ХИНШЕЛВУД.

СОДЕРЖАНИЕ

Благодарности
Примеры
Введение: путеводитель для озадаченного читателя

ЧАСТЬ I. ВВЕДЕНИЕ

1. Психоаналитический фундамент
2. Интроекция и проекция
3. Бессознательная фантазия
Приложение к главе 3: Ранние объектные отношения

ЧАСИТ II. ВКЛАД МЕЛАНИ КЛЯЙН

4. Метод для детей

5. Внутренние объекты
6. Депрессивная позиция
7. Параноидно-шизоидная позиция
Приложение к главе 7: Разум как аппарат для эвакуации
8. Проективная идентификация
9. Инстинкт смерти и зависть
Эпилог к части II: Всемогущество или реальность

ЧАСТЬ III. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ КОНТАКТ И ‘К’-СВЯЗЬ

10. Контрперенос
11. Знание и бытие познанным
12. Эдипово знание
13. Изменяемость
14. Тупик и организация личности
15. Изменение и развитие
Эпилог к части III: Эволюция кляйнианской техники.

Рефлексия: Прогресс и история

 БЛАГОДАРНОСТЬ

Я глубоко признателен Murel Maclver за ее незапятнанную “невинность”, внимание и время, великодушно

посвященное чтению моей рукописи. Все читатели, которые сочтут эту книгу полезным введением в Kleinian
психоанализ, тоже должны быть благодарны ей и ее настойчивым вопросам.
Я получил важные комментарии от Ann Scott, Bill Barens-Gutterige, John Gordon, Bob Young и Gerard
Bleandonu, они помогали мне думать и подстегивали меня.
Я очень благодарен Eric Brenman, Michael Feldman, Betty Joseph, Donald Meltzer, Irma Brenman Pink, Hanna
Segal и John Steiner за их готовность позволить мне использовать здесь свои печатные материалы. Мне бы хотелось
особо отметить помощь и поддержку Elizabeth Spillius как секретаря Melanie Klein Trust,а также Betty Joseph,
Председателя, за разрешение использовать описание случаев из книг Труды Melanie Klein. Я обращался к
литературным агентам многих авторов и хочу поблагодарить их за данное разрешение: Mrs Francesca Bion за ее мужа,
Wilfred Bion; Donald Meltzer за Roger Money-Kyrle; Mrs Lottie Rosenfeld и Angela Rosenfeld, жену и дочь
соответственно, за Roger Rosenfeld;и Margaret Tonnesman за Paula Heinmann.Я должен поблагодарить их всех не
только за их разрешение, но и за многочисленные доброжелательные замечания. К сожалению, несмотря на долгие
поиски, мне не удалось связаться с литературным агентом Susan Isaacs.
Я также получил разрешение у издателей авторов, на которых ссылался: Routledge и Tavistock Publications;
Cesare Saccerdoti из H.Karnac Books; Random House; W.W.Norton; International Universities Press. Многие материалы
были впервые опубликованы в журналах, которые тоже дали свое разрешение: Alex Holder, нынешний редактор
Bulletin of the European Psycho-Analytical Foundation; Hermi Dauker из Британского Психологического Общества,
владелец Британского Журнала Медицинской Психологии; Josephine Shapiro, нынешний распорядительный редактор
Psycho-Analytic Quarterly; и ничуть не меньше David Tuckett, нынешний редактор Международного Журнала
Психоанализа ,внимательно рассматривал мои просьбы разрешить цитирование случаев, исходно опубликованных в
его журнале.
Более всего я хотел бы поблагодарить Ann Scott, которая следила за огромным потоком бумаг, которому дали
начало все эти разрешения. Но также я должен сказать ей спасибо за поддержку в других аспектах подготовки этой
книги. Она шаг за шагом пропускала текст через печатный станок, делая книгу пригодной для чтения. И наконец,
Gillian Beaumont со своей обычной дотошностью работала на поздних этапах редактирования.
Dr Tonnesman попросил меня отметить, что Paula Heimann покинула Klein группу в1955 году, и материалы,
использованные в этой книге, были написаны ранее этой даты.
 ПРИМЕРЫ

Глава 2

Анальная задержка (случай описан у Abraham, 1924), с. 442- 4

Глава 3

Отнятый (случай описан у Abraham, 1924), с. 435- 7

Маленькая девочка и ботинок (наблюдение описано у Isaacs,1948), с. 90- 91

Глава 4

Подавленная игра (случай описан у Klein,1932), с. 16- 21

Беспокойная Рут (случай описан у Klein,1932), с. 26- 8
Эдипов комплекс Эрны (случай описан у Klein, 1932), с. 36- 57
Маленькая девочка со слоном (случай описан у Klein,1929), с. 201- 3
Мальчик-охотник (случай описан у Klein, 1929), с. 201

Глава 5

Маленькие люди внутри (случай описан у Klein, 1935), с. 174- 5

Атакуемый червями (случай описан у Klein, 1935), с. 273- 4
Человек, который нападал на собственные ягодицы (случай описан у Heinmann), с. 246- 50
Сравнение с “хорошим” объектом (сессия описана у Klein, 1961), с. 93-100
Женщина с дьяволом внутри (одержимая дьяволом) (случай описан у Heinmann, 1942), с. 27- 40

Глава 6

Беспокойство и депрессивные чувства (случай описан у Klein, 1935), с. 273- 4

Опасный внутренний объект (сессия описана у Klein, 1961), с. 457- 61
Ущербные роди тели (случай описан у Klein, 1935), с. 279- 84
Смерть сына (случай описан у Klein, 1940), с. 356- 9

Глава 7

Человек, потерявший свои чувства (случай описан у Klein, 1946), с. 19- 20

Женщина, утратившая способность нуждаться (случай описан у Klein, 1946), с. 16- 17
Испорченный ребенок (случай описан у Klein, 1946), с. 20
(случай описан у Rosenfeld, 1952), с. 77- 99
Человек, утративший зрение (случай описан у Bion, 1957), с. 52- 9
Человек, который заикался (случай описан у Bion, 1959), с. 94

Глава 8

Объект – туалетная комната (случай описан у Rosenfeld, 1949), с. 37- 41

Захватывая объект (случай описан у Rosenfeld, 1947), с. 13- 33
Человек, который разделял свою агрессию (случай описан у Klein, 1957), с. 226- 7
Мать, которая не могла понять (случай описан у Bion, 1959), с. 103- 5
Обманутый пациент (случай описан у Bion, 1959), с. 103- 5
Неудачное вместилище пациента (случай описан у Bion, 1959), с. 96- 7

Глава 9

Младенец и катушка (наблюдение описано у Freud, 1920), с. 14- 16

Капризность Питера (случай описан у Klein, 1927), с. 177- 80
Борьба со смертью (случай описан у Klein, 1957), с. 209- 10

Глава 10

Интроекции аналитика (случай описан у Heinmann, 1955), с. 246- 50

Нелепый пациент (случай описан у Money-Kyrle, 1956), с. 27- 8
Чувствительный человек (случай описан у Brenman Pick, 1985), с. 38- 8
Глава 11

Пациент со скрипкой (случай описан у Segal, 1957), с. 49- 50

Другая скрипка (случай описан у Segal, 1957), с. 49- 50
Неудача в намерениях и общении (случай описан у Segal, 1978), с. 317- 19

Глава 12

Проекция понимания (случай описан у Feldman, 1989), с. 117- 22

Глава 13

Сплетенные морковки (случай описан у Joseph, 1975), с. 77- 9

Глава 14

Пациент, запертый в пещере (случай описан у Joseph, 1982), с. 129- 31

Устойчивые внутренние связи (случай описан у Steiner, 1982), с. 243- 8
Человек девяти футов ростом (случай описан у Rosenfeld, 1971), с. 251- 3
Человек с «лисьей» частью (случай описан у Meltzer, 1968), с. 230- 37

Глава 15

Проецируемая зависть (случай описан у Joseph, 1987), с. 171- 4

Ребенок, который дергал волосы (случай описан у Joseph, 1988), с. 209- 10
Прямой и обратный контакт (случай описан у Joseph, 1989), с. 199- 200
Человек, который сажал сладкий горох (случай описан у Joseph, 1981), с. 120
Человек, который пришел, чтобы посмотреть в лицо самому себе (случай описан у Joseph, 1983)с. 145- 6
Боль и отступление (случай описан у Joseph, 1981), с. 122- 3
Академическая реконструкция (случай описан у Breman, 1980), с. 55- 7
 ВВЕДЕНИЕ:
Проводник для озадаченного читателя

Размышляя в 1988 году о Словаре Мысли Klein, я заметил, что несколько странно писать о Klein с
теоретической точки зрения, как я тогда это делал. Настоящая книга – клиническая. Она является дополнением к
Словарю, к которому следует обращаться за теоретическим изложением концепций Klein; в ней делается попытка
дополнить классическое Введение в Работы Melanie Klein, написанное Hanna Segal, которое когда-то привнесло
столько понимания и энтузиазма в изучение трудов Klein. Это не исследование отдельных случаев или состояний, а
только иллюстрация к возникновению концепции из клинических наблюдений.
Несмотря на то, что Melanie Klein и ее последователи акцентировали внимание на клинических аспектах,
клинические записи не являются правилом психоанализа. Он скорее перегружен теорией. Однако в этой книге я хочу
рассмотреть опубликованные клинические материалы. Клиницисты попытались показать нам результаты своей работы
в психоанализе «через замочную скважину». Успех метода виньеток непостоянен, но Klein исследователи старались
излагать свои концепции в форме детализированных записей процесса клинической работы. Их тексты написаны
индикативным методом. Эта книга возвращается к клиническим началам концепций, чтобы понять их в рамках
личного опыта. Я намеренно использовал опубликованные материалы; вы можете воспользоваться ими в случае, если
захотите проверить мою точку зрения и версии. Таким образом, в книге сделана попытка провести читателя через
избранные части клинической практики. В них отражены мои убеждения. Сравните их с вашими.
Я не утверждаю, что эта книга – доказательство правильности открытий Melanie Klein. Я скорее пытаюсь
показать практически и клинически, что такое психоанализ Klein. Насколько он правилен, читатели должны понять
сами или с помощью собственного психоанализа. Я думаю, вам будет легче разобраться, если вы сначала узнаете, что
Klein и ее последователи сделали до нас.
Вы найдете здесь не более чем случайный взгляд на другие школы. Я не занимался ни одной традицией
психоанализа больше чем Klein, и недостаточно знаком с ними, чтобы уверенно сравнивать путь Klein с теми путями,
которыми другие психоаналитики создают свои концепции на базе своего (или этого) клинического материала.
Эта книга непроста для тех, кто пришел к работам Klein впервые. Это не легкое чтение. После погружения в
любую систему мышления проходит время, прежде чем вы сможете свободно ориентироваться в ней. Нужна
настойчивость и желание, чтобы продвигаться в темноте, пока не забрезжит свет.
Одна из сложностей в овладении языком психоанализа, и особенно вариантом Klein, связана с различиями в
позиции наблюдателя: с одной стороны, существует объективный подход, как если бы кто–то смотрел снаружи, и
другой, субъективный, как если бы наблюдатель попытался проникнуть «внутрь» опыта другого человека и его
жизни. Из таких различий возникли отдельные психоаналитические языки, и это создает путаницу. Кто-то говорит:
«Ребенок борется с ощущением, что его живот разъедают обитающие там отвратительные существа. Он
успокаивается, создавая фантазию, что его большой палец – хороший инструмент, который поможет изгнать существ,
если поместить его внутрь себя». Эта субъективная установка ребенка звучит иначе на более объективном языке: «Он
защищается от фрустрации, возвращаясь на оральный уровень и используя механизм интроекции». Оба эти языка
встречаются в психоаналитической литературе. Кстати, это создает определенный беспорядок, который нужно
осознать и преодолеть. В определенной мере ситуацию можно прояснить, если более строго определить наши
термины, но эту книгу я посвятил «методу указаний». Вы не можете объяснить, что такое красный цвет человеку,
который никогда не видел красного, и сможете действительно показать это ему, только если он не слепой. Это как в
старой притче: если бы вы описывали слепому слона, он бы вам не поверил. То же происходит и с идеями в
психоанализе: им не верят, если они не возникают из опыта.
Психоаналитическое мышление не легко вместить в линейную систему аргументации: выводы следуют из
предпосылок. Это особенный способ мышления. Сначала это может вызывать противоречия. Способ возникновения
того, что теперь считается истинами в психоанализе, может вначале показаться неубедительным. Аргументы и
дебаты, хотя и бурные, не играют большой роли в реальном развитии идей; в этом смысле психоанализ не похож на
академическую дисциплину. Так что понимание не возникает подобно включению света, оно приходит постепенно и
иногда раздражающе медленно. И только по мере накопления знаний вы заметите, как что – то стало привычным и
приемлемым до такой степени, что вы уже используете это по–своему.
Чтобы понять материалы, изложенные в этой книге, вам придется обратиться к вашему опыту просто как
человеческого существа. Путь к этому опыту вы можете найти в себе: иметь детей (воспитание детей); трудности и
препятствия в обычных социальных взаимодействиях; ваши самонаблюдения и субъективность – в определенные
моменты жизни всем нам приходится противостоять связям, которые выглядят иррациональными. Возможно,
некоторые читатели имеют опыт работы в образовании, в области охраны психического здоровья или других
родственных областях, где они опять сталкиваются с иррациональной, детской природой человеческих существ.
Наконец, возможно, вы сами проходите психотерапию или психоанализ.
Случаи и идеи, с которыми мы выступаем, часто очень далеки от осознания; и, к сожалению,
психоаналитические тексты не так просты и ясны, как могли бы быть. Психоаналитики не обязательно наделены
литературными способностями, и это может быть проблемой. Это касается и самой Melanie Klein. Ее описания
пациентов часто очень яркие, но манера письма сбивает с толку, а иногда и отталкивает. Klein писала для
психоаналитиков и не разъясняла детально свои дедуктивные и интуитивные выводы. Часто она полагала, что другие
психоаналитики будут использовать те же термины и без подробного объяснения согласятся со значением
определенного рода символов. Однако для новичка это дает плотно текстурированый отчет ее наблюдений (слишком
сжатую информацию), и ее выводы часто кажутся полученными с минимальной базой доказательств. Промежуточные
шаги могут быть пропущены, так что тем, кто близко не знаком с психоаналитическим методом работы с данными,
приходится самим искать точку опоры. Поэтому в мои намерения входило отобрать и детально разработать многие
шаги, которые, как мне кажется, могут быть непонятны.
К тому же, даже для опытного психоаналитика у Klein довольно наставительная манера представлять самые
сложные или, может быть, самые глубокие идеи. Поэтому некоторые не считают ее человеком с широкими взглядами,
полагая, что она не имеет альтернативных точек зрения. Печально, что люди часто сдаются, когда приходят к мнению,
что никогда не поймут Klein, не проходя личного анализа или даже профессиональной психоаналитической
подготовки. Несомненно, это верно, и прохождение личного анализа значительно увеличит пользу от этой книги и,
конечно, от самой жизни.
Часто можно услышать, что работы Klein сложны. Поэтому мы могли бы прийти к выводу, что не должны
делать их описание целью этой книги. Однако я считаю, что, обойдя вниманием ее работы, мы лишимся
необыкновенно тонких и детальных наблюдений. Ее описания случаев часто очень понятные, несмотря на
встречающуюся иногда тенденциознсть. Поэтому около трети использованных мной примеров составляют описанные
ею случаи. В тех местах, где это было возможно, я постарался использовать клиническую сессию, в которой
содержится максимальное количество информации. Однако не всегда к фактам относятся с должным уважением.
Вместо этого возврат к логическим построениям временами приводит к выводам без точных клинических данных.
Уход в теоретические споры, хотя и довольно мало распространенный среди последователей Klein, по-прежнему
случается, и многие из отобранных мною примеров страдали этой клинической экспериментальностью. Мне хотелось
бы быть более строгим. Мне бы хотелось представить только материалы сессий, записанные по ходу работы в
типичной манере, чтобы показать согласие (или несогласие) пациента с интерпретациями аналитика. Несмотря на
ограничения, связанные с таким выбором, некоторые материалы в этом отношении довольно типичны, и это я
постарался подчеркнуть в своих комментариях. В общем, использованные мной материалы дают детальное
представление о том, как работает психоаналитическая мысль, с ее ограничениями и тщательностью проведения
наблюдений.
Какими бы ни были общие стандарты составления клинических отчетов, остается проблема доступа к
глубоким бессознательным областям человеческой личности. Любопытно: это все о людях, это все о нас. Это должно
быть всем нам понятно, ведь мы сами являемся объектами наблюдения. И все же часто встречается сопротивление
материалу, он кажется трудным, не относящимся ни к одному известному типу мышления – вы чувствуете, что не
понимаете базовых доктрин, они скрыты от вас. Я думаю, что такую борьбу вы ведете скорее с собой, чем с книгой.
Но главное – это понять, что некоторые аспекты человеческого разума были изучены путем зондирования сознания
возбудимых людей, почти психотических пациентов. Это похоже на поиски знаний о звездах в другом конце
вселенной, и эти знания в конечном итоге помогают нам узнать что-то о части космоса, в которой мы живем.
Противоборство с тяжелым внутренним беспокойством – всегда сложная задача, хотя усилия, прилагаемые, чтобы
преодолеть столкновение с ним, открывают понимание новых широких горизонтов, на которые указывала Klein.
На все эти трудности я могу ответить только одно: «Дерзайте!»
Я пишу как психоаналитик, который близко знаком со всеми этими идеями и с этой формой практики. Мне
стоила определенных усилий попытка вернуться к моменту, когда начинающий впервые встречается с этим новым
миром. После сбора материала, который я хотел использовать, я решил подготовить предварительный план для
людей, которые ближе к этому моменту – людей, которых я про себя называл «компетентными в незнании». Я
старался быть готовым к трудностям, которые возникают при вхождении в эту область знаний, и верю, что энтузиазм
будет двигать вами, несмотря на препятствия. Я писал как психоаналитик-последователь Klein, и мой собственный
энтузиазм и мои убеждения, несомненно, читаются между строк. Я надеюсь, что они в определенной мере заразны, но
вы не должны перенимать их больше, чем позволяют ваши собственные взгляды. В конце концов, вы должны
составить собственное мнение, убедительна ли эта книга или отдельные ее части. Те из вас, кто пришел к этому
впервые, должны сделать свое незнание поводом для вопросов о том, что написали я и мои источники. Для многих
другие читатели, тем не менее, отправным пунктом станет их собственное мнение о Klein. Я только могу попросить
вас, чтобы с помощью этой книги вы перепроверили свои убеждения, независимо от того, с какими взглядами начали
ее читать.
 ЧАСТЬ I. ОСНОВАНИЯ

