90
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

Желая видеть остатки бывшего здесь строения и не находя

их на поверхности земли, искали в недрах оной; но труд был
напрасен. Однако ж любопытство наше несколько удовлетво­
рилось, когда мы, под водою Альты, в нескольких аршинах от
поверхности, отыскали что-то твердое, подобное основанию
строения. Вот, может быть остатки церкви и дворца82.

В 1817 году, через год после Лёвшина, в Переяславе побывал

князь Долгоруков. Его общим впечатлением было разочарова­
ние, но без энтузиазма, который, несмотря ни на что, демон­
стрировал Лёвшин:
Мы были у обедни в Переяславле. Городок ничего незначу­
щий, обнесен земляными валами: они одни составляют памят­
ник древней его славы; других документов нет. Никто уже не
помнит жертвы свирепого Святополка, того несчастного сына
Владимирова, Бориса, который предпочел берега реки Альты
славе победоносной, не хотел вооружаться против брата стар­
шего, распустил воинство, посвятил себя Богу и умер насиль­
ственною кончиною; меч купнородного сразил его. О героях
слава греми повсюду, о Борисе едва сведают потомки. Жалко
смотреть на бедные развалины такого города, который после
Киева был некогда из лучших83.

У бывшего владимирского губернатора посещение Переяс­

лава вызвало ассоциации с северной русской историей, а кроме
того, надежды на археологию:
Я весьма сожалею, что не мог высмотреть города Переяслав­
ля: и под ветхой его наружностью могут скрываться сокровища
для наблюдателя. Великие князья, переходя с места на место,

манство Юрия Хмельницкого в 1659 году и подписавшей «Переяславские

статьи»; а в 1666 году в числе других засвидетельствовал «Батуринские ста­
тьи» гетмана Брюховецкого. Протопопа Григория Бутовича отождествляют
со студентом Замойской академии, издавшим во Львове в 1642 году панеги­
рик «Еводия» в честь Львовского епископа Арсения Желиборского.
82 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 50.
83 Путешествие в Киев в 1817 году. - С. 65-66.

91

І
 Глава вторая

основывая престолы свои то там, то сям, любили, как видно, в

воспоминание оставляемых столиц, давать те же имена другим
городам: во Владимирской губернии есть город Переяславль
Залеской: и здесь река Трубеж стекается с рекою Альтой; и так
лее, как и в Переяславле Рязанском, что ныне зовут просто Ря­
зань, протекает река Трубеж84.

Не лучше обстояли дела и с другой древнерусской столи­

цей — Черниговом. Все путешественники знают, что город в
древнерусские времена был одним из «изряднейших», столицей
княжества, почти соперником Киева. Чернигов разочаровывал
так же, как и Переяслав. Лёвшин, вообще склонный даже неуда­
чи воспринимать оптимистично, отметил:
Древность сего города, бывшего некогда Княжескою столицею,
и памятники прежней славы обращают на него внимание вся­
кого любопытного Россиянина. Это заставляет и меня что-либо
о нем сказать85.

Сказать Лёвшину «о памятниках», впрочем, нечего. Он вы­

ходит из положения, указывая, что Константин Багрянородный
упоминает Чернигов еще в X веке, что Нестор и Степенная книга
повествуют предания о поединке черниговского князя Мстис­
лава с Редедей. Из всех «памятников» путешественник отмеча­
ет, собственно, только единственный — Спасский собор, да и то
«новой архитектуры», «а иконостас еще новее». Внутри пере­
строенного храма Лёвшин подмечает исторические приметы,
но истории не столь давней — флаги казацких полков, «висящие
на стене».
Ермолаев специально посещал Чернигов с археологической
целью. Из всех черниговских построек древнерусским он при­
знал только Спасский собор, план и разрез которого сделал, а
также зарисовал фасад. Ермолаев подчеркивал, что храм был за­

й Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 69.

85 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 136.

92
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

ложен около 1036 года Мстиславом Владимировичем, но «древ­

ностью» его был разочарован:
Жаль очень, что когда этот собор при князе Потемкине возоб­
новляли, то архитектуру внутри переменили.

Больше ничего примечательного археологическая экспеди­

ция не нашла, и, «окончивши все в Чернигове, отправились мы
в Киев».
Во вторую свою поездку в 1817 году в Малороссию князь
Долгоруков решил заехать в Чернигов, «древнее княжение и
старинную столицу Малороссии», которым пренебрег во время
первого путешествия. В самом городе князь не нашел ничего
примечательного, кроме нескольких домов: наследников гра­
фа Безбородко, губернского предводителя Стороженко, тайного
советника Милорадовича и нескольких казенных: здания при­
сутственных мест, губернаторского и генерал-губернаторского
дома, магистрата, генерального суда. Из «древностей» князь от­
метил собор:
Собор сохранил все внешние признаки своей древности, но
внутри смешан с новой архитектурой: от него вид прекрас­
нейший на Десну, и за ней представляются взору пространные
равнины. Везде в России найдешь курганы и земляные окопы,
монументы жалкие набегов Татарских и ярости Батыя86.

В целом же Чернигов был оценен князем Долгоруковым не­

высоко:
Теперь Чернигов так пуст и скучен, что жаль проехать 35 верст,
которые мы проскакали, чтобы видеть этот город. Едва есть
ли в России много уездных, которые были бы его хуже; когда
бы не Десна его украшала, можно бы его назвать слободой; а
привлеки сюда панов, приучи их здесь жить, заставь роскош ­
ничать, то ли дело! Тогда и Чернигов сделается прямо столицей
Малороссийской области. Местоположение его весьма к том у

86 Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 34.

93
 Глава вторая

способствует; сами черниговцы это говорят; в ответ готова у

них пословица: «Мало ль чего нет?»87.

Князь считал черниговских князей своими предками, но

даже семейные сантименты не улучшили общего впечатления:
Мы сегодня уехали отсюда и прибыли ночевать опять в д е­
ревню, которая после Чернигова показалась нам прекрасным
убежищ ем. Слава Богу, что есть такие города в России, после
которых мила деревня и самая пустынная!.. Виноват, но для
меня таков показался Чернигов. Я любуюсь гербом его в моей
печати, сим суетным остатком нашего величия, но не завидую
предкам, кои в нем княжили88.

Итак, в Чернигове, как, впрочем, и в других малороссийских

городах, если бы не природа, не было бы на что и взглянуть, что
и вспомнить89.
Подобное равнодушие к древностям отмечал в Малороссии
и Ермолаев:
Должно отдать справедливость малороссиянам, что нет ни­
чего несноснее, как их о чем-нибудь спраш ивать. Они ничего

87 Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 37.

88 Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 41.
87 Можем оценить справедливость этих впечатлений россиян. В 1823 году
в Чернигов приехал Иосиф Самчевский, будущий инспектор Новгород-
Северской гимназии. Родом из-под Новгорода-Северского, он, впрочем,
тоже может считаться одним из наших путешественников, ведь он приехал
в Чернигов из Санкт-Петербурга после длительного обучения в духовной
академии. Позднее он так описывал свое первое впечатление о городе:
«Когда мы подъезжали к Чернигову, он издали показался нам порядочным
городом; но когда мы въехали в самый город, нам представилось какое-то
углубление в виде луга, по которому протекал ничтожный ручеек, называ­
емый Стрыжень, и над этим Стрыжнем возвышался плохой мост. [...] Долго
мы еще не могли привыкнуть к неприглядному Чернигову и часто, выходя
за город, с курганов тоскливо смотрели на петербургский тракт, по которо­
му мне сильно хотелось возвратиться в незабвенный для меня Петербург»
(см.: Воспоминания Иосифа Самчевского (1800-1886 гг.) // Киевская стари­
на. - 1 8 9 4 . — № 1. — С. 22).

94
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

не знают, далее и таких урочищ, которые от их жилищ не далее

версты или двух расстояния имеют и мимо которых они почти
ежедневно ездят90.

Малороссия, следовательно, представала перед путеше­

ственниками как гигантское поле боя, вся история ее заклю­
чалась в бесконечных, но главным образом недавних войнах
и разрушениях. Это придавало героический оттенок стране,
окрашивало в романтические тона впечатления путешествен­
ников, но сильно затрудняло любование развалинами, которых
они ожидали и которых не находили. Туземцы ничем не могли
помочь: забавляясь последние несколько веков войнами и на­
бегами, они забыли о давнем прошлом, а разрушенная страна
не могла напомнить своими жалкими местечками и селами о
величии давних древнерусских городов.
Для путешественников из Великороссии, наоборот, древняя
топография, известная из «Нестора», представляется едва ли не
актуальнее, чем та, которая действительно существует в Мало­
россии. Тот же Ермолаев, а еще больше его компаньон Бороздин
большую часть времени своей экспедиции проводят в поисках
«древних урочищ» и нанесении их на карту. В отличие от мест­
ных жителей, которые уже давно забыли о древних местах и
переименовали их по-своему, для ученых путешественников из
Санкт-Петербурга летописная география реально существует:
Нам удалось уже отыскать многие урочища, упоминаемые в
летописях, как, например, Сельцо Предславино на Лыбеди, где
был дворец Рогнеды или терем. Место, где был погребен поло­
вецкий князь Тугоркан, тесть великого князя Святополка II. [...]
Озеро Долобское и река Золотча, близ которой неоднократно

90 На то же отсутствие всяких знаний о прошлом у жителей Переяслава

сетовал позже Тарас Шевченко, путешествующий «с археологической» це­
лью: «Переяслов и окрестности его были б чрезвычайно интересны своими
укреплениями и курганами, но о них сохранились только названия и поч­
ти никаких преданий в народе» (Шевченко, Тарас. Зібрання творів у 6 т. —
К., 2003. - Т. 5. - С. 215).

95
 Гл а в а вторая

бывали княжеские съезды, и теперь ещ е сущ ествуют, но почти

никому из здеш них жителей неизвестны.

Подобным же образом и Лёвшин, путешествуя по Левобере­

жью, держит в голове карту древнерусских времен, сверяя с ней
свои перемещения. Добравшись до города Хорол, он замечает:
Мы сей час переехали древню ю границу Рускую и обедаем
теперь в Хороле, небольш ом городке Полтавской губернии.
Он стоит при реке того же имени, которая в древности отделяла
Россиян от Половцов91.

То, чем для российских путешественников был «Нестор», для

европейцев в Греции служил «Гомер». Леди Мэри Вортли Мон­
тегю, посещая место, которое считала древней Троей, записала:
«Осматривая эти знаменитые поля и реки, я удивлялась точ­
ности географии Гомера, которого держала в руках». На самом
деле путешественница была в двадцати милях от настоящей
Трои, а в руках держала перевод Александра Поупа, свободный
перепев оригинала92.
Отсутствие видимых остатков древней истории усугубля­
лось еще и неумением путешественников разглядеть их. «Древ­
ностями» они объявляли все — от настоящих памятников до не­
давних вкладов царственных лиц в ризницы соборов и церквей.
Зато настоящие остатки истории вызывали удивление и непо­
нимание. Князь Долгоруков в первую свою поездку в 1810 году
увидел возле тракта странную вещь: как мы теперь понимаем,
так называемую «половецкую бабу». Он даже остановился, что­
бы осмотреть этого монстра, которого, как он считал, кто-то из
остроумных малороссиян поставил вместо верстового знака:
На самой большой дороге вместо грани кто-то вздумал вы ста­
вить выдолбленную из камня фигуру: она так странна, что мы,
не утерпя, выскочили из коляски и подходили ее рассматри-

91 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 15.

92 Eisner, Robert. Travelers to an Antique Land... — P. 66.

96
 Р О С С И Я «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

вать: с боку видишь медведя, а прямо — образ женщины. Охота

была кому-нибудь таким уродством днем смешить, а по ночам
пугать проезжих.

Две такие же диковинки тогда же видел в имении Василия

Капниста и Ермолаев:
В бы тность нашу в Обуховке я срисовал два истукана, нахо­
дящ иеся в саду у Василия Васильевича. Они присланы к нему
из Екатеринославской губернии. Оба они высечены из серого
песчаного камня. Один изображает мущину, а другой женщи­
ну. Лица у обоих калмыцкие; доказательством, что народ, их
поставивший, был народ калмыцкой породы; но трудно опре­
делить время, когда этот народ кочевал в Екатеринославской
губернии.

Ермолаев, впрочем, прозорливо предположил, что «исту­

каны», возможно, «половецкие или печенежские памятники».
Интересна, однако, заметка об отношении местных жителей к
«бабам»:
Оба истукана несколько повреждены от того, что жители от­
бивают от них по временам куски камня для употребления их
вместо лекарства от лихорадки.

Это напоминает зафиксированное европейскими путеше­

ственниками «суеверное» отношение греков к античным скуль­
птурам, тертый мрамор из которых иногда использовали как
лечебные средства.
Итак, Малороссия воспринималась как страна древней исто­
рии, памятники которой оказались уничтоженными бесконеч­
ными войнами, а население забыло о своем прошлом. Поэтому
нынешняя Малороссия — страна «новая», в которой все «новое».
Забегая вперед, отметим, что такое же впечатление досадного
отсутствия древностей создаст, вопреки всем ожиданиям путе­
шественников, и Киев.
Малороссия — новая страна, новой формации и народ, на­
селяющий ее теперь. Этот народ испытывает любовь к своей от­
7-12-727
97
 Гл а в а в т о р а я

чизне, но не той древней, а новой, казацкой. Лёвшин рассказы­

вает эпизод, из которого позже выросла одна из «малороссий­
ских» повестей Гоголя. Находясь в селе Белоцерковка (которое
он ошибочно считал местом казни Искры и Кочубея), путеше­
ственник заметил достойный места сувенир:
Здесь у одного мещ анина есть руж ье с н адпи сью : Б елоцер­
ковского полка. Все усилия мои куп и ть он ое остали сь тщ ет­
ны ми; он не согласился ни за что уступ и ть, говоря, что д о ­
сталось оно ем у по наследству. Черта похвальная! П оступок,
показы ваю щ ий, что М алороссияне лю бят предков своих,
лю бят славу их и ч тут пам ять тех Козаков, которы е храбро
защ ищ ались и поражали поляков под пр едводи тел ьством
Х м ельницкого, одержали 14 побед над волохам и под н ачаль­
ством Свирговского и отличались потом неустраш и м ости ю
своею при взятии А зов а93.

В Мгарском монастыре недалеко от Лубнов Лёвшин отмеча­

ет три портрета. Из них наибольшее внимание путешественни­
ка привлек портрет
Апостола, бывшего Малороссийского Гетмана. Черты лица вы ­
ражают умного человека, а красная одежда, булава и длинные
седые усы показывают, что он управлял древними М алоросси­
янами94.

В самом городе Лёвшин встретил еще один реликт прошлого:

Сего дня поутру видел я древнего козака М алороссийского;
сего дня поутру говорил я с почтенным 96-летним воином.
Величественная его осанка и умное лице суть остатки силы и
молодости, во дни которой сражался он; а слова его — отголо­
сок пламенной любви к отечеству, которая владела рукою его
в боях95.

93 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 14-15.

94 Там же. — С. 25-26.
95 Там же. — С. 30.

98
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

Впрочем, самыми ранними событиями, которые вспоминал

«древний казак», была семилетняя война и битва под Кунер-
сдорфом. В Ташани Лёвшин осматривал дворец Румянцева, ко­
торый также показался ему памятником древности:
Старый слуга покойного графа повел нас во внутренности зам ­
ка, которого одна половина обращена пожаром в груды кам­
ней, а другая приближается к своему разрушению. [...] Везде
царствовало мертвое молчание; везде видимы были следы
времени; все вещало скорое падение последних остатков сего
величественного здания96.

Палаты также напоминали о прошлых временах:

Посредине стоял круглой стол красного дерева, возле него
кресло, украшенное вызолоченною бронзою, а на стене висела
географическая карта Малороссии, разделенной на полки97.

Таким же напоминанием о некогда бывшей Гетманщине

воспринял Батурин и остатки дворцов Кирилла Разумовского
князь Долгоруков во время первого путешествия в 1810 году:
Батурин — местечко, принадлежащее Разумовским. Само по
себе оно ничего не значит: строение в нем бедное, положение
места сам ое некрасивое. Здесь некогда была столица Мало-
российских Гетманов. Фельдмаршал граф Кирилл Григорье­
вич, известны й своею роскошью, последние годы жизни п р о­
вел в Батурине и в нем скончался. Говорят, что и здесь жил
очень пышно: так дум ать должно, судя по его дом ам ; один из
них деревянны й и похож на Дворец. Мы не нашли уже в нем
никакого убранства; он обнажен всех своих прелестей, но, по
огром ности своей и количеству покоев, достои н и поныне
примечания98.

96 Там же. — С. 36.

97 Там же. — С. 37.
98 Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами... — С. 113.

7* 99
 Гл а в а в т о р а я

Здесь же Долгоруков рассказывает и услышанный анекдот,

который должен был засвидетельствовать истинно украинский
характер гетмана:
В Батурине 4 церкви: в лучшей из них, каменной, похоронен
фельдмаршал. Он умер по-ф илософски и сам назначил место
своего погребения. За несколько месяцев перед кончиною он
поручил англичанину, отцу ны неш него управителя, вырыть
ем у в церкви могилу. Болезнь препятствовала ем у долго ее
осмотреть. Он спросил иностранца: «Зробыв мне хату?» Граф
любил весьма наречие своей родины и часто в Батурине мешал
его в разговор свой. Узнавши, что яма готова, сам ее осмотрел
и о д об р и л ".

Посещая в 1817 году Яготин, князь был в менее снисходитель­

ном настроении. Созерцая гетманский дворец, путешественник
уже не только вспоминал старые времена, но и морализатор-
ствовал:
Тут старый Гетман выстроил величайший замок со многими
флигелями, окружил их садами и разными роскош ными при-
вольями: спрашивается на что? Гетман М алороссии был м а­
ленькой полубог... Яготино — соверш енная картина... На него
тем приятнее взгляггуть, что проехавш и мимо множества низ­
менных хат, рассеянных по болотистым равнинам, меж ду кур­
ганов, в близи и в отдалении от дороги, напоминаю щ их про­
казы Хмельницкого, Дорошенки и Мазепы, обрадуеш ься всем
сердцем монум енту золотых времен, возникших из М алорос­
сийских междуусобий. Во всю дорогу я занимался чтением
истории здеш них краев, и мне так живо представились битвы
Петра, Карла и прочих их сподвижников, что я насилу отдохнул
от мысленного ужаса [...]’°°

Та же история края, которая в 1817 году князя Долгорукова

привела в напряженное душевное состояние (похоже, он читал*

" Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами... — С. 319-320.

1°о Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 63.

юо
 РО С С И Я «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

одну из историй Вольтера: или Карла XII, или Петра Великого),

в 1816 году Лёвшина вдохновляла оптимизмом (возможно, по­
тому, что его чтение составляли «Летопись Малой России», Ше­
рер и Левек):
Пробежав бытописания Малороссии, которая несколько веков
составляла воинственное и независимое от России Государ­
ство, которой первобытные жители смешались с Черкесами,
Татарами, Поляками и, может быть, со многими другими н е­
известными для нас народами; которая долго не имела других
законов, кроме законов человеку врожденных, других занятий,
кроме войны, других постановлений, кроме свободы, равен­
ства, простой и дружественной жизни Козаков, сделавшихся
страшными для всех соседственных держав; пробежав, говорю,
историю Малороссии, бывшей независимою, и рассмотрев со­
стояние ее под игом Польши и под владычеством России, мы
удобно открываем причину, производящую различие и достав­
ляющую жителям здешним некоторые преимущества, ценою
крови предков купленные101.

Взаимоотношения малороссов с историей, следовательно,

двойственны. Одно и то же прошлое могло ассоциироваться с
деградацией страны, а могло формировать дух вольности. Есть,
впрочем, между обоими пониманиями влияния истории на
малороссов что-то общее. В обеих трактовках следствием такой
истории становится народ, живущий по законам натуральным.
Это можно было бы интерпретировать как признаки дикости и
нецивилизованное™, но читатели Руссо как раз такого челове­
ка и ценят превыше всего. Люди от природы хороши, их коррум­
пируют только цивилизация и культура. Еще не испорченный
настоящий человек жил в Золотом веке человечества. Лишь в
немногочисленных реликтах древности — примитивных обще­
ствах — его еще можно увидеть в первозданной гармонии. Мало­
россы в большинстве путевых заметок предстают счастливыми
жителями благодатной природы. Простой и естественный способ

101 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 58-59.

Ю1
 Гл а с а в т о р а я

их жизни выгодно отличает их от соседей. «Народ» и «пейзаж»

становятся главными темами описания путешественников.
Связь этих предметов не случайна. Ведь, по общему убеж­
дению, климат и природные условия формируют индивидуаль­
ные физиономии народов. Как писал Глаголев, «давно замече­
но, что местная природа имеет сильное влияние на образование
народного характера». Малоросс — дитя природы, которая его
окружает и в полном согласии с которой он живет. Все в мало­
россе: его веселая и приветливая натура, его напевность, его
милое лентяйничанье, его светлая и чистая одежда — продик­
товано натуральностью существования и мягким теплым кли­
матом страны. Отсюда естественность законов малороссиян, их
нравственность и даже особое целомудрие, их честность. Стере­
отипный образ украинца в русском сознании формируется под
влиянием Руссо.
Природа ответственна как за милые качества малоросса, его,
например, повышенное чувство прекрасного, так и за недостат­
ки национального характера, в конце концов, простительные.
Изобилие в прекрасных картинах природы, щ едрость земли и
счастливый климат Малороссии делают жителей здеш них весе­
лыми и склонными к забавам.

С сими свойствами они бы могли назвать себя счастливыми,

ежели бы большая часть их была попочтительнее и пользова­
лась Творцем дарованными сокровищами.

[...] Благорастворенный воздух и плодородные земли давали

бы жителям здешним право называться любимыми детьм и
природы; ежели бы она многих из них не лишила нужнейшей к
благосостоянию человека добродетели — трудолюбия, а чрез то
и средств быть богаты м и102.

Таков взгляд благосклонного наблюдателя Лёвшина. В отли­

чие от него, Глаголев не испытывает симпатии, но также отме­
чает влияние природных условий:

102 Там же. — С. 69-70.

102
 Р О С С И Я «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

Малороссия лежит большей частью на равнинных местах, теря­

ющихся в обширном и однообразном горизонте. Жители гор,
восходя от вершины к вершине, имеют перед собой цель и для
достижения этой цели принуждены употреблять беспрерыв­
ные усилия [...], которые в душе пробуждают живость чувств
и деятельность умственных способностей. Напротив того, жи­
тель равнин, теряясь и зрением, и мыслию в неизвестности
пространства, невольно переходит в состояние бездействия и
усыпления. Горный Черкес и Донской Казак, упражняясь с м а­
лолетства в укрощении диких коней, привыкают к проворству,
ловкости и хитрости, а пешеходец Малоросс идет ровными ша­
гами рядом с волом, которым он управляет103.

Находясь в имении своего зятя Селицкого вблизи Корсуня,

князь Долгоруков имел возможность подробно рассмотреть
«детей природы» и поразмыслить над этим предметом:
Хохол по природе, кажется, сотворен на то, чтоб пахать зем ­
лю, потеть, гореть на солнце и весь свой век жить с бронзовым
лицом. Лучи солнца его смуглят до того, что он светится, как
лаком покрыт, а весь череп его из желта позеленеет [...] Я с
ними говорил. Он знает плуг, вола, скирд, горелку, и вот весь
его лексикон. Если бы где Хохол пожаловался на свое состоя­
ние, то там надобно искать причину его негодования в какой-
либо жестокости хозяина, потому что он охотно сносит всякую
судьбу и всякий труд, только нужно его погонять беспрестанно;
ибо он очень ленив: на одной минуте пять раз и вол, и он за­

103 Записки русского путешественника. — С. 72. Подобные же мотивы раз­

вивает и Вадим Пассек (как кажется, парафразируя путешествие Сумаро­
кова, хотя и не ссылаясь на него), размышляя о национальном характере
малороссов:
Взгляните на самую почву Малороссии: она, сказал я, тучна и немного
надобно труда для богатой жатвы. В северных губерниях напротив: там
человек с тройным трудом получает от земли менее, нежели его южный
собрат. Самая необходимость заставляет его рассчитывать, выгадывать
каждый шаг, каждый час. [...] Не таков малороссиянин: он всем обеспе­
чен за малый труд и не столь скоро поставляет его за цель жизни, и он,
одаренный утонченнейшими произведениями природы, готов искать
других наслаждений (Путевые записки Вадима. — С. 118-119).
 Гл а в а в т о р а я

снут и проснутся; так, по крайней мере, я заметил его в моих

наблюдениях. [...] Хохла трудно было бы отделить от Негра во
всех отнош ениях: один преет около сахару, другой около хлеба.
Дай Бог здоровья и тем и другим !104

Это, правда, были правобережные украинцы, которых князь,

похоже, отличал от «малороссов» левого берега. Ключевой в этих
наблюдениях является аналогия между «хохлом» и «негром».
Образ негра должен вызвать в воображении образ «благород­
ного дикаря», натурального человека. Глаголев изображал пове­
дение малороссиян (левобережных) при встрече с иностранцем
так, будто они были островитянами Новой Гвинеи:
Простота Малороссийских крестьян часто бывает похожа на лег-
коумие, о котором в самой Малороссии рассказывают множе­
ство забавных анекдотов. Все редкое кажется ем у новым, и все
новое необыкновенным. Удивление свое о встретившемся ему
иностранном лице выражает он своему товарищ у пантомимами
с полною детскою уверенностью, что вы, не слыша его слов, не
можете понять его движений. От того, что показалось Малорос­
су почему-либо страшным, он бежит, как заяц за плетень или за
дерево, и, спрятавши одно лице, думает, что он весь невидим105.

Детская простота аборигенов, их «немота» при встрече, раз­

говор жестами и пантомимой, их пугливость, наивность поведе­
ния — все это топика из описаний «островных» туземцев, кото­
рых «открывают» европейские путешественники. Островитяне
находятся в детском возрасте человечества и являются, в сущ­
ности, взрослыми детьми.
Но у Долгорукова была припасена и еще более эффектная
аналогия. В своей природной естественности малороссийские

104 Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами... — С. 242-243. Через семь

лет князь был еще более категоричен: «Я уверен, что всякое животное име­
ет также свои увеселения. Один Малороссиянин и скот его, вол, работают,
когда не спят, и спят, когда не работают».
105 Записки русского путешественника. — С. 74.

104
 РО С С И Я «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

крестьяне (левобережные) напоминают тех животных, с кото­

рыми вместе обрабатывают землю:
Вол есть живое изображение Хохла, который также скотен и л е­
нив. Если вола не погонять, он простоит сутки, не сходя с места.
(...] Так-то живали и все люди в тот век, который мы так завид-
ливо отличаем названием Патриархального106.

Долгоруков, впрочем, развивал расхожую тему: малороссы

симпатичны, но общение со скотиной наложило на их характер
отпечаток. Вот, например, Сумароков:
Малороссияне скромны, тихи, добросердечны, богомольны и го­
степриимны; но праздны, трусливы, непроницательны и в гневе
не знают меры. [...] Свойственная сему народу медленность, об­
наруживающаяся в их поступи и во всех их деяниях, происходит,
как полагаю я, от обращения их с детства при волах, сих ленивых
животных, которые их собою к оной приучают107.

Все эти идеи не были изобретением именно русских путе­

шественников на Украине, скорее — сознательно или бессозна­
тельно — заимствованными клише европейской путевой лите­
ратуры. Открытие «примитивных» обществ мыслью XVIII века
приводило к тому, что греки гомерических времен казались ев­
ропейцам благородными дикарями, подобными ирокезам Се­
верной Америки. И наоборот, когда европеец встречал «голого
дикаря», он думал о древних греках.
Представлять фигуру Благородного Дикаря, скажем, одетого
в мокасины Могиканина из приключений Фенимора Купера,
блуждающим среди руин подвластной пашам Греции может

106 Долгоруков, Иван. Славны бубны за горами... — С. 59. Редактор кня­

жеского дневника Осип Бодянский в этом месте не стерпел; слова «также
скотен» он прокомментировал от имени украинцев: «Не меньше, впрочем,
и Великорусса, живущего нередко в слишком близком соседстве со своей
скотиной».
107 Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду Павла Су­
марокова. — С. 63-64.

Ю5
 Гл а в а в т о р а я

показаться странной идеей. Но во многих ум ах он был заатлан­

тическим кузеном Коридона, типичного пастуха греческих и
римских пасторалей, поскольку оба родились и жили в Золотом
веке. Восхищ ение классическим прош лым, особенно спартан­
ским общ еством, выработало ностальгию по нему, как утра­
ченному Эдему человечества. Под конец XVIII века европейцы
начали сомневаться в ценностях рим ских инсти тутов и иудео-
римской религии, на которой те основы вались. Немцы, в част­
ности, открыли в древней Греции воображ аемый ландшафт,
который оживлял альтернативный, исторически и антрополо­
гически более ранний и эстетически более соверш енный, на­
бор ценностей. При условии, что эти авторы не сталкивались с
реальной страной, им легко было проектировать на нее любые
абстракции. Греки, считалось, были как дети, ибо жили есте­
ственно, свободно выражая здоровы е человеческие импульсы,
которые подавило — навсегда испортив искусство — северное
христианское общ ество108.

Образ древних греков — но также и их потомков — как бла­

городных детей природы дожил до «туристической эры». Стол­
кновение с реальностью вызвало у европейских путешествен­
ников альтернативные реакции, точно соответствующие разни­
це впечатлений россиян от малороссов. Можно было, подобно
Джону Раскину (а в нашем случае Лёвшину), доводить образ до
карикатуры:
Грек жил во всех отнош ениях здоровой, а в чем -то даже совер­
шенной жизнью. Он не ведал никаких печальных или нездоро­
вых чувств. Он привык встречать смерть без малейш его тр еп е­
та, а любые телесные трудности переживать без нареканий и
делать то, что считал правильным как самоочевидную вещ ь109.

Разочарованные действительным положением вещей реа­

гировали отрицанием связи нынешних греков с их античными
предками. Ученик Винкельмана Иоганн фон Ридезель не мог

108 Eisner, Robert. Travelers to an Antique Land... — P. 77-78.

109 Ibidem. — P. 78.

106
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

примирить образ прошлого с современной невзрачностью гре­

ческого народа:
Теперь даже тени их былого величия не осталось. Власть, тор­
говля, морская и военная наука, улучшение знаний — все, ка­
жется, переместилось на север.

Это была реакция, похожая на умозаключения российских

путешественников: современные малороссы очевидным обра­
зом не могут быть потомками грандиозной Киевской Руси. Все
ее наследие переместилось на Север.
Почти одновременно с русскими путешественниками в
Малороссии на другом конце Европы другие романтически
настроенные литераторы открывали собственных благород­
ных дикарей как квинтэссенцию «народного характера». Шот­
ландия перестала быть самостоятельной страной после Акта
унии 1707 года. Она традиционно делилась на Равнинную
(.Lowlands) и Горную (Highlands) части, причем историческим
ядром страны, представшим окружающему ее миру и форми­
ровавшим шотландскую идентичность, была именно южная,
равнинная Шотландия. Здесь веками бурлила шотландская
история. Равнинная Шотландия была экономически и социаль­
нодоминирующей частью страны, в то время как Горная ассоци­
ировалась преимущественно с дикостью, отсталостью, а ее жи­
телей третировали как бандитов, склонных к неуправляемому
насилию и разбою, политически опасных: в течение XVIII века
именно в Горной Шотландии якобиты (сторонники детронизи-
рованного Джеймса Стюарта) будут вербовать живую силу для
восстаний против английской короны. Между двумя регионами
существовала также и ощутимая культурная разница: равнины
имели свой образованный класс землевладельцев, интеллиген­
ции, промышленников; все эти люди говорили на «шотланд­
ском английском», а в XVIII веке — на английском с характер­
ным акцентом. Горная Шотландия говорила на гэльском языке,
сохраняла до конца XVIII века архаичную клановую структуру и
оставалась не тронутой большими культурными сдвигами века.

107

J
 Гл а в а в т о р а я

По иронии судьбы, именно эта отсталая и архаичная часть —

не в последнюю очередь благодаря чрезвычайно популярным
романам сэра Вальтера Скотта — в начале XIX века превратилась
в эмблему Шотландии, а одетый в пестрый килт горец стал тра­
гическим героем борьбы за свободу110. «Хайлендер», житель гор,
стал представляться как «благородный дикарь», внешне грубый
и неотесанный, но наделенный тонким эстетическим чувством,
которое в нем воспитала строгая и драматическая природа Се­
вера. Именно таким образом «барда» вдохновлялся Макферсон,
создавая за шотландцев знаменитые песни Оссиана — мистифи­
цированную древнюю поэзию их страны. Подобной радикаль­
ной переориентации образ Шотландии подвергся в результате
«поисков этнографизма». Южная равнинная Шотландия, асси­
милированная и инкорпорированная в общебританский кон­
текст, конечно, уже не могла служить выразительным предста­
вителем «шотландскости». Индустриализированная, она словно
потеряла «этничность», которую стали искать севернее, в краях,
еще не познавших плодов цивилизации. Романтизм не находил
ничего романтичного в образе жизни, языке, привычках и, глав­
ное, виде лоулэндеров. Все это было банально и неживописно.
«Хайлендеризация» образа Шотландии стала актом сознатель­
ных поисков «чистого», настоящего «этнографического типа» до
такой степени, что известный сегодня «шотландский костюм»
(с его килтами и пледами в традиционных цветах кланов) был
разработан Вальтером Скоттом «со товарищи» по случаю визита
короля Георга IV в 1822 году111.

110 См.: Clyde, Robert. From Rebel to Hero. The Image of the Highlander. 1745—
1830. — Edinburgh, 1995.
111 C m .: Trevor Roper, Hugh. The Invention of Tradition: The Highland Tradition
of Scotland//The Invention of Tradition/Ed. E. Hobsbawm and Terence Ranger. —
Cambridge, 1999. — P. 15-42 (укр. пер.: Винайдення традиції / За ред. Ерика
Гобсбаума і Теренса Рейнджера / Пер. з англ. М. Климчука. — 2-ге вид. — К.:
Ніка-Центр, 20П). Нельзя сказать, что поиски этнографически «чистого»
типа благородного дикаря закончились в XIX веке. В меру того, как Укра­
ина все более индустриализировалась и «народ» все чаще начинал носить

Ю8
 Россия « о т к р ы в а е т » У к р а и н у I
Образ малороссиян как благородных дикарей, детей приро­
ды, видно, был настолько распространен в русской мысли, что
князь Долгоруков во время своего второго путешествия посчи­
тал нужным отвести страницу-другую своего дневника раздра­
женной полемике с этим общим убеждением:
Июля 1-го. Я вижу с утра до вечера движущихся волов, пустые
хаты под соломой и ленивых Хохлов, возбуждаемых к деятель­
ности плеткой. Ими обрабатываются пространные нивы, ска­
ш иваются луга необозримые; природа здесь плодоносна; Ма­
лороссия изобилует хлебом... Натура всему дала основу; все­
ми необходимостями человека снабдила, но какого человека?
Природного! А где он на шару земном? Негде! Всякий человек
нынеш него времени есть животное общественное, а не ди ­
кое, по лесам блуждающее, ищущее пищи своей в оврагах; для
общ ественного гостя, каков наш человек, мало натуры одной;
надобно искусство; для искусства необходима роскошь... Если
строгие последователи чистых нравов и вооружаются против
нее — они в ошибке: не роскошь вредна, а чрезвычайность112.

Путешественники не просто открывали «малороссов», они

открывали «малороссийский народ». Отсюда — очевидная фик­
сация на простонародье, на крестьянах и казаках. Простонаро­
дье становится эмблематическим для восприятия украинцев.
Конечно, от глаза путешественников не утаилась специфиче­
ская социальная структура Малороссии — то, что отличало ее
от остальных «российских» провинций империи. Князь Долго­
руков, например, в 1817 году отмечал необычайное — по сравне-

одежды фабричного производства, образы надднепрянские, пусть даже на­

родные, теряли привлекательность. Украинские интеллигенты, наверное,
начиная с Михаила Коцюбинского, направляют взгляд на Карпаты в по­
исках чего-то более экзотического — типа украинца, не инфицированного
машинной цивилизацией. Искусственный этнографизм Коцюбинского в
повести «Тени забытых предков» был призван сконструировать «украин­
ского хайлендера» - верховинца-гуцула - как архетипное воплощение
украинской «народности», иконографический образ украинца.
112 Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 26-27.

