Роман Злотников Игорь Гринчевский

Американец

Американец – 1

«Роман Злотников, Игорь Гринчевский "Американец"»: Эксмо; Москва; 2015

ISBN 978-5-699-79312-9
 Аннотация
Представьте, что ваша заветная мечта сбылась. Представили? Но у судьбы бывает
странное чувство юмора…
Юрий Воронцов, наш современник, либерал и ярый сторонник американского образа
жизни, внезапно попадает в «страну мечты».
Но не в наше время, а в период «безудержного накопления капитала» — 1895 год. И
столкновение с реальностью выходит жестким, местами — жестоким. Возможно ли в
ТОЙ Америке выжить, вырвать у судьбы шанс?..

Роман Злотников
Игорь Гринчевский
АМЕРИКАНЕЦ
Глава 1
«Отдайте мне… изгоев, страстно жаждущих свобод»1

Санкт-Петербург, 21 июня 2013 года, пятница, вечер

Дверь хлопнула глухо. Алексей раздраженно открыл ее снова и попытался хлопнуть изо
всех сил. Увы, но удар снова вышел глухим. Солидная столетняя дверь из дуба закрывалась
тяжело, но гулкого удара, способного выплеснуть раздражение, все равно отчего-то не
получилось. Дедова квартира как будто отторгала настроение Алексея, не пуская в себя ни
капли мелкого и суетного.
Чертыхаясь про себя, Алексей пошел вглубь квартиры, на ходу сбрасывая туфли.
Нервное, мутное раздражение не отпускало, не давая взять верх привычной аккуратности.
Первая пуговица пиджака расстегнулась легко, однако вторая упорно сопротивлялась.
Алексей почти уже решил вырвать ее с мясом, однако к этому моменту он наконец добрался
до зала, что и спасло любимый пиджак от надругательства.
Если вся квартира была пропитана дедом, то здесь, в зале, все было куда древнее. Здесь
уже более века царил дух легендарного Американца, основателя рода Воронцовых. Именно
он в свое время купил и обставил эту квартиру. По сложившейся в роду традиции она
передавалась по наследству, всегда старшему отпрыску по мужской линии, и тот обставлял ее
в соответствии со своими вкусами. Дед был уже третьим владельцем, со временем и Алексею
предстояло владеть ею. Нередко он рисовал себе, как изменит здесь все, но зала… Залу он
представить иной не мог. Она, казалось, диктовала, как вести себя, нашептывала что-то
такое, что выходит за пределы индивидуального и формирует ту загадочную сущность, что
называют «родовые черты». В зале казалось невозможным бросать одежду, в зале
невозможно было даже представить многое из того, что он делал, думал и говорил в течение
недолгого пути от Зимнего до Миллионной.
Алексей повесил пиджак в шкаф, вернулся к центру залы и мрачно покосился на
накрытый стол. Шампанское, фрукты, сыр, свечи… Ничего не пришлось бы говорить, набор
все сам сказал бы Лене. «Эх, Лена, Леночка… — вздохнул он, — все так хорошо
начиналось…»
Все еще находясь под магическим действием залы, затем пошел обратно к двери,
подбирая брошенные вещи и аккуратно размещая их на положенные места. Затем вернулся в
залу, налил из бара немного коньяку, неторопливо выпил, нервно пригладил волосы, затем,
словно набираясь мужества, глянул в зеркало. В отличие от большинства сверстников
1 Название главы, как и остальных глав данной книги, — это часть литературного перевода надписи на статуе
Свободы. Надпись сделана по сонету Эммы Лазарус «Новый колосс» (здесь и далее — прим, авторов).
внешностью своей он обычно был доволен. Предок оставил роду не только характер, но и
правильные черты лица, широкие плечи, крепкую фигуру, уверенный взгляд, словом, то, что
позволяло надеяться на успех у женщин. Однако сегодня этого оказалось недостаточно. От
этой мысли сердце снова защемило, и захотелось немного добавить.
Тем не менее, вместо бутылки Алексей взял в руки мобильник. Нажатие пары кнопок,
«быстрый вызов», и через пару мгновений в трубке раздались гудки. Два, три, пять, семь…
Абонент не спешил отвечать. Алексей пал духом и почти уже дал отбой вызову, когда из
микрофона раздался немного раздраженный и сильно удивленный старческий голос:
— Леша? Случилось что? Отдавая тебе ключи от квартиры, я никак не ждал, что
вечером ты выберешь время пообщаться со стариком… Что произошло?
— Деда… — голос сорвался, — дед… Мы с Леной поругались…
— Скоро буду!
Дед, как всегда, решения принимал быстро и говорил твердо. Ни секундной заминки,
хотя Алексей точно знал, что у деда не могло не быть своих планов.
Не прошло и четверти часа, как массивная дверь глухо бумкнула, из прихожей
раздалась возня, и через пару минут в залу решительным шагом вошел дед. Окинул так и не
убранный стол цепким взглядом, затем посмотрел на внука.
— Рассказывай!
— А что рассказывать? Начало ты и сам видел. Встретились с утра, да и пошли в
Зимний. На юбилей. Четырехсотлетие династии, все торжественно…
— Ну да, но там, как я видел, у вас было все в порядке?
— Было. Лена, хоть и считает, что монархия — пережиток старины, но сам факт, что
она приглашена на мероприятие такого уровня, ей льстил.

Санкт-Петербург, 21 июня 2013 года, пятница, середина дня

Да, Лене льстило, что она попала в число избранных. Именно избранных. Здесь, в
Георгиевском зале Зимнего дворца, были, конечно, и те, кого пригласили «для мебели»,
представители бессмысленно-длинных, как она считала, аристократических родов,
приглашенных только «за породистость». Но куда больше было военных, ученых, политиков
и деятелей культуры, пробившихся самостоятельно. Хотя… вот дед Юры, он, хоть и «из
рода», но сам заслуг имеет побольше многих… Да и Юра… У Лены мелькнула мысль, что,
возможно, есть здесь и еще аристократы, которых пригласили за свои заслуги, но додумывать
ее она не стала. Позже, позже… Пока же она впитывала атмосферу, почти не обращая
внимание на речи.
Впрочем, для премьера она сделала исключение. Этот невысокий мужчина с
невыразительным лицом, тем не менее, стоял у кормила власти уже около полутора десятков
лет. И все это время, стоило ему начать говорить, все присутствующие невольно
вслушивались. Была в нем какая-то магия личности.
Потом было шоу, награждение за различные заслуги, специально приуроченное к
юбилею правящей династии, и, наконец — банкет. Нет, настолько большого зала, чтобы
накрыть в нем столы для всех участников мероприятия, в Зимнем просто не было. Банкет
состоялся в огромном плавучем ресторане, пришвартованном по такому случаю рядом с
Зимним. Залы в нем были разной вместимости, но все декорированы по тематике «История и
достижения России». Их паре досталось место в небольшом зале, посвященном
исследованию Луны.
Между переменами блюд все и началось. С совершенно невинного вопроса Лены:
— А тот седой богатырь, которого награждали за успехи в разработке роботов-
планетоходов, это ведь был твой дед?
Алексей отделался кивком. Лена, сделав несколько глотков шампанского, продолжила:
— Слушай, а твой дед… его заслуги и правда заслуживают этой награды? Или ваш род
награждают просто «по совокупности заслуг»? Учитывая Американца?
 На такие вопросы отвечал Алексей не впервые, так что долго думать над ответом не
пришлось:
— Дед у меня недаром зам по науке в «Роскомосе». Сейчас он, ты права, больше
администратор. Как и все последние десять лет. Но наградили его не за «руководство
коллективом, разработавшим…» и т. п. Но и за то, что в основе робота, «разработанного
коллективом», лежат те алгоритмы, которые он сам придумал. То есть его коллектив его же
идеи и довел. Так тоже бывает… И вообще, звание членкора он заслужил сполна. Кроме
роботов у него есть много всего… Одна из принятых в настоящее время физических моделей
Солнца им предложена, он же и модель накопления гелия-3 в лунном реголите делал, причем
пока что она изысканиями подтверждается, предсказание на ее основе коммерчески
интересных мест для добычи… — Алексей замолк, не договорив. Достижения деда он чтил,
но сейчас это звучало, как хвастовство. Да и не о том он хотел говорить с Леной. Но та не
унималась:
— Все так, но ведь как ученый он больше отметился в Штатах, а не у нас, верно?
Отчего же награждают его в России? Здесь он что-то заслужил? — и, не дав собеседнику
вставить слово, рубанула:
— Правильно мама говорит, в вашей семье все на Америке повернутые, ей и служат. А
отсюда только деньги качают… Один ты у меня нормальный!
Это ее небрежное «у меня» заставило Алексея растаять, и почти примирило со всем
остальным, но красавица отпустила еще одну шпильку:
— Впрочем, ты еще пока телок, а заматереешь, может, тоже по стопам Американца
пойдешь.
— Что ты имеешь в виду? — медленно закипая, спросил он, — мои предки даже за
границей России служили, и в науке, и в военном деле… и богатства, Американцем
сколоченные, тоже в России остались, и для ее блага служили.
— То-то они, что ни поколение — удваиваются! — снова не удержалась Лена.
— Дура!
На громкий выкрик, казалось, обернулся весь зал. Но Алексей, не замечая недоуменных
взглядов, выскочил из зала. Обида и непонимание душили его…

Санкт-Петербург, 21 июня 2013 года, пятница, поздний вечер

— Да, мой мальчик, не додумал ты… Да, именно ты, и не смотри на меня так! Как деда
из квартиры выдворять да романтический ужин организовывать, так тут ты все до мелочей
спланировал. И приглашения меня заставил на двоих раздобыть, хотя и тебе не по заслугам,
род уважили… А уж про нее и речи нет. Но кто тебе сказал, что потом ты в сказку попал? И
что можешь прекращать думать?
— Да я…
— Знаю я, что «да ты…» Вижу ясно!
Алексей понурился…
— Почему ты разговор не продумал? Нравится она тебе? Предложение хотел делать?
Так тем более! Не надо было млеть возле своей зазнобы и позволять ей вести разговор. Она
кто? Филфак, третий курс… Да это, если хочешь знать, детство еще! Жизни не знают,
дисциплины мышления никакой, что в Сети прочли, то их мнением и будет! Прочла она
сегодня с утра, что праздник этот — пустая трата средств, что олигархи нынешние давно в
«америках» да «лондонах» живут, а отсюда лишь деньги да ресурсы тянут, вот это,
прочтенное, ее мнением и стало. И об этом она и заговорила. А тебя это по больному
ударило. По больному, да, Леша?
Тот снова только удрученно кивнул. Дед редко устраивал ему разносы, но уж если это
случалось, то возразить обычно было нечего. Прав, во всем прав.
— А подумал бы ты, построил бы беседу сам, было бы тебе о чем рассказать. К
примеру, про виртуальную реальность, что в Звездном еще только отлаживают, а ты
попробовал уже. Про проект туризма космического ей узнать пока неоткуда, а ты мог бы
порассказать… Да и помечтать, невзначай, как на орбиту вместе слетаете. Внешности ее
польстил бы, сказал, что ты на ее фоне теряешься, это они все любят… А уж сегодня это и
совсем правдой было. Расстаралась она для тебя. Такая красотка, что была бы она не твоя
девушка, а чужая, отбил бы я ее. Стройная, высокая, глаза дерзкие… Нам, Воронцовым,
такие всегда нравились…
Так вот, раз она с тобой пошла, да еще расстаралась так, то ругаться и не думала. И в
том, что вы все же поругались, вина только твоя. А отсюда следует что?
— Что? — послушно переспросил внук.
— Что завтра ты с букетом должен к ней поехать, да прощение вымаливать, ясно?
— А вдруг?..
— А чтобы не было этого «вдруг», ты ошибку сегодняшнюю повторять не должен. И
готов ко всему. И в первую очередь — признавать неправоту свою, да ею восхищаться!
Понял?
— Понял, деда…
— Ну а раз ясно тебе, то и я пойду. Планы у меня были, и менять их, получается,
незачем…
Тут Иван Михайлович снова остановился, подумал о чем-то… Помедлил… Задумчиво
побарабанил по столешнице… Еще подумал… Было видно, что решиться ему трудно.
Впрочем, заминка длилась недолго, старому ученому нерешительность была свойственна не
больше, чем трусость гренадерам.
— И еще вот что… Ты небось еще и потому на нее обиделся, что родом своим
гордишься. Да не зыркай на меня, не сомневаюсь я, гордишься. Только вот…
Тут он пошагал в дальний угол, открыл фальш-панель, прикрывающую дверцу сейфа,
потом, заслонив ее телом, набрал код, достал что-то и тщательно закрыл сейф обратно.
— Пригодится тебе. Почитай. Спать сейчас все равно не сможешь, так что почитай и
поразмысли над прочитанным. Сам поразмысли! Написанное тут только для членов рода, не
для всех… Ты вот, небось, думаешь, что Американцем предка прозвали за то, что он там
вырос? Верно, и поэтому тоже. Но — не только. Есть в словах твоей Ленки и своя правда.
Предок наш, понимаешь ли, все мечтал в Америке жить, бредил ею, вольностями ее да
прогрессом…
— Да как же?..
— Не перебивай, мал еще! — прикрикнул дед. — Раз говорю, то знаю! Языком трепать
не приучен… А прочтешь, и ты будешь знать! Тут не что-нибудь, тут Американца мемуары.
С выдержками из дневника вперемежку… Для иллюстрации. Писал сам, почерк его, не
сомневайся… Да и тетрадку эту у него сам, своими глазами видел. И как писал он в нее —
тоже видел. Так сомнения прочь гони, настоящая она…
Дед снова замолчал. При его решительности и нетерпимости к неоправданным паузам
это говорило о многом.
— Так вот, она — настоящая. И писал он нам, своим потомкам, чтобы мы силу и
гордость свою не на лжи основывали. Как было, так и писал. Это нам с тобой уважать надо.
Мог ведь и приврать, мог просто промолчать, красивого вранья о нем и так сочинили
немало… Хотя и наветов — не меньше. Ну да не о том речь… Я тебе дневник этот почему
именно сейчас даю? Чтобы, когда ты с Леной, зазнобой своей, мириться пойдешь, ты правду
знал. Не ей пересказал, но — знал для себя. И чтобы гордость твоя за род, за Американца,
сколько ее у тебя ни останется после этого, на правде построена была. В правде, Лешка, и
есть настоящая сила. На ней можно и жизнь выстроить, и семью. А на лжи, какой бы
приятной она ни была, как бы красиво ни смотрелась, не выйдет. Так что, на, читай!
С этими словами Иван Михайлович положил тетрадь перед внуком, повернулся и
твердым шагом вышел из квартиры. В двери он обернулся:
— Да, и еще, Леш! Ты это, не слишком зачитывайся… Тебе завтра еще мириться
предстоит. Должен быть свеж, бодр и гладко выбрит!
 Тут дед как-то лукаво подмигнул, отсалютовал на прощание рукой и вышел. Алексей
же, не торопясь начинать чтение, прошел на кухню. Тетрадь выглядела толстой, заполнена
была почти до самого конца, так что чтение обещало быть долгим. Значит, тарелка с
бутербродами и чай лишними не будут.
Не затягивая, наделал самых простых бутербродов, с сыром и колбасой, заварил
черного чаю и вернулся к столу. Раз дед считает, что нужно прочесть, прочтем. Если в чем
Алексей и убеждался раз за разом, так это в том, что его дед жизнь понимает куда лучше.
Итак, что там поведал предок? Алексей решительно открыл тетрадь и стал читать.

«Зовут меня Юрий Воронцов, и хотя я известен как автор нескольких

фантастических рассказов, то, что я напишу дальше, самая, что ни на есть чистая
правда. Родился я в 1976 году…»

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Зовут меня Юрий Воронцов, и хотя я известен как автор нескольких
фантастических рассказов, то, что я напишу дальше, самая, что ни на есть, чистая
правда. Родился я в 1976 году в Молдавии, там же и вырос. Семья была счастливая,
хотя это и странно, учитывая, что отец — из детдомовцев, а мать — из неполной
семьи. Причем не просто семья у нее неполная, так еще и ее мать, а моя бабушка —
тоже из детского дома, как и мой отец. По всем теориям семейного строительства,
по всем прикидкам семейных психологов, семья наша должна была развалиться,
отец запить, а я — вырасти троечником, от беспризорника отличающимся только
тем, что родители в свидетельстве вписаны, да еще тем, что кормили бы чем-то
домашним.
Не знаю, может, именно от страха такого исхода, но родители мои тряслись
над семьей, как над драгоценной вазой, оберегали ее и друг друга, так что
семейных скандалов я почти и не вспомню… Споры — те да, были. В основном на
тему, кем я стану, когда вырасту. Родители у меня были самые настоящие фанаты
своего дела. Отец — энергетик, мать — преподаватель химии. По моему, хоть и
квалифицированному, но все же пристрастному мнению, она входила в пятерку
лучших преподавателей химии в республике. Каждый из них мечтал, чтобы я,
единственный их сын, пошел именно по его стопам, так что агитацию вели
активно. И ревниво. Даже в школу меня отдали пораньше, еще в шесть лет.
Учиться мне нравилось, так что я длительное время успешно уклонялся от
окончательного выбора, равно преуспевая и в химии, и в физике, и в математике…
Да и на прочие предметы тоже хватало…
Так что трудно сказать, кто бы из них победил, однако олимпиад по
энергетике, увы, не проводят, а по химии — пожалуйста. И после того как я в
седьмом классе выиграл на районной химической олимпиаде и стал готовиться к
республиканской, а затем и к союзной, чаша весов медленно, но верно стала
склоняться в сторону матери…»

Лесополоса неподалеку от Кишинева, 30 апреля 1986 года, среда

Праздник удался. Удался на все сто процентов. Родители ушли с работы еще в обед, по-
быстрому заскочили домой, захватили ведро с маринованным мясом и меня и поехали к
окраине. У вокзала пересели на другой автобус и долгие полчаса мотылялись по
Мунчештской…2 Я еще удивился, всего-то одну улицу проехать, а такая длинная. Остановка
называлась «Мунчештская, 812». Неужели бывает на одной улице столько домов? И зачем?
Но потом было весело. Шли в гору не просто так, а напевая. На остановке их ждал
Леха-десантник. По жаркой погоде он снял с себя все, оставшись в одной десантной
2 Одна из самых длинных улиц Кишинева.
тельняшке. Леха решительно отобрал у родителей ведро, запихнул его в рюкзак, а рюкзак
взвалил на плечи. На вопрос: «Не тяжело ли одному?» — буркнул: «За речкой и не такое
тягали!»
Я уже знал, что «за речкой» это не за Днестром, это Леха так Афганистан называет.
Леха там служил. Правда, рассказывать он про это не очень любит. Зато я много читал в
газетах. Как наши школы в Афганистане открывают, электростанции строят и помогают
воевать с тамошними капиталистами и их наемниками-душманами. А десантников там
простые афганцы называют «шурави», что значит друг.
Шли весело. Несмотря на тяжелый рюкзак и крутоватый путь вверх по склону, Леха
задал такой темп, что мне и маме иногда приходилось переходить на бег. А Лехе все трын-
трава, он еще и анекдоты травил.
Когда пришли, отец отошел в сторону, кулинарить. Над шашлыком он всегда
священнодействовал — дрова подбирал, тщательно сортируя, потом пережигал их на угли,
сам нанизывал мясо на шампуры, сам и жарил, время от времени поворачивая, и то раздувая
угли, то давая им стать тускло-багровыми… Впрочем, результат оправдывал все затраченные
усилия. Мясо трещало за ушами, и все съедали по два, а то и по три шампура, даже Маринка-
практикантка с маминой работы, которая все остальное время тряслась над своей фигурой и
соблюдала таинственную «диету».
Впрочем, сейчас ей, похоже, не до мяса. Она сидела у костра и слушала Леху. А Леха,
непонятно с чего, вдруг изменил своей обычной сдержанности. То песни пел какие-то
незнакомые, про чужие горы… то байки травил. Я, само собой, присел поближе и слушал,
открыв рот. У этого разговорчивого Лехи получалась какая-то странная война. Странная,
но… Манящая. Горы. Чужие, странные люди. Незнакомые слова. «Духи». «Зеленка».
«Мангруппа». «Вертушка». Не сразу и поймешь, что к чему, но перебивать не хотелось. Хоть
было и не все понятно.
И сразу было ясно, что Леха — настоящий герой. И молчал он от скромности. А сейчас
вот открылся. Эх, если б еще Маринка куда-то свалила. А то все: «Ой, Леша, спой лучше…
Ну и что, что „ваши“ песни закончились? Ты Высоцкого спой. Или Визбора… Знаешь? Вот!»
И подпевала: «Ми-ла-я моя, сол-ныш-ко лес-но-ее…» Эх-х, ну и дура! Можно подумать, про
солнышко кто другой спеть не может! А тут герой под боком, с настоящей войны. Даже
американского разведчика почти поймал…
Впрочем, может, и хорошо, что Леха перешел на Визбора и Высоцкого. Потому что тут
как раз меня подозвала мама и отправила встречать тетю Люду. «Видишь, рюкзак у нее
тяжелый, и идти вверх трудно! Вот и встреть, помоги…» Хорош бы я был, если бы в это
время Леха о войне рассказывал. А Визбора пропустить не так жалко, его песни я уже не раз
слышал…
Впрочем, когда я дотащил рюкзак тети Люды к костру (та и не подумала помочь или
поблагодарить, побежала вперед, прилипла к маминому уху и начала что-то жарко шептать…
Опять свои любимые сплетни небось) Леха уже закончил с песнями и читал какой-то стих.
Незнакомый. Про поручика, который где-то на краю земли с маленьким гарнизоном. И про
его гордый ответ адмиралу: «Нет, я не подпишу твоей бумаги! Так и скажи Виктории
своей…»3
Эти слова легли мне в самую душу. Так им! Так и надо отвечать! Пусть у них целая
эскадра, пусть! А все равно — «русские не сдаются!»
И тут сбоку диссонансом вполз противный шепот тети Люды. Разобрать удавалось не
все, только обрывки: «Да, говорят, в Чернобыле реактор взорвался… Да, „Голос Америки“
сказал… Ну да, хуже атомной бомбы… Говорят, шведы панику подняли… Нет, наши-то
молчат… А американцы говорят, что радиация такая, что ночью над Киевом аж небо

3 На всякий случай уточняем — речь идет о стихотворении Константина Симонова «Поручик». Авторы
знают, что в действительности во время Крымской войны там командовал вовсе не поручик. И в гарнизоне была
вовсе не «сотня егерей». Но все же стих берет за душу!
светится…». Тут я даже отвлекся от Лехи. Про Чернобыльскую АЭС мне рассказывали, там
однокурсник отца работал. Передовая станция, на ней всегда эксперименты ставили.
Надежная, наверное. Что ж она врет-то? Ну, сейчас мама ей… Мама моих ожиданий не
подвела. Твердым голосом прервала сплетницу, и сказала: «Постой, Люда, это сейчас не
главное!» И отошла к папе. А что? И правильно! Папа-то про станцию куда больше знает. И
уж точно объяснит врушке, кого надо слушать, а кого не стоит. Впрочем, папа, судя по
реакции, не очень-то хотел ради какой-то балаболки отрываться от шашлыка, который как раз
«дозревал»… «А что? — рассудил я про себя, — тоже верно! Сплетни и глупости эта тетя
Люда каждую неделю приносит. А шашлык — он раз-другой в год случается. И портить его
не следует».
Кажется, маме это не понравилось. Она начала, что случалось редко, что-то
выговаривать папе злым, даже отсюда слышно, голосом. Послушав пару минут, папа сдался.
Подозвал Бориса Львовича, второго заядлого «шашлычника» компании, и буквально навязал
тому готовку. Потом отошел к остальным взрослым. Хм, странно… Не собрание же против
«злостной антисоветчицы» папа устроить собрался?
А дальше было совсем странно. Разговор у взрослых был, сразу видно, коротким. И
обескураживающим для всех. А затем родители, наскоро со всеми попрощавшись и так и не
попробовав шашлык, поволокли меня обратно домой. Впрочем, домой мы поехали с мамой,
папа отстал. А мама по приезде домой начала срочно обзванивать свое начальство и нашего
завуча.
Затем были короткие, нелепые, суматошные сборы. И уже через час мы ехали в
аэропорт. Каким-то чудом папа достал три билета до Москвы. Из Москвы на поезде уехали к
бабушке в Карелию. В голове у меня все просто звенело от непонимания. Зачем? Куда
бежим? Была бы радиация, так объявили бы! Неужели они поверили этой врушке? И «Голосу
Америки»? Да там же враги, неужели неясно! Леха против них в Афгане воевал, шпиона
ихнего ловил…
Впрочем… Дней через пять после приезда все лениво, нехотя, заговорили про аварию.
Мол, да, была. Был пожар. И четвертый энергоблок отключен. Погибло два человека. И это
«грузило» меня еще сильнее. Неужели «два человека погибло» — стоило того, чтобы
панически, нелепо как-то бежать через всю страну?

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Надо сказать, что именно это был первый случай, когда я понял, что не
всегда наша страна права. И не всегда американцы врут. Вернувшись домой, я
узнал, что Леху услали на „ликвидацию последствий аварии“. И слова новые
появились. „Ликвидатор“ и „сталкер“. Ликвидатор — так всех, призванных в
Чернобыль называли. А сталкер — это вроде как у Стругацких, только Зона — в
Чернобыле. Леха, вернувшись, долго этих самых сталкеров материл. Ему их там
пришлось гонять от поселка. И радиацию, ими вынесенную, замерять. Вообще, про
горы у него не слышно стало. Зато появились про мутантов. Про двухголовых
зайцев и лопухи выше человеческого роста. А еще он часто стал пить. А в декабре
1986 он неожиданно слег. Рак. От Чернобыля. И уже в следующем марте мы его
хоронили. Маринка все плакала. Тихо так, жалобно… Когда вернулись с кладбища,
отец, что бывало редко, напился. Да и мама выпила. А я… Я достал радио и
настроил „Голос Америки“».

Кишинев, Молдавская ССР, 12 апреля 1988 года, вторник

— Юрка, догоняй, давай! — заорал Серега и побежал через перекресток, не

оглядываясь. Приятель догонит, куда денется… А вот мест в видеосалоне может и не хватить.
До сеанса всего 15 минут. И пофиг, что день рабочий, а времени только пять. Все равно на
такое чудо народ набивается. Даже рубля за вход не жалеют. Эх…
 Впрочем, мы давно решили, что День космонавтики отметим именно первым походом в
«видик». Слово чудное, но прижилось быстро. А сегодня в пять как раз и фильм
космический. «Звездные войны». Про будущее, конечно.
Завидев впереди группку студентов, человек в десять-двенадцать, Серега побежал
сломя голову. Если этих не обогнать, мест может и не остаться. Уф-ф-ф успел…
— Мне два! — выкрикнул он, протягивая дядьке на входе два «олимпийских» рубля.
Взял из коллекции. Все равно серьезно собирать не выходило, а так — на нужное дело уйдут.
Я появился минут через пять. Принеся в качестве извинения пару эскимо и шоколадок
«Аленка». И то верно. Поесть не успели, и желудок начало сводить.
Тут свет погас, и из динамиков донеслись хриплое рычание льва и гнусавый до
невозможности голос произнес:
— Киностудия «Метро-Голдвин-Майер» представляет…
Это был бонус. Если зал набивался заранее, фильм все равно начинали по графику. Но
зрителей могли развлечь, показав пять-семь минут диснеевских мультиков. Пока шли
мультики, Серега торопливо жевал мороженое. Говорят, потом, во время фильма, можно и
забыть…

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…видеосалоны, появившиеся у нас с весны 1988 года, резко „приблизили“
загадочную Америку для многих советских людей. Даже те, кто считал их врагами,
все равно бегали посмотреть забавные мультики про кота Тома и мышонка Джерри,
романтичную фантастическую комедию „Короткое замыкание“, или брутального
Шварценеггера. Другие ломились на „Звездные войны“, „Полицейскую академию“
или на трюки Брюса Ли и Джеки Чана. Видеосалоны захватывали. Но стоили они
недешево, и мне пришлось искать способы зарабатывать.
Я смотрел и смотрел их… Теряясь в мире голливудских фантазий. И выпадая
порой из мира реального. Поневоле сравнивал их с нашими „боевиками“. И
закрадывалась мысль: „А наши-то только муть всякую гнать способны“».

Кишинев, Молдавская ССР, 17 июля 1989 года, понедельник

Серега воровато огляделся по сторонам. Нет, показалось. За те две-три минуты, что он

загляделся на работу Юрки Воронцова, никто не появился. И это хорошо, потому что иначе у
любого, даже самого невнимательного, прохожего действия мальчишек вызвали бы вопросы.
Нет, ну, в самом деле, кто поверит, что они возятся с этим железным ящиком не просто так,
не имея в виду ничего плохого? Идея была его, Сереги. Они на днях фильм про Бони и
Клайда посмотрели, ну и захотелось ему поиграть в американских гангстеров, взрывающих
сейф. Сам же и нашел этот железный ящик на пустыре. Не сейф, конечно, замка не было…
Для красоты и форсу они навесили амбарный замок, который Серега нашел у бабушки в
сарае. Внутрь положили кучу резаной бумаги с надписями «100$», все в пачках, перетянутых
резинками для бигуди. Юрка настоял. Сказал, что хочет проверить, останутся ли бумажки
после взрыва целы или пострадают от взрыва.
Юрка он такой. Свой парень, конечно, но какой-то не от мира сего. Даже и играть не
хотел. Пока Серега не произнес волшебное слово «американских». Все! Дальше Юрка и
загорелся. На Америке у него «пунктик» с недавних пор. Но и играет он как-то… Не как все.
По поведению — классический «очкарик-зубрилка». И игру в эксперимент превратит!
Экспериментатор, маму его… звать по имени-отчеству. А как в футбол погонять или там, на
соседний район идти, мстить за то, что они Сашку Рыжего побили, так нет. «Не пойду! —
сказал, — глупо это! Пусть Сашка тех пацанов найдет, мы их потом подловим и отомстим
именно обидчикам, а не первым встречным с района…» У-у-у, умник! И ведь не объяснишь
ему, что мстить надо именно так, всем. Чтобы по всему городу потом закаялись пацанов со
Старой Почты трогать!
 Тут Серега спохватился и снова огляделся по сторонам. Никого не было. И ведь самого
Юрку тогда чуть не побили за такие слова. Хорошо, Серега там был, вступился. Юрку бить
не надо, от него пользы немало. Фантастику перескажет, которую самому читать лень. Или те
рассказы про Холмса с Ватсоном, что в фильмы не попали. Или вот как сейчас… Игру-то
придумал он, Серега, но разве он сам смог бы сделать динамит? Юрка, правда, настаивал, что
никакой это не динамит, а «киса»,4 но «динамит» звучит лучше. Благороднее.
А Юрка не только динамит приготовил, но и взрыватель, и сам прикинул форму заряда
так, чтобы «сейф» взорвался, а «деньги» не пострадали. Клевое выйдет приключение.
Хвастаться потом не один год можно будет. И не забыть сказать, что сам придумал, сам сейф
нашел. Да еще приврать, что в сейфе том деньги настоящие нашлись. Немного. Рубля три…
— Атас! — оторвал Серегу от мечтаний крик уже бежавшего прочь Юрки. — Ща
взорвется!! В укрытие!!!
До бетонной будки, за которой они укрылись, было всего метров десять, а взрыватель
рассчитан на пятнадцать секунд, так что можно было и не торопиться, но Юрка трижды
предупредил, что взрыватели иногда и раньше срабатывают, потому бежать надо со всех ног,
а лучше, добежав, еще и залечь. А то мало ли…
Добежав до укрытия и повалившись на землю, Серега стал ждать взрыва, но того все не
было. Он уже начал открывать рот (о предупреждении Юрки, что взрыва лучше с открытым
ртом и ждать, он от волнения забыл), когда донесся странный, ахающий звук. Удивительно
негромкий и с каким-то взвизгивающим окончанием…
— Чего лежишь? — напряженным голосом спросил Серегу приятель. — Кончилось уже
все! Вставай, пошли смотреть.
Подождав, пока Серега встанет и присоединится, Юрка уже в третий раз глянул на
секундомер и похвастался:
— Кстати, взрыватель сработал нормально. Четыре десятых секунды отклонения всего!
Так что все у меня в порядке. Не то что у…
Тут они как раз дошли до железного шкафа, возведенного в ранг сейфа, и он
потрясенно замолчал. Вместо того чтобы аккуратно перебить дужку замка, взрыв буквально
разворотил шкаф. Навесной замок исчез неизвестно куда, в дверце зияла неровная вмятина
величиной с ладонь, задняя стенка и внутренности шкафа были посечены осколками.
Впрочем, бумага, лежавшая на дне шкафа, почти не пострадала. Юрка криво усмехнулся и,
повернувшись к Сереге, сказал:
— Да, над зарядом нам еще работать и работать… Но «добыча» уцелела. Предлагаю
отметить!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Химия захватила все мое время. Олимпиады, синтезы, кружок юного
пиротехника. Жизнь была увлекательна и прекрасна, на последних летних
каникулах я впервые влюбился…»

Кишинев, Молдавская ССР, начало августа 1991 года

Купаться мы пошли на Чевкарское озеро. А что? Очень удобно! С одной стороны, тут
же, на Старой Почте, идти всего полчаса, а с другой — если отойти от пляжа метров на сто,
то никто нас и не увидит. И не обратит внимания, что компания из четырех парней и двух
девушек «по-взрослому» иногда прикладывается к пивку. К тому же в тени деревьев не так
уж и достает августовское пекло. Угощал сегодня я. Проставиться я обещал давно, еще с
весны, когда занял третье место аж на союзной олимпиаде по химии, да вот все случая не
выпадало.
4 «Кисой» на жаргоне юных пиротехников называли триперекись ацетона, одну из самых простых в синтезе
взрывчаток. Только вот жутко нестойких. Так что юные пиротехники в результате часто ходили без пальцев.
 Зато, и это могли оценить все, проставился я по высшему разряду. Сгонял в Одессу и
прикупил у фирмачей упаковку баночного «Туборга». Так что каждому по банке. И пара
непочатых пачек «Мальборо».
— Хорошо сидим! — задумчиво произнес Серега, отхлебнув еще пивка.
Сидели действительно хорошо. Я напихал в сумку еще и запаянных пакетов со льдом,
так что пиво было ледяным, и в такую погоду принималось организмом с особенной охотой.
Даже Вера с Юлькой пили, хотя Юлька вроде не особая охотница.
— И правда хорошо! — поддержал его Генка. — Только вот откуда у тебя, my dear
friend5 Юрий, такие деньги? Цены я знаю, «Мальборо»-то натуральный, американский, тут
по червонцу за пачку, а то и за пятнашку, партия-то мелкая… Да и «Туборг» в банках — тоже
по червонцу. А то и по двенадцать. Итого имеем сколько? Правильно, от семидесяти рублей
до стольника. Ты столько за всю жизнь не заработал! Так откуда бабки? Предки
расщедрились, что ли?
Тут я подумал, что вместо хорошей посиделки события могут дойти до драки. Очень уж
Генку задевает то, что я в последнее время на Юлю по-особому смотрю. К счастью, Серега
поспешил вмешаться:
— Это ты, Гена-крокодил, столько не заработал. А Юрок наш — как раз наоборот!
— И на чем это, интересно? Химией своей бесполезной, что ли?
— Ну, для нас с тобой, она, может, и бесполезная, а Юрок на ней бабло поднял. Грузину
какому-то с рынка эссенцию сварил. А тот дыни свои этой жидкостью обрызгал, они пахнуть
начали. Ну и продаваться, само собой. Ну и с Юрком нашим головастым, поделиться не
забыл. Так что у Юрка все честно!
Юля отставила банку с пивом и как-то задумчиво посмотрела на меня. От этого взгляда
у меня все внутри перевернулось и почему-то заныло в паху. Но я постарался не подавать
вида и вступил в беседу:
— Я просто с Америки беру пример. Там тинейджеры… — это недавно вычитанное
название подростков я произнес, выделяя голосом, как и все, что относилось к Америке, — в
каникулы сами зарабатывают. Чтобы на кино хватило и девушку в кафе сводить… Придет
время, у нас все так делать станут. Ну а я сейчас уже начал!
Тут я для большей солидности сказанного сделал паузу, в точности как отец, прикурил
сигарету и выпустил дым через ноздри. В исполнении героев американских боевиков это
всегда выглядело очень круто. Но, наверное, из-за отсутствия практики, все мои усилия ушли
на то, чтобы не закашляться.
— Ну, раз ты такой поклонник Штатов, то курить не должен! — снова «подколол» меня
Генка, — всем известно, они сейчас за здоровый образ жизни!
Выпад был неожиданным, и я промолчал.
— А молодцы американцы! Мне, кстати, больше нравится, когда парни не курят! —
высказалась Юля.
Я помолчал, взвешивая решение, а потом вынул сигарету изо рта, забычковал ее и
решительно сказал:
— А я брошу! Вот эта сигарета — последняя! Мое слово вы знаете!
Юля, до того сидевшая напротив меня, встала и пересела совсем рядом.
— Нам, некурящим, надо держаться рядом! — с улыбкой пояснила она.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…С этой влюбленностью я почти не заметил путч, случившийся в августе
1991 года. Тем более что он был быстро подавлен, и позиция политиков, лояльных
к Западу, резко укрепилась, так что я не видел поводов для волнений. Да и другая
жизнь началась. Я стал готовиться к поступлению в университет. В Московский,
конечно же. Так что в моей жизни количество учебы только увеличилось и
появились новые учебники…»
5 «Мой дорогой друг» (англ.).
 Кишинев, Молдавия (уже объявившая независимость, но все еще в составе СССР), 1
сентября 1991 года, воскресенье

Смешно, но даже в воскресенье наша школа решила выпендриться, и День знаний

провели все равно 1 сентября. Собрались, нас всех поздравили… Приперся какой-то
«независимый», толкавший речь на молдавском. Поняли его немногие. Было видно, что даже
те, для кого молдавский был родным, терялись среди его закрученных пассажей. Тем не
менее, памятуя, что путчу они не поддались, 6 шуметь никто не стал. Да и закончил он
быстро, минуты через две. По окончании линейки нас мариновать тоже не стали. Провели в
класс, продиктовали расписание на первые два учебных дня и сообщили, что форма теперь
необязательна, потому как свобода наступила и тоталитаризм прогнали.
А вот дома меня ждал сюрприз. Мама с папой, какие-то торжественные, ждали меня за
столом.
— Ты сядь, Юрочка, и успокойся! — сказала мама, и нервным, дерганым жестом
провела по подолу юбки. Хм… Тут и буддист занервничает. Что за сюрпризы-то? Братика
они мне сделали, что ли?
— Садись, садись, и на вот, водички выпей! — бодро поддержал ее папа.
Да, похоже, придется пить. Причем медленно, чтобы они успокоились. Пока Юра пил,
мама с папой вышли в свою спальню и вынесли оттуда небольшой сверток. Так, похоже,
братика не будет. Что тогда?
— Ты уже большой, пора тебе, сына, решать, чем заниматься станешь! — продолжила
мама.
— Так я и решил. Химфак МГУ, что тут еще думать?
Папа при этих словах посмурнел. Да, похоже, хоть и два года прошло, как я
окончательно определился, его это все еще «цепляет». Я уже понял, что по-настоящему
расстраивали его всего две вещи: то, что других детей у них с мамой не вышло, да то, что я
химию предпочел… И чего они приемыша не взяли? Пустили бы одного в энергетику,
второго — на химию. И не парились, да?
— Вот и славно. Но к нему еще готовиться надо!
— Я и готовлюсь, вы знаете!
— Знаем! — решительно вступил в беседу папа. — И решили тебе еще помочь.
Учебники хорошие прикупили. — Тут он отобрал у мамы сверток. Развернул его, и протянул
мне пару томов.
Хм, и что тут у нас? Чего они так нервничали-то? Терней «Современная органическая
химия». Два тома. Угу, понятно… Тут папа достал с пола второй сверток, побольше, и
протянул еще десяток томиков. Это еще что? «Фейнмановские лекции по физике».7
— Ну и зачем это? Мам, пап, мне ж хорошие учебники нужны. Хо-ро-ши-е! — четко
повторил Юра, выделяя каждый слог. А переводные разве хорошими бывают? Вы слышали,
как фильмы курочат?
У мамы дернулась щека. Папа немного посуровел и добавил в голос строгости:
— Это еще что такое?! Яйца курицу учат! Родители старше, опытнее. И на ерунду
какую-то столько денег тратить не стали бы!
Столько денег? О чем это он? Да даже самые ходовые книжки по трояку купить можно!
А учебникам вообще красная цена полтинник!8
6 Руководство Молдовы не подчинилось требованиям ГКЧП.

7 Авторы знают, что «Фейнмановские лекции» состоят из трех частей. Но в русском издании их разбили на
девять томов, да еще добавили десятый том, задачники.

8 Герой немного ошибается. Нет, в целом учебники, да и вообще книги в Советском Союзе и правда стоили
неприлично мало. Однако несколькими годами раньше один из авторов, к примеру, купил книгу за 25 рублей,
 Тут Юра аккуратно перевернул пару томиков. В углу, рядом со старой ценой, был
наклеен кусочек бумаги с ценой новой. Что?! Тридцать рублей за том «химии»?! Он быстро
глянул на фейнмановские лекции. Да, тут четвертной, тоже не кисло. Это что же, они почти
месячную зарплату ему на книжки угрохали? Но зачем?!
— Юра, ты почитай лучше, — мягко попросила мама. — Почитай, и поймешь, почему
денег на них не жалко. Это как репетиторы. Только еще лучше.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Терней и Фейнман действительно оказались чудом. Тому же советскому
Перельману или Некрасову было до них как до неба. 9 И тут в одном из
предисловий к Чейзу я нашел объяснение. Там было сказано просто: „Пока
советские детективщики пытались поразить читателя умом, Чейз создавал
коммерческий продукт. То, что найдет отклик у миллионов самых разных людей,
„зацепит“ каждого.“ „Вот! — понял я. — Вот поэтому у нас так и не могут! Наши
„умом поразить тщатся“. Сделать хоть что-то непохожее. Пусть и хуже, а свое! А у
них молоток каждый раз не изобретают. И делают так, чтобы удобнее было читать,
понимать, пользоваться…“ И для себя сделал вывод: от американского ПРОДУКТА
можно ЗАВЕДОМО ожидать качества».

Кишинев, Молдавская ССР, 10 ноября 1991 года, воскресенье, вечер, квартира Юли

— А теперь белый танец, дамы приглашают кавалеров!

Через комнату, по диагонали, ко мне двинулась Юля. Сегодня она была особенно
красива. Еще бы, день рождения, семнадцать лет… И семнадцать белых роз, которые
притащил Юра. И белый танец был их, только их. Нет, кто-то еще крутился рядом, но для них
весь остальной мир куда-то поплыл.
Юру несло. Он фонтанировал анекдотами, читал стихи, снова и снова танцевал с
Юлей… И вдруг… В какой-то момент Юра понял, что они остались вдвоем. И тут он вдруг
заробел. Юля была совсем близко, а он не знал, что сказать.
— Поцелуй меня, дурачок! — нежно сказала она.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Тогда мне казалось, что все вокруг смотрят на нас с Юлей и шепчутся. Что
ничего важнее нет для всего мира, чем наша любовь. Мы были первыми друг у
друга. И тогда я верил, что останемся единственными. Глупо, да? Ну, так часто
бывает. Все люди мнят себя уникальными.
Однако из сладкой эйфории первой любви меня выдернула начавшаяся с
нашей семьей череда несчастий. „Черная полоса“. В декабре умерла бабушка.
Пришлось ехать в Карелию на похороны. Мама погрузилась в себя, у нее как будто
выключили свет в глазах. Так что мы с отцом ходили вокруг нее на цыпочках… И
за всем этим не сразу заметили развал Союза. Независимая Украина, Россия,
суверенная Молдова, румынский язык в качестве государственного — все это было
для нас как бы за толстым матовым экраном. Тем более что паспорта оставались те
же, деньги поначалу тоже, границы были формальными… Но в марте эта
сосредоточенность на своем горе и нежелание замечать внешний мир были грубо
нарушены…»

это была цена хорошей посиделки в ресторане, с вином, на четверых. Так что случались и тогда дорогие книги.

9 Книги, действительно, хороши. Хотя герой немного перебирает. Перельман просто старался изложить для
другой аудитории. Более завязанной на технику. На вчерашних выпускников рабфаков и вечерних школ. А
Некрасов, наоборот, делал настоящий справочник по химии. Фактографии там уйма.
 Кишинев, Молдавская ССР, конец января 1992 года

— Я тебя, Серега, почему к нам позвал? Потому что ты — правильный пацан! И
правильно жизнь понимаешь! — Аурел остановился, глотнул пивка из бутылки и продолжил:
— Это ведь система! Вот торговлю посмотри, кто там заправляет? Правильно! Русские да
евреи! Но евреи, те хоть головастые. А русских почему больше, чем нас? Не знаешь?
Серега промолчал, но в беседу вступил третий парень, имени которого Серега не знал,
звал, как и все в их тусовке, Цараном:
— А потому, Серега, что наш язык нам запретили! Да хитро так, с вывертом, мол,
«хотите, учитесь на родном, молдавские классы никто не отменял»… Ага, как же! Только вот
потом куда поступишь? В сельхоз, что ли? А кто на русском учится, те в Москву могут
поехать, в Питер, в Одессу… Вот и получается, что они самых умных подкупают. Те там и
остаются. Манкурты!10
— А если и возвращаются, то преподают тем, кто по-русски учился, — вступил в
разговор Аурел, у которого язык был подвешен получше, — потому что терминов на родном
языке не знают. А на молдавском, получается, преподают те, кто в хороший вуз поступить не
смог. И учителей они готовят похуже. Вот и выходит, что всюду у них своя русская мафия. И
даже с тобой, нашим парнем, мы сейчас на их языке говорить должны! Все они за счет языка
контролируют! — тут он с демонстративной злостью врезал кулаком по стене.
— Но мы им теперь покажем! — прогудел Царан. Прозвучало это достаточно грозно,
особенно — учитывая его мрачную внешность, короткую, «спортивную» прическу и вечную
привычку чуть что, рваться в драку. Даже над прозвищем никто не решался смеяться, хоть
оно и было до недавнего времени весьма обидным.11
Сергей промолчал. И это очень не нравилось Аурелу. В его группе уже хватало
«кулаков», не хватало «голов» и «языков». Агитаторов. Таких, чтобы новых людей убеждали
и приводили. Не все ж ему, Аурелу, самому возиться. И на эту роль Серега вроде подходил.
Надо было только испытать его. Да и просьбу одного «уважаемого» человека заодно
выполнить.
В этот момент тот, кого они поджидали, появился из-за угла. «Черт, здоровый какой! —
с легкой опаской подумал Аурел, — может, ну его? Для проверки Сереги кого другого
подыщем? А то ведь Серега и зассать может… А этого потом впятером встретим, не
отмашется…»
Но Царан, который тоже был в курсе, кого они тут ждут, уже двинул навстречу
запоздалому прохожему.
— Бунэ сяра! — поздоровался он с поджидаемым ими мужиком.12
— Добрый вечер! — отозвался тот, спокойно глядя на троицу молодых людей.
И это спокойствие Аурелу не понравилось больше всего. Мужик, несмотря на возраст
слегка за сорок, был крупным, но здоровым. И уверенность его при встрече в безлюдном
переулке была не напускной, это Аурел чувствовал, что называется, нутром. Но остановить
уже «легшего на боевой курс» Царана было невозможно.
— Невежливо это! — перешел на русский Царан, одновременно надвигаясь на
мужика. — Мы к вам на языке этой страны обратились. Его уважать надо. И отвечать на нем
же!

10 Манкурт, согласно роману Чингиза Айтматова «Буранный полустанок» («И дольше века длится день»), —
это взятый в плен человек, превращенный в бездушное рабское создание, полностью подчиненное хозяину и не
помнящее ничего из предыдущей жизни. Молдавскими националистами тех времен термин использовался в
значении «предатель».

11 Царане — лично-свободные, но феодально-зависимые крестьяне. В Молдавии того периода это слово

использовалось в том же смысле, что и «деревня» в русском языке или «реднек» — у американцев.

12 «Добрый вечер» (молд.).

 Аурел понял, что остановить Царана не удастся, и привычно зашел с другой стороны,
одновременно присоединяясь к «наезду»:
— Или страну не уважаете? Суверенную, между прочим!
— И нас ты тоже не уважаешь? — перешел «на ты» Царан, — мы для тебя лишь тупые
царане, да? А ты знаешь, падла, что «царане» — это значит крестьяне? Что именно царане
вас всех, оккупантов, и вашу Россию сраную кормят? Знаешь, нет?
Он уже почти перешел к действиям, когда неожиданно вмешался почти забытый им
Сергей:
— Стойте, парни, вы чего? Это ж отец Юрки, кореша моего!
Но у Царана уже «упала планка», и остановить его было невозможно:
— Манкурт! — со злобой выкрикнул он и ударил Серегу в пах, потом, когда Серега
скрючился от боли, добавил коленом в лицо, а затем, уже упавшему, зарядил ногой в живот.
Эта серия была его «коронкой». Царан, не останавливаясь и явно забыв о планах Аурела на
Серегу, собирался продолжить избиение, однако позабытый им мужик сделал короткий шаг,
сближаясь, и всего одним ударом остановил избиение.
«Хороший крюк, ставленный!» — невольно восхитился про себя Аурел. Мужик и
правда имел основания для спокойствия. Царан в нокдауне, пока он придет в себя, мужик
явно успеет справиться с ним, Аурелом. Царана все равно увести не удастся, вон сидит,
головой крутит… А даже и удалось бы, свидетель у мужика все равно имеется. Аурел
вздохнул. Нет, менты их не посадят, ведь конфликт с «оккупантом» был на национальной
почве… Но вот авторитет его группы и его лично упадет.
— Вставай, Царан, пошли! — обратился он к подручному, скорее для демонстрации
мирных намерений мужику, чем реально рассчитывая, что тот его услышит.
Так и оказалось. Пришлось наклониться, обхватить покрепче и подымать практически
самому. Мужик посмотрел, как Аурел, приобняв за плечи, тащит Царана прочь, затем
склонился над Серегой:
— Парень, как ты?
Тот только глухо застонал.
— Что ж ты с дрянью-то такой связался? Это ж нацики, хуже фашистов…
При этих словах у Аурела от бешенства свело скулы. Их не могут, не смеют сравнивать
с фашистами! У него дед погиб, с фашистами сражаясь! А они не фашисты, они — патриоты!
В бешенстве, уже ни о чем не думая, он достал из левого рукава телескопическую
дубинку и с разворота, всем телом, ударил ею мужика по голове. А затем, когда мужик упал,
ударил еще раз, и еще, не разбирая, куда попадают удары, и вообще, по кому из двоих
лежащих он бьет. Они не смеют, не смеют ТАК называть их, патриотов своей страны…
Просьба «уважаемого человека» — побить, но не калечить, была им забыта напрочь. Он
бил и бил, пока немного оклемавшийся Царан не оттащил его от жертв и не поволок прочь.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Отца избили до полусмерти. Череп проломан, множественные ушибы и
переломы… Нам сильно повезло, что Серега, которого отец прикрыл собой, так что
и перепало ему всего пару ударов, довольно быстро пришел в себя и вызвал
„Скорую“.
Однако дальше начался кошмар. Серега давать показания не стал. Хотя нам и
признался, как дело было. Милиция явно не хотела брать в производство дело,
касающееся „национального вопроса“. Вот если бы наоборот, отец избил этих
парней, тут бы они развернулись… Те два придурка, что напали на отца, временно
скрылись. Но вот их дружки регулярно звонили нам и угрожали. На третий день
мама не выдержала и забрала заявление.
Я тогда окончательно решил для себя, что нам необходимо перебираться в
Штаты. Не сейчас, понятно. Надо еще в универе отучиться. Поднять свою
„рыночную стоимость“. Но — валить отсюда! Обязательно! И именно в Штаты!
Там страна всех рас и национальностей, ее строили эмигранты. И такого там
произойти не могло! Нет там нациков! И быть не может! И обычных грабителей
 тамошняя полиция уж точно арестовала бы. А нас защищали бы по программе
защиты свидетелей!
Однако поехали мы не в Штаты, а в Карелию. Едва отец немного оправился,
мать устроила ему „серьезный разговор“ и настояла на отъезде к ней на родину, в
Петрозаводск, тем более что от бабушки нам осталась квартира. Она так торопила
нас, что мы переехали, даже не дожидаясь, пока я закончу школу. Хотя, если
вдуматься, и в этом было везение. Во-первых, нас миновали события войны в
Приднестровье, а во-вторых, мать сумела устроиться в одну из первых
коммерческих контор и в одиночку тянула содержание семьи. Зарплата в
восемьдесят долларов, которую ей дали „со старта“, для 1992 года казалась манной
небесной.
Отец постепенно выздоровел, и через год сумел устроиться по специальности
в Петрозаводске, что тоже давало прибавку семейному бюджету. Так что я смог
спокойно поступить на химфак МГУ и учиться, не волнуясь за семью…»

Москва, Ломоносовский проспект, общежитие МГУ, 29 августа 1992 года, суббота

— Привет! Меня Володей зовут! А фамилия Романов, как у царской семьи! —

представился вошедший и, не давая мне вставить ни слова, продолжил: — Так что придется
тебе, в знак уважения, койку у окна мне уступить!
— Обойдешься! — спокойно возразил я. Настроение у меня было ни к черту, Юля не
отвечала уже на седьмое письмо, так что мне было все равно, обратит ли он все в шутку или
полезет драться. — Романовы твои так демократии боялись, что аж империю просрали! Так
что их уважать мне не за что! Это, во-первых! Ну а во-вторых, первокурсники живут
вчетвером, так что мест у окна тут два и ты вполне можешь занять второе!
— Как это вчетвером? — недоуменно оглядел он комнату с двумя кроватями.
— А очень просто! До нас тут третьекурсники жили. Им можно и вдвоем. Но нам пока
такой роскоши не положено. Так что давай, занимай вторую кровать, и передвинем ее к окну.
И тумбочку со стулом тоже занимай. А опоздавшие пусть таскают себе все из самого подвала
на пятый этаж!
Тут я все-таки улыбнулся, протянул руку и представился, подражая ему:
— Юра! А фамилия Воронцов, как у генерал-губернатора Новороссии!
— Новороссийска? — переспросил он, явно не расслышав.
— Эх ты, монарх недоделанный! — засмеялся я! — Не Новороссийска, а Новороссии!
В пушкинские времена туда и Крым входил, и Одесса, и Кишинев… А Воронцов, кстати,
сделал для тех мест столько, что ему в Одессе памятник горожане поставили. За заслуги! Не
то что твои Романовы! Из них только Петр I и Екатерина II и были приличными… Да и то,
Екатерина — Романова только по мужу…
— Ладно, сдаюсь, сдаюсь!
И он действительно поднял руки вверх, будто сдаваясь… Мне явно повезло хотя бы с
одним из однокомнатников. Легкий у человека характер, люблю таких.
Эх, жаль Юля не поступила. Никуда. И возможности взять ее сюда не было никакой. Но
ничего! Я что-нибудь придумаю. И тогда жизнь наладится окончательно!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Ситуация с Юлей устроилась вне зависимости от нас. Тогда вся страна
„челночила“. Миллионы людей стали мелкими торговцами, которые ездили между
двумя точками, покупая и продавая какие-то товары и заменяя распавшуюся
систему снабжения. Деньги они зарабатывали копеечные, но тогда люди
довольствовались и этим. Стала челноком и Юлина тетушка. И „челночила“ между
Москвой, Кишиневом и Румынией. Она пристроила Юльку помогать себе. Так что
два, а то и три раза в месяц Юля появлялась в Москве. И бежала „в гости к
подружке“. Не скажу, что нам хватало, но… Многие не имели и такого.
 К третьему курсу, однако, инфляция сделала свое черное дело, денег,
высылаемых родителями, мне стало не хватать, так что пришлось устраиваться на
подработку. На рынке поработал, на Лужниках тогда студентов много торговало…
А чуть позже устроился в ночную смену в маленьком авторемонте. Аккумулятор
зарядить или даже починить, электролит приготовить (а что в этом сложного для
химика с неполным высшим образованием?), мелкие неисправности проверить…
ну, и „замеры СО-СН“, само собой, это тогда наш „кормилец“ был… Стоит
прилично, а усилий почти никаких.
Мама, кстати, помогала не только деньгами. Иногда подкидывала
возможность заработать „по профилю“. Для ее фирмы нужно было тексты писать,
обзоры про разные химкомбинаты, препараты, историю химической технологии…
Последнее я любил особенно. Как говорила моя наставница, „химическое
предприятие — это небольшой реактор, весь опутанный теплообменниками и
насосами“. Так что история технологии — это химия пополам с энергетикой.
Неудивительно, что я ее любил. Ну а мамины задания позволяли немножко денег за
„художественное изложение имеющихся знаний“ получить…»

Москва, Главное здание МГУ, зона «В», общежитие, 2 января 1995 года, понедельник,
позднее утро

В дверь кто-то упорно пытался вставить ключ. Уже минут пять. Романов недовольно
поморщился.
— Ну что за чмо там двери перепутало?! — недовольным басом проорал он. — Ща
быстро хлебальник на левую сторону выправлю, чтобы похмельное косоглазие не мешало!
За дверью что-то жалобно простонали, но попыток не прекратили. Блин, что за
невезение, а? Единственный сокомнатник, Воронцов, укатил к своей крале в Кишинев.
Предложение делать собрался… Второй полублок тоже вымер до Рождества. Так что он
честно и обоснованно рассчитывал наверстать вчерашний новогодний недосып. И никто не
должен был помешать. Нет же, нашелся какой-то убогий…
В дверь снова начали скрестись. Черт! Пришлось вставать и идти разбираться. Надевать
что-либо Вовка не стал, справедливо полагая, что созданию, набравшемуся до
нераспознавания номера комнаты, будет абсолютно индифферентно, как именно он одет. А
послать страдальца можно и так. И завалиться спать без промедления.
Однако планы по вразумлению и свершению жестоких кар были сорваны. В
распахнутую дверь ввалился именно его товарищ по комнате. Воронцов. И был он, что
называется, пьян до синих соплей. В зюзю. Ни-ка-кой!
А ведь Юрка обычно пил крайне мало, и контроля над собой не терял никогда. М-да-
а… Похоже, с матримониальными планами Юрке вышел крутой облом. ОЧЕНЬ крутой.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…История была банальна, но это не утешало меня ни капли.
Самовлюбленный осел, я не хотел замечать, что бывает Юля в Москве все реже. И
что в разговорах все чаще мелькают деньги. Причем суммы, о которых она мечтает,
все растут и давно вышли за пределы не только моих заработков, но и доходов с
„челночного бизнеса“. Хотя… может, это и не ударило бы меня так, но я приехал
сделать сюрприз. Вот и получил его сам. Юлю я встретил на их лестничной
площадке. Она целовалась. И не с кем-то, а с Аурелом. С тем подонком, банда
которого изувечила отца… Как я покупал билет на поезд, как напился — я просто
не помню. Все исчезло из памяти. И слава богу!
Чуть позже от Юли пришло письмо. Я не стал его рвать или жечь. С каким-то
ленивым, отстраненным любопытством, как будто препарируя труп своей любви, я
пробежался по тексту… „Ты сам говорил, нужно все планировать… Я детей хочу, а
на это деньги нужны… Он теперь не такой, он депутат, и работает на страну…“
Тогда я решил, что больше женщин в моей жизни не будет. Слишком это
 больно!»

