Московский государственный университет имени М.В.

Ломоносова
Географический факультет

ТЕОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ
ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
Под ред. А.В. Хорошева, К.Н. Дьяконова

Авторский коллектив:
А.В.Хорошев, К.Н.Дьяконов, В.В.Сысуев, В.П.Чижова, В.А.Низовцев,
А.Н.Иванов, И.А.Авессаломова, Т.И.Харитонова, В.Н.Калуцков,
В.М.Матасов, Н.М.Эрман, Е.С.Лощинская

Москва
2019
 2

Аннотация

В коллективной монографии сотрудников кафедры физической географии и

ландшафтоведения географического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
представлены теоретические основы и оригинальная методология ландшафтного
планирования как иерархической системы пространственных решений, направленных на
адаптацию многофункционального землепользования к ландшафтной структуре
территории для минимизации конфликтных ситуаций. Дается обзор развития идей в
территориальном и ландшафтном планировании в XIX-XXI веках и сравнительный
анализ современных российских методологий ландшафтного планирования. Исследуются
теоретические источники идеологии ландшафтного планирования. Обоснована система
разнотипных пространственных единиц, необходимых для принятия локальных
планировочных решений. Разработана классификация ландшафтно-планировочных
ситуаций, показаны особенности логики принятия пространственных решений для
каждой из них. Сформулированы универсальные правила принятия ландшафтно-
планировочных решений. Реализован полиструктурный и полимасштабный подход к
ландшафтному планированию, при котором решение для локальной ландшафтной
единицы ранга урочища принимается с учетом ее функциональной роли в геосистемах
более высоких рангов (ландшафтных, потоковых, административных). Предложен
алгоритм принятия пространственных решений на локальном уровне с учетом рамочных
условий, накладываемых структурой разнотипных геосистем более высоких
иерархических рангов (катен, бассейнов, ландшафтов, регионов, страны). На примерах
серии равнинных и горных регионов лесной зоны России описывается практический опыт
реализации пространственных и технологических инструментов ландшафтного
планирования и снижения конфликтности землепользования в типовых ситуациях для
особо охраняемых природных территорий и территорий историко-культурного
значения, для территорий с интенсивным монофункциональным и многофункциональным
хозяйственным использованием.
Для специалистов в области территориального планирования и управления,
охраны природной среды, экологов, географов, ландшафтных архитекторов, студентов.
 3

СОДЕРЖАНИЕ

Введение К.Н.Дьяконов, 5
А.В.Хорошев
РАЗДЕЛ 1. ПРЕДПОСЫЛКИ И УСЛОВИЯ РАЗВИТИЯ 8
ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
1.1. История идей в ландшафтном планировании А.В.Хорошев 8
1.2. Современная практика ландшафтного планирования А.В.Хорошев 27
в России
1.3. Цели, задачи и ключевые подходы ландшафтного А.В.Хорошев 35
планирования
РАЗДЕЛ 2. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И 45
МЕТОДОЛОГИЯ ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
2.1. Теоретические источники ландшафтного А.В.Хорошев 45
планирования
2.2. Пространственные единицы и иерархия задач А.В.Хорошев 49
ландшафтного планирования
2.3. Правила и типовые задачи ландшафтного А.В.Хорошев 59
планирования
2.4. Ландшафтно-планировочные ситуации А.В.Хорошев 87
2.5. Процедура ландшафтного планирования на А.В.Хорошев 95
локальном уровне
Раздел 3. ПРАКТИКА ЛАНДШАФТНОГО 113
ПЛАНИРОВАНИЯ В ТИПОВЫХ СИТУАЦИЯХ
3.1. Рамочные условия планировочных решений в 113
национальном и региональном контексте
3.1.1. Экологические сети в наземных и морских А.Н.Иванов 113
ландшафтах
3.1.2. Экологическая сеть Охотского моря А.Н.Иванов 120
3.1.3. Ландшафтное планирование в морских акваториях А.Н.Иванов 123
3.1.4. Уроки планировочных решений при подготовке А.В.Хорошев 141
Олимпиады-2014 в Сочи: защита редких ландшафтов и поиск
альтернатив размещения объектов
3.2. Функциональная роль ландшафтных единиц в 156
геосистемах как основание для проектирования
экологического каркаса и распределения приоритетов
землепользования
3.2.1. Ландшафтный и бассейновый подходы при А.В.Хорошев 157
планировании лесопользования
3.2.2. Бассейновый и катенарный подходы при А.В.Хорошев, 186
планировании многофункционального землепользования с И.А.Авессаломова
приоритетом сельского и лесного хозяйства
3.3. Ландшафтное планирование и оптимизация В.В.Сысуев 244
лесопользования на основе моделирования
3.4. Распределения угодий в мозаичном ландшафте на 276
основе оценки ресурсного потенциала и пригодности
3.4.1. Функциональное зонирование В.П.Чижова 277
национальных парков: поляризация несовместимых
видов землепользования
3.4.2. Планирование ландшафтных соседств: пример А.В.Хорошев 290
национального парка «Куршская коса»
 4

3.4.3. Динамика экологических и социальных Т.И.Харитонова 313

функций постмелиорированных ландшафтов: применение
концепции экосистемных услуг
3.4.4. Сохранение экологических ценностей в В.А.Низовцев, 329
условиях большого города: пример ландшафтно- Н.М.Эрман
экологического каркаса «новой» Москвы
3.4.5. Гуманитарная составляющая функционального В.Н.Калуцков, 336
зонирования: пример культурно-ландшафтных комплексов В.М.Матасов
Казанского кремля и Свияжска)
3.5. Согласование интересов распределение нагрузок и 353
выбор технологий для минимизации конфликтов
землепользования
3.5.1. Сценарии взаимоотношений рекреационного и А.В.Хорошев, 353
природоохранного рекреационного землепользования: В.П.Чижова
пример охранной зоны Дальневосточного морского
биосферного заповедника
3.5.2. Совместимость экологических и социо-культурных В.П.Чижова, 371
интересов в туристско-рекреационной зоне: пример Е.С.Лощинская
Алтачейского федерального заказника
3.5.3. Распределение нагрузок на территориях В.А.Низовцев, 381
историко-культурного назначения: применение ландшафтно-
исторического подхода к планированию в музеях-
заповедниках Москвы и Подмосковья
Заключение А.В. Хорошев 411
Литература 415
 5

ВВЕДЕНИЕ
К.Н.Дьяконов, А.В.Хорошев

Ландшафтное планирование развивается, с одной стороны, как прикладной раздел

ландшафтоведения, с другой – как междисциплинарная область исследований с участием
специалистов в области отраслевых наук о Земле, экономики, социальных наук. Сегодня
ландшафтный (ландшафтно-экологический, ландшафтно-географический) подход – это
идеология пространственного планирования, которая предусматривает использование
знаний о пространственной и компонентной структуре, динамике, функционировании,
эволюции ландшафта для разработки плана размещения видов землепользования на
территории. Более общее определение дано для экологического планирования – это
использование биофизической и социокультурной информации для выявления
возможностей и ограничений при принятии решений об использовании ландшафта
(Steiner, 2008).
Монография представляет географический взгляд на ландшафтное (ландшафтно-
экологическое) планирование. Кафедра физической географии и ландшафтоведения
географического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, которую представляют
авторы, с 1950-х гг. вовлечена в ландшафтно-планировочные исследования, которые в те
годы не носили еще такого названия. Коллектив лаборатории ландшафтоведения под
руководством Н.А. Солнцева, А.А. Видиной, Ю.Н. Цесельчука, В.К. Жучковой
разрабатывал методологию адаптации сельского хозяйства к ландшафтной структуре на
примере Московской и Рязанской областей в рамках землеустройства колхозов и
совхозов. В.А. Николаев, И.В. Копыл в 1950-1980-хх гг. проводили планировочные
работы в Северном Казахстане, направленные на оценку вновь осваиваемых целинных
земель. В 1970-2000-х гг. А.В. Дончева осуществила серию работ по ландшафтному
планированию малых городов, Л.К. Казаков – промышленных зон, В.П.Чижова –
рекреационных зон и национальных парков. В 2000-2010-х гг. опыт коллектива кафедры
обобщен в серии учебных пособий по структуре и управлению разными видами
природно-антропогенных ландшафтов (Николаев и др., 2008; Николаев и др., 2011;
Николаев и др., 2013).
Мы исходим из того, что работ по практике применения нормативной базы в
территориальном планировании достаточно много, а работ по методике ландшафтного
планирования, исходящих из свойств, диктуемых природой, – мало. В 2000-е годы в
России вышел ряд книг по ландшафтному планированию, среди которых выделяются
работы коллектива под руководством А.В. Дроздова, А.Н. Антипова и Ю.М. Семенова и
учебник Е.Ю. Колбовского. Высоко оценивая значение этих публикаций, мы предлагаем
оригинальный более детализированный алгоритм ландшафтного планирования,
учитывающий множественность типов простраственных единиц и их иерархию. Алгоритм
иллюстрируется на примерах типовых ситуаций в регионах с разными приоритетами
землепользования: охраны природы, охраны памятников истории и культуры,
интенсивного многофункционального хозяйства. Во всех случаях мы исходим из наличия
множественности социально-экономических и экологических функций ландшафта и его
морфологических частей, реальной или потенциальной конфликтности землепользования,
презумпции экологической опасности хозяйственной деятельности. В то же время
предлагаемая методология уделяет большое внимание природным опасностям для
деятельности человека, мерам снижения риска. Определение приоритетности тех или
иных функций диктуется ландшафтной структурой, тенденциями развития ландшафта и
ролью территории в геосистемах более высоких рангов, а также в административных
единицах.
В разделе 1 цели и задачи ландшафтного планирования выводятся из контекста
развития идей в территориальном планировании в XIX-ХX веках и накопившегося к
началу XXI века арсенала подходов и методологий. Приводится анализ современной
 6

практики ландшафтного планирования в России и за рубежом, обосновываются задачи,

которые ранее были освещены в литературе недостаточно и подход к решению которых
развивается авторами.
В разделе 2 на основании теоретических положений географии и экологии
предлагается авторская методология ландшафтного планирования, исходящая из
необходимости учета полиструктурной и полимасштабной организации географического
пространства. Обосновано сопряженное использование серии пространственных единиц
для принятия планировочных решений. Предлагаются универсальные правила
ландшафтного планирования, сопровождаемые примерами из разных географических
регионов. Представлена типология ландшафтно-планировочных ситуаций. Описывается
пошаговая процедура принятия планировочных решений на локальном уровне, когда за
основную пространственную единицу принимается урочище, а рамочные условия
накладываются разнотипными геосистемами нескольких иерархических уровней.
В разделе 3 приводятся примеры применения предложенной методологии в ходе
ландшафтно-планировочных исследований авторов и реализованных проектов. Каждая из
глав в той или иной мере описывает последовательность ландшафтно-планировочных
процедур: инвентаризация ландшафтов и их состояния, оценка ресурсного потенциала,
функциональная роль в геосистемах, оценка угроз, выявление экологических и социально-
экономических ценностей, распределение угодий, распределение нагрузок, выбор
технологий. Однако специфика объектов планирования и приоритетов землепользования
обусловливают повышенную детальность описания того или иного этапа, что отражено в
названиях подразделов и глав. Последовательность глав выстроена с учетом
иерархического уровня принятия планировочных решений: от учета рамочных условий со
стороны вышестоящей геосистемы к решениям локального масштаба. В подразделах
приведенные примеры иллюстрируют специфику ландшафтного планирования как в
пределах охраняемых природных территорий, так и в ландшафтах с разной степенью
антропогенной трансформации.
В монографии раскрывается ограниченное разнообразие ландшафтно-
планировочных ситуаций и задействованных отраслей экономики. Основное внимание
сосредоточено на типовых ситуациях развития или диверсификации существующего
землепользования в равнинной лесной и горно-лесной зонах с приоритетом
природоохранной, сельскохозяйственной, лесохозяйственной, рекреационной и
культурно-просветительской функций, которые в максимальной степени зависят от
свойств природного ландшафта. За рамками работы остаются природно-антропогенные
ландшафты с приоритетом селитебного использования, промышленности,
животноводства, водного хозяйства и других отраслей. В то же время практически все
рассматриваемые типовые ландшафтно-планировочные ситуации, так или иначе,
характеризуются взаимодействием и разных видов хозяйственной деятельности и
конфликтностью их с несущей способностью ландшафта.
В монографии почти не рассматривается большой пласт ландшафтного
планирования, связанный с эстетикой ландшафта и дизайном. Авторы считают более
компетентными в этом вопросе фундаментальные работы В.А. Николаева (2005), Е.Ю.
Колбовского (2008), Е.И. Голубевой, Т.О. Король и соавторов (2010).
Методологические и практические результаты, демонстрируемые в монографии,
основаны на данных, полученных авторами в течение около 20 лет в ходе выполнения
серии инициативных проектов, осуществленных при финансовой поддержке Российского
фонда фундаментальных исследований: 17-05-00447, 14-05-00170, 14-05-00618, 13-05-
00821, 11-05-00954, 10-06-00097, 08-05-00441, 08-05-00152, 05-05-64335, 05-05-64848, 05-
05-64896, 01-05-64822, 99-05-65097, 96-05-65495, 94-05-16943. Полигоны исследований
для реализации этих проектов расположены в Архангельской, Рязанской, Костромской,
Новгородской, Московской областях. Большой опыт получен при реализации большой
серии договоров с правительственными и неправительственными организациями в
 7

Московской, Костромской, Калининградской, Сахалинской областях, республиках

Бурятия и Татарстан, Приморском и Краснодарском краях (рис. 1).

Рис. 1. Модельные регионы исследований авторов. 1 – Калининградская обл. (гл. 3.4.2). 2 –

Новгородская обл. (гл. 3.3). 3 – Архангельская обл. (гл. 3.2.2). 4 – Москва и Московская обл.
(гл. 3.4.4). 5 – Костромская обл. (гл. 3.2.1). 6 – Рязанская обл. (гл. 3.4.3). 7 – респ.
Татарстан (гл. 3.4.5). 8 – Краснодарский край (гл. 3.1.4). 9 – респ. Бурятия (гл. 3.5.2). 10 –
Приморский край (гл. 3.5.1). 11 – Сахалинская обл. (гл. 3.1.3).
 8

Раздел 1
ПРЕДПОСЫЛКИ И УСЛОВИЯ РАЗВИТИЯ
ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ

1.1. РАЗВИТИЕ ИДЕЙ В ЛАНДШАФТНОМ ПЛАНИРОВАНИИ

А.В. Хорошев

Вряд ли возможно однозначно назвать время или, хотя бы период первоначального

появления ландшафтного планирования. Ф. Ндубиси, например, возводит историю к
первой половине XIX века и родоначальником фактически называет Ф.Л. Олмстеда
(Ndubisi, 2002). На наш взгляд, целесообразнее рассматривать историю вопроса не
хронологически, а в виде параллельного развития серии основополагающих идей.
Эволюция идей в территориальном планировании и, как частный его случай – в
ландшафтном планировании нам представляется в виде следующих параллельных линий.
1) Переход от монофункционального планирования к многофункциональному.
2) Переход от одномасштабных оценок структуры и функционирования
ландшафта и полимасштабным.
3) Дополнение оценок, основанных на собственных свойствах земельного угодья
и «вертикальных отношениях» между компонентами, оценками его «горизонтальных»
взаимодействий
4) Переход от поиска наиболее оптимального единственного места размещения
того или иного вида деятельности к сравнительному анализу альтернативных сценариев
развития территории.
5) Дополнение приоритетного внимания к экологическим факторам учетом
разнообразных социально-экономических факторов
6) Рост разнообразия подходов к выделению пространственных единиц
планирования. Ориентация на земельные угодья как основную единицу дополнялась
разработкой способов использования естественных ландшафтных единиц, бассейнов.
7) Переход от простых линейных оценок взаимоотношений между свойствами
природных и общественных систем к разработке методов учета нелинейных
кумулятивных эффектов
8) Дополнение процедуры оценки пригодности и выбора места размещения
процедурами внедрения принятых решений, управления землепользованием в
соответствии с разработанным планом, мониторинга результатов реализации плана и
корректировки способов управления.
В качестве первой иллюстрации приведем представление об последовательности
возникновения видов территориальных планов в США (Steiner, 2008).
1. Утилитарные планы: показывали расположение улиц и построек,
землевладений.
2. Мастер-планы: разрабатывались архитекторами, ландшафтными
архитекторами и инженерами и показывали вид использования каждого места.
3. Всесторонние планы: показывали конкурирующие потребности в земле и
ресурсах.
4. Политические планы: с 1960-х гг. отражали не столько использование
пространства, сколько цели развития и желание жителей.
5. Планы управления, или менеджмент-планы: содержали указания для
администраторов для принятия решений.
6. Стратегические планы: с 1980-1990-х гг составлялись под влиянием бизнеса и
отражали неопределенности будущего в категориях «что будет, если…».
 9

7. Ландшафтные планы: комбинируют черты всех вышеперечисленных. В

отличие от простого плана землепользования ландшафтный план отражает пересечение
интересов и интеграцию видов землепользования.

Планировочные методы могут быть классифицированы согласно их стратегической

ориентации: охранной, оборонительной, наступательной, оппортунистической (от слова
opportunity - «возможность») (Ahern, 1995, 2006). Работы Benton MacKaye (1928) –
классический пример охранной стратегии с его концепцией создания структуры открытых
пространств городов. Современное планирование экологического каркаса города с
системой ядер, коридоров, буферных зон на основе матричной концепции ландшафта,
концепции зеленых сетей лежит в рамках охранной стратегии. Оборонительная стратегия
– защита от негативных процессов, например, фрагментации, урбанизации, опасных
природных процессов. Это, скорее, последняя линия обороны. Наступательная стратегия
предусматривает восстановление, реконструкцию в нарушенных ландшафтах с
ограниченными возможностями охраны природы («возвращение природы в ландшафт»);
обычно означает замену интенсивного хозяйства на экстенсивное. Оппортунистическая
стратегия означает использование особых возможностей уникальных элементов
ландшафта, в том числе со сменой типа их использования.

От приоритетного внимания к экологическим факторам к учету

разнообразных социально-экономических факторов

Потребность в возникновении того вида пространственного планирования, которое

теперь мы называем ландшафтным, или экологическим, возникла в период бурной
промышленной революции и роста урбанизации во второй половине XIX века. Идея
самоценности природы (Дж. Кэтлин) в первой половине XIX века противостояла
антропоцентричному пониманию ценности природы (Ndubisi, 2002). Однако и во втором
случае многими исследователями, например Р. Эмерсоном (R. Emerson) и Г. Торо
(H. Thoreau), делался вывод о необходимости создания природных резерватов («природа
существует для использования ее человеком, поэтому нельзя ее разрушать») (Ndubisi,
2002). Разумеется, такой взгляд контрастировал с господствовавшим потребительским
отношением к природе. Хотя основной спрос на территориальное планирование
первоначально существовал только в населенных пунктах, идея сохранения наиболее
ценных природных массивов постепенно завоевывала популярность, что привело к
первым опытам планирования крупных охраняемых территорий, прежде всего работам
Ф.Л. Олмстеда в США по проектированию национальных парков парка Йосемити,
Ниагара и многих других. Доминировавший в то время подход к территориальному
планированию был чисто утилитарным, то есть концентрировался на распределении
землевладений, прокладке улиц, проектировании городских кварталов (Steiner, 2008). К
концу XIX века под растущим влиянием ландшафтной архитектуры стали появляться
«мастер-планы», в которых разные виды землепользования распределялись между
территориями, то есть началось формирование одной из ключевых идей территориального
планирования – идеи функционального зонирования. Корни этой идеи можно видеть (в
чисто экономико-географическом аспекте) в работах И. фон Тюнена (Колбовский, 2008).
В условиях роста ощущения оторванности городского человека от природы возник спрос
на островки природы или общедоступные озелененные пространства, который вылился в
движение за красивые города, появление концепций города-сада и т.п. Английский опыт
создания городских парков был воспринят Ф.Л. Олмстедом, спроектировавшим
Центральный парк в Нью-Йорке (1857-1861). Он первым из архитекторов вышел за рамки
задачи создания небольших монофункциональных высокоэстетичных территорий для
отдыха горожан и разработал проекты для более крупных территорий, в которых
 10

основной становилась идея многофункциональности ландшафта и идея

горизонтальных взаимодействий пространственных элементов, в том числе визуальных.
Таковым был план для водных объектов Бостона, разработанный совместно с Ч. Эллиотом
и удачно согласовавший интересы охраны природы, рекреации и управления качеством
воды. К концу XIX века в работах Ф.Л. Олмстеда, Дж.П. Марша, В.В. Докучаева
возникает важнейшая идея оптимальных пространственных пропорций между
природных и антропогенными элементами ландшафта, к которым необходимо стремиться
при планировании сильнотрансформированных территорий. Это фактически положило
начало ландшафтному планированию в современном понимании. В.В. Докучаев в
предварительном отчете о деятельности Экспедиции, снаряженной Лесным
департаментом за 1892 год сформулировал основную задачу так: «…общий ход работ
Экспедиции имеет быть направлен к установлению на избранных участках возможно
правильного соотношения между водою, лесом, лугами и другими хозяйственными
угодьями и к испытанию усовершенствованных способов пользования ими, в целях
подъема степной культуры, при свете научных данных» (Докучаев, 1951, с. 157).
В.В. Докучаева следует, скорее, относить к сторонникам взгляда «природа для человека»,
так как основная его деятельность была направлена на сохранение продуктивной функции
почв. Однако его классический проект организации агроландшафта Каменной степи
(Лесные полосы…, 1967; Каменная степь…, 1992; Филоненко, 2000; Котлярова, 2006),
безусловно, имеет многоцелевую направленность и фактически обеспечивает устойчивое
функционирование зональных лесостепных сообществ и гидрологических объектов через
определение оптимальных пропорций элементов ландшафта. Программа, составленная
Докучаевым, стала предтечей современного представления о необходимом
ландшафтном разнообразии, которое рассматривается как одна из целей экологической
оптимизации ландшафта (Исаченко, 1980; Чибилев, 1992; Николаев и др., 2008).
Итак, на рубеже XIX-XX веков на фоне приоритета экономических целей в
территориальное планирование постепенно проникала экологическая составляющая.
Однако, вплоть до 1960-хх гг. в понимании широких слоев общества экологические
принципы оставались на втором плане. Ландшафтное планирование в современном
смысле выросло из стандартного планирования землепользования после внедрения
экологических принципов. В англоязычной литературе это обычно считается заслугой
Я. МакХарга (McHarg, 1969), который настоял на учете экологической емкости
ландшафта при принятии решений (Cengiz, 2012). Методы оценки пригодности
ландшафта (Landscape Suitability Approach), разработке которых положил начало
МакХарг, впервые предложили равноправие экономической и экологической
составляющих планирования (Ndubisi, 2002). Метод МакХарга допускает использование
ландшафта как для целей охраны, так и для эксплуатации ресурсов, а в современной
терминологии – устойчивого развития и удовлетворения потребностей и улучшения
качества жизни (Steiner, 2008). В 1960-е гг. Я. Мак Харг, Ф. Льюис, Дж. Ангус Хиллс
разработали методологию оценки пригодности, основанную на совмещении информации
о природных и антропогенных компонентах и оценок пригодности отдельно для каждой
отрасли. Карта для каждого вида землепользования показывает уровни пригодности для
каждой пространственной единицы. Самые ранние версии этого метода разрабатывали
ландшафтные архитекторы при планировании городов (еще в конце XIX века) и
почвоведы Службы охраны почв США (позже – NRCS) при планировании
сельскохозяйственного землепользования с 1920-х гг. (Ndubisi, 2002). Процедура
предстает в последовательности: потребности – соотношение потребностей с природными
факторами – правила комбинирования характеристик для выражения градиента
пригодности (взвешивание характеристик по важности) и карта возможностей – карта
ограничений со стороны биофизических характеристик для землепользования –
наложение карт возможностей и ограничений – интегральная карта максимальных
значений пригодности для каждого землепользования (Ndubisi, 2002). Очень близка к этой
 11

схеме и процедура оценки пригодности земель для сельского хозяйства на ландшафтной

основе, которая разрабатывалась в СССР с 1950-х гг. (Зворыкин и др., 1958; Зворыкин,
Лебедев, 1959; Видина, Цесельчук, 1961; Пашканг и др., 1962; Кирюшин, 2011, 2018). Их
сильная сторона – очень подробный анализ всех компонентов ландшафта и мозаичности
ландшафтной структуры на генетической основе. Это позволяло составлять карты
опасных процессов, препятствующих включению в пахотный фонд определенных групп
земель (Видина, Цесельчук, 1961), конкретных мероприятий и мелиораций,
адаптированных к свойствам урочищ: сроков готовности к весенней обработке с учетом
доступности для сельскохозяйственной техники, агрономической однородности, внесения
удобрений, природно-агропроизводственных групп земель, наиболее целесообразной
глубины вспашки, размещения противоэрозионных мероприятий, мероприятий по
снежной мелиорации (Видина, Цесельчук, 1961; Позднеева, 1970). Эти исследования
показали недостаточность только почвенных карт для оценки пригодности земель и
урожайности и необходимость привлечения более широкого диапазона информации о
геолого-геоморфологической основе ландшафтов (Видина, Цесельчук, 1961).
Возможности (opportunities) и ограничения (constraints, limits) становятся ключевыми
понятиями, на сопоставлении которых выстраиваются оценки пригодности (suitability) и
планировочные решения.
Развитие методов оценки пригодности ландшафта в 1970-80-е гг. шло в
направлении дополнения экологически ориентированных и экономических критериев
принятия решений социальными. С одной стороны, значительно большее внимание стало
уделяться анализу предложения и спроса на землю, разнообразных общественных
потребностей, политических реалий и технологий. С другой стороны, в планировочные
процедуры внедряются инструменты прикладной экологии человека, исходящие из
концепций «культурного ядра» (Steward, 1955), «места» (т. е. значения, которое придается
обществом территории). Они позволяют оценить соответствие между культурным опытом
общества, социальными ценностями разных групп землепользователей, природными
процессами и пространственной организацией среды (Relph, 1976). С появлением
концепции устойчивого развития с 1990-х гг. планирование землепользования стало
рассматриваться как инструмент «пространственной справедливости», способ
прислушаться к голосам землепользователей, чьи интересы могут быть затронуты
принимаемыми решениями (Selman, 2006). Отечественный опыт планирования с глубоким
учетом интересов землепользователей (в том числе неэкономических) невелик в связи с
относительно короткой историей частной собственности и неразвитостью
демократических процедур участия общества в принятии решений и общественных
слушаний. Последние предусмотрены законодательством и потому, рано или поздно,
станут привычной и конструктивной составляющей планировочного процесса. Тем не
менее, опыт оценки пригодности земель на ландшафтной основе еще в 1950-60-е гг.,
несмотря на отсутствие рыночных механизмов, показывает, что ландшафтная
гетерогенность увязывалась с такими экономическими аспектами как удаленность полей,
проходимость для техники, эффективность использования техники (Видина, Цесельчук,
1961; Пашканг и др., 1962). В схемах и проектах районных планировок, выполнявших
функции комплексного планирования в СССР, социальные аспекты, как и экологические,
аспекты оставались на втором плане, по сравнению с экономическими и в основном
упоминались в контексте культурно-бытового обслуживания населения (Районная
планировка, 1986; Перцик, 2006).
Отчетливый тренд последних десятилетий – осознание планирования как не
только междисциплинарной, но трансдисциплинарной сферы деятельности (Fry, 2001).
Под эти понимается не просто взаимодействие разных научных дисциплин
(природоведческих, гуманитарных) и синтез их знаний (т.е. междисциплинарное
исследование), но и выход процесса планирования за пределы научного сообщества,
сотрудничество в разработке решений с землепользователями и администраторами
 12

(Ahern, 2006). В странах, где большая часть земель находится в частной собственности,
причем размер владений небольшой, стало просто невозможным принятие каких-либо
решений без подробных согласований со всеми землевладельцами, хорошо знающих свои
права и добросовестно платящих налоги. Российское законодательство пока не
предусматривает четкую процедуру выявления заинтересованных сторон и
картографирования их интересов, ограничиваясь только информированием
общественности, регистрацией полученных комментариев и учетом замечаний и
предложений только в тех случаях, когда это будет сочтено целесообразным (Хотулева и
др., 2008).
Долгое время предметом для критики ландшафтных планов оставалось отсутствие
в них четко прописанных процедур реализации предлагаемых пространственных
решений. С течением времени стали разрабатываться процедуры внедрения принятых
решений и корректировки способов управления. Методы оценки пригодности были
дополнены описанием способов управления территорией, административных
механизмов и технологий мониторинга результатов принятых решений. Например, в
США к инструментам внедрения ландшафтных планов отнесены: зонирование,
«планируемое развитие угодья» (по сути – совмещение нескольких видов
землепользования), добровольные договоренности, льготы, приобретение земли, передача
прав на развитие, введение стандартов, выделение экологически чувствительных
(запретных) территорий (Steiner, 2008). Некоторые аналогии представлены в российском
законодательстве: например, обременения и ограничения пользования, правила
землепользования и застройки, правила выделения зон с особыми условиями
использования, защитных лесов, особо защитных участков леса и др.
Матрицы оценки пригодности включают оценку значимости факторов пригодности
для видов землепользования в категориях «критическая необходимость», «возможность»,
«желательность», «совместимость». Формулируются необходимые критерии для
осуществления вида деятельности, и, общая оценка пригодности дается по количеству
критериев, которым отвечает данный участок, причем процедура может быть
многоступенчатой.
Холистические методы управления экосистемами не только характеризуют и
оценивают поведение экосистем в условиях землепользования, но и подробно раскрывают
способы внедрения результатов оценки. Существенное значение придается
необходимости оценок влияния вышестоящих систем. Концепция адаптивного управления
экосистемами (Holling, 1978) включает процедуры отслеживания результатов принятых
решений и их корректировки. Применение концепции требует активного вовлечения
общества в процесс принятия решений и управления экосистемами.
Синтез экологической и социально-экономической информации, характерный для
оценки пригодности ландшафта с 1970-х гг., иллюстрируется, например, канадским АВС-
подходом (от слов «Abiotic», «Biotic», «Cultural»), предложенным Р. Дорни (Dorney,
1976). Он предусматривает четыре уровня интеграции данных. На первом уровне
происходит картографирование экосистем отдельно по биотическим, абиотическим и
культурным структурным и функциональным характеристикам (т.е. по составу и
процессам). На втором уровне производится оценка значимости и ограничений по
каждому из трех слоев. На третьем уровне составляются суммативные карты значимости и
экологических ограничений среды по трем группам критериев. Отражается совмещение в
пространстве мест концентрации ценностей, ограничений и видов землепользования. На
четвертом уровне формулируются предложения по управлению, в том числе зонирование,
экономическое стимулирование, контроль за развитием, оценка воздействия на среду,
размещение буферных зон, нормативное регулирование землепользования, выделение
природных резерватов. Сходная по принципам нидерландская Общая Экологическая
Модель (GEM) вносит существенные дополнения: анализирует взаимодействия между
природными и культурными процессами, подчеркивая функции экосистем, полезные для
 13

общества, ценности природных функций в глазах общества и способы минимизации

конфликтов. Ф. Стайнер называет экологическое планирование прикладной экологией
человека, которая призвана анализировать проблемы региона в тесной связи друг с
другом, с ландшафтом, с национальной политикой и экономикой. Термин «ландшафтный
план» в его понимании отражает стремление интегрировать, связать природные и
социальные интересы (Steiner, 2008, с. 20).
Австралийский подход SIRO-PLAN нацелен на выявление конфликтов интересов и
ценностей, поиск разумного баланса общественных интересов и потому делает особый
акцент на обоснования процедур участия общества в планировочном процессе (Austin,
Cocks, 1978). Он подразумевает, что ценности определяются не внутренними свойствами
ландшафта (что было положено в основу подхода Я. МакХарга), а зависят от ситуации.
Для каждой планировочной зоны и каждого типа землепользования оценивается
соответствие целям выбранной политики, каждая из которых оценивается по
относительной важности, и общественным интересам. Метод применялся в основном для
охраняемых природных территорий и для локального планирования (Lambert et al., 1996).
Усиление социальной составляющей ландшафтного планирования связано с
группой подходов прикладной экологии человека, возникших как реакция на
игнорирование методами оценки пригодности особенностей восприятия ландшафтов
разными социальными группами. Подходы прикладной экологии человека принимают во
внимание тот факт, что человек, будучи одним из видов живой природы, тем не менее, не
полностью контролируется действующими в ней биологическими и физическими
процессам. Различающиеся системы ценностей в разных обществах существенно влияют
на способы адаптации к ландшафту и его использования. По мнению Дж. Янга,
прикладная экология человека синтезирует знания о человеке как: а) одном из
биологических видов, б) доминантном виде экосистем, в) существе, взаимодействующим
со средой иными способами, чем все остальные виды (Young, 1983). Культура
рассматривается как инструмент взаимодействия человека с природой тремя способами:
через нормативное регулирование, через поведение и через материальную и
нематериальную продукцию (искусство, умения, технологии и др.) (Ndubisi, 2002). Разные
сценарии землепользования отражают разные адаптивные стратегии и поведенческие
мотивы общества. Сам Я. МакХарг, разработавший в 1960-е гг. первые методы оценки
пригодности ландшафта, довольно быстро осознал недостаток в них социально-
культурной составляющей. К началу 1980-х гг. он и его последователи, развивая триаду
шотландского планировщика П. Геддеса «человек-работа-место» (Geddes, 1915),
включают в алгоритм матрицу, сопоставляющую землепользование, культурные ценности
общества и восприятие им ландшафта, что позволяет учесть обратные связи между
обществом и средой и определить социальные группы, выигрывающие и проигрывающие
от планировочных решений (McHarg, 1981; Berger, 1976; Rose et al., 1978). Идея
адаптации деятельности человека к ландшафту, таким образом, приобретает не только
экологическую, но и культурную составляющую. К настоящему времени учет ментальных
особенностей общества в планировании получает развитие в концепциях культурного
ландшафта (Калуцков, 2008; Andreychouk, 2015), эстетики ландшафта (Terkenli, 2001;
Николаев, 2005; Makhzoumi, Pungetti, 2005; Selman, 2006; Колбовский, 2008),
вернакулярного региона (Гродзинський, 2005), перцепции ландшафта (Buijs et al., 2006;
Howleya et al., 2012).
М.Е. Кулешовой (2002) сформулированы принципы планирования культурного
ландшафта:
 признание неразрывности и целостности культурного ландшафта, учета
всего многообразия смешанных форм наследия, сочетающих в себе природные и
культурные ценности;
 приоритет культурного ландшафта в сфере управления историко-культур-
ным наследием;
 14

 признание коренного местного населения в качестве неотъемлемой со-

ставляющей историко-культурной среды, а его участия в воссоздании и
воспроизводстве культурных ценностей территории — обязательным условием политики
управления;
 дифференцированный подход к различным типам культурного наследия,
специфика и особенности которых определяют выбор стратегии действий меры
охраны.
Итак, ландшафтное планирование начала XXI века – междисципдинарная и
трансдисциплинарная сфера деятельности по управлению ландшафтом, признающая
необходимость учета экологических, социальных, экономических, культурных ценностей.

От монофункционального планирования к многофункциональному

Ландшафтное планирование 1960-80-х гг. (например, словацкая методология

LANDEP (Ružička, Miklos, 1982), американская METLAND (Fabos et al., 1978), канадская
ABC (Dorney, 1977)) изначально было ориентировано на подбор оптимального типа
использования для каждой пространственной единицы. Это получило выражение в
многочисленных вариантах методов оценки пригодности, не предусматривавших, как
правило, многофункционального использования пространственной единицы. Зонирование
выступало как основной инструмент снижения конфликтности землепользования путем
«разведения» конфликтующих сторон в пространстве и извлечения максимально
возможной выгоды из каждого участка (Рекомендации…, 1977; Turner, 1996; Selman,
2006). Иначе говоря, абсолютизировалась некоторая главная ценность места, выявленная
путем сравнения возможностей и ограничений. Неявно подразумевалось, что разные виды
землепользования могут существовать относительно автономно друг от друга.
Неслучайно широко распространенные классификации антропогенных ландшафтов
Ф.Н. Милькова (1973), В.А. Николаева (2008) основаны на наличии главной
хозяйственной функции: сельскохозяйственной, лесохозяйственной, рекреационной,
промышленной и т. д. Этот подход закреплен и в законодательстве о территориальном
планировании в разных странах. Например, Градостроительный кодекс РФ
предусматривает функциональное зонирование для объектов территориального
планирования муниципального уровня. Примером пространственной организации,
нацеленной на максимальное удаление трудносовместимых видов землепользования,
является модель поляризованного ландшафта Б.Б. Родомана (1974). За пределами России
она рассматривается как одна из главных теоретических основ планирования
экологических сетей на сильнотрансформированных территориях с господством крупных
монофункциональных хозяйственных единиц (Mander et al., 1988; Jongman, 2001; Selman,
2006). Сходная идеология заключена в моделях пространственной организации,
предложенных в Нидерландах (van Buuren, Kekstra, 1993), США (Forman, 2011). Такой
подход, безусловно, во многих ситуациях конструктивен и даже является единственно
приемлемым, особенно для целей строгой охраны природы. Однако абсолютизация
основной хозяйственной функции пространственной единицы, закрепленная в
нормативных документах территориального планирования, во многих ситуациях может
оборачиваться игнорированием других возможных функций. Наиболее яркий пример –
лесохозяйственные ландшафты, которые в соответствии с результатами зонирования
часто воспринимаются как «источник бревен» (Ярошенко, 1998) и потому подвергаются
сплошным рубкам, не учитывающим значимость лесов для охотничье-рыболовного
хозяйства, сбора недревесных ресурсов, рекреации, регулирования стока и климата,
миграций животных и т. п. Не менее обычна и обратная ситуация, когда абсолютизация
природоохранной функции вызывает экономическую деградацию, обнищание и отток
населения, рост социальной конфликтности.
 15

Начало XXI века ознаменовалось существенным изменением в понимании

функций ландшафта, что проявилось во всплеске интереса к идее
многофункциональности. Немецкий исследователь В.Хабер еще с начала 1970-х гг.
развивая концепцию дифференцированного землепользования (Differential Land Use),
высказывал идею, что монофункциональный ландшафт создает больше негативных
экологических эффектов, чем многофункциональный (Haber, 1972, цит. по: Kronert, 2001).
Концепция дифференцированного землепользования родственна концепции Ю. Одума,
которая также предусматривает выделение в ландшафте не только продуцирующих
(плантации, поля…), нежизненных (промышленные зоны, город…) и защищающих
(природные резерваты) единиц, но и буферных единиц с комбинированием функций. По
мнению Хабера, доминирующая функция землепользования как минимум на 10-15%
площади должна сочетаться с другими функциями. Доминирующее землепользование не
должно формировать слишком крупные монотонные угодья. В советской школе районной
планировки (Районная планировка…, 1986) также предполагалось, что для сохранения
экологического равновесия важно стремиться к определенному соотношению между
территориями с интенсивной эксплуатацией, экстенсивным использованием и открытыми
пространствами. Многофункциональность рассматривается в трех аспектах:
одновременность видов землепользования, их сосуществование в пространстве и
взаимодействие между собой (Haines-Young, Potschin, 2000). Накопился большой
материал, показывающий, что в условиях большой плотности населения и пересечения
интересов обостряется необходимость отношения к ландшафту как к
многофункциональной системе (Brandt et al., 2000; Kronert, 2001; Fry, 2001; Pinto-Correia,
Vos, 2004; International…, 2005; Позаченюк, 2006; Selman, 2006). Ландшафтное
планирование выступает как инструмент интегрального планирования, цель которого –
согласование интересов землепользователей (Кочуров, 1999; von Haaren et al., 2008),
представляет собой искусство взаимоприспособления видов землепользования для
создания гармоничных мест (Turner, 1987). Идея согласования интересов
землепользователей лежит в основе и отечественных процедур межхозяйственного
землеустройства – к сожалению, ограниченно применяемых (Волков, 2013).
«Ландшафтный план рассматривается как нечто большее, чем просто план
землепользования, именно потому, что отражает пересечение и интеграцию разных видов
землепользования» (Steiner, 2008, с. 20). Иначе говоря, одной из основных в ландшафтном
планировании становится идея совместимости видов землепользования. Например,
метод анализа экологических рисков (Ecological Risk Assessment - ERA), разработанный в
конце 1970-х гг. в Германии, позволяет, наряду с экологически чувствительными
территориями и территориями с конфликтами землепользования, выделять территории с
сочетанием взаимодополняющих функций (Kronert, 2001). Следует отметить, что в
отечественной литературе по районной планировке для решения вопроса о
сосуществовании отраслей предлагался принцип субоптимальности, требующий от
землепользователей не стремиться к абсолютизации своих интересов, а к разумному их
сокращению в целях снижения конфликтности (Перцик, 2006), предлагались принципы
согласования интересов («разумных уступок в спорных вопросах») между органами
власти разного уровня в организации территории регионов (Районная планировка…,
1986).
Итак, преобладавший ранее поиск единственного наиболее оптимального вида
использования для пространственной единицы в современных ландшафтных планах
замещается оценкой возможности компромиссных решений на основе идеи
совместимости интересов нескольких землепользователей и экологических функций
ландшафта.
 16

От оценок, основанных на собственных свойствах земельного угодья и

«вертикальных отношениях» между компонентами, к оценкам «горизонтальных»
взаимодействий

Ранние методологии территориального планирования были направлены на оценку

пригодности пространственных единиц для разных видов землепользования и выбор
оптимального землепользования. При этом основные выводы делались на основе оценок
собственных свойств пространственной единицы. Я. МакХарг исходил из того, что для
каждого участка ландшафта можно определить естественные изначально внутренне
присущие ему свойства, которые создают возможности или ограничения для того или
иного вида землепользования (McHarg, 1969). В австралийской методологии SIRO-PLAN,
наоборот, считалось, что оценка пригодности не может зависеть от неких внутренне
присущих свойств, а полностью зависит от социально-экономической среды и
политической обстановки. Оба подхода довольно скоро после их возникновения
подвергались критике за отсутствие внимания к взаимодействию пространственной
единицы с соседними территориями (Compagnoli, 1986). Из понимания открытого
характера экосистем следовало, что обмен веществом и энергией между
пространственными единицами должен вносить коррективы в оценки пригодности,
полученные исключительно по внутренним свойствам или с поправкой на особенности
текущей социально-экономической ситуации.
На ранних этапах развития прикладного экосистемного подхода потокам вещества
было уделено внимание в модели Ю. Одума. Признавая неизбежность конфликтных
ситуаций между землепользователями и охраной ресурсов, он предложил принцип
размещения землепользования, основанный на разных экологических функциях видов
землепользования. Зрелые естественные экосистемы выполняют функцию защищающей
среды, молодые экосистемы – функцию продукции, многофункциональные – функцию
компромиссной среды; кроме того выделена урбано-индустриальная среда.
Функциональная роль каждого из этих типов определяется разнонаправленными
биогеохимическими циклами и потоками энергии. Вместе четыре типа экосистем
образуют взаимодополняющее единство, то есть реализуется идея необходимого
разнообразия ландшафта, присутствовавшая еще в конце XIX века у Докучаева. В
процедурах районной планировки в СССР также предусматривались функциональные
зоны родственного назначения: интенсивного хозяйственного освоения с максимально
допустимым преобразованием среды (но с необходимыми защитными зонами),
экстенсивного освоения и сдержанного антропогенного воздействия, ограниченного
освоения и максимального сохранения природной среды (Районная планировка, 1986).
У. Хендрикс и соавторы модифицировали модель Одума с учетом представления об
открытом характере экосистемы, которая не просто продуцирует органическое вещество,
но и подвержена привносу и выносу вещества со стоком и эрозией (Hendrix et al., 1988). С
учетом обмена с другими экосистемами делался вывод о совместимости продукционного
потенциала с конкретными видами сельскохозяйственного и лесохозяйственного
использования. Однако дальнейшее развитие прикладного экосистемного подхода пошло
по пути моделирования в основном вертикальных связей между компонентами экосистем
(Kronert, 2001) и расчета емкости экосистемы по отношению к разным видам нагрузок на
основании математических зависимостей. Слабой стороной прикладного экосистемного
подхода, опирающегося на работы Ю. Одума, считается недостаточное понимание того,
как пространственная организация экосистем влияет на экологические процессы, и слабое
внимание к формированию культурной и визуальной идентичности экосистем (что также
требовало внимания к пространственной организации территории).
Тем не менее, «межсистемная», или «горизонтальная», составляющая
ландшафтного планирования с течением времени получает все большее развитие в рамках
применения концепций ландшафтоведения и ландшафтной экологии (landscape ecology),
 17

которые по сути своей изначально концентрировали внимание на пространственных

взаимодействиях, латеральных потоках вещества, значимости эмерджентных эффектов
пространственной структуры, проявляющихся на разных иерархических уровнях.
Несмотря на то, что организационно ландшафтоведение оформилось лишь в 1940-е гг., а
англоязычная ландшафтная экология – к началу 1980-х гг., ключевые их концепции
находили применение в территориальном планировании и, особенно в отраслевом
планировании, в течение всего ХХ века. В современной классификации эти концепции
объединяют в группу прикладных ландшафтно-экологических подходов (Ndubisi,
2002), которые комбинирует пространственный подход географии с функциональным
подходом экологии при ключевой роли понятий «гетерогенная среда», «ландшафтная
мозаика» (Forman, 2006; Farina, 1998; Turner et al., 2001; Ahern, 2006; Burel, Baudry, 2004;
Makhzoumi, Pungetti, 2005). Латеральные отношения между пространственными
единицами рассматриваются как основание для существенной корректировки
планировочных решений, принятых только по оценке пригодности по внутренним
свойствам угодья (Zonneveld, 1995; Smyth, Dumanski, 1993). Отношения между
различными геосистемами, объединенными в единую территориальную систему, могут
быть нейтральными, соответствующими, т.е. дополняющими друг друга, и
конкурирующими — препятствующими или ограничивающими возможности
функционирования (Позаченюк, 2006).
Приведем примеры нескольких важнейших групп исследований, которые
формально были ориентированы на интересы одной из отраслей, а фактически –
представляли собой ландшафтные планы регулирования латеральных потоков в целях
многофункционального землепользования и охраны ландшафта.
Польский исследователь D. Chlapowski еще в 1820-х гг. разрабатывал проекты
лесоразведения в агроландшафтах, подчеркивая их многофункциональную роль для
сельского хозяйства, защиты животных, регулирования скорости ветра, пейзажности и
даже военных целей (Balazy, 2002). В русскоязычной науке внимание к латеральным
взаимодействиям в принятии планировочных решений восходит к работам В.В. Докучаева
по пространственной организации агроландшафта, которые, как известно, были
стимулированы обострением проблем засух, неурожаев и голода в конце XIX в, причем в
самых плодородных районах России. Его идеи о создании лесополос и прудов были
нацелены на конструирование элементов ландшафта, которые ценны для сельского
хозяйства именно латеральными эффектами – как инструмент регулирования ветров,
снегонакопления, уровня грунтовых вод на примыкающих угодьях, стока в эрозионных
формах рельефа (Докучаев, 1951). Родственная идея «зеленых поясов» для
урбанизированных районов широко применялась в региональном планировании в США с
1930-х гг. В процессе выхода из экономической депрессии, особенно в связи с резким
обострением проблем эрозии и дефляции почв, в США получил развитие подход к защите
агроландшафта, сходный с докучаевским. В СССР в 1940-50-е гг. также был осуществлен
общенациональный проект полезащитного лесоразведения, который в лучших своих
вариантах был реализацией ландшафтной идеи о взаимозависимости и
взаимодополнительности пространственных элементов ландшафта (Арманд, 1961). В годы
освоения целинных и залежных земель страна столкнулась с проблемами эрозии и
дефляции (в масштабах, сопоставимых с пыльными бурями в США 1920-30-х гг.),
которые решались как путем конструирования пространственной организации
агроландшафта, так и агротехническими способами (Бараев и др., 1963; Васильев,
Ибрагимов, 1965). Материалы исследований целинных земель дали большой материал к
построению методологии оценки пригодности ландшафтных единиц, адаптации к их
внутренним свойствам новых сельскохозяйственных производств и рациональной
пространственной организации (Николаев, 2011). Другая группа планировочных
исследований для целей адаптации сельского хозяйства к ландшафтной структуре была
 18

реализована в 1950-1960-х гг. на основе концепции морфологической структуры

ландшафта в центральных районах европейской части России (Видина, Цесельчук, 1961).
Ландшафтно-геохимическим подходом к планированию пространственной
организации ландшафта в центр внимания поставлен вопрос регулирования латеральных
потоков путем создания, сохранения или восстановления буферных зон, способных
изолировать нежелательный поток от уязвимых и/или ценных природных и
хозяйственных объектов. Идея буферных зон в широком смысле сейчас занимает одно из
ключевых мест в ландшафтном планировании (Ryszkowski, 2002). М.А. Глазовской (1983)
предложено понятие «технобиогеом» для природных комплексов, сходных по реакции на
техногенное воздействие, Н.П. Солнцевой (1982) – принцип совместимости природных и
техногенных потоков. Эти понятия, вместе с понятиями катены, каскадной ландшафтно-
геохимической системы, арены создают теоретический каркас для определения
допустимости того или иного вида пользования в пределах пространственной единицы
как части потоковой системы и для оценки ее потенциальной буферной роли. В узком
ландшафтно-геохимическом понимании буферную функцию выполняют геохимические
барьеры, способные задержать потоки растворенных и взвешенных веществ, в широком –
природные комплексы, регулирующие интенсивность стока, эрозии, биологического
поглощения (Глазовская, 1988; Forman, 2006; Ryszkowski, 2002; Bentrup et al., 2006; Baker
et al., 2006; Weller et al., 2007). Основное значение этих концепций для ландшафтного
планирования видится в создании важнейшего инструмента регулирования потоков и
защиты уязвимых объектов – конструировании (или поддержании) ландшафтных
соседств, блокирующих или фильтрующих нежелательные потоки и стимулирующих
благоприятные. Пространственные решения обязательно исходят не только из
собственных свойств пространственной единицы, но и из ее функциональных связей с
соседними единицами. Так, на защитную роль непригодных для использования ивняков
прирусловых валов по отношению к хозяйственным объектам на поймах обращали
внимание более полувека назад (Позднеева, 1963). В методологии районных планировок
большое внимание уделялось созданию разнообразных буферных зон для экранирования
вредных шумовых, электромагнитных и др. воздействий (Районная планировка, 1986).
Литовский исследователь Г.В. Паулюкявичюс (1989) предложил типовые решения по
размещению и минимально необходимой ширине водоохранных и противоэрозионных
лесополос с учетом длины, крутизны и формы склона, степени обезлесенности склонов
выше и ниже лесополосы и водораздельных поверхностей, характера берега водоема.
Польские исследователи разработали модели пространственной структуры ландшафта с
биогеохимическими барьерами, обеспечивающей перехват потоков веществ, смываемых с
полей, на пути к водоемам (Ryszkowski, Bartoszewicz, 1987; Ryszkowski et al., 1999).
Методология FESLM (Framework for Evaluating Sustainable Land Management),
разработанная ФАО, при принятии планировочных решений предусматривает разделение
эффектов, которые земельная единица оказывает на удаленные единицы и, наоборот,
испытывает от удаленных единиц, соответственно, активные и пассивные удаленные
эффекты (Smyth, Dumanski, 1993). К настоящему времени создание и сохранение
буферных зон между уязвимыми объектами и источниками негативного влияния
рассматривается как один из ключевых инструментов комплексного и отраслевого
территориального планирования (Чибилев, 1992; Курбатова, 2004; Будник, 2007;
Позаченюк и др., 2013; Голубцов, Чорний, 2014).
Концепция гидрологической структуры ландшафта, разработанные на примере
мелиорируемых земель в Нидерландах, (Toth, 1990; van Buuren, Kekstra, 1993),
подразумевает, что потоки поверхностных и грунтовых вод формируют специфические
ландшафтные структуры, поскольку переносят потоки химических веществ.
Характеристики этих структур определяют экологические градиенты для растительного
покрова и животных. Концепция была использована для гидрологического подхода к
ландшафтному планированию. Ландшафтный каркас, поддерживающий устойчивое
 19

водоснабжение, располагается среди интенсивно используемых земель и диктуется

границами ландшафтно-гидрологических структур, которые более однозначны и
постоянны, чем другие ландшафтные границы. Основная задача – минимизация
негативных воздействий, которые переносятся водными потоками. Размещение видов
землепользования и охраняемых элементов ландшафта увязывается с системой
рассеивания и накопления влаги, зонами инфильтрации и разгрузки грунтовых вод,
взаиморасположением полей и элементов каркаса относительно потоков, фильтрующей
функцией болот по отношению к загрязнению. Очевидно родство этой концепции с
другими разработками в области планирования по бассейнам с использованием понятия о
гидрологическом функционировании ландшафта (Антипов, Федоров, 2000; Антипов и др.,
2007; Malanson, 1993; Корытный, 1993; Miklós et al., 2007; Бондаренко и др., 2010; Сысуев
и др., 2011; Рулев и др., 2011).
Подобный подход, подразумевающий приоритетное внимание к латеральным
связям, но уже в живой природе, развивается в последние десятилетия и в планировании
экологических сетей. Под влиянием развития ландшафтной экологии, происходит
перенесение акцента с выделения отдельных ключевых территорий на создание
оптимальной мозаики, предусматривающей наличие буферных зон между ключевыми
местообитаниями и матрицей, связность пятен (patch) коридорами (Buček, Lačina, 1992;
Jongman, 2001; Forman, 2006; Ahern, 2006). Подходы ландшафтной экологии, изначально
развивавшиеся как биоцентричные, на самом деле оказываются конструктивными не
только для целей охраны живой природы, но и для пространственной организации
многофункционального землепользования в целом. В книге Драмстада с соавторами
(Dramstad et al., 1996) приведены 55 ландшафтно-экологических принципов принятия
решения при размещении хозяйственных объектов, сводящиеся к управлению
пространственными свойствами пятен, коридоров, границ и окраин, ландшафтной
мозаики. Раскрываются значимость конфигурации, размеров, соседств, буферных зон,
связности для обеспечения, прежде всего, беспрепятственной миграции животных, но
также – защиты водоемов, предотвращения нежелательных инвазий, доступности к
значимым объектам, биоразнообразия, регулирования интенсивности нежелательных
потоков. В отличие от метапопуляционной теории Р. Левинса, матричная концепция
ландшафтной экологии придает большое значение варьированию качества местообитаний
(пятен - patch) и окружающего их пространства (матрицы - matrix), краевым (edge) и
ядровым (core) эффектам, влиянию гетерогенности ландшафта на связность
местообитаний и следовательно на жизнеспособность популяций (Wiens, 1997; Bottrill et
al., 2006), а в расширительном толковании – и на множество других функций ландшафта.
Каждый из компонентов ландшафта в представлении матричной концепции выполняет
особые экологические функции. Размеры, конфигурация пятен определяют биомассу,
продуктивность, запас питательных веществ, видовой состав и биологическое
разнообразие. Параметры коридоров контролируют проводимость и барьерные функции.
Матрица определяет ландшафтную динамику.
Ландшафтно-экологические концепции в Словакии и Чехии используются для
создания территориальных систем экологической стабильности (TSES) с выделением
биокоридоров, биоцентров (наиболее значимых местообитаний и узлов пересечения
разнонаправленных коридоров), буферных зон. TSES имеют нормативный статус и
проектируются по пяти критериям: 1) разнообразие потенциальных природных экосистем,
2) пространственные связи биоты в ландшафте, 3) пространственные параметры, 4)
текущее состояние ландшафта, 5) социоэкономические ограничения и намерения
(Izakovičová, 2007; Buček et al., 2012).
Р. Форманом предложен принцип «агрегирования с выбросами» (aggregate-with-
outliers). Он рекомендует, чтобы ландшафтный план обеспечивал: а) несколько крупных
пятен естественной растительности, б) широкие коридоры растительности вдоль водных
потоков, в) связность между крупными местообитаниями для перемещения животных по
 20

коридорам, г) гетерогенные островки природы среди антропогенно-преобразованных

территорий (Forman, 2006). Концепция предлагает пространственные планировочные
решения по созданию разнообразных типов границ между природными и антропогенными
угодьями.
Присущие ландшафтно-экологическому подходу понятия имеют более широкое
значение для пространственного планирования, чем проектирование экологических сетей.
В отечественных процедурах районной планировки понятия «узлы», «связи» и «зоны»
рассматривались как основные типологические элементы планировочной структуры
(Районная планировка, 1986).
Механизмы латеральных взаимодействий пространственных единиц нашли
отражение с 1970-х гг. в ряде широко известных методов планирования через введение
таких оценочных критериев как «опасность» (hazard) в модели Ю. Фабоша METLAND
(Fabos et al., 1978) и «стресс» в модели М. Ружички и Л. Миклоша LANDEP (Ružička,
Mikloš, 1982). Последняя предусматривает на одном из этапов («вторичное предложение»)
корректировку оценки пригодности с учетом взаимодействия пространственной единицы
с соседними.
Латеральные отношения между пространственными единицами, интерес к которым
возрастал по мере развития ландшафтного планирования, по сути, представляют частный
случай более общего свойства природных систем – их иерархической организации. Если
две пространственные единицы обмениваются веществом или существует односторонний
поток, то они являются функциональными частями системы более высокого ранга. Для
ландшафтного планирования оказались особенно важными несколько сюжетов, связанных
с иерархической организацией, которые были введены в алгоритм оценок.
Во-первых, это обсуждавшееся выше ландшафтное соседство. Оно учитывается
при оценке входящих (по отношению к анализируемой пространственной единице) и
исходящих угроз и буферной роли пространственных единиц на путях миграции вещества
либо, наоборот, соседства, необходимого для поддержания благополучного состояния.
Конструктивную роль в развитии этого критерия сыграла концепция катены.
Во-вторых, это поиск оптимального иерархического ранга пространственных
единиц, для которого разрабатываются планировочные решения. В отечественной
литературе эта проблеме начало уделяться повышенное внимание вскоре после появления
концепции морфологической структуры ландшафта при изучении возможностей ее
применения к целям сельского хозяйства (Видина, Цесельчук, 1961), охотничьего
хозяйства (Кузякин, 1972), лесного хозяйства (Зиганшин, 2005; Киреев, Сергеева, 1992;
Киреев, 2012). В широком смысле, выбор пространственной единицы планирования
осложняется противоречием между точечным масштабом сбора данных и региональным
масштабом принятия пространственных решений (Wu, David, 2002).
В-третьих, иерархическая организация учитывается при выявлении рамочных
условий для землепользования, создаваемые процессами в природных и общественных
системах более высокого уровня. Яркими примерами служат: применение бассейнового
подхода для планирования пространственной организации в целях регулирования стока;
применение ландшафтно-экологической концепции связности биотопов для обеспечения
миграций животных в освоенном ландшафте; применение представлений о визуальной
среде для создания или охраны эстетически благоприятных историко-культурных
ландшафтов. С одной стороны, рамочные условия со стороны вышестоящей системы – это
присущее ей эмерджентное свойство, которое должно быть сохранено или усилено
планировочным решением о судьбе конкретного угодья (например, восстановление
связности биотопов). С другой стороны – это допустимый диапазон состояний, за пределы
которого нельзя выходить при планировании использования угодья (например,
допустимость выращивания водоемкой культуры в днище котловины усыхающего озера).
В-четвертых, представление об иерархической организации позволяет
конкретизировать ключевые понятия планирования «лимит» («ограничение» - constraint),
 21

«значимость» (significance) для оценки пространственных единиц в категориях

«типичность», «репрезентативность», «редкость», «уникальность». Речь идет о
географической распространенности пространственной единицы определенного типа в
пределах какой-либо более крупной физико-географической или административной
единицы, либо о ее особой контролирующей функции для больших территорий. Эти
понятия необходимы для принятия решений о структуре сети ООПТ, экологического
каркаса, допустимости коренной трансформации элемента ландшафта каким-либо видом
хозяйственной деятельности, планировании туристической инфраструктуры для объектов
с уникальными эстетическими свойствами и т. п.
Таким образом, если в определенный период прогресс в процедурах ландшафтного
планирования был связан с введением инструментов учета латеральных взаимодействий и
соседств, то на следующем этапе был реализован более широкий взгляд на основе идеи
иерархичности и полимасштабности планирования. Такой подход должен учитывать
включенность пространственной единицы в системы разного типа и разного
иерархического ранга. Развитие полимасштабного подхода соответствует требованиям
системного взгляда на природу, так как лучше характеризует отношения части и целого,
взаимозависимости, обеспечивает анализ контекста (Ndubisi, 2002). Свойства ландшафта
не могут быть поняты в изоляции от более широкого пространства – как визуально, так и
функционально («место в контексте») (Selman, 2006; Lein, 2006; Makhzoumi, Pungetti,
2005; Bastian, Steinhardt, 2002; Ryszkowski, 2002). В этом контексте, например, возникло
британское понятие территории выдающейся естественной красоты (Areas of
Outstanding Natural Beauty - AONB) как освоенная территория в пространстве между особо
охраняемыми территориями, но выполняющая важные экологические и эстетические
функции (Selman, 2006). Р. Лоуренс (Lowrance et al., 1986), разработал иерархический
подход к сельскохозяйственному планированию. Ф. Стайнер в схему процесса
экологического планирования ввел два уровня инвентаризации и анализа – локальный и
региональный (Steiner, 2008). Он увязал иерархический уровень пространственных
единиц с их динамикой: более долгоживущие широкомасштабные явления
детерминируют поведение более «эфемерных» узколокальных. Эта идея присутствует и
во взгляде российской школы на устойчивость ландшафтов (Солнцев, 1984) и в других
национальных школах ландшафтных исследований (Burel, Baudry, 2004; Forman, 2006;
Bastian, Steinhardt, 2002; Ružička, Mišovičova, 2006).
Итак, один из важнейших трендов в территориальном планировании состоит в
возрастании внимания, которое уделяется горизонтальным отношениям между
ландшафтными единицами. Экосистемный подход, ориентированный на связи
компонентов экосистемы, дополняется ландшафтно-экологическим, опирающимся на
анализ пространственной структуры и обмена веществом и энергией между смежными
пространственными единицами. В широком смысле наблюдается переход от
одномасштабных оценок структуры и функционирования ландшафта к полимасштабным.

