si. Щ/njiijit!

ЛЕКЦ И И
ПО
ЛИНГВИСТИКЕ!
Л ЕКЦ И И
лингвистике

Издательство Б П , им. „В И. Ленина

Минск

1980
ББК 81
С 89

Супрун А. Е.
С 89 Лекции по лингвистике: Учеб, пособие.— Мн.:
Изд-во БГУ, 1980.— 144 с.
25 к.
Настоящая книга — это продолжение дпух предыдущих: «Лекции
по языкознанию» (1971) и «Лекции по языковедению» (1978). В ней
освещаются проблемы характера и типов речевой деятельности, един­
ства и многообразия языков, двуязычия.
Предназначена для студентов филологов, всех интересующихся во­
просами общего языкознания.

70102—046
С---------------- 58—80 4602000000 ББК 81
M3I7—80 С 89
© Издательство БГУ им. В. И. Ленина, 1980
 Памяти
Александра Александровича
Реформатского

Лекция первая

Речевая деятельность и ее разновидности

Значительная часть нашей жизни занята речевой дея­

тельностью. Мы разговариваем, мы рассказываем, мы
слушаем сообщения по радио, мы выслушиваем других
людей, мы пишем и читаем. Мы размышляем вслух, а
иногда — и про себя, но в словесной форме. Мы смотрим
звуковое кино (лет сорок с лишним тому назад на афи­
шах обозначали: новый звуковой фильм), мы внимаем
артистам в драматическом театре, мы присутствуем на
собраниях, мы отдаем распоряжения и получаем указа­
ния, мы слушаем и напеваем песни. Мы видим «звуко­
вые» сны... Всё это — речевая деятельность. Она очень
разнообразна. Она может протекать самостоятельно, а
иногда — параллельно с другими видами деятельности.
Высказывается мысль, что обращение к звуковой речи
в определенной мере связано с тем, что она возможна и
тогда, когда заняты другими видами деятельности руки
(а также ноги, глаза).
Если попытаться посчитать, то окажется, что теми или
иными формами речевой деятельности занята у нас чуть
ли не половина и уж наверняка — четверть жизни. Это
и понятно: речевая деятельность большей частью — это
деятельность по передаче информации, а человек, живу­
щий в обществе, участвующий в общественном производ­
стве, нуждается в обмене информацией с другими людь­
ми, в общении. Потому и приходится обществу содержать
целую армию посредников в общении — телефонисток и
радиоинженеров, печатников п киномехаников, артистов
и библиотекарей, работников почты и филологов, прихо­
дится сооружать и обслуживать мощную сеть каналов
человеческого общения, заполняемых в значительной
3
части речевой деятельностью людей или се продукта­
ми — текстами.
Сущность речевой деятельности в том, что она слу­
жит передаче информации, общению между людьми. .
Иногда возникают споры о том,1 является ли речевая
деятельность деятельностью. Споры эти беспредметны и
схоластичны. Все зависит от того, что называть деятель­
ностью, а значит, споры должны вестись не о речевой
деятельности, а по поводу определения термина деятель­
ность. Гораздо продуктивнее, чем спорить о словах,
попытаться выяснить, в чем специфика речевой деятель­
ности, чем она сходна и чем отличается при сравнении с
другими видами человеческой деятельности или с тем,
другим, что человек делает, если считать слово делать
глаголом широкого значения (как в школьном опреде­
лении сказуемого — что делает предмет).
Человек работает: он вытачивает на станке деталь,
копает яму, решает задачу... Человек ловит рыбу, сеет
хлеб. Он идет. Он ест. Он дышит. И — человек говорит,
слушает чужую речь. В чем сходства и в чем различия
этих занятий?
Процесс речи сводится, коротко, к тому, что опреде­
ленная мысль одного человека материализуется в виде
произнесенных или написанных этим человеком фраз,
которые воспринимаются другим человеком, извлекаю­
щим из материальной оболочки идеальное содержание,
заложенное в нее первым участником общения. В процес­
се речевой материализации (и дематериализации при
приеме) мысли мозг человека путем сложной системы
импульсов приводит в движение нервы, мускулы языка,
губ, голосовых связок, синхронизируя их с дыханием,
при письменном сообщении приводятся в действие руки,
при восприятии - глаза, уши н т. д. Мы настраиваемся
на чей го голос пли почерк, поворачппаем голову в сто­
рону говорящего, зрачки скользят вдоль исписанных
строк. Словом, как в процессе производства, так и при
восприятии текстов, т. с. при различных видах речевой
деятельности, происходит определенная вполне матери­
альная деятельность, сопровождающая преобразова­
ние информации, позволяющее передавать информацию
от человека к человеку.
При других видах человеческой активности также
имеют место сложные движения рук, ног, губ н т. д., син-
хроннзнруемые друг с другом, направленные на дости­
жение поставленной цели. Как и в ходе речевой деятель­
ности, могут поочередно включаться в активность разные
рецепторы, через которые поступает информация, напри­
мер о движущемся поплавке на леске удочки, и разные
двигательные механизмы (увидав, что поплавок движет­
ся, рыбак делает подсечку; услыхав вопрос, человек от­
вечает на него...).
Речевая деятельность может происходить, как уже
отмечалось, параллельно с другой деятельностью или
автономно. Но так обстоит дело и с другими человечес­
кими занятиями:- можно одновременно вязать чулок и
смотреть телевизор.
Как и большинству других действий, речевой деятель­
ности обучаются, хотя способность обучиться ей залож е­
на в человеке. Мы научаемся водить машину, решать
примеры, есть кукурузу, ухаживать за клубникой, играть
на рояле. Д аж е дышать в необычных условиях — при
плавании — надо научиться. Так что и в этом отношении
речевая деятельность не отличается от других видов на­
шей активности.
Речевая деятельность не направлена сама на себя:
мы говорим, как правило, не для того, чтобы просто гово­
рить, а для того, чтобы передать какую-то информацию
другим, II слушаем мы чужую речь обычно не просто
ради удовольствия слушать, а ради того, чтобы получить
информацию. Но ведь и другие человеческие занятия
обладают такой чертой. Мы, к примеру, идем, чтобы ока­
заться в нужном нам месте, ловим рыбу, чтобы ее съесть.
II даже едим, в соответствии с назидательной послови­
цей, чтобы жить... Конечно же, может быть и речь, на­
правленная сама на себя, так сказать, слова ради слов.
Эта ситуация типична и необходима для различного рода
учебных целей: для тренировки в произношении или для
лучшего запоминания стихов. Но и ходьба может осу­
ществляться сама для себя, стать в какой-то мере целью,
например в спорте или лечении. Впрочем, при учебе и
речь, и ходьба, и тренировочная заточка деталей на стан­
ке лишь в какой-то мере направлены сами на себя; в дру­
гом плане у них есть и высшая цель: научиться хорошо
говорить, убежать трусцой от инфаркта или завоевать
медаль в спортивной ходьбе, добиться высоких показате­
лей в заточке деталей.
 Речевая деятельность, хотя и связана с материализа­
цией мысли в виде колебаний воздуха или покрытия бу­
маги буквами, не ведет непосредственно к производству
материальных благ, хотя опосредованно слово, как из­
вестно, способно пробудить энтузиазм и заставить актив­
нее изготовлять, например, шарикоподшипники или вы­
ращивать картофель. Но ведь и инженер, проектирую­
щий картофелеуборочный комбайн, тоже не производит
материальных благ непосредственно. Значит, и здесь ре­
чевая деятельность не одинока.
В процессе речевой деятельности есть важная черта
совместности, коллективности. Если снять патологию и
другие особые случаи, речевая деятельность осуществля­
ется, как минимум, вдвоем: один говорит, а другой слуша­
ет. Д аж е когда запись делается для себя, имеется в виду,
что общаюсь «я — сегодняшний» с «я — послезавтраш­
ним», который отличается от «я — сегодняшнего» хотя бы
тем, что может забыть про то, что «я — сегодняшний»
хорошо помню и вот даже записываю. Но и во многих
других занятиях необходим напарник. Шахматная пар­
тия разыгрывается обычно вдвоем, ловит рыбу неводом
тоже не один человек... Но есть немало таких занятий,
которыми вполне под силу заниматься одному, например
есть можно одному, идти или окапывать грушу — тоже.
Значит, хотя речевая деятельность — нс единственное
совместное действие человека, но, пожалуй, коллектив­
ный ее характер отличает ее от неколлективных видов
занятпи.
IV'ii'iuH деятельность состоит в преобразованиях ин-
форманип Человек перерабатывает, преобразует инфор-
манию и н |ппе других случаев. Так, когда художник
рш ле| карпшу, милиционер переключает сигналы свето­
фора, фи щк находи г обобщенное выражение какой-то
закономерноеi и. они тоже преобразуют так или иначе
информацию;- делают носителями информации другие
субстанции, превращающиеся таким образом в знаки,
заменяют одни знаки другими. Речевая деятельность —
информационный прбцесс. Она есть вместе с тем знако­
вый, семиотический процесс. Естественно, что этим она
отличается от незнаковых и неинформационных дейст­
вий, например от изготовления шестеренок или от еды
(впрочем, следует не забывать, что любой незнаковой
деятельности можно приписать знаковый характер: еда
6
 котлет в «приличном» европейском обществе осуществ­
ляется обычно при помощи ВИЛОК II можно условиться,
что лицу, которое станет есть котлету при помощи ножа,
следует передать шпионскую информацию; ходьба не
всегда информационный процесс, но почтальоны ходят,
чтобы разносить информацию в письмах, а церемониаль­
ный шаг солдат в разных армиях — такой же знак, как
аксельбанты или погоны).
Как и некоторые другие информационные и семиоти­
ческие процессы, например нахождение интегралов, со­
чинение сонат, создание картин, речевая деятельность
является непосредственным воплощением мыслительных
процессов, мышления. Более того, как говорил Л. С. Вы­
готский, мысль не воплощается в слове, а совершается в
нем. Мысль реализуется в слове. Слово не есть нечто
внешнее по отношению к мысли. Некоторые мыслитель­
ные процессы не могут протекать вне словесной формы.
Существуют, видимо, доречевые, низшие этапы форми­
рования мысли (Б. А. Серебренников), а существуют и
высшие несловесные формы мышления, такие как музы­
кальное и математическое. Соединение логического и
эмоционального очень характерно для речевой деятель­
ности, причем пропорции логического и эмоционального
в речевой деятельности весьма подвижны, что
в позволяет создавать в процессе речевой дея­
тельности как лирические стихотворения, так и матема­
тические трактаты, в то время как в математических
формулах явно преобладает логика, а в музыке — эмо­
ции; Речевая деятельность обладает большим диапазоном
колебаний логического и эмоционального, соответствую­
щим, видимо, возможностям и потребностям человека в
обычных условиях, что и позволяет именно языку слу­
жить «важнейшим средством человеческого общения»
(В. И. Ленин).
Вместе с тем неточно отождествлять речевую деятель­
ность с мышлением не только потому, что есть формы
мышления, не обязательно или просто не осуществляю­
щиеся в словесной форме. Дело еще и в том, что речевая
деятельность направлена на общение, на передачу инфор­
мации, в то время как мышление как таковое не имеет
такой направленности. Известно, что человек — созна­
тельно или бессознательно — значительную часть своей
мыслительной работы не обнародует. В этом, собственно
7
 говоря, n нужды нет. Излишняя экспликация (выраже­
ние, воспроизведение) хода мышления специалиста в
научном труде подчас уводит в сторону от полученных
результатов, А что уж говорить об экспликации тупиков,
в которые мысль могла заходить в процессе поиска исти­
ны! Ясно, что они интересны лишь психологам научного
творчества, как некоторые закоулки души существенны
для психиатров и психологов, но сплошь и рядом не
предназначены для передачи другим самими мыслящи­
ми. Речевая же деятельность ориентирована на общение.
Для говорящего небезразлично, с кем он будет говорить,
но ему важно передать тому, кому он считает нужным,
информацию. В этом отношении, пожалуй, речевая дея-
тельность сродни художественному творчеству Хотя
х*удижник или композитор может быть и не понят, и не
признан современниками, он все же, видимо, надеется
что кто-то и когда-то его поймет. Музыкант может, ко­
нечно, играть для себя, но едва ли может быть снята у
него потребность передать нечто при помощи своей му­
зыки другим. В этом отношении ориентация на общение,
коммуникативная направленность речевой деятельности,
более очевидна и более ярка, чем у различных проявле­
ний искусства.
Итак, речевой деятельности присущи информацион­
ный, знаковый и коммуникативный характер. Совокуп­
ность этих черт, их яркая выраженность в значительной
мере отличают речевую деятельность от других видов
человеческой деятельности. Вместе с тем представляется,
что никаких оснований для постановки речевой деятель­
ности вне перечня человеческих деятельностей нет, хотя, .
разумеется, речевая деятельность — специфический вид
деятельности. То, что речевая деятельность входит неред­
ко в состав более сложных деятельностей (например,
деятельность по изготовлению картофелеуборочного ком­
байна может рассматриваться как часть деятельности по
добыванию пищи — и в плане применения комбайна в
процессе приготовления картофеля к нашему столу, и в
плане зарабатывания производителями комбайнов денег,
предназначаемых и на питание), совсем не означает, что
это не-деятельность или деятельность низшего порядка
(как работа тракторостроителей едва ли есть деятель­
ность низшего порядка в сельскохозяйственной деятель­
ности). В наше время деятельности человека, с одной
8
i тропы, настолько расчленены, а с другой— настолько
п мимоснязаны, что реально автономных деятельностей,
пожалуй, и нет. А по своей универсальной распространен­
ности и роли в общественной жизни, невозможной без
общения, но способности быть тем, в чем совершается
мышление, бесспорно, высшая деятельность человека,
речевая деятельность, относится к числу важнейших и
первостепеннейших человеческих деятельностей. (Если,
конечно, в понятие деятельности включать изготовление
шарикоподшипников, посев зерна, выращивание телят,
решение задач, сочинение музыки, стрельбу из лука,
ходьбу и многое другое, в деятельностном характере че­
го, кажется, не сомневается никто.)
К о м м у н и к а т и в н а я п р и р о д а речевой дея- /
тельности предполагает ее д в у с т о р о н н и й х а р а к - |
т е р . Поэтому при характеристике типов речевой дея-/
тельности прежде всего необходимо учитывать два прин­
ципиально различающихся процесса: передачу и прием
речевых сообщений.
П е р е д а ч а речевых сообщений не всегда протекает
одинаково в плане активности говорящего (пишущего).
Передача как тип речевой деятельности может состоять
в п р о и з в о д с т в е т е к с т а . Это классический, ос­
новной подтип. Производство текстов имеет место в обыч­
ном разговоре, при написании письма, статьи, стихотво­
рения, романа, доклада, при устном выступлении (речь,
доклад, лекция) без заготовленного заранее текста и т. д.
Последний случай тогда, когда текст заготовлен, но не
читается (так, говорят, поступал А. А. Шахматов), при­
ближает нас к другому подтипу — в о с п р о и з в о д с т ­
в у т е к с т а . При классическом воспроизводстве уже
имеющийся текст сознательно повторяется. Так обстоит
дело при чтении вслух, при воспроизведении текстов
наизусть, при переписывании и перепечатывании текстов
(для машинистки или наборщика), при включении в про­
изводимый текст цитат, при непосредственном повторе­
нии текста вслед за кем-то (ср. повторение клятв, молитв,
присяг по образцу, восходящее к временам малого рас­
пространения грамотности, но принявшее ритуальное
значение). Следует сказать, что в воспроизводстве текста
может быть внесена воспроизводящим определенная доля
творчества: он может интерпретировать текст (как му­
зыкант-исполнитель интерпретирует музыкальное произ­
9
ведение), что особенно характерно для разного рода ху­
дожественного чтения *.
Воспроизводить текст может и сам его производитель,
автор: он может читать свое стихотворение, вообще про­
изведение, повторить свое выступление, читать (букваль­
но) свою лекцию, подобно тому, как бывают авторские
копии картин. Очень часто воспроизведение воспроизво­
дит не оригинал, а воспроизведение, т. е. является как бы
воспроизведением в квадрате, а то и в кубе. Именно по­
этому предъявляются высокие требования точности вос­
произведения текстов, например священного писания —
Библии в старину, писателей-классиков в наше время.
Отсюда по сути дела и особая наука о точном и правиль­
ном воспроизводстве текстов — текстология, отсюда по­
требность в указании «адреса» цитат и т. д.
Воспроизводимый текст может подвергаться не толь­
ко скрытой обработке при его интерпретации, но и тол­
кованию, комментированию. Это характерно для текстов,
считающихся неприкосновенными, каноническими, но не
во всем понятными современнику воспроизводящего. От­
сюда — и толковые псалтыри, такие как знаменитая Чу-
довская, отсюда и глоссы-пояснения в изданиях Окари­
ны, отсюда и комментарии к сочинениям писателей-клас­
сиков, подготавливаемые современными филологами.
Таким образом, происходит как бы расчленение воспро­
изводимого текста производимыми вставками, что
оживляет воспроизведение, делает его более близким
слушающему (читающему).
В определенных условиях текст воспроизводится не
дословно, а приблизительно. Это отразилось в граммати­
ческих правилах передачи прямой и косвенной речи. Пе­
ресказ, изложение, конспект — довольно распространен­
ная форма воспроизведения текстов. Она часто исполь­
зуется печатью при передаче, например, крупных речей
и докладов. Иногда в пересказ включаются дословные
цитаты — воспроизведения. Поскольку изложение, в том'