109

I
 Гл а в а в т о р а я

нию с великорусскими губерниями — количество шляхты на

Черниговщине, ее любовь и привычку к судебным делам: «би­
блиотеки, составленные из процессов и тяжб малороссийских»,
заменяют им привычный круг чтения.
Лёвшин также отмечает скороговоркой, что малороссия­
не, подобно другим подданным империи, разделяются на дво­
рян, духовенство, купцов, мещан и крестьян; что Малороссия
«управляется собственными, от Поляков принятыми законами,
или, лучше сказать, Магдебургскими правами», что уклад судо­
производства в этой исторической провинции «совсем неизве­
стен в губерниях, по учреждению образованных».
Однако тем, что делает Малороссию своеобразной стра­
ной, все же остается ее «народ». Только «народ» в глазах путе­
шественников имеет отчетливую «этничность». Он, в отличие
от остальных классов, был «видимым» для путешественников.
Не только потому, что действительно визуально отличался
одеждой, песнями и даже просто количеством, а главным об­
разом потому, что оптика путешественников была настроена
на поиски именно «народной физиономии». Князь Долгоруков
считал, что образованные классы суть космополитические и в
этом смысле не отличаются от провинции к провинции импе­
рии. Последователь Руссо Лёвшин также настаивал на том, что
[д]ворянство, составляющ ее отличнейшую часть людей, не м о ­
жет нам дать понятия о нравах и обыкновениях той страны ,
которую мы наблюдаем. Обычаи оного несвойственны всем
состояниям; нравственность оного не есть нравственность в с е ­
общая; образование оного не составляет образования народ ­
ного“ 3.

Напомним, что «открытие Малороссии» происходит в рус­

ле общеевропейского «открытия народа». Повсеместно в Евро­
пе до этого невидимый «народ» вдруг становится видимым и
слышимым: он громко поет свои песни, шумно отплясывает,13

113 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 63.

НО
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

ярко выделяется на фоне пейзажа своей колоритной и цвета­

стой одеждой, из «немого» неожиданно превращается в весьма
разговорчивого и при этом режет ухо незнакомыми диалекта­
ми. Напротив, классы образованные становятся «невидимыми»:
люди в черных фраках (как раз, по английской моде, входящих
в употребление) кажутся везде одинаково безликими. Восприя­
ти е нации этнографизируется, а разница между нациями начи­
нает восприниматься именно как различия «народных» культур
и «народных» характеров. Более того, возникает ощущение, что
именно образованные классы неорганичны для той или иной
«народности». В нашем случае перемена в отношении чрезвы­
чайно яркая. Если в XVIII веке от имени благородного казацкого
народа преимущественно говорили потомки гетманской воен­
ной бюрократии, в начале XIX века такой голос у них отнят. По­
томками древних славных казаков путешественники считают
малороссийских крестьян, «народ», к которому малороссийские
дворяне явно не принадлежат.
Под пером путешественников малороссийское крестьян­
ство не только превращается в исключительного представителя
украинства, но и «облагораживается», на него переносят те чер­
ты , которые ранее считались присущими исключительно элите:
патриотизм и любовь к отчизне, историческая память, честь и
доблесть, сознание своего отдельного происхождения и тому
подобное. Это очевидно у всех путешественников, кто только
цспоминает о происхождении малороссов от казаков, но ярче
всего, пусть даже в гротескном виде, прочитывается у Лёвшина:
Малороссияне пламенно любят отчизну свою и помнят славу
предков своих, ненавидя тех из них, которые очернили имена
свои презрительными поступками. Нет для них ничего уж ас­
нее, как имя Мазепы. Они забывают себя от ярости при сем ру­
гательстве.

Воинственный дух древних Козаков Малороссийских не погас

в потомках их. Они всегда с радостию идут сражаться за веру,
Государя и ту землю, на которой прославились предки их, на
которой родились они, взросли, и на которой привыкли вспо­

ит
 Гл а в а в т о р а я

минать громкие дела Свиркговских, Наливайков и Хмельниц­

ких. Название козака лестно для слуха их; они неравнодуш но
произносят он ое114.

Малороссияне, следовательно, конструируются как народ

вполне благородный. В народе же заметны и другие «тонкие»
чувства; особая нравственность, гордость и «непокорливость»,
склонность к любовным переживаниям, а также чувство эсте­
тического, вплоть до того, что «малороссияне, как кажется, не­
сколько чувствуют красоту в Архитектуре. Их вкус довольно об­
разован природою» (Лёвшин).
Так начинает формироваться миф «крестьянской», «народ­
ной» украинской нации, где «народ» вынужден был исполнять
роли всех классов общества. К середине XIX века этот миф при­
ведет к движению «хлопоманов» как попытки нравственного
искупления элитами своей вины за предательство собственного
«народа» (то есть за сюртуки и фраки, а также русскую и поль­
скую образованность), а дальше разовьется в украинское народ­
ничество115.

114 Там же. — С. 65-66.

115 Об изобретении украинофилами 1860-х — 1870-х годов «национально­
го костюма» (в двух вариантах — псевдонародном и псевдоказацком) и де­
монстративном ношении этого костюма см.; Єкельчик, Сергій. Українофіли.
Світ українських патріотів другої половини XIX ст. — К.: КІС, 2010. — С. 19-
50. Как отмечает исследователь, успех такого костюма среди собственно
народа был сомнительным; переодетых барчуков крестьяне принимали за
правительственных агентов либо думали, что за угнетения крестьян царь
наказал помещиков тем, что обязал носить простую одежду.
Если создание «народного» варианта национального костюма хотя бы
частично могло апеллировать к действительному положению вещей, то
«казацкий» костюм был уже делом чистой фантазии. Не удивительно, что
именно этот вариант, в конечном счете, выиграл соревнование: в течение
XX в. эмблематическим «национальным костюмом» украинцев, как он был
представлен различными псевдофольклорными танцевальными и хоровы­
ми коллективами, стал «казацкий» костюм, который был воспринят как на­
родный.

112
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

* #*
При чтении записок путешественников рано или поздно воз­
никает вопрос: как их впечатления соотносятся с самооценкой
аборигенов, с тем представлением, которое жители описанных
территорий имеют о себе? Теоретически можно предположить
два варианта ответа. Первый заключается в том, что, расспра­
шивая по пути жителей об их истории, обычаях и т. п., путеше­
ственники воспринимают и адекватно отражают именно то, что
жители страны думают и рассказывают сами о себе. Второй от­
вет вырастает из постколониального прочтения путевых днев­
ников (и, следственно, не обойтись без присущего направлению
жаргона). Их авторы — представители доминирующей культу­
ры, они публикуют свои книги в имперских центрах, а взгляд
(«глаза») путешественника является взглядом господствующе­
го «центра» на подвластную ему «периферию». Наконец, само
распределение позиций — активного наблюдателя и пассивного
предмета наблюдения — расставляет роли подобным образом.
Изданные на языке, который считается общим для всех жителей
империи, такие произведения задают нормативное понимание
территорий и народов («конструируют дискурс господства»).
Как следствие, интегрированные в общеимперскую культуру
элиты описанных территорий воспринимают и ассимилируют
навязываемый им метрополией образ как свой собственный.
Попытки «описания-в-ответ» оказываются «идиоматически»
зависимыми от господствующего дискурса (т. е. изначально
разделяют с ним стиль мышления), далее если ставят своей це­
лью полемизировать. Этот феномен Мэри Луиз Пратт называет
«автоэтнографией»116. «Автоэтнография» появляется тогда, ког­
да господствующий «дискурс метрополии» уже устоялся. Она
адресована столько же землякам, сколько и «центру» в попытке
войти в письменную культуру метрополии.

1,6 Pratt, Mary Louise. Imperial Eyes. Travel Writing and Transcuituration. —
London and New York, 1997; Біленький, Сергій. Подорожувати й описува­
ти... — С. 15.

8-12-727
щ
I

Гл а в а вторая

Украинский пример «открытия Малороссии», как кажется,

предлагает третий вариант решения вопроса. Дело в том, что
здесь «автоэтнография» предшествовала формированию «им­
перского образа» и во многом определила то, как путешествен-
; ники из «центра» будут смотреть на Малороссию.
! Автором едва ли не первого «описания» Малороссии, со­
ставленного как имитация «ученого» описания с «философски­
ми» обобщениями, был Яков Михайлович Маркович. Его не­
большая книжечка, насчитывавшая всего 98 страниц, была из­
дана в Санкт-Петербурге в 1798 году под названием «Записки о
Малороссии, ее жителях и произведениях». Яков Маркович был
потомком известного рода Гетманщины — внуком генерального
казначея Якова Марковича117. Он родился в 1776 году, начальное
■■ образование получил, вероятно, в Глухове, но с шестнадцати
1 лет учился в Москве, в университетском благородном пансионе.
Судьба Марковича не сложилась. Он служил в гвардии, но че­
рез год вышел в отставку; искал покровительства Безбородко и
Трощинского, служил переводчиком в иностранной коллегии,
но образ жизни вел беспорядочный, делал долги и застрелился
в 1804 году.
Т «Записки о Малороссии» Маркович задумал как большой
труд в нескольких частях. Он должен был дать подробное и ис­
черпывающее описание страны, ее истории, этнографии, про­
изводительных сил, географии, климата, геологии и т. д., состав­
ленное по образцу читанных Марковичем немецких «путеше­
ствий».
С книгой автор связывал честолюбивые замыслы, но успел
опубликовать лишь одну часть. Замысел свой Маркович объяс-
| нял как исполнение патриотического долга:
* Еще до сих пор Малороссия не описана никем подробно. Я ос­
мелился изобразить ее не кистью историка или физика, но как

117 Биографические данные о Марковиче, а также обзор его творчества

можно найти в: Лазаревский, Александр. Прежние изыскатели Малорусской
старины. I // Киевская старина. — 1894. — № 12. — С. 351-387.

114
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

юный сын, посвящающий первый опыт своих познаний и чув­

ствований мать-стране своей.

При всем этом «Записки» не назовешь совершенно «ау­

тентичным» описанием. Не только потому, что автор покинул
Украину в подростковом возрасте и формировался в среде ве­
ликорусской. Но потому, главным образом, что нехватку соб­
ственных сведений он компенсировал чтением чужих трудов об
Украине (список многочисленных «путешествий» по России и
Украине приводит Александр Лазаревский), использовал мате­
риалы Адриана Чепы и, как следствие, сформировал достаточно
«литературное» впечатление о своей родине. В год написания
работы (1798) Маркович даже совершил путешествие по Мало­
россии (ибо всякому «описанию» новой страны предшествует
ее «открытие» в «путешествии»), чтобы заново ознакомиться с
предметом своего описания. (Любопытно, однако, что Марко­
вич совершает поездку после публикации «описания»“ 8.) Лаза­
ревский опубликовал по рукописи путевые заметки Маркови­
ча, названные автором «Замечания по случаю поездок моих по
Малороссии в 1798 году». Содержание их настолько банальное
и настолько бедное действительными наблюдениями, что не
оставляет сомнений: все свои впечатления от Малороссии и ма­
лороссиян Маркович вычитал“ 9.

1,8 Там же. — С. 373.

119 Это особенно бросается в глаза при сравнении с предыдущим подоб­
ным «описанием» Малороссии, опубликованным в 1773 году Василием Ру-
баном. Здесь, в согласии с пространным заглавием, обнаружим только су­
хие статистические сведения о географии, народонаселении, администра­
тивном разделении страны, краткую историческую справку о территории,
описание украинских чинов и т. п. (см.: Краткие географические, полити­
ческие и исторические известия о Малой России с приобщением Украин­
ских трактов и известий о почтах, також списка духовных и светских тамо
находящихся ныне чинов, числе народа и прочая. Из разных мест собраны
и изданы в свет Василием Рубаном. — СПб., 1773). Никаких «философских»
обобщений о народном характере, влиянии климата или исторического
предназначения в труде Рубана не найдем.

в- Щ
 Гл а в а в т о р а я

Утраченная в детстве и возвращенная в юности (Марковичу

двадцать два года) Малороссия в его «Записках» описана сен­
тиментально, живописно, словом, так, как и диктовала литера­
турная конвенция того времени. Трудно сказать, был ли у книги
серьезный тираж120 и читательский успех, или даже утверждать,
что именно ее картины и тон повлияли на последующих путе­
шественников121. Но совпадения между тем, как увидел Мало­
россию Маркович, и тем, как и что видели в ней после «Запи­
сок», удивительны.
Маркович оправдывал свой проект исполнением давнего
завещания Карла Линнея:
Славный натуралист Линней удивляется, что страна, так щ е­
дро природою облагодетельствованная, какова Малороссия,
не заманила к себе ни физиков, ни историков. Давно похитила
смерть сего друга натуры; естли б он жив был, то до сих пор,
может быть, удивлялся б тому. Я имел удовольствие жить в сей
приятной стране и занимался рассм атриванием ее жителей и
произведений122.

Точно так же на Линнея будет ссылаться в 1816 году Лёвшин:

Я видел большую часть Малороссии, видел всю Полтавскую гу­
бернию, — и всегда называю ее с Линнеем прекраснейш ею, но
мало обработанною страною.

120 Скорее, нет: уже во времена Лазаревского книжка представляла собой

настоящую библиографическую редкость.
121 Впрочем, «Записки» Марковича были безусловно известны, например,
Гоголю, задумывавшему в начале 1830-х годов написание многотомной
истории Украины. В 1834 году он опубликовал в «Журнале Министерства
народного просвещения» 1-ю главу 1-й книги 1-го тома предполагаемого
труда под названием «Отрывок из истории Малороссии» (в собраниях сочи­
нений публикуется как «Взгляд на составление Малороссии»), где заметно
влияние Марковича.
122 Здесь и далее цит. по: Лазаревский, Александр. Прежние изыскатели
Малорусской старины.

иб
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

Общее впечатление Марковича от малороссийской природы

слишком клишированное, чтобы быть результатом детально­
го и вдумчивого знакомства. Это воспоминание беззаботного
детства, подтвержденное приятной поездкой в летнее погожее
время. Но его разделяют все без исключения последующие пу­
тешественники:
Поляки называли Малороссию молочною и медовою землею;
можно именовать ее еще страною обилия и приятностей. Здо­
ровый климат, красота местоположения, великое плодородие
земли и разнообразие произведений суть преимущества, по
коим она заслуживает такое имя. [...] Без лишнего труда и тон­
кого искусства земледельцев пашни разводятся легко и обиль­
ную приносят жатву. Кто имеет чувствительное сердце, кто
удовольствие духа своего полагает и находит в рассматривании
природы, тот, обозрев Малороссию, конечно назовет ее стра­
ною, где природа является в изящном великолепии. По край­
ней мере, я так называл ее в моем сердце!123

Подобно Марковичу, последующие путешественники сочтут

нужным комментировать разницу двух зон Малороссии — по­
лесья и степи, различия в их природе и — как следствие — в об­
ращении жителей (более строгие и сдержанные жители полесья,
вальяжные и ленивые степняки). Маркович первым записывает
то, что жителей полесья называют «литвинами», это будут по­
вторять позже фон Гун и Лёвшин. Маркович же указывает на
наследственную болезнь малороссиян — «колтун», его же будет
искать и исследовать в 1806 году фон Гун.
Национальный характер малороссиян, считает Маркович
вслед за многими современными ему авторами, формирует­
ся окружающей природой. Впрочем, собственные наблюдения
над этим характером Маркович начинает выписками из немца
Фрибе и француза Шерера:

123 Там же. — С. 365.

117
 Гл а в а в т о р а я

М алороссияне важны, верны, открыты без рабского унижения

и без подлой лести, меньш е употребляю т горячие напитки, не­
жели великороссияне, и любят музыку. М алороссияне муж е­
ственны, проворны, великодушны, бескоры стны, неутомимы,
смелы, храбры124.

Украинский язык, считает Маркович, испорчен от долгого

плена татарского, литовского и польского, но:
Не смотря на то, в нынеш нем малороссийском языке, или соб­
ственно наречии, видно еще некоторые оттенки и счастливого
климата и нежного свойства души образователей его. Можно
назвать его языком любви или по крайней мере весьма способ­
ным выражать живо чувство лю бви125.

Певучесть малороссиян также гармонирует с природой. Едва

ли не первым Маркович проводит параллель, которая станет

124 Там же. — С. 368.

125 Там же. — С. 368. Приведенная похвала языку вводится оговоркой «не
смотря на то» (испорченности древнего «словенского» языка иностранны­
ми влияниями). Эта дихотомия была заимствована у Михаила Антоновско­
го, дополнявшего украинским материалом русский перевод (1799 год) кни­
ги Иоганна Георги. Но примечательна разница: у Антоновского противо­
поставляется народный язык правильному русскому языку образованных
классов малороссиян. Маркович же изящество речи делает неотъемлемой
характеристикой именно народного, украинского языка. Ср.: «Наречие,
свойственное Малороссиянам, есть смесь наречий Славенского, или удер­
жанного издревле, и Польского, и произношение оного наречия, с некото­
рыми особенными словами. [...] Впрочем, Дворянстпо и Учившиеся, всякого
состояния, люди Малороссийские имеют правильный, мягкий, приятный и
очищенный выговор Российского языка, а равно и знают искусство изъяс­
ниться на письме и на словах во всей блистательной красоте, силе и обилии
языка Российского» (Описание всех обитающих в Российском государстве
народов и их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, вероиспо­
веданий и прочих достопамятностей. — Ч. 4 : 0 народах монгольских, об ар­
мянах, грузинах, индийцах, немцах, поляках и о владычествующих россия­
нах, с описанием всех именований Козаков, так же история о Малой России
и купно о Курляндии и Литве. — СПб., 1799. — С. 344).

118
 РО С С И Я «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

хрестоматийной впоследствии: малороссияне — это итальянцы

славянства:
Возьмем в пример малороссийские песни: в них помещены
прекрасные подобия и картины природы, простое, но пылкое
изъяснение любви и голоса их всегда соответствуют мыслям.
[...] По врожденной склонности малороссиян к музыке, страна
их в России то же, что в Европе Италия126.

Европейские аллюзии постоянно присутствуют в тексте:

малороссийские «литвины» сравниваются с гасконцами во
Франции и швабами в Германии, «средняя» полоса Украины —
«вторая Швейцария», и вообще, она достойна пера Бюффона и
кисти Пуссена, «чтобы представить совершенную картину того
великолепия, в котором она видна».
Практически все сведения Марковича об этнографии Мало­
россии заимствованы им из дополнений Михаила Антоновского127
к русскому переводу «Описания всех обитающих в Российском
государстве народов» Иоганна Георги (книга издана в 1799 году,
но несомненно известна Марковичу до публикации)128. Однако
интерпретация совершенно иная. Если Антоновский пунктуаль­
но отмечает разницу народных обычаев малороссиян и высших

126 Лазаревский, Александр. Прежние изыскатели Малорусской стари­

ны... — С. 368-369. Ср. у Антоновского: Малороссияне «имеют отменно неж­
ные и гибкие голоса к музыке гортанной так, что мало или и вовсе почти не
различествуют в сем даровании природы от Италиянцов» (Описание всех
обитающих в Российском государстве народов и их житейских обрядов,
обыкновений, одежд, жилищ, вероисповеданий и прочих достопамятно­
стей. - Ч. 4. - С. 345).
127 Об М. И. Антоновском см.: Словарь русских писателей XVIII века. — Под
ред. А. М. Панченко. — Вып. 1. — М., 1988.
128 Лазаревский указывает на обширные выписки из четвертой книги это­
го издания в рукописных материалах Марковича. Маркович при этом ос­
ведомлен об авторстве Антоновского, никак не означенном в публикации
и ставшем известным только из собственных позднейших признаний Ан­
тоновского (Лазаревский А. Прежние изыскатели Малорусской старины. —
С. 374 )-

119

*
 Гл а в а в т о р а я

сословий малороссиян, то у Марковича малороссияне есть только

собственно народ. Это уже предвозвещает Романтизм.
Как и у более поздних русских путешественников, Малорос­
сия у Марковича — это прежде всего страна казацкая. Он, прав­
да, приводит общие сведения (из «Нестора») о древних русских
князьях, но обрывает изложение на княжении Ярослава Мудро­
го (с обещанием продолжения в следующей книге), очевидно, не
вполне понимая, как такую историю адаптировать к дальней­
шим деяниям украинцев. Все, что характерно для современной
Марковичу Малороссии, уходит корнями не глубже, чем в «поль­
ские» времена. От этих времен ведет свое происхождение со­
циальный строй, в том числе и малороссийская шляхта. Начала
гражданского строя Маркович связывает с Казимиром, который
пожаловал шляхетство, установил разделение на воеводства, и
Стефаном Баторием, который отдал казакам «лежащие при бе­
регах Днепра земли, кои названы потом Украиною»:
От сих Козаков произошли и украинцы, составлявш ие прежде
малороссийское войско. О статок оного суть нынеш ние козаки,
но они уже не воины, а сельские жители.

«Записки о Малороссии» — своего рода загадка: по всем при­

знакам книжечка представляет собой типичные «записки ино­
странца». Это энциклопедия «малороссийской» топики, расти­
ражированной впоследствии во множестве впечатлений от Юга.
А между тем книга написана «природным» малороссом, и при­
том еще до появления «имперского дискурса». Источники Мар­
ковича в целом не составляют загадки129. Но это источники, так
сказать, литературные. Атмосфера, из которой появилась книга,
не так хорошо известна. Здесь, возможно, стоило бы обратить
внимание на тех «малороссиян», которые давно уже обживали
имперские столицы, служили не только в больших чинах, но за-

129 См., напр.: Кравченко, Володимир. Нариси з української історіографії

епохи національного відродження (друга половина XVIII — середина
XIX ст.). - X., 1996. - С. 90-93.

120
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

нимались и журналистской работой. Они, подобно шотландцам в

Лондоне, представляли собой любопытную среду образованных
провинциалов, прокладывавших себе дорогу в имперском ис­
теблишменте и пытавшихся свое «аутсайдерство» из недостатка
превратить в достоинство. Миф о Малороссии, «стране молока
и меда», потерянном рае российской истории, благодатном Юге
славянства, мог бы превратить украинское происхождение в ка­
питал. Маркович, безусловно, поддерживал связи с украинцами
в обеих столицах, в том числе с теми из них, кто любил литера­
турные и ученые занятия. Обратим внимание (вслед за Лазарев­
ским), что Маркович знает об авторстве Михаила Антоновского
«украинских» приложений в «Описании всех обитающих в Рос­
сийском государстве народов» Иоганна Георги. Такие сведения
можно было почерпнуть только из осведомленных источников,
ведь в печати участие Антоновского нигде не было заявлено.
В наскоро сбитой книжечке молодого человека, первом ли­
тературном опыте начинающего130, удивляет полная завершен­
ность «малороссийского мифа». Здесь находим все клише, ко­
торые будут гулять по разнообразным книгам еще не одно де­
сятилетие, а частично доживут и до наших дней. При этом весь
процесс создания книги — от первых выписок до печати — занял
всего лишь год. Это заставляет предполагать, что идеи не просто
«витали в воздухе», а были общим убеждением какой-то среды,

130 Эта почти хлестаковская выходка — исчерпывающее описание объ­

емом 98 страниц в осьмушку — достигла цели. Маркович попал в «иконо­
стас», и в последующих обзорах украинской историографии о его опусе
говорят уже только в возвышенных тонах. Как всегда бывает в подобных
случаях, саму книгу не перечитывают. Из работы в работу кочуют утверж­
дения, будто она представляет собой энциклопедию известий об Украине,
ее природе, населении, языке и поэзии. См. последний образчик: Сарбей,
Віталій. Праця Я. Марковича «Записки о Малороссии, ее жителях и произ­
ведениях» //Український історичний журнал. — 1999. — № і. — С. 56-68, где
и предыдущая литература. Судя по ссылкам, автор специальной статьи о
«Записках о Малороссии» даже не считал нужным прочесть книжку Марко­
вича. Автор сравнивал собственную мифологию Марковича с мифологией
других авторов.

121
 Гл а в а в т о р а я

наивно отраженным автором. Действительно, подобные преце­

денты уже были в российской печати. В 1773 году вышла в свет
книга «Краткие географические, политические и исторические
известия о Малой России». Ее меценатом был Петр Румянцев-За-
дунайский, научными редакторами — украинцы по происхожде­
нию Николай Мотонис131 и Григорий Козицкий132, а фактический
материал поставляли чиновники Малороссийской коллегии133.
Издание имело успех и быстро было переведено (дважды) на
немецкий язык. В 1777 году Василий Рубан публикует новую ре­
дакцию «Краткого описания Малой России»134, и одновременно
в Петербурге выходит «Описание свадебных украинских просто­
народных обрядов в Малой России...», автором которого был пле­
мянник Рубана Григорий Калиновский135. Создается впечатление,
что «Замечания» Марковича стали эпитомой тех «упакованных»
для экспортного потребления образов Малороссии, которые сто­
личные малороссы желали бы распространять.

**#
Как путешественники начала XIX века делят пространство, ко­
торое мы сегодня называем «Украиной»? Считают ли они его
объединенным какими-то историческими обстоятельствами,
этнографической общностью населения и т. д.?

131 О нем см.: Мотонис Николай Николаевич // Словарь русских писателей

XVIII века//Под ред.А. М. Панченко. — Вып. 2. — М., 1999.
132 О нем см.: Козицкий Григорий Васильевич // Словарь русских писате­
лей XVIII века / Под ред. А. М. Панченко. — Вып. 2. — М., 1999.
133 См.: Кравченко, Володимир. Нариси з української історіографії... —
С. 41-42.
134 Краткая летопись Малыя России с 1506 по 1776 год, с изъявлением на­
стоящего образца тамошнего правления и с приобщением списка прежде-
бывших Гетманов, Генеральных Старшин, Полковников и Иерархов; також
землеописания с показанием городов, рек, монастырей, церквей, числа
людей, известий о почтах и других нужных сведений, издана Васильем Гри­
горьевичем Рубаном. — СПб., 1777.
135 Кравченко, Володимир. Нариси з української історіографії... — С. 43.

122
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

В пределах современной Украины путешественники пере­

секают многочисленные исторические, этнографические, куль­
турные, языковые границы, порой даже отмечая этот факт в
своих путевых впечатлениях. Для них еще не существует едино­
го пространства, которое можно было бы назвать «Украиной»,
это все еще куски того или иного «бывшего» пространства.
Все путешественники, кажется, резко отделяют историче­
скую Гетманщину, которая преимущественно и называется
Малороссией, от остальных территорий «Юга», где им пришлось
побывать. Но даже здесь внимательный немецкий глаз замечает
различия. Отто фон Гун — человек практичный, не склонный,
в отличие от собственно русских, безосновательно обобщать.
Он, как мы бы сегодня сказали, эпидемиолог — интересуется
санитарным состоянием населения, его болезнями, питанием,
климатом и его влиянием на здоровье людей. Для него, следова­
тельно, «малороссы» — не живописная этнографическая масса,
а реальные люди в реальных обстоятельствах жизни. Но и фон
Гун считает целесообразным сообщить своему адресату (как и
большинство путевых заметок, его книга написана в форме пи­
сем) несколько из услышанных на месте общих сведений о крае:

Сие письмо, мой любезный Е., доставит Вам описание болез­

ней, господствующ их в Малороссии, а особливо в Украйне —
ибо надобно Вам знать, что Украйною называют здесь часть,
начинающуюся от реки Сейма и Десны, а та часть, лежащая
меж ду Российской границы и сих рек, называется Литвою.
Но не одним только названием различаются страны сии; они
различаются всем, как-то: наречием, обычаями, одеждою и
самым даже видом людей, жизнью их, земледелием и кряжем
земли, одним словом так, что, переехав Сейм, кажется, въедешь
совсем в другую землю.

(О существенной разнице двух этнографических зон Мало­

россии и о именовании черниговцев «литвинами» («здешние
жители смешаны с литовцами») пишет и Лёвшин.) Строго гово­
ря, «Украиной» называют только степную часть Малороссии, в

123
 Гл а в а в т о р а я

пределах Полтавской губернии. Чаще всего она противопостав­

ляется губернии Черниговской (как, например, у Марковича,
находившего в двух частях два совершенно различных этногра­
фических типа, «литвинов» и «украинцев»). Но вот Вадим Пас-
сек собственно «Украиной» называет степную Слобожанщину,
отделяя ее от исторической «Малороссии».
Вообще Малороссия поражала жителя великорусских губер­
ний разноголосицей языков и этнической пестротой, к которой
глаз их не был привычен. Первое, что отмечают путешествен­
ники, — это значительное количество еврейского населения.
Они замечают присутствие евреев сразу же после пересечения
границы с Малороссией, и чем дальше на запад продвигается
путешественник, тем большую насыщенность территории ев­
реями он фиксирует, пока на Правобережье они не вытесняют
украинцев как доминирующий «этнографический» тип.
На разницу визуально приметных этнографических зон на­
кладываются невидимые глазу, но от этого не менее важные
границы, продиктованные историей. Тот, кому приходилось,
как, например, московскому священнику Лукьянову, путеше­
ствовать по Украине в самом начале XVIII века, должен струк­
турировать пространство очень непривычным для нас сегодня
способом136. Малороссия для Лукьянова, разумеется, закончи­
лась сразу после выезда из Киева. За Васильковом и в Фастове
он отмечает юрисдикцию «палиивцев», о которых остался очень
низкого мнения, но считал чуть ли не маленьким независимым
государством.
С облегчением вырвавшись из их объятий, Лукьянов за
Фастовом попал в Польшу, а в южном Подолье уже имел дело
с турецкими властями. Все это мы бы сегодня считали истори­
ческой Украиной, но путешественнику тогда вряд ли пришла
бы в голову подобная мысль. Даже в начале XIX века мало кому
приходит в голову, что земли от Харькова до Крыма и Одессы

136 Путешествие в святую землю священника Иоанна Лукьянова // Русский

архив. — 1863. — Т. 1. — С. 14-15-

124
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

могут относиться к «исторически и этнографически» единому

пространству.
Путешествие способно нивелировать унаследованные от
истории границы, сделать территорию гомогенной. Именно та­
кую задачу преследовала своей знаменитой поездкой в 1787 году
Екатерина И. В Киеве, этом центральном пункте исторического
пространства России, императрица оказалась на окраине импе­
рии137. Когда ее флотилия отправилась вниз по Днепру, в поль­
ском Каневе ее приветствовал Станислав Август, а Кременчуг
уже опять был русским городом; степи ниже порогов, лишь не­
сколько лет перед этим присоединенные, воспринимались как
обломок Порты, и таким же куском Леванта казался Крым. Все
эти политические и культурные барьеры вполне осознавались
участниками поездки (о чем они не преминули записать в своих
воспоминаниях и дневниках). Тем не менее после путешествия
ни у кого из них не возникало сомнений, что они преодолели
в каком-то смысле единое пространство. Путешествия име­
ют один эффект: расстояние, преодоленное в единой попытке,
вспоминается как целостность. Пространство, пережитое и про­
чувствованное как единая протяжность, выступает как единое.
В наших описаниях путешествий по Малороссии стоит от­
метить еще один момент. Для всех путешественников «зона от­
ветственности» малороссийской истории заканчивается Лево­
бережьем. Киев здесь имеет двусмысленный статус не вполне
малороссийского города, а дальше все Правобережье воспри­
нимается как «осколок бывшей Польши»138. Наши путешествен-

137 См.: Брикнер, Александр. Путешествие императрицы Екатерины II в по­

луденный край России в 1787 году //Журнал Министерства народного про­
свещения. — Ч. 152. — 1872 (июль). — С. 1-51; Вульф, Ларри. Изобретая Восточ­
ную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. — С. 199-
209. См. также популярный очерк о путешествии Екатерины: Кінг, Чарльз.
Історія Чорного моря / Пер. з англ. М. Климчука. - К.: Ніка-Центр, 2011. -
С. 183 («Клеопатра їде на південь»).
138 Именно с такими ожиданиями отправился из Киева в 1799 году Филипп
Вигель и был немало удивлен:

125
 Гл а в а вторая

ники в большинстве даже не интересуются тем, что находится

на правом берегу, ограничиваясь исторической Гетманщиной.
Те же несколько, кто по тем или иным причинам все же оказался
на Правобережье, практически ничего «малороссийского» или
даже «российского» не могут заметить. Привычные маркеры
«русскости», по которым российские путешественники могли
бы распознать «свою» территорию, «свой» народ, здесь совер­
шенно отсутствуют. Эмблематическими являются евреи и поль­
ские магнаты. Глаголеву в 1823 году казалось, что на всем отрез­
ке пути от Киева до Радивилова «почти нет другого народона­
селения, кроме еврейского». Он записывает, каким из польских
фамилий принадлежит тот или иной городок, то или иное село.
Для князя Долгорукова в 1810 году вся территория Киевской гу­
бернии все еще была «лоскутком старой Польши», и только на
подъезде к Киеву (благодаря чтению исторических книг) он
смог наконец отметить:
За Васильковом, приближаясь к Киеву, мы опять въехали в ста­
рую свою Россию и оставили бывшие за Польшею земли.

Эта граница, которую так безошибочно угадал князь, конеч­

но же, не фактическая административная и не этническая. Это
граница России до разделов Польши. Итак, на правом берегу все
покрыто густым слоем польской истории и польской современ­
ности139. Когда у путешественника и промелькнут какие-нибудь

Проезжая [...] через Богуслав, Корсунь, я не мог надивиться тому, что

везде вижу православные церкви, везде слышу малороссийское на­
речие и только изредка встречаю поляков. Невежество мое, которое,
впрочем, разделял я со всеми жителями внутренней России, заставля­
ло меня думать, что все находящееся за старою нашею границей есть и
было всегда настоящая Польша (Записки Ф. Ф. Вигеля. — Ч. 1. — 1891. —
С. 119).
■ 39 и тем более нет никаких причин видеть на Правобережье что-то кроме
польскости у путешествующих здесь поляков. Поэт и общественный дея­
тель Юлиан Немцевич, предпринявший два путешествия по, как мы сегодня
определили бы, Украине (первое на Волынь в 1816 году, второе на Волынь,
Подолье «аж до Одессы» в 1818 году), во всю почти дорогу — «аж до Балты» —

126
 Россия «О Т К Р Ы В А Е Т » У К Р А И Н У

исторические аллюзии, вызванные знакомым названием го­

рода (как у Глаголева при посещении Новограда-Волынского,
Острога, Дубно, Лемберга), ассоциации будут вести к летописи и
к летописной истории. В таких случаях путешественник вспом­
нит, что название он читал «у Нестора», но с грустью констати­
рует, что от славной истории ничего не осталось (Глаголев: «Нет
нигде Львова, везде — Лемберг»140).
Это важный момент. Правобережье не представляют как
территорию «малороссийской» истории. Здесь все давно поль­
ское. А перед «польским» — «русское», то есть летописное и
древнерусское. Древняя летописная история в оценке россий­
ских путешественников, безусловно, принадлежит россиянам, а

не покидал пределов польского пространства. Простился он с ним только

перед самой Балтой, в Пятковке, «имении их милости пани Северины Со-
банской, урожденной Потоцкой» и дальше уже тужил по «давней польской
гостеприимности». Но и приехав в Балту, он отметил, что когда-то именно
здесь «была граница Польского королевства». За ней Немцевич вступил в
«Дикое поле», которое ему, совершенно так же, как русским путешествен­
никам, продвигавшимся с противоположного направления, навеяло раз­
мышления о тысячелетней первозданное™. Также приметил он высокие
курганы, но сомневался, чтобы все из них могли быть «могилами». Во все
путешествие «по Украине» ни один пункт не навеял Немцевичу иных, чем
только из прошлого Речи Посполитой, исторических ассоциаций. Не заме­
тил он, разумеется, и «народа» — ни «украинского», ни тем более «малорос­
сийского» (см.: Juliana Ursyna Niemcewicza Podroze historyezne po ziemiech
polskich mi?dzy rokiem 1811 a 1828 odbyte. — Petersburg, 1858). «Украина» все
же мелькает на страницах путевого дневника. Вспоминает о ней Немцевич
(«богатая Украина наша — Подолье и Волынь») почему-то в Одессе и раз­
мышляя о разделах Польши. «Малороссиян» Немцевич обнаружил только
около Николаева, таких же колонистов, как сербы, немцы и молдаване. Вне
пределов «Польши» Немцевич был недолго, по пути от Одессы до Николае­
ва. За Новомиргородом, в местечке Златополь, он опять узнал родные края:
начиналась «старая Польша», все сразу стало приятно меняться, а, главным
образом, пейзаж становился мил и привлекателен. Дальше все пошло при­
вычным чередом: каждому местечку, как прежде на Подолье, указывался
его прежний польский владелец (Смела — Любомирских, Умань — Потоц­
ких и т.д.).
140 Записки русского путешественника. — С. 146.