От исследования наложения эффектов к методам нелинейного оценивания

взаимодействий характеристик ландшафта

Ранние методы оценки пригодности (например, Я. МакХарга) рассматривали

характеристики экосистемы как взаимонезависимые и не предусматривали возможность
кумулятивных эффектов в результате взаимодействия процессов в ландшафте.
Преимущественное применение имели два метода анализа отношений между
характеристиками ландшафта: порядковая комбинация и линейная комбинация.
Порядковая комбинация была вариантом метода наложения слоев оценочной
информации, разработанного еще в XIX веке Ф.Л. Олмстедом и Ч. Эллиотом. Метод
предусматривает ранжирование значений каждой характеристики для каждого вида
землепользования и последующее комбинирование полученных карт. Метод порядковой
 22

комбинации не утратил значения до сих пор. Он используется, например, в немецком

подходе к ландшафтному планированию (von Haaren et al., 2008) и его модификациях
применительно к российской специфике (Ландшафтное…, 2006; Дедков, Федоров, 2006;
Семенов и др., 2013) при комбинации оценок чувствительности и значимости,
полученных для отдельных компонентов ландшафта. Линейная комбинация учитывает
относительную значимость каждой характеристики для оценки пригодности и вводит
множитель-вес для каждой из них (Осипов, 2017). Единый масштаб обеспечивается
выражением каждой характеристики через долю от максимально возможной. Оценки
проводятся на допущении взаимонезависимости характеристик, что было предметом
критики.
Качественный скачок в способах интерпретации свойств ландшафта связан с
развитием прикладного экосистемного подхода к ландшафтному планированию. Он
уделяет основное внимание математическому моделированию взаимосвязей структурных
и функциональных характеристик. Это позволяет определять критические пороги
допустимых воздействий и устанавливать несущую способность, или емкость (carrying
capacity), ландшафта (Smyth, Dumanski, 1993). Ключевое влияние на развитие этого
подхода оказали работы Ф. Борманна, Дж. Лайкенса (Likens, Bormann, 1995) и Ю. Одума
(Odum, 1969) по исследованию динамики экосистем. Прикладной экосистемный подход
исходит из концепции экосистемы как системы взаимодействия человека и природы со
способностью к саморегуляции и ограниченной способностью к восстановлению. В
анализе потенциального отклика на естественные и антропогенные воздействия
центральное место занимают потоки вещества и энергии и влияние человека на их
количество, качество и траектории, понятия «устойчивость» и «равновесие». Анализ
несущей способности (емкости) как планировочный инструмент изучает эффекты роста
воздействий (количество, тип, расположение, качество) на природные и антропогенные
среды для того чтобы выявить критические пороги, при превышении которых здоровье
общества, безопасность и благополучие будут испытывать угрозы, вызванные серьезными
экологическими проблемами, пока не будут произведены изменения в инвестициях,
государственном регулировании и поведении человека (Schneider et al., 1978). О несущей
способности говорят также как о максимально возможной доле изъятия ресурсов сброса
отходов без ущерба функциональной целостности и продуктивности экосистем (Rees,
1992). Понятие особенно широко используется в популяционной экологии и
рекреационном планировании. Например, определение рекреационной емкости (Чижова,
2011) имеет три взаимонезависимых аспекта: цели управления, отношение посетителей и
биофизические ресурсы (Lime, Stankey, 1971). Интерес к понятию существенно возрос при
появлении концепции устойчивого развития, кумулятивного экологического эффекта.
Развитием является понятие экологического следа (Rees, 1992).
Для оценки емкости ландшафта в рамках прикладного экосистемного подхода
разработан ряд новых инструментов анализа отношений между характеристиками
ландшафта (Ndubisi, 2002). Нелинейная комбинация учитывает возможные взаимные
влияния характеристик с применением математических функций (например, при расчете
эрозионных потерь почвы в зависимости от уклона, типа почв и ландшафтного покрова).
Факторная комбинация использует выделение гомогенных пространственных единиц по
комбинациям ряда характеристик, прежде чем ранжировать единицы по пригодности. Для
каждой пространственной единицы разрабатываются правила управления.
Разрабатываются правила комбинации характеристик, которые определяют логику
комбинирования экологических, социальных, экономических, эстетических характеристик
для оценки пригодности. Характеристики также комбинируются для выделения
гомогенных единиц, которые затем оцениваются на основании строгих критериев
(например, по допустимой крутизне склона, расстоянию до значимых объектов, наличию
значимых объектов). Для реализации перечисленных новых инструментов обычно
используются статистические методы – дескриптивные статистики, кластерный,
 23

регрессионный, факторный анализ. Они позволяют предсказывать свойства территории

при недостатке фактических данных. Непараметрические статистики используются для
порядковых или номинальных переменных (тип почв, оценка восприятия ландшафта
людьми и т.п.).
Особое место в исследовании нелинейных отношений занимает определение
эмерджентных свойств, которые не присущи элементам пространственной структуры по
отдельности и не являются суммой их свойств, но возникают как результат их
взаимодействия. Возможно, это один из самых сложных вопросов для ландшафтного
планирования, поскольку трудно подобрать достаточно большую статистическую
выборку для отделения влияния пространственных пропорций и взаиморасположения
элементов от остальных эффектов, влияющих на показатель «на выходе». Тем не менее,
интересные результаты есть.
Например, как основания для планировочных решений по оптимизации
пространственной структуры ландшафта можно рассматривать результаты исследований
влияния лесов на сток с использованием бассейнового подхода. Лес может способствовать
росту подземного стока и уменьшению поверхностного (следовательно – и сокращению
эрозии) за счет роста водопроницаемости почв и грунтов, задерживающей роли лесной
подстилки, сокращения скорости снеготаяния, сохранения более слабого промерзания
почв или непромерзания, росту минимального стока, сокращению максимумов половодья.
На водорегулирующую функцию леса может влиять не только лесистость, заозеренность,
заболоченность бассейна, но и расположение лесов в бассейне (Разин и др., 1981;
Курбатова, 2004). Большое влияние на рост популярности бассейнового подхода в
оказало многолетнее биогеохимическое исследования в модельном лесе Хаббард-Брук в
США с экспериментальными рубками (Likens, Bormann, 1995), позволившее выявить
влияние лесистости на сток растворенных веществ и наносов. В России подобные
исследования, хотя и в меньшем объеме, проводились в горных лесах Причерноморья
(Битюков, 2007).
Представления об оптимальной лесистости и оптимальном расположении лесов в
бассейне расходятся. По одним представлениям (разработанным на примере лесостепной
зоны Украины) существует оптимальный верхний предел лесистости, ниже которого рост
лесистости способствует росту водоохранных и водорегулирующих функций, а выше - их
снижению (Михович, 1981). По другим представлениям, разработанным на примере
лесной зоны, существует более или менее линейная связь лесистости с полезными
функциями леса по отношению к стоку (Рахманов, 1971, 1975). По третьим
представлениям зависимость стока от лесистости носит характер возрастания функций
только до некоторого критического значения. Относительно оптимального расположения
лесов в бассейне высказаны мнения как о желательности роста лесистости по
направлению к верхней части бассейна (Дубах, 1951), так и о желательности
равномерного распределения лесов по бассейну (Молчанов, 1966; Побединский, 1979).
Установлено, что на водорегулирующие функции леса оказывает влияние соотношение
хвойных и лиственных пород, пород с разной глубиной проникновения корней
(Побединский, 1979; Лебедев, 1964; Опритова, 1978). Почвы под лиственными и
смешанными лесами способны в большей степени задерживать влагу и снижать
поверхностный сток, чем под хвойными (Воронков, 1988). Смешанные древостои более
оптимальны для регулирования стока, чем однопородные (Воронков, 1988; Побединский,
1979). Суммарный сток максимален в лиственных лесах, средний в смешанных,
минимальный в хвойных (Воронков, 1988). В хвойных породах сток снижается за счет
большого испарения с крон. Водорегулирующие и водоохранные функции леса меняются
в ходе прохождения стадий восстановительной сукцессии и зависят от возраста лесного
массива и соотношения возрастных групп в бассейне. Считается, что водорегулирующей
функцией не обладают молодняки в возрасте до 10-15 (при некоторых условиях до 20-30)
лет. Максимальное испарение и сокращение стока свойственно лиственным лесам 30-50
 24

лет. Все перечисленные сведения свидетельствуют, что у планировщика лесопользования,

помимо нормативных требований (возраст рубки, срок примыкания, размер лесосеки и
т. д.), есть вполне доступные дополнительные пространственные инструменты по
регулированию режима и объема стока в бассейне реки: очередность лесопользования в
разных частях бассейна, предельная площадь рубок в течение короткого времени,
концентрация рубок в той или иной части бассейна, искусственное ускорение
лесовозобновление или предпочтение естественных механизмов и т. п. Подобное
пространственное планирование лесопользования в бассейне соответствует идее
многофункциональности ландшафта, так как сток – фактор и водоснабжения, и
судоходства, и рекреации, и рыболовства, и состояния водно-болотных местообитаний и
многих других явлений, важных как с социально-экономической, так и с экологической
точки зрения. Поэтому пространственное планирование лесопользования перестает быть
отраслевым планированием, а может работать на согласование интересов
землепользователей и защиту экологических ценностей. В такой же логике можно
представить планирование мозаики лесного ландшафта одновременно как способ
сохранения биологического разнообразия и оптимизации лесозаготовок, использования
рекреационных, охотничье-промысловых, недревесных ресурсов леса.
Подбор пропорций пространственных элементов ландшафта (точнее – угодий)
имеет значение для создания эмерджентного эффекта эстетически благоприятной среды, в
частности в национальных парках (Кулешова, 2002). Традиционно, со времен В.В.
Докучаева, пространственные соотношения видов угодий и природоохранных элементов
ландшафта находятся в центре внимания ландшафтного подхода к сельскохозяйственному
планированию и землеустройству (Докучаев, 1951; Чибилев, 1992; Колтунов, 1998;
Лисецкий, 2000; Будник, 2007; Иванов и др., 2008; Колбовский, 2008; Кирюшин, 2011,
2018)
Итак, в ландшафтном планировании последних десятилетий происходит переход от
простых линейных оценок взаимоотношений между свойствами природных и
общественных систем к разработке методов учета нелинейных кумулятивных
синергетических эффектов. Это способствует реализации идеи несущей способности
(емкости) ландшафта и использования эмерджентных свойств ландшафта как основания
для планировочных решений.

От поиска единственного оптимального места размещения к сравнительному

анализу альтернативных сценариев

Развитие ландшафтного планирования последней трети ХХ века шло по пути

усложнения процедуры выбора наилучшего вида землепользования. Развитие группы
методов оценки размещения (allocation-evaluation methods) позволило сравнивать
альтернативные варианты размещения и взаимодействия видов землепользования, в то
время как ранее просто подбиралось наилучшее место для вида землепользования.
Обязательной составляющей сравнения альтернативных вариантов является построение
сценариев развития территории с построением «дерева проблем» (Zonneveld, 1995). Новые
задачи потребовали разработки специальных информационных систем.
Метод экологического планирования, разработанный американскими
исследователями получил название «Информационная система для планирования»
(Information system for planning). Он предусматривал процедуру определения
оптимального размещения на основе информации о видах деятельности, их эффектах для
ландшафта и местных факторов (физических характеристик, взаимодействующих с
экологическими процессами) (Lyle, von Wodtke, 1974). В систему была интегрирована
оценки воздействия на окружающую среду (Environmental Impact Assessment – EIA) как
средство сокращения числа вариантов размещения для того, чтобы из оставшихся
 25

вариантов выбрать наименее экологически опасные. K. Стейниц и его группа (Steinitz et

al., 1976) разработали «Бостонскую информационную систему» для определения
оптимального размещения в соответствии с правилами, основанными на идентификации
экологически чувствительных территорий в соответствии с законодательными
требованиями. Ранжирование вариантов размещения производилось для каждого типа
землепользования на основании экономических оценок и социальных предпочтений.
Бостонская система была одним из первых примеров применения компьютерных
технологий для комбинирования на картах экологических и эстетических критериев.
Модель венгерско-американского исследователя Ю. Фабоша METLAND
(Metropolitan Landscape Planning Model) включает идентификацию ценных ресурсов,
оценку рисков, пригодности и экологической устойчивости к землепользованию,
сравнение альтернативных вариантов развития в соответствии с ценностями,
потребностями и целями (Fabos, Caswell, 1977; Fabos et al., 1978). Эта модель
сопровождалась одним из первых применений специальной компьютерной
картографической программы COMLUP. Система планирования для американского
сельского хозяйства LESA (Land Evaluation + Site Assessment) в разделе оценки места
требует ответов на вопросы, является ли предложенное размещение уникальным
безальтернативным или просто пригодным, и есть ли в окрестностях менее продуктивные
земли с похожими характеристиками (Steiner, 2008). При выборе решения оцениваются
позиционные факторы и согласованность предлагаемых решений с планами развития
административных единиц высокого иерархического уровня, степень совместимости
предлагаемого и существующего землепользования и с землепользованием на
примыкающих участках.
Словацкий метод LANDEP и его упрощенный вариант EET («экологическая оценка
территории») сравнивают альтернативные варианты размещения и рекомендуют
оптимальное решение по принципу «наименьшего зла», т.е. минимизации конфликтов с
учетом экономических реалий и требований экологической безопасности (Ruzička, Mikloš,
1982; Hrnčiarova, Izakovičova, 2000; Izakovičova, 2006). Предложения о размещении
формулируются на трех уровнях, что не предусматривалось более ранними методами
ландшафтного планирования. Первичное предложение («объективное») основано на
наилучшем соответствии ландшафтной единицы требованиям одной из отраслей.
Вторичное предложение («идеальное») корректирует первичное с учетом как
экологических (угроза ландшафту от планируемой деятельности), так и экономических
требований, например, к размеру угодий (для избегания неприемлемо высокой
мозаичности угодий), к соседству с другими видами землепользования. Третичное
предложение («оптимальное» и «детальное») формулирует меры по минимизации
негативного воздействия выбранного вида землепользования.
Итак, для современного ландшафтного планирования одним из ключевых стало
понятие «альтернатива». Решение о приоритете того или иного вида землепользования
при конфликте интересов в большой степени основывается не только на пригодности, но
на наличии или отсутствии альтернативных пространственных решений. Разумеется,
сравнительный анализ альтернатив размещения становится одним из основных предметом
предметов обсуждения плана группами заинтересованных землепользователей.

Рост разнообразия подходов к выделению пространственных единиц

планирования

Первоначальная ориентация на земельное угодье (land) как основную единицу с

течением времени была дополнена способов использования естественных ландшафтных
единиц, бассейнов. Выбор ландшафтных или бассейновых единиц определяется
конкретными планировочными задачами (Kronert, 2001).
 26

В группе методов оценки пригодности ландшафта одними из первых по времени

возникновения были «методы ландшафтных единиц и классификации ландшафтов»
(Ndubisi, 2002). Они были основаны на выделении гомогенных единиц на основе
комбинации природных и культурных характеристик независимо от возможных видов
землепользования, чтобы на следующем этапе к этим единицам привязывать
планировочные решения. Наиболее ранние иерархические концепции выделения
естественных единиц на генетической основе были разработаны в 1930-1950-хх гг. под
влиянием запросов со стороны сельского хозяйства. В СССР к их числу относится
экологическая типология земель (Раменский, 1938), морфологическая структура
ландшафта (Солнцев, 1948); в Австралии – концепция земельные единиц и земельных
систем (Christian, Stewart, 1947; Christian, 1958), в Великобритании – концепция «сайтов»
и регионов (Bourne, 1931, цит. по: Christian, 1958). Подход к выделению земельных
единиц, развивавшийся с 1940-х гг. в Австралии, позволял иметь основу для
планировочных решений для крупных территорий при недостатке данных о растительном
покрове и животном мире, поскольку использовал в основном геолого-
геоморфологические и почвенные критерии. Генетический подход наиболее применим
либо к ненарушенным территориям нового освоения, либо, наоборот, к наиболее
интенсивно используемым густонаселенным территориям с совершенной адаптацией
землепользования к ландшафтным единицам; однако ограниченно применим – к лишь
частично освоенным территориям (Christian, 1958). Однако примененная система
критериев оказалась лишь ограниченно применимой к задачам планирования в целях
охраны биологического разнообразия (Lambert et al., 1996). Разработки Дж. Ангус Хиллса
имели большое влияние на систему инвентаризации земель Канады, а впоследствии – и на
развитие общей идеологии планирования. В основу планирования он положил
естественные природные единицы – биофизические системы, разработал их иерархию на
основе свойств рельефа, горных пород, микроклимата (Hills, 1961). Родственные подходы
позже разработаны в Нидерландах (Zonneveld, 1989), США (Cleland et al., 1997).
Ф. Льюис в основу планирования положил единицы, выделяемые с учетом легко
воспринимаемых человеком свойств – растительного покрова и пейзажа (Lewis, 1964).
Оценки проводились в категориях возможностей и ограничений с учетом разного
восприятия ценностей разными группами населения.
В целом, к настоящему времени разнообразие подходов к выделению гомогенных
единиц существенно возрастает. Среди них различаются (Ndubisi, 2002) следующие
подходы.
а) По одной ключевой характеристике (например, метод Службы охраны
природных ресурсов США NRCS, основанный на оценке продукционной способности
почв), Подход NRCS основан на трех характеристиках почв: естественных ограничениях
для использования, ущербе в процессе использования и отклике на управление (Steiner,
2008). Несмотря на то, что классификация NRCS разработана для оценки почв, она долгое
время оставалась безальтернативно полным источником информации о свойствах
природной среды на локальном уровне и использовалась планировщиками,
архитекторами, инженерами (Steiner, 2008). Использованный подход сопоставим с
классификацией земель в СССР (Указания…, 1986), агропроизводственными
группировками В.М. Фридланда (1966) агроэкологической классификацией земель
В.И. Кирюшина (1996).
б) По множеству характеристик, связанных отношениями (подобно классификации
зон жизни Л. Холдриджа (Holdridge, 1966)).
в) Выделение естественных экологически гомогенных физиографических единиц
(классификация Хиллса, Зонневельда, Солнцева, Кристиана-Стюарта и др.).
г) с учетом социальных, культурных и экономических факторов (например, метод
LESA (Land Evaluation + Site Assessment), сочетающий оценку почв и экономическую
оценку сельскохозяйственного угодья с точки зрения расстояния до рынков и
 27

инфраструктуры, нормативов землепользования, земельной собственности и влияния

предполагаемого использования)
Под влиянием функционально-экологических исследований (например, Likens,
Bormann, 1995) возрастает сфера применения бассейнового подхода к планированию. Он
используется Американской лесной службой и Службой охраны природных ресурсов,
гораздо реже – в городской планировании. Еще в 1879 г при составлении плана для
западных территорий его использовал J.W. Powell (цит. по: Ndubisi, 2002). Но гораздо
чаще при планировании используются политические границы.
В проектах районной планировки в СССР (Районная планировка, 1986)
допускалось выделение функциональных зон по административным границам, границам
природных или культурных ландшафтов, зон влияния различных элементов
планировочной структуры, но с учетом границ отдельных уже существующих
землепользований (Районная планировка, 1986).
Так, современный этап развития идеологии территориального планирования
склоняется к признанию необходимости использовать разные способы выделения
пространственных единиц в зависимости от задач. В ландшафтоведении теоретической
основой служит концепция полиструктурности. Например, для размещения
природоохранных объектов используется карты, отражающие биоцентрически-сетевую
структуру, для промышленных объектов – позиционно-динамическую и
морфологическую (Позаченюк, 2006). При агролесомелиоративном обустройстве
рекомендуется учитывать катенарную дифференциацию, использовать в качестве
оптимальных разнотипные единицы – как урочища и местности, так и водосборы (Рулев,
2008). В ландшафтно-агроэкологическом планировании предпочтение отдается генетико-
морфологическому подходу с урочищем и группой урочищ в качестве основных единиц
(Орлова, 2014).

1.2. СОВРЕМЕННАЯ ПРАКТИКА ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ В

РОССИИ
А.В. Хорошев

По мнению Ю.М. Семенова (2017) в российском ландшафтном планировании

необходимо различать, по крайней мере, три основных направления: 1) «классическое»,
распространенное в Западной Европе (в наиболее разработанном виде в Германии),
выполняемое ландшафтными планировщиками; 2) российское «ландшафтное»,
развиваемое в МГУ и ряде других ВУЗов, которое базируется на принципах и методах
ландшафтоведения и выполняется ландшафтоведами (Колбовский, 2008; Хорошев,
2012); 3) российское «экологическое» (экологически ориентированное планирование
землепользования), основанное на подходах комплексной физической географии и
выполняемое коллективом специалистов под руководством ландшафтоведа
(Экологически ориентированное…, 1998; Руководство…, 2000; Руководство…, 2001; и
др.). В первом варианте ландшафтные карты обычно не используются, являясь лишь
вспомогательным инструментом оценки облика ландшафта и возможностей его
рекреационного использования; во втором они являются главнейшим инструментом и
источником сведений о природных свойствах территории; в третьем —
картографической основой и инструментом оценки именно ландшафтов (геосистем)
(Семенов, 2017).
Методология, разработанная в Германии (von Haaren et al., 2008), в 1990-2000-х гг.
была адаптирована к постсоветским реалиям и успешно реализована в серии модельных
регионов под руководством А.В. Дроздова, Ю.М. Семенова, А.Н. Антипова в России,
 28

Н. Элизбарашвили - в Грузии, А. Хоецяна - в Армении, Л.Г. Руденко – в Украине. Подход,

реализованный в работах Е.Ю. Колбовского, исходит из многолетнего опыта разработки
планировочных документов для муниципальных образований в рамках российского
законодательства и придает большое значение, помимо экологических и социально-
экономических аспектов, гуманитарной составляющей с большим вниманием к истории
региона и эстетическим оценкам. Оба подхода отражены в большой серии публикаций и
учебников (Руководство …, 2000, 2001; Экологические ориентированное …, 2002, 2004;
Ландшафтное планирование …, 2006; Семенов и др., 2013; Колбовский, 2008). Признавая
огромное значение этих трудов для развития ландшафтного подхода к территориальному
планированию и его популяризации, мы должны дать объяснения, в чем подход данной
монографии развивает и дополняет достижения предшественников и в чем его
принципиальные отличия. Иначе говоря, дадим ответ на резонный вопрос: зачем
понадобилась еще одна книга по ландшафтному планированию спустя 10-20 лет после
предыдущих разработок.
В трудах большого коллектива сотрудников Институт географии РАН и Института
географии СО РАН имени В.Б. Сочавы реализован компонентный подход к оценке
значимости и чувствительности ландшафта. Ландшафт при этом понимается
противоречиво. С одной стороны, он выступает как территориальная единица и основной
объект планирования, что оправдывает название процедуры «ландшафтное
планирование»; причем подчеркивается, что это – природное образование и
территориальная система, хотя сам «термин заимствован из общелитературного языка и
означает пейзаж, местность, картину природы» (Ландшафтное планирование …, 2006, с.
7). С другой стороны, при оценках значимости и чувствительности ландшафт упоминается
(Ландшафтное планирование …, 2006, с. 75) в ряду других компонентов (биотоп, почва,
воды, воздух) как один из компонентов (самого себя?), который трактуется узко – как
свойство создавать условия для целей отдыха при явной антропоцентричности понятия
(эстетическая привлекательность, оптимальность для здоровья людей, комфортность,
доступность и др.). Такая двойственность, возможно, объясняется стремлением авторов и
использовать концепции ландшафтоведения, и следовать традиции употребления термина
«ландшафт» в архитектуре, градостроительстве, лесном управлении, где он упоминается
обычно в контексте эстетических оценок. Авторы данной монографии, однако,
декларируют, что ландшафт – понятие, обозначающее результат взаимодействия
компонентов и пространственных единиц, результат которого может иметь, в том числе и
эстетическое значение и создавать рекреационный ресурс. Но перечисление ландшафта в
числе его собственных компонентов (?!) как равноправный с ними предмет оценки
представляется крайне неудачным.
Определение ландшафтного планирования дается в двух аспектах: как
«совокупность методических инструментов и процедур» и как «коммуникативный
процесс». Оба смысла ландшафтного планирования не вызывают сомнений. Однако
сформулированная цель ЛП представляется слишком широкой и размытой: «построение
такой пространственной организации общества в конкретном ландшафте, которая
обеспечивала бы устойчивое развитие и сохранение основных функций этого ландшафта
как системы поддержания жизни». В результате ЛП, если не обращать внимание на
слово «ландшафт», становится трудно неотличимой от множества процедур,
направленных на рациональное природопользование и устойчивое развитие. Авторы
определения подчеркивают существование трех основных иерархических уровней ЛП
(ландшафтная программа, ландшафтный рамочный план и ландшафтный план),
соответствующих административным единицам. На наш взгляд, иерархичность
планировочной процедуры обязательна, однако она не может исчерпываться
административными единицами. Многие планировочные решения требуют выявления
рамочных условий, накладываемых природными геосистемами разных типов (генетико-
морфологические, потоковые и др.) и иерархических рангов. Именно это одно из
 29

принципиальных отличий ЛП от других отраслевых и комплексных планировочных

процедур. Поэтому в определение ЛП целесообразно включать указание на иерархичность
принятия решений и необходимость адаптации землепользования к ландшафтной
структуре, которая может быть описана разными способами в зависимости от целевых
установок. Другое дело, что документальное оформление ландшафтных планов должно
быть адаптировано к системе административного управления. Некоторые части
определения, по нашему мнению, необходимо конкретизировать, подчеркнув
многофункциональность ландшафта и направленность ЛП на согласование экологических,
экономических и социальных интересов.
Сердцевину рассматриваемой концепции составляют категории «значимость» и
«чувствительность». Из комбинации оценок по этим показателям для территориальной
единицы выводятся планировочные решения, объединяемые в стратегии «сохранения»,
«улучшения» и «развития». Коллектив Академии наук в серии своих публикаций
приводит очень большой перечень критериев для оценки значения и чувствительности
компонентов. В идеале каждый из них требует создания на этапе инвентаризации
специальных карт, предваряющих планировочные решения. На наш взгляд, при всей
полезности и многогранности этого перечня, в нем слабо или неявно представлены
характеристики пространственной структуры ландшафта, которые позволяли бы
оценивать функциональную роль мелких единиц планирования в территориальных
системах более высокого ранга. Для принятия планировочных решений с учетом потоков
вещества и энергии имеют значение характеристики пространственных комбинаций
геосистем, их размеров, конфигурации, ориентации, соседств. Анализ латеральных
потоков вещества, в том числе «входящих» и «исходящих» угроз, мы рассматриваем как
ключевую «привилегию» ландшафтного подхода к территориальному планированию,
позволяющую обосновывать пространственные решения. В связи с этим отсутствие ясных
критериев оптимизации пространственной структуры в бассейновых геосистемах,
каскадных ландшафтно-геохимических системах расценивается как повод дополнить
существующие методики. В нашей монографии латеральные потоки рассматриваются не
только как потоки, порождаемые гравитационными силами (в бассейне, в катене), но и
потоки воздушных масс, миграционные потоки животных, которые в большой степени
зависят от комбинации и взаиморасположения ландшафтных единиц. В работах группы
Академии наук справедливо отмечается, что значимость компонента зависит от его
положения в системе функциональных связей, однако раскрывается это положение
неоправданно узко. Например, при оценке значимости биотопов об их роли как коридоров
миграций животных не упоминается, в то время как наличие безопасных биокоридоров в
сильнонарушенных районах принято рассматривать как важнейшее условие оптимизации
пространственной структуры. Почвы рассматриваются А.В. Дроздовым и соавторами с
точки зрения способности поддерживать биопродуктивность, но не как среду латеральных
потоков вещества.
Чувствительность трактуется как способность изменять свойства и динамические
характеристики исключительно под воздействием хозяйственной деятельности. Однако
очевидно, что любой природный комплекс может испытывать воздействия со стороны
других природных комплексов, в том числе разрушительные с обратимыми или
необратимыми последствиями. На наш взгляд, чувствительность к естественным
воздействиям определяет в большой степени надежность в выполнении социально-
экономических функций, и поэтому ее оценка обязательно должна входить в процедуру
ландшафтного планирования.
При оценке чувствительности биотопов в работах коллектива РАН неявно имеется
в виду вовлеченность в латеральные потоки (повышенная чувствительность из-за больших
разрывов между ареалами, из-за отсутствия условий повторного расселения), однако не
предлагаются пространственные инструменты для обеспечения связности биотопов. В
разных разделах нашей монографии предлагаются способы восполнить недостаток
 30

пространственных инструментов регулирования потоков; особенно важное значение

придается проектированию буферных полос и миграционных биокоридоров, управлению
латеральными потоками.
Более явно и настойчиво принципиальность идеи пространственного контекста и
значимости латеральных потоков для ландшафтного планирования прослеживается в
подходах Е.Ю. Колбовского (2008) и А.С. Курбатовой (2004).
Е.Ю. Колбовский (2008) проводит принципиально важную мысль, что одна из
главных функций экологического каркаса - локализации и буферизации опасных очагов
воздействия па природу и человека. Добавим от себя, что это фактически – ландшафтно-
географическая задача управления латеральными потоками живого и неживого вещества
и/или поддержания желательных естественных потоков. Она может решаться не только
средствами экологического каркаса, но и путем планирования пространственных
параметров хозяйственных угодий и их комбинаций. Аналогично, буферные зоны
являются, на наш взгляд, принадлежностью не только экологического каркаса и
предназначены не только для защиты охраняемых территорий. К их функциям относится
и защита хозяйственных угодий и инженерных сооружений от нежелательных потоков
посредством других рационально размещенных хозяйственных угодий и инженерных
сооружений. Предложения авторов раскрываются в нижеследующих главах монографии.
Подход А.С.Курбатовой (2004), реализуется в основном применительно к
урбанизированным территориям, но имеет, очевидно, более общее значение.
А.С. Курбатова рассматривает потоковые системы как критерий выделения городских
ландшафтов. Функции размещаемых городских объектов справедливо рассматриваются
через интенсивность и тип исходящих или входящих потоков вещества и энергии.
«Городская среда определяется не только как окружающая среда в административных
границах города, но и в границах вмещающих город ландшафтов, в которых происходит
формирование потоковых систем (вещества, информации и энергии), на которые
городские источники оказывают прямое воздействие». Однако неоправданно категорично
утверждение, что только потоки с однонаправленным потоком вещества должны быть
положены в основу выделения структурных единиц городских ландшафтов. Например, в
пределах горных территорий типична горно-долинная циркуляция воздуха, которая, по
определению, имеет два равноправных противоположных направления и может иметь
решающее значение для размещения источников воздействия относительно уязвимых к
нему объектов. Можно представить и примеры, когда планировочные решения могут
определяться разнонаправленными потоками миграций животных (опасных,
промысловых, охраняемых и др.). Конструктивной составляющей подхода
А.С. Курбатовой является присутствие понятия «площади выдела в сопоставлении с
необходимой (критической) площадью, обеспечивающей его устойчивое
функционирование» при определении ценности природных комплексов. Безусловно,
определение оптимальных площадей планировочных единиц является общей задачей ЛП,
актуальной не только для урбанизированных территорий. Именно географии и
ландшафтной экологии принадлежит приоритет в решении этой задачи, которую можно
расширить до «формирования оптимальных пропорций».
В работах коллектива Академии наук еще одно узким местом мы считаем
недостаток инструментов оценки территории в географическом контексте с учетом
иерархии геосистем и административных единиц. Понятие «редкость» употребляется в
основном применительно к биотопам, которые имеют черты реликтовости, эндемичности.
Явно имеется в виду только глобальный или национальный контекст. Однако, на наш
взгляд, значимость биотопов должна рассматриваться более широко, чем только по
отношению к охраняемым видам. В ландшафтном планировании требуется принимать
пространственные и технологические решения относительно местообитаний видов
промыслового значения, важных для устойчивости трофических цепей, для формирования
символов («брендов») территории, потенциально опасных для человека и др. Мы считаем
 31

также необходимым назначать режим использования территориальных единиц

дифференцированно в зависимости от статуса типичности/редкости на фоне геосистем
разных иерархических рангов. Хотя понятие «редкость» и применяется как одно из
ключевых при оценке значимости почв и биотопов (Экологически ориентированное …,
2002), но без указания, относительно какой территории эта оценка получена. Так, редкие
урочища в масштабах ландшафта, региона или страны должны иметь разный режим
использования.
В связи с этим трактовка значимости как соответствия экологического состояния
определенному эталону, необходимому для реализации целевой функции использования
конкретного компонента, представляется слишком узкой. Значимость конкретной
территории на фоне более крупной единицы может определяться именно несоответствием
эталону. Своеобразие, неповторимость ландшафта рассматривается как признак, который
устанавливает его идентичность (Хоппенштедт, 2008). Например, уникальный ландшафт
(почва, фитоценоз и др.) среди широкораспространенных фоновых, пусть даже эталонных
по состоянию, может заслуживать наивысшей оценки значимости. Для уникального
ландшафта эталона просто не существует, и сам он не может служить эталоном в силу
неповторимости. Причем такая оценка может означать не только экологическую, но и
ресурсную или культурную значимость. Неслучайно, довольно часто в списке Всемирного
наследия присутствуют культурные ландшафты с почти полностью трансформированной
структурой, но устойчиво выполняющие экологические и хозяйственные функции
(например, Куршская коса в России, см. раздел 3.4.2). С другой стороны в обширном
малонарушенном районе с перспективами, например, разработки полезных ископаемых
или рубок, практически все ландшафты могут считаться эталонными по экологическому
состоянию. Тогда экологическая значимость одного из таких широко распространенных
ландшафтов необязательно получает высшую оценку (требующую сохранения!),
поскольку его утрачиваемые функции вполне могут принять на себя аналогичные
соседние ландшафты. То же относится и к оценке значимости для хозяйственных
функций. Если ресурсами в одинаковой степени хорошо обеспечен широкий набор
ландшафтов, то нецелесообразно на этом основании давать одинаковую высшую оценку
значимости; наиболее высокую оценку тогда получит наиболее доступный ландшафт
(например, лесной массив, наиболее близкий к железной дороге). Итак, на наш взгляд,
значимость ландшафта или компонента должна определяться не столько мерой
соответствия эталону, сколько характеристиками его редкости/типичности, по сути –
потенциальным ущербом от его утраты для территории заданного ранга, мерой его
«безальтернативности».
К числу необходимых дополнений к процедуре ЛП, разработанной коллективом
Академии наук, мы относим введение механизма учета тенденций развития ландшафта в
связи с необходимостью оценки его надежности в выполнении экологических и
социально-экономических функций. Среди тенденций, которым в анализируемой
методологии уделяется недостаточное внимание при оценке значимости и
чувствительности, следует назвать возможное смещение границ между ландшафтными
единицами, усложнение или упрощение пространственной структуры, постепенные
переходы почв и фитоценозов из одного типа в другой (например, при заболачивании,
засолении, сукцессиях, инвазиях новых видов, климатических изменениях и др.).
Безусловно, при реализации своей методологии цитируемые авторы, так или иначе,
принимают во внимание динамичность ландшафтов, но этот шаг «спрятан» в широких
понятиях «состояние» и «чувствительность». Определение «устойчивости», хотя и
присутствует как важнейшая сторона чувствительности, но дается только как способность
объекта противостоять воздействию. То есть в процедуру, описанную в учебнике
«Ландшафтное планирование…» (2006), включается только один вид устойчивости –
«инертность»; за рамками остается «эластичность» как способность к восстановлению и
«пластичность» как способность переходить из одного устойчивого состояния в другое. В
 32

работах, посвященных реализации методологии на региональных примерах, конечно,

присутствуют оценка других видов устойчивости и учет тенденций, например, при оценке
чувствительности биотопов (Экологически ориентированное …, 2002, 2004; Семенов и
др., 2013). Если ввести в процедуру планирования анализ тенденции развития ландшафта,
то можно детализировать такие типы целей как «сохранение» и «улучшение». Бывают
ситуации, когда среди задач ЛП может быть сохранение не современного состояния, а
существующей тенденции развития, создающей постепенно новые полезные функции.
Например, при зарастании полей может возрастать качество охотничье-промысловых
угодий и регулирования стока. Содействие этой тенденции или простое невмешательство
нельзя свести ни к «сохранению современного состоянии», ни к «развитию», ни к
«улучшению» как разновидностям целей планирования. С другой стороны, «улучшение»
может означать предотвращение нежелательной тенденции (борьба с эрозией,
противодействие заболачиванию и др.) или содействие благоприятным изменениям
(заселение нарушенной территории зональными видами, увеличение проективного
покрытия на эродированных почвах при росте увлажнения и др.).
В анализируемой методологии подразумевается, что планировочные решения
осуществляются в пространственных рамках, заданных существующими ландшафтными
границами, что, безусловно, оправдывает применение самого термина «ландшафтное
планирование», главный смысл которого – адаптация землепользования к ландшафтной
структуре, «вписывание» в структуру (Позаченюк, 2006; Кочуров, 2009; Хорошев, 2012).
В зависимости от результатов оценок значимости и чувствительности компонентов
авторы предлагают стратегические решения по сохранению, развитию или улучшению
землепользования и предлагаются наиболее приемлемые виды угодий для каждого
ландшафта. В качестве мер по минимизации или предотвращению конфликтных ситуаций
предлагаются в основном технологические мероприятия, являющиеся компетенцией
отраслевых специалистов: промывка засоленных почв, контроль за вырубками,
регулирование численности туристов, рекультивация нарушенных участков, подсев
многолетних трав и т.п. (Семенов и др., 2013). К упоминаемым в цитируемой работе
пространственным (т.е. собственно ландшафтным) решениям можно отнести сохранение
баланса между вырубками и лесонасаждениями, корректировку трассы газопровода для
минимизации воздействий на миграционные коридоры животных, создание буферных зон.
Таким образом, приоритетными результатами планировочных работ являются решения по
выбору вида угодий (стратегические решения) и выбору способа использования этих
угодий (технологические решения) при явно второстепенном значении третьей
обязательной, на наш взгляд, группы – пространственных решений. Именно последняя
группа решений в наибольшей степени требует применения географической идеологии,
т.е. проектирования площадных соотношений, взаиморасположения, конфигурации,
размеров, ориентации угодий для обеспечения устойчивого функционирования природно-
антропогенных ландшафтов. Большее внимание этим важным сюжетам уделяется в
методологии Е.Ю. Колбовского (2008), особенно величине и конфигурации лесных
массивов как условий реализации их средостабилизирующих функций. Этой группе
планировочных решений посвящается значительное место в данной монографии.
Многие критерии значимости и чувствительности имеют смысл только
относительно целостного природного комплекса, а не относительно отдельных
компонентов. Например, значимость почвы для сельского хозяйства определяется ее
собственным (для конкретной пространственной единицы) свойством – плодородием. Но
значимость пространственной единицы (например, подурочища) как барьера на пути
загрязняющих веществ к высокочувствительным (уязвимым) объектам не относится
только к фитоценозу или к почве, а является продуктом взаимодействия почв, вод, горных
пород, фитоценоза. Если загрязняющее вещество мигрирует с внутрипочвенным стоком,
то буферной значимостью обладает способность фитоценоза извлечь растворенные
вещества из почвенных вод. Почва без фитоценоза такой способностью обладает в гораздо
 33

меньшей степени (только сорбция на глинистых минералах и гумусовых веществах).

Способность фитоценоза к биологическому поглощению зависит не только от его
собственных свойств (видового состава, продуктивности), но и от подвижности веществ в
той геохимической среде, которая существует в почвах и водах. Поэтому еловый
древостой сам по себе не обладает такой значимостью в данном примере, как полный
природный комплекс (склоновый еловый лес на подзолистых почвах). Чувствительность
почвы к смыву зависит не только от ее собственных свойств (плотность,
гранулометрический состав, гумусированность и др.), но и не в меньшей степени от
степени закрепленности ее растительностью. Наконец, особая значимость может
возникать не только в связи с теми или иными свойствами, например фитоценоза (наличие
редких видов), но и в связи с его особой пространственной структурой. Например, такая
ценность как биологическое разнообразие может возникать как эмерджентное свойства
при условии определенной мозаичности пространства, то есть в зависимости от свойств
ландшафта как мозаики мелких ПТК, а не от свойства какого-либо компонента. По
перечисленным причинам в данной монографии мы не применяем покомпонентную
оценку значимости и чувствительности, а делаем предметом оценки геосистему как
комплекс взаимосвязанных компонентов или пространственных элементов.
Наиболее существенные отличия авторской методологии от методологии РАН
представлены в табл. 1.

Табл. 1. Сравнительная характеристика методологии РАН и авторской методологии

Признак Методология Российской Авторская методология

Академии наук и
Ганноверского
университета
Приоритетные виды Стратегические и Стратегические и
планировочных технологические пространственные
решений
Декларированная Устойчивое развитие и Адаптация землепользования к
цель сохранение основных ландшафтной структуре
функций ландшафта
Критерии оценки Преимущественно Собственные свойства и
ландшафта собственные свойства значимость в географическом
контексте
Территориальные Ландшафты Ландшафты, бассейны, каскадные
единицы ландшафтно-геохимические
системы
Подход к описанию Преимущественно генетико- Полиструктурный: генетико-
ландшафтной морфологический морфологические, бассейновые,
структуры позиционно-динамические,
биоцентрично-сетевые,
парагенетические структуры
Трактовка понятия Двоякая: как Как территориальная единица и
«ландшафт» территориальная единица и как природный комплекс в
как свойство, ответственно широком смысле.
за пригодность к рекреации
Трактовка понятия Как соответствие Как степень своеобразия
«значимость» экологического состояния структуры и функций в
эталону ландшафтном и географическом
контексте
 34

Теперь от анализа современной научно-методической литературы перейдем к

реалиям территориального планирования в России и его нормативному обеспечению.
В настоящее время существуют, видимо, два основных вида комплексной
планировочной деятельности, в рамках которых может реализовываться ландшафтно-
экологическая идеология: составление документов территориального планирования ранга
субъекта Федерации и ниже и землеустроительное проектирование.
К числу наиболее очевидных сфер реализации ландшафтно-планировочной
идеологии в рамках документов территориального планирования относят: разделы
«Охрана окружающей среды» схем территориального планирования и генеральных
планов, нормативы градостроительного регулирования населенных пунктов,
проектирование зон с особыми условиями использования, проекты систем особо
охраняемых природных территорий, лесные планы. Например. в практике
градостроительного планирования разрабатывается подраздел «Природно-ландшафтный
каркас города» в составе раздела «охрана окружающей среды» генпланов городов и
проектов планировки жилых районов как своего рода пространственное
противоположение каркасу экономической активности (Солодянкина, Левашёва, 2013).
Землеустройство и ландшафтоведение логикой своих функций, связанные с
организацией территории, обречены на совместное существование, несмотря на то, что
органы землеустройства сейчас фактически ограничиваются механическим отводом
земель для различных хозяйственных нужд (Кочуров и др., 2006). При этом
землеустройство обеспечено солидными методическими разработками для оценки земель,
предваряющей собственно отвод (Чупахин, Андриишин, 1982; Волков, 2013). В качестве
базы внутрихозяйственного землеустройства прямо декларируется (Волков, 2007)
необходимость эколого-ландшафтного устройства территории хозяйствующих субъектов,
или адаптивно-ландшафтного принципа организации территории. Ландшафтно-
географический подход к организации территории района в схемах землеустройства
должен сводиться к оценке и учету сопряженности всех морфологических частей
ландшафта при основании состава и размещения землеустроительных, земельноохранных
мероприятий по типам и видам ландшафтов, т.е. с учетом их зональных и азональных
особенностей, а также индивидуальной специфики каждого элемента ландшафта
(Чупахин, Андриишин, 1982). По мнению Е.Ю. Колбовского (2008), применение методов
ландшафтного планирования в землеустройстве дает возможность корректно оценить
потенциал земель и провести их функциональное зонирование, разграничив земли
различного назначения с учетом оценки качества, чувствительности к антропогенным
нагрузкам, современного использования и определения целевых функций дальнейшего
развития. Специалисты по землеустройству отмечают обозначившуюся тенденцию к
замене работ по планированию рационального использования земель всех категорий и их
охраны проведением территориального планирования в системе градостроительной
деятельности (Волков, 2007; Липски, 2013) и считают ее неправомерной: последняя имеет
ведомственный характер, в основном касается установления функциональных зон, зон
планируемого размещения объектов капитального строительства для государственных и
муниципальных нужд. Учитывая то, что документами территориального планирования и
градостроительного зонирования согласно п. 6 ст. 36 Градостроительного кодекса Российской
Федерации вообще не охватываются земли лесного, водного фонда, запаса, большей части
особо охраняемых природных территорий (за исключением земель лечебно-оздоровительных
местностей и курортов), сельскохозяйственных угодий в составе земель
сельскохозяйственного назначения, более 85% всех земель страны не могут быть охвачены
соответствующими регламентами, нормами и правилами землепользования (Волков, 2007).
Современные законопроекты о поправках к Земельному кодексу подразумевают введение
регламентов для каждого вида территориальных зон (сельскохозяйственных,
природоохранных, рекреационных и т.д.), что дает надежду на восстановление практики
 35

тщательного анализа и оценки земель (Иванов Н.И., 2011; Липски, 2014), в том числе с
применением идеологии ландшафтного планирования.
По мнению А.А. Чибилева (1992) внедрение ландшафтно-экологического принципа
землеустройства подразумевает: 1) установление оптимальных размеров гомогенных
угодий; 2) оптимальное размещение типов угодий относительно естественных
ландшафтов; 3) поиск оптимального соотношения различных видов угодий; 4)
формирование искусственно создаваемых угодий, соответствующих биоклиматичесому
фону и естественному потенциалу ландшафта.

Более подробно возможности реализации ландшафтно-планировочной идеологии в

предусмотренных законодательством видах территориального планирования
рассматриваются в разделе 3.

1.3. ЦЕЛИ, ЗАДАЧИ И КЛЮЧЕВЫЕ ПОДХОДЫ ЛАНДШАФТНОГО

ПЛАНИРОВАНИЯ
А.В.Хорошев

Прежде чем формулировать цели и задачи ландшафтного планирования, которыми

руководствуются авторы монографии, приведем наиболее известные высказывания по
этой теме.
Е.Ю. Колбовский (2008), не давая прямого определения, считает, что ландшафтное
планирование – сфера деятельности на стыке географии, районной планировки,
градостроительства и землеустройства. Основополагающая идея – экологический каркас
территории как средостабилизирующее природно-антропогенное (природно-техногенное)
образование, которое должно быть сформировано на разных иерархических уровнях
(страна, регион, местность) в целях:
• сохранения и буферизации опасных очагов воздействия на природу и человека;
• сохранения типичных и уникальных природных экосистем,
• поддержания природных основ функционирования ландшафтов и естественной
связи составляющих его компонентов (почв, воды, биоты);
• целесообразности распределения в пространстве фрагментов культурного
ландшафта;
• создания и поддержания благоприятных сред обитания различного типа
(городской, сельской и др.)».
По Е.Ю. Колбовскому (2008), который считает базовой концепцию культурного
ландшафта, задачи ландшафтного планирования могут быть сгруппированы в
следующем порядке:
• общая и прикладная оценка ландшафтов, и том числе ландшафтного раз-
нообразия, региональной специфики, емкости и толерантности, эстетической и
рекреационной ценности;
• оценка ландшафта с позиций исторического природопользования как
вмещающего пространства, определение задаваемой ландшафтной структурой историко-
культурной специфики регионального природопользования;
• оценка характера и степени воздействия на ландшафт существующих и
планируемых форм природопользования;
• определение желаемых состояний ландшафта в терминах качества составляющих
ее природных и культурных экосистем;
• координирование в рамках всеобъемлющего и сквозного планирования мер,
направленных на охрану природы и сочетание их с требованиями отраслевых планов и
нужд природопользователей;
 36

• разработка совместных в рамках процедуры общего территориального пла-

нирования (землеустроительного, градостроительного) концепций развития территории;
• установление целей и ориентиров для экологической экспертизы любых проектов
освоения.
Эти задачи поставлены для самой процедуры ландшафтного планирования, то есть
задачи для того, кто занимается планированием и потом представит результаты
землепользователям и лицам, принимающим решения. Однако нам необходимо четко
сформулировать, какие результаты имеет право ожидать пользователь после реализации
предлагаемых планировочных процедур и чем они будут отличаться от других видов
«неландшафтного» планирования. «Ожидаемые результаты» ландшафтного планирования
мы формулируем ниже.
Среди прикладных задач (а, скорее, ожидаемых результатов) ландшафтного
планирования Е.Ю. Колбовский (2008) особенно выделяет те, которые прочно связаны с
проблематикой конструирования экологического каркаса (которую он считает
сердцевиной ландшафтного планирования):
• создание системы охраняемых природных территорий;
• формирование единой системы зеленых насаждений района (установление
минимально допустимой лесистости, величины и конфигурации зеленых насаждений,
предложения по формированию взаимосвязанных элементов природного каркаса района);
• охрана и улучшение ландшафта (сохранение, обогащение и целенаправленное
формирование облика природных и культурных ландшафтов, рекультивация территории,
меры по улучшению эстетических качеств ландшафта);
• охрана памятников истории и культуры (выявление, систематизация и разработка
предложений по использованию и охране архитектурных исторических этнографических
и других памятников с окружающей их природной средой).
По сути, этот перечень бесспорен, хотя в нем присутствуют не совсем удачные, на
наш взгляд, термины. В частности, неочевидна повсеместная необходимость «зеленых
насаждений», под которыми чаще всего подразумеваются деревья и кустарники. Надо ли,
например, озеленять ландшафты степной и пустынной зон или, может быть, лучше в
качестве одной из задач ставить частичное сохранение за пределами ООПТ (но в пределах
экологического каркаса!) зональных ландшафтов, способных выполнять хозяйственные
функции (выпас скота и др. вместо распашки)? Термины «улучшение» (видимо,
заимствованный из английского языка – mitigation) и «обогащение» вряд ли удачны
применительно к природным ландшафтам экологического каркаса («природа знает
лучше»!), а вот за его пределами «улучшение» возможно и нужно: ниже мы предложим
свою версию задач по «улучшению» и «обогащению». Отметим, что Е.Ю. Колбовский
(2010) видит экологический каркас многофункциональным и даже считает более
уместным термин «эколого-рекреационный каркас». Он считает одной из основных сфер
применения ландшафтно-планировочной идеологии составление разделов «Охрана
окружающей среды» (ООС) в рамках градостроительного и территориального
планирования, экологического проектирования. В отдельной работе он сопоставил
традиционный и ландшафтный подход к ООС и выделил в качестве специфики
последнего: составление карты геотопов вместо простой топографической подосновы,
оценку соответствия нагрузок вмещающей емкости, анализ устойчивости как
критического параметра установления ограничений, составление ландшафтного плана с
выделением экокаркаса, диверсификацию системы ООПТ и выделение рекреационных
ландшафтов, выделение ландшафтов высокой исторической и эстетической ценности в
качестве зон охраны (Колбовский, 2011а).
В работах коллектива под руководством А.В. Дроздова (с наиболее
представительным участием сотрудников Института географии СО РАН имени
В.Б. Сочавы) дается следующее определение ландшафтного планирования:
 37

1) совокупность методических инструментов, используемых для построения такой

пространственной организации деятельности общества в конкретных ландшафтах,
которая обеспечивала устойчивое природопользование и сохранение основных функций
этих ландшафтов как системы поддержания жизни;
2) коммуникативный процесс, в который вовлекаются все объекты
природоохранной и хозяйственной деятельности на территории планирования и который
обеспечивает выявление интересов природопользователей, проблем природопользования,
решение конфликтов и разработку плана действий и мероприятий (Ландшафтное
планирование…, 2006).
В качестве задач пространственного характера предлагаются:
• выделение территорий с различными потребностями и режимами охраны;
• формирование сети таких территорий;
• выделение территорий, пригодных для различных видов использования;
• определение желаемого состояния компонентов ландшафта и всей территории
планирования, обеспечивающих высокой качество жизни людей – как с экологических,
так и с эстетических позиций.
По мнению В.М. Котлякова и А.В. Дроздова (2008), ландшафтное планирование
сопрягает каркас расселения и транспортные сети с экологически ориентированными
планами землепользования и планами построения сетей охраняемых природных
территорий в региональном и районном масштабах; обеспечивает целостный взгляд на
специфику ландшафта и на выделение его экологически, исторически и эстетически особо
ценных элементов, подлежащих первоочередной и безусловной охране, а также выбор
экологически приемлемых принципов и технологий ведения хозяйства и рекомендации
для других отраслевых планов развития территории.
Л.К. Казаков (2007) видит цели и задачи так: «Ландшафтное планирование
ориентировано на формирование геоэкологически оптимизированных культурных
ландшафтов путем совершенствования территориальной структуры и функционирования
природно-хозяйственных систем, а также технологий хозяйственной деятельности в
соответствии с ландшафтными особенностями территории; это одно из направлений
активной адаптации человечества с его хозяйственной деятельностью в окружающих
ландшафтах; экологизированное направление территориального планирования
жизнедеятельности человека и общества». Обратим внимание, что в этом определении
ключевую позицию занимает термин «адаптация». Ландшафтное планирование
рассматривается как разновидность территориального планирования (обеспеченного
нормативной базой). Кроме того, Л.К. Казаков видит в числе задач не только
пространственную организацию угодий, но и формулирование предложений по выбору
технологий. На наш взгляд, в этом пункте (т.е. после разработки пространственных
решений) ландшафтный планировщик должен «передать эстафетную палочку»
отраслевому специалисту, но при этом предоставить ему свое мнение о некотором
диапазоне экологически приемлемых технологических решений.
По Б.И. Кочурову (1999) ландшафтное планирование включает: 1) зонирование, 2)
выделение экологически значимых свойств ценных и опасных, 3) выявление уникальных
ландшафтов и их компонентов, природно-рекреационных зон, исторических и культурных
памятников, 4) схему рекомендуемой и экологически допустимой хозяйственной
нагрузки, привязанной к ландшафтным выделам. Этот автор справедливо обращает
внимание на необходимость видеть «двойственность» свойств ландшафта и его
компонентов – как ценности, так и опасности (угрозы). Большое значение имеет
многосторонний взгляд на территорию с учетом как экологической, так и историко-
культурной составляющей. Из этого следует неизбежная междисциплинарность
процедуры ландшафтного планирования. Однако, на наш взгляд, зонирование (т.е.
«разведение» в пространстве трудносовместимых видов землепользования), хотя и
 38

безусловно главный, но не единственный пространственный инструмент ландшафтного

планирования (см. раздел 3).
Е.А. Позаченюк разрабатывает концепцию ландшафтного планирования на основе
системно-синергетического подхода (Позаченюк, 2006; Позаченюк, Меметова, 2014). По
ее мнению, территориальное планирование с ландшафтно-геоэкологической точки зрения
сводится к следующему (Позаченюк. 2006).
1) Планируемая хозяйственная подсистема должна быть совместима с
природной. Первоначально необходимо определить потенциал ландшафта и функция
места, а затем – направление использования и систему нагрузок.
2) Территориальное планирование невозможно вести без учета экологического
состояния территории.
3) Хозяйственные объекты должны оптимально вписываться в структуру
ландшафта (позиционно-динамическую, парагенетическую, морфологическую,
бассейновую и биоцентрически-сетевую и др.).
4) Соблюдение закона необходимого разнообразия – территориальная система
наиболее устойчиво функционирует в том случае, когда она максимально, по отношению
к данному ландшафту, разнообразна как в горизонтальном так и в вертикальном
отношении, то есть нужно при проектировании стремиться к разнообразию, тогда и
отдача будет больше и ландшафт устойчивее (например, контурная система земледелия).
Разнообразие должно быть не только в горизонтальном направлении (в виде мозаичности
ландшафта), но и в вертикальном отношении.
5) Прогнозирование и учет прямых и косвенных последствий проектируемых
объектов (каждый объект имеет физико-географическое поле, то есть поле своего
воздействия). Как правило, поле формируется за счет деструктивных процессов
(оползневых, карстовых, эрозионных и др.).
6) В структуре проектируемых ландшафтов обязательно должны быть
элементы экологической инфраструктуры (в том числе средообразующие комплексы).
7) Комплексное использование территории – отходы одного производства
должны быть сырьем для другого.
Из концепции Е.А. Позаченюк следует полностью разделяемая нами мысль, что
центральной идеей ландшафтного планирования является приспособление хозяйственной
деятельностью к разнообразию территории и выстраивание взаимовыгодных отношений
между землепользователями путем оптимизации взаиморасположения угодий.
По определению Ф. Ндубиси (Ndubisi, 2002), ландшафтное планирование – это
способ диалога между действиями человека и природными процессами на основе знания
взаимоотношений между человеком и землей; процесс и область профессиональной
практики и исследования в рамках ландшафтной архитектуры и планирования;
деятельность федеральных, региональных и локальных властей. Включает виды
деятельности:
• понимание природы взаимодействия между действиями человека и природными
процессами;
• понимание и описание ландшафта с точки зрения структуры, процессов и
взаимодействий во многих пространственных масштабах;
• анализ идентифицированных гомогенных территорий в свете целей
вмешательства;
• синтезирование результатов оценок с точки зрения потенциальных возможностей
смягчения конфликтов;
• детальная оценка возможностей с точки зрения технической пригодности,
работоспособности, возможных влияний на разные группы, устойчивого использования
ландшафта или влияния на ландшафт;
• разработка мер по реализации предпочитаемых возможностей»
 39

Помимо пунктов, которые отчасти перекликаются с уже приведенными

определениями, заслуживает выделения идея обязательной полимасштабности
ландшафтного анализа для целей планирования. Сильной стороной ландшафтного
планирования в европейских странах и в Америке всегда были процедуры учета интересов
разных групп землепользователей. Неслучайно Ф. Ндубиси настаивает на включение
этого пункта в число главных задач. Требование привлечения общественности к
разработке и реализации ландшафтных планов («партиципативность») отражено и в
современных русскоязычных методических публикациях (Ландшафтное планирование …,
2006; Солодянкина, Левашёва. 2013).