* Особый случай представляет собой механическое воспроизведение

текста, например факсимильное (фотографическое) изображение
автографа писателя или запись на грампластинке или магнитофон­
ной пленке чьего-то выступления. Для говорящего (пишущего) это
может быть производство, но воспринимается оно как типичное
воспроизводство текстов, независимо от подлинного происхождения
соответствующего текста.
10
числе к школьное, зависит от оригинала не только с точ­
ки зрения содержания, но и по языковым средствам,
пересказ представляет собой разновидность воспроиз­
водства текста, хотя, быть может, и приближающуюся к
оригинальному производству. К этому случаю прибли­
жается и деятельность лектора, повторяющего «без бу­
мажки» уже читанную лекцию, и докладчика, доклады­
вающего на основании (своих или чужих) тезисов.
Совершенно особым способом воспроизведения текста
является его перевод на другой язык. Ясно, что такое
воспроизводство вызвано наличием многоязычия в мире,
что оно приближается к производству текста (на языке
перевода), но надо учитывать очень большую зависи­
мость переведенного текста от оригинала по различным
параметрам.
Перевод очень специфический вид речевой деятельно­
сти не только в плане единства содержания при различии
языкового выражения, но и потому, что он включает со­
пряжение двух типов речевой деятельности, осуществля­
емых на двух языках, в одном речевом акте. При перево­
де прием осуществляется на одном языке, а передача на
другом, причем принятая информация должна быть бо­
лее или менее адекватно передана. Главная работа при
переводе состоит в воспроизведении принятой на одном
языке информации при помощи средств другого языка.
В принципе, и пересказ включает элементы поиска дру­
гих средств для передачи одной и той же информации,
но при пересказе поиск таких средств осуществляется в^
рамках той же языковой системы, на которой осуществ-'
лен прием информации, а при переводе носитель языка
должен использовать средства другой языковой системы.
Специфика перевода как речевой деятельности в том,
что он требует операций, которые кажутся межъязыко­
выми. Однако очевидно, что эти операции по существу
опосредованы содержанием информации, т. е. представ­
ляют собой объединение двух речевых актов на двух
языках в один: прием на одном и передачу на другом язы­
ке. Однако всякий акт речевого воспроизводства тоже
представляет собой объединение актов приема и переда­
чи ш речевой информации в один акт. Но если объедини­
телем при воспроизводстве текстов оказывается память
(в том числе, возможно, и не содержательная, а механи­
ческая), задерживающая на более или менее продолжи-
11
 f
тельный отрезок времени образ принятого сообщения в
сознании воспроизводящего, то в случае перевода объ­
единяет акт приема и передачи не просто память, а ак­
тивная переработка сообщения.
В зависимости от того, на каком уровне осуществля­
ется преобразование — на уровне целого сообщения или
на уровне его фрагмента, в частности фразы или синтаг­
мы, или же на уровне слов, различают разные виды пе­
ревода. Полноценный перевод, видимо, не.может не учи­
тывать целого сообщения, хотя и может осуществляться
по частям. Пословный перевод — наиболее примитивный,
хотя и допускающий тем не менее учет содержания всего
сообщения. Но перевод может базироваться только на
осмысленных, имеющих значение фрагментах сообще­
ний, следовательно, не возможен, скажем, пофонемный
или послоговой перевод, хотя не исключен поморфемный,
коль скоро морфема обладает собственным значением;
результатом такого перевода являются кальки.
Сложность перевода для переводчика в необходимо­
сти — на какое-то время — специализировать свою дея­
тельность по приему на одном языке, а по передаче — на
другом. При этом для полноценного перевода существен­
на мобилизация всех средств языка, на котором осуще­
ствляется передача сообщения, для точности и, главное,
адекватности, т. е. смыслового и стилистического соот­
ветствия перевода оригиналу (передаваемого сообщения
принятому).
Разновидностью воспроизводства, также стоящей на
грани производства, является правка (корректура, ре­
дактирование) текста, независимо от того, кем она осу­
ществляется — непосредственно производителем текста
(автором) или другим лицом (например, редактором).
Здесь тоже наличествуют как моменты, присущие вос­
производству (сохранение неприкосновенных частей тек­
ста), так и моменты производства (выбор средств для
передачи мысли и т. п.).
Как видим, воспроизводство текстов встречается в
жизни довольно часто, быть может, не реже производст­
ва, и играет существенную роль во всем массиве продук­
тов речевой деятельности.
П р и е м , как и передача, не всегда одинаков в ре­
чевой деятельности. Речевое сообщение может прини­
маться с полным п о н и м а н и е м его содержания. Это
12
 идеальный, основной подтип приема. Понимание означа­
ть точное (в пределах допустимых колебаний) воссозда­
ние принимающим того содержания, которое вкладывал
передающий. Предел этих колебаний точности различен:
при выполнении строгих военных команд он весьма
ограничен, колебания практически недопустимы, а при
чтении лирического стихотворения колебания в понима­
нии различными читателями могут быть и даже должны
быть достаточно большими, так как эффективность воз­
действия этого рода текстов состоит в возбуждении
сопереживания, вызываемого у читателей различными
стимулами. Необходимость диапазона колебаний в по­
нимании диктуется нежестким характером нашего пове­
дения, непредсказуемостью всего, что может произойти,
к примеру, при выполнении переданного указания. Так,
слово хлеб среди прочих значений («зерно», «зерновые
культуры» и др.) означает либо родовое понятие «хлебо­
булочные изделия (обычно несладкие, нейтральные по
икусу)», либо видовое (или многовидовое) «сорт(а) хле­
бобулочных изделий». Поручение «Пойди купи хлеба»
и конце дня ребенок не выполняет: в магазине есть толь­
ко городские булки, а указание было принято только с
видовым, а не с родовым значением слова хлеб. У ре­
бенка не выработалась необходимая и разумная неточ­
ность в восприятии текста (и выполнении поручений).
Понимание принимаемого сообщения может быть
более или менее глубоким. Можно, видимо, говорить о
языковом и содержательном уровнях понимания. Слож­
ный физический текст неподготовленным носителем
языка будет понят лишь на языковом, но не на содер­
жательном уровне. Чтобы его понять, нужна определен­
ная пресуппозиция (предрасположенность), обеспечива­
ющая единство передающего и принимающего сообще­
ния на содержательном уровне. Это касается иногда и
обыденной жизни, тех явлений, которые кажутся привыч­
ными в данном коллективе (например, в семье или в
стране), но необычны для посторонних. Так, элементар­
ный вопрос «Номер комнаты?» в ресторане гостиницы
при заказе завтрака может быть не понят тем, кто не
знает, что стоимость завтрака включена в стоимость
места в гостинице.
В условиях затрудненного приема сообщения, когда,
например, зритель не успевает прочитать полностью над-
13
писн-переподы диалогов на кадрах, возможно общее
слежение, понимание общего смысла текста без проник­
новения в* его детали. Это возможно и в тех случаях,
когда внимание принимающего но тем или иным причи­
нам рассеяно, он отвлекается и успевает лишь следить
за общим смыслом принимаемого сообщения, но не за
частностями. Итак, глубина или уровень понимания
текста могут значительно различаться.
Но возможен и п р и е м языкового сообщения б е з
е г о п о н и м а н и я . Простейший случай — прием теле­
графистом международной телеграммы на незнакомом
ему языке. Вообще, как правило, прием без понимания
сообщения имеет место в тех случаях, когда речь идет
о незнакомом принимающему языке. В особых случаях
это возможно и для знакомого языка, когда трудность
или сложность сообщения мешает его доходчивости, т. е.
пониманию. Иногда принимающий может воспроизвести
принятое, но не понятое им сообщение, повторить его
«как попугай», но тем не менее не проникнуть в суть
текста. В других случаях, напротив, сообщение как бы
скользит мимо принимающего, он слышит речь, но вос­
принимает лишь отдельные слова, например интерна­
циональные слова в речи на иностранном языке, имена
в песне.
Понимание или непонимание может осознаваться или
не осознаваться принимающим сообщение. Неосознание
непонимания или неполного понимания особенно ковар­
но, так как при уверенности слушающего в том, что он
«все понял», наиболее вероятны искажения и грубые
ошибки. Именно поэтому говорящий беспокоится, поня­
ли ли его, хотя и не всегда получаемая им контрольная
информация достаточна и соответствует действительно*
сти. Д аж е опытного лектора могут провести вниматель­
ные, хотя и не всегда действительно понимающие глаза
«преданных» студентов. Осознаваемое принимающим
сообщение непонимание может привести к «переспросу», <
т. е. к стремлению выяснить суть непонятого или недопо­
нятого. В случаях, когда принимающий сообщение не
придаст должного значения непонятому, он может и не
переспрашивать, особенно если это по тем или иным
причинам затруднительно.
С коммуникативной направленностью речевой дея­
тельности связан и такой важный характеризующий ее
14-
 метр, как п р а в и л ьн о с т ь и э ф ф е к т и в н о с т ь .
Правильность предполагает, что как передающий, так и
принимающий сообщение не допускают нарушений в
использовании языковой системы при передаче или прие­
ме сообщения. Нарушения правильности понижают эф­
фективность речевой деятельности прежде всего в силу
того, что они чреваты искажением смысла, а кроме того,
из-за них накладывается на сообщение ненужный шум,
мешающий нормальному пониманию, отвлекающий вни-,
мание принимающих сообщение на посторонние смыслу
пиления, например на ошибочное произношение говоря­
щим того или иного звука. Не случайно поэтому Д емо­
сфен стремился, набрав в рот камешки, преодолеть свои'
речевые дефекты.
Правильность, однако, это лишь низшая ступень,
обеспечивающая эффективность. Эффективность речевой
деятельности обеспечивается и наличием у принимающе­
го соответствующей пресуппозиции, и стремлением его
понять передающего, и отбором языковых средств со
стороны передающего сообщения. Последнее — чрезвы­
чайно важное обстоятельство, определяющее всю цен­
ность стилистической обработки текстов для их дейст­
венности.
Но не менее важна для эффективности речевой дея­
тельности и активность принимающего. Прием не может
и не должен быть пассивным процессом. Потребитель­
ское, пассивное отношение к приему речевой информации
ведет к тому, что принимающий воспринимает информа­
цию лишь в весьма ограниченных пределах, не перераба­
тывает ее должным образом (не соотносит с уже имею­
щимися у него информационными массивами, не выяв­
ляет полезной вообще и необходимой в ближайшее время
информации, не делает выводов из сделанных — или не
сделанных — сопоставлений и т. д .), а следовательно,
ценность передаваемой информации резко понижается.
Попытки как бы «пережевать» информацию за прини­
мающего информацию, вместо него, которые выражаются
в излишнем упрощении сообщений, в осуществляемом
заранее выделении более существенных моментов и т. д.,
не всегда приносят плоды. Дело не только в индивиду­
альности восприятия у каждого, но и в необходимости
активного восприятия текстов. Вот почему более полезны
приемы, так или иначе направленные на возбуждение
15
внимания, интереса, активности принимающего, такие
как вопросы, обращение к опыту принимающего, вызов
его на «сомышление» с передающим информацию. Толь­
ко активность обеих сторон в речевом акте, в речевой
деятельности может обеспечить ее эффективность.
По глубине воздействия на принимающих, быть мо­
жет, наиболее эффективна (если отвлечься от конкрет­
ных обстоятельств, когда, например, крик «Пожар!» мо­
жет быть весьма эффективен) художественная речь,
наиболее концентрированным видом которой является
поэзия. С точки зрения специфики речевой деятельности
поэтическая речь строится так, что она требует макси­
мальной активности принимающего. При этом лишь
часть этой активности связана с проникновением в со­
держание поэтического текста, с его логическим пости- ^
жением. Поэтическая речь строится так, что активность
принимающего направляется на сопереживание, на сов­
местный с автором поиск эмоциональных п логических
решении. Поэтическая речевая деятельность, как и вся­
кая речевая деятельность,— это двусторонняя активная
работа. Специфические средства художественной, поэти­
ческой речи обеспечивают путем сосредоточения созна­
ния (и подсознания) принимающего на самой речи, на
слове заставляют его особенно активно работать, а сле­
довательно, и способны оставить глубокие следы в со­
знании принимающего.
Коммуникативная природа речевой деятельности обу­
словливает и типы ее проявлений в зависимости от коли­
чественной характеристики участников речевого акта.
Уже была отмечена нетипичность ситуации, когда и
передачу и прием осуществляет одно лицо одновременно
(хотя это и возможно в учебных, патологических и неко­
торых других случаях), а также возможность общения
одного и того же лица с самим собой на временной оси.
Однако замкнутость речевой деятельности на одном уча­
стнике общения нехарактерна, как нехарактерны для
развития человечества робинзонады. Впрочем, и Робин­
зон обрел себе собеседника в лице Пятницы.
Характерно, что иногда люди в поиске собеседника
обращаются к реальному, но не говорящему, как говорят,
«безответному» предмету, а то и к кому-то, существую­
щему в представлении говорящего. Так обращаются к
дорогим, но отсутствующим людям (ср. у Маяковского
16
«Разговор с Владимиром Ильичем», обращение, хотя
бы в мыслях, героя фильма М. Хуциева «Мне двадцать
лет» к своему погибшему в двадцать отцу). Но так
могут обращаться и к вещам, нередко к олицетворяемым
явлениям природы (вспомните разговоры Маруси, геро­
ини пьесы Е. Шварца «Повесть о молодых супругах», с
куклой, обращения героев народных и, к примеру, пуш­
кинских сказок к ветру). Возможно и обращение к
бессловесным животным. В подобных случаях для гово­
рящего важно изложить свои мысли не вообще, а в кон­
кретный адрес, что делает мысль более четкой и живой.
Следует вспомнить, что в театре, например в «Синей
птице» Метерлинка, возможны и целые диалоги между
предметами. Но это уже условность. А вот «беседы» с
кошкой, с игрушечным «мишкой» или с фотографией —
это совершенная реальность. Но в этом случае ответ
может быть лишь воображаемым.
Типичным случаем является вес же общение двоих,
когда попеременно участники общения говорят и слуша­
ют. При этом, естественно, возможно преобладание у
одного из общающихся деятельности по передаче сооб-
щения, а у другого соответственно по приему. Эта ситу­
ация обеспечивает возможности индивидуализации в
подходе как к передаче, так и к приему речевой инфор­
мации, высокую точность настройки участников общения
друг на друга. Этим, видимо, объясняется стремление к
созданию именно такого рода ситуаций общения.
Однако достаточно часты и большие чем два корте­
жи (упорядоченные ограниченные множества) общаю­
щихся. Кортеж из трех общающихся вполне способен к
обмену речевой информацией; лишним третий оказыва­
ется в особых ситуациях, когда двое из троих имеют
особые пресуппозиции и темы общения. Разумеется, в
трехчленном кортеже, как и в двучленном, в процессе
речевой деятельности могут меняться роли передающих
и принимающих речевую информацию, причем вполне
возможны случаи преимущественно передаточной дея­
тельности одного (или двух) членов кортежа и соответ­
ственно приемной деятельности других членов. Сказан­
ное о трехчленном кортеже общающихся может быть,
видимо, в полной мере отнесено и к четырехчленным
кортежам.
Но с какого-то, заранее не установимого количества
2. Зак. 979 17
 членов кортежа наступает разлад. Это зависит от раз­
ных условий — и от темперамента участников общения,
и от условий общения, и от темы сообщений, и от ряда
других факторов. Трудно сказать, каково предельное,
максимальное число членов в кортеже равноправно об­
щающихся. Возможно, оно равняется «магическому»
числу 7 ± 2 , что можно связать со способностью человека
удержать в быстродействующей оперативной памяти
именно 7 ± 2 предмета, в том числе и 7 ± 2 собеседника.
Но едва ли такое число собеседников является оптималь­
ным. Практика показывает, что в условиях свободного,
не регламентируемого общения чаще всего возникают
кортежи общающихся, включающие 2 — 4 члена. Заслу­
живает внимания при этом соображение о чисто прост­
ранственно-акустических ограничениях. Идя по улице,
особенно шумной, вести разговор втроем еще возможно,
но крайние участники четырехчленного ряда уже плохо
будут слышать друг друга. В помещении тоже при со­
хранении нормальной громкости и «тесноты» размещения
говорящих едва ли возможно непосредственно общаться
более чем пяти — семи участникам разговора, а наибо­
лее удобно — двум — четырем.
Иное дело — общение, регламентируемое председа­
тельствующим, координатором или еще каким-то спосо­
бом. Здесь, когда как-то соблюдается очередность, воз­
можны и большие кортежи общающихся, которые,
однако, распадаются при ослаблении или снятии регла­
ментации. Поэтому, кстати, тамада нужен при застольи
двух десятков человек и не нужен, когда за столом пяте­
ро; натянутой кажется регламентация работы комиссии
из трех или пяти человек, но необходима регламентация,
когда в комиссии полтора десятка членов. Координатор
общения необходим для организации общения в корте­
же, состоящем из более чем 7 ± 2 членов.
Роль координатора общения сплошь и рядом приво­
дит к тому, что он оказывается в центре общения, имен­
но его речь звучит чаще других и обращена ко всему
кортежу. Тем самым мы переходим к другой ситуации,
когда один говорит (пишет), а многие слушают (чита­
ют). Эта весьма характерная ситуация встречается в
( школьном классе и в университетской аудитории, на со­
брани и и концерте; это ситуация автора книги и ее чита­
телей, диктора радио и его слушателей и под. Ответы
18
 • многих» «одному», в общем, редки, чаще оказывается
■о к, что один из «многих» обращается к говорившему ра­
нге, а вместе с ним — и другим «многим». Но тем самым
он по сути дела становится «одним», передающим речс-
мую информацию «многим». Он может, впрочем, высту­
пать от имени, по поручению многих, выражая их (согла-
соплнное или угаданное) мнение. Получается как бы
аналог одного со многими, представленными кем-то тоже
одним, т. е. классический двучленный кортеж общаю­
щихся.
Возможна, видимо, и ситуация коллективного, хоро­
вого говорения, обращенного к одному лицу, реальному
пли воображаемому (например, к учителю или к богу):
чтение хором в период обучения, коллективная молитва
и т. д. Она предполагает обычно возможность ответа
того, к кому обращен хор (самого или его представите­
ля). Хор может обращаться и ко многим слушателям.
Это и хор в древнегреческом театре и самый обычный
певческий хор в наше время. Это и коллективные письма,
адресованные многим читателям. Это и коллективные
крики болельщиков на стадионе, обращенные то к одному
футболисту, а то и ко всей команде. В театре возможен и
диалог двух хоров, хотя в жизни такой ситуации, пожа-
'луй, не встретишь. В таком случае каждый из кортежей
выдвигает представителя и диалог происходит между
ними. Неречевой «диалог» имел место, например, у Пе-
ресвета с Челубеем — представителями русского и мон­
голо-татарского войск. Вообще представительство — не­
редкий случай в речевой деятельности. В функции пред­
ставителей выступают и адвокаты, и главы государств
(«от имени парода моей страны и от себя лично...»), и
переводчики, и просто обычные люди, берущие на себя
иногда функцию представительства какого-то коллекти­
ва — по назначению или же по убеждению,— для рече­
вой деятельности это нс так уж важно.
Участие в акте общения минимально двух участни­
ков, даже если один из них воображаемый или бессло­
весный, предполагает скорее диалогическую структуру
общения, чем монологическую. Более естествен, видимо,
диалог, включающий попеременное участие обоих участ­
ников общения. Но диалог состоит из реплик. Когда дли­
на реплики достигает определенного размера, реплика
превращается в монолог. Можно было бы, вероятно,
2* 19
говорить ие только о таком количественном различии
монолога и диалога. Можно, в принципе, считать, что |
монолог более отвлечен от собеседника или собеседни­
ков, что он в меньшей мере, чем диалог, рассчитан на
речевую реакцию собеседников, что он представляет
более замкнутую структуру, чем реплика, в диалоге. Все
это верно. Но верно и то, что и эти различия носят отно­
сительный, скорее, количественный характер. Монолог,
в частности, сплошь и рядом включает обращения к со­
беседникам. В нем нередки и вопросы, которые, правда,
не всегда рассчитаны на ответную реакцию, а потому
имеют риторический характер. Монолог не исключает и
речевой реакции окружающих, хотя обычно не рассчитан
на нее. Следовательно, и структурные различия между
монологом и репликой в диалоге имеют скорее количе­
ственный характер.
Поскольку в первичной ситуации общения участвовал
кортеж из двух-трех человек, можно думать, что первич­
ной формой является диалог, т. е. чередование кратких,
подчас незавершенных «монологов» — реплик участни­
ков общения. В принципе, и в этой ситуации уже возмож­
но продление реплики одного из говорящих — его более
длительное сообщение, рассказ о каком-то событии или
собственных соображениях. Таким образом, одна нз реп­
лик превращается в монолог. В принципе, при неболь­
шом количестве участников общения этот монолог может
перебиваться небольшими и не слишком частыми реп­
ликами слушателей рассказа, сохраняя вместе с тем в
основном монологическую структуру. Чем больше кор­
теж слушателей, тем опаснее для хода повествования,
для его последовательности и целостности перебивающие
реплики, так как они сбивают говорящего с избранной
нм стратегии рассказа и отвлекают внимание слушате­
лей. Поэтому по мере увеличения кортежа общающихся
монологическая реплика все более превращается в моно­
лог. Формируются и более или менее строго соблюдаются
правила «не перебивать», «вопросы — потом». Возника­
ет «культ» монолога, появляются сказители, ораторы,
артисты.
С созданием письменности становится возможным
разрыв во времени и в пространстве между участниками
общения. Пожалуй, лишь обмен записками сидящих ря­
дом лиц, прием не вполне дозволенный, но частый,
20
сохраняет черты диалога в письменной речи (мы не го-
норнм тут о художественной передаче диалога в драме
и.in в эпосе). Вообще же письменная речь предполагает
невозможность быстрого получения ответа, ситуация
фебует достаточно обстоятельного изложения обстоя-
н-льств, облегчающих дачу полноценного ответа. Письмо
монологично по природе, хотя первые известные нам
древнерусские частные письма — берестяные грамоты—
еще невелики по размеру и по содержанию, скорее, напо­
минают наши записки. Иначе говоря, в древнейших пись­
мах еще очень жива диалогическая структура. А вот
надписи древних царей Востока, дошедшие до нас и в
персидских клинописях, и в тюркских рунах, гораздо
больше напоминают ораторские монологи, обращенные
к толпе.
Следовательно, первичной и характерной для возник­
новения монолога является ситуация общения по типу
«один передает, многие принимают». Монологизацпя
письма, связанная с отрывом передающего и прнимаю-
щего сообщение во времени, затрудненностью обратной
связи,— вторичное явление. Надо, однако, учесть, что
оценка скорости получения ответной реплики, вероятно,
меняется, как меняется, постоянно ускоряясь, темп нашей
жизни. Для жителей древнего Новгорода или Витебска
ответ на берестяную грамоту через несколько дней был
вполне удовлетворительным. Парижане построили во
второй половине XIX в. пневматическую городскую поч­
ту, успешно функционирующую до сих пор. Потом ско­
рость передвижения письма по трубам перестала удов­
летворять. Телеграф тоже уже нас не всегда устраивает.
Ответная реплика должна быть немедленной. Растет те­
лефонная сеть и телетайп, все больше используется
междугородная и международная телефонная связь.
Впрочем, и здесь нам недостает паралннгвистических
(сопровождающих речевое сообщение) данных, п видео­
фон, конечно же, сменит телефоны.
По пока что, и это любопытно, существует стремле­
ние монологнзпровать речь по телефону. Вероятно, отсут­
ствие каких-то деталей, имеющихся при непосредствен­
ном общении, мешает нам лучше чувствовать собеседника
и строить речевой акт полностью в диалогическом плане,
требует более развернутых и непрерываемых, цельных
сообщений. Видимо, все же разрыв между говорящими в
21
пространстве и времени обусловливает в какой-то мере
переход от диалога к монологу. Этому служит и отрыв
сцены от зрительного зала (даже в смелых постановках;
например, в погодинских «Аристократах» в театре-Рево-
люции и Маяковского артисты, хотя и среди зала, но на
возвышении, да и в театре на Таганке какая-то грань
между зрителями и артистами сохраняется, хотя театр
и стремится превратить свой монолог в диалог со зри­
телем, максимально привлечь его внимание, добиться
большего контакта), этому служит и кафедра на митин­
ге или в аудитории. Когда лектор стоит за кафедрой, у
него больше монологнзирована речь, а когда он физи­
чески меньше оторван от слушателей и сидит за столом,
лекция сама собой приближается к беседе, особенно если
аудитория не слишком велика. Последняя оговорка сно­
ва возвращает нас к важности (хотя и не исключитель­
ности) количественного состава кортежа общающихся
для характеристики речевого акта. Вместе с тем харак­
теристика эта, как уже было отмечено, определяется не
только коммуникативной, но также информационной и
семиотической природой речевой деятельности.
Информационная природа речевой деятельности опре­
деляет телеологическую (целевую) характеристику рече­
вых актов. Можно, видимо, выделить несколько основных
целен речевых актов, соотносимых в определенной мере
с функциями языка, как они представлены у К. Бюлера,
а затем отражены во многих других трудах: функция
выражения (Ausdrucksfunktion), призыва-побуждения
(Apellfunktion), представления-репрезентации (Darstel-
lungsfunktion). Р. Якобсон считает, что функции языка
целесообразно описывать, учитывая, «из каких основных
компонентов состоит любое речевое событие, любой акт
речевого общения»; адресант (передающий), который
посылает сообщение адресату; контекст (context или
«референт» — referent), о котором идет речь, код, при
помощи которого передается сообщение, и контакт —
физическая и психологическая связь между адресантом
и адресатом. По Якобсону, «каждому из этих шести фак­
торов соответствует особая функция языка». Централь­
ная задача многих сообщений, считает он,— установка
па референт, контекст, а следовательно, референтивная
(коммуникативная, денотативная, когнитивная) функция
является ведущей. Эмотивная (экспрессивная) функция
22
ориентирована на адресанта, его отношение к содержа­
нию сообщения; конативная (апеллятивная) ориентиро- 1
пана на адресата (ее разновидность — магическая функ­
ции); фатическая функция направлена на установление1
н поддержание контакта; метаязыковая (толкователь­
ная) функция — на раскрытие свойств кода; поэтиче- .
спая — «сосредоточение внимания на сообщении радип
него самого». В замысле Якобсона ценна мысль о связи '
функций с элементами акта общения, хотя, быть может, ^
понимание функций в этом случае своеобразно. Как \
функции по Бюлеру, так и функции по Якобсону ориен- (
тированы, однако, на общение, на речь, а не на язык.
Иначе трудно было бы объяснить отсутствие в перечнях (
важнейшей функции языка как накопителя, классифп- 1
катора и хранителя информации. Но именно речевая
ориентированность функций языка в названных системах
н приближает их к типологии речевой деятельности по
целям речевого акта.
Нужно учитывать, что большинство речевых актов
имеет многоцелевой характер. Одна из целей лишь ока­
зывается более активной, более существенной в данном
случае. Поэтому «чистые», выполняющие лишь одну
цель речевые акты — скорее исключение или идеализа­
ция. Надо учесть и то обстоятельство, что в речевом акте
два участника общения: говорящий и слушающий, адре­
сант и адресат. И, рассматривая цель речевого акта в
целом, надо различать роли участников общения, учиты­
вать, что они могут иметь разные цели участия в обще­
нии.
Наиболее частой целью речевого акта для говоряще­
го (адресанта) является с о о б щ е н и е , к о м м у н и ­
к а ц и я . Для слушающего (адресата) целью участия в
такого рода речевом акте является п о л у ч е н и е и н ­
ф о р м а ц и и , такой речевой акт можно было бы счи­
тать коммуникативно-информационным, он не имеет
других более специальных целей. Сообщения (в узком
смысле слова) могут иметь характер описания, т. е. рас­
смотрения статики некоторых предметов или их сово­
купностей, повествования — т. е. характеристики дина­
мики предметов, рассуждения — т. е. экспликации (рас­
крытия) * динамики мышления говорящего, хотя в
последнем случае мы уже подходим к речевым актам
эмотивного Характера. В реальности, конечно, повество-
23
 вания, описания и рассуждения чередуются и объединя­
ются нередко в одном речевом акте.
Собственно-сообщения нередко совпадают с моноло­
гом, .хотя бывают н весьма краткими, состоящими из
одной фразы — реплики в диалоге. Монологические со­
общения нередко могут быть представлены в письменном
виде. Но характеристика некоторого речевого акта как
монолога и как сообщения дастся с разных сторон, а
потому не следует преувеличивать значение такого рода
совпадений.
Разновидностью сообщения является н о м и н а т и в ­
н ы й речевой акт, состоящий в назывании некоторого
объекта. Примером таких речевых актов являются над­
писи на коробках папирос или стирального порошка
(«Казбек», «Родопи», «Лотос»), вывески на магазинах
или санаториях («Лакомка», «Горный воздух»), надпи­
си на поездах («Красная стрела») или на географиче­
ских картах и т. п. Подчас номинативный речевой акт
может иметь цель установления контакта (например,
представление при знакомстве), соотношение этих целей,
видимо, переменно.
- Другая разновидность собственно-сообщений — о т-
р и ц а н и е. Цель такого сообщения — информировать о
ложности, неприемлемости чего-то, отказе от предло­
женного в предшествующих речевых актах и т. п. Для
адресата в этих частных случаях цель участия в общении
нс меняется: он стремится к получению информации (в
том числе — название предмета или сведений об отрица­
нии чего-то).
Частой целью речевого акта для адресанта является
) в о з д е й с т в и е на адресата. В этом случае говорят
о реализации апеллятивной функции речи, о важнейшей
разновидности воздействия — побуждении. С точки зре­
ния адресата целью участия в побудительном речевом
акте является координация своих действий, достигаемой
при приеме и выполнении (или частичном выполнении)
указания; иногда адресат, однако, хочет получить неко­
торую информацию, необходимую для него (чтобы что-
то сделать или даже просто чтобы учесть ее).
Быть может, это исторически первое, что существова­
ло в человеческой речи. Во всяком случае у ребенка в
онтогенезе речи прежде-всего появляются нерасчленен-
ные контактоустанавливающие и одновременно побуди-
24
Hvii.iihie призывные словечки вроде «Ма!» или «15а!».
I'm членение «Ма1» («мама») и «Дан!» (или «на») озна­
чит i расчленение контактоустанавлнвающей и иобуди-
и'лыюй функцией, а быть может — и разделение слов на
имена (в их первичной звательной функции — имена-во-
|.,1тивы) и глаголы (в их повелительной функции — гла-
тлы-императивы; кстати, в тюркских и некоторых дру­
гих языках глагольная основа — это и есть императив).
Древность в данном случае означает важность, сущест­
венность функции. Ведь по сути дела чуть ли не все
ниши сообщения, если не в явном, то в скрытом виде
направлены на побуждение собеседника или собеседни­
ков к тем или иным, немедленным или будущим действи­
ям. Речевая деятельность это ведь деятельность, стремя­
щаяся вызвать другую деятельность.
Усложнение жизни ведет к тому, что в реальности
все чаще прямые побуждения заменяются более слож­
ными инструкциями, заданиями, в которых содержится
уже не просто призыв совершить какое-то действие, но
целый алгоритм совершения ряда последовательных дей­
ствий. Интересно, что по структурно-языковым особен­
ностям инструкции и задания имеют немало общего с
обычным побуждением.
Наряду с открытыми побуждениями и инструкциями
довольно часто приходится встречаться с невыявленными
побуждениями. Это вызывается стремлением не навязы­
вать свою волю другому участнику общения прямо, что­
бы не вызвать его сопротивления, а побудить его к нуж­
ным действиям косвенным путем. Практика рекламы в
этом отношении весьма поучительна — в ней чередуются
и прямые советы-побуждения, и краткие побуждения
чуть ли не императивно-повелительного характера, вы­
держанные в тоне приказов, и, казалось бы не имеющее
побудительных целей, обсуждение свойств рекламируе­
мого товара и его функций.
Разновидностью побуждения является вопрос. В о-
п р о с — это побуждение к речевой деятельности, к пере­
даче сообщения, содержание которого определяется в
известной мере вопросом: оно должно разъяснить то не­
ясное, что указано в вопросе, содержать сведения, в кото­
рых нуждается спрашивающий и которые может доста­
вить отвечающий. Ответ едва ли может характеризовать­
ся как особый вид сообщения: его специфика лишь в
25
соотнесенности с вопросом (как соотнесены и не вопрос­
но-ответные реплики в диалоге). Вопросы по своей
структуре могут различаться (а потому различаются и
ответы на них). Известны общие вопросы, требующие
подчас от собеседника утверждения или отрицания ги­
потезы, сформулированной в вопросе (Ты придешь завт­
ра? — Да, приду I Нет, не приду), конкретизирующие
вопросы, требующие уточнения чего-то, обычно обозна­
чаемого специальным вопросительным словом ( Когда
ты придешь?), альтернативные вопросы, в которых пред­
лагается на выбор собеседнику две гипотезы, одна из
которых должна быть выбрана (Ты придешь сегодня или
завтра?). В реальности многие вопросы и ответы на них
имеют комбинированный характер. Конкретизирующий
по форме вопрос (К ак быть? Что делать? Что это?) по
существу может быть весьма общим, на альтернативный
вопрос может быть получен не альтернативный ответ
(Нет, туда я никогда не приду; Я не приду ни сегодня,
ни завтра, а послезавтра приду; Не знаю). Общий вопрос
может быть — в реальной обстановке — по сути дела
альтернативным (Ты придешь? — имея в виду: Ты при­
дешь или приедешь?). Для адресата прием вопроса имеет
ту же цель, что и прием других видов речевого побужде­
ния: координацию своих действий или косвенное полу­
чение информации.
Воздействие могло быть направлено не только на дей­
ствительные лица, но й на сверхъестественные силы, к
которым обращались различного рода заклинания, мо­
литвы и т. п. Подобного рода условные заклинания встре­
чаются и в литературе (вспомним фаустовское «Остано­
вись, мгновение!»), в том числе и современной. Иногда в
древних обществах, видимо, действительно особо стави­
лась м а г и ч е с к а я цель речевых актов( «От слова
станется»,— говорит русская пословица), связанная с
верой в магию слова, в способность слова превратиться
в действительность. Отсюда — и древние эвфемизмы,
боязнь назвать что-то или кого-то (ср. забытое индоев­
ропейское название медведя: у славян он — «едящий
мёд», у германцев — «бурый», у балтийцев — «лес­
н ой »...)^ одной стороны, и утверждение особой силы сло­
в а — с другой (ср. первый стих Евангелия от Иоанна:
«В начале было слово, и слово было от бога, и слово
было бог»; он заставляет богословов основательно рабо-
26
 run. над истолкованием -слова — логоса). Магические
речевые акты имеют по сути своей двух адресатов — ре­
ши.ного (или реальных), например участников священ­
нодействия, для которых слушание имеет значение со­
участия в ма|ии, а кроме того — формального, фантасти­
ческого, для которого (которых), естественно, бессмыс­
ленно характеризовать цель участия в общении.
Особое место среди речевых актов занимают акты
флтического, к о н т а к т н о г о характера. Это привет­
ствия, представления, обращения в начале общения, сло­
ва типа «алло!» и под. Это также слова и целые предло­
жения, направленные на поддержание контакта —
проверку эффективности речевой деятельности или под­
тверждение приема: «Понимаешь?», «Вы меня слыши­
те?», «Ну?», «Ну!..», «Разве?» и т. п. Это и выкрики типа
«Мо-лод-цы!» на хоккейном матче или «Браво!» в теат­
ре. Это, пожалуй, и коллективное «Аминь!» в конце
молитвы. Значение контактных элементов, в общем оди­
наково важных как для слушающих, так и для говоря­
щих, состоит в том, что они способствуют установлению,
налаживанию и поддержанию обоюдостороннего контак­
та участников речевого акта. Н адо сказать, что фатичес-
кие функции часто принадлежат не речевым, а паралин-
гвнстическим (околоречевым) средствам: жестам, улыб­
кам, подмигиванию, рукопожатию, поклону и т. д. Чисто
фатнческие речевые акты не очень многочисленны, хотя
у неопытных людей они занимают подчас немалое место,
например в телефонном разговоре. Но в большинстве
случаев любая разновидность речевого акта наряду со
своей основной целью выполняет и контактную, включа­
ет ее как составную часть. Тот факт, что мы с кем-то
разговариваем, поддерживаем разговор, уже означает
наличие контакта: Ясно, что цель установления и поддер­
жания контакта симметрична д л я обоих участников
общения: контакт важен обычно и для говорящего и для
слушающего, хотя степень важ ности может быть раз­
личной.
В плане информационной характеристики речевой де­
ятельности существенно выделить еще разновидности ее,
связанные с обработкой речевой информации. В зависи­
мости от характера речевого а к т а , от содержания текста
для достижения большей эффективности передачи инфор­
мации носителям языка н ер едк о приходится так пли
27
 иначе обрабатывать продукты речевой деятельности —
тексты. Речь идет о толковании, разъяснении высказыва­
ний (в частности, в ходе ответов на вопросы), об ис­
правлении п редактировании текст он, пересказах, изложе­
ниях содержания текстов иными ср едств ми, шфгда бо­
лее краткими (а возможно, тю к е о переводах на другие
языки). Ясно, что поскольку продуктами н и х операций
являются тексты, они являются разновидностями речевой
деятельности. Такие речевые акты могут характеризо­
ваться с различных сторон, с точки зрения самостоятель­
ности приема и передачи информации, с точки зрения
использования в общении разных языков плп вариантов
языка. Но при этом остается одна сущее i венная инфор­
мационная характеристика: нрн них разновидностях
1 речевой деятельности происходит обработка речевой
| информации для большей эффективности ее использова­
ния.
Такая р е и н т е р п р с т а т о р с к а я деятельность
стремится, оставив неприкосновенным содержание сооб­
щения, преобразовать его выражение. Гем самым этот
специфический вид речевой деятельности направляется
нс на непосредственное воздействие па принимающего, а
на саму речевую деятельность н се продукт — текст, че­
рез который достигается более эффективное воздействие
на принимающего. Узкая цель такой деятельности, таким
образом, имеет металингвистический характер для гово­
рящего (адресанта). Для адресата же участие в речевом
акте подобного рода имеет ту же цель, что участие в
приеме того речевого акта, который реинтернретируется:
получение информации, координацию, поддержание кон­
такта и проч.
Для предшествующих типов речевых актов по цели
принципиально важно наличие контакта; цели участия в
речевом акте у адресата и адресанта могут различаться,
но они обязательны для обеих сторон общения. В отли­
чие от этого для речевого акта э м о т и в и о г о (для го­
ворящего) характера даже само наличие адресата не
совсем обязательно. Цель такого речевого акта для гово­
рящего в выражении своих чувств, мыслей, переживаний.
В принципе, цель в ы р а ж е н и я чувств говорящего
может сопутствовать другим целям, в частности цели
передачи информации, воздействия на слушающего,
установления контакта. Скорее, исключением является
28
ситуация, когда эта цель — не только господствующая,
но и единственная (хотя есть такие специфические сред­
ства выражения эмоций, как междометия и восклица­
тельная интонация).
Следует иметь в виду, что указанные разновидности
речевой деятельности по ее цели не оторваны друг от
друга. В вопросе может заключаться сообщение, а в со­
общении — вопрос. Мы уже подчеркивали, что, в общем,
любая речевая деятельность связана с поддержанием
контакта и любая в той или иной мере устремлена на
побуждение что-то сделать или на выражение чувств.
Вопрос может иметь побудительный характер, а побуж­
дение — отрицательный. Дело еще и в том, что в круп­
ных, но вместе с тем относительно единых речевых актах,
таких хотя бы, как письмо, устный монолог пли рассказ,
могут содержаться различные разновидности речевой
деятельности по функции попеременно как бы в роли
цитат. Таким образом, необходимое для анализа выде­
ление разновидностей не должно пониматься как воз­
можность полного линейного расчленения речевых про­
дуктов. Нет, в речевой деятельности, как и в языке, все
взаимосвязано и переплетается друг с другом, а потому
намеченные подтипы тоже лишь в идеале могут быть
представлены «в чистом виде». В реальности обычно
происходит взаимопроникновение целей и функций рече­
вых актов.
Одним из специфических комплексных по целям ре­
чевых актов являются п о э т и ч е с к и е речевые акты.
В принципе, как справедливо замечал М. М. Бахтин о
языке романа, язык художественного произведения мно­
гофункционален и многопланов. Есть, однако, некоторые
общие черты поэтической речевой деятельности в разных
ее проявлениях. С одной стороны, это вид речевых актов,
в которых культивируется эстетика слова, с другой — эти
вид речевых актов, в которых осуществляется поэтнчс
ское познание и выражение мира («Чтобы понять себя,
народ и создает своих поэтов»,— пишет Е. Евтушенко!
Но есть и еще одна цель у автора поэтического тек. м
вызвать в адресате с о п е р е ж и в а н и е , сочу иг i h o h . i
ние и содумание, заставить адресата чунпиов:т. м
мать, хотя и по-своему, но в каком-то огиопичши в уим
сон с адресантом (автором). Именно черг i >ю т и г р е
живание осуществляется но:1дсйг 1 Инс понпчсско!о
20
 речевого акта на слушающего или читающего. И эта цель,
подобно цели установления и поддержания контакта,
обоюдна для обеих сторон, участвующих в речевом акте.
Читая или слушая поэтическое произведение, мы хотим
сопереживать с автором, так как это сопереживание
обогащает нашу духовную жизнь. Этим не снимается и
желание получить эстетическое наслаждение, и желание
.получить информацию, и стремление координировать
(свои действия, но главное, чем отличается (осознанно
или неосознанно) восприятие художественного текста,—
|это стремление к сопереживанию. Добиться этого — ве­
личайшая цель и величайшее достижение подлинно
художественного произведения. Эта благородная цель нс
могла не привести к выработке специального арсенала
выразительных поэтических средств, не могла не вызвать
появления гениев словесного искусства.
Поэтическая цель делает словесные произведения
высшей формой текстов, в которых словесное творчество
достигает колоссальной эффективности и непреходящего
значения. Поэтические речевые акты требуют особого и
специального рассмотрения.
Речевая деятельность как деятельность знаковая,
семиотическая имеет значительные особенности, связан­
ные с материальной природой — планом выражения ис­
пользуемых в ней языковых знаков, а также со специфи­
кой различных языковых знаковых систем, которыми
пользуются люди. Разумеется, с планом выражения язы­
ковых знаков связаны возможности консервирования
(хранения) и передачи сообщений, а потому семиотиче­
ские характеристики речевой деятельности перекрещи­
ваются с характеристиками, связанными с ее коммуни­
кационной природой.
Дознаковое «проговаривание про себя» нетипично для
подлинной речевой деятельности, хотя и встречается не
так уж редко в жизни, как в учебных ситуациях, так и
при подготовке к какой-то передаче сообщения, а то и
просто в ходе размышлений, когда «говорящий» и «слу­
шающий» принципиально совпадают в одном и том же
лице (при говорении вслух наедине не исключена воз­
можность подслушивания или звукозаписи, угадывание
же мыслей едва ли имеет сколько-нибудь широкое рас­
пространение, если и удастся доказать его реальность).
► Если снять этот дознаковый тип речевой деятельности,
30
 точнее, какой-то ее зачаток, то целесообразно говорить
о двух основных каналах, которыми мы пользуемся при
речевом общении: устно-слуховом и письменно-зритель­
ном. Обычно говорят об акустическом и оптическом ка­
налах, но это не вполне точно, так как эти каналы, в
принципе, шире: по ним идет не только речевая инфор­
мация, они использовались, видимо, в доречевой период
(до возникновения осмысленной членораздельной речи
были уже и эмоциональные выкрики и жесты, и человек
мог наблюдать такие симптомы, как дым от костра или
треск падающего дерева, не придавая им знакового ха­
рактера), а кроме того, важно, видимо, указывать на
характер знаков и их приема.
Устно-слуховой канал речевой деятельности работает,
в принципе, в двух режимах. Первый (и первичный) это
режим непосредственного общения, когда говорящий и
слушающий находятся в условиях, позволяющих им под­
креплять устно-слуховые речевые акты паралингвисти-
ческими факторами, что облегчает взаимопонимание и
способствует поэтому стремлению общающихся прежде
всего именно к этому типу общения. Следует сказать,
что дело сводится не только к участию оптического до­
полнительного канала связи в этом случае, но важны
и осязательные, обонятельные, да и вкусовые элементы
в процессе общения, а особенно то, что оба или более
участников общения находятся в одной и той же обста­
новке, что исключительно важно для взаимопонимания.
Разумеется, что нарушение слуха или голоса у общаю­
щихся или одного из них ведет к необходимости пере­
ключения на другие каналы, в частности на общение
видимыми знаками, записками, жестами и т. д. Непо­
средственный режим голосо-слухового канала речевого
общения, конечно, предпочтителен, но он не единствен­
ный.
С изобретением телефона, радио и других подобных
средств стало возможным устно-слуховое общение на
расстоянии. Это диктует определенные особенности реп­
лик, приближающие их, в принципе, к высказываниям
монологического характера. Пока, учитывая лишь на­
чальный этап космической связи, еще не возникла во всю
ширину проблема времени, требующегося на передачу
сигнала в каждую из сторон, но несомненно, что эта
проблема возникнет в будущем. Попытки присоединить
31
 1

к голосо-слуховому каналу оптический пока широко

применяются лишь в одном направлении (телевидение),
видеофоны еще не вошли в быт; впрочем, увеличивая
возможности взаимопонимания, и видеофон не решит в
полной мере «эффекта присутствия» участников обще­
ния (хотя бы в плане возможности немедленно предпри­
нять совместное действие в результате общения). Н$не-
посредственный режим устно-слухового общения зани­
мает все более важное место в нашей жизни, но изучен
он исключительно мало, как, впрочем, и особенности
реальной разговорной речи, т. с. устно-слухового непо­
средственного общения. Можно указать на интересней­
шие записи русской разговорной речи, изданные Инсти­
тутом русского языка ЛИ СССР, и построенное на их
основании исследование, а вот для телефонных разгово­
ров приходится ссылаться не на русские, а, например,
на польские работы, так как подробных русских иссле­
дований нет. Пионером изучения передачи речи по ра­
дио был еще в 30-х годах С. И. Бернштейн, но с тех пор
мало было исследовано как речевое общение по радио,
так и речевая сторона телевизионного общения. Эти не­
традиционные формы общения нс избалованы внимани­
ем лингвистов, хотя, скажем, языку драмы или поэзии
было посвящено немало работ.
Драма является в интересующем нас сейчас плане
художественной моделью непосредственного общения.
Но, конечно, именно моделью, а не записью, не копией.
Одна из условностей театра (да и других искусств того
же плана — кино и Делевидення) в том, что герои лишь
«притворяются», будто они говорят так, как в жизни.
Есть, конечно, люди, которые и в жизни говорят так же
правильно и, в общем, полно, как актеры на сцепе. По
большинство людей, как это очевидно из реальных запи­
сей, говорит не так, как говорят герои пьес на сцене.
Вероятно, оказалось бы художественной ложью вынесе­
ние на сцену живой разговорной речи со всеми ее осо­
бенностями. Ведь участниками общения на сцене явля­
ются не только герои, но и весь зал, обладающий,
естественно, совсем другой пресуппозицией, чем герои.
Актер должен своими репликами сказать гораздо боль-
чем, чем говорим мы в обычном разговоре: ему надо рас­
крыть образ героя, созданный автором. Автор должен
совокупностью реплик героев решить иную сверхзада-
32
чу, чем та, которую решают герои: он стремится как-то
ипздействовать на зрителей, а в жизни лю ди редко име­
ют такую необходимость, они говорят для себя, для
участников общения. Было бы наивным просто копиро­
вать встречающиеся в жизни реплики на сцене, как не
может быть художественное произведение просто копи­
ей каких-то действительных событий. Осмысление ху­
дожником жизни находит свое выражение во всей струк­
туре произведения, в том числе и в речи героев. И потому
драма, да и речь героев в других литературных жан­
рах — не запись, а художественная м одел ь реальной
речи. Именно поэтому могут быть пьесы в стихах, хотя,
конечно, в жизни большей частью д а ж е поэты пользу­
ются смиренной прозой.
Стоит обратить внимание, что некоторые виды рече­
вой деятельности рассчитаны именно на применение
того или иного канала связи. Было бы бессмысленно
читать географическую карту вслух (хотя напечатан­
ные на ней названия — это ведь речевые акты) без де­
монстрации самой карты (можно, конечно, основываясь
на рассмотрении карты, формулировать какие-то сооб­
ражения вслух, но это уже другое д е л о ) . С другой сто­
роны, стихи в нашей европейской традиции больше
предназначены для чтения вслух, а потом у и при чтении
«про себя» хотя бы мысленно «проговариваются» при­
нимающим. Есть разговоры, которые называю т «не те­
лефонными»: или их содержание требует непосредствен­
ного контакта, говорящему надо у в и д е т ь реакцию
слушающего на свою реплику, прежде чем продолжать
разговор (да и получить отказ подчас м ож но скорее по
телефону, чем в глаза), или ж е участник общения жела­
ет убедиться в том, что его не услышит случайный посе­
титель другого общающегося или секретарш а...
Можно указать на особый характер передачи рече­
вых сообщений в пении. В принципе, п ен и е — разновид­
ность звуковой речи, обычно поэтической, синхронная и
синкретическая с музыкальной передачей информации.
Поэтому для пения, как и для устной речи, возможны и
разные количественные соотношения участников, непо­
средственный и ненёпосредствснный контакт поющего
(поющих) и слушателей и т. д. В аж н ой особенностью
пения является то, что оно в громадном большинстве
случаев является не производством, а воспроизводством
3. З ак. эта 33
текстов, что обусловливает и особое место пения в систе­
ме типов речевой деятельности наряду с устным харак­
тером (не исключающим условной нотной записи) и,
главное, синкретичностыо речи и музыки. Последнее по­
зволяет пению преодолевать языковые границы, хотя,
бесспорно, понимание текста, если и не является абсо­
лютно необходимым, то желательным условием полно­
ценного приема этого музыкально-речевого типа сооб­
щений.
Письменно-зрительный канал передачи речевой ин­
формации нс исключает непосредственного контакта
передающего и принимающего. В условиях, когда затруд­
нено использование устно-слухового канала, например
из-за шума, применение письменно-зрительного канала
оказывается эффективным. Однако основное предна­
значение письменно-зрительного канала — преодоление
отсутствия непосредственного контакта. По сравнению
с ненепосредственным устно-слуховым общением этот
вид речевой деятельности отличается также и более или
менее значительной раздсленностыо во времени переда­
чи и приема сообщения. Если речь идет о речевых актах,
предназначенных для широкого распространения, на­
пример литературных произведениях, то некоторая раз-
деленность во времени мало существенна. В других
случаях, например в газетах, прилагаются усилия к воз­
можному сокращению во времени передачи и приема
особенна некоторых сообщений (текущей информации),
хотя следует сказать, что и в радиопередачах или теле­
спектаклях одновременность передачи и приема — лишь
иллюзия: это одновременность технической передачи и
приема, а речевая передача могла иметь место гораздо
раньше, была законсервирована, а затем уже передана
в техническом смысле слова «передать».
Особо надо сказать о тех случаях, когда (как в пере­
писке) ожидается ответ, т. е. по сути дела ведется диа­
лог. Временное разобщение реплик вызывает здесь
необходимость специального приспособления к нему
производимых текстов: переход к монологической их
структуре, в частности.
Письменно-зрительный канал в общем и целом рас­
сматривается как вторичный по отношению к устно-слу­
ховому, хотя в наше время, когда, по крайней мере в
европейских странах, грамотнбеть распространена, а
34
 объем циркулирующей в обществе письменной информа­
ции очень вырос, письменно-зрительный канал стал б о ­
лее автономным. Многие произведения речевой деятель­
ности и рассчитываются именно на этот канал, не
приспособлены подчас для устного воспроизведения.
В Китае с иероглифами, которые по-разному читаются
„ на разных диалектах, письменные произведения издавна
были достаточно автономны от устных. Там, где пись­
менность алфавитная, ситуация иная: письменно-зри­
тельный канал является как бы производным от устно-
слухового, а его автономия — результат позднейшего
развития.
Следует указать еще на общение через третичные
каналы. К ним относятся, например, телеграфная азбука
Морзе, морская флажковая азбука, азбука Брайля для
слепых и т. д. Эти азбуки, включающие иногда и иерог­
лифы, соответствующие словам, а то и выражениям
(как, впрочем, обычное наше письмо включает иерогли­
фы-цифры), возникли на базе обычных алфавитов и
графических систем. Но когда они используются как
средство общения, например между радиолюбителями,
можно, видимо, говорить о том, что ведут они себя так
же, как и обычное письмо. Лишь условия общения, н а­
пример краткое время связи коротковолновика, накла­
дывают определенный отпечаток на структуру сообщ е­
ний, содержание которых тоже достаточно специфично.
Надо сказать, что мы почти не изучаем язык писем,
язык телеграмм и других диалогических по природе
письменных текстов. Вероятно, язык древнерусских пи­
сем — берестяных грамот — известен лучше, чем язык
писем наших современников (как, впрочем, и многие
разновидности устной речи), что является существенным
пробелом в раскрытии современной лингвистической си­
туации.
Для языкознания мало существенны или вообще не­
существенны технические особенности передачи сообщ е­
ний, различные материальные воплощения, которые про­
ходит языковой знак от передающего к принимающему,
хотя пути эти, идущие ныне порой через спутник связи
в космосе и включающие немало «превращений» знака,
а точнее, его плана выражения, очень сложны и интерес­
ны. Но для языкознания небезынтересно, как современ­
ная техника, открывающая новые возможности и каналы
з*
общения, влияет на речевую деятсл 1>пость (а значит, и
на язык), определяя существенные ее особенности.
Своеобразные особенности накладывает на речевую
деятельность двуязычие. В среде с распространенным
двуязычием возможны различные варпантьиценользова-
ния двух языков в речевой деятельности, которые, одна­
ко, целесообразнее рассмотреть в связи с анализом дру­
гих явлений двуязычия.
Речевая деятельность представляет собой сложное
явление. Она связана с разными сторонами человеческой
жизни, ее природа— обеспечение обмена информацией
в человеческом обществе, т. е. общения между людьми,
которое осуществляется при помощи языковых знаков.
И коммуникативная (касающаяся общения), и семиоти­
ческая (знаковая), и информационная стороны речевой
деятельности накладывают свой отпечаток на ее харак­
теристику. Каждый акт речевой деятельности включает
в себя и элемент общения, и элемент передачи информа­
ции, и использование языковых знаков, а потому каждый
речевой акт может характеризоваться с каждой из этих
сторон. А если учесть еще, что коммуникативная приро­
да речевой деятельности отражается как в соотношении
передачи и приема информации, в степени их активности
и самостоятельности, так и в кортеже общающихся, если
учесть, что семиотическая природа речевой деятельности
связана и с использованием разных каналов передачи
информации, т. е. разных воплощенйй материальной сто­
роны знаков (плана выражения), и с использованием
разных знаковых систем (языков), то становится по­
нятной необходимость сложных характеристик речевой
деятельности и невозможность классификации ее видов
по одному какому-то параметру.
Речевая деятельность линейна в том смысле, что
она — и в процессе передачи, и в процессе приема —
протекает во времени. Но при этом происходит отнюдь
не простой процесс; речевая деятельность не линия, а
целое переплетение линий, а скорее — пар линий, по­
скольку каждый речевой акт обладает как содержатель­
ным. так и выразительным планом, причем парадокс
речевого общения состоит в том, что передается содер­
жание (облеченное в план выражения), а принимается
выражение (из которого извлекается содержание). Ли­
нейность речевой деятельности условна еще и потому, что
36
двусторонний речевой акт как бы разнонаправлен у пе­
редающего и у принимающего, а также потому, что об­
щение предполагает о б м е н информацией, т. с. попере-»
менную направленность сообщений от одного участника
общения к другому. Линейность речевой деятельности,
наконец, условна и из-за того, что в процессе приема
возможны (что ярко видно при приеме письменных со­
общений) не только поступательные, но и обратные шаги,
что лини, из совокупности шагов вперед и назад по це­
почке элементов текста, переданной в одном направле­
нии, возможно подлинное понимание, являющееся целью
речевой деятельности.
Различные виды речевой деятельности и существуют
именно для того, чтобы в различных условиях речевого
общения обеспечить максимальную эффективность рече­
вой деятельности — полноту взаимопонимания.