127
 Гл а в а вторая
I
не казакам-малороссам, даже следов которых на Правобережье
отыскать не удается. Если путешественники и начинают — очень
неясно и неуверенно — угадывать какое-то родство территории
с историей, то это будет российская история. Если у «русских»
Правобережья и есть какие-то «родственники»,™ ими оказыва­
ются скорее россияне, с которыми территорию связывает общая
история в древнекиевские времена, а не казаки-малороссы. Так
начинает формироваться в головах идея «южнорусского наро­
да», племени, которое протянулось на запад вплоть до Лемберга
] (в Перемышле Глаголев встретил австрийского солдата, кото­
рый заговорил с ним и назвался «русским». Глаголев записал:
«Итак, добрые галичане еще не забыли, что они были некогда
у] детьми Святой Руси и братья нам по происхождению, по языку,
по вере»141).
1 То, что еще не способны заметить ни россияне, ни мало­
россы — единство (историческое, этническое, лингвистиче­
ское) территорий будущей Украины, впервые начинает фор­
мироваться в воображении других путешественников, назовем
их условно «иностранцами»: поляков, закарпатских русинов,
немцев. То есть людей, которые смотрят на вещи с противопо­
ложной (в буквальном, географическом смысле) перспективы.
За время, нас интересующее, исключительно «аутсайдеры»,
люди, одновременно «включенные» (службой, подданством, об­
разованием) в российский контекст, но благодаря происхожде­
нию поставленные в надлежащую к нему дистанцию, говорят о
Правобережье и о его «русском» характере.
Зориан Доленга-Ходаковский был одним из первых прак­
тикующих в России «археологию». Человек чрезвычайно яркий,
почти авантюрист, сфальсифицировавший свое происхожде-
ние, биографию и даже имя, Адам Чарноцкий успел многое:
служить, быть арестованным по подозрению в измене, попасть
в армию и дезертировать из нее в 1811 году, чтобы до 1813 года

141 Записки русского путешественника. — С. 149.

128
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

сражаться против русских142. Он умел заручиться покровитель­

ством влиятельных патронов (князя Адама Чарторыйского и
графа Николая Румянцева) и даже министерства народного
образования империи. Рожденный в Белоруссии, Ходаковский
посвятил большинство своих занятий Правобережной Украи­
не. Между 1814 и 1818 годами он интенсивно путешествует по
этим территориям, собирая и записывая народные песни, но
также присматриваясь к археологическим памятникам края.
В 1820 году и во второй раз в середине 1820-х годов он получает
стипендию от министерства народного просвещения для путе­
шествий с целью обследования «городищ» России. Понимание
Ходаковским истории и его подход к изучению прошлого оказа­
лись сенсационно новыми для людей, только что канонизиро­
вавших Карамзина как образец писания истории. Ходаковский
отстаивал не документальный, но археологический и этногра­
фический подход. Исследование прошлого, полагал он, должно
происходить не в ученом кабинете, а непосредственно на зем­
лях, где когда-то творилась история. Свидетельства, позволяю­
щие понять истинное прошлое народа, надо искать не на стра­
ницах летописей, а в народных песнях, сказаниях, мифологии,
а также в остатках древних поселений и вообще следах древней
жизни. Отсюда возникало фундаментальное различие между
Ходаковским и Карамзиным и — шире — канонической версией
древнерусской истории, как она представала в тогдашней рос­
сийской науке. Российская история начиналась не на севере и
не с призвания варягов, как, вслед за летописью, утверждал бы
Карамзин и его последователи. Сохраненная «народными пес­
нями» и археологическими памятниками история уже твори­
лась на «Юге» задолго до прихода на «Север» первых варяжских
князей. «Юг» становился активным игроком в древней истории
России. Ходаковский опубликовал мало, но успел произвести
сильное впечатление на российскую ученую публику. Как от-

142 Здесь и ниже мое изложение основано на: Saunders D. The Ukrainian
Impact on Russian Culture. 1750-1850. — Edmonton, 1985. — P. 189-199.

9-12-727 inn

I
 Глава вторая

мечает Дэвид Сондерс в своей критике «Истории государства

Российского» Карамзина, Ходаковский объяснил яснее, чем кто-
либо из его современников, фундаментальную разницу между
югом и севером, а также то, как культура юга способна изменить
направление российской культуры. Он расширил рамки уже ве­
дущейся дискуссии, акцентировав на «южной России» (которая
для него означала западную Украину) в контексте славянского
мира»143. Из-за специфического подхода к изучению прошлого
через фольклор и материальные остатки «древняя история» у
Ходаковского становилась «народной». Правобережная Украина
попадала в «курс русской истории» не только, так сказать, тер­
риториально, но и «национально».
Два закарпатских русина оказались, вероятно, самыми после­
довательными проповедниками идеи о том, что «южнорусский»
народ не ограничивается только украинцами, проживающими
в пределах Российской империи, а представляет собой больший
народ, обитающий в государствах нескольких суверенов144. Иван
Орлай, знакомец Ходаковского, впоследствии директор Нежин­
ской гимназии, едва ли не первым высказал подобное мнение
печатно в журнале «Северный вестник». Значительно откровен­
нее эту идею проводил в своих писаниях другой соотечественник
Ходаковского — Луца (Юрий) Венелин. Подобно многим австрий­
ским славянам, Венелин исповедовал идеи единства славянско­
го мира, но, увы, не умел сдержать свой славянский энтузиазм.
Он отстаивал всякого рода странные идеи, например, что прак­
тически все европейские народы — гунны, германцы, франки —
были некогда славянами. Венелин, таким образом, был склонен
к тому, чтобы представлять себе огромные «народности», груп­
пируя меньшие этнографические группы — исторические и со­
временные — в большие сообщества. В 1829 году он обратился
к министру народного просвещения Александру Семеновичу
Шишкову за финансовой помощью для поездки в Болгарию и Ру-4 3

43 Ibidem. — Р. 224.
144 См. подробнее: Ibidem. — Р. 224-230.

130
 Россия «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

мелию. Россия как раз вела очередную турецкую войну, и такое

путешествие по оккупированным российскими войсками терри­
ториям казалось своевременным. Министр, очевидно, верно по­
нял замысел Венелина как обнаружение «южнорусского» харак­
тера территорий путем исследования «взаимоотношений между
современным болгарским и малороссийским, карпато-русским и
великорусским диалектами»145. «Только закарпатский украинец,
вероятно, мог представить единство территории, раскинувшейся
от Болгарии на юге через Украину до России»146. Венелин настаи­
вал, что «малороссийский диалект» — неверное название. На са­
мом деле это «южнорусский» язык, на котором говорят около
двадцати миллионов человек в России, Польше, Галиции и север­
ной Венгрии. Только те, кто пересек государственные границы с
юга на север, подобно закарпатским славянам по пути в Петер­
бург, могли, оглядываясь назад, осмысливать свой собственный
путь как признак и доказательство единства славянского населе­
ния четырех стран.
Впрочем, понадобится польское восстание 1830-1831 годов,
чтобы «русскость» Правобережья стала предметом целенаправ­
ленных поисков. Лишь в 1840-х годах власти задумываются
над употреблением истории для доказательства этнических и
исторических прав России на Правобережье, используя для это­
го новооснованные научные институты. Это, например, стало
главным побуждением для финансирования работы археогра­
фической комиссии в Киеве. В 1840 году попечитель Киевско­
го учебного округа писал министру народного просвещения о
том, что «сохранение в западных губерниях русских древно­
стей» будет служить «очевидным доказательством прав импе­
рии на владение страною, искони принадлежавшею племени
св. Владимира»147.

145 Ibidem. — Р. 227.

146 Ibidem. — Р. 227.
147 Журба, Олег. Київська археографічна комісія. 1843-1921. Нарис історії і
діяльності. — К., 1993. — С. 132 (приложение і).

9* 131
 Глава вторая

Идея о том, что все непольское, некатолическое население

Правобережья является реликтом киево-русских времен, а сле­
довательно, безотносительно к позднейшим политическим и
культурным границам должно составлять одну историческую
народность, начиная с 1840-х годов все больше утверждает­
ся в образе «южнорусской народности». Конструирование по­
следней, впрочем, оказалось амбивалентным по результатам.
Столько же, сколько отбирало «исторические права» на Право­
бережье у поляков, оно создавало условия для представления
этого осколка Киевской Руси как народа «украинского» (под тем
же названием «южнорусского»). Здесь срабатывали достаточно
простые силлогизмы. С российской стороны: в древнерусские
времена по обе стороны Днепра жил единый народ, этот народ
был русским, ergo теперь на Волыни и в Подолье живет русский
народ. С украинской стороны: на Левобережье живут малорос­
сияне, в древнерусские времена по обе стороны Днепра жил
один народ, ergo на Волыни и на Подолье живут малороссияне.
В обоих случаях православные левобережные малороссы оказы­
вались частью того же исторического племени, что и правобе­
режные православные «русские». Поиски «русскости» в «бывшей
Польше» позволили «малороссийскому народу» выйти из своих
традиционных границ Гетманщины, перешагнуть на Правобе­
режье и распространить свой образ на население «Юго-Запад­
ного края».

**#
Выводы этой главы достаточно просты. Образ Малороссии
и малороссийской истории, который постепенно, благодаря
многочисленным путешественникам, начинает укрепляться в
сознании образованной российской публики, фокусируется на
«казацком» прошлом территории. «Древнерусское» лицо этой
земли невыразительное, и в любом случае «древности» киево­
русского времени не могут принадлежать авторству малорос­
сов. Малороссия — страна новая, здесь все не старше XVII века.
Российские путешественники, подобно европейским туристам

132
 РОССИЯ «ОТКРЫВАЕТ» УКРАИНУ

в Италии и Греции, чувствуют свое, не аборигенов, право на

немногочисленные материальные памятники домонгольских
времен. Для нас важно, что такой образ Украины становится
убеждением самих украинцев. (Алексей Мартос, сын скульптора
и автор истории Малороссии, например, признавался, что об­
ратиться к украинской тематике его побудило, помимо проче­
го, чтение странствующих записок Владимира Измайлова148.)
Воспринять его тем легче, что начало «малороссийскому мифу»,
вероятно, положила «автоэтнография», культивируемая среди
малороссов-экспатриантов в столицах империи.
Успех подобного образа Украины в эпоху романтизма обе­
спечивался его центральным топосом живописной страны (не­
даром коммерческий проект Тараса Шевченко так и называл­
ся — «Живописная Украина»), населенной «племенем поющих
и танцующих» (Екатерина II, Александр Пушкин), колыбели
православия и русской культуры, чистой, не испорченного вли­
яниями западной цивилизации славянства, символа русской во­
инской славы, гражданской доблести и свободолюбия.

148 Кравченко, Володимир. Нариси з української історіографії. — С. 47.

 Глава третья

Киево-русское наследие
в украинской историографии
XVIII века
Имели ли русские путешественники на Украине основания для
того, чтобы назвать киево-русское прошлое частью наследия «ма­
лороссийской» истории? Пытались ли они насильно «экспропри­
ировать» этот период в свою пользу или просто констатировали
факт, вокруг которого в начале XIX века существовал консенсус?
Отсутствие «протестаций» с украинской стороны, кажется, долж
но свидетельствовать в пользу мнения, что сами украинцы еще
не видели ничего угрожающего в том, чтобы самое раннее про­
шлое их территории входило частью в историю великорусскую.
Более того, украинские исторические синтезы начала XIX века
развивают аналогичный российскому взгляд на вещи.
В течение XVIII века малороссийская история была структу­
рирована таким образом, что в ней не находилось легитимно­
го места для «Киевской Руси». Украинская история в это время
Мыслится как история «казацкая», а следовательно, насколько
бы древними ни были корни «казацкого народа», такая история
не может иметь ничего общего с «княжеской» историей Руси.
Две схемы истории — великорусская и малороссийская — совер­
шенно свободно «расходились», не конфликтуя между собой.
До начала XIX века украинская историческая мысль проде­
монстрировала два кардинально отличных способа отношения
к «Киевской Руси». Первый явила историография XVII века, вто­
рой — писания следующего столетия.
Возникновение специфически украинского взгляда на про­
бное, как правило, связывают с интеллектуальным движением,

137
 Глава третья

появившимся среди православных Речи Посполитой в начале

XVII века. Под угрозой Брестской унии 1596 года, ликвидации
иерархии, потери статуса, а в перспективе — полной потери
своей религиозной идентичности, православные полемисты
того времени пытаются определить границы своего сословия
в категориях исторических. В то время как другие маркеры
идентичности оказываются нечеткими или амбивалентными,
история, общность происхождения и судьбы, становится эф­
фективным средством консолидации. «Православный русский
народ» — это не просто современная конфессиональная группа.
Его обособленность от других сообществ Речи Посполитой, его
своеобразие и уникальность определены длинной историей, на­
чало которой положил выбор святым Владимиром восточного
христианства еще в X веке. Времена Киевского государства, сле­
довательно, становятся той самой ранней исторической эпохой,
от которой православные ведут свою непрерывную биографию.
Такой взгляд присутствует уже в «Палинодии» Захарии Ко-
пистенского (1621 год). Новый толчок поиски киево-русского
прошлого получили после открытия в 1620-х годах древнерус­
ских летописей, в частности Хлебниковского списка Ипатьев­
ской летописи, впервые снабдившей православных докумен­
тальным подтверждением правильности их апелляций к киево­
русскому прошлому. Настоящая, древняя летопись «Нестора»
позволяла не просто объявлять «своими» заимствованные у
«иностранных» авторов (преимущественно польских хроник
XVI века — Кромера, Бельского, Стрийковского) факты киево­
русской истории, но подтвердить это право собственности до­
кументом — собственной летописной традицией.
В 1626 году архимандритом Печерского монастыря стал
Петр Могила. В 1633 году он был избран митрополитом Киев­
ским и превратился де-факто в главу православных Речи Поспо­
литой. С могилянской эпохой справедливо связывают наиболее
интенсивные поиски киево-русского наследия. Православные
русины заново — после нескольких веков полного безразличия
и апатии — открывают для себя собственное прошлое в славных

138
Киево -русское наследие в украинской историографии XVIII века

временах киевских князей. Могила спонсирует наиболее круп­

ные «исторические» проекты XVII века. Изготавливаются копии
«старой летописи Нестора», на ее основании создается новая,
более соответствующая времени версия в виде так называемой
Густинской летописи (середина 1630-х годов). Эта летопись, в
которой большая часть отведена под события домонгольской
истории Руси, впервые непрерывной нитью изложения со­
единила эпоху Киевской Руси с современностью (последняя
дата - 1 5 9 7 год).
Впрочем, для распространения и закрепления идеи киев­
ской эпохи как части исторического опыта православных ру­
синов Речи Посполитой больший вес имели два издания Пе­
черской типографии. В 1635 году Сильвестр Косов издает поль-
скоязычный «Патерикон» — переработку Печерского патерика,
снабженную многочисленными историческими справками из
древнерусских времен. В 1638 году Афанасий Кальнофойский в
продолжение этого начинания публикует «Тератургиму» — труд,
преимущественно описывавший чудеса давних и недавних пе­
черских святых, но одновременно «топографизировавший»
древнюю историю на современной карте Киева. Кальнофойский
не только предоставлял сведения о святынях древнего города, в
его книге читатель мог найти несколько планов современного
Киева с изображением этих памятников. Общим результатом
подобных усилий стало «оживление» киево-русской истории,
ее актуализация. Из вереницы подзабытых сведений Киевская
Русь превращалась в часть действительного опыта современ­
ников, ее остатки становились «видимыми» в сооружениях или
руинах современного города. Тот, кто читал «Патерикон» или
«Тератургиму», не только начинал чувствовать мистическую
связь с подвигами древних киевских подвижников, но начинал
узнавать места, где эти подвиги совершались.
В том же направлении шла и «археологическая» часть про­
граммы Могилы. В 1635 году он произвел «раскопки» на месте
некогда знаменитой Десятинной церкви. Сама возможность
распознать в нескольких разрушенных стенах (к которым сей-

139
 __________________ ^ — _11*»- -

Гл а в а третья

час лепилась невзрачная деревянная церковь святого Николая)

величавый храм, который символизировал крещение Руси, ста­
ла возможной благодаря чтению найденных летописей. Оттуда
же стало известно о захоронении здесь крестителя — святого
Владимира. Во время раскопок был найден саркофаг, в котором,
как полагали, содержались мощи святого Владимира. Часть их
была перенесена в Успенскую церковь в Печерском монастыре,
часть отослана — как считали — потомку крестителя, православ­
ному властителю Московского царства.
Могила не был литератором. Программу «топографизации»
Киевской Руси, которую Кальнофойский выполнял пером, ми­
трополит осуществлял восстановлением или реставрацией
.I древнерусских памятников. Он восстановил (как мог и как су-
мел) Десятинную церковь (но, кажется, так и не завершил)149,
, провел реставрацию Софийского собора, церкви Спаса на Бере­
стове, Трехсвятительской церкви150. Следствием могилянской
эпохи был своего рода «киево-русский ренессанс»: православ­
ные получили собственную историю, привязанную к реальному
ландшафту города и его топографическим доминантам.
Исторические поиски первой половины XVII века часто
интерпретируют как сознательные попытки сконструировать
современную национальную идентичность, осуществляемые в
ответ на вызовы времени. К такой интерпретации подталки­
вает опыт создания современных наций в XIX веке, в котором
история играла одну из ключевых ролей. Если «могилянская
эпоха» привела к аналогичному развитию, то более отчетливое
ощущение национальной идентичности стало одним из по-

149 См.: Денис Ёлшин, Глеб Ивакин. Церковь Рождества Богородицы Деся­
тинная митрополита Петра Могилы (история, археология, изобразитель­
ные источники) // ЩЦІгепіса IX (2011). — С. 74-109.
>5° о б археологических и реставрационных усилиях Петра Могилы см.:
Голубев, Степан. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники.
Опыт церковно-исторического исследования. — Т. 2. — К., 1889. — С. 403-
4 бЗ-

140
 Киево -русское наследие в украинской историографии XVIII века

бочных последствий программы, которая преследовала совсем

иные цели. Для Могилы и людей вокруг митрополита важнее
всего была идентичность конфессиональная, не этническая
или национальная. Он жил в эпоху интенсивной «конфесси-
онализации». Контрреформация, опытом которой во многом
воспользовался митрополит, «дисциплинировала» верующих,
воспитывая в них отчетливое ощущение своей принадлеж­
ности к точно определенной общине. Установление границ
общины, педалирование барьеров между ней и окружением
достигалось различными способами. Не последнюю роль в
этом играла институционализация местных и общих праздни­
ков, культов святых, поклонения реликвиям и тому подобное.
История — если в ней возникала потребность — имела подчи­
ненное значение. То, что мы сегодня воспринимаем как исто­
рические поиски национальных корней, в действительности
было постижением благочестивых начал собственной веры и
дисциплинизацией паствы.
Практически все древнерусские сооружения, восстановле­
нием которых занимался Петр Могила, считались построен­
ными во времена святого Владимира. Он не ошибся только в
одном — наименее импозантном — случае с Десятинной цер­
ковью. В остальных идентификациях, например, построенной
в конце ХИ века Трехсвятительской (Васильевской) церкви,
митрополит мог руководствоваться сведениями из летописи
о том, что Владимир построил какую-то церковь святого Ва­
силия на прежнем языческом капище сразу после крещения.
В случае церкви Спаса на Берестове (XII век) киевских «архео­
логов» XVII века подвел Мацей Стрийковский, утверждавший,
будто первым возведенным Владимиром после крещения хра­
мом была церковь Святых апостолов на Берестове. Но вот в за­
блуждении, будто Софийский собор был построен в ю н году,
митрополит не повинен, вопреки бытующему мнению. (Впер­
вые эта идея возникает только во второй половине XVIII века,
а «документально» закрепляется исправлением года в надписи
на арках собора только при так называемой «Солнцевской» ре-

41
 Глава третья

ставрации храма 1843-1853 годов151.) Софийский собор состав­

лял собой, конечно, отдельный разряд: он служил метонимией
Киевской митрополии. Особенное к нему внимание Петра Мо­
гилы объясняется (кроме практических соображений — то был
наиболее полно сохранившийся древнерусский храм Киева)
тем, что летопись подсказывала митрополиту: закладка Ярос­
лавом Софийского собора была связана с основанием Киевской
митрополии. В этом смысле София также принадлежала к числу
«изначальных» явлений в истории церкви.
Из всей «Киевской Руси», следовательно, митрополита и лю­
дей вокруг него по-настоящему интересовал только ее неболь­
шой сегмент — времена и обстоятельства крещения. Именно их
хотели оживить сооружениями и о них хотели напомнить па­
стве киевские интеллектуалы середины XVII века.
Каковыми бы ни были первоначальные намерения, след­
ствием могилянского возрождения истории стало твердое
убеждение православных элит Речи Посполитой в том, что они
являются потомками «славено-росского народа», крещенного
по выбору святого Владимира, во главе с киевскими князьями
сражавшегося против половцев и иных захватчиков и, наконец,
павшего жертвой Батыя. Киево-русская история стала «нор­
мальной» и, возможно, самой привлекательной страницей «рус­
ской» истории.
После 1654 года православные столкнулись с новым вызо­
вом. Украина стала частью православного Московского цар­
ства. Ее элитам приходилось определять собственное место
в совершенно новой конфигурации, а главное — попытаться
легитимизировать свое положение как несомненно право­
славного и «русского» народа. Подобный статус, как скоро вы­
яснилось, не гарантировался им автоматически. Украинцев в
Москве продолжали считать «литвинами», «Черкассами», и в

151 См. подробнее: Толочко, Олексій. Так званий «напис Петра Могили» у
Софії Київській та дата заснування собору//Український історичний жур­
нал. - го ю . - № 5. - С. 4-25.

142
 Киево - русское наследие в украинской историографии XVIII века

чистоте их православия многие сомневались. Вещи, на утверж­

дение которых пошло предыдущих полвека — православная
идентичность и «русское» происхождение, — оказались под во­
просом в глазах тех, от кого этого меньше всего ждали: едино­
верных московитов.
Большая часть усилий этого времени, следовательно, была
направлена на преодоление образа «чужого», на утверждение
концепции двух частей Руси — Великой и Малой, некогда еди­
ных, впоследствии разделенных неблагосклонной историей,
а теперь снова объединенных вместе в едином православном
царстве. Едва ли не единственной попыткой исторического син­
теза этого времени — именно в ключе обозначенной концеп­
ции — оказался «Синопсис», впервые напечатанный лаврской
типографией в 1674 году. Каковы бы ни были непосредственные
мотивы его написания, историческая концепция «Синопсиса»
нормализовала новое положение «Малой Руси» как части более
широкого православного мира, уходящего корнями во времена
Киевской Руси. Местонахождение Украины в составе Российско­
го государства, согласно «Синопсису», оказывалось обусловлен­
ным самой историей: киево-русское прошлое малороссиян де­
лало их российское подданство возвращением к естественному
руслу истории.
«Синопсис» был последней попыткой написать украинскую
историю с конфессиональной точки зрения и последним про­
изведением, вышедшим из круга православного клира. Впереди
была эпоха так называемого «казацкого летописания», авторы
которого уже не имели социальной и интеллектуальной связи с
могилянской эпохой.
Новых авторов беспокоили совсем другие проблемы. Рели­
гиозная идентичность и сохранение православного сообщества
не представляли для «полковых канцеляристов» (как удачно на­
зывал их Грушевский) существенной проблемы. Во-первых, по­
тому, что они не чувствовали угрозы с этой стороны, во-вторых,
потому, что, созданные для совсем другого «адресата» — Речи
Посполитой, в ситуации Российского государства они теряли

ИЗ
 Глава третья

роль идентификационных маркеров. Православная вера и рус­

ская история ничем не выделяли казацкие элиты Малороссии
и не санкционировали их особого положения. Напротив, с этой
точки зрения они скорее представляли угрозу. Кроме этих иде­
ологических соображений, была и фактическая правда в пере­
ориентации взгляда. В отличие от клерикальных авторов, за ко­
торыми стояла длинная институциональная память церкви, во­
енная бюрократия Гетманщины была новым классом и вполне
осознавала свое недавнее происхождение. Собственную соци­
альную «генеалогию» «полковые канцеляристы» вели от казац­
ких войн XVII века и не чувствовали интимной связи с «древни­
ми временами». Особое положение казачьих элит в Малороссии
и специальный ее статус в Российском государстве никак не
могли быть легитимизированы апелляциями к временам свя­
того Владимира или Ярослава. Их источником служила особая
история — история казаков, с которой отождествят украинское
прошлое казацкие летописи.
Попытки каким-то образом ассимилировать феномен ка­
зачества в историческом нарративе осуществлялись еще в
XVII веке. Они, однако, не привели ни к каким определенным
результатам152. Казацкое летописание отказалось от самой не­
обходимости такой связи. Крупнейшие нарративы XVIII века —
летописи Величко и Грабянки — фактически полностью порвали
с тем типом понимания отечественной истории, который раз­
вивало предыдущее столетие. Киево-русское прошлое стано­
вится неактуальным для казацкого летописания и не включает­
ся в схему истории казачества.
Летопись Величко сохранилась в единственном списке. Она
не была распространенным чтивом и вряд ли могла оказать вли­
яние на массовое историческое сознание. За исключением отца
и сына Полетик, о ней даже мало кто знал. Зато летопись Грабян-

152 C m .: Plokhy, Serhii. The Cossacks and Religion in Early Modern Ukraine. —
Oxford, 2001. — P. 100-145. (Укр. пер.: Плохій, Сергій. Наливайкова віра: коза­
ки та релігія в ранньомодерній Україні. — К.: Критика, 2005.)

144
 Киево -русское наследие в украинской историографии XVIII века

ки пользовалась чрезвычайной популярностью: известно около

пятидесяти списков, преимущественно 1750-1760-х годов, но их
продолжали копировать в течение всего XVIII века. Грабянка,
как известно, был одним из авторов так называемого «хазарско­
го мифа» происхождения казаков. Казаки, они же, согласно Гра-
бянке, «народ Малороссийской страны», являются потомками
одного из скифских племен, которое в древности известно было
под именем аланы, или же хазары153. Начала «малороссийского
народа» у Грабянки чрезвычайно древние, даже древнее Киев­
ской Руси, но лежат преимущественно в степной истории. Зна­
ния Грабянки (как и любого в XVIII веке) о хазарах были более
чем туманны, но интуитивно он определил, что круг народов,
среди которых следует искать древнейшую историю «хазарского
казацкого народа», — это мир евразийских кочевников: гуннов,
аваров, печенегов, половцев, татар. История «хазар-малоросси­
ян» и история Киевской Руси у Грабянки пересекаются один раз:
хазары владели Киевом «и иними нгЬкшми странами», собирали
со славян дань; варяжские князья (Аскольд и Дир, Олег и Игорь)
отбирали у них законные земли вокруг Киева, а Святослав Иго­
ревич победил их и взял их «стольный град» Белую Вежу. Этим
контакты малороссиян с Русыо и ограничились. Весь эпизод за­
нимает менее одной страницы в издании 1854 года.
У нас есть счастливая возможность узнать, как читали ле­
топись Грабянки и какую науку из него извлекали образованные
украинцы XVIII века. В 1725 году Яков Маркович (дед автора опи­
сания Малороссии) записал в своем дневнике за 1 июня несколь­
ко событий: приезд «господ Гамалий», посещение «в лагере» Ми­
клашевских, а также визит «до прилучан пп. Федора, Горленка и
прочиих, где книжку писанную лИописную о козаках взялисмо
для пропитания». Книгой этой оказалась именно летопись Гра­
бянки. После еще нескольких развлечений дня (кулачного боя

153 Hryhorij Hrabianka’s The Great War of Bohdan Xmel’nyc’kyj [Harvard

Library of Early Ukrainian Literature. Texts, vol. IX]. — Cambridge, MA, 1990. —
P. 300-307.

10-12-727 45
 Глава третья

между своими и гамалиевскими казаками) Маркович решил за­

глянуть в летопись. Вот на что он обратил внимание и вот с каким
образом самой ранней украинской истории остался:
Книжку тую, позиченную, літопись, читаючи начиталис-
мо: 1-Ю, что козаки от річки прозиваемой Козара назвались,
первей, козарами, а потом , за временем , прозвани козака­
ми. 2 - 4 о, князи их козарстіи обладали кіевскою и другим и стра­
нами, а взимали дань от двора, по білковой ш курі, а от плуга
по шелягу. 3 -іїо, Гедим, вел. князь литовскій, подбил под свою
область Кіев и другіе сторони и нам ісником там своим оставил
князя Голшанского. 4-ю, 1471 року, Казімир четвертій, король
полскій, княженіе кіевское на воєводство перемінил»154.

Между «во-вторых» и «в-третьих», то есть между временами,

когда хазары собирали дань со славян, и «литовским завоевани­
ем», именно там, где мы ожидали бы найти хотя бы упоминание о
Киевской Руси, Маркович не отметил ничего существенного для
украинского прошлого. И трудно его в этом винить: в летописи
действительно нет никаких сведений из киево-русской истории.
Летопись Грабянки можно без преувеличения считать са­
мым влиятельным историческим синтезом Украины XVIII века.
Ее активную историографическую жизнь продолжила публика­
ция текста Федором Туманским в 1793 году в журнале «Россий­
ский магазин». Впрочем, менее известные попытки украинской
истории XVIII века, многочисленные рукописные «краткие ле­
тописи» или даже опубликованные в печати тексты таюке не
включают события киевского прошлого в свое изложение. Укра­
инская историография XVIII века твердо придерживается «ка­
зацкого мифа»155.
XIX век унаследовал «казацкий» миф. Начиная с 1820-х годов
восприятие украинской истории формировалось двумя больши­

154 Дневник генерального подскарбия Якова Марковича (1717-1767 гг.) / Под

ред. Ал. Лазаревского. — Ч. 1 (1717-1725 гг.). — К., 1893. — С. 241.
'55 Кравченко, Володимир. Нариси з української історіографії. — С. 62-127.

146
 Киево - русское наследие в украинской историографии XVIII века

ми синтезами — анонимной «Историей русов» и «Историей Ма­

лой России» Дмитрия Бантыша-Каменского. Обе появляются в
активном обороте примерно в одно время — в начале 1820-х го­
дов: Бантыш-Каменский публикует первое издание в 1822 году,
первое документальное свидетельство об «Истории русов» дати­
руется 1825 годом (хотя можно предполагать более раннюю дату
создания156). Два произведения, как считают, представляют собой
идеологические полюса: история анонима — автономистская и
романтическая, история Бантыша-Каменского — официозная и
«академическая». Нас, впрочем, кроме хронологического совпа­
дения, интересует еще одна общая черта двух памятников: при
том, что обе имеют «Русь» в заглавии, обе практически полно­
стью игнорируют древнерусские времена.
Литературная судьба «Истории русов» — от ее сенсационного
появления до 1840-х годов — была на удивление удачной. Псев­
доэпиграф (приписанный Георгию Конисскому, архиепископу
Могилевскому) и, скорее всего, сознательная мистификация, этот
текст упал на благодатную почву. Два поколения российских и
украинских романтиков черпали в нем и сведения о прошлом
Украины, и общий смысл украинской истории. Под ее влиянием
в разное время находились Максимович, Гоголь, Маркевич, Ко­
стомаров, Кулиш, Шевченко, Рылеев, Пушкин, Срезневский, По­
годин и другие157. Когда бы ни написали «Историю русов» и кто бы
ни был ее автором, произведение оказалось чрезвычайно созвуч­
ным с тем пониманием исторической правды, которое культиви­
ровал романтизм. «История русов» является политическим пам­
флетом, который преподносит себя как историческую хронику,
она наполнена апокрифическими документами и речами, опи­
сывает никогда не происходившие события. Долгое время текст
считали достоверным источником, разочаровавшись в нем лишь

156 Там же. — С. 128.

157 Подробнее об «Истории русов» см.: там же. — С. 128-200. Plokhy, Serhii.
The Cossack Myth: History and Nationhood in the Age of Empires. — Cambridge
University Press, 2012.

‘
10 47
 Глава третья

с наступлением 1850-х годов. Новая эпоха как-то вдруг и ясно

увидела в «Истории русов» все те «недостатки», которых так долго
не замечали в ней поколения 1820-1840-х годов. Наблюдатель­
ные скептики еще тогда указали на ряд сомнительных сведений
и утверждений произведения, что нисколько не помешало общей
очарованности текстом. Романтизм искал в истории не доку­
ментальной точности мелочных фактов (того, что поэт называл
«тьмой мелких истин»), а высокой поэтической правды. Когда же
«правда» расходилась с фактами, тем хуже для фактов: «нас воз­
вышающий обман» был важнее. Романтизм вполне сознательно
«обманывался» «Историей русов» и ее образом высокого, герои­
ческого и победоносного прошлого казацкой Украины.
Читатель «Истории русов» выносил из нее впечатление об
украинской истории едва ли не тождественное уроку Якова Мар­
ковича, извлеченному из чтения летописи Грабянки. Пролистав
рукопись до конца, этот читатель вряд ли помнил, что где-то в са­
мом ее начале речь шла о временах киевских князей. Если распре­
деление объема, отведенного под ту или иную тему, должно свиде­
тельствовать о степени ее приоритетности для автора, следует от­
метить, что Киевская Русь занимала далекие маргинесы на карте
его исторического сознания. Из всех князей автор «Истории русов»
знает (или считает целесообразным вспомнить) только святого
Владимира, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. Из всех со­
бытий киевской истории он (автор) приводит лишь крещение Руси
(Владимир), устройство в Киеве «училища» и «библиотеки» (Ярос­
лав), а также получение от императора «царского» титула и коро­
ны (Мономах). Три князя и три события сопровождаются тройкой
дат: 988 год (крещение), 1161 год (распад на отдельные княжения)
и 1238 год — нашествие «Мунгальських Татар».
Весь этот рассказ занимает едва ли одну (!) страницу из 257 в
издании 1846 года158. После монгольского нашествия автор

158 История русов или Малой России, сочинение Георгия Конисского, архи­
епископа Белорусского. — М., 1846 (отдельный оттиск из «Чтений в Обще­
стве истории и древностей российских»).

148
 Киево - русское наследие в украинской историографии XVIII века

«Истории русов» сразу же переходит к Гедимину и литовскому

завоеванию.
Дмитрий Бантыш-Каменский был одним из наших «путе­
шественников», речь о которых шла в предыдущей главе. Род­
ственно связанный с Малороссией, младший Бантыш впервые
увидел ее в 1808 году по пути в Сербию. Свои впечатления от
поездки (между ними и заметки о Малороссии) молодой чело­
век издал в 1810 году под названием «Путешествие в Молдавию,
Валахию и Сербию». В 1816 году Бантыш-Каменский был назна­
чен в канцелярию малороссийского генерал-губернатора князя
Николая Репнина. Вторая встреча со страной, где родился его
отец, а также содействие генерал-губернатора побудили Бан-
тыша-Каменского к написанию систематической истории края.
Следствием длительной работы стало издание в 1822 году четы­
рехтомной «Истории Малой России». Книгу хорошо приняли в
самых различных кругах159. В отличие от «Истории русов», труд
Бантыша-Каменского был написан «ученым способом», то есть
ее автор пытался создать изложение истории, основанное на
документах и источниках. «История Малой России» оказалась
вполне успешной: в 1830 году вышло второе издание, а в 1838 —
третье (еще одно издание появилось в 1903 году). Успех был обе­
спечен как тем фактом, что это была первая попытка подобного
рода, так и довольно приличной подготовкой ее автора к исто­
рическим занятиям.
Если к «Истории Малой России» применить тот же кри­
терий, что и выше к «Истории русов», то есть принять объем
текста за показатель важности темы или эпохи, окажется, что
оба произведения совпадают в оценке места Киевской Руси
в истории Украины. В обеих «историях» три с половиной века
киевской истории до нашествия монголов сильно уступают
временам «литовского» господства и совершенно теряются на
фоне подробного, неспешного и любовного изложения исто­

159 Подробнее об «Истории русов» см.: Кравченко, Володимир. Нариси з

української історіографії. — С. 209-244.

49
 Глава третья

рии казачества. В издании 1903 года, повторяющем последнее

прижизненное, Бантыш-Каменский отвел Киевской Руси лишь
семь страниц из 492, то есть менее двух процентов объема160-
По сравнению с половиной процента в «Истории русов» то был
почти четырехкратный рост, но все же величина микроскопиче­
ская. Математик мог бы сказать, что такой величиной при вы­
числениях можно пренебречь.

160 Бантыш-Каменский, Дмитрий. История Малой России от водворения

славян в сей стране до уничтожения Гетманства. — СПб., К., Харьков, 1903.
 Глава четвертая

От «российского Иерусалима»
к «славянским Помпеям»
 Оглядываясь в воспоминаниях на Киев своего детства (в конце
XVIII века), барон Филипп Вигель писал:
Во дни оны Киев был проезжий, пограничный город и почти
столица Малороссии; кругом его были расположены войска;
в нем стекались и воинские чиновные лица, и украинские по­
мещики по делам и тяжбам, и великороссийские набожные
дворяне с семействами для поклонения святым мощам, и, на­
конец, просто путешественники, которые для развлечения по­
сещали тогда южную Россию, как ныне ездят в чужие края161.