1. Психоаналитическая база

Вклад Melanie Klein настолько тесно связан с основными открытиями F’а, что он не может быть осмыслен без
ознакомления с его наследием. Однако фундаментальные открытия F’а, касающиеся природы бессознательного,
детской сексуальности и длительной истории идей, имеющих отношение к трансферу, не могут быть систематически
изложены в этой книге. Тем не менее мне кажется, что следует указать на некоторые аспекты этих фундаментальных
идей, которые имеют отношение к тому развитию психоаналитической теории, которое было достигнуто Klein.
Поэтому раздел 1 является как бы установкой декораций для последующего действия; он может быть пропущен теми
читателями, которые знакомы с трудами F’а. Мои комментарии к F’овским концепциям носят избирательный,
поверхностный характер и ограничиваются только теми разделами, которые имеют отношение к работам Klein. Те,
кто нуждается в более солидной базе, или хотел бы большей глубины изложения, должны обратиться к книгам
Sandler, Dare, Holder (1973) и Laplanche, Pontalis (1973).
В 1880-х годах, когда F начал свои исследования в области симптомов, наблюдавшихся у невротических и
истерических женщин, наиболее известным, доминирующим методом психотерапии в медицинских и научных кругах
был так называемый гипноз, разработанный главным образом во Франции и произошедший от месмеризма. Хотя его
эффективность подвергалась сомнению, большое число французских врачей настойчиво продолжало развивать этот
метод лечения. Кульминацией этого развития явились методы и идеи Pierre Janet. Основной идеей французского
метода было положение о том, что содержание мышления можно изменять путем внушения. Нежелательные мысли и
беспокоящие чувства можно было искоренить; отношения могли быть изменены. Однако успех зависел от
податливости пациента и его желания подчиниться внушению. Некоторые врачи использовали гипноз при
погружении пациента в определенные состояния сознания, другие пытались достичь своих целей работая с
пациентами, находящимися в нормальном, бодрствующем сознании; но все варианты этой терапии имели одну общую
черту: врач брал на себя контроль сознания пациента и изменял его содержание.
Подход F’а был иным. Он изучил техники гипноза и внушения во Франции, но затем оставил их. Вместо этого
он принял идеи своего венского коллеги, врача Josef Breuer. Breuer открыл нечто иное: было замечено, что если
погруженному в гипнотический транс пациенту предложить рассказать о его симптомах и сопутствующих им
ощущениях и мыслях, во время транса возникает выраженная эмоциональная реакция. Затем, после эмоциональной
разрядки, симптом исчезает. F’а значительно больше привлек такой экспрессивный метод, в отличие от
дидактического (или исправляющего) метода французских гипнотизеров. Именно в этом и состоит фундаментальное
отличие психоанализа от многих других форм терапии – выражение содержания мышления вместо его исправления.
Таким образом исследования F’а привели его к созданию метода изучения психики пациента вместо
достижения контроля над ней. Это изучение привело к открытию динамического “бессознательного”, части
мышления, которая активно влияет на мысли, чувства, отношения пациента с окружающими, его поведение, оставаясь
при этом совершенно неизвестной человеку. Он предпочел попытаться позволить выразиться тому, что не
контролируется, чем контролировать его. В ходе исследования он открыл, что содержание бессознательного
возникает из детских разочарований травм и пугающих фантазий. В частности он указал на фазы детского развития,
выделенные в зависимости от озабоченности теми или иными сексуальным проблемами, в особенности страхами и
желаниями, связанными с родительской сексуальностью, появлением детей от матери, тревогой, обусловленной
боязнью разного рода сексуального насилия. Эта интенсивная, беспокойная сексуальная жизнь ребенка получила
название Эдипова комплекса.
В последующих разделах мы увидим, как Kleinian’ски ориентированные аналитики развили понятие
экспрессии (в смысле явления, противоположного внушению) в терминах контейнирования, и терапевтического
действия ставших известными, осознанными, доступными осмысливанию мыслей.

СИМВОЛИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Поскольку F был не очень хорошим гипнотизером, он использовал гипноз для легкой стимуляции пациента,
находящегося в состоянии бодрствования, к воспоминанию своего прошедшего детства – сам он называл это
“методом надавливания”. В конце концов он развил метод свободных ассоциаций, после чего он сделал еще одно
открытие: предложил способ расшифровки сновидений как системы индивидуальных символов. Воистину, сны
оказались своего рода способом тайного общения человека с самим собой. Почему некто должен секретно общаться с
собой? Это звучит немного странно. Однако поскольку известно, что бессознательная часть мышления находится вне
осознания бодрствующей личности, важные процессы, оставшиеся неосознанными, но активными, должны быть
представлены каким-то особым, не очевидным для бодрствующей личности образом. То есть, сновидения
представляют собой бессознательные мысли о тайных проблемах и фантазиях, которые остаются неизвестными. F
считал, что эта не контролирующаяся сознанием мыслительная активность может частично прорываться в сознание,
как это случается если мышление находится в бессознательном состоянии сна. Но содержание ее весьма туманно,
поскольку представлено в виде маскирующих символов. F разработал методику перевода этих символов. Это не было
словарем или “сонником”, которых в то время было множество; это был метод развертки индивидуальной системы
символов, изобретаемой каждым человеком самостоятельно. Каждая личность (фактически, в каждом сновидении)
разрабатывает уникальную систему символов, которая имеет безотлагательную цель – скрыть бессознательное
содержание мышления.
F выяснил, что если он запоминал свои сновидения, записывал их, разбивал на индивидуальные фрагменты и
позволял мышлению свободно скользить вдоль каждого элемента (свободные ассоциации), некоторые темы возникали
вновь и вновь. Он заносил в блокнот цепочки этих ассоциаций. То, что возникло, оказалось группами специфических
тем, воспоминаний и желаний. Они начинали слипаться с более ясными, значимыми, переплетались с ними и
образовывали манифестные элементы сновидения. Определенные темы возникали как фотографическое изображение
в проявителе. Хотя они не явно присутствовали в сновидении, он полагал, что такие возвращающиеся темы
составляют замаскированный контекст – латентное содержание сна. F считал, что таким образом он взломал код
сновидения и обнаружил его скрытое содержание. Он опроверг мнение о том, что символы сновидения являются
универсальными. Напротив, каждый символ избирается строго индивидуально – таким образом, в каждом отдельном
случае код должен интерпретироваться заново. Таким образом он интерпретировал множество своих сновидений, а
затем еще большее число снов своих пациентов; он открыл полнокровную, тайную жизнь воспоминаний и желаний, и
совершенно неизвестную “грамматику”, которая организовывала эти символы: процессы конденсации и замещения.
Наиболее волнующим было то, что эта скрытая ментальная активность очень часто содержала сексуальные мысли и
желания. В те ханжеские времена он стал крайне непопулярным из-за этих идей. Даже сегодня, когда наша культура
хорошо знакома с ними, при первом ознакомлении они кажутся весьма вызывающими.
Метод свободных ассоциаций предписывал позволить пациенту расслабиться и говорить то, что приходит ему
в голову. Поток сознания, который возникал вслед за этим, должен анализироваться так же, как элементы сновидения
и ассоциации к ним. Психоаналитик должен подбирать повторяющиеся – хотя и замаскированные – ссылки на
прошлое и детские сексуальные проблемы. Темы, которые возникают последовательно во времени считаются
взаимосвязанными. Такие ассоциации, даже если смысл их непонятен, образуют значимые последовательности, так
же как сновидение скрывает свой смысл используя туманную символику. Остаток своей жизни F посвятил главным
образом использованию метода интерпретации символов для раскрытия скрытых тем в мышлении пациента.

ТРАНСФЕР

Однако F’овские исследования символики и способов, при помощи которых бессознательное пользуется
символами было постепенно оттеснены на второй план другими подходами. Оба эти подхода были инициированы
самим F'ом – точнее сокрушительным поражением, которое он потерпел при работе со своей известной пациенткой
Dora. Он намеревался использовать этот случай, начатый в октябре 1899 г., для иллюстрации своего метода
интерпретации сновидений во взаимодействии с пациентом. Dora прервала свое лечение пару месяцев спустя, в конце
декабря, в средине процесса работы. Он отложил публикацию этого случая с разбором своих ошибок почти на 5 лет
(F, 1905). Создается впечатление, что он был настолько поглощен интерпретацией деталей символики сновидений и
исследованием их через ассоциации, что совершенно не заметил одну важную вещь. Это явление стало широко
известно под названием “трансфер”. Оно включает в себя определенный процесс, развивающийся по ходу терапии –
не вербальную представленность символов, а прямое желание, направленное непосредственно на аналитика. F
трактовал это как развившееся у Dora желание фрустрировать его и оставить разочарованным. Она сделала это
оборвав лечение. F не понимал важности происходящего в терапии до тех пор, пока не стало слишком поздно. Ее
желание фрустрировать F’а и победить его, разочаровав, было связано с ее собственным разочарованием в
отношениях с ее собственным отцом. Фрустрация, которая имела отношение к ее отцу была перемещена на F’а.
Еще со времени совместной работы с Breuer за 10 лет до этого, F знал, что пациент может влюбиться в
психоаналитика. Однако не любовь Dora внезапно обрушилась на него, а ее ненависть и желание отомстить. Трансфер
выбивает из колеи, т.к. и любовь и ненависть очень интенсивны, они демонстрирует его неосознаваемое
происхождение из детства. F понял, что для него более важно интерпретировать это, чем символику, связанную с
содержанием снов пациента и прочим словесным материалом. Он уделил большое внимание интерпретации значения
этих необычных и неожиданных аспектов взаимоотношений с ним. Он научился различать два пути, которые пациент
использует для демонстрации своих воспоминаний о прошлом: один – припоминание при помощи слов; и другой –
при помощи повторения, в той или иной форме, реально происходивших событий или фантазий. Повторение (или
воссоздание) в отношениях (трансфере), является экспрессивным актом, демонстрирующим содержание
бессознательного пациента, оно стало краеугольным камнем психоаналитической техники. Можно спорить по поводу
того, является ли это самым важным достижением клинической практики психоанализа – более важным, чем
многочисленные достижения психоаналитической теории, однако трансфер является тем инструментом, при помощи
которого проверяется ценность теории. По мере продвижения через материал, изложенный в последующих разделах,
будет продемонстрирована возрастающая важность трансфера в Klein’анской практике.

ПСИХОАНАЛИЗ И ПСИХОЗЫ

Jung был психиатром; F был неврологом. Это, помимо прочих различий, создавало трения после того, как
Jung и его Цюрихская группа присоединились к F и Венской группе в 1906 году. Одно из трений вsзывало то, что у
Jung’а был значительный опыт лечения психотических пациентов, которого не имел F. Имелось большое число
других различий, но опыт F’а свидетельствовал о том, что ему не удавалось анализировать психотиков. В частности,
он узнал, что больные шизофренией воспринимают не реальный мир, а воображаемый, созданный ими самими. Они
живут в мире своих собственных заблуждений и галлюцинаций. Поэтому метод F’а, основанный на взаимодействии
пациента и психоаналитика был неприменим.
F попытался понять шизофрению анализируя записи автобиографических воспоминаний Judge Schreber (F,
1911): он “психоанализировал” эту книгу! После этого он развил теорию, объяснявшую, почему психотический
пациент не может быть проанализирован. В ходе этих исследований, в 1914 году, он создал свою теорию нарциссизма.

НАРЦИССИЗМ

F заимствовал термин “нарциссизм” у английского врача Havelock Ellis. F проявил интерес к Ellis, поскольку
оба они изучали сексуальные расстройства. Ellis, в свою очередь, очень заинтересовался F’ом. Нарцисcический
пациент глубоко – даже исключительно – занят собой; поэтому F решил, что шизофреник, погруженный в свой
собственный мир, состоящий из голосов, галлюцинаций и прочих нарушений, заслуживает быть названным
“нарциссическим”. Он объяснил свою позицию в терминах теорий, которыми он пользовался в то время.

ЛИБИДО

В начале своих исследований F хотел сделать свои описания максимально возможно строгими и научными,
создать впечатление, что он может измерить “психические силы” (энергию мышления) так же, как Galileo и Newton
измеряли физические силы. Он пользовался идеей ментальной энергии, которую называл “либидо”. Либидо
направляется на объект – т.е. оно руководствуется интересом личности. За тем описывал объект “катектированный”
либидо. Термины “катектировать”, “катексис” и “либидо” были латинизированными, по научному звучащими
словами, предложенными английскими переводчиками F’а для того, чтобы поразить читателей, имеющих
медицинское образование. Сам F в своих работах, написанных на немецком языке, пользовался более приземленными
терминами. “Либидо” и “катексис” показывают заинтересованность или очарованность кого-то чем-то или кем-то.
Нарциссическая личность занята сама собой; предметом самого большого интереса объекта является она
сама. В случае психотического пациента, интерес к окружающему миру абсолютно утрачивается. Пользуясь научной
терминологией можно сказать, что пациент “декатектировал” все объекты в реальном мире; и, вместо этого, либидо
направлено непосредственно на самого себя – оно катектирует ego. F описал увлеченность шизофреника собой как
отход либидо от мира; в результате ментальная энергия (“либидо”, интерес) направлена исключительно на личность
шизофреника или на какую-то часть пациента.
F обсуждает сложные взаимоотношения между нарциссическим состоянием, когда либидо свернуто и
направлено на self (ego-либидо, как он его назвал) и более часто встречающимся состоянием, когда мир реальных
людей и вещей остается вне интересов личности (object-либидо). Термин “object” также нуждается в пояснении. Он
используется в том же смысле, в котором в грамматике используется термин “объектное дополнение” – “подлежащее
– сказуемое – объектное дополнение” (“subject – verb – object”): объект, на который направлено действие,
выполняемое субъектом. F сравнил эти процессы изменения направленности интереса к какой-то личности или
предмету (с последующей возможностью его возвращения) с процессом выпускания амебой ложноножки
протоплазмы (a pseudopodium) с целью исследовать окружающие предметы для изучения возможности употребления
их в пищу, и дальнейшим, удалением ложноножки при утрате интереса. Он полагал, что процесс ухода и
переориентации либидо (интереса) является моделью, которая хорошо объясняет многие явления как в нормальной
психологии, так и у больных шизофренией. Например, отход ко сну вызывает уход интереса к окружающему миру и
переориентировку на внутренний мир сновидений в течение ночи. Утреннее пробуждение вызывается изменение
направленности либидо, или ментальной энергии на внешний мир, на людей и предметы, которые интересуют
личность. Это похоже на то, как во время болезни или при сильной боли происходит переориентация интереса на себя
или на больной орган, вызывающий боль; зубная боль становится единственным ощущением для больного, весь мир
блекнет во время сильной боли в зубе.
Замешательство Fэа перед серьезными нарциссическими состояниями отразилось в предложенном им
термине “нарциссический невроз”. В следующем разделе я расскажу о начале психоаналитических исследований
проблемы направленности. Открытия, сделанные в этой сфере стали основой психоаналитического мышления
заложенного Klein и ее последователями.
 2. Интроекция и проекция

В этом и следующем разделах мы рассмотрим некоторые аспекты психоаналитических идей, выдвинутых

главным образом до Melanie Klein. Это относится к попыткам F’а и его берлинского коллеги Karl’а Abraham’а понять
некоторые психотические симптомы и некоторых психотических пациентов. При описании примитивных защитных
механизмов и бессознательных фантазий я остановлюсь на более полном их понимании, достигнутом Klein и ее
коллегами, но это знание основывается на подробно изложенных F’ом и Abraham’ом идеях, которые затем были
заимствованы у них Klein и ее последователями.
В то время (около 1910 года) когда F переживал свою неудачу в работе с психотическими пациентами, Karl
Abraham начал новую линию исследований, в которых он тесно сотрудничал с F’ом. Abraham был немецким
психиатром, который изучал психоанализ у Jung’а в Цюрихе, но по возвращении в Берлин в 1907 году основал
Берлинское Психоаналитическое Общество. Он был одним из самых выдающихся психоаналитиков первого
поколения последователей F’а, он был выдающимся клиническим наблюдателем пациентов и их психического
состояния.

У Abraham’a возникла одна важная идея: если невозможно исследовать саму шизофрению, возможно,
психоаналитикам следует начать в каком-то другом месте. При маниакально-депрессивном психозе у пациента имеют
место преходящие психотические фазы, перемежающиеся с периодами ясного, очевидно нормального состояния,
поэтому Abraham попытался анализировать таких психотиков в периоды их “нормальности”. Свои открытия он
описал в работах, изданных с 1911 года до его смерти в 1924 году. В 1917 году F издал большую теоретическую
работу на ту же тему “Скорбь и меланхолия” (“Mourning and melancholia”). Эта работа приобрела большое значение,
поскольку явилась новым шагом вперед в развитии теории нарциссизма.