Лекция вторая

Язык и языки

Одно из ярких проявлений социализации ребенка, вклю­

чения его в человеческий коллектив — усвоение им языка.
В процессе усвоения языка, происходящего в определен­
ной языковой среде, среде людей, пользующихся языком,
ребенок приобщается к добытому на протяжении мно­
жества поколений и отраженному в языке опыту чело­
вечества и реализует свою речевую способность — спо­
собность овладеть и владеть человеческим языком как
хранилищем накопленной информации, как элементом
мышления и его выражения, как средством общения. Ре­
бенок может овладеть любым языком.
Во время Великой Отечественной войны немало бе­
лорусских, украинских, русских детей — сирот, чьи роди­
тели погибли в первые дни войны, просто потерявших
своих родителей, младенцев попали в узбекские, киргиз­
ские, таджикские, казахские, туркменские семьи. В этих
семьях они не только были окружены заботой, но и
овладели языком. Естественно — тем языком, на кото­
ром говорили в этих семьях, узбекском, киргизском п т. п.
В конце пятидесятых годов в вузы Средней Азии на отде­
ления с узбекским или киргизским языком преподавания
37
приходили подчас молодые люди, совсем непохожие на
узбеков или киргизов, но говорившие по-узбекски или
ио-киргпзскп лучше, чем по-руоскн: оно и понятно, они
ведь русский изучили только н школе, а родным их язы­
ком был узбекский или киргизский. Никакого «акцента»
в узбекской пли киргизской речи их не было, а зато в
русской речи явно чувствовался местный «акцент», хотя
в графе «национальность» некоторых из них стояло «рус­
ский» (некоторые — по приемным родителям — называ­
ли и национальность — узбек или киргиз...).
Потомки африканцев, вывезенных работорговцами
на североамериканские плантации, нынешние негры
США, говорят на том же английском языке, что и окру­
жающие их белые; языки, бывшие родными для их пред­
ков, оказались забытыми. А для негров, живущих па
Кубе, родным стал испанский язык. Значит, какого-то на­
следственного языка у этих людей не было. Была лишь
общая для всех способность овладеть и владеть челове­
ческим языком, речевая способность. В этом смысле
понятие ч е л о в е ч е с к и й я з ы к , естественный язык
оказывается реальностью. Но осуществляется эта реаль­
ность всегда в более конкретной форме: человек овладе­
вает все же не языком вообще, а к о н к р е т н ы м я з ы-
ко м, узбекским или русским, английским или зулусским,
эвенкийским или испанским, кечуа или калмыцким, не­
мецким или хинди...
В последние годы появилось немало соображений от­
носительно того, что те пли иные «языки» засвидетель­
ствованы у животных. Разнообразны крики и пение птиц,
причем различаются крики, воспринимаемые другими
собратьями как сигналы опасности, сигналы наличия пи­
щи, брачные призывы. Пчелы, как выяснил К. Фриш,
способны «сообщить» путем специального «танца» у лет­
ка улья о направлении, в котором растут медоносные
растения, и о расстоянии до них. Обезьян удалось
научить обозначать разноцветными фигурками—квадра­
тиками, кружками, треугольниками различные виды
нищи, а также «приказы»—«дай» или «не хочу» ( = «не
давай»). Но, по заключению выдающегося советского
психолога А. Р.Лурия, «естественный «язык» животных...
лишь выражает состояние или переживания животного»,
а декодирование, понимание этих сигналов лишь вовлека­
ет других животных в соответствующие сопереживания.
38 •
«Язык» животных не является средством, формиру­
ющим абстрактное мышление, в то время как человече­
ский язык, будучи средством общения, обобщает коллек­
тивный опыт и является орудием человеческого познания.
«Слово удваивает мир и позволяет человеку мысленно
оперировать с предметами даж е в их отсутствие»,— го­
ворил А. Р. Лурия в одной из своих лекций. «С помощью
языка, который обозначает предметы, он может иметь
дело с предметами, которые непосредственно не воспри­
нимались и которые ранее не входили в состав его соб­
ственного опыта». Для человека становится возможным
размышлять, производить мысленные эксперименты над
вещами, передавать свой опыт другим людям. И это ка­
сается всех человеческих языков, является общим свой­
ством человеческого языка в отличие от «языков» живот­
ных и, добавим, в отличие от «языка» машин. В конеч­
ном счете громадность мира и слабые в прошлом связи
между людьми и коллективами людей (которые и теперь
еще не являются совершенными) привели к тому, что
4 млрд, людей, составляющих население мира, пользу­
ются в своей практике множеством языков.
Общее ч и с л о языков мира, по авторитетному сви­
детельству третьего издания Большой Советской Энцик­
лопедии,— от 2500 до 5000. Точную цифру количества
языков невозможно установить, так как, с одной сторо­
ны, не вполне определены границы понятия «язык» (его
отличие от понятия «диалект», т. е. вариант языка), а с
другой — едва ли возможно сказать, что уже удалось
завершить описание языков мира, даже если иметь в ви­
ду инвентарный перечень их. Дело в том, что сложны и
многообразны не только сами структуры языков, но if
особенности их функционирования и использования, а
потому целый ряд вопросов социального применения
языков, вопросов о социальном статусе лингвистических
(языковых) общностей, т. е. социолингвистических проб­
лем, решается далеко не просто и не однозначно и требу­
ет проведения специальных исследований и пристально­
го анализа.
В списки наиболее распространенных народов мира
неизменно входит, к примеру, китайский язык. Однако
степень единства этого языка далеко не такая, какова
степень единства, скажем, английского или русского
языка: носители северных и южных китайских диалектов
39
не понимают друг друга в устном общении, даже по
официальной оценке, которая, по утверждению специа­
листов, завышена, лишь 75 процентов населения Китая
способно понимать национальный язык, построенный на
основе северных диалектов (хотя китайцы — ханьцы —
составляют в Китае 95% населения страны), а 200 млн
чел., следовательно, своего национального языка не по­
нимают и вынуждены изучать его как иностранный язык;
местные радиопередачи по трансляционной сети, теат­
ральные представления, концерты ведутся на местных
диалектах, распространение национального языка пун-
тухуа через школу является все еще идеалом, к которо­
му стремятся, а не фактом. Возможно, было бы правиль­
нее вносить в списки языков мира не китайский язык, а
его разновидности, но это затруднило бы всякие подсче­
ты, так как миллионы китайцев одновременно являются
и носителями одного из основных семи диалектов и носи­
телями общепонятного языка, а подчас еще и носителя­
ми местного говора и региональной междиалектной раз­
новидности языка.
На примере китайского языка, где количество носи­
телей местного говора составляет подчас миллионы
людей, условность соотношения понятий «язык» и «диа­
лект» особенно внушительна. «Естественный», казалось
бы, к р и т е р и й п о н я т н о с т и не может быть в дан­
ном случае применен. И это далеко не единственный
случай. Можно назвать примеры того, когда носителей
местных говоров европейских языков с трудом понима­
ют или вообще не понимают носители других говоров.
Так, вызывает значительные затруднения понимание ре­
чи поморских жемайтов неподготовленными литовням»
пли живущих у Карпат лемков — жителями Слобожан-
ской (Восточной) Украины.
Критерий понятности для выделения языка в отличие
от диалекта не проходит и по другой причине: носители
различных языков подчас могут понять друг друга не
хуже, чем носители диалектов одного и того же языка.
Так, понимают друг друга жители Смоленщины и Моги-
левщины, хотя смоленские говоры считаются говорами
русского языка, а Могилевские — белорусского, да и
вообще, пожалуй, в рамках бытовой речи русский и бе­
лорус поймут друг друга, хотя и будут пользоваться
каждый своим языком. Хорошо понимают друг друга
40
 \
молдаване и румыны, в определенных тематических рам­
ках понимают друг друга киргизы и казахи в пограннч-
пых районах. Это относится и ко многим другим подоб­
ным случаям, касающимся не только смешанных говоров.
И некоторых случаях языки, которые признаются их но-
мпелямн за различные, чрезвычайно близки по своим
структурным особенностям. Но из этого следует только
1 о, что структурная-— фонетическая, грамматическая,
лексическая — близость не может рассматриваться как
решающий фактор принадлежности тех или иных текс­
тов к созданным на одном или на разных языках.
В качестве признака, по которому можно определить
языковую принадлежность, указывают с а м о с о з н а-
и и с носителей языка. Действительно, если носители осо­
знают ту разновидность языка, которой они пользуются,
в качестве особого языка, это является основанием для
признания этой разновидности особым языком. Правда*
не всегда носители языка четко осознают разницу между
диалектом какого-то языка и языком, а иногда не имеют
достаточного национального самосознания, которое мо­
жет быть подменено сознанием государственной, терри­
ториальной, религиозной принадлежности. Так, напри­
мер, в Польше во время переписи населения 1921 г. часть
крестьян-белорусов на вопрос о национальной принад­
лежности отвечала «тутэйшыя», а по религиозной при­
надлежности люди «польской веры», т. е. католики, были
отнесены к числу поляков. Довольно часты такого рода
случаи в странах Африки, лишь недавно вставших на
путь развития. Необходимо учитывать и то обстоятель­
ство, что национальная и языковая принадлежность хо­
тя часто и совпадают, но нередко различаются. Есть
языки, которыми пользуется несколько народов; так,
английский язык — родной язык для англичан и амери­
канцев, а также для ряда других народов (англо-канад-
цы, шотландцы и т. д .), немецкий язык — родной для
немцев, австрийцев, части швейцарцев, сербско-хорват­
ский язык является родным для сербов, хорватов, черно­
горцев, боснийских мусульман. С другой стороны, есть
пароды, которые обслуживаются не одним, а нескольки­
ми языками; мордва, например, обслуживается двумя
литературными языками — эрзя и мокша, лужицкие сер­
бы — верхнелужицким и нижнелужицким, марийцы —
горно-марийским и луговым марийским, швейцарцы —
-11
немецким, французским, ретороманским, итальянским.
Поэтому осознание принадлежности к народу не решает
однозначно вопрос о принадлежности к языку.
Надо учесть, что с таким же успехом, как и учет раз­
личий в разных языках, могут осознавать различие и
носители разных диалектов. Об этом свидетельствуют и
«дразнилки» в адрес представителей других диалектов,
и четкое представление, что «по-нашему» это называется
так-то, и понимание своеобразия своего диалекта. Так,
например, носители киргизского языка, в котором харак­
терной чертой является сингармонизм слова, довольно
четко ощущают своеобразие ичкиликского диалекта, где
сингармонизм ослаблен. Осознают своеобразие жемай-
тов литовцы. Берлинский немецкий, между прочим отра­
женный в речи персонажей некоторых романов Ганса
Фаллады, очень четко осознается носителями немецкого
языка как своеобразный говор.
На местных диалектах имели место попытки созда­
ния письменности. Так было с возникновением письмен­
ности на латгальском языке у латышей, на прекмур-
ском — у словенцев; эти опыты, подчас продолжавшие­
ся в течение столетий (например, прекмурский), могут,
конечно, потом стать достоянием истории. Но иногда по­
добная литература продолжает существовать на правах
региональной наряду с общенациональной литературой.
Так обстояло дело в XIX в. с немецкими региональными
языками — швабским, нижненемецкими (вестфальским,
мекленбургским и т. д.); по-мскленбургски писал доволь­
но известный писатель и революционер Фриц Ройтср
(1810— 1874), в наследии которого пять романов, а также
прозаические и стихотворные рассказы. Клара Цеткин
замечала, что для Ройтсра диалект — нс просто платье,
а «жестокая необходимость, внешняя форма его внут­
реннего бытия». И в наше время появляются еще пуб­
ликации, в которых используются нижненемецкие диа­
лектные формы в авторской речи, а подчас и целиком
написанные по-ннжненемецки. Но они явно ощущаются
локальными, местными, этнографическими уже по языку.
Региональный, не равноценный общенациональной
литературе характер имеет и поэтическая «чакавская
речь», распространенная у части хорватов. Аналогичные
региональные письменные языки известны и у других
народов. На северо-западе Польши проживает около
42
200 тыс. носителей кашубских диалектов. Кашубы — на­
следники древних славянских племен, по происхождению
родственных в большей мерс мертвому теперь полабско-
му языку, чем польскому. В течение столетий кашубы
сопротивлялись онемечиванию, сохраняли свой особый
язык. Но близкий по структуре польский язык, носители
которого, как и кашубы, стремились сохранить свою са­
мобытность в условиях немецкого «стремления на во­
сток», оказывал на кашубскую речь сильное влияние.
Кашубский язык постепенно сближался с польским.
В настоящее время кашубскую речь уже правомерно рас­
сматривать как диалект польского языка. Но в конце
прошлого века кашубский просветитель Ф. Цейнова, а
вслед за ним и ряд других деятелей культуры стали пуб­
ликовать свои художественные произведения на кашуб­
ском языке. Правда, кашубские диалекты не были в до­
статочной мере унифицированы, литературные произве­
дения появлялись на разных диалектах, не до конца
унифицирована орфография, но имеются попытки создать
нормативную грамматику, а составленные Б. Сыхтой и
Ф. Лоренцом — Ф. Гинце словари показывают колоссаль­
ные своеобразные лексические ресурсы поморских, ка­
шубских в частности, диалектов. И потому, хотя для
большей части своих культурных нужд кашубы исполь­
зуют польский литературный язык, существует и кашуб­
ский литературный язык, отличающийся от польского.
Этот язык может рассматриваться как региональный
литературный язык. Такие языки сосуществуют у их но­
сителей с общенациональными языками, выполняя свои
особые, пусть и скромные, но своеобразные функции.
С самосознанием, с признанием носителями языка
своего языка особым языком есть еще и субъективные
трудности, вызываемые подчиненным положением неко­
торых этнических групп в инонациональном и иноязыко-
вом окружении. В царской России нс признавались офи­
циально самостоятельными языками украинский и бело­
русский, их именовали малорусским и белорусским
наречиями, школа на этих языках не существовала, пе­
чать сначала была запрещена, а после 1905 г. сильно
ограничена; в этих условиях и сами носители не всегда
могли четко признавать свою речь речью на особом язы­
ке, тем более, что они, конечно, не могли не осознавать
близости своей речи и речи на русском языке. В соврс-
мспной Австрии n соответствии с государственным дого­
вором словенский язык и язык градшцанскнх хорватов
официально признаны как полноправные языки, но кон­
кретная ситуация в населенном пункте оказывается не­
редко такой, что славянам лучше не признаваться в
своем славянстве, чтобы не вызвать недоброжелательно­
го отношения, а то и вражды со стороны определенной
части основного населения. Иначе говоря, признание
своего языка может быть заторможенным, а учет того,
имеем ли мы дело с особыми языками пли диалектами,
а также учет распространения языка оказывается за­
трудненным. Если такие случаи имеют место в Европе,
то ничего удивительного, что немало подобных ситуаций
наблюдается в недавних колониях.
Лингвистическая изученность мира далеко не равно­
мерна. За последние полтораста лет сделаны колоссаль­
ные успехи в изучении языков всех континентов. Так, во
времена родоначальников сравнительно-исторического
языкознания в начале XIX в. даже о составе современ­
ных славянских языков имелось далеко нс полное пред­
ставление, а первые грамматики некоторых из них по­
явились <в XX в. Особенно интенсифицировалась работа
по изучению множества бесписьменных языков в конце
XIX — начале XX в. в связи с развитием младограмма­
тического направления в языкознании. Появились сотни
грамматик, описания множества языков и диалектов.
В нашей стране особенно интенсивной стала работа по
изучению языков населяющих ее народов после Октябрь­
ской революции. В отличие от многих работ по изучению
«экзотических» языков, выполненных западноевропей­
скими и американскими специалистами, труды советских
ученых были нс плодами «науки для науки». Советские
ученые изучали языки нашей страны для того, чтобы
помочь этим народам в построении своей национальной
культуры, в создании своих национальных и литератур­
ных языков. Но несмотря па успехи, языки многих паро­
дов мира, прежде всего угнетенных колонизаторами, все
еще не изучены, а порой даже не учтено их существова­
ние, не изучен диалектный состав, не осуществлена ра­
бота не только по созданию письменностей, но и по
простой инвентаризации языков и диалектов.
Письменность — это достояние далеко не всех языков
мира. Называют цифру 225 языков, имеющих письмен­

44
ность. Это очень немного — менее десяти процентов и:ш
ков мира. Но насколько точна эта цифра? Вот, скажем,
уже упомянутый язык градищанских хорватов в Австрии.
Он имеет некоторые отличия от хорватского варианта
сербскохорватского языка, на нем печатаются некоторые
материалы. Упоминалась уже и имеющая письмен­
ность чакавщина. Но в Загребе выходит п журнал, печа­
тающий материалы еще на одном региональном вариан­
те сербскохорватского языка — кайкавском (журнал так
к называется «Кай» — по форме вопросительного место­
имения со значением «что», произнесение которого отли­
чает основные — штокавскне, а также чакавские и кай-
кавские говоры). Должны ли учитываться эти регио­
нальные языки как языки при подсчете — этот вопрос
не решается однозначно. Ханты—небольшой народ фин­
но-угорской группы, живущий в Северо-Западной Сибири;
по переписи 1970 г. их насчитывалось 21 тыс., из которых
две трети пользуются хантыйским языком как родным.
По хантыйские диалекты очень далеки друг от друга и
потому первоначальное обучение приходится вести на
диалектах, буквари изданы на пяти хантыйских диалек­
тах, а значит, можно говорить о пяти письменных вари­
антах хантыйского языка, а не об одном языке. Неясно
и то, как учитывать уже упоминавшиеся немецкие регио­
нальные варианты. Традиционно считается, что англий­
ский язык в США и Англии — единый язык, не учиты­
ваются как особые языки варианты немецкого языка в
Швейцарии и Австрии, единым считается сербскохорват­
ский (или хорватскосербский) язык, не являются особы­
ми языками канадский французский, бразильский порту­
гальский, латиноамериканский испанский, хотя имеются
специальные исследования, в которых подробно анализи­
руются лексические, фонетические, грамматические раз­
личия этих вариантов. Иногда подобные различия могут
быть не меньшими, чем в тех случаях, когда соответству­
ющие языковые образования считаются различными
языками. Эти примеры — отнюдь не возражение против
принятой трактовки, а просто констатация сложности
решения вопросов о языковой принадлежности даже в
случае письменных языков.
В случае письменных языков прибавляется еще и
проблема так называемых мертвых языков. М е р т в ы ­
ми я з ы к а м и принято называть некогда бывшие в
45
употреблении, а затем вышедшие из употребления языки.
Практически при этом имеется в виду, что мертвые язы­
ки были зафиксированы в письменности. Выход языка
из употребления обычно связан с его заменой либо тем
же языком на новом этапе развития, либо другим. Так,
древнегреческий был заменен средне-, а затем и новогре­
ческим; полабский язык заменен в употреблении немец­
ким (видимо, нижненемецким, если учитывать диалект­
ную разновидность).
Однако правомерно ли и точно ли называть мертвым
языком язык, который совсем не исчез, а просто преоб­
разовался, как это происходит со всеми языками мира,
со временем? Мы как-то стесняемся называть древнерус­
ский язык «мертвым» языком. И в этом есть свои резон:
какой же он мертвый, если он и сейчас вполне жив и здо­
ров в облике трех восточнославянских языков, из него
развившихся. Но если быть последовательным, то тогда
не надо называть «мертвым» и древнегреческий и ла­
тынь. Латынь трижды не мертва: во-первых, потому что
она продолжает жить в романских языках, развившихся
из нее — итальянском и французском, испанском и пор­
тугальском... Во-вторых, латынь употребительна во мно­
гих странах мира в качестве специального языка, огра­
ниченной сферы — языка церкви и частично языка меди­
цины. И в-третьих, латынь широко употребляется в
государстве Ватикан, являясь здесь полифункциональным
языком. Специалисты решали, как перевести на латынь
современную спортивную терминологию, например фут­
больную. Где уж тут «мертвый» язык? Старославянский
(в виде церковнославянских изводов) и санскрит тоже
еще употребляются как культовые языки. Древнееврей­
ский язык иврит признан государственным языком госу­
дарства Израиль. Д аж е на полабском языке А. Шлей-
хер писал фразы в своих письмах, а Р. Олеш сделал до­
клад на Международном конгрессе славистов в Варшаве
в 1973 г. Значит, статус «мертвого» языка оказывается
подчас, скажем, сомнительным.
Мертвыми языками называют обычно те письменные
языки, которые не только сами вышли из употребления,
но и соответствуют вышедшим из употребления устным
формам языков. Но особо следует в связи с этим остано­
виться на языках, которые имели письменно-литератур­
ные формы, но затем перестали их использовать, продол-
46
ж.1н, однако, оставаться средством общения для тех или
иных групп людей. В начале 30-х годов была предпрння- 'Т
г.I попытка создать письменность для удэгейского языка. ^
Мо данным'переписи населения 1970 г., насчитывается
М(>9 удэгейцев, из которых считают родным языком удэ­
гейский 809 чел., а владеют им как вторым — 128 чел.
Мри этом тысяча носителей удэгейского языка не моно­
литна; выделяется ряд говоров, объединяющихся в три
наречия, различающихся лексически и фонетически друг
от друга, а кроме того, живут удэгейцы не компактно, а
и селах Приморского и Хабаровского краев вдоль прито­
ков рек Уссури и Амура со смешанным населением. Все
•то привело к тому, что удэгейская письменность разви­
тия не получила. Перестала применяться и ительменская
письменность (на Камчатке), созданная в 1932 г.: из
1300 ительменов менее 500 считают ительменский родным
языком, причем почти все они владеют русским языком,
который и используется для обучения. Подобные приме­
ры могут быть приведены и для других языковых групп
и языков. Вот почему, признавая пригодность термина
■мертвый язык» как рабочего, надо быть осторожным,
если видеть за ним строгое научное понятие.
Сложно обстоит и с вопросом о наличии письменно­
сти для некоторых языков. Так, сванский язык, на кото­
ром говорят 35 тыс. чел. в Сванетии (Грузия), считается
бесписьменным; сваны пользуются грузинским литера­
турным языком. Но вместе с тем на сванском языке гру­
зинским алфавитом опубликованы прозаические и сти­
хотворные тексты фольклорного характера.
Объем письменной продукции на некоторых языках
очень ограничен: это, скажем, учебные книги первона­
чального обучения, типа букварей, издаваемые подчас
довольно редко. Так, например, на нивхском языке были
изданы латиницей несколько учебных книг для первых
двух классов в 30-х годах, а затем после перевода на
русскую графику в 1953 г.— букварь. Однако число нив­
хов очень невелико (по данным переписи 1970 г.—
4,5 тыс.), причем лишь половина из них пользуется нивх­
ским языком, а потому в дальнейшем обучение на нивх­
ском языке прекратилось и больше буквари не издава­
лись. Если на каком-то языке записаны и опубликованы 4
только для научных. целей отдельные тексты, видимо, ,1
нельзя считать, что этот язык обладает письменностью, f
м
Таких случаев очень много, но здесь можно говорить|
скорее р транскрипции, чем о письменности, применение
графики"! этом случае не направлено на носителей язы­
ка, оно не служит нм непосредственно для обмена той
или иной информацией (в том числе и, скажем, фольк-|
лорно-эстетической). Но ведь в случаях со сванским и
нивхским — иначе: графика используется не просто для
записи текстов, а — с теми или иными ограничениями —
для общения. Значит, вероятно, здесь можно говорить
о наличии письменного языка.
Ч и с л о г о в о р я щ и х и самостоятельность языка
не коррелируют. На керекском языке говорит лишь не
сколько семей, составляющих около ста человек. Но
тем не менее язык этой маленькой народности, живущей
среди чукчей в Чукотском национальном округе, доволь-
но резко отличается и от ближайших к нему территори­
ально и по структуре корякского, алюторского и чукот­
ского (хотя все кереки владеют чукотским языком и
обслуживаются чукотской письменностью) и признается
теперь особым языком. В СССР на двух Командорских
островах — о. Беринга и о. Медном живет около трехсот
алеутов (унанган), из которых лишь пятьдесят еще вла­
деют алеутским (унанганским) языком; но и этот язык
как особый язык включен в капитальный пятитомник
«Языки народов СССР». В ауле Гинух в Дагестане про
живает двести носителей гннухского языка. Гинухцы
хорошо владеют цезским языком, по их язык, первые
сведения о котором сообщил известный белорусский эт­
нограф А. К. Ссржпутовский в 1916 г., занимает особое
место в группе цезеко-дидойскнх языков, а потому точ­
нее считать его не диалектом цезского языка, как дум а­
ли некоторые специалисты, а особым языком. В трех
аулах Дагестана живет шестьсот носителей гунзибского
языка. Количество носителей нсгидальского, энецкого,
орокского, орочекого, юкагирского языков на Крайнем
Севере — от трехсот до пятисот человек на каждый язык
Тем не менее все эти лингвистические общности рассмат­
риваются именно как языки, а не как диалекты.
Вообще говоря, хотя еще Даль толковал слово диа­
лект как «говор, областной, местный язык», в старину
употребляли это слово в значении «язык», применяя его,
например, в выражении выучить французскому диалекту
(которое отражено в речи персонажей у Тургенева). По-
48
 ■тому оно подчас употребляется еще и теперь как сино­
ним к слову «язык». Но едва ли такое употребление
целесообразно в наше время вообще, а особенно тогда,
когда слова язык и диалект воспринимаются как терми­
ны. Для диалекта существенно, пожалуй, не количество
говорящих (на северновеликорусском наречии говорят
миллионы людей), даже не отсутствие лингвистического
своеобразия, а возможность четкого отнесения его (диа­
лекта) как части к некоторому языку. Диалектов вооб­
щ е— нет, есть только диалекты какого-то языка (каких-
то языков). Напротив, язык самостоятелен, мы можем
его отнести как часть только к группе языков: русский,
польский, сербскохорватский — славянские языки; ги-
иухскнй, гунзибский, цезский — цезско-дидойские языки
аваро-андо-цезской группы дагестанской ветви иберий­
ско-кавказской семьи языков.
Если та лингвистическая общность, которая имела
статус диалекта, приобретает литературно-письменную
форму, возможны два принципиально различных пути
эволюции ее статуса. Стихийный или сознательный вы­
бор одного из этих путей обусловлен совокупностью
целого ряда факторов.
В XIX в. белорусская лингвистическая общность рас­
сматривалась как наречие (т. е. диалект в широком смы­
сле слова) русского языка. При этом в понятие «русский
язык» включались великорусское, белорусское и мало-
русское (украинское) «наречия». Литературный русский
язык строился на базе великорусского «наречия». На
протяжении XIX в., продолжая предшествующие пись­
менные традиции, формируется на народной основе но­
вый украинский литературный язык, в чем выдающуюся
роль сыграли произведения И. П. Котляревского и Т. Г.
Шевченко. В том же XIX в. начинается формирование
нового белорусского литературного языка на основе
народной речи. В связи с этим к началу XX в. лишь офи­
циальные административные круги России могли считать
белорусский и украинский «наречиями». Их соотношение
с русским литературным языком на великорусской базе
с точки зрения структуры и диалектного членения могло
рассматриваться лишь как отношение равноправного
партнерства, а не отношение подчинения. Поэтому в со­
ветское время уже официально за украинским и бело­
русским был признан статус языков; вместе с русским

4 Зак. 9П 49
 эти языки составляют восточнославянскую группу сла­
вянской ветви языков. Таков первый путь — путь при­
знания самостоятельного языкового статуса за лингви­
стическими общностями, которые на каком-то этапе могли
кем-то считаться диалектами.
В выборе такого пути сыграли важную роль разные
факторы. Здесь важно и то, что и в предшествующие
периоды осознавалось и закреплялось на письме свое­
образие украинского языка (ср. бы хотя Летопись Ве­
личко и 'произведения Г. Сковороды в XVIII в.), сущест­
венно и значительное число говорящих на украинском и
белорусском языках, важно и появление вершинных про­
изведений художественного слова — «Кобзаря» Т. Г.
Шевченко на украинском языке, и развитие националь­
ного самосознания, и наличие существенных различий
лексики украинской и белорусской от лексики велико­
русской, а также других существенных структурных
различий в этих языковых общностях, которые затруд­
няли первоначальное обучение детей на Украине и в
Белоруссии на русском языке (на что обратил внимание
К- Д. Ушинский) и требовали особых приемов обучения
^русскому языку этих детей (о чем писал еще в молодо­
сти В. Г. Белинский). Совокупность структурных, куль­
турных и социальных факторов поставила соответству­
ющий вопрос, а колоссальный социальный сдвиг,
происшедший в 1917 г., обеспечил на основе ленинской
национальной политики его решение, состоявшее в обще­
ственном и государственном признании своеобразия и
самостоятельности каждого из восточнославянских
языков.
Иначе складывается судьба литературно-письменных
языков в том случае, когда диалект, положенный в их
основу, продолжает сохранять статус диалекта. Так об­
стоит дело с уже приведенными примерами региональных
немецких и хорватских письменных языков. Характерной
чертой региональных языков является ограниченность их
функций, использование их лишь в определенных сферах
(например, в сфере поэзии) и средах (например, только
в рамках небольшого региона), а также общественное
признание их зависимости, подчиненности по отношению
к языкам более широкого распространения.
Особого внимания заслуживает судьба «островных»
языков и диалектов. Нередко обстоятельства складыва-

50
нп'ся так, что какая-то часть носителей языка оказинн-
мен отрезанной от основной массы и окруженной носите­
лями других языков. В этом случае возможны также
различные пути развития. «Островок» одного языка, в
«море» другого языка может сохранить свои связи, с
основным массивом языка, а тем самым сохранить свои
язык как часть единой лингвистической общности. Такие
случаи отмечаются, когда основной язык достаточно раз.-
инт и авторитетен, когда представители «островного» лин­
гвистического сообщества сохраняют четкое националь­
ное (этническое и лингвистическое) самосознание, когда
возможны постоянные связи между основным массивом
и «островком» (они могут протекать и в чисто литера­
турной форме, когда «островок» или «островкй» компакт­
ны). Так обстоит, например, с немецким языком немцев,
проживающих в СССР; как известно, на немецком языке
выходит специальная газета, ведутся передачи по радио,
в том числе и местного, в тех районах, где немцы состав­
ляют заметную часть населения (например, в Казах­
стане).
Другой случай развития лингвистического «остров­
ка» — поглощение его окружающим языковым «морем».
Носители «островка» постепенно ассимилируются окру­
жающим населением. И снова это определяется рядом
как лингвистических, так прежде всего социальных фак­
торов: недостаточной мощностью или некомпактностыо
соответствующего населения, большой степенью эконо­
мических, культурных, языковых связей с окружающим
населением, относительно меньшим уровнем националь­
ного самосознания или готовностью влиться в окружаю­
щий коллектив по языковому признаку. Путь этот ведет
обычно через длительное двуязычие и постепенное вытес­
нение языка из различных сфер общения. Примером
может служить судьба «островка» полабских славян к
юго-востоку от Гамбурга, которые в XVIII в. были окон­
чательно ассимилированы немецким населением. Утра­
тили свой язык оказавшиеся в славянском и литовском
окружении так называемые белорусские татары.
Наконец, третий путь развития диалектов, оторвзп;
пых от основного массива носителей языка,— это форми­
рование новых (в том числе и литературно-письменных)
языков. Именно так произошло с языком югославских
русин. В XVIII в. несколько тысяч представителей сме­
51
 шанных украинско-словацких говоров переселились в
пустующие сербские села Крстур и Куцура. В силу эко­
номических, а отчасти и религиозных причин они сохра­
нили свои говор, который называли русинским, руснац
ким, и пользовались им в переписке; в начале XX в
появилась и первая печатная книга на русинском языке.
Хотя сами русины и считают свой язык связанным с
украинским языком, так сказать, региональным по отно­
шению к украинскому, но обладает он значительными
отличиями от украинского, обслуживает русинов в раз­
личных сферах (вплоть до школьного обучения, печати,
поэзии, не говоря уж о быте), в то время как с украин­
ским русины практически едва ли знакомы в широких
масштабах (хотя все владеют сербскохорватским). Вот
реплика Розы из стихотворного диалога Розы и Терна,
сочиненного русинским поэтом М. Скубаном:
Я нанкрасша на тим швеце
— то ци на жди сгадне.—
Хто лем ндзе по загради,
на мне ше оглядие.

(«Я самая красивая на свете — это тебе каждый ска­

жет. Кто б ни шел по саду, на меня оглядывается».) Тот,
кто знаком с украинским, легко увидит, что отличия в
, этом «среднем» четверостишии по сравнению с украин­
ским литературным языком значительны, но вместе с
тем можно отметить определенную близость этого язы­
ка с некоторыми юго-западными украинскими говорами.
В ряде случаев возникновение нового литературно-
письменного языка на диалектной базе ведет к еще боль­
шей его самостоятельности, что особенно проявляется с
течением времени. Так, возникший на базе средневерх­
ненемецких говоров еврейский язык идиш, в котором,
особенно начиная с XVI в. в связи с отрывом его носите­
лей от немецкого языка, в Польше, на Украине, в Лит­
ве и Белоруссии стали проявляться все большие отличия.
Этому, вероятно, содействовало и особое письмо, древне­
еврейское в своей основе, и возникновение в XIX в. ев­
рейской классической литературы на идиш, включение в
.язык славянских и древнееврейских заимствований.
Современный идиш, конечно, уже нс может рассматри­
ваться как верхненемецкий диалект, он является само­
стоятельным языком. Язык буров в Южно-Африканской
52
 Республике — африкаанс, которым теперь пользуется
V , млн. чел., позник на базе смешавшихся нидерландских
■шалектов (носители которых поселились на Юге Африки
к середине XVII в.). Африкаанс характерен отсутствием
сколько-нибудь выраженных диалектов, долгое время он
пыл разговорным языком, языком же школы был лите­
ратурный нидерландский. Но в процессе борьбы с англи-
кшней страны во второй половине XIX в. африкаанс
стали использовать в печати, с 1911 г.— в школах, а по­
том он был наряду с английским признан государствен­
ным языком, на нем ведется преподавание в трех универ­
ситетах. Язык, который раньше называли .«вульгарным
голландским», «капско-голландским», «бурско-голланд­
ским», т. е. по сути дела «мужицко-голландский», стал
вполне самостоятельным языком.
Одним из центральных понятий социальной лингви­
стики является понятие р о д н о г о я з ы к а . По и это
понятие, как и многие другие лингвистические понятия,
едва ли может быть определено с большой жесткостью.
Следует сказать, что в русском словоупотреблении соче­
тание слов родной язык употребляется по крайней мере в
I двух различных значениях. Во-первых, отождествляются
I понятия «родной язык» и «язык своей национальности»,
ц Именно в таком значении употреблял это выражение еще
Пушкин, писавший о «русской душою» Татьяне:
Она по-русски плохо знала.
Журналов наших не читала,
И выражаласн с трудом
На языке своем родном...