На наш взгляд, перечень задач, сформулированных в приведенных определениях,

требует некоторой детализации и дополнений в части анализа ландшафтной структуры,
пространственных инструментов, выявления ценностей, согласования интересов
землепользователей. Ниже мы предлагаем развитие постановки целей и задач
ландшафтного планирования исходя как из предложений, представленных в обширной
литературе, так и из собственного опыта авторов монографии.

Главной целью ландшафтного планирования как инструмента территориальной

организации мы считаем адаптацию землепользования к ландшафтной структуре. Эта
задача не ставится прямо в системе территориального планирования, установленной
Градостроительным кодексом, в землеустроительном проектировании, в
лесохозяйственном планировании и других видах отраслевого планирования. Об этом
приходится сожалеть, тем более что теоретических разработок и отдельных примеров
успешной реализации достаточно много, о чем было сказано в главах 1.1 и 1.2. На наш
взгляд рано или поздно цель адаптации к ландшафтной структуре (возможно в иной
формулировке) войдет в законодательство и на это должны быть направлены усилия
профессионального сообщества.
Ожидаемые результаты ландшафтного планирования в части пространственных
решений мы видим следующим образом:
1. Сохранение экологических и социокультурных ценностей, составляющих
своеобразие региона.
2. Обеспечение устойчивого функционирования экологического каркаса как
условия устойчивости ландшафта в целом и устойчивого хозяйства в мозаичном
ландшафте, а также как территориального ресурса для дружественных к природе
щадящих видов землепользования.
3. Нейтрализация опасных потоков вещества и других воздействий на уязвимые
природные и хозяйственные объекты и сохранение (также – стимулирование, управление)
желательных потоков.
4. Создание пространственной структуры и соотношения угодий, обеспечивающих
минимизацию конфликтов «хозяйство-ландшафт» и «землепользователь-
землепользователь», получение экономической и социальной выгоды от использования
ресурсов ландшафта, взаимовыгодную для землепользователей многофункциональность
или позитивное взаимовлияние угодий.
5. Создание комфортной среды для общества (в аспектах эстетики, микроклимата,
безопасности, доступности востребованных объектов, сочетания личного и
общественного пространства) путем подбора соотношений и взаиморасположения угодий.
В таком перечне задач мы, в отличие от цитированных авторов (или, скорее, в
дополнение к ним), во-первых, концентрируемся на ожидаемых результатах, а не на самой
процедуре планирования. Во-вторых, мы подчеркиваем специфику ландшафтного
подхода к планированию, которая заключается не только в выделении пригодных
территорий для каждого вида хозяйства, но и в подборе оптимального
взаиморасположения угодий. В-третьих, мы считаем важным достижение
 40

многофункциональности экологического каркаса, которому (за пределами заповедников)

можно подобрать такой набор хозяйственных функций, который не мешал бы
природоохранной задаче, и такую конфигурацию и состав, которые улучшали бы
возможности хозяйства на примыкающих территориях. В-четвертых, мы уделяем
приоритетное внимание оптимизации латеральных связей между элементами ландшафта
посредством управления потоками вещества. В-пятых, детализируется понятие высокого
качества жизни с позиций рационального пространственного соотношения элементов
ландшафта. Всё это так или иначе входит в содержание понятий «устойчивое развитие»,
«устойчивое природопользование», которые видят стратегической целью все авторы.
При ландшафтном подходе к территориальному планированию знание о структуре,
динамике, функционировании, эволюции ландшафта используются для разработки плана
размещения видов землепользования на территории. Пространственные решения должны
вести к максимально возможной адаптации землепользования к природным комплексам в
естественных границах.
Смысл включения термина «ландшафт» в название этого подхода заключается в
следующем:
 Планировочные решения учитывают взаимодействия компонентов ландшафта и
возможные цепные реакции между ними при внешнем воздействии.
 Планировочные решения учитывают эффекты дальнодействия: «воздействие
здесь – эффект там».
 Планировочные решения учитывают специфические эффекты, возникающие
при совместном влиянии группы природных комплексов.
Обязательные атрибуты географического подхода к ландшафтному планированию
мы видим в следующем.
1) Карты типов ландшафтных структур и потоков вещества составляют основу
территориальной привязки решений в землепользовании, смысл которых – в максимально
возможном «вписывании» в естественные границы.
2) Анализ положения и функциональной роли природного территориального
комплекса в иерархии геосистем ставит планировочное решение в зависимость от
ценности с точки зрения сохранения ландшафтного разнообразия.
3) Прогноз цепных реакций между компонентами ландшафта предваряет
планировочные решения с целью предотвращения необратимой утраты экологических
функций в результате антропогенного воздействия.
4) Пространственные решения должны учитывать латеральные связи между
геосистемами и быть ориентированными на нейтрализацию негативных удаленных
эффектов антропогенного воздействия и стимулирование позитивных, минимизировать
ущерб уязвимым ценным природным и хозяйственным объектам.
5) Подбор оптимальных пространственных соотношений и взаиморасположения
угодий должен приводить к такому их взаимодействию, чтобы новое качество мозаичного
ландшафта было благоприятно для хозяйственной деятельности, для живой природы и
безопасно для человека, компенсировать негативные эффекты антропогенных
воздействий на элементы ландшафта.
6) Регулирование использования угодий во времени должно опираться на прогноз
динамических и эволюционных изменений под действием естественных и антропогенных
процессов и оценку устойчивости ландшафта.
7) Многообразие ландшафтных процессов и множественность ценностей,
заключенных в компонентах ландшафта, принимается во внимание для выявления
возможностей многофункционального использования элементов ландшафта.

С учетом вышесказанного предлагается следующее определение:

Ландшафтное планирование – это иерархическая система пространственных
решений для экологически безопасной, экономически эффективной и социально
 41

малоконфликтной адаптации многофункционального землепользования к ландшафтной

структуре территории.

На рис. 2 отражены составляющие планировочных решений, которые авторам

монографии видятся главными в рамках ландшафтно-экологического подхода.
Пространственные планировочные решения (т.е. решения о размещении объектов и
угодий) исходят из свойств ландшафта с его компонентной и пространственной
структурой и интересов землепользователей. При этом решение принимается,
корректируется или не принимается в зависимости от ограничений, накладываемых:
 специфическими функциями пространственного элемента, на который
претендует заинтересованный землепользователь),
 природными и антропогенными угрозами (существующими или
предполагаемыми после реализации решения; входящими в данный элемент ландшафта
или исходящими от него);
 необходимостью устойчивого функционирования экологического каркаса
территории;
 установленными природными и социально-экономическими тенденциями,
способными изменить свойства ландшафта и экономическую конъюнктуру в течение
предполагаемого времени действия решения;
 природными и социально-экономическими ценностями разных рангов, которые
осознаются как критически важные для местного сообщества, населения региона, страны
или всей планеты;
 доступностью элемента ландшафта.

Рис. 2. Основания планировочных решений.

Ключевые идеи, положенные в основу предлагаемой методологии представлены на

рис. 3. Они сводятся к следующему. Территория характеризуется ландшафтной
структурой и значением, которое ей придает местное население на основе своей культуры
и особенностей восприятия (местом). Природа обладает самоценностью, независимой от
оценок со стороны общества, что накладывает ограничения на использование ее ресурсов.
Планировочные решения о размещении, предполагаемые заинтересованными
землепользователями, должны быть адаптированы к ландшафтной структуре территории.
Они считаются оптимальными, если учитывают как социально-экономические, так и
экологические ценности. В это требование включается учет: а) особенностей места (т.е.
 42

нематериальное значение для общества); б) географический контекст, разнообразие

окружающей территории, связность пространственных элементов между собой (с
позитивными и негативными эффектами для устойчивости ландшафта и хозяйства),
защитные функции соседствующих объектов по отношению друг к другу; в)
согласованность интересов землепользователей, возможность компромисса между ними в
случае конфликта интересов, возможность многофункционального использования одних и
тех же элементов ландшафта. Оптимальность планировочного решения о размещении
видов деятельности в ландшафте подразумевает подбор оптимального соседства (в более
широком понимании – взаиморасположения), площадных пропорций, размера и
конфигураций угодий, что позволяет вести малоконфликтное многофункциональное
хозяйство, не наносящее необратимого ущерба функционированию ландшафта как
системы территориальных единиц.

Рис. 3. Ключевые идеи ландшафтного планирования.

На рис. 4. приведена система ключевых понятий ландшафтного планирования в их

взаимосвязи, отражающая описываемую идеологию ландшафтного (ландшафтно-
экологического) планирования. Для сопоставимости c международной терминологией
будем приводить англоязычные эквиваленты.

Рис. 4. Связи между ключевыми понятиями ландшафтного планирования.

Отправной точкой планирования является наличие некоторых ресурсов (resource)

на территории, на которые существует спрос (demand) со стороны заинтересованных
 43

землепользователей (stakeholders), производящих продукцию для общества

(материальную или нематериальную). Спрос на ресурсы, а также социальные ценности
определяются культурным ядром (cultural core) общества. Ресурсы распределены по
территориальным единицам (spatial (territorial) units) (природным, хозяйственным,
административным), которые отражаются на карте или серии карт и составляют матрицу
для принимаемых решений. В идеологии ландшафтного планирования приоритет отдается
природным единицам. Внутри каждой пространственной единицы известны свойства
(properties) компонентов ландшафта. Между компонентами существуют радиальные связи
(relations) и возможны цепные реакции (chain reactions). В зависимости от свойств
компонентов и их связей, а также – от размеров и конфигурации пространственная
единица обладает некоторой емкостью (несущей способностью – capacity) относительно
предполагаемых нагрузок (loads) при использовании ресурса (или ресурсов). В
зависимости от межкомпонентных связей и емкости территориальная единица обладает
большей или меньшей устойчивостью (resilience), что создает ограничения (limits) на
использование потенциала (potential) имеющихся ресурсов. Отсюда вытекает
предварительная оценка пригодности (suitability) территориальной единицы для того или
иного вида использования, основанная на ее собственных, условно независимых от
окружения, свойствах. Кроме пригодности для эксплуатации материальных или
нематериальных ресурсов, единица может выполнять регулирующие функции: при
наличии монетарных оценок всё это включатся в понятие «экосистемные услуги»
(ecosystem services) с их особой разновидностью, возникающей при взаимодействии
единиц в определенном масштабе – ландшафтными услугами (landscape services).
Территориальная единица может обладать экологическими ценностями (ecological
values), как заключенными внутри нее самой (например, наличие популяций редких
видов), так и определяемыми ее положением в пространственном контексте (context) (т.е.
возникающими исключительно при взаимодействии с соседними или удаленными
единицами). Для корректного выявления экологических ценностей необходимо оговорить
масштаб (scale) (локальный, региональный, межрегиональный, национальный или
глобальный с возможными промежуточными градациями) и определить функциональную
роль единицы в иерархии (hierarchy) единиц более высокого ранга (физико-
географических, бассейновых, административных и др.), особенно степень ее
незаменимости. Поскольку любая единица включена в латеральные потоки вещества и
энергии (matter and energy flows), она может оказывать влияние на другие единицы и/или
сама находиться под их влиянием, т.е. создавать или испытывать угрозы (threats). Тогда
использование оказывается сопряжено с риском (risk). Это создает дополнительные
ограничения и требует коррекции оценок пригодности для использования ресурсов,
основанных на внутренних свойствах. Угрозы, возникающие в результате латеральных
потоков, могут быть ослаблены или нейтрализованы посредством буферных зон (buffer
zones, buffer strips), сохраняемых при использовании, специально конструируемых или
обустраиваемых. Территориальные единицы, обладающие экологической самоценностью,
являющиеся незаменимыми для важных латеральных потоков (например, миграций
животных, переноса воды и т.д.) или играющие буферную роль составляют основу
экологического каркаса (ecological network).
Предварительные оценки пригодности могут оказаться сопоставимыми для
нескольких видов землепользования. Общество имеет социальные нематериальные
ценности, которые могут входить в противоречие с использованием потенциала
имеющихся ресурсов. Получаемая информация о совместимости (compatibility) или,
наоборот, конфликтности видов землепользования (land use conflicts) между собой и с
социальными потребностями требует разработки и сравнения альтернативных сценариев
(scenarios) пространственной организации хозяйства. При этом приоритетное значение
имеют ограничения, накладываемые требованием устойчивого функционирования
экологического каркаса. Последний выделяется (или создается) с учетом возможного
 44

позитивного влияния на хозяйство. В результате принимается решение о размещении

(allocation) видов землепользования в мозаичном ландшафте и/или изменении
конфигурации и размеров угодий. Основным инструментом служит функциональное
зонирование (functional zoning). Рекомендуются экологически приемлемые технологии
(environmentally friendly technologies) эксплуатации угодий с привилегией отраслевого
специалиста по окончательному их выбору. При необходимости предлагаются меры по
компенсации (compensation measures) экологического, экономического и социального
ущерба, порождаемого несовместимостью видов землепользования.
Полная последовательность процедур представлена в главе 2.5, а их детализация
для реализации предлагаемой идеологии ландшафтного планирования представлена в
разделе 3
 45

Раздел 2
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И МЕТОДОЛОГИЯ
ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ

2.1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ ЛАНДШАФТНОГО

ПЛАНИРОВАНИЯ
А.В. Хорошев

Развитие методологии ландшафтного планирования опирается на теоретические

основы целого ряда естественных и общественных наук. Рассмотрим подробнее
концепции, разработанные в рамках физической географии и смежных наук.

В ландшафтоведении ключевое значение для развития ЛП имеют понятия

полиструктурности, иерархичности и цепных реакций между компонентами ландшафта.
Полиструктурность требует применения разных типов описания пространственной
структуры в зависимости от целевой функции планировочных решений и типов потоков
вещества, которые ими затрагиваются (Позаченюк, 2006). Разные типы
взаимонезависимых структур организованы в разные иерархии. Вопрос о взаимодействии
типов пространственных структур (морфологической, бассейновой, нуклеарной, сетевой и
др.) относится к числу пока малоисследованных в ландшафтоведении.
Необходимость разработки моделей межкомпонентных связей обусловлена одной
из важнейших целей ЛП – исключением возможности необратимых утрат экологических
функций ландшафта при многоцелевом использовании территории. Прогноз цепной
реакции в ландшафте, возникающей при размещении того или иного вида деятельности,
возможен при точном знании о физических механизмах взаимодействия компонентов и о
включенности их одновременно в серию независимых друг от друга процессов,
происходящих в разных пространственно-временных масштабах. Кроме того, доказано
явление самоподобия некоторых ландшафтных процессов сразу на нескольких
иерархических уровнях, что требует разделения вкладов разномасштабных процессов
одной природы. Примером может служить гравитационное перераспределение влаги
между формами микрорельефа и мезорельефа и его трансформация при осушительных
мелиорациях. Построение таких моделей требует классификации свойств компонентов
ландшафта по характерному времени и характерному пространству их развития. Сам факт
наличия статистически достоверной связи между свойствами может указывать на
возможность их взаимодействия благодаря близости характерных времен и пространств.
Поэтому модель межкомпонентных связей может предшествовать классификации по
характерным временам и пространствам. Однако следует учитывать, что наличие
статистически достоверной связи необязательно означает физическое взаимодействие
между свойствами, поскольку они могут быть независимо друг от друга связаны с третьим
свойством. Таким образом, полиструктурное и полимасштабное исследование
межкомпонентных связей в рамках идеологии ландшафтоведения должно предшествовать
разработке ландшафтно-планировочных решений (Хорошев, 2016). Если качественные
модели межкомпонентных связей издавна являлись предметом науки о ландшафте, то
разработка количественных строго формализованных технологий разделения вкладов
разномасштабных процессов пока находится на ранней стадии развития.
Богатая отечественная традиция физико-географического районирования и
ландшафтного картографирования позволяет определять приоритетность того или иного
вида использования или охраны ландшафта или его структурной части. Наличие
ландшафтных карт позволяет оценить степень типичности, редкости или уникальности
 46

пространственной единицы как на визуально-качественном, так и на количественном (с

расчетом соответствующих индексов разнообразия и уникальности посредством
геоинформационных технологий и геостатистики) уровне. Сопряженное применение
материалов ландшафтного картографирования и физико-географического районирования
необходимо для определения вклада пространственной единицы в глобальное,
национальное и региональное ландшафтное и связанное с ним биологическое
разнообразие. Бурное развитие технологий обработки космической информации и
цифровых моделей рельефа позволяет дополнить оценки типичности/уникальности,
полученные по традиционным картам естественных ландшафтных единиц и
хозяйственных угодий, оценками на основе классификации видов ландшафтного покрова
и типов геотопов с учетом разномасштабных пространственных структур. Ключевое
понятие ЛП, оцениваемое с помощью ландшафтного картографирования и физико-
географического районирования – «ландшафтный и региональный контекст», в
зависимости от которого может быть принято решение об использовании либо охране
конкретной ландшафтной единицы при прочих равных условиях.
К числу наиболее значимых теоретических положений ландшафтоведения, на
которых основаны процедуры ландшафтного планирования, мы относим следующие.
1. Полиструктурная организация ландшафта диктует необходимость опираться
на разные способы выделения геосистем в зависимости от приоритетных задач
планирования.
2. Полимасштабная организация ландшафта требует учитывать рамочные
условия, накладываемые геосистемами высших рангов на функционирование ПТК и
согласовывать детальность планировочных решений с иерархическими рангами ПТК.
3. Положение ПТК в эволюционно-динамическом ряду определяет степень его
надежности ПТК, т.е. возможность или невозможность долговременного однотипного
землепользования.
4. Цепные реакции между компонентами ландшафта и между его
пространственными элементами, зависящие от характерного времени развития
компонентов, исследуются в целях прогноза возможных изменений и их допустимости
при разработке сценария землепользования.
5. Функциональная роль ПТК в геосистемах более высоких рангов и, как частный
случай, - в системе радиальных и латеральных потоков вещества используется как
критерий допустимости изменения свойств компонентов.
6. Возможность проявления эмерджентных эффектов в ландшафте как
результат взаимодействия пространственных элементов требует согласования эффектов
землепользования в разных угодьях и подбора оптимального площадного соотношения и
соседства угодий.
7. Положение ПТК в факторально-динамических рядах (Крауклис, 1979)
учитывается при оценке устойчивости и распределении антропогенных нагрузок.
8. Диапазон сезонного и межгодового варьирования свойств компонентов
определяет допустимые нагрузки и их распределение во времени.
9. Наличие нуклеарных систем в ландшафтном пространстве заставляет
адаптировать угодья и нагрузки к полю убывающего влияния природных и
антропогенных факторов и искать границы с критическими значениями свойств,
допускающими или запрещающими тот или иной вид землепользования.
10. Различия в устойчивости ядер типичности ПТК и экотонов учитывается при
проектировании экологического каркаса.

Одной из актуальных задач развития технологий ЛП следует считать применение

возможностей пространственного анализа на основе ландшафтных метрик, разработанных
в рамках ландшафтной экологии (landscape ecology). Это научное направление,
развиваемое в основном в англоязычной литературе, декларирует своей целью изучение
 47

взаимосвязей между экологическими процессами и пространственной структурой в

особом – ландшафтном – масштабе (Forman, 2006). Изначально ландшафтная экология
возникла на основе теории островной биогеографии как реакция биоэкологов на
недостаточное внимание к пространственному фактору поведения популяций животных
(Хорошев и др., 2006). Поэтому разработанные в ней ландшафтные метрики
разнообразия, фрагментации, связности, конфигурации, соседства (McGarigal, Marks,
1995) применялись в ЛП прежде всего к задачам обеспечения необходимой мозаичности
ландшафта для поддержания биоразнообразия. Однако более тщательное изучение
возможностей ландшафтных метрик показало их адекватность для регулирования
интенсивности и направления потоков вещества вообще, в том числе – в результате
эрозии, дефляции, перераспределения снеговой влаги и др. Ключевые понятия ЛП,
оцениваемые с помощью концепций ландшафтной экологии – «разнообразие»,
«соседство», «коридоры», «узлы», «связность». Для территорий с сильнонарушенными
ландшафтами представления ландшафтной экологии могут быть использованы как одно
из важнейших обоснований экологического каркаса в локальном масштабе, экологической
сети – в региональном.
Одна из основных задач ЛП – достижение оптимальной мозаичности ландшафта
и оптимального взаиморасположения угодий – обостряет проблему поиска механизмов
формирования эмерджентных свойств пространственной структуры, пока лишь
поставленную в ландшафтоведении и ландшафтной экологии. Предметом исследования
становятся особые экосистемные услуги, возникающие не как следствие собственных
свойств ландшафтной единицы, а как результат взаимодействия многих единиц.
Выделение в последние годы представления о ландшафтных функциях и ландшафтных
услугах демонстрирует высокую значимость особого – ландшафтного - масштаба
управления природопользованием (de Groot et al., 2010; Bastian et al., 2012; Bastian et al.,
2015). Это масштаб крупной гетерогенной территории порядка сотен-тысяч квадратных
километров, в котором могут быть реализованы решения об оптимальном расположении и
согласованном управлении множеством сосуществующих и взаимодействующих видов
природопользования при поддержании набора ключевых экологических функций и
обеспечении возможности удовлетворения нематериальных потребностей общества
(например, в эстетическом качестве среды). Для выявления подобных эмерджентных
свойств пространственной структуры и ее конструирования в процессе ЛП в зависимости
от целей может оказаться оптимальной либо модель морфологической структуры
(Н.А.Солнцев, 1948) либо матричная (или биоцентрично-сетевая) модель (Forman, Godron,
1986), либо бассейновый подход (Корытный, 2001; Федоров, 2007). В связи с этим требует
осмысления и развития в ЛП с учетом современных технологий пространственного
анализа богатый отечественный опыт сельскохозяйственных наук и лесной гидрологии
в областях противоэрозионного и противодефляционного земледелия, полезащитного
лесоразведения (Арманд, 1961; Почвозащитное…, 1975), стокорегулирующей роли
лесного покрова (Дубах, 1951; Львович, 1963; Побединский, 1979; Битюков, 2007).
Понятия «необходимые пропорции» и «эмерджентность» входят в число
«привилегированного» вклада идеологии ландшафтоведения и ландшафтной экологии в
процедуру ЛП.

Широкий набор технологий, конструктивных для ЛП, обоснован в рамках

геохимии ландшафта, прежде всего – для планирования локализации негативных
воздействий. Ключевыми понятиями и объектами картографирования для планировочных
целей служат элементарная ландшафтно-геохимическая система (ЭЛГС), каскадная
ландшафтно-геохимическая система (КЛГС) с иерархическими уровнями организации
«катена» и «арена» (Глазовская, 1988). Регулирование однонаправленных потоков
вещества, в том числе загрязняющего, достигается планированием взаиморасположения
хозяйственных угодий на фоне естественных ландшафтных единиц. Картографирование
 48

щелочно-кислотных и окислительно-восстановительных условий миграции вещества

позволяет ранжировать ЭЛГС по способности нейтрализовать, пропускать или
накапливать в опасных концентрациях вещества, привнесенные из верхних звеньев КЛГС.
В зависимости от этого могут быть подобраны адаптированные виды хозяйственных
угодий или способы защиты элементов ландшафта. Как один из основных инструментов
следует рассматривать создание специальных буферных элементов ландшафта между
источниками нежелательного воздействия (например, распаханными полями с
внесенными удобрениями и гербицидами на склонах) и уязвимыми объектами (например,
водоемами питьевого или рыбохозяйственного назначения и ценными водно-болотными
местообитаниями). Такими буферными элементами экологического каркаса могут
служить лесокустарниковые полосы на склонах, искусственные геохимические барьеры,
водоемы-отстойники, кольматирующие посадки на пролювиальных шлейфах
(Паулюкявичюс, 1989; Перельман, Касимов, 1998; Ryszkowski, 2002; Bentrup et al., 2006;
Weller et al., 2007; Колбовский, 2008).
Если оценивать вклад геохимии ландшафта и ландшафтной экологии шире, то
необходимо отметить, что эти отрасли знания предоставили в распоряжение ЛП мощные
инструменты исследования и оценки латеральных взаимодействий, скорости и
направления потоков, удаленных эффектов между элементами ландшафта. Эти понятия
драматически недооцениваются или игнорируются при стандартном отраслевом
планировании, исходящем в основном из собственного ресурсного потенциала угодья
(лесного выдела, земельного участка) и потому способного провоцировать конфликты
землепользования.

Среди концепций, разработанных в рамках социально-экономической географии

или на стыке с географией и экологией, применение в ландшафтном планировании
находят те, которые предлагают способы взаиморасположения в пространстве видов
деятельности, полярных по нагрузкам на природную среду, и предъявляющих
контрастные требования к позиционным факторам, и позволяют оценить экологические
функции ландшафтов экономическими методами. К их числу относятся модель
функциональных зон И. Тюнена, теория центральных мест В.Кристалера и А.Лёша,
концепции поляризованного ландшафта Б.Б.Родомана, районной планировки, эколого-
хозяйственного баланса территории, экосистемных услуг (Родоман, 2002; Перцик, 2006;
Колбовский, 2008; Кочуров, 1999; Бобылев, Захаров, 2009; Учет и оценка…, 2014).

Примером удачного взаимодействия общественных и естественных наук служит

ландшафтно-исторический подход. Его сущность заключается в том, что выявление
закономерностей взаимоотношений социума и природы, человека и ландшафтов
основывается на «сквозном» ландшафтно-историческом исследовании территории с
сопряженным изучением ландшафта и времени, ландшафта и хозяйственной деятельности
в нем. При таком подходе сопоставляются измененные человеком ландшафты с
коренными или естественными, а также с ландшафтами, измененными человеком в
различные периоды. Эти исследования опираются на представления о природно-
хозяйственных системах (ПХС), которые являются результатом конкретной
хозяйственной деятельности в конкретных ландшафтных условиях (Низовцев, 1997).

Требование интеграции знаний естественных и гуманитарных наук в практике

ландшафтного планирования становится все более и более жестким, что хорошо
проявляется в тематике последних крупнейших международных конференций по
ландшафтной экологии (Crossing frontiers…, 2003; International Conference on
Multifunctionality of Landscapes…, 2005; 25 Years of Landscape Ecology…, 2007; European
Landscapes in Transformation…, 2009; Landscapes – theory and practice…, 2009; Landscape
structures…, 2010; The 8th World Congress…, 2011). Центральным сюжетом становится
 49

обсуждение возможностей компромисса между экологическими, социальными,

экономическими, технологическими, законодательными требованиями и ограничениями в
планировочных решениях с учетом разноплановых интересов собственников земель. Для
России проблема стоит особенно остро в связи с частыми изменениями законодательства,
развитием новых форм собственности, проблемами технологического перевооружения,
трудностями внедрения экологически дружественных экономических механизмов
(например, лесной сертификации). К числу ключевых понятий ЛП, требующих
применения методов социально-экономических наук можно отнести
«многофункциональность ландшафта», «интеграция целей», «история
землепользования», «эколого-хозяйственный баланс», «конфликт землепользования»,
«альтернатива», «сценарий землепользования», «компромисс».
Базовые концепции группы естественных и социальных наук, на которые
опирается ландшафтное планирования сведены на рис. 5.

Рис. 5. Теоретические источники и базовые концепции ландщшафтного планирования.

2.2. ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ЕДИНИЦЫ И ИЕРАРХИЯ ЗАДАЧ

ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
А.В.Хорошев

Методология ландшафтного планирования позволяет использовать одновременно

разные типы пространственных элементарных единиц: единицы административно-
территориального деления, угодья, правовые зоны, морфологические единицы ландшафта,
бассейны; при этом существует возможность проведения различных операций как внутри
слоев, так и между ними (Колбовский, 2011а). Цитируемый автор много и ярко писал о
возможностях и трудностях использования современной нормативной базы при
ландшафтном планировании (2008, 2010, 2011а, 2011б). А.В. Дроздов и соавторы
(Руководство…, 2000) считают достижимым соответствие иерархий ландшафтного и
градостроительного планирования. В связи с эти целесообразно произвести анализ
возможных соответствий между решениями, предусматриваемыми законодательством для
административных единиц и решениями, которые требуют адаптации к природным
единицам.
Территориальные единицы, которые могут быть сферой применения идеологии
ландшафтного планирования, объединяются в три группы: административные,
 50

потоковые и ландшафтно-морфологические. Базовое положение идеологии

ландшафтного планирования состоит в том что хозяйственные единицы – угодья –
должны в максимально возможной степени вписываться в природные единицы или, в
случае невозможности или нецелесообразности полного геометрического соответствия,
имитировать их конфигурацию.

Административные единицы планирования

Страна как объект территориального планирования фигурирует в

Градостроительном кодексе применительно к задачам составления Схемы
территориального планирования РФ. Документами территориального планирования
(СТП) Российской Федерации являются схемы территориального планирования
Российской Федерации в областях федерального транспорта, обороны страны и
безопасность государства, энергетики, высшего профессионального образования и
здравоохранения, но допускается разработки и в иных областях на основании правовых
актов президента и правительства (ГрК РФ, ст. 10). Предметом планирования
общенационального масштаба в иных областях, который с полными основаниями может
рассматриваться в рамках идеологии ландшафтного планирования, является создание
системы особо охраняемых природных территорий. Хотя создание ООПТ в национальном
масштабе осуществляется через учреждение индивидуальных заповедников,
национальных парков, федеральных заказников и др., системность этого процесса
обусловлена необходимостью обеспечить репрезентативность всех основных типов
ландшафтов (Кревер и др., 2009). В этой связи для масштаба страны предметом
ландшафтного планирования (а точнее – применения ландшафтно-планировочной
идеологии) можно считать разнообразие ландшафтов, а ключевым критерием принятия
решения – оценку степени типичности (репрезентативность), редкости или уникальности
конкретных видов ландшафтов. Результатом анализа будет рекомендация о
необходимости охраны или допустимости хозяйственного использования.
Эта же задача может стоять и на региональном уровне. Территориальной единицей
выступает субъект Федерации (республика, область, край, автономный округ,
автономная область). Решение задачи облегчается тем, что в законодательстве ряда
субъектов Федерации системный подход отражен в виде учреждения сетей ООПТ.
Возможность разработки и принятия на региональном уровне схем развития и
размещения особо охраняемых природных территорий или территориальных схем
охраны природы допускается и Федеральным законом от 14.03.95 № 33-ФЗ. Для СТП
субъектов Федерации рекомендовано составление проекта экологического каркаса
(Методические рекомендации…, 2013). На региональном уровне среди ключевых
критериев планировочных решений, помимо оценки типичности/редкости/уникальности,
должно присутствовать понятие «связность». Оно обеспечивает, с одной стороны
«взаимную поддержку» охраняемыми территориями друг друга, в том числе с помощью
зон с особыми условиями использования (ГрК РФ, ст. 1), прежде всего – посредством
миграций животных и потоков воды. С другой стороны, задачей региональной сети ООПТ
является обеспечение устойчивого функционирования ландшафтов на всей или на
большей части территории региона. Они должны выполнять функции ключевых регионов
устойчивого развития, по удачному выражению Г.В. Сдасюк и А.А. Тишкова (1995).
Пример реализации идеологии ландшафтного планирования к подобной задаче описан в
разделе 3.1.1 и подробно – в работе А.В. Хорошева, А.В. Немчиновой и В.О. Авданина
(2013) и в ряде других региональных монографий (Максутова, Скупинова, 2003;
Пузаченко и др., 2004; Паженков и др., 2005; Мирзеханова, Остроухов, 2006).
Не только при планировании сетей ООПТ, но и при создании СТП, лесных планов,
региональных программ использования и охраны земель для субъектов РФ важным
предметом анализа следует считать оценку вклада региона в устойчивое
 51

функционирование геосистем высокого иерархического уровня, в первую очередь –

бассейновых. Сток из лесных регионов (например, Костромской или Ярославской
области), расположенных в верхнем течении бассейна крупной реки (например, Волги),
может вносить решающий вклад в формирование и регулирование ее общего стока,
особенно если средняя и нижняя части принадлежат зонам дефицитного увлажнения –
степной и полупустынной. Поэтому решения регионального уровня о приоритетах
ресурсопользования должны стремиться к поддержанию или созданию таких площадных
пропорций видов угодий, которые снижали бы экологический и социально-
экономический ущерб сопряженным регионам. Обратим внимание, что подобное
удаленное влияние может передаваться не только вниз, но и вверх по течению. Так, в свое
время строительство ГЭС на нижней Волге существенно сократило возможности
миграции промысловых рыб и изменило условия рыболовства во всем бассейне.
Помимо планировочных решений собственно национального и регионального
уровней, анализ положения территории в широком географическом контексте может быть
решающим основанием для принятий решений на локальном уровне (при составлении
СТП муниципальных районов, генеральных планов поселений, схем землеустройства,
функционального зонирования ООПТ, проектов строительства индивидуальных объектов
и др.). Есть несколько принципиально важных обстоятельств для выбора особого режима
использования единиц локального уровня (ранга урочища, местности, ландшафта либо
специфических местообитаний), следующих из вклада этих иногда небольших по
площади территорий в функционирование очень крупных систем.
1) Уникальные или редкие в региональном или национальном масштабе
ландшафты, требующие охранного режима или уже обеспеченные охранным статусом
(редкие по естественным причинами, остаточно редкие в результате природопользования,
реликтовые и др.). Таким свойством обладают, например, зональные плакорные
ландшафты, уцелевшие от тотальной распашки на бывших военных полигонах в степной
зоне.
2) Ландшафты и местообитания на краю ареала или экстразональные с
повышенной уязвимостью (в связи с климатическими условиями, сокращением
реликтового ареала и др.). В качестве примера можно привести остатки дубрав на серых
лесных почвах почти полностью распаханного Владимирского ополья.
3) Уникальные или редкие в региональном или национальном масштабе
ресурсные районы (с особо плодородными почвами, лесными ресурсами, источниками
воды, местообитаниями промысловых животных, альтернативными источниками энергии
и др.). Пример – агроландшафт «Каргопольской суши» с дерново-карбонатными почвами
на известняках в тайге Архангельской области.
4) Уникальные или редкие в региональном или национальном масштабе
рекреационные местности (с территориями историко-культурного наследия,
выдающимися эстетическими свойствами, лечебно-оздоровительными ресурсами,
«познавательными» ресурсами и др.). В качестве примеров приведем многочисленные
горные пейзажи, территории в местах исторических событий (см. главы 3.4.5, 3.5.3).
5) Неотъемлемые участки коридоров миграции животных межрегионального и
глобального значения (реки с приречными полосами, полосы пригодных местообитаний
среди непригодной «матрицы», приуроченные к экотону, связанные с
безальтернативными кормовыми угодьями, связанные с безальтернативным местом
преодоления барьера в горах и на водоемах и др.), в том числе ключевые
орнитологические территории международного значения (КОТР), Рамсарские водно-
болотные угодья, не упоминаемые, к сожалению, в законе об ООПТ от 14.03.95 № 33-ФЗ.
Пример – балтийское и черноморское побережья как коридоры сезонной миграции
перелетных птиц.
6) Зоны формирования разнонаправленного стока крупных рек на
водоразделах межрегионального значения. Яркий пример – ландшафты холмистых
 52

моренных равнин Валдайской возвышенности, где формируется рек каспийского и

балтийского бассейнов.
При анализе регионального контекста основанием для ландшафтно-планировочных
решений могут быть материалы физико-географического и связанных с ним видов
районирования, мелкомасштабные ландшафтные, геоботанические, зоогеографические,
почвенные карты. Иногда достаточно беглого взгляда на мелкомасштабную карту, чтобы
понять необходимость существенных ограничений на выбор способа землепользования
для относительно небольшого участка территории планирования.

Ландшафтно-морфологические единицы планирования

Ландшафтно-морфологический подход к разработке планировочных решений

занимает центральное место в идеологии ландшафтного планирования. Он предлагает
специфические предметы анализа и оценки территории для таких единиц физико-
географической и ландшафтной иерархии, как физико-географическая провинция,
ландшафт и урочище (иногда подурочище).
Уровень физико-географической провинции при наличии информации о ее
внутренней ландшафтной структуре оптимален для решений в рамках территориального
планирования субъектов Федерации. По ландшафтной карте легко выявить типичные,
редкие и уникальные для провинции ландшафты, что может быть положено в основу
ранжирования приоритетов использования и охраны. В частности может быть обоснован
приоритет промышленной эксплуатации редкого ресурса, рекреационного или охранного
режима уникального ландшафта, сосредоточение антропогенных нагрузок в типичных
широко распространенных ландшафтах.
Уровень географического ландшафта имеет особое значение для принятия
планировочных решений: именно на нем требуется применение принципа
эмерджентности. Эмерджентные свойства ландшафта возникают в результате
взаимодействия пространственных единиц, которые могут быть как его естественными
морфологическими частями (урочищами), так и их антропогенными модификациями, в
том числе разнотипными хозяйственными угодьями (поле, луг, лес, застроенные земли
внутри генетически единого урочища). Именно на таком иерархическом уровне
возникают уже упомянутые особые «ландшафтные услуги» как разновидность
экосистемных услуг (de Groot et al., 2010; Bastian et al., 2012). Основные инструменты
ландшафтного планирования на этом уровне – определение набора приоритетных
совместимых видов землепользования, проектирование экологического каркаса,
оптимизация конфигурации, взаиморасположения, связности пространственных единиц.
Целевыми функциями могут быть: обеспечение необходимого сочетания местообитаний и
миграционной способности популяций животных, режима расселения семян растений,
регулирование режима заморозков на полях, повторяемости экзодинамических процессов,
создание эстетически благоприятного пейзажного разнообразия и др. Принципиально
важно, что эти эффекты возможно обеспечить только согласованием функциональных
ролей отдельных урочищ или угодий на территории с размерами порядка сотен-тысяч
квадратных километров с закономерным сочетанием и повторяемостью пространственных
единиц. Ландшафтный уровень требует применения принципа необходимой связности,
который реализуется посредством создания или сохранения экологических биокоридоров.
С границами ландшафтов (в региональном понимании Н.А. Солнцева, 1948) и
степенью сложности внутренней структуры сопоставимы представления биоцентрично-
сетевой концепции ландшафтной структуры, разработанные изначально для обеспечения
жизнеспособности популяций на территории с высокой мозаикой местообитаний. Как
отмечает основатель биоцентрично-сетевой, или матричной, концепции, границы
территорий с единообразной пространственной структурой обычно определяются
геолого-геоморфологическими структурами (Forman, 2006). Поэтому, хотя основными
 53

пространственными единицами в матричной концепции служат местообитания,

сопоставимые с угодьями, масштаб принятия планировочных решений сопоставим с
таковым для географических ландшафтов. Это обусловлено приоритетом эмерджентных
эффектов, создаваемых пространственными комбинациями ключевых местообитаний и
коридоров между ними, для жизнеспособности популяций.
Более низкий уровень принятия планировочных решений в ландшафтно-
морфологической иерархии – урочище – как правило, соответствует единицам,
заключенным внутри речных бассейнов и катен. Именно урочище или подурочище
служит основной территориальной единицей для адаптации землепользования к
ландшафтной структуре на локальном уровне. Для урочищ определяется конкретный вид
угодий и конкретная технология использования этих угодий (севооборот и способ
вспашки, сезон выпаса и допустимая пастбищная нагрузка, способ заложения лесосек и
технология рубки, вид рекреации и облик объектов рекреационной инфраструктуры и
т.д.). Размер урочищ или подурочищ сопоставим с принятым в практике размером
полевых участков, лесных выделов. Наконец, именно на границы урочищ и подурочищ
реагирует сменой типа поведения человек, в том числе рекреант. Сближение отраслевых
технологий с морфологическими единицами уровня урочищ/подурочищ
предусматривается методиками ландшафтно-адаптивного земледелия (Кирюшин, 2011);
участкового метода лесоустройства (Гусев и др., 2004; Киреев, 2012), ландшафтной
архитектуры (Сычева, 2004).
Более мелкие морфологические единицы ландшафта – фации – в большинстве
случаев непригодны для пространственного распределения угодий, хотя фациальная
структура урочища безусловно проявляется в биологической продуктивности
хозяйственных угодий, условиях работы техники, риске экзодинамических процессов и
т. п. Однако фации сопоставимы с масштабом принятия решений в другой сфере
территориального планирования – ландшафтном дизайне (Голубева и др., 2010), отличия
которого от ландшафтного планирования, в понимании авторов данной монографии,
описаны ранее (Хорошев, 2012). В этих сферах деятельности может создаваться
искусственное разнообразие внутри урочищ; при долговременном существовании
искусственные единицы (фактически – геотехнические системы) могут развиваться до
статуса самостоятельных фаций со специфическим водным режимом и свойствами почв.

Потоковые единицы планирования

А.Д. Арманд и Т.П. Куприянова (1976) в связи с планированием хозяйственной

деятельности человека обратили внимание на необходимость использования
представления о двух типах районов: однородных для планирования однотипных
мероприятий и коннекционных – для управления природными процессами на обширной
площади путем непосредственного узколокального воздействия (с различной реакцией
разных частей территории на точечное хозяйственное мероприятие).
Еще раньше было обосновано, что фундаментальное значение для
территориального планирования имеют геокомплексы с однонаправленным
системообразующим потоком вещества и энергии (Ретеюм, 1971). Подходы к анализу
пространственной структуры и планированию землепользования, придающие центральное
место однонаправленным потокам вещества – позиционно-динамический, бассейновый и
парагенетический – выступают как не альтернативные, а необходимо дополнительные по
отношению к ландшафтно-морфологическому.
В позиционно-динамическом (ландшафтно-геохимическом) подходе
фундаментальное значение имеет понятие «каскадная ландшафтно-геохимическая
система», которое детализируется понятиями «катена», «арена», «бассейн». (Глазовская,
1988). Для катенарного уровня принятия решений ключевое значение имеет анализ
 54

положения элементарного ландшафта относительно зон питания, транзита и аккумуляции

потока, зон с разной интенсивностью потока (ускорения и торможения), зон рассеяния и
концентрации нескольких потоков. Этот подход применим в основном к локальному
уровню принятия планировочных решений в связи с выбором мест размещения
загрязняющих и уязвимых к загрязнению объектов, проектированием буферных полос
между угрожающими и уязвимыми природными и хозяйственными объектами. Общая
схема катенарного анализа для целей ландшафтного планирования на основе ландшафтно-
геохимических концепций предложена И.А.Авессаломовой (рис. 6). Реализация схемы
подробно рассматривается в разделе 3.2.2. Более высокое положение в иерархии занимают
ландшафтно-геохимические арены, сопоставимые с понятием «бассейн».

Рис. 6. Этапы катенарного анализа (автор – И.А.Авессаломова)

Ландшафтно-геохимический подход применим для получения ответов на

следующие вопросы, имеющие большое значение для ландшафтного планирования на
локальном уровне:
 В каких видах миграции участвует вещество?
 От каких объектов и элементов ландшафта исходит угроза другим объектам
и элементам за счет переноса вещества?
 Какие участки ландшафта наиболее активно участвуют в латеральном
переносе вещества
 В каких элементарных ландшафтах и почему начинается разнонаправленное
рассеяние вещества (желательное или нежелательное в зависимости от целевых установок
планирования)?
 В каких элементарных ландшафтах аккумулируется вещество?
 55

 В подвижных (биопоглощаемых) или неподвижных формах накапливается

вещество в аккумулятивных позициях?
 Насколько контрастны свойства загрязняющих веществ по отношению к
ландшафту (совместимы ли природные и техногенные геохимические потоки)?
 Существуют ли естественные механические препятствия или геохимические
барьеры на пути нежелательного потока к уязвимому объекту (водоему, пашне,
рекреационному объекту и др.)?
 Есть ли возможность создать искусственный барьер на пути нежелательной
миграции или отвести ее от уязвимого объекта?
 Есть ли предпосылки нежелательного прогрессирующего накопления
вещества?
 Какова скорость возможного самоочищения почв, вод за счет механических,
водных, воздушных потоков?
Итак, ландшафтно-геохимический подход позволяет определить направление и
интенсивность латеральных потоков вещества и угрозы, которые они представляют,
емкость и устойчивость элементарных ландшафтов по отношению к входящим потокам.

Бассейновый подход к принятию ландшафтно-планировочных решений наиболее

приемлем для бассейнов рек примерно 3-6 порядка. Он требует применения принципа
значимости удаленных эффектов. Применение бассейнового подхода имеет несколько
задач. Во-первых, бассейн может выступать как самостоятельная единица планирования,
прежде всего – при актуальности задач регулирования стока. Во-вторых, анализ
ландшафтного покрова бассейна может быть основанием для корректировки решений на
локальном уровне для индивидуальных урочищ или групп урочищ. Предметом решений
является регулирование стока воды, наносов и растворенных веществ, который
рассматривается как функция площадных пропорций и взаиморасположения видов ПТК и
видов ландшафтного покрова (угодий). В-третьих, предметом решений может быть также
поддержание состояний популяций животных, ареалы которых жестко связаны с
границами бассейна (прежде всего – водоплавающих). Ключевой задачей при реализации
бассейнового подхода выступает компенсация нарушений стока вследствие естественных
или антропогенных искажений пропорций между видами ландшафтного покрова.
Предметом планировочных решений могут быть:
 распределение очередности землепользования внутри бассейна (рубок,
водозабора, рыболовства и др.);
 создание оптимального площадного соотношения видов угодий, которые вносят
разный вклад в формирование объема и режима стока;
 введение особых режим землепользования для зон формирования стока, прежде
всего – водосборных понижений, мест выклинивания грунтовых и подземных вод;
 выбор альтернативных мест размещения объектов, способных оказать влияние
на сток и/или состояние популяций животных;
 распределение квот водопользования.
Только последняя задача из перечисленных является хорошо отработанным
предметом отраслевого (водохозяйственного) планирования, обеспечена нормативной
базой и отражается в обязательном документе – Схеме комплексного использования и
охраны водных объектов (СКИОВО) (Водный кодекс РФ, ст. 33; Приказ МПР РФ от
04.07.2007 № 169). В решение остальных задач существенный вклад может вносить
реализации идеологии ландшафтного планирования. Методическими указаниями по
составления СКИОВО (Приказ МПР РФ от 04.07.2007 № 169, ст. 19.2) требуется анализ
характеристик рельефа и ландшафтов речного бассейна (в том числе характеристики
лесистости, озерности, заболоченности, типов почв), но только – в описательной части.
Сами характеристики ландшафтного покрова не рассматриваются при этом как предмет
 56

регулирования, хотя требуется составление ландшафтных карт (ст. 42). Мероприятия

СКИОВО регулируют землепользование на территориях, подверженных затоплению, в
водоохранных зонах, на берегах (ст. 22.5), но не на территории водосборного бассейна. В
то же время очевидно, что предметом решений, существенно влияющих на сток, могут
быть такие показатели, выраженные в процентах от площади бассейна, как лесистость,
распаханность, запечатанность, соотношения лесов разных возрастных классов и разного
породного состава, соотношения типов севооборота на полях, доля прудов и
водохранилищ и др. Такие решения могут приниматься при составлении СТП, лесных
планов, схем землеустройства. Разумеется, для этого требуется согласованность этих
документов с решениями бассейновых советов и СКИОВО, что является узким местом
существующей системы территориального планирования. В Методических
рекомендациях по подготовке проектов схем территориального планирования субъектов
Российской Федерации (Приказ Министерства регионального развития РФ от 19.04.2013
г. № 169) в ст. 1.4.7 упоминается, что документы в области планирования и использования
планируемой территории, предусмотренные Земельным, Лесным, Водным кодексами
(следовательно, в том числе и СКИОВО) при необходимости могут использоваться для
подготовки проекта СТП.
Значимость соотношений и взаиморасположения видов ландшафтного покрова в
бассейне обусловливается следующими закономерностями формирования стока воды и
стока наносов, описанными в основном в литературе по лесной гидрологии (Дубах, 1951;
Молчанов, 1966; Рахманов, 1971, 1975; Идзон, 1980; Лебедев, 1982; Опритова, 1978;
Побединский, 1979; Михович, 1981; Воронков, 1988; Крестовский, 1986).
1) Леса обычно увеличивают долю подземного и снижают долю поверхностного
стока по сравнению с безлесными территориями. Следовательно, лесистость влияет на
соотношение стока в паводковые и меженные периоды.
2) Леса в некоторых географических регионах (особенно в степных и лесостепных)
способствуют росту годового количества осадков и стока за счет увеличения
горизонтальных осадков.
3) Существуют регионально специфичные значения оптимальной лесистости и
оптимальной мозаичности ландшафтного покрова бассейнов, при которых либо
максимален годовой сток, либо достигается наиболее сглаженный режим стока по
сезонам.
4) Существует зависимость скорости и времени снеготаяния от солярной
экспозиции склонов, которая усиливается или ослабляется размещением лесных и
безлесных угодий.
5) В зависимости от породного и возрастного состава лесов и вида
сельскохозяйственных угодий снеготаяние на разных участках бассейна происходит с
разной скоростью и в разное время, что, с учетом площадных пропорций и скорости
добегания, влияет на длительность и высоту весенних половодий.
6) Заозеренность и заболоченность вносят вклад в регулирование стока.
Например, оптимальная водоохранно-защитная лесистость оценена в Саянах для
разных гидрологических районов в 60-90 % (Лебедев, 1982). На Сахалине критический
порог лесистости оценен в 40-50 % (Клинцов, 1970), на Кавказе – в 75-90 % (Молчанов,
1966). В среднегорье Сихотэ-Алиня критический порог оценен в 60-70 % (Опритова,
1978). В целом считается, что влияние лесистости на суммарный годовой сток
(водоохранная функция) и на минимальный сток убывает от южной тайги к лесостепи
(Идзон, 1980). Однако способность леса переводить поверхностный сток в подземный
(водорегулирующая функция) возрастает от лесной зоны к степной.
Другая группа задач бассейнового анализа и планирования, логически связанная с
регулированием стока, реализуется при размещении потенциальных источников
загрязнения в бассейне, проектировании «ловушек» типа водохранилищ, оценке
способности водотоков к разбавлению загрязняющих веществ до неопасных
 57

концентраций. В качестве главных критериев принятия решений могут, например,

выступать:
 объем стока, способный разбавлять нежелательные вещества до неопасных
концентраций, как функция водосборной площади;
 положение загрязняющего объекта по отношению к зоне формирования
стока;
 способность водоема к самоочищению как функция уклонов днища и
строения поймы
 наличие «ловушек» для загрязняющих веществ и нежелательных наносов
(пруды, водохранилища, старичные озера, расширенные участки пойм)
 положение «ловушек» по отношению к зонам сильнорасчлененного (с
повышенным поверхностным стоком) и слаборасчлененного рельефа
 наличие подземного стока, способного внести вклад в разбавление в межень,
как функция растительного покрова и геологического строения.

Третья группа задач бассейнового планирования предусматривает поддержание

местообитаний и биокоридоров благоприятных для животных, жестко связанных с
границами бассейна (в первую очередь – рыб и водных млекопитающих). В качестве
критериев могут быть предложены:
 полный набор местообитаний, востребованных животными в разные периоды и
жизни и сезоны (например, нерестилищ, зимовальных ям и т.д.), не подверженных
негативному влиянию водосборной территории;
 неразрывность миграционных путей.
Предметом пространственных решений, направленных на сохранение популяций
должно быть: расположение инфраструктурных и других объектов капитального
строительства относительно миграционных путей и границ бассейна; сохранение в
водосборном бассейне оптимальной доли угодий, обеспечивающих благоприятный
гидрологический, тепловой и химический режим водоемов; минимизация антропогенных
нагрузок на миграционные узлы.
В обычной практике СКИОВО, т. е. единственного планировочного документа с
бассейнами в качестве пространственных единиц, мероприятия, направленные на
улучшение экологического состояния водных объектов, разделены на две группы: 1)
мероприятия по восстановлению, экологической реабилитации и охране водных объектов;
2) мероприятия по снижению поступления загрязняющих веществ в водные объекты с
водосборов (например, Схема…
http://www.klgd.ru/municipal_services/ecology/ovos_skiovo.pdf). Ниже предлагаются
пространственные решения в идеологии ландшафтного планирования, которые позволят
дополнять обычные отраслевые мероприятия по ликвидации последствий
неблагоприятных явлений (наводнения, загрязнение, снижение численности популяций и
т.п.), мерами по предупреждению их возникновения путем регулирования структуры
ландшафтного покрова в бассейне. Анализ ландшафтной структуры и ландшафтного
покрова в бассейне может быть использован для следующих типов решений:
1) Проектирование недостающих и/или сохранение существующих элементов
экологического каркаса для компенсации утраченных экологических функций.
2) Определение допустимости увеличения площади рубок, распашки,
асфальтирования поверхности и т. п. при сложившемся к данному моменту соотношении
поверхностного и подземного стока.
3) Выбор соотношения и локализации земледелия и животноводства.
4) Выбор очередности рубок в разных частях бассейна и приоритетности
естественного или искусственного лесовозобновления.
5) Оценка допустимости перераспределения стока.
 58

6) Выбор допустимых мест расположения источников загрязнения.