Москва, Главное здание МГУ, 25 января 1996 года, Татьянин день, четверг, вечер

Хорошо все же быть студентом! Нет, правда, здорово. Даже в этой нищей стране! Все
равно, в повод для пьянки и праздника может превратиться все что угодно. Вот сейчас,
например, я сидел в гостях у пары негров. Нет, не так… Мелесе не негр. Он из Эфиопии и не
устает всех поправлять, что он — амхарец. Амхарцы себя к неграм не относят. Его подруга
тоже себя негритянкой не считает. Хоть и черная. Она из Йемена. Папа ее был важной
шишкой в их правительстве. Так что учиться она приехала за счет казны. Договор был
международный, еще при Союзе валютой заплатили. А потом что-то там у них случилось,
страны той уже нет, возвращаться ей некуда… Но все равно, считает она себя арабкой, а не
негритянкой.
Впрочем, меня куда-то занесло. Важно другое. За учебу-то заплатили, а вот на жизнь ей
брать неоткуда. И никого у нее нет. Потому что той страны уже нет, а если она в новое
посольство придет, то может и не выйти. Вот и прибилась к Мелесе. Живут как-то вместе.
Болтают то на английском, то на русском. Но ничего, у них весело!
А сейчас мы варим какой-то национальный перцовый суп. В честь Татьяниного дня. Ну
и чтобы подлечить меня от начинающейся простуды. А пока суп варится, тихо выпиваем и
играем в карты. Вернее, не играем, они пытаются меня учить какой-то африканской игре.
Учиться мне лениво, но весело.
— Юра, — вдруг спрашивает меня Мелесе, — а что ты знаешь про адсорбционные
холодильники?
— Про абсорбционные холодильники, друг мой, я знаю все! — отвечаю я ему,
перефразируя известную фразу из фильма. — Я даже знаю, что впервые их построили в Баку,
в 1931 году, для экономии электричества.13
— Вот и хорошо! — радостно скалясь, говорит Мелесе. — Раз ты уже все знаешь, то я
могу тебе не платить.
— За что?
— За работу! Мне нужна презентация. Вернее, не так. Для фирмы моего отца надо
сделать презентацию. На английском. И я даже нашел второкурсницу, которая старательно
набрала материал и перевела. Но девочка совершенно не «шарит» в том, как надо готовить
презентации. Помоги ей, а? Проект интересный, на стыке химии и энергетики, ты такие
любишь, я знаю…
Вместо ответа я демонстративно уставился на его подругу. Та как раз наклонилась над
кастрюлькой, соблазнительно оттопырив попку, так что посмотреть было на что.
— И прекрати пялиться на мою женщину! — преувеличенно грозно сказал он. — Если
тебе женского внимания не хватает, обрати внимание на эту второкурсницу. Ирочка обожает
коллекционировать мужчин. И ты ей понравишься. Только намекни. А сама очень даже
ничего внешне. И смешная, угу!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Самое смешное, что этот маленький эфиоп угадал во всем. Во-первых,
проект был интересный. Опреснение воды в пустыне с использованием
тригенерации. Соль и вымораживали, и выпаривали, и удаляли электроосмосом,
причем все вместе сопрягалось и было дьявольски выгодно и экономно. На бумаге.
Но я не верил, что нищая Эфиопия найдет деньги на оборудование.
Во-вторых, не заплатил он мне в итоге ни копейки. Сказав, чтобы я с Ирочки
брал. Хоть деньгами, хоть натурой.

13 Герой ошибается. Вернее, введен в заблуждение одним из прочитанных им учебников. Абсорбционные

аммиачные холодильники придумали вовсе не у нас, и гораздо раньше.
 В-третьих, даже в том, что Ирочка очень смешная, и то угадал. Верно
подобрал слово! Она была из тех, про кого говорят: „Прелесть, какая дурочка!“
Ну и, в-четвертых, главное, он угадал, что я ей понравлюсь. Еще как! Мне не
то что не пришлось проявлять инициативу (я и не собирался), напротив, она сама
взяла меня штурмом. Потом, „после всего“, призналась, что ей всегда нравились
такие, как я — „рослые, широкоплечие и умные“.
И еще — с ней было легко. Ей от мужчин не было нужно ничего. Ни денег, ни
брака, ни детей. Только время, внимание и секс. Деньги, ребенка и брак ей
обеспечил муж-геолог. Который, как я понял, сейчас радостно умотал куда-то в
экспедицию. И появляется не чаще раза в год.
Сейчас я очень благодарен ей. Она излечила меня от женофобии. И
напомнила, что цепляться за жизнь стоит всегда. Даже если кажется, что жить
незачем. „Смысл появится потом“, — любила говорить она, написав очередной
бред. Самое смешное, что часто так и случалось…»

Москва, лаборатория предприятия «Стирол», 1 июля 1996 года, понедельник

— Ну, ты же сам видишь, Юрочка, предприятие у нас только по названию осталось! А

производства нет уже. Стирол весь еще полтора года назад распродали, кислоты тоже не
завозят, про вспенивающий агент уж вообще молчу! У нас изопентан использовали, так то,
что оставалось, работники научились в зажигалки заправлять! Так что он, считай,
«испарился» давно… Я тебе больше скажу, то оборудование, что прежнему руководству
продать не удалось, тоже уже разворовано. На металлолом работяги растащили. И половину
территории в аренду сдали. Что, ну что, скажи на милость, ты тут изучать собрался?!
Юлия Сергеевна опустила взгляд на своего «практиканта». Тот стоял спокойно, будто и
не слышал ее «плача Ярославны». И ведь не выгнать его. Вот ведь настырный!
Юлия Сергеевна знала, что всю группу этого Юры направили на практику в
Воскресенск. Однако этот как-то выбил в учебной части разрешение, чтобы его направили
сюда. Те и направили «по согласованию с предприятием». Руководство все отсутствовало,
так что охрана направила его к Юлии Сергеевне как начальнику лаборатории. То есть
одновременно и самой старшей из оставшегося начальства, и единственной, кто может
провести практику, если что… Учитывая все изложенные ей обстоятельства, думать тут было
не о чем, отказать в практике, и все! Однако Ирочка, дочурка непутевая, за него тоже очень
просила. Вот и пришлось согласиться. Чтобы посмотреть на таинственного «Юрочку-
умницу» поближе, на всякий случай.
— Нет, я понимаю, лето, в Воскресенск ехать не хочется, тянет остаться в Москве. Так я
ж не против! Боже мой, в чем проблема-то? Берешь наши работы, компилируешь 14 дня за два,
делаешь отчет по практике, я тебе его утверждаю, и все. Ты занимаешься своими делами, а я
— своими. Годится?
— Конечно, Юлия Сергеевна! Только вот пары дней мне не хватит. Я привык все
тщательно изучать. Давайте так, вы дадите мне все материалы, сколько унесу, и фотографии
тоже. Это мой фирменный стиль такой, работу фотографиями иллюстрировать. А у вас
сейчас и снимать-то можно одни руины… Так что я старые фотки скопирую… Ну и неплохо
бы все же сейчас по корпусам пройтись… Производство стоит, все растащено, но здания-то
производственные на месте остались! Хочу представить то, о чем писать буду!
Юлия Сергеевна слушала Юрочку и с грустью думала, что такого головастого и
деятельного практиканта ей бы лет пять назад, она б его сама никуда не отпустила. И водила
бы по корпусам, и работать заставляла бы с утра до ночи… И не «для доченьки», а так.
Парень, похоже, и вправду умница. Но времена изменились, и этот головастый Юрочка,
скорее всего, через год, получив диплом, постарается уехать на Запад. Что-то такое в

14 Компиляция — сочинительство на основе чужих исследований или произведений.

обрывочных рассказах Ирочки мелькало…
— Как у вас с английским, Юра? — уточнила она.
— С устным не очень хорошо. Акцент сильный, и, если надо говорить, бывает, в ступор
впадаю, все слова куда-то вылетают. А вот тексты перевожу хорошо. Пишу неплохо.
Фильмы, когда на английском смотрю, почти все понимаю. Только переводить не успеваю…
Пока одно предложение переведешь, следующее прослушаешь!
— Это хорошо. У нас половина текстов на английском, вот я и спросила… А устный вы
еще подучите!
— Подучу! — попался он на незамысловатую проверку. — Вот диплом получу, в
Штаты перееду, и подучу. На месте-то всегда легче!
— Значит, вы тоже в Штаты? — несмотря на все ее догадки, Юлии Сергеевне стало
грустно, когда они подтвердились.
— Ну, не здесь же оставаться, верно? Сами видите, что с вашим предприятием стало. А
лет через пять со всеми такое будет. И кому тут будет нужна моя химия? Так что ехать нужно,
обязательно ехать!
— А если девушка ваша туда не захочет?
— Это ей решать. Но, если вдруг у нее ко мне серьезно, придется ей ехать со мной. И
вам, Юлия Сергеевна, тоже советую — бросайте все и уезжайте! Как говорится, «хоть
тушкой, хоть чучелком»! Эта страна уже ничего хорошего не даст, поверьте мне. А вот в
Штатах химики нужны!
Юлия Сергеевна оторопела от такой убежденности, она уже жалела, что завела этот
разговор, и, чтобы прервать его, встала и решительно пригласила:
— Ну что ж, пойдемте изучать останки нашего предприятия.
И Юра пошел за ней, то и дело задавая уточняющие вопросы и конспектируя все
сказанное. Ему предстояло писать не только отчет о практике, но и первый отчет для
руководства маминой фирмы. Первый — на английском языке. Для американского
руководства. За своей подписью. Это была «работа на репутацию», и Юра собирался
выполнить ее только на «пять с плюсом».

Санкт-Петербург, 21 июня 2013 года, пятница, поздний вечер

Алексей отложил дневник в сторону. И удивился тому, что потрясения в его душе нет.
Абсолютно нет! Не воспринимался этот текст как часть реальности. Нет, деду он верил. Раз
дед сказал, что сам видел, как Американец эту тетрадь писал, значит, так и было. Вот
только… Американец же сам напомнил, что фантастику писал. Вот так текст и
воспринимался. Как фантастика. Правда, написанная от души, с размахом. Эвон как предок
размахнулся: тут тебе и загадочный союз (наверное, намек на Европейский союз, тот в
сороковые как раз зарождался… Правда, непонятно, с кем Российской империи в Союз
вступать? С Турцией, что ли? Или с Китаем?), и суверенные Молдова с Украиной…
Но картина краха империи и выживания на осколках дана была предком ярко, очень
ярко… Аж зазнобило! «Интересно, а сколько из реальных причин своей любви к Америке
перенес сюда предок?» — мелькнула вдруг у Алексея мысль.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…В общем, доучился. Диплом защищал на кафедре химической технологии,
большая часть курсовых и дипломных работ — по полимерам. Однако в Москве
зацепиться и не пытался. Незачем. Пора было ехать в Штаты. Тем более что
Иришка уехала куда-то в Сибирь к своему мужу.
На второй день по приезде домой устроил разговор с родителями. Убеждал,
звал в США. Но они отказались. Решительно и бесповоротно. „Здесь наш дом,
сынок! Езжай сам, если хочешь…“ Ага! Сейчас! Даже два раза! Они что, не
понимают, что если чем я от них и заразился, так это трепетным отношением к
семье. А тут они предлагают их бросить! Ну, уж нет! Останусь! Не удалось взять
 штурмом, возьму измором. Но уговорю!
Так что остался я с ними. Работой по специальности не увлекся. Времена
изменились, и зарплаты в фирме матери не соответствовали уровню
требовательности работодателей. Вкалывать по шесть дней в неделю с утра до
вечера за триста долларов в месяц, причем заниматься в основном тупой
компиляцией чужих работ — слуга покорный!
В меру помыкавшись, подался я в фирму, которую создал мой отец на пару с
коллегой. Занималась фирма всем подряд — поставки оборудования, скупка
металлолома, наладка. Но самые легкие деньги они рассчитывали поднимать на
энергетическом консалтинге и рекомендациях по повышению
энергоэффективности.
Неожиданно увлекся. Работа была творческая, требовала изучать
особенности оборудования предприятий, применяемых технологии, сезонных
изменений в выпуске продукции и т. п. Мозги приходилось напрягать от всей души,
все время учиться, общаться с людьми… Хотя с зарплатой было плохо. Поначалу
зарплату мне только обещали…»

Карелия, г. Костомукша, ресторан «Медведь», 4 марта 1998 года, среда, ранний вечер

— А этот тост, дорогой Артур Николаевич, я хочу поднять за вас! За вашу любовь к
предприятию! И за ваш Костомукшский ГОК!15 За его процветание!
Допив, Юра просигналил взглядом своему коллеге, Антохе Дымову, мол, все, еще
немного — и я спекусь тосты поднимать, перехватывай инициативу. Однако инициативу
перенял угощаемый ими Артур Николаевич:
— Вот ты говоришь «за процветание», Юрок… И я на него всем сердцем надеюсь.
Только вот какое процветание? Слухи ходят, продавать наш ГОК скоро будут. И хорошо еще,
если своим олигархам или финнам, к примеру. Те рядом, может, хоть что-то и отдадут на
развитие предприятия да на «поддержание штанов». А ну как американцам продадут?
Налетят сюда как саранча, да и сожрут все. И в Америку повывезут. Была тут у нас деревня
Контокки, а станет — филиал штата Кентукки!
Антон с тревогой посмотрел на Воронцова. При таких речах Юрий всегда взрывался.
Сейчас это было бы особенно некстати, потому что этот самый Артур Николаевич не только
дал им всю исходную информацию, но он же, судя по всему, и был тем экспертом, который
будет принимать их отчет. И сейчас их целью было не только отблагодарить его (эту задачу
решил бы и конверт, переданный ими в начале застолья «от руководства компании с
благодарностью за сотрудничество»), но и позитивное от них впечатление. Все же деньги —
деньгами, а выказанное уважение и благодарность в нашей стране значат не меньше. Только
бы Юрка со своим «пунктиком» на США все сейчас не испортил.
Но Юра, похоже, чему-то научился. И в этот раз он непринужденно «съехал» с опасной
темы:
— Эх, Артур Николаевич! Да зачем американцам сюда ехать-то? Наши правители сами
туда все привезут!
— Это верно! — грустно согласился тот, и пьянка продолжилась, миновав опасную
тему.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Потом нас снова накрыло „черной полосой“. В мае 1997 года неожиданно
умерла мама. Обычная простуда дала осложнения, и матери не стало в течение
недели. Отец после этого совсем сдал, и несколько лет не вставал с постели. А мне
пришлось вкалывать на прокорм нас обоих, да еще и на сиделку.

15 ГОК — горно-обогатительный комбинат. В 1999 году, год спустя, Костомукшский ГОК был приобретен
«Северсталью» и переименован в «Карельский окатыш».
 В августе ударил дефолт, фирма наша стала загибаться, и компаньон отца (я-
то в управлении не участвовал, а отцу было решительно не до того) решил ее
банкротить. И тут я уперся. Убедил его подождать. Чувствовал, что это отца убило
бы. Продал квартиру, выкупил вторую половину фирмы, жалкие остатки денег
вложил в поддержание бизнеса.
Тяжело пришлось. Приходилось крутиться, вкалывать изо всех сил, жить в
дальнем пригороде… Пару лет хитрил, обходясь без офиса.
Весной 2000-го отец все же умер. Тихо, без мучений, как будто выключили
лампочку. Все же он очень любил маму. Пару недель я ходил не в себе. Не пил. Не
тянуло почему-то… А потом вдруг решил, что раз единственное, что осталось от
родителей, кроме памяти, — это отцова фирма, то мне надо ее „вытащить“. На
деньги, раньше уходившие на жилье и сиделку, снял совсем скромный офис на
окраине. Там же, в офисе, и жил.
За следующий год постепенно набрал еще несколько таких же, как я. Умных,
молодых, но никому особо не нужных. Научился я за этот год стольким вещам, что
иногда казалось, что пять университетских лет вместили меньше. Причем я говорю
не только о знаниях и умениях. Пришлось еще учиться ладить с государством, с
людьми, с чиновниками… Иначе фирму „приподнять“ не удалось бы…»

Петрозаводск, ресторан «Петровский», 8 июня 2000 года, среда, обед

— За эту херню я платить не буду! За нее еще вы мне, ребятки, доплачивать должны! —
решительно рубанул Сергей Александрович и оттолкнул от себя ноутбук, на экране которого
была наша презентация. Ноут проскользил по столешнице и едва не упал на пол.
— Но текст согласован вашими сотрудниками и доработан с учетом их комментариев.
Не понимаю, что вам не нравится? — вежливо уточнил я. Этот «большой босс» меня с
самого начала раздражал. Но — «клиент всегда прав». Особенно если клиент не только еще
не заплатил ни гроша за уже проделанную работу, но и предъявляет претензии на нечто
большее. В телефонном разговоре он уже обозначил свое недовольство, так что я пригласил
сюда свою «крышу» от администрации.
— И шо вам ни нравицца?.. Согласован с сотрудниками! — передразнил меня
собеседник. Потом, изображая снисхождение к моей тупости, пояснил:
— Ребята, если бы мои сотрудники могли сделать эту работу так, чтобы я был ею
доволен, на хрен бы вы мне сдались? У меня что, на лбу слово «сладкий» написано? Или вы
думаете, мне деньги деть некуда и я вам их подарить решил?
Я угрюмо промолчал. Спорить было бессмысленно, заказчик был прав. Не в форме
претензии, хотя на эту хамоватость, столь свойственную многим российским чиновникам и
бизнесменам, я и не обратил особого внимания, а по сути. Только вот соглашаться не стоило.
Российский бизнес стал жить по понятиям криминала, и теперь еще долго будет по ним
жить. А в том мире правило простое: «Согласился, что виноват, значит, должен». Так что
молчать пока было выгоднее всего. Если я сам не дам слабины, то мой спутник, тот самый,
который «крыша», все разрулит. Но пока надо молчать.
— Мне ведь что от вас надо было? — продолжил Сергей Александрович, поняв, что
ответа не дождется. — Мне надо было покупателю показать, что у меня в руках карьер по
добыче шунгитов.16 И что нигде, кроме Карелии этот минерал не водится. Что на него спрос
будет…

16 Шунгит — горная порода, занимающая по свойствам промежуточное положение между графитом и

антрацитом. Первоначально выделялось два типа шунгитов, различающихся цветом и содержанием углерода.
Однако сейчас принято выделять до пяти групп. В описываемый период начала разгораться мода на
«экологичность» фильтров из шунгита. Также применяется для изготовления строительного материала
«шунгезит». Впрочем, фильтрующие свойства шунгита и правда уникальны. В промышленных количествах
шунгиты добываются только в Карелии, в основном в окрестностях г. Повенец.
 — Оценка запасов и перспективы рынка там даны, — ответил я абсолютно ровным
голосом. — Как и рыночная оценка. Нами выбран метод оценки «по доходам», как
показывающий наиболее высокую стоимость. В закрытых приложениях есть оценки по
расходному методу и по сравнительному, для сведения… все с формулами, ссылками,
обоснованием…
— Замечательно! — язвительно произнес Сергей Александрович. — Но к этому у меня
и претензий нет. А вот откройте раздел «предыстория»…
— Этот раздел, повторюсь, был введен по настоянию ваших сотрудников!
— Да срать я хотел на «настояния моих сотрудников». Вы чуть всю «тему» 17 мне этим
разделом не убили!
— А подробнее?
— Чего «подробнее», чего «подробнее»? На хрена вы там написали, что эти самые
шунгиты почти полтора века пытались, как угли, сжигать? И лишь когда не получилось,
начали для фильтрации использовать?
Я уже понял суть претензий и постарался выиграть время на обдумывание ответа, и для
этого «переключил» заказчика, изобразив предельную тупость:
— Не совсем так, уважаемый Сергей Александрович! Мы специально отметили, что
как минимум три метода сжигания шунгитов первой и второй групп оказались успешны. И
даже предложили свою методику сжигания, перспективную, для шунгитов третьей группы…
— Ты что, совсем дурак, что ли?! — взорвался тот. — Ты не понимаешь, как это
прочтут? Это прочтут как: «У нас тут уголь добывали, но такой херовый, что сжечь никак не
получалось. Полвека мучились, потом еще век — все равно не получалось. Но с рудником
что-то делать надо, вот мы и ищем лохов, чтобы впарить этот недоуголь по цене серебра…
Вам, кстати, не нужен?» И много ты видел людей, что себя сами лохами признают? Особенно
среди иностранцев?
Закончив орать, Сергей Александрович помолчал и совсем другим, тусклым тоном
закончил:
— Так что, получается, ребятишки, ваш это «косяк». И вы мне теперь должны.
Осталось решить — сколько именно.
— Значит, вы, Сергей Александрович, говорите, что среди иностранных инвесторов
лохов нет? — переспросил я. И, не дожидаясь новой порции криков, продолжил: — И я с
вами согласен. Абсолютно согласен! Только вот вы, похоже, не совсем понимаете, что
означает сегодня «быть не лохом» в той же Америке, к примеру. А я вам поясню. В Америке
сегодня самая «тема» — это Интернет! Заплати за год Интернета, и компания тебе в придачу
к контракту компьютер всего за один доллар продаст.
— При чем тут это? — Сергей Александрович, похоже, не ожидал такого «захода
издалека».
— А при том, глубокоуважаемый Сергей Александрович, — тут я позволил себе
подпустить в голос немного яду, — что в Штатах лохом считается тот, кто информацию «по
Сети» не «пробьет». И русских там, как понимаете, хватает. А если залезть в Сеть и
запустить поисковик по словам «шунгиты история», то все, что мы тут написали про
сжигание, выскочит на первой же странице. И как вы думаете они отнеслись бы к вашим
материалам, если бы там НЕ БЫЛО этой части?
В этом месте я позволил себе небольшую паузу и продолжил:
— Они отнеслись бы к ним именно так, как вы пытались нам сейчас изобразить. Как к
поиску лохов. К попытке их «кинуть». Потому мы и изложили этот материал так, чтобы было
видно, мол, да, было дело, пытались сжигать, сразу недооценили уникальности такого
минерала. Но потом-то — пересмотрели! Оценили!!! И «затачивали» мы этот материал
именно как «была ошибка, которую исправили»! И все! Покупатели чувствуют себя

17 Жаргонное обозначение бизнеса, бизнес-проекта. В те годы было особенно популярно в Санкт-Петербурге

и на северо-западе России.
знатоками и относятся к материалу с большим доверием!
— «Заточили» они! — проворчал Сергей Александрович, явно сдаваясь, — плохо
«заточили», значит, раз вас не так понять можно!
— Ну что вы! Это ж вы русский текст читали. А затачивал я больше перевод на
английский. Впрочем, если у вас есть конкретные предложения, как усилить этот аспект…
Тем более что усиливать есть что, пишем мы только правду, и шунгиты — действительно
уникальный и экологичный минерал!

***

Все собеседники уже давно ушли, а я все сидел и вносил в презентацию и отчет
оговоренные правки. Убирая упоминание про нашу методику сжигания (тем более что она
пока не отработана) и расставляя как можно больше слов «уникальный», «экология»,
«недооценили свойства» и тому подобное… А перед моим мысленным взором стоял
оттопыренный большой палец, украдкой показанный мне уходящей «крышей». Мы
выкрутились! А я хоть немного научился не теряться при наездах и вести сложные
переговоры.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Кризис продолжал давать о себе знать. Да и Сергей Александрович,
похоже, немного подгадил. Рынок был узким, платили мало, так что приходилось и
за пределы региона выезжать. Порой даже без заказа. „Самопально“, так сказать. В
расчете, что заказчиков удастся приманить уже возникшими идеями…»

Бокситогорск, административный корпус Бокситогорского глиноземного завода, 11

сентября 2000 года, понедельник, после обеда

— Ну и зачем мы сюда приехали? — демонстративно недовольно задал вопрос

Антоха, — три дня тут сидим, деньги проедаем.
— Ничего, зато мы все тут изучили. Город посмотрели, историю открытия первого в
стране бокситного рудника выслушали, храмы посмотрели… И монастырь имени тебя… —
не удержался я от «подколки».18
— А что? — поддержал шутку Антоха, — мы, Дымовы, фамилия древняя, родословную
еще до нашествия татаро-монголов знаем, могли монастырь этот основать!19
Мы посмеялись. «Древность» рода Дымовых была новым увлечением дяди Антона. Тот
не пожалел денег, заплатил каким-то жуликам, немедленно «разыскавшим в архивах» все
подтверждения.
— Ладно, что ты мне баки забиваешь? Мы тут время зря теряем! — вернулся Антон к
своей теме, — три дня в городе торчали, теперь тут два часа приема ждем. Кто ж в
командировки без заказа ездит? И даже без твердого контакта? Я начинаю чувствовать себя
попрошайкой на паперти. И это, знаешь ли, меня терзает!
— Похмелье тебя терзает! Нефиг было портер коньячком «заполировывать», — ответил
я чисто для поддержания разговора. — И вообще, где ты видел нищих, ужинающих в
ресторанах, пьющих Гиннесс литрами, да еще и полирующих его «Хеннесси»?

18 В 10 км от Бокситогорска, в деревне Сенно, в окрестностях которой и был впервые обнаружен боксит,
находится Свято-Троицкий женский скит. А в 20 км от Бокситогорска находится Антониево-Дымский мужской
монастырь — старейший монастырь Санкт-Петербургской епархии, по преданию, основан преподобным
Антонием около 1243 года. В описываемое время как раз началось восстановление главного собора монастыря.
Сходство названия монастыря с именем коллеги не могло не вызвать шуток.

19 На самом деле монастырь называется так в честь Дымского озера.

 — Жизни ты не знаешь, Юрок! — тут же встрепенулся Антоха. Тема про «знание
жизни» у него была популярной — в начале лета вышел на дембель его младший брат, и
много про данную тему рассказывал, — настоящие, профессиональные нищие как раз
спокойно могут себе это позволить. Конан Дойля, к примеру, почитай. У него описано, как
джентльмен нищенством на жизнь зарабатывал. И побольше, чем средний класс в то время!
— Ладно! Уболтал, чертяка языкатый! — я улыбнулся и продолжил: — Только имей в
виду, что, если мы тут потерпим неудачу, тебе как раз и придется в нищие подаваться. Потому
что доходов у нашей компании, чтобы платить тебе зарплату и налоги государству, у нас
просто не хватит. Спасибо Сергею-свет-Александровичу, кстати…
— Думаешь, он подгадил?
— Не думаю, Тоха, знаю. Шепнули люди. Так что в родной Карелии нам сейчас
трудновато будет работу найти. А «на местах», сам знаешь, есть и свои фирмы.
Прикормленные. Так что звать нас сюда никто не будет. Одна надежда, что дадут хотя бы «за
так» поработать, а потом и купят наработки, если их впечатлит.
— Хилая она, надежда-то, Юрок! — неожиданно серьезно сказал Дымов.
— Знаю! Но другой у меня нет.
— Ну, можно было налоги не платить, да зарплату «в конверте» выдавать. Уже почти
вдвое расходы уменьшил бы! Сам не понимаешь, что ли?
— Считать, Тоха, я умею. Только вот, видишь ли, я и законы немного знаю.
— Ты это к чему?
— А к тому, что по налоговым вопросам, Антон, срока давности нет. И многие из тех,
кто сейчас «черным налом» балуется, дают власти «крючок» на себя. А я не хочу, чтобы меня
на крючке держали. Да и противно… В Штатах, к примеру…
— Ну, все! Туши свет, бросай гранату! Воронцов опять про свою обожаемую Америку
пластинку поставил!
Я улыбнулся. Если чему и выучил меня бизнес, так это не обижаться на такие вот
«заходы». Или как минимум не показывать обиду.
— Ладно, не в том дело! Но зарабатывать мы будем честно! Грош цена нашим головам,
если мы даже на зарплату себе не наработаем!

Бокситогорск, административный корпус Бокситогорского глиноземного завода, 11

сентября 2000 года, понедельник, конец рабочего дня

— Простите, господа, что заставили вас ждать, но больно неожиданным оказался ваш
визит. Главный энергетик вас принять не сможет, так что попросил меня пообщаться с вами.
Зовут меня Ренат, я представитель хэд-офиса,20 как раз приехал программу по
энергосбережению проверять. Так что вы ко времени. Только вот я не пойму, что именно вы
предлагаете?
— Очень просто, Ренат! — сказал я, одновременно протягивая ему свою визитку. — Мы
уже имеем опыт обследования Пикалевского глиноземного и Надвоицкого алюминиевого. 21
Так что в курсе особенностей потребления энергии на предприятиях вашей отрасли. Больше
того, шаблоны для расчетов у нас готовы, так что реальные затраты будут невелики. Ну а вы
платите только, если вам понравится результат.
— Что ж! Очень честно. Даже не ожидал!

20 Хэд-офис — головной офис компании. Бокситогорский глиноземный завод на то время входил в холдинг
«РУСАЛ».

21 Предприятия алюминиевой отрасли, первое, получает глинозем, второе, делает из него алюминий.
Надвоицкий алюминиевый завод расположен в Карелии, так что, вероятно, герою удалось получить заказ на
обследование. Тем более что в описываемый период там как раз строилась большая котельная. Ну а с
Пикалевским глиноземным заводом, находящимся в Ленобласти, он мог навести контакты «по-родственному».
Значительная часть продукции Пикалевского как раз шла на НАЗ. Впрочем, он не только глинозем делал…
 При этих словах Ренат должен был, просто обязан был улыбнуться. Но он продолжал
смотреть спокойно и холодно. И продолжил:
— Вот только, ребята, все, что вы насчитаете, я и сам предложить могу. Меры-то
банальные. Предложите вы вместо трехкорпусных выпаривателей поставить
пятикорпусные.22 Так?
Я промолчал, но глянул на него с интересом. Нет, эта мера, и правда, была очевидной,
но что он еще предложит?
— Еще предложите на ТЭЦ вместо паровой турбины ПГУ23 поставить, — оправдал он
мои ожидания.
— Точно! — подтвердил я. — ПГУ на вашей ТЭЦ позволит вместо того, чтобы
вырабатывать 40–45% потребляемого вами электричества выработать почти все. А расход
топлива при этом увеличится незначительно!
— Все это так, ребята, все так! — вот теперь Ренат улыбнулся. — И это было первым,
что я предложил, устроившись сюда на работу. Вот только, видите ли, нет у нашего холдинга
на это денег.
— Это как это?24
— А вот так! У нас внутри холдинга конкуренция по инвестпроектам. Причем те, что
не дают окупаемости за пять-семь лет, вообще в список не попадают. Ваше же предложение
окупится хорошо, если за десятилетие. Так что, сами понимаете, оно мне не интересно.
— Но зачем вы тогда с нами вообще встречались? — глухо спросил Дымов.
— А затем, ребята, что мне другое нужно. Мне нужен тариф пониже. А чтобы РЭК 25
такой тариф установил, мне нужно иметь, чем его испугать. Пока у меня альтернативы нет,
они мне за тепло, что я городу отпускаю, копейки платить станут, а за электричество, что я из
сетей беру, наоборот. «Ленэнерго» им родное, свое. Его обижать они не станут. Население
тоже. Нет, может быть, население они и ограбили бы, да не платит оно, население-то…26
— Ну, тарифы — это не по нашей части! — разочарованно протянул мой коллега.
— Точно! Не по вашей! Тарифы обосновывать мы и сами умеем. Только вот, чтобы они
не слишком жадничали, неплохо бы им альтернативу показать. Сейчас по Северо-Западу
бегает множество мелких контор, которые предлагают не только рекомендации, но и контракт
на строительство ТЭЦ с разными западными компаниями. Если такой контракт заключить, я
РЭК смог бы убедить.

22 В ходе производства бокситов выщелачивающий раствор разбавляется за рабочий цикл почти вдвое.
Водой, содержащейся в бокситах, конденсатом от прогревающего пара и т. п. Поэтому одной из самых главных
затрат тепла является подача пара на выпариватели, где эту лишнюю воду выпаривают. Для экономии тепла
давным-давно додумались пар, образующийся в первом корпусе выпаривателя, пускать на нагрев второго, пар
из второго — на третий и т. п. Однако количество корпусов, греющих друг друга, ограничено уровнем
технологий. К описываемому моменту самыми старыми были трехкорпусные выпариватели, самыми
актуальными — пятикорпусные.

23 ПГУ — парогазовый цикл. Комбинация из газовой и паровой турбины. За счет того, что тепло,
сбрасываемое из газовой турбины, идет на вырабатывание пара, который потом работает в паровой турбине, в
описываемый период удавалось поднять КПД до 48–54%, притом что паровые турбины с отборами пара давали
едва 25–30%, а газовые турбины четвертого поколения — 36–39%.

24 В описываемый период алюминиевая отрасль имела очень высокую доходность, которая благодаря СМИ
была невероятно раздута. А РУСАЛ производил почти три четверти российского алюминия. Так что чего-чего, а
денег в представлении героя у них должно было быть много.

25 РЭК — Региональная энергетическая комиссия, в описываемый период устанавливала тарифы на тепло и

электричество.

26 В описываемый период собираемость за тепло в среднем по стране составляла 50–60%, да и за

электричество составляла около 70–75%. Причем при любом резком росте тарифа собираемость так же резко
снижалась. Единственным надежным плательщиком были промышленные предприятия.
 — То есть, Ренат, вам нужны не наши рекомендации, а контракт? Причем такой
контракт, которым можно пугать РЭК, но выполняться он не будет?
— Именно! Только контракт должен быть настоящим! От серьезной и «живой»
западной фирмы.
— Давайте вашу визитку, Ренат. Полтора-два месяца, и я вам такой контракт привезу.
От самой что ни на есть «живой» и солидной американской конторы!

Санкт-Петербург, 21 июня 2013 года, пятница, начало ночи

Алексей нехотя отложил чтение в сторону и сладко потянулся всем телом. Так, надо бы
чайку выпить, взбодриться.
Заваривая чай и мастеря к нему парочку бутербродов, Алексей возвращался в мыслях к
творению предка. Надо же, какой-то загадочный дефолт придумал… Это кто ж, интересно,
сумел так экономику империи подкосить-то? Хотя нет, не империи, и не Союза даже… тот в
этом придуманном мире распался на составляющие. А что? Деталь интересная. Экономика
России, от которой откололись бы все части, кроме исконно русских, пошатнулась бы сильно.
Мог и дефолт случиться… Да и криминализация страны тогда была бы объяснима… Да,
детали предок продумывал тщательно, тут он мастер, оказывается.
Хотя… Про шунгиты, энергетику и химию с алюминием брал все из нашей, кондовой
реальности. Да, тут уж не придумаешь! Алексей посмотрел на шунгитовую пепельницу на
столе. Яркая деталь из реальной жизни может раскрасить любую выдумку!

Где-то между Бокситогорском и Петрозаводском, придорожный ресторанчик, 11

сентября 2000 года, понедельник, поздний вечер

— Так что, господин Воронцов, вы все же решили нас бросить да в Америку

податься? — наконец-то спросил меня Дымов.
Уважаю! Выдержка из титанового сплава!
— Нет, Антоха. Я решил, что в Америку пора ехать тебе!
Мой ответ поразил его настолько, что газировка стала Дымову поперек горла.
Откашливался он долго, со вкусом…
— Почему это я? В отличие от тебя я туда никогда не рвался! Да и переговорщик из
меня неважный. Кого я тебе там найду?
— Сам я поехать не могу, Тоха. За фирмой пригляд нужен. Да и никого искать не надо.
Помнишь, я говорил, что фирму эту мой отец основал на пару с дядей Леней? Помнишь
такое? Ну так вот, дядя Леня пару лет назад, как долю свою мне продал, подался в Штаты. И
устроился как раз в фирмочку, которая ТЭЦ да котельные по всему миру строит. Самое то,
что этому Ренату от нас нужно!
— А зачем тогда мне ехать? Может, пусть твой дядя Леня и договаривается?
— Нет, Тоха! Он договорился бы, если бы контракт был реальный. А нам нужен
туфтовый, который исполнять не станут. И на такое я только «своего» человека пустить могу.
— Думаешь, я потяну?
— Надо, Тоха, надо! Пора тебе расти! А справишься — двадцать процентов от прибыли
— твои.
Дымов минуты три смотрел на меня, потом молча кивнул.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Особенно выручила затеянная Чубайсом реформа энергетики. Карельская
энергетика — в основном ГЭС. А это — сладкий кусочек. ОЧЕНЬ сладкий.
Себестоимость электричества с уже построенной ГЭС была всего две с половиной
— три копейки за киловатт-час. А модель показывала, что узловые цены ниже
шестидесяти копеек не будут. Посчитайте-ка сами доходность!
Так что я понимаю тех, кто решил за это побороться! Но, хотеть мало, надо
 еще суметь изложить все ребятам из РАО ЕЭС, а потом и их консультантам, причем
— на языке их математики. И графики красивые нарисовать, и текст. В общем, мне
пришлось немало попотеть, вспоминая университетский курс. Но оно того стоило.
Заплатили мне настолько неплохо, что впервые замаячил просвет. Так что, когда в
конце июля фирма получила вожделенный гонорар, хватило не только дыры
залатать, но и побаловать себя, любимого. И, увы, единственного.
Мало того, этими наработками заинтересовались и в Штатах…»

Телефонный разговор Лос-Анджелес — Петрозаводск, 20 июля 2001 года, пятница

— Юра, привет, не разбудил?

Антоха, как всегда, был в своем репертуаре.
— Ты что, опух там в своей Калифорнии? Кто ж ложится в десятом часу вечера? Да еще
в начале выходных?
— Ну, мало ли… Вдруг ты не один в постель лег?
Мы посмеялись.
— Так что ты хотел? — подстегнул я разговор.
— В общем, так, старик, колись, кто тебе работку по модели рынка подкинул?
— А тебе зачем?
— Надо, старик, надо! Тут «тема» светит конкретная! Только надо понять, есть ли у
тебя обязательства. Так как, кто подкинул?
Я прикинул. Заказчик сам факт заказа в секрете держать не требовал, так что…
— «Карельский окатыш». Были у меня там старые контакты, от отца еще. Ну ты ж и
сам помнить должен. Артур Николаевич… Ну, тот, что еще боялся, что «были мы Кентокки, а
станем Кентукки».
Мы снова посмеялись…
— Ну и как он? — спросил Дымов, — успокоился?
— Сейчас уже успокоился. Ну а с заказом еще проще. У ГОКов, сам понимаешь,
электричество в себестоимости значительную часть составляет. Вот им и желательно
убедиться было, что оно в цене не слишком сильно вырастет.
— То есть обязательств у тебя перед ними больше нет?
— Нет, пока никаких.
— Ну, вот и славно! Тогда вот что, старик, бросай все, оформляй бизнес-визу по-
быстрому и лети сюда. Не позднее начала августа! «Тема» светит конкретная, но времени
терять нельзя. Есть тут серьезные ребята, которым тот рынок приглянулся. Так что бери
билеты и лети! Быстро, понял?
— Что за спешка? Объясни сначала! А то бросать все и лететь за половину земного
шара просто так я себе позволить пока не могу.
— Надо же! Бывают в жизни чудеса! А я не верил! Воронцова зовут в Штаты, а он,
вместо того чтобы подпрыгнуть и помчаться, выспрашивать начинает, почему да зачем…
— Тоха, ты меня знаешь! Раз спросил, значит, пока не объяснишься, с места не
стронусь!
— Эх… Ну ладно! Контакт я тут нашел. Компания «Энрон». 27 Крупная, солидная. И
зарабатывает она на рынке электроэнергии. Неплохо зарабатывает. Почему? Потому что
модель имеет. А ваша модель — почти такая!
— Наша модель сильно отличается! — задумчиво произнес я, уже прикидывая про себя
возможный профит. — В нее предохранители встроены против манипулирования. Да и
мощности в любом регионе у нас поменьше…
27 Компания «Энрон» — крупный оператор американского оптового рынка, получавший в тот период
баснословную прибыль на спекуляциях и манипулировании рынком. В период 1999–2001 годов это трижды
приводило к «гашениям». Осенью того же 2001 года «Энрон» обвинили в подтасовке отчетов и мошенничестве.
 — Тем более, Юрок! — вкрадчиво подхватил Дымов. — Ты — сейчас «в теме». А у
«Энрона» большое желание еще и Россию порастрясти. Там сейчас впервые после дефолта
стали деньги появляться, они считают, что грех не пощипать… И нас с тобой зовут
участвовать. Пусть и не в директора филиала, но… нас тоже не обидят, поверь! Так что
давай, бросай все — и к нам, в Калифорнию! Пулей!

Санкт-Петербург, 21 июня 2013 года, пятница, первый час ночи

Алексей даже на миг пожалел, что не читал раньше рассказов Американца. Наверное,
тот и там все продумывал от души. И, кстати, вот такая деталь — зарплата в долларах. Да
еще такого размера, что сегодня и в ресторан сходить не во всякий хватит. Бедная, значит,
страна…
Но, с другой стороны… Своего прототипа предок описал именно таким, как Леночка
описала. Позвали в Штаты, чтобы Родину «немножко подраздеть» — поехал моментально, да
еще и с радостным привизгиванием. Возможно, дед именно потому и советовал ему почитать
творения предка? Считает, что Американец часть правды о себе тут писал?
Ну что же, читаем дальше!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…К моему безмерному удивлению, дела удалось привести в порядок в
считаные дни. Долго выбирал маршрут. Дела делами, но и посмотреть на Америку
тоже хотелось. В конце концов, решил лететь из Москвы через Нью-Йорк. Вылет
поздно утром, почти в обед, а прилечу, учитывая поясную разницу, сразу после
обеда. Будет время по городу пошляться. Хоть до поздней ночи. Потом в отель,
переночую, а в шесть утра снова в полет. Рейс снова длинный, через весь
континент, так что отоспаться можно будет и в самолете. А прилечу все равно
утром. Вот ведь парадокс!
Слетал в Москву, зашел в фирму заплатил, на следующий день уже бумаги в
посольство сдавал. Ребят своих разогнал в отпуска, все равно денежных тем у нас,
кроме рынка электроэнергии, не было, а там тоже как раз все в отпуска до сентября
убежали. Заместителя назначил. Для поездки завел на всякий случай аж три
долларовые карточки в разных банках… С нашими банками — нелишнее. В
очередной раз появился повод удивиться нашей дикости. Во всем мире карточки
выдают кредитные. И зарабатывают на этом. И только у нас — дебетовые, да еще и
с неснижаемым остатком,28 эхх…
Через неделю снова пришлось в Москву лететь, получать визу. Подумал и
решил оставшиеся до вылета несколько дней в Москве побыть. Заодно начал
суточный ритм перестраивать. Ложился специально попозже, вставал к обеду, день
гулял по городу, вечерами сидел в баре, болтал с иностранцами, практикуясь в
английском.
Очень удивляли местные цены. В Карелии я как-то привык больше пары-
тройки тысяч рублей в кармане не иметь. И хватало. А тут они улетали просто
моментально. Карточки же нигде не принимали. Вообще нигде! Даже в „России“,
где полно иностранцев и где просто обязаны принимать карточки, я наткнулся на
объявление: „Извините, прием карточек временно невозможен“.
Так что то и дело приходилось искать банкоматы…»

Москва, бар гостиницы «Россия», 5 августа 2001 года, понедельник, третий час ночи

— Урри! Встреххнем!
— Вздрогнем, Стив! — Я вздохнул, но поднял свою рюмку.
28 Авторы знают, что сейчас ситуация изменилась. И банки вовсю выдают кредитные карточки. Но тогда
было так.
 Стив, сорокалетний австралиец, очень полюбил русский обычай тостов. И отказывался
пить без них. А без выпивки он отказывался общаться. Я же не видел повода терять такого
общительного собеседника. Тем более что кроме нас со Стивом в баре остался лишь один
грузин, во всю ивановскую угощавший парочку путан. К счастью, остальные «ночные
бабочки» поняли, что тут им не светит, и куда-то разбрелись, не мешая мне общаться со
Стивом.
— С девушкой отдохнуть не желаете, молодые люди? — тут же раздалось сзади. Ну вот,
сглазил! Какая-то новая подкралась.
— Нет, не желаем… — начал было я, но тут Стив остановил меня:
— Урри, stop talking! She is the very nice girl!29
Красивая, ха! Ноги кривые, грудь, как арбуз… Просто выпил Стив столько, что
внешность роли не играла. В общем, не прошло и пары минут, как он увел эту мымру наверх.
Немного погодя, видимо решившись, грузин тоже поднялся в номер с одной из «красоток».
Ну вот! И что мне теперь делать? Не спать же! Столько времени «смещал» себе график с
московского на время Нью-Йорка хотя бы, а прямо перед поездкой — обратно верну? Нет
уж! Может, кофе заказать?
— Двойной эспрессо, пожалуйста!
К моему удивлению, принес кофе не бармен, а оставшаяся «ночная фея».
— Не возражаешь, если тут посижу? — спросила она. — А то до метро еще долго,
заняться нечем. Да и ты, я вижу, никуда не спешишь. Как раз время и скоротаем.
— Ну и о чем будем говорить? — саркастически спросил я.
— Да о чем хочешь! — беззаботно ответила она. — Хочешь, можешь и со мной в
английском попрактиковаться. У меня акцент абсолютно точно не сильнее, чем у этого ozzy, 30
с которым ты болтал.
— Оззи?31 Разве он из ГДР?
— ГДР, парень, нет уже десяток лет! — весело сказала она. — Где ты их проспал? Ну а
в остальном… Австралийцев тоже зовут ozzy, не только восточных немцев. Почему так
схоже, честно скажу, сама не знаю. Но по мне, так австралийцы прикольнее.
— Больше платят, что ли?
— А хоть бы и так! Не твой же хлеб отбиваю, верно? Чего ж тогда «быкуешь»?
— Ладно, извини. Как звать-то тебя?
— Ланой зови. Сам-то куда летишь? И как к тебе прикажешь обращаться?
— Юра. А лечу… — тут сердце вдруг сбойнуло, и вышла какая-то торжественная
пауза, — лечу в Штаты!
— Чего так торжественно-то? Первый раз, что ли?
Я смутился. Действительно, вышло излишне пафосно. А с чего вдруг? Ведь в этом нет
ничего особенного. Рядовое событие. Знакомство не с чудом каким-то, а нормальной жизнью.
Именно что — с нормальной! И пафос тут неуместен. Пришлось оправдываться:
— Да нет, сделка просто интересная светит. Да и вообще — новый уровень работы.
Международный. Вот и волнуюсь…
— И зря! — Лана снова улыбнулась и продолжила: — Ты, Юра, мне поверь! Все у тебя
нормально будет! У меня глаз на людей верный.
Слышать такое было приятно, и я поневоле посмотрел на нее с приязнью. Хм. А ведь и
ничего так из себя. Может…
— Слушай, а давай и правда пойдем ко мне. Часика два у меня точно еще найдется…
Выпивку брать?

29 «Юрий, замолчи! Она очень красивая девушка!» (англ.).

30 Прозвище австралийцев.

31 Восточных немцев принято звать «осси» или «оззи», что созвучно.

 — Если мне — то ром, лед и колу. По раздельности. Сама смешаю.
Я послушно пошел к бару и взял все перечисленное на двоих. В номере Лана скинула
обувь и начала колдовать с напитком, видимо, добиваясь неведомых мне нюансов вкуса. Ни
дать ни взять — заправский бармен.
— Слушай, а если у тебя так с языком хорошо, что ж ты сама в Штаты не поедешь? Там
жизнь-то всяко лучше!
— А это, Юра, смотря кому. Другая бы наврала, что ее мама тут держит больная или
дочка там маленькая… Да и я в другой раз наврала бы. Но сейчас мне просто лениво
сочинять. Потому просто скажу: там я только тем же самым могла бы заняться. Только
классом пониже. Обслуживала бы шоферов у дороги…
— Это почему же? — напрягся я. Все эти рассказы про несчастную жизнь наших
эмигрантов меня уже начали доставать. Есть, конечно, есть те, кому и в раю будет плохо. А
есть просто те, кто пальцем пошевелить не готов, чтобы жизнь свою улучшить. Но обвиняют
они в своих бедах отчего-то не себя, а страну, которая их приютила. И, между прочим,
кормит, пока они «ищут свой путь».
— Да потому, Юра, что жизнь человеку не страна определяет, — неожиданно
подтвердила она мои мысли, — язык знать мало, еще вкалывать надо. Но если руками
вкалывать, то я здесь больше имею. А головой работать — лениво мне.
Я помолчал. Не хотелось спорить. Женщины у меня не было давно, а она своей
простотой чем-то напоминала Иришку.
— Иди сюда! — позвал я ее. — Два часа — это не долго!
Хотя, мысленно спошлил я полчаса спустя, вышло как раз долго. И — неожиданно
бурно.
Лана умчалась в душ, а потом снова стала готовить свой коктейль. А я снова любовался
ею. И — поневоле вернулся мыслями к ее словам про эмигрантскую долю.
— Вот ты говоришь, от человека самого многое зависит! Правильно говоришь, my
darling!32 Только это не вся правда! От страны тоже зависит многое. Страна должна
обеспечить человеку возможность спокойно ходить по улице, не боясь, что ограбят.
Возможность жить и работать, невзирая на расу или национальность. Тем, кем он может! И
чтобы бандиты от закона прятались, а не свои законы всем устанавливали — тоже дело
страны. И чтобы бизнес свой мог открыть кто угодно, а не только тот, кто с чиновничьей
крышей договорился. Видишь, сколько от страны зависит? Вот потому я туда и лечу. Что
здесь все это я имею с трудом и вопреки власти. А вот там… Там такие, как я, это получают
легко! И даже я могу туда приехать и устроиться! Потому что эту страну создали эмигранты,
понятно? И потому что в ней свобода бизнеса — основа основ. Только работай, старайся, и
все получится…
Я замялся, не зная, что еще сказать. Но девушка пришла мне на помощь:
— Хороший тост получился! Наливай, выпьем за него! Я тебе уже сказала, у меня глаз
верный. Все у тебя получится, все нормально будет! За твою мечту! Чтобы сбылась
побыстрее!
— Ну! За сбычу мечт! — присоединился я.

Нью-Йорк, 1 августа 2001 года, среда, день

— Wow! Круто-то как!!!

Это было нереально! Нет, это вовсе не походило на сон. Притом что Нью-Йорк
оправдывал все ожидания, реальные события были чуть другими. С привкусом реальной
жизни.
К примеру, таксист, который вез меня из аэропорта Кеннеди в отель, оказался типом
угрюмым и неразговорчивым. Да и в пробках пришлось немного постоять, что меня сильно

32 «Моя дорогая» (англ.).

нервировало. Обидно было терять на это время. Но зато ритм Манхэттена, ритм современной
Америки чувствовался даже из салона такси. Голова от обилия впечатлений шла кругом. К
тому же, в отличие от нашей отсталости, здесь можно было расплатиться кредиткой даже за
такси. И за отель. И за обед. И за экскурсию к статуе Свободы. Так что наличных баксов я так
и не снял.
Хотя выбранный мной отель Holiday Inn Express вполне соответствовал уровню три
звезды (приемлемо, но без лишней роскоши), номера в нем стоили на все четыре. Впрочем,
знал, на что иду. Зато — Уолл-стрит. И всего километр до фондовой биржи. Пешком можно
дойти до пристани, откуда к статуе Свободы катера отправляются.
Что я и решил сделать. Музеи меня подождут. А вот эти два символа Соединенных
Штатов — нет. Почему два? Да потому, что я обязательно решил посетить еще и Ellis Island.33
Однако оказалось, что похожую программу имел не я один. Хотя я заказал и оплатил
билеты на экскурсию заранее, по Интернету, тем не менее, оказалось, что это не избавляет от
стояния в очереди. До Battery Park, откуда отправлялись паромы, я добрался за целых
пятнадцать минут до отправления последнего парома. И вот там-то и выяснилось, что я —
лох. Лох конкретный, волосатый. Не учел, что Америка — не Россия и тут никто людей за
убогих не считает. Сами должны думать. А я не подумал. Не учел, что, хотя билет до Ellis
Island у меня был, но вот последний паром, который отправлялся в половине четвертого, как
выяснилось, на этот остров уже не идет. Так что я — в пролете. Но это еще полбеды. А
настоящая беда была в том, что не я один на символы самой свободной и передовой страны
мира посмотреть хочу. Так что билет-то у меня был. Но передо мной была очередь такой
длины, что надежды попасть на этот последний паром не оставалось.34
В очереди я стоять не стал. Смысла не видел. Отошел в сторону и попытался
скорректировать планы.
— Хей, бро! — раздался сзади тихий голос. Обернувшись, увидел классический
персонаж «толстого негра», растиражированный Голливудом.
— Тихо! — предупредил он, — не дергайся! Что, на экскурсию не успел?
— Да! — уровень моего английского не позволял ответить так цветасто, как хотелось.
— Не переживай, бро! В «Большом яблоке»35 народ гостеприимный. И деловой.
Заплатишь полтинник, чтобы я решил тебе проблему? Попадешь на паром и посмотришь на
остров.
Думать пришлось быстро. Отказываться глупо. С другой стороны, глупо и соглашаться,
преступность-то здесь есть, и немалая. Причем негры составляют значительную часть
криминального сообщества.
— Поехали, но у меня только кредитка. Да и на той всего сотня баксов, — подумав,
сформулировал я ответ.
— Бро! Я же сказал, решу проблему за полтинник. И кэш не обязательно. Платить ты
будешь за такси, а там аппарат для карточек есть. Ну что, поехали?
— Поехали! — согласился я. А что еще мне оставалось делать?
В начале поездки он пытался отвлечь меня разговором, но я был полон мрачных
предчувствий и не поддавался. Впрочем, длилось это недолго. Поездка была короткой и
никак не могла стоить пятьдесят долларов, но чек, который он мне выдал, был именно на
такую сумму.

33 Небольшой островок рядом с островом Свободы, на котором и находится статуя Свободы. Входит в состав
монумента статуи Свободы и находится неподалеку от нее. Знаменит, как «ворота для эмигрантов», действовал
с 1892 по 1954 год, пропустил более 12 млн. эмигрантов.

34 Авторы знают, что на самом деле Воронцову как купившему билет через Интернет, был положен проход
через отдельный вход и вне очереди. Но он вполне мог не разобраться. С приезжими это частенько случается,
особенно в чужой стране и в крупном городе.

35 «Большое яблоко» — прозвище Нью-Йорка.

 — Пошли, бро, не сомневайся, я часто так приезжих выручаю! — вещал он, продвигая
меня куда-то вперед. — Вы все к компаниям обращаетесь, а там одни жулики. Они с тебя и за
экскурсию денег возьмут, и за паром… А отсюда, из South Ferry, паром бесплатный. Идет до
самого Staten Island, от статуи Свободы всего в сотне-другой ярдов пройдете, так что
насмотришься. Да еще и обратно когда пойдешь — тоже посмотришь.
— Так с экскурсией ты меня надул, получается? — спокойно спросил я. Возмущаться
что-то не тянуло.
— Как это так «надул», бро? Все по-честному. Что я обещал, то ты и получаешь!
Обещал я, что на паром попадешь, вот, пожалуйста, тебе паром. Причем денег платить не
надо, оцени! Обещал, что статую Свободы ты увидишь, так и это будет. Увидишь, совсем
вблизи, и даже дважды, так что я деньги честно отработал! — с этими словами он повернулся
ко мне своей необъятной кормой, и, уже удаляясь, весело прогудел:
— Пока, бро! Have a nice day!36
Паром был достаточно велик. Кроме меня на нем нашлось еще несколько группочек
туристов, которым, похоже, тоже подсказали этот способ посмотреть на символ Нью-Йорка
поближе. Ясно было слышно немцев, выделялась группа вездесущих японцев с
фотоаппаратами, были и китайцы с поляками… И все они во весь голос делились
впечатлениями! Так что хотя паром и не был заполнен, как тот, штатный, голова у меня
ощутимо трещала.
Затем все наладилось. Воды Гудзона были спокойными, мотор парома негромко
рокотал, солнце уже не припекало. Мы прошли по Гудзону мимо острова Эллис (впрочем,
там смотреть со стороны особо не на что) и постепенно приближались к статуе Свободы…
Когда до берега острова Свободы оставалась сотня-другая метров, как и обещал негр-
пройдоха, японцы с китайцами стали щелкать фотоаппаратами. А мне было не до того. Даже
мобилу из борсетки не достал, чтобы сфотографировать, хотя камера у меня там была, и
довольно приличная. Не до того мне было. Я впитывал этот момент в себя.
Тут-то все и произошло!
В фильмах отчего-то любят роковые события и аварии изображать ночной порой, чаще
в грозу, в шторм или проливной дождь, и почти обязательно — в каком-нибудь захолустном и
таинственном местечке. У меня все было не так: яркий солнечный день, насквозь деловой
Нью-Йорк, устье Гудзона, исхоженное миллионами судов и на глазах миллионов людей.
Началось все, как при полном солнечном затмении. Два года назад такое было. Я даже
плюнул на свою антипатию к молдаванам и румынам, да слетал в Бухарест, чтобы
посмотреть. Вот сейчас было очень похоже! Свет стал меркнуть, стал каким-то немного
нереальным… кроме того, постепенно глохли звуки… Несколько ударов сердца — и
наступила полная тишина.
С востока с невероятной быстротой наползала какая-то черная туча. Оглядевшись по
сторонам, я понял, что затихли не только звуки, замерло все вокруг меня — волны, корабли,
люди…
Борсетка тоже зависла в воздухе, причем ручка ее замерла в совершенно
неестественном положении — свободная, не натянутая, но почти горизонтально. При
попытке стронуть ее осталось впечатление, что тащу цепь, прикрепленную к скале, —
ремень, удерживаемый в моей руке, шевелится, а вот борсетка — нет.
Мелькнула шальная мысль, что в Голливуде так изображают остановку времени для
главного героя. Странно, но на меня внезапно снизошло спокойствие. А может, меня просто
«переключило». Вместо потрясения происходящим осталась сухая и прагматичная
готовность бороться за свою жизнь. Я стоял и спокойно ждал развития событий.
Однако действительность превзошла все ожидания. Вдруг ударила молния. Затем еще
одна. И снова, все чаще. Наконец одна из них ударила совсем близко, так что меня, похоже,
контузило. Немного покрутив головой, заметил еще одну странность: все вокруг как-то

36 «Хорошего дня!» (англ.).

призрачно светится. Впрочем, насчет того, что «все замерло», я поспешил судить. Туча,
наползавшая с востока, продолжала двигаться. По мере приближения цвет ее менялся, и она
обернулась зеленовато-черным туманом. По мере приближения тот все замедлялся. Или я
еще больше ускорялся, не знаю. Все относительно.
Свечение тумана было нехорошее, мертвецки-зеленоватое. Таким обычно всякую
нежить в фильмах раскрашивают.
Мне трудно рассказать, что было дальше. Наверное, если бы собаки умели говорить,
они точно так же затруднились бы рассказать, почему их пугает ранее никогда не слышанный
рык льва. Или совершенно незнакомое шипение змеи. Или откуда они знают, что будет
землетрясение, и почему нервничают, если ни разу не переживали его. Так и я не могу
объяснить, откуда ко мне пришло четкое, хрустально-ясное осознание, что если эта
призрачная зелень коснется меня, то я умру. Нет, даже не умру, а исчезну. Меня не будет
больше в этом мире. Причем именно меня, я так же абсолютно был убежден, что те, для кого
время остановилось, ничем не рисковали. И, помнится, тоскливо им позавидовал. Наверное,
это знание, шло откуда-то из генной памяти, не знаю.
По мере приближения цвет тумана продолжал меняться. Чернота из него исчезла
совершенно, он не только зеленел, но и становился прозрачнее. Когда расстояние
сократилось метров до тридцати начало становиться прозрачным и море. Тревога все сильнее
охватывала меня, но я не понимал, как можно уйти от этого тумана.
Когда до тумана осталось метров пятнадцать, в этой мерцающей прозрачности моря
мне удалось разглядеть рыбу. Так вот — рыба тоже стала прозрачной. Сквозь чешую виден
был костяк. Не знаю почему, но приближение этой «зоны призрачного рентгена» испугало
меня еще сильнее. Испугало настолько, что я сиганул за борт и… побежал. Да, именно
побежал. Вода под ногами лишь слегка пружинила, но в целом бежалось, как по теплому
асфальту. Если бы, конечно, нашелся оригинал, который откатал бы асфальт в виде морских
волн.
Первый рывок позволил отбежать от мерцания метров на сорок. А потом вдруг
накатило удушье. В этом странном, измененном мире воздух, казалось, тянулся, как сироп. И
был куда беднее кислородом. Скорость бега упала сама собой, и я тут же начал увязать в том
желе, в которое превратилась вода подо мной. Пришлось собраться, вырваться из «желе» и
продолжить бег по волнам, одновременно сосредоточившись на дыхании. Скорость упала, а
мерцание, казалось, напротив, поднажало.
Субъективно этот безумный бег продолжался долго. Очень долго. Поэтому я вяло
удивился, когда впереди показался остров Эллис. Ведь от него мы отошли совсем чуть-чуть.
Однако мне казалось, что я бегу уже вечность.
И вдруг понял, что угодил в ловушку. Сзади меня подпирала смертельная стена
зеленого тумана, а впереди и по бокам виднелась высокая стена набережной. Она была не
слишком высока, но запрыгнуть на нее я не смогу. И не смог бы даже в те времена, когда был
на пике формы. Больше того, думаю, что запрыгнуть на него не смог бы и чемпион мира по
прыжкам в высоту. Хотя, если с шестом…
Почти физическим усилием заставил себя не паниковать и изгнать из головы дурацкие
мысли. Не может быть, чтобы выхода не нашлось. Но времени на поиск почти не оставалось,
проклятый туман все приближался, я чувствовал это затылком.
С хриплым криком, теряя остатки кислорода в крови, я рванул вперед, только немного
наискосок. Там стоял какой-то пароходик с низкой кормой, на которую к тому же в «миг
остановки мира» как раз плеснула волна. Подъем на эту волну довел ощущение нереальности
происходящего до градуса полного абсурда. Я, казалось, одновременно и несся быстрее пули,
и полз, задыхаясь и хрипя, продирая пружинящую поверхность под ногами.
Но одно остается несомненным: с каждым дециметром подъема на волну скорость моя
все уменьшалась, и в момент, когда я достиг вершины, я, казалось, замер, как и все
остальные. В этот момент лопнул браслет на руке, и часы исчезли где-то там… Долгий,
бесконечно долгий миг ужаса, и вот — я делаю шаг на корму пароходика. Шаг, другой,
третий…
Потом я обернулся, увидел, что мерцание ползет за мной всего лишь в паре шагов, и,
уже не оборачиваясь больше, снова рванул вперед, уже не пытаясь дышать, на остатках
кислорода. Хватило их метров на пятнадцать-двадцать, как я потом оценил. Как раз, чтобы
вдоль борта, а кое-где — и по ограждению палубы добежать до сходней и буквально
спрыгнуть по ним на берег острова Эллис.
Тут в глазах потемнело, и я вырубился. Однако прежде чем рухнуть на землю, я
осознал, что выбежал из этой «зоны неподвижности». Дул ветер, слышны были звуки порта,
и по луже, в которую падало мое лицо, пробегала рябь…
Пришел в себя я от деликатного похлопывания по плечу и слегка насмешливых слов:
— Эй, парень, я понимаю, что в своей вонючей Европе ты мечтал о земле Америки! Но
целовать землю все же лишнее. Поверь, тебя здесь примут не за это! Эй, вы двое! Да, вам
говорю, обломы ирландские! А ну, помогите парню подняться! И тащите его вон туда.
Времени нет, через двадцать минут следующая партия пойдет. К медикам его тащите. Это
вон туда. Заодно и проверят, не припадочный ли! И остальных тоже касается! Не стоим, не
стоим, марш за ними! Ярлыки не теряем!37

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, час ночи

А вот описание «перехода» Алексею понравилось. Вроде бы ничего похожего он ранее

не читал и в фильмах не видел. Хотя… Ну да, «Филадельфийский эксперимент». Там тоже
было свечение, замерший мир и путешествие во времени. Правда, не назад, а вперед, но это
уже не важно.
Нет, это все воспринималось именно как начало фантастического романа. И никак
иначе. Но роман был хорош. Мощный старик был Американец, ничего не скажешь.