Киев считался кульминацией «малороссийского тура», без

посещения древней русской столицы, без поклонения киевским
святыням вряд ли можно было считать поездку сколько-нибудь
удачной.
Российские путешественники находят в Малороссии два города,
где безошибочно узнают собственную историю. Первым была Пол­
тава, место знаменитой победы Петра Великого над Карлом. Рос­
сия, как все еще считают в начале века, родилась «с гением Петра».
На поле Полтавской битвы путешественник мог почувствовать себя
присутствующим при родовых схватках великой империи.
Это, впрочем, была «новая» Россия, европейская и просве­
щенная. Прикоснуться к источнику России «древней» путеше­
ственник ехал в Киев.
______
,
I
!
161 Записки Ф. Ф. Вигеля. — Ч. 1. — С. 36.

153
 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Поездка в Киев — безусловно, часть общей моды — имела,

однако, и более глубокий смысл. Подъезжая к городу, путеше­
ственник начинал замечать вокруг себя толпу богомольцев, и
чем ближе к Киеву, тем более многочисленную. Паломников
путешествующий встречал везде: на почтовых станциях, в ме­
стечках и селах, на дорогах, вместе с толпой богомольцев путе­
шественник переправлялся под Киевом через Днепр. Он стано­
вился частью массы странников и — вольно или невольно — на­
чинал думать о себе как о паломнике к святым местам.
Киев был едва ли не крупнейшим центром паломничества в
Российской империи. Его православные святыни и реликвии —
Печерская лавра с мощами святых угодников в пещерах, Михай­
ловский монастырь с мощами святой Варвары — ежегодно при­
водили в движение десятки тысяч паломников со всех концов
государства (некоторые из путешественников считали, что в
Киеве бывает до ста тысяч богомольцев). Пик киевского палом­
ничества приходился на храмовый праздник Печерского мо­
настыря — Успение Богородицы. Шли на богомолье в Киев, ис­
полняя некогда взятый обет, в надежде получить от святых мо­
щей исцеление или замолить грехи. Киев считался местом, где
человек способен искупить преступление, и в начале XIX века
некоторым провинившимся перед законом даже заменяли про­
живанием в Киеве уголовное наказание. Таким образом, напри­
мер, оказался в городе один из первых киевских «археологов»
Александр Анненков — за особо жестокое обращение с крестья­
нами; позже богомольем в Киеве заменили заключение убийце
Михаила Лермонтова — Мартынову.
Значение Киева и паломничества в Киев для коллективно­
го сознания украинцев очень точно передал Иван Переверзев,
автор изданного в 1788 году «Топографического описания Харь­
ковского наместничества»:
Жители Южной России, отлученные одни от других расстоя­
нием, различным чиноправлением, гражданскими обычаями,
речью, некоторые и религией) (униею), обращ ают на себя взор
зрителя, не без знания примечающего. Когда они собираются

154
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

для поклонения в Киев с востока, от Волги и Дону, с запада, из

Галиции и Лодомирии и ближе к Киеву лежащих мест, взирают
один на другого не так, как на иноязычного, но будто однород­
на, однако много отчужденного в словах и поступках, что для
обеих сторон показывается странным явлением; но вообще все
сии рассеянные одноземцы и доныне сохраняют сыновное п о­
чтение к матери древних своих жилищ, граду Киеву162.

Привычная метафора для Киева в путевых дневниках

XIX века, как и в воспоминаниях путешественников, — «россий­
ский Иерусалим».
Поклонение святым местам Киева было едва ли не глав­
ной целью посещения Киева царственными лицами, споради­
ческих в течение XVIII века и все более частых в первой по­
ловине XIX века. В Киеве для «порфирородных богомольцев»
разрабатывают, так сказать, стандартный маршрут: Печерская
лавра с осмотром Успенской церкви, Софийский собор, Михай­
ловский монастырь, Пещеры, Андреевская церковь. В начале
XIX века такую «обзорную экскурсию» высочайших лиц будут
называть «путем богомольца». Екатерина II, которая в течение
трехмесячного пребывания в Киеве должна была пройти по
маршруту не один раз, выстоять на многочисленных литурги­
ях и выслушать не одну речь, едва сдерживала свое раздраже­
ние от «скучного Киева», но покорно выполняла надлежащие
действия. Во времена Александра I и особенно Николая I им­
ператорская семья посещает Киев регулярно. Как понимали
современники подобного рода активность, видно из названия
брошюры, изданной по случаю визита в Киев в 1837 году вели­
кого князя Александра Николаевича: «Известие о посещении

162 Описи Харківського намісництва кінця XVIII століття. — К., 1991. — С. 18.
Об этом же писал в 1823 году Глаголев: «Благочестие и набожность, которой
русский народ велик и могущественен, принадлежит к отличительным чер­
там его. Прошло тысячелетие, и, несмотря на пленение Батыево и Поль­
ское, он не забыл своего Иерусалима, которым воссиял свет откровения в
России».

155
 Глава четвертая

святых мест в Киеве благоверного государя наследника, цеса­

ревича и великого князя Александра Николаевича». Подобного
рода «описания» паломничеств составляют после каждого ви­
зита (даже митрополит Евгений Болховитинов станет автором
одного из них).
Какими бы ни были мотивы путешественника в его путе­
шествии по Малороссии, подъезжая к Киеву, он начинал вооб­
ражать себя паломником, ощущать в душе религиозный вос­
торг от скорого посещения православных святынь Киева. К
религиозному чувству прибавлялись и переживания живопис­
ного пейзажа.
Как правило, путешественники подъезжали к Киеву с ле­
вого берега, и величественная картина «златоверхого города»,
открывавшаяся их взглядам, настраивала прямо на мистиче­
ский лад:
На западной части небосклона, над серою грядою тум ана, от­
крылся Киев. Священный город стоял как бы на воздухе или
на небе, и лучи восходящего солнца, горя на златоверхих его
храмах, представляли зрелище величественное и на земле
новое!163

Ни один из путешественников не упустил случая излить на

страницах своего путевого журнала экзальтированные впечат­
ления от созерцания «с вечностью спорящей твердыни России»
(фон Гун), «священного города» (Глаголев). Князь Долгоруков
въехал в 1810 году в Киев с противоположной стороны, но и он
на обратной дороге «окинул глазами весь Киев еще раз в жизни.
Нет ничего прекрасней сего зрелища; я от него был вне себя и не
вмещал восторгов». Природа и Творец приходили на ум Лёвши-
ну при первом же взгляде на Киев:
Вид города, в котором предки наши получили первое понятие
о всемогущ ем Творце; вид храмов Божиих, скрывающ их в себе
столько свящ енного, и торжествующая при восхождении сол-

163 Письма русского путешественника. — С. 79-80.

156
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

печном природа возбудили во мне высокие и приятные чув­

ствования164.

В 1832 году на пути к «Юго-Западному краю», где он должен

был после польского восстания «обустраивать» учебные заведе­
ния, Киев посетил Иван Сбитнев. Его «путевые заметки» пре­
красно передают то состояние полурелигиозного экстаза, полу-
антикварного увлечения, которое испытывал путешественник
на подступах к Киеву:
Можно ли равнодушно приближаться к Киеву, особенно в пер­
вый раз, как я тогда, этому богатому некогда городу, где раз­
вилось ядро государственного быта России, началось христи­
анство, быстро разлившееся по славянским племенам! С чув­
ством благоговения я посетил Печерскую лавру, поклонился
святым мощам угодников Божиих в ближних и дальних пещ е­
рах; посетил также Софийский, Михайловский и Николаевский
соборы и Братский монастырь. С трепетом, с благоговейным
чувством приближался я к тому месту в овраге, где князь Вла­
димир крестил народ свой в христианство165.

Между тем, все больше столичных путешественников от­

правлялись в Киев не с богомольной целью, но с археологиче­
ской. Конец XVIII века ознаменовался открытием классических
древностей Северного Причерноморья. Вместе с новоприсо-
единенными ориентальными землями Оттоманской Порты и
Крымского ханства Россия неожиданно стала обладательницей
остатков античной цивилизации. Открытие руин греческих го­
родов интриговало и возбуждало воображение антиквариев и
ученых. Малороссия казалась естественной дорогой к классиче­
ским городам Причерноморья. Остатки античной Ольвии были
открыты в имении Ильи Безбородко Парутино (Ильинское).
Князь Долгоруков посетил их и осматривал, Юлиан Немцевич

164 Письма из Малороссии, писанные Алексеем Лёвшиным. — С. 85-86.

165 Записки Ивана Матвеевича Сбитнева // Киевская старина. — 1887. —
№ 2. - С. 305.

157
I

Гл а в а четвертая

видел добытые там античные предметы у жителей Одессы166-

Ермолаев и Бороздин осматривали привезенные из ПарутиНО
артефакты в другом имении графа вблизи Чернигова. Незадол­
го до этого ученый мир России переживал своего рода перву10
научную сенсацию: в 1793 году на Тамани, где, как полагали,
находилась античная Фанагория, была найдена древнерусская
надпись. Автор находки Павел Пустошкин доживал свой век <<в
счастливом климате Малороссии» отставным вице-адмиралоЫ-
Здесь, в Лубнах, его посещал в 1816 году и осматривал его кол­
лекцию итальянских картин Лёвшин. Находка «Тмутараканско-
го камня» оказалась необычайным открытием: она не только
окончательно решала один из крупнейших споров историогра­
фии XVIII века (о местонахождении древнерусской Тмутарака­
ни), но и обещала подобного рода находки русского присутствия
в Причерноморье в будущем. Камень, правда, возбудил спор
иного рода: некоторые его считали поддельным. Не удивитель­
но, что первая археологическая экспедиция на Украину — Бороз­
дина и Ермолаева в 1810 году — предполагала достичь Тамани И
разыскать там более надежные остатки русского присутствия.
Секулярное открытие Киева, таким образом, происходило
по следам религиозного паломничества, а первые путешествен­
ники в город были столько же благочестивыми паломниками
к святым местам, сколько и туристами, заинтересованными в
истории и исторических раритетах. В 1823 году Михаил Сперан­
ский писал, собираясь ехать в Чернигов: «Может быть, оттуда,
по близости взгляну я на Киев и святые его древности»167. Под­
черкнуто «древности», но их соседство со «святостью» не слу-*1

166 Немцевич, кроме того, обнаружил в Николаеве что-то вроде музея,

где помещались найденные в Пантикапее скульптуры, а сопровождав­
ший его офицер утверждал, что занимался там раскопками и даже будто
бы открыл гробницу царя Митридата (|иНапа игБупа № етсе\у 1сга Робгоге
ШвШгусгпе. — С. 327).
1б? Иконников, Владимир. Киев в 1654-1855 гг. - К., 1904. — С. 127 (отдель­
ный оттиск из «Киевской старины»).

158
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

чайно. Мода, паломничество и археологические поиски соеди­

нились в начале XIX века, чтобы привести к «открытию Киева»
для русской публики.
«Открытие» в данном случае не является лишь метафорой.
Несмотря на то, что Киев (вместе с остальной Малороссией) на­
ходится в составе Российского государства с середины XVII века,
сведения о нем в российской публике до начала XIX века оста­
ются очень, так сказать, теоретическими, литературными. Киев
занимает чрезвычайно важное место в российской истории и,
в общем, в сознании, но знания о реальном городе Киеве край­
не ограниченны. Большинство начитанных путешественников
считает Киев таким, каким он предстает на страницах летопи­
си — величественной столицей. Уезжая в Киев, они ожидают
найти видимые и очевидные следы древнего величия: соборы
и дворцы или хотя бы впечатляющие остатки этих сооружений,
благородные руины вроде Помпей или Геркуланума.
Екатерина II была первой «ученой» путешественницей в Киев.
Она считала себя приличным историком, как раз перед поездкой
написала собственную версию истории Киевской Руси и вообще
знала о Киеве столько, сколько можно было знать в XVIII веке.
Императрица готовилась к поездке тщательно. В 1785 году для
нее была составлена краткая записка о киевских древностях, а
в 1786 году (еще до начала странствий!) была издана книга под
заглавием «Путешествие ея императорского величества в по­
луденный край России, предприемлемое в 1787 году», где изла­
галась история города и предоставлялось краткое описание его
древностей и топографии. Об ожиданиях Екатерины от города, к
сожалению, ничего не известно, но тон ее писем из Киева сви­
детельствует о разочаровании: древностей в Киеве нет, как нет
и самого древнего города. В письмах к Павлу, к барону Гримму,
другим адресатам императрица однообразно и почти теми же
словами жалуется, что «ищет и не может найти» Киев:

Странен здешний город: он весь состоит из укреплений да из

предместий, а самого города я до сих пор не могу доискаться;
 Глава четвертая

меж ду тем , по всей вероятности, в старину он был по крайней

м ере с М оскву168.

То же императрица писала и к сыну:

С тех пор, как я здесь, я все ищу: где город; но до сих пор ничего
не обрела, кроме двух крепостей и предместий; все эти разроз­
ненные части зовутся Киевом и заставляют дум ать о минув­
шем величии этой древней столицы169.

С подобными ожиданиями найти остатки исторического го­

рода подъезжал к Киеву граф Сепор, вместе с другими послан­
никами сопровождавший императрицу в южном путешествии:
Подъезжая к Киеву, испыты ваеш ь то особенное чувство уваж е­
ния, какое всегда внуш ает вид развалин. К том у же живописное
расположение этого города придает прелесть первом у вп е­
чатлению; смотря на него, вспоминаеш ь, что здесь колыбель
огромной державы, долго пребывавш ей в невеж естве, от кото­
рого она освободилась не более, как лет за сто, и теперь стала
так огромна и грозна170.

Граф также обманулся в своих ожиданиях. После экскур­

сии по городу («когда мы осмотрели эту древнюю столицу с ее
окрестностями») на вопрос Екатерины о впечатлении, которое
производит Киев, граф ответил: «Киев представляет собою вос­
поминание и надежды великого города». Этот афоризм очень
удачно передает, чем Киев был и как его видели путешествен­
ники: современный город ничего не значил; его представляли
в прежнем блеске и могуществе, надеясь на их восстановление.
Киев был только в прошлом и будущем.
Поиски руин не были неуместными в Киеве. Контраст между
необычным образом города в летописях и хрониках и действи-

168 руССКИй архив. — 1878. — Кн. 3. — С. 131.

169 Русская старина. — Т. 8. — 1873 (ноябрь). — С. 671-672.
170 Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Ека­
терины II (1785-1789). — СПб., 1865. — С. 153.

160
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

тельным его плачевным состоянием небольшого городка всегда

сопровождал Киев. В литературе польского ренессанса это спо­
собствовало возникновению топоса руин как особой приметы
Киева. Руины в одном образе объясняли то, чем некогда был
Киев и что случилось с ним впоследствии.
Не все, кто писал в ХУ 1-ХУП веках о руинах Киева, действи­
тельно бывали в городе. Те же, кто был, видели руин вполне до­
статочно. Рисунки ван Вестерфельда 1651 года свидетельствуют
о том, что в городе оставалось еще немало развалин, довольно
впечатляющих размеров. Начнись мода на малороссийский
ту р столетием раньше, и путешественники вдоволь наслади­
ли сь бы загадочными и меланхолическими руинами. Видимые
остатки древнерусских построек начали стремительно исчезать
и з киевского ландшафта на рубеже ХУП-ХУШ веков. Жители
рассматривали места древних построек как своего рода каме­
ноломни, где добывали строительный материал. Наступившее
относительно мирное время, материальное упрочение право­
славной церкви способствовали новому строительству в горо­
д е . Стены древнерусских церквей и соборов во второй полови­
н е XVII — начале XVIII века разбирали на ремонт и обновление
других зданий так тщательно, что порой выбирали даже камень
и з фундаментных рвов. «Восстановление» и «реставрация» ки­
евских святынь, начатые Могилой и продолженные его пре­
емниками, разрушили больше остатков древней Руси, чем все
предыдущие века вместе взятые. Относительно больше повезло
Золотым воротам: в течение всего времени они служили въез­
д о м в Киев, но и они постепенно пришли в упадок, угрожали
обвалом, и их останки в 1750 году были засыпаны землей171. К
середине XVIII века уже ничто во внешнем облике Киева не на­
поминало о старине. Когда в 1760 году во исполнение сенатского
указа предписано было составить «Описание» города, его автор
констатировал:

17 Сап°жников Д. К истории Золотых ворот // Киевская старина. — 1886. —

№ 5 ' — С. 163-168.

1 1 - 12-727
1б1
 Глава четвертая

При Киеве старых городов оставш ихся развалин и городищ и

никаких признаков ныне почти не видно, кроме что по народ­
ной молве над рекою Лыбедыо было не малое жилье [...].

Со второй половины XVIII века путешественник уже не

мог любоваться романтическими руинами Киева. Подъезжая к
древней столице, он еще не знает этого и ожидает откровения
от прикосновения к глубочайшей древности и чрезвычайной
святости. Разочарование наступает довольно быстро.
В 1804 году Киев посетил знаменитый московский митро­
полит Платон. Он также вел дневник путешествия, который вы­
шел в свет в 1813 году. Митрополит, конечно, был прежде все­
го благочестивым богомолом, но — в духе времени — соединял
паломничество с археологической экскурсией. Он посещал все
религиозные святыни Киева, но, человек начитанный и интере­
сующийся историей, всякий раз записывал исторические о них
сведения, а также собственные впечатления и выводы.
Платону показывали места и останки древней истории.
На Аскольдовой могиле, где пролилась первая кровь древнерус­
ской истории и по традиции княгиня Ольга построила церковь
святого Николая, Платон видел «малую каменную церковь, уже
к ветхости склонную, однако ж строения не старинного»172. Ме­
сто, впрочем, было живописное, и митрополит дал себя убедить.
В самом Киеве ему демонстрировали Золотые ворота и церковь
святого Георгия. О воротах ему говорили, что «на них стоял
ангел позлащен, что было и ныне есть герб киевский». Ворота,
которые осматривал ученый митрополит, скорее всего были
новые, построенные после 1750 года173. Под горами Платону по­
казывали место «Крещатик» с колодцем и говорили, что именно*12

172 Путешествие высокопреосвященного Платона. — С. 132.

■ 73 Впрочем, и эти ворота были демонтированы в 1799 году. Но их путали с
древними; князю Долгорукову, например, говорили, что «недавно разлома­
ны ворота, так называемые Золотые, как и во Владимире, для употребления
материалов с большею пользою в другом месте» (Долгоруков И. М. Славны
бубны за горами... — С. 260).

1б2
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям

здесь Владимир крестил своих сыновей174. Павильон над источ­

ником был построен в 1802 году (в 1804 году здесь был соору­
жен памятник крещению; фон Гун сухо заметил: «Архитектура
и вкус в сем монументе не пленяют глаз»).
Киев разочаровывал митрополита:
Весьма примечательно, что хотя церковь Софии, Печерская,
Никольская и прочие, не только в Киеве, но и в Чернигове [...]
суть древние, и иные более 700 лет, и где б мы ожидали найти
следы древности, но явно видим, что во всех тех церквах о б ­
раза, иконостасы, расписные стены все на показ древность, а
представляется, что они или недавно писаны и деланы, или
в 17 веке или в 18 столетии175.

Общий вывод митрополита был пессимистичный: в Москве

можно найти больше «древностей»:
Видно, что разные вражеские разорения все древнее уничто­
жили и заставили все вновь сооружать176.

Даже самая большая «древность» Киева Десятинная церковь

своим скромным видом навевала сомнения. Из летописи ми­
трополит знал, что Владимир возвел удивительную постройку.
То же, что видел Платон, заставляло думать: а об этой ли, соб­
ственно, идет речь? Десятинная церковь
никакого ни внешнего, ни внутреннего великолепия не имеет,
да и строение, кажется, не самое древнее. А потому она ли есть
десятинная оная славная, и на сем ли месте была, предостав­
ляю другим тамошним ученым любопытнее в сие войти177.

174 Митрополит сомневался в этом: «По нынешнему положению погру­

зиться тут почти невозможно, разве что он тогда или был более, или яко
купель из сей боды на сем месте была ископана; однако предание сие
древнее нельзя не уважать» (Путешествие высокопреосвященного Плато­
на. - С. 138).
>75 Путешествие высокопреосвященного Платона. — С. 134-135.
176 Там же. — С. 135.
177 Там же. — С. 136,

11‘ 163
 Глава четвертая

По иронии, единственной настоящей древностью Киева ми­

трополит признал церковь Спаса на Берестове. Это он опреде­
лил по «аль фреско» и греческим надписям178. И вид церкви, и
росписи, и надпись — родом из времен Петра Могилы.
Совершенно такое же впечатление «новизны» произвел
Киев и на другого богомольного туриста — князя Долгорукова.
Через шесть лет после митрополита Платона его проводили по
тому же маршруту, показывали те же преимущественно вы­
мышленные свидетельства древней истории. «Ветхая» церковь
на Аскольдовой могиле была уже снесена, и на ее месте князь
видел «круглый храм каменный с куполом в новом вкусе», а по­
тому и сомневался, здесь ли действительно была могила Асколь­
да179. Десятинную церковь князь также осматривал и
воздохнул, глядя на ее опустош ение и бедность; нет еще ничего
приманчивого для глаз, все опущ ено; одно воображение дает
цену и м есту том у и храму. Неоспоримо, что с такого отдален­
ного времени и Татары, и Поляки, и пожары, все подействовало
на Десятинную церковь, и из великолепнейш ей привело ее в
убогое состояние. Но никогда бы я не подумал, что она так бро­
шена и презрена, как я ее нашел180.

От Десятинной церкви князь отправился осматривать дру­

гое здание якобы Владимировых времен — Трехсвятительскую
церковь, построенную на холме, где прежде стояли Перун с
остальными языческими идолами:
Церковь стара, но не старинная. Вероятно, что все сии знам е­
нитые по истории храмы уже несколько раз были по разоре­
нии Киева поновляемы и иные совсем перестроены: довольно,

178 Там же. — С. 135.

179 «Говорят, что на самом этом месте Оскольдова была могила: живых и
достоверных знаков нет, одно уверяет предание или общая сказка. Но кто
знает истину? Что Оскольд кости свои оставил в Киеве, это верно, но тут ли,
где Никольский монастырь, позволено усомниться, может быть и полвер­
сты выше или ниже» (Долгоруков И. М. Славны бубны за горами... — С. 282).
180 Долгоруков И. М. Славны бубны за горами... — С. 282.

164
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям

естьли, по крайней мере, сохранили те самые пункты, на коих

происходили исторические события181.

Митрополит Платон именно в этом и сомневался: Нестор

пишет, что Перун стоял на холме, а здесь ни одного холма нет:
«Сходственно ли сие с истиною, утверждать не можем».
Если митрополит Платон сравнивал древность Киева с Мо­
сквой, то князь Долгоруков сравнивал с Новгородом. Но сравне­
ние также было не в пользу древней столицы Руси:
Киев стар, но древность его не так видна, не так осязательна,
как Новгородская. Там столетия на всяком церковном здании,
на всяком шпице колокольни явственно изображены и свиде­
тельствуют долговременность того города; здесь все что-то но­
вое, больше моды, меньше старины.

Наиболее подготовленный из всех ранних путешествен­

ников распознавать «древности» Ермолаев был в Киеве в том
же 1810 году, что и князь Долгоруков. Он также разделил общее
впечатление о городе. Об Успенском соборе археолог заметил:
Соборная церковь в Печерской Лавре не имеет уже своего пер­
воначального вида. Батыево нашествие и пожар 1718-го года
соверш енно его преобразили. Возобновлен он последний раз
при Петре Великом, что видно из наружных украшений.

София показалась несколько лучше:

Софийский собор, хотя также теперь не в том виде, как был по­
строен в 1037-м великим князем Ярославом, однако же вообще
потерпел менее Печерской Лавры.

Совсем депрессивное впечатление произвели на Ермолаева

Десятинная и Трехсвятительская (Васильевская) церкви:
Десятинная церковь была бы еще любопытнее, но от нее остал­
ся только один вид. Я заключил это по остатку вделанной в

181 Там же. — С. 283.

165
 Глава четвертая

стену славянской надписи, которую я, за утратой многих букв

и за перем еш анностью остальных, никак прочесть не могу; к
том у же и почерк самых букв не Владимирова века. Что ж ка­
сается до церкви святого Василия, построенной великим кня­
зем Владимиром 1-м на том м есте, где прежде стоял Перун, то
она ныне так перестроена, что от древних ее стен виден только
угол; а чтоб и память ее скорее истребить, то переименовали ее
во имя Трех Святителей.

Еще решительнее высказался в 18x7 году князь Долгоруков:

Лучше видеть в наши дни хороший Казанский собор, с его бо­
гатыми притворами на Неве, нежели Десятинную Владимирову
церковь близ Днепра, которая ни какой красы уже не сохранила,
около которой, между бурьяна и диких зелий, пасутся свиньи182.

В эпоху, когда киевская археология еще даже не начиналась,

церкви действительно представляют собой практически един­
ственные «древности», доступные созерцанию. Разочарова­
ние русских путешественников в их виде можно понять: если
Киев — древняя столица России, от его древности интуитивно
ожидается схожесть с великорусскими древними городами —
Новгородом, Москвой, Владимиром. В Киеве же все главные со­
оружения перестроены в манере, которую позже назовут «укра­
инским барокко». Стиль этот явно не вяжется с образом «рос­
сийской» истории и «византийской» Киевской Руси. Это подчас
приводило к курьезным умозаключениям. Глаголев, размышляя
в 1823 году над тем, на что похож вид киевских церквей, попыта­
ется «одревнить» его причудливым образом. Этот архитектур­
ный стиль, как он будет утверждать,
не принадлежит ни к Готическому, ни к Византийскому, а, в е­
роятно, есть подражание вкусу Индийских пагодов, с которы ­
ми им еет разительное сходство. Ж елательно, чтобы археологи
точнее определили его происхож дение183.

182 Путешествие в Киев в 1817 году. — С. 126.

183 Письма русского путешественника. — С. 84.

166
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

Если не разочаровывали церкви, разочаровывал вид со­

временного Киева, от которого почему-то тоже ожидали соот­
ветствующей возрастной грации и благородства. Тот же Сбит-
нев, оставивший вдохновенные строки о своих предчувствиях
встречи с Киевом в 1832 году, записал:
При всем том, я должен сознаться, что внутренность Киева ра­
зочаровала меня. Множество изб ветхих, полуразваленных, на
Печерском, Крещатике и Старом Киеве и толпы жидов слиш­
ком безобразят город. Если отнять от него великолепные со­
боры и монастыри, здания в крепости, присутственные места,
гимназии и десятка два частных домов, то Киев сделается ни­
чтожным городом... М огли я думать, чтоб этот многолюдный
город, посещаемый жителями почти всей России, стоящий на
таковой богатой судоходной реке, существующий почти пят­
надцать веков, бывший долгое время столицею великих кня­
зей, так мало двинулся во внутреннем благоустройстве?184

Причиной были все те же привычные киевские беды: татары

и поляки:
Причиною медленного шествия Киева к благосостоянию, на ко­
торое он имеет полное, заслуженное право, полагаю, частые раз­
рушения от татар, междоусобия князей, а особенно притеснения
от Польши, под властию которой он долгое время стонал185.

За семь лет до Сбитнева в Киеве побывал Александр Грибое­

дов. В письмах из Киева он восхищался «древностями», вообра­
жал исторические сцены, но, как сам сознавался, «едва заметил
настоящее поколение»:
Здесь я пол<ил с умершими: Владимиры и Изяславы соверш ен­
но овладели моим воображением; за ними едва вскользь за­
метил я настоящее поколение [...]. Природа великолепная; с
нагорного берега Днепра на каждом шагу виды изменяются;
прибавь к этом у святость развалин, мрак пещер. Как трепетно

184 Записки Ивана Матвеевича Сбитнева. — С. 305-306.

185 Там же. — С. 306.

167
 ГЛЛВЛ ЧЕТВЕРТАЯ

вступаеш ь в тем ноту Лавры или Софийского собора, и как душе

просторно, когда потом выходиш ь на белый свет: зелень, топо­
ли и виноградники, чего нет у нас!186

В Киеве, как справедливо отмечал князь Долгоруков, «только

воображение придает ценность и месту, и храму». Воображение
же позволяло Грибоедову говорить о «святости развалин», кото­
рых он, конечно же, не мог видеть. Такое же богатое воображе­
ние заставило фон Гуна в 1806 году записать:
Каждый шаг здесь напоминает о глубокой древности, и каждый
взгляд упирается в несм етны е сокровища. Т ут дум аеш ь быть
перенесенным в Италию в середину Рима.

Путешественники скорее «предчувствовали» древности

Киева, готовы были эмоционально пережить прикосновение к
ним, «распознать» их в любой черте старого города, даже если
видимых и осязаемых остатков найти не удавалось187. Подобное
душевное состояние искателей древностей прекрасно переда­
ет письмо графа Румянцева после первого посещения древней
столицы Руси:
Каждое государство тем более славится своим и древностями,
чем сильнее они показывают дух народа и величие его чувств.
Наша благословенная родина до сих нор превышала все из­
вестные народы духом и чувствами, поэтом у она может осо­
бенно славиться и гордиться своими древностями. Я сам п о­
чувствовал недавно в Киеве, святом городе Ольги и Владимира,
как приятно для сердца сына Родины видеть его знамениты е
древности, бродить по местам, где когда-то ходили великие;

186 Письмо В. Ф. Одоевскому ю июня 1825 г.//Грибоедов А. С. Сочинения.—

М., 1988. — С. 515.
187 Князь Долгоруков в 1817 году так выразил свое отношение к киевским
древностям: «В Киеве каждый шаг ознаменован древностью достопамят­
ной; каждый шаг может доставить страницу летописцу; но отдаление веков
прошедших, когда Киев был громок своею славою, уподобляет все о нем
предания баснословной повести» (Путешествие в Киев в 1817 году. - С. 126).

168
 О т «р о с с и й с к о г о И е р у с а л и м а » к «с л а в я н с к и м П о м п е я м »

как приятно даже для отдаленного потомка переноситься мы с­

ленно в их век, скрытый в тумане времени, оживлять в своей
памяти их бессм ертное сущ ествование188.

Руины путешественники видели только в своем вообра­

жении, а их отсутствие компенсировали особым вниманием к
природе, ландшафту, описания которых главным образом и за­
нимают страницы их дневников. Если изменились город, вид
его святынь и язык его жителей, то хотя бы природа осталась
незыблемой и была свидетелем начал истории. Те же горы, та
же река были в Киеве во времена, когда сюда пришел апостол
Андрей, они же видели прибытия первых варяжских князей,
крещение киевлян в Почайне, строительство Ярославом велико­
го города, и, в определенном смысле, именно киевская приро­
да становится памятником истории, доказательством того, что
история произошла.
Румянцев принадлежал к тем людям рубежа веков, кто в
молодости (1770-е годы) совершил свой собственный «большой
тур». В Петербурге братья Румянцевы познакомились с бароном
Мельхиором Гриммом (тем самым, которому Екатерина жало­
валась на отсутствие в Киеве древностей). Гримм взял на себя
труд отвезти братьев в Голландию для обучения в Лейденском
университете. Оттуда Румянцевы отправились в Париж, а из
Франции — через Швейцарию (где в Женеве познакомились с
Вольтером) — в Италию189. Можно даже предполагать, что спон­
сируемое графом «Общество истории и древностей российских»
было устроено на манер знаменитого «Общества дилетантов». У
Румянцева, таким образом, было с чем сравнивать древности.
Он видел «настоящий», эталонный образец и пытался найти не­
что подобное в Киеве. Граф инициировал и оплачивал великие
географические экспедиции (как, например, корабль под крас-

188 Цит. по: Saunders D. Ukrainian Impact on Russian Culture. — P. 205.

189 См.: Иконников В. С. Опыт русской историографии. — Т. 1. — Кн. 1. —
К., 1891. — С. 136.

169
 Глава четвертая

норечивым названием «Рюрик» под командованием капитана

Коцебу, 1815-1818 годы), а также серии меньших «археологиче­
ских» экспедиций (Строева, Калайдовича). В последние годы
своей жизни, несмотря на плохое здоровье, Румянцев и сам
предпринимает ряд поездок для осмотра древностей (на Кавказ
и в Крым, 1823 год; в Новгород, Москву и Киев; Воскресенский
монастырь, Волок, Городище, Старицу, Ржев, 1822 год). Граф,
кроме того, был одним из крупнейших коллекционеров исто­
рических раритетов, позже составивших основу Румянцевского
музеума.
С 1815 года Румянцев переписывается с едва ли не един­
ственным в то время знатоком киевских древностей Максимом
Берлинским190. Киевский антикварий присылает графу описа­
ния документов и материалов к киевской истории «главным об­
разом [...] за время владычества Польши», но Румянцева инте­
ресует совершенно другое: он просит «сыскать что-либо, отно­
сящееся до времен Киева первобытных». В ответ на присланный
Берлинским план Киева с «прелюбопытным истолкованием тех
мест, урочищ и духовных зданий, о которых упоминают наши
древнейшие летописи» граф намечает целую программу архео­
логических исследований:
Не теряйте из виду, что самые первобытные времена историй
наш их суть те, которые я бы желал видеть объясненными и д о ­
полненными; отыскивайте пожалуйста надгробные надписи
вокруг и внутри развалин уничтож енны х самых древнейш их
забытых церквей и монастырей, коих вы так удачно в своей за­
писке память восстанавливаете.

Румянцев надеется на отыскание древних рукописей: мо­

жет, пергаментной летописи Нестора (ибо, действительно,
где же ей и сохраниться в первозданности, если не в Киеве?),
древних грамот, оригиналов Печерского патерика, возможно,*17

190 фрагменты переписки опубликованы Иконниковым, см.: Иконни­

ков В. С. Опыт русской историографии. — Т. 1. — Кн. 1. — С. 185-191.

17О
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

Русской правды, древних списков митрополитов, синодиков,

например, Китаевской пустыни, где должны были молиться за
своего основателя Андрея Боголюбского191. Эта переписка де­
монстрирует не только тогдашние довольно поверхностные
знания о киевской истории, но, главным образом, то, насколько
завышенными были ожидания российских антиквариев от ки­
евских древностей. Как и каждый европеец, Румянцев полагает,
что туземцы просто забыли свою историю. Их прошлое гораздо
лучше известно специалистам в столицах, и стоит только под­
толкнуть нерадивых аборигенов к энергичной работе, как чрез­
вычайной древности раритеты будут найдены.
Преувеличенные ожидания рано или поздно перерастают в
разочарование. После очередной поездки в Киев в 1821 году Ру­
мянцев писал Алексею Малиновскому о своих неприятных впе­
чатлениях от увиденного:
В Киеве сердце сокрушалось, видя, каковое там господствует
нерадение к древностям нашим, никто ими не занят, и всякий
почти убегает об них разговора, боясь обозначить не токмо
беспечность; но даже и то, что мало историю древних наших
времен знаю т192.

После 1820-х годов старинные развалины в Киеве начали

появляться вновь, но уже в результате сознательных попыток
их разыскать. Незаменимой стала новая дисциплина археоло­
гии, то есть исследование остатков старины на западный ма­
нер — путем раскопок. В 1822 году Киевским митрополитом

191 Разумеется, еще одно недоразумение. В сочиненной в конце XVI в. под­

ложной грамоте, якобы выданной Андреем Юрьевичем Печерскому мона­
стырю, утверждалось, что его имя — «Китай» (о ней см.: Затилюк, Ярослав.
Грамота Андрія Боголгобського Києво-Печерському монастирю // ШШіепіса
VIII (2009). — С. 215-235). Отсюда позже возникло убеждение, будто принад­
лежащая Печерскому монастырю Китаевская пустынь основана князем.
192 Переписка государственного канцлера графа Н. П. Румянцева с москов­
скими учеными //Чтения в Обществе истории и древностей Российских. —
Кн. і. — М., 1882. — С. 191-192.