ИНТРОЕКЦИЯ

Мысль об уходе либидо (интереса) может объяснить чрезвычайную озабоченность собой пациентов с
маниакально-депрессивным психозом – либидо перешло c объекта на self (ego). В этом процессе интерес пациента
полностью направился на себя, собственный мир идей, чувств, воспоминаний, ценностей и т.п. В этом смысле такие
пациенты похожи на шизофреников. Депрессивные проводят большую часть времени в обдумывании своих действий,
ценностей, настроения и т.д. F развил это положение в своей работе.
Но происходит еще кое-что. Вместе с утратой интересов (уходом либидо) депрессивные больные начинают
иначе чувствовать себя, и ощущают что кто-то на самом деле является утраченным человеком. Это похоже на то, что
не только либидо уходит, как псевдоподия амебы, но и объект уходит во внутрь self (ego) вместе с либидо. Это весьма
занимательный процесс, приводящий к интересному состоянию мышления – по сути дела, к сумаcшествию. F говорит,
что этот процесс имеет сходство с другим, совершенно нормальным состоянием мышления. Он сравнивает
меланхолию при маниакально-депрессивном психозе с состоянием скорби после утраты кого-то значимого. После
утраты наблюдается уход вовлеченности; интерес к потере постепенно исчезает. F припоминает, как тяжело теряется
интерес к умершему супругу, или родителю, или ребенку. Этот процесс требует активной психологической работы по
отделению интереса к кому-то и переживанию боли в течение многих месяцев. Он пишет, что это медленный,
постепенный процесс, как будто бы исчезновения каждого момента памяти о любимом существе, который приводит к
освобождению от воспоминаний. Спустя какое-то время, шаг за шагом, восстанавливается интерес к окружающему
миру. Оживают прежние привязанности, и возможность любить постепенно направляется на других. По мнению F’а
аналогичный процесс имеет место при нарциссических состояниях – например, во время сна или болезни. Одна
псевдоподия амебы удаляется и затем куда-то вытягивается другая.
В случае депрессии, такой ход событий маловероятен. У депрессивного пациента имеет место
амбивалентность по отношению к любимому человеку; можно сказать, что она или он не только любимы, но и
ненавидимы. F полагает, что частичка агрессии и ненависти присутствующая в любых взаимоотношениях особенно
явно проявляется в патологических состояниях. Малейший намек на пренебрежение или отказ, незаметный для
окружающих, заставляет депрессивных больных, что они потеряли своих любимых и все их ненавидят; как будто
любящий человек и в самом деле потерян. После этого внимание быстро переориентируется на self и стабильно
удерживается там. Это приводит к определенным отношениям с self, которые напоминают отношения, с любимым
объектом – фактически, это амбивалентность с сильным акцентом на ненависти. По сути дела, это ненависть к себе.
Когда депрессивные вновь и вновь переживают свою малоценность, это является следствием той ненависти, которая
прежде была сфокусирована на объекте, а теперь направлена на self (ego). С точки зрения F’а, подобный укор,
который депрессивный человек прежде направлял против объекта теперь направляется против self.
Из-за крайней степени ненависти кажется, что пациент абсорбирует некоторые отношения с self укрепляясь
во враждебности к self. В отличие от этого, при скорби, любовь к объекту сильнее ненависти, что приводит к другому
развитию событий, позволяющему снова вернуться к объектам внешнего мира. Депрессия представляется процессом
скорби, развивающемся неправильно из-за чрезмерной ненависти, направленной на объект.
Таким образом в своей работе F решает очень любопытную проблему: получается, что объект буквально
перемещается извне, внутрь для присоединения к идентичности этой личности. Это любопытно и даже похоже на
психоз. Любимый, который прежде был ненавидим (а так же и любим одновременно), занимает место внутри
личности, и ненависть направляется против ego личности, в которой как предполагается находится этот объект. Для
пациента становится реальностью то, что объект вошел внутрь его и стал частью его собственной личности. Не только
либидо меняет направление, но и сам объект также вводится внутрь. Идентичность личности приходит в
замешательство: она приобретает характеристики любимого (и ненавидимого) существа. F называет этот процесс
“идентификацией”: объект абсорбируется в идентичность “ego”. Позже, благодаря Abraham, этот процесс стал
известен как “интроекция”.
Многие из более поздних F’овских теорий прямо вытекают из идеи об интернализации (“идентификации” или
“интроекции”). В 1921 году он использовал идею “идентификации” в качестве базиса для пересмотра своей теории
социальных групп. Солидарность в группах, клей, который склеивает людей, это их общая идентификация. Все они
интроецируют одну и ту же личность (или идею) как центральную часть себя (своих ego). Например, христиане
объединены своей центральной верой в Христа, и каждый из них “несет” его в своем сердце. В своих поздних работах,
F сделал важный шаг: он больше не считал странные маневры с целью интроецирования объекта особенностью,
свойственной исключительно депрессивным – теперь F нередко отмечал это явление у обычных людей в обычных
группах.
Позже, в 1923 году, F обосновал свою структурную теорию мышления – id, ego и superego, – используя идею
интроекции. В некотором роде ребенок, находящийся в фазе Эдипова комплекса, прекращает воспринимать мать или
отца как любимого себя (любимого в сексуальном смысле). F считал, что этот процесс осуществляется путем
постепенной идентификации, подобно тому, как это бывает при меланхолии – т.е. родитель уходит (интроецируется) в
ego. Он говорил, что super-ego это “наследник Эдипова комплекса”. Super-ego – особая часть ego, в которое оно
абсорбировалось и т.о. стало отдельной и особенной частью ego. Super-ego представляет собой те родительские
стандарты, используя которые личность ценит и любит то, что любили и ценили ее родители. Super-ego становится
внутренним объектом. Это становится возможным благодаря процессу интернализации (интроекции) объекта внутрь
личности. Этот процесс делает возможным появление новой категории объектов, “внутренних” объектов (или
“интроецированных” объектов; или иногда “интернализированных” объектов). Единственным внутренним объектом,
заинтересовавшим F’а, было super-ego.
В то же время Abraham воспринял эту мысль иначе. Работы F имели значение для развития теории –
структурная модель мышления, которая включает Эдипов комплекс и болезненные состояния бессознательной вины
(а также мазохизм), – а работы Abraham’а сохранили клиническую направленность, теоретическая значимость была
ограниченной. Его клинические открытия дали основу для глубоких теоретических открытий, но они выпали на долю
других, а именно Melanie Klein. А теперь мы обратимся к некоторым из тщательных клинических описаний,
сделанных Abraham’ом.

ЛОКАЛИЗАЦИЯ ОБЪЕКТА

Наиболее полное изложение взглядов Abraham’а мы можем найти в его работе, написанной в 1924 году,
незадолго до его преждевременной смерти: “Краткое изучение развития либидо проливает свет на механизмы
психических расстройств”, где он подробно описал клинические проявления интроекции и проекции. Abraham
сосредоточил свое внимание на судьбе объекта; что находилось в разительном контрасте с обычной в то время
озабоченностью превратностями инстинктивной деятельности. Согласно F’овской теории инстинктов, каждый
инстинкт и компонент инстинкта имеет источник (внутри тела), цель (сделать что-либо ) и объект (вещь или человек,
через которых может быть достигнута цель). Abraham изменил акценты: с F’овского увлечения источником и целью
на объект. Точнее, он был вынужден сделать этот шаг из-за интереса своих психотических пациентов к их объектам.
Это их тревожная озабоченность тем, что случилось с их объектом заставил его заявить о важности “объекта”.
Abraham показал конкретность фантазий о движении объекта внутрь и наружу self. Он установил
исключительное значение инроекции и проекции. (Предупреждение: этот материал получен при работе с
психотическими пациентами и поэтому может оказаться чрезвычайно травматичным ).

Пример: Анальное удерживание

Один пациент, у которого имел место ряд депрессивных эпизодов:

“начал свой анализ сразу после окончания очередной [депрессивной] атаки. Она была весьма тяжелой и
началась при весьма любопытных обстоятельствах. Накануне пациент влюбился в молодую девушку и обручился с
ней... {Внезапно что-то} вызвало у него сильное сопротивление. Это привело к абсолютному игнорированию
любимого объекта...”.

Вы можете заметить, что пациент отвернулся от любимой, что равнозначно “уходу либидо от объекта”.

“Во время выздоровления имело место восстановление отношений между ним и его невестой, которая
осталась верной ему несмотря на то, что он ее оставил”.
 Abraham обращает наше внимание на улучшение психического состояния пациента (клинические проявления
депрессии уменьшились) одновременно с повторным расцветом его любви. С выздоровлением интересы пациента
(его либидо) снова приобрели направленность на объект.

“Однако спустя некоторое время имело место непродолжительное обострение болезни, возникновение и
развитие которого я смог детально наблюдать в ходе анализа.
Во время возвращения болезни сопротивление новому появлению невесты было выражено совершенно
ясно...”.

Abraham использует термин “сопротивление” для обозначения злобы, направленной на невесту; кажется, что
больной сопротивляется своей любви. В этом смысле он ее теряет. Любимый объект потерян, или ощущается как
потерянный, поскольку он внезапно стал ненавидимым. F теория описала бы это в объектных терминах как
“направление либидо”. Но тут Abraham подчеркивает озабоченность пациента объектом; это описание субъективного
описания утраты, которую клиент начинает для себя открывать. Далее он демонстрирует связь между потерей и
определенной активностью, связанной с объектом:

“... и одной из ее форм стал такой эпизодически проявляющийся симптом: в то время, когда депрессия
усиливалась, у пациента наблюдалось навязчивое стремление сжимать свой sphincter ani”.

Симптом относится к разряду телесных – прочное удерживание содержимого прямой кишки. Учитывая
депрессию пациента, Abraham предполагает, что с точки зрения больного, каловые массы в прямой кишке
представляют собой ненавидимую shitty невесту, которая ускользает от него. Клиент пытается удержать объект
таким образом, как будто последний физически находится внутри его.
Abraham использовал F описание меланхолической потери объекта; но кроме того он описал полные тревоги
попытки восстановить потерянный объект. Затем он описал другой способ, при помощи которого пациент пытается
задержать объект внутри себя:

“Несколько дней спустя он без всякого принуждения рассказал мне о новом симптоме, который как бы занял
место предыдущего. Во время прогулки на улице у него возникло компульсивное желание есть лежащие на земле
экскременты”.

Это шокирующее заявление. Однако оно имеет большое значение; пациент весьма своеобразным путем
попытался заместить свою проблему калом, стараясь поместить его внутрь себя. Нам снова предлагается считать, что
фекалии приравниваются к любимой (хотя так же и ненавидимой) невестой; и поэтому фантазия съесть кого-то
является интернализацией другого (интроекцией):

“Эта фантазия оказывается выражением желания вернуть обратно внутрь своего тела любимый объект,
который покинул из него в виде экскрементов. Таким образом тут мы имеем буквальное подтверждение нашей
теории, о бессознательном ощущении потери объекта как анального процесса и интроекции его как орального”.

Abraham считает, что такой материал демонстрирует очень примитивный способ мышления психотического
пациента, позволяющий ему связать внешний мир с фантастическим миром, находящимся внутри тела (или внутри
self, как он это ощущает). Это происходит путем использования телесной активности – поедания. Кроме того, утрата
этим пациентом ощущается как телесный опыт дефекации.
Конечно, это чуждый опыт, который часто кажется притянутым за уши. Этот опыт однако является смелой
для того времени (1920-е годы) попыткой осмыслить непонятный опыт психотического пациента. Abraham снова
подчеркивает процесс утраты и обретения любимого в терминах движения субстанций и вещей из тела и внутрь его.
Значение объекта, который в фантазиях находится внутри тела, обуславливает особое значение телесных процессов,
которые вводят вещи (объекты) внутрь тела или выводят их из тела при потере. Такие объекты считаются совершенно
реальными некоторыми пациентами, находящимися на примитивном уровне, и пользующимися ими как телесными,
физическими объектами. Потеря одного из таких объектов бессознательно воспринимается как изгнание каловых масс
из тела через анальное отверстие.

Описание Abraham’а отличается от статьи F’а, посвященной меланхолии, в нескольких фундаментальных

аспектах, в частности, в неоднократном подчеркивании сложного движения объекта туда – обратно внутрь тела и из
него; четко ощущаемого опыта конкретного внутреннего объекта (как будто телесного ощущения чего-то, например,
кала в прямой кишке ); связи этих фантазий с оральными и анальными инстинктами (сосанием и дефекацией);
установлением четкой связи между телесными инстинктами и активными действиями с объектами. Abraham
описывает эти актуальные фантазии как очень примитивные процессы, изложенные в замаскированном виде подобно
сновидениям. Категории любви, утраты и восстановления, выраженные как фантазии телесной активности
существенно расширяют F’овские теории, касающиеся меланхоликов. Они стимулировали отклонение от F’овской
теории super-ego и повели психоаналитическую теорию в новом направлении.
 Итак, Abraham описал поглощенность своего психотического пациента очень примитивным процессом,
который обладал рядом важных черт: конкретностью фантазий о личности и ее устройстве; верой в физическое
присутствие объекта внутри тела; верой в существование связи между процессом приема пищи через рот и
механизмами интроекции, а также связи дефекации с проекцией. Возможно, эти идеи кажутся несколько
странноватыми, но они не более своеобразны, чем мышление психотика в целом. В следующем разделе я хочу
обратить Ваше внимание на идею “бессознательных фантазий”, которую F – и в особенности Abraham – обсуждали в
начале 1920-х годов. Я продолжаю свои попытки проиллюстрировать фундаментальную важность бессознательного
значения, опыта и активности в фантазиях, связанных с телесными ощущениями.
 3. Бессознательные фантазии

Другая иллюстрация из работы Abraham’а 1924 года посвящена чрезвычайно живым и зачастую очень
эмоциональным фантазиям, которые находятся в бессознательном и имеют значение для опыта пациента. Во 2 разделе
мы видели, что эти фантазии происходят из телесного опыта и телесной активности. В следующем разделе подобные
явления не будут просто сумасшедшим процессом, свойственным для психотических пациентов. Открытие
заключается в том, что интроекция (и подлежащие оральные фантазии инкорпорации) являются частью уже
знакомого процесса скорби так же как и меланхолии. Следующая иллюстрация касается “каннибализма”. Понять
этот процесс можно используя идею интроекции – люди, любимые или ненавидимые объекты могут быть взяты
внутрь через рот в процессе еды. Это знание, выраженное телом, или “фантазия”, которая предшествует “механизму”
интроекции.

Пример: Понесший утрату анализируемый

Abraham приводит пример непсихотического пациента, жена которого очень серьезно заболела в то время, как
она ожидала своего первого ребенка, который в конце концов родился через кесарево сечение.

“ Моего анализируемого поспешно вызвали к ее постели. Он пришел после проведенной операции. Но ни жену,
ни преждевременно родившегося ребенка спасти не удалось. Спустя некоторое время муж вернулся ко мне и
продолжил лечение. Его анализ, и в особенности сон, который приснился ему вскоре после возвращения, совершенно
ясно показывают, что он прореагировал на свою болезненную утрату актом интроекции орально-
каннибалистического характера.
Одним из наиболее поражающих ментальных феноменов, которые у него наблюдались в это время, было
отвращение к пище, длившееся несколько недель”.

Наше внимание привлекается к обнаруженной Abraham’ом связи между эмоционально переживаемой

пациентом утратой и телесным симптомом – отказом от пищи. Данный пример продемонстрирует эту связь,
заключенную в бессознательной фантазии, которая обуславливает эмоциональное состояние. Эта фантазия неизвестна
пациенту, находящемуся в сознательном состоянии и выражается в телесных терминах. Эта фантазия имеет
отношение ко рту. Это более сложный случай чем тот, что был приведен в предыдущем разделе; там мы имели дело с
фантазией о поедании фекалий, символизирующих возвращение любимого, хотя и ненавидимого объекта путем
помещения его внутрь тела субъекта. В новом примере активность рта представляет две различных активности
одновременно – и деструктивное (садистическое) кусание и живой акт любви.

“Эта черта [отвращение к пище] представляла собой разительный контраст с его повседневными
привычками и напоминала отказ от еды, встречающийся у меланхоликов. Однажды его нежелание принимать пищу
исчезло и он плотно поел на ночь”.

Симптом исчез; имеет ли это отношение к утрате и не предвосхищает ли это выздоровление от переживаний,
связанных с ней? Если это так, из чего состоит этот процесс? Каким образом тут задействовано питание? Abraham
находит ответы, поскольку они содержатся в сновидении, имевшем место в ночь после приема пищи пациентом:

“Этой ночью ему снилось, что он присутствует на вскрытии тела своей покойной жены. Сновидение было
разделено на две противоположные сцены. В первой – отдельные части тела снова срастаются вместе, покойница
начинает подавать знаки жизни, он обнимает ее с чувством бурной радости. В другой сцене секционная комната
меняет свой вид, и сновидящий припоминает освежеванных животных в лавке мясника”.

F открыл, что сцены, расположенные в сновидении рядом подобно этим тесно связаны между собой по
смыслу. Это подтверждается некоторыми ассоциациями, которые возникли у пациента в связи с таким сном.

“Ассоциации к сновидению, полученные в процессе анализа, показывают нам замечательный факт, что вид
расчлененного тела напомнил ему о съеденной накануне вечером пище, в особенности о мясе, которое он съел”.

Примечательно, что вид разъятого трупа жены кажется ему связанным с мясом у мясника. На каком – то
уровне кажется, что мясо не могло быть съедено, поскольку это было ее тело. Сон связывает поедание пищи с
разделкой (интенсивными действиями, производимыми над чем-то) мертвого тела, и предполагает деструктивные
фантазии, включающие поедание и кусание. В то же время, поскольку сновидение содержит сцену разделки тела его
жены, сон имеет также и другое значение:

“Употребление в пищу тела покойной жены символизирует возвращение ее к жизни”.

Сон связывает интроекцию (фантазию о помещении ее внутрь себя путем поедания) с радостным оживлением
мертвого тела. Воскрешение было дополнено помещением утраченной жены внутрь его физически путем съедения
объекта. Abraham предлагает нам принять тот факт, что симптом – отказ от процесса еды – возникает когда пациент
занят более пугающей фантазией о кусании / расчленении / свежевании своей жены; и в конце концов становится
очевидной другая фантазия – любящее поедание жены для восстановления ее как живого существа внутри него.
Abraham предлагает нам разделить следующую точку зрения: поскольку со временем вторая фантазия (любящее
оживление) начинает преобладать над свежеванием, возвращается обычное отношение пациента к пище. Это любящее
восстановление, происходящее внутри него, замечательно указывает на некоторое облегчение от чувства утраты – он
оживляет свою любимую, но теперь она находится внутри него, в качестве любимого интернализованного объекта.
Трактовка сна, предложенная Abraham’ом предлагает ответ на наш вопрос о природе выздоровления от
утраты. Выздоровление представлено в сновидении. Оно дополнено возвращением любимой, жены пациента, к жизни
снова; но теперь она жива в качестве внутреннего объекта, и возвращена к жизни телесным процессом поедания.
Телесный процесс поедания обусловлен (или сочетается с) ментальным принятием внутрь, интроекцией. И телесная
активность, и психологические фантазии кажутся единым процессом. Результат действия мыслительной фантазии
столь же силен, как и эффект реального приема пищи внутрь тела.

Способ, который был применен, Abraham’ом для анализа данного сновидения служит типичным примером
того, что психоанализ может быть полезным. Он базируется на F’овской методике расшифровки снов через цепочки
ассоциаций (весьма коротких в данном случае). Связи выражены непосредственной близостью в сновидении. В руках
Abraham’а этот метод показывает, что изложение сведений об объекте или фантазии о нем являются бессознательно
активными. В данном случае бессознательная фантазия кажется настолько реальна для пациента, что это
обуславливает возникновение симптома – отказ от пищи. Выздоровление включает в себя новую фантазию: поедание
может вернуть жену и дать ей некую разновидность жизни. Такие бессознательные фантазии являются глубоким
исследованием, при помощи которого психоаналитик демонстрирует бессознательность мышления. Они
демонстрируют поражающее равенство между телесным опытом, активностью (например, приемом пищи) и
отношениями с людьми.
Бессознательные фантазии играют чрезвычайно важную роль в теоретических воззрениях и клинической
практике ряда психоаналитических школ – прежде всего в Klein’ианской. Сам факт активности таких фантазий
указывает на существование любопытнейшей осведомленности о себе, но это, конечно, не осознанная
осведомленность. В процесс скорби этого пациента, как нам кажется, включены примитивные бессознательные
знания о том, что делает его собственный мозг. Сама идея о съедении объекта как о процессе его восстановления
тщательно удаляется из сознания, но она снова появляется в сновидении как “идея” которая присутствует в мышлении
пациента. Такие фантазии, если их допустить в сознание, кажутся совершенно безумными. Возможно, эти
примитивные фантазии не изгоняются из сознания психотических пациентов, как у всех остальных людей. Понятно,
что в примере, приведенном в Разделе 2 (Анальное удерживание, стр. ) они не обязательно кодируются
маскирующими символами, как в сновидениях, не обязательно превращаются в рационально приемлемую активность
(например, стать настоящим мясником).