Глава 2
«Жестокость вашего крутого нрава»38
Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, час ночи

За творческую находку предка стоило выпить, так что Алексей снова сходил к бару и
плеснул себе немного «Шустовского».
Коньяк согрел язык, теплой волной прошел по пищеводу. Сама собой родилась улыбка.
Повествование предка так захватило его, что на какое-то время он позабыл о своих
неприятностях. Ну что там дальше?

Из мемуаров Воронцова-Американца
«… Должен отметить, что после этого фантастического события в голове у
меня не было ни одной мысли. Голова просто раскалывалась, как с самого жуткого
похмелья, которое я когда-либо испытывал, глаза почти ничего не видели, ноги
подволакивались… Наверное, если бы не школа выживания, пройденная мной в
конце „лихих девяностых“, я бы дал организму волю. Но вколоченная в кровь и
плоть привычка требовала срочно взять события под контроль. Не показывать

37 В 1895 году иммигрантов, прибывавших первым и вторым классами, досматривали прямо на пароходе.
Однако третий класс и показавшихся подозрительными сжали на паромы и везли на остров Эллис. Для
упрощения контроля еще на пароходе всех переписывали и вешали на одежду ярлык с обозначением судна, на
котором прибыл данный иммигрант. «Зайцев» и подозрительных приравнивали к обычным пассажирам, но
проверяли особо тщательно.

38 Часть литературного перевода сонета Эммы Лазарус «Новый колосс», выгравированного на статуе
Свободы. Полный текст, в оригинале и многочисленных переводах, можно найти в Сети.
 никому, насколько мне плохо…»

Нью-Йорк, остров Эллис, 1 августа 1895 года, четверг

— Оставьте меня, парни! — прохрипел я, буквально выдавливая слова из себя. — Сам

пойду, я в порядке!
Мое утверждение, пожалуй, было слишком оптимистичным, но волочившие меня
дюжие ирландцы исполнили просьбу моментально, будто приказ сурового сержанта в армии.
Я пошатнулся, но устоял, покачиваясь… Тут меня сильно толкнули в спину. Поток был
слишком плотным, чтобы окружающие меня простые парни стали деликатничать. От толчка
я полетел вперед, но снова сумел выправиться и, уже не останавливаясь, похромал вперед,
едва видя, куда ступаю. Постепенно, шагов через двадцать, зрение стало возвращаться ко
мне, так что я огляделся, не переставая идти вперед.
Посмотреть было на что. Это был, вне всяких сомнений, остров Эллис. Только вот
вместо каменных строений стояли деревянные, и их явно было меньше. Пирс, мимо которого
я недавно проплывал в эйфории, был построен только частично. Кроме того, в окружающем
пейзаже не хватало ряда привычных «мелочей», таких как теплоходы и современные катера,
линии электропередачи, Башни-близнецы,39 антенны, современные одежды на людях и
мобильные. Впрочем, под ногами не было и привычного асфальта. Зато неподалеку
наличествовали рабочие с тачками, а по Гудзону парусники и пароходы в стиле ретро. Два
пароходика даже были колесными.
На ходу я лихорадочно обдумывал ситуацию. И нашел всего три возможных
объяснения. Либо это все бред, либо я провалился во времени, либо попал в параллельный
мир, где многое похоже на нас. Классические параллельные миры-отражения, которыми
переполнены фантастические романы.
Первый вариант решил отмести как негативный. Если это и бред, то узнаю я об этом,
когда он у меня пройдет. Или не узнаю, если меня так и не вылечат.
По поводу остальных двух — мне не так уж важно, какой из них верен. Не спасет меня
и их комбинация, если я попал в параллельный мир, похожий на наше прошлое.
Зато, если это наше прошлое, или что-то очень близкое к нему, то я мог уже
сориентироваться во времени. На остров Эллис, как я запомнил, эмигрантов стали привозить
всего за несколько лет до начала XX века. Причем к 1900 году, судя по фотографии, которую
я когда-то нашел в Сети, пирсы уже были достроены. Так что получается, последнее
десятилетие XIX века.40 Ну, если я прав, конечно.
Тем временем мы дошли до большого здания, и мне пришлось напрячься, так как
впереди была лестница. Не слишком крутая и очень широкая, но мне пришлось собрать все
силы, чтобы пойти по ней со скоростью толпы и не вызвать новых толчков в спину.
Подъем закончился, и тут мы, к моему счастью, резко замедлились. Перед нами были
распахнутые настежь двери в два человеческих роста. Зал, видневшийся за ними, с этого
ракурса казался просто огромным. На входе в зал стояли два человека в синей форме и кепке
и регулировали движение, заставляя толпу входить в зал непрерывно, но не создавая затора
внутри. Это и было, как я понял, причиной снижения скорости движения.
Оглядевшись по сторонам, я заметил несколько врачей и медсестер, наблюдавших за
толпой. Время от времени они подавали знаки другим людям в синей форме, показывая им на
кого-то в толпе. Указанную «жертву» немедленно выдергивали из нашего стада и отводили в
сторону.

39 Герой перенесся из августа 2001-го и не мог знать, что башни-близнецы исчезнут и из нашего мира тоже.

40 Действительно, современные каменные здания стоят вместо сгоревших деревянных. Пирс начали строить
в 1892 году, и к 1896-му уже имелись две закрытые гавани.
 Наконец, медленно двигаясь вместе с толпой, добрался до зала и я. Внутри тоже стояли
люди в форме, распределяющие наш поток по нескольким очередям.
Человек в форме знаком показал мне, чтобы я приблизился. Когда я остановился в шаге
от него, он, в нетерпении, рванул меня за руку, заставив сделать еще полшага вперед. Затем
он зачем-то полез пальцами мне в правый глаз и внимательно осмотрел его. Потом
аналогичную операцию он проделал и со вторым глазом. Мне стало противно, очень
противно, как бывало только на медкомиссии в военкомате. Радовало только, что не
заставили раздеться и раздвигать ягодицы.
Затем инспектор схватил меня за волосы и заставил наклонить голову. Но, учитывая
нашу разницу в росте почти в полголовы, этого ему оказалось мало для осмотра, и он рванул
еще раз. Пришлось присесть на корточки. Он внимательно осмотрел мою голову, видимо
отыскивая паразитов.41
Удовлетворившись результатами осмотра, мужчина толчком задал мне направление
движения «по конвейеру», одновременно скомандовав: «Пошел!»
Следующий, наоборот, жестом остановил меня. Когда я был еще в шагах трех от него.
Внимательно осмотрел меня, явно чего-то не увидел, нахмурился и задал вопрос:
— Do you speak english?
— Yes, I do! But my english is not very good, sir!42
— Ничего, парень, он у тебя гораздо лучше, чем у большинства проходящих здесь. Где
ты потерял бирку с названием парохода? И почему так потрепанно одет?
Тут я глянул на свой внешний вид. М-да-а… После «остановившегося времени» и
пробежки по волнам мой костюм и обувь выглядели невероятно потрепанными. Позже,
обдумав случившееся, я нашел только одно объяснение: чем дальше от тела, тем выше была
разница моего личного времени и субъективного времени вещей. Потому там они
реагировали так, как реагируют нормальные вещи на слишком быстрое воздействие.
Подошвы совершенно новых, всего пару дней назад купленных кроссовок сносились до дыр,
на джинсах появилась бахрома, ремень покрылся трещинами, футболка была вся в дырках…
А в результате финального падения в лужу моя физиономия и костюм были к тому же
заляпаны грязью.
— Бирка, сэр? Но у меня ее не было!
— Парень, не ври. На том корыте, что доставило тебя к нам, бирку дали каждому
пассажиру, без этого тебя просто не пустили бы на паром.
Ответ, казалось, родился сам собой:
— Сэр, дело в том, что я плыл без билета. И на паром пробрался мимо проверки.
Боялся, что компания потребует возместить ущерб. А у меня нет денег, сэр!
— Хм… Заяц, значит. Ну что ж, давай продолжим проверку.
С этими словами он протянул мне листок с несколькими рожицами.
— Выбери тех, кто хмурится.
Я удивился простоте задания, но, памятуя, что американцы не вводят инструкций
просто так, и уж если что приняли, то требуют соблюдения, честно указал на все хмурые
рожицы.
— Понятно. Теперь на, сложи из этого кораблик.
Так, понятно, интеллект проверяют. Но мне бояться нечего. Задумался на пару секунд и
собрал. Всего-то пять деталей, было бы что собирать.
К моему удивлению, быстрый успех не очень-то понравился проверяющему. Он снова
внимательно оглядел меня и задал следующий вопрос:
— Читать умеешь?
— Да, сэр, но знаю не все слова. Английский мне не родной.

41 Помимо паразитов выискивали и паршу. Но герой мог о ней просто не знать.

42 «Говорите ли вы по-английски? — Да, но мой английский не очень хорош, сэр!» (англ.).

 — Ладно, парень, не тушуйся, продемонстрируй навыки!
И он протянул мне свежую газету. «Нью-Йорк Геральд трибьюн», датированную 1
августа 1895 года. Все-таки прошлое!
Справившись с собой, я выбрал статью попроще и начал читать. Боюсь, что не все
слова мне удалось прочесть правильно. Но, тем не менее, после второго абзаца он прервал
меня, отобрал газету и задал новый вопрос:
— Какое у вас образование, сэр?
Это «сэр» было довольно неожиданным. И прозвучало колюче. Как у смершевца,
разоблачающего немецкого диверсанта. Тем не менее все инстинкты говорили мне, что
отвечать надо быстро. И желательно — правду. Ту правду, после которой меня не упрячут в
сумасшедший дом.
— Сэр, я закончил химический факультет университета.
— Какого именно?
— Московского университета, сэр! Это в России.
— А как тебя звать? — снова перескочил он на «ты». Да, похоже, русские и в этом
времени не внушали американцам особого почтения.
— Юрий Воронцов, сэр!
— Юрайя Воронтсофф! — повторил он, начиная что-то строчить на бумаге. — Ну что
же, осмотр ты прошел, парень! Постой пока. Я тут напишу быстренько!
Ну что же, по крайней мере, мне ничего не стали писать мелом на одежде, 43 улыбнулся
я.
Закончив писать, он отдал мне бумаги и скомандовал:
— Парень, теперь ты двигаешь вон на ту лестницу. 44 Там идут в разные стороны, так
тебе ни направо, ни налево, а только прямо. Понятно? Смотри, не перепутай, а то будут
проблемы! Понял меня?
— Конечно, сэр! — улыбнулся я и зашагал в указанном направлении. Головная боль к
этому моменту почти прошла, и лишь ее глухое эхо мешало мне начать улыбаться во все
тридцать два зуба. Я — прошел. Похоже, сбылась моя мечта, и я стану американцем.
Пройдя, куда было сказано, я попал к очередному «синемундирнику», бывшему частью
этого конвейера. Он жестом попросил у меня бумаги и бегло их просмотрел.
— Мистер Юрайя Воронтсофф?
— Да, сэр!
— Пройдите вот туда и ждите, пока вас не вызовут для дополнительного собеседования.
И поживее!
Я прошел вперед и стал ждать. За годы предпринимательства я дважды попадал в
«обезьянник» и успел убедиться, что «качать права» в этих случаях бесполезно. Лучше
просто подождать. Все рано или поздно разъяснится.

43 Заподозренным в заболеваниях наносили метки прямо мелом на одежду. X — подозрение на

психиатрическое заболевание, X (в кружке) — явные признаки душевной болезни, В — спина, С —
конъюнктивит, Ft — ноги, L — хромота, Р — физические недостатки и легкие, Pg — беременность, Sc —
парша, S — старческое слабоумие. Помеченных ждало дополнительное обследование.

44 Эта лестница знаменита и вошла в иммигрантский эпос под названием «лестница разлуки». Именно здесь
у многих расходились пути. Правый марш вел к железнодорожной кассе, где иммигранты покупали билеты до
любой точки США, кроме Нью-Йорка. Левый — вел к парому, который курсировал между островом и
Манхэттеном. На этот паром садились иммигранты, желавшие осесть в Нью-Йорке в районе Нижнего Ист-
Сайда или другом районе, уже заселенном их соотечественниками. Средний марш, по которому и направили
Воронцова, вел к залу временно задержанных. В годы массовой иммиграции двадцать процентов
новоприбывших задерживали как нездоровых, «политически нежелательных» или «потенциально
обременительных» для общества. Одиноких женщин, которых не встречали родственники или представители
общества помощи иммигрантам, задерживали из опасения, что они могут стать жертвами эксплуатации или
проститутками. Впрочем, после дополнительной проверки отказывали во въезде всего двум процентам
иммигрантов.
 Так что я прошел в тот закуток зала, что мне указали. Присел на жесткую деревянную
скамью и настроился на ожидание. Ждать вызова пришлось довольно долго, я даже успел
слегка задремать!
— Воронтсофф! Воронтсофф! — настойчиво и громко выкликал кто-то. Я
встрепенулся, вскочил и побежал на голос.
— Бумаги! — и дюжий «синемундирник» требовательно протянул руку. Получив
требуемое, он не стал бегло проглядывать их, как было раньше, а тщательно изучил. Я
обратил внимание, что он дважды возвращался к уже прочитанным листочкам. В груди снова
зашевелились нехорошие предчувствия. Впрочем, поделать я все равно ничего не мог, так что
терпеливо ждал вердикта.
— Пошли, — буркнул он, и сам быстро пошел вперед, не глядя, успеваю ли я следовать
за ним. После нескольких поворотов и подъемов он завел меня в какой-то тесноватый
кабинет. Единственный обитатель кабинета, белый мужчина, на вид лет на десять постарше
меня (хотя… учитывая время, они все тут старше меня, наверное, на век), с жестким, но
умным лицом.
— Вот, Вилли, — обратился мой сопровождающий к обитателю кабинета, — случай
сложный, специально для твоих немецких мозгов. В бумагах все написано, так что ты читай,
а я побежал. Но гляди, как решишь что по этому парню, сперва со мной согласуй.
И не дожидаясь ответа, вышел из кабинета. Вилли же, жестом предложив мне присесть,
принялся за изучение моих бумаг. Дочитав, он задумался, что-то уточнил в лежавшем на
столе журнале, затем снова полез в мои бумаги. Посмотрел, потом встал, прошелся по
кабинету. Снова сел. Когда я уже устал гадать, что же ему не нравится, он, наконец,
обратился ко мне:
— Вы — мистер Воронцов, верно?
— Да.
— И вы сегодня, 1 августа 1895 года, прибыли на пароходе «Девоншир», но без билета?
— В точности так, сэр! А что, это может помешать мне стать гражданином
Соединенных Штатов? Но почему?
— Видите ли, мистер Воронцов, пять лет назад в соответствии с законом контроль за
потоком иммигрантов перешел к Федеральному правительству. И были приняты ограничения
на въезд. Именно поэтому три года назад на этом острове и был построен наш центр. 45
— Сэр, но я все еще не понимаю… — ошарашенно начал бормотать я.
— Наше общество стало достаточно богато и цивилизованно, чтобы не бросать на
улице тех, кто не может прокормиться сам. Это понятно?
Я только кивнул.
— Тем не менее, это не означает, что нам нужны здесь те, кого придется содержать. Или
те, кто будет доставлять проблемы. Проститутки. Нищие. Преступники. Или те, кто не будет
иметь другого выбора, как стать преступником или проституткой. Поэтому мы здесь
проверяем на здоровье. И вы, Урри… Вы ведь не против, если я буду звать вас по имени?..
Так вот, по этим критериям вы, Урри, проходите. Вы — здоровый молодой человек, полный
сил. Кроме того, вы сносно говорите по-английски, пусть и с акцентом. И вы достаточно
образованны, чтобы найти работу и содержать себя.
— Тогда в чем проблема, сэр?
— Проблема, Урри, в том, что милые молодые люди с хорошим образованием, вроде
вас, обычно прибывают первым или вторым классом. С приличным багажом, запасом платья,
набором документов и рекомендательными письмами. А также — с некоей суммой,
позволяющей им достаточно долгий срок прожить на привычном им уровне.
С этими словами он демонстративно оглядел меня с головы до ног, после чего

45 На самом деле эмиграцию стали ограничивать еще раньше, так, еще в 1875 году был принят закон,
запрещающий въезд проституткам и преступникам. В 1882 году был принят закон об ограничении въезда в
США китайцев. Т. е. ужесточения шли постепенно, и эти были далеко не последними.
продолжил:
— Вы же, Урри, прибыли зайцем, в истрепанной одежде и обуви, и даже без головного
убора. Также у вас нет при себе ни каких-либо бумаг, ни средств к существованию. Вы не
сможете купить себе билет. Вас никто не встречает. У вас нет даже двух долларов на
въездной налог!46
— Опыт говорит нам, Урри, что люди, подобные вам, прибывают без билета и денег
только в случае больших проблем. Если они скрываются от полиции, к примеру. Что вы
можете сказать на это?
Я изобразил смущение. Потупил взор, попытался оправить остатки футболки, спрятал
под стул потрепанные кроссовки… А сам в это время быстро обдумывал ответ.
— Сэр, вы правы, я не подумал, все это выглядит подозрительно. Однако объяснение на
самом деле простое. Я с самого детства восхищаюсь вашей страной, сэр, и почитаю ее за
образец, по которому должны быть перестроены и остальные страны. Уже несколько лет я
просил отца отпустить меня сюда хотя бы с кратким визитом. Но отец не желал и слушать.
Однако помог случай. Моему дальнему родственнику вздумалось взять меня с собой в вояж.
И вот, в порту я случайно увидел «Девоншир». И услышал, что он вскорости отплывает в
Нью-Йорк. И я сбежал. Сбежал, как был. В домашней одежде, без документов, денег. На
пароход пробрался «зайцем», — тут я глянул на него и с жалобными интонациями закончил:
— Мне просто очень хотелось попасть сюда, сэр!
Помолчав, Вилли сказал:
— Да, Урри, согласен, это объясняет ваш вид, отсутствие денег и документов. Но,
согласитесь, только в том случае, если вы говорите правду. Впрочем… Это решать не мне. Я
ваш ответ зафиксирую и передам начальству. Оно и будет решать. Вы же пока ответьте мне
еще на несколько вопросов. Предупреждаю, отвечать вы должны правдиво и серьезно, без
шуток!
Какие уж тут шутки! Если меня сейчас «вернут» в Европу, я вообще сдохну. Тут хоть
шансы есть. Хотя пока что Америка и встречала меня довольно сурово. Больше всего это
напоминало странную помесь военкомата и следственного изолятора. Ну, как мне его
описывали побывавшие там. Вопросы были и правда странными.
— Вы многоженец? Вы анархист? Вы поддерживаете насильственное свержение
американского правительства?
Всего вопросов было несколько десятков, я же, предупрежденный Вилли, предельно
коротко отклонял подозрения в своей нелояльности.47
— Что ж, мистер Воронцов, спасибо! — сказал Вилли, закончив задавать вопросы и
снова чиркнув что-то в моих бумагах. Желаю вам удачи и терпения.
— Простите, инспектор, а долго ли мне придется ждать решения?
— Решение по вашему вопросу может быть принято и сегодня. Но этого мало. Люди без
денег должны ждать, пока не найдется кто-то, кто обяжется содержать вас первое время.
Обычно это бывают родственники или друзья. В вашем же случае, Урри, стоит надеяться
лишь на вербовщика. И, Урри, я советовал бы вам цепляться за первого, кто согласится вас
взять. Потому что за химиками сюда не приходят… Ладно, хватит болтать, пойдемте-ка!
В коридоре он подозвал очередного «синемундирника», в сопровождении которого я и
попал на третий этаж.
— Ищи свободное место, где спать, и располагайся! Вещи держи при себе, если что
оставишь — пропадет, и следов не найдешь. Распорядок написан на стене. Если не умеешь
читать — спросишь у соседей. Им все равно заняться нечем! — привычно оттарабанил тот,
46 Налог был введен одновременно с передачей функций контроля Федеральному правительству САСШ.
Первоначально он составлял пятьдесят центов, затем два доллара, затем восемь. Позднее налог был отменен.
Впрочем, и позднее деньги с иммигрантов все равно взимались, но — как консульский сбор.

47 Доподлинные вопросы из анкеты. Всего их было 32 обязательных, но инспектор мог задать и

дополнительные.
не думая о том, что у меня никаких вещей нет. После чего повернулся и предоставил мне
возможность собраться с мыслями.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Надо сказать, что чем дольше я был на острове Эллис, тем чаще
вспоминал рассказы людей, побывавших в тюрьме. Помещение представляло собой
длинную узкую казарму, с трехъярусными деревянными нарами. Нижние нары все
были заняты, второй ярус тоже, так что лезть предстояло под самый потолок.
Никакой постели не было, люди спали прямо в одежде, на голых досках, укрываясь
пиджаками, пальто, одеялами — у кого, что было с собой. Некоторые бедолаги,
подобно мне, ночами мерзли, так как укрыться было совершенно нечем.
Кроме того, меня, как и всех тут, „пробирковали“, заставив изготовить и
нашить на футболку бирку с надписями „Воронтсофф“ и „Девоншир“.
Еще больше заставляло вспомнить тюрьму и казарму то, что в одном
помещении собраны были только мужчины, женщин держали отдельно.
Впрочем, были и отличия. Так, с некоторыми мужчинами были и дети. Кроме
того, за режимом особо никто не следил. Спать можно было в любое время, хоть
днем, и многие этим пользовались. Кроме того, на половине крыши были
оборудованы места для прогулок, и можно было, поднявшись, подышать свежим
воздухом.
Гвоздями, на которых держался распорядок, были приемы пищи. В обед и на
ужин собирались все. Завтрака не было. Рацион заставлял вспомнить старый
анекдот про армию: „На первое капуста с водой, на второе — капуста без воды, на
третье — вода без капусты“. Так и тут. На обед давали похлебку из бобов или бобов
с картошкой. На второе — несколько картофелин, сваренных „в мундире“, третьего
не было. Излишествами нас не баловали. Воду можно было пить из специального
бачка, установленного у входа в казарму, в любое время. А на ужин были либо
вареные бобы, либо картошка в мундире. И так день за днем. Правда, должен
отметить, что, хоть питание не было разнообразным, оно позволило не протянуть
ноги с голоду.
Всех нас, задержанных, мучили тоска и неизвестность. Мне, одинокому, в
этом смысле было чуть полегче, а вот семейные не имели шанса увидеться с
семьей ни в столовой, ни на прогулке. Пуританские правила тут соблюдались
строго, так что кормили и „выгуливали“ нас и женщин в разное время.
Впрочем, „в порядке компенсации“, недостаток душевных страданий мне
возместился телесными. В отличие от сотоварищей по изолятору, я совершенно не
привык ни к грубой еде, ни к ночевке на деревянных нарах в одежде, не было у
меня также и привычки к столь длительной праздности. Потому я использовал все
время, когда были разрешены прогулки, и наматывал круги по крыше, думая о
разном.
Во время прогулок взгляд то и дело упирался в кипучую жизнь Манхэттена.
От этого хотелось выть. Потому я старался больше спать…»

Нью-Йорк, остров Эллис, 5 августа 1895 года, понедельник, незадолго до обеда

Мистер Спаркс тщательно раскуривал кубинскую сигару. Прикуривать ее от спички

означало портить вкус. Так что он сначала разжег специально заготовленную для этого
щепку, и уж от нее прикурил. Да, раз уж все равно нужно производить впечатление, то
почему не делать это так, чтобы и самому иметь удовольствие? Человек, которого он
пригласил сюда, на набережную острова Эллис, уже показался в дверях, так что он успеет
оценить уровень доходов Спаркса по одной сигаре, которую тот курит.
— Мистер Спаркс?
— Да, это я! А вы — мистер Хаммерсмит? Добрый день!
— И вам доброго дня. Так зачем вы хотели меня видеть?
Прежде чем ответить, Спаркс со вкусом затянулся. Потом подождал, и выпустил струю
дыма.
— Наша компания, мистер Хаммерсмит, решила помочь бедолагам, у которых
недостаточно средств, чтобы заплатить въездной налог. Мы готовы взять сколько-то из них на
содержание на первое время. И дать им работу.
— Это очень благородно с вашей стороны, сэр!
— Да! Кроме того, мы придумали систему, которая позволит со временем развить объем
помощи, оказываемой таким бедолагам. Все очень просто. Они должны будут из жалованья
возместить сумму, потраченную на них компанией. И она пойдет на помощь новым
бедолагам!
— Да, сэр, это очень остроумно! — подтвердил Хаммерсмит. — А многим ли вы
сможете помочь?
Ему все было ясно. Такие дельцы время от времени появлялись здесь и вербовали
работяг за гроши. К тому же, согласно их договору, все вложенное в вербуемых, тем
приходилось возмещать, да еще с процентами. Да и за питание с проживанием можно было
вычитать. Опять же, практиковались штрафы, уменьшающие доход. Так что отрабатывать
начальные вложения в них иммигрантам приходилось долго. Впрочем, это не его,
Хаммерсмита, забота.
— Всем крепким, физически здоровым и одиноким мужчинам, которые у вас есть!
Сколько бы их ни было! — солидно ответил Спаркс. И, подумав, добавил:
— Разумеется, если у вас нет к ним иных претензий.
Чиновник достал блокнот, сверился с записями, посчитал про себя и сказал:
— Что ж, хорошо, что у вас имеются средства! Таких у нас на сегодня немало, ровным
счетом девяносто восемь человек!
— Всего? — охнул Спаркс, позабыв о сигаре. — Я рассчитывал сотни на полторы-две,
не меньше…
При этих словах Хаммерсмит по-волчьи ухмыльнулся ему, но тон его остался
участливым:
— Это ничего, сэр! Господь видит намерение в вашем добром сердце и оценит его.
Помогите хотя бы этим! Или, если вы твердо намерены реализовать свои изначальные
намерения, подождите недельку. Каждый день здесь проходит по семь-восемь сотен человек,
под ваши требования подходит не менее дюжины, так что как раз за неделю вы еще
полсотни-сотню человек наберете.
— Но почему их так мало? — тоскливо спросил Спаркс в пространство.
— Увы, сэр! — с начавшей пробиваться иронией ответил Хаммерсмит, — вам просто не
повезло. За эту неделю из Европы было три «парохода невест».48
Спаркс почувствовал эту иронию и решил, что настала пора быть откровеннее:
— Я не могу ждать неделю. Через три дня минимум полторы сотни рабочих должны
попасть на нашу стройку. У нас контракт! — тут он посмотрел Хаммерсмиту прямо в глаза и
тихо спросил:
— Возможно, ваша служба может снять претензии к части людей, подходящих под
остальные мои требования? Понимаю, что это потребует дополнительной работы, но мы
готовы компенсировать…
Теперь уже Хаммерсмит взял паузу на обдумывание. Секунда шла за секундой, а он все
молчал.
— Ну, и что вы скажете? — не выдержал Спаркс.
— Я скажу, что, раз они вам так нужны, то мы это сделаем. Но они вам обойдутся в
дополнительную десятку за каждого, к кому у нас нет претензий. И по двадцатке — за тех, к

48 Поскольку одиноких женщин в Соединенные Штаты старались не пускать, опасаясь, что они займутся
проституцией, многие женщины заранее заводили «романы по переписке», прибывали в Америку, чтобы выйти
замуж. В сентябре 1907 года на борту парохода «Балтик» оказалось свыше тысячи невест. Неудивительно, что
многие браки заключались тут же, на острове Эллис.
кому претензии были, но их удастся снять.
Спаркс еще открывал рот, чтобы выразить свое возмущение, но Хаммерсмит перебил
его:
— Да, сэр, и еще одно хочу сказать: за тех парней, чей рост превышает шесть футов, 49
вы платите премию. Пять долларов сверху.
— И учтите сэр, — продолжил добивать Спаркса чиновник, — для вас это — не траты.
Это — кредит! Ведь всю эту дополнительную сумму вы взыщете с них до последнего цента!
К тому же все время, пока они их не вернут, они не смогут от вас уволиться. Так что вы
запросто сможете дольше платить им пониженное жалованье.
Воцарилось молчание. Спаркс возмущено пыхтел, но не отвечал. Хаммерсмит ждал.
Потом уточнил:
— Ну что, сэр, по рукам? И я иду вдохновлять наших парней на внеурочную работу?
Или надо сделать так, чтобы проблемы появились и у тех, кто уже есть?
— По рукам! — тяжело прохрипел вербовщик.
— Тогда встречаемся здесь же в четыре. Готовьте деньги, сэр!

Нью-Йорк, остров Эллис, 5 августа 1895 года, понедельник, после обеда

После обеда началось какое-то оживление. То и дело входили «синемундирники»,

выкрикивали десятка два имен и, забрав вызванных, удалялись. Как я успел заметить,
вызывали в основном молодых и крепких мужчин. Но, увы, я уже догадывался, что надеяться
мне не на что. Моя персона вызвала недоверие, так что Америка, в лице чиновников, не
желала меня впускать. Потому я забрался на освободившееся место на нижних нарах и
решил вздремнуть.
— Эй, ты! — удар по почти развалившимся кроссовкам привлек мое внимание. Возле
нар стоял очередной «синемундирник» и смотрел на меня начальственным взором.
— А ну-ка, привстань!
Я послушно встал и расправил плечи. Лучше бы я этого не делал! Футболка треснула.
«Синемундирник» ухмыльнулся.
— Да уж! — фыркнул он. — Красавец! Но шесть футов в тебе есть. Как тебя зовут? —
тут он всмотрелся в бирку, прикрепленную к моей груди. — «Воронтсофф»? Ага, ага… —
бормотал он под нос, сверяясь со списком. — Ну что, парень, кончилось твое ожидание.
Пошли! Сбылась твоя мечта! Гостеприимная земля Америки ждет тебя!
Не знаю отчего, но в этот момент я услышал эхо своего тоста, поднятого в «России».
Как будто мой голос. Искаженный так, как всегда искажается в записи, негромко и слегка
издевательски повторил мне на ухо: «Ну! За сбычу мечт!»

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Меня отвели в столовую, как и остальных кандидатов. Там очередной
„синемундирник“ очень коротко объяснил мне ситуацию. Либо я подписываю
контракт со строительной компанией, беру у нее кредит на ту сумму, что нужна на
улаживание всех моих вопросов и взяток (этот момент обозначили деликатно, но
так, чтобы поняли дебилы), плачу эти самые „взятки и взносы“ и получаю работу и
разрешение на въезд. После чего еду строить железную дорогу куда-то в
окрестности Балтимора и там отрабатываю, по расписке, займ с процентами…
Либо мне завтра пишут отказ и высылают в Европу.
Получив вполне ожидаемое согласие, „синемундирник“ сначала провел к
ближнему концу длинного стола, где я поставил подпись в какой-то ведомости, а
затем направил к остальным завербованным.
Там, кстати, мне и пояснили, что, судя по сумме „взяток и взносов“, я был в
самой дорогой категории „отказников ростом выше шести футов“. И откуда всегда

49 Шесть футов — это 183 см. В то время это был очень высокий рост, богатырское телосложение.
 находятся вот такие знатоки?
Нас небольшими партиями вызывали в другой зал, где чиновники наскоро
поздравили нас с получением разрешения на въезд и приводили к присяге. Затем
выводили на пирс, где пришлось дожидаться остальных.
Ну что ж, вот и сбылась мечта. Америка приняла меня. Я стал ее
гражданином. Только вот отчего на душе тоскливо-то? От малой торжественности?
Так я понимаю, что народ прет валом, им просто некогда.
А что до этой почти неприкрытой коррупции, то я точно знаю, что она
пройдет. Так что же, получается, меня просто угнетает, что я попал в непривычную
мне роль гастарбайтера? Что придется сначала землю покидать? Причем, как мне
сказали, отрабатывать потраченную на меня сумму придется почти год, даже если
экономить. Ну и что? Что это со мной? Отставить нюни! Я — справлюсь! Я —
сильный!
Так я рассуждал сам с собой. И все гнал от себя мысль, что тоска вызвана не
трудностями, а просто неласковым приемом моей новой родины».

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, второй час ночи

На этот раз чтение пришлось прервать по абсолютно независящим от него причинам.

Выпитый чай стал проситься наружу.
Возвращаясь в гостиную, Алексей неожиданно задумался. Было понятно, что
«неласковый прием „новой Родины“» Американец описывал, что называется, «с натуры». Но
тогда почему же он продолжал с добром относиться к Штатам и позже, до самого конца
своей жизни?
Впрочем, зачем гадать? У него под рукой источник. Если правильно читать, кусочки
реальности, упакованные в обложку фантастики, легко можно распознать.

Между Нью-Йорком и Балтимором, 5 августа 1895 года, понедельник, вечер

Мне было очень интересно, как же мистер Спаркс будет защищать свои инвестиции.
Ведь, судя по тому, что у нас было около сотни как «беспроблемных» (тысяча долларов по
тарифу), так и проблемных (еще две) завербованных, и, к тому же, около трех четвертей
здесь были ростом за шесть футов (еще около семисот пятидесяти долларов премии),
вложился он основательно. Если же вспомнить, что он вложился еще и за билеты, и за
въездной налог, то сумма его затрат вообще подходила к восьми тысячам. Такая сумма была
значимой даже в нашем времени, здесь же она была небольшим капиталом! А потерять ее он
мог легко. Как минимум половина из нас не испытывала к нему какой бы то ни было
благодарности за решение проблем и не горела желанием отрабатывать вложенные в них
средства. И способ был невероятно прост, всего-то и надо по дороге на вокзал выбрать время
и «сделать ноги».
Однако все оказалось предельно просто. На пароме, на который нас отвели, нас
ожидало несколько полисменов и человек двадцать громил.
— Парни, — обратился к нам их старший из полицейских, — мы знаем, что вы все не
местные. И потому можете потеряться. Так вот, компания заботится о вас. И попросила нас
проследить, чтобы вы не потерялись. А чтобы вас никто не мог обокрасть, она также
пригласила этих ребят. Если что, они просто всех бандитов перестреляют. «Пушки» у них
имеются, не сомневайтесь! Так что вам ничего не грозит, только смотрите, не отставайте!
С этими словами он громко заржал. Затем выступил вперед один из громил.
— Прочистите уши и повторите тем, кто не слышит. Как уже было вам сказано, мы
проводим вас до самого места. Платят нам только в том случае, если вы доедете до места все,
и без происшествий, поэтому я очень советую вам не пытаться потеряться или расстроить
нас! — с этими словами он отодвинул полу своей куртки и коснулся рукояти револьвера,
лежавшего в показавшейся кобуре. — ОЧЕНЬ не советую, понятно?
 — И еще одно! — продолжил он после небольшой паузы. — До места нам добираться
еще почти шесть часов. Возможности облегчиться у вас не будет. Если же кто-то нагадит в
вагоне, пожалеете все, так что решите эту проблему сейчас!
На пристани полицейские и часть громил высадились первыми и образовали «живой
коридор». К концу этого коридора подъехал крытый фургон, задние двери открыли, и только
тогда нас начали жидкой струйкой спускать с парома, прогонять через «живой коридор» и
грузить в фургон. Когда первый фургон набили «под завязку», его закрыли снаружи на
здоровенный навесной замок, и он отъехал. Затем был подан еще один фургон, и цикл
повторился. В третий фургон попал я. Судя по черноте стен и пола, обычно его использовали
для перевозки угля.
На вокзале процедура повторилась в обратном порядке, только грузили нас в вагоны.
Полицейские остались на перроне, а вот громилы сопровождали нас. Они разместились в
тамбурах вагонов, причем револьверы и дубинки держали уже наготове.
— Внимание, придурки! — снова обратился к нам один из громил. — Вам сказали,
чтобы вы все свои нужды уладили еще на пароме. Но зная вас, не сомневаюсь, что сделали
это не все. Так вот, у каждого тамбура будет стоять по ведру. Делайте свои дела туда. Но не
вздумайте на пол, ясно?! — и он врезал дубинкой по сиденью ближайшей скамьи.
Ухмыльнулся, глядя, как шарахнулись сидевшие на ней, и вышел.
Надо ли говорить, что на станциях нас не выпускали?

Из мемуаров Воронцова-Американца
«… Позже, гораздо позже, когда я обдумывал действия компании „Спаркс
& К°“, я не мог не признать логичности и рациональности их действий. Более
того, не скажу, что нас так уж и угнетали по сравнению с обычными в то время
отношениями работодателя и рабочих. Просто мистер Спаркс действовал чуть
более открыто, чем иные воротилы капитала этого времени, но и только…»

Неподалеку от Балтимора, барак строительных рабочих, 5 августа 1895 года, среда

Балтимор мы проехали. Остановка вышла посреди ночи, когда все уже придремали.
Полустанок, где нас высаживали, был полутемным. Электрические фонари стояли, но не
светили, похоже, монтаж еще не был завершен. Нас высадили, пересчитали, убедились, что
все в наличии, и после этого партиями десятка по два стали уводить куда-то.
Оказалось, что это «куда-то» было отдельным бараком. С привычными уже голыми
нарами, только двухъярусными.
Утром нас разбудили очень рано и вытащили на завтрак. Опостылевшие уже вареные
бобы в этот раз выдавали с небольшими вкраплениями мяса. Кроме того, можно было
подходить за добавкой, так что наелись и самые голодные из нас. Также каждому выдали по
маисовой лепешке, вареному яйцу, паре кусков сахара и жестяной кружке. В отдельном баке
был горячий чай. Нет, положительно, «жизнь налаживается»!50
Затем меня и других пообносившихся повели на склад, где выдали одежду и обувь,
позволив выбирать из кучи по себе. Все было секонд-хенд, конечно. Но все равно,
переодеться было сущим удовольствием. Если бы не одно «но». В спине робы и рубашки,
подобранных мной, имелась аккуратно зашитая прореха, а возле нее — явно не до конца
застиранное, хоть и бледноватое пятно. Кровь?
— Не нравится, бери другое! — благодушно разрешил кладовщик. — Тут подходящего
много! Хиляков сюда стараются не брать, так что размеры у вас у всех близкие…

50 Авторы намекают на анекдот: началась у мужика в жизни «черная полоса». Решил он повеситься.
Смастерил петельку, встал на стул и тут видит: на шкафу бутылка водки стоит и в ней что-то плещется. Он
полез доставать и помимо бутылки нашел еще и несколько чинариков. Выпил он водки, закурил, да и передумал
вешаться. А что? Жизнь-то — налаживается!
 — Но… Это же кровь, да? Ведь кровь же?
— Ну, говорю же, не хочешь брать от зарезанного, бери другие. Тут разные есть, кого
током убило, кто от горячки окочурился, есть и которые от дизентерии, и отравившиеся…
— Так это что, все вещи с покойников, что ли? — не мог поверить я в очевидное.
Он посерьезнел.
— Ты, парень, на стройку попал. И радуйся, что не на очень большую. На тех народ
вообще пачками мрет и в штабеля сам укладывается! Вот французы, люди говорят, на
строительстве Панамского канала, тысяч двадцать человек положили. А ведь и трети не
построили.51
Так что, дружище, радуйся. На не очень больших стройках, типа этой, выжить-то
шансов много. Эпидемий почти не бывает, поножовщины реже, опять же… С прошлого
воскресенья, к примеру, всего шестеро и преставилось. И я бы на твоем месте вещи с
порезанного взял. Примета счастливая, да и заразы точно не осталось! Бери, бери, да и беги,
а то в баню опоздаешь! Десятники тебе за это знаешь как… Беги, говорю!
Да, на улице меня уже поджидал дюжий десятник.
— Туда, бегом! — заорал он и придал тычком руки ускорение в нужном направлении.
Следующим этапом была баня. Нам всем выдали по куску мыла, велели простирнуть
свою одежду и закинуть ее на сушку и прожарку. Чтобы, как домоемся, одежда была уже
готова.
С мытьем, на удивление, не торопили. Так что я, впервые за четверо суток смог не
только привести себя в порядок, но и собраться с мыслями. Ясно стало, что мне очень не
хватает информации. Что ж, это поправимо!
— Надо же, совсем как в армии! — громко удивился я.
Мужик, мывшийся неподалеку, обернулся, и ответил:
— Ты, парень, компанию «Спаркс & К°» еще не знаешь. Да, жлобы они там
редкие, за копейку удавятся. Штрафами душат. Ну и вербуют тех, кого подешевле.
Десятников — из ирландцев, рабочих — из иммигрантов, кому деваться некуда, ну а
руководство у них все из офицеров. Первых Спаркс еще из южан подбирал. Тоже, значит,
чтобы подешевле. И сейчас еще такие остались. Ну а новых уже и янки берет, куда ж
деваться… Но вот во всем остальном у компании порядок! Как они говорят: «На каждую
нужду сотрудников у нас предусмотрена клетка в расписании!» И таки да, она у них
предусмотрена! Бани ввели, со вшами борются, кормят хоть и дешево, но нормально, без
гнилья…
Тут я заметил, что к нашему разговору прислушиваются и другие завербованные.
— И что же, не бегут отсюда, что ли?
Он усмехнулся.
— А куда бежать-то? Вас, кто первый контракт мотает, в самый центр стройки
засунули. Здесь на десятки миль вокруг полиция от стройки кормится. За каждого, кого
вернут, премию им дают. Так что идиотов, конечно, хватает, бегут… Но возвращали пока
почти всех.
Он оглядел нас и продолжил:
— Да и незачем бежать, парни. Здесь у вас работа. И кормежка от души. И врач смотрит
каждую неделю. Баня опять же. В других местах не сильно и лучше. Только до них, до мест
тех, еще добраться надо. А без работы вас живо определят как бродяг и упекут.

51 Первая попытка строительства Панамского канала была предпринята в 1879 году. Однако проект был
плохо продуман, мероприятия по борьбе с эпидемиями малярии и желтой лихорадки не проводились. Кроме
того, среди рабочих процветали азартные игры, пьянство, поножовщина. В результате только при первой
попытке погибло не менее двадцати тысяч человек. Потрачено было триста миллионов долларов (вдвое больше
запланированного бюджета), но построена всего треть канала. Так что имя компании стало символом
мошенничества. В 1894 году компания была обанкрочена и создана новая. Эпопея строительства длилась долго,
первое судно прошло по нему лишь в 1914 году. И люди продолжали гибнуть. Считается, что на каждые 3,5
метра канала приходится по одному погибшему строителю.
 — А делать-то что надо? — спросил кто-то из толпы.
— А вот это, парни, самая красота и есть. Компания наша взяла субподряд. Э-лек-три-
чес-тво, — выговорил он по слогам, — проводим к железной дороге! И дорога эта, Балтимор
— Огайо, самая старая в стране! Так что здесь только начало, верно вам говорю, парни,
дальше на таких, кто умеет, спрос пойдет. Деньги зашибать будете, по каждому штату
расползетесь, да не рабочими, а мастерами, вот как!
«Его разговорчивость не могла быть случайной! — сообразил я. — Видимо, он только и
ждал повода все это рассказать. Так что я со своим вопросом ему вовремя подвернулся».

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…На строительстве у компании и правда все было продумано. Был свой
„штаб“, в котором планировали движение денег, материалов и выполнение работ,
были и „полевые офицеры“, руководившие отдельными отрядами. И каждая нужда
действительно удовлетворялась регулярно. Питание было куда более
разнообразным, дважды в неделю давали овощи, по воскресеньям — масло и яйца.
При желании можно было докупить что-то в местной лавке, хотя цены там и были
выше, чем в обычных магазинах.
Каждую неделю была баня и прожарка одежды, раз в месяц прожаривали и
матрацы, регулярно были досмотры врачей. Кроме того, по субботам, после бани,
прибывал и передвижной бордель.
Работников старались собрать в бригады с единым языком, чтобы снизить
национальные трения. Только вот совсем избежать их не удавалось. И в бараках
порой вспыхивали потасовки, а то и поножовщина…»

Неподалеку от Балтимора, 11 августа 1895 года, воскресенье

— А теперь, друзья, давайте возьмемся за руки в знак единения и вознесем хвалу
Господу нашему за все дары его! — профессионально громким голосом обратился к нам
проповедник.
Я немного помедлил, потом, подчиняясь команде, взялся за руки с соседями справа и
слева. Молиться мне совсем не хотелось. Тем более — так. Непривычно как-то.
Кроме того, после сытного завтрака очень тянуло спать. Пятница и суббота дались мне
непросто. Все же я был типичным «человеком умственного труда». И хотя от этого труда
случалось уставать смертельно, но с десяти-, а то и двенадцатичасовым копанием траншей,
забиванием свай и переноской тяжестей это никак не сравнить. У меня ныли все мышцы, сон
наступал, едва удавалось шмякнуться в койку. Думаю, если бы мне не выдали матрас,
подушку и пару одеял, то и на голых нарах я засыпал бы так же моментально.
И даже то, что в субботу мы работали всего половину дня, выручало не сильно. Потом
мы все равно не отдыхали, занимались наведением порядка. Выбивали матрасы, меняли
постельное белье (к счастью, хотя бы его стирали прачки), мели пол в бараке, выносили
мусор. Кто-то что-то подкрашивал… Потом, в точности как в день приезда, была большая
стирка с отправкой одежды в сушку, совмещенную с прожаркой, а нас отправляли в баню.
Мне вспомнились рассказы отца про ПХД52 в армии.
Впрочем, было и отличие. Приехало несколько цирюльников с помощниками. Так что
после бани, кто хотел, мог постричься и привести в порядок бороду. Кроме того, можно было
и побриться. Но этим занимались только отдельные щеголи. Причиной тому была не мода, а
обычная экономия и здравый расчет. Бриться самостоятельно опасной бритвой довольно
трудно. Да и не было у нас на это ни времени, ни возможности разжиться зеркалом или

52 ПХД — парко-хозяйственный день. Как правило, проводился в Советской армии по субботам.

Срочнослужащие в этот день наводили порядок на рабочих местах, прибирали территорию, драили казарму,
меняли белье и шли в баню.
горячей водой. А у цирюльника бритье стоило семьдесят центов. Ровно столько же, сколько и
стрижка. И вдвое дороже стрижки бороды. Но стричься можно раз в три-четыре недели, а вот
бриться надо не реже двух-трех раз в неделю. Так что брились только те, кто собирался
вечером на танцы. Ну или отращивали усы, бородку и баки. Так выходило дешевле.
Впрочем, меня это не касалось. Мне заплатить за билет на танцульки было просто
нечем. Так что я после ужина завалился спать и просто проспал весь вечер субботы. В
воскресенье нас подняли на час позже, но торопили так же, как и в рабочие дни.
Завтрак был даже обильнее обычного, каждому добавили по ломтю жареного бекона,
паре вареных яиц и куску масла. Кроме того, на каждый десяток, а пищу мы принимали, так
же, как и работали, по десяткам, выдали небольшую тарелочку с сиропом и оладьи.
На фоне хоть и сытного, но довольно скромного питания в обычные дни это выглядело
настоящим пиром. Я уже нацелился было пойти в барак и еще немного подремать, но на
выходе нас всех начали заворачивать направо.
— Куда это нас ведут? — лениво поинтересовался я у Яна Новака, своего соседа по
нарам.
— На богослужение.
— Но я не католик!
— Как и они! — широко улыбнулся Ян. Можно было подумать, что предмет беседы
доставляет ему огромное удовольствие. — До католического храма ехать тут довольно долго.
А эти — какая-то местная секта. Поют, орут, даже танцуют на службах.
— Подожди, Ян! — я даже остановился в удивлении. — Но у нас большинство работяг
— из католических стран!
— Ну, да! — согласился тот, ухмыляясь еще шире. — А ты думаешь, местных это хоть
сколько-нибудь волнует? У них своя вера, свои службы. И зовут они именно сюда.
— Хорошо. Про них — понятно. А ты, к примеру, почему к ним ходишь?
— Ну-у… — ухмыляться Новаку явно расхотелось. — Во-первых, наш бригадир — из
их конфессии. И он очень настойчиво зовет.
— Но это не повод…
— Во-вторых, Юр-ра, — раскатисто выговорил он мое имя, — если кто-то не идет, он
расстраивается. И потом тому, кто его расстроил, достается самая мерзкая и трудная работа.
А за неисполнение норм он начинает штрафовать с куда большей охотой.
— Подожди, но в Соединенных Штатах — свобода совести. Это — Конституция. Здесь
— это история! И никто и никому не может навязывать свою веру! Они бежали сюда от
такого! Это — их закон!
— А никто и не навязывает, Юр-ра! — мое имя упорно не давалось чеху. — Бригадир
Езекия тоже не навязывает. Если у тебя иная вера, ты можешь не ходить на его службы. Но на
какие-то ты ходить обязан. Иначе расстроишь его. А ближайший католический храм,
повторюсь, ты найдешь только в Балтиморе. Доллар и двадцать центов туда и обратно. Да и
вставать надо пораньше, так что останешься без завтрака. И без обеда. Ну и без этих денег,
само собой. Зато, если ты к нему на службу сходишь, то в конце у них угощение — чай с
кексами. Да и девчонки туда приходят. Заигрывать с ними нельзя, но — хоть поглядим! —
сказал он и подмигнул.
Вот так я и попал на эту службу. Не скажу, что меня сильно напрягало. Как у многих
людей, родившихся в СССР, у меня были смутные убеждения в области религии. Родители
были атеисты. И в церковь не ходили никогда. А вот меня бабушка в детстве крестила. Но
этим мое православие практически и ограничилось. Времени не было. Да и не очень-то
тянуло, если честно.
Молитва давно закончилась, и теперь на сцене «зажигал» проповедник. Но для меня вся
его театральность пропадала втуне, тянуло в сон. Да и английский «Библии короля Якова» 53

53 Библия короля Якова — перевод Библии на английский язык, выполненный в начале XVII века. Очень
распространена в англоязычных странах.
тоже отличался от современного, так что некоторых выражений я просто не понимал, отчего
шансы на то, что меня заденет пафос проповеди, снижались до неразличимых без
микроскопа.
Но заснуть было никак нельзя, так что я пытался развлечься разглядыванием девушек.
Увы, но они сидели достаточно далеко и спиной. Кроме того, для человека XXI века все эти
капоры выглядят больно уж чуждо. Ощущение, что рассматриваешь кукол.
— А теперь, братья и сестры, вознесем хвалу Господу нашему в гимне! Я попрошу
прелестную мисс Мэри помочь мне!
Девушка, сидевшая с краю первого ряда, при этих словах встала и пошла на сцену. Моя
голова повернулась в ее сторону. Как притянутая мощнейшим магнитом. Все же для меня в
женщине главное — грация. Куда важнее, чем большая грудь, голубые глаза или размер…
хм… бедер. А уж когда ее нежный голос завел: «Оте-е-ец свя-а-а-а-то-ой, да-ай на-а-ам ми-и-
ир…», я понял, что погиб. Погиб окончательно и бесповоротно. И еще я вспомнил, как отец
рассказывал о знакомстве с мамой. Мол, сначала он ее и не заметил. А потом она как-то
повернулась, и его как молнией стукнуло. Он сразу увидел в ней свою будущую жену, мать
своих будущих детей. Наверное, я все же слишком много взял от него. Но в Мэри я точно так
же ясно увидел свою жену. Не объект для заигрываний и флирта, не героиню романа, а ту
женщину, с которой я проведу вместе жизнь, которая родит мне детей. И не имело значения,
что у жалкого гастарбайтера-землекопа шансов добиться взаимности у дочери кого-то из
местной общины не было никакого.

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, второй час ночи

В этом месте Алексей одобрительно кивнул, вспомнив, как аналогичное чувство

появилось и у него при виде Леночки. Похоже, это у Воронцовых семейное.
Впрочем, он тут же вспомнил, что ответил ему на восторженный лепет дед. Мол, наше
подсознание формирует образ идеального партнера для воспроизведения потомства, и там, в
образе этом есть все — рост, размер бедер и талии, цвет глаз и волос. И потому не стоит
верить только этому чувству, надо и на характер смотреть, и на интеллект, и на
совместимость… Мол, жизнь — она долгая, и на одной подходящей внешности крепкую
семью не построишь!
Вспомнив о своих проблемах, Алексей вздохнул. Впрочем, у предка-то проблемы, если
он этот момент не приукрасил, куда покруче были…

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Позже я не раз рассказывал историю про Мэри. Акцентируя внимание своих
учеников и соратников на двух выводах: во-первых, что мотивация — великая сила!
„Если кто-то чего-то очень сильно хочет, — учил я их, — отнеситесь к этому со
всей серьезностью, невзирая на его нынешнее состояние. Завтра он может найти
возможность“. И во-вторых, многое зависит от того, какими глазами ты смотришь
вокруг. То, что для кого-то — бесконечные трудности и препятствия, для другого
является возможностями. Во всяком случае, я увидел возможность буквально на
следующее утро!»

Неподалеку от Балтимора, 12 августа 1895 года, понедельник, около восьми часов

утра

— Мистер Спаркс, мистер Спаркс! Вам бы на перрон подойти! — заорал еще футов с
двадцати посыльный Тони и, дождавшись, пока Спаркс повернется, продолжил:
— Там подрядчик на нас сильно ругается, мол, криво лампы смонтировали… Десятник
Додсон за вами послал, он там от нас один, а вы его знаете, словами отвечать он плохо умеет,
боится, что до драки дойдет!
 Спаркс только вздохнул. Нет, вообще, как истовый протестант, он любил понедельники.
Потому что именно в понедельник ты чаще всего получаешь новую работу, новые задания, а
значит, и новые деньги! Если хорошо сделаешь работу, конечно. Но за этим Спаркс следил
тщательно! И сам не волынил, и другим не давал. Его девизом, которому он учил и детей,
было: «Хорошие деньги за хорошую работу!»
Жена, правда, ворчала, мол, не морально, не тому детей учишь, про Бога надо… Не
понимает, глупая женщина, что именно деньги — знак благословения Господа. Знак того, что
он доволен тобой!
Так что обычно по понедельникам Спаркс вставал пораньше, молился дольше
обычного, пел какой-нибудь гимн и подъезжал к месту работ на четверть часа раньше
обычного. Чтобы подстегнуть работников своим примером и хозяйским надзором. Он
выезжал, проводил осмотр места работ, затем планерки… Да, Спаркс обычно любил
понедельники. Но, увы, — не сегодня.
Утро началось с того, что выяснилось, что в выходные поломался насос, и котлован,
который копали рабочие Спаркса, превратился в маленький пруд. Затем выяснилось, что Ганс
Манхарт, инженер, представляющий подрядчика, недоволен тем, как установлена резервная
паровая машина, и винит в этом монтажников Спаркса… А теперь еще и фонари! Нет,
Господь определенно почему-то хочет наказать его. Понять бы еще — за что? Ну, чтобы
больше не подставляться.
За этими размышлениями Спаркс успел обойти здание вокзала и сразу услышал
разъяренные вопли Вильяма Мэйсона, которого почти в глаза звали «дядя Билл». Ну а как его
еще звать, если у человека всего три достоинства: первое, что любит и умеет орать, второе,
что он приходится дядей владельцу фирмы, отхватившей подряд на этот участок
строительства, и третье, — что он без ума от охоты и, кажется, заработал в этой области
изрядный авторитет? Да, Тони был прав, Додсон вот-вот взорвется, надо срочно
вмешиваться…
— Мистер Мэйсон! — прокричал Спаркс футов с тридцати, — у вас какие-то
проблемы?
«Дядя Билл» осекся… Все же орать на десятника одно, а на владельца и руководителя
компании, пусть и помельче той, в которой ты работаешь, другое. Он начал медленно и всем
телом, что характерно для дородных людей, поворачиваться к подходящему Спарксу,
одновременно перестраиваясь на иной стиль общения. Спаркс тем временем, пользуясь тем,
что «дядя Билл» его пока не видит, сделал Додсону знак исчезнуть.
— Да, мистер Спаркс, проблемы! — начал он существенно тише и почти вежливо, —
но не у нас, а у вас. Ваши безрукие работники своими кривыми руками установили фонари
так, что часть из них вот-вот перегорит, а вторая — еле светится. И такое качество не устроит
ни нас, ни железную дорогу, ни муниципалитет. Нет, сэр, не устроит, и не надейтесь! Так что
придется вам переделывать!
— Вильям, зачем вы со мной так официально? И потом — я ничего такого не вижу.
Лампы не горят. А прежде чем отдать команду переделывать, мне хотелось бы убедиться в
низком качестве работы, сами понимаете.
Возражение было логичным, так что «дядя Билл» знаком подозвал к себе Тони,
присевшего неподалеку, утер покрасневшее от спора лицо и зычно распорядился:
— Тони, видишь будку в конце платформы? Сгоняй-ка туда, да скажи этим
бездельникам, что я распорядился снова включить свет. А как включат — стой рядом и
смотри на меня в оба глаза. Махну рукой — пусть тут же выключают, от беды подальше. А то
еще сгорит что…
Такая предусмотрительность была не слишком свойственна «дяде Биллу» и наглядно
говорила, что работу, похоже, придется переделывать. Да еще и за свой счет. Что вдвойне
расстраивало Спаркса. Но он продолжал надеяться.
Минут через пять, увидев, насколько неравномерно горят фонари на перроне, он уже
был готов признать свою очередную за сегодняшний день неудачу, как вдруг сбоку раздался
на удивление спокойный голос десятника Додсона:
— Да, сэр, лампы горят «криво». Но тут один парень, хорошо понимающий в
электричестве, говорит, что вина в том не наша.
— Хорошая новость, Додсон! — медленно произнес Спаркс, боднул Додсона взглядом
и продолжил: — И для тебя же лучше, если она окажется правдой. Так что удиви меня! И
расскажи, откуда ты взял «парня, хорошо понимающего в электричестве»? Они сейчас —
товар редкий, на дороге не валяются… И по стройкам без дела не шастают!
— Обычно не валяются, сэр. Но этого нашел не я, а вы, сэр! Он новенький, из той
партии, что вы привезли с острова Эллис. У себя дома он выучился на ученого, и в
электричестве понимает хорошо. Но, нам так повезло, что добрался он без гроша, вот и
мурыжили его, пока вы не выкупили.
— Да? Ну, зови своего «специалиста» из барака, посмотрю на него! — недоверчиво
пробормотал Спаркс, борясь с надеждой, вспыхнувшей в душе.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Утро понедельника было хмурым. И работа не ладилась. Меня и еще с
полдюжины работяг пригнали на перрон, где десятник Додсон должен был дать
нам работу. Но Додсона все не было. Так что мы отошли подальше от выхода с
вокзала на перрон, устроившись возле аптеки, притулившейся сбоку. Кое-кто даже
сбегал в аптеку, прикупить кофе, 54 я же оглядывался по сторонам. За путями
виднелась трансформаторная будка, а за ней начинался лес. Город был только по
эту сторону путей.
Тут из вокзала показался десятник Додсон, сопровождающий какого-то
здоровенного толстого и краснолицего старика. Судя по тому, что толстяк орал на
Додсона, распаляясь все больше, а Додсон угрюмо слушал и лишь изредка коротко
отвечал, красномордый, определенно, был начальством. И немаленьким. И тут меня
толкнуло. Если я вчера решил, что буду менять жизнь и свое место в ней, то
неплохо было бы подслушать, чем тут начальство недовольно. Вдруг да пригожусь?
В общем, подошел я и понял, что не устраивает старика то, как горят лампы.
Слишком неравномерно. Хм… Неудивительно. Лампы, похоже, невысокого
напряжения, а провод „перетяжелили“, взяли слишком длинный и тонкий. Вот
напряжение к концу и падало…»

Неподалеку от Балтимора, 12 августа 1895 года, понедельник, около девяти утра

Выслушав меня, Спаркс настоял, чтобы вызвали Ганса Манхарта. Этот худощавый
немец, похоже, знал себе цену и не очень спешил, так что появился он минут через тридцать,
не быстрее. Ганс сначала внимательно выслушал этого краснолицего, которого, как
выяснилось, звали Уильямом Мэйсоном, затем Спаркса и наконец обратился ко мне:
— Ну, молодой человек! Вы говорите, что проблема не в качестве монтажа, а в дефекте
проекта, так? Вы способны обосновать ваше утверждение?
— Пожалуйста, мистер Манхарт! Если память не изменяет, напряжение тут, в САСШ,
принято сто десять вольт, так? — дождавшись подтверждающего кивка Манхарта, я
продолжил: — Судя по яркости ламп, при таком напряжении они имеют внутреннее
сопротивление около трехсот ом каждая… Длина перрона около двухсот ярдов, 55 и каждые
десять ярдов стоят фонари, то есть двадцать один фонарь… На каждом фонаре установлено
по полдюжины ламп Эдисона, всего, значит, сто двадцать шесть ламп… И подключены они
параллельно…
54 В аптеках того времени нередко можно было заказать тот или иной напиток, прикупить какую-то мелочь
немедицинского назначения или позвонить по телефону, в США такой порядок сохранился и до наших дней.