7) Выбор расположения и размера водохранилищ.
8) Выбор мест водозабора.
9) Проектирование инфраструктуры с учетом миграционных путей животных.
10) Определение целесообразности существования или создания ООПТ, особенно
гидрологических и зоологических заказников.
11) Выбор режима землепользования для узловых территорий у слияния
разнонаправленных водотоков, являющихся коридорами миграции.
Таким образом, планировочное решения для конкретного урочища должно
приниматься с учетом рамочных условий, которые определены по результатам
бассейнового анализа. Тогда вопросы применительно к урочищу или группе урочищ
формулируются следующим образом:
 Какой вклад внесет тот или иной сценарий землепользования в
регулирующие функции, которые выполняет ландшафтный покров бассейна по
отношению к стоку воды, наносов и растворенных веществ, состоянию популяций
животных, чувствительных к границам этого бассейна?
 Не приведет ли решение локального уровня к превышению критического
значения той или иной пространственной характеристики ландшафтного покрова
бассейна?
 Допустим ли данный сценарий использования именно в этой части бассейна
в настоящее время?

Таким образом, ландшафтный (ландшафтно-экологический) подход к

территориальному планированию предусматривает учет полиструктурной организации
ландшафта (рис. 7). Основные планировочные решения принимаются для
морфологических единиц уровня урочища или подурочища, но должны опираться на
оценку его функциональной роли в катене, бассейне, ландшафте, иногда (в случае
географической редкости) – и более крупных физико-географических единицах (рис. 8.).
После учета всех обстоятельств, обусловленных его функциональной ролью в ландшафте,
бассейне и катене, выбор стратегии использования урочища обусловливается его
собственной пригодностью, современным состоянием, тенденцией развития.

Рис. 7. Предмет оценки при ландшафтном планировании для разных иерархических

систем пространственных единиц.
 59

Рис. 8. Основные типы пространственных планировочных решений для

административной, ландшафтно-морфологической, ландшафтно-геохимической
иерархической систем пространственных единиц.

2.3. ПРАВИЛА И ТИПОВЫЕ ЗАДАЧИ ЛАНДШАФТНОГО

ПЛАНИРОВАНИЯ
А.В.Хорошев

При разработке основных правил ландшафтного (ландшафтно-экологического)

планирования мы руководствовались следующими положениями.
1. При ландшафтном планировании учитывается полиструктурность и
полимасштабность ландшафтной организации; в зависимости от приоритетных целей и
задач могут предпочитаться представления структуры ландшафта в виде разных
конфигураций: генетико-морфологической, бассейновой, позиционно-динамической,
парагенетической, биоцентрично-сетевой (в терминологии М.Д. Гродзинського, 2005).
2. Планировочное решение должно опираться на естественные территориальные
единицы и учитывать контролирующую роль территориальных единиц более высокого
ранга.
3. Планировочное решение должно способствовать сохранению или
восстановлению экологических ценностей, снижению социальной конфликтности и росту
экономической эффективности.
4. Планировочное решение должно поддерживать экологическую и социально-
экономическую многофункциональность ландшафта и быть результатом согласования
интересов землепользователей.
5. Планировочное решение должно максимально использовать существующую
нормативную базу, а при отсутствии таковой для конкретной задачи – использовать
возможности гибкого пространственного решения ответственными администраторами
территории.

Предлагаемые правила обобщают рекомендации о пространственной организации

природы и общества, сформулированные (часто в неявном виде) в многочисленных
литературных данных, опыте планировщиков разных стран, планировочных документах,
опыте авторов. Представленный перечень правил и императивов нельзя считать
исчерпывающим. Он не может претендовать на подробный анализ возможностей
привлечения существующей нормативной базы для реализации ландшафтно-
планировочной идеологии. Приводимые примеры могут показаться достаточно частными
 60

и относящимися к сфере компетенции отраслевого планирования. Тем не менее, мы видим

свою задачу в том, чтобы показать новое содержание, которое может придавать
территориальному планированию ландшафтно-экологическая идеология. Прежде всего,
речь идет о стремлении адаптировать землепользование к ландшафтному разнообразию, и
учете удаленных эффектов в географическом пространстве, которое используется
одновременно многочисленными пользователями. На наш взгляд, в конечном итоге
применение предлагаемых инструментов способствует снижению конфликтности
землепользования.
Предлагаемые 16 правил объединяются в несколько групп:
1) Правила регулирования ландшафтного разнообразия
2) Правила планирования эмерджентных эффектов пространственной структуры
3) Правила планирования геометрических свойств пространственной структуры
4) Правила регулирования латеральных взаимодействий
5) Правила распределения нагрузок в пространстве и времени
Для каждого из правил ниже предлагается предпочтительный тип
пространственных единиц и масштаб анализа и принятия решений.

Правила регулирования ландшафтного разнообразия

1. Правило ландшафтной адаптивности: Размещение видов землепользования

адаптируется к ландшафтной структуре, имитирует природные режимы и механизмы
саморегуляции. Императив формулируется следующим образом: «Вписывай угодья в
ландшафт».
Объект планировочных решений – хозяйственные угодья и объекты. Предмет
решений – размещение угодий и объектов в соответствии с границами морфологических
единиц ландшафта, их устойчивостью и надежностью (способностью к долговременному
выполнению хозяйственных функций) (Боков и др., 1996; Кочуров, 1999; Николаев, 2006;
Позаченюк, 2006). Планировочными решениями могут затрагиваться, так или иначе, все
компоненты ландшафта.
Теоретические основы правила сформулированы в ландшафтоведении
В.А. Николаевым (2006): антропогенный ландшафт тем лучше поддается управлению,
чем ближе его территориальная и временная организация приспособлена к морфологии и
динамике природного ландшафта. Второе важнейшее теоретическое положение,
являющееся общегеографическим, сформулировано как позиционный принцип: свойства
геосистем находятся в зависимости от их положения в географическом пространстве
(Николаев, 2006). Применение правила адаптивности требует картографического
отражения генетико-морфологической структуры ландшафта. Опорными
пространственными единицами для принятия планировочных решений являются
морфологические единицы ландшафта, ранга «урочище» или «подурочище». Такой ранг
имеют единицы, размеры которых сопоставимы с обычным размером хозяйственных
угодий и допускают назначение единой технологии землепользования (способ распашки,
выпаса, рубки, сооружения фундамента постройки, сооружения дорожного полотна
и т. п.). Более мелкая единица (фация), как уже говорилось, слишком мелка для
назначения индивидуального режима использования, если только речь не идет о
ландшафтном дизайне (который, скорее относится к компетенции ландшафтной
архитектуры). Упомянутый выше позиционный принцип определяет необходимость
согласовывать выбор способа землепользования для урочища с его функциональной
ролью в геосистеме более высокого ранга – местности, ландшафта. Например, одинаковые
по свойствам рельефа и почв придолинные урочища с плоским рельефом могут получить
разную оценку для земледельческих целей в зависимости от положения в сильно
 61

расчлененной эрозионными формами местности или в слаборасчлененной местности. В

первом случае позитивной стороной латеральных связей внутри местности является
стекание холодного воздуха в овраги и снижение риска заморозков, а негативной – риск
сокращения площади из-за эрозии (снижение надежности). Во втором случае оценки
противоположны.
Соблюдение правила адаптивности нацелено на максимально возможное
поддержание естественных потоков вещества и энергии как основной экологической
ценности. Очевидна целевая экономическая ценность: снижение затрат на преодоление
неблагоприятных свойств ландшафта: например, дополнительных доз удобрений на
неплодородных почвах, амортизации лесозаготовительной техники и затрат топлива на
вывоз древесины с переувлажненных участков, ремонт дорог в местах термокарстовых
просадок, расчистку рекреационных местностей от ветровальных деревьев, перенос
построек с оползневых массивов, перегон скота на более удаленные пастбища из-за
дигрессии на близкорасположенных пастбищах и т. п. Поскольку следование правилу
адаптивности способствует выводу из интенсивного пользования угодий с
неблагоприятными свойствами, в большинстве случаев будет сохраняться определенный
уровень ландшафтного и пейзажного разнообразия, будет обеспечиваться сохранность
угодий, имеющих особое культурное значение. Поэтому возникает и социальная
значимость, которая состоит в сохранении эстетических свойств территории, снижении
негативных эмоциональных усилий на преодоление неблагоприятных свойств ландшафта.
Реальная практика землепользования заставляет признавать, что строгое
приспособление угодий к границам морфологических единиц ландшафта не всегда
возможно и не всегда экономически эффективно (рис. 9.). Поэтому более мягкое
толкование правила адаптивности требует минимизировать отклонения границ угодий от
границ ландшафтных единиц. Положительный опыт компромиссных решений, был
получен при реализации концепции адаптивно-ландшафтного земледелии с доказанной
экономической эффективностью (Кирюшин, 2011): границы полевых участков в
большинстве случаев остаются прямолинейными (то есть удобными для земледельца), но
ориентация и размеры участков определяются стремлением минимизировать отклонение
от естественных ландшафтных границ. В нормативной базе требование адаптации к
ландшафтной структуре содержится в самой общей и мало к чему обязывающей форме.
Например: «Таксационный выдел представляет собой ограниченный лесной участок,
относительно однородный по почвенно-грунтовыми условиям, по качественным и
количественным показателям произрастающей на нем растительности, изменчивость
которых не превышает нормативных допусков и обусловливает проведение на всей его
площади одних и тех же мероприятий по использованию, охране, защите,
воспроизводству лесов» (Лесоустроительная инструкция, 2007). В то же время часто
содержится прямое требование к максимально спрямленной форме границ (например, в
лесоустройстве и землеустройстве). Для лесоустройства охраняемых природных
территории предусмотрено выявление природно-территориальных комплексов и
выделение бассейнов. В землеустроительной практике предусматривается составление
ландшафтных и ландшафтно-экологических карт при обследовании земель,
подверженных воздействию антропогенных факторов в районах Крайнего Севера, при
оценке качества земель, являющихся исконной средой обитания коренных малочисленных
народов Севера, Сибири и Дальнего Востока и при составлении плана природоохранных
мероприятий (Волков, 2013).
 62

Рис.9. Полевой участок в Архангельской области. В силу мелкоконтурности структурно-

моренно-эрозионного ландшафта вынужденно нарушается правило ландшафтной
адаптивности: единое угодье охватывает плоское водораздельное пространство,
сильнопокатый склон долины, делювиальный шлейф и террасу с заведомо разными
плодородием почв, интенсивностью смыва-намыва, условиями работы техники.

2. Правило уникальности: Все редкое и уникальное заслуживает щадящего

режима землепользования. Основные нагрузки – на типичные элементы ландшафта. В
первом приближении императив применительно к экологическим ценностям может быть
сформулирован так: «Типичное используем, редкое сохраняем».
Разумеется, такой императив не может быть непосредственно применен (хотя и
должен учитываться) к уникальным ресурсным районам, прежде всего – территориям с
безальтернативными месторождениями полезных ископаемых.
Основным инструментом реализации этого правила является анализ
функциональной роли и значимости пространственной единицы в широком
географическом контексте. В том числе должна рассматриваться роль в геосистеме более
высокого ранга (Солодянкина, Левашёва, 2013). Объектом планировочного решения
являются либо природные территориальные комплексы и/или соответствующие им
пейзажи и ресурсы, либо культурно-исторические комплексы. Предметом планирования
является приоритетность охраны или щадящего использования. Планировочным
решением могут затрагиваться как сразу все компоненты ландшафта, так и какой-то один
из них, обладающий чертами уникальности или редкости в широком географическом
контексте.
Теоретической основой выполнения правила уникальности служат концепции
районирования, картографирования, классификации, разработанные в географии. Они
позволяют после обязательного анализа соответствующих карт и/или дистанционных
материалов каждой из территориальных единиц присвоить статус типичной, редкой или
уникальной для какого-либо крупного пространства. Среди представлений о типах
структуры ландшафта предпочтение здесь отдается генетико-морфологической
конфигурации. В качестве территориальной единицы – непосредственного объекта
планирования – может выступать ландшафт в региональном понимании или его
морфологическая часть – местность или урочище. Решение относительно той единицы
принимается не только исходя из ее собственных свойств, но и параллельно путем
перебора гипотез о ее уникальности или редкости в пределах некоторой «вмещающей»
территориальной единицы высокого иерархического уровня. Таковой могут выступать
 63

единицы физико-географического районирования (провинция, область, страна) и

административные единицы (субъект Федерации, страна), а иногда даже весь земной шар.
В некоторых случаях возникает необходимость использования представления о
бассейновой организации и уникальном вкладе некоторых урочищ в функционирование
бассейновой геосистемы (например, единственный в бассейне ледник, являющийся
основным источником питания реки и ключевым фактором функционирования
пойменных комплексов). Таким образом, выполнение правила требует обязательного
применения полимасштабного географического анализа.
Основные вопросы, связанные с данным правилом формулируются следующим
образом. Является ли территориальная единица уникальной или редкой для крупной
физико-географической или административной единицы, в национальном или глобальном
масштабе и требует щадящего или охранного режима? Не нанесет ли локальное решение
непоправимый ущерб региону или стране в целом? Будет ли локальное решение
благотворно для региона или страны в целом? Если рассматриваемая единица окажется
типичной для крупной территории, то в большинстве случаев планировщик более
свободен в выборе решения и вправе рассматривать ее как кандидата на активное
хозяйственное использование с допустимостью радикальных изменений ее компонентной
и пространственной структуры. Для уникальных территориальных единиц приоритетом
при принятии решения являются экологические или социальные ценности, которые
иногда совместимы с получением экономической выгоды, но при жестком режиме
регулирования нагрузок (например, при познавательном экологическом туризме, при
освоении курортных ресурсов).
Однако при выборе планировочного решения необходимо учитывать
двойственность оценок как редких, так и типичных территориальных единиц. Редкие
единицы могут выполнять не всегда совместимые экологические и социально-
экономические функции: быть генетическими резерватами для восстановления соседних
нарушенных элементов ландшафта, убежищами видов живой природы от антропогенного
воздействия на соседних нарушенных территориях, местообитаниями редких видов,
привлекательными рекреационными угодьями, ценными (безальтернативными)
охотничье-промысловыми и рыболовными угодьями, объектами культурно-исторического
и религиозного значения. В свою очередь, типичные территориальные единицы могут
одновременно быть местом сосредоточения основных используемых природных ресурсов,
безальтернативными местообитаниями животных с большими индивидуальными
участками (например, уссурийский тигр) или ведущих стадный образ жизни (сайгак,
зубр), важными регуляторами природных процессов (например, стока в речном бассейне).
Следовательно, решение вопроса об уникальности/типичности не может еще являться
окончательным основанием для планировочного решения, а только непременной базой
для анализа совместимости экологически, экономических и социальных ценностей. Лишь
после этого может приниматься решение о допустимости извлечения экономической
выгоды из уникальных территорий.
Следует особо обратить внимание, что однотипные ландшафтные единицы могут
получить противоположные оценки в разных регионах. Например, сосново-
лиственничные леса на песчаных террасах в Средней Сибири являются абсолютно
типичными и выполняют роль ресурсных районов, а на Восточно-Европейской равнине
попадают в категорию редких и могут рассматриваться как кандидаты на включение в
сеть особо охраняемых природных территорий. Кроме того, необходимо делать различие
между природными комплексами редкими (в том числе реликтовыми) по естественным
причинам (например, гигантские дюны Куршской косы, влажные субтропические
ландшафты Причерноморья) и «остаточно» редкими в результате интенсивного
антропогенного использования ландшафтов той или иной зональной области (например,
нераспаханные степные урочища Восточной Европы). Некоторые территориальные
единицы при типичности ландшафта могут, тем не менее, выполнять роль
 64

безальтернативных миграционных коридоров животных или мест остановок на путях

миграции межрегионального значения. Такую роль выполняют, например,
некоторые крупные луговые поймы в европейской тайге для крупных перелетных птиц
(рис. 10).

Рис. 10. Пойменный луг в долине р. Унжа у г. Кологрив (Костромская область). В течение
2-3 недель в мае уникальный по размерам луг привлекатален для массовой весенней
остановки пролетных гусей (до 18 тысяч птиц одновременно) на пути миграции из
Западной Европы на север Сибири.

Вопрос об уникальности или редкости территориальных единиц в региональном,

национальном или глобальном контексте является ключевым при следующих типовых
планировочных задачах:
 разработка сетей особо охраняемых природных территорий,
 проектирование конкретных охраняемых территорий (как экологического, так и
культурно-исторического значения),
 планирование рекреационных районов,
 территориальное планирование зон разработки полезных ископаемых.
Среди установленных законодательством типов планировочных документов
применение правила уникальности должно находить в схемах территориального
планирования субъектов Российской Федерации, лесных планах субъектов Федерации,
схемах развития ООПТ субъекта Федерации и проектах ООПТ федерального значения,
схемах комплексного использования и охраны водных объектов, землеустроительных
схемах субъектов Федерации. Реализация правила уникальности в целом имеет хорошо
развитую нормативную базу в природоохранном, земельном, лесном, водном
законодательстве (зоны с особыми условиями использования территорий, защитные леса,
особо защитные участки леса, редкие ландшафты и культурные ландшафты в составе
группы особо ценных земель природоохранного назначения и др.) и подкреплено в
подписанных Россией конвенциях (о Всемирном природном и культурном наследии, о
рамсарских водно-болотных угодьях и др.).

3. Правило минимизации воздействий на малонарушенные элементы: Основные

нагрузки сосредотачиваются в уже нарушенных элементах ландшафта. Предлагается
формулировка императива: «Жертвуем наименее ценным».
 65

Основным инструментом реализации этого правила является распределение

антропогенных нагрузок в соответствии со степенью отклонения территориальной
единицы от зональной нормы. Объектом планировочного решения являются
хозяйственные объекты, предметом решения – размещение объектов в ландшафте.
В качестве теоретической основы выступает положение ландшафтной экологии о
ранжировании пространственных элементов ландшафта по экологической ценности. В
соответствии с ним в нарушенных ландшафтах с высокой плотностью населения и
хозяйственной активностью максимальной экологической ценностью обладают крупные
природные пятна с сохранившимися ядровыми местообитаниями зонального характера
среди нарушенных территорий и высокая связность зональных местообитаний. Наиболее
адекватным представлением о структуре ландшафта в данном случае можно считать
матричную концепцию Р. Формана, или биоцентрично-сетевую конфигурацию, в свою
очередь много заимствовавшей из теории островной биогеографии. Она позволяет
рассматривать антропогенные доминантные урочища (с радикально измененным
биотическим компонентом) как враждебную для большинства зональных видов матрицу,
а сохранившиеся изолированные друг от друга зональные пятна – как объект охраны и
условие сохранения биоразнообразия. Приоритетным направлением ландшафтно-
планировочных усилий объявляется не только поддержание и минимальная
фрагментация пятен зонального характера, но и восстановление (или сохранение) их
связности между собой посредством коридоров с зональными фитоценозами или цепочки
(«архипелага») близко расположенных небольших зональных пятен между крупными
пятнами. Такие «архипелаги» обычно сравнивают с «каменной кладкой» (stepping stones)
– цепочкой каменистых островков, по которым можно перейти реку. Из разработок
российской ландшафтной школы адекватной теоретической основой для реализации
данного правила могут служить основные положения теории антропогенных ландшафтов
и классификация ландшафтов Ф.Н. Милькова (1986).
В качестве удобных территориальных единиц могут рассматриваться угодья,
которые могут различаться в пределах генетически единой морфологической единицы
ландшафта. Наиболее адекватным иерархическим уровнем пространственной
организации, в пределах которой следует классифицировать территориальные единицы по
степени нарушенности, можно считать ландшафт в региональном понимании. Такая
единица может быть сопоставима с размерами территории, охватываемой
межхозяйственным землеустройством, схемой территориального планирования
небольших муниципальных образований, генеральным планом крупных сельских
поселений, лесохозяйственным регламентом небольших лесничеств.
Относительно малонарушенные крупные пространственные элементы ландшафта,
которые представляют экологическую ценность и требуют щадящего режима
природопользования, одновременно могут иметь социально-экономическую значимость,
что осложняет принятие планировочного решения. Например, единственный
сохранившийся крупный лесной массив в речной долине в пределах сильно обезлесенного
ландшафта лесной зоны, при всей разнообразной экологической значимости
(местообитание, регулятор микроклимата, стока и др.) почти всегда имеет социальную
ценность как место отдыха выходного дня и сбора дикоросов (то есть реализуется
культурная экосистемная услуга без прямого получения дохода). В то же время он может
быть востребован как единственный и безальтернативный вариант размещения объектов
стационарного многодневного отдыха с неизбежным нарушением компонентной и
пространственной структуры, т.е. служить местом извлечения экосистемной услуги с
получением дохода инвестором и иметь экономическую значимость, Наконец, лесной
массив может быть востребован как опять же безальтернативное место получения
древесины и других обеспечивающих экосистемных услуг. С учетом подобной
многофункциональности описываемое правило минимизации воздействий на
малонарушенные элементы ландшафта в случае неизбежности нарушений требует
 66

размещать хозяйственные объекты в краевой части элемента, с минимальной

фрагментацией и сохранением максимально возможной ненарушенной доли. Это может
быть реализовано через дифференциацию видов разрешенного лесопользования (по
Лесному кодексу) на землях лесного фонда или видов разрешенного использования
земельных участков, предусмотренных Правилами землепользования и застройки для
земель населенных пунктов. Планировочное решение относительно реализации
социальных функций, не приносящих дохода, может быть реализовано через мягкое
регулирование плотности и качества рекреационной инфраструктуры, то есть через
искусственное создание более и менее привлекательных мест отдыха, «осаждение»
потоков рекреантов в краевых или наименее экологически уязвимых участках благодаря
большей транспортной доступности и разнообразию развлечений. Отметим, что в
правилах лесного планирования ряда стран содержится прямое требование сохранения от
рубки крупных ненарушенных массивов не менее определенной площади. Например, в
Канаде в провинции Нью-Брунсвик не менее 10 % пихтово-еловых лесов должны быть
представлены в спелом возрасте при минимальных размерах массива 375 га; в регионе
Великих Озер должна поддерживаться площадь лесного покрова на не менее 30 %
территории при наличии не менее одного массива площадью 200 га со стороной 500 м
(Regional …, 2005; Woodley, Forbes, 1997). В приозерных штатах США региональный
стандарт лесной сертификации рекомендует для включения в список лесов высокой
природоохранной ценности малонарушенные леса площадью более 400 га, важные для
сохранения лесных видов, чувствительных к краевым эффектам и крупные лесные
массивы площадью более 200 га поздних сукцессионных стадий с целевой функцией
создания старовозрастного леса (Regional…, 2005).

4. Правило необходимого разнообразия: Мозаичность ландшафта

многофункциональна; антропогенные нарушения должны быть сопоставимы с
размерами естественных нарушений. Предлагается императив: «Имитируй
естественную мозаику».
Объект планировочного решения – мозаичный ландшафт с некоторым набором
видов землепользования. Предмет решения – пространственная структура угодий,
обеспечивающая быстрое восстановление нарушенных элементов и совместимость
интересов разных видов землепользования. Основное требование к принятию
планировочного решения, предусматривающего нарушение природного ландшафта,
состоит в имитации естественного уровня мозаичности. Размер и частота в пространстве
нарушенных участков не должны превышать таковых, свойственных нарушениям в
результате естественных процессов.
В основе данного правила лежит теоретическое положение ландшафтоведения и
ландшафтной экологии, адаптированное из общей теории систем, сформулированное как
закон необходимого разнообразия (Исаченко, 1980; Чибилев, 1992; Боков и др., 1996;
Николаев и др., 2008). Естественное функционирование ландшафтов приводит к
возникновению внутреннего разнообразия, обусловленного как самоорганизацией и
саморазвитием (в разных ландшафтных зонах - оконная динамика древостоя,
парцеллярность, полигональность, пятнистость и т. п.), так и естественными
периодическими нарушениями (вспышки размножения насекомых и грызунов, ветровалы,
пожары). В природе распространены явления постоянного «перемещения»
индивидуальных нарушений (серийных состояний) в пространстве ландшафта по мере
«готовности» в ним конкретных фаций при сохранении в каждый момент времени одной и
той же пропорции пространственных элементов. Это явление получило название
«мерцающая динамика» (Likens, Bormann,1995) – сохранение структуры при
изменчивости состояния индивидуальных элементов. Наличие внутренней мозаичности в
экологии рассматривается как условие биологического разнообразия и устойчивости
(Смирнова, 2011). Уже поэтому определенный уровень мозаичности рассматривается как
 67

экологическая ценность для растительного покрова и животного мира. Однако

установлены и другие экологические ценности мозаичности растительного покрова:
положительное значение для регулирования стока в лесной зоне, для предотвращения
эрозии в степной и лесостепной зонах, для лимитирования дальности распространения
нарушений. С точки зрения социальных ценностей мозаичность ландшафта поддерживает
сосуществование разных видов занятости, создает эстетическую привлекательность. В
некоторых случаях (например в лесопользовании) разнообразие возрастных стадий
древостоя в ландшафте способствует долговременности использования древесных и
охотничьих ресурсов и долговременной экономической эффективности созданной
дорожной сети (в противоположность быстрой утрате востребованности дорожной сети
при рубках на большой площади в короткое время).
Скорость восстановления нарушенных урочищ во многом определяется их
размерами. Малая лесосека с малонарушенным (например, в результате зимних рубок или
ручной валки) почвенным покровом представляет собой элемент ландшафта
сопоставимый с естественным ветровалом. Она восстанавливается гораздо быстрее, чем
большая лесосека с нарушением почвенного покрова, плохо обсеменяемая в центральной
части и испытывающая трансформацию теплового и водного режима, несопоставимую с
таковыми при естественных ветровалах. В то же время наличие нарушений разного
размера (но не превышающих критические) является условием разнообразия
местообитаний. Одновозрастный и однопородный древостой на большой площади более
уязвим к распространению пожара, ветровала или вредителей, чем разнопородный,
разновозрастный и мозаичный (рис. 11). В целях поддержания экологических ценностей
создаваемая антропогенная пространственная структура должна имитировать
естественную динамику ландшафта, предусматривать разнообразие размеров нарушений
и содержать ненарушенные резерваты-убежища.
Данное правило требует приоритета картографического представления генетико-
морфологической структуры ландшафта. Пространственными единицами планирования
выступают морфологические единицы ранга урочища или подурочища. Их набор,
размеры и пространственные соотношения рассматриваются в контексте географического
ландшафта. Точное соблюдение правила требует выделения угодий в соответствии с
границами морфологических единиц ландшафта. В лесном планировании это
соответствует участковому методу лесоустройства, в сельскохозяйственном планировании
– методам адаптивно-ландшафтного земледелия, которые в реальности, к сожалению, не
относятся к числу предпочитаемых из-за кажущегося (точнее – кратковременного)
снижения экономической эффективности. Однако в долговременной перспективе и при
учете многофункциональности ландшафта (в том числе экологической и социальной)
соблюдение правила должно давать экономический эффект за счет снижения затрат на
ликвидацию последствий стихийных бедствий, роста возможностей извлекать доход из
многих, а не единственной, экосистемных услуг.
 68

Рис. 11. Однопородный и одновозрастный еловый лес в Татранском национальном

парке (Словакия) подвергся тотальному нарушению в результате ветровала 2002 г.,
вызванного мощным фёном. Мозаичные участки парка пострадали в гораздо меньшей
степени.

Возможность реализации данного правила частично подкреплена нормативной

базой в лесоустройстве (ограничение максимальных размеров лесосек, регламентация
сроков примыкания, требование учета мезорельефа, возможность выделения особо
защитных заповедных малонарушенных лесных участков и мест обитания редких
животных и растений и др.), в землеустройстве (регламентация размеров и формы полей).

5. Правило защиты экотонов: Экотоны используются в щадящем режиме, но

используются их экономические преимущества. Императив: «бережно обращайся с
экотонами».
Объектом планировочных решений являются переходные зоны меду
пространственными элементами ландшафта и краевые сектора этих элементов.
Предметом решений является подбор допустимого уровня антропогенной нагрузки с
приоритетом щадящих или защитных режимов землепользования. Приоритетными
компонентами ландшафта выступают растительный и почвенный покров, которые своим
состоянием определяют риск развития нежелательных латеральных потоков (в результате
эрозии, абразии и др.) или блокирования желательных потоков (миграций животных,
химических элементов и др.).
Теоретические основания сформулированы в ландшафтоведении как рекомендация
приоритетности режима экологического каркаса для экотонов (Николаев, 2006). Для
реализации правила оптимально представление о генетико-морфологической структуре
ландшафта, подчеркивающей значимость морфолитогенных границ, на которых резко
меняется скорость и направление потоков вещества и энергии. Правило может быть
реализовано как с использованием естественных морфологических единиц ландшафта, так
и хозяйственных угодий (в зависимости от приоритетной задачи).
Среди ландшафтных ситуаций, приоритетных для определения щадящего режима
землепользования, – перегибы рельефа, границы типов растительности, прибрежные
полосы. Однако требование включения экотонов в экологический каркас и введения
хозяйственных ограничений не может быть слишком категоричным. Приходится
учитывать многофункциональность экотонов. С одной стороны, они экологические ценны
и уязвимы как места со стрессовыми условиями для видов живой природы и их
повышенной уязвимости, с повышенным риском экзодинамических процессов,
повышенной возможностью накопления или рассеяния вещества в результате изменения
 69

скорости потоков, как пути миграции животных и т.д. С другой стороны, экотоны часто
предоставляют разнообразие возможностей землепользования, рекреационно
привлекательны, важны как очаги повышенного обилия хозяйственно ценных видов,
создают защиту хозяйственных угодий от враждебной среды. Поэтому при
планировочных решениях относительно экотонов, как нигде, требуется анализ
совместимости видов землепользования и поиск компромиссных решений, в том числе с
использованием сформулированного в районной планировке принципа субоптимальности
(Перцик, 2006). Он предусматривает необходимость для каждого заинтересованного
землепользователя жертвовать частью своих интересов для обеспечения
многофункционального использования территории.
Частичное нормативное обеспечение для реализации правила можно найти в
лесном законодательстве (возможность выделения особо защитных участков леса на
границах с обширными безлесными пространствами, защитных противоэрозионных лесов
и лесов на верхней границе леса в горах, лесов в лесотундровой зоне и др.).

Правила планирования эмерджентных эффектов пространственной

структуры

6. Правило эмерджентности: Регулируется сочетание и взаимодействие

элементов для создания новых свойств ландшафта. Императив: «Ищи оптимальные
размеры и площадные пропорции контрастных элементов».
Объектом планировочных решений является совокупность хозяйственных угодий
на крупной гетерогенной территории. Предмет решения – эмерджентное свойство,
возникающее в результате взаимодействий пространственных элементов, площадных
соотношений пространственных элементов и достижении минимально необходимой
площади элементов; например, лесистость ландшафта или речного бассейна.
Планировочные мероприятия могут затрагивать сток и связанный с ним набор
эрозионных форм как результат функционирования водного компонента ландшафта,
климат как свойство воздушного компонента во взаимодействии с почвенно-
растительным покровом, животный мир как отклик на набор контрастных местообитаний,
связанных миграциями. Общим для перечисленных разнородных явлений можно считать
то, что они определяются не свойством какого-то однородного участка территории, а
результатом совокупности вкладов контрастных элементов. В простейшем примере
перечисленные явления контролируются (в зависимости от конкретного региона)
соотношением лесных и безлесных, хвойнолесных и мелколиственнолесных, распаханных
и нераспаханных, запечатанных (заасфальтированных) и незапечатанных поверхностей и
другими сочетаниями.
Теоретические основы данного правила заимствованы из целого ряда научных
направлений: лесной гидрологии, эрозиоведения, агрометеорологии, ландшафтной
экологии, биогеографии, урбоэкологии. Общий методологический подход можно
определить как пространственный анализ. К сожалению, вопросом определения
оптимальных площадных пропорций и возникающих при этом эмерджентных эффектов
мало занималось собственно ландшафтоведение. Тем не менее, в литературе по
территориальному планированию эта задача ставится всегда (Боков и др., 1996; Палиенко
и др., 2012).
Рассмотрим пример эффективности регулирования пространственных
соотношений для стока в бассейне лесной зоны. В качестве поддерживаемых
экологических ценностей может выступать выравнивание годового стока, снижение
максимальной высоты и повышение длительности весеннего половодья, повышение
уровня вод в летнюю и зимнюю межень. Это достигается (например, при планировании
рубок в лесничестве) регулированием в бассейне соотношения лесных и обезлесенных
 70

участков, насаждений разного возраста и породного состава, которые характеризуются

разным вкладом в регулирование соотношения поверхностного и подземного стока,
разной интенсивностью и длительностью снеготаяния. Планировочное решение,
заключающееся в распределении последовательности и интенсивности рубок в бассейне,
опирается на естественные свойства залесенных участков: удлинение срока снеготаяния,
рост подземного стока по сравнению с поверхностным, улучшение питания грунтовых вод
(по сравнению с безлесными территориями). Для степной и лесостепной зон более
важным может оказаться влияние лесистости на климат через рост количества осадков
(прежде всего, горизонтальных) и, как следствие, на объем суммарного и/или грунтового
стока (Молчанов, 1966; Побединский, 1979; Рахманов, 1971; Михович, 1981). При
одинаковой пропорции лесных и безлесных участков разные эффекты для регулирования
стока может иметь расположение лесных участков. С учетом неодновременного
снеготаяния и времени добегания сосредоточение лесов преимущественно в верхней
части бассейна (при определенной ориентации и размере бассейна) может оказать
положительное влияние на годовой режим (Дубах, 1951). Поддержание высокого уровня в
водоеме в летнюю межень, особенно в лесостепной и степной зонах, обеспечивает
естественное качество водных и пойменных местообитаний животных. Достигаемые
социальные ценности в данном случае – рост безопасности для населения и доступности
поселений и хозяйственных объектов в весеннее половодье, сохранение рекреационных
возможностей на реке и достаточного уровня разбавления загрязняющих веществ в
летнюю межень, эстетическое удовольствие. Параллельно поддерживаются и
экономические выгоды: сохранение возможностей судоходства и рекреационной
привлекательности в летнюю межень, сохранение рыбных ресурсов, отсутствие затрат на
ликвидацию разрушительных последствий весенних наводнений, экономия горючего за
счет отсутствия необходимости совершать объезды длительно затопленных участков и др.
Очевидно, что при реализации данного правила по отношению к стоку следует
отдавать предпочтение бассейновой структуре, а в качестве основной территориальной
единицы планирования выбирать речной или озерный бассейн. При этом одновременно
операционными единицами принятия решения должны быть угодья (например, лесные
выделы или кварталы, полевые участки) и морфологические единицы ландшафта.
Решение о допустимости вырубки за короткий срок некоторого количества лесных
кварталов (хозяйственных единиц) должно приниматься с учетом не только их
собственных хозяйственных свойств, но и уже сложившейся ситуации в бассейне в целом:
лесистости; доли насаждений, не достигших возраста выполнения стокорегулирующих
функций (от 15 до 25 лет для разных пород); доли мелколиственных и хвойных
насаждений; расположения лесов по бассейну. При этом одинаковые по бонитету и запасу
древесины кварталы могут быть приурочены к разным морфологическим единицам
ландшафта (например, склоновой или водораздельной местности) и поэтому вносить
неодинаковые вклады в регулирование стока. В равной мере степень запечатанности
поверхности крупной городской агломерации (и, соответственно, доля озелененных
территорий, или «природного комплекса», в терминологии градостроительства) может
быть условием регулирования стока. Таким образом, на примере планировочной задачи
регулирования стока очевидно, что при наличии основной единицы – бассейна –
необходим полиструктурный и полимасштабный подход к ее решению.
Последнее утверждение в равной степени применимо и к другим планировочным
задачам. Достижение определенной численности популяций промысловых и редких
животных может обеспечиваться сохранением или восстановлением необходимого числа
и кластеризованности крупных и мелких местообитаний (с приоритетом биоцентрично-
сетевой структуры ландшафта). Регулирование повторяемости заморозков на полях может
быть достигнуто посредством обеспечения оптимального теплового режима за счет
соседства лесных и полевых участков, регулирования количества и глубины понижений
рельефа (засыпать или не засыпать овраги, карьеры) как приемников холодного воздуха (с
 71

приоритетом генетико-морфологической конфигурации). Во всех перечисленных случаях

важно, что планировочное решение относительно конкретного урочища или угодья
принимается после оценки благоприятности ситуации в контексте бассейна или
географического ландшафта, местности.
Нормативная база для реализации правила оптимального размера и пропорций
практически не разработана. С некоторой условностью исключением можно считать
рекомендации по необходимой лесистости (доле лесополос) для агроландшафтов степной
зоны и по площади зеленых насаждений на душу населения для городов. Причина отчасти
лежит в том, что и в научной литературе к настоящему не сложилось единого мнения об
оптимальных площадных пропорциях: это хорошо видно, на примере проблемы
оптимальной лесистости и сложившегося мнения о неопределенной или неустойчивой
гидрологической функции лесов (Онучин, 2013). В то же время, можно сказать, что
пространственное распределение лесосек в пределах достаточно крупной территории,
охватывающей речной бассейн или группу бассейнов, находится в компетенции
администрации лесничества на стадии согласования проекта освоения лесов конкретным
предприятием и требует не столько нормативного регулирования, сколько наличия четких
регионально-специфичных методических рекомендаций. Разработка таких рекомендаций,
которые могли бы использоваться не только лесничествами, но и, например, при
разработке Правил землепользования и застройки, землеустроительных проектов,
безусловно, должна рассматриваться как актуальнейшая задача ландшафтного
планирования.

7. Правило пространственной компенсации: Нарушение экологических функций

одной части геосистемы компенсируется сохранением или восстановлением их в другой
части. Правилу соответствует императив: «Компенсируй утраченное».
Суть правила в необходимости сохранять (или создавать) в пределах геосистемы
альтернативный ареал или компактную территорию, которые выполняют экологические
или социальные функции взамен утраченных при хозяйственном воздействии. Объектом
планировочного решения являются хозяйственные объекты или совокупность угодий в
пределах крупной геосистемы – бассейна или ландшафта. Предметом решения является
размещение хозяйственного объекта и сопряженное (на другой территории) сохранение
природных комплексов или проведение специальных инженерных мероприятий,
компенсирующих при определенной пропорции ущерб от размещения этого объекта
(Боков и др., 1996; Солодянкина, Левашёва. 2013). В основном правило относится к
почвенно-растительному покрову, нарушенное или естественное состояние которого
регулирует интенсивность экзодинамических процессов, сток, местный климат.
Теоретическая основа правила сформулирована концепцией поляризованного
ландшафта (Родоман, 2002), которая подразумевает удаленное расположение контрастных
по антропогенным нагрузкам пространственных элементов с обязательным сохранением
малонарушенных природных комплексов. Пространственными единицами планирования
могут быть морфологические единицы ландшафта как место воздействия и
географический ландшафт или бассейн как пространство, в котором необходимо
предусмотреть сохранение аналогичного по функциям природного территориального
комплекса в естественном состоянии. Масштаб принятия решений – между локальным и
региональным, требует оперирования территориями, сопоставимыми с географическим
ландшафтом или бассейном реки примерно 4-6 порядка.
Основной экологической ценностью, защищаемой при реализации правила
пространственной компенсации следует считать наличие генетических резерватов, за
счет которых могло бы происходить восстановление соседних нарушенных территорий. В
узком смысле речь идет о биологических резерватах и убежищах, например – о
ненарушенном лесном массиве среди вырубок, который мог бы служить банком семян и
источником будущего расселения зональных животных. В широком смысле речь может
 72

идти о природных комплексах, которые продолжают оказывать своеобразную «услугу»,

важную для большой территории, частично утратившей (по крайней мере, на время)
какую-либо экологическую ценность. Например, это может относиться к сохраняющимся
болотным и лесным массивам, продолжающим до некоторой степени регулировать сток в
бассейне, в котором уже произошла утрата большинства регулирующих элементов в
результате осушения болот, вырубки лесов, распашки лугов и др. В пределах
географического ландшафта, с характерным для него набором видов хозяйства сохранение
хотя бы небольшого количества малонарушенных урочищ и местностей (незастроенных
побережий озер, нераспаханных участков степи, невырубленых лесных массивов)
позволяет поддерживать качество жизни местного населения, для которого сохраняется
альтернативная возможность реализовать свои рекреационные, культурные, промысловые
потребности взамен утраченных с разумными затратами времени. В рамках концепции
экосистемных услуг такие сохраняющиеся социальные ценности могут получить и
экономическую оценку, например, через расчет дорожных затрат, на которые готово
пойти население, чтобы достичь альтернативного места отдыха, через оценку готовности
платить за обеспечение режима охрана такого урочища, через расчет стоимости
промысловых ресурсов, которые доступны в компенсирующем урочище.
Нормативная база предусматривает создание охраняемых природных территорий
местного значения согласно закону ФЗ-№ 33 об ООПТ (Черникова, 2016), выделение
особо ценных земель природоохранного назначения, земель рекреационного назначения
(Земельный кодекс РФ, ст. 97, 98, 100), ценных лесов, расположенные в пустынных,
полупустынных, лесостепных, лесотундровых зонах, степях, горах, особо защитных
участков лесов, расположенных среди безлесных пространств (Лесной кодекс РФ, ст. 102).
В лесном планировании сохранение компенсирующих лесных массивов (по крайней мере,
до восстановления экологических функций на соседних вырубках) может быть
реализовано на стадии согласования проекта освоения лесов в лесничестве. Отсутствие
юридического понятия «степь» в законодательстве России (в отличие от закрепленных в
нем понятий «лес», «водоем», «болото», «пашня», «пастбище», «сенокос») препятствует
осознанию самостоятельной ценности остаточных степных сообществ в степной зоне,
которые обычно числятся как «неудобья» на склонах и используются как пастбища или
вообще не используются (Бакирова, 2011), что осложняет сохранение компенсирующих
степных урочищ среди распаханных земель. Практически единственной возможностью
обосновать их сохранение от распашки, застройки, искусственного залесения остается
обнаружение защищенных законодательством охраняемых видов растений и животных,
что не всегда совместимо с реализацией социально значимых функций (охоты, рекреации
и др.), невозможных в трансформированных частях степного ландшафта.

Правила планирования геометрических свойств пространственной структуры

8. Правило значимости конфигурации, размера и соседства пространственных

элементов: Регулируется форма границ и резкость перехода между контрастными
элементами ландшафта.
Объектом планировочных решений являются зональные и антропогенные
элементы ландшафта и переходные зоны между ними. Предмет решений –
геометрические параметры пространственных элементов.
Теоретические основы данного правила разработаны в основном в ландшафтной
экологии. Первоначально в целях сохранения и восстановления биоразнообразия, а
позднее – в целях регулирования абиотических процессов были изучены многообразные
варианты формы границ между контрастными элементами ландшафта с приоритетным
вниманием к соотношению продольных и поперечных по отношению к границе потоков
живого и неживого вещества (Forman, 2006).
 73

В качестве пространственных единиц планирования в основном используются

земельные угодья, распределение которых в большинстве случаев (особенно при
пересеченном рельефе) диктуется генетико-морфологической структурой ландшафта. Для
ландшафтов с плоским рельефом и монотонной геологической основой значимость
угодий как единиц планирования резко возрастает. Масштаб планировочных решений при
применении данного правила близок к урочищному и даже фациальному (когда с целью
оптимизации функционирования урочища намеренно создается или уничтожается
фациальная мозаика на границе).
Перечень экологических ценностей, поддерживаемых применением данного
правила многообразен. Форма границы ответственна за соотношение ядровых и краевых
(опушечных) видов. При повышении извилистости, уменьшении отношения
«площадь/периметр» улучшаются условия для краевых видов и ухудшаются для ядровых;
улучшаются возможности поперечного перемещения видов между пятном и матрицей.
Как краевые, так и ядровые виды, в зависимости от конкретных региональных условий,
могут быть приоритетным объектом охраны, причем с точки зрения охраны как редких,
так и промысловых видов, а иногда и харизматичных видов, имеющих знаковое
ментальное значение для местного населения. Наличие, количество длина, форма резко
выступающих из основного массива участков «пятна» может регулироваться в целях
стимулирования заселения массива или наоборот расселения популяций из него на
примыкающие территории. Некоторые участки внутри пятна в зависимости от положения
по отношению к вогнутым и выпуклым участкам границы могут требовать
планировочного решения по защите местообитаний видов, которые зависят от степени
контроля над видами опушки или связанными с матрицей. Предметом регулирования в
некоторых ситуациях может служить резкость или постепенность перехода между
контрастными элементами. Постепенный переход благоприятен для большего
таксономического разнообразия краевых видов, для миграции зональных видов вдоль
границы, для смягчения негативных климатических воздействий на зональное
растительное сообщество со стороны матрицы (солнечный ожог деревьев, ветровальность,
подверженность заражению вредителями и др.). С точки зрения регулирования
абиотических процессов форму пространственной единицы можно проектировать для
сокращения эрозии: извилистая граница между лесным и полевым угодьем вдоль склона
препятствует повышенному снегонакоплению и развитию линейной эрозии. Форма
границы может задаваться планировочным решением для регулирования направления и
скорости ветра и снегонакопления на полях; эти эффекты хорошо изучены в
отечественной практике сельскохозяйственного планирования (Почвозащитное…, 1975).
Опыт регулирования урожайности в сельском хозяйстве, обилия промысловых видов в
охотничьем хозяйстве посредством создания границ угодий той или иной формы
доказывают экономическую значимость применения описываемого правила. Наконец,
особый аспект планирования формы границ связан с созданием эстетических достоинств
пейзажа в ходе обустройства рекреационных районов, городской среды, курортных
районов (Николаев, 2005; Сычева, 2007; Колбовский, 2008), что обусловливает
возникновение социальной значимости и потребление культурной экосистемной услуги.

Правила регулирования латеральных взаимодействий

9. Правило значимости удаленных эффектов: Способы использования урочища

лимитируются его влиянием на соседние и удаленные территории и влиянием на него
опасных объектов и процессов. Императив: «Помни, что воздействие здесь, а эффект –
там».
 74

Объектом планировочного решения является поле влияния объекта,

напряженность которого меняется по мере удаления (как правило, уменьшается).
Предметом решения служит степень удаленности друг от друга объектов, оказывающих
воздействие и испытывающих это воздействие (чувствительных к воздействию в
негативном или позитивном смысле), а также выбор способа взаиморасположения
объектов. Прежде всего, учитывается дальность и направление распространения
негативного воздействия. Классический случай реализации данного правила –
размещение населенных пунктов в соответствии с розой ветров на определенном
расстоянии от промышленного предприятия (Районная планировка…, 1986). Основная
задача планировщика при наличии опасного объекта – подобрать набор типов
землепользования в поле его влияния, совместимых с воздействием, и расположить за
пределами поля влияния несовместимые с ним объекты. Из компонентов ландшафта в
центре внимания планировщика оказываются чаще всего воздух и вода как наиболее
активные агенты переноса воздействий на дальние расстояния.
Теоретические основы правила значимости удаленных эффектов содержатся в
концепциях нуклеарных систем (Ретеюм, 1988), ландшафтно-географических полей
(Николаев, 2006), других адаптаций физической теории поля к географии (Арманд, 1989).
Правило реализуется при опоре на представление о континуальном изменении некоторых
свойств природной среды и наличии пороговых значений силы воздействия или свойства
одного компонента, при котором резко меняются свойства другого компонента.
Определение критического порогового уровня воздействия (например, загрязнения
воздуха или шумового фона) становится важнейшей задачей планировщика,
предваряющей собственно рекомендацию по принятию планировочного решения.
Территориальной единицей, которой приходится оперировать при реализации правила,
служит ореол влияния объекта. Границы ореола может быть определена двояко: либо по
линии (точнее полосе) полного исчезновения влияния объекта, либо по линии критически
малых количественных показателей влияния, при котором оно перестает отражаться на
состоянии других объектов. Разумеется, во втором случае может существовать много
вариантов границы в зависимости от размещаемых в ореоле угодий и объектов.
Наиболее распространенная типовая планировочная задача, требующая
применения правила – размещение объектов по отношению к источнику загрязнения,
шумового воздействия. Однако перечень возможных задач поистине бесконечен. Они не
сводятся исключительно к стремлению вынести уязвимые объекты за пределы ореола
неблагоприятного воздействия. Возможны и «обратные» задачи: решение вопроса о
допустимости того или иного планировочного решения, которое может иметь
неприемлемый эффект для других землепользователей или ценных природных объектов.
Следует отметить, что именно недоучет удаленных эффектов является наиболее узким
местом отраслевых видов планирования, которые ориентированы на оптимизации
интересов одной отрасли. В то же время через удаленные эффекты это может вызывать
снижение возможностей многофункционального использования в пределах нуклеарной
системы.
Социальная значимость соблюдения правила состоит в поддержании многообразия
возможностей занятости и снижении рисков для здоровья населения. Сохранение
возможностей многофункционального землепользования и снижение затрат на
ликвидацию негативных воздействий составляет и экономический эффект реализации
правила.
Нормативная база, на которую можно опираться при реализации правила
значимости удаленных эффектов, содержится в многочисленных СНиПах и СанПиНах,
определяющих параметры санитарно-защитных зон опасных объектов (промышленных
предприятий, полигонов ТБО, животноводческих ферм и др.), зон санитарной охраны
(источников водоснабжения, курортов и др.).
 75

10. Правило регулирования потоков: Создаются буферные полосы на пути

нежелательных потоков к уязвимым элементам. В образном выражении императив
планирования можно сформулировать так: «Противник не пройдет!»
Объектом планировочного решения являются группы соседствующих
пространственных элементов ландшафта, один из которых создает угрозу для другого –
уязвимого к данному воздействию по тем или иным причинам, – а третий способен
нейтрализовать или сократить эту угрозу, то есть выполнять буферную роль. Предметом
решения является место размещения, вертикальная структура (набор взаимосвязанных
компонентов) и пространственные параметры (ширина, длина, ориентация, форма)
буферного элемента. Иначе говоря, предметом планировочного решения становится
создание оптимального ландшафтного соседства. Экологические ценности, защищаемые
посредством буферных элементов ландшафта разнообразны, но среди них выделяются:
водотоки со слабым самоочищением; водоемы и их поймы с высоким ландшафтным
разнообразием и ценными местообитаниями; местообитания животных, чувствительных к
фактору беспокойства. К приоритетным социальным ценностям можно отнести: защиту от
загрязнения водоемов, используемых для водоснабжения, купания, рыболовства, охоты;
защиту рекреационных угодий от шумового воздействия; защиту населенных пунктов и
сельскохозяйственных угодий от химического загрязнения, экзодинамических процессов
(селей, лавин и др.); защиту эстетически ценных объектов и пейзажей от визуально
неблагоприятной среды. Стоимость подобных нематериальных ценностей обычно
оценивается по дополнительным затратам потребителей на использование
альтернативных мест удовлетворения потребностей (Бобылев, Захаров, 2009; Haines-
Young, Potschin, 2009; Учет и оценка…, 2014). Экономическая выгодность буферных
элементов определяется снижением рисков ухудшения качества ресурсов и возможных
затрат на их восстановления или ликвидацию чрезвычайных ситуаций. Иначе говоря,
буферные элементы предоставляют целую серию регулирующих и культурных
экосистемных услуг.
Правило основано на теоретическом представлении ландшафтоведения, геохимии
ландшафта и ландшафтной экологии о значимости латеральных связей между
пространственными элементами ландшафта, которые осуществляются посредством
потоков воды с растворенными и взвешенными веществами, воздуха, механическими
потоками твердого вещества, потоками животных растений. Латеральные связи
способствуют форсированию системного единства, могут быть однонаправленными и
двусторонними и обусловливают формирование эмерджентных свойств пространственной
структуры. Частный случай реализации односторонних латеральных связей – катена.
В зависимости от типа регулируемого ландшафтного соседства могут
использоваться разные способы представления ландшафтной структуры, но
преимущественно в локальном масштабе, сопоставимом с урочищным уровнем
организации. При наличии четко выраженного водного или механического потока
нежелательного вещества от гипсометрически высоких к гипсометрически низким
территориям и наличии уязвимого природного или хозяйственного объекта в
подчиненных позициях предпочтительно применение концепции позиционно-
динамической конфигурации и катены, в качестве единиц планирования использовать
элементарные ландшафты, или урочища, внутри катены. Типовая ситуация – воссоздание
или сохранение нераспахиваемых, залесенных, закустаренных или залуженных урочищ
или фаций у подножья распахиваемого склона, в дистальном секторе распаханного
делювиального шлейфа, которые примыкают к уязвимому и экологически ценному
водотоку и его пойме (Хорошев, 2015). Расположение и ширина такого элемента
проектируются в зависимости от выпуклости/вогнутости склона, его крутизны и длины,
характера соседних угодий, типа берега (Паулюкявичюс, 1989). Создание буферных
элементов в катене может способствовать реализации разнообразных механизмов:
механического осаждения частиц (кольматация), частичного биологического поглощения
 76

растворенных веществ (мембрана), осаждения растворенных веществ на геохимическом

барьере (кислом, щелочном, сорбционном), изменения направления потока. Примеры и
графические иллюстрации типовых ситуаций проектирования буферных элементов в
агроландшафте содержатся, например, в работах М.И. Лопырева (1995),
Г.В. Паулюкявичюса (1989), Е.Ю. Колбовского (2008), R. Forman (2006) и др.
При наличии воздушного потока веществ в пределах гипсометрически и
генетически однородной поверхности (например, неблагоприятного влияния
промышленного предприятия на сельскохозяйственные угодья) допустимо оперировать
понятием «земельное угодье», то есть антропогенными модификациями единого урочища.
Классический пример – искусственная буферная лесополоса в санитарно-защитной зоне
предприятия. Можно представить себе и планировочную ситуацию, когда
пространственными единицами при планировании буферных элементов выступают
специфические биотопы (что необязательно противоречит понятиям «угодье» или
«морфологическая единица ландшафта»), которыми оперирует ландшафтная экология.
Например, могут создаваться специальные пространственные элементы в виде
«отвлекающих посевов», которые защитят ценные сельскохозяйственные угодья от
потоков вредителей. В фигуральном смысле примерно такую же роль играют специально
созданные кластеры развлекательных и просветительских объектов в краевом (наименее
уязвимом к антропогенным нагрузкам) секторе ландшафта национального или
природного парка (рис. 12). Такие кластеры призваны без каких-либо формальных
запретов и ограничений задержать основную часть наименее взыскательных посетителей,
с тем чтобы спрос на посещение удаленных и более уязвимых секторов ландшафта
(неустойчивых к вытаптыванию, с повышенной численностью чувствительных к фактору
беспокойства животных и др.) удовлетворялся только для относительно небольшого
количества посетителей с высоким уровнем требований. С помощью подобного
инструмента можно создать своеобразное зонирование территории с ослабевающими
нагрузками по мере приближения к уязвимым частям ландшафта или, при одинаковой
степени уязвимости, по принципу «жертвуем небольшой частью, чтобы сохранить
основной малонарушенный массив».

Рис. 12. Привлекательная туристическая инфраструктура на окраине национального

парка Каменный лес (Китай, провинция Юньнань). Концентрация смотровых площадок,
сувенирных магазинов, кафе и т.п. при въезде в парк способствует осаждению основной
части посетителей с невысокими требованиями и снижению нагрузок на более
экологически ценную основную часть парка.

Представление о парагенетической структуре ландшафта с выделением зон

питания, транзита и аккумуляции канализованных потоков конструктивно при
 77

размещении буферных элементов, защищающих уязвимые объекты от разрушительного

воздействия потоков твердого вещества в горных районах. Прежде всего, к ним относятся
селевые и лавинные системы, часто совмещенные в пределах единой эрозионной формы.
Способы инженерной защиты объектов в аккумулятивных секторах подобных
парагенетических систем, в том числе через отклонение и дробление потоков селевых
масс и снега, подробно описаны в литературе (Флейшман, 1978; Войтковский, 1989). С
точки зрения ландшафтного планирования особое значение имеет использование
буферных свойств лесных фитоценозов в лавиноопасных районах, зависящих от
породного состава, ширины, расположения в рельефе по отношению к лавинным очагам
(Власов и др., 1980).
В России к настоящему времени существуют достаточно разнообразные
возможности использования нормативной базы для выделения буферных элементов
ландшафта. Так, Лесоустроительная инструкция предоставляет критерии выделения особо
защитных участков леса, в том числе берегозащитных, почвозащитных, расположенных
вдоль водных объектов, склонов оврагов. Лесной кодекс включает горные леса в
категорию защитных ценных (ст. 102). Земельным кодексом предусмотрено выделение в
составе земель особо охраняемых территорий земель природоохранного назначения (ст.
97). Правовой режим буферных элементов ландшафта может быть определен через
перечень разрешенных видов использования земельных участков в Правилах
землепользования и застройки, разработанных для городского или сельского поселения. В
землеустроительном законодательстве предусмотрена возможность разработки схем
противоэрозионных мероприятий. Земельным законодательством допускается
возможность наложить ограничения использования, стесняющие правообладателя в
интересах государства и общества.