Во-вторых, под родным языком понимают усвоенный в

раннем детстве основной язык общения. Нетрудно, сопо­
ставив эти характеристики родного языка, прийти к вы­
воду, что второе значение не допускает возможности
незнания родного языка, которая допустима, если при­
нять первое толкование значения. Нельзя не знать усво­
енный в детстве н употреблявшийся в течение какого-то
времени язык; в крайнем случае его можно забыть.
Разрыв между двумя значениями выражения родной
язык возникает в связи с разными причинами. У нас в
стране, например, несколько миллионов украинцев, бе­
лорусов, а также представителей других народов живут
вне своих национальных республик. Как правило, первое
53
поколение таких переселенцев сохраняет свой язык. Пели
речь идет о компактных множествах, например об укра­
инских селах в Сибири или Киргизии, то язык сохранял­
ся еще в течение одного-двух поколений. Однако неуклон­
но происходило смешение населения; представители дан­
ного народа в селе могли оказаться даже в меньшинстве.
Тем более, в меньшинстве оказывались, скажем, украин­
цы в городах па Востоке. В результате очередное поко­
ление уже не знало языка своей национальности. Ведь
национальность у нас принято указывать по прямому
кровному родству; по отцу или по матери, а язык биоло­
гическими каналами не передается, он усваивается и не
с молоком матери (хотя немецкий эквивалент нашего
выражения родной язык — Multerspraclie «материнский
язык»), а в процессе общения с окружающими. Вот поче­
му и получается, что 6,9% населения нашей страны (по
данным переписи 1979 г.) считает родным языком не язык
своей национальности, а другой язык. Значительная часть
этих людей считает своим родным языком русский язык,
что для многих соответствует тому положению, что имен­
но русский язык был усвоен ими в раннем детстве и
используется как основной язык в общении.
' Понятие родного языка тесно сплетается с националь­
ными, патриотическими чувствами его носителей. Не слу­
чайно поэты посвящают родному слову, родному языку
вдохновеннейшие строки.
...Не згаджуся, што родныя мовы луской
Пыл) на рыбше чалапецтва,—
писал однажды Рыгор Бородулин. И это совершенно
справедливо. К- Д. Ушинский, открывший родной язык
для нашей школы (это — действительно величайшее пе­
дагогическое открытие), писал: «Язык есть самая живая,
самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие
и будущие поколения народа в одно великое, историче­
ское живое целое». Именно через родные языки челове­
чество осуществляло и продолжает осуществлять позна- :
пне мира. Именно родные языки — те первые ключи к
сокровищнице человеческого познания, которые получает
каждый ребенок. Родной язык, по словам Ушинского,
«всегда был и остается величайшим наставником чело­
вечества». Коль скоро история человечества есть законо­
мерный процесс, а языки народов мира суть порождение
54
этого процесса, необходимо вслед за В. А. Аврори­
ным признать историческую закономерность существую­
щего в мире разноязычия и историко-закономерную
обусловленность существования каждого человеческого
языка.
Понятие родного языка, осложняемое эмоциональны­
ми напластованиями, непросто и в силу сложной струк­
туры использования многих языков. Известно, например,
что русский язык, как и большинство других языков ми­
ра, членится на ряд наречий и говоров. Сельский ребенок
до сих пор первоначально в той или иной степени овладе­
вает прежде всего диалектной речью, которой дома поль­
зуются его родители, бабушки, дедушки. Через средства
массовой коммуникации (прежде всего через телевиде­
ние, если оно есть) он, правда, довольно рано приобща­
ется к литературной форме языка, однако приобщение это
скорее пассивное. Активная речь у множества приступа­
ющих к учебе первоклассников—диалектная. Лишь,обу-
чение в школе ведет к овладению нормами литературного
языка и оттеснению диалектной речи в сферу бытового
домашнего общения. Таким образом, у этого ребенка
начинается смена основного средства общения, пли его
дуализацня. Для очень многих детей литературный язык
своего народа является вторичным, пришедшим на сме­
ну первого языка или потеснившим его из определенных
сфер общения. Эта смена происходит нередко уже в
школьные годы, а не в раннем детском возрасте, когда
ребенок вообще учится говорить. В связи с этим далеко
нс простой вопрос, можно ли считать родным литератур­
ный язык народа для таких людей, особенно если они
сохраняют применение родного диалекта? В таком слу­
чае принято говорить о национальном языке вообще, хотя
такое решение не является четким, а в лингводидактиче­
ских целях, когда необходимо определять ясные пара­
метры содержания обучения родному языку, не вполне
удовлетворительным. Конечно, развитие культуры народа
ведет к тому, что все больше и больше детей начинают
все раньше приобщаться к литературному языку, но было
бы совершенно неверным считать, что тем самым вопрос
уже снят.
Надо обратить внимание еще на один аспект. В сме­
шанных семьях имеют место случаи, когда ребенок до­
вольно рано, подчас практически одновременно овладе­
55
вает двумя языками, скажем, литовским и русским или
киргизским и русским. Очевидно, в таком случае потен­
циально можно говорить о двух родных языках данного
индивидуума. В дальнейшем его жизнь может сложиться
так, что у него сохранятся оба языка как родные (как у
киргизского писателя Чингиза Айтматова), а может сло­
житься и так, что один из двух языков будет оттеснен на
второй план. В связи с этим существенным становится
многоплановый вопрос о родном языке при двуязычии и
многоязычии. Вопрос этот имеет ряд аспектов: о степени
владения языком, об эмоциональном отношении к языку,
о реальном использовании языка. В связи с этим надо
сказать, что показания опрашиваемых об их родном язы­
ке, бесспорно представляющие определенный интерес, не
могут считаться объективными и убедительными. Во вре­
мя некоторых подобных опросов предлагаются опреде­
ленные критерии, по которым может быть определено
более или менее однозначно то, что фиксируется как
«родной язык». Одним из таких критериев является, на­
пример, такой: родным считается язык, на котором дан­
ное лицо считает «про себя». Возможно, что этот крите­
рий отнюдь не абсолютен, возможно, ои ошибочен, но то,
что, в принципе, желателен критерий, не подлежит сом-,
нению. Что касается приведенного критерия конкретно,
то он содержит в себе некоторые важные положительные
свойства: о^ характеризует мыслительный процесс (счет
«про себя»); он относится к процессу, усвоенному по всей
вероятности вместе с овладением языком; он, наконец,
охватывает процесс достаточно частый, а потому, видимо,
связанный с наиболее употребительным для данного ли­
ца языком.
Так или иначе, проблема степени владения родным
языком должна решаться, видимо, в том плане, на кото­
рый указывает В. А. Аврорин: родным язык следует
признавать тот язык, которым данное лицо владеет нс
хуже, чем любым другим языком. Сложнее обстоит дело
с реальным применением родного языка. В различных
ситуациях могут складываться такие обстоятельства,
когда применение родного языка в процессах общения
на тот или иной период затормаживается. И уж во вся­
ком случае вполне возможно, что родной язык применя­
ется в ограниченных сферах и средах общения. Так, к
примеру, для лиц данной национальности, находящихся
56
 ia рубежом, родной язык может стать надолго языком
лишь домашнего бытового общения, но было бы, вероят­
но, неточным считать, что в таких случаях всегда проис­
ходит смена родного языка лишь потому, что он переста­
ет активно употребляться во многих важных средах об­
щения.
Дело, очевидно, здесь не только в реализации, но и в
способности использовать для выражения мыслей и об­
щения усвоенный в детстве язык. Но и здесь надо учиты­
вать определенные сложности: в силу особенностей
распространения и употребления родного языка, а также
в силу'особенностей «лингвистической биографии» дан­
ного индивидуума (кстати, понятие это очень интересно
п заслуживает специального анализа на фактическом
материале) может возникнуть такое положение, когда
родной язык не может быть применен в сфере специаль­
ных занятий индивида. Так, представитель «малого»
языка, на котором до него не была создана научная тер­
минология, должен был бы, прежде чем думать на род­
ном языке, скажем, по проблемам ядерной физики, сна­
чала создать, скажем, ительменскую терминологию
ядерной физики. Но далеко не каждый носитель языка
может это сделать. Следовательно, можно допустить, что
в определенных, даж е весьма существенных для данного
индивида сферах и средах общения родной язык не бу­
дет употребляться. Ведет ли такая ситуация к обязатель­
ному становлению какого-то другого языка родным, ска­
жем, вторым родным, это — вопрос, не имеющий одно­
значного решения. Ведь такой язык может быть для
данного индивида весьма и весьма ограничен сферой н
средой общения (например, только на работе и только
по специальным вопросам).
Не может быть снят субъективно-эмоциональный
фактор в оценке двуязычия его носителем: безусловно,
эмоциональное отношение к родному языку существенно
при его определении. Это не только субъективный, но и
г» определенном плане объективный фактор: известно,
например, что по-особому складывается восприятие поэ­
зии иа родном и на втором языке; из совокупности эмо­
циональных отношений отдельных лиц к своему родному
языку складывается та важная и мощная сила, которая
делает родной язык отдельных лиц родным языком опре­
деленного коллектива. Именно поэтому определенную
57
ценность представляют показания самих носителей язы­
ка о своем родном языке.
В связи с этим стоит, вероятно, отметить, что превра­
щение какого-то языка в родной язык, в частности во
второй (функционирующий вместе с первым) родной
язык, следует связывать не только с его широким усвое­
нием и применением, но и с его эмоциональным приятием
как родного, с его эмоциональной оценкой как второго
родного. Большинство тех людей, которые во время пе­
реписи в нашей стране отмечают русский язык как «вто­
рой язык народов СССР, которым свободно владеют»,
ощущают русский язык своим, вторым родным, а не чу­
жим, не иностранным. Число таких людей очень значи­
тельно и динамично: в 1970 г. их было 41,9 млн. чел., а в
1979 г.— 61,3 млн. чел.
Итак, под родным языком понимается язык, усвоен­
ный с детства, который ощущается родным и может ши­
роко использоваться, которым данный индивид владеет
не хуже других языков. В отдельных случаях необходи­
мо считаться с заменой языка, усвоенного в детстве, на
другой язык, становящийся родным. В определенном
числе случаев реально говорить о двух родных языках.
Реальностью является представление о втором родном
языке, в том числе и усвоенном не одновременно с пер­
вым, но в достаточной степени.
Мертвый язык можно, вероятно, определить как та­
кой, который перестал для кого бы то ни было являться
первым родным. Но таково же положение и с искус­
ственными человеческими языками (их следует отличать
от искусственных алгоритмических, машинных языков),
например с эсперанто. Хотя эсперанто и используется —
по некоторым подсчетам — примерно 20 млн. чел., носи­
тели этого языка рассеяны по всему миру и усваивают
его, как правило, не в раннем детстве. Собственно говоря,
эсперанто и создавался как вспомогательный язык меж­
дународного обращения, а потому никогда не возникал
вопрос о замене этим языком каких-то конкретных язы­
ков как родным.
Не выступают в качестве родного языка также арго,
жаргоны, условные профессиональные языки. Названные
разновидности социальных диалектов (независимо от
того, как их различать между собой) усваиваются не в
раннем детстве, а' в связи с социальными условиями при
58
нключенпи в социальные коллективы, обычно уже в нору
более или менее сознательного ученичества. Принципи­
альная неполнота лексикона арго, специфическая про­
фессиональная или подобная направленность их лексики
не вызывает сомнений, делает невозможным столь широ­
кое применение арго в общении, чтобы можно было
говорить о замене им родного языка. Арго, как и меж­
дународные вспомогательные языки, функционируют
обязательно вместе и на базе тех или иных конкретных
языков. Так, например, русская фонетика и грамматика
являются основой «жгонского» языка костромских и
нижегородских шерстобитов, что видно из начала час­
тушки, записанной на этом «языке»:
Возгудалка возгудаег, «Гармошка играет,
Борисан в беседу хляет. Солдат в беседу идет».

Арго обладает определенной ступенью искусственности.

И в частности, эта искусственность проявляется, надо
полагать, в его всегда параллельном, несамостоятельном
бытовании.
Понятию «родной язык» противопоставляется понятие
«второй язык». Говоря о распространении того или ино­
го языка, следует учитывать как его внутреннее распро­
странение как родного языка, так и внешнее распростра­
нение в качестве второго (третьего) языка. Конечно,
существенно количество говорящих на том или ином язы­
ке как родном. Так, к числу наиболее распространенных
языков мира относятся такие языки, на которых в 1975 г.
говорили как па родном свыше 100 млн. чел.: китайский,
английский, испанский, русский, хинди, индонезийский,
арабский, бенгальский, португальский, японский, немец­
кий. Но показательны нс только эти данные, но и то, на­
сколько тот или иной язык известен за пределами своего
непосредственного распространения. Так, французский нс
попал в этот «клуб биллионеров» (если понимать под бил­
лионом 100 млн.), а немецкий с его 100 млн. говорящих
оказался на самом конце списка. Однако по междуна­
родной распространенности эти языки, вероятно, более
известны, чем бенгальский, португальский, хинди, индо­
незийский. К сожалению, все мировые статистики вторых
языков в большей или меньшей мере условны и прибли­
зительны. Однако внешняя распространенность некото­
рых языков существенно отличается от их внутренней
59
распространенности. По внешней распространенности на
первом месте в мире стоит английский язык. Количество
людей во всем мире, которые в той или иной мере знако­
мы с русским языком, составляет, видимо, более полу-
миллиарда человек: только в Советском Союзе свыше
двухсот миллионов человек пользуются русским языком
как родным или как вторым, русский язык изучают в
школах ряда социалистических стран как обязательный
иностранный язык, а в школах и вузах ряда стран как
один из иностранных языков; всего одновременно рус­
ский язык изучают порядка двадцати миллионов человек.
Как родной, так и второй язык выполняет интегриру­
ющую, объединяющую функцию: люди, говорящие на
том или ином языке, благодаря возможности общения
уже составляют между собой определенную общность.
Конечно, такая общность не имеет той прочности, кото­
рая присуща нациям, обладающим также другими свя­
зующими чертами, но определенная степень общности
благодаря языку достигается. Вместе с тем, наличие
языковой общности очень важно для всей организации
жизни общности людей на сколько-нибудь длительный
период. Д аж е небольшая и недлительная пока что общ­
ность космонавтов на космических кораблях требует
взаимопонимания участников совместных международ­
ных полетов.
Однако и н т е г р и р у ю щ а я ф у н к ц и я языка па­
раллельна его д и ф ф е р е н ц и р у ю щ е й ф у н к ц и и :
ведь по языку не только объединяются, по и различаются
человеческие сообщества. И, подчеркивая объединяющую
роль языка, нельзя закрывать глаза на разъединяющую
роль разноязычия. Именно поэтому многие социальные
учения видят в будущем человечества единый язык всего
мира. Но путь к будущему единому языку человечества
еще очень далек. Он лежит прежде всего через создание
единства экономики н психологического уклада, через
создание надежных и легких связей между всеми уголка­
ми, где только ни поселятся люди. В лингвистическом
плане этот путь лежит, видимо, через многовековые пе­
риоды двуязычия, когда интегрирующие более широкие
по распространению языки будут сосуществовать с менее
распространенными языками, впитывая в себя их богат­
ства и богатства созданных на этих языках культурных
достижений. Вероятно, рано еще прогнозировать харак-
60
тер не только будущего единого языка, но и конкретные
пути перехода к нему. Однако уже сейчас можно прогно­
зировать одну существенную черту: будущий всемирный
язык выполнит свою функцию лишь в том случае, если он
будет не только интегратором в плане общения, но и ин­
тегратором в плане познания, в плане мышления.
Как недостаток люди воспринимают не многоязычие,
а разноязычие. Многоязычие же, возникшее из самой
сущности историко-познавательного процесса, закономер­
но отражает искания и достижения человечества на пу­
тях познания мира. Каждый язык на протяжении сотен
и тысяч лет существования своего и своих предшествен­
ников внес вклад в познание мира. Каждый язык акку­
мулирует опыт сотен поколений людей. Именно потому и
способен он не только служить системой знаков для пе­
редачи готовых знаний, но и средством добычи новых
знаний. И в этом-плане каждый язык и отраженная в
нем картина мира достойны глубочайшего уважения.
«Каждый язык — достояние общечеловеческого гения»
(Ч. Айтматов). Это достояние не может быть потеряно,
оно должно со всей силой отразиться в будущем языке,
который потребуется человечеству. А это возможно толь­
ко в том случае, если будущий единый язык интегрирует
так или иначе в себе все достижения человеческой мысли,
заложенные в существующих языках. Он должен быть
богаче всех современных языков, вместе взятых (иначе
он будет иметь ценность всего лишь вспомогательного
языка типа эсперанто), должен быть не только более
емким аккумулятором накопленных знаний, но и более
ярким прожектором, освещающим пути приобретения но­
вых безграничных познаний человеческого общества.

Лекция третья

Двуязычие

Наряду со способностью изготовления орудий многократ­

ного использования речевая способность относится к
числу наиболее важных свойств человека, совокупность
которых отличает его от животных. П о д р е ч е в о й
с п о с о б н о с т ь ю понимается возможность о в л а д е -

61
п и я я з ы к о м и п о л ь з о в а н и я и м. В нормальных
естественных условиях ребенок овладевает языком в пе­
риод около полутора — трех лет. Этому предшествует
этап, когда ребенок использует для весьма ограниченно­
го по содержанию общения небольшое число неделимых
по содержанию и звучанию звуковых комплексов. Хотя и
накапливает путем слушания элементы звуковой систе­
мы, благодаря которым примерно с двух лет начинает
активную и быстрорастущую речевую деятельность.
Как и многие другие жизненно важные функции, ре­
чевая способность обеспечивается у человека со значи­
тельной избыточностью. Известно, что многие органы
человека (руки, ноги, глаза, уши, легкие, почки и др.)
являются парными, что обеспечивает возможность заме­
ны одного почему-либо вышедшего из строя органа дру­
гим парным. Для обеспечения жизнедеятельности непар­
ных органов, таких, например, как желудок пли печень,
имеются обходные пути и запасные емкости, позволяю­
щие человеку и при частичном нарушении этих органов
оставаться жизнеспособным.
Речевая деятельность обеспечивается прежде всего
мозгом, хотя и на выходе и на входе плана выражения
оказываются и такие органы, как легкие, дыхательные
пути, голосовые связки, ротовая и носовая полости, язык,
губы, уши, глаза, руки. Функции левого и правого полу­
шарий головного мозга распределены не симметрично.
В лингвистическом плане данные об этом, полученные
физиологами, нейрологами, интерпретировал Вяч. Вс.
Иванов. В то время как правое полушарие представляет
собой «устройство для переработки текущей информа­
ции из внешней среды и смысловой словарь языка», ле­
вое «является хранилищем конкретных «оболочек слов»
и устройством «для синтеза и анализа речевых сообще­
ний», причем конкретные элементы грамматического ана­
лиза и синтеза, например пространственные значения
предлогов «над» и «под», хранятся в правом, а более
абстрактные, собственно грамматические,— в левом по­
лушарии. Надо сказать, что в критических ситуациях
оказывается возможным некоторое перераспределение
отмеченных функций. Но для нас сейчас существенно, что
возможности человеческого мозга для речевой деятель­
ности обычно отнюдь не исчерпываются. Интересным
свидетельством в этом отношении являются факты, ког-

62
лн психически больные создавали для себя некоторые
аналоги языков, которыми и пользовались.
Наблюдения показывают, что практически любой че­
ловек может овладеть не одним только языком, но и дву­
мя, а также большим числом языков. Легче всего овладе­
ние языком происходит в возрасте от полутора до пяти
лет. Известно, что дети, оторванные в младенчестве от
человеческого коллектива и попавшие к людям в 8—
К) лет (такие случаи описаны в Индии), оказывались не­
полноценными на всю жизнь по своему умственному раз­
витию и не могли овладеть языком. Однако, если речевая
способность уже была реализована для овладения пер­
вым языком, второй язык может быть усвоен и в более
позднем возрасте, хотя, видимо, чем раньше он будет
усвоен, тем он будет усвоен лучше. Дело при этом не
только в количественных показателях, скажем, объема
словаря, но и в навыках произношения. Хотя ка­
кие-то черты произношения и могут быть исправ­
лены, нормально становление артикуляционной базы за ­
вершается в раннем возрасте, и лишь при наличии осо­
бых подражательных способностей взрослый человек
может овладеть вторым языком «без акцента». Вместе с
тем и взрослый человек в состоянии, когда в этом имеет­
ся необходимость, овладеть языком, хотя, видимо, сте­
пень владения языком в этом случае зависит от его спо­
собностей.
То, что речь идет о способности п о д р а ж а н и я , не
вызывает сомнений. Не случайно дети в период овладе­
ния языком — в возрасте, обозначенном К. И. Чуковским
как от «двух до пяти»,— обладают большими подража-
Iсльнымн данными. Именно в это время они сознательно
п бессознательно копируют очень многое из поведения
взрослых, что подчас даже вызывает раздражение, так
как понимается (не всегда без основания) как «передраз­
нивание». В конечном счете и обучение студентов ино­
странному произношению в очень сильной мере зависит
от дара подражания, имитации. Актерские способности
включают в себя также дар имитации, воспроизведения.
Думается, что именно этот дар наиболее существен в
том, что роднит артистические и лингвистические способ­
ности. Важно, особенно в период обучения, еще и умение
•'войти в роль» носителя соответствующего языка — пе­
ревоплотиться в него, чем и объясняются, возможно,
г>з
определенный успех суггестопедического метода обуче­
ния языкам, основанного, вообще говоря, на концентра-!
рованном воздействии на учащихся с определенной долей
внушения, а также попытки использовать при обучении
языкам систему К. С. Станиславского.
В обоих этих случаях используется воздействие как
на левое, так и на правое полушарии, что улучшает воз­
можности как фонетического, так и смыслового усвоения
второго языка.
Не только подражание является основой усвоения
языков и не только дар перевоплощения. Важно еще и
возникновение и развитие н а в ы к о в а н а л и з а и
с и н т е з а . Детские кубики оказываются тоже своего
рода моделью анализа и синтеза. Как узнать в десятке
слов общий корень, а в другом десятке обнаружить об­
щий суффикс? Конечно же путем анализа. А затем путем
синтеза попробовать сложить новое слово, а вдруг да
получится? Это хорошо описано у Чуковского. Склон­
ность детей к анализу текстов подметил и своеобразно
использовал остроумный детский поэт Даниил Хармс,
например, в таких строках:
Л вы знаете, что СО
А вы знаете, что БА .
А вы знаете, что КИ,
Что- СОБАКИ —
Пустолайки
Научилися летать...

Стремление ребятишек к оперированию со словами!

подметил и Маяковский, герой которого («лентяй и лобо
тряс») «■прочел с начала буквы» и увидел «Куафер-
Симон».
С конца прочел
знаток наук,—
«Номис» выходит
«рефаук».

Расчленение слова, конечно,— путь к морфемному

анализу, его поиск. Но главная сфера применения ана­
лиза и синтеза не в словообразовании, а на более высо­
ком уровне — расчленения (анализа) и построения (син­
теза) предложений, которые ведь нельзя все запомнить, ;
а надо научиться строить из частей (вроде тех частей, что'
изображаются на кубиках, причем правильная картинка
получается при правильном подборе граней кубиков)
64
И аналитических и синтетических навыках (кстати, ведь
и обучение грамоте осуществляется у нас по аналитпко-
( пнтстичсскому методу), видимо, и кроется то творческое
начало, которое вместе с даром подражания и перевопло­
щения, так необходимым ребенку, перевоплощающемуся
но взрослого человека, позволяет ему быстро и успешно
овладевать языком. Все эти данные и составляют тот
комплекс, который называется речевой способностью и
который теснейшим образом связан с мыслительной спо­
собностью человека.
Речевая способность человека позволяет ему овладеть
но крайней мере двумя языками. Не описано случаев,
когда бы при необходимости ребенку не удавалось овла­
деть вторым языком. Речевая способность должна быть
реализована в раннем возрасте по крайней мере для
одного языка, но известно множество случаев, когда ма­
ленькие дети, в частности, в семьях, где используются два
ты ка, с самого начала овладевают двумя языками. На
базе однажды реализованной способности овладения
языком возможна «реанимация» этой способности для
овладения вторым языком. Как утверждают многие по­
лиглоты (например, Като Ломб), знание двух языков
помогает овладеть третьим языком и т. д. Иначе говоря,
речевая способность, по крайней мере у некоторых инди­
видов, может развиваться.
Под в л а д е н и е м я з ы к о м здесь имелись в виду
навыки п р о и з в о д с т в а и понимания тек­
с т о в . Но когда речь идет о вторых языках, необходимо
учитывать, что нередко индивид превосходно понимает
речь на втором языке (третьем и т. д .), хотя и не поль­
зуется им для передачи речевой информации. Есть пре­
красные переводчики и тонкие литературоведы, которые,
однако, предпочитают не говорить па языках, с которых
они переводят или литературу на которых исследуют.
Ученые-слависты читают литературу на всех славянских
языках, хотя пишут и говорят обычно далеко не на всех
языках. Нужен действительный дар перевоплощения,
какой был у великого индоевропеиста Августа Шлейхера
п у его соотечественника нашего современника Рейнголь­
да Олеша, чтобы использовать мертвый и дошедший до
нас лишь в отрывках полабский язык для производства
новых текстов.
Видимо, для понимания не нужен тот дар подража-
Л. Зак. 979 05
 ния, который необходим для производства текстов. Инте-'
ресно, однако, что понимание иноязычных текстов очены
распространено среди ученых. Когда оказалось, что один
румынский математик занимается проблематикой, инте­
ресовавшей нашего соотечественника, тот буквально че­
рез два «урока» стал читать его математические статьи.
И дело здесь не только в бедности словаря математиче­
ских текстов. Известно, что один талантливый, рано
умерший ленинградский математик, базируясь на очень
небольших исходных данных, смог прочитать и понять
албанскую газету. Напротив, людям искусства кажется
естественным, что тот, кто может читать текст на энском
языке, может и производить текст на этом языке... Пони­
мание текста состоит прежде всего в анализе его, в то
время как производство текста — есть синтез Й если
искусство обязательно синтезирует образы, то наука, по­
жалуй, больше анализирует факты, чем синтезирует тео­
рии. Аналитическое мышление характерно для ученых.
И потому, возможно, среди них часты люди, понимаю­
щие тексты на разных языках, хотя и нс умеющие пере­
давать сообщения на этих языках. Если умение переда­
вать и принимать сообщения на каком-то языке означает
владение этим языком, то умение только принимать со­
общения можно называть полувладением. Умения же
передавать без умения принимать речевые сообщения в
среде нормальных людей, видимо, не бывает: производ­
ство текстов включает в себя контроль производства,
т. е. понимание, а потому не встречается говорения без
понимания.
Речевая способность, как следует из сказанного,
включает в себя не только способность овладения, но и
способность владения языком, т. е. его постоянного ис­
пользования в речевой практике. Возможности человече­
ские таковы, что человек может постоянно использовать
в своей практике общения два языка. Это подтвержда­
ется опытом ряда народов, которые пользуются двумя
языками. Так, в наше время двуязычны практически все
серболужичане, владеющие как серболужицким, так и
немецким языками, аналогичным образом обстоит дело
у некоторых народов Дагестана, где практически все
носители малого языка вместе с тем владеют еще и более
распространенным языком, у мордвин, почти сплошь
владеющих русским языком, и т. д.
66
r£,ll начале нашего века был поставлен вопрос о том,
it? отзывается ли двуязычие отрицательно на умственных
способностях человека. Именно так думали некоторые
iu-мхологи, в частности И. Эпштейн, А. Л. Любарская
и др Разумеется, пет возможности экспериментально
проверить такую гипотезу. Но без всяких сомнении мож­
но назвать очень многих гениальных людей, владевших
.■ детства и пользовавшихся во взрослом состоянии двумя
пли большим количеством языков. Широко пользовались
многими языками и политические деятели, и философы,
и ученые, писатели. Многими языками владели и вели
на них переписку Маркс, Энгельс, Ленин. Пушкин, Тур­
генев, Герцен, Толстой превосходно владели не одним
pvccKHM языком, но и, по крайней мере, французским.
II. А. Гончаров замечал, что упражнениям в переводах
иностранных или древних (древнеримских и древнегре­
ческих) авторов молодые писатели «обязаны... бой­
костью, живостью и правильностью своего языка...».
В наше время двуязычие среди писателей отнюдь нс
редкость. Известный киргизский писатель Чингиз Айтма­
тов владеет и русским и киргизским языками. «Мне было
пять лет, когда я впервые оказался в роли переводчика,
л кусок вареного мяса был моим первым «гонораром».
Это случилось на летовке в горах, где я, как обычно,
был с бабушкой». Мальчик переводил тогда беседу та­
бунщиков с приезжим русским ветеринаром н «на всю
жизнь запомнил тот синхронный перевод разговора,
слово в слово на обоих языках... «Я пишу свои книги па
киргизском и русском языках. Если книга написана вна­
чале на киргизском языке, я ее перевожу па русский, и
наоборот. При этом я получаю глубочайшее удовлетво­
рение от этой двусторонней работы. Это чрезвычайно
интересная внутренняя работа писателя, ведущая, по
моему убеждению, к совершенствованию стиля, к обо­
гащению образности языка». Интересны соображения
писателя о двуязычии в художественном творчестве, вы­
сказанные в связи с обсуждением этих вопросов в среде
писателен развивающихся стран: «Я не склонен считать,
что художественное творчество возможно лишь па одном
языке. Все зависит от таланта писателя, от обществен­
ных условий, окружающих писателя». Использование
двух языков в писательской практике «при правильной
лингвистической политике» «поможет поднять культуру
(\7
L*
местных языков, будет способствовать их прогрессу».
«Каждый волен поступать по своему желанию, писать
на том языке, которым он достаточно хорошо вла­
деет»,— считает Айтматов, отмечая вместе с тем: «Легче
всего, конечно, полностью переключиться на высокораз­
витый язык с богатыми литературными традициями и
творить только па нем, не утруждая- себя заботами о
своей собственной литературе, не мучаясь поисками
нужных словесных и образных выражений на родном
языке. Такая св обод а выбора очень даж е соблазнитель­
на. Но не вызовет ли это атрофии наших литератур на
наших собственных языках?.. В выборе языка следует,
видимо, руководствоваться не только возможностями
свободы творчества, но и соображениями гражданского
долга перед пародом, тебя породившим, давшим тебе
самое большое с в о е богатство — свой язык. Родной
язык — это мать, перед которой существуют определен­
ные обязанности. Вместе с тем невозможно развивать
духовную культуру наций без активного использования
достижений более высокоразвитых культур». Процити­
рованное выступление печаталось под заголовком «Че­
ловек между двумя языками».
В другом выступлении, названном «Языковой кос­
мос», Айтматов подчеркивал, что «билингвизм стыкует
разные языки и, стало быть, разные формы мышления,
и, сЪало быть, разны е мироощущения, а это, как всякое
явление наук и культур,— создает новый уровень созна­
ния, создает дополнительное движение, дополнительное
напряжение, вне которого нет искусства». Айтматов пи­
сал: русское и киргизское художественное слово «как
две руки, правая и левая; я не могу обойтись без какой-
нибудь из них».
Не менее ярка точная метафора у балкарской поэтес­
сы Танзилн Зумакуловой:

Т еку т две речки в сердце не мелея.

Становятся единою рекой...
З а б ы в родной язык —
Я онемею.
Утратив русский —
Стану' я глухой.