55 Около 183 метров.

 — Из чего вы это заключили, молодой человек? — перебил меня Манхарт.
— Так делают всегда, сэр, потому что так надежнее, иначе перегорание одной лампы
погрузит весь перрон в темноту. И тут сделано так же, поскольку я сам, своими глазами
видел, что при выкручивании нескольких ламп остальные продолжали гореть.
Интересно было видеть, как менялись лица Спаркса и Мэйсона во время этого
короткого диалога. К Спарксу явственно возвращалась надежда. А Мэйсон становился только
угрюмее. Впрочем, сейчас мне важнее Манхарт. Продолжим убалтывать его.
— По законам электротехники сопротивление параллельно подключенных резисторов
одного номинала равно сопротивлению единичного резистора, поделенному на их
количество. То есть сопротивление всех ламп равно примерно двум с половиной омам.
— И что с того? — тон Манхарта был доброжелательным. — Продолжайте вашу
мысль!
При этом взгляд его начал обшаривать меня. Ну да, я бы и сам немного обалдел,
услышав материал университетского курса56 от небритого бича в потрепанном тельнике.
Причем мне-то доводилось хотя бы слышать про бичей с университетским образованием.
После краха Союза не все «вписались в рынок». Но и я удивился бы. А тут, сейчас, где
получить высшее образование куда как непросто… Да, его удивление понятно.
— Я к тому, сэр, что закон о параллельных цепях в данном случае можно применить,
только если сопротивлением проводника можно пренебречь. Однако, — тут я протянул ему
обрезок кабеля, — вы можете видеть, что кабель медный, а толщина жилы — около одной
шестой дюйма.57 Учитывая, что длина его — дважды по двести ярдов, сопротивление должно
быть около… — тут я прикрыл на пару мгновений глаза, пересчитывая повторно, — около
восьмидесяти восьми сотых ома.
Легко видеть, сэр, что сопротивление проводника составляет чуть около трети
суммарного сопротивления ламп, так что пренебречь им никак нельзя!
— И как бы вы рассчитали такое сопротивление, уважаемый?
— Рассчитывать сопротивление такой цепи, вообще-то, нужно как для распределенно-
параллельных цепей, но там очень сложная математика, сэр. А главное, это совершенно не
нужно. И так можно сказать, что падение напряжения в цепи превышает рекомендуемые
десять процентов.58
Тут Ганс Манхарт встал, жестом прервал меня и сказал:
— Ну что ж, джентльмены, подведем итоги. Первое, мистер Мэйсон, ваш любимый
внук облажался с расчетами. Как нам только что, и удивительно просто, буквально на
пальцах, показал молодой человек, с выбором толщины провода он напутал. И его
«экономия» обернется для нас лишними расходами.
Я потупился. М-да, интересно я начал «строить отношения с власть имущими».
Публично окунул в дерьмо внука второго человека стройки. Да и сам Мэйсон, похоже,
«брызгами заляпан». Судя по слегка ехидной интонации немца, проталкивал он любимого
внучка интенсивно. Ганс же продолжал:
— Второе. Это для вас, мистер Спаркс. Работу придется переделывать. Не сейчас,
новый кабель быстро закупить нельзя, но переделывать придется. Это плохо, так как мы и
так плохо укладываемся в график. Третье, хорошее для вас, Спаркс, и плохое для нас,
заключается в том, что переделывать вы будете за счет подрядчика. Ошибка наша, так что
претензий избежать не удастся. Ну и четвертое, главное, пожалуй. Митинг на перроне
вокзала в свете электрических фонарей мы нашему мэру «обломали». За два дня раздобыть

56 В то время в школах США электротехнику не преподавали, да и физику преподавали не всем и не везде.

57 Около 3,17 мм, соответственно сечение — 7,9 мм2.

58 Тут ГГ прокалывается, это стандарт более позднего времени и другой страны, но… Интуитивно
выработанная практика не могла существенно отличаться.
четыреста ярдов более толстого кабеля и переделать все мы не успеем. Так что, и это пятое,
вы, мистер Мэйсон, сами объясните своему племяннику, как по вине вашего внука наша
компания расстроит мэра…
— Простите! — прервал его я. На меня удивленно посмотрели все. Да, забыл я о том,
что младшим здесь не подобает прерывать старших, даже при равенстве в положении. А уж
когда это делает бич со стройки, практически «кули»,59 да еще и «чечако»,60 это вообще из
ряда вон… Но Манхарта оказалось не так просто сбить:
— Да, молодой человек?
— Простите, но, возможно, другой кабель и не понадобится!
Взгляды всех троих сделались непонимающими.
— Почему? Вы же только что убедительно доказали, что сопротивлением такого кабеля
пренебречь нельзя? И, наверное, можете подтвердить это и письменными расчетами, так?
— Так, сэр! Расчеты я могу проделать письменно, но результаты вряд ли будут
отличаться больше, чем на процент. И тем не менее… Этот расчет верен, если подключение
трансформатора проводить с конца перрона. Если же передвинуть точку подключения в
центр, то сопротивление уменьшится вчетверо и будет всего двадцать две сотых ома.
Поэтому падение напряжения будет куда меньшим. И к тому же оно будет на дальних концах
перрона, а мэр, готов спорить, выступать станет по центру. Так что тускло светить станут
только дальние от него фонари. И последнее, если крайние фонари будут слишком тусклыми,
мы просто выкрутим там лампочки.
Я ждал оваций. Но… Видно, это были не те люди.
— Ганс! — обратился Мэйсон к немцу. — В том, что говорит этот… м-м-м… молодой
человек, есть здравое зерно.
Манхарт, прежде чем ответить, поразмыслил некоторое время и потом кивнул.
— Да, это звучит разумно. Ваш внук — тут он снова подпустил в голос яду, — ошибся
не только с расчетами, но и с выбором точки подключения. Кажется, нам повезло, и одна
ошибка нейтрализует другую.
— Но, если это так, то, Ганс, возможно, не стоит сообщать об этом кому-то еще, верно?
Манхарт помолчал. Потом встал, прошелся по комнате… Потом медленно и жестко
произнес:
— Да, мне будет достаточно, чтобы ваш внук больше не появлялся на стройке. Ни
лично, ни для выполнения каких-то работ.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Мое решение понравилось Гансу. И уже вечером, посмотрев эскизы и
огрубленные сметы, а главное — результаты „натурного эксперимента“, он
предложил мне место своего помощника. Двадцатка в неделю! С того самого дня. И
обещание, что если я и дальше не разочарую Ганса, то будет тридцать. Месяца
через два.
Спаркс тоже расщедрился. Он не только отпустил меня к Манхарту и простил
долги, но и выдал пятьдесят долларов дополнительно. Как он сказал, бухтя что-то
там про „Господь, благословляя, дает нам деньги“, на первичное обустройство и
обзаведение костюмом. Так что уже вечером я переехал из барака строительных
рабочих, стоявшего далеко за городом, в другой, поменьше, построенный для
„блатных“ — одиноких десятников, писарей, кладовщиков и мастеров редких
специальностей. Причем меня, подчеркивая выросший статус, поселили не в
комнате на шестерых или на четверых, а вдвоем. У нас даже кровати были в один

59 Китайские наемные рабочие. По законодательным актам предыдущего событиям десятилетия резко

ограничены в правах, в частности, им запрещена была эмиграция в США, только временный въезд на работы. В
то время на заведениях САСШ можно было увидеть таблички: «Вход бездомным собакам и китайцам
воспрещен».

60 Так звали новичков на Аляске. Название стало популярно благодаря произведениям Дж. Лондона.
 ярус, а не в два. И стояли письменный стол, шкаф для одежды и по тумбочке на
каждого. Дверь — запиралась!
Понимаю, это звучит не очень круто, но по сравнению с бараком на две сотни
рыл и нарами в три яруса — я очень резко „поднялся“ буквально за один день! И,
получается, что подвигло меня на этот перелом судьбы чувство, вспыхнувшее к
Мэри. „Не может же это быть просто так“, — решил я…»

Неподалеку от Балтимора, 13 августа 1895 года, вторник, 8 утра

Я пришел к вокзалу минут за пять до восьми. И ходил кругами, не в силах унять

возбуждение. Надо же, у меня получилось. Получилось! С самого дна я приподнялся до
уровня офисного планктона. Теперь бы не оплошать. А, вот и Манхарт показался!
— Доброе утро, сэр! — поспешил поздороваться я.
— Доброе, Юра, доброе… — добродушно и как бы рассеянно пробурчал тот в ответ, —
и перестань говорить мне «сэр». Ты — мой помощник. Смею заметить — единственный. Так
что нам работать вместе, я думаю, долго. И излишняя почтительность только отнимет время.
Дождавшись, пока я кивну в ответ, он продолжил:
— Ну что, пошли отрабатывать жалованье? Чтобы завтрашнее мероприятие прошло
совсем без проблем, нам бы надо еще и паровик запустить. А то вдруг где авария?
И мы пошли.
Паровик представлял собой довольно обычный, по моим представлениям, компаунд с
трехкратным расширением пара. Я такие на «Авроре» видел, когда был там с экскурсией. Ну
те, конечно, были побольше. А этому достаточно было снабжать электроэнергией освещение,
вентиляцию и насосы станционной водокачки.
И мы стали разбираться. По порядку. Уголек в топке горел, пар вырабатывался, и
приборы показывали нормальное давление в котле и температуру. Машина тоже работала. А
вот генератор нужной мощности не выдавал.
— А где измеряется расход пара, сэр… Ой… То есть мистер Манхарт?
— Нигде, — коротко ответил тот. — Видишь ли, Юра, обычно это совсем не нужно. Но
я понимаю ход твоей мысли. Если в порядке давление и температура пара, то либо пара
поступает недостаточно, либо проблема в машине. Но измерение объема пара здесь не
ведется. Что будем делать? — посмотрел он на меня испытующе.
Ах да, он вел себя так мило, что я и забыл, что нахожусь на испытательном сроке. А
впечатление нужно поддержать.
— Тогда, возможно, тут есть счетчик расхода конденсата? Или расхода подпитки котла?
Ведь массовые потоки примерно равны…61
— Верно, — одобрительно глянул он на меня. — Есть счетчик расхода подпитки. Вот
там установлен! — и он показал пальцем, где.
Да, место выбрали не очень удобное. В узком промежутке между паровиком и стеной.
Но ничего, слазил, посмотрел. Расход оказался нормальным.
— Вот на этой точке я вчера и остановился! — весело доложил Манхарт. — Позвали с
лампами разбираться. — Что предлагаешь делать дальше?
— А дальше все просто! Если мощность в паровик подходит в нужном количестве, а
снимается ее меньше нормы, значит, где-то она выделяется в виде тепла. Берем термометр, и
смотрим, что нагрето выше нормы.
И мы стали искать. И нашли, разумеется. Конденсат выходил не с положенной сотней
градусов по Фаренгейту, температура была чуть выше двухсот.62 Он почти кипел.

61 Конденсат — вода, сконденсировавшаяся из пара на выходе из паровой машины. Подпитка котла — смесь
очищенной от солей воды и конденсата, подаваемая в котел. Поскольку и котел, и паровая машина работают не
со 100%-ным превращением «вода-пар-вода», то потоки близки по массе, но не равны.

62 В Америке того периода, да и сейчас, для измерения температуры в ходу была не привычная нам шкала
Естественно, мощность была понижена.
— Мистер Манхарт, — обратился я к нему, не дожидаясь понуканий, — если конденсат
не удается достаточно охладить, то проблема у нас либо с подачей охлаждающей воды, либо
трубки конденсатора заросли и мешают отводу тепла.
Мы проверили. Расход охлаждающей воды был в норме, сама вода — достаточно
холодная… Тогда мы приступили к последней проверке. Манхарт дал команду остановить
паровик и заглушить котел.
— Теперь надо часа два ждать, пока он остынет. Прохлаждаться нам некогда, так что
пойдемте пока обойдем площадку.
Надо сказать, мне было что посмотреть. Стройкой я никогда не занимался и крайне
редко их посещал. Так что охотно мотал на ус.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Естественно, все дело оказалось в зарастании трубок конденсатора. Но, к
моему удивлению, Манхарт планировал решить это заменой самих трубок. Я,
проверив состав накипи и убедившись, что это почти на 100% карбонаты кальция и
магния, растворимые в кислотах, предложил ему химическую промывку. Он
упорствовал, что кислоту заказать тоже долго. На предложение обойтись обычным
уксусом из столовой — удивился. Да, это все же не Сайрес Смит из романа Жюль
Верна.63 Про то, что столовый уксус — это раствор уксусной кислоты, он просто не
помнил.
А когда я к этому потребовал еще и соду с весами, чтобы приготовить
буферный раствор,64 Манхарт и вовсе „завис“. Тем не менее, промывку мы успели
провести. И буферным раствором, и чистой водой. Закончили поздно вечером, так
что пробный пуск проводили уже ночью. Но и тут мне снова повезло. Эта
неисправность была единственной, и паровик выдал нужную мощность…»

Неподалеку от Балтимора, 14 августа 1895 года, среда, позднее утро

Ганс Манхарт оторвался от листка с расчетами и снова посмотрел на русского. Было в

его новом помощнике что-то странное. Более того, странностей в нем было множество. Явно
выраженный интеллект, разнообразные знания и — полное отсутствие школы. Вернее, школа
была, но какая-то дикая. Например, умея хорошо считать про себя, он совершенно не помнил
таблицу квадратных корней или приближенные значения синусов разных углов. Физические
формулы он записывал совсем не так, как принято в Германии или в САСШ. И говорил
странно. Но… Какой живой ум у парня! Вчера, к примеру, не просто определил причину
пониженной мощности, выдаваемой паровиком, но и предложил решение. Неожиданное.
Манхарт не слышал, чтобы так делали…65

Цельсия, а шкала Фаренгейта. 100 градусов Фаренгейта — это около 37,8 °C, а 200 — по Фаренгейту — это
около 93,3 °C.

63 Сайрес Смит, инженер-американец из романа Жюля Верна «Таинственный остров». Знал все на свете, от
оптики и геометрии до металлургии и химии.

64 Буферный раствор — раствор смеси слабой кислоты и ее соли. В силу особенностей взаимодействия
слабых кислот и их солей с водой такие растворы характеризуются достаточно устойчивым уровнем pH,
активно растворяя карбонат кальция, в частности, но очень слабо трогая металл.

65 На самом деле это странно. Манхарт — инженер-железнодорожник. Паровые машины — часть его
специальности. И он должен был слышать об экспериментах по очистке конденсаторов и котлов химической
промывкой. Увы, экспериментах не очень удачных. Для промывки использовали не буферные растворы и не
смеси «кислота с ингибитором», а чистые кислоты. Причем кислоты сильные — серную, соляную… И кислота
не только очищала накипь, но и «ела» металл. Разумеется, дешевле было заменить дешевые трубки
конденсатора, чем рисковать потерять дорогую машину.
 — Откуда вы так хорошо знаете химию, Юра? Я так ничего и не понял про эти ваши
«константы диссоциации», «буферные растворы» и «химические равновесия». А вы говорите
об этом как об очевидном.
— У себя на родине, мистер…
— Ганса будет достаточно, Юра! — прервал он меня. — Наедине — достаточно.
Понимаешь?
— Хорошо! — я стал говорить чуть медленнее, тщательно подбирая слова. Врать не
хотелось, но и удивлять сверх меры — тоже. Приходилось думать, как и что сказать. — Так
вот, Ганс, у себя на родине я изучал именно химию. Все остальное было попутно. И
математика, и химия. И электротехника. К тому же, как говорили мои преподаватели, я
способный.
— Но ты сбежал сюда? Без денег, без документов?
— Да, это был, возможно, не самый разумный поступок! — согласился я. — Но я,
видишь ли, романтизировал САСШ.
— Романтизировал? — ухватился он за мою обмолвку. — А теперь?
— А теперь я понимаю, что хоть страна эта действительно будет бурно развиваться и
дает много свобод, но… — я замялся, подбирая слова, — жизнь тут все равно не мед и
патока. И что кроме свободы тут есть жесткая борьба. Предприниматели используют
бандитов, чтобы рабочие не возмущались, рабочие режут друг друга… По своей
романтической дури я мог вообще погибнуть, не выбравшись из барака. Или быть
высланным из страны. Но это — моя вина, Ганс. Не страна оказалась не той, а я плохо
представил себе ее. Понимаешь?
— Понимаю. И вот что, Юра. Меня раздражают твой неопрятный вид и небритость.
Работать, пока мэр толкает речь, мы не сможем, так что мы сейчас пойдем и потратим твою
премию на новый костюм, шляпу, обувь и — самое главное — бритву.
Как ни удивительно, нам и правда хватило. Пара хороших ботинок стоила тут всего два
доллара. Шляпа — полтора. Костюм-тройка — восемь. Пара сорочек — еще пять. Дороже
всего стоила золлингеновская бритва. Целых двадцать четыре доллара.
— Кстати, Юра, — сказал мне Ганс, когда мы вышли из магазина, — советую тебе
делать как я — носить бритву в кармане пиджака! — И он, достав из кармана пиджака
бритву, продемонстрировал ее мне. — Во-первых, так она всегда под рукой, а мы не всегда
имеем возможность вернуться домой и побриться. Во-вторых, так ее точно не украдут. Вещь
дорогая и компактная, поэтому для вора — соблазнительная. Ну и, в-третьих, ею, если что,
можно обороняться. Или хотя бы пригрозить…
За беготней по магазинам подошло время обеда. Оказалось, Ганс, как и прочее
руководство, обедал в отдельной столовой. Мне теперь тоже полагалось питаться там.
Все было сытно. Недорого. И, что приятно, за еду насчитывали и вычитали с жалованья
в конце недели.
На выходе нас встретил Уильям Мэйсон.
— Господин Манхарт, можно вас и вашего помощника на пару слов?
— Разумеется! — любезно ответил тот. Мы подошли. Хотя Ганс, как я уже понял, не
очень уважал «дядю Билла», тот был старше по положению. — Что вам угодно?
— Хотел сказать, что мэр остался доволен. Очень доволен. И строительством вообще, и
митингом, в частности. Так что руководство фирмы очень благодарно вам за столь
своевременное решение проблем.
Ганс поблагодарил его кивком и знаком предложил продолжать.
— Однако… Вы правы, ошибка моего внука была досадной. Я вчера попытался
объяснить ему это и… Увы, наткнулся на недостаток собственных знаний. Он просто не
понял… А я так за него переживаю. Ребенок в раннем возрасте остался без родителей, так
что воспитывали его мы… Он так раним и так замкнут…
— Простите, мистер Мэйсон, мы понимаем вашу тревогу, но — что вы хотите от нас?
 — От вас, мистер Манхарт, ничего. А вот молодого человека я попросил бы заглянуть
ко мне в особняк в субботу. На обед. И там разъяснить моему внуку Фредди суть его ошибки.
Я коротко глянул на Ганса. «Не очень приятно. Юра, но отказываться не стоит!» — ясно
говорил его взгляд. Разумеется, я согласился.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Я потом нередко думал, что судьба могла пойти совсем другой дорогой, если
бы я не согласился тогда и мой жизненный путь не пересекся бы с путем Фредди
Моргана. Да, он был Морган, а не Мэйсон, внуком Уильяму Мэйсону он
приходился по матери. Впрочем, гадать об этом можно долго. И бессмысленно. „От
таких предложений не отказываются!“»

Неподалеку от Балтимора, 17 августа 1895 года, суббота

Естественно, к особняку Уильяма Мэйсона я подошел «одетым с иголочки, гладко

выбритым и минута в минуту». Встретивший меня слуга принял головной убор и провел
меня внутрь дома.
Внутри все стены были увешаны охотничьими трофеями. Сразу видно, что хозяин дома
без ума от охоты. Ну и отлично, вот и тема для застольной беседы образовалась.
— Здравствуйте, мистер Воронтсофф! — вышел навстречу хозяин дома. — Хорошо, что
вы вовремя. Знакомьтесь — это мой внук Фред.
Рукопожатие у Фреда было твердым, взгляд — открытым, улыбка — широкой. В этом
времени, где Карнеги еще не научил американцев всегда улыбаться, именно он, а не я,
казался пришельцем из будущего. Впрочем… У меня, видевшего обкатанные образцы, эта
«тестовая версия» вызвала легкое раздражение. Глаз невольно замечал слегка наклоненную
голову и прочие мелкие приметы дискомфорта. Он старался быть открытым, изо всех сил
старался, но… Это не его стиль. И от этого, похоже, бедняга чувствовал себя немного не в
своей тарелке. Я невольно посочувствовал ему. И улыбнулся в ответ.
— Ну, проходите за стол, молодежь! — громко, как привык на стройке, распорядился
Уильям Мэйсон. — А уж потом и поговорите!

Неподалеку от Балтимора, 17 августа 1895 года, суббота, несколько позже

Разумеется, перед обедом, они все, взявшись за руку, помолились. Причем Фредди
пришлось браться за руку этого русского. Он с трудом терпел, чтобы не раздражать деда, но
когда прозвучало финальное: «Аминь!» — с облегчением отпустил ее.
Памятуя вчерашнюю беседу с дедом и его просьбу не раздражаться раньше времени, а
выслушать и постараться понять, Фредди изо всех сил старался не показать окружающим,
насколько этот русский раздражает его. Да и вообще — задавить это раздражение.
Недостойно ему, чьи предки живут на Восточном побережье уже шестое поколение, и все это
время занимали в местном сообществе видное положение, обращать так много внимания на
дикаря, только что с парохода. К концу обеда он почти справился с собой и собрался сказать
этому русскому какую-нибудь любезность. Дикари любят, когда что-то лестное говорят об их
дикарской родине. Но дедушка и тут успел раньше:
— Кстати, Юрий, вас, наверное, должен вдохновлять опыт мистера Хилкова?66
66 Князь Михаил Иванович Хилков, российский подданный болгарского происхождения. Под именем Джона
Мэджилла (John Magill) в 1864 году устроился в англо-американскую Трансатлантическую компанию простым
рабочим. Работал кочегаром на паровозе, помощником машиниста и машинистом. Быстро дослужился до
начальника службы подвижного состава и тяги Трансатлантической железной дороги.
По направлению своей компании был направлен в Аргентину, где велось железнодорожное строительство, а
оттуда он переехал в Англию, где начал все сначала — устроился простым слесарем на паровозостроительный
завод. В 1882 году правительство Болгарии пригласило М. И. Хилкова возглавить Министерство общественных
работ, путей сообщения, торговли и земледелия. Он на три года становится одной из ключевых фигур
 — Кого, простите?
Дядя несколько смешался… Но долго смущаться он не умел, поэтому продолжил
несколько преувеличенно бодрым тоном:
— Ну как же, Майкл Хилков! Его в самом начале этого года назначили вашим
министром железных дорог. А начинал он тут, у нас, от простого кочегара пошел вверх. Об
этом много писали в газетах!
«Разумеется! В их дикарской стране любому нашему кочегару министром стать — раз
плюнуть! Только кто ж туда добровольно поедет?» — мелькнула у Фредди ядовитая мысль.
«Вот она — разница! Здесь можно набраться такого опыта, что у нас в России тебя и
министром сделают. Ну, не сразу из кочегара, конечно, но если дорасти до начальника —
легко!» — синхронно подумал я и ответил:
— Простите, сэр! Но я давно не был на родине. Путешествие вышло небыстрое, с
множеством пересадок. Так что эта новость промелькнула мимо меня!
— А жаль, жаль… Романтическая история. Князь прибыл под чужим именем, начал
простым кочегаром, дорос до начальника службы движения… Потом еще Аргентина,
Болгария… И всюду — очень быстрый рост.
— Да, любопытно, я обязательно найду газеты и почитаю, — дипломатично согласился
я.
— Именно, молодой человек! Я вижу в вас большой потенциал! Старайтесь, старайтесь
изо всех сил! Будьте полезны компании, и вы повторите его успех!
Минутку помолчал, видимо, ожидая ответа, затем, не дождавшись, сказал:
— В моем возрасте доктора рекомендуют отдыхать после обеда. А вы, молодые люди,
идите-ка в библиотеку. Там есть бумага, ручки, чернила и стол. Так что там вы сможете
изучить всю вашу электротехническую премудрость. И вот еще что, я надеюсь, в час вы
уложитесь. Поэтому, мистер Воронтсофф, жду вас через час в своем кабинете.
Разыгрывая из себя любезного хозяина и непрерывно улыбаясь, Фредди провел
русского в библиотеку, усадил за стол и сделал вид, что внимательно слушает.
Поскольку объяснять пришлось уже в третий раз (первый раз у вокзала, второй —
письменно — для Манхарта), я изложил все очень просто. И даже формулы писал так, как к
этому привыкли в Америке этого времени. В общем, объяснение вместе с аккуратной и
подробной записью заняло всего четверть часа.
— Понятно? — спросил я у Фреда в конце.
— Более чем! — ответил Фредди. — Вы все так ясно изложили.
Ему действительно все было понятно. Этот русский ловко использовал предрассудки в
обществе. Увы, но современное общество полно предрассудков. Вот, казалось бы, —
ситуация яснее ясного! Он, Фредди, выдал гениальную идею, как уменьшить расходы,
поставив более тонкий кабель. И она оказалась верной — все работает! И все эти глупости
про «точку подключения» — не его, Фредди, забота. На этот случай как раз и нужны все эти
«дрессированные головастики», ловко жонглирующие формулами. Все эти манхарты и
воронтсоффы. Ведь ясно же. Любому здравомыслящему человеку ясно, что каждый должен
заниматься своим делом. Они, васпы, должны давать идеи. Говорить, чего добиться. А эти
«головастики» обязаны довести их до ума. Это не заслуга их, а обязанность, 67 понятно?! Но
болгарской экономики.
В 1885 году Хилков возвращается в Россию, где его назначают начальником Закаспийской железной дороги.
С марта 1893 года Михаил Иванович на должности главного инспектора российских железных дорог.
Витте невероятно ценил его опыт и рекомендовал Хилкова на должность министра путей сообщения
Российской империи, куда он и был назначен в январе 1895 года. Об успехе Хилкова, его пути от американского
кочегара до российского министра железных дорог американские газеты немало написали в начале 1895 года.
Кстати, американцы могут этого не знать и ГГ — тем более, но Хилков стал вторым министром путей
сообщения, имевшим за плечами американский опыт, — первый министр П. П. Мельников также учился
железнодорожному делу в США.

67 Увы, такие люди встречаются в любой стране и во все времена. Есть старый, еще советских времен
анекдот: приходит в Академию сельского хозяйства новый начальник и говорит: «Фигней вы тут занимаетесь!
общество, к сожалению, очаровано недоступными большинству умениями этих
«головастиков». И считает, что в их умениях что-то такое есть. А с чего вдруг? Ну, взять вот
хоть этого русского. Да, он ловко сыпал цифрами и формулами, которые самому Фреду никак
не давались, несмотря на годы обучения у лучших преподавателей. Но мало ли что и кому
дано. Вон итальяшки ловко стряпают, а мексиканцы — поют, танцуют и играют на гитаре.
Негры хорошо пляшут. И ему так не выучиться. Так что теперь, и негров с итальяшками в
общество принять? Эдак много до чего договориться можно! Ведь и осел выносливее
человека, а конь — быстрее. Может, и их к людям приравняем на этом основании!
Нет, господа хорошие, вы как хотите, а он, Фредди, четко помнит, кто для чего
предназначен. И другим забыть не даст, даже если пока они не хотят его слышать. Главное —
дать правильную идею. И он, Фред, ее дал. Ведь провод-то и в самом деле, оказалось, можно
сделать тоньше!
А этот негодяй, этот дикарь… Он ведь вывернул ситуацию. Сначала убедил всех, что
его, Фредди, решение никуда не годится. И уже потом — потом — нашел «спасительное»
решение. И все теперь ему ура кричат. Хитер. Присвоил его идею, да еще и требует за это
благодарить…
— Кстати, Фредди, в вашей библиотеке нет, случайно, газет, где писали о мистере
Хилкове? — прервал его мысли мой голос. — Я бы с удовольствием почитал. Я ведь тоже
преклоняюсь перед САСШ, и мне интересно почитать о соотечественнике, делавшем здесь
карьеру.
— Сейчас поищу! — с деланой любезностью ответил Фредди. — Это меньшее, чем я
могу поблагодарить вас за консультацию.
Между тем, пока он искал газеты, мысли его приняли иное направление. Похоже, этот
дикарь в целом понимает свое место. Ценит их страну, готов учиться. Пожалуй, этот
«русский медведь» просто не понял, что натворил. Да, возможно, правильнее будет
попытаться приручить его.
Решено! Надо его изучить, подпустить поближе. И, если окажется, что этот Воронцов
действовал ненамеренно и может быть полезен, он, Фред Морган, приручит «русского
медведя». И сделает своим инструментом.

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, половина второго

Алексей попробовал себе представить Американца в роли полунищего гастарбайтера,

зависящего от милости руководителей какой-то американской строительной компании
средней руки. Выходило плохо.
Но, похоже, как раз эту часть предок вписывал из реальности. Да, молодец дед, вовремя
дал ему это творение. Сильно ускромняет!

Неподалеку от Балтимора, 17 августа 1895 года, суббота, вечер

Получив три газеты со статьями о Хилкове и доложившись напоследок Уильяму

Мэйсону, что все прошло нормально, я наконец выбрался из особняка Мэйсонов. Нет, эти
«сливки местного общества» в таких количествах меня пока душили. Идти в свою конуру не
хотелось, да и до ужина было еще часа два, поэтому я решил прогуляться по городку и
нагулять аппетит.
Городок был небольшой, даже по меркам этого времени, тысяч на семь человек
постоянного населения. Но персонал стройки почти удвоил его. Да и застройка была
малоэтажной.

Породы коров улучшаете! Не то это! Завод надо строить! Такой, чтобы на входе — сено, а на выходе —
молоко!» — «Да мы бы с радостью! А как завод работать будет, на каком принципе?» — «Да вы что?! Я,
главное, идею дал! А реализовать ее — ваша работа, за то вам и зарплаты платят!»
 В общем, тут было что посмотреть.
И вдруг мое внимание привлекла вывеска, на которой гордо значилось «TRACKTYR».
Не скажу, что я так уж скучал по соплеменникам, но… Я вдруг понял, что мне тяжко жить на
сплошных отварных бобах, кукурузных лепешках, кукурузной же каше и яичнице с беконом.
Желудок просит щей, борща, гречневой каши и пельменей.
В общем, прикинув размер имевшейся с собой наличности (а тут было хорошо, получку
выдавали еженедельно, по пятницам), я решил часть потратить на то, чтобы побаловать себя,
любимого.
Увы, меню не порадовало. Все тот же усредненный выбор, что и в нашей столовой,
разбавленный, разве что, стейками, бифштексами и жареной рыбой.
— Простите, — осведомился я у официанта, — а нет ли у вас чего-нибудь русского?
— Есть, сэр, — расцвел тот, — но это специальное «меню от шеф-повара». Одну
секундочку!
Да. В «специальном меню от шеф-повара» имелись не только щи и борщ, но расстегаи,
окрошка, квас, медовуха, уха простая, уха охотничья и уха архиерейская. Впрочем, шеф-
повар не ограничивался только русской кухней, в меню также значились «шашлык»,
«венгерский гуляш», молдавские «митетеи» и мамалыга, грузинские оджахури и
аджапсандал, украинские драники и вареники с картошкой, творогом и вишнями… В общем,
выбор мог потрясти любого гурмана, если бы не парочка «но».
Во-первых, в сноске значилось, что «блюда готовятся под заказ и на приготовление
блюда уйдет от часа до полутора». А во-вторых, цены на эти блюда были раза в два выше,
чем на аналогичные местной кухни. В общем, побаловать я себя смогу, но… не слишком
часто. Не те еще мои доходы.
Тем не менее, сейчас я решил не мелочиться. И заказал щи, шашлык, гречку и вареники
с картошкой. «Пусть проклятое пузо лопнет».
Пока ожидал, стал читать статьи о Хилкове. Оказалось, что впечатление, составленное
по короткому рассказу «дяди Билла», не совсем верно. Михаил Хилков точно не был моим
аналогом. Во-первых, он был князем. Что уже само по себе ставило его достаточно высоко.
Во-вторых, он скрывал свое имя и «в низы» шел намеренно, чтобы набраться опыта, а не
потому, что никуда больше не брали, а жить на что-то надо было. В-третьих, уровень
зарплаты ему явно не был принципиален.
Тем не менее, ссылаться на него иногда может быть полезно.
Тут как раз принесли первое. И стало не до того. Я ел и наслаждался. Да, блюда были
приготовлены шикарно. Несколько стилизованно «под Америку», но чувствовалась в основе
русская школа. Рассчитавшись и оставив щедрые чаевые, я спросил: «Можно ли высказать
комплименты повару?»
В моем времени это было общепринято, но тут, похоже, не совсем. Тем не менее, размер
чаевых решил все. И меня пропустили (а не провели!) на кухню.
На кухне меня ждет тройной шок. Первое — повар, а он там был один, по внешности
был типичным итальянцем. Который, и это было вторым шоком, говорил на чистейшем
русском языке, безо всякого акцента. А третьим шоком было его имя. Оказалось, что зовут
его… Виктор Суворов. Как знаменитого (хоть и недолюбливаемого мной) «правдоруба»
конца второго тысячелетия.
Я высказал комплименты. Представился. Сказал, что родом из Карелии. Он спросил,
где это. Я упомянул Петрозаводск. «А, так ты про Олонецкую губернию! — обрадовался
он, — а чего так странно ее называешь?»
Оказалось, что сам Витек в России и не бывал никогда. Его восьмилетним, лет двадцать
назад, подобрала воспитательница. Тогда его звали Витторио, и после смерти родителей он
бродяжничал, время от времени забираясь «зайцем» на пароход.
Так его и занесло в порт Ханья, что на Крите, где он был пойман на попытке кражи. К
его огромному счастью, из полиции его выкупила русская. Ее он называл «дама Анна
Валерьевна». Была она по мужу дальней родней господ Беляевых, известных
лесопромышленников и меценатов из Санкт-Петербурга. После гибели мужа доктора
рекомендовали ей средиземноморский климат. По наследству ей досталось достаточно, так
что купить неподалеку от Ханьи усадьбу, а потом и основать при усадьбе детский дом.
Учителей подбирала в России из числа товарищей по несчастью. Больных и одиноких,
которым тоже предписали переезд на юг. В результате она и на оплате сэкономила. И людям
помогла. Подбирала детей разных наций и воспитывала их, давая какое-никакое образование.
Но — основным языком был русский. Турецкий, греческий и еще какой-то европейский —
«как дополнительные». Турецкие власти не возражали — и проблем меньше, и взятки она,
традиционно, давала, да и вообще. Лучше пусть кто-то выучится, чем воровать станет,
рассуждали они.
Объяснил Витек и свое странное имя.
— Понимаешь, у дамы Анны Валерьевны был пунктик. Славная русская история.
Детей она брала без родни и маленькими, фамилии они не знали. Так что все ее
воспитанники получали фамилии только в честь русских знаменитостей. Если были
настолько малы, что не помнили и имени, — то получали и их имена. Если же имя помнили,
то оно на русский манер переделывалось. Андреа становился Андреем, Алессандро —
Сашей, ну а Витторио стал Виктором. Или Витьком, Витюшей…
В общем, поговорили мы хорошо, Витек сам соскучился и по русской речи, и по
ценителям кухни, так что напоследок он мне предложил:
— А заходи-ка ты завтра, к вечеру, ко мне в гости. Нет, не посетителем, а именно — в
гости. Вот сюда, в поварскую. И поговорим всласть, и угощу я тебя.
Я обещал.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Перемена статуса сказалась. На богослужении меня посадили не в дальний
угол, а на более почетное место по центру, пусть и в третьем ряду. Всего в двух
креслах от прохода. Но самое интересное началось потом. Приветствие к
собравшимся вышел произносить Фредди.
А после собрания он подошел и с улыбкой предложил познакомить со своей
кузиной. Да, именно он представил меня Мэри. Она была ему не двоюродной
сестрой, а троюродной, но… Тут такими тонкостями иногда пренебрегали. Кроме
того, Фред представил меня и хлопотливой даме, даме, приходившейся Мэри
тетушкой. Мэри звала ее тетя Сара, и та, как выяснилось, была родной сестрой ее
мамы. Мэри не только сказала, что ей „очень приятно“ видеть меня, но даже
прощебетала пару предложений.
От этого моя благодарность к Фреду Моргану перехлестнула все пределы. И
я охотно согласился „иногда, по субботам, помогать ему с физикой…“»

Неподалеку от Балтимора, 18 августа 1895 года, воскресенье

Сара Редсквиррел стояла за занавесом и наблюдала за течением воскресной службы.

Никто не мог видеть ее сейчас, и, соответственно, никто не удивился этому. Хотя все вокруг
привыкли, что «тетушка Сара» вечно бестолково, но шустро бегает и стрекочет, как
животное, давшее ей фамилию.68
Да и сама Сара куда лучше чувствовала себя в движении. Но сейчас вопрос был
слишком важен, чтобы не присмотреться.
Дело в том, что внук Уильяма, этот Фред Морган, давно положил глаз на ее
несравненную малышку Мэри. В этом не было ничего удивительного, Мэри нравилась
доброй трети присутствующих мужчин, включая и давно и безнадежно женатых. Но это
могло стать проблемой, так как «малыш» Фред обладал настойчивостью бульдога. И сумел

68 Red squirrel — рыжая белка.

своими ухаживаниями заинтересовать Мэри. Сара же полагала, что ее племянница достойна
самого лучшего.
На этой неделе, как донесли ей знакомые, «малыша» Фреда «умыл» какой-то русский,
любимчик и новый помощник Ганса Манхарта. И сейчас этот русский был здесь. Вот Саре и
хотелось посмотреть, как он отреагирует на русского при встрече. Умеет ли он «держать
удар».
Когда же она увидела, что Фред с улыбкой идет к русскому, крепко жмет ему руку и
тащит знакомить с Мэри, она резко добавила ему положительных баллов в досье. Да, мужик
растет!
И она тут же включила «режим белки» и побежала поближе, послушать разговор.
Надо сказать, что русский соответствовал ожиданиям. Явно умен, неплохо образован,
но — не здесь. И, конечно же, втюрился в ее племяшку по самые брови. Сара про себя
самодовольно улыбнулась. Знай наших!
Впрочем, когда они с Мэри уже шли со службы, она не удержалась и сказала: «Знаешь,
милая, твоему папе явно повезло найти „жемчужину“. Этот русский мальчик очень умен и
далеко пойдет, поверь моему слову. И к тому же он, как и многие тут, влюбился в тебя.
Присмотрись, мало ли что…»

Неподалеку от Балтимора, 18 августа 1895 года, воскресенье, после обеда

Сегодня Витек явно превзошел вчерашний уровень, и без того неплохой. Венгерский
гуляш, если кто не знает, — это суп, а не подливка. Но такой густой, что до подливки ему
совсем чуть-чуть. И пряный. Не острый, жгущий язык, а согревающий изнутри. И очень
сытный.
К этой жемчужине венгерской кухни он добавил драники с ветчиной, пирожки со
щавелем и яйцом и — внимание — квас. Настоящий, настоянный на ржаном хлебе квас.
Предполагать, сколько с меня содрали бы за это в зале, я просто побоялся. Но Витек сказал
просто:
— Не думай об этом! Я тебя в гости позвал! А с гостей денег не берут!
— А хозяин не заругается? Проблем не будет?
Витек смущенно поскреб в затылке.
— Так я, как бы, сам хозяин. Ну, в смысле — совладелец. Партнер я, младший. Ну а
повар, наоборот — главный.
— А второй совладелец?
— Так нет его сейчас. Финн у меня совладельцем. Капитаном он на судне «Одинокая
звезда». Ходит с Восточного побережья до Балтики и обратно. Вот он мне, попутно, всякие
продукты и подкидывает с родины. Как бы его доля участия. Ну и капиталом вместе
скинулись.
— Все равно. Зови в следующий раз лучше домой. А то донесут твоему компаньону,
что даром гостей кормишь, он и обидится.
Суворов еще более смущенно потер затылок.
— Так некуда звать! — смущенно пробормотал он. — Я ж готовлю почти все время.
Домой только спать приходить буду. Ну и вот… Флэт 69 я присмотрел, недалеко тут, два
квартала всего, шесть комнат, два этажа, отдельный вход… Но просят дорого — тридцатка в
месяц! — снимать — денег жалко. Да и ни к чему вроде, не женат я… А рум снимать — не
по чину вроде…
— Тридцатка говоришь? Это разве дорого? С меня за место в двухместной комнате
берут десять. Правда, это с уборкой.
Ну, если взять приходящую негритянку, чтобы убирала, готовила, стирала и гладила —

69 Эмигранты нередко включают в свой русский английские слова: «флэт» — квартира, «корнер» — угол,
«рум» — комната…
это еще шесть в неделю… Итого, получается, пятьдесят четыре в месяц?
— Нет… Там еще вывоз мусора, плата за воду и электричество… Да и недель в месяце
не четыре, а чуть больше… Клади шестьдесят — не ошибешься.
Да, шестьдесят долларов в месяц — это неслабо для этих времен. Сам я пока
зарабатывал чуть больше восьмидесяти. И хотя мне обещали увеличить до тридцати пяти в
неделю, т. е. считай, до полутора сотен, все равно — дороговато. И тут я вспомнил про
Ватсона и Холмса. Оценивающе посмотрел на Витька. Еще немного подумал… И спросил:
— Слушай, а по местным понятиям прилично, чтобы два холостяка сняли квартиру,
поделив оплату? У нас так делают, например.
— Хм… — ухмыльнулся Витек. — Это что, как Холмс и Ватсон?
И я понял, что мы — «споемся».

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, почти два часа ночи

Алексей встал и пошел к холодильнику. Такое яркое описание кулинарных талантов

неведомого ему Витька Суворова пробуждало аппетит.
Алексей нашел в холодильнике немного картофельного пюре и пару котлет, согрел их в
микроволновке и дополнил парочкой хрустких малосольных огурчиков. Подумал немного и
налил в дополнение еще «стопочку» «Смирновской».
Со вкусом выпил, с аппетитом закусил. И подумал, что раньше, до чтения творений
Американца, как-то не задумывался о том, что тоска по привычной еде — часть любви к
родине. И что не только язык нас привязывает.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Время очень странная субстанция. Иногда оно еле тянется, как патока. И
твои действия не меняют ничего. А иногда перемены идут одна за одной, толкаясь
как льдины при вскрытии бурной реки, только грохот стоит… Вот и тот август был
таким… Бурным…»

Неподалеку от Балтимора, 18 августа 1895 года, воскресенье, после обеда,

параллельно с предыдущими событиями

Трой Мерфи любил вечер воскресенья. Странно, да? Любой скажет, что странно. Кто
же любит, когда отдыхать осталось всего ничего и времени осталось только приготовиться к
новой суетной неделе? Верно, никто. И сам Трой раньше, пока был простым работягой, не
любил. Только времена те давно прошли. Уж почти дюжина лет, как Трой — неформальный,
никем не избранный глава ирландской общины стройки. Полторы дюжины лет назад, в
молодости еще, было дело, он, по дурости, связался с профсоюзами. И чуть не загремел. В
Питтсбурге дело было. Пенсильванская железная дорога работягам тогда на пятую часть
получку уменьшила. И тем, кто дорогу рядом строил, тоже. Ну, строители пороптали, но
смолчали. А железнодорожники — они птицы важные, гордые… Начали про забастовку
говорить. Все судили, рядили, и тут им — раз — сюрприз. Еще на десятую часть снизить
зарплату хотят. Тут уж они не выдержали, самых горячих из строителей позвали, кто
подраться не дурак, да и перекрыли пути. Но губернатор с ними разговаривать не стал. Он
Нацгвардию выслал. Правда, первый раз осечка вышла, недодумал, местных послал. И те в
корешей и родню стрелять не стали. Но на следующий буквально день прислали чужаков. И
те уж постреляли от души. Раненых с сотню было. Да и погибших десятка два. Народ
разбежался, но депо пожег. И вагоны покрушил. Чтобы хоть так душеньку отвести. Он,
Мерфи, тоже жег. Только так, чтобы не видел никто. А затем уж и сам президент вмешался.
Федеральные войска прислал. С пушками, кавалерией. Все и разбежались.70
70 Речь идет о забастовке 1877 года, на железнодорожной линии Балтимор — Огайо, старейшей в США.
Забастовка и ее подавление стали знаковыми в истории движения за права рабочих в США.
 Но до Мерфи еще тогда дошло: бузить работягам — можно. И даже нужно иногда.
Иначе хозяева совсем «берега потеряют». Но только добиваются при этом больше всего не те,
кто бузит, а те, кто их усмиряет. Так что собрал он самых дюжих ирландцев и стал управлять.
Тех, кто бузит, — сам гасил. Ну, не совсем сам. На то у него не одна дюжина бойцов была.
А только если работяг совсем достанут, то именно он, Мерфи, к хозяевам ходил. И
условия ставил. Не только за себя, но и за рабочий люд. Чтобы, значит, не доводить до
крайности. За что работяги его нехотя, но ценили.
Так что и дни его теперь по-другому распределялись. Самый напряженный — пятница.
Кто-то возмутится жалованьем, кто-то упьется и пойдет права качать, да и простые
разборки… Сколько уж раз его ирландцы с итальяшками схлестывались? А те ведь честной
драки не признают, чуть что — сразу за нож хватаются… Да и поляки «шороху наводят» —
только держись. И пьют не меньше ирландцев. 71 А потом вечно идут «справедливость
искать». Ну и кто за порядком следит? Полиция? Черта с два! Он, Трой Мерфи, и следит. И
его ребята, само собой. Так что пятница для него день горячий. Первую половину субботы
все тихо. А потом проблемы снова начинаются. Кто вчерашние обиды вспомнит, кто просто
опохмелиться успеет. Так что и вечер субботы — тоже не сильно спокойнее пятничного. А
вот в воскресенье — все. После обеда никто не пьет. Так что Трой может оставить дела на
молодежь и уйти в свой закуток передохнуть. Да, в закуток барака, а что? Нет, для семьи есть
все вечера с понедельника по четверг. А в воскресенье лучше быть тут. Иначе бузу проспишь.
И опять до Нацгвардии дойдет. Со стрельбой.
Впрочем, сегодня все, похоже, тихо… И Трой рискнул налить себе порцию доброго
виски. Опрокинул его в себя в три глотка и прислушался к ощущениям. Да, американский
кукурузный виски — не ирландский. Его пьют не мелкими глотками, смакуя. А так, как пьют
воду, как дышат… И наслаждаются. Прислушиваясь к тому, как оно «прошло».
Тьфу! Сглазил! В окно своего закутка Трой увидел, что к нему направляется Том
О'Брайен. Причем угрюмый донельзя. Что было вернейшим признаком крупных
неприятностей. Том, при росте шесть футов и два дюйма и весе двести двадцать фунтов, 72 о
жире понятия не имел вовсе. И был лучшим бойцом его «дружины». Пойти к Трою в это
время О'Брайен мог только из-за намечающейся драки. Серьезной драки, мелкие вопросы он
решил бы сам. Но драки Том любил. И угрюмым он стал бы только, если драка ОЧЕНЬ
серьезная.
Трой встал и несколько раз поднял и опустил тяжелый дубовый стул, чтобы прогнать из
себя благодушие. И настроиться на грядущие неприятности.
Том коротко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
— Ну что там у тебя еще? — спросил его Трой, стараясь не выдать раздражения
бесцеремонностью Тома. Тому, как лучшему бойцу, на бои которого хаживали даже
«дядюшка Билл» и «сам» Элайя Мэйсон, прощалось многое. Говорят, он даже на дочку
хозяина засматриваться стал…
— Этот польский ублюдок много себе позволяет! — прорычал Том.
— Какой еще «польский ублюдок»? — озадаченно переспросил Мерфи. — Один поляк?
ОДИН?! И ты беспокоишь меня ради этого?
— Это не просто поляк, а новый любимчик Манхарта, инженера. А ты сам сто раз
говорил мне, чтобы я не смел трогать инженеров и прочих, не посоветовавшись с тобой.
Трой отметил про себя это «не посоветовавшись», хотя у него все звучало как «не
спросив разрешения». Да, похоже, у самого Троя назревают неприятности. Малыш Томми
О'Брайен отрастил зубки и метит на его место. Та-ак…

71 В США поляки считаются самой пьющей нацией, сразу после поляков идут ирландцы. Но ирландец Трой
Мерфи, понятно, считает иначе.

72 Около 188 см и 99 кг, для того времени — высокий рост и крупное телосложение.
 — Он не поляк, Томми-бой, он русский.
— И какая разница? — угрюмо переспросил О'Брайен. — Это не делает его менее
мерзким ублюдком!
— А разница, Томми, в том, что Россия — великая империя, уступающая по размерам
лишь Британской. А Польша — поделена между ней и немцами… — тут он нагнулся к
севшему на стул Тому, ухватил того за плечи и, почти в упор, брызгая слюной, прорычал:
— И разница между Польшей и Россией, недоумок, такая же, как между каким-то
поляком и человеком, который вчера обедал у Мэйсонов. Ты хоть понимаешь, на кого наехать
хочешь? Это тебе не безвестный работяга. Полиция посадит тебя, лишь только ты коснешься
его пальцем.
— А мне плевать! — тут Том оттолкнул Троя обеими руками и встал. — Если он смеет
так смотреть на мисс Мэри, он заслужил, чтобы его крепко проучили!
Тут Мерфи замер, просчитывая разные возможности. Прирожденный вожак, он не знал
слова «аналитика», но великолепно чувствовал угрозу своему положению. Тома сейчас не
остановить, это ясно. Он возьмет кучку подпевал, таких же громил. Так он и изуродует этого
парня. А то и линчует. С другой стороны, если показать всем, что он удерживал Тома от этого
шага, и устроить простой бокс, то максимум, что грозит русскому, — побои или сотрясение.
Зато при разборке Тома наверняка ушлют куда подальше. И он, Трой Мерфи, сможет снова
укрепить свою власть над общиной.
— Хорошо! — сказал он. — Ты считаешь, что он оскорбил мисс Мэри нескромными
взглядами? Это серьезное обвинение. И мы устроим разбирательство. Прямо сейчас. Это
будет настоящий «Божий суд», — уточнил он.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Едва я вошел в свою комнатушку, как дверь без стука распахнулась. На
пороге стояла тройка ирландских мордоворотов. „Пойдем-ка, русский! —
пророкотал один из них, — тебя сам Трой Мерфи к себе требует. Срочно!“
И мне пришлось идти, как был, в костюме-тройке. Суть претензий
выяснилась быстро. Том О'Брайен, самый здоровый и буйный из них, начал рычать,
требуя извинений, так как я „нескромно смотрел на мисс Мэри“ и даже осмелился с
ней разговаривать. Не знаю, что мне тогда стукнуло в голову, но я ответил, что жить
я буду, как сам решу, и что это — „свободная страна“!
Том, этот ирландский громила, от таких слов осатанел и попытался порвать
меня на части. Но Мерфи, тот самый глава ирландского „землячества“, грубо
остановил его, фактически отбросив от меня. Некоторое время он расспрашивал то
меня, то этого Тома, то остальных присутствующих. И позиция его была явно
миролюбивой. Мол, „я не сделал ничего такого, что неприлично джентльмену“.
При этих словах Том оживился. И сказал, что джентльмен всегда готов отстоять в
поединке свое право ухаживать за дамой.
Мерфи и тут вмешивается. Настоял, чтобы поединок шел „без ножей“,
голыми руками и вообще „по правилам“. Правила мне быстро изложили: ногами
бить запрещено, ниже пояса тоже, при падении бой останавливается, ведется счет.
Побежденным считается тот, кто не встал, когда медленно досчитали до дюжины
или кого выбросили из круга.73
В общем, не успел я опомниться, как меня заставили снять пиджак, жилет и
рубашку, и, голого по пояс, вытолкнули в круг».

Неподалеку от Балтимора, 21 сентября 1895 года, суббота

— А почему вы так скептически относитесь к электромобилям, Юра? — спросил Фред

73 Правила боя часто отличались от боксерских, да и сам бокс отличался от нынешнего, но тут явно что-то
уже переняли.
и принялся раскуривать трубку. Да, вопреки моде, он курил не сигары, а именно трубку.
Наверное, потому, что это придавало ему дополнительный романтический ореол.
Вообще за прошедший месяц я заметил, что вопросу, какое именно впечатление он
производит на окружающих, Фред Морган уделял невероятно много внимания. Он отработал
открытые позы, тщательно улыбался во «все тридцать два зуба», говорить старался звонко,
ходить, садиться и вставать — упруго, жесты отработал четкие и экономные… Короче все,
как чуть позже приучил американцев делать Карнеги. И мужественность свою он тоже
всячески подчеркивал.
Вот только меня, видевшего куда более существенно отшлифованные образцы, это
только отталкивало. Какая-то недоработанность была в нем. Нарочитость. Искусственность.
А подо всем этим был сам Фред. Человек, от рождения получивший все. Но ничего из себя не
представляющий. Учиться ему было скучно, творчество он считал уделом обслуги, а
единственное, что нравилось ему, — это блистать в обществе и руководить.
«Сынок босса» из офисных баек, причем в худшем его варианте. Потому что все, что
«сынкам» иногда только приписывают, тут было, что называется «в полный рост».
Впрочем… Не мне жаловаться на судьбу. Я за свою «барщину» получил не только
возможность выбраться из барака и многократный рост доходов, но и возможность, пусть
изредка и бегло общаться с Мэри. И одно это уже окупало в моих глазах и затраченное время,
и затраченные усилия. А ведь были и еще бонусы. «Дядя Билл» всего несколькими
репликами обрисовал мне стратегические цели компании на этом строительстве, которых, к
примеру, Ганс Манхарт просто не знал. Ну не думал он в таких категориях. «Не положено»!
Он — инженер, и точка!
Ну и то, что, обучая Фреда, я многое узнавал о нынешнем уровне техники и экономики,
тоже со счетов сбрасывать не стоило.
— Я не против, Фред, — осторожно сказал я, — но не думаю, что у них есть серьезные
перспективы.
— Но почему? Они не требуют длительного времени на подготовку к езде, как
локомобили. И их двигатели не так капризны, как у этих колясок Бенца…
— Да, Фред, все так. И вы еще не упомянули высокий коэффициент полезного действия
электрического двигателя. Он куда выше, чем у парового движка или у двигателя
внутреннего сгорания.
— Около восьмидесяти процентов! — подтвердил Морган.
— Все это так. Но есть и два недостатка. Во-первых, длительная подзарядка батарей.
Долгие часы вам приходится ждать, пока экипаж будет снова готов к движению.
Локомобили74 и автомобили лишены этого недостатка.
— Но батареи можно сменить!
— Можно! Но тут мы упираемся во второй недостаток. Аккумуляторные батареи много
весят и имеют низкую емкость. Чтобы экипажу с мощностью три лошадиные силы хватило
на час поездки, батарея должна весить… — тут я припомнил свои подработки
аккумуляторщиком, прикинул емкость батарей, их вес и произвел быстрый подсчет в уме, —
… около двухсот фунтов.75 Это все равно, что в экипаже будет на одного пассажира меньше.
И это всего на час поездки. Каких-то пятнадцать миль. И там снова заряжаться. Впрочем,
электричество найти не проблема. Но ждать придется еще час, а то и два.
— А вот с этим может быть проблема! — неожиданно возразил мне Фред. —
Электричество-то найти не проблема, ты прав, но ток там — переменный! А аккумулятору
нужен постоянный.
— Ну и что? — тупо удивился я. В самом деле, что может быть проще выпрямителя?

74 Локомобиль — автомобиль с паровым движком. В то время их число превышало количество и

электромобилей, и автомобилей, вместе взятых.

75 Около 90 кг. Да, действительно, емкость свинцово-сернокислых аккумуляторов не так уж и велика.