11. Правило локализации нежелательных воздействий: Рассеивание

нежелательного потока минимизируется. Императив формулируется следующим
образом: «Локализуем негативное воздействие и избегаем рассеивания нежелательного
потока».
Объектом планировочных решений выступает расположение хозяйственных
объектов, строительство и эксплуатация которых могут спровоцировать возникновение
нежелательных водных, воздушных, механических латеральных потоков веществ, то есть
«исходящих» угроз другим объектам. Нежелательность потоков определяется их вкладом в
отклонение геохимической структуры от зонального и регионального фона, в
возникновение новых мезоформ рельефа на месте ценных хозяйственных угодий или
экологически ценных урочищ, в блокирование или отклонение естественных потоков и т.
д. Предметом планирования является направление потоков мобильных компонентов
ландшафта, прежде всего – воды с растворенными и взвешенными веществами и воздуха.
Экологической ценностью, подлежащей защите в результате планировочных решений,
считается сохранение естественной геохимической структуры ландшафта и
минимальное рассеяние нежелательных потоков.
Реализация правила требует использования концепции позиционно-динамической
структуры ландшафта и теоретических положений геохимии ландшафта (прежде всего –
о каскадных ландшафтно-геохимических системах) и теории нуклеарных систем.
Концепция позиционно-динамической конфигурации, согласно М.Д. Гродзинському
(2005), подразумевает наличие расходящихся площадных потоков, которые берут начало
из единого «центрального места», занимающего наиболее высокое положение в рельефе.
Наиболее адекватными территориальными единицами для принятия планировочных
решений следует считать бассейны разных размеров, но применение правила
востребовано, когда решение может потенциально затронуть обязательно несколько
бассейнов с общим водоразделом.
 78

С точки зрения планировочного правила, размеры такой системы (в принципе

соответствующей частному случаю «нуклеарных систем») при риске возникновения
нежелательных потоков должны минимизироваться. В идеале возникновение потока
должно быть исключено планировочным решением путем максимального удаления от
водосборных понижений и областей питания экзодинамических процессов (верхнего или
бокового края осыпного массива, растущего оврага), изоляции от нисходящих потоков
грунтовых вод, удаленности от «аэродинамической трубы». При отсутствии возможности
избежать рассеяния нежелательного вещества планировочное решение должно стремиться
к тому, чтобы поток был направлен с водораздельной позиции в минимальное количество
бассейнов. Безусловно, в случае реализации крупных строительных проектов возможен
случай, когда локализация нежелательных потоков может, наоборот, привести к
недопустимому росту концентраций загрязняющих веществ в экологически уязвимых или
социально значимых урочищах и аквакомплексах, расположенных в геохимически
подчиненной позиции. Как вариант можно рассматривать ситуацию, когда достигаемое
данным решением загрязнение в одном бассейне само по себе допустимо, но может
накладываться на эффект иных источников загрязнения, уже существующих в бассейне.
Тогда решение о размещении объекта должно быть основано на сравнительном анализе
рисков ущерба, который наносится либо умеренным загрязнением нескольких бассейнов,
либо сильным загрязнением только одного бассейна. В экономическом смысле
необходимо сравнение затрат на ликвидацию последствий такого загрязнения при
альтернативных вариантах загрязнения, утраченного дохода от обеспечивающих
экосистемных услуг в геохимически подчиненных урочищах и аквакомплексах.
До сих пор речь шла о выборе планировочного решения при допущении
аналогичности рельефа в бассейнах. Разумеется, при реализации правила локализации
нежелательных воздействий должны вноситься поправки на разные скорости рассеяния
потоков в случае неодинаковых крутизны и длины склона, примыкающего к
планируемому источнику загрязнения. Возможна ситуация, когда риск рассеяния
снижается небольшими скоростями потоков на пологих склонах или в водотоках с малым
падением, наличием плоских днищ с широкими островными поймами и др. На рис. 13.
показаны три ситуации с разной допустимостью решения о размещении загрязняющего
объекта на водораздельной поверхности. В случае А загрязнение быстро рассеивается
сразу в несколько бассейнов с крутыми склонами (и, следовательно, расположение
объекта крайне нежелательно); в случае Б происходит быстрое рассеяние только в одном
бассейне с крутыми склонами (размещение объекта приведет к меньшему риску); в случае
В – медленное рассеяние в один бассейн с пологими склонами (при отсутствии других
вариантов – наименее рискованный вариант размещения). В качестве типовых ситуаций
для применения данного правила можно назвать выбор места расположения
промышленного предприятия, животноводческой фермы, полигона твердых бытовых
отходов, допустимость земляных работ при разработке полезных ископаемых или
сооружении инфраструктурных объектов.
 79

Рис. 13. Три типовые ситуации с разными рисками рассеяния нежелательного потока в
зависимости от структуры рельефа. А, Б, В – комментарии см. в тексте.

12. Правило избегания неблагоприятного потока: Уязвимый объект или вид

деятельности располагается вне зоны досягаемости неблагоприятного потока.
Образная формулировка соответствующего императива в полушутливой форме может
быть заимствована из хорошо всем знакомой терминологии строительных площадок: «Не
стой под стрелой!».
Объектом планировочных решений является хозяйственный объект, успешное
функционирование которого может быть осложнено наличием внешних «входящих» угроз
со стороны природных или хозяйственных объектов. Предметом планирования является
выбор места расположения уязвимого объекта при допущении невозможности полностью
исключить или ослабить «входящую» угрозу. В основном в качестве «входящих» угроз
выступают потоки твердого и растворенного вещества, но таковыми могут оказаться и
биотические потоки – например, группы мигрирующих по постоянным маршрутам
опасных для человека животных или потоки рассеяния семян деревьев, способствующих
нежелательному быстрому зарастанию сельскохозяйственных угодий. Правило может
применяться к планировочным решениям, затрагивающим почвы, воды, биоту.
Теоретической основой реализации данного правила служат концепция катены в
ландшафтоведении и геохимии ландшафта, представления о биокоридорах в ландшафтной
экологии, концепция нуклеарных систем. Принятие планировочных решений может
опираться на представление ландшафта в виде генетико-морфологической, позиционно-
динамической, биоцентрично-сетевой конфигураций. В наиболее типичных ситуациях
территориальными единицами планирования могут быть: природные урочища или
хозяйственные угодья, связанные воздушными потоками; элементарные ландшафты в
катене (прежде всего – трансаккумулятивные, супераквальные, субаквальные);
ландшафтные ярусы; биотопы, связанные потоками миграций растений и животных.
Масштаб явлений, который соответствует применению данного правила можно
определить как преимущественно локальный, внутриландшафтный (группа
соседствующих урочищ), хотя в некоторых случаях может быть и региональным
(например, в случаях размещения водозабора из загрязненной реки, планирования
пастбищного использования в местах постоянной остановки перелетных птиц, способных
переносить инфекции и вызывать эпизоотии). Охраняемой экологической ценностью
является вертикальная структура (взаимосвязанные свойства компонентов ландшафта),
способная поддерживать обеспечивающие или поддерживающие экосистемные услуги.
Экономическую выгоду, обеспечиваемую выполнением данного правила, можно
 80

сформулировать как доход, получаемый при условии отсутствия риска разрушения или
ухудшения качества эксплуатируемого объекта.
К типовым ситуациям, в которых следует руководствоваться данным правилом
относятся: определение взаиморасположения хозяйственных объектов, один из которых
создает неблагоприятные условия для другого (перенос загрязнения от скотопрогона вниз
по течению или вниз по склону к местам пляжной рекреации); выбор места расположения
объекта капитального строительства по отношению к зонам аккумуляции или питания
активных экзодинамических процессов (селевой конус, зона развития попятной эрозии);
подбор типа севооборота, совместимого с охлаждающим влиянием близко
расположенного водоема, болота (например, в ситуации, образно описанной
Ф.А. Абрамовым в рассказе «Сказание о великом коммунаре»).

13. Правило необходимой связности: Избегается создание непреодолимых

препятствий для миграции и заселения. Соответствующий императив звучит так: «Не
фрагментируй без необходимости».
Объектом планировочного решения является малонарушенный элемент зонального
ландшафта. Предмет решения – размещение системы коридоров со свойствами, близкими
к зональным, обеспечивающих возможность преодолевать с малыми рисками враждебную
антропогенную (то есть с незональным типом растительности) матрицу или крупные
антропогенные пятна. Путем обеспечения связности зональных элементов ландшафта
достигается экологическая ценность сохранения биологического разнообразия,
свойственного данной зональной физико-географической области. Социальная
значимость состоит, прежде всего, в позитивном эмоциональном фоне, создаваемом
возможностью ощущать близость человека к живой природе через реальность наблюдения
за крупными животными. При этом, однако, нельзя исключать и возрастание риска
нежелательной встречи с опасным животным, что требует дополнительных усилий по
координации взаиморасположения биокоридоров и мест частого пребывания человека.
Экономическая выгодность реализации данного правила проявляется через рост или
поддержание охотничье-промысловых и рыбных ресурсов, а также через доход от
экологического туризма и организации фотоохоты. Классический пример реализации
правила необходимой связности в региональном масштабе с высокой экономической
эффективностью и просветительской социальной значимостью представляют
национальные парки в саваннах Восточной и Южной Африки. Их успешность
определяется, в первую очередь сохранением естественных ландшафтов на путях
миграций копытных и крупных хищников, что было обосновано в свое время
Б. Гржимеком и другими исследователями (рис. 14). Приоритетное внимание при
реализации правила необходимой связности уделяется биотическому компоненту
ландшафта, прежде всего – животному миру. Однако расширительное толкование
связности и использование существующего методического аппарата пространственного
ландшафтного анализа позволяет применять правило к регулированию людских потоков,
регулированию распространения нарушений (пожаров, ветровалов, вспышек размножения
вредителей и др.), возможно даже – к регулированию распространения потоков
загрязняющих веществ (связность источников загрязнения и уязвимых объектов каналами
транзита).
Правило необходимой связности опирается на теоретические разработки
ландшафтной экологии и поэтому его реализация подразумевает использование
матричной концепции структуры ландшафта, или, в восточноевропейской терминологии,
представление о биоцентрично-сетевом типе ландшафтной структуры (конфигурации). В
качестве пространственных единиц выступают, главным образом, земельные угодья,
лесные выделы. В ландшафтной экологии обоснован особый – ландшафтный – масштаб
исследований связности биотопов и ее обратной стороны фрагментации, определяемый в
сотни-тысячи квадратных километров. Такое пространство позволяет проявляться
 81

эмерджентным эффектам пространственной структуры в виде необходимой площади и

разнообразия местообитаний для обеспечения жизнеспособности популяций крупных
постоянно мигрирующих животных. В ландшафтной экологии подчеркивается (Forman,
2006), что пространственная структура, определяемая понятиями «матрица», «пятно» и
«коридор» – это не просто некий рисунок или набор контрастных земельных угодий, но
проявление результатов абиотических процессов и условие протекания таких процессов.
За каждым типом пространственной структуры лежит свой специфический набор
абиотических процессов, прежде всего – геолого-геоморфологических и гидрологических.
Такое понимание сближает матричную концепцию ландшафтной экологии с генетико-
морфологической концепцией ландшафтоведения. Поэтому «ландшафтный масштаб»
ландшафтной экологии, предпочтительный для решения планировочной задачи
регулирования связности, вполне сопоставим с отечественной таксономической единицей
«ландшафт».

Рис. 14. Безальтернативное место пересечения р. Мара в коридоре сезонной миграции

копытных животных в национальном парке Масаи-Мара (Кения). Растительный покров
на берегах почти полностью вытоптан копытными животными. Предпочтение
животных обусловливается небольшой глубиной реки и доступными для спуска и подъема
берегами.

Хотя в первом приближении экологической ценностью применительно к

биотическому компоненту считается высокая связность, необходимо сделать ряд
оговорок. Во-первых, ландшафтно-экологические исследования связности/фрагментации
развивались почти исключительно на территориях лесной и степной зон с высочайшей
плотностью населения и хозяйственной деятельности при практически полном отсутствии
естественных ландшафтов. На территориях с высокой сохранностью зонального типа
растительности (например, в таежной зоне России) требование высокой связности может
быть не актуальным (Хорошев и др., 2013). Во-вторых, ценность высокой связности
нельзя абсолютизировать и в сильнотрансформированных ландшафтах: связующие
элементы во враждебной матрице могут быть убежищем и коридором экспансии
вредителей и экзотических видов, способствовать распространению инфекций и
паразитических организмов, благоприятствовать распространению пожаров и других
нарушений, создавать преимущества краевым видам в ущерб ядровым, не иметь
положительного эффекта для видов с низкой мобильностью и т. д. (Beier, Noss, 1998).
Поэтому возможны планировочные ситуации, когда связность следует, наоборот,
снижать, создавая необходимые разрывы между однотипными природными комплексами.
Например, созданием минерализованных полос и охраной (или намеренной
 82

реконструкцией) переувлажненных урочищ создается препятствие для распространения

пожаров; санитарной рубкой создается препятствие для распространения вредителей леса
(рис. 15). Регулирование связности необязательно осуществляется посредством создания
разрывов, противоречащих зональной природе (поле, разделяющее леса), но и
сохранением или воссозданием мозаичности (чередование лесных массивов разного
возраста и/или разного породного состава). Инструментом оптимизации связности может
быть регулирование размеров допустимых нарушений. Например, ширина, ориентация,
сроки примыкания лесосек, размеры полей между лесными массивами могут влиять на
возможность преодоления этих препятствий лесными видами, а также определять сроки
восстановления коренной растительности и, следовательно, длительность периода,
необходимого для естественного восстановления связности.

Рис. 15. Искусственная фрагментация соснового бора после пожара на террасе р. Унжа
(Костромская область). Санитарная рубка на месте лесного пожара в монотонном
сосняке лишайниково-зеленомошном препятствует нежелательной миграции насекомых-
вредителей, размножающихся на ослабленных пожаром деревьях.

В качестве наиболее очевидных типовых планировочных задач, требующих

применения правила необходимой связности, назовем: а) проектирование сетей
охраняемых природных территорий и экологических каркасов (предусмотренных
законодательством в области территориального планирования и землеустройства); б)
противопожарную организацию территории, мероприятия по охране биологического
разнообразия и охотничье-промысловых ресурсов при планировании лесопользования (с
использованием лесоустроительного и охотоустроительного законодательства); в)
проектирование дорожных и других инфраструктурных сетей в малонарушенных
зональных ландшафтах; г) распределение севооборотов и сенокосно-пастбищных угодий
при внутрихозяйственном землеустройстве.

Правила распределения нагрузок в пространстве и времени

14. Правило поляризации несовместимых видов землепользования. Угодья с

высоким и низким уровнем антропогенных нагрузок размещаются на максимально
возможном расстоянии друг от друга. Возможная формулировка императива: «Разводи в
пространстве несовместимое».
Объектом планировочного решения является группа элементов ландшафта в
контрастными уровнями антропогенных нагрузок. Предмет решения – создание такой
 83

пространственной структуры угодий, при которой угодья с максимальным и

минимальным уровнем нагрузок концентрировались бы в противоположных секторах
территории, а между ними возникала бы серия зон с постепенно меняющимся уровнем
нагрузок в соответствии с меняющимися видами землепользования. Такой способ
расположения функциональных зон ландшафта нацелен на минимизацию конфликтности
между интересами землепользователей и экологическими ценностями. Главным
инструментом минимизации конфликтности выступает зонирование, то есть «разведение»
в пространстве видов землепользования с контрастными потребностями в трансформации
структуры ландшафта. Абсолютный приоритет экономической выгоды
(промышленность, добыча полезных ископаемых, городское хозяйство) концентрируется
в зонах, находящихся на удалении от зон с приоритетом экологических ценностей, из
которых главное внимание уделяется сохранению малонарушенных природных
комплексов. В пространстве между ними создаются условия для компромисса между
экономическими, социальными и экологическими ценностями, то есть в той или иной
степени – многофункциональный сектор. Внутри этого сектора снижение конфликтности
между отраслями, между хозяйством и природой может достигаться не только
зонированием, но и другими способами: регулированием во времени, «жертвованием»
части интересов каждым землепользователем, совмещением интересов (сотрудничеством
землепользователей), компенсацией за неиспользование и др. Собственно основной
достигаемой социальной ценностью можно считать именно возможность
многофункционального использования, то есть соблюдение интересов всех социальных
групп местного сообщества. При реализации правила поляризации затрагиваются, так или
иначе все компоненты ландшафта, но наиболее информативным признаком оказывается,
как правило, растительный покров.
Теоретические основы правила поляризации сформулированы Б.Б. Родоманом
(1974, 2002), В.А.Боковым и др. (1996), Р. Форманом (Forman, 2011), хотя сама идея
возникновения функциональных зон с ослабевающей интенсивностью использования по
мере удаления от хозяйственного центра восходит к работам И. Тюнена начала XIX века
(Колбовский, 2008). Большой опыт поляризации нагрузок был получен при разработке
концепции функционального зонирования национальных парков, при проектировании
экологических сетей с буферными зонами вокруг экологически ценных ядер.
Исследователи, знакомые с достижения русскоязычных школ географии и
ландшафтоведения и рассматривающие их как один из источников современной
ландшафтной экологии (Moss, 1999; Bastian, 2001; Wiens et al., 2006), обращают внимание
на приоритетность опыта управления пространственной организацией ландшафта в 1970-х
гг. в Прибалтийских республиках СССР, выразившийся в создании экосетей и зелёных
коридоров на базе концепции поляризованного ландшафта Б.Б. Родомана (Jongman, 2001).
Пространственные единицами, в терминологии генетико-морфологической
конфигурации, могут служить урочища, местности, ландшафты, в терминах
биоцентрично-сетевой концепции структуры – пятна с ядрами и краевыми зонами,
коридоры, матрица. Единицы биоцентрично-сетевой конфигурации могут быть более
приемлемы при относительной однородности пространства (например, ландшафт
водноледниковой или морской равнины с плоским рельефом). При сильной
гетерогенности однотипные единицы биоцентрично-сетевой конфигурации (например,
пятна с ненарушенной компонентной структурой) могут очень сильно различаться по
экологической значимости и вносить неодинаковый вклад в формирование устойчивой и
малоконфликтной структуры поляризованного ландшафта; тогда более адекватно
использование морфологических единиц ландшафта. Сказанное несколько утрированно
противопоставляет применение двух типов конфигурации; очевидно, более качественные
результаты планирования будет давать синтез этих представлений. Например, с точки
зрения задачи сохранения фауны эффективнее оценивать пространственные элементы в
терминах биоцентрично-сетевой конфигурации, а с точки зрения регулирования стока и
 84

охраны почв – в терминах генетико-морфологической. Масштаб принятия решений

находится в диапазоне «местность – ландшафт - физико-географическая провинция», а
при необходимости привязки к административным единицам (например, при составлении
схем территориального планирования) – в диапазон «муниципальное образование
(поселение, район) – субъект Федерации».
К типовым задачам территориального планирования, требующих применения
правила поляризации, следует отнести функциональное зонирование территорий
муниципальных образований и охраняемых территорий (на основе требований
Градостроительного кодекса и закона об ООПТ), проектирование экологических сетей
регионального масштаба и экологического каркаса локального масштаба,
внутрихозяйственное землеустройство, проектирование рекреационных районов,
разработку лесных планов субъектов Федерации.

15. Правило прогнозирования спровоцированного перераспределения

нагрузок: Сохраняется альтернативный ресурс взамен утраченного и доступ к нему без
превышения порога устойчивости. Правилу в качестве императива соответствует широко
известный афоризм Б. Коммонера: «Всё должно куда-то деваться».
Объектом планировочного решения являются потоки людей и животных, то есть
существ, образующих биотический компонент ландшафта, способных принимать решение
об изменении направления движения в случае прекращения возможности удовлетворять
привычные потребности. Предмет решения – наличие альтернативных ресурсов взамен
утрачиваемых, направление потоков людей и животных и уровень допустимых нагрузок
на ландшафт. Суть типовой планировочной ситуации состоит в том, что принятие
решения об экономически эффективном использовании угодья (при возможном
отсутствии территориальных альтернатив) может вызывать снижение или полное
прекращение доступности многофункциональных ресурсов данного угодья, имеющих
большую социальную и/или экологическую (особенно для животных) значимость.
Следствием утраты этих ресурсов при непрекращающемся спросе на них должно стать
либо прекращение соответствующих видов деятельности и возрастание социальной
конфликтности, либо – при наличии альтернативного места – переориентация спроса на
это место. Далее, принципиальное значение имеет ответ на вопрос, использовалось ли
ранее это место с теми же целями (то есть спрос на ресурс распределялся между
утраченным угодьем и оставшимся доступным) или его использование будет
осуществляться впервые. В первом случае произойдет возрастание нагрузки, которая
ранее распределялась между двумя угодьями, а теперь концентрируется в единственном
оставшемся доступным. Во втором случае произойдет резкое изменение режима
функционирования. В обоих случаях подлежит решению вопрос об устойчивости
урочища, в котором расположено угодье, к новому возросшему уровню нагрузок и о
допустимости этих нагрузок. Иначе говоря, планировочное решение, ограничившее
доступность ранее многофункционального ресурса, вызовет перераспределение потока
людей, животных, в сторону альтернативного угодья. Допустимость такого
перераспределения нагрузок должно быть оценено с позиций сохранности экологических
ценностей и социальной приемлемости.
Допустим, рекреационный спрос жителей или гостей (туристов) населенного
пункта удовлетворялся за счет двух лесных урочищ с равной степенью
привлекательности, и рекреационные нагрузки в обоих урочищах не превышали порога их
устойчивости (к вытаптыванию, шуму, загрязнению и т. д.). Принимается планировочное
решение о прекращении доступа в одно из этих урочищ или об абсолютном приоритете
одного экономически эффективного вида землепользования. Обычна ситуация, когда на
данной территории отсутствует альтернативный вариант размещения либо это решение
имеет общенациональное значение. Например, начинается разработка полезных
 85

ископаемых, создается заповедник, оборонный объект и т. п. Тогда рекреационная

нагрузка удваивается в лесном урочище, остающемся доступным. В результате возросших
нагрузок начинается деградация почвенно-растительного покрова, уровень беспокойства
становится неприемлемым для животных, психологическая комфортность пребывания
рекреантов снижается из-за чрезмерного количества посетителей и отсутствия «личного
пространства». В этом примере рекреантов можно заменить на популяции животных, и
тогда вместо социальной конфликтности придется говорить о фактической утрате обоих
местообитаний, то есть о возникновении экологической проблемы. Одновременно не
исключается и экономический ущерб, поскольку утрата или снижение качества
местообитаний может означать утрату охотничьего ресурса, недревесных ресурсов леса,
иногда – курортных ресурсов.
В описанном примере планировочное решение спровоцировало перераспределение
потоков, которое заставляет либо усомниться в правомерности самого решения (было ли
оно безальтернативным?), либо принимать дополнительные решения, позволяющие
снизить негативный эффект (разместить дополнительную инфраструктуру, создать новые
рекреационные возможности, провести предварительное переселение наиболее уязвимых
животных в аналогичные местообитания в другом районе, увеличить транспортную
доступность аналогичного, но удаленного урочища и т.д.). Очевидна некоторая
экономическая стоимость этих дополнительных решений, вызванных первоначальным
решением.
Отсюда может вытекать и еще ряд рекомендаций и императивов.
1) Многофункциональное урочище не должно быть первым «кандидатом» на
назначение монофункционального, пусть даже экономически наиболее эффективного
использования («интересы многих выше интересов одного»).
2) Размер объекта, препятствующего доступу к многофункциональному ресурсу,
должен минимизироваться («не забирайте ненужного пространства!»).
3) Прежде, чем принимать решение в интересах одного землепользователя,
необходимо удостовериться в наличии альтернативных территорий для других
заинтересованных землепользователей и мигрирующих животных («не лишайте
последнего шанса»).
Отметим, что правило прогнозирования спровоцированного перераспределения
нагрузок может иметь и строго экологический смысл, когда хозяйственное решение
принципиально меняет условия жизни и миграции животных и поиск ими альтернативных
вариантов не всегда будет иметь позитивное значение для жизни людей (например, рост
частоты нежелательных встреч с опасными животными).
Теоретическое обоснование описанного правила содержится в географии и
ландшафтной экологии как отраслях знаний, избравших свои ключевым методом
пространственный анализ. В реальной практике единицами планирования будут
выступать урочища или местности, а масштаб принятия решений преимущественно
локальный (в пределах ландшафта). В то же время можно представить ситуацию, когда
планировочное решение национального или регионального масштаба (например,
строительство крупного порта или трубопровода, освоение кластера месторождений)
заставляет создавать альтернативные варианты для других утраченных видов
землепользования взамен утраченных (например, создавать новый курортный район в
другом месте) или реализовывать дорогостоящие социальные проекты (например,
переквалификация или переселение жителей, утративших рабочие места). В таком случае
планировочные решения должны быть обоснованы в национальной или региональной
схеме территориального планирования.
Прямая нормативная база, на которой можно было бы базировать реализацию
данного правила отсутствует, если не считать наличия в законодательстве общих
деклараций о необходимости согласования экономических, социальных и экологических
интересов. Возможно, наиболее полезная возможность содержится в статьях
 86

Градостроительного кодекса об обязательности согласований с высшими и низшими

уровнями управления документов территориального планирования и обязательности
общественных слушаний по ним.

16. Правило долгосрочности: Решение принимается с учетом тенденции

развития ландшафта. Правилу соответствует императив: «Действуя сейчас, думай о
будущем».
Объектом планировочного решения является хозяйственный объект, надежность
которого определяется ходом развития ландшафта, или природный объект, подверженный
направленным изменениям структуры. Предметом решения становится выбор
допустимых нагрузок и целевых функций использования объекта. Принятие
планировочного решения предваряется выяснением степени надежности природного
объекта для выполнения предназначенной ему хозяйственной функции, которая зависит
от его динамического состояния и фазы развития (зарождения, зрелости, старения,
разрушения). Основная цель планировочного решения состоит в подборе для природного
комплекса такого типа землепользования, который наиболее долго будет поддерживаться
его ресурсами (плодородием почвы, продуктивностью древостоев, устойчивостью
грунтов, благоприятной климатической тенденцией, уровнем грунтовых вод и т. д.), то
есть существовать при неизменной структуре ландшафта в пределах одной фазы развития.
Например, планирование водоемких видов земледелия нецелесообразно в пределах
аридного ландшафта с тенденцией постоянного снижения уровня грунтовых вод ввиду
меняющегося климата и понижающегося базиса эрозии. Другой пример: при размещении
дорожной сети в мерзлотных регионах избегаются участки наиболее активного развития
термокарста, а предпочтение отдается участкам с устойчивым положением кровли
мерзлых пород. Среди экологических ценностей, которые позволяет поддерживать
правило долгосрочности, назовем сохранение реликтовых природных комплексов,
ускорение восстановления компонентов ландшафта (особенно растительного покрова и
животного населения) после нарушений, сохранение естественной длительности
динамических состояний. Основная экономическая выгода состоит в исключении
непроизводительных затрат на изменения компонентов ландшафта, которые
нейтрализуются естественными динамическими процессами.
Теоретические основания содержатся в фундаментальных исследованиях по
динамике ландшафта (Беручашвили, 1989; Мамай, 2005), в концепциях характерного
времени (Арманд, Таргульян, 1974; Сысуев, 2003), серийных состояний геосистемы
(Сочава, 1978), согласно которым наблюдаемое состояние геосистемы является лишь
«кадром» в серии направленно меняющихся состояний, каждое из которых имеет
предельную длительность. Направленные изменения происходят на фоне обратимых
динамических изменений. Они происходят в определенном диапазоне, который может
определять и допустимые нагрузки на геосистему, вызывающие колебания его состояния.
Оптимальным представлением структуры ландшафта для данного правила является
генетико-морфологическая конфигурация, а основной территориальной единицей –
урочище. Принципиальное требование – оценка констант развития урочища, которые
задаются ему вышестоящими уровнями организации – местностью, ландшафтом. При
ряде задач необходимо привлечение представления о бассейновой конфигурации.
Например, планирование водоемких видов земледелия нецелесообразно в бассейне реки,
основное питание которой обусловлено быстро исчезающим ледником или в отмирающем
секторе подгорного шлейфа.
К типовым задачам, требующих применения данного правила относятся: выбор
целевой породы, стратегии лесовозобновления и оптимального режима лесопользования
при лесном планировании; выбор мест сооружения капитальных объектов в зонах
активных экзодинамических процессов; проектирование особо охраняемых природных
 87

территорий, содержащих реликтовые образования; планирование противопожарных

мероприятий с учетом характерного времени накопления горючего материала в
ландшафте; составление схем противоэрозионных мероприятий в рамках
землеустройства; внутрихозяйственное землеустройство в ситуации проектирования
угодий в зоне влияния водохранилища и др.
Основное нормативное подкрепление содержится в определенных
законодательством сроках действия разрабатываемых документов планирования (схем
территориального планирования, генеральных планов, лесных планов и др.) и требовании
представлять несколько сценариев развития. Хотя установленные сроки (10-20-30 лет)
могут быть далеко не сопоставимы с длительностью природных тенденций и фаз развития
природных комплексов, необходимость планировать на долгосрочную перспективу
заставляет так или иначе анализировать тенденции развития ландшафтов и оценивать
риски утраты хозяйственного качества объектов вследствие природной динамики.

Практическое применение перечисленных правил при разработке ландшафтно-

планировочных рекомендаций и решений подробно рассматривается в разделе 3
монографии.

2.4. ЛАНДШАФТНО-ПЛАНИРОВОЧНЫЕ СИТУАЦИИ

А.В.Хорошев

Декларируемое в ландшафтном планировании «вписывание» землепользования в

ландшафтную структуру должно опираться не только на собственные свойства
пространственной единицы и ее отношения с соседними и удаленными единицами и
вышестоящими геосистемами. Напомним (см. главу 1.1), что критика одного из первых
ландшафтно-планировочных подходов – «оценки пригодности ландшафта» Я. МакХарга –
была связана с недооценкой «поправок», которые может вносить меняющаяся социально-
экономическая и политическая ситуация в результат оценок территориальной единицы.
Этот недостаток исправлял, в частности, разработанный в Австралии подход SIRO-PLAN,
учитывающий меняющиеся ценности (Austin, Cocks, 1978). Е.А. Позаченюк (2006)
подчеркивает, что вероятность возникновения конфликтов между типами геосистем
зависят и от степени освоенности территории: например, в староосвоенных районах
любые новые воздействия могут резко усилить существующие и вызвать цепь
необратимых последствий, а в районах нового освоения существуют условия для
превентивного учета вероятных конфликтных ситуаций еще на стадии проектирования.
Она обращает внимание, что концепция смены функций ландшафта показывает
ограниченность такого приема проектирования как функциональное зонирование
территории (Позаченюк, 2006). Е.Ю. Колбовский (2008) подчеркивает, что иерархия и
очередность планировочных решений будут различаться от региона к региону в
зависимости от принадлежности данного региона к той или иной природной зоне и (или)
физико-географической провинции, степени и характера освоенности региона, характера и
традиций природопользования, социально-экономической ситуации.
Понятие «ландшафтно-планировочная ситуация» в широком смысле отражает
совокупность географических, исторических, экологических, социальных и
организационно-управленческих условий и ограничений, объекта и субъектов
планирования (Глухов, Калуцков, 2011). В узком смысле предлагается различать типы
ландшафтно-планировочных ситуаций на основании совокупности целевых установок
пространственных решений и соотношения планируемых видов землепользования с уже
существующими. Наиболее часто встречаются следующие типовые ситуации:
 88

1) новое освоение мозаичной территории с приоритетом одного вида

землепользования;
2) развитие или восстановление существующего доминирующего вида
землепользования с расширением территориального охвата;
3) замена одного доминирующего вида землепользования на другой с иными
требованиями к территории и ограничениями;
4) диверсификация видов землепользования;
5) развитие многофункционального землепользования.

Рассмотрим приоритетные вопросы, встающие перед планировщиком в каждой из

ситуаций.

1. Ситуация нового освоения наиболее привлекательна для планировщика,

поскольку предоставляет простор для выбора территорий, большие возможности для
планирования экологического каркаса путем сохранения ненарушенных элементов
ландшафта и избавляет от необходимости искать пути разрешения конфликтных ситуаций
(рис. 16). Как правило, такие ситуации возникают при разработке новых месторождений,
лесоразработках, создании новых рекреационных районов. Основная специфика с
экологической точки зрения заключается в наиболее жестких требованиях к минимизации
ущерба ненарушенным ландшафтам. Поэтому первая задача – выявление законодательно
защищенных территорий (эта часть процедуры закреплена в нормативной базе
территориального планирования и всегда осуществляется), а также природных объектов с
повышенной уязвимостью или экологической значимостью для удаленных территорий.
Такие объекты должны исключаться из перечня урочищ-кандидатов на антропогенную
трансформацию или включаться в перечень угодий с щадящим режимом нагрузок.
Основные императивы (см. главу 2.3), таким образом, – «не нарушай то, что хорошо
работает», «жертвуем наименее ценным», «не бери лишнего».
Реализация целевой установки, вызвавшей идею освоения, требует выявления
объема требуемых ресурсов и необходимого пространства. Если необходимые
«вещественные» ресурсы (руда, древесина, вода, лечебные грязи и др.) уверенно
оцениваются отраслевыми специалистами по ведомственным методикам и инструкциям,
то выявление «пространственных» ресурсов – специфическая географическая задача. При
определении необходимого пространства требуется оценить не только физическую
площадь, которая необходима для сооружаемых объектов (это опять-таки задача
отраслевого специалиста), но и другие важные пространственные параметры:
 совместимость соседствующих объектов;
 необходимые размеры и конфигурацию буферных зон (между
несовместимыми хозяйственными объектами, между хозяйственными и ценными
природными объектами);
 направление и интенсивность природных потоков вещества и потоков,
возникающих как следствие хозяйственного освоения;
 размер и конфигурацию зон неблагоприятного воздействия на
хозяйственные и природные объекты (нуклеарных систем);
 минимально необходимые размеры сохраняемых ненарушенных
территорий.
Принципиально важная особенность ситуации – необходимость максимально
ограничить «аппетиты» основного землепользователя на захват ненарушенного
ландшафта, то есть предупредить восприятие ландшафта как «пустого пространства»,
которое можно использовать как угодно и освоить избыточную площадь «на всякий
случай», или «на будущее». Приоритетное внимание планировщика сосредотачивается на
выявлении ареалов и траекторий распространения природных угроз для возводимых
хозяйственных объектов и, наоборот, антропогенных угроз для экологически ценных и
 89

уязвимых природных объектов. Актуальность выявления природных угроз

(экзодинамических процессов, разрушительных ветров, опасных животных,
заболачивания и т.п.) в данной ситуации повышена, поскольку планировщик имеет дело с
территорией, для которой не существует опыта адаптации, нет ранее разрабатывавшихся
планировочных документов. В лучшем случае существует возможность опираться на
опыт в аналогичных ситуациях в других регионах. При выявлении потенциальных
антропогенных угроз необходимо различать угрозы, возникающие на этапе
строительства и на этапе эксплуатации, а в некоторых случаях – и после завершения
планируемого использования (например, после отработки месторождения, завершения
заполнения полигона ТБО, исчерпания ресурсов древесины).
Помимо выявления природных угроз, приоритетное внимание планировщика
должно быть направлено на выявление экологических функций ландшафта, которые
могут быть использованы для реализации основной цели освоения. Например, более
высокие нагрузки могут назначаться: при высокой самоочищающей способности почв и
водоемов или способности почв и торфяников нейтрализовать загрязнение; при хорошем
естественном осаждении потоков твердого вещества на аккумулятивных формах рельефа;
при наличии популяций хищников, способных нейтрализовать действия животных-
вредителей и т.д. Фактически речь идет об оценке эластичности (способности
восстанавливаться, resilience) и инертности (способности сопротивляться, resistance) как
видов устойчивости ландшафта. С другой стороны самоценность ненарушенной природы
заставляет сохранять максимально возможное количество экологических функций в
урочищах, которые признаны наиболее пригодными для размещения новых объектов.
Например, распределение объектов рекреационной инфраструктуры в лесном ландшафте
планируется с учетом сохранения минимально необходимой лесистости; выбор места
размещения хвостохранилища в горной долине – с условием сохранения ненарушенного
состояния соседней долины того же бассейна для частичной компенсации утраченного
стока.

Рис. 16. Приоритеты для ландшафтно-планировочной ситуации «Новое освоение».

Ситуация развития существующего вида землепользования или его

восстановления относится к числу наиболее часто встречающихся. Как правило,
планировочные решения требуются для увеличения объема получаемых от ландшафта
«услуг», совершенствования пространственной организации территории или технологий,
совершенствования адаптации к ландшафтной структуре, ликвидации негативных
последствий воздействия (рис. 17). Распространенность данной ландшафтно-
планировочной ситуации связана с тем, что территориальное планирование в большинстве
случаев стремится учитывать уже сложившиеся традиции землепользования, навыки
местного населения, имеющуюся инфраструктуру. Примерами служат развитие горно-
туристических комплексов, повторное освоение заброшенных сельскохозяйственных
земель, введение новых блоков существующих электростанций и т.д.
В отличие от первого типа планировочных ситуаций, приходится учитывать уже
сложившуюся систему землепользования, социальные ценности, ограниченные
 90

возможности размещения хозяйственных объектов и проектирования экологического

каркаса. Учитывая неизменность хозяйственного приоритета и вида его воздействия на
ландшафт, первый шаг планирования связан с оценкой успешности предыдущего опыта
землепользования: с точек зрения экономической выгоды, социальной востребованности,
удачности размещения в ландшафте. В отличие от ситуации нового освоения, и
природные, и антропогенные угрозы более или менее известны. Необходимо выяснить,
есть ли последствия предыдущего этапа, которые накладывают ограничения на
планируемое развитие землепользования, как с точки зрения качества угодий, так и
доступных площадей. К числу негативных последствий могут относиться засоление почв,
развитие эрозионных форм, химическое загрязнение водоемов, нарушения годового
режима стока и т. п.
Если часть ранее использовавшихся площадей впредь не могут вовлекаться в
оборот, то встает вопрос, насколько допустимо вовлечение новых территорий и почему
они ранее не использовались. Вполне вероятно, что их неиспользование в прошлом было
обусловлено именно пониженной пригодностью или повышенным риском
спровоцировать развитие неблагоприятных процессов. Очевидно, что узловым пунктом
планировочного решения будет выбор между экстенсивным и интенсивным путями
развития. Если экстенсивное вовлечение новых площадей нецелесообразно из-за их
пониженной пригодности, то далеко не всегда единственной альтернативой может быть
интенсивный путь. Например, нерентабельность распашки бедных кислых оглеенных
почв во внутренних секторах водораздельных поверхностей, с одной стороны, указывает
на необходимость повышения урожайности на уже распахиваемых дренированных
придолинных и склоновых полях. С другой стороны, дополнительное внесение удобрений
для роста урожайности может вызвать превышение допустимого порога эвтрофикации
водоемов за счет смыва почв. Тогда планировочное решение потребует, как минимум,
дополнительных вложений в почвозащитные технологии и создания буферных
лесокустарниковых зон. Таким образом, приоритетное внимание планировщика
направляется на корректировку технологий либо размещения угодий в целях
предотвращения нежелательной активизации неблагоприятных процессов и ликвидации
последствий уже имевших место негативных воздействий.
Основной императив планирования в ситуации данного вида можно
сформулировать так: «исправляй ошибки». Исправление ошибок прошлого этапа может
быть направлено как по пути ликвидации негативных процессов, так и по пути
дополнительной защиты от таких процессов, если их невозможно полностью
нейтрализовать. Во втором случае возрастает значимость такого планировочного решения
как создание, расширение или восстановление дополнительных элементов экологического
каркаса, которые могут выполнять функции буферных зон между угрожающими
объектами (например, полями на склонах со смывом почв) и уязвимыми объектами
(например, поймами и водоемами). Расширение экологического каркаса может
потребовать изъятия части площадей из угодий приоритетного вида (например,
пахотных). Соответственно, требуется сравнительная экономическая оценка
«экосистемных услуг» экологического каркаса и дохода от землепользования.
Свои ограничения как на корректировку размещения и площадей угодий, так и на
развитие экологического каркаса могут накладывать сложившиеся устойчивые
социальные ценности. Расширение экологического каркаса за счет хозяйственных угодий
может быть воспринято как получение дополнительных социальных ценностей
(например, мест рекреации), или как их уничтожение (например, ликвидация возможности
поддерживать национальную традицию содержания домашних животных).
 91

Рис. 17. Приоритеты для ландшафтно-планировочной ситуации «Развитие».

Ситуация замены вида землепользования с точки зрения планировщика

заставляет делать выбор оптимального способа размещения объектов с учетом наследия
предыдущего этапа землепользования, во время которого требования к ландшафту были
иными. В районах крупных городских агломераций типичным примером может служить
замена сельскохозяйственного использования дачно-коттеджной застройкой с
сопутствующим дорожным строительством при повышенных требованиях к
рекреационным ресурсам. Планировщик часто сталкивается в этом случае с
необходимостью исправления ошибок предыдущего этапа, с которыми во многих случаях
и связано его завершение и необходимость другого типа использования (рис. 18).
Например, необратимое истощение малопродуктивных пахотных угодий позволяет
рассматривать территорию как ресурс для рекреационной застройки (Розанов, Белобров,
2008). В силу монофункциональности актуальность анализа конфликтности
землепользования невелика. Однако смена приоритетного типа землепользования
означает смену требований к параметрам экологического каркаса. С одной стороны,
должно быть установлено, может ли новый вид землепользования создавать ранее не
характерные угрозы хозяйственным и природным объектам. Тогда могут потребоваться
дополнительные «степени защиты» уязвимых объектов (например, озёр – в связи с
ростом интенсивности загрязняющих потоков, ценных местообитаний животных – в связи
с ростом шумовой нагрузки). С другой стороны, может возникать новый спрос на
многофункциональность экологического каркаса с возможностью щадящего
использования его элементов (например, для удовлетворения рекреационных
потребностей новых жителей).
С социальной точки зрения приоритетное значение для планировочных решений
имеет вопрос о готовности местного сообщества к смене занятий и актуальности
сохранения традиционной культуры. Принуждение к смене занятий может вызвать отток
местного населения и замену его людьми с иными привычками природопользования,
иными способами адаптации к ландшафту, иными культурными ценностями. Печально
известный пример – «психология временщика», проявляющаяся при нефтегазовом
освоении уязвимых тундровых ландшафтов вахтовым методом взамен традиционного
идеально адаптированного экстенсивного оленеводства (Иванов, Никитин, 1990). Смена
приоритетного вида землепользования не всегда означает полный отказ от предыдущего,
который может продолжать иметь некоторое значение, но выполнять вспомогательную
роль. Например, продолжение пастбищного животноводства, хотя и в ограниченных
масштабах, при развитии горно-климатического курорта может быть совместимо с
 92

новыми приоритетами как условие снабжения отдыхающих продовольствием,

шерстяными изделиями, сувенирами. Разумеется, при этом возникает необходимость
специального зонирования, обеспечения достаточно широких коридоров для перегона
скота, определения минимально необходимой площади под пастбища, сенокосы и
кошары. Наконец, требуется сравнительная экономическая оценка выгод от частичного
сохранения животноводства и завоза продовольствия извне.
С географической точки зрения приоритетное внимание планировщика
сосредотачивается на вопросах:
 о достаточности пространства уже трансформированных частей ландшафта;
 о рентабельности их использования в новых реалиях;
 о необходимости освоения территорий, ранее не востребованных;
 о новых видах воздействия на элементы экологического каркаса;
 о новых угрозах, ранее не актуальных.
Территории непригодные для нового типа использования могут рассматриваться
как резервы для расширения экологического каркаса. Как кандидаты для включения в
экологический каркас могут рассматриваться территории, не только непригодные, но и
создающие в ходе своего функционирования угрозы для нового вида землепользования
или, наоборот подверженные таким угрозам. Соответственно, один из приоритетов
планирования – мероприятия по защите от угроз, которые ранее были неактуальны.
Например, летний выпас скота не требовал защиты от лавин, а замещение его
приоритетом зимним горнолыжным туризмом предъявляет жесткие требования к защите
от этой угрозы.

Рис. 18. Приоритеты для ландшафтно-планировочной ситуации «Смена приоритетного

вида природопользования».

Ситуация диверсификации землепользования, в отличие от предыдущих

ситуаций, ставит планировщика перед вопросом о конфликтности и совместимости
видов землепользования (рис. 19). Диверсификация занятий, в общем случае, повышает
устойчивость местной экономики в условиях нестабильности рынка. С планировочной
точки зрения приоритетное значение приобретают вопросы о соотношении
функционального зонирования (разведения в пространстве несовместимых видов
землепользования) и многофункциональности (совмещения интересов видов
землепользования на одной территории). На начальном этапе планирования необходимо
установить, в какой степени совпадают требования к ландшафту планируемых видов
землепользования и природные ограничения. Если к уже существующему виду
землепользования (например, охотничье-рыболовному промыслу) добавляется ряд новых
 93

(например, лесозаготовки и рекреация), то планировщик должен предусмотреть

зонирование территории с выделением разных комбинаций видов землепользования.
Например, рубки леса вполне могут быть спланированы таким образом, что рост
мозаичности ландшафтного покрова вызовет расширение кормовой базы для
промысловых животных и усиление стокорегулирующей функции леса. Необходимо
выявить участки ландшафта, на которых существующий вид землепользования создает
препятствия или ограничения для новых видов. Как и в предыдущей ландшафтно-
планировочной ситуации («замена вида землепользования») актуальна проблема оценки
природных угроз, которые не мешали на предыдущем этапе, но возникают при
диверсификации землепользования, а также новых антропогенных угроз природным
объектам. Возможна ситуация, при которой потребуется перемещение старого вида
землепользования в новое место (особенно, когда принципиальное значение имеет
сохранение культурной традиции и/или экономической выгоды). Тогда перед
планировщиком встают задачи оценки доступных пространственных ресурсов, сравнения
альтернативных вариантов нового размещения и совместимости с экологическими
функциями ландшафта. Например, перемещение пасеки из места, где предполагается
застройка, в ненарушенное урочище совместимо с выполнением всех экологических
функций, но перемещение лесозаготовок может обернуться утратой ценных
местообитаний редких или промысловых животных. Кроме того, при новом размещении
старого землепользования, необходима оценка конфликтности (например, при
перемещении полигона ТБО в угодья, примыкающие к сельскохозяйственным землям или
к местам формирования стока).

Рис. 19. Приоритеты для ландшафтно-планировочной ситуации «Диверсификация

землепользования».

Ситуация многофункционального развития требует, в первую очередь, ответа на

вопрос о совпадении требований к ресурсам и пространству у разных видов
землепользования (рис. 20). Если условия благоприятны, то все или большинство видов
землепользования могут стремиться к расширению занимаемой площади. Тогда
необходимо установить, у каких видов землепользования совпадают пространственные
векторы развития и центры притяжения. Например, если на территории взаимовыгодно
развиваются туризм и животноводство, центры притяжения могут отличаться:
капитальные сооружения для туристов тяготеют к речным долинам с лесом, а интересы
животноводства сосредотачиваются на луговых склонах и плато. С другой стороны, если
бы к лесным террасам тяготели только гостиницы, то это было бы еще «пол-беды» для
леса, поскольку желательная изолированность гостиниц друг от друга способствует
сохранению лесного массива, пусть даже и с фрагментацией. Однако в тех же урочищах
неизбежно должны концентрироваться и обслуживающие объекты коммунального
 94

хозяйства и транспортная инфраструктура. В сумме все эти виды землепользования могут

создать неприемлемый уровень нарушения ценного урочища. Отсюда вытекает
следующий пункт оценки – об устойчивости ландшафта и соответствии его планируемым
нагрузкам.
Многофункциональное развитие ставит в центр внимания проблему
конфликтности и возможности разведения в пространстве несовместимых видов
землепользования (функционального зонирования). Однако не исключено, что в целях
снижения конфликтности увеличится спрос на осваиваемые площади. Тогда становится
актуальной проблема достаточности пространства для экологического каркаса и
сохранении его репрезентативности для ландшафтного разнообразия. В приведенном
примере для горно-туристических районов неизбежная концентрация многих видов
землепользования в узких долинах (да еще и за вычетом лавиноопасных, селеопасных
участков) может приводить к деградации водоохранных лесов, утрате долинных
коридоров миграции для животных, нежелательному загрязнению реки и т. п.
При многофункциональном развитии планировщик должен сравнить
приоритетность видов землепользования в долгосрочной перспективе с учетом природных
и социально-экономических тенденций. В зависимости от этого могут распределяться
выделяемые каждому землепользователи площади в тех или иных группах урочищ.
Например, тенденция к потеплению зимнего сезона на Кавказе ставит под вопрос
целесообразность расширения горнолыжных курортов в определенном диапазоне высот
(не исключая концентрации новых объектах в пределах уже освоенного и нарушенного
пространства), но может не препятствовать развитию экологического туризма,
пчеловодства, животноводства, промысловой охоты, рыболовства, заготовки дикоросов и
др. Таким образом, информация о существующих тенденциях ставит требование о
разработке альтернативных сценариев развития, позволяющих снизить конфликтность и
избежать утраты экологических функций ландшафта.
Возможны, как минимум, два частных случая ситуации с многофункциональным
развитием – для монодоминантного и полидоминантного ландшафта.
В монодоминантном ландшафте, как правило существует приоритетный вид
землепользования и повсеместная основная угроза. Например, в степи на плакоре или
длинном пологом склоне с субдоминантными или редкими суффозионными западинам и
лощинами, преобладает земледелие при постоянной угрозе дефляции и эрозии. Тогда
стратегия многофункционального развития требует создания оптимальной мозаичности с
усилением (восстановлением, расширением, созданием) субдоминантных
пространственных элементов (например лесокустарниковых сообществ). Они позволили
бы решить сразу несколько задач: торможения разгоняющихся широкоохватных
нежелательных для земледелия потоков (ветра, воды, насекомых-вредителей и др.), роста
эффективности экологических функций (регулирование уровня грунтовых вод,
микроклимата, стока; необходимое разнообразие местообитаний животных), создания
возможностей для дополнительных видов землепользования (рекреация, охота, сбор
дикоросов). В монодоминантном ландшафте больше возможных вариантов размещения
тех или иных объектов.
В полидоминантном ландшафте более велики риски конфликтности видов
землепользования, меньше альтернативных вариантов размещения, но больше
возможности функционального зонирования. Основные задачи планировщика – подбор
дифференцированных в пространстве технологий землепользования и защиты ландшафта,
сохранение минимально необходимого уровня мозаичности, подбор видов
землепользования, которые получали бы преимущество именно от высокого
ландшафтного разнообразия. Наиболее очевидные «потребители» ландшафтного
разнообразия – рекреация (разнообразие пейзажа и экскурсионных объектов), охотничий
промысел (разнообразие местообитаний, стаций), пастбищное животноводство
 95

(необходимая комбинация мест выпаса, водопоя, ночевки, «зеленых зонтов», заготовки

сена), водное хозяйство (мозаика угодий, выравнивающая годовой режим стока).

Рис. 20. Приоритеты для ландшафтно-планировочной ситуации «Многофункциональное

развитие».

2.5. ПРОЦЕДУРА ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ НА ЛОКАЛЬНОМ

УРОВНЕ
А.В.Хорошев

Под локальным уровнем планирования мы понимаем охват территории, примерно

соответствующей генеральному плану поселения или проекту землеустройства
сельскохозяйственного предприятия. В категориях иерархии природно-территориальных
комплексов это уровень ландшафта или местности. В качестве элементарной единицы
планирования рассматривается урочище (иногда подурочище) или угодье сопоставимого
размера, в идеале приближенное к его конфигурации. Основная задача ландшафтного
планирования на локальном уровне заключается в решении следующих вопросов:
 надо ли изменить способы использования урочищ как хозяйственных
угодий;
 требуется ли изменение пространственной конфигурации и
взаиморасположения хозяйственных угодий;
 существует ли необходимость изменить размещение угодий в ландшафте.

Предлагаемая последовательность операций при ландшафтном планировании

представлена на рис. 21. Первая группа процедур ландшафтного планирования во всех
известных методиках заключается в предварительной инвентаризации собственных
свойств территориальных единиц (рис. 21, этап 1). Для базовых единиц планирования на
локальном уровне – урочищ или подурочищ – этот шаг предусматривает, помимо
очевидной оценки состояния компонентов, подробно описанной в фундаментальной
монографии «Ландшафтное планирование …» (2006), оценку современной социально-
экономической значимости содержащихся в них ресурсов, существующих нагрузок.
Параллельно проводится оценка доступности (рис. 21, этап 2). Низкая доступность при
высоком ресурсном потенциале может исключить возможность использования и,
соответственно, востребованность урочища обществом. При этом повышается
возможность сохранить экологические ценности урочища. Итак, реализуя этапы 1 и 2,
планировщик отвечает на вопрос: в какой степени востребованы свойства урочища в
данной социально-экономической обстановке и с учетом их доступности. Давно введено и
широко используется понятие «потенциал ландшафта» (Солнцев, 1948; Neef, 1966; Vink,
1975; Haase, 1978; Mannsfeld, 1983; Кочуров, 1999; Ndubisi, 2000; Ландшафтное…, 2006;
 96

Позаченюк, 2006). По современному определению потенциал ландшафта —

характеристика меры возможного (потенциального) выполнения ландшафтом социально-
экономических функций, отражающая его способности в удовлетворении различных
потребностей общества (Позаченюк, 2006). В концепции EPPS (Ecosystem Properties
Potentials Services), разработанной немецкими исследователями, этому шагу соответствует
оценка свойств Properties и потенциала Potentials экосистем. Потенциалы становятся
экосистемными услугами (Services) в случае востребованности потенциала обществом и
возможности их монетизации, вследствие чего землепользователи могут получать доход
(Bastian et al., 2012).

Рис. 21. Процедура ландшафтного планирования на локальном уровне.

Логически вытекает и следующий вопрос, предваряющий планирование: какие

внешние природные и антропогенные угрозы при существующем использовании влияют
на вертикальную структуру и границы урочища, снижая его хозяйственный потенциал
(рис. 21, этап 3). Современные антропогенные нагрузки оцениваются как фактор, либо
стабилизирующий структуру урочища, либо разрушающий ее, либо не отражающийся на
структуре. Понятие «угроза» (threat) занимает одно из ключевых мест в ландшафтном
планировании (Fabos et al., 1978; Hrnčiarova, Izakovičova, 2000; Kazmierski et al., 2004) и
рассматривается, как правило. применительно к воздействиям техногенных объектов на
ландшафт или стихийных природных процессов – на хозяйственные объекты. Угроза
может рассматриваться как составляющая понятия «риск». Дж. Лейн (Lein, 2006)
предлагает следующую формулу оценки риска:
Риск = F(H, E, V, R), где
H – встречаемость опасного события (опасность, угроза)
E – размеры и характеристика затрагиваемого событием населения
V – потенциал потери (уязвимость)
R – возможность реализовать меры по защите и ликвидации ущерба (отклик)
В этой формуле не учтена опасность для природных объектов, но в принципе ее
можно приспособить и для оценки таких угроз. При этом необходимо различать угрозы
«входящие» в ПТК и «исходящие» из него.
В идеале оценка производится на основании сравнения ряда однотипных урочищ с
разными нагрузками, чтобы оценить допустимый уровень изменений ландшафта.
Соответственно, выявление угроз позволяет оценить надежность, иначе говоря – как
 97

долго можно будет еще эксплуатировать имеющийся ресурс (рис. 21, этап 4). Из этого
может последовать предварительное планировочное решение: менять или не менять тип
землепользования. Урочища с невысокой надежностью могут рассматриваться в
дальнейшем как кандидаты либо на смену типа землепользования, либо на включение в
экологический каркас (рис. 22).

Рис. 22. Оползневые процессы на горно-степном склоне в Армении. «Входящая» угроза

ставит вопрос о необходимости смены типы землепользования или применении особой
защитной технологии.

Инвентаризационный этап планирования требует также выявить существующие

конфликтные ситуации вследствие параллельного использования одних и тех же урочищ
разными землепользователями. Предварительный характер решения о смене
землепользования определяется тем, что должны приниматься во внимание не только
собственные свойства, но и контекст – как ландшафтно-географический, так и социально-
экономический. Поэтому на последующих шагах планировщик может прийти к иной
оценке допустимости существующего землепользования, в том числе к решению о
предпочтительности других видов землепользования.
Ряд последующих шагов нацелен на выявление экологических ограничений
землепользования. Ставится задача оценить функциональную значимость урочищ в
ландшафтно-географическом контексте, которая может накладывать ограничения на
хозяйственное использование и потребовать включения в экологический каркас (рис. 21,
этапы 5-6). Производится так называемый «отрицательный отбор» (в терминологии
Ružička, 2000). Термин удобно пояснить рекомендацией Р. Формана (Forman, 2006). Этот
исследователь обращает внимание, что типичная ошибка территориального планирования
– начинать процедуру с поиска пригодных земель для капитального строительства.
Р. Форман рекомендует иную последовательность выделения элементов ландшафтной
мозаики: для водных объектов и охраны биоразнообразия – для сельского и лесного
хозяйства – для отходов и стоков – для построек. Такая последовательность, по сути,
требует начинать планирование с проектирования экологического каркаса, а место для
наименее требовательных к компонентам ландшафта видов угодий определять по
остаточному принципу. Разумеется, необходимо сделать оговорку, что такая
последовательность годится в основном для ландшафтно-планировочной ситуации нового
освоения и при отсутствии жестких требований проектируемых объектов к расположению
(например, в случае безальтернативной пространственной привязки к месторождению или
створу реки для будущей гидроэлектростанции).
 98

Итак, после этапа инвентаризации планировочная процедура переходит к

определению существующих и желаемых ценностей (рис. 21, этап 5) в природной и
социально-экономической обстановке, которые осознаются местным населением,
администрациями разных уровней и исследователями территории. Понимание целевого
состояния ландшафта может «вырастать» из существующих и осознаваемых проблем.
Обычно для этого рекомендуется удобный графический прием – построение дерева целей
(Ландшафтное планирование …, 2006). Корректное выявление ценностей, которые могут
повлиять на выбор решения для конкретного урочища, возможно только в более широком
пространственном контексте – на уровне ландшафта, бассейна, административной
единицы. Поэтому на этом этапе подключаются сведения о рамочных условиях,
установленных либо по результатам анализа ландшафтного покрова крупной
естественной единицы, либо на основании официального документа территориального
планирования (схемы территориального планирования и схемы землеустройства субъекта
Федерации и муниципального района, генерального плана поселения, лесного плана,
схемы комплексного использования и охраны водных объектов, схемы развития сети
ООПТ и др.).
Приведем несколько примеров выявления социально-экономических ценностей.
Если в традиционно лесохозяйственном регионе наблюдается проблема истощения
ресурсов хвойной древесины, то в качестве социальной ценности может выступать
сохранение рабочих мест для квалифицированных в данной отрасли специалистов.
Следовательно, потребуется корректировка хозяйственной специализации при сохранении
приоритетной отрасли (например, смена целевой породы, стимулирование
перерабатывающих производств с соответствующей потребностью в новых площадях для
предприятий, развитие промышленного туризма с демонстрацией технологий заготовки и
обработки древесины и др.). Если жители территории ощущают сокращение летнего стока
как препятствие для рыболовства и судоходства, то желаемая социальная и экологическая
ценность может формулироваться как «оптимизация режима стока», достигаемая
посредством регулирования структуры хозяйственных угодий (видов ландшафтного
покрова). Если территория обладает рекреационным потенциалом с неравномерной
доходностью соответствующих услуг по сезонам, то ценностью следует считать
диверсификацию рекреационных услуг с максимальным использованием ландшафтного
разнообразия. Если наблюдается истощение охотничье-промысловых ресурсов, то
ценность может видеться в повышении связности и росте размеров подходящих
местообитаний. Особенно сложны случаи, когда стратегическое долгосрочное
планирование регионального или национального уровня предусматривает смену
хозяйственной специализации. Тогда приходиться учитывать смену ценностей. Например,
при застройке бывших хозяйственных угодий объектами общенациональной или
региональной значимости снижается ценность сохранения примыкающих местообитаний
птиц, регулировавших численность вредителей на полях, но появляются новые ценности в
виде транспортной доступности и наличия месторождений стройматериалов и подземных
вод.
Ключевым инструментом выявления экологических ценностей является анализ
функций планировочных единиц в контексте разнотипных систем более высокого ранга, в
том числе в системе потоков вещества, в соответствии с принципами полимасштабности
и полиструктурности.
Прежде всего, необходимо установить, является ли урочище типичным, редким или
уникальным для разных масштабных уровней (район, регион, страна; физико-
географическая провинция, область или страна; речной бассейн) (рис. 21, этап 5).
Редкость или уникальность может служить основанием для установления особого режима
использования или охраны в зависимости от причины малой распространенности (см.
раздел 3.1) по правилу уникальности. Во многих случаях факт редкости или
уникальности, часто связанный с наличием реликтовых свойств, уже сам по себе
 99

достаточен для включения урочища в экологический каркас, особенно если для этого
основания, подкрепленные нормативной базой. Этот критерий считается основным при
оценке значимости биотопов авторами монографии «Ландшафтное планирование …»
(2006). Таковым может быть наличие местообитаний охраняемых видов или – для лесных
урочищ – положение за пределами лесной зоны (леса лесотундровой, лесостепной,
степной зон, имеющие статус защитных согласно ст. 102 ЛК РФ) (рис. 23).