Зумакулова пишет по-балкарски. Принимая огромную

художественную информацию через русский, она перера­
68
батывает ее в строки на родном языке. Так случается, ви­
димо, чаще.
Янка Купала, Якуб Колас знали русскую литературу,
шали и польскую, но писали на родном, белорусском
языке. Пушкин усвоил достижения мировой культуры в
значительной мере по-французски, но сочинял по-русски.
Гоголь получил воспитание в украинской среде, а обра­
зование па русском языке, и вошел в литературу прежде
всего как русский писатель, хотя и отразивший в своем
творчестве многие черты украинской романтической на­
родной поэзии. Но многие писатели используют два язы­
ка, причем языки у них как бы специализированы. Ве­
ликий украинский кобзарь Тарас Шевченко свои пове­
сти сочинял по-русски. Юрий Врезан, крупнейший со­
временный серболужицкий поэт, писал свои стихи и
первые рассказы по-верхнелужнцки, а романы теперь
пишет по-немецки. Василь Быков, один из наиболее из«|
всстных современных белорусских прозаиков, на своих
творческих вечерах с поразительной легкостью отвечает
па том языке, па котором ему задают вопрос — то по-
белорусски, то по-русски... ;
Для писателей язык — не просто средство общения,
это н художественное орудие, а потому чуткость к сло­
ву у поэтов особенная. Но этой чуткости знание других
языков не мешает, а, быть может, даж е развивает ее.
Пушкин и Лермонтов, Блок и Пастернак создавали кон­
гениальные переводы, базируясь на знании языков, как
п другие замечательные поэты. Знание разных языков
не мешает словесному художественному творчеству.
Тем более не оказывается помехой знание двух или
более языков для ученых. Напротив, знание иностран­
ных языков является для специалистов просто необходи­
мым. Крупнейший советский физик, нобелевский лау­
реат П. Л. Капица, видимо, ничего не потерял от при­
мерно одинакового владения русским и английским
языками. Пожалуй, именно в среде ученых знание ино­
странных языков вызывает наибольшее уважение, так
как именно им ясно, как оно важно и нужно. Едва лн
кто-нибудь из ученых испытывал помехи от знания ино-.
странных языков. Наоборот, помехой является зачастую
незнание языков. Поэтому трудно согласиться с мнением
тех, кто видит во владении вторым языком тормоз умст­
венного развития.
69
 Конечно, если в раннем возрасте овладение языком
(и том числе и вторым) происходит параллельно с по
знанием окружающего мира, то позднее овладение язы
ком требует времени и усилий. Одним это дастся легче,
другим труднее. В принципе, время, затраченное в зре
лом возрасте на овладение языком, могло было бы быть
использовано на другие цели. Но если овладение языком
у ж е произошло, а в раннем детстве это явно происхо­
дит легче, чем в зрелом возрасте, то владение вторым
языком является скорее нс помехой, а, напротив, помощ­
ником в умственном развитии.
Во-первых, сам факт владения двумя языками вклю­
чает человека как бы в два сообщества, опыт которых
закрепился в языке. Поскольку в языке закрепляется
опыт познавательной работы человеческого мышления,
картина мира, отразившаяся в языке, отражает труд на­
рода, познававшего природу п строившего свое общест­
во. Известно, что даж е в близкородственных языках,
таких как болгарский и русский, до десяти процентов
лексики — безэквивалентные слова, т. с. слова, нс име­
ющие однословных соответствий в другом языке. Так,
например, нет точных однословных русских соответст­
вий болгарским глаголам запролетява се «наступить
(проявиться) признакам весны», кандидирам «являться
кандидатом» н др. Пет русских однословных соответст-
Ьий белорусским словам сн'щь «иметь сновидения», чы-
гу н к а «железная дорога» и т. д. А чуть ли не половина
слов русского и болгарского языков не имеют точных
семантических соответствий, т. е. могут переводиться в
зависимости от обстоятельств не одним, а различными
словами другого языка. Н о это значит, что, владея дру­
гим языком, мы тем самым владеем и другой картиной
мира, отраженной в этом языке, а следовательно, глуб­
ж е познаем мир.
Во-вторых, знание двух языков дает возможность
преодолеть языковой барьер, проникнуть в сокровищни­
цу знаний, каковой является литература (а раньше —
устное народное творчество) на данном языке. Знание
русского языка открывает для представителей народов
С С СР огромные богатства, отраженные в научной, худо­
жественной, политической литературе на русском языке.
Знание английского языка оказывается просто необхо­
димым для успешной работы во многих областях жизни.
70
 Л в некоторых областях совершенно необходимо знание
других европейских, языков: французского, немецкого,
итальянского, испанского. Огромные, еще далеко не
освоенные европейцами сокровища знаний могут быть
открыты через восточные языки. Возможность для куль­
турного человека не знать латынь и древнегреческий
объясняется тем, что наши предшественники глубоко
усвоили культурные достижения, отраженные в текстах
на этих языках, сделав эти достижения н нашим достоя­
нием, хотя, конечно, для определенных сфер деятельно­
сти знание классических языков необходимо и теперь, а
некоторые ценности, представленные в литературе на
классических языках, оказываются недоступными для
тех, кто их не знает. Только невозможность объять не-
•объятное оправдывает языковое невежество...
В-третьих, владение двумя языками позволяет —
сознательно или бессознательно — сравнивать эти язы­
ки, картины мира, в них отраженные, вносит чрезвычай­
но важный элемент относительности познания в наши
представления. Владение двумя языками способствует
определенной «гимнастике» ума, приучает к большей
подвижности его, развивает, таким образом, познава­
тельные способности, а не тормозит их.
Итак, речевая способность человека дает ему воз­
можность овладевать и владеть более нежели одним
языком; трудно пока сказать, заложена ли в человеке
генетическая программа на усвоение не одного языка
или же, что более вероятно, программа ориентирована
на язык п на очень большую емкость, позволяющую
овладеть более чем одним языком. Овладение и владе­
ние несколькими языками не тормозит, а, скорее, спо­
собствует умственному развитию индивида и потому
оценивается в общественных представлениях положи­
тельно. «По количеству языков человека измеряется
мудрость его»,— говорит арабская пословица.
Один язык человеку необходим всегда, если, конечно,
только он не окажется на необитаемом острове и там не
одичает, как это случалось в исторически известных слу­
чаях робинзонад. Но второй язык может оказаться на
каком-то этапе ненужным. В этом случае происходит
забвение ненужного языка. В принципе, видимо, не так
уж важно, был это первый или второй язык; важно, что
он перестает употребляться. С горькой иронией, не без
71
преувеличения, Арк. Аверченко изображал, как забыва­
ли русский язык эмигранты после гражданской войны
(«Я есть один большой замерзавец»,— говорит один из
них, желая сказать, что он мерзляк). Однако описаны
клинические случаи, когда после травм больные вспоми­
нали забытые ими языки, порой при этом утратив те
языки, которыми пользовались в последнее время (А. Р.
Лурия). Это означает, что при забывании происходит не
полное забвение языка, а нечто иное: в результате дли­
тельного неиспользования соответствующие навыки за­
тормаживаются и знание языка уходит как бы на второй
план. Тот, кто знаком с иностранным языком, но почему-
либо не пользовался им, первые дни, оказавшись в стра­
не, где господствует этот язык, «привыкает», запинает­
ся, но довольно быстро адаптируется к новой обстановке
и навыки использования второго языка у него восста­
навливаются. К сожалению, вопрос о том, всегда ли про­
исходит такое восстановление, не происходит ли полной
утраты навыков, каковы условия этой утраты и восста­
новления, изучен совершенно недостаточно: здесь нужны
продолжительные и разнообразные наблюдения, а не эк­
спериментальные наскоки.
Овладение первым языком происходит у человека в
основном стихийно. Это не исключает, конечно, того, что
родители или другие старшие учат ребенка родному язы­
ку — показывают ему предметы и называют, вызывают
на общение, подсказывают, исправляют и т. д. Однако ре­
шающую роль в овладении речевой деятельностью на
родном языке играет, видимо, языковое окружение, по
многочисленным каналам проникающее в открытую для
него «душу» ребенка. Второй язык может быть освоен
одновременно, в этом случае, собственно говоря, подчас
трудно установить, какой из языков—первый, а какой—
второй. Так обстоит дело нередко в разноязычных семь­
ях, когда с матерью и ее родственниками ребенок при­
учается разговаривать на одном языке, а с отцом и его
родными — на другом. Так бывает и в разноязычных
семьях, живущих в разноязычном обществе. Дома ребе­
нок слышит попеременно речь на двух языках, а за пре­
делами дома ребенок сталкивается с языковой специа­
лизацией: с одними людьми надо говорить на одном язы­
ке, а с другими — на другом. Важнейшим условием
первоначального усвоения сразу двух языков является
72
параллельное использование этих языков в ближайшем
окружении ребенка с тем или иным распределением
функций этих языков, первоначально — элементарно-
личностных (с человеком а — на языке А, а с человеком
б на языке Б).
Другой случай стихийного усвоения второго языка
имеет место тогда, когда уже после усвоения одного
языка человек (в том числе и ребенок, уж е усвоивший
частично первый язык, скажем, лет четырех или пяти) по­
падает в среду, где ему необходимо общаться не на пер­
вом (или не только на первом) языке. С большим или
меньшим успехом при этом происходит усвоение второго
языка, который даже может совсем вытеснить первый
язык (по некоторым данным, если усвоение второго
языка начинается примерно до пяти лет, а первый язык
совсем изымается из употребления, он может быть за­
быт безвозвратно; более взрослые, видимо, первый язык
забывают не полностью, с возможностью возвращения
к нему).
Условием1стихийного усвоения '■языка является, ви­
димо, я з ы к о в а я с р е д а . Имитировать ее, организо­
вав, например, экскурсию в изолированное место, где
говорить разрешается только на втором языке, можно
лишь частично: важно и наличие всевозможных каналов
поступления сообщений на усваиваемом языке, и разно­
образие окружающих, и полнота, а также правильность
их речи. Существенна, вероятно, и продолжительность
воздействия среды. Нет и не может быть здесь точных
измерений, так как для разных индивидуумов — с раз­
ными способностями, с разной подготовкой, с разным
уровнем развития, требующим разных областей обще­
ния,—действительны разные сроки, но едва ли может ид­
ти речь о сроках, меньших чем год.
Важна также о с о з н а н н а я необходимость
усвоения второго языка. Известно, что есть немало лю­
дей, по тем или иным причинам не усвоивших вторые
языки несмотря на благоприятную среду. Лишь в том
случае, если осознана нужность усвоения второго языка
или (в частности, для ребенка) она хотя и не осознана,
но очевидна, происходит усвоение второго языка в сти­
хийных условиях.
Но второй язык может быть усвоен и не стихийно, а
в результате планомерной и целенаправленной учебной
73
деятельности. Когда второй язык усваивается неодновре­
менно с первым, а особенно не в раннем детском возра­
сте, сознательная деятельность в усвоении занимает зна­
чительное место. Она может иметь разный характер, быть
лучше или хуже организованной, быть ближе или даль­
ше к стихийному усвоению языка. Можно говорить и о
самостоятельной организации обучения языку без учи­
телей и учебников: какое-то повторение слов, какое-то
моделирование фраз перед их произнесением в ответст­
венных ситуациях— это уже начатки учебной деятель
ности. Признаком учебного характера деятельности по
усвоению языка нужно считать, видимо, ее направлен
ность и ор 1 анизацню материала, теми или иными спосо
бами облетаю щ ую его усвоение. Доля учебной и сти
хийной речевой деятельности в усвоении второго языка
может быть различной в зависимости от условий. При
усвоении литературного варианта родного языка тоже
имеет место корректировочная учебная деятельность
(впрочем, изучение литературного языка может озна­
чать фактически изучение второго языка, именно так
обстоит дело с китайским языком, где отличия литера­
турного языка от местного говора и от регионального
койне могут быть очень значительными). Но в общем и
целом, если при усвоении родного языка господствует
стихийный подход, то при усвоении второго языка, не
синхронном с усвоением первого, более весомую роль
играет сознательная учебная деятельность (что нс
снимает значения стихийности в усвоении второго язы­
ка) .
Усвоение первого языка является жизненной необхо­
димостью: без языка ребенок испытывал бы колоссаль­
ные трудности в своей жизни. И потому, коль скоро име­
ется возможность усвоения языка (нет фундаменталь­
ной физической помехи, какая имеется у людей с вро­
жденной глухотой и т. п.), эта возможность реализуется.
Реализация речевой способности является ответом на
настоятельную потребность в общении. Так же обстоит
дело и со вторым языком. Важнейшим условием усвое­
ния второго языка является потребность в общении па
этом языке. Именно отсутствие этой потребности и по­
нимания того обстоятельства, что со временем такая
потребность появится, является главным тормозом в
школьном изучении иностранных языков. Лишь для
74
сравнительно немногих люден интересно изучение языка
само по себе, лишь высокий уровень культуры служит
фундаментом для представления о том, что знание язы­
ка может понадобиться впредь. В обычных же условиях
мы готовы изучать язык в том случае, когда он нам ну­
жен.
Другое обязательное условие усвоения второго язы­
ка — наличие некоторой языковой среды. Эта среда
может сводиться к одному человеку (даже к тексту, хо­
тя это далеко не оптимальный вариант), но изучить
язык совсем вне среды, только по учебнику грамматики и
словарю, без текстов, видимо, нельзя. Практически труд­
но это сделать и без собеседника—того оракула, который
мог бы безапелляционно отмечать производимые в про­
цессе учебной речевой деятельности фразы как правиль­
ные или как неправильные (ключ к самоучителю лишь в
какой-те мере выполняет эту роль, так как не все то, что
не соответствует приведенному образцовому решению,
является неверным; в этом отличие учебника языка от
учебника математики или физики). Собеседник, кроме
того, нужен еще и для того, чтобы сказать, «как пра­
вильно», если он отвергает какую-то фразу. Эту функ­
цию самоучитель выполнить не может. И потому лишь
в очень ограниченных масштабах возможно усвоение
языка по самоучителю, и потому очень важно, чтобы
среди учителей языка был бы его носитель, так как толь­
ко носитель языка может выдать безапелляционное ре­
шение о допустимости того или иного речевого явления
(хотя он может и тут проявить недопустимый произвол
и «вкусовщину») и конструктивно исправлять ошибки
(в принципе говоря, конечно, не обязательно, чтобы
«носитель языка» в данном случае был, скажем, уро­
женцем страны изучаемого языка, но обязательно, что­
бы его познания в изучаемом языке были достаточно
глубокими).
Среди людей, успешно усвоивших вторые языки,
есть определенное число лиц, владеющих нс двумя-тре­
мя, а большим количеством языков. Таких людей назы­
вают полиглотами (греч. polygloltos «многоязычный»),
«Настоящих» полиглотов, знающих десяток и более язы­
ков, немного. Причины их полиглоссии обычно в их
«лингвистической биографии»: в детстве оказались в
двуязычной среде, потом (или сразу же) к этим языкам
75
добавился еще язык школы, какие-то языки были усвое­
ны в связи с учебой, с переездами, в связи с общественны­
ми и служебными обязанностями, в связи с профессио­
нальными интересами, а подчас и просто из любопытства.
Полиглоты обычно разными языками владеют в разном
степени. Если для одних полиглотов характерно сравни­
тельно чистое произношение на каждом из языков, то
другие не имеют достаточно специализированной арти­
куляционной базы. Та или иная степень знания двух­
трех десятков языков типична для полиглотов, но в
исключительных случаях люди владеют н большим ко­
личеством языков.
Следует отметить, что далеко не все лингвисты —
хорошие полиглоты, и не все полиглоты имеют склон­
ность к лингвистическому анализу (кстати, обычно от­
нюдь не обращенному на все языки, которыми полиглот
владеет). Быть может, самым знаменитым полиглотом
был итальянский кардинал прошлого века Мсдзофанти,
который, никогда не покидая Италии и не уезжая далее
чем на несколько десятков километров от родной Бо­
лоньи, овладел, по собственным словам, семьюдесятью
языками и несколькими диалектами. Он родился в ра­
бочей семье, уже в раннем детстве прекрасно запоминал
латинские изречения и смог благодаря этому получить
единственно возможное в то время для бедняка теоло­
гическое образование. Множеством восточных языков и
диалектов владел венгерский востоковед и путешествен­
ник Л. Вамбери, совершивший в одежде дервиша ряд
путешествий в запрещенные для европейцев места. Бле­
стящим полиглотом был московский академик Федор
Евгеньевич Корш. Он переводил на русский с древне­
греческого стихи Сапфо, с латыни — Катулла, Горация
и других, с итальянского — Данте, с венгерского — Пе-
тефи, со словенского — Прешерна, с новогреческого и
сербскохорватского, датского и польского. Он перево­
дил Пушкина и Фета, Анакреонта и Менандра, Гёте и
Шиллера, армянских и персидских поэтов на латынь.
Па греческий им сделаны переводы с русского, словен­
ского, немецкого, арабского, персидского. Прешерна он
переводил на украинский. При этом качество переводов
Корша подчас было не ниже Фета, для которого Корш
был консультантом в его работе над переводами рим­
ских классиков. Названными не исчерпываются у Кор-
76
 ша знания языков. Он читал корректуры чувашского
словаря и занимался древнееврейским языком, изучал
тюркское стихосложение и писал небольшие стихи на
санскрите...
Из современных советских полиглотов-языковсдов
можно назвать эстонского академика Пауля Аристэ, ко­
торый читает лекции по-эстонски и по-немецки, по-швед­
ски и по-русски, свободно разговаривает по-цыгански,
по-латышски, на идиш и на эсперанто, на финском, вен­
герском и других языках финно-угорской группы, вла­
деет западноевропейскими языками, но гордится, пожа­
луй, больше всего знанием водского языка — остатка
древней племенной группы водь, на котором теперь хо­
рошо говорит уже менее сотни человек. Как полиглот
известен сотрудник одного из московских научных ин­
ститутов доктор филологических наук А. А. Зализняк,
основная сфера занятий которого — русский язык.
Сравнительно многие языковеды активно владеют
иятыо-шестью языками—языками своей узкой специаль­
ности, родственными, основными европейскими языка­
ми, а кроме того, читают, а иногда и понимают на слух
тексты еще на десятке языков.
Но непосредственной зависимости между полиглосси-
сй и лингвистикой нет. Конечно, очень важно для линг­
вистов разбираться в устройстве различных языков, но
для многих полиглотов это подчас неважно: для них
главное — владеть языком, а не анатомировать его.
Интересно и то, что иногда представления об устройстве
языков у полиглота не совпадают с устоявшимися в на­
уке. Лингвистика непозволительно мало знает о меха­
низмах владения несколькими языками, в частности п
из-за высокомерных представлений, будто это уже выхо­
лит за пределы интересов языкознания. Это напомина­
ет темные наглазники — шоры, которые надевали ло­
шадям, чтобы они не смотрели по сторонам и не испуга­
лись чего-нибудь. Теперь, с широким признанием
социолингвистики и психолингвистики от таких шор по­
ра отказаться. Пугаться лингвистам нечего: современ­
ная наука хочет знать не только, как устроен язык, но
и как он функционирует.
Простейшей моделью полиглоссин является случай,
когда «поли»— это «два», когда человек владеет дву­
мя языками. В жизни такие случаи встречаются значи-
77
 тельно чаще, чем владение тремя и большим числом язы­
ков. Наблюдения над двуязычными индивидами давно
уже привели к заключению, что существует д в а о с ­
нов н ы х т и п а в л а д е н и я д в у м я яз ыками.
Л. В. Щерба, который одним из первых в нашей нау­
ке серьезно занимался двуязычием в связи с его иссле­
дованием серболужицкого языка непосредственно в
* реальной жизненной и языковой среде в районе городка
Бад Мускау (Мужаков!), связывал наличие двух типов
двуязычия с тем, как оно возникло у данного индивида,
а также с тем, как носитель двуязычия справляется с
переводом с одного языка на другой. В одном случае,
по Щербе, «оба языка образуют две отдельные системы
ассоциации, не имеющие между собой контакта. Это
очень частый случай у людей, выучивших иностран­
ные языки от иностранных гувернанток, с которы­
ми они могли говорить только на изучаемом язы­
ке 1 с исключением всякого другого. Поэтому им
никогда не представлялось случая переводить на
своп родной язык с иностранного н обратно. Обучен­
ные этим способом люди, хоть и говорят довольно бегло
на обоих языках, но им всегда очень трудно найти экви­
валентные термины двух языков... Они могут объяснить,
что значит та или иная фраза, то или иное слово, но все­
гда затрудняются их перевести. Тот же результат полу­
чается при обильном чтении без помощи словаря, он яв­
ляется также идеалом так называемого натурального
метода преподавания языка. При применении «пере­
водческого метода» приходят, согласно Щербе., «к тако­
му состоянию, когда два каких-нибудь языка образуют
б уме лишь одну систему ассоциаций, что составляет
второй вид сосуществования языков. Любой элемент
языка имеет тогда свой непосредственный эквивалент в
другом языке, так что перевод нс представляет никакого
затруднения для говорящих». Ссылаясь на свои наблю­
дения над двуязычными серболужичанамн, Щерба пи­
сал: «Быть может, даже было бы неточно сказать, что
люди, о которых идет речь, знают два языка: они зна­
ют только один язык, но этот язык имеет два способа
выражения, и употребляется то один, то другой».
Происхождение двуязычия у его носителя, конечно,
многое определяет в том, как он использует два языка.
Но по сути дела важно не то, обучился ли ребенок вто-
78
 рому языку у гувернантки или в школе, а то, как распре­
делены функции языков в той среде, где носитель дву­
язычия использует оба своих языка. Важна лингвисти­
ческая ситуация в данном обществе, в данном фрагменте
общества. Что касается способности переводить с языка
мл язык, то это совершенно особый вид речевой деятель­
ности, он требует специальной тренировки, а вероятно,
и особых способностей (например, способности запоми­
нать то, что сказано при устном последовательном пере­
воде, или способности очень быстро реагировать при
устном синхронном переводе, не говоря уж о чисто ху­
дожнических способностях, необходимых для успешной
работы в области художественного перевода). И снова,
способности к переводческой деятельности могут разви-
гься или не развиться в значительной мере от линг­
вистической ситуации. Таким образом, выдвинутые
Л. В. Щербой действительно определяющие характери-
| гики типов двуязычия сводятся к социально-лингвисти­
ческим условиям его функционирования.
Сьюзен Эрвин-Трип, американская пснхолпнгвистка.
предложила свою, довольно часто используемую модель
двух типов двуязычия у его носителей. По ее модели,
выделяется совмещенное (compaiind) и соотносительное
или координативное (coordinate) двуязычие. В первом
случае носитель языка смешивает элементы двух язы­
ков, речь его нередко получается смешанной, а во вто­
ром случае производство текстов на каждом из языков
происходит самостоятельно, их содержание лишь коор­
динировано, соотносимо на двух языках. Причину суще­
ствования этих двух типов двуязычия Эрвин-Трип видит
в типах соотнесения двух языковых систем в сознании
носителя двуязычия.
В принципе, такое объяснение мало эффективно, так
как просто подставляет на место одного неизвестного
другое, а не объясняет его причины. Кроме того, сомни­
тельно, чтобы в сознании носителей двуязычия сущест­
вовала система соответствий между языками. Такая си­
стема может выработаться у профессионального пере­
водчика, который все время вынужден сопоставлять
языки, она может быть разработана лингвистами и
иметь значение для обучения языкам. По система соот­
ветствий между языками едва ли есть у говорящего на
двух языках: он ведь каждый раз говорит на одном из
79
языков. И обычно он так и формулирует свою мысль на|[
том языке, на котором говорит. Он просто не успевал бн
находить соответствия между языками, и разговор пре­
вращался бы в мучительное «цежение слов», если бы
говорящий всегда пытался бы переводить свои мысли с
языка, па котором он думает, на язык, на котором он
говорит.
Мысль не воплощается в слове, говорил Л. С. Выгот­
ский, мысль совершается в слове. И для этого соверше­
ния мысли в слове естественно, чтобы мышление проис­
ходило на том же языке, что и говорение. Поэтому мо­
дель С. Эрвин-Трип, где четче, чем у Л. В. Щербы,
определена специфика двух типов двуязычия, харак­
теристика которых связана с современными воз­
зрениями на Процесс производства текстов, едва ли
оправдана в той части, где основа различения типов дву­
язычия— в разных типах соотнесения языковых систем
в сознании говорящего. Два основных типа двуязычия,
не исчерпывающие всего разнообразия конкретных слу­
чаев, а характеризующие крайние точки,— это совме
щенное и автономное двуязычие. В первом случае меха­
низмы производства и восприятия работают на обоих
языках одновременно. В необходимый момент носитель
совмещенного двуязычия легко может обратиться от од­
ной системы к другой. Так, например, белорус, усваи­
вающий русский язык, слушая или читая русский текст,
для понимания незнакомого ему по-русски слова ищет
нужное слово в своем белорусском словаре. Привыкнув;
к тому, что такой способ часто оказывается вполне эф ­
фективным, он и в процессе производства текстов пере
ходит от явлений недостаточно знакомого языка к явле,
ниям хорошо знакомой системы. Недостаточно освоенное!
русское мягкое ч' заменяется белорусским твердым ч, а’
взрывное г — проточным. Механизмы речевой деятельно­
сти на двух языках совмещены.
Речевая деятельность подчас не может быть ясно
охарактеризована по своей языковой принадлежности:
она происходит как бы на обоих языках сразу. Иногда
речь оказывается преимущественно принадлежащей к
одному языку, но включающей много элементов другой си­
стемы. Носители совмещенного двуязычия в классиче­
ском случае мало задумываются над тем, на каком язы­
ке они слушают пли говорят. У них действует как бы
80
 единая система с двумя не очень четко различаемыми
формами. Нередко бывает так, что фонетическая при­
надлежность речи одна, а лексическая и грамматиче­
ская—в основном другая. Четкое переключение с одного
языка на другой язык отсутствует, а точнее, оно про­
исходит не на уровне выбора всего речевого акта в це­
лом — не на уровне действий, а при решении вопроса о
конкретных словах или даже звуках, т. е. на уровне опе­
раций. Распространение совмещенного двуязычия может
привести к возникновению смешанных говоров и языков,
таких, например, как некоторые деревни в Венгрии, о
словацкой или украинской языковой принадлежности их
носителей ведутся подчас споры среди ученых.
Иной характер имеет автономное двуязычие. В слу­
чае такого двуязычия носитель всегда четко различает
языковые системы и переключается (не без определен­
ного усилия) с одной системы на другую при выборе
языка речевого акта. Речевая деятельность на каждом
из языков осуществляется совершенно автономно от
деятельности на другом языке. Даже если такой носи­
тель двуязычия включит в свою речь слово или другой
языковый элемент иной системы, это будет иметь харак­
тер цитаты, будет — в его сознании по крайней мере —
осознанно. Тексты в таком случае, естественно, имеют
четкую языковую принадлежность, переключение с язы­
ка на язык осознанно. В случае унификации языка при
широком распространении такого типа двуязычия мож­
но скорей ожидать вытеснение одного языка другим,
чем образование смешанного языка. Автономное дву­
язычие не затрагивает систем языков, которыми владеет
индивид, оно может быть безукоризненным по всем
уровням и сторонам обоих языков.
Совмещенное двуязычие, пожалуй, характерно для
обществ с широким распространением двуязычия среди
всех его членов и с отсутствием четкой дифференциа­
ции в использовании каждого из языков. Напротив, ав­
тономное двуязычие распространено там, где функции
языков распределены четко. Это распределение может
быть личностным, ситуативным или тематическим: с ма­
мой и ее родными — на одном языке, а с папой и его род­
ными— на другом: дома — на одном, а в школе и на
улице — на другом; устно — на одном, письменно — на
другом: в обычной обстановке — на одном, в официаль-
0. Зак. 979 81
 мой или торжественной — на другом; о быте —на одном,
а о науке — на другом; с носителями одного языка — на
одном, а с носителями других языков (в случае межна­
ционального общения) — на другом и т. д. Для автоном­
ного двуязычия характерно дополнительное распределе­
ние (или—или), практически исключающее возможность
использования в одинаковых условиях обоих языков.
Автономное двуязычие может распространяться как в
обществе, где много двуязычных, так и в преимуществен­
но одноязычном обществе.
Для двуязычия, особенно автономного, г весьма су­
щественно наличие переключения с языка на язык. Су­
щество переключения, видимо, в изменении установки
на использование того или иного языка. Переключатель
включается под действием различных факторов, сущест­
во которых сводится к обеспечению взаимопонимания в
коллективе. Переключение может происходить как в на­
чале целой совокупности речевых действий, так и в про­
цессе речевой деятельности. Между прочим, быстродей­
ствующие переключатели или же независимость систем
приема и передачи сообщений являются усдовием
успешной работы переводчиков. Во время разговора пе­
реключатели срабатывают обычно при появлении нового
участника общения, не знающего языка, на котором вел­
ся разговор до этого (напротив, при желании скрыть
f от нового участника содержание разговора возможен пе­
реход на неизвестный ему язык), при переходе на новую
тему, требующую, к примеру, использования терминоло­
гии, не разработанной в языке, на котором велось пред­
шествующее общение, переходе говорящих в иную ситу­
ацию, например при выходе из дома на улицу, где ис­
пользование «домашнего» языка не престижно, а то и
запрещено (как было с полабским языком в определен­
ные периоды). Речевая деятельность носителя двуязычия
или многоязычия может протекать на известных ему
языках. Оставляя пока в стороне вопрос о правильности
производимых текстов и о правильности их восприятия,
который очень актуален как вследствие неполного вла­
дения одной из языковых систем, так и вследствие ин­
терференции разноязычных речевых проявлений, оста­
новимся на возможностях использования языков но­
сителями двуязычия. Пусть кортеж участников общения
включает два члена {1, 2}, каждый из которых владеет
82
языками А и В. Тогда теоретически возможны следую­
щие случаи использования языков.
Оба носителя двуязычия (билингвы) пользуются
одним из языков (А или В), а второй (В или А) не ис­
пользуют. Это одноязычная ситуация.
Билингв 1 передает информацию на языке А, а би­
лингв 2 — на языке В; соответственно билингву прихо­
дится осуществлять прием на языке В, а билингву I —
на языке А. То же может иметь место с обратным рас­
пределением языков. В этом случае при беседе билинг­
вов 1 и 2 ведется двуязычный диалог.
Возможны и более сложные, комбинированные ситуа­
ции: 1 пользуется А и В (например, А в собственном со­
общении, а В в ответ на реплику на В ), 2 пользуется .
Это (а также три других подобных варианта), тоже при­
водит к двуязычному диалогу с несимметричной языко­
вой принадлежностью реплик.
Возможны, наконец, и еще более беспорядочные слу­
чаи использования языков билингвами, которые могут
зависеть от степени владения языком, легкости произ­
водства текстов, тематики общения и т. п. Дело ослож­
няется появлением третьего носителя двуязычия.
При симметричном (одинаковом) владении двумя
языками участники общения чаще выбирают один из
языков, так как переход с одного языка на другом при
приеме и передаче сообщений вызывает определенные
трудности. Однако симметрия хотя бы одного из билинг­
вов может вызвать уже двуязычные диалоги. Таким об­
разом, при распространении двуязычия речевая деятель­
ность может протекать либо на одном из языков, либо
попеременно (в рамках одного фрагмента речевой дея­
тельности) на обоих языках. Примеры речевой деятель­
ности па двух языках (двуязычные диалоги) зафикси­
рованы в литературе. В частности, они были типичны
для старинных западнорусских комедий. Так, в белорус­
ской комедии XVIII в. из сборника К- Марашевского
крестьянин (хлоп) и еврей разговаривают по-белорус­
ски, а черт — по-польски. В старобелорусских и старо­
украинских интермедиях X V II—XVIII вв. крестьяне го­
ворили по-белорусски или по-украински, ксендзы и шлях­
тичи — по-польски, а русские солдаты — по-русски. Их
реплики были, видимо, понятны слушателям как на сце­
не, так и в зрительном зале. Ещ е И. П. Котляревскин ис­

6* 83
пользовал двуязычный диалог в своей, комедии «Мо-
скаль-чар1вник», а некоторые элементы такого диалога
можно обнаружить в «Павлинке» Янки Купалы. Для пи­
сателей двуязычный диалог был дополнительным выра­
зительным средством обрисовки персонажен и комиче­
ского эффекта.
В действительности двуязычные диалоги встречают­
ся в двуязычных обществах и теперь. Могут они быть и
в переписке, когда пишущие пользуются различными
языками. Поскольку не обязательно, чтобы все участни­
ки общения владели обоими языками (или большим чи­
слом языков), возможна ситуация, когда кортеж общ а­
ющихся состоит из лиц {1, 2, 3}, причем 1 владеет язы­
ком А, 2 — языком В, а 3 — языками А и В. Тогда 3 мо­
жет выступать в качестве переводчика. Принимая от 1
информацию на языке А, он воспроизводит ее для 2 на
языке В. Таким образом, возникает трансляционный ва­
риант двуязычного диалога, включающий специальную
деятельность переводчика, направленную на преобразо­
вание соообщения на одном языке в сообщение на другом
языке, которая осуществляется на базе стремления к ин­
формационному тождеству принятого и передаваемого
сообщения.
Трансляционный диалог, как и обычный двуязычный
диалог при переписке, может быть разорван во времени
производства, приема и воспроизводства текста на дру­
гом языке, что связано, в частности; с трудностями осу­
ществления специальной переводческой деятельности.
Хотя двуязычный диалог избегается подчас из-за от­
меченной уже трудности переключения, он бесспорно с
точки зрения языковой правильности предпочтительнее
смешанной речи билингвов, более или менее произволь­
но включающих в свою речь элементы каждого из язы­
ков, которыми владеют. Однако смешанная двуязычная
речь в рамках одного речевого акта—нередкое явление
при двуязычии, когда носитель языка недостаточно осоз­
нает различие языков, а следовательно, и языковую при­
надлежность отдельных языковых явлений. Смешанная
двуязычная речь — более всего достояние неискусного
устного общения. Но известно и использование ее в
письменном общении. В художественных произведениях
примеры смешанной макаронической речи используются
нередко в целях достижения комического эффекта, как.

84
 мнрочем, п тексты, включающие разностнлевые эле­
менты.
Ситуация двуязычного диалога, как и смешанная
речь в случае совмещенного двуязычия, вызывает явле­
ния, которые принято называть межъязыковой интерфе­
ренцией. В соответствии с общенаучным содержанием
термина будем называть интерференцией неосознавае­
мое накладывание одной языковой системы на другую
и речевой деятельности билингвов. Истоки интерферен­
ции, видимо, в возможности более'илн менее успешного
применения системы языка А при приеме сообщений на
языке Б, с одной стороны-, и в пробелах системы языка Б
у данного билингва, требующих замены какими-то эле­
ментами, которые могут быть почерпнуты из языка А,
с другой стороны. Белорусский ребенок может использо­
вать знание родного языка для приема сообщений на
русском языке. Это, как правило, не вызывает трудно­
стей; случаи потенциального смешения типа сливки —
aiiijKi «сливы» не часты и обычно устраняются в кон­
тексте. Отсюда возникает неосознанное представление,
что можно «безнаказанно» вставлять в производимые на
русском языке тексты белорусские элементы. А это уже
не тдк: речь получается если и понятной, то явно непра­
вильной, отрицательно оцениваемой русскими моно-
лингвами (носителями одного языка).
Так же обстоит дело, например, при овладении нем­
цами русским языком или русскими — немецким. Син­
таксические модели родного языка в основном помога­
ют (и во всяком случае — не мешают) понимать текст
на изучаемом языке, но использование их при производ­
стве текста на изучаемом языке вызывает к жизни урод­
ливые конструкции с отнесением сказуемого в самый ко­
нец фразы на русском языке у немцев или с незаконным
выдвижением сказуемого вперед на немецком языке у
русских. Интерференция незаметна, когда она не ведет
к искажениям, а это характерно для приема сообщений
(хотя и здесь возможны, конечно, недоразумения), а
также для тех случаев передачи сообщений, когда узлы
обоих языковых устройств совпадают. Именно это и
«оправдывает» интерференцию. Но тогда, когда узлы не
совпадают, возникают нежелательные ошибки. Именно
поэтому интерференцию методисты оценивают отрнца
телыю, хотя это, возможно, справедливо лишь отчасти:
 ведь она способствует скорейшему овладению языком в
совпадающей его части.
При целенаправленной учебной деятельности учите­
ля нередко используют прием переноса (трансфера) яв­
лений родного языка на изучаемый. Этот прием основан
па сознательном использовании средств одного языка в
речевой деятельности на другом языке. В простейшем
виде это сообщение о том, что такое-то явление имеет
такой же характер, как соответствующее ему в родном
языке. Главное отличие переноса от интерференции в
его сознательном характере и в определении рамок до­
пустимого трансфера. Нетрудно увидеть из сказанного
тяготение интерференции к совмещенному, а перено­
са — к автономному типам владения двумя языками.
Следует сказать, что в процессе целенаправленного
овладения вторым языком так или иначе обычно исполь­
зуется и неосознанная интерференция. По сути дела так
обстоит с так называемыми «двухсторонними понятиями»
(Е„ М,. Верещагин), которые в процессе овладения вто­
рым языком возникают. Речь идет о том, что у билингва
понятие получает кроме естественного — родного — и
второе языковое выражение, а потому становится дву­
сторонним. Но полное владение вторым языком предпо­
лагает идиоматическое, своеобразное именно для данпо
I го языка использование всех его слов, а следовательно,
при автономном двуязычии лексические системы должны
существовать в сознании носителей языка самостоя­
тельно.
При всем индивидуальном своеобразии двуязычия,
при всем том, что первичной ячейкой двуязычия являет
ся двуязычный индивид (билингв), двуязычие — как и
сам язык — по природе явление социальное. Оно возни­
кает в связи с потребностями эффективного общения в
данном обществе. Индивидуальное двуязычие, к приме­
ру белорусско-болгарское пли хауса-русское, охватыва­
ет ограниченное число лиц, владеющих обоими языками.
По и оно социально, так как призвано обеспечить через
индивидуальных билингвов обмен информацией (пли
теми или иными видами информации) между совокуп-
носямп носителей данных языков, т. е. между пародами.
Можно заметить, что возможен язык-посредннк для та­
кого обмена информацией (например, русский в первом
случае н английский — во втором), но определенные вн-

86
 ды информации (в частности, поэзи») при передаче че­
рез посредничество третьего языка слишком много те­
ряют. Если социально по природе индивидуальное дву­
язычие, то тем более социально двуязычие широкого
распространения. В количественном плане распростра­
ненность двуязычия должна, видимо, измеряться с уче­
том количества говорящих на данных языках и числа
двуязычных. Количество русско-немецких билингвов в
несколько раз больше количества серболужицко-немец-
ких билингвов, но серболужичане все двуязычны, а чи­
сло русско-немецких билингвов со сколько-нибудь доста­
точным знанием немецкого языка едва ли превышает
один процент всех носителей русского языка.
Наряду с этим важен удельный пес билингвов не
только вообще среди носителей данного языка, но и сре­
ди живущих на данной территории. Число русских, вла­
деющих белорусским языком, составляет десятые доли
процента всех носителей русского языка, но среди рус­
ских, проживающих в Белоруссии, такое число уже вы­
глядит гораздо более значительным — это уже десятки
процентов.
Существенно и социальное распределение билингвов.
Английским языком в Индии владеют в основном пред­
ставители социальной верхушки — люди образованные,
достаточные. Условием же утраты' полабского языка бы­
ло то, что. немецким языком наряду с родным славян­
ским овладели практически все полабские славяне. Уз­
бекско-таджикско-русское треязычне охватывает очень
широкие слои населения Самарканда. Необходимо учи­
тывать и различия в распространении двуязычия в горо­
дах и в сельской местности. Имеет место и различная
степень владения языками у представителей разных по­
лов, разных поколений. Сплошь и рядом женщины ока­
зываются исключенными из активного использования
двух языков, что связано с былым ограничением соци­
альной роли женщины. Характерно, что женщины в
большей мере привержены к родному языку, лингвисти­
чески консервативны, в то время как мужчины охотнее
прибегают ко второму языку (это можно проследить по
пластинке, приложенной к книге А. Адамовича, Я- Бры­
ля и В. Калесника «Я з вогненай вёскь..>). В одних об­
ществах двуязычие может быть достоянием молодежи,
в других—наоборот, стариков. Так, национально-русское
87
двуязычие в нашей стране присуще молодежи, а литов­
ско-польское или белорусско-польское — скорее стари­
кам. Это отражает и тенденции в развитии двуязычия.
Более перспективно, конечно, двуязычие среди молоде­
жи. Здесь есть свои закономерности. Когда полабский
язык стал утрачивать свои позиции в пользу немецкого,
первыми билингвами были представители активного, бо­
лее молодого поколения. Но спустя несколько поколе­
ний, в XVII — начале XVIII в., молодежь уже стеснялась
своего двуязычия, предпочитала говорить Только по-не­
мецки. Двуязычие сохранялось у стариков, а когда они
умерли, с ними наступил и конец полабскому языку.
Вероятно, нет тождественных двуязычных ситуаций.
Д аж е в рамках нашей страны двуязычные ситуации
своеобразны в каждом особом случае. Национально-рус­
ское двуязычие отличается и разным количественным
распространением (см. табл. 1) и, главное, качествен­
ным своеобразием, различиями в динамике распростра­
нения, глубине владения русским языком, распростра­
ненностью русско-национального двуязычия в данной
республике, области, округе. Конкретная ситуация ведь
зависит не только от числа двуязычных индивидов и ди­
намики этого числа, но и от других факторов. Так, су­
ществен язык культурной традиции в данном обществе,
ее значимость и история, существенно использование

Таблица 1
Распространение национально-русского двуязычия
в союзных республиках
(по переписи 1970 г.)
Процент лиц Процент л н ц
коренной на­ коренной на­
циональности, циональности,
Республика указавших Республика указавших
русский язык русский Я З Ы К
родным млн родиым И Л И
вторым языком вторым языком

Белорусская ССР 62,1 Армянская ССР 23,5

Латвийская ССР ■17,2 Грузинская ССР 20,5
Украинская ССР 44,3 Киргизская ССР 20,0
Казахская ССР 42,7 Таджикская ССР 17,0
Молдавская ССР 35,9 Азербайджанская ССР 15,7
Литовская ССР 35,0 Туркменская ССР 15,5
Эстонская ССР 28,3 Узбекская ССР ■ 13,4