Они тут что, совсем дикие?
— Как что? Ты что, не знаешь, как получают постоянный ток из переменного? —
немного торжествуя, спросил Фред.
И рассказал. Да, ребята, ТАКОГО я не ожидал. Оказывается, чтобы получить
постоянный ток, тут включали в розетку двигатель переменного тока, и он крутил генератор
постоянного тока. Учитывая КПД нынешних устройств, они теряли на этой операции около
трети электроэнергии.
Да еще и получали все проблемы, связанные с необходимостью держать в точке зарядки
такое дорогостоящее и громоздкое оборудование.
Показав Фреду расчеты потерь и объяснив, почему точек перезарядки не может быть
много, я спросил:
— Понимаешь теперь, почему я не в восторге от электромобилей?
Фред помолчал. А потом спросил:
— А если придумать иной способ преобразования электричества? Ну, сделать
компактное, недорогое и экономичное устройство для выпрямления тока?
Тут уже задумался я. Когда изобрели вакуумные или твердотельные диоды, я просто не
помнил. Вроде бы позже… Но вдруг?
— Да, — неохотно признал я, — в этом случае электромобили могут стать более
широко распространены.
— Вот видишь! Так что давай, думай! — Сказал Фред так покровительственно, словно
был боссом, поставившим мне задачу.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Почти сразу после этого разговора Фред уехал куда-то на Средний Запад.
Кто-то из родни внезапно заболел. Меня это немного расстроило, но только потому,
что теперь меня перестали звать в особняк Уильяма Мэйсона, и я чуть реже стал
видеть Мэри.
В остальном же все было великолепно. Я вживался в этот мир, упорно
работал и учился. Удивительно, но в отличие от оставленного мной мира, инженера
Манхарта, а значит, и меня, его помощника, могли бросить на самые разные задачи.
И не только инженерные. Как-то раз, например, мне пришлось поработать за
кочегара, когда гнали экстренный ремонтный поезд на дальний участок
строительства. А в другой раз мы ремонтировали водоснабжение целого района.
Довелось и пожар тушить… Да, то были веселые времена.
Но мне было мало. Я хотел выбиться в руководство, пусть и маленькое.
Поэтому я, с одобрения Ганса Манхарта и обоих Мэйсонов, в свободное от
основной работы время писал „Экономически обоснованные принципы
электроснабжения электрифицированных железных дорог“. Куда включал все…
Обосновывал, что экономически более правильно держать крупные
электростанции, а не кучу мелких генераторов по всей сети, что куда выгоднее
использовать переменный ток и высокое напряжение, с системой понижающих
трансформаторов, предлагал провести унификацию типов используемых машин и
разрабатывал, вернее, восстанавливал, расчет компенсации реактивной мощности
сети, а также защитной автоматики.
Ну и идею, мелькнувшую при последнем разговоре с Фредом Морганом,
тоже не бросал. За те мои идеи мне, похоже, не светит ничего большего, чем
повышение в должности и очередная премия, а вот такой „сладкий“ патент можно
будет и продать. И стать уже, пусть и мелким, но владельцем бизнеса. То есть —
стать еще на шаг ближе к Мэри.
Кое-что из наработанного я показал Гансу. И результат не замедлил сказаться.
В середине ноября тетушка Сара, эта вечная „тень“ Мэри, торжественно передала
приглашение на Рождество в особняк „самого“ Элайи Мэйсона. В дом отца Мэри.
Я был на седьмом месте от счастья и строил планы…»
 Неподалеку от Балтимора, 21 декабря 1895 года, суббота

Этим вечером я снова сидел на кухне у Витька в «Трактире». Нехорошо, конечно. И он

плохой пример подает, пуская посторонних на кухню, да еще и угощая. Впрочем, теперь
Витек не готовил для меня отдельно, а просто увеличивал порции, заказываемые
посетителями. На свою и на мою долю. Так что совесть его была спокойна. Продукты все
равно его, время тоже. Минусом такого подхода было то, что выбор блюд зависел не от нас.
Впрочем, при философском настрое это даже привносило дополнительный шарм.
Зато сам Витек за плитой преображался. Он становился поэтом. И говорил на любые
темы. Я его интересовал только как слушатель, что мне, конечно же, было на руку. Самому
мне рассказать было не о чем, боялся «проколоться», а из его рассказов я черпал многое о
здешнем мире. Правда, о Европе рассказать Витек мог немногое. Период до приюта он
просто почти не помнил. А в приюте они жили очень уединенно. Впрочем, и о приюте у него
нашлась масса историй, забавных, грустных. Иногда и поучительных. Но больше было уже о
САСШ. Тут он многое повидал, прежде чем устроился в свой «Трактир» совладельцем и
шеф-поваром.
— Вот скажи мне, Юра, а ты, часом, не из «этих»?
— Из которых, этих? — не понял его я.
— Ну, есть такие, вместо девушек им мальчиков подавай.
Я только молча погрозил ему кулаком. Витек притворился, что он в смертельном ужасе:
— О, не бей меня своим смертельным кулаком, Юра — гроза ирландцев! — завопил он
на всю кухню, — иначе некому будет закончить этот чудесный плов! Сам-то ты не
справишься!
Я промолчал. Дурашливость на Витька нападала нечасто, но… Итальянские гены,
видимо. Проще было переждать минуту, скоро он и сам посерьезнеет. И точно!
— Нет, ну правда, Юр, я все понимаю, у тебя небесная любовь… И твоя Мэри для тебя
— лучшая из девушек… Но ты и сам понимаешь, что пока ты ей не пара. А когда станешь,
принято помолвку делать, не свадьбу, так что года два-три тебе этой свадьбы еще ждать. И
это в удачном раскладе, согласен?
Я молча кивнул.
— Ну вот! И что, ты два года намерен прожить монахом?! Да брось! Не стоит оно того!
Давай лучше мы с тобой в Балтимор смотаемся. Город большой, и хоть и очень пуританский,
но не сомневайся, где найти там девиц повеселее, я знаю. Расслабимся, время хорошо
проведем!
Я помолчал. Нет, ответ у меня был готов сразу. Я просто не знал, как сказать, чтобы
дошло. Но Витек, похоже, понял сам.
— Что, «проняло» тебя, брат, да?
Я кивнул.
— Да, Витек, именно «проняло», лучше и не скажешь. Я не монах, ты прав. А вот как
представлю, что с кем-то, а не с ней, душа не лежит. Так что я пока лучше так. Станет
невтерпеж, я тебе сам этот разговор и напомню.
— Странно как-то… — протянул Суворов, открывая крышку казана и добавляя какие-
то пряности, — местные кричат «до свадьбы ни-ни», но парни у них и до свадьбы «гуляют».
Только приличия соблюсти надо. А мы по их меркам — почти язычники. Да и дома нас
праведниками никто не сочтет. Но ты собираешься сам, добровольно жить так, как они
только на проповедях рассказывают. Рассказать кому — обхохочется!
— Все так, все так. Нелепо это, наверное. Но иначе не могу. Может быть, Витек, дело в
том, что для меня чувство к Мэри — как часть билета в новую жизнь?
— Ну, так бывает… — неуверенно согласился Витек.
— Ну вот у меня так и случилось. У меня Мэри и перспективы в этой стране как-то
воедино слились. Как суеверие какое-то. Дурацкое, наверное. Но мне кажется, что если я
Мэри изменю, то она об этом как-то узнает. Или не узнает. Но все, на что я с ней надеюсь, и
все остальные надежды… Они сразу «сломаются». Поэтому не могу я так, ни с этой
девушкой, ни с этой страной.
Тут уже некоторое время помолчал Витек.
— А что «со страной»? — уточнил он.
— Ну, ты помнишь, я говорил тебе, что мечтал про Штаты? Рвался сюда, хоть родители
не отпускали. И прорвался чудом, считай. Без денег, без документов, бродягой… И приняли
меня тут совсем неласково, то афериста во мне подозревали, то в барак засунули землю
долбать… И в бараке чуть не прирезали, так? В общем, не та она оказалась, Америка. Совсем
не та, как мне рисовалось, уж поверь!
— Да верю я, верю! Стоп, подожди! — с этими словами Витек поднатужился и
отодвинул котел с огня. — Уф-ф… Ну все, еще десяток минут, там все дойдет, и можно есть.
Подожди еще пару минут, я пока чаю заварю…
Ждать пришлось не пару минут, а весь десяток. Пока Витек колдовал над зеленым чаем
(«кипятком заваривать и не вздумай! Вкус испортишь!»), пока накладывал порции для
гостей, пока отправлял официанта в зал, пока нам наложил… В общем, я и забыл за это
время, о чем говорил. А вот он, оказалось, помнил. И дал продолжение.
— Ну? Так ты закончил на том, что Америка оказалась не такой, как тебе мечталось.
И?..
— Гм… И… — внезапные переходы Витька от шуток к серьезности и обратно нередко
ставили меня в тупик, — а то, Витек, что хоть страна эта не такая и пока ничего не дала мне,
но это я рвался к ней. А не она ко мне. Так что я пытаюсь понять Америку такой, какая она
есть. На самом деле, а не в мечтах, рассказах и романах, понятно? И вот в этой Америке я и
буду жить. Со своей Мэри, если она меня любит, понял? А другие мне не нужны!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Рождество прошло великолепно. Мне даже довелось немного потанцевать с
Мэри. И послушать, как она поет. Но помимо этого, как я ожидал, состоялся
серьезный разговор с Мэйсонами. Я обрисовал, что делаю, и они назначили доклад
на первые числа января».

Неподалеку от Балтимора, 8 января 1896 года, среда

После доклада мне был задан лишь один вопрос:

— Мистер Воронцов, но это уже не инженерная работа, а вы числитесь помощником
инженера. Кем же вы видите себя в этом проекте?
— Менеджером! — коротко ответил я. — Предлагаю ввести должность «менеджер
проекта». Приравнять в правах, ответственности и зарплате к руководителям филиалов. Ну и
премию назначить, в зависимости от результата.
«Сам» Элайя Мэйсон немного подумал, пожевал губами и ответил:
— Не пойдет! Подождите, мистер Воронцов! Я не договорил! Так вот, ваше
предложение глубоко оскорбит руководителей филиалов. Они ведь не просто набранные
сотрудники, Юрий, они — члены Совета директоров. И все они компаньоны, пусть и
младшие. Они входили в бизнес со своими активами. Кто-то — с готовой небольшой
компанией, кто-то — с удачным подрядом, даже Ганс Манхарт внес в дело свой патент.
Хороший патент, уверяю вас. Ценный. И приравнять простого наемного сотрудника, пусть и
с идеей, но без актива… Они меня не поймут, Юра! Будет бунт, точно вам говорю!
При этих словах «дядя Билл» важно кивнул. А его племянник продолжил:
— Вот если бы и у вас нашлось что-то, что вы могли бы внести…
— Есть у меня что внести! — решительно ответил я. Тут в горле пересохло…
Я вдруг осознал, что не я, а сам отец моей Мэри — самостоятельно — предложил мне
путь, как стать компаньоном. Отступать было глупо… Так что я сделал глоток содовой и
продолжил немного сиплым голосом, но твердо:
 — Сейчас оно еще плохо работает, я эксперименты веду… Но к концу февраля будет и
рабочий образец. Обещаю! У меня будет что патентовать!
— Ну и чудненько! — улыбнулся он. — Тогда сделаем так. Вы остаетесь пока
помощником Манхарта, но мы готовимся все изменить во втором квартале, прямо с первого
апреля. Так что если у вас к началу марта будет стоящее патентоспособное изобретение, мы
его и зачтем. И приравняем вас к директорам. Ну и в марте, в зависимости от ценности
вклада, оговорим и ваши доходы — оклад, премию, дивиденды…
Тут он взглянул мне в глаза, улыбнулся и продолжил:
— Да, кстати, почему вы не бываете у нас? По субботам мы тоже даем обеды, как и мой
дядя. Так что вы могли бы чередовать. И когда не идете к нему, посещать нас. Сара, сестра
моей покойной жены, очень благосклонна к вам и считает вас подходящей компанией для
моей дочери. А я привык прислушиваться к ее советам. Согласны?
Вообще-то у меня были возражения. Ну как же, работать начинаешь сейчас,
изобретение тоже отдаешь авансом, а для тебя все остается по-прежнему, и сколько ты
получишь, ты узнаешь потом, после того как все отдашь… Но сейчас, при таком
предложении ответить в стиле: «Я не уверен, сэр, что вы меня не обманете!» — было бы
верхом бестактности. И глупостью.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Период с начала января по начало марта прошел для меня в сладком сне. Я
работал запоем. В свободное время вел эксперименты, дорабатывая игнитрон. К
счастью, я вспомнил, что этот ртутный выпрямитель был не только мощным и
обладал очень высоким КПД, 76 но и был изобретен сразу же после Гражданской
войны. Папа на этот факт особенно напирал.
Но помнить принцип и схему — это одно, а собрать действующий
выпрямитель — совершенно другое. Неожиданно понадобились деньги. Много
денег. Работа с ртутью требовала вытяжных шкафов, что уже непросто. Кроме того,
понадобилась сама ртуть, немало ртути, а она стоила недешево. А быстро, для
первых опытов ее можно было извлечь только из ртутного барометра, прибора
недешевого. Потребовалась гора готовой стеклянной посуды, оборудование для
выдувания стекла, прибор для создания вакуума…
Деньги, которые я начал было копить, быстро улетели, весело мне помахивая
издалека. Пришлось одолжить немного у Витька.
Но главным были, конечно же, субботы и воскресенья. Правда, по
воскресеньям я видел Мэри со второго ряда зала, говорить нам было некогда. Но
вот по субботам мы общались, и немало. Тетя Сара, которая и правда, похоже,
оказывала мне протекцию, полюбила ходить на обеды к Уильяму Мэйсону. И
водила Мэри с собой. И мы говорили, мы много разговаривали.
Третьего марта я наконец-то с небольшим опозданием, добился устойчивой
работы двухполупериодного игнитрона.77
Я послал к Мэйсонам записку, что могу демонстрировать изобретение хоть
завтра. А ночью у нас произошел пожар».

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, начало третьего ночи

Алексей встал, прошелся к окну. Предок, похоже, снова вставил в фантастическое

76 98–99%.

77 Выпрямление тока — процесс получения из переменного тока постоянного. Осуществляется при помощи
вентилей, т. е. устройств, пропускающих ток только в одном направлении, и фильтра, сглаживающего
полученный пульсирующий ток. Игнитрон, или ртутный выпрямитель, исторически был первым компактным и
экономически эффективным вентилем. Двухпериодный — означает, что используется набор вентилей,
использующих обе полуволны переменного тока.
произведение кусочек из реальности. Во всяком случае, про этот пожар ему уже доводилось
слышать. Пусть и нечасто, урывками…

Неподалеку от Балтимора, квартира Воронцова и Суворова, 4 марта 1896 года, среда,

ночь, самое начало дня

— Так-так, значит… — медленно, с гневом сказал Фред Морган самому себе, наш
«русский медведь» все никак не успокоится, да? Ему мало того, что он украл тогда мою идею
про более тонкий провод, он пытается украсть и мою Мэри? И место в Совете директоров? И
все это — за счет новой кражи?! Ничего не скажешь, красавец!
Фред еще раз посмотрел на «описание патента», лежавшее в верхнем ящике стола.
«Аппарат, предназначенный для выпрямления переменного тока…» — прочел он. И
продолжил скользить по строчкам: «Достоинствами аппарата являются компактность,
высокая экономичность и низкая стоимость…» Угу… «Отсутствие движущихся частей
позволит существенно повысить долговечность прибора и сократить затраты на ремонты»…
— Ага! — почти не таясь, в голос возмутился Фред. — И про то, что придумал этот
прибор я, а ему просто поручил его додумать и изготовить, этот мерзавец, само собой,
никому не сказал!
Фред просто кипел от гнева! Его нагло пытались ограбить! Лишить не только
придуманного им, но и женщины, выбранной им, наследства, которое ей предстояло
получить, места в Совете директоров, положения в высшем обществе… И кто? Какой-то
проходимец, которого они с дядей, по доброте душевной, вытащили из грязи, протянули руку
дружбы, пустили к себе в дом?
Фред задумчиво коснулся рукояти револьвера, положенного им на стол. Да, он пришел
сюда с оружием, а что делать? То, чем он занимался, глупый закон назовет «нарушением
неприкосновенности жилища» и впаяет ему, Фредди, отсидку в тюрьме. Ему, вместо этого
негодяя и пройдохи. Поэтому Фредди в случае обнаружения собирался стрелять.
А сейчас он задумался — не стоит ли пройти в спальню и разобраться с негодяем? Нет,
не стоит. Он слишком благороден для этого! Он, Фред Морган, — не убийца!
Тут он ухмыльнулся. Вот оно! Вот оно решение! Он поступит с негодяем так, как тот
пытался поступить с ним. Он вернет себе свое изобретение. И сам войдет с ним в Совет
директоров.
Фред решительно начал пихать в мешок все бумаги, найденные в лаборатории. Затем
вынес мешок на улицу, положил в ожидающую его пролетку и вернулся. Выпрямитель, пусть
и компактный, весил прилично. И выносить его пришлось отдельно. Затем Фред снова
вернулся в лабораторию. Да, верно. Надо лишить этого негодяя возможности клеветать на
него. Нужно стереть все следы его работы. А что стирает следы лучше, чем огонь?
Взяв бутыль с керосином, Фред решительно залил всю лабораторию, а затем чиркнул
спичкой…

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Пожар был для меня как гром среди ясного неба. Только что я, казалось, был
близок к триумфу. Считаные недели, а то и дни отделяли меня от возможности
говорить с Мэри как равному. И вдруг…
Я потерял голову. Ломился в лабораторию, хотя там все пылало, как в
вулкане. Скинул с себя пиджак, пытался сбить огонь, но тщетно… В какой-то
момент я потерял сознание. Вытащил меня из этого ада, как потом мне сказали,
Витек.
Мы оба сильно обгорели, но мне, как ни странно, досталось меньше.
Поэтому я выжил, а Витек… Его мы потеряли. Как и все, что у нас было. Квартира
сгорела дотла, со всем имуществом.
В первую неделю они навещали меня все. И мистер Элайя Мэйсон, и его
дядя, и Мэри, и тетя Сара, и Ганс… И все они меня утешали. Мол, ничего, жизнь
 длинная, восстановишь свое изобретение… А Витек, друг? Ну, друг уже на
небесах… Ему там хорошо, все там будем…
От имени компании выписали премию, и не просто выписали, а принесли.
Сказали — на обустройство. Я не позабыл тут же заказать обновление гардероба,
так как все мои вещи пришли в полную негодность, а также заказал кучу всяких
мелочей и саквояж для них. Смешно сказать, но неповрежденными у меня остались
только портмоне и бритва.
На вторую неделю визиты приостановились. К концу второй недели зашел
Ганс, сообщил, что уволился и что его берут куда-то на Дальний Запад.
Напоследок он как-то загадочно сказал мне:
— Ты, Юра, держись. Врать не хочу, этот удар судьбы не последний, но ты
держись. Есть в тебе что-то такое, настоящее. Вот и не давай житейской грязи и
мерзости подточить этот стержень, слышишь? И еще скажу: если вдруг решишь
менять место — всегда приму! Но… Не спеши! У тебя талант к электричеству, это
видно, а там, на Дальнем Западе, электричества пока нет. И будет не скоро.
Полный нехороших предчувствий, я постарался выписаться из больницы как
можно быстрее. К моему удивлению, врач не стал, как раньше, настаивать, чтобы я
задержался. А напротив, выкатил счет. Счет, на удивление, не слишком большой,
так что „денег на обустройство“ хватило с лихвой. И осталось на приобретение
костюма „с доставкой“. Побрившись, я вспомнил наставления Ганса, сложил свою
золлингеновскую бритву и спрятал ее в карман нового костюма.
К дому Мэри я шел с тяжелым предчувствием…»

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, обеденное время

Выйдя из больницы, я сразу направился в особняк Мэйсонов. Удивительное дело, но со

мной на улице никто не здоровался. Будто пожар — заразная болезнь, и его можно
подхватить. Нет, я понимаю, что следы ожогов и через две недели не очень привлекают, но
чтобы настолько?
Дверь мне открыл суровый слуга, окатил презрительным взглядом, сказал: «Принимать
не велено!» — и попытался закрыть дверь.
Не тут-то было! Взбешенный, я буквально распахнул дверь и ворвался в дом.
— Что вы себе позволяете?! — раздался сбоку возмущенный голос Сары
Редсквиррел. — Вам, с вашей репутацией, врываться в порядочный дом? Захотели в участок,
да?
Я, ошеломленный ее словами, замер, а она, воспользовавшись паузой, рассмотрела меня
вблизи.
— Да уж, красавчик! Нечего сказать! — с сарказмом выговорила она. — Кого-то
шрамы, может, и красят, но у вас, Воронцов, они только выявили внутреннее уродство! Как я
в вас ошибалась! Слава богу, что все вовремя выявилось!
Тут в прихожую из глубины особняка вышел мистер Спаркс.
— Мистер Спаркс! — обратилась к нему Сара, — сопроводите, пожалуйста, отсюда это
недоразумение и объясните ему, как будет лучше всего поступить. А то он, видимо, не в
курсе, что его плутни вскрылись.
— Пойдемте! — сказал Спаркс, тут же взяв меня под локоть и настойчиво продвигая к
выходу. На выходе из особняка он подозвал коляску и повез меня к вокзалу. Оглушенный, я
ничего не понимал. Но на вокзале мистер Спаркс дал себе труд изложить суть дела.
По словам Спаркса, выходило, что я — подлец и мерзавец, каких свет редко видывал. Я,
оказывается, пытался присвоить себе изобретение Фреда Моргана, воспользовавшись тем,
что Фред, едва рассказав мне о нем, уехал на Средний Запад.
Также по его словам получалось, что пожар, несомненно, — орудие Провидения,
которое не дало обокрасть одного честного американца и обмануть членов Совета
директоров, выдавая чужое за свое. К счастью, повторил Спаркс, огонь остановил меня. А
там и Фред вернулся и смог всем открыть на меня глаза. Предъявив уже СВОЮ заявку на
патент, поданную в Филадельфии.
— Так что Мэри, несомненно, правильно поступила, что отказала вам от дома и
обручилась с Фредом, с этим достойным молодым человеком. А вы, мерзавец, проваливайте
отсюда! И скажите спасибо, что мы не подаем в суд. Тут вам повезло, доказательства
сгорели… — закончил он.
— Подождите! — взмолился я. — Все не так!
— Если вы, молодой человек, не покинете город до заката, то мы либо сдадим вас
полиции как вора, либо толпа сама линчует 78 вас! — сказал мне Спаркс, презрительно
оглядев меня с ног до головы. Для Спаркса я был изобличен.
— Ладно, — перешел я от объяснений к мольбам. — Пусть я даже такой мерзавец, как
вы мне рассказали… Но Господь велел давать шанс на исправление и негодяям. Об одном
прошу — передайте Мэри…
— Мисс Мэйсон! — свистящим шепотом поправил он меня.
— Да, передайте мисс Мэйсон мое письмо с покаянием. Умоляю вас!
Спаркс неохотно кивнул. Я приобрел в вокзальном киоске конверт, бумагу и карандаш,
и торопливо написал: «Мэри, если вы хоть немного любили меня, пожалуйста, не верьте той
лжи, что возвели на меня. Я люблю вас и не могу исчезнуть, не повидавшись с вами. И не
попытавшись обелить свое имя. Жду вас за трансформаторной будкой, что прямо напротив
выхода из вокзала на перрон, по другую сторону путей. Пожалуйста, молю вас, заклинаю,
дайте мне объясниться!»
Положив записку в конверт, я заклеил его и передал Спарксу.
— Только, пожалуйста, мистер Спаркс, — попросил я как можно жалобнее, —
передайте ей сейчас, а то потом затеряется…
— Ладно, — проворчал Спаркс, пряча конверт в карман.

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, три часа пополудни

Спарксу было неприятно исполнять просьбу этого русского негодяя, оказавшегося

таким пройдохой и обманувшего в том числе и его, Спаркса, доверие. Особенно неприятно
было, что стройка лишилась из-за него и Ганса Манхарта. Немец сказал, что он неплохо знает
людей и не верит не единому слову Фреда. Когда же Элайя Мэйсон устроил ему скандал,
требуя признать правду, немец просто попросил отставки. Не-мед-лен-но!
И напоследок сказал, что мошенник тут — Фред Морган. И что ему, видевшему
«способности» данного молодого человека, это более чем очевидно. И ясно, кто тут и кого
обокрал. «Дядя Билл» при этих словах взъярился, полез в драку с криком: «Вы всегда
придирались к моему внуку! И теперь пороху не хватает признать, что ошибались!»
В общем, сцена вышла безобразная.
И, как отдал себе отчет Спаркс, именно мнение немца, а вовсе не плаксивость русского
заставили Спаркса пообещать Воронцову передать письмо. Какой-то червячок точил его. И,
передав письмо, он получал возможность этого червячка «придавить».

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, день, половина пятого

Фред Морган сидел в столовой особняка Элайи Мэйсона — будущего своего особняка
— и наслаждался моментом! Вот оно! Вот этот момент! Добродетель торжествует, а зло
наказано! Русского негодяя, пытавшегося обокрасть его, выгнали с позором. Мэри приняла
предложение стать его женой. И ее отец благословил помолвку. Изобретение — его, Фреда
Моргана, изобретение — патентуется. Совет директоров состоялся утром, ему, Фреду, дали

78 Линчевать, судить судом Линча — казнить человека, подозреваемого в преступлении или нарушении
общественных обычаев, без суда и следствия, обычно уличной толпой, путем повешения.
(стараниями дедушки, не без того, но все же) приличный пакет, жалованье, достойное
джентльмена, и место в Совете директоров.
Нет, есть в жизни высшая справедливость, есть! И всем воздается по заслугам! Он,
Фред, долго ждал своего шанса, но дождался.
Тут дверь распахнулась и без доклада, как случалось всегда, если дома не было
«самого» Элайи Мэйсона, в гостиную вошел мистер Спаркс.
— Простите, — спросил он, — а где мисс Мэйсон?
— О, все просто! Как вы знаете, этот негодяй сейчас в городе. И, когда он был здесь,
тетя Сара вдруг почувствовала, что ей трудно верить правде о нем. Такова его
убедительность. Ей пришлось даже просить о помощи вас.
Мистер Спаркс кивнул, подтверждая это.
— Так вот, когда вы его увезли, она посоветовалась с отцом Мэри. И они приняли
общее решение, что для ее же блага ее нужно срочно увезти. Иначе он может снова задурить
ей голову, понимаете? Поэтому они срочно отправились в Балтимор. Вернутся через три дня,
когда его тут точно не будет.
— Через три дня… — пробормотал Спаркс, явно находясь в затруднении, — вот
незадача-то… Простите, Фред, а не могли бы вы выручить меня?
— Разумеется, если только это в моих силах! — любезно ответил Фред.
— Тогда, пожалуйста, возьмите этот конверт, и, не вскрывая его, передайте по
возвращении мисс Мэйсон. Обещаете?
— Странная просьба, мистер Спаркс. От кого это письмо?
— От него… — выдавил из себя Спаркс. Ему было неловко, он уже жалел, что дал
русскому обещание.
— От этого мерзавца?! — вскричал Фред. — Да вы что?! Никогда!
— Почему же? — раздался сзади рассудительный голос его дедушки. — Мистер Спаркс
обещал передать письмо, и это важно. Нельзя заставлять достойных людей нарушать
обещание, внук! Ибо обещаем мы не людям, может, и недостойным, а Господу!
При этих словах Спаркс кивнул, соглашаясь.
— Давайте ваше письмо, мистер Спаркс. Гарантирую, что не стану вскрывать его и что
Мэри получит этот конверт лично в руки!
— Благодарю вас! Благодарю! Вы так великодушны!
С этими словами Спаркс передал письмо Уильяму Мэйсону, торопливо попрощался и
практически выбежал наружу.
— Дедушка! — возмущенно воскликнул Фред, — ты передашь письмо этого мерзавца
Мэри?!
— Ну что ты… — добродушно проворчал Уильям Мэйсон, — конечно же, нет!
Напротив. Сейчас мы с ним ознакомимся!
— А-а-а… А как же твои слова, что «обещание, данное человеку, — обещание перед
Господом»? — недоуменно спросил Морган. — Ты же обещал Спарксу не вскрывать письмо!
— И я сдержу обещание! — терпеливо разъяснил дед. — Письмо вскроешь ты, а ты
ничего не обещал!
— Но ты же обещал, что потом передашь его Мэри! Лично в руки!
— Ты поспешен, Фред, и плохо слушаешь! — укоризненно произнес Уильям. — Я не
обещал передавать его сам! А обещал, что она получит в руки! Это — во-первых. А во-
вторых, мой торопыга, я обещал передать не письмо, а конверт! Поэтому, дорогой внук,
конверт ты вскроешь аккуратно… Мы ознакомимся с письмом, а потом вложим в конверт мое
письмо. С извинениями, что я не дождался ее возвращения. И конверт — конверт,
понимаешь, — ты отдашь ей лично в руки, как я и обещал мистеру Спарксу!
Фред восторженно посмотрел на деда! Да, ему еще есть чему учиться в этой жизни!
— Ну чего застыл, вскрывай давай! — недовольно поторопил его дед, — и аккуратно,
конверт не повреди!
 Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, пять часов вечера

Еще раз перечитав письмо, Фред бросил его на стол!

— Ха! «Не верьте той лжи, что возвели на меня!» — издевательски процитировал он. —
Мерзавец так и не раскаялся! Ничего, померзнет немного, проголодается и уползет в какую-
нибудь нору!
— Эх, Фредди, Фредди… — укоризненно протянул дедушка. — Ты такой доверчивый,
такой наивный! Никуда он не уйдет! Такая удача улыбнулась ему только раз в жизни! Потому
он будет ходить вокруг да около, но не исчезнет, пока не поймет, что с ним не шутят! Надо
проучить мерзавца! Но отсюда это делать неудобно. Поехали-ка на вокзал. Давай-давай,
шевелись! Туда как раз очень кстати нужные люди прибывают.

Неподалеку от Балтимора, 20 марта. 1896 года, пятница, половина шестого вечера

Вокзал тем не менее они обошли, дошли до конторы компании. И там, устроившись в
своем кабинете, Уильям Мэйсон распорядился:
— Пригласите ко мне Тома О'Брайена с его ребятами. Они как раз должны были
прибыть!
— Всех? — немного испуганно уточнил секретарь.
— Нет! — немного подумав, ответил «дядя Билл». — Том пусть войдет, а ребята его —
снаружи подождут.
Том появится через десять минут.
— Ну, здравствуй, здравствуй, громила! — подчеркнуто дружелюбно встретил его
«дядя Билл». — Ну что, угомонился в глуши? Осознал, что буянить не стоит?
— Осознал! — пробурчал Том. — А только зря вы меня так наказали. Я за честь мисс
Мэри вступался!
— Вот тут ты, братец, прав! Инженеришко тот, что на нее позарился тогда, негодным
человеком оказался. Девчонке голову задурил, всем тоже реверансов отвесил, а сам тем
временем хорошего человека обокрал, да компанию надурить пытался. В Совет директоров
лез, представляешь?!
Том изумленно свистнул. На его лице ясно было написано: «Да иди ты!» Но сказать
такое высокому руководству он, разумеется, не решился.
— К счастью, разоблачили его вовремя, — продолжил «дядя Билл», — краденое
владельцу вернули, из компании его вытурили… Да только подлец не унимается. Он
пожаром все следы своей подлости стер, в суде ничего теперь не докажешь… И еще, видишь
ли, хочется ему Мэри, дочку племянника моего, совратить. И крутится он вокруг, и все
момента ищет с ней пообщаться. А язык у него змеиный, боюсь я, задурит он девчонке
голову…
Фред с восхищением слушал дедовы «танцы вокруг правды». Нет, прав он был, у деда
ему еще учиться и учиться! Вот ведь и правду вроде рассказал, а скользкие моменты, вроде
того что обокраденный — его собственный внук, или того, что Мэри уже помолвлена,
обошел молчанием. Нет, ему, Фреду, рядом с таким мастером лучше молчать!
— Так проучить мерзавца! — взревел Том белугой.
— Именно, Том! — согласился дед. — Само Провидение привело тебя сюда именно
сегодня. Тебе его и проучить! Аккуратно, но чувствительно! Побить, но не калечить! И тем
более — не убить, не дай бог! Чтобы он бежал отсюда впереди собственного визга и забыл
сюда дорогу!

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, шесть вечера

Ждал я долго. И успел замерзнуть и проголодаться. Пожалел, что не захватил никакой

еды и питья. Но надежда грела мое сердце, и я терпел. Обидно было бы пропустить Мэри в
тот момент, что я отбегу за едой. Так что я терпел, ждал и надеялся!
— Тс-тс-тс-тс-тс! — вдруг раздалось слева. Повернувшись, я увидел недружелюбно
настроенного громилу с револьвером.
— Ты что тут делаешь? — угрюмо осведомился он.
Не успел я решить, что отвечать, как получил сзади сильнейший удар по почкам. В
глазах потемнело от боли, и я рухнул на землю.
Придя в себя, увидел, что меня уволокли в лес, достаточно далеко, чтобы не было видно
с опушки. Моя шляпа и саквояж валялись на земле. Кроме того, они сняли с меня пальто и
связали ноги. Почему-то только ноги. Но это без разницы, потому что громила с револьвером
никуда не исчез и внимательно за мной присматривал.
Неподалеку стоял Том О'Брайен и довольно наблюдал, как еще двое его подручных
приделывают к крепкому суку добрую петлю.
— А точно никто не станет сомневаться, что он сам повесился? — вдруг гнусаво
спросил один из подручных. — А то в прошлый раз полиция за этого шпендика крепко
вступилась!
— Нет! — довольно прогудел Том, — этот шустрик тут такого навертел, что его
повешению никто не удивится, скажут только, что совесть замучила да и похоронят за
оградой, без отпевания.79 — Я понял, что еще минута, и эти подонки меня повесят. И я не
просто умру, а еще и оболганным, без надежды оправдаться. Нет уж!
Я сделал вид, что пробую упрыгать. Громила, стерегший меня, не стал стрелять, а
просто пнул от души. Со связанными ногами я, само собой, тут же упал. Но этого я и
добивался. Неуклюже поднимаясь, я залез рукой в карман, достал бритву и тихо раскрыл ее,
незаметно прикрывая телом и рукой.
— А ну, сюда двигай! — недовольно распорядился громила!
Но я стоял как вкопанный.
Тогда он сделал шаг ко мне, намереваясь ткнуть револьвером в нос. Улучив момент, я
полоснул бритвой, которую так и держал в руке, по его ладони, сжимавшей револьвер. Да,
бритва все же — страшное оружие. Не знаю, насколько глубоко я рассек ему ладонь, но
револьвер выпал мгновенно. Да и сам он тут же выпал из драки.
Я нагнулся за револьвером, схватил его, переложив бритву в левую руку, взвел курок и
нацелил на Тома с остальными подручными.
— А ну-ка, замерли, сволочи! Кто пошевелится — схлопочет пулю в брюхо! — злым,
сорванным голосом распорядился я.
Они все, разумеется, замерли. Все, кроме пострадавшего. Тот продолжал раскачиваться
всем телом, находясь в опасной близости от меня. Что ж, я не из тех, кто пренебрегает
полезными уроками. Наклонившись, я полоснул бритвой по путам, стягивавшим мне ноги. А
затем уже освободившейся ногой со всей дури пнул бандита.
— Повторяю, не шевелимся! Убивать мне вас неохота! — снова напомнил я, неуклюже,
одной левой рукой сложил бритву и, положив ее в карман, подобрал пальто… «Черт, похоже,
саквояжем и шляпой придется пожертвовать… Не унести мне их!» — подумал я и стал
удаляться.
Увы, мирно уйти мне не дали. Едва я отошел за метров на пятнадцать, как трое
ирландцев, включая Тома, достали револьверы и попытались меня «грохнуть».
— Ах так! — выкрикнул я, прицелился в Тома и рванул спусковой крючок. Увы, пуля
ушла куда-то сильно влево и вниз.80 Я прицелился чуть выше и выстрелил второй раз. С тем
же результатом… Третий, четвертый, пятый… На шестом курок щелкнул вхолостую. Я
отбросил револьвер и со всех ног побежал в лес.

79 По давней традиции самоубийц хоронили за оградой.

80 Герой совершил типичную ошибку неумелых стрелков — как бы вы не спешили с выстрелом, «рвать»
спусковой крючок нельзя категорически, иначе пистолет «клюнет».
 Увы, вместо планируемого «удалюсь с достоинством и оружием» у меня вышло —
«панически убегу под обстрелом».
Некоторое время они гнались за мной, но потом отстали. Я долго плутал по лесу. За это
время успело стемнеть.
Надо было решать, что делать. Встретиться снова с бандитами или еще с кем не
входило в мои планы. Похоже, оболгали меня тут качественно. Так что и пытаться мстить
бесполезно. Все будут против меня. И никто, ни один человек не поверит в мою
невиновность. Нет, надо уезжать и начинать все сначала. И да, еще мне очень сильно
захотелось научиться стрелять. В этой стране и в этом времени человек не может полагаться
только на закон и должен научиться самостоятельно защищать себя!

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, половина третьего ночи

Вот это поворот! Алексей был ошеломлен. Он не сомневался, что история бесславного
изгнания Американца из так и не названного городка была перенесена предком в роман из
реальной жизни. Как и попытка «тихого» линчевания. И он и после этого продолжал
Америку любить? Но почему?! Впрочем… На этом «американская» часть истории далеко не
заканчивается. Так что — почитаем!

Глава 3
«Маяк величия и славы»81
Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, вечер

Отослав домой внука, Уильям Мэйсон сам остался в конторе при вокзале. В такой
ситуации лучше дождаться отчета. Когда примерно через полчаса из леса раздался лай
револьверов, он встревожился. Но бежать все равно никуда не стал. Что бы ни думали про
него окружающие (а «дядя Билл» знал, что многие считают его пустым, вздорным и
крикливым стариком, занявшим положение на стройке только благодаря родству), сам он
прекрасно знал себе цену. И понимал, что племянник ни за что не сделал бы его вторым
человеком на стройке, несмотря ни на какое родство, если бы «дядя Билл» не был бы полезен
ему и компании.
Было, было у Билла одно несомненное достоинство. Он был прирожденным охотником.
Да, он был не слишком образован, плохо понимал объяснения на словах или всякие там
формулы и цифры… Но зато — обладал огромным терпением, выносливостью, развитой
наблюдательностью и, что главное, азартом. Если уж он вставал на след, то не остывал до тех
пор, пока не загонит добычу.
Так что он решил ждать. Идти в лес, да еще и без оружия, — бессмысленно и опасно.
Но можно подождать здесь.
И точно! Минут через десять из леса выбрался, аккуратно баюкая кисть руки, один из
подручных Тома. Уильям подозвал к себе секретаря.
— Позовите-ка ко мне вон того малого! — распорядился он, указывая на
пострадавшего. — И быстро! Врач будет потом! Сейчас я хочу знать, что случилось!
Немедленно, вы слышите!
Уже через пять минут, допросив запинающегося бедолагу, Уильям уяснил себе суть
произошедшего. Русского не удалось побить. Он ранил одного из четверки ножом, а потом
достал револьвер и стал перестреливаться с остальными. Большего раненый не хотел и не
мог сказать.
Уильям отослал его к врачу, а сам остался ждать. Дело оказывалось куда интереснее,
81 Часть литературного перевода сонета Эммы Лазарус «Новый колосс», выгравированного на статуе
Свободы. Полный текст, в оригинале и многочисленных переводах, можно найти в Сети.
чем ему представлялось. Надо, обязательно надо дождаться Тома и остальных участников
«охоты».
И, чтобы они не вздумали запираться, стоит пока вызвать Троя Мерфи и полдюжины
его ребятишек. Ну и пару полицейских ко входу попросить, для авторитета.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Да, денек тогда выдался рисковый. Трижды в день чуть не лишиться
жизни — такое запоминается надолго. То меня чуть не повесили. То я ввязался в
перестрелку, как оказалось, совершенно не умея стрелять. Спасло меня только то,
что мои противники стреляли еще хуже. И, наконец, я чуть не замерз.
Конец марта, снег хоть и сошел, но ночью температура явно минусовая. А я
без шляпы, в костюме, тонком пальто и посреди леса. Не имея возможности даже
разжечь костер. И совершенно не желая идти в город. Мало ли что меня там ждет?
Спаркс недаром предупреждал про полицию и суд Линча… Проплутав некоторое
время по лесу, я все же вышел обратно к вокзалу. И решил устроиться на ночь в
трансформаторной будке. А что? Трансформатор греет воздух, в помещении
градусов десять, эдак я и в пальтишке до утра продержусь…»

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, половина восьмого вечера

Почти час спустя из леса выбралась и оставшаяся троица «охотников». Выглядели они
неважно. Оборванные, будто ломились сквозь колючий кустарник, извалявшиеся в грязи,
запыхавшиеся.
— А ну-ка, Трой. Пригласите-ка их ко мне. Да скажите, что я очень жду и сердит.
Билл Мэйсон (а на охоте он всегда становился просто «Биллом», Уильям и «сэр»
слишком церемонно) допрашивал громил-неудачников поодиночке. И начал с того, который
тащил в руках веревку с навязанной на конце петлей.
— И для чего вам петля понадобилась, а, придурок? Я ведь ясно просил: только
проучить, но даже не калечить! А вы что удумали?!
Придурок что-то жалобно заблеял, глаза его забегали… Разумеется, он стал неуклюже
врать. По его словам выходило, что они, четверо весельчаков, решили слегка пугнуть этого
поляка («Русского!» — поправил его Билл)… А? Ну да, русского… Решили пугнуть,
весельчаки эдакие. Даже не били почти, просто разыграли, что сейчас повесят. А этот… Этот
русский… Он просто дьявол какой-то… Достал нож, Марку руку порезал, потом револьвер
достал, чуть не убил всех… Им отстреливаться пришлось…
Остальные горе-охотники в целом показывали то же самое. Шутили они. Русский сам
напал. Едва не убил. Врали так неумело, что Биллу было противно.
Он вызвал полицейских, торчавших у входа, и попросил: «Ребята, тут какая-то мутная
история произошла… не могли бы вы до утра подержать эту четверку в каталажке? А уж как
рассветет, я сам собак возьму, пройдусь по месту, да разберусь. Тогда и решим, что с ними
делать дальше. Годится?»
— Разумеется, сэр! — прогудел старший в паре и погнал четверку ирландцев в участок.

Неподалеку от Балтимора, 20–21 марта 1896 года, вечер пятницы и ночь на субботу

Разумеется, трансформаторная будка была заперта. Но замок был не очень солидным, и

дверь я тупо взломал. Через некоторое время я достаточно отогрелся, чтобы иметь
возможность думать.
О'Брайен с подручными явно знали, где искать меня. Но я подошел сюда не напрямую
от вокзала, и выследить меня не могли. Получается, им меня «сдал» Спаркс. Но нет, Спаркса
я изучил. Та еще сволочь, но религиозный. И обещания нарушать не стал бы. Так что сдала
меня Мэри. Нет, не Тому, конечно. Либо отцу, либо жениху. А уж те, получается, решили от
меня избавиться.
Нет, ну надо же, какие сволочи, а? Мало того, что кинули и обокрали, так еще и убить
чужими руками пытались.
Нет, отсюда надо валить, и срочно! Поброжу по будке до утречка, а перед рассветом
пойду искать вещи. Бандиты бежали за мной с голыми руками, потом стемнело, так что у
меня есть все шансы найти шляпу и саквояж на той полянке, где они меня вешали. И потом
— пешочком до соседней станции. Тут миль пять, так что часика за два доберусь. А там — на
поезд и подальше отсюда!

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, около десяти вечера

Вернувшись в особняк, Билл быстро разделся и поднялся к внуку. Черт, как ему
нравилось это чувство, чувство охоты, погони… Он как будто сбрасывал лет сорок!
К внуку он все же постучал, но дверь открыл вместе с «Да?», раздавшимся изнутри.
— Фредди, у меня к тебе есть пара слов! — резко произнес он. Внук удивленно
посмотрел на него. Таким тоном дед разговаривал с ним крайне редко, и последний раз был
многие годы назад. Но сейчас-то с чего?
— Понимаешь, Фредди, — продолжил Билл уже мягче, — сам ты ни в чем не виноват.
Но обстоятельства, проклятые обстоятельства…
И он рассказал о «шутке» ирландцев. И о том, чем она, по их словам, закончилась.
— Но мы тут при чем? — недоуменно спросил внук. — Ты-то, наоборот, приказал им,
чтобы даже не калечили… Хотя я бы не возражал, если б его и линчевали! — кровожадно
закончил он.
— Сейчас и я бы не возражал! — согласился дед. — Но то — сейчас. А так…
— Да что изменилось-то?
— Во-первых, он теперь считает, что мы, то есть ты, я или Элайя хотели его убить. В
«шутку» он не поверит, как, впрочем, не верю и я. А во-вторых, он, внучек, считает, что это
ты его обокрал!
— Что?! — возмущенно вскрикнул Морган, вскакивая с кресла, — вы меня
оскорбляете, сэр!
— Сядь, придурок! — жестко скомандовал Билл, и Фредди, будто сдувшись, рухнул в
кресло.
— Если бы этот русский имел свидетелей… Того же немца… Или того второго
русского, что погиб при пожаре, я не дал бы тебе позориться и позорить семью, вступая, с
ним в тяжбу! — жестко продолжил выговаривать Моргану какой-то новый, незнакомый и
смертельно опасный Билл Мэйсон.
— Но я… Я сам, сам придумал! — захлебываясь, попытался объясниться Фредди…
— Фредди, малыш, — почти ласково перебил его Билл, — я могу не любить Манхарта
и любить тебя… Что поделаешь, твоя мама была моей любимой дочуркой… Но это не значит,
что Манхарт не разбирается в людях. Все, на что ты способен, — это брякнуть, что «вот
такую штучку, которая делает то-то, можно было бы классно продать»!
— И что? — угрюмо спросил внук.
— А то, что этого мало! Для суда — мало! И если б Воронцов доказал, что так все и
было, то суд признал бы, что патент — его! А доказать это не так уж трудно. У русского
наверняка в памяти хранится, в каких местах он заказывал оборудование, ртуть, приборы,
провода всякие… Может, что-то из этого даже с клеймом магазина. И будь у него время
подумать и собрать улики, он доказал бы, что якобы твой «действующий образец устройства»
собран им. И суд мог вынести решение, что вор — ты. И что ты — поджигатель. Я ведь
видел, что ты той ночью уходил из особняка… — тут он посмотрел на Фреда с тоской и
продолжил:
— Думаешь, мне приятно было бы видеть сына моей Лилиан в тюрьме?
Фредди молчал…
 — Вот поэтому я и вышиб его из города. Пока он устраивался бы на новом месте. Пока
опомнился… Люди бы многое забыли.
— Ты дружишь с судьей! — выдавил из себя Фред. — А Элайя поддерживал мэра на
выборах. И компания давала им деньги.
— Да, — согласился дед. — Давала и дает. Но мне было бы не лучше, если бы люди
стали говорить, что тебя не осудили только из-за этого…
Фред угрюмо молчал.
— Но я ошибся! — признал дед. — Я размяк и решил, что парня можно оставить в
живых. Что он ни в чем не виноват, кроме того, что перешел тебе дорогу. И рохля к тому же.
А он оказался бойцом. И теперь, возможно, решит мстить. Нет, парень, теперь нам нельзя его
отпускать. Я еще хочу увидеть, как растут мои правнуки. Твои дети. Твои и Мэри.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, утро

Промаявшись всю ночь в не слишком теплой трансформаторной будке, я под утро

задремал стоя. Несколько раз просыпался, касаясь стен и вздрагивая от боли в недавних
ожогах, воспалившихся от трения об одежду во время вчерашней беготни по лесу. Так что,
едва свело, я прикрыл дверь трансформаторной и пошел искать свои вещи.
Какое-то недоброе предчувствие подгоняло меня, так что к тому полустанку я почти
бежал.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, утро, чуть позже

Билл встал засветло. И начал собираться, как на охоту. Пара собак, ружье, патронташ…
и несколько «загонщиков», выделенных Троем Мерфи.
Через полчаса после рассвета он был уже у будки. И сразу понял, что беглец вернулся и
ночевал здесь. «Вот наглец, а?! — восхитился про себя Билл. — Его вчера тут чуть не убили,
а он возвращается и ночует. Да, у парня не нервы, а стальные канаты!»
Похоже, он своими руками создал себе опасного врага. Себе, своему внуку, племяннику
и его невесте. И ведь что обидно, — по собственной доброте. Показалось, что парень
неплохой. А оказалось, что парень не просто неплохой, а отличный. С головой, с характером,
с крепкими нервами. Была бы у него внучка, а не внук — выдал бы замуж не колеблясь.
«Ладно, это все лирика! — оборвал Билл сам себя. — Начинаем искать!»
Следы рассказали все. И то, что парня реально хотели повесить (для шуток не
связывают ноги, а разрезанные путы валялись на полянке), и то, что револьвер у Воронцова
был не свой, а трофейный, и то, что он вернулся за вещами. Последнее обстоятельство еще
больше подняло оценку его опасности в глазах Билла. Именно такие, предусмотрительные и
хладнокровные, и становятся наиболее опасными врагами. Ударят только после тщательной
подготовки.
Впрочем, стрелять русский, как оказалось, не умел вовсе! С пятидесяти футов 82 ни в
кого не попал!
Пройдя по следу до полустанка и убедившись, что русский сел на поезд до Балтимора,
ушедший четверть часа назад, Билл отправился домой. Надо было продолжать охоту. Но для
большого города собаки и ружье не годились.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, утро и день

В поезде я снова не мог поспать. Надо было решать, что делать. Раз уж Мэйсоны
решили меня прикончить (а Том О'Брайен — не тот человек, чтобы его мог послать Фредди),
то убегать надо подальше. От мысли мстить я отказался почти сразу. Я не граф Монте-Кристо

82 Около 15 метров.
и не дон Корлеоне. Да, сейчас я зол на них. Но рисковать… что из-за глупой мести за мной
будет гоняться полиция — не хочу. Да и «мстилка» у меня сейчас коротковата. Мне в
человека проще камнем попасть, чем револьверной пулей. К тому же ни денег нет, ни
соратников, ни связей… А заработаю я это ой не скоро…
Тут мысли свернули на «заработаю». А как? Физический труд в этом времени
оплачивался еще хуже, чем в моем. Умственный? Так я не брокер, не финансист. Я —
хороший консультант. Могу стать руководителем проектов. В области энергетики. Но в
энергетике я сейчас не «вырасту». Репутация изгажена. А «вольные изобретатели»
пробивались наверх, сколько мне помнилось, десятилетиями. И того же Теслу здесь «кидали»
не хуже, чем меня. Причем не кто-то, а знаменитый Эдисон. 83 Да и с Беллом за изобретенный
им телефон судилось еще с дюжину конкурентов, утверждавших, что настоящие
изобретатели — именно они. Получалось, что мне надо попробовать себя в химии. Причем в
мелком бизнесе.
Тут мимо прошла симпатичная девушка, лукаво стрельнувшая глазами в мою сторону.
В груди заныло. «Эх, Мэри, Мэри… Ну почему так?» — спросил я неизвестно у кого. Ведь я
нравился ей, ее тете, да и Элайя Мэнсон явно рассматривал меня в качестве возможного зятя.
Пусть не как самую реальную кандидатуру. Почему же они так легко поверили навету?
«А потому, — произнес мрачный внутренний голос, — что ты, Юрка, хоть и хороший
парень, но чужой им! И им проще было принять версию, что ты негодяй, чем пустить тебя в
свой круг!»
Хм… А ведь верно! Их оттолкнула моя чуждость. Они объясняли себе это тем, что я
русский, но… Могли почувствовать, что я иной культуры, иного времени. В детективах
Честертона патер Браун поучал: «Где умный человек прячет лист? В лесу!» Следовательно,
мне надо ехать туда, где странных много. А где их больше, чем в Нью-Йорке, а? Ведь это
«ворота» для иммигрантов. И многие там и оседают. Решено, буду прятаться в самом
эмигрантском районе Нью-Йорка!
И, едва поезд прибыл в Балтимор, я поспешил в кассу. Ближайший поезд на Нью-Йорк
отправлялся через два часа. Я заказал билет в вагон первого класса, но кассир выполнил мою
просьбу не сразу, с сомнением оглядев мою испачканную и потрепанную одежду. Впрочем,
так ничего и не возразив, он молча выписал мне билет.
«А ведь меня просто могут не пустить в поезд…» — озаботился я. В обычное время
можно было бы найти и обратиться к услугам прачечной и портного. Но в субботу, после
обеда, многие из них были закрыты.
Я огляделся… Неподалеку стоял наемный экипаж, но возница смотрел мимо. Да,
похоже, в таком виде меня и за клиента не примет. Ну, ничего, я знал средство, верное
средство заинтересовать его.
— Послушайте, мистер, — обратился я к нему, вертя в руках пятидолларовую купюру,
— а есть ли магазин готового платья, который работает в это время?
— Многие работают, сэр! — удивленно ответил возница. — Ведь в рабочее время мало
кто может по магазинам ходить. А жене выбор одежды не доверишь, только ткани на пошив.

83 Переехав в США, Тесла поступил на работу в компанию Эдисона и предложил ему провести ряд
преобразований. Дело в том, что система Эдисона использовала постоянный ток, для чего приходилось через
каждые несколько миль строить мощные станции. Тесла попытался убедить его в том, что переменный ток
более эффективен и менее дорог. Но Эдисон упорствовал, возможно, потому, что чувствовал в Тесле
талантливого конкурента. Эдисон не поддержал революционные планы Теслы относительно использования
переменного тока. В конце концов они полностью поссорились, когда Тесла заявил Эдисону, что сможет на
практике подтвердить простоту создания новых машин и выгоду их использования. Эдисон пообещал ему
пятьдесят тысяч долларов за проведение таких работ на одном предприятии. Тесла подготовил двадцать четыре
типа устройств и полностью преобразил завод. На Эдисона это произвело огромное впечатление, но денег он не
заплатил, объявив свое обещание появлением «американского чувства юмора». Вместо премии Эдисон
предложил инженеру прибавку к зарплате — аж на десять долларов в неделю. Естественно, Тесла отказался и
уволился.
Так что, как в обед рабочая неделя закончилась,84 народ по магазинам и пошел… Отвезти вас,
что ли?
— Мне бы в такой, что поприличнее, да и чтобы выбор побогаче…
— Знаю такой! Туда и обратно, да подождать… выходит пять долларов, — заломил
цену возница.
— Нет, ждать не надо! Я еще пообедаю, а потом прогуляюсь… — ответил я.
— Ну тогда два доллара и квотер85 сверху.
Магазинчик оказался с широким выбором.
Только вот… Одежда была хоть и приличная, но «для среднего класса». Впрочем,
вспомнив свой план спрятаться в гуще иммигрантов, я решил, что так даже лучше. В моем
пальто и цилиндре меня ждет повышенное внимание. Поэтому я купил не только новые
брюки, рубашку и свитер, но и приличные, но неброские, под стать им, кепку и куртку, а
также неброский чемодан. И переоделся во все новое прямо в кабине примерки, спрятав
старую одежду в чемодан.
Времени до поезда оставалось прилично, поэтому я успел еще и перекусить перед
отправлением.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, день

Вернувшись в особняк, Билл сдал собак слуге, переоделся и вызвал к себе внука.
— Как ты попал ночью на квартиру к этому русскому? — спросил он.
Фредди замялся.
— Слушай, парень! — Билл рукой приподнял челюсть внука, заставив смотреть себе в
глаза. — Ты пойми, нас устраивает, что изобретатель этой хреновины — именно ты. Ты не в
курсе, но компания уже не совсем принадлежит Элайе. Даже у нас с ним вместе чуть меньше
контрольного пакета. Поэтому нам нужен был новый лояльный нам компаньон и член Совета
директоров. Русский тоже устраивал нас. Он хотел жениться на Мэри и долго еще голосовал
бы одним блоком с нами. Но ты… Ты устраивал нас еще больше. Меня, потому что ты — мой
внук. А Элайю… Ты его меньше устраиваешь как член Совета директоров, но куда больше
устраиваешь как муж Мэри.
— Почему? — в отупении спросил Фред.
— Потому что ваши дети будут наследниками и тебя, и его, Элайи, и моими. То есть
контрольный пакет соберется вообще в одних руках, понимаешь?
Морган подавленно кивнул. Он был буквально оглушен! Такие расчеты были выше его
«умственного горизонта». Он-то считал деда и Элайю реликтами, которые не понимают мира
и вот-вот уступят место блистательному ему, Фреду Моргану. А они в это время вели свою
игру и держали его, самое большее, за быка-производителя. Ценными для них в нем были
только его послушание и его дети от Мэри. И все!
— И так все и останется! — жестко скомандовал дед. — Но ты должен никогда не
забывать, что как минимум четыре человека в этом мире точно знают, как было дело.
Забудешь — напомним. Понятно?
Фред затравленно кивнул. Мир, еще день назад такой уютный и правильный, снова
поворачивался к нему колючей стороной.
— Вот и умничка! Так кто тебе двери открыл?
— Ключ! Мне дали ключ! — прохрипел Фред. Тут он выпил воды и продолжил
нормальным голосом:
— Мэри написала мне, какой умный этот Юра, что он изобрел что-то ценное. Что его

84 В то время воскресенье было единственным выходным днем и в США, но по субботам рабочий день был
короче.

85 25 центов, четверть доллара.

тут все на руках носят… Ну я и заказал детективов в Балтиморе, чтобы они проследили. Они
подобрали ключ, все осмотрели, но ничего не поняли. Образование-то у них только читать и
писать… Ну я и взял у них ключ. И сам ночью пошел…
— Так! — хлопнул по столу Билл, — адрес детективного агентства мне и имена, живо!

Балтимор, 21 марта 1896 года, суббота, ранний вечер

Джон Смит, глава «Детективного агентства Смит и К°», сидел за рабочим столом и
спокойно писал отчет. Да, главе компании не пристало писать отчеты, но что поделать, если
агентство малочисленно и не богато? Приходится выкручиваться. Ему приходилось раз за
разом объяснять это своей молодой жене. Она же, соглашаясь, что деньги ему дают не просто
так, а платятся за работу, тем не менее, хотела видеть его рядом. Хотя бы по выходным.
Смит подавил тоскливый вздох. Но ведь и отчеты писать надо, так? А если нанимать
еще одного сотрудника, то меньше останется самому Смиту. Вот он и сидел субботним
вечером вместо пивной за отчетом.
Тут мысли Смита оборвал сигнал электрического звонка при входе. Это что за новости?
Клиенты? В неприемное время? Но Джон напомнил себе, что именно клиенты приносят ему
деньги, а денег этих, увы, не хватает. И, вздохнув, пошел открывать.
— Добрый вечер, сэр! — поприветствовал он пожилого здоровяка, стоящего на
крыльце. Да, судя по одежде, здоровяк не бедствовал, так что стоило его выслушать. —
Проходите, пожалуйста!
— Простите, мистер… — тут посетитель сделал паузу, давая Джону возможность
представиться.
— Смит. Джон Смит! — не стал чиниться тот. — Глава и владелец этого бюро!
— Очень приятно, мистер Смит. Но дело мое не терпит отлагательств, поэтому, если
возможно, давайте договоримся прямо тут, и вы к нему приступите, а?
— Рассказывайте! — коротко ответил Смит, — но учтите, за это вы платите мне по
двойному тарифу против обычного!
— Идет!
Суть клиент изложил быстро. Мошенник вскружил голову девушке, втерся в доверие к
родителям и руководству компании, украл изобретение, при разоблачении устроил драку с
рабочими, одного ранил, потом бежал в Балтимор. На поезде.
После этих слов Смит тут же повлек клиента к привезшему того экипажу.
— На вокзал! — распорядился он. И продолжил расспросы клиента:
— Хм… А как он был одет? Вот как? И что, бегал по лесу и дрался он в костюме?
Вечером и ночью? И ночевал в трансформаторной будке? Стоя? А в каком виде были ваши
рабочие, выйдя из леса? Обтрепанные, грязные и запыхавшиеся? А что с ним было? Желтый
саквояж, да? А цвет пальто? А костюма? Шляпа какая? Выглядит как? Ах, мы за ним уже
следили? Это хорошо, но все равно опишите…
— Ну, вот у нас и приметы есть! — довольно сказал он. — Не так уж и много
джентльменов в грязной и оборванной одежде ездит на поезде. Он мог запомниться!
На вокзале Смит покинул клиента, договорившись, что встречаются они завтра с утра у
него в конторе. И приступил к расспросам и поискам. Да, джентльмен в грязных брюках и
пальто, с желтым саквояжем обратил на себя внимание. Удалось найти и возницу, отвезшего
его в магазин готового платья. Возница рассказал, что дальше молодой человек отправился
пешком. Куда? Нет, не говорил…
Поглядев на часы, Смит подумал, что в магазин сегодня он уже не успевает. И решил
для очистки совести продолжить расспросы на вокзале. Вдруг кто-то даст ему еще одну
ниточку.
И удача улыбнулась ему! В кассе искомого молодого человека тоже запомнили,
несмотря на поток пассажиров. Куда он брал билет? Подстегнутый парой купюр, кассир
припомнил, что до Нью-Йорка, с пересадкой в Вашингтоне. Поезд, на который он брал
билеты, отбыл более двух часов назад.
«Что ж, легкие вышли деньги, — порадовался про себя Смит, — будет что завтра
рассказать клиенту… Только вот… Все я сразу ему рассказывать не стану! Завтра с утра
расскажу, что нашел след до магазина, где тот переоделся… Клиент ведь явно „горит“. Надо с
него побольше слупить. Разыграю, что про кассира и поезд до Нью-Йорка узнал только
завтра. Тогда и счет можно будет выставить не за себя одного и за половину дня, а
приплюсовать еще день, да впятером, с сотрудниками! Тариф-то двойной, а с деньгами ох как
несладко… — Тут Смит снова вздохнул и решил окончательно: — Вот пусть клиент и
поправит немного мое финансовое положение!»