ВРОЖДЕННОЕ МЫШЛЕНИЕ

Бессознательные фантазии, подобные той, которая была только что описана, очень близки к биологическому
устройству личности, поскольку являются очень ранней и, следовательно, наиболее примитивной формой работы
мышления. С этой точки зрения, бессознательные фантазии об отношениях с объектами составляют мыслительную
активность новорожденного ребенка. Это тот первичный опыт, с которого начинается развитие и из которого в
течение дальнейшей жизни формируется мышление. Они имеют фундаментальное значение. Хотя они замещаются
психотическими симптомами (как в Анальном удерживании) психоаналитики предполагают, что такие фантазии,
составляющие опыт ребенка могут быть врожденными, и существовать под прикрытием обычных снов (как у
Понесшего утрату анализируемого).
Интуитивно мы можем предполагать, что ребенок осведомлен о своих ощущениях психологически, и что
реакции в виде крика, борьбы и т.д. являются чисто механическими. Проблема в том, до какой степени мы, взрослые,
можем понимать их; или, переведя наши впечатления в слова, описать? Часто выражается скептицизм относительно
возможности узнать что-либо об опыте ребенка, еще не умеющего говорить. Ребенок не в состоянии сам изложить
свой опыт. Эта процедура требует такого развития воображения, которое доступно только взрослому, который может
почувствовать как это могло бы происходить в раннем возрасте, когда перцепция и телесный опыт еще так
примитивны, и не прикрыты теми воздействиями, которые оказываются семьей и обществом. Тут приводится попытка
Joan Riviere рассказать что-то из этого опыта:

“если желаемая грудь не появляется и агрессия ребенка разрастается до пределов, определяемых

физическими возможностями его тела, это освобождение агрессии, автоматически следующее за болезненным
ощущением, само по себе является источником сильнейшего неудовольствия. Младенец объят приступом удушья,
его глаза затуманены слезами, уши не слышат, горло болит; прямая кишка спазмирована, ее содержимое жжет
кишечник. Агрессивная реакция тревоги – слишком сильное оружие в руках такого слабого ego; это оружие
становится бесконтрольным и угрожает разрушить самого хозяина” (Riviere, 1936а, стр.44).
 Все части тела поглощены активным страданием. В этом описании мы находим нечто большее, чем просто
механические реакции: неврологические рефлексы и страдающий ребенок составляют единое целое. Это похоже на
то, насколько далеко мы можем пойти в понимании единства биологического строения и психологической
активности. Это более понятно на примере тех клинических психиатрических случаев, когда в психозе
фундаментальные изменения в мозгу приводят к тупику в психологическом развитии. На каком-то этапе раннего
развития ребенка физическое и психологическое сходятся и различия между ними размываются. Серьезные
психологические дефекты психотических пациентов, представленные в виде телесных терминов, содержащихся в
бессознательных фантазиях указывают на остатки самых ранних психофизиологических функций. В этом смысле,
примитивность психотиков напоминает примитивность работы детского мышления. В Разделе 7 мы перечислим
другие специфические черты психотиков, которые не представлены в ранней жизни ребенка.

Пример: Маленькая девочка и обувь.

Подобно тому, как возможна обратная экстраполяция, исходящая из клинического материала, существует
другой метод исследования того возраста, в котором такие фантазии находятся на поверхности. Этот метод
используется Susan Isaacs в данном примере; симптом, боязнь разорвавшейся обуви наблюдался в раннем возрасте
( двенадцать месяцев ), он мог быть понят только позже:

“... маленькая девочка в возрасте один год и девять месяцев, с плохим речевым развитием, увидела мамину
обувь, от которой отрывалась и болталась подошва. Ребенок пришел в ужас и стал кричать от страха. Примерно в
течение недели она убегала с криком, если видела мать, надевшую какую-то обувь. Какое-то время она могла
переносить мать только в ярко раскрашенных домашних тапочках. Та самая провинившаяся пара не одевалась в
течение нескольких месяцев. Ребенок постепенно забыл о своем ужасе и позволил матери одевать любую обувь.
Однако, в возрасте два года и одиннадцать месяцев (пятнадцать месяцев спустя), она внезапно обратилась к
матери испуганным голосом: “Мамочка, а где разорванная обувь?”. Испугавшись возможного приступа крика, мать
поспешно сказала, что она их выкинула. Ребенок прокомментировал: “Они наверняка хотели меня проглотить”.

Спустя какое-то время ребенок ясно объяснил примитивную оральную фантазию, которая была активной на
превербальной стадии развития, когда развилась фобия (в возрасте год и восемь месяцев). Она видела в отрывавшейся
подошве порванной обуви ужасную пасть. Эта фантазия была совершенной реальностью для нее, появившиеся в
раннем возрасте фантазии воспринимаются ребенком как реальность. Память маленькой девочки не содержала слов,
фантазия не была вызвана словами: это была память опыта (в то время, когда она еще не могла говорить) страха быть
съеденной. Только спустя некоторое время могло быть получено словесное объяснение. В отсутствие слов выражение
было очень грубым – крик. Однако сама по себе фантазия была хорошо сформулирована и совершенно понятна.
По мере развития речи, страх постепенно был прикрыт выраженными в словах мыслями, и, находящаяся под
ними “бессознательная фантазия” изменилась в восприятии от ощущения абсолютной реальности до найденной более
спокойной формы чего-то символического. Этот переход от реальности к фантазии является решающим шагом в
развитии ребенка, представленном в данном примере, но это был шаг, который задержался на уровне психотического
ментального функционирования и черт, характерных для подобных состояний (смотри материал, посвященный
символизации в Разделе 11). Обычно такие бессознательные фантазии старательно забываются . Однако некоторые
случаи, подобные Понесшему утрату анализируемому, показывают, что невербальный, примитивный уровень
фантазийной жизни, касающийся телесной активности, никогда не исчезает, но всегда остается потенциально,
бессознательно присутствующим.
Насколько бы невероятными не казались такие идеи, они нашли свое практическое применение, значительно
расширили круг людей, которые могут быть проанализированы, и способствовали углублению психоанализа у всех
клиентов. В следующем разделе мы узнаем каким образом Melanie Klein исследовала такие тонкие пласты
человеческого опыта и какие знания она извлекла из них. Некоторые читатели могут пропустить гипотетическое
описание, приведенное в Дополнении к данному разделу и перейти непосредственно к клиническому материалу
Раздела 4.
 ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 3:
Самые ранние связи объекта

Фундаментальной для поздних работ представителей школы Klein является идея о том, что сознание
представляет собой обширный набор воображаемых отношений с объектом. Во многом это будет проиллюстрировано
индикативным клиническим материалом. Однако прежде чем обратиться к этому, я в общих чертах опишу эти
теоретические положения. Это резюме «непроверяемого» опыта начала жизни в таком виде, как его представляют
себе последователи Klein.
Когда рождается ребенок, у него с самого начала есть сосательный рефлекс. Так, если палец матери касается
его щеки, он поворачивает лицо в сторону раздражителя и губами совершает сосательные движения. Эта деятельность
наблюдается сразу после рождения. Она очевидно врожденная и обозначается термином “рефлекс”. Но может ли
ребенок на самом деле почувствовать стимул, прикосновение на щеке? Может ли активность мышц и губ
сформировать ощущение того, что ее вызвало? В целом большинство людей на интуитивных основаниях склоняется к
мысли, что у младенца есть некоторый опыт компонентов рефлекса (активный и пассивный). В дальнейшей жизни
ощущения, вызывающие, например, голод, происходят от предварительно биологически сформированных свойств
тела, но очевидно являются психологическим опытом. Если мы получаем этот опыт с рождением, то, по-видимому,
должны принять, что он имеет биологические (т.е. врожденные) истоки – врожденное значение. Таким образом,
биологическая активность приходит с заранее сформированным психологическим смыслом. А если это так на очень
ранних стадиях развития, то похоже, что смысл должен быть в способе выражения телесной активности. «Фантазии –
это умственное следствие, духовное отображение инстинкта…» (Isaacs, 1948, стр. 83). «Бессознательные фантазии в
основном о теле и отображают инстинктивную направленность на объект» (там же, стр. 112).
Для тех, кто не верит в психологию младенцев, обсуждаемый феномен останется загадкой. Для тех, кто
принимает ее, остаются другие значительные тайны. Если ребенок знает, что происходит при сосании, мы должны
спросить: какой опыт он имеет? Младенец не может иметь взрослого представления, что такое грудь на самом деле,
или зачем питаться, или что такое сосание и голод, и т.д. Если эти вещи известны ему по опыту, они должны иметь
характеристики, психологически существенные для ребенка. Каковы эти характеристики и как мы можем получить
доступ к такому опыту?
Статья Susan Isaacs (Isaacs, 1948) стала вехой в попытках определить и систематизировать характеристики
бессознательных фантазий. Ее длинный список может быть выражен следующими пунктами:

1. Инстинкты, возникающие из соматических раздражителей, представлены психологически как фантазии

отношений с объектами.
2. Бессознательные фантазии имеют врожденную форму вовлечения субъекта; объект, у которого есть
воображаемое значение; и отношения, в которых субъект стремится делать что-то с объектом в
соответствии с его значением.
3. Существует определенная врожденная и ранняя постнатальная дифференциация: (а) объект находится вне
или внутри субъекта; (б) намерения объекта ощущаются как злые или доброжелательные по
отношению к субъекту.
4. Разные объекты и связи распознаются по вызывающим их телесным раздражителям: например, голод и
прием пищи, тепло и холод, полный или пустой (мочевой) пузырь и т.д. и т.п. (Замечание: пары
составлены согласно различиям в вышеизложенных 3 (а) и 3 (б).)
5. Бессознательные фантазии впервые возникают как телесные ощущения, потом – как пластические
изображения, позже проявляются в виде драматических представлений, и, в конце концов, в виде
слов.

Рассмотрим, например, ребенка, мучимого телесным чувством голода, возникающими, возможно, из-за
сокращений стенок желудка. Это вызывает неприятные ощущения и будет представлено самым простым образом как
объект где-то в животе, который намеренно вызывает ощущение боли. Предполагаемые недоброжелательные
намерения объекта вызывают у ребенка врожденный страх. Это то, что называется ужасом – подвергаться нападению
чего-то злонамеренного (особенно чего-то злого изнутри). Ребенок не способен ясно выразить эти ощущения, но через
эмпатию взрослые чувствуют его страхи. Потом это может сформироваться в слова, восстанавливающие в памяти
воспоминания об испуге ребенка, вызванном его собственными ощущениями (по яркому описанию Joan Rivere,
приведенному ранее). Для приятных ощущений все наоборот: объект считается благожелательно настроенным,
приносящим младенцу ощущение безопасности, жизненной энергии и счастья.
Несмотря на термин “бессознательные фантазии”, этот опыт представляется ребенку совершенно реальным, а
совсем не воображаемой фантазией. Его зловредность – это опыт, который мы можем (позже) назвать “ужасом”, а
благосклонность – “блаженство”. Суть в том, что этот опыт является врожденным представлением о связях с добрым
или злым объектом. Эти врожденные, примитивные понятия, называемые “бессознательными фантазиями”, далеки и
недоступны для нас как для взрослых. Они постижимы, или их можно вывести, из симптомов психотических
пациентов, снов и сознательных фантазий маленьких детей.
 ЧАСТЬ II. ВКЛАД МЕЛАНИ КЛЯЙН

4. Метод для детей

Меlanie Klein непрерывно развивала свои идеи, и с 1940-х годов ее последователи стали выдающейся школой
психоаналитической теории и практики. Немного больше, чем за двадцать лет до этого она начала разрабатывать
чрезвычайно эффективный метод для приспособления психоанализа к нуждам очень маленьких детей – около трех
лет. Ее успех предопределили три вещи: эффективная реализация того инструментария, который она развила; к тому
же, подобно Абрахаму, она обладала необычно острой способностью клинического наблюдения и пониманием далеко
идущего значения собственных наблюдений. В следующих главах мы рассмотрим метод, который она разработала, а
также практическое и теоретическое значение ее клинической работы и ее открытий.

Klein назвала свой метод игровой техникой; разрабатывать его она начала уже в 1920 году. Мы рассмотрим
вклад этого метода в "ранний анализ" (этот термин она ввела, чтобы подчеркнуть наличие специальных требований
для анализа очень маленьких детей).

На низеньком столике в моей аналитической комнате лежит множество маленьких и простых игрушек –
деревянные мужчины и женщины, тележки, автомобили, поезда, животные, кубики, здания, а также бумага,
ножницы и карандаши. Даже ребенок, который обычно запрещает себе играть, будет, по крайней мере, глядеть на
игрушки или касаться их (Klein, 1932, p. L6).

В течение лечения ребенок хранит свой набор игрушек в шкафчике, расположенном в игровой. Klein
обнаружила, что приглашение к игре быстро ведет к выражению ребенком своих острых переживаний. Часто она
была даже весьма встревожена интенсивностью беспокойства ребенка, демонстрируемого по ходу игры.
Использование в игре маленьких женских и мужских фигурок позволяло ясно представлять отношения между ними.
Она расценивала эти отношения таким же образом, как Абрахам рассматривал материал своих взрослых пациентов,
рассуждающих о возникших в их представлении неосознанных фантазиях. Как мы увидим, она связала судьбу
игрушечных фигурок с заботами ребенка относительно того, что случилось в действительности между ребенком и
значимыми в его или ее жизни другими.

Klein говорила с ребенком о его или ее переживаниях тем способом, который является настолько
прямолинейным, что это могло бы иногда казаться весьма опрометчивым. Часто, интуитивно, мы хотим помочь
ребенку убеждением, успокаивающими комментариями и советом “не волноваться”. Вместо этого Klein подходила к
тревогам ребенка очень серьезно, говоря о них в собственных терминах ребенка, и в целом она нашла, что дети
замечательно чувствительны к тому, что их принимают всерьез таким образом – и, если она не ошибалась в
понимании игры, это могло принести помощь и облегчение ребенку: "Я была убеждена, что работаю в правильном
направлении, наблюдая снова и снова, как сделанные мною интерпретации облегчают беспокойство ребенка (Klein,
1955, p. 122). При этом она отмечала, что тревоги ребенка показали кое-что еще. Это не были реалистические тревоги
в терминах взрослого, но тем не менее они имели собственную логику – вид той правды, которую Freud обнаружил в
мечтах, и Абрахам, как мы видели, обнаружил в безумных симптомах психотических пациентов. Это была
собственная 'логика' ребенка, которую Klein стремилась понимать и поддерживать. Она думала, что можно находить
бессознательное содержание в спонтанной игре. Таким образом, когда она говорила о игре ребенка, она связывала ее с
тем, что было представлено в бессознательном ребенка.

Процесс в ее работе начинается с игры пациента; движется к интерпретации, явной и прямой; и затем
приводит к некому ответу в виде дальнейшей игры ребенка. Мы неоднократно увидим последовательность
"беспокойство – интерпретация – ответ " в примерах в этой главе.

Мы сейчас рассмотрим пример реализации игровой техники и появления интерпретации процесса. В этом
примере интерпретации Klein очень просты, а ведь в течение двух описанных сессий, она работает с глубокими
переживаниями. Первоначально игра этого ребенка была весьма серьезно ограничена уровнем тревоги, но работа
продолжалась по мере высвобождения. Облегчение беспокойства и немедленное изменение в символах и содержании
игры ребенка было важными маркерами для Klein в оценке законности ее интерпретации и, следовательно, методики в
целом.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И ОТВЕТ

Мы можем теперь рассмотреть, как появляется интерпретация в описанной Klein методике. Мы

сконцентрируемся на процессе "тревога – интерпретация – ответ". Хотя в 1920 году интерпретации проводились
несколько по-другому, нежели сегодня (развитию метода будет посвящена часть III), они были направлены на
выражение в сознательных словах тех идей, эмоций (особенно беспокойства) и отношений, которые скрыты, или
частично скрыты. Это и было необходимо, чтобы говорить о невысказанном с ребенком. В работе с детьми всегда есть
ощущение совместной деятельности; это контрастирует со взрослым психоанализом, где имеется тенденция только
говорить о вещах. Хотя надо отметить, что в последние годы, как мы увидим в части III, существует представление,
что взрослый психоанализ – это тоже 'выполнение кое-чего' вместе с пациентом.

Пример: Запрещенная игра

Питер (три года и девять месяцев), находился в лечении у Klein в начале 1920-ых. Питер был совершенно
неуправляемым ребенком, амбивалентным по отношению к матери, неспособным переживать фрустрации. Klein
описал его так:

Полностью скованный в игре и кажущийся чрезвычайно робким, жалким и “неребяческим” ребенком. Время
от времени его поведение было бы агрессивным и издевательским, и он ужасно себя вел с другими детьми, особенно с
его младшим братом.

Она начала сессию с Питером следующим образом:

В самом начале первой сессии Питер брал игрушечные тележки и автомобили и размещал их сначала один
позади другого, а затем рядом, и чередовал это расположение несколько раз. Между ними он поставил две гужевых
тележки и толкнул одну другой так, чтобы лошади стукнули ногами друг друга, и сказал “у меня есть новый
маленький братик по имени Fritz”.

Мы видим ребенка, который, кажется, играет весьма невинным и 'обычным' способом, но к концу этой игры
становится очевидным, что он проявляет некоторое беспокойство по поводу своего брата. Klein могла расспросить его
больше о брате, но вместо этого она сделала кое-что другое. Она сосредоточилась на его игре:

Я спросила его, что делают тележки. Он ответил: “Это не хорошо”, и прекратил их сталкивать, но вскоре
занялся этим опять. Он столкнул и две лошадки-игрушки.

Описание позволяет нам составить впечатление от игры Питера. Мы должны обратить внимание на
значительную степень повторяемости. Это действительно не очень образная игра. Вы, наверное, видели детей, в играх
которых больше живой изобретательности. Здесь же игрушки сначала размещаются рядом, затем сталкиваются и
наезжают одна на другую. Klein описывает, что такая игра говорит о некоторых "запретах". Запрещение снова
обозначено, когда она спрашивает ребенка, что делают тележки, и он говорит "это не хорошо", и прекращает их
сталкивать. Этот процесс проявления запрета происходит прямо на глазах аналитика. Возможно, существует какая-то
связь между чувством маленького Питера, что кое-что, о чем мы не знаем, не хорошо, и его прекращением играть.
Фактически, этот материал подводит нас к постулату о причинной связи: из-за того, что кое-что или кто-то являются
"не хорошими" (сталкивающиеся тележки), он становится запрещенным, особенно когда аналитик заметил эти
столкновения.

Но что это столкновение означает? Является ли запрещение игры фактически связанным с определенным
содержанием игры? Будучи запрещенными в игре, реальные удары и столкновения могут представлять некоторый
актуальный бессознательный аспект запрещения вообще. Есть по крайней мере два варианта ответа на этот вопрос –
например, запрет на некоторую агрессивную деятельность, или возможно сексуальный запрет.

Беспокоящемуся ребенку может быть необходимо время, чтобы в начале сессии выбрать игру, которая в
большей степени касается его переживания в это время. Для Питера волнение, что что-то является "не хорошим"
представлено, как он показал, сталкивающимися тележками. Он чувствует, что с кем-то (с аналитиком) он может что-
то сделать со своим переживанием, но все же его тревожит момент, когда она замечает это. Поэтому он налагает
запрет на свою игру. В этом контексте можно полагать, что Питер может быть в конфликте между желанием
поделиться своей тревогой и желанием запретить себе ее. Аналитик, поддерживая желание поделиться спросила, что
эти тележки сделали. Далее она сообщает, что остановленная на время игра в столкновение двух лошадок, снова была
продолжена:

По поводу этого я сказала: "Смотри, лошади похожи на двух людей, толкающих друг друга." Сначала он
сказал: "Нет. Это не хорошо".