88
 каждого из языков в разных сферах жизни, важна об­
щественная оценка знания каждого из языков, играют
роль взаимность двуязычия, подвижность населения в
рамках региона и всей страны, прирост населения, обы­
чаи общения, наличие и роль третьих языков, религия и
ее пережитки, распространенность разнонациональных
семей и других малых социальных групп, обычаи отды­
ха, диалектное членение и роль диалектов в общении и
I. д.; естественно, что невозможно тождество всех фак­
торов, а потому языковая ситуация в Белоруссии значи-
■ телыю отличается от языковой ситуации на Украине,
языковая ситуация в Литве отнюдь не тождественна си­
туации в Эстонии. Языковая ситуация в Мордовии дале­
ко не похожа на ситуацию в Нахичеванской АССР, от-
I личаются лингвистические ситуации даже в рамках од­
ной республики — например на севере и па юге
Киргизии или в Брестской, Гродненской и Могилевской
областях БССР. Пока еще не созданы исчерпывающие
и основанные на специальных исследованиях описания
лингвистических ситуаций в различных регионах нашей
страны; немного объективных и серьезных описаний та­
кого рода и для других стран. Вместе с тем совершенно
ясно, что такие описания существенны для решения
вопросов развития народного образования, эффективно­
сти культуры и т. д.
Д ело не только в том, сколько билингвов в обществе,
какое они занимают место в социальной организации, но
в большей мере также в том, когда, в каких условиях
используется каждый из языков, а также каково соотно­
шение между системами языков, в том числе системами
стилистическими, в престижности языков. В связи с этим
заслуживает внимания попытка выделить такой соци­
альный тип двуязычия, как д и г л о с с и я . В 195!) г-
английским арабистом Ч. А. Фергусоном были сформу­
лированы девять признаков диглоссии, которую пне
раньше, в 1932 г., характеризовал французский постно-
вед Ж . Лесерф. Речь идет о том, что в общее ше т и м
временно используется две разновидности языка n.oi и 1
близких (родственных) языка. При этом (1) имет- .■
сто с п е ц и а л и з а ц и я ф у н к ц и и mix и n.iimii тм
из которых выступает как низшая р а з н о и и д м ; : з
ства общения. Эти функции нахозяня и питии иэн т
полнительного распределения, и ic- ф-пп*.: : i^, ^ f f ■1'
f/ )
 рых используется высшая разновидность, не использует­
ся низшая и наоборот. (2) Высшая разновидность обла­
дает п р е с т и ж е м , доходящим до отрицания низшем
разновидности вообще. (3) Высшая разновидность опи­
рается на л и т е р а т у р н о е н а с л е д с т в о , считаю­
щееся образцом языка. (4) Низнщн разновидность
усваивается детьми е с т е с т в е н н о , а высшая — путем
о б у ч е н и я . (5) Высшая разновидность сознательно
нормализуется, стандартизуется, колебания
допускаются лишь в лексике. (6) Ситуация диглоссии
с т а б и л ь н а и продолжается обычно несколько веков.
(7) Между разновидностями существуют некоторые
грамматические различия, например в фор­
мах словоизменения, в порядке слов. (8) Л е к с и к а
обоих разновидностей во многом с о в п а д а е т , а несов­
падающая часть образует п а р ы из лексем, принадле­
жащих к разновидностям. (9) Обе разновидности обра
зуют е д и н у ю ф о н о л о г и ч е с к у ю с т р у к т у р у ,
основу которой составляет система низшей разновидно­
сти, в то время как высшая разновидность — подси­
стема.
Вероятно, не следует абсолютизировать положения
Фергусона. Так, коль скоро какие-то, хотя бы и малые
различия имеются в звуковых системах обоих разновид
постой, точнее будет говорить не о единой структуре, а о
близости, сходстве систем. Это касается, видимо, и лек­
сики; едва ли безоговорочно допустимо говорить для
столь огромной системы, как лексика, о полном тождест­
ве плана содержания всех лексем, а кроме того, совер­
шенно ясно, что в каждой из функциональных разновид­
ностей не может не быть своих особых лексических
подсистем, которые, естественно, вступают в те или иные
, отношения с подобными подсистемами, а потому в ка­
кой-то мере и лексические системы своеобразны. Это ка­
сается и грамматических систем. Таким образом, что ка­
сается систем, то лучше говорить об их соотносительно­
сти, а не о тождестве частей систем. Думается также,
что системный подход в соединении с признанием прин­
ципиальной нежесткости языковых систем ведет к при­
знанию допустимости колебаний в определенных рам­
ках, не нарушающих стабильности и единства высшей
разновидности. Нужно иметь в виду, что если высшая
разновидность есть сугубо письменная, в ней, собствен­
90
но говоря, нет звуковой (фонологической) системы, а
есть лишь графическая. Эти замечания не направлены,
однако, на отрицание перечня признаков, а лишь на
уточнение некоторых из них.
Поскольку языковые системы и тем более правила
функционирования языков едва ли могут быть абсолют­
но жесткими (это, конечно, возможно, например, для
священных канонических текстов, но скорее как идеал,
чем как живая реальность, где едва ли может дана га­
рантия на безошибочность), не надо, видимо, считать,
что перечень указанных девяти признаков является ис­
тиной в последней инстанции. В реальности, очевидно,
возможны и еще некоторые признаки (например, нали­
чие стандартной фразеологии в высшей разновидности),
а, с другой стороны, какие-то из признаков, особенно по­
следние, могут своеобразно трансформироваться приме­
нительно к конкретной обстановке.
Если считать, что диглоссия характеризует двуязы­
чие письменное (хотя под перечень признаков подходит
в какой-то мере и пара «диалект» — «язык устного на­
родного творчества»), то надо учитывать, что языковая
ситуация в обществе, где употребляется два письменных
языка, не исчерпывается этими двумя языками: любой
письменный язык не может быть простой копией устно­
го. Сама письменная форма передачи информации тре­
бует использование иных средств, нежели устная. А по­
тому наряду с письменными языками компонентом язы­
ковой ситуации оказывается и устная разновидность,
которая тоже может быть не единой. Вплоть до нашего
времени были «известны . два китайских письменных
языка: вэньян и байхуа. Лингвистической основой вэнья-
на является древнекитайский язык, байхуа — средне-
китайский. В средневековом Китае существовало доста­
точно последовательное разделение функций этих двух
языков: «а вэньяне излагались тексты «высоких» жанров
литературы, философии, религии, науки, политики, а на
байхуа—«низких»жанров литературы: драмы, романа,
рассказа. Соперничество этих двух письменных языков
окончилось победой байхуа в новое время» (М. В. Соф-
ронов). Интересно, что первая газета на байхуа поннп
лась в Китае в 1898 г., но лишь после образования Kill'
в 1949 г. начался полный переход прессы на байхуа
Однако наряду с литературными языками в Китае су
<11
 щестпуют местные диалекты и интердиалекты (общие
языки регионов). Поскольку эти диалекты значительно
различаются между собой (в основе литературных язы­
ков лежат северные диалекты), причем на диалектах
существует письменность, а национальный язык («обще­
понятный» язык) пунтухуа все еще не стал общераспро­
страненным (например, общение между квалифициро­
ванными рабочими с севера и их южнокитайскими уче­
никами затруднено из-за лингвистического барьера, не
изучен пунтухуа и всеми офицерами в армии, не говоря
уж о рядовом составе), лингвистическая ситуация как в
* средневековом, так и в современном Китае (не говоря
о национальных районах) весьма сложна, диглоссия ха­
рактеризует лишь часть этой ситуации.
На Руси, как известно, существовали две полярные
разновидности письменного языка. Одна из них, восхо­
дящая к старославянскому языку, использовалась преж­
де всего в церковной литературе от переводов канони­
ческих текстов Библии до .оригинальных житий и пропо­
ведей. Нет нужды отмечать огромную роль религиозной
идеологии и литературы в средневековом обществе. Д ру­
гая разновидность письменного языка Древней Русй
построена на собственной основе; она использовалась
прежде всего как в юридических, так и в частных доку-
. ментах — грамотах. Историческая литература (летопи­
си и переводные хроники), художественные произведе­
ния включали элементы обеих полярных разновидностей,
роль которых менялась исторически в пользу «низшей»,
построенной на народной основе. Но кроме этих пись­
менных языков существовали, конечно, и местные говоры
и устные интердиалекты. Исходя из наличия двух разно­
видностей письменного языка в Древней Руси, можно
описывать лингвистическую ситуацию как диглоссию
(Б. А. Успенский, Г. Хютль-Фольтер). Но диглоссия, не
исчерпывает всей ситуации как вследствие наличия
весьма мощной литературы, переходной между полярны­
ми разновидностями, так и при учете устных разновид­
ностей (в том числе и традиционной фольклорной) речи.
Вот почему, видимо, прав Д. С. Уорт, писавший недавно,
что в спорах о диглоссии в Древней Руси верны оба от­
вета, и «да» и «нет».
Диглоссия в классическом виде, вероятно, вообще мо­
жет характеризовать лишь часть лингвистической ситуа-
92
ции, описывать не всю полноту, а лишь фрагмент отно­
шений между яыкамн в обществе. Вместе о тем этот
фрагмент весьма существен для п о н и м а н и я как самой
ситуации, так и ее динамики.
Быть может, вообще все двуязычные-общества в той
или иной мере тяготеют к диглоссии (если только не ка­
саться собственно структурных характеристик, ограни­
чивающих диглоссию родственным двуязычием, хотя
понятно, что степень различий между родственными язы­
ками может быть весьма значительна'). Ведь специали­
зация функций языков лежит в самой природе социаль­
ного двуязычия, а она неизбежно влечет за собой об­
щественное признание высших и низших функции,
преимущественную стандартизацию той разновидности,
которая оказывается высшей, которая производится на
основе той или иной традиции, а потому и необходимо
специальное изучение именно «высшей» разновидности.
Характеристика диглоссии, таким образом, лишь модели­
рует некоторые общие формы социального двуязычия,
коль скоро оно стабильно. Именно стабильность, не
быстротечность двуязычия возникает при специализации
функций языков. В обществах, где нет специализации,
где оба языка абсолютно равноправны (не только юри­
дически, но и фактически), двуязычие не возникнет или
существует недолговечно: в нем нет необходимости, так
как каждый из языков способен обслуживать его носи­
теля. Но тогда возникает дилемма — либо такое общест­
во перестает быть двуязычным, либо оно дифференци­
рует использование языков. Прекращение двуязычия
возможно как путем лингвистического разделения дву­
язычного общества на два одноязычных, так и путем
принятия всем обществом одного из языков. Дифферен­
циация функций языков нередко ведет к выделению язы­
ка с более важными функциями, т. е. к ситуации диглос­
сии. Диглоссия не может удержаться продолжительное
нремя.
Языковая ситуация может включать сосуществование
в обществе нескольких языков или их разновидностей.
'Гак, во многих европейских странах в наше время со­
существуют местные диалекты, общенациональны!! раз­
говорный язык и письменный литературныи язык, /(ело
может осложниться наличием интердиалектов регио
пальных разновидностей разговорного языка или диу-
(п
 1

типов разговорного языка (менее и более стандартизи- j

рованного). Так, языковая ситуация в странах немецкого I
языка (ФРГ, ГДР, Австрия, Западный Берлин, частично I
Швейцария, Люксембург), в Чехии, Италии включает
сосуществование и взаимодействие трех-четырех разно­
видностей языка. При этом, однако, следует иметь в
виду, что не все носители языка активно владеют всеми
четырьмя разновидностями: одни не владеют диалект­
ной речью, другие практически редко и мало пишут, а
если пишут, то используют не литературно-письменную
разновидность в письме, а некоторый вариант разговор­
ной разновидности, переносимый на письмо, и т. д. Ве­
роятно, для массового, всеобъемлющего двуязычия ре­
ально сосуществование двух-трех, но не более разновид­
ностей языка. Именно поэтому должен был отступить у
китайцев вэньян, когда наступил период, потребовавший
более широкого, чем раньше, распространения грамот­
ности или хотя бы понимания письменных текстов. Рас­
пространение грамотности и у других народов вело к не­
обходимости отказа от чересчур сложной языковой си­
туации. Так латынь перестала в Европе быть языком
многих сфер жизни, так возник новый русский литера­
турный язык и т. п.
Таким образом, языковая ситуация склонна к упро­
щению, хотя она в течение нескольких веков может до­
пускать использование двух языков, обладающих раз­
ными функциями. Но такую тенденцию нс следует
понимать как тенденцию к полному одноязычию. Способ- [
ность человека владеть более чем одним языком, как и
способность играть в жизни более чем одну роль (к при­
меру, быть членом семьи и членом трудового коллекти­
ва), может вполне реализоваться. Возможно, что- двуя­
зычные общества обладают некоторыми преимущества­
ми перед одноязычными (подобно тому, как многоязычие
представляется преимуществом индивидуума). В конеч­
ном счете двуязычие позволяет его носителям получить
более четкую, как бы стереоскопическую картину мира,
картину, увиденную сквозь разные языковые призмы.
Кроме этого, один из языков (а иногда и оба языка)
двуязычного общества облегчает общение с внешним ми­
ром, что безусловно ценно для общества.
Использование в обществе двух языков ведет обычно
к более или менее в з а и м н о м у в л и я н и ю этих язы­
94
 ков друг на друга, а в полярном случае — к выработке
смешанного (креольского) языка.
Наиболее простая форма межъязыкового влияния —
проникновение лексики из одного языка в другой язык.
11оскольку в этом случае ни один язык ничего не теряет,
:i заимствующий, напротив, приобретает новые элемен-
Iы, этот процесс может оцениваться положительно, хотя
подчас и кажется сторонникам «чистоты» языка — пури­
стам опасным. Межъязыковое влияние может привести и
к структурным изменениям одного из обоих языков. Так,
нередко происходят не до конца выясненные по сущности
нлияния в области звуковой системы. Появление ф в сла­
вянских языках объясняется, например, иноязычными
влияниями, хотя и имеет некоторые внутренние предпо­
сылки. Иногда при двуязычии может выработаться как
бы единая звуковая система для двух языков или обе
системы базируются на единой артикуляционной базе,
как, например, в случае серболужицко-немецкого дву­
язычия,. Зафиксированы случаи выработки некоторых
общих фонологических характеристик, таких, например,
как появление фонем типа [ъ] в языках балканского
языкового союза, фонемы [ж] в ряде тюркских языков t
под русским влиянием. Представляется, что звуковые
влияния между языками стоят вне категории оценки,
они едва ли , сколько-нибудь серьезно улучшают или
ухудшают общение.
Межъязыковое грамматическое влияние может спо­
собствовать развитию таких конструкций, которые позво­
ляют более четко передавать определенные мысли. Это
относится, например, к возникновению некоторых типов
сложных предложений, причастных и подобных им ос­
ложняющихся конструкций. Скорее всего такие Измене­
ния, отвечающие потребности передачи усложняющихся
мыслей, должны рассматриваться как явления положи­
тельные. Менее определенно приходится говорить о пере­
менах морфологического характера, происходящих в ре­
зультате межъязыковых влияний. Заимствование слово­
изменительных элементов — нетипичное явление (сло­
вообразовательные аффиксы подчас заимствуются; ср.
русские приставку анти- или суффикс -изм). Но иногда в
результате взаимодействия языков происходит упро­
щение, даж е распад системы словоизменения. Так, на
последнем этапе существования полабского языка в ре-

95
зультате взаимодействия с немецким произошло расша
тывание грамматических противопоставлений, стали сме­
шиваться роды и падежи имен, а также другие категории
и формы.
Надо сказать, что причину распада полабской грам­
матической системы следует усматривать, видимо, не в
немецком влиянии, а в том, что разносистемное двуязы­
чие вело к развитию нежесткости в использовании язы
ковых средств. Подобное явление известно из так назы­
ваемого пиджин-инглиш — колониального смешанного
английского. Но в этом случае простота английской мор­
фологической системы (отсутствие склонения и возмож­
ность резкого ограничения использования временных
форм глагола) как бы затушевывает «мрачность» кар­
тины распада. Нежесткое использование языковых
средств и обусловливает стирание противопоставления
грамматических категорий. Не исключено, что такой
распад системы может в какой-то мере в какое-то время
наносить вред процессу общения. Но, как показывает
пример балканских языков, например болгарского, или
в другой стороне Европы пример английского, система
склонения получает за мену в виде предложной системы, и
распад склонения не имеет, в принципе, фатальных по­
следствий для языка. Таким образом, хотя влияние дву­
язычия на каком-то этапе может разрушать грамматиче­
скую систему, по в длительной перспективе находятся
замены распавшихся звеньев, а потому в конечном счете
процесс общения не нарушается. Следует отметить, что
такого рода расшатывание грамматических систем ха­
рактерно не для автономного, а для совмещенного дву­
язычия, если оно охватывает значительные массы гово­
рящих.
В двуязычии сложно переплетены как психологиче­
ские, так и социальные факторы функционирования язы­
ка. Их взаимодействие находит свое отражение также в
структурных особенностях языков, находящихся в кон­
такте, во взаимодействии систем контактирующих язы­
ков. Двуязычие, как всякое явление функционирования
языка, имеет место в синхронии, но его следствия фикси­
руются и в диахронической эволюции языка. Двуязычие
может иметь как стихийный, так и искусственный харак­
тер, но так или иначе оно имеет культурный аспект, по­
скольку связано с распространением культурных ценно-

96
стой, с развитием словесного искусства. Географическое
распространение двуязычия, осознание двуязычия и роли
каждого из языков в процессе общения, степень овладе­
ния языками, структура каждого языка и их взаимоот­
ношение — все это определяет сложность двуязычия как
явления языковой жизни и значимость двуязычия в
комплексе проблем функционирования и эволюции
языков.

Лекция четвертая

Разнообразие и общность устройства языков

бесконечное многообразие мира не может не получить

отражения в человеческом языке как средстве познания
и как средстве общения. И поскольку разные люди стал­
киваются с разными сторонами бесконечного и разнооб­
разного мира, естественна, что разнообразие мира по-
разному отражается в разных языках. Это хорошо ил­
люстрируется ходячими примерами того, что в языках
некоторых северных народов зафиксировано по несколь­
ку десятков названий видов снежного покрова, а в диа­
лектах жителей пустынь существуют десятки обозначе­
ний разных песков. В классическом арабском языке, к
примеру, насчитывают до тысячи слов, обозначающих
верблюдов в соответствии с их породой, полом, возра­
стом, мастыо, величиной, состоянием, темпераментом и
■I. д. Этому не следует удивляться: ведь неспециалисту
может показаться явным излишеством количество ис­
пользуемых языковедами слов для обозначения слова
(слово, лексема, вокабула, имя, название, обозначение,
термин, изолекса, гапакс, топоним, ойкопим, оропнм,
гидроним, астроним, антропоним, патроним, фамилия,
прозвище, отчество, кличка, зооним, гиппоним, синоним,
гипоним, гипероним, антоним, омоним, омофон, омограф,
пароним, заимствование, калька, варваризм, макаро­
низм, интернационализм, экзотизм, славянизм, церковно­
славянизм, белоруснзм, русизм, украинизм, полонизм,
богемизм, словакизм,сорабизм, сербизм,словенцам, бол-
гаризм, балтизм, литуанизм, германизм, англицизм, аме­
риканизм, грецизм, латинизм, галлицизм, ориентализм,
арабизм, тюркизм, иранизм, фарспзм, европеизм, сове-
7. Заи. 979 97
тизм, балканизм, диалектизм, регионализм, арготизм,,
канцеляризм, эвфемизм, дисфемизм, вульгаризм, неоло­
гизм, поэтизм, архаизм, историзм, метафора, метонимия,
синекдоха, эпитет, существительное, прилагательное, чи­
слительное, местоимение, глагол, наречие, субстантив
адъсктив, нумсратив, предлог, союз, частица, междоме­
тие, подлежащее, сказуемое, определение, дополнение,
обстоятельство и дрД.
Язык не может'хоответствовать тому миру, который
он призван отражать. Он перестал бы быть успешным
орудием познания и общения, если бы на нем нельзя бы­
ло передать все познанные или познаваемые человеком
явления мира. Л для такой передачи язык должен рас­
полагать соответствующими средствами. Известно, что
прежде всего внешняя действительность находит отра­
жение в лексиконе. И потому само собой разумеется, что
языки разнообразны по своему словарю. Дело при этом
нс только в том, что в том или ином языке появляются
те пли иные слова, которых пет в другом языке. В конце
концов, по мере необходимости в словарь языка могут
быть включены новые слова, необходимые в связи с по­
знанием новых областей действительности. Известно, па-
пример, как в XIX — первой половине XX в. в русским
язык, особенно в его использовании в Средней Азии м
на Кавказе, проникло довольно много слов, связанных с
жизнью в этих краях: аул, аил, арык, саз, аксакал, дех­
кан, мираб, джигит, джейран, саксаул, плов, бешбармак
и др. Гораздо существеннее то обстоятельство, что. мир
по-разному отражается в разных языках.
Многообразие явлений действительности н их связей
приводит к разному членению мира в лексиконах раз­
ных языков, а также в фиксации различных связей меж­
ду предметами и явлениями в процессе их называния и'
позднейшего семантического развития слов. Так, если на­
звание «железной дороги» в белорусском (чыгунка),
украинском (зал1зниця) соотносится с первой частью
русского названия, соответствующего французскому и.
немецкому (chemin de fer, Eisenbahn), то польский язык!
пошел в выборе имени для этого средства передвижения 1
по другому пути: было избрано слово kolej, т. е. первона­
чально «колея, след от колеса». В английском закрепи­
лось название, похожее отчасти па французско-немецко-
русское, но своеобразное: railway — букв, «рельсовая

98
 дорога», т. е. указывается не материал, а более конк­
ретный предмет, являющимся основой дороги. Русский
язык обобщает название пальцев рук п ног, а и немец­
ком и английском языках — это разные слова (Finger-
Zehe, finger — loe). То, что русские называют на часах
стрелкой, немцы называют Zeiger — букв, «указатель»,
а англичане обычно hand, т. е. «рука». Разные слова, не
связанные с понятием «стрела», в английском п немец­
ком для железнодорожной стрелки, стрелки на приборах.
Таким образом, «естественное» для русских обобщение
конечных частей рук и ног нлн наименование указателей
.по форме «стрелкой» не кажется естественным для нем­
цев и англичан, которые смотрят на эти предметы через
призму своих слов. Для англичан же кажется естествен­
ным, что конечные части рук называются одним словом,
а ног — другим, что указатель на часах именуется «ру­
кой». Иначе говоря, в разных языках происходит неоди­
наковое членение предметов действительности, соотнесе­
ние их друг с другом. Подобных примеров можно приве­
сти очень много. Д аж е в столь близких между собой язы­
ках, как русский и белорусский, до половины слов
петерминологического характера имеют различный объ­
ем или различные оттенки значения, независимо от тою,
^совпадают или не совпадают эти слова по форме.
1 Рассмотрим для примера несколько русско-белорус­
ских соответствий, взятых среди слов, начинающихся на
букву ж. В белорусском языке слово жаба выступает
практически как общее название отряда бесхвостых
земноводных и как название семейств лягушек (Rani-
dae). В русском языке в качестве общего названия вы­
ступает скорее слово лягуш ка; оно же выступает в
функции названия семейства Ranidae. Русское же слово
■жаба как будто бы соответствует скорее белорусскому
рапу ха, т. е. выступает в значении названия семейства
Buffonidae. Живое нетерминологнчсскоо употребление
этих двух пар слов (жаба—лягушка и жаба -panуха)
гораздо свободнее, слова выступают почти как синими
мы. переносные значения развиваются скорее щ . и на
жаба (это зафиксировано в обоих языках и н аж , 1 !;ми
болезни). Дело усложняется еще и тем, чш в бг .прус
ском фиксируется регионализм лягушки (н I ivv;. ы и.-
ным слоушку с примером из II. Мс.тежа) как пиьчщч к
слову жаба. В белорусском языке ум<преб.1 яе 1 ея м з т л
жабщца «морщиться, приобретать бугристый вид, тре­
скаться (о коже, дереве)»; в русском точного эквивален­
та этому слову нет. Слово жабрак не может считаться
точным эквивалентом к русскому нищий; в русско-бело­
русском словаре слову нищий (в зпач. сущ.) даются та­
кие переводы: жабрак, y6oei, старац, в белорусско-рус­
ском слово жабрак переводится как нищий, попрошайка.
Русское слово нищий не включает как обязательный се­
мантический компонент «занятие попрошайничеством»,
а белорусское жабрак, ориентируясь па этот компонент,
па чисто материальный аспект дела, не обладает ярко
выраженным компонентом «общей бедности» (ср. русск.
нищий духом). Белорусскому жабурынне «лягушачья
икра» нет в русском языке однословного соответствия.
Для слова жаваранак в белорусском не фиксируется
значение «маленькая булочка, выпекаемая весной ко
времени прилета жаворонков», которое известно для
русского жаворонок. Значения русск. жевать, бел. жа-
ваць практически совпадают, но переносное значение
«долго и нудно говорить» чаще встречается в бело­
русских текстах. Бел. жадаць имеет два основных зна­
чения: «хотеть» и «выражать пожелание». Первое из них
переводится русскими глаголами хотеть, желать, жа­
ждать, вожделеть, второе передается словом желать или
сочетанием слов высказать пожелание. Уже из этого
легко сделать заключение, что между белорусским жа­
даць и его русскими эквивалентами нет однозначного
соответствия. Быть может, желать более или менее по­
крывается значениями слова жадаць, но последнее не
исчерпывается значениями слова желать. Идиоматичным
является белорусское слово жадзён «терпящий недоста­
ток, нуждающийся» (ср. Я хлебу не жадзён «хлеба у
меня хватает»). Слово жалоба по-русски имеет два со­
ответствия — скорбь и траур. Ни одно из них не мо­
жет передать полностью значения белорусского слов,а.
Сложно обстоит дело и о русскими эквивалентами бел.
жаль — жалость* сострадание,1сожаление; горесть, пе­
чаль; скорбь. Эти примеры далеко не исчерпывают бело­
русско-русских неточные семантических соответствий
для слов, начинацощихся в белорусском на жа. Но уи<С
они убедительно свидетельствуют, что лексические рас­
хождения между языками в значительной меря, даж е ;в
случае близкого родства охватывают семантику.

100
 Довольно существенны и различия в морфсмно-слово-
образователыюй структуре слов даже родственных язы­
ков. Это видно из сопоставления однокоренных слов с
близким значением из той же части словаря белорусско­
го и русского языков: жабм — жабий, жабравы жа­
берный, жавальны — жевательный, жалабаты желоб-
частый, жаласнасць — жалостливость, жалщца жало­
ваться, жамерыны — отжимки, жаноцкасць — женствен­
ность, жаночасць — женственность, жаноцк1 женствен­
ный, жаночы — женский, жанчына — женщина,
жанчынаненав1снш — женоненавистник, жанчьснанена-
в1снщтва — женоненависничество, жаичынападобны
женоподобный, жарабок — жеребчик, жардзяны жер­
девой, жарон — жёрнов и др. Очевидно, что языки, ко­
гда возникает потребность в каком-то новом названии,
прибегают не к тождественным способам образования
такого слова, даже в том случае, если такая, возмож­
ность, в принципе, имеется. Тем более естественны рас­
хождения между языками тогда, когда их словообразо­
вательные средства значительно различаются. Вот, к
примеру, десяток русско-немецких пар эквивалентов, в
которых русский язык представлен производным словом,
а немецкий — сложным: пепельница — Aschenbeclier,
пепелище — Brandstale, пепельный (о цвете) — asch,-
larbig, первейший — allererste, первенство Erstger
burtsrecht (по рождению), пузырчатый — blasenformig,
пуск — Inbetriebssetzung, путаник — Wirrkopf, путина
Fischzug, пучина — Wasserwirbel. Эти примеры выписа­
ны, как легко заметить, из нескольких страничек, взя­
тых наугад в двух местах словаря.
Следует подчеркнуть, что различия между языками
не только в оформлении, в присоединении тех или иных
суффиксов, но и в выборе исходных понятий. Гак, в
чешском языке слово 2aba выступает как переносное, но
регулярное, отражаемое в словарях название девочки.
Основное значение этого слова, как и у белорусского
жаба, — «лягушка». Назвать девочку млн женщину по-
русски или по-белорусски жабой было бы, пожалуй, ос­
корбительно: в этом случае на первое место выступают
у восточных славян отрицательные коннотации (допол­
нительные оттенки значения). Интересно, однако, что
употребить применительно к девочке елрво лягушо'нок
допустимо и без резко отрицательного оттенка значения
101
(именно так употреблено оно в русском переводе рома­
на Г. Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества»), не исклю­
чено, пожалуй, аналогичное употребление слова жабянё
в белорусском или жабеня в украинском языках. Бело­
русское жывЩца и русское питаться образованы от раз­
ных основ: первое связано с корнем, представленным в
слове жить, а во втором — корень тот же, что в слове
пить, пища. Другое русское соответствие жывщца —
пробавляться по корневому элементу соотносится с
быть, который нередко выступает в паре с жить (ср.
жили-были), но тоже имеет иное значение. В разных
славянских языках закрепились различные слова, обо­
значающие пищу: ср. бел. ежа, харч, корм, страва, па-
жытак, южнаслав. храпа, отражающие различные под­
ходы к пониманию обобщающего названия, различные
сто связи — и с продуктами, и с процессом переварива­
ния пищи, и с функцией ее как «жнвптеля» н'«храните­
ля» организма, и с источником (харч из арабского сло­
ва, означающего «доходы»)...
Такая вариативность, в принципе, связана с двумя
беновными факторами. Первый из этих факторов — воз­
можность выбора для номинации (называния) не самого
главного, наиболее существенного свойства называемого
явления, а одного из его свойств. Главное в процессе
номинации — отличить данное явление от других. Си­
стемное соотнесение его с другими названиями нс всегда
под силу именующему. Он может еще и не знать фунда­
ментальных свойств явления, получающего имя, эти
свойства могут измениться по существу или с точки зре­
ния использования явления людьми и т. д. Возможны
различные стратегии номинации — по функции, но фор­
ме, по материалу, но сходству и т. д. Вот почему, как
писал К- Маркс в «Капитале», «название какой-либо
пещи не имеет ничего общего с ее природой» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 110). Иначе говоря, не сущест­
вует обязательных закономерностей номинации для каж­
дого данного конкретного случая, хотя и есть общие
закономерности номинации, пробивающиеся сквозь мас­
су случайностей.
Но даже если в разных языках избрана одинаковая
стратегия номинации, это еще не обеспечивает полной
тождественности семантики и формы соответствующих
слов в силу действия другого фактора —нежесткости,

102
размытости границ языковых факторов. Это легко при.
слеживается на границах обозначении цвета в разных
языках. Одна и та же окраска может быть названа,
скажем, и желтой и оранжевой, нс говоря уж о таких
названиях цветов, как пурпурный, багряный, красный,
бордо, кумачевый и т. п. Г1ри выборе, скажем, суффик
сального оформления нередко возможно использование
ряда близких или одинаковых по значению суффиксов
(ср. русск. писец, переписчик, писака, писарь, писатель,
бел. тсьменшк, nicap, т сака и т. д .). Иногда могут
быть установлены закономерности выбора для данной
основы того или иного суффикса, но и сам выбор, и его
принципы часто не могут считаться жесткими. Таким
образом, факультативность выбора стратегии и нежест­
кий характер языковых единиц обусловливают неодина­
ковость отражения мира в лексиконах различных языков
В лексиконе (так иногда называют полный словарь
того или иного языка не как лексикографическое посо­
бие, а как лингвистическую данность, которая лишь от­
ражается с большей или меньшей полнотой и достовер­
ностью в лексикографии) наиболее полно и непосредст­
венно происходит языковое отражение действительно­
сти. Разумеется, н здесь язык отражает реальность не­
прямо, а через осознание действительности человеком,
обществом. Но тем не менее лексика часть языка, на­
иболее тесно связанная с действительностью. Л посколь
ку и внешняя, экологическая среда, в которой живет
человек, п социальная среда его обитания отнюдь не
одинаковы в разных местах и в различные времена,
естественно отражение в лексике этого неоднообразия.
Естественным результатом его является разнообразие
членения мира в разный языках, неодинаковые степени
отражения тех или иных сторон, фрагментов бесконеч­
ной действительности в их лексиконах.
Надо сказать, что вопрос об этих различиях, а осо­
бенно вопрос о различиях в структуре лексиконов раз
пых языков изучен еще недостаточно. Дело в том, что
пока еще не выработано имеющей достаточную объясни­
тельную силу теории т и п а л е к с и к о н а . Ясно, что в
характеристике типа лексикона должны быть отражены
многие параметры. Среди них можно назвать такие„чер
ты, как количественный объем лексикона, качественно,
семантнческое разнообразие составляющей его л с ю - h m i
 (т. с. отражение в лексиконе разных сторон действи­
тельности с учетом количества лексем, заполняющих те
или иные направления в отражении действительности),
статистическая структура лексики (соотношение слов
высокой и низкой частотности, текстообразующая спо­
собность определенных частотных групп лексики и т. п.),
морфемная структура лексики (преобладание тех или
иных словообразовательных типов, наличие морфемных
связен между лексемами и их группами), стилистиче­
ское членение лексики (наличие и степень жесткости та­
кого членения),семантическая структурированность лек­
сики (наличие и распространение многозначности и ее ти­
пы, в том числе учет конверсии, т. е. использования одних
и тех же лексем в различных грамматических функциях,
распространенность еннономии и проч.1), грамматиче­
ская структурированность лексики (выраженность члене­
ния на части речи, типы частей речи как крупнейших
грамматических классов лексем), сочетаемость лексики
(наличие и характеристика типов сочетаемости лексем
или ограничений сочетаемости, наличие и распространен­
ность устойчивых сочетаний — фразеологизмов в раз­
ных сферах отражения действительности), словообразо­
вательные потенции (наличие большей или меньшей
свободы в образовании тех или иных отрядов лексики).
Возможно, что в характеристике лексики должны
быть отражены и другие показатели, такие как ассоциа­
тивные или иные парадигматические связи между лек­
семами, длина различных типов слов и вообще слова в
данном языке, роль замещающей лексики типа местои­
мений в построении текста и др. Если в области изучения
грамматики и звуковой стороны языка мы находимся на
более или менее продвинутом этапе исследования, то в
изучении лексикона мы стоим еще па пороге предстоя­
щих открытий.
Но если в лексиконе разнообразие в различных язы­
ках возникает прежде всего за счет своеобразного отра­
жения действительности, а лишь затем за счет нежестко-
стм языковых явлений, то в грамматике и звуковой си­
стеме нежесткий характер языковых явлений как причи­
на различий между языками выдвигается на первый
план, поскольку в звуковой системе внешняя действи­
тельность почти не получает отражения, а в грамматиче­
ском строе, если такое отражение и имеется, то далеко

J04
не непосредственное, а опосредованное не только осозна­
нием мира человеком, но нередко и отражением этого
осознания в лексике, а также другими факторами.
На современном этапе исследования языков нельзя
говорить о большем или меньшем разнообразии лексиче­
ских, грамматических, звуковых, стилистических систем.
Мы просто не имеем еще должного представления о том,
как может и как должна описываться лексическая си­
стема, сложнейшая уже потому, что включает она в себя
больше всего элементов. Но не подлежит сомнению зна­
чительное разнообразие грамматических и звуковых си­
стем. Чем же может быть объяснено это разнообразие,
коль скоро внешняя действительность не является в его
визникновении решающей? Действительно ли способны
внутренние колебания быть настолько сильными, чтобы
привести к значительным различиям между соответст­
вующими языковыми системами? Иначе говоря, как во­
зникает значительное разнообразие грамматических и
звуковых систем?
Отвечая на этот вопрос, прежде всего надо, вероятно,
остановиться на проблеме системного характера лекси­
ки, грамматики, фонетики. Если принять в качестве ра­
бочего определения системности представление о том,
что системой является некоторая совокупность из N
фактов, которая описывается посредством М правил,
причем N > M , то можно ставить вопрос о мере системно­
сти. Очевидно, что мерой системности может считаться,
к примеру, отношение N:M. Чем оно выше, тем система
совершеннее. Можно учесть и иное отношение, например
отношение к реальному М минимально необходимого
для описания данного числа фактов N количества пра­
вил т. Так, для описания 11-ти позднепраславянскнх
гласных было бы достаточно 4-х признаков-правил, при­
чем и они не были бы полностью «задействованы», а
фактически в этой системе действовало 5 дифференци­
альных признаков (переднесть, долгота, закрытость, ла­
бильность, пазальность); значит, отношение т:М равно
0,8, а оптимальное отношение равно единице. Возможно,
видимо, и использование других критериев системности,
включающих оба эти показателя, а также показатели
участия правил («веса» признаков), но очевидно, что
системы, в том числе и языковые, могут быть более или
менее системными. Так, вероятно, система из iio c i . mii
та
раннепраславянскпх монофтонгов (о, о, ё, е, у, ъ, i, ь), г
описывавшаяся тремя необходимыми и достаточными i
признаками (долгота, переднесть, закрытость), была бо­
лее системной, нежели уже упомянутая система поздне-
праславянских гласных.
Можно предположить, что чем более упорядочена
система, тем большие изменения вызывает в ней всего
лишь какая-то одна перемена, поскольку факты упоря- i
доченной системы теснее взаимосвязаны, чем в менее I
упорядоченной. Такая перемена может произойти и за
счет внешних влияний, и путем внутренних колебаний
В уже упомянутую начально-праславянскую систему )
гласных без лабпальностп в результате монофтонгизации '■
дифтонгов «проник» признак лабиальности, носителем
которого было первоначально и, а затем стали и о, 9 .
В результате действия той же тенденции к восходящей
звучности слога, которая вела к монофтонгизации ди ­
фтонгов, на месте сочетаний типа еп, о т не перед глас­
ным возникли носовые гласные, приведшие с собой в
перечень дифференциальных признаков гласных назаль- J
ность. Система стала громоздкой (при помощи пяти |
признаков можно различить не 11, а 32 гласных) и не­
симметричной (разные признаки оказались загруженны- j
мн неравномерно), что вело уже к переменам, вызван- I
ным внутрисистемными противоречиями. Возникновение .
пятнчленного русского или белорусского вокализма
(а, о, е, и, у ) — один из возможных продуктов действия I
этих противоречий внутри системы. !
Наличие в одних славянских языках (белорусском,
украинском, южновеликорусскнх говорах, словацком,
чешском, верхнелужицком) проточного h, в то время
как в других славянских языках g — смычной, отражает
колебания в системе еще нраславянскнх согласных. По- i
еле устранения индоевропейской придыхатслыюстн из I
числа дифференциальных признаков согласных и преоб­
разования смягченных заднеязычных в свистящие при­
знак звонкости стал ведущим противопоставлением для
шумных, охватив все их нары, кроме х, возникшего в ре­
зультате преобразований я. В тройке заднеязычных !
(русск. г —к + х; бел. г —х + к ) происходит колебание в
соотнесении г со смычным к или с проточным х, что и
отражается в разной структуре этой тройки в славян­
ских языках. Парное противопоставление g —h могло бы
106
возникнуть в результате заимствований, но, например,
п польской иноязычные (немецкие, латинские, украин­
ские, белорусские) слова с h осваиваются с заменой это­
го звука через x (ch ), а в русском— через смычный г
(ср. Гейне, гербарий). Хотя в чешском, словацком, верх­
нелужицком, украинском, белорусском за счет заимст­
вованных слов говорят о возникновении особой фонемы
g, ее малая частотность, а также отсутствие в белорус­
ском минимальных пар слов, которые бы отличались толь­
ко по смычности—проточности г (А. И. Подлужный), не
позволяют считать, что это внутреннее противоречие си­
стемы славянского консонантизма уже получило разре­
шение во всех этих языках. Так или иначе, оказалось,
что лакуна («пустая клеточка», пробел) в праславянской
системе заднеязычных привела к возникновению суще­
ственного различия в консонантных системах славян­
ских языков. А это свидетельствует о значимости для су­
деб систем, обладающих высокой степенью системности,
всяких частных явлений, затрагивающих, однако, в силу
тесной спаянности элементов фактически не один эле­
мент, а всю систему.
Колебания в разрешении одинаковых или общих про­
тиворечий в различных языках наблюдаются не только
на звуковом, но и на грамматическом уровне. В период
становления отдельных славянских языков возникло про­
тиворечие между лексическим числовым значением слов
типа два, три, пять, десять, сто и их грамматическим чи­
слом. Слова пять, шесть и т. д. лексически обозначали
совокупности, а грамматически были словами единствен­
ного числа, причем поскольку счета пятерками, шестер­
ками, девятками не велось, они не употреблялись в дру­
гих числах в отличие от слова десять, которое в сочета­
ниях с другими обозначениями числа могло выступать в
двойственном (дъва десято) или множественном ( пять
десять) числе.
Слова три и четыре выступали в качестве согласован­
ных определений к существительным, обозначавшим со­
вокупности, а следовательно, были согласуемыми слова­
ми (типа местоимении или прилагательных), употреб­
лявшимися только во множественном числе. Слово два
занимало аналогичное положение, по, естественно, упо­
треблялось в двойственном числе. Между тем и два, и
три, и пять, и десять лексически выстраивались в единый
107
 ряд обозначений чисел. Различная грамматическая чи­
словая характеристика этих слов приходила в противо­
речие с единством числового ряда.
Особенно ярко противоречие чувствовалось в таких
составных обозначениях чисел, как дъва на десяте, в ко­
торых доминирующий (господствующий!), управляющий
грамматически элемент дъва был подчиненным, согласу­
емым по отношению к существительному, обозначавше­
му считаемые предметы. Существительное же, обознача
ющее считаемые предметы, в этом случае могло иметь
либо согласуемую с дъва форму двойственного числа
(противоречащую смыслу, так как предметов-то было не
2 , а 1 2 !), либо форму родительного падежа множествен­