Рис. 23. Ленточные боры Кулундинской равнины. Необходимость охранного или

щадящего режима диктуется реликтовым характером лесных ландшафтов, их
расположением за пределами «своей» лесной зоны, среди степей, вблизи южного края
ареала равнинных лесов, высоким риском пожаров и затрудненным восстановлением.
Космический снимок Landsat.

Помимо географически редких и уникальных урочищ необходимо выделить

урочища, обладающие собственными ценностями, независимыми от пространственного
контекста. Прежде всего, это урочища, сохраняющие зональный характер на фоне
нарушенных территорий (лес в лесной зоне, степь – в степной и т. п.), или интразональные
характерные для данной ландшафтной зоны (верховое болото в тайге, байрачная дубрава в
степи, тугай в пустыне). Урочища, уже утратившие зональный характер, могут
рассматриваться как первоочередные кандидаты на интенсивное хозяйственное
использование по правилу минимизации воздействий на малонарушенные элементы
(рис. 24). В то же время, следует иметь в виду, что мозаика урочищ зонального и
незонального облика (например, чередование лесных, луговых, кустарниковых и полевых
угодий) может сама по себе представлять экологическую и хозяйственную ценность.
Мозаичность ландшафтного покрова по правилу эмерджентности может играть
позитивную роль для регулирования стока и микроклимата, для биоразнообразия,
повышения численности охотничье-промысловых ресурсов, эстетического облика
территории, рекреационной привлекательности. Поэтому с учетом уже сложившейся
ситуации в единице более высокого масштабного уровня – бассейне или ландшафте –
предварительно должна быть определена допустимость или необходимость изменения
доли тех или иных видов ландшафтного покрова (лесистость, распаханность,
запечатанность и т.д.) (см. раздел 3.2). Примеры решений такого рода с целью
сбалансированного развития сельскохозяйственного природопользования для
муниципального района приведен в работах Д.А. Иванова и др. (2008), И.В. Орловой
(2013). Конкретное взаиморасположение угодий каждого типа, их размеры и
пространственные комбинации должны определяться на локальном уровне. Например, на
 100

территории планирования можно предусмотреть защитный режим для крупных урочищ

зонального характера, щадящий – для участка с ценной для охотничьего хозяйства
мозаичной комбинацией зональных и незональных элементов, разные варианты
эксплуатационного – для крупных массивов урочищ, утративших зональные черты
почвенно-растительного покрова. Есть опыт проектирования адаптивной структуры
сельскохозяйственных угодий на основе мультирегрессионного анализа зависимости
продуктивности культур от площадей угодий; в частности установлено, что на мелких
полевых участках, при соседстве с сенокосами растения больше страдают от сорняков
(Иванов и др., 2008).

Рис. 24. Алгоритм выявления экологических ценностей в нарушенном ландшафте.

Наиболее очевидным основанием включения экологически ценных урочищ в

экологический каркас могут служить нормы законодательства: например, особо защитные
участки леса (ЛК РФ, ст. 102, приложение 4 к Лесоустроительной инструкции от
12.12.2011 № 516), особо ценные земли - типичные или редкие ландшафты, культурные
ландшафты, сообщества растительных, животных организмов, редкие геологические
образования (ЗК РФ, ст. 100), зоны с особыми условиями использования (ГК РФ, ст. 1).
Помимо экологически ценных урочищ (таких как местообитания редких видов) к этой
категории могут относиться важные пейзажные объекты, а также места сосредоточения
ценных ресурсов (рыбных, грибных, ягодных и др.), что резко снижает диапазон выбора
возможных видов землепользования, хотя и необязательно требует строго защитного
режима. Среди урочищ с собственными ценностями требуется различать две группы:
находящиеся в безопасном положении и требующие усиленных мер охраны в связи с
испытываемыми угрозами. В большой степени это определяется их доступностью и
динамическим состоянием (см. ниже).
Урочища, не подпадающие под категорию редких, уникальных или обладающих
собственными (независимыми от пространственного контекста) ценностями,
рассматриваются далее в системе потоков вещества (рис. 25). Необходимость этого шага
(рис. 21, этап 6) следует из представления о том, что типичные урочища, не обладающие
какой-либо ценностью как таковые, могут быть неотъемлемой частью «дополнительной»
(по А.Д. Арманду, 1988) геосистемы как источник, канал транзита или место аккумуляции
вещества. Целесообразно рассматривать геосистемы, связанные однонаправленными
потоками в двух категориях (по М.Д. Гродзинському, 2005): парагенетических
(эрозионных, селевых) и позиционно-динамических.
Для урочищ, включенных в состав парагенетических систем со строго
локализованными потоками, определяется степень «агрессивности» верхних, боковых и
нижних границ. Это позволяет определить существует ли исходящая из них угроза для
 101

соседних урочищ по правилу значимости удаленных эффектов. Примерами могут

служить попятная эрозия в верховьях оврагов, обрушение склонов речной террасы или
поймы, экспансия селевого конуса на террасу или в русло реки. При наличии такой
«исходящей» угрозы для соседних урочищ проверяется наличие в них уязвимых
хозяйственных объектов. Если таковые присутствуют, то решается вопрос о наличии или
необходимости создания буферной полосы, которая могла бы нейтрализовать
нежелательный поток и предотвратить возможный ущерб. Буферная полоса может иметь
облик естественного объекта (например, лесокустарниковые посадки в верховьях и по
бортам растущего оврага) (рис. 26) либо искусственного сооружения (например, дамбы
как защиты от селей или наводнений).

Рис. 25. Алгоритм оценки влияния потоков вещества на допустимость и надежность

использования урочища.

Рис. 26. Эрозионный цирк в горах Грузии (космический снимок). Верхняя агрессивная
граница частично закреплена лесным массивом, снижающем «входящую» угрозу для выше
расположденного лугового урочища. Нижняя агрессивная граница (селевой конус)
смещается вниз по долине, увеличивая угрозу для лесных урочищ.

По аналогии оцениваются функции урочищ в позиционно-динамических

геосистемах с преобладанием плоскостных или внутрипочвенных потоков. Наиболее
распространенные случаи – катены, или ряды урочищ, с ярко выраженным переносом
воды и растворенных веществ (в т.ч. загрязняющих) и геосистемы, формируемые
 102

лавинами-осовами. Отличие от парагенетических геосистем состоит в том, что верхняя

граница, как правило не агрессивная (т.е. не существует негативного влияния на выше
расположенные урочища), а основной негативный эффект возникает в аккумулятивных
секторах. Для лавин-осовов агрессивное действие может проявляться вдоль боковых
границ также в зоне транзита (при отклонении от обычной траектории или экстремальном
объеме лавины). При соседстве с подобными «угрожающими» урочищами также может
быть актуально решение о необходимости создания или сохранения буферных полос или
искусственных объектов по правилу регулирования потоков: лесокустарниковых посадок
между распаханным склоном и поймой для биологического поглощения растворенных
веществ и кольматации взвесей (рис. 27), противолавинных барьеров (рис. 28) и т.п.
Таким образом, помимо оценки собственных (не зависимых от контекста)
ценностей, каждое урочище рассматривается в системе потоков, в одной из трех
категорий:
1) как несущее угрозу соседним урочищам или объектам;
2) как испытывающее такую угрозу с риском разрушения структуры или
сокращения площади;
3) как выполняющее буферную функцию и защищающее какое-либо урочище или
хозяйственный объект от внешнего негативного воздействия (рис. 24).
Урочища третьей группы из перечисленных, даже не обладающие никакими особо
ценными собственными свойствами, рассматриваются как кандидаты на включение в
экологический каркас: их ценность обусловлена положением в пространственном
контексте. Нами описаны разнообразные варианты потребности в буферных полосах в
зависимости от строения катен на примере агроландшафта с глубокорасчлененным
рельефом (Хорошев, 2015; Avessalomova et al., 2016) (см. также раздел 3.2.2).

Рис. 27. Буферный лесной массив между пашней и поймой (Архангельская область).
Потоки загрязняющих веществ, смываемых с пашни частично задерживаются
тривиальным по собственным свойствам лесным массивом за счет биологического
поглощения растворенных веществ, механического осаждения наносов, перевода
поверхностного стока в подземный.
 103

Рис. 28. Противолавинная дамба на лавинно-селевом конусе в национальном парке

«Приэльбрусье». Искусственное, не обладающее никакими экологическими ценностями,
урочище представляет ценность как защита населения и хозяйственных объектов в
долине от опасного естественного процесса с агрессивной и непостоянной нижней
границей потока снега. Дамба не полностью нейтрализует опасный поток (в правой
части снимка – лавинный снежник, обходящий дамбу), но сокращает его мощность.
Противолавинные пирамиды – способ раздробить опасный поток и снизить его
разрушительную силу.

Следует отметить, что создание (сохранение) буферной полосы не является

единственно возможным пространственным планировочным решением для защиты
уязвимого объекта от негативного воздействия. При экономической или социальной
нецелесообразности возможно применить другие планировочные инструменты
управления нежелательными потоками (рис. 29). Помимо искусственного прерывания или
ослабления потока буферными полосами эффект может быть достигнут изменением
направления, интенсивности или качества потока. В целях изменения направления или
жесткой локализации селевого потока применяют строительство селепропускных каналов
(рис. 30). Для отвода водного потока от вершин оврагов могут высаживаться лесополосы
(Лопырев, 1995). В целях ослабления размывающей силы плоскостного смыва на полях
может быть применен инструмент «дробления» потока: на длинном склоне единый
полевой участок разделяется поперечными лесополосами (Лопырев, 1995). На
лавинноопасном склоне устанавливаются щиты или пирамиды, дробящие лавинное тело
(рис. 28) В целях изменения качества потока могут применяться специальные
технологические решения. Например, для осаждения наносов на подрезанном горном
склоне устраивают в придорожном лотке перехватывающие «лабиринты» (рис. 31).
Помимо адаптированных к ландшафтной структуре технологических решений возможны
сложные ландшафтно-геохимические решения по изменению качества потока наподобие
создания искусственных геохимических барьеров в трансаккумулятивных позициях
(Перельман и др., 1990; Максимович, Хайруллина, 2011).
 104

Рис. 29. Варианты управления опасными потоками вещества.

Рис. 30. Селепропускной канал на Кавказе – способ изменить направление опасного

потока.

Рис. 31. Придорожные «лабиринты» для перехвата стока наносов с подрезанных склонов
в Сочинском национальном парке – способ изменить качественные характеристики
потока.
 105

Подобно парагенетическим геосистемам подвижными агрессивными границами

могут обладать некоторые виды фитоценозов, что фактически приводит к динамике
границ урочищ в результате преобразования фитоценозом среды. Захват безлесных
участков лесной растительностью, в зависимости от обстоятельств, может расцениваться
или как угроза, или как стабилизирующий фактор. Например, быстрое зарастание
пастбищных угодий при близком соседстве березового леса может послужить основанием
для изъятия земель у собственника как признак неиспользования сельскохозяйственных
земель (на основании постановления Правительства Российской Федерации от 23 апреля
2012 г. № 369). В других обстоятельствах зарастание бывшей пашни на склоне долины
может рассматриваться как фактор, защищающий пойменное урочище от поступления
нежелательного вещества, или создающий благоприятную буферную зону для животных
примыкающего лесного массива (рис. 32).

Рис. 32. Зарастающий склон долины реки в Архангельской области с возрастающей

буферной функцией.

Особенным образом следует оценивать роль урочищ (в генетико-морфологическом

представлении пространственной структуры) или местообитаний (в биоцентрично-
сетевом представлении) в миграционных потоках живых организмов. Ключевое значение
придается транзитным элементам – относительно узким коридорам пригодных или
полупригодных местообитаний среди враждебной матрицы (Forman, Godron, 1986; Buček,
Lacina, 1996; Beier, Noss, 1998). Главный вопрос для планировщика, решающего вопрос о
допустимости хозяйственного использования полосы зональной растительности среди
доминирующей «незональной» матрицы (лес среди безлесных угодий, степь среди полей)
– является ли данный коридор безальтернативным для миграций вида, жизнеспособность
популяций которого признана существенной ценностью (экологической или
промысловой) для территории и/или местного населения. Своеобразный императив в
данном случае – «не лишай единственного шанса». При безальтернативности
миграционного коридора для ключевых или охраняемых видов по правилу необходимой
связности он должен быть включен в экологический каркас с щадящим или защитным
режимом землепользования, причем сопутствующим планировочным решением может
быть проектирование оптимальной для целевого вида структуры переходной полосы
между коридором и матрицей, а также формы границ элементов коридора в местах его
разрыва (Forman, 2006). Разумеется, оценка функциональной роли коридора не всегда
однозначна и не всегда положительна. Если коридор может послужить каналом
 106

проникновения нежелательных инвазивных видов или распространения пожаров

(Simberloff et al., 1992), то пространственное планировочное решение должно
предусматривать, наоборот создание необходимых разрывов. Для коридоров следует
назначать разные режимы использования в зависимости от их ценности в долгосрочной
или краткосрочной перспективе (рис. 24). Так, лесной коридор в устойчиво используемом
агроландшафте рассматривается как элемент экологического каркаса на многие
десятилетия вперед, а коридор темнохвойных лесов среди вторичных мелколиственных
или вырубок – лишь на период восстановительной сукцессии на примыкающих участках
(т.е. может быть безболезненно вырублен после восстановления хвойного леса на
соседних вырубках или пожарищах).
Итогом оценок функций урочищ в системе потоков вещества должны быть
планировочные решения по регулированию ландшафтных соседств, а точнее –
оптимизация взаиморасположения угодий (рис. 21, этап 7).
Таким образом, в результате проведенных процедур, установлены урочища с
ценностями нескольких категорий:
а) с высокой ценностью на фоне широкоохватного географического контекста,
б) с собственными экологическими, эстетическими или ресурсными ценностями,
в) стабилизирующие элементы для функционирования ландшафта или бассейна,
г) защищающие возможность хозяйственного использования соседних или
удаленных урочищ.
Эти группы ценностей могут быть представлены и совместно в одном и том же
урочище. Кроме того, параллельно выявлены урочища, которые обладают агрессивными
границами или являются источниками нежелательного вещества и поэтому способны
сократить возможность хозяйственного использования или экологическую ценность
соседних территорий. Такие урочища могут потребовать создания специальных буферных
зон, снижающих негативный эффект порождаемых ими потоков. Следует заметить, что
подобный «агрессивный» характер урочищ не исключает их собственных экологических
ценностей. Например, растущий овраг может служить местообитанием экологически или
хозяйственно ценных видов, играть положительную роль в регулировании теплового
режима ландшафта и т. п.
Полученный результат может быть скорректирован с учетом динамических
тенденций и устойчивости урочищ. Следствием саморазвития ценного урочища могут
быть:
а) экспансия (например, верхового болотного массива на примыкающие леса);
б) сокращение (деградация карстовой формы по мере полного растворения
породы);
в) циклические изменения (замещение термокарстового озера бугром пучения и
обратно);
г) структурная трансформация (например, зарастание озера).
С другой стороны, возможна деградация урочища вследствие естественных
внешних причин: иссушения климата, подъема уровня озера или моря, оттаивания
многолетней мерзлоты, выпадения вулканического пепла и т.д. В таких случаях, учитывая
долговременный характер планирования, по правилу долгосрочности введение
защитного или щадящего режима может оказаться нецелесообразным. Ресурсный
потенциал и надежность могут быть расценены как постепенно убывающие или наоборот
возрастающие. Возможен и противоположный случай, когда именно пониженная
устойчивость к внешним воздействиям потребует строгих ограничений на
землепользование. Например, высокий риск развития эрозии в случае нарушения
растительного покрова требует исключения пахотного использования. Специальные
карты, характеризующие устойчивость геотопов, в том числе показывающие ареалы
«неразвития», позволяют оценить размеры дополнительных затрат, которые понесут
 107

потенциальные землепользователи в случае вторжения в неблагоприятную среду

(Колбовский, 2011а).
В итоге на этапах 5-7 (рис. 21) мы получили перечень урочищ, которые так или
иначе заслуживают защитного или щадящего режима землепользования либо
предоставляют очень ограниченный диапазон выбора типа землепользования. Этот
перечень предлагается положить в основу проектирования экологического каркаса
территории.

Следующая группа шагов планировочной процедуры рассматривает возможности

эксплуатации ресурсов территорий, не включенных в экологический каркас, а также
исследует вопрос о совместимости потенциальных видов землепользования с режимом
экологического каркаса. Еще раз заметим, что экологический каркас необязательно и не
везде требует исключения из хозяйственного использования. Ландшафтное планирование
должно стремиться к подбору такой комбинации способов землепользования, которая не
противоречила бы целям экологического каркаса.
После «вычитания» урочищ, рекомендованных для включения в экологический
каркас, начинается процедура распределения видов землепользования среди урочищ, не
относящихся к числу экологически ценных (рис. 21, этапы 8-10). Процедура определения
пригодности к каждому потенциальному виду использования включает оценки ресурсного
потенциала, лимитов его использования и «взвешивания» (рис. 21, этап 8): она уже может
считаться относительно рутинной и описана практически во всех методиках
ландшафтного планирования (Ndubisi, 2002). В частности в немецких и родственных
российских методиках она проводится в категориях значимости и чувствительности (von
Haaren et al., 2008; Экологически ориентированное…, 2002; Ландшафтное планирование
…, 2006; Дедков, Федоров, 2006; Гагаринова, Саядян, 2009; Семенов и др., 2013). В
монографии по ландшафтно-агроэкологическому планированию близкую роль играют
категории «потенциал» и «устойчивость» (Орлова, 2014). Оценка ресурсного потенциала
может опираться на отраслевые нормативы, отраженные в таких понятиях как бонитет
земель или лесов. В первую очередь решается вопрос о приоритетах землепользования на
угодьях с оптимальным качеством. В некоторых случаях вопрос может быть решен на
основании законодательной нормы. Например, сельскохозяйственные угодья в составе
земель сельскохозяйственного назначения имеют приоритет в использовании (ЗК РФ, ст.
79), а установленные ограничения на перевод сельскохозяйственных земель в другие
категории зависят, в том числе, от их кадастровой стоимости (Закон от 21 декабря 2004
года №172-ФЗ «О переводе земель или земельных участков из одной категории в
другую»).
Главный вопрос данного шага – совпадают ли претензии разных
землепользователей на один и тот же ресурс или пространство, обеспеченное
востребованными ресурсами, и совместимы ли эти интересы. Иначе говоря, речь опять
идет о потенциальных конфликтах в урочищах с одинаковой пригодностью для
нескольких видов землепользования. Как известно, ландшафтное планирование вообще
направлено на поиски компромиссов, поскольку принимает во внимание все основные
функции ландшафтов и стремится их сохранить, несмотря на неизбежные противоречия
между природопользователями (Алексеенко, Дроздов, 2006). Простой процедуры
взвешивания по пригодности и отдания предпочтения землепользованию с наибольшим
«весом» может оказаться недостаточно. Поэтому в качестве неотъемлемой части
процедуры выбора урочищ для видов землепользования должна выступать оценка наличия
альтернативных вариантов размещения и доступности пригодных угодий (рис. 33,
рис. 21, этап 9).
 108

Рис. 33. Алгоритм выбора вида землепользования для урочищ с оптимальной

пригодностью.

Во-первых, при равной пригодности, предпочтение может отдаваться тому виду

землепользования, для которого данное урочище безальтернативно в масштабе
территории планирования при условии соответствия нормативным требованиям
(например, единственно возможное место для песчаного карьера). Во-вторых, при
наличии нескольких вариантов размещения предпочтение отдается наиболее
легкодоступному. В-третьих, нежелательны варианты размещения вида землепользования
в пригодных урочищах, но с сопутствующим риском нарушения экологически ценных
урочищ. В-четвертых, пригодные урочища могут оказаться доступными только с
большими издержками или вообще недоступными в данных условиях. В последних двух
случаях резко «повышаются шансы» конкурирующего землепользователя. Например,
удаленность от сельского населенного пункта делает нецелесообразным устройство
кормовых севооборотов, но не является критическим препятствием для размещения
сенокосных угодий (Сулин, 2005). Негативный пример повышения доступности
пригодных урочищ ценой необратимой трансформации редких долинных ландшафтов
колхидского типа наблюдался при строительстве совмещенной дороги к горному кластеру
объектов Сочинской олимпиады (Хорошев, Чижова, 2013, см. также раздел 3.1.4).
Если сравнение вариантов размещения с учетом пригодности, альтернативности и
доступности не дает однозначного предпочтения какому-то из конкурирующих
землепользователей, то процедура переходит к этапу разрешения потенциальной
конфликтной ситуации. В основном здесь приоритетное значение имеют уже
экономические и административные механизмы. Возможно предложение альтернативных
территориальных вариантов (разведение конкурентов в пространстве), определение
разных периодов использования (разведение во времени), компенсация за отказ одному
или нескольким потенциальным землепользователям, поиск компромиссного варианта
совместного использования территории и т.д. (рис. 21, этап 10). Среди экологических
критериев для разрешения конфликта наиболее очевидным может служить
потенциальный ущерб для ландшафта и/или для экосистемных услуг. В таком случае
наименьшие шансы должны оказаться у землепользователя, деятельность которого
вызовет не только нежелательную трансформацию структура самого урочища, но и
удаленные эффекты, а также наиболее быстрое истощение используемого ресурса. При
возможности одновременного многофункционального использования урочищ желательна
ситуация, когда один вид землепользования увеличивает ресурс для другого: например,
выпас увеличивает плодородие почвы, а последующая распашка обеспечивает корма.
Другой желательный вариант – когда один вид землепользования защищает ресурс,
используемый другим землепользователем от разрушающих его процессов. Например, на
территории объекта Всемирного наследия «Каменный лес» в китайской провинции
 109

Юньнань регулируемый выпас коз предотвращает возобновление древесной

растительности и обеспечивает сохранение обзора на карстовые останцы для туристов
(рис. 34).

Рис. 34. Сохранение обзорности на башенные карстовые формы в национальном парке

«Каменный лес» (Китай) с помощью выпаса коз, препятствующих возобновлению
древостоя – пример совместимости сельскохозяйственного и рекреационного
землепользования.

После распределения наилучших угодий между заинтересованными

землепользователями выбираются планировочные решения для угодий с неоптимальным
качеством (рис. 35). В этой категории наиболее допустима, а иногда целесообразна, смена
типа землепользования. Для принятия решения следует установить, обусловлена ли
невысокая пригодность естественными причинами (например, засоленностью почв из-за
подтопления морскими водами) или является следствием прогрессирующих природных
или антропогенных тенденций (например, аридизации климата, развития карста, смыва
почв при распашке и т.п.). Не исключено, что при этом повышается пригодность для
землепользователя, который ранее не был заинтересован в данном урочище. Если
происходит прогрессирующее падение качества, то предметом планировочного решения
может быть целесообразность проведения защитных мероприятий, позволяющих
продлить период надежности. Например, при заболачивании лесного массива могут быть
запланированы мероприятия по осушительной мелиорации. Возможно, будет
востребована защита теряющего качество урочища мероприятиями за его пределами
(например, перевод части пашни в верхней части длинного склона в сенокос для
сокращения пути «разбега» эродирующих временных водотоков). Если окажется, что
урочище с неоптимальным качеством теряет ресурс для большинства видов хозяйства, то
следует установить, не приобретает ли оно при этом новых экологических ценностей.
Например, в степной зоне пораженная овражной эрозией местность после забрасывания
 110

может стать очагом восстановления зональных фитоценозов или формирования

специфических петрофитных сообществ с присутствием редких видов. В таком случае
вступает в действие принцип «нет худа без добра» и урочища становятся важными
элементами экологического каркаса.

Рис. 35. Алгоритм выбора планировочного решения для угодий с неоптимальной

пригодностью.

После определения наиболее целесообразных видов землепользования или

многофункционального использования для каждого урочища наступает этап определения
допустимых антропогенных нагрузок или допустимых изменений ландшафта (рис. 21,
этап 11). Как и на этапе проектирования экологического каркаса, допустимые нагрузки
определяются не только собственными свойствами урочища, но и его функциональной
ролью в более крупной геосистеме. С географической точки зрения наиболее важными
руководствующими принципами выступают: локализация нежелательных потоков
вещества и минимизация фрагментации наиболее значимых местообитаний. При
определении допустимых нагрузок реализуются отраслевые нормативы и методики.
Некоторые региональные примеры для типовых ситуаций иллюстрируются в разделе 3
монографии.
Подбор оптимальных пространственных параметров угодий (размеров,
ориентации, конфигурации и др.) осуществляется как на основании отраслевых
нормативов, так и по ландшафтно-экологическим соображениям (рис. 21, этап 12). На
этом шаге особенно актуален поиск компромиссных решений между технологическими и
экологическими требованиями. Например, в лесном хозяйстве принято стремиться к
прямолинейным границам выделов, но с экологической точки зрения их необходимо
адаптировать к естественным криволинейным границам, в том числе для корректной
оценки запасов древесины и предотвращения неблагоприятных экзодинамических
процессов. В сельском хозяйстве большая ценность придается максимальной длине
прогона техники, в то время как урожайность может сильно варьировать между
урочищами внутри единого большого полевого участка. Хорошо разработанные
концепции ландшафтно-адаптивного, контурного земледелия нацелены именно на
пространственные решения по регулированию конфигурации и размеров угодий в
соответствии с ландшафтной структурой (Лопырев, 1995; Швебс, 1985; Каштанов и др.,
1994; Кирюшин, 2011, 2018) В рекреационном хозяйстве экономически выгодно создавать
крупные кластеры объектов туристической инфраструктуры, однако это часто
противоречит задачам обеспечения связности местообитаний, минимизации шумового
 111

загрязнения и даже (например, в лавиноопасных районах) обеспечения безопасности

посетителей (рис. 36).

Рис. 36. Кластер гостиниц в суженном днище долины на краю пояса сосновых лесов с
вынужденными противолавинными защитными стенками в национальном парке
«Приэльбрусье». Чрезмерная концентрация нагрузок снижает экологическую и
эстетическую ценности и повышает риски для посетителей.

Во многих случаях, приоритет экономических или экологических интересов

должен определяться по степени выраженности удаленных эффектов. Если
технологически выгодное решение вызывает негативные последствия только на
ограниченной территории (внутри самого угодья) и не создает дальнодействующих
эффектов, то его можно допустить под ответственность землепользователя, который
предупреждается о вероятной постепенной потере качества угодья или рисках опасных
процессов (в том числе экономическими механизмами, например, через стоимость
страхования). В случае существенных удаленных негативных экологических эффектов,
особенно социально значимых (снижение качества вод, утрата эстетических ценностей,
сокращение промысловых ресурсов и др.) приоритет должен отдаваться экологическим
основаниям для выбора пространственных параметров.
Наконец на завершающем этапе планировочной процедуры проводится выбор
технологических решений для угодья, который в основном является компетенцией
отраслевого специалиста (рис. 21, этап 13). От ландшафтного планировщика могут
исходить предложения о диапазоне технологических приемов, минимизирующих
удаленные экологические эффекты и снижение качества используемого ресурса
(направление вспашки, выбор вида выпасаемого скота, оптимальный сезон лесозаготовки,
направление и ширина лесосек, вид туризма и т.п.). Отраслевой специалист выбирает
конкретное технологическое решение из перечня приемлемых.

В завершение перечислим пространственные и технологические инструменты,

которые могут применяться в ландшафтном планировании на разных этапах.
К числу основных пространственных инструментов мы относим следующие.
1. Изменение размеров и разнообразия размеров угодий. Применяется в целях
регулирования скорости потоков вещества и поддержания биоразнообразия.
2. Регулирование соседства угодий. Применяется для создания эмерджентных
эффектов, возникающих при определенных комбинациях элементов ландшафтного
покрова: жизнеспособности популяций, защитных эффектов одного угодья по отношению
к другому.
 112

3. Создание буферных зон – частный случай регулирования соседства.

Применяется для нейтрализации нежелательных потоков вещества и энергии, особенно
химического и шумового загрязнения, регулирования скорости ветра.
4. Изменение направления потоков. Применяется для минимизации
нежелательных удаленных эффектов, прежде всего – опасных экзодинамических
процессов.
5. Концентрация и деконцентрация объектов. Применяется для минимизации
ареала нарушений либо для снижения удельной нагрузки на ландшафт. Одним из способов
служит регулирование доступности через густоту транспортной сети.
6. Создание оптимальных пропорций разнотипных элементов. Применяется
для создания или поддержания эмерджентных эффектов в речном бассейне
(регулирование стока), в ландшафте (регулирование микроклимата, жизнеспособности
популяций и др.)
7. Изменение связности пространственных единиц. Применяется для
регулирования миграций животных и предотвращения распространения опасных явлений
(пожаров, вспышек размножения вредителей, ветровалов и т.п.)
8. Изменение конфигурации и ориентации. Применяется для минимизации
негативных экзодинамических процессов, сохранения качества ресурса, стимулирования
восстановления нарушенных урочищ.
9. Изменение формы, проницаемости и резкости границ между угодьями.
Применяется для обеспечения жизнеспособности популяций, обеспечения эстетических
качеств пейзажа, регулирования направления потоков вещества, защиты от экспансии
нарушений в ландшафте.
10. Зонирование и поляризация несовместимых видов землепользования.
Применяется для адаптации видов землепользования к свойствам ландшафтных и
потоковых единиц и минимизации конфликтов землепользования.
11. Обеспечение альтернативных вариантов размещения и коридоров миграции.
Применяется для минимизации конфликтов землепользования, поддержания миграций
животных, предотвращения нежелательных скоплений людей и защиты их от опасных
процессов.
К возможным технологическим инструментам реализации ландшафтно-
планировочных решений относятся:
1. Прекращение использования.
2. Смена типа землепользования.
3. Перемещение типа землепользования.
4. Разведение хозяйственных функций во времени.
5. Изменение технологий при сохранении вида землепользования.
6. Искусственное улучшение качества угодья.
7. Комбинирование хозяйственных функций пространственной единицы.
Перечисленные пространственные и технологические инструменты реализации
решений должны составлять основной содержание ландшафтно-планировочных карт. Они
детализируют такие широко применяемые (Экологически ориентированное…, 2002, 2004;
Дедков, Федоров, 2006; Ландшафтное планирование…, 2006; Гагаринова, Саядян, 2009;
Руденко, Маруняк, 2012; Семенов и др., 2013; Голубцов, Чорний, 2014) категории
планировочных решений как «сохранение», «улучшение» и «развитие».
 113

Раздел 3
ПРАКТИКА ЛАНДШАФТНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ В
ТИПОВЫХ СИТУАЦИЯХ

3.1. РАМОЧНЫЕ УСЛОВИЯ ПЛАНИРОВОЧНЫХ РЕШЕНИЙ В

НАЦИОНАЛЬНОМ И РЕГИОНАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ

Известный афоризм «думай глобально – действуй локально» в ландшафтном

планировании часто перефразируют так: «думай глобально – планируй регионально –
действуй локально». В главе 3.1 основное внимание уделяется двум идеям ландшафтно-
географического подхода к планированию: о необходимости сохранения или создания
эмерджентных эффектов в крупных пространственных единицах и о необходимости
учета широкого географического контекста при локальных планировочных решениях. В
качестве эмерджентных эффектов рассматривается возможность миграции живого и
неживого вещества благодаря связности пространственных элементов коридорами и
изоляции антропогенных угроз от уязвимых миграционных путей. Наиболее
существенным полем принятий решений регионального масштаба на основе
ландшафтной идеологии является проектирование экологических сетей (главы 3.1.1,
3.1.2, 3.1.3). Рассматриваемые разномасштабные примеры морских акваторий и
прибрежных зон иллюстрируют взаимозависимости между биотическими, водными,
техногенными потоками регионального масштаба, что создает жёсткие рамки со
стороны геосистем высоких рангов, в том числе «суша-море», при применении таких
пространственных инструментов как функциональное зонирование и поляризация
несовместимых видов землепользования. В главе 3.4 приводится пример анализа
планировочного решения на суше, которое имело локальный масштаб, но
общенациональную и даже международную значимость, в ситуации диверсификации и
развития существующего землепользования. Показано, что в зависимости от оценки
типичности или уникальности ландшафтов на фоне региона и страны, а также от
положения объектов по отношению к региональным потокамв бассейне и между
ландшафтами, размещенческие решения могут давать как позитивные, так и
негативные удаленные эффекты.

3.1.1. Экологические сети в наземных и морских ландшафтах как пример

решений регионального уровня: защита редких и репрезентативных геосистем и
связности
А.Н. Иванов

При ландшафтном планировании одной из главных проблем является согласование

в пространстве и во времени интересов охраны природы и экономического развития.
Задача проектирования – вписать в географическое пространство различные
хозяйственные и природоохранные объекты, буферные зоны между ними для создания
модели оптимальной эколого-экономической эффективности природопользования в
регионе. В этом контексте важнейшей составляющей ландшафтного планирования
следует считать создание экологической инфраструктуры ландшафта,
предусматривающей консервацию части географического пространства для выполнения
специфических природоохранных задач (поддержание экологического равновесия,
сохранение ландшафтного и биологического разнообразия, репрезентативных и
уникальных природных комплексов и др.), а также экологическую реставрацию
нарушенных участков. Основную роль при этом играют особо охраняемые природные
 114

территории (ООПТ) и другие объекты, в границах которых вводятся природоохранные

ограничения, а одной из наиболее признанных форм территориальной охраны природы
является концепция экологических сетей.
Идея интеграции отдельных разрозненных ООПТ в единую целостную систему в
отечественной науке впервые возникла в 1970-х гг. (Родоман, 1974, Реймерс, Штильмарк,
1978) и сразу же получила признание. Под системой ООПТ понимается совокупность
различных категорий резерватов, функционально и территориально связанных между
собой через различные формы вещественно-энергетического и информационного
взаимодействия (Иванов, 2001). Один из главных признаков системы ООПТ – ее
функциональная целостность. Для этого необходимо связать вещественно-
энергетическими и информационными потоками отдельные разрозненные ООПТ в
единую целостную систему для выполнения ряда специфических задач. Предполагается,
что система ООПТ обладает свойством эмерджентности и позволяет решать задачи,
недоступные для отдельных резерватов. Характерный пример – поддержание
экологического равновесия в границах отдельных регионов (Реймерс, 1994; Иванов, 1998).
Дальнейшим развитием идеи стала разработка основных принципов построения
экологической сети («ecological network» в англоязычной литературе) или экологического
каркаса – более широкого понятия, чем система ООПТ. Идея экологических сетей начала
активно развиваться в научной литературе в 1980-е гг. (Forman, Godron, 1986,
Каваляускас, 1985, Тишков, 1985 и др.) и впервые получила законодательное
подтверждение в Нидерландах в 1990 г. в национальном Плане природной политики. В
дальнейшем во многих европейских странах в 1990-х гг. были разработаны планы
построения национальных экологических сетей, а в 1995 г. в Софии принята рассчитанная
на 20 лет Панъевропейская стратегия сохранения биологического и ландшафтного
разнообразия, предусматривающая создание целостной экологической сети на
субглобальном уровне.
Вместе с тем сейчас уже понятно, что за прошедшие 20 лет удалось решить далеко
не все планируемые задачи. В ходе разработки теоретических и практических вопросов
построения национальных и региональных экологических сетей проявились разные
подходы, а также проблемы организационно-юридического характера. Выяснилось также,
что разработанная для староосвоенных ландшафтов Европы концепция экологических
сетей далеко не всегда применима для менее нарушенных ландшафтов Европейской части
России (Хорошев и др., 2013), и тем более Сибири и Дальнего Востока. Несмотря на
большое число научных публикаций по этой теме, в России до настоящего времени в
федеральном законодательстве отсутствует понятие экологической сети и экологического
каркаса (законодательные акты приняты только на уровне отдельных субъектов РФ –
Орловская обл., Хабаровский край и некоторые другие), что затрудняет практическую
реализацию концепции.
Экологические сети на суше. Несмотря на широкое распространение термина,
общепринятого определения экологических сетей не существует. Насчитывается более
десятка разных дефиниций, в которых акцентируется внимание на разных гранях этого
понятия (Соболев, 1999; Экологические сети…, 2000; Дежкин, Снакин, 2003; Ecological
Networks…, 2004 и др.). Помимо термина экологическая сеть, предложены близкие
понятия экологический каркас, природный каркас, природно-заповедный каркас,
ландшафтно-экологический каркас и др. Имеются работы, в которых проводится
сравнительный анализ этих понятий (Волков, 2012; Воронов, Нарбут, 2013). В настоящей
работе под экологическими сетями (каркасами) понимается совокупность геосистем как
природного, так и антропогенного происхождения в пределах какой-либо территории,
выполняющих специфические экологические функции (Иванов, Чижова, 2010). Таким
образом, экологическая сеть (каркас) – понятие более широкое, чем система ООПТ,
поскольку включает в себя не только собственно охраняемые территории, но и другие
природные и природно-антропогенные объекты, выполняющие специфические
 115

экологические функции. На картах и космических снимках такая совокупность объектов

выглядит как пространственно сообщающаяся сеть природных и полуприродных
территорий, т. е. «каркас».
Структуру экологических сетей в наземных ландшафтах, принципы и методы их
построения можно считать достаточно хорошо разработанными (Критерии и методы…,
1999; Руководящие принципы…, 2000; Пузаченко, 2000; Мирзеханова, Остроухов, 2006;
Колбовский, 2008; Хорошев и др., 2013 и др.). В классической трактовке экологические
сети включают в себя три основных элемента - ключевые ядра, транзитные коридоры и
буферные зоны.
Ключевые ядра (синонимы – базовые резерваты, сердцевидные территории,
узловые структуры и т.п.) – важнейший элемент экологических сетей. В ключевые ядра
входят следующие основные элементы:
 Существующие в регионе ООПТ и потенциальные ООПТ. Помимо уже
созданных ООПТ, во многих регионах имеются утвержденные схемы перспективных
ООПТ, организация которых предусматривается схемами территориального
планирования, поэтому такие участки также включаются в состав ключевых ядер.
 Территории, которые юридически не относятся к ООПТ, но имеют
нормативные природоохранные ограничения. Дополнениями к существующим и
потенциальным ООПТ выступают особо охраняемые водные объекты, водоохранные
зоны, прибрежные защитные полосы и береговые полосы, места нереста, нагула и
зимовки рыб, устанавливаемые в соответствии с Водным кодексом РФ (ст. 65), защитные
леса и особо защитные участки лесов (Лесной кодекс РФ, ст. 102), особо охраняемые
геологические объекты (ФЗ «О недрах», от 21.01.1992 №2395-1), санитарно-защитные
зоны, зоны охраны объектов культурного наследия, округа санитарной охраны курортов,
зоны санитарной охраны источников питьевого и хозяйственно-бытового водоснабжения,
зоны охраняемых объектов (Градостроительный кодекс РФ), земли природоохранного
назначения (Земельный кодекс РФ, ст. 97). Эти территории юридически не всегда
относятся к ООПТ, но законодательно в пределах их границ вводятся особые
природоохранные ограничения.
 Природные территории с декларированной высокой природоохранной
ценностью. Существует достаточно обширная группа территорий, для которых
соответствующими специалистами выявлено и обосновано их важное экологическое
значение. К ним относятся леса высокой природоохранной ценности, в которых ценность
запасенного в них древесного сырья оказывается второстепенной по сравнению с их
значимостью для сохранения биоразнообразия, поддержания экологического равновесия
и/или обеспечения потребностей местного населения (Яницкая, 2008), водно-болотные
угодья, включенные в Рамсарскую конвенцию, ключевые орнитологические,
ботанические, ландшафтные территории и др. Эти территории юридически могут входить
или не входить в состав ООПТ, но их природоохранная ценность несомненна.
 Другие территории, выполняющие важные экологические функции. Помимо
перечисленных объектов, к узловым элементам экологических сетей могут также
относиться территории, для которых их природоохранная ценность не обязательно
продекларирована, но которые выполняют важные средообразующие функции,
обеспечивая поддержание экологического баланса, ландшафтного и биологического
разнообразия и оказывая влияние на значительные площади прилегающих территорий. К
их числу относятся верхние звенья ландшафтных катен (междуречные равнины, особенно
с хорошо сохранившимися участками зональной растительности, верхний ярус горных
систем), крупные лесные массивы, болотные системы, верховья основных рек, ареалы
интенсивного подземного стока, «информационные узлы», обладающие повышенным
биологическим и ландшафтным разнообразием и др.
Методика выявления ключевых ядер может быть различной, в том числе
взаимодополняющей. Предложен метод выявления участков максимального
 116

экологического разнообразия по анализу космических снимков (Пузаченко, 2000),

методика экспресс-оценки биоразнообразия по критерию наличия редких видов,
ландшафтно-картометрические методы, флористические, геоботанические и
популяционные критерии и др. (Критерии и методы…, 1999). Принципиально важно, что
положение в географическом пространстве выявленных «ключевых ядер» в совокупности
закладывает основу для дальнейшего построения всей экологической сети.
«Ключевые ядра» соединяются между собой транзитными коридорами
(синонимы - экологические, транспортные коридоры) - территориями, выполняющими
преимущественно транспортные функции. Изначально транзитные коридоры
задумывались как элементы, благодаря которым поддерживается обмен живыми
организмами между узлами экологической сети, в основном миграции животных. Позднее
в некоторых работах к ним стали относить места перемещения воды и различных
растворенных веществ в ландшафте, то есть «кровеносную систему ландшафта» – долины
рек и ручьев, овражно-балочную сеть, «коридоры» движения приземного слоя воздуха,
подземных вод и т. п. В незначительно преобразованных ландшафтах коридоры
существуют в виде широких переходных полос между ключевыми ядрами. В
староосвоенных регионах транзитные коридоры часто бывают редуцированы до узких
линейных полос и/или имеют прерывистый характер.
Необходимо отметить, что существуют работы, показывающие далеко не всегда
очевидную эффективность экологических коридоров (Thomas, 1991; Beier, Noss, 1998 и
др.). В обзоре литературы по этой проблеме, проведенной Э. Мак-Кензи, приводится пять
аргументов в пользу экологических коридоров и 12 аргументов против (McKenzie, 1995).
Показано, что экологические коридоры часто и с большим успехом используют другие
биологические виды, для которых коридоры не предназначались, что приводит к
распространению болезней, паразитов, инвазивных видов. Искусственно создаваемые
человеком экологические мосты часто имеют слишком высокую стоимость. В
большинстве предложенных в настоящее время моделей региональных экологических
сетей в России транзитные коридоры обычно повторяют рисунок гидрографической сети.
В аграрных регионах дополнением к гидрографической сети служит система защитных
лесных полос на междуречных равнинах.
Частным случаем транспортных коридоров являются экологические мосты -
экодуки (от англ. «ecoduk»), широко распространенные в европейских странах и
предназначенные для переходов животных через автомобильные трассы или другие
линейные объекты, нарушающие пути миграций. В России первый экодук был открыт
осенью 2016 г. на 170 км трассы М-3 «Украина». Ширина экологического моста составила
52 м, он заполнен почвой и засажен деревьями, а по бокам защищен экраном, чтобы
уменьшить шум от проезжающих автомобилей.
В большинстве случаев при создании экологических коридоров внимание
акцентируется на миграциях животных, необходимость учета вещественно-
энергетических потоков в ландшафтах чаще всего только декларируется. Ниже в разделе
3.1.4 анализируются проблемы, возникшие при разрыве традиционных миграционных
путей животных в районе Сочинского национального парка.
Ключевые ядра и экологические коридоры окружают буферные зоны, основная
задача которых - смягчение негативного антропогенного влияния окружающей среды. Как
правило, в буферных зонах допускаются некоторые виды природопользования. Вокруг
некоторых ООПТ буферные (охранные) зоны устанавливаются нормативно
(Постановление Правительства РФ №138 от 19 февраля 2015 г.). Минимальная ширина
охранных зон заповедников и национальных парков должна составлять не менее одного
километра, охранные зоны также предусмотрены для памятников природы федерального
значения.
Для расчета оптимальной площади буферной зоны заповедника предложено
использовать формулу:
 117

 1 / z
A2  1  Z  
 1 A1 ,
где Z – константа, A1 и A2 – площади резервата и буферной зоны соответственно.
При Z, равном 0,25, оптимальная площадь буферной зоны в 2,16 раза больше
площади ключевых ядер. Если ключевое ядро имеет форму круга с радиусом R1, то
буферная зона должна иметь форму охватывающего его кольца с внешним радиусом R =
1,78 R1. При ломаной границе оптимальная величина буферной зоны вычисляется по
координатам вершин многоугольника, аппроксимирующего границу резервата (Суханов,
1993).
Наряду с тремя рассмотренными элементами экологических сетей - ключевыми
ядрами, транзитными коридорами и буферными зонами, в европейских странах большое
внимание уделяется также территориям экологической реставрации. Они организуются
на участках с антропогенными нарушениями, которые на данный момент не представляют
значительной ценности, но в силу своего положения и потенциальных функций являются
важными для формирования экологической сети (например, для создания целостного
экологического коридора в случае его прерывистости или восстановления принципиально
важных для структуры экологической сети геосистем). Территории экологической
реставрации весьма широко представлены в европейских странах, однако в России не
получили распространения. Предложены теоретические и практические подходы к
экологической реставрации тундровых и степных ландшафтов (Тишков, 1996, 2000),
однако основным лимитирующим фактором выступает высокая стоимость, составляющая
несколько десятков тысяч долларов США на гектар.
К настоящему времени модели экологических сетей предложены для целого ряда
субъектов РФ (Башкортостан, Астраханская, Вологодская, Костромская, Орловская,
Оренбургская, Самарская обл. и др.) и являются популярной темой для кандидатских
диссертаций. Вместе с тем в ходе теоретических и практических разработок изначально
биоцентрическая идея построения экологических сетей эволюционировала, и в настоящее
время отчетливо выявились два подхода, один которых может быть назван
биоцентрическим или биогеографическим, а второй - ландшафтно-географическим
(Колбовский, 2008; Хорошев и др., 2013; Природа Егорьевской земли, 2006.). Основные
сходства и различия между ними систематизированы в табличной форме (табл. 2).

Табл. 2. Критерии выбора и функциональное назначение элементов экологической сети

при разных методических подходах

Элементы Подходы
сети
Биоцентрический Ландшафтно-
географический
Ключевые ядра Высокое видовое Высокое ландшафтное
разнообразие, наличие разнообразие, выполнение
редких, исчезающих, природными комплексами
эндемичных, реликтовых средообразующих,
видов, хорошо ландшафтно-эталонных
сохранившиеся зональные функций
экосистемы
Экологические коридоры Соединяют ключевые ядра, Предназначены для
служат преимущественно сохранения вещественно-
для миграций животных энергетических потоков в
ландшафте
Буферные зоны Защищают биоту от Защищают уязвимые
негативного антропогенного природные комплексы и\или
 118

воздействия хозяйственные угодья от

нежелательных
антропогенных и
естественных потоков
вещества
Территории экологической Восстановление близких к Ландшафтная
реставрации исходным растительным реконструкция с
сообществ и животного восстановлением всех
населения природных компонентов и
связей между ними

Структурные элементы экологических сетей в обоих подходах в целом совпадают,

однако при биоцентрическом подходе акцент делается преимущественно на сохранении
живых организмов (высокий уровень видового разнообразия в ключевых ядрах, наличие
редких и исчезающих видов, экологические коридоры для миграций животных и т. п.).
При ландшафтно-географическом подходе внимание акцентируется на высоком
ландшафтном разнообразии, средообразующих функциях геосистем, вещественно-
энергетических потоках в ландшафте. Противопоставление рассмотренных подходов
было бы неверным, они являются взаимодополняющими, отражающими разные аспекты
организации такого сложного объекта как экологическая сеть. Вместе с тем
существующий опыт построения экологической сети Егорьевского района Московской
обл. с использованием двух подходов выявил как территориальные и функциональные
совпадения в предложенных моделях, так и заметные различия (Природа Егорьевской
земли, 2006).
Одной из главных проблем практической организации экологических сетей в
России является отсутствие нормативной базы на федеральном уровне. В приказе
Министерства регионального развития России №169 от 19.04.2013 "Об утверждении
Методических рекомендаций по подготовке проектов схем территориального
планирования субъектов Российской Федерации" было дано определение экологического
каркаса, цель его формирования и структурные элементы, однако через год после этого
Министерство регионального развития было упразднено.
Морские экологические сети. Идея организации морских резерватов (МР) в
Мировом океане возникла значительно позднее, чем создание наземных ООПТ (Иванов,
2003; Мокиевский, 2009). Первые морские резерваты появились в 60-х гг. XX в. для
упорядочения рекреационных нагрузок и охраны коралловых рифов. Опыт оказался
успешным и получил распространение и на другие участки Мирового океана. В настоящее
время в мире насчитывается около 8000 морских резерватов, занимающих почти 2,1%
площади Мирового океана (Atlas of marine protection http://www.mpatlas.org/explore/). В
некоторых странах существуют национальные планы организации МР с доведением их
площади до 20-30% в границах территориальных вод (как правило, это государства, где
широко развиты различные виды туризма, связанные с морем). Следующим логичным
шагом в морском природопользовании явилась идея объединения отдельных МР в
системы и морские экологические сети по аналогии с наземными ландшафтами
(National..., 2008). Однако до настоящего времени эта идея находится на стадии
постановки проблемы (Иванов, 2013). Недостаточно разработанными остаются вопросы
структуры морских экологических сетей, критерии выделения и оптимальные площади
основных структурных элементов, и особенно - вопросы их связанности в функционально
целостную систему.
Под морскими экологическими сетями понимается совокупность отдельных МР,
организованных в разных пространственных масштабах и с разным уровнем
природоохранных ограничений, но функционирующих сопряжено и предназначенных для
выполнения задач, которые не могут решать отдельные резерваты (National …, 2008).
 119

Концепция морских экологических сетей приобрела популярность в последние годы и

развивается преимущественно в регионах мира, где силу природных факторов и
исторически большие площади занимают морские резерваты, организация которых
началась во второй половине XX в. К числу таких регионов относится Австралия,
Северная Америка, Карибский бассейн, юго-восточная Азия.
Как и при построении экологических сетей в наземных ландшафтах, на первом
этапе необходимо выделение «ключевых ядер», которые закладывают основу всех
дальнейших построений. Основой для планирования экологических сетей в соответствии
с существующими представлениями об иерархической организации морских экосистем
должен служить минимальный биогеографический выдел (Мокиевский, 2009). В границах
этого выдела создаются морские резерваты на площади, сопоставимой с площадями
отдельных биоценозов и популяций в их составе (107-108 м2). Показано, что для
тропических мелководных участков предпочтительны большие по площади охраняемые
акватории, для умеренных широт – среднего размера (Малютин, 2015б). При выборе
участков для организации морских резерватов предложена модель «репрезентативность -
уникальность – разнообразие – продуктивность» (Иванов, 2003). Наличие одного или
совмещение нескольких из перечисленных критериев в каком-либо районе
свидетельствует о его природоохранной ценности. К числу специфических критериев,
характерных для морских резерватов, относится особая важность района для прохождения
всех этапов цикла развития видов. Большинство видов морских организмов в течение
жизненного цикла совершают миграции, иногда весьма значительные. При этом места
размножения и развития молоди обычно не совпадают с местами нагула видов. Подобные
районы могут иметь не сопоставимое с их площадью значение для сохранения популяции
в целом. Другой специфический критерий – биопродуктивность. Места с наивысшей
продуктивностью не обязательно выделяются высоким биоразнообразием, но часто
играют ключевую роль в сохранении важнейших экологических процессов в Мировом
океане.
Необходимо также учитывать, что морские экологические сети должны охватывать
и глубоководные объекты, в частности, гидротермальные источники, зоны холодных
газовых высачиваний (сипов), подводные горы, глубоководные рифы, образованные
коралловыми полипами, губками, мшанками (Малютин, 2015а). Относительно недавно
выяснилось, что многие из этих подводных объектов отличаются неожиданно высоким
биологическим разнообразием и высоким уровнем эндемизма (Brandt et al., 2007). Между
тем практически все существующие сегодня в России морские и прибрежные ООПТ
привязаны к береговой черте материков или островов.
Особую роль в структурно-функциональной организации морских экологических
сетей играют острова. В районах отдельных островов и архипелагов часто отмечается
интенсивное приливное перемешивание вод, которое способствует формированию очагов
высокой первичной продуктивности, что в свою очередь по трофической цепи
«фитоплактон – зоопланктон – рыбы – птицы и млекопитающие» обусловливает крупные
островные скопления морских колониальных птиц и морских млекопитающих.
Необходимо учитывать, что надводная и подводная части островов являются элементами
одной геосистемы, единой в структурно-генетическом и функционально-динамическом
отношении, которые объединяется в одно целое вещественно-энергетическими потоками.
В настоящее время среди островных ООПТ в дальневосточных морях России абсолютно
преобладают памятники природы (около 75% от общего числа ООПТ), обычно небольшие
по площади и охватывающие только часть островной суши. Между тем морские
колониальные птицы и морские млекопитающие, образующие скопления на островах и
являющиеся одним из главных объектов охраны, имеют кормовую базу в прилегающих
водах, что обуславливает необходимость сопряженной охраны и островной суши и
прилегающей акватории. Очевидно, что нельзя сохранять береговые сообщества морских
птиц и млекопитающих в отрыве от морской акватории, являющейся естественным
 120

продолжением их экологической ниши, однако сейчас в подавляющем большинстве

случаев охраняются лишь отдельные участки в надводной части островов (Иванов, 2007).
Дополнениями к федеральным ООПТ с прилегающей морской акваторией в
экологических сетях в море являются заповедные рыбохозяйственные зоны, организуемые
в соответствии с Федеральным законом «О рыболовстве», морские акватории высокой
экологической и биологической значимости (Конвенция о биологическом разнообразии),
водно-болотные угодья Рамсарской конвенции, ключевые орнитологические территории.
Подобные объекты чаще всего не имеют юридического статуса ООПТ, однако выполняют
важные природоохранные функции.
Один из самых сложных теоретических и практических вопросов при организации
экологических сетей в морях – формирование коридоров, придающих системную
целостность сети связывающих между собой ключевые ядра. Функции экологических
коридоров могут выполнять течения, связывающие отдельные острова и участки морских
акваторий, миграционные маршруты морских птиц, рыб и млекопитающих, устойчивые
(сезонно или постоянно) воздушные потоки и т. п. Математическое моделирование
показало, что разные исходные предположения о связях между отдельными морскими
резерватами и дальностью миграций морских организмов приводят к различным выводам
о наиболее эффективной конфигурации морских экологических сетей и выбору
расстояний между отдельными элементами сети (Sanchirico, 2005).
В заключение можно констатировать, что концепция экологических сетей
получила широкое развитие при территориальном планировании в наземных ландшафтах,
но находится на начальных этапах при планировании в морском природопользовании.
Практически не разработанными являются вопросы сопряжения наземных и морских
экологических сетей в контактной зоне «суша-море».

3.1.2. Проектирование морских экологических сетей: пример Охотского моря

А.Н. Иванов

Вопросы построения модели морской экологической сети рассмотрим на примере

Охотского моря – одного из наиболее продуктивных окраинных морей России,
обладающего крупными скоплениями морских птиц и млекопитающих, и вместе с тем -
высоким промысловым потенциалом и большими запасами углеводородов.

