Командировка

Служебная командиро́вка — поездка работника по

распоряжению работодателя на определённый срок для
выполнения служебного поручения вне места постоянной работы.

Производственной необходимости в командировке не оказалось. Обычно в

Москву приходилось ехать в конце года: в столице находился отраслевой
институт, который получал годовой отчет конторы, в которой подвизался Фима,
о её, конторы то есть, бурной деятельности на ниве прикладной математики и
определял бюджет её на следующий год. По сути, конечно, занимались они все
тем, что за государственный счёт удовлетворяли своё любопытство. Но при этом
как-то получалось, что заказчики были довольны. В роли заказчиков выступали
подчас крупные предприятия, выпускавшие реальные изделия, и потому,
казалось бы, кровно заинтересованные в их качестве и долговечности. Вряд ли от
фиминых расчётов был какой-то толк, тем более что заводы были намертво
скованы общесоюзными стандартами и нормативами. Тем не менее находились
энтузиасты, неугомонные новаторы и рационализаторы, с неизбывной тоской
сопоставлявшие отечественные изделия с заграничными. Наиболее
предприимчивые просто копировали один в один привезённый, скажем, из
Японии радиоприёмник – и ставили на конвейер уже под именем, скажем,
Спидола. А потому, что наличие железного занавеса начисто избавляло от
необходимости соблюдать приличия – патенты там какие-то, авторские права
пресловутые. Доходило и до казусов. Например, на одном оборонном заводе
вдруг решили выпускать буровое оборудование для нефтедобычи на морском
шельфе – по образу и подобию того, как это делают, например, японцы. Для
цифрового моделирования и расчетов прочности Фима получил чертежи двух
резиновых превентеров, то есть огромных литых уплотнителей сложной
конфигурации. В ступор Фиму вогнали размеры на чертежах: трудно обосновать,
зачем у детали размером с бильярдный стол внутренний диаметр указан с
точностью до долей миллиметра - 2057.4! Фиму, в общем-то, это не заботило,
компьютер всё стерпит, а вот как на заводе собираются добиваться такой
точности? Заказчики вскользь упомянули, что для образца купили за валюту
японскую буровую установку. Тут-то Фима и додумался, что это перевод из
дюймов – 81”. Не стал уточнять и расспрашивать: государственная тайна,
понятное дело.
Так вот, производственной необходимости в командировке не оказалось.
Честно говоря, эта самая необходимость всегда оказывалась некстати, да и
вообще командироваться куда угодно было лучше, чем в Москву. Хотя бы
потому, что столичные организации не были озабочены логистикой
командировочного и проблему ночёвки приходилось решать ему самому – при
категорическом отсутствии мест в гостиницах для простонародья. Вариантов
немного: за отсутствием родственников, которых можно было бы обрадовать
своим посещением, остается пара-тройка знакомых, к которым с голыми руками
заявиться неудобно, а что принести в клюве при всеобщем тотальном дефиците?
Разве что какой-нибудь незамысловатый алкоголь. Да и то нет гарантии, что
оставят ночевать. Фима как-то раз навестил подругу юности своей матери,
знакомую ему с детства. Так мило посидели за тортиком… Со своей дурацкой
деликатностью Фима не упомянул, что голову преклонить негде – а ей как-то в
голову не пришло. Так и вышел в ночной морозец, поплёлся на вокзал…
Но на этот раз командировка нужна была как воздух, вернее, как
продолжение и развитие предыдущей. Предыдущая ознаменовалась волшебной
ночью в постели Наташи - фиминой знакомой ещё со времён строительства
Байкало-Амурской Магистрали, которая (ночь) открыла ему неизведанные тайны
того, что только через много лет обрело название. В родном языке для этого
имени приличного не нашлось, так что пользуемся по сей день английским
«секс», поскольку наше «любовь» всё же означает нечто иное, более душевное и
продолжительное, нежели кратковременное и, в общем-то, довольно скотское.