ного числа, управляемую зависимым элементом числи­

тельного десяте. Разрешение этого узла противоречий
между грамматическим и лексическим числом числи­
тельных могло идти по разным путям.
Поскольку двойственное число находилось на пути к
упадку, оно могло оказать влияние лишь на форму су­
ществительных, обозначающих считаемые предметы,
на форму числительных, но не могло стать центром кате­
гориальных, т. е. имеющих в основе смысл, преобразо­
ваний. Оно н действительно оказало такое влияние, на­
пример, на русскую форму существительных при числи­
тельных два, три, четыре (два стола, два ряда), болгар­
скую счетную форму существительных (пет часа). Един­
ственное число слов типа пять противоречило их сово-
купностиому значению и не могло стать центром будущих
преобразований. Множественное число могло стать та­
ким центром.
Кроме того, возможна была нейтрализация грамма­
тического числа, которая не противоречила лексической
числовой природе числительных: они могли пониматься
и как слова, стоящие вне грамматической категории
числа. Одни путь означал бы обобщение согласования
сказуемых с подлежащими, включающими числитель­
ные, во множественном числе. По этому пути пошел бол­
гарский язык, такой путь фиксируется и в македонском
литературном языке. Другой путь означал бы возмож­
ность использования в этом случае сказуемых как в един­
ственном, так и во множественном числе. В наибольшей
мере этот путь представлен в восточнославянских язы­
ках, а в частности — в русском (ср. болг. останаха пет
108
лева, русск. осталось/остались пять рублей). Таким об-
разом, одно м то же протнворечение получило дна различ­
ных разрешения. В определенной мере они были обу­
словлены другими сопутствующими факторами, и чип
ности сохранением склонения в восточнославянских
языках при утрате его в болгарском и македонском
Существенна, однако, сама возможность различного pa i
решения одного исходного противоречия; такйс различ­
ные направления изменений в одном, казалось бы, не
очень крупном факте чреваты тем, что дальнейшие изме­
нения будут так или иначе происходить с учетом этого
различия, а следовательно, различие может и далее
углубляться.
Таким образом, возможность различного разрешения
внутренних противоречий, реализуемая в родственных
языках, приводит к возникновению в них различии.
А поскольку звуковой строй и грамматика представля­
ют собой тесно спаянные системы, эти различия могут
в дальнейшем умножаться и вести к дифференциации
этих, первоначальных, очень близких или даж е тождест­
венных систем. Но кроме факторов внутренних необхо­
димо учитывать н возможность воздействия на системы
внешних факторов. Внешними факторами по отношению
к данной подсистеме может быть не только иноязычное
влияние, по и воздействие иного фрагмента языковой
системы. Так, известно, что в становлении славянской
системы склонения в праславянскую пору исключитель­
но большой была роль фонетики, изменения в которой
привели к перестройке системы основ имей путем нере-
разложения основ и окончаний. Нельзя не учитывать
значения для судеб морфологической системы явлений
словообразования и наоборот. Родовая система славян­
ских языков в значительной мере поддерживается п ба­
лансируется потому, что во всех трех родах оказываются
активными словообразовательные модели (например,
суффиксальные на -ка и -ость для женского, на -ик.
-гель — для мужского, на -ние, -ства — для среднего
рода).
Вместе с тем нельзя не учитывать возможности внеш
неязыковых воздействий. Пути этих воздействии непро­
сты, но сами они бесспорны как для грамматики, так и
для звуковой системы. Нельзя, видимо, отрицать значе­
ния иноязычного воздействия в появлении в словинских
104
языках фонемы ф. Разумеется, происходило это воздей­
ствие не прямо, а через проникновение множества слов,
включающих звук ф; надо учитывать и возникшую пар­
ность в —ф, хотя она могла и не возникать, так как в мог
бы, сохраняя свой билабиальный характер, остаться сре­
ди сонорных. Но именно включение ф тем или иным спо­
собом в систему консонантизма славянских языков явля­
ется подтверждением тезиса о взаимодействии внешних
и внутренних факторов при языковых изменениях. А по­
скольку один и тот же внешний фактор может привести
к возникновению различных внутренних противоречий,
разрешаемых неодинаковыми способами, это ведет к
умножению различий, к возникновению разнообразии
даж е среди родственных языков.
Вместе с тем, говоря о многообразии лексических,
звуковых и грамматических систем языков мира, не сле­
дует выпускать из виду того обстоятельства, что источ­
ником разнообразия являются не только позднейшие из­
менения, но и первоначальные различия. Если допустить,
что очеловечение обезьян происходило на некоторой ог­
раниченной территории, это не снимает возможности
возникновения сразу же нескольких человеческих кол­
лективов — стай или родов, обладающих изначально
некоторыми различиями в языках, которые в дальней­
шем не уменьшались, а нарастали. Но и в том случае,
если первичный человеческий коллектив был один, более
чем вероятно, что он вскоре после своего возникновения
распался и разошелся, что не могло не повлечь за собой
существенных изменений в средстве общения возникав­
ших новых коллективов. Поскольку такое средство об­
щения не могло не быть крайне бедным во всех отноше­
ниях, даже сравнительно небольшие количественные из­
менения или добавления были значительны по,сравне­
нию с общим объемом языковых средств, а потому ес­
тественно вели к становлению в дальнейшем весьма
различающихся языковых систем. Моногенизм^ утвер­
ждение о том, что человеческие расы уже по происхож­
дению являются представителями одного биологического
вида, не исключает сравнительно большой территории
происхождения человечества. Л чем больше территории
первичного расселения — тем больше возможностей весь­
ма ранних различий между человеческими языками.
Различия между языками могут, следовательно,
110
 трактоваться как более или менее изначальные (в том
числе — исконные для данной языковой общности, хотя
и более отдаленном прошлом и возникшие в результате
разделения) или же как приобретенные. Различия обоих
видов могут затрагивать все части языкового устройст­
в а — и план выражения (звуковую систему), и план
содержания (семантику грамматических категорий и
слов), и реальные грамматические и лексические факты,
обладающие как планом содержания, так и планом вы­
ражения. Приобретенные различия возникают в резуль­
тате внеяэыковых воздействий, вследствие естественного
приспособления языка к выражению нового содержания,
шутом введения новых элементов, что особенно характер­
но для лексики, а также в результате внутрисистемных
колебаний, обусловленных, с одной стороны, нсжест-
костыо устройства языковой системы, а с другой нали­
чием пеединственных решении тех пли иных внутриси­
стемных противоречий. При этом возникновение новых
языковых элементов (инноваций) может происходить
как в результате внутреннего развития определенных
подсистем, так и вследствие взаимодействия одних под-
Lсистем с другими.
Наличие значительных различий между языками
'обусловлено, таким образом, исторически, оно законо­
мерно отражает своеобразное развитие человечества в
условиях длительного территориального, этнического,
культурного разобщения, характеризовавшего все пред­
шествующие этапы эволюции человеческого общества.
! Н вместе с тем при всех различиях обнаруживаются
существенные черты сходства во всех человеческих язы­
ках. Исследование этих сходных явлений в 60—70-х го­
дах проходило в рамках поиска и анализа языковых
универсалий. Рассматривались весьма общие положения,
касающиеся устройства языка в целом, а также у и п-
в е р с а л ь н ы е , всеобщие с в о й с т в а отдельных яру­
сов структуры я з ы к а . При этом уделялось внимание
как абсолютным универсалиям, присущим всем языкам
мира, так и статистическим универсалиям, характерпзу
ющим лишь большинство языков.
Пожалуй, одной из наиболее общих лингвистических
универсалий является положение о двояком членении
текста (А. Мартине). Речь идет о том, что но всех язы­
ках мира не совпадают членения плана выражения и
111
 плана содержания. В плане содержания выделяются не­
которые минимальные значимые отрезки, обладающие
при этом своим звучанием, а в плане выражения — ми­
нимальные звуковые единицы (фонемы); всегда подчер­
кивают, что отдельная фонема не обладает своим значе­
нием, она лишь способна различать единицы другого
членения — единицы плана содержания. Единиц плана
выражения — фонем — в любом языке ограниченное
количество (в пределах от 1 0 до 1 0 0 ), единиц плана
содержания — практически неограниченное и довольно
большое количество ('в современных развитых языках
nb нескольку сот тысяч). В принципе говоря, наличие
двоякого членения — свойство, сложившееся исторически,
а не вытекающее из природы языка. Если верно, что еди
ницы плана содержания (слова, морфемы; монемы, поль­
зуясь термином А. Мартине) представляют собой пучки
дифференциальных семантических признаков, то можно
допустить такой язык, в котором фонемы были бы носи­
телями таких семантических дифференциальных призна­
ков. Тогда слова, складываемые — в плане выражения —
из таких фонем, одновременно складывались бы — в
плане содержания — из семантических дифференциаль­
ных признаков, носителями которых были бы соответст­
вующие «семо-фонем ы». Расчеты показывают, что при
наличии в языке 1 0 0 «семо-фонем» можно было бы обра­
зовать из них триллионы «слов». Если допустить, что
в таком языке будет 80 «семо-фонем», то из них можно
образовать почти 29 млрд, восьмизначных и более
3 млрд, семизначных «слов». Д аж е если понизить «семо-
фонемный» состав языка до 50 единиц, из них можно об­
разовать свыше 500 млн. восьмизначных «слов», а в
языке с 40 «еемо-фонемами», если допустить, что наиболь­
шее «слово» может включать 8 «семо-фонем», можно об­
разовать до 100 млн. подобных «слов». Ясно, что каждая
из этих цифр во много раз (не менее чем двухсоткратно!)
превосходит реальную потребность любого современно­
го естественного языка в словах, а потому допускает
весьма значительные сокращения за счет ограничений
семантической или фонематической сочетаемости. Отсю­
да следует, что двоякость членения вытекает, скорее, не
из бедности состава единиц плана выражения, как это
иногда считают, а из необязательности связи между еди­
ницами плана выражения и плана содержания, а поз-
J
можно, также из-за нсстрогостн комбинаторной структу­
ры плана содержания.
К числу наиболее универсальных свойств языка от­
носится утверждение о том, что во всех языках имеются
словарь и грамматика. Хотя границы между словарем и
грамматикой размыты, некоторые явления занимают
пограничное положение (например, служебные слова,
некоторые пограничные явления словообразования и
формообразования), хотя в различных языках соотноше­
ние лексики и грамматики различно, а то, что в одном
языке выражается лексически, в другом может иметь
грамматическое выражение (например, пол или одушев­
ленность), но сам факт различия между лексикой и
грамматикой, в конечном счете между выражением
предметов и отношений присущ всем языкам мира. Мож­
но отметить высказываемое также утве- ■'•пение, что
«морфология для всех языков обязательна Л. Ре­
форматский). Иначе говоря, универсально *чне
морфологии и синтаксиса.
В плане выражения — в звуковой системе язык,
новлен значительный ряд универсалий, прежде ’
благодаря фундаментальным исследованиям II. С. ,
бецкого, Р. О. Якобсона, а потом специальной рабо.
Д ж . Гринберга. Возможно, згот ряд должен быть открыт
утверждением, что фонемы во всех языках мира опреде­
ляются пучками дифференциальных признаков, количе­
ство которых меньше, чем число фонем. В качестве
универсалий выдвигаются такие положения, как проти­
вопоставление во всех языках гласных негласным, со­
гласных — несогласным. В большинстве языков мира
противопоставляются открытые и закрытые гласные,
гласные различаются не более чем по шести признакам
раствора, в большинстве языков мира имеется противо­
поставление' носовых неносовым. Некоторые универса­
лии формулируются как импликации, т. е. увтерждения
типа: если в языке имеется одна носовая согласная, то
эта согласная — п, а если имеется еще одна носовая
согласная, то это m (Ч. Фергусон), если в языке в нача­
ле слова встречаются два смычных, то в нем встречают­
ся и начальные сочетания «проточный + смычный».
В сводке универсалий, составленной еще в 1965 г. Б. А.
Успенским, насчитывается 139 звуковых универсалий;
этот список теперь мог бы быть увеличен. Надо сказать,

в Зак. 979
 что изучение универсалий звукового строя языков мира
имело хорошую базу, которая позволила еще в 1886 г.
Международной фонетической ассоциации (МФА) со­
ставить международный фонетический алфавит, вместив­
ший в себя классификацию и знаки типичных звуков
языков мира. Этот алфавит, пересмотренный в послед­
ний раз в 1951 г., у нас известен прежде всего в модифи­
кации Л. В. Щербы. Незаконченные «Основы фоноло­
гии» Н. С. Трубецкого, посмертно напечатанные в 1939 г.,
явились «первой фонологической энциклопедией» (А. А.
Реформатский). Используя этот фундамент, Р. О. Якоб­
сон и его сотрудники построили в 50-х годах универсаль­
ную сетку дифференциальных признаков фонем, вклю­
чившую 12 (в некоторых видоизменениях— 13) при­
знаков, при помощи которых могут быть описаны
фонемы, как предполагается, всех языков. В одной из ее
модификаций эта сетка содержит следующие признаки:
гласность (положительно по этому признаку, например,
отмечаются русские фонемы а, у и др.), согласность (б,
г, к), компактность (г, с, ш, ж, а), диффузность (у, и).
периферийность (к, г, п, б, м, у, о), назальность (н, м),
непрерывность (х, ж, с, з, ф, л ), палатальность ( к \ т\
м’, л ’) , яркость (ц, ч), звонкость (д, з, в) диезность
(болг. ъ ), долгота (бел. н’), напряженность (русск.
диал. ё).
Наличие таких универсальных сеток признаков и ал­
фавитов 'позволяет подойти к основательному типологн
ческому изучению фонематических систем разных язы­
ков. В значительной мере это стало возможным из-за
сравнительной простоты фонологических систем, отсут­
ствия у фонем своей семантики, ограниченного объема
систем. Как и в других направлениях исследования, в
поиске универсалий и фундаментальной типологии фоно­
логии принадлежит пионерская роль.
Грамматические универсалии изучены гораздо слабее,
хотя и здесь выявлены некоторые существенные черты,
присущие всем или многим языкам мира. Среди них ут­
верждение о наличии грамматически специализирован­
ных классов слов если не во всех, то во многих языках
мира. По-видимому, если понимать такие классы слов —
части речи — достаточно широко, то они выделяются во
всех языках. Среди грамматических классов слов мно­
гих языков выделяются местоимения, а в них обычно
114
противопоставлены местоимения 1 -го н 2 -го лица. NVia
новлсиа некоторая универсальная иерархия грамматиче
ских категорий. Так, среди категорий имени наиболее
распространенной является число, поэтому если и я.чыке
есть падеж или род, то в нем противопоставлены и чис­
ловые формы. Вместе с тем у нсединственных чисел мень­
ше грамматических форм, чем у единственного; двойст­
венное или тройственное число возможны только при
наличии множественного. У глагола первенствующую
роль играют, видимо, время пли его эквиваленты: если
глагол имеет лицо и число (или род), то он имеет время
и наклонение. Наличие у языка словоизменения предпо­
лагает и наличие у него словообразования (имеется в
виду аффиксальное словообразование, так как наличие
тех или иных способов словообразования чытекаст из
природы языка как средства общения в . меняю­
щемся мире, а потому является универсал'ь 'снот-
ной). Ряд грамматических универсалий касае щд-
ка следования основных, предполагаемых тож'Ь •р-
салышми, компонентов высказывания, выраж х
субъект, предикат и объект.
Если в учении о звуковом строе языков еще в
лом веке выявлялся всеобщий инвентарь звуков челове­
ческой речи, строились обобщенные классификации л и х
единиц, то в грамматике рано обратились к обобщениям
типологического порядка, к попыткам установить основ­
ные типы языков на основе способов выражения в них
грамматических значений. Еще в первой половине XIX в.
братьями Фридрихом и Августом-Вильгельмом Шлеге-
лями и В. Гумбольдтом были выделены четыре основных
типа языков по морфологической структуре (аморфный,
агглютинирующий, флективный и инкорпорирующий),
две возможности выражения грамматических значений
синтетическая и аналитическая. Хотя позже появилось
несколько более детальных классификаций языков, в
частности у Э. Сепира, старая классификация до сих пор
сохраняет определенное значение. Возможно даже, что
она в чем-то опережает выделение фонологических типов,
хотя обобщения были бы более ценными, если бы они в
большей мере учитывали множество реальностей грам­
матического строя.
Было бы поэтому очень важно и полезно на базе изу­
чения грамматических универсалий получить инвентарь

ь* 115
грамматических категорий разных рангов в возможно
большем числе языков и выявить их семантическую ос­
нову — своеобразные дифференциальные признаки. На
всеобщей сетке таких признаков была бы более продук­
тивной работа по сопоставлению грамматических систем
языков мира, в которой нашли бы отражение как спосо­
бы выражения, так и содержание грамматических явле­
ний. Определенные шаги в направлении поиска грамма­
тических дифференциальных признаков были сделаны в
учении Р. Якобсона о падежах, когда для шестерки или
восьмерки (если различать сахара/сахару, в лесу/о лесе)
русских падежей постулируются три падежных признака:
направленность (винительный и дательный), объемность
(родительный и предложный), перифернйность (твори­
тельный, дательный, предложный). Однако этот набор
признаков нс охватывает более детальных отношений,
характеризуемых падежами в некоторых языках, в част­
ности отношений пространственного характера, которые
описываются падежной системой, например, некоторых
языков Кавказа, и не может пока служить универсаль­
ной сеткой признаков для семантической характеристики
падежей в языках мира. Тем более, нет еще универсаль­
ной сети для описания других грамматических явлений.
Изучение лексических, лексико-семантических универ­
салий еще только начато; хотя прошло уже два десятка
лет со времени первого обсуждения лексико-семантиче­
ских универсалий, продвинулось оно не очень значитель­
но. Известная формулировка С. О. Карцевского об
«асимметричном дуализме языкового знака» может быть
представлена как универсальное утверждение о том, что
из природы языка вытекает наличие в языках синонимии
и полисемии, а также предела последней — омонимии.
Видимо, следует признать универсальным и положение
о том, что семантика слова может быть представлена
как пучок семантических дифференциальных признаков
(сем. семантических множителей). Универсальными яв­
ляются утверждения о том, что во всех (или во многих)
языках мира существуют звукоподражательные слова,
связанные (фразеологические) сочетания слов, мотиви­
рованные (сложные и производные) и немотивированные
слова. Особо должны быть представлены универсалии,
характеризующие наличие во всех или в большинстве
языков мира тех или иных разрядов слов или тех или

П6
иных названии пли групп названий. Так, во всех совре­
менных языках мира имеются слова, обозначающие ко­
личества пли числа (числительные, которые, однако, не
обязательно выделяются в особую грамматическую груп­
пу слов, т. е. часть речи), во всех языках имеется группа
обозначений родственников, причем наличие мужского
родственника в большинстве случаев связано с наличием
обозначения соответствующего женского родственника,
во всех языках мира имеются обозначения ряда явлений
окружающей среды (вода, солнце и т. п.), причем могут
быть указаны и некоторые импликации: если есть назва­
ние звезд, то есть и название луны, если есть название
темной части суток, то есть и название светлой части
суток и т. д. Трудно говорить о лингвистической ценно­
сти подобных универсалий, хотя в историческом плане
они полезны для выяснения истории по -чтя мира чело­
веком. Н
Для лингвистики было бы чрсзвычЦ интересным
построить хотя бы частичную сетку еелг -’бсолютпо,
то относительно универсальных семанА IX дпффе-
репциальных признаков. Если принять дл^ название
«семантические множители», то можно бь4 продол-
жить такую метафору утверждением, ч то\ антнчес-
■кой группе, семантическом ноле имеется одК 1 1 руина

таких множителей, представляющих собой «сем итичес­

кий общий делитель» соответствующей группировки слои.
Но тогда и семантические универсалии могли бы быть
представлены как такие семантические общие делители
межъязыковых группировок слов с близким значением.
Дело в том, что межъязыковая семантическая эквива­
лентность, как уже отмечалось, далеко не всегда полна,
а в большей части случаев речь идет о совпадении не
всего "объема значения слова, а лишь некоторой его
части. Для языкознания было бы интересно п важно
установить, к примеру, распространенность тех пли иных
коннотаций (дополнительных, вторичных значений) у
таких слов, как ночь, солнце, выяснить ареалы распрост­
ранения различных коннотаций у названий животных
(свинья, осел), получить типологию семантической струк­
туры таких слов, как друг, идти, хотеть, гори п т. п. Па
лингвистическую ценность такого рола исследований
указывает выполненный на индоевропейском материале
интереснейший «Словарь избранных синонимов» К. Д.

] 17
Бака, вышедший впервые еще в 1949 г. Так, к примеру,
согласно этому словарю, слова индоевропейских языков,
обозначающие «мясо», этимологически связаны с корня­
ми, обозначавшими «кровь», «тело», «рану», «кость»,
«часть», «резать», «сало» и т. п.; слова, обозначающие
«открыть», родственны словам со значением «впустить»,
«позволить», «покинуть», «оставить», «сделать», «повер­
нуть», «быть на чьей-то стороне», «освободнть(сн):>,
«ключ», «замок», «двигать» и т. д. Выявление общего
семантического делителя (знаменателя) таких слов су­
щественно для лучшего понимания как современного
состояния, так и исторических перемен в семантике. Ре­
шение вопроса о лексико-семантических универсалиях,
таким образом, представляется связанным в определен­
ной мере с изучением проблематики семантических ком­
понентов слова, исследованием семантических полей и
подобных им группировок в различных языках мира.
Подход к решению вопроса о лексико-семантических
универсалиях, видимо, включает и попарное сопоставле­
ние лексических систем языков с постепенным вовлече­
нием в такое сопоставление все большего числа языков
как близких в культурном, территориальном и прочих
отношениях, так и весьма отдаленных. Одной из наиболь­
ших трудностей в сопоставлении лексического материала
является неадекватность его представления в разных
языках, неполнота словарей разных языков и неточность
в связи с этим базирующихся на неодинаковых исходных
описаниях сопоставлений. Речь при этом идет как о пол­
ноте представления лексем, так и о полноте представле­
ния в словарях значений отдельных слов. Сплошь и ря­
дом такого рода сопоставления требуют исследования не
только самого сопоставления, но и материала каждого
из сопоставляемых" языков.
Наряду с качественными характеристиками лексиче­
ских составов различных языков заслуживают сравне­
ния и поиска универсалий количественные характеристи­
ки лексических систем. Так, было бы важно выяснить,
нет ли всеобщего характера у текстообразующей способ­
ности (доли суммарной частотности слов в обследован­
ных текстах) различных групп лексики по частотности.
Данные на этот счет разнородны, но, как представляет­
ся, интересны и своеобразно показательны. Так, десяток
самых частых слов в ряде языков, для которых созданы

(1 8
 частотные словари по письменным текстам, занимает
примерно одну пятую часть этих текстов (русский 0,197,
белорусский 0,194, чешский 0,184, словацкий 0,187, ру­
мынский 0,209, немецкий 0,214, английский 0,237). Пять­
десят самых частых слов занимает 0,3—0,4 текста. 11ельзн
исключить, что подобные величины могут рассматри­
ваться как универсалии, характеризующие текстообразу-
;ющую способность частотного слоя лексики различных
' языков.
Наряду с универсалиями, характеризующими языко­
вые устройства, отмечаются универсальные черты изме­
нения языков — диахронические универсалии. На такого
рода общие закономерности языковой эволюции указы­
вал довольно четко в 20—30-х годах Е. Д. Поливанов.
Он отмечал, например, что во многих языках мира, в том
числе славянских и романских, китайском н японском,
имеют место изменения звука к в ц и н. Можно говорить
,н об общих изменениях в грамматическом строе различ­
ны х языков, в их лексической семантике. Так, можно,
\ например, утверждать, что грамматические категории,
утрачивающие реальное значение, имеют тенденцию к
преобразованиям. Типы склонения в праславянском язы­
ке формировались по так называемым тематическим
; гласным или согласным. Поскольку, однако, эти элсмсн-
!ты не имели четко выраженного значения, происходило
широкое взаимодействие типов склонения. Категория
рода, сама по себе недостаточно мотивированная семан­
тически, нс смогла стать основой для перестройки, а
потому типы склонения в славянских языках продолжа­
ют взаимодействовать и разрушаться. Глагольные врс-
на в славянских языках либо приводятся в соответст-
с семантизованной видовой системой, либо частич-
- 'ой мере, в которой они не четко мотивированы,
р ются. По-видимому, универсальными являются
ан. ''фные переносы значений слов. В самых раз­
личны. хах элементы рельефа получают наименова­
ния но частям тела (ср. устье, бровка, губа, нос, лоб,
горло, око и под. в различных языках как иазвапня час­
тей рек, гор, ущелий, озер и под.); переносы названий
частей тела на природные объекты более часты, чем об­
ратные переносы. Обращение к параллелям в переносе
тех или иных названий с одних предметов на другие
рассматривается нередко как подтверждение возможно-

Н9
сти такого перехода в этимологических словарях, по­
скольку за этим усматривается универсальная законо­
мерность, имеющая, разумеется, не обязательное, а
факультативное значение. Надо сказать, что вообще
большая часть открытых диахронических универсалий
семантики не облигаторна (обязательна), а факульта­
тивна. •;
Как легко обнаружить, поиск универсалий ведется
либо в плане содержания (выявляются общие семанти­
ческие — па гр$ мматическом или лексическом ярусах —
явления), либ<Гв плане выражения (определяются об­
щие черты звукового строя языков). Универсалий, кото­
рые бы объединяли план содержания и план выражения,
не может >быть из-за того, что имеется двоякое членение
текстов, из-за того, что членение плана выражения и
плана содержания автономно. Поэтому универсальное
совпадение членения плана содержания и плана выраже­
ния должно было бы объясняться особыми причинами.
Причинами наличия, или точнее действия, универса­
лий являются различные факторы. Прежде всего это об­
щесемиотические свойства языка, т. е. свойства, вытекаю­
щие из его природы как знаковой системы. Именно из
общесемиотического положения о необязательности то­
го, чтобы экспонент и содержание знака были связаны
необходимой связью, вытекает двоякость членения язы­
ковых текстов. Общесемиотические причины определяют
и наличие в языках лексикона и грамматики, иначе, в
наиболее полярном случае,— знаков сущностей и знаков
отношений. Ощсссмиотнческимп причинами диктуется и
наличие в плане содержания языковых знаков четырех
аспектов — сигматики, семантики, синтактики и прагма­
тики (причем некоторые аспекты могут быть представле­
ны нулем; так, у служебных слов может быть утрачен
сигматический аспект, что ставит их в особое положение
по сравнению с другими языковыми знаками).
Человеческая природа языка, то обстоятельство, что
язык — средство общения в человеческом обществе,
определяет собой такие важны» "роты языкового устрой­
ства, как принципиальная neji тсть его, размытость
границ многих элементов и aj Л у ч ен и й в их использо­
вании. С особенностями чел( , ^:кой памяти связана
необходимость иерархически V рганизацни языковых
единиц, причем такой, что мс м выбора нужного эле­

120
 мента из языковой системы должен учитывать ограничен­
ность быстродействующей оперативной памяти человека,
способной одновременно рассматривать, видимо, не бо­
лее 7 ± 2 элементов. Этим объясняется простая структу­
ра местоимений, состав низших групп лексикона па не
более чем примерно десятка единиц и др. Вероятно, и
универсалии частотной организации лексикона определи
:ются особенностями человеческой памяти.
Некоторые универсалии звукового строя вытекают,
видимо, из анатомо-физиологических ограничений рече­
вого (а возможно, и слухового) аппарата. Объединенное
действие этих двух причин порождает третий фактор, ко­
торый можно было бы назвать логикой внутренней орга­
низации языка. Этот фактор объясняет многие универса­
лии. Таково, например, положение о том, что в большин­
стве языков мира, допускающих постановку и субъекта
и объекта перед глаголом, имеется падеж или предлог,
или послелог (иначе нельзя было бы различить субъект
и объект). Подобным образом может быть объяснено
всеобщее утверждение, что языки, имеющие тройственное
число, имеют двойственное, а языки, имеющие двойствен­
ное число, имеют и множественное число. Видимо, так ж<'
следует объяснять иерархию категорий иного тина: если
в языке есть род и надеж, то есть и число; если в языке
есть прерывистая морфема (ср. русск. Ири-ирчыш-ьс),
то в нем есть префикс или суффикс.
| Логическая организация человеческого языка пред-
г ставляет собой, вероятно, не что иное, как интерпрета­
цию обычной логики применительно к знаковому и че­
ловеческому языку как средству общения. В качестве
причины некоторых универсалий следует назвать един­
ство отражаемого в языке мира при всем его многообра­
зии. Так, видимо, этой причиной можно объяснить упо­
мянутую семантическую универсалию об использовании
названий частей тела для обозначения элементов гео­
графического рельефа в силу внешнего или функциональ­
ного сходства явлений природы и «устройства» человека.
Сюда относятся и общие логические закономерности, от­
ражающие действительный мир и отражаемые в языко­
вых классификациях и тенденциях, например, в выделе­
нии категорий предметности и имени, с одной стороны,
действия и глагола, с другой — в переносе наименовании
по функции и др.

121
 Однако названные причины универсалий не могут
объяснить совпадения одновременно плана содержания и
плана выражения, поскольку, согласно лемме о двояком
членении или необязательности конкретной связи плана
содержания и плана выражения, они совпадать отнюдь
не должны. В принципе, конечно, возможно и случайное
совпадение значений и звучаний в некоторой паре язы­
ков. Но вероятность такого совпадения чрезвычайно
мала. На это обратил внимание Е. Д. Поливанов еще в
начале 30-х годов. Возьмем для примера какое-то нз
значений морфем данного языка. Будем считать, что в
данном языке имеется 1 0 согласны.у которые могут в
произвольном порядке входить в морфему, а от рассмот­
рения гласных откажемся, поскольку нам известно, что
гласные могут значительно варьировать (чередоваться
и т. п.). Тогда вероятность того, что в данном языке дан­
ное значение будет иметь определенную звуковую обо­
лочку, может быть исчислена по правилу умножения
BepoHTHoefefi каждой из согласных. Если согласные рав­
новероятны (примем это для простоты), то вероятность
того, что каждая нз них войдет ь морфему, равна 1 / 1 0 ;
вероятность того, что данное значение будет иметь зву­
ковую оболочку из двух определенных согласных, равна
1 / 1 0 - 1 / 1 0 = 1 / 1 0 0 , вероятность определенной трехгласной

комбинации будет равна 1/10-1/10 -1/10= 1 /1000. Вероят­

ность совпадения значения и формы морфемы в двух
языках равна произведению вероятностей такого соеди­
нения в одном языке. Значит, вероятность того, что мор­
фемы двух языков случайно могут содержать одну и ту
же согласную, довольно велика. Она равна 1/10-1/10, т. е.
1/100. Поэтому ценность такого совпадения для исследо­
вании не очень велика. Иначе обстоит дело, если совпа­
дают две согласных: вероятность для одного языка в
этом случае равна, как мы видели, 1 / 1 0 0 , а вероятность
наличия такого же соединения в двух языках равна
1/100-1/100=1/10 000. Еще меньше вероятность случай­
ного совпадения трехгласного соединения для обозначе­
ния одного и того же смысла в двух языках: она равна
1/1000-1/1000=1/1 000 000. С другой стороны, понижает­
ся вероятность случайного совпадения морфем с одина­
ковым значением и одинаковым звучанием не в двух, а
в трех языках: для трех языков вероятность случайного
совпадения даж е одного согласного в морфеме равна

122
1 / 1 0 ■1 / 1 0 - 1 / 1 0 = 1 / 1 0 0 0 , вероятность случайного совмадс

нин двусогласной морфемы равна 1 / 1 0 0 - 1 / 1 0 0 - 1 / 1 0 0

= 1 0 0 0 0 0 0 , а вероятность случайного совпадения трех­
согласной морфемы соответственно равна 1 / 1 0 0 0 0 0 0 0 0 0 .
& Если взять не три, а че'тыре языка, эти вероятности
ряде уменьшаются: для двух согласных вероятность ран-
Ьа одной стомиллионной, а для трехсогласной морфемы
Годной триллионной. Иначе говоря, надо перебрать трил­
лион морфем в четырех языках, чтобы получилось такое
^случайное совпадение. Но в каждом языке нс наберешь
^тольких морфем и даже стольких слов: нх насчитыва­
ются по самым оптимистическим подсчетам сотни тысяч,
а не миллионы и тем более не миллиарды или триллио­
ны. Отсюда вытекает вывод: совпадения двуеогласпых
и трехсогласных морфем в нескольких языках не слу­
чайны. Нельзя, например, объяснить случайностью н а­
личие в русском, немецком, латинском, греческом, древ­
неиндийском и ряде других названий матери трех соглас­
ных м, т, р. Вероятность такой случайности даже только
5аля этих языков равна 1 / 1 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 , т. е. она
исчезающе мала. По становится еще меньшей вероят­
ность совпадения в этих же языках (или части их) зву­
ков в других словах, например в названии сестры или
брата, обозначении сотни п т. д. II здесь действует пра­
вило умножения вероятностей. II вероятность стольких
случайных совпадений слов в стольких языках становит­
ся настолько малой, что не может приниматься в расчет.
А следовательно, надо искать иные причины совпаде­
ния звукового облика близких по значению слов в раз­
личных языках. Надо сразу же оговориться, что разоб­
ранные случаи изменчивости языковых явлений, основан­
ные на нежссткости языкового устройства, вполне объяс­
няют большую вероятность именно не семантического
тождества, а семантической близости слов.
Рассмотрим возможные причины. Первая из них —
звукоподражание. Действительно, в языках мира встре­
чаются звукоподражательные слова. Так, название ку-
Екушкн во многих языках мира явно обусловлено тем
криком, который издаст птица. Природные звуки, конеч­
но, проходят через фильтр нашего слуха, приученный к
знакомой человеческой речи, а потому осознаются нами
как похожие на обычные человеческие звуки, причем
иногда по-разному отождествляемые разными народами
123
 («русские» коровы — мычат, а «польские» — рычат; «ук­
раинские» кошки — нявкают, а «русские» — мяукают;
«белорусские» собаки — гавкают, «русские» — тявкают,
а «английские»—вавкают). В том же названии кукушки
в различных языках нередко выступает не глухой к, а
звонкий г, не гласный у, а другой гласный, например б
или е. Так, древнерусское название кукушки зегзица и
белорусское зязюля отражают более древнее слово с со­
гласным г (который перешел в з) и передним гласным.
Надо в связи с этим отметить, что корпус звукоподража­
тельных морфем по исконному происхождению, возмож­
но, шире, чем мы его теперь представляем.
Многие первично звукоподражательные связи звуча­
ния и значения теперь уже перестали осознаваться, как
это произошло, например, с рядом семитских корней и
флексий, что показал А. М. Газов-Гинзберг. Однако да­
леко не все предметы, свойства, действия способны вы­
звать какие-то звуковые представления, которые могли
бы быть положены в основу звукоподражательных слов.
Л различное звуковосприятие природных звуков не
всегда обеспечивает даже в случаях действительного зву­
коподражания совпадение звучания в разных языках.
Кроме того, возникновение звукоподражательных кор­
ней (а возникали как звукоподражания, видимо, именно
корни) нередко относится к столь отдаленным эпохам,
это позднейшие звуковые изменения, охватив первично
звукоподражательные слова, могли их настолько преоб­
разовать, что от былых схождений ничего не остается.
И псе же звукоподражание, особенно для слов, связан­
ных с звучащими реалиями (явлениями реальной дейст­
вительности), может объяснить схождения звучания в
близких но значению словах разных языков.
Вторая возможность объяснения некоторых — хотя и
нё очень многих — близких звучаний для близкознача-
щнх слов в разных языках связана с детской речью. Из­
вестно, что на самом нервом этапе овладения речью ин­
вентарь звуков у детей невелик: четко противопоставле­
ны носовые, губные, переднеязычные смычные согласные
(м, н, п/б, т/д). Звонкость — глухость нерелевантна, зад­
неязычные, видимо, трудны для произнесения, и если
используются, то скорее для выражения эмоционально
окрашенных «слов», проточные тоже не входят в основ­
ной первичный ассортимент. Активно используется пов­
124
 тор как словообразовательное средство. II вот во многих
языках мира зафиксированы такие слова, как мама, па-
%па, тага, баба, деда, тятя, няня и под. Им приписываются
«значения из очень узкого круга явлений: близкие люди и
[предметы первой необходимости, например еда. Естсст-
[венно, что при наборе в десяток означаемых («отец»,
1^'мать», «бабушка», «дед», «тетя», «дядя», «воспитатсль-
Таблица 2
Значения
Звуки
«маленький» «большой»