1?1
 Глава четвертая

становится Евгений (Болховитинов), человек ученый, историк и

антикварий. Вокруг него вскоре организовался кружок любите­
лей древностей, и в 1823 году они осуществили первую попытку
археологических раскопок в Киеве — «разрытие» Десятинной
церкви193. Место раскопок было выбрано не случайно. Кроме
того, что Десятинная церковь была своего рода памятником
крещения Руси, именно в это время вокруг ее локализации ве­
лись дискуссии. Киевские любители древностей знали, что здесь
митрополит Петр Могила нашел мощи святого Владимира (го­
лова князя была одной из важных святынь Успенского собора
Печерского монастыря). Раскопки должны были не только об­
наружить окончательно и определенно место и план бывшей
церкви, но и найти новые мощи святого князя. В 1824 году обе
задачи были выполнены. План церкви был обнаружен (и было
доказано, что в древности она намного превышала видимые в
XIX веке размеры, что снимало проблему локализации), а также
были найдены саркофаг с останками человека, который объяви­
ли саркофагом Владимира, и еще один, который считали «гро­
бом» Изяслава194.
Одним из неутомимых участников раскопок Десятинной
церкви был Кондратий Лохвицкий, как он называл себя, «чи­
новник пятого класса», любитель старины, чудак и мистик.
Он станет самым энергичным археологом Киева следующего
десятилетия. Как и все «первые» археологи того или иного объ­
екта, Лохвицкий находился в наивной убежденности, что под
землей он найдет материальные останки всех событий, опи­
санных в письменных памятниках. История, как были увере­
ны ранние археологи, будто застыла под землей. Стоит только
снять слой земли, и артефакты совпадут с письменной историей

193 Ананьева, Тетяна. Десятинна церква: коло витоків археологічних

досліджень (1820-1830-ті рр.) // Церква Богородиці Десятинна в Києві.
До юоо-ліття освячення. — К., 1996. — С. 15-23.
194 Ананьева Т. Десятинна церква: коло витоків археологічних дослі­
джень... — С. 20-21.

172
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

д о мелочей. Лохвицкий, собственно, и находил все то, ч т о ис­

кал: он обнаружил остатки креста святого Андрея, могилу князя

Дира, первую христианскую церковь святого Ильи, остатки го­
родских ворот времен княгини Ольги, церковь святой Ирины,
ему принадлежат раскопки Золотых ворот. Большинство его
находок были фикцией — результатом фантазий, наивной по­
пыткой связать нечто найденное под землей с летописными
сообщениями. Но по крайней мере в двух случаях — раскопок
Ирининской церкви (1833) и Золотых ворот (1832-1833) — Лох­
вицкий «угадал» правильно195. Особый успех имели раскопки
из-под позднейших завалов Золотых ворот. Именно в это вре­
мя в Киеве находился государь (который вообще интересовался
Киевом и его древностями). Николай Павлович «прошел между
открытых стен» ворот, и, наверное, это произвело на него впе­
чатление: Лохвицкий впоследствии получил государственную
стипендию, а также субсидию на дальнейшие раскопки196.
Раскопки в Киеве 1820-1830-х годов, вопреки всей их наи­
вности и любительстве, а также вопреки тому, что Лохвицкий,
например, больше разрушал, чем исследовал, имели одно важ­
ное следствие: они показали, что под землей есть руины древ­
него города, что эти руины могут быть «раскрыты» и явлены
взорам любопытствующих.
Археология в первые десятилетия XIX века включала в себя
множество разных вещей. Одной из важных ее ипостасей было
установление древней топографии города с последующим кар­
тографированием ее. С конца XVIII века этим занимался киев­
лянин Берлинский, в начале XIX века из Петербурга уже снаря­
жают специальные экспедиции с этой же целью (Бороздина и

195 Впрочем, в случае с фундаментами и остатками стен раскопанной Лох­

вицким церкви древнерусского времени, провозглашенной Лохвицким
Ирининской, дискуссии ведутся до сих пор.
196 Об археологических изысканиях Лохвицкого см.: Ананьева Т. «Журна­
лы и дела» Кондрата Лохвицкого: Testis classicus в мифологическом про­
странстве//Киевский альбом. — Вып. 3. — К., 2004.

V3
 Глава четвертая

Ермолаева). Создание «исторических планов», нанесение древ­

ностей на карту современного города, становится излюбленным
занятием. Ученые разыскивают старые и забытые названия
местностей, рек, урочищ, известные им из летописей и доку­
ментов. Отождествляют с ними те или иные местности, порой
даже переименовывают их так, чтобы восстановить «более пра­
вильные» исторические названия. Специально снаряженные
художники делают зарисовки любых остатков древностей — мо­
заик, фресок, археологических курьезов. Архитекторы состав­
ляют планы церквей, их разрезы, а порой даже реконструкции
древнего вида. Все это создает корпус документации, в совокуп­
ности своей «оживляет» старую историю, делает ее «видимой»,
тактильно ощутимой.
Хватает и старых методов. С тех пор как в Киеве появился
Михаил Максимович, город становится ареной постоянных «ар­
хеологических паломничеств». Знакомых ученых, заезжих зна­
менитостей, литераторов Максимович водит экскурсиями по
городу, с уверенностью эксперта указывая им невидимые ме­
ста великих событий древности. Он называет им исторические
урочища, имена летописных гор и тому подобное. Главным об­
разом в памяти таких экскурсантов (а среди них — Гоголь, По­
годин, Жуковский с цесаревичем, Александр Тургенев) остается
живописный пейзаж с образом не тронутой временем, почти
дикой природы Киева. Любование природой заменяет созерца­
ния руин и полностью удовлетворяет поэтически настроенным
натурам ощущение истории. По иронии, местом, которое про­
изводило впечатление на искателей киевских древностей, был
холм Андреевской церкви. Как вспоминал Максимович, именно
здесь Жуковский вглядывался в днепровские дали, угадывая в
мареве «Ольгин град» Вышгород, а Гоголь — в обратном направ­
лении — созерцал «древние» урочища Кожемяки и Кудрявец197.
Переживание прошлого возле новопостроенной церкви оказы­
вается особенно острым и интенсивным: пространство, которое

197 Письма о Киеве, соч. М. А. Максимовича. — М., 1869. — С. 56-58.

т
 О т «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»

открывается с Андреевской горы, предоставляет уникальную

возможность размещать исторические миражи по собственно­
му усмотрению.
Если испытываемые путешественниками эмоции были не­
поддельными, пейзаж, вызывавший их, едва ли можно было на­
звать подлинным, древним. На протяжении веков он существен­
но изменялся. Известно, например, что две из центральных ки­
евских гор — Замковая и Уздыхальница — неоднократно в XVI и
XVII веках «раскапывались», их уровень понижался для того,
чтобы внутренности существовавшего тогда замка не просма­
тривались с окрестных возвышений. Русло Днепра, в древности
отделенное от города островами, в результате произведенных в
начале XVIII века работ переместилось прямо к подножию киев­
ских гор и практически уничтожило древнюю реку Почайну, на
которой, собственно, и стоял Киев летописных времен.
Следствием миниатюрных киевских паломничеств — рели­
гиозных, антикварных, пейзажных — становится постижение
истории. Древнерусский Киев, словно Атлантида, начинает под­
ниматься из-под земли, затмевая собой для многих непригляд­
ное, бедное и неупорядоченное польско-еврейское местечко
окраины империи, с его церквями «в новом вкусе».
Открытие киевских древностей, очевидно, вело к новому
восприятию города и его истории. Из «российского Иерусали­
ма» Киев постепенно приобретал репутацию «славянских Пом­
пей» (хотя сама метафора не будет заявлена вплоть до начала
следующего века).
Чью, однако, историю воскрешали из небытия киевские ан­
тикварии? Для многих из них этот вопрос даже не стоял. Они
«жили» полностью в давнем прошлом, мало интересуясь его
идеологической связью с современностью. Российские путеше­
ственники, разумеется, открывали в городе именно свою, рос­
сийскую, историю. Современный Киев — часть Малороссии —
ничего не весил, его старались не замечать. Древний же Киев не
имел ничего общего с малороссийской историей. Так, похоже,
думали и те, кто писал историю украинцев. Для них киевские

175
 1

Гл а в а ч етвертая

развалины тоже были останками исторического бытия другого

народа, чем-то вроде греческих городов Причерноморья или
скифских курганов украинской степи. Вместе с тем для лю­
дей, подобных Максимовичу, «местных патриотов», совмеще­
ние киево-русских древностей с малороссийской территорией
подсказывало какую-то связь с ними. Малороссия покоится на
остатках древней Руси. Церкви в стиле украинского барокко —
перестроенные древнерусские храмы. Не означает ли все это,
что малороссы «родом» из Киевской Руси? Не означает ли это,
что российская и малороссийская истории имеют общее начало
и долгое совместное продолжение? Не означает ли это, наконец,
что история украинцев неразрывно связана с историей велико­
россов?
Два «открытия» начала XIX века — открытие Малороссии и
Киева — поставят перед российской, а несколько позже и перед
украинской мыслью ряд вопросов о началах, протяжности и со­
отношении двух историй.
 Глава пятая

Старосветские
помещики

I
I
!
12* 12.727
Знаменитое высказывание «В России две беды — дураки да до­
роги» чаще всего приписывают Николаю Гоголю. Скорее всего,
безосновательно. Автор «Мертвых душ», самого знаменитого
из фиктивных тревелогов, и человек, на глаз определяющий,
Доедет ли то или иное колесо до Казани, кажется, должен был
сказать что-то подобное198. Гораздо больше причин верить
иной версии: фразу якобы в сердцах сказал император Нико­
лай I по прочтении книги маркиза Астольфа де Кюстина «Россия
в 1839 году». Этот известный памфлет, представлявший Россию
в самом невыгодном свете, действительно, стал результатом пу­
тешествия и имитировал жанр путевых писем. Неизвестно, ус­
матривал ли Николай какую-нибудь связь между плохими доро­
гами и умственными способностями передвигающихся по ним
(а де Кюстина считал скорее негодяем, чем дураком). Но непо
седливому, постоянно и без видимой цели меняющему города
и веси путешественнику и вправду легко было заслужить ре
путацию человека неосновательного, даже пустяшного. Среди
н аш и х--------- лггпоиников в Малороссию, притом что дейсгви-

198 В «Мертвых душах» слово «дорога» в значении «проезжего пути» упо­

треблено больше 8о раз, и ни разу в откровенно порицательном смысле.
Худшее, что Гоголь может сказать о дороге, что она «скучна» или «ухаби­
ста». Но любое путешествие («дорога») несет в себе «странное, и манящее, и
несущее, и чудесное», даже «спасительное».

179
12*
 Глава пятая

тельно глубокие умы среди них не встречаются, совершенно

праздных людей, как кажется, не было.
Но было бы ошибкой считать, что только путешественники
размышляли над историей посещаемого ими края. Не менее ко­
лоритные персонажи в это время жили в своих малороссийских
поместьях, мимо которых — по большей части не подозревая о
существовании их владельцев и умственном движении, проис­
ходящем в их среде, — проезжают путешественники из столиц.
А между тем люди основательные, глубоко привязанные к своей
родине и ее традициям, эти люди тоже задумывались над соб­
ственной историей. Их побудительные мотивы, конечно, были
совершенно иными. Для них Малороссия была домом, фамиль­
ным достоянием, а ее прошлое — почти семейной историей.
Они считали себя патриотами своего края.
Эта книга — о том, как представляли историю Украины в на­
чале XIX века. Представлениями об истории занимается дисци­
плина историографии. Обычно она имеет дело с опубликован­
ными произведениями, желательно классикой жанра, так что
распространение идей оказывается представлено в виде хро­
нологически организованной вереницы названий. Книги, как с
несомненностью доказывает такая историография, читают друг
друга, спорят между собой или соглашаются. Но как читают их
и что выносят из чтения люди, не потрудившиеся написать сле­
дующую книгу-в-ответ, остается неясным. Считается, что книги
каким-то образом неизбежно находят дорогу к широкому кругу
читателей, тем самым формируя историческое сознание боль­
ших масс людей. Каналы, посредством которых рафинирован­
ная идея спускается с научных высот к более низким уровням
информированности, чтобы стать убеждением и клише, редко
становятся предметом изучения.
Впрочем, если тираж книги оказался велик или она выдер­
жала несколько переизданий, мы вправе предположить, что ее
идеи оказались влиятельны или, по крайней мере, не прошли
не замеченными широкой публикой. Но как быть с периодами,
не произведшими на свет больших исторических синтезов или

180
 Старосветские помещики

даже исторической литературы в общепринятом смысле? Долж­

ны ли мы предположить, что живущие в такие времена люди не
интересовались историей и даже не осознавали собственного
прошлого?
Именно такова украинская ситуация первых двух десяти­
летий XIX века: за все это время не вышло ни одной книги по
истории Малороссии. Подобные периоды практически закрыты
для историографического исследования и поэтому считаются
несущественными. Ничего важного в историческом сознании в
это время не происходило, «тишина бысть», как сказал бы древ­
нерусский летописец.
Положение, впрочем, можно несколько поправить, если от­
казаться от идеи, что ряд книг на библиотечной полке и есть
движение исторической мысли, а длина полки означает ее ин­
тенсивность. Книги — только ископаемые окаменелости мысли.
Историография должна приобрести антропологическое измере­
ние: формирование исторического сознания происходит также
и путем повторяемых человеческих действий, в ходе которых
возникает и закрепляется общее некоторой группе представле­
ние о прошлом.
Один из примеров — путешествия в Малороссию и Киев —
рассмотрен в предыдущих главах. В настоящей главе речь
пойдет об аналогичной (и параллельной) деятельности в са­
мой Малороссии. Это — движение малороссийской шляхты,
пытающейся утвердить свои коллективные права в рядах им­
перского дворянства. Эта история растянулась на многие д е­
сятилетия. Нас будут интересовать ее финальные главы, при­
шедшиеся на начало XIX века. В ходе этого процесса возник
оживленный обмен мнениями о прошлом малороссийской
шляхты и ее территории, составлялись, распространялись и
коллективно обсуждались различные исторические записки и
мнения, посылаемые затем в виде ходатайств перед имперски­
ми властями. В результате впервые в украинской истории была
сформирована общая для большого числа людей согласованная
версия прошлого.

181
 Глава пятая
>!<>1«К
Ликвидация автономии, а затем отмена административных
структур Гетманщины и введение прямого имперского управ­
ления превратили украинскую шляхту в представителей им­
перского сословия дворян1" . Вскоре власти столкнулись с рядом
проблем: число тех, кто в Малороссии претендовал на благо­
родное звание, было необычайно высоко; традиционные при­
вилегии, связанные со шляхетством, оказывались не вполне
совместимы с теми, которыми пользовались русские дворяне;
и, что тревожило больше всего, было не так легко определить,
кто в Малороссии имел право на допуск во дворянство. В ре­
зультате процесс интеграции украинской шляхты в дворянское
сословие империи, начавшийся в конце XVIII века, растянулся
на несколько десятилетий и к началу века XIX все еще не был
завершен к обоюдному удовлетворению сторон.
С 1782 года в Малороссии вместо прежней полковой адми­
нистрации учреждаются губернии. Учреждение губерниального
строя предполагало, что внутри территории существует (слова­
ми современного рескрипта) «дворянство, вотчины и поместья
в тех губерниях имеющее»*200. Таким классом земельных соб­
ственников в Малороссии было шляхетство (вернее, люди, пола­
гавшие себя шляхтой). К ним отныне и переходило в значитель­
ной степени внутреннее управление территории, они получали
допуск к избранию во все должности, право на которые давала
принадлежность к дворянству, обретали другие права и приви­
легии, которыми в великороссийских губерниях пользовалось
родовое дворянство.

Общий очерк см.: Kohut, Zenon. Russian Centralism and Ukrainian

Autonomy: Imperial Absorbtion o f the Hetmanate, 1760S-1830S. — Cambridge,
MA, 1988 (укр. пер.: Когут, Зенон. Російський централізм і українська
автономія: Ліквідація Гетьманщини, 1760-1830. — К.: Основи, 1996).
200 Миллер, Дмитрий. Очерки из истории юридического быта старой Ма­
лороссии. Превращение казацкой старшины в дворянство // Киевская ста­
рина. — 1897. — № 2. — С. 188.

182
 Старосветские помещики

Впрочем, предстояло еще оформить надлежащим поряд­

ком полученные права: выправить от губернских собраний
дворянские грамоты и дождаться внесения Герольдией имени
в какой-либо из разрядов родословной книги. Первые двадцать
лет малороссийская шляхта проделывала все это без особых
препятствий. В польских гербовниках Несецкого или Папроц-
кого разыскивалась созвучная фамилия, срисовывался «наслед­
ственный» герб и вместе со свидетельствами родственников
или приятелей (а в Малороссии каждый был либо приятелем,
либо родственником) о давности шляхетства предоставлялся в
Герольдмейстерскую контору. В самом лучшем случае, у людей
были свидетельства, что их предки служили в серьезных чинах
при Гетманщине, что, по общему мнению, несомненно давало
право на дворянство. Власти были поначалу снисходительны,
особенных доказательств шляхетства не требовали, понимая:
войны и пожары истребили родовые документы воинственных
казаков. К тому же не существовало никакого общего законо­
дательства, регламентирующего «конвертацию» шляхетства в
дворянство, и правила были всякий раз сообразуемы с обстоя­
тельствами.
Однако в 1802 году положение решительно изменилось. Ге­
рольдия стала подвергать сомнению не только достоверность
предъявленных гербов, но и само благородное происхождение
их обладателей. Новые, более строгие правила требовали по­
ложительных и несомненных доказательств: документов на
владения, патентов на российские офицерские звания, иных
свидетельств древности рода. Перерисованного из Несецкого
герба было уже недостаточно, и к 1804 году Герольдия забрако­
вала 441 представленный герб201. Главный аргумент шляхты —
их и их предков служба в украинских чинах — также был подвер­
гнут сомнению. Отныне, даже подтвержденная документами,
такая служба не гарантировала признания дворянства.

201 Свербигуз, Володимир. Старосвітське панство. — Варшава, 1999. — С. 166.

 Глава пятая

Неожиданный поворот дел вызвал панику в малороссийском

обществе. Участие в выборных дворянских органах самоуправ­
ления — лестное и почетное — еще можно было потерять. Но не­
признание дворянства влекло за собой гораздо более серьезные
последствия: оно закрывало дорогу к военной и гражданской
службе, детям — не позволяло поступать в кадетский корпус.
И, самое главное, ставило под сомнение владение землей и кре­
стьянами, грозило переходом в податное сословие. Помещик
должен был доказывать, что отличается от своих крепостных.
Малороссийское общество почувствовало, что ему нанесено
оскорбление.
Казацкая военная элита, ставшая после Хмельниччины
де-факто привилегированным классом страны, пережила
удивительную трансформацию в Московском царстве и за­
тем в Российской империи. Войны и времена нестабильно­
сти открывали поистине головокружительные возможности
для социального продвижения. Военные командиры, проис­
ходившие из социально и этнически разнородной среды, но в
большинстве своем люди достаточно скромного племени, про­
двигаясь в чинах и обогащаясь по пути, вскоре начали считать
себя знатыо, во всем похожей на только что ликвидированную
польскую шляхту. Они перенимали соответствующие манеры,
образ жизни, даже некоторое подобие групповой идеологии.
Московское правительство молчаливо признало за военной
бюрократией Гетманщины право быть и считаться правящим
классом, подтверждая это земельными пожалованиями, собо­
лями, русскими чинами и другими отличиями. При всех пре­
вратностях отношений казачества с российским правитель­
ством, оно было достаточно последовательно: круто наказы­
вая немногих, возвышало всех. К концу XVIII века потомки
корчмарей, поповичей и разбойников, теперь — образованные
в европейских университетах землевладельцы, уже ощущали
себя традиционной аристократией края.
Источником своего положения они по праву считали службу,
военную и гражданскую, в Гетманщине, и практически каждый,

184
 Старосветские помещики

занимавший в ней сколько-нибудь видный уряд, считал себя

приобщенным к благородному сословию. Почти полуторасто­
летняя автономия Гетманщины и снисходительность централь­
ных властей привели к взрывоподобному росту числа шляхты.
Количество претендующих на дворянство в Малороссии изум­
ляло не только правительство, но и самих украинцев. Неизвест­
ный автор «Замечаний до Малой России принадлежащих» (на­
чало 1800-х годов) писал в раздражении:
[...] Сапожники, кузнецы, мясники и другие подобные сим м а­
стеровые, издревле в сем звании бывшие [...], теперь дворяна­
ми называются, продолжая при том свое ремесло. Всяк удивит­
ся, когда услышит, что в Малой России ныне сто тысяч дворян
считается, которых, по изгнании из нее поляков, ни одной со­
той доли не было и быть не МОГЛО202.

202 Замечания до Малой России принадлежащие // ЧОИДР. — 1848. —

Кн. 1. — С. 166; Материалы отечественные. — С. 19-20. Это произведение,
написанное, судя по всему, в разгар борьбы за шляхетство, обычно считают
голосом «не патриота» именно в силу критического пафоса автора. На са­
мом деле, весьма компетентный наблюдатель, он говорил о вещах, о ко­
торых не принято было вспоминать: например, о коррупции, раскрывая,
между прочим, некоторые из приемов достижения дворянства:
Большая часть доказывающих свое дворянство бросились за границу,
в бывшую Польшу, и посредством жидов покупали у поляков на оное
свидетельства, причисляя себя к таким фамилиям, которых в Польше
нет и не бывало [...]. Многие простые козаки и самые казенные и вла­
дельческие крестьяне поступили сим обманным образом в дворяне, а
депутаты сделали себе чрез то хороший доход, так что многие в оные
напрашивались. Словом сказать, из сего важного и святого дела сде­
лалось торжище и лавка, и депутаты, набрав из Комиссии с пробелом
дворянских грамот, оными торговали (Замечания до Малой России
принадлежащие. — С. 19).

Пафос «Замечаний», действительно, шел вразрез с общим умонастрое­

нием «патриотов», но только потому, что их автор отстаивал точку зрения
аристократии, тех, кто желал бы ограничить доступ к дворянству и сохра­
нить безусловное преимущество известных фамилий Гетманщины, чьи
предки занимали выдающиеся позиции в казацкой администрации.

185
 Глава пятая

Хотя эта цифра — ю о тысяч — вероятно, брошена в рито­

рическом преувеличении, логика автора очевидна: только чу­
десными явлениями можно было бы объяснить то обстоятель­
ство, что две крошечные малороссийские губернии произвели
на свет число людей шляхетского достоинства, сопоставимое с
остальной империей:
Во всех десяти малороссийских полках было 164 сотни; положа
на всякую сотню по 30-ти таких чиновников, которы е ныне в
обер- и штаб-офицерских и генеральских чинах почитаю тся,
яко то: сотников, войсковых и бунчуковых товарищ ей, полко­
вых писарей, асаулов, хоружих, обозных, полковников, гене­
ральных старшин, то выходит около пяти тысяч, какого числа
до 1780 года не было. [...] Умножа сие число и вдвое, то только
десятая часть против тепереш него количества дворян выйдет.
[...] По левую сторону Днепра [...] должно положить, что около
ста тысяч Козаков в течении полутораста лет в дворяне обра­
тилось205.

Каково бы ни было качество подобных подсчетов*204, за ними

все же угадываются беспрецедентные скорость и размах пре­
вращения бывших бунтовщиков и гулыпяев в «благородную ры­
царскую нацию».
Правительство пыталось внести в этот стихийный процесс
упорядоченность и правила. Современниками и унаследовав­
шей их мнение последующей историографией подобные дей­
ствия Сената и Герольдии были восприняты как специально
антиукраинская политика. Это, действительно, был поворот,

205 Замечания до Малой России принадлежащие. — С. 20.

204 Оценку реального числа шляхетства см.: Миллер, Дмитрий. Очерки из
юридического быта Малороссии // Киевская старина. — 1897. — № 4. — С. 25-
27; Когут, Зенон. Російський централізм і українська автономія: Ліквідація
Гетьманщини, 1760-1830. — К., 1996. — Гл. 7. Численность дворянства в
Российской империи на рубеже XVIII—XIX веков см.: Кабузан В. М., Троиц­
кий С. М. Изменения в численности, удельном весе и размещении дворян­
ства в России в 1782-1858 гг. // История СССР. — 1971. — № 4. — С. 162-164.
На 1816 год в Левобережной Украине числилось 31 301 дворян.

186
 Старосветские помещики

но нужно сказать, что аналогичным образом власти действо­

вали и относительно других территорий, где претендующие
на шляхетство не соответствовали имперским критериям.
Так, в западных губерниях, доставшихся России после разде­
лов Польши (Правобережная Украина и Белоруссия), тоже ока­
залось огромное число людей, называвших себя шляхтой, но
не служивших в достаточных чинах или не имевших вовсе зе­
мельной собственности. Их статус также оказался сомнителен,
и правительственные решения по ним выносились еще в 1840-
х годах, много позже того, как «малороссийский вопрос» счи­
тался урегулированным205.
Правда, в отличие от польской шляхты западных губер­
ний, малороссийская шляхта полагала, что вправе рассчиты­
вать на особое к себе отношение: в конце концов, казаки до­
бровольно присоединились к Московскому государству, были
единоверны и на протяжении более чем столетия верно слу­
жили российским монархам во всех войнах и на всех битвах.
Кровью своих предков и собственным усердием они заслужи­
ли особое положение в империи. Холодное и бюрократически
безучастное отношение правительства, не делавшего разли­
чий между ними и польской шляхтой, а только требовавшего
исполнения неких формальных критериев, возбуждало чув­
ство досады и обиды.
Василий Полетика выразил это так:
М алороссийское дворянство, присоединившееся добровольно
к россиянам, как к единородным и единоверным братьям сво­
им и служившее купно с ними так верно и так долго престолу
и отечеству, могло ли ожидать за свои воинские доблести, за-

205 См.: Свербигуз, Володимир. Старосвітське панство. — С. 199-207. В при­

соединенных от Польши губерниях правительство, действительно, стол­
кнулось с ситуацией необычной. На 1816 год в Литве, Белоруссии и Право-
бережной Украине числилось вдвое больше дворян (286 830), чем во всей
остальной империи (142 396) (см.: Кабузан В. М., Троицкий С. М. Измене­
ния в численности, удельном весе и размещении дворянства в России. —
С. 162-164).
 Глава пятая

слуги, оказанные им и запечатленные кровью, столь обидного

для себя унижения?206

Изменение в правительственной политике привело мало-

российское общество к неприятному открытию: то, что здесь
считали источником привилегий и статуса, чем так дорожи­
ли — «малороссийские чины» — на деле оказывалось помехой.
Правительство не понимало (или делало вид, что не понимает)
сущности казацких чинов, настаивало на том, что в Табели о
рангах они не поименованы, а следовательно, как соотносить
с ней гетманские «ранги», затруднялось. А ведь к началу XIX в.
все иные способы достижения дворянства уже были преиму­
щественно истощены: гербы, подлинные и подложные, пред­
ставлены, документы, какие ни есть, предъявлены. Оставался, в
сущности, только один аргумент: утверждение, что предки слу­
жили в «малороссийских чинах», дающих право на дворянство.
Сенат, однако, настаивал, что только те, кто выслужил надлежа­
щий русский чин (военный или гражданский), могут претендо­
вать законно.
Украинское общество почувствовало, что «национальные
чины», а с ними и вся «нация», «достоинство предков» и даже
«память национальных героев» были оскорблены подобным от­
ношением. Оскорбление было нанесено всем, а значит, и каждо­
му в отдельности. Ищущему дворянства или уже получившему
оное. Все общество пришло в возбуждение. Негодование было
всеобщим. Началась интенсивная переписка «между патриота­
ми сего края». Люди обменивались мнениями, обсуждали поло­
жение на уездных и губернских дворянских собраниях, писали
петиции, составляли меморандумы.
Тем не менее, все ощущали, что юридически их позиция
слаба и безусловных аргументов, в сущности, нет.

206 Миллер, Дмитрий. Очерки из истории юридического быта старой Ма­

лороссии. Превращение казацкой старшины в дворянство // Киевская ста­
рина. - 1897. - № 4- - С. п .

188
 Старосветские помещики

Выход был найден в том, чтобы переместить дискуссию из

области административных и юридических доказательств в об­
ласть исторической аргументации. Право на дворянство про­
истекает не из индивидуальных заслуг (древности рода или
выслуженного чина), но из коллективных привилегий всего со­
словия. Украинская шляхта представляет собой традиционный
правящий класс территории, чье происхождение и права ведут
свое начало из «дороссийских» времен Речи Посполитой и при­
вилегий, дарованных тогда польскими монархами казакам за
их военную службу. Поскольку Россия приняла под свою про­
текцию территорию вместе с ее наследственным военным клас­
сом и пользовалась его «рыцарскими» услугами, она тем самым
признавала, что во всех отношениях трактовала его как дворян­
ство и должна теперь утвердить это положение.
Начали собирать исторические документы: польские дипло­
мы, договоры между царями и гетманами, грамоты на земель­
ные пожалования от русского правительства, гетманские уни­
версалы, исторические хроники и летописи, а также и любые
другие материалы, могущие продемонстрировать древность
корпоративных прав «рыцарской казацкой нации». Еще важ­
нее для нашей темы: начали составлять исторические записки
и трактаты, распространять их среди знакомых и приятелей,
публично обсуждать на дворянских собраниях, ходатайствовать
ими перед властями. Лица, компетентные в истории, вошли в
переписку между собой с целью обмена материалами, сужде­
ниями и предложениями. Вскорости образовалась сеть, внутри
которой вырабатывались и обсуждались различные версии про­
шлого края. Все без исключения лица, занятые этой деятель­
ностью, действовали бескорыстно: их собственное дворянство
было вне подозрений, а побудительными мотивами стали нуж­
ды «милой отчизны» и право называться ее верными сыновья­
ми. Как писал в письме к полтавскому губернскому маршалу
Михаилу Милорадовичу Тимофей Калинский, «беспристраст­
ное к отечеству поревнование, а паче унижение наших отече­
ственных чинов, то и безгласного поощряет быть гласным, а по-
 Глава пятая

тому и заставляет пророческим и апостольским духом говорить

правду»207.
Наши знания об этой среде, а также вышедших из нее тек­
стах мало продвинулись со времен известной работы Дмитрия
Миллера208. Ценным дополнением к его очерку является книга
Владимира Свербигуза, в приложениях издавшего некоторые
известные и неопубликованные «записки», а также диссертация
Леонтия Дячука209. К сожалению, сохранившиеся и опублико­
ванные тексты записок — лишь верхушка айсберга, конечные
продукты интенсивной деятельности. Утрачена значительная
часть материалов, могущая документировать скрытый от глаз
процесс выработки мнений, их обсуждения и согласования. Уже
Миллер в 1890-х годах сетовал на утрату некогда богатых част­
ных собраний малороссийского дворянства. Впрочем, даже то
немногое, что уцелело к концу XIX века, позволило ему воссоз­
дать историю противостояния украинского дворянства и прави­
тельства с достаточной достоверностью.

207 Там же.

208 Миллер, Дмитрий. Очерки из истории юридического быта старой Ма­
лороссии. Превращение казацкой старшины в дворянство // Киевская ста­
рина. - 1897. - № і. - С. 1-31; № 2. - С. 188-220; № 3. - С. 351- 374 ; № 4 - -
С. 1-47.
Точнее, результаты посильного изучения оказались отрицательны­
ми. Как справедливо отметил О. И. Журба, «интеллектуальные ландшафты
Украины того времени представлены достаточно односторонне, в основ­
ном под углом зрения их [патриотов-активистов] “ответственности” за
судьбу украинского проекта второй половины XIX - начала XX веков», а
реальные черты малороссийских деятелей оказываются уже почти нераз­
личимы под густым лаком национальной мифологии (см.: Журба О. И. Ре­
гиональное имперское историописание второй половины XVIII - первой
половины XIX веков в плену «украинского национального возрождения» (в
печати)).
209 Свербигуз, Володимир. Старосвітське панство.— С. 157-163,177-197; Дячук,
Леонтій. Історико-правові записки українського дворянства (кінця XVIII —
поч. XIX ст.) як пам’ятки історичної думки: Д и с.... канд. іст. наук: 07.00.06.
Київський національний ун-т ім. Тараса Шевченка. — К., 2001 (последняя
осталась мне недоступной).
 Старосветские помещики

Попытаемся кратко набросать общий контур событий.

Новые положения Герольдия огласила в 1805 году: украин­
ские чины сотенных и полковых старшин не должны призна­
ваться основанием для предоставления дворянства. Но новое
направление в Малороссии уже угадывали задолго до этого. Еще
в 1804 году черниговский генеральный судья Роман Маркович
составил и подал генерал-губернатору князю Александру Кура­
кину свою записку под названием «Замечания о правах мало-
российского дворянства»210. Эта частная инициатива не возы­
мела действия, и в следующем 1805 году Тимофей Калинский
представил на суд дворянского собрания Черниговской губер­
нии «мнение о малороссийских чинах и о их преимуществе». В
январе 1806 года черниговское дворянство собралось для вы­
боров. Зачитывались официальные указы и в ответ — записки,
подготовленные «патриотами». После обсуждения было решено
обратиться к генерал-губернатору князю Куракину с просьбой
ходатайствовать перед властями. Предводитель дворянства со­
ставил петицию (очевидно, основанную на ранее подготовлен­
ной записке Марковича). Как полагал Миллер, эта петиция не
осталась единственной в своем роде. В последующие годы чер­
ниговское дворянство, вероятно, составило еще несколько по­
добных. Была избрана особая комиссия для составления новой
версии, и в 1809 году князю Куракину направлена еще одна пе­
тиция дворян Черниговской губернии.
Между тем дворянство другой малороссийской губернии,
Полтавской, также высказало свое мнение. Обсуждение вопро­
са началось еще в бытность (1802-1805) губернским маршалом
С. М. Кочубея (автора нескольких меморандумов об Украине211,

фрагменты опубликованы: Миллер, Дмитрий. Очерки из истории юри­

дического быта старой Малороссии // Киевская старина. — 1897. — № 4. —
С. 14-16; Свербигуз, Володимир. Старосвітське панство. — С. 177-178.
211 Опубликованы: Галь Б., Швидько Г. «Мысли о крае сем...» (С. М. Кочу­
бей і його записки про Малоросію) // Схід-Захід. — № 6. — Харків, 2004. —
С. 109-130.

191
 Глава пятая

но, разумеется, прежде всего известного как издатель знамени­

той «Энеиды» Ивана Котляревского), продолжалось во время ка­
денции М. Милорадовича, но только во время предводительства
Василия Чарныша (1809-1812) полтавское дворянство, наконец,
сформулировало свою позицию. Главными действующими ли­
цами здесь были Василий Полетика, Адриан Чепа, Тимофей Ка-
линский, Милорадович и Чарныш. Их коллективными усилиями
было составлено несколько записок.
Став губернским предводителем, Милорадович начал по­
дыскивать компетентных людей в Полтавской губернии и за ее
пределами. Он обратился к знакомцу, Роману Марковичу, уже
писавшему на интересовавшую всех тему. Через него Милора­
дович познакомился с Калинским, пославшим собственную за­
писку о малороссийских чинах и согласившимся собирать для
Милорадовича исторические материалы. Калинский вступил
с Милорадовичем в переписку (одна из копий носит название
«Переписка между патриотами сего края для общей пользы»)
и, наконец, в 1808 году составил расширенную версию своей
записки. В том же году роменский уездный предводитель Васи­
лий Полетика пишет собственную записку212.
После избрания в 1809 году губернским маршалом задачу
подготовить новый меморандум взял на себя Василий Чарныш.
Он также обратился к «патриотам» за содействием. Как отме­
чает Миллер, первый вариант записки распространялся между
заинтересованными лицами для исправления и дополнения.
Прежде чем попасть к генерал-губернатору, записка долго хо­
дила по рукам. Адриан Чепа, известный местный антикварий,
получил копию и снабдил записку обширным историческим
комментарием213. Ее затем направили Василию Полетике, одо­

212 Опубликована под названием «Записка о малороссийском дворян­

стве маршала роменского повета Василия Полетики» в: Киевская стари­
на. — 1893. — № 1, приложения.
2,3 Опубликована под названием «Записка о малороссийских чинах Адри­
ана Ивановича Чепы (1809)» в: Киевская старина. - 1897. - № 4.