Но по части потрясения и прямо-таки катарсиса это был просто какой-то сеанс
магии – требующий обязательного и неотлагательного продолжения. Значит,
пришлось Фиме выискивать повод для поездки в Москву, и он нашёлся, но,
похоже, слишком много усилий пришлось на него потратить.
Всю дорогу в поезде до столицы и весь день бессмысленного шатания по
институту, где нечего было делать, кроме как отметить командировочное
удостоверение, рисовались в воспаленном фимином мозгу картины предстоящей
постельной битвы, приводящие в полное и окончательное измождение души и
тела. Вечер в квартире незамужней красивой Наташи пролетел в предвкушении
неземного блаженства, каковое предвкушение и втемяшило Фиме в голову
роковую идею принять душ. Само по себе принятие душа прошло вполне
обыденно, но попытка выйти из ванной, чтобы затем, как планировалось, нежной
вкрадчивой поступью достичь широкой кровати, не увенчалась успехом. Ручка
двери свободно нажималась, но дверь при этом оставалась плотно и безнадежно
запертой. Фима поначалу расценил это как часть любовной игры, как некую
распаляющую прелюдию типа препятствия к достижению желанной цели. «Что
ж, поиграем», - решил Фима и, подёргал ручку осторожненько, чтобы не
выглядеть совсем уж закоренелым половым агрессором. Ответного сигнала не
последовало, и тогда Фима решил продемонстрировать выдержку и мужское
превосходство. Через полчаса пришло осознание коварства подруги, запершей
его в ванной со всем возможным ехидством и подлостью. Разобидевшись, Фима
принял гордую позу на унитазе и невольно стал в мельчайших подробностях
вспоминать эпизод военной службы, непосредственно связанный с отхожим
местом.
Как только эшелон прибыл к месту назначения и весь личный состав был
брошен на организацию палаточного городка, Фиме поручено было возвести
крайне необходимый объект – многоочковый солдатский нужник. Расставив
воинов по периметру намеченного к постройке сооружения, Фима приказал
вырыть яму для нечистот, планируя затем настелить поверх неё пол с дырками и
оградить всё это стенками. Но не тут-то было: воинство получило практический
урок по теме «что такое вечная мерзлота». Про лопаты забыли сразу, попытались
брать её ломами, но ломы со звоном отскакивали от земли, как от какого-нибудь
гранита. Ситуация неминуемо катилась к критической, ибо личный состав начал
с болезненным видом и враждебным взглядом скапливаться невдалеке. Всё же
счастливая идея, наконец, пришла Фиме в голову - вероятно, от страха перед
солдатским самосудом: поднять пол гальюна на метр над землёй, окружить его
стеной, так что под полом образовался короб, которому до лета предстояло
играть роль выгребной ямы. Летом мерзлота оттает, и не составит проблемы
вырыть яму любой глубины – хоть вручную, а хоть и экскаватором. И всё бы
ничего, да только бойцы ехидно спрашивали, что, первый этаж для офицеров?
Тут непременная аналогия вечной мерзлоты с бетоном высокой марки
моментально подбросила Фиме очередной эпизод воинской службы.
Обосновавшись на выделенной под лагерь сопке, полк приступил к своей
миссии, включавшей в себя прежде всего разборку старых мостов, возведённых
заключёнными ещё до Второй мировой войны в предыдущей попытке
строительства БАМа. Сапёры своё дело знают: чтобы расколоть на куски
массивные опоры моста, достаточно пробурить в бетоне несколько глубоких
отверстий, заложить вглубь взрывчатку и залить её бетоном, чтобы газы при
взрыве давили в стороны. Должно было насторожить, что буры пришлось часто
менять, ибо ломались они непривычно быстро. Но не насторожило, как видно.