Аналитик пробует разрабатывать некоторый вид диалога на тему этих столкновений, и начинает
интерпретировать в контексте того, как Питера общается с людьми и какие отношения выстраивает. То есть она
предлагает, что игрушки представляют людей, и столкновение представляет деятельность, возникающую между
людьми.

Кстати, ответ Питера отчасти повторился, но сначала он не сказал "нет". Является ли это снова проявлением
его запрета? Это могло бы быть просто несогласием. Но ведь он повторил и предыдущий, отражающий его
беспокойство, комментарий – "это не хорошо". Его использование того же самого комментария, кажется, было
существенным, но в чем его значение? Сначала он появился в связи с игрой с тележками, теперь это связано с
людьми. Это, вероятно, указывает на связь между тележками, лошадьми и людьми. Подсознательно подобный ответ
связывает их, что указывает на то, что интерпретация имеет право на существование – игра с тележками и лошадками
представляет столкновение людей. Таким образом, главное не в сознательном содержании его слов, а в том, как они
возникают – где они говорятся, с какими фактами они образуют связь. Каковы были дальнейшие рассуждения
Питера? Питер продолжил так:

... [Он] добавил: "лошади столкнулись друг с другом, и теперь они заснут". Он закрыл их кубиками и сказал:
"Теперь они совсем мертвые; я похоронил их".

На этом закончилась первая сессия. Вся эта игра выглядит довольно неинтересной и скучной, но таков
ребенок, ставящий себе запреты. Однако заметен некоторый прогресс от первоначальных повторяющихся
механических столкновений к несколько более образной идее о смерти лошадей и их захоронения. Очевидно, после
того, как прозвучал комментарий Кlein, что лошади означали людей, сюжет игры стал развиваться энергичнее. Это
было маленьким шагом, мгновением освобождения воображения.

В свою очередь аналитик также была весьма осторожна в течение этой первой сессии. Эта осторожность
связана со скучной и неинформативной игрой, и даже когда Питер соглашался – "Да, это – два человека, толкающие
друг друга” – необходимо оценить значение его согласия. Мы можем сказать, что он просто согласился со взрослым,
который, возможно, доминирует над ним, так что сознательное согласие не является действительно существенным.
Что действительно может решить проблему – это длительная игра. Если возникнет освобождение от запретов в игре,
это станет более критическим моментом, чем любое сознательное "да". Это высвобождение – своеобразная индикация
гораздо более глубокого ответа, чем простые уступки.

Klein интересовало именно такое изменение в эмоциональной атмосфере, однако теперь было и новое
содержание игры, которое могло указать на подробности того, почему это изменение произошло. Содержание игры в
этот момент касалось смерти. Новый материал игры, который мы разберем, получен из следующей сессии, на
которой, аналогично первой, продолжилось запрещение.

На его второй сессии Питер сразу расставил автомобили и тележки теми же самыми способами, как и
прежде – длинным рядом; и точно так же столкнул две стоящие рядом тележки и две паровозика, как на первой
сессии. Затем он поставил две качельки рядом и, показывая мне на их качающиеся удлиненные внутренние части,
сказал: "Смотрите, как они качаются и сталкиваются".

Богатая запретами игра Питера разнообразилась добавлением качелек, и его замечаниями о том, что что-то
качается и сталкивается. Он, казалось, пытался сказать что-то определенное. Klein пришло в голову, что он пробует
показать ей некоторое значение игрушки и ее действий, при этом знаменательно, что они толкаются! Она тогда
решается интерпретировать:

Указывая на качающиеся качельки, паровозики, тележки и лошадей, я сказала, что в каждом случае это два
человека – Папа и Мама – толкаются их "thingummics" (его слово для обозначения гениталий). Он возразил, сказав:
"Нет, это не хорошо".

Интерпретация Klein дала ребенку гипотезу. В предыдущий день выяснилось, что игрушки, вероятно,
представляют людей, теперь она теперь выделила из всех людей значимых – его маму и папу. А из-за указания на
внутренние части качельки, которые качаются и сталкиваются, она решила, что он пытается говорить о гениталиях и
обеспокоен их деятельностью (столкновением). Это – интерпретация; за ней последовал его ответ "Нет, это не
хорошо". Это – снова та же самая фраза, которая появилась день назад в ответ на ее интерес и, казалось, была
определенно связана с запрещением. Очень трудно не сделать заключение, что ее интерпретация действительно
связывала что-то, что волнует Питера: что-то, что родители могут делать вместе, что-то очень беспокойное, что они
делают со своими гениталиями. Возможно он чувствовал, что это – очень агрессивный вид взаимодействия, которое
происходит между гениталиями папы и мамы. Такое заключение могло бы быть довольно спекулятивно. Итак,
посмотрим на продолжение. Питер сначала ответил "Нет, это не хорошо" –

Но продолжал сталкивать тележки и сказал: "Вот так толкаются их thingummics". Сразу после этого он
снова заговорил о своем маленьком брате.

Мы опять получили сознательное подтверждение, – которое может быть уступкой, – но ссылка на брата
связывает этот факт с происхождением его неприятностей, что и было подмечено Klein:
 Мы видели на первой сессии столкновения двух тележек и лошадок, которые сопровождались замечанием
Питера о том, что у него появился новый маленький брат. Так что я продолжила и сказала: "Ты думаешь, что Папа
и Мама толкались своими thingummics, и из-за этого появился твой маленький брат Фриц".

Эта новая интерпретация означает, что Питер занят исследованием, как произошло появление его брата, и
считает, что это получилось из мамы и папы, из их отношений друг с другом, и что это должно быть связано с тем, что
делают гениталии. Это кажется ему очень тревожным – это "не хорошее" дело. В связи с появлением темы смерти на
предыдущей сессии, кажется вероятным, что в его представлении их поведение может убить их, и он будет их
хоронить. Мы снова должны засомневаться: была ли Klein в праве на такую гипотезу относительно его игры?
Проверка – ответ Питера. Вот дальнейшее описание игры:

Он взял другую тележку и устроил тройное столкновение". Я интерпретировала: "Это – твой собственный
thingummy. Ты хочешь толкаться своим thingummy с Thingummics мамы и Папы". Он вслед за этим добавил
четвертую тележку и сказал: "Это – Фриц". Затем он взял две маленькие тележки и поместил каждую на
паровозик. Он указал на вагон и лошадь и сказал: "Это – Папа" – разместил другие игрушки в стороне – "Это –
Мама". Он указал еще раз на вагон Папы и лошадь и сказал: "Это – я", и на Маму и сказал: "Это – тоже я". Таким
образом, он демонстрировал идентификацию с обоими родителями в coitus. После этого он неоднократно сталкивал
две маленькие тележки вместе и говорил мне, как он и его маленький брат позволяют двум цыплятам быть в их
спальне, чтобы они могли успокоиться, но они стучат и ругаются там. Еще он говорил, что он и Фриц "не были
грубыми уличными мальчишками и не плевались".

Ответ Питера на последние интерпретации – игра, поразительно отличная от всей остальной части
предшествующей на этих двух сессиях игры. Она становится более образной, более характерной для ребенка,
вступающего в разнообразные отношения, возникающие между фигурами в разной последовательности. Klein
обращает внимание на это развитие процесса от запрета до значительно более образной игры. Она хочет показать нам,
что оно является результатом действия очень явного вида интерпретаций тревог ребенка. В этом случае она уверена,
что Питер волнуется по поводу взаимодействия родителей, которое произвело его маленького брата. Возможно ему
также кажется, что родители занимаются очень агрессивной и опасной деятельностью, которая приведет к
неприятным последствиям – смерти и похоронам.

Последовательность игра-интерпретация-ответ обоснована в материале этой игры. Klein полагала, что те

изменения, которые мы видели, были несомненным доказательством законности ее психоаналитической методики
помощи детям. Фантазия Питера, что его маленький брат появился в результате столкновений его родителей, была
связана со значительным беспокойством по поводу пугающего (то есть "не хорошего") пожелания, вероятно его
родителям. Однако помещая эту фантазию в слова, Klein позволил Питеру ответить, выражая себя в более яркой,
прямой и образной игре.

До настоящего времени его игра была запрещена. Ясно, что в этом возрасте его очень смущали фантазии о
действиях родителей. Он мог осмыслить это только как "столкновение", "удар", наносимый друг другу, или
"плевание" вместе. Я вернусь к Питеру позже, но хочу обсудить некоторые виды интерпретаций.

РАННЯЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Несмотря на убеждение Klein, что ее результаты подтверждают правильность методики, существовали и

другие мнения. Полагалось, что интерпретации глубоких, неосознанных тревог вызывает изменение в игре ребенка,
потому что делает его более встревоженным. Можно сказать, что более свободная игра Питера выражала его
усилившуюся тревогу, разрывающую его. Эти дебаты стали остро профессиональными. С 1926 года Klein оказалась
впутанной в жаркую, а иногда и резкую дискуссию по вопросу о разумности применения интерпретаций
бессознательного и Oedipus комплекса для маленьких детей.

Anna Freud также разработала метод анализа детей, и хотя она взялась за это несколько позже, чем Klein, она
имела поддержку своего отца и ортодоксального психоаналитического общества в Вене. Сущность ее аргументов
представлял способ, которым ребенок строит отношения с психоаналитиком. В то время она, подобно всем
аналитикам, работала над положением о том, что мощность психоанализа – в прочности положительных чувств
пациента к личности психоаналитика. Любовь к аналитику преодолевает сопротивление боли oт осознания
бессознательного. Идея состояла в том, что пациент может принимать болезненные интерпретации психоаналитика
как часть серьезной работы только, если она или он достаточно сильно любят аналитика. Психоаналитическая история
с первой четверти этого столетия описывает это маневрирование любви в переносе на психическом поле битвы. Сила
этой любви происходит из переноса прошлого опыта и выражает тоску по тому времени, когда человек был
маленьким ребенком. "Перенос" – этот термин стал использоваться с тех пор, так как трудности Freud'a с Дорой
(Глава 1) показали, как чувства были перемещены с другого человека и с другой стадии развития. Таким образом,
психоаналитик любим как отец, который мог бы быть в детстве, он становится новой отцовской фигурой. Это имело
определяющее значение для практики. Прежде чем пациент сможет принять интерпретации должен был быть создан
перенос сильных позитивных привязанностей.

Эти представления 1920-ых получены из психоанализа взрослых и ведут к представлениям о специфике

детского анализа. Anna Freud утверждала, что перенос не может использоваться таким образом с детьми. Она
утверждала, что трехлетний ребенок, находится еще в том самом периоде первоначальной любви, на котором и будет
в конечном счете основан перенос. Ребенок не может перемещать эту любовь, потому что она еще не является его
прошлым опытом. В то время использовалась аналогия: перенос – “новое издание” старой любви, поэтому не может
быть нового издания, пока старое не исчерпало себя.

Ребенок любит родителей в настоящем и не может дарить искреннюю любовь психоаналитику, как это
делают взрослые пациенты. Так что Anna Freud полагала, что детский анализ должен базироваться на других способах
получения готовности ребенка принять интерпретации. Она считала, что психоаналитик должен сделать две вещи: во-
первых, сначала вырастить достаточно позитивное отношение с ребенком на реалистическом (не переносном)
основании, а во-вторых, фактически функционировать как родитель, с его воспитательными и дисциплинарными
качествами. Anna Freud рекомендовала, чтобы этот специфический вид отношений в детском анализе был выработан в
предварительной, “разогревающей”, стадии, прежде, чем могут быть сделаны какие-либо интерпретации. Она
неистово критиковала Klein по поводу интерпретаций в начале анализа. Ее страстность была результатом сильного
беспокойства относительно проведения сексуальных интерпретаций в детском анализе. Их спор сохранился по сей
день, даже при том, что теория с обеих сторон во многом изменилась, и так называемая “разогревающая” стадия
применяется по мере необходимости.

Реакцией на чтение интерпретации Melanie Klein могло бы быть отвращение к говорящему с маленькими
детьми так конкретно о сексуальных фантазиях или о фантазиях смерти. Если же мы попробуем отстраниться от этой
реакции и рассмотреть доказательства, мы увидим двух женщин, Anna Freud и Melanie Klein, представляющих
клинические доказательства в поддержку одной или другой точки зрения. Я ограничусь сейчас доказательствами
Klein, хотя читатель, ради справедливости и любопытства, мог бы ознакомиться с красивыми и ясными работами
Anna Freud (Четыре Лекции по Детскому Анализу, 1926). В любом случае, приводимые аргументы теперь довольно
устарели, и моя цель состоит в том, чтобы рассмотреть, насколько работа Klein повлияла на современный подход.

Тогда, в 1926, дебаты о необходимости или необязательности предварительной стадии проводились, опираясь
на клинический материал. Klein приводила описания детей, с которыми очень трудно было войти в контакт и которые,
вместо формирования положительных отношений с психоаналитиком, немедленно формировали точно
противоположные отношения: смесь подозрительности и антагонизма. Это называется отрицательным переносом –
ненависть, гнев и опасения. В следующем примере мы видим Klein, борющуюся за позитивные отношения с
ребенком, который постоянно настроен против нее. Она использовала два метода преодоления негативизма этого
ребенка: сначала она пробовала уговаривать и взрастить дружественную атмосферу, стимулировать и поддерживать
игру и разговор – то есть проводила “разогревающую” стадию работы; позже она попробовала глубокую
интерпретацию. Результаты удивили ее. Этот случай Ruth относится к 1924году.

Пример: Тревожная Ruth

Ruth было четыре года и три месяца. Она проявляла амбивалентность, буквально цепляясь за мать и
некоторых женщин и в ненавидя других, особенно незнакомцев. У нее были приступы беспокойства и вообще была
очень тревожная. Klein было очень интересно, как этот ребенок будет строить отношения с ней, незнакомцем,
которого она ненавидела и избегала. У ребенка были трудности с принятием новой няни, и вообще она не могла легко
общаться с другими детьми.

На первой аналитической сессии она отказалась оставаться в комнате со мной один на один. Поэтому я
решила попросить, чтобы ее старшая сестра присутствовала в течение анализа. Мое намерение состояло в том,
чтобы установить положительный перенос и достичь возможности работы с нею один на один...

Здесь Klein сообщает о ее попытке использовать подход, защищаемый Anna Freud: достижение
положительного переноса. Однако она не могла вступить в контакт с этим ребенком:

... Но все мои попытки, типа просто игры с нею, ободрения ее, разговора и т.д. были напрасны. В игре с
игрушками она поворачивалась только к сестре (хотя та оставалась весьма безразличной) и игнорировала меня
полностью. Сама сестра сказала мне, что мои усилия были безнадежны, и что я не имею никакого шанса получения
доверия ребенка, даже если я потрачу недели вместо нескольких часов.

Они могли бы сдаться. Могут быть разные варианты: возможно этот ребенок не поддается анализу, или
можно задаться вопросом, является ли аналитик достаточно авторитетен для нее. Однако Klein упорно продолжала
заниматься, на сей раз с ее собственным предпочтением – интерпретировать ребенку непосредственно и просто:
 Я сочла себя в состоянии применить другие меры – меры, который еще раз дают доказательство
действительной эффективности интерпретации для снижения тревоги пациента и негативного отношения.
Однажды, еще в то время, как Ruth уделяла внимание исключительно своей сестре, она рисовала стакан с
несколькими маленькими шариками внутри его и своего рода крышкой сверху. Я спросила ее, для чего крышка, но она
мне не ответила. Когда сестра повторила ей вопрос, она сказала, что это было для того, “чтобы шары не
выкатывались”'. Перед этим она просмотрела сумку сестры и закрыла ее “так, чтобы ничто не выпало наружу”,
она сделала то же самое с кошельком (внутри сумки), закрыв его, чтобы сохранить в безопасности монеты.

Здесь Klein описывает некоторый паттерн игровой деятельности: закрытие вещи внутри чего-то, что
предохраняет их от выпадения. Она упоминает, что этот паттерн проявлялся в течение некоторого времени:

Я отважилась и сказал Ruth, что шары в стакане, монеты в кошельке и содержание сумки – это
воображаемые детки внутри ее мамы, и что она хочет держать их закрытыми, чтобы у нее не было больше
братьев и сестер. Эффект от интерпретации был удивителен. Впервые Ruth обратила на меня внимание и стала
играть в другой, менее сдержанной, манере.

Klein дает нам этот материал, чтобы показать воздействие ее интерпретации на этого очевидно тяжелого
ребенка. Сделанная открыто интерпретация кажется дикой, но, затрагивая пугающие, неосознанные фантазии,
полностью меняет поведение ребенка. Ruth начала строить другие отношения с аналитиком, который понял ее на том
неосознанном уровне: впервые она позволила себе контакт с Klein. Суть в том, что такое изменение поведения
указывает, что интерпретация была существенна для ребенку, и это действительно был единственный существенный
способ контакта, который мог осуществить изменение; уговоры и дружелюбие не работали. Мы обращаем внимание
снова на значение последовательности "тревога – интерпретация – ответ". “Удивительная” эффективность этой
интерпретации очень отличается (и, Klein была уверена, гораздо более важна) от попытки привлечь положительные
привязанности ребенка непосредственно. Оглядываясь назад, в 1926, когда она должна былы защищать свой метод,
кажется, что этот случай в анализе Рут, должно быть, был значим и для нее самой.

Теперь, когда ребенок был более позитивным и контактным, Klein исследовала ревность Рут: как получилось,
что ревность была связана с такой критической степенью ужаса в этом ребенке? Ответ появлялся постепенно.
Поговорим о другой сессии тремя неделями позже, когда сестра Рут заболела. С большим трудном ребенок сумел
остаться с Klein наедине. Klein начала, снова пробуя успокоить ее материнским способом и соблазняя играть с
аналитиком, но она ничего не могла сделать. Так Klein, игравшая сама с собой, описывала, что она делала для
испуганного ребенка:

Я взяла для игры тот материал, который она сама использовала на предыдущей сессии. Тогда в конце сессии
она играла вокруг раковины, кормила кукол, давала им молоко и т.д. Я делала те же самые действия. Я положила
куклу спать и сказала Ruth, что я собираюсь ее покормить, и спросила, что это может быть за еда. Она прервала
крик, чтобы ответить "'молоко", и я заметил, что она сделала движение ко рту двумя пальцами (которые она
имела привычку сосать перед засыпанием), но быстро убрала их. Я спросила ее, хочет ли она пососать их, и она
сказала: “Да, но хорошенько”. Я поняла, что она хочет воссоздать ситуацию так, как это случается каждый вечер
дома, поэтому я уложила ее на диване и по ее просьбе укрыла ее ковриком.