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Места я брал в вагоне первого класса, рассчитывая выспаться. Но — не
угадал. Нет, вагон был шикарным, даже по меркам нашего времени. Но там не
было никаких отдельных купе. Просто широкие кресла, которые могли
раскладываться, чтобы поспать. И занавески, которые можно было задернуть для
приватности. Но это было принято делать только по ночам, а не на коротких
дневных перегонах. В „несидячем“ же варианте вздремнуть не получалось из-за
слишком — для человека моих размеров — низкой спинки.
Поэтому я пытался занять себя мыслями. Идея забиться в неприметную щель
в каком-то эмигрантском уголке Нью-Йорка и там начать зарабатывать химией
нравилась мне все больше. Во-первых, я мог наконец-то выбирать направление
развития своей судьбы самостоятельно, тщательно обдумав, а не под давлением
обстоятельств. Во-вторых, в таких местах действительно пестро, и на меня меньше
обратят внимания. В-третьих, так я буду экономнее расходовать деньги.
В Вашингтоне, пересев на поезд до Нью-Йорка, я решил плюнуть на
приличия и попросил проводника помочь мне оборудовать место для сна. Надо
отдать должное американцам, к моему желанию отнеслись с пониманием. Так что
на Пенсильванский вокзал Нью-Йорка я прибыл, чувствуя себя достаточно бодро.
Выпил на вокзале кофе, сдал чемодан в камеру хранения и пошел себе по
Манхэттену, помахивая саквояжем.
Погружаться в эмигрантские трущобы вечером было не очень разумно,
поэтому я решил эту ночь провести в цивилизованной части Манхэттена, поближе
к вокзалу…»

Балтимор, 23 марта 1896 года, понедельник, время обеденное

Встречу с Элайей Билл предпочел назначить в ресторане. И не потому, что пора было
перекусить, а чтобы иметь возможность поговорить наедине, подальше от прелестных ушек
Мэри. Элайя прибыл, как всегда, за пару минут до назначенного срока.
— Приветствую, дядя! Ты так соскучился по мне, что не мог дождаться нашего
завтрашнего возвращения? — шутливо сказал он, пожимая Биллу руку.
— Нет, — не принял шутливого тона Билл. — У нас проблемы, и проблемы срочные,
Элайя! Но поговорим об этом после еды, иначе, боюсь, новости отобьют у тебя аппетит.
Племянник, не возражая, подозвал официанта и сделал заказ.
Когда же они покончили с обедом и перешли к кофе, Элайя вернулся к разговору о
возникших проблемах:
— Что-то на стройке? Или в Совете директоров зреет смута? — обозначил он свои
основные опасения.
— Нет, тут все в порядке. Проблемы касаются того русского парня, Юрия
Воронцова, — жестко ответил Билл, — и началось все с того, что он пытался встретиться с
Мэри. Я об этом узнал и…
Далее он коротко, в несколько минут, пересказал все события, включая неудачную
попытку линчевания Юрия и все, что он узнал, допрашивая четверку ирландцев и пройдя по
следу.
— А вчера пятерка детективов во главе со Смитом перерыли вокзал и его окрестности,
но выяснили, что наш русский отправился в Нью-Йорк, — закончил рассказ «дядя Билл» и
сделал глоток кофе.
— Знаешь, дядя, — ответил Элайя Мэйсон, — выслушав твой рассказ, я согласен, что
проблемы, возможно, будут. Возможно, именно что — возможно! этот Воронцов может и не
захотеть мстить. И это надо проверить, тут ты прав. Найми детективов, чтобы нашли его в
Нью-Йорке. И посмотрели, чем он там занимается.
Билл согласно кивнул.
— А вот в чем я сейчас уверен без сомнений, так это в том, что напрасно я предпочел
«поверить» твоему племяннику.
Слово «поверить» в исполнении Элайи не только явно было заключено в кавычки, но и
просто источало яд.
Билл молча смотрел на него, как бы предлагая продолжить.
— Этот Юрий показал, что он не только головастый малый, что и само по себе ценно,
но и характер имеет. Дал отпор четверке громил, еле ушел от смерти, а потом не просто не
замерз в лесу, но и хладнокровно вернулся к месту нападения. Нет, такой человек нам был бы
куда полезнее в Совете директоров, чем твой внук.
— Допустим, — согласился Билл. — Но он ведь не только в Совет директоров
собирался войти, он еще и в зятья к тебе метил.
— А вот тут я долго разрывался, — признался Элайя. — Как муж для Мэри он,
наверное, подошел бы лучше. Но в общество его бы приняли с оговорками, сам знаешь. В
отличие от душки Фредди, который тут всем свой. Да и оставить внукам контрольный пакет
— тоже мысль соблазнительная… Поэтому я и предпочел не услышать Манхарта.
— Я понимаю. Хотя, напомню, Фред пришел в компанию уже с поданной заявкой на
патент. И «не поверить» ему означало марать грязью нашу семью.
Элайя поморщился, как от зубной боли, но согласился:
— Да, это тоже повлияло! Но сейчас речь не об этом. Повторяю: надо найти этого
парня! И проверить, не собирается ли он мстить. Если нет, то пусть спокойно живет дальше.
А вот если собирается… Придется нам принять меры. Иначе он нас заставит пожалеть о
нашей доброте.
— Это понятно! Если б еще Закон на него натравить…
— Ну, тут нет ничего проще! Замок на трансформаторной он сбил? Сбил! И повредил
имущество компании. Так что завтра по возвращении домой я схожу в полицию и попрошу
их объявить Воронцова в розыск. Это даст основания искать его и, если потребуется,
задержать. Проникновение со взломом — преступление нешуточное. Ну а если выяснится,
что он о мести не помышляет, мы розыск отзовем…
— Хорошая мысль, Элайя! Но лучше поторопиться! Поэтому я возвращаюсь
немедленно. А ты передай, пожалуйста, Мэри мое письмо. Я там выражаю сожаление, что не
смог с ней повидаться, — с этими словами «дядя Билл» протянул Элайе запечатанный
конверт.

Балтимор, 23 марта 1896 года, понедельник, время обеденное

На выходе из ресторана Билла окликнул Джон Смит.

— Какие-то проблемы? — удивился «дядя Билл», — банк не принял чек?
— Нет, мистер Мэйсон, с чеком все в порядке, — заверил его владелец детективного
бюро, даже замахав руками от такой крамольной мысли, — но у меня к вам есть
предложение.
— Я вас внимательно выслушаю, но давайте лучше проделаем это в моем экипаже. Я
тороплюсь на поезд.
Когда они уселись в экипаж, нанятый Биллом Смит вернулся к прерванному разговору:
 — Я тут подумал, что вы, возможно, продолжите искать этого парня, так?
— Будем! — коротко согласился Билл.
— Но нанимать вы захотите нью-йоркское агентство, потому что их агенты местные,
лучше знают обстановку, да и стоить будут дешевле, так?
— Верно, была такая мысль, — снова согласился Уильям Мэйсон. — А что, у вас есть
возражения?
— Нет, сэр, выбирать, кого нанимать, конечно, вам. Но тут какое дело. Есть у меня
сотрудник, Ник Картер. Очень талантливый детектив! Еще года три… Или пять… и он свое
агентство откроет, вот увидите… Но сейчас он меня покидает. По семейным
обстоятельствам. Они с женой ждут первенца, но беременность протекает тяжело. И доктора
посоветовали им переехать на полгодика к родителям, чтобы кто-то за ней присматривал.
Родители жены умерли, так что они поедут к родителям Ника, как раз в Нью-Йорк. Ну, так
вот, чем ему бросать работу у меня или болтаться без работы, он мог бы поискать вашего
парня. И я даже сделал бы вам скидку с нашего тарифа. Очень уж неохота Ника терять…
С этими словами он посмотрел на Билла.
Билл, не спеша ни соглашаться, ни отказываться, в задумчивости потер подбородок.
— Знаете что, мистер Смит! — ответил он полминуты спустя, — возможно я
соглашусь. Но мне нужно своими глазами увидеть этого вашего парня. Но оставаться здесь
не могу. Давайте он подъедет ко мне. Если я откажусь, ваши потери будут не так уж и велики.
Но если он так толков, как вы говорите, отказываться я не стану.
«А наоборот, пообещаю парню премию! — подумал он про себя. — Причем тем
большую, чем быстрее он этого Юрия найдет. А то что-то мне неспокойно на душе…»

Неподалеку от Балтимора, особняк Билла Мэйсона, 25 марта 1896 года, среда

Билл уже вторую минуту пристально рассматривал этого парня, Ника Картера.
«Никакой» — вот верное слово для него. Не высокий и не низкий, не худой и не толстый, не
хилый и не атлет, не умник, и не тупица. Он не запоминался, не выделялся из толпы, он был
«как все».
«Ценное, должно быть, качество для слежки!» — вяло подумал Билл. Но доверить
этому… этому невзрачному человеку столь важное дело его не тянуло. Так и хотелось найти
повод для отказа.
— Кстати, Ник, а почему вы прибыли только сегодня? — спросил Билл.
— Вчера, сэр, я смотался в Вашингтон. Искал свидетелей, что наш парень не сбивает
след, и реально поехал туда.
Это заинтересовало Мэйсона.
— Вот как? И каков же результат?
— Он уехал именно туда. И сошел на Пенсильванском вокзале.
— Мм-м… — немного недоверчиво прогудел заказчик, — но Воронцов же переоделся в
довольно обычный костюм, как же вы его вычислили?
— Очень просто сэр! По вашему рассказу, переданному нам мистером Смитом, парень
не имел возможности вздремнуть ни ночью, ни в поезде. В Балтиморе он лишь переоделся.
До Вашингтона перегон короткий, никто не станет раскладывать ему диванчик. Но он
зверски, смертельно должен был хотеть спать! И до Нью-Йорка он обязательно попросил бы
расстелить ему. А это мало кто делает! Отправление-то днем, большинство выспавшееся.
— Хм… Логично! Действительно, это должно быть редкостью. Но мало ли кто там
спал! Вдруг это все же не наш парень?
— Наш, сэр! Мы знаем возраст, одежду, приметы, состав багажа… Совпало все! Так что
в субботу вечером он прибыл в Нью-Йорк!
«Дядюшка Билл» только покачал головой. Да, этот самый Картер реально головастый
малый! И цепкий.
— Хорошо, последний вопрос! Как вы думаете искать его в Нью-Йорке?
 — Опять же просто! По вашей информации, прибыл он в страну недавно, и знакомых в
Нью-Йорке иметь не может. А приехал он туда вечером. Если он решил остаться в Нью-
Йорке, то вероятнее всего, снял гостиницу неподалеку от Пенсильванского вокзала. Я обойду
их и узнаю, не останавливался ли там Юрий Воронцов. Если останавливался, то у нас будет
первая зацепка.
— Какая? — не совсем понял Мэйсон.
— Мы будем знать, что он не поехал дальше, это, во-первых. И что он не скрывается —
во-вторых. Человека, который не скрывается, найти проще! — улыбнулся он.
«Да и нам будет спокойнее! — подумал про себя Билл Мэйсон. — Если он не
скрывается, то вряд ли станет мстить!»
— Хорошо, мистер Картер! Вы наняты! Так и действуйте. И сообщайте о результатах!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«В поисках района для проживания я много передвигался по Нью-Йорку.
Некоторое время я подумывал поселиться в Бруклине. Гринпойнт, эта „маленькая
Польша“, был интересен тем, что там многие понимали русский. Но потом я
подумал, что у выходцев из Российской империи 86 я буду вызывать недоуменные
вопросы, а это как раз то, чего я хотел избежать. Поэтому в конце концов я снял
жилье в Бронксе, между итальянским и еврейским кварталами. Впрочем, эта часть
Бронкса была населена разнообразно: кроме итальянцев и евреев 87 там было
множество поляков, были переселенцы из Австро-Венгрии и Турции, прямо рядом
с домом пожилой француз рисовал „мгновенные портреты“ прохожим, встречались
даже китайцы, несмотря на ограничение квот по эмиграции для этой народности.
Впрочем, китайцы в нашем районе больше работали, например, держали
прачечную на углу, а селиться они предпочитали компактно, возле Пяти углов. 88
Квартирка была скромная, ничего похожего на мою квартиру в Мэриленде. 89
Одна, не очень большая, комнатушка, крохотный, в пару квадратных метров,
закуток кухни и небольшой санузел. Зато и стоила эта „роскошь“ всего девять с
половиной долларов в месяц.
Пообтершись тут с недельку, я окончательно определился, чем попытаюсь
заняться. Крупного бизнеса тут не развернешь, да и капитала нет. Т. е. делать надо
то, что можно продать местным жителям. Еще раньше я решил, что это будет
химический продукт.
Единственным же продуктом химии, который можно производить на месте и
продавать окружающим, были лекарства. Из пока не известных тут лекарств в моей
памяти были только методики синтеза аспирина и стрептоцида. 90 Мысленно
возблагодарив своих наставников с химфака МГУ, что синтезы нам давали

86 В описываемое время Польша была разделена между Германией, Российской империей и Австро-
Венгрией.

87 Евреев в Нью-Йорке действительно много, как, впрочем, и итальянцев, и ирландцев. Есть даже шутка, что
в Нью-Йорке больше евреев, чем в Тель-Авиве, больше ирландцев, чем в Дублине, и больше итальянцев, чем в
Риме. Какое-то время назад это даже было правдой.

88 Пять углов — район Манхэттена, образованный улицами Кросс, Энтони, Литл-Уотер, Оранж и Малберри,
которые выходили на крошечную площадь. В настоящее время Пять углов не существуют. Но именно там
располагался первый «Чайнатаун» Нью-Йорка.

89 Балтимор расположен на севере центральной части штата Мэриленд.

90 Сульфаниламид (стрептоцид) — один из первых представителей химиотерапевтических средств группы

сульфаниламидов. Обладает широким спектром противомикробного действия. Наносится непосредственно на
пораженную поверхность (в виде порошка для наружного применения) или намазывается (в виде 10%-ной мази
или 5%-ного линимента) на марлевую салфетку; перевязки производят через 1–2 дня. С 2008 года на территории
РФ не выпускается и не продается.
 „заковыристые“, я попробовал прикинуть, с чего же начать. В конце концов решил
начать со стрептоцида. Ведь в апреле простудные заболевания сходят на нет, а вот
воспаления случаются круглогодично. К тому же в Бронксе жила самая небогатая
часть иммигрантов, чаще всех занимающаяся тяжелой физической работой, для
них раны, ссадины и воспаления — актуальная проблема.
Присмотрел я и аптекаря, которому хотел предложить партнерство. Но дня
три думал, как к нему подкатиться. Мистер Джонсон обладал всеми нужными мне
достоинствами: он имел небольшой капитал, не имел ничего против эмигрантов,
иначе не женился бы на еврейке и не принял бы у себя ее многочисленную
еврейскую родню, бежавшую откуда-то из Османской империи, ну и — не
последний момент — именно в силу проявленного великодушия — нуждался в
деньгах. А кроме того, в его аптеке была неплохая лаборатория, т. к. часть лекарств
аптекари того времени готовили на месте…»91

Нью-Йорк, Бронкс, 2 апреля 1896 года, четверг, утро

Утро у Джонсона было, как и любое утро за последние полгода, шумным.

Многочисленная родня его Розочки, дай ей Господь здоровья, шумела всегда, даже ночью.
Шестнадцать человек, включая двух младенцев, двух подростков и троих детей
промежуточного возраста на одну комнату и мансарду, что он выделил им, это было очень
много.
Но по утрам они шумели особенно сильно, не давая ему насладиться утренним кофе.
Поэтому Тед Джонсон перенес этот ритуал в аптеку. Конечно, аптечные запахи слегка
перебивали вкус и запах специй, добавляемых им в кофе, но… Все же это было лучше, чем
пить кофе под гвалт домочадцев. Разумеется, для себя Тед заваривал кофе по особому
рецепту, не как для клиентов. Кофе получался не по-американски крепкий.
И надо же так случиться, когда кофе был готов и даже налит в особую чашку звякнул
входной колокольчик. Посетитель. Черт, как некстати! Тем не менее Тед отложил чашку в
сторону и двинулся к прилавку.
Вошедший, а им оказался молодой человек довольно крепкой наружности,
протестующе замахал руками и весело произнес:
— Что вы, мистер Джонсон, сэр! Мое дело не настолько срочное, чтобы ради него
пропал ваш великолепный кофе! Пейте спокойно, я подожду!
Теду его слова и забота пришлись по душе, а высокая оценка кофе — и вовсе прошлась
по душе, как будто ее смазали теплым маслом.
— Вам нравится мой кофе, мистер? Тогда я мог бы разделить его с вами. Все равно я
варю две чашки.
— Не откажусь! — не стал жеманиться вошедший. — Пренебречь вашей щедростью
выше моих сил! — и располагающе улыбнулся.
Когда кофе был допит, Джонсон достал набитую трубку и закурил, жестом предлагая
незнакомцу присоединиться.
— Спасибо, но я не курю, — отказался тот.
— Тогда переходите к делу! — благодушно предложил аптекарь. — Трубка с делами
вполне совместима!
— Все очень просто! Я хотел бы, по возможности, арендовать вашу лабораторию.
Естественно, в те часы, когда она не нужна вам. Могу даже работать ночью, если вы
занимаете ее целыми днями.
Учитывая, что лабораторию Джонсон использовал не больше трети времени, а деньги
были нужны, вопрос был только в цене. Тем более что ночью присмотр за арендатором
можно было поручить родственникам Розочки. Все равно они здесь по очереди сторожили.

91 Этот обычай сохранялся долго и распространен был не только в Соединенных Штатах.

 Так что Джонсон немного поторговался с посетителем, но, конечно, они договорились.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Почти неделю Джонсон смотрел на разыгрываемый мною для него
спектакль. Я доставал какие-то пузырьки без надписей, но с номерами. Отмерял из
них какие-то жидкости и порошки, вел химические реакции, черкал листки
расчетами навесок и схемами реакций, снова и снова просматривал выписки из
книг по химии, сделанных в NYPL…92
Белым порошком, полученным через некоторое время, я сыпал на ранки,
ожоги и язвочки, специально вызванные у себя же на разных местах. Где-то я
прикладывал к воспаленным местам бинты, пропитанные мазью, изготовленной
все из того же белого порошка. Причем пару раз я даже прижег себе руку на виду у
Джонсона. На следующий день я осматривал обработанные лекарством места.
Озабоченно качал головой и повторял процедуру, слегка меняя рецептуру, дозы и
консистенцию мази.
Даже родственники Джонсона, кажется, начали догадываться, что я
испытываю новое лекарство, разработанное мной лично. Ну а то, что я тщательно
собирал все записи и реактивы, а также мыл склянки после работы с ними, должно
было только упрочить его в этой мысли. Так что я ждал. И дождался. Ровно неделю
и один день спустя. Вечером после работы Джонсон позвал на свой чудесный кофе.
И наконец, решившись, заговорил: „Юрий! А вы не думали…“»

Нью-Йорк, Бронкс, 10 апреля 1896 года, пятница, вечер

— Юрий, а вы не думали, что патент на лекарство — это еще только половина дела?
Я готовился к этому вопросу. По идее, надо бы вздрогнуть, спросить: «При чем тут
патент?» или еще что-то глупое. Но, увы, актерские способности — не мой конек. Здесь я
колеблюсь около оценки «удовлетворительно». Причем разные эмоции я отыграю с разной
степенью артистичности. Заинтересованность, к примеру, могу и на четверочку. Внимание —
бывает, и на пять осилю. А вот шок и испуг — на «три с минусом», не выше. Поэтому я
заранее решил, что ничего такого изображать не стану. Я улыбнулся и сказал:
— Значит, вы все-таки догадались, как я и побаивался. Ничего личного, Тед, но
получается, я правильно делал, что тщательно мыл посуду и пользовался только
собственными реактивами, — и улыбнулся, изображая легкую степень довольства собой.
Впрочем, и изображать особо не пришлось. Я действительно был доволен собой. Тем, что
направил разговор туда, куда планировал.
— Ну что вы! — изобразил легкое возмущение Джонсон. — Я все-таки джентльмен! А
не только бизнесмен.
— Да, я знаю, — согласился я. — Вы порядочный человек, мистер Джонсон. И даже
добрый, раз приютили такое количество родственников, не имея для них всех работы. Но вы
к тому же и бизнесмен. И понимаете, что патент хорошего лекарства стоит недешево. А
лекарство, эффективно лечащее ссадины, ожоги и нагноения, даст немало денег. Особенно в
этом районе.
— Да, — легко согласился Тед. — И деньги мне нужны, вы правы, мистер Воронцов.
Но… Я не собираюсь у вас их красть! Я хотел предложить получить за него больше денег!
— Что вы имеете в виду?
— Сам по себе патент стоит недорого. Необходимо сначала доказать эффективность
лекарства, начать «отбивать хлеб» у других аптек… И вот тогда — и только тогда —
компании — производители лекарств предложат за него действительно хорошие деньги.
92 NYPL — The New York Public Library — нью-йоркская Публичная библиотека, одна из крупнейших
библиотек мира. Была создана на базе двух других крупных публичных библиотек, в описываемое время
научный фонд библиотеки располагался на Ист-Виллидж, в Манхэттене.
 Я кивком согласился с ним и отхлебнул еще кофе. Нет, положительно, надо будет
разузнать, как он его варит! А Джонсон продолжал:
— Как вы сами заметили, Юрий, у меня уйма безработных родственников. И право не
только на изготовление и продажу лекарств, но и на оказание медицинских услуг —
инъекции, ингаляции, перевязки…
— Вы предлагаете продать патент вам? — с легким недовольством спросил я. —
Простите за бестактность, мистер Джонсон, но как бы мало ни стоил патент на еще не
разрекламированное лекарство, я рассчитываю выручить больше, чем у вас есть свободных
средств!
Джонсон помолчал немного. Наверное, я все же задел его чувства. Но продолжил
достаточно доброжелательно:
— Нет, Юрий, повторяю, я уже сказал, что не собираюсь грабить вас. Я предлагаю
партнерство. Вы вкладываете ваш патент, все ваши секреты, которые в сам патент не входят 93
и ваши умения по части химии. Ведь мази потребуется много.
— Не только мази, — уточнил я, — в ряде случаев порошок эффективнее!
— Тем более! А я вложу свои права на производство, распространение и на оказание
услуг по перевязке. Мы станем продавать мазь здесь, через мою аптеку. И откроем ряд
пунктов в Бронксе, на Манхэттене — в районе порта и Пяти углов, возможно, еще где-то…
— Хорошо! — согласился я. — Но сама работа не будет вкладом. Ваши родственники и
я должны получать зарплату.
— Идет!
— К тому же, как равноправные партнеры, вопрос продажи патента мы согласуем
вместе!
— Да, Юрий! И, кстати, зовите меня Тедом. Мы ведь партнеры, так?
— Еще нет! — возразил я, мы не договорились еще о паре моментов.
— О каких же?
— Расходы, Тед, расходы! Реактивы вовсе не бесплатны. И зарплату мне и твоим
родственникам мы не оговорили. Но на первых порах они превысят доходы, можешь не
сомневаться!
— Я и не сомневаюсь, — протянул аптекарь. — Я скажу больше, ты не учел, что за
новые точки придется увеличить выплаты по налогам, на подарки полиции… Ну и на
«дружеские подарки» местным бандитам, чтобы не иметь неприятностей, — тоже.
— Вот! И на оформление патента — тоже! — сказал я. — И все эти расходы нести
будешь ты.
— Почему я? — возмутился Джонсон.
— Я не так сказал, прости. Расходы нести будет партнерство, конечно же. Но у
партнерства денег нет, и если ты внести что-то сможешь, то я — нет. Я потому и собирался
продать патент, если помнишь! — тут я криво улыбнулся. На самом деле продажа патента не
входила в мои планы. Совсем наоборот, я хотел сделать именно то, о чем говорил Джонсон. И
для того и играл тут перед ним неделю, чтобы он сам — самостоятельно — пришел к этой
идее. Но не признаваться же ему в этом?
— И что?
— А то, что партнерство должно занять деньги у кого-то. Под рискованное дело. И,
соответственно, под не самый маленький процент. Допустим, под двадцать годовых. Оно
может занять или у тебя, или под твою гарантию.
— А если прогорим? Я останусь без денег?
— Ну, друг мой милый, ты сам ко мне пришел. И сам предложил партнерство. Значит,
ты сам понимал риски проекта, верно?!
— Верно! — с некоторой натугой признал Тед. — Но тогда мне и доля нужна больше!
За риск!

93 В то время термин «ноу-хау» в широкий оборот еще не вошел, но понимание уже было.
 — За риск, Тед, тебе положен повышенный процент. А в остальном — пятьдесят на
пятьдесят. Я ведь тоже рискую, правда?
— Это так, — тоскливо протянул Тедди, — но…
— К тому же тебя никто не заставляет вкладывать все сразу! — добил я его. — Начнем
здесь. Здесь-то ты платишь за все, верно? Так что расходы будут только в размере расходов на
реактивы, оформление патента и зарплату…
— Только на реактивы! — жестко оборвал меня партнер. — Патент ты вносишь в наше
дело, так что и оформление его — твоя задача. Ищи деньги, где хочешь. И зарплата… Пока
мы не убедимся в эффективности лекарства, все будут работать «за идею». И ты, и мои
родственники. Если эффект покажется, партнерство выплатит всем. Если же нет, то… Как ты
там сказал? «Мы же понимали риски проекта», верно?
Тут я улыбнулся открыто, от души. Уел он меня!
— Верно, партнер! Давай, что ли, оформим соглашение на бумаге?
— Ну-у… По зарплате… Сколько ты хочешь? Могу дать столько же, сколько ты имел на
прошлом месте.
— Сорок долларов в неделю? — делано обрадовался я.
— Иди ты! И где ж столько платят-то? Нет! Партнерство у нас бедное, столько сразу не
потянуть. Давай так, считаем тебе двадцать пять в неделю, пока партнерство не выйдет на
прибыль. И сорок… Да нет, даже пятьдесят — с момента выхода на прибыль и до продажи
патента.
— Идет! — согласился я.
— И, пока мы не расширим дело, зарплата только начисляется. Но не платится! —
напомнил Тед.
— Я помню. Но тогда и питание в этот период — за счет компаньонства!
— Ну, ты и жук! Ладно, договорились!
— И последнее! — тут я сделался серьезен, как на похоронах, — компаньон, мне нужно
оружие. И человек, который научил бы им пользоваться. Причем сразу. Потянешь дать мне
кредит на обучение?
— Да зачем тебе?
— Надо! Поверь мне, Тед, очень надо!
— Ну, черт с тобой! Потяну! И… знаешь еще что… Ну его, это оформление договора! В
понедельник стряпчего позову, он все и обстряпает!
— Так начинать надо пораньше!
— Пораньше не выйдет! Родня у меня — сплошь евреи. И сейчас у них шабат! А в
воскресенье мы с тобой, как добрые христиане, будем отдыхать! Так что работать наше
партнерство начнет тоже с понедельника!
— Понимаю… А сейчас?
— А сейчас, Юрий, пойдем-ка выпьем! За успех нашего начинания! От души, по-
мужски!
— Ну, за такое грех не выпить!

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, без десяти три ночи

«Вот этот диалог и надо давать читать на курсах по ведению переговоров!» — подумал
Алексей. Ярко и жизненно. И, как мы все знаем, дало плоды!
А предок опять завиральные идеи двигает, вроде как не он стрептоцид изобрел. Сказать
кому — засмеют!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Может быть, моя паранойя разыгралась слегка сверх меры, но я, честно
признаюсь, подозревал Теодора Джонсона в попытке разузнать у меня секреты, не
оформляя партнерства. Пить я умел, без этого бизнес в России вести было
невозможно, но… Я умел пить СЛЕГКА. Вовремя останавливаясь, чтобы не
 сказать лишнего. И пить я привык водку! Неразбавленную. А тут в моде был виски
со льдом и содовой. С виду он слабее, но бьет по мозгам коварно, как и все
коктейли. Поэтому я немного „бутафорил“, 94 рассказал несколько баек и анекдотов,
подходящих ко всем временам. К моему удивлению, Джонсон совершенно прошел
мимо пласта еврейских анекдотов, которых я знал не одну сотню. А после
„Передайте барону Ротшильду, чтобы он на меня не рассчитывал“, 95 похоже, еще не
придуманному в этом мире, к нам стали подсаживаться и из-за соседних столиков.
В общем, „праздник удался“!
А в субботу с утра, что бы ни говорил мой партнер, я вышел на работу.
Стрептоцида нам, и правда, потребуется много! Килограммы!..»

Нью-Йорк, Бронкс, 16 апреля 1896 года, четверг, утро

— Ты просил найти тебе оружие и научить стрелять? — торжественно спросил мистер
Джонсон. — Ну, так вот, я слово держу, знакомься — настоящий ганфайтер. 96 Правда, о нем
ты в газетах не прочтешь. Скромный он очень. Наверное, имя повлияло.
Тут представляемый им человек встал со стула.
— Хватит, мистер Джонсон! Вы, конечно, платите мне за эту работу, вы — босс, но я не
люблю, когда шутят над моей фамилией! — он улыбнулся аптекарю, как бы смягчая резкость
сказанного, и продолжил, повернувшись ко мне:
— А звать меня, парень, Генри Хамбл! И за известностью я не гоняюсь, тут твой
партнер прав!97 — Генри Хамбл прекрасно знал, что вид у него не впечатляющий. Ну, так
именно этого он старательно добивался. Рост у него — пять футов и восемь дюймов 98 — хоть
и выше среднего, но не богатырский, широкими плечами природа и родители не наделили, от
манеры пристально вглядываться в окружающих он, хоть и с огромным трудом, но отделался,
одежда тоже невзрачная, кобуры на поясе нет.
Ну, да именно такого впечатления он и добивался. Долго и старательно. Однако он
видел в моих глазах разочарование.
«Ничего! — подумал Хамбл, — так всегда бывало. Пора уже привыкнуть!»
— Пойдем, парень!
Генри провел меня в соседнее помещение, используемое аптекарем, его помощником и
учеником в качестве столовой, взял жестяную кружку, наполнил ее водой из бачка так, что до

94 ГГ взял термин из романа В. Богомолова «Момент истины». В данном случае термин используется в
значении — изображал большую степень опьянения, чем фактическая.

95 Имеется в виду старый еврейский анекдот, входивший еще в «Сборник еврейских анекдотов» 1903 года
издания. В нем барон Ротшильд объявляет, что зять ему нужен не богатый, а способный, т. е. имеющий два
высших образования, знающий пять языков, великолепно музицирующий и танцующий. Через некоторое время
в двери особняка Ротшильдов стучится еврей из Галиции, самого бомжеватого вида. И говорит: «Здравствуйте,
я до барона Ротшильда, по объявлению!» — «Простите, у вас есть два высших образования?» — изумляется
даже вечно невозмутимый дворецкий. «Нет! И языков я не знаю, не играю на музыкальных инструментах и не
танцую!» — «Но тогда зачем вы пришли?!» — «Чтобы сказать Ротшильду, что на меня он может не
рассчитывать!»

96 Ганфайтер (или ганмен) — быстрый и смертельно точный стрелок. Образ его складывался с середины XIX
века, после появления в обиходе револьверов. Ко времени действия романа был уже широко известен в
Соединенных Штатах из рассказов в жанре «вестерн» и газетных репортажей с историями вполне реальных
персонажей.

97 humble — (англ.) «скромный».

98 Около 172 см.
краев оставалось около одной пятой дюйма,99 и спросил:
— Значит, хочешь научиться хорошо стрелять, так?
Я молча кивнул, соглашаясь.
— Ну что ж, парень, аванс я получил, учиться ты согласен, так что начнем прямо
сейчас. Булочную мистера Броуди знаешь?
— Да, тут, в двух кварталах! — ответил я с некоторым удивлением.
— Ну, вот тебе первое задание! — с этими словами Генри протянул мне полную
кружку. — Руку вытяни вперед! Нет, не так, ладонью кверху!
После чего он поставил мне на ладонь кружку и распорядился:
— Отнеси это в булочную. Как можно быстрее! Держи так, как сейчас, и следи, чтобы
вода не расплескалась!
— Но зачем?
— Парень, как тебя там… Урри, да? Так вот, Урри, пока ты учишься, правило простое
— я даю задание. А ты пытаешься его исполнить. А как да зачем — это мое дело, понятно?
Ну а раз понятно, давай, не стой! Десять секунд уже прошло!
Оторопь у меня еще не прошла, но я напялил на голову кепку, схватил кружку и быстро
пошагал по указанному адресу. Генри еще раз глянул на часы и, стараясь не отстать, зашагал
следом. Задание только с виду было идиотским.

Нью-Йорк, Бронкс, у входа в булочную м-ра Броуди, 16 апреля 1896 года, четверг, семь
минут спустя

— Стой, Урри! — донеслось сзади.

Я притормозил у самого входа в булочную. Генри подошел, отобрал у меня кружку,
глянул на уровень воды, хмыкнул и, не торопясь, выпил всю воду. Допив, он отдал мне
кружку и велел:
— Отнесешь назад сам! Мистер Джонсон бережно относится к своему имуществу, и
мне не хочется, чтобы у него были претензии ко мне. Или к тебе.
Я, ничего не понимая, взял пустую кружку, и обалдело посмотрел на него.
— Но зачем?..
— Зачем тебе нужно было нести воду? — он улыбнулся. Удивительно, но улыбка у него
была приятная. Улыбка человека, готовившего сюрприз и радующегося, что сюрприз
удался. — Вода была не нужна. И попить я, конечно же, мог еще там, в аптеке Джонсона.
Мне нужно было посмотреть, как ты ходишь, Урри.
Я кивнул. По-ня-я-ят-нень-ко! Отец не раз говорил мне, что опытному бойцу многое о
противнике может сказать даже то, как человек стоит. И уж тем более — то, как он движется.
— Понимаешь, парень, — с этими словами Генри двинулся вдоль по улице, и мне
пришлось пристроиться рядом, — все, что ты слышал про ганфайтеров, — это причудливая
смесь правды и вымысла. Но главное — это то, чего ты о них не слышал.
— Это что же? — требовательно уточнил я.
— Главное, Урри, это то, что жили они все недолго! — он снова улыбнулся. —
Застрелить ганфайтера — мечта многих. Одни хотели сделать это из мести. Другие —
гонялись за славой. Просто хотели, чтобы о них говорили. Третьим нужно было, чтобы их
боялись. Поэтому тот, про кого прошла слава, что он — ганфайтер, редко умирали своей
смертью. И чем они были известнее, тем быстрее их убивали! Понятно?
— Понятно! — я еще и кивнул, чтобы нагляднее показать, что до меня дошло. И тут же
уточнил: — А ты хочешь пожить подольше, верно? Потому и за славой не гонишься?
— Верно, парень! И, что характерно, тебе нужно то же самое. А значит, Урри, тебе
нужно не ходить с кольтом в открытой кобуре, зыркая по сторонам и готовясь продырявить в
мелкое ситечко всех недругов, а иметь что-то неприметное в кармане.

99 Около 5 мм.
 Шагов двадцать мы прошли молча, прежде чем у меня созрел следующий вопрос:
— Слушай, Генри, так все-таки ты недоговорил, зачем воду было нужно носить?
Он снова улыбнулся.
— Вот за этим самым, Урри. Я проверял, как ты ходишь! — тут он поднял руку,
останавливая жестом мои вопросы, и продолжил: — Люди, Урри, ходят по-разному. Кто-то
идет как танцор по канату, кто-то — переваливается, как медведь! К тому же, парень, на
улице ведь людно. Одни примечают препятствия издалека и обходят, а другие не видят их,
пока не вляпаются… Мне нужно знать, какой ты, чтобы понять, чему учить!
— Я мог и сам рассказать!
— Мог, парень, мог! Но, во-первых, люди и сами о себе не все знают. А во-вторых, мы
любим врать всем, даже себе. Идет, к примеру, по улице уродина, но думает, что она
красавица.
Я улыбнулся.
— Или вон тот толстяк, готов поспорить, считает себя всего лишь «немного
полноватым»…
Мимо, колыхая телеса и переваливаясь с боку на бок, проволокся страдающий одышкой
толстяк весом центнера полтора.
— Понятно, понятно… А пьяница, запойно пьющий каждый день и унижающийся за
порцию выпивки, думает о себе, что «хоть завтра может бросить»! — поддержал тему я.
— Верно, парень! Мы врем себе, врем девкам, чтобы им нравиться, врем начальству…
Привычка врать настолько входит в нашу натуру, что когда мы слышим о себе правду, мы
только злимся на сказавшего ее, вместо того чтобы задуматься и измениться.
— Хм… Это что же, ты так готовишь меня к правде обо мне?
Он одобрительно хлопнул меня по плечу!
— А ты ничего так, Урри! Просекаешь! И, возможно, сумеешь не обидеться… Ведь на
правду не обижаются, верно?
— Нет, неверно! Ты сам сказал, что на правду обижаются, и еще как! И, вообще, почему
ты думаешь, что ты обо мне правду знаешь?
— Все просто, Урри, все просто! Мы врем в мыслях, еще чаще врем на словах… Но
мало кто умеет врать телом! Ловкость человека, быстрота реакции, развитость его мышц, то,
как он двигается, — все это и есть правда о нем. И правда о тебе, братец, состоит в том, что
на улице ты — кролик. — Он хихикнул. — Братец-кролик,100 сечешь?
— Секу! — согласился я. Я и в самом деле читал когда-то книги Харриса. Аналогия
была интересной. Кролик, хоть и был слабее, всегда побеждал за счет своей
изобретательности.
— Хотя, парень, я тебе польстил. Кролика из тебя еще надо сделать. Пока что ты —
баран. Подходи к тебе волк и режь с любой стороны. А ты только жалобно мекнешь!
— Это не так! — возмутился я. — Я дважды дрался за свою жизнь, и ничего, побеждал!
— М-да-а? Ну, значит, парень, тебе повезло. И твоими противниками были какие-то
неуклюжие увальни! Потому что стрелять ты, парень, не умеешь! Я это тебе скажу и не
проверяя! И по улице ты ходишь так, будто у тебя нет ни одного врага в этом мире!
Я недоверчиво глянул на него, но промолчал.
— Ну, смотри сам! У тебя на дороге в одном месте на тротуар вытащили ящики с
товаром, но в магазин занести не успели, а в другом толпа стояла. Мне было интересно, на
каком расстоянии ты замечаешь препятствия.
— И на каком же? — заинтересовался я. Кстати, очень интересно. Про «радиусы
внимания» и про то, что они у разных людей разные, я читал в своем времени. Но это было в

100 Братец Кролик — герой цикла произведений Дж. Ч. Харриса, публикуемых с 1879 по 1905 год, стал
частью американского фольклора, эдаким воплощением «американского духа». Братец Кролик с его
изобретательностью, любовью к свободе и умением отстаивать свою независимость, неизменно побеждает
своих врагов — Братца Медведя и Братца Лиса.
восьмидесятых годах двадцатого века. Почти через век от этих дней! А этот уникум,
оказывается, сам сообразил!101 — Двадцать футов. Урри! Максимум — двадцать пять! Это
очень мало. Револьвер эффективен на расстоянии до пятидесяти футов. Профи легко завалит
тебя и с сотни, а то и с двух.102 Так что первое, что ты будешь тренировать, — это умение
видеть улицу. Всю, целиком! С ее препятствиями, опасностями и укрытиями!
— И как же? — мне в самом деле было интересно.
— Очень просто. Расстояние зависит от скорости, с которой ты движешься. Скакать
будешь галопом!
— Но я не умею…
— Не умеешь ездить на лошади?! — поразился он.
— Ну да! — нужно было срочно объяснить, и мне припомнился Витек с его
историей. — Я рос на небольшом гористом острове, там лошадь было не прокормить. Да и не
нужны они там. Ослики есть. А большинство пешком ходит!
— Тем более! — отрезал он. — Раз уж ты решил, что тебе нужно уметь защищать свою
жизнь, то выучишься! Да и умение ездить тоже пригодится!
— Стой, Урри, сворачиваем сюда! — скомандовал мой наставник! — Запоминай адрес,
если что, будешь искать меня здесь.
Жил Генри на третьем этаже, в небольшой однокомнатной квартирке. Один, это явно
чувствовалось.
— Проходи, садись! Так вот, я уже сказал, что «пушка» тебе нужна неприметная, чтобы
в кармане носить можно было. — Тут он открыл комод и достал сверток: — Вот эта вполне
подойдет! Смотри сам! — он развернул сверток и протянул мне небольшой револьвер: —
Пятизарядный бескурковый револьвер «Сейфити Аутомэтик» модели 1894 г.; фирма «Айвер
Джонсон Армс энд Сайкл Воркс Ко». Тридцать второй калибр. Длина ствола — пять дюймов.
Общая длина — около девяти, так что в карман войдет легко. И вес чуть больше фунта.
Пушинка!
Я взял револьвер и покрутил в руке. Нетяжелый. Полкило примерно. Генри между тем
продолжил:
— Видишь, курка нет, не зацепится. И калибр нормальный. Тридцать второй. Ты не
слушай, что «нормальные мужики сорок пятый носят», ерунду они говорят. Тебе точно не это
надо.
Я вспомнил негра-таксиста, ловко впарившего мне бесплатный паром за пятьдесят
долларов, и невольно насторожился. Ведь этот револьвер уже был у Генри. Не хотят ли мне
снова всучить то, что просто больше некуда деть?
— А почему именно эта модель? Мало ли неприметных револьверов? Да и почему не
сорок пятый?
Генри хмыкнул. Похоже, моя недоверчивость не задевала, а развлекала его.
— Сорок пятый, Урри, он — для тех, кто сразу убить хочет. И то, поверь мне, не всегда
убивает. А тебе нужен револьвер, чтобы вблизи цели поражать. Против шпаны, к примеру. А
там, поверь мне, насмерть стрелять не обязательно. Ранить достаточно. Да и если стрелять
точно, то и тридцать второй калибр сделает то, что ты хочешь. Хочешь — ранит, хочешь —
убьет. Хочешь — подвижности лишит или обезоружит.
— Хорошо, а почему пять патронов?
Тут Генри посерьезнел. И ответил, уважительно поглядывая на револьвер-малютку:
— Так ведь, парень, это «сейфети». Слово «безопасный» у него даже в названии,
понял? Правда, у них в названии еще и «аутомэтик», автоматический значит, но это — понты!

101 На самом деле естественно, что сам эффект был обнаружен куда раньше и учитывался в тренингах.
Просто психологи исследовали его позже. Но, опять же, не в восьмидесятые годы, как считает ГГ.

102 Герой смотрел на 5–7 метров, револьвер эффективен на расстоянии до 15 метров. А профи, по мнению
Билла, может убить героя на расстоянии 30–60 метров.
Только и делов, что после «перелома» ствола гильзы стреляные сами выпрыгнут. А вот
«безопасный» — это они заслуженно употребляют! В этом револьвере, парень, по капсюлю
бьет не ударник, а специальный боек. И боек этот они поместили в стойку рамки.
— И что?
— А то, что между бойком и курком у него — стальная пластина! И поднимется эта
пластинка только тогда, когда ты спусковой крючок выжмешь полностью, понятно? А спуск
у него тугой. Потому и можно его полностью снаряженным в кармане носить, все равно не
выстрелит! А вот «миротворец», к примеру, знающие люди с одним пустым гнездом носят —
чтобы ногу случайным выстрелом не поранить. Так что пять выстрелов у тебя так и так
будет, понял?
Я кивнул. Доводы его выглядели логично. Да и кто спорит со своим наставником в
первый же день?
— Ну, вот и хорошо!
— А теперь на, держи! — и он протянул мне небольшой, но увесистый утюжок! — Что,
опять не понимаешь? — спросил он с довольной искрой в глазах. Нет, положительно, мой
новый наставник обожал удивлять. — Берешь его, и на вытянутой руке держишь. И вслух
считаешь… Раз, два… Ну что ж ты, Продолжай давай!
— Три… Четыре… — послушно продолжил я.
На тридцати девяти рука стала дрожать крупной дрожью, и Генри скомандовал:
— Ладно, опускай! Вот видишь, Урри, рука-то у тебя слабовата… Так что легкость
этого крохотули тебе еще одним плюсом будет! Рука — она проворства требует! А у тебя,
хоть рост шесть футов и два дюйма, 103 а ручки все еще слабенькие. А теперь запоминай!
Первое, утюжок найдешь такой же, будешь его на вытянутой руке держать, упражняться. И
вообще упражнения с ним делать. Второе: завтра пойдешь по этому адресу, будут тебя учить
на лошади ездить. Внимание развивать пока рано, научишься хотя бы не падать и не сидеть
чучелом в седле. Третье… Смотри!
Тут он взял со стола пяток яблок и стал жонглировать.
— А это зачем?
— Ловкость развивает! Умеешь?
Ну что ж, не одному ему удивлять. В конце восьмидесятых годов по школам Молдавии
прокатился шквал моды на жонглирование. Так что у нас в школе жонглировать тремя
предметами умел каждый пятый. А то и каждый четвертый. Я же, по своей привычке делать
чуть больше остальных, выучился жонглировать и пятью. Правда, не практиковался давно…
Я взял со стола три яблока и стал жонглировать, вспоминая. Приноровившись, добавил
четвертое. Немного погодя — и пятое. Но вот удерживать в воздухе всю пятерку долго не
получилось, буквально через пару секунд одно я уронил.
— Ладно, не безнадежен! — проворчал он. — Только зачем еду-то по полу валять?
Он поднял упавшее яблоко с пола, отер рукавом, вновь положил на стол и продолжил:
— Значит, и с этим тоже тренируешься. Это третье. А четвертое, Урри, это сам
револьвер. Когда один остаешься, тренируйся с ним. Покрути в руках. Подержи на вытянутой
руке. В правой. В левой. Нацелься в один предмет. В другой. В третий! Покажи!
Я показал. Он поморщился. «Нет, не так. Ты же не на предельную дальность стрелять
станешь! Мы, парень, тебя сначала выучим попадать вблизи. А тут скорость важнее
точности. Так что показывай револьвером так, как ты пальцем показываешь, не поднимая его
к глазам, понял?»
Я кивнул. И показал.
— Верно! Потом еще вот что. Спрячь его в карман и достань снова. Еще раз. И десятки
раз. Ты, парень, его чувствовать должен. Понятно?
— Да, сэр! — вытянулся я.
Он рассмеялся.

103 Около 188 см.

 — Иди уж, шутник! Только патроны в него не заряжай, понял? Он хоть и «безопасный»,
но тренироваться лучше с пустым оружием. Береженого Бог бережет! Иди! Сюда придешь в
субботу. Утром. Но не слишком рано. Часам к десяти. С револьвером. И со своими яблоками,
раз ты их роняешь! — он снова улыбнулся. — Поедем в одно интересное место. Я патронов
прикуплю, постреляем.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Естественно, что большую часть времени я уделял вовсе не тренировкам.
Нет, приходилось читать, думать, совершенствовать методику синтеза, добиваясь
увеличения выхода конечного продукта как в процентах, так и по общей массе.
Кроме того, я не только помогал мистеру Джонсону готовить из синтезированного
мной стрептоцида мазь, но и делать повязки пострадавшим, участвовал в осмотрах
больных, смотрел на результаты применения мази, и мы вместе думали, как еще
изменить ее состав.
Тем не менее, тренировкам, как это было оговорено, я уделил массу времени.
Тем более что я быстро понял, что с наставником мне повезло. Генри зашел
намного дальше оговоренного и учил меня не просто обращению с оружием. Нет,
он учил меня стилю жизни человека с оружием. Иначе смотреть, иначе стоять,
иначе оценивать, иначе реагировать. А стрельба была делом не вторым, а третьим
или даже пятым, к примеру. Впрочем, и в стрельбе он был настоящий
волшебник…»

Нью-Йорк, Бронкс, 18 апреля 1896 года, суббота

К Генри я пришел, как мы и договаривались, часов в десять утра. Он потребовал

показать ему еще раз жонглирование яблоками. На этот раз я ухитрился продержать все пять
яблок в воздухе несколько минут. До его ворчливого: «Хватит, пожалуй!»
Затем он снова засек, сколько я могу удержать на вытянутой руке его утюжок, причем
не только в правой, но и в левой руке, а также если я буду держать его обеими руками.
Результатами Генри остался недоволен, но выразил это только гримасой. После чего поднял
какой-то баул и двинулся к выходу, но на предложение помочь с переноской баула ответит:
— Парень, ты лучше передохни немного, пока мы будем идти, сегодня у тебя будет
трудный день.
Идти было недалеко. Но сам я дорогу с первого раза запомнить не смог. Какие-то
закоулки, задние дворы, какой-то склад, который мы прошли насквозь. В итоге оказались в
просторном сарае. Удобное место для тренировок. Стены толстые, деревянные, пуля не имеет
шансов ни пробить, ни срикошетить… А грохотание парового молота за стеной практически
гарантировало, что звуки стрельбы тоже не привлекут чьего бы то ни было внимания.
— Для начала тренироваться станешь без куртки и головного убора! — скомандовал
Генри. — Тебе нужно двигаться как можно свободнее. И подал пример, снимая свои. Затем
мы повозились, расставляя и развешивая по помещению разнообразные мишени. Жестяные
банки, мишени с кружочками и ростовые, мешки с песком и намалеванные на них зоны
поражения. Честно сказать, я умаялся даже от одной подготовки.
— Я же предупреждал тебя, парень, что сегодня будет трудный день! — рассмеялся
Генри, глядя, как я вытираю испарину со лба. — Ладно. Пока можешь немножко
расслабиться и посмотреть! — с этими словами он, вопреки всему, заявленному им в
предыдущий раз, нацепил на себя пояс с кобурой, в ней торчал кольт сорок пятого калибра.
Воплощенный образ «крутого» ковбоя из вестерна.
— Для начала, парень, посмотри, чего ты можешь добиться!
И началось шоу.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Я прожил уже длинную жизнь и видел многих прекрасных стрелков. На
 их фоне все, чему я сам выучился, так и смотрится невысоким плато рядом с
Гималаями. Но могу смело сказать, что в пятерку лучших Генри Хамбл
определенно входил. Более того, он не только умел стрелять, он еще очень любил
это занятие. И умел его выигрышно подать. Он показывал стрельбу на скорость,
расстреливая в два револьвера дюжину спичечных коробков. Он палил по
подброшенным жестянкам и успевал всадить две-три пули, пока она летела. Он
показал стрельбу из кармана. Стрельбу от бедра, мгновенную стрельбу с
выхватыванием револьвера из кобуры…
В тот раз он сумел показать мне красоту стрелкового искусства. И этим
помог, наверное, не меньше, чем всеми остальными своими наставлениями. Он не
говорил этого вслух, но, я думаю, его правилом было: „Тот, кто стреляет с
удовольствием, стреляет намного лучше!“»

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, начало четвертого

Алексей потер уставшие глаза. Да, скоро пора бы ложиться спать. За окном уже была
как раз самая темная часть белых ночей. Но оторваться от произведения Американца было
трудно.
И еще Алексей подумал, что, наверное, именно в уроках этого самого Хамбла коренятся
причины повального увлечения Воронцовых стрельбой.

Нью-Йорк, Бронкс, 18 апреля 1896 года, суббота, вечер

После шоу, показанного Генри, работать не тянуло. Поэтому я вернулся в свою конуру и
упорно тренировался. Прятал пистолет то в правый, то в левый карман, старался достать
побыстрее. Снова прятал. Вертел в руках так и эдак, привыкая к ощущению. Стрелял, как это
называли в моем времени, «всухую» (т. е. без патрона). Потом жонглировал, держал
утюжок… Пытался, как показал мне Генри при первом знакомстве, носить воду на вытянутой
ладони. Нет, носить в моей тесной комнатушке было некуда, но я приседал с ней и вставал,
нагибался, и многое-многое другое.
И тут, посреди охватившего меня «стрелкового ажиотажа» в дверь тихо постучали. Я
сунул так и незаряженный «сэйфети» в карман куртки, в другом уже лежала моя верная
бритва. Накинув куртку прямо на рубашку, я открыл дверь. Там стояла невысокая, я бы даже
сказал, миниатюрная шатенка лет тридцати.
— Чем могу быть полезен, мэм? — осведомился я.
— Простите, это ведь вы тот русский, что делает повязки в аптеке мистера Джонсона?
— Я, мэм! Юрий Воронцов, к вашим услугам! — так и хотелось по-гусарски щелкнуть
каблуками, но… во-первых я был в тапочках. А во-вторых, она вряд ли оценила бы. Не тот
слой общества, где великосветские понты ценят.
— Мистер Воронцов, не могли бы вы посмотреть моего сына, Тома?
— Не вопрос! Приводите его в понедельник, с утра, приму без очереди как соседа. И
даже дам скидку! — все еще немного дурашливо проговорил я и… споткнулся. В ее глазах
мелькнуло столько боли!
— Простите! Простите меня! — тут же дал я задний ход. — Мы с приятелем чудно
провели время, и я не сразу понял, что, если вы решились прийти ко мне одна и поздно
вечером, дело серьезно и не терпит отлагательств. Только мази у меня дома нет, давайте
зайдем в аптеку мистера Джонсона, я захвачу все необходимое, и мы отправимся к вашему
Тому.
Она снова замялась.
— Ну что еще? — уже немного сердито спросил я.
— Мистер Воронцов, если вы не хотите проблем, нам лучше не появляться на улице
вместе. Сходите за вашими лекарствами и приходите потом к нам. Мы с Томом живем в этом
же подъезде. Надо только выйти через черный ход и спуститься в полуподвал. Если свернуть
направо, будет дверь в баню и прачечную Фань Вэя, а налево — к нам с Томом.
Надо же! А я и не знал, что у нас в подъезде есть жилой полуподвал.
— Хорошо, буду минут через двадцать! А что случилось с вашим сыном?
— Том подрался. Вернее, его избили. А потом сбросили с обрыва. У него куча ран и
ссадин, некоторые воспалились…
Так, понятно, наш клиент! И понятно, почему его нельзя привести. Избитому человеку
лучше лежать.
— Хорошо! — повторил я. — Ждите, буду минут через двадцать! А пока приготовьте
свет поярче и теплую воду!
«А материал для перевязки я лучше сам принесу, — подумал я. — А то мало ли, что вы
там в подвале подыщете».
— Кстати, — бросил я в спину шатенке, — если я все же заплутаю, кого мне искать?
— Про меня лучше не говорить ни с кем, мистер Воронцов! — грустно улыбнулась она,
— но зовут меня Стелла Эпир. Мисс Стелла Эпир! — с вызовом повторила она, повернулась
и быстро сбежала вниз.
М-да-а… Мисс, значит. А сын есть. Понятно, почему в этом времени от нее
шарахаются! У таких дамочек была вполне определенная репутация. Но… Сыну-то все равно
помочь надо!
И я поспешил в аптеку за лекарствами и бинтами.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…меня часто называют типичным селфмейдменом, 104 тщательно все
планирующим и преодолевающим любые трудности.
Глупо спорить, поработать пришлось. Но все же отмечу, что в моей судьбе
„делания себя“ и преодоления обстоятельств было примерно пополам со
случайностями, поворачивающими мою судьбу. Знакомство со Стеллой было одной
из таких случайностей…»

Нью-Йорк, Бронкс, 18 апреля 1896 года, суббота, вечер

Я немного задержался, так как решил на всякий случай захватить не только мазь и
материал для перевязки, но и йод, а также фонарь со спиртовкой.
Тем не менее, через полчаса я вышел на крыльцо с черного входа. Справа стоял и
любовался звездами какой-то китайчонок, но я молча повернул налево. На стук в дверь
открыли не сразу.
Стелла, похоже, пыталась напоить больного. Та-а-ак, а лампу я точно взял не зря! Как
они тут живут вообще? Здесь же потемки натуральные! Сейчас разожгу лампу и…
Черт! Вот это поворот! Мало того что Стелла обзавелась сыном без мужа, что само по
себе осуждается местным обществом, но и сын у нее был мулат. Я присмотрелся. Нет,
пожалуй, квартерон все же.105
Теперь понятно, почему она меня так настойчиво предупреждала. «Ух!» — в легкой
досаде стукнул я себя кулаком по лбу, — и китайчонок видел это, теперь репутация моя,
похоже, в глазах местных погибла. Но, как ни странно, я понял, что меня это не волнует.
Один раз мою репутацию в этой стране уже погубили. Причем по надуманному поводу.

104 Селфмейдмен от англ, «self made man» — «человек, сделавший себя сам». Человек, добившийся успеха и
преуспевания полностью самостоятельно, добивающийся поставленных целей вопреки превратностям судьбы.

105 Мулат — ребенок от союза людей белой и негроидной расы. Квартерон — от слова «кварта» —
«четверть» — ребенок мулата и белой женщины. Или мулатки и белого мужчины. Человек с четвертью
негроидной крови.
Второй раз я переживу куда легче. Тем более что хоть режьте, но не националист я, и не
расист. Я — дитя иного времени! И приспосабливаться я стану только до определенных
пределов.
Поэтому я решительно приступил к обработке ран и ссадин Тома. А Стелла
ассистировала мне.
Когда мы закончили и Том снова уснул, я стал собираться.
— Юрий! — робко сказала Стелла, — вы там говорили про рассрочку для соседей…
Вы простите. Но она будет на всю сумму. У меня нет сейчас денег!
Я как-то забыл о деньгах и даже немного растерялся. Но ответил так, будто давно
обдумывал ответ:
— Стелла, размер скидки и срок оплаты мы с вами обсудим позже. В любом случае
завтра повязки стоит сменить, так что я снова приду вечером. И потом еще предстоит менять
через день, пока раны не подживут. Так что время договориться у нас будет. Не волнуйтесь об
этом, ладно?
И я, улыбнувшись ей на прощание, пошел к себе!

Неподалеку от Балтимора, особняк Элайи Мэйсона, 19 апреля 1896 года, воскресенье

На этот раз они собрались втроем — Элайя, Билл и Фред Морган. Разумеется,
воскресенье началось с богослужения, потом был семейный обед, на котором присутствие
Мэри и тети Сары мешало обсудить подробности, но после мужчины удалились в
курительную, где им не мешал уже никто.
— Итак, дядя, ты говорил, что от детективов пришли новости. Не пора ли поделиться с
нами? — перешел к сути Элайя.
— Этот парень, Ник Картер, оказался действительно головастым. Следы Воронцова он
нашел уже на второй день. Тот действительно, как и предполагал Картер, останавливался на
ночь в отеле поблизости. Но уже на следующий день он съехал.
— Так, может, он и Нью-Йорк покинул? — предположил Фред. — И, пока мы будем
искать его там, займется своими делишками в другом месте?
Оба Мэйсона одновременно неодобрительно глянули на него, и Фред умолк.
— Картер предположил, что, чем бы этот Воронцов ни решил заняться, он все равно
пойдет по пути «умника». Денег у него нет, зато есть приличная голова. А в Нью-Йорке как
раз в прошлом году Публичную библиотеку сделали, там и так была куча всяких научных
книг, а теперь на денежки жертвователей они фонды расширяют… 106 В общем, он навестил
эту библиотеку и поинтересовался, не является ли их читателем Юрий Воронцов.
Выяснилось, что является и появлялся он там неоднократно. Но потом пропал. Видимо,
разузнал все, что ему было нужно.
— Да? И что же этого русского интересовало? — немедленно спросил Элайя Мэйсон.
— Химия! Только химия! Куча всяких справочников. И он делал выписки!
— Химия?! Но он же не химик!107 При чем тут химия? Зачем?! — удивился Элайя.
— Вот и я подумал о том же: зачем ему может быть нужна химия? — согласился с ним
«дядя Билл».
— Все просто! — уверенно ответил Фред Морган, — был бы он химик, можно было бы
подумать, что он ищет новый заработок. Но просто образованному человеку химия может
понадобиться для другого! Химия, дорогие мои родственники, — это яды, взрывчатки и
бомбы!

106 План нью-йоркского адвоката Бигелоу по объединению и расширению фондов библиотек Астора и
Ленкоса был принят 23 мая 1895 года. За год фонды уже должны были неплохо расширить.

107 Авторы помнят, что Воронцов сообщал о своем химическом образовании Гансу Манхарту. Возможно, он
говорил об этом и Мэри. Но никто из них не присутствует при этом разговоре.
 В холле воцарилось молчание.
— Похоже, он все же решил мстить! — подвел итог хозяин дома. — Ну что ж, кто
предупрежден, то вооружен! Дядя, свяжись с агентством Смита, пусть наймут в помощь
этому Картеру еще одного детектива в Нью-Йорке. И подчинят этому Нику Картеру. Похоже,
он действительно толковый сыщик. И да, скажи, что я объявляю награду за этого Воронцова.
Такую, чтобы они старались его найти, а не тянули время и жалованье!