192
 Старосветские помещики

брившему работу Чепы и пославшему ему собственную запи­

ску на ту же тему. Вся эта деятельность вызвала интенсивную
переписку между Чепой, Чарнышом и Полетикой214. Эта перепис­
ка сохранилась только фрагментарно. Из случайных ремарок уз­
наем, что в ней участвовали также Аркадий Ригельман (сын из­
вестного историка) и Максим Берлинский, историк Малороссии и
исследователь киевских древностей. Материалы к записке, а так­
же собственные варианты документа присылают Василий Ломи-
ковский и Василий Капнист (поэт). Подает собственную записку и
Федор Туманский, издатель и любитель старины215.
В 1809 году вопрос наконец должен был рассматриваться в
Санкт-Петербурге. Записка Чарныша была подана императору,
поручившему министру юстиции рассмотреть ее и принять ре­
шение. Это возбудило большие надежды в Малороссии и приве­
ло к очередному всплеску корреспонденции между «патриота­
ми». Увы, их надежды не оправдались и ничего положительного
добиться от властей не удалось. Вскоре правительство оказалось
занято иными проблемами, затем разразилась война 1812 года,
и до 1819 года вопрос так и не был разрешен. Осенью 1819 года
полтавский губернский съезд решил обратиться к правитель­
ству с новым меморандумом. На этот раз «патриоты» нашли
пособника в лице лояльно настроенного генерал-губернатора
князя Николая Репнина. Он направил записку дворянства в Пе­
тербург, снабдив ее собственным сочувственным предуведом­
лением. Дело не двинулось. В 1827 году Репнин вновь решитель­
но обращается к властям в Петербурге, разъясняя особенности
малороссийских чинов как следствия отличного исторического
опыта Малороссии. Его вмешательство привело к неожиданным
последствиям: Сенат поручил министру внутренних дел произ­
вести самостоятельное расследование в вопросе о малороссий-

214 См.: Горленко В. П. Из истории южно-русского общества начала XIX века

(письма В. И. Чарныша, А. И. Чепы, В. Г. Полетики и заметки к ним) // Киев­
ская старина. — 1893. — № — С. 41-76.
215 Свербигуз В. Старосвітське панство. — С. 171.

13-12-727
193
 Глава пятая

ских чинах. Некто из министерства прочитал опубликованную

«Краткую летопись Малой России с 1506 по 1776 год» Василия Ру­
бана (1777), «Историю Малороссии» Дмитрия Бантыша-Камен-
ского и некоторые другие исторические трактаты, а также мате­
риалы, предоставленные Репниным216. Но всего этого оказалось
недостаточно, чтобы положительно решить дело.
Вопрос рассматривали в Петербурге в 1828,1832 и 1834 годах
и окончательно разрешили только в 1835 году.
Даже этот весьма беглый обзор свидетельствует о впечатляю­
щих масштабах, которых достигла сеть «патриотов». Люди, про­
живавшие в различных концах Малороссии и никогде прежде
не встречавшиеся лично, начали искать знакомства, вступать в
переписку, обмениваться «мнениями», книгами и рукописями.
Вдруг выяснилось, что некоторые лица уже давно, десятилети­
ями, собирают исторические материалы о прошлом Украины и
хорошо знают историю края. Прежде они жили в относительной
неизвестности, практически ничего не публиковали (да и негде
было), рассматривая собственную деятельность как сугубо част­
ное дело. Теперь — благодаря своим знаниям — они оказались
в центре чрезвычайно важной общественной дискуссии, едва
ли не лидерами всего движения. Они понимали — и деклари­
ровали — свою деятельность как патриотический долг, работу
для «общего блага». История из коллекционирования и увле­
чения переместилась в центр общественного внимания, стала
инструментом в борьбе за коллективные права. Даже если у нас
остается впечатление, что круг «патриотов» был узок, следует
помнить, что их «меморандумы» и «мнения» обсуждались на
многолюдных собраниях дворянства, доводились до сведения
местных властей. Даже в Петербурге вынуждены были заняться
изучением украинской истории.
Для нашей темы, разумеется, наибольший интерес пред­
ставляет содержание документов, подготовленных в процессе

216 Миллер, Дмитрий. Очерки из истории юридического быта старой Ма­

лороссии. — С. 45 - 4 6 .

т
 Старосветские помещики

борьбы за дворянство, и образ украинской истории, развитый в

н их. Нужно сразу же сознаться: это не шедевры исторического
пи сьм а. Причиной тому, в какой-то мере, ограниченные ресур­
сы, которыми располагали их авторы — местные собиратели ра­
ритетов и любители старины, но не историки, профессионально
обученные ремеслу. С другой стороны, сам жанр, в котором вы­
нуждены были работать «патриоты», накладывал существенные
ограничения. Их «записки» не были предназначены для исто­
рического чтения. То были официальные position papers, со­
ставленные для имперской бюрократии в соответствии с опре­
деленными конвенциями. Их задача состояла в том, чтобы до­
н е сти юридическую позицию, а не предоставить увлекательный
о т ч е т о прошлом. «Патриоты» старались быть как можно праг­
м атичнее в формулировании аргументов. Они обсуждали раз­
личны е правовые документы, изданные имперскими властями
в течение XVIII века, их дефекты, прецеденты, ими установлен­
н ы е. Однако, учитывая, что общей стратегией «патриотов» было
представить всех, служивших во времена Гетманщины в укра­
ин ских чинах, как единое сословие, сформировавшееся еще до
присоединения к России, без истории было не обойтись.
И в самом деле, история оказывалась если не единственным,
то самым действенным оружием. Не в последнюю очередь по­
то м у, что историю Украины в Петербурге знали очень плохо, и
«патриоты» здесь выбирали поле сражения по собственному ус­
мотрению. Все их записки составлены согласно общему образцу.
О н и все апеллируют к истокам казачества и привилегиям, полу­
ченны м от польских королей и подтвержденных московскими
царями, когда Богдан Хмельницкий с Войском Запорожским
переходил под протекцию России. Они напоминали положения
Зборовского трактата с Польшей и последующие «статьи», пред­
ставленные гетманами и утвержденные царями. Они перечисля­
ли войны, в которых царское правительство прибегало к помощи
казаков, и битвы, где те «рыцарски» служили своим суверенам.
Оставаясь по видимости в рамках правового разговора, «па­
триоты» сумели наполнить его до краев историей, доказываю-

13* 195
 Глава пятая

щей главное положение: польские короли создали казаков как

рыцарский военный класс, признавая его шляхтой и обращаясь
с ним как с шляхтой. То, разумеется, было по меньшей мере пре­
увеличением.
Тем не менее, Калинский утверждал, что в Малороссии
было большое число казаков, чье происхождение восходит к
польским шляхетским родам, а Зборовский договор устанав­
ливал, что все казаки, чьи имена были включены в реестр,
должны пользоваться правами шляхетства. Во времена Речи
Посполитой представители мелкопоместной шляхты были из­
вестны как земьяне, а под властью гетманов они стали имено­
ваться казаками. Казаков, следовательно, никак нельзя тракто­
вать как простых солдат, они все — благородного звания, неза­
висимо от чинов:
Козак имел в сем краю от российских государей, польских ко­
ролей и литовских князей утверж денный чин ры царский и
стан шляхетский, в косм он титуловался и признавался, а п о­
том у во всяких случаях и в выборах, даже и в избрании самих
гетманов имел он голос и потом у всякий заслуженный козак
был в выборах на какую-либо старш ину или какой уряд, тако ж
и к получению шляхетского именя право имел, а кто в Малой
России хотя бы из шляхетства был, но в войске запорожском не
служил, яког сего края в сословии дворянском, то тот не имел
сего преимущ ества [...]217.

Но если такова степень благородности рядовых казаков, то

старшина, конечно же, должна быть приравнена к аристокра­
тии, а гетманы были равны князьям. Гетман не просто генерал-
фельдмаршал, но
как бы какой владетельный принц, и имя гетманов как сущ е­
ствует, то более тысячи лет будет: гетманы Дулеб и Вятко на
свои имена целые области имели и к короне ближе других
были.

т Цит. по: там же. — С. 20.

196
 Старосветские помещики

Калинский здесь ссылался на известный летописный рас­

сказ о расселении восточных славян, но в передаче «Синопси­
са», где действительно утверждается, будто первые славянские
князья имели подле себя гетманов, из которых Радим дал назва­
ние племени радимичей, Вятко — вятичей, а Дулеб — дулебов.
Обладая такой древностью, малороссийские чины не только ни
в чем не уступают российским, но очевидно превосходят их.
Похожего мнения держался и Роман Маркович, ведь ка­
зацкие старшины к военной власти присоединяли и судебную,
следственно, обладали несомненно большим ее объемом, чем
просто офицеры. Да к тому же происходило все это
не в дикой какой-нибудь земле, но в Малой России, имевшей
некогда честь вмещ ать даже столицу всего государства, да и по
сие время между областями империи удостаиваемой второго
места, ибо в титуле государевом после Великой России непо­
средственно следует Малая, а потом Белая Россия218.

Адриан Чепа также начинает свою «Записку о преимуще­

ствах малороссийских чинов» с краткого изложения прошлого
Украины:
Малая Россия есть часть Русского царства или великого кня­
жения Киевского. Народ, населяющий оную, есть древний рус­
ский. Она с 1240 года силою отторжена татарами; потом под­
вергнута польской короне до 1654 года. При таких переменах,
под чужим игом, сохранила она от времен древнего русского
правления православную веру, русский язык, имена городов и
некоторых селений, древние права, уставы, привилегии, обы ­
чай и разделение состояний народа. В таком положении она
соединилась по-преж нему с всероссийскою державою, удержав
учреж денное в ней во время польского владения военное прав­
ление и ры царство, или войсковые чины [королем Стефаном
Баторием]219.

218 Там же. — С. 15-16.

219 Записка о малороссийских чинах Адриана Ивановича Чепы (1809). —
С. 15.

197
 Глава пятая

Он далее утверждает:
Сии то чины с войском малороссийским бывши в поляков,
служили им оплотом против татар и турков, и военны ми под­
вигами своими приобрели от них подтверж дение древних их
преимущ еств, уравнения с шляхетством и присвоение им пра­
ва книги статута, но после оказанны х им притеснений они,
командуя козаками, со многим пролитием крови своей на
тридцати шести сражениях, свергнули иго притеснителей св о­
их поляков и Малую Россию, прародительскую отчизну всерос­
сийских монархов, повернули к подножию престола их220.

Чепа затем детально перечисляет войны и кампании (про­

тив татар, турок, поляков, персов, шведов и др.), в которых каза­
ки сражались и приносили жертвы государям. Те, в ответ, при­
знавали их отдельным сословием, приветствовали их рыцар­
ские услуги. Это ли не доказательство коллективного права на
дворянство?
Автором, наиболее склонным к историческим аргументам,
был Василий Полетика. Предрасположенность оказалась на­
следственной: он был сыном Григория Андреевича Полетики,
великого собирателя исторических материалов, среди них и
большого числа летописей, чьим собранием пользовался вели­
кий Август Шлецер. «Записка о начале, происхождении и досто­
инстве малороссийского дворянства» Василия Полетики пред­
ставляет собой довольно эрудированное обсуждение украин­
ской истории, несколько приспособленное для нужд момента.
Полетика начинает свою записку с утверждения, что не­
справедливое решение Герольдии вообще проистекает исклю­
чительно от незнания украинской истории, заблуждения пра­
вительства относительно характера ее общества. Малороссия
пользовалась особыми правами, привилегиями и свободами,
которые были ее историческим наследием, полученным во вре­
мена польского владычества (подробно перечислены привиле-

220 Записка о малороссийских чинах Адриана Ивановича Чепы (1809). — С. 17.

 Старосветские помещики

гии, выданные польскими королями). Признание этих прав и

свобод было главным условием приема казаками московской
протекции (следует длинный список подтверждений, изданных
после 1654 года).
«Сказавши о таковом праве малороссийских чиновников на
благородное достоинство, надобно сказать как о начале оного,
так и доказать то с ясностью, что оно им неотъемлемо принад­
лежит и, следовательно, хотя слегка коснуться малороссийской
истории»221. Древнейшая история у Полетики довольно свое­
образна. Малороссийская история начинается после «владения
татарского», когда бывшие княжества киевское, черниговское
и переяславское, составлявшие собою Малую Россию, пере­
шли под власть Великого княжества Литовского, частью до­
бровольно, частью будучи завоеваны. «С того самого времени
Малая Россия осталась при великом княжестве литовском на
тех самых правах и привилегиях, которые имели жители оного
княжества»222. Эти права подтвердил на специально для того со­
званном сейме и завоевавший Малую Россию польский король
Казимир, а затем — Владислав Ягелло, когда заключалась уния
между Польшей и Литвой. Все последующие польские короли
уважали и подтверждали права, а при заключении Люблинской
унии выдана была даже особая привилегия, где подробно пере­
числены все права края. С этого времени русское дворянство
было представлено в обоих сословиях, правивших республикой:
среди сенаторов и среди шляхты.
Со всеми теми правами малороссийский народ и принял
протекцию российских царей. То был добровольный союз, под­
тверждаемый каждым последующим царем. С того времени
малороссы были верны престолу, оказывая героические услуги
во всех походах против татар, турок, персов, поляков и шведов.

221 Записка о малороссийском дворяистпе маршала роменского повета Ва­

силия Полетики. — С. 5.
222 Там же.

199
 Глава пятая

Щедрость сердца и мужественный дух передавались из поколе­

ния в поколение и стали наследственными чертами малороссов.
Конечно, «патриоты» делали фактические ошибки и даже
сознательно извращали доказательства в свою пользу. Им,
кроме того, необходимо было писать сжато, и, следовательно,
их истории — не более чем наброски общих контуров. Но нам
в этих произведениях важны не точность и достоверность, не
детализация исторического рассказа, а общий образ истории,
который они были в состоянии навязать весьма широким сло­
ям публики. Сходство между записками, иногда доходящее до
буквального, не удивительно и не случайно: то был результат
интенсивного согласования версий истории, происходившего
между 1804 и 1809 годами. История Украины, вышедшая из-под
пера «патриотов», оказывалась «короткой» историей: Малорос­
сия была страной, возникшей после монгольского завоевания
и развившей особенности своего быта во времена литовского
и польского владычества. Малороссийский народ ведет свое
происхождение от шляхты польских времен, превратившейся в
казаков после присоединения к Московскому государству. Ос­
новное внимание в этой истории сосредоточено на войнах каза­
ков против различных врагов в XVII веке и большей части века
XVIII. Малороссияне рыцарственны, благородны, верны.
Будучи выстроенным, образ малороссийской истории ока­
зался влиятельным и устойчивым. Меморандумы и «замеча­
ния», составленные в конце 1820-х годов, по существу, воспро­
изводят тот же набор идей. Даже записка, написанная и пред­
ставленная в 1827 году малороссийским генерал-губернатором
Репниным, кажется цитатой из более ранних, объясняя при­
вилегии малороссийского дворянства все тем же уникальным
историческим опытом страны223.
Разумеется, авторы меморандумов излагали ровно столько
истории, сколько было полезно для убеждения правительства.

223 Миллер, Дмитрий. Очерки из истории юридического быта старой Ма­

лороссии. — № 4. — С. 42-44.

200
 Старосветские помещики

Но их начитанность в истории была более глубокой, а ее пони­

м ани е изобиловало оттенками, не всегда уместными в офици­
альны х бумагах.
Некоторые из этих «патриотов» пробовали свои силы в со­
ставлении больших произведений на историческую тему. Если
эти усилия и приносили какие-то осязаемые плоды, а не были
только намерениями, они погибли бесследно. Но из случайных
замечаний мы узнаем, что, например, Василий Полетика гото­
вил какую-то историю Малороссии224. Полагают, что она либо
осталась незавершенной, либо пропала. Адриан Чепа также на­
мекал, что его собирательство исторических раритетов должно
послужить основанием для истории, либо им самим написан­
ной, либо кем-то другим по его материалам225.
Вся эта деятельность преследовала одну цель: добиться
признания и быть принятыми. Вопреки намерениям участни­
ков, она привела к противоположному результату: укрепляя
легитимность своего собственного, отличного от российского,
исторического нарратива, «патриоты» только способствовали
убеждению в том, что Украина страна иная, с иным народом и
непохожим прошлым. Краткий период их «историографических
разысканий» важен не только тем, что создал канон понимания
малороссийской истории в самой Малороссии, но и тем, что
впервы е экспортировал этот канон за ее пределы, в имперский
центр, сделав его в какой-то мере официальным пониманием
истории края.
Если исторические разыскания «патриотов» все же кажутся
ли ш ь незначительным примечанием к украинской историче­
ской мысли, следует помнить, что, вероятно, именно из этого
умственного движения возникла загадочная «История русов»,
мистификация и псевдоэпиграф, оказавший чрезвычайно глу­
бокое впечатление на историческое воображение российской

224 См. письмо Полетики 1809 года к Чепе: Киевская старина. — 1893. —
№ 1. - С. 52 - 53 -
225 См. его письмо к Полетике: Киевская старина. — 1890. — № 5. - С. 368.

201
 Глава пятая

публики. Первые документальные сведения о ней происходят

из 1820-х годов, а первая рукопись, по сообщениям, была обна­
ружена в 1828 году226. Работы, посвященные поискам авторства
«Истории русов», могут составить целую библиотеку. Кажется, в
двух малороссийских губерниях не осталось ни одного челове­
ка, умевшего читать и писать, которого бы не прочили в ее соз­
датели. Многим проницательным исследователям всегда каза­
лось, что «История русов» выглядит несколько чужеродно в кон­
тексте 1820-х годов и, должно быть, возникла ранее. Некоторые
(Горленко, Лазаревский) даже предлагали приписать ее одному
из наших «патриотов», Василию Полетике. Недавно гипотеза о
более раннем происхождении получила дополнительную аргу­
ментацию в работе Сергея Плохия227.
Кто бы ни был истинным автором «Истории русов», заман­
чиво думать, что она выросла из дискуссий о малороссийском
дворянстве. Если это так, то перед нами тот редкостный случай,
когда можно наблюдать действие потайных пружин историо­
графии: от изначального внешнего импульса к формированию
среды знатоков прошлого, огранке и шлифовке идеи и, наконец,
к знаменитому тексту.
По понятным причинам «патриоты» идентифицировали
себя с «короткой» версией украинской истории, которая вскоре
ляжет в основание романтического видения украинского про­
шлого и окажется в наибольшей степени ответственна за «на­
циональное пробуждение» XIX века. В ней было все, что так
ценил романтизм: героика, жертвенность, благородство духа,
кровавые битвы, жестокие притеснения и путь к свободе. Нель­
зя сказать, что без «короткой» казацкой истории возникнове­
ние украинского национализма в XIX веке было невозможно.

226 Лазаревский А. Отрывки из семейного архива Полетик // Киевская ста­

рина. — 1891. — № 4. — С. 113; Горленко, Василий. Из истории южно-русского
общества... — С. 61.
227 Plokhy, Serhii. "Ukraine or Little Russia?” // Ukraine and Russia:
Representations of the Past. — Toronto, 2008. — P. 49-65.

202
 Старосветские помещики

Вероятно, национальные «будители» нашли бы какие-то иные

исторические символы и мифы, хотя и сомнительно, чтоб они
оказались бы столь эффектными. «Короткая» история оказалась
идеально приспособлена для конвертации в национальный
миф. Она почти безупречно выполняла задачи, возлагаемые на
национальную историю. Ни одна версия, предложенная впо­
следствии, не смогла составить ей достойную конкуренцию.
 Глава шестая

Спор о наследии
Киевской Руси:
Максимович versus Погодин
 Спор между Михаилом Петровичем Погодиным и Михаилом
Александровичем Максимовичем о судьбе средневекового При­
днепровья22®случился так давно — в середине позапрошлого
уже столетия, что сегодня мало кто ведает о действительных
его причинах; еще меньше обращаются ныне к первоначаль-*I.

228 Погодин, Михаил. Записка о древнем языке русском М. П. Погодина (Пись­

мо к И. И. Срезневскому) // ИОРЯС. - Т. V. - Вып. 2. - СПб., 1856. - С. 70-92.
То же под назв.: «О древнем языке русском»//Москвитянин. — 1856. — Т. I. -
№ 1. - с. п з - 139- То же под назв.: «О древнем русском языке» в кн.: Исто­
рические чтения о языке и словесности. 1856 и 1857. — СПб., 1857. — С. 1-40,
Максимович М. А. Филологические письма к М. П. Погодину//Русская бесе­
да. - 1856. - Т. III. - Кн. 3. - Отд. И. - С. 78-139- Погодин М. Ответ на фило­
логические письма М. А. Максимовича // Москвитянин. — 1856. — Т. IV. —
№ 13-16. — С. 26-43. То же: Русская беседа. — 1856. — Т. III. — Кн. 3. — Отд.
II. - с. 78-139; Максимович М. А. Ответные письма М. П. Погодину// Русская
беседа. - 1857- - Т. II. - Кн. 6. - Отд. V. - С. 80-104; Погодин М. Ответ на
Два последние письма М. А. Максимовича // Москвитянин. 1856. Т. IV.
№ 13-16. — С. 339-350 (Русская беседа. —1857. — Т. III. — Кн. 7. — Отд. V. —
С. 97-107); Максимович М. А. Критические замечания, относящиеся к исто­
рии Малороссии. I. О мнимом запустении Украины в нашествие Батыево и
населении ее новопришлым народом (Письмо к М. П. Погодину) // Русская
беседа. — 1857. — Т. IV. — Ч. I. - Кн. 8. - Отд. III. - С. 22-35. Максимович вер­
нулся к возражениям московскому историку также в связи с выступления­
ми П. Лавровского: Максимович М. А. Новые письма к М. П. Погодину. О ста-
робытности малороссийского наречия // День. — 1863. — № 8. — С. ю , 15,16.

207
 Глава шестая

ной аргументации ученых2292, помня лишь общее впечатление,

0
3
внушенное позднейшими комментаторами. При этом в «исто­
риографической памяти» Украины эта полемика и поныне чис­
лится среди важнейших вех, отмечающих становление самосто­
ятельной исторической мысли, а Максимович представляется
былинным витязем, который в одиночку отстоял право укра­
инцев*30 считать Киевскую Русь частью собственной истории.

229 Уже тогда эта полемика обратила на себя внимание пресна и акаде­
мических кругов: 1) Сын Отечества. — 1856. — № 15. — С. 56-62; 2) Мак­
симович М. А. Филологические письма к М. П. Погодину // Русская бесе­
да. — 1856. — Т. III. — Кн. 3. — Отд. И. —С. 78-139; 3 ) [Давыдов И.И.] Записка
председательствующего о занятиях Второго отделения Академии в истек­
шем 1856 г. // ИОРЯС. - Т. VI. - Вып. 1. - СПб., 1857. - С. 1-18; 4 Н. Н. Спор
между М. П. Погодиным и М. А. Максимовичем о древнем русском языке
// Санкт-Петербургские ведомости. — 1857. — № 204; 5) Отешственные
записки. — 1859 (сентябрь). — Т. СХХУ1. — С. 23. Особенно стовт отметить
соображения двух весьма авторитетных в будущем славистов: Александра
Александровича Котляревского (1837-1881), сторонника идей Массимовича,
и Петра Алексеевича Лавровского (1827-1886), который поддержал Погоди­
на; Лавровский П. Ответ на письма г. Максимовича к г. Погодин/ о наречии
малорусском // Основа. — 1861 (август). — С. 14-40; Котляресский А. На­
ука о русской старине и народности за истекший год // Московские ведо­
мости. — 1862. — № 103; Котляревский А. Были ли малоруссы исконными
обитателями Полянской земли или пришли из-за Карпат в X V в.? // Ос­
нова. — 1862 (октябрь). — С. 1-12 (разд. паг.); Котляревский А. Об изучении
древней русской письменности // Филологические записки — 1879. —
Вып. IV—V I; 1880. — Вып. IV—VI. Котляревский был также редаюпром собра­
ния сочинений Максимовича, где были републиковапы его письма Погоди­
ну: Максимович М. Собрание сочинений. — Том 1-3. — К., 1876-^80.
230 Далее в тексте этнонимы «Украина», «украинский» и «укржнец» при­
менительно к середине XIX века (и даже к более ранним временам) мы
станем употреблять как тождественные «Малороссии», «малороссийскому»
и т. д., допуская некоторое нарушение историко-географичежой точно­
сти и сознательный терминологический анахронизм. Ведь обцеприияты-
ми представления об Украине, ее границах и составе (примештельно и к
Галиции, Буковине и Слобожанщине с Новороссией) становя-ся только с
первых десятилетий XX века. Характерно в этом смысле назваже главного
исторического труда М. Грушевского «История Украины-Руси»,первый том
которого вышел в 1898 году во Львове. См.: Каппелер, Андреас. Йазепинцы,

208
 С п о р о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

Как и с любым событием, которое по тем или иным причинам

становится весьма важным для потомков, полемика Погодина
и М аксимовича уже почти целиком превратилась в миф, вовсе
у тр а ти в свои реальные очертания. Трансформации этого на­
учно-публицистического спора в героический эпизод, память
о котором следует всемерно почитать, немало способствовал и
его внешний формат. Ибо взору потомков он стал представлять­
ся открытым поединком, из которого, по мнению сторонников
М аксимовича, украинский ученый вышел безусловным победи­
те л е м . То была своего рода историографическая битва Давида
с Голиафом. Ведь параллели, и в самом деле, напрашиваются
с а м и собой: если Максимович — частное лицо, уединившийся
на своем хуторе, знаток прошлого, то Погодин — знаменитость,
проф ессор Московского университета и академик; украинец
п р о т и в россиянина; неофициальная украинская культура vs
оф ициозная имперская история. Эти оппозиции прочитывают­
ся даж е слишком легко.
В российской историографии эта полемика, судя по всему, не
остави ла сколь-нибудь серьезного следа23'. Совсем по-другому
д е л о обстоит в украинском лагере*232. Обмен посланиями меж-

м алороссы , хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи

// Р о сси я —Украина: история взаимоотношений / Под ред. А. Миллера. —
М ., 1997- — С. 125-144; Котенко А. Л., Мартыток О. В., Миллер А. И. «Мало­
р о сс » : эволюция понятия до Первой мировой войны // Новое литературное
о б озр ен и е. — го н . — № 108. — С. 9-27.
2з» Эти идеи Погодина позднее оспаривали его авторитетные современни­
ки : Соловьев С. М. История Российская с древнейших времен. — М., 1960. —
К н . 2, з, 4. — С. 189; Бестужев-Рюмин В. И. Русская история. — СПб., 1872. —
Т. і . — С. 278. Этот сюжет обстоятельно изложен в 15 томе обширной
би ограф и и Погодина: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. —
К н . XV. — СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1900. - С. 366-392.
232 См. очень разные по уровню и содержательности изложения недав­
н и е работы: Кравченко, Володимир. Нариси з української історіографії
е п о х и Відродження (друга половина ХУПІ-ХІХ ст.). — X., 1996; Колес­
ник 1. 1. Українська історіографія (XVIII — початок XX ст.). — К., 2000; Кала-
к у р а Я. с. Українська історіографія. Курс лекцій. — К., 2004.

14-12-727
209
 Глава шестая

ду старыми приятелями превратился на страницах учебников

в первое публичное столкновение двух соперничающих вер­
сий украинской истории, и исходная битва оказалась выигра­
на украинцами на чужом — историческом — поле боя. Сегодня
помнят: если великоросс Погодин отрицал какую бы то ни было
языковую или этническую связь современных ему украинцев с
Киевской Русыо, то украинец Максимович энергично отстаивал
понимание ее как составной части украинской истории. Исходя
из этого, в позиции Погодина склонны усматривать элементар­
ный рецидив великодержавности, а в аргументах Максимови­
ча — украинский патриотизм. Поскольку вполне очерченные и
знакомые идеологические позиции распознать гораздо легче,
чем вдаваться в действительную суть спора, то принято считать,
что Максимович отстаивал понимание украинской истории как
независимой, близкое к тому, которое легло в основу поздней­
шей схемы М. С. Грушевского (о начале непрерывной истории
по сути Украины прямо с докиевских времен, от антов233). Одна­
ко, как мы постараемся показать, такое расхожее представление
не просто далеко от истины, а прямо противоположно тому, что,
собственно, имело место в действительности.
Из-за того, что переписка (и сопутствующие полемические
тексты) оказались прочитаны неверно234, стоит обратиться
к ним заново. Для нас это давнее столкновение важно и по­
казательно тем, что наглядно демонстрирует, насколько про­
блематичной представлялась «Киевская Русь» еще в середине
XIX века, каким серьезным вызовом она была для только рожда­
ющихся тогда национальных историографий и, наконец, сколь

233 Первая публикация: Грушевський М. С. Звичайна схема «руської» історії

й справа раціонального укладу історії східного слов’янства // Статьи по
славяноведению / Под ред. академика В. И. Ламанского. — СПб., 1904. —
С. 298-304.
гм См., однако, краткие, но содержательные замечания Алексея Миллера
(Миллер А. И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском обще­
ственном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000).

210
 С п о р о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

неожиданными оказались российские и украинские ответы на

э т о т вызов.
В 1856 году Погодин опубликовал написанную в виде посла­
н и я Измаилу Срезневскому статью235. В ней ученый предлагал,
к ак ему казалось, удовлетворительную разгадку тому историче­
ск о м у парадоксу, который в середине XIX века — после «откры­
ти я Украины»! — уже нельзя было не принимать во внимание.
Парадокс этот, коротко говоря, состоял в том, что древнейшие
собы тия российской истории разворачивались главным об­
р азо м на юге Руси (близ Киева, Чернигова, Переяслава) — там,
где историки поколения Погодина уже определенно помещали
украинцев. При этом малороссы по всем признакам представ­
ляли для них отдельный народ, который свои традиции — исто­
рическую, фольклорную, языковую — никак не связывал с Киев­
ск ой Русью. И это не казалось заблуждением: видные филологи
т о г о времени, в частности Срезневский (как признанный зна­
т о к русского и украинского наследия), также утверждали, что
в текстах древнерусских памятников признаков современного
украинского языка не обнаруживается. Собственные наблюде­
н и я Погодина убедили его в том, что древнерусская княжеская
традиция не принадлежит малороссийской истории, что укра­
инский фольклор не сохранил, например, былин, где главными
персонажами были бы деятели домонгольского киевского пери­
о д а , напротив — украинские думы повествуют прежде всего о
недавней истории казачества.
Как быть с этим очевидным противоречием? Что же на са­
м о м деле случилось? Ведь что-то должно было произойти, что­
бы Киевская Русь изменилась бы столь неузнаваемо и преврати­
л а с ь в Украину. Так называемая «погодинская теория», которая
стал а результатом вышеозначенных раздумий над историче­
ски м и судьбами народов Восточной Европы, оспаривалась впо­
следствии каждым новым поколением украинских историков.

235 Она была опубликована одновременно и в академических «Извести­

я х» , и в славянофильском журнале. См. примеч. 2.

14* 211
 Глава шестая

В конечном счете в ней стали видеть лишь наивную в научном

плане, но идеологически опасную диверсию против украинкой
истории. Попробуем, однако, разобраться в логике рассуждений
российского исследователя.
История, как уже мыслил ее Погодин (поскольку его взгляды
формировались под влиянием немецкой философии, особенно
Шеллинга и отчасти Гегеля), в значительной мере является тво­
рением «народного духа», ее облик определяет народ. Истории
тем и различаются, что принадлежат разным народам. И если
историк видит перед собой две разных истории, значит, и соз­
дали их два различных народа. Поэтому последовательный уче­
ный должен додумать эту идею до конца и обнаружить в гро-
шлом такие перемены этнического состава, которые и принели
к наблюдаемому ныне положению дел.
Способ разрешения проблемы, предлагаемый Погодиным,
состоял в допущении, что в древние времена территория Юж­
ной Руси была заселена великороссами. Именно они заложили
на этих землях начало истории, которая позднее найдет (вое
продолжение в истории владимиро-суздальской, а еще позд­
нее — московской. Великороссы же и создали (еще оставаясь на
юге) ту культуру и литературу, непосредственными наследника­
ми которой станет затем Северная Русь и, в конечном итоге,Ве­
ликороссия. Этим «южным» по происхождению великороссам
принадлежит и тот тип государственной традиции (княжеской),
из которой вырастет Московское великое княжество, а впосгед-
ствии и царство Московское.
Такое «перемещение» истории и всевозможных феноменов
прошлого можно объяснить только миграцией — массовой, поч­
ти поголовной — той народности, которая, покидая края своего
первоначального проживания, унесла с собой все, что ей гри-
надлежало: язык, письменность и литературу, фольклор, поли­
тические традиции и институты. Лишь один период восточю-
европейской истории мог стать эпохой подобного библейаого
исхода — монгольское завоевание середины ХШ столетия. Хон-
голо-татары, устроив на юге Руси разгром чрезвычайных пас-

212
 С п о р о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

ш т а б о в , спалив дотла и разрушив ее главные города, уничтожив

ф и зи чески или забрав в плен значительную часть населения и
у ста н о в и в суровый карательный режим, принудили уцелевших
Ж ителей юга массово переселяться в более безопасные районы
С ев ер н о й Руси. Ведь там все-таки сохранилась власть князей, в
л е с а х при случае можно было переждать очередные набеги, на
с е в е р е оказались восстановлены (или не в такой степени по­
н е сл и урон) города. Известия о «Руськой земле» (то есть Киеве,
Ч ерни гове, Переяславе) надолго исчезают со страниц русских
л ето п и сей , начиная с середины XIII века, и такое отсутствие
Информации должно было свидетельствовать о прекращении
Исторического процесса на этой территории.
Опустевш ие в послемонгольские времена земли, по мыс­
ли П огодина, были заселены новым народом — выходцами из
М е н е е пострадавших от монголо-татар западных земель («с
К арпат»). Этот новый этнос, заняв бывшую территорию велико­
р о с с о в , стал творцом иной истории, украинской, которая, сле­
д о вател ьн о, не имеет непосредственной преемственной связи с
собы ти ям и периода Киевской Руси:
М алоросси яне, живущие теперь в стороне Днепровской и
о к р уж н ой , пришли сюда после татар от Карпатских гор, где
о н и жили, как в своей колыбели, и заняли опустош енные т а ­
т а р а м и места киевских великороссиян, которые отодвинулись
н а север. Малороссиянами могли быть заселены искони: Гали­
ц и я , Подолия, Волынь; из Волыни малороссияне, может быть,
п ер еш л и к торкам, берендеям, остаткам печенегов, черным
кл об укам и составили там новое племя казацкое236.

Следовательно, возникновение новой народности — ка­

з а ц к о й — Погодин объяснял приблизительно так же, как двумя
п о к о л е н и я м и позднее станет описывать происхождение вели-
к о р о есо в Михаил Грушевский, — а именно смешением, метиса­

236 Погодин М. П. Записка о древнем языке русском М. П. Погодина (Письмо

к и . И- Срезневскому)//ИОРЯС. — Т. V. — Вып. 2, — СПб., 1856. — С тб.70-92.

213
 Глава шестая

цией. Погодин набрасывал свою теорию широкими мазками, не

вдаваясь в детали и допуская оговорки, однако главные ее по­
ложения сам считал «достоверными»:
Конечно, здесь есть много еще тем ного, сом нительного, н е­
определенного; предоставим объяснение врем ени; а теперь
удовольствуемся положениями, для меня достоверны м и:
1. Великороссияне древнейш ие поселенцы, по крайней мере в
Киеве и окрестностях; 2. М алороссияне пришли в эту сторону
после татар; 3. Великороссийское наречие есть или сам о цер­
ковное наречие, или ближайшее к нему, то есть родное, орга­
ническое чадо237.

Статья Погодина была написана еще в 1851 году, за пять лет

до ее публикации. Именно обстоятельства периода, когда за­
рождались идеи Погодина, обуславливали и общую реакцию
на выступление историка, в частности отзыв Максимовича.
Отклик этот был принципиально отличным от той интерпре­
тации «длинной» украинской истории, которую впоследствии
полемически обнародует Грушевский и которая потом задним
числом закрепится за Максимовичем238. Именно появившийся
почти полвека спустя обзор Грушевского, для которого любая
«укороченная» история Украины была «ненаучной», обозначил
положительных и отрицательных персонажей дискуссии и пре­
вратил Погодина в антиукраинца, а Максимовича — в защитни­
ка украинского дела. Грушевский писал в эпоху национализма
и едва ли правильно понимал (даже если и пытался) мотивы и

237 Там же. - Стб. 83.