Мы видим, как Klein продолжает бороться за отношения с ребенком, с которым она предварительно достигла
некоторой связи, используя детскую игру. Это казалось значило что-то и для Ruth, которая, с большим страхом и
очень кратко, но все же отвечала. Оценка аналитика, что ребенок пытается сообщить что-то, казалось, заставила Ruth
чувствовать, что она имеет своего рода союзника, с которым она может общаться; к тому же аналитик интуитивно
поняла, что ребенок хотел пройти успокаивающий ритуал, знакомый ей по засыпанию, и она стала “явно более
спокойной и прекратила плакать”. Аналитик могла теперь использовать искры, моменты контакта, который
развивался очень быстро. Эти моменты были не счастливой игрой, а серьезной работой ребенка по снижению тревоги
от общения:

Когда я положила мокрую губку рядом с одной из кукол, как она это делала раньше, она разразилась слезами
и криком “Нет, у нее не может быть большой губки, это не для детей, это – для взрослых!”.

Это опять момент ужаса. Поскольку он проявляется в игре, то последовательность событий, которая его
вызывает, находится под прямым наблюдением. Klein предложила чрезвычайно явную интерпретацию о
бессознательной фантазии, что ребенок ненавидит мать, которая вбирает в себя пенис отца, и что Ruth хочет украсть
его пенис и деток из матери и уничтожить мать. Ужас по поводу губки для взрослых, был попыткой маленькой Рут
остановить фантазию и сохранить губку (пенис) для (и внутри) ее матери. Это опять может казаться явным вызовом –
интерпретировать ребенку такие страшные эдипальные фантазии, который, если это правда, должны казаться ей
действительно ужасающими. В ответ однако
 Ruth стала явно более тихой, открыла глаза и позволила мне перенести столик, на котором я играла к
дивану и продолжить игру и интерпретации совсем близко от нее.

Еще раз повторю, изменение в поведении ребенка и сокращении уровня тревоги и подозрительности к
психоаналитику поражает. В конце сессии няня была также поражена резким изменением в настроении Рут:

... Она (няня) была удивлена, увидев ее счастливой и веселой, и слыша, что она говорит со мной по-дружески
и нежно.

Klein ставит вопрос к читателю: как бы могли произойти изменения в ребенке, если интерпретации не были
бы для нее существенны? Каждый читатель, конечно, оценит, насколько убедительны ее доказательства
“корректности” интерпретирования в такой манере. Вопрос о “корректности” этого способа остается спорным в
психоаналитическом мире. В строго технических терминах, глубокая интерпретация явилась единственным способом,
позволившим этому ребенку строить отношения. Эту возможность предоставляет анализ. Опыт показал эффективный
путь достижения цели. Конечно, это не говорит о нравственной приемлемости, так как цели не обязательно
оправдывают средства. Вопрос о сексуальных интерпретациях, интерпретациях о младенцах, зависти и т.д. выглядит
более этическим, чем эмпирическим. В любом случае, несмотря на клиническое доказательство, проблема между
Anna Freud, которая продолжала не соглашаться в пылу конкуренции, и Melanie Klein не была решена. Действительно,
последователи школы Klein продолжают обсуждать пути прохождения различных стадий этого «раннего анализа».
Мы рассмотрим современные представления этой практики в части III.

РАЗВИТИЕ ТЕОРИИ

Цель представления материала Klein состоит в демонстрации игрового метода и его результатов в помощи
детям с их неприятностями. Другой проверкой ее метода, была бы корреляция с результатами других
психоаналитических методов. Другими словами, подтверждают ли ее наблюдения установленные
психоаналитические заключения о развитии ребенка? Действительно, она верила, что ответы на ее явные
интерпретации фантазий эдипального вида, родительского coitus и рождения сиблингов подтверждали те
психоаналитические теории, которые предварительно были введены из взрослого психоанализа. Прямое
подтверждение детских сексуальных интересов исходило из сообщения Freud о Маленьком Гансе в 1909 году, хотя
это было скорее не психоаналитическим лечением, а реализацией метода наблюдения, проводимая отцом ребенка. С
тех пор Klein подтверждала эти теоретические взгляды, используя свою собственную психоаналитическую технику в
работе с детьми. Она полагала, что ее игровая техника вполне утвердила себя как полноценный психоаналитический
метод.

Сверив свою методику с известной теорией, она начала понимать, что ее наблюдения годились на большее:
они могли вести к совершенствованию этой теории. Например, Freud объявил развитие женщины “темной туманной
областью”, но Klein полагала, что материал, который она интерпретировала в случаях маленьких девочек подобных
Ruth, был важен в показе содержания свойственных девочком тревог. В 1920-ых годах другие психоаналитики (Karen
Horney и Helene Deutsch, например) исследовали ранее развитие женской психики. Klein полагала, что ее наблюдения

... ведут меня к признанию существования тревоги или довольно тревожных ситуаций, характерной именно
для девочек и эквивалентной страху кастрации, присущему мальчикам. Эта ситуация беспокойства достигает
высшей точки в идее девочки, что ее мать разрушит ее тело, уничтожит его содержимое, заберет детей из него и
так далее … Эта идея основана на агрессивных импульсах ребенка против матери и ее желаний убийства матери и
кражи у нее, вытекающих из ранних стадий Oedipus комплекса. Эти импульсы ведут не только к беспокойству или к
опасению, что мать накажет ее, но и к страху, что мать отвергнет ее или умрет (Klein, 1932, p.31).

Klein сделала оригинальное утверждение: существует определенная неосознанная фантазия по поводу тревог
в развитии маленьких девочек: фантазия девочки о нападении на содержащую будущих младенцев и пенис отца
внутреннюю часть матери, и следующем за этим карательном возмездии матери. На самом деле, работа Абрахама
показала, что мальчики тоже могут продуцировать фантазии о внутреннем пространстве, которое содержит нечто
внутри объекта (матери), и о пространстве внутри и вне самого себя, и о движении хороших и плохих объектов в и из
этого пространства.

Представление о внутреннем пространстве было позже понято как фундаментальная, не зависимая от пола,
человеческая проблема (см. Главу 6). В то время, однако, это контрастировало со стандартной теорией Freud’а, что
девочки – “это те же мальчики, которые испытывают недостаток кое-чего”. В целом он не признавал, что влагалище
девочки, ее внутренние гениталии играют какую-либо роль в ее психологическом развитии. Таким образом Klein, под
влиянием Horney, указала на понимание маленькой девочкой сущности ее влагалища, его внутреннего содержимого, и
на существование фантазий, связанных с ними и с внутренним содержимым матери. Она утверждала, что игровая
техника не только обеспечивает доказательства для новых теорий в этой области, но и является мощным
психоаналитическим инструментом для исследования детства. Это однако было опасное заявление, которое легко
могло иметь неприятные последствия: если ее результаты в работе с этой методикой слишков сильно изменили бы
теорию, это могло бы привести к исключению ее как недействующей методики, дающей неправильные результаты. И
конечно некоторые противники с энтузиазмом делали такие выводы.

Я приведу вкратце некоторые теоретические результаты, которые бросили вызов стандартной теории
настолько радикально, что противники потребовали, чтобы результаты Klein были исключены из обсуждения.
Некоторые все еще утверждают, что ее теория умерла из-за энергичных и сверхвторгающихся интерпретаций. В
оставшейся части этой главы будут рассмотрены три важных аспекта теории, описанные в ранних работах:
прегенитальный Oedipus комплекс, раннее супер-эго и параноидные циклы.

ПРЕГЕНИТАЛЬНЫЙ ЭДИПОВ КОМПЛЕКС

Наблюдения Klein дали ей возможность сделать далеко идущие теоретические заключения относительно
Oedipus комплекса и начала становления супер-эго. Эти заключения более не дополняли идеи Freud’а, а
контрастировали с ними. Особенно энергично она начала бороться за выбор времени начала Oedipus комплекса –
Freud датировал эту фантазию о соперничестве четвертым – пятым годами жизни. Klein нашла, что это начинается
намного раньше, перед генитальной стадией развития. Она сообщала об оральных фантазиях о кормлении грудью, в
которой есть препятствие, третий объект (эквивалент отца или его пениса), мешающий насыщению. Часто пара
(родители) видятся как постоянно соединенные вместе в взаимной и исключительной деятельность. Она назвала этот
фантазийный объект “объединенная родительская фигура”. Klein бросила вызов и той последовательности стадий
развития, которой придерживались Freud, Абрахам и другие классические психоаналитики. Эти три стадии – оральная
(кормление, сосание и кусание), анальная (связанная с грязью, чистотой и контролем), и генитальной (признание
отношений с другими, включая сексуальные отношения) – рассматривались как расширенные, значительно
перекрывающиеся, с сильно размытыми границами.

Рассмотрим краткий пример девочки, которая представляла родительскую деятельность исключительно как
кормление. Этот вид фантазий очень напоминает открытия Абрахама об оральном слиянии (см. Главу 2), но,
очевидно, что они происходят при oedipal или триангулярных установках.

Пример: Эдипов комплекс Эрны.

Пациентке Klein Эрне было шесть. Она

… Начала игру, взяв маленькую тележку, которая стояла на небольшом столике среди других игрушек и
стала ее возить около меня. Она объявила, что тележка приехала, чтобы привезти меня. Она посадила игрушечную
женщину в тележку и добавила туда мужчину-игрушку. Это были двое, которые любят и целуют друг друга, они
ездили туда – сюда все время.

Я выбрал этот пример, потому что здесь ребенок ясно указал отношения между парой – аналитиком и ее
партнером, матерью и отцом – очень любовные, но оральные отношения (целования). Очевидно, в восприятии этим
ребенком родительский отношений большая роль отводится любви. Однако:

Затем игрушечный мужчина в другой тележке столкнулся с ними, переехал их и убил, а затем сжарил и
съел.

В эту довольно идиллическую, любящую пару внедряется третье лицо. Будучи отверженным (подобно
самому ребенку) оно нападает на пару. Агрессия отверженной фигуры в Oedipus комплексе, как и половой акт,
представлена орально (жарит и ест). Другая версия фантазии:

В следующий раз борьба имела другой конец. Атакующий мужчина был повержен, но женщина помогла ему и
успокоила его. Она развелась с ее первым мужем и вышла замуж за нового.

Фантазии Эрны изменились, но по-прежнему были оральны и содержали насилие:

[В другом примере] первый мужчина и его жена находились в доме, где они защищались от грабителя;
третье лицо было грабитель... Потом опять -третьей персоной был брат, который приехал в гости, но, когда
обнимал женщину, разбил ей нос. Этим маленьким человеком, третьим лицом, и была сама Эрна.

Все эти фантазии агрессивны и типичны для Oedipus комплекса, в котором родители находятся в любовных,
но эксклюзивных отношениях. Но при этом они всегда оральны, как любовь (поцелуи), так и агрессия (кусание). В
шестилетнем возрасте, когда согласно классическому психоанализу фантазии Эрны должен были стать генитальными,
она все еще возвращалась время от времени к оральным фантазиям об отношениях между людьми. Их истоки
прослеживаются к возрасту одного года, потому что ее симптомы (навязчивые действия) соответствуют этому
времени, когда необычно рано был осуществлен туалетный тренинг. Таким образом фантазийные проблемы, которые
ужасают ребенка с годовалого возраста должны в этом случае быть oedipal, но изложены в прегенитальных фантазиях
(кормления). Это контрастирует со взглядами Freud'а о том, что Oedipus комплекс определяется к генитальной, и к
генитальной активности. Klein заключила, что три дискретные стадии – оральная, анальная и генитальная –
фактически не являются отделенными по времени, а существенно пересекаются.
Klein упоминала также ряд игр, в которых Эрна хотела изгнать отца от матери – обратный Oedipus комплекс,
и игры, которые указывали на прямое эдипальное желание Эрны избавиться от матери и получить отца.

РАННЕЕ СУПЕР-ЭГО

Отношения с родителями могут стать чрезвычайно тревожными и пугающими для ребенка из-за
разрушительных и агрессивных фантазии, связанных с исключением из их совместных отношений. Беспокойство
ребенка является результатом страха агрессии к любящим друг друга родителям. Klein указала на эту структуру
аффекта, как на супер-эго – ребенок осуждает себя сам. Эрна беспокоится о своей агрессии, и использует обсессивные
симптомы и защиты, которые отмечаются с возраста одного года. Эрна, как другие маленькие дети, реагирует на
собственную агрессию и на вред, который она могла бы принести в фантазии, так, как будто она испытывает
внутренний конфликт супер-эго в виде само-осуждения. В следующем примере Klein описывает Риту, маленькую
девочку в возрасте двух лет и девяти месяцев, которая переживала ночные кошмары и выработала сложную
церемонию засыпания с восемнадцати месяцев.

Пример: Маленькая девочка со слоном

У Риты были явно навязчивые церемонии отхода ко сну:

... Ее кукла была укрыта, чтобы спать, а рябом лежал слон. Он был рядом, чтобы ребенок не проснулся, а то
ребенок прокрадется в спальню родителей и сделает им что-то нехорошее или что-то у них заберет. Слон
(отцовский образ) должен был играть роль фигуры, которая предотвращает.

Klein определила, что слон для Риты имел физическое внешнее представление, однако он представлял и
внутренний ограничитель вреда, который может исходить из ее агрессивных импульсов. Другими словами, если
агрессия встречена ограничителем внутри нее, это может быть расценено как фигура супер-эго. Однако это было в
очень раннем периоде жизни Риты:

В представлении Риты ее отец, через интроекцию, выполнял роль “ограничителя” с восемнадцати месяцев
до двух лет, корда она должна была занять место матери, выбросить ребенка, которым ее мать была беременна,
ранить и кастрировать обоих родителей.

Можно заметить, как связаны навязчивые ритуалы маленькой Риты с потребностью оградить 'ребенка' от
выполнения чего-то – повреждения или ограбления ее родителей. Она пробовала управлять своими собственными
агрессивными импульсами по отношению к родителям, особенно в течение новой беременности ее матери. Ее
ритуалы исходили из маниакального желания предотвратить агрессию. Они имели место рано (с пятнадцати до
двадцати четырех месяцев), потому что были порождены ночными кошмары с теми фантазиями, которые удалось
проанализировать позже, когда ей было три. Эти чрезмерные всплески беспокойства (следовавшие из самоосуждения
агрессии) ясно указывают на своего рода супер-эго, развившееся намного раньше того времени, как это
предполагается согласно схеме Freud'а.

Вызов Klein был в том, что раннее основание для представлений супер-эго не могло “быть наследием”
классического Oedipus комплекс (см. Главу 1), как требовал Freud. Оно должно было бы тогда возникнуть после
Oedipus комплекс. Однако эти проявления видны гораздо раньше и вовлечены в Oedipus комплекс намного раньше,
чем это требует классическая теория. Фактически Klein обнаружила, что, чем младше ребенок, тем более мощной и
разрушительной агрессией и более интенсивный видом супер-эго (виной) он обладает. В последствии она пришла к
заключению, что вначале жизни у человека существует, вероятно, очень большая агрессия. Она двигалась к разрыву
со взглядами Freud'а: “Согласно моим наблюдениям, формирование супер-эго начинается в то же самое время, корда
ребенок принимает самые ранние оральные интроекты” (Klein, 1933, p. 251).

ПАРАНОИДНЫЕ ЦИКЛЫ
 В ходе игры Эрны мы могли видеть повторяющиеся состояния агрессии и тревоги. Дети иногда отыгрывают
ужасающие фантазии агрессии, развивающейся по спирали.

Пример: Мальчик- охотник

Другой маленький пациент Klein, мальчик, показал подобный бесконечный цикл:

Джордж, которому в то время было шесть, принес мне в течение месяца ряд фантазий, в которых он, как
могущественный лидер отряда жестоких охотников и диких животных, боролся, побеждал и безжалостно обрекла
на смерть врагов, у которых тоже были для поддержки дикие звери. Потом звери пожирались.

Здесь имеется тот же самый вид агрессии, характерно выраженный в оральных терминах уничтожения или
пожирания. Однако, сражение было непрерывным: “сражение никогда не кончалось, появлялись новые и новые
враги.” Уничтожение врагов не имело значения, потому что они оживали, чтобы дать выход худшей мести. И Эрна и
Джордж были заняты агрессивными фантазиями, которые так или иначе не могли быть закончены. Это были спирали
агрессии – каждый круг про то, как враги приготавливают и едят друг друга, что приводит к дальнейшему возмездию,
которого они боятся. Это – ситуации-ловушки, которые Klein назвала “параноидные циклы”, в них враждебность
пораждает страх, который производит дальнейшую враждебность. Другой очень яркий пример этого цикла –
непослушание Питера (см. p. 139). Время от времени ребенок живет в более или менее постоянных отношениях с
плохими объектами – в то время Klein назвала это параноидной позицией. (Позже она расширила эти наблюдения и
использовала термин “шизо-параноидная” – см. Главу 7.) Такого рода материал представляет понимание Klein того
количества агрессии и агрессивных фантазий, которые переживаются детьми и приносят им множество бедствий.

Кризисы страха и агрессии достаточно обычны для детей, также, как они свойственны взрослым в состоянии
стресса. Для некоторых людей однако такие детские образования становятся способом жизни, частью
индивидуальности. В жизни таких людей обычной формой отношений становится грубая агрессия или фобический
страх окружающих. Klein считала, что постоянство критических форм этой паранойи является основанием для
психотической болезни в более позднем возрасте. К этим заключениям она пришла с помощью игрового метода и
детальных наблюдений за детьми более раннего возраста, чем считалось возможным до нее. Казалось, что игровая
методика доказала свою законность, во-первых, потому что она приводила к ощутимым изменениям в ее маленьких
пациентах, во-вторых, потому что она послужила поводом психоаналитического сотрудничество в наиболее трудных
случаях, в-третьих, она подтверждала психоаналитическую теорию, и, наконец, она послужила отправной точкой для
разработки подобных теории. Несмотря на доверие к методу Klein и ее заключениям, непрерывные дебаты
продолжились между двумя лагерями – британскими психоаналитиками и континентальными, особенно венскими. В
следующих главах мы рассмотрим более важные открытия Klein, сделанные, начиная с 1934 года, который вели к
усилению спора с классическими психоаналитиками. Однако и в послевоенные годы продолжилась серьезная
дискуссия между Klein и ее последователями, с одной стороны, и классическими психоаналитиками, многие из
которых переехали с Континента в Англию (King and Steiner, 1991) или США, с другой.
 5. Внутренние объекты

Каково доказательство существования внутренних объектов? Это странное переживание объектов является
очень примитивным опытом, полученным из психического функционирования во время отдаленного периода
развития, т.е. отдаленного от реалий внешнего мира и, на самом деле, отдаленного от сознания. Кажется это подобно
противоречию – опыт, который бессознателен; данная тема очень много обсуждается со времен Freud’а. В главе 3 ,
однако, мы рассматривали подобное противоречие – бессознательную фантазию, психологический уровень, который
настолько близок к телесному биологическому функционированию, что отличие между ними становится смутным. Я
не могу противоречить «бессознательному опыту», могу только заявить, насколько полезен он действительно в
психоаналитической теории и практике, и что появление инсайта у пациента при таком опыте и возможно и, в
конечном итоге является полезным, живительным. В целом, внутренние объекты это тот примитивный опыт, который
неосознанно знаем. Это – вещи бессознательной фантазии.
Последующее описание Klein депрессивной позиции в 1934, понятие о внутренних объектах держали в
смятении Британское Психоаналитическое Общество в течение нескольких десятилетий. Однако, Karl Abraham еще
раньше описал внутренние объекты (см.гл.2) описывая его психотических пациентов и затем расширил их
применительно и к «нормальным» пациентам. Abraham полагал, что его пациенты воображают внутренний мир или
пространство, внутрь которого объекты могут быть взяты или исключены из него. Примеры данной главы
продемонстрируют, насколько глубоко внутренние объекты вовлечены в процессы, которые могут дать идентичность,
или создать глубокие трещины внутри личной идентичности человека. Идентичность очень глубоко связана с
интернализацией объектов (интроекцией), со степенью враждебности по отношению к ним в интернализованных
фантазиях, и результирующим отчуждением или ассимиляцией их в интернализованный объект. Термин
«интроекция» указывает на психический процесс; однако он связан – и фактически управляется посредством нее – с
бессознательной фантазией в уме пациента, субъективным опытом приобретения чего-то («интернализации» или,
иногда, инкорпорирования)
Первые два случая описывают взрослых пациентов с ипохондрическими симптомами. Они отражают их
неправильное представление о том, что находится внутри них, внутри их тела. С помощью психоаналитической
работы бессознательное значение ипохондрических фантазий могло быть выяснено.
Сначала мы можем вспомнить сны пациента, описанного Abraham’ом, (см. «Перенесший тяжелую утрату
анализант»). Abraham понимал, что на первый взгляд в не связанном материале – поедании как мясоедении и
поедании как восстановлении – существует взаимосвязь. Вспомните, как различные концепции умершей жены
пациента – в секционной комнате, и в магазине мясника – выявили две оральные фантазии об убийстве или о
восстановлении его жены посредством инкорпорирования ее внутрь него самого. В нашем следующем примере,
физические жалобы о различных болезненных ощущениях чередуются в свободных ассоциациях пациента с сильным
чувством подозрительности по отношению к людям из его окружения. Такое чередование в материале предполагает
доказательство существования между ними эквивалентности. Болезненные физические ощущения на бессознательном
уровне связаны с параноидными страхами о людях вне его. Поэтому мы можем создать гипотезу, что в уме пациента
угрожающие люди внешнего мира связаны с объектами внутри него, его больными органами.