В Охотском море достаточно отчетливо выделяется пять ключевых районов: а)

Ямские острова и западная часть залива Шелехова (апвеллинг и мощные приливно-
оливные течения обусловливают очень высокую биопродуктивность акватории,
скопления китообразных, крупнейшие птичьи базары); б) западно-камчатский шельф
(район играет уникальную роль в обеспечении продуктивности и биоразнообразия во всем
Охотском море, включая важнейшие промысловые виды), в) Шантарские острова с
прилегающей акваторией (уникальные литоральные и сублиторальные биотопы
гидродинамически напряженных зон, места гнездования редких видов птиц и
миграционных скоплений водоплавающих и околоводных птиц), г) северо-восточное
побережье Сахалина с островами (высокая продуктивность прибрежных вод, кормовые
биотопы серых китов охотско-корейской популяции, высокое разнообразие гнездовой
авифауны); д) большая часть Курильских островов (активная вулканическая деятельность,
включая подводные вулканы и уникальные гидротермальные сообщества, важнейший
миграционный коридор для птиц, наложение видов японо-корейского, маньчжурского и
охото-камчатского флористических и фаунистических комплексов в южной части
островной дуги).
 121

В большинстве ключевых районов в качестве узловых структур выступают острова

с крупными колониями морских птиц и лежбищами морских млекопитающих, большая
часть которых в настоящее время имеет юридический статус ООПТ (островные
Курильский и Поронайский заповедники, морские участки Магаданского и
Джугджурского заповедников, национальный парк «Шантарские острова», а также
заказники и памятники природы федерального значения). Другая важная составляющая
ключевых районов – морские акватории высокой экологической и биологической
значимости, создаваемые в соответствии с Конвенцией о биологическом разнообразии. В
основу выделения подобных акваторий положены семь критериев (Convention…
https://www.cbd.int/decision/cop/default.shtml?id=13385):
 уникальность;
 особая важность для этапов цикла развития видов;
 важность для угрожаемых, находящихся под угрозой исчезновения или
исчезающих видов и/или мест обитания;
 уязвимость, хрупкость, чувствительность или медленные темпы
восстановления морских экосистем;
 биопродуктивность;
 биоразнообразие;
 ненарушенность.
Выделение морских акваторий высокой экологической и биологической
значимости носит рекомендательный характер, они не имеют нормативных ограничений
природопользования (если только не входят в состав ООПТ), однако их природоохранная
ценность несомненна.
С точки зрения формирования полноценной экологической сети представляется
целесообразным организация в некоторых ключевых районах или вблизи них ряда новых
ООПТ, включающих в себя сопряженные наземные и морские природные комплексы. К
таким районам относятся острова Центральных Курил (Экарма, Шиашкотан, Ловушки,
Анциферова и др.), где сохранились практически не затронутые деятельностью человека
природные комплексы с крупными лежбищами морских млекопитающих и птичьими
базарами, а также район Гижигинской губы (участок весенне-летнего обитания
гренландских китов охотской популяции).
Вместе с тем в двух ключевых районах сложились ситуации, которые трактуются
как существующие или потенциальные конфликты природопользования. Несколько
участков в береговой зоне Восточного Сахалина (лагуны Пильтун, Астох и др.) являются
одним из источников высокой продуктивности прибрежных вод и кормовыми биотопами
серых китов охотско-корейской популяции. В ряде мест здесь также сохранились
практически ненарушенные природные комплексы береговой зоны с экосистемами
лососевых рек, приустьевых участков и высоким разнообразием гнездовой авифауны
(Особо охраняемые…, 2009). В этом районе уже много лет предлагается организация
морского заказника для охраны серых китов и ООПТ для охраны морских и околоводных
птиц, однако это предложение лимитируется нефте-газодобычей на месторождениях
Сахалин-1 и Сахалин-2. Аналогичная ситуация конфликтов различных видов
природопользования может возникнуть в границах другого ключевого района – западно-
камчатского шельфа, который наряду с природоохранной ценностью отличается очень
высоким промысловым потенциалом, а также потенциальными запасами углеводородов
(Ширков и др., 2006). Подобные ситуации достаточно типичны для морского
природопользования, поскольку месторождения нефти и газа на шельфе почти всегда
совмещены с биологически высокопродуктивными районами, а если на это
обстоятельство накладывается природоохранная ценность акватории, коллизии между
различными видами природопользования неизбежны. В этом контексте необходимо
отметить, что выделение ключевых районов не означает установление строгого
 122

природоохранного режима и полный запрет хозяйственной деятельности. Именно здесь,

прежде всего, необходимо морское пространственное планирование с функциональным
зонированием акватории, составлением матрицы совместимости различных видов
природопользования, выделением ООПТ с сезонными и иными ограничениями (как,
например, для охраны популяции серых и гренландских китов), а также участками с
разрешенной хозяйственной деятельностью.
Вторая составляющая морских экологических сетей – биокоридоры, которые
должны соединять ключевые районы. Существующая практика формирования
экологических коридоров в морях направлена, прежде всего, для обеспечения миграций
животных, в соответствии с чем выделяется три типа коридоров:
а) подводные коридоры, позволяющие морским млекопитающим и промысловым
рыбам мигрировать между морскими бассейнами через проливы;
б) прибрежно-водные коридоры в устьях рек и лиманов, позволяющие проходным
и полупроходным рыбам мигрировать между морскими и речными бассейнами;
в) экологические коридоры для миграций птиц над морем и побережьем.
Последние имеют особое значение в рассматриваемом регионе. Охотское море
лежит в области Восточно-Азиатской миграционной системы, связывающей гнездовые
ареалы птиц Северо-Восточной Азии с зимовками в субтропических и экваториальных
широтах. Эта система функционирует с середины апреля до конца октября. Важнейшие
миграционные коридоры формируются вдоль Курильской островной дуги, западной
Камчатки, северо-западного побережья Охотского моря, западного и восточного
побережья Сахалина (Андреев, 2005).
Если при биоцентрическом подходе при формировании биокоридоров основной
акцент делается на миграционные маршруты животных, то при географическом подходе
предполагается, что функции биокоридоров могут также выполнять морские течения,
связывающие отдельные острова и участки акваторий, устойчивые (сезонно или
постоянно) воздушные потоки (Иванов, 2003). В частности, в Охотском море выделяется
региональная циклоническая система течений, охватывающая почти всю акваторию, а
также узкая полоса сильных прибрежных течений, которые как бы обходят береговую
линию моря против часовой стрелки (Охотское море, 1993).
В Охотском море большинство ключевых районов связаны между собой морскими
течениями и миграционными маршрутами птиц. Это во многом отражает сложившуюся
пространственно-временную организацию экосистемы Охотского моря, в которой
главные очаги высокой первичной продуктивности возникают на участках проникновения
в деятельный слой моря относительно теплых и соленых океанических вод, в районах
гидрологических фронтов, апвеллингов, при контакте движущихся вод с рельефом дна и
берегами, при выраженном приливном перемешивании вод в шельфовой зоне (Шунтов,
1985; Чернявский и др., 1993). Представляется, что здесь необходим постоянный
экологический мониторинг с систематическим контролем численности и состояния
морских млекопитающих и птиц, находящихся на верхних уровнях трофической
пирамиды и являющихся индикаторами глобальных и региональных климато-
океанологических изменений, а также антропогенного пресса (Погребов, 2015).
В целом, несмотря на небольшую относительную площадь существующих морских
и островных ООПТ (около 0,6% от площади Охотского моря, что в три с половиной раза
ниже среднего значения для Мирового океана), сформировавшаяся в регионе сеть ООПТ в
целом удовлетворительно выполняет задачи сохранения биологического разнообразия.
Природные объекты, требующие охраны, в основном выявлены и для них установлен
природоохранный режим, хотя при организации ООПТ явно доминирует зооцентрический
принцип, направленный на сохранение колоний морских птиц и лежбищ морских
млекопитающих. Вместе с тем в аспекте сохранения ландшафтного разнообразия и
репрезентативности подводных ландшафтов из 12 физико-географических провинций,
выделяемых в Охотском море (Забелина, Иванов, Папунов, 2005), только в одной –
 123

Шантарской – природные комплексы могут считаться удовлетворительно

представленными в сети ООПТ, в двух провинциях – Магаданской и Аянской –
представлены частично, а в большинстве провинций практически не представлены.
Подобная ситуация характерна в целом для Мирового океана, в котором организация
морских резерватов началась значительно позже, чем на суше. В конце XX в. практически
ни в одном из 150 биогеографических регионов Мирового океана не был достигнут
адекватный уровень представленности биологического и ландшафтного разнообразия
(Kelleher et al., 1995). Несмотря на то, что сейчас созданию морских ООПТ уделяется
повышенное внимание, их площадь достигла 3.4% Мирового океана (Deguignet M. et al.,
2014) и к 2020 г. и предполагается ее увеличение до 10%, указанная тенденция
сохраняется, т.е. организация морских резерватов идет преимущественно по
зооцентрическому принципу, без учета критерия репрезентативности.

3.1.3. Ландшафтное планирование в морских акваториях и на островах:

значимость региональных потоков и отношений «суша-море»
А. Н. Иванов

Классическое структурно-генетическое ландшафтоведение возникло на суше.

Позднее оказалось, что взаимообусловленные в своем размещении сочетания природных
компонентов наблюдаются и под водой, что привело к формированию особого научного
направления – подводного ландшафтоведения. Аналогично этому ландшафтное
планирование, возникшее и развивающееся в некоторых европейских странах как
универсальный планировочный инструмент при оптимизации природопользования в
староосвоенных европейских ландшафтах, позднее получило развитие в морском
природопользовании. Однако прямой перенос основных принципов, методических
подходов и терминологии ландшафтного планирования на суше в морские ландшафты
сопряжен с многочисленными проблемами, обусловленными разной структурно-
функциональной организацией и динамикой наземных и подводных ландшафтов,
меньшей изученностью последних, различной юридической базой и др. Тем не менее,
необходимость комплексного географического подхода к управлению морскими
акваториями достаточно очевидна (Бадюков, 2012; Комплексное управление…, 2011), что
привело в настоящее время к формированию трех научно-прикладных направлений в
морском природопользовании: а) комплексном управлении прибрежными зонами; б)
управлении большими морскими экосистемами; в) морском пространственном
планировании (Фащук и др., 2015).
Понятие комплексного управления прибрежными зонами (КУПЗ) возникло в
1970-х гг., получило популярность и к настоящему времени реализуется в том или ином
аспекте почти в 100 странах мира. Появление этой концепции явилось ответом на
отраслевое управление морскими экосистемами, вызывавшее во многих случаях
разрушение прибрежных местообитаний, деградацию или гибель морских организмов.
Объектом управления при этом подходе являются морские и береговые экосистемы,
помимо них выделяется «надстройка» - отраслевые морехозяйственные комплексы
(Комплексное управление…, 2011). В основу концепции положен экосистемный подход и
экономико-правовой механизм гармонизации зачастую противоречивых ведомственных
интересов морских и прибрежных природопользователей. Связь между ними
поддерживается путем экологического мониторинга морских экосистем. В рамках
концепции признается приоритет сохранения морской биоты, и управляющие органы,
получая информацию через систему экологического мониторинга, должны учитывать не
только экономическую прибыль хозяйствующих субъектов, но также учитывать
интенсивность антропогенного пресса и при необходимости – ограничивать его. В КУПЗ,
 124

как правило, участвуют большое число субъектов хозяйственной деятельности, органы

управления, а также местное население и различные общественные объединения.
Несмотря на декларируемый экосистемный подход, следует признать, что
методологически КУПЗ является все же в большей степени социально-экономической
концепцией в морском природопользовании (Фащук и др., 2015).
Концепция Больших морских экосистем (БМЭ) возникла несколько позднее, в
конце 1980-х гг. Большие морские экосистемы – районы Мирового океана,
характеризующиеся особой батиметрией, гидрографией, продуктивностью и трофически
взаимосвязанными популяциями. БМЭ охватывают прибрежную водосборную площадь и
морскую акваторию до бровки шельфа и внешних пределов главных морских течений,
площадь БМЭ составляет не менее 200 тыс. км2. В основу выделения БМЭ положено
районирование Мирового океана с выделением 12 царств, 64 провинций и 232
экорегионов (Hempel, Sherman, 2003).
Объектом управления в рамках этой концепции являются географически
обособленные морские экосистемы, отличающиеся от соседних по составу флоры, фауны
и сочетаниям биоценозов. Пространственная локализация морского водного объекта и
индивидуальные экосистемные признаки определяют те или иные аспекты использования
при решении экологических и рыбохозяйственных проблем и регулировании различных
видов морского природопользования на основе эколого-географического подхода.
Система мониторинга включает в себя пять блоков: биологическая продуктивность,
рыболовство, загрязненность, социально-экономическая ситуация, управление.
Если возникновение КУПЗ оказалось ответом на ведомственное (отраслевое)
управление морскими экосистемами, вызвавшее в ряде случаев разрушение
местообитаний в прибрежных районах, деградацию и разрушение морских экосистем, то
возникновение концепции БМЭ было связано с экономическими потерями из-за
переловов в традиционном рыболовстве. К числу положительных моментов в управлении
БМЭ относится сохранение естественных экосистем и приемлемого качества окружающей
среды, предотвращение негативных трансграничных воздействий, ликвидация
накопленного экологического ущерба. Однако имеются и негативные аспекты:
сдерживание развития морского природно-ресурсного потенциала, отставание в
формировании нормативной базы регулирования природоохранной деятельности, рост
числа экологических правонарушений, прежде всего в области рыболовства. В целом
концепция БМЭ основывается на исследовании структурно-функциональной организации
морских экосистем для гармонизации разных видов морской хозяйственной деятельности
и является, таким образом, более естественно-научной по сравнению с КУПЗ (Фащук и
др., 2015).
Из перечисленных направлений наиболее молодым по времени возникновения
(около 20 лет), но наиболее близким к ландшафтному планированию на суше является
морское пространственное планирование (МПП). Под МПП понимается процесс
анализа и размежевания во времени и пространстве антропогенной деятельности в рамках
какой-либо акватории с целью достижения сбалансированных экологических,
экономических и социальных целей (Ehler, Douvere, 2009). Необходимость МПП возникла
в связи с интенсификацией освоения Мирового океана и появившимися новыми
проблемами, обусловленных тем, что негативное воздействие традиционных и новых
видов морского природопользования, сконцентрированных на ограниченных акваториях,
стало приводить к многочисленным негативным последствиям и конфликтам. Среди
подобных конфликтов обычны два типа (Обзор мирового опыта…, 2014): а) конфликт
«пользователь – пользователь» (например, донный промысел и прокладка подводных
кабелей); б) конфликт «пользователь – природа» (например, добыча углеводородов в
местах размножения или нагула морских животных). Необходимость разведения в
пространстве и во времени подобных видов природопользования и обусловила
необходимость МПП. В отличие от ландшафтного планирования на суше, которое
 125

привязано к земной поверхности, понятие МПП – трехмерное, поскольку связано с

морским дном и всем объемом водных масс.
К настоящему времени предложены принципы МПП и алгоритм его проведения. К
числу основных принципов отнесены (Ehler, Douvere, 2009):
а) принцип ограниченности пространства (МПП осуществляется в рамках
конкретной акватории, определенной на основе юридических, социально-экономических
и экологических особенностей;
б) принцип интегральности (процесс МПП осуществляется на основе
взаимодействия между разными видами природопользования, государственными
органами управления, а также между различными уровнями государственного и местного
управления;
в) принцип экосистемности (достижение экологических, экономических,
социальных целей развития осуществляется с учетом возможностей и емкости данной
экосистемы и поддержки соответствующего уровня производимых ею экосистемных
услуг;
г) принцип совместного участия – включение всех заинтересованных сторон, в том
числе общественности, в процесс анализа, разработки и принятия управленческих
решений;
д) принцип стратегического планирования (ориентация на большие горизонты
планирования);
е) принцип адаптивности – применение гибкого подхода, когда в процедуре
разработки и реализации МПП предусмотрена возможность оперативного изменения уже
принятых решений.
Также предложен алгоритм МПП, состоящий из 10 последовательных этапов
(Ehler, Douvere, 2009):
1. Выявление необходимости МПП и установления полномочий субъектов
морского природопользования и управления.
2. Определение источников финансирования.
3. Организация процесса посредством предварительного планирования.
4. Привлечение к участию в МПП всех заинтересованных сторон.
5. Выявление и анализ существующих условий МПП.
6. Прогноз будущих условий после внедрения МПП.
7. Разработка, согласование и утверждение плана управления.
8. Внедрение в практику основных составляющих плана управления.
9. Мониторинг и оценка эффективности МПП.
10. Адаптация составляющих МПП при изменении условий или выявленных
проблем.
В настоящее время около 40 стран Западной Европы, Северной Америки, Юго-
восточной Азии и Океании активно занимаются процессами разработки и внедрения
планов морского пространственного планирования. Девять стран разработали такие
планы, а шесть государств уже нормативно на законодательном уровне ввели их в
действие (Обзор мирового опыта…, 2014). В большинстве случаев эти страны разбили
морские акватории, находящиеся под своей юрисдикцией, на макрорегионы, т. е. провели
районирование и в дальнейшем - функциональное зонирование, а также разработали
проект МПП для каждого макрорегиона. Площадь акваторий, в которых реализуется
МПП, сильно варьирует – от 1,5 млн. км2 (восточное побережье Австралии) до 3600 км2
(Бельгия).
В Европе наиболее активно идеи МПП и их практическая реализация на
национальном уровне внедряются в Норвегии, Германии, Швеции, Дании, Нидерландах,
Бельгии. Для трансграничного сотрудничества основным модельным полигоном является
Балтийское море. Существует Директива Европейского совета о морском
пространственном планировании (2014) в соответствии с которой государствам-членам
 126

ЕС, имеющим выход к морю, предписывается разработать планы МПП, в которых

должны быть отражены все существующие виды морского природопользования и
предложены пути наиболее эффективного управления ими на соответствующих
акваториях. В документе перечислены принципы составления таких планов, которые в
обязательном порядке должны отражать:
 взаимодействие между берегом и морем (хозяйственной деятельности на
море и на побережье);
 трансграничное взаимодействие между государствами;
 обеспечение участия общественности и всех заинтересованных сторон;
 использование всей имеющейся информации и обеспечение свободного
доступа к ней.
Из других государств необходимо отметить опыт Австралии, в которой закончена
разработка пяти региональных планов МПП, которые перекрывают всю прибрежную
акваторию. При этом была сформирована сеть существующих и перспективных морских
резерватов – одна из самых представительных в мире.
Морское пространственное планирование в России. Несмотря на растущую
популярность в мире, в нашей стране МПП находится на начальном этапе (Гогоберидзе,
Леднова, 2014). Одна из главных причин – отсутствие нормативной базы. В России все
морские акватории отнесены к федеральному уровню, и управление морскими
пространствами и ресурсами осуществляется исключительно федеральными
министерствами и ведомствами, находящимися в ведении Правительства РФ. При этом ни
для одного из соответствующих министерств и ведомств морская деятельность не
является основной и, тем более, единственной задачей. Тем не менее, в «Стратегии
развития морской деятельности РФ до 2030 года», которая утверждена распоряжением
Правительства РФ № 2205-р от 8 декабря 2010 г., поставлена задача развития
интегрального межотраслевого управления на всех территориальных уровнях, а также
подчеркнута необходимость комплексного управления морским природопользованием,
разработки и реализации программ комплексного развития приморских территорий и
прибрежных акваторий, развития морского территориального планирования. В
Минэкономразвития РФ разрабатывается концепция проекта закона о морском
акваториальном (пространственном) планировании (Обзор мирового опыта…, 2014). В
рамках этих исследований «НИИПГрадостроительства» в 2012-2013 гг. была выполнена
работа «Разработка инструментария морского акваториального (пространственного)
планирования и предложений по его применению на примере Балтийского моря»
(Разработка…, 2012). В качестве модельного региона выступала акватория Балтийского
моря, примыкающая к Калининградской области.
Поскольку многие правовые и методические вопросы морского планирования
остаются нерешенными, основное внимание уделялось функциональному зонированию
морской акватории. Разработка схемы функционального зонирования проводилась на
основе комплексного анализа современного использования акватории Балтийского моря,
программных отраслевых документов, определяющих основные направления развития
различных видов морской деятельности, оценки экологического состояния морских
экосистем и конфликтных ситуаций, возникающих при наложении нескольких видов
морской деятельности на одном участке морской акватории (Мякиненков и др., 2015).
В основу механизма выделения границ функциональных зон взяты основные
градостроительные принципы территориального планирования. Выделено три уровня
управления морепользованием: федеральный, региональный и муниципальный. Зоны
различного функционального назначения в таблице распределены по принципу
приоритетности для каждого из уровней управления (табл. 3).
 127

Табл. 3. Классификация функциональных зон морской акватории Балтийского моря

(Мякиненков, Спирин, Вязилова, 2015).

Категории морских Функциональные зоны

акваторий юго-
восточной Балтики
Федеральный уровень
Исключительная Зона обеспечения национальной безопасности
экономическая зона Зона судоходства
Зона подводных кабелей и трубопроводов
Зона промыслового рыболовства
Зона охраняемых морских комплексов и охраны мест обитания
ценных видов рыб, птиц, морских животных
Трансграничные зоны защиты и сохранения морской среды
от загрязнения, сохранения водных биоресурсов
Территориальное Зона судоходства
море Зона подводных кабелей и трубопроводов
Зона особо охраняемых природных территорий федерального
значения
Зона военно-морской деятельности
Зона добычи углеводородных ресурсов
Внутренние морские Акватории и территории морских портов и подходные каналы
воды и прибрежные Зона курортов федерального значения
территории Зона размещения объектов береговой инфраструктуры
трубопроводного транспорта
Региональный уровень
Территориальное Зона особо охраняемых природных территорий регионального
море значения
Зона защиты и сохранения морской среды от загрязнения
Зона прибрежного рыболовства
Зона рекреационного использования (яхтинг, рекреация на
островах и в береговой зоне)
Зона ведение аквакультуры
Зона размещения объектов инженерной и транспортной
инфраструктуры регионального значения
Внутренние морские Зона охраняемых природных территорий регионального значения
воды и береговая Зоны нереста промысловых видов рыб
зона Зона рекреационного использования
Зона ведения аквакультуры
Зона любительского и спортивного рыболовства
Зона размещения объектов инженерной и транспортной
инфраструктуры
Зона добычи распространенных полезных ископаемых
Муниципальный уровень

Внутренние морские Рекреационные зоны местного значения

воды, береговая зона Зоны строительства на намывных территориях
Зона строительства гидротехнических сооружений
Зона берегоукрепления
Зона добычи строительных материалов
Зона стоянок маломерных судов
 128

Другие зоны в соответствии с полномочиями муниципальных

образований

Помимо Балтийского моря, в настоящее время в РФ разрабатывается пилотный

проект комплексного управления природопользованием в арктических морях и его
практическая реализация для российской части Баренцева моря. Предполагается
трансграничное сотрудничество в этой области с Норвегией, которая в 2002-2006 гг. уже
разработала «Комплексный план управления Баренцевым морем». Баренцево море
является одним из важнейших рыбопромысловых районов Мирового океана, при этом
здесь существуют планы добычи углеводородов на шельфе и сталкиваются
геополитические и военно-стратегические интересы целого ряда государств, что
обусловливает особую актуальность МПП (Денисов и др., 2014; Ершова и др., 2018;
Матишов и др., 2015).
Весьма полезной в этом случае может быть матрица совместимости различных
видов антропогенной деятельности в морских акваториях, в которой отражена полная или
частичная совместимость или несовместимость природоохранного природопользования,
развития туризма и рекреации и ведение рыбного промысла, разработки нефтегазовых
месторождений и т. п. (рис. 37). Несмотря на то, что данная модель предложена для
арктических морей России, она имеет в значительной степени универсальный характер и
может быть использована и для других регионов с учетом местных условий.
 129

Рис. 37. Матрица совместимости различных видов природопользования

(Комплексное управление…, 2011).

Функциональное зонирование морских акваторий. Приведенный краткий обзор

показывает, что МПП – это не конечное решение проблемы и не метод, а скорее общая
схема работы в трехмерном динамичном морском пространстве для повышения эколого-
экономической эффективности использования ресурсов морских экосистем.
Географические аспекты МПП заключаются, прежде всего, в составлении серии карт,
включающих в себя оценку природно-ресурсного потенциала, различные экологические
характеристики, распределение видов и мест обитания, выделение критических участков
морских экосистем, оценку степени антропогенного пресса, выделение участков
существующих и потенциальных конфликтов разных природопользователей и др. В
настоящее время в России ближайшим аналогом МПП является функциональное
зонирование, широко используемое в практике территориального планирования на суше.
На мелкомасштабном уровне для морских акваторий к настоящему времени предложены
схемы функционального зонирования для российской Арктики и дальневосточных морей
(рис. 38, 39). Предложенные схемы фактически следует рассматривать как рамочные
условия, в которые надо вписывать конкретные схемы МПП для выделенных регионов.
В основу функционального зонирования арктических морей положена схема
физико-географического районирования, в которой выделено 33 провинции, а также
приоритетные виды природопользования внутри провинций, определяемые природно-
ресурсным потенциалом, природоохранной ценностью, устойчивостью геосистем,
наличием объектов историко-культурного наследия (Атлас биологического
разнообразия…, 2011). Хотя в любой провинции, как правило, имеет место
полифункциональное использование природных ресурсов, чаще всего выделяется какая-то
составляющая, определяющая общую доминанту природопользования. Исходя из этого,
33 провинции объединены в шесть функциональных зон.
Зоны обширных охраняемых природных участков, в которых на первый план
выходит природоохранная составляющая, научные исследования, экологический
мониторинг и туризм. Эта зона включает девять физико-географических провинций в
разных частях Арктики и охватывает в основном островные и приостровные территории и
акватории с существующими или перспективными ООПТ, выделяющиеся уникальными
чертами природы, высоким ландшафтным и биологическим разнообразием, значительным
числом памятников историко-культурного наследия. Выдвижение здесь на первый план
природоохранной составляющей не означает запрета на другие виды природопользования,
однако высокая природоохранная ценность существующих экосистем, опасность утраты
ландшафтного и биологического разнообразия, объектов историко-культурного наследия
обусловливают необходимость научно обоснованной системы ограничений
природопользования.
 130

Рис. 38. Функциональное зонирование арктических морей России (Атлас …, 2011).

К зоне промышленного рыболовства, управляемого на экосистемной основе, с

системой рыбохозяйственных заповедных зон относится Центрально-Баренцевоморская
провинция - один из районов мирового промышленного рыболовства, имеющего
глобальное значение.
К зоне многоцелевого использования отнесены осваиваемые в течение столетий
прибрежные морские районы Кольского полуострова и Белое море, а также прибрежные
районы Чукотки, где отмечена высокая концентрация месторождений минерального
сырья и существуют планы их разработки, однако к числу приоритетных задач здесь
должны быть отнесены также сохранение, исследование и мониторинг биологического
разнообразия, развитие традиционного природопользования, экологического,
познавательного и этнотуризма.
Особую группу в схеме функционального зонирования составляют провинции,
находящиеся в районе Северного морского пути. Внутри себя эти провинции разделяются
на две группы. В юго-восточной части Баренцева моря и в Карском море находятся
прибрежные провинции – зоны интенсивного судоходства по западному сегменту
Северного морского пути, а также разведки, добычи и транспортировки углеводородов в
береговой зоне. В этой зоне при приоритете судоходства необходимо предусмотреть
специальные меры по сохранению биологического разнообразия через систему морских и
прибрежных ООПТ, рыбохозяйственных заповедных зон, территорий традиционного
природопользования, особые меры для защиты устьевых областей рек и приморских
маршевых биотопов от аварийных разливов нефти, а также специальные меры по
предотвращению негативного воздействия судоходства на арктическую биоту, связанную
с заприпайными полыньями и припайными льдами.
Другая группа провинций преимущественно в континентальном секторе Арктики
относятся к зоне потенциально интенсивного судоходства по восточному сегменту
Северного морского пути. При приоритетности транспортной составляющей в этой зоне
также должны быть разработаны и применены специальные меры предотвращения и
минимизации негативного воздействия судоходства на биоту, связанную с заприпайными
полыньями и припайными льдами.
Ряд провинций преимущественно в северной части арктических морей отнесен к
зоне научных исследований и эпизодического использования. Ресурсы этих провинций, их
биологическое и ландшафтное разнообразие, а также направленность возможных
 131

изменений условий среды и экосистем под воздействием климатических изменений

нуждаются в дополнительных исследованиях. За границы схемы функционального
зонирования также выведена глубоководная зона Арктического бассейна.
Для дальневосточных морей предложена схема функционального зонирования с
выделением приоритетных и допустимых видов прибрежно-морского
природопользования (Арзамасцев и др., 2010). В основу положен анализ природно-
ресурсного потенциала прибрежных зон, включающий в себя семь составляющих:
ресурсы географического пространства (в основном транспортно-портовые функции),
природные ресурсы шельфа (преимущественно углеводороды), биологические ресурсы
(прибрежное и морское рыболовство), потенциал для развития марикультуры,
рекреационный потенциал, минерально-сырьевые ресурсы прибрежных территорий, а
также земельные и биологические ресурсы прибрежных территорий. В результате в
дальневосточных морях выделены три крупных функциональных зоны (из схемы
исключена центральная глубоководная часть Охотского моря) (рис. 39).
Первая макрозона комплексного природопользования с доминированием
транспортно-геополитической функции включает в себя пять районов (южное и северное
Приморье, южная часть Сахалина и юго-восточное побережье Камчатки). Это самая
освоенная часть дальневосточных морей, природно-ресурсный потенциал зоны обеспечен
ресурсами географического пространства и постоянного населения для развития
транспортно-портовой инфраструктуры, а также рядом других природных ресурсов.

Рис. 39. Функциональное зонирование дальневосточных морей России (Арзамасцев и др.,

2010).
 132

Вторая макрозона рыбохозяйственной деятельности включает в себя большую

часть акватории Охотского моря (без центральной части и юго-восточного побережья
Сахалина, отнесенного к первой зоне). В этой зоне выделено шесть районов. Доминантой
морского природопользования является добыча рыбы и морепродуктов в объемах,
обеспечивающих сохранение природно-ресурсного потенциала. Нефтегазовая отрасль на
шельфе Сахалина и западного побережья Камчатки позиционируется как доминирующая
функция второго порядка.
Третья зона традиционного природопользования с сохранением естественного
режима функционирования морских экосистем охватывает западную часть Берингова
моря и Пенжинскую губу Охотского моря. Очень суровые природные условия обусловили
проживание здесь исторически адаптированного к ним коренного населения, ведущего
традиционный образ жизни. Использование имеющихся минерально-сырьевых ресурсов
возможно лишь при сохранении приоритета возобновляемых биологических ресурсов,
сохранении видового разнообразия и продуктивности морских экосистем и комплексном,
экологически обоснованном использовании небиологических природных ресурсов.
Предложенные мелкомасштабные схемы функционального зонирования
арктических и дальневосточных морей позволяют оценить природно-ресурсный
потенциал того или иного региона и предлагать пути его освоения на уровне
стратегического планирования, т.е. в них заданы рамочные условия, в которые должно
вписываться планирование на более низких уровнях. В дальнейшем, используя принцип
иерархичности, необходимо последовательно переходить к более крупномасштабным
схемам (Матишов и др., 2015).
Проиллюстрируем этот тезис схемой функционального зонирования «Охотское
море – Шантарская провинция». Необходимой основой при функциональном зонировании
должна быть схема природного или природно-хозяйственного районирования. Для
Охотского морей в настоящее время существуют схемы биогеографического (по
отдельным группам организмов), биостатистического, геоморфологического и других
частных видов отраслевого районирования, однако поставленной задаче в наибольшей
степени отвечает комплексное физико-географическое районирование. Нами ранее была
предложена трехступенчатая модель физико-географического районирования «страна-
область-провинция» (Забелина, Иванов, Папунов, 2005), в соответствии с которой в
Охотском море выделено 12 физико-географических провинций, которые и выступают
основной операционной единицей при среднемасштабном функциональном зонировании.
Эти единицы физико-географического районирования необходимы, в частности, для того,
чтобы определить наиболее редкие и уникальные геосистемы на разных иерархических
уровнях. При этом природный объект, уникальный для физико-географической страны
должен иметь более высокий статус охраны, чем какое-либо природное образование для
физико-географической провинции и т. д. В предложенной дальневосточными географами
схеме функционального зонирования удачно отражены главные особенности природно-
ресурсного потенциала дальневосточных морей, но вместе с тем отсутствует
природоохранная составляющая, и почти вся акватория Охотского моря отнесена к зоне
рыбохозяйственной деятельности. При учете природоохранных ограничений,
существующих и перспективных морских резерватов и морских экологических сетей,
схема функционального зонирования для Охотского моря приобретает несколько иной
вид. На предложенной схеме 12 физико-географических провинций в Охотском море,
объединены в семь функциональных зон. Выделяется Шантарская провинция,
локализованная в отдельной зоне с приоритетом природоохранных и рекреационных
функций. Высокая биопродуктивность морских вод, связанная с мощными приливно-
отливными колебаниями и придонными течениями, обусловливает очень высокую
численность животных верхних звеньев трофической пирамиды, в числе которых редкие и
 133

охраняемые морские птицы и млекопитающие. Недавняя организация национального

парка предполагает также развитие экологического туризма. К числу доминирующих
функций второго порядка в провинции относится прибрежно-морской промысел
(лососевые, минтай, навага, камбала, корюшка, сельдь, крабы), управляемый на
экосистемной основе в акватории за границами национального парка.
Аянская и Амуро-Сахалинская провинции объединены в функциональную зону с
приоритетом прибрежно-морского рыболовства (лососевые, минтай, нерестовая сельдь).
Подчиненное значение в провинции имеют транспортно-портовые функции и
природоохранная составляющая. Юго-Восточно-Сахалинская провинция отнесена к
функциональной зоне с приоритетом транспортно-портовых функций. Порты в южной
части Сахалина имеют круглогодичную навигацию и играют ключевую роль для
транспортировки грузов как внутри Сахалинской области, так и за ее пределами. К числу
доминирующих функций второго порядка отнесен прибрежно-морской промысел,
перспективно также развитие марикультуры, в ряде мест - прибрежной рекреации. В
Центрально-Охотоморской провинции доминирующим видом природопользования
является морской промысел.
Прибрежная зона Курильских островных провинций является одним из наиболее
богатых районов Мирового океана по запасам биогидроресурсов (рыба, морские
беспозвоночные, водоросли и др.), что определяет в качестве доминирующей функции
прибрежно-морской промысел. Наряду с этим выделяется природохранная функция
(крупные скопления морских млекопитающих, птичьи базары), круизный туризм, на
Южных Курилах потенциально возможно развитие рекреации.
Наиболее сложная и конфликтная ситуация в настоящее время сложилась в Северо-
Восточно-Сахалинской провинции. Прибрежно-морская акватория имеет большое
природоохранное значение, несколько участков в береговой зоне (лагуны Пильтун, Астох
и др.) являются одним из источников высокой продуктивности прибрежных вод и
кормовыми биотопами серых китов охотско-корейской популяции. В ряде мест здесь
также сохранились практически ненарушенные природные комплексы береговой зоны с
экосистемами лососевых рек, приустьевых участков и высоким разнообразием гнездовой
авифауны (Особо охраняемые…, 2009). В этом районе уже много лет предлагается
организация морского заказника для охраны серых китов и ряд ООПТ для охраны
морских и околоводных птиц и прибрежных экосистем, однако это предложение
лимитируется нефте-газодобычей на месторождениях Сахалин-1 и Сахалин-2.
Аналогичная ситуация конфликтов различных видов природопользования может
возникнуть в границах трех других провинций – Западно-Камчатской, Шелиховской и
Магаданской, которые наряду с природоохранной ценностью отличаются очень высокой
биопродуктивностью и промысловым потенциалом, но вместе с тем входят в границы
Охотско-Камчатского нефтегазоносного бассейна. Особенно эта проблема актуальна для
Западно-Камчатского шельфа (Ширков и др., 2006). Подобные ситуации достаточно
типичны для морского природопользования, поскольку месторождения нефти и газа на
шельфе почти всегда совмещены с биологически высокопродуктивными районами, а если
на это обстоятельство накладывается природоохранная ценность акватории, коллизии
между различными видами природопользования неизбежны. В этом контексте
необходимо отметить, что выделение ключевых экологических районов не означает
установление строгого природоохранного режима и полный запрет хозяйственной
деятельности. Именно здесь прежде всего необходимо морское пространственное
планирование с функциональным зонированием акватории, составлением матрицы
совместимости различных видов природопользования, выделением ООПТ с сезонными и
иными ограничениями (как, например, для охраны популяции серых и гренландских
китов), выделением рыбохозяйственных заповедных зон, а также других участков с
регулируемой хозяйственной деятельностью.
 134

Вопросы функционального зонирования на более низком иерархическом уровне

отдельных провинций проанализируем на примере Шантарской провинции с приоритетом
природоохранных и рекреационных задач. Большую часть провинции занимает недавно
организованный национальный парк «Шантарские острова», включающий в себя
большинство островов Шантарского архипелага и прилегающую морскую акваторию. В
границах национального парка предложено выделить семь функциональных зон (рис. 40).
В основу зонирования положен принцип максимального сохранения ландшафтного и
биологического разнообразия островов и прилегающей акватории (Воронов и др., 2016),
вследствие чего площадь заповедной и особо охраняемой функциональных зон суммарно
составляет почти 80% от площади парка. Эти зоны занимают большую часть прибрежных
склонов о. Большой Шантар и о. Феклистова и выделяются либо хорошей сохранностью
коренных еловых, елово-лиственничных и лиственничных кустарниковых, зеленомошных
и зеленомошно-травяных лесов (Шлотгауэр, Крюкова, 2012), либо имеют высокий
потенциал к восстановлению. Заповедные участки морской акватории, сопряженные с
заповедной и особо охраняемой зонам на островной суше, в совокупности создают основу
для сохранения как наземных, так и морских экосистем. В морской акватории вблизи
Шантарских островов наблюдается высокая концентрация китообразных, а на
многочисленных мелких островках, скалах, рифах и береговых обрывах локализованы
птичьи базары и лежбища тюленей.
Менее ценные в природоохранном отношении, но выделяющиеся высокой
живописностью и рекреационным потенциалом участки побережья занимают зоны
познавательного туризма и рекреационная (около 20% площади национального парка).
Приуроченность большей части их к береговой зоне вполне оправдана, поскольку на
островах Северной Пацифики именно ландшафтные экотоны побережий выделяются
наиболее высокими показателями разнообразия, продуктивности и аттрактивности
природных комплексов (Мараков, 1979; Иванов, Орлова, 2014).
Таким образом, специфика функционального зонирования островного
национального парка, включающего в себя как надводную часть островов, так и
прилегающую морскую акваторию, проявляется прежде всего в необходимости
пространственного сопряжения природоохранных зон на островной суше и в море. Это
вполне закономерно, поскольку надводная и подводная части островов тесно связаны в
структурно-генетическом и функционально-динамическом отношениях потоками
вещества и энергии. Морские колониальные птицы и морские млекопитающие,
образующие скопления на островах и являющиеся одним из главных объектов охраны,
имеют кормовую базу преимущественно в прилегающих водах и выступают, таким
образом, связующим звеном между субаэральной и субаквальной частями островной
геосистемы (Иванов, 2013). Это обстоятельство обуславливает необходимость
сопряженной охраны и островной суши и прилегающей акватории. Между тем, как уже
отмечалось, абсолютное большинство заказников и памятников природы, существующих
в настоящее время на островах и побережье Охотского моря, включают в свой состав
только сушу.
 135

Рис. 40. Функциональное зонирование национального парка «Шантарские острова»

(Воронов и др., 2016)

Аналогичный подход был использован нами ранее при функциональном

зонировании морского природного парка «Остров Монерон». Относительно небольшой по
площади остров (немногим более 20 км2) расположен вблизи юго-западной оконечности
Сахалина (рис. 41). В геологическом отношении о. Монерон представляет древний
неогеновый вулкан гавайского типа с крутыми прибрежными склонами,
отпрепарированными абразией, и плоской вершиной, поднимающейся над уровнем моря
почти на 440 м. Период активной вулканической деятельности приходился на миоцен,
когда произошли излияния эффузивов основного состава - базальтов, андезитов,
лавобрекчий и туфобрекчий, образующих чеховскую свиту и слагающих почти всю
надводную часть острова (Разжигаева, Плетнев, 2006). Несмотря на небольшие размеры и
преимущественно вторичный лесо-луговой характер растительности (Иванов, 1994),
остров отличается весьма высоким флористическим разнообразием: на сравнительно
небольшой площади здесь установлено произрастание 511 видов растений, из которых 37
видов отнесены к категории редких и исчезающих, включенных в Красные книги разных
уровней (Растительный и животный мир острова Монерон, 2006). Еще одна составляющая
природоохранной ценности – колонии морских птиц (тупик-носорог, чернохвостая и
тихоокеанская чайки, кайры) и лежбища морских млекопитающих (сивуч, ларга),
расположенные на береговых обрывах и мелких островках вблизи побережья.
 136

Рис. 41. Географическое положение острова Монерон.

Однако главная составляющая природоохранной и рекреационной ценности

острова находится в его подводной части. Твердый состав горных пород, слагающих
остров, обусловливает минимальный вынос тонких фракций на шельф острова и как
следствие – очень высокую прозрачность воды (25-30 м). Вулканический рельеф в
условиях интенсивной абразии сформировал очень живописные подводные формы –
отвесные скальные стенки, подводные гроты, пещеры и др. Кроме того, о. Монерон
находится в струе теплого Цусимского течения, которое, омывая западное побережье о.
Хоккайдо и о-ва Ребун и Рисири, отклоняется от побережья Сахалина к западу,
отжимаемое холодными водами, поднимающимися на поверхность в районе мыса
Крильон. Это ответвление Цусимского течения повышает температуру поверхностных
вод в августе до +18-20°С, что обеспечивает возможность существования в характерных
для Среднего Приморья бореальных условиях нетипичных, в том числе весьма редких для
нашей страны субтропических видов (тугалия гигантская, трепанг, редкоиглые морские
ежи, многолучевая звезда Plazaster borealis и др.) и как следствие – очень высокое видовое
разнообразие подводной биоты. Флора литорали острова отличается значительной
тепловодностью и по своему составу ближе к флоре литорали Южного Приморья и
Японских островов, нежели близрасположенного о. Сахалин.Так, на литорали о. Монерон
обнаружено 39 видов водорослей, при этом 16 из них неизвестны у берегов Сахалина, но
встречаются вблизи Японских островов (Щапова, Селицкая, 1957). Один из самых
красивых и ценных морских моллюсков галиотис (Haliotis discus) встречается в России
только у острова Монерон. Этот моллюск обитает вблизи острова на глубинах от 0 до
20 м. Пока остается неясным, образуют ли монеронские галиотисы истинную
самовоспроизводящуюся популяцию (Жирмунский и др., 1980) или же они приносятся от
японских островов. Некоторые исследователи считают, что это – псевдопопуляия,
существующая за счет перманентного притока особей с юга, т.е. часть планктонных
личинок галиотиса, подхваченная у островов Ребун и Рисири теплой ветвью Цусимского
течения, оседает у берегов Монерона (Сиренко, Касьянов, 1976). Высокая
природоохранная ценность и надводной и подводной составляющих островной
геосистемы обусловила необходимость организации здесь ООПТ, а сопутствующий
рекреационный потенциал способствовал принятию решения об организации морского
природного парка.
При проектировании парка функциональное зонирование было проведено нами на
основе ландшафтной карты, на которой сопряженно показаны природные
территориальные комплексы надводной части и донные природные комплексы шельфа до
 137

40-метровой изобаты (рис. 42, 43, 44, 45). Исходя из локализации основных
природоохранных объектов, в границах парка выделена зона особой охраны, где
разрешается только проведение исследований в научных целях и экологический
мониторинг. К зоне особой охраны отнесено обрывистое западное побережье с колониями
морских птиц, прилегающая акватория, а также все расположенные вблизи побережья
мелкие островки, скалы, рифы и камни с лежбищами морских млекопитающих и
птичьими базарами (рис. 42).

Рис. 42. Скалистое западное побережье о. Монерон с лежбищами сивучей (Природный

парк «Остров Монерон» http://isl-moneron.ru/).

Рис. 43. Восточное побережье острова Монерон с вейниковыми и крупнотравными

лугами, каменноберезняками и бамбучниками (административно-хозяйственная зона
природного парка) (Природный парк «Остров Монерон» http://isl-moneron.ru/).
 138

Донные природные комплексы

 139

Бурые водоросли: ламинария японская, костария, агарум, цистозира и др.

Гидробионты:
1 – трепанг дальневосточный
2 – мидия Грея
3 – галиотис
4 – гребешок Свифта
5 – морской еж плоский, гребешок приморский
6 – морской еж правильный

Рис. 44. Ландшафтная картосхема о. Монерон (Остров Монерон, 2006).

 140

Рис. 45. Функциональное зонирование природного парка «Остров Монерон» (Природный

парк «Остров Монерон» http://isl-moneron.ru/).

Большую часть острова занимает туристско-рекреационная зона, предназначенная

для организации кратковременного и длительного отдыха. Режим природоохранных
ограничений здесь более мягкий. Разрешено создание и обустройство экологических
экскурсионных троп и маршрутов, устройство стационарных пунктов наблюдения и
смотровых площадок, проведение экскурсий и прогулочного познавательного отдыха на
специально подготовленных маршрутах для экологического просвещения населения. В
ландшафтном отношении этой зоне соответствуют участки лавовых «плато» и островные
склоны с бамбучниками, вейниковыми лугами и каменноберезняками. Эти природные
комплексы репрезентативны для региона и обладают достаточно высоким эколого-
образовательным потенциалом, но вместе с тем относительно устойчивы к
рекреационным нагрузкам.
Административно-хозяйственная зона занимает небольшую площадь и выделена
для размещения, строительства и эксплуатации объектов, необходимых для обеспечения
охраны, содержания и использования природного парка. Эта зона находится на восточном
побережье острова в районах старого освоения с уже сложившейся инфраструктурой
(район бухты Чупрова, участки, прилегающие к причалу, метеостанции и т.п.) (рис. 42).
Таким образом, в этой зоне уже исторически сформировались антропогенно нарушенные
природные комплексы, которые продолжают использоваться для хозяйственно-
административных целей и в настоящее время.
Несмотря на то, что юридически прилегающая морская акватория не входит в
состав природного парка вследствие его областного подчинения, 20-летний опыт
функционирования показал достаточно высокую эффективность. Парк сохраняет все
основные объекты, имеющие природоохранную ценность, и принимает за туристический
сезон (с 15 мая по 15 сентября) до 1200 посетителей (Природный парк «Остров Монерон»
http://isl-moneron.ru/). При планировочных решениях (функциональном зонировании)
природного парка основными принципами выступили: а) приоритетность
природоохранных объектов, которые выступают первичным каркасом для всей схемы
 141

зонирования; б) структурно-генетическая и функционально-динамическая сопряженность

надводной и подводной составляющих островной геосистемы потоками вещества и
энергии; в) размещение административно-хозяйственной зоны в нарушенных ранее
природных комплексах.

В целом вопросы ландшафтного планирования в морских акваториях в нашей

стране находятся на начальном этапе. В подавляющем большинстве случаев планирование
в настоящее время сводится к функциональному зонированию морских акваторий, при
этом зонирование за исключением ООПТ имеет рекомендательный, а не нормативный
характер. Из приведенных примеров только схема функционального зонирования
морского природного парка «Остров Монерон» может быть отнесена к ландшафтному
планированию в строгом понимании термина, поскольку проводилась на основе
ландшафтного подхода. На стадии постановки проблемы находятся вопросы организации
морских экологических сетей, в то время как в территориальном планировании на суше
экологические сети являются одним из ключевых элементов. Практически не разработаны
вопросы сопряжения наземных и морских экологических сетей, а также различных
функциональных зон в контактной зоне «суша-море».
Тем не менее, представляется, что ландшафтное планирование в море (или более
широко – морское пространственное планирование) имеет достаточно большие
перспективы. Необходимость территориального планирования в наземных ландшафтах
закреплена законодательно в Градостроительном кодексе. На этом же аспекте
акцентируется внимание и в «Стратегии развития морской деятельности РФ до 2030
года», при этом неизбежно в теории и практике морского природопользования будут
возникать и решаться конфликтные ситуации природопользования, требующие
проведения функционального зонирования, а также вопросы сопряженной организации и
функционирования наземных и прибрежно-морских ландшафтов. В обоих случаях
использование ландшафтно-географического подхода, основных принципов и методов
ландшафтного планирования представляется весьма актуальным.

3.1.4. Уроки планировочных решений при подготовке Олимпиады-2014 в Сочи:

защита редких ландшафтов и поиск альтернатив размещения объектов
А.В. Хорошев

Подготовка и проведение зимней Олимпиады 2014 года в Сочи дала поучительный

опыт принятия планировочных решений в условиях уникального для России
географического региона при реализации крупнейшего проекта национального значения.
Не вдаваясь в многочисленные социально-экономические и политические аспекты выбора
места, проанализируем достоинства и недостатки принятых решений с точки зрения
ландшафтной географии с учетом разномасштабных эффектов.
Модельные объекты расположены на южном макросклоне Большого Кавказа в
бассейне р. Мзымты (горный кластер олимпийских объектов и транспортная
инфраструктура) и на приморской низменности вблизи ее устья (приморский кластер).
Основная часть бассейна Мзымты находится на территории Сочинского национального
парка (СНП), частично – вблизи границ объекта Всемирного природного наследия
Кавказского биосферного заповедника (рис. 46). Планировочные решения последних лет
предварялись неоднократным изменением функционального зонирования СНП
преимущественно в сторону понижения охранного статуса в бассейне Мзымты, но с
повышением статуса в других бассейнах. На территории сочетаются два основных вида
землепользования – рекреационное (с участием спортивного) и природоохранное с
сопутствующими объектами инфраструктуры – транспортной, энергетической,
водоснабжения и др. Местное население в основном занято в обслуживании туристов,
 142

обеспечении работы ООПТ, в небольшой степени – в пчеловодстве и рыбоводстве. С

хозяйственной точки зрения специализацию района можно считать монофункциональной
с абсолютным приоритетом рекреации. Планировочная ситуация определяется как
развитие основной функции и диверсификация с экспансией рекреационных объектов на
ранее незанятые территории. Планировочные решения анализируются в контексте
бассейновой геосистемы.

Рис. 46. Расположение олимпийских объектов в бассейне р. Мзымта и в Имеретинской

низменности. Синим цветом показаны олимпийские объекты, бледно-желтым – леса. В
ходе олимпийского строительства утрачено 3,6% лесов бассейна.

Поскольку ключевым пунктом российской заявки была именно особенность

географического положения в общероссийском и евразийском контексте, необходимо
отдельно проанализировать как выбор региона на фоне всей России, так и выбор мест
размещения конкретных олимпийских объектов с учетом ландшафтной структуры
региона. Ключевыми понятиями такого анализа являются «ценность» и «альтернатива»
в мировом, национальном, региональном и локальном контекстах. Иначе говоря, при
анализе планировочных решений следует получить ответ на вопросы:
 какие природные и социально-экономические ценности послужили
«фактором притяжения» для размещения объектов;
 в какой степени были приняты во внимание понятия «типичность»,
«редкость», «уникальность» применительно к природным, социально-экономическим и
культурным ценностям;
 какие ценности было нежелательно затрагивать при размещении объектов;
 какие дальнодействующие эффекты были следствием принятых
планировочных решений;
 существовали ли альтернативные варианты функционального зонирования
территории и размещения объектов, которые позволили бы избежать ущерба ценностям
региона.

Уникальность географического положения, уникальные ландшафты и

ценности общенационального и глобального масштаба

Рассмотрим масштаб спроса на использование региона. В общероссийском

масштабе черноморское побережье Кавказа в целом и Сочи в частности всегда
 143

выделялись как ключевой рекреационный и сельскохозяйственный район. Обе

специализации обусловлены наличием ценности общенационального масштаба – узкой
полосы субтропического климата вдоль побережья: с субсредиземноморскими
семигумидными лесными и кустарниковыми ландшафтами от Анапы до Туапсе и с
гумидными влажнолесными – от Туапсе до государственной границы. Востребованность
его многократно возросла после распада СССР, затем существенно сократилась после
роста доступности средиземноморских курортов, но стала восстанавливаться в 2010-е
годы в силу ряда социальных и политических обстоятельств, в том числе как следствие
Олимпиады. В качестве важнейших доводов в пользу проведения Олимпиады в регионе
была выдвинуты: 1) близость высокогорных ландшафтов (до 2350 м над уровнем моря),
позволяющих проводить соревнования по зимним видам спорта на открытом воздухе, к
морскому побережью (около 40-45 км); 2) возможность обеспечить компактное
расположение объектов соревнований и инфраструктуры; 3) возможность обеспечить
быструю транспортную связь между объектами горного и прибрежного кластеров
олимпийских объектов. Подобное сочетание, безусловно, уникально и безальтернативно
для России, если не принимать во внимание, что близость морского побережья никогда не
считалось необходимым условием проведения зимних олимпиад. Однако необходимо
отметить, что развитие горного и прибрежного кластеров спортивно-туристических
объектов изначально (и даже еще до подачи заявки Сочи-2014) рассматривалось не только
как одноразовое олимпийское мероприятие, но и, прежде всего, как часть проекта
радикального преобразования горно-климатического курорта Сочи с целью приближения
его к мировым стандартам и всесезонному использованию. Это было зафиксировано в
Федеральной целевой программе «Развитие г. Сочи как горноклиматического курорта
(2006-2014 годы)» и в Генеральном плане Сочи, принятом решением Городского
Собрания Сочи № 89 от 14.07.2009 «Об утверждении генерального плана городского
округа города Сочи» с поправками в 2012 г.
Территориальная близость высокогорий и побережья должна рассматриваться как
мощная предпосылка для развития всесезонного курорта и диверсификации
рекреационных услуг. Экскурсии отдыхающих с побережья в горы и, наоборот, в летний
период чрезвычайно популярны и приносят значительный доход местному населению.
Однако если бы речь шла только о проведении зимней олимпиады, то наличие влажных
субтропиков с положительными зимними температурами должно было рассматриваться
скорее как негативный фактор по отношению к лыжным видам спорта. В этом смысле
гораздо меньше рисков создавали бы климат высокогорий Центрального Кавказа, Урала,
Алтая, Прибайкалья с устойчивыми отрицательными зимними температурами. Выбор
Сочи, а точнее района поселков Красная Поляна и Эсто-Садок, по сравнению с
перечисленными альтернативами, сразу наложил ограничения на размещение объектов по
абсолютной высоте. Устойчивый снежный покров формируется зимой обычно на
отметках выше 1200-1300 м при максимальных высотах в районе около 2300 м, в то время
как днище долины расположено на высотах 500-600 м. Следовательно, лыжно-
биатлонный стадион, не требующий собственно горного рельефа с большими перепадами
высот, не мог быть построен в относительно широких днищах долин Мзымты или ее
правого притока Бешенки. Для него пришлось выбирать платообразную поверхность
хребта Псехако на высотах около 1400-1500 м, причем во время олимпиады погодные
условия и там оказались неблагоприятными и потребовали мероприятий по
искусственному оснежению. С другой стороны, по этой же причине «высвободилось»
достаточно большое пространство в днище долины для размещения жилых,
развлекательных объектов и инфраструктуры. Таким образом, такая ценность
национального масштаба как наличие уникального района с влажным субтропическим
климатом не могла рассматриваться как привлекательная при выборе места олимпиады,
но была существенной как условие успешности гораздо более долговременной программы
развития горно-климатического курорта.
 144

Другая ценность общенационального масштаба, непосредственно обусловленная

уникальностью климата, – наличие ландшафтов многопородных многоярусных
субтропических широколиственных лесов колхидского типа, сохранявшихся в днищах
долин и в нижних частях склонов до высот около 500-600 м. Долина реки Мзымты, где
сосредоточилось наиболее землеемкое олимпийское строительство, являлась крупнейшей
частью ареала таких лесов в российской части Кавказа и содержала ценнейшие
местообитания популяций видов, занесенных в Красную Книгу РФ и МСОП, в том числе
редчайших деревьев – клекачки перистой, лапины крылоплодной, тиса ягодного, самшита
колхидского (Придня, 2005; Битюков, 2007; Прудников, 2010). При строительстве
Совмещенной (автомобильной и железной) дороги «Адлер – Альпика-Сервис» от
прибрежного к горному кластеру эти ландшафты оказались полностью
трансформированы (включая морфолитогенную основу) при сооружении насыпей,
тоннелей, мостовых переходов (рис. 47). Здесь проявилось нарушение одного их
ключевых правил ландшафтного планирования, требующих сохранения уникальных
природных объектов, тем более – уникальных в национальном масштабе. Это правило в
данном случае вступило в противоречие с требованиями Международного олимпийского
комитета (МОК) обеспечить две альтернативные дороги к местам проведения
соревнований. Наличие двух альтернативных путей обеспечивается существованием
«старой» дороги, которая преимущественно врезана в правый склон долины Мзымты. Она
была капитально реконструирована за несколько лет до проведения олимпиады и вполне
могла бы выполнять (возможно, с необходимым расширением и улучшением) функцию
связи побережья и горного курорта. Очевидная острота проблемной ситуации с утратой
уникальных ландшафтов могла быть сглажена за счет технологических решений – прежде
всего за счет прокладки максимально возможных участков по эстакадам, а не по насыпям
на поймах и террасах. Частично, под давлением экологической общественности эти
решения были реализованы на некоторых участках (рис. 48). Тем не менее, основная часть
местообитаний краснокнижных видов колхидских лесов была утрачена.

Рис. 47. Строительные работы на трассе Совмещенной дороги Адлер – Альпика-сервисе

на месте долинных колхидских лесов (фото 2012 г.).

Катастрофическим олимпийским наследием для колхидских ландшафтов оказался

занос вредителя гусеницы самшитовой огневки с посадочным материалом для озеленения
олимпийского парка. В результате полностью погиб самшит колхидский (Buxus colchica) в
самом значимом реликтовом фрагменте лесов колхидского типа – Хостинской тисо-
самшитовой роще (подразделении Кавказского заповедника) (рис. 49) и практически на
 145

всей российской части южного макросклона Большого Кавказа (Гниненко и др., 2014;
Самшит колхидский…, 2016). Об опасности такого косвенного, но чрезвычайно
болезненного, эффекта олимпийского проекта как занос инвазивных видов специалисты
предупреждали на самых ранних этапах подготовки к олимпиаде. Однако
неповоротливость государственных служб помешала предотвратить ущерб уникальным
реликтовым популяциям.