Когда, наконец, с мучениями продырявили опоры и дали бетонным пробкам
затвердеть, настал день взрыва. Фима стоял в кольце оцепления на порядочном
расстоянии от моста. Взлетевшая ракета возвестила о близкой кульминации. И
тут без приказа и принуждения воины ударили лицом в грязь, так как над
головами с ужасающим воем пронеслись, как при массированном миномётном
обстреле, те самые бетонные пробки из пробуренных отверстий. Мост стоял
целёхонек – а всё потому, что строил его ГУЛАГ, а там не воровали и не
нарушали нормы. Да плюс к тому, бетон моста за сорок-то лет набрал
дополнительную прочность, так что миссия разрушения моста оказалось
невыполнимой…
Ватная тишина в квартире за дверью навеяла Фиме воспоминание о
«кильдыме». Согласно словарю, слово это означает притон, бардак, но в среде
товарищей офицеров оно имело вполне приличный смысл. Когда жить в палатке
стало уж совсем невмоготу, четыре лейтенанта за пару бутылок водки
арендовали в поселке дом и переселились туда. На стене фиминой комнатки
рядом с кухней над кроватью висело ружьё, как и над кроватями соседей по
кильдыму. Одним вечером, засыпая уже, Фима явственно заслышал негромкие
шаги в кухне. Поскольку отношения с аборигенами как-то не очень
складывались, вторжение чужаков не сулило приятной светской беседы. Сорвав
с гвоздя ружьё, Фима рванулся в кухню, но та оказалась абсолютно пуста.
Списав происшедшее на слуховую галлюцинацию, Фима улёгся в койку, но
бдительности не ослабил. И не зря: вскоре шаги возобновились с той же
громкостью и в том же темпе и ритме. Хотелось бы сравнить их для красоты с
шагами Командора, но актуальной громкости было далеко до грохота каменных
сапог, как, впрочем, и Фиме до Дона Жуана. Вся история повторилась –
спрыгнул с койки, схватил ружьё (кстати, всё ещё незаряженное), вбежал в
кухню, никого не обнаружил. Тут уж Фима стал с содроганием вспоминать, не
предупреждала ли хозяйка дома о неупокоившихся мертвецах, неотмщённых
кровопийцах или каких-нибудь иных потусторонних злобных химерах. Но нет,
не было сказано ничего, помимо инструкции как топить печь и где брать дрова.
Покрываясь холодным потом и колотясь мелкой дрожью, Фима, наконец,
решился столкнуться с привидением лицом к лицу (хотя откуда у привидения
лицо?) и замер рядом с неплотно прикрытой дверью, вглядываясь сквозь щель и
практически не дыша. Через несколько томительных минут Фима увидел, как из
норки в левом углу кухни вылезла деловая мышь и по диагонали ринулась в
сторону тумбочки, в которой квартиранты хранили продукты, в частности,
пиленый сахар-рафинад. На полпути обнаружился кусок сахара, который,
очевидно, тащить по полу было несподручно (или лучше сказать несподлапно?).
Неутомимая мышка обежала вокруг бруска белого рафинада и принялась
кантовать его по направлению к норе, передними лапками отрывая край от пола
и толкая изо всех сил, так чтобы брусок перевалился. Тут-то стала вновь слышна
размеренная негромкая поступь. Вроде бы мистика закончилась, но сна уже не
было ни в одном глазу…
Так, предаваясь сладким грёзам, Фима просидел некоторое время, пока не
замёрз. Отчаявшись, он отбросил деликатность и посильнее нажал на ручку
двери, которая как-то хрюкнула и неожиданно беспрепятственно открылась.
Дверь оказалась незапертой, просто замок заржавел, что ли. Наташа так сладко и
непорочно спала, что нарушить её покой и невинность казалось антигуманным в
высшей мере. Продремав кое-как до утра, Фима вымелся из квартиры и
потащился на поезд, доставивший его обратно в серые будни, не сулящие
приключений и безумств.
Вот ведь диалектика какая: с одной стороны, хорошо, когда подруга
страстная от незамужней жизни, а с другой - замки в квартире ржавеют без
мужика…