Нью-Йорк, Бронкс, 19 апреля 1896 года, воскресенье, после обеда

Воскресный день начался с похода на церковную службу. Хотя я не был религиозен в

своем времени и не воспылал верой здесь, я решил не выпендриваться и не раздражать
окружающих демонстрацией своего атеизма. Думал даже поначалу найти православный
храм, но не сумел, как оказалось, в Нью-Йорке его просто не было.108
Поэтому я пошел на службу с Тедом Джонсоном. Потом он, расчувствовавшись,
затащил меня еще и на семейный обед. Так что домой я попал уже часам к трем. И сразу,
переодевшись, пошел к Стелле и Тому.
У крылечка, справа, со стороны бани Фань Вэя, по-прежнему торчал китайчонок и
созерцал окрестности. Неподалеку в плетеном кресле расположился пожилой китаец, судя по
всему, сам Фань Вэй. Неподалеку под присмотром пары китаянок играла китайская детвора.
Еще дальше пара соседей выбивала ковер. Да, если вчера китайчонок и не сдал меня, то
сегодня все узнают, что я «вожусь с кем не надо».
«Ну и черт с ним!» — решил я и, свернув налево, постучал в дверь Стеллы и Тома.
Сегодня Том был в сознании. Да и со светом было получше, чем вчера. Раны,
определенно, начали подживать.
— Как же это ты, братец? — осторожно спросил я его. Опыта общения с подростками у
меня почти не было, но я знал, что они легко переходят на грубость или замыкаются.
— Подрался! — буркнул он и спрятал глаза.
— Для такого количества синяков, шишек и ссадин, драться надо со стадом бешеных
лошадей.
— А их и было стадо. «Жеребцов»…
Я непонимающе глянул на Стеллу.
— Банда это такая! Подростковая! Зовут себя «Жеребцами»! — пояснила она
спокойно, — а Тома побили потому, что он бой проиграть не захотел!
— Какой бой?
Она замолчала, неожиданно смутившись.
— Бокс! — вместо нее вмешался Том. — У черных тоже есть свои бои, там и ставки
делают. Но у белых бьются только мужики, а у нас есть и бои подростков. Главное, чтобы вес
один был!
— Понимаете, с деньгами у нас не очень, — все еще смущенно сказала Стелла, — вот
Том и занялся боксом. Там даже проигравшим за бой платили. А потом у него пошло. Он
худенький, так что с ним в одном весе те парнишки, что на год-полтора помладше. А силы и
злости в нем много…
— Ну, еще бы! — невольно усмехнулся я, — при его судьбе не мудрено обозлиться!
— Он и побеждал. Был фаворитом. И как-то раз кто-то из букмекеров решил сжулить. И
Тому передали, чтобы он «лег».
— А я не стал! — возмущенно сказал Том с кровати. — Я в тот бой на себя поставил!
Много! Почти все, что заработал!
— Вот после этого «Жеребцы» и побили Тома в первый раз. И сказали, чтобы не
приходил снова!

108 Старейший православный храм в Нью-Йорке открыт в 1903 году. В это время в городе функционировала
только так называемая посольская церковь в частном доме.
 — А как же я не приду? Мама одна нас не прокормит! — вступил со своей партией Том.
— Хорошо-хорошо! Успокойся только, а то раны разбередишь! — попытался я
угомонить его. — Стелла, можно вас на пару минут?
Когда мы вышли на крыльцо, я тихо попросил:
— Постарайтесь его удержать! Ему сильно досталось. Скажите, что, когда он
полностью выздоровеет, я постараюсь найти ему работу.
— Спасибо, Юрий. Спасибо. Только… Зря вы это. Вылечите его и отойдите от нас.
Иначе и сами пострадаете.
— Потом поговорим! — улыбнулся я и спросил. — А вы знаете, что означает ваше имя?
— Имя как имя, — равнодушно ответила она, — родители дали.
— Нет уж! Большинство имен что-то означает. Ваше имя на молдавском означает
«звезда».
— На молдавском?
— Это язык такой. Очень похож на румынский,109 немного на латынь…
— Да? Тогда, наверное, и правда что-то значит… Родители приехали из Румынии.
— Да? — усмехнулся я неожиданному пониманию, надо же, не знаешь, где и когда
пригодится неожиданное знание, — тогда и фамилия их, наверное, была не Эпир, а Епырь,
верно?
— Как-то похоже… — неуверенно ответила она. — Точно не помню, я маленькая была,
когда отец умер. А мама пользовалась местной версией. А что, и фамилия что-то означает?
— Означает! Это заяц. Зайчонок.
Она улыбнулась. И, попрощавшись со мной взмахом руки, ускользнула в подвал.

Из мемуаров Воронцова-Американца
«Я уже писал, что встреча со Стеллой была одним из „случаев, меняющих
судьбу“. А вот с Фань Вэем, наоборот, мы пересеклись бы обязательно. Это было в
моих планах, просто так случилось, что он сделал шаг навстречу первым».

Нью-Йорк, Бронкс, 19 апреля 1896 года, воскресенье, пятый час дня

Когда я подошел к крыльцу, ко мне обратился все тот же китайский подросток:

— Простите, сэр, не найдется ли у вас пара минут, чтобы пообщаться с моим
дедушкой? У него к вам важное дело.
Я остановился и, прежде чем ответить, демонстративно внимательно осмотрел его с ног
до головы. «А ведь парнишка одет не так уж и плохо!» — вдруг подумал я. Меня все еще
подводят стандарты моего времени. И порванная в трех местах одежда кажется мне
признаком бедности. Но тут и тинейджеры из зажиточных семей, случается, носят куда
худшую одежду. А китайцы, по местным понятиям, бедны. Значит, это не просто подросток, а
любимый внук уважаемого деда.
— Я собирался пить чай! — ответил я ему. — Но, если твой дедушка составит мне
компанию, с удовольствием пообщаюсь с ним за чаем.
Парень озадаченно мигнул, словно я захотел не чайку с престарелым гастарбайтером
попить, а напрашивался на прием к императору Китая. Но через секунду он взял себя в руки
и стрелой метнулся к старику, сидевшему неподалеку. Надо же, пресловутые «китайские
церемонии». Дедуля не может не знать английского, раз ведет тут бизнес уже много лет. И он
точно слышал меня. Но подросток явно пересказал ему наш разговор на ухо. Китаец махнул
рукой и коротко распорядился. Весь двор тут же пришел в движение.
— Проходите сюда, пожалуйста! — вежливо и звонко позвал меня подросток. — Мы
сию минуту принесем стол, второе кресло и все, что нужно для чаепития.
109 На самом деле, румынский и молдавский — это один язык. Но ГГ был воспитан в Советской Молдавии,
где считали чуть иначе.
 И действительно, я едва лишь подошел к старику, как его внук притащил второе кресло
для меня, а женщины, «выпасавшие» детей, притащили невысокий плетеный столик. Еще
минута — и дети, игравшие неподалеку, принесли чашки. Минуты через две принесли и
чайник с чаем.
— Действительно быстро! — удивился я. — Простите, мистер Вэй, но я не в курсе, как
по законам вежливости у вас принято пить чай. Сам я из России, и у нас это делают иначе.
— Ничего! — улыбнулся старик, — мы оба в Америке, и оба можем разумно
отклониться от обычаев, как от обычаев родины, так и от местных. Главное — это
стремление понять друг друга, верно?
— Верно, — согласился я.
— И, кстати, об обычаях. В Китае первой ставят фамилию. Так что я мистер Фань, а не
мистер Вэй! — улыбнулся старик.
— Простите!
— Ничего, ничего! Мне понравилось, что вы не отказали в помощи мисс Эпир… Или
как там правильно…
— Епырь. «Заяц» на языке ее предков. А у вас хороший слух!
— Не жалуюсь. А имя ей идет. Звезда. Звездочка… — он снова улыбнулся, — кстати,
моя фамилия означает «образец». А имя — «величие», или «внушительная сила». Так что я,
получается, «образец величия»! — и он весело засмеялся. Мне же смеяться не захотелось.
Вспомнились истории про триады,110 читанные в моем времени. Да и то, как быстро
выполняли домашние его распоряжения, навевало интересные мысли. Опять же, у внука его,
по местным понятиям, одежда была слишком уж целая…
— Может быть, ваши родители не так уж и промахнулись? — ответил я, — иногда
внутренняя суть вовсе не соответствует тому, что о нас думают окружающие.
Старый китаец, вместо того чтобы что-то ответить, разлил чай по крохотным чашечкам
и отхлебнул.
— Пробуйте, Юрий! — поощрил он меня, — это мой любимый чай, с жасмином.
Пришлось дегустировать чай. Честно скажу, в зеленых чаях я не дока. А вкус этого был
слишком необычен.
— Непривычно! Но утоляет жажду! — резюмировал я.
— Верно, Юрий! Вы снова попали в точку! Но не все, что не принято — плохо, верно?
Здесь, к примеру, не принято общаться с белой леди, у которой сын — черный.
— Здесь вообще не принято, чтобы у «мисс» был ребенок, — дополнил я, — не
обращая внимания на цвет его кожи!
— А вот тут вы не правы, молодой человек. Стелла была замужем! И забеременела и
родила в замужестве. Но муж, увидев цвет кожи ребенка, побил ее и обратился в суд за
разводом. Американцы не любят разводов. Но в данном случае суд не только быстренько
удовлетворил его просьбу, но и лишил ее и ребенка содержания. Отдельной частью
постановления суда ей было запрещено называться «миссис» и использовать фамилию мужа.
Так что она теперь снова под девичьей фамилией.
Мне хотелось спросить, откуда он это знает. По виду Тому шел уже четырнадцатый год,
так что история была давней, старше этого дома. Так что случилась она не здесь. Но…
Вспоминая свои предыдущие мысли про этого китайца, я решил не высказывать сомнений.
— Но ведь то, что она родила ребенка в браке, не означает, что ребенок этот — от мужа,
верно?
— Не означает, — согласился Фань. — Конечно, не означает! Но Стеллу выдали замуж,
когда ей еще и четырнадцать не исполнилось. На родине ее предков так принято. 111 А родила
110 Триады — тайные преступные организации в Китае или в китайской диаспоре. Всем триадам были
свойственны общие убеждения и ритуалы, как, например, вера в мистическое значение цифры три, откуда и
пошло их название. В мирное время большинство подобных обществ действовали как братства взаимопомощи,
но многие из них были связаны с преступной деятельностью.

111 В те годы, действительно, в Румынии нередко выдавали замуж в 13–14 лет. Особенно в крестьянских
она почти ровно через девять месяцев после свадьбы.
— И все равно, — зачем-то упорствовал я, — это ничего не значит!
— Вот и соседи так же думают, — вздохнул он. — И возразить им нечего. Вопросы
крови — темные вопросы. Но есть еще кое-что. Ее бывшему мужу упорно не везло. Через
полгода он снова женился. И вот беда — жена тоже родила слегка черненького мальчика.
Муж взбеленился, избил ее до смерти, выбросил из окна ребенка, а потом выбросился и сам.
Невезение…
Тут уже промолчал я. Потом аккуратно сказал:
— У меня на родине ученые считают, что иногда проявляется кровь далекого предка.
Деда или даже прадеда. Я слышал такие истории. Так что ее мужу стоило злиться не на жен,
а на свою бабушку, к примеру.
— Именно, Юрий! Бедную Стеллу обидели ни за что. И я рад, что у девочки
прибавилось друзей!
— Простите, мистер Фань, но о чужом человеке так не беспокоятся. Кто она вам?
— Друг, Юра! Просто — друг! — тут он лукаво подмигнул мне, — увы, юноша, я не в
том возрасте, чтобы юные женщины были мне больше, чем просто другом.
Я бы не назвал Стеллу юной. Если ее выдали замуж в неполные четырнадцать, и Том
сейчас в том же возрасте, получается, ей сейчас двадцать восемь… Считай, на два года
старше меня! А я и себя не считал слишком юным.
— Юрий, поверьте, пройдет не так много лет, и вы поймете, что двадцать восемь — это
еще молодость! — старый Фань, казалось, прочел мои мысли.
— Возможно, — не стал спорить я, — но если вы хотели обелить Стеллу в моих глазах,
то напрасно. Я не делю людей по цвету кожи.
— А вот об этом, собственно, я и хотел с вами поговорить! И разговор выйдет долгий.
Вы не голодны?
— Не так давно я пообедал, так что я сыт, — признался я, — но, если вы угостите меня
баоцзы или лапшой по-сычуаньски,112 боюсь, я не устою!..

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…И лишь много позже я сообразил, что Фань Вэй мог пригласить меня в
подвал, и там мы пообщались бы тихо. И незаметно для соседей. Однако
длительное совместное чаепитие, а потом и обед на заднем дворе видели многие.
Слишком многие. Видимо, Стелла и правда была ему другом. И целью чаепития и
обеда было не только сделать мне предложение или пообщаться на тему ее трудной
судьбы, но и обрезать мне путь назад, „сжечь мосты“, так сказать…»

Нью-Йорк, Бронкс, 20 апреля 1896 года, понедельник, утро

— Ты что, спятил, что ли?! — наскочил на меня Тед, едва я вошел в аптеку, — сдурел
без бабы?!
Честно говоря, я ошалел. Тед Джонсон всегда был сдержан и вежлив. И, судя по
общению с семьей, терпелив (попробуйте полгода содержать шестнадцать крикливых, как
большинство южан, родственников, с детьми и подростками, в не очень большой квартире, и
семьях. Впрочем, возможно, это было связано с ранним созреванием: по данным многочисленных
исследований, в современной Молдове девушки начинают половую жизнь в 14–15 лет.

112 Баоцзы и суп по-сычуаньски — традиционные блюда современных китайских ресторанов. Баоцзы —
популярное китайское блюдо, представляющее собой небольшой пирожок, приготовляемый на пару, аналог
русских пельменей или среднеазиатских мантов, скорее всего — их прародитель. В китайских ресторанах в
России баоцзы подают обычно с мясной начинкой, поэтому герой мог не знать, что бывают и с растительной, и
со смешанной. Самая популярная начинка в Китае — свиной фарш с капустой. В Китае баоцзы особенно любят
есть на завтрак, но употребляются они и в другое время дня.
вы оцените!). Со мной же как партнером Тед был повышенно обходителен. Тем более
неожиданным было то, что он орал на меня, брызгая слюной. А если еще учесть, что вчера
разговор с Фань Вэем мы завершили употреблением вовнутрь не слишком умеренного
количества китайской рисовой водки… После чего меня к тому же неожиданно потянуло не в
сон, а тренироваться… В общем, у меня дико болели мышцы, во рту было противно и сухо, а
голова раскалывалась.
В общем, я не выдержал, уперся партнеру в грудь обеими руками, отодвинул его от себя
и тихо, но увесисто произнес:
— Не смей орать на меня! Никогда, понял?
Джонсона будто «выключили». Он помолчал с минуту, потом отошел в каморку,
служившую в аптеке «столовой», налил из бака воды в кружку, выпил… Потом, помолчав
еще немного, осипшим от крика голосом тихо спросил:
— Кофе-то будешь?
— Кофе буду! — подтвердил я после секундного прислушивания к реакции организма
на это предложение.
И Тед стал варить кофе по своему фирменному рецепту. Когда кофе был разлит по
чашкам и мы просмаковали несколько глотков, он так же тихо спросил:
— Юра, зачем ты это с нами сделал? Ты понимаешь, что репутация — дело тонкое и
что к тебе теперь придет меньше народа. А ведь я вложил сюда свои деньги. И дал гарантию
под возврат кредита. Если мы прогорим, то я еще долго буду отдавать долги. И тебе снова
придется начинать все сначала. Ты понимаешь это?
Я помолчал. Я знал, что ответить, но знал и то, что у меня лишь одна попытка убедить
его. Так что надо ответить «в цвет». Так, чтобы он услышал. Поэтому я некоторое время
держал паузу, дожидаясь у момента, когда он перестанет жалеть себя и будет готов слышать
меня.
— Ты не слишком верно обрисовал перспективу, партнер! — сказал я ему, когда мне
показалось, что момент настал. — Вчера я не сократил число клиентов. Я его резко
расширил! А сократил я, наоборот, наши расходы на раскрутку проекта!

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Идея, которую я ему пересказал, была проста и для нашего времени
банальна. Обычная франшиза.113 Я убеждал партнера, что наш товар куда нужнее в
эмигрантских и „цветных“ районах, и что именно там полиция возьмет за такой
бизнес меньше. А поначалу это вообще можно начать бесплатно, по крайней мере
на Пяти углах, Фань Вэй определенно это обещал. А через Тома можно
попробовать развернуть пункт в „черном“ районе Бруклина.
В общем, доводы оказались убедительны, так что Джонсон согласился. И
буквально в течение недели у нас появились „точки“ на Пяти углах в Манхэттене и
в Бруклине. Причем товар пользовался таким спросом, что уже в первую пятницу
Джонсон признал, что можно начать выплату зарплаты…»

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, двадцать минут четвертого, почти

утро

Алексей отложил чтение, сходил в ванную и умылся, чтобы отогнать сон. Спать
хотелось неимоверно. Но чтение захватывало. «Интересно! — подумал он, — все отмечают,
что Американцу свойственен интернационализм. Но никогда я не слышал такой
113 Франчайзинг или франшиза — это «аренда» товарного знака или коммерческого обозначения.
Содержание договора франшизы может быть различно, от простого до очень сложного, содержащего
мельчайшие подробности использования товарного знака. Как правило, в договоре регламентируется сумма
отчислений за использование франшизы. Требование отчислений может и отсутствовать, но в таком случае
получатель франшизы обязуется покупать у тех, кто ему ее выдал, определенное количество товара (или услуг).
рациональной версии, как от него самого. Оказывается, ему просто было выгодно быть
интернационалистом!»

Неподалеку от Балтимора, 22 апреля 1896 года, среда

— И что слышно от этого Ника Картера?

— Ничего, Элайя, ничего! В библиотеке он больше не появлялся, в полицию не
попадал, в местах традиционного скопления эмигрантов из России его никто не запомнил…
— Что ж, будем искать, будем искать…
— Кстати, племянник, а ты не считаешь, что свадьбу Фреда и Мэри пора бы ускорить?
— Нет. Первая суббота сентября — старая традиция семьи. И, как бы мне ни хотелось
увидеть внуков, я не хочу ломать традицию! И не буду!

Нью-Йорк, Бронкс, 23 апреля 1896 года, четверг, после обеда

В этот день Генри захотел увидеть мои успехи. Поэтому он гонял меня, заставляя
показывать то одно, то другое умение, а сам сидел в углу. Наблюдал и прихлебывал
ирландский виски, до которого, похоже, был большой охотник.
По окончании тренировки он кивком, не тратя слов, подозвал меня к себе, жестом
предложил присесть на ящик, затем извлек второй стаканчик и налил своего драгоценного и
на мою долю.
Я попробовал. Ну что сказать? Ирландский виски кажется мне куда лучше
американского кукурузного. Его действительно можно смаковать. Только требуется желание
и время. Сейчас я никуда не спешил. Так что виски мне понравился. Каким-то образом
заметив это, Генри налил нам еще по одной и спросил:
— Урри, вот чем, как ты думаешь, Господь выделил нас среди прочих тварей? Что?
Разумом, говоришь? Не знаю, не знаю… Многие из людей никак не умнее коня или собаки,
поверь. Нет, парень, Господь выделил нас умением говорить. Только вот умение это иногда во
вред идет. Привыкаем мы и про себя словами думать. Потому большинство зверей и быстрее
большинства людей. Так, парень, самое сложное в нашем деле — правильно думать! А
правильно думать — очень сложно.
— Генри, а что ты имеешь в виду под этим своим «думать правильно»? Думать без
слов? Как животные?
— Не всегда, парень, не всегда. Словами-то думать у нас более умные мысли
проскакивают. Но медленные. Значит, для мыслей словами есть время до боя. Ну и после.
Вспомнить все, осмыслить, да понять, где ты давал противнику шанс. И почему у него этим
шансом воспользоваться не получилось. А в бою — в бою, да, думать надо быстро.
Генри помолчал, сделал пару глотков, еще помолчал, а потом продолжил:
— Ганмен — это ведь не просто умение первым выхватить револьвер да точнее
выстрелить. Кто так живет — быстро попадет в засаду. Нет, тут штуки хитрые нужны.
Расстояние чувствовать, понимать, с какого стрелять надо как можно быстрее, а с какого
лучше чуток больше времени потратить на прицел… А где сначала лучше увернуться. Или,
наоборот, к нему шагнуть, да револьвер рукой захватить. И так бывает. Или противником же
от соратников его заслониться. Или лошадью.
Он снова замолчал, но на этот раз я ясно видел, что молчит он не в ожидании моего
ответа и не для ораторской паузы… Что-то из своего прошлого он видел в этот момент перед
внутренним взором. Выпили еще по одной.
— И тут, парень, чутье важно. Знание натуры людской. Умение по виду понять, трус
перед тобой или боец, станет он стрелять в тебя, наплевав на то, что может попасть в
приятеля? И все это — быстро. Не словами. А как зверь, сразу всем телом. Мысль еще идет, а
ты уже движешься. И движешься туда, куда надо, не ошибаясь. Выработаешь такое в себе —
станешь ганфайтером. Если, конечно, не подстрелят… А до того — тренироваться,
тренироваться и еще раз — тренироваться!
Не знаю, кто учил его вдохновлять людей, но после этой попойки я тренировался дома
еще часа два. Пока не протрезвел. И вообще увеличил время на тренировки. В том числе и на
то, чем раньше пренебрегал, — на искусство наездника.

Нью-Йорк, Бронкс, 2 мая 1896 года, суббота, с утра до обеда

— Помнишь, я говорил, что вблизи правило одно: «Стреляй первым»? Это верно. Но
лучше не просто стрелять быстро, а уметь, не целясь, навскидку от живота, попасть в цель.
Сейчас я тебе покажу, как это делается! — с этими словами Генри направился ко входу, взял
там один из увесистых тюков и потащил его к стене.
— Ну что столбом стоишь, тащи второй! — распорядился он.
Я подхватил тюк, выглядевший братом-близнецом первого, и невольно крякнул. Ничего
себе тяжесть! Когда я подошел к Хамблу, тот уже распечатал первый тюк. Увидев
содержимое, я аж онемел от возмущения. Внутри были дешевые, самодельные тарелки,
которые пацанва Фань Вэя лепила из глины всю последнюю неделю. Ага! А мне эти тарелки,
конечно же, впишут в счет, причем по двойной-тройной цене! Нет, ну и жук этот Хамбл! И
тут нашел, как на мне заработать!
— Гадаешь, зачем я притащил целую стопку дурацких тарелок? — по-своему понял
мое молчание Хамбл. — А все просто. Я тебя все время учу, что оружие «тот парень»
достанет раньше. И курок, быть может, взведет. И место изучит. Так что твой шанс только в
том, чтобы обогнать его в прицеливании. Теперь раскинь мозгами: он тоже профи. И
двигаться быстрее его ты сможешь вряд ли. Так что основной твой выигрыш — он в том,
чтобы не тащить руку с оружием к линии «глаз-цель», а стрелять от живота или вообще из
кармана.
Я прикинул. Действительно, это давало запас времени.
— Но в этой быстроте есть и минус, — продолжал Генри. — Ты не видишь, куда
полетит пуля. И можешь промахнуться. Чтобы этого не произошло, надо как можно чаще
стрелять именно так, навскидку. Как я тебе показывал. И запоминать, куда пуля попала. Не
мозгами запоминать, Юра. Нет. Запоминать рукой. Рука запомнит сама, дескать, двигалась
вот так вот, попали вот туда. Так что единственное, что нужно, — это обеспечить, чтобы ты
видел, попал ты в цель или нет. Ну а разбившуюся тарелку проглядеть трудно, правда? Вот и
начнем. Сначала тарелки будут огромные, как блюда. И вблизи. Промахнуться трудно. А
потом они станут все меньше, будут отодвигаться, начнут двигаться… Со временем ты
выучишься навскидку попадать в мишень размером с яблоко ярдов с двенадцати. Правда,
посуды мы с тобой побьем… Ой, немало…
Я снова вспомнил, что платить за посуду буду я.
— А что, если посуду заказывать стану я? — невинно спросил я его, — я знаю одного
китайца, его внуки вылепят точно такую же совсем дешево!
Генри довольно засмеялся.
— Не волнуйся, парень, я сверху всего процентов 15 накину. Так что не разоришься! —
успокоил он.
И я стал тренироваться. Как всегда, сначала «всухую», потом — с выстрелом. Генри
Хамбл был гением своего дела. Не теоретиком, нет. Гением-практиком. Он догадался не
только использовать мышечную память, но и нашел способ ускорить ее тренировку. Для
этого он сделал так, чтобы я видел, куда попадаю.114
После удачного выстрела мышечная память сама фиксировала мое положение в

114 В России существовал аналогичный метод. Только там все обставлялось еще более эффективно. Стрельба
велась по черному силуэту, за которым располагался подсвеченный белый экран. И каждая дырка была
великолепно видна. Способ был недешев, т. к. и черный картон для мишени, и десятки свечей для подсветки
экрана обходились недешево. Хамбл придумал существенно более дешевый вариант.
пространстве, расстояние до окружающих предметов и мишеней, все мышечные усилия и
напряжения корпуса, ног, руки с пистолетом запоминались. И пусть постепенно, но стрельба
навскидку становилась все результативнее. Когда я начинал уверенно поражать десять
мишеней из дюжины, Хамбл усложнял задание. Отодвигал мишень, к примеру. Или менял ее
на другую, помельче. Или заставлял поражать ее в движении. Или крутануться пару раз
вокруг своей оси. Кувыркнуться. Казалось, его фантазия безгранична…
Конечно, до него мне было как до неба, но, повторюсь, прогресс наблюдался. При
каждом удачном выстреле я усваивал положительный опыт не мозгом даже, а мышцами, и
даже, казалось, костями, шкурой и спинным мозгом. Он гонял меня до седьмого пота, но все
ворчал, что я «как был бревном, так им и остаюсь». Интенсивность тренировок нарастала.
Стрелять приходилось «через не хочу». Не знаю, как посуды, а патронов в этот день мы
перевели много! И я в буквальном смысле слова весь взмок.

Нью-Йорк, Бронкс, 2 мая 1896 года, суббота, после обеда

Усталый и взмокший после тренировки я пер домой на последних остатках сил. Но у

входа в подъезд меня ожидал Фань Джиан,115 тот самый любимый внук Фань Вэя.
— Здравствуйте, сэр! — вежливо поприветствовал меня он. — Дедушка сказал, что вы
придете усталый, так что мне следует помочь вам донести вещи наверх! А еще он сказал, что
после тренировки лучшее средство от сильной усталости — массаж и баня. Поэтому он
приглашает вас попариться в бане!
— Но…
Однако я не успел ничего сказать, как Джиан ловко вынул у меня из рук сумку и попер
ее в мою комнатушку. Пришлось догонять его, чтобы открыть дверь. Идти куда бы то ни
было не хотелось. Но Джиан был настойчив:
— Поверьте, дедушка лучше знает! Если он сказал, что баня вам поможет, лучше
слушать дедушку! — настаивал он. При этом слово «дедушка» произносил благоговейно. Я
даже вздохнул. Ну почему в нашем времени такого не встретишь?
— Пошли, Джиан! Ты прав, дедушку лучше слушать. Дедушка жизнь прожил, он
знает…
Когда в бане меня встретил не Фань Вэй, а двое татуированных громил, я ощутил
легкую тревогу. Но громилы были безукоризненно вежливы, и только бормотали
«welcome!».116 Внутри меня ждал сюрприз. Хитрый старый Фань нашел, чем меня удивить. В
углу своей бани он сделал выгородку. И там оборудовал — вы не поверите — настоящую
русскую парную и предбанник! А в углу предбанника, что добило меня окончательно, висели
березовые и дубовые веники.
— Малыш Ян, — тут Фань Вэй указал на одного из громил, — пять лет прожил в вашей
русской Сибири. И там выучился, как у вас парятся. Ну что, угадал я с сюрпризом?

Нью-Йорк, Бронкс, 2 мая 1896 года, суббота, вечер

Честно скажу, Фань Вэй угадал с сюрпризом. Парились мы в тот раз долго, упорно, в
несколько заходов. Второй громила, имени которого я не запомнил, оказался к тому же
хорошим массажистом, так что из моего тела буквально выдавили всю усталость, я был бодр,
весел и готов к подвигам.
Потом старый Фань отпустил громил, и мы с ним немного выпили. Нет, не водки,
светлого пива, которое всегда хорошо идет после бани. Возмещает потерянную жидкость. В

115 Джиан по-китайски означает «здоровый мальчик». Похоже, у Фань Вэя были проблемы с выживанием
внуков.

116 «Добро пожаловать!» по-английски.

какой-то момент я почувствовал, что слегка переусердствовал и жидкости в организме снова
избыток. Пришлось извиниться и отправиться решать проблему.
Когда я вернулся, Фань Вэя в предбаннике не было. Но из душа раздавался плеск воды.
«Ну что ж, подожду!» — философски подумал я и налил себе еще кружку пива. Через
некоторое время сзади стукнула дверца души, и босые ноги пошлепали в мою сторону.
Потом на ушко мне ласково промурлыкали: «Значит, говоришь, я — Звездочка?»
Все мои душевные силы ушли на то, чтобы не заорать в испуге и не облиться пивом. Я
поставил бокал на стол и клянусь, что даже носить две чашки, полные воды, на тыльной
стороне ладоней, идя по бревну (делал я уже и такое упражнение), мне было проще, чем
просто не расплескать наполовину пустую кружку с пивом сейчас.
Справившись с этой нелегкой задачей, я завел левую руку за спину, обхватил эту
негодницу за бедра и передвинул перед собой. Она совершенно не сопротивлялась, просто
чуть-чуть скорректировала направление движения, и оказалась сидящей у меня на коленях.
Вы когда-нибудь пробовали отругать молодую и привлекательную женщину,
находящуюся у вас на коленях и символически лишь слегка завернутую в простыню? Если
вы мужчина, вы меня поймете! Это нереально!
А она, не останавливаясь на достигнутом, обняла меня, прижалась ко мне покрепче и
поцеловала. Все мысли тут же вылетели у меня из головы. В конце концов, у меня уже девять
месяцев не было женщины. Плюнув на осторожность и приличия, я миловался со Стеллой.
Минут через пятнадцать, когда я как раз вошел в раж, она слегка отстранилась от меня
и показала глазами на одну из дверец. Я встал и, не спуская Звездочку с рук, двинулся туда.
За дверью обнаружилась небольшая комнатка с очень широкой кроватью. Опуская Стеллу на
кровать, я обратил внимание, что простыни аж хрустели от крахмала. «Видно Стелла
застелила…» — успел подумать я…

Нью-Йорк, Бронкс, 3 мая 1896 года, воскресенье, ночь

Наверное, «изголодался» не только один я. По крайней мере, после первой близости, мы

лишь немного полежали, обнявшись, после чего я прошептал:
— Да, ты — Звездочка. А еще — милый Зайчик.
Она фривольно хихикнула.
— А ты тогда кто?
— А меня мой инструктор называет Братцем-Кроликом! — улыбнулся я. — А кролики
— они Зайкам родственники.
— А еще — они очень-очень озабоченные! — снова хихикнула она.
— Да, я такой!
После второго раза перерыв был чуть длиннее, Стелла вышла куда-то и вернулась с
кувшином вина и подносом фруктов.
— Фань сказал, что это — верное средство укрепить силы.
Укрепив силы, мы предприняли и третий заход. А затем, лишь немного передохнув —
четвертый…
Потом мы снова болтали ни о чем.
— По субботам женщины Фаня с детьми всегда перебираются к родственникам, на
Пять углов. А сам Фань остается попариться, ночует и в воскресенье тоже перебирается к
ним.
Я молча смотрел на нее, ожидая продолжения.
— Фань Вэй сказал, что ты можешь париться здесь с ним каждую субботу. И, если мы
захотим, то на ночь с субботы на воскресенье и баня, и эта комнатка — в нашем
распоряжении.
Я снова помолчал. Разрядив гормоны, я начал немного думать. И снова сомневался,
нужна ли мне эта женщина. Нет, конечно, нужна. В определенном качестве. Но дело в том,
что обычно женщинам нужно нечто большее. Я нахмурился, понимая, что если начну
объяснять, то разрушу волшебную легкость этой ночи. Но Стелла приложила мне палец к
губам и прошептала:
— Т-с-с-с! Т-с-с-с, милый! Не надо сейчас ничего говорить! Не надо! Сейчас все
просто. Я была нужна тебе, ты был нужен мне. Мы дали друг другу то, что второму было
нужно. И пока у нас есть эти субботы… Вот и все! А для остального еще будет время.
Понял? Молчи! Лучше обними меня и поцелуй!
Я выполнил ее требование, и через некоторое время мы вышли на пятый заход. Долгий,
неторопливый и — какой-то невыразимо нежный.
Когда мы расходились, на улице уже светало.

Из мемуаров Воронцова-Американца
Отношения со Стеллой чем-то неуловимо напоминали мне то, что было
между мной и Ирочкой в том еще времени. Такая же необременительность с ее
стороны. Она не ждала от меня ничего, ни предложения свадьбы, ни семьи, она
хотела только немного любви. Но было и различие. Тогда, с Ирочкой, я сам до жути
боялся взять на себя любые обязательства. Сейчас же я чувствовал себя крайне
неловко, что ничего ей не предлагаю.
Мне было реально неловко, я мучился, пока в следующие наши банные
посиделки Фань Вэй не прояснил мне ситуацию.

Нью-Йорк, Бронкс, 9 мая 1896 года, суббота, вечер

— Понимаете, Юрий! — сказал мне Фань Вэй, — вы симпатичны Стелле, она

симпатична вам. И живите этим. Но замуж за вас она не пойдет! Даже если будете
упрашивать и на коленях стоять. Поэтому не мучьте ее и себя, живите тем, что есть!
— Но почему? — упорствовал я, — ведь все женщины хотят замуж!
— Не все, Юра, не все! Стелла — она понимает жизнь. И знает, что семья создается
ради детей…
— И что?
— А то, что детей у нее больше быть не может. Доктора так сказали. И здешние,
американские, с дипломами, и наши, китайские… Я водил ее к нашим лекарям. Они сказали,
что все испытания, связанные с рождением Тома, и реакция окружающих что-то разладили в
ее организме. У нее больше нет лунных циклов. Так что и детей, Юра, у нее точно не будет!
Я промолчал. А старик-китаец, отхлебнув пивка, продолжил:
— Поэтому, если она находит мужчину, к которому неравнодушна сама, и он
неравнодушен к ней… А это случается нечасто, Юра, очень нечасто… Она довольствуется
просто встречами. Дарит свою любовь. И не ждет большего!
— А что было потом? — спросил я. — Куда девались эти мужчины?
— По-разному бывало! — раздался грустный голос Стеллы из-за моей спины. — Они
все больше женатые были. Так что рано или поздно семья брала их назад.
Я немного помолчал.
— Но я-то не женат!
— Ты — нет! Но и тебе нужна семья. Я видела, как ты смотришь на детишек. Скоро,
очень скоро, Юра, тебе захочется своих детей. И ты найдешь себе девушку, которая родит их.
Наверное, после такого надо было повернуться и уйти. Но ушел Фань Вэй. А мы со
Стеллой остались. Пили эрготоу,117 бессвязно жаловались друг другу на жизнь, жалели друг
друга, потом любили друг друга и снова пили.
Помню, именно в ту ночь ко мне пришло понимание, что и Стелла, и старый Фань оба
правы. Не надо гадать о будущем. Надо жить тем, что есть. И радуясь тому, что здесь и
сейчас оно — есть!
117 Дешевая китайская водка из гаоляна, кукурузы или чумизы, обладает характерным запахом и привкусом.
 Из мемуаров Воронцова-Американца
«Тогда же, в начале мая, мы, партнерство „Джонсон и Воронтсофф“,
получили наконец патент на стрептоцид. А подсчеты Теда показали, что мы начали
наконец „выходить на плюс“, в том смысле, что доходы наконец-то стали стабильно
превышать расходы. Поэтому партнерство начало гасить набранные долги, а мне
стали насчитывать пятьдесят долларов в неделю, как мы и договаривались вначале.
Да, я не ошибся, именно „насчитывать“. На руки я получал по-прежнему двадцатку.
В ответ на мой недоуменный вопрос о причине этого Тед показал расчеты. Сколько
мы уже заплатили Генри Хамблу за его уроки и сколько продолжаем платить.
Выходило, что рассчитаюсь я не раньше августа. Но на предложение компаньона
прекратить занятия я только возмущенно заорал. Стрельба стала моей страстью…»

Нью-Йорк, Бронкс, 12 мая 1896 года, вторник, после обеда

Генри снова заставил меня показать все, что я репетировал столько времени. Хождение
со стаканами воды на ладонях, хождение с ними же по бревну, жонглирование яблоками, стоя
на стуле, быстрое выхватывание и стрельба «навскидку, от бедра». Последнее Генри заставил
долго демонстрировать «всухую», без выстрела, а затем и с выстрелом. Надо сказать,
обещанного им результата «на дюжине ярдов в мишень размером с яблоко» я еще не
показывал, но вот в то же яблоко на пяти-семи метрах попадал уверенно даже навскидку. На
четыре-пять попаданий приходился один промах.
Генри сердился и повторял:
— Парень, курок — не колокол. Дергать не надо. Дернешь револьвер, у тебя утянет
вниз и влево. И все. Шанс свой ты отдал тому, другому. А если он использует его с большим
толком?
Наконец, когда я сосредоточился и отработал «чистую» серию на два барабана (т. е.
десять выстрелов без промаха), Генри остался доволен. Но после практической части урока
последовала «теория». Как это нередко у него бывало — под рюмочку-другую-третью
ирландского виски. Впрочем, узнав, что виски он тоже включает в счет, оплачиваемый мной,
я без стеснения начал составлять ему компанию.
— Парень, теперь ты дорос до того, что можешь не просто носить револьвер, но у тебя
есть и некоторые шансы использовать его с толком.
Он выпил и продолжил:
— Пойми, парень, в кобуре оружие носят только ковбои. Знаешь, кто это такие?
Правильно, пастухи. Они коров да лошадей пасут. За день сотню миль в седле проезжают, сто
раз в седло сядут да спрыгнут по надобности… Им оружие надо носить так, чтобы не
напрягало. И чтобы под рукой все время было. И то, что оружие их всем видно, — для
пастухов этих тоже в плюс. Не пристанут. Понимаешь?
Я кивнул.
— А вот в городе — все наоборот! Тут тебе нужно, чтобы оружия было не видно до
последнего момента. Но чтобы вытащить его ты мог в любой миг. И мгновенно, нападающий
ждать не станет.
Тут Генри отвлекся и снова «освежил» виски в стаканчиках.
— Поэтому про кобуру забудь. И про карман тоже. Смотри! Сделаешь вот так! — и
Генри показал специальный карман-кобуру, вшитый на месте бокового внутреннего кармана
сброшенной им куртки. После чего продолжил:
— Смотри внимательно: кобуру-карман вшивают таким образом, чтобы ствол пистолета
располагался параллельно земле. Причем сделаешь их два. Под правую и левую руку. Что
смотришь на меня, как баран? Понимаю, ты еще и правой-то стреляешь на расстояние
плевка. Но как раз стрелять-то я тебя научу. Постепенно. Однако в городе этого мало! Тут
противника иногда важнее удивить. Противник ждет, что ты потянешься за оружием правой
рукой. И следить станет за ней. Особенно если ты привлечешь к ней его внимание. А ты тем
временем его удивишь. И выстрелишь с левой. А в городской перестрелке в четырех случаях
из пяти тот, кто первый выстрелил, тот и победитель.
Надо ли говорить, что кобуры-карманы я на свою куртку нашил в тот же вечер?

Нью-Йорк, Бронкс, 16 мая 1896 года, суббота, утро

В эту субботу Генри решил немного изменить порядок и начал с лекции.

— Парень, помнишь, я тебя сравнивал с Братцем-Кроликом? Ну, так вот, всегда помни,
что ты — это он! Ты не Братец-Лис, не Братец-Медведь. Ты не хищник! И убийство для тебя
— вовсе не неотъемлемая часть жизни! Повторяю: ты — не убийца!
Тут он помолчал, что-то вспоминая, а затем продолжил:
— Нет, в жизни всякое случается, сам знаю. Но ты — бизнесмен. И стрельба для тебя
— способ отстоять свое. Основам стрельбы вблизи я тебя научил. Тренировки продолжим, но
теперь начнем следующую часть. Я буду готовить тебя к тому, что противник вытащит
револьвер первым.
Тут он встал, и жестом предложил мне встать перед ним. Когда я подошел, он
продолжил, сопровождая свои слова одновременной демонстрацией:
— Если противник находится рядом, надежнее шагнуть поближе и использовать
кулаки. Или ноги. Или любой предмет, который оказался в руках.
Когда я поднялся с пола после его демонстрации, он продолжил, отойдя от меня чуть
подальше:
— Но на такое счастье рассчитывать глупо. Чаще всего он будет не ближе пятнадцати
футов. Очень неудобная дистанция. Слишком далеко, чтобы достать его кулаком, но слишком
близко, чтобы верить, что он промахнется. Даже тебя я за месяц выучил попадать.
Он усмехнулся и поправился:
— Ну, в основном, — попадать! И что же делать, если противник на такой неудобной
дистанции? Для такой ситуации я придумал парочку способов, сейчас и будем с тобой их
отрабатывать. Итак, первый способ. Быстро разворачиваешься к противнику боком и, не
вынимая оружия из твоего кармана-кобуры, начинаешь стрелять по нему.
Я скептически хмыкнул. Генри немного смущенно признал:
— Сквозь карман, конечно, попасть труднее, но я тебя для того и учу, чтобы шансы
были. Тем более что способ этот тренировать будем только для коротких дистанций.
Револьвер у тебя как специально под этот способ придуман: предохранитель надежный,
пустого гнезда, как у других, делать не надо. И курок в кармане ни за что не зацепится.
Понял?
— Понял! — обреченно согласился я. А что еще мне оставалось делать?
— Тогда продолжим! Второй способ. Делаешь влево широкий шаг, одновременно как
бы приседаешь на колено правой ноги… Ну-ка, попробуй! Что, неудобно? Правильно, люди
ногу, на которую опираемся, сгибать не приучены. Ну, так и у противника готовности меньше
будет.
Я молчал, ожидая продолжения все в той же неудобной позе.
— Стреляешь, Урри, так же, из кармана-кобуры, не вынимая. Стрельнул два раза, и все!
Либо ты попал, либо уходить пора. Уходишь кувырком. Голова у тебя не кружится, мы
проверяли, так что способ как раз по тебе. Кувыркнулся и снова стреляешь. Ну, не куда
попало, разумеется, а если цель осталась. И тренироваться мы с тобой, Урри, будем до
седьмого пота. Я хочу подарить тебе шанс.
— Но я стрелять же учусь… Почему «шанс»?
— Потому парень, что ты — кролик! А он — хищник. Пусть и хреновый. Он — всегда
в атаке, а ты — в обороне. Помни, парень! Он уже тебя обогнал. Уже ствол достал, уже
подошел. Потому тебе его надо в чем-то другом обойти. Пока ты движешься, уже он теряет
время. На прицеливание. Времени этого мало, потому пользуйся им с толком — стреляй
сразу! После моих тренировок да на такой дистанции ты и из кармана не промажешь! Вот
увидишь!

Неподалеку от Балтимора, 17 мая 1896 года, воскресенье, после обеда

Семейный обед прошел оживленно. На утренней службе была оглашена дата

бракосочетания Фреда Моргана и мисс Мери Мэйсон, поэтому за обедом женщины довольно
живо обсуждали, кто и как реагировал, как именно поздравлял и прочие подробности.
Мужчины по мере сил поддакивали. После обеда же Мэри с тетей Сарой решили прогуляться
по городскому парку. Элайя тут же заявил, что не возражает, если Фред составит им
компанию.
Так что после отбытия у Мэйсонов получился разговор, что называется, «с глазу на
глаз».
— И зачем ты отослал Фреда? — осведомился дедушка жениха самым светским тоном.
— Затем, что не все ему надо знать… Понимаешь, дядя… Мэри нервничает!
— Из-за чего? Она что-то знает о наших опасениях?
— Я не тупица! И люблю свою дочь! Так что ничего она не знает, будь уверен!
— Тогда в чем же дело?
— Она что-то ощущает. Ощущает, как я дергаюсь… Женщины вообще чувствуют
лучше нас, мужчин… Сара говорит, что Мэри стала нервно спать, вскрикивает во сне… с
этим надо кончать!
— Но как? Новых идей у Смита и Картера нет. А по старым мы зашли в тупик. Нью-
Йорк — огромный город. И прятаться там можно долго…
Элайя помолчал.
— Знаешь, дядя, я все же допускаю, что он не прячется. Иначе он не стал бы называться
своей фамилией ни в библиотеке, ни в гостинице. Он ведь не дурак…
— И что ты предлагаешь? Дать объявление в газете?
— Нет, это лишнее. Но я думаю, что если он не прячется, то он может переписываться с
Гансом Манхартом. Я попробую написать Гансу.
— И что? Спросишь его, где сейчас Воронцов? Думаешь, он тебе ответит?
— А почему нет? — лениво спросил Элайя, — это ведь зависит от того, как именно
спросить. Если я, к примеру, скажу, что начал сомневаться в истории Фреда и хочу
разобраться, что же случилось на самом деле… И обозначу, что готов, если выяснится, что я
не прав, принести извинения и компенсировать потери… Он может и свести нас с
Воронцовым. Все зависит от того, что этому русскому больше нужно — восстановление
доброго имени и деньги или все же месть.
Теперь помолчал Билл. Молчал он долго, вертя сказанное племянником то так, то
эдак… Потом подошел к бару, плеснул в пару стаканчиков по порции виски, протянул один
племяннику, второй пригубил сам.
— Знаешь, Элайя, это дельная мысль! Больше тебе скажу, если этот русский отзовется,
мысль об оплате стоит подкрепить. Поторговаться, конечно, снизить цену, выбить рассрочку
выплаты… Но человек, торгующийся за размер компенсации, уже не станет мстить. И это
главное!
— Это — главное! — согласился Элайя. — Мир лучше купить… Если это возможно,
конечно. Ладно, давай еще по одной, и я пойду писать Манхарту.
Билл снова налил по порции виски, но, прежде чем пить, сказал:
— И вот еще что… Спроси его заодно, зачем Воронцову химия могла понадобиться…

Нью-Йорк, Бронкс, 30 мая 1896 года, суббота, утро

Это субботнее занятие Хамбл начал с усиленной тренировки стрельбы навскидку.

Очень уж ему хотелось, чтобы я и на 10–12 метрах уверенно поражал мишени размером с
крупное яблоко. Причем, судя по уровню, на котором он их располагал, тренировал он меня
на «отключение конечностей». Но зато сразу двоим-троим противникам. Понятно, что у меня
не очень ладилось. Но Генри и не думал сдаваться. Иногда мне казалось, что он вообще не
умеет этого, — сдаваться.
Потом мы еще немного потренировали уклонения. На мой взгляд, вышло вполне
прилично, но Генри твердил, что он попал бы в меня дюжину раз из дюжины. Я и не спорил.
Но таких стрелков как он, слава богу, немного.
Завершил занятие он, как и обычно в последнее время, «теоретической частью» под
стаканчик виски:
— Запомни, Юра, чаще всего перестрелка в городе идет на расстоянии двадцать-сорок
футов. Ну, от силы полста. Нет, есть, конечно, репоголовые идиоты, которые палят и с сотни.
Но они чаще всего промажут. Поэтому я тебя и тренирую на то, чтобы на этом расстоянии
выстрелить первым. И не просто выстрелить, но и попасть.
— А если расстояние будет больше?
— Тогда твоя главная задача — выйти из-под огня. И это мы с тобой тоже
отрабатываем. А потом уж ты, стреляя из укрытия, сможешь отогнать дурака.
— Почему только отогнать? — обиженно спросил я.
— А потому, друг, что с такого расстояния надежно убить его могут только профи.
Более того, профи могут положить противника из револьвера и с двух сотен. Некоторые —
легко. Даже выбирая, куда именно попадут. А с трех сотен да с хорошего револьвера они
просто смогут попасть в туловище противника. Но тебе до этого уровня еще как до Луны, так
что не морочь мне голову!

Неподалеку от Балтимора, 31 мая 1896 года, воскресенье, после обеда

— Сегодня утром пришел ответ от Манхарта, — довольно сообщил Элайя.

— И что же там?
— Если отбросить ехидное «я же вам говорил», размазанное по двум страницам, то
всего три вещи. Во-первых, он не знает, где Воронцов сейчас, тот не писал Манхарту. А во-
вторых, что он, конечно же, передаст о моих намерениях Воронцову, если тот вдруг выйдет
на связь.
— Тогда почему же ты так сочишься довольством, племянник?
— Потому что есть еще и в-третьих. Манхарт чуть ли не впрямую обозвал меня
идиотом, безразличным к окружающим.
— И что? — слегка ядовито осведомился Билл, — тебя именно это привело в состояние
довольства? Хочешь, я тебе это буду говорить каждую неделю?
Элайя благодушно махнул рукой и ответил:
— Не в этом дело! Оказывается, этот самый Воронцов — химик по образованию. И не
скрывал этого. Более того, Манхарт уверен, что, если его бывший помощник заинтересовался
химией, значит у него готово очередное гениальное изобретение. На этот раз — в области
химии.
— Ну, допустим… Допустим, что химия нужна ему для бизнеса. Но это не означает, что
он не хочет отомстить, правда?
— Не означает! Но мы можем это проверить! Поручи Картеру проверить все заявки на
патенты по изобретениям, касающимся химии.
— По всем? — в ужасе спросил Билл.
— Зачем же? Можно ограничиться Нью-Йорком и последней парой месяцев. Если
Манхарт прав, то Воронцов уже должен был подать заявку.
— Хорошо, распоряжусь!

Нью-Йорк, Бронкс, 1 июня 1896 года, понедельник, утро

 — Дело так не пойдет, Тед!
— А что тебя не устраивает? Мы открыли уже дюжину точек по всем районам города.
Среди евреев, итальянцев, китайцев, негров, поляков… Мы все больше накрываем город,
прибыль растет. Если так пойдет, в августе уже вернем все первоначальные вложения даже
без продажи патента.
— Тед, ты помнишь, что именно я подал идею использовать агентов?
— Помню, конечно, Юра. Но я и не умаляю твоего вклада в партнерство…
— Погоди! Так вот, у такой схемы, как у каждой франшизы, есть свои уязвимые места.
Если наши агенты начнут слишком сильно отклоняться от рецептуры… Или попробуют
лечить не те болезни, мы получим дурную рекламу. И должны будем забыть о прибыли.
— Хорошо! — сдался Джонсон. — Что именно ты предлагаешь?
— Нам надо ввести контроль. Контроль как обязательный пункт договора. Мы должны
иметь право в любой момент прийти и проверить качество лекарства, повязок, какие они
болезни лечат, эффект от лечения и все прочее.
— М-м-м… Юра, но контроль можем осуществить только мы с тобой. Наши «точки»
расположены вовсе не в лучших районах. Ты уверен, что это хорошая идея?
— Без контроля мы скоро получим плохую рекламу и останемся без денег! — повторил
я свой неубиваемый довод. — А что насчет опасностей… Я же недаром тренируюсь, верно?
Так что и ходить буду я!
— Генри говорит, что ты быстро прогрессируешь… — осторожно, стараясь не обидеть
меня, проговорил партнер, — но для перестрелок тебе пока рановато, по его же словам!
— Ну что ж, — с деланой бодростью сказал я, — значит, нам придется нанять самого
Генри. Как считаешь, он справится?

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Компаньона я в конце концов уговорил. Но с Генри мы торговались еще
трое суток. Причем я никак не мог понять, действительно ли ему так сильно нужны
деньги, или он просто получает удовольствие от самой процедуры торга. В конце
концов, Генри согласился на предложенные нами расценки, но выговорил себе 10%
премии от суммы продажи патента по окончании работы.
Вот так и получилось, что с начала лета я не только учился у Генри. Но и стал
таскаться в его компании по самым опасным уголкам Нью-Йорка…»

Нью-Йорк, Бронкс, 4 июня 1896 года, четверг, утро

Наш первый «инспекторский выход» Генри Хамбл начал с ворчливого заявления:

— Парень, если ты думаешь, что только я буду заботиться о целости твоей шкуры,
забудь эту глупость сразу! Мы тут напарники. Да, я опытнее, я лучше стреляю, но глаз на
затылке у меня нет, и скорость стрельбы все равно ограниченна. Поэтому мы как два стрелка
— намного сильнее, чем комбинация «один стрелок и один охраняемый», понятно?
— Куда уж яснее?
— Ну вот! Поэтому, если улица пуста, я буду с тобой, как ты говоришь, «теорией
делиться», понял?

Нью-Йорк, Манхэттен, 4 июня 1896 года, четверг, незадолго до обеда

— Если по тебе стреляют или даже просто взяли тебя на мушку, то делать можешь, что
хочешь. Но! Трех вещей, парень, делать нельзя. Первое: нельзя стоять. Надо по-всякому
уворачиваться. И чем больше способов знаешь, тем больше шансов, что в тебя не попадут.
Можно как боксеры. То вправо, то влево, то приседая… Можно и кувырками, если голова не
кружится. Можно резко прыгнуть в укрытие и ползти.
— Хочешь жить — умей вертеться! — машинально сказал я по-русски.
 — Что? — заинтересовался Генри. Я перевел.
— Точно! Очень правильно! Именно так! Второе правило: нельзя слепнуть. Ты должен
видеть все. Всех противников, все окружение… Все видеть не всматриваясь. А так, разом. Ну
и третье: не забывай, что ты тоже вооружен! Не паникуй. Запаникуешь — собьешь себе
дыхание. И стрелять не сможешь. А тебе это надо? Пистолет ты не для красоты носишь!

Нью-Йорк, Бронкс, 7 июня 1896 года, воскресенье, начало ночи

— О чем задумалась, Звездочка?

— О тебе! — улыбнулась она.
— А что обо мне думать? Я — простой и работящий Братец-Кролик, который успел
соскучиться по своей Зайке. О чем тут думать-то?
— Есть о чем! — не приняла шутки она, — ты необычный, Юра. Тьфу, стой, да обожди
ты! Все тебе будет, вся ночь еще впереди! Дай сказать!
Пришлось мне слегка угомониться. Впрочем, из объятий я Стеллу не выпустил и был
настроен возобновить игривые поползновения, как только представится возможность.
— Ты необычный! — повторила она. — Может, ты этого не видишь, но ты меняешь
людей вокруг. Джонсон редко кого и когда слушал. Но ты раз за разом умеешь убедить его.
Понимаешь, не продавить решение, это многие могут, а убедить. Так что он меняет стиль
поведения.
— Ну, ради прибыли люди способны на многое! — улыбнулся я.
— Не только! Фань Вэй раньше никогда не стал бы париться в бане с «варваром», как
они нас называют. Да, он дружил со мной, но это была дружба, в основе которой лежал
интерес ко мне, как к женщине. Ну и жалость тоже. А тебе он старается сделать приятное.
Тебя он ценит.
— Так и он тоже имеет с меня деньги! — повторил я свой довод.
— Юра, ну что ты глупости говоришь! Фань — большой человек в китайской общине.
Я была там как-то раз, видела его дом. Те деньги, что он имеет с вашего лекарства, для него
не очень большие. И он очень занятой человек!
— Тогда почему он вошел в наш бизнес?
— Не знаю. Но думаю, его заинтересовал ты сам. Он говорит, что дружба со способным
человеком — сама по себе драгоценность и награда!
— Приятно слышать…
— А Том? Том теперь решил не ходить на бои, а выучиться на помощника аптекаря. А
там и аптекарем стать… И все это — ты! — и она поцеловала меня. Я, разумеется, не
упустил возможности затянуть поцелуй и перевести его в нечто большее.
Ночью, когда мы со Стеллой уже разошлись по своим комнатам, я долго думал над
словами. Меня нередко называли способным и умным. Но способностей влиять на людей,
притягивать их вроде не было. Интересно, это что же, она ошибается? Или все же я
развиваюсь?
Повертев ее слова так и сяк, я решил, что в чем-то она права. Я развиваюсь. Но ведь это
и правильно, так? Америка же — страна возможностей? За этим я и рвался сюда?

Нью-Йорк, Бруклин, 16 июня 1896 года, вторник, время обеденное

За обедом Хамбл снова «поймал волну» и начал учить меня:

— Если тебя поймали без оружия — не тушуйся! Сбей противника с толку. Проповедь,
к примеру, начни читать. Или засмейся радостно. Улыбнись искренне. У нас, детей Адама и
Евы, выражению лица да интонациям веры куда больше, чем словам. Потому репетируй.
Пригодится.
Тут я скосил глаза к носу, вывалил язык изо рта и состроил предельно глупую гримасу,
заставив Генри засмеяться:
 — Да, так тоже можно! И еще скажу: полезно мелочь иметь в кармане. Много,
крупную. Да не россыпью, а в платке. При нужной сноровке и дубинку заменить может. А
если в лицо кинуть — отвлечет ненадолго. Тут ты не зевай, добавь чем-нибудь весомым.
Скамейкой, к примеру. Или ногой. Я вот, было дело, вилку со стола схватил, да в живот
воткнул. Знаешь, как это его отвлекло?
— Да уж, представляю! — сказал я, с уважением посмотрев на местную вилку.
Двузубая, но зубцы длинные и мощные. Такая вилка ничем не хуже короткого ножа будет!
— Вот-вот! — радостно подтвердил Генри. — А если противник совсем рядом и
оружие достал, но курок не взвел, то лучше всего резко рвануться к нему и захватить кисть с
оружием. Только хватать жестко. Как клещами. Так что кисти рук подкачай… Ну а дальше
как кошка, по морде его полосни.
— Так кошка когти выпускает! — возразил я.
— Именно! А у тебя пальцы. Вот пальцами надо постараться по глазам попасть.
— Трудновато это!
— Трудно, говоришь? Понимаю, непросто. Но ты, Юра, к простой жизни и не
готовишься. Ты, парень, меняешь людей вокруг…
При этих словах я невольно вздрогнул, вспоминая сказанное Стеллой. Сговорились они,
что ли? Но Генри продолжил, сделав совершенно иной вывод, чем моя Зайка:
— И поэтому тебя будут пытаться убить!
— Почему?
Хамбл философски вздохнул:
— Если бы я знал, почему, Урри… Но так всегда бывает: тех, кто влияет на людей, кто
пытается изменить жизнь, пытаются убить.
Он помолчал, вспоминая о чем-то далеком. Потом тихо, совсем не похоже на свой
обычный стиль, сказал:
— Когда-то давно, почти двадцать лет назад, я столкнулся с этим. У нас, на
Пенсильванской железной дороге была забастовка. Профсоюзные лидеры думали, что они
изменят жизнь рабочих. И люди слушали их, Урри…
Он печально вздохнул и продолжил:
— И за это их постарались убить! Всех! И профсоюзных лидеров, досталось и
обычным людям… А мне тогда пришлось бежать из дома на Дикий Запад.
— И там ты и выучился стрелять?
Но у Генри, похоже, прошел миг слабости, поэтому он сказал, как отрезал:
— Там я, парень, многому выучился… В том числе и разбираться в людях! Поэтому
верно говорю тебе: свою жизнь ты можешь считать удавшейся только в том случае, если
попыток убить тебя будет несколько.
Я усмехнулся.
— А ну-ка, дай угадаю! Я так понимаю, ты считаешь, что если попыток не будет вовсе,
это будет значить, что я — пустое место. И жизнь такую удачной не назовешь…
— Верно мыслишь, парень!
Я почувствовал себя польщенным и продолжил:
— Одна-единственная попытка будет означать, что она удалась.
— И тут ты правильно жизнь понимаешь! — снова согласился Хамбл…
— Несколько попыток будут означать, что успех у меня есть, я в бизнесе расту, но убить
меня не получается. И понятно, что это — везение. Но почему не десятки раз?
— Есть, парень, и такие люди, на кого покушались десятки раз. В основном это —
политики. Или миллионеры. Не сказать, что не успешные. Только вот в чем закавыка… На
десятки попыток нужно много лет. За это время ты женишься, заведешь семью. И тебя будет
терзать мысль, что им грозит опасность. Так что счастлив ты будешь, если к тому времени
научишься решать конфликты иначе, не выходя сам на линию огня. Понял?
— Понял, — кивнул я. — Знаешь что, Генри? С такого разговора и мне захотелось
выпить!
 — О! — обрадовался Генри. — Ну что ж, шабаш работе, пошли в бар!
По дороге в бар он, как ни в чем не бывало, вернулся к прерванным наставлениям:
— Ну так вот… Потом ударь, говорю, противнику пальцами по глазам! Если ты по
глазам попал, то дальше можешь расстояние между вами чуток увеличить. А уж потом —
делай с ним, что душе угодно, хочешь — по морде лупи, хочешь — ногой по колену… А то и
ребром ладони по горлу… Потом оружие отбирай, ну и… Сам понимаешь… И помни,
парень, ты не в тире. И не на кулачках дерешься. Тут темп движений другой, рисунок тоже. И
цена ошибки выше. Не выбитый зуб, а жизнь.