Рис. 48. Железнодорожная эстакада, построенная для сохранения части долинных лесов
колхидского типа (фото 2012 г.).

Третьей ценностью общенационального и даже глобального значения, почти

полностью утраченной при олимпийском строительстве, была Имеретинская
низменность шириной около 2 км и длиной около 6 км на участке побережья между
устьями рек Мзымта и Псоу. Это ключевая орнитологическая территория
международного значения, включенная также в список водно-болотных угодий,
отвечающих критериям Рамсарской конвенции (Акатов и др., 2008). Причиной выбора
этой территории для размещения олимпийских объектов приморского кластера
послужило фактически то же географическое обстоятельство, что и для выбора её
популяциями многочисленных видов птиц для гнездовий и остановок на перелете.
Территория Имеретинской низменности представляет собой единственный на всем
черноморском побережье России незастроенный ландшафт широкой плоской приморской
равнины, который до 2000-х гг. располагал сочетанием луговых, полевых (главным
образом, овощеводческих), болотных урочищ с остаточными фрагментами лесов
колхидского типа (рис. 50). На миграционном пути перелетных птиц вдоль гористого
черноморского побережья эта местность была безальтернативным местообитанием.
Плотность населения птиц в период их гнездования отличалась высокими показателями
(928 особей/кв. км) и значительно превышала суммарную плотность птиц на горных
склонах (Акатов и др., 2008). Уникальной особенностью ландшафта была
совместимость сельскохозяйственного землепользования с экологическими требованиями
животных. С точки зрения сооружения новых спортивных, развлекательных и
инфраструктурных объектов плотно застроенное побережье Большого Сочи не имело
реальных альтернативных возможностей. Другой вариант – полная реконструкция какого-
либо из ранее застроенных прибрежных районов был более уязвим в связи с
повсеместным преобладанием горного рельефа и необходимостью радикального
изменения планировочной структуры города. Удобство плоского рельефа Имеретинской
низменности для строительства сочеталось, однако, с серьезными гидрогеологическими и
 146

инженерно-геологическими ограничениями, связанными с высоким (на многих участках

практически на поверхности) уровнем грунтовых вод неустойчивостью (в том числе
торфяным составом) грунтов, высокой сейсмичностью (Привалова и др., 2010).

Рис. 49. Деревья самшита колхидского на территории тисо-самшитовой рощи

Кавказского заповедника, погибшие в результате инвазии самшитовой огневки (фото
2016 г.).

Рис. 50. Заболоченные приморские луга Имеретинской низменности в период начала

строительства объектов приморского кластера (фото 2010 г.).

В качестве компенсационного мероприятия Программой строительства

олимпийских объектов было предусмотрено создание Природного орнитологического
парка на серии разрозненных участков внутри зоны плотной застройки, в том числе
искусственных прудов, части поймы р. Псоу и заброшенных сельскохозяйственных
угодий на горных склонах. В условиях резкого сокращения площади естественных мест
обитаний и кормовых угодий птиц особенно важную роль играет природоохранный статус
орнитологического парка в Имеретинской низменности, а также проводимые на его
 147

территории биотехнические мероприятия, в частности дополнительная подкормка

зимующих и перелётных птиц (Шагаров, Борель, 2015).
Таким образом, для территории Имеретинской низменности принятые
планировочные решения спровоцировали острейший конфликт между экологическими и
социально-экономическими ценностями, порожденный одинаково высоким спросом
разных пользователей на уникальный ландшафт с ограниченными размерами. В силу
изначальной установки проектировщиков на размещение олимпийских объектов на
морском побережье и позиционирования этого как главного преимущества российской
заявки, конфликтная ситуация была разрешена однозначно в пользу застройки и
принципиальной смены типа землепользования с полной трансформацией
морфолитогенной основы ландшафта на 87% площади и утратой основной экологической
и сельскохозяйственной ценности. В то же время в Имеретинской низменности не
претерпели изменений (если не считать роста фактора беспокойства) лугово-болотные и
лесные урочища площадью около 33 га вдоль р. Псоу. Если бы олимпийский проект не
состоялся, то Имеретинская низменность, помимо сохранения экологической ценности,
могла бы использовать уникальный для черноморского побережья России потенциал
сельскохозяйственного производства и послужить местом возрождения интенсивного
овощеводства на мелиорированных (т.е. особо ценных) сельскохозяйственных угодьях.
Таким образом, при реализации олимпийского проекта не удалось избежать
нарушения принципа поляризации несовместимых видов природопользования, в данном
случае – рекреационного и транспортного с одной стороны, и природоохранного – с
другой.

Ценности регионального масштаба и дальнодействующие эффекты. В число

условий экологичности планировочных решений входит в общем случае минимизация
нарушений естественных потоков вещества, в частном случае – управление
нежелательными опасными потоками. Рассмотрим последствия планировочных решений
при реализации олимпийского проекта для функционирования миграционных потоков
воды, наносов и животных.
Основной пространственной единицей для решения задачи следует считать бассейн
(ландшафтно-геохимическая арена), который может быть подразделен на каскадные
ландшафтно-геохимические системы в пределах однотипных катен. Для оценки влияния
на потоки животных помимо бассейновых единиц необходимо рассмотреть комбинации
типов ландшафтного покрова.
Объекты горного кластера и крупнейший инфраструктурный объект –
Совмещенная дорога «Адлер – Альпика-Сервис» – расположены в пределах бассейна
р. Мзымты (нижняя и средняя часть). За 2007-2016 гг. площадь лесов в бассейне
сократилась на 2100 га, а лесистость сократилась на 3,7% и уменьшилась до 60%, т.е.
ниже значений, считающихся оптимальными для горных районов Кавказа (70-75 %, по
А.А. Молчанову, 1966, Н.А. Битюкову, 2007). Иначе говоря, становится возможным
снижение позитивного эмерджентного эффекта, создаваемого указанной долей лесов,
для регулирования стока реки, имеющей рыбохозяйственное и водохозяйственное
значение. Сокращение лесопокрытой площади на склонах и вдоль берегов рек
способствует увеличению поверхностного и сокращению подземного стока, т.е. снижает
эффективность стокорегулирующей роли лесов и создает предпосылки для роста стока
наносов (Битюков, 2007; Бриних, 2014). Второй причиной изменения стока наносов и
гидрохимических характеристик были интенсивные русловые работы и земляные работы
на поймах и террасах в районе Розы-Хутор и низовьев р. Лаура (рис. 51). Их
необходимость была вызвана, с одной стороны, сложным для строительства зданий
рельефом узких (с шириной днища 200-300 м) горных долин и потребностью в создании
плоских укрепленных поверхностей вдоль берегов, возвышающихся над руслом на
несколько метров (рис. 52). С другой стороны, укрепление берегов габионами и
 148

искусственное изменение русел имело целью защиту от характерной особенности водного

режима Мзымты – сильных паводков как в период летних дождей и таяния ледников, так
и во время зимнего субтропического максимума атмосферных осадков. Огромное влияние
на состояние водных экосистем оказали строительные работы вдоль трассы Совмещенной
дороги пойма Мзымты) и дороги к лыжно-биатлонному стадиону (пойма Лауры),
сопровождавшиеся многочисленными отвалами размываемых грунтов), непосредственно
контактировавшими с руслом, что прямо запрещено статьей ст. 65 п. 17 Водного кодекса
РФ о прибрежных защитных полосах.

Рис. 51. Русловые работы в русле р. Лаура один из основных источников роста стока
наносов и растворенных веществ в р. Мзымта (фото 2011 г.).

Рис. 52. Искусственно укрепленные берега и набережные на курорте Роза-хутор в узком

секторе долины Мзымты (фото 2016 г.).

Пик концентраций взвешенных веществ (до 3400 мг/л) в районе устья Лауры)
приходился на 2010-2012 гг. в связи с наиболее активными земляными работами на
склонах и в днище долины (Кубанское…, 2016); после 2012 г. восстановились фоновые
концентрации. Главным негативным следствием роста стока наносов являлся
непоправимый ущерб популяциям лососевых рыб, использующим Мзымту как
миграционный коридор. Превышение ПДК в воде в период строительства в разы
 149

наблюдалось по БПК, содержаниям аммоний-иона, нитрит-иона, фосфатов, в десятки раз

– по содержанию железа (Кубанское…, 2016). Фоновые концентрации железа после
завершения строительства не восстановились и продолжают превышать ПДК. В большой
степени этому способствует развитие многочисленных осыпей, контактирующих с
руслами, вдоль дорог при подрезке склонов в долинах руч. Сулимовский, р. Ржаная и ряда
безымянных левых притоков Мзымты, а также при выравнивании платообразных
поверхностей (рис. 53). К чести проектировщиков, необходимо отметить, что эта
проблема ими осознается; технологические мероприятия по закреплению осыпей
специальными кольчужными сетками и покрытиями проводятся и в постолимпийский
период (рис. 54). Проведены мероприятия по задержке твердого материала смываемого с
осыпей и транспортируемого по лоткам вдоль дорог. Однако часть осыпных массивов
продолжает расширяться и в постолимпийский период уже за счет саморазвития и
обваливания деревьев (рис. 55). Спрямление и фиксация русел рек, которое активно
применялось при подготовке к олимпиаде, ведет к снижению объёмов транспортируемых
реками наносов, нарушению естественного режима осадконакопления на шельфе, росту
объёма выносимой речным потоком растительной органики, что сопровождается
развитием в устьях рек эвтрофных условий (Канонникова, 2014). Концентрация
строительных и земляных работ вблизи устья Лауры и в ее нижнем течении привела к
разрыву важного миграционного узла (с возможностью передвижения в верховья Мзымты
и ее притока Лауры) для лососевых, в том числе проходной формы черноморской кумжи
(Salmo trutta labrax), занесенной в Красную Книгу РФ. Таким образом, локальные
планировочные решения в горном кластере привели к негативным удаленным эффектам в
средней и нижней части бассейновой геосистемы и за ее пределами в морской акватории.

Рис. 53. Антропогенная незакрепленная осыпь на крутом склоне – постоянный источник

наносов и растительных остатков, поступающих непосредственно в русло левого
притока Мзымты между сноуборд-парком и горнолыжным центром (фото 2016 г.).

Основным недостатком планировочных решений в масштабе бассейновой

геосистемы следует считать снижение лесистости, использование поймы для
строительства объектов «Совмещенной дороги» и курорта «Роза-Хутор» и игнорирование
сохранения буферных лесокустарниковых полос вдоль берегов рек в пределах
прибрежной защитной полосы и малых долин и лощин (Хорошев, 2017). В условиях
создания капитальных сооружений сохранение прибрежной растительности могло бы не
только защитить водоемы от значительной части наносов, но и отчасти сохранить
естественный облик днища долины и сгладить негативный визуальный эффект
многоэтажной застройки в пределах особо охраняемой природной территории.
 150

Вынужденность строительных работ в водоохраной зоне (шириной 200 м для Мзымты,

согласно Водному кодексу РФ) обусловлена фактически отсутствием иного пригодного
пространства в узких горных долинах.

Рис. 54. Искусственно закрепленная осыпь на склоне, подрезанном дорогой к

горнолыжному центру. Происходит постепенное восстановление травяного и древесного
ярусов (фото 2016 г.).

Рис. 55. Антропогенная саморазвивающаяся осыпь, образовавшаяся при подрезке склона

дорогой к горнолыжному центру (фото 2016 г.).

Адаптация решений о размещении объектов к ландшафтной структуре

При выборе конкретных урочищ для размещения объектов проектировщики

вынуждены были принимать во внимания ряд серьезных лимитирующих природных
факторов. В их число входят: 1) природоохранные режимы функциональных зон
Сочинского национального парка и близость Кавказского заповедника; 2) высокая
повторяемость положительных зимних температур до высот 1200 м; 3) риск сильных
паводков практически во все сезоны; 4) изменчивость русла Мзымты; 5) высокая
 151

лавиноопасность в силу большого количества зимних осадков; 6) риск развития оползней

на склонах; 7) селеопасность в долинах малых рек и ручьев (Битюков, 2007; Ефремов и
др., 2008; Вивчар, 2011; Фоменко и др., 2012; Казаков и др., 2013; Мамаев, Ястребов, 2015;
Хорошев, 2017).
Как уже было сказано, к числу наиболее сильнотрансформированных относятся
ландшафты пойм, террас и конусов выноса с уникальными колхидскими
широколиственными лесами в днище долины Мзымты. Альтернативным
пространственным решением могло стать совершенствование уже существовавшей
дороги, проходящей на удалении от прибрежной защитной полосы (но при возможном
противоречии с требованиями МОК), альтернативным технологическим решением –
максимальное использование эстакад и/или отказ от строительства дорогостоящей
железной дороги. Строение долины Мзымты с серией каньонообразных сужений и
скальных массивов вызвало необходимость сооружения шести тоннелей, часть из которых
нанесло ущерб пещерным экосистемам в меловых известняках – основным
местообитаниям рукокрылых; к этому отряду относятся 7 из 10 видов млекопитающих
Сочинского национального парка, занесенных в Красную книгу РФ.
Террасы Мзымты, ранее покрытые вторичными луговыми сообществами в районе
пос. Эсто-Садок использованы для сооружения крупнейшего комплекса жилых зданий
«Горки-город» (рис. 56). Это решение соответствует правилу максимально возможного
использования уже нарушенных ПТК малоценных в экологическом отношении. К
сожалению, как и на других участках строительства выше по течению, естественные
берега реки с буферной лесокустарниковой растительностью превращены в набережные
городского облика. Если утрата луговых урочищ террасы в районе Эсто-Садок не является
критической, то утрата лесных и кустарниковых сообществ на суженном участке долины
выше устья Лауры для строительства курорта Роза-Хутор (рис. 57) означает утрату более
ценных пойменных широколиственных лесов и их водоохранной роли. В обоих случаях
весьма дискуссионно принятое технологическое решение об этажности застройки. В
результате туристы, приезжающие любоваться красотами Кавказа, попадают фактически
опять в городскую среду, когда из окна пятизвездочной или четырехзвездочной
гостиницы приходиться «любоваться» не горным пейзажем, а стеной соседней гостиницы
или многоэтажной парковки (рис. 58). Мировая традиция обустройства горных курортов
стремится к малоэтажной застройке с архитектурой, имитирующей горный пейзаж типа
«шале». В некоторой степени это реализовано на платообразных поверхностях на высотах
1000-1400 м (хр. Псехако, ур. Ржаная Поляна, горная олимпийская деревня) и в днище
Лауры (дорогостоящий курорт «Газпром»). Однако узкое днище долины Мзымты
предоставляет очень ограниченные возможности для комфортной малоэтажной застройки:
при запланированной пропускной способности решение о многоэтажной застройке было
во многом вынужденным и снижающем эстетические достоинства курорта (Хорошев,
Чижова, 2013).
Платообразные поверхности массивов Аибга и Псехако на высотах 1000-1400 м
практически полностью использованы для сооружения спортивно-туристических
объектов (лыжно-биатлонный стадион, горная олимпийская деревня, медиадеревня,
финишные зоны горнолыжного центра и санно-бобслейного стадиона), что
интерпретируется как некоторое снижение ландшафтного разнообразия и утрата
местообитаний данного типа (рис. 59). Эти урочища, а также трассы горнолыжных
спусков на крутых склонах расположены преимущественно в поясах широколиственных
(грабово-буковых) и хвойно-широколиственных (пихтово-буковых лесов). С точки зрения
сохранения такой ценности как ландшафтное разнообразие, сокращение
широколиственных лесов как таковых не представляется критичным в силу их типичности
для Западного Кавказа и вторичного характера (Придня, 2005; Битюков, 2007).
Исключение представляют леса с участием третичного реликта каштана посевного,
которые находятся в крайне уязвимом санитарном состоянии и преимущественно
 152

представлены ослабленными насаждениями (Придня, 2005; Битюков, 2007). Пихтово-

буковые леса (рис. 60) также относятся к числу широкораспространенных, однако в
границах Сочинского национального парка они редки и почти целиком сосредоточены
именно в окрестностях Краснополянского курорта. Следовательно, в масштабах парка
сокращение их площади получает более негативную оценку, чем грабово-буковых лесов
(рис. 61).

Рис. 56. Застройка вторичных лугов на террасах р.Мзымты, комплекс «Горки-город».

Слева направо – фото 2010, 2012, 2016 гг.

Рис. 57. Общий вид курорта Роза-хутор в узком секторе долины Мзымта (фото 2016 г.).
 153

Рис. 58. Вынужденное размещение гостиниц курорта «Роза-хутор» в узкой долине

р. Мзымты снижает эстетические достоинства вида из окна (фото 2016 г.).

Рис. 59. Строительство медиадеревни на платообразной поверхности в средней части

северного склона хребта Аибга в поясе буковых лесов (фото 2012 г.).

Преднамеренного расположения объектов в пределах малых долин и лощин на

склонах хребтов Аибга и Псехако не было предусмотрено, за исключением пересекающих
их участков дорог. Однако из-за развития многочисленных осыпей (площадью 1-5 га),
оползней и активизации селевых процессов не удалось избежать ущерба этим уязвимым
урочищам, являющимся основными каналами транзита наносов и воды. Рыхлый материал
разносится с платообразных поверхностей и подрезанных дорогами склонов (рис. 53, 55)
сразу в несколько малых бассейнов, что способствует выносу взвешенных и растворенных
веществ в Мзымту одновременно на нескольких участках. Так, потоки избыточного
твердого вещества от объектов хребта Псехако распространяются и по северному и
западному (бассейн Лауры) и по южному (долина Мзымты) склонам, что противоречит
правилу минимизации рассеивания нежелательных потоков. Материал антропогенных
осыпей составляет питание селевых потоков объемом до 5 тыс. м3 (Казаков и др., 2013).
 154

Рис. 60. Повышенная уязвимость пихты и бука на краю лесного массива на хребте
Псехако (Краснодарский край, Сочинский национальный парк). Фрагментация лесного
массива при строительстве олимпийских и рекреационных объектов курорта Красная
поляна вызвала массовое усыхание деревьев на искусственно созданных экотонах.

Рис. 61. Космический снимок верхней части бассейна р. Мзымта 2014 г. Хорошо видна
фрагментация ландшафтов лесной зоны олимпийскими объектами, что ставит под
угрозу непрерывность лесного биокоридора среди горно-луговых ландшафтов (источник
Google Earth).

Ландшафтно-планировочные уроки и альтернативные варианты

Анализ результатов олимпийского проекта показал цепочку вынужденных

безальтернативных пространственных решений, вытекающих из исходного допущения о
преимуществах совмещения морского и высокогорного факторов и благотворности
компактного размещения спортивных объектов. Максимально допустимая удаленность
объектов двух кластеров, заложенная в проекте, диктует расположение горного кластера
фактически вблизи нулевой зимней изотермы. Это заставляет сконцентрировать
 155

многоэтажные гостиницы в ограниченном пространстве днищ долин и полностью

использовать под спортивные и инфраструктурные объекты урочища среднегорных плато.
При этом становится неизбежной прокладка магистральной дороги по поймам Мзымты с
утратой уникальных в национальном масштабе колхидских лесов, трансформацией
гидрохимического режима реки, разрывом миграционных путей рыб, амфибий, рептилий
и млекопитающих. В то же время идеальная транспортная доступность горного кластера,
обеспеченная Совмещенной дорогой ценой утраты долинных колхидских лесов, при
наличии созданного огромного жилого фонда в Имеретинской низменности, строго
говоря, делала необязательным для олимпиады такое количество гостиничных номеров в
горном кластере. В постолимпийский период, по состоянию на конец 2016 г.,
загруженность гостиниц горного кластера летом составляла 59-75%, а в пик
горнолыжного сезона зимой были проданы 77-79% номеров; полная загруженность
наблюдается только во время двух недель новогодних каникул (Кубань 24…, 2016). Это
свидетельствует об избыточности созданного к олимпиаде гостиничного фонда.
Планировавшиеся (и не полностью впоследствии реализованные) объемы рекреационных
нагрузок вынудили полностью использовать под застройку относительно удобный
расширенный участок днища долины и малопригодные суженные участки без
возможности сохранения естественных фитоценозов в водоохранной зоне. Исчерпание
пространственного ресурса в днищах после застройки оттесняет ряд транспортных путей
непосредственно к границам Кавказского биосферного заповедника. Обязательность в
рамках олимпийского проекта не только рекреационных, но и спортивных сооружений
приводит к существенному снижению лесистости и фрагментации лесных ландшафтов,
что меняет режим стока и разрывает или оттесняет миграционные пути животных.
Принципиальное решение о размещении большого количества объектов горного
кластера на компактной территории оценивается двояко. С одной стороны, это
однозначно создает удобство для гостей во время олимпиады и в постолимпийский
период, минимизирует экспансию на земли Сочинского национального парка и фактор
беспокойства для животных Кавказского заповедника. Тем самым в локальном масштабе
достигается поляризация ценных ненарушенных ландшафтов и интенсивно осваиваемых
территорий. Следовательно, достигается «наименьшее зло» в конфликтной ситуации
между спортивно-рекреационным и природоохранным землепользованием; решение
лежит в сфере пространственной поляризации несовместимых функций. С другой
стороны, компактное размещение объектов разрывает важнейшие экологические
миграционные коридоры (вдоль долины Мзымты, вдоль лесного пояса хребта Аибга,
вдоль склонов хребтов через серию высотных поясов) и узлы (особенно у впадения Лауры
в Мзымту) и не оставляет шансов на сохранение приречных элементов экологического
каркаса и естественного состояния русел и пойм.
При гипотетическом альтернативном варианте рассредоточения объектов на
большей территории (например, включая окрестности собственно поселка Красная
Поляна, расположенного ниже по долине) или даже в нескольких долинах был бы нанесен
меньший ущерб ландшафтному и биологическому разнообразию за счет сохранения
коридоров или, по крайней мере, «островов» приречных колхидских ландшафтов в
естественном состоянии. В зависимости от выбранных вариантов также мог быть
достигнут эффект большего разбавления загрязняющих веществ.
В силу высокой рекреационной востребованности Краснополянский
горноклиматический курорт развивался бы и в том случае, если бы Россия не получила
право на проведение олимпиады. При таком альтернативном варианте планировочной
ситуации отсутствовала бы необходимость сооружать спортивные объекты. Это
позволило бы реализовать, в зависимости от принятого решения о допустимых нагрузках,
один из двух вариантов. Первый вариант предусматривал бы жесткую концентрацию
рекреационных объектов в уже нарушенных ландшафтах. Вместо спортивных объектов и
избыточного количества многоэтажных гостиниц дополнительное пространство могло
 156

быть использовано для уплотнения рекреационной инфраструктуры в расширенной части

долины у пос. Эсто-Садок. Тем самым исключалась бы застройка суженных секторов с
ценными пойменными, террасовыми урочищами и части платообразных поверхностей. По
другому варианту на склонах поддерживалась бы только уже существующие
горнолыжные трассы со строительством дополнительных подъемников. Пропускная
способность последних, как в предолимпийский, так и в постолимпийский период,
являлась главным лимитирующим фактором. Соответственно, при втором
«неолимпийском» варианте была бы возможность рассредоточить многочисленные
малоэтажные гостиницы в днищах долин Мзымты и Бешенки, в пределах поселков
Красная Поляна и Эсто-Садок, не вовлекая в строительство уязвимые ландшафты
склонов, малых долин и плато и, тем более, верховьев Мзымты. Тогда сохранилась бы
возможность сохранить или восстановить между массивами застройки долинные лесные
урочища, сглаживающие фактор беспокойства для популяций животных, особенно в
прибрежных местообитаниях. Убедительным обоснованием такого решения должно было
быть примыкание курорта к Кавказскому заповеднику и высокая значимость района в
системе миграционных путей копытных и хищников (Бриних, 2014).

Приведенный анализ планировочных решений показывает ключевое значение

«взвешивания» экологических и социально-экономических ценностей. Олимпийский опыт
свидетельствует о ряде планировочных ошибок, или, скажем мягче, неоднозначных
решений, возникших в силу ограниченности доступного пространства для капитального
строительства. Столкновение «интересов» уникальных ландшафтов и спортивно-
туристического землепользования оказалось неизбежным в силу исходного допущения о
преимуществах близости горного и приморского кластеров объектов. Императив «не
лишай последнего шанса» не сработал, что привело к превышению несущей способности
крайне уязвимых ландшафтов и целому ряду необратимых экологических утрат
общенационального масштаба. Другой важнейший «урок» состоит в том, что крупные
проекты большого социально-экономического значения не должны реализовываться без
полного понимания значимости нарушаемых природных объектов в широком
географическом контексте.

3.2. ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ РОЛЬ ЛАНДШАФТНЫХ ЕДИНИЦ В

ГЕОСИСТЕМАХ КАК ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ПРОЕКТИРОВАНИЯ
ЭКОЛОГИЧЕСКОГО КАРКАСА И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПРИОРИТЕТОВ
ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЯ

Глава 3.2. показывает логику иерархичности принятия планировочных решений от

уровней географического ландшафта и потоковых геосистем – бассейнов и катен – до
уровня урочища (или подурочища), которому соответствует то или иное угодье.
Рассматриваются ситуации развития монофункционального и многофункционального
землепользования. Планировочные решения для урочищ ставятся в зависимость от их
функциональной роли в геосистемах более высокого ранга. На примере двух таежных
регионов с сочетанием лесного и сельского хозяйства анализируется возможность
многофункционального малоконфликтного землепользования, при котором не только
сохраняются экологические функции геосистем, но и обеспечивается их полезность для
местного населения. Демонстрируется применение для бассейнов таких
пространственных инструментов планирования как подбор необходимых пропорций и
взаиморасположения (в том числе, соседства) угодий, сохраняющих и утративших
зональный характер. Этим обеспечиваются основания для применения другого
инструмента – выбора взаиморасположения и ориентации угодий в потоковых
геосистемах более низкого ранга – катенах. Функциональная роль угодья в катене
 157

диктует выбор экологически безопасной технологии и выбор решения о нейтрализации

неблагоприятных потоков вещества или защите от них. Особое внимание уделяется
применению такого важнейшего пространственного инструмента как проектирование
буферных зон между источниками нежелательных латеральных потоков и уязвимыми
объектами.

3.2.1. Ландшафтный и бассейновый подходы при планировании

лесопользования
А.В.Хорошев

Кологривский район Костромской области рассматривается как модельный пример

южнотаежной территории интенсивно используемой в многофункциональном хозяйстве,
но с ярко выраженным приоритетом использования лесных ресурсов ландшафта.
Демонстрируются принципы принятия решений на уровне административного района
(практически совпадающего с лесничеством) с учетом генетико-морфологической и
бассейновой структуры территории. В качестве единиц планирования используются
типологические объединения ландшафтов и урочищ, для ряда задач также – бассейны
малых рек (притоков р. Унжи первого и второго порядка). Выбор бассейнов в качестве
единиц планирования обусловлен ключевым значением пространственной структуры
ландшафтного покрова для регулирования объема и режима стока, что рассматривается
как одна из ключевых экологических проблем Костромской области (Хорошев и др.,
2013). Применение ландшафтных единиц обусловлено большой зависимостью успеха
лесозаготовок и лесовосстановления от почвенно-геоморфологических условий и
значимостью ландшафтной мозаики для животного мира как такового и для охотничьих
ресурсов в частности.
Ландшафтно-планировочная ситуация характеризуется как ограниченное развитие
существующего землепользования в экономически депрессивном районе с ярко
выраженной специализацией на лесозаготовках при стремлении в диверсификации
хозяйства. Многолетний приоритет лесозаготовок к настоящему времени спровоцировал
ряд конфликтных ситуаций, затрагивающих повседневные интересы местного населения и
других отраслей. Замена после рубок темнохвойных лесов молодыми и
средневозрастными мелколиственными насаждениями имеет неоднозначные следствия
для охотничье-рыболовных промыслов. В частности произошло сокращение численности
глухаря, тетерева, лося, лисицы, кабана, но увеличение – зайца, рыси, куницы, рябчика,
бобра1. Следствия рубок для заготовок грибов и ягод преимущественно негативные. Остро
ощущается обмеление р. Унжи как следствие рубок, сделавшее невозможными
использование водного транспорта. Неоднозначно воспринято населением учреждение в
2006 году государственного заповедника «Кологривский лес» (постановление
правительства РФ от 21.01.2006 № 27). Несмотря на то, что территория, выделенная под
заповедник и его охранную зону, в прошлом использовалась для охоты и рыбалки лишь
единичными жителями и преимущественно для личного потребления, запрет охоты
вызвал ощущение потери ресурсной территории (особенно со стороны браконьеров)
жителями правобережья Унжи (Бабурин, 2006). В то же время создание в структуре
заповедника более 100 рабочих мест воспринято как существенный вклад в решение
проблемы безработицы. Ограничения на использования природных ресурсов
накладываются также в особо защитных участках леса (ОЗУ). В Кологривском
лесничестве выделены ОЗУ вокруг глухариных токов, вокруг сельских населенных
пунктов, берегозащитные и почвозащитные участки лесов (Лесохозяйственный
регламент…, 2008).

1
Личное сообщение бывшего районного охотоведа А.А. Васечкина
 158

Формально район относится к числу многолесных. Земли лесного фонда

составляют около 75% территории района, лесопокрытая площадь – около 87%, пашни –
4,8% (Схема…, 2010). На производства, представленные обработкой древесины и
производством изделий из дерева, приходится около 91% отгруженной промышленной
продукции. Однако ресурсы древесины хвойных пород, в течение многих десятилетий
бывшие основным источником дохода, истощены в результате концентрированных рубок
1950-1980-х гг. (Жирин и др., 2012). Леса, сформированные мягколиственными породами,
занимают ныне около 62 % лесопокрытой площади района (из них 85 % – березняки);
хвойными породами – 38 % (из них 28 % – сосняки) (Схема…, 2010). Это делает
актуальными вопросы о допустимых объемах рубок с учетом сложившейся в районе
структуры ландшафтного покрова и инфраструктуры, а также о смене основной целевой
породы на березу и, возможно, частично осину. Согласно Лесохозяйственному регламенту
Кологривского лесничества (2008), в категории эксплуатационных лесов при определении
расчетной лесосеки на хозяйственную секцию березы приходится 7201 га, ели – 1669 га,
осины – 197 га, сосны – 40 га Анализ существующей системы лесозаготовки в
Кологривском районе показывает, что этот ресурс используется по экстенсивному пути:
только 40-60 % леса, полученного методом сплошной рубки, направляется на
лесопереработку, остальное составляют отходы, которые не используются, а то и
сжигаются. Экстенсивная модель лесопользования в районе практически исчерпана, и
дальнейшие перспективы лесной отрасли связаны со строительством лесовозных дорог и
созданием достаточных мощностей по глубокой переработке, в первую очередь,
мягколиственной и низкосортной древесины (Схема…, 2010). Среди недревесных
ресурсов леса как наиболее перспективная рассматриваются черника, грибы, березовый
сок. Однако их добыча лимитируется отсутствием трудовых ресурсов,
труднодоступностью естественных мест произрастания, отсутствием отлаженной системы
сбора (или скупки у населения) переработки и реализации, низкими закупочными ценами
и, следовательно, отсутствием материальной заинтересованности населения Схема…,
2010). Специальные ресурсные участки леса (грибные и ягодные места) с ограничением
рубок предусмотрены Лесохозяйственным регламентом (2008).
Среди новых факторов, влияющих на ландшафтно-планировочную ситуацию, по
сравнению с периодом экстенсивных лесозаготовок 1950-1990-х гг., следует назвать
учреждение в 2006 г. государственного заповедника «Кологривский лес» (постановление
правительства РФ от 21.01.2006 № 27), предназначенного именно для сохранения
оставшихся эталонных южнотаежных лесов и исследования хода восстановительных
сукцессий на ранее вырубавшихся участках, а также заказника регионального значения
«Кологривская пойма» (постановление администрации Костромской области от
16.06.2008 № 172-а) (Проект…, 2002; Немчинова, 2005; Немчинова и др., 2011; Хорошев и
др., 2013). Появление заповедника открыло в районе новые возможности для
экологического просвещения и экологического туризма, что рассматривается как одна из
дополнительных возможностей создания рабочих мест в условиях сокращения
доходности лесного и сельского хозяйства. Около трети всех сельскохозяйственных
угодий в районе (8% территории) или не используются, или используются по
экстенсивному пути (сенокосы, пастбища, залежь). Сельское хозяйство не является
сегодня отраслью специализации экономики района, ибо не обеспечивает даже
внутреннее потребление в основных видах продовольствия, а большинство хозяйств
остаются убыточными не имея перспективы стать прибыльными (Бабурин, 2006).
Устойчивая депопуляция района, с одной стороны, создает условия для
сокращения антропогенных нагрузок, с другой – заставляет администрацию искать
способы создания рабочих мест для прекращения оттока населения (Схема…, 2010).
Отрицательная динамика естественного движения населения превышает 17‰, что более
чем в три раза превышает среднероссийский уровень; отрицательное сальдо миграции в
среднем за последние годы колебалось в пределах 50-100 чел. ежегодно (Бабурин, 2006)
 159

Схемой территориального планирования Кологривского района (2010)

предусматриваются следующие мероприятия, важные для профилирующей лесной
отрасли и планируемой диверсификации хозяйства:
• Создание технологических мощностей для переработки
мягколиственной и низкосортной древесины, а также отходов деревообработки;
• Модернизация производственного оборудования и технологий
деревообрабатывающего производства для выпуска конкурентоспособной
продукции;
• Улучшение породного состава лесов и увеличение объемов
лесовосстановительных работ;
• Освоение биоресурсного потенциала лесов, в том числе путем
создания искусственных ягодных плантаций и улучшения естественных ягодников.
• Введение в севооборот неиспользованных сельскохозяйственных
угодий для развития кормовой базы животноводства;
• Рациональное использование уникальной экосистемы и историко-
культурного наследия района для развития туристско-рекреационной
деятельности;
• Формирование полноценной инфраструктуры для охотничьего и
рыболовного туризма
• Организация рекламной кампании Кологривского района, как
сказочного, загадочного, волшебного, святого места, в средствах массовой
информации;
• Строительство охотничьей и туристической баз;
• Строительства «визит-центра» с музеем дикой природы на базе
заповедника «Кологривский лес» имени М.Г. Синицына»;
• Благоустройство мест кратковременного отдыха по берегам рек Вига,
Унжа, Княжая в границах района (водный маршрут «Введенское Чухломского
района – Кологрив – Мантурово»);
Из набора перечисленных мероприятий следует, что перспективы развития района
связываются в основном с приоритетным значением лесной промышленности и
туристско-рекреационной деятельности при поддержке традиционных промыслов
недревесных ресурсов леса.

Комплекс экологических требований к лесопользованию определяется

многофункциональностью лесных ландшафтов с точки зрения как экономики, так и
естественных круговоротов вещества и энергии (Николаев и др., 2008). Наиболее
распространенной проблемой в лесопользовании является игнорирование
экостабилизирующих функций лесного массива по отношению к удаленным от него
территориям и акваториям. Иначе говоря, при выборе в качестве приоритета какого-то
одного типа хозяйственного использования, чаще всего промышленных лесозаготовок,
хозяйственные мероприятия планируются в локальном масштабе (для территорий
размером порядка десятков-сотен га), в то время как естественные процессы, в которых
участвует индивидуальный лесной массив (выдел, квартал), происходят в ландшафтном
масштабе или в масштабе речного бассейна, то есть едины для территорий с размерами
порядка десятков-сотен тысяч га. Ниже мы демонстрируем полимасштабный и
полиструктурный подход к планированию многофункционального лесопользования.
Имеется в виду, что для решения разных задач требуется членение территории на разные
типы геосистем, а для части задач необходимо комбинирование генетико-
морфологического, биоцентрично-сетевого и бассейнового способов описания
пространственной структуры.
К основным естественным функциям лесных массивов, в решающей степени
зависящим от пространственной структуры ландшафта относятся:
 160

1) регулирование стока и влагооборота,

2) защита почв от эрозии и склоновых процессов (осыпи, оползни и др.),
3) защита почв от дефляции (развеивания ветром)
4) предоставление необходимого набора местообитаний растений и животных и
сохранение биологического разнообразия,
5) формирование микроклимата.
Выполнение ряда ландшафтно-экологических правил позволяет избежать снижения
эффективности или утраты совокупности функций лесных ландшафтов и снизить
конфликты разных групп лесопользователей путем рациональной пространственной
организации лесопользования на уровне групп выделов (местностей) и речных
бассейнов.
Предлагаемые требования к пространственной организации лесопользования
опираются на многочисленные исследование отечественных лесоводов, гидрологов,
биологов, географов. Они рассматриваются как дополнительные к хорошо известным и
отраженным в отраслевой нормативной базе технологическим инструментам снижения
экологического ущерба при промышленных лесоразработках на уровне выдела
(Погребняк, 1968; Орлов, 1991; Желдак, 2014; Ярошенко, 2004 и др.) – разнообразным
технологиям рубок, выбора лесозаготовительной техники, отношения к подросту, очистки
лесосек, способам лесовосстановления и содействия лесовосстановлению (таким как
оставление семенных групп).

Генетико-морфологический подход ландшафтоведения повышает корректность и

снижает трудоемкость лесной инвентаризации, прежде всего – при оконтуривании
лесоустроительных выделов с естественными границами (Алексеев и др., 1998; Громцев,
2000; Зиганшин, 2005; Седых, 2005; Киреев, 2012 и др.). Закономерные связи между
компонентами ландшафта позволяют из свойств рельефа и состава почвообразующих
пород, почти всегда доступных по материалам государственной топографической и
геологической съемки, с высокой достоверностью делать заключение о свойствах лесной
растительности. Закономерное повторение природных комплексов в пространстве по
правилам, заданным рельефом и почвообразующими отложениями, а, следовательно, и
генезисом ландшафта, позволяет экстраполировать информацию, полученную для
ключевых участков, на территории всего ландшафта, имеющего единый принцип
пространственной организации. Серия разномасштабных ландшафтных карт в сочетании с
материалами физико-географического и других видов тематического районирования
позволяет произвести оценку природных комплексов и связанных с ними единиц
управления лесами в категориях типичности, репрезентативности, редкости или
уникальности для географического региона (Громцев, 2000). В результате могут быть
выделены охраняемые территории, эталоны зонального биологического и зонального
разнообразия, ценные в научно-исследовательском отношении лесные массивы. Методы
лесного районирования на ландшафтной основе, заданной геолого-геоморфологическими
условиями, хорошо разработаны, а в США и Канаде положены в основу нормативной
базы по управлению лесами (Avers et al., 1994; Beauchesne et al., 1996; Lowe et al., 1996;
Smith, Carpenter, 1996; Woodley, Forbes, 1997; OMNR, 1997; Bettinger et al., 2005; Devlin et
al., 2006).
Для оценки успешности выполнения ландшафтами экологических функций и
выбора систем лесопользования необходимо определить основные ценности. При этом
вряд ли можно обойтись каким-либо единственным способом деления территории на
пространственные единицы.
Выполнение лесом стокорегулирующих функций можно рассматривать на двух
масштабных уровнях потоковых геосистем. Во-первых, в склоновых позициях лес
способствует переводу поверхностного стока в подземный благодаря формированию
подстилки, биогенного микрорельефа (валежник, остатки пней) и скважности почв за счет
 161

корневых систем. Поэтому типология катен по соотношению и свойствам элементарных

ландшафтов дает основания для оценки значимости склоновых лесов при выборе режима
эксплуатации или охраны конкретных выделов. Во-вторых, соотношение лесных массивов
разного возраста и породного состава в речном бассейне влияет на распределение во
времени снеготаяния и, следовательно, на интенсивность и продолжительность весеннего
паводка. Поэтому использование бассейновых единиц для разработки планировочных
решений оптимально для выявления следующих ценностей:
 мозаичность ландшафтного покрова как фактор регулирования
снегонакопления и снеготаяния;
 равномерное расположение разнотипных лесных массивов по речному бассейну
для сезонного регулирования стока;
 сохранение естественной структуры заболоченных и болотных комплексов,
выполняющих функции формирования и регулирования поверхностного стока.
С позиций биоцентрично-сетевого подхода целесообразно рассматривать
следующие ценности:
 мозаичность ландшафта как фактор биологического разнообразия;
 спорадическое распространение старовозрастных лесных массивов, как
фактор наличия убежищам и очагов распространения зональной флоры и фауны на фоне
преобладания нарушенных ландшафтов;
Генетико-морфологический подход необходим для оценки роли леса как фактора:
 сохранения естественного строения почвенного профиля;
 регулирования соотношения поверхностного и подземного стока;
 предотвращения активизации экзодинамических рельефообразующих
процессов (эрозия, дефляция, оползни и др.).

Проиллюстрируем реализацию принципа иерархичности ландшафтно-

планировочных решений на уровне административного района (и соответствующего
лесничества) с использованием типологии ландшафтов на основе генетико-
морфологического подхода.
Типология лесных угодий с применением генетико-морфологического подхода
должна учитывать следующие свойства ландшафта.
1. Иерархичность ландшафтной организации. Выполнение этого условия
позволяет соотносить стратегию, тактику лесопользования и конкретные
лесохозяйственные и природоохранные мероприятия с естественными уровнями
организации природы.
2. Взаимодействие компонентов ландшафта и закономерные корреляционные
связи между ними. Этот принцип позволяет прогнозировать цепные реакции в ландшафте,
в том числе негативного содержания, возникающие в результат лесопользования.
3. Горизонтальные взаимодействия между удаленными друг от друга
ландшафтами, в том числе непосредственно соседствующими. Это необходимо для учета
возможности пространственно удаленных эффектов природопользования.
4. Географическое распространение типологических категорий ландшафтов.
Назначение лесохозяйственных мероприятий должно принимать во внимание
принадлежность используемых ландшафтов к категориям типичных, редких или
уникальных ландшафтов для территории лесничества и шире – в региональном или
национальном масштабе. Для этого необходима точная информация о географических
ареалах ландшафтов, форме ареалов, занимаемой ими площади, и, следовательно, их роли
в сохранении ландшафтного и биологического разнообразия. Знание степени
репрезентативности конкретного лесного массива позволяет установить территории, для
которых допустимо планирование однотипных лесохозяйственных мероприятий по
аналогии. В идеальном случае уникальные (с экологической и/или с культурно-
 162

исторической точки зрения) природно-территориальные комплексы должны получать

статус особо охраняемых природных территорий, на получение которого могут уходить
многие годы и даже десятилетия, или особо защитных участков леска. Если такого статуса
не имеется, то необходимо выделять даже небольшие по площади защитные леса или
особо защитные участки леса с сосредоточением редких и уникальных комплексов, часто
являющихся хранилищами генетического фонда территории. Особое внимание
необходимо уделять природным комплексам:
 с реликтовыми чертами (например, с невосстанавливающимися в современных
условиях сообществами);
 экстразональным (например, острова широколиственных лесов в таежной зоне);
 содержащим уязвимые сообщества на краю своего ареала (например,
лиственничники в европейской тайге);
 на редко встречающихся геологических отложениях (например, на известняках
среди моренных суглинистых равнин);
 приуроченным к редким для региона формам рельефа (например,
полузамкнутым котловинам на фоне густорасчлененных эрозионных равнин);
 примыкающим к редким водным объектам (например, крупным верховым
болотам или пойменным озерам);
 с популяциями редких и охраняемых видов растений и животных;
 со следами применения технологий лесного, сельского, водного, охотничьего,
рыбного хозяйства (например, заброшенные каскады прудов, террасированные склоны,
особые виды старых посадок леса), имеющих историческое и научное значение.

Типология лесных ландшафтов и ее роль в планировании

При типологии ландшафтов обычно используют следующие категории: 1) тип, 2)

подтип, 3) род, 4) подрод, 5) вид, 6) подвид (Николаев, 2006). Каждая из этих категорий
соответствует определенному уровню принятия решений при организации
лесопользования в региональном масштабе (масштабы 1:100 000 – 1:1 000 000).
Тип ландшафта выделяется на основе единства гидротермического режима,
определяемого коэффициентом увлажнения. На территории Костромской области
абсолютно господствуют таежные ландшафты, в некоторых секторах значительно
распространены болотные ландшафты, образующие вкрапления среди таежных.
Ландшафты смешанных лесов занимают небольшую территорию на юго-западе области.
С точки зрения лесопользования принадлежность к типу ландшафта определяет
принципиальную возможность ведения лесного хозяйства и целесообразность
промышленных лесозаготовок.
Подтип ландшафта объединяет территории со сходным режимом тепло- и
влагообеспеченности, подклассами растительных формаций, различными по степени
переувлажненности, вертикальной структуре фитоценоза (в частности, по степени
развития кустарникового, мохово-лишайникового и травяного ярусов), господствующим
типам почв. Территория Кологривского лесничества принадлежит южнотаежному
подтипу ландшафтов. Следовательно, планирование лесохозяйственных мероприятий
должно исходить из широкого распространения и даже господства наиболее
высокопродуктивных в южнотаежной подзоне лесов кисличной группы. В то же время
необходимо учитывать высокую жизнеспособность мелколиственных вторичных
древостоев (в том числе с участием затеняющих поверхность почвы липы и клена),
пониженную, по сравнению с более северными подтипами, вероятность заболачивания
вырубок. Положение лесничества у южных границ ареала многих хвойных видов
способствует потенциально повышенной уязвимости хвойных древостоев и повышенной
 163

устойчивости лиственных древостоев при условии потепления и иссушения климата.

Соответственно, при похолодании и росте увлажнения повышалась бы уязвимость
широколиственных пород, находящихся вблизи северной границы ареала. В южной тайге,
по сравнению с более северными подзонами, повышена вероятность засушливых лет,
когда растет риск лесных пожаров, ухудшаются условия естественного возобновления
хвойных пород, более резко сокращается речной сток в летнюю межень. В целом можно
считать, что информация о принадлежности к подтипу ландшафта важна для
планирования ожидаемой продуктивности леса, оценки риска заболачивания, выбора
целевых пород.
Род ландшафта выделяется на основе единства преобладающих генетических
типов рельефа. Этим определяется набор преобладающих форм рельефа, степень
расчлененности и дренированности рельефа, доминирующие почвообразующие породы и
набор характерных экзогенных рельефообразующих процессов. Примерами родов
ландшафтов, встречающихся на территории Кологривского лесничества могут служить
ландшафты моренных равнин, моренно-водноледниковых равнин, водноледниковых
равнин, моренно-эрозионных равнин, крупных речных долин (рис. 62). Характерные для
каждого генетического типа рельефа перепады высот определяют диапазон возможных
гигротопов: например, преобладание свежих местообитаний в пределах моренно-
эрозионных равнин, широкий диапазон от сухих до мокрых – на водноледниковых
равнинах с характерным для них эоловыми хорошо дренированными буграми и
заболоченными межбугорными понижениями. Набор форм рельефа позволяет оценить
риск необратимых экзодинамических процессов, возможных при нарушении почвенно-
растительного покрова. Так, для моренно-эрозионных равнин это развитие овражной
эрозии, для водноледниковых равнин – эоловые процессы (развеивание песков), для
моренно-водноледниковых равнин – плоскостной смыв. Длина склонов, как и крутизна,
служит критерием эрозионной опасности. На длинных обезлесенных склонах возрастает
риск роста скорости поверхностных потоков воды. В настоящее время максимально
допустимая площадь лесосек сплошных рубок спелых и перестойных лесных насаждений
определена Лесохозяйственным регламентом (2008) в 40 га, но эта цифра может
корректироваться в зависимости от характеристик склонов. Информация о риске
экзодинамических процессов может служить основанием для выбора решений о размерах
и ориентации лесосек, технологии рубки. С родовой принадлежностью ландшафтов в ряде
случаев тесно связан набор защитных экологических функций. Например, ареал рода
ландшафтов речных долин во многом совпадать с конфигурацией водоохранных и
почвозащитных лесов и участков повышенного биологического разнообразия.
Подроды ландшафтов обособляются в зависимости от литологических свойств
поверхностных горных пород и почв. Подроды ландшафтов отличаются по уязвимости к
экзодинамическим процессам, преобладающим трофотопам, и, следовательно, по
бонитету древостоя, видовому разнообразию фитоценоза, степени участия видов с
экологическим оптимумом в других типах и подтипах ландшафтов. Наиболее
эрозионноопасные отложения в Костромской области – лёссовидные суглинки, как
правило, залегающие плащом поверх водоупорных тяжелых моренных суглинков. В
Кологривском лесничестве они наиболее широко распространены в южной части. На
склонах, лишенных растительного покрова, весенний талый сток может легко приводить к
полному смыву лёссовидных суглинков, отличающихся наиболее высоким для района
естественным плодородием. Относительно невелика опасность эрозии для песчаных
отложений, где большая часть атмосферных осадков переводится в подземный сток, а
поверхностный почти не формируется. Основные песчаные массивы приурочены к
террасам Унжи. В то же время урочища на песках наиболее опасны в дефляционном
отношении, особенно гривы эолового происхождения, распространенные на террасах
Унжи. Само наличие дюнообразных серповидных в плане форм рельефа на песчаных
 164

террасах может использоваться как индикатор потенциальной опасности развеивания

песков при нарушении растительного покрова.

Рис. 62. Фрагмент ландшафтной карты Костромской области (Хорошев и др., 2013),
охватывающий территорию Кологривского лесничества. Темно-фиолетовые тона
соответствуют зональным пихтово-еловым и еловым лесам, оранжевые – сосновым,
голубые – березовым, зеленые – осиновым, бледно-сиреневые –сукцессионным вариантам
елово-березовых, елово-сосново-березовых, елово-осиновых лесов, желтые –
сельскохозяйственным угодьям. Штриховки обозначают роды и подщроды урочищ в
соответствии с морфолитогенной основой.

По убыванию трофности субстрата ландшафты Кологривского лесничества

выстраиваются в следующий ряд: на коренных карбонатных триасовых глинах – лёссово-
суглинистые – суглинистые – двухчленные супесчано-суглинистые – песчаные. В связи с
этим для каждого подрода ландшафтов можно назвать доминирующие трофотопы и
соответствующие особенности видового состава и продуктивности сообществ. На
наиболее богатых почвах велика вероятность произрастания неморальных видов,
свойственных зоне широколиственных лесов (вороний глаз, медуница неясная, бор
развесистый, сныть обыкновенная, сочевичник и др.). Многие из них по наиболее
высокотрофным местообитаниям проникли далеко на север по сравнению с
климатическим оптимумом и поэтому могут часто относятся к категории редких.
Аналогично, наиболее бедные и переувлажненные местообитания могут служить
каналами проникновения на юг по сравнению с климатическим оптимумом северных
видов, в том числе тундровых и северотаежных (например, березы карликовой) в пределы
южной тайги. С точки зрения планирования лесопользования в пределах каждого подрода
ландшафтов соблюдается единство главных первичных лесообразующих пород. Для
Костромской области это ель на суглинистых моренных и моренно-водноледниковых
равнинах с двухчленными отложениями, ель и пихта – на лессово-суглинистых
структурно-эрозионных, сосна – на песчаных водноледниковых, ель и дуб – на
суглинистых поймах речных долин. Как правило, восстановительные сукцессии на
суглинистых равнинах идут через осину и березу, на песчано-суглинистых – через сосну и
березу, на песчаных – через сосну, на лессово-суглинистых с близким подстиланием
коренными дочетвертичными породами – через осину и, иногда, через липу.
 165

Виды ландшафтов выделяются на основании сходства доминирующих урочищ.

Под урочищем в ландшафтоведении понимается природно-территориальный комплекс,
связанный с мезоформой рельефа, составные части которого (фации) связаны
территориально, генетически и функционально. Мезоформы рельефа обычно имеют
перепады высот порядка метров – первых десятков метров и обособляются под действие
единого фактора. Например, для доминирующих урочищ междуречья Унжи и Виги таким
фактором послужило отложение моренного материала в краевой зоне московского
оледенения, в результате чего сформировались пологохолмистые пространства,
сложенные тяжелыми суглинками. Для урочищ серповидных песчаных гряд на высоких
террасах Унжи фактором обособления было эоловое перевеивание древнеаллювиальных
песков. В пределах ландшафтов одного вида либо есть резко преобладающие урочища,
либо содоминируют урочища 2-3 разновидностей. Также возможно выделять
преобладающие гигротопы. Поэтому для ландшафтов одного вида могут назначаться
лесохозяйственные мероприятия, направленные на выращивание одной господствующей
по площади породы с едиными преобладающими способами рубок и лесовосстановления,
единый способ идентификации выделов и выделения особо защитных участков леса.
Например, для ландшафтов густорасчлененных моренно-эрозионных равнин при
идентификации выделов и выявлении ОЗУ главными критериями проведения границ
будут уклоны рельефа, рисунок гидрографической сети. Для ландшафтов речных долин
важнейший критерий проведения лесоустроительных границ – положение по отношению
к уровню весеннего затопления и расположение участков боковой эрозии. Для
ландшафтов плоских моренно-водноледниковых равнин на двухчленных песчано-
суглинистых отложениях рисунок выделов и расположение ОЗУ во многом будет зависеть
от положения кровли водоупорного слоя почвообразующих отложений, которое
определяет влажность местообитаний, места разгрузки грунтовых вод, доступность
минерального питания для корневых систем.
С видами ландшафтов хорошо сопоставляются наборы эколого-ценотических
групп травостоя и набор типов леса. Так песчаные урочища эоловых бугров чаще всего
имеют бедный напочвенный покров боровой группы, междуречные урочища на
двучленных песчано-суглинистых отложениях – небогатый видами покров бореальной
группы, междуречные урочища на лессовидно-суглинистых отложениях – богатый
травостой субнеморальной группы (обогащен за счет присутствия видов зоны
широколиственных лесов наряду с типично таежными видами), урочища ложбин и пойм с
органогенными отложениями – нитрофильный травостой с высокой встречаемостью
редких видов.
Применяемая в обычной практике лесоустройства типология лесов нацелена,
главным образом, на получение максимально корректной оценки товарного качества
древесины и условий лесовозобновления. Поэтому главными признаками
лесохозяйственной типологии выступают условия трофности лесорастительного
субстрата и влажности почв, определяющие продуктивность и качество древостоя
(Сукачев, 1928; Погребняк, 1968). Лесохозяйственным регламентом Кологривского
лесничества (2008) предусмотрено распределение эксплуатационного фонда по зонам
заготовки с учетом типов леса. Для каждой зоны установлены сезоны заготовок:
например, для ельников и сосняков травяно-болотных и сфагновых – зимнее время после
промерзания почв и установления устойчивого снежного покрова; для ельников и
сосняков кисличных и черничных – зимний и летний периоды со специальными
мероприятиями по укреплению волоков и лесопогрузочных пунктов при выпадении
дождей; для сосняков лишайниковых и брусничных – в течение всего года со
специальными мероприятиями по укреплению волоков и лесопогрузочных пунктов
весной и осенью.
В то же время одинаковые типы леса, выделяемые в такой двухмерной системе
критериев, могут встречаться в разных условиях рельефа, например ельники кисличные –
 166

на плоских междуречьях, на покатых склонах долин и на пойменных прирусловых гривах.

Обладая одинаковым бонитетом, они могут выполнять разные функции в ландшафте,
поэтому одинаковые лесохозяйственные мероприятия будут иметь разные последствия.
Например, если на междуречье сплошная рубка обернется быстрым естественным
возобновлением, то на склоне она может спровоцировать эрозию или ускорение
поверхностного стока талых вод, а на пойменной гриве вызовет увеличение размывающей
силы половодья. Прекращение выполнения в необходимом объеме противоэрозионных,
стокорегулирующих и водоохранных функций в результате нарушений (рубок, прокладки
дорог и др.) помимо прямого ущерба (нарушение режима стока, уровня биоразнообразия,
ценных местообитаний редких видов) может радикально изменить условия
лесовосстановления, т.е. войти в противоречие как с целями лесозаготовок, так и с целями
сохранения устойчивости ландшафта. Их этого следует, что в целях соблюдения правила
ландшафтной адаптивности дробность лесоустроительных выделов должна в идеале
стремиться к уровню урочищ или подурочищ. Разные урочища требуют разных
конкретных хозяйственных и природоохранных мероприятий. В реальности в
Кологривском лесничестве в последние десятилетия имела место устойчивая тенденция к
формированию все более и более крупных выделов прямоугольной формы (Жирин и др.,
2012), игнорирующих границы урочищ.
Принадлежность лесных сообществ к тому или иному виду урочищ определяет их
наиболее типичные экологические функции и естественные угрозы для
лесовосстановления. В зависимости от этого могут определяться в первом приближении
целесообразные режимы лесопользования: эксплуатационный, щадящий или защитный.
Урочища, для которых рекомендуется эксплуатационный режим, не имеют
существенных естественных ограничений для лесопользования и угроз. Возможные
ограничения при лесопользовании могут возникать временно, в зависимости от степени
облесенности в речном бассейне и сложившейся на данный момент пространственной
конфигурации лесных массивов, вырубок, сельскохозяйственных и других угодий.
В урочищах с рекомендуемым щадящим режимом выбор систем лесопользования
должен учитывать существенные естественные угрозы, потенциальную возможность
возникновения или активизации необратимых экзодинамических процессов и особые
экологические функции (вклад в регулирование стока, наличие ценных местообитаний и
т. п.). При этом приоритет должен отдаваться способам рубок, минимально нарушающим
почвенный и напочвенный покров. Особое внимание должно уделяться выбору
пространственной ориентации лесосек и учету экспозиции склона.
Урочища с защитным режимом выбираются для урочищ, в которых рубка может
привести к необратимой утрате экологических функций, значимых для удаленных
территорий (т.е. в масштабе ландшафта, бассейна).

Ландшафтно-экологическое зонирование административного района

(лесничества)

Описанные выше правила адаптации планировочных решений к ландшафтной

стру