Пример: Маленькие люди внутри

Следующий пациент, описанный Klein, страдал сильными параноидными страхами и депрессией, предъявлял
ипохондрические жалобы. Этот пациент, Y, начал изменяться:

…после тяжелой аналитической работы недоверие и подозрительность уменьшились. Стало ясно, что
скрывается под постоянными параноидными обвинениями, жалобами и критикой других, что существует глубокая
любовь пациента к его матери и беспокойство за его родителей, так же как и за других людей. В то же самое время
все более и более выдвигалась печаль и глубокая депрессия. В течение этой фазы ипохондрические жалобы
изменились, например пациент жаловался о различных физических недугах…

Заметим двойственное движение – подозрительность к людям вне его уменьшилась, в то время как внутри
него развились различные ощущения. В это же время его преобладающие ощущения изменились; озабоченность и
ответственность усилились:

…и затем продолжал говорить о том, какие лекарства он принял – перечисляя – что он сделал для своей
грудной клетки, горла, носа, ушей, кишечника и т.д. Это звучало, пожалуй, как если бы он ухаживал за этими
частями своего тела и органами. Он продолжал говорить о том, что переживает о некоторых юных людях,
находящихся под его опекой (пациент – учитель) и тревоге о некоторых членах его семьи.

Как читателей нас просят заметить, что эта озабоченность – беспокойство о его внутренних объектах (его
органах) также отразилась в его участливом отношении к внешним объектам (ученикам и родственникам). Как
следствие, он относится к внутренним органам как к настоящим людям, за исключением того, что они внутри него.
Эти внутренние объекты, органы, являются просто его органами, но он, кажется, переживает их (в его
бессознательных фантазиях) как людей, о которых следует заботиться. Эти внутренние объекты и люди внешнего
мира связаны тем, что являются смежными в его ассоциациях, и также видом деятельности, осуществляемой по
отношению к ним, и особенно сходством ощущений по отношению к ним (беспокойство):

Стало достаточно ясно, что различные органы, которые он старался лечить, были идентифицированы с
его интернализованными братьями и сестрами, к которым он чувствовал вину, и которых он должен был сохранять
живыми.

Это ощущение «других» (или, пожалуй, других, которые принадлежат) внутренних объектов передается через
связь с подобными внешними объектами, которых он любит – его семьей. Это соотношение – внутреннего с внешним
– очень конкретно в данном случае. Внутренние объекты (органы и части его тела), подобны маленьким людям
внутри его, о которых он физически заботится как о членах семьи. Данные переживания неосознанны, и фактически
остаются удаленными от сознания. И выражаются не напрямую в материале, а чередованием между внутренними
органами и внешними людьми. Повторные наблюдения такого рода, описываемые со времен Abraham, предоставили
дальнейшие доказательства бессознательных фантазий о внутреннем мире, населенном объектами, подобными
маленьким внутренним человечкам.

Фактически, переживание ощущения живых объектов внутри личности не всегда может быть удалено от
сознания. В обычных разговорах мы можем говорить о бабочках в животе, чтобы выразить состояние тревоги, но
тревога выражается как взаимоотношения с объектами внутри – бабочками, которые являются интерпретациями
действительных телесных ощущений в животе. Не является чем-то необычным для людей проявлять некоторое
сознательное беспокойство и заботливое отношение к частям тела, которые действительно больны или повреждены.
Кто-то может сказать «моя бедная стопа», если поранил ее или ударил, а не «бедный я», хотя обе фразы представляют
подобную заботу. Или у кого-то может быть «свирепствующая» зубная боль – и человек возвращает ярость на зуб,
требуя удалить его изо рта. Эти повседневные примеры являются иллюстрацией того, как телесные и эмоциональные
состояния связаны посредством бессознательной фантазии; показывают нам взаимоотношения с внутренними
объектами.

В следующем клиническом примере (пациент Х), внутренние объекты ярко представлены в сознательном
материале свободных ассоциаций пациента. Пациент убежден, что внутри него живет живое существо в виде
кишечных червей. Он жалуется на болезненные ощущения во внутренних органах, изъясняясь в медицинских
терминах (ипохондрия), но реальные физические расстройства отсутствуют. Его личное убеждение является
главенствующим аспектом его взгляда на себя. Ранее описанный пациент (Y) любил свои хорошие внутренние
объекты, а у Х объекты перемешаны – некоторые любимы и хорошие, а некоторые устрашающие, ненавистны и
плохие. У пациента на самом деле было медицинское расстройство давно в детстве. По некоторым причинам тревоги
его детства насчет этого расстройства (кишечные глисты) перешли во взрослую жизнь. Возможная причина этого
усматривалась Klein в том, что первоначальная медицинская проблема была настолько тесно связана с
бессознательной фантазией, что это проблема была оставлена как средство сознательного выражения фантазии,
которая впоследствии могла бы происходить для пациента как реальность.

Пример: Атакуемый червями

Klein, описывая ипохондрического пациента Х, опять демонстрирует нам свой сложный интерес к
конкретным внутренним объектам:

Я возможно упоминала, что данный пациент в течение анализа вспоминал, что в возрасте около 10 лет у
него было определенное чувство, что во рту находится маленький человек, который контролирует его и дает ему
указания, которые пациент должен был выполнять, хотя они всегда были вредные и не правильные (у него было
подобное отношение к реальным просьбам отца).

У пациента в детстве была глистная инвазия – хотя сам лично он никогда этих глистов не видел – и этот опыт,
пожалуй, связан с детской фантазией о плохом человеке во рту. В данном случае переживание внутреннего объекта
было ясно выражено в его детских воспоминаниях. Черви, кажется, были альтернативной формой выражения чего-то
плохого, ощущаемого пациентом внутри себя. Возможно, мы могли бы назвать это «внутренним отцом», поскольку
пациент чувствовал то же самое к настоящему отцу. Нам было сказано о том, что он описывал фантазии , что черви
выедают его изнутри; в дополнение выяснилось, что такие фантазии всегда сопровождались сильным страхом
заболеть раком. Рак также переживался пациентом как внутренний объект, желающий навредить, и эта связь – между
глистами и раком, как атакующими объектами, выедающими его изнутри – выявляет рак как третью отчаянную форму
выражения опыта внутренних объектов. Такие плохие внутренние объекты, вовлеченные в оральную агрессию по
отношению к пациенту (выедают его), предполагают очень раннее появление в его жизни. Каким образом пациент
справлялся с таким ужасающим внутренним состоянием, ощущением, что его внутренности оккупированы
жаждущими навредить объектами (представленными червями, маленьким мужчиной и раком)? Klein описала попытку
ее пациента нанять для помощи аналитика, описав фантазии пациента:
 Пациент, страдающий параноидными и ипохондрическими страхами, был очень подозрителен ко мне, и среди
прочего подозревал меня в сговоре с теми людьми, которые были настроены враждебно по отношению к нему. В это
время ему приснился сон, что детектив арестовует враждемного и преследующего человека и помещает его в тюрьму.
Но затем детектив оказывается ненадежным и становится сообщником врага.

Нам сейчас говорится, что аналитик, объективно внешний для пациента, становится союзником тех
внутренних «плохих» объектов (черви, маленький мужчина, рак). Опять наблюдается связь между внешней персоной
и внутренними объектами. Существует важная связь между детективом, который хочет помочь, и аналитиком,
который тоже хочет помочь. Она, психоаналитик, предположительно помогает справиться с опасными внутренними
преступниками, как это описывается. Но затем, оказывается, что ей нельзя полностью доверять свои проблемы, и она
может легко превратиться в «плохого» врага:

Детектив представлял меня саму, и была интернализирована вся тревога и она была связана с фантазией о
ленточном черве. Тюрьма, в которую враг был помещен, была внутренним миром пациента – собственно особая
часть внутреннего пространства, где была возможность запереть преследователя.

Когда сон показал, что преступники были помещены в тюрьму,Klein полагает, что произошло осознание
пациентом процесса интернализации – они были помещены в тюрьму способом, который представляет собой
помещение ситуации внутрь, чтобы контролировать ее. Вот отчаянная попытка разрешения тяжелой ситуации:

Становится ясно, что опасный червь (одна из ассоциаций пациента было то, что он бисексуален)
представлял собой двух родителей во враждебном союзе ( собственно в половом сношении) против пациента.

Это важно из-за причин, которые мы обсуждали по поводу вовлеченности Эдипового комплекса (см. гл.4);
несмотря на оральный характер фантазий о его внутренних объектах, это есть оральная форма Эдипового комплекса.
И этот дополнительный материал дает некоторое разъяснение того, почему пациент так сильно страдает. Его родители
были интернализованы, но интенсивная агрессия и опасность сохраняются; в данном случае родители остаются
сексуализированными – в отличие от десексуализированных родителей, которые интернализуются как Super-Эго в
отчетах Фрейда. И внутри, где они вроде бы должны были быть контролируемы, они остаются опасными.
Отец и мать, соединенные вместе, исключают пациента – по всей видимости он чувствует это даже когда они
находятся внутри него самого. Союз в одном объекте (представленном как бисексуальный) демонстрирует понятие
Klein о комбинированной родительской фигуре (см. ниже), которое отличается от более зрелого представления двух
отдельных родителях, находящихся во взаимоотношениях друг с другом. Комбинированная родительская фигура
рассматривается как характеристика очень ранней стадии Эдипального комплекса (см. гл.11 и 12), в отличие от
описанных Фрейдом более поздних и зрелых форм. Поскольку это половое сношение является исключающим и
исключительным, Эдипальная фантазия становится неистово-бешенной и вталкивается буйным воображением; на
этом примитивном уровне, поскольку оно интернализованно, создается отчаянная внутренняя ситуация, которая не
может быть контролированной.

Во время анализа фантазий пациента о ленточном черве у пациента появилась диарея, которая – по
ошибочному мнению пациента Х – была перемешана с кровью. Это очень пугало его, и давало ему доказательство
ужасного процесса, происходящего внутри. Данное ощущение было обнаружено в фантазиях, в которых он внутри
себя самого атаковал отравленными испражнениями плохих объединенных родителей.

Внутренняя локализация диарреи, ассоциации к этем симптомам, показывают, что драма его родителей,
объединенных вместе, и его бурная реакция на нее, были бессознательно перемещены внутрь пациента.

ИНТЕРНАЛИЗАЦИЯ

В случае с данным пациентом, детские фантазии и страхи не были видоизменены, как того требует обычный
процесс развития. Вместо этого агрессия, поврежденные объекты и ужасающая ситуация были интернализованы и
сохранились неизменными в качестве внутренней ситуации (подобного рода обращение с ужасающими
взаимоотношениями будет отображено в следующем примере «Мужчина, насилующий свои ягодицы»).
Чрезвычайно жестокая драма настолько кровава, что пациент действительно полагал, что видит кровь в своей
диаррее. Но как странно помещать всю эту пугающую и опасную драму внутрь себя самого; пациент обнаруживает
себе воспрошающим себя самого: зачем? У меня вообще нет цели на самом деле отвечать на этот вопрос. Это все
описывается, чтобы сказать, смотри, это происходит, и этот клинический материал является иллюстрирующим
доказательством. Однако, правду сказать, в мире интроекции пациента должен был существовать смысл, причина.
Хотя Klein не очень ясно описывает причины, она предоставляет материал, чтобы показать попытки пациента
справиться с преступниками, заперев их. Это его фантазия, что он сможет каким-то образом контролировать насилие,
исключенность и страх, если сможет найти где-то тюрьму, в которой можно запереть это; и возможно для этого
пациента единственным запираемым пространством, которое он смог найти, было его собственное тело. С высоты
более современного взгляда, психоаналитик, возможно подумает, что пациента, являющегося еще ребенком
подтолкнул к интроекции требующий и вторгающийся в него отец. Подобный интроекционный порыв может быть
найден в лице вторгающегося отца, которого описал «Мужчина, насилующий свои ягодицы».

КОМБИНИРОВАННАЯ РОДИТЕЛЬСКАЯ ФИГУРА

Ненавидимые и деструктивно составленные фигуры, подобны этой форме очень ранней фантазии Эдипового
комплекса. Насилие в таких фантазиях, часто появляющихся в игре маленьких пациентов, поразило и впечатлило
Klein. Родители, якобы помещенные вместе во взаимной активности их входов – таких как рот (например, поедающие
друг друга) – скомбинированы в одно целое. Поскольку они скомбинированы и исключают пациента, вся ситуация
заполнена агрессией наиболее ужасающего вида. Вследствие этого эти фигуры одинаково враждебны и ужасающие
как по отношению к пациенту, так и по отношению друг к другу, пребывая в глобальной катастрофе, в которую все
включены, поддавшись влечению. Ужас преувеличен, потому что, разумеется, фигуры кажутся так огромны и
намного более могущественны, чем младенческое self или его способность контролировать эти огромные фигуры.
Такие примитивные фантазии встречаются на ранней стадии Эдипового комплекса; Klein описала их как развитие
описанного Freud’ом зрелой формы Эдипового комплекса. Эти «примитивные» фантазии отдалены от реальных
родителей и их взаимоотношений, и демонстрируют сырую враждебность, не уменьшаемую участием и заботой. Это
происходит, когда перцепция еще ненадежна и действительная реальность мира и люди в нем выстроены частично из
фантазий. «Реальные» родители точно не осознаваемы, однако ребенок тем не менее может чувствовать свою
исключенность из «чего-то». Klein доказывала, что эти комплексные (еще примитивные) фантазии демонстрируют
сложную и богатую жизнь на самых ранних стадиях психологического развития. Эти фантазии представляют собой
комплекс взаимных игр между тем, что предположительно внутри и снаружи. Точное описание деталей неповторимо,
непредсказуемо для каждого индивидуума.
Не только ипохондрические пациенты имеют прямой опыт переживаний внутренних объектов. Шизофреники
также испытывают губительные внутренние ситуации, в которых пациент отчаянно борется с преследующими
внутренними объектами, которые приводят к инвалидизирующей фрагментации, обычно с очень небольшим
количеством помогающих объектов (см.гл.7). Как я уже указывал, есть некоторый род переживания внутренних
объектов у каждого, который выражается в социально приемлемых выражениях (идиомах). Фактически, как мы
видели в главе 3, бессознательные фантазии о взаимоотношении с объектами представляют собой основной
компонент человеческого ума. Теперь мы должны добавить, что этот компонент представляет собой бессознательную
фантазию взаимоотношений как с внутренними, так и с внешними объектами.

ВНУТРЕННЯЯ СУДЬБА ОБЪЕКТА

Переживание внутренних объектов сохраняются и после инфантильного периода, однако (поскольку человек
растет) тонет все глубже и глубже под сознание, его труднее обнаруживать в делах взрослой жизни или в
клиническом материале взрослых пациентов. Оно становится все более и более покрытым измененным, основанном
на реальности, рациональным мышлением. Тем не менее, именно эти фантазии наделяют значением и эмоциональной
окраской легко узнаваемые объекты внешней реальности; и у взрослых пациентов может быть найдено точное
доказательство того, что внутренние объекты являются частью указанного понимания более поздних ценностей
жизни, его или ее действий.
В следующем примере, сообщенном Паулой Хейманн, интернализация объекта привела к другому очень
странному положению дел. Этот случай показывает, как постоянное враждебное отношение стало неотъемлемой
частью человеческой личности – т.е. действительно внутри нее. Данный феномен отображает драматическое
расширение идей Abraham на интроекцию и проекцию, сгенерированные работами Klein. Случай иллюстрирует
внутренний мир человека как целый драматический комплекс взаимодействий между объектами, показывая их
собственные мотивации.

Пример: Мужчина, насилующий свои ягодицы

В этом примере ситуация преследования, первоначально между пациентом и его отцом , переместилась на
внутреннюю арену – внутрь пациента – где она вросла во взрослую структуру личности. Враждебность была
сосредоточена в жестокой (возбужденной) агрессии, направленной на его собственные ягодицы. Это создало основу
для перверзии, сексуального отреагирования как конкретного взаимоотношения с этой частью его тела.

Внешне его анально-садистическое поведение в анализе было повторением отношений, которые пациент имел
с любовницей, по отношению к которой он был то груб то ласков, то использующий, то щедрый. В интимных
ситуациях он особенно наслаждался тем, что позволял себе разряжаться газами из его кишечника в о время
пребывания с ней, и ему было важно то, что ей это не нравилось, но она была достаточно терпима. Он обычно ходил к
проституткам, чтобы они его избивали, и для мастурбации, но не имел полового контакта с ними. Эти переживания
были также разыграны в переносе. Применительно к его жалобам – фраза «спускать пар», наболее подходящая- он
повторял анальную активность (разражался кишечными газами) в присутствии сексуального объекта, и когда он
стонал, что страдает от моих рук, и что мое лечение причиняет ему боль и невзгоды, он возрождал в переносе свой
опыт избиения проститутками.
 Нам описывается возбуждающая форма перверзной жестокости и страданий, но Paula Heimann продолжает
описывать определенное болезнью замешательство до самой сердцевины – его собственное страдание является также
настоящей жестокостью по отношению к аналитику, которому он жаловался:

Желание быть избитым было без сомнения желанием причинять боль. Очевидный пассивно-
мазохистический аспект ситуаций, когда его избивали, является обольщающим, и теряет большое значение, когда в
учет берется вся ситуация.