Санкт-Петербург, 22 июня 2013, суббота, без четверти четыре утра

Мысль о том, что если на тебя не покушались, то ты ничего и не стоишь, показалась

Алексею немного натянутой. Но, подумав немного, он согласился, что для Американца это
было верно. Ведь кто он был? Выскочка! Чужой! Без связей, но с интересными идеями. И к
тому же все время претендующий на чужой «кусок пирога». На очень жирный кусок. Да. На
такого не могли не покушаться.

Неподалеку от Балтимора, 19 июня 1896 года, пятница, вечер

Билл ворвался в особняк Элайи как ураган. Слугу, который хотел принять у него
цилиндр, он просто оттолкнул с дороги, бросив цилиндр куда-то в район полок. И,
пренебрегая обычаем, ворвался в зал без предварительного доклада.
— Элайя, у меня важные новости! — возбужденно выкрикнул он недовольно
обернувшемуся племяннику.
Тот быстро поднялся с кресла и двинулся в кабинет, жестом предложив дяде следовать
за собой. Когда дверь кабинета захлопнулась, Билл громко и возбужденно зашептал:
— Твоя идея сработала! Картер нашел его! Патент выдан на партнерство «Джонсон и
Воронтсофф», в мае этого года. Какое-то лекарство! Картер говорит, что очень эффективное!
— Вот как? Оказывается, этот Юрий Воронцов — необычайно способный молодой
человек! Как же мы его не оценили? — саркастически осведомился отец невесты.
Билл обиженно замолчал.
— Ладно, извини, дядя! Признаю, твоей вины тут не больше, чем моей. Просто я
сильно переживал за Мэри! Ну, давай, продолжай, что еще известно?
— В патенте был указан адрес. Картер с напарником побывали в том районе и все
разузнали. Воронцов с этим самым Тедом Джонсоном не только взяли патент, но и устроили
перевязочные пункты по всему Нью-Йорку. Так что Воронцов целыми днями варит это
лекарство, а затем бегает с инспекциями по разным районам Нью-Йорка. А партнер его
занимается отчетностью, улаживает всякие неприятности, ведет кассу и бухгалтерию. Картер
немедленно написал нам, запросив указаний, а слежку приостановил, чтобы не спугнуть!
— И что, мы можем быть спокойны? Воронцов не станет мстить? Он снова пытается
занять место в приличном обществе?
— Ну, это как сказать! Картер пишет, что водится Воронцов сейчас и с неграми, и с
китайцами, и с прочими мигрантами… Хотя это объяснимо. Его лекарство — оно против
ссадин и нарывов, а этот народец больше всех в таком и нуждается.
— Ну что ж… — Элайя прошелся по кабинету, о чем-то раздумывая. — Адрес аптеки
этого Джонсона в отчете есть?
— Есть, разумеется!
— Вот и хорошо! Сделаем так: я сейчас напишу этому Воронцову письмо, в котором,
как мы и договаривались, предложу прояснить его взгляд на ситуацию и выражу готовность
выплатить компенсацию. А Картер с напарником пусть последят за ним с недельку… Если он
в бега не рванет и ничего подозрительного делать не станет, то выплатим им оговоренную
премию и успокоимся. А слежку — прекратим!
 Нью-Йорк, Бронкс, 22 июня 1896 года, понедельник, утро

— Не поверишь, Юрий, но тебе письмо! — огорошил меня Тед, едва я вошел в аптеку.
— Письмо? Да от кого же?
— От кого не знаю, но пришло оно на адрес аптеки. А адресовано тебе. Из
Мэриленда!118
Я сам удивился, но первым побуждением было разорвать это письмо, не читая. Та часть
жизни, вместе с обидой, с «кидаловом» и покушением на мою жизнь — она как будто больше
не касалась меня. Странно даже! Всего три месяца прошло, а кажется — прошлая жизнь.
Но я все же прочел. Предложение Элайи Мэйсона «объясниться», а фактически —
оправдываться, возмутило меня. Сообщение о грядущей свадьбе Мэри — оставило
равнодушным. Я больше не видел ее в качестве моей половины, матери моих детей. Как
отрезало. Но и злости на нее не было. Просто легкая досада, что «не сложилось».
Я сел и немедленно написал короткий ответ. На предложение «объясниться» я
предложил вспомнить все, что говорил о Фреде Моргане Ганс Манхарт. Сообщил, что мог бы
доказать, что «действующий образец устройства», представленный в патентное бюро,
выполнен из заказанных мной материалов, так что Фред Морган — не соавтор, а гнусный
клеветник и вор. В связи с чем, я считаю, что право на патент принадлежит мне целиком и
полностью и минимальной справедливой компенсацией будет сумма в размере текущей
стоимости доли Фреда Моргана в компании. Впрочем, продолжал я, я согласен отдать
половину стоимости в подарок Мэри. А вторую половину я предлагал Элайе Мэйсону
выплатить мне наличными, можно в рассрочку, но на разумный срок.
После чего я сходил на почту, приобрел там конверт и отправил письмо по адресу. А
затем выбросил это из головы. Меня ждал бизнес!

Нью-Йорк, Манхэттен, 22 июня 1896 года, понедельник, время обеденное

— Кстати, ты не заметил, что за нами весь день шляются два каких-то хмыря? —
спросил у меня Генри за обедом. Увидев мою растерянность, он ухмыльнулся и продолжил
ворчливо:
— Я так и думал! Учишь тебя, учишь… Но когда пара слонов топает за тобой половину
дня, ты не замечаешь! Интересно, что им надо было сделать, чтобы ты их заметил? Дудеть в
трубу? Или размахивать транспарантами с надписью «Я слежу за тобой!»?
Я быстро взял себя в руки и начал соображать. Ну да! Конечно же, это сыщики
Мэйсонов. Ведь как-то те меня нашли? Мой адрес не из тех, что всем известен. Я испытал
легкое раскаяние. Надо же, думал я всякие гадости об Элайе Мэйсоне, а он оказался
приличным человеком! Подумал, сопоставил все и решил разобраться. И даже на сыщиков
потратился. «Вот она, Америка!» — сказал я сам себе. — «Тут репутация ценится выше
денег! Впрочем, нет. Не стоит врать себе! Goodwill. 119 Так что тут репутация — и есть
деньги!»
Тут мои мысли свернули на собственную репутацию. М-да-а… За мной, оказывается,
следят. И все, что они выяснят о моей репутации дурного, Мэйсон сможет предъявить к
вычету при расчете моей доли. А расставаться с деньгами я не любил.
— Генри, а топтуны эти, они когда появились?
118 Напоминаем, Балтимор расположен в штате Мэриленд, так что городишко, где живут Мэри и ее
родственники, расположен в Мэриленде.

119 Гудвилл (англ.  — Goodwill) — деловая репутация, экономический термин, используемый в бухучете,
торговых операциях для отражения рыночной стоимости компании без учета стоимости активов и пассивов,
гудвилл — часть баланса, создаваемая репутацией. Может иметь как положительное, так и отрицательное
значение.
 — Сегодня! С утра за нами ходят! — ответ Генри был на удивление лаконичен.
«Ага! Значит, надо сделать так, чтобы ничего предосудительного и вызывающего
вопросы они и не увидели. Завязываем пока с уроками стрельбы, со свиданиями со Стеллой.
Ну и в баню к Фань Вэю лучше не ходить пока», — решил я.

Неподалеку от Балтимора, 2 июля 1896 года, четверг, вечер

— Таким образом, наши страхи оказались иллюзией, дядя! — подвел итог Элайя
Мэйсон. — Может, этот русский парень и горел мыслью о мести, но это было только
поначалу. Сейчас он остыл, увлекся бизнесом, а о Мэри вспоминает с легкой грустью.
— Но зато этот мерзавец хочет наших денег! — пробурчал «дядя Билл». Долгая охота
была закончена, и он снова начал брюзжать.
— Хочет! Верно! И немало! Но мы с ним еще поторгуемся… Главное тут, что спешить
не надо. Вопрос — ответ, неспешное возражение… Одна переписка с обсуждением условий
легко затянется года на полтора. И рассрочку лет на пять сделаем. А изобретение уже
приносит доходы. И они все растут. Так что выплаты Воронцову составят лишь доли
процента от доходов. Не стоит волноваться.
— Не стоит так не стоит! — миролюбиво проворчал дядя. Он знал, что по вопросам
оттягивания выплат и подсчета доходов ему с племянником не тягаться.

Нью-Йорк, Бронкс, 4 июля 1896 года, суббота

«Топтуны» исчезли еще во вторник. Я попросил Генри присмотреться внимательнее,

даже устроил пару проверок, но их не было. Тем не менее, я продолжал осторожничать до
субботы. А в субботу мы все пошли на пикник. День независимости, как-никак! День
рождения американской нации!
Мы жарили барбекю, пускали фейерверки… А вечером была традиционная уже баня. С
не менее традиционным продолжением.

Нью-Йорк, Бронкс, 7 июля 1896 года, вторник

Во вторник Генри снова устроил мне экзамен. Снова ходьба по бревну с водой в
чашках, установленных на ладонях, жонглирование, затем стрельба навскидку от бедра,
стрельба в падении и с перекатом, способы уклонения от вооруженного противника…
В конце концов он удовлетворенно сказал:
— Вот видишь, чему-то можно научить и такую обезьяну, как ты! Дальше будешь
тренировать эти навыки сам. А я буду время от времени проверять.
— Так это что, все, что ли? Конец тренировкам?
— Нет, малыш! — усмехнулся он, — и не надейся! Так дешево ты от меня не
отделаешься! Просто мы с тобой перейдем к следующему этапу.
— И к какому же?
Вместо ответа Генри подошел к стенду, выставил три жестянки и, отойдя в сторону
скомандовал: «Огонь!» Вколоченный им навык не подвел. Револьвер мгновенно покинул
кобуру, и я навскидку, от бедра поразил все три мишени. Генри подошел ко мне поближе:
— Помнишь, ты меня все спрашивал, что важнее, стрелять быстро или стрелять точно?
— Помню! — кивнул я.
— И я тебе все время говорил, что если ты столкнулся с противником нос к носу,
внезапно, то главное правило — стрелять надо первым. Потому что вблизи и хреновый
стрелок имеет шанс попасть. А если уж попал, то шансы на второй выстрел стремительно
растут… А третьего чаще всего и не требуется. Знаешь ведь, как говорят: «Бог создал людей
разными, но Кольт уравнял их». Вижу, знаешь!
«Еще бы мне не знать! — подумал я про себя, — ты мне об этом каждую неделю
твердил, да не по одному разу!»
Генри тем временем продолжал:
— А еще на Западе говорят: «Упустишь шанс, второго не окажется!»
Я молча кивал, ибо, когда Генри садился на любимого конька, оставалось только
кивать…
— Знаю, парень, я тебе этими словами уже мозги проел. Но сейчас ты первый этап
закончил, так что я тебе скажу кое-что другое!
Я с интересом прислушался.
— Так вот, все это верно, но — только про близкую дистанцию. На средней дистанции
все иначе. Там надо уметь не просто выстрелить первым, а попадать. Так что сегодня задача
меняется: учимся точно и неспешно попадать на средних дистанциях.

Нью-Йорк, Бронкс, 9 июля 1896 года, четверг, утро

Перед традиционной инспекцией «точек» мы с Генри заглянули в аптеку Джонсона.

Решили совместить инспекцию с доставкой партий лекарства.
Аптека, обычно тихая, гудела как улей. Все взрослые родственники Джонсона были
здесь и о чем-то возбужденно гомонили на своем языке.
Джонсон растерянно внимал.
— Бунт на корабле? — весело спросил я у Теда. — Так ты скажи, мы с Генри живо
подавим!
Похоже, шутка не удалась. Гомон как отрезало, толпа родственников шуганулась к
стенам. А парочка самых перепуганных попыталась спрятаться под прилавок.
— Что творится, Тед? — уже серьезно спросил я.
— Да ничего такого, партнер. К работе это не имеет никакого отношения. Просто на
Крите восстание.
— И что? — спросил я уже недоуменно, — где мы, а где Крит? Что нам до него?
Тут две женщины постарше отлипли от стен и начали возбужденно выкрикивать мне
что-то… Судя по тону, то ли обвинения, то ли оскорбления…
— Пойдем, Юра, на улицу, я тебе все объясню!
Все оказалось просто. Крит в этом времени, напомню, был частью Турции. И потому
«родственники жены Теда из Османской империи» были, на самом деле, критскими евреями.
Как и его жена. Не так давно они учуяли запах жареного и эмигрировали в САСШ. Но у них
на Крите остались родственники, до последнего надеявшиеся, что все обойдется…

Из мемуаров Воронцова-Американца
«…В американских газетах об этих событиях писали коротко. Мол, 6 июля
европейские „Великие державы“, предъявили Греции ультиматум.
Когда я честно признался Теду, что уже запутался, он пояснил. Оказывается,
турки еще в мае того года устроили в Ханья, одном из крупнейших портов Крита,
натуральную резню христианского населения. Евреям, традиционно, досталось
тоже. Так что родня еще тогда насела на миссис Джонсон, требуя найти денег на
эвакуацию в Штаты остальной части родни с этого опасного Крита.
Но у Теда как раз тогда был кризис с наличностью, что мог, он вложил в наш
проект. Поэтому он оттягивал, как мог. А потом ситуация изменилась.
Тайное греческое тайное объединение „Этерия“ в ответ на резню христиан
подняло восстание. При этом в восстании участвовали и офицеры греческой армии,
якобы, „дезертировавшие“ из своих частей. Восстание было настолько мощное, что
турецкий гарнизон в Ханья уцелел только чудом.
Потом Критское собрание потребовало широкой автономии Крита, и турки
согласились было… Так что нужда в перевозе родственников, казалось, отпала.
Но тут „Великие державы“ вылезли со своим ультиматумом. Требовали,
чтобы Греция прекратила вмешиваться в дела Турции и угрожать ее
 территориальной целостности.120
И родня снова насела на Теда. Потому что здесь все знали турок и были
уверены, что после такой явной поддержки „Великих держав“ они попробуют
силовое решение вопроса. А где война и подавление восстаний, там евреев режут
просто по традиции.
В общем, я сказал, что, если Теду нужно, то он может вынуть определенные
деньги из бизнеса, снова увеличив заем. От благодарностей просто отмахнулся,
мол, ничего, отдадим как-нибудь.
Про себя же я поразился „нечаянной точке фокуса“. Я помнил, что именно в
Ханья был расположен приют, в котором вырос Витек Суворов.
Впрочем, мне некогда было долго думать об этом. У нас кипел бизнес, я
усиленно тренировался в стрельбе и не менее упорно переписывался с Элайей
Мэйсоном по вопросу порядка выплаты компенсации.
По сумме мы уже договорились, и, надо сказать, она была не так уж и
значительна, всего пять тысяч долларов. Но и эту не такую уж великую сумму
Мэйсон предлагал растянуть на пять лет, ежемесячными выплатами. Это выходило
около восьмидесяти долларов в месяц, т. е. чуть меньше моей стартовой зарплаты в
партнерстве „Джонсон и Воронтсофф“. Когда я писал, что смешно предлагать
такую сумму в рассрочку, Элайя упрямо отвечал, что я могу продать платежи
какому-нибудь банку. За половину номинала. Он же-де и так идет на серьезные
уступки и жертвы.
Именно тогда я впервые усомнился, смогу ли я понять этих васпов. 121 Он же,
ничуть не смущаясь, предлагал мне начало выплат отодвинуть на январь
следующего, 1897 года, т. к. сейчас ему предстоят большие расходы на свадьбу
Мэри, которая, к слову, назначена на 5 сентября, и на организацию ее свадебного
путешествия с Фредом. Нет, ну не наглость, а? У меня девушку увели, да еще и
предлагают подождать с деньгами, так как, видите ли, расходы на свадьбу…
Впрочем, возмущался я так, для порядка. На самом деле это уже не просто
был „отрезанный ломоть“, там все чувства уже давно перегорели в золу. Меня
занимали бизнес и тренировки, отнимая почти все время. Свободными у меня
оставались только субботы, которые я продолжал проводить, парясь в бане с Фань
Вэем, а потом милуясь там же со Стеллой.
В конце августа газеты вновь писали про Крит. Турки решились на силовой
сценарий. Они выдвинули свои, куда более жесткие предложения по
„умиротворению“. И то и дело пеняли „Великим державам“, что Греция ведет себя
агрессивно и безответственно, пора бы ее приструнить. Я начал опасаться за судьбу
христиан в Ханья…»

Нью-Йорк, Бронкс, 30 августа 1896 года, воскресенье, время обеденное

В это воскресенье семейство Джонсонов зазвало меня на обед. Да именно семейство, а

не сам Тед. В этот раз Роза, его жена, буквально вилась вокруг меня. Впрочем, разгадку этого
долго искать не пришлось. Оказалось, что Тед в самых выгодных красках преподнес мое
согласие на извлечение денег из партнерства. Мол, если бы не моя чуткость, не смогли бы
они остатки родни с Крита эвакуировать. Или затянули бы.
— Утренние газеты сообщили, что Турция выдвинула наконец свои предложения по
«умиротворению ситуации», — добавил Тед. — Требования очень жесткие, все
пересыпанные обвинениями в адрес Греции, мол, нарушает та ультиматум «Великих
120 Авторы догадываются, что их обвинят в «натягивании современной шкуры» на события более чем
вековой давности. Но, честное слово, эта часть текста писалась в 2013 году, когда ни о каком «натягивании» не
могло быть и речи. Можно только гадать о причинах такого сходства. То ли дело в ограниченном наборе
сценариев, то ли в лености и отсутствии фантазии у «кукловодов» из «Великих держав».

121 От американского WASP — аббревиатура слов «белый, англосакс, протестант».

держав». В газетах пишут, что «Этерия» такого не потерпит и ответит войной. Так что
вовремя мы их выдернули, спасибо тебе, Юрий.
— Да, спасибо, мистер Воронцов, — поддержала его Роза. — Спасибо! Там все ждут
новой резни. Но нас это, слава Всевышнему, больше не касается! Все мои родственники
завтра утром приплывают в Нью-Йорк.
Роза была так счастлива, что я чувствовал себя очень неловко. Я не мог разделить ее
радость за незнакомых мне людей. И мое разрешение взять «из кармана» партнерства
неполные четыре сотни долларов ничего не меняло. Деньги немалые, но… Тед же вернет,
верно?
— Кстати, Юра, у меня к тебе просьба! — сказал Тед. — Мы завтра с утра займемся
приемом родственников. Но еще полторы дюжины людей ко мне в квартиру просто не
поместятся. Так что я их не только приму, но и расселять стану. В общем, я на неделю из
бизнеса исчезну. А ты, пожалуйста, откажись пока от своих инспекций и побудь в аптеке.
Присмотришь за порядком, если что.
— Но я в документах не очень понимаю… — попытался возразить я.
— Ничего, на этот случай я племянника оставлю. Он уже поднаторел. Твоя же часть —
принимать решения как владельцу, понятно?
Что я мог ответить, кроме как согласно кивнуть?

Неподалеку от Балтимора, 30 августа 1896 года, воскресенье, ближе к вечеру

В этот раз из-за августовской жары и предсвадебной лихорадки начало семейного обеда
решили сдвинуть на пять часов пополудни. К концу обеда жара как раз спала, и мужчины
единогласно решили все втроем выбраться на террасу и насладиться сигарами.
Сначала обсудили проблемы компании. Часть рабочих расплатилась с долгами и ушла,
так что надо было либо увеличивать расходы, либо снова вербовать недавно приехавших
мигрантов. В принципе Элайя с Биллом уже решили, что завтра же утром мистер Спаркс
отправится на остров Эллис, но пришлось объяснять Фреду суть проблемы и убеждать, что
ему обязательно нужно съездить и посмотреть, как именно это делается. В деталях
посмотреть, ведь лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, правда?
— Заодно и по ювелирным магазинам пройдешься, присмотришь какой-нибудь подарок
молодой жене! — привел еще один довод дедушка, — в Нью-Йорке ювелирные лучше
наших, выбор богаче…
— Но мы ж уже купили? — удивился Фред.
— То мы к свадьбе купили! А молодую жену иногда и побаловать не грех… Чем-нибудь
не таким серьезным, понимаешь?
Фред кивнул. Решено, завтра он едет в Нью-Йорк.
Потом перешли к вопросам организации свадьбы. Дело это непростое, деталей много,
так что тему Воронцова могли и вообще не затронуть.
Но Элайя все же затронул ее под конец, решив повеселить родственников:
— Представляете, этот Воронцов еще и недоволен. Я ему сам, без суда, предлагаю
выплатить приличные деньги,122 причем без решения суда, а он еще и недоволен. Дескать, это
выйдет в два с половиной раза меньше, чем ему платят за работу.
— Врет, небось! — не преминул заочно «укусить» бывшего соперника Фредди. — Не
может простой аптекарь ему платить больше, чем платили мы.
— Зачем бы ему? — с сомнением пожал плечами Элайя.
— А я тоже думаю, что врет! — поддержал внука Билл. — Элайя, ты помнишь отчеты
Смита? Затраты у Воронцова очень скромные. Одежда скромная, питается в аптеке за счет

122 Зависит от точки зрения. Герой считает, что ему платят «копейки». Но, к примеру десятилетие спустя
средняя цена автомобиля в САСШ составляла 1100–1700 долларов, т. е. на эти деньги можно было бы купить
три-четыре автомобиля.
работодателя, квартирку снимает одну из самых дешевых… С чего бы ему так себя
ограничивать, если он зарабатывает по полтиннику в неделю? У нас-то он и на сорок
одевался, как джентльмен и квартиру снимал из шести комнат! Врет, точно врет!
Элайя в задумчивости потер подбородок. Взгляд у него наполнился тревогой.
— Хороший вопрос! — внезапно охрипшим голосом пробормотал он, — очень
хороший вопрос! Куда Воронцов девает такую уйму денег? И не рано ли мы успокоились,
если этого не знаем?
Билл, услышав это, вдруг встал, прошелся по террасе туда-назад и согласился:
— Надо это выяснить, срочно! Завтра же напишу Смиту!
— Не надо никому писать! — вдруг громко сказал Фред.
Когда старшие родственники недоуменно посмотрели на него, он пояснил:
— Я же завтра еду в Нью-Йорк. Вы мне сами это предложили! Ну вот, помимо других
дел, найду и Картера, не вопрос. Есть же у вас его адрес? Я сам к нему зайду и обо всем
договорюсь.
— Верно! — согласился с ним дед, — свадьба уже на днях, и тратить время на
почтовую переписку мы никак не можем…

Нью-Йорк, Бруклин, 31 августа 1896 года, понедельник, утро

— Так вы хотели бы снова нанять меня? — переспросил Ник Картер. — Именно меня,
не агентство?
— Нет, мы не возражали бы нанять агентство, мистер Картер, — возразил Фредди
Морган, — но у нас нет на это времени. Поэтому мы и говорим, что готовы заключить
соглашение и с вами лично.
— Допустим. Тогда вам надо будет уладить этот вопрос с агентством Смита попозже. А
сейчас объясните мне, что вас встревожило?
Фред объяснил.
— Значит, вас интересует, на что он тратит деньги?
— Нас интересует, действительно ли он получает пятьдесят долларов в неделю. И если
получает, то на что тратит. Не таится ли в этом опасности для нас.
Фред назвал адрес отеля, в котором они со Спарксом остановились, и предложил, если
будут новости, отчитаться там, после девяти вечера.

Нью-Йорк, Бронкс, 31 августа 1896 года, понедельник, утро

Племянник Теда поймал меня еще в десятке шагов от аптеки.

— Не ходите туда! Не ходите, мистер! — запричитал он, оттягивая меня за рукав от
аптеки. — К нам проверка пришла! По документам вопросы задают, сердятся. Я к дяде уже
посыльного послал, он обещал после обеда появиться. Порешать с ними как-то. Но вам не
надо, вы не знаете, как и что проверке отвечать. Не так ответите — проблемы будут!
— Понятно, — ответил я. — Ну и ладно, займусь пока инспекцией.
Однако выяснилось, что на точках тоже проверка. И заняться нам с Генри решительно
нечем.
— Нечем? — хитро переспросил он. — Ты уверен? Я подумывал о том, чтобы по осени
поучить тебя скоростной стрельбе с двух стволов. Но это, с одной стороны, наука непростая,
так что лучше выделить несколько дней подряд. Да и с другой стороны посмотреть, не такая
уж и нужная…
Тут я вспомнил Богомолова и блестяще описанную у него «стрельбу по-македонски».123
— Почему это «не так уж нужно»? Ведь вдвое быстрее выходит?
— Быстрее, парень, не без того… Но не вдвое, а раза в полтора примерно. Иначе

123 Речь идет о романе В. Богомолова «Момент истины».

целиться совсем не успеешь. Да и точность падает. Вот так ты с правой по некрупному
яблоку уверенно попадаешь, а с левой — по-крупному, верно?
— Ты во вторник сам мог видеть, с десяти-двенадцати ярдов четыре из пяти с левой и
пять из пяти — с правой.
— Ну вот! А с двух рук палить станешь — хорошо, если в пятидюймовые мишени не
промажешь.
Я помолчал. Обдумал.
— То есть тут на «отключение конечностей» работать уже опасно, бить надо в корпус?
И годится это только для случая, если целей много, а поразить их надо быстро?
— Верно, Урри! Для этого и еще для того, чтобы блеснуть в передвижном шоу на
ярмарке. Когда разъезжаешь с передвижным шоу. Потому я и не спешил с этим. А теперь вот,
сам видишь, оказия подвернулась. Так что пошли, будем тебе второй револьвер под руку
подбирать. Ну и патронов прикупим, стрелять много придется. И я заодно разомнусь…

Нью-Йорк, 31 августа 1896 года, понедельник, сутра до вечера

Оставив Картера, Фред направился к Спарксу. Наем мигрантов оказался весьма

капиталоемким и хлопотным делом. Прежде чем нанести визит на остров Эллис, им со
Спарксом следует заняться «обеспечением надежности инвестиций», как он это назвал. Фред
вместе с ним навестил контору, где арендовались фургоны, потом полицейский участок, где
договорились о выделении нескольких полицейских «в помощь», и, наконец, к личностям
откровенно бандитского вида, которые и должны были, если что, остановить беглецов, да и
вообще, сопровождать толпу мигрантов до самой стройки.
Фред, не ожидавший, что дело будет так хлопотно, косился на Спаркса с возрастающим
уважением.

Нью-Йорк, 31 августа 1896 года, понедельник, с утра до обеда

Клиент нанял Ника довольно поздно, и тот справедливо предполагал, что «объект» уже
давно на работе. Но не волновался. Сейчас ему и не надо было следить за самим объектом.
Надо было лишь узнать, сколько тот получает и куда тратит деньги.
«Плевая задачка, верно?» — ехидно спросил сам себя Картер. И сам же себе ответил:
«Верно! Плевая! Если клиент треплется направо и налево. Или если он ведет дела через банк,
а в банке есть свой человек…»
Но Ник не имел привычки унывать. Для начала он решил наведаться на квартиру
Воронцова и поискать зацепки там. Счета, например. Или записи доходов и расходов.
Консьерж, немолодой француз, ловко сцапав пятерку со столика, положил на него же
дубликат ключа и отвернулся. Но в комнате было пусто. Немного одежды, кровать, всякие
мелочи холостого мужчины. На полу лежала записка, написанная ужасно кривым почерком,
абсолютно без знаков препинания и полная орфографических ошибок: «Мистер заказаные
вами химекаты прибыли в оптеку праверка исчо ни кончилась Давид».
«А это ключ! — сказал сам себе Ник. — Этот Воронцов вечно занят, так что, если он
что-то покупает, покупки ему доставляют посыльные».
Потратив еще десять долларов, Ник Картер выяснил у французика, что пресловутый
Давид — дальний родственник Теда Джонсона. И что сюда, на дом, Давидик таскает
Воронцову только записки. Он хотел уже разочарованно уйти, когда «лягушатник» 124
продолжил:
— А вот у пацанов Фаня он тарелки часто заказывает, русский-то ваш.
— Тарелки? Часто? Зачем ему?
Консьерж выразительно помолчал, барабаня по столику. Пришлось Нику поощрить его

124 Прозвище французов.

еще тремя долларами.
— У Фань Вэя, китайца, что баню держит, семья огромная. Детей, внуков и правнуков
не счесть. Вот пацанва его тут, неподалеку, глину в карьере копает да и лепит из той глины
тарелки, сотнями. Затем на солнце сушат. А потом эти тарелки в короба складывают, да
уносят куда-то. Но платит им он, Воронцов.
— А куда носят? — уточнил, протягивая собеседнику еще пару долларов. Тот взял
предложенные купюры и ответил:
— Не знаю я! Но ты не спеши злиться! Я знаю, как узнать! Они вот прямо сейчас
посуду свою туда же тащат. С заднего двора. Так что сам сможешь все увидеть.
С полдюжины китайчат, действительно, как раз начинали выносить с заднего двора три
увесистых короба. Проследить за ними оказалось совсем не трудно.

Нью-Йорк, Бронкс, 31 августа 1896 года, понедельник, после обеда

Подобрать револьвер под руку представлялось мне делом простым. Просто возьмем
еще один «Сэйфети аутоматик», и дело с концом. Но Генри заставил меня сначала
попробовать кучу других револьверов, начиная с дерринджеров 125 и заканчивая недавно
поступившими в продажу семизарядными револьверами Нагана. И лишь перепробовав все,
Генри сдался и согласился на покупку пары к моему «Сэйфети».
На месте наших тренировок нас поджидал Фань Джиан, любимый племянник Фань
Вэя, в компании трех здоровенных коробов с тарелками-мишенями. Мы рассчитались с ним,
но он немного замялся, будто хотел остаться и посмотреть. Этого еще не хватало!
— У тебя все? — спросил я еще демонстративно сурово.
— Да, пойду, пожалуй! — ответил он, помявшись еще мгновение. И ушел наконец.
А мы с Генри приступили к установке мишеней на стендах. Упарившись, сделали
перерыв и пообедали. После обеда еще немного потрепались ни о чем.
Ну а потом, дав пище улечься, Генри начал «гонять» меня. Для начала, заставив
повторить все, чему мы выучились. Затем он объяснил и показал на примере особенности
скоростной стрельбы с двух рук. И ехидно предложил повторить.
К нашему общему удивлению, у меня совсем даже неплохо получилось с первой
попытки.
— Вот, значит, как! — довольно пробормотал он и неожиданно предложил:
— Урри, а давай попробуем в паре пострелять, а?
Мы снова расставили мишени, утроив количество, потом поделили, кто из нас куда
будет стрелять, и устроили настоящую канонаду. Я попробовал представить, как мы
выглядим со стороны. Два стрелка, палящие в четыре ствола на скорость, — это
впечатляющее зрелище для нынешнего времени, когда еще почти нет пулеметов, а об
автоматах даже не задумываются! А если еще учесть, что тарелочки мы на этот раз
расставили крупные, сантиметров двадцать в диаметре, промахов не было. Со стороны это
выглядело, наверное, эдакой «машиной смерти». Я даже на секунду тщеславно пожалел, что
прогнал внучка Фаня.
Наверное, Генри подумал о чем-то похожем, потому что вопреки обыкновению не стал
язвить, а хлопнув меня по плечу, сказал:
— Парень, если бы мы гнались за славой, можно было бы хоть сейчас устраивать шоу
со стрельбой!

Нью-Йорк, Бронкс, 31 августа 1896 года, понедельник, около восьми вечера

125 Дерринджер — класс пистолетов простейшей конструкции, как правило, карманного размера. Название
происходит от фамилии известного американского оружейника XIX века Генри Дерринджера. Как правило,
одно- или двухзарядный. Нередко прятался в рукаве.
 Том Эпир терпеливо ждал. Мама уже несколько раз звала его ужинать, но он понимал,
что после ужина она его постарается из квартиры не выпустить. Поэтому отделывался
торопливым: «Мам, я скоро!» — и продолжал ждать.
Наконец тот, кого он поджидал, вынырнул из дверцы, расположенной по другую
сторону от крыльца.
— Джиан, постой, разговор есть! — окликнул он молодого китайца.
— Разговор? — удивленно протянул тот.
— Ну а почему бы двум «цветным» парням и не поговорить друг с другом? Не любят-то
нас одинаково!
— М-да… Тут ты прав, мужик! Даже трудно сказать, кого тут не любят больше, вас или
нас.126 И о чем ты хотел поговорить?
Томми подошел поближе и, понизив голос почти до шепота, спросил:
— Слушай, ты не заметил, когда вы сегодня русскому тарелки носили, слежки за вами
не было?
— А с чего бы ей быть?
— Да понимаешь, хмырь тут один крутился… Днем со стариной Жаном, консьержем
нашим, что-то перетирал, потом пропал куда-то ненадолго, а после снова вернулся и
выспрашивал. — Том помолчал, потом уточнил: — Про русского выспрашивал.
— А тебе-то что за дело? Боишься нового «папку» потерять? — необдуманно ляпнул
Джиан. И тут же схлопотал от Томми его «коронную связку» — «левой в печень, крюк
правой в челюсть». Вернее, толком прошел только удар по печени, от удара в челюсть Джиан
неожиданно ловко уклонился, а потом еще и провел подсечку, в результате чего Томми всем
телом грохнулся на землю. Когда темнота в глазах прошла, Джиан стоял рядом и протягивал
руку, предлагая помочь подняться.
— Прости, Том, глупость я сказал. Так что врезал ты мне правильно. Нет, правда,
прости, а? Не прав я был.
Том медленно поднялся, так и не воспользовавшись помощью китайца, но потом
неожиданно протянул руку.
— Ладно, мир!
После рукопожатия он продолжил:
— Жан в соседнем доме живет… Я сам видел, жена его вечером к мяснику пошла. Тот
им мяса давно не отпускал, долгу накопили. А тут она и вырезки говяжьей пару фунтов
унесла. И телятины фунт. Значит, долг нашлось, чем погасить. Но жена у Жана не работает,
дома сидит. То есть деньги Жан с работы принес. Но получка у него по пятницам, как у всех.
— И что?
— А то, что думаю я, Джиан, что тот хмырь шпиком был. И русского нашего
выслеживал. Вот и спрашиваю, не видел ли ты, чтобы за вами кто-то следил, когда вы заказ
русского тащили?

Нью-Йорк, Бронкс, 31 августа 1896 года, понедельник, около девяти вечера

Я заглянул к Джонсонам после ужина, хотелось узнать, как у них все прошло. Да и
узнать, точно ли мне не стоит появляться ни в аптеке, ни на «точках», — тоже было
необходимо.
Первое, что поразило меня, была тишина. Близкая к абсолютной. В гостиной сидел
только сам Тед, его Розочка уже начала укладывать детей. А больше в квартире никого не
было. Благодать!
Еще бросалось в глаза, что Тед вымотан до предела.

126 Напоминаем, это не современные США. Чернокожие не так давно были освобождены от рабства. А
против китайцев применялись законы, ограничивающие миграцию. И те и другие были париями тогдашнего
общества.
 — Ну, как прошло? — спросил я.
— Успешно. Всех пропустили, жилище я им снял, здесь же, возле строящегося моста, с
квартирки толпа китайцев съехала, на Запад перебирались, ну вот Фань и подсказал мне.
Небогато, но зато могут устроиться там все вместе. Теперь вот сижу, к тишине привыкаю.
Потом разговор перешел на вопросы бизнеса. Тед подтвердил, что на этой неделе мне
соваться ни в аптеку, ни на «точки» не стоит. Правда, тут же проявил и свою протестантскую
бережливость:
— Так что за эту неделю тебе от партнерства только двадцатка «капнет», справедливо?
— А тебе? — ехидно уточнил я.
— А я свое потом отработаю!
— Ну, так и я — потом!
Тед улыбнулся.
— Ладно, раз «потом», оставим тебе «полтинник». Слушай, Юра, а давай выпьем?
Едва он успел налить нам по «шоту»,127 как из детской вышла его жена. Выглядела
Розочка заплаканной, что резко контрастировало с ее вчерашним видом, исполненным
счастья.
— Роза, что-то случилось? Почему вы опечалены?
Вместо ответа она беспомощно глянула на меня и разрыдалась.
— Ну же, солнышко, что ты? Будет тебе! Все обойдется, вот увидишь! — тут же
бросился утешать ее муж.
Всхлипы потихоньку затихли.
— Сестра ее там осталась. Младшая, Сарой зовут. Когда из Ханьи отплывали, она
прямо с парохода сбежала, только записку оставила, мол, к жениху. Любит его, жить без него
не может… А хватились только после отплытия. Вот Розочка и переживает за сестренку…
Розочка снова разразилась рыданиями. Поняв, что это надолго, я быстро выпил свой
«шот», взмахом руки попрощался с Тедом и удалился.

Нью-Йорк, Бронкс, 31 августа 1896 года, понедельник девять вечера

Старый Фань Вэй немного удивился, когда из-за циновки, загораживающей вход в
комнату, где расположился он с тремя помощниками, раздался вопрос Джиана:
— Досточтимый дедушка, не позволите ли вас побеспокоить?
Правда, внук учел обстановку, и вопрос звучал не на английском, а родном кантонском
диалекте,128 но все же сам факт, что он беспокоит дедушку во время «совещания», как сказали
бы янки, удивлял.
— Входи, Джиан, конечно же! — любезно ответил старик, откладывая в сторону
дымящуюся трубку. — Что приключилось, внучек?
Джиан коротко доложил. Про то, что ему померещилось, что за ними следили. Про
сыщика, примеченного Томми, и про погашенный Жаном долг мяснику. И про то, что, по
словам Томми, следил шпик именно за русским.
— А почему ты с этим пришел ко мне? — немного помолчав, спросил у молодого
китайца дедушка.
— Первой моей мыслью было, что Томми мог и ошибиться, и сыщик интересуется
нашими делами.
Дедушка кивнул, но промолчал, явно ожидая продолжения.
— А второй мыслью было то, что русский стал нашим партнером и вашим приятелем.

127 Небольшая доза выпивки 40–60 мл — фактически «на один глоток».

128 Китайский язык имеет несколько основных диалектов, сильно отличающихся между собой. Например, в
наши дни в китайской диаспоре пользуются больше мандаринским диалектом. Но первые переселенцы в Нью-
Йорк чаще были с Юга, и родным для них был кантонский диалект.
И его проблемы могут расстроить вас.
— Могут. Могут, внучек. Это все?
— Все!
— Тогда, Джиан, ты упустил главное. К сожалению, ты прав, и этот русский пока лишь
приятель и компаньон, но не друг! — тут Фань Вэй сделал несколько неторопливых затяжек.
Увидев, что «малыш Ян», татуированный громила, сидевший по левую руку от деда,
понятливо кивнул, он продолжил:
— Ты, Джиан, знаешь, что наш народ в этой стране недолюбливают. Но страна эта
великая, очень богатая, и со временем будет становиться только богаче. Поэтому нам и
понадобятся друзья. Настоящие друзья, а не просто партнеры. Но такие, чтобы имели вес в
этой стране. А наш русский партнер, поверь мне, имеет все шансы получить такой вес. Лет
через десять, пятнадцать. Поэтому нам следует сделать его своим другом.
Он повернулся к «малышу Яну» и распорядился:
— Завтра с утра поставишь людей и в районе, и там, где этот русский стреляет.
Появится шпик, пусть сообщат. Там и решим, то ли проследить за ним, то ли расспросить…
Мало ли что…
«Да и Стелла расстроится, если с этим Юрием вдруг что-то случится! — подумал он
про себя. — А друзья, что бы я ни говорил внуку, заводятся по велению сердца. Так что
расстройство Стеллы, если не лукавить с самим собой, не менее важная причина!»

Нью-Йорк, Манхэттен, 31 августа 1896 года, понедельник, десятый час вечера

За день Фред Морган и мистер Спаркс сильно устали и проголодались. Поэтому, придя
в отель, они по-быстрому привели себя в порядок и отправились ужинать. Когда ужин
подходил к концу, к ним подошел метрдотель и шепотом произнес:
— Простите, вы кого-то ждете? Тут один мистер рвется с вами пообщаться.
Слово «мистер» мэтр произнес с таким отвращением, что ясно — это лишь дань
вежливости. И в зал ресторана он упомянутого посетителя не пустит.
— Предложите, пожалуйста, упомянутому господину подождать. Мы скоро
закончим! — успокоил метрдотеля Фред.

***

Естественно, посетителем, рвавшимся к ним, оказался Ник Картер.

— Вы что-то узнали по нашему вопросу? — доброжелательным тоном спросил Фред и
с улыбкой продолжил: — Вы меня поражаете, Ник. Такое впечатление. Что перед вами нет
преград. Итак, что вы выяснили?
— Вы спрашивали, действительно ли Воронцов получает около пятидесяти долларов в
неделю. Сколько он получает, я выяснить не смог, но тратит он не меньше сорока-сорока
пяти.
— Это интересно, — снова улыбнулся Морган, — а как быть с вашими прежними
докладами, что он питается крайне скудно, одевается, как разнорабочий и снимает
малюсенькую дешевую комнатку?
— Это все верно, сэр! Он тратит свои деньги совсем на другие цели.
— И вы выяснили, на что?
— Да, сэр, выяснил…
И Ник начал с блеском в глазах рассказывать, что этот самый Воронцов с апреля учится
стрелять. У одного из лучших стрелков в стране. Наверное. А возможно, что и в мире. И что
раньше он тренировался по несколько часов два-три раза в неделю, а с этой недели бросил
работу и начал заниматься круглые сутки. Закончил Картер описанием стрелковой феерии,
когда русский и его учитель стреляли вдвоем.
— Это было нечто, сэр! Они опустошали четыре барабана секунд за десять, наверное.
Ну, может, за двенадцать. И при этом сами двигались, не стояли на месте. И все пули в цель.
Это как «коса смерти», право слово!
— «Коса смерти»! — пробормотал себе под нос Фред и продолжил: — Тренировались с
весны, но два раза в неделю по нескольку часов, а теперь забросил дела и стреляет целыми
днями? На всю неделю отпуск взял? Какие могут быть сомнения?! Этот мерзавец дурачил
нас! А сам думает отомстить. И сделать это он планирует на свадьбе!
Он нервно побарабанил пальцами по столешнице:
— Что же делать? Что делать? В полиции он ото всего отопрется. А из розыска Элайя
его снял. Что делать-то?
— Вообще-то у нас два десятка тертых парней под рукой, — тихо, но твердо сказал
Спаркс. — И половина из них неплохо знает, что делать по любую сторону пистолетного
ствола. Да и О'Брайен со своими мордоворотами тоже есть. Надо пойти завтра к этой парочке
и решить все вопросы разом!
— Как разом? Вы слышали, как они стреляют? — возмутился Морган. — Половину
положат, это минимум. Ваши громилы на такое не подписывались. Да и у полиции будут
вопросы. Нет, так не годится!
— Еще как годится! — неожиданно стал настаивать на своем Спаркс, — если сделаем
все по-умному! Вы все слышали, что рассказал мистер Картер. У них есть по паре
револьверов. Промаха они не дают и стреляют быстро, это верно. Самые настоящие
ганфайтеры с Фронтира.129 Но и у них есть слабое место. Револьверная пуля не пробьет
дерево или кирпичную стенку, из револьвера трудно попасть на полусотне ярдов. А у меня
четыре шарпшутера.130 Вот эту четверку мы и расположим на крыше, ярдах в сорока. Или в
пятидесяти. В укрытии, так что торчать будет только ствол оружия. Еще шестеро пойдут с
револьверами, но будут прятаться где-нибудь за деревьями. Ну и О'Брайена с его тройкой
ирландцев возьмем в дело. Дадим им дробовики. В таком раскладе и паре ганфайтеров не
справиться. Начиним их свинцом из засады, и дело с концом!
— Насчет винтовок из засады — мысль хорошая! — неожиданно вмешался в разговор
позабытый ими Ник Картер. — А вот насчет «покрошим» — не очень. Полиция займется
этим делом, а я там сегодня мелькал, джентльмены.
— И что же, сдашь нас? — неприязненно спросил Фред.
— При чем тут — «сдашь»? — делано возмутился Ник. — Просто напоминаю, что и
вам проблемы с законом совсем не нужны.
— И что же, оставить их в покое? Чтобы они устроили «кровавую баню» у меня на
свадьбе, так, что ли? — возмутился Фред.
— Разумеется, нет! Но эта парочка вряд ли полезет на такую кучу стволов. Если
стрелков не достать. Тут мистер Спаркс толково придумал. Вот и надо их в засаду поймать,
да послать ваших ирландцев переговорщиками. Мол, разоружитесь — ничего вам не будет.
— Ну, как разоружатся, так и вооружатся потом! — проворчал Спаркс.
— Не выйдет у них! — улыбнулся Картер. — Как разоружатся, ваши громилы просто
заставят их подписать контракты на работу. Вы же за мигрантами приехали, так? Ну а потом
напоите их «влежку» и запрете где-нибудь. Вечером. Перед отправлением напоите снова. И
так, «дровами» повезете к себе в Мэриленд. Никто ничего дурного не заподозрит. А и
заподозрит — контракты будут настоящие. А как да почему эти парни их заключили… Кто
станет в этом разбираться? А и станут, всегда можно сказать, что они сначала напились, а
потом уж контракты заключили… Судьи такое проглотят, все знают, как матросиков
вербуют… А в Мэриленде ваши, мистер Морган, старшие родственники что-нибудь
придумают, я уверен.

129 Как неоднократно отмечалось, в отношении Юрия этот комплимент еще не заслужен. Просто Ник Картер
— не очень компетентный зритель.

130 «Шарпшутер», (англ.) — Sharpshooter — особо меткий стрелок, снайпер.

 Собеседники помолчали, обдумывая предложенный план.
— Да, так гораздо лучше, — признал Спаркс. — Гораздо лучше. Только пара тонкостей
есть. Во-первых, в засаду нашим парням придется еще до рассвета засесть, чтобы не
встревожить никого.
— А во-вторых?
— А во-вторых, никому из нас троих там лучше не появляться. Чтобы если что, была
возможность отпереться.
— Еще лучше — мелькать на людях в другом месте! — уточнил Картер.
— Верно!
— Но О'Брайен может опять начать самовольничать! — возразил Фред.
— Не волнуйтесь, мистер Морган, у меня есть кому присмотреть за Томом. С моими
ребятами он будет вежлив и предупредителен, вот увидите!

Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, раннее утро

Утром следующего дня многим пришлось выйти из дома куда раньше обычного.
Например, мне. Оказалось, что сегодня после обеда у Генри были намечены какие-то свои
дела. Поэтому он предложил встретиться у аптеки пораньше, в семь утра, у булочной Броуди.
И оттуда вместе отправиться к месту тренировки. Так что я начал ежиться от утреннего
холодка еще без четверти семь.
Впрочем, четырнадцать громил, работающих на Спаркса и Моргана, выдвинулись еще
раньше. И еще засветло добрались до нужного района Бронкса. С рассветом старший, по
прозвищу Окорок, стал распределять бойцов, кому куда залечь.
Томми Эпир, сын Стеллы, тоже встал пораньше. Ему показалось, что Джиан не сильно
встревожился проблемами Юрия. Так что он решил самостоятельно присмотреть, не
крутится ли вокруг тот хмырь или еще кто подозрительный. И для этого он с рассветом
двинулся к ангару.
К своему счастью, громил он заметил издалека, раньше, чем они его.
«Надо срочно рассказать Юрию! — подумал он. — Похоже, русский приятель мамы
крепко влип, так что надо предупредить его!»
С этой мыслью он помчался к Юрию на квартиру.

Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, около восьми утра

Хотя августовская жара еще держалась, утро было довольно холодным. А Генри
задерживался. Поэтому, когда в половине восьмого приказчик Броуди открыл булочную, я не
удержался, и согрелся чашкой кофе с парой круассанов. Генри появился только без десяти
восемь, когда с моим скромным завтраком было давно покончено и я подумывал, не
повторить ли. Был он непривычно хмур и извинился весьма коротко:
— Извини, парень. Не поверишь, полиция задержала.
— Вот так. Прямо с утра? — изумился я.
— Именно так. Неподалеку от моего дома порешили трех каких-то бедолаг. И
патрульным из участка с чего-то вдруг вздумалось, что там ганфайтер работал. Хорошо, что с
утра детективы подошли. Разобрались, да и отпустили.
— Так может, тогда и вовсе тренировки отменим? — нерешительно предложил я, —
они ж тебе выспаться небось не дали!
— Ничего, парень, просто лягу сегодня пораньше! Двинулись.
И мы пошли. А метрах в двухстах от ангара, там, где тропинка была зажата между
двумя рядами каких-то сараев, нас и встретили.
Навстречу вышел мой старый знакомец Том О'Брайен с тройкой своих дружков. И
дробовики в их руках совершенно не внушали мне оптимизма, несмотря на всю подготовку у
Генри.
 — Слышишь, русский, не дури! И дружку своему скажи, чтобы не дурил! — проорал
он мне метров с двадцати. — Мы тут не одни, а с поддержкой!

Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, около восьми утра

Томми Эпир бежал со всех ног. Войдя в подъезд, он на секунду заколебался, не

спуститься ли в свой полуподвал за кружкой воды. Но опасение, что Воронцов уйдет как раз
в это время и попадется в засаду, перевесило, и подросток рванул вверх по лестнице.
К его ужасу, Юрий не открывал. Причем заперта комната была на ключ, а не на
щеколду, значит, он уже ушел.
«Что же делать? — стучала в голове мысль. — Его же убьют там! Мама с горя и
заболеть может!»
Во дворе он увидел Фань Вэя, его внука Джиана и пару татуированных громил.
Малыша Яна, который так здорово делал массаж Юрию, он даже узнал. А как звали второго
— не помнил.
— Джиан! — крикнул он, — помнишь, я тебе вчера про хмыря рассказывал? Так вот,
сегодня за ним полтора десятка громил приперлись, с пушками! И засаду устроили! А Юрий
уже ушел!
К его удивлению, отреагировал не Джиан, а его дедушка. Что-то коротко приказав на
китайском, он повернулся к Томми и спросил по-английски:
— Покажешь, где?
Томми только кивнул, соглашаясь.
— Бежать надо!
— Подожди, сейчас…
Китайцы между тем приволокли какие-то дурацкие ножи, пару дубинок и зачем-то
длинные и узкие мешочки с рисом, что всегда висели на стене в их бане. Но после этого они
действительно побежали. Все, даже старый-престарый Фань Вэй.

Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, начало девятого утра

— И чего вы хотите? — спросил Генри после того как выяснился неблагоприятный для
нас расклад.
О'Брайен объяснил. По его словам, они ждали, что мы разоружимся, а потом потолкуем.
— Том, ты думаешь, после того как ваша четверка хотела меня повесить и выдать это за
самоубийство, я поверю хоть одному твоему слову? — угрюмо сказал я. — Да я лучше
рискну положиться на Фортуну. Вас-то четверых мы точно положим.
— Действительно! — громко сказал Хамбл, — может, есть кто другой, кому мы
поверим?
Похоже, его не больше меня «грела» мысль положиться на слово бандитов. Но и переть
на рожон против полутора десятков стволов, владельцы некоторых к тому же укрыты, он
тоже не хотел. И просто тянул время.

***

Томми Эпир не верил своим глазам. Нет, что громилы вроде Яна и его татуированного
собрата могут неплохо драться, он верил. Но вчера его ловко повалил наземь невысокий и
почти хрупкий Джиан. А сегодня его дедушка бежал, как молодой, а прибежав на место,
взобрался на крышу, как белка. И Джиан от него не сильно отстал. Пара китайских громил,
не выпуская длинных дубинок, двинулась куда-то к деревьям, за которыми тоже прятались
громилы. Томми задумался, куда же двинуться ему, но тут сверху Джиан показал жестами:
«Двигай за нами!»
Когда Томми, пыхтя, вскарабкался на крышу сарая следом за китайцами, там уже все
было кончено. Трое громил валялись по крыше, а четвертый боялся пошевелиться, так как
лезвие ножа щекотало ему шею. В какой-то момент Фань Вэй вдруг отвел от его шеи нож, а
взамен взмахнул другой рукой, в которой был зажат этот мешочек с рисом. Глаза Томми
округлились, когда он увидел, что мешочек с рисом оказался неплохим оружием. По крайней
мере, в руках китайцев! Он не просто вырубил громилу ничуть не хуже дубинки, но и не
оставил следов.
— Стрелять умеешь? — уточнил он у Томми. И увидев неуверенное пожатие плечами,
добавил оптимистично:
— Ничего, как раз все и попробуем!

***

Тома О'Брайена идея лечь тут «жертвой нашей упертости», очевидно, тоже не
вдохновляла. Поэтому он отошел. И вернулся в сопровождении еще пары громил. Старший
из них представился Окороком. Но тут из-за деревьев раздался какой-то странный хруст и
хрип. Через секунду звук повторился.
Пару секунд спустя с крыши сарая раздался крик Джиана:
— Стрелков ваших тут больше нет! Так что сдавайтесь, сволочи, не то перестреляем,
как куропаток.
— Что?! — взревел Том О'Брайен, — теперь я и китайцам должен сдаваться?! Ну, уж
нет!
И он вскинул дробовик, целясь почему-то в меня. Его крик как будто стал сигналом,
после которого попытка договориться переросла в схватку. Все почти одновременно начали
палить в противника.
Мое сознание как будто раздвоилось. Одна его часть, наверное, та, которую Генри
называл «медленным мышлением», в странном оцепенении наблюдала за тем, как в мою
сторону поворачиваются огромные — просто огромные, как у линкора — стволы дробовика.
И внутри колотилось: «Нет, это не в меня! Меня-то за что?!» А вторая, «быстрая» часть меня
начала действовать едва ли не раньше самого О'Брайена.
Вколоченная Хамблом наука не пропала даром. Я метнулся влево, одновременно
выпустив в Тома и его приятеля пару пуль, даже не вынимая револьвера из кармана.
Дробовик моего противника грохнул, и первой части меня показалось, что заряд дроби
взвихрил воздух в миллиметрах от меня. Следом мой выстрел попал тому в правое плечо,
«отключив» конечность. Говорят, в бою, под «адреналиновой накачкой», люди не чувствуют
ран. Но лицо Тома мгновенно посерело, и дробовик, который он держал одной правой,
медленно, как-то даже вальяжно упал на землю.
Другой ирландец «поймал» пулю в колено опорной ноги. И грохнулся, как
подкошенный. После этого я, как учил Хамбл, не остался на месте, а кувыркнулся,
одновременно выхватывая револьвер из кармана-кобуры. Как раз в этот момент пуля,
пущенная китайцами с крыши, царапнула мне левую руку. «Идиоты!» — мысленно взвыл я.
Но не остановился, а выпустил оставшиеся в барабане три пули по ирландцам с
дробовиками. Дробовики, да еще вблизи, классифицировались мной как наиболее опасное
оружие.
Семейство Фань тем временем продолжало палить с крыши, хотя вся их пальба,
похоже, пропала втуне. Тем не менее, мы с Генри почти одновременно сделали перекат, уходя
с линии, соединяющей их и бандитов. Одновременно я извлек второй револьвер из левого
кармана и начал выискивать противника.
Выяснилось, что Генри за истекшие секунды успел вывести из строя Окорока с
подручным, после чего аккуратно продырявил колено стрелку, оставшемуся за деревьями.
Все бандиты в зоне видимости валялись на земле с ранениями, оружие валялось неподалеку
от них, и им было не до схватки.
Неужели все? Так быстро?!
 Тут за деревьями показался «малыш Ян», метнувший в кого-то здоровенный тесак.
Одновременно со стороны его цели прогремел выстрел, похоже, бандит отстреливался.
«Малыш Ян» без звука рухнул наземь. Секундой, долгой секундой позже из-за дерева
вывалился бандит с тесаком в бедре.
— Кажется, это все, Урри! — раздался откуда-то громкий голос Генри. — Я соберу их
оружие, а ты пока смотри по сторонам, вдруг мы кого не добили!
После чего Генри деловито прошелся вдоль раненых громил, собирая их оружие. Я
попытался наблюдать за окрестностями, но не уверен, что было бы, если бы кто-то из
бандитов и правда уцелел. Когда Генри подобрал все оружие, издалека раздались
полицейские свистки.
— Сдадим их полиции? — спросил я.
Генри задумался на мгновение, а потом, отбросив груду собранного оружия в канаву,
громко подал новую команду:
— Бежим, бежим отсюда со всех ног!
И мы побежали.

Эпилог
Это было неожиданное собрание. Неожиданное даже по месту проведения. Никто не
додумался бы искать нас в тайном казино, организованном ирландцами неподалеку от порта.
Неожиданное по составу участников, потому в это время мало что могло собрать вместе
несколько китайцев, уважаемого, хоть и мелкого бизнесмена из васпов, разыскиваемого за
многие грешки ганфайтера, русского мигранта, парочку критских евреев и мулата. Но еще
неожиданнее было присутствие тут уважаемого и весьма недешевого адвоката с Манхэттена.
Как раз он сейчас и говорил:
— С одной стороны, тот факт, что вы никого не убили, позволяет полиции вести
расследование неспешно. Китайцев никто не опознает, они вообще для свидетелей на одно
лицо. «Малыш Ян» погиб, так что все, что можно, «повесят» на него, и тут от нас ничего не
зависит.
Он прервался, налил себе из графина воды, сделал пару-тройку глотков. А потом
продолжил:
— Но вот мистеру Юрию Воронцову и Генри Хамблу лучше исчезнуть. Генри — хотя
бы с Восточного побережья. А вам, мистер, — обратился он прямо ко мне, — лучше
исчезнуть и из страны. Тут из Мэриленда против вас обвинения предъявляют.
Неподтвержденные. Но если вы не исчезнете, то велик риск, что их примут во внимание. Не
суд, так хотя бы полиция.
Мой протест он оборвал взмахом руки.
— Против вас самые весомые свидетельства. И хотя ряд уважаемых мною людей — тут
он кивнул в сторону кабинета владельца данного казино, — утверждает, что это не так…
Увы, этим людям не все поверят так, как верю я. А слова семейства Мэйсонов и Морганов
куда весомее на Восточном побережье. Так что мой вам совет: если не хотите неприятностей,
покиньте страну. Желательно в течение суток.
С этими словами он откланялся и ушел в кабинет к владельцу данного казино.
— Генри, а может, вместе сбежим? — спросил я, безо всякой, впрочем, надежды.
— Нет, малыш, прости, но в краях, где не говорят по-английски, мне неуютно. А там,
где говорят, будет неуютно тебе, если этот законник хоть немного прав. Так что я уж лучше
на Запад двинусь.
И, попрощавшись, он тоже вышел из помещения, захватив с собой Томми Эпира. Затем
со мной церемонно попрощались китайцы и тоже покинули помещение.
Остались только я, Тед Джонсон и его родня.
— По деньгам, Юра, прости, ничем не порадую. Что у тебя есть, то тебе и останется. А
доходы нашего партнерства еще долго будут уходить на компенсации полицейским.
 — Да и семейству «малыша Яна» неплохо бы помочь! — поддержал его я. — И Генри
Хамблу, он тоже из-за меня лишился надежного угла и заработка.
— Я рад, что ты понимаешь! — вздохнул Тед. — Сейчас даже не хочется продавать
патент, иначе в минусе останемся.
— Это понятно. Тед, дружище, не волнуйся, я все понимаю. И единственное, о чем мне
сейчас стоит волноваться, так это о том, как покинуть страну.
— Тут все просто! — вступил в беседу один из родственников Теда. — Греческая
община решила помочь восставшим на Крите. Собрали немножко денег, купили оружие. И
сегодня ночью пароход пойдет на Крит. Капитан у парохода тоже грек, так что с ним все
договорено, он возьмет еще одного кочегара. Катер ждет тебя на пристани, в море выйдете с
закатом, в оговоренном месте тебя примут на борт.
— Ну что ж, спасибо, — криво ухмыльнулся я. — А местечка поспокойнее, чем Крит,
вы для меня не нашли?
— Ну, извини, что сумели! — развел руками Тед. Потом, нагнувшись ко мне, он тихо
сказал:
— Но если ты найдешь там Сарочку, сестру Розочки, и пришлешь ее сюда, пусть и
вместе с женихом, наша семья будет благодарна тебе вовек.
И я понял, что дело не только в «что сумели». Хотя, с другой стороны… Ну что может
быть такого смертельно опасного на Крите?

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, четыре часа утра

Зевая, Алексей отложил дочитанную тетрадь. Да, хоть так и осталось неясным, зачем
Американец придал своим мемуарам вид фантастического романа, но правды там, похоже,
немало. Такой правды, которую чужим не рассказывают, прав дед.
Но теперь спать, спать! Завтра с Леночкой мириться надо!
И уже когда он засыпал, мелькнула мысль, что надо у деда спросить, нет ли
продолжения…