238 Такой обзор Грушевский сделал специальным приложением к перво­
му тому «Истории Украины-Руси», см.: Грушевський М. С. Історія України-
Руси. — Киев, 1913. — Т. і. — С. 551-556. При этом сюжету «запустения»
Приднепровья историк уделил много места еще в своем «медальном со­
чинении», так что можно рассматривать его взгляды как продолжение
идей его учителя В. Б. Антоновича (см.: Грушевский М. С. Очерк истории
Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. — Киев, 1891. —
С. 427 - 443 )-

214
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

аргументацию как Погодина, так и Максимовича. Для Грушев­

ского оказалось достаточно обозначить позиции: в то время как
Погодин отрицал киево-русское прошлое украинцев, Максимо­
вич на нем настаивал.
По каким соображениям делал это московский профессор и
почему оппонировал ему малороссийский ученый, Грушевского
не интересовало.
Между тем роли спорщиков стоило бы поменять на проти­
воположные. Именно позиция Погодина была, как выясняется,
проукраинской, тогда как его оппонент Максимович защищал
право малороссов на наследие Киевской Руси, принципиально
не выделяя украинскую историю как самостоятельную. Пого­
дин писал свою статью после российского «открытия Украи­
ны». Великорусские путешественники уже не раз посещали
Малороссию и опубликовали целый ряд соответствующих
путевых заметок. К тому времени был описан общий харак­
тер малороссов, изданы сборники народных песен и дум, с
энтузиазмом прочитаны малороссийские повести Гоголя. Уже
оставила свой след в российской мысли ходившая в списках
анонимная «История русов», и в 1846 году, за пять лет до на­
писания статьи Погодина, ее наконец опубликовали в Москве.
Словом, великорусская публика уже была вполне осведомлена,
что малороссы представляют собой отдельный и вполне лю­
безный, покладистый народ.
Конец 1840-х — начало 1850-х годов приходится, как извест­
но, на эпоху Николая I и воспринимается как время реакции во
всех без исключения сторонах культурной и общественной жиз­
ни. Эта эпоха была, однако, гораздо более сложной; и по отно­
шению к украинцам государство порой демонстрировало весь­
ма значительную толерантность.
Члены Кирилло-мефодиевского общества, сурово нака­
занные властями, воспринимались как потенциально опас­
ные вовсе не из-за украинофильских мотивов своих трудов, а
из-за славянофильской идеи будущей конфедерации народов,
которая подрывала и внешнеполитический статус-кво, и леги-

215
 Глава шестая

томность европейских монархий2^. С 1833 года, правда, суще­

ствовала официальная формула «православие, самодержавие,
народность», но даже она оставляла для «народности» еще до­
вольно широкие границы толкования, при условии неукосни­
тельного соблюдения первых двух принципов2 240. Иногда с Ува­
9
3
ровым ошибочно связывают рождение официального россий­
ского национализма, который будто бы отрицал право других
славянских народов империи претендовать на свою отдельную
культуру и историю241.
В действительности такие попытки «национализации» им­
перии станут характерными, скорее, для эпохи императора
Александра III.

239 Как становится ясным из циркуляра, разосланного тогда самим

С. С. Уваровым (см.: Saunders, David. The Ukrainian Impact on Russian
Culture. 1750-1850. — Edmonton, 1985. — P. 233-234). См., впрочем, противо­
положную интерпретацию официальной позиции: Моллер А. И. «Украин­
ский вопрос»... — С. 56-58. [Обе эти книги готовятся к печати в рамках се­
рии «Золотые ворота». — Ред.]
240 Следует оговорить, что обычное понимание «народности» в этой фор­
муле как национального (русского) характера государства, еще усугубляю­
щееся в англоязычных работах переводом понятия как nationality, скорее
всего неверно.
«Народность» в формуле Уварова выражала почти мистическую идею
особой природы самодержавной власти в России, осуществляемой в еди­
нении с народом и с народного согласия. Именно в таком смысле было
интерпретировано начальное событие российской государственности —
призвание варягов, означающее, что в самом своем истоке самодержавие
стало добровольным выбором народа. Несколько позднее интересующего
нас времени подобная идеология была положена в основание празднова­
ния юоо-летия России (1862).
241 Вот характерное наблюдение, сделанное С. М. Соловьевым: «[Уваров]
внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования,
основанного на новых началах, и придумал эти начала, т. е. слова: право­
славие, самодержавие и народность; православие — будучи безбожником,
не веруя в Христа даже и по-протестантски; самодержавие — будучи ли­
бералом; народность — не прочтя в свою жизнь ни одной русской книги,
писавши постоянно по-французски или по-немецки».
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

(Укажем в скобках, что языковой вопрос в то время еще не

связывался с имперской лояльностью242. Сам Сергей Семенович
Уваров, творец формулы «официальной народности», напри­
мер, по отзыву Ивана Снегирёва (1832), «по-немецки говорил
хорошо, а в русском затруднялся»243; другой знаменитый патри­
от того времени, фактически организовавший и финансировав­
ший все изучение российских древностей — граф Н. П. Румян­
цев, как позднее вспоминал Елпидифор Барсов, был человеком
«французского воспитания, не вполне владел русским языком и
даже писал с ошибками»244.)
Империя, которой управлял Николай I, оставалась в зна­
чительной мере династическим государством, где связь между
различными ее частями обуславливалась не единством нации, а
лояльностью подданных и исторической последовательностью
присоединения провинций. Соответственно, в 1830-1840-е годы
еще не сложилось представления о единой имперской истории,
которая не допускала бы локальных исторических нарративов

242 Еще либеральнее смотрели власти на языковой вопрос в предыдущее

царствование Александра I. Во время торжественного открытия киевской
гимназии (январь 1812 г.) было произнесено четыре речи. Визитатор учи­
лищ Киевской, Волынской и Подольской губерний граф Чацкий говорил
по-польски, по-польски же произносили речи граф Ржевуский и предво­
дитель уездного дворянства, и только четвертая речь была произнесена
по-русски директором гимназии Мышковским (см.: Иконников В. С. Киев
в 1654-1855 гг. // Киевская старина. — 1904. — № ю . — С. 52).
243 Иван Михайлович Снегирёв и дневник его воспоминаний. —
СПб., 1871. — С. Н2. Одна из первых инициатив Уварова на посту министра
народного просвещения состояла в организации при Дерптском универ­
ситете ежемесячного издания «Dorpater Jahrbücher für Literatur, Statistik
und Kunst besonders Russlands». Предшественник Уварова князь Ливен,
который, возможно, также мог испытывать проблемы с русским языком,
так закончил свою речь перед профессорами Московского университета
в 1828 году: «Я русский и вы русские!»
244 Переписка государственного канцлера графа Н. П. Румянцева с мо­
сковскими учеными, с предисл., примеч. и указат. Е. В. Барсова // ЧОИДР. —
Кн. 1. — М., 1882. — С. ii.

217
 Глава шестая

или исключала бы их возникновение. Напротив, создание та­

ких историй считалось делом вполне верноподданническим и
патриотическим. Никакой угрозы в них еще не видят: первое
издание «Истории Малой Руси» Дмитрия Бантыш-Каменского
читают великие княжны, а новое издание книги автору было
позволено (1830) посвятить самому императору.
Польское восстание 1830 года лишь способствовало благо­
склонному отношению властей к каким-либо историческим
сочинениям, которые «отвоевывали» бы территорию Юго-За­
падной Руси, освобождая ее из-под власти польской истории
в минувшем и от польского влияния в настоящем. Украинцев
в этом деле рассматривают как очевидных союзников, и пра­
вительство финансирует целый ряд научных, просветитель­
ских, общественных и издательских институций, в том числе
таких, которые призваны содействовать поискам местных
древностей, изучению истории края и в целом — должны вы­
являть русский облик края и исторические права на него рус­
ской истории.
Погодин пишет свою статью в 1851 году, а публикует в 1856-
м уже при новом императоре, начало царствования которого
ознаменовалось существенной либерализацией. С другой сто­
роны, пишет он и до Валуевского циркуляра 1863 года, и до Эм-
ского указа 1876 года, жестко ограничивших и права украин­
ского языка, и деятельность местных патриотов. Но пока Мало­
россия легитимно признана как нечто своеобразное и должна
иметь свою историю (в рамках империи), подобно тому, как
свою историю имеют Польша и Финляндия. В этом смысле
очень характерно звучит высказывание члена Главного управ­
ления по делам печати цензора Муханова, который в 1861 году
специально отмечал по поводу малороссийской истории:
Цензура вообщ е не может и не должна препятствовать обна­
родованию специальных сочинений, касающихся истории раз­
ных областей империи, бывших некогда отдельными и ныне
составляющ их с ней одно целое, если только сочинения эти на­
писаны с чисто ученою целью, без всякой мысли о возможно-
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

сти сам остоятельного сущ ествования тех областей и без всяких

сепаратических учений и настроений245.

Погодин — славянофил. Для него отрицать существование

малороссов и их истории невозможно; наоборот, он считает,
что малороссийский народ «носит все признаки самобытного
племени». Такое убеждение было присуще и прочим славя­
нофилам во времена создания погодинской статьи. Так, на­
пример, Юрий Самарин написал в 1850 году в Киеве в своем
дневнике:
Пусть же народ украинский сохраняет свой язык, свои обычаи,
свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об
руку с великорусским племенем развивает он на поприще на­
уки и искусства, для которых так щедро наделила его природа,
свою духовную самобы тность во всей природной оригиналь­
ности ее стремлений; пусть учреждения, для него созданные,
приспособляются более и более к местным его потребностям.
Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его —
в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Мо­
сковского246.

История и политика в это время еще не воспринимаются как

нечто единое. Можно последовательно утверждать отдельность
своей или чужой истории и не делать из этого никаких полити­
ческих выводов на будущее. В 1845 году Погодин утверждал, что
между великороссами и украинцами существует значительная
разница с этнической точки зрения:

245 Цит. по: Миллер А. И. «Украинский вопрос»... — С. 64. Разъяснения Му-

ханова были вызваны сомнениями цензора Владимира Бекетова по пово­
ду «Хмельниччины» Пантелеймона Кулиша. Бекетов обратился в Главное
управление по делам печати с вопросом: «Можетли вообще быть допущена
история Малороссии, в чем как бы высказывается самостоятельность этого
края?» — и получил приведенный выше отпет.
246 Из дневника, веденного Ю. Ф. Самариным в Киеве, в 1850 году // Рус­
ский Архив. — 1877. — № 6. — С. 232.

219
 Глава шестая

Великороссияне ж ивут рядом с малороссиянами, исповедую т

одну веру, имеют одну судьбу, долго одну историю . Но сколь­
ко есть различия между великороссиянами и малороссиянами!
Нет ли у нас большего сходства в некоторы х качествах даже с
французами, чем с ними? В чем же состоит сходство? Этот во­
прос гораздо затруднительнее.

Следовательно, он был готов идти достаточно далеко, воз­

можно даже дальше самих украинцев, в признании малороссов
народом, отдельным от россиян. Но если они существуют, то
должны обладать и своей историей. Проблемой для Погодина
остаются ее истоки. Когда начинается малороссийская история,
если она отлична от великорусской? Ведь ясно, что не в Киев­
ской Руси, поскольку место тут уже занято. Значит, начинается
она тогда, когда малороссы появляются как заметная этниче­
ская или историческая группа. К чему бы ни обращался россий­
ский историк, везде он мог найти лишь единственную версию
ответа: во времена после монголо-татарского нашествия.
При том же Погодин был вправе рассчитывать и, вероят­
но, действительно рассчитывал на сочувственный прием среди
малороссов. Это ведь они не связывали свой фольклор, язык, а
также свою историческую память с эпохой Киевской Руси. Это
ведь они с начала XVIII в. создавали все новые и новые истори­
ческие произведения, где история Украины была отождествле­
на с историей «казацкого народа», а этническое происхождение
этого последнего выводилось из степных хазар. Практически
все опубликованные к тому времени истории Малороссии стро­
ились вокруг «казацкого мифа», а принадлежность к «рыцарско­
му сословию» казаков еще в 1810-1820-х годах была для мало-
российской шляхты главным аргументом в обосновании своего
особого положения среди российского дворянства247.

247 См. подробнее: Tolochko, Oleksiy. Fellows and Travelers: Thinking

about Ukrainian History in the Early Nineteenth Century // A Laboratory of
Transnational History. Ukraine and Recent Ukrainian Historiography / Ed.
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

Погодин немного опоздал. Его взгляды могли бы п о л н о с т ь ю

разделить украинские историки предыдущего поколения, для
которых прошлое Малороссии существовало только как про­
шлое казацкое. Он не заметил, а может, и не знал, что в самой
Малороссии постепенно начинают присваивать древнее про­
шлое этого края (и времена Киевской Руси особенно) как часть
исторического опыта украинцев. В этом заключался один из
парадоксальных уроков официального поощрения занятий
местной историей, древностями и фольклором после подавле­
ния польского восстания. К концу 1850-х — началу 1860-х годов
образованные люди с украинским самосознанием начали ощу­
щать себя хозяевами уже не только своей территории, но и всей
той истории, которая разворачивалась на ней на протяжении
минувших веков.
Как ответил Максимович на «теорию» Погодина? В поисках
доказательств своей гипотезы московский историк имел не­
осторожность ступить на поле филологии, где Максимович —
даром что по образованию был ботаником — считал себя спе­
циалистом. Погодин допускал, что церковнославянский язык,
на котором были написаны все памятники Киевской Руси, был
языком не только книг, но и живой речи, на которой говорили
на Руси в древности. Эту речь он считал наиболее близкой к рус­
скому языку, который решительно отделял от языка украинско­
го. В результате у московского историка выходило, что киевские
памятники, написанные церковнославянским языком, принад­
лежали великороссам.
Именно эти положения стали предметом критического
разбора в «Филологических письмах» Максимовича Погодину,
опубликованных в славянофильском журнале «Русская беседа»
в 1856 году. Максимович довольно спокойно разъяснял Погоди­
ну, что церковнославянский язык, по мнению Йозефа Добро-
вского, Ернея Копитара и Осипа Бодянского (общего их хоро-

Georgiy Kasianov and Philipp Ther. - Budapest and New York: Central European
University Press, 2008. — P. 149-168.

221
 Глава шестая

шего знакомого по Московскому университету), принадлежал к

группе южнославянских языков, и если когда-либо был языком
живой речи, то только у славян на Балканах. Однако утвержде­
ние существенной разницы между великорусским и малорус­
ским языками вызвало у Максимовича весьма эмоциональную
реакцию:
Ты разрываешь ближайшее родство русских наречий, по кото­
рому малороссийское и великороссийское наречия, или, гово­
ря полнее и точнее, южно-русский и северо-русский языки —
родные братья, сыновья одной русской речи248.

Правда, сам Срезневский, как стало известно Максимовичу

из статьи Погодина, склонялся к мысли, что до монголо-татар­
ского нашествия на всей Руси существовал один общий язык,
а южнорусские особенности возникли позже. Это, по мнению
Максимовича, также было неверно, но все же лучше полного
разделения русского и украинского языков:
Если бы пришлось мне из двух зол выбирать легчайш ее, то я
лучше согласен признать безразличие (то есть отсутствие раз­
личий. — А. Т.) всей Северной и Южной Руси в древнее дота-
тарское время, чем разрознять их и разрывать ближайшее их
родство до такой степени, как это сделано в твоей нынеш ней
систем е249.

Очевидно, что Максимович был готов идти на уступки, но

лишь в одном направлении — сближения двух народов. В после­
дующих письмах Максимович стремился продемонстрировать
Погодину, что украинский фольклор все-таки сохранил память
о временах Владимира Святославича, а летописи содержат спо­
радические вкрапления «южнорусской» живой речи, и, наконец,
сам этот «южнорусский» (малороссийский) язык уже существо-

248 Максимович М. А. Филологические письма к М. П. Погодину // Русская

беседа. — 1856. — Т. III. — Кн. 3. — Отд. II. — С. 78-139.
249 Там же. - С. 85.

222
 С п о р о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

вал в Киевской Руси. Все это для Максимовича должно было оз­
начать не раздельность историй двух народов, чьи языки сфор­
мировались так рано, а напротив — неразрывное единство их
общей истории. То, что малороссы уже существовали до монго­
ло-татарского нашествия, означало для Максимовича лишнее
доказательство принципиальной невозможности разделения
истории, которая сплела судьбы двух народов с самых давних
времен.
Погодин, разумеется, отвечал на это письмами, которые пу­
бликовал на страницах той же «Русской беседы», и дважды ему
возражал в своих посланиях Максимович. Наконец, вероятно,
утомившись от спора и стремясь положить ему конец («пора
нам прекратить наш спор в «Русской беседе» хоть перемири­
ем»), Максимович в 1857 году опубликовал последнее письмо
Погодину, которое назвал «О мнимом запустении Украины в на­
шествие Батыево и населении ее новопришлым народом». В нем
Максимович стремился подвергнуть тщательному пересмотру
«историческую» часть доводов Погодина о запустении Придне­
провья и предполагаемом переселении оттуда народа на север.
Одновременно, по мысли Максимовича, ему удалось доказать,
что никакого упадка земель и переселения не было. Аргументы
Погодина были не слишком убедительными, так что с первой
частью своей задачи Максимович справился весьма удовлетво­
рительно. Неоспоримых данных о массовой миграции жителей
юга Руси в письменных источниках, и в самом деле, не сохрани­
лось, а те немногие, что можно обнаружить, допускают и иные
трактовки. Труднее было со второй частью, ибо никаких следов
процветания южнорусских земель уже после нашествия в сохра­
нившихся памятниках тоже нет. Вместо доказательств Макси­
мович впадал в патетику:
Города и села были разоряемы татарами и вновь строились;
люди разбегались и вновь сходились в свои города и села: та ­
кая тревожная жизнь была долей многострадальной Украины
на несколько веков и после того, как с отвоеванием киевской
земли Гедимином у татар (1320) минулась их воля; но их на-

223
 Глава шестая

беги продолжались из века в век, казалось, нескончаемо. Народ

украинский, так же как и волынский и галицкий, убывал сотня­
ми и тысячами от схваток с татарами, от хищ ного полонения
ими; однако народонаселение Украины, так же как и Волыни и
Галича, все продолжалось по-прежнему, как продолжается д о ­
ныне в стародавних городах и селах, приумножавш ихся ново­
населенными250.

Вообще же форма, в которой протекала полемика — пере­

писка, — была выбрана очень удачно, однако уровень дискуссии
с современной точки зрения представляется весьма дилетант­
ским, и это касается как общих идей, так и конкретных доказа­
тельств, которые были призваны эти идеи подкрепить251. Уче­
ные, например, всерьез обсуждали, можно ли установить, к чьей
именно истории отсылают те или иные летописные свидетель­
ства, основываясь на своем понимании «национального харак­
тера» россиян и малороссов (так, Погодин был убежден в этом и
относил древнерусских князей к чистейшему типу «великорус­
ского характера»; Максимович же здесь сомневался, но только
потому, что «это знание еще такое неопределенное»).
Впрочем, для нашей цели в общем неважно, кто из спорящих
имел прав больше или же оба в равной степени ошибались. Нас
интересует в первую очередь логика самой аргументации. С ка­
ких позиций и почему каждый из них упорно защищал свою точку
зрения, так и не признав, хотя бы частично, правоту оппонента?
Аргументы Погодина могли быть наивными или недоста­
точно доказательными. Но все же общая логика была на его сто­
роне: монголо-татары действительно разрушили и Киев, и Чер­

250 Максимович М. А. Критические замечания, относящиеся к истории

Малороссии. I. О мнимом запустении Украины в нашествие Батысво и на­
селении ее новопришлым народом (Письмо к М. П. Погодину) // Русская
беседа. - 1857. - Т. IV. - Ч. I. - Кн. 8. - Отд. III.
251 На это с языковедческой стороны указывал позднее такой признанный
знаток предмета, как Ватрослав Ягич. См.: Ягич И. В. История славянской
филологии. — СПб., 1910. — С. 492.

224
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

н и г о в , и Переяслав. В середине XIII века произошла катастрофа

чрезвычайных масштабов, навсегда изменившая ход восточ­

ноевропейской истории. То, что когда-то представляло собой
центр жизни, где сходились все интересы Руси, самые ее раз­
витые земли, надолго исчезает со страниц летописей, а по сути,
так никогда и не возрождается в своих прежних демографиче­
ских, экономических и политических показателях. Доказывать
противоположное — что ничего подобного не было, набеги слу­
чались и до и после середины XIII века, а поляне с северянами
как обитали по своим селам, так и дожили до XIX столетия — так
же невозможно, как и засвидетельствовать факты всеобщей и
быстрой миграции населения на север. В чем же тогда суть по­
лемики двух историков? И действительно ли вся эта дискуссия
была посвящена лишь середине XIII века? Едва ли столько эмо­
ций вкладывалось бы в академический спор о событиях шести­
вековой давности. В центре рассматриваемого столкновения
была современность. Какой будет украинская история? Что та­
кое украинская история? Когда она начинается? Может ли она
существовать как история самостоятельная?
На последний вопрос Погодин отвечал утвердительно, Мак­
симович же давал отрицательный ответ — и не только споря с
Погодиным. Невозможность самостоятельной, отдельной укра­
инской истории была его давним убеждением. Он целиком раз­
делял господствующую схему исторического развития Руси-
России-Российской империи. Еще в 1837 году он говорил:
Среди множества городов обширной Русской империи Киев,
Москва и Петербург возвышаются как три великие памятника
трех великих периодов русской жизни. Это три средоточия, из
которых русская жизнь, в свое древнее, среднее и новое время,
развивалась особенно, но всегда с одинаковой, могучей и ш и­
рокой силой; три исполинские ступени, по коим Россия, с по­
мощью Божьей, взошла на настоящую высоту своего величия252.

252 Максимович М. А. Об участии и значении Киева в общей жизни России.

Речь в торжественном собрании Императорского университета св. Влади-

15-12-727 225
 Глава шестая

Следовательно, Максимович был глубоко и искренне убеж­

ден в верности парадигмы «общерусского единства», и любые
попытки это единство разорвать, пусть даже и в далеком про­
шлом, не на шутку задевали его. Позиция Погодина, в противо­
вес этому, выглядит «более украинской». Для Погодина пред­
ставлялось очевидным, что малороссы обладают как своим
собственным этническим обликом в настоящем, так и своей
историей, отдельной от российской — еще в недавнем прошлом.
Это была «казацкая» история (степная, ориентальная), и ее связь
с византийским наследием и образами Киевской Руси выгляде­
ла для него достаточно сомнительной. Вместе с тем эта нетож­
дественная российской история разворачивалась именно на тех
землях, где обретало свои истоки российское прошлое. Пробле­
ма для Погодина состояла в том, чтобы понять, как эта перемена
произошла, и зафиксировать тот хронологический промежуток,
когда она случилась. Но вообще говоря, он стремился указать на
самостоятельные «начала» украинской истории.
Разумеется, не стоит предаваться иллюзиям: Погодин вовсе
не ставил перед собой каких-либо украинских патриотических
целей, и даже история собственно украинская интересовала его
во вторую очередь. Его главная задача состояла в разъединении
двух историй, которые он считал отдельными, хотя они к тому
времени усилиями многих авторов были уже так тесно пере­
плетены между собой, что это сбивало с толку. Теория Погоди­
на была своеобразной реакцией на парадигму «общерусского
единства», которая именно в этот период возникает и утверж­
дается в исторической мысли империи.
Погодин, как не без сарказма напоминал ему Максимович,
вынужден был ради новой теории отказаться от своих прежних
взглядов. Ведь еще в первой половине 1840-х годов Погодин ут­
верждал, что уже в домонгольский период живые говоры Руси

мира, бывшем по случаю раздачи медалей студентам... і октября 1837 г.,

произнесенная проф. русской словесности Михаилом Максимовичем.
Киев, 1837.

226
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

разделялись так же, как и ныне: на (велико)русский, белорусский

и малорусский языки. Но под влиянием лингвистов, а также,
возможно, домысливая свою «систему» до конца, он отказался
от этих идей, поскольку они непременно разбили бы единое на­
следие Киевской Руси на три отдельных национальных истории.
Тут важным (и, возможно, ключевым) становится «открытие
народа», происшедшее буквально на глазах у поколения Погоди­
на. «Народ» стали считать своего рода натуральным носителем
любой истории. Не существует истории без соответствующего
ей своего «народа», и потому — всякая история «народна», наци­
ональна. Тогда уже в значительной мере состоялось российское
«открытие Малороссии», и Погодин вовсе не походя пользует­
ся такими клише, как «народный характер» малороссов или их
«наибольшая певучесть/напевность» среди всех прочих славян.
Открытие Малороссии совместило на одной территории и «ка­
зацкий народ», и давние руины Киевской Руси, на которых он
слагал уже свои новые песни о запорожцах.
Ход мысли Погодина, таким образом, заключался в следу­
ющем: российская история — история великорусского наро­
да. Если эта история начинается далеко на юге, а потом оттуда
перемещается на север, это должно означать, что когда-то на
юге жил носитель и творец, обладатель этой истории — народ
великорусский. Если же со времени «ухода» российской истории
с юга там начинает твориться какая-то иная история (малорос­
сийская, украинская, казацкая), значит, на место прежнего при­
шел другой народ, ответственный за эту новую историю.
Эти выводы (и неважно, верны они или нет) были вполне
последовательными. Интересно другое: почему, делая Киев и
Переяслав частью великорусской национальной истории, По­
годин так легко оставляет этническим украинцам «Карпаты»?
Ведь на этих землях также складывалась древнерусская исто­
рия. Там тоже правили князья (все без исключения «русские по
характеру», по мнению Погодина), велось летописание (и все
«великорусским» языком), также строили церкви в византий­
ском стиле и, быть может, даже сказывали былины про Влади-

15* 227
 Глава шестая

мира Красное Солнышко. А меж тем ни малейшей привязан­

ности к этим территориям московский историк не высказы­
вает, называя их довольно мифично — «Карпаты», объединяя
под этим словом и Галицию, и Волынь, и Подолье и именуя
тамошних жителей «карпатцами». Явным образом для Пого­
дина (все-таки человека поколения 1830-1840-х годов) Право-
бережная Украина не совсем сочетается с идеей русской исто­
рии. Не потому ли, что на его «философской карте» (проекцией
которой для древних времен оказалось разделение Руси на два
этнических массива) эти территории, лишь поколением ранее
отобранные от Речи Посполитой, все еще числятся «за поля­
ками»? «Русский характер» Юго-Западного края все еще не
вполне вырисовался и не совсем утвердился в представлениях
тогдашней российской публики. Власти империи в 1840-х го­
дах предпринимают лишь первые шаги в этом направлении253.
Территории Правобережья — Погодинские «Карпаты» — еще не
полностью «свои», эмоциональной связи с ними великороссы
еще не успели выработать и ощутить.
Похоже, и Максимович до известной степени разделяет это
противопоставление Левобережья Правобережью, когда от­
дельно упоминает «народ украинский» и «народ волынский и
Галицкий», хотя для него они скорее являются региональны­
ми разновидностями одной общности. В другом же месте он
различает разговорные языки Малороссии и «Червоной Руси»,

253 После восстания 1830-1831 годов правительство начинает предпри­

нимать энергичные меры (в частности, ликвидируя польскую систему об­
разования и заменяя ее сетью российских учреждений), направленные на
подрыв польского самосознания этого края. Однако, как указывает Даниэль
Бовуа, успех этих решительных и внешне эффективных мер в 1840-е годы
был еще довольно сомнительным и лишь частично способствовал интегра­
ции поляков в российское общество (см.: Бовуа Д. Гордиев узел Российской
империи: Власть, шляха и народ на Правобережной Украине (1793-1914). —
М.: НЛО, 2011. — С. 471-489). Все это на Правобережной Украине касалось
отношений между поляками и русской администрацией. Украинцы в этой
картине никак не фигурируют.

228
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

которые, по его мнению, не ближе друг к другу в лингвистиче­

ском отношении, чем «наречия» великорусское и белорусское.
Тем не менее, он эмоционально откликается на саму гипотезу
о переселении «карпатцев» на Левобережье. Стоит отметить,
что сам Максимович — левобережный малороссийский по­
мещик. Не совсем понятна нервная реакция Грушевского (че­
рез два поколения после Максимовича) на идеи Погодина и
их «новое издание» А. И. Соболевским. Грушевский не только
связан с Правобережной Украиной жизнью и карьерой: свой
резко отрицательный обзор старой и новой полемики по это­
му вопросу он пишет в галицком Львове (где стал профессо­
ром после окончания Киевского университета). Для собствен­
ной схемы Грушевского такое переселение не должно было
играть существенную роль, поскольку он считал украинскими
и Галицию, и Волынь. Более того, по его мысли, центр («нерв»)
украинской истории переместился из Приднепровья именно в
Галицко-Волынское княжество как раз к тому времени, когда
Погодин станет переселять оттуда «новый» народ на прежние
киевские земли. Так что для Грушевского это должно было бы
стать своего рода «внутриукраинской» миграцией. Такие ми­
грации — как и запустение Надднепрянщины — он бестрепет­
но допускал в более позднее время, но для середины XIII века
делал малообъяснимое исключение.
Как считает Алексей Миллер, переписка между Погодиным
и Максимовичем была едва ли не «первым разделом Руси»:
Фактически мы имеем здесь дело с весьма типичным для ро­
мантического этапа развития националистического конфлик­
та спором о дележе истории, с поиском исторических аргумен­
тов для обоснования прав на ту или иную территорию и для
установления того или иного варианта этнической иерархии....
Происходила постепенная «национализация патриотизма»,
хотя модерная националистическая идеология оставалась чуж­
да обоим участникам полемики до конца их жизни254.

254 Миллер А. И. «Украинский вопрос»... — С. 71.

229
 Глава шестая

Это верно, но лишь отчасти. В рассматриваемой нами поле­

мике удивляет обратное соотношение ролей участников спора.
Как правило, зачинателем и активным агентом подобного рода
«переделов истории» выступает, так сказать, «слабая» сторона, и
обычный сценарий заключается в заявлении претензий на тот
или иной сегмент чужого исторического нарратива, который
можно или целесообразно отделить и «национализировать» в
свою пользу. Сверхзадачей такой реконкисты, отвоевания «от­
нятого» некогда минувшего является создание своей версии
истории, независимой от господствующего нарратива. Имен­
но «слабая» сторона воспринимает идеи общего прошлого как
угрозу своей идентичности, тогда как имперские нарративы в
целом стремятся к инклюзивному варианту представлений о
минувшем. Соответственно, и желание отделиться обычно про­
являют сообщества, находящиеся под угрозой — а доминирую­
щие группы по большей части рассматривают свою позицию
как объект нападения, скорее отвечая на уже брошенный вызов,
чем начиная дискуссию по своему почину.
Судя же по распределению ролей в нашей полемике, где и
инициатива, и энергия были явно на стороне Погодина, имен­
но за ним следует закрепить роль «национализатора» истории.
Его идеи отражают первые шаги к превращению истории госу­
дарства Российского в национальную историю (велико)русского
народа. Позднейшим интерпретаторам казалось, будто Погодин
нападал на украинскую историю. На самом же деле его явно за­
ботило иное: он сам стремился освободиться от традиционного
имперского понимания истории. Немного ранее похожую по­
пытку обозначить границы «национальной» истории россиян
предпринял Николай Полевой, с близким Погодину ходом мыс­
лей и схожим результатом. Этого, вероятно, не понял Максимо­
вич, приняв все за чистую монету и начав выписывать в ответах
Погодину цитаты из летописей, отыскивать редкие примеры
словоупотреблений и так далее — как будто бы речь шла про­
сто о споре двух любителей древностей. По общему мнению,
исторические представления Максимовича так и остались до-

230
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

модерными. Этничность, язык, история все еще существуют

для него отдельно, в разных ящиках письменного стола, вовсе
не обязательно складываясь в то неразрывное единство, кото­
рое придадут этим «трем китам» нации позднейшие идеологи
национализма. После «национализации» истории такую форму
исторического сознания, которая одновременно утверждала бы
древность своего народа и при этом не признавала возможности
его отдельной истории, уже довольно трудно себе представить.
Погодин начинал догадываться, что всякая история «народна».
А Максимович так никогда об этом и не узнал.
До украинской «национализации» древнерусской истории
оставалось еще несколько десятилетий. Путь к ней не был ни
прямым, ни самоочевидным. В начале 1860-х годов в статьях,
опубликованных в петербургском журнале «Основа», Николай
Костомаров формулировал идею «двух русских народностей» и
соответствующий принцип «федеративного устройства» Руси.
Статьи Костомарова, написанные в форме исторических ис­
следований преимущественно о временах Киевской Руси, кри­
тиковали и хвалили тогда за иное — за скрытые политические
подтексты, которые в i860 году представлялись достаточно ра­
дикальными255. Но в плане постижения прошлого высказанные
в них мысли и идеи были попыткой одновременно и мыслить
украинскую историю как самостоятельную, и не порывать окон­
чательно с тезисом о единстве двух народов.
Когда в 1882 году видный филолог (и человек весьма правых
взглядов, в будущем — член Союза русского народа) Алексей
Иванович Соболевский прочитал на заседании Исторического
общества Нестора-летописца реферат «Как говорили в Киеве
в XIV и XV веках», где попытался пересмотреть часть истори­
ческих представлений Погодина, ситуация была совершенно

255 Костомаров Н. Начало Руси // Современник. — 1860. — Т. ЬХХ1Х. — № 1. —

С. 5-32; Он же. Две русские народности // Основа. — 1861. — № 3. — С. 33-80;
Он же. Правда москвичам о Руси //Основа. — 1861. — № ю . — С. 1-15; 1862.—
№ 1. — С. 58-62 и др.
 Гл а в а ш естая

иной. Ни власти, ни сами украинцы уже не рассматривали за­

нятия историей как невинное любительство, вроде собирания
древностей, или проявления благонамеренного местного па­
триотизма. Актуальные подтексты и импликации при обраще­
нии даже к далекому прошлому теперь специально акценти­
ровались и весьма ясно прочитывались — и не только в ученых
собраниях. (Примечательно, что двадцатью годами ранее при
обсуждении известного Валуевского циркуляра о запрещении
письменного употребления украинского языка министр народ­
ного просвещения А. В. Головнин проводил — в прежнем духе —
параллель между Малороссией и Финляндией, но в 1863 году
для министра внутренних дел Валуева это было уже свидетель­
ством против малороссов236.) Киевское академическое сообще­
ство восприняло выступление Соболевского как выпад и угрозу
для новообретенной исторической идентичности. Десятилетия,
прошедшие со времени спора Погодина с Максимовичем, соз­
дали новую атмосферу, в которой сам факт громкого публично­
го обращения к данному вопросу звучал даже бестактно. Про­
фессор Киевского университета историк Владимир Антонович
и его единомышленники полагали, что, не предъявляя прямо
украинских претензий на наследие Киевской Руси и публикуя
«областные» исследования, они де-факто присваивают домон­
гольскую историю и создают впечатление ее непрерывного
продолжения от древнейших времен до сегодняшнего дня. Ход
времени и целый ряд «малых» дел должны были содействовать
публичному признанию идеи, что вся история юга империи так
или иначе является историей Украины (эластичность термино­
логии, по которой «южнорусское» могло быть и нейтрально-гео­
графическим, и национально-украинским определением, этому
только способствовала). Но ставить вопрос прямо означало да­
вать на него недвусмысленный ответ — а именно этого, похоже,
местные патриоты и пытались избежать. Киевские «украинцы»
чувствовали политическую небезопасность и недостаточную *

256 Миллер А. И. «Украинский вопрос»... — С. 117.

232

ШШ ч аиивд
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

академичность своего ответа. Киевские «россияне», похоже, не

спешили ставить коллег в неудобное положение. В этой ситуа­
ции выступление Соболевского было чем-то неприличным, на­
рушением негласной договоренности. В том же стиле решили и
противостоять этому посягательству257. Реферат Соболевского, а
также полемику с ним опубликовали, судя по всему, без боль­
шой охоты (в сокращенных версиях в «Чтениях в Историческом
обществе Нестора-летописца»258), а главной отповедью факти­
чески стала статья Антоновича «Киев, его судьба и значение с
XIV по XVI столетие»»259, помещенная чуть раньше в первом вы­
пуске новооснованного журнала «Киевская старина».
Автор этой работы не спорил открыто с теми, кто придержи­
вался мнения, будто наследие Киевской Руси считается частью
«великорусской истории», а малороссийская история может
претендовать исключительно на казацкое прошлое. Антонович
вообще не ставил в статье каких-либо «теоретических» вопро­
сов о длительности истории Украины по сравнению с историей
ее соседей. Он просто и «наивно» описывал в хронологическом
порядке все события, происшедшие в городе и с городом от кня­
жеских времен до периода Речи Посполитой. И все же само тече­
ние рассказа оставляло впечатление непрерывности, а тот факт,
что Антонович довел свое изложение лишь до второй половины

257 Довольно запоздалым было выступление против Соболевского на стра­

ницах «Киевской старины» в 1898-1899 годах востоковеда и весьма пылко­
го украинского патриота Агатангела Крымского (он продолжил полемику
и в ряде своих работ начала XX в.): Крымский А. Филология и погодинская
гипотеза. Дает ли филология малейшие основания поддерживать гипотезу
г. Погодина и г. Соболевского о галицко-волынском происхождении мало­
русов. — К., 1904 (отд. оттиск).
258 Соболевский А. И. Как говорили в Киеве в XIV и XV вв. // Чтения в Исто­
рическом Обществе им. Нестора-Летописца. — 1888. — Кн. 2. — С. 215 и далее
(см. также его книгу: Соболевский А. И. Очерки по истории русского языка. —
К., 1884).
259 Антонович В. Б. Киев, его судьба и значение с XIV по XVI ст. (1362-1569)
// Киевская старина. — 1882. — Т. 1. — С. 48; Антонович В. Б. Монографии по
истории Западной и Юго-Западной России. — К., 1885.