Этот пациент «внешне» переживает себя как страдающую мазохистческую жертву. «Общая» же ситуация
имеет более глубокий и бессознательный уровень значения, который включает больше, чем его садомазохистические
импульсы. Фактически, запутанность самой сути (сердцевины) его сексуальных предпочтений проясняется
обращением к внутренним объектам. Когда анализируются внутренние аспекты объектных отношений этого
мужчины, сексуальные вкусы высвобождаются

Поскольку женщина, избивающая его, была нанята и он ее контролировал, он сам мог определять и
регулировать количество боли, которую он хотел пережить. Кроме этого сознательно воспринятого факта,
(бессознательно) он был сильно идентифицирован с проституткой, и в фантазии принимал ее роль. Такая
идентификация с явно садистическим партнером в мазохистических отношениях долго распознавалась аналитиком.

Но эта бессознательная идентификация с проституткой была только частью множества идентификаций.

Пациент также частично был идентифицирован со своим отцом. В данном случае это значит, что в то время, когда
бьющая женщина представляла его самого; он, которого избивали, представлял собой своего отца.
Как мы узнали об идентификации с отцом?
Причину многих событий пациент видел в его воспитании отцом, которого описывал как беспощадного и
жестокого диктатора. Пациент утверждал, что отец заставил его стать своей собственной жертвой, лишая этим
свободы и индивидуальности. Он чувствовал, что несет внутри себя этого ненавистного и жестокого отца…
У пациента есть некоторый осознанный опыт переживания ненавистной сущность, которая носится им внутри
– но на самом деле, которую затолкнули в него. Несмотря на ее внутреннюю локалзацию, пациент сильно отвергает
ее.

…И это ощущение было так сильно, что он приписывал этому внутреннему отцу все черты внешности и
характера, которые ему в себе не нравились. Когда бы он ни признавал что-либо плохое в себе, на его взгляд, это не
было действительной частью его самого, а принадлежало его внутреннему отцу. Обнаруживается, что удары при
избиении не были направлены на самого пациента, а на того другого, которого он носил в своем теле.

Нам показывается, что отвергаемая сущность, носимая им внутри, имеет свойства, соответствующие
внешнему объекту, отцу пациента. Это подобно тому соотношению между преобладающими эмоциями мужчины по
отношению к его внутренним органам и эмоциям, которые он переживал к внешним членам его семьи (см. Маленькие
люди внутри).
Итак, бессознательная (перверзная) запутанность идентичности того, кто страдает и того, кто бьет становится
ясной. Эта бессознательная фантазия враждебных отношений продолжается внутри него, между его идентификацией
с женщиной (проституткой) и с его отцом. Все это обернуто и замаскировано, больше похоже на историю сна. Эта
драма разыгрывается на внутренней арене, внутри него самого. И сексуализированное качество враждебной
активности указывает с резкой ясностью на фантазию о внутренней сексуальной паре. Это оказывает существенное
влияние на собственное чувство идентичности пациента. Его враждебный отец, интернализованный, представлен
частью тела пациента –его ягодицами, и избивается там. Интроекция отца переживается как вторжение и доминирует,
находясь внутри, над пациентом. В самом деле, фантазии о вторжении могут быть хорошо соединены с некоторыми
действительными характеристиками отца пациента (сравните с интроекцией враждебной драмы в примере
Атакуемый червями). Внутренний объект переживается как вторгающийся а) потому что он приходит из особого рода
насильственных импульсов, выражаемых в его фантазиях (например, его вторгающееся сознательное выпускание
газов из кишечника и контролирующее); и б) потому что интроекция продуцирует внутренний объект, который
является враждебным и поэтому не может быть должным образом идентифицированным как реально его, а только как
чуждая часть его. Кто-то мог бы более нежно сказать, что пациент был осколком старого блока, но такой вид
обладания нежного сходства с его отцом невозможен для данного пациента. Вместо этого он чувствует вторжение
чего-то чуждого. Интернализация его отвратительного отца приводит к ощущению отчужденности его собственной
идентичности.
Этот жестокий, отвратительный отец стал ненавистной частью пациента, и был идентифицирован с
единственной частью его самого – ягодицами, его частью, тесно связанной с ненавистными и оскорбительными
испражнениями. Этот внутренний объект не мог быть идентифицирован должным образом и упорствовал внутри в
неассимилированном состоянии, как если бы он был чуждым телом (см. дальнейший пример в этой главе Женщина с
дьяволом внутри). Это замысловатая резьба идентичностей вовлекает одну идентификацию между частью его самого
– ягодицами- и его отцом; и другую – между ним самим и объектом вне его, проституткой, которая избивает его. Это
сексуальное возбуждение могло быть сильно разогрето разыгранной драмой, в которой он больше не был исключен
парой, находящейся в ожесточенном половом акте – а фактически, он включил их.

ВНУТРЕННИЕ ОБЪЕКТЫ И РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ

Враждебные взаимоотношения могут простираться во взрослую жизнь как часть личности, создавая
серьезные личностные расстройства, часто перверзного рода. Они стали полем недавнего исследования и будут
описаны ниже, особенно в главе 14. Обычное решение Эдипальных проблем включает ассимиляцию объекта – потому
что он более любим, чем ненавидим. В менее типичных случаях, с которыми мы имеем дело в главе, внутренний
объект был идентифицирован с частью self, но затем был изолирован, разрывая личную идентичность – так как был
более ненавидим, чем любим. Описание этой нетипичной линии развития оказалось полезным для нашего понимания
внутренних объектов, поскольку они остались в отчужденном, неассимилированном состоянии. В следующем
примере мы рассмотрим более обычную интернализацию.

ИДЕНТИФИКАЦИИ

Что такое идентификация? Когда ребенок впервые начинает распознавать свою мать, на какой бы стадии это
ни происходило, он идентифицирует ее как свою собственность. Идея состоит в том, что поскольку перцепция
происходит, у младенца есть опыт того, что мать полностью принадлежит ему. Дети идентифицируются со своими
родителями (и другими) очень конкретным способом – их манеры, разговоры, акцент, манера одеваться, и конечно,
психологические черты (особенно такие, как отношение к другим, к религии, политике и т.д.). Дети докторов
вырастают, чтобы стать докторами, дети актеров выбирают сцену. Будучи взрослыми, мы продолжаем формирование
нашей идентичности окружающими объектами/людьми, которые значимы для нас, студенты аналитиков-кляйнианцев
становяться Klein-аналитиками! И с годами муж и жена становятся все более и более похожи друг на друга, растут
«вместе». При процессе идентификации что-то от других идет в субъект, и таким образом формируется сходство.
В приведенных примерах интернализован хороший, любимый, помогающий объект. Однако, Очень много
зависит от того, идентифицируется ли субъект с «хорошим» внутренним объектом или с «плохим», в сущности от
того, каков баланс во время интроекции, любящий или ненавидящий (кусание или целование/ сосание). При сильной
любви и заботливых импульсах, внутреннее состояние любви ведет прямо к более или менее стабильному чувству
хорошести и уверенности в себе – «Я люблю моего отца и он мне нравится» – так внутренний объект ассимилируется
в чувтсво self. И вот уже внутренний объект полностью идентифицирован, хотя осознается продолжение
существования внешнего неискаженного объекта. Личность приходит к мнению, без обдумывания, что она или он
подобны кому-то. Часто детям помогают взрослые, говоря «и как же ты похож на своего отца, правда!». Когда
существует идентификация с плохим (ненавистным) внутренним объектом внутри, происходит патологическое
развитие личности, как мы видели в последнем примере. При фантазиях, сопровождаемых выраженными жестокими
импульсами, свободное ощущение себя ограничено неразрешимым конфликтом внутри self- между отдельными
частями self.
Идентификация с хорошим внутренним объектом позволяет младенцу претерпеть другае важное
психологическое изменение. Он может начать воспринимать взаимоотношения родителей, со временем, как
исключающие, и затем переносить их, являясь свидетелем этих отношений, вместо того, чтобы быть всегда
вторгающимся участником в них. Это шаг к уважительному отношению к реальной ситуации (родительским
взаимоотношениям). При другом раскладе происходит необычная линия развития, как в исследованном нами случае
неудачной идентификации с «хорошим» внутренним объектом, а вместо этого идентификации с «плохим»,
враждебным отцом. В результате реальность (отделенность и исключенность из родительских взаимоотношений) не
могла быть достигнута и пережита. Пациент избегал реальности, и в результате была искажена личная идентичность.
Получая запутанную, беспорядочную идентичность, младенец, а впоследствии ребенок и взрослый пациент, могут
продолжать фантазировать о вовлеченночти в родительское половое сношение, в котором пациент достигает
странного рода идентификации и с проституткой/матерью и с отцом/ягодицами. Такой вид множественной
идентификации с обоими родителями во время полового акта был описан Freud’ом в случае «Человек-волк» (Freud,
1918). Такой же род идентификации с обоими родителями описал Peter в примере «Скованная игра» (гл. 11 и 12).
Сейчас мы рассмотрим интернализацию «хорошего» внутреннего объекта. Melanie Klein записала все сессии
ее лечения Ричарда, текст которого был опубликован сразу после ее смерти. Это важное и захватывающее описание
того способа, которым работала Klein в 1940г.

Пример: идентификация с «хорошим» объектом

В этом примере растущее внутреннее ощущение хорошести приводит к интернализации хорошего объекта.
Ричард был ребенком 10 лет, робким и боязливым, он боялся других людей до такой степени, что не мог посещать
школу с 8 лет. Далее описан 21-й сеанс. Днем раньше игровая комната была занята и сессия проходила в доме Klein.

Ричард встретил Mrs K по пути в игровую комнату. Он был в восторге, что у нее был ключ. Показалось, что
вчерашний инцидент означал для него, что игровая комната возможно больше никогда не будет доступна. Он сказал
с чувством: «Хорошая старая комната, я любил ее и рад видеть ее опять». Довольный, он обосновался играть с
флотом (игрушечными корабликами) и сказал, что он счастлив.

Нам показывается связь: когда обычный объект привязанности (игровая комната) вновь была обретена,
ощущение пациентом своей хорошести увеличилось, он был довольным и счастлив.

Mrs K интерпретировала страх потери «старой игровой комнаты» как страх потерять Mrs K из-за того,
что она умрет.

Как мы уже видели ранее, объекты, на которые ссылается ребенок, могут быть интерпретированы как
представляющие людей.
Она ссылается к тому времени (9-я сессия), когда она и Ричард должны были принести ключ, после чего он
рассказал ей свой сон о покинутой черной машине, в которой включался и выключался свет, который по указанию
Mrs K указывал на его страх, что Mrs K и мама умирают. Страх потери старой комнаты также выражал его горе о
смерти его бабушки.
Klein объясняет интерпретацию, соединяя ее, маму и бабушку, которых пациент боялся потерять:

Обретение вновь комнаты означало для него, что Mrs К останется жива и бабушка будет возвращена к
жизни.

Комната, доступная или нет, входящие и выходящие люди, живущие и умирающие, присматривающие за ним
и покидающие его, свет, загорающийся и гаснущий: все это аналитик видела как множественные выражения его
именно бессознательной фантазии, что его хорошие объекты, которые создавали ему тепло и безопасность, могут
быть потеряны, но могут быть и возвращены.

Ричард прервал свою игру с флотом и посмотрел прямо на Mrs K, говоря тихо и с глубоким убеждением:
«Есть одна вещь, которую я знаю и это то, что вы будете всегда моим неизменным другом».
Ричард глубоко ответил на интерпретацию. Он был тронут интерпретацией Klein о потере важных людей.
Ее понимание (об этом дистрессе) перешло к нему (внутреннее ощущение хорошести). Это заставило его
почувствовать, что она является его частью – станет его неизменным другом.
Он добавил, что Mrs K была очень добра, что он очень сильно ее любит. И что он знает, что то, что она с
ним делает – хорошо для него, даже если это бывает не приятно для него. Он не мог сказать, откуда он узнал, что
это делается для его же добра, но он чувствовал это.

Это рисует Mrs K как добрую личность, по отношению к которой он чувствовал нежную любовь, отображает
ее помощь и поддержку во время изменения его ума.

Mrs K интерпретировала, что ее объяснение ему его страха смерти и его печали по бабушке дало пациенту
ощущение, что его бабушка была все еще жива в его уме – его неизменный друг – и что Mrs K , также, останется
живой навсегда таким способом, т.к. он будет держать ее в своем уме.

И его последующая игра была счастливее, оживленнее и изобретательнее.

Ричард приобрел поддержку, надежду и хорошесть, и мог затем направлять другие страхи в свою игру,
которые Klein продолжала интерпретировать. Уверенное постоянство о его надеждах и безопасности передает
ощущение, что это является его частью, следовательно, внутренним объектом. Когда пациент может интернализовать
хорошую, помогающую родительскую фигуру, появляется огромная поддержка и поток привязанности. Интроекция,
затем, обеспечивает внутреннее ощущение доброй воли и безопасности – это состояние ума, получаемое в результате
обладания хорошим объектом в подобающем взаимоотношении с self, и появляется возможность ассимиляцмм его и
идентификации с ним. Этот пример демонстрирует особо помагающее свойство аналитика, который понимает
тревоги. В своих отчетах Klein указывает, что касание очень болезненных тревог является особо мощным фактором в
установлении надежного внутреннего объекта, внутренней хорошести и чувства, что ты жив: «Это действительно
поразительно, что очень болезненные интерпретации – относящиеся к смерти и мертвым внутренним объектам –
могут иметь эффект оживляющей надежды и заставляют пациента чувствовать себя более живым» (Кlein, 1961).
Способность понимать, кажется, функционирует как особо мощный «хороший» объект.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ С ПЛОХИМ ОБЪЕКТОМ

Однако, как мы видели, интернализация не всегда подобна этой. В примере Paula Heimann (Мужчина,
насилующий свои ягодицы), пациент не интернализовал хороший объект, который бы должным образом помогал ему,
а он ненавидел свой внутренний объект на столько, что отказался идентифицироваться с ним. Внутренний объект
остался чуждым и стал чуждой частью его тела. Вместо построения внутреннего чувства хорошести, это привело к
внутренней войне. Другой пример Heimann также демонстрирует интернализацию плохого объекта,
интроецированного в состоянии гнева (возмущения), что привело к доминированию этого ненавистного объекта над
self внутри пациента. Ненавистный объект требовал рабской верности и ограничивал идентичность. В данном случае
описывается процесс становления идентификации с таким объектом и, также, результирующая борьба с ним, так как
он являлся врагом, а не любящим объектом. Творческая часть пациентки (она художник) была моментально
поглощена чуждым объектом, который все выкрасил другим способом. Таким образом, личность пациента стала
походить, в мгновение ока, на тот интернализованный («плохой») объект. Это состояние определенно можно назвать
сумасшествием, пациентка, в самом деле стала определенно параноидной.

Пример: женщина с дьяволом внутри

То, как происходила интроекция можно было пронаблюдать в замедленном состоянии во время сообщения
пациенткой во время одной из ее психоаналитических сессий, которые постоянно возобновляли неизменно
повторяющиеся последовательности, заканчивающиеся ощущением пациентки, что она поглощена чем-то плохим.
Пациентка пришла на лечение с переживанием заполненности дъяволом внутри, который требовал ее повиновения. В
бессознательной фантазии self восприняло и оказалось подавленным объектами, ощущаемыми как плохие.
Следующее описание показывает это «сумасшествие» и внутреннее ощущение происходящего.

… Она начала так: « Я сыта по горло. Мой рот полон язв» Затем она рассказала мне историю, которая
произошла с ее машиной в этот день. Она сказала: «Тупой мужик врезался в меня. Вы поверите? Все царапины на
моей машине сделаны другими людьми».

Мы можем под ее пассивными жалобами о повреждении ее машины рассмотреть способ представления ее

преследуемого состояния. Но она была также и внутренне исцарапана (язвы во рту были подходящим способом
выражения того внутреннего состояния) – поврежденный внешний объект (ее машина) связан с ощущением чего-то
поврежденного внутри.

Затем она продолжает очень эмоционально описывать другой неприятный случай, который был у нее в то
утро. Когда она ехала в своей машине, возмущенная и возбужденная из-за того, что ее машину поцарапал мужчина,
другая машина, превышая лимит скорости, вылетела на запрещенную сторону дороги, обгоняя ее. «Конечно»,-сказала
она,«Этот водитель-женщина». Впереди ехал грузовик, который сделал знак предупреждения и повернул направо в
сторону поворота. Немедленно после этого эта женщина слева от нее, без предупреждения (не дав знака) повернула
направо, проехав впереди машины моей пациентки, и, чтобы избежать столкновения, пациентка вынуждена была
резко свернуть также направо в тот же самый правый переулок.

Выраженная пассивность и беспомощность – подчиняться вторгающемуся внешнему объекту, подобному

дьяволам внутри нее, требующим ее повиновения.

Она была взбешена от гнева… и решила отомстить той женщине, двигаяся на машине впереди ее на
скорости 5 миль в час, не давая возможности женщине объехать ее. Вскоре они подъехали к светофору (был
красный свет). Машина женщины сейчас остановилась на уровне машины пациентки, которая высунула голову из
машины и сказала: «это был самый худший способ овладения дорогой, который я когда либо видела. Вы знаете, что,
подрезая меня спереди с неправильной стороны, вы заставили свернуть направо, чтобы избежать столкновения,
хотя я намеревалась ехать прямо? Женщина, у которой было красное «пивное» лицо, пожала плечами, засмеялась и
сказала: «А я тут при чем?» Моя пациентка была взбешена и сидела, стараясь придумать наиболее уничижительное
замечание. Наконец она нашла его: «С другой стороны, для вас существует оправдание. Я вижу, вы уже далеко
выжили из своего расцвета. Вам бы стоило предоставить движение для женщины, которая моложе и
интеллигентнее, чем вы». Женщина вздохнула, но прежде чем она смогла ответить, светофор переменился, и моя
пациентка уехала. Пациентка была очень довольна собой.

Данный случай описывает могущественно враждебные взаимоотношения с внешним плохим объектом,

который заставил ее поехать не в том направлении. Пока что кажется, что она овладела внешним объектом с помощью
триумфальных оскорблений. Однако враждебность ее агрессивности очень велика и захватывающая:

Моя пациентка поехала в художественную школу и начала делать набросок рисунка – но заметила, что что-
то с ним не так и когда рисовала и когда закончила его и вывесила на стену. Она не могла понять, что это было.
Она сказала мне: «Это было что-то очень ужасное».

Пациентка сейчас повернулась лицом к ужасному качеству чего-то внутреннего, хотя и бессознательного,
которое вмешалось в ее способности:

Когда художественный критик подошел к ее наброску, он сказал удивленно: «О боже, что с тобой
случилось? Это выглядит подобно рисунку из Викторианского семейного альбома». Моя пациентка тотчас осознала,
что это был