I, <?, о, а 115 62
а , о, у , и 74 161
b, (1, В . г 35 98

:ница», «еда» — у разных народов разная, например

1 «хлсб») и набора десятка звуковых комплексов возможны
^совпадения в значениях. Поэтому во многих языках ми­
ра и существуют близкие по звучанию слова, обозначаю­
щ и е «мать», «отца» и т. п. Но показательны и расхожде­
н и я при таких схождениях. Так, мама iro-грузпнски озна­
ч а е т «отец», а дэда — «мать»; баба(й) в ряде тюркских
Чзы-ков — «дед», укр. детск. папа «хлеб», вран, нан
«хлеб», бел. тага «отец» соотносятся с рядом похожих
(по звучанию, но не совпадающих по значению русских
слов (мама, дед, баба, папа, няня, тетя и проч.). Такая
группа сходных в различных языках слов детской речи,
однако, не очень велика.
1 Третья причина совпадений в разных языках звуча­
ния слов с близким значением могла бы состоять в зву­
ковом символизме. Обнаружено, что слова различных
языков в какой-то мерс отражают в своих звучаниях ка-
ясие-то семантические компоненты значений. Так, но под­
счетам В. В. Левицкого, слова 2С> языков, обозначающие
понятия «маленький» н «большой», содержат некоторые
'звуки с различной частотой (табл. 2 ).
Подобных подсчетов накопилось немало. В принципе,
можно себе представить, что в ходе истории отбирались
слова, в которых звучания лучше соответствуют значе­
ниям, результатом чего было бы совпадение звучаний к
значений слов в различных языках. Однако если нельзя
125
полностью отрицать наличие звукосимволизма, то нужно
подходить к возможности объяснения совпадении звуча­
ний слов с близким в разных языках через символизм с
осторожностью. Во-первых, звукосимволизм охватывает,
видимо, не полностью звуковой состав языка, но касает­
ся лишь части звуков. Появление нейтральных звуков
в составе морфемы было бы невозможно объяснить зву­
косимволистически. Во-вторых, не доказана универсаль­
ность звукосимволических оценок. Не исключено, что
некоторые звуки, имеющие одно «фонетическое значе­
ние» в одном языке, будут иметь другое значение в дру­
гом языке. В-третьих, звукосимволизм соотносим не со
всем семантически-понятийным фондом языка, а лишь с
некоторой, вероятно, наиболее экспрессивной его частью.
В-четвертых, в тех случаях, когда обнаруживается зву­
косимволизм, есть нередко основания считать его сопут­
ствующим, а не главным, не ведущим семантическим яв­
лением. В-пятых, действие звукосимволизма имеет скорее
факультативный, а отнюдь не облигаторный (обязатель­
ный) характер. Звукосимволизм может объяснить, пожа­
луй, появление отдельных звуков в группах слов некото­
рого экспрессивного содержания. Но едва ли он может
быть достаточно веским объяснением звуковых сходств
слов с близким значением в различных языках в сколько-
нибудь значительных количествах лексем.
Учитывая это, приходится признать, что звуковое
сходство морфем с близким значением в нескольких
языках, вызванное некоторыми универсальными причи­
нами, о которых сейчас говорилось, может объяснить
лишь небольшую часть тех многочисленных фактов, в ко­
торых отразилось звуковое сходство слов с близким зна­
чением в различных, нередко многих языках. В большин­
стве же случаев общность звукового облика слов с бли­
зостью значения должна быть объяснена общностью
происхождения этих слов. Общность происхождения слов
и вообще морфем или групп морфем для одного языка
объясняется отношениями производности: новое слово
возникает из старого с теми или иными добавлениями
и/или изменениями. Для различных языков возможны,
видимо, следующие случай происхождения совпадений
морфем.
Во-первых, два или большее число языков могут про­
исходить из одного н того же языка, который называется
///
126
 праязыком или языком-основой (последний термин ме-
.нее удобен, так как от него не производится прилага­
тельное). В этом случае совпадение морфем охватывает
•значительные части языковой системы. Типичным для
случаев происхождения ряда языков из единого праязыка
является наличие достаточно определенных звуковых со­
ответствий между родственными языками, происшедши­
ми из праязыка, в которых проявляются присущие язы­
кам закономерности изменений первоначальной звуковой
системы. Характерны при родстве языков также совпа­
дение не только корневых морфем, но и аффиксов и
возможность возведения грамматических систем родст­
венных языков к реконструируемой грамматической си­
стеме праязыка. Все это — частные проявления того, что
при родстве языков речь идет не об отдельных соответст­
виях, а об их системе. Общее происхождение имеют нс
отдельные (хотя бы и многочисленные) лексемы, но
именно системы языков в целом.
Во-вторых, общие морфемы могут возникнуть в ре­
зультате проникновения морфем из одного языка в
другой. Наиболее обычным путем является проникнове­
ние их в составе слов. Проникновение слов может проис­
ходить в результате длительного и распространенного
широко среди носителей языков двуязычия путем вытес­
нения слов одного из взаимодействующих языков слова­
ми другого или в связи с освоением новых реалий. Оно
может иметь место при взаимодействии языков на лите­
ратурном уровне, через литературный язык и в живой
диалектной речи. Возможно проникновение слов и без
массового двуязычия через отдельных двуязычных носи­
телей языка, без непосредственных контактов носителей
языков. Аффиксальные морфемы обычно отвлекаются из
ряда заимствованных слов, имеющих эти морфемы. В от­
личие от системного характера общих элементов при
родстве языков проникновение и заимствование элемен­
тов, в том числе и элементов, распространенных во
многих языках — интернационализмон, охватывает не
всю систему языка, а лишь большие или меньшие фраг­
менты лексической системы; только отдельные словооб­
разовательные и еще реже грам м :т 1ч>-< кие элементы
проникают в ходе процесса взаимодейепшн и »ыков.
В-третьих, общие морфемы 1 1 1 1 0 1 дм ми шикают в ре­
зультате влияния морфем одного н ил.и им морфемы дру-

127
того языка. Это имеет место в ходе так называемого на­
родного этимологизирования («народная этимология»).
Так, в русском просторечии в заимствованных словах
фрагменты слов пали-, поли- в некоторых словах отож­
дествляются с русским полу-, а потому возникает произ­
ношение полусадик, полуклиника вместо правильного
палисад, поликлиника. Русское слово колика теперь
явно воспринимается как связанное с глаголом колоть,
хотя в греческом, откуда это слово взято через латынь,
прилагательное kolikos является относительным к суще­
ствительному kolon «толстая кишка», а следовательно,
никак не связано с действием, а указывает на место
болей. Реже, чем иностранные, подвергаются народному
этимологизированию слова родного языка (Л. А. Була-
ховский), причем выделение в них иноязычных морфем
происходит еще более редко. В целом этот процесс не
играет существенной роли в распространении одинако­
вых морфем в разных языках.
Таким образом, наличие в разных языках морфем
близкого значения и звучания является результатом ряда
закономерных процессов, каждый подобный факт требу­
ет внимательного и вдумчивого объяснения. Так, напри­
мер, наличие в славянских языках глагольного корня
бер- (ср. русск. беру, бери) и в тюркских глагола бер
«дай» вызывает необходимость основательного продумы­
вания. Известно, что славянский корень соотносится с
латинским, греческим, древнеиндийским, соответствую
щие слова этих языков имеют значение «нести» п дают
основание реконструировать индоевропейское значение
корня *bhcr- как «нести, приносить», а потому можно
допускать, реконструируя древнейшие ностратическне
корни, что соответствующие индоевропейский и алтай­
ский (куда входит п тюркский) корни могут восходить
к одному ностратичсскому. Подобного рода случайные
совпадения не исключены, но вероятность случайности
довольно мала.
Как схождения, так и расхождения во внутренней
структуре различных языков, как видим, определенным
образом соотносятся с общими закономерностями суще­
ствования и функционирования языка человека и отдель­
ных языков, принадлежащих отдельным этносам. Так,
наличие общих морфем связано большей частью с общим
происхождением или с взаимодействием языков, хотя

128
иногда оно может быть объяснено такой общеязыкопой
закономерностью наименования, как звукоподражание,
или наследованием из первоначального детского слова­
ря. Что же касается общих явлений в «чистой семанти­
ке» (без связи соответствующих явлений с конкретными
звучаниями), а также в звуковом строе языков, то они
достаточно часто возникают в силу действия общелннг-
вистических закономерностей, опирающихся на знаковую
природу языка н на его человеческое применение. Так,
в многообразии и общности человеческих языков нахо­
дит свое отражение диалектика общего и особенного,
являющаяся всеобщей закономерностью функционирова­
ния и развития действительности.

0. Зак. 979
 Заклю чение

Язык в современном мире

Мировой исторический процесс налагает, естественно,

свой отпечаток па функционирование всех общественных
явлений. Вполне понятно, что среди этих явлении нахо­
дится и язык. Чем же характеризуется функционпрова-
4 нне языка в современном мире? Что нового вносит совре-
I менность в жизнь^языка, важнейшеТсГсредства челой'Сче-
ского общения?
Среди факторов, определяющих особенности языко­
вого общения в наше время, одно из первых мест зани­
мает cjnnecjBeiujoe расширение круга общающихся для
, очень многих людей. Это связано с нзменениямн’ТГрас-
пределении жителей по населенным пунктам, с измене­
нием подвижности людей, с преобразованиями в общест­
венно-политическом строе, ведущими к изменению совп­
ал )анрй^тпвнрст 11 населения. ~ “
С одной стороны, в крут общающихся попадают пред­
ставители различных территорий, даже разных народов.
С другой стороны, говорящий в течение жизни и даже
отдельных ее отрезков общается со значительным числом
сменяющих друг друга людей. У общающихся оказыва­
ется различной пресуппозиция, которая является осно­
вой взаимопонимания. Это повышает необходимость
более понятной речи во всех ее как звуковых, так и се­
мантических 'характеристиках. Надо сказать, что рас­
ширение круга коммуникантов для одного из них не
означает обязательно обогащения общения: ведь сплошь
и рядом общение с участниками широкого круга комму­
никантов весьма ограниченно, неглубоко. Однако эти
ограничения не снимают главного: значительно расши­
ряющегося для множества коммуникантов круга людей,
с которыми они вступают в общение, и необходимости
130
приспосабливаться в процессе своей речевой деятельно­
сти к приему и передаче речевых сообщений от многих и
ко многим участникам общения, в том числе не всегда п
достаточной мере готовым к такому общению. Стремле­
ние к эффективности общения в таких условиях порож­
дает повышение требований к доступности и понятности
речевых сообщений.
Другим фактором в использовании языка в наше вре­
мя, влияющим и па определенные структурные качества
языков, является тенденция к изменению соотношения
устной и письменной форм речевой деятельности. Рас­
пространение печатных изданий, грамотности приводит
к изменениям в соотношении устной и письменной инфор­
мации, циркулирующей в обществе. Доля письменной
информации имеет тенденцию к увеличению. Огромные
объемы разного рода изданий, тиражи книг, возросшие
объцмы корреспонденции (за счет вовлечения в перепис­
ку новых участников) — все это означает, что в речевой
деятельности в современную эпоху письменная речь
занимает значительно большее место, чем это было в
прошлом. Это отчетливо проявляется как в чисто коли­
чественном аспекте, так н в качественном отношении.
Высокий авторитет печатных изданий делает письмен­
ную речь в сознании множества людей престижной.
Именно в письменной речи отчетливее усматривается
нормированноегь, именно письменная речь воспринима­
ется как образцовая. Пожалуй, с самого начала сущест­
вования письменности письменные -тексты составлялись
не как простые транскрипции устных текстов, по и как
автономные речевые произведения. Только некоторая
часть письменных текстов могла представлять собой за­
писи устных текстов.
Но в наше время с распространением письменности
при всей близости и единстве устной и письменной речи
как реализаций одного и того же языка имеются опреде­
ленные стилистические различия устной и письменной
речи. В условиях увеличения объема письменной инфор­
мации, высокого престижа письменной речи, в связи е
возможностью корректировки'уже написанного, а следо­
вательно, лучшей подготовки ответственных текстов не­
которые устные тексты возникают фактически как пись­
менные, а потом лишь зачитываются. Это, разумеется, не
может не найти отражения в стилистической структуре
9* 131
 текстов, а также в манере их преподнесения слушателям.
Но, с другой стороны, в некоторых художественных пись­
менных текстах воспроизводятся довольно живо особен­
ности устного диалога, а потому было бы неверно думать,
что взаимодействие устной и письменной речи — процесс
односторонний. Имея относительно закрепленные сферы
использования, письменные и устные тексты оказывают
друг на друга влияние, сохраняя вместе с тем свои спе­
цифические жанрово-стилистические черты. Каждая из
этих форм речевой деятельности продолжает произво­
диться главным образом автономно, по собственным
правилам. Вместе с тем письменная форма речевой дея­
тельности в обеих ее сторонах — передаче и приеме со­
общений — увеличивается в удельном объеме и занима­
ет за последние десятилетия большее место в речевой
коммуникации.
Третий существенный фактор реализации речевой
деятельности в современном мире — это изменение тех­
нических каналов связи. Наряду с первичным' контакт­
ным звуко-слуховым каналом, благодаря успехам техни­
ки, за последние десятилетия распространяются другие
способы передачи речевой информации. Это прежде
.всего телефон, телеграф, а для ряда видов речевой
деятельности также радио, кино, телевидение.
Компрессия текстов при телеграфировании с учетом
того, что объем речевой информации, передаваемой по
телеграфу, был не очень велик, не составляла значитель­
ной части в общем объеме речевой деятельности челове­
ка. Более существенна, видимо, роль телефонной связи,
которая приобретает все большее значение в общем
балансе речевого общения. Жители крупных городов не
имеют возможности поддерживать частые личные кон­
такты и довольствуются нередко замещающими контакт­
ное общение телефонными разговорами. Возможность
быстрого контакта и обратной связи привлекает людей
и к связи по телефону между населенными пунктами.
Все это не может не вести к увеличению телефонного
общения во многих частях мира. Разумеется, телефон­
ный разговор, ценимый прежде всего из-за обратной
связи, единовременности вопроса и ответа, не может по
ряду причин заменить контактное общение, но он и не
может не вызвать постепенного формирования особого
стиля телефонных разговоров, более полного, чем при

132
контактном общении, имеющего свои звуковые эквива­
ленты паралиигвистическим сигналам фатичсскош
характера (установление и поддержание контакта по­
средством улыбки, жеста, выражения лица и т. д.).
Если телеграф и особенно телефон предназначены в
основном для малых кортежей общения, то радио, зву­
козапись, кино, телевидение передают речь немногих
многим. Эти средства массовой передачи информации
оказывают в целом значительное влияние на распрост­
ранение языковых явлений, а следовательно, н.а^щифи-
кацию разновидностей и вариантов языка. Вместе с тем
они влияют на изменения в жанрово-стилистической ор­
ганизации применения языковых средств.
Совершенствование техники передачи речевых сооб­
щений, включая тиражирование письменных текстов на
пишущей машинке пли типографским способом, зву­
коусилительную аппаратуру, заменившую кажущиеся
уже древними рупоры, радиовещание, демонстрацию ки­
нофильмов и телевизионные программы,— все это меня
ст существенным образом типовые кортежи общении.
Рассматривая виды речевой деятельности, мы говорили
уже о некоторых тинах общения, о важности первичного
кортежа из двух собеседников, о других швах коммуни­
каций при одинаковом участии всех членов кортежа
общения и при общении, когда говорение одного явлт-i-
ся предметом восприятия многих.
Для современности характерно и в этом отношении
увеличение кортежей общающихся до практически нс*
ограниченных размеров. Теперь уже не редкость, когда
радио, телевидение, газеты доносят наиболее важные
тексты до подавляющего большинства носителей того
или иного языка.
\ Лингвистическая проблема подобного общения спя
зана, видимо, прежде всего с тремя аспектами речевых
актеш. С точки зреиия^юворяшегчм-лавная т р у д н о с т ь в
отсутствии непосредственного контакта, обратной сии ш
со слушателями. В этом и состоит первый аспект нробле
мы. Д аж е в условиях непосредственного k o i i i .i k i .i ■
очень большом зале большинству ораторов трудно вы
брать адекватный ориентир — носителя реакции веей
аудитории, обычно избираемый в зале с сотней или иву
мя слушателей. Тем более затруднен ko i i i b k i в с л у ч а е
отсутствия слушателей перед глазами говорящею.
 Второй аспект этой проблемы — это качество текста.
Текст должен быть понятным и- доходчнвьГм д7ВГ~всех
участнпкоЪ акта речевой деятельности. Но трудность
тут состоит в том, что для полного успеха он должен
быть рассчитан на разные уровни понимания неизбежно
разнообразной аудитории. Тот слой текста, который не­
обходим одной части, но сути дела не нужен для друюй
части участников речевого акта, он входит в их пресуп­
позицию, а потому важна как бы многоэтажная, неодно­
слойная структура, текста, когда одни участник- речсвого
акта воспринимает один слой, а другой — другой слой
сообщения. Качество текстов разного характера, пред­
назначенных для массового восприятия, еще требует
своего глубокого исследования и выяснения.
Третий аспект связан со слушающим и читающим в
^многомиллионной аудитории. Двадцатитрехлетпий Вис­
сарион Белинский писал в 1834 г.: «Какое из всех ис­
кусств владеет такими могущественными средствами
поражать душу впечатлениями н играть ею самовласт­
но... В театре... тысячи глаз устремлены на один предмет,
тысячи сердец быотся одним чувством, тысячи грудей
задыхаются от одного упоения, тысячи я сливаются в
одно общее целое я в гармоническом сознании беспре­
дельного блаженства...» То, что Белинский говорил о
тысячах глаз, теперь можно бы приложить к миллионам,
десяткам миллионов. Задача говорящего в конечном
счете остается той же: вызвать одинаковую реакцию у
многочисленных участников речевого акта — рецепторов
сообщения. Дело не только в логической,...содержатель­
ной структуре текста, по и в его эмоциональном заряде,
в его действенности, неотрывной от тех, кто принимает
речевое сообщение. Современные условия общения, его
возможности и задачи требуют новой риторики, более
сильной и более обоснованной. Массовая коммуника­
ция — одна из важных особенностей использования язы­
ка в современном мире.
Изменение характеристик речевой деятельности, от­
ражающихся в определенной мере и на структуре язы­
ков, не исчерпывает особенностей использования языка
в современном мире. Важным фактором в мировом
языковом развитии нашего времени являются также
новые проблемы, связанные с разноязычием человечест­
ва. Расширение круга общения для многих лиц означает
134
и выход за рамки общения с носителями родного языка.
К этому же ведут и изменения технических каналов об­
щения, возрастание числа ситуаций общения одною
лица со многими. Все это с новой силой ставит перед
человечеством задачу преодоления разноязычия.
В общем и целом можно, видимо, говорить о гом, чю
в наше время намечаются более управляемые, менее
стихийные пути преодоления разноязычия. Как никогда
раньше стало занимать серьезное место школьное обу­
чение иностранным (и вообще — вторым) языкам. Мас­
совая школа впервые столкнулась с задачей обучения
вторым языкам больших контингентов учащихся именно
в наше время. В связи с этим был осуществлен п продол
жает осуществляться целый цикл научных обоснований
обучения иностранным языкам.. Поскольку в реальных
условиях обучения невозможно усвоить иол ног мао пн
или иной язык, перед школой стоит задача обучим, уче
ников какой-то части языка. Такую часть я(ыка iia ii.nu
ют иногда минимизированным языком, • гак как она
состоит из минимально необходимого набора 'и-ю ши'
ких п грамматических средств языка.
Еще одна современная языковая проблема iio iu ii .i е
информационным пзрыном. Колизееim> информ ■ими, .щ
бываемой в результате научных нее ic.iimainili мп т е м
мире, приняло колоссальные ра шеры Одному чс тисну
уже трудно не только «перепарим." нею м и ф о р м ам то
своей отрасли знания, по и п р о ст 6i.ni. а курсе не м
щихся исследований и полученных реаулы атв llp.-i
принимаются различные шаги но преодолению последеi
вий информационного взрыва. Наиболее р а д и к а л ь н ы е н
многообещающие из этих шагов ■—оньи ы, пинанные ■
передачей машинам некоторых информационных npimei
сов, прежде всего процессов хранения и поиска а храни
щихся массивах нужной информации.
Само собой разумеется, что хранение и попек ппфпр
мации в памяти электронных вычислительных машин
становятся возможным после предварительной обрабш
:ки как хранимого материала, так и ппиеконош и■пншн
и предшествующей ему организации материала и ....... » ■
человеком. В той или иной, хотя па данном и.им- гни- и
очень небольшой мере, эти явления окаолыми им|" г
ленное влияние па использование языка п ш.щ.. и н> у
спективе такое влияние может усилин.тц.< и ii. h.h i
повышение роли науки в жизни общества^ находит свое
отражение в проникновении в повседневную речь эле­
ментов научной речи. Значительная часть новых элемен­
тов в лексике и синтаксике публицистики и даже повсе­
дневной речи jjanee_„ были . чуть ли не .исключительным
достоянием научногоязыка. Тексты, создаваемые людь­
ми, в какой-то мере все больше приближаются к тому,
чтобы включиться в диалог человека с машиной.
И все же, несмотря на названные изменения в ис­
пользовании языка, несмотря на технизацию речевой
деятельности, и в наше время язык по-пр'ежнему'сохра­
няет свое значение в жизни общества прежде всего как
важнейшее средство человеческого общения. Размышляя
о научно-технической революции, Андрей Вознесенский
писал:
Да здравствует
научно-техническая,
перерастающая
в духовную.

Это очень важно для понимания роли языка в совре­

менном мире. Ведь, несмотря на все новшества, несмот­
ря на все усовершенствования, важнейшей человеческой
ценностью, обмен которой обеспечивается языком, про­
должает оставаться мысль человека, его чувства, его
творчество. Эта ценнбеть непреходяща. И потому не­
преходяще значение языка, без которого невозможна
была бы общественная жизнь, невозможно было бы об­
щение, а следовательно, невозможен был бы социаль­
ный прогресс.
В пашем большом и вместе с тем маленьком мире
ценность человеческого слова сохраняет свое значение
йПГречи плгшённого оратора перед двухсоттысячной
аудиторией, и в передаче радио, рассчитанной на мил3-
лионы и сотни миллионов людей,.и в диалоге двоих. Эта
ценность становится особенно очевидной теперь, когда
действенность слова .благодаря миллионам разного рода
усилителей стала выше. Эга ценность продолжает оста­
ваться высочайшей и в простой дружеской беседе, ибо
слово человеческое продолжает оставаться главным
выразителем мысли и чувства человека, выражением его
мозга и сердца, выражением человеческого в человеке.
Современный человек все лучше и лучше понимает
ценность и значимость в его жизни маленького ручейка
136
его детства, пташки, чирикающей в лесу, развалин дрсп*
него водопровода, человек понимает все больше и боль
ше неповторимость своего мира, его неисчерпаемость и
величие. Человек все больше задумывается над тем, как
сберечь этох. мир. Сберечь для себя и для своих детей,
сберечь для человечества.
Но нет ничего в мире, что бы так или иначе не нашло
отражения в языке. И потому язык современного чело­
века, как и дошедшие до нас манускрипты прошлых ты-
сячелетей, как и сохранившиеся вершинные произведе­
ния словесного творчества, достоин глубокой любви,
уважения и заботы о его сбережении. В нашем языке
отразился и шум прибоя’, и залп Авроры, и познание ато­
ма, и бездонное небо, сверкающее в каждой росинке.
Язык — не индивидуальное достояние. Он не принадле­
жат никому. И он принадлежит всем. Язык — важнейшее
достояние иарода-языкотворца. И вместе с тем — язык
достояние всего человечества. Так как в каждом слове
запечатлен на века опыт человека, его труд, его душа, его
всепроникающая мысль.
 Цель настоящей библиографии учебно-справочная. Библиогра­
фия не претендует ни на всесторонность, ни на полноту. Задача
ее — служить дополняющим лекции ориентиром в огромном количе­
стве специальной литературы. В отличие от предыдущих выпусков
раздел «Литература ко всей книге» содержит только новейшую,
вышедшую после завершения предыдущего выпуска 1977/1978 гг.
общелпнгнпстичсскую учебную и научную литературу. Литература
к отдельным лекциям в связи с этим наряду с работами более спе­
циального характера включает и общие работы, цитировавшиеся
или упоминавшиеся в лекции, в том числе и такие, которые в пре­
дыдущих выпусках перечислялись в списке литературы ко всей кни­
ге. Книги, названные в литературе к одной лекции, нс повторяются
в литературе к другим лекциям. Статьи указываются при отсутст­
вии соответствующих книжных публикаций. Включение работ в
библиографию ие означает согласия автора с положениями, изла­
гаемыми в них. Некоторые из них требуют критического отношения.
В библиографии, учитывая ее учебное назначение, называются пос­
левоенные советские издания, доступные в большинстве вузовских
библиотек. За более полной общей библиографией рекомендуется
обращаться к предыдущему выпуску лекций и указанным в нем
библиографическим справочникам. ^

Литература ко всей книге

(Учебники и учебные пособия — Хрестоматии — Некоторые общелннг-
вистнческнс работы — Коллективные монографии и сборники —
Справочники)
Б е р е з и н Ф. М „ Г о л о в и н Б. Н . Общее языкознание,— ДА.: Про­
свещение, 1979.— 416 с.
' З и н д е р Л . Р. Общая фонетика. 2-с нзд., перараб. и доп.— ДА.:
Высш. школа, 1979.— 312 с.
К о д ц х о в В . И . Введение в языкознание.— ДА.: Просвещение,
1979,— 352 с.
Рож дест венский Ю. В. Введение в общую филологию.— М.:
Высш. школа, 1979.— 224 с.
С у п р у н А . Е . Лекции по языковедению.— Минск: Изд-во БГУ,
1978.— 144 с,
138 I
 Античные риторики. Собрание текстов, статьи, комментарии и
общая редакция проф. А. А. Тахо-Годн.— М.: Пздно Моек уи-ги,
1978,— 352 с.

Г и н з б у р г Е. Л . Словообразование и синтаксис.-- М : Наука,

1978. — 264 с.
^ Г р и г о р ь е в В. П. Поэтика слова.— М.: Наука, 1979.— 311 с,
И в а н о в Вяч. Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых си­
стем.— М.: Сов. радио, 1978.— 184 с.
Л а й о н з Д . Введение в теоретическую лингвистику.— М.: Про­
гресс, 1978.— 544 с.
Л у р и я А . Р. Язык и сознание.— М.: Изд-во Моек, ун-та, 1979
320 с.‘
М е л ь н и к о в Г ■ П . Снстсмологпя и языковые аспекты кибернети­
ки/ Под ред. 10. Г. Косарева.— М.: Сов. радио, 1978.— 308 е.
П и о т р о в с к и й Р. Г. Инженерная лингвистика и теория языка
Л.: Наука, 1979,— 112 с.
Р е в з и н И. И. Структура языка как моделирующей системы
М.: Наука, 1978.— 288 с.
Р е ф о р м а т с к и й А . .4. Очерки по фонологии, морфонологии и мор
фологнп.— М.: Наука, 1979.— 104 с.
Х о л о д о в и ч А . А . Проблемы грамматической теории.— Л ■ Науки,
1979. — 304 с.

Актуальные проблемы языкознания ГДР Я ink и з г о н и ии

общество.— М.: Прогресс, 1979.— 312 с.
Вопросы теории перевода п зарубежной .пиппнегике М
Межлунар. отношения, 1978.— 232 с.
Лингвистика к поэтика.— М.: Паука, 1979.-012 е.
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. Лингвистики текста.
М.: Прогу^сс, 1978.— 480 с.
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 9. Лингвостилистика,—
М.: Прогресс, 1980.— 432 с.
Синтаксис текста.— М.: Наука, 1979.— 368 с.
Языковая номинация (Виды наименований).— М.: Наука,
1977 — 360 с.
Языкознание в Чехословакии. Сборник статей. 1956—1971/ Под
ред А. Г. Широковой.— М.: Прогресс, 1978.— 464 с. f

Русский язык. Энциклопедия /Гл. ред. Ф. П. Филин.— М.: Сов,

энциклопедия, 1979,— 432 с.

Литература к отдельным лекциям

ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.— М.: Искусство,

1979,— 424 с.
Б е р н ш т е й н С. И . Язык радио.— М.: Наука, 1977.— 48 с.
139
 Б ю л е р К. Теория языка (извлечения).— В кн.: З в е г и н ц е в В. Л.
История языкознания XIX—XX веков н очерках и извлечениях.—
М.: Просвещение, 1965, ч. 2, с. 22—28.
Виды и функции речевой деятельности,— М.: Институт языко­
знания ЛИ СССР, 1977.— 242 с.
В ы г о т с к и й J l. С. Мышление и речь.— М.—Л.: Соцэкгиз, 1934.—■
324 с.
К иселева Л. А. Вопросы теории речевого воздействия.— Л.:
Изд-во Ленингр. ун-та, 1978,— 160 с.
Л е о н т ь е в А . А . Язык, речь, речевая деятельность.— М.: Просве­
щение, 1969.— 216 с.
Л е о н т ь е в А . А . Психология общения.— Тарту: Тартуский гос.
ун-т, 1974.— 220 с.
Общение: теоретические и прагматические проблемы.— М.: Ин-т
языкознания, 1978.— 180 с.
Р е в з и н И . И ., Р о з е н ц а е й г В . Ю . Основы общего и машинного
перевода.— М.: Высш. школа, 1964.— 224 с.
Русская разговорная речь.— М.: Наука, 1973.— 486 с.; Русская
разговорная речь. Тексты.— М.: Наука, 1978.— 308 с.
С в е т а н а С. В . Телевизионная речь. Функции и структура.— М.:
Изд-во Моек, ун-та, 1976,— 152 с.
С е р е б р е н н и к о в Б . А . Проблема доязыкового мышления.— В кн.:
Общее языкознание. Формы существования, функции, история язы­
ка,— М.: Наука, 1970, с. 30—39.
С о р о к и н Ю . А ., Т а р а с о в Е . Ф., Ш а х н а р о в и ч А . Л1. Теоретиче­
ские и прикладные проблемы речевого общения.— М.: Наука, 1979.—
328 с.
С о с с ю р Ф. де. Труды по языкознанию.— М.: Прогресс, 1977.—
696. с.
Ш и р я е в А . Ф. Синхронный перевод.— М.: Военпздат, 1979.—
184 с.
Я к о б с о н Р. Лингвистика и поэтика.— В кн.: Структурализм:
«за» и «против». Сборник статей.— М.: Прогресс, 1975, с. 193—230.
Л ЕК Ц И Я ВТОРАЯ

А в р о р и н В . А . Проблемы изучения функциональной стороны язы­

ка.— Л.: Наука, 1975.— 276 с.
А йт м ат ов Ч. В соавторстве с землею и водою... Очерки, статьи,
беседы, интервью.— Фрунзе: Кыргызстан, 1978.— 408 с.
Б е л о д е д И . К. Развитие языков социалистических наций СССР.—
Киев: Наукова думка, 1969.— 308 с.
В е р е щ а г и н Ё . М ., К о с т о м а р о в В . Г. Язык и культура.— Мл
Русский язык, 1976.— 248 с.
Вопросы социальной лингвистики.— Л.: Паука, 1969.— 420 с.
Д е ш е р и е в Ю . Д „ П р о т ч е н к о И . Ф. Развитие языко» народов
СССР в советскую эпоху.— М.: Просвещение, 1968.— 312 с.
И с а е в М . И. Языковое строительство в СССР (Процессы созда­
ния письменностей народов СССР).— М.: Наука, 1979.— 352 с.
К л ю е в Б. И . Национально-языковые проблемы независимой
Индии.— М.: Наука, 1978.— 296 с.
К о с т о м а р о в В . Г. Русский язык среди других языков мира.—
М.: Просвещение, 1975.— 176 с.
Народонаселение стран мира. Справочник/ Под ред. проф.
140
Б. Ц. Урланпса.— Изд. 2-е, перераб. и доп.— М.: Статистика, 107Я.
Русский язык как средстпо межнационального общения. М.;
Наука, 1977.— 304 с.
С о ф р о н о в Л1. В . Китайский язык и китайское общсстно,— М.:
Наука, 1978.— 312 с.
Социально-лингвистические исследования/ Под ред. Л. П. Кры-
сина и Д. Н. Шмелева.— М.: Наука, 1976.— 232 с.
С т е п а н о в Г. В. Типология языковых состояний и ситуаций и
странах романской речи.— М. Наука, 1976.— 224 с.
У ш и н с к и й К ■ Д - Избранные педагогические сочинения: п 2-х т.~
М.: Педагогика, 1974.
Численность и расселение народов мира/ Пед ред. С. И. Бру­
ка.— М.: Изд-во АН СССР, 1962.— 484 с.
Ш в е й ц е р А . Д . , Н и к о л ь с к и й J1. Б . Введение в социолингвисти­
ку.— М.: Высш. школа, 1978.— 216 с.
Языки Азин и Африки. Т. 1—3.—М.: Наука, 1977—1979 (изда­
ние продолжается).
Языки народов СССР: в 5-ти т.— М.: Наука, 1966—1968.

Л ЕК Ц И Я ТРЕТЬЯ

В е р е щ а г и н Е. М . Психологическая и методическая характери­

стика двуязычия (билингвизма).— М.: Изд-во Моек, ун-та, 1969.—
160 с. (
И м е д а д з е Н . В . Экспериментально-психологические исследова­
ния овладения и владения вторим языком.— Тбилиси: Мецниереба,
1979,— 230 с.
Л о м б К . Как я изучаю языки.— М.: Прогресс, 1978.— 216 с.
Л у р и я А . Р. Основные проблемы нейролингвистики.— М.: Изд-во
Моек, ун-та, 1975.— 254 с.
М и х а й л о в М . М . Двуязычие (Принципы и проблемы).—■Чебок­
сары: Чувашский гос. ун-т, 1969.— 136 с.
Новое в лингвистике. Вып. 6. Языковые контакты.— М.: Про­
гресс, 1972.— 536 с.
Проблемы двуязычия и многоязычия.— М.: Наука, 1972.—
360 с.
Р о з е н ц в е й г В . Ю . Языковые контакты. Лингвистическая пробле­
матика.— Л.; Наука, Г:Э72.— 80 с.
С у п р у н А . Е. Лингвистические основы изучения грамматики рус­
ского языка в белорусской школе.— Минск: Пар. асвста, f.,74.—
144 с.
Ч у к о в с к и й К ■ И . От двух до пяти,— М.: Сов. писатель, 1960.—
376 с.
Ш е р б а Л . Б . Языковая система и речевая деятельность.— Л.:
Наука, 1974.— 428 с.

Л ЕК Ц И Я ЧЕТВЕРТАЯ

Б ула хо вски й Л. А. Введение в языкознание.— М.: Учпедгиз,

1953, ч. 2,— 180 с.
Г а з о в - Г и н з б е р г А . М. Был ли язык изобразителен в своих исто­
ках? (Свидетельство прасемитского запаса корней).— М.: Наука,
1965,— 184 с.
141
 Г а з о в - Г и н з б е р г А . М . Символизм прасемитской флексии. О без­
условной мотивированности знака.— М.: Наука, 1974.— 124 с.
Г у м б о л ь д т В. О сравнительном изучении языков применительно
к различным эпохам их развития. О различии строения человеческих
языков и его влияния на духовное развитие человеческого рода.—
В кп.: З в е г и н ц е в В . А . История языкознания XIX—XX веков в очер­
ках и извлечениях.— М.: Просвещение, 1964, ч. IT с. 73—104.
З в е г и н ц е в В . А . Предложение и его отношение к языку и ре­
чи.— М.: Изд-во Моек, ун-та, 1976.— 308 с.
Л е в и ц к и й В. В . Семантика и фонетика.— Черновцы: Черновиц­
кий гос. ун-т, 1973.— 104 с.
М а р т и н е А . Основы общей лингвистики.— В кн.: Новое в линг­
вистике.— М.: Изд-во нностр. литературы, 1963, вып. 3, с. 366—566.
М е щ а н и н о в И . И . Члены предложения и части речи.— М.—Л.:
Изд-во АН СССР, 1945,— 324 с.
Новое в лингвистике. Вып. 5. Языковые универсалии.— М.:
Прогресс, 1970.— 304 с.
П о л и в а н о в Е . Д . Статьи по общему языкознанию.— М.: Наука,
1978,— 376 с.
Принципы типологического анализа языков различного строя.
М.: Наука, 1972,— 284 с.
Семантическое и формальное варьирование. /Отв. ред. В. Н. Яр­
цева.— М.: Наука, 1979.— 376 с.
С е п и р Э . Язык.— М.—Л.: Соцэкгпз, 1934.— 224 с.
Типология грамматических категорий. Мещаннновскпе чтения.—
М.: Наука, 1975.— 220 с.
Т р у б е ц к о й //. С. Основы фонологии.— М.: Изд-во нностр. лите­
ратуры, I960.— 372 с.
Универсалии и типологические исследования.— М.: Наука,
1974 —144 с.
У с п е н с к и й Б . А . Принципы структурной типологии.—,М.: Изд-во
Моек, ун-та, 1962,— 64 с.
У с п е н с к и й Б. А . Структурная типология языков.— М.: Наука,
1965 — 288 с.
Языковые универсалии и лингвистическая типология.— М.: Нау­
ка, 1969.— 344 с.
Я к о б с о н Р„ Х а л л е М . Фонология и ее отношение к фонетике.—
В кн.: Новое в лингвистике.— М.: Изд-во иностр. литературы, 1962,
вып 2, с. 231—278.
ЗАКЛЮ ЧЕНИЕ

Основы теории речевой деятельности.—М.: Наука. 1974.—368 с.

Научно-техническая революция и функционирование языков
мира.— М.: Наука, 1977.— 272 с.
СваОост Э. Как возникает всеобщий язык?— М.: Наука, 1968.—
288 с.
Содержание

Л е к ц и я п е р в а я . Речевая деятельной ь и ее
разновидности ...................................................... 3
Ле кц и я вторая. Язык нязыки . . . 37
Лекция третья. Двуязычие. . . . 61
Л е к ц и я ч е т в е р т а я . Разнообразие и общ­
ность устройства я з ы к о в ..............................97
1,1клн1<н’ние Язык в современном мире . . 130
.rlit I «*|>м I ......................... . . . . . . 138
А дам Е вгеньевич С упрун

ЛЕКЦИИ ПО ЛИНГВИСТИКЕ

Редактор Л . Н . С а м о с е й к е
Художник Л . Г . М е д в е д е в а
Художественный редактор Л . Г . М е д в е д е в а
Технический редактор В . Л . Б е з б о р о д о в а
Корректор 3 . Л1. М а ш к е в и ч
ИВ № 345
Сдано н набор 29.04 80, Подписано к печати 3G.06.80. АТ 04649.
Ф ормат 84Х1081/зз. Бумага типографская № 3. Гарнитура лите*
ратурная. Высокая печать. Уел. псч. л. 7,56. Уч.-изд. л. 7,78.
Тираж G600 экз. З аказ 979. Цена 25 к.
И здательство Белорусского государственного университета
им. В. И. Ленина Министерства высшего и среднего специаль­
ного образования БССР н Государственного комитета БССР по
делам издательств, полиграфии н книжной торговли. Минск,
П арковая магистраль. И.
Типография нм. Франциска (Георгия) Скорины издательства
«Наука и техника». Минск, Леиныский проспект, 79.