233
 Глава шестая

XVI века, позволило предположить и дальнейшее направление

истории Киева — через разные периоды существования Велико­
го княжества Литовского до времен казацких.
Антонович, несомненно, мыслил уже в национальных кате­
гориях. Но позиция Максимовича в старом споре казалась ему
более близкой. Возможно, он не понимал мотивов Максимовича
или не слишком над ними задумывался. Но общее умонастрое­
ние к тому времени уже побуждало исследователей конструи­
ровать «длинную» историю украинцев. Чтобы быть конкурен­
тоспособной, эта «длинная» история должна быть по крайней
мере сопоставимой по протяженности с историей российской.
Стратегии тут были разными и довольно изощренными. Так,
Антонович давал своим ученикам темы исследований по древ­
нерусской истории, но неизменно в «региональном» формате, о
прошлом какой-нибудь из южнорусских земель260. И в своей со­
вокупности они рано или поздно должны были произвести впе­
чатление о существовании какой-то отдельной «южнорусской»
истории, вначале как самостоятельной области исследования, а
потом — и как отдельного прошлого. Кроме того, все эти работы,
за очень малым исключением, по своим хронологическим рам­
кам выходили за роковой рубеж середины XIII века (которым
традиционно заканчивалось изучение Киевской Руси) и вклю­
чали в себя события XIV столетия261.

260 Толочко О. П. Дві не зовсім академічні дискусії (І. А. Лінниченко,

Д. І. Багалій, М. С. Грушевський)//Український археографічний щорічник.
Нова серія. — Київ, 1993. — Вин. 2. — С. 92-103.
261 Это были монографии Николая Дашкевича (1852-1908) «Болоховская
земля и ее значение в русской истории» (1876), Никандра Молчановского
(1852-1906) «Очерк известий о Подольской земле до 1434 года» (1885); близ­
кие по темам работы Александра Андрияшева (1863-1939) «Очерк истории
Волыни до конца XV столетия» (1887) и Петра Иванова «Исторические судь­
бы Волынской земли до конца XV столетия» (1895), исследование Петра
Голубовского (1857-1907) «История Северской земли до половины XIV ст.»
(1881); уже упомянутая книга Михаила Грушевского «Очерк истории Киев­
ской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия» (1891), труды оп­
понентов Грушевского — Дмитрия Багалея (1857-1932) «История Северской

234
 Спор о наследии Киевской Руси : Максимович versus Погодин

Михаил Грушевский уже не чувствовал ограничений, стес­

нявших мировоззрение его учителя. У него украинская исто­
рия, которой всецело принадлежало Киевское государство, не
только была сопоставима с историей великорусской, но даже
значительно превышала ее по протяженности. Великороссы,
по мнению Грушевского, появились в результате славянской
колонизации Волжско-Окского междуречья путем смешения
с тамошними финно-угорскими обитателями. Произошло это
на протяжении нескольких десятилетий на рубеже веков — с
конца XI до начала XII столетия; следовательно, раньше этого
времени говорить о национальной истории великороссов бес­
смысленно.
И тут стоит напомнить про идею, которую отстаивал — как
раз по отношению к украинцам — Погодин: смешение рас как
фактор рождения новой народности. Схема Грушевского, таким
образом, была схемой Погодина «наизнанку».
В свое время Жюль Мишле считал, что из европейских стран
лишь Франция имеет «полную» историю, поскольку располагает
необходимой глубиной, начинаясь непосредственно от римских
времен. Истории Италии как целостному процессу, по мнению
Мишле, недостает нескольких последних столетий, а истории
Англии — начала. Следовательно, в XIX веке «полнота» в смысле
длительности представлялась необходимым условием написа­
ния национальной истории. «Короткая» история проигрывала
соревнование еще до его начала. Свой «Рим» украинская исто­
рия могла получить, лишь предъявив права на Киевскую Русь.
Любопытный парадокс состоит в том, что украинские историки
сделали это с помощью идей Максимовича, впервые высказан­
ных ради опровержения тезиса о существовании отдельной на­
циональной истории украинцев.

земли до половины XIV столетия» (1882) и Ивана Линниченко (1857-1926)

«Черты из истории сословий Юго-Западной (Галичской) Руси Х 1У-ХУ ст.»
(1894), Владимира Ляскоронского (1859-1928) «История Переяславльской
земли с древнейших времен до конца XIII ст.» (1897,1903) и др.
Указатель
 Critical Review, журнал 57
Eclectic Review, журнал 59
master narrative 12
авары 145
Австралия 5з
Австро-Венгерская империя 18
Азия 18
Азов, крепость 98
Айзнер,Роберт 59
Академия наук 33,34
Акрополь 59
Александр III, император 216
Александр I, император 155
Александр Николаевич,вели­
кий князь 155,156
Алексей Михайлович, царь 84
Альта, р. 87, 88, 90-92
Амазонка, р. 16
Америка 49,53,105
Англия 51,52,57,59,235
Андерсон, Бенедикт 16, 66,68
Андрей,апостол 169
крест св. Андрея 173
Андрей Боголюбский, князь 171
239
А н др ей Ю рьевич, князь 171
А н др и яш ев, А л ексан др 234
А н н ен ков, А л ексан др 154
А н тон ови ч , В ладим ир 24,
232-234
«Киев,его судьба и значе­
ние с XIV по XVI столе­
тие» 233
Антоновский, Михаил 118,119,121
А п остол , Д аниил 98
А р м стр он г, Д ж он 4 3 ,4 4
А р тур, л еген д арн ы й король 16
А скольд, л еген д арн ы й князь
145,164
А тти ка, п -о в 59
Аустерлиц, г. 17
Аф ины , г. 59
Багалей, Дмитрий 234
Байрон, Джордж 58,59
Балканы, п-ов 18,6о,222
Балта, г. 126,127
Бантыш-Каменский, Дмитрий
72,147,149,150 , 194, 218
«История Малой России»
147, 149, 194, 218
 У казатель
«Путешествие в Молдавию,
Валахию и Сербию» 72,149
Барсов, Елгшдифор 217
Батурин, г. 86,99, юо
Батуринские статьи 91
Батый, хан 93,142
Безбородко, Илья 93,114,157
Бекетов, Владимир 219
Белая Вежа, г. 145
Белгород, г. 8о
Белозерск, г. 83
Белоруссия 129, 187
Белоцерковка, с. 98
Белоцерковский полк 98
Бельского хроника 138
Беркхофер,Роберт 12
Берлинский, Максим 170,173,193
Бовуа, Даниэль 228
Богуслав, г. 126
Бодянский, Осип 221
Болгария 130,131
«Большой тур» (путешествия
в Европу) 51,52, 55,72
Боплан, Гийом Левассер де
«Описание Украины» 77
Борзна, г. 86
Борис, князь 90,91
Борисовка, с. 90
Бороздин, Константин 83,95,
158,173
Браун,Эдвард 53
Брестская уния 1596 года 138
Британский музей 57
Брюховецкий, Иван 90,91
Буковина 208
Бутович, Григорий 90,91
Бюффон, Жорж-Луи Лсклер к
деп 9
Валуев, Петр 232
Валуевский циркуляр 1863 года
218,232
Варвара, св. 154
Варшавское восстание (1944) 17
варяги 216
Васильков, г. 124,126
Великобритания 56
Величко летопись 144
Венгрия 131
Венелин, Луца 130,131
Вестерфельд, Авраам вш 161
Вигель, Филипп 74,125,153
Винкельман, Иоганн ісб
Владимир, г. 35,79,162,166
Владимир Мономах, кгязь 90,
148
Владимиро-Суздальсксе княже­
ство 38
Владимир Святославич, князь
38,89,91,131,140-142,144,
148,157,163,166,168,222, 227
мощи 172
саркофаг 172
Владимирская губерній 92
Владимирское княжение 41
Владислав II Ягелло, польский
король 199
война 1812 года 193
Войско Запорожское 195
Волга, р. 155
Волго-Окское междуреч.е 36,235
Вологда, г. 83
Волок, г. 170
240
 У казатель

Волынская губерния 217 Гильденштедт, Иоганн 77

Волынь 65,66,71,126,127,132, Главное управление по делам
213.224.228.229 печати 218,219
Вольтер 22, Ю1, 169 Глаголев, Андрей 72,75, 84-86,
Ворскла, р. 89 юг, 104,126-128,155,156,166
Воскресенский монастырь 170 «Записки русского путеше­
Восток ственника» 72
Ближний 53 Глеб, князь до
Дальний 6о Глухов, г. 82,114
Вторая мировая война 17 Гнедич, Николай 21
Вулф, Ларри 54 Гоголь, Николай 98, пб, 147,174,
Вышгород, г. 174 179,215
вятичи 197 «Взгляд на составление
Малороссии» иб
Вятка, г. 83
«Мертвые души» 179
Голландия 169
Галиция 24, 66,71,131,155,208,
Головнин, Александр 232
213.228.229
Голтва, р. 89
Галицко-Волынская летопись
Голубовский, Петр 234
38-41
Галицко-Волынское княжество Гомер 96
38.39.41.229 Горленко, Василий 202
Галич, г. 224 Городище, г. 170
Гамалии, семья 145 Готическое общество 22
Гегель, Георг 18,212 Грабянка, Григорий 145
летопись Грабянки144-146,
Гедимин, князь 149,223
148
Георги, Иоганн Готлиб 118,119,121
«Описание всех обитающих греки 56,57,97, юб
в Российском государстве Греция 55-59,70,74 , 96 ,105, юб,
народов» 119,121 133
Гердер, Иоганн 22 филэллинизм 57
Геркуланум, г. 52,159 Грибоедов, Александр 167,168
Германия 18,119 Гримм, Мельхиор 159,169
германцы 130 Грушевский, Михаил 12-15,17,
Герольдм ей стерская кон тора 24-28,30-45,143,208,2Ю,
183,186,191,198 213-215,229,234,235
Гетманщ ина 71,75) 9д> П4> 123) возвращение на Украину
126,132,144,182-185,195 в 1923 г. 42

16- 12-727
241
 У казатель
«История Украины-Руси» 12,
25,26,34,38,42-45,208
«Очерк истории Киевской
земли» 40
схема Грушевского 12-18,
25,3 3 ,3 5
гунны 130,145
Гун, Отто фон 72,77,89,117,123,
156,163,168
«Поверхностные замечания
по дороге от Москвы
до Малороссии» 72
Густинская летопись 139
гэльский язык 107
Дарвин, Чарльз 29,30
Дашкевич, Николай 234
Десна, р. 93,123
Джеймс Стюарт, шотландский
король 107
Дикое поле 127
Дир, легендарный князь 145
Днепр, р. 65,75,120,125,132,154,
166,167,175
Добровский, Йозеф 221
Долгорукая, Наталья (игуменья
Нектария)79
Долгоруков, Иван 72,79, 8о,
82,83,85,91,93,96,99, юо,
103-105,109, но, 126,156,157,
162,164-166,168
«Путешествие в Киев» 72
«Славны бубны за горами,
или Путешествие мое
кое-куда» 72
Долгоруков, Юрий Алексеевич
90
Долобское, 03.95
Дон, р. 155
Дорошенко, Петр юо
Дубно, г. 127
дулебы 197
Духинский, Франциск 37
Дячук, Леонтий 190
Евгений (Болховитинов), ми­
трополит 156,172
Еводия, панегирик 91
евреи 124, 126
Европа
Восточная 38,40,54, бо, 64,
211
восточноевропейское лето-
писание 38
династические и нацио­
нальные государства 18
интерес к народу 22
ментальное картографиро­
вание 54
мода на античность 57
мода на путешествия 51,
54 , 55
открытие народа 107, н о
расширение территории
понятия 6о, 72
становление национальных
историй 14,15
Екатерина И, императрица 159,
160,169
«Путешествие ея импера­
торского величества в
полуденный край Рос­
сии, предприемлемое в
1787 году» 159
Екатеринославская губерния 97
242
 У казатель
Ермолаев, Александр 72,83, 89,
92 , 94 , 95 , 97,158,165,174
Желиборский, Арсений 91
Женева, г. 169
Житомир, г. 84
Жуковский, Василий 174
«Журнал Министерства народ­
ного просвещения» пб
«Замечания до Малой России
принадлежащие», аноним­
ный трактат 185
Замойская академия 91
Западная Римская империя 41
Зборовский договор 195,196
Златополь, г. 127
Золотча, р. 95
Зуев, Василий
«Путешественные записки
Василья Зуева по пути из
Санкт Петербурга до Хер­
сона в 1781 и 1782 годах» 72
Иванов, Петр 234
Игорь, князь 145
Иерусалим, г. 155,175
Измайлов, Владимир 72,77,133
«Сентиментальное путеше­
ствие в южную Россию» 72
Израиль 17
Ипатьевская летопись 38,39,138
Искра, Иван (полковник) 98
Историческое общество Несто-
ра-летописца 231
«История русов» 147,148,149,
150,201,202,215
16*
Италия 51,52,55,56, 59,72,73,
Н9 , 133,168,169,235
Кавказ 170
Северный 6о
казаки 65,75, ш , 144,145,183,
195, 196, 200, 220
казацкое летописание 143,144
Казимир IV Ягеллон, польський
король 120,199
Калайдович,Константин 170
«Калевала», эпос 23
Калиновский, Григорий 122
«Описание свадебных
украинских простона­
родных обрядов в Малой
России...» 122
Калинский, Тимофей 189,191,
192,196,197
«Переписка между патрио­
тами сего края для общей
пользы» 192
Кальнофойский, Афанасий 139,
140
«Тератургима» 139
Канев, г. 125
Капнист, Василий (поэт) 97,193
Карамзин, Николай 33,49, 61,
129,130
«История государства
Российского» 26,49,50,
69,13°
«Письма русского путеше­
ственника» 61
Карл XII, шведский король ю о,
153
Карпаты 109,213,227,228
243
 У казатель
Киев, г. з, зз, 37,38, 69,75. 78 , 79,
84, 85,91-93,97,124-126,131,
139,142, 145,148,153-176,181,
2И, 213,214, 217, 219, 224, 225,
227, 234
Андреевская гора 175
Андреевская церковь 155,
174
Аскольдова могила 162,164
Братский монастырь 157
Георгиевская церковь 162
Десятинная церковь 139,
140,141,163,164,165,166,
172
Замковая гора 175
Золотые ворота 161,162,173
Ильинская церковь 173
Ирининская церковь 173
Китаевская пустынь 171
Кожемяки, урочище 174
Крещатик 167
Кудрявец, урочище 174
Михайловский монастырь
154, 155,157
могила Дира 173
Николаевский собор 157
Никольский монастырь 164
Ольгин град 174
Печерский монастырь 171
святого Николая, церковь
140,162
Святых апостолов на Бере­
стове, церковь 141
Софийский собор 140,141,
142,155,157,163,165,168
Солнцевская реставра­
ция 142
Спаса на Берестове, собор
140,141,164
Трехсвятительская(Васи­
льевская) церковь 140,141,
164,165
Уздыхальница, гора 175
Киевская археографическая
комиссия 90,131
Киевская губерния 126,217
Киевская летопись 39,40
Киевская митрополия 142
Киевская Русь 12,33,34,38,42,
43,45,62,69,70,71, 87,107,
132,137, 139,14°, 142,143, 145,
146,148-150,159,166,176,208,
210-213, 215, 220-223, 226, 227,
231-235
борьба историографий 11
метисация населения 36
монголо-татарское наше­
ствие 40, 200, 212, 220, 222,
223
«Киевская старина», журнал 233
Киевский университет св. Вла­
димира 24,229,232
Киевский учебный округ 131
Кирилло-мефодиевское обще­
ство 215
Ключевский, Василий 33,44,62
Курс русской истории 62
Когут, Зенон 62
Козицкий,Григорий
«Краткие географические,
политические и истори­
ческие известия о Малой
России» 122
Колизей 51
Колумб, Христофор 49
Конисский, Григорий 147
244
 У казатель
Константин Багрянородный,
визант. император 92
Константинополь, г. 57,69
Контрреформация 141
Копистенский,Захария 138
«Палинодия»138
Копитар, Ерней 221
Королевский Медицинский
коллегиум (Англия) 53
Королевское общество (Англия)
53
Корсаков, Дмитрий 36,37
«Меря и Ростовское княже­
ство» 36
Корсунь, г. 103,126
Косов, Сильвестр
«Патерикон» 139
Костомаров, Николай 37,147,231
Котляревский, Александр 208
Котляревский, Иван 192
«Энеида»192
Коцебу, капитан 170
Коцюбинский, Михаил 109
«Тени забытых предков»
109
Кочубей, Василий (полковник)
98
Кочубей, Семен 191
Кременчуг, г. 125
крещение Руси 38,140,148,172
Кромера хроника 138
Крым 65,75, 79, 8о, 124,125,170
Крымский, Агатангел 233
Крымское ханство 64,65,157
Кулиш, Пантелеймон 147
Хмельниччина 219
Кунерсдорф, битва 99
Купер, Фенимор 105
Куракин, Алексей 191
«Замечания о правах мало-
российского дворянства»
191
курганы 84, 85, 86, 87, 88, 89,93,
юо, 127,176
Курляндия 83
Курск, г. 74,79 , 8 о
Лаврентьевская летопись 38,39
Лавровский, Петр 208
Лазаревский, Александр 115, пб,
119, 121, 202
Ламанский, Владимир 34
Ласселз, Ричард 52
Левант, регион 55, 58 ,125
Левек, Пьер Ю1
Лёвшин, Алексей 72,77,78,
87-92,96,98,99, Ю1, юг, юб,
110-112, пб, 117,123,156,158
«Письма из Малороссии» 72
Лейденский университет 169
Ленрот, Элиас 23
Лермонтов, Михаил 154
летописи казацкие 144
«Летопись Малой России» 101
Ливен, Карл 217
Ливий Тит, древнеримский
историк 52
Линней, Карл 53,116
«Система природы» 53
Линниченко, Иван 235
Липцы, с. 8о
Литва (см. также Литовское
великое княжество) 39,40,
123,187,199
245
 У казатель
Литовское великое княжество
(см. также Литва) 38,199,234
Лобанов-Ростовский, Яков 83
Лодомерия 155
Ломиковский, Василий 193
Лондон, г. 121
Лохвицкий, Кондратий 172,173
раскопки Лохвицкого 173
Лубны, г. 89,158
Лукьянов, священник 124
Лыбедь, р.95
Львов, г. 71,91,127,128,208,229
Львовский университет 24
Люблинская уния 199
Любомирские, род 127
Ляскоронский, Владимир 235
магдебургское право но
Мазепа, Иван 8о, 81, юо, т
Максимович, Михаил 147,174,
176,208-210,214,215,221-226,
228-231,234,235
«Филологические письма»
221
Макферсон, Джеймс 108
Малиновский, Алексей 171
Малороссийская коллегия 122
Малороссия 64-66,68-72,74-
8о, 82,83, 87,93-95,97,99-Ю4,
107,109 , по, 114-117,119-125,
132,133, 144 , 149, 153, 156- 159,
175, 176, 179- 183, 185, 191, 193,
194,196,198, 200, 201, 208, 215,
218-221, 227, 228, 232
ликвидация автономии 64
Маркевич, Алексей 147
Маркович, Роман 191,192,197
Маркович, Я к о в 114-122,124,191
«Замечания но случаю по­
ездок м о и х по Малорос­
сии В 1 7 9 8 ГОДУ» 115,122
«Записки о Малороссии, ее
ж и те л я х и произведени­
ях» 1 1 4 , 115,116,120
Маркович, Я к о в (генеральный
подскарбий, дед Я. Маркови­
ча) 114 ,14 5 , 146,148
Марко П оло 5 °
Мартос, А л е к с е й 133
Мартынов, Николай 154
Мгарский м онасты рь 98
меря 36
Миклашевские, род 145
Миллер, А л е к се й 229
Миллер, Д м и тр и й 190-192
Милорадо б и ч , Михаил (губерн­
ский предводитель) 93,189,
192
«П ереписка между патрио­
там и! сего края для общей
пользы » 192
Милюков > Павел 34
Митрида'1', понтийский царь 158
Мишле, Д ^ юль 235
Могила, д а Р 161,164,
172
Могиляпская академия 75
молдаваи*е 127
МолчаПс ,* ский’ Никандр 234
м о н г о л о и д н о , 41,86,149
212 ,
М о н т е Г * ° > М эри Вортли 96
м ордва
246
 У казатель

Москва, г. 35,39,69,79,90,114, немцы 127

142,160,163,166,170,215
Московский университет 209,
217, 222
Московское великое княжество
3 3.212
летописи XV и XVI веков 39
Московское царство 140,142,
184,212
Мотонис, Николай
«Краткие географические,
политические и истори­
ческие известия о Малой
России» 122
Мстислав Владимирович, чер­
ниговский князь 92,93
Муханов, цензор 218,219
Мышковский, директор гимна­
зии 217
Мюллер, Макс 30
Несецкого гербовник 183
Нестор, летописец 77,92,95,96,
120,127,138,139,165,170
Нидерланды 18
Никитин, Афанасий 50
Николаев, г. 127,158
Николай I, император 155,173,
179,215,216
Нил, р. 16,59
Новая Гвинея 104
Новгород, г. 41,165,166,170
Новгород-Северская гимназия
94
Новгород-Северский, г. 71,94
Новоград-Волынский, г. 127
Новомиргород 127
Новороссия, исторический
регион 66, 208

наполеоновские войны 1796- Обуховка, с. 97

1815 годов 56 Общество дилетантов 169
национальная история Общество истории и древно­
функции и конструкция 17 стей российских 169
нация Одесса, г. 75, 79 ,125-127,158
исторические 18,19 Олег, князь 145
неисторические 18,19 Оленин, Алексей 83
эволюция понятия в XIX в. Ольвия, г. 157
28 Ольга, княгиня 162,168,173
Неаполь, г. 52 Орлай, Иван 130
Нева, р. 166 Османская империя (см. также
Нежин, г. 83 Оттоманская Порта, Турция)
Нежинская гимназия 130 18
Нектария, игуменья (Наталья «Основа», журнал 37,231
Долгорукая) 79 Оссиан, легендарный поэт 108
Немцевич, Юлиан 126,127,157, Острог, г. 127
158

247
 У казатель
Оттоманская Порта 55,56,61,
65, 66,125,157
Павел I, император 8о, 159
Паганель, герой Жюля Верна 53
Пантикапей, г. 158
Панроцкого гербовник 183
Париж, г. 169
Парутино (Ильинское), с. 157,
158
Парфенон 57
Пассек, Вадим 86, 87,103,124
Патерикон 139
пекинский человек 16
Переверзев, Иван 154
«Топографическое описа­
ние Харьковского намест­
ничества» 154
Перемышль, г. 128
Переяслав, г. зз, 69, 82,87-92,
95,211,213,225,227
Переяславль Залесский 92
Переяславская рада 90
Переяславские статьи 91
Переяславское княжество 87
персы 198,199
Перун 164-166
Петербург, г. 39, 61, 69,94,95,
114,122,131,169,173,193,194,
195,225
Казанский собор 166
Петр I, император 84, юо, 101,
153,165
печенеги 145
Печерская лавра 138,154,155,
157,165,168,172
Печерская типография 139
248
Успенский собор 140,155,
165
Печерский патерик 139, 70
Пирей, г. 59
Плано Карпини, Джованни дель
50
Платон, митрополит 85,162,163,
164,165
Плохий,Сергей 202
Повесть временных лет 58,39,
40
Погодин, Михаил 147,174,
207-215,218-232,235
«О мнимом запустегии
Украины в нашестзие
Батыево и населении ее
новопришлым народом»
223
Подолье 66,71,124,126,137,132,
213,228
Подольская губерния 215
Полевой, Николай 230
Полетика, Василий 187,1)2,193,
198,199, 201,202
«Записка о начале,проис­
хождении и достоинстве
малороссийского цзорян-
ства»198
Полетика,Григорий 198
Полетики, Григорий (отщ) и
Василий (сын) 144
половецкие бабы 96,97
половцы 96,142,145
Полоцк, г. 41
Полтава, г. 78, 83,153
Полтавская битва 153
Полтавская губерния 96 иб,
124,191,192
 У казатель

польское восстание 1830-1831 Речь Посполитая (см. также

годов 131,218 Польша) 20, 63-66,75,127,138,
Польша 65,69,71,75, 84,101, 139,142,143,189,196,228,233
124-127,131,132,167,170,185, Ржев, г. 170
187,195, 199,218 Ржевуский, граф 217
разделы 63,127 Ригельман, Аркадий 193
ПОЛЯКИ 23, 26, 65, 98, 101, 126, Ридезель, Иоганн фон юб
128,132,167,185,198,199,228 Рим, г. 51,52,74,168
Помпеи, г. 52,159,175 Рогнеда, сестра кн. Владимира
Потоцкие, род 127 95
Поуп, Александр 96 Романтизм 58,108,120,148
Почайна, р. 169 «открытие народа» 20,22
Пратт, Мэри Луиз 113 Российская империя (см. также
Предславино, с. 95 Россия) 18,23,62, 64,130,154,
Причерноморье 63,64,157,176 184,186
Просвещение, эпоха 22,125 Российский магазин, журнал
Пруссия 18 146
Псёл, р. 89 Россия (см. также Российская
империя) її, 22,49,6о, 61,
Пуссен, Николя 119
63-65,69,74,78, 81, 83, 86, 87,
Пустошкин, Павел 158
93,94, Ю1, И5, 119,125,126,
Пушкин, Александр 49,133,147 128-131,143,153-158,167,179,
Пятковка, с. 127 187,189,195,216,219,225
Рубан, Василий 77,115,122,194
Радивилов, г. 126 «Краткая летопись Малой
радимичи 197 России с 1506 по 1776 год»
Радищев, Александр 61 194
«Путешествие из Петербур­ «Краткое описание Малой
га в Москву» 61 России» 77,122
Разумовские, род 99 Рубрук, Гильом де 50
Разумовский, Алексей Кирил­ Румелия, регион 131
лович 72 Румянцев-Задунайский, Петр
Разумовский, Кирилл 99 122
Раскин, Джон юб Румянцев, Николай 99,129,
революция 1905 года 34 168-171,217
Редедя 92 Румянцевский музей 170
Репнин, Николай 149,193,194, Румянцевы, братья 169
200

249
 Указатель
«Русская беседа», журнал 221,
223
Русская правда, кодекс 171
русские
концепции этногенеза 37
русско-турецкие войны 63
русско-шведские войны 63
русско-японская война 34
Руссо, Жан-Жак 22, ю і, 202,120
Русь
Владимиро-Суздальская 70
Северная 212, 213, 222
Северо-Восточная 36,39
Червоная 228
Юго-Западная 218
Южная 40,212, 222
Рылеев, Кондратий 147
Рюрик, корабль 170
Рюриковичи, династия 34
Рязань, г. 92
Самарин, Юрий 219
Самчевский, Иосиф 94
Сбитнев, Иван 157,167
Свербигуз, Владимир 190
Свирговский, Иван 98
Святополк, князь 87,90,91,95
Святослав Игоревич, князь 145
«Северный вестник», журнал
130
Сепор, Луи Филипп де 160
Седан, г. 17
Сейм, р. 123
Селицкий, зять Долгорукова 103
Сенат 186,188,193
Сербия 149
сербы 23,127
250
Сибирь 6о, 86
Синопсис 143,197
Сирийская пустыня 59
Скотт, Вальтер 108
славяне 36,37,130
«Слово о полку Игореве» 69
Смела, г. 127
Снегирёв, Иван 217
Собанская, Северина (урожд.
Потоцкая) 127
Соболевский, Алексей 229,231,
232,233
«Как говорили в Киеве в
XIV и XV веках» 231
Соловьев, Владимир 216
Соловьев, Сергей зз
Сондерс, Дэвид 130
Союз русского народа 231
Сперанский, Михаил 158
Средиземноморье
Восточное 55
Срезневский, Измаил 147,211,
222
Станислав Август, польский
король 125
Старая Ладога, г. 83
Старица, г. 170
Степенная книга 77,92
Стефан Баторий, польский
король 120,197
Стороженко, губернский пред­
водитель 93
Стрийковский, Мацей 141
хроника Стрийковского 138
Строев, Павел 170
Стрыжень, р. 94
Суздальская летопись 39
 У казатель

Сула, р. 89 133, 137,142, 143,146-149,158,

Сумароков, Павел 72,74,77, 8о, 180,191,194,195,197,201,208,
84, 85,103,105 210, 211, 214, 215, 220, 223, 224,
«Досуги крымского судьи 232,233
или второе путешествие в Левобережье 65,71,75,84,
Тавриду» 72 89,96,125,132,186,228,
«Путешествие по всему 229
Крыму и Бессарабии в Надднепрянщина 229
1799 году» 72 Правобережье 71,84,124-
129,131,132,187,228,229
Приднепровье 36,71,207,
Табель о рангах 188
214, 223,229
Таврия 72,75,79 Слобожанщина 28, 87,124,
Тамань, п-ов 72,158 208
татары 65, 69, Ю1,145,167,198, украинское барокко 176
199,213,214,223,224 Умань, г. 127
Ташань, с. 99
Тимковский, Илья 88 Фаллмераер, Якоб 55
Тифлис, г. 24 Фанагория, г. 158
Тихвин, г. 83 Фастов, г. 124
Тмутараканский камень 61,158 ФИНЛЯНДИЯ 22, 23, 63, 218, 232
Тмутаракань 158 финно-угорские племена 36
Трощинский, Дмитрий 114
финны 37
Троя, г. 96 Форель, Клод 21, 23
Трубеж, р. 87, 88,92 Форум, древнеримский 51
Тугоркан, князь 95 франки 130
Тулиголов, с. 82 Франция 18,52,56,57,59,119,
Туманский, Федор 146,193
169,235
Тургенев, Александр 174 старый режим 18
турки 58,69,198,199 Фрибе, Вильгельм 117

Уваров, Сергей 216,217 хазарский миф 145

«самодержавие, правосла­ хазары 145,146
вие, народность» 216
Хаклут, Ричард 51
Украина п, 12,15,42,44,50,
Харьков, г. 8о, 124
63-66,68,69,72,74,75,76,
80-83,86,87,105, ю 8 ,115, пб, Харьковский коллегиум 82
119,121-124,126-128,130,131, Харьковский университет 88

251
 У казатель

Хлебниковский список 138 «Путешествие в Малорос­

Хмельницкий, Богдан 8о, 81,98, сию» 72
юо, 195 ш веды 63,198,199
Хмельницкий, Юрий 91 Ш вейцария 119,169
Хмельницкого восстание 184 Ш евченко, Т арас 90,95,133,147
Хобсбаум, Эрик 29 «Ж ивоп и сная У кр аи н а» 133
Хобхаус, Джон Кам 59 ШеЛЛИНГ, ФрИДрИХ 212
Ходаковский, Зориан 128,129, Шерер, Жан-Бенуа 101,117
130 Шикеев, Захар 90
Холм, г. 71 Шишков, Александр 130
Хорол, г. 96 Шлецер, Август 198
Хорол, р. 89 шляхта по, 181,182,183,185,187,
196,199, 200, 220
Цезарь, Гай Юлий 52 Шотландия 107, ю8
Горная 107
Чарноцкий, Адам 20,128 Равнинная 107,108
Чарныш, Василий 192,193 уния 1707 г. 107
Чарторыйский, Адам 129 хайлендеризация108
Чацкий, Тадеуш 217 шотландцы 23
Чепа, Адриан 115,192,193,197,
198, 201 Элгин, лорд 57
«Записка о преимуществах Эллада 57
малороссийских чинов» эллинизм 57
197 Эмский указ 1876 года 218
ч ер кесы Ю1 Эрехтейон 57
Чернигов, г. 33, 69, 8о, 85,92,93,
94,158,163,211, 213,225 Юго-Западный край 132,157,228
Спасский собор 92
Черниговская губерния по, 191 яванский человек 16
Черное море 6о Ягич, Ватрослав 224
«Чтения в Историческом обще­ Яготин, г. юо
стве Нестора-летописца» 233 якобиты 107
Ярославль, г. 83
Шаликов, Петр 71,76,77 Ярослав Мудрый, князь 38,90,
«Другое путешествие в
120,142,144,148,165,169
Малороссию» 72

252
 Список иллюстраций

Тит ульн ы е страницы

Михаил Сажин (до 1818-1885). «Щекавица — место, где похоронен князь
Олег» (акварель, конец 1840-х годов, Национальный художественный
м узей Украины). Фрагменты

Ш муцт ит улы
Г л а в а і. Этьен Паннемакер (1847-1900). «Руины Десятинной церкви».
Гравюра с рисунка неизвестного художника начала XIX века (1884)
Г л ава 2. Доминик Пьер де ля Флиз (1787-1861). «Вид на Киево-Печер­
скую лавру» (Из альбома «Этнографические описания крестьян Киев­
ской губернии, а в особенности состоящих в Государственных имуще-
ствах, и разные местные исторические памятники, древности и рисун­
ки», 1854).
Глава 3. Леонтий Тарасевич (? - ок. 1703). «Нестор-Летописец». Иллю­
страция к книге «Патерик Печерский» (медерит, 1702)
Глава 4. Тарас Шевченко (1814-1861). «Церковь Всех святых в Киево-
Печерской Лавре» (сепия, 1846, Национальный музей Тараса Шевченко)
Глава 5. Василий Тимм (1820-1895). «Вход в галерею, ведущую к Даль­
ним киевским пещерам» (цветная литография, 1859)
Глава 6. Михаил Сажин (до 1818 -1885). «Вид университета из Ботани­
ческого сада» (акварель, 1846, Национальный музей Тараса Шевченко)

Указатель. Генри Фюзели (1741-1825) «Художник, приведенный в от­

чаяние величием обломков древности» (1778-1779, сепия, акварель,
Кунстхаус, Цюрих)

253

\
 Наукове видання

Київська Русь
і Малоросія у XIX столітті

Російською мовою

Редактор Світлана Гайдук

Відповідальний за випуск Микола Климчук

Обкладинку зроблено
У творчій майстерні «Аґрафка»

Підписано до друку 31. 08. 2012. Формат 60x90/16.

арштура Г Serif Pro. Папір офсетний. Друк офсетний

Видавництво «Laurus»
Свідоцтво ДК № 4240 від 23.12.2011
www. laurus. me
laurus. info@yahoo. com

Livejournal: laurusbooks
Facebook:laurus

В ід д р у к о в а н о П Л Т “ В ІП О Л ” . 0 3 1 5 1 . К и їв , в у л . В о л и н с ь к а , 6 0
С в ід о ц т в о п р о в н е с е н н я до Д е р ж а в н о г о р е є с т р у
с е р ія д іс № 4 4 0 4 в ід 3 1 .0 8 .2 0 1 2 р.
В сери и «Зо л о т ы е ворота » вы хо д ят.

Випуск 2
Наталя Яковенко
Дзеркала ідентичності.
Дослідження з історії уявлень та ідей
в Україні XVI - початку XVIII століття

ВЫПУСК З
Алексей Миллер
Украинский вопрос в Российской империи

Вы п уск 4
Дэвид Сондерс
Украинское влияние на русскую культуру
(1750-1850)
• <ёэошэ ®Шаетю оорвш»
Алексей Толочко - доктор исторических наук, член-корреспондент Национальной
Академии наук Украины, заведующий Центром исследований истории Киевской
Руси Института истории Украины НАНУ. Его исследовательские интересы включают
широкий круг проблем средневековой истории Восточной Европы, истории летопи­
сания, а также исторической мысли Нового времени. Среди его последних книг:
«История Российская» Василия Татищева: источники и известия (2005), Краткая
редакция Правды руской. Происхождение текста (2009). Преподавал историю
Восточной Европы в Киево-Могилянской академии, Гарвардском университете,
Центрально-Европейском университете.

Киевская Русь умерла, не оставив завещания и не упорядочив дела.

Умерла, когда дела были в расстройстве, а имущество описывали для
конфискации. Добрые люди растащили что оставалось, да и зажили себе,
беззаботно проматывая остатки некогда крупных имений. Наследники
появились позже, с сомнительными бумагами и неопределенной степени *
родства с покойником. Как бывает в подобных случаях, выяснение прав
превратилось в долгую тяжбу между претендентами. Взаимных обвине­
ний в самозванстве, апелляций к крови, земле, заверений в особой
любви к умершему было в избытке. Пока длился процесс, усадьба
превратилась в руины. Но как раз подоспела мода на руины.

Украина унаследовала физические остатки имения, Россия - документы

на владение ими. С конца XIX века между двумя историографиями
г 4
продолжается спор, чьи претензии на «киево-русское» наследие предпо­
чтительны и по какому праву наследовать - по праву «земли» или по
праву «крови».